Перед ним на больничном стуле сидела пожилая женщина. Ее седые волосы были уложены в опрятную халу, серые грустные глаза неотрывно смотрели на Мишу. Руки женщины покоились на кожаной темной сумке, стоящей на коленях.
--
Ну, наконец-то проснулся, - вздохнула она с облегчением. - Как ты чувствуешь себя, Мишенька?
--
Хорошо... - пролепетал он.
Улыбка, появившаяся было на лице женщины, совершенно пропала. Взгляд окрасился тревогой.
--
Ты что, не узнаешь меня?
"Ну вот, опять, - поморщился Миша и в голове болезненно кольнуло. - Просто невозможно!.. Кто же, кто же это может быть?.. Ну, попробую наудачу.."
--
Ба... бабушка... - неуверенно протянул он.
--
Бабуля, - поправила она его. - Когда это ты меня бабушкой называл? Я тебе печенье принесла. Твое любимое.
Она вынула из сумки красивую круглую металлическую коробку с посеребренным рисунком и протянула Мише. Он взял ее, снял крышку, вынул нежный комок овальной формы с душистым запахом и откусил от него небольшой кусочек, который сразу растаял во рту. Миша положил весь комок в рот - и зажмурился от удовольствия.
--
Ну, вот и хорошо, - одобрительно кивнула бабушка. - Тебе что-нибудь еще нужно? Тут вот фрукты, шоколад... Тебя нормально кормят?
--
Не знаю... - сказал Миша, но сразу спохватился. - То есть, да, нормально.
Бабушка внимательно посмотрела на внука.
--
Еще не очень хорошо ты все помнишь, - посетовала она. - Ну, ничего - врач говорил, что ты идешь на поправку.
"Да я ничего не помню! - чуть не закричал Миша. - Ни где живу, ни с кем, ни чем занимаюсь, ни... ничего! И вас я не помню тоже!.. А вот печенье - да. Печенье я помню..."
В голове заскрежетало. Он прикрыл глаза.
--
Тяжело тебе? Поспи тогда, - сказала бабушка. - А я пойду.
"Как же ее зовут?"
--
Хочешь, я приду завтра? Что-нибудь тебе принести?
--
Не знаю... Ничего не надо.
--
Может быть, книжки какие-нибудь?
Что-то шевельнулось внутри у Миши. "Книжки, книжки..."
--
Впрочем, нет. Тебе, наверное, читать пока не стоит, - решила бабушка. - Тебе ведь тяжело еще читать... Может, ты в лото хочешь поиграть? Помнишь, как мы с тобой в детстве в лото играли?
Мишу словно молнией ударило.
"Бабушка Тоня!! Бабуля моя! Ну конечно! Еще бы мне не помнить, как мы в детстве в лото играли! Любимое занятие!.. Помню, как проиграл и полез с кулаками - на собственную бабушку! Азартный ребенок..."
Ему стало стыдно от внезапно навалившегося воспоминания. Прошло несколько секунд, пока он не справился с этим и краска смущения не схлынула с лица. Сразу стало легко и приятно.
--
Нет, бабуль, не надо лото, - сказал он и улыбнулся. - Ты мне книжек принеси.
--
Каких, Мишунь?
"А действительно, каких?"
--
Давай я тебе те, что на столе лежат, принесу, - выручила его бабушка.
--
Да, точно. Их и принеси.
--
Хорошо. А ты давай-ка поспи. А то вон у тебя даже пот на лбу выступил.
"Это от радости, что вспомнил!.."
Она погладила его по голове и вышла из палаты.
...
--
Вы довольно быстро идете на поправку, Михаил Валерьевич. За три месяца, что вы у нас, вы вспомнили почти все.
--
Да. Спасибо ребятам.
--
Прошу прощения, каким ребятам?
"Опять он меня проверяет."
--
Ну как каким? Из института. Они же навещают меня - раз в неделю. Вот я постепенно все и вспомнил.
--
Да, да, - закивал седой красавец в щеголевато накинутом поверх костюма белом халате - Мишин лечащий врач. - А еще этот, как его...
--
Кто? - не понял Миша.
--
Ну, приходил к вам... - врач скользнул взглядом по своим листкам.
За толстым стеклом задыхалось от переизбытка воздуха московское небо, и ленивые птицы застревали в гипнотических траекториях.
--
Сосед! Сережа.
--
Точно. Он вам тоже помог?
--
Угу. Там вообще смешно получилось. Мы беседовали о том о сем, и тут он попросил ему с задачкой помочь. Я сначала вообще не понял о чем речь. Но он мне напомнил, что раньше я помогал ему с математикой, физикой, химией... Он сейчас в выпускном классе... Но тут мне тяжело пришлось. Пока я вспомнил, что такое физика и математика, прошло недели две. Он мне учебники притащил... Потихоньку я вспомнил. Потом ребята институтские со мной занимались.
--
Да, да, - кивал головой врач. - Ваши институтские ребята утверждают, что в бюро без вас работа не идет как надо. Я спрашивал их мнение относительно вашего теперешнего состояния. Они за вас ручаются... Это очень хорошо. Было бы жаль потерять такого хорошего инженера... А как меня зовут, вы не забыли?
--
Помилуйте! Вы же мой тезка.
--
А отчество не запамятовали?
--
Михаил Семенович, да не беспокойтесь вы - помню я все. Вот голова побаливает, это есть.
--
Ну голова у вас, Михаил Валерьевич, пройдет - это я вам обещаю... Есть одна загвоздочка. Вы никак не можете вспомнить, что же вы все-таки делали в доме, предназначенном под снос. Там, где вас нашли.
--
Да я просто гулял. Ну, тут уж ничего не поделаешь - я всегда был немного романтиком (Что я несу? Каким еще романтиком? Да ничего я ни про какой дом не помню! Чего они с этим домом ко мне привязались?). По-моему в наше время без этого не проживешь. Вы не находите?
--
И вам нравится по полуразрушенным зданиям гулять? Странное проявление романтики.
--
Отчего же странное? Самое обычное проявление. Знаете, как одухотворяет!
--
Обычно ходят в походы - костры, гитары там...
--
Ну, это тоже... И, все-таки, это другое.
--
Угм. А стихи вы случайно не пишите?
--
Ну... писал, но последнее время как-то не до этого. Работа, в основном.
"Неужели я стихи писал? Впрочем, все может быть. Надо у бабули спросить..."
В этот момент врач исполнил целую пантомиму: он снова пробежал глазами по листкам, скривил недовольную гримасу и что-то пробормотал, потом еле слышно крякнул и, не поднимая глаз со своих записей, неожиданно выпалил совершенно непринужденным тоном:
--
Понимаете, Михаил Валерьевич, - следователю не нравятся три обстоятельства. Первое - это личность того, кто вызвал скорую.
--
Да, я знаю, он мне говорил.
--
Ведь и правда, странная картина вырисовывается. Представьте себе сами: кто-то находит вас лежащим со сломанной головой в заброшенном здании, вызывает "скорую", а сам пропадает. Странно как-то. Но это еще ничего. Экспертиза показала, что звонок имел место через час после того, как с вами случилось несчастье. Это подозрительно, особенно если учесть время звонка - два часа ночи.
"Ох! Опять намекает, что на меня покушались!"
--
Второе более чем странное обстоятельство, - врач снял очки и посмотрел на Мишу тревожным и даже слегка паникующим взглядом. - Да нет, я бы сказал, фантастическое обстоятельство. При осмотре происшествия в здании были обнаружены, - врач развел руками, - скрытые ловушки. Маленькие катапульты, - проговорил он с сильным нажимом, - ни больше ни меньше. И еще какие-то штуковинки. Явно военного предназначения - но принципа работы так выяснить и не смогли... Мистика какая-то... Что бы это могло значить? - спросил он скорее себя. - Как вам это нравится? - это он уже обратился к Мише.
--
Катапульты? - переспросил Миша.
--
Да. Рычаги, такие... Которые при нажатии выстреливают... например, камень!..
--
Вот это да!
--
Так вы ничего об этом не знаете?
--
Прошу прощения?
--
Я хочу сказать, вам это ничего не напоминает?
--
Что же это должно мне напоминать?
--
Да уж не знаю. Именно это мы и пытаемся выяснить.
--
Нет, ничего не напоминает.
--
Понятно, - в голосе врача сквозила безнадежность. - Третье обстоятельство, знаете какое? - спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал: - Вам был нанесен удар. И, по всей видимости, умышленный. Теперь это точно доказано. Во всяком случае, Андрей Дмитриевич так мне передал.
"Андрей Дмитриевич - это следователь, - на всякий случай напомнил себе Миша. - Мужик с квадратной головой. Очень вьедливый... Не хотелось бы с ним больше встречаться..."
И словно в ответ на его пожелание Михаил Семенович отложил свои бумажки и сказал:
--
Тем не менее следствие временно приостановлено... Не знаю почему. Андрей Дмитриевич на этот счет меня не проинформировал. Он лишь просил меня передать вам, что если вы что-нибудь вспомните, или вам станет что-либо известно - большая просьба немедленно сообщить ему.
--
Да, конечно. Разумеется.
--
Ну, вот и прекрасно... - голос врача стал совершать резкие, но вполне оправданные модуляции. Сначала он окрасился молодеческой бодростью. - Ну-с, молодой человек... - Михаил Семенович сделал паузу, после которой в голосе его зазвучали заговорщицкие интонации, - небось домой хотите, а?
--
Пожалуй.
--
Угм... Вот и мы решили вас выписать. Вы на инвалидности, побудьте пока дома, пообвыкнитесь. Если что - сразу звоните мне. У вас есть бабушка, она живет неподалеку, будет вам помогать. Сосед ваш Сергей - он, кажется, ваш друг - тоже обещал за вами присмотреть. Через недельку зайдите к нам, мы вас осмотрим. Ну вот, всего вам наилучшего.
...
"Сосиски в холодильнике. Надеюсь, ты сможешь их разогреть. Если нет, я скоро приду."
Есть он не хотел.
За окном зазвенел трамвай. Этот звук рассеял туман в голове Миши - и ему стало легко и спокойно в этих стенах, потому что в этот момент он признал свой дом.
Две комнаты - одна большая, другая поменьше, малюсенькая кухня, ванная, туалет. Кривой балкон - кажется, единственный кривой балкон во всем микрорайоне, архитектура которого вообще не признавала ничего кроме прямых углов. Северо-восток столицы.
Пять школ - из них Миша успел поучиться в трех. Две из них видно из окна. Четыре детских сада - Миша побывал в двух.
Поликлиника - из нее Миша в детстве не вылезал.
Яуза - речка настолько грязная, что зимой в ней не замерзает вода.
Пруд, действующая церковь, футбольные площадки, два кладбища, рынок, станция метро, больница, райком.
Тюрьма.
Заводы, заводы...
Все в памяти восстановилось.
Здесь он родился и прожил всю свою жизнь - 25 лет. Родители его погибли... он был совсем маленьким...
Вешалка, репродукция Ван-Гога (всегда здесь висела), телевизор, диван, торшер. Ковер. Кровать, стол, шкаф с книгами.
И все. Обстановку нельзя назвать спартанской, но и лишнего ничего нет.
Да, кажется, он все вспомнил.
Миша подошел к шкафу, провел пальцами по корешкам книг. Старые издания. Он вытянул наугад одну книжку. Желтые, погрубевшие от времени страницы. "Исторiя германскаго народа. 1858 г."
Он очень любил свои старые книги.
"Попробуем выяснить, помню ли я что-нибудь, - решил Миша. - Так. Гогенштауфены, Оттон Великий, Генрих и папа, "салическая правда", гвельфы. Вроде помню."
Он поставил книгу на место. "Да, интересно возвращается память, - оценил Миша. - Откуда-то из тумана приходят названия, всплывают события... возвращаются чувства... В стене должен быть шкаф с одеждой!"
Миша развернулся и подошел к стене напротив, потянул за ручку, и отворилась дверца. На полках лежала аккуратно сложенная одежда. "Бабуля складывала, - сразу вспомнил Миша. - Я так не могу."
Да, кажется, в памяти восстановилось все - и только осталось иррациональное ощущение, будто он не был дома много лет - хотя на самом деле отсутствовал всего месяца два-три.
Он подсел к столу, выдвинул ящик и вытащил из него стопку папок. В папках были сложены чертежи. Миша просматривал их в пол-глаза и отбрасывал один за другим. Но на одном остановился, скинул папки со стола и аккуратно расстелил чертеж.
Вот она, штуковина! Миша углубился в изучение чертежа. Вот здесь можно подправить... Чего тут еще... Ах да, вот этот вопрос не давал ему покоя долгое время... Хм, интересно - а может так?.. А в чем собственно проблема? Ну конечно так! Странно, почему он раньше не догадывался? Чушь какая-то...
Внезапно Миша рывком оторвался от чертежа и встревоженно огляделся. "Чего-то не хватает!"
Возникла секундная заминка - он нахмурил лоб, щелкнул пальцем. Затем подошел к дивану и поднял сиденье. Мозг как-будто ожгло каленым железом.
Под сиденьем был целый арсенал оружия. Винтовка, пистолет, миниавтомат, охотничье ружье, дымовые шашки...
Но гораздо больше было колющего и режущего оружия. Несколько видов пращей - некоторые были, по всей видимости, старинной выделки, потрясающий по красоте лук, два спортивных арбалета и, что больше всего удивило Мишу, целая куча духовых трубок. И - десятки ножей, тесаков, стилетов, сабель...
Миша вытащил одну из сабель из кучи и взялся за рукоять. Приятная дрожь прошла по телу. Он вытащил саблю из ножен и немного пожонглировал ножнами, подбивая их мягкими точными ударами сабли. Потом отбросил их и произвел серию быстрых взмахов. Лезвие сабли исчезло из вида, в воздухе несколько секунд стоял жуткий свист, а вокруг Миши образовалось беспокойное мерцающее облако.
Внезапно лезвие появилось вновь - оно словно нацелилось на груль невидимого врага, стоящего перед Мишей. Он обнаружил себя в странной, но очень приятной позе: полусидя, одна из ног касалась пола вытянутым носком, свободная рука чуть в стороне.
Миша испугался сам себя. "Что это я сейчас сделал?" - спросил он у неведомого зрителя-всезнайки.
Хотя и так все было понятно: тело его помнило то, что мозг почему-то вспомнить не мог. Но сейчас Мише было не до раздумий - потому что тело его неожиданно подалось вперед и вторая, свободная, рука выхватила из недр дивана еще одну саблю. От легкого толчка ножны соскочили - и в течение минуты Миша двигался внутри созданного саблями смертоносного шара, периодически на мгновение застывая в сдержанных грозных позах.
Когда он закончил упражняться, его настигла мысль: "Нужно оружие в порядок привести."
Почистив и поточив сабли, он сложил их среди остального оружия и сказал:
--
Эх! Вот сейчас бы сосисок поесть!
...
--
Бабуль, слышь?
--
Что?
--
Ты... в диван заглядывала?
--
А чего туда заглядывать?
--
Ну, я же тебя спросил!
--
Да зачем мне? На железяки твои смотреть?
--
А! Значит, ты знаешь!
--
Про твой склад? Конечно, знаю. Вот посадят тебя когда-нибудь в тюрьму...
Мишино сердце ухнуло куда-то вниз.
--
Так это незаконно? - спросил он. Начала болеть голова.
--
... - прошептала бабушка.
--
Что? - он наклонился к ней.
--
Автомат? - услышал он ее шепот. - Автомат может быть законным? - она постучала пальцами по лбу.
--
Ага... - сказал растерянно Миша. - А кто-нибудь еще об этом знает?
--
Это у тебя надо спросить.
--
Угм... Понятно... (Что же мне с этим делать?..) Бабуль, а ты не могла бы рассказать мне - что ты об оружии этом знаешь? Понимаешь, я что-то не очень помню...
Бабушка в недоумении развела руками:
--
А чего рассказывать-то?
--
Ну... откуда оно у меня?..
--
Не знаю. Где-то ты его достаешь.
--
А зачем, бабуль?
--
Ну как зачем? Нравится тебе, - бабушка отвлеклась от своих кухонных хлопот и присела на табурет. - Ты же с пяти лет оружием увлекаешься. У тебя же пол-стола грамотами и медалями забито.
--
А что - я в соревнованиях участвовал? - голова болела все сильней и сильней.
--
Да конечно участвовал! Постоянно!.. Во всяком случае, пока в школе учился... Ты что, совсем не помнишь?
Миша промолчал.
--
А как с дядькой занимались - тоже не помнишь?
Слово "дядька" почему-то немедленно вызвало в Лешиной памяти целую серию картин. Открытое лицо с пронзительным взглядом синих глаз...
"Вспомнил: дядя Леша! Ой!.." Голова совершенно перестала болеть - и к нему вернулась сразу целая куча воспоминаний!
Дядя Леша... Он занимался им, Мишей, своим племянником, с тех пор как погибли его родители. И все-таки как-то смутно... Рыбалка, шахматы...
А! Точно! Секция по фехтованию! И еще - они с дядей фехтуют. Да, дядя и привил ему охоту к оружию - вспомнил!
--
Помню, бабуля... А где дядя Леша-то?
Лицо бабушки перекосилось в отчаянии.
--
Господи, да когда же эта гадость у тебя пройдет?.. - забормотала она.
--
Что такое, бабуль? - оторопел Миша.
--
Что такое? - переспросила бабушка Тоня и горестно покачала головой. - Дядя Леша три года в могиле!
Вот так раз! Три года! Но воспоминание об этом не приходило. Черт! Как же все-таки странно возвращается память! Болезненно и как-то чуднО...
Миша почувствовал страшную усталость.
--
Бабуля, я, пожалуй, лягу, посплю.
--
Конечно, зая. Ложись. Я тут кое-что на кухне доделаю и потом уйду.
Засыпая, он думал: "Что ж я никак не могу вспомнить?.. М-м... Дядя... И этот арсенал... Его нужно срочно перепрятать, а то следователь объявится... Если он до этого докопается, то даже не знаю... С его квадратной головой... Куда же перепрятать?.. "
...
Вечером зазвонил телефон. Миша поднял трубку.
--
Алло, - услышал он, - кто это?
--
Миша.
--
О! Наконец-то! Ты куда пропал? Я тебе два месяца дозвониться не могу.
--
Я в больнице был.
--
Да ты что! А что с тобой случилоь?
--
Травма мозга.
--
Ой! Кошмар! И как ты сейчас?
--
Да вроде бы нормально.
--
Слава Богу... Слушай, я по поводу книжек.
"Каких еще книжек?.."
--
Может, я тебе их сейчас занесу?
--
Заноси.
--
Ладно. Через час буду. Только у меня дела, посидеть не получится. Ты уж извини, в другой раз.
--
Хорошо.
--
Ну, до скорого.
--
Пока.
"Интересно, кто это такой?"
...
Раздался звонок в дверь. Миша открыл и увидел невысокого лысоватого очкарика плотного сложения примерно его возраста.
--
А, Мишель! - рот незнакомца расплылся в широкой улыбке. - Наконец-то! А я уж бог знает что стал думать... Так у тебя голова-то как, прошла? Если что - у меня есть один специалист...
--
Да нет, вроде все нормально. Ты проходи.
Но тот проходить не стал, а остался стоять в дверях.
--
Слушай, Мишка, я так занят, что даже зайти на минуту не могу, - сказал он. - Вот книжки отдам и помчусь.
--
Ну... хорошо.
--
На, - очкарик протянул Мише пакет, который держал в руке.
"Нужно хоть что-нибудь сказать," - подумал Миша.
--
Понравились?
--
Кто? Учебники? - ухмыльнулся очкарик. - Чрезвычайно занятное чтение! - он хохотнул. - А распечатка... - тут он как-то испуганно моргнул, - знаешь, это, пожалуй, слишком... То есть интересно, конечно... - он посмотрел на свои наручные часы. - Знаешь, давай на неделе встретимся и это все обсудим?
--
Ну... хорошо.
Миша закрыл дверь.
Он вынул из пакета книги и положил их на стол.
Действительно, научная литература. Но в-основном конспекты. Сделанные его, Мишиной, рукой.
Сразу стало клонить в сон. Так всегда бывало, когда он пытался что-нибудь вспомнить. Но нет, на этот раз не получилось. Не помнит он, как эти конспекты писал. Однако же, почерк его.
"Вот блин! Надо прилечь поспать, сил нету..."
...
Когда Миша складывал конспекты в ящик стола, он наткнулся на сшитую домашним способом книжку из отпечатанных на машинке листов.
Он раскрыл книгу.
"...История уфалов словно специально предназначена для того, чтобы демонстрировать нам, насколько зыбок, если не сказать - эфемерен, наш, человеческий, мир, условны общепринятые воззрения и подчас сомнительны достижения духа.
Обращение к анализу бывшего некогда притчей во языцех, а ныне полузабытого уклада жизни этого племени на многое могло бы раскрыть глаза как современным психологам так и современным политикам - и вообще всем тем, кто заявляет, что печется о благосостоянии и духовном здоровье людского рода.
Практически безоговорочно признается всеми исследователями, что уфальский народ ведет свое происхождение с гор Кавказа - хотя по иронии судьбы в нынешнее время в республиках как Закавказья так и Северного Кавказа не проживает практически ни одного уфала. Впрочем, серьезных исследований в этом регионе не проводилось.
Существует ряд гипотез об обстоятельствах обретения жизненным духом той формы выражения у уфалов, которая впоследствии так ярко выделила этот народ из массы других.
Приводим ту, которая не вызывает протеста у большинства исследователей.
По видимому немногим более 1500 лет назад в северной части Кавказского хребта в одном из высокогорных племен возникла новая и совершенно необыкновенная религия, обрядовая суть которой заключалась в том, что любой взрослый мужчина этого племени при встрече со своим единоверцем был обязан приложить все усилия для того, чтобы убить его.
Скорее всего, причиной подобного переворота в сознании народа было вполне обдуманное решение старейшин племени, призванное любой ценой сохранить народ от окончательного исчезновения, к которому неизбежно привел бы их уже в самом скором времени разгул кровной мести.
В этом нет ничего удивительного, если принять во внимание тот достаточно изученный и вполне достоверный факт, что время от времени то или иное кавказское горное племя, увлекшись кровной местью, подрывало свой генофонд и со временем совершенно исчезало. Так вымерли многие племена Кавказа. Подобное происходило также и на Балканах и Пиренеях.
Необходимо подчеркнуть, что убийство соплеменника - как ни дико это звучит - было в крови местного населения (возможно, здесь мы имеем дело с древнейшим, если не изначальным, укладом человеческой психологии) - так что выдумку старейшин с полным правом можно назвать гениальной.
Заповедь убить ближнего своего, осиянная светом служения некоему высшему началу, превращенная в главный момент этого служения и тем самым отныне начисто оторванная от понятия "гордости", тесно переплетенного с духом законов кровной мести, и сомкнутая с понятиями "смирение" и "всепожертвование", привела впоследствии, как это ни парадоксально, к крайне бережному отношению к жизни соплеменников. Так свершилось кардинальное перерождение людской общности. Об этом будет рассказано ниже.
Побочным эффектом этого уфальского "служения" стало рассеяние самого племени. Вероятно, новая религия привилась не сразу, а в течение нескольких поколений, но уже в начале 5 столетия от Р. Х. мы встречаем упоминания о ритуальных поединках в армянских хрониках, а чуть позже и в иранских. У византийских хронистов примерно в то же время фиксируется имя уфалов, а в "Эфесском сборнике сказок" (8 в.) уфалы фигурируют весьма широко (в трех из 19 сказок сборника).
В древних преданиях народов Азербайджана сохранились отголоски обрядов "революционной" религии уфалов. Красочные сказания о грандиозных сражениях, в которых каждый воин бьется за себя - безусловно, отголоски ранней эпохи в истории уфальской религии, когда мужчины этого племени сходились на поле большим числом во имя грандиозного Жертвоприношения.
По всей видимости, уфалы сделались настолько ревностными последователями кровожадной доктрины, что были не прочь закласть весь народ во имя своей религии. Не произошло этого по причине противодействия властей. Ритуалы уфалов были повсеместно запрещены.
Здесь нужно указать одну важную деталь. Уфалы вследствие своего глубокого погружения в новую, полностью отличную систему мировоззрения и перенесения своего воинственного духа исключительно в сферу религии, совершенно перестали обращать внимание на вопросы обороны и в скором времени потеряли всякую независимость. Скорее всего, они были изгнаны из исконных мест своего обитания. Гордые горные народы - соседи уфалов - считали ниже своего достоинства истреблять племя, не прилагающего ни малейшего усилия для своей защиты.
Оказавшись в Кавказской Албании (Азербайджане), Армении, а позже в Ширазе, Хорасане и Белуджистане, уфалы были вынуждены рассеяться по деревням практически в количестве одной семьи на поселок. Армянские уфалы довольно быстро сошли на нет в силу невнимательного к ним отношения туземного населения, слишком поглощенного непрестанной борьбой за собственное выживание. В относительно благополучных регионах исламского мира власти не допускали ритуальных поединков - под страхом казни всей семьи каждого из участников поединка.
По религиозному закону уфалов участвовать в ритуальном поединке, позднее получившем название "священной охоты", был обязан каждый достигший 19-летнего возраста мужчина. Всем остальным, т. е. женщинам и подросткам подобная деятельность была запрещена все той же религией.
Ни один мужчина не смел отказаться от поединка при встрече с соплеменником. Как проиграть поединок так и выйти из него победителем в равной степени являлось высшей честью и смыслом существования для каждого уфала.
Как они узнавали друг друга? Каким образом уфал убеждался в том, что завидел посреди улицы или многолюдного базара своего единоплеменника? По всей видимости, изначально их отличала от других народов одежда. Но вместе с запретами на поединки была запрещено и ношение национальной одежды - и тогда сыны этого племени стали придумывать различные тайные знаки, по которым и узнавали друг друга.
Поскольку уфалы принесли с собой в страны своего нового обитания тонкое знание многих ремесел - так, например, совершенно точно известно, что им не было равных в оружейном деле - то их старались беречь. В Ширазе по записям визиря Эль-Кавуса в каждом селе или городке держали одну уфальскую семью и не допускали туда никакой другой, а также препятствовали выходу главы семейства за пределы населенного пункта. То же самое известно в отношении Сирии и некоторых территорий Малой Азии.
Несмотря на все эти меры предосторожности до нас доходят сведения о смертельных поединках..."
--
Кажется... когда-то я и это читал... - нахмурил лоб Миша. - А может быть мне просто кажется... Но... Название какое-то знакомое...
Но воспоминание ускользнуло.
...
На следующий день, когда Миша возвратился с прогулки по парку, на столе он увидел раскрытую книгу. Он вспомнил, что читал ее вчера - и снова на периферии его сознания зашевелились тени воспоминаний - но безрезультатно.
Он продолжил чтение.
"...Уфальское племя считается не только самым таинственным из народов так называемого "цивилизованного" мира, но и является, без сомнения, самым рассеянным на планете. Грубо говоря, в современном мире есть два типа уфалов. Первый тип - это так называемые скрытые уфалы. Их количество неизвестно и практически невозможно оценить его даже примерно. Они ничем не отличаются от окружающего населения - где бы они ни жили. Исследователям не известно даже о наличии у них хоть какого-нибудь отличительного знака. Мы узнаем об их существовании обычно только после насильственной смерти в результате "священной охоты". Как они различают друг друга, нам неизвестно - впрочем, это не исключает того соображения, что всегда есть бесчисленное количество способов договориться о знаках.
Второй тип не имеет никакого специального названия. Мы будем называть их в данной статье обычными уфалами. Они живут везде (практически нет никаких сомнений в аналогичности этого утверждения и в отношении скрытых) - от Чили до Пакистана, от Австралии до Канады. Такой вездесущестью могут похвастаться разве только еще иудеи. Меньше всего на душу населения уфалов приходится в нашей стране. На Кавказе - их древней родине - их считанные единицы. В Тбилиси зарегестрировано 15 семей, в Ереване и Баку - соответственно 7 и 12. Среди них нет ни одной исконной - все они переселились туда за последние 30 лет. Сталин недолюбливал уфалов и не разрешал им селиться на Кавказе.
Еще одна особенность национального характера уфалов - не скрывая своей национальной принадлежности, они как-будто не культивируют никаких традиций, не имеют ни намека на фольклор и какие-либо другие проявления самобытности. Ученые не находят ни малейших антропологических особенностей у людей, которые называют себя уфалами. За исключениеи одного фактора - их уникального, невероятно архаичного языка, своей лексикой повергающего в трепет филологов.
Те редкие случаи, когда зарегистрированный как уфал человек погибает в результате "священной охоты", вызывают общественный скандал и самое серьезное полицейское расследование, которое, как правило, ни к чему не приводит. Таким образом, мы имеем основание считать существующим наличие самой непосредственной связи между скрытыми и обычными уфалами.
С начала перестройки на территории СССР зафиксировано по меньшей мере два или три ритуальных убийства, чего не наблюдалось в нашей стране по меньшей мере 50 лет. Это позволяет сделать вывод, что среди советских уфалов, как и среди других национальных меньшинств, затлел бикфордов шнур национального возрождения..."
Миша заснул - его организм не выдержал такого обилия информации. Когда он проснулся, то убедился, что чувствует себя гораздо лучше. Он поел, посмотрел телевизор и продолжил чтение.
"...Законы, поддерживающие свод одной из загадочнейших религий мира - уфальской, - со временем претерпевали изменения. Что касается самоубийств - которые естественным образом должны были стать дальнейшим логическим развитием идеи постепенного принесения в жертву народа - то они были строжайше запрещены, видимо, с самого момента основания религии.
Другим важным законом было возрастное ограничение допуска к исполнению обряда. Барьером служил возраст 19 лет - но на деле старались довести ограничение до 25 лет.
Было запрещено ритуальное убийство кем бы-то ни было своих собственных детей, и, соответственно, родителей, вообще любого члена своей семьи. Что касается семьи погибшего, то, по всей видимости, в дальнейщем им обязаны были помогать соплеменники и прежде всего сам убивший.
Что же касается самой "священной охоты", то исходя из главной заповеди - убить своего соплеменника - следовал вывод, что в поединке ни в коем случае нельзя было поддаваться. Впрочем, тот же вывод следовал и из запрета самоубийства. Поэтому поединки носили зачастую совершенно фантастический характер. Два вооруженных* (*тогда люди редко ходили без оружия, а уфалы, безусловно, не выходили из дома невооруженными) уфала, столкнувшись нос к носу на базаре, обменявшись традиционным приветствием на своем языке и произнеся положенные обрядовые формулы, будучи великими мастерами боя, могли в течение нескольких минут подчистую разгромить базар и вогнать весь окрестный люд в панический ужас.
Разумеется, исповедование уфальской религии было запрещено всегда и во всех государствах - о единственном исключении будет упомянуто ниже. Но как на практике возможно было осуществить запрет на отправление культа, совершающееся столь неожиданно и зачастую молниеносно, а кроме того в последние часы жизни исповедующего этот культ? Единственное предприятие, которое могли осуществить власти - это наказать убийцу, но поймать выжившего было крайне сложно, потому что уфалам не было равных в искусстве скрыться и уйти незамеченным. Кроме того, "священная охота" происходила столь стремительно, что зачастую мало кто мог признать и назвать ее участников. К тому же нужно принять во внимание тот факт, что окружающее население чрезвычайно уважало (и, пожалуй, побаивалось) уфалов - провинившихся практически никогда не выдавали властям. Зачастую соседи прятали их семьи.
В христианских странах в Средние Века уфалы, наподобие испанских марранов (но, пожалуй, подходя к этому еще более добросовестно, чем марраны), неизменно вели образ жизни добропорядочных христиан - в той форме, в которой христианство было представлено в данной области или государстве, - и называли себя тем же именем, что и окружающее население. Особенным шиком (если можно применить подобный термин в отношении этих суровых, скромных, и трудолюбивых людей), заставляющим вспомнить их кавказское происхождение, было устроить "священную охоту" прямо в церкви, например - в католических странах - во время воскресной мессы (повторим: никто не знает, как узнавали они друг друга).
Традиционно уфалы считались лучшими воинами и, что важно, военачальниками. Исторически засвидетельствовано, что они служили практически во всех армиях мира. Особенно стоит отметить довольно большое число капитанов пиратских флотилий Средиземного моря - уфалов (15-17 вв.). Нанимавшие их государства (исламские страны и итальянские торговые республики) смотрели сквозь пальцы на их вероисповедание - и порой даже предпочитали нанять уфала, чем представителя другой народности.
Известен случай, когда генуэзский корсар, уфал, проявив чудеса отваги, спас взятого в плен турецкого корсара (также уфала) из застенков Генуи - только для того, чтобы открыть с ним "священную охоту" и погибнуть.
Поединок (мы имеем в виду "священную охоту") мог длиться мгновения, а мог продолжаться часами и дольше. Он мог окончиться вничью. Поскольку поединок был целью существования каждого уфала, то вся жизнь в его собственных глазах была лишь подготовкой к поединку, каковой факт делал из представителей этого уникального народа людей практически совершенно лишенных обычных человеческих слабостей - жажды наживы, гордыни, гнева, страха, поисков наслаждений и т. д. Занимаясь повседневными делами, они без особенного напряжения достигали значительных успехов и уважения в обществе.
...Те немногие ученые, которые занимались серьезно изучением религии и быта уфалов, не могут прийти к однозначному выводу относительно того, есть ли мотив богоизбранничества и спасения человечества и всего мироздания (как это имеет место в иудейской и христианской верах) в религиозном сознании сынов этого народа.
Бесстрастный взгляд уфалов (или, попросту, отсутствие какого-то ни было взгляда) на судьбы мира, отстраненное отношение к роду собственных занятий - сколь бы серьезными, на наш взгляд, они ни были, - и абсолютное спокойствие в отношении собственной судьбы больше всего напоминает буддийскую позицию. Возможно, это является причиной того, что в эпоху Тан мы находим огромное скопление уфалов на территории Китая. Но еще большее их количество было в Тибете, причем постоянно - по крайней мере, до 19 в. Интересно отметить, что у тибетских летописцев считалось дурным тоном упоминать об уфалах - и мы знаем о их пребывании в этой стране из свидетельств чужеземцев.
Япония - это, пожалуй, единственная страна, где даже на государственном уровне на уфалов всегда смотрели с сочувствием. О запрещении проведения их обрядов никогда не шло и речи. Здесь уфалы считались даже не столько святымилюдьми - как, например, странствующие монахи, - а скорее, некими священными существами (или даже священными предметами) - вроде придорожных храмов, посвященных богам животных и тому подобных объектов всеобщего поклонения. Каждой уфальской семье неизменно выдавался надел земли, причем всегда на отшибе - во избежание преждевременной встречи с единоплеменником. Путники, встречавшие уфальский хутор, спешили остановиться возле него, совершить молитву и предаться созерцанию.
В эпоху эмансипации в Европе участились случаи демонстративного отказа того или иного уфала от "священного" поединка. Характерно, что в подобных случаях никто из уфалов никогда не трогал отщепенца: у уфалов никогда не существовало понятия вины и наказания отступника. По-видимому, у них вообще отсутствовало понятие греха в отношении несоблюдения религиозных постановлений. Как бы невероятно это не звучало - вся их религия, с первого слова законодателей, построена исключительно на принципе добровольности.
Что же касается повседневной жизни, то повторим - уфалы