Al Jazz : другие произведения.

История памяти человека после совершения им двух удушений

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "...Наиболее точно движения воспроизводятся в тех условиях, в которых они выполнялись ранее. В совершенно новых условиях мы часто воспроизводим движения с большим несовершенством. Также очень сложно повторить движения, если они раньше были частью какого-то сложного движения, а сейчас их надо воспроизвести отдельно. Все это объясняется тем, что движения воспроизводятся нами не изолированно от того, с чем они были раньше связаны, а только на основе уже образовавшихся ранее связей"

История памяти человека после совершения им двух удушений.

  
   Сидя в кухне у своего давнего школьного друга Мити, виделись с которым мы не часто для людей, проживающих в одном городе, но с достаточной периодичностью, чтобы узнать друг о друге последние новости, обменяться мыслями, занять или отдать деньги, полагая выполненным свой дружеский долг - навещать - я рассматривал цвет чилийского вина в бокале. Сейчас, сидя с ним в кухне, я думал о нем и о себе. У него была жена и двое детей, у меня не было ничего, кроме счетов за съемную квартиру. Мне казалось, у него закончилась жизнь, на самом деле отмирала моя. Он был единственным другом, связывавшим мое настоящее с прошлым, все остальные бывшие известными мне люди разъехались, стали другими, неинтересными. Насколько изменился я сам, можно было судить по тому, сколько связывало меня с окружающими. Прошлое окружение было далеким, как небеса, настоящее - близким, как порок, и незапоминающимся, словно остывший бульон. Я чувствовал, что меня увлекает не социальная жизнь в целом, а нечто другое, существующее и связанное с внешней жизнью крепкими нитями. Жил обычной жизнью и чувствовал непринадлежность к ней, как сартровский герой, в отличие от моего друга, житейское мировозрение которого позволяло ему радоваться простым вещам и решать бытовые проблемы. Отчасти я завидовал ему, но завидовал как умирающий богач здоровому бродяге. При этом в настоящем у меня были многочисленные друзья и знакомые, время с ними летело быстро, с ними же можно было отвлекаться от потусторонних мыслей о предназначении индивидуума, то есть меня самого.
   Все это привожу здесь лишь ради того, чтобы показать одно из условий задачки, превратившейся в серьезную проблему, как может показаться узнающему впервые о происшествиях, которые случились со мной и которые будут рассказаны позже.
   - Помнишь, у Достоевского в "Идиоте" князь Мышкин рассказывал Парфену Рогожину о том, как купил нательный крест у солдатика, как солдатик радовался тому, что так ловко загнал оловяный крестик барину, о том, что может быть это и есть вся вера русского человека? Помнишь? - говорил я, положив локти на стол, продолжая рассматривать вино в бокале. - Я вспомнил вдруг об этом, когда смотрел "Необратимость" с Касселем и Беллуччи в главных ролях. Тот эпизод, где героиню Беллуччи насилует и избивает тип, имени которого я не запомнил при первом просмотре... Так вот, я смотрел этот эпизод из-за великолепного тела Моники, вернее я хотел посмотреть этот эпизод из-за сексуальной сцены, не сцены насилия, а именно что из-за полового акта. Изображение жуткого избиения и изнасилование до просмотра были угнетены в моей голове, как болезнь под таблетками, когда ты уговариваешь себя, что здоров, на самом деле оставаясь больным; вот и вся вера, представь себе. Под конец сцены стало стыдно. Я не сопереживал, я наблюдал тело.
   - Ты ведь пережил уже, когда смотрел впервые, - поддержал друг, сделал глоток вина, предварительно подняв в мою сторону бокал.
   - Как люди могут просто сопереживать? С любовью? - отвечал я. - Невозможно практически. Это под силу ангелам. А ангелы понимают особо, так, как людям не понять. Сцена из фильма должна была вызвать реакцию, - либо отвращение, либо гнев, либо сострадание, либо ошеломление. Я ожидал ее с любопытством, с любопытством же и наблюдал.
   Наш разговор состоял из нескольких частей, как водится за столом, аналогии, рождаемые символами, увлекали в следующие и следующие темы, те в свою очередь лопались, надрываясь, и уступали место новым. Уже ночь почти. Нужно возвращаться домой.
  

- - -

   В пятницу, не дав освободиться голове от дневной суматохи, почти не вспоминая вечер четверга, друга, его жену, прийдя на работу, я включил компьютер и обнаружил email с приглашением организовать сегодня встречу, собраться вместе, как будто бы даже с чьими-то новыми подружками, отчего стало легче и просторней на душе.
   Когда в 22.00 все были в сборе в баре ***, не хватало только одного, - а именно появления объявленных девушек. Мы вчетвером заняли столик в углу. Заказали салатов и текилы. Пасторинсу позвонила одна из девушек, сказала "у нас возникли проблемы. Сколько вы там пробудете? Мы если и придем, то не раньше, чем через пару часов" "Хорошо" - ответил Пасторинс, вопросительно посмотрел на нас, спрашивая глазами, насколько честно мы будем проводить эти два часа до встречи и есть ли у кого-то предположения относительно этого вечера. Все оглянулись по сторонам, надеясь найти ответ за соседними столиками, найти утвердительный ответ среди разноцветных юбок и джинсовых брюк. Я люблю разглядывать окружающих, несмотря на то, что испытываю скептицизм по отношению к людям, к их искреннему чувству и альтруизму. Вот и сейчас, я сидел и рассматривал людей, симпатичных девушек, и гадал, что может заставить того или другого вывернуться наизнанку?
   - Текила, - провозгласил Артем. - Текила делает мир более узнаваемым, поскольку придает ему желаемые черты.
   - Разве только текила? - отвлекся я. - Как насчет виски, коньяка, джина или водки?
   - Текила - магический напиток, - таково было пояснение.
   - Текила замешана на голубой агаве и крови ацтеков, пролитой испанцами.
   - Текила открывает в тебе путь не для куража, не блаженства, не наслаждения вкусом, но путь к легкости бытия. Этого не дает ни один из напитков.
   Через два часа девушки не приехали, но никто не помнил о них, даже Пасторинс. Музыка стала громче, голоса развязней. Я разглядывал людей, как будто это были движущиеся картинки, то в замедленном, то в ускоренном воспроизведении, управляемом диджеем. Несколько лет назад эти движущиеся картинки были для меня волшебным действом, чрез них, понимал я, открывается возможность оказываться среди людей, чувствуя себя при этом востребованным, нужным без вспомогательной надежды. Сейчас я понимаю, что все здесь шито белыми нитками, и чтобы не замечать их, стоит подвыпить несколько рюмок текилы, - так текила становилась магическим напитком.
   Я почувствовал усталость, попрощался с друзьями, обменялся с ними парой скабрезных шуток и вышел на улицу, где ранняя летняя ночь только начинала искушать гуляющих. Я шел по Маросейке, запахиваясь в олимпийку. Снова забыл позвонить родителям, не забыл даже, а тянул со звонком зачем-то, потом торопился, затем снова был чем-то занят, и в итоге бросил саму мысль звонить.
   Когда вдруг оставляешь какое-то дело, ослабляешь, переключаешь внимание с какого бы ни было объекта, в голове устанавливается пустота, занять которую полезными мыслями бывает довольно трудно. Самым верным представляется смотреть по сторонам, снова начать наблюдать за чем-либо или испытать шок. Я смотрел на редких прохожих и думал о пустоте. Поскольку я есть человек меланхоличный, когда остаюсь один, заполнить пустоту легче мыслям дрянным, нежели светлым, поскольку я понимаю это даже в моменты сознательного отчуждения, примиряясь с неправильностью положения, всякое завлечение себя же в мало-мальски отличающуюся от настоящей минуты атмосферу воспринимается мной же как поступок хороший. Главное сопроводить решение словами, заимствованными у Пасторинса: "гори оно все..." Слова уже почти оформились в тезис, когда я увидел перед собой неоновую вывеску "Бар" "Клуб" и еще несколько слов, светящихся менее тускло.
   Я зашел внутрь.
  

- - -

   То была странная ночь, постельные сцены в ней запомнились как на пленке, "не я", "не со мной", как будто я только потом вспоминал что было накануне, как будто вспоминал после просмотра видео, и нужно было вспомнить Анну, с которой я познакомился в том баре, вот поэтому я собирался позвонить ей и сегодня, встетиться с ней, о чем я не успел сказать утром следующего дня, - так быстро она ушла. После нее осталась загадка, что не так со мной, если я не могу вывести ее из равновесия, хотя оно и является самым привычным ее состоянием.
   Накануне вечером, когда встав из-за стола в кухне моей квартиры, Анна подошла ко мне сзади, положила руки на плечи, потрепав мой затылок, и одно ее маленькое движение руками, которое выдает в человеке соглашение с интимностью, и руки скользят с плеч на грудь, совсем немного, едва пересекая линию ключиц, тогда желание неотвратимо, сам хочешь сделать в ответ подобное, но сдерживаешь себя, укрощая спешку, могущую нарушить игру. Анна наклонилась к моему уху:
   - Я, кажется, совсем опьянела, - пошептала она, - и могу свалиться спать прямо здесь.
   Я запрокинул голову немного назад, в сторону от нее, полагая игру неоконченной, продлевая ее шепот, начал медленно поворачиваться к ней, не забывая прикоснуться к ее руке губами. Анна была грустной и спокойной, она улыбалась моим поцелуям, как мне казалось, но скорее всего улыбалась себе, словно не видела меня.
   На утро я не нашел ее рядом.
   Вчерашний вечер и ночь я узнавал неспеша, подбирая как в игре "тепло-холодно" места и фразы, вспоминал тот бар, молчаливую девушку по имени Анна, аккуратную поддатливость ее тела, гладкого, сочетаемого с ее рассеянным, заблудшим взглядом, из воспоминаний обнаруживая сейчас свое желание проверить ее еще раз, предчувствуя скрытый азарт и тревогу. Мысленно я возвращался во вчерашний день и за день до того, когда зашел внутрь бара.
  

- - -

   На входе меня осмотрели два охранника, пошарили вокруг металлоискателем, приветствуя наконец: "Заходите". У стойки бара было в меру людно, я уселся на свободный высокий стул и заказал выпить. В течение полутора часов алкоголь веселил меня, я смотрел на танцующих, отбивал в такт музыке ногой и переглядывался с одной девицей, состояние и настроение которой было едва получше моего. Подняв в ее сторону стакан своего напитка, я затем отвернулся в сторону, закурил сигурету. Через минуты две передо мной стояла она и показывала жестом, что пьет за мое здоровье, отвечая таким образом на проявленное внимание.
   - Спасибо. Привет, - сказал я.
   - Почему ты сидишь, не танцуешь? - ответила она без приветствий.
   - Не знаю. Мне кажется, что мне скучно.
   - Идем танцевать.
   - Не. Лучше посмотрю.
   - Как знаешь, - она развернулась и направилась в зал. - Я подойду через несколько минут, - сказала она.
   "Ок" подумал я, глядя на ее спину, ноги, думая, не забудет ли она о своем обещании, что было бы и просто и безнаказанно, что если она знает о такой свободе выбора, это могло бы добавить привлекательности в ее образ.
   Она подошла минут через пятнадцать. В течение этого времени я периодически выискивал ее в толпе, не находил, но это не обижало меня, наоборот вызывало улыбку, даже благодарность за то, что дала мне почувствовать мою же способность быть замеченным. Когда она подошла, мы проговорили минут сорок. Потом она чиркнула на салфетке свой телефон и исчезла. Ее звали Анна. Моего имени она не спросила.
   Ночью мне снились сны и Анна (она так и написала на салфетке - "Анна"); моя нетрезвость и новое знакомство делали сны красочней, приятней, почти до самого утра, и проснувшись, какое-то время я оставался в постели, с закрытыми глазами вспоминая грезы и вчерашний вечер.
   После обеда я позвонил ей.
   - Привет! - сказал я беззаботно, скрывая некоторое волнение, ведь я собирался пригласить ее сегодня на встречу.
   - Привет, кто это? - ответила она.
   - Мы познакомились вчера в клубе. Помнишь парня, который не танцевал?
   - А-а... Да.
   - Сегодня в семь вечера я буду в местечке ***, знаешь его? Я бы подождал тебя там. Придешь?
   - Хм,... - она задумалась на пару секунд. Зачем бы ей было давать свой телефон парню, который об этом не спрашивал, если впоследствии собираешься ему отказывать? Она задумалась над этой мыслью на пару секунд. - В семь?
   - Да. Там бы я и задал все остальные вопросы, - ответил я.
   - Ты собираешься туда один?
   - Да.
   - Хорошо. До встречи? - спросила она.
   - Да, - ответил я.
   Было 3 часа дня.
  

- - -

   В 6.30 *** был уже более чем наполовину полон. Мне повезло со столиком, я уселся в углу, заказал мясо по-японски и вина. Позвонил друзьям, сказал, что встречаюсь с девушкой.
   Анна появилась в 7.20. Теперь я ее рассмотрел. Она была не такая высокая, как показалось вчера, ее кожа была бледнее обычного и в глазах лишь изредка появлялись признаки интереса. "Она все-таки симпатична мне, - говорил я себе. - Непонятно, что у нее на уме, она спокойна, мила, все это, наверное, и привлекает". Анна заказала себе виски с водой. Я отказался от вина, поддерживая ее выбор. Мы проговорили часа три, запивая разговор разбавленным виски, я начинал разговор, стараясь шутить, чтобы сделать общение близким, шутки при этом получались не слишком веселые, походили на сатиру и пики, выдавая во мне настроение такого же точно типа, какое было у нее, флегматичное, немного бодрое. Она работала где-то в дизайн-студии, причем не видела в жизни светлых времен чаще, чем серых, словно жизнь представляла собой состояние между вторником и средой, и лишь изредка, иногда случались пятницы, когда можно было присмотреться ко всему окружающему.
   Сегодня была суббота, мы уже поднабрались и наша история только начиналась. Скоро мы шли пешком к Яузской набережной, я уводил ее из толпы, пригласил прогуляться, заехать ко мне.
   В ближайшем к дому супермаркете мы купили пару бутылок белого вина, я передал ей пакет с покупками, пока расплачивался, но затем взял его назад, вместе с ее рукой, как бы невзначай, взял ее за руку, как это делают школьники, и она не отдернула руку, хотя и не показала никакой реакции на мое действие, она принимала меня, думала о чем-то, может быть что-то вспоминала, и как я сейчас сравнивала это маленькое движение со школьниками, а может быть не заметила его. От ее руки, теплоты, которая исходила от соединения наших рук, я пытался проследить цепочку событий до этого прикосновения, хотя цепочкой вспоминаемые моменты назвать было трудно, ввязать в нее вечер в баре ***, ввязать в нее школьного друга Митю, оправдать свое настроение этой встречей, отыскать точку отсчета, с которой нужно было бы начать, и затем, приближаясь к настоящей секунде, снова почувствовав ее руку, обогнать по инерции нашу прогулку и увидеть бы то, что произойдет в ближайшем будущем. Рядом Анна напевала какую-то песню, и настоящая секунда и прикосновение моей руки заботили ее не больше, чем любое другое событие, она шла сама по себе, не подозревая, что помогает мне своим отрешенным поведением не разыгрывать из себя шута, то негласное правило во взаимоотношениях мужчины-женщины, когда он призван развлекать ее, в особенности когда он приглашает ее к себе в дом.
   К разлитому в бокалы вину и приглушенному свету, струящемуся со стен кухни в моей квартире, не хватает музыки, своего рода связующего элемента между настроением и активностью, чего не хватает сейчас Анне, хотя и кажется, что ее вполне устраивает бездействие, возможность посидеть спокойно и поглазеть по сторонам. Я все же включил музыку, я хотел сделать атмосферу развязней и легче.
   - Как ты думаешь, - сказал я, - как часто используются образы прошлого в настоящем искусстве? Или в вашем дизайне? Допустим, изучая образ какого-нибудь персонажа, изучая стиль какого-либо дома или движения, взять этот образ, взять образ Китона, или взять старинный автомобиль, тираж которого составлял с десяток экземпляров, будет ли это актуально? Не отдает ли это мертвечинкой?
   - Такое часто используется, - ответила Анна.
   - Тебе нравится Китон?
   - А кто это? - она задумалась
   - Он снимался в первых американских фильмах.
   Она помолчала.
   - Он очень грустный, - Анна взяла бокал. - Он симпатичный.
   - Тебе нравится грусть? - я видел ее грусть, спрашивал будто у грусти про Анну. - Ведь грусть означает, что нет в мире ничего нового, что могло бы изменить человека, если не считать кратковременной радости.
   - Нравится.
  

- - -

   Дальше была ночь, с воспоминаниями о ней и о времени, предшествующему ей, я провел это утро, отыскивая признаки пребывания здесь девушки, прислушиваясь к своим ощущениям и желаниям, но улик не было даже в кухне, где мы сидели накануне, бокалы были вымыты и поставлены на полочку, стол оставался чистым с вечера.
   Я посмотрел на часы - час дня.
  
   Анна в своей квартире слушала музыку, надев наушники, читала новости в интернете, собиралась приготовить себе обед. Она не слышала моего звонка в половине второго дня, она и музыку не особенно слушала, почти не отвлекаясь на нее и реагируя только при переходе на следующую новостную страничку. Дом был пуст, родители уехали за город, но музыка звучала в наушниках, так было теплее, интимнее. Она просидела за компьютером почти два с половиной часа, пока не стали закрываться ее глаза, строчки не несли в себе никакого смысла, только дразнили ее тем, что ускользали от внимания, наконец, полностью потерялись, и она сняла наушники, и сделав шаг от стола, повалилась на кровать, не разбирая подушек, книжки, одежды со вчерашней ночи... Она не слышала моих звонков и через 2 часа.
   Я пил чай, не зная о ее сне, думая о ее молчании, о том, что, кажется, не следует звонить ей в третий раз, она перезвонила бы мне, когда сочла бы нужным, но она молчала, и это огорчало меня тем более, чем более я себя корил за свое поведение и несчастливость. К вечеру, когда я сидел за просмотром одного старого фильма из коллекции, собранной мной год назад, но не пересмотренной из-за отсутствия времени и угасшего интереса, когда я тянул маленькими глотками Мерло Нуар, был слегка возбужден этим вином, я получил смс-сообщение от Анны, содержание его порядком расстроило меня, расстроило настолько, что я подумал о том, чтобы позвонить одной подружке, встречались с которой мы всего дважды и по известному делу, пригласить ее, отмщая Анне за ее неаккуратность и легкомысленность, как мне виделось, - вот что она прислала: "увидела звонки с этого номера. Кто это? Зачем вы звонили?" Да, именно так, пока не сгорела моя решительность, она добавляла к моим качествам остроту и мужественность, независимость, и возможность упоения собственным выбором, пока мучаясь в догадках, или не мучаясь, что все равно, Анна сводила счеты со своим вечером, я поскорее отправил сообщение своей едва знакомой подружке, сбиваясь на веселый тон и предложение составить компанию, сделать ее киногурманом, глядя на записи Висконти или Антониони, а попросту приехать переспать со мной. Я залпом выпил оставшуюся треть бутылки, подготавливая себя к любому ответу. Ответ последовал через десять минут, был игривым и согласительным. "Аля, детка, ты помнишь меня, - пронеслось в моей голове. - Как славно. Жду же тебя" Это я и написал Але, подзадоривая свое опьянение.
  
   Когда приехала Аля, я получил второе сообщение от Анны - "как хотите". Как хочу? Я отвечу на это чуть позже.
  

- - -

   Я был очень удивлен на утро следующего дня, когда не обнаружил рядом с собой Алю. Вспоминая вечер, не мог не отметить своего состояния, головную боль, беспокойство и снова нежелания идти на работу. Где Аля? Вопрос, не принятый бы во внимание в любой другой раз, не попадись на глаза даже ее вещи, не обрати на себя внимания полнейшая тишина в квартире, за исключением звука от капель вина, разлитого на прикроватной тумбе и стекающего теперь на пол. Где Аля? Я лежал на спине, уставившись в потолок, поворачивая голову вправо и влево.
   Девять часов утра.
   Я привстал. Так поднимаются в фильмах все герои после неспокойной ночи, одни более талантливо, другие менее, смотря по режиссеру, по себе, по партнерам; где Аля (в моем случае это была Аля) - за эти минуты я думал о ней больше, чем во все предыдущее время, - я почти отвлекся, но приподнявшись, увидел на полу ее руку, обнаженную, белую, чистую руку, прослеживая ее форму, далее увидел девичье тело, распластанное возле стены, похожее на сонное, наверное слишком безмятежное, она смотрела на меня открытыми немигающими глазами, стеклянными, как бусинки, не выражающими ничего, кроме подавленного ошеломления...
  

- - -

   Я вспомнил. Очень мало, самое начало нашей с ней ночи, когда, перестав смотреть "Blow up" через пять минут, включив фоном рафинированный lounge, я погладил ее волосы, немного откинул ее голову, она поддалась моему движению, потянулась губами навстречу...
   Аля приехала около 11-ти вечера. Мы расположились в кухне, с вином и яблоками, говорили о личных историях, должных быть необходимой прелюдией к любовному акту обычных людей, обычных нас, впрочем, составляющих интерес, если истории рассказываются хорошо, а это было лучшим качеством Али, многим лучше, чем ее постельные способности, где она все пыталась найти тот кайф, который наблюдала в фильмах, сплетнях подруг и по лицам мужчин, с кем спала, и я слушал ее с удовольствием тем большим, что видел ее смех и понимал его как добрый знак и возбуждающее средство.
   - Идем, я обещал показать тебе кино, - сказал я.
   - Какое?
   - Какое попадется под руку, - усмехнулся я. "Не все ли равно, какое; навряд ли ты смотрела хоть один из старых фильмов, кроме тех советских, которые крутят с детства"
   - Идем, - она поднялась, направилась с бокалом в комнату.
  
   Сначала были поцелуи, изображаемая страсть с нервным растегиванием пуговиц, ремней, застежек, сбрасыванием одежды, она улыбалась, щурила глаза, приоткрывала рот, улыбалась снова, радуясь мне, желая тоже получить удовольствие от происходящего, она вела себя умницей, Аля, с которой я был всего два раза до настоящего момента, едва знал ее предпочтения, Аля не думала сейчас ни о чем, кроме того, чтобы выглядеть соблазнительной и немного порочной. Она закатывала глаза, и вот-вот познала бы ожидаемое наслаждение, но не могла, но мог я, стараясь передать ей часть своей энергии, старался с усердием и лаской пушного зверька, доводя напряжение до максимально возможного в ее случае. Потом не на долго отпускал и привлекал ее снова. Мои руки гладили ее, сжимали, где только можно, застывали на волосах, лице, рте, шее...
   Последнее, что я помню, было блаженным выражением ее лица в то время, когда я сжимал свои пальцы на ее шее. Она как будто чувствовала нечто новое для себя, по-прежнему хотела большего наслаждения и улыбалась мне.
  

- - -

   Я подошел к лежащей девушке, глядя в ее открытые глаза, желая следить ее взгляд на себе, но она не двигалась, рука ее бессильно упала на пол, когда я поднял и отпустил ее. Она была холодна и мертва. Никаких сомнений, - это было самое мертвое тело из всех, о которых я слышал или видел.
   Я сидел какое-то время в оцепенении, не особенно отдавая себе отчет в этом чувстве или ощущении, или еще как-то, будь я животным, точно определил бы свое состояние, когда только-только ушел от погони, сердце перестает биться быстро, и лишь взгляд остается растерянным и одновременно внимательным. Мне было очень страшно, у меня выступил пот. Я смотрел на улыбку Али, пытаясь угадать ее последнее желание, она улыбалась совсем немного, будто продолжая заигрывать. Чтобы не видеть ее, я пошел в кухню, занялся грязной посудой. Душа ее проследовала за мной, она хотела говорить:
   - Помнишь меня?
   - До какого-то времени.
   - Ты ужасно со мной обошелся, схватил волосы, делал мне больно. Зачем тебе это было нужно?
   - Не знаю.
   - Я не сержусь на тебя. Не знаю почему. Наверное, в тот момент мне было все равно, Я была на грани двух чувствований - удовольствия и опастности. Это необычно, впервые у меня было. Сейчас я знаю больше. Что ты слышал о практике КД?
   - Что это?
   - Контроль дыхания. Удушение, несущее вместо смерти удовольствие от ее приближения.
   - Откуда ты это узнала? Мне знакомо только это понятие, вернее словосочетание. Я и не думал об этом никогда.
   - Сволочь.
   - Что?
   - У меня были планы. Впрочем, что уж теперь. Теперь я буду наблюдать за твоими действиями.
  
   Я позвонил Мите:
   - Алло, привет. Что делаешь? Хотя... Можно одолжить твою машину на два-три часа?
   - Хм.., - Митя задумался, не зная как реагировать на мою неожиданную просьбу, с которой не вязались наши отношения, с которой не вязались притязания ни жены, ни сослуживцев, ни родственников. - Что случилось?
   - Ничего особенного, - я чуть не покраснел. - Видишь ли, у меня в квартире лежит голая мертвая девушка, которую убил, кажется, я и с которой нужно что-то делать, а именно - положить ее в твою машину и отвезти куда-нибудь, например, к себе на дачу, - я едва не выпалил ему все это. Зачем ему знать о моих планах? Я сказал: - Мне нужно срочно съездить за кое-какими материалами для родительского домика.
   - Надеюсь, ты не собираешься перевозить в ней оружие, наркотики или мертвецов, - хотел сказать Митя. Затем сказал с большой неохотой: - ну ладно. До конца рабочего дня вернешь?
   - Вот тебе и дружеские отношения, - подумал я в сторону, как в театральных пьесах, автор через героя вовлекает зрителя в его или свои проделки: - Да, не волнуйся.
  

- - -

   Контроль дыхания... Где я мог(ла) слышать это выражение? Как странно, что кусок ночи, самый важный и ужасный, нисколько не запомнился. Память играет со мной в прятки, словно самостоятельная и самодовольная хищница, сценарий для нее пишу я сам, - полагать нужно так, если только мозг мой не переходит в обладание мистера инкогнито, цели коего неведомы, похоже, и ему самому. Контроль дыхания. Следует успокоиться. Больше я не смотрел на мертвое тело. Меня очень расстраивало то обстоятельство, что хотелось гладить девушку даже теперь. Эта преступная мысль не являлась ко мне явно, но исподволь, как тать в ночи, будто сама собой осознавалась мерзостью, допустить которую по отношению ко мне было бы противным даже для совершенно секретного дела.
   Главное при контроле дыхания это полнейшее доверие партнера снизу и трезвый рассудок того, кто сверху. И опыт. Опыт прокладывает себе дорогу через ошибки, в число которых попадают и трупы?? Это вопрос или утверждение, не знаю, это знают демиурги, даже не гении. У последних всякая ошибка это не ошибка, а результат.
   Я чувствовал страх и любопытство, то поддельное любопытство, с которого и началась эта история. Есть ли жестокость и насилие в том акте, который не осознаешь ни ты, ни твоя жертва, если забыть о слове "жертва"? Есть ли удовольствие в этом? Есть ли помешательство нормального?
  

- - -

   Я ехал на дачу одного моего старинного товарища, понедельник, 14.00, не думая ни о чем, что могло бы помешать движению и личному помешательству, не думал об Анне, которая сидела сейчас за своим рабочим столом и разбиралась с электронной почтой. В то же время она размышляла: "Это может быть был тот парень, меланхолик почище моего, ничего не ответил, хотел меня снова, кажется, и кажется, я не против, но...". Анна смотрела в окно, на хмурое небо. в направлении ее взгляда я приближался к дачной деревушке. На участках никого не было видно. Пасмурно, специальная погода для дела, подобного моему; серо-желтые тучи и слабый ветер, - то ли свидетели, то ли сообщники, отвлекались друг на друга, не мешая мне копать яму...
   Анна думала обо мне, я думал об Але и словах, которые пересказала ее душа.
   Контроль дыхания... Если память это наш опыт, или знание, или смесь того и другого, то оно есть прошлое, настоящее и будущее, ибо нет ничего осознаваемого, кроме нашей памяти и, вероятно, возможности разумения, соединение коих рождают силлогизмы, что не суть новое, но плоть от плоти своей - то же самое, память и разумение. Все удивления, что мы чувствуем, зиждятся лишь на том, помним мы похожие ощущения или нет, а если и нет, найдутся примеры, которые запросто выстроят ассоциации со знакомыми понятиями.
   Как могло так случиться, что в моей памяти было желание удушить, либо доставить удовольствие, и как могло случиться так, что я знал как это делать? какую цель должен был я иметь перед собой в тот самый момент, ведь я не помешанный.. Мое осознание так ловко превратилось в бессознательное, в загадку, возлюбленную Фрейда, посмотрел бы я на которого при решении моей задачи. Я закапывал яму, в которой лежало тело Али, совсем обнаженное, замерзшее, подле меня тихо всхлипывала ее душа, как могло казаться, но в голове были другие мысли, - убийство, мое первое убийство, которое сейчас не интересует меня как преступление, но заинтересует потом, когда следователь по уголовным делам напишет на чистой обложке служебной папки номер нового дела...
  

- - -

   Исчезновение Али стало вызывать беспокойство на третий день после ее смерти. В месте, где она работала, одна из служащих как-то поинтересовалась: "А где Аля? Ее очередь поливать цветы". Не будь любительниц растений в ее отделе, можно было бы списывать дело за давностью лет. Отсутствие сослуживицы вызвало удивление, они [коллеги] узнали телефон ее друзей, позвонили им, затем родителям, кто-то вспомнил, что у нее был некий воздыхатель, не то чтобы воздыхатель, но изредка она проводила с ним время, вызвонили его, сделали несколько звонков в городские больницы и после всех недоумений по поводу расспросов позвонили в милицию. До этого времени обо мне никто не знал, и знать не мог. Я был расстроен по другому поводу, - если подобное происшествие случилось однажды, то же самое может произойти еще раз.
   Я ощущал в это время чувства от жгучего раскаяния до злости, мыслей "зачем она приехала, черт побери!", мыслей о том, что им, девицам, надо того же не меньше нашего, им не хватает феминизма для твердости, а может феминизма не хватает мне, раз я так кипячусь, и дальше уносился в хитросплетениях мужского и женского самосознания к истокам цивилизаций, когда женское и мужское считалось иным качеством, нежели сейчас, и непременно приходил к преимуществу партиархального над матриархальным, останавливаясь на позиции физической силы и заточенного под коммерцию ума... Как глупо, подумал я. Становилось неудобно вспоминать Анну, неудобно звонить ей, но неудобно и молчать. Неудобство чувствовал при общении со всеми; мне следовало быть прежним, но быть прежним стало невозможно. К постоянному набору качеств "другого я", которое я представляю не только на работе, но и среди друзей, добавилось еще одно, слишком весомое, слишком "другое".
  

- - -

   Было ли мне стыдно, или совестно, или больно от осознания свершившегося моими стараниями факта? - я мог бы сказать лишь, что сожалею. В памяти не было события, должного вызвать ощущение сильнее, нежели сожаление. Если бы я помнил все, что я сделал, сейчас мое состояние было бы гораздо серьезней. Не имея памяти, можно только сожалеть, понимать что к чему; наоборот, имея ее [память о содеянном], начинаешь переживать то состояние, - переживать себя самого, если эгоистичен, и со-чувствовать, если помнишь о жертве. Механизм отключения памяти сыграл мне на руку, освободив от переживаний. Я улыбнулся, грустно посмотрел в сторону, в окно. Душа Али улыбнулась тоже, не поддерживая меня, - еще бы! боже упаси, иначе я бы и вовсе перестал доверять миру, - скорее укоряя - "так просто хочешь выкрутиться?", но что ей сказать на это? - она же не сможет побывать в моей шкуре...
   Тем временем Анна готовила себе ужин. Она прочитала мое письмо в электронной почте, где я рассказывал ей о своих делах, поверяя ей почти все взаправду и стараясь придать этому немного иронии, чтобы она не испугалась - я не считал себя преступником. Мне хотелось заботиться об Анне.
  

- - -

   Раскрытие дел, связанных с исчезновением, имеет романтическую английскую загадочность и непорочность, но и наполнено удивительной пустотой, то есть отсутствием мотивов, и сами дела могут выглядеть как глупая шутка, желание насолить кому-то, особенно в первые моменты узнавания о пропаже, если только все дело не касается денежных людей. Алевтина Шмидт не являлась ни денежным человеком, ни ребенком богатых родителей, имела небольшой круг знакомых и пару поклонников. Снимала комнату вдали от отчего дома. Загадки личного характера, на расстоянии кажущиеся заговором, метафизикой, копаться в которых составляло суть этого дела, первого такого рода в практике Потапова, капитана Потапова, - собрать узор, увязать всю историю и доказать ее, спроецировать тайну на уровень обычного понимания, - как игра в паззл, - было и увлекательно и вроде несерьезно. Первая очевидная мысль, - загуляла - не понравилась капитану, поскольку отдавала детскими шалостями; вторая - убийство - представляла по-настоящему профессиональный интерес, хотя Потапов и решил подождать денек на всякий случай, - вдруг пропавшая объявится сама.
   Через день, когда девушка так и не появилась, капитан написал на новой папке: "дело N 345"
  

- - -

   Когда Анна пришла ко мне, мы с Пасторинсом и Артемом пили сухой мартини, наливая его из графина для домашнего вина, в который для важности накидали ягод черешни. Я старался как мог вести себя непринужденно, все же сказав, что немного болен.
   - Привет! - Анна поздоровалась с обоими моими друзьями, как только я представил ее.
   - Как дела? - с вопроса Пасторинса беседа повелась самая обычная, оживленная, за что я должен быть благодарен Анне, которая отвлекла на себя большую часть внимания гостей и позволила мне немного отдохнуть от внутреннего дискомфорта. Я даже немного забылся. Душа Али перестала преследовать меня, но появлялась лишь тогда, когда я вспоминал о ней, являлась тихо, склонив на бок голову и заглядывая в глаза. Я вдруг вспомнил об этом и тотчас пожалел, потому что ее бледное лицо появилось сейчас же, глазами она кивала на Анну, как будто спрашивая: "Следующая?" Она совсем приблизалась ко мне, села рядом и стала рассказывать: "Я видела сон. Не удивляйся, - почему бы мне не видеть сны, если я вижу реальность. В этом сне ты спорил сам с собой. Сначала предлагал какой-нибудь тезис, а потом пытался найти для него антагонизм." "Хм, - подумал я, - при жизни ты была совсем другой. Ты и слова "антагонизм"-то не знала" "...Так вот, некоторые тезисы были совсем глупые, по крайней мере, казались такими во сне, например, - убить в себе человека и скрыться. И знаешь, какое противоречие ты придумал?" Я закрыл глаза. Встал, прошел в кухню за легкими сигаретами, не зажигая свет, нашарил на столе пачку.
   Я вернулся через минуту, в тот самый момент, когда Анна говорила, обращаясь к Пасторинсу:
   - ...и знаешь, в чем было противоречие? Невозможно иметь лучшее, поскольку лучшего нет. Можно только желать его, а достигая, снова желать еще лучше, иначе застой, внутренняя смерть. Это у меня на работе такими вопросами пуляют, - мол, что вам нужно для счастья? Этот вопрос типа социологического опроса; ответ все уже давно знают, но продолжают время от времени его гонять, а потом еще, в качестве итога, совет дают, и все, что нужно, - это следовать этому совету.
   - Так ведь кто-нибудь свой кусок счастья и обретет.
   - Может и обретет. На пару часов.
   Я стоял в проеме двери.
   - Что такой бледный? - Артем смотрел на меня, немного встревожившись. Я ответил что-то вроде о плохом самочувствии, о котором предупреждал ранее, о том что нужно прилечь.
   - Нужна помощь?
   - Не, спасибо, все в порядке.
   Парни вскоре начали собираться домой.
  
   Мы заваливались с Анной уже в постель, она немного опьянела и ее глаза блестели в темноте, а руки стягивали с меня свитер, я безвольно позволял раздевать себя, придерживая в голове мысли о... Память была начеку. "Что с тобой?" - спросила Анна. "Я... я, кажется, немного устал, или, в общем, не в себе, но ты не обращай внимания" - пробормотал я, не придумав ничего путного, возбужденный, готовый броситься на нее, отпустить от себя ненужные мысли... "Ладно, не волнуйся, я все сделаю сама".
  
   На утро я увидел ее рядом с собой. Меня охватила радость, я вспомнил ночь, вспомнил все подробности, медленную, грациозную Анну, "все, что она делала сама", - я испытал нежность к этой ночи и мог вздохнуть спокойно.
  

- - -

   У капитана Потапова к делу были подшиты первые сведения об А.Шмидт, 1979 г.р. Кроме этого, был подшит и список телефонных номеров, с которых ей или на которые она звонила или общалась посредством смс. Среди них был и мой номер.
   Капитан вскоре стал обзванивать все номера из этого списка. Я был в конце его и очередь до меня дошла не скоро. Словно нарочно, в тот день Аля много общалась по телефону.
  

- - -

   Как мне казалось, я вспомнил все подробности нашей с Анной ночи, и тогда, когда я вставал, и когда пил вместе с ней чай, и после ее ухода, я помнил все эти поглаживания, и такие теперь смешные свои слова "давай ты будешь сверху", и после, на работе, почти целый день я пребывал в относительном спокойствии. Что такого должно произойти со мной, чтобы подобное состояние продлилось сколько угодно долго?
  
   Вечером я получил от Анны электронное письмо:
   "было приятно. хороший вечер, хорошая ночь. я чувствовала себя такой активной. с тобой легко управляться, ты милый. мне понравилось. и даже, когда ты попросил немного подушить тебя..."
   Я тут же набрал ее номер:
   - Привет! Твое письмо, - ты говоришь, что все было хорошо?
   - Да. Что-то не так? Да, привет, - Анна прислушивалась к моему дыханию в трубке.
   - Все так. Мне просто захотелось услышать это от тебя еще раз.
   - Ну вот, услышал, - она немного засмеялась.
   - Скажи, а это "подушить", это..., - я остановился, предлагая ей самой продолжить мой вопрос.
   - Да, забавно. Откуда у тебя это? Ты попросил слегка подушить тебя, что я и сделала. Страшновато было, правда, когда ты все не останавливал меня, но ничего.
   - А ты? Ты не просила меня о том же, чтобы я сделал то же самое тебе?
   - Ты сам предложил. Что там с тобой?
   Я побледнел. Как же так? Моя моторная память приписала себе без моего ведома одну странную и страшную вещь, не зависящую от меня. Часть моего времени, вполне определенного, не принадлежала мне.
   - Эй, - окликнул меня с соседнего стола Суккубов-Принциб, коллега по цеху, длинный и худой, очень аккуратный, с идеальной прической и белой кожей, - на тебе лица нет. Не свались смотри. Может окно открыть?
   - Не нужно, - я встал из-за стола. - Я, пожалуй, подышу пойду.
   - Составить компанию?
   - Давай.
   Когда моя бледность не прошла и на свежем воздухе, Суккубов-Принциб предложил свозить меня в клинику. Чем помочь здесь, на работе, никто не знал. Я предложил отвезти меня домой.
  
   Лежа в ванной с горячей водой, я пытался представить себе вскрытие вен; как они делают это, что чувствуют, ведь это не больно, - они просто нажимают лезвием на запястье и лежат с закрытыми глазами, вода становится красной, - эстетство, да и только.
   Мне необходимо проверить все, что происходит со мной ночью. Это рискованно, и как это сделать? с кем? я не желаю подвергать никого подобным испытаниям, но делать что-то нужно, сходить к врачам? что им сказать? сразу окажусь в милиции, черт возьми, за что? убийство, такое необязательное, бессознательное превращает жизнь в другое, ммм...
   Пока я решил посмотреть интернет.
  

- - -

   Анна нашла в интернете информацию по поводу удушений в сексе, она написала мне, чего бы ей хотелось, что было не совсем обычным для ее флегматичного характера. Я попробовал отшутиться, но мое послание выглядело надуманно и слабо. Знаете, что я ей написал? вот: "забавно, что это тебя заинтересовало. я и не думал практиковать все эти штуки. случайно что-то взбрело; хотел бы я знать почему... если тебе это так понравилось, давай-ка ты это и делай, только привязывай мне руки и рот, чтобы я никак не сопротивлялся" и поставил смайлик.
   Анна спрашивала, чем я занят днем; вместо ответа я попросил у нее видеокамеру, сказал, что покажу все, что я делаю днем.
  
   Мне нужна была камера для моего ночного эксперимента. Я собирался записать ночь, себя, все, что я буду делать, все, что будет делать тот, кого я считаю собой. Но для начала, для ответа Анне я принес камеру на работу, выставил режим черно-белой съемки и начал снимать. Без слов, только озаглавив, прошептав едва слышно в микрофон - "мой день". Снимал свой путь от входа до рабочего места, приветствовал Суккубова-Принциба, после, не выключая камеры, поставил ее повыше, чтобы была видна большая часть офисной комнаты, потом увлекся работой и не заметил, что Пасторинс похитил камеру, и начал снимать меня, - я, всем телом подавшись к монитору, вычитывал документы, - он комментировал мои движения. Я продолжал снимать дальше, снимал за обедом, затем увлеченного Пасторинса и все в таком духе.
   Получилось вполне сносное кино.
  

- - -

   Где взять девушку? Я не мог представить никого из своих знакомых. Когда идея становится назначением, может быть бременем, в этот же момент она становится и силой, она заменяет собой смелость, восполняет недостаток ловкости и хитрости, употребляя и организуя для этого почти все мысли, от чистой практичности до сублимации, разрешая загадки морали в угоду результату и вершась радостью от собственной изощренности.
   На сайтах знакомств я выбирал самых веселых, тех, у кого в анкетах имелись загадочные фразы и должные иметь особое значение многоточия в графах "отношение к сексу" и "цель знакомства".
   Через короткое время я ее нашел. Она улыбалась мне с фотографии вполоборота, вздернутое личико, далеко не красавица, но с привлекательным взглядом и тонкой фигурой, она была говорлива и весела. Брюнетка, Варвара. "Можешь называть меня Барби" - написала она мне. "Как же я буду встречаться с девушкой по имени Барби? - подумал я. - Что она там себе думает? Да ведь Барби к тому же блондинка" В общем, я пригласил ее вечером где-нибудь выпить ирландский кофе.
   Ирландским кофе дело не ограничилось. Чтобы развязать язык, я взял себе двойное виски, на удачу заказав стаканчик и для нее. Барби с радостью приняла мой тост за знакомство. После выпитого, я тактично вызнал подробности ее сегодняшнего дня, оставшись довольным тем фактом, что она не пересказала никому о встрече с парнем из интернета, то есть со мной. После второй порции виски дела пошли бодрее. У нее появился румянец, ее молодая кожа слегка краснела, а в глазах загорались свечи и показывалась готовность к авантюре. К этому моменту я допивал свое третье виски.
  

- - -

   Весь день до этого вечера я провел в возбужденном состоянии, не зная чем занять себя, всякий раз отвлекаясь на мысли по поводу предстоящей встречи с Барби. Несколько раз переустанавливал камеру, но мне все казалось, что она слишком заметна и может испортить эксперимент, на самом же деле все было идеально и мне не стоило волноваться. Волноваться из-за камеры, - в этом я видел даже некоторую гнусность, обвиняя себя в чрезмерном цинизме, мол, нашел из-за чего волноваться, - из-за камеры! вместо того, чтобы раскаиваться.
   После того, как все было готово, на мой телефон поступил звонок.
   - Добрый день. Позвольте представиться, капитан Потапов, - таким было начало нашего разговора.
   - Добрый день, - ответил я, рукой пододвигая табурет. - Чем могу быть полезен?
   - Вам знакома девушка по фамилии Шмидт, Алевтина Шмидт? - спросил капитан Потапов.
   Я не сразу понял, о ком идет речь, фамилию Али я слышал пару раз и забывал ее тут же за ненадобностью. Душа Али с любопытством смотрела на меня, устроившись на диване, она поджала под себя ноги, обхватила их руками и была очень мила. Она всегда появлялась в моей футболке, - в той одежде, в которой она последний раз была здесь в теле.
   - Нет, - ответил я, - хотя постойте. Аля? Алевтина Шмидт... да, я немного знаю ее.
   - В воскресенье такого-то числа вы общались с ней?
   - Да, мы виделись.
   - С какой целью? - и так далее; капитан Потапов спрашивал меня о нашем знакомстве и отношениях, о том, что я делал в то воскресенье, что мы делали в то воскресенье, когда мы расстались. После нескольких первых минут я немного пришел в себя, но затем вдруг спохватился, - я не спросил, в чем дело!
   - Вам не интересно, почему я звоню? - спросил Потапов.
   Ну вот, меня уже подозревают?! Но нет, я прежде думал о таком разговоре и не нашел ничего слишком подозрительного в том, что встречался с девушкой. Да, мы виделись, мы заезжали ко мне, но после она уехала; примерно около полуночи; к сожалению, я не знаю, кто бы мог подтвердить эту информацию; я проводил ее на улицу, где мы расстались, - она отправилась останавливать такси, я - в круглосуточный магазинчик купить сигарет. Капитан Потапов основательно подпортил мне настроение. Мне необходимо было выпить.
   "Около 1 часа ночи я звонила своей подруге, - сообщила мне душа Али. - Я была у тебя, а не останавливала машину около полуночи". "Прошу тебя, - я обратился к ней с мольбой в голосе, я был подавлен. - прошу тебя, дай мне возможность разделаться с этим самому. Что будет, если капитан дознается до того, что ты оставалась у меня?" "Хотела бы я посмотреть, что будет, когда капитан дознается до того, что ты убил меня, - отреагировала Аля. - Впрочем ладно. Ты не такой уж плохой человек, даже наоборот. Но я не могу быть на твоей стороне".
   Мне необходимо было выпить.
  

- - -

   Барби была умницей. Стиль ее поведения сообщал собеседнику мужчине о том, что самое правильное, - это флирт, откровенный, с поглаживанием рук, волос, ей было это приятно. В то время, как капитан Потапов выписывал повестки, в том числе и на мое имя, когда сообщал своему помощнику - "все как обычно, - обычные люди, обычные встречи, все проживают свои обычные дни, снюхиваются, скрывают что-то, расходятся, мелкие личные тайны, не криминал, но ни за что не расскажут. Вот у нас есть несколько человек по этому делу. Все приличные люди. Что такого может произойти, чтобы все встало с ног на голову? Только и остается надеяться на то, что все они останутся такими, какими кажутся сейчас", - в это самое время я теребил в своих руках пальцы Барби и говорил о каком-то десерте, но уже думал о доме, настало самое время пригласить ее к себе. Я несколько поднапился, как и хотел этого уже полдня, мой пуловер был завязан на плечах и съехал влево, что по неизвестной теперь причине послужило сигналом к завлечению Барби ко мне:
   - Смотри-ка, нужно привести в порядок не только меня, но и мои шмотки. Они валятся с плеч, будто спелые желуди с ветвей, - провозгласил я, на что услышал очаровательный смех Барби (ну что за имя - Барби!). Я предложил взять десерт с собой и отметить ее день рождения у меня, сейчас же. Пусть день рождения будет сегодня, - я не на шутку разошелся. Алкоголь и отпустившее меня дневное напряжение обращались в энергию соблазнения с диковинной виртуозностью, словно разрешалась головоломка, когда колечко достигает последнего поворота в изогнутом металлическом лабиринте, оставляя по себе последний вздох от проделанной работы и потраченного времени. Мне было странно от легкости и стыдно от творимого обмана.
  
   Добравшись домой, мы выпили по бокалу виски с соком, и я едва успел включить камеру. Барби была великолепна ночью.
  

- - -

   Я выбежал из квартиры, мимо домов, не разбирая газонов, я бежал к шоссе и дальше в сквер, укрыться от всех, мечтая убежать и от себя, спрятать куда-нибудь свои слезы, пропасть совсем, навсегда. Как следует справиться со всей этой историей я едва представлял. Мне хотелось заботиться об Анне, но я не мог теперь допустить своей с ней связи. Я не помню себя, не могу следить за собой. В это самое время мне звонила Анна, а районный почтальон направлялся к моему подъезду, чтобы положить в почтовый ящик повестку в ОВД, предварительно изучив ее, крякнув и качнув головой, находя вдруг плюсы в собственной жизни, ведь ему не нужно было связываться с правоохранительными органами, и поэтому его положение было гораздо лучше, чем положение мое. Я забрался в самый густой кустарник, который только отыскал в сквере, сел на корточки и склонил голову между рук. Мне захотелось, чтобы меня сильно побили, настолько, чтобы отбить память. Еще мне хотелось поспорить с кем-нибудь, доказывая что-то свое, оправдывая что-то свое и обвиняя всех остальных в псевдогуманизме и мелочности. Изредка рядом проходили люди, мужчины, девушки с собаками, дети, совсем редко, незаметно, стараясь не смотреть в мою сторону, возможно думая, что я наркоман или что-то такое.
   Мне захотелось умереть в наказание себе и в укор миру.
  

- - -

   Вот что было записано камерой:
   до начала момента активного секса, некоей экзальтации, даже исступления, когда двое превращаются в единое целое и хотят большего, словно в большем напряжении сокрыта суть всего процесса, наши действия были не слишком профессиональными, но вполне симпатичными. До определенного момента. С какого-то мгновения мой взгляд исчез. Я не видел ничего, только продолжал активней работать. И усиливая воздействие, я взял ее за плечи, за лицо, затем грудь, ключица, наконец шея, в то самое время, когда Барби закатывала глаза, у нее был приоткрыт рот, она улыбалась моим шалостям. С увеличением напряжения я начал сдавливать шею. Барби не обращала на это внимание, она будто соглашалась на что угодно, ей нравилось и хотелось еще. Я сжимал ее горло все сильней и сильней. Она уже начала хрипеть, но меня это не останавливало, напротив, я действовал с большей самоотдачей. Наконец, в самый пик нашего акта, я надавил на нее всем телом, и после, ужасное, мерзкое, - как будто в припадке, начал трясти ее из стороны в сторону, швырять, как огромную игрушку и перед тем, как полностью лишиться сил, бросил ее тело с постели к стене...
   Затем я свалился и застыл без движений.
  

- - -

   Потом я видел душу Барби. Душа Али и душа Барби не видели друг друга, но чувствовали присутствие каждой. Душа Барби была обижена, она смотрела на меня с отчаянием.
  

- - -

   Я смотрел запись. Мои руки дрожали, болела голова и горло пересохло от сильного волнения. То, что я увидел в записи, испугало меня еще сильнее, чем утро после моего первого убийства.
   Итак, Барби была великолепна. Задорная скверная девчонка, осознающая, что здесь и сейчас она не то, что есть в обычный свой день, здесь и сейчас она может быть кем угодно, незнакомкой, связавшейся на короткое время с незнакомцем, девушкой из грез, из кинофильмов, и где, как не здесь и сейчас можно пробовать себя в любом качестве. Уберите смертные грехи, а лучше (и) заповеди, и дайте шанс испробовать все, что угодно за ни за что, тогда-то и представится возможность увидеть в себе истинное влечение к запретному. Даже без объявления наград. Я не знал Барби, я видел ее непродолжительное время, она была осторожной, и все же открытой.
   Мы понимали, почему оказались в моей квартире, поэтому первый поцелуй случился довольно быстро. В какой-то момент я даже забыл о камере. Да, Барби знала, что к чему. Мы испытывали пружины моей кровати и улыбались.
  
   А теперь душа Барби дрожала рядом со мной, не осознавая еще, что произошло, и что она делает сейчас в этом странном месте. Я нервно курил, она испуганно изучала меня. Мыслей не было. Что делать с телом, я едва представлял.
  

- - -

   Я совершенно выбился из сил. Сильно похудел, осунулся и едва реагировал на окружающих. Мне выписали больничный, но свободные дни не помогали мне прийти в себя. "Чье-то преступление и мое наказание, - думал я. - Мне нужно бы раскаяться, но я не могу этого сделать, поскольку не помню содеянного. При этом несколько человеческих жизней, две из которых мои собственные, стоят моего рассудка"
  

- - -

   Душа Барби уже ненавидела меня, и если бы могла сделать мне больно, она выбрала бы самое свирепое наказание.
  

- - -

   Анна, моя бедная, милая, ничего не подозревающая Анна. Все, что она делала теперь, это собирала практики по контролю дыхания. BDSM-игры перемежались с дыханием в йоге, увлекали своей кажущейся простотой и удивительными тайнами, скрытыми перспективами, почти магическими превращениями. От восторженного принятия всех способов ее остановило слово "повреждение" из фразы "Кумулятивные повреждения мозга от игр с дыханием", встреченной ею в одной статье.
   Анна расспрашивала Пасторинса обо мне, недоумевая, как в одночасье я превратился в другого человека, в замкнутого ипохондрика, мнительного, скрывающегося, в человека на самом деле уже третьего, знай она прятавшегося во мне мистера Хайда, так благосклонно отнесшегося к ее персоне.
  

- - -

   Моя память теперь напоминала решето. Я вспоминал о себе в отдельные минуты, все остальные были заняты анализом памяти же.
   Теперь в какие-то моменты я превращался в мистера Хайда, превращался несознательно, силой инерции, либо силой неизвестной мне природы, которая должна, видимо, что-то для меня значить, смысла знаков которой я не понимал и находил в себе по большей части удивление, если не считать опасений по поводу вероятных проблем собственного здоровья, например, необычных проявлений эпилепсии или лунатизма, не беспокоивших меня никогда. Все это очень странно. Обнаружившаяся способность к убийству никак не изменила окружающий мир, была сродни немыслимой проверке, отказаться от которой я не мог, но справившись с которой, я должен буду что-то понять, что-то приобрести или от чего-то отказаться. Зачем нужны эти жертвы, что я приносил, и чего ради я оказался замешанным в эту историю, - одному Богу была известна отгадка; для меня же оставалось подвести случившееся к какой-либо обоснованной теории.
  

- - -

   Никакой приличной теории не складывалось. Представить себя карающей рукой чего-то высшего без всяких на то объяснений было самым утешительным и постыдным. Все, что воображалось, все упиралось в бессмысленный и безжалостный мой взгляд, записанный в ночь моего второго убийства. Я предоставил бы самим жертвам судить свои смерти, нет, - судить свои жизни, ибо нет в акте смерти никакого лукавства. Это не оправдание, это всего лишь старание не обделаться от воспоминаний о предстоящих муках или элементарный эскапизм. Дрожащими руками я вытягивал свою душонку из мрака.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

  
   - Расскажите мне свой день? - попросил капитан Потапов. Он сидел, расслабившись, и внимательно смотрел на меня.
  

- - -

   - Если уж человеческая природа скрывает в себе тайны, как можно быть увереным, что на завтра не обнаружится еще одна. Так мало потребностей, и так много тайн. Кроме животных потребностей, нужно совсем немного для жизни, - говорил я Мите в продолжении очередного нашего разговора. - Только представь себе, что всякая твоя потребность не требует никаких затрат ни материальных, ни душевных, ни физических, как будто нужно всего лишь пошевелить пальцем. Тогда обязательно нужно будет найти еще одну, чтобы твоя натура не иссохла.
   Митя смотрел на меня своим простым взглядом и крутил в руках маленькую вилку для фруктов с насаженным на нее маринованным грибочком.
  

- - -

   "Двигательная (или моторная) память - это запоминание, сохранение и воспроизведение различных движений. Двигательная память является основой для формирования различных практических и трудовых навыков, равно как и навыков ходьбы, письма и т.д. Без памяти на движения мы должны были бы каждый раз учиться осуществлять соответствующие движения. При воспроизведении движений мы не всегда повторяем их точь-в-точь в том виде, как раньше. Но общий характер движений сохраняется. Например, такая устойчивость движений вне зависимости от обстоятельств характерна для движений письма (почерк) или наших некоторых двигательных привычек: как мы подаем руку, приветствуя знакомого, как мы пользуемся столовыми приборами и т.д.
   Наиболее точно движения воспроизводятся в тех условиях, в которых они выполнялись ранее. В совершенно новых условиях мы часто воспроизводим движения с большим несовершенством. Также очень сложно повторить движения, если они раньше были частью какого-то сложного движения, а сейчас их надо воспроизвести отдельно. Все это объясняется тем, что движения воспроизводятся нами не изолированно от того, с чем они были раньше связаны, а только на основе уже образовавшихся ранее связей" - из статьи "Психология памяти", доступной в сети интернет.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"