Когда осень подходит к концу, поселковое стадо стремительно уменьшается. Сельская логика - зимой скотина стоит дома, чтобы её прокормить, нужно много заготовить, поэтому все стараются избавиться от лишних голов. Быков режут, либо сдают на мясокомбинат живым весом, продают телят, если находится покупатель, и стадо уменьшается вдвое-втрое. Из-за маленького стада никому не охота терять время (и деньги) на выпас по усыхающим, уже бедным травам, и стадо самораспадается.
К тому времени за восточной окраиной посёлка наш колхоз уже убрал с полей всё, что мог, но после вспашки на поле всегда можно найти картошку, свёклу, морковку или просто бурьян, которого всегда вдоволь нарастает на поливных удобряемых полях. И стадо как-то ненавязчиво переселяется туда. Их никто не пасёт - коровы не дуры, куда они денутся, когда тут полно всякой вялой от первых морозцев вкуснятины? А колхозное начальство ничуть не против - поля активно удобряются навозом.
Так что по осени мой маршрут меняется: утром выпихнуть нашу скотину за крайние дворы, а вечером, конечно, дело посложнее - хоть поле и невеликое, просматривается с бугорка всё полностью, но коровы-то по всей площади разбрелись, свои и чужие, и издали не видно - где чьи. Приходится месить стылую осеннюю грязь часто под мелким дождём, и искать этих бурых проглотов пока не стемнело. Поначалу, когда на полях ещё много всего - у коров совесть просыпается часа в 3-4 дня. Чё удивляться? Кочерыжек капустных с морковкой вприкуску нахрупаются до отвала, а дома - тепло, тут же - ветер с мыжичкой, да и молоко вымя распирает. И дойные коровы караваном тянутся к посёлку, телята, что помладше - следом. У быков, впрочем, такое понятие, как совесть на корню отсутствует, но бывает, что и они в хвосте плетутся - просто так, ради хохмы. И бывает так, что прихожу я из школы, а у калитки вся гоп-компания стоит, об забор бока чешет. Явились, сталбыть.
Ну а попозже, ближе к зиме, корму в поле меньше, а то и вовсе землю подморозило, а коровы - не олени, чтоб копытом изо льда штось выколупывать, вот они и идут с утра сразу вдоль речки к дальнему углу полей, где Мёртвый Донец почти смыкается с Каменкой. Там есть проход шириной 20-30 метров и сразу за ним - лес. А в лесу травоядный зверь в любое время года себе пропитание отыщет, и травы сухой - навалом, и листьев и желудей.
Раньше, когда мне года три-четыре было, в лесу зверья всякого было полно - волки по льду с той стороны Донца переходили, их охотхозяйство каждый год отстреливало - наглели очень. Ну, а лоси, косули, кабаны да лисы - они круглый год не переводились. Кабаны особенно злобствовали, переходили вброд старицу и перепахивали буквально все крайние огороды. Местные и отстреливали их, и ловушки ставили, и вышки караульные делали (внизу-то страшно, нарвёшься на матёрого секача - мало не покажется!). Я, когда у крёсы гостил, часто видел: чья-нибудь домашняя свинья с десятком поросят, и между ними три-четыре полосатых дикаря. Но за несколько лет эту живность повывели, так, что лес по осени поступал коровам во владение. И начинались беспокойные времена - до середины декабря, а иногда и до Нового года, если зима мягкая. Приходил из школы, обедал, пригоршня колотого сахару - в карман, и в лес, на розыскные мероприятия.
Конечно, не всё было так плохо, и родители в психологии крупных парнокопытных мало-мало разбирались, устраивали такую нехитрую хитрость: всякая скотина по приходу домой получала свой пряник - сахарную свеколку. Коровы - парочку, а быки и тёлки - по одной. Таким макаром получался условный рефлекс - дома тепло, сено и сладенькая свеколка, в лесу - холодно, одиноко и никто не приголубит. Действовало. Но случались прецеденты, когда скотиняка не приходила день-другой-третий. Отец мрачнел душой и телом час от часу и все способные выходили в лес. Так, что лес наш был мной исхожен с детства вдоль, поперёк и по диагонали. Ходил с мамой, с крёсой, с другом Валеркой, сам и с собакером по имени Жук.
В общем-то, по лесу бродить вполне интересно, только не в двадцатый раз, по давно знакомому маршруту и в дождь. Чего хорошего, когда на сапоги налипнет по пять килограмм грязи, и счищать никакого смысла, сразу налипнет столько же. И, главное, впустую. Мне, как правило, не везло. Обычно, потерявшихся находила мать, ну знала она ихние привычки, или сами поблуды, помёрзнув да поголодав, вылезали к окраине посёлка, где их и вылавливали. А чаще, они сами приходили, с криком, с рёвом на всю округу. Баба Феня добредала до калитки и сердито отчитывая, впускала провинившуюся зверюгу на баз. Поорав ещё минут пять, зверюга успокаивалась и шла подъедать остатки сена из всех яслей по очереди. Мы возвращались домой с наступлением темноты, гоня впереди своё более законопослушное стадо, и тут, на подходе к дому начиналась какофония перемукивания заблудшей твари и родичей ея, покуда не воссоединятся. Дальнейший сценарий зависел от настроения отца. Если он был шибко уставши и уже почти смирившийся с потерей, то облегчённо вздохнув, он махал рукой, - ну и лады, - принимал от бабы Фени рапорт о приходе этой сволочи наконец домой, и шёл телек смотреть.
Но если к тому времени у него накапливалась злость на непутёвую и без-так её и растак-мозглую гадину, он у калитки прихватывал самый внушительный байдик и зловеще медленно подходил к калитке на баз. Но баба Феня уже, на всякий случай, стояла там на страже и его не пускала.
- Пусти, родная, - говорил отец деревянным от бешенства голосом, - я эту тварюку прибью щас!
На что бабена ему спокойно советовала "пойтить отдохнуть и суды не лезть". Отец разворачивался и широким шагом бросался к другой калитке. Мама бросалась следом со слезами и просила:
- Колюшка, не надо, она ж скотина неразумная, всё равно ж не поймёт, не бей, не надо!
Но отец не вёлся на уговоры, видно у матери-то авторитета было поменьше, чем у бабы Фени. Отец прорывался на баз и минут пять гонялся за несчастной скотинякой, пока не выдыхался, не исчерпывал запас матюков и, иногда, не ломал байдик о хребет экзекутируемой гады. Потом он шёл в дом, падал на кровать, и спустя некоторое время, просил дать ему таблетку от головы. И весь вечер все ходили на цыпочках, только баба Феня из другой комнаты долго ворчала в его сторону.