В августе Люська, как всегда, отправилась к бабушке в деревню. Только на этот раз с ней поехали Гарик, и Катюшка, и Гюнтер, и Настя Соловьева, которая как-то вдруг стала задушевной Люськиной подружкой. Вроде бы, лучшей подругой по-прежнему оставалась Катюшка, но с Катюшкой ведь так запросто про всякую любовь-морковь не поболтаешь - засмеет. То ли дело Настя, добрая Настя, которая без труда прощает Люське даже неумение хранить чужие секреты.
- Борька пишет? - однажды при всех ляпнула Люська.
Катюшка в изумлении воззрилась на зардевшуюся Настю.
- Пишет...
- Он, кажется, в летное поступать собирался, - чтобы рассеять Настино смущение, Катюшка сказала первое, что пришло в голову.
Настя чуть не плакала.
- Поступил...
- Он будет хорошим летчиком. Он привык добиваться успеха, - мудрый Гюнтер нашел те самые слова, благодаря которым тема перестала быть личной. Девчонки разом вздохнули: Люська покаянно, а Настя - наконец-то свободно.
Катюшка думала, что после этого случая Настя перестанет с Люськой разговаривать - ну, если не вообще, то хотя бы на пару-тройку дней. Какое там! Шепчутся себе, как ни бывало, а Катюшка будто бы ни при чем. Нет, ей, конечно, их болтовня даром не нужна, но все равно обидно. Тайны тайнами, любовь любовью, а дружба - важнее всего!
Впрочем, если уж совсем начистоту - от старых друзей Люська не отказывалась. И в деревню поехали все вместе.
Катюшка несколько лет назад видела в московском зоопарке слона и имела представление о его размерах. А тут вдруг выяснилось, что о размерах самого обычного козленка она понятия не имеет:
- Какой малюсенький! У нас Дружок полугодовалым щенком такой же был! - говорила она, восторгаясь открытием.
- Городская! - с превосходством замечала Люська.
- Люсь, Люсь, а это гуси, да?
- Ну, гуси. Ты что, гусей никогда не видела?
- Видела. Но только таких, которые... в смысле, уже для жарки готовы.
Гюнтера больше интересовали всякие-разные, как он выражался, "образцы растительности Центральной России". Но даже Гарик, всерьез увлекавшийся биологией, не мог назвать ему всех "образцов", досадовал, злился.
А вот Настя просто радовалась - цветам, животным, птицам. Счастливая она, Настя.
У Люськиной бабушки, Анны Тихоновны, было восьмеро детей и пятнадцать внуков и внучек, но все разъехались, кто куда. "Разлетелись", - говорила бабушка. Вместе с ней жил только младший сын, Тихон, который недавно вернулся домой после службы в танковых войсках, да не где-нибудь, а на Дальнем Востоке. Слушать его рассказы можно было бы часами. Жаль, времени у Тихона было совсем мало - он работал трактористом в колхозе.
- Эх, приехали вы в самую страду, тут не до рассказов, не до разговоров, иной день и вздохнуть-то некогда, - сетовал он.
И все же находил время и для рассказов и для того, чтобы побеседовать о международных делах - с кем же еще, как не с Гюнтером!
Но Катюшке больше всего нравились вечера, которые с легкой бабушкиной руки стали у них называться по-старинному - посиделками, жаль, что редко они выдавались, что поделаешь - страда. Приходила с гитарой невеста Тихона, Танюша, и до самого утра, до первых петухов, пели, болтали ни о чем - и обо всем на свете. А еще Катюшка по памяти читала стихи - она и не думала, что помнит столько стихов!
Однажды - вечер был по-тургеневски хорош, прохладный, темно-лиловый, благоуханный, - пришло на ум:
Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали:
За ворота башмачок,
Сняв с ноги, бросали;
Снег пололи; под окном
Слушали; кормили
Счетным курицу зерном;
Ярый воск топили;
В чашу с чистою водой
Клали перстень золотой,
Серьги изумрудны;
Расстилали белый плат
И над чашей пели в лад
Песенки подблюдны.
- Что это ты не с того ни с сего? - удивился Гарик. - По зиме соскучилась?
- Просто так... Навеяло... Не знаю, почему, - Катюшка смутилась, отчего - неведомо.
- Бабушка, а помнишь, ты рассказывала, как раньше гадали на женихов? - оживилась Люська. - Точь-в-точь как в стихах! Башмачок... его же, вроде как, бросали, чтобы посмотреть, с какой стороны придет жених? Ну, куда носок укажет...
- Ага, и специально целили, чтобы носок указал в нужную сторону, - съехидничал Гарик.
Люська не удостоила его выпад вниманием.
- Гадали, - бабушка отложила вязанье, оглядела молодежь, как бывалый сказитель оглядывает слушателей. ґ- По-всякому гадали, по-разному. И воск топили, в воду лили, а того лучше - в молоко. В старину сказывали, что домовые молоко особо жалуют. Только позвать надо, как подобает: "Домовой-домовой, хозяин мой, приди под порог попить молочка, поесть воска". Худо, когда выходили яма или крест - хвороба, печали всякие. Ежели мелкими звездочками воск застыл - быть в делах удаче. А ежели блином на дно пошел - засидишься в девках. Но мы, понятно, всего больше кольцо увидеть хотели - к замужеству. По снам гадали на суженого: "Суженый мой, ряженый, приди ко мне наряженный". Даже по собачьему лаю гадали: "Черт, черт, не молчи, черт, черт, подскажи, какой мне муж попадется, смеяться иль плакать придется?" Я гадаю - а собака во дворе в соседском, у Ломтевых, как зальется - будто бы смеется. И вправду, дед-то мой, Матвей Степаныч, веселый человек был...
- Суеверия все это! ґ- недовольно буркнул Гарик.
- Но еще и часть народной культуры, - быстро возразила Катюшка. - А если тебе неинтересно, пойди погуляй!
- И не суеверия вовсе, а игра, - веско вставила Люська. - Ну ведь правда? Бабушка, скажи ему!
Бабушка рассмеялась.
- Может, игра. А может, проверка - хватит у тебя духу встретиться с таким, чему имени-то нет. Жила вот у нас на селе учительница, тогда мне годков было малость побольше, чем вам. Школу у нас только построили, и она приехала учительствовать из города, сказывали - прямо из столицы. Но простая была, нас не чуралась, на посиделки ходила, на вечорки, сидела с нами, песни пела, вот как вы поете. А раз на Крещение затеяли мы гадать. Она смеялась, острая была на язык, вроде нашей Катюшки, все поддразнивала: "Песенки, - говорит, - подблюдные, а женихи - приблудные". А все ж взялась с нами. Было такое гадание - никто у нас не отваживался, а она отважилась. Ночью заперлась одна в комнате, на столе - две тарелки, хлеб да соль: "Суженый, ряженый, приходи ко мне ужинать". Не знаю уж, явился к ней кто в ту ночь или нет, да еще до исхода зимы вышла она замуж и уехала, сказывали - на каторгу за мужем пошла, он у нее был политический.
- А что с ней дальше-то было? - Люська взволнованно, пытливо вглядывалась в бабушкино лицо.
- А что дальше было - не знаю, - бабушка вздохнула.
Несколько минут посидели молча. А потом Люська вдруг дернула Гюнтера за рукав:
- А у вас в Германии гадают?
- Гадают, - Гюнтер улыбнулся - и его улыбка напомнила Катюшке о донельзя смущенном пареньке-немце у заснеженного крыльца русского дома. - Как и у вас, невесты гадают на женихов. Мне рассказывала моя бабушка Марта...
- Расскажи! - потребовала Люська.
- Попробую вспомнить. На горохе... Горошины, четное число, девушка, не глядя, вечером бросает под кровать, а утром смотрит, все ли они легли попарно. Если да - быть в этом году замужеству.
- Вот немцы! Все бы им считать! - не удержалась от язвительного замечания Катюшка.
- А еще можно на луковицах. Надо обрезать побеги, а через некоторое время посмотреть, какая проросла раньше других.
- И что? Не понимаю, - Люська расспрашивала так, будто бы собиралась воспользоваться немецким народным способом определения будущего жениха, Катюшка хотела ей об этом сказать, но не успела.
- А принцип заключается в том, - с лукавой усмешкой объяснил Гюнтер, - что луковицам присваиваются имена знакомых парней. Какая луковица раньше проросла - тот парень и жених.
- Вот уж мне эти практичные немки! - Катюшка поморщилась, изображая разочарование. - Лучок-то потом в салат, наверное, покрошат!..
...Перед сном Катюшка тайком насыпала под кровать гороху. Ну и что с того, что сейчас лето, а не зима? Все равно, гадания - глупость. И замуж она не собирается - ни в этом году, ни в следующем... Вообще не собирается, вот! Просто поглядеть любопытно.
Наутро Катюшка обнаружила, что горошины лежат себе на полу рядком, в желобке меж досок. "Нет, Гюнтер, даже если я буду говорить по-немецки без акцента, немки из меня не получится ни-ког-да!"