Аннотация: Без контекста этот рассказ может быть непонятен. За контекстом - сюда: http://users.livejournal.com/_lapochka/576680.html Правительница, о которой там идёт речь, и есть Шарлотта.
***
- Я не могу позволить тебе установить гильотину на моём газоне.
В его голосе нет и намёка на осуждение. Он оборачивается и бросает на меня взгляд. Это просто взгляд.
- Я думала, ты со мной согласен.
- В принципе я согласен, но гильотина не может стоять у меня на газоне, и всё. Она уместна в Ньямате, может быть, в Кигали, может быть, в этих городах уместно множество гильотин - но не перед моим домом. Официально я противник смертной казни. Это разрушило бы мой имидж.
- Надо же, как вы, белые, сдали за последние века, - говорю я. - Раньше, лет ещё триста назад, у вас людей казнили на площадях, прямо перед ратушами, четвертовали, жгли, и никого от этого не тошнило.
- Меня от этого не тошнит. Я просто против, - отвечает он и слегка поворачивает штурвал. - И я рассматриваю это как прогресс.
Он искренен. Он всегда искренен со мной (я так себе говорю) и никогда меня не осуждает. Он просто не умеет осуждать. Он совершенно чужд каким-либо проявлениям совести, у него нет морали, и это вовсе не расовое свойство белых. Они в какой-то мере даже слишком совестливы. Он - что-то новое, чистейшее и большее и более свободное, чем мы. В этом случае я без колебаний записываю себя в одну категорию с белыми. По сравнению с ним все мы серая масса, и я, и они. Устаревающая форма жизни. У него нет морали, нет даже места в душе, где она бывает заключена, однако он не творит зла. Свободный от всяких внутренних ограничений, он в то же время свободен от власти тьмы. Он самый лучший человек, которого я знаю. С отрывом. Он - то, чем так желала быть Шарлотта, только лучше, гораздо лучше. Это практически святой - но без цепей.
Он тянет на себя рычаг, и корабль плавно ныряет вниз через обрывки облаков. Пол рубки едва заметно кренится вперёд, потом автоматически выравнивается, и стоящая на столике ваза с цветами (я выбрала их для него) не успевает расплескать воду. Мой Капитан заботится обо всём. Я приближаюсь и кладу руку ему на плечо, совсем близко к шее. Он зачаровывает меня, как сибирский тигр. Белая кожа отливает нежно-золотым, моя рука на её фоне необычна, она грязна, как будто бы я окунула её в нефть. Джошуа тоже белый, но с ним я такого не ощущала. В Ньямате Джошуа был странен, чужд и устрашающ в своей чуждости, он был кем-то иным, не равным ни мне, ни моим подсудимым. Он был аутсайдером, чистым, светлым, казался высшим авторитетом и потому и стал моим ангелом смерти, моим палачом. Его белая кожа успокаивала осуждённых, облегчала им принятие своей судьбы и избавляла меня от необходимости ставить на лобном месте многочисленную охрану и провожать казнимых в последний путь. Принимать смерть из рук Джошуа было легко. К тому же ему никогда не требовалось более одного удара на шею. Головы так и катились в канаву, как теннисные мячи. Тоже плюс.
- Надеюсь, ты не станешь возражать, если я продолжу свою работу после выборов? Даже если меня не изберут президентом - а меня вряд ли изберут - я всё ещё верховный судья провинции. Шарлотта, простая душа, так и не удосужилась официально меня уволить.
- Не возражаю. Делай что хочешь, и будь с вами то, что будет. Но ты уверена, что хочешь продолжать? Ты ведь убила Шарлотту. Оно тебе ещё надо?
Я поднимаю брови.
- Убила Шарлотту? Это я-то её убила?
Я её и убила; не стоит это отрицать. Я долго к этому шла. Защитница обычных человеческих понятий, я подняла себя, словно зеркало - как же ей не понравилось отражение! - и стала на городской стене. Досюда, до Ньяматы, тварь - и не дальше. Даже рубке голов я научилась у её солдат. В моём собственном стиле была бы скорее виселица, а для особых мерзавцев - костёр. Но рубка гораздо быстрее и экономней, правда. Это касается и моих идей. Пожалуй, самое эффективное средство защиты - своевременно выпущенная пуля. Моей пулей стал мальчик, которому я простила гибель моей семьи. Я - зеркало, и в этом качестве я ужасна. Когда передо мною яд, я тоже яд, но стократно усиленный, более смертоносный. Мои казни чуть-чуть добавили ей популярности - не настолько, чтобы её смерть не вызвала общенародного торжества - а вот моё прощение её убило. Один-единственный раз я поступила точно так, как предписывала Шарлотта, и этот мой поступок, этот мальчик попал прямо в цель. Пробил червивое сердце страны. Моя жестокость невольно поддерживала режим, а моё милосердие положило ему конец. Милосердие, редкое в наших краях, словно снег! Знала ли я, прощая Эли, отпуская его, провожая его за городские ворота, что он пойдёт оттуда прямиком в Кигали и зачем? Не знала; но я дала ему понять, что моё прощение - только моё, что все остальные его не простили. Я сняла с его плеч соломинку и оставила там непосильно тяжёлый стог. Снять этот ужасный вес было некому. Непрощённый, Эли не мог разрулить свою жизнь, мог только разрубить, и под взмах его мачете попалась Шарлотта. В те дни я делала всё от меня зависящее, чтобы угробить её, пока она за мной не пришла. У меня это получилось.
- Хорошо, я убила Шарлотту. Не думаешь ли ты, что на этом моя работа завершена, что я всё делала ради неё? Ты для меня и то столько не значишь.
Он смотрит на меня холодными глазами, прозрачными, прекрасными, как бриллианты. А я держу и держу руку на его плече, возле шеи, потому что мне нравится цветовой контраст. Бриллианты, золото, нефть - костяк мировой экономики. Что может быть дальше от каких бы то ни было моральных понятий? Наши цвета повергают нас в бездну вне зла и добра.
- Понятно. - Он кивает. Даже Джошуа не двигается так изящно, так экономно, так легко. - И сколько времени ты собиралась этим заниматься, если бы не пришла Шарлотта?
- Странный вопрос. Пока всех не убью.
- Всех хуту?
- Всех убийц.
Он поднимает левую руку, упирает указательный палец мне в грудь и вопросительно на меня смотрит. Ну да. Я тоже убийца, я разве спорю? Может быть, в самом конце, когда все приговоры были бы вынесены, а канавы наполнены до краёв, я пришла бы на лобное место, стала перед Джошуа на колени и склонила голову перед его ножом. Только сначала я очистила бы страну от яда, который убил множество моих сограждан - моего мужа и моих детей - а у всех остальных сожрал души. В том числе душу Шарлотты. Я ангельски улыбаюсь белому Капитану. Вот этого я ему не скажу, он даже подозревать не должен, почему я на самом деле выкинула этот номер. Пусть думает, что думает сейчас. А кстати, что он думает сейчас?
Он опускает руку.
- Чего ты хочешь этим достичь? Ты понимаешь, надеюсь, что даже после казни _всех_ убийц убитые не оживут?
Вот оно, полное отсутствие морали. Хорошо и легко рассуждать о нём отвлечённо, но плохо и тяжко молчать, глотать вой в горле, сдерживать крик, когда любимый человек не понимает, почему нельзя оставить безнаказанными участников геноцида. И я глотаю вой и сдерживаю крик. Я ещё и не то сделаю для моего Капитана, белого-золотистого, как осиянные закатом облака, с глазами ясными, словно небо. Его наивная жестокость - она беспримерна, куда там моей! - почему-то его не уродует, не умаляет. Взирая на него, я чувствую, как начинаю изменяться. Земля уходит из-под ног, я теряю контакт со всем миром, кроме его плеча, моя душа гнётся, плавится, растекается переливчатой лёгкой лавой.
- У тебя есть другая идея?
- Есть.
Мы покидаем облачный покров, опускаясь на дно воздушного океана. Впереди и внизу сверкает бледно-зелёная звезда острова - ледники, теплицы, скалы, башни. Замок видит приближение корабля и в знак приветствия выбрасывает ввысь Капитаново белоснежное знамя. Крепость Гелиополис приветствует своего господина. В моей душе - вспышка радости, будто это мой дом, будто приветствуют меня.
- Лиза, скажи сначала, почему тебя так пугает именно этот враг? На земле столько разнообразного зла. Тиранические правительства, организованная преступность, исламский фундаментализм, изуверские секты. Нищета, голод, войны, болезни, глупость, в конце концов. Равнодушие, похоть, мелочный страх. Национальная и расовая вражда, о которой ты знаешь больше, чем я когда-либо прочитаю. Разрушение экосферы. Угроза ядерного конфликта, после которого выживут разве что тараканы. Я слышал твои проповеди по радио, но сомневаюсь, что ты всерьёз считаешь ненавидимое явление самой тяжёлой проблемой в мире. Я лучшего мнения о твоём уме.
Какая прелесть, он меня всё-таки раскусил. Его голос течёт без малейшей запинки, как будто мы обсуждаем теннис. И мой теперь звучит той же струной. Я теряю последние черты формы, навязанной мне Шарлоттой, и превращаюсь в отражение Капитана. Он притягивает меня, как свеча мотылька. Я подлетаю, вспыхиваю, обращаюсь в свет. Свет мой, зеркальце, скажи... Интересно, как ему это понравится?
- Оно меня не пугает. - Я стою за его спиной, мои руки покоятся у него на плечах. Его льняные волосы пахнут чистотой, пшеничным хлебом и самую малость абрикосом. Я вдыхаю этот запах, словно аромат роз в раю. - Оно меня не пугает, милый, я его даже не ненавижу. Оно мне просто надоело, и всё. Я не говорю и не верю, что это - худшая из проблем, но конкретно по этой статье с меня хватит. Я так решила, стоя перед развалинами моего дома, когда вернулась из Кении после... всего. С меня этого просто хватит. Со всех нас.
- Лиза, я собираюсь в ближайшем будущем решить основную проблему данного мироустройства. Если всё пойдёт по плану, нам больше не придётся отправлять людей на казнь. Я среди прочего прикончу то, что ты действительно хочешь убить. По крайней мере, постараюсь. Я, кажется, знаю, как это сделать.
- Вот оно что... Поделишься планом?
- Нельзя. Чем меньше людей его знает, тем лучше. Если ты останешься в моей крепости, сама увидишь.
- Тоже мне, великая тайна! - я фыркаю. Обвожу взглядом помещение, смотрю на картины, на фотографии на стенах, вспоминаю, сопоставляю. На безмолвном телеэкране идёт реклама продукта его же компании - "Ньюкиз", "взрывоопасная жевательная резинка", миниатюрный вкусовой армагеддон. Я её пробовала, взрывная штука. На стене его рабочего кабинета висит фотография атомного грибка, уничтожившего Нагасаки. И здесь есть копия. И ещё кое-что. Теперь я его зеркало и читаю его, как себя. Улыбаюсь. Белые мальчики любят свои игрушки.
- Ты хочешь что-то взорвать, не так ли?
Его небесные глаза распахиваются в изумленьи. Он не находит слов. Это у нас впервые. Что ж, привыкай, Капитан. Ты даже не подозреваешь... Такого зеркала ты ещё не встречал. В мире нет человека ведомей меня; просто всё во мне плавится, перенимает форму, допустим, твою - от жестов и любимых книг до стиля письменной и разговорной речи. Только цель, моя цель останется прежней, цель моя не меняется никогда. Но ты это вряд ли оценишь. Ты либо разделишь её, если взрывная волна твоих планов оставит на песке времён мой вымечтанный узор, либо погибнешь, как Шарлотта. Интересно, тебя я тоже убью, если твой план мне не подойдёт? Неужто я и тебя погублю? Свет мой!..