Яворская Елена Валерьевна. Предначертание

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Всего лишь двадцать лет назад улица Молочников считалась самой глухой окраиной Эбарро. Маленькие приземистые домики стояли далеко порознь, окруженные хлевами и сараями, обнесенные низенькими, взрослому человеку по пояс, оградами. Улица, а вместе с нею и город, заканчивались двором старой Диды, пережившей всех своих наследников. А дальше простирались великолепные луга, на западе окаймленные зеркальными водами Серебряной Эбарры, притока Великого Тейана.

Большинство обитателей улицы Молочников держали коров и коз, ежедневно возили на городской рынок молоко, творог, сметану. У иных, самых удачливых и умелых, были постоянные покупатели, которым товар доставлялся на дом - так и для продавца удобнее, не надо торчать на рынке в любую непогоду. Несколько счастливчиков даже отправляли свои сыры в столицу, Кейрон, что в двух днях пути от Эбарро. Лучшие семейные рецепты хранились глубокой тайне и передавались по наследству. Легендой улицы Молочников был необычайно нежный творожок старой Диды, рецепт которого мечтал заполучить каждый, да только Дида, как говорили, поклялась унести секрет, когда-то сделавший ее семью, по меркам Эбарро, весьма состоятельной, с собой в могилу. Еще рассказывали, что толстая Айна, эта жадная дуреха, нарочно послала свою дочь в услужение к Диде, наказав не брать большой платы и всячески угождать старухе, а между тем высматривать да выслушивать. Айна, небось, гордилась своей выдумкой, да только недолго: Дида платила помощнице щедро и точно в срок, но в ответ на первый же осторожный вопрос о чудесном рецепте заявила, что пусть подождут сперва, чтобы она выжила из ума. И добавила: новых работников нынче найти нетрудно, на этакие-то деньги!

Да, характер у Диды всегда такой был - что кузнечный молот. Вот и свой участок выпаса она сохранила за собой, хотя коров давно уже не держала, а для двух коз, даже с приплодом, он был слишком велик. Дида давала множество поводов для пересудов, которые делали сонную жизнь улицы Молочников немножко веселее. А жизнь эта не была ни городской, ни сельской: жили по-деревенски небогато, непросто, но все-таки обособленно, а не общинно, трудились от зари до зари, но сами были себе хозяевами и даже устроили свой собственный цех во главе, как полагается, со старейшиной, всеми уважаемым папашей Гилоном.

Но город рос, наступал, разрушая привычный уклад. И вот однажды на улице Молочников появился чужак, молодой мужчина в одежде мастерового. Для досужих кумушек это само собой было событием: рыжеусый востроглазый красавец, бойкий на язык - со всеми успел перезнакомиться в один день, с тем поговорить о семье, а с этим - о хозяйстве, о чем-то долго беседовал с папашей Гилоном, старик потом целый вечер ходил пошатываясь и норовил, к неудовольствию тетушки Майды, затянуть свою любимую: "Ой, как шла девица ноченькой..."

Наутро узнали: красавчик ухитрился как-то незаметно сговориться с Дидой о покупке ее дома, подворья и выпаса. Он собирался обосноваться на улице Молочников, но заниматься хотел совсем не тем, чем было здесь принято. Красавчик оказался мастером-оружейником.

В тот же день Дида немногословно простилась с соседями, разочарованными, что так и не удалось вызнать, куда это она собралась, села в повозку, нагруженную всяким скарбом, и уехала. А вечером в дом вошел новый хозяин - Микон-оружейник.

Не одна любопытная кумушка отдала бы правый глаз, чтобы узнать, как удалось оружейнику уломать упрямую Диду. Сразу же заговорили о том. Что пришелец непрост, ох как непрост! И крепко держит за хвост диковинную зверушку-удачу. Микон в одночасье стал на улице Молочников знаменитостью. И завидным женихом.

Впрочем, все это мало его заботило. Он был занят обустройством на новом месте, что-то перестроил, что-то достроил, что-то разобрал вовсе, сам участвовал во всех работах, не полагаясь на наемных каменщиков и плотников. Старую ограду сломал, обнес новой, в человеческий рост, не только подворье, но и свой участок выпаса. Обустраивался не торопясь, но и времени не упуская, добротно, по всему видать - навсегда. Полгода спустя в новенькой кузнице загремел тяжелый молот, застучали и зазвенели молоточки поменьше. С Миконом работали два подмастерья - веселый здоровяк Тим и тощий, но на удивление сильный молчун Анто. И хотя дом оружейника был за высоким забором, о жизни Микона знали многое - наверное, потому, что очень уж любопытствовали. Знали, что он взял четырех учеников, что затеял расширение мастерской, что ведет с немалой для себя пользой какие-то дела с гномами. Знали и то, что он не обращает внимания ни на одну из местных девиц на выданье, да и женщин известного нрава к себе не водит. И вдруг улицу Молочников потрясло известие: Микон женился! Кумушки изумленно приумолкли - и вновь загомонили, впервые увидев жену оружейника, Марелию, миловидную женщину девятнадцати лет от роду, с огромными серо-голубыми глазами, чистому блеску которых могли позавидовать незамутненные воды Эбарры, и с роскошными волосами, казавшимися то золотом, то серебром. Кумушкам интересно было все, все, все: откуда Марелия, из какой семьи, большое ли приданое взял за нею Микон... Но вот они опять дружно прикусили языки: рядом с кованой вывеской оружейной мастерской появился маленький красно-желтый флажок с изображением воздетых рук.

- Чародейка! - с уважением зашептали кумушки. - Лекарка!

Сначала они сторонились чародейки по старинной привычки держаться подальше от неведомого, - но снова любопытно взяло верх над осмотрительностью, и сначала одна, следом другая соседка несмело постучала в дверь Марелии.

Просьбы большим разнообразием не отличались: погадать на счастье дочки в предстоящем замужестве, на успех сынка в торговле, узнать, верен ли муж, изготовить снадобье от колик в животе, от простуды или от бессонницы... Однажды молодая бесстыжая вдовушка Тинна, о которой кумушки неизменно говорили с пренебрежением, а их мужья - с возмутительной снисходительностью, отважилась попросить Марелию о другом: сварить приворотное зелье для кожевника Барна, состоятельного холостяка из новых поселенцев, что потянулись на улицу молочников вслед за Миконом. Из дома Марелии Тинна выскочила с растрепанными волосами и безумными глазами, на бегу выкрикивая извинения. Это видели тетушка Майда и ее дочка Рози - они шли к чародейке за бальзамом, избавляющим от прыщей для бедняжки Рози, которой никак не удавалось сладить с этой напастью. К вечеру всей улице стало известно - неведомо откуда, потому что ни Марелия, ни Тинна не проронили об этом ни словечка, - о чем именно просила чародейку бесстыжая вдовушка. Одни громогласно восхваляли благонравие чародейки, наотрез отказавшейся заниматься запретной магией, другие утверждали: Марелия попросту испугалась, ведь старейшины ее цеха за такое баловство строго наказывают, могут и из цеха изгнать. Третьи (этих было немного) шептались, что глупая нахалка Тинна предположила за услугу оскорбительно маленькую плату. Как бы то ни было, больше никто не тревожил Марелию такими просьбами.

Кроме талантов гадательницы и целительницы, Марелия обладала еще одним полезным умением: в кувшине, над которым она пошептала, молоко не скисало почти двадцать дней. С того момента, как соседи узнали об этом, Марелия стала некоронованной королевой улицы Молочников.

Два дня пути пешком и налегке отделяли скромный городок Эбарро от Кейрона, богатой и шумной столицы королевства Лериан. А столичные новости, слухи, сплетни доходили до Эбарро почти так же быстро, как распространялись по многолюдному Кейрону. В разговорах о чародействе часто упоминались прославленные столичные маги. Так, к примеру, рассказывали, что могущественный Илдок, старейший из магов, нынче весной изготовил такие камушки, которые, если их опустить в отравленное питье, высасывают яд. А у кого из первых людей королевства не водится врагов? У кого из столичных богатеев не найдется целой кучи наследников? Илдок, продавая свои чудесные камушки, за считанные дни утроил свое состояние, которое и прежде было огромным даже по столичным меркам. Еще рассказывали о чародейке Ванарде, которую молва с давних пор называла королевской любовницей. Любовница или нет - этого никто не знал наверняка, а вот в том, что она чародейка невероятной силы, мог поклясться любой, даже тот, кто никогда ее не видел. О Ванарде знали не то что в Эбарро - даже в глухой деревушке на границе с Орочьей степью ребенок, едва научившись соображать, накрепко запоминал имя женщины, которой сам король был обязан частью своего могущества. Не она ли украсила новый королевский дворец скульптурами людей разных сословий и животных, обитающих по всему Лериану, - скульптуры эти оживали, стоило королю хлопнуть в ладоши? Ах, как поражались иноземные послы, увидев чудо, какими сговорчивыми они становились! Не она ли так хитро и искусно зачаровала все стены внутри дворца, что король мог видеть и слышать сквозь них, узнавать о том, что происходит в любой из комнат, и при этом для всех прочих стены остались прежними, самыми обычными? Не она ли... Много, много удивительного рассказывали о Ванарде и ничуть не меньше - о ее сводной сестре Гердии, жрице Пайроса, чародейке-садовнице. Благодаря ее трудам и заботам сад, окружавший королевский дворец, был полон ярких, никогда не увядающих цветов, которые источали дивное благоухание - такое, должно быть, услаждает богов в садах, созданных самим Пайросом.

На улице Молочников все, от мала до велика, любили слушать истории о столичных чародеях, верили всему и не трудились разделять правду и вымысел - ведь так интереснее! Но после того как по соседству поселилась самая настоящая чародейка, простодушного восхищения столичными поубавилось.

- Статуи да цветочки - это, конечно, здорово, но мне-то, простой женщине, какой прок от этих чудес? - вопрошала рассудительная тетушка Майда. - Вот Марелия наша - мастерица творить полезные заклинания. Молочко-то даже в самую жару стоит себе не киснет. Да и у Рози моей личико побелело, посвежело, спасибо Марелии. Да пребудет с ней милость божественного Оксо! - торжественно заключала она.

- Да пребудет! - дружно подхватывали соседки.

- Какая искусница! - восхищались их мужья, хлебнув наутро после шумной пирушки чудодейственного средства от похмелья. - И берет совсем недорого, не то что другие.

Марелия была желанной гостьей в любом доме на улице Молочников. Молва о ней распространилась по всему Эбарро и, в отличие от многих молодых чародеев, она никогда не испытывала недостатка в клиентах. Когда на третий год благополучного супружества Марелия родила дочь, не было в Эбарро семьи, которая не засвидетельствовала бы своего почтения матери и новорожденной и не прислала бы им даров. Но, конечно же, самой желанной гостьей была Аннель, давняя подруга Марелии, прибывшая на улицу Молочников вместе со своим супругом. Соседи давно привыкли, что к их чародейке приезжают и знатные господа. Но на этот раз они переполошились не на шутку: в их узкую улочку осторожно въехала большая черная карета с позолоченным королевским гербом на дверце. Карета королевского наместника! Карета целый час простояла во дворе Микона, а потом так же осторожно двинулась в обратный путь. Кумушки умирали от любопытства, но только безмозглая Айна, едва гости отбыли, бросилась к Марелии, подхватив свои широкие юбки.

- Ой, дорогуша, к тебе, никак, сам наместник приезжал? Не иначе как за снадобьем каким?

Другая рассердилась бы, но Марелия славилась среди соседей не только своим мастерством чародейки, но и приветливым незлобивым нравом.

- Нет, не за снадобьем, - улыбнувшись, ответила она. - Аннель, жена господина наместника, - моя подруга с детских лет.

И она охотно, не без тайной гордости рассказала, что росла с Аннелью на одной улице в Кейроне, их матушки вместе держали лавочку, в которой продавали свои снадобья, а отец Аннели, краснодеревщик, был ничуть не беднее и ничуть не богаче ее отца, златокузнеца. И со своим будущим мужем Аннель познакомилась в отцовской мастерской: господин наместник, будучи при дворе, приехал заказывать себе новомодное кресло.

С той поры к Марелии стали относиться еще почтительнее.

И все же Лауру, ее дочку, на улице Молочников полюбили не потому, что у ее колыбели стоял сам наместник, а потому, что невозможно было не любить это непоседливое жизнерадостное дитя, которое, выучившись ходить и говорить, успокаивалось только на время сна. Все остальное время Лаура усердно обследовала и обживала сначала родной дом, потом - двор, потом - улицу Молочников, а к пятнадцати годам знала Эбарро как свои пять пальцев, за исключением, пожалуй, населенных разным сбродом предместий, куда отец и мать строжайше запретили ей совать свой любопытный носик. А Лаура, несмотря на всю свою непоседливость, была послушной дочерью.

Глава 2

К тому времени улица Молочников давно перестала быть окраиной, Эбарро разросся. Да и название улицы сохранялось только по привычке. Большинство молочников переселилось на новую западную окраину города, которая, передвинувшись за реку, поглотила несколько пригородных поселков.

На улице Молочников, ныне населенной богатейшими ремесленниками, самым уважаемым из которых был, конечно же, Микон, остался только старый-престарый папаша Гилон. Он и его жена, все еще бойкая тетушка Майда, по-прежнему продавали сыр и творог, но совсем мало, не то что прежде. Дочка их, Рози, вышла замуж за кожевника Барна в тот самый год, когда родилась Лаура, и была теперь матерью пятерых детей, доставлявших огромную радость дедушке и бабушке. Старшая дочь, звавшаяся, разумеется, Майдой, бегала, как прежде ее матушка, к доброй госпоже Марелии за снадобьем для избавления от прыщей.

Микон и Марелия к этому времени владели уже весьма значительным состоянием и жили в большом доме, выстроенном рядом с прежним, который теперь занимали подмастерья с семьями и новые ученики. Деятельный Микон открыл еще и ювелирную мастерскую, пригласив из Кейрона златокузнецов, ходивших прежде в подмастерьях у покойного ныне тестя, и завел две лавки - одну в Эбарро, другую, посолиднее, в Кейроне. Многие дворяне, и провинциальные, и столичные, носили мечи и кинжалы с клеймом Микона-оружейника: гномий молот, заключенный в узкое кольцо. А привередам в лавках Микона предлагали оружие, выкованное самими гномами, - правда, стоило оно впятеро дороже. Ювелирные изделия Микон тоже сбывал без особого труда и со значительной выгодой, а после того, как диадему его работы приобрели для одной из принцесс, от заказчиков отбоя не было.

К чинам и титулам Микон относился без особого интереса, недаром у него предках был гном-оружейник, прапрадед Астольн, проживший такую долгую жизнь, что самого Микона успел научить держать молот, а гномы ведь превыше происхождения ставят умение хорошо трудиться и получать за хороший труд хорошее вознаграждение. Но, посоветовавшись с Марелией, Микон рассудил: титул не помешает ни ему, ни его наследнице, воспитанной как знатная девушка. Господин наместник дружески, почти по-родственному, посодействовал в приобретении баронского титула. Чтобы облегчить себе путь к баронству, смекалистый Микон немалую часть своих сбережений потратил на покупку земель у тех, кого презирал искренне и до глубины души - у обедневших никчемных дворянчиков, живущих в долг да за счет распродажи с молотка дедовского достояния. По своему обыкновению, Микон действовал без промедления, но со спокойной обстоятельностью: выбрал участки для покупки, нашел порядочных и работящих арендаторов, отдавая предпочтение семейным, нанял толковых и в меру честных управляющих (Микон привык мыслить практически и понимал, что ни от одного управляющего в мире нельзя требовать идеальной честности - это же все-таки управляющий, а не жрец Тэи!). До строительства баронского замка дело, впрочем, не дошло, да и развалины прежнего были разобраны по приказу нового владельца и на их месте появились виноградники, но, когда земли начали приносить доход, у Микона появилось к ним весьма теплое чувство.

Наместник, человек строгих моральных принципов, не изменил им и на этот раз, но в рамках, определяемых законом, сделал все, чтобы маленькая Лаура стала наследницей дворянского титула... Лаура, к которой с такой болезненной нежностью относилась Аннель. Эта любовь становилась все сильнее и сильнее - по мере того как ослабевала надежда дать жизнь собственному ребенку. Нет, неправда! Это наместник уже не надеялся, а Аннель упрямо твердила, что боги испытывают ее, желая послать ей необычное дитя, которому они даруют славную судьбу. А еще она была убеждена: богам угодно, чтобы она возложила на себя заботы о воспитании Лауры, будущей подруги своей дочери. И Аннель старательно учила Лауру тому, чему ее никогда не смогла бы научить Марелия. Аннель и Марелия знали, знали обе, еще с детства, с первых дней обучения у чародейки Бертины, что Марелии не дано и половины способностей, которые есть у Аннели. Но это знание не разрушило их дружбы, а может быть, даже укрепило ее, и Марелия охотно отпускала свою любознательную непоседу к доброй тетушке Аннели.

Аннель первая поздравила Микона с обретением титула барона де Торенс. Но ни Микон, ни его жена, ни дочка, получив дворянство, ничуть не возгордились - к огромному удовольствию соседей. Марелия по-прежнему раскидывала карты, то угадывала, то не угадывала, но это не смущало легковерных кумушек, и с одинаковым старанием варила снадобья для соседки-белошвейки и для заезжей герцогини.

Микон, как и двадцать лет назад, с раннего утра и дотемна стоял у наковальни, возился в мастерской, покрикивал на помощников с привычным грубоватым добродушием, иногда отпуская непонятные, но, без сомнения, крепкие гномьи словечки. И его любовь к оружию, выкованному собственными руками, осталась неизменной. Придирчиво и взволнованно осмотрев короткий меч - из тех, которые носят и солдаты, и городская стража, и зажиточные ремесленники, он удовлетворенно объявлял:

- Любое оружие достойно почтения, если выковано руками мастера!

А уж когда доводилось изготовить по особому заказу оружие для определенного владельца, такое оружие, которому так и хочется дать звучное, гордое имя, радости Микона не было пределов. Покачивая меч на руках, как любимого ребенка, он восклицал:

- Вот что значит гномья кровь, а?

В такие дни он созывал соседей, накрывал прямо во дворе столы, выкатывал бочку вина, да не какого-нибудь, а из собственного баронского винограда, одарял детей сладостями, - и начиналось веселье до утра.

Ни один злой язык не посмел бы назвать Микона жадным. Временами щедрый, но чаще разумно бережливый, он крепко усвоил старую истину: боги вольны даровать смертному свою милость и также вольны ее отнять. Поэтому и он, и его жена, следуя древней традиции, с самого рождения дочери откладывали по десять золотых в год в шкатулку, изготовленную Миконом и снабженную надежным замком, ключ от которого был припрятан у Марелии. В этой же шкатулке хранились щедрые подарки Аннели: драгоценные серьги, кольца, рубиновое ожерелье, которое она собственноручно надела на шею своей ученице, когда той исполнилось пятнадцать и которое Марелия не позволила носить, считая слишком роскошным для столь юной девицы. Лауру воспитывали в духе скромности и уважения к труду. Несмотря на то, что в доме были и горничная, и кухарка, и даже садовник, господская дочка сама убирала свою комнату, помогала спрятать и поливала цветы в небольшом садике, устроенном специально для нее. Но родители не забывали и о том, что придет время, когда их Лаура, девочка с улицы Молочников, станет называться баронессой де Торенс. Лауру выучили ходить горделивой поступью в платье со шлейфом, кланяться, как подобает дворянке, вышивать шелком на тончайшей ткани и ездить верхом - Микон даже купил дочери породистую лошадку спокойного нрава. Только лишь дворянские танцы почему-то раздражали Микона - он называл их "дурацким кривлянием" и упрямо не позволял учить Лауру этому безобразию. То ли дело пляски простонародья, радующие душу и тело, добрый отдых после доброго труда!

Итак, Лаура получила почти дворянское воспитание. Но в отличие от своих сверстниц, рожденных во дворянства, Лаура обладала бесценной свободой, свободой дочери своих родителей и будущей хозяйки прибыльного дела. Когда она, пятилетняя кроха, преодолевая страх, впервые вошла в задымленную грохочущую кузницу, отец, уже открывший рот, чтобы приказать ей возвращаться в дом, вдруг услыхал настойчивое:

- Я хочу посмотреть. Мне интересно.

У Микона не хватило духу ее прогнать - ни тогда, ни потом. Его умиляли вопросы, с которыми Лаура приставала и к нему, и к Тиму, который очень скоро стал ее лучшим другом, и к молчаливому суровому Анто, ради нее размыкавшему потрескавшиеся от кузнечного жара губы.

Лауру интересовало то, к чему обычно равнодушны женщины и уж тем более - маленькие девочки: как называется та или иная деталь доспеха, чем этот меч удобнее, чем вон тот... Ее любознательности не было предела, но эта болтовня, эти бесконечные вопросы никого не утомляли и - удивительное дело! - даже помогали в работе. Лауре отвечали с охотой, серьезно, как взрослой, ее называли "маленькой хозяйкой". Если она несколько дней гостила в доме тетушки Аннели, всех - и мастеров, и подмастерьев, и даже озорных учеников охватывала странная грусть. А если она - избавьте, боги! - была больна, у всех работа валилась из рук, и каждый, улучив минутку, бежал ее проведать, отнести лакомство или игрушку. Микону и вовсе взбрело в голову подарить дочке кинжал с изящной рукоятью в виде переплетенных стеблей, увенчанных позолоченными цветами... До этого дня он и не предполагал, что его жена знает столько гномьих ругательств. Она решительно отобрала опасную игрушку, намереваясь унести с глаз долой, но Лаура, обычно такая послушная, вдруг раскапризничалась, расплакалась.

- Она - моя дочь, а я - оружейник в пятом поколении. Это ведь чего-нибудь стоит, как ты думаешь, жена? - сказал Микон, не скрывая удовольствия. - К тому же она будущая хозяйка оружейной мастерской, лучшей в Эбарро, а быть может - во всем Лериане, и должна знать толк в хорошем оружии. Так ведь, золото мое? - подмигнул он Лауре, возвращая ей кинжал.

С тех пор дочка оружейника не расставалась с отцовским подарком. Сначала она прятала кинжал в ящике с игрушками, потом использовала как закладку для книг.

Вспышки своеволия не слишком беспокоили родителей Лауры. Она понятия не имела о наказаниях. Однажды - ей к тому времени шел уже десятый год - она увидела, как тетушка Рози шлепками гонит в дом свою дочку Майду, браня за испачканное платье. Лаура прибежала к матери и, задыхаясь от ужаса и возмущения, рассказала ей обо всем.

- Успокойся, милая, - ласково посоветовала Марелия. - Должно быть, Майда. - Должно быть, Майда - большая проказница, если тетушке Рози приходится так строго ее наказывать. Но ты ведь хорошая девочка, верно, милая?

Лаура как будто бы успокоилась, но, стоило матери заняться своими делами, как она побежала в отцовскую мастерскую и слово в слово повторила ему свой рассказ.

- Да забудь ты, мое золото, об этой глупой злобной тетке, - досадливо махнул рукой Микон. - Много таких - по любому пустяку крик поднимают. А Майду, когда гулять выйдет, угости мамиными пряниками - враз утешится.

Лаура долго размышляла, почему мама ответила так, а отец - иначе, но ни до чего не додумалась. Вспоминать о происшествии было противно, и Лаура, сама того не замечая, начала сторониться тетушки Рози.

В свой срок пришли новые горести. Лаура вдруг обнаружила, что ей становится все скучнее и скучнее с соседями-сверстниками. Все чаще она уходила к тетушке Аннели, подолгу беседовала с ней, часами сидела в великолепной библиотеке господина наместника. Лаура читала о других королевствах, о городах, полных всяческих диковинок, об отважных воинах и путешественниках, о драконах, ревниво оберегающих свои горы, о гномьих кладах, о зачарованном эльфийском оружии. Но сильнее всего увлекали Лауру рассказы о чародеях, чья мудрость и воля значили порою больше, чем королевская власть. Нет, Лаура даже не мечтала сравниться с ними, просто ей очень хотелось совершить хотя бы маленькое чудо и совершить его так, чтобы оно непременно кому-нибудь помогло. И она донимала тетушку Аннель показать ей еще одно заклинание... и еще одно... Мама беспокоилась, что Лаура слишком транжирит свои невеликие пока еще силы. Да и тетушка Аннель все чаще говорила: "Давай повременим". Тогда Лаура снова забиралась в библиотеку и с упорством гнома-рудокопа искала в тетушкиных книгах заклинания, которые можно было опробовать сейчас, немедленно. Получалось далеко не всегда, и Лаура возвращалась к тетушке Аннели с множеством вопросов, на которые тетушка, представлявшаяся Лауре не менее могущественной, чем древние чародеи из книг, порою не могла ответить, смущенно улыбалась и признавалась, что не читала этого и того тоже не читала, но обязательно прочтет.

Необъяснимое манило Лауру все сильнее и сильнее, и она попросту заучивала понравившиеся заклинания в надежде со временем разобраться. Так было, например, с заклинанием, называвшимся красиво и немножко страшно: "Огненный шар". Неведомый переписчик старинного свитка передал эльфийское заклинание буквами, принятыми у людей, - вот и все, ни пояснений, ни хотя бы перевода, к великой досаде Лауры. Тетушка Аннель не знала по-эльфийски ни слова, да и никто в Эбарро, пожалуй, не знал. Аннель рассказывала, что и в столице знает только двух чародеев, которые достаточно уверенно разбирают эльфийские письмена, а прочие довольствуются десятком-другим фраз.

Эльфов не то что в Эбарро - в Кейроне не видывали со времен Старого Королевства, да и в те благословенные богами времена эльфы не делились с людьми тайнами своей магии. Никакие посулы не сумели разомкнуть губы хотя бы одного эльфа, намертво запечатанные молчанием, а испытать иное средство - угрозы - рискнул бы только самоубийца. Люди знали: если орк отказывается оказать услугу, значит, он уже нанят и присягнул именем Итваны, если гном не соглашается заключить полюбовный договор, значит, ему предложили недостаточно денег. Но ключика к эльфам не смогли подобрать, как ни старались, какие способы ни изобретали, чтобы сделать сговорчивее этот упрямый, самолюбивый и загадочный народ.

Человек одержим страстью всему находить объяснение, пусть даже самое невероятное, и об эльфах бытовало множество историй. Одни говорили: эльфы попросту стыдятся своей слабой и несовершенной магии. Тетушка Аннель отвергала это объяснение, считая его слишком простым и недоказательным, и ее сомнения передались Лауре. Обе они склонялись к тому, что эльфы, пятьсот лет назад отделившие себя от всего мира, скрытны, и, очень вероятно, занимаются недозволенной богами темной магией. О том же говорилось в детских сказках, которые охотно рассказывала детворе бабушка Майда: эльфы прикидываются милыми и добрыми, чтобы потом совершить каверзу, да только хитроумный и отважный принц-человек разрушает эльфийские козни, предатели посрамлены, а их бесчестно добытые несметные сокровища достаются принцу...

Но, как гласит общеизвестная гномья мудрость, хочешь - враждуй, хочешь - дружи, а торговое дело крепко в голове держи. Каковы бы ни были эльфы, люди не желали лишиться великолепных эльфийских товаров, причисляемых к самым дорогим предметам роскоши, и прапрадеду нынешнего короля неведомо как удалось убедить несговорчивых эльфов торговать с Лерианом через речной городок Мильенну, в который эльфы могли добраться с легкостью и удобством: достаточно было спуститься по Тейану.

Пришлось, однако, пойти на неслыханные уступки: королевским указом эльфам дозволялось торговать беспошлинно и повсеместно носить оружие, что прежде воспрещалось всем без исключения иноземным купцам, будь то люди или гномы.

Раскаиваться не пришлось: благодаря оживленной торговле с эльфами, Мильенна из крохотного городка, вчерашнего рыбацкого поселка, превратилась в огромный город, привольно раскинувшийся на двух берегах Великой реки, с незапамятных времен называвшейся эльфийским словом - Тейан. Золотая Мильенна, торговая столица Лериана, не уступала Кейрону ни богатством, ни многолюдьем.

Тетушке Аннели доводилось бывать в Мильенне, и по ее рассказам Лаура воображала город, похожий на Эбарро, тоже любующийся своим отражением в зеркале речных вод, да только река там куда шире скромной Эбарры и обрамлена шлифованным камнем набережных, а сам город огромен как полусотня Эбарро, полон шума, суеты... Лаура не любила суету, даже в Кейроне, куда она не раз ездила и с отцом, и с тетушкой Аннелью, ей было не по себе. И все же она не сомневалась - Мильенна пришлась бы ей по душе. Тетушка Аннель говорила о возвышающемся на левом берегу Тейана, в стороне от домов именитых горожан, Эльфийском Дворе - поселении эльфийских торговцев.

Эльфийский Двор обнесен был высокой белокаменной стеной, у ворот всегда стояли мрачного вида стражи в черных плащах. Свободно входить и выходить могли только эльфы, прочие же - исключительно по приглашению кого-то из обитателей Двора.

Тетушке Аннели доводилось покупать эльфийские товары, и она была в восторге от украшений, изготовленных эльфами, от вин и сладостей, от ковров и тканей, удивительным образом сочетавших роскошь и скромность. Господин Реймон, супруг тетушки, постоянно сокрушался, что эльфы не продают своего оружия, даже за большие деньги, - и, к радости и гордости Микона, носил оружие его работы. Не продавали эльфы и магических книг, даже на языке своем в присутствии людей говорить избегали, довольствуясь человеческим. Аннель поначалу изумлялась, с каким изяществом, без малейшего напряжения, эльфы изъясняются на языке людей, а потом привыкла - и утратила надежду услыхать, как звучат в устах эльфа слова его родного языка, который должен быть таким же возвышенно-красивым, как все эльфийское. Эльфы, говорила Аннель своей ученице, чрезвычайно любезны, и все они, даже юные помощники торговцев, ведут себя с воспитанностью придворных. Но, с грустью добавила Аннель, когда беседуешь с ними, бывает неприятное ощущение, что они смотрят на тебя свысока, хотя в их словах нет даже намека на небрежность или высокомерие. "Я склоняюсь к мысли, что от эльфов можно ожидать любого. - Заключала она. - А их заклинания... те, что ты прочитала в моих книгах... ты поосторожнее с ними, Лаура, ведь записывали-то их в старину люди, услыхав по случайности. Мало ли какие ошибки в этих заклинаниях!"

Лаура старалась усмирить свое любопытство - но эльфийская магия манила ее, и она тайком запоминала заклинания, написанные знакомыми буквами на незнакомом языке...

Глава 3

Знакомство с премудростями эльфийской магии, работа по дому и чтение забирали у Лауры почти весь день, а вот вечером... вечером, когда с улицы доносился веселый многоголосый гам, ей так хотелось быть обычной девчонкой, такой же, как Майда или Фрида, а не Лаурой, принцессой улицы Молочников, хотелось играть с приятелями в поиски гномьего клада, болтать с подружками о женихах... Хотелось просто рассказать о новом, недавно узнанном. Но едва Лаура заговаривала о виденной у тетушки Аннели новой эльфийской ткани восхитительной красоты, мерцающей - подумать только! --- даже в полной темноте, как подруги принимались горько сетовать, что цены на эльфийские ткани высоки, а платье из этой диковинной ткани, должно быть, обойдется во все приданое, заготовленное родителями к свадьбе. Едва заговаривала о драконах и других чудищах, которых Лаура видела на красочных картинках в книгах, привезенных господином наместником из разных стран, как девчонки в один голос принимались упрашивать:

- Лаура, ну не рассказывай ты на ночь таких ужасов! Потом до утра всякие кошмары зубастые снятся!

- Расскажи лучше сказку про бедную судомойку, которая потерянной королевской дочкой оказалась, - просили ребятишки помладше. - Ты так хорошо рассказываешь, почти как бабушка Майда!

- Говорят, такое и вправду случилось, не то в Зейросе, не то в Каниоре, - подхватывали девчонки. - Только давно, вот и забылось почти, и все думают, что это просто сказка.

- А мне нравится про нищенку, которая вышла замуж за короля гномов!

- А мне - про лесоруба, которому фея помогла разбогатеть.

- А мне - про купца, который у эльфов артефакт стянул!

Лаура знала эти сказки. И множество других, которые наверняка понравились бы ее слушателям: о разбойнике, что хитростью женился на принцессе, о младшем сыне герцога, сумевшего обойти старших братьев и унаследовать отцовский титул, о сапожнике, заполучившем королевство путем разгадывания мудреных загадок колдуна... Да только рассказывать эти поучительные истории почему-то не хотелось.

- Поздно уже, спать пора, - отговаривалась Лаура - и возвращалась домой в печальной задумчивости.

Да, Лаура знала, что она счастливее многих, у нее есть замечательные мама и папа, есть терпеливая наставница - тетушка Аннель, есть заботливые Тим и Анто, но... нет настоящих друзей-сверстников. И Лаура, счастливое дитя добросердечных родителей, наследная принцесса улицы Молочников, живой символ успеха и достатка, отчаянно тосковала.

Она не жаловалась, нет, но и притворяться не умела.

Марелия истолковала тоску дочери по-своему.

- Правильно в старину делали, что в пятнадцать лет уже замуж выдавали, - сказала она мужу.

Разумеется, ни Микон, ни Марелия еще не собирались искать жениха единственной любимой дочке. Умница, красавица, прямо как в старой песне, к тому же - единственная наследница немалого состояния, да еще и баронесса - у такой и через пять, и даже через десять лет от женихов отбоя не будет, успеет замуж выйти!

Марелия нашла другое лекарство от тоски. Прежде она редко и неохотно допускала Лауру в комнату, где принимала посетителей. Негоже отнимать у ребенка его детские радости, потрудится еще дочурка на своем веку вволюшку, а пока пусть себе играет да сказки слушает, - так рассуждала Марелия. К тому же, она боялась, что Лаура, увлекшись волшбой, надорвет свои неокрепшие силы. Точно так же Эннис, мать Марелии, долго не позволяла своей наследнице заниматься чем-нибудь сложнее сбора лекарственных трав; точно так же бабушка Мирана оберегала юную Эннис. Только семнадцати лет женщины из рода Мираны становились полноправными чародейками, но Марелия почувствовала в дочери что-то такое, чему следовало непременно дать выход. Значит...

- Милая, как ты отнесешься к тому, чтобы начать работать со мной?

- Как? Когда? - Лаура боялась поверить своему счастью.

- Да хотя бы и завтра, - Марелия улыбнулась, а Микон подмигнул дочери с лукавым одобрением:

- Вот видишь, золото мое, ты совсем уже взрослая, ежели мать дозволяет тебе чародейством заниматься. Чародейство - это ж ведь не баловство какое.

- Между прочим, тетя Аннель начала чародействовать с четырнадцати лет! - не удержавшись, вставила Лаура - и тотчас же прикусила язычок: а ну как мама передумает?

Не передумала: наутро рядом с красно-золотым флажком мастерицы-чародейки появился голубой флажок подмастерья. Флажок Лауры.

Марелия, как повелось с давних пор, принимала посетителей в обширной комнате на первом этаже - наверное, правильнее было называть эту комнату залом. Шесть больших окон, три на запад и три на восток, в избытке давали комнате свет и свежесть. Вечером и в ненастные дни в простенках между окнами зажигались лампы из позолоченной бронзы и самого надежного стекла, наполненные ароматическим маслом, горевшим ровно и ярко. Лампы были собственноручно изготовлены Миконом по образцу, уведенному в столице, в Храме Пяти Богов, а масло приготовляла Марелия по рецепту, подсказанному Аннелью. Марелия, обычно терпимая к человеческим недостаткам и прегрешениям ("Куда нам, смертным, до святости богов!" - любила повторять она мудрость бабушки Мираны), всегда резко, чуть ли не с презрением отзывалась о чародеях, что занимаются своим ремеслом в темных душных каморках. Она предпочла раз и навсегда забыть о том, что когда-то, будучи начинающей чародейкой, привлекала к себе посетителей точно таким же способом: люди падки на все таинственное, пускай даже это будет одна только видимость. Самая известная чародейка Эбарро Марелия, баронесса де Торенс, обходилась без подобных трюков. Теперь она всерьез считала, что во тьме творит заклинания тот, кто наивно пытается утаить от богов запретную магию, либо попросту шарлатан, которому в темноте легче обманывать простаков.

- Мне прятать нечего. Я служу Свету, - горделиво заявляла Марелия.

В подтверждение, что здесь свершаются только добрые дела, в комнате поставлены были статуи Пяти Богов. Статуи эти в рост человека несколько лет тому назад вырезал из дерева искусный столичный мастер, готовящийся к посвящению в жрецы Оксо. Путешествуя перед посвящением с целью совершенствования своих умений, как это принято и у служителей Итваны, и у служителей Пайроса, и у служителей Оксо, он пришел в Эбарро. Будущим жрецам строжайше запрещалось останавливаться на постоялых дворах. Принять на ночлег избранника богов - честь для любого дома, но страннику полагалось искать отдохновения у людей, угодных его богу. Когда молоденький странник на склоне дня забрел на улицу Молочников, ему не пришлось долго раздумывать, где остановиться: жилище Микона, над входом в которое красовались вывеска оружейника и флажок чародейки, своим видом внушало уважение и свидетельствовало о значительности хозяев. Странник попросил ночлега - да и остался на две с лишним недели, увлекшись работой, коей теперь мог любоваться всякий, кто приходил к чародейке Марелии. Благодарные и благочестивые хозяева сделали щедрое пожертвование Храму Пяти Богов, втайне гордясь, что таких замечательных статуй нет ни в одном из храмов Эбарро. Специально для статуй в глухой стене напротив двери выдолбили полукруглую нишу и украсили ее дорогими гобеленами, изображавшими божественные сады Пайроса, где, как известно, наслаждаются бесконечной своей жизнью Бессмертные.

С тех пор всякий, кто приходил к чародейке, с благоговением взирал на статуи, расставленные в том же порядке, что и в Храме Пяти Богов. В центре, в самой глубине ниши - статуя Итваны, молодой женщины в облачении воина, в левой руке ее - островерхий шлем, правая касается рукояти меча с небрежностью и вызовом: (Однажды Лауре невольно напомнит эту статую Элара) на прекрасном юном лице - отпечаток той же величественной небрежности. Слева от статуи Итваны - скульптурное изображение Пайроса, ее божественного супруга, покровителя растений и животных. Его поза и лицо лишены напряжения, присущего Итване, взгляд, исполненный любования и заботы, обращен к птице, которую он держит на простертой вперед руке. По другую сторону - полнотелый, с добродушным плутоватым лицом Оксо, одобрительно разглядывающий двуручный меч, - так послушник-резчик почтил гостеприимного Микона. Рядом с Пайросом - Тэя, богиня справедливости, "рука воздаяния, рука возмездия". Мастер представил ее женщиной средних лет, с печальными глазами и суровой складкой у губ, в одной руке - тонкий кинжал, в другой - большая, просто небывалых размеров, монета. Рядом с Оксо - стройная и статная Аларида, воплощение молодости, жизненной силы, любви.

Марелия всегда начинала свои труды с молитвы, которую произносила так, как учила ее когда-то бабушка Мирана: тихо, но отчетливо, неторопливо проговаривая каждое слово, будто бы взвешивая на самых точных весах его смысл... это ведь так сложно - повторять изо дня в день одно и то же и при этом не отвлекаться! Творить молитву надлежало со склоненной головой - так, чтобы губы почти касались рук, сложенных перед собою ладонь к ладони. Все эти правила были известны Лауре с давних пор, но только теперь мать стала требовать неукоснительного их соблюдения.

- Войдя в эту комнату, дочка, - торжественно наставляла она, - ты показала, что готова заняться ремеслом. Да не просто ремеслом, а таким, к которому боги благоволят больше, чем ко всем прочим. Чародею боги даровали способности, которых нет у других людей. Чародей - избранник богов, да простят меня Бессмертные за эту дерзость. Ты теперь чародейка, Лаура, и ты должна относиться к молитвам очень серьезно...

И Лаура молилась, как надлежало чародейке, - с усердием, вкладывая в молитву страстное стремление быть полезной людям.

Переживая за Лауру, - только бы девочка не навредила себе! - Марелия изводила дочь бесконечными наставлениями, которые Лаура поначалу выслушивала терпеливо, а потом попросту перестала замечать. Куда больше огорчало Лауру настойчивое желание матери ни на мгновение не оставлять ее наедине с посетителем, когда совершалось заклинание. Внимательный, взволнованный материнский взгляд смущал и отвлекал Лауру.

Но все это казалось такими пустяками в сравнении с огромным счастьем - быть чародейкой, пусть пока только подмастерьем, но все-таки уже не ученицей, а самой настоящей чародейкой!

Впервые переступая порог Зала волшебства, как она с детства привыкла называть священную для всех домочадцев комнату, Лаура готовила себя к трудностям. "Без преодоления трудностей никогда не стать настоящим мастером", - так говорила тетушка Аннель. Но все получалось поразительно легко, как в чудесном сне. Лауре нравилась комната, просторная, полная света, нравились статуи богов, взирающие на нее, начинающую чародейку, с одобрительной благосклонностью, нравилась скромная, надежная мебель: небольшой, но вместительный шкаф для снадобий, низкий столик с отполированной до зеркального блеска поверхностью, полудюжина мягких кресел, одно из которых, с высокой спинкой, очень напоминало трон - оно предназначалось для хозяйки, и всякий раз, занимая его, Лаура замирала от восторга. Лаура была влюблена в своих посетителей - во всех без исключения, помогала им, не жалея сил, иногда по полночи просиживая над сложной магической книгой, взятой из библиотеки тетушки Аннели, в поисках нужного заклинания или ингредиента снадобья, и с радостью и благодарностью принимала их подношения как символ признания ее способностей. Жаль, что просьбы, за редким исключением, были одни и те же: положить заклятье на кувшин, чтобы в нем не скисало молоко, заговорить головную боль, приготовить укрепляющее питье для престарелой родственницы... За два года работы Лаура испробовала не больше половины заклинаний, которым научила ее тетушка Аннель.

Накануне своего вступления в Гильдию Чародеев в качестве полноправной чародейки Лаура с печалью призналась в этом тетушке.

Аннель тихонько засмеялась.

- Не только просьбы похожи, моя девочка. Люди похожи. Все стремятся не растрачивать, а копить, каждому хочется быть красивее и удачливее соседа, так ведь? А еще мы с незапамятных времен мечтаем приоткрыть заветную дверцу в грядущее... Как будто бы оно предопределено раз и навсегда и совершается без нашего участия!

- Но ведь моя мама предсказывает... - неуверенно возразила Лаура.

Аннель с сомнением покачала головой.

- Ты когда-нибудь присутствовала при этих предсказаниях, Лаура?

- Нет. Мама говорит, что их полагается творить без посторонних - только чародей и тот, для кого он пророчит.

- А ты как думаешь, предсказать будущее возможно?

- Я... я не знаю...

Аннель снова покачала головой:

- Твой ответ надо понимать как отрицание? Лаура, милая моя девочка, люди постоянно требуют от нас предсказаний, но мы-то хорошо понимаем, что это невозможно. Суди сама: каждый человек - во власти богов, но боги, в бесконечной мудрости своей, наделили его частицей своей высокой воли - собственной волей. Каждого человека, Лаура! И каждый наш поступок воздействует на наше будущее и будущее окружающих нас людей. Как можно предсказывать хоть что-нибудь в таком переплетении судеб?

- Но моя мама... она... - Лаура осеклась.

Аннель поняла: девочка не осмеливается произнести горькое слово - "обман" - и укорила себя за поспешность. Не следовало так жестоко разрушать заблуждение маленькой Лауры... Нет, теперь уже чародейки Лауры. Заблуждения опасны для чародеев. И все-таки Аннель постаралась смягчить свои слова:

- Марелия - умная женщина и опытная чародейка. Она понимает, когда посетитель готов настаивать на предсказаниях... и вполне готов убедить себя в их справедливости. Твоя мама использует это во благо людям. Я не раз слышала ее предсказания, когда мы были еще совсем юными, от меня она не таилась. И я точно знаю: она говорит лишь о том, что очевидно. Она утешает. И советует. К совету чародейки скорее прислушаются, так ведь?

Аннель улыбнулась - и заключила:

- Предсказания твоей мамы - дело, угодное богам, не сомневайся.

Слова доброй тетушки Аннели успокоили Лауру, и отныне она воспринимала и однообразные просьбы своих посетителей, и мамины гадания как маленькие слабости, достойные снисхождения. Она поймала себя на мысли, что после разговора с наставницей стала куда охотнее творить заклинания, прежде вызывавшие брезгливость. Ну и что с того, что жизнерадостный булочник Джейм принес кованый сундук, едва поместившийся на столике в Зале волшебства (мама все беспокоилась, что он испортит полировку), и попросил заговорить замок так, чтобы никто, кроме хозяина, не сумел его открыть, разве только взломать? Половине города известно, что сыновья Джейма - гуляки и на руку нечисты. Джейм будет спокойнее за свои денежки, да и за сынков беспутных тоже, и не растеряет он бессонными ночами свое веселое добродушие! Что с того, что баронесса де Риар, выдавшая недавно замуж меньшую внучку, заказывает себе - да не у аптекаря, а у чародейки - самые яркие румяна, скрывающие морщины, и самые пахучие духи? Все старики изобретают способы удержать молодость! Что с того, что у юной Майды не хватает терпения дождаться, пока подействует снадобье от прыщей, и она каждый день прибегает за новыми снадобьями? Она взрослеет, вон уже и на Клайва, сына торговца сукном, заглядывается!.. О том, что Клайв подозрительно часто под разными предлогами захаживает в гости к Микону, исподволь заводит разговор о семье и не упускает случая потешить отцовскую гордость, превознося красоту и кротость Лауры, она думать не хотела. Ей не было никакого дела до скучных ухаживаний Клайва, находились дела куда интереснее. Она вкладывала в простые заклинания больше сил, чем требовалось, часами корпела над книгами в поисках новых рецептов снадобий и в размышлениях, как улучшить старые. И вскоре о ней заговорили как о чародейке более искусной, чем Марелия.

Марелию радовала добрая слава дочери, и она все меньше и меньше вмешивалась в работу Лауры, предоставив Зал волшебства в ее полное распоряжение. Однажды мать даже завела разговор о том, что Лауре пора научиться делать предсказания. Лаура и не подозревала, что эти простые слова всколыхнут в ней такой гнев. Но и мать, и тетушка Аннель хорошо потрудились: одна - внушая, что гнев неугоден богам, другая - обучая умению, столь необходимому чародею, обуздывать мгновенные порывы. И Лаура сумела найти слова, те самые слова, которые способны были переубедить Марелию:

- Мама, чтобы сравняться с тобой в этом искусстве, мне придется долго учиться, а я пока что занята приготовлением новых составов от ревматизма, бабушка Майда будет довольна.

И добавила с лукавой самоуверенностью, перенятой у отца:

- Не будем рисковать добрым именем нашего Зала Волшебства, мама.

Марелия больше не настаивала. Она продолжала заниматься предсказаниями, все остальное предоставив своей не по летам разумной дочке.

Незадолго до двадцатилетия своей любимой ученицы Аннель родила долгожданного ребенка - девочку, как и мечтала. Будущую чародейку - в этом счастливая мать не сомневалась ни мгновения, и даже имя ей дала в память о величайшей волшебнице Старого Королевства - Риана. Господин наместник поворчал немного: в его роду не бывало Риан, он предпочел бы назвать дочь Олиндой, в честь бабушки, или Алоисией - так звали прабабку. Но уверенность жены в том, что их ребенку уготована удивительная судьба, передалась господину Реймону, и он быстро свыкся со старинным, редким ныне именем, избранным Аннелью для дочери.

Увлеченные родительскими заботами, наместник и его супруга не замечали беды, подступившей к их дверям...

Глава 4

Снег. Наконец-то снег! Очищение, умиротворение... Как хорошо!

Лаура настежь распахивает окно и жадно вдыхает запах первого снега, знакомый с детства - и почти забытый за прошедший год. Запах привычного и неизведанного, призывающий отправиться в дальний радостный путь... или хотя бы навестить тетушку Аннель и малышку Риану.

И вот Лаура, закутанная в теплый плащ, на улице. Знакомой дорогой идет она к дому господина наместника, шаг легкий, на меховой воротник плаща с кокетливым изяществом опускаются снежинки. Лауре весело.

Небольшие ухоженные домики состоятельных ремесленников и купцов средней руки сменяются горделивыми дворянскими особняками за высокими оградами. А вот и дворец наместника...

...Лаура с недоумением глядит на то, что совсем недавно было прекраснейшим зданием в Эбарро - и содрогается всем телом, недоумение мгновенно сменяется страхом. Перед ней - не белый дворец, а обугленная буровато-серая коробка, выжженная изнутри, покрытая копотью снаружи.

- Что случилось? Где они? - слышит она свой голос - и не узнает его.

- Пожар. Господин наместник погиб, его жена тоже, - отвечает ей человек с блеклым лицом и бесцветным голосом.

- Девочка, говорят, жива. Кормилица, говорят, забрала ее к своей сестре, - слышит Лаура другой голос, как будто бы женский, но такой же тусклый... тусклый, как догорающий огонь.

Лауру захлестывает ужас. Она кричит - пронзительно, захлебываясь криком...

...Она проснулась от своего крика, долго лежала, преодолевая оцепенение - это сон, это всего лишь сон... Удивительно правдоподобный, оставшийся в памяти до мельчайших подробностей сон.

Лаура подошла к окну - и отшатнулась, подавляя крик. Снег, первый снег лег на землю.

- Это был сон. Просто дурной сон, - громко сказала Лаура - и почувствовала, что голосу недостает уверенности, ох как недостает.

- Будь я жрицей, боги, быть может, и ниспослали бы мне вещий сон, а так... с чего бы вдруг? - продолжала утешать себя она, одеваясь к завтраку.

Надо будет сходить в храм Тэи - говорят, она избавляет от дурных снов...

Рассказать матери о странном сне или промолчать? - этот вопрос ни на мгновение не оставлял Лауру за завтраком. Мама такая мнительная, вообразит невесть что... Нет, надо, все-таки сходить в храм!

- Почему ты так мало ешь, Лаура? Тебе нездоровится? - мать смотрела с тревогой.

- Н-нет, просто задумалась. Плохо спала, должно быть, к перемене погоды.

- Молода ты еще перемену погоды чувствовать! - добродушно проворчал Микон. - Это все от большого ума.

- Мам, поработаешь сегодня без меня... ну, хотя бы до обеда? Пойду прогуляюсь, может, в голове прояснится.

- Двадцать лет без тебя справлялась! - Марелия тихонько засмеялась.

Лаура улыбнулась в ответ. Да славятся боги, у мамы никаких плохих предчувствий нет.

Накинув плащ с меховым воротником, Лаура шагнула за порог. В храм - налево, к дому тетушки Аннели - направо. Минуту поколебавшись, Лаура свернула налево.

Микон долго глядел на закрывшуюся за дочерью дверь, задумчиво потирал переносицу и наконец изрек:

- С нашей девочкой что-то происходит. Уж не влюбилась ли она? Как думаешь, мать?

- Что ты болтаешь, старый дурак, да не услышит тебя Аларида! - вскричала Марелия. - Рано еще Лауре думать о таком, рано!

- Да? - Микон приподнял рыжеватую бровь. - А ты-то ведь моложе была, когда со второго этажа ко мне спускалась, да еще по веревочной лестнице. Эх, никогда эту лестницу не забуду, как я потел и ругался, покуда ее плел. И заказать-то никому нельзя, сразу догадаются, что к чему, и веревки крепкие, как назло, из города пропали, пришлось у гномов втридорога покупать, ох-ох-ох! А я, между прочим, и вторую плести начал, когда ты первую порвать ухитрилась. Еще немного - и мог бы в Гильдию кружевниц вступить. Но твой отец, по счастью, упрямиться перестал...

- Точнее - ты его переупрямил! - глядя на хохочущего Микона Марелия, пытавшаяся поначалу хмуриться, тоже рассмеялась.

- Ой, беда-то какая!..

- На все воля богов...

- И боги хотят, чтобы рядом были чистые души, негоже роптать на богов. Господин Реймон честный был человек, а жена его - сама доброта...

- Из простых, и не зазнавалась ничуть. А как случилось-то?..

- Ночью полыхнуло - и всё.

- Неужто все погибли?

- Говорят, кто-то из слуг, что внизу ночевали, выскочить успел.

- Да мало ли, что говорят!

- Госпожа Аннель, говорят, сильной чародейкой была. Значит, не помогло ей чародейство? И дочку не защитило?

Лаура сжала пальцами виски. Голоса эхом отдавались в голове. В горле омерзительно скребло от запаха гари.

Как похоже на страшный сон! Не верится, что все это - наяву...

Лаура с порога услышала зычный голос отца, сопровождаемый мерным внушительным постукиванием, - подвыпив, Микон имел обыкновение подкреплять свои слова ударами пивной кружки о столешницу:

- Я, между прочим, тоже гномьих кровей! Прапрадед мой был из самого Вейстердорма, во как! Пятерых сыновей вырастил, да восьмерых внуков, да правнуков двадцать шесть, да еще семерых праправнуков к делу успел приставить, меня в том числе. Отца-то моего Астольдом звали - в честь прапрадеда, значит. Как в старину прапрадед учил, на совесть - где добрым словом, а где и подзатыльником. Крепкий был старик, двух месяцев до ста десяти лет не дотянул. Да и больше бы прожил, кабы гномьим пивом, как встарь, поправлялся. А тут начал в соседнем трактире обычное брать, что люди делают... Ох-ох-ох! По-гномьи он меня обучил, и сказкам разным, и песням. Песни-то гномьи нашим не чета, от них кровь вскипает, как железо в кузнечном горне!

И отец, отбивая такт кружкой, запел:

Я вам расскажу без обма-ана,

Что было в селенье одно-о-ом:

За золотом в дальние стра-аны

Задумал отправиться гном.

- Эй-эй-эй-эгей, задумал отправиться гном... - с готовностью подхватили гости.

Лаура хотела войти - и не смогла, опустилась на стул у дверей. Бездумно, сама того не замечая, она покачивала головой в такт песне - такой увидела ее Марелия, едва не выронила поднос с пивными кружками, ахнула:

- Доченька, что случилось?

- Тетя Аннель погибла. И господин Реймон погиб. Пожар...

- Быть не может! - поднос снова опасно покачнулся.

- Я ходила туда... я... - голос Лауры упал до шепота, потрясение наконец-то нашло выход в слезах.

- Микон! - крикнула мать. - Микон!.. Ох, его же нельзя отвлекать, у него важные гости... Ох, ну как же?.. Быть не может... Что же делать?.. Микон!

Пение разладилось и смолкло.

- Что стряслось-то? - лицо славного оружейника было пунцовым, но на ногах он стоял крепко. - Чего ревете?

- Дом господина Реймона сгорел. Он погиб, и Аннель... - Микон едва разбирал слова жены, искаженные рыданиями. - А девочка... Что с девочкой, Лаура?

- Я не знаю...

- Ну, перестаньте, перестаньте, - утешительно забормотал Микон, отбирая у Марелии поднос, который она продолжала держать перед собой. - Сейчас водички принесу холодненькой, от нее, говорят, легчает...

Старое королевство - такое название утвердилось за Альканой, впоследствии распавшейся на множество государств, одно из которых - Лериан.

Оставить комментарий © Copyright Яворская Елена Валерьевна (mnemosina79@mail.ru) Размещен: 13/07/2009, изменен: 26/11/2011. 57k. Статистика. Глава: Фэнтези Предначертания		Ваша оценка:
Аннотация: В незапамятные времена боги отгородили себя от мира смертных. Они могут наблюдать за происходящим, но влиять - не могут... впрочем, порою они подсказывают выбор - с помощью снов, которые люди именуют вещими. Ехидная и романтичная богиня Итвана (у людей она считается суровой богиней войны, не больше не меньше!)берется доказать своей сестре, не верящей в любовь богине любви Алариде, что в мире смертных любовь и честь - не только громкие слова. Сон побуждает молодую чародейку Лауру взять маленькую осиротевшую девочку, которой уготовано большое будущее, и отправиться с ней в странствия. Сон побуждает герцога Марка путешествовать под личиной наемника в поисках заслуженной славы, а жрицу Итваны Айрику - присоединиться к нему. Даже Итвана не знает, какова конечная цель их путешествия, они же наивно верят в божественное Предначертание.

Яворская Елена Валерьевна: другие произведения.

Предначертание