Несмотря на довольно таки ранний час (десять утра - это, конечно, не совсем рань, но всё же далеко не вечер) солнце жарило с азартом тещи, пекущей блины любимому зятьку. Земля превратилась в раскаленную сковородку, и о том, какое пекло будет в полдень, думать не хотелось.
Упакованный в непромокашку, словно сосиска в станиолевую оболочку, Сашка сам себе напоминал бутерброд, навроде "горячей собаки". Бронежилет и брезентовая разгрузка, напяленные поверх комка, лишь усиливали ощущения.
Сколько ещё времени придется изображать из себя шедевр вражеской кулинарии, он не знал... да что он! Этого не ведали ни старший группы, ни сам ротный. Может быть, у Аллаха имелись какие-никакие сведения на этот счет, однако делиться ценной инфой с гяурами он упорно не желал. Даже ФСБ располагало лишь редкими обрывками противоречивых сведений о вояжах чехов, и потому в неприметной лощинке, расположенной верстах в двух от Аргуна, группа обосновалась еще ночью. Если информация о "казначее", везущем деньги для чехов, не подтвердится, сняться с позиций они смогут только ночью. Внезапно Сашке подумалось, что добытая "фейсами" инфа оказалась дезой и нынешнее их местоположение - засада. На них, на охотников, засада. Отбиваясь от страха, облепившего душу, словно паутина лицо в осеннем лесу, Сашка подумал: "фейс", притащивший командиру инфу о караване, лежит двумя метрами ниже, и если что... На этом месте воображение забуксовало, будто старенькая "шестерка" на расхлябанной проселочной дороге. Мысль про "если что" имела горький садомазохистский привкус, и додумывать её не хотелось.
Разгоняя набившую оскомину тишину и невеселые думы, глухо щелкнул динамик гарнитуры, запиханный поглубже в ухо. Что примечательно - щелкнул дважды.
- Однако старшой к вниманию призывает! - подстегнул самого себя Сашка, радуясь, что тоскливому ожиданию приходит конец. - И это "ж-ж-ж" неспроста...
Подтверждая его предчувствие, микрофон тихонько прошипел: "Внимание. Идут. Готовность раз! Никому не стрелять, ждем подтверждения!" - и снова умолк.
Сашка окинул взглядом свои сектора и настороженно замер: справа, у входа в лощину, показались двое бородачей. В гражданском, но с оружием. К слову, за те полгода, что он носился по здешним горам, видеть боевика, обряженного, как на картинке, в камуфляж, при папахе, с зеленой повязкой и прочими вайнахскими атрибутами, так и не довелось. Зеленые повязки, измалеванные каракулями на арабском, изредка попадались, а вот берет со значком волчьей головы он видел только раз. В палатке у капитана из третьей роты.
Внимательно осмотревшись по сторонам, бородатый визитер что-то буркнул в извлеченную из-под куртки рацию, и через несколько минут в лощине появились еще трое в потасканных российских комках, внешне напоминавшие нохче, и один негр в шикарном маскировочном костюме... как бы даже не немецкого производства, задумчиво отметил Сашка. Чернокожий вел за собой неприметного ослика мышастого окраса, на котором восседал столь же неприметного вида дядька, очень смахивающий на запойного бухгалтера из какой-нибудь заштатной конторы. Даже кожаные заплаты имелись. И шляпа.
- Приготовиться! - проскрипел динамик. - Огонь по счету ноль. Сначала гранаты, потом бьем всё, что уцелеет. Начинаю отсчет. Пять...
Злорадно ухмыльнувшись, Сашка аккуратно вынул две гранаты из выкопанной накануне ямки и прихватил пальцами чеку. Металл приятно холодил кожу, и на мгновение мелькнула мысль, что вот так и становятся маньяками. Когда смерти пусть не ближнего своего, но тоже прямоходящего, жаждешь больше всего на свете. И испытываешь кайф оттого, что у тебя в руках орудия убийства... Как обычно, не додумал - динамик выплюнул в эфир долгожданное: "Ноль!". И Сашка, метнув гранаты одну за другой и не дожидаясь, пока на дне лощины перестанет метаться эхо разрыва, выжал спусковой крючок.
Все закончилось в считанные минуты. Не успев даже понять, кто и что их убивает, бородачи, негр и даже ослик (жаль животину!) отдали своему Богу души, и над лощиной вновь воцарилась бездвижная тишина. Со своих мест никто не вставал - дожидались команды старшего.
- Однако неправильно ты лежишь, хлопче! - пророкотал из-за спины довольный бас ротного старшины.
- Неправильно ты, дядя Фёдор, бутерброд ешь! - пробурчал Сашка тоном кота Матроскина, продолжая думать о своем... заранее зная, что и на этот раз додумать не успеет.
- А коль неправильно, так вставай! Чего разлегся? - старшина зачем-то потянул его за рукав. - Да какого черта?! Вставай же ты, ну вставай! Скоро Вадик придет. Мне убираться надо! - в голосе прорезались плаксивые нотки.
- Куда убираться?.. Какой Вадик?.. - изумленно гладя в лицо старшине, ошарашено промямлил Сашка - и открыл глаза.
Эти слова можно было истолковать и так и этак. Если без заморочек, то как требование временно освободить помещение. Но, подозревал Сашка, в данном случае без заморочек не обошлось. Вряд ли Маруська сильно расстроится, если неудобный братец снова исчезнет с жилплощади на год-другой. Последняя встреча с сеструхиным бывшим... у-у-у, лучше и не вспоминать. И чем может обернуться сегодняшняя, лучше не думать.
Да, не вышло отдыха. Сеструха настроена решительно. Черт их, баб, разберет, чего у них в башке варится. Только вчера своего бывшего на чем свет стоит костерила, в кои-то веки плюнула на показушную воспитанность и орала матом. Правда, когда Никитка принялся, смеясь, повторять новые интересные словечки, осеклась, с озлоблением шлепнула сына по губам - и оба разревелись дуэтом. Ну а сегодня-то что изменилось? Вон, марафет в квартире к Вадичкиному приходу наводит, да и сама наверняка намарафетится, как девчонка на первое свидание, будет замазывать-запудривать морщинки, которые из-за мужниных фортелей и появились... И из кухни не иначе как пирогом пахнет... ну маманя, ну... выдающаяся личность! Хотят создать видимость - дескать, у нас все тип-топ... возвращался бы ты, блудный муж и зять, на родную печку, к теще на блины, к черту на рога... Ну-ну!
Зло чертыхнувшись, Сашка метнулся в прихожую, не глядя сорвал с вешалки куртку и выскочил в подъезд. Шататься по городу охоты не было - за последние полгода в нем были изучены даже такие крысиные углы, о которых прежде Сашка, с рождения местный, и не подозревал. Напрашивался вывод: нужно куда-то пойти и убить время, и... пытаясь четко представить, что же там, за этим многообещающим "и", он отважно шагнул с порога. "И" оказалось глубокой лужей. Сашка снова помянул рогатого, вытряхнул ледяную воду из ботинка и упрямо двинулся вперед.
Февраль, ешкин кот! Ладно бы ветер, так нет же - хлипкий слякотный ветерок, ладно бы дождь - мерзкая морось. Прохожие озадачены: открывать ли зонты, ускорять ли шаг или попросту наплевать на форменное издевательство матушки-природы. Сашка, недолго думая, избрал последнее, назло небесной канцелярии. Сейчас ему вообще хотелось все делать назло.
Час спустя это деструктивное желание лишь усилилось. А дождь продолжал гнусненько моросить. Не то что этот чахоточный дождик - ливень с градом не остудил бы сейчас Сашку, он кипел, он бушевал. Дура! Безмозглая самка, даже не толстовская, сильная и красивая, а просто самка, смазливенькая и сластолюбивая... чем и привораживает таких, как он, дураков. Либидо ей, видишь ли, под хвост попало, и пошла она этим самым хвостом направо-налево крутить, стоило уехать на какие-то две недели! А теперь, по извечному бабьему обыкновению, всю вину валит на него. Будто кто-то, где-то, когда-то видел его с Элкой Козичевой. А кто видел-то, спрашивается? Такие же безмозглые подружки? И не обязан же он, в самом деле, докладывать всякому встречному-поперечному, что Элка - соседка, которую он знает с детского садика и у которой, между прочим, появился вполне респектабельный жених... А его, Сашкиной, респектабельности хватит разве на то, чтобы щель в оконной раме заткнуть. Да Ларку это, на самом деле, не слишком и заботит, у нее иные резоны. Раньше хотя бы театральных сцен не устраивала... по крайней мере таких, как нынче. Не иначе как сериалов обсмотрелась, дуреха, глазки закатывает: "Ты стал циничным, Саша, с тобой просто невозможно говорить по-человечески!" Циничным? Ха! Оказывается, чтобы прослыть циником, достаточно в глаза сказать правду. И вообще, ну какого черта он убил на Ларку столько времени?.. которое все равно девать некуда.
Сашка широкими шагами пересек площадь, старательно обходя лужи в выбоинах асфальта. Машинально посмотрел на часы - убить оставалось еще часа четыре, не меньше, - и снова с неприязнью подумал о Ларке, прехорошенькой медноволосой бестии с шальными глазами. Этот вечер - и, что греха таить, ночь - он собирался провести с ней, а в результате даже чаю не попил. Сашка попытался пнуть ногой крупный кусок щебенки, вымытый дождем из ямки в асфальте, - и промазал. Снайпер хренов!
Четыре часа, до того как сеструхин бывший свалит на ночевку по месту прописки и можно будет вернуться домой, не рискуя поучаствовать в самом что ни на есть банальном скандале с мордобоем. Завистливо подумал: а они-то сейчас, небось, чаек пьют с домашним пирожком, муттер для сына бы так старалась, как для зятя. Наивная она, хоть и напоминает дело не по делу, что, дескать, жизнь прожила. Надеется, что сойдутся... и будут опять поганить жизнь друг другу и окружающим. Поганили два года при Сашке, потом пять лет, пока он не мозолил родственничкам глаза, и еще год после его возращения. Эта вот лабуда и называется семейной жизнью. Так он матери и сказал. А она - в крик: "У них ребенок! Ты что, не понимаешь?!" Сашка не понимал. "Кому Маруська нужна в тридцать пять лет да еще с дитем?.."
Дите - трехлетний племянник Никитка - и ухом не вело, сосредоточенно разбирая на запчасти самосвал. К крикам Никитка привык, а на случай драки (в последние три месяца семейная идиллия Маруськи и ее мужа приобрела черты плохонько скроенного боевичка) у него был уютный закуток между шкафом и комодом.
"Семья есть семья, всяко бывает, а развод - последнее дело!"
Семья есть... Семья ест, пьет, иногда спит и бесконечно выясняет отношения. Куда ж без нее, без семьи-то? Была бы у Сашки собственная, им самим созданная, семья, не шатался бы он сейчас по улицам, а сидел бы в кресле, смотрел спортивный канал и пиво пил под нудеж супружницы. И был бы, надо понимать, совершенно счастлив, понемногу превращаясь в такого же мудака, как Маруськин муж. Сашка поймал себя на мысли, что даже мысленно никогда не называет его по имени.
"У него хотя бы работа есть, а ты мотаешься, что жесть по ветру!" - кричала в прошлый раз мать.
Обидно... Обидно, что матч досмотреть не дала. А к тому времени, как он добрел до Ларки, уже начался какой-то криминальный сериал, из тех, которые все на одно лицо, а действительность в них неизменно наизнанку.
Вот и сейчас бы сидел в тепле, тупо пялился в телик... полная акуна матата. И ужином Ларка накормила бы, никуда не делась, кабы он не начал выеживаться. Может, вернуться?
Сашка оглянулся. Потоптался на трамвайной остановке. Выкурил одну за другой две сигареты - и окончательно решил, что никуда он не вернется - настрой не тот... Необходимо скорректировать. Мурат еще позавчера исчез в неизвестном направлении, сегодня по-прежнему на телефонные звонки не отвечает. Горяйнов, конечно, примет и, может, даже нальет, но сначала прочитает длинное, как сегодняшний вечер, нравоучение на вечную тему: "Ай-ай-ай, как нехорошо!" Тошно. Значит, нам одна дорога - к Стасу. Авось его грымза еще из деревни не вернулась...
От этого решения просветлело на душе. А в небе, увы, нет. Что ж, это уже прямой намек.
В ларечке у остановки Сашка приобрел "четверку" (на первый случай, как подношение хозяину, сойдет, а там... не даром же народ давно подметил, что сколько водки не бери, все равно два раза бегать), с небрежностью профи сунул в карман, в компанию к мятой пачке сигарет и грязному носовому платку, и двинулся в путь. До Стаса - две трамвайных остановки с половиной. Расстояние смехотворное, было бы ради чего маяться в вагоне, переполненном тружениками, осчастливленными завершением рабочего дня.
Если бы Сашка внезапно позабыл, какая из дверей ведет с лестничной площадки в Стасову берлогу, он определил бы верное направление по звуку и запаху. Из квартиры доносился взбудораженный гул мужских голосов, тянуло дымом, да так, что Сашка лениво удивился: как это никто из соседей до сих пор не позвонил 01? Неужто бдительные старушки и мнительные тетушки разом вымерли, как мамонты?
Дверь была приоткрыта. Сашка собирался войти по-русски - без звонка и без стука. Но почему-то вдруг захотелось обставить свое появление как можно торжественнее, и он зажал кнопку звонка. А звонок, надо сказать, оказался препротивный - такое впечатление, что кошка-садистка измывается над канарейкой, вместо того, чтобы сразу гуманно сожрать. На порог выполз малость оглушенный Стас:
- Так тебя разэдак... Какого ты тут?.. - беззлобно осведомился он. И посторонился, пропуская Сашку в квартиру.
В прихожей висело... то есть от пола до потолка стояло стеной облако вонючего желто-коричневого тумана. А уж в кухню ни один нормальный человек без индивидуальных средств защиты точняк не сунулся бы. К категории благоразумных человеков Сашка себе не причислял. А если бы вдруг и нашелся такой умник, который, не сделав правильных выводов из внешнего осмотра, предположил бы, что Сашка весь из себя умненький-благоразуменький Буратино, то этот идиот всерьез рисковал получить кулаком в рыло. Просто так. Особенно сегодня, когда Сашка не пылал любовью даже к себе подобным, чего уж об умниках-идиотах говорить?
В кухне заседало политбюро в расширенном составе: Петрусь, Заяц, Михей и еще какой-то хлюпик, имени которого Сашка не знал, но морду смутно припомнил.
Поздоровались. Сашка выставил "четверку", поймал укоризненные, почти что оскорбленные взгляды пяти пар глаз, хлюпик что-то вякнул насчет происков мирового сионизма.
Стас, исполняя обязанности радушного хозяина, подпихнул к самому Сашкиному локтю стакан, благоухающий смешанным ароматом напитков, коими его наполняли на протяжении... похоже, что не одного года. После первой (это для Сашки, для прочих, ясно, энной) Стаса потянуло на песни, эк вдохновился приходом старого кореша. Петрусь и Заяц взялись подтягивать. Михей и безымянный хлюпик немилосердно смолили, изредка обмениваясь неопределенными, вероятно, растроганными, междометьями. Сашка был слишком трезв, чтобы присоединиться как к первым, так и ко вторым. Омерзительнее всего было ощущение, что сегодня чтой-то не того, не во благо... М-да... "Десантник был отвратительно трезв", - как говорит злопыхатель Бухан.
Собрался с мыслями. Резюмировал: трезвый пьяному не товарищ. И, попрощавшись наскоро, игнорируя полубессмысленные-полуизумленные взгляды, отправился дышать свежим воздухом. И воздух этот, основательно провонявший городом, показался Сашке - после Стасовой-то квартиры - поистине свежим.
Идти по-прежнему было некуда.