Аннотация: Некоторые использует отпуск, чтоб отоспаться, кто-то предпочитает активный отдых, одни жаждут путешествий, другие любовных приключений.... А еще встречаются люди, которые в свободное время обожают поспорить сами с собой.
ГИДРА.
.
- Я не могу ехать без тебя... Я просто не хочу без тебя....
Кривлюсь, изгибаю губы, изображаю, что плачу. Уповая только на то, что от этой мимикрии на глаза, действительно, навернуться слезы.
- Я тоже не хочу тебя отпускать, но если мы вернем две путевки, фирма наживет 50%. Ты же не хочешь им отдавать наши деньги?
-Нет,- закусываю губу, а слезы-заразы все не появляются.
Надо поспешить выложить из чемодана обувь на каблуках, узкие платья, нарядные костюмы - обмундирование красавицы - модницы, которое мне пришлось бы носить в Париже, если бы поездка, как и планировалось, была бы романтическим путешествием на двоих. Я свободна. Да здравствуют джинсы, молчанье невпопад, праздное любопытство, безделье и вольное кросовкоисповедание. Легкий чемодан, легко на душе. Пока, спутанный клубок моих чувств. Нет, мой хороший ты тоже останешься дома, не пригодятся мне в моем путешествии ни высокие каблуки, ни мысли о будущем. Мои движения не будет сковывать, подобно узким платьям, боязнь обидеть близких. До встречи, поиск себя и попытки самовыражения.
Поцелуй, объятья, еще поцелуй. А слезы, вечные предательницы, так и не появились.
Родной город скользит за окном такси.
-Уезжаешь?- упрекают белые линии разметки дороги.
-Не смей!- краснеет светофор.
-Возьми меня с собой,- напрашиваются сигналы машин.
Люди на тротуарах спешат по своим делам, игнорируют меня, осуждают. Плевать. Я вырвалась из плена, скинула кандалы обязанностей. Обожаю, переезды за это дивное чувство отчужденности, которое возникает, когда покидаешь город, словно соскакиваешь с конвейера повседневности, чей девиз - работаю, чтобы есть, ем, чтобы жить, живу, чтобы работать и так до смертного одра.
Аэропорт. Заполнить декларацию, сдать багаж, паспортный контроль. Я робот, я робот, я робот!
Ожидание. Люди разговаривают, ходят, вздыхают. Прикрываю глаза, и смешные звуки атакуют меня со всех сторон. Прижимаю ладони к ушам, тишина и разноцветные круги на занавесе век. Открываю глаза, и вижу людей - они двигаются, жестикулируют, раскрывают рты, но без звуков, выглядят ненастоящими, упрощенными и сокращенными пародиями на самих себя. Медленно окружающий мир удаляется все дальше и дальше за невидимую стену дыхания.
Объявили посадку. Меня толкают, автобус раскачиваясь ползет по взлетному полю. Ветер. Трап. Запах плюшевых кресел в салоне. Улыбка стюардессы, глянцевые рекламные проспекты, и борьба, с нежелающей подстраиваться под меня, спинкой кресла.
Серый асфальт взлетно-посадочной полосы, кричит, что я что-то забыла. Здорово. Мне нравиться, что-то не помнить, и совсем не беспокоиться по этому поводу. Сегодня, мое настроение не зависит от памяти, петля воспоминаний не болтается больше на шее.
Я лечу, лечу. Солнце слепит. Облака забиваются в нос, рот и уши.
Пересадка в Варшаве. Зона беспошлинной торговли пахнет хот-догами, дразнит витринами.
Последний перелет и взгляд упираются в хмурое парижское небо. Автобус до Гранд Опера Х, выход У. Циферки мои путеводные звезды в незнакомом городе. Как иностранку, служащий парижского аэропорта награждает меня картой города.
Из окна автобуса рассматриваю промышленные районы Парижа. Жизнь это театр, сказал классик, а люди в ней актеры. Хочется продолжить - жизнь это цирк, и деньги ее кнут и пряник. Люди? Все мы всего лишь дрессированные животные на арене, боимся кнута, и жаждем пряника. Кто-то красивый и гордый хищник, кто-то неповоротливый тюлень.
Автобус, затем такси привозят меня в маленькую частную гостиницу, недалеко от Пигаля. Здорово. Я не говорю по-французски. Попытки читать французский разговорник перед поездкой не дали ничего, кроме ассоциаций - французские слова представляются мне беспокойными отрядами знаков. Еще бы им не беспокоиться когда по жестоким правилам произношения из десяти букв в слове произносится только две - три.
Уровень моего английского, такой, что мне не грозят долгие беседы о жизни со случайными знакомыми. Всех кто со мной не согласен прошу к барьеру, языковому. Вы не достанете меня. Мы не скрестим шпаги наших идеалов, не будем делать выпады желаний и требований, ставить друг другу подножки- важные вопросы. Нет, будем соблюдать дистанцию, разделенные языковым барьером. Все будет прекрасно, мои мысли отпразднуют праздник внутренней независимости. Ни один спор, ни одна ссора не потревожат здесь их покой. Это свобода, когда тебя не понимают не из-за того, что ты не смогла подобрать правильные фразы, выбрать подходящий момент и подстроиться под собеседника. Не понимают не твой образ мыслей и фантазии, а просто слова, осколки речи, кусочки, незаряженные откровенностью. Говорят этого же кайфа свободы можно добиться и без помощи языкового барьера, надо просто перестать искать понимания. Но подобный метод требует многолетних тренировок и полностью овладеть им удается только избранным.
* * *
Я смотрю в глаза своего отражения на стекле автобуса. Мое лицо плывет по широким улицам, в зрачках витрины, по губам маршируют прохожие. Я отражаюсь в городе, город отражается во мне. Между нами царит идеальное взаимопонимание двух половинок единого целого. Потом приходят мысли и извращают идиллию своим пристрастием к оценкам, создают тысячи кривых зеркал, одно из которых я, считающая деньги, другое - я, стремящаяся попасть в Лувр, еще одна я, хочет походить по магазинам, еще одна, мечтает напиться. Между мной и совершенством целый лес ненасытных "Я". Разойдитесь, хочется закричать, из-за вас я ничего не вижу, из-за вас я глуха, слепа и ограниченна. Я имею право... избавиться от "Я". Могу позволить себе быть только руками, ногами, глазами и ушами. Не говорить "Я", и даже не думать.
Люксембургский сад. Стриженые кустики и стулья вместо скамеек. Красивый дворец, в котором некогда развлекались царственные особы, в наше время превратился в государственное учреждение, но, как и раньше вход только по пропускам. Перед зданием круглый фонтан, в котором плавают уточки и игрушечные кораблики. Бело- красные клумбы, декоративные деревья, каменные вазоны с цветами, статуи и ступеньки. Природа соревнуется с искусством, красота с роскошь, вместе они радуют глаз и навевают мысли о вечном. Устраиваюсь поудобней, намереваясь сачком терпения поймать покой и мудрость.
Буду наблюдать за игрой теней, и не думать на, что они похожи, или где я их уже видела. Не буду плести паутину мыслей, доверюсь теплому ветерку. Пусть он поворачивает мою голову, кидает на глаза волосы, разрезая картинку черными прядями. Вдохну... Забуду о часах, буду сидеть неподвижно, пока не замерзну или не захочу в туалет. И только веки иногда прикрывающие, слезящиеся глаза, пусть отсчитывают неравные промежутки времени.
* * *
Достопримечательности. Пришел, увидел и обогатился на ярмарке впечатлений. У любопытства есть мать- любовь к прекрасному, и ветреный отец- страсть к путешествиям. Но столь благородное происхождение еще не гарантирует, что дитя выберет себе в спутницы жизни тягу к знаниям.
Наш интернациональный автобус хохочет, щелкает фотоаппаратами и выписывает круги по традиционным туристическим маршрутам. Выходишь на любой остановке, садишься, где пожелаешь, трехдневный билет на парижский тур мой пропуск на праздник туристического легкомыслия.
* * *
Я боюсь Эйфелевой башни. Привлекательный на картинках символ Парижа, неестественно массивен и агрессивен вблизи. Не смогу к ней приблизиться. На негнущихся ногах разворачиваюсь и ухожу, стиснув зубы. Бледнею, стараясь быть не заметной, такой же, как все. Сколько раз я проделывала это во сне, главное не бежать, бегство выдаст меня, единственное мое спасение- затеряться в толпе. Слышу ее дыхание в людских голосах, в скрипе тормозов, в лае собак и сигналах машин. Кажется, ОНА всегда преследовала меня, неодушевленная, огромная, властная, подавляющая РЕАЛЬНОСТЬ.
Боюсь оглянуться. Озноб отпускает меня на марсовом поле. Рядом играют дети, бегают трусцой пожилые люди, и много, много травы. Что со мной? Если долго, долго, по тропинке из собственных ассоциаций, ехать, бегать и скакать.... То наверно, верно, верно, можно в Ад-Рай попасть?
Навстречу идет старушка. Заглянув в ее почти бесцветные глаза, понимаю, что реальность играет со мной, как кошка с мышкой, ЕЕ забавляют мои нападки, терзанья-трепыханья. ОНА знает, никуда я не денусь, ОНА везде, и даже мое "Я" пропитано ею насквозь. Если быть честной, мое "Я" взято у нее напрокат.
Играет, значит, еще не травит необходимостью. Это дает мне свободу действия.
Шагаю, любуясь, как кроссовки приминают стриженую траву. Досадно. Опять ничего не замечаю вокруг, опять слишком увлечена собой. Париж, жемчужина Европы, сейчас, для меня красивая открытка, на которую спешу приклеить марку внутреннего конфликта, не разглядев изображения, как оно того заслуживает.
Остановка туристических автобусов пуста. Черт, до какого времени они ходят? Смотрю в проспект и на часы. Опоздала.
Это ЕЕ ход. Реальность дает мне понять, что держит меня на коротком поводке. ОНА рассчитывает, что я возьму такси, потрачу на это значительную часть своих сбережений. Чем меньше у меня останется денег, тем послушней стану, буду думать о еде, покупках и экономии.
Достаю карту Парижа, кручу ее в руках, пока Эйфелева башня не оказывается внизу, подальше от глаз, на уровне моего живота. Одна в огромном городе? Не страшно. Если я блуждаю по дорогам своих ассоциаций наугад, то с картой Парижа доберусь куда угодно. Незнакомые улицы и вечернее похолодание вызывают у меня восторг первооткрывателя. Где-то поблизости есть станция метро. И ноги несут меня вдоль берега Сены. Говорят, под мостами живут бомжи. Замечаю одинокую фигурку на набережной. Бедность, старость, рабство.....
-Смотри, -шепчет реальность,- они мои рабы, покорны, безропотны, на все готовы ради моей милости.
-Правда?- улыбаюсь .- Значит, у меня еще есть время.
Время, серпантин дороги передо мной, скомканная телеграмма от неизбежного, палач, медленно расчленяющий тело. Нет, не оно есть у меня, я барахтаюсь в его когтях. Все, что у меня есть - это кусочек дороги, до следующего поворота. Но этого достаточно!
Запрыгиваю на широкое архитектурное ограждение, справа тротуар, слева десятью метрами ниже ворочается река. Поднимаю руки, надеясь из темного, холодного болота над головой достать огоньки звезд. Зачем нам ругаться? ТЫ всесильна, ТЫ щедра ко мне. Пусть временно, ТЫ наградила меня молодостью, здоровьем и красотой. Но я проглатываю эту мысль, организм противится моему упрямству, тошнотой и головокружением.
Как голодная собака, буду цепляться за косточку, которую ты кинула мне со своего вечного пира - мою душу. Душа - многоликая Гидра, отсекаешь одну голову, на ее месте вырастают две другие, убиваешь себя, и находишь нечто новое. Буду драться за этот бесконечный процесс обнажения, сбрасывания змеиной кожи....
Разгоряченная и возбужденная сбегаю по лестнице в метро. Лица, лица...
- Ваша душа Гидра?- спрашиваю кассиршу.
Непонимающая вежливость, разве может быть для меня сейчас лучшее одобрение?
Турникеты, коридор, указатели, поезд.
Напротив смеется ребенок. Русоволосый мальчик, в коротких штанишках, демонстрирующих мерзнущим иностранцам европейское презрение к осенними холодам. И ушки у мальчугана торчат из под шапочки, точно, как у меня на детских фотографиях. Непроизвольно улыбаюсь. Справа стройная негритянка, с пучком косичек на затылке, с ног до головы затянутая в джинсовую ткань, прямо держит спинку. Расправляю плечи и поднимаю подбородок. Чуть дальше уставшая женщина роется в сумочке. Инстинктивно, поправляю ремень рюкзака. Жизнь это всего лишь цепная реакция.
Сплоченной колонной, люди выходят из метро и разбегаются в разные стороны, как тысячи бильярдных шаров. Катитесь... Катитесь в лузу домашнего уюта, счастья, спокойствия, удовольствия. На следующий день вам опять предстоит биться лбом о стенки обстоятельств и другие шары.
В Париже я сплю без сновидений. Для меня это дикость, привыкла бороться с собой во сне. Видимо, отдых и смена обстановки расшатали заборчик моего разума, распутали колючую проволоку логики, и все битвы перенеслись из сна в окружающий мир.
* * *
Утро. С первыми лучами солнца начинается нашествие на мир солнечных зайчиков. На рассвете они прячутся в стеклах верхних этажей, затем спускаются все ниже и ниже. Если погода будет солнечной, до полудня они оккупируют все зеркальные поверхности города, от автобусных окон до витрин магазинов. И тогда приступят к охоте на прохожих, целясь несчастным в глаза.
Вытекаю на улицу, потому, что я широкая река мыслей и фантазий, которая берет начало во сне и впадает в реальность, водопад из мира идей в мир явлений. Закрываю дверь номера, а воображение и нетерпение уже струится на тротуар, вхожу в лифт, воспоминания затапливают только, что покинутую комнату.
Несмотря на рабочий день, центр Парижа заполнен людьми. Витрины магазинов, цветными витражами украшают массивные здания . Над витринами громоздятся овалы и прямоугольники балконов, арки, колонны, парапеты и другие архитектурные поиски формы. Окна разной величины зарешечены, занавешены, исполосованы жалюзями. Дома тесно прижимаются друг к другу, образуя гигантский амфитеатр.
Маленькие люди у подножия построенных ими гор, блуждают по холмам достижений и неудач, пересекают равнины развлечений, иногда проваливаются в пропасти депрессии, рисуют карты планов на будущее, совершая свое восхождение к вершинам славы, богатства, спокойствия и безопасности.
Меня останавливает молодой человек, и, выяснив, что я русская, на ломанном английском приглашает в гости. Удивляюсь, в моем городе с девушкой в джинсах и кроссовках знакомятся разве, что зимой. Растеряно бормочу что-то о родителях, ожидающих в кафе напротив. Одежда унисекс, отсутствие косметики делают меня личностью неопределенного возраста. А невинный обман возвращает на десять лет в прошлое, назад во времена родительской опеки.
Неожиданное мужское внимание заставляет вспомнить, я что влюблена. Любовь это разноцветное ожерелье. Бусинки желаний, мечты, надежды нанизаны на нить эгоизма. Любовь альтруистична? Настолько насколько необходимость может быть альтруистична. Альтруизм - неподвижен, когда любимый молчит и лежит рядом, а я могу внимательно смотреть на него и забыть о себе. Но стоит нам заговорить и вокруг возникает сотни зеркал, пробуждаются наши упрямые "Я", и мы становимся командой, а любовь нашим оружием, помогающим выжить в чужом мире, защититься от депрессии, агрессии, и от самих себя. Любовь - как стремление к идеалу, способ внутренней организации, возможность стать лучше, запереть в подвале подсознания собственные слабости и страхи. Конечно, я ухаживаю за ними, изредка подкармливая своих фантомов новыми впечатлениями, не позволяя им зачахнуть, но они гораздо милее мне, когда сидят на привязи. Поэтому, особенно горжусь тем, что люблю и любима. Любовь для меня, прежде всего - равновесие.
* * *
Лувр. Я сказочная принцесса, справедливая хозяйка вселенной. Подхожу к окну. Под стенами дворца разношерстная толпа туристов. Аборигены цивилизации, обвешенные примитивными амулетами - видеокамерами, фотоаппаратами, мобильными телефонами, готовятся к восхождению на культурный Эверест.
- Обратите внимание на лицо Афины. Мужественные черты, не женский нос и губы, существует предположение, что с натуры лепили в древней Греции только мужчин, и поэтому у всех женских скульптур мужские лица,- экскурсовод помогает застегнуть спасательный жилет образования группе англоязычных посетителей, чтобы уберечь девственные умы от шторма превращений и судорог созерцания.
Искуствовед велит всем держаться вместе, не сходить с тропинки истории, обещает провести ротозеев лабиринтами человеческой фантазии, ущельями чужого гения, через болото чужих мыслей, подземельями чужого опыта. Пригните головы, начинается песчаная буря откровений, осторожно не провалитесь в бездну истины.
Приседаю перед статуей гермафродита. На мраморном ложе возлежит провокационное тело. В мою сторону повернуто нежное лицо, обрамленное белоснежными локонами волос, узкие плечи, девичья грудь. Фигурка изогнулась в пояснице, обхожу вдоль длинных ног, на другой стороне - маленький затылок, острые лопатки, впадина живота и пропорциональных размеров мужские атрибуты.
Туристы приближаются к выходу, согласно музейному этикету - шаг вперед и два на месте.
Что ж, мы не выход ищем, только вход. Жду дракона созерцанья. Он придет за мной, почуяв родственную змеиную сущность. Ведь я не за знаниями и не за впечатлениями сюда пришла, я ищу метаморфозы, жажду смены кожи.
- Ну, что ныряем?- Спрашивает дракон Никогда.
-Ныряем...
* * *
Выхожу на воздух, ветер спешит с расспросами, солнце просто радуется моему возвращению. Гидра оставила в Лувре одну из своих голов, вряд ли этот экспонат когда- либо станет, доступен для любопытных. Я уже знаю, чем закончиться наш спор с реальностью. ОНА бросит мне вызов. Но, кто способен принять ЕЕ вызов?
Мои телефонные разговоры с родными детальные слепки с моего лица, в меру смазливы, немного дерганые, поверхностные и часто способные вывести из себя того, кто, меня любит. Гудки рисуют график эмоциональной заинтересованности абонентов: два гудка - нас ждали, десять - мы не вовремя.
* * *
Вливаюсь в толпу. Я разведчик, затесавшийся в сплоченные ряды армии реальности. В крови бушует адреналин. Одно смущает, никак не могу вспомнить, чей я разведчик. Спросить некого, люди рядом наемники, им не важно против кого воевать. Они присягнули на верность логике и морали, за денежное вознаграждение. Их мечта выслужиться до миллионера, не из любви к работе-службе, а чтоб позволить себе уйти в отставку, выстроить свой островок независимости, и потакать своим слабостям.
По узкой улочке извивается похоронная процессия. Черные одежды, белые лица. Контрасты, колокола мышления, приглашают мысли на белый танец сравнения. Танцуем, несмотря на то, что тело хочет, есть, пить, постоянства, и вообще забиться в экстазе привычек.
Кто из нас в шестнадцать лет не хотел увидеть собственные похороны? Тогда мы только вкусили прелесть жалости к себе, и хотели превратить ее во всеобщую мистерию, посредством таинства, которой окружающий мир изменился бы к лучшему.
Мне так нравится и так сильно хочется быть наивной, потому, что наивность дает право на истину, на глубокое отчаяние, на веру, и еще право на многие другие путеводители духовного развития.
Но, я слишком тяжелый наездник на спине обстоятельств, уродец с горбом сомнений на спине, парализованный склонностью к самобичеванию. Загоняю клячу событий в поисках края резиновой реальности.
* * *
Красная мельница манит и угрожает. Я не умею развлекаться, может быть, за это меня расстреливает подсознание? Вдоль длинной очереди в Мулен Руж, бреду в поисках китайского ресторанчика. Справа и слева затемненные окна стриптиз -баров, на улице подозрительно дешево продают кокаин - что еще нужно солдату на привале?
В кафе становлюсь невольной свидетельницей словесного поединка.
Упрек слева, упрек справа. Прямое обвинение, береги голову. Гонг, официант принес заказ. Следующий раунд, после глотка мартини. Упрек, еще упрек, угроза.... И нокаут - полное отсутствие аппетита. Девушка вскакивает, уходит, уже у дверей бросает на меня злой взгляд. Надо же в Париже, в вакууме человеческого внимания, меня заметили. Широкие скулы, раскосые, узкие глаза, черные волосы, отныне я обречена, мысленно связывать Париж с китайскими красавицами.
* * *
Вечер - маскарад полуправд, и ОНА, как всегда правит бал в воздушном одеянии истины. В голове теснятся образы, каждый мечтает стать моим откровением и сопровождать меня на бал Реальности. Мы могли бы отправиться туда в карете убеждений, запряженной скакунами уверенности. Но их у меня нет, я остаюсь. Реальность кутает меня в усталость, запускает лунные блики мне в волосы, щекочет тенями, поит настойкой из миражей и эха.
-Я расскажу тебе сказку,- шепчет ОНА ,- Вызвал однажды Всевышний к себе Кецалькоатля и спрашивает: "Отчего вы старые боги никак не желаете расстаться со своими именами и характеристиками? Творцы, разрушители, мудрецы, хитрецы, судьи.... Не надоела вам вся эта путаница, не пора ли перейти от пантеона к свободе?" А пернатый змей усмехается:
"Так ведь, если мы последуем вашему примеру, мы будем везде и нигде".
* * *
С крыши Галереи Лафайет наблюдаю за площадью Гранд Опера. За последние два часа, я так хорошо изучила территорию внизу, что могла бы разбить ее на секторы и выстроить для каждой области отдельный график движения. Но я испытываю некоторое предубеждение к систематическим исследованиям, это словно получаешь в подарок вывод- сюрприз, и вместо того, чтобы рвать бумагу дрожащими от нетерпения руками, спокойно ее складываешь.
На перекрестке выстроились машины, в западном направлении- красная, черная зеленая, в восточном - зеленая, черная, белая, с севера- две черных и красная, с юга- синяя, красная, синяя. Пешеходы вереницей скользят по белым линиям перехода. На тротуарах люди передвигаются попарно и зигзагами. Из общего порядка выбивается многочисленная группа туристов, их строй напоминает разноцветную звездочку. Заметно, что в одиночку люди двигаются быстрей, чем в компании.
Я уже долго лежу неподвижно, концентрируясь на удаленных объектах. От этого ближние предметы, попадающие в фокус моего бокового зрения, визуально растягиваются, расползаются, искривляются. Сама крыша накренилась и вытянулась, кажется, что лежу на наклонной доске, края которой уходят за пределы моего поля зрения. Соседние здания наоборот изогнулись в мою сторону, желая, слиться с крышей Галереи Лафайет, в кривую лестницу.
Люди и транспорт внизу похожи на мозаику, на странные движущиеся паззлы. Возникает ощущение, что если сложить из них правильный узор, или дождаться, когда он выстроится самостоятельно, произойдет, что-то очень важное. Мир остановится, подобно механическим часам, возможно, я даже услышу скрип пружин и прокручивание колесиков.
Начинается дождь. Реальность путает мои планы и грубо скидывает меня с широкого каменного ограждения. Моргаю. Мое восприятие, как скромница, которую поймали за разглядыванием своего обнаженного тела в зеркале, пытается натянуть на себя рубашку пространственно - временных ориентиров, юбку причинно- следственных связей, пригладить растрепанные что, где, когда.
- Ты моя,- рычит Реальность.- Не пытайся даже играть со мной в банальную игру " Я выше этого". Не надо резать реальность тупыми ножницами самомнения. Ты не самодостаточна! Нечего ломать комедию - я не местная, не здешняя, только загляну за край и обратно. Ты шестеренка в моем механизме. Будь честной сама с собой, наконец, тебе это нравиться, и ты счастлива. Хватит примерять маски.
Дождевые капли бьют по лицу и тянут за волосы.
- Нет, я не Будда, я другой еще неведомый избранник...
Цитаты - отличная дымовая завеса, позволяющая скрыть глупость и растерянность. Отвлекающий маневр, возможно, пока ОНА хохочет, мне удастся спрятаться среди людей, а ночью обязательно вернусь с лопатой и откопаю одну из ножек Эйфелевой башни.
Устремляюсь в здание. Запах конфет, веселая музыка раскрашивают мир яркими красками. Галерея Лафайет многоэтажный торговый центр, очень людное место. Я свободна.
В голову приходит шальная мысль. Что ТЫ на это скажешь?
Забегаю в первый попавшийся отдел, выбираю кожаный ремень без пластмассовых бирок, в которые вмонтирован маяк для металлоискателей на выходе. Застегиваю пояс на талии, нагло смотря прямо перед собой, и ища чужого взгляда. Слишком много покупателей, всего два- три продавца. Сердце колотится, эскалатор свозит меня этажом ниже. Захожу в многолюдные отделы, в каждом прихватываю по сувениру. Конечно, на всех вещах, дороже пятидесяти долларов обязательно есть металлопластиковая бирка. А особо дорогие кожаные изделия соединены со стендом, на котором висят, цепочкой. Но я не жадная, меня не интересуют деньги. Я свободна от этого. С гордостью смотрю в глаза людей, читая в них озабоченность и желания. И от этого я тоже свободна, и от чужого мнения независима. Вы думаете, что видите меня, а на самом деле замечаете только себя. Бессознательно ищете сходства между нами. Но я Гидра. Хотите ли вы, можете ли вы сравнить себя с Гидрой?
Первый этаж, и золотое сияние зала с косметикой. Почему производители косметики, настолько любят драгоценности, что даже в оформлении своих витрин подражают ювелирам?
Сквозь решетку металлоискателей маячит выход-вход. Стараюсь идти медленнее, по мере того, как сердце стучит все быстрей и быстрей. Приближаюсь к охраннику. Смотри мне в глаза, они зеркало моей кристально честной Гидры.
Шаг вперед, металлоискатель звенит и мигает. Улыбаюсь, пожимаю плечами, или это судороги? Протягиваю человеку в форме кулек с видами Парижа. Замри, приказываю себе, стой неподвижно, это единственный шанс скрыть охватившую меня дрожь. Темноволосый охранник достает мои приобретения, один за другим рассматривая их на предмет наличия бирок. Неужели, я могла совсем потерять голову? На дне кулька валяется несколько чеков, не удивительно, он со мной с первого дня парижских приключений. Не найдя ничего подозрительного, озадаченный охранник, предлагает мне еще раз пройти ворота металлоискателя.
Звеню. Мужчина в форме осматривает мой рюкзак. Ничего. Я звеню без рюкзака и с пустыми карманами. Когда охранник проверяет меня с головы до ног ручным металлоискателем, чувствую себя забавной ходячей аномалией. Металлоискатель заходится писком у моих ног. Охранник осторожно приподнимает штанину моих брюк. Что он думает там найти? Это всего лишь пряжки в форме змеиных голов на сапогах.
Извинения, поклоны, улыбки, и почти дружеское прощание. Угораздило меня сегодня променять кроссовки на сапоги. Еще один урок - не стоит изменять своим привычкам.
Кафе. Шум уличного движения приглушенный дождем. Голоса и их нарядные обладатели в дорогих костюмах. Нежный ветерок массирует мне виски. Но чего-то не хватает в этой картине, некого стержня, связующей нити, без которой нельзя с уверенностью утверждать - я это я, они это они. Словно все это - тротуар, дорога, транспорт, кафе с тридцатью столиками под навесом, французы с булочками и туристы в кепках, находиться не вокруг меня, а внутри меня. Заполняет пустоту, пока отсутствуют мысли. Меня - нет.
Если присмотреться окружающий мир двигается в такт моему дыханию. Дышу ровно и глубоко. Вдох -человек напротив делает глоток из своей чашки, ребенок целует мать, мимо проезжает автобус. Выдох - официант опускает поднос с заказом на стол, мужчина разворачивает газету, кашляет тучная женщина. На вдохе звуки становятся громче, и почти полностью стихают, когда воздух покидает легкие.
Неожиданно, высокий мужчина за соседним столиком поворачивается ко мне. Он открывает беззубый, несоответствующий его представительной внешности, рот, и шипит:
--
Останься.
--
Здесь?
--
В Париже. Без денег, без знания языка, без дома, без работы, без знакомых. Это было бы естественным продолжением твоего поиска. Откажись от того, что любишь, к чему привыкла, и тогда ты станешь действительно свободна.
Вот он ЕЕ вызов, который я ждала, и которого боялась. Что это ловушка или искушение? Остаться, значит, стать аскетом или сломать свою жизнь? Отказ от того, что люблю сила или слабость? Вынесу ли я одиночество настоящее, а не надуманное? Осмелюсь ли шагнуть в неизвестное?
-Не готова?
Почему-то вопрос оскорбляет меня. Всю свою сознательную жизнь я рисовала вокруг себя заколдованный круг, говоря одно, делая -другое, думая -третье, словно, готовясь к этому судьбоносному решению.
Посетители кафе поднимаются со своих мест, с грохотом откидывая стулья. Они начинают ходить вокруг меня. Пять, десять человек. Я уже ничего не вижу вне этого круга. Они выглядят ... совсем как мои мысли -плотное кольцо за границами, которого неизвестность. Люди - мысли ходят по кругу. Очень напоминает детскую игру, когда пытаешься поймать кого-то с закрытыми глазами. Я всегда гордилась умением превращать знакомое в странное, а диковинное в родное. Неужели не разгадаю эту головоломку?
Женщина в длинном платье приостанавливается и склоняется ко мне через стол.
- Все твое мировоззрение,- говорит она голосом моей матери,- следствие легкой жизни.
Пока она говорит, черты ее лица меняются, становятся до боли узнаваемыми.
- Ты красива, не глупа, обеспеченна и тебе везет. Ты многого не понимаешь в жизни, не знаешь ни боли, ни трудностей, поэтому выдумываешь свои трансцендентальные проблемы.
Смеюсь долго и до слез. И это все на что ТЫ способна? Это все, что может Реальность? Пытаешься приструнить меня детскими обидами из обоймы моего личного опыта. Похоже, не стоит больше ТЕБЯ бояться.
Да уж, заслужила. Моя Гидра подавилась собственным хвостом.
Все личные переживания - вызовы, это так же верно, как и то, что существуют только те вызовы, которые мы бросаем сами себе.
Замечаю, что люди за соседними столиками бросают на меня подозрительные, недовольные взгляды. Кажется, я случайно перевернула свой кофе. Ищу в рюкзаке список подарков, которые мне предстоит купить для родственников и друзей. Правильней всего будет посвятить последний день в Париже его одиннадцати пунктам. Возможно, хоть раз мне удастся проявить чудеса внимания к близким?
Дождь закончился. Солнечные лучи скользят по позолоченному куполу театра. Чудесный день для покупок.