Девяносто шестой год. Жаркое изумрудное лето. Июль. Кругом зелень. Топи. Трава выше пояса. Серые лягушата в горячих лужах тропинок. Солнце в зените слепит глаза. На велосипедах по грунтовой дороге. Впереди спины Кольки и Максима, коричневые от загара. Я позади, дедушкин "салют" мне великоват, рама уперлась в яйца, пятки едва достают до педалей.
Колька постарше, ему почти четырнадцать. Коротко стриженный блондин с белесыми бровями, которые из-за загорелой кожи кажутся седыми. У Кольки обветренное лицо осыпанное веснушками и морщинки в уголках рта. Смотрит он хитро, с прищуром, деловито посапывая отцовской папиросой.
- Вадька! Чего отстал?
- Да еду, еду, - бурчу я, наседая на тугие педали, - долго еще в горку-то?
- Ты ехай, ехай, глядишь и приедешь, - хохочет Колька, - Макс, ну, ты готов получить по черепу? Макс?
- Отвали.
- Говорят, лучше чтоб углом бил, так сразу помрешь!
Макс вжал голову в плечи. И без того сутулая спина сгорбилась еще больше. Сейчас он был похож на хорька в очках, балансирующего в велосипедном седле. Полосатые штаны и стрижка "под ежик" только усиливала это сходство. На его плечах мотылялся бесформенный рыбацкий рюкзак с неожиданно прямоугольным дном. Там был кирпич.
Мы свято верили: у того, кто везет кирпич шансов остаться целым на порядок меньше. Конечно, статистикой, доказывающей это, мы не располагали, но разбитой ключицы Кирилла, довезшего в июне кирпич до места, нам было вполне достаточно. Потому смотрели мы сейчас на Макса, как на жертвенное животное, ведомое на убой. Мифы об его обреченности несколько смягчали наш страх. А для чего еще нужны суеверия?
На пляже у озера ждали еще семеро. Все из соседних сел. Нас они встретили воинственным улюлюканьем. Сняв обувь, мы вышли на раскаленный песок и, определившись с местом, мгновенно окопались по щиколотки.
- Ну? Кто сегодня бросает? - спросил косой парень из Вязовки.
- Я, - пробубнил Макс.
- Как тебя звали-то, смертник? - косой скрестил на груди руки.
- А тебя? Думаешь, я один рискую без башки остаться?
На пляже воцарилось гробовое молчание.
Макс расстегнул рюкзак и достал пожелтевший силикатный кирпич. Я увидел брызги запекшейся крови, почерневшие от времени, а также аккуратно выведенные фломастером имена тех, на кого кирпич когда-то упал. За семь лет, что существует наша игра, имен набралось не так уж и много. Двоих ребят я не знаю, это совсем ранние, говорят один из них от удара помер; еще одному, Витьке, кирпич упал на ногу, отбив ноготь на пальце, в июне ключицу раздробило Кириллу... а год назад наш карающий камень рухнул на голову дворняжке по кличке Бакс. Собачья агония продолжалась четверть часа. Потом Бакс умер. Мы спрятали его в яме, в пролеске, впредь договорившись, что если такое произойдет с кем-то из нас, мы обязуемся падшего похоронить и никогда, ни при каких обстоятельствах, никому об этом не рассказывать.
- Напоминаю правила! - рявкнул Колька. - С места сходить нельзя, голову закрывать руками нельзя, взгляд поднимать нельзя, с собой кирпич забирает тот, рядом с кем он упал. Макс, готов?
Белый как привидение Макс кивнул и, глубоко вздохнув, приготовился к броску.
- Давай! - взвигнул косой.
Кирпич взлетел.
Я зажмурил глаза, словно это могло защитить мою черепушку от взметнувшегося в воздух четырехкилограммового прямоугольника. Голова наклонилась сама собой, выставляя кверху беззащитный затылок. Как мне хотелось сейчас закрыться руками! Но нет! Пальцы крепко вцепились в резинку шорт. Правила нарушать нельзя, иначе кирпич будут бросать заново.
Я попытался вспомнить какую-нибудь молитву, но в голову совершенно ничего не приходило. Сейчас уже должен ударить. Вот-вот. Хоть бы в землю. Пожалуйста! Я готов был скулить. Только страх показаться трусом удерживал меня от вопля отчаяния.
Но что-то было не так. Прошло уже ни одно мгновение, а кирпич все не падал. Не мог же он так долго лететь! Мгновенье. Еще одно. Да сколько можно? Говорят, в такие моменты время застывает, но это уже слишком!
Я досчитал до пяти и открыл глаза...
Спекшаяся кровь едва дала мне разлепить веки. Судя по ее обилию, мне конкретно раскроило череп. Боли, как ни странно не было. Совсем.
Глубокая ночь. Я лежал в пролеске, в яме, что когда-то мы вырыли для Бакса, заваленный валежником, мусором. Все, как и оговорено: падшего в яму и молчок. Хорошо хоть лопат с собой не было.
Пытаться встать не имело смысла. Я не чувствовал ни рук, ни ног. Только позвоночник. Явственно ощущаемый мышцами спины, он чудился инородным телом, вставленным через задний проход.
Онемевший язык, вываленный наружу, казался теперь заползшим в рот слизняком.
Вдруг - шаги, голоса. Люди шли по дороге и что-то кричали. Я прислушался: это же мое имя! Ну, слава Богу! Скорее! Скорее!
По валежнику скользнул луч фонарика, я замычал, что есть сил, в надежде, что люди услышат.
- Колька, ты уверен, что здесь вы сегодня не были? - различил я голос отца.
- Честное слово, дядь Игорь! - дрожащим голосом отозвался Колька, - мы весь день на дамбе рыбачили. Он пару рыбех поймал, прыг на велосипед и был таков. Думали, что домой поехал.
- Думали они, бля... - огрызнулся отец. - Где вот он теперь делся?
- Да не знаю я...Дядь Игорь! Угостите лучше сигареткой!
- Лещем я тебя щас угощу, шипиздрик хренов! Пошли, у озера посмотрим еще!
- Идемте, - вздохнул Колька и покорно зашаркал вслед за отцом.