...К тому времени Катюшка и Гюнтер уже стали неразлучны... ну, почти. Гюнтер по-прежнему сторонился шумных игр и был болезненно застенчив со всеми, кроме своей мамы, тети Тони, ну и, конечно же, Катюшки. А егоза Катюшка чувствовала себя счастливой только тогда, когда жизнь вокруг бурлила и кипела, вздымаясь клубами густого пара.
Ей на радость этой зимой в парке появилось диво дивное - большущий каток. Катюшка быстро сообразила, что на Гюнтера рассчитывать не приходится, и, как обычно, взяла себе в товарищи Гарика и Люську. Правда, накатавшись вдоволь, она все же приходила к Гюнтеру. Разморившись в тепле, уставшая от катания, уставшая от самой радости, вяло пролистывала тетради Гюнтера с готовым домашним заданием - вроде как проверяла. А то! Шефство над немцем теперь считалось у нее еще и пионерским поручением!
Память у Катюшки всегда была замечательная; года в три, к изумлению Ольги Вячеславовны, дочь без запинки повторила недавно услышанный стишок. Так что затвердить по тетрадкам друга правильные ответы не составляло для нее никакого труда. Вернувшись домой, Катюшка быстренько повторяла все это в своих тетрадках - и преспокойно укладывалась спать. С чистой совестью. А потом вообще приноровилась выполнять домашнее задание, сидя у Гюнтера. Проще говоря, списывала все подчистую. К тому же выяснилось, что Гюнтер редко делает ошибки.
Разумеется, такое привольное житье-бытье однажды должно было закончиться. Причем, будто бы в насмешку, подвел Катюшку немецкий язык. Катюшка и прежде-то не больно его жаловала, а теперь и вовсе стала полагаться на Гюнтера. Только вот одно дело - письменное задание и совсем другое - ответ у доски. Тут уж приходится рассчитывать только на себя. На свои хлипкие, честно говоря, знаньица. Слова ну никак не желали складываться во фразы. Катюшка бормотала что-то, надеясь на авось, да поглядывала украдкой на Гюнтера: подскажи, ну подскажи! А Гюнтер, как назло, уставился в книгу. Предатель! Со злости Катюшка ляпнула что-то совсем уж невообразимое. Сама не поняла, что именно, но класс потонул в невообразимом хохоте.
- Сумеешь сама исправить...- Нина Владимировна, высокая, представительная "немка" с искусно наведенной пергидролем модной желтоватостью, тоже не удержалась от сдержанной улыбки и слегка запнулась, - ошибку?
Дала понять, что все еще верит в Катюшку. Но видно было: уже ни капельки не верила.
Катюшка попыталась - да так, что Танечка Русанова просто плакала от смеха, а ей, Катюшке, впору было реветь со стыда. До самого звонка с урока по классу, несмотря на суровые взгляды Нины Владимировны, перекатывались смешки. А Гюнтер, не отрываясь, смотрел в учебник. Интересно, он-то что нового там может вычитать, - со злостью подумала Катюшка.
Наверное, Гарик только и ждал перемены, чтобы высказаться:
- Эй, Быстренькая, у тебя ж, вроде, сосед по парте - немецкий немец. Что ж он тебя по немецкому не подтянет? Забыл, что ли? Ну, хочешь, я тебя подтяну? А то так ведь и будешь в отстающих ползать!
Свиридов перебивался с уверенной тройки на хлипкую четверку, но оценить шутку Катюшка не сумела - не то настроение.
А вот Люська оценила, подпевала противная:
- Ага, представляю, на катке - и с учебником немецкого! - расхохоталась она, радостно размахивая сумкой. А в сумке - Катюшку по сердцу резануло - тетрадка с честно заработанной пятеркой.
Смолчала. Потому что знала - вместе с первым же словом прорвутся слезы. Насмешки друзей, двойка в журнале и, ко всему прочему, следующий урок - у мамы... То есть неприятный разговор если и удастся отложить, то только до следующей перемены. Уселась за парту, выставила перед собой локти, будто оборону готовясь держать, и принялась старательно разглядывать тысячу раз виденные портреты классиков на стенах. Но даже нарисованные писатели сейчас казались недружелюбными, глядели с подозрением и осуждением.
Гюнтер подошел, как всегда, тихонько, присел рядом. Катюшка скосила на него глаза - и отвернулась. Резко, напоказ. А в следующую секунду почувствовала прикосновение его ладони к своей руке - осторожное, ласковое... извиняющееся. Хотела было оттолкнуть - но почему-то не посмела.
Звонок на урок. Бр-рынь, бр-рынь... как металлюкой по терке! В голове и так звенит от предчувствия: вот сейчас что-то само собой учудится - и все станет еще хуже.
Не успели усесться, как Катюшка тянет руку и, не дожидаясь разрешения:
- Ольга Вячеславовна, пусть он уйдет с моей парты!
- То есть как? - мамины брови взлетают, как две потревоженные птицы. Не всякий день увидишь маму такой! Но Катюшка уже не удивляется и не пугается, она, как говорит в таки случаях папа, закусила удила.
- Пересадите его! - потребовала она.
По классу - шорох и смешки.
И вдруг: негромкий спокойный голос Гюнтера:
- Можно, я останусь?
Вот теперь Катюшке становится настолько страшно, что на мгновение она даже зажмуривается: ну, сейчас начнется! Но класс стихает, как-то разом, будто из штепселя выдернули шнур репродуктора.
- Да, конечно, - говорит мама. И Катюшка понимает, что спорить бесполезно: этих двоих и порознь-то не переупрямишь.
Катюшка и Гюнтер возвращались домой вместе - как всегда. Только сегодня - молчком. До самых до дверей Катюшкиного дома. Она готовилась так же молчком юркнуть в дверь и уж у себя в комнате нареветься вдоволь, но Гюнтер удержал:
- Идем к нам. Или к вам, все равно, - прямо взглянул в растерянное лицо подруги и пояснил каким-то скрипучим, старческим тоном: - Я думаю, тебе придется несколько дней посидеть над учебником.
Катюшка сердито шмыгнула носом. А Гюнтер улыбнулся - по-доброму, но с подначкой:
- Ты просто боишься, что у тебя не получится...
- Вот еще!
- ...А у тебя получится. Обязательно.
И Катюшка внезапно сообразила: это почти те же слова, которыми она раньше ободряла друга. И снова шмыгнула носом, на этот раз растроганно:
- Обещаешь?
- Обещаю, - без колебаний ответил он.
Гюнтер ни разу не нарушил обещания - ни тогда, ни после.
Он был требовательным и терпеливым учителем. И ухитрялся не обращать ни малейшего внимания на ее капризы даже там, где не то что у Нины Владимировны - у мамы терпения вряд ли хватило бы.
- Я, может быть, к языкам вообще не имею способностей! - устало отбрыкивалась Катюшка.
- Зато хорошо умеешь придумывать отговорки, - самым нудным тоном, на какой только был способен, отвечал Гюнтер. - А русский язык сложнее.
Не хватался, просто говорил.
- Ну, ты у нас талант! Все знают, что ты все знаешь...
После таких слов, наверное, любой зазнался бы. Любой, но не Гюнтер.
- Мне тоже было трудно. И сейчас трудно, но поначалу... можешь не верить, но я тогда думал, что так и буду где словами, где жестами объясняться. Ольга Вячеславовна помогла. Мы тогда читали с ней пушкинского "Утопленника". Помнишь первую строчку? "Прибежали в избу дети..." Я тогда все, что читал по-русски, переводил на немецкий. Попробовал сообразить, как будет "изба" по-немецки, - ничего не получилось. И тогда Ольга Вячеславовна мне рассказала, что обычно при переводе пользуются словом "hütte", но оно все-таки ближе к русскому "хижина". А слово "изба" в родстве со словом "истопить". Буквально - помещение, которое отапливают. И в немецком у этого слова нашлись родственники. "Stube" - по-русски "комната"... Ты понимаешь, до этого дня я изучал русский язык потому, что так было надо, потому что нельзя жить в России, не зная русского языка. А тут мне вдруг стало интересно. Я теперь не просто учился, а понимал. Когда понимаешь, все становится простым.
- А сможешь объяснить так, чтобы я тоже поняла?
- Попробую.
И буквально на третий день Катюшка действительно поняла - и убедилась, что Гюнтер был прав: ничего сложного в немецком языке нет. И почему только прежде он ей не давался?! Объясняла Нина Владимировна - Катюшка отвлекалась, потом становилось непонятно и, значит, - скучно. А Гюнтер... Гюнтер строго следил, чтобы Катюшка не засмотрелась в окошко, не принялась вырисовывать карту пиратских кладов, не... Ах, да мало ли что могла придумать непоседа Катюшка! Но только не тогда, когда рядом был бдительный Гюнтер. Он был замечательным учителем, просто лучшим в мире!
И все же вскоре они едва не поссорились. Точнее, Катюшка едва не рассорилась с Гюнтером. И причина была все та же - насмешки. "Жених и невеста!" - дурашливо кричали вслед Гюнтеру и Катюшке мальчишки младших классов. Девчонки-одноклассницы хихикали, едва завидев Катюшку в неизменной компании Гюнтера. А Гарик - не со зла, просто дурачась, - утащил из класса кусок мела и на перемене расписал забор формулами, вовсе не математическими. "Катя + Гюнтер = любовь". Самозваному маляру привычно влетело от Галины Михайловны, а потом пришлось еще и малярными работами заниматься, уже не по доброй воле, а под присмотром тети Таси, но Катюшке от того, что справедливое возмездие свершилось, легче не стало, ну просто ни капельки!
Как всегда, им было по пути - Катюшке и Гюнтеру. Но Катюшка на выходе из школы сказала громко, чтобы услышал не только Гюнтер, но и Люська, и Настя, и Танечка, и зловредный Гарик:
- Чего ты ко мне прилип? Заблудиться, что ли, боишься? - и демонстративно пошла другой дорогой, вместе с девчонками.
А потом до самого дома - вот неожиданность! - ловила на себе их осуждающие взгляды. А потом целый день, до сумерек, сидела в своей комнате, ни к чему не могла приложить руки, разве что в домашнем задании поковырялась чуть-чуть, и чувствовала себя разом и несчастной, и виноватой - из-за насмешек, из-за своей неловкой - да что там неловкой? подленькой! - попытки все свалить на Гюнтера (и вообще, что свалить-то? он настоящий друг, а от друзей не отрекаются!)... и из-за тоски по Гюнтеру - а как теперь к нему пойдешь?.. А потом как-то вдруг пришел Гюнтер. Просто взял и пришел. Как ни в чем не бывало. Подсел к столу и принялся проверять письменное задание по немецкому в Катюшкиной тетрадке.
- Ты не сердишься? - вкрадчиво спросила Катюшка из своего угла.
- Сержусь, - Гюнтер мрачно кивнул. - В прошлый раз было две ошибки, а сегодня - двенадцать. - Повторил по слогам: - Две-над-цать! Как тебе такая арифметика?
- Только за это сердишься? - она подошла тихонечко, почти на цыпочках, виновато заглянула ему в глаза.
- Ты понимаешь, что работу нужно переписать? - не меняя тона, спросил он.
- Я перепишу, честное слово. И не сделаю ни одной ошибки, ни одной-ни одной! - радостно затараторила Катюшка. - Только ты не сердись за то, что я тебе сегодня сказала, хорошо?
- Хорошо, - уже мягче, почти что обычным голосом, ответил Гюнтер. - А ты перестанешь бояться?
- Я - бояться? - оскорбленно вскинулась девчонка.
- Да. Ты боишься, что они над тобой смеются, - продолжал стоять на своем Гюнтер. - Они глупые, а ты боишься,
Катюшка насупилась так старательно, что даже голова немножко заболела от усилий. А он, будто бы не замечая, подвинул к ней тетрадь.
- Не боюсь. Хочешь докажу, что не боюсь? - буркнула она и взялась за карандаш. Помолчала, пробуя сосредоточиться. В замешательстве поглядела на друга.
- А вот здесь как?..
Но он, ясно, не попался на немудреную уловку.
- Думай. Я потом посмотрю.
- Ну что тебе стоит? - Катюшка состроила жалобную гримаску.
- Ты обещала.
Гюнтер ни разу не нарушил слова. Но и обещание, данное ему, надо было держать.
И Катюшке волей-неволей пришлось изображать примерную ученицу. И не притворно, а по правде.
Но она не была бы самой собой, если не потребовала бы награды за свое примерное поведение. Вот и вынужден был Гюнтер этим вечером, и следующим, а потом еще и воскресным сопровождать ее на каток. Правда, согласился он на удивление легко, вроде бы, даже с охотой. Только спросил с лукавой усмешкой:
- Не боишься?
Катюшка подумала, что с ним ничего не боится, но в голос подпустила злости:
- Вр-редина!
А мгновение спустя, глядя в его просиявшее лицо, попросила с привычной прямотой и настойчивостью:
- Давай никогда не будем ссориться!
- Не будем, - отозвался Гюнтер. И эти слова тоже были обещанием.
Сдержать которое было ох как непросто. По крайней мере, ей, Катюшке. И все же с той поры ни один их спор, кажется, не перерос в ссору.
Катюшка терпеть не могла вспоминать о своих дурацких выходках. А что, разве есть люди, которые любят? Но сегодня все это почему-то вспомнилось не со стыдом, а с какой-то счастливой грустью. Оказывается, такая тоже бывает. Не просто светлая, а счастливая. И подумалось: наверное, именно в тот день она впервые отчетливо почувствовала, что от Гюнтера веет добрым теплом. А может быть, раньше? Когда он уперся и отказался уходить с привычного места? Или еще раньше? А не все ли равно! Главное, все это позади, а он по-прежнему рядом. А если не рядом, то всегда дождется.