Вам нравятся "Вечера на хуторе близ Диканьки"? Все эти исконно народные нравы и характеры, ласкающие слух имена и названия, все эти галушки, злыдни и песни, чугайстры и мольфары. Обаятельная несерьёзность (не путать со страшно модной в последние годы "юмористической" манерой) и чарующая поэтичность образов.
Вообще, умное определение "фольклорный колорит" упорно просится в определение ко всем книгам Марины, вот уж умеет - так умеет человек.
Но это не единственное и даже не главное, что есть в этой истории.
На самом деле, там - гремучий коктейль. Вот, право, взялся бы за такое другой автор, вышло бы соединить компоненты и обойтись без разрушений - я не знаю.
Потому что взять всю эту гоголевскую сказку, добавить атмосферы, взятой будто из первых глав "Понедельник начинается в субботу" и приправить крохотной щепоткой студенческих будней - эксперимент рискованный и неожиданный.
Будут полные загадок коридоры Полтавского национального университета магии и другие, ещё более странные места.
Будут интриги и магия.
А ещё будет любовный роман. Ну, по крайней мере, автор нам его обещает, а больше я ничего не скажу. Я сама этого обещания сначала испугалась, но потом пробежала глазами названия глав - и пропала. Я даже как-то не сильно обращала внимания на сюжет - увы мне, бестолковый я бываю читатель. Но ведь...
Мне, когда-то очарованной... блин, как это по-русски-то?... "Лесной песней" - простительно.
Персонажи - необычные, цельные, в каждого можно влюбляться по отдельности и не один раз.
Рассказывать о них сама - не рискну, мне так попросту не суметь. Пусть будут цитаты.
"Вий-Совяцкий - это вам не подарок. Лыс, упитан, в сером невзрачном костюме. Говорит медленно, слушает внимательно. За весь мой рассказ только пару раз недовольно хмыкнул. Если б не это, можно решить, что ректор попросту заснул. Правда, стоило только запнуться, как тяжёлые веки приоткрылись и на меня глянули блеклые голубые глаза."
"Голос низкий, тягучий, что прозрачный мёд. Говорит негромко, а кажется, что стены могут задрожать. И чудно как-то, слова понимаю, а говор не наш. Смуглый, статный, в плечах, наверно, косая сажень. Я ему едва до этого самого плеча достаю-то. Лицо чеканное, красивое, чуть архаичное, напоминает славянского идола. Нос с лёгкой горбинкой. Глаза - светло-голубые, холодные, смотришь - забирают куда-то вдаль - к заснеженным горным вершинам и слепящим лучам солнца. Белые-белые волосы лежат на плечах. Седой, что ли? Но на вид не такой уж и старый. Одет в чёрную куртку и брюки, на ногах - высокие шнурованные ботинки. Ворот и манжеты расшиты красным, зелёным и жёлтым. На боку висит узкий остроносый топорик с длинным древком, таким тёмным, словно ему не одна сотня лет. Если не ошибаюсь, Андрей Григорьевич называл его барткой.
Мужчина чуть улыбнулся, холод из глаз ушёл, оставив какие-то уют и... доброту. Словно сквозь затянутое тучами небо вдруг пробилось весеннее солнце. Мне стало немного не по себе... Втянула воздух - голова пошла кругом от запаха еловых шишек, свежей травы и дождя. Покачнулась, но он меня тут же поймал под руку."
"Он появился паре метров от меня, завис в ночной тьме. Улыбнулся почти прозрачными губами, скрестил по-турецки непропорционально длинные ноги. Облокотил на них призрачные цимбалы, посмотрел на меня, прищурив светящиеся глаза.
По спине пробежали мурашки, но я не отступил. Существо из снов, Призрачный Цимбалист. Он всегда приходит за душами мольфаров после голоса Трембиты. Смотрит глазами ночи, шепчет древние заклятия, катается на Луне... Струны его цимбал перебирают мировые ветра, вплетая в их звон шелест листвы, журчание горных озёр и стук человеческих сердец."
"Он стоял в нескольких шагах. Высокий, наверно, метра под два; широк в плечах. Взгляд золотисто-карих глаз был спокойным, уверенным, с едва уловимыми смешинками. Голова пошла кругом: нельзя смотреть напрямую - закружит, затянет в омут веков - сам потом и не выберешься.
Одет просто: льняная рубаха, светлые брюки, белые туфли - настолько чистые, будто он и не ступал по улицам многолюдного Киева. Поднял руку, заправляя за ухо каштановую прядь, рукав, скользнув вниз, открывая охватившую запястье татуировку в виде змея. На безымянном пальце - какой-то необычный массивный перстень. Разглядеть невозможно. И лица нельзя не запомнить. Вроде не старый, но и молодым не назвать. Черты красивые, благородные, смотришь - глаз не отвести, а отвернётся - не вспомнишь. И в глазах всё тёмно-золотой огонь клубится.
На красивых губах мелькнула улыбка - по коже пробежал огонь. Я шумно выдохнул. Он резко развернулся и принялся подниматься по Андреевскому спуску. Ступни, кажется, так и не касались вымощенной серым булыжником дороги. На миг остановился и, не оборачиваясь, поманил за собой.
Жар схлынул на долю секунду. Господи, неужто удалось поймать удачу за хвост?
- Прошу прощения, - пробормотал я и рванул вслед за поманившим.
Продавец попытался остановить, но потерпел неудачу. Не до покупки картин, когда тебя зовёт сам Стольный."
Ну и контрольный выстрел:
"Из-под стола чёрной молнией вылетел Бесенька. Радостно запрыгал возле ноги Олега и замахал лапками. Олег улыбнулся и поднял безобразника на руки. Вий-Совяцкому с трудом удалось удержать невозмутимое выражение лица. Бесенька - умница. Всегда знает, когда надо выскочить и смягчить суровое сердце. Даже неважно чьё. Бесенька действовал на всех безотказно."
Кто не спрятался - я не виноват. Потому что там, где звучат цимбалы и трембита, где пахнет хвойным смолистым дымом, пролегают неведомые никому тропинки. Ступишь на такую, и больше не сумеешь свернуть, пока не пройдёшь до конца. Ночную трембиту мольфаров, ветра и смерти нельзя слушать безнаказанно.