Аннотация: Рассказ об одном предателе, который предал Родину из-за... А этого уже никто не узнает, он умер. Рассказ-то уже старый, давно тут висел, просто один хороший друг, решил его подредактировать. И вот вам результат.
ПРЕДАТЕЛЬ
Эта история произошла в далеком 1955 году, в кишлаке Гулякандоз одноименного сельсовета. Сельский совет Гулякандоз относился к Пролетарскому району Ленинабадской области Таджикской ССР.
В том, уже далёком, 1955 году, районный комитет партии совместно с исполкомом, военкоматом и другими советскими и хозяйственными органами решили торжественно отметить десятилетие великой Победы над гитлеровской Германией.
За два месяца до знаменательной даты по всему району началась полная ажиотажа подготовка к торжественной встрече Дня Победы. Ветераны готовили форму, в которой вернулись с фронта, начищали до зеркального блеска сапоги, приводили в порядок ордена и медали полученные за вклад в великую Победу, за то что проливали кровь во имя Победы над фашистами.
Официальной подготовкой к празднику занимались первый секретарь райкома Исраил Джумаев и второй секретарь Сергей Мирошниченко. Неофициальной стороной подготовки к празднику озаботились мой дед Хомидов Абдусаттор, в то время - начальник военно-учетного стола сельского совета Гулякандоз. Для большей торжественности на праздник был приглашен полковник Севастьянов из штаба ТуркВО (Туркестанского Военного Округа).
И вот, наконец, 9 мая 1955 года, после парада, проходившего в центре района, на улице под названием "Коммунистическое шоссе", все ветераны кишлака Гулякандоз собрались в клубе колхоза имени В. И. Ленина.
На войну из нашего кишлака ушло больше тысячи ребят и мужчин, а вернулось всего три сотни, причем большая часть демобилизованы были из-за последствий тяжелых ранений. Например, брат моей бабушки Абдукаюм Отабоев был демобилизован в 1944 году, и после этого еще пять-шесть лет ходил на костылях. Но молодой организм взял своё, Абдукаюм стал ходить без костылей, хотя при непогоде ноги, покалеченные осколком немецкой гранаты, страшно ныли, болели суставы. Последние парни из нашего кишлака погибли уже после Победы на территории западной Украины, в боях против ОУН-овцев и подобных им врагов Советской власти. Теперь всё, все бои уже давно отгремели, и в СССР теперь парни не погибают. Это и есть самое главное в великом празднике.
Так вот: собрались ветераны в клубе. И слепит глаза блеск орденов и медалей, начиная от наиболее уважаемых солдатами медалей "За отвагу" и кончая орденами Ленина, и орденами Славы. Не менее блестели яростно надраенные хромовые и юфтевые сапоги бравых ветеранов. Но по степени блеска и награды, и сапоги, затмевались блеском глаз ПОБЕДИТЕЛЕЙ!
Блеск этих глаз поверг в небытие блеск знамен нацизма, повержены были излишне глянцевые блеск и великолепие нацистских сборищ и отблески пожаров, при помощи которых гитлеровцы пытались навести на территории СССР свой "новый порядок".
В передний ряд посадили наиболее заслуженных ветеранов, участников Парада Победы, а также тех, кто имел больше всего наград. Сидел среди них и Абдувахоб-ака, на груди которого гордо красовались орден Ленина, орден Славы первой степени, и много других, не менее значимых для любого фронтовика наград.
Наконец из райкома приехали руководители района и, вместе с ними, полковник Никита Алексеевич Севастьянов, тоже ветеран и герой войны. Июнь страшного сорок первого Никита Алексеевич встретил на Украине, с самых первых часов войны Севастьянову - тогда ещё капитану РККА - пришлось встать на пути вероломного врага. Севастьянов храбро воевал, командуя ротой (затем батальоном) пехоты, но в ходе Харьковского наступления в сорок втором, раненый и контуженый, попал в плен.
Девять бесконечных страшных месяцев провел капитан Севастьянов в немецких лагерях, а в сорок третьем ему, вместе с двадцатью товарищами удалось бежать. И капитан Севастьянов стал партизанить в белорусских лесах в районе Лепеля. За отличные партизанские действия, капитана Севастьянова наградили орденом "Красной Звезды", а после освобождения отряд имени "26 бакинских комиссаров", которым руководил Севастьянов, влился в ряды регулярной армии.
Уже майор Севастьянов дошел до Берлина, участвовал в штурме этого фашистского логова. А после войны партия и правительство оставили его командовать и учить советских граждан защищать Родину. Совсем недавно Севастьянова перевели из Белоруссии в ТуркВО, на высокую должность в штабе округа.
Руководителей района, колхоза и полковника Севастьянова разместили в президиуме. Как положено, к докладу приступил первый секретарь райкома Джумаев.
Оглядывая присутствующих, Севастьянов обратил внимание на сидящего в первом ряду, напротив президиума Абдувахоба, Никите Алексеевичу показалось знакомым лицо ветерана. Где же он его встречал? На Украине, в начальные месяцы войны? Вроде бы нет. Может, во время Харьковского наступления? Да, вроде, нет. Так может, в партизанском отряде? Тоже нет. Но где же он видел этого мужчину, почему лицо его так знакомо, и почему этот человек вызывает негативные чувства?.. Странно.
Абдувахоб тоже, заметив полковника, стал чувствовать себя некомфортно. Но, в отличие от Севастьянова, он-то как раз, почти мгновенно вспомнил, где они встречались.
Джумаев всё читал свой длиннющий доклад, а Севастьянов всё это время упрямо перелопачивал свою память, и никак не мог найти ответ на вопрос: почему лицо этого человека ему знакомо? Откуда?
И тут нахлынули воспоминания: 1942 год, лагерь военнопленных, и полковник вспомнил все!
В декабре сорок второго года в один из лагерей военнопленных, где тогда сидел Севастьянов, прибыли вербовщики, из так называемой РОА. И вот среди них-то и был этот самый человек, тогда намного моложе, в форме лейтенанта вермахта, правда, с какими-то не немецкими нашивками на щеголеватом кителе. Он тогда был представителем-вербовщиком "Туркестанского легиона", пленных красноармейцев разделили по нациям (русских отдельно, туркестанцев отдельно) и записные соловьи завели свои трели: о "новом порядке", о "Гитлере-освободителе"...
Кто-то повёлся на эти сказки, и бывшие бойцы и командиры РККА пошли на службу гитлеровской Германии. Правда, как потом оказалось, не все туда пошли осознанно. Часть ребят пошли, чтобы только вырваться из лагеря, а потом, с оружием в руках перейти на нашу, на советскую сторону. Севастьянову в сорок четвёртом довелось как-то встретиться с татарином, лейтенантом РККА Равилем Хайрулиным. Тот был среди пошедших на службу Гитлеру людей. Хайрулин умудрился попасть в разведшколу абвера, но при первой же заброске в советский тыл Равиль-абзы пришел в НКВД, да ещё помог органам госбезопасности найти и поймать остальных заброшенных вместе с ним агентов абвера. А к лету сорок четвёртого Хайрулин был уже старшим лейтенантом и командовал ротой красноармейцев, в составе советских войск. К тому времени он уже прошел проверку по линии НКВД, и после получения всей необходимой информации органами госбезопасности, о шпионской школе и всех, кого Хайрулин знал по этой школе, его отпустили в войска. Не все пленённые бойцы РККА, шли в предатели ради жирного куска, да ради бочек варенья с корзинами печенья.
Джумаев еще читал доклад, а в голове Никиты Алексеевича, уже созрел план, и как только ему предоставили слово (сразу после Джумаева), он начал:
- Здравствуйте друзья, братья по оружию, товарищи по окопам, и соратники по победе над немецким фашизмом. Сегодня исполняется десять лет тому дню, которого мы ждали почти четыре года. 22 июня 1941 года, вооруженные до зубов гитлеровцы, вероломно напали на нашу страну. И фашистские стервятники бомбили на исходе ночи наши мирно спящие города, убивая женщин, детей... и вообще - убивая всех советских граждан. В то утро я, ещё капитан Красной Армии, тоже спал в командирском общежитии, когда началась бомбардировка. Это потом за войну, мы привыкли к бомбардировкам со стороны противника, так, как вообще можно привыкнуть к таким вещам. И сильнее бомбили, бывало. Но та утренняя бомбёжка для меня так и осталась самой страшной. Ведь тысячи людей, попросту не проснулись, когда гитлеровские бомбы и снаряды убивали мирных людей великой страны прямо в постели.
Потом нам всем пришлось воевать с превосходящими силами злобного врага... Тяжело было. Два раза моя рота, а затем и батальон были почти уничтожены... Нас выводили на отдых и пополнение личного состава, затем - снова в бой. Многие из вас прошли тоже самое. А в сорок втором под Харьковом я, раненный, контуженный, попал в фашистский плен. Девять долгих и горьких месяцев провел в лагерях для военнопленных, и только в сорок третьем мне с группой товарищей посчастливилось бежать. Затем мы с друзьями-соратниками в лесах советской Белоруссии организовали партизанский отряд. В первое время тяжко было. Поначалу и оружия-то не было. Хорошо - нашли оружие пролежавшее в лесах с сорок первого. Помню, в самом начале наших партизанских действий на двадцать человек у нас было пять винтовок и один пулемёт Дегтярева, да и тот с неполным диском. Набили бы полный, винтовки нечем было бы заряжать. Так и делили патроны - поштучно, за каждый чуть не ссорились.
Почти голыми руками мы тогда начали бить фрицев и их прислужников, всяких власовцев, полицаев и самоаховцев. Скажу я вам, товарищи, по мне, так самыми худшими из них были каминцы, бандиты из РОНА. Один из врагов советского народа, Бронислав Каминский собрал в это подобие войска всяческий сброд. И эта нечисть со своими приспешниками грабили и убивали советских граждан, вместе со своими хозяевами-немцами воевали против нас, советских партизан.
Но пришла наконец Красная Армия и гитлеровцы вместе со своими холуями каминскими и власовыми, побежали в Германию, а там уж и до Победы недалеко было. Вот прошло целых десять лет, а всё кажется, как вчера было. А сейчас, товарищи, мы живём, жизни радуемся, потому как видим, что с каждым годом наша страна все краше, богаче и сильнее.
Так вот братья, позвольте вас, от имени теперь уже Советской Армии и от себя лично, поздравить с этим нашим общим, всеми заслуженным и выстраданным светлым праздником Победы. Победы добра над самым большим в нашей жизни злом.
Зазвучали громкие и шумные аплодисменты. Это было мужское торжество, торжество победителей. И, пусть говорил полковник не совсем ладно и складно, он говорил искренне. Это была солдатская правда -правда со слезами на глазах. Ведь сколько пришлось пережить нашему Советскому народу в те годы, страдания и лишения не обошли даже Таджикскую ССР, хоть и был Таджикистан в глубоком тылу. Из одного только нашего кишлака более семисот семей потеряли сына, брата, отца... А голодные военные годы, когда таджикистанцы делили кусок хлеба с эвакуированными русскими, украинцами, белорусами, другими народами Советского Союза, да еще посылали продовольствие и другие необходимые материалы на фронт.
Кстати, среди трехсот фронтовиков-мужчин, в зале была всего лишь одна женщина - старший сержант запаса Кравцова, теперь директор школы имени Н. К. Крупской. Ещё молодая и красивая тридцати пятилетняя женщина. На нее все ветераны смотрели как на брата-солдата. Она для них была СВОЯ - другого слова не подобрать.
Как только аплодисменты затихли, подняв руку вверх, призвал к вниманию присутствующих Севастьянов:
- Да братья... и сестра, чуть не забыл сказать одну вещь. Я, может быть, ошибаюсь, извините, если что, но среди вас я вижу одного человека, которого я когда-то видел в немецкой форме. Если это ошибка, то я прошу меня простить, но вот этот человек, очень похож на гитлеровского лейтенанта, представителя "Туркестанского Легиона". Извините меня, уважаемый, но ваша фамилия не Шарипов?
Абдувахоб лишился дара речи, все ветераны посмотрели в сторону Шариповых, а Шариповых среди узбеков (коими населен этот кишлак) как Ивановых среди русских, а то и поболее. Так что в зале на тот момент было целых пять Шариповых и два Шарифова.
- Не зовут ли вас Абдувахобом? Вы-то меня не вспомните. А я с того самого лагеря в Польском Легионово. С той поры никогда не позабуду, по гроб помнить буду имена и фамилии троих: Нестор Истомин, Тарас Науменко и Абдувахоб Шарипов. Троих предателей, что взахлёб расхваливали гитлеровскую Германию, и призывали нас, военнопленных, перейти на сторону фашистов.
Абдувахоб, почувствовал себя рыбой, которую рыбаки внезапно выдернули с огромной глубины и бросили на дно лодки.
С задних рядов в воздух взмыл костыль одноногого учителя Абдусалома Исхакова, потерявшего ногу под Сталинградом, и, метко пущенный ветераном костыль, врезался в затылок Абдувахоба. Шарипов, покачнувшись, упал. Когда он через мгновение встал, вокруг него уже собралась плотная толпа ветеранов. Рассказу Севастьянова поверили сразу же, безоговорочно, без сомнений - и в Шарипова полетели удары ног, рук, протезов, пачки папирос, табакерки с насваем, плевки, костыли.
Начальник милиции района с тремя милиционерами (все ветераны войны) заградили собой Шарипова и поспешно потащили-повели к выходу из зала. Праздник был испорчен. Но был выявлен предатель, который с самого 1945 года, целых десять лет, горделиво расхаживал в первых рядах ветеранов войны, героев обороны Москвы, Сталинграда, Кавказа, героев штурма Берлина, Праги, Будапешта...
Начальник районной милиции вместе с коллегами отвели Шарипова в отделение, и посадили под замок. Сбежать бы он и так бы не сбежал, только до вечера бы не дожил. И пришлось бы привлекать заслуженных людей за самосуд. Надо оно? Хоть и у самих руки чесались. Терпели. По всем инстанциям пошли запросы, ответы на которые должны были прояснить военную биографию Абдувахоба Шарипова, старшину запаса, ветерана-орденоносца и прочая, и прочая.
По номерам наград "героя" выяснилось, что орденом Ленина за номером*** был награждён лейтенант пехоты Вагиф Гуссейнов, пропавший без вести в марте победного сорок пятом. Орденом Славы первой степени за номером *** был награжден Рудис Якимайтис - сержант артиллерии, который пропал без вести в Латвии в сорок четвёртом. А орден Красной Звезды за номером *** на самом деле принадлежал ефрейтору Акимову Николаю, так же попавшему без вести в начале апреля сорок пятого, всего за месяц до взятия Берлина.
После долгого следствия, долгих допросов, и сотен запросов в разные органы разных республик СССР и стран социализма, выяснилось следующее:
Сержант Шарипов Абдувахоб, 1922 года рождения, призван в РККА в 1941 году, Пролетарским райвоенкоматом.
Службу проходил в 514-ом стрелковом полку 172-ой дивизии 61-ого стрелкового корпуса 13-ой армии. В середине июля 1941 года сдался в плен, после того, как Могилев был уже окружен гитлеровскими войсками. В лагере для военнопленных с самого начала сотрудничал с гитлеровцами, выдал двух евреев и группу готовившую побег. После учреждения изменнического "Туркестанского Легиона" в числе первых пошел на службу врагу. В том же году стал командиром отделения, а затем командиром взвода, в момент визита в лагерь, где содержался капитан Севастьянов, Шарипов уже был произведен в лейтенанты "Легиона" и награжден "Медалью для восточных народов".
В 1945 году часть где "служил" уже обер-лейтенант Шарипов, находилась в Восточной Пруссии, и при приближении Красной Армии, воспользовавшись бегством горе-командиров, ограбил сейф штаба батальона, украл несколько чистых комплектов красноармейских документов с наградами. Затем Шарипов вписал свое имя в данные документы, присвоил себе награды, и с направлением в новую часть из госпиталя попал в ряды РККА. Уже как старшина РККА был демобилизован после Победы, и скоро оказался дома. Родной его брат Абдукарим был демобилизован чуть позже, но наград у младшего Шарипова было меньше - только медали "За отвагу", "За оборону Кавказа" и "За взятие Берлина".
И десять лет старший Шарипов почивал на ворованных лаврах, пытаясь забыть как страшный сон, правду своего прошлого, и никто, конечно же, не знал, да и не подозревал, что из себя на самом деле представлял этот бравый "ветеран".
Абдукарим не мог так просто пережить позор, и трое суток дневал и ночевал у отделения милиции с трофейным двуствольным ружьем "Зауэр". Он тщетно ждал появления брата: если бы Абдувахоба вывели из милиции, двойной заряд "Зауэра" должен был смыть позор Шариповых - смыть поганой кровью экс-обер-лейтенанта. Но судьба хранила предателя от смерти, а Абдукарима от тюрьмы. На третий день Абдукарим заснул (двое суток не спал) и лишь тогда органы госбезопасности увезли Шарипова-старшего в Ленинабадское управление. Гуманный советский суд же дал изменнику родины десять лет. Не слишком свирепо карала Советская власть немецких прихвостней. Жаль, наверное. Не ходили бы сейчас "ветераны" разнообразных СС на свои поганые парады по окраинам бывшего Союза, не писали бы своих брехливых мемуаров.
Все десять лет провел Шарипов-старший на северо-востоке СССР в лагерях, а в 1965 году, через два месяца после празднования двадцатилетия Победы, побитым псом вернулся в родной кишлак Абдувахоб. Странно, что не побоялся вернуться туда, где его все знают.
К тому времени его жена уже вышла замуж за дальнего родственника из Ферганы, и, поменяв фамилию, переехала к новому мужу. Новый муж не воевал, ибо был инвалидом с детства. Она не смогла бы жить в родном кишлаке теперь и новый муж, наверное, был всего лишь путём бегства от позора, от стыда за первого мужа. Детям Абдувахоба Матлюба апа сразу поменяла фамилию. Да они и сами уже к тому времени забыли первого отца. Предателя Родины.
Прошло время, Абдувахоб неожиданно женился на девушке с подмоченной репутацией. Два изгоя стали жить вместе. При каждой встрече настоящие ветераны били Абдувахоба, учитель Исхаков не раз пытался сломать свои костыли об его голову и спину. Потому Абдувахоб вскоре перешёл на совиную, ночную жизнь. Он устроился сторожем в райцентре. Днём на улицах не появлялся. Через некоторое время у Абдувахоба с женой появились дети, история стала понемногу забываться. Только вот к детям Абдувахоба приклеилась откуда-то, от всезнающих ребятишек, кличка "соткин боласи", что значит: "потомство предателя".
Абдувахоб Шарипов умер в 2005 году 83 лет от роду, столько же лет прожил мой дед, Абдусаттор Хомидов, бывший младший сержант артиллерии, который умер в 2008 году. Как ни странно, полковник Севастьянов, 1909 года рождения, также прожил 83 года, и умер в 1994 году в далеком уральском городке Верхняя Пышма. А Хайрулин умер в Казани в возрасте всё тех же 83 лет, в 2003 году. Все четверо прожили по восемьдесят три года, но если первый жил последние пятьдесят лет жизни в позоре (были слухи, что не все его дети от второй жены, на самом деле его дети), зато трое прожили с 1945 года уважаемыми людьми, любимыми своей семьей и потомками...
Вот такая вот история. Мне её рассказывал ещё в детстве дед. Правда, тогда наши головы были по большей части набиты всякими глупостями, и потому я тогда на дедов рассказ обратил мало внимания. Потом почти позабыл. Но недавно гостила у меня моя тётка, 1933 года рождения. Разговорились, в какой-то момент речь зашла о Сталине, о войне, и как-то сама собой тема разговора повернула на участие наших родственников в войне. И тётка рассказала, то где-то в шестьдесят восьмом - шестьдесят девятом, мой дед случайно встретил на колхозном рынке Абдувахоба. Встретил, и без слов принялся его бить (старший брат деда сгинул на той войне). За это деда, начальника ВУС, продержали двое суток в милиции, потом отпустили. Правда с ВУС его турнули, и ему пришлось осваивать новую профессию мелиоратора.
А Абдувахоб походил с синяками, похромал, и снова продолжал жить и мозолить глаза нашим ветеранам. Кстати, его брат Абдукарим так и не оклемался толком ни от известия о предательстве брата, ни ран, полученных на войне. В 1963 году, ещё до освобождения брата (считал ли он братом Абдувахоба?) умер в больнице. А ведь никто и никогда, после того скандального празднования десятилетия Победы, Абдукариму не сказал ни единого плохого слова. Потому как, в отличие от брата, тот воевал честно.
Вот вам "Вечный зов" по-таджикистански, почти Иван и Федор!