Аннотация: Настоящая любовь не знает законов, она выше всех условностей, войн и даже самого времени...
Свет. Ему снова снился холодный печальный свет, льющийся из стрельчатых окон собора, свет бледного сумеречного утра, крадущегося в мир. Два гроба в алтаре - большой и маленький, окруженные горящими свечами, словно плывут на облаках из цветов под тихое пение реквиема, и голоса певчих уносятся ввысь, под чистые древние своды, а епископ монотонно читает заупокойную службу, и каждое слово пронзает сердце ледяным осколком: "Вечный покой даруй им Господь, и свет непреходящий да воссияет над ними..."
Люди у алтаря - скорбные лица, отмеченные усталостью и страхом. Родня побогаче держится чуть надменнее, прочие теснятся вместе, тут же - слуги и домочадцы; впереди остальных - красивая темноволосая женщина в белом траурном платье, похожая на безмолвную статую, - только слезинки катятся из-под опущенных ресниц по бледным щекам. Рядом с ней двое юношей, одетых в простые камзолы и темные рейтузы. Свет скользит по их низко склоненным головам, и внезапно один из них поднимает голову. Взгляд его блестящих синих глаз выразителен и печален, эти глаза, кажется, видят то, что недоступно простым смертным... Поразительно красивое строгое лицо - лицо юного апостола, словно излучающее собственный божественный свет, в котором меркнут бледные лучи земного рассвета...
- Фабио!
Он поморщился, пытаясь удержать сновидение, но настойчивый голос жены снова позвал его:
- Фабио, проснись. Пришел поверенный от банкира Спаноччи.
- Господи. - Открыв глаза, он сел на постели, растирая затекшую шею. - Ну почему надо приходить с утра пораньше, когда нормальные люди еще спят? День не должен начинаться с таких бесед.
- Каких именно? - Она бросила ему поношенную рубашку и суконные штаны в пятнах краски. - Опять с тебя требуют старые долги?
- Я остался должен совсем немного... - начал он.
- Не уточнишь, сколько именно?
- Шестьдесят дукатов. Правда ведь, это не та сумма, ради которой порядочного человека...
- Порядочного человека - может быть, но у тебя сроду не водилось таких денег! Как ты умудрился наделать долгов, с которыми никогда не сумеешь расплатиться?
- Тереза, послушай...
- Нет, это ты послушай. - Она уперла сжатые кулаки в крутые бедра. - Когда я согласилась стать твоей женой, я и предположить не могла, что ты при всем своем таланте не сможешь обеспечить нам достойную жизнь. Почему ты не предложишь свои услуги герцогу Сфорца? Он неплохо платит художникам, как я слышала.
- Мои золотые дни уже в прошлом. - Фабио, кряхтя, поднялся и направился к двери. - Ты сама знаешь, что сейчас знатные вельможи приглашают молодых живописцев, а мне, как-никак, уже пятьдесят. Ну, да что говорить. Ладно, сейчас разберемся с банкиром, а уж с голоду помереть я тебе не дам.
Тереза недоверчиво хмыкнула, и он, проходя мимо, притянул ее к себе и поцеловал в губы.
- Я тебя люблю, моя мадонна.
- Льстец. - Она передернула плечами и засмеялась. - Пожалуй, надо бы подать вам завтрак, глядишь, получится отсрочить платеж.
- Хорошая мысль. - Уже спускаясь по лестнице, Фабио пригладил еще густые, чуть седоватые волосы на макушке, поправил пояс и постарался изобразить приветливую улыбку.
Человек, ждавший внизу, при его появлении поднялся из-за стола и сдержанно кивнул. Он был одет как обычный городской чиновник, однако добротность и аккуратность его костюма говорили о принадлежности к наиболее состоятельной части этой братии.
- Мэтр Фабио Сальвиати, если не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь, сударь. Моя жена сообщила мне, что вы представляете банкира Спаноччи?
- Точно так. У меня поручение, касающееся вашего долга, мэтр Сальвиати.
- Да, да. Видите ли, мне крайне неловко, что ради такой малой суммы вы утруждаетесь в столь ранний час явиться ко мне домой. Не угодно ли будет откушать, синьор...
- Барбаццо. Впрочем, мое имя вряд ли имеет отношение к делу, по которому я явился. Однако спасибо за приглашение, мэтр Сальвиати.
Вошла Тереза с подносом, уставленным едой; по обыкновению, к завтраку были горячие ячменные лепешки с медом, сыр и домашняя колбаса. Фабио внутренне усмехнулся: при виде угощения глаза Барбаццо радостно заблестели.
Собственно говоря, поверенный ему скорее понравился; за завтраком синьор Барбаццо не стал говорить о долге, а живо поинтересовался, давно ли мэтр художник обосновался в Сиене, упомянул, что видел его росписи в капелле городского собора, потом посетовал на дороговизну и всеобщее падение нравов, и под конец заявил, что если б не крайняя необходимость, он не стал бы работать на банкира, а подался в Болонью, где его брат был доктором канонического права.
- А что, небось, хозяин неплохо вам платит, синьор Барбаццо? - спросил Фабио с интересом.
- Не жалуюсь. - Барбаццо отодвинул тарелку и удовлетворенно вздохнул. - Благодарю вас, мэтр. Завтрак был прекрасным, мои комплименты вашей супруге.
Фабио натянуто улыбнулся, понимая, что разговор должен перейти к неприятному вопросу.
- Итак, - проговорил Барбаццо, посерьезнев, - позвольте все же вернуться к нашему делу. Ваш долг на сегодня составляет шестьдесят дукатов в золоте, и десять из них по соглашению должны были быть уплачены вчера. Я понимаю, что вы могли забыть об этом, и готов забрать деньги под расписку.
- Синьор Барбаццо, все не так просто, - со вздохом ответил Фабио, метнув быстрый взгляд на стоящую у дверей позади гостя Терезу. - Видите ли, именно сейчас я не готов уплатить часть долга, потому что мой последний заказчик еще не расплатился за портрет, но я непременно отдам деньги, как только получу свою плату.
- Мой хозяин не отличается терпением. Посудите сами, разве мог бы он содержать свое предприятие, если бы не проявлял определенную жесткость в отношении должников?
- Но вы же можете предоставить мне небольшую отсрочку? Скажем, до конца следующей недели?
- Только потому, что прежде вы всегда платили аккуратно, мэтр Сальвиати, а также из уважения к вам, мой хозяин уполномочил меня дать вам срок не позднее среды.
- Боюсь, этого слишком мало, но я постараюсь достать деньги.
- Отлично, мэтр. Только учтите, что вам придется уплатить также неустойку в пять флоринов за просроченный платеж.
- Хорошо. Вас устроит расписка?
- Да, пожалуй. Хотел бы предупредить вас, что в случае неуплаты мой хозяин пришлет других людей. Скорее всего, это будут солдаты гонфалоньера или приставы.
Фабио побледнел, охваченный страхом и яростью.
- Вы угрожаете мне, синьор Барбаццо?
- Нисколько. Поверьте, это обычный способ действий моего хозяина. У вас не должно быть причин для сильного недовольства, потому что, во-первых, я предупредил вас, а во-вторых, банкиры Спаноччи никогда не прибегают к тайным доносам на своих клиентов, что стало бы причиной преследования вас властями.
Фабио вспомнил, как в самом начале зимы его сосед, переписчик герцогской канцелярии, стал жертвой доноса. Солдаты вломились к нему в дом, схватили, избили и уволокли на глазах у всей улицы самого переписчика и его старшего сына, а потом вышвырнули вон его жену и младших детей, разграбили дом, забрав все ценное, что могли найти, и повесили на дверях табличку, что каждый волен вынести из дома все, что пожелает. Грабителей среди соседей не нашлось, несчастным помогали кто чем мог, но переписчик и его сын сгинули без следа.
- Я ценю вашу деликатность, - хмуро сказал Фабио, стараясь не смотреть на поверенного. - Вот расписка. К среде я постараюсь уплатить долг.
- Договорились. - Барбаццо поднялся и, запахнув плащ, направился к двери. - Всего доброго, мэтр Сальвиати.
Едва дверь за ним закрылась, Фабио ударил кулаком по столешнице так, что хрустнули кости. Боль немного притупила бушующую в его душе злость.
- Успокойся, дорогой. - Тереза подошла сзади и положила ладони ему на плечи. - Ты же говорил, что граф Томазо должен тебе пятьдесят дукатов за портрет жены. Почему бы тебе не напомнить ему об этом прямо сегодня?
- Портрет еще не окончен, Тереза. Граф очень придирчив и не станет платить, пока полностью не будет доволен работой. Что касается росписи южной стены баптистерия, за это я вообще много не жду. Наверняка все деньги достанутся этому выскочке Черути и его ученикам.
- Ты сам выгоняешь всех своих учеников, - упрекнула Тереза.
- Среди них нет ни одного по-настоящему одаренного, так что не о чем особенно сожалеть.
- Ох, Фабио...
Покачав головой, Тереза принялась убирать со стола, а Фабио в скверном расположении духа направился к себе в мастерскую. Холсты с набросками, раскиданные по столу и даже по полу, как обычно, выглядели молчаливым упреком: он никак не мог начать ни одной хорошей картины, а все наброски были неудачными и потому не оконченными. Портрет графини Орети был, пожалуй, единственной созданной им вещью за последние несколько месяцев, и все же Фабио ни за что не хотел сознаться даже себе самому в переживаемом им творческом кризисе. Пару лет назад им восхищались, его приглашали для росписи своих дворцов правители и богачи, и именно тогда он ощутил вкус к хорошей жизни. Хорошая одежда, вкусная еда, слуги и собственные лошади - все это стало не предметами роскоши, а привычной обстановкой. Он не испытывал трудностей с деньгами, а если их иногда не хватало - брался за срочные заказы или попросту занимал у ростовщиков, расплачиваясь по мере оплаты своих работ. Потом из Венеции хлынул поток молодых художников, талантливых и честолюбивых, и вскоре в конкурентах уже не было недостатка. Заказов стало меньше, а затем нашелся умник из Рима, посмеявшийся над его картинами и заявивший, что "будь на них изображено побольше голых женщин, они имели бы определенный успех, несмотря на явно бездарную манеру исполнения".
Фабио был буквально уничтожен подобной критикой. Ему редко приходилось сносить насмешки, но беда была в том, что шутник принадлежал к окружению Папы и пользовался репутацией могущественного человека и тонкого ценителя искусств. Вскоре, плененные новыми веяниями, прежние заказчики перестали обращаться к Фабио Сальвиати. Ему пришлось продать свой большой дом и переселиться вместе с молодой женой в ремесленный квартал, а также продать собственный выезд, отпустить слуг и расстаться со всеми лошадьми, содержать которых становилось накладно. К тому же обнаружилось, что остались неуплаченные долги, и вот уже банковские поверенные приходят к нему домой с самого утра и грозятся прислать солдат...
Разумеется, оставались еще старые связи: тот же граф Томазо Орети, добродушный и щедрый человек, бывший для Фабио больше другом, чем просто заказчиком, или приказчик герцогской канцелярии синьор Альбескотти, да еще некоторые, кто не забывал художника и время от времени снабжал его деньгами, предоставляя заказы на картины. Несмотря на их расположение, Фабио чувствовал, что еще немного такой жизни - и ему придется узнать, что такое нищета. Ему давно хотелось создать что-то впечатляющее, что можно было бы предложить для украшения палаццо самого герцога, но мысль о написании десятков обнаженных женщин не казалась ему удачной, что бы там ни говорили столичные острословы.
Взяв кусочек угля, он принялся рассеянно набрасывать на листе пергамента лицо юноши, виденное им во сне. Он плохо помнил его черты, хотя видел сон не один раз, только глаза - темные, блестящие, полные страсти и пронзительного ума. Черные волосы завитками обрамляли гордый высокий лоб, в разлете бровей притаилась скорбь. Лицо постепенно обретало объем, уверенные штрихи добавляли ему выразительности: сжатые губы, твердая линия подбородка, еще по-детски округлые щеки... Фабио вгляделся в рисунок, рука его дрогнула и замерла. Если продолжать, а потом доработать набросок, может действительно получиться стоящая картина. Апостол Иоанн, любимый ученик Христа. Жаль только, что такая красота может существовать лишь во сне, придется рисовать по памяти, а для фигуры пригласить натурщика.
Он улыбнулся. Наконец-то его посетила удачная идея, следовало только довести дело до конца!
- Ты сегодня пойдешь к графу Томазо? - спросила Тереза, просунув голову в дверь.
- Да, милая. Я постараюсь закончить портрет и...
- Боже мой, Фабио, я же знаю, что ты никогда в жизни не просил денег! Но похоже, на этот раз у нас нет выбора. Граф добрый человек, он не откажется дать тебе денег даже за не оконченную работу.
Фабио притянул жену к себе, и она обвила руками его начавшую уже раздаваться, но еще довольно заметную талию.
- Если он не откажется, я тут же пойду к Спаноччи и отдам долг, а вечером устроим с тобой небольшой праздник. Что скажешь?
Тереза потянулась к нему, он наклонился и поцеловал ее долгим и нежным поцелуем.
- Я хочу праздника, - улыбнулась она. - Надеюсь, он не закончится прежде, чем я получу от него полное удовольствие?
- Черт побери, соблазнительница, еще немного, и я буду готов начать прямо сейчас.
Она засмеялась и, погладив его по щетинистой щеке, вывернулась из его объятий, а затем быстро спустилась по лестнице в столовую.
Простившись с женой, Фабио направился в палаццо графа Орети. Дом у графа был не слишком большой, всего на пять комнат, там не было дорогой утвари и роскошных гобеленов, а ковры на полу даже на вид не казались слишком ценными, но хозяин увлекался искусством и не упускал возможности украсить стены спальни, кабинета и гостиной картинами. Фабио не без гордости узнавал свои произведения, написанные в более ранние годы. Граф лично приветствовал художника, выйдя ему навстречу. Этот жизнерадостный, похожий на медведя коренастый человек послужил бы неплохой моделью для написания Геркулеса. В одежде он предпочитал яркие тона и серебряное шитье.
- Мэтр Сальвиати, - прогудел он, пожимая руку Фабио своей могучей ладонью. - Рад видеть вас снова. Портрет Катерины почти закончен, не так ли?
- Да, ваше сиятельство, и сегодня я намерен закончить его полностью.
- Вы быстро работаете, мой друг, и при этом у вас есть талант. Надеюсь, вы не откажетесь, если я попрошу вас написать портрет моей младшей дочери?
Фабио улыбнулся. Разумеется, он не откажется, но сперва надо закончить портрет графини. Если графу будет угодно, он мог бы начать портрет девочки хоть завтра. Граф выразил надежду, что художник и впредь не станет обходить его своим вниманием, и провел его в гостиную, где уже ждала графиня Катерина.
Графиня была не слишком красива, но ее живое, умное лицо располагало к себе. Рисовать ее было трудно, поскольку лишь настоящий мастер мог бы передать этот глубокий взгляд синих влажных глаз и скользящую по тонким губам полуулыбку, наполняющую ее черты мягким очарованием.
Портрет был действительно почти готов. Фабио критически осмотрел его, попросил графиню сесть у окна, добиваясь нужного освещения, и несколькими уверенными мазками кисти подчеркнул золотистые пряди волос, падающие на плечи поверх парчового синего платья. Ему никак не удавалось лишь обозначить легкую тень у краешка рта, и он отчего-то не решался браться за эту часть картины, сознавая, что без этой маленькой детали не удастся добиться желанного сходства с оригиналом. Он добавлял штрихи то здесь, то там, отмечая нити золотого узора на кайме рукава или подчеркивая кремовые тени у тонких ключиц, но портрет по-прежнему был несовершенен.
Полдень давно миновал, и граф пригласил живописца отобедать, а затем работа продолжилась.
- Мэтр, вы слишком строги к себе, - сказал чуть позже граф Орети, разглядывая портрет жены. - Что еще можно добавить, ума не приложу.
Фабио замер перед полотном, готовясь завершить самое сложное место картины. Он снова посмотрел на графиню, она слегка улыбнулась, чуть вздернув подбородок, и он решительно нанес последний штрих. Получилось не так, как он надеялся, но все же сходство обозначилось яснее. Еще чуть подправив, Фабио с тихим вздохом отступил на шаг назад.
- Вот теперь портрет, пожалуй, готов, ваше сиятельство.
- Прекрасно, - одобрил граф. - Да, за такое искусство не жаль отдать деньги. Катерина, взгляни-ка.
Графиня с любопытством подошла и посмотрела на портрет.
- Да вы просто волшебник, мэтр Фабио! - воскликнула она с удивлением. - Сдается мне, вы сильно приукрасили мой образ.
- Портрет хорош, слов нет, - подтвердил граф. - А видела бы ты его фрески в соборе! Послушайте, мэтр Сальвиати, я не так богат, чтобы позволить себе личного живописца, но знаю кое-кого, кто мог бы оказать вам покровительство.
- Если это Папа, неаполитанский король или герцог Сфорца, не стоит даже пытаться. Для них мои картины - лишь недостойная мазня.
- Не спешите, дорогой друг. Есть правители, знающие толк в настоящем искусстве, а не идущие на поводу у моды на художников. Не далее как вчера я был на приеме у герцога и встретил там посла от правителя Урбино.
- Урбино?
- Да, небольшое, но богатое герцогство в Папской области... Так вот. Герцог Джироламо де Монтефельтро, прежний правитель, не так давно стал жертвой алчности и интриг папских племянников.
- Что, герцог Валенсийский вымогал у него деньги?
- Вы неплохо осведомлены для человека, далекого от политики, - невесело усмехнулся граф Орети. - Методы герцога Валенсийского порой бывают варварскими и отвратительными, и немало знатных семей лишилось своих владений при его участии. Иногда я благодарю бога, что не родился правителем герцогства или высокопоставленным кондотьером... Но я отвлекся. Итак, прежний герцог Монтефельтро погиб в результате нападения на его замок отрядов папского племянника. Ему было поставлено условие о выплате десяти тысяч дукатов в папскую казну в обмен на обещание, что герцог Чезаре отзовет свои войска от стен его замка. На следующее утро, по договору, деньги были доставлены герцогу Чезаре, и после этого тот отдал приказ стрелять по замку из бомбард.
- Ох, проклятье! - вырвалось у Фабио. - Так он нарушил договор?!
- Что вас удивляет? Гарнизон замка не был готов к такому вероломству, и захватчики почти без сопротивления ворвались в ворота. Они перебили почти всю стражу и местных ополченцев, а потом, уже во дворце, отыскали герцога Джироламо и, поскольку он пытался защищаться, прикончили его. Эти чудовища убивали всех, кто становился у них на дороге. Говорят, сам герцог Чезаре проткнул мечом маленького сына хозяина замка, потому что тот плакал и кричал, пытаясь спастись от озверевших мародеров.
- Это не человек, а дьявол, - побледнев, прошептала графиня, осеняя себя крестным знамением.
- Да, Катерина. Не понимаю, чем ему помешал семилетний ребенок... Захватчики не нашли в замке золота и драгоценностей, но не пропустили ничего, что показалось им хоть немного стоящим. К вечеру следующего дня замок был полностью разорен, и герцог Чезаре отбыл в Рим. Спастись удалось двоим старшим сыновьям герцога Джироламо, лишь потому, что в те дни они сопровождали свою мать в поездке на воды в Нери.
- Ужасно, - сказала графиня. - Наверное, теперь их дядя Франческо даст им приют.
- Ему самому сейчас приходится не сладко, - возразил граф Томазо. - Папа пока рубит боковые ветви родового дерева Монтефельтро, но скоро примется и за ствол, лишь только соберет побольше сил, и тогда даже положение викария Церкви не спасет Франческо. Урбино мешает Папе, контролируя дорогу в Рим с севера, и он не успокоится, пока не истребит этот род. Так что юному герцогу Лодовико приходится рассчитывать только на свои силы.
- Помилуйте, ваше сиятельство, до художников ли теперь несчастному молодому человеку? - спросил потрясенный рассказом Фабио. - Он остался сиротой в разоренном замке, и у него, вероятно, не хватит денег даже на то, чтобы восстановить родовое гнездо.
- Лодовико, насколько мне известно, очень просвещенный и энергичный юноша, а его отец был образцом делового человека и знал, как сохранить состояние от посягательств таких грязных вымогателей, как Чезаре Валенсийский. Он поддерживал торговлю, имея пару собственных кораблей. Уверен, у него осталось немало золота в банках Флоренции и Генуи. Вот вам доказательство моих предположений: посланник, встреченный мною вчера на приеме, просил помочь ему разыскать художника, выполнившего фрески в кафедральном соборе Сиены. Я рассказал ему о вас, и он пришел в восторг.
Фабио нахмурился.
- Не понимаю, почему именно я заинтересовал его.
- Разумеется, интерес проявил, прежде всего, не посланник, а его хозяин. Почему именно вы - этого мне не объяснили. Ну так что, вы готовы встретиться с этим человеком, чтобы выяснить все самостоятельно?
У Фабио замерло сердце. Только утром он с безысходностью обреченного думал о скорой нищете, о безжалостных кредиторах, которые не остановятся ни перед чем, чтобы взыскать старые долги, ставшие вдруг такими огромными... А теперь у него появилась перспектива стать придворным живописцем.
- Я был бы рад встретиться с этим посланником, - сказал он, стараясь, чтобы его голос не дрожал от возбуждения. - Скажем, завтра... у меня, или где ему будет угодно.
- Отлично. Ну, друг мой, в таком случае, вы могли бы задержаться у меня подольше, потому что сегодня вечером он как раз обещал зайти, чтобы спросить ваш адрес.
Фабио согласился, подумав, как будет счастлива Тереза, если ему удастся получить постоянную работу. Если все сложится, они наконец смогут завести ребенка, о котором так мечтают...
Граф Орети между тем отсчитал Фабио пятьдесят дукатов за портрет, а затем принялся рассказывать художнику о жизни в Милане, откуда он не так давно вернулся. Миланские правители в открытую не ссорились с Римом, а их баснословное богатство и большая организованная армия делали их недосягаемыми для алчных вымогателей вроде герцога Чезаре.
- О такой жизни в нынешние неспокойные времена можно лишь мечтать, - сказал граф. - Каждый день только и новостей, что очередные убийства и грабежи... Говорят, сам Папа подает пример своей пастве в распутстве и гнусностях. Ему требуется все больше денег, чтобы содержать своих многочисленных родственников, чиновников и куртизанок, и он выкачивает золото из несчастной Италии, которая пока молчит. Но я надеюсь, что очень скоро он получит по заслугам.
- Для этого понадобилось бы объединить силы всех городов и герцогств, - заметила Катерина.
- Умница. Иногда мне кажется, что ты разбираешься в политике лучше меня самого. Досадно только, что правители заняты только собственными проблемами и не видят дальше стен своих городов и замков...
Слуги графа уже зажигали свечи, когда явился камердинер и доложил, что прибыл посланник от герцога Лодовико де Монтефельтро.
- А, вот и он! - Граф Томазо с улыбкой поднялся навстречу новому гостю. Вошедший оказался худощавым человеком лет сорока пяти, с блестящей лысиной и обветренным смуглым лицом, обрамленным седоватой бородкой. Он коротко поклонился графу и с интересом посмотрел на Фабио своими серыми острыми глазами.
- Ваше сиятельство, если не ошибаюсь, это и есть художник, расписывавший городской собор Сиены?
- Да, перед вами мэтр Фабио Сальвиати, о котором я говорил.
Посланник почтительно склонил голову.
- Я видел ваши фрески, мэтр Фабио, - сказал он. - Мое имя Пьетро Риньяно, я секретарь наследника Урбино, герцога Лодовико де Монтефельтро.
- На самом деле, в соборе работал не только я, - смущенно начал Фабио. - Да, собственно говоря, я расписывал только северную стену, возле алтаря.
- Страсти святого Марка?
Фабио кивнул, и Риньяно улыбнулся.
- Выходит, вы именно тот человек, который мне нужен. Видите ли, мой господин побывал в Сиене около года тому назад вместе с отцом, покойным герцогом Джироламо, и посетил собор во время службы. Ему показалась необычной роспись у алтаря, я сказал бы, что он был немало воодушевлен. Он расспрашивал о художнике, и ему среди прочих назвали ваше имя, однако точно указать мастера, нарисовавшего впечатлившую его фреску, не смогли. У синьора Лодовико хороший вкус и верный взгляд, он может сразу отличить манеру одного художника от другого. К несчастью, его родитель мало интересовался живописью, но на юного синьора ваша работа произвела сильнейшее впечатление. Сейчас, оправившись после гибели отца и брата, герцог Лодовико занялся восстановлением замка. Ему хотелось бы пригласить хорошего живописца для участия в работах, и он вспомнил о мастере из Сиены. Благодаря любезности графа Орети, мне удалось довольно быстро найти вас, мэтр Сальвиати, а теперь я спрашиваю: согласны ли вы отправиться со мной в Урбино?
Фабио нервно переплел испачканные в красках пальцы.
- Я должен посоветоваться с женой, и...
- Пусть вас не беспокоят вопросы оплаты и содержания. Герцог Лодовико располагает средствами, чтобы платить достойно работающим у него людям. У вас будет собственный дом неподалеку от замка и все необходимое для работы. Если у вас есть ученики, можете взять их с собой, если нет - найдете помощников на месте. Я понимаю, что сразу решиться на такой шаг сложно, поэтому готов ждать вашего решения до завтрашнего вечера. Вы можете найти меня в гостинице "Дуб и корона" на улице Розы.
Он простился с хозяевами и Фабио и вышел, сопровождаемый камердинером.
- Для вас это неплохое предложение, судя по всему, - сказал граф Орети, обращаясь к художнику. - Я всегда считал, что настоящий талант пробьет себе дорогу.
Фабио тепло поблагодарил графа и его супругу и, обещав известить их о своем решении, направился домой. В городе уже зажгли факелы; художник торопливо шагал, прижимая к груди под рубашкой кошель с деньгами, полученными за портрет, и стараясь держаться освещенных мест. Несмотря на свою физическую крепость, он боялся грабителей: едва ли не каждые три дня из реки вылавливали раздетые трупы, и мирные горожане после наступления темноты спешили домой, даже не имея за душой ни гроша.
Войдя в дом и заперев за собой дверь, Фабио облегченно рассмеялся. Из спальни послышался встревоженный голос Терезы:
- Фабио, это ты? Что случилось, что ты смеешься? Уж не сошел ли ты, часом, с ума?
- Все просто отлично, малышка. - Он вбежал в спальню, бросил на колени сидящей в кресле жены увесистый мешок с дукатами и горячо сжал ее в объятиях. - Тереза, дорогая, мы богаты!
- Да, этого нам хватит на несколько месяцев. - Она недоверчиво посмотрела на него снизу вверх. - А если ты найдешь еще заказы...
- Я уже нашел их! У меня будет много работы, я...
- Фабио, прекрати. Вот уж не думала, что какие-то пятьдесят дукатов могут так погубить твой рассудок.
Он засмеялся.
- Знаешь, налей-ка мне воды, чтобы я мог умыться и оттереть краску, а потом мы пойдем в постель и я все тебе расскажу.
Уже позже, погасив свечу у изголовья, Фабио положил ладонь на упругую грудь Терезы и стал рассказывать, медленно поглаживая ее и чувствуя, как под его пальцами твердеет ее сосок. Время от времени он прерывал свое повествование, чтобы поцеловать жену, но она была слишком захвачена новостями, чтобы думать о любовной игре.
- Ну, вот, собственно, и все, - заключил Фабио. - Что ты об этом думаешь, милая?
- Даже не знаю, - задумчиво проговорила она, проводя пальцами по его груди. - Конечно, звучит заманчиво, но не окажется ли этот герцог Лодовико тираном вроде Сфорца? Говорят, что Сфорца развлекается тем, что лично рубит головы своим пленникам. Все знатные вельможи сейчас пытаются перещеголять друг друга в разврате и жестокости, уподобляясь папским сыновьям, которых на людях принято называть племянниками!
- Тереза, дорогая, у меня в любом случае нет и не будет никакой серьезной работы в Сиене.
- Что ж. Возможно, тебе следует попытаться.
- Завтра я скажу герцогскому посланнику, что готов ехать. За нашим домом может пока присмотреть твой брат, а если все сложится хорошо, мы совсем продадим этот дом и останемся в Урбино. Что скажешь?
Она вздохнула и медленно улыбнулась. Наступило молчание. Фабио склонился и стал осторожно целовать ее лицо, шею, плечи. Его пальцы уже гладили ее живот, спускаясь все ниже.
Он бережно опустился на нее, лаская ее грудь, и ощутил своей твердой плотью ее влажный нетерпеливый жар. Она сама направила его и оплела ногами его поясницу, заставляя проникнуть глубже. Он застонал, и ее ответный стон был полон боли и наслаждения. Поддерживая себя руками, Фабио задвигался, стараясь попасть в ритм движений бедер Терезы, ее запах и вкус ее нежной кожи сводили его с ума. Его губы и язык играли с ее сосками, и она вскрикивала и стонала все громче и чаще. Огонь ее гибкого тела заставлял Фабио терять над собой контроль. Еще немного - и она замерла в его руках, напряженно выгибаясь всем телом, и забилась в сладостной судороге, непроизвольно насаживаясь на его пульсирующий член. Наконец, он коротко вскрикнул, не в силах больше сдерживать приближение конца, и излился, заполняя ее горячее лоно живительной влагой.
Потом они долго лежали, обнявшись, сохраняя уютное тепло друг друга, пока Фабио незаметно для самого себя не провалился в сон.
Наутро он первым делом отправился в лавку банкира Спаноччи и уплатил просроченный долг, а сверх того - еще десять дукатов, подлежащие уплате в следующем месяце. Поверенный Барбаццо был, похоже, не слишком удивлен, получив деньги, и пожелал мастеру хороших заказов в будущем.
После этого Фабио пошел в гостиницу "Дуб и корона" и спросил, у себя ли синьор Пьетро Риньяно. Получив утвердительный ответ, он поднялся в комнату герцогского секретаря. Известие о решении Фабио ехать в Урбино обрадовало Риньяно, он велел мэтру Сальвиати забрать с собой все его картины, поинтересовался, не нужно ли ему помочь с отправкой багажа, и сказал, что немедленно распорядится насчет подводы.
Уже после полудня весь немудрящий скарб семейства Сальвиати и десяток нераспроданных картин Фабио были уложены на подводу, и художник с женой, попрощавшись с соседями, тронулись в путь, провожаемые братом Терезы, верхом сопровождавшим их до городских ворот. Там же, у ворот, к ним присоединился Пьетро Риньяно, и путешествие началось.
Дороги между Сиеной и Римом не слишком изобиловали разбойниками, однако путники обычно старались следовать за купеческими караванами или группами паломников, чтобы в случае нападения иметь шансы для защиты. Фабио имел при себе короткий клинок, но управлялся с ним значительно хуже, чем с кистью. Риньяно тоже не был похож на силача, так что рассчитывать можно было скорее на удачу и на помощь других путешественников. Несмотря на опасения Терезы, разбойников они не повстречали, и через три дня добрались до Виа Фламиния, тракта, ведущего из Венеции в Вечный город. Их путь, впрочем, лежал чуть дальше на восток, в лесистые предгорья, где находились владения герцога Монтефельтро.
В дороге Риньяно много рассказывал о герцоге Джироламо, которого любил и почитал как справедливого и щедрого хозяина, о его жене Джованне и сыновьях - Лодовико, Стефано и маленьком Паоло. Он все еще не мог прийти в себя после нападения на замок людей герцога Чезаре Борджиа. Все произошедшее казалось ему чудовищным кошмаром; прежде он много слышал о великодушии герцога Чезаре, который помиловал сдавшееся ему население Романьи и запретил солдатам мародерствовать в покоренных им городах, и никак не мог поверить, что милосердие папского сына было лишь политической игрой, рассчитанной на получение поддержки простого народа. Герцог Монтефельтро, владелец небольшого замка, был фигурой иного масштаба. Он просто был богат и неугоден властителям Рима, что же касается стоящих за ним сил - в сравнении с армией герцога Валенсийского они были смехотворно малы. Чезаре мог не обуздывать свои звериные наклонности, захватив его замок, и закрепившаяся за ним слава убийцы подтвердилась в полной мере. Фабио, уже слышавший немного о нападении на замок герцога Монтефельтро, был подавлен новыми подробностями, а Тереза попросту была в ужасе. По словам Риньяно, двор замка представлял собой кровавое озеро, на лестницах и в коридорах лежали трупы, женщин насиловали и тут же закалывали, как свиней. Камердинер, посланный с известием в Нери, явился к герцогине Джованне, чтобы сообщить печальные новости, и Лодовико, услышав о смерти отца и брата, упал в обморок к ногам матери. Вернувшись домой, Джованна и старшие сыновья герцога уже не застали ужасающих картин насилия и смерти, но последствия нападения говорили сами за себя. Лодовико принял на себя заботы о похоронах погибших. Риньяно сказал, что юный наследник Урбино пользуется любовью простых людей, однако придворные и родственники отзываются о нем довольно сдержанно. Фабио поинтересовался причиной, но Риньяно лишь неопределенно пожал плечами.
Еще пара дней пути по предгорьям и узким долинам - и на склоне горы показался серый силуэт замка.
- Монте Кастелло, - сказал Риньяно, указывая на каменные башни с узкими бойницами окон. - Это и есть замок нашего герцога.
- Выглядит неприступной крепостью, - заметил Фабио. Мощные контрфорсы вгрызались в скалу, словно вырастая из нее, высокий донжон защищали толстые стены. Постройка была, несомненно, древней и ни в коей мере не походила на изящные постройки современных городских палаццо с их легкими колоннадами и летящими над землей лоджиями.
- Для вас уже подготовлен дом, - сказал Риньяно, когда они достигли небольшого города у подножия горы. - Здесь не слишком оживленно, не то что в Сиене, но это даже к лучшему.
На улицах действительно было совсем немного народа, в основном старики и дети, проявлявшие к новоприбывшим довольно сдержанное любопытство. Риньяно остановил подводу у двухэтажного каменного дома неподалеку от центральной площади и пригласил Фабио и Терезу осмотреть их новое жилье.
Дом оказался просторным и одновременно уютным, с большими окнами и новыми полами, источавшими чудесный запах свежеструганного дерева. Он понравился Фабио даже больше, чем покинутый им дом в Сиене, и он заметно повеселел.
- Боже, как здесь хорошо! - воскликнула Тереза в восторге. - Фабио, ты просто обязан приложить все силы, чтобы твоя работа понравилась герцогу!
Риньяно вышел, чтобы распорядиться о выгрузке из подводы вещей, а затем вернулся в дом.
- Синьор герцог настаивал, чтобы у вас были слуги, и сегодня я пришлю повариху и горничную. Что касается продуктов, то в деревне всегда есть свежие овощи, мясо и молоко, а воду можете брать из колодца во дворе.
- Вы наш добрый дух, Пьетро, - улыбнулась Тереза. - Все, что происходит, слишком похоже на сказку...
- Вы обязаны этим таланту вашего супруга, сударыня. Кстати, Фабио, герцог Лодовико поручил мне сразу по прибытии в Монте Кастелло привести вас к нему. Если у вас нет возражений...
- Скоро вечер, и я мог бы явиться к его сиятельству утром, если он рано ложится спать.
Риньяно рассмеялся.
- О нет, он поздно ложится и поздно встает. Ночь для него - время настоящей жизни. Так что вы ни в коей мере не побеспокоите его, явившись прямо сейчас.
- Хорошо, позвольте мне лишь немного приготовиться. - Выйдя во двор, Фабио вытащил из дорожного кофра свежую рубашку и выходной костюм, в котором обычно ходил в церковь по праздникам. Стоптанные башмаки давно следовало бы починить, но Фабио не привык обращать внимания на такие мелочи, как разошедшийся шов на пятке, пока в холодные дождливые дни не начинали промокать ноги. Теперь же он внезапно почувствовал неловкость от своего вида, надеясь только, что герцог не окажется слишком строг к одежде приглашенного художника.
Пройдясь гребнем по непокорным волосам, он предстал перед Риньяно, готовый следовать за ним в замок.
- Скажите, вы не входили в городской совет Сиены? - улыбнулся Риньяно, окинув его взглядом. - Вы похожи на богатого купца.
- Ну, я знавал лучшие времена, - сказал Фабио.
Дорога к замку петляла по склону, то теряясь в густом коридоре леса, то выводя на открытые обрывистые площадки, окаймленные зарослями чертополоха и бузины. Фабио и его провожатый шли не торопясь, по временам останавливаясь, чтобы осмотреть открывающийся сверху вид на долину и город, на освещенные послеполуденным солнцем лесистые склоны и путаницу дорог, казавшихся отсюда сетью, брошенной на зеленое сукно бескрайних цветущих лугов. Неподвижный звонкий воздух, напоенный ароматами цветов и трав, был по-весеннему свеж, по лесу разносилась птичья разноголосица.
- Здесь великолепно, - заметил Фабио, любуясь просвеченной солнцем юной листвой. - Трудно поверить, что такое волшебное место знавало войну.
- Люди, подобные Чезаре Борджиа, не останавливаются ни перед чем, - пожал плечами Риньяно. - Для них не существует ни красоты, ни святости... Герцог Лодовико намерен укрепить Монте Кастелло, углубив ров и усовершенствовав подъемный механизм моста.
Фабио посмотрел вверх, на серую громаду замка, проглядывающую между верхушками деревьев. Каков он, этот герцог Лодовико? Риньяно как-то упоминал, что он склонен к уединению и не слишком любит общество. Фабио опасался, что герцог окажется надменным юнцом, воображающим себя всезнайкой с претензией на хороший вкус. Рассказы герцогского секретаря не могли дать ему представления о личности Лодовико, и чем ближе становились ворота замка, тем большее беспокойство он чувствовал. Почему из всех художников он выбрал именно его, Фабио Сальвиати? Почему его так интересует живопись и гораздо меньше - политика и светские развлечения? В Сиене Фабио перевидал немало знатных вельмож: Сфорца, Медичи, Борджиа, Конти, Орсини, Канале, испанские гранды и французские принцы, кардиналы и короли... Их роскошные приемы и празднества становились предметом пересудов, а сами они никогда не сходили с уст молвы. Что же касается герцога Монтефельтро - Фабио доводилось слышать о Джироламо, но не слишком много - тот редко появлялся на больших празднествах, и его поведение было гораздо менее вызывающим, чем у большинства правителей. Ну, а сын его вообще представлялся загадкой. Может быть, он избегает общества из-за своих физических недостатков?
Ворота замка были открыты, обгоревшие остатки подъемного моста, наспех обшитые досками, служили дорогой через ров. На башнях Фабио заметил дозорных, вооруженных самострелами и копьями.
- Не удивляйтесь, - сказал Риньяно, проследив за его взглядом. - Здесь почти как на войне. Герцог приказал стеречь подходы к замку, хотя с севера и с востока он неприступен благодаря этим скалам.
Внутри замок Монте Кастелло также напоминал крепость: фортификационные стены с бойницами, расположенные в несколько ярусов, вход в донжон по каменной лестнице, поднимающейся над постройками для гарнизона и слуг. Фабио немного оробел и против воли задержался у дверей из темного дуба, окованных медью, но Риньяно потянул его за собой, и он вошел.
Великолепие внутреннего убранства замка обрушилось на него так внезапно и ярко, что он ошеломленно раскрыл рот. Невозможно было предположить, что внутри мрачной каменной крепости скрывается вся эта ослепительная роскошь позолоченной резьбы, бархатных портьер и изысканной мебели. Правда, присмотревшись внимательнее, нельзя было не заметить светлые квадраты на полу и стенах на месте исчезнувших ковров и гобеленов, пустые полки, предназначенные, вероятнее всего, для дорогих безделушек, а также следы клинков на мебели, похожие на белые уродливые шрамы. Холл замка казался огромным. Фабио мог представить себе проходившие здесь приемы и пиры, множество гостей, свободно расхаживающих по этому залу в свете сотен свечей в золотых канделябрах... Но теперь здесь было немноголюдно, Фабио заметил лишь несколько человек, по виду слуг. Один из них подошел к вновь прибывшим, немного поговорил с Риньяно и удалился.
Вскоре он возвратился и велел Риньяно и его спутнику следовать за ним. Они прошли в следующий небольшой зал, соединявшийся с холлом коротким коридором. Фабио остановился на пороге, заметив хорошо одетую женщину средних лет, державшуюся прямо и с достоинством, сидевшую в кресле у окна. Ее лицо было смутно знакомым, но он никак не мог вспомнить, когда и где именно с ней встречался.
- Ее сиятельство герцогиня Джованна, - вполголоса сказал Риньяно, кланяясь, и Фабио тоже низко склонил голову. Герцогиня была замечательно красива: ее черные волосы обрамляли гладкое лицо с голубыми, словно прозрачными, глазами, в едва приметных суровых складочках у безупречно прекрасных губ притаилась затаенная печаль.
- Ваше сиятельство, я привез художника из Сиены, о котором спрашивал монсеньор Лодовико. Мэтр Сальвиати, подойдите, прошу вас.
Фабио, опустившись на колено, поцеловал руку прекрасной герцогине.
- Я счастлив видеть вас, ваше сиятельство.
- Полагаю, мой сын тоже будет очень счастлив вас видеть, - отозвалась она. Ее голос звучал глуховато и, как показалось художнику, почти равнодушно. Он решил, что потеря мужа и младшего сына была для нее слишком тяжелым ударом. - Надеюсь, вы понимаете, что сейчас вам придется много работать, чтобы оправдать его веру в ваши способности?
- Я готов, ваше сиятельство.
- Хорошо. - Джованна отвернулась, и ее рассеянный взгляд устремился в окно. Фабио стало неуютно рядом с ней, и он посмотрел на других людей, присутствовавших в зале. У камина, опираясь на мраморный цоколь, стоял юноша лет шестнадцати, одетый в расшитую золотом рубашку, камзол из темно-синего бархата и модные узкие штаны. Взгляд его карих блестящих глаз с интересом изучал художника, и когда Фабио посмотрел на него, он улыбнулся.
"Может быть, это и есть герцог Лодовико?" - подумал Фабио, неловко переминаясь с ноги на ногу, но молодой человек почти тут же рассеял его сомнения.
- Как дела в Сиене, мэтр Сальвиати? - спросил он. - Надеюсь, вы успеете рассказать мне что-нибудь интересное, пока не явился Лодовико. Кстати, меня зовут Стефано.
- Что именно вы хотели бы услышать, ваша светлость?
- Да все равно. Говорят, герцог Сфорца грозился взять город под свою юрисдикцию, да совет не позволил. Верно ли, что Сфорца прислал своего наместника, и с ним едва не расправились?
- Формально Сиена уже подчиняется миланским правителям, - пожал плечами Фабио. - Впрочем, это не сильно влияет на жизнь горожан. Празднества проходят точно так же, как и прежде, а если на них приезжают гости из Рима, то с двойной пышностью. - Он начал рассказывать о недавней свадьбе герцогской племянницы, когда торжества длились несколько дней и было роздано просто невероятное количество подарков и призов победителям различных состязаний. Гонки колесниц и соревнования борцов, танцы и игры, потешные сражения и представления лицедеев - иным из этих забав Фабио сам был свидетелем, а об остальных только слышал от соседей и друзей.
Стефано слушал внимательно, его глаза сияли живым интересом. Фабио постепенно увлекся рассказом, заметив, как занимают мальчика подробности. Время от времени Стефано спрашивал, как были одеты римские вельможи или хороша ли племянница герцога. Казалось, ему было любопытно все, что касалось светской жизни. Если бы он был хозяином Монте Кастелло, подумал Фабио, его двор, вероятно, стал бы одним из самых блестящих и известных в Италии, насколько бы на это хватило золота герцогов Монтефельтро.
Герцогиня, все еще сидевшая в кресле у окна, тоже повернулась к художнику и теперь рассеянно слушала его рассказ, держась по-прежнему отстраненно.
День клонился к вечеру, косые лучи солнца падали в окна, наполняя комнату золотистым предзакатным светом. Фабио начало казаться, что герцогу Лодовико забыли доложить о его прибытии, либо что он просто забыл о приглашенном художнике, когда в коридоре послышались торопливые шаги.
Фабио, как раз рассказывавший Стефано об экстравагантной ночной прогулке одного из членов кардинальской семьи, повернулся к двери и умолк, потрясенный: на пороге появился высокий молодой человек, лицо которого Фабио узнал, хотя никогда не видел его наяву. Это лицо снилось ему в последнее время так часто, он пытался рисовать его, но никак не мог в точности вспомнить, - бледное, изысканно красивое лицо юного апостола Иоанна, обрамленное густыми черными кудрями. Гибкий, статный, широкоплечий, этот юноша был настоящим красавцем. Глубокий черный бархат расшитого серебром камзола лишь оттенял необычайную белизну его кожи, казалось, никогда не знавшей солнечного света. Фабио направился было ему навстречу, но молодой человек сам подошел к нему, улыбаясь.
- Ах, вот и вы, дорогой мэтр Сальвиати! - воскликнул он, горячо пожав руку художника неожиданно сильной ладонью. - Признаться, я не надеялся, что вы примете мое приглашение. Надеюсь, ваше путешествие было не слишком утомительным?
- Нет, ваше сиятельство, - смущенно проговорил Фабио, все еще не в силах оправиться от наваждения. - Ваш секретарь синьор Риньяно был так предупредителен и любезен, что мне удалось уладить свои дела в Сиене очень быстро, а путешествие прошло почти незаметно.
- Все же вы, вероятно, устали и проголодались, ведь Риньяно привел вас в замок, едва вы прибыли, не правда ли? Он всегда в точности выполняет приказания хозяев, хотя мог бы немного считаться и с вашими желаниями. Стефано, почему ты не догадался распорядиться об ужине для мэтра Сальвиати?
- Я полагаю, его покормят на кухне, - сказала герцогиня Джованна. Фабио с запозданием заметил, что Лодовико чрезвычайно похож на мать: те же утонченные черты бледного лица, те же чуть припухлые губы, тот же вздернутый подбородок с маленькой ямочкой. Только глаза молодого герцога - выразительные, темно-синие, блестящие - не походили на потухшие светло-голубые глаза Джованны, в них светились ум и энергия.
- Ни в коем случае, мама, - возмущенно заявил Лодовико. - Я настаиваю, чтобы мэтр Сальвиати ужинал с нами за одним столом. Он не маляр и не мастеровой из слободы, и прежде всего он мой гость. Пойдемте, синьор Фабио.
Художник поклонился.
- Вы так любезны, ваше сиятельство. Думаю все же, я не заслуживаю такого почета.
- О чем вы говорите, синьор Сальвиати! - рассмеялся Лодовико. - Я буду рад оказать вам гостеприимство.
Фабио удивлялся все больше, его первоначальная растерянность и потрясение сменялось восхищением. Юный герцог Монтефельтро был поистине великолепен. Безупречные манеры сочетались в нем с простотой и искренним радушием, а предупредительность по отношению к художнику не носила оттенка пренебрежения. Казалось, он более приветлив с Фабио, чем с матерью и братом, и это было еще одной загадкой.
Во время скромного ужина Лодовико расспрашивал Фабио о жизни за пределами Урбино, но интересовало его совсем не то, что его младшего брата: ему хотелось знать больше о политике, о восстаниях в Пизе, о новостях из Рима, о вторжении французов. Фабио слишком мало был осведомлен обо всем этом, и постепенно разговор перешел на другие темы. Юный герцог оказался весьма образованным, как и говорил Риньяно: он признался, что три года изучал в Болонье правоведение и древние языки, но теперь вряд ли сможет туда вернуться. Его страстью были чтение и искусство.
- У отца было много редких книг, - сказал он. - К сожалению, теперь они почти все уничтожены, осталось лишь несколько, на которые не позарились грабители Борджиа...
- Лодовико тратит на чтение кучу времени, - насмешливо заметил Стефано. - Если бы ты поменьше читал, братец, то давно женился бы и наплодил детей. Тебе милее выдумки писак, чем реальная жизнь. Не понимаю, как можно жить в такой глуши и не тяготиться этим!
- Помолчи, Стефано, - беззлобно посоветовал герцог. - Если тебе нравятся празднества, я не возражаю, чтобы ты посещал их, сколько тебе заблагорассудится. Только будь осторожен и не настраивай против себя людей, которые сильнее тебя.
- Ты, похоже, чересчур осторожен, - хмыкнул Стефано. - Между прочим, Джулия Манци уже давно по тебе сохнет, да и не одна она, если верить тому, что говорят.
- Придержи язык, брат.
- Мальчики, довольно. - Герцогиня Джованна нахмурилась и поднялась из-за стола. - Лодовико, тебе действительно пора обращать больше внимания на девушек. Помнится, кузен Гвидо обещал устроить твой брак с племянницей кардинала Конти, она довольно мила и...
- Это о ней говорят, что она делит ложе со своим престарелым дядюшкой, который, кстати, является и ее отцом? - небрежно обронил Лодовико, не поднимая глаз от тарелки. - Право, матушка, она не слишком хорошая партия для меня. Боюсь, я не сумею обеспечить привычных ей развлечений.
Стефано прыснул, Фабио сдержал невольную усмешку, Джованна резко вздернула подбородок и, прямая, как стрела, стремительно направилась к выходу.
- На твоем месте я бы рассмотрел возможность такого брака, - протянул Стефано, улыбаясь, едва шаги матери затихли в коридоре. - Не зря говорится, что старый конь борозды не испортит, а кардинал скоро покинет этот грешный мир. Представляешь, какой опыт может быть у его племянницы, так что тут, наверное, и мне перепало бы кое-что...
- Напрасно надеешься, у монсеньора кардинала Конти уже есть наследники - его племянники Адриано и Лоренцо, так что милой Леоноре не придется долго тосковать.
Стефано захохотал и бросил в брата кусочком хлеба. Не обратив на его выходку внимания, Лодовико встал и вопросительно посмотрел на Фабио.
- Мой брат неучтив и ведет себя как мужик. Иногда это бывает довольно утомительно, особенно когда они с матушкой начинают сватать мне окрестных девушек. Вы не хотели бы пройти со мной в кабинет, синьор Сальвиати? Доброй ночи, Стефано, надеюсь, сон пойдет на пользу твоему распаленному воображению.
Сопровождаемый Фабио, герцог вышел из столовой и направился вверх по лестнице на второй этаж. Художник любовался его легкой походкой и гордой осанкой прирожденного правителя; ему отчаянно хотелось написать портрет этого чудесного юноши, ставшего реальным воплощением его снов. Кроме того, Лодовико отличался рассудительностью и острым умом, что ставило его на голову выше всех молодых людей его возраста, когда-либо встречавшихся Фабио. Несомненно, у Монте Кастелло был достойный хозяин, и Джироламо де Монтефельтро мог бы гордиться своим старшим сыном.
Кабинет герцога оказался небольшой квадратной комнатой, выходившей двумя узкими окнами на запад. Лодовико быстро зажег свечи, и Фабио смог рассмотреть простую, но уютную обстановку: у темного камина - резные кресла, обтянутые бархатом; низкая кушетка с парой подушек, большой стол с астролябией, картами и письменным прибором, полки с книгами и связками пергамента, массивный сундук в углу, на полу неяркий ковер, пара картин на стенах.
- Это была комната вашего отца? - чуть поколебавшись, спросил Фабио.
- Нет, это всегда была моя комната, - просто ответил Лодовико. - Прошу вас, садитесь.
- Я не очень стесняю вас, ваше сиятельство? Уже вечер, и я, вероятно, должен уйти...
- Ни в коем случае, синьор Фабио. Я никак не мог дождаться вашего приезда. Верите ли, я даже не знал, удастся ли Риньяно разыскать вас. Но вот вы здесь, и это почти чудо! Наверное, вы задавали себе вопрос, почему я искал именно вас?
- Признаться, да.
- Два года назад мы с отцом были в Сиене. Город не особенно мне понравился, хотя он не такой шумный, как Флоренция, и не так грязен, как Имола. Но собор там оказался великолепнейшим! Фреска у алтаря показалась мне необыкновенной, я никогда не видел, чтобы фигуры на росписях в церкви так походили на обычных живых людей, а не на застывших в ритуальных позах плоских долговязых уродцев. Я до сих пор не могу забыть лицо святого Марка, его полный боли и прощения взгляд. Мне хотелось плакать, когда я смотрел на него... Именно тогда я понял, что рано или поздно должен встретиться с художником, нарисовавшим эту фреску. Я искал вас, но в тот раз отцу было не до художников, как, впрочем, и всегда. Пока он улаживал дела с наместником, я расспрашивал епископа и священников о людях, расписывавших собор. Увы, мне назвали несколько имен, а у меня не было времени разузнать о каждом подробнее. Я уехал, так ничего и не узнав. Если бы я был так же упрям, как Стефано, мне ничего не стоило бы бросить учебу в Болонье ради искусства, разыскать вас и брать у вас уроки, но... Мне жаль, что я не смог пригласить вас раньше, синьор Сальвиати.
Фабио поднялся, вынул из камина уголек и, подойдя к столу, взял чистый листок пергамента.
- Сколько вам лет, ваше сиятельство? - спросил он, усаживаясь в кресло напротив герцога.
- Восемнадцать. Не считаете ли вы меня ребенком?
- Ничуть. - Пальцы привычно сжали кусочек угля, и на пергаменте появились первые беглые штрихи. - Вы умны, образованны, у вас неплохой вкус и хорошие манеры.
- Мне кажется, мои манеры не вполне соответствуют придворным обычаям знатных вельмож Италии, - усмехнулся Лодовико. - Моя мать говорит, что я мало бываю в обществе и оттого не умею вести себя на людях.
- Действительно, ваше сиятельство, - кивнул Фабио. - Я не заметил в вас ни самодовольства, ни зависти, ни показного бахвальства - ничего из того, что так свойственно богачам.
- Я не признаю грубой лести, синьор Сальвиати.
- А я не умею льстить, монсеньор Лодовико. - Фабио всмотрелся в лицо молодого герцога и вновь опустил глаза. - Я действительно очарован всем, что видел сегодня в Монте Кастелло, и в особенности вами. Синьор Риньяно говорил, что местные жители любят вас, и теперь я понимаю, за что.
- Наверное, потому что они плохо меня знают, - улыбнулся Лодовико. - Я просто стараюсь не беспокоить их без нужды, к тому же у меня нет на это времени. А если и меня не беспокоят, я просто счастлив.
Он немного помолчал, внимательно следя за рукой художника, делающей набросок, потом заговорил снова, негромко, словно сам с собой:
- Меня мало занимают развлечения, которые так любит мой брат Стефано. Иногда мне хочется жить в другом мире, где нет сплетен, интриг и войны, где людям не приходится лгать, чтобы выжить... Вы, может быть, не задумывались об этом, хотя вряд ли - ведь вы художник и понимаете, что я имею в виду. Ваши картины могли бы помочь мне создать для себя кусочек этого мира.
Фабио покачал головой.
- Я понимаю вас, ваше сиятельство, но моих способностей не хватит на воплощение грез.
- Вы так думаете? - Лодовико поднялся и прошел к темному окну, постоял немного, глядя в непроглядную ночь, и опять повернулся к Фабио. - Одна из грез уже сбылась - потому что вы здесь.
Его взгляд упал на набросок, лежащий на коленях художника: юное лицо с мечтательными сияющими глазами, черные завитки непокорных волос, чувственная линия рта, твердый подбородок с ямочкой, горделивая посадка головы на сильной шее.
- Вы рисуете так быстро, - прошептал Лодовико, и его зрачки расширились, - и так похоже, что я боюсь вас. Вы повторяете бога, синьор Сальвиати. Я дам вам все, что потребуется, все, что будет в моих силах, чтобы вы творили еще и еще.
Фабио отложил рисунок и потер испачканные пальцы. Похвала герцога казалась ему незаслуженной и смущала его; он считал, что Черути и Боттичелли рисовали гораздо лучше, а сам он лишь посредственно копировал натуру. Нельзя было, однако, не признать, что портрет Лодовико ему удался: неожиданно для себя самого он ухватил то сходство, которого безуспешно добивался, рисуя по памяти юношу, виденного им во сне.
- Что вы хотите, чтобы я нарисовал?
- Прежде всего, я попрошу вас расписать эту комнату. Она должна быть похожа на сад, а не на могилу. Здесь не хватает неба и солнца, птиц и цветов.
- Пожалуй, я знаю, что вам нужно, - проговорил Фабио, оглядывая кабинет, - и могу завтра же приступить к работе.
- Замечательно. - Герцог взял со стола нарисованный художником портрет и восхищенно посмотрел на него. - Знаете, мне очень не хочется отпускать вас от себя, синьор Сальвиати, но уже поздно и вы, наверное, устали; у вас сегодня был долгий день. Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату для ночлега. - Лодовико позвонил, и явился молчаливый слуга, которому и были отданы соответствующие распоряжения.
- Надеюсь, ваша жена не будет сильно беспокоиться?
- Мне часто доводилось работать по ночам в Сиене, так что мое отсутствие ее не встревожит. А утром я непременно сообщу ей, что пробуду в замке какое-то время.
- Ей придется обходиться без вас довольно долго, - улыбнулся Лодовико. - Пойдемте, я сам провожу вас.
Пока они шли по замку, герцог время от времени останавливался и объяснял художнику, что именно хотел бы улучшить и переделать. Если снаружи Монте Кастелло напоминал крепость, то изнутри он должен был стать настоящим дворцом. Фабио подумал, что на осуществление этих планов Лодовико понадобится целая армия художников, архитекторов и скульпторов.
- Назовите имена людей, которых вы считаете по-настоящему талантливыми, и они будут помогать вам, - словно отвечая на его невысказанную мысль, сказал герцог. - Пусть папа и его родственники считают, что разорили меня, это заблуждение мне на руку. Но во Флоренции и в Милане вряд ли найдется мастер, которого я не смог бы купить.
- Меня вы тоже купили, ваше сиятельство? - поинтересовался Фабио.
- Возможно, вам так кажется, но я надеюсь, что в мире не все зависит от денег. Я был честен с вами, сказав, что покорен вашим искусством, и для меня ваш приезд значит больше, чем просто договор найма. - Он повернулся к Фабио, сверля его почти гневным взглядом сверкающих глаз. - Гораздо больше, синьор Сальвиати.
Художник устыдился; низко склонив голову, он проговорил:
- Простите меня, ваше сиятельство. Моя жизнь в Сиене во многом зависела от материального благополучия, я слишком привык измерять отношение людей друг к другу титулами и количеством денег. В большом городе человек не может иначе, потому что все вокруг продается и покупается. Я оскорбил вас, сам того не желая.
Он взял руку герцога и почтительно поцеловал ее. Юноша напряженно замер, и Фабио продолжал:
- Вы так великодушны, что поистине в это не верится. Я еще раз прошу простить меня.
- Вы мой друг, - сказал Лодовико, - а не оплаченный живописец. Давайте забудем обо всем этом, синьор Фабио. Идемте, я хотел по пути показать вам верхнюю галерею.
Комната, отведенная художнику для ночлега, оказалась на третьем этаже возле лестницы. Дойдя до приоткрытой двери, Лодовико остановился.
- Хотелось бы, чтобы вам тут понравилось. Если будет прохладно, я прикажу растопить камин.
- Доброй ночи, ваше сиятельство, - сказал Фабио, ступив в комнату. Лодовико кивнул и приготовился уходить, затем внезапно окликнул художника: