Зимним вечером в доме было непривычно тихо. Дети разъехались на каникулы, а взрослые весь день лопатили снежные заносы и так устали, что спали в своих комнатах без задних ног.
Не спалось только дедушке. Он сидел у камина и наблюдал мерцание оранжево-синих языков пламени в просторной топке. Он любил эту игру цвета и тепла, изменчивую живость угольев, когда казалось - ещё чуть и огонь заговорит с ним.
Старик подсел поближе к топке, чтобы добавить дров и тут услышал тихий, шероховатый, чуть надтреснутый голос:
- Ох, старичок, как же мне тяжело с вами - людьми. Не умеете вы радоваться, даже около меня, всё о чем-то думаете, загадываете, грустите, на меня глядя. Нет бы, просто любоваться и восхищаться мною и моими возможностями. По правде сказать, только я могу быть истинным образцом для подражания.
- Так уж и образцом? - подхватил дедушка, ничуть не удивляясь, а скорее радуясь ночному собеседнику.
- Да, образцом!- без ложной скромности полыхнул огонь, показывая дедушке длинный фиолетовый язык. От языка полетели искры в разные стороны.
- К деньгам,- сказал дедушка, разглядывая жаркие звёзды, салютующие в керамическом пространстве топки.
Если бы не защитное стекло очага, искры могли вылететь наружу и продырявить пустые карманы в пиджаке старика, да осесть там золотыми монетками.
- Ну что ты всё о деньгах, я о самопожертвовании толкую, об истинном примере горения на работе, практически - о самосожжении, самовозгорании и живом энтузиазме. Разве я не патриот всего живого? Согласись, старик! - продолжал монолог самоуверенный огонь. - А награды мои за растраченный пыл где? Премиальные и заслуженный отдых, наконец?- полыхал всё яростнее источник света и тепла.
- Ну, знаешь ли, всё материальное мне чуждо,- огрызнулся новым всплеском искр огонь,- хочу духовной награды: стихов, песен в мою честь. Где гитара, старик? Помню, помню, как бывало..., - замечтался он.
- Гитара, говоришь? Посмотри, на чем ты пляшешь, жаркий мой, приглядись-ка лучше....
- Ты что наделал, старик? Гитару мне на съедение отдал?
- А ты самопожертвуй, не ешь, только пляши, - съехидничал дедушка.
- Но я не могу остановиться! Как, ты ещё смеёшься? Это после стольких лет дружбы? Мою любовь, ту, ради песен которой я грел тебя, твои старческие пальцы, твои ревматические колени, единственную отраду, ты, воспользовавшись дикой моей природой, отдал мне же на съедение?- не унимался огонь, всем пламенем охватывая остов гитары.
Под его натиском гитара защелкала, заскрипела и рассыпалась, покорная испепеляющему жару. Огонь зло бушевал в камине, завывал в трубе.
- Ревность тяжелее пламени и я не пою больше песен. А ты сегодня слишком разговорчив, огонь,- сказал недовольно старик.
Он не спеша встал, перекрыл поддувало камина и вышел из комнаты.
- Это всё сантименты, завтра дам ему берёзовые поленья, добавлю вишнёвой косточки, то-то Огонь заиграет, обрадуется и всё забудет... Моя гитара, что хочу, то с ней и делаю,- утешал себя старик, добравшись до кровати и крепко закрывая глаза.
Он не желал видеть даже во сне, как умирает огонь возле обугленного извива гитары.
![[Пабло Пикассо]](/img/j/jarowicyna_a_k/34/pikasso1.jpg)