Так бывает: весна ненастная, лето - ничего особенного, а осень... Осень такая, что сирени впору цвести. Наверное, впервые Катюшка поняла, почему эту пору называют бабьим летом.
Вечернее небо цвета чая с молоком. Полукружье заходящего солнца - как лимонная долька, тоненькая такая, прозрачно-светящаяся... Папа всегда пьет чай с молоком и с долькой лимона. И почти не сладкий. Говорит - полезно. Катюшка хихикнула. Попробовал бы кто-нибудь из маминых учеников написать в сочинении такую чушь про небо и солнце, точно бы пару схлопотал! А может быть, и нет. Маме иногда нравятся странные вещи. Ну вот хотя бы эта кофточка. Катюшка никогда не выбрала бы кофточку такого яркого вишневого цвета, а мама была счастливая-счастливая, когда привезла это безобразие из областного центра. "Тебе очень идет, Катюша. Ты совсем взрослая..." Ага, взрослая! Хоть сейчас - на утренник в детский сад, только бантики завязать! Катюшка скорчила зеркалу гримасу, тряхнула короткими, до плеча, рыжевато-русыми не то локонами, не то космами. Неделю назад остригла, наконец, давно надоевшую косу, попыталась сделать прическу, как у соседской Натки, и вот... Сколько раз видела, как Натка начесывается, вроде бы, делала все точно так же, а получилось невесть что! Дурацкая вишневая кофточка, на голове - мочалка... Гришка с Колькой засмеют... если отважатся. У Гришки, небось, с прошлого раза еще синяк не сошел. Решено: кофточку оставим, нечего маму расстраивать по пустякам.
- Тетя Тоня, Гюнтер дома?
- А где ж ему быть, если ты только сейчас припожаловала? Читает, целый день читает, - тетя Тоня смеется, но совсем не обидно. Наверно, она даже нарочно не сумела бы обидеть. Папа и мама добрые, но бывают и строгими, папа иной раз еще и пошутит с издевкой. А вот в тете Тоне строгости ни на грош. И еще она как-то ухитряется все время казаться веселой. Даже когда ей совсем невесело.
Тете Тоне тридцать семь лет, как маме. Только мама до сих пор золотисто-русая, солнечная, как папа говорит, а тетя Тоня совсем седая. Поседела четыре года назад, когда погиб ее муж-пограничник. Кажется, тогда Катюша в первый раз услышала страшное, уродливое слово - вдова.
Дом тети Тони - напротив Катюшкиного. Их разделяют грунтовая дорожка шириной в три шага и два невысоких, по плечо Катюшке, забора. Конечно, тогда, четыре года назад, Катюшка за таким забором запросто могла спрятаться, но все равно - невысоких. Когда у тети Тони случилась беда, мама почти год по полдня пропадала у нее. Даже тетрадки с сочинениями проверяла у тети Тони. И Колька, вечный отстающий, приходил заниматься не к ним домой, а к тете Тоне. А потом к тете Тоне приехала тетя Берта с Гюнтером, и тете Тоне стало полегче. Она и сама так говорит...
- Ну, где он, где? - Катюшка нетерпеливо переступает с ноги на ногу, еще немного - запрыгает. - Он что, не слышит, что я пришла?!
- Слышу, - Гюнтер возникает на пороге. Руки в карманах, улыбается хитро. - Просто жду, когда ты ругаться начнешь.
- У тебя глаза, как у кролика. А выражение лица - как у голодного кролика, - Катюшка мстительно усмехается. - Подумать только, за книгами целый день!
- А у тебя снова коленки разбиты. Кого на этот раз воспитывала, Кольку или Гришку? - Гюнтер улыбается одной из тех улыбочек, за которые его хочется придушить.
- Обоих, - беззаботно отмахивается Катюшка. - Ты со мной? Или книжку не дочитал?
- С тобой, - тут же откликается Гюнтер.
- И даже не спрашиваешь, куда? Достижение!
Гюнтер качает головой.
- Просто я и так догадываюсь. Подожди минуту.
Он и вправду возвращается не больше чем через минуту. Ясно: успел умыться и причесаться. Кое в чем Гюнтер - ужасный зануда.
- Неужто и вправду догадываешься? - нетерпеливо спрашивает Катюшка, едва они оказываются за калиткой.
- Наверняка, - Гюнтер кивает. - Ведь неспроста же ты третий месяц твердишь про катакомбы.
Когда-то давно - не то в девятнадцатом веке, не то в восемнадцатом, а может, и того раньше, добывали здесь белый камень, который везли и в ближние города, и, говорят, даже в Москву. Дома из белого камня получались и прочные, и красивые. А там, откуда брали камень, остались катакомбы. Конечно, не такие, как на юге, в Одессе или в Керчи. Гюнтер где-то вычитал, что там катакомбы тянутся на многие километры и имеют десятки выходов. Но и здешние катакомбы - не самое приятное место для прогулок. Однажды в них засыпало взрослого мужчину, так и не спасли. А потом забрались в катакомбы двое пареньков-третьеклассников, чуть ли не всем городом искали, с трудом нашли. Было это чуть больше года назад. Мама тогда велела Катюшке и Гюнтеру близко не подходить к катакомбам. Хорошо еще, слово взять не догадалась. Катюшка слово не нарушила бы... если бы только не додумалась, как его обойти. А Гюнтер не нарушил бы слово ни за что.
- Твердо решил, что пойдешь?
Гюнтер смеется, говорит с шутливой важностью:
- В этом безумном предприятии должен участвовать хотя бы один здравомыслящий человек.
- Не боишься? - подначивает Катюшка.
- Чего? - в тон ей спрашивает Гюнтер.
- Ну не катакомб, конечно. Катакомб, я знаю, не боишься. Иначе бы не звала. Того, что узнают, не боишься?
- Наверное, не надо тебе этого говорить, но - не узнают. Никому в голову не придет, что я согласился участвовать в такой авантюре. А мы были вместе, значит и ты никуда...
- Слушай, откуда ты всегда и все точно знаешь? - обрывает Катюшка, обижаясь на его слегка снисходительный тон. - Ты, случайно, не немецкий шпион, а?
Гюнтер не отвечает. Он идет вперед, не сбавляя шага и не оборачиваясь. Но Катюша вдруг чувствует - словно порыв по-осеннему холодного ветра - его смятение. Она спотыкается, не падает, только касается ладонями земли, но ей так больно, как если бы плюхнулась со всего маху на камни, даже слезы щиплют глаза. Гюнтер во мгновение ока оказывается рядом - как только ухитрился заметить?
- Ушиблась? - в его голосе тревога. Настоящая тревога. Гюнтер не умеет притворяться, даже тогда, когда стоило бы.
- Нет. А если б даже ушиблась, это было бы справедливо. Согласен? - со злостью выдыхает Катюша. Она злится на себя - за дурацкий, жестокий вопрос и на Гюнтера - за то, что он, похоже, совсем не рассердился. Злость куда лучше, чем затаенное страдание.
- Не согласен, - очень серьезно отвечает он.
Она глядит виновато, тычется лбом в его плечо. Кажется, даже всхлипывает разок, не сдержавшись. Ей жаль Гюнтера. А еще она боится, что он будет переживать молча. Ведь случалось же такое, и не раз! Насилу отучила его от этого глупого геройства, а теперь вот опять...
Мама нет-нет да посетует, что Катюшка у нее неласковая. В конце лета пионеры их школы уезжали в ближний колхоз - помогать в сборе урожая. Галина Михайловна, директриса, большая любительница всяческих торжественных мероприятий, решила устроить в честь отъезда праздник, достойный куда более знаменательного события. День был выходной, пригласили родителей. Девчонки, прощаясь с мамами, запросто их обнимали-целовали - так, как если бы расставались на год, а не на какую-то неделю. А она вот не смогла. Подумала тогда, что любит свою маму даже сильнее, но вот ластиться, как котенок, не может. Ну не может - и все тут! В классе у них две Екатерины - она, Катя Быстрова, и маленькая, стеснительная Катя Ветрова. Ту, другую, Катю часто зовут Котенком - и домашние, и подруги. А ее вот - Катюшей, чаще Катюшкой - и никак иначе. Неласковая она. Не умеет быть ласковой.
Только с Гюнтером все по-другому. С ним нельзя, как с остальными. Почему? - трудно объяснить. Вернее, вообще невозможно. Катюшка и сама не понимает, просто чувствует - нельзя. И еще одно она знает точно, и от этого знания сладко щемит сердце: Гюнтер тянется к ней, нуждается в ней. Каждая капелька тепла для него бесценна. И сам отдает вдвойне, втройне...
- Прости, - бормочет она, не поднимая головы. Событие века - Катя Быстрова просит прощения!.. Вот только смейся-не смейся, на душе-то не легче.
- Катюшка, не дури. Ну, сказала глупость - и что? Не для того ведь, чтобы поссориться? - говорит Гюнтер - и подает ей руку. - Держись, не то опять споткнешься. Рассеянная ты сегодня, а еще в экспедицию собралась! И шагай быстрее, ночью, что ли, по катакомбам лазать будешь?
- Кстати, это вопрос, - вдруг начинает сомневаться Катюшка. - Смеркается, а в катакомбах и днем не очень-то...
Гюнтер глядит с насмешкой.
- Долго думала?
Ставит на землю рюкзачок, предъявляет Катюшке фонарь, веревку... Катюшка болезненно морщится. Она и в самом деле дура. Это, как сказал бы отец, медицинский факт.
- Что сникла? Раздумала идти? - как ни в чем не бывало интересуется Гюнтер.
- Не-а. Думаю, что бы я без тебя делала, - со вздохом признается Катюшка. - Идем!
И она бросается вниз по тропинке - навстречу приключениям.