Или не брать, но тогда договариваться с проводником, а он жаден, хитёр, нечестен. Денег возьмёт, да обманет, сдаст Контролёрам, а те уж возьмут сколько смогут, а смогут много. Так что взять билет, как положено, коричневый прямоугольник с дребеденью цифр, дробей и тайных шифров - ну-ка, разберись! Проводник и разберётся: сунется носом в тебе непонятное, считывая внимательным глазом, взглядывая подозрительно на предъявителя - ждёшь, голубчик? взойти хочешь, ехать? зачем бы это! Но разберёт тайную цифирь, всё точно, не поспоришь! молча ткнёт пальцем за своё плечо: можно.
И вот зайти, куда позволено. Одномоментно превратиться из того, кто только глазеет со стороны, равнодушно или завистливо, а то и злобно, - в того, кто проносится мимо и вдаль.
Вагон не пуст, но и не полон. Ещё с перрона виднеются за нечистыми окнами редкие силуэты. Сидят недвижно, профилем, уставясь словно бы на стенку напротив или на соседа-попутчика, если он есть и тоже смотрит в упор. Как два повёрнутых друг к другу шахматных коня.
Миновать закрытые дверки, за которыми прячутся те самые, шахматные, и юркнуть поскорее в своё купе, катнуть роликами по железу, ударить ребром двери в косяк. Всё, дома.
Залязгает, дёрнет, плюнет паром откуда-то из-под колёс. Качнулись, прильнули к окнам. Прощай, вокзал, перрон, все оставшиеся; вас не жалко, без вас не скучно; ждите, если охота.
За проводником, вошедшим со стопкой стираного постельного белья и надеждой продать втридорога сухое печенье, безвкусный чай и вчерашние газеты, сразу закрыть и для верности заблокировать; хватит, не лезь сюда больше. Ну тебя.
За окном ползут назад угрюмые неясные постройки разной степени заброшенности. Иногда над какой-нибудь очередной косоватой крышей курится такой же косоватый, сносимый ветром дымок: живое. Что уж там скрывается за серым безнадёжным забором, какие хитроумные или ветхозаветные производства, какие тайные технологии или преступные схроны; или просто сидит в прокуренной каптёрке поросший мхом сторож, завернувшись в засаленную всепогодную телогрейку? Не узнать никогда, да и неинтересно: мимо, мимо.
Утянулись назад строения бетонные, кирпичные, какие там ещё? - шлакоблочные, что ли. Пошли деревянные - домишки, избушки, лачуги, халупы, развалюшки, иногда почти вполне себе дома. Заборы, палисадники, прясла какие-то. Или просто сараи; сараи всех размеров, слепленные из чего придётся. Впрочем, может, в каких-то из них и живут. Вон, бельё какое-то на верёвке.
Потом жильё заканчивается вовсе, и становится глазу гораздо спокойнее. Поля какие-то с неопределёнными - злаками? сорняками? озимыми? или что там ещё бывает. Между ними лесочки такие; поди-ка, это и называется перелесками. Кусты ещё всякие, густые, высокие. Птицы сидят на ветках. Точно не видно, но кому ещё там сидеть. Хотя, может, лучше и не видеть: отчего-то же они не взлетают.
Уныло, в общем-то, потому что время такое: ни то, ни сё. Межсезонье. И трава как-то уже не очень, и кусты не радуют, да и небо совсем какое-то, не впечатляет, а хотелось бы. Но ведь в сезон-то попробуй билет возьми! Это же даже представить себе невозможно - взять вот так билет и поехать, в сезон-то. А сейчас вот можно ехать, куда с добром.
Дверь надёжно закрыть, по полкам раскатать рыхлые скрутки матрасов, обтянуть серыми простынями с запахом то ли дезинфекции, то ли залежалости. Наверное, где-то в закорючках на билете особыми цифрами отмечено специально: выдать такое вот скверное бельё, пусть им. И ведь не поспоришь, боязно - вдруг как-то окажешься на диком полустанке, один, без вещей и даже, допустим, побитым. Приглядеться только к проводнику: и очень даже может быть. Так что пусть серое, и запах пусть; и не такое нюхали, чего уж.
День продержаться на домашних припасах, даже за водой к титану не ходить. Где там они её набирают, поди вызнай. Вагон-то для тех, кто только сейчас и может позволить себе вот это заветное: взять билет, сесть и ехать. Решит кто-нибудь, что воды им довольно будет какой-нибудь плоховатой, не оттуда, где для первых, то есть первоклассных вагонов заливают, - вот и напустят полный бак не оттуда. Лучше бы не рисковать.
К ночи сбегать в туалет; удачно ни с кем не встретиться; проводник спрятался в своей норе среди тряпья и сухих пайков, но ведь может у него быть хитрая система зеркал или экранов для пригляда за пассажирами? На всякий случай по проходу двигаться быстро, не глазея по сторонам, и лучше бы фортификационным зигзагом. Вернуться в купе, снова закупориться, уф-ф, всё удалось.
А спать ногами к окну.
* * *
Поезд опоздал, но этого, похоже, никто и не заметил. Лязгнув в последний раз, он остановился у пустого перрона.
Ф., нетерпеливо топтавшийся в тамбуре возле своего потёртого чемодана, торопливо посторонившись, пропустил мимо себя проводника. Тот едва мазнул его по лицу равнодушным взглядом, отпер и распахнул дверь, медленно спустился по скользким - моросил дождик - ступенькам.
Ф., с трудом удерживая равновесие, цепляясь колесиками чемодана за всё подряд и больно зашибив коленку, сполз на перрон. Проводник скучающе наблюдал. Вслед за Ф. из вагона выбрался молодой человек с рюкзаком, он тут же натянул капюшон и широким шагом направился мимо здания вокзала к виднеющимся вдали павильонам; кажется, это были магазинчики. В том же направлении отправились ещё несколько фигур, вышедших из соседних вагонов.
Ф. перестал растирать колено и взялся за ручку чемодана. Куда идти, он не знал, Тина сказала: сообразишь, не маленький. Но, кажется, она упоминала, что у вагона их кто-то встречал. Он огляделся и встретился взглядом с проводником, который тут же отвернулся и даже сделал шаг назад, словно даже визуальный контакт с человеком, который покинул его зону ответственности, был ему не только не нужен, но и опасен.
- Извините, вы не могли бы, - нерешительно начал Ф., ещё сам не предполагая, что именно мог бы этот решительно неприятный ему человек. Как-то с первого взгляда они сумели не понравиться друг другу.
Проводник мельком глянул на Ф., пожал плечами и неожиданно лихо, почти по-обезьяньи, взлетел в тамбур и исчез в недрах вагона.
- Хам, - шёпотом растерянно произнёс Ф.
Лицо проводника мелькнуло в одном из вагонных окон. Кажется, он даже скорчил рожу или просто прижался носом к стеклу.
Стоять дальше было просто глупо. Ф. решительно повернулся и покатил чемодан к зданию вокзала. Внутри было пусто, только в углу кучковалось несколько странных личностей: низенькие и широкие, почти квадратные, в одинаковых рабочих комбинезонах, они сидели на плотно набитых баулах, игнорируя целый зал пустых кресел. Все одновременно взглянули на вошедшего и так же одновременно отвернулись, как совсем недавно гадкий проводник. Только что прочь не бросились, мрачно подумал Ф., гремя колёсиками чемодана по каменным плиткам пола к окошку с яркой надписью "Касса".
Немолодая женщина с плохо прокрашенными ярко-рыжими волосами оторвалась от книжки и выжидательно посмотрела на него.
- Я... мне узнать, - сказал Ф. - Здравствуйте.
Женщина кивнула.
- Я с поезда, - продолжил Ф., зачем-то показывая пальцем в направлении двери, в которую только что зашёл.
Моментально потеряв к нему интерес, рыжая опустила взгляд в открытую книгу, которую всё это время аккуратно придерживала пальцем, чтобы не закрылась.
- Вне компетенции железных дорог справки не даём, - жестяным голосом договорила она и к последнему слову уже не помнила о существовании Ф.
- Но позвольте! - возмутился он. - Я ведь вас ещё ни о чём...
- Расписание движения составов на стене, - тем же жестяным голосом отчеканила кассирша, перелистывая страницу. - Обмен билетов с удержанием пятнадцати процентов... Так вам обменять билет? - вдруг оживилась она, отрываясь от книги.
- Да нет, с какой стати... - Ф. заговорил торопливо, пока женщина снова не ушла в литературный мир. - Понимаете, мне надо каким-то образом добраться до "Ручной Совы". Мне говорили, что здесь обычно встречают...
- Вне компетенции железных... - завела было привычное женщина, но вдруг прервалась и даже захлопнула свою драгоценную книжку. - Вы сказали, в "Ручную Сову"? И у вас есть путёвка... или что у них сейчас там?
- Да, конечно.
Ф. убедительно похлопал себя по нагрудному карману, в котором лежали у него документы. В том числе и распечатка с интернета, в которой вполне явственно читалась и его фамилия, и замысловатый логотип этой самой "Ручной Совы". Реакция кассирши показалась ему странной, но возможно, он просто внешне не соответствовал образу типичного посетителя престижного курорта. Ну что ж, сейчас не сезон, цены снижены, и снижены просто фантастически...
- Ну вы подумайте! - сама себе сказала рыжая женщина и, соглашаясь с этими словами, покивала. - Путёвки, значит. Кто бы мог...
- Так вы можете мне помочь? - переспросил, слегка уже раздражаясь, Ф. - Должен же быть какой-нибудь представитель, транспорт. Телефон, наконец.
- Телефон? Да какой там сейчас телефон! - непонятно отреагировала кассирша. - А транспорт - это вы туда идите, на Привокзальную. СпрОсите там... Раз уж путёвка. Действительно, почему бы и нет. Бывает же...
Было чёткое ощущение, что она разговаривает сама с собой.
Ф. развернулся и покатил чемодан к выходу. Квадратные в углу молча проводили его внимательно-спокойными ничего не выражающими взглядами.
* * *
Выйти на площадь боковым переулком, кривым и замусоренным, оборачиваясь на каждое движение и звук. Прошмыгнёт вдоль стены дома взъерошенный кот, прошуршит что-то в мусорном баке, вспугнув стайку грязных голубей. Эти все простые, безопасные, пусть.
Женщина навстречу, глядит опасливо, но шагает широко, уверенно, по-хозяйски; сумки у неё какие-то, - овощи, что ли, петрушка какая-то. Тоже без проблем.
На площади почти пусто, но это почти, почти. Вон "Кроммик" припаркован, дряхлый и ржавый, если не знать, что в нём под капотом. А мы и не знаем, зачем нам, и не спрашивайте. Ещё пара автомобилей, стоят себе безмолвные и холодные; а водители, небось, глядят сквозь жалюзи из кафешки напротив: кофе пьют из пивных кружек или, допустим, как раз пиво. Им можно, кто их остановит здесь, хоть даже и виляй по дороге; а чего бы и не вилять, если навряд кто встретится, это если про ту дорогу, что через перевал и в "Сову" а другая никому и не интересна.
Наконец обнаружить то, что нужно: вполне себе приличный почти что новый микроавтобус, стёкла тонированные, есть ли кто внутри, не поймёшь, а они там, небось, и глядят на проходящих, может, хихикают и пальцем показывают, а то и вовсе дрянное говорят, ну и наплевать.
Подойти к автобусу: водитель на своем месте, только сложил всё на руль, и руки, и голову, словно бы спит, а если и нет - то очень похоже, молодец. Будить не след, так что постоять возле или отойти к стенке, упереться спиной, подождать. Поднимет голову водитель - подойти, уговориться, тогда уже и внутрь заглянуть: сидят там те, кто причудился, или нет. Да сидят, небось. Кивнут навстречу головой - отчего бы не поздороваться, букой глянут или отвернутся - пускай, оно и спокойней.
И вот, наконец, ехать в "Сову", ехать к Озеру...
Ф. потратил немало времени в поисках возможности добраться до "Ручной Совы". Попадавшиеся ему люди либо пожимали плечами, словно впервые слышали это название, либо, как рыжая кассирша, смотрели удивлённо и даже испуганно. Один дед назвал его отчего-то "бедолагой", а трое юных пигалиц не только шарахнулись от него, как от заразного, но и, удаляясь, долго оглядывались, но не хихикали, как следовало бы невоспитанным малолеткам, но откровенно глазели.
Всё это показалось Ф. не столько странным, сколько досадным. Если и существовал у местных жителей какой-то заговор против посетителей "Ручной Совы", то был он нелепым, и не более того. Наконец, уборщик в кафе, куда зашёл он выпить чашку кофе (напиток оказался на удивление недурным), показал на стоящий неподалёку минивэн с тонированными стёклами.
Шофёра в машине не нашлось, зато сидели уже в ней несколько человек, подтвердивших, что да, едут они до "Совы", а водитель сейчас придёт. Среди пассажиров обнаружились, как показалось Ф., те самые квадратные в комбинезонах; они плотно сидели на заднем сидении и в разговоре не участвовали. Зато во втором ряду у окна сидела симпатичная девушка, которая с легкой улыбкой кивнула, разрешая Ф. сесть рядом с собой.
Ситуация заметно улучшалась.
Вскоре появился водитель, с которым пришли ещё два пассажира. Багаж был поднят и закреплён на верхнем багажнике, деньги за проезд взяты заранее. Попетляв по скучным улочкам (одноэтажные домишки, жухлая зелень, старообразная реклама) автобус выскочил за пределы городка.
Дорога была скверная, ехали не быстро; в салоне царило полное молчание, только побрякивала музыка впереди, у водителя. Соседка Ф., едва машина тронулась, закупорила уши наушниками и закрыла глаза, так что любой разговор оказался невозможен. Может, попозже, ободрил себя Ф., которому уже очень хотелось поговорить хоть с одним нормальным человеком.
Пейзаж по сторонам дороги был однообразен, и Ф. быстро заскучал, а затем и задремал.
Проснулся он от резкого толчка, выбросившего его из кресла вбок, в проход.
* * *
Выйти из автобуса на последнем повороте и короткой дорогой, утоптанной тропой, спуститься со склона. Здесь уже и воздух настоящий, и сама земля правильная. Славно, весело. Ноги сами несут; и не только оттого, что под гору, - сейчас и вверх помчишь в охотку.
Забыть все страхи, глупости и прочее всякое из того мира, что там, за спиной. Чуять воду и рыхлую землю, раздавленного жука и собачью "метку", зря ты сюда забежала, псина, нелепый метис эрделя и добермана, молодой и трусоватый, хотя и любопытный свыше всякого приличия. Уловить мерзкий сгусток запаха сигаретного бычка, и откуда бы ему взяться здесь, на тропе. Не добердель же его бросил.
Удержаться от желания припустить на полную, восторженным бешеным аллюром, бросив рюкзак, крутануться по склону просто, чтобы выплеснуть хоть часть восторга освобождения от обычного - обрыдлого и постылого.
Последний поворот пройти совсем медленно, как бы удерживая себя на внутреннем поводке, тихое такое предвкушение, лёгкое, а потом - вот, всё, здравствуйте, с прибытием! И впереди пусть недолгое, до первого снега, когда снова потянется сюда тупая толпа отдыхающих, чужих и бессмысленных, - но такое настоящее время. Не думать сейчас о плохом, о том, когда всё завершится: это потом, потом, а сейчас только радость, и всё.
Увидеть наконец приземистые "совиные" корпуса на берегу озера, пустой пляжик без зонтов и прочей глупости; вода тёмная, злая, ветер гонит волну с белыми барашками, ах, хорошо!
К знакомому входу подойти медленно, словно с неохотой: если и смотрит кто, пусть видит спокойствие и достоинство. Это может быть важно, иногда такие мелочи могут иметь значение, о каких и подумать смешно в другое время... да, а сейчас такое время, когда можно многое, а ты и успевай, вот только два раза в год, мало вам? да бросьте, нельзя быть капризными, это слишком человеческое, фу.
И вот лестница, вниз, вниз, и эти запахи, и звуки, и всё, что вспоминалось, что хранилось в заветном закутке - памяти? разума? Наконец-то, и не надо никого бояться, этих случайных, дурных, не понимающих, ненавидящих, что-то подозревающих. Сегодня ваша охота вхолостую... будем надеяться, не только сегодня.
Вниз, вниз.
* * *
Локоть саднило здорово, но серьёзных повреждений не случилось. Сильнее всего пострадала куртка - разошлась "молния" замка, и никакою силой застегнуть его больше не удавалось. Ф. запахнулся плотнее и повернулся спиной к ветру.
Водитель, вспотевший и злой, гремел железом, воюя с передним колесом. Ф. отошёл подальше, устав слушать замысловатые фигуры речи. Сначала они звучали даже занятно, но скоро стали повторяться, и Ф. заскучал. Пассажиры разбрелись по окрестности, особенно, впрочем, не удаляясь, и только квадратные торчали возле машины, пялясь на усилия шофёра, но ничем не помогая. Собственно, он и не просил их помощи.
Соседка Ф. на неожиданную аварийную остановку в пути отреагировала лишь увлечённым копанием в настройках своего плеера. Видимо, ситуация требовала радикальной смены звукового оформления. Выбрав подходящее, она снова нацепила наушники и выглядела вполне удовлетворённой: бродила с видом сомнамбулы, глядя куда-то внутрь себя.
Один из пассажиров, пожилой мужчина, достал пакет с едой и с удовольствием жевал бутерброды, запивая чем-то горячим - над крышечкой поднимался пар - из термоса. Ещё один периодически подбегал к водителю, демонстративно глядя на часы и раздражённым голосом задавая вопросы; водитель отвечал негромко, но веско, и нетерпеливый принимался нервно накручивать круги вокруг автобуса, пока не дозревал до следующего вопроса.
Остальные отошли дальше, и разглядывать их было неловко, даже со скуки: подходить и заводить беседу Ф. посчитал неудобным, и они не подходили тоже. Вся компания рассыпалась поодиночке, кроме разве что глазеющих на шофёра квадратных, которые хоть и не разговаривали друг с другом, но держались кучкой.
Проезжавшие мимо машины, крайне немногочисленные, проезжали мимо, даже не притормаживая. Похоже, взаимопомощь в этих краях не в чести, подумал несколько удивлённый Ф. Впрочем, водитель даже не озаботился выставить на дороге аварийный знак, так что никто и не обязан был догадываться, отчего машина стоит, а люди бродят вокруг...
Наконец водитель как-то управился с поломкой и созвал пассажиров продолжительным сигналом. Все торопливо заняли свои места, автобус потихоньку потащился по дороге. Ф. показалось, что едет он как-то неустойчиво, слегка "рыщет" по дороге, но он решил оставить свои ощущения при себе: скорость невелика, как-нибудь дотянут. Он попытался было осведомиться у соседки, далеко ли ещё, но она только как-то неопределённо покивала, не вынимая наушников, и он отступился.
Санаторий показался неожиданно, после одного из крутых поворотов. Как-то сразу распахнулся пейзаж, заблестела гладь узкого, вытянутого вдоль ущелья, озера, а на берегу его обнаружились постройки - несколько невысоких, в пару этажей, зданий, отделанных то ли камнем, то ли под камень.
Попутчики зашевелились, завозились, зашуршали одеждой, защёлкали замками сумок. Нетерпеливый с первого сидения вытащил фотоаппарат и принялся целиться прямо через стекло. Машину трясло на скверной дороге, но он всё же делал кадр за кадром, щелчки слышны были даже сквозь шум мотора. Девушка принялась искать очередную запись в плеере: видимо, у неё была подборка для любой ситуации.
Автобус вкатился на площадку перед входом в центральное здание и, дёрнувшись, остановился. Ф. облегчённо перевёл дух: всё же поездка показалась ему небезопасной.
Пока шофёр отвязывал кладь с верхнего багажника, Ф. огляделся. Ничего особенно роскошного, по виду - обычный дом отдыха средней руки. Непонятно, в честь чего разговоры про "о, ту самую "Сову", в которую не попасть". Каждый сезон, и летний, и зимний - аншлаг, путёвок не достать, несмотря на преизрядные цены, для того же Ф., допустим, неподъёмные.
Ну, озеро, ну источники какие-то подводные. Или придонные? Что-то такое, в этом роде. Лёд какой-то особенный, подумайте. Тина восхищалась, но как-то неопределённо, что уж там ей показывали, чем удивляли, он не вникал. ќЭти сестрицыны ахи и охи он привык не замечать с детства. Ну, и за подаренную на юбилей путёвку поблагодарил без ожидаемого, видимо, восторга, во всяком случае, Тина была явно разочарована его реакцией. Женские обидки, глупости.
Ф. принял поданный ему с крыши автобуса чемодан и вслед за пыхтящим под здоровенным рюкзаком попутчиком, тем самым, с термосом, вошёл в двери "Ручной Совы".
* * *
Их мало. Их никогда не бывает много. Незачем.
Один - два рейса.
Вот они: нелепые, бессмысленные, как мы когда-то. Целую вечность назад... сколько, два сезона? три?.. озеро выбрало нас, решать ему и сейчас. Возможно, нас станет больше. Или нет. Сейчас, пока нет льда, пока подводные ключи - силы им! - несут нашу, правильную, сильную воду, возможно всё. Сейчас наше время. Недолгое, но наше.
Эй, вам ещё может повезти! Шанс, да, шанс.
Кто-то останется сразу. Наш, только наш. Кому-то нужны будут раз за разом.
Уехать и вернуться. Снова, снова. Утонуть...
Только здесь.
Не смотреть больше на пришлых, ещё рано. Скорей обратно, в чёрные ходы, за шлюзы.
* * *
Третий день был такой же скучный, как первые два.
Подъём на смотровую площадку - долго, скучно, утомительно. У Ф. заныло колено и отчего-то заложило уши. Хорошо, хоть дождь не пошёл, а очень было похоже, что вот-вот припустит. Фотографии получились серые, нечёткие - и это при такой-то оптике, дорогой, полупрофессиональной.
Опять отменилась прогулка по озеру, что-то там с катером. Или со всеми катерами разом, ведь не один же он на весь санаторий? Ф. был очень раздосадован: именно озеро интересовало его больше всего. Прогулки по склонам, всякие там дурацкие развлечения и оздоровительные процедуры быстро стали раздражать: какой-то пенсионерский отдых.
Компания так и не сложилась: все бродили сами по себе, даже будучи собранными для совместных мероприятий. Идиотское какое слово - мероприятие, раздражённо думал Ф., какие меры? кем приятие? дрянь какая, словесный мусор. Он уходил на пустой пляж, стоял у самой воды, не замечая порой, что волна плещет на кроссовки, зачёрпывал полные пригоршни, то просто пропуская воду сквозь пальцы, то умывая лицо и даже делая пару глотков. У него были полные карманы собранных на пляже камушков - простых и безыскусных, ни яркого цвета, ни занятной формы, - казавшихся ему отчего-то замечательными и достойными непременного сохранения.
По озеру катали их на следующий день. Случилось неожиданно тёплое солнышко, поутих нудный осенний ветер, озеро приветливо заблистало почти гладкой поверхностью, этакой серебряной амальгамой, как восхищённо определил её Ф. Отдыхающие жадно щёлкали фотоаппаратами, возбуждённо делились впечатлениями, куда только делась отчуждённость и нежелание общаться.
Возвращались с неохотой, какие-то потухшие, не все даже обнаружились за ужином. Ф. вяло ковырялся вилкой в рагу, мял в пальцах хлебный мякиш, отставил в сторону стакан с приторно-сладким компотом. Напротив него так же уныло пытался есть один из недавних попутчиков. Девушка, которая оказалась Александриной и попросила звать себя непременно полным именем, безо всяких, как она выразилась, вульгарных сокращений, напротив, ужинала с явным аппетитом и словно бы была полна энтузиазмом. Начала говорить что-то о брате-аквалангисте, подводной съёмке, каких-то аппаратах для ныряния. Вообще, массовые интересы откровенно вращались вокруг озера, и все разговоры так или иначе возвращались к воде.
Перед сном едва ли не все совершали моцион по пляжу.
К завтраку Александрина не вышла.
К обеду тоже.
Потом кто-то утверждал, что она уехала, кажется, этот кто-то был из обслуги, такой невысокий, полноватый, в форменном синем костюме. То ли дежурный по ресепшену, то ли лифтёр. Хотя какой лифтёр, что за глупость, здесь всего два этажа, мимолётно удивился Ф., конечно же, с ресепшена или, к примеру, из гаража, должна же у водителей быть какая-то форма; или ливрея; впрочем нет, ливрея - это у швейцаров и этих, как бишь их, лакеев? но какие лакеи, откуда? чушь какая-то в голову лезет... И он постарался забыть эту чушь, вместе с Александриной.
Потом он попробовал купаться. Вода была холодной, но он всё же окунулся и был страшно горд собой. Правда, вскоре оказалось, что он не одинок, и остальные тоже заходили в воду, а кое-кто даже и немного плавал. К концу срока отдыха практически все купались по нескольку раз в день. Даже те, кто простудился, кашлял, чихал и температурил.
Наверное, из-за температуры Ф. смутно помнил свой отъезд из "Ручной Совы". Более-менее осознанно он стал воспринимать происходящее уже в поезде: добродушная толстуха-проводница сделала ему чёрный чай с лимоном, крепкий до невозможности, после которого он сначала ненадолго взбодрился, а потом заснул мёртвым сном почти до своей станции.
Тина одобрила фотографии, невнимательно выслушала сумбурный рассказ о проведённом отдыхе и оставила брата в покое: у неё случились какие-то неприятности на работе, и мысли её были где-то в дебрях бухгалтерских проводок.
Ф. долечивал простуду, потихоньку втягивался в привычную жизнь: книги, статьи, заказы. На полочке в ванной лежала горсть обкатанных серых камешков.
Рутина, куда деваться.
Он ещё не знал, вспомнит ли о недавнем отдыхе, сожмёт ли в ладони гладкие камни, отправится ли покупать путёвку - недорогую, непристижную...
В "Ручной Сове" начинался очередной дорогой сезон. Зимний, для любителей. Притихли подводные источники, успев сотворить удивительный рисунок льда, неповторимый и недолговечный.
* * *
Жить и ждать; пройдёт тягучее, глупое, дурное время и настанет пора возвращаться; вернуться и снова утонуть, снова стать собой, и снова ждать.
Долго, долго, всегда.
Слишком мало нас, и слишком мы слабы, но это меняется, всё меняется, подождите. Что-то зреет, что-то всегда зреет, вы не знаете об этом и не знаем мы сами, знает Озеро, знают источники, силы им.