Аннотация: Москва третий Рим. Повесть о белом клобуке. Мисюрь Мунехин. Перетекание империй - translatio imperii. Белая жизнь и Вульва нации. Переписка инока Филофея и Николы Немчина.
Глава 72
ЖИТИЕ МОНАХА ФИЛОФЕЯ
Перу псковского монаха отца Филофея, смиренного старца Спасо-Елизарова монастыря, прожившего долгую жизнь с последней трети ХV-го и почти до середины ХVI-го века, приписывают сразу несколько значимых богословских текстов, существенно определивших дальнейшее развитие и духовный прогресс русской мысли.
Прежде всего, это его обширная личная переписка с государевым дьяком Мисюрём Мунехиным, прозываемым за глаза при московском дворе Говнехиным Писюрём или же Писюрём-Говнехиным, и с придворным лекарем, астрологом-чернокнижником Николой Немчиной, а также знаменитая "Повесть о белом клобуке" и гораздо менее известная широкой публике "Повесть о белой жизни".
Все эти произведения объединяло одно - все они были насквозь пронизаны идеей Третьего Рима, который должен был быть основан в Москве.
"Москва Третий Рим" - именно так гласила известная формула-схема скромного инока Филофея. И этот "Третий Рим" должен был держаться на трёх основах, трёх китах - на Белом Клобуке, на Белой Жизни и на Вульве Нации.
"Повесть о белом клобуке" являлась классической литературной мистификацией. Это объёмное, весьма ловко написанное литературное произведение, сильно повлияло на русскую церковь и русскую мысль. Разумеется, люди легче верят в красивую сказку, чем в реальное положение дел и вещей, в реальное положение дел и вещей вообще уже давно, ещё со времён Филофея, в России не верят. Это не принято и никому не нужно.
Но изначально отцом Филофеем была написана книга "Белая жизнь". Более того, она была им буквально прожита. В отличие от наукообразного "Белого клобука", имевшего в основе своей древнейшие латинские тексты, привезённые из Рима и переведённые на русский язык неким Димитрием Толмачом (Митькой Малым), в основу "Белой жизни" легло житие самого Филофея, ним же самим написанное.
В молодости Филофей имел довольно большую елду, похожую на крупный кочан цветной капусты, по вечерам он истово парил её правой десницей, собирая в левую десницу свою нечто белое, нежное, что он кидал затем наземь и топтал ногою, аки символ греха.
Елду свою Филофей берёг и лелеял, зимою он колол нею дрова, а летом околачивал груши. Вот только нечто белое, из елды выходящее, не давало ему покоя. Было его великое множество, но некуда было его Филофею с пользой пристроить, а наземь кидать и попирать ногами в какой-то момент стало совестно.
Кроме белой жидкости из елды, разум учёного монаха занимало ещё таинство божественной евхаристии, святого причастия телом и кровью господа Иисуса Христа. Обычай сей представлялся ему людоедским, в том ритуальном питии крови и поедании плоти явно было что-то от вампиров и вурдалаков, которых Филофей не особо-то жаловал.
С точки зрения смиренного Филофея, божественная евхаристия в тогдашнем её виде была чистейшей воды вурдалачеством и отдавала дань дьяволу, а не сыну божьему Иисусу. Вставал также нескромный вопрос, а чем причащал сам Иисус учеников своих до распятия своего при жизни своей земной, неужели же он позволял им сосать кровь свою и живые телеса свои жрать?
Пришлось обратиться к Апокрифам.
Ответ на вопрос был найден в отвергнутом святыми отцами церкви на Четвёртом Вселенском соборе Евангелии от Агафангела из Одессоса, сына Саввина, глава 12, 5-9, где речь шла о белом нектаре под названием "белая жизнь" который учитель давал вкушать по утрам ученикам своим со своего пробудившегося детородного уда.
Тогда Филофей отправился к архимандриту Власию, настоятелю всей святой псковской Спасо-Елизаровской обители и убедил его исправить причастие. И стало с тех пор так принято, что опосля Полунощницы до Заутреней обходил отец Власий собственною персоною келии монашествующих с серебряной чашею в руках, в которую всяк метал свою белую жизнь для причастия всех верных и неверных детей церкви русской.
А когда к Литургии Преосвященных Даров к восьмой године утра приходили из близлежащих деревень детишки и бабы, архимандрит причащал их из той чаши, а оставшееся на дне вылизывал сам.
Об этом и повествует "Повесть о белой жизни или Житие монаха Филофея, ним самим написанное".
В основу же "Повести о белом клобуке" легли тексты Митьки Малого, привезённые ним из Рима. Первая часть книги называлась так: "Послание Димитрия Грека Толмача новогородскому архиепископу Геннадию". В ней Митька Малый рассказывает, как он по велению Геннадия добрался до Рима и там в латинских рукописных книгах с трудом смог найти сказание о белом клобуке, которое в Риме тщательно скрывают по причине того, что боятся позора.
При помощи щедрых даров Митька Малый вошёл в расположение к книгохранителю церкви римской по имени Яков. Этот Яков и рассказал Митьке данную повесть, дав определение Вульве Наций.
Латинское название "vulva nazium" Митька Малый на русский переводить не стал, не смог найти подходящего слова - он думал сперва над такими двумя вариантами как "чрево народа" или "утроба общества", но они ему так не понравились, что он решительно их отмёл, оставшись в итоге при латинской Вульве Нации.
Во второй части книги "Повесть о белом клобуке" пересказывалось хорошо известное на Руси латинское сочинение под названием: "Дар Константина" о слоновой проказе императора, которой он заболел во время похода в Персию и его желании омыть своё тело кровью невинных младенцев для исцеления.
Явившиеся пред ним апостолы Пётр и Павел, отвели его от греха детоубийства, вспрыснув его лик белой жизнью со своих детородных удов, отчего он немедленно исцелился и крестился у римского папы Селивестра, твёрдо уверовав во Христа.
В третьей части повести царю Константину вновь являются святые апостолы Пётр и Павел и объясняют ему, как должен быть сделан белый клобук для римского Папы. Константин изготовил клобук и возложил его на голову римскому Папе Селивёрсту, после чего, не желая править в том же месте, где правит наместник Божий, он перенёс свою столицу из Рима в Константинополь.
Преемники Селивёрста забыли благочестивую жизнь и не почитали клобука, за что они вынуждены были этот символ власти переслать патриарху в Константинополь. Но тогда патриарху явился "юноша светлый" и велел отправить клобук в Великий Новгород "и да будет там носим на главах святых архиепископ Великого Новгорода".
Добавим от себя немного более поздней истории:
В 1564 году Московский поместный собор принял уложение о праве Московского митрополита носить белый клобук. После же установления в 1589-ом году в России патриаршества белый клобук стали носить все патриархи Московские.
Приложением к своей повести-притче отец Филофей описал произвольно придуманную им от "ветра главы своя" процедуру приготовления белого клобука для всех будущих митрополитов и патриархов Московских.
Согласно оной, двенадцать невинных отроковиц из большого архиерейского хора прилежно собирают в белый клобук белый нежный нектар у двенадцати невинных хористов-отроков, дабы нахлобучить этот святый дар Божий на бренную голову преосвященного патриарха Московского и всея Руси.
Что же касается Вульвы Наций, о ней писал Филофей лекарю и звездочёту Николаю Немчину в двух письмах в 1523-ем и 1524-ом году. На что тот отвечал, что существует только "translatio imperii" перетекание империй, а учение о Вульве Нации является богомерзким и непристойным.
К преклонному возрасту елда старца Филофея усохла и он всё меньше думал о Вульве Нации, отрёкшись от неё в покаянном письме государеву дьяку Мисюрю Мунехину от 5-го марта 1528-го года.
Ответа от государева дьяка он не дождался, 10-го марта 1528-го года тот безвременно скончался в Москве от истового дрочения и испускания белой жизни на икону предстоящих Жён Мироносиц и непорочной Девы Марии Иерусалимской. В 1542-ом году мирно отошёл к праотцам и сам преподобный старец монах Филофей.