Машинский Леонид Александрович : другие произведения.

Жёлтая дорога (Не ходи по Жёлтой Дороге - умрёшь.)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Семья едет отдохнуть в далёкую деревню. На первой же прогулке они теряются, но судьба выводит их на таинственную Жёлтую Дорогу. И чем дальше они идут по ней, тем становится страшнее...

Леонид Машинский

ЖЁЛТАЯ ДОРОГА

(Кинотрагедия в 4-ёх частях* по детской народной страшной истории. Примерное время действия** - середина 90-ых годов ХХ-го века.)

  
   [Посвящается Ирине Бяковой]
  
   "...нет воли Отца Вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих".
   Мт.18:14
  
  
   "...ядовитая вода застыла подобно ишаку, бегущему из огня и стала льдом, и когда окреп тот лед и перестал течь, яд выступил наружу росой и превратился в иней, и этот иней слой за слоем заполнил Мировую Бездну".
   Младшая Эдда
  
  

Песенка "Куратовские страсти"

(вместо пролога)

[Исполнять на 3/4, бодренько, но не спеша, хорошенько проговаривая фразы.]

  
   C G
   Профессор Куратов был очень умён,
   Am E7
   Но, будучи навеселе,
   F C
   Он церковь заметил, с неясных времён
   G7 C
   Стоявшую в неком селе.
   F G C
   Стоявшую в неком селе.
  
  
   Вернувшись из командировки домой,
   Собрал он семейный совет,
   Где единогласно признали тюрьмой
   Две комнаты и туалет.
  
   *Автор подразумевает приблизительно 6-часовой (в целом) минисериал из 4-ёх полуторачасовых серий (в полном соответствии частям сценария) или, в крайнем случае (если это окажется необходимым для ТВ), из 8-ми серий, каждая - около 45-ти минут.
  
   **Впрочем, действие может быть легко перенесено в любую современность.
  
  
   Семья, на раздумья не тратя минут,
   Вспорхнула с насиженных мест;
   И вот уж в той церкви они - тут как тут -
   В три дня совершён переезд.
  
  
   С трудом разместились на первый ночлег,
   И в эту же ночь - кто бы мог
   Подумать, ну разве больной человек! -
   Профессорский помер сынок.
  
  
   Ввели заморозку, поставили гроб,
   И ждут... Во вторую же ночь -
   Ну вот, если вру, провалиться мне чтоб! -
   Скончалась профессора дочь.
  
  
   А третьей по счёту - пропала жена,
   Четвёртый - Куратов погиб.
   И бедная тётя осталась одна -
   Как в дачном лесу белый гриб.
  
  
   Бесстрашная дева пошла на прорыв
   Со шваброй, и духам отпор
   Дала бы. Но те посмеялись, убив
   И тётю... И с тех самых пор
  
  
   Проклятая церковь мерцает во тьме
   Огнями нечистых очей,
   И может лишь олух в нетрезвом уме
   Коснуться её кирпичей.
  
  
   Несчастье за ним побежит по пятам,
   Нагонит его на пути,
   И, где бы он ни был, найдя его там,
   Заставит из жизни уйти.*
  
  
   *Исполняться всё это может как каким-нибудь бардом под гитару, так и настоящим трагическим хором.
  
  
  
  
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

   Летняя Москва полна машинной и человеческой суеты. Про­езжают легковушки, старые грузовики, мотоциклы. Рычание множе­ства моторов сливается в монотонный и навязчиво-тошнотворный гул - от него так и разит выхлопными газами. Но чахлая и пыль­ная зелень дворов не сдаётся.
   Из всего этого словно материализуется на пороге собствен­ной квартиры Владимир, хорошо сложённый мужчина лет сорока, представитель бывшей технической интеллигенции. На лице его расплывается торжествующая улыбка,
   - Ну как? - спрашивает, ответно улыбаясь, Светлана, его жена, симпатичная представительница бывшей технической интелли­генции, немного за тридцать.
   - Завтра едем, - выдыхает муж, разувается и надевает шлёпанцы.
   - Дети! Идите есть! - зовёт Светлана.
   В маленькой кухоньке уютно. Вся семья в сборе сидит за круглым пластмассовым столом под низкоопушенным круглым жёлтым абажуром, который, как спелая ягода, наливается светом, глядя­щего в окно, ещё высоко стоящего июньского солнца. Детей двое: очень изящная девочка лет двенадцати, по имени Мая, и шести­летний мальчик с глубокими грустными глазами, его зовут Виталик.
   - Ну, рассказывай! - прерывает Светлана слегка торжествен­ную тишину, во время которой никто не решается толком присту­пить к трапезе.
   - Ну... отпустил хозяин, - выдыхает Владимир. - Чёрт по­бери , чтобы я ещё хоть раз покупал билеты раньше, чем получу отпуск!
   С. Но у тебя ведь все было заранее рассчитано?
   Вл. У меня да, но кое у кого расчеты были совсем другие. И потом... Человек, который должен был меня заменить, попал в больницу.
   С. А как же?..
   Вл. А так.
   Вступает Мая: Просто у папы хорошие отношения с начальством.
   Вл. Просто, должен я хоть раз в жизни как следует отдох­нуть?
   С. А у тебя не будет неприятностей?
   Вл. Да нет. Через два дня, которые выходные, выходит из отпуска еще один хороший человек. Я думаю, он способен попахать за меня две недели?
   С. Ладно, ешь.
   Вступает Виталик: Мама, а мы Миньке забыли положить.
   В кухне показывается ещё один полноправный член семейства, лохматый, чёрный, неопределённой породы, всеобщий любимец кобе­лёк Миня.
   Вл. Миня, Миня! (подзывает) Ты чего меня не встретил?
   С. Он какой-то хворый, ходит как пришибленный.
   М. Мама, он просто спал.
   Миня, виновато виляя хвостом, наконец, приближается к хо­зяевам.
   - Сейчас-сейчас, - говорит Светлана и наполняет собачью плошку.
   Но Миня, едва понюхав, не ест, а вместо этого, столь же виновато повиливая, отходит в дальний угол и там ложится.
   М. Совсем плохой.
   Виталик вскакивает из-за стола, подходит к Мине, гладит его, тащит к миске и пытается заставить поесть.
   С. К ветеринару бы надо.
   Вл. Ничего. Возьмём с собой - на травках поправится.
   С. Ты его намерен взять с собой?
   Вл. А ты разве договорилась, с кем его можно оставить? (Пауза). Миня! Завтра ты отправляешься в свое первое путешествие. Миня скулит.
   С. Ничему не рад, бедняжка. Виталик, да отстань от него, иди доедай!
   B. Мам, посмотри, какие у него глаза грустные.
   C. Знаете что, ребята! Давайте выпьем, - она достаёт из
   холодильника бутылку сухого вина, наливает мужу и себе.
   Вл. А Майке?
   М. Папа, ты же знаешь, что я не пью, - она наливает себе сока.
   Вл. А, забыл: "Новое поколение предпочитает Пепси!"
   С. Ви-та-лик!
   Он с неохотой оставляет собаку и возвращается за стол.
   Вл. (поднимает бокал) За добрые чудеса, которые, черт побери, ещё иногда случаются!
   М. Нет, папа, это судьба. Вот у твоего коллеги была судьба попасть под машину, или из-за чего он там заболел? А у нас судьба - тащиться вслед за тобой к чёрту на кулички.
   С. Не слишком ли часто поминаете чёрта?
   Вл. (крестится) С Богом! Чокаются и выпивают.
   С. Майка напоминает насчёт вашей намечавшейся поездки на юг.
   Вл. Да. Но теперь это уже следующий год. Обязательно.
   М. Этот раз тоже было обязательно.
   С. Она боится вырасти из купальников, которые ты ей купил.
   Вл. Купим ещё... Ребята! Вы не понимаете! У вас теперь - свой собственный дом. Настоящий, деревенский! В экологически-чистейшем, живописнейшем месте.
   С. Только что-то уж больно далеко.
   Вл. (Мае) Загорать, кстати, можно и там.
   М. Ну конечно, второй Дагомыс.
   С. Не дерзи отцу. Давайте лучше выпьем, - доливает Мае сока в едва отпитый стакан, хочет налить Виталику.
   B. Мама, я боюсь, что Миня умрёт.
   C. (зовёт) Миня! Миня!
   Миня подходит и лижет ей руки.
   С. Вот видишь, он не такой уж и больной. Просто у него сегодня настроение плохое. Может, поешь, Миня?
   Миня делает вид, что ест.
   С. Вот видишь? Ну! - поднимает она свой бокал, к этому времени наполненный Владимиром.
   Чокаются и выпивают.
   Вл. А вещи собраны?
   Светлана пожимает плечами.
   Вл. Сейчас доедим, и начинаем собираться.
   В. (опять сидя на полу, рядом с собакой) Папа! Он ест.
   Слышен звонок телефона.
   М. Ой, это наверно меня!-
   Слышно, как шуршит по полу шнур, она убегает.
   Вскоре кухню покидает Миня, а за ним - Виталик. Супруги остаются вдвоём. Светлана смотрит на дожёвывающего мужа со слег­ка покровительственной нежностью, гладит его по редеющим воло­сам.
   С. Дурачок ты мой! Зачем тебе этот дом?
   Владимир, поперхнувшись, откашливается, Светлана стучит ему по спине.
   С. Знаю, знаю... Успокойся. Ну что, пошли собираться?
  

2

  
   Вечер. Светлана заходит в комнату детей. Мая, в красивой ночной сорочке, перестилает себе постель. Виталик возбужденно возится с игрушками.
   С. Мая! Сколько раз я тебе говорила - не клади подушки на стол!
   М. Мамочка, куда их ещё класть?
   С. Виталик, немедленно в постель!
   Виталик вдруг пулей вылетает из детской. Мая демонстрати­вно позёвывает, изучая не то белизну простыни, не то обложку цветастого журнала, лежащего рядом на тумбочке.
   - Не злите меня, дети, - говорит Светлана и, взявшись бы­ло за подушки, бросает их и выходит.
   А в родительской комнате, где среди прочего на стене висит хорошая репродукция ботичеллиевской "Весны", Виталик в это время допытывается у набивающего рюкзаки отца: А река там есть?
   Вл. Есть, но маленькая.
   В. А лес?
   Вл. Лес большой.
   B. А мы пойдём в поход?
   В приоткрытую дверь заглядывает Светлана.
   Вл. (не замечая её, Виталику) А как ты думаешь? Пойдём. Разумеется, пойдём.
   C. А комары?
   Вл. (вздрогнув) Комары? Слава Богу, что ты напомнила! У нас есть репеллент, только... (он рыщет взглядом по комнате)
   Светлана быстро находит на шкафу два аэрозольных баллончика: Оба возьмём?
   Вл. Как бы мало ни было - самое комариное время, - кладёт баллончики в карманы рюкзаков.
   Вл. Слушай, сваргань чего-нибудь - пожрать в поезде.
   С. Угу. Виталик, марш спать!
   В. Пап, а змеи там есть?
   Вл. Что? Не знаю. Надеюсь, что они нас не ужалят. Противозмеиной сыворотки, к сожалению, нет.
   Светлана, выразительно посмотрев на Виталика, уходит на кухню.
   В. Пап, а Миню в рюкзаке повезём?
   Вл. Да нет, так, на поводке.
   В. А-а.,. Ну я пошёл.
   Вл. Да, а то мама будет ругаться - завтра рано вставать.
   Виталик, пятясь и оглядываясь, уходит. Владимир, оставшись один, задумывается, потом достаёт из глубины шкафа некий прибор и упрятывает на дно своего рюкзака.
   Из детской доносится телефонный звонок. Владимир настора­живается.
   - Кто там? - спрашивает он, выглянув в коридор.
   - Это меня, - говорит взявшая трубку Мая. - Виталик, выйди пожалуйста на минуточку, - она притворяет за братом дверь.
   Виталик, уже раздетый, возвращается к отцу. Из кухни к ним подходит Светлана. Все стоят у дверей.
   - Да, - слышится голос Маи, затем её шаги. Далее - нераз­борчиво.
   С. Кто-то звонил?
   Вл. Майку ухажёры замучили, - он вновь приступает к упа­ковке вещей.
   - Я там яйца поставила. Хорошо бы колбаски купить, - го­ворит Светлана с порога,
   Вл. Об этом надо было раньше думать.
   Светлана, обиженно хмыкнув, удаляется.
   В. Па, а какие там есть животные?
   Вл. Животные? Посмотрим. Но какие-нибудь - точно есть.
   B. А вдруг там медведи? У нас же нет ружья.
   Вл. Ну, если мы его не тронем, он нас скорее всего тоже не тронет. И потом, мы не станем слишком далеко забираться в лес... А ты что, боишься?
   C. (вновь появившись) А вдруг, правда, медведи? Ладно, может быть, завтра, по дороге, купим.
   Вл. Что? А-а...
   Отстраняя мать, в комнату заходит побледневшая Мая.
   С. Что случилось?
   М. (помолчав) У Ирки маму в больницу увезли.
   С. Господи, что с ней?
   М. Не знаю, что-то с животом.
   С. Может, ей чем-то помочь нужно?
   М. (не смотря в глаза матери) Нет, она сказала, что папа
   дома.
   С. Что ж такое делается?! Все болеют...
   Вл. А мы, несмотря ни на что, едем в свой собственный дом, купленный, кстати, на честно заработанные деньги... Мая, ты со мной согласна?
   М. Да, папа.
   С. (Мае) Иди спи. И ты, Виталик, тоже. Немедленно. И от­ключите телефон.
   Вл. Кстати, деньги... - он чешет голову. - Где же они, чёрт подери! - приглядывается, ищет.
   Мая, а затем Виталик, уходят спать. Светлана, иронично махнув рукой, - на кухню. Она делает потише огонь под кастрю­лей и заходит в ванную. Долго смотрится в зеркало, как будто хочет что-то выспросить у своего отражения, но остаётся не сов­сем довольна и, отвернувшись, включает воду. Ванна наливается. Светлана выходит и гасит свет. В темноте слышен шум падающей воды.
  

3

  
   Ночь. Владимир лежит в постели. Светлана заводит будиль­ник.
   С. Всё собрал?
   Вл. Кажется.
   С. Минин-то поводок нашёлся?
   Вл. Вон валяется. Иди сюда, - он прижимает к себе сладко охающую жену и выключает бра.
   Миня, лежащий в той же комнате у балконной двери, припод­нимает уши, прислушиваясь к постельной возне супругов. Когда звуки приобретают устойчивый ритмичный характер, Миня осторож­но приоткрывает дверь лапкой и выходит на балкон. На дворе самое тёмное время короткой июньской ночи, но всё освещено яр­кой голубоватой луной с небольшим левосторонним ущербом. На небе нет облаков, но звёзд из-за лунного сияния почти не за­метно. Миня, созерцающий этот небесный фонарь, поднимает груст­ную мордочку, словно собираясь завыть, но не воет, а, медленно пятясь, заходит обратно и снова ложится, зарыв блестящий нос между передними пушистыми лапами. Под окном раздаётся кошачий крик, уши у Мини вздрагивают, но не встают и сам он больше не поднимается. На столе, в лунном пятне, тикает жёлтый будильник. На ковре, драпирующем стену у кровати, мерцает серебром подве­шенный кавказский рог для возлияний.
  

4

   Вот всё семейство с пожитками выходит из лифта. Миню ве­дут на поводке попеременно, он непрестанно путается под ногами. Вот они в троллейбусе, вот в метро (Миня сидит на руках у Ви­талика). Вот они на вокзале, и пытаются высмотреть на табло но­мер и время отправления своего поезда. И вот, наконец, вся
   компания - по лавкам в общем вагоне. Владимир и Виталик сидят за столиком, образованным нижней боковушкой, Мая - за столиком у окна напротив, у задней по ходу поезда полузагородки, Свет­лана - на той же койке, ближе к проходу, Миня выглядывает у нее между ног. Светлана читает книгу, Владимир - газету, Вита­лик ест мороженое, Мая смотрит в окно на ещё не успевшие скры­ться из виду городские пейзажи. В вагоне не стихает бормотание разносчика газет:
   - Политика, эротика, мистика, кроссворд, программа на следующую неделю...
   Маины визави, два мужика, один постарше, другой помложе, уже закусывают водку бутербродами. Под лавкой, задевая Миню, перекатывается пустая пивная бутылка. В соседнем алькове с одной стороны плачет полуторагодовалый ребенок, с другой - то ругаются, то смеются темпераментные восточные люди. Всю эту какофонию поглощает нарастающий стук вагонных колес. Виды за окном мелькают всё быстрее - уже никакого намёка на город, полустанки, деревушки, поля, лес, да лес, да лес, да лес... Постепенно темнеет, зажигается электричество...
   Светлана спит на верхней полке, под которой сидела, Мая - на нижней, Виталик - на верх­ней боковушке. Зачитавшийся Владимир, так и не разобрав свою койку, задрёмывает сидя. С его расслабленных колен, толчок за толчком, сползает толстая газета со статьёй под бросающимся в глаза заголовком "Параллельные миры". Перед ним на столе рас­качивается в стакане недопитый мутный чай. Мужики-пьяницы, ос­тавив после себя пустую посуду и объедки, куда-то надолго уда­лились. Кавказцы за стеной похрапывают. Поезд, делая небольшой вираж, выезжает на открытое пространство. Из-за высоких дере­вьев выпархивает уже почти совсем полная луна, такая же, как давеча, яркая и синеватая. От этого неожиданного света Влади­мир морщится, но не просыпается. Газета, шурша, окончательно съезжает на пол, это будит Владимира. Он протирает глаза, потянувшись, вста­ёт и начинает устраивать свой ночлег, при этом толкает, но вовремя ловит, почти не расплескав, не замеченный им стакан. Мая несонными глазами наблюдает за манипуляциями отца, затем переводит взгляд на пляшущую в районе его головы низко стоящую луну. Поезд опять въезжает в лесную тьму. Мая отворачивается к стенке. Миня поскуливает, не способный отвязаться от назойливо толкающей его в бок бутыл­ки. Темнота. Колёсный стук.
  
  

5

  
   Семья выгружается из разухабистого газика с видавшим виды военным фургоном. Вышедший из кабины, Владимир помогает осталь­ным скинуть вещи и самим спуститься на землю. Шофер тем време­нем заинтересованно посматривает на бьющуюся перед ним у стекла недогадливую муху - боковое окно и даже дверь открыты. Послед­ним из кузова вынимают, истерично взвизгивающего Миню.
   - Всё. Спасибо, - говорит Владимир высунувшемуся водиле.
   Машина натужно заводится и, сделав широкий разворот, ко­выляя на травянистых ухабах, уезжает прочь. Судя по обилию растительности, непомерно широкая деревенская улица нечасто посещается автотранспортом. Перед стоящими вокруг рюкзаков и сумок героями, метрах в двадцати, чёрный, чуть покосившийся, рубленый дом средних размеров, в три окна на улицу. Перед до­мом - маленький палисадник, огороженный доживающей последнее де­ревянной оградой. Земля в палисаднике, контрастируя с уличной зеленью, черна и почти лишена растительности, в одном месте едва угадываются полузатоптанные старые грядки. Только на са­мом переднем плане, в левом углу, пышнейшим цветом цветёт, вдвое превосходящий по высоте ограду, куст лиловой сирени. Еще какие-то древесные насаждения, скорее всего, толком не расцветшие по неизвестной причине чахлые яблони или вишни, лишь еле-еле проглядывают на задах. Дом находится на небольшой пологой горке и поэтому обозревается несколько снизу. К нему едва ли можно отыскать прямую тропинку в густо украшенной одуванчиками траве. Соседние строения по обе стороны отстоят своими оградами от ограды дома не менее, чем на тридцать мет­ров. Столь обширные прогалы, заросшие бурьяном и кустарников, ведут в гору и, вероятно, переходят в окрестные поля.
   Около двенадцати часов дня. Светит солнце, но не особенно жарко. Время от времени по зеленеющим неровностям грунта про­катывается порывистый ветерок. Сообразуясь с торжественным на­строением, наконец созерцающего желанную цель главы семейст­ва, все выдерживают паузу. Даже Миня молчит, не сводя глаз с напыщенного лица хозяина и не в силах понять, для чего он ус­траивает этот дурной театр. В тишине толстый оранжевый шмель успевает сесть на цветок у ног Маи, напиться нектара и не спе­ша отправиться дальше.
   Немую сцену разрушает Светлана: А что бы было, если бы мы не поймали попутку? Сколько ты ему, кстати, заплатил?
   Вл. Не разоримся.
   С. Здесь пятьдесят километров, не меньше.
   Вл. Тридцать, не больше. С. И мы бы что', их топали?
   - Папа, пойдем! - нетерпеливо вступает Виталик.
   Вл. Ладно... - он взваливает на плечи самые тяжелые вещи. Миня неуверенно забегает вперед.
   С. (надев рюкзак) Ладно - так ладно. Нет, Виталик, это я понесу, - отбирает она у сына объёмистую сумку.
   Последней к отвалившейся на верхнюю петлю калитке под­ходит Мая. У неё на спине - кокетливый желтый рюкзачок, в руке - лёгкая сумка. Привалившись к калиточному столбу плечом, она с холодным любопытством следит, как отец, чертыхаясь, возится с навесным ржавым замком, а Светлана с Виталиком напряжённо ждут у крыльца; затем оборачивается и оглядывает деревенскую улицу, теперь уже сверху. По улице, покудахтывая, проходит белая ку­рица, с общипанной до розового спиной. Затем с той же стороны, появляется босоногая чумазая девочка, ровесница Виталика. Она останавливается напротив калитки, оставленной Маей полуоткры­той, смотрит вслед Мае, уходящей и исчезающей за дверью дома. Опять налетает ветерок, калитка покачивается и поскрипывает. Девочка делает к ней несколько шагов, но не дойдя замирает и вдруг, резко сорвавшись с места, стремглав убегает под горку. Курица, чуть не сбитая с ног, возмущённо причитает, взмахивая немощными крыльями.
  
  

6

  
   Владимир, стоя на допотопной табуретке, вокруг которой так и крутится Миня, ввинчивает специально захваченную лам­почку в одиноко свисающий с потемнелого потолка патрон. Свет­лана в нерешительности остановилась перед покрытым облупившей­ся белой краской допотопным кухонным столом в загородке у печки.
   - Ну что, будем обживаться? - ищет она поддержки у мужа.
   - Как видишь, я уже, - вещает сверху Владимир. Светлана выгребает на стол привезенные продукты и только теперь замечает перед собой малюсенькое, покрытое несколькими слоями запылённой паутины, почти уже непроглядное оконце.
   - Есть тут какая-нибудь тряпка? - спрашивает она Влади­мира .
   - Вон, кажется, - говорит тот, указывая сверху на печку, и слезает на пол. - Пойду схожу за водой.
   С. Вёдра-то есть?
   Вл. Одно видел.
   С. Слушай, ты вообще здесь был или нет?
   Вл. Ты же знаешь, что это было давно и неправда. Два года назад.
   С. А тогда вёдра были?
   Вл. (вкрадчиво) Свет, ну я ж тебе говорил: мы сюда заехали только на минутку, на машине. Сюда и обратно. Сам хозяин живет в райцен­тре, здесь, жила его мать, ну... Смешные же деньги! Я не мог отказаться. Всю жизнь мечтал забиться в какую-нибудь берлогу.
   С. Доволен?
   Вл. Очень.
   С. Ступай за водой.
   Вл. (после короткой паузы) Во! У нас есть канистра, мож­но ее использовать, - он пытается как можно быстрее извлечь канистру из тесного для нее рюкзака.
   Светлана, не удостаивая больше супруга вниманием, продол­жает осмотр помещений. Взгляд её падает на широкую кровать в тёмном углу. Эта кровать покрыта порванным в нескольких мес­тах лоскутным одеялом, на самом её краю, сложив руки на коле­нях, сидит сонная Мая. Встретившись глазами с матерью, она за­лезает на кровать целиком, не снимая одежды и обуви. Престаре­лые пружины немилосердно трещат под ней. Мая брезгливо отряхи­вает отсыревшую матерчатую поверхность и наконец решается воз­ложить на неё свою тщательно вымытую голову. Светлана щёлкает выключателем, и Мая, лежащая на спине, зажмуривается от внезап­но вспыхнувшего яркого света. Свет гаснет, Мая облегчённо вздыхает и, сопровождаемая неотвязной канонадой пружин, пере­ворачивается на бок. За краешек кровати слегка выступают ее легкие ноги в новёхоньких фиолетовых кроссовках.
   Светлана, против часовой стрелки, отступив от кровати с дочерью, идёт по периметру избы, осматривает и ощупывает бревенчатые стены. На них - ничего кроме паутины, и только в одном месте, как раз на уровне Светланиных глаз, притороченный четырьмя кнопками чёрно-белый фотографический портрет, сантиметров 15 в длину и 10 в высоту. Светлана приглядывается - почти вся стена в полумраке, но бо'льшую часть фотографии высвечивают лучи из далёкого окна. Это молодая, довольно привлекательная женщина со светлой косой, обёрнутой вокруг головы, старомодное платье подчёркивает грудь, женщина улыбается несколько натянутой, но всё же вполне приятной улыбкой, впрочем "приятность" улыбки заметно меняется, если смотреть на её лицо под немного разными углами. Светлана одним движение удаляет с портрета нависающую над ним прядь паутины с засохшими мухами и вздыхает. Кого-то ей это лицо очень напоминает, хотя - по всему - оно должно принадлежать бывшей хозяйке. Светлана всё никак не может оторваться от этого лица, вдруг решает оторвать карточку и уже берётся за уголок, но тут раздаётся голос Владимира:
   - Свет, ты где? Я воду принёс.
   - Принёс? Хорошо, - Светлана, ещё раз вздохнув, отрывается от созерцания и идёт навстречу мужу.
   Фотография остаётся на своём месте. Всё-таки это лицо сильно похоже на лицо самой Светланы.
   Виталик выходит из полупровалившейся в землю уборной, ко­торую отыскал на задворках. На его лице плохо сдерживаемое отвращение, он сильно выдыхает воздух, отходит от сортира по­дальше и глубоко дышит. Его внимание привлекает бабочка, днев­ной павлиний глаз. Повитав возле самой Виталиковой головы, она садится на опорный столб ветхого забора. Виталик, крадучись, подходит, тянет руку и пытается сомкнуть пальцы на бабочкиных крыльях, но в самый последний момент она вспархивает и уве­личивающимися кругами набирает высоту; в конце концов, бабочка вылетает за ограду, где, доцветая и соря лепестками, в одну линию стоят несколько старых развесистых черемух. За ними на­чинается неширокое поле сорняков, за полем голубеет лес.

7

  
   В полутёмной комнате бормочет радио, передают погоду в жарких странах. Транзистор стоит на узком подоконнике, а рядом, освещенный косыми лучами закатного солнца, на табуретке сидит Владимир. В тёмном углу громко ворочается невидимая Мая.
   - Май, ты спишь, - спрашивает её отец.
   - А?!. Я в этом поезде не выспалась ни фига, - отвечает сонная дочь.
   Вл. И Виталька завалился. Свет, а ты не спишь?
   С. Нет, я читаю.
   Вл. В такой темноте? Давай, свет включу.
   С. Да нет, я тоже наверно щас буду спать. Где мы разложим­ся?
   Из темноты появляется помятая Мая:
   - Где тут... удобства?
   Вл. Во дворе. (указывает)Там - сзади.
   Коротко кивнув, Мая уходит как сомнамбула. Из транзистора хрипловато вытекает весёлая музыка.
   - Слушай! - вдруг оживлённо обращается к жене Владимир. - Да не музыку! Молоком бы надо разжиться. А то Майка ещё не ела, да и я не прочь... ещё разок подзаправиться.
   С. Где ты его возьмёшь.
   Вл. Да видел тут одну бабку с козой.
   С. Может, она умерла?
   Вл. Пойду посмотрю. Миня, пойдем!
   Миня порывисто вылезает из-под лежанки, на которой спит Виталик. Владимир и он уходят. Светлана водружает обратно на глаза, приподнятые для разговора, плюсовые очки, чертыхается и, пошарив рукой впотьмах, включает свет. Подойдя к сыну, спя­щему на спине с открытым ртом, она пытается осторожно вынуть из-под него байковое одеяло, но в конце концов удовлетворяется тем, что лишь прикрывает ему углом одеяла ноги. Разгибаясь от своих трудов, Светлана замечает на стене у кровати весьма поб­лёкшую и потемневшую от времени фотографическую карточку. Сма­хнув пыль рукавом, Светлана разглядывает портрет какой-то до­военной, а то и дореволюционной, дамы в шляпке с вуалью. После этого подходит к пристроенному за печкой и уже очищенному ею осколку зеркала и, сняв очки, задумчиво прихорашивается. Ви­талик несколько раз всхлипывает во сне.
  

8

   Солнце уже наполовину скрылось за безоблачным горизонтом. Владимир в сопровождении послушно трусящего за ним Мини прибли­жается к соседскому забору, пытаясь определить, где калитка. Приподнявшись на цыпочки, он заглядывает за ограждение, пере­витое колючей малиной вперемежку с высокой крапивой. Миня тоже привстает на задние лапы, передними упёршись в гниловатые жер­дины. Под натиском героев забор издаёт треск. Откуда-то из-за дома вслед за грохотом, вытягиваемой из конуры цепи, раздаётся басовитый надсадный лай. Миня впадает в лёгкую панику и обжигает нос, отчего паника усугубляется, а Владимир что есть силы кричит:
   - Эй! Есть кто-нибудь?!
   Сквозь шум, производимый встревоженной собакой, едва про­ступает приближающееся слабое шарканье. Наконец, в просвете между кустами Владимир видит не менее чем семидесятипятилетнюю согбенную бабку, в платье самого затрапезного вида, надви­нутом на брови платке и с сосновой палкой в корявой неотмываемой руке. Привычным движением другой руки она разгоняет сную­щих вокруг вечерних насекомых и неторопливо пробирается к ог­раде, в не заросшем, а потому доступном, месте поближе к Влади­миру. Владимир с Миней подходят со своей стороны туда же.
   - Здравствуйте! - гаркает Владимир, на всякий случай погромче. Цепная собака лает тише и реже, и Миня почти успокаива­ется.
   - Здравствуйте, - с далёким опозданием кланяется старуха.
   Вл. Мы - ваши новые соседи.
   Бабка, как будто не слыша, молчит, отбиваясь от комаров. Владимир прихлопывает одного, уже напившимся его кровушкой, у себя посредине лба.
   - Извините, пожалуйста! - говорит он ещё громче прежнего. -Я, кажется, вас тут видел с козой! У вас случайно не найдется молока, хотя бы поллитра?!
   На этот раз старушка морщится, как будто оглоушенная.
   - Молока? - переспрашивает она.
   Вл. Да, молока. У меня двое детей. Если у вас есть, я куплю. Сколько вы хотите?
   Б. Милай, нету молока.
   Вл. А что так?
   Б. Вот так. Совсем плохо Зорька доится. Нынче вовсе три капли.
   Вл. А у вас одна коза?
   Б. Одна, милай.
   Вл. Всё та же? Я вас видел два года назад.
   Б. Вы, что ж, надолго приехали?
   Вл. Недели на' две. Я здесь дом купил (Владимир говорит уже почти на нормальной громкости).
   Б. А, д-да, Матрёнин. Вы, может, хотите яички?
   Вл. А яички есть?
   Б. Яички принесу.
   Вл. Ну, принесите пожалуйста.
   Б. Сколько вам?
   Вл. Сколько дадите.
   Бабка удаляется. Владимир ожесточённо размахивает руками, отгоняя насекомых. Миня тщетно клацает зубами, пытаясь схватить эту мелкую добычу. Старухина собака замолкла. Солнце село в лес на западе, там по розовому фону проплывает маленькая одинокая тучка.
   Вл. В следующий раз надо брать реппелент, правда, Миня?
   Миня в ответ делает несколько кругов, гоняясь за собст­венным, особенно уязвимым подхвостьем. Бабка возвращается, уже без палки, она прижимает обеими руками к груди штук семь-во­семь перепачканных в помёте яиц.
   - Этого хватит? - спрашивает Владимир, протягивая ей меж­ду кольев купюру.
   - Спасибо, милай, - говорит бабка и одно за другим начи­нает передавать ему яйца. Ничего лучше не придумав, Владимир напихивает их в карманы штормовки.
   - Спасибо, милай, - говорит еще раз бабка, уже сжимая в ладони заработанные деньги.
   Вл. А может, молочко потом всё-таки будет?
   Б.Приходи завтра.
   Вл. Спасибо.
   Старуха повернулась и медленно заковыляла к своему, ещё более старому и запущенному, чем купленный Владимиром, дому. Владимир с Миней тоже сделали несколько шагов от забора.
   - До свидания! - кричит Владимир, вспомнив, что не прос­тился.
   - А, до свиданья, до свиданья, милай, - отзывается бабка.
   Вл. Послушайте, а правда, что здесь есть медведи?!
   Б. Медведи? Говорят, ходит тут. Я в лес не хожу. Говорят, ходит. А вы что, никак охотиться?
   Вл. Да нет, что вы! Видите, какой у меня зверь?!
   Е. А, ну вы поосторожне'й. Я тут всю жизнь живу - никогда далёко не ходила. Спаси Бог! - крестит Владимира.
   Вл. Спасибо, мы постараемся. Ну, всего хорошего!
   Всё более вечереет. На траву по краям тропинки, по кото­ром Владимир с Миней возвращаются домой, уже пала поблёскиваю­щая роса. От комаров просто нет спасу. Забывшись, Владимир хлопает себя по карману и разбивает несколько яиц. Он чертыхается, сплёвывает и, оттопырив карман большим пальцем, прибавляет шагу. Миня спешит за ним.
   Видимо, в ответ на Владимирову ругань, цепная собака опять взлаивает. Бабка, проходя мимо, замахивается на неё. Собака, заскулив, прячется в будку, а старуха убивает занесён­ной рукой комара у себя на плече, затем она скрывается за уг­лом дома. Слышно, как прогибаются ступени крыльца под неуклюжими бабкиными валенками. Скрипит открывающаяся дверь и навст­речу входящей совершают стремительную перебежку босые детские ноги.
   Б. Чаво соскочила?
   Детский голос (далее - Д.Г.) Бабуль, кто это?
   Б. Дачник. Яйца продала. Ложись. Молочка-то попила?
   Д.Г. Бабуль, а он злой?
   Б. Да какой злой? - дурак дураком. Тьфу ты, Господи, Прес­вятая Матерь Богородица!
   Д.Г. Бабуль, ты молишься?
   Б. Ложись, не гоноши, - она наконец затворяет за собой входную дверь.
   Е, Вот карга старая - комаров напустила!
   Д.Г. А чего Трезорка-то так лаял?
   Б. Ложись, говорю, Машка!
   Д.Г. Да я лежу уж, - и опять слышен перестук детских пя­ток.
   Бабка возится в углу перед небольшой, донельзя закопчённой иконой, зажигает красноватую лампадку.
   Б.Ох, грехи наши тяжкие! - она утирает слезу в углу глаза кончиком подвязанного под подбородком платка, почти неслышно проборматывает "Отче наш" и несколько раз повторяет "Спаси и сохрани!"
   Почти совсем стемнело. На небе зажигается полная луна, на неё наползает лубочное полупрозрачное облачко. Из-за бабкиного са­рая, жужжа, появляется толстый бражник и, собирая нектар, хло­почет над сиреневым кустом.
  

9

   Позднее безветренное солнечное утро. Мая в лилово-зелёном бикини загорает, расположившись на усыпанной жёлтыми цветами лужайке впереди палисадника. Блаженная насекомая тишина преры­вается лишь далёкими криками петуха и ещё более далёким, по временам возобновляющим работу, мотором трактора. Из калитки, погромыхивая пустым ведром, выходит Владимир,
   - Уже загораешь? - спрашивает он дочь, одновременно мель­ком осматривая сорванную петлю.
   М. Не хочу терять время.
   Вл. Молодец, - он уходит за водой.
   Из калитки появляет­ся заспанный Виталик. На заднем плане, не без труда спустившаяся с поломанного крыльца, Светлана выливает из кастрюли гряз­ную воду под забор. Вслед за ней с крыльца сваливается и бежит через калитку к Виталику запоздавший Миня. Он только что поел и все ещё облизывается.
   М. Виталик, будешь загорать?
   - У-у, - мотает Виталик головой.
   М. А что будешь делать?
   Виталик задумывается. Тут в его поле зрения оказывается та самая вчерашняя девочка. Мая переворачивается на живот, следя за взглядом брата,
   М. Подругу нашёл?
   Виталик, ничего не ответив, делает несколько нерешитель­ных шагов в сторону незнакомки. Девочка, до сих пор передви­гавшаяся почти бегом, потупившись, переходит на подчеркнуто широкие, редкие шаги. Вот они совсем рядом, но оба делают вид, что идут как бы мимо друг друга, каждый по своему делу.
   - Эй! - окликает Виталик девочку, когда та уже прошла, девочка оборачивается и диковато вскидывает голову.
   В. Как тебя зовут?
   Маша (далее - Мш.). Маша. А тебя?
   В. Виталик.
   Мш, Ты дачник?
   В. Что?
   Мш. Что-что! Ты - дачник, говорю!
   В. А ты здесь живешь?
   Мш. Дачник, дачник... А это твоя собака? - она с некото­рой опаской гладит Миню.
   В. Чего дразнишься? Моя.
   Мш, (вдруг) Будем играть.
   В. А во что?
   Мш. Пойдём.
   В. Пойдем.
   М. (кричит) Смотрите, далеко не уходите! Слышишь, Виталичек?!
   Виталик, глядя на сестру просящими глазами, утвердительно кивает головой. Они с Машей скрываются за растущими посреди улицы купами сиреневых кустов. Из-за калитки выглядывает Свет­лана .
   С. Куда это они?
   Мая в наигранном недоумении разводит руками.
   С. Не перегреешься?
   М. Я ещё просто согреться не успела. А ты чего там дела­ешь, мам? Иди тоже загорать.
   С. Да как-то, посреди деревни...
   М. Да ладно, тут нет никого. Ну?
   С. Щас, посуду помою и подумаю.
   Мая опять переворачивается на спину. Возвращается Влади­мир, с полным ведром и с небольшой доской под мышкой.
   - Далеко тут колодец, - сетует он, приостановившись рядом с дочерью. - Плеснуть на тебя холодненькой?
   М. Вот ещё!
   Вл. Хорошо припекает! - он по пояс гол, рубашку обмотал вокруг бедер. Волосы и брови мокро блестят - следы умывания у колодца. Боком протискивается в калитку.
   - Идёшь? - встречает его с порога Светлана. - А Виталька невесту себе нашёл.
   - Да ну? - Владимир взбирается на крыльцо. Они со Светланой скрываются в доме.
   Мае надоедает лежать просто так и она начинает плести венок из одуванчиков. Сперва она использует лишь доступные ей из лежачего положения цветы, но за каждым новым цветком прихо­дится тянуться дальше и дальше. Мимо галопом пробегает уже зна­комая или очень похожая на неё курица. В безоблачном полдневном небе гудит еле видимый самолёт. Мая садится, стряхивает вползшего к ней на запястье рыжего муравья и, слегка привста­вая за каждым очередным одуванчиком, продолжает свое дело. Со спины видно, как в такт плетению вздрагивают её, слегка по­красневшие лопатки.
  
  
  

10

  
   Виталик и Маша в зарослях у ручья. На дне оврага темнова­то, но, проникая сюда через кроны деревьев, на воде и на илис­том прибрежном грунте пляшут многочисленные солнечные зайчики,
   - Вот, - говорит Маша и указывает на огромное разлапистое дерево, часть корней которого уходит прямо в воду. Под деревом ручей разливается, замедляя течение. Это, залитое солнцем, круглое пространство - здесь наиболее светлое место. Миня, чва­кая лапами по мелководью, приближается к могучему стволу и, недолго попринюхивавшись, оставляет на нём свою метку.
   - Бесстыдник, - констатирует Маша, но сама вдруг отходит в сторону и тоже присаживается. Виталику ничего не остается как поддержать компанию.
   - Видал? - подтягивая трусики, спрашивает Маша.
   В. Чего?
   Мш. Дупло.
   В. А-а! - он только сейчас замечает метрах в трёх с поло­виной от основания ствола внушительную чёрную дыру.
   Мш. В нём ведьма живёт.
   В. Да ну?
   Мш. (пугает) У-у-у!
   В. (невольно вздрогнув) Давай туда залезем.
   Мш. Она тебя съест,
   В. Нет там никого! - он приближается к дереву, перепры­гивая с корня на корень, чтобы не замочить ноги в сандалиях.
   Миня с удовольствием лакает прохладную ручьевую влагу. Ручей приятно шумит и поблёскивает камешками, над солнечным песчаным дном заводи снуют неспокойные водомерки. На припёке досаждают мухи, а в тени покусывают комары. Виталик вплотную подходит к стволу и ищет удобный подъем к дуплу.
   - Ты куда?! - остановившись от дерева метрах в двенадца­ти и уже не сходя с места кричит Маша.
   В. Боишься? Щас туда залезу.
   Мш. Не надо. Она тебя съест!
   В. иди сюда. Смотри, - он начинает подниматься, цепляясь за трещины ствола.
   - У меня есть спички - вот! - вдруг не к месту вспоминает о коробке, припрятанном в кармане шортов, Виталик. Он использует одну руку, чтобы достать и показать своё сокровище, от чего не удерживается и соскальзывает, обди­рая коленку. Сидя на сырой земле, он корчится и постанывает от боли. Маша, забыв свои страхи, прямо по воде бежит Виталику на помощь.
   В. Всё уже. Чёрт, спички в воду уронил!
   Маша подхватывает качающийся на водяной пленке коробок, ещё не успевший окончательно промокнуть. Виталик встаёт и опять примеривается лезть на дерево.
   Мш. (страшным шёпотом) Пойдем отсюдова!
   В. А дупло?
   М. (отступив на несколько шагов) Смотри, у тебя чего, - указывает на кровь.
   В. Надо было не шорты, а длинные штаны одевать. Ладно, мы потом сюда придём. Миня! - переминаясь на месте, Виталик слегка прихрамывает.
   Миня весело выпрыгивает из кустов,
   - Пошли! - Виталик дёргает головой, указывая собаке на­правление. Маша, задрав подбородок, с ужасом, но и с любопытством, смотрит на дупло, к которому никогда ещё так близко не подходила. Она пятится задом, боясь подставить шею его зияющей мрачной пустоте.
   - Пошли скорее, - просит она Виталика, не сводя глаз с дупла и продолжая отступать.
   Виталик обмывает в ручье грязь с раны, суетящийся рядом Миня пытается её ещё и полизать. Вдруг Маша спотыкается о камень и с громким плеском садится в воду,
   Мш. Ой! Мама!
   Виталик подбегает к ней, уже вовсе не заботясь о сухости обуви, и подаёт руку. Миня, поднимая фонтаны переливчатых брызг, носится вокруг. Маша встаёт на ноги и отжимает мокрый подол.
   - Сними трусы, а то простудишься, - советует ей Виталик. Маша послушно снимает старенькие трусики и дальше несёт их в руке. Они поднимаются из оврага по извилистой скользкой тропинке: впереди Маша, за ней Виталик, а за ними, то и дело, впрочем, забегая сбоку и обгоняя их, на редкость весёлый се­годня, Миня. Процессия скрывается за смыкающимися кустами. На фоне победительного шума текучей воды слышны бестолковые потрескивания ломающе­гося под детскими ступнями валежника и собачье пыхтенье. А на мели у корней дерева-великана всплывают и лопаются пузыри, проплывают слизистые обрывки водорослей, щепочки, дохлая рыб­ка. В листве перепархивают и перекликаются маленькие птицы. Одна, вроде поползня, было подлетает к дуплу и зацепляется лапками за его нижнюю кромку (верхней почти не видно в кромеш­ной тени), но, спустя мгновение, будто спохватившись, срывает­ся и, задевая крылышками за листья, улепётывает поглубже в заросли. Недобро и пристально уставилась огромная древесная пустая глазница на светлую журчащую прогалину перед собой.
  

11

   Владимир заменяет полусгнившую ступеньку крыльца, найден­ной им доской, делает замеры, постукивает топором. На крыльце появляется Светлана.
   С. Не работает твоя розетка.
   Вл. Работала же,
   С. Иди сам смотри,
   Владимир с досадой оставляет начатое занятие и, вскараб­кавшись через пока отсутствующую ступень, углубляется в дом. В калитку заходит уже до одури назагоравшаяся Мая. На её голове умело сплетённый, пышный, ярко-жёлтый венок.
   - Мам, я есть хочу! - кричит Мая, ещё не дойдя до крыльца. В доме слышится хозяйственная возня. Мая с недовольством гля­дит на не законченную отцом работу, затем - на свои ладони, они все в буроватых разводах от одуванчикового сока. Она раз­ворачивается и идёт к допотопному умывальнику, подвешенному на столбе забора, тут же, на полочке, красуется новый ядовито-зелёный кусок мыла. Мая тщательно моет руки и лицо, при этом венок время от времени съезжает ей на лоб, и она грациозно водружает его на место.
   - Май! - кричит выглянувшая Светлана.
   М. (встряхнув головой) А?
   С. Ты кричала? Папа починил розетку, щас супчик пакетный сварю. Потерпи полчасика.
   М. Так долго?
   С. Ну, двадцать минут. Пока вскипит... Виталик! - зовет она, заметив проходящих за забором Виталика с Машей.
   B. Да, мам!
   C. Далеко не уходи - скоро обед!
   B. Хорошо, мам! Я к Маше в гости пойду!
   C. Ладно, иди. (Маше) Тебя Маша зовут?
   Маша коротко кивает.
   С.Очень приятно! Заходи к нам. Тоже в гости.
   Маша, потупившись, кивает ещё раз и спешит уйти, Виталик - следом.
   С. (Мае) Надо же, какой ушлый! Уже подругу себе нашел. Ты-то жениха себе не приглядела?
   - Что ты, мам! - отвечает Мая, без энтузиазма рассматри­вая свои почти не отмывшиеся руки. - Здесь - разве что медведи. Но боюсь, ни один из них не превратится в прекрасного принца.
   С. Ну ты даешь! Ладно! Руки моешь - правильно... (скрывается в доме)
   М. (несколько раздосадованно) Уже помыла... - так и не найдя ничего похожего на полотенце, она, закрыв глаза, подставляет лицо и ладони уже опускающемуся солнцу. С крыльца тем временем сходит отец и готовится продолжить работу.
   Вл. Май, нос будет шелушиться!
   М. Ой, правда! - немедленно срывает листок растущей рядом малины и прилепляет его слюной к носу.
   Вл. А очки свои черные чего не надела?
   М. Да ну их! Они мне не идут.
   - Виталька-то где? - спрашивает Владимир, прилаживая дос­ку.
   - В гости пошёл, - досыхая, отвечает Мая.
   Вл. А! Говорят, здесь какая-то девочка? Интересно, из какого дома? Заметила, здесь как-то пустынно? Кроме этой баб­ки не видел никого. Вон в том доме (он указывает топором) во­обще по-моему никого нет... (прерывается, чтобы забить гвоздь)
   Опять выглядывает Светлана: И знаешь, что ещё. Натяни где-нибудь веревку. Бельё сушить,
   Вл. А!? Хорошо, будет сделано! (Светлана скрывается).Так вот. Лето вроде... Если даже тут повымерли все, на лето-то должны какие-нибудь родственники приезжать? Места-то классные... (прерывается, чтобы забить второй гвоздь).
   М. Что ты хочешь этим сказать, папа?
   Вл. (не сразу) Ничего. Рассуждаю... Во! вроде запахло! Жрать охота - кошмар.
   М. Благотворное влияние свежего воздуха.
   Владимир, сидя на корточках, в упор рассматривает аппетитно порозовевшую на солнышке дочь: Тебя комары не едят?
   М.На свету их нет.
   Вл. Ты бы оделась.
   М. Я тоже думаю... Пропусти. Пожалуйста.
   Вл. Полезай. Пока не наступай...(сторонится)
   Мая, лицом к отцу, грациозно перескакивает ещё не закреплённую новую ступеньку. Владимир опять принимается стучать, вгоняя обухом гвозди. Этот стук гулко раздается в пустой деревне. Уже слегка начинает вечереть, и воздух становится сыроватым. С запада набегают тёмно-синие неприветливые тучки.
  
  
  

12

  
   Удары Владимирова топора резонируют в поленнице на дворе у бабки. Она уже успела отчитать внучку за неряшество и выдать ей сухие трусы и платье, на этот раз довольно приличное, го­лубенькое с коротким рукавчиком.
   Б. Как твоего кавалера-то звать?
   Мш. Виталик.
   Б. А. Ну, гуляйте-гуляйте!
   Мш. Ба, а Зорька где?
   Б. Там (указывает на луг за домом). А тебе чего?
   Мш. Хочу Виталику показать.
   Б. Смотри не ба'луй! - она с кряхтением удаляется в дом и начинает там греметь посудой.
   В самом дальнем углу цветистого луга пасётся серо-белая коза Зорька. Дальше за лугом - ложбинка, а за ложбинкой - си­неватая стена леса. Виталик и Маша, то и дело отвлекаясь на вылетающих из-под ног бабочек, подходят к козе,
   В. Она не кусается?
   Мш. Нет, она добрая. А где твоя собака?
   В. К папе наверно убежала.
   Мш. А как твоего папу зовут?
   В. Володя. Давай на ней покатаемся.
   Мш. Бабушка заругается.
   В. Чуть-чуть, - ходит вокруг козы, опасливо поглаживает её промеж рожек, успокаивает всячески и, наконец, решается влезть верхом.
   В. Смотри! - Коза делает под ним несколько неуверенных шагов. Наездник, до сих пор прижимавшийся к её спине, напоказ распрямляется, догадавшись ухватиться за отставленные назад рога.
   - Но-о! - пришпоривает Виталик свою жертву.
   Маша смотрит на него с восхищением, но тут же шепчет:
   - Бабка заругается!..
   Коза, с оседлавшим её Виталиком, тяжело проходит в сторону дома столько, сколько ей позволяет привязь, и поневоле поворачивает обратно.
   Бабка, подглядев безобразие в заднее подслеповатое оконце, спешит кормилице на помощь, слышатся приближающиеся шаркающие шаги валенок по траве. Маша, склонившись, закрывает руками глаза. Увлечённый Виталик всё ещё продолжает объезжать животное.
   Б. Ах, хулиган! Ну и хулиган!.. (немного отдышавшись) Слезай! Слеза-ай!! - она на ходу рвёт крапиву, видимо, заскорузлые руки почти не чувствуют жжения.
   В. (отчаянно кричит) Не надо! Я только чуть-чуть! Хотел покататься! - Он скатывается с козьей спины в траву и старается спас­тись, сколь возможно быстро уползая по-пластунски в ближайший бурьян. Освободившаяся коза галопом отбегает в сторону, но затем, следуя радиусу привязи, снова оказывается рядом с Виталиком и предательски мекает, словно указывая на него копытом. Вита­лик, чуть не плача, выскакивает из засады и пускается наутёк, куда глаза глядят.
   - Вот я щас тебе! - нагоняет бабка, - вот погоди!
   Мш, Бабушка, не надо!
   Б, И тебе достанется! Не води хулиганов на двор. Родители непутёвые, и сама непутёвая! Ишь какого кавалера нашла!
   Маша убегает вслед за Виталиком. Неспособная состязаться с ними в скорости, старуха доходит до козы и, переводя дыхание скармливает ей заготовленный крапивный веник.
   Б. Ешь, Зорька, ешь... Ишь, ироды!
   Коза морщится, но ест.
  

13

  
   Маша и Виталик, сделав большой круг, опять оказываются на деревенской улице.
   В. Тебя родители сюда на лето отправляют?
   Мш. (серьезно) Они пьяницы. Я с ними не живу.
   В. И зимой здесь живешь?
   Маша насупилась и не отвечает.
   В. А они где живут?
   Мш. В городе. А у тебя папа пьёт?
   В. Водку? По праздникам. И мама тоже. Пойдём теперь ко мне в гости - мама кушать звала.
   Маша отрицательно поводит головой.
   Мш. Я боюсь.
   3. Кого ты боишься?
   Мш. Твоей сестры. Она злая.
   В. Да ну, какая она злая? Майка...
   - Злая, злая, злая! - Маша вдруг почти срывается на плач. Она на меня так посмотрела - вот так на меня посмотрела (пу­чит глаза)! Она меня кочет съесть!
   В. Ты дура, да?
   Мш. Сам дурак. Меня бабка теперь выдерет.
   В. Не выдерет. Я папе скажу - пусть он ей скажет.
   Слышен голос Светланы:
   - Виталик! Обед готов!
   В. Пойдем!
   Маша мотает головой: Нет, - пятится и опять прикрывает лицо руками.
   В. Ну и дура!
   Маша отмахивается от него, со всхлипом отворачивается и припускает бегом, сверкают босые грязные пятки.
   - Дура! дура! дура! - орёт ей вслед не на шутку рассер­дившийся Виталик.
   - Что это ты там развоевался? - недовольно спрашивает вышедший за калитку отец. - Разве так я тебя учил разговаривать с дамами?
   В. Она оказала, что наша Мая злая!
   Вл. А они что, уже успели пообщаться?
   В. Нет, она только её видела, и всё.
   Вл. Ну ладно. Может, она ей напомнила кого-нибудь плохого, кто её раньше обижал. Ты-то на нее не кричи, слышишь?
   В. Хорошо, пап...
   Вл. Пойдем есть.
   Оба идут домой. Солнце клонится к закату. Всё настойчи­вее гудят комары. Сгущающиеся облака предвещают дождь. Обозна­чившаяся в одном из просветов бледная дневная луна выглядит всё такой же полной.
  
  

14

   Всё семейство в сборе за позднеобеденным столом. Миня - рядом со своей банкою из-под кильки.
   - Ну что? Теперь не грех и выпить, - говорит Владимир и достает из рюкзака бутылку водки. - Со стаканами вот беда, - он наливает себе в оббитую по краям и подржавленную эмалиро­ванную кружу,
   Вл, (спрашивает супругу) Ты будешь?
   С. Давай чуть-чуть.
   Владимир наливает и ей в пластмассовый стаканчик и подни­мает кружку:
   - Итак, свершилось. Как у нас, кстати, прошёл первый день? (обводит присутствующих взглядом) Без потерь?.. Ну, что Мая слегка обгорела - этого следова­ло ожидать.
   М. Слегка - не считается.
   Вл. (продолжает) Виталик завёл новое знакомство. Как, кстати, зовут девочку?
   В. Маша.
   Вл. Уж не той ли это бабки внучка? У которой я яйца брал. Коза у них есть?
   B. Да.
   Вл. Тогда ясно, почему она мне молока не дала. Да, а сегодня почему-то приглашала... Но лень - вот мой напиток (указывает на водку и выпивает).
   Светлана делает глоток из своего стакана.
   Вл. (закусив) Всё, хватит сибаритствовать. Завтра отправ­ляемся на обследование окрестностей.
   C.Прямо завтра? Я бы еще прибралась. Может, я останусь,
   а? А вы бы полазили - так, по опушке.
   Вл. Мадам, вы разрушаете коллективные планы. Так, Миня? (собака преданно оглядывается из своей посуды). Выходим все. Берем с собой компас, карту... Карта, правда, фиговенькая... Палатку брать не будем - с расчётом к вечеру вернуться.
   С. Ну ладно бы там ещё - за грибами, за ягодами... (видя лицо мужа) Всё, молчу, молчу.,.
   Вл. Что скажет молодежь?
   М. Если честно: я бы осталась с мамой. Но, если папа так хочет, я готова идти.
   Вл. Что это в самом деле? Собираемся, как на полярную зимовку? Пойдем гулять, и баста.
   В. Папа, Маша сказала, что там, где-то в лесу, есть плохое место.
   Вл. Плохое место? Первый раз слышу. Мне бабка говорила насчет медведей.
   В. Про плохое место ей тоже бабка говорила.
   Вл. Может, она ей просто для острастки, чтоб далеко в лес не уходила. Ладно, выпьем, - чокаются со Светланой и вы­пивают. - А чего вы не едите? Вон Миня уже всё уплёл.
   Миня подбегает к столу, виляя хвостом. Все, словно вспом­нив о том, что голодны, принимаются за еду.
   Вл. И надо с собой чего-нибудь взять поесть. Как раз яички пригодятся.
   С. Я одно для Маи зажарила.
   Вл. Ладно, а остальные свари.
   Все сосредоточенно жуют.

---

   Подкрепляется, сидя у себя за несколько высоковатым для неё сто­лом, и девочка Маша. Она ест белый хлеб и запивает его молоком из гранёного стакана. Бабка сидит напротив, прихлёбывая чай в прикуску.
   Мш. Ба, а если они попадут в плохое место?
   Б. Типун тебе на язык... Ешь, ешь...
   Мш. Ба, а ты колдунья?
   Б. Тебе кто, кавалер что ли твой сказал?
   Мш. Ты злая?
   Е. Тьфу ты, Господи! Откуда такое у тебя в голове?! Ложись спать.
   На улице уже заметно потемнело. Закатного солнца и луны не видно из-за туч. Вот-вот польёт дождь. Бабка зажигает лам­падку и молится в полутьме. На цепи поскуливает Трезорка, пер­вые капли дождя падают ему на' нос.
  

15

  
   Утро, мокрое после ночной непогоды. Солнце только что успело вырваться из-за расходящихся туч, но уже заметно тепле­ет и па'рит. День обещает быть жарким.
   Семейство, экипированное по-походному, движется по дороге в лес, минуя бабкин дом. Бабка, согнувшись, полет грядки, и Владимир её не замечает. Зато сама она, словно что-то почувствовав (хотя собака на этот раз молчит), распрямляется и ши­роко крестит уходящим спины. Из дому выбегает, наблюдавшая за нею в окно, Маша. Бабка оборачивается к ней и говорит: Ушли.
   Маша спешит к забору, чтобы увидеть самой. Бабка, утирая концом платка пот со лба, приглядывается к внучке с печалью.
   Мш. Они скоро вернутся?
   Б. Чего не знаю, того не знаю... Помоги-ка бабе!
   Внучка начинает полоть, сидя на корточках, по-детски мед­ленно, с любопытством исследуя каждый сорнячок. А старуха, опершись на клюку, смотрит дальнозоркими глазами на всё уменьшающиеся фигурки, при этом она беззвучно шевелит губами и иногда, как от нервного тика, встряхивает головой; ловит на себе пристальный взгляд Маши, и некоторое время они молча смотрят друг на друга.
   Семейство, включая собаку, быстро скрывается в лесу.

16

  
   Знойный звенящий полдень. Вверху - пряная лесная духота, внизу - сырая обочинная трава, лужи цвета кофе с молоком. Герои осторожно продвигаются по скользкой, распаханной гусени­чными тракторами, дороге.
   С. Все ноги мокрые.
   Вл. Хорошая, между прочим, дорога.
   С. Да уж, хорошая - колдобина на колдобине... (спотыкает­ся)
   М, Пап, а мы куда собственно идём?
   Вл. Собственно - по дороге до поля.
   М. А ты уверен, что там есть поле?
   В. (слыша в лесу странные звуки) Ой, что это?!
   Вл. Какая-нибудь птица, тетерев или...
   B. Я думал, бензопила.
   М. Похоже.
   C. Да чего мы, собственно, туда тащимся? Почему именно туда?
   Вл. Уж, если на то пошло, судя по карте, там есть круп­ная деревня, а в ней есть магазин, а магазин - ведь нам всё равно нужен?
   С. Это, конечно, меняет дело, но сколько до неё, до этой деревни?
   Вл. Я полагаю, еще не меньше десяти километров. А что вы хотите - мы только вышли.
   С. Ну и расстояньица здесь!
   В. Смотри! - он подбегает к зацветающему на солнцепёке дуднику и, сняв с бело-зелёного зонтика бронзов­ку, подносит добычу к глазам отца.
   Вл. Отпусти её.
   В, Я немножко поиграю, можно?
   Вл. (поколебавшись) Немножко - можно. Только не замучь насмерть. Лучше сразу отпусти.
   М. Па! Смотри, кажется, просвет.
   Вл. Увидим (прибавляет шагу).
   Все пытаются сделать то же самое. Последним, полакивая то из одной, то из другой лужи, семенит, уже успевший заметно выпачкаться в дорожной грязи, Миня.
   Виталик сажает жука на дно полупустой спичечной коробки и, на ходу поднося ее к уху, внимательно слушает доносящийся от­туда шебуршащий звук.
   Светлана убивает на своем лбу очередного слепня: На пот летят, кровопивцы! Ну? Придём ли мы в эту деревню? А придём - что потом?..
   Вл. Купим, что надо, и назад. Как раз засветло вернёмся. По крайней мере, будем знать, где тут магазин.
   - Точно? - Светлана убивает у себя слепня на шее. - Жара-то какая! Гроза наверно будет,
   М. Папа, а мы взяли зонтики?
   Вл. Это ты так шутишь?.. Хотя... Зонтики в лесу всё равно довольно бесполезны.
   Виталик всё слушает своего жука. Процессия скрывается за очередным, уводящим слегка в гору, поворотом. Оставленные в глинистой земле, следы медленно наполняются водой. С продол­говатого елового корня в глубокую лужу прыгает крупная изум­рудно-зелёная лягушка. В приобочинном валежнике суетится юр­кая землеройка. По водной глади расходятся медленные круги.
   Небольшая заминка...
   С. И это не тот просвет, и это не тот... Где же тот? Сил моих больше нету.
   Вл. Выйдем на поле и отдохнем. Здесь всё равно негде притулиться. Я ж сказал - десять километров.
   С. Мы все двадцать прочапали.
   М. Я устала.
   Вл. Ну хотите, подождите меня здесь, а я быстро схожу вперёд и узнаю, стоит ли туда идти. На это уйдёт не больше часа. Я думаю, уже совсем близко. Только вас комары заедят.
   С. Вот именно. Их почему-то стало больше.
   Вл. Солнце скрылось.
   М. Я устала.
   Вл. Ещё каких-нибудь два-три километра, девочки, и мы у цели. Два-три - ерунда? Правда, Виталик?
   Виталик подтверждает слова отца сдержанными кивками, вид­но, что и он притомился. В лесу справа раздаётся громкий треск. Уши Мини мигом взлетают, он нюхает воздух.
   Вл. Медведь?
   С. Вот видишь, куда ты нас завёл. Ладно, пошли быстрее. Ещё пара километров, и, если не будет никаких изменений, раз­ворачиваемся и идём назад, - она прислушивается, но треска больше не слышно, лишь комары.
   - Дай попить! - просит мать Мая и со стоном поднимается, с найденного ею на обочине сухого местечка.
   Светлана, было начавшая двигаться, приостанавливается, давая возможность дочке достать у себя из рюкзака уже наполо­вину отпитую литровую бутылку с чаем.
   Мая пьёт.
   - Виталик, ты будешь? - спрашивает мать. Виталик подходит и тоже пьёт, и Светлана делает несколько глотков. Владимир воздерживается. Все идут.
  

17

  
   Вся семья в раздумии стоит перед открытым пространством.
   Вл. Я же говорил, поле.
   С. Что толку? Дождь уже начинается. А где твоя хвалёная деревня?
   Вл. Раз есть поле, значит будет и деревня.
   М. Ты оптимист, папа.
   B. Мам, а что мы там купим?
   М. (вдруг приободрившись) Ну пойдёмте быстрей, а то в самом деле вымокнем - надо ж куда-то спрятаться.
   Вл. Вопрос - куда? (осматривается) Может, в лесу остаться?
   М. А вон какая-то тропинка.
   Вл. Ну что, идём по ней или прячемся под деревьями?
   C. Нет уж, я твоим лесом по горло сыта. Пусть меня лучше в открытом месте гром-и-молния поразит.
   М. По-моему, мама права.
   Вл. (удивляется) Вот ведь, лесоненавистицы!
   Все идут по едва заметной тропинке через поле, которому не видно конца. Колонну возглавляет Мая. На горизонте то и дело вспыхивает молния, доносятся громовые раскаты, с неба изредка срываются увесистые тёплые капли. В безветренном волглом воздухе полно комаров, они стелятся понизу.
   - Весь твой репеллент от пота слезает, - досадует Свет­лана, обтирая лицо тыльной стороною ладони. Затем она достает аэрозоль и с ожесточённостью, достойной лучшего применения, обрызгивает ею себя и всех, находящихся на доступном расстоя­нии. Миня, фыркая, отбегает в сторону.
   Поле идёт на понижение, и в сгущающейся грозовой мгле среди зарослей кустарников впереди, герои различают какое-то строение.
   Вл, Я же говорил. Видите?
   Они торопятся - без лишних слов - под пока ещё очень неспешно усиливающимся дождём. Чем ниже они спускаются, тем тучнее становятся, сгущаются заполоняющие всё пространство вокруг разнообразные сорняки. Тропинка же делается всё бо­лее условной, видно, что по ней, по крайней мере с прошлого года, никто не ходил. В самом низком месте ложбины они перес­тупают растрескавшееся пересохшее русло ручья и начинают под­ниматься на - в отличие от приведшего их сюда пологого спуска - крутой песчанистый склон, почти бестравный, поросший редковатым молодым сосняком.
   - Ой, кладбище! - восклицает Виталик, указывая на торча­щий неподалеку чёрный покосившийся крест. - Вот ещё один, - снова указывает он...
   Вл. Я же говорил. Раз есть кладбище, значит точно деревня рядом. Ещё минуточку терпения, - но это он говорит для самого себя, так как все, не слушая его, устремляются вперед, и ему приходится их догонять.
   Семейство, перестроившись в цепочку, быстро лавирует между едва различимыми могилами. Кое-где попадаются и относи­тельно свежие каменные памятники, можно даже разглядеть надпи­си и фотографии на керамике. Однако, выглядят все могилы на их пути так, словно за ними никто не ухаживал вот уже самое малое лет десять. Искусственные цветы давно превратились в гроздья бурых отбросов, цветы же саженные разбрелись кто куда по всей кладбищенской территории. Почти на всех холмиках, имеющих, впрочем, тенденцию к сравниванию, пышно растёт земляника.
   - Ой, ягоды! - замечает Мая и тычет пальцем в одну из оград.
   - Какие еще ягоды,- не верит Светлана. - И, правда, зем­ляника !
   Виталик, которому от могильного окружения всё более становится не по себе, пользуется остановкой, чтобы вцепиться в рукав отца: Пап, а вдруг это и есть плохое место?
   Вл. (подумав) Не думаю, - он обращает внимание, что его сын .дрожит, почти стучит зубами.
   Вл. Ты чего такой бояка?
   C. Слушай, Володь, для земляники вроде рановато?
   Вл. (стараясь сохранить общее спокойствие) Я тоже так думаю.
   Огорошенные находкой, все они никак не могут стронуться с места. Миня попеременно: то тревожно принюхивается, то заис­кивающе тычется в колени и пытается заглянуть в глаза хозяе­вам. Дождь, между тем, так же медленно, как верно, продолжает нарастать. Ка­пли с деревьев, значительно более прохладные, чем в поле, то и дело попадают за шиворот или на лицо и запястья кому-нибудь из героев. Это заставляет их вздрагивать. Над заброшенным кладбищем царит не соответствующая времени су­ток полутьма. Тучи висят низко-низко - словно волочатся брю­хами по земле. К тому же, таки хорошо перевалило за обед, и солнце, пребывая в западной стороне неба, не только задрапи­ровано толстой облачностью, но и скрыто от взора героев тяже­лым лесистым бугром.
   Мая наклоняется, чтобы получше рассмотреть, какие такие ягоды растут на могиле. Просунув руку между проржавелых пру­тьев ограды, она приподнимает мокрые листы и убеждается, что ягод много и все они, как на подбор, крупные, багрово-красные, кажущиеся чёрными от недостатка света,
   - Не вздумай есть! - спохватывается Светлана.
   Мая поспешно распрямляется: Тогда пойдёмте быстрее, мы здесь вымокнем как цуцики, - предлагает она резонно, но несколько обиженно,
   - За мной! - командует Владимир, словно наконец приняв важное решение, и, не отпуская сыновней руки, начинает уско­ренное движение среди уцелевших оград и возвышений.
   Миня немного приотстает и, задрав ножку, писает на торчащий прямо из усыпанной хвоей земли витиеватый чугунный крест. Метрах в двадцати сбоку с хрустом взлетает немаленькая птица. Вскинувшись и тявкнув для порядка, Миня, не разбирая дороги, пускается вдогонку уходящим.
   Крутизна склона, постепенно сравниваясь к вершине, пере­ходит в окончательно ровное место. Могилы здесь ещё более старые, а древесная растительность совсем редкая и преимуще­ственно лиственная, судя по породам - посадки. На этом, отно­сительно открытом, участке усиливающийся дождь становится за­метнее. Гром погромыхивает теперь уже непрерывно.
   - Вон, - указывает Владимир полкой на нечто, в чём отсю­да едва можно угадать полуразвалившуюся кирпичную стену.
   - Плохой дом, - говорит угрюмо испуганный Виталик.
   - Да церковь это, - констатирует зоркая Мая и устремля­ется к открытию первой.
   Между нею и остальными в нерешитель­ности мечется Миня. Владимир медлит. Подняв лицо, он смотрит в кусочек беспросветного неба. Сзади подходит Светлана и упи­рается ему подбородком в плечо.
   С. Фу! какой ты мокрый!
   В. Папа, я там видел...
   Вл. Что?
   В. Там тени какие-то (он неопределенно оборачивается на­зад).
   Вл. Тени? Мы ж все там проходили. Я, например, ничего не видел. Да было б что-нибудь недоброе - Миня бы почуял. Да, Минь?
   Миня преданно подскуливает.
   B. Они белые такие.
   Вл. Кто?..
   C. Господи, Виталик, кончай страх нагонять! А то и мне уже начинает бог знает что мерещиться (крестится троекратно). - Свят, свят, свят!
   - Вы идёте или нет?! - зовёт их Мая, балансируя на скользком глинистом откосе возле самой стены. - Это точно церковь, не бойтесь!
   - Пошли, - говорит Светлана и берёт Владимира за руку. Так они и идут - цепочкой - впереди Светлана, сзади Виталик. Но на самом скользком месте подъёма всё-таки приходится расцепиться.
   Мая поджидает их, поглаживая замшелые, шершаво-серые камни: Вон там вход, - указывает головой она. - Какая ни на есть, а крыша.
   - Майка, ты смелая у меня девка! - восхищается дочерью Светлана. Несколько раз поскользнувшись и даже упав на одно коле­но, она одолевает горку.
   И вот уже все, включая собаку, наверху. Один за другим - Мая первая, Светлана последняя, пропустив Владимира с Виталиком и последовавшим за ними Миней - они скрываются в чёрном стен­ном проломе, внешне очень напоминающем так и не посещённое Ви­таликом дупло. Дождь, идущий в это время, уже можно назвать сильным, и, как только герои исчезают из виду, он вовсе пере­ходит в ливень. Вдруг прямо над церковью вспыхивает молния, почти без паузы оглушительно бухает гром. После яркого разряда пейзаж словно ещё более погружается в облачную тьму. Вода ру­чьями стекает с полуобвалившейся, поросшей берёзками крыши. Купола - то ли совсем разрушены, то ли их не видно за буйной растительностью. Ливень ещё усиливается, все звуки погло­щены его шумом. Темно - почти как ночью. Опять молния. Гром. По суглинистым канавкам всё ниже, к могилам, многожильно бе­гут неразличимо-тёмные потоки.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

18

   - Правда не тепло и не светло, но мух нет, - говорит Владимир, усаживаясь на какое-то облупленное цементное возвышение. - Кое-где даже сухо, - добавляет он и устраивает на су­хом месте рюкзак.
   Внутри церкви - несколько сообщающихся помещений. Из-за имеющихся в западном направлении оконных отверстий и проломов здесь даже несколько светлее, чем было под стеной. Ливень снаружи ни на секунду не ослабевает. Голоса героев слышны на его монотонном и гулком здесь, в церкви, фоне. Кое-где, сквозь прорехи крыши на пол стекают струи, но они тут же уходят че­рез развороченные перекрытия глубже, под фундамент, и не ос­тавляют на ровных, вымощенных плиткой площадках значительных луж. Всем находится место, чтобы присесть и даже прилечь. Однако разгоряченные ходьбой мокрые люди от неподвижности скоро начинают замерзать.
   - Надо бы костёр развести, - решает Владимир и отправля­ется на поиски дров.
   Меж тем, ещё сильнее успело потемнеть. Он светит в углы и на стены предусмотрительно обернутым в поли­этилен электрическим фонариком. Читаются довольно обычные над­писи: "Вася+Лена", просто "Миша", что-то по-английски, даты со стёртыми цифрами и, конечно же, "х.й" и т.п.
   - Ну вот, а вы боялись, - полная цивилизация, - улыбает­ся Владимир.
   - А ты, что, так и рассчитывал на подобный ночлег? Фонарик с собой захватил? - поддевает его Светлана устало. Они сидят в обнимку с Маей, укрывшись со спины одной, довольно объёмистой, матери­ной штормовкой. Ненадолго покинутый отцом Виталик обнимается с Ми­ней. Ему теплее других, так как для него была захвачена на всякий случай болоньевая куртка, в которую он теперь, извле­ченную почти сухой из отцовского рюкзака, и одет.
   - Говорила, надо было купить дождевики! - вспоминает Свет­лана и замечает, что Мая мирно задремала у неё на плече.
   - И не только. Между прочим - фонарик взял, - откликается Владимир заодно и на предыдущую Светланину реплику . - Щас мы проверим одно... обстоятельство. - Он возвращается к своему рюкзаку, бросает в световой круг несколько жалких щепок, выковыренных из-под разрушенной штука­турки. Затем достает из рюкзака некое устройство, светит на него в упор.
   - Что это? - тревожно спрашивает Светлана. Виталик, почти уснувший, приоткрывает глаза.
   - Дозиметр, - говорит себе под нос Владимир, что-то дело­вито подкручивая на приборе.
   В разговоре следует пауза, во время которой он несколько раз внимательно разглядывает показания.
   - Не-а! - выдыхает он с облегчением. - Можно есть ягодки!
   С. С могил-то?
   Как бы что-то почуяв, во сне шмыгает носом Мая.
   С. Может, всё-таки стоит дойти до деревни?
   Владимир подходит к ближайшему западному окну и, подтянув­шись, выглядывает из него: Чего-то не вижу я никакой деревни. Ни единого огонька.
   С. Может, тут у них нет электричества?
   Вл. Ну да... (опускается) Слава Богу, что радиации нет.
   С. А где ж тогда деревня?
   Вл. Видимо, где-то дальше или не с того бока. Во всяком случае, её не видно. И не слыхать. Обычно мотоциклетки гоняют.
   С В такой-то дождь?
   Вл. Весьма возможно, всё этим и объясняется.
   С. Может быть, обрыв электричества?
   Вл. Может быть.
   С. Но откуда здесь всё-таки земляника?
   Вл. Может эта, как её, которая плодоносит круглое лето?
   С, Ремонтантная?
   Вл. Ну да. Кто-нибудь давно посадил, а она здесь хорошо прижилась и размножилась.
   С. Знаешь, я ещё видела землянику осенью, но чтобы в са­мом начале июня... Да и май был не особенно тёплым.
   Вл. Тем не менее, факт налицо. Во всяком случае - это не последствия радиоактивного заражения.
   С А ты эту штуку давно купил?
   Вл. Давно.
   С. А чего не сказал?
   Вл. Видишь ли, я сам до конца не был уверен. Сейчас можно всего ожидать...
   С. Хорош! Притащил семью в опасный район...
   Вл. Кто тебе сказал, что он опасный?
   С. А зачем тогда прибор?
   Вл. Когда желаешь выбрать место для отдыха, всегда надо лично кое в чём убедиться. Кстати, вот и ответ, почему я не сказал. Видишь, как ты разволновалась. А узнай раньше, может, и вообще бы никуда не поехали.
   С. Да, хорошо бы, если б так.
   Вл. Неужели тебе так здесь плохо?
   С. Представь себе.
   Вл. Ладно. Дети спят. Я пойду всё-таки попробую набрать щепок, - отходит и опять шарит фонариком по углам, теперь уже почти в полной темноте. За еле угадываемым проёмом высокого сводчатого окна шумит неумолчный ливень. Слышны хрусткие шаги невидимого Владимира, он шуршит какими-то бумажками, спотыка­ется, плюется, чертыхается. Светлана закрывает глаза, поправ­ляет на спине штормовку и, покрепче обняв дочку, пробует уснуть.
  

19

  
   Миня слишком активно чешется во сне и толкает Виталика, тот просыпается. Рядом потрескивает небольшой, но весёлый ко­стерок. Дождь так и не перестал, хотя сила его несколько и поубавилась. Ничего похожего на гром тоже не слышно. На самом краю территории, охватываемой светом огня, словно длиннющая сосулька, то и дело вспыхивает желтым ниспадающая с потолка струя. Все, кроме Виталика, спят. У отца, правда, глаза полу­открыты, но, судя по их выражению, он скорее видит сон, чем окружающее. Виталику уже совсем не так страшно, хотя, несмотря на свою тёплую куртку, он здорово замерз, сидючи на камне, и теперь, сдвинувшись с места, с трудом преодолевает дрожь. Что­бы согреться, Виталик встает и делает разминку - физкультурные упражнения, каким учили в школе. Во время приседаний он с интересом рассматривает освещаемую костром стену.
   - Во-ва, - читает он по слогам, - з-десь был... - дальше, сколько не старается, не может разобрать. Пропускает английс­кую надпись "Beatles", кажущуюся, впрочем, ему очень знакомой. Нехорошее слово он читает беззвучно, одними губами. Виталик невольно оглядывается на родителей, но никто не проснулся. Он бесшумно подбирает, лежащий возле отцовской руки выключенный фонарик, включает его и, осторожно ступая, чтобы не провалить­ся и никого не разбудить, подходит к стене. Светя в её основа­ние ищет какое-нибудь подобие мела, и среди мусора, бумажек и, вероятно, окаменевшего дерьма, в конце концов, находит подхо­дящий кусок красного кирпича. Поднимает его, отряхивает и, проговаривая шёпотом каждую букву, очень старательно на наи­более чистом и относительно белом участке стены пишет "Виталик". По­любовавшись плодами своего труда при помощи фонарика, он ре­шает на оставшемся снизу месте приписать ещё короткое "Мая", но на букве "а" опирается ногой на висящую мостиком гнилую доску. Доска с глухим треском ломается, и Виталик по пояс про­валивается в неизвестность.
   - Эй! Что там случилось?! - кричит моментально среагировав­ший отец. - Виталик! Где ты?!
   - Я здесь, - сдавленно отвечает Виталик, кое-как выкараб­киваясь из образовавшегося углубления. Оказавшись на уровне пола, он одной рукой ожесточенно растирает разбережённую ко­ленку, а другой, судорожно поднятой, сжимает включённый и, к счастью, не выпущенный фонарик. Несколько мгновений Виталик сосре­доточенно молчит, побеждая боль и рвущиеся наружу слезы стискиванием зубов.
   Отец быстро оказывается рядом. Виталик передвигается по твёрдому полу, заметно хромая.
   - Какого чёрта ты туда полез?! - с трудом сдерживая гром­кость и раздражение голоса, осведомляется Владимир. Вдруг он замечает, что пламя, колыхаясь, высвечивает на стене, от ко­торой вернулся Виталик, нечто новенькое. Он вынимает фонарик из окостеневшей ладони сына и направляет луч в заинтересовав­шее его место.
   Вл. Ну-ка?.. Тоже решил оставить автограф? Ну молодец! Вот они, жертвы всеобщей грамотности...
   Никто, однако, не поддерживает его сарказма, лишь Светла­на слегка шевелится во сне. Даже Миня, несмотря на шум, так и не пробу­дился .
   - Ну что, - оглядев спящих, спрашивает Виталика Владимир, - спать больше не хочется?
   - У-у, - отрицательно мотает головой Виталик и забирает у отца фонарь.
   - А там что? - спрашивает он, светя на прочный .дверной проём в дальнем конце оккупированного ими помещения.
   - Пойди посмотри, - с оттенком давешнего возбуждения го­ворит отец, - смотри только, опять не провались.
   Виталик неуверенно делает несколько шагов в ту сторону и оглядывается.
   Вл. Боишься?
   Виталик, не отвечая, приближается к проёму и освещает его фонарём по периметру. Сверху, над аркой, сохранились фрагменты росписи. Он разглядывает их с минимального возможного расстояния, однако нельзя различить хоть сколь-либо определённых изображений. Виталик, переводит свет на пол и ре­шительно проходит в другую комнату.
   Владимир, потеряв сына из виду, чутко прислушивается к его шагам, не выдерживает и в несколько прыжков оказывается у едва освещенной арки.
   Разбуженная звоном попавшего под от­цовскую ногу стекла, просыпается Мая, с некоторым напряжением высвобождается из материных объятий и, массируя себе затёкшую шею, трясёт головой. Мая встает и делает, потягиваясь, несколько глубоких вдохов и смотрит на мать, которая, так и не проснувшись, плавно валится на бок, причём руки, обнимавшие Маю, автоматически складываются у неё под головой. Мая смотрит на неё, точно спрашивает: спит ли она? Затем отмечает отсутст­вие отца и Виталика, но успокаивается, услышав шаги последнего и зорко высмотрев в почти полном мраке напряженную спину пер­вого.
   Владимир, как прикованный, следит за передвижениями сына в сопредельном помещении. Ему также видна лишь тёмная спина Виталика, пополам рассекающая круг ползущего впереди света фонарика. Наученный горьким опытом, он, прежде чем сту­пить всем весом, проверяет на прочность каждую пядь пола. Впрочем, пол в этом помещении везде надёжен, а стены гораздо чище. Време­нами и так медленный Виталик совсем замирает и к чему-то прис­лушивается. Отец тоже прислушивается, но кроме затихающего шума до­ждя ничего не слыхать.
   - Эй! Что там?! - кричит, не выдержав, Владимир.
   В. Шаги.
   Вл. Какие ещё шаги? - он оборачивается и видит, как Мая набирает воды в бутылку из начинающего иссякать потолочного водопада.
   Вл. Это Майка, наверно!
   Пауза.
   В. А сейчас она ходит?
   Владимир опять смотрит на дочь. Та, закрыв глаза и морщась, отпивает из горлыш­ка, доливает бутылку и, на ходу приворачивая крышку, возвраща­ется к костру. Тут она садится по-турецки через костёр напротив мате­ри.
   Вл. Всё. Села. Слышишь чего-нибудь?
   В. Нет, это не Майка. С другой стороны. Скелет какой-то х-ходит. (на последнем слове он заикается от волнения)
   Вл. Ну ты скажешь!
   Ещё несколько минут они напряжённо вслушиваются в едва задёрнутую тонкой плёнкой водяного шёпота гулкую тишину. До слуха Владимира доходит неясное переваливающееся похрустыва­ние.
   - Вот, опять! - кричит Виталик. - Совсем рядом! Я его боюсь!
   Вл. Иди сюда!
   В. Сейчас, - Виталик почему-то делает ещё несколько шагов вперед, по направлению луча фонарика.
   Вл. Эй! Иди сюда, говорю! Хватит геройствовать!
   Владимир вступает в другую комнату и хочет подойти к сы­ну, но тот оборачивается к нему вместе со светом.
   В. Погоди, я тут кое-что нашёл.
   Вл. Что такое?
   Виталик наклоняется и кладёт фонарик на пол, затем подни­мает с пола что-то довольно большое и тяжёлое. Отец подходит к нему.
   - Книга, - констатирует Виталик, передаёт найденное Вла­димиру, подбирает фонарик и, продолжая прислушиваться, обводит лучом едва достижимые для слабой лампочки дальние углы.
   Владимир выжидательно смотрит на него, неуклюже, не без отвращения, держа в одной руке грязный фолиант: Кто там всё-таки за тобой ходил?
   В. Нет, больше не шагает. Знаешь, пап, как будто он меня к ней вёл. Я об неё чуть не споткнулся.
   Вл. Ладно, пойдём, - он берёт сына за руку и они вместе с находкой возвращаются к костру.
  

20

   - Давай посмотрим, что это за штука, - говорит Владимир, поднося книгу к свету уже собирающегося потухать пламени.
   Габариты книги примерно тридцать пять на двадцать пять и на шесть с половиной сантиметров. Весит она не менее шести ки­лограммов, на вид - очень старая, пыльная в темно-коричневом толстом кожаном переплете, углы обложки обиты белым металлом, посереди неё (с титульной стороны) инкрустация в виде ромаш­ки из того же металла. "Ромашка", если присмотреться, не совсем ромашка, а солнцеобразный круг без серединки, состоящий из одиннадцати "лепестков", каждый из которых похож на вытянутый полумесяц, выпуклостью повёрнутый вправо.
   Виталик бережно отряхивает, обдувает и оглаживает книгу, пока не открывая.
   - Какая-то церковная, - делает вывод отец. - Погоди, я принесу ещё дровишек. Он встаёт, подходит всё к тому же тёмному проёму и осторожно делает несколько шагов вглубь. Виталику видно лишь тусклое блуждание фонарика. Между тем, шум дождя почти сошёл на нет, и в церкви стоит настороженная тишина, изредка нарушаемая па­дением капель и струек. Виталик наобум открыл книгу. Вдруг он слышит из комнаты, куда ушел отец, звук осыпающейся штукатурки и хлопанье крыльев.
   - Что там?! - вскакивает он, едва успев рассмотреть изо­бражение на странице.
   - Иди сюда - отзывается Владимир после короткой паузы.
   - Сейчас, тут картинка интересная, - Виталик, подхватывает раскрытую книгу, но в спешке не удерживает - книга вновь схлопывается, как будто слипается. Однако, не упустив её из рук, сын быстро приближается к отцу. За ним прибегает, проснувший­ся на этот раз, Миня.
   - Смотри, - указывает Владимир лучом фонаря. Прямо, над дверной аркой, вниз головой, уцепившись лапками за трещину стены, висит виновница их испуга, обыкновенная летучая мышь. Миня, заметив другое животное, угрожающе рычит и несколько раз гавкает для порядка. Мышь, поблескивая несчастными глазка­ми, не удерживается в неудобном положении и соскальзывает, в панике она опять бьёт крыльями, пытаясь восстановить равнове­сие. Миня злорадно лает. В свете фонаря развеваются серые кло­чья паутин. Наконец мышь находит новое пристанище неподалеку от старого и затихает. Миня вопросительно посматривает на хо­зяев.
   Вл. Должно быть, она тебя тогда и напугала.
   В. Она не страшная.
   Вл. Но напугать может.
   Все трое возвращаются к костру. По дороге Владимир подби­рает ещё несколько хороших щепок. Огонь, получив пищу, сразу становится веселее. Владимир присаживается, рядом - Миня.
   Вл. Ну чего ты её все в руках держишь? Что там? Давай посмотрим.
   В. Она разлепилась у меня в одном месте, а теперь (он тщетно пытается вновь открыть книгу).
   Вл. Дай-ка сюда.
   Виталик отдаёт книгу отцу и сам приседает рядом на кор­точки. Владимир оглядывает и ощупывает книгу со всех сторон - книга как книга. Пробует открыть её - ничего не получается. Это вызывает у него лёгкий конфуз перед сыном. Пробует ещё - безрезультатно. Он в недоумении исследует срез, который, впро­чем, выглядит вполне обычно.
   Вл. (озадаченно) Как будто сплошная... Как тебе вообще удалось её открыть?
   Виталик, вместо ответа, опять силится раскрыть книгу, гри­масничает от натуги. Страницы упорно не разлепляются.
   - Ну? - нетерпеливо отбирает у него книгу отец, дует и усиленно трёт пальцем между обложек. Затем достает перочинный нож, раскрывает его и пытается проскрести щель ножом.
   - Чертовщина!! - ругается Владимир, всё более отчаиваясь в перспективности своего занятия.
   - Папа, не надо! - останавливает его Виталик. - Вдруг ис­портишь. Лучше дома попробуем...
   Вл. (раздраженно бросая книгу) Сцементировалась она, что ли?! Первый раз такое вижу. Может, это вообще не книга, а му­ляж.
   В. Что?
   Вл. Муляж, Подделка. Знаешь, ставят некоторые у себя до­ма, чтобы похвалиться. Пирожок без начинки (подбрасывает щеп­ки в костёр).
   В. А здесь-то она зачем?
   Вл. Всё-таки, наверное, какая-нибудь церковная, хотя... Странно, что раньше никто не утащил. Всякое бывает. Ладно. Утро вечера мудренее. Завтра посмотрим, что за штука.
   В. (ещё раз робко попробовав) Нет, она больше не открывается.
   Вл. А... ты же сказал, что открыл... Про картинку чего-то?
   В. Да, там была картинка. Дядька какой-то отбивается от диких зверей.
   Вл. А что за звери были: волки, медведи?
   В. Я не знаю, пап. Не успел разобрать.
   ВЛ. А она точно открылась? Тебе не померещилось?
   Виталик обиженно отворачивается.
   - Ладно, - примирительно хлопает его сзади по плечу отец. - Жалко, что она больше не хочет открываться.
   Мая, до сих пор казавшаяся спящей, резко поднимает голо­ву и открывает глаза:
   Как вы мне надоели со своей болтовней! - она так же резко встаёт и зябко потягивается. - Брр! Холодища, - греет руки над пламенем.
   - Наверно я слишком сильно захлопнул, - сокрушается Ви­талик и вновь приступает к возне с неподатливой книгой.
   Вл. (утешая сына) Не горюй... Мая, ты куда?
   - Пи'сать, куда же ещё, - грубовато отвечает Мая, перебра­сывая ногу через бортик пролома, посредством которого они все проникли в храм.
   Вл. Могла бы так далеко и не ходить.
   Мая фыркает и скрывается из виду. Проводив дочку взором, Владимир смотрит на часы.
   Вл. Два часа. А не поесть ли нам?
   При этих словах сразу оживляется Миня. Выбившись из сил, Виталик, наконец кладет книгу и, вздохнув, садится на неё.
   Вл. (роясь в рюкзаке) Будем мать будить?
   - А?! - вскидывается вдруг Светлана как полоумная. - Где Майка?
   Вл. Щас придёт.
   С. Господи, что-то ужасное снилось...
   Вл. Мы вот придумали покушать.
   Светлана дышит тяжело, словно после бега, трёт руками и отряхивает ли­цо, как будто хочет отогнать навязчивое видение.
   С. Ради Бога... Посмотри пойди, где она там.
   Владимир послушно подходит к пролому, выглядывает из не­го и с удовольствием вдыхает вкусный ночной воздух. Дождь совершенно иссяк, капли, издавая одиночные шлепки, падают только с окре­стных деревьев и кустов. Вдруг с карниза ему на загривок вы­ливается струйка скопившейся воды, он вздрагивает всем телом, но затем, посмеиваясь, вытирает влагу ладонью.
   - Мая! Мая! - громко кричит он, как можно дальше высунув­шись наружу.
   - Ау! - не совсем сразу откликается дочка откуда-то сни­зу, сравнительно издали.
   Вл. Что ты там делаешь?!
   - Сказать?! - веселится Мая.
   - Кажется, с ней всё в порядке, - возвращается Владимир к жене. - А вообще, у нас у всех не в порядке с нервами. Ви­талик вон антикварную ценность нашёл.
   Виталик приподнимается и демонстрирует матери находку. Но та, удостоив её лишь поверхностным взглядом, начинает суе­тливо возиться у себя в рюкзаке.
   - А кто воду набрал? - спрашивает Светлана, ставя перед собой наполненную бутылку.
   Вл. Воду? Майка.
   С. Молодец, - она передергивает плечами. - Я про­сто замёрзла, - добавляет она к судорожно зевает.
   Смерив растерянную супругу взором, Владимир опять под­ходит к пролому.
   Вл. Ма-я! Э-эй!
   Несколько долгих мгновений все ждут ответа.
   - Иду! Уже иду-у! - доносится наконец как будто ещё более издалёка..
   - Ду! Э! У-у! - подтверждает эхо.
   - А на улице не так и темно, - сообщает Владимир благо­душно. - Луна вылезла.
   Даже вблизи костра становится заметен просачивающийся в цер­ковь белый свет.
  

21

  
   Над кладбищем в очистившемся небе висит яркая луна с ед­ва заметным ущербом в верхнеправом секторе. Такого освещения вполне хватает зоркому взору Маи, чтобы различить среди дожи­вающих свой век оград и мокрых кустов столь заинтересовавшие её ягоды. Особенно изобилует ими попавшийся ей в лысом, а зна­чит хорошо прогреваемом днём, месте холмик. Земляника здесь раза в полтора крупней обыкновенной. Спелая и округлая, она слишком легко раздавливается в руках, и Мая с неудовольствием смотрит на испачканные пальцы, затем нюхает их и закатывает глаза от удовольствия. Обрывая обсыпные ягоды и набивая ими рот, она быстро продвигается от ног к голове могилы, там, под покровом прохладных листов её словно дожидаются несколько особенно жир­ных и сладких земляничин. Тут же из земли торчит совсем небо­льшой гранитный памятник с грубо прилепленной к нему фотогра­фией на керамике. Мая машинально проводит по её выпуклой, в мелких капельках, поверхности окрашенной ягодным соком ладонью. Повыше оставленных ею тёмных полосок на черноватом фоне теперь видно лицо девочки, примерно одних лет с Маей, но явно не её современницы, а скорее современницы матери, а то и бабушки. На голове у покойницы что-то вроде матросской бескозырки, а воло­сы, судя по прямому пробору, собраны сзади в косу. Мая неволь­но поправляет резинку на своем "хвосте", словно смотрясь в зеркало. На губах незнакомки застыла задумчивая полуулыбка. Мая, разделяя свою челку на две половины, пытается изобразить из себя нечто подобное. Впрочем, сходство её с обнаруженным портретом не оставляет сомнений. Не в силах преодолеть вдруг противопоставленного ей кокетства, Мая фыркает и начинает разгребать наросты земли пониже фотографии, чтобы прочитать даты рождения и смерти и имя умершей. Но не успевает, ибо оказывается, что она разрыла муравейник. Один муравей больно жалит ее в нежное запястье, несколько мгновений спустя - другой, особенно боль­но, в пах. Вскрикнув от этого второго укуса, Мая быстро встаёт и, правой рукой растирая зудящее место, левой всё же схватывает напоследок несколько вожделенных ягод.
   - У! - замахивается она на хозяйку могилы. - Всё из-за тебя! - добавляет, прожевав.
   Оглянувшись несколько раз, она спешит в гору, к родителям и брату. По пути ещё один муравей жалит её в шею, сзади, Мая опять вспыхивает, пытаясь убить злодея у себя на спине.
   - Ты что ли там пищала? - встревоженно спрашивает её отец, наполовину высунувшийся из пролома.
   Ещё несколько проскальзывающих шагов, и Мая обретает опо­ру в виде остатков кирпичной стены.
   - Муравьи зажрали, - говорит она, морщась и почесываясь в укушенных местах.
   Вл. (подавая ей руку) Чего так долго-то?
   - Папа, ты знаешь, что такое запор? - парирует Мая и лег­ко перепархивает под крышу.
   На какой-то момент задержав липкую ладошку дочери в сво­ей, отец замечает, как у неё потемнели губы, но, ничего не высказав вслух, отворачивается к костру.
   - Иди поешь, - ласково зовёт Маю успокоенная и удовлетво­рённая её благополучным возвращением мать.
   - Сейчас,- Мая направляется не прямо к привставшей в честь её появления матери, а вокруг костра. - Что там за книгу Виталик нашёл?
   Она садится на корточки перед лежащей особняком книгой, спиной к родным, и одной рукой ощупывает обложку, а другой лихорадочно и по возможности незаметно старается вытереть рот.
   - Ничего себе талмуд, - наконец даёт заключение Мая и, напоследок ещё облизав губы, оборачивается к остальным. - Что у нас есть по­есть?
   - Вот, держи, - протягивает ей Светлана через невысокий костёр об­лупленное яйцо. - Вот Хлеб, - передаёт кусок хлеба.
   - Спасибо, мамочка, - благодарит Мая, ловко принимая оба предмета в одну руку, левую, более грязную, она, как бы невз­начай, держит в кармане.
   Все жуют. Живописно расположившись по обе стороны от уютной Светланы, уплетают припасы Виталик и Миня. По кругу ходит вновь наполненная Маей бутылка. Надышавшись свежим воздухом из пролома, к ним присоединяется Владимир. Берёт яйцо, разби­вает его об свой лоб и чистит.
   - Ну вот, не всё так уж плохо, - выдыхает он. Умиротворённая Светлана щекой приваливается к мужниному плечу. Стиснутый между ними, было задремавший, Миня взвизгивает и вырывается на волю.
   - Ой! - восклицает Светлана и смеётся. Владимир хмыкает. Несколько смешков вырывается у Маи, созерцающей эту картину с другой стороны костра. Следом за ней хихикает Виталик.
   Миня, обиженно перешедший ближе к Мае, ожесточенно начинает выкусывать что-то у себя из-под хвоста, затем вскакивает и крутится волчком, чуть не зацепляя костёр и ловя собственный хвост. При этом у него такое серьезное и глубоко печальное лицо, что вся компания просто не может не рассмеяться; и смеют­ся довольно громко и долго. Раскаты смеха, - теперь уже без ретуши дождевого шума, словно шары, разлетаются по гулким помещениям церкви. Непривычные звуки заставляют вновь переме­нить место бедную летучую мышь. Хлопанье крыльев в соседней комнате вызывает новый взрыв веселья у Виталика и Владимира. Однако Светлана смотрит на них с недоумением.
   - Мышь, - давясь, поясняет Владимир.
   - А? - и Светлана не может не присоединиться к смеющимся.
   - ХО-хо-хо! - несколько холодно заканчивает общий хохот Мая. - Это наверно с меня на него муравейник перелез, - де­лает она предположение о недавнем Минином поведении.
   Теперь Миня уже вполне затих, подполз со свободного бока к Владимиру и опять собирается уснуть. Почесав песику за ухом, Владимир смотрит на часы:
   - Ладно, до рассвета ещё час-полтора. Я лично попробую чуть-чуть покимарить. Просьба к присутствующим: ни­куда надолго и без извещения не отлучаться.
   - А больше нет нужды, - говорит Мая и пересаживается на место рядом с отцом, оттесняя пригревшуюся собаку. Та, помявшись, ложится с краю, на этот раз рядом с Маей.
   Светлана, искоса похлопав на них глазами, смежает их окон­чательно. Владимир аккуратно приобнимает дочку и тоже закрыва­ет глаза. Мая, вытягивая ноги, сушит грязные и мокрые кроссов­ки в тепле догорающего костра. Виталик уже спит. Всё чаше по­стреливают затухающие головешки. Луна успела пройти изрядное расстояние по небу и заглядывает теперь в пролом под про­тивоположным начальному углом.
   Едва заметно начинает светать. Все спят и даже похрапыва­ют. Последний красный уголь тает в костре, покрываясь пеплом. Тощий дымок змейкой огибает, оставленную у одиночестве книгу. На светло-сером рассветном фоне пролома рельефно выделяется желтая верхушка пучка засохшей злаковой травы. Безветрие. Всё настойчивее и громче пиликают сверчки, ранее молчавшие из-за непогоды.
  

22

  
   Солнце весёлыми полнокровными зайчиками играет на стенах заброшенного святилища. Владимир встал, и прохаживается, разминая затёкшее тело. От неудобства положения просыпается Мая, трёт себе под подбородком, и, тихо постанывая, открывает глаза. Её внимание при­влекает небольшая чистая лужа в углублении пола. Используя её как зеркало, Мая прихорашивается. Пока отец любуется дневным пейзажем, открывающимся из пролома, Мая достает из своего рюк­зака голубую косынку и повязывает себе на шею, под рубашку. Од­новременно пробуждаются Миня и Светлана, смотрят друг на друга Миня подлезает к ней, виляя хвостом. Последним неохотно проща­ется со сном Виталик, но как только в его поле зрения попада­ет книга, он преображается и перебирается к ней поближе.
   Пепел костра уже не дымит. Светлана, пошарив вокруг глазами и топнув на Миню, чтобы не волочился за ней, уходит по нужде в комнату, где была спуг­нута мышь. Виталик писает прямо тут же, в угол. Мая подходит к отцу. Возвращается Светлана. Слыша её шаги, Владимир обора­чивается:
   - Ну что, всё в норме? Ничего больше нас здесь не держит. Собираем манатки и в путь.
   Светлана шмыгает носом и растирает бока:
   - Куда пойдем-то? Опять в эту проклятую деревню? Может, ну её? Давайте обратно, а?
   Вл. Я ничего не имеют против, чтобы пойти обратно. Но, раз уж мы здесь оказались, должны же мы убедиться, по крайней ме­ре, что деревня есть.
   С. (встревоженно) И как мы это будем делать?
   Вл. Выглянем с другой стороны и посмотрим, есть ли там дорога. Я уверен, что до деревни рукой подать. Не может быть, чтобы церковь и кладбище были уж на на отшибе - максимум километр.
   Светлана вымученно вздыхает:
   - Уговорил. Вы-то как? - обращается она к детям.
   М. Как папа скажет.
   Виталик утвердительно кивает. Оценив готовность своей команды, Владимир восклицает:
   - "Вперед!" - воскликнул Дон Кихот! - и надевает рюкзак. - Да, погоди, давай сюда свою книжку, - обращается он к засуетившемуся Виталику.
   В. Я сам понесу.
   Вл. Сам? Ну надолго тебя не хватит. Когда устанешь, ска­жи.
   Владимир уходит в комнату, откуда недавно пришла Светлана. Остальные отряхиваются, собирают вещи и идут туда же. Послед­ней, на всякий случай поворошив ногой погасшее костровище, в соседние покои переходит Светлана.
   Миновав эту длинную комнату и ещё один неприкрытый двер­ной проём, все они оказываются в небольшом помещении вроде при­хожей. Из неё наружу ведёт очень древняя, настежь открытая, тяжеленная, обитая железом дверь. Середину её единственной створки с внешней стороны (дверь открывается на улицу) украша­ет точно такая же "ромашка", как на обложке книги, только раз­мером побольше.
   - Вот пара твоей книжечке, - говорит, обернувшись к сыну, выступивший вперёд наблюдательный Владимир.
   Виталик выглядывает из-под крыши и сверяет изображения, не выпуская своего сокровища из охапки.
   Сначала Владимир, а за ним все остальные, привыкая к яр­кому свету, фокусируют свое зрение на отдалённых окрестностях. Всё семейство довольно неуклюже толпится в дверях. Просто захватывает дух от красоты открывшегося им вида. Прямо от кованого порога вниз стекает прекрасная ярко-жёлтая песчаная дорога. По обочинам растут наливные мододухи-сосны, "свечки" на них блестят и сочатся смолой. Ниже сосен несметная красота разнообразных жёлтых и фиолетовых цветов на длинных ножках. Видно, как играют в воздушную чехарду крупные дневные бабочки. Дорога щедро освещена солнцем, на ней незаметно ни луж, ни каких-либо сле­дов. Она, почти не виляя, уводит в смыкающийся над ней легко просвечиваемыми решетчатыми арками разреженный сосновый бор, который уже издали привлекает своими золотисто-блестящими стволами и голубовато-серой, поросшей лишайниками и вереском, восхитительно сухой подстилкой. Герои сладострастно принюхиваются к доносимым оттуда едва приметным ветерком ароматам дурмана и хвои. Ожидающий их лес удивительно открыт и приветлив. Самый дальний просматриваемый участок дороги опять поднимается в гору и, очень вероятно, должен вывести к полю.
   - Ну как? - спрашивает Владимир.
   - Кайф! - вырывается у Виталика, и книга чуть не вырыва­ется у него из рук.
   - Интересно, на сколько потянет она в "Букинисте"... -замечает отец трудности сына и наконец окончательно переступает порог.
   - Только, Владимир, - напоминает Светлана, - если через ближайшие пятнадцать минут деревня не покажется, мы разворачиваемся и идём домой.
   Вл. (несколько рассеянно) Ну разумеется... Ты только посмотри, - обводит он ру­кой представшее им пространство и опять нюхает воздух.
   С. Хочешь сказать, что всё-таки не зря сюда пёрлись?
   Владимир, ничего не ответив, оглядывает детей и Миню и начинает спуск. Все потихоньку следуют за ним.
  

23

  
   Дорога широкая, около пяти метров, и на редкость ровная. Влажный после дождя песок кажется мягким, но эта видимость обманчивая - ноги не оставляют на нём глубоких следов. По обе стороны от дороги аккуратно вырыты водоотводные канавки, мет­ра полтора в ширину. Бархатистая поверхность не содержит в себе никакого намёка на какие-либо колеи или рытвины.
   - Как будто её специально к нашему приходу причесали, - удивляется Владимир.
   - Щас выйдем к какому-нибудь секретному объекту, - вор­чит Светлана.
   М. Вот, мама, всегда ты обламываешь папочкину тягу к открытиям.
   - Мы, в конце концов, с Миней и Виталей организуем надом­ный мужской монастырь, - посмеивается, оборачиваясь, Владимир.
   Ещё немного, и они оказываются в переполненном благоуха­ниями, птичьим пением и жужжанием насекомых лесу. На обочинах вперемежку с цветами попадается вполне спелая черника и голу­бика.
   - Смотри, и здесь ягоды, - не верит своим глазам Свет­лана.
   Вдруг Виталик резко выбегает вперёд и, едва не спланиро­вав носом из-за перевешивающей его книги, присаживается возле канавы. Когда отставшие подходят, он с торжеством демон­стрирует обществу огромный молодой боровик на великолепной толстой ножке.
   В. Прямо на дороге рос.
   - Вот ещё, - говорит Владимир, - едва удостоив внимани­ем находку сына, и указывает несколько дальше сосновой палкой (только что подобранной).
   Миня кидается и обнюхивает этот второй, не менее прекра­сный гриб, торчащий из мха на скате в канавку. Семейство на­чинает, не разгибаясь, ползать на коленях, собирая вокруг да около грибы. Достаточно быстро исчерпав непосредственно придорожные ресурсы, они понемногу углубляются в лес - благо, что там добыча не менее изобильна. То и дело слышны восторженные возгласы кого-нибудь, открывшего очередное месторождение. Миня, задрав хвост, носится между азартно перескакивающими с полянки на полянку сборщиками. Одна Мая проявляет к грибам мало интереса - нашла пару белых, положила их в общую кучу и перешла на поедание ягод. Ягод тоже больше поглубже в лес. Таким образом, дорога вскоре для всех теряется из виду. Но вот уже все возможные ёмкости набиты самыми отборными гриба­ми, выброшены в связи с богатством выбора претенденты даже с самым лёгким оттенком червивости. Под грибной груз использо­вана даже, завязанная узлом, неприкосновенная Виталикова кур­тка. Он волочит её за собой одной рукой, а другой еле-еле удерживает под мышкой книгу.
   - Всё, - выдыхает Светлана и расправляет плечи. - Так можно с ума сойти. Прямо чудеса какие-то в решете - и ягоды и грибы! Пошли домой. Бог с ней, с этой деревней. Всё равно наверно по­том вернёмся сюда, а?
   Вл. Конечно, грех не отметить такое место, - он вроде бы поворачивает к дороге, но не удерживается и срывает ещё один гриб в несколько другой стороне.
   - Надо же, одни белые! - констатирует он. - Где ещё та­кое бывает? Да и местность-то, кажется, располагает больше к маслятам. Их что, тут никто не собирает, что ли?
   С. Они тут зажрались. Хватит, пошли. Мая!
   - Эй! - откликается Мая из-за кустов голубики, и Миня ле­тит к ней.
   Трава уже почти высохла, - гладит Светлана доходящие ей до колен продолговатые листья. - Хватит! А то поголубеешь!
   - Почернею! - смеётся Мая.
   Виталик измученно садится на красноватую меховую подушку перед ещё одним неправдоподобно большим и правильно сложенным белым грибом.
   - Всё, - повторяет Светлана. - У меня такое чувство, что всё это у нас сейчас отнимут. Вернёмся сюда с корзинами и бидонами. Ведь расскажешь, никто не поверит, а?
   - Аномалия природы, - напыщенно глубокомысленно изрекает Владимир.
   Они всё-таки двигаются к дороге, но из-за невольных оста­новок возле грибов очень медленно. Мая и тут ухитряется припаздывать.
   - Майка! Давай сюда! - безапелляционно требует Светлана, лишь по шевелению веток угадав нахождение дочери.
   Мая выныривает из ягодных зарослей и приближается, лениво приподнимая ноги среди сизовато-узорчатых стеблей. Щёки, подбородок и особенно верх шеи вместе с косынкой, выбившейся из-за расстёгнутого воротника ковбойки, у неё как будто специально перемазаны ягодами.
   - Ну, где твоя дорога? - спрашивает Светлана мужа, когда все они уже более или менее целеустремленно проходят метров пятьдесят. - Мы правильно идём?
   - В таком лесу просто невозможно заблудиться, - успокаивает жену Владимир. - Здесь видно за версту. Я даже не знал, что такое бывает.
   Но на всякий случай он достаёт из-за пазухи компас, по­том сверяется по солнцу, после чего немного изменяет направление. Остальные, по мере сил, поспешают за впереди идущим.
  

25

  
   В резвом темпе Владимир выходит на дорогу, ту самую, песчаную, жёлтую. Следом канаву форсируют Мая, Миня и Светлана, каждый - насколько ему позволяют ловкость и размеры.
   - Папа! - раздаётся порядочно сзади хныкающий голос Ви­талика. - Я больше не могу нести книгу!
   - Я же предупреждал, - выдыхает Владимир, - Ладно, выходи на дорогу! Что-нибудь придумаем! Хотя теперь это будет гораздо сложнее, - он хлопает себя по туго набитому рюкзаку. Эти чёртовы грибы...
   Виталик вместе со своими тяжестями почти доползает до канавы. Он апатично садится, свесив в неё ноги, на глазах блестят недавние слезы.
   - Давай, - говорит отец, протягивая руку, и принимает сперва книгу, затем кулёк с грибами. Потом Виталик сам кое-как минует препятствие. Миня ободряюще поддевает его повисшие руки мокро-блестящим носом.
   Все складывают свои поноски в один гурт на почти сухом песке.
   - Ну что? - спрашивает Светлана. - Куда теперь, направо или налево?
   Владимир делает ей успокаивающий жест. Она, с недоверием посмотрев на мужа, присаживается на траву. Пока остальные члены семьи отдыхают, Владимир проходит в одну из сторон по до­роге метров пятьдесят, пытаясь обнаружить оставленные ими следы. Дорога окончательно высохла после дождя и выглядит тщате­льно утрамбованной. Новых заметных следов на ней не остается. Владимир несколько раз присаживается на корточки и тщательно разглядывает грунт. Но всё, что он находит - это поперечные муравьиные дорожки. С озадаченным видом отец семейства возвращается к своим.
   - И все-таки, мне кажется, туда, - указывает он в напра­влении, откуда пришёл.
   - Что, никаких следов нет? - скептически резюмирует Светлана, и, вздыхая, идёт в противоположную сторону. Через каж­дые два-три шага она останавливается и задумчиво смотрит се­бе под ноги. Дети в это время уписывают растущую прямо на обочине чернику. На обратном пути Светлана намеренно шаркает по песку подошвами.
   С. Или мы и правда вышли где-то далеко от того места, где зашли, или это вообще не та дорога.
   Вл. Ты не учитываешь ещё одного варианта - следов может вообще не быть, - он без особого энтузиазма разглядывает раз­ложенную им на коленях карту.
   С. То есть как - нет следов?
   Вл. Вот ты прошла - уверена, что найдёшь свои следы?
   С. (оборачивается) Я полосы прочертила.
   Вл. И то ни фига не видно. А если не чертить? Может по-мокренькому ещё кое-что было видно. А теперь... И кой чёрт шлифовал её так, эту дорогу!
   С. Ну, так ведь не может быть, чтобы совсем не было следов! Мы же когда шли, что-то оставалось.
   Вл. Уверена? К сожалению, факты говорят об обратном.
   С. А на карте она есть?
   Вл. Дорога? Откуда! Видишь, какой масштаб (показывает).
   - У-у - обиженно тянет Светлана, впрочем, не желая осо­бенно вникать.
   - Хотя дорога широкая, - рассуждает Владимир, - Но всё равно. Карта старая, а дорога, видимо, совершенно новая. Может, её ещё будут асфальтировать.
   - Это в какой же град Китеж, такие подъезды? - усмехается Светлана.
   - Папа! Мама! Мы идём или нет? - вдруг торопит их перепач­канная ягодами дочка.
   - Погоди! - раздражённо отзывается Светлана. - Ну так ку­да всё-таки? - испытующе смотрит она на мужа.
   Владимир опять вертит свой компас, водит пальцем по кар­те, но разгибается и встаёт на ноги, так и не избавившись от сомнений.
   - Чёрт! - восклицает он. - По-моему, туда (опять показы­вает в сторону своей неудачной разведки).
   - Точно туда? - с пристрастием выспрашивает Светлана.
   - Туда, - отвечает Владимир, прибавив, сколько нашлось, уве­ренности своему голосу. Но звучит слабо.
   - В конце концов, - вмешивается Мая, - если мы через нес­колько минут не увидим церковь, значит мы идём неправильно.
   - И тем больше шансов выйти к деревне, - поддер­живает её слегка приободрившийся Владимир. - Давай сюда свою книгу, - обращается он к Виталику.
   - Провалился бы ты со своей деревней... - шепчет себе под нос утомлённо злая Светлана.
   Владимир, почесав в затылке, вынимает ремень из брюк и с его помощью кое-как приторачивает книгу снаружи к своему небольшому, но ставшему непомерно толстым, рюкзаку.
   - Грибы не подавит? - интересуется Светлана по-хозяйски?
   - Что делать, - улыбается Владимир, пытаясь получше укре­пить книгу, используя свободные рюкзачные веревочки и ремешки.
   С. Штаны-то не свалятся?
   Вл. Ладно (прерывает своё занятие). Если будет падать, ска­жете - перепакуем. - Он продевает руки в лямки рюкзака и под­тягивает штаны.
   - Я пойду сзади, - говорит успокоенный Виталик. - Буду смотреть.
   - И то дело, - одобряет Владимир и начинает маршевое дви­жение в избранном им направлении. Все следуют за ним.
   Узор на обложке книги переливается на ярком солнце у Владимира на спине. Дорога, всё такая же жёлтая и песчаная, она совершенно пряма и чиста. Едва заметен равномерный уклон вниз; под горку, однако, идти веселее. По обеим сторонам от дороги - поражающие воображение своим изобилием и красотой сухие сос­новые боры. Хотя всё семейство то и дело прилежно заглядывает себе под ноги, никаких следов - ни своих, ни чужих, ни машин­ных - не видно.
   - Миня, - полушутливо обращается к собаке Светлана, - ты бы хоть понюхал - ходили мы здесь или нет?
   Пёсик смотрит на хозяйку заискивающе и виновато преклоня­ет голову - мол, ничего не могу поделать.
   Бросив тщетные попытки отыскать следы, Светлана обращает свое внимание на цветущие обочины.
   - Ни комаров, ни мух, - вдруг отмечает она и останавли­вается. - Ну где церковь? - вопрошает она, глядя из-под ладони вперёд.
   Мы ещё не дошли до самой низкой течки, - оправдывается Владимир.
   - Да отсюда ещё и не должно быть видно, - вроде бы солидарна с от­цом Мая.
   - Папа, книга падает, - предупреждает Виталик. Владимир оборачивается к слегка приотставшему от него се­мейству и аккуратно снимает с себя груз.
   Миня присел посреди дороги и таинственно водит носом.
   - Великий следопыт, - говорит Светлана и снисходительно треплет его по горячей холке.
   Оставив рядом с Миней свою ношу, она сладко потягивается и тоже принюхивается. Оглядывается и словно что-то припоминает.
   С. (удивлённо) А всё-таки ни мух, ни комаров...
   Ветерок, заметный с утра, совсем улёгся. Вокруг - непод­вижный, знойный, пересыщенный запахами и суетою насекомых, полдень. Небольшие лужайки от края дороги до первых деревьев так и пышут фантастическим разнообразием красок. Цветы, обыч­но сменяющие друг друга на протяжении лета, теперь и здесь, кажется, взбесились и цветут все вместе. Лютики и зонтичные, нивяники и короставники, лиловые гвоздичные и желтые сложно­цветные, таволга и иван-да-марья, зверобой и иван-чай, коро­вяк и синюха, колокольчики и васильки, душица и мята, бодяк, пустырник, щавель, крапива, полынь, попадаются фиалки и орхидеи, стелется подмаренник, веет вейник, ещё кое-где не доцвели одуванчики, а уже начинает распускаться золотая розга. Ни комаров, ни мух, правда, нет, хотя кипит усердная работа днев­ных бабочек, пчёл, разнокалиберных жуков и шмелей - все они насыщаются нектаром, запасают его в прок. Нередко дорогу перелетают, появляющиеся обычно ближе к осени, стрекозы. Кузнечики не смолкают.
   Мая, убедившись, что родители решили сделать привал, перепархивает через канавку и начинает по обыкновению собирать букет. Ее тоненькая фигурка весьма гармонично смотрится на фоне трав.
   Владимир невольно сопровождает дочку взглядом, между тем не оставляя попыток понадёжнее прикрепить книгу к рюкзаку.
   - Всё, поворачиваем, - опять внезапно подводит черту Све­тлана. - Там не было таких цветов.
   - Ты так думаешь? - нерешительно осведомляется Владимир.
   - Папа, по-моему там горка круче была, - припоминает Виталик.
   Вл. Ну ещё десять минут. Если не увидим церковь...
   - Нет, сейчас, - перебивает его Светлана. - Никаких больше церквей и деревень. Я дальше не пойду.
   - Ох-хо-хо! - сокрушённо выдыхает Владимир. - Мая! - зовёт он, несколько удалившуюся дочь. - Разворачиваемся!
   - Уже?! - отзывается та, срывая очередной пурпурный цветок (очиток).
   Владимир осторожно, чтобы не нарушить равновесие в креп­лении книги, водружает на себя свою тяжелую ношу. Все собира­ются и идут в другую сторону. Впрочем, пройдя несколько ша­гов, Владимир пропускает семью вперёд и с сожалением огляды­вается в направлении, по его мнению, том самом. Поймав недовольный взгляд обернувшейся жены, он спешит догнать её и остальных.
  

26

  
   Проходит ещё час пути. Ни дорога, ни пейзаж вокруг суще­ственно не изменяются. Миновав пусть и очень пологий, но дли­нный подъём, герои слегка приустали. Солнце по-прежнему светит ярко и ровно, на небе почти не наблюдается облаков. Времени -часа три-четыре пополудни.
   - Пора бы хоть на поле выйти, что ли, - говорит Светлана, вытирая пот с разгорячённого лба и, подумав, добавляет:
   - Интересно, здесь машины хоть иногда ездят? - она досад­ливо ковыряет мыском девственную песчаную поверхность.
   - Всё-таки по компасу вернее было в ту сторону,- ре­шается сказать Владимир.
   С. А я думаю, это не та дорога.
   Все некоторое время молчат.
   - Ну что, привалимся? - предлагает Владимир, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
   Мая тут же грациозно присаживается на высокую травяную кочку. Миня идёт полакать воды из канавки.
   - Пить хочется, - говорит Виталик.
   - А есть ещё? - интересуется Владимир.
   Светлана достаёт из своей сумки и демонстрирует вновь на­полненную Маей в церкви литровую бутылку; в ней, однако, оста­лось уже меньше половины.
   - Надо бы поэкономить воду, - решает Владимир. -.Вита­лик, ты сделай несколько глотков, только смотри всё не выпей. Мая, ты не умираешь от жажды?
   М. Ещё потерплю, папочка.
   - Я умираю, - говорит Светлана и, отпив, пе­редает воду сыну.
   - Сколько там осталось? - берёт затем Владимир у сына бутылку.
   В бутылке мутновато плещется едва ли четверть былого со­держимого. Владимир делает очень маленький глоток.
   Вл. Мая, ты точно не хочешь?
   Мая отрицательно качает головой, её глаза полузакрыты, на лице блаженная улыбка.
   Вл. Ты что, дурмана нанюхалась?
   - А?! - Мая словно просыпается.
   Вл. Энзэ, - передаёт супруге бутылку, та закупоривает её и прячет.
   Вл. Сидим ещё пять минут и - в темпе вальса. Не может быть, чтобы мы куда-нибудь ни вышли.
   - Я уже от тебя не впервой это слышу, - пессимистично вздыхает Светлана.
   - А вы ешьте ягоды, - направляет детей Владимир. - Меньше будет пить хотеться.
   Виталик послушно отправляется обрывать на обочины по-прежнему встре­чающуюся здесь в изобилии чернику. Мая от нечего делать начинает плести венок из своего пышного и на этот раз очень разноцветного букета. Только раздразнивший свою жажду Владимир судорожно сгла­тывает слюну и тоже идёт ближе к лесу - попастись на ягодах. Между тем, лицо у Светланы, по-турецки сидящей на обочине, становится всё мрачнее. Прищурившись, она с вызовом смотрит на излишне приветливое летнее солнце, наконец весьма решительно вста­ёт:
   - Вы как хотите, а я пошла. Вот где у меня ваши цветочки-ягодки! - она прочерчивает большим пальцем под горлом.
   Мая, заметив этот материнский жест, тоже гладит себя по перепачканному синими ягодами горлу и подбородку.
   Взяв свою сумку и никого не дожидаясь, Светлана направляет­ся в угодную ей сторону. Отпустив мать метров на сто вперёд и видя, что она даже ни разу не обернулась, всё семейство, не сговариваясь, устремляется ей вдогонку. Первым несётся Миня, последней, ухитряясь на ходу продолжать своё плетение, не торопится Мая. Все они довольно скоро скрываются из виду, следуя на этот раз сравнительно крутому, но столь же равно­мерному, как все предыдущие, спуску.
  

27

   Солнце слегка начинает краснеть и чертит лучами по макуш­кам деревьев. Если бы на душах у героев не было так тревожно, медленный закат показался бы им по истине прекрасным. Все они, обессилев, развалились на сухой лишайниково-хвойной опушке.
   - Куда ты завёл нас, проклятый Сусанин? - выдавливает из себя Светлана остатки юмора.
   Владимир хочет было пошутить ей в лад, но слова застрева­ют у него в пересохшем горле, а на лице вместе этого багровой краской проступают смущение и растерянность.
   - Не приставай к папе, он сам заблудился, - помогает не­счастному отцу выглядящая наиболее свежей из всей компании Мая.
   - Неужели опять придется ночевать в лесу? - произносит Светлана в пространство. - Во! - хлопает она себя по щеке, словно обрадовавшись. - Все-таки есть комары!
   - Тебя это утешает? - грустно улыбается Владимир.
   - Между прочим, мамочка, - замечает Мая, - в лесу мы ещё не ночевали, ночевали в церкви.
   Светлана хочет возразить что-то нелицеприятное дочке, но её предупреждает Виталик:
   - Мама, я очень-очень пить хочу, - он видимо долго сдерживался и теперь чуть не плачет.
   - Пить-пить... Все хотят пить! - шикает на него Мая.
   Но Светлана, смерив её, а затем и мужа не терпящим противо­речий взглядом, методично достает из своей сумки бутылку и от­даёт сыну.
   Владимир, скрепя сердце, наблюдает за тем, как у Виталика во рту, глоток за глотком, неотвратимо исчезают последние ка­пли живительной влаги. Виталик пьёт жадно и неумело, тонкая струйка стекает по подбородку и дальше за пазуху. Владимир, сам того не замечая, приближается к сыну и уже готов опреде­ленно отнять у него последний глоток.
   - Я тебе оставил, вот, - говорит немного испуганный Ви­талик и протягивает отцу бутыль с едва смоченным донышком.
   - Пусть пьёт до конца, - не глядя на мужа, приказывает Светлана.
   Владимир встряхивает головой:
   - Извини, - просит он прощения у Виталика и, погладив сына по голове, подталкивает бутылку под донышко к его рту. - Давай.
   Виталик, не сводя с отца выразительных глаз, допивает и вытрясает прилипшие к стеклу капельки.
   Владимир садится на прежнее место. Мая, закрыв глаза, будто дремлет. Добрых полминуты длится тяжёлая всеобщая пау­за. Какая-то птица с криком и треском меняет своё место в ле­су. Светлана убивает у себя на щеке очередного комара.
   - И, однако, надо идти, - пробует голос Владимир не сли­шком по-командирски.
   - Куда? - неожиданно расслабленно вопрошает Светлана.
   - Туда, куда и шли, - отвечает Владимир, и, не встретив других мнений, рассуждает:
   Поворачивать назад - теперь было бы уже верхом глупости. Кстати, ты хорошо заметила, что есть комары, и дорога продол­жает идти немного под уклон. Очень возможно, что впереди нас ждёт вода.
   С. Болото.
   Вл. Может и ручей. Знаешь, я почти уверен, что мы у цели,
   С. Какой? - интонация у неё все такая же безнадёжная.
   Вл. Просто не может быть, чтобы на такой хорошей дороге нам где-нибудь не встретился населённый пункт. Куда-нибудь ведь она ведёт, для чего-то проложена!
   С. Почему-то ещё пока даже ни одного поворота не попалось. А на компас свой ты уже не полагаешься? - взор жены заставляет Владимира заёрзать на месте.
   - Такой великий следопыт, как папа, - тут же, открыв гла­за, встревает Мая, - прекрасно может обойтись и без компаса.
   Из зрачков Светланы вылетают очередные молнии в сторону дочери, она тяжело поднимается.
   - Дети! - властный призыв матери ставит на ноги сперва Виталика, потом Маю. Миня приходит в возбуждение, перебегая между всеми. Светлана с детьми и собакой уходят, а Владимир обиженно сидит. Обернувшись к нему, Мая, понимающе вздёргива­ет синим подбородком - ну чего, мол? Владимир, закусив губы, встаёт, резко, чуть не выронив книгу, нацепляет на плечи рюк­зак. Вскоре он чуть ли не бегом нагоняет остальных. Темп зада­ёт подчеркнуто быстро шагающая впереди Светлана. Виталик рад вновь оказаться у отца за спиной. Каждый идёт почти на преде­ле той скорости, на какую только способен. Понурившись и вы­сунув язык, сбоку семенит Миня.
   - Всё, вроде поле! - радуется совершенно измученная ею же навязанной спешкой Светлана.
   - Погоди радоваться, - возражает перенявший роль скептика Владимир и, несмотря на общее торможение, в том же темпе вышагивает дальше.
   - Папа! - жалобно зовёт его заметно отставший Виталик.
   - Что там? - останавливается отец.
   - Я устал, - со стыдом в голосе признаётся сын.
   - Ну что? Посадить тебя на шею? - рассуждает Вла­димир несколько раздраженно.
   - Я бросаю эти чёртовы грибы, - вдруг решает Светлана.
   Вл. Погоди. Вдруг до деревни пятьсот метров.
   - Да, мамочка, - поддакивает Мая, - до деревни каких-ни­будь триста метров.
   - Мая, - раздумчиво гневно произносит Светлана, - знаешь, ты становишься несносной.
   Виталик наконец, с остановками, долженствующими привлечь внимание со стороны зрителей к его трудностям, подходит к от­цу. Ткнувшись ему в живот лицом, он умоляще смотрит снизу вверх.
   Ну садись, - остаётся предложить Владимиру, и он, кряхтя, подставляет загривок. - Держи свою книгу ногами, - советует он натужным голо­сом оседлавшему его сыну.
   Поневоле более чем вдвое сбавив ход, процессия движется по открытому месту. Под ногами, впрочем, всё та же, всё такая же дорога. Уже вечер, над широким травянистым злаковым полем кругом собирается туман. Солнце, готовое скрыться за далекий абрис леса, плавает в тумане подобно круглой розовой рыбе. Оно скрывается и вновь выныривает из-за одинокого крупного де­рева, растущего слева.
   - Эй! - кричит невидимая за пеленой испарений, опередив­шая перегруженных родителей Мая, - там опять лес!
   Вот она возвращается к ним, еле плетущимися, постепенно материализуется из тумана. Отчего Мая такая весёлая и доволь­ная? На голове её сияет сконденсировавшимися из воздуха капля­ми освежённый прекрасный венок. Светлана с большим недоверием рассматривает дальнозоркими глазами собственную дочку. Уж больно красивое и бледное лицо у неё сегодня - и где только следы загара? Уж больно чётко и правильно очерчен чёрный от ягод рот...
   - Мам, ты чего? - прерывает, приблизившись, её недобрые размышления Мая и улыбается совсем по-детски, так, словно ей опять пять лет и она хочет приласкаться.
   - Лес, - без всякого выражения выплёвывает слово Светла­на. - Лес, - повторяет она и зло встряхивает опостылевшую сумку.
   - Лес так лес, - притворно бодро заявляет Владимир, ему трудно даже поднять взор из-под тяжести своей ноши. - Там по крайней мере можно будет развести костер, - и, не в силах ус­тоять на месте, он продолжает, широко расставляя ноги, двига­ться вперёд.
   Светлана приотстаёт. Один за другим летят шикарные гри­бы из её сумки на обочину. Плавные и даже игривые Светланины движения сквозят какими-то равнодушными жестами и обречённо­стью.
   - Мама решила облегчиться, - поясняет Мая Владимиру из-за спины. Муж с женой не видят друг друга, и она, находясь между ними, и с некоторым трудом видимая обоим, служит как бы передаточным звеном. Мимо Маи - в нерешительности, как Бури­данов осёл - туда-сюда перебегает Миня.
   - Ещё облегчается! - пятясь, кричит отцу туманная Мая. Слыша непотребную реплику дочки, Светлана кидает на неё всю ненависть своих глаз, но та, не долетев, вязнет как в ва­те. Мая поправляет свой венок и довольно мило усмехается. Светлана же методично выкинув все грибы до последнего, вытирает об мокрую придорожную траву ставшие липкими руки.
   - Вы идёте?! - сдавленно зовёт, не способный даже толком обернуться, Владимир.
   Светлана с опустошённой сумкой и таким же взглядом, при­бавляя шагу, идёт на зов. Мая, не дожидаясь её, разворачива­ется и спешит за отцом. Миня туда же. Скоро все они сбиваются в более или менее плотную группу. Светлана старается не смотреть на дочь, а Мая благоразумно к ней не приближается. Вита­лик задремал на отцовских плечах. Мая глядит на него с оттен­ком зависти. Лес всё чётче выделяется из тумана. Наконец, ге­рои скрываются за нависающими над дорогой волгло-чёрными сос­новыми ветками. Солнце уже село.
  

28

  
   В лесу не так туманно, но здесь заметнее сумерки. Владимир, крутясь на месте, внимательно высматривает место для ночлега. В конце концов он сворачивает налево, на открытую сухую полянку, с торчащими кое-где из нее корягами. Остановившись на выбран­ном месте, Владимир будит Виталика. Тот, не открывая глаз, мешковато слезает. Тут же плюхается на росистую траву книга. Подходит Мая, и, наконец, Светлана с Миней.
   - Так, - руководит Владимир, повеселевший от того, что сбросил груз, - набирайте побольше хворо­ста. Это относится ко всем, - обращается он к, словно не слы­шащей его, рассевшейся сложа руки на кочке, Мае. Та - вопло­щенная невинность - взглядывает на отца исподлобья, а затем, как бы с любопытством, смотрит на сонно переступающего с ноги на ногу Виталика.
   - Давай, - приободряет её Владимир. - Он сейчас проснёт­ся. Виталик! Эй! - похлопывает сына по спине.
   Мая хмыкает и приступает к сбору хвороста. Светлана мол­ча занимается тем же.
   Ещё не до конца стемнело, а у них уже разожжён огромный весёлый костёр. Рядом радует душу своей надежностью целая го­ра звонкого соснового сушняка. К тому же Владимир нарубил све­жих сосновых и еловых веток, и производимый ими дым отпугива­ет, впрочем, и без того сравнительно редких здесь, комаров.
   Сидя у огня, все несколько успокаиваются. Виталик, забо­тливо упакованный мамой в тёплую куртку, опять засыпает, при­тулившись головой на отцовском грибном рюкзаке, книгу он да­же во сне не выпускает из рук.
   - Извини меня, - говорит Светлана мужу, - у меня крыша поехала. И ты тоже извини, - обращается она принуждённо к дочери.
   - А мы ничего и не заметили, - моргает глазами Мая.
   Светлана, вздохнув, умолкает.
   - Знаете, что, девочки, - нарушает молчание Владимир, - давайте рассудим здраво. Что собственно произошло? Мы заблу­дились в незнакомом месте. Естественно, виноват в этом я. Но что мне теперь по этому поводу - голову об дерево что ли раз­бить?
   - Что ты? - довольно равнодушно останавливает его Светлана.
   - Не смей даже думать, - поддакивает ей Мая.
   - Майка! - одёргивает её мать.
   Мая спускает головку - сама невинность.
   Не нашедший у близких поддержки, Владимир приходит во всё бо­льшее волнение.
   - Если завтра мы не выйдем, - рассуждает он как бы сам с собою, - не знаю, что это такое... Да ну, ерунда!.. Мы прошли добрых тридцать километров, или населённый пункт в каких-то двух шагах, или...
   Владимир, понурившись, погружается в тяжёлую думу.
   - А ты заметил, что мы не встретили ни души? - спрашивает Светлана мрачно.
   - Ну и что? - поднимает Владимир голову и смотрит на супругу так, точно просит у неё подсказки.
   Светлана отворачивается к костру.
   Тихо, чтобы не привлечь внимания раздумавшихся родителей, Мая отходит в сторону. Оглянувшись, она видит, что отец теперь смотрит на костёр, посасывая травинку, а мать греет спину, но оба они её не видят. Мая делает ещё несколько осторожных ша­гов и, присев, с головой прячется в высокую траву. Вдруг раздаётся резкий свист.
   - Слышала? - спрашивает жену, аж подпрыгнувший от неожиданности, Владимир.
   Светлана пытается всмотреться в сгущающийся мрак. Миня, с некоторой задержкой, начинает скалиться и глухо рычать. Вне­запно он срывается с места и, наращивая скорость, скрывается из виду.
   - Да это Майка шутит, зараза, - констатирует Светлана, уверившись, что дочери нет рядом. - Эй, иди сюда, а то не посмотрю, что невеста!
   - А в чём дело, мамочка? - недоумённо осведомляется слиш­ком поспешно выпорхнувшая из темноты Мая.
   - Интересно, куда Миню понесло? - говорит Светлана, вста­вая и осматриваясь.
   На опушке, где расположилось семейство, слой тумана отделился от земли и белым полупро­зрачным слоем висит на уровне между горлом и животом у сто­ящих взрослых героев. Сверху густую синьку позднего вечера начинает наполнять своим молоком ещё немного похудевшая, но всё же достаточно круглая луна.
   - Ми-ня! - зовёт Светланина голова из колыхающегося ту­манного моря.
   Неподалеку слышны какие-то неясные потрескивания и пых­тение .
   - Ми-ня!!! - зовут всё бодрствующие нестройным хором. Виталик просыпается и настораживается.
   - Не могу понять, что там такое, - досадует прислушивающаяся Светлана. - Костёр слишком шумит, - она удаляется метров на двадцать в направлении предполагаемого нахождения собаки.
   Вдруг оттуда очень отчётливо раздаётся короткий к басо­витый, явно не Минин рык, и сразу затем придавленный хриплый вой.
   - А! А! А! - узнают они Минин голос. Это агония. Вопли, следуя один за другим, быстро затухают, а к Светлане начинают приближаться торопливые тяжёлые шаги.
   - Медведь! - кричит она в ужасе и кидается к костру. По дороге Светлана проваливается в не видимую из-за тумана яму, с проклятиями выдирается из нее и чуть ли не на четвереньках добегает до огня. Владимир уже стоит метрах в пяти впереди жены и держит наготове топор. Неразличимый крупный зверь топчется и по­фыркивает где-то совсем рядом. Мая, присев на корточки с дру­гой стороны от костра, глядит на отца с любопытством. Светлана с разгону обжигает руки углями и, разозлившись от этой боли, смело пово­рачивается к врагу лицом.
   - Пошёл! Пошёл отсюда! - громко и довольно убедительно увещевает зверя Владимир, топор при этом так и играет у него в ладони.
   Светлана подбирает валяющийся у костра походный нож.
   - Ищи рогатину, - приказывает ей не терпящим возражений тоном Владимир и выступает во тьму.
   Светлана рыскает взглядом по всему освещённому простран­ству, но, не найдя ничего похожего на рогатину, буквально ре­вёт:
   - Стой! - и с ножом наперевес кидается вслед за мужем.
   Виталик в это время, дрожа и, очень быстро, шёпотом проговаривая какие-то самодельные молитвы, пытается открыть книгу.
   Светлана чуть было не прова­ливается в ту же самую яму. Но, всё-таки, преодолев препятствие, рас­красневшаяся, с сияющими глазами, догоняет Владимира и встаёт с ним плечом к плечу.
   - Нну! - издаёт она, наставив оружие на тьму, гневно-победонос­ное предупреждение.
   Невидимый зверь, поворчав и потоптавшись на месте, неохотно отсту­пает.
   Тут рядом с ними появляется Мая, уже без венка, и вруча­ет отцу вполне подходящую рогатику:
   - Вот, ты просил.
   Своей находчивостью и смиренным видом она почти реабили­тирует себя в глазах матери за давешнее неблаговидное поведе­ние.
   Владимир глубоко дышит и расслабленной рукой гладит себя по голове, как бы приминая вставшие дыбом волосы.
   Все они, с оглядками, возвращаются к костру. Не спешат садиться. прислушиваются. Но больше ничего не слышно, тишина. Туман редеет, восходящая луна светит всё ярче. Виталик продолжает одними губами читать свои самопальные молитвы, ритмично ударяясь лбом об ромашку на обложке кни­ги.
   - Она не открывается, - докладывает он приблизившемуся отцу с истеричной интонацией.
   - Ну и что ты из-за этого так расстраиваешься? - успокаи­вает его тот тоном победителя.
   Все садятся и греются у уже успокоившегося огня, по временам, однако, опасливо озираясь и напрягая слух. Кроме тихого потрескивания угольев, ничего нельзя расслышать. Все молчат, слишком сосредоточенно молчат.
  

29

  
   В таком напряжённом молчании проходит минут двад­цать. Все только ворошат дрова в костре, да подбрасывают но­вые. Наконец, Мая встаёт и потягивается, как бы приглашая ос­тальных не смотреть на происшедшее столь уж серьёзно. Виталик, несмотря на всё своё недавнее возбуждение, в который раз уснувший, вдруг просыпается, видит перед собой так и не раскрытую книгу, оглядывается по сторонам и, убедив­шись, что Мини нет, начинает подхныкивать.
   Смерив его взгля­дом, Владимир говорит:
   - Всё, спать. Я буду дежурить - рука его лежит на топорище. Рогатина, концы которой он успел заострить ножом и обжечь для твёрдости на костре, - рядом. с другой стороны.
   Между тем туман совсем рассеялся. В чистом кебе - чёткий холодный месяц и немногочисленные, бледные в его присутствии, звезды. Вдалеке жалобно вскрикивает неясыть.
   - Это птица, - объясняет испугавшемуся Виталику отец.
   - Противно она орёт, - отмечает, поморщившись, Мая.
   Сова, видимо.меняет место, и голос её становится всё тише, а затем и вовсе
   смолкает. Теперь в немногочисленных паузах меж­ду высказываниями вновь подкормленного костра слышны лишь комариный писк да шорох нервно перебегающей в траве мелкой живности. Пейзаж не содер­жит ничего предвещающего опасность. Покой, достаточно света, разве что холодновато, но можно погреться у огня.
   Светлана расстилает свою штормовку, так, чтобы под голо­вой оказалась почти сухая травянистая кочка, её она накрывает пустой сумкой, рядом кладёт пустую бутылку, нож приторачивает за пояс на бедре. Ложится спиною к дороге, так, чтобы кос­тёр был между нею и лесом, из которого возник медведь.
   - Виталик, - зовёт Светлана, - давай сюда.
   Тот, продолжая машинально похныкивать, прижимается вздрагивающей спиной к животу матери.
   - Майка! - зовет Светлана.
   М. Мам, я ещё посижу немного.
   - Ладно, тебе видней, - подумав, разрешает Светлана. - Тогда ложись сзади меня, тут ещё кусочек есть, - она выправля­ет из-под себя подстилку.
   - Угу, - кивает Мая и садится лицом к отцу. Светлана по­дозрительно рассматривает её, но потом окорачивает самоё себя, встряхнув головой, и укладывается, приобняв не перестающего вздрагивать Виталика. Книгу он опять положил рядом с собой.
   - Ну что, - обращается Владимир к дочери, якобы неприну­ждённо вскидывая подбородок, - хорош ваш папаша?
   Мая глядит на него выжидательно. У неё сейчас очень бле­дное лицо, широкие зрачки и красные губы. Отец, не спеша со­зерцает эту странную дочернюю красоту.
   - Ты что, ничего не чувствуешь? - спрашивает он внезапно.
   М. А что, папа?
   Вл. Да нет. Ты какая-то отстранённая, думаешь о чём-то сво­ём. Тебе Миню не жалко?
   М. Жалко конечно.
   Вл. А ты сердишься на меня, что я втянул вас в эту историю?
   - Нет, - лицо Маи во время всего разговора остаётся цар­ственно спокойным.
   Владимир передергивает плечами:
   - Однако, под утро мы все замёрзнем:
   - Ну, не на смерть же, - парирует Мая.
   Вл. (задумчиво) Не на смерть, да... - встаёт, оглядывается и при­слушивается.
   М. Всё спокойно, папа.
   Вл. Ты уверена?
   М. Абсолютно. Я думаю, ты можешь поспать.
   Вл. А ты?
   М. Мне что-то не хочется.
   Вл. А ты боишься медведя?
   М. Не очень. Если что, я тебя разбужу.
   Вл. Ну-ну... Ладно, будем куковать вместе.
   Владимир поднимает воротник рубашки, застёгивает ворот и, присев на корточки, начинает заниматься костром. Мая неторопливо помогает ему, подкладывая мелкие веточки. Длинные искры высоко и далеко летят по ноч­ному воздуху.
  

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

30

  
   Виталик просыпается от жажды и от того, что затекла рука, придавленная тяжелой книгой. Он приподнимает голову, с тру­дом разлепляет запёкшиеся губы, и то, что он видит, вызывает у него такое удивление, что он, так и не произнеся ни звука, забывает закрыть рот.
   Уже светает, но и слегка опустившаяся луна ещё светит почти в полную силу - всё как бы в сером свете. Отец спит, сидя перед костром, низко уронив голову в направлении, где пропал Миня, топор лежит у него между расставленных ног. Костёр догорает. А Мая - Виталик не сразу заметил её - разгуливает по блестящей от росы траве метрах в тридцати от костра в том же, опасном, направлении. На Мае опять её венок, правда, цветы закрылись, отчего он имеет траурный вид. Но что самое странное, несмотря на утренний холод, Мая почти голая: она сня­ла свою ковбойку и спортивные штаны, и осталась в одной белой оборчатой маечке с красным шнурочком на груди. К тому же, она босая - возле остывающих углей сушатся её фиолетовые кроссовки с жёлтыми носочками поверх. А вот и заботливо разложенные на коряжке штаны и рубаха. Мая не то танцует, не то колдует. Она кружится на месте, переступает, наклоняется и опять кружится. Затем задирает лицо в небо и снова кружится, раскинув руки и притопывая босыми пятками, и вновь словно кому-то отвешивает поклон. Её белые, так и не загоревшие толком, ноги лоснятся от росы, отяжелел и прилипает к телу край исподней одежды, она лишь едва-едва прикрывает ягодицы.
   Виталик напрягает зрение, стараясь разглядеть лицо сест­ры - вроде бы у неё шевелятся губы, она чуть слышно напевает. Весь обряд как-то связан с луной, луна служит как бы осью, заставляющей Маю вращаться. Время от времени она срывает го­ловки цветов и злаков, подносит их ко рту, целует и что-то шепчет им, бросая их на ветер. Потом опять кружится и поёт.
   Виталик хочет окликнуть сестру, но крик застревает в пересохшей глотке. Мая вдруг оборачивается к нему и замирает. Она улыбается и молча идёт к брату, вытянув перед собой руки с растопыренными тонкими пальцами. Теперь Виталик ясно видит, что лицо у Маи голубоватое, точно утренний серп луны, а губы почти черны, ярко блестят белки глаз. Вот она уже в двух ша­гах и несколько замедляет движение, лицо у неё сочувственное и понимающее, но сияющее голубизной, точно помазанное флуорес­центной краской, на месте шеи зияет тёмный провал. Растекаясь в самой добродушной улыбке, мая наклоняется и приближает своё лицо вплотную к Виталиковому. Он дико кричит и просыпается.
   - Что, что?! - шарит по сыну рукой всполошённая мать. Владимир вскакивает и хватается за топор:
   - Что случилось? Медведь?
   - Просто Виталичке приснился нехороший сон, - поясняет Мая как ни в чём ни бывало. Она сидит на корточках возле са­мого костра, подкидывая туда из охапки сыроватые ветки, в том самом от­кровенном наряде, в котором предстала в видении Виталику, и держит в руках штаны.
   - Ты чего без штанов? - спрашивает отец.
   М. Видишь - сушу.
   Вл.. А рубашку чего сняла?
   М. Всё сырое. Всю попу приморозила.
   Вл. Неужели нельзя было найти сухое место?
   - Где? - делает Мая рукой круговой жест. - Вы себя пощупайте.
   Кругом действительно всё мокро, как после только что про­шедшего дождя, сырость сочится изо всего, начиная от самой чёрной каймы костра.
   - И вам рекомендую, - говорит Мая, ловко переворачивая горячие штаны другой стороной к жару.
   Виталик все это время молчит, зачарованно глядя на неё. Сестра и правда довольно бледна, и шея под подбородком испачкана копотью, но ничего такого страшного, что было в ней вот только что, вроде бы нет.
   - А я ещё наклонилась к нему. Он так неспокойно спал, - продолжает своё пояснение Мая. - Хотела куртку поправить, а он вдруг как заорёт.
   - Майка, кончай свои фокусы, - говорит сурово недоверчивая Светлана. - И оденься немедленно - нечего отсвечивать.
   Сейчас, одну минуточку, - Мило улыбаясь, просит Мая и перекидыва­ет подсыхающие штаны с ладони на ладонь, словно обжигающий блин.
   - Неужели тебе не холодно? - спрашивает её Владимир.
   М. Нет, я огнеземелька.
   - Ну, дети пошли, - констатирует отец.
   - Просто она выпендривается, - раздражённо делает вывод Свет­лана. - Одевайся, кому сказала!
   - Ну, мама! - упирается Мая.
   Виталик неожиданно разражается бурными слезами.
   - Ты чего? Чего тебе приснилось? - гладит его по голов­ке ласковая мать.
   Виталик, ничего не отвечая, плачет.
   - Расскажи, - легче будет, - подбадривает его Мая.
   - Вот что, - вдруг говорит Владимир, - надо искать воду.
   - Я пить хочу, - всхлипывает Виталик и, став на четвере­ньки, начинает слизывать крупные капли с окрестных растений.
   - Aга, вот в чём дело, - радуется Мая. Так и не одевшись, она кладёт штаны на коряжку и деловито приступает к выискива­нию в траве наиболее крупных листьев. Ловко перебирая босыми ногами и легко, по-балетному, приседая, она срывает эти лист­ки. Давешнего венка на ней нету, уже совсем вялый, он висит на сучке рядом с одеждой. Мая сливает капли росы с дю­жины других в один большой ворончатый лист манжетки и с гра­циозностью хорошего официанта подносит импровизированный бо­кал брату, в нём набралось на маленький глоток.
   Преодолевая остаточный страх, Виталик выпивает воду, и Мая одобрительно треплет его по щеке. Он уже готов совсем ус­покоиться и поверить, что всё ему только померещилось, но его как-то смущает синеватое пятно грязи на горле сестры.
   - Вытрись, - указывает он ей.
   - А где спасибо? - весело журит его Мая.
   - Вот здесь, - показывает он на себе.
   - Да? - Мая отворачивается и, быстро нарвав сырой тра­вы, трёт себе под подбородком. - Всё?
   - Да, вроде, - говорит Виталик, хотя лёгкая голубизна всё же осталась.
   - Ну, вот видишь, - снова треплет его по голове Мая. - А спасибо всё-таки надо говорить. Хочешь ещё?
   - Спасибо, - выдавливает из себя Виталик.
   - Отстань от ребёнка и оденься, - шипит Светлана.
   - Щас, мамочка! Только ещё один разочек залью ему глото­чку, - и она опять, пританцовывая, собирает капли в опорожнен­ную Виталиком "посуду".
   - Пусть. Она дело делает, - поддерживает дочку отец. - Однако, росой сыт не будешь.
   - Поесть тоже чего-нибудь не мешает, - говорит Светлана, не вставая.
   - А грибы? Кстати - грибы, - вспоминает Владимир и лезет в свой рюкзак. - У тебя там, кажется, осталось немного соли в кармане сумки. Посолим, нанижем на веточки и сделаем отличный шашлык.
   - Пей, - говорит Мая, принесшая Виталику вторую порцию.
   - Спасибо, - говорит Виталик.
   - Вот молодец, - одобряет Мая воспитанную ею вежливость. - Щас ещё получишь.
   - Эй, - хлопает Владимир по плечу вновь задремывающую супругу, - нож у тебя? Давай помоги - нужно прутиков настро­гать.
   Светлана медленно, неохотно поднимается и, зябко позевы­вая, приближается к мужу.
   - Замёрзла, - говорит она, ёжась.
   Виталик сидит по-турецки, положив руки на так и не раск­рытую книгу. Ему тоже холодно, но ещё больше хочется пить, и он уже с доверчивой надеждой смотрит на Маю, которая, словно трудолюби­вая пчелка нектар, собирает для него влагу.
   Уже совсем светло. Луна потускнела, а солнце вот-вот зо­лотым паучком выпутается из леса и всплывёт над деревьями.
  

31

  
   Вскоре грибы уже достаточно подвялились на углях для то­го, чтобы их можно было попробовать.
   - С голодухи и уксус сладкий, - замечает Виталик, стаски­вая со своего шампура зубами первый кусочек.
   - Где это ты нахватался? - удивляется мать.
   - Не помню, - честно говорит сын и жуёт.
   - Ну что, вполне съедобно, - подводит итог Владимир.
   - Перчику бы, - капризничает Светлана.
   - Ну это уж ты гурманка! - улыбается Владимир. - А ты по­чему не ешь? - обращается он к дочери.
   - От этого только еще больше пить захочется, - резонно отвечает она.
   Мая уже полностью одета, а на том самом месте, которое так не нравилось Виталику, у неё повязана голубая косынка. Она и раньше её то надевала, то снимала и прятала в рюкзачок, но так плотно шею повязала, кажется, в первый раз. Однако это почти уже не устрашает Виталика, его глаза заметно повеселели, ведь ему, именно благодаря Мае, удалось немного утолить мучительную жажду а теперь он ест.
   Ярко светит солнце, верещат насекомые и мелкие птицы. Начало дня - прек­расное.
   - Вот что, - говорит Владимир, одолев свою порцию. - Как быть с Миней? Надо бы похоронить.
   - А ты думаешь, там что-нибудь осталось? - сомневается Светлана.
   Вл. Надо посмотреть.
   С. Только, если это не дальше, чем в пятидесяти метрах. Дальше я тебя не пущу.
   Вл. Я не думаю, что дальше.
   - Я знаю где, мамочка, - вмешивается Мая. - Тут и трид­цати не будет.
   - Ты откуда знаешь? - испытующе смотрит на неё Светлана.
   - Знаю, - говорит Мая, потупив взор. - И могу показать.
   - Пошли, - решает Владимир, - ухватив ещё грибочек с не­востребованной дочериной ветки.
   Он берёт топор, а рогатину вручает Мае. Вдвоём, они акку­ратно, словно по минному полю, идут к злополучному месту. Впрочем, Мая лишь подражает отцу. Видя его растерянность, она выходит вперёд и указывает направление. Скоро они находят искомое.
   Виталик наблюдает от костра, как Мая опускает указующую руку в траву, а отец, ещё раз на всякий случай оглядевшись, тоже наклоняется и даже приседает, из-за чего вовсе исчезает из поля зрения. Светлана с ножом наготове стоит мет­рах в пяти впереди костра, ближе к Владимиру и Мае.
   - Что там?! - кричит она.
   - Нашли! - отзывается из травы невидимый Владимир.
   Мая машет рукой.
   - Давайте скорее, - советует Светлана неопределённо.
   Теперь Виталик убеждён, что Мая в его страшном сне танце­вала как раз вокруг того места, где обнаружили Миню. Восполь­зовавшись тем, что мать обернулась к нему, он подманивает её пальцем. Та быстро подходит.
   - Что? - спрашивает Светлана тревожно.
   - По-моему, Мая у нас лунатик, - говорит он ей громким шёпотом.
   - Что?! - не понимает мать, настроенная сейчас совсем на другое.
   - Лунатик, - с опаской повышая голос, повторяет сын.
   - Лунатик? Она просто хулиганка, - по-своему понимает Светлана.
   Виталик задумывается, закусив губу.
   - Нет, она хорошая. Но с ней что-то... - пытается он выгородить сестру.
   - Выдрать как следует, - неуверенно решает мать.
   Владимир наконец встаёт в полный рост и кричит:
   - Будем хоронить! Если хотите, идите сюда - попрощайтесь!
   - Пойдём? - спрашивает Светлана.
   Виталик, до этого как бы застывший в одной сидячей позе, оживает и поднимается, затем взгляд его падает вниз.
   - Да брось ты свою книгу, - увещевает его Светлана.
   Он молча соглашается, берёт её за протянутую руку и они, осторожно ступая, направляются, куда их позвали.
   - Брр! - ещё не дойдя до цели, восклицает мать. - Я опять вся за­мочилась. Надо было тебя что ли на руки взять, - добавляет она, глядя сверху вниз на мокрого чуть не до макушки Виталика.
   Ещё несколько промозглых шагов, и они видят Миню. Он ле­жит на боку с вылупленными остекленелыми глазами и вывалив­шимся чёрным прикушенным языком. Вся шерсть на холке спеклась от крови. Задние лапы также окровавлены и переломаны, они засты­ли в воздухе в самом немыслимом положении. Кроме того, у соба­ки продавлен бок, и из него вместе с шерстью вырван кусок мяса так, что наружу выступают два белых ребра. Вокруг трупа уже хлопочут жадные до добычи погребальные насекомые.
   - Здо'рово, - произносит Светлана бессмысленно, на лице её замирает болезненная гримаса.
   - Надо зарыть, - подводит черту Владимир и начинает ко­пать топором яму в довольно мягком мшисто-песчаном грунте. Мая помогает ему, отгребая ногами и руками накопанное в сто­роны. Светлана и Виталик, постояв без дела, присоединяются к ней. Владимир временами просит всех посторониться и с размаху перерубает попадающиеся корни. Солнце припекает всё сильнее, и на лбу у него выступает пот. Он снимает рубаху, выкидывает на топоре ещё несколько пригоршней желтой земли и садится на край ямы, которая доходит ему до колена.
   - Достаточно- резюмирует он и, тяжело дыша, щупает себя
   в области сердца. - Как любила говорить моя мама - обезвоживание ор­ганизма.
   Едва отдышавшись, он встает на карачки, а затем на ноги, передаёт топор жене и , подняв Миню за кончики лап, - причём сломанная задняя почти отрывается, - с некоторой долей почте­ния к павшему, бросает его в приготовленную могилу.
   Светлана швыряет туда ком земли, ей подражает Виталик. Последней, постояв задумчиво на краю могилы, упускает из ладошки щепот­ку песка Мая. Затем Владимир, пользуясь всё тем же топором, сгре­бает выработанный грунт и быстро закапывает покойника. Все, по мере сил, помогают ему. Мая отходит к костру, но тут же возв­ращается и кладёт на получившийся маленький холмик свой за­сохший венок.
   - Пусть земля ему будет пухом, - говорит Светлана и кре­стится.
   Виталик машинально повторяет её движения губами и руками. Мая скорбно кивает. Владимир резко отворачивается:
   - Пошли. До свидания, Миня.
   - Прошай, - поправляет отца Мая.
   Все идут обратно, к ещё дымящемуся костру, трава уже ста­ла суше. Виталик, держась за материну руку, снова начинает хныкать. Не сговариваясь, они почти синхронно садятся вокруг головешек.
   - Эх, помянуть нечем! - досадует Владимир.
   - Надо уходить отсюда как можно скорее, - трезво решает Светлана.
   - Наверно это точно было плохое место, - вдруг прекратив всхлипывания вспоминает Виталик.
   - Ты про что? - интересуется мать.
   В. Кладбище, церковь...
   - И книга твоя идиотская! - добавляет Светлана неожидан­но сердито.
   - Книга-то причём? - не одобряет гнев супруги Влади­мир. - Нам нужно найти хотя бы воду. Давайте к этому наши усилия и направим. Сообща.
   - Папа, а грибы, которые бросила мама, - напоминает Мая, - они бы нам могли пригодиться. Ведь здорово поели. А не изве­стно, встретятся они нам ещё или нет.
   Вл. Ты права. Знаете, давайте так. Вы тут собирайтесь, а я быстренько сбегаю и соберу, что ты там выкинула.
   - Чего нам тут собираться-то? - недовольна Светлана.
   Вл. Ну как чего? Посуши хоть пока свои ноги. Упакуйтесь получше... Вот что, где мой ремень? А то совсем отощал (хло­пает себя по втянутому животу), штаны слетают.
   С. Загорелось тебе. Погоди, сейчас все пойдём.
   Вл. Да ладно, здесь двести метров. К тому же всем - совер­шенно ни к чему возвращаться. Я хоть подумаю от вас в стороне как быть. Должен я сосредоточиться? Вы на меня тягостно влия­ете своими биополями.
   - А медведь? - не унимается жена, - Пошли они к черту, эти грибы!
   Владимир, однако, уже вдел ремень в лямки брюк и затяги­вает его, поражаясь вновь обретённой тонкости талии. В его движени­ях сквозит что-то мальчишеское, стремление как можно быстрее убежать из-под над­зора, этакая щенячья прыткость.
   Светлана, приготовившаяся разразиться запретами и упрёками, вдруг, видя жалобно-вино­ватое лицо мужа, проникается к нему материнским сочувствием:
   - Чёрт с тобой, иди, - выдыхает она. - Но я, ей Богу, не понимаю, зачем тебе это надо. Теперь ещё ждать тебя...
   Владимир, получив разрешение, одаривает супругу благодар­но-преданным взглядом.
   - Выходите на дорогу и ждите. Топор и рогатину держите наготове, нож дайте Виталику. Не пройдет и десяти минут, я обернусь.
   Владимир удаляется быстрыми шагами, почти бежит, на локте его болтается пустая женина сумка.
   - То ты, то Майка! - возмущается Светлана ему вдогонку. - Что уставились? - срывает она остатки злобы на детях. - Немед­ленно хватайте всё и марш на дорогу!
   - Мамочка, - как бы между прочим, осведомляется Мая, - а от костра не будет лесного пожара?
   - Да пусть оно всё сгорит ясным пламенем! - пылает Свет­лана.
   Виталик берёт книгу под мышку. Мая - поскольку становит­ся жарко - снимает и прячет свою ковбойку в рюкзачок, остав­шись в той самой маечке, только заправленной в штаны, косынки с шеи она, однако, не снимает. Дети уже двинулись к дороге, Мая с рогатиной, Виталик с ножом, который он, следуя ценному ука­занию отца, подобрал у костра (мать бросила его в сердцах). Светлана всё-таки - бережёного Бог бережёт - сгребает золу на середину костровища и даже делает вокруг него топором не­большой ровик. Оценив, крестит свою работу, подхватывает сво­бодной рукой все ешё тяжелый мужнин рюкзак, куда предварите­льно сунула пустую бутылку, и, волоча его по траве, спешит к уже заждавшимся детям.
  

32

  
   Вот они втроём на дороге, всё такой же ровной и жёлтой. Время близится к полудню, жара нарастает. Они невольно любо­пытствуют, нет ли в обочинных канавках воды. Но с обеих сто­рон виднеется лишь осклизкое растрескавшееся дно. Из единстве­нной, чудом сохранившейся, грязной лужицы, диаметром не более пятнадцати сантиметров, выглядывает несчастная лягушка.
   - Не пей, Виталик, козлёночком станешь, - умудряется Светлана пошутить, видя с каким вожделением уставился сын на этот жалкий коктейль из ила.
   - А я - козочкой, - подыгрывает матери Мая и садится на обочину так, чтобы подставить лицо и плечи налегающему солнцу. Рога­тину она укладывает рядом.
   - Вот теперь неизвестно сколько парься на жаре! - вор­чит Светлана и тоже садится. - Без воды, - она достаёт из не­зашнурованного рюкзака пустую бутылку и, как в телескоп, смо­трит через неё на небо и деревья.
   - Мама, по-моему, самое время позагорать, - говорит Мая, расстёгивая штаны. - Здесь можно даже без трусиков.
   - Господи, что у тебя на уме! - опять вспыхивает Светла­на. - Не вздумай разоблачаться.
   М. Ну да, а то ещё пройдёт кто-нибудь.
   С. Сейчас придёт твой отец, и все мы пойдём... куда шли.
   М. А если он не придёт?
   Светлана мерит дочь убийственно-испытующим взглядом.
   - Он придёт, - словно убеждая самоё себя, говорит она. - Мы пойдём, куда шли.
   - А куда мы шли-то? - разыгрывает наивность Мая.
   - Знаешь, - тяжело произносит Светлана, - сейчас он при­дёт, и я об тебя обломаю (она смотрит на разные стороны и вы­бирает) вот эту хворостину. - Она тут же пытается подрубить понравившийся ей кустик, но не совсем сразу достигает успеха.
   - Мерси, маман, - парирует Мая пренебрежительно и, закрыв глаза, заваливается навзничь, впрочем, штаны она на всякий случай застегивает.
   Следующие несколько томительных минут они проводят в мол­чании. Ни ветерка, ни звука, кроме дневного летнего гомона насекомых. Виталик, не выпуская ножа из правой руки, ищет яго­ды на обочине, но здесь их очень мало, да и роса высохла. Он жует стебельки злаков. Светлана, не вставая с места, находит щавель, протягивает сыну, съедает листочек сама, помедлив, по­даёт угощение дочери.
   - Очень мило с вашей стороны, - благодарит Мая, скосив полузакрытые глаза, и без особого энтузиазма, откусывает малю­сенький кусочек.
   - Ты что, пить не хочешь? - недоумевает мать.
   - Я росы напилась, - хвалится Мая.
   Виталик, уставший от тщетных попыток утолить жажду, пере­ключается на толпящихся вокруг цветов насекомых, но и они бо­льше его не радуют. Воткнув ножик в землю, он присаживается к своей книге и вяло, без особой надежды, пробует её раскрыть. И книга на этот раз поддаётся.
   - Мама! Я открыл! - воодушевлённо восклицает Виталик.
   - Что ты там открыл? - с трудом поднимается к сыну Свет­лана. В одной её руке топор, в другой - ранее заготовленная для порки дочери ветка, которую она пока использует в качест­ве обороны от нет-нет да и налетающих кровососущих. Светлана приседает на корточки рядом с Виталиком и прежде всего заме­чает, что сын напуган. Он широко раскрытыми глазами перебега­ет от изображения в книге на мать, потом снова на изображение.
   Это или раскрашенная гравюра, или похожая на гравюру живопись в серо-зелёных тонах, что-то в стиле немецкого Ренессанса. На чурбаке под виселицей стоит босой человек, на его голове мешок, голову в мешке определяет накинутая петля. Левую часть фигуры висельника перекрывает широкая спина, подпоясанная тол­стым ремнем. Это спина палача. Рука с грубыми пальцами лежит на плече жертвы, а нога в большом сапоге готова выбить из-под неё последнюю опору. Сзади - некий фантастический раститель­ный пейзаж. Кроме этих двух - ни людей, ни животных.
   Светлана несколько секунд очень сосредоточенно смотрит на картину, затем отворачивается, как бы припоминая что-то. Вдруг она решительно распрямляет спину и встаёт, на лице - мертвенная бледность.
   - Бежим! - приказывает она, задирая в руке топор. - Майка Хватай рогатину! Бежим.
   Виталик, находясь в прострации, полуспрашивает:
   - Папа умер, - и собирается заплакать.
   - Не вздумай реветь, - кидается на сына Светлана. - Бери нож, и побежали... Только не отставайте! Только не отставайте! - кричит она детям уже на ходу.
   При первых же шагах Светлана выбрасы­вает мешающую наращивать темп хворостину.
   Мая, сидевшая ближе по дороге к той стороне, в которую ушёл отец, с некоторой неохотой принимает вертикальное положе­ние и вскоре трусцой присоединяется к матери сбоку, рогатину она держит наперевес.
   Виталик, так-таки всхлипнув несколько раз, бережно пере­ворачивает раскрытую им, наконец, книгу страницами вниз - что­бы не закрылась от ветра, которого вообще-то нет, - и бросает­ся вдогонку остальным.
  
  

33

  
   Бежать очень трудно. Нещадно жарит солнце, к тому же до­рога имеет небольшой уклон вверх, добавляет тяжести оружие, ко­торое приходится нести в руках. И, конечно, сказывается тот факт, что бегущих давно мучит жажда. Уже через сто пятьдесят метров Светлана не выдерживает и переходит на быстрый шаг. Она дышит как загнанная лошадь, то и дело сплёвывает нео­бычайно густую и вязкую слюну. Лучше всех с задачей справля­ется Мая, как только мать прекратила бег, она её обгоняет и бежит не спеша, как всегда будто пританцовывая, при этом ещё ухитряется артистично перекидывать из руки в руку весьма вну­шительное для ее габаритов орудие. Виталик то почти останав­ливается, то, видя отдаляющиеся спины родных, взрёвывает от страха и одиночества и делает спринтерские рывки, их нагоняя. Но слёзы его высыхают уже в глазах, а прорвавшиеся - жгут солью щёки. Он трёт лицо грязной, свободной от ножа, рукой, отчего кожа горит ещё сильнее.
   Наконец они минуют кустистую опушку. Поле в свете полдневного солн­ца оказывается значительно просторнее, чем на туманном закате. Лес - впрочем, со всех сторон - виднеется лишь на горизон­те. Но ни души, никакого намёка на человеческое жильё или хо­тя бы недавние присутствия, нет следов колёс или какой-либо другой хозяйственной деятельности, в поле с большим трудом мо­жно отыскать последышей, когда-то высеваемых здесь культурных растений, трава, трава и трава, уже изрядно пожелтевшая и вы­жженная, что странно для первой декады июня. Высоко в небе кружит хищная птица, пониже перепархивают жаворонки, на самой дороге встречаются трясогузки. В ароматном воздухе стоит ог­лушительный знойный звон.
   Светлана - жара значительней воспитательных соображений - срывает с себя рубашку (штормовка уже повязана у неё на поясе) и, поколебавшись мгновение, швыряет её на обочину, следом ле­тит и отвязанная штормовка. Таким образом на ней сверху оста­ется только бледно-розовый бюстгальтер.
   - Наконец-то мамочка взялась за ум, - обернувшись, вприпрыжку радуется Мая. Она с покровительственной улыбкой разглядывает мать, скача задом наперёд.
   Светлана, шумно дыша носом, порывается её догнать, но куда там! Она вспоминает о Виталике: он отстал метров на три­дцать и еле плетётся, не разбирая дороги. За своими обжигающими слезами он почти ничего не видит и выписывает, как пьяный, забавные синусоиды.
   - Прибавь шагу, пожалуйста, Виталичек! Не отставай! - мо­лит сына Светлана и сама пробует прибавить шагу.
   У Виталика из расслабленной ладони выпадает нож, он ос­танавливается, не сразу находит его и подбирает, затем, опас­но устремляясь головою вперёд, старается приблизиться к неумо­лимо удаляющейся спине матери. Но и та идёт уже далеко не так быстро, как ей бы хотелось, ноги стали как ватные, а сердце того гляди выкатится из глотки. Одна Мая - знай себе куражится, однако, и она вроде бы начинает запыхиваться.
   Так, поневоле всё заметнее замедляя темп, они проходят ещё метров пятьсот. Светлана уже не пытается идти быстрее и выгля­дывает по сторонам дороги свои рассыпанные грибы.
   - Кажется, тут... Нет, тут... - шепчет она самой себе.
   Но ни грибов, ни Владимира пока не видно. Поле представ­ляется довольно голым и ровным, только кое-где у самых обочин встречаются одиночные чахлые кустики ольхи и рябины,
   - Чёртова книга... Чёртова дорога...- бормочет, пошатыва­ясь и закатывая глаза, Светлана. Топор болтается у неё в бес­сильной руке.
   - Мама, дерево! - кричит намного опередившая её Мая.
   И правда, справа у дороги, слегка накренившись над ней, стоит большое одинокое дерево. Но Светлане до него - самое ма­лое, полкилометра, она и не заглядывала так далеко.
   - Дерево, дерево... - повторяет Светлана, откидывая со лба прилипающие потные волосы.
   Мая уже на полпути между ней и этим деревом, она подпры­гивает на месте, задирая рогатину, и призывает их свободной рукой поторопиться.
   Дерево, тень... - шепчет Светлана, не способная ускорить шаг. Вот в бок лицом ей ткнулся, настигший таки маму, Ви­талик. Она обнимает его, но тут же отрывает руку - и без того жарко. Ничего не говоря друг другу, они идут рядом, взгляды их прикованы хоть к какой-то возникшей цели, к дереву..
   - А грибы? Может, я пропустила грибы, - спохватывается Светлана и вновь, хотя уже несколько формально относясь к этой "обязанности", начинает смотреть по сторонам.
   - Нет, они были ближе, - выговаривает она себе. - Вита­лик, ты не видел грибы?
   - Нет, мама, - с трудом выговаривает слишком слабый уже и для слёз Виталик.
   - Ма-ма! - зовёт Мая. - Скорей! - судя по надрыву в го­лосе и ей не так уж играючи даётся эта гонка.
   Светлана перекладывает топор в другую руку, борясь с искусом вовсе кинуть его. Виталик давно засунул нож спереди за пояс, что само по себе мешает ему двигаться.
   Мае до дерева остаётся едва ли пятьдесят метров, она поминутно оборачивается, настойчиво указывая на него рога­тиной.
   - Что ей далось это дерево?.. - нервно недоумевает Свет­лана. Её вдруг с новой силой охватывают тревога и страх, она останавливается, расправляет плечи и, встряхнув головой, на­конец, действительно прибавляет шагу. Виталик опять отстает. Вот Светлана уже на бывшем месте Маи, а та - под самым дере­вом.
   - Папа! - кричит Мая.
   - Что папа?! - задохнувшись, восклицает Светлана и, на несколько мгновений закрыв глаза, неимоверным усилием воли вновь понуждает себя перейти на бег. Тот же маневр повторяет за ней Виталик.
   И вот, что-то блеснуло на фоне чёрной коры. Дальнозор­кая Светлана видит босые нечистые ноги. Мая почти достаёт до них поднятой над головой рогатиной. Светлана добегает и па­дает к корням раскидистого вяза, из груди её вырываются глухое рыдание, переходящее чуть ли не в тошноту. Она закашлива­ется и, привалившись спиной к дереву, пытается отплеваться, но слю­ны нет.
  

34

  
   Светлана сидит, по-рыбьи раскрыв рот, судорожно, всей грудью, захватывая горячий воздух, не в силах поднять глаза на то, что находится над нею. Легчайший ветерок проводит ла­донью по пушистым листьям. Подходит Виталик с похожим на ма­терино одеревеневшим лицом и, тоже, не взглянув вверх, плюха­ется с ней рядом в короткую придорожную тень.
   - Что будем делать? - спрашивает, стоящая к ним лицом, опершись на своё оружие, Мая. - Может, он еще жив?
   - А это точно он? - спрашивает, не смея удостовериться сама, Светлана.
   - Штаны его, - вскинув взглядом, констатирует Мая, она часто дышит, лицо её серьезно.
   Светлана закрывает глаза и встаёт, опираясь на руки, чуть не падает, но обретает равновесие, схватившись за ствол. Медленно, как бы невзначай, она переводит глаза все выше и выше по глубоким трещинам коры, видит спешащих муравьев, ко­ротенькие боковые побеги. Вот они, ноги. Неужели ЕГО? Она пытается определить это, разглядывая узоры подошв. Почему бо­сой? Смотрит вниз.
   Виталик, припав к дереву щекой, держась за него одной рукой, а другой - за мать, пристально наблюдает за её лицом, так и не ре­шившись сам увидеть отцовские ноги.
   Дотошная Мая обошла дерево с другой стороны и чем-то ше­лестит там, в канаве:
   - Вот, - выносит она из-за ствола и суёт под кос матери тяжёлые туристические ботинки, - там ещё сумка с грибами... Мама, надо спешить, может он ещё живой, его надо снять.
   - Да, - включается Светлана, - сейчас я полезу.
   М. А ты сможешь, мам? Может, лучше я? Ты меня подсади.
   Светлана внимательно смотрит на дочь:
   - Валяй, - подставляет она сложенные замком руки. - Во­зьми у Виталика нож.
   Виталик тоже хочет что-то сказать, но давится на всхлипе и безвольно передаёт нож сестре. Та с почти кошачьей ловко­стью вскарабкивается на плечо матери.
   - Тут дупло, мама, - сообщает Мая.
   При этих словах Виталик приседает, сползая по дереву, и прячет голову у себя на груди, прикрыв её руками.
   - Мне бы уцепиться, - продолжает вещать верхолазка. - Ты можешь поднять меня ещё чуть-чуть повыше?
   - Хочешь - на голову становись, - отупело предлагает мать.
   - А ты выдержишь? - Мая, оценивающе посмотрев вниз, дей­ствительно наступает Светлане на голову. Та кричит от страш­ного напряжения в шее, но выдерживает.
   Мая уже уцепилась.
   - Всё, - говорит она и подтягивается, её уже почти не видно за густой листвой. - Угу, я его вижу, - подаёт она го­лос, спустя небольшую паузу.
   - Режь верёвку, - командует мать.
   - Щас, погоди, - судя по звукам, Мая лезет ещё выше. Слышен скрип перепиливаемой кожи, Мая постанывает от на­туги - ей, наверное, очень неудобно.
   - Сейчас.. - бормочет она.
   Вдруг с шумом и хрустом труп падает. Светлана едва успе­вает посторониться, но упавший всё-таки бьёт её головой по ноге. Она вскрикивает от боли и отдергивает придавленную ступню. Теперь уже нет никаких сомнений, что это Владимир, на горле - обрывок его собственного ремня.
   Без всякого выражения созерцая покойника, Светлана растирает свой ушиб.
   Виталик, по плечу которого отец, падая, чиркнул одеждой и поломанными ветвями, застыл в ка­кой-то скрюченной, обезьяньей позе.
   - Я слезаю, - предупреждает Мая. - Мам, ты можешь меня принять?
   - А? - спохватывается Светлана, - Ой, погоди! Я сейчас развяжу ему горло. - Она падает на колени и порывистыми дви­жениями стягивает ремень с шеи мужа.
   - Он мёртвый, - произносит Светлана, и только после это­го слушает его сердце и пробует уловить дыхание.
   - Он мёртвый, - повторяет она и давит ему на грудь, ещё, ещё, несколько раз, но ничего не изменяется. Под подбородком мужа зияет неумолимая иссиня-чёрная полоса, кадык побагровел. Чуть приоткрытые глаза кровянисто-безжизненны, а из опухшего рта вываливается кончик тёмного языка.
   - Как у Мини, - говорит Светлана. - Это... это... Майка, слезай!
   - Мама! - бросается к ней Виталик.
   - Погоди, - останавливает его мать, - Майка, слезай!
   М. Ты стоишь, мам?
   С. Стою. Где твои ноги?
   Мая, зацепившись руками за кромку невидимого снизу дупла, нащупывает ногою опору. Это опять, уже сознательно подставле­нная, голова матери. На этот раз она переносит надавливание молча. Вот Мая уже стоит у неё на плечах, Светлана приседает, и дочка спрыгивает на траву, едва не угодив отцу кроссовкой в живот.
   - Он мёртвый? - спрашивает Мая.
   Виталик что-то шепчет себе под нос, расковыривая пальцем кору.
   - Извини меня, - обращается Светлана к дочери. - Ты сейчас ведёшь себя очень достойно, - и начинает плакать. Плача, опять садится спиной к дереву.
  

36

  
   - Дупло, - говорит Виталик, оказавшемуся рядом с его ртом, материному уху. - Мама, я видел дупло.
   Светлана молчит, все молчат. Если бы не труп, лежащий у их ног, можно бы было подумать, что эта группа собралась здесь за тем, чтобы отдохнуть в тени. Но и тень с этой сто­роны дерева становится вое короче и короче. Мая с видом пос­лушного ребёнка сидит на корточках напротив матери, загляды­вая ей в лицо, словно ожидая умного решения. Но Светлана, ка­жется, уснула с открытыми глазами.
   - Что будем делать? - внезапно спрашивает Светлана у Маи.
   М. Папа сказал бы - похоронить.
   С. А кто это сделал?
   М. Ты думаешь, это не он?
   С. А зачем?
   М. Ну не медведь же это сделал.
   С. Не медведь.
   Вновь молчание.
   - Мая, - опять первой нарушает его Светлана, - ты знаешь, зачем эта дорога? Куда она ведёт?
   М. Откуда, мамочка?
   - Почему на ней нет людей? - продолжает Светлана, словно не слыша дочь. - Почему никто нам не встретился? Почему нет деревни? Почему нет воды? Ведь так не бывает, правда?
   - Я не знаю, мама, - серьёзно отвечает Мая.
   - А ты, Виталик, знаешь, - оборачивается Светлана к сыну.
   Виталик отрицательно мотает головой, он тоже очень серьё­зен. А вот Светлана настроена несколько плаксиво.
   - Книга, - вдруг вспоминает Виталик. - Я думаю, книга предсказывает нашу судьбу.
   - Да, судьба у нас такая, - поддерживает его Мая.
   - Ну и что же мы теперь - должны умереть? - вопрошает обо­их детей Светлана.
   - Не знаю, мамочка, - честно говорит Мая.
   - Может... может, мы ещё выйдем, - делает робкое пред­положение Виталик.
   С. А в какую сторону пойдём?
   - Ты же говорила - туда, куда шли, - напоминает Мая.
   С. А вдруг я ошибалась?. Может, лучше пойдём в другую сторону? Или свернуть?
   - Да куда сворачивать, - возражает Мая, - вокруг лес, ты хоть одну тропинку вбок видела? Заблудимся, и всё.
   Немного подумав, Мая продолжает:
   Оттуда (она указывает пальцем) мы шли достаточно долго, и нигде не было питьевой воды. Если пойдём туда, можем досту­каться, что умрём от жажды. Туда (указывает в противополож­ном направлении) дорога вниз. Вспомни, как нам дался этот подъём. Папа говорил, что если идёшь всё время вниз, то обя­зательно выйдешь к водоёму. Мы, по крайней мере, напьёмся. А то Виталика скоро нести придется. А там и мы упадём.
   - Ты права, - признаёт Светлана, - рассуждаешь, как стра­тег. Но в лесу - медведь.
   - А кто тебе сказал, мама, что в том лесу, - Мая опять указывает, - нет медведей или волков, или даже львов? Тут всё может быть, ты сама убедилась.
   С. Но где ТУТ? - вот что мне хотелось бы знать.
   М. Почём я знаю. Папа нас сюда затащил, мы и пошли. А теперь он вот повесился, ему хорошо. А мы - как хочешь, так и выбирайся... Если вообще выберемся.
   - Не говори про отца плохо, - слабо одёргивает дочь Свет­лана .
   М. А я и не говорю плохо, царство ему небесное! Но факт, что казались мы здесь по его вине.
   С. Теперь винить кого-то бессмысленно.
   М. А я и не виню...
   - Мама, - перебивает их Виталик, - Мы должны посмотреть в книге, что будет дальше.
   Светлана снова молчит.
   - Надо хоронить, - решает она, - Где? - смотрит она на дочь.
   М. Давай прямо на дороге. Под деревом - хорошо. А с дру­гой стороны - там очень мощные корни.
   С. А тракторами не заровняют?
   М. Ты видела тут трактора?
   Светлана, вздохнув, поднимается и берётся за топор.
  

37

  
   Плотный на вид, песок неожиданно легко поддаётся. Копая, Светлана старается подражать движениям покойного мужа, когда он хоронил Миню. Дети опять помогают ей, отгребая вырытое подальше от края ямы. Мая, кроме того, довольно успешно пособляет расковыривать дно ямы при помощи рогатины. Тень совсем ушла с дороги, по-прежнему нет ни ветра, ни облаков, и зем­лекопы, особенно Светлана, изнывают от жары - потеть больше нечем. Всё чаще они останавливаются по сигналу матери для пе­редышки. Во время одной из таких передышек Светлана, сидящая, как давеча её муж, ногами в могиле, говорит:
   - Если не попьём сегодня вечером - сдохнем.
   - Мама, смотри, - показывает Виталик на сужающих над ни­ми круги чёрных птиц.
   - Я давно их вижу, - отмечает Мая,
   - Ничего, мы их опередим, - с решительностью отчаянья изрекает Светлана и снова берёт топор...
   - Кажется, хватит, - полуспрашивает она, совершенно изму­ченная, спустя ещё несколько минут героического труда.
   - Ванночка получилась, а не могила, - хмыкает Мая.
   С. Не иронизируй. Вот как мы будем его сюда перетаски­вать?
   М. За руки, за ноги.
   Виталик, уже ничего не способный делать, сидит сбоку де­рева в тени, время от времени его блуждающий взгляд останав­ливается на видимых оттуда ногах трупа. Кажется, от отца начинает неприятно попахивать, - Виталик невольно шмыгает носом, чтобы ещё и ещё раз проверить это.
   - Он пахнет, - просто сообщает он подошедшей матери.
   - Ничего, сейчас, - говорит Светлана, и они, вдвоём с Маей, пытаются сдвинуть довольно тяжелого Владимира. До мо­гилы - каких-нибудь полтора-два метра, но, чтобы преодолеть их, героиням приходится тратить чуть ли не последние силы.
   Виталик, морщась от отвращения, подталкивает отца в бок рука­ми и головой, он опять хнычет, но всухую. Наконец, им удается стащить труп в яму, ноги немного не поместились.
   - Ничего, - говорит Светлана, - его надо обуть.
   Мая приносит отцовы ботинки, внутри каждого - заскоруз­лый носок. Пока мать возится с обуванием, она идёт и приносит ещё сумку, наполненную грибами.
   - Больше там ничего не было? - спрашивает Светлана.
   - Ничего, - отвечает Мая.
   Но Светлана зачем-то встаёт и идёт убедиться сама.
   - Ничего, - говорит она, показавшись из-за ствола и при­ступает к натягиванию второго ботинка.
   - Подрой пока, чтоб ноги поместились, - просит она дочь. Мая ожесточенно работает топором.
   Вот уже Владимир весь кое-как уложен. Голову ему не уда­лось выправить - она свернута на сторону. Руки держатся на животе только потому, что локти упираются в узкие бортики ямы.
   - Нет худа без добра, - отмечает этот факт Светлана, в очередной раз потерпев неудачу в замыкании мужниных пальцев правильным замком.
   - По-моему, это не обязательно, - скептически оценивая это занятие матери, говорит Мая.
   С. Да?
   М, Надо зарывать. А то - птички.
   Птицы и правда шумно пребывают, на дереве уже густо обо­сновались во'роны.
   - А они не раскопают? - сомневается, глядя на пернатых, Светлана.
   М. Надо будет холмик побольше навалить.
   - Мама, - спрашивает, словно что-то наконец понявший, Виталик, - а папа больше никогда не оживёт?
   Светлана, не зная, что ему ответить, говорит:
   - Ты же знаешь.
   - Знаю, - говорит Виталик и сухо плачет.
   Мая уже сгребает на отца землю.
   - Погоди, - вспоминает Светлана, - по комку не бросили.
   - Вот, я бросаю, - демонстративно бросает свою горсть Мая.
   За ней - Виталик, за ним - Светлана.
   - Всё, зарываем, - решает она и начинает обеими руками нагребать, уже успевший прогреться, песчанистый грунт. Сперва она старается как можно скорее скрыть под землёй голову Владимира - не глядя (отворачиваясь и жмуря глаза), толкает перед собой горки песка и с ожесточением вталкивает их в яму, нарочито выставляя вперёд левую руку. При этом Светлана изо всех сил сдерживается, чтобы не расплакаться. Она позволяет себе передышку, когда неприкрытыми остаются лишь ноги (от колен) покойника .
   - Ни одного корня не попалось, - едва отдышавшись, сообщает Светлана. - Под этой дорогой нет корней, - она смотрит на дочь.
   Дальше все, включая вновь присоединившегося Виталика, работают молча. Общими усилиями они вскоре устраивают вполне немаленький холм. Мая кроме выработанного грунта даже ещё добавляет в насыпь песок, который она наскребает топором с боков дороги. Затем все, следуя опять-таки примеру Маи, трам­буют холмик ладонями.
   - Куличики, - говорит Виталик, бессознательно хлопая ресницами.
   - Куличики, - повторяет Светлана и со стоном распрямля­ет спину.
   Мая пошла нарвать цветов. Пока мать с Виталиком отдыхают в тени с другой стороны дерева, она украшает могилу. Птицы продолжают кружить и каркать поблизости.
   - Всё, - сообщает трудолюбивая дочь, присаживаясь рядом с родственниками. - Можно идти.
   С. Слушай, а вдруг медведь его раскопает? Они ведь любят - с душком.
   - Мы уж тут ничего не можем поделать, - разводит руками Мая.
   - Да, - признает Светлана и пробует заплакать, но от это­го лишь щиплет полусухие глаза. Она, как недавно Виталик, протирает их грязными пальцами. Вообще, всё семейство здорово испачкалось. Посерела белоснежная Маина маечка, а розоватый Светланин лифчик приобрёл вовсе неопределённый цвет. На оде­том в более тёмное Виталике загрязнение не так заметно.
   - Глоточек, глоточек, - закрыв глаза и запрокинув голову, бормочет Светлана. Потом смотрит на Виталика, который, кажет­ся, уже ничего не может говорить, берёт его за руку. Все они встают и выходят на дорогу.
   Время - между четырьмя и пятью часами длинного дня. Жара, духота. На тёмно-жёлтом Владимировой холмике Мая выложила бледно-зелёный растительный орнамент в виде восьмёрки, в цен­трах петель она разместила наиболее крупные и яркие цветы.
   - А крест? - спохватывается, глядя на это, Светлана и начинает подбирать палочки.
   - Мама, это уж слишком сложно, - уговаривает её Мая.
   С. Надо...
   М. Папа ведь не был верующим. Но если ты хочешь, поставим рогатину.
   - Шла бы ты со своими шутками, - Светлана сейчас слишком бессильна, чтобы сердиться на дочь. Все её силы сосредотачиваются сейчас на том, чтобы очистить от боковых отростков и коры две не слишком подходящие, короткие и кривые, ветки, из об­ломившихся при падении умершего.
   - Виталик, у тебя нет верёвочки? - спрашивает Светлана, за­канчивая .
   B. Нет.
   C. Мая, дай косынку.
   - А вот не дам, мамочка. Пошли, - и Мая, водрузив на плечо рога­тину и взяв за руку полубесчувственного Виталика, начинает удаляться.
   С. Дай, говорю! Зачем она тебе?
   - А вот не дам, мамочка, - Мая уходит, уже не оглядыва­ясь.
   Виталик оглянулся, споткнулся и снова пошёл за сестрой.
   - Стой! - хочет закричать Светлана, но в легких не хва­тает воздуха, и получается тихо.
   - Стой, - почти шепчет она и безвольно плетётся за де­тьми. Потом, посмотрев на свои руки, в одной из которых - бесполезные теперь, обструганные ветки, а в другой - нож, Све­тлана вспоминает:
   - Подождите! Топор и сумку забыли!
   Мая останавливается:
   - Знаешь что, мама, если тебе так уж неймётся, можешь скрепить палочки обрывком папиного ремня. Он там где-то валя­ется.
   Светлана молча возвращается, подбирает топор, не сразу находит под деревом бывшую петлю, но, махнув рукой, оставля­ет её там же, рядом кладет не пригодившиеся заготовки, крести­тся на солнце и взваливает на плечо тяжёлую сумку.
   Мая с Виталиком, видя, что она пошла к ним, вновь на­чинают движение.
   - Погодите! - клокочет Светлана пересохшей глоткой, осо­знавая, что с таким грузом она их так никогда не догонит.
   - Мы годим! - любезно соглашается Мая, которая тоже из-за Виталика не может передвигаться слишком скоро, ведь он по­чти висит у неё на руке.
   Дети поджидают Светлану на обочине. Рядом с собой Мая поставила рогатину.
   - Годим, мама, годим, не волнуйся, - повторяет она с лёгкой улыбкой, глядя прямо в лицо тяжело поспешающей к ним матери.
   Светлана подходит и хватается как за опору за Маино ору­жие.
   - Сволочь ты, Майка, - выдыхает она.
   - А где нож? - спрашивает Мая.
   С. В сумке.
   Дальше идут, не разговаривая.
  

38

  
   Давайте передохнём, - наконец предлагает Светлана, уви­дев на обочине книгу. Она уже подобрала свою одежду, штормов­ку положила сверху сумки, а рубашку, несмотря на жару, надела. Недалеко от книги валяется их рюкзак.
   - Мама, а стоит ли? - возражает рассудительная Мая. - Ведь именно здесь мы встретились с медведем.
   - Давайте передохнём, - повторяет Светлана с мягкой нас­тойчивостью и садится.
   - А может, за грибочками вернёмся? - вдруг вспоминает Мая.
   Светлана и рада бы уничтожить жестокую дочку взглядом, но никаких сил уже нет.
   Мая, хмыкнув, присаживается неподалёку.
   Виталик, словно в полусне, направляется к книге. Она лежит, как он её и оста­вил, открытой, корешком вверх. Вокруг свежо зеленеет трава, хлопочут муравьи. Виталик осторожно, чтобы не закрыть случай­но, переворачивает книгу и тупо смотрит на изображение.
   - Мама! - слабым голосом зовёт он.
   - Что, сынок? - отзывается Светлана.
   В. Посмотри, тут...
   - Что? - Светлана не сразу, на четвереньках, переползает со своего места к сыну.
   Мая тем временем, выбрав освещённое солнцем место, снова устраивается загорать. Подумав, она поднимается, и, вы­рыв у себя из рюкзака тёмные очки, надевает их, затем расслаб­ленно ложится навзничь - рюкзачок под голову.
   - Ну? - спрашивает Светлана, уставившись в книгу, но ещё ничего не понимая, - перед глазами у неё всё плывёт.
   - Ты видишь, он... - показывает Виталик.
   Разобравшись, в чём дело, Светлана медленно проводит по своему лицу левой рукой сверху вниз, так, как будто это рука чужая. Фигура палача почти не изменила своего положения, а вот чурбачок, наполовину скрытый за его ногой, теперь ле­жит на боку. Висельник соответственно болтается, ноги - сов­сем недалеко от земли, петля затянута под головой в мешке. Кроме того, на зад­нем плане можно различить нескольких чёрных птиц.
   - А разве было не так? - с надеждой спрашивает Светлана.
   Виталик смотрит на неё с удивлением и недоверием:
   - Мама, ведь мы же вместе смотрели.
   - Да, но разве было не так? - Светлана ещё раз тем же движением вытирает лицо.
   - Мая, - вдруг зовёт она, - может быть, чтобы в книжке менялись картинки?
   - А что, изменилась? - интересуется, не приподнимаясь, Мая, во рту её при разговоре покачивается травинка.
   С. Кажется, да.
   М. Тут всё может быть.
   Виталик с какой-то сомнамбулической одержимостью иссле­дует каждый квадратный миллиметр таинственной иллюстрации.
   - Послушай, - вроде бы ни с того ни с сего спрашивает Светлана у дочери, - а кто это тебе звонил?
   - Когда, мама? - невинно отзывается та, так и не найдя нужным даже повернуть к матери голову.
   С. Тогда, перед отъездом.
   М. А, я же говорила - Ирка, у неё мама заболела.
   - Ты врёшь, - помолчав, говорит Светлана.
   - Вру? - изумляется Мая. - А кто, ты думаешь, мне звонил?
   С. Это была не Ирка.
   М. Допустим. Кто же?
   С. Это я спрашиваю: кто?
   Мая переворачивается на бок и, подперев голову рукой, с некоторой иронией смотрит на мать. Та разговаривает с ней, не глядя в её сторону, находясь как бы в прострации,
   - А, забыла! - легонько хлопнув себя по лбу, сообщает Мая. - Это один дя­денька был, мы познакомились с ним во дворе. Он просил меня, чтобы я опять пришла к нему домой и обещал мне сделать пода­рок, - Мая выговаривает слова очень старательно.
   С. Опять?
   М. Но у нас ничего не было, мамочка, ты не подумай. Дя­денька совсем старенький.
   С. Зачем ты врёшь?
   М. А зачем ты спрашиваешь про глупости?
   С. Это не глупости. Кто тебе звонил?
   М. Я же сказала.
   С Я хочу знать.
   Мая с рыком вздыхает и садится, закатывая глаза:
   - Что'? Что' ты хочешь знать, мама?
   С. Кто тебе звонил?
   М. Если тебя не устраивает мой ответ, я вообще буду мол­чать. А потом, по-моему нам следует уже думать совсем не об этом. Если мы сейчас не стронемся с места, Виталик может умереть от жажды.
   С. Почему ты не интересуешься тем, что нарисовано в книге?
   М. Потому, что там ничего хорошего не нарисовано. Ведь верно? Я не хочу расстраиваться.
   С. Ты что-то знаешь...
   - Да! да! да! - не выдерживает Пая. - Я знаю, я специа­льно вас сюда завела. Я придумала эту книгу, эту дорогу иди­отскую!
   С. Кто тебе звонил?
   М. Мне звонила одна знакомая колдунья. Она сказала мне, что моя мама умрёт. Непременно и обязательно. И произойдёт это именно сегодня. Тебя устраивает?
   С. Да.
   М. Никогда не думала, что у тебя такой хороший вкус. Те­перь, может быть, пойдём? (встаёт). Я почти уверена, что там вода, - указывает она на дальнейшее понижение дороги. - Вон, комары начинают вылетать.
   Комаров действительно прибавляется, становится прохлад­нее. Мая отряхивается, надевает свою ковбойку, напяливает рюкзачок, подбирает рогатину. Светлана же, наоборот, откидывается затылком на траву и с остановившимися глазами перекатывает голову то вправо, то влево,
   - Мама, приди в себя, - говорит, стоящая над ней, Мая.
   Светлана - всё словно что-то припоминает, приподнимается, зажмурившись. трясёт
   головой и в третий раз однотипно проводит рукой по лицу - то­чно пытаясь стянуть с него налипшую паутину.
   - Пойдём, - говорит Светлана и усаживаетсятся, сложив руки на коленях.
   Виталик уже смотрит не в книгу, а просто в пространство перед собой. Застывшее выражение его лица сейчас очень похоже на материно.
   - Пойдём! - зовёт его Светлана и не спеша встаёт.
   Сын повинуется, как робот, у которого изрядно подсел источник питания - машинально закрывая книгу, он встаёт и при­жимает её к животу.
   - Может, книгу оставить ? - рассуждает сама с собою Свет­лана. - Виталичек, брось её.
   Сын будто просыпается.
   - Ой, - говорит он. - Мама, я её закрыл.
   С. Ну и что же?
   B, Теперь она опять не откроется.
   C. И слава Богу. Оставь её совсем.
   Виталик вопросительно смотрит на мать, не выпуская книги из рук.
   - Да отстань ты от него, мама, - вмешивается Мая. - Я понесу книгу, - она берёт её у Виталика, тот неохотно разжимает пальцы.
   - Брось, - приказывает Светлана.
   М. Виталик разревётся. Вот она, Виталичек, я её понесу, - отходит с книгой на несколько шагов.
   Не в силах больше спорить, Светлана кое-как засовывает топор, сумку и штормовку в рюкзак, и водружает всё это себе на спину, отчего ей на мгновение делается дурно.
   Мая вручает Виталику рогатину:
   - На неси, она полегче. Если надоест, выкинешь.
   Обретя равновесие, Светлана начинает молчаливое движение. Дети трогаются следом.

39

   Очень медленно они проходят около километра, дорога по-прежнему полого ведет вниз.
   - Чувствуете - сырость, - замечает, по обыкновению нем­ного опережающая остальных, Мая.
   И правда. Характер растительности изменился. Лес стал мрачнее - больше ёлок и корявых берез, в прогалах между низкорослыми деревьями попадаются обширные подушки мха. По обочинам вновь изобильно встречается черника, но ягод на ку­стиках маловато - точно она уже сходит. По кочкам растёт, ещё зелёная, брусника.
   - Пахнет, - подтверждает дочкино ощущение Светлана, - Пахнет болотом, - она убивает напившегося комара у себя на щеке.
   - Вы способны хоть немного прибавить шага, - обращается к отстающим Мая и перекладывает тяжёлую книгу под другую ру­ку.
   Медленней всех опять идёт Виталик, который упорно пыта­ется использовать рогатину в качестве посоха. Светлана поми­нутно останавливается и, обернувшись, дожидается, когда сын поравняется с ней,
   - Я слышу, - говорит Мая, когда они проходят ещё немно­го. - По-моему, это ручей. Я пошла, - она вдруг резко ускоря­ет движение и скрывается за нависающими с обеих сторон ело­выми лапами.
   - Мама! - весело, кричит невидимая Мая. - Вода! Победа!
   Светлана, слыша это, порывается бежать, но ноги её толком не слушаются, да и Виталика нельзя оставлять далеко сзади. Однако, если не быстроты в походке, то энтузиазма в осанке матери и сына явно прибавляется. Всё отчетливее становится слышен водяной шум впереди, и их похожие лица невольно расплываются в счастливых улыбках.
   - Наконец-то, - говорит Светлана, едва завидев вожделен­ную цель, и как придётся сваливает на обочину опостылевшую ношу.
   Ручей, а то и целая маленькая речка, бежит поперёк доро­ги, вливаясь с одной стороны в трубу и вытекая с другой. Ко­сые лучи солнца ещё достигают этого довольно тёмного низинно­го места, и на небольшом каменистом порожке слева от дороги прозрачная вода, взыгрывая, радостно искрится. Сама дорога, такая же гладкая и песчаная, до сих пор шла хотя и вниз, но всё более возвышаясь над окружающей местностью. Там, где её пересекает ручей, насыпь достигает не менее четырех метров. А внизу, по обоим берегам от открытой воды - настоящее болото С наступлением вечера гуще становятся комариные армады. Мая - уже внизу слева, возле трубы.
   - Там можно подойти? - заглядывает сверху Светлана.
   Давай бутылку! - кричит, перебивая голос потока, Мая.
   Светлана возвращается к рюкзаку, извлекает бутылку и несёт дочери.
   - Черт! - замечает она по дороге, что отбилось горлышко. - Наверно то от топора.
   - Чего?! - не слышит Мая, её голова показывается над уровнем дороги.
   - Да теперь толком не закрутишь, чтобы с собой взять, - демонстрирует повреждение Светлана.
   - Ладно, давай наберу, - торопится беспечная Мая, при­нимая бутылку и бегло рассматривая её поближе.
   Вскоре она приносит воду и даёт Виталику.
   - Там точно нет стекла? - тревожится мать.
   - Ты хочешь проверить? - смеётся Мая, - Первой отпить из бокала короля.
   Тем временем Виталик уже прочно присосался к бутылке.
   - Не порань губу, - поздно предупреждает Светлана. Вита­лик уже поранил себе нижнюю губу и между глотками слизывает с неё кровь.
   - Сильно? - спрашивает, заметившая это, Светлана и инс­тинктивно отнимает бутылку у сына из рук. - Вот я зараза ­устроила! - С этим топором... - и она сама делает несколько больших глотков.
   После этого - бутылка почти пуста, а Виталик снова тянет­ся к ней.
   - Погоди, - решает Светлана, - щас Мая ещё принесёт, - и допивает остатки.
   Мая берёт протянутую матерью порожнюю посуду и уходит вновь наполнить её.
   - Ты не напился? - сочувственно спрашивает мать сына.
   B. Нет, еще чуть-чуть.
   C. Щас она принесёт. (вдруг вспомнив) А что ты говорил, что Мая у нас лунатик? - последние слова произносит шёпотом
   - Она... - Виталик приподнимается, чтобы посмотреть, не идёт ли сестра. - Она приснилась мне с голубым лицом...
   Виталик замолкает, но Светлана терпеливо ждёт продолже­ния.
   В. Она танцевала там. Где был мёртвый Миня.
   На этот раз Светлана приподымается и оборачивается: и правда, Мая уже возвращается.
   - Ну, кому в клювике? - шутит она.
   Виталик снова и пьёт, но уже поразмерен­ней, с меньшей жадностью, кроме всего прочего, ему приходит­ся щадить порезанную губу и опасаться новых порезов.
   - У ты какая кровушка красная, - сюсюкает Мая, проводя снизу вверх указательным пальцем по мокро-розовому подбород­ку брата. - Надо тебе чернички пожевать - завяжется.
   - Ты-то откуда знаешь? - не доверяет дочери Светлана.
   - Если в туалет сходить - вяжет, то почему бы кровь не останавливать? - и Мая пересыпает Виталику в горстку несколь­ко ягод, отысканной ею тут же черники. - Ты размажь по губе.
   Виталик, отставив бутылку, послушно пытается следовать совету сестры.
   Мать тем временем недобро и пристально смотрит на Маю. Под этим взглядом последняя передёргивает плечами.
   - Знаешь что, мам? Попей лучше, - говорит она, сидя на коленях возле Виталика, к матери вполоборота, - И смотри то­же не порежь чего-нибудь, - в голосе Маи вновь появляется озорная нотка.
   Светлана пьёт, всё так же излишне серьезно посматривая на дочь.
   - Ты-то уже напилась? - спрашивает она.
   - А то. Слышишь, у меня уж лягушки в животе квакают? - для убедитель­ности Мая хлопает себя по животу.
   С. А вдруг эта вода плохая?
   М. Другой всё равно нет.
   - Мама, - вмешивается Виталик, - дай мне ещё глоточек.
   С. На, тут только один и остался. Сходишь ещё?
   М. Показать тебе, мама, куда я ходила?
   С. Не хочешь?
   М. Не хочу выслушивать непонятные упрёки.
   Светлана неуклюже поднимается и сама уходит за водой. В наступившей тишине явственно обозначается писк многочисленных комаров. Мае с Виталиком то и дело приходится избавляться от прилипчивых кровососов. Выследив особенно жирную добычу, Мая уничтожает её, подкравшись сзади, у брата и на макушке, впрочем. аккуратно. Виталик вздрагивает от неожиданности, а Мая, приобняв его за пле­чо, низко наклоняется к нему, и они, не мигая уставившись друг другу в глаза и почти соприкасаясь лбами, начинают смеяться.
   - Ты не знаешь, чего она на меня взъелась? - спрашивает Мая, дождавшись. когда Виталик хорошенько отсмеётся..
   - Она думает, что ты колдунья, - доверительно сообщает брат сестре.
   М. А ты что думаешь?
   В. (помявшись) Я не знаю. Ты, правда, тогда хотела в ме­ня вцепиться, или ты мне приснилась?
   - Чего?! - сводит опять на веселье Мая и соскабливает ноготком у Виталика с подбородка запёкшуюся кровь.
   - Вот смотри, - говорит она и звучно обсасывает только что использованный палец. - Я вампир (она делает страшные глаза). Боишься?
   B. Нет (отрицательно мотает головой).
   М. Тогда зачем говоришь глупости? Что с вами вообще происходит? - добавляет она шепотом, поскольку несколько за­державшаяся мать уже приближается.
   - На, - вручает она дочери бутыль. - Сама-то пить будешь?
   М. Я же сказала, я напилась.
   C. Там внизу вправду лягушек полно, круги идут.
   - Это скорее рыбы, мама, - корректирует Мая. - Будешь пить ещё, Виталик?
   - Угу, - отвечает основной водохлёб и пьёт уже почти че­рез силу.
   - Слушай, - вдруг обращается, присевшая было отдохнуть, Светлана к дочери, - а с каких это ты фигов напялила чёрные очки? Тебя что здесь солнце очень мучит? Раньше твердила, что они ей не идут...
   М. Это траур, мама.
   С. Чего?!
   М. И потом, что за тон - фигов? Я, кажется, никому ещё не сделала ничего плохого.
   - Сними немедленно! - вскакивает и налетает на Маю Светлана, она пытается сорвать с неё очки.
   Однако ловкая Мая легко ускользает от этой атаки. И вот уже она, поигрывая, словно в такт какой-то неслышной музыке, одною ногою, выжида­тельно стоит на дороге, в сторонке.
   - Мама, - говорит Мая, соблюдая безопасное расстояние. - Я тебя не узнаю. Ответь мне, пожалуйста, какие основания у тебя на меня так кидаться? Ты что, считаешь тот факт, что я одела отцовский подарок после его смерти, неуважением к смер­ти отца?
   - Витиеватая ты девка, ох, витиеватая, - проговаривает Светлана, медленно подкрадываясь к ней. - Что тебе сказала твоя колдунья?
   - Я же сказала: что ты сегодня умрешь, - Мая грациозно уво­рачивается от руки матери, уже готовой схватить её за плечо.
   - А я, кажется, говорила, что выдеру тебя, - Светлана отвлекается на поиски орудия, с помощью которого она могла бы это исполнить, и, не найдя ничего лучшего, подбирает валяющу­юся рядом с Виталиком рогатину.
   Виталик тем временем, отуплённый усталостью и резко пос­тупившим в организм большим количеством воды, слегка напуган­ный конфликтом между сестрой и матерью, но не желая в него встревать, занимает своё внимание тем, что вновь начинает по­пытки, впрочем, довольно вялые, раскрытия книги. Постепенно это занятие так его поглощает, что он уже и не слышит, отдаю­щейся лесным эхом, женской перебранки.
   Светлана, держа рогатину в правой руке и постепенно на­ращивая темп, наступает на дочь. Та, подпрыгивая, пятится.
   - Ты снимешь очки или нет? - угрожает Светлана. - Может ты и правда проститутка? Что это за игры, что за шутки?
   М. Да, мамочка, я проститутка. А ты говоришь почти в ри­фму.
   - Светлана, уже занёсшая было рогатину как копьё для ме­тания, внезапно останавливается и, опустив глаза, сплёвывает в сторону. Через несколько мгновений она роняет своё оружие. Мать и дочь стоят лицом друг у друга у небольшого песчанистого обрывчика над трубой, внизу журчит чёрный ручей. Уже повечерело, на болоте звучно перемещаются невидимые отсюда крупные птицы, какие-то существа шелестят осокой.
   - Как ты думаешь, - спокойно спрашивает Светлана, при­нюхиваясь и оглядываясь, - что это такое? Какие-нибудь старые торфоразработки? или отстойник?
   Мая только пожимает плечами.
   - Прости меня, - обращается к ней Светлана искренне. - Бес попутал.
   Мая помалкивает, выводя на песке какие-то иероглифы мыс­ком кроссовки.
   - Прости... - глядя на неё, Светлана запинается. - Зачем ты себя так ведёшь? Ведь иногда, кажется, так бы и задушила тебя своими руками.
   М. А ты уже это сделала, мама.
   Светлана вскидывает взор на дочь в тревожном недоумении.
   - Вот, - Мая развязывает и срывает со своей шеи платочек. Под подбородком широким полумесяцем проходит почти чёрный си­няк.
   - Что это? - непритворно изумляется Светлана и сосредо­точенно пытается прикоснуться к дочери, но та отстраняет руку матери.
   - Это ты, - объявляет Мая.
   С. Когда? Не может быть...
   М. Ещё в церкви.
   - Господи! - трясёт головой Светлана. - Что же это тво­рится такое? Но этого не может быть, этого не было.
   М. Может ты этого и не помнишь, мама, но это было. Когда Виталик с отцом искали эту проклятую книгу. Ты вдруг просну­лась и стала меня душить.
   С. Во-первых, я не просыпалась.
   М. Ну да, ты делала вид, что не проснулась. Я еле тебя отпихнула.
   С. Не просыпалась я, чёрт побери! Я проснулась только когда ты исчезла. Кстати, куда ты исчезла?
   М. Пи'сать ходила.
   Светлана изучает лицо дочери с пристальным недоверием:
   - Мая, зачем ты все время врешь? Это у тебя правда синяк? - она опять протягивает к ней руки.
   - Хочешь додушить? - с саркастической усмешкой спрашива­ет, отступая ещё на шажок, Мая.
   С. Что всё это значит в конце концов?
   М. Это значит, что в тебя бес вселился, и ты хотела ме­ня убить. И я даже знаю почему.
   С. Во-первых, это ерунда. Я не могла этого сделать. Мне, правда, снился дурацкий сон...
   - Какой сон? - интересуется Мая, передразнивая допраши­вающую материну интонацию.
   С. Не важно... Ты сама себе это сделала?
   М. Ну, разумеется. Чтобы тебе досадить.
   Светлана закрывает лицо рукой и отворачивается в сторону леса, она не то что-то припоминает, не то что-то старается со­образить. Мая созерцает её не без доли насмешливого презрения. Так и не вынырнув до конца из своей озадаченности, Светлана подбирает рога­тину и предлагает:
   - Пошли к Виталику, а то он один напугается.
   - Пошли, - легко соглашается Мая и первой направляется к брату. По дороге они не разговаривают.
  

40

  
   До Виталика идти недолго. Он совсем умаялся со своей так вновь и не открывшейся книгой и задремал, уткнувшись в облож­ку носом.
   - Надо бы костёр развести, - говорит, не садясь, Светла­на.
   - А ты здесь намереваешься на ночь остаться? - Мая тоже стоит.
   С. Куда же от воды идти?
   М. По ведь тут болото. Нас комары зажрут. Уже сейчас зажирают (Мая демонстрирует это энергичными движениями). И сыро. Вышли бы хоть чуть-чуть повыше.
   С Ты думаешь?.. Видишь, Виталик уже уснул, он исстрадал­ся, бедненький. Может, здесь как-нибудь перекантуемся? Кстати, комаров не так уж и много, - она убивает одного у себя на ко­ленке . - Слушай. у нас ведь должен быть репеллент...
   М. Тебе лучше знать, - с сомнением произносит Мая и са­дится на обочину.
   С. A вот костёр... Спички, у кого спички?
   М. А у тебя нет, мама?
   Светлана ищет глазами рюкзак, находит его чуть не у себя под ногами и начинает в нём сосредоточенно, а потом - судо­рожно, рыться.
   Мая, довольно равнодушно взирая на эти манипуляции, дос­таёт из кармана брюк и снова повязывает под подбородком ко­сынку. Оценив темнеющее небо, она снимает очки.
   - А у тебя нету? - перекопав содержимое рюкзака, обра­щается к ней мать.
   Мая отрицательно крутит головой.
   С. А в кармане? (ещё раз проверяет карманы рюкзака).
   Мая опять крутит головой:
   - Как ни странно, мама, я не курю. Так, анашу иногда.
   С. Господи, ты со своими шутками... И репеллента нет. Наверно я забыла...
   М. Я, кажется, знаю где всё это.
   С. Где?
   М. У папы.
   С. Господи!
   Мая кивает.
   Светлана озадаченно прикладывает к щеке ладонь:
   - Что же делать?
   Мая по обыкновению пожимает плечами.
   - И фонарик ещё, кажется, был у него, - подумав, добавля­ет Светлана.
   Мая, выпятив понимающе нижнюю губу, разводит руками:
   - Всё похоронили. Как положено. Ведь там, под землёй, темно. И холодно. И насекомые. Ему там пригодится. Раньше с ко­пьём хоронили, и ...
   С. Хочешь сказать, что хорошие жены следовали за сво­ими мужьями?
   М. О, ты так проницательна, мама.
   С. Где ты только набралась этих книжных выражений?
   М. Ты сама ответила на свой вопрос.
   С. Что-то я не видела, чтобы ты много читала.
   Зато Виталик у нас точно библиофил, - указывает Мая на брата, спящего в обнимку с книгою.
   - Что делать-то будем? - возвращает разговор на злобу дня Светлана.
   - Мая делает совершенно идиотское лицо к по-кукольному хлопает глазами:
   - Пойдем, может, отроем, а?
   Светлане с трудом удаётся сдержать свою, уже замахнувшу­юся на дочь, руку. Заставив себя переключиться на Виталика, она достаёт из рюкзака тёплую куртку и накидывает ему на спи­ну.
   Мая сидит, опершись локтями на раскинутые колени. Свет­лана стоит рядом в нерешительности. Некоторое время они про­водят молча, лишь отгоняя и убивая насекомых. Между тем всё заметнее темнеет, солнце за лесом или только что зашло или вот-вот зайдёт. С болота поднимаются не слишком ароматные ис­парения, хотя сплошного тумана нет. Вдоль дороги порывчиками задувает довольно прохладный ветерок. Монотонный шум ручья иногда прерывается всплесками, производимыми не то зверьём, не то крупной рыбой. Не перестают петь дурными голосами болот­ные птицы. Видимую полоску неба постепенно затягивают тёмно-тёмно-серые облака, цвет которых всё быстрее приближается к иссиня-чёрному.
   - Как бы дождя не было, - замечает перемену в погоде Светлана.
   Мая даже не пожимает, а дёргает плечами. Светлана, немного наклонившись, долго смотрит ей куда-то между лопаток.
   - Значит... Знаешь, водички бы глоточек, - говорит она как бы только для того, чтобы нарушить тягостную тишину.
   Мая смотрит на стоящую рядом пустую тару.
   - Может, ты сходишь, пока ещё чего-то видно? - непо­нятно зачем уговаривает её мать.
   Мая встаёт и подхватывает бутылку-калеку.
   - Я там, над трубой, постою, - говорит Светлана и, взяв рогатину, намеревается идти вслед за дочкой.
   - Оставайся лучше с Виталиком, - коротко оборачивается к ней Мая. - Я быстро.
   Светлана послушно возвращается назад на несколько уже сделанных ею шагов, наклоняется к рюкзаку и, для очистки со­вести ещё раз прощупав все карманы, достает из него топор. Затем осторожно присаживается неподалеку от сына - сторожить его сон.
   - Может, рогатину возьмешь! - вдруг вспомнив, кричит она уже невидимой Мае.
   Но та не отзывается. Светлана прислушивается и вроде бы слышит, как дочка спускается по откосу - блюмкает опадающий в воду песок. Далее - ничего выделяющегося на фоне. Светлана ёжится от ветерка.
   - Хоть комаров стало поменьше, - утешает она самоё себя и опять прислушивается, но тщетно.
   Если не считать всей, уже описанной, гаммы болотных зву­ков - тихо, и почти темно.
  
  

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

  

41

  
   Светлана ждёт, нервно поглядывая то вверх, на окончате­льно почерневшее небо, то рядом с собой, на стволы и моховые подушки, которые становятся тоже всё более черны. Дочери всё нет. Светлана несколько раз без особой нужды пересаживается с места на место, встаёт, вглядывается в темноту, откуда дол­жна появиться Мая, снова напрягает олух в надежде уловить её недалёкое присутствие.
   - Чёрт! - вырывается у Светланы, она поднимается - на этот раз с обочины дороги, которая противоположна той, где спит Виталик - находит и подбирает рогатину. Держа её в одной ру­ке, а топор другой, взвешивает, что лучше. Ветер всё усилива­ется и становится порывистым; налетая, он как крупный зверь продирается сквозь полумёртвую болотную растительность. Ко­маров почти всех сдуло. Оставив себе на вооружение и то и другое, и проверив, спокойно ли спит Виталик, Светлана высту­пает на выручку дочери. Странные всплески, сериями доносящие со стороны ручья, волнуют ее и заставляют перейти на неро­вный бег.
   - Эй! - кричит Светлана в сгущающуюся сиропом темноту, убедившись, что она стоит над самой трубою. - Ты где?!
   Никто не отзывается. Совсем недалеко раздаются всё те же водяные звуки неясного происхождения. Новый порыв ветра перепутывает грязные волосы у Светланы на лбу. Шум на болоте стоит такой, словно по сухим камышам и веткам прокатываются в беспорядке огромные колеса.
   - Ау! - кричит Светлана что есть силы. - Мая! Ты где?!
   Вновь серия всплесков - будто кто-то пустил скакать по водной глади камешек. В том месте, где предположительно Мая раньше набирала воду, залёг такой мрак, что сверху уже совер­шенно ничего не разглядеть, да и в других местах видимость не намного лучше и ещё ухудшается.
   Светлана во всю мощь легких еще несколько раз призывает пропавшую дочь, затем помолчав топает ногой:
   - Чёрт! - Она безуспешно всматривается во мглу, делая по нескольку шагов то вправо, то влево в районе перекрёстка ручья и дороги, переходит на другую сторону и зовёт оттуда. И на этот раз не получив ответа, Светлана возвращается на первоначально вы­бранную ею сторону (левую по ходу их общего недавнего движения) и начи­нает спуск к трубе. Не выпуская из рук топора и рогатины, по­чти вслепую, спускаться весьма трудно. Слегка ободравшись и надорвав об торчащий обломок корня полу штормовки, Светлана скатывается вниз. Она где-то возле самого ручья, под почти неразличимыми ногами против­но хлюпает. Светлана перекладывает топор из подмышки в свобо­дную руку. Маи по-прежнему не видно и не слышно.
   - Ма-я! - кричит она наугад в окружающее болото. - Ма-я! - в её голосе всё отчётливее проступает истерическая нота.
   - А Виталик? - тихо вслух вдруг вспоминает Светлана и уже было хочет лезть вверх, как вновь слышит за кустарником справа те самые непонятные, следующие друг за другом плески, а вслед за ними будто бы слабый голос. Светлана вся превращается в слух.
   - Ма-ма! - придушенно-хрипло доносится из темноты в про­межутке между оглушающими порывами.
   - Ма-я! - с новой силой зовёт Светлана.
   - Ма-ма! - всё также слабо и не сразу отзывается голос. Если это Мая (а кто же ещё?), то находится она сравнительно далеко, причём в той самой части болота, которая при свете дня выглядела наиболее пугающей.
   Светлана не на шутку задумывается. Впереди, откуда доно­сится голос дочери, кроме перевёрнутых, побелевших от времени коряг и таких же белых, излишне вытянувшихся, сухих мёртвых травин, ничего не видно. Под подошвами уже теперь чавкает во­да, а там, куда ей следует идти, по крайней мере в несколько раз глубже.
   - Ты зачем туда забралась?! - раздражённо осведомляется Светлана из темноты.
   Мая не откликается. Ветер уже несколько раз стихал за это время, и голос должен бы был просочиться. Спустя невыно­симо долгую паузу он всё же раздаётся, всё то же издыхающее:
   - Ма-ма!
   - Черт! - забывшись, Светлана вновь топает ногой, и раз­летевшиеся брызги неприятно охолаживают ей обе голени до под­жилок. Она отирает кулаком вдруг выкатившиеся досадные слёзы.
   - Я иду! - почти в отчаянии кричит Светлана. - Слышишь?! Иду!! - поколебавшись, она оставляет топор сухом уступчике возле трубы, и, ощупав дорогу рогатиной, очень осторожно де­лает первый шаг в неизвестность.
   При первых же шагах ноги Светланы уходят в воду по щико­лотку, обувь со всхлипом вбирает в себя влагу. Очень трудно разобраться на что наступаешь - не то это ил, не то мокрый мох, не то вообще какой-то кисель - ноги скользят и увязают одновременно.
   - Ма-ма! - чуть громче зовёт Мая.
   - Иду! - деловито отзывается мать и тщательно зондирует почву своим импровизированным щупом. Ещё несколько сравните­льно удачных шагов, и голос дочки становится явно ближе. Во­одушевлённая Светлана начинает торопиться и тут же уходит в трясину по колено. С громким плеском испуга, часто дыша и изо всех сил помогая себе рогатиной, она выбирается на место повыше.
   - Провалилась, - слышится хриплый, но отчётливый комментарий дочери.
   - Ты где?! - спрашивает Светлана.
   М. Здесь...
   Светлана идёт в обход опасного места. Ей попадается нес­колько сухих кочек, потом она чуть не падает, споткнувшись о колодину, больно ушибает ногу, выпрямляется и кричит:
   - Ма-я!
   - Ма-ма! - голос ещё ближе, но где-то сбоку.
   Светлана опять шарит рогатиной перед собою. Иногда дере­вяшка уходит в податливую жижу почти наполовину, и приходится приседать на корточки, чтобы дотянуться хоть до какого-нибудь дна. Со всеми предосторожностями Светлана преодолевает ещё метров пятнадцать, ухитрившись больше не замочить ног выше середины голени. Ветер здесь, внутри болота, не кажется таким шумным. Временами наступает почти полная тишина, в ней гулко отдают­ся чавкающие шаги. Внезапно где-то совсем рядом взлетает пти­ца. Испуганная Светлана замирает и, выдохнув, крестится:
   - Ма-я! - в который раз зовёт она, переждав очередную атаку ветра.
   М. Я здесь, мама!
   Светлана поскальзывается и увязает по пояс. Однако тут же, со стонами и рыданьями, она выползает и утверждается на четвереньках на большой, плавно пока­чивающейся кочке.
   - Ма-ма! - зовёт Мая. Если ориентироваться по силе звука, до неё остаётся не более двад­цати шагов.
   - Сейчас, - цедит Светлана сквозь стучащие зубы, пытаясь дрожащими руками зашнуровать едва не потерянную ею кроссовку. При этом она роняет рогатину и едва находит её ощупью в холод­ной, переплетённой стеблями каше под собою.
   - Сейчас иду! - гадливо отряхиваясь, Светлана встает в полный рост. Ей удается продвинуться ещё немного вперед, хотя вода повсюду уже доходит выше колен, а дно под подошвами пре­дательски колышется.
   - Я здесь, - говорит Мая, она где-то совсем близко.
   - Какого чёрта ты туда забралась? - сурово опрашивает Светлана, ступив ёще шажок и опершись на рогатину.
   М. Я хотела умереть.
   С. Что?! Почему?
   М. Я не хотела больше жить.
   С. Почему?
   М. Ты меня ненавидишь.
   С. Ты думаешь, если бы я тебя ненавидела, я бы полезла за тобой в это... Там, между прочим, остался Виталик. Ты мо­жешь идти сюда?
   М. Нет.
   (долгая пауза)
   С. Ты что там, утонула?
   М. Нет ещё.
   С. Почему ты это сделала?
   М. Ты меня ревнуешь, ревновала... к папе.
   - Что ты выдумываешь, - брезгливо говорит Светлана и, по­ковыряв рогатиной дно перед собой, делает ещё пару шагов.
   (пауза)
   С. Ты где?
   М. Я тут, рядом.
   С. Вы что, все с ума посходили? Он повесился. Ты хочешь утопиться.
   М. Зачем ты меня обижала?
   С. Я больше не буду, Мая. Правда.
   - Спаси меня, - Мая обречённо всхлипывает.
   - Я сейчас, - Светлана лихорадочно выискивает впереди надежную опору.
   - Ты помнишь, папа говорил, что у него тал сменщик забо­лел? Что начальство не отпускает? - вдруг припоминает Мая, она говорит негромко и сипловато, но быстро, словно торопится выговориться. Голос её исходит откуда-то снизу, чуть ли не от уровня воды.
   - Не помню, - невнимательно отзывается не перестающая ис­кать бред Светлана.
   М. Так вот, он врал.
   С. Зачем ещё?
   М. Он сам не хотел ехать в этот... проклятый дом. Он хотел поехать со мной, на юг. Чтобы вы с Виталиком остались и поеха­ли к бабушке. Он хотел, чтобы у вас отпуска были отдельно.
   - Откуда ты знаешь? - спрашивает Светлана и шагает дово­льно неудачно - одна нога проваливается ниже другой - приходи­тся вернуться.
   М. Знаешь, кто мне звонил тогда... Это был его друг, он просил, чтобы я не устраивала скандал из-за поездки на юг.
   - У вас, что, с отцом что-то было? - остановившись, се­рьёзно спрашивает Светлана.
   М. Нет. Но могло бы быть. Ты помешала.
   - На нет и суда нет, - сухо говорит Светлана и шагает. На этот раз попадание более точное. Обретя равновесие на новом месте, Светлана пытается остановить грязно-мокрой рукой с новой силой хлынувшие слёзы, но, не удержавшись, громко всхлипывает.
   - Ты плачешь? - вроде бы сочувствует Мая. - Я тут, сов­сем близко. Но у меня только одна голова наружу - как раз под косынку.
   С. Иду.
   М. А дом этот наверно тоже купил только для того, что­бы потом в нём со мной уединяться.
   - Зачем ты всё время говоришь гадости? - шмыгая носом, спрашивает Светлана. После последних двух шагов вода доходит ей уже до середины бёдер.
   - Это не гадости, это правда, - очень тихо, но убедите­льно отвечает Мая.
   - Нет, это не правда, это выдумка. Твоя идиотская детс­кая фантазия! - Светлана никак не может, стоя, нащупать впереди путёвого дна, а присесть, не замочившись по грудь, уже невоз­можно. Она разгибается и переводит дыхание:
   - Признайся, что всё это неправда. С удушением, и с отцом...
   М. Да, это неправда, мамочка. Но правда, что я сейчас утону, - судя по голосу, до Маи каких-то метров пять, но раз­глядеть в той стороне ничего нельзя.
   Светлана медлит.
   - Ма-ма! - вдруг тревожно призывает Мая, затем сле­дуют беспорядочные всплески и бульканья. По болоту опять тяже­ло прокатывается, совсем было притихший за минуту до этого, ветер.
   - Иду, - решается Светлана. Выдавив из глаз последние горькие слезы, так и не выверив толком дорогу, она широко сту­пает вперёд. Тут мир словно широко раскрывается и переворачи­вается - вместе с пластом омерзительной омертвевшей растите­льности она по наклонной съезжает в яму, приседает , и, запро­кинувшись почти падает на спину - рогатина выскальзывает из судорожно вскинутых рук. Затем руки исчезают под водой, пото­му что она пытается на них опереться, однако никакой твер­дой опоры не находится. Несколько мгновений на воздухе ещё белеет запрокинутое Светланино лицо, постепенно и оно прова­ливается. Последним усилием Светлана переворачивается в тря­сине и выглядывает из неё по плечи, отплевывается и кашляет.
   - Ма-я! - утробно зовёт она, едва разодрав слипшиеся глаза.
   - Я здесь, - отзывается Мая уже откуда-то сверху.
   С удивлением глядя на дочь, Светлана, словно кто-то снизу тя­нет её за ноги, быстро и окончательно скрывается из виду. Угольно-чёрная, слегка припорошённая серебрящейся ряской жижа смыкается у неё над головой. По затихающему волнению на поверхности можно догадаться, что ещё некоторое время Светлана конву­льсивно борется за жизнь. Из глубины несколько раз громкими залпами всплывают бесформенные крупные пузыри. Ночь, тьма, опять полосой пробегает ветер. Начинает накрапывать дождь.
  

42

   - Ма-ма! Ма-я! - орёт как безумный Виталик, метаясь на клочке дороги возле проходящей под ней трубы.
   - Ма-ма! Ма-я! - кричит он много раз как может громко, разбивая на слоги, словно скандируя или заклиная. Устав и надорвав голос, замолкает и при­слушивается к шуму ветра, ручья, усиливающегося дождя - бо­льше с болота уже ничего не слышно.
   - Ма-ма! Ма-я! - зовёт Виталик вновь и срывается на хрип. Не получив ответа, он безвольно садится на корточки и, всем телом содрагаясь, плачет от холода и страха.
   Вдруг с болота доносится явный звук хлюпающих шагов. Виталик вскакивает, но, испугавшись, что это чужой, вместо того чтобы подать голос, зажимает себе глаза и рот трясущимися руками.
   - Вита-лик! Ау! - слышится зов Май. - Ви-та-лик!!
   - Да-а! - наконец откликается тот, отирая кулаком обильные слезы и дождь.
   - Иду! - кричит Мая. Ее чавкающие шаги раздаются всё чаще и ближе. Иногда, провалившись особенно глубоко, она чертыхается очень похоже на мать.
   Виталик находит то место на обочине, откуда, судя по зву­кам, ближе всего до сестры. Дождь уже перестал нарастать, его нельзя назвать проливным, но он довольно сильный и холодный, ветер стих. Сквозь равномерный гул падающих капель Виталик слышит внизу, совсем рядом, копошение - осыпаются и падают в воду суглинки с откоса.
   - Мая? - тревожно спрашивает он.
   Раздаётся какой-то ти­хий звук. Наклонившись, Виталик видит, что сестра выставила на дорогу бутылку с водой и свои кроссовки.
   В. Это ты?
   Мая наконец появляется из кювета по грудь, почти в пол­ной темноте поблескивают её глаза и волосы. Она кладёт перед собой топор и собственные свернутые штаны и вылезает целиком сама.
   - Ну как? - обращается она к Виталику неожиданно весело.
   В. Я открыл книгу.
   М. Да ну? Пойдём посмотрим.
   Маю, стоящую на дороге, неплохо видно только благодаря её белизне - бела, хоть и изрядно заляпанная, Майна маечка, белы, так толком и не загоревшие, обнажённые ноги, слегка потемнели лишь руки, лицо тоже белое, под подбородком - на­рушающий пропорции тонкой фигурки, темный комок тряпки.
   - Пошли, - приглашает она, засмотревшегося на неё брата.
   - Где мама? - спрашивает он.
   - Утонула, - отвечает Мая и идёт в сторону оставленных вещей, в одной руке она несёт топор, в другой - кроссовки и штаны.
   Виталик, уже держащей бутылку в руках, поднимает её и плетется за сестрой, но останавливается.
   - Ты идешь? - оборачивается Мая. - Я тебя не вижу.
   - Иду, - отзывается Виталик и идёт.
   - Кажется, здесь, - говорит Мая и щупает ногой рюкзак на обочине. - Всё мокрое.
   Виталик подходит вплотную к сестре.
   - Тебе не холодно? - спрашивает он, содрогнувшись от соприкосновения с ней.
   М. Вот думаю - одеваться или не стоит. Может лучше куда-нибудь под куст положить - посуше завтра будет? Слушай, у те­бя, кажется, были спички?
   Виталик, было уткнувшийся носом в сестринский живот, от­страняется и серьёзно смотрит ей в глаза:
   - Что вы там делали, в болоте? Я проснулся, открыл книгу, но ничего не было видно. Потому что темно... А вас нет. Я испугался и побежал вас искать... Это вы разговаривали на боло­те? Где мама?
   - Я же сказала, утонула, - Мая-таки натягивает штаны и обувается в кроссовки.
   - Это ты её убила? - помолчав, спрашивает Виталик.
   Мая, оторвавшись от шнурков, смотрит на него долгим взглядом:
   - Как ты думаешь, зачем бы мне это было нужно? Давай спички.
   Виталик достаёт из кармана мятый волглый коробок и пе­редаёт его сестре. Та, предварительно обтерев руку об штанину, скептически взвешивает его на ладони:
   - Ищи сушняк. Там, под кустами.
   Мая чиркает первой спичкой, в коротком её свете видит в коробке мёртвого жука и, морщась от отвращения, выталкивает его пальцем на землю, спичка гаснет.
   - Умер твой жук, - сообщает она копошащемуся в темноте Виталику. - Нашёл чего-нибудь?
   - Вот, - он подносит к самому лицу сестры горсть весьма сырого хвороста.
   - Хмыкнув, Мая принимается за дело сама - обламывает ниж­ние сучки и ветки со стволов елей, отрубает несколько ещё жи­вых еловых лап. Хотя дождь уже идет на убыль, развести под ним костёр, пользуясь отсыревшими спичками, удаётся лишь с большим трудом. Тут пригождаются свойственные Мае ловкость к хладнокровие.
   - Всего три спички осталось, - гордо сообщает она брату, сидя перед разгоревшимся наконец-то огоньком. - И по-моему они никудышные, - она возвращает коро­бок Виталику.
   Виталик, убедившись, что в там уже нет жука, разочарованно засовывает его в карман.
   Мая кладет в костёр еловую лапку посуше. Немного подымив, та ярко вспыхивает.
   М. Ну, тащи сюда свою книгу.
   Виталик, до сих пор в каком-то трансе собиравший по бли­жайшей округе всевозможное горючее, отлучается в темноту за книгой и приносит её. Заботливо спрятанная им в корнях могу­чей ели, она почти не намокла.
   - Что там? - спрашивает Мая, не меняя своего сидячего положения.
   Виталик аккуратно кладет открытую книгу перед сестрой поближе к свету костра.
   - Так, болото, - констатирует Мая.
   - Да, мама уже утонула, - насмотревшись на изображение, являющее безлюдный мрачный пейзаж, - тупо поддерживает её Ви­талик.
   - Да, мама уже утонула, - передразнивает его трагически-задумчивую интонацию сестра. - Болото, и всё, - решает она и захлопывает книгу.
   Виталик не успевает даже сделать попытку ей в этом помешать.
   - Попей, - советует разволновавшемуся брату Мая и протягивает ему так и не початый сосуд. Виталик пьёт как буд­то под гипнозом. Костёр то дымит, потрескивая и фырча, то, гудя, разгорается. Дождь на исходе. Светает.
  

43

  
   Виталик просыпается и садится, при этом с него спадает Маина курточка. Ноги его укрыты всё ещё сырым рюкзаком, под головой - книга. Уже совсем светло и тепло, самое малое - часов одиннадцать. Кругом подсохло, погода обещает остаться ясной. Мая в сво­ём давешнем наряде, то есть в маечке и трусах, поджаривает на костре нанизанные на прутики грибы. На голове её - тяжёлый венок из недавно сорванных влаголюбивых цветов.
   - Ты что, опять танцевала? - поймав на себе взгляд сест­ры, спрашивает Виталик.
   - Нет, просто сушусь, - мая указывает на разложенные для просушки свои штаны и кроссовки. - Ведь уже не холодно? Выле­зай, скоро будет готово.
   Виталик, сидит в той же позе и недоверчиво, молча созер­цает свою единственную оставшуюся спутницу:
   - А что у тебя на шее?
   - Просто синяк, - говорит Мая и снимает косынку. - Ви­дишь, он уже проходит.
   Под подбородком у неё не столь уж большое тёмно-багро­вое пятно, окаймлённое растекающейся желтизной.
   - Откуда это у тебя? - по-матерински не унимается Вита­лик.
   - Теперь уже не важно, - Мая, кажется, пребывает в са­мом благостном и спокойном расположении духа и всем своим ви­дом стремится показать, что всё худшее далеко поза­ди .
   Виталик, однако, опять долго молчит и не двигается с мес­та.
   - Будешь есть? - предлагает Мая тоже с невольно материн­ской интонацией.
   - На глазах у Виталика появляются слезы:
   - Где мама?! - он, плача, выдирается из-под всех своих ночных одеяний.
   - Опять двадцать пять, - отворачивается в сторону Мая.
   - Ты... ты её убила! - кричит Виталик и кидается на сест­ру с кулаками.
   Мая аккуратно отступает за костёр.
   - Смотри не обожгись, - советует она оттуда брату.
   Так, через костёр, они играют в переглядки, но вскоре сломленный Виталик опускает голову, с отчаянья даже приседа­ет, загородив лицо руками, и воет навзрыд.
   - Не плачь, всё нормально, - весьма убедительным тоном успокаивает его Мая. Она, обогнув костёр, подходит к брату, ласково трогает его за подпрыгивающее от рыданий плечо и подносит к его лицу веточку с готовыми грибами.
   Виталик не сразу, но берёт подачку. Мая удовлетворённо гладит его по взъерошенным волосам. Он же сначала почти машинально, потом со всё более нарастающим аппетитом жуеёт.
   - Ну как? - осведомляется Мая, и грациозно стягивает зубами со своего прутика малюсенький грибок.
   - Что мы дальше будем делать? - вдруг спрашивает Витали, не доев, вместо того, чтобы похвалить сестрину готовку.
   - Дальше? - как бы задумчиво выдыхает Мая. - А что ты хочешь делать?
   В. Не знаю. Идти.
   М. Куда идти?
   В. Домой. Куда-нибудь, где люди.
   М. Ну пойдём.
   В. Прямо щас?
   М. Конешно. Доедай и собирайся.
   Мая деловито одевается, обувается, для комплекта повязывает на то же место изрядно замызганный свой платочек.
   - Вот, почти всё высохло, - довольно констатирует она. - Снимай свою куртку, без неё теплее.
   Виталик медлит.
   Мая собирает вещи в большой рюкзак, служивший для укры­тия ног брата. Из выложенной ею ночью на обочину сумки она выкидывает подпортившиеся грибы и, найдя нож, перекладывает его в карман рюкзака. Когда она опускает в рюкзак топор, он с металлическим звоном бьётся обо что-то на его липком дне. Обнаружив там ранее не замеченный дозиметр, Мая недолго рассматривает его и, хмыкнув, выбрасывает в кусты как лишнее. В рюкзак же она засовывает свой рюкзачок, пузырёк с солью (в карман) и кое-какие тряпки.
   - Тебе остаётся бутылка с водой и книга, - обращается Мая к Виталику, примеривая довольно тяжёлую для неё ношу. - Но, по-моему, тебе надо выбрать что-то одно. То и другое не утащишь.
   - Может, оставим книгу? - неуверенно спрашивает Виталик.
   - Как хочешь, - Мая ногой сгребает затлевшие по краям сучья на середину костра.
   Если хочешь, можешь туда пописать, - предлагает она Виталику. - Я знаю, как это мальчики делают. - И в полной го­товности выходит на дорогу.
   Виталик мечется между книгой и бутылкой. Нести и то и другое ему явно не под силу, так как у бутылки нет пробки и горлышка, за которое можно было бы удобно ухватиться, а кни­га слишком тяжела, чтобы он смог достаточно долго удерживать её под мышкой.
   - Ладно, - вдруг сжалившись, говорит Мая. - Я понесу книгу. Но тогда ты понесёшь ещё топор. Вынимай, - и она по­ворачивается к брату задом.
   Виталик не без труда выцарапывает топор из мокроватого рюкзака, это получается у него только, когда Мая приседает на одно колено.
   Мая встаёт, отряхивается, подбирает книгу и, прижав её обеими руками к груди и животу, как малое дитя, идёт вперёд, то есть по направлению через ручей. Виталик, стараясь не от­стать, следует за ней.
   - Погоди, - соображает вслух практичная Мая. - Сейчас остановимся у ручья - я опять полную наберу, а это допей. Дай глоточек.
   Виталик послушно пьёт и затем протягивает остатки сестре. Та допивает и, всунув ему в пока свободную руку книгу, весьма быстро устремляется к воде.
   . Виталик растерянно смотрит на опустевшую впереди дорогу (Мая спустилась), книга выпадает у него из слабых пальцев.
  

44

  
   Время за полдень, жарко, Виталик и Мая сидят на привале. Они только что взобрались на самый верх горы и оказались на сухой опушке старого разреженного леса. Далее по обе стороны от дороги, насколько достигает взор, видны лишь цветущие луга, перемежающиеся зарослями кустарника. Спуск им предстоит весь­ма пологий и, потому, длинный.
   - Попьём? - спрашивает Виталик.
   - Потерпи. Вдруг там долго ещё ничего не попадется? - резонно отговаривает его Мая.
   Виталик слушается. Мая загорает, лёжа на спине, на ней купальник и тёмные очки. Всё остальное, включая кроссовки, она запихнула в рюкзак. Рядом с ней лежит только многострада­льная грязная маечка.
   Опушку обдувает лёгкий приятный ветерок. Сильно стучат кузнечики, жужжат шмели и жуки, кругом в изобилии порхают ба­бочки.
   - Кайф? - спрашивает сестра у брата, заметив на его ли­це мечтательное выражение.
   Вместо ответа Виталик, вдруг сразу посерьезнев, прибли­жает к себе книгу и деловито начинает вновь тщетные попытки раскрыть её.
   Покровительственно посозерцав смешные действия брата, Мая предлагает:
   - Ты бы лучше разделся да позагорал, - она демонстра­тивно перемещает с белого места на более загорелое завязки трусиков.
   Виталик откладывает книгу, но раздеваться не собирается. Вместо этого он снова задумывается, принюхиваясь и настороже­нно разглядывая окружающие красоты.
   - Почему никого нет? - спрашивает он.
   - А кто тебе нужен? - недоумевает Мая.
   В. Когда мы выйдем?
   М. Куда?
   Виталик безрезультатно всматривается в невидимые за тём­ными стёклами глаза сестры:
   - Ты шутишь что ли, май? Мы же заблудились.
   - Да-а?.. Посмотри, - указывает Мая перед собой, перевер­нувшись на живот для удобства. - Прямая дорога. Ты когда-ни­будь слышал, чтобы кто-нибудь, имея перед собой прямую дорогу и идя по ней, заблудился?
   Виталик задумывается:
   - Но мы идём, идём и...
   М. Что и?
   В. Мы. ведь теперь... (Виталик выпячивает нижнюю губу, сдерживая слезы).
   М. Сироты, хочешь сказать?
   В. Да.
   М. Ну и что?
   Виталик, прикрыв рукою глаза, трясёт головою:
   Я тебя боюсь.
   - Правильно, я страшная, - очень по-домашнему улыбается брату Мая и стягивает с себя косынку. - Пусть шея позагорает.
   - А ты чего хочешь? - помолчав, серьёзно спрашивает у сестры Виталик.
   - Я? Загорать. Что и делаю, - Мая ловко рас­стегивает у себя на спине лифчик. Потом. сладко вздохнув, укладывается щекой на руки и блаженно прикрывает глаза.
   Виталик же, не находя себе места, в который раз принима­ется теребить книгу.
   - Да что ты к ней пристал?! - не выдерживает Мая. - Неу­жели и так всё не ясно? Лучше бы грибы поискал. Вон сыроежки, - указывает она, слегка приподнявшись, большим пальцем правой ноги.
   В. Я пить хочу.
   М. Я пить хочу, я есть хочу... Пей, если хочешь. Смотри, потом не жалуйся.
   В. Можно?
   М. Давай, по глоточку.
   Отпив немного, Виталик передаёт бутылку сестре, и та, пригубив, возвращает её стоять на ровное место.
   - Надоел ты мне, братец, - раздумчиво произносит Мая. - Слишком много задаешь вопросов. Вот возьму и съем тебя, - она смеётся.
   Виталик невольно отступает на шаг.
   - Боишься? - продолжает Мая. Подперев голову рукой, она игриво рассматривает брата. - Я кровь люблю, ням-ням! - Мая плотоядно облизывается. - Будешь себя плохо вести, съем, - Мая резко перекатывается на спину в сторону брата и, ловя съехавший на живот бюстгальтер, прямо-таки закатывается от смеха.
   Виталик несколько раз останавливает смешок у себя в горле, но, в конце концов, начинает хохотать вместе с сестрой. Мая же, смеясь, извивается на сухой траве, словно змея, собирающаяся покинуть кожу, - её явно стесняет купальник.
   - Хватит, - вдруг говорит она серьёзно, того гляди рис­кующему впасть в истерику брату, и, сев, застёгивает лифчик. Мая встаёт, подтягивает трусы и надевает маечку. От неё веет темной таинственностью, она накидывает рюкзак и берёт книгу.
   - Воду не расплескай, - обернувшись, ободрительно под­мигивает сестра Виталику.
   Они спускаются по желтой дороге, столь же ровной и пус­той. Мая, даже со своей неудобной ношей (лямки рюкзака ей яв­но длинноваты), ухитряется на ходу пританцовывать, выписывая на песке замысловатые узоры пальцами босых ног.
   - Разувайся, - советует она брату. - Тут только и надо босиком ходить.
   Но Виталику не до разувания. Поспешая за сестрой, он то и дело меняет местами топор и бутылку - слишком быстро уста­ют детские руки.
   Мая, размахивая книгой перед собой, всё прибавляет шагу.
   Виталику с каждым шагом становится труднее гнаться за ней.
   - Мая! - кричит он. - Погоди! Я не успеваю.
   - Потом догонишь! - весело отзывается попрыгунья.
   В. Постой! Я боюсь!
   М. Не бойся! Дорога одна - иди прямо!
   В. Эй! Ау!
   Мая больше не отзывается, её уже и не видно за налезающи­ми впереди на дорогу ольховыми купами.
   Виталик досадливо сплёвывает и садится в тень куста пе­ревести дух. Он делает глоток из бутылки, потом ещё.
   - Я устал, - жалеючи, говорит самому себе Виталик. Вскоре солнце, заглянув под куст, начинает бить ему в лицо. Но Виталик не меняет места, обняв собственные колени и уронив на них голову, он спит.
  

45

  
   Виталику снится сон. Он просыпается почему-то на засте­ленной сыроватым лоскутным одеялом, стреляющей старыми пружи­нами широкой кровати. По тёмному деревянному подоконнику пры­гает целый выводок солнечных зайчиков. Виталик сладко потя­гивается и приседает на постели. Солнечный луч выхватывает на почерневшей от времени стене небольшой старинный портрет, женщину в шляпке с вуалью. Виталик рассматривает картинку, словно пытается вспомнить, кого она ему напоминает. Он улы­бается и, сунув ноги в разношенные сандалии, встаёт. По мело­дично поскрипывающим половицам Виталик проходит в совершенно тёмные сени, а затем на крыльцо, здесь он невольно жмурится от внезапного обилия света. Когда глаза привыкают, слева от себя он видит мастерящего скворечник отца. Отцу осталось то­лько приколотить к скворечнику крышу. Справа - мать на скамееч­ке зашивает пододеяльник. Заметив сына, она приветливо улыба­ется ему. Виталик проходит мимо неё за калитку. По деревенской улице к нему приближается сначала курица, а по­том Маша со спичечной коробочкой в руке.
   - Смотри, что у меня, - говорит она.
   Виталик наклоняется, чтобы разглядеть содержимое короб­ка, в нём едва помещается голубой стеклянный шарик.
   - Ух ты! - восхищается Виталик.
   - Это я тебе дарю, - шепчет ему на ухо Маша.
   - Ну-ка, что это у вас? - вдруг раздается голос Маи, и шарик, до того своею гладкой прохладой радовавший Виталикову ладонь, перекочёвывает сестре в руки.
   - Так-так, - говорит Мая, стоящая у Виталика за спиной. - Хорошенький шарик.
   Виталик порывисто поворачивается к ней:
   - Отдай!
   Мая делает несколько шагов назад.
   Виталик в смятении опять оборачивается, но Маши уже и след простыл.
   - Отдай!!! - вопит Виталик и кидается на сестру в атаку.
   Мая неторопливо отступает, держа свою добычу двумя паль­цами вытянутой вперёд и вверх правой руки. До неё остаётся совсем немного, но ноги и руки у Виталика как ватные, по ще­кам стекают слезы,
   - От... - Виталик на бегу спотыкается об курицу и летит кувырком по скользким травяным кочкам. Вокруг разлетаются пе­рья. Курица отвратительно и как-то неестественно кудахчет. Ви­талик просыпается.
  

46

  
   Виталик просыпается, когда солнце уже начинает заметно снижаться. Сзади, в кустах, слышится надоедливый, какой-то механический птичий голос. Виталик отирает пот со лба и уби­вает у себя на коленке объевшегося комара. На несколько мгновений он опять закрывает глаза, потом встаёт и оглядыва­ется. Никого нет. Он поднимает топор и взвешивает его в руке, находит бутылку и жадно выпивает почти всю оставшуюся воду. С обоими этими вещами в руках он выходит на середину дороги и, уверившись, что не потерял нужного направления, идёт вслед за оставившей его сестрой. В бутылке едва-едва плещется на самом дне, и очень неудобно нести её из-за отбитого горлы­шка.
   Оценив ситуацию, Виталик допивает воду одним глотком и перехватывает сосуд за середину - теперь проливаться нечему. Это позволяет ему несколько ускорить шаг. Места становятся всё более открытыми, вместо елок и берёз чаще попадаются дубы. Взобравшись на вершину очередного небольшого холма, Виталик видит перед собой как на ладони совершенно открытую и прямую, уводящую вниз и вперёд насколько видит глаз, жёлтую дорогу.
   - Ма-я! - зовёт он изо всех сил, сложив руки рупором. - Ма-я!!!
   Никто не отзывается, никого и не видно. Виталик меняет местами топор и бутылку и идёт дальше. Туда, где он только что стоял, погреться на горячем песке дороги, одна за другой, выползают с обочины две бурые ящерки. Нащупав животами самые нагретые местечки, они замирают, блаженно прикрыв глаза.
   Виталик, ушедший вниз по склону, отсюда уже не виден. Лёгкий ветерок сдувает с ближайших деревьев несколько пожел­тевших листков.
  

47

  
   Мая намного опередила брата. используя тяжёлую книгу в качестве партнёра-противовеса, она выписывает на дороге вальсообразные фигуры, впрочем, не слишком замедляя этим своё поступа­тельное движение. Что-то заметив в стороне от дороги, она ре­зко останавливается и присматривается. Затем с возгласом "Ура!" бросает на землю книгу, скидывает рюкзак и бежит, пе­репрыгнув через обочинную канаву, дальше, к невысоким кустам. Чем ближе она к ним приближается, тем яснее становится видно, что все они усыпаны спелой, крупной до неправдоподобия малиной. Последние несколько шагов до цели Мая проходит уже не спеша, уверенной лёгкой поступью, по её лицу растекается блаженная улыб­ка. Аккуратно, двумя пальчиками, она срывает первую, наиболее понравившуюся ей ягоду и плавно отправляет её в рот. Мая за­крывает глаза, смакуя малиновую сладость, и делает ещё один, последний, шаг к ягоднику - колючие ветки упираются ей в живот. Теперь она начинает рвать ягоды обеими руками, всё быстрее и быстрее. Малина целыми горстями исчезает у неё во рту. Вскоре Мая перестаёт заботиться о том, чтобы не запачкаться - пурпур­ный сок струйками течёт у неё между пальцами, по губам, подбородку, капает на грудь и колени. Несколько шагов в сторону, и она обнаруживает ещё более великолепные и многоягодные кус­ты. Мая, утолив первый голод, раздавливает малину в кулаках уже специально и набивает рот красной мякотью, чавкает, корчит рожи, плюётся, умывается и вся обмазывается малиновым соком. Движения её становятся всё более судорожными и неверными, ли­цо напрягается, словно она собирается дико закричать. Она то приседает, то распрямляется, то наклоняется, то вновь тянется вверх, как струна. При этом - продолжает пожирать и разма­зывать по себе попадающую ей в руки малину. Мая лезет вперёд, прямо в кусты, она уже не обращает внимания на колючки и рас­тущую здесь же в изобилии высоченную крапиву. Она возбужденно похохатывает, лопочет что-то бессвязное, конвульсивно вздра­гивает всем телом, извивается, как в эротическом танце, без всякого повода резко поворачивается на сто восемьдесят граду­сов и обратно, садится задом на колкую сырую землю и тут же вскакивает, словом, ведёт себя совершенно безумно. Если бы не природная Майна девичья грация, всё это должно было бы вы­глядеть отвратительно. Несвязное бормотание Маи мало-помалу нелогично переходит в такое же лишённое смысла пение, оно становится всё громче, голос всё выше.
   Мая, вдруг умолкнув, с треском выдирается из поглотивших её кустов. Вся она с головы до пят красна от малины, в правой руке - букет из крапивы, левую - она тянет вперёд, будто намереваясь кого-то ухватить за горло. Скалясь, кривляясь, странными скачками Мая направляется обратно к дороге. Крапив­ным веником она оголтело нахлёстывает себя по ногам, время от времени подпрыгивает, издавая пронзительные боевые выкрики.
   Трава и кусты, примятые взбесившейся девчонкой, шурша и потрескивая, постепенно расправляются. На ещё вздрагивающий жёлтый цветок садится бабочка, дневной павлиний глаз. Солнце начинает краснеть.
  

48

  
   Изрядно запыхавшийся Виталик спускается по крутому скло­ну в ложбину и находит там ручей, текущий прямо поперёк доро­ги. За ручьём, который имеет каменисто-песчаное дно и глубину не более. чем по детское колено, вновь начинается ещё более крутой, поросший кустарником подъём. Впрочем, растительность по обе стороны поднимающейся дороги не выглядит слишком гус­той, и вообще она всё заметнее меняет характер, становясь как будто более южной и горной - всё больше колючек, лиан, жёст­че листва. Да и камни всё чаще попадаются под ногами и на обо­чинах, под обрывами. Кое-где даже плитами торчат выступы растрескивающейся известковой породы.
   Уже вовсю пламенеет закат. Доходя досюда дорожкой по рус­лу ручья, солнце алой кляксой растекается у самых Виталиковых ног. Он наклоняется и погружает бутылку в прозрачную воду. Бурно возрадоваться ему не позволяет усталость, но на лице сияет улыбка - он совсем не ожидал, что так скоро снова смо­жет утолить жажду. Бутылка выпускает крупные пузырьки, она ещё не успевает наполниться, когда Виталик замечает среди пляшущих красных бликов отражение кого-то, кто стоит сзади и чуть справа от него. Свободной рукой, не оставляя своего занятия, он осторожно, не глядя в ту сторо­ну, тянется за топором, который бросил на берегу.
   - Это я, Виталичек! - сообщает сестра, жарко дыша ему в затылок.
   Виталик вздрагивает, разгибается и, повернувшись, видит перед собой страшную, багрово-полосатую, словно разрисованную губной помадой, Маю - одной босой, свежеисцарапанной ногой она утвердилась на беспечно оставленном им топоре. Мая как-то очень нехорошо ухмыляется и поигрывает ножом, перекидывая его из одной бордовой ладони в другую. Больше никакого груза у неё не видно. Немного успокоившись, Виталик вспоминает о бу­тылке и устанавливает её, почти полную, на ровном месте берега.
   - А где рюкзак и книга? - довольно сердито спрашивает он.
   - Я пришла тебя съесть, Виталичек, - говорит Мая, пуча глаза. - Я тоже хочу есть, ням-ням! - добавляет она, скалясь и вертя ножом, прямо перед лицом брата.
   Виталик сторонится от страшной сестры и спрашивает:
   - В чём ты вымазалась?
   - В крови! - орёт Мая и, переложив ножик в левую руку, правой хватается за топор. Лицо её не устаёт воспроизводить обезьяньи устрашающие гримасы.
   Виталик, подняв бутылку, отбегает на несколько шагов.
   - Боишься? - шипит как змея Мая, впрочем, не сходя с ме­ста.
   Не сводя с нее настороженных глаз, не разуваясь, Вита­лик ступает в воду. На негнущихся ногах, передёргиваясь от холода и испуга, он преодолевает ручей с до­вольно сильным течением.
   - Ты хочешь меня убить? - опрашивает Виталик, став к се­стре лицом на другом берегу.
   - Нет, - неожиданно спокойно и серьёзно отвечает Мая.
   Паузу заполняет шум текучей воды.
   В. Ты больше не пойдёшь со мной?
   М. Нет,
   В. Что с тобой случилось?
   М. Я сошла с ума. Я тебя съем, - только что нарочито бес­страстная, Мая дико хохочет и вдруг швыряет топором в сторону брата - он не долетает совсем немного и плюхается, разметая брызги возле самого берега.
   Виталик отскакивает и, не решившись наклониться за топо­ром, быстро пятится на возвышение, подальше от ручья.
   - Убирайся по добру, по здорову! - театрально завывает Мая и, в три прыжка преодолев водяную преграду, оказывается вновь рядом со своим оружи­ем. - Н-ну? - продолжает она, направив по-фехтовальному на бра­та остриё ножа. - А не то и косточек твоих здесь не останется!
   Тут на неё вдруг словно находит приступ тошноты. Быстро выудив из-под воды топор, она бегом, с плеском возвращается на свой берег и, упав на песок, начинает кататься по нему, не то икая, не то судорожно всхлипывая. При этом ни ножа, ни топо­ра Мая не выпускает из рук. В какой-то момент сотрясающие её конвульсии несколько ослабевают и она, приняв сидячую позу, смотрит на Виталика долгим и пристальным, полным ненависти взглядом. Потом яростная сила заставляет её быстро выгнуться назад мостиком и, перекрутившись на живот по-кошачьи, она продолжает свои корчи.
   Вдоволь наглядевшись на сестрино безумие и уже почти не оборачиваясь, Виталик торопливо взбирается на горку. Последний кусочек солн­ца скрывается за видимым горизонтом.
  
  

49

  
   Быстро густеющие сумерки. Виталик идёт по дороге один. Похоже, что тут недавно прошёл дождь. На сыром песке рельеф­но отпечатываются следы, и - самое главное - впервые на про­тяжении всего пути Виталик замечает нечто вроде давно не езженных колей. Западная сторона безоблачного неба ещё не успела потемнеть, к тому же всё ярче разгорается недавно начавшая стареть луна. В этом двойном свете хорошо видны приземистые, далеко отстоящие друг от друга, деревья по обочинам. За ними - опять такие же деревья. Эти деревья образуют ряды, но не на­столько ровные, чтобы уверенно утверждать, что они саженые. В отдалении справа угадываются горы - за ними не видно звёзд. Вообще пейзаж явно гораздо более южный, чем даже в этот же день утром, он наполнен признаками предгорий Кавказа.
   Дорога, хоть и очень полого, но всё время теперь ведёт вверх. Несмотря на это, Виталик, вдохновленный возможной бли­зостью людей, шагает бодро и легко. К тому же, из поклажи у не­го осталось лишь полупустая бутылка на обе руки, и томитель­ную дневную жару вытесняет приятная вечерняя прохлада. Време­нами Виталик даже улыбается и, приостанавливаясь, разглядыва­ет неровности у себя под ногами. Вот метрах в десяти впереди видна какая-то серебристая лента, уже слышно, как она шуршит на лёгком ветерке. Виталик, подойдя, наклонился, но невольно отпрянул, поняв, что это высохший змеиный труп. Но некое обстоятельство заставляет его вновь склониться над змеиной мумией, он даже приседает на корточки. Дело в том, что змею явно переехали пополам - .длинная одиночная колея тянется по дороге вперёд сколько хватает глаз. Там же, впереди, в малень­ких лужах многократно отражается уже вполне набравшая силу луна. Виталик, пройдя вдоль колеи ещё немного, щупает след рукой, можно даже различить узор протектора - совсем недавно здесь прокатился мотоцикл или мопед. Лучезарно улыбаясь, Ви­талик делает глоток из бутылки, как взрослые, когда они пьют за успех, и ещё прибавляет шагу. Теперь он спешит по ясному следу.
   Если не считать кузнечиков, а возможно, и цикад, вокруг царит тишина. Вдруг из кустов густо усеянного ягодами боярыш­ника, который стеной растёт справа от дороги, раздаётся отчёт­ливый треск. Виталик, вздрогнув, останавливается и, отступив к обочине, противоположной этим кустам, напряжённо всматри­вается в зарешёченную чёрными ветками полутьму. Потрескивания в зарослях, мечась туда-сюда, то усиливаются, то слабеют, но не затихают вовсе. Наконец, Виталик видит медленно приб­лижающееся из глубины кустов к дороге белое пятно. Вот оно уже на противоположной обочине, треск сучьев замирает. "Пятно" делает ещё шаг к нему навстре­чу и останавливается, в лунном свете Виталик узнаёт бледное, голубоватое и тёмно-полосатое от малинового сока лицо сестры. Она, далеко высунув язык, как-то по-звериному облизывает себе правое запястье. Виталик замечает стекающую по нему чёр­ную струйку - видимо, Мая ободралась об колючки. Замечает он также, что у сестры нет ни топора, ни ножа, хотя под мышкой левой опущенной руки она держит книгу. Некоторое время они выжидательно смотрят друг на друга. Мая ничего не говорит, Виталик тоже.
   Мая стоит напротив брата, словно изображая мраморную холодную статую. Привыкнув и даже заскучав чуть-чуть от её бездеятельности, Виталик вспоминает о найденном им следе и начинает потихоньку двигаться в прежнем направлении, впрочем, из предосторожности, прижимаясь к своей обочине. Мая следует за ним сначала одними глазами, а потом в том же темпе, какой избрал брат, начинает перемещаться по другой стороне дороги.
   Виталик прибавляет шагу, и Мая прибавляет шагу, однако не приближаясь к нему. На ней все та же, измызганная, а те­перь ещё и изодранная, едва прикрывающая её маечка, ноги в царапинах, на растрёпанной голове чудом держится небрежно сплетённый, какой-то свалявшийся венок. Виталик, всё более ускоряясь, переходит на бег, и Мая бежит. Бежать легче по середине дороги, поэтому брат и сестра сближаются. Вот Мая уже совсем рядом, она дышит в затылок Виталику, но не дотрагива­ется до него. В конце концов, он выбивается из сил и в отчаянии садится на обочину. Почти вся вода из бутылки расплеска­лась, и он досадливо ставит её рядом.
   - Чего-то ты хочешь? - спрашивает он у сестры, едва от­дышавшись.
   Та опять замерла, стоя в метре от него. Мая прижимает к животу книгу обеими руками.
   - Чего ты хочешь? - угрюмо повторяет Виталик.
   Мая, так ничего и не ответив, лишь скользнув по нему каким то не Маиным, словно не видящим взглядом, легко как бабочка, срывается с места и отправляется вперёд по прежнему их курсу, валь­сируя и используя книгу вместо кавалера.
   Виталик, недолго посмотрев ей вслед, обессиленно падает затылком на жёсткую выгоревшую траву, в которой гулко поют насекомые. Отсюда видно, как маленькое облачко медленно наползает на луну. Виталик приподнимается, сплёвывает липкую слюну и выпивает всё, что осталось в бутылке. Выпрямившись сидя, он напряжённо прислушивается - шум крови в ушах и стрекот насекомых всё больше напоминают ему звук работающего мотора. Он трясёт головой и встаёт. Опять прислушивается - точно, это где-то очень далеко едут на мотоцикле. Виталик подбирает пус­тую бутылку и выходит на середину дороги - облачко с луны сползло, но ни Маи, ни кого бы то ни было другого ни спереди, ни сзади не видно. Виталик делает несколько шагов и понимает, что звук, так взбу­дораживший его несколько секунд назад, исчез. Зря он напрягал слух - это только кузнечики или сверчки. Разочарова­нный, он продолжает путь, только идёт уже небыстро, часто останавливаясь и всё-таки прислушиваясь - вдруг не показалось, вдруг опять... И он слышит треск, но вновь треск сучьев в ку­стах за обочиной, на этот раз - с другой, левой, стороны. Светлое пятно проплывает за ветками в направлении, противопо­ложном его движению.
   - Мая! - кричит Виталик, но уже всё стихло. Он идёт даль­ше. Если это была Мая, то она осталась у него за спиной. Но не успевает он сделать и десятка шагов, как снова слышит шо­рохи, теперь сзади; он резко оборачивается - тишина, никого. Виталик взвешивает в руке как оружие пустую бутылку и медлен­но, уже буквально на цыпочках, продолжает движение вперёд. Но ни копошенье из кустов, ни вожделенное тарахтенье мотоцикла больше не долетает до его слуха.
   Дорога между тем всё круче забирается в гору, вокруг возникают всё более лысые и легко обозреваемые пространства. Ветерок крепчает, становится даже холодновато. Несмотря на то, что по небу всё чаще пробегают облака, высоко стоящая луна, мерцая, всё же неплохо освещает путь.
   Бодрость покинула Виталика, подъём даётся всё тяжелее. Он уже не идёт прямо по колее, его траектория больше напомина­ет синусоиду. Он почти не обращает внимания на следы под ногами, хотя голова его безвольно понурена. Даже пустая бутыл­ка кажется ему сейчас значительной тяжестью, и он то и дело перекладывает её из руки в руку. Сзади опять раздаются тревожащие звуки. Теперь преследующие шаги, держась слегка в отдале­нии и приноравливаясь к его замирающему темпу, уже не смолкают ни на мгновение, и трудно поверить, что эта тяжеловатая шаркающая поступь принадлежит Мае.
   Ослабевшего в поджилках Виталика охватывает страх, он вновь ускоряет ход, но это даётся ему с большим трудом, он часто и глу­боко дышит. Неизвестное сзади не отстаёт, прячется за чахлой растительностью, треща ветками. Не в силах больше выдерживать давящего взгляда в затылок, Виталик оборачивается и ли­хорадочно пятится, крутя головой и стараясь хоть что-нибудь разглядеть за полупрозрачными кустами. Оттуда словно исходит слабый свет, Виталику чудится, что горят два зелёных глаза, эти два страшных глаза сзади и сбоку ведут его по дороге как часовые. Виталик загребает пятками песок, наступает в лужи, наконец он спотыкается и падает. Бутылка, вырвавшись из рук, разби­вается о камень. Виталик поднимается и отряхивается, зловещий свет в зарослях постепенно гаснет. Посмотрев назад, то есть вновь вперёд, Виталик видит валяющуюся посреди дороги книгу, она и послужила причиной его падения. Присев на неё, Виталик задумывается. Шорох, вновь возникнув, начинает удаляться и, сходя на нет, скатывается вниз. Луна всё чаще исчезает за об­лаками, когда она светит без помех, возле обочины вспыхивает голубовато то, что осталось от бутылки. Виталик обнимает ко­лени руками и, вздыхая, смотрит на небо.
   Немного отдохнув, Виталик встаёт, наклоняется и пробует открыть книгу. Она не поддаётся. Тогда он берёт её как ребен­ка на руки и, словно погрузившись в транс, равномерно - не слишком быстро, не слишком медленно - уже не останавливаясь и не оглядываясь, идёт по дороге всё выше и выше.
  

50

  
   Безумная Мая скачет по залитому лунным светом полю. Она вытанцовывает какие-то первобытные танцы и поёт что-то уже совсем не человеческое, а скорее птичье. Пронзительные крики звучат то печально и жалобно, то угрожающе победно. Последние лоскуты одежды постепенно обдираются с неё и остаются ви­сеть, словно флажки, на встречных колючих кустах и чертополо­хе. Мая как будто специально задерживается, делая по несколь­ку кругов близ таких особенно зацепистых и колючих мест. Мно­гие исцарапанные места её обнажённого тела заметно кровоточат. На ходу она хватает и обрывает попадающиеся вьюнки и лианы и, вертясь веретеном, наматывает их на себя, как пряжу. Эта опо­ясывающая её многократно, просвечивающаяся путаница стеблей всё больше напоминает импровизированный костюм Флоры. Между тем, лицо Маи приобретает более чем спокойное выражение, гла­за удовлетворённо прикрыты, только губы продолжают работу, периодически производя на свет высокие и отрывисто громкие,
   но всё же мелодичные, звуки. Мая словно вернулась на родину, она, видимо испытывает счастье, но для людей такое счастье - нечто непонятное, совершенно чуждое, страшное и нену­жное.
   Последние розоватые лепестки многострадальной маечки от­летают от оплетённой ползучими травами детской спины, она швы­ряет им вслед увядший венок и, встряхнув головой, распускает волосы по ветру. Хрупкая, как фарфоровая статуэтка, и гибкая как хлыст, Мая всецело отдаётся затягивающему её всё глубже магическому действу. Она порхает как бабочка, прячется за ку­стами, как косуля. Мая убегает навсегда и в никуда. Дорога больше не дер­жит её, она бежит перпендикулярно дороге. Мая становится ча­стью пейзажа, сливается с миром растений и насекомых. Она превратилась в менаду.
  
  

51

  
   Виталик добрался до очередного гребня. Дальше дорога идёт на понижение, чуть впереди, слева, лежит большой белый валун. Тем временем луна уже больше половины времени проводит за об­лаками, ветер дует всё сильней и порывистей. Ниже валуна и ещё немного влево угадывается обрыв. Виталик хочет залезть на этот крупный камень, чтобы удобнее было оглядеться, но кни­га, которую он как-то не догадывается сразу выпустить из рук, мешает ему карабкаться по гладкой поверхности. Засомневавшись на мгновение, он в сердцах бросает книгу об землю, и вдруг от удара она сама открывается. Книга распластана обеими обложками вниз, а её страницы, ранее казавшиеся намертво слипшимися, теперь трепещут на ветру раскрытым веером. Виталик, как зверь, прыгает на неё сверху - пока ветер опять не захлопнул - и успевает. Но луна в этот момент вовсе скрывается в чёрной туче, и никакого изо­бражения невозможно разобрать. Виталик, стоя на коленях, как слепой, водит пальцами по шершавой бумаге. По-прежнему слишком темно, тут он вспоминает о спичках, хлопает себя по карману - они отзываются - он торопливо их достаёт.
   Первая спичка загорается сразу, но сразу и тухнет от налетевшего ветра. Ещё одна, сильно отсыревшая во время дождя, не даёт ничего, кроме тихого шипения. Последней спич­кой Виталик чиркает с особыми предосторожностями, буквально молясь на неё. Упершись локтями в страницы, на четвереньках, он старательно огораживает, ладонями забрезживший огонек. К счастью, ветер как раз делает небольшую передышку, и в свете разгоревшейся спички Виталик успевает увидеть, что картинок на развороте нет, но есть надпись, крупными русскими печатны­ми буквами, несколько стилизованными, как в сборниках сказок для самых маленьких. Виталик начинает читать по слогам, как умеет быстро:
   - О, человек, ты проклят был мною! Гром неба да гря...
   Спичка, обжигая Виталику пальцы, гаснет. Посветить боль­ше нечем, он выбегает с раскрытой книгой в руках на дорогу и с мольбой смотрит на небо:
   - Ну, луна!..
   И луна на несколько мгновений действительно показывается в прорехе между иссиня-чёрными клокастыми облаками. Виталик успевает дочитать двустишие:
   - ...грянет над дерзкой главою!
   Пока он пытается осмыслить прочитанное, луна опять пропадает. Просачивающегося сквозь облачный слой света явно не­достаточно для чтения. Виталик ещё только заметил, что даль­ше вроде бы написано не стихами, а прозой, и что вообще весь этот текст располагается на самой последней странице книги - в этом он и в почти полной темноте легко может убедиться - правой рукой на ощупь.
   И вдруг, когда мрак, кажется, достигает своего апогея, и о местоположении луны на небе уже нельзя догадаться, буквы в книге сами зажигаются тем самым бледно-зеленоватым мерцающим светом каким, как ему чудилось, горели глаза, следившие за ним из-за ку­стов. Теперь он отчётливо видит всю надпись целиком и может прочесть:
   - Всяк, кто возьмёт меня в руки и пойдёт по жёлтой дороге, сперва потеряет всех спутников, а потом у... (Виталику перех­ватывает горло) Но я не хочу у... умирать... - Виталик громко всхлипывает. - Не хочу я этой дороги... Проклятая книга! - он со всей силой бьёт кулаком по ненавистным строкам. Затем решительно захлопывает её, берёт под мышку и, еле ориентируясь в темноте, идёт к предполагаемому обрыву. Ничего не видя впере­ди и боясь сделать ещё хотя бы шаг, он, как может далеко, бро­сает книгу наугад во мрак возле белого и оттого всё же просматривающегося валуна - слышен непродолжительный шум скатываю­щихся камней.
   Ветер становится все сильней, и луна попадает в довольно большое, чистое от туч пространство, словно в полынью. В её свете облачная масса вокруг бурлит как живая, она похожа на непрестанно преображающееся в руках невидимого месильщика сизовато-синее тесто. Пользуясь неожиданно подоспевшим освещением, Ви­талик возвращается на дорогу, пересекает её и почти бегом ус­тремляется перпендикулярно ей в сторону, противоположную от валуна и выброшенной им книги. Вокруг него ровное, серебряще­еся в лунном сиянии поле, уклон полого ведёт вверх, к серею­щим вдалеке каменным стенам гор. Луна вновь исчезает из виду. Завывающий ветер сечёт лицо острыми песчинками, и Виталик сов­сем закрывает глаза - с открытыми всё равно видно не лучше. Он осторожно ступает по сухо шуршащей и потрескивающей под но­гами выжженной траве, одна рука, как у слепого вытянута впе­рёд, другая прикрывает глаза и щёки от бичующего их ветра.
   Довольно долго в его ощущениях ничего не меняется - всё тот же хруст мёртвых стеблей, свист непогоды. Но вот раститель­ность под ногами кончается, Виталик открывает глаза и видит прямо перед собой матово-белый бок валуна, он наклоняется и ощупывает сырой утрамбованный песок дороги - похоже, он сде­лал петлю. Словно чтобы подтвердить его догадку, из пучины ненастья, правда теперь лишь на секунду, как фотовспышка, снова выглядывает луна. Да, это жёлтая дорога и тот самый валун . С воплем и плачем Виталик кидается влево и назад, где неподалеку заметил торчащую из травянистого грунта небольшую остроконечную скалу. В темноте он несколько раз падает и ле­тит кубарем, но поднявшись и потирая ушибленное место, вновь спешит к своей цели. На этот раз он не закрывает глаз, и из­редка промелькивающая в небесном кипении луна помогает ему не потерять направление. Наконец он прижимается ладонями и щекой к изборожденному трещинами камню. Ориентируясь почти на ощупь, Виталик один за другим обнаруживает уступы, по кото­рым, словно по лестнице, довольно удобно взбирается выше и выше. Луна больше не появляется, совсем взбесившийся ветер толкает скалолаза в бок. Выбившийся из сил Виталик сдаётся и, спрятавшись в подвернувшейся каменной нише, садится отдох­нуть. Сюда ветер не достаёт, слышно только как он скребётся мелкими камешками и завывает снаружи. Виталик, почувствовав себя неуязвимым в этом убежище, устало улыбается.
   Вдруг всё стихает. Наступает гулкая звенящая тишина, за­жигается лунный свет, словно кто-то включил лампочку. Немного передохнувший Виталик высовывается полюбопытствовать, что там такое. Вниз смотреть страшновато, а, заглянув вверх, он обнару­живает, что до вершины скалы осталось совсем немного. Пару раз подтянувшись на руках, он оказывается на самом верху и усаживается верхом в маленькой седловине, словно на двугорбом верб­люде. Но Виталик не успевает насладиться открывающимся с вы­соты пейзажем, луна тут же опять выключается. Ветра нет, тиши­на, абсолютный мрак.
   Несколько секунд проходят как вечность. И вот небо начи­нает слабо светиться. Но это не свет скрытой за облаками луны. Интенсивность странного света постепенно нарастает. Мало-помалу всё небо словно превращается в исполинский голубовато-белый прожектор, самый центр которого словно уставлен Виталику на голову. Нестерпи­мое сияние всё приближается и как будто обрушивается сверху невыносимым грузом. Виталик вжимает голову подбородком в грудь груди и закрыва­ется, как может плотно, обеими руками.
   Раздаётся пронзительный предсмертный крик, эхо которого многократно отдаётся в горах.
   Вокруг конической вершины скалы, словно наколотый на неё мячик, ослепительно сверкает и переливается голубой шар молнии. Взрыв... Всё разлетается на миллионы мелких, потухающих в черноте искр. Оглушительный гром долго каменным беге­мотом перекатывается по ущельям. Небо остывает, его свечение пере­ходит из синих в красные и тёмно-багровые тона, затем всё это чернеет, словно свернувшаяся кровь. В полном темноте слышен шум нарастающего дождя.
  

ЭПИЛОГ

  
   Свежее утро в горах. Два горца, отец и сын, старший в бурке и папахе, младший в военном камуфляже и треухе, стоя недалеко от пасущейся на склоне отары, ведут оживлённый раз­говор (язык может быть чеченским). У ног старика лицом вниз лежит мёртвый мальчик, руки и ноги его неестественно выверну­ты, по запёкшейся возле затылка крови ползают мухи. Указывая концом посоха на вершину стоящей рядом скалы, отец объясняет сыну (мужчине лет сорока), что ночью была сильная гроза, и, видимо, молния убила мальчика; непонятно только, как он попал сюда, и где его родители.
   - Надо сообщить в город, - говорит дед.
   Сын, во всём соглашаясь с отцом, кивает головой на каж­дый взмах его убедительно узловатой палки. Старик надолго за­молкает, а младший присаживается на корточки у трупа. Протя­нув руку, он намеревается притронуться к свалявшимся, ставшим совершенно бесцветны­ми, волосам мальчика, отгоняет мух. Вдруг тревога пробегает по его румяному, с залихватскими чёрными усами, лицу. Так и не дотянувшись задрожавшими пальцами до детских поседевших во­лос, он вскакивает и поправляет ружьё за спиной.
   - Эй, Махмуд! - кричит он и сбегает вниз по склону.
   От его резкого крика отара сдвигается с места. Коротко посмотрев сыну вслед, дед с помощью двух ретивых овчарок восстанавливает среди овец порядок.
   - Щас вернусь! - кричит уже издалека обернувшийся сын и торопливо забирается на небольшую каменистую гряду, по другую сторон которой протекает ручей. Сверху он виден как на ладони - серебристый и журчащий, змейкой петляет среди камней.
   - Махмуд! - взволнованно зовёт сына уже взявший оружие на изготовку бдительный отец, но глазам его открывается на редкость мирная картина.
   Никак не реагируя на зов отца, Махмуд сидит на самом берегу. У него на коленях раскрыта большая тяжёлая книга. Махмуд что-то с увлечением разглядывает в ней. И он, и книга сзади озарены густо-жёлтым светом низко стоящего, недавно взошедшего солнца. Сло­вно вокруг мальчика и книги распустились пламенные нимбы. За­любовавшись картиной, отец Махмуда невольно прикрывает глаза рукой и переводит взор ниже - трудно смотреть против солнца.
   Солнце, как тающее сливочное масло, стекает вниз по белым, в фиолетовое оконце, кроссовкам мальчика, по щебёнке берега и дальше, в ручей. Повторяя все извивы быстрого течения оно то­ропится вниз зыбкой, разваливающейся на искры, дорожкой яич­ного желтка. Постепенно река становится шире, течение тише, вода перестает подпрыгивать на перекатах. Солнце приобретает все более отчетливо круглую форму в непрозрачной чёрной во­де. Дальше вниз у берега появляется ледяной припай, сперва похожий на стекло, а потом всё более толстый и припорошен­ный снегом. В конце концов полынья смыкается, остаётся толь­ко снег - как чистый лист бумаги. А на заваленном сугробами берегу золотятся корой праздничные зимние сосны. Лимонное сол­нце, похожее на круглый пластмассовый абажур, стоит за этими стволами так же низко, как и в горах. Только оно уже закаты­вается. Бледнеет ярко-голубое морозное небо между стволами, светило краснеет, рельефно темнеет хвоя на торчащей из снега сосёнке. Все очень тихо и очень красиво.
  

КОНЕЦ

1994 (редакция 2017-го, Белогорье)

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Жёлтая дорога Леонид Машинский
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"