Аннотация: Чего ты хочешь от жизни? Чего хотят от жизни все? А что хочет от тебя сама жизнь?
Прогулка
1
Согласитесь, нет ничего банальнее, чем начинать повествование с какого-нибудь откровенного штампа. К примеру, с такого: 'Стоял жаркий июльский полдень'. Ну, или: 'Это был обычный июльский день, и ничто не предвещало...' Банально! Но дело в том, что полдень и в самом деле был невероятно жарким, из-за чего на какие-то там предвестия, даже если они и были, никто не обращал ни малейшего внимания. Духота была такой, что создавалось впечатление, будто медленно тянущийся от раскалённого асфальта воздух по плотности не уступает круто сваренному киселю, а изнурённые прохожие, шагающие по центральной улице мегаполиса, не идут, а плывут внутри этой вязкой, тягучей жижи.
Калмыков не был исключением. Он неторопливо брёл в толпе взмокших и тяжело сопящих людей, мечтая о том, чтобы как можно быстрее добраться до спасительной прохлады подземки и скрыться, пусть и ненадолго, в её бесконечных сквозняках от беспощадно палящего солнца. В такие минуты он часто себя ругал за лишний вес. Приходилось жадно ловить каждый кусочек тротуара, укрытый спасительной тенью, замедлять в таких местах шаг, и ускоряться на тех участках, где тени не было в помине, а под подошвами лакированных туфель проминалось расплавленное дорожное покрытие. К тому же сводил с ума галстук, почему-то завязанный сегодня туже обычного, из-за чего ворот белой рубашки начал натирать мокрую, разгорячённую шею.
Сложно сказать, что именно вынудило Калмыкова впервые в жизни нарушить собственное главное правило, гласившее: 'Никогда не нарушай собственных правил, а тем более - правил твоего работодателя!' Но факт остаётся фактом: Андрей Семёнович Калмыков, вопреки распоряжению начальства, посмел поступить так, как поступил. Он свернул с раскалённой городской улицы в тенистую прохладу городского парка и присел на свежевыкрашенную скамейку под раскидистым вековым дубом, с которой открывался сказочный вид на широкий пруд. Удавка галстука, казалось, душила все сильнее, а растёртую докрасна шею начало жечь от пота. Калмыков ослабил узел, расстегнул ворот рубашки и облегчённо вздохнул. От воды тянуло спасительной прохладой. Мимо него по тротуару то и дело проносились молодые люди на роликовых коньках, скейтбордах и велосипедах, неспешно проходили парочки постарше, проплывало бесконечное количество бабушек с пёстро одетыми внуками. И никто из них не удостоил сидящего Калмыкова даже мимолётным взглядом. Но самого Андрея Семёновича такое положение вещей уже давно не удивляло. Мало того, он прекрасно понимал, почему его не замечают.
Одинокий сорокалетний мужчина, имеющий явные проблемы с лишним весом, одевающийся если не старомодно, то уж точно не по моде. О причёске вообще нечего сказать. Её просто не было. Нет, волосы у Калмыкова были. Причёски не было. То есть, обращать внимание на такого человека было просто не интересно. Такой себе средний человек, среднего возраста, средней чистоплотности и средней же комплекции. Зарабатывает среднюю зарплату на средней должности в среднем банке. Он это понимал, но менять ничего не собирался. В конце концов, в том, что Андрея Семёновича никто не замечал, не было ничего плохого. Это было нормально. Даже хорошо! Комфортно. Живёт себе человек, никого не трогает. Ни своих, ни чужих правил не нарушает. Его, в свою очередь, тоже никто не трогает. Полная идиллия с окружающим миром!
И угораздило же такого среднего, законопослушного человека взять да и свернуть в парк в самый разгар рабочего дня!
Со стороны пруда потянуло влажной прохладой, по разгорячённой коже пробежали мурашки. Калмыков едва заметно улыбнулся и, с удовольствием, поёжился. Теперь возвращаться в офис не хотелось вовсе.
- Надо туфли снять.
Калмыков даже подпрыгнул от неожиданности. Голос, произнёсший эту фразу, был громким и раздавался над самым его ухом. Андрей Семёнович повернул голову, рассчитывая увидеть говорившего, сидящим рядом с собой, но на скамейке никого не было. Тогда он обернулся за спину, и его недовольному взору предстала фигура молодого человека, одетого в ярко-жёлтую футболку и с весьма хаотично, но очень стильно, торчащими в разные стороны волосами.
- А? - растерянно протянул Андрей Семёнович.
- Туфли, говорю, снять нужно. Тогда кайф будет несравненно круче.
- А-а-а... - понимающе протянул Калмыков, хотя все ещё не понимал, чем привлёк внимание столь молодой и яркой личности.
- Григорий, - незнакомец обошёл скамейку и приветственно протянул руку, - Можно просто Гриша. Ну, или Гриха. Короче, как удобно, так и называйте.
- Андрей... - неуклюже представился Калмыков, а, чуть помешкав, добавил: Семёнович, - а ещё, чуть подумав, снова добавил: Калмыков.
- Как скажете, - широко улыбнувшись, сказал Григорий и как-то очень уж лихо плюхнулся на скамейку рядом с Андреем Семёновичем. Затем, без особого энтузиазма, окинул взглядом окружающие пейзажи и снова обратился к Калмыкову, кивая на его ноги: - Я серьёзно, туфли снять нужно.
- Да я как-то... - неуверенно промямлил тот, - Какое вам вообще дело до моих туфель?
Начинало раздражать, что какой-то незнакомый человек, явно моложе его, беспардонно нарушает комфортное времяпровождение. Да, к тому же, ещё и начинает... Нет! Не советовать! Указывать, что ему - Калмыкову - делать! И Калмыков искренне понадеялся, что последняя фраза даст красноречиво понять невоспитанному наглецу, что эта его навязчивость весьма некстати.
- Как хотите, - не меняя жизнерадостного тона, сказал Григорий и, с прежней улыбкой на лице, сбросил с ног собственные кроссовки, затем блаженно откинулся на спинку скамейки, раскинул в стороны руки и с удовольствием выдохнул: - Жизнь прекрасна!
Понимая, что повлиять на пришельца с помощью слов вряд ли удастся, Андрей Семёнович решил пересесть от греха подальше на другую скамейку, но, окинув взглядом парк, в очередной раз испытал раздражение - все посадочные места в поле зрения были заняты. А возвращаться в духоту расплавленных улиц ещё ой как не хотелось. Понимая, что ситуация патовая, Калмыков скривился и посмотрел на непрошеного гостя. Тот продолжал сидеть, раскинув руки, с закрытыми глазами и что-то тихонько напевал себе под нос. Как только взгляд Калмыкова упал на Григория, тот открыл глаза, слегка потянулся всем телом и с неизменной улыбкой уставился на Андрея Семёновича.
- Вот вы сейчас думаете: 'Ой, ай! Какой хамоватый молодой человек! Мешает мне отдыхать. Умничает'.
От этих слов Калмыков заметно заёрзал задом на скамейке, словно что-то под этим самым задом зашевелилось, и нервно кашлянул.
- Ну, не юлите. Так и есть. А ведь что я сказал? Всего лишь порекомендовал поступить так, как того вы и сами желаете! Ну, признайтесь, вам же нестерпимо хочется разуться и пройтись босиком по прохладной траве. Так что сдерживает?
Григорий выдержал паузу и по-приятельски легонько толкнул Калмыкова локтем в бок.
- Ну же! Все просто! Снял тесные, душные туфли и выдохнул. Всё!
Андрей Семёнович, чувствуя приливающую к лицу кровь, напрягся и посмотрел на босые ноги собеседника, затем огляделся вокруг, понял, что никто на него не глядит и, сам не понимая, как он на это вообще решился, развязал сначала один шнурок, затем другой и лёгким движением стащил туфли с распухших от жары ног. Носки слетели также быстро, и по коже снова поползли мурашки удовольствия. Калмыков вопросительно посмотрел на Григория, как бы спрашивая: 'Ну что? Теперь доволен?', а тот в ответ лишь в очередной раз улыбнулся и слегка развёл руками, мол: 'Вот видите! Ничего сложного!'
Андрей Семёнович пошевелил пальцам ног, в очередной раз осмотрелся по сторонам и только решил расслабиться, как тот же громкий, назойливый голос сказал:
- Споттинг. Вы знаете, что такое споттинг, Андрей Семёнович?
- Понятия не имею, - тяжело вздыхая, ответил Калмыков.
- Это хобби такое. Суть его заключается в наблюдении и фотографировании самолётов.
- Да? Странное хобби, как по мне.
- На первый взгляд - да. Казалось бы, чего тут интересного? Но если вдуматься... Вот вы, Андрей Семёнович, летали?
- Летал.
- А видели когда-нибудь со стороны, как взлетает, или садится, большой пассажирский лайнер?
- Не помню, - мрачным голосом ответил Калмыков, всем видом давая понять, что ни этот разговор, ни этот собеседник ему не интересны.
- Значит, не видели! Потому что, если бы хоть разочек увидели, на всю жизнь запомнили бы!
И тут произошло нечто, вовсе уж выпадающее за рамки восприятия 'нормы' Андрея Семёновича! Григорий вскочил со скамейки, отбежал на несколько метров в сторону пруда, почти до самой кромки воды, расставил руки в стороны и с громким воем 'У-у-у-у!' на полусогнутых побежал обратно к лавке. Калмыков сильно занервничал и даже решил, на всякий случай, поджать босые ноги. Он снова огляделся по сторонам, но с удивлением отметил, что, ни странное поведение Григория, ни даже его пронзительное 'у-у-у' не привлекло и толики внимания посетителей парка. А, тем временем, странный молодой человек нёсся в его строну, явно имитируя снижающийся лайнер, так как ноги его с каждым шагом подгибались все сильнее и уже перед самой скамейкой, он, вдруг, плавно распластался животом на траве! Калмыков даже позволил себе скудный смешок. Зрелище и в самом деле было впечатляющим. Но не величием снижающегося лайнера, которое, по всей видимости, хотел передать Григорий, а именно своей комичностью.
- Григорий, вам не кажется, что это уже перебор? - голос Калмыкова заметно потеплел, в сравнении с тем, как он обращался к собеседнику до этого.
Тот перевернулся с живота на спину и, не вставая с травы, уставился в голубое небо:
- А что такое перебор? - на этот раз голос Григория был тихим и задумчивым, - Может быть перебор - это выход за рамки приличия? За рамки общепринятого? Нечто не среднее?
- Так и есть.
- Тогда чему вы улыбались только что?
- Вашему поведению, Гриша. Чему же ещё?
- Так значит моё поведение не столь уж и плохо, если оно заставило такого хмурого человека улыбнуться?
- Ну, это как сказать... - не находя что ответить, стушевался Андрей Семёнович.
- Да как ни говори, - Григорий уселся на траве, сложив ноги по-турецки, - Который час?
Калмыков, обратив внимание на то, что у парня на руке есть собственные часы, нахмурился:
- Остановились? - с недоверием спросил Андрей Семёнович, - Электронные часы?
- Да, остановились. Сам удивляюсь. Я в субботу под автобус попал. Представляете? Прямо на пешеходном переходе. И откуда он там взялся - ума не приложу! Только шаг делаю и тут - бац! А в следующее мгновение - лежу на обочине. Вот после того удара часы и остановись. А на мне ни царапины! Представляете? Бывает и такое.
Для наглядности, он протянул руку Калмыкову и тот посмотрел на циферблат. На экране и в самом деле были цифры, и они, в самом деле, стояли. Даже секунды замерли.
- М-да... Странно. В ремонт надо отнести.
- Да фиг с ними. Пусть стоят. Я ведь часы эти так ношу... Больше для понта. Куда мне спешить?
- Но время у меня все равно спрашиваешь.
- Спрашиваю. Но не для себя.
- Для кого же?
- Для вас, конечно! Чтобы вы успели. Сегодня в 21:14 в аэропорту совершает посадку самый впечатляющий лайнер, который когда-либо принимал наш захудаленький аэропорт. И вам обязательно нужно на это посмотреть!
Калмыков округлил глаза и удивлённо уставился на Григория.
- А что вы на меня так смотрите? Вам сорок лет! Вы каждый день в восемь тридцать приходите на работу, каждый день торчите в душном офисе, делая скучную работу, а вечером возвращаетесь в такие же четыре стены. Не правда ли? Иногда, конечно, удаётся вырваться из офиса по какому-нибудь мало-мальски важному заданию руководства, но вы даже в этом случае не позволяете себе туфли снять. Даже, когда этого очень сильно хочется! Вам сорок, Андрей Семёнович! Ну, сколько вы ещё проживёте? Десять? Двадцать? Тридцать лет? А может через неделю - того...? И, позвольте спросить, какой из оставшихся дней вы собираетесь посвятить тому, чтобы увидеть, как садится самолёт? А? Нет такого дня? Не запланировали?
Калмыков смотрел на эмоционального молодого человека и боролся с переполнявшим его чувством негодования. Григорий продолжал:
- То есть, вы хотите сказать, что готовы помереть даже приблизительно не прочувствовав то, от чего некоторые люди получают космическое удовольствие? Так и не поняв, в чем оно заключается? Просто посмотреть! Проще некуда!
- Да не собираюсь я помирать! - не сдержавшись, вдруг, вспылил Калмыков, - Что за чушь ты тут несёшь?
- Послушайте, - заметно сбавив обороты, сказал Григорий, - Помирать никто никогда не собирается. Даже очень старые, или смертельно больные люди, которые знают, что скоро умрут, просыпаются каждое утро с надеждой, что этот день будет прожит также, как и все предыдущие. Но последний день наступает для всех. Почему вы думаете, что Калмыков Андрей Семёнович - исключение?
- Я себя исключением не считаю. Просто считаю, что смотреть на самолёты - глупая, никчёмная затея.
- А какая затея не глупая? Может быть не глупо ходить каждый день на скучную, неинтересную работу, чтобы заработать немного денег, чтобы купить на них еды и съесть? Или не глупо после этой скучной работы вернуться в пустую квартиру, включить телевизор и погрузиться в просмотр очередной серии какого-нибудь мыльного киселя, заливающего мозги похлеще любого наркотика? Что не глупо?
- Знаешь, Гриша, мне пора, - Калмыков торопливо натянул обратно на ноги тесные туфли и, дрожащими от возбуждения непослушными пальцами, с третьей попытки завязал шнурки.
- Я буду ждать вас у входа во второй терминал сегодня в 20:30. Не опаздывайте, если не хотите пропустить посадку.
- Всего хорошего, - чуть заметно поклонился Калмыков и, не оборачиваясь, двинулся к выходу из парка. Шея снова неприятно зудела.
2
Вторая половина дня показалась Андрею Семёновичу бесконечной. То, что до сегодняшнего полудня воспринималось, как норма, как повседневность, теперь вызывало самое настоящее раздражение. Раздражало все! Коллеги, которые не слышали Калмыкова, когда тот обращался к ним с каким-нибудь вопросом; начальник отдела Сурков, требующий слишком многого и настаивающий, чтобы Андрей Семёнович задержался после работы. Раздражало даже то, что кто-то из коллег умудрился испустить дух на выходных, и теперь в холле банка стояла стеклянная урна для пожертвований на его похороны. Как будто достойно похоронить хорошего человека слишком накладно для его семьи! А если человек был настолько недостойным, что даже его собственная семья не желает тратить деньги на достойные похороны, то зачем тогда вообще достойно хоронить? Закопайте, да и дело с концом! Страшно бесила секретарша директора Леночка, которая две минуты не замечала присутствия и даже приветствий Калмыкова, а когда тот с третьей попытки поздоровался, она без интереса бросила на него взгляд и, искусственно улыбнувшись, процедила:
- Здрассть.
Ты же секретарь директора банка! Ты же, можно сказать, лицо! Бренд! Веди себя соответственно! Так нет же! 'Здрассть!'
Бесило всё! Вот только понять от чего это происходит, Калмыков не мог. А может просто не желал понимать. Он просто хотел, чтобы этот отвратительный день поскорее закончился. Раз и навсегда. Чтобы, как у Высоцкого:
'Приду домой. Закрою дверь.
Оставлю обувь у дверей.
Залезу в ванну. Кран открою.
И просто смою этот день'.
Но подлый день, как и его изнуряющая духота, категорически отказывался заканчиваться. А начальник Сурков, уходя в семь вечера домой, в очередной раз напомнил, что документы для кредитного комитета ему понадобятся к девяти утра, а значит, уходить домой Калмыкову не светит ещё, как минимум, пару ближайших часов.
- Ну, ладно я, Андрюша - меня жена дома пилит. А тебе-то куда спешить? Моя бы воля, я бы тебя вообще в офисе поселил! Пользы больше было бы.
Сурков посмеялся с собственной шутки и, добавив пару мотивирующих, с его точки зрения, слов, ретировался в направлении выхода. Калмыков подошёл к окну. С высоты двенадцатого этажа был хорошо виден огромный город, в котором он вот уже сорок с лишним лет живёт и здравствует.
'Вам сорок, Андрей Семёнович! Сколько вы ещё проживёте?' - вдруг всплыло в голове непроизвольно. Калмыков тихо выругался, а предательский взгляд сам устремился в сторону аэропорта.
- Твою же мать! - уже в полный голос выругался банковский клерк, вырубил гудящие куллерами компьютеры и, злясь на самого себя, хлопнул дверью офиса, - Откуда ты такой мудрый взялся на мою голову!?
До аэропорта пришлось добираться на такси, иначе к половине девятого было бы не успеть. Всю дорогу Калмыков ломал голову над тем, какое оправдание придумать для Григория, чтобы тот не счёл его приезд проявлением слабости или откровенным признанием собственной неправоты, но в голову ничего убедительного не приходило, и было решено действовать по обстоятельствам.
Такси остановилось у второго терминала ровно в 20:30, но Калмыков сидел в машине, не решаясь выйти наружу и борясь с невыносимым желанием вернуться. Он даже впился рукой в ручку двери, как будто это могло спасти его от неправильного поступка, который рациональный разум изо всех сил старался побороть.
Не заметить Григория было сложно. Его яркая жёлтая футболка сильно контрастировала с серостью общей человеческой массы. Почему-то этим вечером Калмыков относился к этим людям исключительно, как к массе. И непременно, как к серой. Он сидел так около минуты, пока таксист не начал нервничать и не потребовал расчёта. Калмыков засуетился, сунул несколько мятых купюр в руку водителю и, громко выдохнув, вышел наружу.
Григорий его тут же заметил и энергичной походкой двинулся навстречу. Теперь отступать было поздно и в голове снова закружились оправдательные мысли, но, как оказалось, молодой человек никаких оправданий не ждал. Он прошёл мимо Андрея Семёновича, лишь коротко бросив на ходу:
- Идёмте!
Они долго шли вдоль бетонного забора аэропорта, пока окружающий пейзаж не стал превращаться из городского в загородный. Забор здесь был пониже, а колючая проволока на нем давно сгнила. Ни Григорий, ни Калмыков за это время не произнесли ни единого слова. Шум города стих, вокруг разливалась трель кузнечиков, и тяжёлое дыхание двух идущих людей из-за этого казалось невероятно громким.
Солнце опустилось за горизонт. Густые, высокие заросли сорняков, формирующие окружающий пейзаж, окрасились в багряные цвета. Мужчины остановились у густого, ветвистого куста, растущего из-под основания забора. Григорий широко улыбнулся и, сквозь сбивающееся дыхание сказал:
- Ну, вот, где-то тут.
Калмыков непонимающе уставился на своего странного спутника:
- Что тут?
В ответ Григорий заговорщицки подмигнул, и, не менее заговорщицки, кивнул в сторону куста. Затем раздвинул руками густые ветви и сквозь темноту вечерних сумерек Андрей Семёнович увидел пролом в бетонной стене. Пролом был невелик, но достаточен для того, чтобы в него мог пролезть человек средней комплекции.
- Ты издеваешься? - возмущённо воскликнул Калмыков, - Ты туда лезть собрался, что ли?
- И не только я, заметьте!
- Да черта с два! Ты надо мной издеваешься?
- Снова считаете меня глупцом?
- Да я ни на минуту не сомневался в твоей глупости!
- Отлично! Тогда лезьте первым.
- Это почему это я первым? - уже не так бойко отозвался Калмыков, снижая развитый темп собственных возмущений.
- Чтобы не только я вам глупцом казался. Должны же мы уровняться в степени глупости, - после этих слов Григорий залился искренним, добрым смехом, но спустя мгновение с удивлением и одобрением отметил, что Андрей Семёнович с должной сноровкой протиснулся в тесный проем, а уже через несколько секунд стоял в полный рост на территории аэропорта.
Сумерки становились все гуще. В паре километров на запад светился яркими огнями терминал.
- Который час? - поинтересовался Григорий.
- Девять ноль девять.
- Отлично! Успеваем. Главное, чтобы до посадки не загребли.
- Не загребли? - переспросил Калмыков, ощущая в последней фразе какую-то недосказанность, но Григорий в ответ только улыбнулся и, подмигнув, скомандовал:
- Бежим! Время не ждёт! Вон! Видели? - он указал пальцем куда-то в небо на восток, в противоположную от терминала сторону. Там, на фоне темнеющего горизонта, изредка вспыхивали посадочные огоньки медленно снижающегося самолёта, - Давайте! Скорее!
Григорий рванул прочь от забора в густые заросли высоких сорняков. Андрей Семёнович поспешил за ним следом. Преодолев заросли, им открылся вид на широкую взлётно-посадочную полосу. Она освещалась по краям яркими прожекторами, и это предавало обычной пустынной авиационной дороге какой-то фантастический вид. У Калмыкова захватило дух. Он остановился у края зарослей присел на корточки. Но, к своему ужасу понял, что его спутник и не собирается останавливаться! Григорий, интенсивно замахал рукой в направлении полосы и, не дожидаясь ответного согласия, быстро побежал. Самолёт был довольно близко. Уже был хорошо слышен внушительный гул его турбин.
- Куда тебя несёт, идиот!? Стой! - закричал, вдруг, Андрей Семёнович, но Григорий его не слышал, стремительно удаляясь в сторону 'взлётки'.
Калмыков крепко сжал непослушные, увлажнившиеся кулаки и некоторое время сидел на корточках, не решаясь сдвинуться с места.
- Быстрее! Не успеем! - донеслось издалека и Андрей Семёнович, громко ругнувшись матом, что для него было совсем не свойственно, рванул за Григорием.
Только сейчас, преодолевая последние десятки метров до полосы, Калмыков заметил, как все окрасилось в красные тона. Небо было просто неестественно багряным. Справа ревела двигателями исполинская машина, слева мигал, быстро приближаясь, синий проблесковый маячок. Григорий выбежал на середину широкой бетонной полосы и, срывая голосовые связки, прокричал: - 'Быстрее!!!' Он дождался Калмыкова, с силой уложил его на спину и упал на бетон рядом.
- Руки и ноги раскиньте в стороны! А когда захочется - орите во весь голос! - перекрикивая нарастающий рёв, приказал Григорий и Андрей Семёнович все послушно выполнил. Его сердце безумно колотилось. Он приподнял голову, чтобы увидеть снижающийся самолёт и с ужасом понял, что тот находится слишком низко над землёй, чтобы пролететь над ними. И, вероятнее всего, он просто проедет своими массивными шасси как раз там, где они сейчас лежат!
- Твою мать! - завопил Калмыков, собираясь уже вскочить на ноги, но Григорий крепко вцепился пальцами в его запястье. Он лежал на спине, глаза были широко распахнуты, а в их глубине светился алым огнём восторг. Григорий хохотал и кричал. Как мальчишка, указывая пальцем в небо. Вокруг все гудело. Даже земля под спиной вибрировала. Калмыков посмотрел вверх и, словно в замедленной видеосъемке, увидел, как исполинская машина плавно проплывает над ними, обдавая ветром и едва не касаясь массивными шасси земли. А когда хвост самолёта скрылся из виду, где-то совсем недалеко громко взвизгнуло. Тут же запахло горелой резиной и выхлопными газами. Андрей Семёнович продолжал лежать, будучи не в силах пошевелиться, и смотрел вверх.
- Теперь бежим! А то все интересное может быстро закончиться! У нас сегодня ещё много дел! - Григорий хлопнул Калмыкова по плечу, вскочил и рванул обратно, в сторону пролома в заборе. Андрей Семёнович привстал, посмотрел назад и без удовольствия отметил, что синий проблесковый маячок с каждой секундой становится все ближе. Рёв турбин значительно уменьшился, позволяя расслышать вой сирены и неразборчивый крик, вырывающийся из громкоговорителя приближающегося автомобиля.
Бежать пришлось через силу. Ослабленный офисной работой организм яростно протестовал против такого количества физических нагрузок. Калмыков чувствовал, как силы из него уходят катастрофическими темпами. Он боялся оглянуться, но, судя по звукам, преследователи были уже совсем близко. Кое-как добравшись до зарослей, Андрей Семёнович бессильно рухнул в них всем своим немалым весом и, выпучив налившиеся кровью глаза, принялся жадно глотать, не успевший остыть после дневной жары, воздух. Дыхание выходило с громкими хрипами. Он понимал, что лежать вот так и ждать, когда его здесь найдут, просто нельзя. Надо двигаться дальше. Не хватало ещё в милицию загреметь для полного счастья! То-то на работе удивятся!
Сирена автомобиля несколько раз взвыла и стихла. В темноте были видны только яркие вспышки проблескового маячка. Значит остановились. Ищут. Калмыков собрался с силами и сел. Вдруг кусты затрещали, а через секунду из темноты зарослей появилось улыбающееся лицо Григория. Он приложил указательный палец к губам и процедил:
- Тссссс...
Выбрались через пролом в заборе точно так же, как забрались внутрь. Лишь снаружи Григорий позволил Андрею Семёновичу отдышаться и немного прийти в чувства. Они лежали на сухой траве, слушали оглушительную трель кузнечиков и молчали. На небе зажглись первые робкие звезды, двигатели севшего самолёта стихли, а вспышки маячка погасли. Наступила ночь.
- Как вы думаете, Андрей Семёнович, сколько нужно человеку времени, чтобы понять, чего он на самом деле стоит? - негромко спросил Григорий.
- Я, наверное, не совсем понимаю, что именно ты хочешь спросить, - неуверенно ответил Калмыков.
- Да что тут не понятно? Спрашиваю то, что спрашиваю. Вот вам, сколько понадобилось времени, чтобы понять, что я был прав сегодня в парке?
- Ну, началось... - недовольно буркнул тот в ответ, - Я был уверен, что этот разговор все-таки состоится.
- Да ладно вам, не ерепеньтесь. Я же вас не на дуэль вызываю. Просто ответьте.
- Если честно, я до сих пор не знаю, прав ли ты был. А если уж совсем по-честному, то если бы я заранее знал, куда и для чего ты меня тащишь, я бы ни за что не приехал в этот аэропорт.
- Одного не могу понять, откуда в тебе столько гонора и уверенности в собственной мудрости? Сколько тебе лет-то вообще? Ты же мне в сыновья годишься!
- Боже упаси, Андрей Семёнович! Ни в коем случае не претендую на роль мудреца. Можете считать это банальной проницательностью. А свою правоту я готов доказать. Вопрос только в том, готовы ли вы к этому. Да и доказывать буду не я. Вы сами это должны сделать.
- Знаешь, Гриша, думаю на сегодня с меня довольно доказательств. Я теперь даже не знаю, как смогу до дома доковылять, а ты мне тут предлагаешь какую-то свою очередную авантюру. Нет уж, спасибо. У меня завтра с утра кредитный комитет, между прочим. А я даже бумаги не подготовил, которые должен был.
- Башенный кран, - невпопад сказал Григорий.
- Чего?
- Башенный кран, - повторил тот, таким тоном, будто говорил о чем-то очевидном.
- Что за манера у тебя такая дурацкая? Что ты вечно какими-то загадками говоришь? Снова пытаешься на меня впечатление произвести? Так не надо этого! Выглядит это, как минимум, смехотворно...
- Вон там, в километре отсюда, - Григорий указывал пальцем куда-то в сторону, где в тающем закате ещё виднелись силуэты высоток и нескольких строек, - Строительный башенный кран. Видите?
Калмыков присмотрелся.
- И что? Кранов никогда не видел, что ли?
- Уверен, вы не обратили внимание на то, что один из них стоит не так, как остальные.
Калмыков присмотрелся повнимательнее, но ничего необычного не смог разглядеть. Ни в одном из них. Краны, как краны.
- У меня зрение плохое. А что не так?
Вместо ответа Григорий поднялся на ноги и сказал:
- Идёмте, покажу.
- Да отстань ты от меня! Прилип, как банный лист, в самом деле! Я домой!
- Видите вон тот кран, второй слева?
- Ну? - не скрывая раздражения, с вызовом буркнул Калмыков.
- Он стоит слишком близко к одной из жилых девятиэтажек.
- И что? - все тем же раздражённым тоном рявкнул Андрей Семёнович.
- Я же говорю - идёмте, покажу! - Григорий снова широко улыбнулся, а в глазах, в очередной раз, блеснул азартный огонёк.
- Тьфу ты! - в сердцах выругался банкир, - Детский сад какой-то, честное слово!
Григорий улыбнулся ещё шире, удовлетворённо кивнул и ринулся продираться сквозь сухие заросли сорняка, прокладывая путь в сторону возвышающихся вдалеке высотных кранов. Андрей Семёнович, немного помешкав, плюнул и поплёлся следом.
3.
Выйдя на освещённую фонарями улицу и оглядев себя с ног до головы, Калмыков остолбенел. Ещё утром бывшая белоснежной рубашка теперь превратилась в какое-то нелепое подобие одежды. Брюки - его любимые, светлые брюки - выглядели так, будто по ним пробежало стадо диких бизонов. Галстук и вовсе был безнадёжно утрачен, как дорогой и, непременно, красивый аксессуар. К тому же Андрей Семёнович обнаружил, что на левом рукаве отсутствует одна запонка.
Но ещё больше Калмыкова шокировали не утраты в собственном внешнем виде. Тут-то, как раз, все было логично. Его больше удивил внешний вид Григория, одежда которого не то, что не испачкалась... она даже не помялась! В любом случае, контраст между их внешним видом был весьма ощутимым. Тихо хмыкнув, но, не придав особого значения обнаруженному необъяснимому факту, Андрей Семёнович проследовал за своим новоявленным проводником в густую темноту огороженной забором стройки.
- Что мы здесь забыли? - полушёпотом спросил Калмыков, особо не надеясь на ответ, - Эти стройки охраняются, между прочим.
- Нам нужно забраться в кабину крана, - буднично ответил Григорий, ловко лавируя между разбросанным повсюду строительным мусором.
- Нам нужно? - съязвил Калмыков, - Если не ошибаюсь, у меня никто не спрашивал, нужно ли мне туда лезть.
- Поверьте, Андрей Семёнович, вам это нужно даже больше, чем мне. Просто поверьте, потому, что я не смогу объяснить для чего это вам. Вы сами поймёте, когда окажетесь наверху.
Калмыков минуту стоял, молча, понурив усталые плечи и тяжело дыша. Больше всего ему сейчас хотелось оказаться в мягком домашнем кресле с тарелкой спагетти на коленях и пультом от телевизора в руке. А вот чего он действительно не хотел, так это идти на поводу у какого-то умалишённого, неуравновешенного молодого человека, беспрестанно фонтанирующего сумасбродными идеями. Мало того, что можно нажить неприятностей на собственную голову, так ещё и не понятно для чего вообще ему всё это нужно?!
И только где-то глубоко внутри какой-то чуть слышный детский голосок требовал, кричал: 'Не останавливайся! Иди! Живи, пока есть возможность!' И противиться этому зову не было никаких сил.
Андрей Семёнович резко, с шумом выдохнул, мягко отстранил Григория и решительно зашагал в сторону стоящего неподалёку крана.
Подъем на высоту девятиэтажного здания потребовал очередной порции сил, которые были и так почти на исходе. Спасало то, что чем выше поднимался Андрей Семёнович, тем сильнее его обдувал лёгкий ночной ветер, которым внизу и не пахло. Ветер принёс долгожданную, спасительную прохладу. И стало хорошо. Калмыков сидел у кабины подъёмного крана, бессильно распластавшись на грязном, металлическом полу, тяжело, хрипло дышал, а под ним горел миллионами огней такой знакомый, а теперь ещё и такой красивый, такой непостижимый город. Теперь не было в нем душных улиц, не было толп потеющих и бесцветных лиц, не было плавящегося асфальта и начальников с их кредитными комитетами. Под ногами лежал живой организм, он дышал. Дышал ровно и спокойно, как дышит большой, сильный медведь, засыпающий в своей тёплой, уютной берлоге. Без суеты, без волнений. Только сон. Только дыхание. Прохладное и свежее.
- Андрей Семёнович! - Калмыков открыл глаза и не сразу понял, что происходит и где он находится. Перед ним стоял все тот же Григорий. Лицо его было взволнованным, - Андрей Семёнович, с вами все хорошо? Вам плохо не стало?
- Нет, нет, Гриша, все нормально. Я просто устал немного. Видимо, вздремнул. Присаживайся. Здесь так красиво.
Григорий удовлетворённо улыбнулся, кивнул и присел рядом, подогнув колени и водрузив на них руки.
- Да... Красиво. Я и не помню, когда последний раз видел такую красоту, - голос парня был каким-то задумчивым. Будто он находился где-то совсем далеко. Калмыкова это даже удивило, потому что никогда раньше он не замечал за Григорием подобной интонации.
- Чего это ты? На ностальгию потянуло?
- Странное дело, Андрей Семёнович... Я только сейчас обратил внимание на то, что почти ничего не помню о себе, - Григорий обернулся к Калмыкову. Лицо его было каким-то хмурым и слегка растерянным.
- То есть? С памятью проблемы, что ли?
- Да не то, что с памятью... Как бы вам объяснить... Такое ощущение, будто все, чем я жил раньше, теперь не имеет значения. Я ведь даже имени своего не помню.
- Как это не помнишь? Ты же сам представился Григорием. Гришей. Или Грихой. Сказал, что могу тебя называть, как мне удобно.
- Да, точно! Гриха! - Григорий просиял улыбкой, но тут же снова заметно поник - Надо же... Забыл...
- Ну, ты даёшь, парень. Ты случайно у психиатра не наблюдаешься? А то поведение твоё... Ну, как бы тебе поделикатнее сказать?
- Да я понимаю. Можете не стесняться в выражениях.
- Нет, ну я не буду говорить ничего плохого. Просто поведение твоё такое... ммм...экстравагантное, что ли.
- Хорошее слово подобрали, - Гриша снова улыбнулся, - Красиво выкрутились! Я даже за комплимент это принял. Экстравагантное! Ха! Супер!
Повисла пауза. Город засыпал. На крыше крана сидели двое и на их усталых лицах сияли довольные улыбки. Тишину нарушил Григорий:
- А вы тоже ту девушку видели?
- Девушку?
- Ну, да. Ту, которая в аэропорту по взлётной полосе шла. В длинном белом сарафане до пят. Блондинка с яркими, голубыми глазами. У неё ещё волосы светятся, как будто сзади кто-то фонариком светит!
- По взлётной? Ты хочешь сказать, что кроме нас на взлетке ещё кто-то был?
- Ну, да! Я же говорю - девушка,- он помолчал и тихо добавил: - Красивая.
- Нет, не видел, - с нотками удивления в голосе ответил Калмыков.
- Жаль. Она бы вам понравилась.
- Послушай, я, хоть и бежал за тобой как угорелый, но заметить человека на открытом пространстве был вполне способен. И я уверен, что никакой девушки в белой одежде там не было. Мало того, если бы она там была, то одежда у неё была бы красной. Там все красным было! Закат и все такое.
- Возможно... - задумчиво и неопределённо сказал Гриша, - Но она была в белом. В белоснежном.
- Послушай, сынок, а у тебя, часом, галлюцинаций никогда не было? Ну, зрительных там...
- Не знаю. Я же говорю: не помню ничего, - после этих слов он улыбнулся, - А её помню. И вот беда - забыть не могу. Я её видел раньше. Она ехала в том автобусе.
- В каком ещё автобусе?
- В том, под который я попал в субботу. Она стояла около водителя, не держась за поручни, и смотрела прямо на меня. Своими голубыми, яркими глазами. А волосы будто сияли.
Григорий говорил тихо, чуть шевеля губами, и к каждому слову приходилось прислушиваться. Говорил так, будто общался не с сидящим рядом человеком, а с самим собой.
Калмыков молчал. Ему не хотелось думать о том, кто этот человек, сидящий рядом. Не хотелось знать, чем тот жил раньше и есть ли у него проблемы с психикой. Сейчас не хотелось. Сейчас ему было хорошо. Ни плохо, ни весело, ни здорово, ни грустно, ни нормально. Нет! Калмыкову было именно хорошо! Впервые за сорок лет он по-настоящему почувствовал, что живёт.
- Хорошо, - тихо сказал Андрей Семёнович.
Григорий, вдруг, вскочил на ноги, широко улыбнулся, с удовольствием потянулся всем телом, расставив руки в стороны, и громогласно заявил:
- А теперь акробатические этюды под куполом цирка!
- Ну, опять началось, - улыбнувшись, сказал Калмыков.
- Не началось, Андрей Семёнович, а продолжилось! Прогулка продолжается, как и наша с вами жизнь! А жизнь, как вы уже, безусловно, успели заметить, это замечательная штука! Вперёд! Нас ждут великие дела!
С этими словами Григорий одним махом перебросил обе ноги через заградительную металлическую балку и встал на основание стрелы крана, расставив руки в стороны. Он балансировал на шатающейся от ветра металлической конструкции, высоко запрокинув голову. У Калмыкова внутри что-то сжалось, в горле пересохло.
- Гриша! Гришаня! Григорий! Не чуди, пожалуйста, малец! Не двигайся! Прошу тебя! Тихо!
Григорий обернулся к Калмыкову. На его лице играла уже знакомая улыбка, наполненная сумасшедшим азартом.
- Тихо, парень! Давай руку!
Андрей Семёнович вытер о штанину влажную, дрожащую ладонь. Гриша улыбнулся ещё шире и сделал шаг вперёд, затем ещё один, и ещё. Он шёл по стреле, даже не глядя под ноги! Просто шагал, иногда взмахивал вытянутыми в стороны руками, сохраняя баланс. Калмыков стоял в исступлении, совершенно не понимая, что следует предпринять. Сердце бешено колотилось, от волнения дыхание сбилось, а рубашка прилипла к взмокшей спине.
Тем временем Гриша отошёл уже на добрый десяток метров. Там амплитуда колебания стрелы от ветра была значительно больше, чем у основания. Калмыков отчётливо видел, как отчаянному мальчишке с трудом удаётся удерживать равновесие.
- Гриша, пожалуйста! Это уже не смешно! Есть предел! Я тебя очень прошу! Вернись!
Калмыков впился руками в металлическую стрелу крана и изо всех сил не отпускал её, словно это могло как-то повлиять на ситуацию, словно так можно удержать массивную конструкции от раскачивания. Он мысленно ругал себя за то, что позволил совсем молодому мальчишке одурачить себя, что позволил ему оказаться в таком опасном и таком дурацком положении, ругал себя за проявление халатности, и за отсутствие здравого смысла в сегодняшних своих поступках. Он умолял Григория вернуться, но тот продолжал шагать. И когда тот дошёл до края и развернулся лицом к нему, Калмыков даже немного выдохнул с облегчением.
- Идите сюда, Андрей Семёнович! - очень буднично и очень беззаботно позвал Гриша, продолжая балансировать на металлических конструкциях, как гутаперчивый мальчик на натянутом канате.
- Идиот! - не сдержав эмоций, выкрикнул Андрей Семёнович, - Я с тебя шкуру спущу, гадёныш мелкий!
- Не бойтесь, Андрей Семёнович! Это очень здорово! Честное слово! Вы станете другим человеком! Обещаю!
- И не подумаю! - не меняя грозного тона, крикнул Калмыков, - Немедленно вернись, ли я вызываю милицию!
Гриша засмеялся, но в следующее мгновение ветер дунул сильнее обычного. Лицо парнишки исказил внезапный страх. Одна нога заметно подкосилась. Стрела башенного крана дёрнулась, громыхнув железной громадиной, Григорий сделал несколько отчаянных взмахов руками, из последних сил пытаясь удержать равновесие, но не смог. Он присел на корточки, но уже раскачанная из стороны в сторону стрела не позволила удержаться на месте. Калмыков, задержав дыхание, наблюдал, как на его глазах Гриша срывается вниз, и, пролетев всего пару метров, умудряется зацепиться за свисающий железный трос. По инерции парня потащило вниз, но рук он так и не отпустил. Он съехал по тросу и твёрдо встал ногами на массивный железный крюк, повиснув на высоте девятиэтажного жилого дома, стоящего совсем рядом со стройкой.
Только сейчас Калмыков выдохнул и разжал сведённые от судороги пальцы. Холодный пот градом струился по лицу. Его трясло. Он хотел что-нибудь крикнуть Григорию, но в горле было слишком сухо. Григорий же радостно прокричал, стоя на крюке:
- Вы видели?! А!? Нет, вы видели это?! Юхххуууу!!! Вот это я дал! С ума сойти! Хотя, куда уж больше! И так кукушка улетела с концами! Аааа!!! Я псиииих!!!
После этих слов Гриша громко рассмеялся. Калмыков немного пришёл в себя и закричал:
- Держись крепче! Я сейчас попробую тебя опустить вниз! Или позову кого-нибудь на помощь! - он ринулся к кабине крана, но тут же вернулся и добавил: - И не вздумай больше ничего вытворять! Просто держись и все! Ты слышишь?
Калмыков снова рванул к кабине, но был остановлен очередной порцией шокирующих решений своего нового знакомого.
- Я раскачаюсь и перепрыгну на крышу этой девятиэтажки! Спускайтесь вниз! Увидимся там!
- Идиот! - завопил что есть сил Андрей Семёнович, - Ты идиот! Не вздумай прыгать! Я тебя сам убью, придурок ты сумасшедший! Гриша! Гришенька! Дорогой! Прости! Это я не со зла накричал! Пожалуйста! Не прыгай! Я тебя сейчас спущу вниз!
- Нееет! - и снова эта улыбка, - Скучно! Я прыгну! Не спускайте крюк, а то могу не допрыгнуть! Я тут как раз на идеальной высоте и на идеальном расстоянии от крыши. Вы же помните, я говорил, что этот кран отличается от остальных? Вот этим-то он и отличается!
- Придурок! - снова не сдержался Калмыков, - Ты что, с самого начала намеревался сигануть на этот крючок?
- А вы как думаете? Или вы считаете, что посидеть на подъёмном кране - большое дело? Не отвлекайте! Мне сосредоточиться надо. А то не допрыгну!
Калмыков яростно зарычал от беспомощности. Он топтался на месте, неотрывно глядя на раскачивающийся маятник крана, и отчаянно пытался придумать, как исправить эту идиотскую ситуацию, пока она не превратилась в трагическую.
Тем временем Гриша раскачал крюк, присел на корточки, обхватил его руками и опустил ноги, оставшись теперь болтаться в воздухе. Калмыков в очередной раз завыл от волнения. Парнишка стал энергично раскачиваться. Что-то в конструкции крана заскрипело, заскрежетало, а когда амплитуда стала достаточной для совершения прыжка, тот отпустил руки и полетел в сторону крыши стоящего рядом дома.
Калмыкову показалось, что время остановилось. Не дул ветер, не скрипел кран, не билось в груди сердце, а кровь в жилах не текла. Гриша летел целую вечность, а когда его ноги коснулись самой кромки, сердце Андрея Семёновича чуть не выпрыгнуло из груди, потому что ноги парнишки в очередной раз сорвались и теперь он повис на краю крыши, держась за неё резко побелевшими пальцами.
- Немного не допрыгнул, - голос Гриши был очень взволнованным, - Этого я уже точно не планировал. Надо было сильнее раскачаться!
- Держись! - зачем-то крикнул Калмыков, будто это как-то могло повлиять на ситуацию, - Изо всех сил держись!
- Долго не продержусь! Вам придётся прыгнуть и вытащить меня!
Если бы Калмыков этим вечером поужинал, его бы точно вырвало от нервного напряжения.
- Гриша, дорогой, я не смогу!
- Андрей Семёнович, - с мукой в голосе прокричал Григорий, - Я сейчас упаду! Пальцы уже разжимаются! Пожалуйста! Спасите!
Калмыков не собирался с силами. Он не делал предварительных выдохов или размышлений. Он не думал, не просчитывал. Он просто перешагнул заградительную балку и пошёл по стреле. Ноги не тряслись, сердце билось ровно, дыхание тоже выровнялось. Было страшно так, как никогда до этого в жизни, но организм удивительным образом мобилизовался и не давал сбоев.
- Андрей Семёнович! Я больше не могу!
- Молчи! - взревел Калмыков и продолжил мерное, сосредоточенное движение.
Дойдя до края, Калмыков отточенным движением присел, взялся за стальные балки и без раздумий сбросил ноги в пустоту. Нащупав коленом трос, он вцепился в него ногами, затем руками и начал спускаться вниз. Ладони жгло и царапало, срывая кожу до мяса, но Андрей Семёнович не обращал ни малейшего внимания на это. Ступни упёрлись в основание крюка. Калмыков немного раскачал трос, периферийным зрением отметил, что Гриша все ещё висит на краю и обхватил руками крюк. Спрыгнул. Ноги повисли в воздухе.
- Не смотреть вниз, - тихо приказал сам себе Калмыков,- Не смотреть вниз.
Раскачался. Достаточно ли? Нет! Не хватит! Надо ещё!
- Спасите! - срывая голос, выкрикнул Гриша.
Пора! Вдох. Толчок. Полёт. Хочется кричать, но крик застрял в горле. Удар! Дикая боль в ступнях. Калмыков обернулся и увидел посеревшие от отлива крови кончики пальцев, которые из последних сил держались за просмолённую поверхность крыши. Он протянул руку и позволил себе сделать очередной вдох лишь тогда, когда пальцы сомкнулись на запястье Гриши.
- Держу! - чуть не плача от радости крикнул Калмыков, - Держу тебя!
Он потащил парнишку на себя, сам себе, удивляясь, откуда у него столько силы, и через несколько секунд оба уже лежали на спине, распластавшись, как морские звезды на океанском дне. Оба тяжело дышали.
Гриша тихо хихикнул. Калмыков тоже. И скоро уже оба истерически хохотали, лёжа на крыше под открытым звёздным небом. У Андрея Семёновича по щекам текли слезы. И он понятия не имел, почему это происходит. От радости ли? От грусти ли? Просто хотелось плакать, и он плакал.
4
Идти обратно в город пришлось пешком, так как деньги Андрей Семёнович, видимо, потерял, а Гриша признался, что он понятия не имеет, есть ли они у него вообще. Пустынный ночной проспект в такое позднее время не освещался, и они шли в полной темноте, лишь иногда освещаемые фарами проезжавших мимо автомобилей.
- Что дальше? - осторожно спросил Андрей Семёнович, ритмично отмеряя шаги по остывшему асфальту.
- Теперь не знаю, - ответил Гриша, - Даже не представляю, что будет дальше. Надеюсь, что будет хорошо. Ну, или, по крайней мере, не хуже, чем было.
- Ты хотя бы помнишь, где живёшь?
- Неа, - Гриша пожал плечами, - Но меня это, почему-то, не смущает. Верите?
- Не знаю, - честно признался Калмыков.
- Знаете, я просто теперь как-то особенно спокоен. Как будто было, наконец, сделано то, что должно было быть сделано. И теперь можно быть спокойным, что все вышло именно так, как должно было быть. И это хорошо. Понимаете?