Вот уж не ожидал: едва переступив порог "Вуали", не только увижу целый спектакль, но и приму в нем самое деятельное участие. Грядущие события предполагались быть гораздо проще и скучнее: Сафия тихой сапой ведет меня до Мулсантира, сдает некоей особе по имени Лиенна и с чистой совестью отправляется восвояси. Что еще известно об этой Лиенне, кроме того, что она владеет театром "Вуаль"? От моих дотошных расспросов Сафия отговаривалась неосведомленностью: "Наверное, она коллега моей матери... Придем, тогда и узнаешь... Не капай мне на психику!" Ее зрачки прыгали так, что заподозрил бы и кроткий бычок на веревочке - бритоголовая девчонка врет, скрытничает...
Вся труппа выстроилась у стены. Здешний творческий состав был представлен следующими лицами:
- коренастая, необъятная в талии дворфийка с щеками, кои пролезут не во всякую кадку;
- старый и заскорузлый хрыч печального облика;
- мужчина с внешностью заправского повесы, но отекший, помятый и небритый, явно перепил со вчерашнего вечера и недоспал сегодня утром;
- странный отрок, чья кожа имеет нездоровый синюшный оттенок, а кудри так и полощутся, несмотря на отсутствие сквозняка;
- хрупкая рыжая красотка, похожая на расфуфыренную куртизанку.
Господа театралы (за исключением рыжеволосой куклы - та лишь хлопала ресницами и заученно шевелила пухлыми губами, словно посасывая продолговатый леденец) хором молили о пощаде, ссылаясь на существенное обстоятельство: они, дескать, слишком молоды и талантливы, чтобы умереть. Возле них с видом вершителя судеб прохаживался заморыш в одежде, как у Сафии - красной, длиннополой, расшитой канителью. Тоже из тэйских кудесников? Точно, у него и татуированная лысина в масть. Одну руку он заложил за спину, другой поочередно тыкал в артистов и что-то приговаривал. Очевидно, выбирал жертву способом детской считалочки.
Между рядами дубовых скамей слонялись псоглавцы-гноллы, отнюдь не самые безобидные твари из тех, кого мне доводилось шинковать. Шумно дышали, вывалив наружу слюнявые розовые языки. Позевывали, по-собачьи поскуливая. Иногда устраивались на лавках и принимались чесать голенастой ногой за ухом.
Все это мало напоминало репетицию: очень уж густым и клейким страхом веяло от актеров, да и топоры с кистенями в лапах у гноллов были не бутафорскими. Я поиграл мышцами, проверяя, насколько ладно сидит на мне панцирь, найденный в развалинах имаскарского аванпоста под курганом Окку. Отменный доспех, мифриловый, идеально повторяющий выпуклости и изгибы тела. Сафия назвала его "анатомически корректным", и я не уяснил сказанного: мы, рыцари-капитаны, люди темные, академий не оканчивали, все больше по ристалищам, кабакам и бабам... Меч-бастард потек из ножен на поясе. Если кто-нибудь похвастает тем, что может молниеносно выдергивать полуторный клинок из-за плеча, я с удовольствием посмеюсь.
- Я дико извиняюсь, - нарочито громко сказал я. - Нам бы с Лиенной потолковать...
Пребывание в храме лицедейства, даже недолгое, накладывает свой отпечаток. Задохлик в красном, вошедший в роль балаганного злодея, полуобернулся и пропел:
- Кто мешает мне свирепствовать и бесчинствовать?
- Среди заложников есть Лиенна? - вполголоса поинтересовался я у Сафии.
- Откуда мне знать? Я ее и в глаза не видела.
- А этот выкидыш тебе, часом, не друг?
- Еще чего, - наморщила носик моя своенравная спутница. - Я не вожу дружбу со всякими плешивыми недоносками!
Я на миг умилился. "Плешивый", надо же... Стало быть, саму себя волшебница плешивой не считает. От силы коротко стриженой.
- Вот и чудно, - повеселел я. - Значит, его в расход!..
Негодяй квакнул и осел наземь бесформенной грудой: я саданул по нему заклинанием, не оставляющим в телесах ни единой целой кости. Молча, без изящных жестов. Сафия, помнится, мне удивлялась: "Твоя магия... Ни вербального компонента, ни соматического!" Я опять ее не понял. На то и образованная, вон у нее какая обширная тень от головы падает...
Я обнажил меч в полную длину: эх, раззудись, плечо, размахнись, рука!
Врагов оказалось больше, чем я думал. На сцену выскочили еще несколько гноллов; каждый из них тащил с собой охапку цветастых нарядов и дешевых побрякушек. Ага, в отличие от своих менее ушлых товарок, решили поживиться в гримерной! Усмотрев столь грозного меня, псоглавцы залаяли, побросали добычу и кинулись обратно, за оставленным в задних комнатах оружием.
Мое лезвие полыхнуло северным сиянием, ближайший противник разложился начетверо. Мимо меня прошипел сгусток пламени и взорвался с грохотом, от которого я опрокинулся навзничь и оглох на правое ухо. Квара, бывшая соратница, повелительница огня... какая, к лешему, Квара! Это Сафия, умеет пулять огненными ядрами не хуже, чем сумасбродная колдунья, некогда подобранная мной в Доках Невервинтера, у дядюшкиной таверны "Утонувшая Фляга". Под потолком порхали дымящиеся щепки. Сидений в зрительном зале поубавилось.
- Мебель! - раздался истошный крик. - Мебель мне не порти, зараза!
Вопила дворфийка. Я сделал вывод: в театре хозяйственной частью заведует именно она...
Я и шмякнувшийся рядом, пока еще не зарубленный гнолл одновременно заворочались и замотали башкой. Одновременно нашарили оброненное железо. Одновременно вскочили и набросились друг на друга. Я был быстрее: сукин сын переломился в фонтане крови.
- Во! - старый хрыч отлепился от стены и показал мне большой палец. В его взоре маячила грусть о собственной боевитой юности, но там же обреталась и житейская мудрость: старцу чревато лезть под раздачу, уступи дорогу молодым...
Я схлопотал древком секиры по роже, проехался по полу и, паче чаяния, уткнулся во что-то мягкое. Ощупал место ушиба - челюсть цела, зубы не вылущены, и то хлеб. Поднял глаза и увидел дворфийскую толстуху, в которую врезался; она сочувственно протягивала мне батистовый платок, чтобы утереть юшку под носом.
- Что ты застряла, ядрена копоть? - процедил я с укоризной. - Беги за стражей!
- А смысл? - закручинилась она. - У нас недоимка перед городской казной, власти велели государственных услуг театру не предоставлять...
Потом подхватила меня под микитки, играючи поставила на ноги и шлепнула по заднице:
- Вперед, на подвиги!..
Ливень энергетических стрел претворил очередного неприятеля в решето. Похмельный повеса, восхитившись, послал Сафии воздушный поцелуй. Нет, подумал я, отбиваясь от наседающей на меня своры, в Рашемене меня ничто не удерживает. Разберусь с загадкой своего перемещения за тридевять земель и сразу же домой. У меня и на родине забот невпроворот...
... Надолго оставлять без присмотра Крепость-на-Перекрестке не резон - ограбит сюзерен, сиречь лорд Нашер Алагондар, венценосный правитель Невервинтера. У него есть уйма причин желать моего невозвращения. Рыцаря-капитана с компанией завалило в болотном святилище Иллефарнского Стража? Замечательно! Даже если труп доблестного вассала не найдут под обломками, то устроить подлог - плевое дело. Потоскуют-попечалятся в течение положенного срока, а затем принародно перевернут мой герб вверх тормашками, в знак того, что дворянский род прерван. Крепость же, вместе с вымуштрованным гарнизоном, драконьими сокровищами в подвалах и прилегающими угодьями, отойдет короне как выморочное имущество. Лорд Нашер будет счастлив такому подарку: там, где раньше стояли продуваемые ветром руины, теперь стараниями остолопа из Западной Гавани высится неприступная твердыня, надежный щит на южных подступах к городу.
И все. И никому ничего не докажешь, хоть из кожи вон вывернись: "Рыцарь-капитан, говоришь? То-то я и гляжу, кого ты мне смутно напоминаешь... А где же твой знаменитый Серебряный Меч? Где затканный золотом рыцарский плащ? Ах, потерял... Кстати, какое наказание свод законов Невервинтера предусматривает для самозванцев, мошенников и очернителей светлого образа героя?"
Или вот еще соображение. Нашер - пожилой, вдовый и бездетный. Прямых престолонаследников не предвидится, а значит, после смерти монарха выбирать наиболее достойного соискателя на трон будет Совет Невервинтера. И на кого же падет выбор? Уж не на того ли, о ком наперебой судачат воины и землепашцы, торговцы и ремесленники, нищие и портовые шлюхи, кого воспевают барды и менестрели? Не на рыцаря-капитана ли, который избавил страну от кошмарного лиха из сердца Топей?
Добро, если народный любимец соизволит подождать, покуда действующий владыка не накроется крышкой гроба. Однако с него станется решить иначе: кончину государя можно и поторопить, либо втихаря наняв пару-тройку ассассинов, либо открыто объявив себя в мятеже с последующей гражданской войной. Ну его к ляду, этого Носителя Осколка! Лучше пусть пропадет пропадом...
... Я стряхнул с клинка последнего гнолла - тяжелый, паскуда! - и вытер изгвазданный булат о сапожное голенище. Артисты вприпрыжку устремились к выходу; к их чести, каждый счел своим долгом задержаться возле меня и поблагодарить за спасение.
- Молоток! - сказал старый хрыч.
Я расценил это как похвалу, но все-таки удивился: у них в Рашемене отождествление собеседника с плотницким инструментом служит признаком уважения?
- С меня бутылка, - посулил похмельный повеса.
Я согласно кивнул: после эдакой кутерьмы промочить горло не повредит.
- Боец! Настоящий генаси! - одобрил синюшный отрок с вихрем в шевелюре.
Генаси? Надо будет справиться у всезнающей Сафии...
- А ты красавчик, - проворковала рыжеволосая кукла, выпячивая богатое содержимое унизанного бисером корсажа. - Чем занят сегодня вечером?
- Как обычно, - скромно ответил я. - Истреблением чудовищ, искоренением зла, восстановлением попранной справедливости...
- Какой милый! - расцвела прелестница и потрепала меня по щеке. - Жду тебя после захода солнца, постарайся быть трезвым и не очень уставшим...
Из-за моей спины донеслось сдавленное рычание, и я невольно встрепенулся: неужели оставил за собой подранка, не добил? Нет, ложная тревога - рычала Сафия.
- Где Лиенна? - спросил я у бочкообразной дворфийки.
- Э-э... там, - скупо отозвалась она, указав куда-то за кулисы, сунула мне в руку небольшой округлый предмет и выбежала из "Вуали" на улицу. Я уставился на подарок, заморгал, хмыкнул: камень-голыш, но до чего причудливый - чернее самых греховных помыслов, не отбрасывает на свету ни малейшего блика. Кусок отвердевшей тьмы, да и только...
Растерянно чесать в затылке без толку, пойдем по пути проб и ошибок. Мы с Сафией крадучись пробрались в одну из задних комнат и подскочили от неожиданности: в дальнем углу, между магическим верстаком и столом алхимика, вдруг проклюнулась овальная дыра, прореха пространства, где клубилась непроглядная темень.
- Эт-то еще что такое? - поразилась Сафия и пнула перетрусившего Каджи, который попытался юркнуть ей под подол.
- Тебе честно сказать?
- Ну, скажи.
- Понятия не имею.
- Спасибо.
- Пожалуйста...
Полученный от дворфийки слиток мрака недвусмысленно пульсировал. Я отступил на несколько шагов назад: пульсация унялась, воронка портала исчезла, закупорилась. Снова вперед, и снова хлопок на стыке стенных перегородок, вспышка черноты, отворившийся провал в никуда.
Меня посетило дурное предчувствие. Я поделился им с Сафией.
- Правда? - заломила она тонкую, аккуратно выщипанную бровь. - Ты у нас просто Алаундо Пророк!
- Кто?
- Кобольд из шапито...
Что за вожжа опять попала ей под хвост? Так и норовит отпустить колкость, отбрить меня по поводу и без. Я, между прочим, в попутчики не навязывался! Не отрицаю: с той приснопамятной ночи, когда запылала Западная Гавань, за мной вовсю табунятся неприятности, однако...
Хватит, девочка!
Эти неприятности - целиком мои, мне и беречь тебя от них. Принимаю командование на себя.
Я решительно взял волшебницу за рукав, поймал вякнувшего гомункула за бородавчатую клешню и нырнул в портал.
/... из размышлений Сафии.../
...
"Нам бы с Лиенной потолковать", - сказал он, очутившись в "Вуали".
"Среди заложников есть Лиенна?" - уточнилу меня мгновением позже.
"Где Лиенна?" -его вопрос, адресованный Магде.
И трижды имя владелицы театра прозвучало безупречно. Наверное, он этого даже не заметил. Зато я заметила. Мать предупреждала: правильно произнесенным именем он оглашаетчей-либосмертный приговор, без надежды на отсрочку и обжалование...
Белая Дама мертва? При смерти?Вот-вот попадет под лишающий жизни удар?
В таком случае, я не знаю... не знаю, что мне делать! События вырвались из-под контроля, пошли вразнос, и нет никаких директив на сей счет. Я по-прежнему останусь с ним, и меня это не...
Не радует?
А ведь там, в кургане, он спас меня от гибели...
...
... От голема, которого я обнаружила и успешно реанимировалав имаскарских кузнях, полетели клочья. Окку разорвал, растерзал, размочалил железного человека, словно тот был сделан из хрусткогомулхорандского папируса.
Мойседовласыйнайденыш из Пещеры Рун мог бы позлорадствовать...
Я недеревенская простушка с сеновала. Я - магистр школы Преобразования, специализируюсь как раз на создании големов и высоко ценю творческоевдохновение. А он пренебрег моей работой: его больше занимало копание в старинных, покрытых известковыми наростами сундуках с оружием и латами.Поморщился, вскользь упомянув о каком-то всесокрушающем Конструкте, по сравнению с которым шедевр Имаскари якобы хорош лишь в качестве... кем был этот чугунный истукан тысячи лет назад, кузнечным подмастерьем? Вот, толькоу наковальни и хорош...Как это типично для мужчин: восторгаться орудиями разрушения и охаивать мирныйсозидательный труд!
...однако он не злорадствовал - недосуг. Он дрался. Я же ничем не могла ему помочь.
Голоса...
Я не помню, насколько давно они начали меня преследовать. Кажется, их двое, оба женские... нет, я не уверена.Иногда в них вкрадываются обертоны сожаления, иногда - наставительные, менторские нотки. А порой они резко вскрикивают, принимаются скандировать, заставляя отшатываться и сжимать ладонями гудящие виски.
Некстати. Как обычно, не вовремя. Среди студентов и так уже пополз слушок о том, что старший инструктор Академии, госпожа Сафия, страдает одержимостью...
Но боль, эта боль!
Никогда прежде они не доставляли мне подобной боли -палаческой, стегающей кнутом по барабанным перепонкам, мелкими трещинами бегущей по костям черепа...
Мгла.
Молочно-белая, вязкая,она стелется по дну грота и затуманиваетмневзор.Занесенная надо мной лапа Окку, когти страшнее серпов...
Я скорчилась, лежа у стены. Я пропала.
И у меня- какая вопиющая нелепость! - не оставалось сил даже на то, чтобы испугаться...
- Слушай меня, Бог-Медведь! Я тебе говорю! К тебе обращаюсь!
Он... он?
Его агатовые глаза. Его растрепанные седые пряди. Его голос, выросший до неизмеримых высот. Он приказывал, повелевал.
- Тронь ее, и я уничтожу тебя. Я выжгу твой курган снизу доверху и срою его до основания. Но я не остановлюсь на этом...
Шаг. Он шел на Окку, и тот колебался.
- Я истреблю все, что тебе дорого. Оскверню каждую святыню этой земли. Разорю каждый ее заповедный уголок...
Еще шаг. Ледяное спокойствие и стальная уверенность. Уверенность в том, что зверь не причинит мне вреда. Не дерзнет. Не посмеет. Не отважится.
- Ни один из твоей стаи не уйдет от меня. Я вытравлю саму память о тебе. Ты желаешь этого, Бог-Медведь? Тогда тронь ее, и быть посему...
- Мальчишка! - надсадно взревел Окку. -Ты говоришь правду, даже не представляя, кто ты такой! Не представляя, что ты такое!
- Если так, - свистящий шепотв ответ вызывал дрожь, - то сражайся со мной! Не с ней!..
От рыка Окку с потолка погребальной каверныпосыпалась каменная крошка, но громче того загремел боевой клич моего спутника. Я видела, как он взвился в прыжке, оттолкнулся пятками от идолав форме поднявшегося на дыбы медведя, плашмя бросил клинок на подставленное предплечье...
Обморок.
Пробуждение.
Он сидел напротив меня, опираясь локтем на крестовину стоймя поставленного меча. Сейчас он действительно походил на рыцаря, преклонившего колено перед спасенной им принцессой. Его взгляд, доселе холодный, теплел и оттаивал.
- Ты в порядке?
- Нет.
- Что с тобой?
Мне вспомнилась непристойная студенческая шуточка: голова - не седалище, завяжи и лежи...
- Я... не хочу говорить об этом.
- А я не хочу давить на тебя. Оставь свои тайны при себе.
Краешек его рта дрогнул в улыбке. Я потупилась.
- Софья, - сказал он.
- Софья... - эхом повторила я, прилагая неимоверные усилия, чтобы не выдать чувства облегчения.