Юля П. Из сборника Postmodern American Poetry (1994)

Юля П : другие произведения.

Из сборника Postmodern American Poetry (1994)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Оставить комментарий © Copyright Юля П (mailno12@yahoo.com) Размещен: 01/03/2003, изменен: 17/02/2009. 31k. Статистика. Сборник стихов: Переводы		Ваша оценка:

Alive for an instant

(by Kenneth Koch.)

(to him)

Птицы в моей голове, а в желудке животное (порселеновая свинья),

а гениталии - створки раковины со дна

львиного зева

чьи зубы

скалятся на тебя,

но в сердце,

(где губы

пьют из коленной чашечки) - пятна письма

оглохшего голубя

и обрученного человека

хранящего ся под по(до)лом подошвы имени,

за которым -

запах сухого моллюска и хризантемы.

Я стою как мадам Бовари Флобера, который мечтал

уничтожить общество,

а дорос до гроба -

господин Флобера - turning point мировой литрэче. гриба-

моего соседа - зовут беатриче,

у соседа в носу - погремушка смерти.

(у меня - нелюбовь итальянца, но общий дантовский нос)

и вода в голове,

запивающая мозг

по-летнему сжиженный..

а на пальцах ног

- dreams -

поцелуи и сны.

This

is the matter with me.

А так

Ничего не случилось

Ничего не случилось, “просто упала звезда”

Так, наверное, падают молотки родительских подворотен,

там

мама с отцом и обязательный брат

принимают богов на голый желудок -

или

отягощаются прошлым,

играя в судьбу

желудями)

вылепливая флотилии (пыли.)

Поэтому у меня нет лилий,

нет роз и розовой тишины,

только кожа,

оттенок цвета и акварель голоса -

(и мимоз)

так женщину превращают в rose,

в иногда - лепесток цветка

уцененной мужской коллекции

(но кого поражаю я?)

тебя? как остаток, осадок, сыпь

я нашла в крике птицы.

Крик, как пепельная бумага

он ломок,

сух,

он gone in an instant - (семнадцатое мгновение).

природа, однако, выдумывает лучшие развлечения, даже осенью.

из семи рук

мысленного создателя, она

созидатель не

пустота и начальная буква величия не

ты и я

как тени оттенков не. смыслить, решать -

как завязывать узел. за ять

запертый дятел

дает мне сердечную ссуду..

вспоминая будду,

точнее след его, я еще думаю, у меня три души..

одна -

любовная,

другая - для слов и мнительная,

а та что с конца,

- для (янтарных) рыб и

стука

того человека,

который случайно сошел с ума в моих внутренних органах,

или оргАнах,

как, должно быть, тоскливо музицировать на ранах

или иметь муз среди родственников!

нет, оборванный

человек во мне не сумасшедший, а скучный,

как муха,

как сверление дыр в расписаниях,

как глаза

сломанной куклы и буквы

трех женских душ,

пьющих/поющих где-нибудь на задворках..

пожалуйста,

возьми меня за руку..

мне так хочется,чтобы ты взял меня за руку..

(за ногу! вот вам выручка:

- жизненный путь суть слияние!)

потому я

-- сияние

лорда Байрона,

и Percy Shelley и Ariosto

который прожевывает бекон и катается с горок -

запросто

откручивая самому себе голову в

моменты

грома и молний и

страсти,

но, скорбить по тебе, любимый,

я нет!

и мой водный круговорот, воронка,

мой открытый от жажды рот

не проглотит тебя и твой косолапый ботинок.

О god!

ты любишь зверинцы? (или зверинцы с картинок?)

человек порядочный разыскивает себя.

или себя в порядочном другом.

а я..

вот все мои качества человека:

объедки фазана - веки,

пятно тлеющего коршуна в

небе - глаза,

сглазившие флобера

(у коршуна за глазами белые облака)

Как получилось

что все эти звери,

чудовища, птицы, чертополох,

мусорные остатки,

и недостатки природы достигли тебя?

-- ты слышишь меня???????

-- я оглох! или нет. я восстал, как восстание тысяча девятьсот пятого года (или мертвого иисуса)!

нет, сначала не было слова.

а был только дух,

страдавший

задохнувшимся

вдохновением сух

и божественен лик моего любимого.

а я

и мое пепельное спасение

обитаем в пейзажах, где дети

играют с крысой немых секретов.

I have a bird in my head and a pig in my stomach

And a flower in my genitals and a tiger in my genitals

And a lion in my genitals and I am after you but I have a song in my

heart

And my song is a dove

I have a man in my hands and I have a woman in my shoes

I have a landmark decision in my reason

I have a death rattle in my nose I have summer in my brain water

I have dreams in my toes

This is the matter with me and the hammer of my mother and father

Who created me with everything

But I lack calm I lack rose

Though I do not lack the extreme delicacy of rose petal

Who is it that I wish to astonish?

In the birdcall I found a reminder of you

But it was thin and brittle and gone in an instant

Has nature set out to be a great entertainer?

Obviously not A great reproducer? A great nothing?

Well I will leave it up to you

I have a knocking woodpecker in my heart and I think I have three

souls

One for love one for poetry and one for acting out my insane self

Not insane but boring but perpendicular but untrue but true

The three rarely sing together take my hand it's active

The active ingredient in it is a touch

I am Lord Byron I am Percy Shelley I am Ariosto

I eat the bacon I went down the slide I have a thunderstorm in my

inside I will never hate you

But how can this maelstrom be appealing? do you like menageries? my

god

Most people want a man! So here I am

I have a pheasant in my reminders I have a goshawk in my clouds

Whatever is it which has led all these animals to you?

A resurrection? or maybe an insurrection? an inspiration?

I have a baby in my landscape and I have a wild rat in my secrets from

you.

(1975)

The Project of Linear Inquiry

(by Michael Palmer)

[пусть а ..]

линии,

с линии капающие

в пять островов,

где, углубившись,

синие

черепахи

сплетают

соцветия льна

и раскладывают черепицу

подкожного дна

в подвенечную ткань, которой

венец -

рука,

а путь-

b-бесконечность

дождя,

на бегу

засверкавшего пяткой-

жемчужиной,

или ракушечной пыли, в которой

вода

взвешена

как порошковое тело света,

в комнатной капле,

чей вес,

видимо,

ест

видение

или “увидение”

к примеру, руки, или

примерившейся ручной логики,

обрисовавшей колокол -

звоном,

а настольную вазу -

окунем,

балансирующим по стальным

краям

черепаховых черепиц

(и острию хрусталика глаза запыленного облаком)

это пусть b...

Она сказала perhaps, потом perhaps отразилось эхом - хорошее эхо -

perhaps);

я стоял

в разорванном виде шляпы в руке (hat in hand),

с чудными мыслями

(рассудительной карусели).

зачем

такая тошнотворная ясность?

“ты должен учиться жить с.”

с кем?

(с лягушкой

и поцелуями)

car

за окном

марширует машина

вора времени

car

и вороны во фраке

(фрак с чужого плеча и дырой под мышкой)

мышкой

растворяется

car

в молоке.

а окно - в колокольном ухе. рука

проворонила,

например, это:

товарищ -гороховый глаз,

земельное видение

(ground lens - groundless)

округлил:

пред видение

условий бесполезной ночи тела с возможностью двигаться vs.

действительное движение этого тела в другом

слишком абсурдно и/или абсурдно с остатком

как с..

(вы товарищ, посеяли бисер!)

а с

можно легко спластилинить в рот

и заключить

в невозможность пальцами,

как она

изобразившая (пяльцами)

карниз (или раму) как

низ панорамы (и нутрь карниза) фиксируют:

с -

(and nothing to see)

шарфы

и пальто (без мужчины и женщин),

лицо

(роковой судьбы) -

с перекошенным взглядом

забросившим

все остальное в сторону,

влево.

слева - вообразимый нуль -

нет,

нуль мрачно воображающий,

как неподвижный свет цвета,

выдуманного словом

minuscule

(слово - курсив, взвешенный минус).

а цвет

может быть

-- фикус-

плевок

какой-нибудь дамы ошибочной,

с прицелом на дальнюю стену (arrow/error).

так дама своеобразно изображает память

запамятавшую даму во времени.

по улицам разговаривают вороны.

а на столе семенят гранаты,

неупавшие ниоткуда неносители фраков

и рта,

впрочем, гра

(на-та-ты, на-та-та)

аккуратно положены были на стол -

перец, книги и расписания (слов)

растворителей общей ошибки

и мерки длины невнимания.

Что она говорит катится на меня.

Я отвечаю, кидая подпрыгивающий крик - отзываются стороны (жестью):

Ребенок (комочки смеха), небо,

улица (сплавленная в автомобильный джем жестов)

фотография. я

выпустил боль (в окружение), выдохнул,

вырвал решение (раздвоился). руки,

воссоединившись, мыслят,

или смотрятся в зеркало, как половинки Ф,

между ними (и/или)

напротив меня -

половинки (мысли) моста

сломанные структуры, дамы, дома..

стеклянная дверь в очках (мы снаружи, а сбоку - надпись

открыта настежь

“nothing” -

пустоты в которых бояться нечего.

[Let a be taken as...]

a liquid line beneath the skin

and b where the blue tiles meet

body and the body's bridge

a seeming road here, endless

rain pearling light

chamber after chamber

of dust-weighted air

the project of seeing things

so to speak, or things seen

namely a hand, namely

the logic of the hand

holding a bell or clouded lens

the vase perched impossibly near the edge

obscuring the metal tines.

She said “perhaps” then in echoed.

I stood there torn

felt hat in hand

wondering what I had done

to cause this dizziness

“you must learn to live with.”

It reveals no identifiable source

(not anyway the same as a forest floor).

A vagrant march time, car

passes silently, arm rests at his side

holding a bell or ground lens

where c stands for inessential night -

how that body would

move vs how it actually does -

too abstract &/or not abstract enough

but a closed curve in either case

she might repeat

indicating the shallow eaves

nothing but coats and scarves below the window

his-her face canted to the left

nothing imagined or imaginable

dark and nothing actually begun

so that the color becomes exactly as it was

in the minuscule word for it

scribbled beside an error

on the far wall

perfectly how else continuous with memory.

There are pomegranates on the table

though they have been placed there

salt, pepper, books and schedules

all sharing the same error

and measure of inattention.

What she says rolls forward.

I shouted toward motion, other gestured,

child laughs, sky,

traffic, photograph. I

gave real pain, expelled

breath, decided. Both arms in thought,

mirror otherwise, abandoned

structures mostly, the glass

door with its inscription lay open

before us, nothing to fear.

(1981)

Engines of Gloom and Affection

(by John Yau).

Небо - зеленого цвета, и нет ни одной книги,

в которой есть этот цвет. Дождь никогда не думал скончаться.

Трое, четвертый из трех говорит.

Под языком у женщины - картинка с живыми червями.

Кляксы мои слова.

Угловатые пропорции, детали похожи на каменную соль.

Небо - зеленого цвета, и нет ни одной книги где имя ребенка связывающего нас.

Посмотри, мертвый мужчина обнимает куклу.

Есть женщины у которых кислотный смех.

В подвале больницы выращивают головы спиленные со статуй.

Небо - зеленого цвета, и нет ни одной книги,

Которая жива.

По вторникам он не помнит где оставил машину и возвращается пешим.

На столике в кухне какие-то забытые правила.

Он считает что небо из штукатурки, но не умеет дышать, и только кружит вокруг плазы, как будто плаза - сплошное облако.

Небо серого цвета, смешанного с зеленым.

Кто-то признается тебе в любви.

The sky is green, and there is no book to tell us what it means. It has

never stopped raining. Three men, four of them speaking. A woman

carries a photograph of worms under her tongue. I have spoken out

of turn. The proportions are awkward, the details coarse.

The sky is green, and there is no book to tell us the names of our

children. Have you noticed the dead man hugging a dole? Have you

thought about why she found it necessary to laugh so loudly? And why,

for example, the heads of the statues were removed and stored in a

vault beneath the hospital?

The sky is green and there is no book to show us the route. Once a

week, he forgets where he parked his car and must return to his apart-

ment. A set of instructions has been placed on the kitchen table. Since

his breathing apparatus is so poorly developed, he is confined to driving

beside the wall of stucco clouds circling the plaza. The sky is gray mixed

with green. Someone claims to be your friend.

(1989).

Cenotaph

(by John Yau.)

Их память впечатывалась в альбом.

Она - снимки семьи и друзей, он - военные фотографии.

Альбом аккуратно спакованной памяти на корабле. В камере.

Камера охранения.

Наступала весна, когда на пути в Сан Франциско они покидали Шанхай.

Альбом не был, дословно, белым. Он был черным, как время, застывшее в фотоапарате. Изображения предмета в настенную тень.

Белыми были слова, печатные заключения, сумка каждой страницы.

III

Альбом был разделен надвое - для нее и него. Со второй, его половины, кто-то (наверное она) осторожно содрал все снимки. Именно здесь я всегда начинал медлить.

Прямоугольные пустоты с буквальным прошлым. Детали смытого смысла.

Свет свалялся в полинявших рамках. Отражение правильных дыр.

Шеренги белых безумных букв.

Я превращался в пружину и скручивал себе голову в спиральные потолки.

Потом падал с закрытыми глазами дежась за тело, как самолет - в пропасть.

Черные правильные угловатые дыры. Стертые рамки.

Слова расставлены аккуратно, бордюром.

Работа налогового инспектора в отпуске. Мой отец.

VII

Падая, я понимал, что кто-то пытался стереть эту историю, уличая время.

Слова вращались в моей голове, как альбом ввинтившийся в полку.

VIII

Госпиталь был рядом с тюрьмой. Я сидел на крыше и смотрел заключенных практикующих прощение баскетболом; рядом студенты пассовали друг другу больных.

Я пытался представить снимки, как мертвых из мавзолея.

Мой любимый фильм - Гора из голов, Шанхай, 1946. В кино я не мог этого найти.

На пляже я видел слова, меняющиеся под солнцем. Они становились холмами или линялыми скальпами. Они были гладкими, круглыми и такими же белыми, как слова, описывающие их.

Лежа за песочными замками, они оседают, струйки песка, которые я пропускаю сквозь пальцы, глаза. Искрошенные книжные тельца. Обрывки моего чтения.

Целый день я играю в скальпы под солнцем, выстраивая из них горы.

The clues of what they remembered had been pasted into an album.

Photographs of her family and friends, snapshots he had taken during

the war. The album was packed neatly in the trunk, which was then

stored in the ship's hold. It was nearly spring when they sailed from

Shanghai to San Francisco.

The album was not, as the word suggests, white. Its pages were black-

the time inside the camera before light casts shadows on the wall.

What were white were the words, the laconic summations printed

along the bottom of every page.

III

The album was divided into two parts, his and hers. In the second part,

his part, someone (most likely her) had carefully removed the snap-

shots. It was here I always slowed down and inspected the pages. The

place where the words were lined up beneath black rectangles.

What had reflected the light was gone. Only the rows of white letters

remained. Only the faded rectangles framing empty black spaces.

I would spin in my room until I was too dizzy to stand. Then, lying on

the bed with my eyes closed, I would pretend the plane was about to

crash.

Those black rectangles surrounded by faded black almost blue frames.

The words were arranged neatly along the bottom of every page. My

father was an accountant, this was his ledger.

VII

I understood someone had tried to erase this history of excerpts. The

words continued echoing long after I returned the album to its place on

the shelf.

VIII

The hospital was next to the jail. From the roof I could see the inmates

playing basketball, the interns practicing their serves.

I tried imagining the pictures the black rectangles once held. Mound of

Heads, Shanghai, 1946 was my favorite. Movies showed me everything

but this.

At the beach I saw the words transformed by the sun. Saw them

become hills of bleached skulls. Now they were smooth and round,

white as the words describing them.

Lying beside the sagging castles, watching the sand trickle through my

fingers. Tiny examples of what I have read. All afternoon I played beneath

the sun with the skulls, molding them into little mountains.

(1984)

Оставить комментарий
Размещен: 01/03/2003, изменен: 17/02/2009. 31k. Статистика.
Сборник стихов: Переводы

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"