эмиграция. "где даже вечность - малая волна...": Литературная Швейцария

"Где даже вечность - малая волна...": Литературная Швейцария

Открытая перед вами на последних страницах книга - только одна из многочисленных попыток прикоснуться к судьбам русской эмиграции в Европе. Попыток, осуществившихся благодаря сотрудничеству удивительных людей - коренных швейцарцев, посвятивших свои жизни сохранению и приумножению наследия наших соотечественников, отвергнутых отчизной или добровольно избравших странничество. И эта глава - благодарность русских поэтов гостеприимным хозяевам страны гор и озер; и наш - низкий им поклон.

Стихотворения взяты (за исключением поэтических текстов И. Чиннова, И. Астрова и В. Анта) из изданной профессором Петером Брангом книги: Landschaft und Lyrik. Die Schweiz in Gedichten der Slaven. Eine kommentierte Anthologie/ Hrsg. P. Brang; эbers. Ch. Ferber. - Basel: Schwabe & Co. AG. Verlag, 1998. - 733 S.: 44 Abb. с разрешения издателя. Вступительное слово, равно как примечания и комментарии к стихотворениям составлены на русском языке Е. Кудрявцевой.

Максимилиан Кириенко-Волошин прибывает в Дорнах из Германии одновременно с известием, потрясшим весь мир - о начале Первой мировой войны чтобы принять участие в строительстве Гетеанума: до конца осени он занимается резьбой по дереву и делает эскизы для "большого занавеса" - декорации к постановке фрагментов гетевских "Тайн" ("Die Geheimnisse") - в главном зале Гетеанума. Но - без особого удовольствия: "... работу должна была выполнять дама, обладавшая больше "мистическими", чем художественными дарованиями. Макс - бедный Макс! - был назначен ей в помощники. Она писала все в розово-голубом тумане, он - в виде сильно очерченных (совсем не в стиле его крымских фантазий - голубых, изжелта-перламутровых - прим. сост.), горных формаций, знакомых ему по Крыму, и физически точных преломлений света в облаках... Макс в этом окружении совсем загрустил" (Волошина М., цит. соч. - С. 250).

В окрестностях Базеля Волошин живет до отъезда в Париж в середине января 1915 года, но Дорнах тем не менее "перерождает" и его - Волошин становится с 1914 года приверженцем акмеизма.

Via Mala

Там с вершин отвесных

Ледники сползают,

Там дороги в тесных

Щелях пролегают.

Там немые кручи

Не дают простору,

Грозовые тучи

Обнимают гору.

Лапы темных елей

Мягки и широки,

В душной мгле ущелий

Мечутся потоки.

В буйном гневе свирепея,

Там грохочет Рейн.

Здесь ли ты жила, о фея -

Раутенделейн?

(1899, Тузис)

Под знаком Льва

М.В. Сабашниковой

Томимый снами, я дремал,

Не чуя близкой непогоды;

Но грянул гром, и ветр упал,

И свет померк, и вздулись воды.

И кто-то для моих шагов

Провел невидимые тропы

По стогнам буйных городов

Объятой пламенем Европы.

Уже в петлях скрипела дверь

И в стены бил прибой с разбега,

И я, как запоздалый зверь,

Вошел последним внутрь ковчега.

(Август 1914, Дорнах)

Над полями Эльзаса

Ангел непогоды

Пролил огнь и гром,

Напоив народы

Яростным вином.

Средь земных безлюдий

Тишина гудит

Грохотом орудий,

Топотом копыт.

Преклоняя ухо

В глубь души, внемли,

Как вскипает глухо

Желчь и кровь земли.

(Ноябрь 1914, Дорнах)

Андрею Белому посвящена целая глава настоящего сборника. Но мы хотели бы предоставить читателю редкую возможность - увидеть рукописный вариант книги "Звезда", родившейся большей частью в Швейцарии - Базеле, Дорнахе... За это право - перелистать страницы истории назад - мы бесконечно признательны профессору Фритцу Либу, в базельском университетском архиве которого и была найдена нами публикуемая ниже рукопись.

[воспроизвести рукопись "Звезды" Белого]

Объединивший стольких в едином порыве, Первый Гетеанум сгорел дотла в ночь с 31 декабря на 1 января 1923 года. Магическим проклятием над учением Штайнера звучат слова Белого: "В 1915 году в Дорнахе я видел во сне пожар "ГЕТЕАНУМА"; самое неприятное в этом сне: пожар был НЕ БЕЗ МЕНЯ; ... в 1922 году ..., размышляя об ужасе, стрясшимся со мною, ловил я себя на мысли: "ГЕТЕАНУМ", ставший кумиром, раздавил души многих строителей; угрожающе срывалось с души: "Не сотвори себе кумира". И опять проносился в душе пожар "Гетеанума"; и душа как бы говорила: "Если б этой жертвою вернулся к нам Дух жизни, то..." Далее я не мыслил. А 31 декабря 1922 года он загорелся; и горел 1 января 1923 года".

Оглянемся немного назад - в июль 1898 года, когда "окруженный со всех сторон хаосом высот" Иван Иванович Ореус (Иван Коневской) пишет своему другу Владимиру Васильевичу Гиппиусу о первых впечатлениях от Швейцарии. После равнинной и спокойной Германии, предгория Альп напоминают лестницу Иакова. Берн сменяется Лаго Маджоре - по пути захватываются Люцерн и Готард. Жизнь души перетекает в реальность, мечты становятся бытом, рождаются "Видения странствий", "Умозрения странствий". Проза становится поэзией гор - неуклонно надвигающихся громад и черных провалов ущелий.

В горах - пришлец

Витаю я в волшебной атмосфере,

Где так недостижимы небеса.

Но предано все мощной чистой вере,

И где отшельник слышит голоса:

Отшельник утра, радостный и свежий,

И дух, потоков пенных властелин -

Живут они одни здесь, вечно те же,

И не слыхать ни звука из долин.

Пока торжественно сияет день,

Дышу я робко в царственных чертогах.

Но сумрак снизойдет и ляжет в логах,

И по горам прострет святую тень.

И эта тень, и синь ея густая

Меня благословеньем осенит...

И я пойму тогда, в горах витая,

Что принят я в их величавый скит.

(21 июня 1898, Брюнигбан)

Озеро

Вл. А. Гильдербрандту

Дева пустынной изложины,

Лебедь высот голубых,

Озеро! ввек не встревожено

Дремлешь ты: праздник твой тих.

Тих он и ясен, как утренний

Свет вечно-юного дня:

Столько в нем радости внутренней,

Чистого столько огня!

Ласково духа касаются

Влаг этих млечных струи.

Небо свежо улыбается:

Нега - и в беге ладьи...

(25 июня, Berner Oberland)

Еще будучи студентом историко-филологического факультета Петербургского университета (1885) Дмитрий Мережковский впервые попадает в Швейцарию - в качестве сопровождающего лица семьи композитора Карла Юльевича Давидова. Лето в Альпах и Гриндельвальде великолепно, но возвращения в обетованный край приходится ждать до 1908 года, когда - уже эмигрантом - Мережковский путешествует по лесам Шварцвальда, бежит от холодов в Лугано, чтобы - кружным путем - оказаться дома, в Париже. Навсегда осев в эмиграции после 1917 года, семья Гиппиус-Мережковского наведывается в Швейцарию, где дышится "воздухом иного Кавказа".

На высоте

Как бриллиантовые скалы,

Возносит глетчер груды льдин -

Голубоватые кристаллы

Каких-то царственных руин.

И блещут - нестерпимо-ярки -

Из цельной глыбы хрусталя

Зубцы, готические арки

И безграничные поля,

Где под июльскими лучами

Из гротов тающего льда

Грохочет мутными струями

Бледно-лазурная вода.

А там, вдали, как великаны,

Утесы Шрекхорна встают

И одеваются в туманы,

И небо приступом берут.

И с чудной грацией повисли,

Янтарной дымкой обвиты,

Полувоздушные хребты,

Как недосказанные мысли,

Как золотистые цветы.

1885

В Альпах

Я никогда пред вечной красотою

Не жил, не чувствовал с такою полнотою.

Но все мне кажется, что я не на земле,

Что я перенесен на чуждую планету:

Я верить не могу такой прозрачной мгле,

Такому розовому свету;

И верить я боюсь, чтоб снеговой обвал

Так тяжело ревел и грохотал,

Что эти пропасти так темны,

Что эти груды диких скал

Так подавляюще-огромны;

Не верю, чтобы мог я видеть пред собой

Такой простор необозримый,

Чтоб небо вспыхнуло под черною горой

Серебряной зарей -

Зарей луны еще незримой,

Что в темно-синей вышине -

Такая музыка безмолвия ночного,

И не доносится ко мне

В глубокой тишине

Ни шороха, ни голоса земного:

Как будто нет людей, и я совсем один,

Один - лицом к лицу с безвестными мирами,

В кругу таинственно-мерцающих вершин,

Заброшен в небеса среди пустых равнин.

Покрытых вечными снегами

И льдами дремлющих лавин...

О, пусть такой красе не верю я, как чуду;

Но что бы ни было со мной -

Нигде и никогда, ни перед чьей красой -

Я этой ночи не забуду.

(1885)

Гриндельвальд

Букет альпийских роз мне по пути срывая,

В скалах меня ведет мой мальчик проводник,

И, радуясь тому, что бездна мне - родная,

Я с трепетом над ней и с жадностью поник.

О, бледный Зильберхорн на бледном небосклоне,

О, сладкогласная мелодия звонков -

Там где-то далеко чуть видимых на склоне

По злачной мураве пасущихся коров!

Уже в долинах зной, уже повсюду лето,

А здесь еще апрель, сады еще стоят

Как будто бы в снегу, от яблонного цвета,

И вишни только что надели свой наряд.

Здесь одиночеству душа безумно рада,

А в воздухе кругом такая тишина,

Такая тишина, и вечная прохлада,

И мед пахучих трав, и горная весна!

О, если б от людей уйти сюда навеки

И, смерти не боясь, лететь вперед, вперед,

Как эти вольные, бушующие реки,

Как эти травы жить, блестеть как этот лед.

Но мы не созданы для радости беспечной,

Как туча в небесах, как ветер и вода:

Душа должна любить и покоряться вечно, -

Она свободною не будет никогда!

(1892?)

Для Марины Цветаевой Швейцария реальная открылась впервые с нагорий Вайля-на-Рейне, городка, стоящего на перекрестке Европы: отсюда видны предместья Базеля, кусочек Франции и горбатящаяся спина ласкового зверя - Германии. Альпы предстали перед нею во всем блеске своих снеговых шатров в 1903-04 годах, когда Марина приехала в Лозанну - навестить сестру Анастасию, проживавшую в пансионе на бульваре де Гранси, 3. Вторая встреча с горно-озерной страной состоялась более 30 лет спустя - в 1936 году - и была краткой. Надышаться целебным воздухом лугов - чтобы дожить до рассвета России - ей не пришлось. Недолго задержался в земной юдоли и "сын" Цветаевой - русский швейцарец Анатолий Штейгер, умерший в 1944 году в Лейсине от туберкулеза. Базель сменил Берн, затем - скитания по Европе и дорога домой, на не существовавшую более родину - из придуманной, "внутренней", но так и не обретенной страны: "Вчера, после женевской поездки, я окончательно убедилась в полнейшей невозможности нашего личного свидания. И вдруг мне вспомнилось странное по жестокости слово совсем молодого Государя - земцам, кажется: - Не смейте мечтать... Итак, я после вчерашней поездки поняла, что не смею и мечтать...". Преследующее Цветаеву "Es hat nich sollen sein" (из Шеффеля) - сбылось: путешествие по Швейцарии с отправкой посылок, деловыми встречами и восторженно принявшим новое государство сыном удачно завершена; поездка к Штейгеру в Берн окончилась не начавшись - ожогом зажигалки, путаницей августовского расписания электричек...

В Ouchy

Держала мама наши руки,

К нам заглянув на дно души.

О, этот час, канун разлуки,

О предзакатный час в Ouchy!

-- Всё в знаньи, скажут нам науки...

Не знаю... Сказки - хороши!

О эти медленные звуки,

О эта музыка в Ouchy!

Мы рядом. Вместе наши руки.

Нам грустно. Время, не спеши!...

О этот час. Преддверье муки,

О вечер розовый в Ouchy!

(после 1904)

И - перекличкой, сквозь боль и одиночество - голос русского швейцарца, одного из друзей Цветаевой: к которому, сквозь всю разлуку и половину Европы - в 1936 году поехала. Анатолий Штейгер.

***

Может быть, это лишь заколдованный круг

И он будет когда-нибудь вновь расколдован.

Ты проснешься... Как все изменилось вокруг!

Не больница, а свежий некошеный луг,

Не эфир - а зефир... И не врач, а твой друг

Наклонился к тебе, почему-то взволнован.

(1936, Берн)

Подобно многим русским путешественникам, Осип Мандельштам начал свой путь в Швейцарию из Парижа. В июле 1908 года он, с 20 франками в кармане, отправляется в Берн, чтобы свершить затем своего рода паломничество в итальянскую Ривьеру. Вторая поездка в 1910 году - из Гейдельберга через Базель в Лугано - была более рассудочной.

***

"Мороженно!" Солнце. Воздушный бисквит.

Прозрачный стакан с ледяною водою.

И в мир шоколада с румяной зарею,

В молочные Альпы мечтанье летит.

Но, ложечкой звякнув, умильно смотреть -

Чтоб в тесной беседке, средь пышных акаций,

Принять благосклонно от булочных граций

В затейливой чашечке хрупкую снедь...

Подруга шарманки, появится вдруг

Бродячего ледника пестрая крышка -

И с жадным вниманием смотрит мальчишка

В чудесного холода полный сундук.

И боги не ведают - что он возьмет:

Алмазные сливки или вафли с начинкой?

Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,

Сверкая на солнце, божественный лед.

(1914)

О пребывании в Швейцарии Владимира Набокова мы уже говорили - в главе, посвященной русской колонии в Давосе. Но автор "прозрачных вещей" и "клоунады безумия" с шести лет ("Мадмуазель О") до смерти - объехал почти всю страну: она казалась ему последним прибежищем покоя и добронравия, красоты и волшебства. Здесь, в Монтре (Montreux) 2 июля 1977 года проводил Набоков свое любимое солнце - в последний раз: могила писателя находится в Кларенсе. А приехала сюда чета русских американцев в 1959 году - чтобы оказаться поближе к сыну Дмитрию, неожиданно выросшему и ставшему знаменитым певцом оперы; и сестре Владимира - Елене Сикорской, обитавшей в Женеве. Монтре было унаследовано Набоковым от Толстого и Достоевского, Чехова и Нижинского, Гоголя и Стравинского. Отсюда он совершал робкие вылазки в Лугано - "на ловлю солнца" и бабочек, одна из которых носит сегодня имя "Nabokov Blue": как пророчески-иронично и по-гумилевски звучат строки:

... И умру я не в летней беседке

от обжорства и от жары,

а с небесной бабочкой в сетке

на вершине дикой горы.

***

Средь этих лиственниц и сосен,

под горностаем этих гор

мне был бы менее несносен

существования позор:

однообразнее, быть может,

но без сомнения честней,

здесь бедный век мой был бы прожит

вдали от вечности моей.

(10. 7. 65, Санкт-Мориц)

Как часто, проезжая мимо - Альп, туманных берегов озер, травных склонов с дурманящими полянками вереска - хочется остановить тот единственный и неповторимый миг - узнавания. Пейзаж за окном поезда, уносившего Игоря Северянина (И.В. Лотарёва), мелькнул и замер - на отметке 25 января 1931 года, путь из Дубровника в Париж. Позади - четырехмесячное турне по Польше и Югославии. Впереди ждали Монмартр, Цветаева...

По Швейцарии

Агате Вебер

Мы ехали вдоль озера в тумане,

И было нескончаемо оно.

Вдали горели горы. Час был ранний.

Вагон дремал. Меня влекло окно.

Сквозь дымку обрисовывались лодки,

Застывшие на глади здесь и там.

Пейзаж был блеклый, серенький и кроткий,

Созвучный северным моим мечтам.

Шел пароход откуда-то куда-то.

Я знал - на нем к кому-то кто-то плыл,

Кому всегда чужда моя утрата,

Как чужд и мне его восторг и пыл.

Неслись дома в зелено-серых тСнах.

Вдруг возникал лиловый, голубой.

И лыжницы в костюмчиках зеленых

Скользили с гор гурьбой наперебой.

(31 января 1931)

Локарно

Страна Гюго, страна Верхарна,

Край Данте и Шекспира край!

Вы заложили храм в Локарно,

Земной обсеменили рай...

Пусть солнце в небе лучезарно

Еще на плещется, звеня...

Пусть! - веры символом Локарно

Нам озаряет сумрак дня!

(1925, опубл. в 1931 в Белграде)

И - снова мирный Тессин, итальянский говор за стенами отеля, балкончики - лестницами, забирающиеся на небо; неизбывная жара. Городки вечного праздника, смешливые обыватели. 1911 год - еще далеко война и беженцы, волны которых докатывались до южных городков Швейцарии. Солнечно-гористы ландшафты Локарно и Асконы в поэзии Федора Сологуба, на рисунках Добужинского и Веревкиной.

***

(471)

Проснувшися не рано,

Я вышел на балкон.

Над озером Лугано

Дымился легкий сон.

От горных высей плыли

Туманы к облакам,

Как праздничные были,

Рассказанные снам.

Весь вид здесь был так дивен,

Был так красив весь край,

Что не был мне противен

Грохочущий трамвай.

Хулы, привычно строгой,

В душе заснувшей ней.

Спокоен я дорогой,

Всем странам шлю привет.

Прекрасные, чужие, -

От них в душе туман;

Но ты, моя Россия,

Прекраснее всех стран.

(28 сентября 1911)

Почти у каждого из нас в самых потаенных уголках памяти хранятся строчки, затертые безжалостным временем и похожие на паутинки карандашных набросков: что-то было здесь прежде изображено, правда - что и кем - уже не разобрать. Но стоит вернуться на место, где эти строки были рождены или услышаны впервые, и с новой силой звучат волнующие мотивы, переливаются всей гаммой звуков. Так, еще в Марбурге, прозвенел для меня швейцарский водопад - в стихах и прозе Бориса Пастернака: "Итак - станции, станции, станции... В Базеле была воскресная тишина, так что слышно было, как ласточки, снуя, оцарапывали крыльями карнизы. Пылающие стены глазными яблоками закатывались под навесы черно-вишневых черепичных крыш. Весь город щурил и топырил их как ресницы. И тем же гончарным пожаром, каким горел дикий виноград на особняках, горело горшечное золото примитивов в чистом и прохладном музее... Кругом галдел мирской сход недвижно столпившихся вершин... нас успело обступить дыханье, на три тысячи метров превосходящее наше природное.

Была непрогляднейшая тьма, но эхо наполняло ее выпуклою скульптурой звуков. Беззастенчиво громко разговаривали пропасти, по-кумовски перемывая косточки земле. Всюду, всюду, всюду судачили, сплетничали и сочились ручьи... Но сон одолевал меня, и я впадал в недопустимую дремоту у порога снегов, под слепыми Эдиповыми белками Альпов, на вершине демонического совершенства планеты. На высоте поцелуя, который она, как Микеланджелова ночь, самовлюбленно кладет здесь на свое собственное плечо.

... Лента полотна вилась разобщенными панорамами, точно дорогу все время совали за угол, как краденное..."

***

В пучинах собственного чада,

Как обращенный канделябр,

Горят и гаснут водопады,

Под трепет траурных литавр.

И привиденьем Монгольфьера,

Принесшего с собой ладью,

Готард, являя призрак серый,

Унес долины в ночь свою.

(1912)

***

Я спал. В ту ночь мой дух дежурил.

Раздался стук. Зажегся свет.

В окно врывалась повесть бури.

Раскрыл, как был, - полуодет.

Так тянет снег. Так шепчут хлопья.

Так шепелявят рты примет.

Там подлинник, здесь - бледность копий.

Там все в крови, здесь крови нет.

Там, озаренный, как покойник,

С окна блужданьем ночника

Сиренью моет подоконник

Продрогший абрис ледника.

И в ночь женевскую, как в косы

Южанки, югом вплетены

Огни рожков и абрикосы,

Оркестры, лодки, смех волны.

И, будто вороша каштаны,

Совком к жаровням в кучу сгреб

Мужчин - арак, а горожанок -

Иллюминованный сироп.

И говор долетает снизу.

А сверху, задыхаясь вяз

Бросает в трепет холст маркизы

И ветки вчерчивает в газ.

Взгляни, как Альпы лихорадит!

Как верен дому каждый шаг!

О, будь прекрасна, Бога ради,

О, Бога ради, только так.

Когда ж твоя стократ прекрасней

Убийственная красота

И только с ней и до утра с ней

Ты отчужденьем облита,

То атропин и белладонну

Когда-нибудь в тоску вкрапив,

И я, как ты, взгляну бездонно,

И я, как ты, скажу: терпи.

(1916)

И - перекличкой горного эха, перезвоном капелей - альпийские элегии Юргиса Балтрушайтиса. Его пребывание в Швейцарии было более продолжительным, чем пастернаковское - и все же - быстротечным. "Увидеть мир в песчинке...", "открыть иную долину" при взгляде с земли - все это стало возможным у подножия грозных и величественных Альп. Ликующая краса горного края преломилась в поэтическом сознании в гимн Творцу; чудо земное претворилось в небесное, временное и преходящее стало вечным.

Горная тропа

Alla Donna Eva Kuehn-Amendola

Лишь высь и глубь!.. Лишь даль кругом... Напрасно

Дерзаю взглядом, в полдень, в час безгласный,

Хотя б на миг измерить круг земной

И все пыланье неба надо мной...

Лишь глубь... Лишь даль, где вьется путь мой малый,

Что я свершал, карабкаясь на скалы,

Хоть часто круты были грани их

Для слабых сил, для смертных ног моих...

Вот серый склон изведанный, откуда

Глядел я в ширь, возникшую, как чудо,

Чей пестрый мир уже неразличим,

Как все, что я считал в пути большим...

Вот часть стези, где слышал я впервые,

Как билась смерть о скалы вековые,

Сметая в дол, от грани облаков,

Утесы, зданья, кости смельчаков...

И снова даль! Мой взор уже бессилен

Проверить смену срывов и извилин,

Которых я почти не узнаю,

В безмолвии, где в полдень я стою...

И тщетно дух, от мига отрешенный,

За кругом круг, вскрывает мир бездонный,

Куда нельзя проникнуть светом в тьму

Тоске людской, гаданью моему...

И сколько б дум сознанье ни включало

В свой детский счет, их мера - лишь начало

Безмерности, где молкнут времена,

Как легким вихрем взрытая волна...

(1910)

Горному ручью

Es war ein schoener Sturm, der mich getrieben.

Er hat vertobt, und Stille ist geblieben.

N. Lenau. Don Juan

Из светлого царства высот белоснежных,

Рожденный полдневным лучом,

Ты вьешься и скачешь, в порывах мятежных,

Стремнины тебе - нипочем!

Где темные скалы, рядами смыкаясь,

Хотят заступить тебе путь,

Ты звонче, чем прежде, гремишь, насмехаясь,

И бьешь их в холодную грудь.

И с песней победною в бездну, с разбега,

Спешишь ты, ликуя, упасть,

И в этом паденьи - приволье и нега,

Беспечность, и сила, и власть!

И вот, ты в долине, - ты с озером темным

Сливаешься робкой струей,

И дремлешь недвижно, и блеском заемным

Чуть блещешь сквозь сумрак ночной.

Когда же, при месяце, гор отраженье

В сонливую глубь упадет,

Не ты ли так скорбно дрожишь от томленья,

Пред призраком светлым высот?!

(1910)

В горах

Gloria in excelsis Deo!

Простор! Раздолье дикое!

Безмерна глубь небес...

День - таинство великое,

День - чудо из чудес...

Раскрылись дали знойные,

Как бездны синей тьмы...

Я слышу вихри стройные,

Поющие псалмы...

Как звон, они проносятся

В пространстве без конца,-

Поют, взывают, просятся

В мое - во все сердца...

С безмерным ликованием

Сменяются часы,

Весь мир объят сиянием,

Что капелька росы!

Пылает вечной славою

Святыня бытия,

Я в светлом море плаваю,

Мой парус - мысль моя!

(1911)

В горах

Спят вечные горы... И немы

Их выси... И строен их ряд...

Лишь ярко их снежные шлемы,

Забрала и копья горят...

И молкнет в лазурном их дыме

Весь трепет долинный и гул...

И полдень, раскрытый над ними,

В их раме зубчатой уснул...

Лишь плавно, цепляясь за кручи,

Где строит свой храм тишина,

Плывут, чередуются тучи,

Как звенья их белого сна...

И в область томленья и пени,

К порогу тревоги людской

Нисходят их строгие тени,

Их светлая тишь и покой...

И в мире бессменной недоли

Я снова молюсь бытию,

И клятву безропотной боли

Безмолвным вершинам даю...

(1912)

Вечер в горах

Стелет, зыблет лунный прах

Тишь вечерняя в горах,

В сонном царстве вечных льдов...

Белых замков, городов...

Лишь средь каменных оград

Глухо воет водопад,

И белеют вдоль скалы

Пыльно взрытые валы...

Дремлют башни и зубцы...

Глухи храмы и дворцы,

И обходит их порог

Суета людских дорог...

У ворот их, строясь в ряд,

Стражи белые стоят,

И сверкает их броня

Зыбью лунного огня....

Стелет звездный свой простор

Тишь вечерняя средь гор,

Где раскрылся под луной

Мир и холод неземной...

(1912)

Альпийский пастух

По высям снегами

Увенчанных гор,

Как в радостном храме,

Блуждает мой взор...

По склонам их вечным,

С межи на межу,

С напевом беспечным

Я стадо вожу...

На светлых откосах

Все глубже мой хмель...

От неба мой посох,

От неба - свирель...

Вне смертной тревоги,

Как ясность ручья,

От Бога - о Боге -

И песня моя...

Он тайною вечной

Мой разум зажег

И зов бесконечный

Вложил в мой рожок...

И свят над горами

Звон плача его,

Как колокол в храме

Творца моего...

(1912)

***

Твой знак пред жизнью - вереск гор.

Из синевы его убор...

Его лазурный, долгий век

Красив в росе, красив сквозь снег...

Пыланье розы, цвет гвоздик

Угрюмо чахнет в серый миг...

А он упорно, дни и дни,

Стократ наряднее в тени -

Зане он в мире знак живой

Того, кто явлен синевой.

(30 августа 1912, Берн)

Pelegrinaggio alla Madonna dei Monti

Немая грусть все беспредельней,

Загадочней тоска в мольбе -

В моей душе, в твоей часовне,

Где все молитвы - о тебе...

И с бегом часа все бескровней

Живая жажда полноты -

В оей душе, в твоей часовне,

Где в снах и думах - только ты...

(1912)

В 1900-1905 годах Вячеслав Иванов с семьей занимает уютную виллу "Ява" недалеко от Женевы. Это место для него и его жены, Лидии Зиновьевой-Аннибал становится источником вдохновения: из бесконечных прогулок черпаются новые силы для творчества. Сюда же приезжают ("наплывают и откатываются, волнообразно") гости из России - полюбоваться на "Кормчие звезды" ивановских высот.

Возврат

С престола ледяных громад,

Родных высот изгнанник вольный,

Спрядает светлый водопад

В теснинный мрак и плен юдольный.

А облако, назад - горе -

Путеводимое любовью,

Как агнец, жертвенною кровью

На снежном рдеет алтаре.

(1903)

Альпийский рог

Средь гор глухих я встретил пастуха,

Трубившего в альпийский длинный рог.

Приятно песнь его лилась; но, зычный,

Был лишь орудьем рог, дабы в горах

Пленительное эхо пробуждать.

И всякий раз, когда пережидал

Его пастух, извлекши мало звуков,

Оно носилось меж теснин таким

Неизречимо-сладостным созвучьем,

Что мнилося: незримый духов хор,

На неземных орудьях, переводит

Наречием небес язык земли.

И думал я: "О гений! Как сей рог,

Петь песнь земли ты должен, чтоб в сердцах

Будить иную песнь. Блажен, кто слышит".

И из-за гор звучал отзывный глас:

"Природа - символ, как сей рог. Она

Звучит для звука; и отзвук - Бог.

Блажен, кто слышит песнь и слышит отзвук".

Осенью

Ал. Н. Чеботаревой

Рощи холмов, багрецом испещренные,

Синие, хмурые горы вдали...

В желтой глуши на шипы изощренные

Дикие вьются хмели.

Луч кочевой серебром загорается...

Словно в гробу, остывая, Земля

Пышною скорбию солнц убирается...

Стройно дрожат тополя.

Ветра порывы... Безмолвия звонкие...

Катится белым забвеньем река...

Ты повилики закинула тонкие

В чуткие сны тростника.

Рыбацкая деревня

Люблю за крайней из лачуг

Уже померкшего селенья

В час редких звезд увидеть вдруг,

Застылый в трепете томленья,

Полувоздушный сон зыбей,

Где затонуло небо, тая...

И за четою тополей

Мелькнет раскиданная стая

На влаге спящих челноков;

И крест на бледности озерной

Под рубищем сухих венков

Напечатлеет вырез черный.

Чуть вспыхивают огоньки

У каменного водоема,

Где отдыхают рыбаки.

Здесь - тень, там - светлая истома...

Люблю сей миг: в небесной мгле

Мерцаний медленных несмелость

И на водах и на земле

Всемирную осиротелость.

Утес

Недаром облако крутится

Над оной выспренней главой

Гребней рогатых: грозовой

Орел, иль демон, там гнездится,

Нахохлится; сверкнут зрачки;

Ущелья рокотом ответят;

Туманов кочевых клочки

Руном косматым дол осетят...

Я помню, с гор клубилась мгла;

Ширялся тучей зрак орла;

На миг упало оперенье:

Разверзлась, мертвенно бела,

Как бы расщеплена, скала,

И в нестерпимом озаренье

Блеснули - белизна чела,

Слепые, ярые зеницы...

И в мраке белой огневицы

Переломилася стрела.

Мадонна высот

Долго мы брели по кручам,

Пробираясь по лесам -

Ты да я, - не веря тучам,

Веря синим небесам.

Вот и выси, где Мадонна

В глубь разверстую глядит,

В глубь, что Ей с полувосклона

Светлым облаком кадит, -

Где свой край благословляет

До равнинной полосы,

Что в прозрачность удаляет

Кряжей тающих мысы.

И пред Нею - блеск озерный,

Грады, реки и луга,

И скалы страны нагорной,

И верховные снега...

В солнце сосны. Ветр колышет

Связку роз у чистых ног...

В сени смольной Роза дышит...

В Боге мир, и в сердце - Бог!

(Les Voiron)

Богатым в творческом отношении было пребывание в Швейцарии Ивана Бунина, который вместе с художником Владимиром Куровским (Одесса) предпринимает в 1900 году поездку через Париж в Женеву. Девять ноябрьских дней оживают перед нашим взором не только в письмах будущего нобелевского лауреата к брату Юлию, но и в эссе "В Альпах" (1902, 1949), "Тишина" (1901). Образ мертвого безлюдия гор: "Тихи и безлюдны альпийские долины в серые дни поздней осени! Неясно синеют они, уходя друг за другом в горы, дикие вершины которых тонут в облачном небе. Свинцовое и равнодушное, оно низко висит над озерами, и такие же свинцовые, только более темные и красивые, лежат под ним озера, налитые между гор, сизыми гранитами поднимающихся из их лона...", - сменяется живой красой Женевского озера: "Савойские горы таяли в светлом утреннем пару, и под солнцем едва можно было различить их: приглядишься - и уже тогда увидишь тонкую золотистую линию хребта, вырезывающуся в небе, а потом почувствуешь и самую массивность горных громад. Вблизи, в огромном пространстве долины, в прохладной и влажной свежести тумана, лежало голубое, прозрачное и глубокое озеро. Оно еще дремало, как дремали и косые паруса лодок, столпившихся у города. Точно серые поднятые крылья возвышались они в воздухе, но были еще беспомощны в тишине утра...". Озеро кажется воплощением самого бессмертия, той взыскуемой веками живой водой, впитавшей в себя колокольные звоны, голоса чаек и облики Шелли, Байрона, Мопассана...

Но дорога снова уводит из столицы кантона в Альпы - "царство Девы Гор", разбуженной заклинаниями Манфреда; Гринденвальд и Мюррен. Уже после возвращения из Швейцарии, в 1901 году появляется "Сонет на льдине".

Эйгер

С высоты привет тебе, заря!

Океаном облака клубятся,

А меж ними цепи гор таятся,

И сквозят, рубинами горя.

С высоты сияет небосклон -

И встает над бездною туманной,

Весь в огне и славе первозданной,

Древний Эйгер, как господний трон!

(1900)

Сонет на льдине

На высоте, на снеговой вершине,

Я вырезал стальным клинком сонет.

Проходят дни. Быть может, и доныне

Снега хранят мой одинокий след.

На высоте, где небеса так сини,

Где радостно сияет зимний свет,

Глядело только солнце, как стилет

Чертил мой стих на изумрудной льдине.

И весело мне думать, что поэт

Меня поймет. Пусть никогда в долине

Его толпы не радует привет!

На высоте, где небеса так сини,

Я вырезал в полдневный час сонет

Лишь для того, кто на вершине.

(1901)

Зимний день в Оберланде

Лазурным пламенем сияют небеса...

Как ясен зимний день, как восхищают взоры

В безбрежной высоте изваянные горы, -

Титанов снеговых полярная краса!

На скатах их, как сеть, чернеются леса,

И белые поля сквозят в ее узоры,

А выше, точно рать, бредет на косогоры

Темно-зеленых пихт и елей полоса.

Зовет их горний мир, зовут снегов пустыни,

И тянет к ним уйти, - быть вольным, как дикарь,

И целый день дышать морозом на вершине.

Уйти и чувствовать, что ты - пигмей и царь,

Что над тобой, как храм, воздвигся купол синий

И блещет Зильбергорн, как ледяной алтарь!

(1902)

Вершина

Леса, скалистые теснины -

И целый день, в конце теснин,

Громада снеговой вершины

Из-за лесных глядит вершин.

Селений нет, ущелья дики,

Леса синеют и молчат,

И серых скал нагие пики

На скатах из лесов торчат.

Но целый день, - куда ни кину

Вдоль по горам смущенный взор, -

Лишь эту белую вершину

Повсюду вижу из-за гор.

Она полнеба заступила,

За облака ушла венцом -

И все смирилось, все застыло

Пред этим льдистым мертвецом.

<1903 - 1905>

В горах

Катится диском золотым

Луна в провалы черной тучи,

И тает в ней, и льет сквозь дым

Свой блеск на каменные кручи.

Но погляди на небосклон:

Луна стоит, а дым мелькает...

Не Время в вечность убегает,

А нашей жизни бледный сон.

<1903 - 1904>

***

На Альпы к сумеркам нисходят облака.

Все мокро. Холодно. Зеленая река

Стремит свой шумный бег по черному ущелью

К морским крутым волнам, гудящим на песке,

И зоркие огни краснеют вдалеке,

Во тьме от Альп и туч, под горной цитаделью.

(31.1.16)

Приведенные далее стихотворения (кроме "Эдельвейса") взяты из поэтического сборника Константина Бальмонта "Только любовь" (1903). Был ли он до этого в Швейцарии или посетил страну "голубых роз" лишь год спустя, в 1904 - точно не известно.

Голубая роза

Фирвальдштедское озеро - Роза Ветров,

Под ветрами колышутся семь лепестков.

Эта роза сложилась меж царственных гор

В изумрудно-лазурный узор.

Широки лепестки из блистающих вод,

Голубая мечта в них, качаясь, живет.

Под ветрами встает цветовая игра,

Принимая налет серебра.

Для кого расцвела ты, красавица вод?

Этой розы никто никогда не сорвет.

В водяной лепесток - лишь глядится живой,

Этой розе дивясь мировой.

Горы встали кругом, в снеге рады цветам,

Юной Девой одна называется там.

С этой Девой далекой ты слита судьбой,

Роза-влага, цветок голубой.

Вы равно замечтались о ранней весне,

Ваша мысль - в голубом, ваша мысль - в белизне.

Дева белых снегов, голубых родников,

Как идет к тебе Роза Ветров!

(1903)

Высоты

Безмолвствуют высоты,

Застыли берега.

В безмерности дремоты

Нагорные снега.

Здесь были океаны,

Но где теперь волна?

Остались лишь туманы,

Величье, глубина.

Красивы и усталы,

В недвижности своей,

Не грезят больше скалы

О бешенстве морей.

Безжизненно, но стройно,

Лежат оплоты гор.

Печально и спокойно

Раскинулся простор.

Ни вздоха, ни движенья,

Ни ропота, ни слов.

Безгласное внушенье

Чарующих снегов.

Лишь мгла долин курится,

Как жертвы бледный дым.

Но этой мгле не слиться

С тем царством снеговым.

Здесь кончили стремленья

Стремительность свою.

И я как привиденье

Над пропастью стою.

Я стыну, цепенею,

Но все светлей мой взор.

Всем сердцем я лелею

Неизреченность гор.

(1903)

Эдельвейс

Я на землю смотрю с голубой высоты.

Я люблю эдельвейс, неземные цветы,

Что растут далеко от обычных оков,

Как застенчивый сон заповедных снегов.

С голубой высоты я на землю смотрю,

И безгласной мечтой я с душой говорю,

С той незримой Душой, что мерцает во мне

В те часы, как иду к неземной вышине.

И, помедлив, уйду с высоты голубой,

Не оставив следа на снегах за собой,

Но один лишь намек, белоснежный цветок,

Мне напомнит, что Мир бесконечно широк.

(__________)

Валерий Брюсов увидел отраженными в водах Альпийских ледниковых озер города и миры и перенес их в свое "Зеркало теней" (1912), как "милые воспоминания" о незабвенной стране, где человек слился с природой - не разрушив ее первозданности; "совсем такой, как на картинках с конфетных коробок". Лишь однажды, на самом рассвете своего счастья, поэт с женой навестили Люцерн, услышали грохот Мюльбахского водопада и склонились перед величественной красой глетчера Монтанвер.

Швейцария

Фирвальдштетское озеро

Отели, с пышными порталами,

Надменно выстроились в ряд

И, споря с вековыми скалами,

В лазурь бесстрастную глядят.

По набережной, под каштанами,

Базар всесветской суеты, -

Блеск под искусными румянами

В перл возведенной красоты.

Пересекая гладь бесцветную,

Дымят суда и здесь и там

И, посягнув на высь запретную,

Краснеют флаги по горам.

И в час, когда с ночными безднами

Вершины смешаны в тени,

Оттуда - спор с лучами звездными

Ведут гостиниц всех огни.

(1909, Люцерн)

Мюльбах

Меж облаков, обвивших скалы,

Грозе прошедшей буйно рад,

Ты вниз стремишься, одичалый,

Сребристо-белый водопад.

И снизу, из окон отелей,

Мы смотрим в высоту к тебе, -

Где ты, меж неподвижных елей,

Своей покорствуешь судьбе.

Напитан вечными снегами

На вознесенных высотах,

Ты в пропасть падаешь струями,

Взметающими влажный прах,

Чтоб о гранитные громады

Разбив бушующую грудь, -

Как все земные водопады,

В заливе мирном потонуть.

(26 августа 1909, Бриенц)

На леднике

И вы, святыни снега, обесчещены,

Следами палок осквернен ледник,

И чрез зияющие трещины

Ведет туристов проводник.

Но лишь свернешь с дороги предназначенной,

Туда, где нет дорожек и скамей, -

Повет мир, давно утраченный,

Среди оснеженных камней.

Быть может, мы - уже последние,

Кто дышит в Альпах прежней тишиной.

Вершины царственно-соседние

Одеты влажной синевой.

Парит орел над скалами точеными;

Настороживши слух, стоят сурки,

Объяты рамами зелеными,

Синея в блеске, ледники...

(1909, Монтанвер)

Сергея Маковского в голубые дали заоблачной страны привела болезнь матери (актрисы Александрийского театра - Елены Тимофеевны Лебедевой), отправившейся на знаменитые курорты после развода с мужем в 1885 году. Швейцарский "дебют" Маковского оказался удачным и продлился, с перерывами, до начала 1900-х годов. В 1905 увидело свет первое собрание его стихотворений, полное дыханием альпийской природы - грозовой и бесстрастной, подобной поэтическому дарованию.

Посвящение

Поэт, ты не река широкая полей,

ты не лесной поток, пенящийся бурливо,

не властный океан, - не океан, ревниво

обнявший все миры и грозы всех страстей.

Ты - озеро, глубокое как море.

Ты озеро меж гор, вздымающих в уборе

пустынных глетчеров немые алтари.

И светится в тебе холодными лучами

печаль холодная, как небо над снегами,

прекрасная, как блеск негреющей зари.

(до 1905)

Obersee

Дремлет озеро в чертоге

Темнокаменных громад.

Как мечта о дальнем Боге -

Странно-розовый закат.

Околдованным порогом

Скалы вечные стоят,

Ворожат в молчаньи строгом,

Чью-то тайну сторожат.

И как вещие укоры

На стекле глубоких вод -

Опрокинутые горы

И вечерний небосвод.

(до 1905)

Огненными молниями промчались по швейцарскому небосклону Вадим Баян (Владимир Иванович Сидоров) и Борис Кузин, некогда - друг Осипа Мандельштама. Первый въехал в обетованный край "молочных рек" незадолго до начала Первой мировой, второй утверждал, что "побывал" в Швейцарии, подобно знаменитому Жюль Верновскому географу - не сходя с кабинетного кресла. Их стихи объединяет легкая само-ирония и дерзкая пылкость юности.

В. Баян

Сомнамбула

Игорю <Северянину>

Околдованный Альпами, проношусь по Швейцарии...

Фирвальштедское озеро. Бирюзовый Люцерн...

Весь я, точно Корреджио...весь я, точно Лотарио,

безконечно - изнеженный, безконечно - модерн...

на изысканном велосе проезжаю вдоль озера...

Утопаю в мелодиях, разсыпаю стихи.

А навстречу мне женщина, точно часики Мозера,

на серебряном велосе распыляет духи.

Говорила, как музыка, изгибаясь талантливо.

Нажимали педали мы медленно, в унисон.

А в отеле красавица оказалась - сомнамбула

и испортила мальчику упоительный сон.

На Альпах

Я поднялся на Юнгфрау, на три тысячи метров.

Двадцать градусов холода. Громоздятся снега.

Над полярными Альпами мчатся тысячи ветров

и туманное солнышко унеслось в облака.

Очарованный видами, прохожу я снегами.

Вдруг навстречу мне девушка с водопадами кос,

грациозная, нервная, с голубыми глазами,

вся какая-то альпная в переливности поз!

Обменялись мы взорами - и смутили друг друга.

Удивительно действует поднебесная высь!

Стало весело, молодо - закружились, как вьюга,

а внизу мы поссорились и тотчас разошлись.

(до 1920)

Б. Кузин

***

Отродясь не бывал я в Швейцарии.

Знаю - сыр, шоколад и часы.

Но во всем, говорят, полушарии

Нет подобной природы красы.

Если жить мне наскучит когда-либо,

Попрошу непременно, чтоб мне

Помереть разрешение дали бы

В этой сказочно дивной стране.

Так гордясь привилегией даденной

И к красивым поступкам влеком,

Закусил бы слегка шоколадиной.

И слезливым швейцарским сырком.

И в Женевское бросился б озеро,

И в пучине его голубой

Драгоценные часики Мозера

Потопил бы я вместе с собой.

(1960 - нач. 1970-х)

Никогда не был в Швейцарии и русский эмигрант, умерший в 1937 году в Париже - Николай Минский (Николай Максимович Виленкин). Но насколько разительно отличие его "страны грез", рожденной фантазией философа и поэта, от "открыточно-рекламного" шоу советских мастеровых пера.

В горах

Здесь тучи родятся. На горы взирая,

Здесь учится ветер лепить облака.

Отсюда они, как из стана войска,

Всю землю воюют от края до края.

И прежде чем в дальний умчатся поход,

Здесь часто вкруг солнца сбираются тучи,

И строятся чинно, и взад и вперед

Бесстрашно шагают чрез бездны и кручи.

Вот в пурпур одетый промчался отряд,

Вот в сизых доспехах идут исполины.

Все небо в движеньи, зарницы горят,

И солнце, как вождь, озирает дружины...

(1886)

На Женевском озере

Сонет

Меняя цвет и блеск, всегда ты безмятежно

К подножьям гор несешь прозрачные струи -

И даже гнев грозы ты отражаешь нежно,

Как сердце чистое - страдания свои.

В тебя закат влюблен и полдню ты желанно:

Они твою лазурь лелеют неустанно,

И солнце, кончив путь на небе голубом,

Покоится в тебе пылающим столбом.

Ты людям дорого: здесь колыбель свободы,

Здесь песней Байрона тюрьма освящена.

На берегах твоих братаются народы,

И в первый раз войне объявлена война.

Всем чувством говоря про мир благословенный,

Ты - наших бурных дней Генисарет священный!

(до 1890)

В 1954 году увидели свет воспоминания Дон-Аминадо (Аминада Пейсаровича Шполянского), немалое место в которых отводилось Швейцарии - Ленинской, дореволюционной. Но была и иная страна - русские туристы становились там карикатурно-неуместны.

Путешествие в Швейцарию

Переехали границу.

Чтоб отметить первый рейс.

Честно вставили в петлицу

Настоящий эдельвейс.

Осмотрели Лигу Наций,

Три фонтана и тюрьму.

Дети страшно веселились

Неизвестно почему.

Съели плитку шоколада

По фамилии Сюшар,

И, как бешеное стадо,

Напихались в автокар.

Гид, подлец, на каждом спуске

Тыкал пальцем на Монблан.

Вообще, плевал на русских,

А смотрел на англичан.

Так что, брошенные гидом,

Были мы принуждены

Сами радоваться видам

Сей божественной страны.

Вышли. Стали. Посмотрели.

Явь ли это или сон?

Справа сосны, слева ели,

А внизу стоит Шильон.

Тихо тронули рукою

Звенья цепи роковой,

На которой он вращался,

Этот узник молодой.

Повздыхали. Помечтали.

Вышел сторож невзначай...

Мы мучительно считали,

Сколько дать ему на чай.

И, не давши ни сантима,

Вышли с детками гуськом,

Помахав, проехав мимо,

Из любезности - платком.

(1950)

Бегство

Не колышатся листья акаций.

Начинаются страшные дни.

От скопления множества наций

Уже градусов сорок в тени.

Непрерывно скрипят турникеты.

Совершенно убийственный звук...

Чтоб дырявить и щелкать билеты,

Не хватает ни дырок, ни рук.

Потому, говорю я, не кстати ль,

Вместо всяких ученых трудов,

Погрузиться в простой указатель,

В расписание всех поездов?

Хорошо б, говорю я, недурно,

Окрылившийся дух веселя,

Беззаботно, легко и бравурно,

Даже громко запеть тру-ля-ля.

И на паспорт свой сирот казанских,

Получив от префекта печать,

Накупить себе лир итальянских

И на них вдохновенно бряцать!

А потом, что упившися хмелем,

Этак чмокнув слегка языком,

Пролететь под Симплтонским туннелем

Кувырком, кувырком, кувырком.

И, забыв и личины, и скальпы,

И видения сна своего,

Разбежаться на ихние Альпы,

Выше коих уж нет ничего!

Постоять в созерцаньи высоком

Над обрывом, где тучи плывут.

Поглядеть испытующим оком,

Как там псы сенбернары живут.

И, утешив остатками лиры

Где-то в сердце щемящую боль,

Возвратиться в пустые квартиры

И прихлопнуть последнюю моль...

И снова - поэзия русского Зарубежья, рассеянного по всему миру и - волнами - накатывающегося на Францию и Германию. Коснулись ли ваши белые стаи отрогов Швейцарии? Звучат стихи, аукаются имена, "возвращается ветер на круги своя - некуда деться".

Игорь Чиннов

***

Уже сливалась с ветром дальних Альп

осанна, затихавшая в соборе,

благословляла голубую даль,

благодарила парус или море.

Был в роще шум, как бы невнятный гимн,

был запах роз дыханьем благодати,

и дождь прошел, Мариин пилигрим,

и пили мы прозрачное фраскати.

И мы не осмотрели катакомб:

здесь расцветал жасмин залогом рая

и птица пронеслась - не с червяком,

с масличной ветвью, вечность обещая.

(1963, Иллинойс)

Игорь Астров

***

Где сияют лазурные глуби

Вне земных омрачающих пут,

Разорвавшие грань себялюбий

Лучезарные духи живут.

Их обители в радужных звездах -

Как сновидцам мечталося встарь.

Волны света - живительный воздух,

В каждом солнце им храм и алтарь.

Там подножья светящихся Лествиц,

Уводящих в иные миры,

Песнопенья ликующих шествий -

Царство грезы и чистой игры.

И на точках планетных средь мрака

Кто увидит порою сквозь сон

Эти Лествицы - словно Иаков,

В море света на миг вознесен?

Николай Гронский

Белладонна

Альпийская поэма

Посв. L. Xavier Drevet

...

Там луч луны читает руны,

Там горный дух трубит в рога.

Во всей подсолнечной, подлунной

Чту область ту, где облака,

Ветра, луга, снега, туманы,

Твердыни скал, державы вод,

Просторы и пространства, страны,

И горизонт, и небосвод -

Все - горное, - как в мире сущем,

Все - тленное, - как в мире том

-- Бессмертное...

_________

В руинах первозданных зодчеств,

В пространствах каменной страны

Снега безмолвных одиночеств

Полны суровой тишины.

Над Цирком Копий стран скалистых

Над зеркалами трех озер

Пречистая в снегах пречистых

Владычица окрестных гор

В громаде каменной десницы

Хранит гранитного Христа:

Птиц высочайший пик двулицый,

Вершина горного хребта.

Склон монолита к монолиту.

В порфирах каменных пород

- Щека к щеке: гранит к граниту -

Глядят на солнечный восход.

...

С колоколами колоколен

Молитвы ангельской в горах

Плыл час вечернего покоя.

Лишь на вершинах-алтарях

И на снегах высоких скиний

Огонь торжественный пылал.

Погружены во мглы и дымы

Долины были. Трех зеркал

Озер подножья Балладонны

Стемнело синее стекло.

Миг - мнилось: в воздухе студеном

Вдруг стало времени крыло.

Замедлил вечер час прихода,

Ствол света - луч - стал зрим очам,

И воздух сводов небосвода

Потряс орган высоких стран.

(1929-1930-1931, Аллемон-Белльвю)

Владимир Ант (В.Н. Трипольский)

Сенбернар

Он роста колоссального и силы,

Косматый, вислоухий великан,

В стране, где высится средь гор Монблан

И где солдат суворовских могилы.

Там тропы горные таят обман,

А пропасти туманны и унылы.

Но начеку бывают старожилы,

Когда в метель сигнал тревоги дан.

Давно в горах суровые монахи

Породу этой вывели собаки.

И путника, застрявшего в снегах,

Она находит с сумкой санитара.

За ней спешат и горец, и монах,

Благословляя службу сенбернара!..

Мария Вега

Швейцарские горы

Кто знает имена швейцарских гор?

Шрек-Хорн - Гор Ужаса и Финстер-Хорн -

Рок Мрака... В остром клобуке - Монах.

Так их прозвал в веках народный страх.

Направо - Ужас. Мрак стоит налево.

А юная, вся розовая Дева,

Лежит Юнгфрау в солнечных лучах,

С изогнутым бедром Венеры горной,

И лыжник - муравей земной и черный -

Скользит влюбленно на ее плечах.

И три горы дрожат в подземном гневе

И, хмуря складки сивых ледников,

Грозят из-под нависших облаков

Своей самозабвенно спящей Деве.

Но та, лукавая, других страшней:

Притворно неподвижна и невинна,

Она хранит опасные лавины

Под нежной сетью голубых теней.

Распахивает пропасти под снегом

И с вкрадчиво ползущею пургой

Играет в смерть, следя, как тот, другой,

Ускоренным пьянит себя разбегом...

Я наведу бинокль и в нем увижу

Морщины трещин, старый черный лед,

Потерянную крошечную лыжу

И в небе - опоздавший вертолет.

Он не найдет... Так, может быть, и лучше...

Летит пурга на снеговых волнах,

И засыпают, зарываясь в тучи,

Рог Ужаса, Рог Мрака и Монах.

Впервые стихотворения Анатолия Луначарского, будущего первого комиссара народного образования были опубликованы в русской газете, издаваемой в Берне, в 1905 году. Десять лет спустя Луначарский снова оказывается в Швейцарии, а с 1915 по 1917 год живет здесь практически безвыездно, работая редактором эмигрантской прессы и изучая систему образования многоязычной страны. И после революции его путь не раз проляжет через Женеву...

Saint-LИgier

Горы отступили, дали место лугу.

Луг благоухает, зелен и цветист,

И под синим небом по большому кругу

Выстроились горы. Низ их светло-мглист,

Но поднявшись выше кружевом убрались,

Тонким рукодельем сказочных лесов.

К бахроме той черной весело поднялись

Батальоны винных завитых кустов.

Те же горы-боги, что вонзились в небо,

В горностай и жемчуг плечи облачив,

Молчаливой песнью под лучами Феба

Славят вечной жизни радостный прилив.

Не пугает снегом, а дает аккорды

Этих великанов старцев серебро.

Голос их молчанья, голос важный, гордый,

Говорит, что все же этот мир - добро.

Он звучит согласно с озером глубоким,

С ясною лазурью, с рябью золотой,

С этим братом ихним, богом синеоким

И с туманов легких тающей мечтой.

И над всем хоралом этих стройных линий,

Этих ясных красок вырос позади

Царь, пред кем склонились горы исполины,

Царь в семи коронах, царь Dent du Midi.

Там живут титаны, рой мечты поэта,

Дети Олимпийской двойственной весны,

Там они дождутся радостного лета,

Там опустят знамя красное войны,

В озере потопят злобную Ананке,

А пока играют дружно на полянке

Мать с своим ребенком... Это уж не сон.

(1916/ 17 ?)

Стихами отозвалось пребывание двадцатидвухлетней Веры Инбер в санатории Давоса в конце 1912 года - откликнулось из прошлого, сорок пять лет спустя. Еще не раз суждено ей было пересечь Европу, но та зима в горах осталась неповторимым чудом.

***

Мир гор!.. Он весь в движенье,

То в громовых раскатах,

То ясен, то нахмурен.

На дне гранитных пазух

Озер продолговатых

То тишина, то бури.

Среди бугров кремнистых,

В бездонных отголосках,

Таинственные гроты.

Похоже: перед нами

Кора земного мозга

В часы его работы.

В ночи луна-колдунья

Волшебно озаряет

Глубины сновидений.

К рассвету по вершинам,

Как облака раздумья,

Проходят светотени.

Но миг - вспыхнет солнце

Во всем его богатстве,

Мир озарится разом.

Не так ли торжествует

Над хаосом препятствий

Победу - светлый разум.

(1957)

Мы не ошибемся, перефразируя известную русскую поговорку: "Скажи мне, что ты запомнил в Швейцарии (многоликой и всеязычной стране), и я скажу - кто ты, чего ты стоишь на этой земле". Булат Окуджава - солдат, прошагавший тысячи военных верст - после осенней поездки во Фрейбург и Цюрих пишет стихотворение - памяти "невоевавшего генерала", памятник которому установлен в Женеве. "Переходя границу, помните о своем долге по отношению к Родине... бейтесь с врагами до последней капли крови и будьте великодушны к поверженным. ... Почитайте храмы! Ничто так не пятнает знамя, как осквернение религии..." - так говорил Дюфур, так гласит надпись у подножия его монумента; странно напоминающего знаменитого Петербургского "Медного Всадника".

***

Все утрясается мало-помалу,

чтобы ожить в поминанье людском.

Невоевавшему

генералу

памятник ставят в саду городском.

О генерал, не видны твои козни,

бранные крики твои не слышны.

Что-то таится в любви этой поздней

к невоевавшему богу войны.

В прошлое бронзовым глазом уставясь

сквозь пепелища, проклятья и дым,

как ты презрел эту тайную зависть

к многим воинственным братьям своим?

Или клинки в поединках ослабли?

Или душой, генерал, изнемог?

Крови солдатской не пролил ни капли,

сколько кормильцев от смерти сберег!

Как же ты, сын кровожадного века,

бросив перчатку железной войне,

ангелом бился за жизнь человека,

если и нынче она не в цене!

Я не к тому ведь, что прочие страны

зря воспевают победы свои,

но согласитесь: приятны и странны

в этом краю вожделенья сии.

Может быть, в беге столетий усталых

тоже захочется праведней жить,

может, и мы о своих генералах,

о генерал, будем так же судить.

(1988)

Через Швейцарию пролегла дорога дальних странствий Роберта Рождественского. Что вынес он из страны гор и озер? Чудо любви к природе и жизнеутверждения.

Швейцарские коровы

Не зная о добре,

не понимая

зла,

вышагивают

сыто и твердо.

На шее у коров

висят колокола -

огромные

звенящие

ведра...

Ступают на траву,

себя не потеряв,

как генералы в лентах и звездах.

И дышат широко,

и буйствует в ноздрях

валютный,

знаменитейший

воздух...

Мы слышим странный звон

с утра

и дотемна.

Колокола гудят беспрестанно.

Ты думаешь: набат?

Восстание?

Война?

Нет.

Это возвращается стадо.

Молочные моря.

Грядущие сыры.

Над ними Альпы -

будто корона.

... К заутрене звонят.

А может быть,

с горы

идет

большая корова.

Можно было бы перелистывать русских поэтов ХХ столетия бесконечно - и открывать для себя новую древнюю Швейцарию... Но время быстротечно, и книга наша подошла к концу. Швейцария только приоткрыла свои тайны - страна оживших русских сказок ждет и приветствует вас.

[рукопись и письмо Лидии Шмиц-Дехановой из ЕТН Цюриха]

В заглавии использована цитата из стихотворения Ю. Балтрушайтиса "Горная тропа" (1910). Материал для данной главы был собран Райнхольдом фон Уландом-Штенебергом в процессе занятий по курсу "Анализ и интерпретация русского поэтического текста" (университет г. Тюбингена, Германия; доцент Кудрявцева Е.Л.).

2 Впервые он посетил Швейцарию в сентябре-октябре 1899 года и проехал через Цюрих, Лугано, Гларус, Шаффхаузен, Люцерн, Интерлакен, Берн, Генф/ Женеву, Монтре, Бриг, Беллинцону, Локарно и Базель. - см. Куприянов И.Т. Судьба поэта. Личность и поэзия Максимилиана Волошина. - Киев. 1978. - С. 57. В период между 1900-1914 годами он совершает турне по Европе с многочисленными заездами в Швейцарию: в 1904 году в Женеве он встречается с Вяч. Ивановым, в 1905 - проходит путь от Цюриха до перевала Сен-Готард.

3 Граница Швейцарии в Базеле закрылась 31.07.1914 г. Интересны в этой связи предельно эмоциональные, образные, великолепно передающие предгрозовую атмосферу тех дней воспоминания Маргариты Сабашниковой - жены поэта, вошедшие в ее книгу "Зеленая змея": "Он <Максимилиан Волошин> рассказывал, что повсюду попадал в последние поезда (чем не символ заката Европы на рубеже веков! "Старый" человек, попадающий в мясорубку нового мира- прим. сост.). "Все двери захлопывались за мной, я - как последний зверек, спасшийся в Ноевом ковчеге" (см. "переходное" - из покоя в тревогу надвигающегося катаклизма - стихотворение М. Волошина "Под знаком льва" август 1914, Дорнах - название имеют "астральный" смысл = начало войны пришлось на август, месяц стоящий под созвездием Льва (высшая власть вершит судьбы мира; природа - лишь "барометр" для Бога; а человек - лишь мельчайшая из тварей Божиих, ищущая спасения на созданном Его же волей ковчеге) и уже военное - "Над полями Эльзаса" - прим. сост)".

Здесь же - о походе Волошина от Цюриха до Сен-Готарда (см. фото). - С. 128.

Цит. по: Волошин М. Стихотворения и поэмы. - СПб.: Наука, 1995. (= Большая серия. Библиотека поэта). - С. 73, 196-197.

Публикуется лишь связанный с пребываем в Швейцарии фрагмент книги.

5 Чем не история с Петром 1 и строительством Петербурга. Гетеанум А. Белого в: "Почему я стал символистом" - тот же "Медный всадник" А.С. Пушкина.

А. Белый. Почему я стал символистом... - цит. изд., с. 116.

Ямпольский И.Г. (сост.): Иван Коневской. Письма к В.В. Гиппиусу// Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1977 год. - Л., 1979. - С. 90.

См. также: Коневской И. Собр. соч. - Konevskoj I. Ges. Werke. Nachdruck der Ausgabe: Moskau 1904. - Muenchen: W. Vink Verlag, 1971. (= Slavische Propylaeen; 107). - С. 40-41.

Имеется в виду Бриенцское озеро.

Гиппиус З. Мережковский. - Париж, 1951. - С. 34. Стихотворения цит. по: Мережковский Д.С. Собр. стих. - СПб.: Фолио-Пресс, 2000. - С. 96-97, 99-100, 194-195.

Стихотворение цит. по: Цветаева М. Стихотворения и поэмы: В 5 тт. Т. 1: Стихотворения 1908-1916 г. - New York: Russica Publ., Inc., 1980. - С. 17. - [сб. "Вечерний альбом"]. См. также приведенную выше в настоящем издании переписку М. Цветаевой с А. Штейгером и ее же поэтический цикл "Стихи сироте"; Цветаева А. Воспоминания. Изд. 3-е, испр. и доп. - М.: Худ. лит., 1984. - С. 130-141; а также: Карлинский С. "Путешествие в Женеву...": Об одной неудавшейся поездке М.И. Цветаевой// Марина Цветаева. Труды Первого международного симпозиума. (Лозанна, 30. VI. - 3. VII. 1982)/ Под. ред. Р. Кембалла. - Bern...: Peter Lang Verlag, 1991. - С. 72-80.

См. подробнее: Dutli R. Europas zarte Haende. Essays ueber Ossip Mandelschtam. - Zuerich, 1995; Мандельштам О. Собр. соч.: В 2-х тт. Т. 2. - New York, 1955. - С. 463-466. Стихотворения цит. по: Мандельштам О. Собр. соч.: В 4 тт. Т. 1: Стихи и проза 1906-1921. - М.: Арт-бизнес-центр, 1993. - С. 105, 296.

Стихотворение "Как любил я стихи Гумилева!.." было написано в Курелии (Лугано) 22. 7. 1972. Зд. и далее цит. по: Набоков В. Стихи. - Анн Арбор: Ардис, 1979. - С. 293.

Цит. по: Северянин И. Стихотворения. - Л.: Совет. писатель, 1975. - С. 418-419.

Цит. по: Сологуб Ф. Стихотворения. - Л.: Совет. писатель, 1975. - С. 363-364.

Цит. по: Пастернак Б. Избранное: В 2-х тт. - М.: Худ. лит, 1985. - Т.1, С. 68; Т.2, С. 340-345.

Цит. по: "Охранная грамота"// указ. изд., Т. 2, с. 183-184.

Сентябрь 1902, лето - 1910, 1911, 1912.

Пер. из предваряющих первое в книге "Горная тропа" стихотворение "Альпийский пастух" цитат: "Indi un altro vallon mi fu scoverto" (Dante), "To see a world in a grain of sand" (W. Blake). См. также цикл "Весенняя роса" в книге "Лилия и серп".

Цит. по: Балтрушайтис Ю. Дерево в огне: Стихи. 2-е изд. - Вильнюс: [б.и.], 1983. - С. 38, 94-95, 107-108, 111-112, 128-129, 262-263.

Прогнавшая меня была прекрасна буря. / Но нет ее, а тишина - навек. Н. Ленау. Дон Жуан.

Слава Всевышнему в небесах! - Начало католического гимна.

Храм "Madonna del Sasso" построен в горах над Локарно-Монти (кантон Тессин). Любимое место прогулок Эллиса-Кобылинского.

Цит. по: Иванов В. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Книга 1. - СПб.: Изд-во "Академический проект", 1995. (= Новая библиотека поэта). - С. 125-126, 184, 432-433. Стихотворения "Возврат", "Альпийский рог" взяты из цикла "Ореады", книга "Кормчие звезды"; "Осенью" - из "Прозрачность. 2-ая книга лирики"; остальные тексты - из книги "Нежная тайна".

Цит. по: Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 тт. Т. 2: Повести и рассказы 1890-1909. - М.: Худ. лит., 1965. - 236-240, 438-440; указ. изд. - Т. 7, с. 340.

См. переписку И. Бунина с Ю. Буниным, Н.Д. Телешовым, В. Брюсовым за ноябрь 1900 года в: _______

Цит. по: Бунин И.А. Собр. соч.: В 5 тт. Т. 1. - М.: Моск. рабочий, 1993. - С. 101, 205, 225, 395.

Цит. по: Бальмонт К. Избранное: Стихотворения, переводы, статьи. - М.: Правда, 1990. - С. 147, 175-176, 213-214, 284.

Цит. по: Брюсов В. Избр. соч.: В 2-х тт. Т. 1. - М.: Худ. лит., 1955. - С. 289-290. Стихотворения взяты из книги "Зеркало теней", цикл "Милое воспоминание".

См. подробнее: Маковский С. Портреты современников. - Нью-Йорк, 1955. - С. 86-87, 103-110; стихотворения цит. по: Чтец-декламатор: антология современной поэзии. Америка, Англия, Франция, Бельгия, Германия, Италия, Скандинавия, Польша, Россия. Вып. IV. - Киев, 1909.

Цит. по: Пьяные вишни: Сборник. Игорь Северянин. Вадим Баян. Ф. Гиз. Георгий Шенгели. Галина Полуэктова. Эмиль Миндлин. Анна Грианова. Ал. Соколовский. Мария Калмыкова. - Феодосия: Изд-во "Таран", 1920. Вып. 1. - С. 3; Пьяные вишни: Сборник. Игорь Северянин. Вадим Баян. О. Мандельштам. Мария Калмыкова. А. Азовский. Анна Грианова. Николай Еленев. Борис Бобович. Вып. 2. - Феодосия: Изд-во "Таран", 1921. - С. 6.

Цит. по: Минский Н.М. Стихотворения. - Minsky N.M. Selected Poems. - Letchworth Herts (England): Prideaux Press, 1977. - С. 81, 167.

Дон Аминадо. Поезд на третьем пути. - Нью-Йорк: Изд-во Чехова, 1954.

Цит. по: Дон-Аминадо. Парадоксы жизни: Стихотворения, воспоминания, афоризмы. - М.: Издат. предприят. "Обновление", 1991. - С. 110, 180.

Цит. по: "Мы жили тогда на планете другой...": Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990/ Сост. Е.В. Витковский. В 4-х кн. Кн. 4. - М.: Моск. рабочий, 1997. - С. 10. В 40-е - 60-е годы, живя в Германии и Париже, мог проездом бывать в Швейцарии.

Цит. по: "Мы жили тогда на планете другой...": Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990/ Сост. Е.В. Витковский. В 4-х кн. Кн. 3. - М.: Моск. рабочий, 1994. - С. 353. Композитор, ученик С. Прокофьева, в эмиграции занимался преподаванием иностранных языков и переводческой деятельностью.

Название горной цепи под Греноблем, в Дофинейских Альпах. Первоначальное название поэмы - "Поэма пика Мадонны и трех альпинистов". Цит. в отрывках по: "Мы жили тогда на планете другой...": Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990/ Сост. Е.В. Витковский. В 4-х кн. Кн. 3. - М.: Моск. рабочий, 1994. - С. 332-343. Н. Гронский - с 1920 года находился во французской эмиграции; каждое лето уезжал в горы - заниматься альпинизмом. См. о нем статью М.И. Цветаевой "Поэт-альпинист".

Цит. по: "Мы жили тогда на планете другой...": Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990/ Сост. Е.В. Витковский. В 4-х кн. Кн. 3. - М.: Моск. рабочий, 1994. - С. 300-301. С сентября 1943 по лето 1951 жил в Германии, совершая поездки во Францию.

Цит. по: "Мы жили тогда на планете другой...": Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990/ Сост. Е.В. Витковский. В 4-х кн. Кн. 3. - М.: Моск. рабочий, 1994. - С. 135-136. В 40-е - 50-е годы проездом бывала в Швейцарии.

Цит. по: Две главы из поэмы "Ленин в Альпах"// Инбер В. Собр. соч.: В 4 тт. Т. 1: Стихи и поэмы. - М.: Худ. лит., 1965. - С. 504-505.

Цит. по: Окуджава Б. Посвящается Вам: Стихи. - М.: Совет. писатель, 1988. - С. 59-60.

Цит. по: Рождественский Р. Собр. соч: В 3-х тт. Т. 2: Стихотворения. Поэмы. Песни. 1960-1970. - М.: Худ. лит., 1985. - С. 449-450.

Оставить комментарий © Copyright эмиграция (yarich-bib@rambler.ru) Размещен: 04/07/2011, изменен: 04/07/2011. 87k. Статистика. Статья: Публицистика		Ваша оценка:

эмиграция : другие произведения.

"где даже вечность - малая волна...": Литературная Швейцария