- Почему его зовут Агрегат? - спросил Трун, катая хлебный шарик по столу. Шарик то и дело превращался в лепёшку, и тогда Трун старательно разминал мякиш и восстанавливал правильную форму. Пальцы его находились в постоянном движении.
Сырок пожал плечами, с трудом оторвав взгляд от этого зрелища.
- Кто его знает... Он приехал уже с кличкой. Глупо, конечно - такой задохлик...
- Нет, серьёзно - никто не знает? - Трун в очередной раз размял шарик и кинул его в рот. Сырок поморщился, но тут же притворно закашлялся: от Труна запросто можно было ни за что ни про что получить в репу.
- Могу узнать, - заспешил Фишка. - Надо? У меня корешок в ихней секции живёт, Кокон, знаете? Рыжий такой, с носом...
Он показал, с каким.
- Ну а чё, узнай, - лениво сказал Трун, отщипывая новую порцию мякиша от горбушки. - Пощупаем, чо там за машина у Пятой завелась. И где у ней моторчик.
Фишка с готовностью хохотнул.
- И это... - Трун ткнул пальцем в сторону Фишки, и тот замер, преданно ожидая поручения. - Там сегодня из лазарета должны были выписать кое-кого. Спроси девчонок, кто подвернётся, они знают. Усёк?
Фишка торопливо кивнул. Он уже готов был бежать, узнавать, докладывать.
- Пожрём - потом сгоняешь, - заключил Трун, и Фишка обмяк.
Как раз и захрипела сирена к обеду.
- Сырок, притащишь мне жратву! Хлеба побольше возьми, сам знаешь... - Трун бросил в рот очередной шарик.
- Там Дайцук сегодня, - напомнил Сырок. - Пятница.
Трун, сопровождаемый верным Фишкой, неторопливо отправился в столовую. Сырок принялся трясти спящего Короеда; тот мычал и лягался, пришлось плеснуть ему за воротник воды из банки для фишкиного полоскания. Короед скверно выругался и сел, не открывая глаз, на койке. Майка у него прилипла к телу, и он брезгливо оттянул её двумя пальцами.
- Пошли жрать, слышь? Сирена уже была... дрыхнешь, как мертвяк.
Короед разлепил мутные глаза и длинно зевнул. На Сырка пахнуло густой кариозной вонью, он брезгливо отвернулся.
- Ты бы хоть зубы, что ли, почистил когда! - буркнул он. - Мух травить твоим выхлопом.
- Поговори мне, - равнодушно посулил Короед, сдирая через голову майку и швыряя её на подоконник. - Где мой жилет, с-сука?
Оранжевый спасжилет, служивший ему сменной рубашкой, нашёлся под подушкой.
- Идём, что ли, - сквозь очередной зевок просипел Короед. - Там же Дайцук сегодня? И пшёнка, с-сука. Ненавижу, с-сука.
Они вышли. Первая секция второго блока санатория "Копайские склоны" опустела.
После инъекций Трун, как обычно, многосложно и витиевато ругался, поминая в замысловатых вариантах процессы размножения всего живого. Сырок всегда с интересом их выслушивал. Его самого дежурные инъекции мучили не сильно: подключичный катетер почти не беспокоил, а на сыворотку Крапнера сильной токсической реакции у него не было. Повезло.
Фишка громко блевал в туалете. Он никогда не успевал нормально закрыть за собой дверь. Сырок поднялся, захлопнул её и снова рухнул на койку. Тошнить не тошнило, но голова кружилась капитально. Что называется - лёжа качает. Минут на двадцать надо замереть, по возможности не двигая головой. Только не закрывать глаза: легче, когда зафиксируешь взгляд на одной точке. Он привычно уставился на угол сломанной потолочной плитки, той, за которой Короед прятал свои капсулы, и застыл.
Фишка закончил травить и явился за полосканием. Банка, понятно, была пустая.
- Какого чёрта! - тоскливо простонал он и поволокся в коридор к бачку. Воду из-под крана он в рот не брал, впрочем, как и все в санатории. Была эта вода бледно-жёлтого цвета и пахла какой-то неопределённой дрянью. Фишка утверждал, что смазкой для торсионов, или чем-то типа того. Ему лучше знать, у него ведь когда-то отец служил в техполку. В том самом, от которого ни ангаров, ни мастерских...
Вернувшись, Фишка долго булькотал и плевался над раковиной; дверь опять оказалась неприкрытой. Вернувшись, он поставил банку с оставшейся водой на подоконник, брезгливо скинув на пол короедовскую майку.
- Трун, я узнал, - осторожно начал он, встав у изголовья койки. Трун тяжело дышал, утомлённый только что завершённой эмоциональной тирадой. - Кокон... рыжий этот, помнишь?.. он говорит, у пацана у этого - протезы.
- Чёт не замечал, - с сомнением протянул Трун. - Ходит нормально, не хромает.
- У него эти... органы, - объяснил Фишка. - Почки, что ли. Или лёгкие? В общем, что-то, чего два.
- Яйца, - тут же предположил Сырок. Просто невозможно было удержаться.
- И ещё рука, левая. Прямо от плеча. Настоящий биопротез, как живая.
- Это ж бешеные бабки - лёгкие, рука... Свистит твой рыжий, - заявил Короед.
- Сам ты... - обиделся Фишка. - Чо ему свистеть. Он говорит ещё, у этого Агрегата на руку, которая протез, выведены датчики какие-то. Ну, с тех органов, что внутри вставлены. Для контроля. Типа браслет такой, но не снимается. Он прямо в кожу встроен, или что там у него на руке.
- Да кто бы стал простому пацану такие операции делать? Свистит! - убеждённо повторил Короед.
- Медобслуживание по категории "А", - задумчиво сказал Трун. - Герои фронта.
- Ну. Ерунда, говорю же!..
Похоже, Короед был прав. Бешеной сложности и стоимости биопротезы могли получить оставшиеся в живых фронтовики... то есть почти никто. Ну, ещё, наверное, члены Парламента, им-то всегда все блага, само собой. А они - сироты из семей фронтовиков - категория "D", тоже привилегия ничего себе, госсанаторий и лучшая из имеющихся сывороток против действия "QRC-бис", но не биопротезы же!
- Ладно, - заключил Трун. - Проверим. Рука, говоришь? С датчиками? Ну точно, агрегат. Ха.
И смачно сплюнул на пол.
- Дай-ка свою банку, - скривившись, сказал он Фишке. Жадно отхлебнул, гулко глотая. - А про лазарет - узнал? Выписали?
Фишка кивнул:
- Уже в секции. Сам видел.
Что там видел Фишка в девчоночьем отделении, Трун уточнять не стал: кивнул и отвернулся к стенке.
Да и что уточнять, ясно же: речь о Тонни. Вроде, ничего особенного - худенькая, угловатая, с короткой стрижкой. Голос только необычный - низкий, хрипловатый. Но кто в теме - понимают: это следствие большой дозы "QRC-бис", он же "курицын газ", будь он неладен. И в лазарете она частый гость именно поэтому. А вот почему при ней все пацаны как-то сразу притихают, расправляют плечи и стараются казаться взрослее и серьёзнее, - это вопрос другой, и вопрос неизученный.
Факт заключается в том, что Трун не избежал загадочного влияния Тонни на свой организм и всячески старается привлечь её внимание к собственной выдающейся персоне. А вот Тонни, похоже, все потенциальные кавалеры-ухажёры абсолютно безразличны, и общается она только со своими подружками. Такая вот коллизия местного санаторского разлива.
Голова у Сырка перестала кружиться; он отстегнул взгляд от потолка и закрыл глаза, вспоминая Тонни.
Так и невозможно понять, что в ней особенного, подумал он, засыпая.
* * *
"... И ты поверь, летит к тебе моя любовь, моя любовь..." - звучит из репродуктора надоедливая довоенная песенка. Из тех, что крутят на вечеринках, когда уже пригашен свет, и пары не только покачиваются в совместном танце, но и расползаются по укромным углам и пустующим комнатам.
"... моя-а-а любовь..."
- Фишка, выруби эту хрень! - Трун привычно мнёт и катает хлебный мякиш, напряжённо о чём-то думая.
- Да пусть играет, чего ты? - Короед глотнул уже своей дури, поэтому расслаблен и благодушен. - У меня сеструха любила эту фигню. Да и сейчас, наверное, любит. Только некогда ей сейчас слушать эту дребедень, работа, то-сё... А мы можем себе позволить. Лечимся, отдыхаем... Да, Сырок?
Сырок пожимает плечами. Ему музыка не мешает.
Фишка в растерянности застыл возле динамика - выключать или нет?
"... у нас не будет грустных дней..." - врала наивная песенка.
- Выключи, сказал! - рявкает Трун, и Фишка моментально метнулся к пульту, вырубать звук. - Твоя любовь, моя любовь... всё, кончилась наша любовь! Не начавшись... Что, не так?
- Да ладно тебе, - миролюбиво сипит Короед. - Чего ты завёлся? Да люби ты, сколько хочется. Только не начинай эту муть про бесплодие. Не все же хватанули "курицу", как мы. Да и у нас ещё неизвестно, может, восстановится... Слышь, размножаться ему приспичило!
И он хохочет. Короед под кайфом - это очень весело. Совсем не то, что Короед в отходняке.
- Идиот ты, полный и непроходимый, - орёт Трун, но Короед не слушает его, он ржёт и, немыслимо фальшивя, блажит "о-о-о, ма-ая гар-р-рячая люб-бовь!". И не обращает внимания на прилетевшую в него подушку.
Трун грязно ругается. Фишка торопливо притаскивает ему подушку обратно.
- Вы все идиоты, - вдруг совершенно спокойным голосом объявляет Трун. - Хотя, конечно, вы просто недоумки, мелкие недоумки. Таким и не следует размножаться. Вам достаточно, что есть стояк. Придурки. Какая, на хрен, любовь? Без семьи, без детей? Вы недоумки, вы сами дети, что вы понимаете?..
И он неожиданно всхлипывает и выскакивает из секции, с размаху приложив дверью.
- Чего это он? - озадаченно спрашивает Сырок. - Дети мы ему. Всего на два года старше...
Тут он начинает кашлять, и докашливается до того, что у него начинается приступ удушья. Судорожно хватаясь руками за горло и грудь, он срывает катетер и размазывает по себе кровь, зрелище ещё то.
Дежурный врач отправляет его в лазарет.
Больше Короед в первую секцию второго блока не возвращается.
* * *
Место Короеда в комнате занял Смола, наголо бритый парень без левой ноги и мозгов. Ясное дело, про ногу в медицинской карте у него было написано, а про мозги - нет, но это становилось заметно всякому, кто общался со Смолой хотя бы пять минут. Он не то, чтобы был особенно болтлив, но когда что-нибудь говорил - тут даже Фишка рядом с ним мог показаться умником.
Ноги у него не было, как выразился Трун, от слова "совсем", или "по это самое", как определил Сырок. Смола мастерски наловчился скакать на костылях, он в этот деле, пожалуй, виртуоз. И он единственный в блоке, кого не мучают сывороткой Крапнера: "курицына газа" Смола не хватанул.
Трун после каждой инъекции стал орать, что это неправильно и что не фиг было подселять рядового инвалида к честным жертвам боевой химии, но на это никто не обращал внимания. Даже сам Смола, для которого ежедневное развлечение - глядеть на мучения этих самых жертв: уж больно те хороши, когда один травит до позеленения, другой корчится на койке, поливая всё вокруг отборной руганью, а третий замирает, как истукан, уставившись в потолок.
Наверное, его специально поместили в их секцию, решил Сырок, чтобы "химические" радовались своим целым конечностям, а одноногий - своим здоровым лёгким.
Тем временем по "Копайским склонам" прошёл слух, что в ближайшее время прямо в санатории будет организована учёба. Негоже молодому поколению расти неучами, пусть даже их будущее вне лечебных учреждений весьма сомнительно. Парламент принял решение: лечить и учить. Срочно ремонтировался один из пустующих корпусов; говорили, что туда переведут часть блоков с малолетками, а учебные классы оборудуют в освободившихся помещениях, здесь же, рядом с секциями. Что называется, поближе к дому, где и процедурные, и "раскачка" с реанимацией, и прочие медицинские дела.
Большинство санаторских этой новости обрадовались: всё же разнообразие. Какие уж там будут отметки и прочая школьная лабуда - вопрос десятый, и никому до него дела нет... А вот развлечение они себе обеспечат, это факт. К тому же занятия - это общение с девчонками, ясное дело, и обитатели "первой второго" очень даже интересовались этой перспективой.
Трун моментально навёл справки, выяснил, что они с Тонни одногодки, и тихо возликовал. Сырок, который был на два года младше, присматривался к тем, кто должен будет оказаться в его классе. Фишка женским вопросом не интересовался и демонстративно фыркал, когда с ним заговаривали на эту тему. Смола же сыпал скабрезностями, смутно намекая на свою особою осведомленность в амурных делах. Ему не верили. Кстати, за парту ему предстояло сесть вместе с Труном.
Указание свыше реализовали в кратчайшие сроки.
Не успела мутная осень смениться долгой обжигающей зимой, как по санаторию объявили: школа открывается. В свежеоформленные классы прокатили тележки с книгами, тетрадями, тубусами разного размера, коробками и ящиками. Ко всеобщему восторгу, дежурный воспитатель Дайцук протащил по коридору человеческий скелет на подставке, и население ближайших блоков азартно обсуждало, точно ли пластиковое это пособие. Кое-кто высказывал предположение, что это близкий родственник Дайцука, но только вполголоса, потому что воспитатель славился крутым нравом и вполне мог испортить провинившемуся жизнь. Прецеденты были.
Первую половину дня за собой удержала медицина, занятия назначены были на вторую половину. Три урока в день по сорок минут. Более чем достаточно для сипящих, кашляющих, хромающих, трясущихся, живущих от инъекции к инъекции, от процедуры к процедуре подростков.
Сформировали классы, они же группы. Старшая, средняя и младшая, этого оказалось достаточно. И с первыми морозами начался учебный год.
* * *
- ... Бесполое размножение проходит без образования гамет или половых клеток, - объявляет Жужелица, она же преподаватель химии и биологии. - Записали? Запишите, подчеркните. Роберт, я проверю твою тетрадь отдельно, покажешь мне после занятий.
Смола, который неожиданно для всех и даже, кажется, для самого себя, оказался Робертом, равнодушно пожимает плечами, мол, смотрите, сколько хотите. Тетрадь у него изрисована неприличными картинками: такие ассоциации вызывает у него слово "размножение". Пусть даже оно вполне себе бесполое.
- ... принимает участие только один организм. Повтори, Роберт!
Смола демонстративно принимается греметь костылями, изображая попытку встать. Учительница спокойно наблюдает за его телодвижениями: она неоднократно наблюдала виртуозные пируэты, которые выделывает одноногий вне класса, так что разжалобить её невозможно. Дисциплина побеждает, и Смола утверждается-таки в вертикальном положении.
- Итак, - подбадривает его Жужелица. - Особенности бесполого размножения, ну?
- Да чего там, - вспоминает последнюю её фразу Смола. - Принимает участие один... ну, сам с собой, короче. Обычное дело, чо.
Класс радостно гогочет, даже девочки.
Смола получает свой очередной минус и опять же с грохотом валится на место. Урок продолжается.
- ... характерно образованием идентичных потомков. Пишу на доске, чтобы без ошибок. И-ден-тич-ных, то есть одинаковых. Все записали? При этом генетическая изменчивость возможна только вследствие случайных мутаций...
Трун Жужелицу не слушает, Трун смотрит на Тонни. Он специально выбрал такое место в классе, чтобы удобнее было смотреть - чуть сзади и наискосок.
А сразу за Тонни сидит Агрегат, он успел раньше Труна, чёртов киборг. И похоже, что ей это нравится. Поэтому Трун планирует сегодня поговорить с соперником, и поговорить очень серьёзно. С Тонни он поговорит позже, он даже определился, когда: узнал дату её дня рождения. Вот тогда, через четыре дня, пятнадцатого... А пока надо разобраться с этим задохликом Агрегатом, такие вещи лучше не откладывать.
... Отличное место - в конце коридора за шкафом с хозинвентарём. Шугнув пару ожесточённо то ли спорящих, то ли торгующихся малолеток, Трун с Агрегатом прислоняются к стенке, отшлифованной сотнями таких вот разговоров, при которых не нужны посторонние уши. Агрегат держит руки в карманах, и Трун слегка нервничает.
Агрегат хохочет после первых же слов Труна.
- Тонни? Вон чего... а я думаю, о чём форум? (Это местная фишка - любой разговор называть форумом.) Да мы с ней знакомы сто лет, у нас матери вместе...
Он осекается.
Трун тоже молчит. Не принято вспоминать погибшую семью, это табу. Ночью, под одеялом - да, а вот так, на форуме...
- Короче, я к ней не клеюсь, - трудно сглотнув, продолжает Агрегат, - темы нет, можешь сколько угодно...
В этот момент у него из кармана слышится слабый звук зуммера, такой москит: зззззз, зззззз... Досадливо сморщившись, Агрегат отворачивается, вытаскивает руки из карманов и что-то делает с левым запястьем. Сигнал выключается, а парнишка, заметно побледневший, обессиленно приваливается к стене.
- Слышь, я пойду, - бормочет он, - мне надо... мне сейчас лечь... я пойду...
И медленно, очень аккуратно переставляя ноги, напряжённо прямо держа спину, он уходит по коридору.
Спрошу потом у него про руку, думает Трун, правда у него протез или нет, интересно же, а парень-то, вроде, ничего так, правильный... В этот момент Агрегат, отошедший уже метров на пятнадцать, останавливается и призывно взмахивает рукой. Трун быстро подбегает, хрипло спрашивает:
- Что, плохо?
- Да не, ничего, - шёпотом, тяжело дыша, говорит тот, - ты это, знаешь... я про Тонни... ты к этому вашему присмотрись, одноногому...
- Смола? И Тонни?! - ошарашен Трун. - Он же идиот... и вообще!
- Я знаю, что говорю, понял? - прибавив голоса, повторяет Агрегат и шагает к своей секции. Правой ладонью он вытирает капельки пота на лбу, а на запястье левой у него снова зудит сигнал - зззззз, зззззз...
* * *
... - Вам вообще нельзя с нормальными девчонками... вы же все эти, курицыны импотенты! - орал зажатый в угол Смола. - Вам из этого сраного санатория никуда, вас тут и закопают на дурацких Копайских склонах! А у нас есть будущее, идиот! Ты думаешь, у неё голос - это газ? А вот хрен тебе! Он это самое... свой природный, понял? У неё лимфа там чего-то... Лимфа, понял? Кровь, то-сё... Не колют ей Крапнера вашего, не колют!
Почувствовав, что Трун ослабил хватку, он перевёл дух и уже увереннее продолжил:
- Ты реальный идиот, даже смешно, честное слово! Девки уже давно определились, кому с кем можно... Курицы отдельно, понял? Вы - отдельно! Из одиннадцатой две, из девятой трое, Тонни вот ещё - на них вам, химическим, даже глядеть нечего, понял? И вы для них - никто, так себе, организмы. Бесполовое размножение, сам с собой, слышал про такое?
Он загоготал, но тут же захлебнулся, заскулил, размазывая по щекам кровавые сопли.
Трун плюнул ему на рубашку, развернулся и пошёл прочь, потирая костяшки пальцев. Стоило бы врезать ещё, но ощутимо не хватало дыхания, а словить приступ удушья перед этой скотиной было никак нельзя. С усилием втягивая густой, как кисель, воздух, Трун доплёлся до секции и повалился на кровать.
Фишка испуганно смотрел со своего места.
- Слышь, - просипел Трун, - иди-ка сюда. И... это... а где Сырок?
Пацан послушно вытянулся перед ним.
- Его в лазарет, на обследование. Ну, такое, по плану, на неделю, как обычно.
- Ясно, - Трун немного помолчал. - Значит так. Ты это... узнай... что, реально Тонни... ну, знаешь... типа, она из-за газа здесь или другое, понял?
Фишка озадаченно сощурился, потёр ладошкой лоб.
- В смысле, как другое? У неё же голос вон... и вообще...
- Что вообще, что?! - крикнул Трун и тут же закашлялся. Кашлял долго, мучительно, со слезами.
- Я говорю, узнай, - выдохнул он, когда сумел остановиться и хлебнуть воды. - Голос - это не обязательно... А мне надо точно знать, точно, понял?!
Фишка торопливо покивал и исчез.
Всё оказалось правдой.
У неё было заболевание крови, потенциально излечимое. Даже наверняка излечимое. У детей выше пластичность чего там, каких-то клеток. Или тканей. Да какая разница...
Все, кого Тонни пригласила к себе отмечать день рождения - оказались "нехимическими". Вот как-то так. Такое совпадение.
Смола переселился в четвёртую секцию. Там была свободная койка, и он договорился. И да, на день рождения его пригласили.
Трун умер шестнадцатого.
Фишка плакал, но немного: очень боялся приступа удушья.