За три недели в деревне Катюшка успела запомнить в лицо и по именам, пожалуй, всех местных ребят. И они знали приезжих, но в компанию не звали даже Люську. Здоровались - и расходились. Катюшка тоже не пыталась сблизиться: ей почему-то очень не по душе было, что деревенские смотрят на них, на городских, с нескрываемым любопытством, как на диковинку какую-то. А однажды она случайно услыхала разговор:
- Смотри-кось, она сандалеты свои, небось, снимает только как спать ложится!
Сообразила: это о ней, о Катюшке. Стало обидно. Не станешь ведь объяснять, что в первый день попробовала ходить босиком, как деревенские, но проколола ногу до крови. Да и вообще, еще решат, что подслушивала.
- Ага. И все с книжкой ходит. А что ей еще делать, работы-то, почитай, никакой.
А вот это правда, - не смогла солгать себе Катюшка. Бабушка говорит: приехали гостить - так и гостите. Единственная работа, до которой их допускают - на огороде возле дома. Хлопотунья Настя трудится с радостью, устаю, говорит, без дела сидеть, Люська - неохотно, но привычно и ловко, Гюнтер - как всегда, старательно и добросовестно, Гарик - чтобы не отставать от него, а она, Катюшка... если честно, то подневольно, только чтобы от коллектива не отрываться. А много ли толку от ее труда? - и думать не хочется. Правы они, эти две вредины с добела выгоревшими на солнце коротенькими косицами... Катюшка подумала-подумала - и сняла туфельки. Надо еще разок попробовать... У других-то ребят получается!
А вообще, Катюшке в деревне нравилось. "Человеку необходимы новые впечатления, - любила повторять мама. - Это пища и для разума, и для воображения". Катюшка привезла с собой два альбома, сейчас во втором оставались две последние странички. Особенно понравилось рисовать лошадей. Почему - сказать не смогла бы, просто нужные слова не приходили на ум. Пока однажды не вспомнилась строчка из Маяковского, над которой, она, Катюшка, раньше тихонько посмеивалась: "все мы немножко лошади". Ей вдруг подумалось, что в стихах получится выразить то самое, невыразимое. То, что получилось, Катюшка постеснялась показать даже Гюнтеру... нет, наверное, больше всего - Гюнтеру. Он, конечно, не засмеет, но и хвалить только за то, что стишок выдумала, не станет. Эти мысли только раззадорили Катюшку. И она попробовала стихами перевести несколько самых любимых своих фрагментов из Гейне. И сама удивлялась, как это ей удается сохранять в тайне поэтические упражнения, если учесть, что большую часть времени они проводили все вместе. Вон Настя, как ни старалась, так и не смогла утаить, что пишет Борису в училище. Гарик немедленно потребовал, чтобы в конце был приписан привет от старых товарищей... ну что ты так смотришь, Гюнтер? Личное, говоришь? Ну, пускай Настя привет передает только от меня. Лично. Раз вы все такие - фу-фу - благовоспитанные!
Самым любимым местом - попросту говоря, их местом - стал берег удивительного пруда, круглого, как любимое Люськино зеркальце, только оправа еще наряднее, в два кольца - внутри лютиковое, а снаружи незабудковое. Местные ребята этот пруд не жаловали: в низинке, еле подберешься, да и зачем он нужен, если есть другой, поближе к поселку? Да вот приезжих, как выяснилось, уединение привлекало больше, чем купание. Часами сидели они на взгорке над прудом и нет бы украдкой обнимались-целовались, это было бы понятно, - разговаривали! О чем, любопытно, можно болтать столько времени?!
Ни Гарик, ни Гюнтер, ни Настя, ни уж тем более болтушки Люська и Катюшка об этом даже не задумывались. Темы не иссякали - от споров о литературных персонажах (Катюшка с иронией отзывалась о Наташе Ростовой, какой она предстает в эпилоге "Войны и мира", Люська защищала, порой срываясь на крик, остальные едва-едва ухитрялись изредка вставить замечание) до рассуждений о международных отношениях, тут уж Гарик разворачивался, пытался втянуть в дискуссию Гюнтера - безрезультатно. Гюнтер отмалчивался. Катюшка была уверена: не потому отмалчивался, что нечего было сказать. Тревожило ее это молчание.
За неделю до начала занятий, как и было условлено, возвратились домой. Мама испекла сразу оба своих любимых пирога - с вареньем и яблочный. Позвали тетю Берту, и тетю Тоню, и Клавдию Ивановну, и Настиных родителей. Получилось самое настоящее торжество. Почти что семейное... нет, больше, чем семейное!
В этот день, 23 августа 1939 года, в Москве был подписан Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом.