Глухая декабрьская ночь. Бледная заиндевевшая луна освещает заснеженные улицы Санкт-Петербурга...
Тишину вдруг нарушает стук в дверь и требовательное:
- Александр Иванович, голубчик, вставайте! Пора уж! - У парадной двери особняка собралась группа дворян, судя по платью, - армейских офицеров. Они, вполголоса поругивая мороз, дуют на замерзающие в тонких лайковых перчатках ладони, подходят, сменяя друг друга к высокому крыльцу, стучат в дубовую филёнку костяшками пальцев: - Ну сколько ж можно тянуть, Александр Иванович! Так Вы всю жизнь изволите проспать-с! Довольно! Вставайте, сударь, - Вас ждут великие дела!.. Ну не будьте ж ребёнком!!!
- Полноте-с, милостивые государи, - бормочет сквозь сон Александр Иванович, натягивая ночной колпак на уши, - что Вам взбрело!? Зима, холодно, третий час пополуночи. Позвольте...
- Нет, это уж Вы позвольте! - не унимаются ночные гости, и голоса их, принуждаемые злым ветром с залива, становятся настойчивей. - Сей же час вставайте! Нам тут торчать недосуг-с! - В дверь уже колотят кулаками, обтянутыми белой кожей. - Вставайте немедля, Александр Иванович! Имейте уважение к нашим заботам! Нам ещё сегодня на Дворцовую площадь поспеть надобно, а там и в Сибирь идти этапом, - хранить гордое терпенье во глубине... Вставайте, чтоб Вас!!! Ужо и соня Вы, однако!
- Да проснулся я, проснулся, господа...- Александр Иванович Герцен, молодой человек 13-ти лет в длинной ночной рубахе, зевая и потягиваясь, нашаривает ногами тёплые войлочные тапки, шаркает к ветхому шкапу в прихожей, отворяет скрипучую дверцу и с натугой вынимает тяжёлый медный колокол-рынду. Отперев двери, он выволакивает свою ношу на крыльцо, с натугою цепляет за крюк, торчащий из стены, и ударяет в колокол деревянным молотком, поданным кем-то из господ офицеров.