К началу двадцать первого века бальные танцы давно превратились в спортивные представления. Паркет блистательных приёмов оказался сценой для соревнований по изящным движениям.
Традиция глубоких вырезов и открытых плеч в наряде женщин сохранилась, а вот от пышных юбок остались лишь блёстки.
Разумеется, не все искрятся, как ночное небо в безоблачную ночь, но полоски ткани, которые пока задержались на теле и гордо именуются платьем, мало того, что ничего не прикрывают... Откровенная нагота выглядит менее соблазнительной.
Пары изображают интимную жизнь людей, человеческие страсти несколько минут, которые отводит им музыка. Логика её звучания неукротимо ведёт к финишу, потом стихнет шум в зале, погаснут светильники...
И умолкает, и исчезают...
...Вопреки неизбежному, там, за концом действа, всё же живёт одна на двоих драма движений. Это ещё сцена? Или она всегда и везде?
И пусть сгущается темнота вокруг неугомонных партнёров, для них переливается мелодия, остаётся пятно света.
Вновь и вновь разыгрывается сага о встрече, любви, расставании...
Звуки становятся громче, выразительнее. Ритм румбы сменяется вальсом. Кружимся так, как было принято во второй половине девятнадцатого века... Первые же такты менуэта откидывают глубже в прошлое, и опять меняем стиль движений.
Танцуем в огромном зале, горит камин.
Мой партнёр лёгок и умел. Мы знакомы давно, но эта встреча особенная для меня.
- Виктор, зачем надел нарочито старомодный костюм? Напрашиваешься в актёры?
- "Вся жизнь - игра". И ты позволила себе наряд далёкий от современного. Собралась сразить меня наповал оригинальностью?
Тут только обнаруживаю, что одета в платье с глубоким декольте, роскошные юбки. Как, когда, зачем? Откуда взялся необычный туалет?
- Не пытайся скрыть растерянность. - Расхохотался. Чувствую, как вздрагивает при этом его тело. - Озорничает мой замок. Он повидал здесь немало приёмов и спектаклей, вот и вырядил нас согласно своим театральным пристрастиям и капризам.
У меня нет другого объяснения произошедшего, приходится принять его трактовку случившегося. Впрочем, не для того согласилась на визит, чтобы разгадывать загадки древнего строения. Какой-нибудь фокус, не более.
- Рад моему появлению?
- Если бы всё так просто, был бы счастлив.
Мне только на руку, что начал игру первым. Победа будет за мной.
- Не понимаю двусмысленности слов и интонаций. Душок недоверия обижает. Ведь сам пригласил, а теперь как бы и ни при чём. Можно я уйду прямо сейчас?
Он опять рассмеялся.
- "Бойся данайцев, дары приносящих". Никуда не денешься, у нас совпадение интересов. От меня кое-что надо, и мне кое-что надо. Думаю, поладим.
- Циник.
- О, до тебя далеко.
- Витя, сменим дурацкую перепалку на нормальный разговор.
- О чём? О том, что нужна хвалебна рецензия твоего "кучерявого" произведения? А потом просто сбежишь, как уже бывало?
- Я обижусь окончательно.
- Ну ладно, ладно, пошутил, Елена прекрасная. Ты великолепно выглядишь.
- Спасибо за комплемент. Так понимаю: одобряешь причёску. Признаться, повздорила сегодня с парикмахером. Свои волосы я люблю, и не только я.
Посмотрела ему прямо в глаза, как можно кокетливей. Обаятельно улыбнулся в ответ. И я вспомнила, что именно очарование его улыбки позвало меня когда-то за собой.
- Не столько привлекательное личико, сколько пластика движений в отражении за твоей спиной.
На мгновение почувствовала себя в костюме Евы. Невольно обернулась и тут же сообразила: никакого зеркала здесь нет, а я одета. Хотя какая-то тень мелькнула на пределе бокового зрения, всегда неверного и обманчивого.
Мы остановились. Смолк невидимый оркестр, потух прожектор, следивший за нами кругом света.
- Ещё один фривольный намёк и мы распрощаемся.
- Обижаешь, делаю всегда только прямое предложение. О чём ты подумала, не знаю, приношу извинения за непредумышленные шалости.
Хитёр, ловок, шута изображает. А и я не простушка.
- Подумала, и вправду любишь меня, но не пытайся ускорить события. Наскок годится для драки, меня покорит только нежность любви.
- Не понимаю глубинной сути твоих слов. Давай лучше присядем к столу, попьём вина, перекусим. Смотришь, и беседа наладится.
Молча беру его под руку, в оглушительной тишине направляемся в другой конец зала, к массивному дубовому столу, сделанному где-нибудь в средневековье. По обе его стороны огромные лавки.
На поверку древность крышки оказалась стилизованной пластмассой. Вот лавы действительно добротное, отполированное многими задницами, дерево.
- Так говоришь, выдумала и написала?
Обнаруживаю, усаживаясь напротив хозяина дома, что замок переодел меня в современный костюм: строгого покроя пиджак, юбка из бледно-золотистой ткани в тон рыжим волосам и огненным бликам от камина. Интересно, бельё тоже незаметно меняется?
Праздничную атмосферу создаёт великолепно сервированный стол и радужные переливы хрустальных многоэтажных люстр.
Пока он откупоривает бутылку, наливает вино, задаёт дурацкие вопросы, я тихонько попросила зеркало. Оно тут же возникло позади Виктора. Критически оценила новый наряд - выглядит, по-моему, неплохо. Отвечаю на вопрос с максимально возможным сарказмом:
- Описать любящих людей, их претензии друг к другу, обязанности, поиск счастья - выдумка?
- А вот тут права: невозможно придумать новое. И, по большому счёту, есть ли вообще оно, новое? Жизнь можно изобрести? Или она не зависит от сотворения и гибели миров?
Он говорит вполне серьёзно, и это меня раздражает. Влепила ему:
- Твои заумные размышления - вот настоящее враньё. А фантастика, например? Тоже литература, вполне законное искусство.
- Ты же первая её не любишь: "Пустое, так не бывает". Взяла на себя обязанность перечить мне вопреки собственной логике?
- Всё равно правда, ведь есть, есть жанр. А то заладил: "нельзя придумать", "нельзя придумать"!
- Любые сказки не содержат ничего, выходящего за рамки сущего. Поэтому всякая фантазия реальна. Если верю в ведьм и колдунов - они есть, потому что всегда были.
Стало скучно. От его разглагольствований когда-то и сбежала. Мельком глянула на причёску в отражении, и тут же была застигнута врасплох. Виктор стремительно обернулся.
- Эй, эй, старый ловелас, перестань ухаживать за моей подругой. Убери сейчас же зеркало и сделай всё, как требую.
Люстры погасли немедленно, потолок затерялся в сумерках, зато потемневшие деревянные балки стали видны. Огонь, запертый в камин, с треском пожирает брёвна, но едва-едва справляется с тьмой и холодом огромного зала, ему пытаются помочь светляки свеч.
Новому фокусу ничуть не удивилась, начинаю к ним привыкать, усваивать правила игры.
Мой собеседник уже в бархате, расшитом золотом. На исколотом столе разные яства, кубки, бордовая при тусклом свете лужица вина. Не припомню, была ли на нём борода или её приклеили только что?
С диким хохотом воткнул кинжал в дерево рядом с блюдом, наполненным мясом. Налил кубок и протянул мне так резко, что розовый язык выплеснулся на подол и залил очень дорогую ткань.
Быстро хмелею, отрезаю куски ножом, смотрю, как он кромсает, смакует, пьёт. Слушаю знакомый бас:
- Сегодня на площади ведьму жгли, и поделом. Дьявольское отродье изводить, видит бог, праведное дело. Костёр занялся на удивление дружно, сначала вспыхнули волосы. Чудное лицо женщины, когда голова голая. А пусть не летает на козле по ночам.
Согласна с ним всей душой. Противно даже представить, как колени сжимают козлиные бока, жёсткая шерсть лезет в промежность. Хотя вообразить всё же можно, глядя на гогочущего дружка, вспоминая заросшее пузо и ноги...
- А вчера мы хорошо погуляли. Потом, уже ночью, собрались на охоту. Взяли собак, сети и много факелов. Подкрались к заводи, где, говорят, видели русалок. Полночи мокли, ловили шорохи. Очень хотелось добыть хоть одну, рассмотреть, что у них где, позабавиться, зажарить на костре рыбий хвост, не повезло.
Заливаюсь с ним хмельным смехом.
- Дорогой, давно пора выудить всю нечисть, от неё прохода нет.
- По дороге домой попалась харчевня. Там и отогрелись, нашлось мясо, пиво, девки. Всё в ход пошло... Иди ко мне.
Я села ему на колени. И мы опять выпили, да так, что в животе у меня начало булькать.
Бутафория исчезла. Обратила внимание: в стол перед нами, не то что кинжал, выстрелянная пуля не войдёт. А вот следы, как бы острия, до фотографичности натуральные. Дизайн, или дерево закостенело от времени?
Пригубила вино, отщипнула виноградину.
- Ну и что ты хочешь этим сказать?
- Плети сочинения: полёт на козле, или подвиги космолётчика из расы насекомых. Рядись в любые предрассудки, они высказываются на понятном языке, а герои ведут себя вполне разумно. Одно желание у всех времён - еда и любовь. Ты...
Он решил, видимо, вконец измучить прообразом какой-нибудь новой статьи. Я знаю, любитель обкатывать будущую писанину на собеседнике. Бесцеремонно перебиваю:
- Значит творчество бессмысленно? И труда не стоит писать пьесы и романы, в том числе и мне?
- Я этого не говорил. Сейчас речь о другом: пришла представлять своё произведение, вот и спрашиваю, в чём его изюминка? Есть ли смысл вообще им заниматься? Так что в твоих интересах продолжать разговор.
Прижал в угол, придётся смириться на время. Если бы удерживал или лгал - давно бы села в машину и укатила, но дверь свободна, и он, нахал, не собирается уговаривать остаться. Возможно, провоцирует мой побег, решил поработать в одиночестве, а это не входит в мои планы.
- Тебя не поймёшь. Только сказал, что всё старо, как мир, теперь требуешь свеженького, которого, по-твоему, и быть не должно.
Он театрально развёл руками.
- Где же тут противоречие? Люди одинаковы, вообще говоря: строение организма, объединяющий разум. Судьба, тем не менее, у каждого своя, уникальная.
- Что ты делаешь из меня дуру? Я отстаиваю то же самое.
- Вот-вот, - оживился, - так бы давно. Будем считать, что вечер начался удачно для меня.
Послал воздушный поцелуй.
- Наглец.
- Как же оправдать аванс, столь наградной эпитет? Надеюсь, ещё отработаю. Ведь ты ночуешь у меня? Замок уже приготовил комнату. Она, кстати, запирается изнутри на массивный засов.
- Нет, разумеется.
- Но вечер мы вместе?
- С тобой скучно.
- Я исправлюсь.
- Тогда может быть...
- Ты ещё не видела по-настоящему, на что способно моё жилище.
В воздухе возникла прозрачная дымка, которая не затуманила предметы за ней, а, наоборот, сделала их более отчётливыми.
Зыбкая неопределённость объёмного экрана сгустилась в две фигуры, украшенные одеждами фольклорного музыкального ансамбля.
Дуэт поёт старинную народную песню. Мелодия крепнет, шириться и, одновременно, растёт хор голосов, множатся исполнители.
Происходит это так: на выразительной ноте или эффектном жесте фигура раздваивается. Одна из копий поёт уже другим голосом, обретает иную комплекцию. Рождается многоголосие, разнообразие движений.
- Подумаешь, не твоя заслуга, а замковой электроники. Любой дурак может включить запись концерта. Скучно, ты меня не уговорил.
- Верно, электроника. Приглядись внимательнее.
Я присмотрелась. Все они, самые разные на первый взгляд: грузные и худые, ловкие и неуклюжие - искажённые отражения Виктора и меня. Разнообразие движений - видимость. Все повторяют нас, только одни быстрее, другие, запаздывая, отчего и кажется непохожесть.
Тем не менее, красочное, наигранное веселье завораживает нарочитой помпезностью, хмелем заведомой игры.
Представление разворачивается в пространстве: расстелился двор подле дома, изображающего подобие старинного, деревянного, резного. Группа разделилась на меня с Виктором, с одной стороны, и всех остальных с другой.
Из компании актёров выступил парень, который мне сразу очень понравился.
- Вы наши гости дорогие. Мы рады вам и счастливы торжественно принять. Высокочтимые, для вас песни и пляски. Приглашаем посетить наш дом.
Парень с улыбкой Виктора берёт меня за руку. Моего друга сопровождает девица, самая страшненькая из всех, на мой взгляд.
Вхожу под крышу жилища. Темнота сеней кажется непроглядной, после яркого дневного света. Иду к предполагаемым дверям наобум, судорожно цепляясь за его руку.
Дверь открывается в нестерпимое сияние горницы, невольно жмурюсь. Ко мне бросается кто-то и что-то суёт в руки, непроизвольно прижимаю нечто к себе...
... Когда открыла глаза, оказалось, что здесь уже все собрались. Смеются, ободряюще хлопают в ладоши.
- О, прекрасная гостья Елена, ты вела себя подобающим образом. Мы увидели деву очаровательную, эмоциональную в азарте народного гуляния. Наш подарок - древний обычай, и традиция праздника.
В руках у меня кукла, одетая в серенькое льняное платье, украшенное красочной вышивкой.
Обречённо подумала, и сказала вслух:
- Вы меня безвозвратно переделали.
Тот дружок, который провёл сквозь темноту, бережно держит под локоть и успокаивает:
- Мы не стремимся переиначить никого, ведь изменить совершенство значит его разрушить.
Я ему не верю. Отстраняю от себя дар на расстояние вытянутых рук. Рассматриваю. Сначала её застывшее личико с остекленевшими глазами ничего не выражает. Постепенно начинаю узнавать в ней себя...
Бережно ставлю её в огромную витрину, рядом с куклой похожей на Виктора. От нас и в бесконечность на полках одинаковые застывшие лица. Среди других потеряла себя и его...
Экран растворился, мы возвращаемся к своим бокалам с вином. На столе появилось горячее блюдо.
- Надеюсь теперь не так скучно?
- Это всего лишь тени.
- Изображение жизни, подчёркиваю, именно изображение, а не сама жизнь, позволяет попасть в мир оголённых отношений, не испытывая при этом тоски от непоправимой материальности.
- Другими словами, подглядывать за сценой приятно, якобы меня это не касается?
Он рассмеялся и поднял бокал.
- Итак, установили: жизнь стереотипна до того момента, пока рассуждаешь абстрактно, а конкретная судьба уникальна и неповторима. Верно? Но только ли человеческие законы, или суть мироздания?
- Моя очередь говорить?
- Разумеется.
- Оглушил болтовнёй и спецэффектами. Просто рассказ теперь кажется примитивным и не стоящим внимания. Вот если бы разыграть на сцене... Я лучше уйду.
- Перестань твердить глупости, продолжай.
- Ну, по сути, моя работа о вечной драме двух людей. А по форме... Я понимаю, что надо что-то оригинальное, чтобы привлечь зрителя... Можно начну с истории поиска темы, с отброшенных пока вариантов?
- Вечер у нас долгий, гостей не жду, тебя я люблю и готов слушать хоть до утра.
- Размечтался. Ночевать еду домой.
- Потом поговорим на эту тему, сейчас слушаю.
- Всегда надо предполагать для кого пишешь, верно? Своего читателя выбирают загодя.
- Кто спорит. Из пушки по воробьям не стреляют.
- Я и решила, что феминистки благодатная среда.
- Можно подумать сама к этой категории извращения не относишься.
- Нет. У меня есть то уникальное, чего нет у вас. И это востребовано, и от этого вы зависите.
- В небольшом количестве.
- Пошляк.
- Реалист. Продолжай, меня слегка заинтересовало.
- Знамя мужененавистниц - матриархат. Термин выдуман кабинетной профессурой, и не имеет никакого отношения к реальности. А хотелось опереться о действительное.
- Конечно, нашла ход.
- Женщины-воительницы.
- Легенда.
- Думаю, нет, ведь сказание об амазонках есть во всех частях света. Племя живёт и до сих пор в тёплых диких лесах Южной Америки.
- Рассказывай дальше.
- Не перебивай. Матриархата никогда не было и не могло быть. Существовало неизбежное разделение обязанностей, неоспоримое и гармоничное. Со временем равновесие полов расслоилось на "верхи" и "низы". Мужчины захватили власть - они сильнее. Возник конфликт. Шайки отчаявшихся и сбежавших женщин, умеющих владеть оружием, объединились в племя. Тут бы я вывела гротескный образ героини, воспитанной суровыми условиями выживания.
- Только последняя фраза несёт в себе намёк на сочинение. Мне нужно твоё творчество, а не справка.
- Я думала развернуть картину бегства от погони, сражение с дикими зверями, добычу еды. Жизнь военного лагеря, изготовление щитов и одежды. Красочные сцены привлечения новых сторонниц, предательство некоторых из них. Охота на детей, воспитание их в духе верности женскому делу. На сцене разыграть в лицах обряд выжигания у девочек левой груди, как клеймо ненависти, символ независимости и практическая целесообразность лучшего владения оружием.
Девочек и молодых женщин, пополнение взамен стареющих и гибнущих, постоянно не хватало. Да и пришлые часто изменяли, уходили - они не могли отвыкнуть от семьи, мужчины. Поэтому возникла необходимость рожать своих дочерей. Для этого нужна сперма.
Тут бы изобразила ритуал соития, отягощённый многими правилами и условиями, чтобы партнёры не перерезали друг друга до начала полового акта, или сразу же после него. Жизнь приняла к исполнению сложную церемонию сочетания, которая позволяла добыть ребёнка и остаться живой и независимой.
Всё это увенчалось бы великолепной сценой группового совокупления, оргией. Опасное веселие заканчивается тем, что партнёры разбегаются в разные стороны, едва совершив необходимые телодвижения. Итог - пустая сцена, конец действия.
- Для начала неплохо.
- Девочек воспитывают в ненависти к мужчинам, посвящают раскалённым железом и обучают военному делу.
Родившихся мальчиков убивают или бросают на произвол судьбы. Находились и такие, которые подкидывали новорождённых в деревни или пастухам. А когда вырастали те парни, они равно ненавидели проклятый род амазонок и неизвестных отцов.
Росла и ширилась смертельная вражда среди людей.
- Ты совсем оставила эту тему?
- Хочу перспективные задумки обкатать на тебе. Как это нравится?
- Продолжай.
- Много жизней унесла рознь, кровавый раздор. Малочисленными становились поселения людей. Чтобы выжить, необходимо объединиться, пусть не понимая друг друга, ненавидя друг друга.
Грандиозная битва была неизбежна.
Женщины побеждали, пока стычки касались малочисленных отрядов и одиноких воинов. Мастерски расставленные ловушки, капканы. Умелые засады, смелые вылазки, но стала теряться сама идея бескомпромиссной ненависти.
Здесь можно расписать внутренний конфликт. Немногие выжившие старухи ворчат, что нет прежней преданности делу амазонок. А юным и здоровым надоело постоянно злиться и ненавидеть - любви хочется. В итоге война ради войны. Короче, победа мужчин, как более умелых в открытом бою, была предрешена.
- Теперь я знаю, почему женщины очень жестокие судьи - это месть.
- А дальше, я расписала бы, как победители завязли в собственном успехе: начали восхвалять красоту богини. И пусть главный бог метал молнии, и приказывал. Она выходила из мрамора прекрасными округлостями, и хитростью сокрушала тупую силу коварного изменщика.
Красота свела на нет военную победу. Для окончательного примирения, после кровавой бойни, я бы устроила сцену веселья, как символ радости жизниутверждения. Хмель экстаза выплеснется со сцены в зрительный зал. И вот уже все актёры и все зрители втянуты в действо. Бесшабашная вакханалия сметает границы условностей...
Во время рассказа Виктор подкрался ко мне. Видимо, раззадорила его, это очень хорошо. Обнял, поцеловал руку, шею...
- И пусть некоторые в неистовстве оскопят себя, подобно древним, посвящая отрезание органа кровавой богине-родительнице. Это будет справедливое воздаяние за бойню, слёзы, ревность, неуправляемость мужчин...
Отпрянул, как ошпаренный.
- Ведьма.
Я расхохоталась. Вернулся на своё место. И, возможно в отместку, своеобразно подвёл черту под моим рассказом:
- Из твоей трактовки отношения полов естественно вытекает норма однополой любви - гомики, лесбиянки. Или, даже, скотоложство от безысходности, от ненависти. Вот тебе и другая скандальная тема.
Преспокойно парирую:
- Избито, просто, тривиально... К тому же, лично мне не нравится. В кровати предпочту увидеть зелёную рептилию, но не голубое, розовое или полосатое. Хотя и принимаю их право на борьбу за любовь. Любовь есть любовь.
- Воинственную тему оставила на будущее, а придумала...
Он остановился, ожидая, что я закончу фразу. Охотно принимаю посылку.
- И я придумала вот что, пожалуй, тоже не слишком новое, но, как мне кажется, трогающее душу глубоко интимной, бесконечно личной...
- Прошу прощения за вторжение в ваш диалог. Важное и безотлагательное сообщение. Позволите?
Воркующий голос низкого тембра, наверняка принадлежащий солидному человеку, наполнил зал.
- Говори.
- С дороги звонит директор театра "Ветер времени", они в пути. Непогода, дождь, устали. Просит приютить.
- Скажи, я их приглашаю. Размести в гостевом крыле людей, машины на стоянку.
Снова стало тихо.
- Сам замок у тебя за распорядителя? Тогда, видимо, его нужно звать с большой буквы.
Виктор рассмеялся.
- То, что ты называешь "Замок" - множество разнородных элементов, участвуют и люди.
- Расскажи, интересно.
- Поговоришь утром с инженером. Я, признаться, мало смыслю в технике.
- Ну и пожалуйста, только стало хоть чуть-чуть интересно - отказ. Не будет никакого "завтра".
- Не дуйся, я просто не знаю устройства. Хотя, если хочешь, могу наврать с три короба.
- Ничего мне не надо... А почему когда говорит "Замок" ощущение, что у микрофона иностранец, очень хорошо выучивший наш язык?
- Что-то там у них с синтезатором речи, какая-то ритмика не идёт. Я согласился, пусть дефект останется, говор своеобразный, узнаваемый. Не нравится?
- Неплохо. К чему ты приплёл какую-то труппу, как в "Гамлете"?
- И не знал, что гастролируют. Хороший театр, солидный. Много раз писал о них критические статьи. Мы давно знакомы лично, пусть отдыхают, продолжим.
- Надоело говорить, остыла.
- Прошу тебя, рассказывай.
Я почему-то начала злиться, неудержимо портится настроение.
- Постараюсь ответить вразумительно, насколько смогу. Во мне больше чувств, обоняния, осязания, чем слов. Мне трудно говорить, ещё труднее увидеть слова.
- Ты не сама с собой беседуешь, вдвоём разобраться проще.
- Я не о том. Вера, добро, любовь как ощущения живут во мне очень стойко, но это обо всём вместе, абстрактно, а, значит, ни о чём. Слова лишь намёки на реальность. За ними не видно, где жизнь, а где она кончается и начинается маскарад.
- Ой, опрокинула, затоптала, побила. Умница!
- Перестань ёрничать. На самом деле считаешь меня дурой.
- Неправда, никогда так не говорил.
- Но думал.
- И не думал. Не злись. Давай опять попьём вина, а потом мы что-нибудь придумаем.
Молчим. Я обижена. Снова ожил голос:
- Господин директор театра просит принять его.
- Хорошо, через десять минут в гостином зале.
Он чему-то обрадовался, с улыбкой обращается ко мне:
- Я отлучусь, есть идея как тебя развеселить, не скучай. Можешь заказать любые переодевания, фильмы, концерты.
- Ничего мне не надо. Скоро уйду, голова разболелась.
- Подожди, я мигом.
В тишине начала нервничать ещё больше. Душа требовала праздника, который и не предвидится. Всерьёз собралась в дорогу, потому что надоело ждать, потому что оставил меня одну, потому что гадкий грубиян, потому что...
- Я не очень долго?
- Слишком, пока.
- Э, перестань. От имени коллектива директор предложил сыграть спектакль для нас двоих, в благодарность за приют. Я надеюсь, ты довольна?
Мигом сообразила, какую выгоду можно получить из неординарной ситуации, но вот так сразу согласиться? Это выше моих сил. Вышла из-за стола.
- Ты меня весь вечер обижаешь.
- И в мыслях не было.
- Обижаешь, обижаешь.
Решительно шагнула по направлению к двери, поймал меня за руку. Упираюсь. Хотя я не из слабеньких, он здоровый, чёрт... Мы целуемся.
- Останься.
- Может быть, если ненадолго. С условием...
- Подожди, ещё не всё. У них богатый репертуар: классика и новейшие пьесы, дешёвки на потребу дня, типа "Демонология любви" или "Эйфория измены". Выбирай сама.
- Это ты меня не дослушал. Не уйду с условием, что позволишь самой переговорить с актёрами. Хочу неожиданное развлечение "раскрутить" с пользой для себя.
Виктор уселся за стол, наполнил бокал.
- Тебя отведут.
В воздухе возникла рука в белой перчатке и приглашающим жестом указала направление. Поплыла вперёд, я за ней.
- Могу использовать технику зала?
- Разумеется.
Когда вернулась, застала его за просмотром какого-то боевика. На объёмном экране взрывы и огонь, надо отдать должное, неотличимы от настоящих, только что уменьшенные.
Весь вечер не обращала внимания на зал. Теперь же стал важен интерьер, место, где должна будет разыграться моя пьеса.
Огромное вытянутое помещение похоже на пенал. Если смотреть отсюда, от входа, то камин встроен в противоположную, более узкую стену. Стол стоит вдоль правой стороны, сдвинут вправо от входной двери, которая как бы обозначает границу его пребывания.
По сравнению с остальным огромным пространством, застольное убежище излучает уют, притягивает.
Камин пылает вовсю, но издали трудно распознать настоящее там пламя или нет. Справа от него, в той же стене, у которой примостился и наш стол, заметила ещё одну дверь. Не то, чтобы замаскированную, но незаметную.
Левая сторона - череда огромных, сейчас зашторенных, окон. Высокие потолки, люстры, паркет.
Кроме стола и лавок, другой мебели нет. Таким образом, вольно, или невольно, мы как бы прикованы к одному месту, больше сесть негде.
Виктор выключил кино, подошёл ко мне. Я вслух выражаю сомнение:
- Может быть не совсем удобное место?
- Ты спрашиваешь, почему устроил нашу встречу именно здесь? Ну, начнём с того, что зал идеально приспособлен для танцев.
Взял меня под руку, загремела музыка, и мы продолжили наше бесконечное кружение. Впрочем, танцевать я люблю и готова плясать сколько угодно.
- Здесь смонтировано всё то лучшее оборудование, что приобрёл за последнее время. Мне очень хочется похвастаться им перед тобой. А форму помещения, мебель могу менять, как заблагорассудится. Да и сейчас видишь не совсем то, что здесь есть на самом деле, точнее, совсем не то.
Он наклонился к самому уху и заговорщицки прошептал:
- Ты ведь уже присматриваешься к обстановке, как к сцене?
- Да.
Широко улыбается с видом: мы-то знаем.
- Вот и прекрасно. Если не ошибаюсь, спектакль и ужин будут совмещены?
- Догадливый.
- Тогда зал тебе пригодится, я в этом уверен. Ведь попытаешься представить в лицах своё произведение?
- Ответь, будь искренним, когда написал сценарий вечера?
Промолчал, да мне не очень и нужен его ответ.
- Куда ведёт боковая дверь недалеко от камина?
- Хранилище картин. Они автоматически развешиваются, при необходимости создать атмосферу парадного приёма.
Довольно скоро на пороге появились приглашённые. Мужчины и женщины одеты в чёрные фраки. Идут степенным шагом, с достоинством, подчёркнутым прямой осанкой.
Я наклонилась к Виктору.
- Начинают, как и просила.
Он изобразил ухмылку, и очень скоро я поняла её значение.
Группа, не снижая чопорности, начала двигаться в одном ритме, повторяя одинаковые движения, подчиняясь, поначалу, нашей музыке. Очень скоро синхронность перерастает в головокружительные выкрутасы ансамбля эстрадных танцоров.
Затем рисунок танца распался и по залу забурлил хаос движений, рассорившихся напрочь с музыкой и друг с другом. На глазах начали меняться костюмы: семнадцатый век, девятнадцатый, античные туники, да и просто шкуры животных...
Я удивилась, но не огорчилась. Бог с ней, моей пьесой. К нам пришло веселье!
- Они собираются играть историческую драму? Новые творческие задумки?
- Тебе виднее, не я давал последние наставления.
- Не заказывала даже близко к подобному. Их переодел замок?
- Нравится или нет?
- Пока нет причины огорчаться.
Мы продолжаем кружиться в водовороте карнавального веселья, приобщаясь к капризам бурного сумасбродства.
Почувствовала: хватит, и музыка прекратилась. Распирает нетерпение, хочется скорее прикоснуться к тому неизвестному, что собираются нам представить.
Гости, переговариваясь и смеясь, ничуть не обескураженные внезапной тишиной, усаживаются за стол.
Мест хватило на всех. Более того, шесть приборов по правую сторону от меня остались свободными. Слева сидит Виктор, рядом с ним девица, одетая в шикарное вечернее платье и дальше актёры. На другой стороне стола те же немыслимые одежды, замок так и не вернул никому первоначальный вид. Напротив меня и вовсе шутовской наряд со всеми атрибутами, включая колпак с бубенчиками.
Шумная кампания принялась за еду и питьё.
Лёгким разочарованием понимаю, что, скорее всего спектакль начался. А я ждала что-нибудь необычное, нельзя же за это принять сумасшедший танец. Слишком обыденно: пару минут хореографии и уселись за стол.
Самое плохое: опять оказалась в одиночестве. Справа пусто, слева Виктор увлёкся своей соседкой. Надо отдать должное, эффектная дама. А я одна.
Пока рассаживались, наш замечательный критик бросил фразу, но так громко, что, скорее всего, сказано всем, а не только мне:
- Лена, обрати внимание: весьма интересный поворот. Беседа за пиршеским столом - всегда спектакль. Выпьем многоуважаемые за ваш успех.
И дальше пошла обычная болтовня, раздражающая хмельным пустопорожним трёпом. Я пить не хочу, и поэтому чувствую себя здесь чужой.
Ещё в самом начале неудобно села, но до времени не замечала, пока не занемела нога. Выпрямила её и невольно ойкнула, исколотая множеством иголок. Актёр, тот самый, в шутовском наряде, вопросительно посмотрел на меня. Вполголоса извинилась:
- Не беспокойтесь, ничего страшного.
Невольно оказалась в центре внимания. Сразу и не поняла, что в тот момент, когда двинула ногой, шум моментально стих.
Неожиданно громко прозвучал вопрос Виктора:
- В чём дело, какие проблемы?
Шут выскочил из-за стола, прошёлся колесом, отчаянно звеня бубенцами, стал в позу:
- Мы начинаем наше представление. За праздничным столом все гости и все актёры. И тем равны друг другу, но дама и почтенный господин желают первыми произнести нам монологи. Да будет их желание законом.
Я растерялась, не знаю, куда деть глаза. С надеждой посмотрела на Виктора. Он спокойно наблюдает за происходящим, видимо, не предполагая что-нибудь предпринимать. Разозлилась: мужчина или нет?! И хотя виноват шут, огромное желание вцепиться именно в "друга".
Впрочем, в дальнейшем нас никто не трогает. Возможно, обыграли вступление только для того, чтобы оправдать у главных героев наши голоса, манеру говорить и двигаться. Позже я почти потеряла ориентиры: где ужин, где театр, где мы?
На свободном пространстве зала замерцал объёмный экран. Лицедеи в экзотических одеждах вошли в него и стали хором фольклорного ансамбля, того самого. Они исполнили песню в горнице, там где затерялись наши миниатюрные копии.
Две куклы бережно сняли с полки и поставили друг против друга. Запела скрипка. Игрушки начали двигаться неловко, не сгибая рук, колен, с застывшим торсом. Быстро растут, появляется пластика изящных движений. Сверкают люстры, зал просторен.
Боже, я узнала: это мы с Виктором танцуем!
Музыка растёт, ширится, разливается мелодией симфонического оркестра. Меняется и пара. На обоих появились балетные костюмы классического танца, грим, превративший лица в маски.
Мне уже трудно в ней признать себя, на сцене другая женщина.
В звуках и движениях смешались пламенная страсть Кармен и необузданная любовь Отелло. И что-то ещё, спрятанное до времени в недрах души, но обещающее буйство поступков и эмоций.
У неё начал расти живот, а не только не отяжелела, взлетает, не переставая крутиться на одной ноге. Рядом кружит мужчина.
Их приземлила стихающая муза скрипки, тишина. Она лежит в кровати, приглушённый свет. Он возле ложа. Мой голос от подушки:
- Что ж ты боишься, глупенький мальчишка. Страшишься, что умру, так никаких проблем. Ты подарил мне счастье выше меры. И если я уйду от сладкой боли, - погладила живот, - то только хорошо. Женишься снова, будут деньги, дети. И ненароком вспомнишь добрым словом. Любимый успокойся, поцелуй меня...
Свет гаснет вовсе, темнота недолго. Вспыхнули люстры, музыка играет, кружатся пары. За столом лишь я, да Виктор, все остальные на сцене.
Экран увеличивает, выводит как бы на первый план фигуру отутюженного, холёного, смазливого молодого человека. Пусть он не похож на моего друга вовсе, тем не менее, чем-то напоминает его. Несколько мгновений молчит, пристально всматриваясь в зрителей.
Виктор придвинулся ближе, положил горячую ладонь на моё колено под столом. Молча, без резких движений, убрала её. Не сопротивляется, очень скоро повторит попытку, я его знаю.
Молодой человек заговорил. С этого момента сценой становится и танцевальная площадка, и место экрана, и стол. Кто-то встаёт, кто-то садится, кто-то танцует, кто-то играет... Отчётливо звучит его монотонный голос:
- И не думал раскаиваться, забирая из семьи, из привычного круга родных и друзей. Был только цинизм, холодный расчёт, эйфория интриги. Меня не осуждают, все понимают: из-за денег. Она на тридцать лет старше и ей нужна моя молодость. Сделка честная в глазах общества.
Отбарабанил предысторию, и безразличие лопнуло, как мыльный пузырь. Он взволнован:
- Случилось неожиданное: я не равнодушен. Вопреки пониманию, что время не место для бега наперегонки, мчусь изо всех сил на обгон.
Поёт задумчивая хрипловатость саксофона, парк старинный. Он говорит ей:
- Сегодня утром - радость. В меня, во мне сырой запах зелени, настоянный на холодном ветре. Дождь либо только что прошёл, либо вот-вот начнётся. Погода напомнила: каждое лето мечтаю об октябрьских вечерах, когда ноги шуршат по листьям до самой темноты. Впрочем, мечтаю об этом и зимой, и весной, и осенью... Буду смешивать шорохи с бессвязными словами... Нет заботы быть умным или глупым, нет заботы быть кем-то...
- Тебе, глупенький мальчишка, и не надо быть кем-то, ты есть. Ты - голубое, как воздух, когда его много. Я - чёрно-белое. Я знаю, кончается лето. Всё больше и больше ухожу в осень, поэтому её ненавидела. Сейчас по-другому, сейчас - ты.
- А прихоти мои всегда исполнишь?
- Да, да. Твоё всё без остатка. Моя жизнь - твой каприз любой, пусть мимолётный о котором тотчас и забудешь.
- Поцелуй прямо сейчас.
И посреди аллеи, в ранний вечер, под шумы крон мы обнялись надолго. С трудом разняла нас усталость губ и рук.
- О, поддержи меня, кружится голова.
- Я сам плыву в восторженном тумане. Ты - фея.
- Дурашка, не шути жестокосердно. Мы знаем, кто я.
- Ты - богиня.
- Вот-вот обижусь.
- Я тебя люблю.
- Полно играть. Ты уже муж законный. И, чувствую, не долго мне осталось.
- Мы вечные. А глупость болтовни о смерти я списываю лишь на то, что веришь, и не веришь моим ласкам. Приказываю: не дури.
- В кровати ты наверно испугался, меня увидев? Не лукавь, ответь.
- "А тело пахнет так, как пахнет тело..."
- Да, это точно, я сошла с ума. Я верю. Скажи: "Люблю".
Он отошёл. Она съёживается несколько медленных секунд, пока он рассматривает её с головы до ног.
- "Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле".
Подбежала и обняла.
Наш долгий поцелуй накрыла ночь.
Рука Виктора уже не покидает моего колена. Я устала отпихивать от себя бестактность, не такую уж и неожиданную. Пусть пока позабавится, потом поставлю его на место.
В начале их игра шла вразрез с моей идеей, так казалось. Теперь вижу: на сцене разворачивается действие моего произведения, пусть не всегда буквально по задумкам, верно по духу. Вот что значит талант! Или они знали заранее? Не может быть, только несколько человек читали, хотя...
Над беззвучными бытовыми сценами на заднем плане: сон, туалет, еда, общение, работа, мой дом, моя машина, моя любовь, моя судьба - звучит его голос. Он как бы сам по себе, вне изображения. И, всё же, неведомым образом: то ли ритмом, то ли настроением, говор комментирует иллюстрации.
- И как же счастливы мы наедине! Оба оказались сумасшедшими. Очаровательное беснование бессонных ночей не выматывают её и только сильнее делают меня. Мы знаем: поздно, невозможно, но каждому из нас нужна дверь в вечность любви. Вместе её нашли, теперь остаётся открыть или взломать - не важно. Шаг за шагом зашли в такие дали из которых выхода не бывает. Несмотря на то, что срок женщины должен был уже закончиться, оплодотворилось чрево. Слиянием своим мы изваяли крепость. Смеёмся над сворой ханжей, взбунтовавшейся под стенами твердыни. Все - в крик, в гам чуть наружу наши надежды на счастье.
Где-то за столом, сквозь шум обыденной болтовни, прорезался диалог:
- Говорят, они спят, как муж и жена.
- Некоторые уверяют, будто округлилась в талии.
- Не может быть! Этому молодому господину с волшебным посохом прямой путь в ботаники.
- Как так?
- Любая сухая ветка или старая коряга вмиг зазеленеет.
Хи-хи, ха-ха...
И снова исповедь:
- Я испугался к сроку разрешения. Едва заметила - успокаивает, ласкает, обнимает:
- Что ж ты боишься, глупенький мальчишка. Страшишься, что умру, так никаких проблем. Ты подарил мне счастье выше меры. И если я уйду от сладкой боли, - погладила живот, - то только хорошо. Ведь это справедливо, правда? Женишься на молодой, будут деньги и дети. И ненароком вспомнишь добрым словом. А все моментом позабудут про выгодные шалости твои. Любимый, успокойся, поцелуй меня сюда, туда...
Становится легче от её слов. Сам начинаю думать, как она, но в одиночестве тревога под левую лопатку тупым колом.
Иду по парку через осень. Уверен: весны уже не будет никогда. Мой путь лежит к символу бога, припадаю и молюсь: "Господи помилуй, господи помилуй, господи..."
Забываюсь под музыку собственного бормотания, и, кажется, мольба моя выходит за рамки двух слов, но куда? Не удаётся вспомнить. А напоследок, перед возвращением в мир цвета, холода, тепла и запахов, всегда прошу:
- Господи сотвори чудо. Я молю тебя о прощении, всепрощающий, о снисхождении, нисходящий...
Руке Виктора надоело лежать неподвижно. Приходится немедленно наставлять его на путь истинный:
- Что, гормоны разыгрались? Твоя соседка вернулась со сцены, не давай ей скучать. Симпатичная, особенно когда сменила своё платье на его отсутствие.
- При чём тут она, играют нашу жизнь.
- Ну, ты загнул. Сам не столь молод, а я далеко не старая карга.
- Так-то ты любишь своих героев.
- Не люблю примерять чужие одежды. Короче, отстань.
Он обиженно отвернулся к девице, и они защебетали вполголоса. Вот и хорошо.
В глубине души зашевелилась змея сомнения: не перегнула ли я палку? Попыталась прислушаться к их разговору - ничего не разобрала.
Будь моя воля, немедленно прогнала бы эту пигалицу на сцену, в массовку. Пусть там импровизирует с откровениями в одежде.
Не успела придумать ей достойное наказание, как внезапный новый поворот вечера переключил меня на совершенно другие проблемы.
Появляются люди, одетые в штатское, а с первого взгляда показалось, что в униформу. Бесцеремонно садятся за стол, рядом со мной на свободные места.
Я обалдела от такой наглости. Слава богу, по всей видимости, их никто не заметил, кроме меня, или приняли за актёров.
У того, кто оказался рядом со мной, я пытаюсь выяснить, что за люди и какого чёрта им надо здесь?
- Мы налоговая инспекция.
- Вы что, серьёзно? Или шутка?
- Никакого юмора, мы решительно настроены оценить имущество.
- Вы не вовремя, могли бы и завтра прийти. Разве не видите, идёт спектакль.
- Во-первых, кто и когда выбирает время подведения итогов? Если учесть и то, что окончательная оценка вообще невозможна, то на промежуточную мы всегда имеем право. А, во-вторых, о каком спектакле речь? Вы тут сидите за столом, ужинаете, да и только.
- Какое вы имеете право так бесцеремонно вторгаться на праздник?!
- Феерия жизни всегда оканчивается неожиданно. Мы ещё гуманно поступаем: чтобы не мешать остальным, сначала освоимся, потом вы поможете нам в дальнейшем осмотре.
- Я не хозяйка этого дома.
- А нам и не важно. Если не согласны, сейчас же громко оповестим о прекращении этого сборища. Завтра можете жаловаться, добиваться справедливости - ваше дело.
Пришлось замолчать. Они говорят между собой, что с этим помещением им всё ясно, надо осмотреть другие. Дружно поднимаются и идут вдоль стены, направляясь прямо к комнате с картинами. Видимо, нужно идти вслед за ними.
Дёрнула Виктора за рукав, пытаясь привлечь внимание.
- Витя, тут пришли...
Он не обернулся, только демонстративно отодвинулся от меня дальше. В сердцах двинула своей туфелькой его по ноге, и тут не отреагировал.
Судя по всему, эти наглецы могут прервать спектакль, независимо имеют на это право или нет. Их появление никак не укладывается в контекст вечера. Идиотизм? Чья-то авантюра?..
Спектакль продолжается, подчёркивая абсурд происходящего. Проходя мимо экрана ловлю часть текста:
- Её отпевают в холодном гулком сумраке. Отчаяние рвёт сердце на кровавые лоскутья. Доброжелательные уже не сторонятся, старательно помогают словами соболезнований, приходят и уходят. Я остаюсь безучастный, тупо-равнодушный...
Когда подошла к ним, уже занимаются своими делами. Один наговаривает на диктофон названия картин и имена авторов, двое других уткнулись в калькуляторы, советуются, высчитывают. Четвёртый пристроил на столике переносной компьютер. Следующий с видом эксперта рассматривает через лупу поверхность полотен, рамы, таблички с надписями. И лишь тот, с которым общалась, крутит начальственным носом во все стороны, ничего не делает.
Поскольку на меня не обращают внимания, выглянула в зал, чтобы не терять нить сюжета...
Шум за спиной заставил обернуться. И что же я вижу: строгое разделение обязанностей незваных гостей смешалось.
Все чиновники, совершенно оставив неприступный вид, носятся за... мышью. Даже растерялась, маразм крепчает.
Заметив моё недоумение, главный господин остановился, поправил галстук.
- Мелкий грызун может испортить собственность, на которую уже составили калькуляцию. Это снизит их стоимость, и, следовательно, величину налогообложения. Вам, прекрасная Елена, как добропорядочной и законопослушной гражданке, необходимо помочь нам в ловле мышей.
Посмотрела на него, думая, он ненормальный или прикидывается?
Так и не дождался от меня ответа, бросился за пробегавшим мимо нас зверьком.
Выглядываю за дверь - представление идёт своим чередом. За спиной что-то падает, шуршит, сопение запыхавшихся людей, возгласы. В зале пока никто ничего не замечает, так как и стол, и экран находятся достаточно далеко. Есть опасность того, что в азарте погони весь этот клубок суеты и неразберихи выкатится в зал. Отвлекут внимание.
Мало того, в труппе женщины, как, например та, с Виктором. Поднимется визг, суматоха и спектакль опять же, сорвётся. Приходится бдительно караулить порог, не допустить мышиную возню в зал.
Выглядываю за дверь, используя момент относительного затишья, и обомлела. В нашу сторону идёт Виктор!
Я всерьёз забеспокоилась: он должен просмотреть весь спектакль - это главное. Его отсутствие, в моём понимании, всё равно, что сорванное представление.
Мы остановились на пороге друг против друга, пытаюсь не пустить его в комнату.
- Почему ушла? Что происходит?
- Да вот, налоговая...
- Сейчас, здесь?.. Хотя, и смерть всегда не вовремя собирает свою дань.
- Я справлюсь, сыграю роль хозяйки, не беспокойся. Иди досматривать, ты же должен оценить мою идею. Вообще как? Интересно?
- Весьма любопытно. Постою с тобой, и отсюда неплохо видно.
Теперь мне приходится разрываться между Виктором, спектаклем, и сходящим с ума хранилищем картин. Краем уха уловила со сцены отрывок монолога:
- Бог не услышал, со временем оставили и люди. Бреду по храму в поисках чего-то, потерянный для мира и себя. А когда случайно наталкиваюсь на место и вспоминаю, что здесь она лежала, как живая, молитва бьётся эхом.
Виктор стоит рядом, тоже смотрит из-за двери, обняв меня за талию. Неожиданный грохот позади отвлёк внимание. Выяснила, что перевернулся стул на колёсиках.
Выглянув в очередной раз, уже сама держась за своего гадкого, но всё же друга, куда от него денешься(?), увидела: к нам идёт актёр, одетый в шутовской наряд. Слегка позвякивают бубенчики на голове.
- Господа, вам не нравится спектакль?
Рассказали ему о нелепой ситуации, он смеётся, и присоединяется к нам. Потом ещё бегут, один за другим, непрерывные рассказы о случившемся, тихие смешки, возбуждённое настроение то ли от предполагаемого провала, то ли от предчувствия успеха...
Инспектора носятся за мышью, актёры перебегают к нам, уже большая часть труппы стоит в дверях нашей комнаты. А на сцене продолжается драма, оказывается, её так просто не прервёшь...
- Но может не молитва, а судьба, сложившаяся в слова, эхом проносится под куполом собора(?):
"Спаси и помилуй. Спаси и помилуй меня грешного. Я порочен насквозь, прости господи. Гной внутри меня и вокруг, господи! Я гомосексуалист и лесбиянка. Я садистка и мазохист, помилуй грешного. Я убийца и равнодушный. Я ненавижу, а ещё страшней, люблю, бог мой, бог мой! Помню вывернутые суставы и раскроенный наискосок живот, каюсь, каюсь, всевышний".
- Мне становится страшно от просветлённого понимания горя. От того, что не в моей власти его прекратить, во искупление должен пить желчь жизни, и нет мне разрешения уйти. Едва лишь помечтаю о кончине, разорванная душа срастается для новых расчленений. Крепость всегда становится тюрьмой.
"Я больной, я больной. Я идиот и не понимаю, что творится возле меня, спаси всемогущий. Болит сердце, разлагается печень, желудок полон адского огня. В нём насекомое и корова, и я с потрохами, укажи путь, господи. Инсульт закупоривает, инфаркт запирает меня от жизни, отпусти грехи кающемуся, господи. Рак разъел органы, сожрал кости и кожу. Проказа прёт на всех и вся, дай силы, боже. В меня проник гепатит и СПИД. Шприцом зазубренным я наркоман, бутылкой я алкоголик, сахаром - обжора, идеей - фанатик. Но я живой, бог мой! Спаси и помилуй, господи. Всех! Всех... и меня..."
Образ на экране начинает бледнеть. Его подхватывают невидимые потоки, и летит. Медленно по спирали поднимается вверх, исчезает...
На пустой сцене остаётся лишь голос:
- ...неотъемлемая часть храма. Никто не гонит: безвредный, тихий. Бормочет неведомые молитвы только для себя. Люди перестали замечать его. Постепенно становился легче и прозрачнее. Уже не надо переставлять ноги, чтобы совершать бесконечный путь. А потом и солнечные лучи, и обычный дневной свет не отражаются от него...
В момент финала все застыли, смолкли звуки... Вместе, не сговариваясь, обернулись и хором шикнули на мышеловов, они тут же остановились.
А когда выглянули за дверь...
Оставшиеся актёры схватили огромный стол, лавки и, сгибаясь, напрягаясь, тянут их к нам.
Наметившийся было укол трагическим настроением, не состоялся. При виде этой процессии я первая не выдержала, прыснула смехом.
Разразился гром хохота. Бросились помогать перетаскивать тяжести все, включая самозваных инспекторов. Они моментально влились в компанию, и мне всё стало ясно.
Виктор взял инициативу на правах хозяина:
- Друзья, наш пир удался на славу. Для его продолжения предлагаю ещё одну тему: свадьба.
Громко и отчётливо произнёс, глядя мне прямо в глаза:
- Елена прекрасная, прошу тебя, стань моей женой.
Ответила, как мне кажется, вполне в духе вечера:
- Чего не сделаешь ради праздника? Согласна.
Шум и аплодисменты стихли, расселись за стол, возобновились танцы. Снова засветился экран, на нём появилось что-то игровое или концерт. Я увела Витю в тихую уже обитель картин.
- Так всё подстроено с одной только целью? Ты мне морочил голову весь вечер? Ай да негодяй.
- Только для того, чтобы не сбежала до поры, до времени.
- Ухожу.
- А статья? Так или иначе, прошла презентация пьесы, мне понравилась идея. Осталось изложить на бумаге взгляд на твоё творчество. И, самое главное, я договорился с руководством театра на постановку этой пьесы. Если согласна подписать договор, придётся остаться до утра.
- Но учти, это последняя уступка с моей стороны. Пусть замок приготовит спальню в комнате с хорошими запорами, чтобы у некоторых, - выразительно глянула на него, - не появился соблазн войти ко мне. А тебя, дорогуша, попрошу, перед тем, как самому ложиться спать, проверить хорошо ли я закрыла дверь. И, если нет, запри её понадёжнее.
![[]](/img/j/jakubowskij_r/94_licedhtm/licedei_377_2.jpg)