Аннотация: Избранная глава из романа "Тонкая работа 2"
8 глава
Джованна Эксплоужн
Интервью в доме художницы, 24 декабря
– Здравствуйте, госпожа Джованна.
Большое спасибо, что разрешили взять у вас интервью.
Меня зовут Агата, и сейчас я задам вам несколько вопросов на тему вашего творчества и недавних скандалов, связанных с ним.
– Здравствуйте, Агата. Задавайте ваши вопросы.
– Итак, первый вопрос. Всю свою карьеру вы известны как художница, которая специализируется на ядерных взрывах и постапокалиптических пейзажах. В честь вас даже назвали отдельное направление пейзажа - нуклеизм.
Мне, да и многим нашим телезрителям, было бы очень интересно узнать: с чем связана такая озабоченность этой темой?
– Еще с тех пор, как я была маленькой пигалицей, что босыми ногами бегала по ферме своих родителей на юге Италии, мне приходилось слышать множество мрачных историй о войне.
Мой дед воевал в партизанских отрядах на второй мировой, что оставило неизгладимый след на его психике. Во время приступов посттравматического синдрома он бил моего папу, а когда тот женился – то и маму, свою невестку.
Жизнь под одной крышей с травмированным войной родственником научила меня тому, что война приносит только боль, слезы и искалеченные судьбы. Но больше обычной войны меня пугала только она – ядерная война.
В 9 лет я посмотрела документальный фильм про Карибский Кризис, что оставил на мне сильное впечатление. В ту ночь я не могла уснуть.
Я плакала и думала о том, что вот-вот прилетят ракеты, и наша милая ферма будет уничтожена вместе с остальным миром.
С того момента я стала помешана на теме ядерных взрывов.
Я досконально изучила все, что только можно было изучить о Хиросиме и Нагасаки. Зачитывалась литературными произведениями об атомной войне, но особенно меня впечатлил “Будет ласковый дождь” Рэя Брэдбери.
Я играла в первый Fallout, когда тот только вышел.
Даже изучала аварию в Чернобыле, пускай она и связана с атомной войной лишь косвенно.
Свой первый атомный взрыв я нарисовала в 11, и с тех пор больше не смогла остановиться.
Рисовала атомные взрывы день и ночь.
В школе, дома, за обедом – я рисовала их каждую свободную минуту.
Я отточила рисование атомных взрывов до идеала и по праву стала лучшей художницей атомных взрывов в мире (отчасти, потому что больше никто не претендовал на эту нишу).
И если поначалу моя одержимость была заключена в страхе перед смертью, как обезьяна наблюдает за притаившимся в кустах тигром, то потом это уже переросло в нездоровую любовь и восхищение.
С каждым годом я зарабатывала все больше и больше денег с картин.
Мои работы висели в самых известных галереях мира, и одновременно с этим я стала замечать, что могущественно возвышающиеся над городами атомные грибы стали для меня чем-то большим, чем просто нездоровая любовь и восхищение.
Я больше не могла жить без мыслей о ядерных взрывах.
Перспектива повсеместного уничтожения атомного оружия заставляла меня рыдать с такой же силой, как тогда в девятилетнем возрасте.
Старалась запрятать этот животный страх за тысячами дверей морали, что мне внушили общество и жизнь с травмированным стариком.
Пока я врала всему миру и самой себе о том, что своими картинами хочу добиться атомного разоружения, мое сердце разрывалось от тысяч крохотных атомных взрывов.
А что же теперь... Теперь, когда мой кошмар сбылся, мне больше незачем врать. Я хочу вернуть угрозу атомной войны для своих подлых эгоистических нужд, и я громко это признаю.
Мне все равно на мораль вопроса и на последствия – мне нужна угроза атомной войны, как рыбе, что бурей выбросило на сушу, нужна вода.
В связи с разоружением, мои картины вскоре потеряют спрос, а из-за моего аутизма мне будет очень сложно, практически невозможно перестроиться на другой род занятий.
Я больше не могу жить в мире, где невозможна ядерная война, как бы это не было печально.
Но пока я еще жива...
Пока мои руки еще в состоянии вырисовывать ядерные грибы?
Я буду бороться.
Бороться, как раненый, загнанный в ловушку зверь.
И, возможно, я смогу уйти из этой жизни в блаженном осознании того, что атомная война еще возможна, и когда-нибудь атомный гриб взойдет над Нью-Йорком, как в самой известной моей работе.
– Госпожа Джованна Эксплоужн, на этом интервью я собиралась задать вам куда больше вопросов, но своим развернутым ответом вы покрыли почти все из них.
Это очень впечатляюще, и я хочу вам сказать, что вы железной воли человек.
– Спасибо, я польщена.
– Что-ж, в таком случае, я задам вам один последний вопрос.
На днях вы объявили голодовку в связи с ядерным разоружением. К вам приходило множество журналистов, волонтеров, ваших поклонников и просто неравнодушных.
Они приносили вам под дверь корзинки с продуктами, но вы только смотрели на них с балкона своего пентхауса и курили сигареты.
Из вашего рассказа мне уже понятен ваш мотив, поэтому я задам иной вопрос: что Вы хотели сказать этим перфомансом?
– Если честно, госпожа Агата, то эта голодовка является перфомансом лишь отчасти.
Я уже говорила вам, что разоружение лишило меня смысла жизни.
А что делают люди, когда их лишают смысла жизни?
Правильно, совершают самоубийство.
У меня бы никогда не хватило смелости застрелиться и прыгнуть с крыши, поэтому я выбрала подобный, более медленный, но более мучительный способ самоубийства.
Если вы еще не заметили, то в этом доме абсолютно нет еды. Я намеренно ее выбросила, чтобы не искушать себя.
– Госпожа Джованна, ранее в этом интервью вы говорили, что будете бороться, но при этом собираетесь совершить самоубийство.
Не кажется ли вам, что эти два заявления противоречат друг-другу?
– Да, я говорила вам, что собираюсь бороться за атомную войну.
Но с каждым днем переговоров атомных держав сил на борьбу у меня становится все меньше.
Я очень устала, госпожа Агата.
Сейчас я просто надеюсь, что моя голодная смерть даст хоть какой-то толчок к новым спорам, волнениям, а может быть и к возобновлению вооружения атомными боеголовками.
А пока мое истощение еще не сковало меня на диване... Я буду писать картины.
Посмотрите, пожалуйста, вон в тот угол.
Эти картины я уже успела написать за ту неделю, что длится моя голодовка.
Они также прекрасны, как и все мои остальные работы.
– Я абсолютно уверена в вашем мастерстве, госпожа Джованна, и мне очень жаль, что мастер вроде вас решил уйти из жизни подобным образом.
– И Вы, наверное, от большой жалости решите пустить в этот дом всех тех людей снаружи, чтобы они принялись насильно спасать и откармливать меня?
– Нет, госпожа Джованна.
Я пришла сюда исключительно ради интервью.
Как журналистка, я уважаю ваш жуткий выбор.
– Благодарю вас за понимание, госпожа Агата.
– Благодарю вас за интервью, госпожа Джованна Эксплоужн.
