--
Капли эти береги как зеницу ока, - сказала Зинаида Евгеньевна.
--
Хорошо, ба.
Она лежала в кровати и смотрела стеклянными глазами в потолок. Голос её почти не был слышен.
--
А можешь и выбросить их к чертовой матери, - сказала она спустя минуту. Каждое слово давалось ей с мукой.
--
ЧТО? - опешил внук.
Зинаида Евгеньевна остановила его едва заметным жестом руки.
--
Ты, Гоша, поступай с ними по своему разумению - я тебе ничего объяснять не буду. И не потому, дружок, что не хочу, а потому что так надо, - Зинаида Евгеньевна попыталась нахмурить лоб, но у нее ничего не получилось: силы оставляли ее. - А может и не надо...
--
Ладно, ба, - сказал Мурашов. - Какая разница.
--
Ты ведь хочешь стать художником, верно? - спросила Зинаида Евгеньевна.
--
Да не знаю я, ба. Ну... я, кажется, просто становлюсь.
--
Значит - не хочешь, - сказала она небесам. Помолчала. - Да. Так вот, про капли. Обещай мне одну вещь. Если ты... послушай... если ты хоть раз подумаешь: "сколько можно?" - то выпьешь их... Больше трех капель не пей.
Мурашов даже и не пытался понять смысл ее слов.
"Наверное, предсмертный бред."
--
А что это за капли-то такие? - спросил он.
--
Это наши семейные. Передаются из поколения в поколение. Ты, наверное, будешь последним.
--
Это почему, ба?
--
Потому что ты холостяк закоренелый, Гошенька.
"Не понял, - подумал Мурашов. - Ладно, потом разберемся..."
--
А что эти капли делают, ба?
--
Лечат. Так обещаешь?
--
Конечно, ба.
--
Ну, вот и хорошо... - шептала Зинаида Евгеньевна, - родиться художником - это еще пол-беды... стать художником, даже если ты им и родился... не беда... это как раз совсем... и не плохо... вполне... нормально...
"Ох. Кажется, опять бред пошел", - подумал Мурашов.
Тут она закрыла глаза. Морщины на лице ее сразу разгладились. Стало тихо. Комната качнулась. Напротив - на стене - скрипнул иконостас. Зинаида Евгеньевна умерла.
Он наклонился и поцеловал ее лоб. Поправил одеяло. Задернул занавески на окнах. Повернулся и подошел к двери.
--
Но умереть художником - вот это не дай Бог! - услышал он тихий голос за своей спиной.
Когда Мурашов это поймет - окончится рассказ.
2.
"Видимо, когда-то на глазах у бабушки умирали какие-нибудь ее знакомые художники. И, похоже, - смерти их были не из приятных. Какие-нибудь трагические. Или ранние. Или мучительные. У художников, кажется, раньше так модно было..." - думал Мурашов.
Он похоронил бабушку на кладбище в Жуковском. На этом деньги его закончились. Стало непонятно, как жить дальше. Но тут Репин снял дачу по Ярославской дороге.
--
Ну вот, - сказал он Мурашову, - здесь ты сможешь порисовать вдоволь!
"Неужели повезло?" - подумал Мурашов. Вообще-то на Репина надеяться было опасно, но выбора не было. И Мурашов стал жить на даче и рисовать.
И у него не получалось. То есть у него прекрасно все получалось - так он считал. Но бывало, закончит он новую картину - хорошая картина, Мурашову нравится, он доволен. И вот тут из Москвы приезжает Репин - великий знаток искусства - уставший, злой, как черт, раздражительный. Посмотрит на новую картину, и выражение его лица совсем уж кислым станет. Не говорит ничего Мурашову и идет душ принимать.
"Да что ж такое?" - обламывается Мурашов. Потом, когда Репин уже выпьет, расслабится, Мурашов спрашивает:
--
Ну, как тебе моя новая картинка?
--
Говно, - грустно говорит Репин.
--
Но почему, Антон? Ведь я так долго над ней работал! Всю душу вложил.
--
Это я вижу, - грустно отвечает Репин.
--
Так в чем же дело?
--
Это Жорж де Латур, черт тя дери...
--
Жорж... что?
--
Фу ты пропасть! - взрывается Репин. - Художник такой был, Жорж! Де! Латур! Он точно так же рисовал!
И рисует следующую картину по-другому. Приезжает Репин, смотрит, хмыкает, и говорит:
--
Надо же! Джотто. И как точно схвачено! Чего тебя так на старых мастеров тянет?
--
На каких еще старых мастеров? - удивляется Мурашов.
Тут Репин вздыхает и говорит:
--
То, что ты ничего не знаешь об истории искусств - это пол-беды.
"Прям как ба перед смертью говорит", - подумал Мурашов.
--
А вот то, что ты так точно попадаешь в старых мастеров, - продолжает Репин, - это... беда! Вот!
--
Почему беда-то? - спросил Мурашов.
--
Да кому это нужно, а? - воскликнул Репин в сердцах. - Нет, честное слово, ты просто редкий феномен! Какая же все-таки у тебя карма... хитрая! Это ж надо так!
"Ну вот, этот тоже о карме. Все как сговорились: карма, карма... А кто-нибудь ее видел - карму эту?" - думал Мурашов.
Навез Репин Мурашову кучу альбомов с репродукциями, чтобы тот больше не попадал впросак. Мурашов все репродукции просмотрел и стал новую картину рисовать, непохожую ни на что. Приехал Репин, посмотрел, и говорит:
--
А что, в альбомах, что я тебе привез, Японии не было?
--
Какой Японии? - предчувствуя недоброе, спросил Мурашов.
--
Какой, - саркастически усмехнулся Репин. - Вот такой! - и он ткнул пальцем в мурашовское творенье. - Знаешь, что ты сделал? Ты же точь в точь повторил стиль Хиросиге! Это ж обалдеть можно - до чего точно ты его манеру передал! Один в один! Ты знаешь - это я, пожалуй, и загнать смогу...
На следующее утро стал было Мурашов рисовать, но охватило его отчаяние, разозлился он, и закидал холст банками с краской, стакан с чаем кинул, ботинком потоптался, плюнул, и пошел в лес гулять. Репин, когда это художество увидел, сделался необычайно серьезным.
--
М-м... - бормотал он, разглядывая холст. - Нью-йоркская школа. Ранний Поллак. Хм... Да ты на верном пути, Игорь!
"Как! Опять? - обезумел от ужаса Мурашов. - Да сколько ж можно?"
"А ВЕДЬ ЭТО, БЛИН, ТОТ МОМЕНТ, О КОТОРОМ ПРОСИЛА БАБУШКА", - понял он спустя пару секунд. После чего он вытащил из своего чемоданчика пузырек и нацедил себе три капли.
3.
--
О! Вот хорошая выбоина. Отмечаем. Сто двадцать три. Северо-восточный сектор... Отлично. Да, древние тут места, выбоины хороши, ох как хороши. О! Вот еще одна. Сто двадцать четыре. Северо-восточный... Хороши выбоины! И все в мушиных следах. Хорошо... - паук беспрерывно что-то бормотал себе под нос. - Да, древние тут места. Наше время пришло, угу... Сто двадцать пять. Северо-вос... Э, секундочку... Стоп, это уже северный сектор пошел...
--
Добрый день! - сказал Мурашов.
--
А? Что такое? - паук оглянулся. Он смерил Мурашова взглядом. Затем отвернулся и продолжил заниматься своим делом. Не отрываясь от него, он сказал:
--
Здрасьте. Значица, вы муравей будете. Тэкс. О! Два, северный сектор, красота... Молодой муравей, - бубнил он себе под нос, - стоит и смотрит, как старый паук готовит паутину. Ха... О! Три. Северный... Славно... Оч-чень, оч-чень интригует меня тем, что стоит и наблюдает за моей работой... Фуфел! Не бывает таких муравьев, вот что... Угол, замерить надобно... Ты - либо турист, либо художник. Ты - не насекомое, нечего тут мне... насекомые никогда не станут стоять и смотреть вот так вот... О! Вот и выбоина. Четыре. Север... Блеск!.. У тебя глаза человеческие. Вы - либо турист, либо художник, либо и то и другое.
--
И то и другое, - подтвердил Мурашов.
--
Что вы хотите узнать? - осведомился паук.
--
Ничего.
--
Похвально, - одобрил паук. - Но вряд ли это вам по силам. Слишком вы маленький. А "ничего" - тема слишком глобальная. Сколько муравейников было повергнуто в прах! - знаю не понаслышке - а тема все актуаль... О! Пять. Север... Прелестно... Что же вы рисуете?
--
Раньше я любил рисовать паутины.
--
Ха, паутины! Что же ты можешь знать о паутинах, турист... Тут выбоины мелковаты... Придется углублять...
Паук легко переходил с "вы" на "ты". Он был рассеян - то ли оттого, что был здорово поглощен своей работой, то ли оттого, что был уже старым.
--
Ну... паутины прекрасны! - стал льстить Мурашов. - Некоторые художники считают их совершенными творениями.
--
Так. Начал ты неплохо. Но самое главное - не кончить за упокой... Я молоток не забыл?
Мурашов еле различал паука. До него не доставал слабый вечерний свет из окошка - паук работал очень высоко, под самым потолком.
Мурашов осмотрелся. Он стоял на широком и ровном плато - это, видимо, был стол, - но где-то на краю, справа от него, разверзлась пропасть, на дне которой он видел тончайшую вереницу понуро бредущих его собратьев.
Бум! Это, видимо, паук ударил своим молотком по стене. На Мурашова посыпался снег. Штукатурка...
--
Итак, - услышал сверху Мурашов.
--
Я раньше тоже так считал. Но нынче мне кажется, что паутина более совершенна, чем творение - ибо она и есть творение. Поэтому мне не след ее рисовать! - продолжал нести ахинею Мурашов.
--
Блестяще, - снова одобрил паук. - Ты мог бы стать неплохим пауком. Даже жаль, что ты муравей, о человек. Но оставим это. Итак, паутину ты рисовать научился. Что же ты хочешь узнать?
--
Ничего.
--
М-м! Прекрасный выбор направления для поисков пытливого ума... Но до этого еще далеко, ох как далеко. Пытливый ум ищет - в себе... Боюсь, крючки неплотно встанут... Вот, как вы думаете, где находится паутина? А?.. Ну да! Конечно же, здесь!
Только по интонации паука Мурашов смог сообразить, что тот - где-то там, в вышине - постучал себя по лбу.
--
И больше ее нигде нет, кстати говоря, - продолжало насекомое. - А соты - вещь, которая от века ведет с паутиной спор за совершенство - где они?
--
Там же, - не без труда нашелся Мурашов.
--
Правильно. Значит, где надо искать?
--
В голове.
--
Ну вот и отлично! - обрадовался паук. - А соты рисовать каждый может.
Паук, видимо, уже забыл, что разговаривает с муравьем. Теперь он почему-то обращался к Мурашову как к пчеле. На всякий случай, Мурашов решил поправить паука.
--
Простите, но я муравей.
--
Я бы не сказал. Вам, любителю меда и мухоненавистнику, до муравьев далеко, я бы сказал.
Видимо, паук намекал на человеческое происхождение Мурашова.
"Берёт быка за рога", - мысленно одобрил Мурашов своего собеседника.
--
О! Шесть. Север. Неплохо, - продолжало меж тем свою работу старое насекомое. - Здесь надобно будет натягивать в два целых четырнадцать сотых сильнее... Надолго к нам?
--
Боюсь, что нет. Вот, заговорился с вами, в муравейник уже не успею в этот раз.
--
Ну, ничего. Муравейник подождет. А в голове копаться, - внезапно возвратился паук к своей теме, - великий почин, который не каждому по плечу...
--
Благодарю вас, - сказал Мурашов.
4.
Они сидели на кухне - Мурашов и Репин. Сквозь открытую дверь был виден начинавший увядать садик.
Последние дни погода была чудо как хороша. Воздух стал густым и не слишком отличался от молочных столбиков дыма, поднимавшихся из труб соседских домов. Для Мурашова не было лучшего времени года, чем начало осени.
Они сидели на кухне, и пили чай. Мурашов, как всегда, молчал, а Репин все что-то бубнил. От него попахивало алкоголем.
--
Закрыть надо дверь. Холодно, - недовольно пробурчал Репин.
--
Ты же в свитере. Пьешь горячий чай, - резонно заметил Мурашов.
--
Холодно, - парировал Репин. Его лицо налилось кровью.
--
А не жалко? Такой вид идиллический.
--
Надоел мне этот вид до смерти.
--
Две недели живем, и уже надоел?
Репин ничего не ответил. Но с ненавистью смотрел на Мурашова.
"У-у... Совсем плохо дело", - подумал Мурашов и вздохнул.
--
Знаешь что, Игорь, - забубнил Репин, - я съём продлевать не буду.
--
Да ты что!
--
Не могу. И не проси.
--
А как же договор? Ты снимаешь дачу, а я даю картины в твою галерею. Забыл?
--
Не могу.
--
Мне же работать негде, ты же знаешь.
--
А ты обо мне подумал? - взорвался Репин. Мурашов этого ждал. Когда у Репина бывало плохое настроение, он всегда взрывался. - Ты всегда думаешь только о себе!
--
Может, ты и прав, - тихо сказал Мурашов, - а что, у тебя что-то случилось?
--
Фу, ненавижу чай, - меж тем накалял атмосферу Репин.
Затем воцарилось нехорошее молчание - на пару минут, не больше.
--
Я же знаю - у тебя дела хорошо идут, - сказал, наконец, Мурашов. - Так что же на тебя нашло?
--
Да пошел ты! - взвизгнул Репин и выбежал в садик, потом за калитку, и пошел вдоль домов, слегка покачиваясь. Он был совершенно вне себя. И причин этому Мурашов не видел никаких.
Он смотрел на фигуру Репина, идущего куда-то в сторону леса. Из-за посеревшей в предзакатный час стены деревьев еле доносился звук проезжающего поезда. В эту минуту кто-нибудь смотрел из окна купе на проносящиеся мимо него поля, речки, какую-нибудь вдруг захудалую деревеньку, а то и городок, и, хоть лёгкая тряска уже давно и напоила его по горло своим успокоительным отваром, закрадывалась к нему в голову неотчетливая тоскливая мысль: "Да-с. А ведь и смурая у нас страна, господа..."
Вот Репин прошел мимо муравейника... Пахну'ло дымом. На одном из участков замычала корова.
"С таким характером можно только прогореть", - почему-то подумал Мурашов и тяжело вздохнул.
5.
"Хорошо, что он спит. А то бы он меня непременно убил. Каким-нибудь неловким движением. Впрочем, человек во время сна вертится. Так что я не застрахован на сто процентов. Рискую жизнью. Надеюсь, он не боится щекотки..."
Выбор между носом и ухом Мурашов решил в пользу уха. Ухо - спокойное место, а лезть в это сопло под названием "нос" он попросту испугался.
"Кто бы мог подумать, что это такие расстояния! Где же это ухо? Ага, вон оно."
Впереди возвышался огромный бархан. Мурашову нужно было туда.
У него было хорошее предчувствие. Он был почему-то абсолютно уверен, что у него все получится. Необъятный репинский организм казался ему сейчас таким податливым, таким целинным. "Дружественный интерфейс, - почему-то вертелось в голове. - Это, потому что он спит".
Первый раз он испытал удивление, когда вполз в ухо. "Оказывается, муравьи неплохо видят в темноте". Он очень долго полз по какой-то трубе. Довольно скучное занятие. "У Репина плохой вестибулярный аппарат!" - вот что неожиданно понял он, удивив себя второй раз. Кто бы мог подумать, что муравьи такие чуткие существа!
Мурашов вылез из трубы и оказался на развилке.
"Положись на интуицию", - сказал он себе и вдохновенно пополз дальше. Ему встречалось немало развилок, но он реагировал на них спокойно. "Мне нужно, грубо говоря, куда-то вглубь." Он был словно в трансе. Он понимал сейчас, что ему нужно лишь одно - довериться своим чувствам и оценивать все с позиции, основанной на искреннем желании помочь другу. Мурашов проникся гуманизмом с головы до пят.
Пространство вокруг него пронизывало великое множество потоков, на которые словно разложился общий ток Репинской жизни, подобно тому, как луч света разлагается по спектру, пройдя сквозь призму. Мурашов не мог не почувствовать какие-то нарушения гармонии, словно в здешних местах испортилась погода и прошли магнитные бури. Вроде бы все нормально, вроде бы все работает, но все же есть какой-то изъян. Ощущение, как будто дышишь некондиционированным воздухом.
Миновав множество развилок и пройдя километры узких и широких труб, Мурашов вышел на открытое пространство. Мириады живых разноцветных больших и малых частиц торжественно плыли сквозь прозрачную субстанцию, заполнявшую собой все вокруг. Мурашов был потрясен.
Какое-то время он привыкал к открывшемуся ему грандиозному виду, но природная его флегматичность вскоре уняла эйфорию.
--
Главное - ничего здесь не трогать, - вынес Мурашов резюме. - Все это вещи второстепенные. А мне нужно докопаться до самого механизма. И, кажется мне, что он где-то неподалеку.
Мурашов тихонько пошел вперед сквозь плывущие частицы, и вскоре его взору предстало еще более внушительное зрелище - огромное источающее энергию тело, сгусток соков, гигантский организм, соединенный бессчетными канальцами с окружающим мирозданием. Ничего подобного Мурашов и представить себе не мог.
"Да, это оно".
Мурашов глубоко вздохнул, настроился, и внимательно стал изучать необыкновенный организм. Он уже чувствовал, что изъян именно в этих местах, но пока еще не мог найти его. Организм был совершенен, он был выше понимания Мурашова, да тот и не стремился ничего понять, ему только нужно было найти изъян. И он нашел его.
--
Этот организм неправильно повернут относительно... не знаю чего, возможно, себя самого... Но он огромен! Как я, маленький муравей, смогу его повернуть?
И он пошел в обход.
Он не мог поручиться, что все, что он видит - материально. Но ему было достаточно и того, что оно реально.
Прошло немало времени, пока Мурашов нашел место, где огромный организм не омывался соками. "Вот почему он повернулся!" В этом месте было как-то сухо и безжизненно. "Бедный Репин. Эк его..." Мурашов шел по высохшей территории, пока не наткнулся на запруду. Соки не находили отсюда выхода. "Найти бы того, кто это сделал!" - со злобой подумал Мурашов и изо всех сил толкнул перегородку. И сейчас же веселый поток устремился по канальцам дальше, к гиганту. И тот немедленно подался поближе к ним, смещаясь и разворачиваясь в пространстве, пока не встал на свое любимое место. И с облегчением вздохнул.
--
Ну вот, кажется все в порядке, - сказал Мурашов отряхиваясь. - Нужно выбираться отсюда.
И он пошел обратно - сквозь внезапно посвежевшее радостное пространство, сквозь лабиринты, к ближайшему отверстию. Он был очень рад, потому что теперь он, необразованный художник, в ответ на лекции своих духовно продвинутых друзей сможет спокойно сказать: "А, чакры! Знаю, знаю, видел".
6.
Мурашов сидел в кресле-качалке. Глаза его слипались. Рассвет окрасил стену в розовый цвет.
Спавший Репин открыл глаза столь энергично, что Мурашову показалось, будто он издал ими щелчок. Репин легко и проворно вспорхнул с кровати. Взгляд его был тверд и спокоен. Лицо озарял таинственный свет.
"Ого. Репин-то прям, типа, слегка в нирване. Вот какая штука..." - подумал Мурашов.
--
Доброе утро, Игорюха. Та-а-к, ты опять всю ночь не спал! - сказал Репин.
--
Привет, Антоха. Не спал, занят был.
--
Слушай, - сказал Репин, оглядываясь вокруг, - мы, кажется, сняли домик в потрясающем месте. У меня такое самочувствие, будто я все лето в Сочи провел. Это после двух-то дней на даче!
Мурашов мягко кашлянул.
--
Видишь ли, просто мне один паук посоветовал в голове покопаться, - сказал он. - Ну вот, а я тогда превратился в муравья, ночью к тебе в башку залез, и все там поправил. Теперь тебе получше стало.
Репин направил на Мурашова внимательный взгляд. Насмотревшись, он сказал:
--
Мм... Это похоже на правду.
"Ух. Здорово же я его подкорректировал", - подумал довольный Мурашов.
--
Слушай, Игорь, - сказал Репин. - Я, пожалуй, сейчас в Москву слетаю. Кое-что улажу быстренько, и обратно. А ты высыпайся и начинай работать.
Посмотрел на него Мурашов и подумал: "Ох, кому-то в Москве не поздоровится..."
--
Тебе легко говорить, - пробурчал он. - Ты что, забыл? Сам же говорил, что у меня карма феноменальная. А какой смысл с такой кармовой феноменальностью работать?
Репин расхохотался.
--
Точно! Ха-ха! Так давай, мы тебе ее поправим! Рассказывай, как ты ко мне в голову лазил - и я к тебе тем же способом наведаюсь и все там починю!
"Ну и прет его!" - завистливо смотрел Мурашов на друга.
--
Нет ничего проще, - сказал он Репину, - вот пузырек. Нацеживаешь три капли - и вперед, внутрь.
--
А что, эти капли уменьшают? - спросил Репин.
--
Да, превращают в муравья...
7.
Мурашов с Репиным выложили у своего домика нечто вроде японского сада камней. Теперь там веселились воробьи. Погоде давно пора была портиться, но она почему-то не хотела. "Райская осень" - пронеслась поэтическая фраза в чьей-то, Бог его знает, чьей, голове.
Волшебны места Подмосковья и, хоть и засорены пастернаком и всякой другой нечистью, хранят они еще малую толику оазисов ясности и чистоты.
Только что Мурашов доделал новую работу.
Репин, когда увидел это художество, подошел поближе, присел, и стал водить по нему руками - взад, вперед... - медленно так, плавно, гладил.
--
Че это... - пробормотал он как-то задумчиво, - че это ты такое сделал?
--
В смысле? - не понял Мурашов.
--
Дак это... это вот... фишка такая, да?
--
Наверное, - пожал плечами Мурашов.
--
Так, значит, вот так вот теперь все рисовать будут... - прошептал Репин - и вдруг заржал, да так глупо, что Мурашов слегка даже испугался.
...
Потом он подорвался было варить пунш, но Мурашов упросил его заварить чай, на что тот был большой мастер, и теперь они сидели на веранде и пили душистый напиток.
--
...Так что, ты говоришь, у меня было не в порядке? - спросил Мурашов.
--
Когда я уменьшился и шагал по твоей коже, - рассказывал Репин, - я вдруг каким-то необъяснимым образом осознал, что на ней имеются точки, которые неплохо было бы проколоть. Ну и стал я прыгать от точки к точке и прокусывать их. И, знаешь, прямо сразу все вокруг как-то свежело. И даже запах у твоей кожи менялся.
--
Ничего себе! Что же это за точки такие волшебные у меня на коже? Уж не эти ли, как их... акупунктурные? - высказал Мурашов шуточную догадку.
--
Ой! - воскликнул вдруг Репин. - Слушай! А ведь это они и были! А я почему-то не отождествил. Как-то не подумал. Занят был сильно...
--
Подожди-ка, - удивился Мурашов, - ты что же, не залезал внутрь?
--
Да, я хотел... - сказал Репин. - Но из-за этих точек понял, что мне туда и не надо, это не там...
--
Ага... ну отлично... - отвечал Мурашов. - А почему ты говоришь, - прыгал? Что-то я не могу себе представить прыгающего муравья...
Репин задумался на секунду-другую.
--
Ты знаешь, Игорь, а я не был муравьем.
--
Как? А кем же ты был?
--
Блохой я был.
--
Да ты что!..
...Потом они курили репинские сигары.
--
...Так что это за капли такие? - спросил Репин.
--
От бабушки достались. Целебное снадобье - так она мне говорила. Передается в нашей семье из поколения в поколение.
--
Отличная вещь! У тебя его много еще?
--
Не очень, честно говоря.
--
А рецепт известен?
--
Честно говоря, - нет...
А потом они просто валялись в шезлонгах.
--
...Эх, классно мы друг друга починили!.. - сказал Мурашов.
--
Теперь всегда так можно будет! - сказал Репин. - Чуть с ума сошел - залез внутрь, бац, и опять в порядке!
--
Например?
--
Ну... - задумался Репин, - например... А, вот! Например, влюбился ты в жену начальника. Так? А она тебе вроде как взаимностью отвечает. Ведь не устоишь, так? А это ведь верная смерть, да? Приходишь к нужному человеку, - он сделал жест рукой в сторону Мурашова. - Он лезет внутрь... бац!.. и эта женщина для тебя перестает существовать! Так просто! Даже не верится!..
"Ну и примерчики у него!" - удивлялся Мурашов....
А когда смеркалось, они прогулялись к лесу.
--
... Ах, если бы можно было также точно влезть в башку мироздания и там устранить неисправность! - высказал патетическое пожелание один из друзей.
--
Но там, наверное, все в порядке, - отозвался второй.
--
Возможно, - согласился первый.
--
Так, давай, то, что осталось, на экспертизу отдадим!
--
Пожалуй...
8.
Мурашов рисовал гигантское полотно. На веранду взошел опрятный седой человек. Мурашов услышал его шаги и обернулся. За окном сверкнула молния. Бабах!
--
Здравствуйте, - сказал удивленно Мурашов.
--
Здравствуйте, - отвесил гость легкий поклон. - Простите, что помешал. Я по поводу капель. Тех, что пропали.
Мурашов слез со стремянки. Ветер распахнул форточку. Ф-ф-у-у-у!
--
Откуда вы знаете, что у нас пропали кап... Секунду. Какие капли? Кто вы такой? - спросил Мурашов.
--
Не беспокойтесь. Это мы их у вас взяли, - ответил незнакомец.
--
Вы? - не понял Мурашов.
И тут только он осознал, что у седовласого гостя муравьиные глаза.
--
А, понятно, - успокоился он. - А зачем? То есть, нет, если вам нужно - пожалуйста.
--
Нет, нам не нужно, - сказал гость. - Это вам нужно. Вот, возвращаем.
Он вынул из-за пазухи бутылочку и поставил на стол. На веранде звякнуло стекло: упал графин. Дзинь!
--
Здесь еще на один раз, - сказал гость. - Может быть, пригодится. А брали мы для того, чтобы я смог вам визит нанести. Простите.
--
Ну что вы. Ничего страшного, - смутился Мурашов.
--
Просто вы ни разу к нам в муравейник не зашли, - продолжал гость. - Мы только видим, как вы ходите туда-сюда. Несколько раз совсем близко проходили, а внутрь не зашли.
--
Простите, не успел, - стал оправдываться Мурашов. - Все время какие-то дела отвлекали. Честное слово, собирался. Не успел.
Хлопнула дверь: сквозняк. Бах!
--
Я понимаю, дела, - сказал гость. - Вас, в принципе, силком никто в муравейник не тащит. Это я так, просто факт констатировал.
Мурашов испытывал какую-то неловкость. Из-за чего - он не мог понять.
--
Хотите чаю? - спросил он.
--
Нет, спасибо, - ответил гость. - Я сейчас пойду уже - работы много. У меня к вам вопрос.
--
Да, пожалуйста, задавайте.
Стало темно: короткое замыкание. Чпок! Мурашов зажег свечу.
--
У вас какие планы? - спросил гость.
--
Простите, что? - опешил Мурашов. - В каком смысле?
Седоволосый посмотрел на неоконченное полотно. На улице начался ливень. Тра-та-та!
--
Вы отличный художник, - сказал он. - Скорее всего, вы прославитесь и будете неплохо зарабатывать, - муравьиные глаза внимательно смотрели на Мурашова. - Ведь вы везучий.
--
Репин утверждает, что сомнений в этом у него нет, - сказал Мурашов. - Правда, он сейчас в Лондоне...
Забарабанило по крыше: ливень превратился в град. Бум, бум, бум!
--
Репин? - задумался гость. - Репины - это, как правило, блохи. А у них немного другой взгляд... Останетесь художником?
--
Не могу вам ответить точно, - сказал Мурашов. - Ни да, ни нет.
В углу зашипело: залило огонь в печи. Пш-ш-ш!
--
Да, это по-нашему... - сказал гость. - Вы что же, не уверены, что будете и дальше...
--
Не знаю, - сказал Мурашов.
--
Я почему-то так и думал, - кивнул гость. - Ну что ж, тогда берите капли. Похоже, они вам действительно пригодятся... Нет нужды благодетельствовать мир - не отдавайте эти капли на экспертизу. Это ваша личная вещь и больше никому не нужна. Зг-очча-озз-ар-озз* (*у каждого существа есть что-то такое, чего нет больше ни у кого, и что никому кроме него не нужно (мурав.)) Как было бы прекрасно, если бы все использовалось по назначению... Но это я так, к слову. Заходите в гости.
Седоволосый гость откланялся и ушел. Снаружи раздался грохот: наконец развалился трухлявый сарай. Трах-тарарах!