Юманова Елена Борисовна : другие произведения.

Не зарекайся... Не отрекайся...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Желание уехать и навсегда исчезнуть из жизни Жени было единственным спонтанным решением, которое она приняла за 31 год. Даже решение убить мужа она осознавала и долго вынашивала. И Таня прекрасно понимала - почему: если бы дала себе возможность хоть ненадолго задуматься о предпринимаемых действиях, она могла передумать. Остаться, броситься в эту долгожданную нужную, желанную и так ей необходимую любовь и нежность. А потом жалеть... Потом, когда пришло бы время отвечать на вопросы Евгения о том, почему у них нет детей.
  Не зарекайся... Не отрекайся...
  
  Нервно выхаживая по тротуару взад-вперед, он пытался вставить хоть слово в нескончаемый поток Ликиных слов.
  - Послушай... Ну, дай мне сказать... Да не кричи... Послушай...
  В сердцах он хлопнул телефон об асфальт. Корпус разлетелся вдребезги. В темноте наступившего вечера не было видно, куда что отлетело. "Завтра подберу", - решил он. Трясущимися руками достал из кармана пачку сигарет, несколько раз нервно пощелкал зажигалкой, пытаясь прикурить. Кремень только искрил. В сердцах он швырнул в темноту сигарету и следом отправил зажигалку. Потоптался немного на месте, вновь достал пачку, выудил сигарету, вспомнил, что зажигалки нет, и выругался. Со злости пару раз пнул колесо Рэндж Ровера. На машине сработала сигнализация. Он выудил из кармана ключи и нажал кнопку на брелоке. Моргнув габаритами, автомобиль затих. Из подъезда дома вышел мужчина и, присев на то, что осталось от скамейки, закурил. Молодой человек подошел к нему, попросил прикурить.
  - Твоя ласточка? - кивнул мужчина на джип.
  - Угу, - неопределенно промычал парень, с удовольствием затягиваясь и затем выпуская дым.
  - Хорошая.
  - Угу.
  - Валентин, - протянул руку для знакомства мужчина.
  - Женя, - пожал протянутую руку парень.
  - Как оно вообще?
  - Погано оно вообще.
  - Баба?
  - Она самая.
  Они замолчали. Просто курили. Но у Жени так накипело, что молчать сил больше не было - хотелось с кем-нибудь поделиться, пусть даже с совсем незнакомым человеком.
  - Она мне слова не дает сказать. Понимаешь? Орет, как ненормальная. А у меня переговоры важные были, я не мог вырваться. И телефон отключил.
  Вспомнив о телефоне, он заскрежетал зубами.
  - Блин, из-за нее разбил его сейчас насмерть. Завтра контракт подписывать...
  - Ничего. Симку подними, с утра новую мобилу купишь, и все нормально.
  - Вот правильно говорят: вся головная боль из-за баб, - в сердцах сказал Женя.
  - Жена? - спросил Валентин.
  - Нет, девушка.
  - Ну и брось ее к едрене-фене. Найдешь нормальную. Моя первая, ух, и язва была! А сейчас - тишь да гладь, да Божья благодать.
  - Да где ее найдешь, нормальную? Они, как деньги видят, всю жизнь тебе малиной сделать обещают. А чуть на крючок подсадят - и давай: бабки тянуть да нервы трепать.
  - Не кипятись, парень. От нас-то им тоже достается. И кобели мы бываем - ни одной юбки не пропускаем, и поддавать мастера, да и в глаз дать тоже можем.
  - Ну, - ухмыльнулся Женя, - Ты всех-то под одну гребенку не равняй. У меня отец на мать руку никогда не поднимал. Брат с женой душа в душу живут. Одному мне что-то не везет на женский пол. Все какие-то кралечки избалованные попадаются.
  - А попадаются, потому что сам таких ищешь. Ты попроще смотри. Не для престижу, а для души ищи. Простые - они и в доме хозяйки, и мужу верны, и любят искренней. Красота-то умрет-увянет, а вот это все останется.
  Они закурили по второй. В доме напротив белым и желтым светом зажигались окна. Внимание Евгения привлекло окно на втором этаже. Оно загорелось красным. Включили не люстру - ее было бы видно. Видимо, настольная лампа. По комнате ходила, судя по длине волос, женщина. Она подошла к окну и распахнула его. Немного постояла, потом повернулась и двинулась к центру комнаты. Некоторое время парень наблюдал, как она наклоняется и выпрямляется. "Зарядку, что ли делает?" - подумал он. Вскоре ситуация прояснилась: подойдя к окну, она сложила плед (а, может, это было одеяло) и бросила его куда-то в угол. "Расстелила постель. Интересно, у нее большая кровать? Вот, блин, что за мысли лезут?!" Он попытался не думать о женщине и даже отвел взгляд. Но спустя несколько секунд вновь вернулся глазами к окну. В этот момент женщина взялась за бесформенную кофту, или что там на ней было одето, и потянула через голову. Сейчас она стояла боком к окну, и на фоне красного света четко выделялся ее силуэт. Вырисовывалась грудь и талия. Ниже ничего не было видно из-за высоты. "Интересно, какое на ней белье? Опаньки! Джони, малыш, ты приплыл. Квартал красных фонарей какой-то" Несмотря на ироничный тон в собственных мыслях, он почувствовал, как приятное тепло разливается по телу и сгущается где-то в паху. "Не хватало еще запасть на какую-нибудь старушку!"
  - Ладно, брат. Пойду я. Бывай, - вывел его из задумчивости голос Валентина.
  - А... - обернулся к нему Евгений. - А, ладно. Будь.
  И тут же вернулся глазами к окну. Женщины не было видно. Непривычный красный свет освещал небольшой кусочек комнаты и настолько искажал цвета, что не было абсолютной уверенности в том, что потолок белый, а не кремовый. Через несколько секунд свет погас. Женя стоял, прислонившись к своему авто, и смотрел на черный прямоугольник, словно ожидая, что непривычный свет вспыхнет вновь и в окне покажется черный силуэт. Ничего этого не случилось. Он пошел к своему подъезду, думая об объяснении с Ликой и предстоящих завтра переговорах. Окна его квартиры тоже выходили во двор и находились несколько правее ЕЕ окон. Но, засыпая, он об этом даже не подумал.
  
  ***
  Следующим утром, отогнав машину подальше от места трагической гибели телефона, Евгений принялся тщательнейшим образом обследовать асфальт в поисках сим-карты. Гладко выбритый, в дорогом костюме, одетом по случаю важных переговоров, - он являл собой колоритное зрелище.
  - Вы что-то ищете? - спросил женский голос. - Может, вам помочь?
  Он выпрямился и посмотрел на спрашивавшую. Это была девушка лет 25, в джинсах, легких кроссовках, клетчатой рубашке под вид ковбойки. Из косметики - только тушь на ресницах и бледный блеск на губах. Слегка вьющиеся каштановые волосы легкой волной падали на плечи. Она была обычной, неяркой, не похожей на классическую красавицу, но при этом такой милой и нестандартной, что ей хотелось улыбнуться. Что Женя и сделал.
  - Да, понимаете, телефон вчера разбил. Вечером. А сейчас симку ищу. У меня там все координаты забиты.
  - Давайте я вам помогу. Где разбили?
  - Да прямо вот тут. Здесь моя машина стояла, я ее отогнал.
  Девушка низко наклонилась и принялась тщательно изучать не только асфальт, но и землю за бордюром. Чтобы волосы ей не мешали, она одним грациозным движением сдвинула их слева направо, открыв тонкую шею, и перекрутила. Евгений тоже наклонился, но взгляд его не желал шарить по земле в поисках столь нужной ему вещицы, а упорно возвращался к девушке. Она еще раз убрала мешавшие ей волосы. Сейчас она стояла к нему вполоборота, и ему была видна только часть ее лица. На щеках играл легкий румянец (настоящий, а не косметический), на тонкой цепочке висел маленький крестик, в ухе поблескивала тоненькая, как ниточка, серебряная сережка. Все это так разительно отличалось от того, что он привык видеть в женщине, что Женя засмотрелся.
  Правда, долго любоваться ему не пришлось. Девушка подняла с земли часть корпуса мобильного, в котором был зажат маленький белый кусочек пластика.
  - Вот, пожалуйста, - она протягивала ему на раскрытой ладони свою находку.
  - Я вам так благодарен, вы даже представить себе не можете!
  - Ну, что вы! - смутилась девушка. - Это пустяки. Люди должны помогать друг другу.
  - Знаете, пока я тут рыскал, мимо прошли где-то пять-шесть человек. И ни один не остановился и не предложил помощь.
  - Возможно, они торопились. И не могли вам помочь.
  Девушка посмотрела на маленькие часики на руке.
  - Простите, мне тоже пора на работу. Не люблю опаздывать. А с вами я несколько задержалась.
  - Так давайте я вас подвезу! - обрадовался Женя.
  - Нет, не стоит. Я работаю недалеко - в двух кварталах отсюда.
  - Тем более! Это не займет для меня много времени. Я бы дольше тут корячился, потому что совсем не искал в той стороне, где вы обнаружили симку. Соглашайтесь. Не люблю быть неблагодарным.
  - Ну, хорошо.
  Девушка улыбнулась. Да так приятно, так мило, что, повинуясь какому-то безотчетному чувству, Женя взял ее руку и двумя руками пожал. Пальцы ее были прохладны. Его руки - наоборот - горячи.
  - Как вас зовут? - спросила девушка.
  - Евгений, - ответил он и, не отпуская ее руки, повел к машине. - А вас?
  - Обещаете, что не будете смеяться?
  - А у вас такое смешное имя?
  - Нет, обычное, русское. Просто в свете нынешней ситуации...
  Они уже подошли к машине. Молодой человек распахнул дверь с пассажирской стороны и пригласил девушку. Она села и закрыла ее за собой. Евгений тем временем обошел джип и открыл водительскую дверь. Девушка уже пристегнула ремень и сидела, сложив руки на коленях. Бросив на них быстрый взгляд, он убедился, что и в маникюре присутствуют простота и минимализм. Чистыми белыми полумесяцами ногти лишь чуть-чуть выдавались над краем пальца и были покрыты бесцветным лаком. Женя настолько привык к яркой и броской красоте всех своих девушек, что, в другое время, принял бы свою незнакомку за серую курочку. Но она таковой, вне всякого сомнения, не являлась. Он вывел машину из квадрата жилых домов и вернулся к разговору.
  - Так как вас зовут?
  - Татьяна.
  - Очень хорошее имя. А почему я должен был смеяться?
  - Ну, как же! Евгений и Татьяна. Как у Пушкина. Вы не читали?
  - Пушкина в школе читал. Но сейчас ничего не помню. Не расскажете?
  - Нет, - девушка смутилась и перевела взгляд с него на дорогу.
  - Почему? - абсолютно искренне спросил Женя.
  - Да ни к чему все это. Вы Евгений, я Татьяна. Два хороших имени. Принадлежат двум хорошим людям, один из которых уже приехал и сейчас выйдет. Остановите вот здесь, пожалуйста.
  Он припарковался у девятиэтажного комфортабельного дома, на первом этаже которого размещались торговый центр, отделение банка, салон красоты и аптека.
  - А хотите, Таня, я угадаю, где вы работаете?
  Она весело рассмеялась и предложила:
  - Попробуйте.
  - В салоне красоты?
  - Нет.
  - В супермаркете?
  - Нет.
  - Неужели в банке?
  - Вы обещали угадать, а не методом исключения выбрать. Почему бы не предположить, что я работаю в аптеке?
  - Нет. Тогда бы от вас пахло лекарствами. А пахнет...
  Он придвинулся к ней и почти коснулся носом волос. Во время последнего диалога Таня пыталась отцепить замок ремня безопасности. Сейчас она замерла и даже, казалось, задержала дыхание. Евгений потянул носом воздух.
  - Что-то не пойму.
  И, смело и нагло убрав волосы девушки с плеча, коснулся кончиком носа шеи возле мочки уха.
  - Вы не работаете в аптеке. Вы пахнете сиренью. Очень приятно пахнете.
  Таня повернула голову и оказалась лицом прямо напротив его лица, так близко, что могла пересчитать ресницы у него на веках. Они долго смотрели прямо друг другу в глаза и молчали. Никто не отодвинулся, никто не приблизился. Просто двое замерли.
  - Вы поможете мне отстегнуть ремень, или я должна из-под него вылезать?
  Евгений отстегнул. Девушка открыла дверь и выбралась из машины. Улыбнулась.
  - И все-таки вы не угадали.
  - Как! - удивленно воскликнул он. - Но тут больше ничего нет.
  - Вы просто не заметили. Видите - с правого торца дома желтое крыльцо? Это почта. Я работаю там.
  - На почте?
  Глаза его округлились. Он вытянул шею, пытаясь лучше рассмотреть указанное крылечко.
  - Боже, я и не знал, что они еще существуют! Это какое-то смутное воспоминание из детства. Сейчас же все пользуются электронной почтой и тому подобными технологичными штучками.
  - Не все, не преувеличивайте. Женя, вы меня простите, мне надо идти. Спасибо, что подвезли. До свидания.
  - До свидания. Таня! - опомнился он. - А вы не дадите мне свой телефон?
  - Зачем?
  - Ну... Вдруг я опять свой разобью или что-нибудь потеряю. Я позвоню, и мы вместе поищем.
  - Если вы и новый мобильный разобьете, то неоткуда будет мне звонить. Кроме того, у меня нет сотового. Только домашний. Но я его не даю незнакомым, точнее, малознакомым людям. До свидания.
  Она аккуратно захлопнула дверь автомобиля и побежала в сторону почты, оставив Евгения открывать и закрывать рот в немом изумлении.
  
  ***
  Он наблюдал за Таней, пока она не взбежала по ступеням крыльца и не скрылась в здании. Затем завел машину и поехал в центр сотовой связи за новым мобильником.
  В офисе он появился в 9.30, заказал секретарю две чашки кофе и вызвал в кабинет своего партнера и, по совместительству, друга Виктора.
  - Ну, наконец-то! - с порога напустился на него компаньон. - Где тебя носит? Со вчерашней ночи не могу до тебя дозвониться!
  - Да я телефон разбил, - сказал Евгений, распаковывая коробку и заправляя симку в новый мобильник. - Только купил. Еще подзарядить надо.
  - А-а, - протянул Витя. - Опять Лика?
  - Слушай, вчера просто достала! Сил никаких нет. Выжала меня как лимон и даже не поморщилась.
  - Да, брат. Нет теперь нормальных баб. Все такие, как твоя.
  - До сегодняшнего дня я тоже так думал. А утром встретил что-то такое...
  - Какое? - с живейшим интересом придвинулся к нему друг.
  - Такое необычное. Я даже не знал, что такие девушки бывают. Знаешь, где работает?
  - Где?
  Предвкушая, как изменится в изумлении лицо Виктора, Женя даже потер руки.
  - На почте.
  - Где? - подумав, что ослышался, переспросил тот.
  - На почте. Ну, там - письма носит или газеты. Я не знаю.
  - Уродина, наверное?
  - В том-то и дело, что нет. Очень красивая. Знаешь, минимум косметики дает поразительный результат. Она такая естественная. И краснеет по-настоящему.
  - А духи? Какие у нее духи? - воодушевился Виктор. - Ты же знаешь - по духам можно многое сказать. Кензо? Диор?
  - Сбрендил совсем? - усмехнулся Женя. - Ты хоть знаешь, сколько на почте получают? Да и не знаю я, что это за духи. Пахнут сиренью. Офигительно, кстати, пахнут.
  - А волосы? Длинные? Короткие? А ноги? А грудь?
  - Ну, ты и бабник, блин! Да все при ней! Понимаешь? Все! Она была в джинсах, рубашке и кроссовках, но выглядела - ах! Шикарно!
  - Шикарно выглядит твоя Лика. Вот это женщина! А твою, наверное, надо приодеть, причесать. Тогда, может, и сойдет. Ты хоть телефон взял?
  - Да прикинь, - Женя расхохотался. - У нее мобильного нет. Только домашний. Но она его не дала.
  - Серьезно? Джон, ты где этот раритет откопал? Опомнись! Ты что, собираешься Лику на эту променять?
  - Да достала меня эта Лика! Только и знает, как бабло с меня сосать. Женщина - вамп. Витек, ну, не могу я так больше! Она мне все нервы вымотала.
  - А ты почаще в кроватку ее заваливай, пусть отрабатывает бабло-то.
  Женя придвинул пепельницу и закурил.
  - Понимаешь, не хочу я ее.
  - Ты чего? Совсем, что ли? Обессилел вконец? Не рановато?
  - Да нет. С этим все в порядке. Я ее не хочу. Вчера смотрел на окна соседнего дома, там свет падал так, что был виден лишь силуэт. Женский. Так я, представляешь, себя с этой женщиной скорее представил, чем с Ликой. Не люблю я ее.
  - А кто тебе про любовь говорит? Речь о бартере. Ты, как бизнесмен, должен понять. Ты ей - деньги, она тебе - секс.
  - Ты мне сейчас описываешь схему заработка проститутки.
  - Ну-у, Лика твоя не простая проститутка, а очень даже дорогая.
  - Слушай, Витек, ты всех женщин под одну гребенку чешешь, да?
  - Всех, - радостно кивнул Витя. - Просто у них цены разные. Эту твою сегодняшнюю вообще, наверное, за мобилу купить можно.
  - Нет. Она не такая!
  - Джони, малыш, посмотри на меня. Какая - не такая? Девочка, что ли? Да нет сейчас таких! Они все еще в шестом классе с девственностью расстаются.
  Витя замолчал. Заказал секретарше еще кофе и бутерброды. Посмотрел на друга. Евгений сидел, погруженный в свои мысли, и курил. Зная друга, Виктор спросил:
  - Что, сильно зацепила?
  - Есть немного, - вздохнув, сказал Женя. - Я даже не знаю, как тебе это объяснить. Вот жил как жил, с Ликой спал, Катька до этого была. Но ни одну рядом с собой не видел. По жизни не видел, понимаешь. Вот смотрю на мать с отцом - как у них все классно. Потому что любовь есть. А я ее и не знаю: что она такое - эта любовь? А сегодня прямо кольнуло что-то, в башке кольнуло, в груди где-то. Зацепило. Мне даже, веришь ли, о женитьбе подумалось.
  - Да, брат, припекло. Как ее звать-то?
  - Татьяна.
  - Опа! Я не могу! - хлопнув себя по коленям, засмеялся напарник.
  - Чего ржешь-то? - рассердился Женя.
  - Евгений и Татьяна! Прямо по Пушкину!
  - Блин, она тоже так сказала, а я ничего не помню. О чем там речь шла?
  - Если коротко, она в него влюбляется, страдает, письмо пишет. А он - ноль. С горя она замуж выходит. Он ее потом встречает, сам влюбляется, понимает, что потерял, пишет письмо ей, а она - несвободна. Обломился там Евгений. "Но я другому отдана и буду век ему верна" - типа того что-то Татьяна ему отвечает. И он убит горем. Упустил, короче.
  - Я не упущу. Ладно, давай перекусим, а то через полчаса финны подъедут. Дела надо делать, а не о бабах трепаться.
  - Вот за такие слова я готов простить тебе незнание классики, - воскликнул Виктор и принялся за бутерброды.
  
  ***
  Переговоры с зарубежными партнерами прошли успешно, бумаги были подписаны, фуршет оприходован. Проехали на склады, обговорили сроки поставки и другие необходимые нюансы.
  К дому Женя подъехал в одиннадцатом часу вечера. В доме напротив уже горел красный свет. Окно было открыто, как и вчера. Евгений быстро осмотрелся. Вокруг никого не было. Повинуясь подспудному желанию, молодой человек взобрался на шведскую стенку на детской площадке и уселся на верхней перекладине. Обзор оказался лучше, чем накануне. Вид комнаты его несколько озадачил: кроме широкой кровати и маленького столика, на котором стояла горящая красным светом лампа, в спальне, похоже, больше ничего не было. "Точно какая-нибудь тетка от 50 до 80 лет живет. Не может у молодой девушки быть такой обстановки". Он уже хотел было слезть со стенки, как увидел, что в комнату вошла женщина. Она начала раздеваться, готовясь ко сну, и Евгений просто прирос к перекладинам. Несмотря на то, что вид на сей раз был несравненно лучше, просматривался все равно только силуэт. Приходилось напрягать свою мужскую фантазию, чтобы мозгами домысливать то, что не видели глаза. Он так в этом преуспел, что почувствовал себя, по меньшей мере, некомфортно. Женщина сняла с себя все. Но ничего не надела. Подошла к лампе и выключила свет.
  Евгений решил подвести итог своим впечатлениям. Живет бедно, спит голая, выглядит подтянуто. И, блин, вызывает своей таинственностью дикое желание. Кто она?
  Этот вопрос терзал его весь вечер, пока он принимал душ, бегал по каналам телевизора и потягивал пиво. Перебрав сотни вариантов, но так и не найдя подходящий, он вспомнил о Тане и переключился на нее. "Бывают же такие девушки. Да еще и в нашем городе. Удивительная. А как от нее пахнет! Надо наведаться к ней на работу. Хорошая девушка". Уже засыпая, вспомнил, что завтра у него выходной. "Тем лучше - к обеду к ней и заскочу. Поедим вместе, пообщаемся".
  
  ***
  Проснулся он около двенадцати часов и чувствовал себя достаточно отдохнувшим. Но... С Ликой он вчера не объяснился, весь день сбрасывал ее звонки, чтобы не отвлекала от дел, и в то же время видел необходимость в разговоре, чтобы раз и навсегда прекратить эти, измотавшие его вконец, отношения. Представив, как он говорит Лике, что между ними все кончено и они чужие друг другу люди, и тем самым портит себе выходной, он застонал, в сердцах схватил подушку и зашвырнул ее в угол. Нет, сегодня он ей звонить не будет. У него другие планы: намечено рандеву с Таней, и он на него явится. "Что бы такое одеть? Она, без сомнения, опять будет одета просто, значит, костюм отменяется. Джинсы и футболка - самое то". Он наскоро привел себя в порядок, заправил постель, решил, что завтракать не будет, а сразу пообедает с Татьяной, и вышел.
  Из квартиры напротив выходила Таня, прощаясь с женщиной лет 45.
  - Танечка, спасибо, что пришли. А то я ногу подвернула, ходить тяжело.
  - Ну, что вы! Абсолютно не за что. Люди должны помогать друг другу. До свидания.
  - До свидания, милая.
  Женщина закрыла дверь, Таня повернулась, чтобы уйти, и столкнулась с Евгением.
  - Вы? - удивленно вскинула она брови.
  - Боюсь, это я должен спросить - вы? - широко улыбнулся Женя.
  - Что вы здесь делаете?
  - Я? Я живу. Вот в этой квартире. А вы?
  - А я заносила почту Вере Николаевне. Видите - моя работа тоже нужна, и не все пользуются услугами электронной почты.
  Она повернулась в сторону лестницы.
  - Таня, подождите, - Женя подошел к ней ближе. - Я, вообще-то, собирался к вам на почту.
  - Ко мне? Зачем?
  - Хотел пригласить пообедать. Как вы на это смотрите?
  - Спасибо за приглашение, но смена моя закончилась, живу я в соседнем доме и пообедаю там.
  - А может - у меня? - лелея тайную надежду на согласие, быстро предложил Евгений. - Посмотрите, как я живу.
  - А зачем мне это? - Таня трогательно улыбнулась и недоуменно пожала плечами.
  - Ну-у, не знаю, - растерялся Евгений. - Просто мне очень хотелось вас сегодня видеть, пообедать вместе, пообщаться. Не отказывайте, пожалуйста, - почти умоляющим голосом попросил он, сам от себя не ожидая, что будет так робок. Обычно никогда не мямлил и не стеснялся, а тут просто наваждение какое-то.
  Он уже отчаялся услышать от нее хоть что-нибудь, как Таня сказала:
  - А знаете, я принимаю предложение зайти к вам в гости. При одном условии.
  "Вот оно! Начинается! Неужели Витек был прав - у каждой своя цена. И сколько она запросит? Ведь должна понимать, что я ее не просто так к себе зазываю"
  - При каком же? - спросил он, широко улыбнувшись.
  - Вы закажете на дом пиццу. Большую, потому что я голодная.
  Его улыбка приросла к лицу так, будто судорогой свело скулы. Он подумал, что ослышался.
  - И это все?
  - Да. Если вы, конечно, не захотите, чтобы заказ оплачивала я. Тогда я лучше пойду домой.
  Она занесла ногу над ступенькой. Женя так поспешно схватил ее за руку, будто и правда боялся, что она уйдет. Если она шутила, то делала это с таким серьезным лицом, что он воспринял все за "чистую монету".
  - Я закажу! Большую. Хоть две. И оплачу. Пойдемте.
  Он открыл дверь и пропустил Татьяну вперед. Она разулась и прошла в комнату. Евгений сделал заказ на пиццу и предложил девушке посмотреть квартиру.
  - Вы живете один? - спросила она, когда они вернулись на кухню.
  - Да. А что?
  - Простое любопытство. У вас чисто. Сами убираете?
  - Сам, но, правда, редко. Работа, знаете ли, свободного времени мало. Думал одно время нанять кого-нибудь, но решил, что не хочу, чтобы в моем доме был кто-то посторонний.
  - Женя, вы не обидитесь, если я кое-что скажу? По поводу квартиры.
  - Нет, конечно. Говорите. Что-то не так?
  - Вы только не обижайтесь на мои слова и не воспринимайте их как указание к действию. Это сугубо мое мнение, и оно не должно быть для вас важным, но мне хочется его озвучить.
  - Танечка, говорите.
  - У вас в каждой комнате жалюзи. Они удобны в обращении, но придают квартире скорее офисный, нежели жилой вид. Мне кажется, что для чувства уюта и создания более домашней обстановки вам нужно заменить их на шторы. У вас каждая комната выполнена в определенном стиле. Правильно подобранные драпри или портьеры могли бы усилить впечатление и убрать казенный стиль из дома.
   Она замолчала и приняла из рук Жени стакан с соком, который тот налил во время ее краткого монолога. Менять что-то в своем доме в угоду этой либо какой-то другой девушки ему не очень хотелось. Он привык к нынешней обстановке. А со шторами, кроме того, столько возни. Но, оглядевшись, понял, что Таня где-то права. Дома у его родителей тоже шторы - и это так тепло. Словно угадав его мысли, Таня, отпив сок, сказала:
  - Женя, у вас такое выражение лица, словно я предложила съесть жука. Вы, наверное, предполагаете, что за шторами нужен особый уход, глажка и тому подобные примочки? Спешу вас обрадовать: сейчас огромный выбор тканей, которые не требуют к себе особого отношения. Нужно только правильно выбрать и хорошо сочетать. Есть ткани, которые можно и не гладить. А вообще-то, простите, что я завела этот разговор. Я вижу - он вам неприятен. Не берите в голову.
  - Да нет, Таня, - поспешил уверить ее Женя. - Возможно, вы правы. Я просто никогда не думал об этом. Но, знаете, готов попробовать. Теперь, когда вы обратили мое внимание на жалюзи и их казенность, идея заменить их на шторы не кажется мне безумной.
  - Дом, где мы спим, живем, любим, рожаем и растим детей, встречаем друзей, должен быть уютным. Простите за каламбур, домашним. Таким, куда тянет, куда приятно возвращаться, с мягкими тапочками, домашними махровыми халатами и шторами. Они и создадут эту атмосферу - настоящего дома.
  - Все это так, но надо же найти хорошего дизайнера, какой-нибудь престижный салон, где работают профессионалы.
  - Зачем? Это очень дорого, а результат обычно разочаровывает.
  - Но не сам же я буду шить?! Я это не умею и даже не знаю, с чего начать и с какой стороны подойти. Кто мне поможет?
  - Я.
  - Вы?
  - Я.
  - С этого места поподробнее, пожалуйста.
  - Я вам помогу. Я умею шить, знаю, с чего начать. Я даже сейчас вижу, как будет выглядеть каждая комната в законченном варианте. Даже люстры заиграют совсем по-другому. Я разработаю дизайн и просчитаю метраж. От вас же потребуется проехать со мной на рынок и купить все необходимое.
  - Только не это! - запротестовал Женя. - Я так не люблю шататься по базарам. А в магазине нельзя?
  - В магазине все в три раза дороже.
  - Я не могу ходить по базарам. Бррр. Может, я дам вам нужную сумму?
  - Ну, ладно, - немного подумав, ответила Татьяна. - Я сделаю все, что надо. Только вам все равно придется поработать.
  Евгений только открыл рот, чтобы спросить, о чем это она, как раздался звонок в дверь.
  - О, пиццу принесли! - сказал он и пошел открывать.
  На пороге стояла Лика. Высокая брюнетка с точеной фигурой, в шикарном брючном костюме - она выглядела восхитительно. Но почему-то не произвела на молодого человека такого впечатления, как раньше. Он знал, что, в большей степени, ее красота - результат работы стилистов, массажистов и докторов, которых он же последние несколько месяцев и оплачивал. Что ногти - накладные, ресницы - наращены, в волосах - типсы с накладными прядями. И эта ненатуральность и искусственность уже начинали его раздражать. Теперь ему было с чем (точнее, с кем) сравнивать. И сравнение явно шло не в пользу Лики.
  - Не хочешь мне ничего объяснить? - решительно отодвигая его в сторону и проходя в коридор, спросила Лика.
  - А должен? - спокойно и несколько апатично вопросом на вопрос ответил Евгений.
  Лика наклонилась, чтобы расстегнуть босоножки, а он тем временем соображал, как объяснить ей присутствие в его доме молодой девушки. Лика выпрямилась.
  - Должен. Я несколько дней не могу до тебя дозвониться: то сбрасываешь вызов, то недоступен. Сам не звонишь и не приезжаешь. Ты совсем обнаглел? Играешь, что ли, со мной?
  - Во-первых, не кричи: ты не у себя дома, - Лика открыла рот, чтобы возмутиться, но Женя предупредительно поднял руку и не дал себя перебить. - Во-вторых, я пытался все тебе объяснить, но ты и слова не дала мне вставить в поток своей речи. Я устал от твоих нападок.
  - Ты так и будешь мариновать меня в коридоре или все-таки предложишь войти? - сменив тактику нападающего на защищающегося, мягко спросила Лика.
  О, как она умела подстраиваться под ситуацию! Всегда делала то, что выгодно ей самой. Евгений хотел бы "помариновать" ее в коридоре, чтобы осадить, но понял, что с этой дамой такой номер не пройдет. Понял также и то, что встречи Лики с Таней не избежать, и обреченно указал на арку, ведущую в зал. Они вошли.
  В первую секунду Женя не сразу понял, кого видит перед собой. Вместо Тани в ее рубашке и джинсах стояла какая-то бесформенная баба в чем-то непонятном на голове. У этой псевдо-Татьяны была большая попа, просто неприлично громадная грудь, искажающая до невозможности тонкую фигуру девушки. Щеки у неё так опухли, будто с обеих сторон её покусали пчелы, а на голове красовалось кухонное полотенце, завязанное на манер колхозной косынки. Этот последний штрих вызвал у Жени улыбку. Псевдо-Таня стояла к ним боком и что-то записывала в блокноте.
  Увидев ее, Лика остановилась и принялась недоумевающим взглядом рассматривать посетительницу. Таня первая нарушила молчание. Грубым, почти мужским голосом, шепелявя из-за того, что было во рту, она сказала:
  - Евгений, как вас там по батюшке, забыла совсем. Я только замеры делаю, имейте в виду. Об остальном с Иван Михалычем договаривайтесь.
  - Хорошо. Как скажете, - моментально включился в игру Женя, пытаясь сдержать смех и не в силах оторвать глаз от этого экзотического зрелища.
  - Кто это? - спросила Лика.
  - Это? Это...
  Но Таня его опередила:
  - Я Татьяна Никитишна, закройщица ателье "Лилия". Евгений, опять забыла как по батюшке, шторы заказывает. Вот я и работаю. А вас как звать, цветущее создание?
  - Ли... Лика, - икнув, ответила красавица.
  - Угу, - пробормотала Таня и повернулась к ним спиной, продолжая делать расчеты и записи в блокноте. Со спины она выглядела очень колоритно: громадная попа приподняла рубашку и смотрелась, как корма корабля. Боясь не выдержать и все же рассмеяться, Женя утянул Лику в спальню и закрыл дверь.
  Минут десять было слышно, как молодые люди разговаривают на повышенных тонах. В результате, когда Татьяна уже перешла во вторую комнату, Лика пулей вылетела из спальни, наскоро обулась и ушла, хлопнув дверью. Причем так сильно, будто явно хотела повредить ее. Женя вышел следом и прошел на кухню. С лоджии он наблюдал, как его, теперь уже бывшая, девушка садится в машину, которую он ей подарил и за которую только недавно погасил последний взнос, и уезжает. Интересно, но в душе его не было ни жалости, ни боли, ни разочарования. Не ощущалось волнения от потери, а только покой и удовлетворение. Будто его отпустила тугая пружина, державшая в постоянном напряжении.
  - Уехала? - спросила вошедшая на кухню Татьяна.
  - Да, - Женя повернулся и, вновь увидев девушку в столь необычном виде, наконец, позволил себе рассмеяться.
   Таня же, абсолютно не обидевшаяся на его веселость, вытащила что-то из-за щек и выбросила в мусор. Сняла с головы полотенце и достала из собранных в пучок волос китайские палочки для еды, которые всегда стояли в специальной подставке на кухонном столе. Женя расхохотался ещё громче. Она же, с самым что ни есть серьезным видом, расстегнула рубашку и из-под майки вытащила большое махровое полотенце, имитировавшее грудь. Не в силах стоять, молодой человек рухнул на стул и уже не только смеялся, но и плакал от буйной детской радости. А когда, расстегнув джинсы, девушка вытащила подушечку, которая обычно лежала на табуретке и послужила ей внушительной кормой, он просто скатился со стула на пол и согнулся пополам. Так долго, до слез, искренне, от души он не смеялся, кажется, с самого детства. Бурное это веселье продолжалось довольно долго. А когда, наконец, он взял себя в руки и поднял голову, увидел, как Таня улыбается и протягивает стакан сока.
  - Если через пять минут здесь не появится разносчик пиццы и вы меня не накормите, я умру, и вы будете так же долго плакать о моей безвременной кончине.
  - Если вы умрете, плакать я буду гораздо дольше, чем смеялся, - уверил ее Женя и потянулся к телефону. В этот момент прозвенел звонок в дверь.
  
  ***
  На этот раз визитером стал курьер с долгожданной пиццей. Они решили пообедать в зале на журнальном столике. Таня съела три куска и отвалилась, полусидя, на диване. Женя осилил только два и удивлялся - откуда у этой хрупкой девушки такой зверский аппетит. И вновь она словно прочитала его мысли.
  - Я хорошо поработала. И хорошо полопала. Вот, - сказала она и блаженно улыбнулась. - Не будете возражать, если я поведу себя как дома?
  - Конечно, нет. Будет даже интересно, - сказал Евгений и сделал широкий жест рукой.
  Таня расстегнула пуговицу и молнию на джинсах. В открывшемся треугольнике был виден маленький кусочек голого тела и еще более маленький кусочек красных трусиков. Этот вид взволновал и даже, если можно так сказать, взбудоражил молодого человека. Он, стараясь не казаться грубым, отвел взгляд, но тут же вновь вернул его на место. Фантазия забила ключом, как и вчера вечером, когда он сидел на шведской стенке и смотрел на окно, освещенное красным светом.
  - А теперь, когда я сытая, довольная и добрая, можешь называть меня на "ты", - сказала Таня, и он, наконец, поднял глаза.
  - Между прочим, нам давно пора было сделать так.
  - Мы только вчера познакомились. Надо было соблюсти формальности.
  Женя улыбнулся. Формальности! Какая непосредственность! Какая простая, обычная и чудесная девушка! Почему он раньше таких не встречал? Рядом с ней ему хотелось все время улыбаться. Жизнь казалась легкой. Таня полулежала, прикрыв глаза, и блаженно улыбалась той улыбкой, которую можно видеть на лице ребенка, получившего желанную игрушку. Как же мало ей надо было для радости! Евгений залюбовался ею. Вспомнил, как увидел ее в наряде "Татьяны Никитишны", и подумал - обратил бы он на нее внимание, если при первой встрече она выглядела бы так. Решил, что настолько пышные формы - не для него.
  - Зачем ты это сделала? - его голос разорвал тишину. Он хотел добавить: "Зачем ты так оделась?", но ее ответ опередил его.
  - Было неизвестно - пришла она мириться или ругаться. Лике было бы очень неприятно, если бы она увидела у тебя дома молодую женщину, да еще после того, как ты несколько дней избегал с ней общаться. Она могла подумать, что я претендую на тебя, и из-за меня ты с ней расстаешься. "Татьяна Никитишна" ее огорошила, ошарашила, но не доставила беспокойства и не вызвала чувства ревности.
  Во время всей речи она не открывала глаза и не сменила позу. Женя тоже отвалился на диване и закинул руки за голову. Расслабился.
  - А ты претендуешь на меня? - набравшись смелости, спросил он.
  Таня молчала. Дышала так глубоко, что можно было подумать, что она уснула. Но, приглядевшись, Евгений увидел, как дрожат ее ресницы. Она не спала, но молчала. Решив не повторять свой, по сути, глупый и некорректный для второго дня знакомства вопрос, он сказал:
  - Ты меня спасла.
  - А я не для тебя старалась, - довольно резко ответила Таня и выпрямилась, открыв глаза. - И не свою шкуру и волосы спасала. Я сделала это для Лики.
  - Ну да, чувство женской солидарности, - несколько опешив от внезапной вспышки злости Татьяны, сказал Женя.
  - Женская солидарность здесь вовсе ни при чем. Мои родители воспитывали меня по принципу, который и тебе должен быть знаком: "Поступай с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой". Не надо делать человеку больно. В жизни и так много плохого: голод, войны, болезни, предательства, ненависть и так далее. Мы все так глубоко погрязли в этом мерзком болоте, что забыли про настоящие ценности. Ведь ты же жил с ней, спал, значит, наверное, испытывал какие-то чувства. Возможно, она и не любила тебя. Но ей очень больно от разрыва. Можешь мне поверить. Она одинока. Да, богата. Да, роскошна. Но одинока и по-настоящему не любима. Никем и никогда. И незачем делать ей еще больнее. Тебе не кажется, что ваш разрыв прошел менее болезненно, чем мог бы? Если бы я не устроила этот маскарад, ты бы чувствовал себя более неловко, а Лика закатила бы такую истерику, что дверь при своем уходе все же снесла с петель.
  В волнении она вскочила с дивана и подошла к окну. Во время этой ее горячечной тирады Евгений не сказал ни слова, хотя возражения по поводу Лики так и вертелись на языке. Его поразила эта выплескивающаяся через край чувственность. Внезапная догадка заставила его спросить:
  - Таня, кто-то тебя обидел? Сделал тебе больно?
  - Это неважно, - быстро, слишком быстро, на его взгляд, ответила она и сжала кулачки. - Это неважно. В мире очень много боли и зла. Неужели ты этого не чувствуешь? А я чувствую. И вижу. Постоянно.
  Ему вдруг захотелось подойти к ней, обнять, сказать что-то хорошее. Он удивлялся сам себе. Раньше он смотрел на девушек с позиции "заводит - не заводит" и "хочу - не хочу". Но Таня не вмещалась в эти короткие рамки. И сейчас он оценил свое состояние так: "заводит, хочу, думаю, трогает, пугает, настораживает, восхищает, цепляет, дразнит, веселит, обаяет, манит, притягивает". Он уже хотел встать и подойти к ней, как девушка повернулась, взяла блокнот с расчетами и, сказав: "Мне еще третью комнату просчитать", ушла в спальню. Евгений за ней не пошел. Взял кусок остывшей пиццы и принялся задумчиво его жевать. Таня вернулась и, будто и не было прежнего разговора, произнесла:
  - Мы не договорили. Я сказала, что тебе поработать тоже придется. Если ты, конечно, не передумал.
  - Не передумал, - продолжая жевать, ответил Женя. - Что надо делать?
  - Позвонить в фирму и договориться об установке карнизов. Я напишу, какие нужны.
  - Может, фирму тоже порекомендуешь?
  - Знаешь, у меня одноклассник - Сашка Кононов - устанавливал не так давно. Я ему портьеры шила...
  - Александр Кононов? - перебил ее Евгений. - Алекс Кононов твой одноклассник?
  - А что тебя удивляет? Что мой сосед по парте бизнесмен или что я в школе училась?
  - Он мой партнер! Блин, бывает же такое! Земля, и, правда, круглая!
  - Эту информацию, вообще-то, дети в пятом классе получают, - иронично заметила Таня.
  - Подожди, - посерьезнел Женя. - Сашка старше меня на два года. Тебе что, 31 год?
  - Что, старовата? - храня хитринку в глазах, спросила девушка.
  - Мне казалось, что тебе лет 25.
  - Многим так кажется. Просто хорошо выгляжу. В 25 я уже с мужем развелась.
  - С мужем? - переспросил Евгений.
  - Женя, а что в этом удивительного? Тебе, похоже, кажется, что я какая-то инопланетянка, не от мира сего, на почте работаю. Странная и очень простая девушка. А я - обычная земная женщина, которая гуляла с мальчишками, первый раз поцеловалась в третьем классе, девственность потеряла в 14 лет, замуж вышла в 21. Просто природа одарила меня юной внешностью, вот и все.
  - 31 год, - задумчиво прошептал Евгений.
  - Ну, ты же не жениться на мне собрался, - рассмеялась Таня.
  Он широко распахнутыми глазами посмотрел на нее и не признался, что думал сейчас именно об этом. Решил сменить тему разговора.
  - Таня, ты еще не сказала мне, сколько все это будет стоить.
  - Я так сразу и не скажу. Материал плюс фурнитура, да еще, если ты со мной не поедешь, надо будет таксисту заплатить...
  - Ты не поняла, - перебил ее молодой человек. - Это меня мало волнует, я полностью тебе доверяю. Сколько будет стоить твоя работа?
  - Какая моя работа? - абсолютно искренне удивляясь, спросила девушка.
  - Ну, ты же будешь шить. Это работа. В салоне штор за это деньги берут.
  - Я же сама тебе свою помощь предложила. Именно с той целью, чтобы ты сэкономил.
  - Таня, я не нуждаюсь в этом. Деньги не проблема, просто скажи - сколько.
  - Мне ничего не надо. У тебя деньги лишние, что ли?
  - Деньги ни для кого лишними не бывают. Но я живу по принципу: всякий труд должен быть оплачен.
  - Но мне, правда, ничего не надо.
  - Тань, я так не могу. Ну, пусть это будут не расценки салона.
  - Да я не знаю расценки салона, я же там не работаю.
  - Но хоть какую-то сумму назови.
  - Знаешь, - улыбнулась Таня. - Моя бабушка прекрасно шила, и все в моей семье с огромным удовольствием носили сшитое ею. Она обладала чудесной фантазией и могла комбинировать так, что все диву давались. И вот, когда она заканчивала кому-то платье, или пальто, или блузку, она протягивала ее носителю и говорила: "С тебя рубь двадцать". Но деньги никогда не брала. Даже когда мы, ее внуки, уже зарабатывали, никогда не брала. Так что, если ты настаиваешь на оплате, с тебя рубь двадцать.
  Евгений сидел и смотрел на девушку, все больше убеждаясь в том, что она с другой планеты. Не бывает так! Какая-то не от мира сего (сколько раз, интересно, за последний день он об этом подумал?)
  - Тань, если мы сейчас не договоримся о цене, я отменю решение менять жалюзи на шторы. Нельзя быть такой бескорыстной.
  - А я не бескорыстная! Наоборот - очень даже жадная, - она немного помолчала, борясь с собой, потом все же решилась. - Ладно, я скажу. - Евгений облегченно вздохнул. - У меня на работе совсем износились жалюзи: они такие - старого образца пластиковые, поперечные. Я, когда ты решился менять свои на шторы (между прочим, заметь, по моему корыстному совету), подумала, что смогу уговорить тебя продать мне их. Но, раз ты настаиваешь на оплате, то можешь моей почте их просто подарить. Тебе же все равно некуда их девать. Твои окна по размеру немного больше, но жалюзи же могут выдаваться над... Женя! Женя, что с тобой?
  Он сидел на диване с открытым ртом, распахнутыми глазами и пытался понять - что это? кто это? В голове никак не могло улечься то, что он только что слышал. Бизнесмен от природы, дельный, просчитывающий все шаги наперед, он никак не мог воспринять информацию, озвученную сейчас. Мозг у него работал отлично, решения принимались быстро, но сейчас он осознавал себя тупым ножом, которым даже масла не отрежешь. Некая мысль крутилась в подсознании. Он пытался ухватиться за нее. Наконец, это ему удалось. "Если она не берет денег, надо отблагодарить ее подарком. Хорошим подарком. Только и всего! Что уж проще!"
  - Таня, - немного хриплым голосом сказал он. - Я подарю эти жалюзи твоей почте, но при одном условии.
  - Я должна буду заказать тебе пиццу? - широко и приятно улыбнулась девушка.
  - Нет, не угадала, - улыбнулся в ответ Женя. - По окончании работы ты примешь от меня подарок.
  Таня открыла рот для возражения, но молодой человек не дал себя перебить.
  - Что бы я ни подарил, ты не будешь возражать и упираться, а просто примешь его. Иначе сделка не состоится.
  Таня задумалась. Подошла к Евгению, села рядом, закинула ноги на диван и прижалась к парню. Всем телом. Будто искала защиты. Это было так неожиданно, что он почувствовал, как напрягся. Ее волосы касались его щеки, и он вновь с удовольствием вдохнул запах весенней сирени.
  - Я согласна. Раз это твое условие - я согласна. Мне так давно не дарили подарков. Но давай ты сделаешь это только после того, как я закончу свою работу и мы все повесим. Ладно? Может, ты еще передумаешь меня облагодетельствовать.
  - Хорошо, - быстро согласился Евгений. Потом робко спросил: - Можно, я тебя обниму?
  И сам удивился такому вопросу: раньше для такого поступка ему разрешения не требовалось. Откуда вдруг эта скромность?
  - Можно, - глядя ему в глаза, тихо ответила девушка.
  Он притянул ее к себе. И они просидели, обнявшись, до самого вечера.
  
  ***
  Весь следующий день мобильный звонил, не переставая, не давая ни минуты отдыха. Было даже удивительно, что накануне он молчал, будто был отключен. "Да что ж такое-то!" - подумал Женя, отвечая где-то на тридцать пятый звонок.
  - Алло.
  - Джон, привет, - раздался в трубке голос Александра Кононова.
  - О, друг, здорово! Ты-то мне и нужен!
  - Если я нужен, чего не позвонил?
  - Не поверишь - ни минуты свободной: мобильный разрывается.
  - Да уж, я к тебе минут двадцать пробиться не мог. Зачем искал?
  - Телефон мне нужен. Фирмы, которая тебе карнизы делала. Я шторы заказал.
  - И кто тебя на это надоумил?
  - Таня есть такая. Твоя одноклассница. Помнишь?
  - Еще бы! Она и мне портьеры делала. Отличные кстати. А ты где с ней пересекся? На почту, что ли, занесло? - засмеялся Саша.
  - Нет, мы соседями оказались. Живем в одном дворе.
  - Классная дивчина, - мечтательно проговорил Александр. - Не от мира сего.
  - Ты тоже это заметил?
  - Шутишь?! Мы за одной партой с седьмого класса сидели. Гадкий такой утенок: ни кожи, ни рожи. Хрупенькая, аж светится вся.
  - Да ладно! Она совсем не похожа на гадкого утенка.
  - Это сейчас. А в школе - ну, заморыш и все. Я на нее даже внимания не обращал, только пользовался.
  - В смысле?
  - Она мне сочинения писала. Да и остальное списывать давала. Тихая такая, странная. Но это пока на сцену не выйдет. Во всякой там самодеятельности участвовала. Так играла - прямо преображалась. Так и пышет талантом. А в роль входила - как в трамвай впрыгивала. Слету схватывала и играла - дух вон.
  "Это да, - подумал Евгений, вспомнив вчерашнее Танино преображение. - Артистка она та еще".
  - А потом, - продолжал Кононов, - Опять гадкий утенок. Добрый, беззлобный, некрасивый. Мы все тогда за Анжелкой бегали. Была у нас одна кралечка: грудь, по-моему, в пятом классе появилась, красавица - башню сносит. Ходила королевой, ни на кого внимания не обращала. На всех девчонок класса свысока смотрела, цену себе не просто знала, а реально завысила. А нас всех, своих одноклассников, даже по именам не помнила. Прикинь?! Сколько раз от ребят слышал, что она их на улице при встрече даже в лицо не узнавала. Настолько высокомерна была и никого вокруг не видела. У нас, пацанов, гормон играл, мы даже дрались из-за нее. Она это знала, зараза. Знала, что мы все по ней сохнем, и пользовалась этим. Да и сейчас пользуется. Тебя вон закабалила.
  - Меня? Да не было у меня никакой Анжелы.
  - Анжелика. Лика. Неужели не было?
  - Так ей же 24 года! - воскликнул Евгений.
  - Ага, сейчас. С каких это пор ты веришь бабам на слово? Джон, ей 31, она моя одноклассница, как и Танюха.
  - Вот блин! Ну, надо же! - Евгений никак не мог прийти в себя. - Слушай, но Таня ведь красавица!
  - Классический пример превращения гадкого утенка в прекрасного лебедя. Мы через несколько лет пересеклись на встрече одноклассников. Так я ее не сразу узнал. Ну - все при ней. Я еще подумал - какого хрена в школе ее упустил? Знал бы, какая конфетка получится, ни за что бы на других не смотрел. Начал к ней подкатывать. А она мне в лоб - я замужем. И сразу дала понять: мужа любит, изменять не собирается, а быть друзьями - это пожалуйста. Я, знаешь, сразу согласился. Думаю: муж не стенка, подвинется. Будем друзьями, а там... А потом и с мужем ее познакомился. Он, конечно, не стенка. Но шкаф, который фиг сдвинешь. Знаешь, метра два и косая сажень в плечах. Она рядом с ним смотрелась как шлюпка с "Титаником". И глядела на него всегда такими восторженными глазами, какими только дети на мать смотрят. А как она одна осталась, - Кононов странно замялся. - В общем, друзьями остались. Она меня потом с моей Люсей познакомила. Ты же знаком с ней - хорошая жена.
  - Да, Людмила у тебя что надо. А что ж она с мужем разошлась, если любила так восторженно?
  - Понимаешь, Жень, история там нехорошая вышла. Не буду я тебе ее рассказывать. Танюха захочет - сама это сделает. А я не могу. Прости.
  Чтобы избежать назойливых вопросов Евгения, перевел разговор и, торопясь, сказал:
  - В общем, телефон фирмы найду, - тебе звякну. Ты мне вот что скажи: место у тебя на складе свободное есть? Метров триста, много не надо. А то я что-то не рассчитал.
  Зашел деловой разговор, закончив который, Кононов быстро распрощался. Женя отложил трубку и, положив голову на руки, попытался привести мысли в порядок. Он вспомнил, как вчера вечером они с Таней доели пиццу, подогретую в микроволновке, как, отказавшись от того, чтобы он ее проводил, она ушла. Из кухонного окна он наблюдал, как Таня вышла из подъезда и пошла к соседнему дому. Входы в подъезды были с другой стороны, поэтому он никак не мог узнать, где она живет. Он вернулся в зал и сел на диван. Положил руку на сидение в том месте, где еще несколько минут назад сидела девушка. Потянул носом воздух у спинки дивана. Обивка хранила запах сирени. Тонкий и нежный. Он прижался щекой к тому месту, где покоилась ее голова, и закрыл глаза. Хотел проанализировать, почему он просто обнимал ее и не делал никаких других шагов, но потом решил отказаться от этой мысли. Ему было хорошо рядом с ней. Просто хорошо. И все. Конечно, она его будоражила, интриговала и возбуждала. Но почему-то не хотелось торопить события. Было что-то томительно-сладостное в этой неторопливости. К тому же Евгений не был уверен, что Таня позволит ему во второй вечер знакомства нечто большее, чем просто объятия. Она могла обидеться и больше не прийти, а этого он никак не мог допустить.
  Внезапно он выпрямился в кресле и хлопнул себя рукой по лбу.
  - Ну и дурак! - воскликнул он в крайнем возбуждении. - Я же ее номер не взял! И свой не дал!
  Он схватил телефон и набрал Кононова.
  - Саш, друг, прости. Я тут так лопухнулся. Я у Татьяны не взял номер телефона. И свой номер не дал. Ты не поможешь?
  - Не-а. Ты с ней как договорился? Ну, насчет штор?
  - Все купит, сошьет, а потом сама объявится.
  - Вот и жди. Она мне тоже так говорила. А ты, если за деньги волнуешься, это зря.
  - Да не волнуюсь я за деньги, - раздраженно перебил Женя. - Я ее потерять из виду не хочу. Блин, дурак, вчера все так классно было: сидели, как два голубя, на диванчике. Я расслабился и даже номер не спросил...
  - На диванчике? - перебил на этот раз Александр. - Ну, ты, брат, даешь! Попал ты по полной.
  - В смысле?
  - Чего напрягся-то? Зацепил ты ее. Она после мужа ни с кем на диванчике не сидела.
  - Да мы даже в обнимку сидели, - с чувством некоторой гордости сказал Женя.
  - Ты не шибко хорохорься, - сбил его пыл Кононов. - Она такая: в два счета от ворот поворот дать может. И потом на козе ободранной не подъедешь.
  - Ты считаешь?
  - Пойми, Джон, Таня - не простая девушка, каких мы с тобой привыкли подарками задабривать. Блин, хорошо моя Люська меня не слышит, - он рассмеялся. - Она любит на всю катушку и ненавидит так же. Для нее деньги не важны. Вспомни - где она работает. И подарками свою вину перед ней не замолишь. У нее дома - только самое необходимое. Вещи она носит, пока они целые, гардероб у нее небольшой. Но ей это не важно. Главное - человеческие отношения. И честность. Не нужно гадать - что у нее на уме: все на лице написано. Вот она вся - как на ладони. Что говорит, то и думает; что думает, то и говорит. Один раз я только не мог понять, что у нее в душе творится. Предательства не прощает. И не жадная совсем. Представляешь, - он вновь рассмеялся, - она, когда материал мне покупала, сдачу принесла. Копейки какие-то, уж и не помню - сколько, только у нее листочек был со всеми расчетами, и она мне сдачу принесла. Нет, ты прикинь!
  - Слушай, - пошел на удачу Евгений. - А сколько ты ей за работу заплатил?
  - Да нисколько! Она ни копейки не взяла. Сказала, что платит за услугу.
  - Какую услугу?
  Кононов замолчал.
  - Какую услугу? - повторил Женя.
  - Блин, язык мой - враг мой, - несколько напряженным голосом сказал Александр. - Это ее мужа касается.
  - Саш, ты понимаешь, что я теперь с тебя не слезу?
  - Да понимаю, - он помолчал. - Ладно, давай за обедом пересечемся. Расскажу. Заодно и о делах перетрем.
  - О,кей. Где?
  - В "Версале" в 15.00.
  - Бывай. До встречи.
  - Ладно, - распрощался Александр, явно сконфуженный тем, что проболтался.
  "Ну, таинственная девушка, буду наводить о тебе справки", - чуть не потирая руки, подумал Евгений.
  
  ***
  - Жень, только учти - я тебе ничего не говорил. Я, конечно, от своих слов не откажусь, но Танюхе неприятно будет, если она узнает, что я тут "наследил".
  - Сань, ну, о чем речь! Ни слова. Ты так конспирируешься, будто разговор о каких-то жутких тайнах.
  - Вот именно, что о жутких.
  Александр замолчал. Они сделали заказ и не заводили разговор во время обеда. Телефоны у обоих несколько раз оживали и так надоели друзьям, что они их отключили. Заговорили о делах. Разговор окончился в пять минут. Закурили. Наконец, Евгений не выдержал:
  - Шура, не молчи.
  - Я просто не знаю, с чего начать, - отозвался Кононов, и было видно, что он, и правда, мучительно соображает, как преподнести всю историю.
  - Ну, начни уж как-нибудь.
  - Ладно. Про школу ты уже знаешь.
  - Да. И до сих пор в себя не могу прийти оттого, что Лике - 31 год.
  - А что, тебя смущают девушки постарше? - улыбнулся Саша.
  - Нет, но не люблю, когда врут. Вот Таня свой возраст не скрывает. Зачем? Если отношения серьезные - правда все равно откроется.
  - Ты намечаешь с Татьяной серьезные отношения?
  - А почему бы и нет?
  - Возможно, ты изменишь свое мнение после моего рассказа.
  - Блин, Сань, ты меня совсем заморил. Что такого она сделала?
  - Убила своего мужа, - ответил Александр и, откинувшись в кресле поудобнее, вновь закурил.
  Они облюбовали VIP-кабинку, и никто, кроме Кононова, не видел, как глупо выглядел Евгений с отвисшей челюстью, выпученными глазами и зажатой в пальцах дымящейся сигаретой. С минуту он не мог ничего вымолвить, а потом прохрипел:
  - Она же сказала, что они развелись.
  - А как, ты думаешь, она должна была тебе ответить? Что она его грохнула?
  - Но ее ведь могли посадить!
  - А она и сидела, - не сказать, чтобы невозмутимо, но как-то спокойно ответил Саша.
  Женя не выдержал, вскочил, походил немного по тесной кабинке ресторана, затушил в пепельнице догоревшую до фильтра сигарету, которой ни разу не затянулся. Сел. Вновь встал, снял пиджак и ослабил петлю галстука: ему показалось, что, не сделай он этого, тот его задушит. Опять сел, постучал по столу пальцами, хлопнул ладонями по коленям, выдохнул и, наконец, сказал:
  - Давай сначала.
  Кононов, наблюдавший за всеми этими манипуляциями, уже в который раз за сегодняшний день пожалел, что пошел на поводу у Евгения и решился на этот разговор. Но обратной дороги не было. Потушив сигарету, он произнес:
  - Ладно. В общем, после школы мы на время потерялись. Я тебе говорил. Увиделись на встрече одноклассников. Я ахнул. Анжелка, конечно, и тогда могла ей фору дать, но Татьяна просто расцвела. Она превратилась в женщину. Если учесть, что я в последний раз видел ее дурнушкой, а теперь увидел красавицей, то для меня эта перемена произошла мгновенно, как пальцами щелкнули. Ухаживания мои она решительно отвергла, продемонстрировав обручальное кольцо. Предложила остаться друзьями. Я уже говорил тебе, что сразу согласился. Тогда, прости, думал не той головой и все же решил затащить ее в койку. Муж там - не муж - мне было все равно. Я в тот вечер на Лику даже не глянул ни разу, у меня Танька перед глазами была. Только о ней и думал.
  Женя энергично закивал головой. С тех пор, как он познакомился с девушкой, ему было знакомо это чувство. Он тоже только о ней и думал. И только иногда зарницей промелькивала в мыслях женщина в окне второго этажа: черный силуэт на красном фоне. Саша тем временем продолжал:
  - А потом познакомился с ее мужем. Здоровый такой мужик - как из камня вытесан. Неприятный, грубый какой-то. Уж я не мелкий, но он на полторы головы выше, шире в плечах. Ну, шкаф, короче. Мне он не понравился.
  - Как бы он тебе понравился, если он мужик, ты мужик, - перебил его Женя.
  - Да нет, Джон, дело не в этом, - со вздохом сказал Александр. - Вспомни, как мы с тобой сошлись. Если внутренний комфорт при общении с человеком не нарушается, значит, вы на одной волне. Ты мне сразу понравился, по-мужски, как друг, как партнер. А он, как бы тебе объяснить, - подыскивая слова, Кононов несколько раз щелкнул пальцами. - Он какой-то диссонирующий, некомфортный, хаотичный какой-то. Неприятный. И главное - я не знаю, как это чувство, ну, неприязнь эта, во мне возникло, но очень ясно его ощущал. Работал он где-то на стройке разнорабочим. Жили они в Танькиной квартире, которую ей родители оставили. Сами они волонтерами не то в Африке, не то в Австралии, уже и не помню.
  - Так это у нее наследственное: люди должны помогать друг другу? - вновь вмешался Женя.
  - Вроде того. Так вот. Мы иногда пересекались с ней, вся она светилась от счастья. Иначе как Юрчиком мужа не называла. Прикинь - такой шкаф - и Юрчик! И видно было, что она любит. Аж до противного! Завидовал я этому мужлану, честно скажу. Меня никто так не любил. Это сейчас Люся моя есть: знаю - любит, верная, надежная, хорошая. С ней и я другой стал. А тогда... Тогда я ух как по Таньке сох! У дома караулил. А она - ну не замечала меня, хоть тресни! Года четыре они прожили, по-моему. Так вот однажды часов в 11 вечера звонок мне в дверь. Я один, никого не жду, девочек не звал. Открываю - Танька. А я в халате. Обомлел, обрадовался, думаю: вот, наконец, и пришло мое счастье мне в руки само. В подъезде лампочка тусклая, я Татьяну рассмотреть толком не могу. "Заходи", - говорю. Она как-то полубоком, прихрамывая, медленно-медленно зашла и стала на пороге. И правой рукой левую держит. Как посмотрел я на нее при своем ярком свете - в ужас пришел. Белая вся - ни кровинки в лице, губы синие, тонкие; шея в царапинах, синяках; трясется вся мелкой дрожью, слово вымолвить не может. На ноги глянул - босая стоит; джинсы порваны, рукав рубашки кое-как держится. Пока я ее рассматривал, минуты две прошло. Вижу - сказать мне что-то хочет. Еле разобрал. "Помоги", - говорит и начинает на бок заваливаться. Я ее подхватил, да неудачно - руку задел, а она застонала и отключилась. Хорошо мобильный у меня в кармане халата был: я с другом общался, когда Таня пришла. Я - в скорую. Так и сидел на полу при открытой двери, Танюху держал, пока врачи не приехали. Пока они ее спускали, оделся, собрался и с ними рванул.
   Кононов замолчал. Закурил. Евгений тоже. Они заказали кофе и молча курили. На щеках Жени ходили желваки, нервно подергивался левый глаз. Он догадывался, что последует дальше в рассказе Александра. И не ошибся.
  - В общем, он ее избил, страшно избил. Руку левую в двух местах сломал, клок волос вырвал. Врач мне все это говорит, а вижу я, что не договаривает. Я ему говорю, мол, брат я, все должен знать. Он помялся немного, но все же добавил, что изнасилована она. Меня как обухом по голове ударило. Гад, думаю, тебе это все даром досталось, силой-то зачем брать! Пока там ее мыли-латали, я сомнениями маялся: вызывать ментов или нет, своих ребят подключать или как. Промурыжился минут двадцать, тут сестричка выходит и говорит, что Таня меня зовет. Вошел я к ней, веришь - чуть не зарыдал. Лежит на кровати, маленькая такая, белая, как простыня казенная, рука в гипсе, йодом и еще какой-то фигней намазана. А глазищи на лице - как чайные блюдца и на меня жалобно так смотрят. Синяки под глазами. Я ее как увидел, так и представил, что это сестренка моя младшая, избитая, изнасилованная. А я - брат. С тех пор так на нее и смотрю - как брат. Перестроилось в голове что-то, защитить ее хочу, а не в постель затащить. Сел к ней на кровать. А она мне говорит: "Спасибо". А я ей - ее же словами любимыми: "Люди должны помогать друг другу". Она улыбнулась и говорит тихо-тихо так: "Не надо милицию, Саш. Не надо!" Я ей кивнул, а для себя уже все решил. Посидел с ней немного, смотрю - засыпает. Я вышел. Доктора нашел, попросил его все ее травмы до маленького синяка в карточку записать. Ну, чтобы свидетельство было. Приплатил, конечно. Лечение оплатил, сказал, чтоб ни в чем не нуждалась. Он меня домой вытолкал.
   Александр вновь замолчал. Евгений больше не перебивал его, слушал очень внимательно. Глотнув остывший уже кофе, Кононов продолжал:
  - В общем, две недели она в больнице пролежала. Я каждый день к ней заезжал, хоть она и переживала, что время на нее трачу. Ругала даже, спрашивала, сколько денег она теперь мне должна. Обещала все отдать. Я ее тоже ругал. Она плакала, не хотела быть обязанной. Кое-как замял я денежный вопрос. Несколько раз спрашивал, что же случилось в тот вечер. Молчала. А мне надо было знать. Я со своими перетер - что да как: они мне посоветовали разговорить ее, а разговор записать. Я и так, и сяк. А она молчит. Совсем уж отчаялся. И вот приехал ее забирать на выписку, а она мне говорит: "Сядь, Саша, я должна тебе кое-что рассказать". Я, пока садился, диктофон в кармане включил и слушать приготовился. Много она мне рассказала, но я тебе только суть передам. Сначала они с этим Юрой хорошо жили: любовь-морковь. Любила она его очень, даже закрывала глаза, когда он со стройки своей поддатый приходил. Руку не поднимал, поорет малость - и на боковую. Видишь - года четыре прожили, пока это случилось. Ждала она его, ждала как-то вечером, а его нет и нет. Ну, и пошла к нему на стройку, дура: переживала - как бы ни случилось чего. Он на пятом этаже с мужиками бивак себе устроил. Надрались прилично. Она его уговорами ласковыми давай поднимать да домой звать. Дружки его шуточки скабрезные начали отпускать, за руки за ноги хватать. Бросила она своего Юрчика, стала от них отбиваться. Ну, ты представь себе - одна, худенькая, щуплая - против трех мужиков. Ее этот... слов не подберу даже, бухать дальше сел и смотрел, пока эти трое ее по очереди...
   Кононов задохнулся от переполнявшего его гнева. Залпом допил кофе и схватил сигарету. Пальцы его дрожали. Сейчас, по-видимому, он вновь переживал события семилетней давности. И не начинал говорить, пока не докурил сигарету до самого фильтра.
  - А потом подошел к ней, растерзанной, лежащей на голом бетонном полу, и начал избивать, душить, оскорблять, взял арматуру и два раза ударил. Сломал руку... Блин, Джон, не могу!..
   Он не удержался и приложил руку к глазам.
  - Короче, сел с ними дальше пьянствовать, будто и не было ничего. Не знаю, как она до меня добралась, как балетки по дороге потеряла - не помнит. В общем, выдала она мне все это на одном дыхании. Торопилась сказать, боялась, что сил не хватит или передумает. Только, видимо, почувствовала, что я ей как брат стал, вот и доверилась. Не к кому ей было бежать. Выключил я диктофон, собрались мы и едем. Я молчу, а внутри огнем все горит. Все вспоминаю, какая она тихая и славная. Никогда никого не обидит, словом бранным не назовет, канарейка маленькая, беззащитная, а тут... Руки чешутся - убить хочу. И таким сильным желание это было, что я даже затормозил: страшно стало, что во мне мысли такие и сила такая сидят. А она мне говорит: "Выбрось эти мысли из головы. Не доведут они до добра". Я уж подумал, что вслух чего сказал, только по глазам моим она все поняла. Я на себя в зеркало заднего вида как глянул - сам ужаснулся: рот перекошен от злости, глаза бешеные, искры летят. Пришлось в руки себя взять, успокоиться. Хотел к себе ее отвезти, а она говорит: "Домой отвези. Так надо". "Ты что, простить его собираешься?" - ору почти. А она мне: "Так надо. Он - мой муж. Я ему нужна. И прощу, если так решу. Отвези меня домой". Жень, я на таком распутье в жизни не стоял. Не знаю, что и делать. Отвез домой. До двери довел, а в дом она меня не пустила. Я ночь без сна провел, а утром - к ней. Она мне через дверь: "Все нормально". Я уехал. В больницу заехал, копию с ее карточки снял и вместе с кассетой в конверт положил и в сейфе на работе оставил. На случай. И правильно сделал.
   Евгений вдруг почувствовал, что ему нечем дышать. В VIP-кабинке работал кондиционер, который хорошо очищал воздух от табачного дыма и запахов кухни. Но молодому человеку захотелось на улицу. Стены давили на него. Он предложил другу выйти.
   Был яркий солнечный день. Сновали люди - каждый по своим делам, торопливыми жуками ползли машины, бегали собаки, во дворах домов слышались радостные детские крики. За шумом города не было слышно звуков природы: ни пения птиц, ни шелеста листвы, ни журчания воды, бегущей по арыкам. А для Жени вообще исчезли все звуки, кроме голоса Александра, в чьей машине они сейчас сидели.
  - Короче, дверь она мне так ни разу и не открыла, и я решил последить за ней. Несколько раз видел, как она мусор выносила, за продуктами ходила. Вроде все нормально. Через какое-то время ей гипс сняли. Я мальчишек дворовых поспрашивал. Они мне сказали, что все тихо, Юра этот - с утра на работу, вечером с работы. Непонятно мне все это было. Я поверить не мог, что простила Танька мужа своего за все, что он и его дружки сделали в тот вечер. Ну, не укладывалось это в голове! Думал уже рукой махнуть на все это, раз у них мир восстановился. Но не смог. Не верил, что такое можно простить. Решил с ней начистоту поговорить, выудить - что же на самом деле: простила и забыла? Дома она бы мне дверь не открыла, решил на работе поймать: она как раз с больничного вышла. А работала тогда в кадровом агентстве. Приехал, а она с девушкой на скамейке у работы сидит, болтает. Девушка эта - Людмила моя. С того времени и вместе. Она медсестрой работала и за Таней ухаживала, пока та в больнице была. Так и сдружились. А я, как ее увидел, понял, что влип. Да и Танюха масла в огонь подливала: она такая-растакая, золото, а не девочка, супер-пупер. И ведь ни в чем не соврала: Люсечка моя, и правда, супер.
  - Сань, - перебил его Женя. - Людмила твоя очень хороша, но, пойми, меня сейчас другая девушка интересует.
  - Да, брат, прости - отвлекся. Просто по ходу пьесы получилось. Короче, увлекся я своей красавицей и про Таньку позабыл. Только недолго мне кайфовать пришлось. Прибегает ко мне прямо на работу среди дня Людмила, красная вся, запыхавшаяся, слова выговорить не может, рыдает, икает, бормочет что-то. Ничего разобрать не могу. Я ей коньяку плеснул, выпить и успокоиться заставил. Утихла она малость и говорит, что Танька наша в милиции, с повинной пришла и показания дает, что мужа своего убила. Я давай своим звонить. Они мне растолковали, что вчера вечером на стройке нашли труп Юрия Завьялова: он с высоты упал и на торчащие арматуры напоролся. Умер сразу. Все бы за несчастный случай сошло, если бы Танька, дура такая, сама в милицию не пришла и во всем не созналась. Короче, срок ей приличный светил. Я из сейфа выписку из больницы и кассету от диктофона схватил и в милицию рванул. Всех, кого можно, подключил, адвоката хорошего нашел, из кожи вон лез, чтобы Танюху вытащить. Полностью отмазать не удалось, но статью переквалифицировали, срок скостили. Приговор - полтора года в общей колонии. А светило раз в шесть больше.
   Кононов положил руки на руль и глубоко вздохнул. Потом повернул голову и посмотрел на друга. Евгений сидел на пассажирском сидении, глядя прямо перед собой и щелкая кнопкой авторучки. Казалось, эти монотонные щелчки ему совсем не мешали. Он повернулся к Александру и спросил:
  - Все?
  - Почти. Через полтора года она вышла. Мы с Люсей к тому моменту уже поженились. Из-за судимости на высокооплачиваемую работу ее не взяли. Ко мне она наотрез отказалась. Хотя я бы с руками-ногами ее взял: голова у нее отлично варит. Пошла на почту. Там подруга ее матери работает, подсобила, чтобы Таню туда взяли. Так она там и осталась. Людмила мне потом рассказывала, что пришла как-то к ней в гости, а та вещи перебирает и на кучки делит. Одну кучку себе оставила, а остальные пять в колонию отвезла - сокамерницам. Мебели много продала, кроме самого необходимого, а деньги - бабам в тюрьму передала. Телевизор им свой отвезла, да еще добилась через начальство какое-то, чтобы его в общую комнату поставили, а не блатным отдали. Уж сколько лет прошло, а она раз в месяц стабильно в колонию передачу собирает и носит. С каждой зарплаты. Здесь, на воле, я знаю, мать старенькая у одной осужденной осталась. Так она и к ней ходит - по дому помогает, купить чего, да и просто навестить. Одно время мальчонка у нее восьмилетний жил - сынишка другой ее сокамерницы. С ним нянькалась, пока родственники не забрали. Душа у нее нараспашку. И сердце золотое. Только все равно не от мира сего. Сколько она там на почте своей зарабатывает? А посылки собирает. Я через Люську несколько раз деньги на продукты передавал, чтобы ей хоть что-то оставалось. Не знаю я других таких, чтобы хоть одна треть в них того человеколюбия была, какое в ней сидит. И знаешь, честно, друг: если бы она его не убила, я бы сам его убрал. Не мне, конечно, решать - кому жить, кому умереть. Что я - Бог, что ли? Но честно - убил бы. Не сам, так через своих. Вот теперь все, Джони. Не знаю - правильно ли сделал, что рассказал тебе все, но... так уж вышло.
  - Правильно сделал, что рассказал, - тихо ответил Евгений. - Только зря ты решил, что после твоего рассказа я от нее откажусь. Нет. Просто сейчас она мне понятнее стала. И ближе.
  - Смотри. Она мне как сестра. Обидишь - закопаю, - улыбнулся Саша, но глаза его при этом были абсолютно серьезны. Он протянул руку. - Давай. Дела горят.
  - Бывай. Не забудь про телефон фирмы с карнизами.
   Женя крепко пожал протянутую руку, попрощался и вышел из машины. Проводил глазами удаляющуюся Хонду друга и пошел к своему Рэндж Роверу, припаркованному с другой стороны ресторана "Версаль". Несколько минут он еще сидел в автомобиле, держась за руль руками и положив на них голову. Потом выпрямился, включил мобильный и вывел машину со стоянки. Телефон зазвонил, и Евгений включился в работу.
  
  ***
   Дней десять после памятного разговора в ресторане "Версаль" Евгений не видел Татьяну. Не искал встреч, не ездил на почту. Просто ждал и думал. Постоянно и неотвязно думал о ней, о ее жизни. И еще о том, как себя с ней вести. Получив от Кононова телефон фирмы, он договорился об установке карнизов. Когда сняли жалюзи, попросил уборщицу с работы их постирать, а потом упаковал и приготовил к транспортировке к Тане на почту. Каждый из этих десяти дней был наполнен работой и только работой. Дважды в офисе появлялась Лика, и дважды он в довольно грубой форме указывал ей на дверь. Теперь в ней его отталкивала не только вызывающая внешность, но и лживость, угодливость, приземленность. Из головы напрочь выветрились воспоминания о совместно проведенном времени. Он даже не помнил, было ли ему с ней хорошо просто так, вне постели и сексуальных утех. И уже совсем не мог понять - на что он клюнул, когда впервые увидел Лику. Он настолько привык к ярким и броским девушкам, что просто не замечал остальных, серой массой ходивших по улицам города и коридорам его фирмы. Лика была для него "девушкой в красном" из фильма "Матрица". Жгла его глаза, и, кроме нее, он никого больше не видел. Если бы не случайность, Женя и на Таню не обратил бы внимания. В дождь, наверное, мог проехать по луже, облить ее и даже не заметить этого. А сейчас от серой массы городских женщин отделилась ее стройная фигурка в джинсах и клетчатой рубашке-ковбойке. И яркая броская красота Лики померкла рядом с ней, растворилась, как капля крови в хрустальной чистоте ручья.
   Евгений стал ловить себя на мысли, что не просто Смотрит на девушек и женщин на фирме и на улице, но и Видит их! Из этой, казавшейся раньше серой, массы он выхватывал глазами отдельных представительниц и начал всерьез, по-взрослому, понимать, почему женский пол назван "прекрасной половиной человечества". У одной женщины были изумительного зеленого оттенка глаза; у другой - две шикарные толстые косы; у третьей - фигура гитары; а у его личной секретарши - очень красивые длинные пальцы. В каждой женщине он теперь старался увидеть какую-то изюминку, что-то такое, благодаря чему можно было не обращать внимания на длинную серую юбку, туфли без каблуков или сумку не от кутюр.
   Но самая разительная перемена произошла с ним, когда за каждыми глазами он начал видеть чью-то судьбу, чью-то жизнь. Тяжелую или легкую, комфортную или не очень, счастливую или несчастливую. Снова и снова возвращался он мыслями к истории Тани, рассказанной ему Александром. Снова и снова переживал ее, рассматривал с разных сторон, пытался осмыслить. И снова и снова поражался тому, как не сломила ее ни ситуация, ни тюрьма. А ведь по ее виду совсем нельзя догадаться, что в жизни у нее была такая трагедия. Как хорошо, что она нашла в себе силы жить дальше! Возможно, именно для встречи с ним?..
  
  ***
   Так как Евгений привык всегда быть во всеоружии, чтобы никакие неприятные неожиданности не застали его врасплох, о подарке для Татьяны он решил позаботиться заранее, чтобы потом впопыхах не искать. Мысль купить сотовый телефон пришла сразу: хотел всегда быть с ней на связи и не терять из виду. Он приобрел аккуратный чисто женский аппарат с корпусом жизнерадостно-зеленого цвета. Не стал брать последнюю навороченную модель, не зная наверняка, что Тане это нужно. Купил номер и загрузил его.
   Решил не ограничиваться мобильным и подарить что-нибудь еще. Но в голову ничего не шло. В течение трех дней он перебрал множество вариантов и все же решил остановиться на ювелирном изделии. Но в ювелирных салонах ему предлагали какие-то вычурные броские цепи и серьги, своей помпезностью больше смахивавшие на бижутерию. Вскоре золото так ему надоело, что он уже подумывал отказаться от этой затеи. Пошел на выход из очередного магазина и вдруг увидел указатель со стрелкой, указывающей направо, и надписью "Серебро". И только тут понял, что не мог так долго определиться с выбором, потому что не видел Таню в золоте. Ну, не подходило оно ей! Вспомнил тут же, что носит она серебряную цепочку и серебряные же сережки. Пока он размышлял таким образом, ноги сами уже несли его в отдел, где продавались изделия из серебра. Он медленно двигался вдоль витрин, стараясь охватить взглядом все сразу и не упустить что-то особенное.
   На вертикальной витрине молодой человек увидел то, что искал: тонкую цепочку плотного плетения венчал глубоко-синий сапфир, ограненный в форме капельки. Рядом лежали серьги, выполненные в том же стиле: на цепочке капельки сапфира. Гарнитур смотрелся нежно и в то же время богато и изысканно. Евгений явственно увидел, как это серебряно-синее великолепие будет смотреться на Тане и оттенять ее голубые, почти синие глаза.
   Подарок был готов. Осталось дождаться появления девушки. Про себя Женя уже решил, что ни словом не обмолвится о том, что ему что-либо известно из прошлой жизни Тани. Пусть все идет, как идет. Расскажет - хорошо. Не расскажет - тоже хорошо. Главное, что Он не подвергнет ее подобным испытаниям.
   Евгений припарковался у своего дома, вышел из машины и, уже по привычке, посмотрел на окно второго этажа. Красный свет тепло горел, в проеме окна вновь был виден силуэт женщины. Она ритмично двигалась в такт музыке, которую ему слышно не было. Движения были плавными, не резкими. Она поднимала руки вверх, красиво поводила кистями, закидывала их за голову и взъерошивала волосы, потом разводила их в стороны и поводила бедрами. Женя представил себе таинственную незнакомку в восточных шароварах, искрящемся стразами и стеклярусом лифе и прямо зажмурился от удовольствия. Открыв глаза, он еще несколько минут наблюдал за танцующей женщиной. Силуэт двинулся вглубь комнаты. Свет погас. Храня в зрительной памяти прекрасный образ - наполовину реальный, наполовину созданный им самим, - Евгений вошел в подъезд и поднялся к себе на этаж. В двери его квартиры торчал небольшой листочек. Аккуратным почерком на нем было написано: "Позвони 327-18-19. Таня". И все. Но большего ведь и не надо было! Женя тут же набрал указанный номер.
  - Алло, - после третьего гудка отозвался голос, который он уже начал забывать.
  - Привет. Это Женя.
  - Привет. Я закончила шторы.
  - Хорошо. А я повесил карнизы и подготовил тебе жалюзи.
  - Я знаю. Видела твои голые окна.
  - Вот-вот! Надо их срочно одеть, а то они стесняются.
  - Оденем, пусть пока побудут в стиле "ню".
  - Завтра? - спросил Евгений.
  - Нет. Завтра я работаю. Давай послезавтра. Сможешь?
  - Конечно! Я могу взять любой день. Закажем пиццу?
  - Нет, я что-нибудь сама приготовлю. Хватит тебе меня кормить.
  - Здорово! Что из продуктов мне взять?
  - Давай начнем с того, что бы ты хотел съесть? Что ты больше всего любишь?
  - Манты, - не задумываясь, сразу ответил Евгений.
  - Отлично. Но ты будешь мне помогать.
  - Только не это! Я не умею их лепить: у меня какие-то уродцы получаются.
  - Лепить манты я и сама тебе не доверю. А вот катать тесто - твоя работа. Справишься, кэп?
  - Так точно! - улыбаясь, отрапортовал молодой человек. - Говори, что купить.
   Таня перечислила продукты, предупредила, что придет в 11.00 и попрощалась. Положив трубку, Евгений открыл коробочку с гарнитуром. Перед его мысленным взором вновь возникла танцующая женщина. Он зажмурился и мысленно приставил к телу неизвестной голову Тани. Открыл глаза. Теперь перед ним в восточном ритме, плавно покачивая бедрами, танцевала Татьяна. Звенели монисты на поясе и лифе, сквозь тонкую прозрачную ткань шаровар просматривались стройные ноги с красивыми выпуклыми коленками. Женя представил, как на шее и в ушах девушки переливаются глубоким синим цветом капли сапфиров. Фантазия обрела законченный вид и казалась настолько реальной, что молодой человек почувствовал себя крайне неуютно и одиноко.
  
  ***
   Ровно в одиннадцать утра раздался звонок в дверь. Евгений, одетый по-домашнему - в шорты и футболку, - как раз выкладывал купленные продукты в холодильник. Бросив все на полпути, он кинулся открывать дверь. На пороге, нагруженная двумя огромными пластиковыми пакетами, стояла Татьяна. Глянув на Женю, она широко улыбнулась. Через секунду он понял, что ее обрадовало: она тоже была в шортах и футболке. Выглядели они как отражение друг друга: футболки белые и одинаковой длины, а вот шорты - разного цвета, но в одинаковую клетку. На ногах у Тани красовались летние сланцы через пальчик, волосы для удобства были забраны в высокий хвост. Из косметики - вновь лишь тушь на ресницах и блеск на губах. "Совсем девчонка", - мелькнуло в голове у Жени. Таня тем временем пошутила:
  - Я, конечно, могу эти шторы и в подъезде повесить, но, мне кажется, у тебя дома они будут смотреться лучше.
  - Прости, - Евгений виновато улыбнулся, схватил пакеты и отнес их в зал. - Проходи, пожалуйста. Я очень рад тебя видеть. Так рад, что даже забыл законы гостеприимства. Отлично выглядишь.
  - Ты тоже. В шортах тебе хорошо. У тебя красивые ноги.
  Евгений несколько опешил. Весьма непривычный комплимент. Обычно такие вещи говорят девушкам. Заметив его смущение, но, нимало не смутившись сама, Таня прокомментировала:
  - Если у мужчины красивые ноги, я считаю себя вправе ему об этом сказать. Кто это, интересно, подразделил - кому что говорить о красоте? У тебя красивые ноги, выразительные глаза, сильные руки. И вообще - ты очень привлекательный мужчина. Тебе не нравится, что я это говорю? - она с неким вызовом посмотрела Евгению прямо в глаза.
  - Очень нравится. Просто непривычно как-то. Я воспитан на том, что комплименты обычно говорю сам.
  - Ну, так говори! Я не против.
  От такого неожиданного напора Женя совсем растерялся. Все слова разом вылетели из головы. Он еще помнил какие-то пошлости и банальности, которые говорил предыдущим девушкам, но озвучивать их Татьяне категорически не хотел. И пока он мучительно соображал, что же ответить на такую провокацию (а в том, что это провокация, он не сомневался), Татьяна весело рассмеялась и сказала:
  - Ты такой хороший! Я даже не предполагала, что ты настолько скромен. Знаешь, есть анекдот. "Двое плывут в лодке. Парень угрюмо гребет, девушка смотрит на него и говорит:
  - Я красивая?
  - Угу.
  - У меня глаза как звезды?
  - Угу.
  - А губы как коралл?
  - Угу.
  - А зубы как жемчуг?
  - Угу.
  - Я стройная, как березка?
  - Угу.
  - Милый, какие красивые слова ты мне говоришь!"
  Она лукаво рассмеялась. Женя криво улыбнулся. Он никак не мог понять, почему молчит. Он видел перед собой прекрасную девушку, красивую, непосредственную, добрую, милую, искреннюю. И все это мог описать словами. Но молчал.
  - Та-а-ак, - протянула Таня и встала, уперев руки в талию. - Я сегодня что-нибудь о себе услышу?
  - Тань, мне кажется, я тебя люблю.
   Это прозвучало неожиданно для самого Евгения, но на девушку произвело прямо непередаваемое впечатление. Она выпрямилась, нервно одернула футболку, нервно поправила волосы, как-то странно засуетилась и, пробормотав: "Мне надо шторы разложить", метнулась в зал, куда Женя занес пакеты. Молодой человек будто прирос к месту. Внешне он казался спокойным и отрешенным, но внутри у него все клокотало. Он готов был вырвать себе язык. Дважды. Видел, что его слова не столько обрадовали девушку, сколько напугали. Реально напугали. И сейчас он стоял посреди коридора и не знал, что делать. За всю жизнь у него было четыре девушки. Но ни одной никогда он не говорил тех слов, что произнес сейчас. И в то же время чувствовал, что сказал их абсолютно правильно, не впустую. Где-то на задворках сознания он понял, что это, действительно, любовь. Такая, как у матери с отцом, или у брата с женой. Настоящая. Любовь. То, чего он не знал раньше. Ведь раньше он ни с одной из своих девушек не чувствовал того, что сейчас. Он никогда не любил, но безошибочно понял, что происходит у него внутри. Вот только Таню он напугал. Поторопился.
  - У меня предложение, - прервала его размышления Таня, так тихо подойдя к нему, что Евгений вздрогнул. - Давай сначала разберемся с мантами, а потом, когда уже будут вариться, повесим шторы, а?
  - Ты думаешь, я дотерплю? Я больше недели ждал результата! - переминаясь с ноги на ногу и делая вид, что ему не терпится увидеть, как выглядит обнова, сказал Женя.
  - А у тебя выбора нет. Хотя... Это же было просто предложение.
  - Я поддерживаю, - согласно закивал головой молодой человек. - Пойдем на кухню.
   Пока Женя резал мясо (мелко, как она ему показала), Таня завела тесто, накрошила лук, тыкву, посолила, поперчила и, наконец, задала вопрос, которого Евгений так боялся.
  - А где курдючный жир?
  - Нету, - смущаясь и пряча глаза, ответил он.
  - Почему?
   Он немного помялся.
  - Я не знаю, как он выглядит. Спросить как-то не нашелся. Ты меня не накажешь?
  - Балда! За что? Хотя, если ты хочешь наказания...
  - Хочу! Очень хочу! Накажи меня, масса. Плохая слуга не выполнила твое указ, - ломаясь и кривляясь, Женя смешно кланялся над столом.
  - Ну, хорошо, - ответила Таня и, когда Евгений в следующий раз наклонился над столом, легонько надавила ему на затылок. Он ткнулся лицом прямо в горку муки. От неожиданности фыркнул. Мука разлетелась по столу. Парень поднял голову. Лицо его было все в белой мучной пыли, темными провалами смотрели глаза, ноздри и рот. С самым что ни есть серьезным видом Таня взяла маленький квадратик тыквы, пальцем припечатала прямо посреди лба Евгения и прыснула от смеха. Этого Женя вынести не мог.
  - Ну, держись! - крикнул он и вскочил с места.
  Таня взвизгнула и бросилась в коридор. Он - за ней. Игра в догонялки продолжалась недолго. Женя догнал ее посреди спальни, хотел перехватить за талию, но Таня запуталась босыми ногами в толстом коврике на полу и, смеясь, рухнула на кровать.
  - Попалась, беглянка! - торжествующе провозгласил Евгений и протянул к ней руки.
  - Имей в виду, - серьезно заметила Таня. - У меня сильные ноги и я буду больно отбиваться.
   С этими словами она подняла правую ногу и ступней уперлась Евгению в грудь. Тот почувствовал возбуждение. Она явно дразнила его! В глазах горели вызов и желание. В этот момент она подняла левую ногу и присоединила ее в помощь правой. Евгений решил не сдаваться. Он, преодолевая сопротивление ее ног, наклонялся над ней все ниже и ниже, пока ее колени не уперлись ей в подбородок. Губы улыбались, глаза продолжали звать.
  - Ты не забыл, что весь в муке? Мучной человек.
  - А ты когда-нибудь целовалась с мучным человеком?
  - Нет.
  - Хочешь попробовать?
  - Нет.
  - Нет? - искренне удивился Женя и даже ослабил напор.
  Таня выпрямила ноги, благодаря чему парень оказался в вертикальном положении. Затем встала в кровати на колени и оказалась почти на одном уровне с Женей. Нежными мягкими движениями рук она начала счищать муку с его лица.
  - Закрой глаза, - попросила. И когда он выполнил ее просьбу, несколько раз дунула ему в лицо, чтобы снять остатки импровизированного "грима". Ее дыхание пахло арахисом, приятно и не сильно. - Так-то лучше.
  Евгений не открывал глаз. Ему было приятно ощущать ее руки и дыхание на своей коже. Внезапно он почувствовал прямо у носа тепло и открыл глаза. Лицо Тани было напротив, так близко, как тогда, в машине, когда он первый раз ее подвозил. Она, прикрыв глаза, коснулась губами его губ. Потом передвинулась на кровати и прижалась к нему всем телом. Евгений ответил на призыв. Минуты три они просто целовались, глубоко и страстно. Молодой человек обнял девушку за талию и прижал так сильно, что она вскрикнула и начала хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
  - Прости, - тяжело дыша, попросил Евгений. - Я не хотел, прости. Не рассчитал. Ты такая...
  - Не надо! - сказала Таня. - Ты не знаешь, какая я. Я очень недостойный человек. И я не должна была себе этого позволять. Я...
  Она сошла с кровати и, поправив одежду и волосы, пошла на кухню. Евгений присел на кровать и попытался успокоить дыхание и смирить возбуждение. Конечно, он понял, о чем говорила Таня. Под своей недостойностью она подразумевала свою судимость, убийство мужа. Но он только что держал ее в руках, сжимал в объятиях, целовал, вдыхал ее запах: запах кожи и губ. И ему было глубоко плевать, что она считает себя недостойной. Он считал ее самой лучшей! Самой-самой лучшей! И решил сделать все, чтобы и она поверила в это.
  На пороге появилась Таня.
  - Пойдем лепить манты, а то с голоду умрем. А у нас еще столько дел! - позвала она.
  - А как же курдючный жир?
  - Обойдемся без него.
  Пока Евгений катал лепешки, а Таня лепила аккуратные небольшие манты, они разговаривали о делах. Девушка обнаружила отличные познания в экономике, дала неплохие рекомендации по руководству сотрудниками. Она была рассудительна, предприимчива, и Женя просто поразился ее знаниям.
  - Слушай, - предложил он, когда мантоварка уже стояла на плите, а Таня убирала со стола. - Переходи ко мне на работу. Менеджером по кадрам. Нам такие люди нужны. Зачем тебе эта почта?
   Таня замерла. Так и стояла несколько секунд с занесенной над столом микрофиброй. Губы ее сжались в тонкую линию. Потом улыбнулась и небрежно сказала:
  - Да брось ты! Какой из меня менеджер? При ближайшем рассмотрении ты и сам не захочешь меня брать. А на почте мне нравится.
  - Но там же платят копейки!
  - Я очень бережливая. Мне хватает. Кстати, - наскоро вытерев руки, она полезла в карман шорт и достала несколько сложенных пополам купюр. - Вот. Твоя сдача, совсем забыла. Прости, что сразу не отдала.
  Потом немного помолчала и, глядя прямо в глаза, тихо сказала:
  - Не проси. Сам не знаешь, что просишь...
  - Таня, о чем ты? Что не так? Скажи мне. Может, я смогу помочь. И сдачу, кстати, убери. Что за глупости. Пусть это будет плата "за ноги".
  Таня положила деньги на стол.
  - У нас конкретный договор: я тебе шторы, ты мне - подарок. Деньги мне не нужны. Чужого мне не надо. А насчет того, что не так... Прости. Пока не могу тебе ничего сказать. Может, как-нибудь в другой раз. А теперь - пошли вешать обнову.
  
  ***
  "Красота спасет мир", - думал Евгений, восхищенно глядя на то, что колыхалось сейчас на его окнах. Он, конечно, не знал названия этих тканей, но увиденное доставило ему удовольствие.
  - Я решила поэкспериментировать с фактурой: смешать разные ткани, - прокомментировала Таня и, робко взглянув на Женю, спросила: - Нравится?
  - Не то слово! - с жаром ответил молодой человек, и было видно, что он говорил искренне. - Ты была права: комнаты смотрятся совсем по-другому.
  - А вот в этом месте, - Таня указала на свободный угол над мягкой мебелью, - требуется кое-что особенное. И я даже знаю, что.
  - Так давай купим! - тут же воодушевился Евгений.
  - Такие вещи делаются вручную и только дарятся. У тебя когда день рожденья?
  - 10 августа.
  - Успею, - задумчиво, будто самой себе сказала девушка. А потом - громко: - Вот на день рожденья и получишь.
  - Это же больше трех месяцев ждать! - попытался возмутиться Евгений. - Раздразнила, а сама - в кусты?!
  - Во-первых, - улыбнулась Таня, - раньше я не успею. Во-вторых, что действительно дразнит, так это запах из кухни. Чуешь?
   Женя потянул носом воздух. Пахло очень вкусно. Он внезапно понял, как проголодался. Времени было много, а он с утра ничего не ел. Не сговариваясь, они оба молча двинулись на кухню. Завошкались в дверях, застряв там, потолкались, посмеялись и наконец, после кратких приготовлений, уселись за стол. Голод, конечно, сыграл свою роль, но манты, и правда, получились очень вкусными. И пока каждый утолял свой зверский аппетит, никто не сказал ни слова.
  - Все, больше не могу, - Таня, утирая салфеткой губы и пальцы, встала из-за стола. Евгений глянул на нее и отстранился от тарелки, но потом, подумав, положил еще три штуки и принялся их поедать. Таня облокотилась на подоконник и с улыбкой наблюдала за тем, как ест молодой человек. Она сама не осознавала, почему ей так нравится это зрелище. Было в нем что-то животное и сексуальное. Никаких вилочек-ножичков, все по правилам: руками - звучно, смачно и эротично. Смутившись от таких мыслей, она отвела глаза и покраснела. Как раз в этот момент Женя посмотрел на нее. Весь ее сжавшийся вид, эта смущенность, тонкие руки, опущенные вдоль тела, перекрещенные длинные ноги - все вызвало в нем какой-то порыв, какую-то даже жалость. Он попытался разобраться, что за мысли посетили его голову, почему жалость? откуда? Но мозг отказывался работать в этом направлении: он усиленно трудился над сигналами желудка, который радостно урчал и тяжело пыхтел от обилия пищи.
   Таня все так же молчала и смотрела куда-то в пол. Женя вышел на лоджию и с удовольствием закурил. Через несколько минут он услышал звон посуды и, скосив глаза, увидел, что Таня убирает со стола. Спокойно, уверенными, привычными движениями, по-хозяйски. Увиденное доставило ему удовольствие и неловкость одновременно. Неловко было от того, что слишком быстро эта девушка вторглась в его жизнь. Как-то разом захватила все мысли, чувства; как-то активно действовала и потеснила его в пространстве. Дискомфорта от ее соседства не было: вписалась она органично, и он с удовольствием "потеснился". Он понял, что имел в виду Кононов, когда говорил, что с человеком нужно быть "на одной волне". Это Женя и испытывал сейчас: единение, взаимопонимание, угадывание с полуслова и полувзгляда. Он привык быть хозяином в своей жизни. И вот рядом появилась хозяйка (он уже воспринимал ее именно так). Женщина, которая будет ждать, любить, готовить, слушать и слышать, ходить с ним в гости, спать с ним в одной кровати, "жить" с ним в одном шкафу и на одной обувной полке. Он не один! Конечно, он никогда и не был один: близкие и друзья, партнеры и сотрудники - все всегда рядом. Но теперь он по-настоящему не один!
  Так внезапно пронзила голову эта мысль, что он слишком глубоко затянулся и закашлялся.
   Слезящимися глазами он посмотрел в кухню и увидел, что Таня вытирает тарелки и поглядывает на него с легкой улыбкой. Она часто улыбалась, но сейчас это выглядело как-то по-особенному, по-другому. Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы Таня всегда была в этой кухне, в этом доме, в его жизни. Чтобы они вместе лепили манты, заказывали пиццу, стирали шторы, принимали душ, дурачились в постели. И чтобы она всегда ТАК на него смотрела и улыбалась. Он затушил в пепельнице догоревшую сигарету и вернулся на кухню.
  - Я закончила, - сказала девушка, и молодой человек вдруг испугался, что после этих слов она уйдет. Он слишком резко бросился к ней, протянув руки, но ударился коленкой об угол стула. Острая боль электрическим разрядом пронзила ногу, и он охнул. Таня подхватила его под руку, не дав упасть.
  - Пойдем в зал, присядешь.
  Она удобно устроила его на диване, подложила под голову подушку. Сама опустилась на колени рядом и начала медленно и нежно поглаживать прохладными пальцами ушибленное колено.
  - Знаешь, - сказала она, - в детстве, когда я падала или набивала синяки и шишки, моя мама всегда говорила: "До свадьбы заживет". А потом целовала больное место.
  С этими словами она наклонилась и отметила поцелуем начавшую краснеть коленку. Женя улыбнулся.
  - Моя мама тоже так говорила и делала. А мне всегда хотелось, чтобы она поцеловала меня и не в больное место.
  - И ты говорил: "А у меня еще и здесь болит" и показывал на лоб или на щеку, - радостно перебила его Таня.
  - Да! И мама целовала меня в указанное место.
  - Да! Я тоже так делала! - закивала головой Таня.
  - Самое интересное, что больное место переставало болеть и, правда, быстро заживало. Я в детстве даже думал, абсолютно искренне, что мама волшебница.
  - И я так думала, - подхватила девушка. - А потом поняла, что ее волшебство действительно есть. И даже узнала его название.
  - Серьезно? - искренне удивился Женя. - И как же называется это волшебство?
  Таня загадочно улыбнулась и очень тихо ответила:
  - Любовь. Его название - любовь.
  Она смотрела прямо на молодого человека. И что-то было в ее глазах, чего он никогда не видел ни у одной из своих девушек. Какая-то теплота, доброта, радость, какое-то ощущение покоя и счастья излучали ее глаза. И они были очень похожи на мамины. Только она смотрела на него так: нежно и с любовью. Это сравнение натолкнуло его на шальную, из-за своей наглости, мысль. Он приложил указательный палец ко лбу, надул губы и, постаравшись придать своему голосу детскости, сказал:
  - У меня еще здесь болит.
  Несколько секунд он ждал, что Таня не подхватит его игру, и даже немного боялся этого. Дыхание у него перехватило от собственной смелости. Удивительное дело: с другими девушками все проходило легко, поцелуи и все, что дальше, было просто и свободно. С Таней же он испытывал такую робость, будто это было его первое в жизни свидание и первый в жизни поцелуй. А ему так хотелось повторить то, что случилось в спальне несколько часов назад. Она, видимо, поняла его состояние, потянулась к его голове и, прикрыв глаза, нежно поцеловала в лоб.
  - И здесь, - Женя, улыбаясь, указал на щеку.
  Она, тоже улыбаясь, поцеловала. И тут же, не дожидаясь нового указания, поцеловала другую щеку.
  - И здесь, - уже совсем осмелев, сказал молодой человек и приложил палец к губам.
  - Маме ты тоже это место показывал? - широко распахнув глаза, спросила девушка.
  У него сделалось такое удивленное и несколько ошарашенное выражение лица, так смешно вытянулось, что Таня рассмеялась, взяла его голову в ладони, четыре раза быстро приложилась губами к его губам и отстранилась, продолжая держать его за щеки. Евгений, видимо, надеялся, что поцелуи не будут столь быстрыми, и сейчас выглядел немного смешно с вытянутыми в ожидании губами. Таня прижалась к ним в поцелуе. Долгом и страстном. Женя обнял ее за шею, потянулся к хвосту на макушке и снял тугую резинку. Шелковой каштановой волной ее волосы рассыпались и скользнули по его лицу. Он с наслаждением втянул свежий запах весенней сирени.
  
  ***
   Спустя несколько долгих приятных минут Таня с видимым усилием оторвалась от губ Евгения, тяжело и часто дыша, встала и ушла на кухню. Женя, который мысленно и физически уже настроился на продолжение, разочарованно поднялся с дивана и, хромая (колено еще болело), направился за ней. Девушка стояла у стола и наливала в стакан апельсиновый сок. Внешне она казалась спокойной, только часто вздымавшаяся грудь выдавала волнение и последствия долгого поцелуя. Но чувства молодого человека были настолько обострены, что он сразу увидел, как дрожат Танины пальцы, и услышал, как хрустальным звоном стучат о стакан ее зубы.
  - Я сделал что-то не то? - рискнул спросить он.
   Таня молчала. Допив сок, она пошла к раковине, чтобы вымыть стакан. Женя схватил ее за руку, желая остановить, но сделал это несколько неуклюже и слишком резко, отчего стакан упал на пол и разбился. Таня ахнула, а Евгений радостно сообщил:
  - На счастье! Я сам, не суетись, - воскликнул он, видя, что девушка намеревается собирать осколки.
   Он усадил ее на табурет, а сам взял на лоджии веник и совок и убрал остатки стакана. Тщательно вытер забрызганную стену и пол влажной тряпкой и только тут услышал странный шелест и всхлипы. Он повернулся к Тане и увидел, что она плачет. Обычно женские слезы вызывали в нем чувство раздражения и какой-то неловкости. Он старался либо уйти, либо (что случалось чаще всего) купить ЕЙ то, что она хотела. Однако сейчас ни намека на неловкость или раздражение не было и в помине. Он моментально вспомнил, как Кононов рассказывал ему историю Тани, как он увидел ее избитую и захотел защитить, оградить, спасти. И ему, Евгению, сейчас также захотелось оградить ее от всех невзгод. Он почувствовал в себе необыкновенную мужскую силу, силу своих предков, которая помогала мужчинам в охоте, в войнах, в борьбе. Вот Она, та, ради которой можно пойти на подвиг, которую можно - и нужно! - защитить, закрыть своей широкой спиной, прикрыть грудью от ударов, которой хочется подставить плечо.
   Ему так хотелось сказать ей о том, что он чувствовал, но слова застряли в горле и не шли. Все, что вертелось на языке, казалось пустым, не сочным, ненужным, не ярким. И он растерялся. И обозлился на себя. Несколько раз открывал и закрывал рот, а потом решительно подошел к девушке, поднял ее на руки и вернулся в зал. Включив свет, он сел на диван, посадил Таню к себе на колени и крепко прижал. Видимо, именно этого и ждало все ее естество. Именно этого решительного жеста, этой заботы и ласки, которых она так долго была лишена. И что-то прорвалось у нее в груди, вырвалось, как река - на простор - из тесных бетонных берегов, прорвалось рыданиями, и Таня, прильнув, как раненая птица, к Евгению, начала сквозь слезы и надрывные стенания рассказывать ему свою историю, которую он уже слышал от Алекса. Молодой человек ни разу не перебил ее, только монотонно гладил по спине и продолжал прижимать к себе. Размеренность этих движений успокаивала, рыдания девушки стихли, а вскоре и вовсе прекратились, и она, лишь изредка икая, продолжала свой ужасный рассказ.
   Несмотря на то, что Женя слушал эту историю второй раз и первые шок и ужас уже прошли, она не оставила его спокойным. Сейчас на него изливалась боль. Нет, не так. БОЛЬ. Эту БОЛЬ вновь ощущала Таня. И часть ее передалась ему. Но он был рад, что все, сдерживаемое эти годы, выплескивается, выливается, брызжет из души. Этот фурункул долго зрел, копил противный гной обиды, горя, страха и униженности и, наконец, прорвался. Теперь все будет хорошо. Рана начнет заживать. И больше не будет горя, боли и ужаса. Все самое плохое в ее жизни уже случилось, уже было. Впереди - только хорошее.
  - Почему ты после больницы вернулась к нему? - этот вопрос не давал покоя, и он решил перебить Таню. Она замолчала. Начала безмысленно наматывать на палец тонкую прядь волос. Наматывала и отпускала. Наматывала и отпускала. Не глядя на Евгения, вздохнула, долго и тяжело, и ответила:
  - Я хотела посмотреть ему в глаза. Хотела увидеть реакцию на свое возвращение. И если бы он попросил прощения... даже если бы просто взгляд его выдал чувство вины... я бы, наверное, простила. Я ехала домой и думала только одну фразу, точнее, повторяла ее про себя постоянно, как на заклинившей пластинке: "Я люблю его, я прощу его. Я люблю его, я прощу его. Я люблю его..." Я пришла на несколько минут раньше и встретила Юру на пороге. Я искала его глаза. Я так хотела увидеть в них боль и мольбу о прощении! Но в них было самое страшное: пустота и равнодушие. Он не раскаивался! Не страдал! Ему было все равно! А знаешь, что было первое, что он мне сказал? "Что у нас пожрать дома?"
  Таня расхохоталась явно с истерическими нотками в голосе. Смех быстро перешел в рыдания, но они также быстро стихли.
  - Пожрать, понимаешь? И я решила его убить. Поразительно, - казалось, она рассуждает сама с собой. - Просто поразительно, как верно говорится в пословице, что "от любви до ненависти один шаг". Женя, понимаешь, я сделала этот шаг! Вот только что, стоя напротив него, я любила его, по-прежнему сильно, как в первый год после знакомства. Но, пропуская его на кухню, отступив на шаг назад, я уже его ненавидела. Причем, мне показалось, что ненавидела так же сильно и пламенно, как за минуту до этого любила. Это такое могучее чувство! Такое острое, как лезвие бритвы, и уничтожающее, как цунами. И я совсем его не испугалась, вот что самое неожиданное! Я всегда была спокойным и уравновешенным человеком. Я очень люблю людей, легко нахожу с ними общий язык, люблю ухаживать и делать людям добро. Этому меня научили родители. С детства они прививали мне любовь ко всему живому - будь то цветы, животные или люди. Особенно люди. Они всегда сами жили под девизом "Люди должны помогать друг другу" и меня воспитывали в этом ключе. Я никогда никого не ненавидела. Я читала об этом, знала, что такое понятие существует, но ничего подобного не испытывала. Тем не менее, я точно знала, что то чувство, которое распирало меня, когда я смотрела, как он шарит в холодильнике, было жгучей ненавистью. И я с радостью впустила ее в свою душу. Я ужасный человек, Женя! Я ужасный человек! Я ведь хладнокровно вынашивала планы убийства и ждала, пока полностью заживет рука. Я сделала все, чтобы он поверил, будто в нашей жизни ничего не произошло. Я готовила его любимую еду, стирала его вонючие носки, стонала под ним, когда он пыхтел на мне, делила с ним постель и кров. И ненавидела. Все время. Каждый день, каждую минуту. О, я хорошая актриса! Я отлично притворялась. И только ждала день. Свой "День Х". И дождалась. Настал день зарплаты, я знала, что он задержится и опять будет пить. Я взяла бутылку водки, вылила содержимое и налила туда несколько бутылочек уксуса. Собрала закуску - салатики, бутерброды - и пошла к нему на работу.
   Таня сползла с колен Жени на пол, съежилась в тугой комочек, уставилась прямо перед собой и тихо продолжила:
  - Компания собралась та же, что и в прошлый раз. Три урода, которые пустили меня по кругу, и мой муж. Они уже были пьяны - третья бутылка кончалась. Я поспела как раз вовремя. Не обращая внимания на их скабрезные шуточки, я разложила все на импровизированном столе и сама разлила по одноразовым стаканчикам уксус. Что-то даже сказала. Представляешь, они были так пьяны, что даже не почувствовали запах! А ведь он был ощутим. Мы чокнулись с пластиковым хрустом, который до сих пор пугает меня во сне, и они, все четверо, разом влили в себя содержимое. Я отошла к краю бетонной плиты, где они расположились. Кроме нас на стройке никого уже не было. Я видела, как скрючились на полу эти трое, слышала, как они, пытаясь кричать, глухо надрывно хрипели. Но я знала, что мой муж - сильнее их всех, сильнее и выносливее. Я знала, что это его не убьет. Он встал и, пошатываясь, двинулся на меня. Он... он протянул ко мне руку. Я знала, что если он меня схватит, мы оба упадем с высоты шести этажей. И я была готова к этому! Даже, наверное, хотела. Разом прекратились бы эти тяжкие воспоминания, закончилось это ожидание мести, терзания совести, прекратилась бы эта сжигавшая душу ненависть...
   Она немного помолчала.
  - Все происходило как на замедленной пленке. Мое сознание не выключалось ни на минуту, хладнокровие еще присутствовало, но все было словно в тумане. Он шел ко мне с протянутыми руками, потом судорожно закашлялся, пытался мне что-то сказать, но только хрипел. Пошатываясь и согнувшись пополам, он подошел ко мне. Подошел к самому краю. Попытался схватить меня. Но я не могла допустить, чтобы он еще хоть раз прикоснулся ко мне! Я резко, с чувством отвращения и брезгливости оттолкнула его руку. Он потерял равновесие, покачнулся, испуганными глазами поискал, за что ухватиться. Но схватил только воздух... он... полетел вниз. Я смотрела ему вслед, видела, в какой нелепой позе он завис, но не сразу поняла, что он упал на торчащие арматуры. Через некоторое время я повернулась и пошла к лестнице. Скрючившись и хрипя, эти трое с ужасом смотрели на меня. Наверное, думали, что сейчас я начну по очереди сбрасывать их вниз, куда только что отправила мужа. Я прошла мимо, захватив бутылку с уксусом, спустилась вниз и зашвырнула ее изо всех сил в котлован строящегося по соседству дома. Потом подошла к Юре. Он висел, распятый на шести стержнях, по которым в ярком свете фонаря густо стекала кровь. И знаешь, о чем я думала? О том, что у нас могли бы быть дети, а теперь не будет; о том, что мы хотели купить стиральную машину-автомат, а теперь не купим; о том, что я не погладила его любимую красную рубашку, а теперь это нет необходимости делать; о том, что мы хотели сходить в театр на "Палату Љ6", а теперь не сходим. Как-то разом, словно сорвали тугую пружину, державшую мои нервы, все отпустило. Мгновенно исчезла ненависть. Вот он, мой враг, и трое хрипят наверху. Он уже не корчится в судорогах. Единственный звук, который он издает, - это шуршание крови по стержням арматуры. Нет больше человека, которого я очень любила, с которым делила кров, еду и постель, которому дарила подарки и придумывала разные шалости. Нет его. А где он? Я его убила! Я его убила! Пошла против Бога, против человека, против совести. Я не хотела развода. О нет! Это было бы слишком легко. Я хотела его уничтожить. Физически. Раздавить, растоптать... Раздавила, растоптала. И что? Мне не стало легче. Мне стало тошно. И больно. Так больно, что перехватило дыхание. Я ужаснулась тому, что сделала. Схватила мобильный, вызвала скорую тем троим, что корчились на шестом этаже, и пошла в милицию.
   Таня надолго замолчала. Женя заметил, что ее трясет мелкой дрожью. Он прошел в спальню за теплым пледом и, вернувшись, тщательно укрыл девушку. Дрожь ее не прошла. Он двинулся к бару, достал початую бутылку коньяка и пару коньячных тюльпанов. Плеснул приличную порцию Тане и совсем немного себе. Протянул девушке. Машинально она приняла бокал и полностью выпила. Сморщилась и часто задышала открытым ртом.
  - Мне разрешили позвонить, - продолжила девушка, когда вполне отдышалась. - Я позвонила подруге - предупредить, чтобы она меня не искала, что я в милиции и что так надо. Потом я мало что помню. Помню, что подключился Саша Кононов. Что уж он там делал, я не знаю. Кому сколько платил - про это он мне тоже не говорит. До сих пор. Меня осудили на полтора года. Наверняка стараниями Саши. Женя, я отбывала наказание в колонии.
   Таня впервые посмотрела на Евгения. Что пыталась найти она в его лице? В его глазах? Сочувствие? Понимание? Осуждение? Отвращение? Или отголоски той прошлой боли? Она отвела взгляд, поежилась под покрывалом и сказала:
  - Я, наверное, все же не плохая. Но очень большая грешница. Не искупить мне этой вины. Я земной человек с его желаниями и страстями, я поддаюсь соблазнам, как и любая женщина. Я так хочу вновь стать счастливой, вновь быть любимой, а не просто любить. Так хочу...
   Таня вновь заплакала. Теперь это не было истерически-нервным рыданием. Это был тихий плач раненого, измученного непосильным страданием человека, уставшего от одиночества. Наверное, она ждала каких-то слов, но Женя не знал, что ей сказать. Выслушав вновь всю ее историю, даже более проникновенную, дополненную личными переживаниями, он понял, что его не пугает это ее прошлое. На то оно и прошлое. "Все проходит. И это пройдет" - царь Соломон был очень мудр.
  Евгений сел на пол рядом с Таней, приобнял ее и начал слегка покачивать. "Все проходит. Все проходит" - тихо, шепотом, в самое ухо говорил он ей. Успокоенная звуком его голоса и теплом его тела, выплеснув свою боль, девушка уснула в его руках. Евгений не сразу это заметил. А когда увидел, что голова ее склонилась низко, и дыхание стало спокойным и глубоким, понял, что она спит. Словно пушинку, поднял он ее на руки и уложил на диван, заботливо укутав пледом и убрав с лица волосы. Он плеснул себе еще коньяка и долго стоял, облокотившись на стену, и смотрел на спящую Татьяну. Множество чувств боролось в его душе, но сильнее всех кипело одно. И он уже догадывался, как оно называется: любовь. У нее так много определений! Но что это такое? Вопрос остается открытым. И каждый объясняет ее по-своему. И Евгений все себе объяснил. Билось ли его сердце когда-либо ТАК? Нет. Смотрел ли он на своих прежних девушек ТАК? Нет. Поднималось ли раньше в груди что-то огромное и яркое, словно солнце? Нет! Это происходит именно сейчас. Именно при ней, при Татьяне.
   Женя взглянул на часы. Половина двенадцатого ночи. Он погасил в зале свет и отправился в кухню, чтобы сполоснуть бокалы. Затем вышел на лоджию покурить. По привычке уже поискал глазами окно с красным светом. Окно нашел, но свет там не горел: таинственная незнакомка, видимо, уже спала. Женя почувствовал легкое разочарование, будто сорвался какой-то ежевечерний ритуал: словно он не почистил зубы или лег в постель одетый. Молодой человек прошел в спальню, остановившись на несколько секунд в дверном проеме в зал и прислушиваясь к ровному дыханию Тани. Он буквально рухнул на кровать и через минуту уже крепко спал.
  
  ***
  Его сон не нарушил тихий шорох и щелчок английского замка входной двери. Снилась какая-то белиберда, но мозг, переполненный информацией, упорно не хотел просыпаться. И лишь когда в тишину позднего утра ворвалась трель звонка мобильного телефона, Женя встрепенулся и с трудом разлепил глаза. Поначалу он не хотел брать трубку, но, разом вспомнив, что дома не один и что настойчивый трек может разбудить Таню, схватил сотовый.
  - Алло, - приглушенным шепотом сказал он.
  - Привет, - бодро поздоровался Виктор. - Чего шепчешь? Не один, что ли?
  - Не один.
  - Не прошло и года! С Ликой?
  - Не твое дело. Чего хотел?
  - Ты на время смотрел? Уже 10 часов. Работа ждет.
  - Блин. Слушай, сегодня же ничего сложного и экстренного?
  - Да, в общем-то, нет. Текучка. Выходной возьмешь?
  - Да. Раз ты справишься, я бы откис.
  - Без проблем, дружище.
  - Спасибо. До завтра.
  - Э-э, нет, до послезавтра.
  - Почему?
  - Завтра я гуляю.
  Женя тихо рассмеялся.
  - Ну, ты и кот!
  - От кота слышу, - парировал Виктор и попрощался.
   Евгений, положив телефон на прикроватную тумбочку, сел в постели и прислушался. В квартире стояла тишина. Было слышно лишь тиканье часов на кухне, да со двора неслись веселые, приглушенные стеклопакетом голоса ребятишек. Решив, что Таня спит, он тихо прошел в ванную, умылся и только после этого пошел в зал. Диван был пуст. Плед аккуратно сложен. Недоумевая, молодой человек прошел на кухню, потом забежал во вторую спальню и даже дернул дверь туалета, которая с легким щелчком открылась. В квартире, кроме него, никого не было. Лишь от легкого ветерка мерно покачивались на окнах новые красивые шторы. Солнечный зайчик, запутавшись в органзе, плясал на полу. Женя почувствовал себя ужасно одиноким и брошенным. Внутри стало непривычно пусто. Захотелось позвонить маме.
   Он повернулся, чтобы пройти в спальню, где оставил мобильный, и только сейчас увидел на зеркале в прихожей белеющий листок бумаги. Он схватил его и жадно пробежал глазами.
  "Милый, хороший! Прости, что вывалила на тебя все это. Прости, что зашла так далеко. Что дернуло меня подойти к тебе в то утро? Почему ты оказался таким чутким? Как теперь мне смотреть тебе в глаза? Не приходи. Будь счастлив! P.S. Я видела твою коленку - ни следа. Любовь - великое волшебство. Т."
   Он перевел взгляд на свое колено - действительно, ни следа. Перечитал записку еще раз и улыбнулся. Это было признание в любви! Его первое в жизни признание в любви! "Не приходи! Ага, сейчас! Никуда ты от меня не денешься!" Он, сворачивая на ходу листок, вновь пошел в сторону спальни, но на пороге комнаты остановился и снова вчитался в короткий текст. "Я видела твою коленку... Блин, она заходила в спальню, пока я спал! Она смотрела на меня, а я даже не почувствовал этого! Не проснулся. Она смотрела на меня!" Немного сбитый с толку этой внезапной мыслью, он в нерешительности стоял на пороге комнаты и пытался представить, как выглядел со стороны: с раскинутыми руками и ногами; возможно, с открытым ртом; возможно, храпящий; возможно, пускающий слюну... Ужас! Женя аж передернулся от этой мысли. И вздрогнул еще раз, когда на тумбочке зазвонил мобильный. Взглянув на табло, он улыбнулся и ощутил, как в душе поднимаются тепло и нежность.
  - Мамуля! Как же хорошо, что ты позвонила!
  - Здравствуй, сынок.
  - Мама! Как же хорошо, что ты позвонила, - вновь проникновенно и с чувством повторил Евгений.
  Слова, готовые сорваться с маминых уст, так и остались в горле. Уловив необычные нотки в голосе сына, она выбросила из головы все свои предисловия (тем более что они были лишь предлогом к началу разговора) и заботливо спросила:
  - Сынок, тебе плохо? Что случилось?
  - Мам, можно я к вам приеду?
  - Ну, конечно, дорогой, - обрадовалась женщина. - Ты давно у нас не был, мы с отцом соскучились. Что тебе приготовить?
   - Не суетись. Только чай. Я куплю твой любимый торт, и мы втроем его съедим.
  - Хорошо, малыш (она всегда так его называла, все 29 лет). Приезжай. - Она немного помолчала. - Сынок, тебе нужна помощь?
  - Мне нужен совет.
  - Приезжай. Целую тебя.
  - И я тебя. Спасибо.
  Положив трубку, Женя пошел в ванную комнату, чтобы принять душ и привести себя в порядок.
  
  ***
   Они сидели втроем на уютной небольшой кухне и пили чай с тортом. Женя болтал без умолку, рассказывал о работе и друзьях, задавал вопросы и сам же на них отвечал. Он много смеялся, но... Разве может кто-нибудь обмануть материнское сердце? Людмила Ивановна чувствовала, что вся эта веселость и болтливость неспроста. Что за ними Евгений пытается скрыть нечто, что его гнетет. Кроме того, он сказал, что ему нужен совет, сказал впервые с тех пор, как закончил школу. Значит, он ему, действительно, нужен. Не в силах больше противиться этому страшному чувству неизвестности, она спросила:
  - Сынок, что у тебя случилось?
   Евгений резко умолк. Вот только несколько секунд назад звучал его смех и говор, улыбались его глаза, а сейчас он как-то посерьезнел. Отломал вилкой кусочек торта, положил в рот и стал медленно жевать. В кухне стояла такая тишина, что было слышно, как на зубах молодого человека хрустят орешки. Молчание затягивалось. Наконец, женщина не выдержала.
  - Женя, что случилось? Почему ты молчишь? Что произошло? Тебе угрожают? Как...
  - Мама, мама, успокойся. Ничего не случилось. Никто мне не угрожает.
  - Ты сказал, что тебе нужен совет. Спрашивай.
  - Люда, не торопи его, - вмешался отец - серьезный седовласый мужчина. - Говори, сынок. Мы всегда тебе поможем.
  - Да я как-то даже не знаю, с чего начать, - усмехнувшись и пожав плечами, ответил Женя. - Рассказывать много и долго. Это касается девушки.
   Мать громко выдохнула и нервно хихикнула. Женя поднял на нее глаза. Глубокие и счастливые глаза, полные огоньков, искр и какого-то волшебства. Вопрос, который уже был готов сорваться с ее губ, вдруг сам по себе трансформировался во фразу с утвердительной интонацией:
  - Ты влюбился.
  - Эх, мама, знать бы еще - так ли это. Ничего похожего я раньше не испытывал.
   Он сказал это просто и грустно. Людмила Ивановна растерялась. Она подыскивала слова, но все они лихорадочно проносились у нее в голове и казались незначительными. И тут она услышала тихий голос своего мужа.
  - Если ты засыпаешь и просыпаешься с мыслями о ней; если, одеваясь, думаешь о том, понравишься ли ей; если хочешь касаться ее, вдыхать запах ее волос и кожи; если в груди что-то тянет и ноет, когда ты вспоминаешь или только думаешь о ней; если ты прижимаешься к тому месту, где она сидела только что, и чувствуешь остывающее тепло...
  - Папа! - Евгений, пораженный, вскочил. - Ты знаешь! Да-да, все так и есть! Что это? Это она, да? Она?
  - Да, - отец встал и положил руку сыну на плечо. - Да, сынок, это она.
  - Женечка, ты нам расскажешь о ней? - спросила Людмила Ивановна. - Когда и как ты с ней познакомился, кто она, как ее зовут.
  Молодой человек рассмеялся и ответил:
  - Зовут ее Таня, - и, опережая реплики родителей, добавил: - Как у Пушкина.
   Как горели его глаза! Людмила Ивановна пыталась вспомнить, видела ли она когда-нибудь своего сына таким счастливым. На свадьбе брата (ее старшего сына) в его глазах мелькало нечто подобное, но они никогда не сияли ТАК! "Я не знаю, кто эта Таня, но уже готова полюбить ее за то, что в моем сыне горит и светится любовь. Влюбился! Господи!"
  - Женя, не томи, - попросил отец. - Рассказывай.
  
  ***
  Долгим был этот монолог. Евгений не стал ничего утаивать о судьбе Тани, резонно заметив, что, рано или поздно, родные узнают о ней. Так пусть все знают с самого начала. Иногда замолкал. Казалось, он подыскивает слова, но на самом деле пытался справиться с собой, со своими чувствами. Ни мать, ни отец ни разу не перебили его, не выдали своего волнения неосторожным движением или взглядом.
   Евгений рассказал о Лике, о знакомстве с Таней, о почте, о шторах, о мантах и, конечно же, о Танином прошлом. Он говорил очень много. Делился с самыми близкими своими людьми тем сокровенным, что сидело внутри: в сердце и в душе. Так подробно он не рассказывал о себе никому и никогда. Немного делился с Романом - своим старшим братом - пока тот не женился. А потом брату стало не до его мальчишеских и юношеских проблем. Женя знал, что в трудную минуту может рассчитывать на дружеское плечо Ромы, но не беспокоил его по пустякам. Возможно, именно от того, что он так долго держал свои мысли и чувства при себе, его рассказ получился подробным, душевным, полным и драматизма, и личных переживаний. За эти несколько часов мать и отец узнали своего ребенка еще лучше. Им открылось в нем то, что было скрыто. "Мальчик вырос. Боже мой, как летит время! Наш мальчик вырос. И влюблен!"
   Дойдя до истории с мужем Тани, Женя рассказал все как есть. Абсолютно всю неприглядную правду. Краем глаза он видел, как вздрогнула мать, как вскинула руки к лицу и закрыла ладонями рот. Видел, как отец взял ее руку, поцеловал и положил себе на колени. И до самого окончания повествования крепко держал жену за руку. Молодой человек рассказал о своем сегодняшнем пробуждении, о Танином исчезновении, о ее записке и замолчал. На некоторое время в кухне повисла томительная тишина. Молчание нарушил Игорь Витальевич.
  - Сын, тебе ведь не нужен совет. Ты все уже решил.
  Женя поднял на отца полный благодарности взгляд.
  - Я думаю, вы меня поймете. Она очень хорошая! Я не представляю, как жил до нее. То есть я, конечно, жил, но сейчас моя прошлая жизнь кажется мне пустой и очень простой, обычной и скучной. Мама, папа, вам надо ее увидеть, вы полюбите ее! Она хорошая...
  - Милый, - перебила его мать. - Не надо нас уговаривать. Ты так кричишь, будто мы ополчились против нее, а ты пытаешься нам доказать ее положительность. Ты же знаешь - мы любим тебя и уважаем твой выбор. И всегда тебе поможем, какую бы помощь ты ни попросил.
  - Я хочу сделать ей предложение. Как вы думаете - она согласится? Пап, - внезапно он переменил тему и обратился к отцу. - Ты сразу полюбил маму?
  Игорь Витальевич обнял жену и поцеловал ее в висок.
  - Сразу, сынок. Сразу и навсегда. И каждый день люблю как в первый день.
  - Я тоже так хочу, - тихо, с чувством сказал Евгений.
  Отец встал и крепко обнял сына.
  - Пойдем покурим, а мама нам пока чаек разогреет, - он подмигнул жене и увлек сына на лоджию.
  Некоторое время они молча курили. Наконец, Игорь Витальевич сказал:
  - Женя, что бы там ни говорили мы, мужики, без женщин мы ничто. Это только кажется, что мы самостоятельные, сильные, смелые, ого-го какие молодцы. Но со временем понимаешь, что ты - только тень. Без твоей матери я ничто. Конечно, по документам я есть, на работе у меня в подчинении 38 человек, я ем, одеваюсь, бегаю по утрам, сплю. Но все это - обычное телесное существование. И только твоя мама придает всему этому смысл. Знаешь, мы ведь с тобой никогда особо не откровенничали, но сегодня такой день... Я до сих пор иногда просыпаюсь ночью, слышу дыхание Людмилы и думаю - как же мне повезло. Я люблю ее седеющие виски, ее морщинки у глаз и на шее, каждую новую складку на ее теле. Она для меня по-прежнему женщина, со всеми вытекающими следствиями. Единственная, любимая, желанная женщина. Я всегда буду любить твою мать. Поправится она или похудеет, накрашенную или без грамма косметики. С каждым годом она для меня все красивее. Я бы все ей отдал, что бы она ни попросила, даже жизнь. Для любимого человека ничего не жаль. Я буду делать ей уколы, если она заболеет, буду носить ее на руках, если, не дай Бог, она не сможет ходить. И мне это не будет в тягость. Потому что это - любовь. Она сильнее всего на свете. Помнишь, как в Писании: "Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла... все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит". Женя, если ты встретил такую любовь, береги ее. Танино прошлое меня не пугает - так много в жизни боли и горя. И часто хорошим людям выпадает тяжелая доля. В твоих силах сделать ее счастливой. Так сделай!
  Игорь Витальевич помолчал.
  - Знаешь, когда я был мальчишкой, в соседнем дворе в заброшенном полуразрушенном подвале жила собака. Блохастая, грязная, тощая, полуслепая, она все время подвергалась нападкам пацанов. Они бросали в нее камни и палки, гнали ее по улице, пока она не пряталась в свою конурку. Я не участвовал в их облавах по малолетству - они были старше. Однажды родители уехали с ночевкой на дачу к друзьям, а за мной попросили присмотреть соседку - старенькую бабушку Катю. До сих пор имя помню. Я сделал уроки и шатался по квартире без дела. На улице шел мелкий противный дождь. Но дома было еще хуже. Поэтому я надел дождевик, резиновые сапоги и, предупредив бабу Катю, отправился гулять.
   Я бесцельно слонялся по двору, шлепал по лужам, пинал камушки. И тут увидел какую-то проволоку. Она тянулась под дощатый забор, отделяющий наш двор от соседнего. Я обошел забор кругом и хотел уже отправиться к месту, где приметил проволоку, как взгляд мой упал на заброшенный подвал. Мальчишки развалили его еще сильнее, разломали и забаррикадировали вход досками и обломками кирпича. Собака больше не могла туда попасть. У нее больше не было дома и при ближайшей облаве ее просто забили бы камнями. Больше ей негде было прятаться. Я увидел ее. Она сидела в грязи возле входа в свой бывший дом, мокрая, жалкая, одинокая и несчастная. Ей было холодно. Дождь стекал с нее и с громкими шлепками падал на землю. Она дрожала. Чуть подслеповатые глаза смотрели прямо на меня. В своем желтом дождевике я представлял собой яркое пятно на фоне серых домов и мокрого забора. Собака не двигалась, только дрожала от кончиков лап до висящих мокрых ушей.
   Повинуясь какому-то импульсу, я рванул домой, взлетел по лестнице через две ступени, ворвался в квартиру, достал из холодильника "Столичную" колбасу, отрезал кусок толщиной в палец и побежал назад. Собака сидела в той же позе, в какой я ее оставил. Медленно я стал придвигаться к ней. Она глухо зарычала, и я остановился. Бросил колбасу, которая приземлилась четко между ее передних лап. Она недоверчиво понюхала ее, лизнула и одним молниеносным движением проглотила. Я смотрел на нее и не мог себя заставить сдвинуться с места. Что-то тяжелое и горькое начало подниматься из живота. Меня вырвало. Я стоял, согнувшись и держась руками за мокрый забор, и рыдал. Никогда до этого я так не плакал. Мне было больно, физически больно от распиравшей меня жалости. Я присел на корточки, потому что ноги мои подкашивались. И тут почувствовал, что меня кто-то толкнул. Обернувшись, я увидел, что собака подошла ко мне и уперлась лбом мне в бедро. Нерешительно я протянул руку. И собака ткнулась холодным носом мне в ладонь. Как живы эти ощущения! Я гладил ее мокрую грязную шерсть и чувствовал под своей рукой, как дрожит ее тело. Тогда я совершил, наверное, самый смелый поступок в своей жизни: я схватил ее на руки и пошел домой. Она не кусала меня, не визжала, не брыкалась, хотя не знала, куда я ее несу и что собираюсь делать. Мне кажется, что так безропотно она пошла бы со мной и на бойню. Она была тяжела для меня, я еле донес ее до дома. Проскользнув мимо квартиры бабы Кати, я занес ее сразу в ванну. Она перенесла все: и душ, и дегтярное мыло, и то, как я ковырялся у нее в ушах и мыл пораненные лапы. Без единого звука. Терпеливо и обреченно. В аптеке у нас стояла бутылочка "Нитифора" - средства от вшей, правда, человеческих: летом из пионерского лагеря я привез в своей голове этих "друзей". Я намазал свою мохнатую подругу этим снадобьем, вылил всю бутылку. Потом укутал в старое банное полотенце и отнес на кухню. Накормил, напоил. Я чувствовал себя защитником, настоящим мужчиной, спасителем.
   В тот вечер мы вместе уснули на диване. Она тогда впервые в жизни была сыта, чиста и спала спокойно. Я не слышал, как заходила соседка, а она, увидев мои торчащие ноги, тихо ушла. Родители вернулись как раз в тот момент, когда я скармливал Тюше (так я ее назвал) нашу последнюю колбасу. Они стояли в дверях и смотрели на нас. Я обнял Тюшу за шею и просяще посмотрел на мать с отцом. Я никогда не спрашивал их, что увидели они в моих глазах. Но, как бы там ни было, отец зашел, решительно поднял Тюшу на руки и вышел из дома. Я знал - спорить бесполезно: у твоего деда был очень крутой нрав. Я прошел в зал, сел в уголок и просидел так несколько часов, ни на что не реагируя. В какой-то момент, видимо, уснул и проснулся от чего-то холодного, ткнувшегося мне в ладонь. Открыв глаза, я увидел Тюшу и улыбающегося отца. Оказывается, он возил ее к ветеринару, где ее привили, избавили от паразитов, почистили, промыли глаза...
   Мне было тогда 8 лет. Прошло с тех пор почти 50. Но у меня никогда больше не было друга преданней и верней. Никогда за все 50 лет. Конечно, есть люди, которые мне помогут и поддержат. Но никто больше не платил мне своей жизнью и безграничной верой за кусок колбасы и трехминутную ласку. Тюше было нужно так мало - кусок хлеба, тепло руки и немного добра.
  Игорь Витальевич опять замолчал. Вновь закурил.
  - Я хочу попросить тебя, сынок. Вылечи эту девушку. Спаси и обогрей. На самом деле ей надо так немного - твое тепло, твоя защита. Дай ей это. Помоги забыть о предательстве. Ты получишь самую благодарную женщину на свете. На всю свою жизнь. А это так прекрасно - любить и быть любимым всю жизнь, до своего последнего вздоха.
  
  ***
  Окрыленный, радостный от общения с родителями ехал Евгений домой. "Все получится! У меня все получится! Я сделаю ей предложение. Она согласится. У нас будут детки. Двое. Нет! Трое! Я помогу ей забыть ее боль. Вытащу из омута самобичевания. Я сделаю ее счастливой. Непременно! Только я сделаю ее счастливой!"
  Вечерний город золотился огнями фонарей и горящими окнами домов. В свете красных и желтых автомобильных фар было что-то новогоднее, хотя до этого праздника надо было жить больше полугода. Пробок на дорогах не было, но Женя, вечно спешащий и любящий быструю езду, в этот раз ехал не спеша, открыв окна и включив негромкую музыку. Он был расслаблен, как бывает расслаблен человек, проведший время в приятной компании, получивший удовольствие от вкусной еды и общения с близкими людьми. В мыслях молодой человек прокручивал разговор с отцом и особенно его последние слова: "Сделай все для того, чтобы она была счастлива!" "Непременно! Непременно!" Сейчас ему казалось, что вся его прошлая жизнь была лишь трамплином, подготовительным этапом к этой встрече. Главной в его жизни встрече. Казалось, что до Татьяны он не жил; до того, как попробовал ее манты, - не ел; до того, как увидел сделанные ее руками шторы, - не видел красоты. Вообще ничего не было "ДО". Все началось только сейчас, с ее появлением.
  Обогнавшая его Рэндж Ровер Мицубиси пристроилась перед ним. На заднем стекле красовалась крупная надпись: "Любимая! Спасибо за сына!" Женя улыбнулся. Какие хорошие слова: любимая, спасибо, сын. Обычные, но в то же время такие хорошие, теплые. Мы произносим их, даже не вдумываясь в смысл, в звучание. Используем в своей речи и не понимаем, насколько они хороши, красивы, правильны. "Мама, добро, радость, покой, мир, целую, спасибо... Спасибо... Спасибо, Таня. Весь мир ты мне по-другому открыла. Добро, радость и покой в душу принесла. Спасибо!.."
  
  ***
  Дома все было по-прежнему. Так же на окнах, колышимые летним ветерком, красовались новые шторы; так же лежал на диване сложенный Татьяной плед; так же у зеркала в коридоре белела в неверном свете фонаря за окном записка с признанием в любви. Все еще находясь под впечатлением от сегодняшней встречи с родителями и вчерашнего дня, Женя прошел в зал, включил свет и лег на диван, закинув руки за голову. Какая-то мысль, даже, скорее, неоформившаяся мыслишка, точила изнутри мозг, но он никак не мог уловить ее за вертлявый хвостик. Поначалу она не доставляла беспокойства, просто вертелась в голове, потом начала разрастаться и вдруг, как озарение, вспыхнула где-то в подкорке: подарок!
  - Я не отдал ей подарок! - Евгений вскочил и спешно подошел к бару, где среди бутылок с коньяком и виски лежал приготовленный для Тани пакет. - Вот блин, надо же так! Понятно, что вчера было не до того, но... как же я мог забыть?!
  Молодой человек расстроился. Вышел на лоджию и закурил. Машинально посмотрел на окна соседнего дома и... увидел "свое любимое", горящее красным светом окно. Оно было распахнуто, и на подоконнике сидела женщина. Сидела она боком к улице, вытянув ноги и обхватив руками раму. Она не двигалась, и Евгений, отбросив недокуренную сигарету, тоже замер, продолжая наблюдать за незнакомкой. Так продолжалось минут пять, затем неуловимо знакомым движением женщина убрала волосы на плечо, подтянула колени, обхватила их руками и уперлась подбородком. Вновь надолго замерла. Евгений тоже не уходил. Ему по-прежнему не терпелось узнать - кто она, но не хотелось предпринимать для этого никаких действий. Вот если бы эта загадка разрешилась сама собой... А так... У него есть Таня - самая хорошая, самая любимая, единственная. Не нужны ему другие.
  Молодой человек резко выдохнул, вернулся в квартиру, поставил чайник и попытался вспомнить - куда он дел листок с номером телефона Татьяны, который за три дня до этого нашел торчащим в двери. Вспомнить не удалось. Поиск по всей квартире тоже ничего не дал. "Остался Кононов", - мысленно решил Евгений и набрал номер Алекса. Тот отозвался после пары гудков.
  - Какие люди! Как дела?
  - Да нормально, Саш. Время есть поговорить? Я не очень отвлекаю?
  - Совсем не отвлекаешь. Мы уже поужинали, я свободен. Подожди только, в спальню уйду. Случилось чего?
  - Вроде нет, - сказал Женя. - А, может, и да. Короче, не знаю я.
  - Говори уже. Проблемы? Помощь нужна?
  - Скорее, совет. Ну, и помощь.
  - Чего ты мямлишь, Джон? Говори, - уже требовательно гаркнул Кононов.
  Евгений рассказал другу о вчерашнем визите Татьяны, о шторах, о мантах, о том, как девушка рассказала известную ему историю своей жизни, о ее утреннем уходе, о разговоре с родителями, о том, что он не отдал ей подарок и, наконец, о том, как искал ее номер и не нашел.
  - Сань, дай мне, пожалуйста, ее домашний. Надо подарок отдать. Да и увидеть ее хочу. Знаешь, после разговора с отцом я все для себя решил. Не могу ее больше упустить. Нужна она мне.
  - Жень, мне кажется, тебе не надо гнать лошадей. Представляешь, каково ей сейчас? Ты ведь явно зацепил ее, явно очень понравился. А она такие вещи о себе рассказала. Я Таньку не первый год знаю. Думаю, ломает ее сейчас. Она столько боли в себе носит, простить себя не может за то, что сделала. А теперь еще казнится за несдержанность свою. Я думаю, что хотела она тебе все рассказать, чтобы не стояло это между вами и жить в дальнейшем не мешало. А рассказала - и испугалась. Вылила эти помои на тебя и что дальше делать - не знает. Испугалась она и сбежала утром, чтобы самой все обдумать и тебе на глаза не попасться. Чтобы не видеть, как ты вымученно улыбаешься, как глаза прячешь, как шарахаешься от нее, смотришь, как на преступницу или зачумленную какую-нибудь.
  - Да не смотрю я на нее так! - взорвался Евгений. - И не сужу ее, и не буду судить! Я двадцать раз уже ее за все оправдал, принял ее такую и другая мне не нужна. И она другая мне не была бы нужна.
  - Это ты об этом знаешь, - перебил его Кононов. - Это я об этом знаю, родители твои. Но не Таня. Дай ей прийти в себя. Не гони. Прости меня, Джон, но не дам я тебе ее номер. Пока не дам. Если через неделю сама не объявится, лично тебе позвоню или даже приеду и квартиру покажу. Но на эту неделю займи себя делами, смотайся в командировку - финны, насколько я знаю, давно тебя на производство зовут. Четыре дня там, два дня на дорогу туда - обратно - вот и неделя.
  - Ты с ума сошел?! - Евгений явно не находил себе места. - Как я уеду? Я должен сказать ей, что меня не волнует ее прошлое. То есть волнует, но не влияет на принятое решение. Я должен сказать, что люблю ее, что она мне нужна, что я не жил до нее. Понимаешь? Должен!
  - Женя, мужик, возьми себя в руки. Ты ее испугаешь еще больше.
  Евгений вдруг поймал себя на мысли, что готов заскулить по-собачьи в попытке разжалобить Александра и выпросить у него телефон. Это уже было недопустимо.
  - Я все понял. Возможно, ты и прав. Что я, правда, завелся? Ну, куда она от меня денется? Успокоится, поработает недельку, я в Хельсинки смотаюсь, соскучусь еще больше, да и она, наверное, соскучится.
  Он понял, что попросту уговаривает себя. Уговаривает быть мужчиной, уговаривает потерпеть, уговаривает сердце успокоиться и не биться, уговаривает голову не думать, уговаривает себя не чувствовать. Боже, как же тяжело!!!
  - Ладно, Саш, ты это... прости меня. Что-то я, правда, насел на тебя. Неделя так неделя. Но ты обещал: не объявится сама, ты мне препятствий чинить не будешь и телефон с адресом дашь.
  - Дам, Женя, обязательно дам. Еще и сам за тебя словечко замолвлю.
  - Не думаю, что это понадобится. Все, что надо, я сам ей скажу. Спасибо. Давай, на связи.
  - На связи. Пока.
  Александр отключился. Евгений тоже. Прошел в зал, открыл коробочку с украшением для Татьяны и залюбовался сапфировыми капельками. В каждой из них таилась глубина горных озер и высота небосвода. И в каждой грани, в каждом блике синего света молодой человек видел отражение Таниных глаз: глубоких, пронизанных светом неба и синевой моря. Таня. Она дала ему так много! Так много сделала для него - материального и морального, - а он даже подарок ей не отдал! Даже слов хороших не сказал, комплимента никакого не "выродил". Да еще и не удержал, когда она утром уходила. Какой там не удержал? Даже не проснулся, олух! Евгений швырнул коробочку на диван. Серебро и сапфиры блеснули в свете люстры. Женя сжал кулаки и с силой, досадуя на себя, ударил костяшками в стену.
  
  ***
  Неделя, которую Евгений выделил себе на командировку, пронеслась на удивление быстро - он даже не успел понять, что уже суббота, и ему пора возвращаться. Рейс был ночной, и время до самолета молодой человек решил посвятить прогулке по городу.
  Ослепительное солнце резало глаз, отражаясь от начищенных до блеска витрин. Всюду сновали и перепархивали от куста к кусту небольшие стайки воробьев. Но чирикали они как-то странно, на незнакомом птичьем языке. Евгений даже усомнился, что это воробьи (не орнитолог же он, в конце концов). Но, поразмыслив, решил, что это просто финский акцент. И улыбнулся своей шутке. Если кошки во Франции могут говорить "миау-миау", а собаки в Германии "гау-гау", то почему бы воробьям не чирикать "чурук-чурук"?
  Бесцельно блуждая по улицам, он набрел на магазин, где продавались... Он сразу даже не понял, что там продавалось. Глаз привлек полумрак за витриной, вспыхивающий какими-то странными бликами-огоньками. Будто кто-то со множеством рук, имея в каждой из них по маленькому зеркальцу, пытался поймать ускользающий солнечный луч. Луч игриво старался избежать ловушек, но ему это не удавалось: то там, то здесь вспыхивали ослепительные искорки. В ярком великолепии дня эта лавчонка казалась темным туннелем в сказку, в котором горели глаза непонятных животных. Евгений толкнул дверь и вошел.
  Первые секунды он ничего не видел: перед глазами плясали разноцветные червячки. Молодой человек зажмурился и спустя некоторое время вновь открыл глаза. Сказка продолжалась: прямо в воздухе на разном расстоянии от пола и потолка парили квадратные, прямоугольные, треугольные, шестиугольные и круглые коробочки. Каждая грань была украшена маленькими кусочками зеркал, выложенными таким образом, чтобы рисунок не повторился. Обилием зеркальных частиц и объяснялось вспыхивающее великолепие, когда свет проникал сквозь стекло витрины. Зрелище было впечатляющее. Евгений медленно поворачивал голову, стараясь высмотреть на боках коробочек повторяющийся орнамент. Тщетно. Все шкатулки были разными. Когда глаза молодого человека привыкли к темноте, открылась загадка "свободного парения" над землей маленьких шедевров. Все они висели на тонкой, но явно прочной леске, крепившейся к деревянным балкам под потолком. Задумка была очень оригинальной: входящий со света человек на самом деле попадал в царство парящих в воздухе над его головой маленьких произведений искусства.
  Одна шкатулочка висела довольно низко, так что, протянув руку, Евгений смог ее открыть. Внутри она была выложена кусочками мягкого синего бархата.
  - Нравится? - послышался из глубины помещения хриплый голос.
  Евгений даже не сразу понял, что его поразило: наличие в помещении еще кого-то, кроме него, или то, что невидимый собеседник обратился к нему по-русски. Он еще думал над этим, когда из темноты "выплыл" худощавый седой мужчина лет шестидесяти. Улыбаясь светло и приветливо, хозяин вновь спросил:
  - Нравится?
  Евгений кивнул. Мужчина улыбнулся еще шире, полез в карман, вынул маленькие ножницы и одним молниеносным движением перерезал леску. Маленькое чудо оказалось в руке Жени, и он ощутил приятную его тяжесть.
  - Возьмите, - дружелюбно проговорил мужчина.
  - Спасибо, - машинально ответил Женя, но тут же спохватился. - То есть что значит - возьмите? Сколько она стоит? Я, конечно, возьму, но...
  Мужчина нетерпеливо махнул рукой:
  - Я их не продаю. Я их дарю. Делаю и дарю.
  - Не понял, - честно признался Женя.
  Мужчина улыбнулся еще шире, хотя шире, казалось, было уже некуда.
  - Не хотите ли чаю? - неожиданно спросил он. - Прекрасного зеленого чаю с жасмином? Самое лучшее средство от жары.
  Несмотря на то, что Евгений предпочитал кофе, он вдруг почувствовал, что хочет чаю. И не просто чаю, а "настоящего прекрасного зеленого чаю с жасмином".
  - С удовольствием, - ответил он, и мужчина указал ему на композицию из двух уютных кресел и столика в углу комнаты, а сам удалился вглубь помещения.
  Молодой человек устроился удобнее и продолжил созерцать висящие на тонких, почти невидимых глазу лесках шкатулки. К его удивлению, снизу они тоже были украшены зеркальцами. Он перевернул шкатулку в своей руке вверх дном и обнаружил, что дно ее также украшено зеркальной мозаикой. Осколки были настолько малы, что в них не отражалось ничего, только блики света. И это было очень красиво.
  Тем временем подошел хозяин и принес на подносе две кружки ароматного горячего напитка. На блюдце лежали несколько конфет и парочка слоеных крендельков.
  Чай оказался необыкновенно вкусным. Пить его было приятно, он не обжигал, а лишь согревал изнутри, и Евгений только сейчас ощутил, что в помещении прохладно. Кондиционера нигде не было видно или слышно, на улице стояла летняя жара, а здесь царила прохлада осеннего вечера, и чай оказался как нельзя кстати.
  - Вы русский? - спросил Женя.
  - Да. Но уже довольно давно живу здесь. Мой сын женился на финской девушке, у него здесь свое дело, и после смерти моей жены - его матери - он забрал меня к себе.
  - А как Вы поняли, что я русский? Ведь вы сразу обратились ко мне на моем языке.
  Мужчина немного помолчал, потом ответил:
  - Я много пожил, молодой человек, и много повидал в своей жизни. Путешествовал по разным странам в силу своей профессии немало. И у меня была возможность видеть разных людей и изучать их характеры. Знаете, чем мы отличаемся от всех других? В наших глазах всегда какая-то боль, какое-то смятение, как будто душа хочет выпрыгнуть через эти два голубых, или серых, или карих озера. Такие глаза только у русских и евреев, уж не знаю - почему.
  - А может, я еврей? - ухмыльнулся Женя.
  - Может, и еврей, но говорите-то все равно по-русски.
  Они посмеялись. Потом молча продолжили пить чуть остывший, но по-прежнему согревающий чай. Евгений вновь окинул магазин взглядом.
  - Здесь очень необычно.
  - Это мое увлечение. Всегда хотелось сделать нечто подобное. Я ведь давно занимаюсь этими шкатулками, они копились, копились, весь дом был заставлен ими. И сын предложил открыть магазин, где можно было бы разместить все это на радость не только мне и гостям моего дома, но и другим людям. Сначала я думал, что это очень хороший бизнес - ручная работа, не повторяющийся рисунок из зеркал на гранях. Я даже продал 8 штук кому-то. Но... но потом решил, что кусочки солнца нельзя продавать, их можно только дарить. Такой вот старый романтик. И решил для себя, что больше никогда не продам ни одной шкатулки, а буду только дарить.
  - Но содержать магазин на что-то надо, аренда там, коммунальные услуги, - удивился Женя.
  - Так это же моя квартира, - воскликнул мужчина. - Я живу здесь. Вон за той дверью еще две комнаты, ванная, туалет и кухня. Так что плачу я только за квартиру. А так как ничего не продаю, то и налогами не облагаюсь. Только лицензию оплачиваю на вид деятельности "выставочный салон". Но она стоит недорого, так что на жизнь мне вполне хватает, да и сын ощутимо помогает. А много ли мне, старику, надо? В еде и одежде я непритязателен, пенсия хорошая, на картон, дерево, зеркала и клей я трачу совсем копейки. Зато делом занят, - он улыбнулся. - Вы не представляете, молодой человек, как важно в нашем возрасте чувствовать себя нужным и при деле. Только бы зрение не подводило, а с этим, Слава Богу, у меня пока порядок.
  - А почему именно зеркала? - полюбопытствовал Женя.
  - Знаете такую примету: разбитое зеркало - к неудаче? Так вот, я решил ее переиначить. Не хочу, чтобы люди продолжали в это верить. В таких маленьких кусочках беду не увидишь; острые грани не ранят ни пальцы, ни душу, потому что тщательно запечатаны полимерной глиной и моей искренней любовью к каждой делаемой вещи. Зато даже в самом маленьком осколке отражается солнце и его свет. А это очень важно - свет: спросите у слепца, который раньше был зрячим. В эту шкатулку можно положить дорогую сердцу вещь или подарок любимой женщине. Согласитесь, колечко или сережки будут лучше смотреться в моей шкатулке, нежели в стандартной однотипной картонной или пластиковой коробочке из супермаркета?
  Женя оторопело уставился на мужчину, потом перевел взгляд на шкатулку в своей руке. Аккуратно заделанный в швы темно-синий бархат идеально подходил для серебряного набора с сапфирами, который он купил для Татьяны. "Дорогому человеку - дорогую вещь", - подумал Евгений. По деньгам эта шкатулка не стоила ему ничего, ни единого доллара. Но она была ценной, точнее, бесценной вещью, потому что создавалась искусными руками доброго и щедрого человека; создавалась с огромной любовью и уважением как к самому предмету, так и к человеку, которому в будущем этот предмет будет принадлежать.
  Мы настолько мало любим людей, сосредотачиваясь в основном на себе и своих проблемах, что встречи с такими уникумами поражают нас, и мы вертим пальцем у виска - мол, чокнутый какой. А ведь как важно каждому из нас, даже закоренелому эгоисту, знать, что такие люди ходят по нашей земле! Ведь именно они никогда не проходят мимо брошенных котят и щенков. Именно они присаживаются на скамейку возле одиноко сидящего человека - мужчины или женщины - и кладут ладонь на плечо: теплую, дружественную ладонь, потому что сейчас именно тепла души не хватает этому одиночке. Именно они - такие любящие всех вселенской любовью - покупают в магазинах крупу и кормят в парках голубей. И Божьи птицы едят у них с рук благословенный любовью корм. Именно они плачут по чужим покойникам и желают счастья чужим молодым, проезжающим в свадебном кортеже. И пока эти люди есть на земле, у каждого из нас есть надежда, что, когда мы умрем, кто-то в церкви поставит за нас свечку и помолится о нашей грешной душе.
  Из задумчивости Евгения вывел хриплый кашель его собеседника.
  - Простите, я задержал вас, - проговорил Женя, торопливо допил чай и встал.
  - Что вы, молодой человек, я очень рад людям, особенно своим соотечественникам. Хотите еще шкатулку?
  - Очень хочу, но стеснялся попросить.
  - Не надо стесняться. Я же вижу, что вам понравились мои скромные творения. И мне будет очень приятно, если вместо одной вы возьмете две. Какая вам нравится?
  Женя указал на коробочку немного большего размера, чем Танина - он хотел сделать подарок маме. Мужчина вновь вынул из кармана ножницы (похоже, что он все время носил их при себе) и ловко отрезал леску.
  - Спасибо! Большое спасибо! - горячо поблагодарил старика Евгений и крепко пожал протянутую руку.
  Мужчина с особым тщанием упаковал шкатулки в бархатные мешочки и обвязал их ленточками. И даже в этих, казалось бы, обыденных движениях сквозила любовь. "Может быть, - подумал Евгений, - такое отношение к людям приходит с возрастом? А в молодости мы все настолько поглощены собой, что не умеем так?"
  Уложив подарки в пакет, мужчина протянул его Жене.
  - Приезжайте. Я буду очень рад увидеть вас снова.
  С этими словами он распахнул перед молодым человеком дверь. Послеполуденный зной навалился на Евгения и будто закупорил горло влажным жаром, мешая дышать. Молодой человек повернул в сторону гостиницы и пошел медленным шагом, впитывая в себя последний день в чужой стране.
  Уже повернув за угол, он подумал, что не спросил у старика его имя. Но возвращаться не стал. И не потому, что было лень, а потому что понял, как зовут этого мужчину из полутемной сказочной лавки: ЧЕЛОВЕК, с самой большой, самой заглавной буквы.
  
  ***
  - Алекс, друг мой! Рад тебя видеть. Вроде только неделя прошла, а я как будто полгода с тобой не общался. Знаю-знаю почему: ты же мне кое-что обещал, вот поэтому и рад тебя видеть. Хотя нет, чего это я?! Просто тебе рад, безо всяких условий, - Евгений тараторил без умолку, обнимая Александра и увлекая его к выходу из терминала.
  Ему хотелось потереть руки от нетерпения - так жгло ладони желание прижать к себе Татьяну, встречу с которой ему гарантировал друг. Алекс Кононов нервно озирался, и так ссутулился и вжал голову в плечи, что как будто стал ниже ростом. Он все время порывался что-то сказать, но не мог втиснуться в поток речи Евгения. И, увлекаемый им, позволил вывести себя из здания аэропорта. Наконец, резко одернув пиджак, решился дать своим словам вылететь из горла, перехваченного нервным спазмом. Вид его при этом был таким, будто он решался на прыжок с Эйфелевой башни без парашюта.
  - Женя, послушай, насчет Татьяны...
  - Нет-нет-нет, ничего не хочу слушать. Опять начнешь отпираться и забирать назад свои слова. У нас уговор - помнишь? Я не ищу ее и уезжаю в Финляндию, а ты по возвращении везешь меня к ней. И если ты хоть слово скажешь сейчас против, я перестану тебя уважать.
  Александр колебался. И предпринял еще одну попытку:
  - Может, домой сначала? Поспишь, отдохнешь. С дороги ведь. В себя придешь...
  - Друг, я сейчас в себе. Но если ты меня к ней не доставишь немедленно, я из себя выйду. Я у финнов отдохнул, в самолете выспался, от меня ничем противным не пахнет, я сыт и испытываю голод только по Татьяне. Ничего не хочу слышать. Да и что с тобой вообще такое?! Людмила твоя что-то вытворила? Эй! Выше нос! Все наладится.
  - Людмила тут ни при чем, - начал Кононов, но Женя вновь его оборвал.
  - Где машина? Поехали уже. Все плохое потом, после того, как доставишь меня к моей девушке. Я неделю этого дня ждал. Не продлевай моего ожидания.
  Алекс долгим внимательным взглядом посмотрел на друга, выпрямился, махнул рукой и, развернувшись, пошел к припаркованной машине. Всю дорогу он молчал, просто вел автомобиль и слушал, как Евгений рассказывал о своей поездке. Даже не задавал никаких вопросов, что задело Евгения, если бы он не был слишком сосредоточен на своих собственных чувствах и переживаниях.
  Они въехали во двор соседнего с Жениным дома и остановились у второго подъезда.
  - Она дома, да? - спросил Евгений.
  - Нет, не дома, - ответил Кононов.
  - Подождем здесь? - вновь спросил молодой человек.
  Вместо ответа Александр вышел из машины и открыл дверь подъезда, ожидая друга. Евгений выскочил из авто и, хлопнув дверцей, вбежал в открытую дверь. Алекс заблокировал машину и пошел вверх по ступеням. Он остановился перед простой деревянной обитой дешевым дерматином дверью на втором этаже. Достал из кармана ключи и открыл ее. Не дожидаясь Евгения, вошел в квартиру и прошел сразу в зал. Сел в старое кресло, сложил руки на груди и только тогда посмотрел на друга, замешкавшегося в коридоре. Женя заглянул в зал, прошел на кухню, затем в спальню. В квартире было прибрано, но все равно создавалось ощущение покинутости и пустоты. Обстановка была минимальной, если не сказать скудной. В зале старенький диван и два кресла, столик со швейной машинкой, безликий торшер на алюминиевой ножке и затертый, но вполне чистый палас. В кухне никакого гарнитура - только газовая плита, пара тумбочек, стол и четыре табуретки. В спальне кровать, комод и журнальный столик, на котором стояла настольная лампа с красным абажуром. Окна без решеток, деревянные, которые, чтобы помыть, надо было раскручивать. Евгений некоторое время не мог понять - что же создает ощущение неуюта и заброшенности, пока еще раз не взглянул на окна. Нигде не было штор. Ни гардин, ни каких-нибудь мало-мальских задергушечек. Ничего. Стекла чистые, как и все в квартире. И никаких вещей: кофточек, брюк, юбок. Покрывало аккуратным кульком лежало на кровати в спальне. Молодой человек подошел к окну. Выглянув, увидел двор своего дома, бабушек, сидящих у его подъезда, детей, лазающих по шведской стенке, на которую он как-то взбирался, чтобы разглядеть женщину в окне. Какая-то верткая мысль крутилась в голове и не могла остановиться. Он повернулся спиной к окну и вновь осмотрел комнату. Взгляд его задержался на лампе с красным абажуром. Он включил его. Красный свет, немного бледный днем, залил комнату. Мысль попалась.
  "Моя фантазия. Ты была моей фантазией. Это была ты, Таня. Я смотрел на тебя, не зная еще, что ты ворвешься в мою жизнь. И представлял тебя танцующей в восточном наряде. Моя фантазия"
  Он выключил свет, подошел к кровати и взял в руки подушку, на которой отсутствовала наволочка. Прижался к ней лицом и вдохнул легкий запах весенней сирени. Он уже все понял. Ее нет в этом доме. И никогда не будет. Неясно было одно: почему?
  - Почему? - спросил он у Алекса, когда вернулся в зал и присел на диван.
  - Я не знаю, - ответил Кононов, глядя Евгению прямо в глаза. - Не знаю.
  Они надолго замолчали. Сидели и думали каждый о своем. Женя окидывал взглядом комнату и пытался представить - как жила здесь его любимая, что она делала, как шила его шторы на старенькой швейной машинке, чем занималась вечерами - ведь в квартире не было ни телевизора, ни книг. Возможно, они были раньше, до ее отъезда. Но сейчас - нет. Глазу было не за что зацепиться, чтобы дать возможность предположить - куда она могла исчезнуть. И почему она вообще исчезла? Не успев войти в его жизнь, она, тем не менее, вторглась в его сердце, разбудила его, взбудоражила, заставила биться по-новому, изменила его и... ушла. Ничего не оставив, ничего не сказав. "Конечно, я совсем ее не знаю, но нельзя же бросить все вот так, безоглядно, бездумно. Должно быть какое-то объяснение."
  - Алекс, - голос его от долгого молчания стал хриплым. - Расскажи мне все. Откуда у тебя ключи?
  - Сразу после твоего отъезда, вечером того же дня, Людмила дома передала мне небольшой пакет. В нем были ключи от квартиры, документы на нее, доверенность на мое имя и письмо. Не письмо даже, а записка.
  - Она у тебя с собой?
  - Да, - Саша вынул сложенный вчетверо листок из нагрудного кармана рубашки и протянул Евгению. Тот развернул его и начал читать.
  "Здравствуй, Саша. Не буду ходить вокруг да около, перейду сразу к делу. Я уезжаю. Сегодня. Точнее, когда ты будешь читать эту записку, меня уже не будет в городе. Знаю, что ты пытался бы меня остановить и потребовать объяснений, поэтому попросила Людмилу передать тебе этот пакет, зная, что вы увидитесь только вечером. Возможно, ты сочтешь меня сумасшедшей, но, поверь, - для меня это единственный шанс. И единственный выход. В конверте документы на квартиру и доверенность на твое имя. Продай ее, пожалуйста, за сколько сам сочтешь нужным. Деньги передай в Женскую исправительную колонию Љ86, где я сидела. Только обязательно в руки Надеждиной Елене Викторовне, подполковнику. Она распорядится ими правильно. Это две мои просьбы к тебе. Последние. Я знаю, что ты их выполнишь. Ты всегда мне помогал. Всегда меня выручал. Всегда был мне больше чем другом. Ты был братом. Я буду помнить вас с Людой всю жизнь. Низкий поклон за все. Ваша Татьяна."
  И ни слова о нем, о Евгении. Как будто его и не существовало в ее жизни. Как будто и не было разговоров о жизни и незабываемых минут вместе.
  Когда Евгений дошел до того места, где Таня просила продать квартиру, он подумал, что еще не все потеряно: она же должна получить деньги от продажи, значит, оставила адрес. Но вторая просьба лишила его призрачной надежды узнать, где находится девушка. Таня спрятала все концы, не оставила ни малейшей зацепки. И, судя по тону и концовке письма, исчезла навсегда. Женя еще раз перечитал записку. Потом сложил листок и передал его Саше.
  - Пошли отсюда, - сказал он. - Здесь мне больше нечего делать.
  Они в молчании вышли из дома, сели в машину и Алекс, проехав немного до соседнего дома, выгрузил друга и его небольшой чемодан возле Жениного подъезда.
  - Хочешь, я побуду с тобой. Выпьем, - предложил он.
  Евгений отрицательно покачал головой. Медленно повернулся и вошел в подъезд. Саша проводил его взглядом, вздохнул и сел за руль. Немного посидел, задумавшись, и включил зажигание.
  
  ***
  Евгений ощущал себя человеком, которого ведут на казнь: так тяжело давался ему каждый шаг на лестнице в подъезде. В груди что-то сжалось и давило, как будто вместо сердца внутри находился камень. Путь на второй этаж занял у него чуть больше десяти минут, но молодой человек даже не заметил этого. В горле предательски стоял ком, горький и соленый от готовых пролиться, но непроливаемых слез. Автоматически он начал шарить в кармане в поисках ключей. Нашел. Поднял голову и посмотрел на дверь своей квартиры. Остановился и долго смотрел на нее, понимая, что ему совсем не хочется идти домой. Вот совсем-совсем не хочется. Что ему там делать? Там, где висят новые шторы, сшитые Татьяной? Там, где покрывало и подушка все еще хранят запах ее дешевых духов - весенней сирени? Там, где на зеркале еще прикреплена записка, написанная ее рукой? Там, где они дурачились в кровати и лепили манты? Еще не зайдя в квартиру, Женя чувствовал, что дом будет казаться ему пустым. И так будет всегда. Потому что Тани там нет. И никогда не будет.
  За всеми этими мыслями крутилась какая-то одна, которую молодой человек не мог уловить. Он какой-то частью мозга понимал, что от глаз пришло сообщение, но в силу потрясения от сегодняшних открытий никак не мог его распознать и прочитать. А между тем, что-то явно буравило мозг и бросалось в глаза. Евгений сосредоточился и вдруг увидел - ясно, остро - что в дверь воткнут стандартный почтовый конверт, белеющий в тусклом свете подъездной лампочки.
  Одним махом преодолев оставшиеся пару ступеней, Женя схватил конверт и несколько долгих томительных секунд смотрел на него, не в силах справиться с волнением и унять дрожь в руках. Почерком, который он однажды уже видел, на белом прямоугольнике были аккуратно выведены слова "Для Евгения". И все. И больше ничего. Но это было письмо от Татьяны. Это была весточка от нее. И хотя он не знал, что там внутри, что содержит в себе этот канцелярский пакетик, он понял, что здесь - его приговор. Окончательный и не подлежащий обжалованию.
  Все еще в крайнем волнении Евгений открыл дверь, вошел, оставил чемодан на пороге, прошел в зал и плеснул себе коньяка. Горло приятно обожгло. В левой руке тоже жгло - там покоилось, дожидаясь своего часа, Танино письмо. Молодой человек устроился на диване, положил конверт рядом с собой и посмотрел в окно. От легкого ветра органза колыхалась, ловя своими перламутровыми боками отблески электрической лампочки. На память пришли непонятные строчки:
  "Я к вам пишу - чего же боле?
  Что я могу еще сказать?
  Теперь, я знаю, в вашей воле
  Меня презреньем наказать..."
  И он вспомнил. С пронзительной и четкой ясностью вспомнил - откуда эти строки. Ну конечно! Пушкин. Евгений Онегин. Евгений и Татьяна. Ее письмо Онегину. Письмо его Татьяны ему...
  К чему откладывать эту агонию? Уже прочесть и прекратить эту боль и ожидание непонятно чего. Евгений попытался взять себя в руки. Вышло не очень хорошо, но пальцы перестали дрожать и распечатать конверт он смог, не порвав его. Внутри лежал сложенный тетрадный лист, исписанный с обеих сторон, и какой-то официальный бланк с печатью. Женя отложил бланк в сторону и начал читать письмо.
  "Теперь ты все знаешь. Это было последнее, что ты еще не знал обо мне..."
  - Так, похоже, документ-то важен. Без него ничего не пойму, - Евгений сказал это вслух, но даже не заметил. Взял в руки бланк и начал читать. Это было медицинское заключение, свидетельствующее о том, что у Татьяны - его Татьяны (!) - отсутствует матка, придатки и еще какие-то женские органы, названия которых он не мог разобрать. Понял только одно: у Татьяны не может быть детей. Понял и... ничего не почувствовал. Ни разочарования, ни обиды, ни злости. Ничего. Кроме пустоты, которая расползалась в душе все шире и шире, начиная с того самого момента, когда он понял, что его тайной фантазией, которой он любовался, была его любимая. Женя прекрасно осознавал, что эту пустоту он не сможет заполнить ничем. И никем. Только этой милой хрупкой девушкой в джинсах и клетчатой рубашке-ковбойке. В груди закололо, заболело. Но не было рядом человека, который поцеловал бы больное место и подул на него, как в детстве. Не было... И, наверное, уже не будет...
  Женя вновь взял письмо и начал читать.
  "Теперь ты все знаешь. Это было последнее, что ты еще не знал обо мне. Когда со мной произошла та ситуация, врачи пытались сделать все возможное, чтобы сохранить мне детородные органы. Они зашивали и штопали, лечили и спасали. Внутренние разрывы были слишком велики, и я перенесла несколько операций. Но, несмотря на все усилия врачей, развилась инфекция, которая сделала меня бесплодной. Врачи сказали, что матку и другие органы придется удалить. Для моего же благополучия. Детей я уже все равно не смогу иметь, так что и "женские причиндалы" мне без надобности. Я не противилась. Просто не было сил. Все свои ресурсы я тратила в тот момент только на то, чтобы не потерять рассудок, не сойти с ума. Меня вычистили. Женя, я пуста, как пионерский барабан. Иногда, когда я с силой ударяла себя внизу живота, я слышала этот пустой утробный гул, свидетельствующий о том, что в этой пустоте никогда не зародится жизнь. Никогда. Ни от кого. Прошло время, и я научилась с этим жить. Приняла эту пустоту в себе, потому что мне уже ничего другого не оставалось. Без вариантов. Я не смотрела по сторонам, не обращала внимания на мужчин. Да и они, признаться, не шибко баловали меня своим вниманием. Для них я была серой мышью, обычным почтовым зверьком, пережитком эволюции. Я не стремилась заводить знакомства, а просто жила своей устаканившейся жизнью с ее маленькими, очень-очень маленькими радостями. И тут появился ты. До сих пор не могу ответить себе на вопрос - что в то утро толкнуло меня подойти к тебе и предложить свою помощь. А потом еще эти шторы... Такое ощущение, что я не владела собой и своим языком, когда предлагала тебе помощь. Но... назад не отмотаешь. И я, пожалуй, не жалею о том, что мы столкнулись в жизни. Но если бы мы столкнулись и разошлись - это одно. А мы столкнулись и влипли. Как пчелы в меду увязли в наших чувствах. Ну... вот я и сказала тебе это. Да, Женя, я люблю тебя. Да, думаю, ты и сам это давно понял. А если не давно, то когда прочел записку, понял. Я люблю тебя. Вот, как пушкинская Татьяна, пишу тебе письмо. Никогда не думала, что в моей жизни такое случится, но у небесной канцелярии свои приколы, как говаривал один мой очень хороший друг. И с нами она плотно прикололась. Я никого не пускала в свое сердце после того случая. А ты и не спросил разрешения - просто вошел в него и занял свое место. Корешки пустил, чтобы прочнее закрепиться. И я, вместо того, чтобы вырвать тебя сразу, позволила тебе угнездиться в моем сердце. Я рассказала тебе все о себе, потому что думала и где-то в глубине надеялась, что это тебя отпугнет. Ты оттолкнешь меня, и моя жизнь вернется на круги своя. Я буду продолжать свое серенькое существование, и его больше ничто и никто не потревожит. Но ты не испугался. Не оттолкнул. Я видела по твоим глазам, что ты готов принять меня со всем моим прошлым, со всеми моими потрохами, со всей моей болью. Что ты готов отдать мне если не все, то очень многое. Но... дело в том, что Я не могла тебе ничего дать. Я могу отдать тебе душу, могу отдать тело, но... как женщина, я понимаю, что этого мало. Как женщина я должна дать тебе больше. Должна дать тебе ребенка. А... этого я не смогу. Никогда не смогу. Барабан... пустой барабан. Ты прости, любимый, что я приняла такое решение. Приняла его сама, не посоветовавшись с тобой. Но я не хотела ставить тебя перед таким нелегким выбором, потому что боюсь, что, что бы ты ни выбрал, ты будешь винить меня. Пусть лучше я сама буду это делать. Мне привычнее. Ты молод, Женя. Ты даже моложе меня. И у тебя должны быть детки. Зачем страдать двум людям, когда можно уменьшить количество несчастных на одного?! А я очень хочу, чтобы ты был счастлив. Я люблю тебя. И именно поэтому отпускаю и ухожу. Я знаю - мы больше не увидимся. Но в моей жизни ты был и есть. И, думаю, всегда будешь. Только забудь об этом. Просто живи. Живи своей жизнью, женись, роди ребенка, люби его. И постарайся забыть, что маленькой серой мышкой я пробежала однажды через твою жизнь.
  Прости. Твоя Татьяна"
  
  ***
  В жизни Евгения потянулись серые однообразные дни, наполненные только работой. Он старался ни о чем не думать, просто механически делал то, к чему привык. Вопреки опасениям, у него получилось переключить голову с личных забот на работу, и бизнес "чувствовал" себя даже лучше, чем раньше. Фирма Евгения переживала замечательные времена, чего нельзя было сказать о нем самом.
  Он стал резок, порой груб, замкнулся и вел разговоры только по работе. В нем проявились ранее дремавшие нотки жесткости и местами даже жестокости. Он избегал разговоров с родителями, не ходил на корпоративы и дни рождения сотрудников. Записался в тренажерный зал и вечерами после работы истязал себя, "качая железо". Каждый его день казался похожим на предыдущий и был наполнен делами, делами и еще раз делами. Но каждая ночь безраздельно принадлежала ему и его голове. Каждая его ночь безраздельно принадлежала Татьяне. И он ничего не мог с этим поделать. Да, признаться, Женя и не пытался ничего изменить. Поначалу он хотел разозлиться на девушку, возненавидеть ее, наивно полагая, что это поможет ему выбросить ее из головы и из сердца. Но очень скоро понял, что это невозможно. Не за что ее ненавидеть. Не за что на нее злиться. Чем она его обидела? Своей любовью? Своей горькой правдой? Своей болью? Да ничем! Не за что ее ненавидеть и, значит, такая политика ему не поможет. Спустя неделю мучений молодой человек перестал сопротивляться. И дело не в том, что в данный момент он понял, что ничего не может изменить. Он не хотел ничего менять. Где-то в подсознании сидела мысль, что сейчас нужно оставить все как есть. И ничего не предпринимать. Да, признаться, он и не знал, что можно предпринять в такой ситуации. Конечно, можно было попытаться найти знакомых в адресном столе, чтобы выяснить - куда Татьяна могла податься. Но... не хотелось. Ничего не хотелось.
  Чуть позже Евгений задумался о том, почему Татьяна так глубоко проникла в его душу. Как это случилось? У них не было близости, он даже не знал - какая она в постели, чтобы предположить, что сходит с ума по девушке, которая в сексе просто богиня. Этого не было. Но она была для него богиней. Каким-то образом стала той единственной, нужной, необходимой, желанной, зовущей, без которой его жизнь перестала иметь хоть какой-либо смысл. Бесцельно однажды путешествуя на просторах мобильного интернета, он наткнулся на фразу: "В мире есть только двое слепых. Ты - потому что не видишь, как сильно мне нужна. И я - потому что не вижу никого, кроме тебя". Только прочитав эту фразу, Евгений понял: похоже, теперь это его жизненный девиз на долгие годы. И еще он понял одну вещь: любовь все же та еще зараза. Хроническая, больная, не проходящая зараза. При которой учащается дыхание, пропадает аппетит, повышается температура, проявляется апатия, наступает депрессия, кости буквально ломит от желания прижаться к любимому человеку, губы горят от желания целовать милые губы, глаза слезятся, а весь мир кажется тебе пустой картонной коробкой, из которой исчезли все красочные игрушки - все радости жизни.
  В один из дней он решительно набрал номер мамы. Больше двух недель сбрасывал ее звонки, не имея ни сил, ни желания разговаривать на тему своей личной жизни. Но потом понял, что родители с ума сходят от неизвестности. Решил не томить их и поговорить. Тем более что этого все равно не избежать.
  Услышав голос сына, Людмила Ивановна расплакалась и долгое время не могла успокоиться.
  - Мам, ну, прекрати, пожалуйста, - Жене было неловко слушать рыдания матери, ведь он прекрасно понимал, что был причиной, их вызвавшей. - Ну, прости меня, засранца, что заставил тебя переживать. У меня все нормально.
  - Сынок, - Людмила Ивановна справилась с волнением и, все еще всхлипывая, продолжала. - Сынок, почему ты не приезжал? Что у тебя случилось? Я знаю - ты взрослый и самостоятельный, но ты наш сын, мы с папой очень любим тебя. И чувствуем, что в твоей жизни что-то происходит. Ты же знаешь, что мы всегда готовы прийти тебе на помощь. Знаешь ведь?
  - Да, мама, конечно, знаю, - покорно ответил молодой человек. И тихо повторил. - Знаю.
  - Женечка, я костьми лягу, только чтобы у вас с Ромой все хорошо было. И ты знаешь, что это не пустые слова. Я понимаю, что вы уже взрослые мужики и многое скрываете от меня, стараясь меня не расстраивать. Но материнское сердце - не пустые слова. Оно чувствует, когда с детьми что-то происходит. И рвется, понимаешь? Я слышу в груди этот треск - когда сердечко лопается от боли и переживаний. Неизвестность хуже всего. Она хуже даже самой жестокой правды. Что бы вы мне ни сказали, вы - мои дети. Я безоговорочно приму все, только бы знать, что я могу быть рядом и могу вам помочь. Ты не поймешь меня, сынок, пока своих деток не заимеешь. А вот как они появятся...
  - А если не появятся? - изменившимся голосом перебил Евгений Людмилу Ивановну.
  - Как это - не появятся? - запнулась мама. - Конечно, появятся! Ты что такое говоришь? В детях наша жизнь! Они наша радость, наше продолжение. Да я вообще не представляю - чем и кем бы я была, если бы у меня вас не было! Конечно, появятся!
  - Нет, мама, - печально промолвил Женя. - Не появятся. Ты прости, что я позвонил. У меня много работы. Потом поговорим.
  Он поспешил бросить трубку. Смотрел на телефон в своей руке и думал: "Где же ты, моя маленькая серая мышка? Где ты, мой пустой пионерский барабан? Как тебя найти?" Опять вопросы без ответа. Найдет ли он их когда-нибудь?
  
  ***
  Тот вечер стал самым мучительным за весь последний месяц. А началось с того, что Женя увидел на стекле едущей впереди машины наклейку "Кто куда, а я - в роддом за доченькой". Сердце заколотилось так бешено, что, казалось, готово выпрыгнуть из груди. Резко вывернув руль, Евгений прижался к обочине и попытался дышать ровно, чтобы привести сердцебиение в порядок. Сделать это оказалось сложнее, чем он предполагал. По спине потек холодный пот, неприятно холодя позвоночник. Дрожащими руками молодой человек достал сигарету и жадно затянулся несколько раз подряд. Докурив сигарету и немного успокоившись, он включил габаритные огни, положил руки на руль и уронил на них голову. Закрыл глаза. Перед внутренним зрением возникли картинки, медленно сменяя друг друга, будто диапроектор показывал слайды. Вот они с Татьяной в церкви - венчание. Вот она бросает свадебный букет и его ловит какая-то девушка. Вот он лежит на кровати и смотрит на Таню, которая стоит у окна. В окно пробивается лунный свет, и силуэт девушки четко виден на фоне окна и развевающихся штор. Вот она также стоит у окна вполоборота, и Евгению четко заметен ее выпирающий живот, в котором, как они уже знают, живут двое мальчиков. Следующий слайд - выписка из роддома. На его Рендж Ровере красуется несчетное количество разноцветных шаров, сквозь них просматривается наклейка "Любимая, спасибо за сына". И еще одна такая же - ведь сыновей - двое. Смена кадра. Он с сыновьями, уже подросшими, в одинаковых шортах и майках, запускает воздушных змеев на берегу моря. Нити рвутся из слабых рук, стремясь на волю ветра и неба, мальчишки звонко смеются, его смех вторит им. Он поворачивает голову и видит, как, утопая в горячем песке, к ним идет Таня. Ее парео трепещет на ветру и обнажает тонкие стройные ноги. Она улыбается, и от этой улыбки в его сердце распускаются огненно-красные маки. Новый кадр - его сыновья за школьной партой. Первый класс...
  Слайды тают. Растворяются как сигаретный дым, оставив лишь горькое послевкусие разочарования и боли от осознания, что такого не будет никогда. Во всяком случае, с Татьяной не будет никогда. Жене захотелось плакать. Впервые за многие-многие годы захотелось плакать. Но глаза были сухи. Будто высушенные жарким солнцем аравийской пустыни.
  Он поднял голову и долгое время смотрел на дорогу и проезжающие по ней машины. Сердце успокоилось и билось в груди ровно. Можно было ехать дальше. Но... куда? Бесцельно покататься по городу, чтобы потом приехать в свою, опостылевшую уже квартиру и свалиться от усталости? А что? Пожалуй, выход.
  Часа полтора Евгений бесцельно медленно кружил по улицам города. Зажглось вечернее освещение, кафе и рестораны манили яркими неоновыми вывесками, но есть совсем не хотелось. В открытое окно машины врывался горячий городской воздух, несший с собой запахи шашлыка и нагретого за день асфальта.
  Ведя машину буквально на автомате, Женя и не заметил, как оказался в каком-то до боли знакомом дворе. Припарковавшись, он какое-то время не мог вспомнить - откуда знает этот двор, почему ему кажется знакомым этот дом слева и качели на детской площадке. Кто здесь живет? Через несколько минут память услужливо подсказала ответ: это дом Лики, его бывшей девушки, яркой, как женщина в красном из фильма "Матрица". Первым порывом было завести мотор и уехать, но молодой человек почему-то не сделал этого. Наоборот: выйдя из машины, он двинулся по направлению к знакомому подъезду.
  Анжелика открыла дверь почти сразу, будто ждала его приезда и видела из окна подъехавшую машину. Хотя по выражению ее лица сразу стало ясно, что уж кого-кого, а Евгения она точно встречать не планировала.
  - Пустишь? - спросил мужчина.
  Лика отступила вглубь квартиры, давая проход.
  Когда он разулся и прошел на кухню, проследовала за ним, нажала кнопку на электрическом чайнике и просто спросила:
  - Чай или кофе?
  - Чай. Если можно.
  - Можно.
  Отвернулась и начала доставать чашки из навесного шкафчика. Евгений рассматривал девушку. Она по-прежнему потрясающе выглядела. Впрочем, неизвестно, что такого должно было случиться, чтобы Лика перестала за собой ухаживать. Внешность для нее всегда была на первом месте.
  - Ты прекрасно выглядишь, - сказал он.
  - Я знала, что когда-нибудь ты придешь, - одновременно с ним произнесла Анжела.
  Фразы были произнесены в унисон, поэтому никто из них не разобрал, что было сказано. Повисло молчание, которое прервал Женя.
  - Ты прекрасно выглядишь, - вновь повторил он.
  - Спасибо. Стараюсь, - с улыбкой ответила Лика и разлила по чашкам горячий ароматный чай.
  Какое-то время опять неловко молчали.
  - Я знала, что когда-нибудь ты придешь, - вновь повторила девушка, кокетливо глядя на молодого человека.
  - Знаешь, я и сам не понимаю, как это вышло, - честно признался Евгений. - Просто катался по городу, ни о чем толком не думая, и очутился в твоем дворе.
  - Значит, так было нужно. Соскучился, наверное, - Лика вновь призывно глянула на Женю.
  Он поднял на нее глаза и внимательно посмотрел. Безупречный овал лица, красиво очерченные брови, глаза в опушении наращенных ресниц, татуированные полные губы, ямка между ключицами, бархатная кожа. Спускаться взглядом дальше он не стал: просто знал, что ниже высокая красивая грудь, плоский рельефный животик и прекрасное далёко, которое при желании могло оказаться прекрасным близко. Он поднялся и потянул Анжелику за руку. Притянул к себе, обнял, вдохнул запах духов в ее волосах. Шанель. Никогда не любил этот запах. Почувствовал, как тонкие пальцы девушки расстёгивают пуговицы на его рубашке. Отстранился. Взял ее лицо в ладони и долго-долго смотрел, будто пытался что-то найти или запомнить каждую клеточку ее лица.
  - Лика, - голос был хриплым. Только, вопреки предположению Анжелы, вовсе не от возбуждения, а от переживаний. - Скажи, а ты могла бы родить мне ребенка?
  - Что? - глаза девушки расширились. - Ты это серьезно?
  - Абсолютно.
  - Ты женишься на мне?
  Евгений поморщился. Выпустил Лику из объятий, сел на место и взял в руки чашку с чаем. Анжелика же - великая приспособленка - опять подстроилась под ситуацию. Она присела на корточки рядом с Евгением, положила руки ему на колени и, глядя на него преданным и многообещающим взглядом снизу вверх, мягким голосом сказала:
  - Конечно, я рожу тебе ребенка.
  Женя смотрел на нее и в его душе что-то шевелилось. Наверное, чувство благодарности. Может, забытое чувство привязанности и любви к этой женщине. Но следующие слова Лики ошеломили его.
  - Только я не буду кормить его грудью. Чтобы форму не испортить. И воспитанием, если это будет мальчик, будешь заниматься ты...
  Евгений резко встал, чуть не опрокинув чай на Лику, и пошел в сторону выхода. Девушка побежала за ним. Она что-то говорила, но молодой человек уже не слушал. Вышел, резко хлопнув дверью, сбежал по ступеням подъезда и ушел из этого дома, понимая, что в этот раз действительно уходит навсегда.
  В машине ему на ум вновь пришло прочитанное недавно выражение: "В мире есть только двое слепых. Ты - потому что не видишь, как сильно мне нужна. И я - потому что не вижу никого, кроме тебя".
  - Таня, почему же ты не видишь, как сильно мне нужна? - в отчаянии горячо шептал молодой человек.
  Зазвонил телефон. Лика. Сбросил. Опять зазвонил. Поставил в черный список. Все. Не хочу. Таня...
  
  ***
  - Пап, мне плохо.
  Слова прозвучали банально и глухо, но это было единственное, что он мог сейчас сказать. Евгению не хотелось начинать разговор с матерью, потому что он знал, как эмоционально и близко к сердцу она воспринимает все, что касается ее сыновей. Кроме того, ему было несколько стыдно за последний разговор с Людмилой Ивановной, когда он бросил трубку, толком не попрощавшись. Сейчас как никогда ему были нужны мужские уши и мужские глаза, которые бы внимательно выслушали и посмотрели прямо в душу, чтобы увидеть еще и все то, что он был не в состоянии высказать. Лучше отца на эту роль не подходил никто. Евгений не настолько очерствел, чтобы начинать разговор сразу с такой фразы, но ему не хотелось банальностей типа "привет, как дела, как мама, как работа?".
  Игорь Витальевич не стал задавать никаких вопросов по телефону. Он просто предложил встретиться в ближайшее время и поговорить с глазу на глаз.
  Евгений ждал отца, стоя на балконе. Он не курил, просто смотрел на окна Таниной квартиры, сейчас ничем не обозначенные и безликие, как и остальные окна ее дома. Не горел призывно приглушенный красный свет, никто не сидел на подоконнике, никто не танцевал какой-то свой, ей одной известный танец, никто не расстилал постель. Да и постели как таковой, вспомнил Женя, в этой квартире уже не было. Обычная панельная двушка была пуста, как и его душа. Молодой человек вспомнил свой разговор с Кононовым, произошедший накануне, когда он предложил купить Танину квартиру и оставить ее себе.
  - Зачем тебе это? - спросил Александр.
  - Не знаю, Саш. Мне кажется, что она еще вернется. И, если я куплю эту квартиру, ей будет куда возвращаться. Если она не захочет жить со мной, она пойдет к себе. Думаю, гораздо приятнее вернуться туда, где ты жил.
  - Вряд ли, Джон, - резонно заметил Саша. - Не забывай: в этой квартире она была не только счастлива, но и несчастна. Даже больше несчастна, чем счастлива. Зачем возвращаться туда, где было больно? Вот ты сам - вернулся бы?
  - Нет, - немного подумав, ответил Евгений. - Точно бы нет. Благо есть ресурсы, чтобы найти себе новое жилье. Но у Тани-то их нет, этих ресурсов! Ей некуда возвращаться, ведь она сделала самый последний, окончательный шаг...
  Они надолго замолчали. Как всегда в такие моменты каждый думал о своем. Саша вспоминал Татьяну той далекой девочкой-школьницей, которая помогала ему писать сочинения и изложения и поддерживала по всем предметам. Вспомнил выпускной вечер и свою внезапно вспыхнувшую страсть к этой девушке, некогда бывшей гадким невзрачным утенком. Вспомнил ее на пороге своей квартиры - избитую, униженную, сломанную и сломленную, такую хрупкую, такую беззащитную. Он посмотрел на друга. Как бы ему хотелось сейчас сказать Евгению что-нибудь ободряющее, что-нибудь весомое и правильное, что помогло бы тому справиться с душевной болью, терзавшей сердце и душу. Но сказать такое - означало бы солгать. Ведь он был уверен, что Таня не вернется в этот город.
  Женя ни о чем не думал. Он просто вспоминал. Вспоминал, как сидел на детской стенке и смотрел на танцующий силуэт в окне, из которого лился красный свет. Вспоминал, как они вешали шторы, как лепили манты, как дурачились, ели пиццу.
  - Как думаешь, она вернется ко мне? - с надеждой и отчаянием спросил он Кононова.
  - Не знаю, друг. Не знаю...
  Женя так глубоко ушел в свои мысли и воспоминания вчерашнего дня, что не сразу почувствовал, как по его руке что-то ползет. Опустив глаза, он увидел маленькую божью коровку, деловито спешащую куда-то от запястья к локтю. Из самых глубин памяти, или может подсознания, всплыли строчки детской песенки, которую напевали все дети советского времени. Дети, у которых не было гаджетов, смартфонов и компьютеров, и которые развлекались тем, что посылали им природа, любопытство и детская непосредственность.
  Божья коровка,
  Улети на небко.
  Там твои детки
  Кушают конфетки.
  И никого никогда не смущало, что небо ласково названо грамматически неправильным словом, что конфетки, даже самые маленькие, не могут попасть на небко, и коровкины детки не смогут их там кушать. Это был полноценный детский бред, который доставлял радость каждому малышу, которому удалось поймать этого красного жучка в черную крапинку. Это были невинность, чистая как слеза вера, наивность, непосредственность и полноценное детское счастье, не омраченное думами и мыслями о будущем, о заработке, о страданиях, о коммунальных платежах, о престиже, о пропитании, о разбитом сердце, об утраченной любви. Обо всем том, что составляет взрослую жизнь, такую серьезную. И такую, порой, глупую.
  "Божья коровка, улети на небко"... - прошептал Евгений. Он заплакал. По утерянной невинности и наивности, по утраченной чистой и абсолютной вере в счастье и все хорошее. Заплакал над своим разбитым мужским сердцем, осколки которого буквально физически ощутимо царапали изнутри его грудную клетку, не давая вздохнуть. "Где же ты, мой пустой барабан?" - в который раз мысленно позвал он. И в который раз не получил ответа.
  Насекомое развернуло твердые красные в крапинку надкрылья, выпустило из-под них сморщенные коричневые тонкие как паутинка крылышки и улетело на свое небко, где нет места взрослым заботам, проблемам и тревогам. Туда, где живут только детские грезы и мечты.
  
  ***
  В таком смятенном состоянии застал сына Игорь Витальевич. Мы склонны считать, что сентиментальность - это женское качество и оно в самой малой мере свойственно мужчинам. Это не так. Мужчины, воспитанные обществом по принципу "сильная половина человечества" просто не проявляют своих чувств на людях. Но страдания их не менее глубоки и серьезны. Отец увидел не взрослого самостоятельного сына, владельца достаточно успешной крупной компании и состоявшегося мужчину. Он увидел своего раненого сломленного ребенка, своего мальчишку, своего младшенького горячо любимого сына. Он видел, что рана, прошедшая через его сердце, гораздо более глубокая, нежели любая серьезная царапина из детства. Такую рану не замажешь зеленкой. На такую рану не наложишь подорожник. И ту потерю, которая изливалась из глаз сына скупыми слезами, не восполнишь, просто купив в магазине замену. Такую потерю ничем не восполнить...
  Он без единого комментария прочитал письмо Татьяны и заключение врача. Молча подошел к сыну и обнял его, крепко, по-мужски, по-отцовски. Как бы ему хотелось в этот момент забрать себе груз боли, терзавшей сердце сына! Но Игорь Витальевич достаточно пожил на свете, чтобы понимать: каждый САМ проходит свою дорогу боли и разочарования. Сам. У каждого она своя и никому не дано пройти чужим путем или разделить горе, взвалив часть его себе на плечи. Единственное, чем он мог помочь своему мальчику, - это держать его в своих отеческих объятиях и просто давать понять, что он рядом с ним, что не уйдет.
  Чутким отцовским сердцем уловив момент, когда можно было нарушить молчание, Игорь Витальевич сказал:
  - Сынок, все мы в этой жизни что-то теряем. Нет, пожалуй, ни одного человека в мире, который бы прожил свою жизнь без потерь. Квартиры, деньги, здоровье, любовь и многое другое - каждый чего-то лишается. Рано или поздно. А даже если ты и найдешь счастливчика, который прожил свою жизнь без потерь, боли и разрушений, то он все равно тоже теряет: часы, дни, годы и десятилетия своей жизни. Он теряет время. Никто не бессмертен, кроме Бога. Но очень важно, как ты относишься к своей потере. Если утрата чего-то или кого-то дорогого ломает тебя, у тебя нет будущего. Ты постоянно будешь завязан на этом страдании и в какой-то момент начнешь упиваться им, жаловаться другим с желанием, чтобы тебя пожалели, и в результате станешь жалок и никчемен. Но если мобилизовать все свои внутренние ресурсы и силы, если твердо сказать самому себе "меня это не сломает", то ты обязательно найдешь силы для дальнейшей жизни. Как бы сейчас кощунственно с моей стороны это ни звучало, но жизнь с уходом Татьяны не заканчивается. Она продолжается, и в ней по-прежнему есть ты и все, кто тебе дорог. Пусть в данный момент ты этого не осознаешь. Жизнь такая штука... никогда не знаешь, каким боком она повернется завтра и какой фортель выкинет. Я очень люблю выражение "Пути Господни неисповедимы". Оно так много раз в моей собственной жизни подтверждалось, что я и ситуации-то все не вспомню. Но именно потому, что у Бога свои планы на каждого из нас, я с пиететом отношусь к такому понятию, как надежда. Да, согласен, она бывает ложной. Но в большинстве случаев все же оправдывается. Не надейся на то, что Таня вернется. Надейся на ее счастье. И если ее счастье - это ты, то и возвращение не за горами. Если же нет, - ты все равно успокоишься и будешь знать, что она счастлива. Пусть без тебя, пусть в другой стране или вообще на другом континенте, но счастлива. Ты не представляешь, сынок, как благотворно влияет на нас счастье любимого человека. Это принесет покой и в твою душу, вот увидишь. И ты тоже станешь счастливым. Боль уйдет. Поверь мне. Она не вечна. Боль уйдет...
  Остаток вечера мужчины просидели в зале, попивая чай и разговаривая обо всем и ни о чем. О семье, о маме одного и жене другого, о Романе и его детках, о бизнесе, о работе. Евгений рассказал о своей поездке в Финляндию и попросил отца передать матери шкатулку из кусочков зеркал. На что Игорь Витальевич заметил, что Людмиле Ивановне приятно будет получить этот подарок из рук сына. Разумеется, не сейчас, а тогда, когда он готов будет приехать к ним в гости. Расстались глубоко за полночь. Молодой человек уснул, едва его голова коснулась подушки, и проспал до самого утра без сновидений. Отец был прав: боль уходила...
  
  ***
  Дни шли за днями, и Евгений осознал правоту еще одной истины, сказанной отцом: жизнь продолжалась. Работа требовала его каждодневного присутствия. И он там был. Мотался по всему городу, общался с поставщиками и покупателями, занялся поиском дополнительной площади под склад, потому что финны развернулись не на шутку и уже протежировали фирме Евгения еще несколько скандинавских компаний-партнеров. Эти, как говорил Виктор, "движняки" занимали много времени, и Евгений даже перестал каждый день ходить на тренировки. Оставил занятия два раза в неделю. При его отличной физической форме этого было вполне достаточно. Он по-прежнему был замкнут в себе, по-прежнему сосредоточен на работе и по-прежнему игнорировал Анжелику, которая, окольными путями узнав, что он одинок, вновь принялась бомбардировать его звонками и сообщениями. Он блокировал ее и заносил в черный список, но она звонила с разных номеров и упорно продолжала просить встречи "для серьезного разговора".
  - Какого разговора? - в очередной раз в бешенстве спрашивал Евгений. - С тобой невозможно разговаривать серьезно. Ты насквозь лжива и расчетлива, Лика. Когда ты, наконец, поймешь: я хочу, чтобы ты оставила меня в покое и навсегда ушла из моей жизни?!
  - Милый, почему ты так со мной разговариваешь? - жалобно спрашивала девушка (Евгений прямо видел, как она надувала свои идеально вылепленные губки). - Я просто хочу тебя увидеть и пообщаться. Мы так давно не разговаривали по душам...
  - Мы вообще с тобой никогда не разговаривали по душам, - перебил ее Женя. - И я не планирую это начинать. Не звони мне больше, будь добра. Найди себе другую жертву.
  Он отключил телефон, уже по привычке внес и этот номер в черный список. Потом посидел, побарабанил пальцами по столу и выдвинул верхний его ящик. Поверх бумаг лежал симпатичный миниатюрный телефон в ярко-зеленом корпусе, предназначенный для Татьяны. Евгений долго смотрел на него, будто ждал, что тот зазвонит. А когда он возьмет трубку, то услышит голос девушки - далекий и почти не знакомый, но родной до боли и близкий даже через помехи. Аппарат молчал. Молчал и Евгений. Потом закрыл ящик стола и выехал на переговоры.
  
  ***
  Совсем по-другому вел себя Игорь Витальевич. Несмотря на то, что разговор с сыном был сложным и эмоциональным, он не разучился думать логически и аналитически и голову ни на миг не "отключал". Не позволял чувствам возобладать над разумом. Поэтому и увидел сразу возможности, о которых совсем не подумал Евгений. Он решил обратиться в частное детективное агентство, благо в городе их было восемь. Очень скоро Игорь Витальевич узнал, что на розыске людей специализируются всего два из них. А, проанализировав отзывы об обоих, остановил свой выбор на организации со смешным и поначалу непонятным названием "Колобок". Долго гадал - почему такое странное и даже смешное название у столь серьезного агентства, а потом решил прямо спросить об этом начальника. Тот также прямо и ответил:
  - Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел. А Костя поискал-поискал (Костя - это я) и нашел, - улыбнулся приятной открытой улыбкой Игорю Витальевичу, а потом пояснил. - Название придумала моя дочь. Ей 9 лет. Четыре года назад, когда я открывал агентство и перебирал названия, она серьезно так сказала: "Папа, назови свою работу "Колобок". Я спросил: "Почему именно "Колобок"? А она ответила вот этими самыми словами, про то, что поискал-поискал и нашел. Мне эта идея сначала показалась не серьезной, думал, никто не придет к детективу, у которого смешная вывеска на здании и надпись на визитке. Но я оказался неправ. Сначала людьми двигало любопытство, а потом, узнав лучше меня и моих ребят, моими услугами стали пользоваться вполне серьезные люди. И название уже никого не смущало. Я знаю свое дело и хорошо выполняю свою работу.
  Это Игорь Витальевич знал - навел справки и ознакомился с отзывами на различных сайтах. Утвердившись в своем намерении воспользоваться услугами Кости и его ребят, он заговорил о деле:
  - Мне нужно найти одну девушку. Информации, которой я владею, немного. Но я знаком с человеком, который знает гораздо больше. Думаю, он не откажется нам помочь.
  - Давайте сначала посмотрим, что знаете вы, а потом уже решим, нужны ли нам другие люди.
  Игорь Витальевич собрался с мыслями и рассказал детективу с самого начала все, что он знал о Татьяне от Евгения. Костя слушал, делая пометки в блокноте, иногда вежливо перебивая и уточняя какие-то детали.
  - Какая интересная особа, - задумчиво проговорил Константин через несколько минут после того, как мужчина закончил свой рассказ. - Для каких целей вы ее ищете?
  - Для романтических, - улыбнулся Игорь Витальевич и, не дожидаясь очередного вопроса сыщика, продолжил. - Эта девушка вскружила голову моему сыну и исчезла. Она ничего не украла, не проводила никаких афер. Просто сама испугалась своих чувств и возможности быть счастливой. Не знала, что делать с этой, свалившейся на нее любовью, вот и сбежала. Поверьте мне, Константин, я прожил жизнь, поэтому могу делать определенные выводы.
  - Думаю, Игорь Витальевич, вы правы, - сложив пальцы домиком, сказал детектив.
  - Найдите ее. Я не буду на нее давить, обещаю. Она не пострадает и даже не узнает, как я ее нашел, если для вашего агентства этот момент важен. Но я должен с ней встретиться. Ведь может случиться так, что она уже пожалела о сделанном и о совершенном побеге. Но не может вернуться. Ведь Татьяна считает, что сожгла все мосты, ее никто не ждет и ей некуда идти. А это не так. Если же решение ее твердо, я уеду и больше не побеспокою ее. Но вы же сами отец и понимаете, что я должен увидеть ее, поговорить и попытаться вернуть. Я должен сделать все для счастья своего ребенка. Ведь он мой сын. И он любит. На свете нет ничего страшнее смерти и ничего больнее разбитого сердца. Я не хочу, чтобы он жил с этой болью.
  - Я найду ее. Только мне понадобится еще информация. Вы говорили о каком-то человеке, который мог бы мне ее дать.
  - Да. Это друг и компаньон моего сына Александр Кононов. Я могу позвонить ему прямо сейчас.
  Константин кивнул в знак согласия. Игорь Витальевич набрал нужный номер.
  - Саша, здравствуй. Это Игорь Витальевич, отец Жени. Мне нужна твоя помощь. Это не касается работы, но без тебя никак не обойтись. Сможешь приехать? Подожди минутку, не вешай трубку, - и, обращаясь к Косте. - Он сможет только через пару часов. Вас это устроит?
  Детектив кивнул.
  - Саша, давай так. Я скину тебе адрес и буду ждать через два часа. Приедешь - все объясню. Спасибо, дорогой.
  
  ***
  Через два часа обескураженный от напора Игоря Витальевича и Константина, но, в то же время, загоревшийся идеей найти Татьяну, Саша Кононов рассказывал все, что знал о девушке и ее родителях. Они собирались устроить мозговой штурм и набросать версии, где бы ее можно было найти. Но Константин решительно воспротивился этому.
  - Это моя работа. Вам остается только ждать.
  Понимая, что он прав, мужчины оставили офис "Колобка" и разъехались по своим делам, предварительно условившись держать друг друга в курсе поисков.
  Вечером того же дня Игорь Витальевич сидел дома перед телевизором, где на экране шла какая-то передача, в смысл которой он даже не вдавался - настолько был погружен в свои мысли. Людмила Ивановна уже несколько раз звала его к ужину, но мужчина не слышал. Очнулся он только от легкого прикосновения жены. Встревоженным вопросительным взглядом смотрела на него супруга.
  - С тобой все в порядке, Игорь? Я не могу дозваться тебя к столу.
  - Все хорошо, - немного протяжно и неуверенно ответил он. - Просто задумался и не слышал.
  - О чем?
  Игорь Витальевич уже почти открыл рот, чтобы рассказать жене о своих сегодняшних встречах, но, хорошенько все взвесив, не стал этого делать. Чем обернутся поиски - он предугадать не мог. И если Константин не найдет Татьяну, то смысла во всем сегодняшнем мероприятии нет. Так зачем лишний раз расстраивать или настраивать Людмилу на это? Он улыбнулся и ответил:
  - Не бери в голову, дорогая. Это всего лишь рабочие моменты, которые надо было обмозговать. Лучше пойдем покушаем.
  
  ***
  Ярко-красное солнце, четко очерченное и оттого кажущееся каким-то нереальным, медленно опускалось за линию горизонта. Несмотря на вечерний час, было довольно жарко, и Татьяна вытерла чистой ветошью потную шею и ложбинку между грудей. Очередной тяжелый день закончился, в ногах приятно гудела усталость, и девушка сняла тяжелые армейские башмаки и хлопчатобумажные носки, чтобы дать ногам возможность "подышать". Бунгало, где она жила со времени своего приезда в Танзанию, находилось за спиной и несколько повыше, на склоне небольшого холма. Это было очень удобное жилище, в котором имелась небольшая комната отдыха с соломенной тахтой и легким покрывалом, плетенным из ротанга вместительным шкафом для вещей (которых, надо сказать, у нее было совсем немного), и даже крохотная кухонька с плиткой, холодильником и одним ротанговым табуретом. Вместо стола девушка использовала довольно широкий подоконник окна. Обстановку можно было назвать спартанской, ведь никаких излишеств в ней не присутствовало. И уж, конечно, не каждая девушка решилась бы жить в такой обстановке. Но Татьяну все устраивало. Была крыша над головой, была еда, был стол, было место для сна, и была работа. Работа, которая занимала всю ее без остатка.
  Она намеренно не поехала к родителям, чтобы избежать ненужных вопросов и уж тем более ненужных советов. Не то чтобы она не хотела видеть родных и близких людей или же не любила их. Нет. Просто сейчас девушка не хотела растрачивать боль своего сердца ни на кого, кроме еще более обездоленных, чем она сама, людей. Точнее - детей. В этот лагерь в окрестностях Дар-эс-Салама она приехала волонтером. Едва распаковав нехитрый багаж и освоившись в своем маленьком бунгало, тут же включилась в работу. Знакомство с множеством подопечных детишек, вхождение в курс дела, тренинги по оказанию необходимой медицинской помощи и многое другое - все это занимало ее голову и тело с раннего утра и до позднего вечера. У родителей в лагере не было бы такого объема работы и оставалось много свободного времени, которое Татьяне сейчас было совсем ни к чему. Была и еще причина, по которой девушка выбрала именно это место. Она знала, что радость от встречи с родителями быстро пройдет. А чувство некоторой зависти останется. Ее родители были женаты давно и всю жизнь трепетно и бережно относились друг к другу. Они никогда не разлучались и, похоже, никто, кроме них самих, не был им нужен. Долгое время Татьяне было непонятно, как в них одновременно уживалось желание и стремление помогать бедным и обездоленным детишкам в Африке или больным в каком-нибудь далеком афганском госпитале и любовь к ней - их единственной дочери. Поначалу ей казалось, что она-то важнее всего, что ради нее родители должны были оставить все свои скитания и быть с ней, а не оставлять ее на попечение бабушки и дедушки. А с периодом взросления эти желания в ней притупились. И не то, чтобы родители перестали значить для нее много или она их разлюбила. Просто, видимо, слишком рано повзрослела, почувствовала и оценила свободу от родительского надзора и опеки и начала жить своей жизнью. Она не разлюбила их и никогда даже не допускала мысли об этом: мать и отец всегда были для нее самыми родными людьми. Но, как и любому ребенку в любом возрасте, ей не хватало их. Простого присутствия, простого уютного семейного молчания, простого крепкого объятия жилистыми загорелыми руками, простых взглядов ясных, выцветших на постоянном африканском солнце голубых и зеленых глаз.
  Конечно, она научилась обходиться без этого. Куда же ей было деваться? Но иногда нет-нет да и кольнет это сожаление - почему мы не рядом? Почему они не со мной? Почему их не было на моей свадьбе? Ведь люди, сделавшие девизом своей жизни постулат "люди должны помогать друг другу", в первую очередь должны были помогать мне - своей единственной дочери?! Это были вопросы без ответов. И в какой-то момент Таня перестала их задавать. Просто закрыла где-то глубоко в сердце на крепкий замок и оставила до поры до времени.
  Не так давно в тот же дальний ящик своего изломанного сердечка она сложила воспоминания о Евгении, мысли о нем, надежды и неосуществимые мечты, с ним связанные. Она четко осознавала, что сделала такой шаг, после которого нет дороги назад. Евгений и все, с ним связанное, - не просто сожженный мост. Это ядерный взрыв, после которого остается только глубокая воронка в душе и ничего живого вокруг: ни чувств, ни воспоминаний, ни желаний. Но... глядя на опускающийся диск дневного светила, девушка ясно ощутила, что чувства, воспоминания и желания все еще живы в ней. Ей помнилась ушибленная коленка Евгения и вкус его кожи, когда она ее целовала. Помнились его губы и глаза, его трогательная растерянность и искреннее недоумение, его заразительный смех и сосредоточенная угрюмость. Но яснее всего она помнила его сильные руки, которые укачивали ее в момент ее истеричной исповеди. В колыбели его объятий она бы хотела остаться навсегда, но не могла. Тогда она создавала и одновременно разрушала то, что могло быть между ними. Она не хотела рассказывать ему столь постыдную тайну своего прошлого и не могла промолчать. И в тот момент чувствовала себя птицей Феникс наоборот: не сгорала, чтобы возродиться вновь, а возродилась, чтобы окончательно себя спалить и умереть.
  Желание уехать и навсегда исчезнуть из жизни Жени было единственным спонтанным решением, которое она приняла за 31 год. Даже решение убить мужа она осознавала и долго вынашивала. И Таня прекрасно понимала - почему: если бы дала себе возможность хоть ненадолго задуматься о предпринимаемых действиях, она могла передумать. Остаться, броситься в эту долгожданную нужную, желанную и так ей необходимую любовь и нежность. А потом жалеть... Потом, когда пришло бы время отвечать на вопросы Евгения о том, почему у них нет детей. И еще позже, когда пришлось бы сгорать от стыда и желать провалиться сквозь землю, когда он, обвиняя, требовал ответить - почему она не сказала ему об этом раньше. Уж лучше так - все разом: вывалить на него ответы на все возможные вопросы и исчезнуть, чтобы не дать возможности ни себе, ни ему отмотать назад и попытаться что-то построить. Да и что с ней можно построить?
  Татьяна вздохнула и тяжело поднялась с прогретой за день земли. Пора было готовить себе нехитрый ужин и ложиться спать. Хотя, наверное, она бы успела еще почитать. Или продолжить вышивку картины, которую начала еще до своего приезда в Танзанию. Вспомнив про картину, девушка вошла в бунгало и взяла ее в руки.
  ..."- А вот в этом месте, - Таня указала на свободный угол над мягкой мебелью. - Требуется кое-что особенное. И я даже знаю, что.
  - Так давай купим! - тут же воодушевился Евгений.
  - Такие вещи делаются вручную и только дарятся. У тебя когда день рожденья?
  - 10 августа.
  - Успею, - задумчиво, будто самой себе сказала девушка. А потом - громко. - Вот на день рождения и получишь.
  - Это же больше трех месяцев ждать! - попытался возмутиться Евгений. - Раздразнила, а сама - в кусты?!"...
  Воспоминания вернули ее в тот день, когда они с Женей повесили шторы в его квартире. Она уже тогда четко представила, что в том свободном углу над мебелью великолепно будет смотреться картина, вышитая крестиком. И начала ее буквально сразу, как появилось свободное время. Но большую часть все же пришлось делать здесь, в чужой стране, одинокими вечерами. Она и сама не понимала - почему продолжает вышивать: ведь у нее не будет возможности подарить ее Евгению на день рождения. Тогда зачем она это делает? Не понятно.
  Картина изображала двух прекрасных коней, бегущих по полю. Черный, как вороново крыло, жеребец и белая в яблоках кобыла. Возбужденно раскрытые ноздри, развевающиеся гривы, пыль, взметнувшаяся из-под копыт, примятые васильки там, где широкие подковы коснулись земли. Картина была написана очень хорошо, натуралистично, и вышивка придавала ей дополнительный объем, будто в современной технологии 3 D. Не тронутым вышивкой оставался только небольшой кусочек неба с облаками. Работа, которая заняла бы у Татьяны всего лишь пару-тройку вечеров. Но девушка не торопилась ее завершать. Ведь тогда острее прежнего встал бы вопрос - а что делать дальше? Либо как-то передать Евгению, либо подарить кому-то другому, либо повесить в своем бунгало, либо уничтожить. Но ничего из вышеперечисленного она сделать не могла. Поэтому и не торопилась с окончанием работы.
  Последний луч выхватил в сгустившихся сумерках голову вороного жеребца и как бы зажег красным пламенем его обращенный к зрителю глаз. Казалось, конь пристально смотрит на свою создательницу и задает ей вопрос: а что дальше?
  - Очень красивая картина, - сказал мужской голос за спиной Татьяны, девушка вздрогнула и резко обернулась, испуганная и растерянная.
  
  ***
  В дверях в легком полотняном костюме стоял мужчина лет пятидесяти пяти и небрежно обмахивался соломенной шляпой-вьетнамкой. Он приветливо улыбался и не вызывал страхов и опасений. Несмотря на это, девушка быстрым взглядом окинула комнату в поисках предмета для защиты. Мужчина заметил этот взгляд и, еще шире улыбнувшись, сказал:
  - Татьяна, не переживайте, я вовсе не намерен причинить вам зло. Как говорится, я пришел с миром. Меня зовут Игорь Витальевич.
  - Я знаю, кто вы, - внезапно сказала Таня.
  Мужчина недоуменно посмотрел на нее, потому что точно знал, что нигде и никогда в жизни они не пересекались. Встретив его непонимающий взгляд, девушка проговорила:
  - У вашего сына точь-в-точь такие же глаза, как у вас. И длинные пальцы Жени - тоже ваше наследство.
  Она замолчала. Молчал и пораженный Игорь Витальевич. Он всегда верил в любовь. Всегда! И потому, что сам любил и был любим; и потому, что за свои пятьдесят семь лет видел в жизни великое множество подтверждений тому, что это чувство есть; и потому, что видел ее проявления в жизненных ситуациях и обстоятельствах. Она отражалась в глазах знакомых и незнакомых ему людей, она шелестела в ветвях деревьев, она горела восходами и закатами солнца, она звонко хрустела и лопалась тонким льдом под подошвой зимней обуви, она была во всем, что он видел и слышал. Потому что любовь была Богом, и ее присутствие проходило прочной нитью через каждый его день на протяжении всей жизни. Он привык к тому, что любовь есть, и перестал подмечать новые нюансы, доказывающие ее присутствие. Но сейчас он будто лицом к лицу столкнулся с ней самой во плоти: сама Любовь в виде простой девушки в майке и шортах смотрела на него и грустно улыбалась. Так грустно, что его сердце готово было разорваться. Он понял: она любила. Так глубоко и так сильно, так искренне и так неудержимо, будто проживала последние часы на этой земле и стремилась напитать этим острым чувством своего любимого.
  Несколько минут назад, при подходе к бунгало, Игорь Витальевич набросал в голове схему разговора. С чего он начнет, возможные ответы Татьяны, его ответные реплики. То есть приготовил некую канву разговора, которую девушка просто в лоскуты разорвала своими последними словами. Он не знал, что сказать. С удивлением посмотрел на свои руки и подумал: "Надо же, я никогда не замечал, что у Женьки такие же пальцы, как у меня! Господи! Ребенку почти 30 лет, он не живет с нами только последние пять лет, а я никогда не замечал такой очевидной вещи!"
  Он поднял взгляд на девушку и с тихой уверенностью промолвил:
  - Господи, Танечка, как же сильно ты его любишь!
  - А что толку? - тяжело вздохнув, сказала Таня. Она повесила картину, которую на протяжении всего времени продолжала держать в руках, на предназначенный для нее гвоздь и присела на стул у своего импровизированного стола-подоконника. Не ожидая приглашения, Игорь Витальевич прошел через маленький зал и присел на тахту.
  Вновь повисло молчание. Оно не было тягостным, наоборот, казалось, что между мужчиной и девушкой идет молчаливый разговор, только фразы и слова не произносятся, а просто передаются каким-то другим путем. Постепенно остывающий воздух был наполнен запахами незнакомых тропических растений и стрекотом цикад. Вдали слышались приглушенные крики детишек, но шум этот не отвлекал, как не отвлекает горожан привычный гул города и проезжающих по улицам машин. Татьяна, опершись на подоконник, смотрела, как угасает день в оранжевых красках заката. Оранжевый цвет был таким ярким и насыщенным, как тыква в мантах, которые они лепили вместе с Евгением. Игорь Витальевич смотрел на свои, сложенные на коленях руки, будто изучая сеть глубоких морщин, прорезанную синевой венозных рек. День сменился ночью, но небо было светлым из-за обилия ярких звезд, и силуэт Татьяны на фоне окна просматривался до мельчайших деталей. Тишина, такая гармоничная в сумерках, стала гнетущей с приходом ночи. Казалось - не прерви это молчание, и оно обрушится на тебя многотонной плитой.
  Игорь Витальевич хотел что-то сказать, но Татьяна его опередила.
  - Почему от любви никогда нельзя сбежать? - спросила она.
  - Потому что любовь - это не предмет, а часть самого тебя. А от себя убежать невозможно, сколько ни пытайся, - не раздумывая, будто ждал этого вопроса, ответил мужчина.
  - Почему вы здесь? Вы хотите, чтобы я вернулась вместе с вами? - внезапно сменила тему Таня.
  В ее тоне не было ничего грубого или резкого. И хотя вопросы прозвучали спокойно и четко, казалось, будто девушка находится в темной комнате с завязанными глазами и держится разведенными в стороны руками за противоположные двери, не решаясь выбрать, в какую войти. В ее вопросах мужчине послышалась просьба-мольба помочь ей с этим выбором, открыть какую-либо дверь, снять повязку с глаз, включить свет, указать правильное направление, о котором она бы никогда не пожалела.
  - Девочка моя, - мягко проговорил Игорь Витальевич. - Я знаю все, что знает о тебе мой сын. Но я давно живу на свете, и твоя история меня не шокирует. Конечно, я принимаю ее очень близко к сердцу, потому что ты - та женщина, которую полюбил мой сын. Я не сужу тебя, потому что не имею на это права. Я не был в твоей шкуре и никому не пожелаю в ней оказаться. Я даже не осуждаю твое бегство, потому что понимаю, чего ты испугалась и от чего бежишь. Но ты не скрылась ни от своего прошлого, ни от настоящего, потому что привезла это все с собой, как багаж. Все, от чего ты пытаешься спрятаться, находится в твоей голове и сердце. Почему ты не простишь себя? Почему ты считаешь, что не имеешь права себя простить? Я не требую от тебя перечеркнуть большой кусок своей жизни и начисто забыть о том, что случилось в первом браке, потому что это невозможно. Человек может, если постарается, даже реки вспять повернуть, но ему никогда не повернуть назад время, не отмотать дни и годы в попытке изменить ситуацию и прожить ее по-другому. Это и называется жизненный опыт. Каждая наша ошибка - это монетка в копилочку опыта. И копилка полнится все новыми и новыми событиями, встречами, обстоятельствами. И ошибками. Уже та монетка, которую ты с сожалением бросила когда-то, покрывается слоем патины, чернеет, тускнеет. Ее сверху засыпают другие монетки - новые, яркие, блестящие. И ты знаешь, что она где-то есть. Но уже не мозолит тебе глаза, напоминая о своем существовании. Так и в жизни. Случившееся когда-то теряется и тускнеет на фоне новых событий. И какими будут события, помогающие забыть о прошлом, зависит только от тебя, от того, позволишь ли ты себе простить, забыть и отпустить. Мы - самый строгий судья самим себе. Но пока молоточек не ударил по столу, есть время и возможность начать все сначала. И быть счастливой.
  Игорь Витальевич замолчал. Но не потому, что нечего было сказать. Наоборот, сказать хотелось очень много. Слова теснились у него в голове, как рой пчел, и мужчина боялся, что начнет говорить слишком быстро и сумбурно и Таня не уловит суть того, что он пытается до нее донести. В глубине души он чувствовал, что у них еще будет много времени для разговоров. Но именно сейчас, в эту минуту, в этом месте, этой наполненной стрекотом цикад ночью между ними происходил самый первый и самый важный разговор, который мог изменить жизни сразу нескольких людей. Игорь Витальевич не имел права на ошибку. Не мог позволить себе сказать то многое, что рвалось на язык. Кроме того, ему хотелось сделать перерыв, чтобы понять - слушает ли его девушка, понимает и принимает ли его слова. Он ждал ее реакции. Спустя некоторое время, проведенное в полном молчании, Таня поднялась со стула, зажгла свет, включила чайник и приготовила чашки для чая. В тишине дождалась, пока чайник закипел, и разлила чай по чашкам. С чаем в одной руке и стулом в другой, она подошла к Игорю Витальевичу и села напротив него. Протянула чашку, и когда мужчина принял ее, взяла свою в обе руки, не замечая ее обжигающего жара. Будто замерзла и пыталась согреться от этого маленького источника тепла. Благодаря свету Игорь Витальевич видел ее лицо, юное, красивое, простое, без грамма косметики. Ясные глаза смотрели прямо на него и ждали продолжения. И хотя вслух этого желания Татьяна не высказала, мужчина, отхлебнув небольшой глоток обжигающего, но очень вкусного напитка, продолжил:
  - Ты спросила, зачем я приехал и хочу ли, чтобы ты уехала со мной. Отвечу максимально честно. Я приехал, чтобы увидеть тебя и посмотреть в твои глаза. Чтобы услышать твой голос и твои слова. Чтобы попробовать понять, что происходит в твоей душе, и попытаться повлиять на выбор, который ты сделала. Я не могу рассчитывать на то, что ты вернешься вместе со мной. Это было бы слишком... радужно, что ли. Честно скажу: я уверен, что вернусь домой один. Но я очень надеюсь, что однажды, пусть через несколько недель или даже месяцев, ты позвонишь в нашу дверь. Тебе нет нужды возвращаться в свою прежнюю квартиру. Тебе нет необходимости ехать сразу к Евгению. Но можешь приехать к нам с Людмилой. И будь уверена - мы встретим тебя как любимую дочь.
  В глазах девушки циркониевыми каплями заблестели слезы. Она опустила глаза, моргнула, и две крохотные звездочки упали на циновки бунгало.
  - Я боюсь, - сказала Татьяна. - Боюсь, что пройдет не так много времени и Женя упрекнет меня в том, что я не могу родить ребенка. И что мне тогда делать? Как мне тогда жить? Как найти в себе силы уйти и что-то начинать заново? Как найти смысл в дальнейшем существовании? Я в растерянности и больше не хочу боли. И почему-то больше ни на что не надеюсь и ни во что не верю.
  Они опять помолчали.
  - Ты часто бывала на похоронах? - внезапно, совсем не в тему, спросил Игорь Витальевич.
  Таня вскинула на него удивленные глаза и отрицательно покачала головой.
  - А я часто. И скажу тебе вот что. Самые глубокие ямы, самые крепкие гробы, самые длинные гвозди, самые пышные похороны люди устраивают, когда хоронят свои надежды, желания и шансы. Как будто стараются хоть таким образом попросить прощения у несбывшегося. А заодно и у Бога за то, что профукали данные Им милости и возможности. Не делай этого. Не хорони то, чем можешь воспользоваться. На свете нет силы большей, чем любовь. И чем яростнее ты с ней борешься, тем скорее проиграешь. Любовь всегда побеждает. А ты ведь любишь моего сына, - не спрашивая, а как бы утверждая очевидное, сказал мужчина.
  Таня кивнула. Сначала таким легким коротким кивком, который можно было и не заметить, но потом закивала часто и с силой.
  - Если бы мы говорили обо мне, - продолжил Игорь Витальевич. - Я бы уверил тебя, что никогда не упрекну тебя в твоей невозможности родить. Но речь не обо мне, а о Евгении. И хотя очень сложно поручиться за другого человека, чья душа, как известно, потемки, я все же уверен, что достаточно хорошо знаю своего сына. Потому что это моя плоть и кровь, это мое воспитание, это мною привитые ему понятия "хорошо" и "плохо", это мною данные ему моральные и этические принципы и ценности. Он не упрекнет и не попрекнет тебя. Ведь ты обо всем ему рассказала. Пусть не сама, пусть в письме, но ты донесла до него нужную информацию, исповедалась во всем, не утаила то, что могло бы впоследствии встать между вами. Таня, он ЗНАЕТ о том, что ты не можешь быть матерью. Он это знает. Он это осмыслил, взвесил, пропустил через свою душу, переболел этим, понял и принял. Он любит тебя и вовсе не считает ущербной. Потому что это не так. Ты вовсе не ущербна. Ты зажгла его душу любовью и счастьем, а это дорогого стоит. Да, в нашем обществе принято считать, что женщина состоялась как женщина только тогда, когда стала матерью. А ведь миллионы не имеют детей! Миллионы женщин! И что? Поставить на них крест? Клеймить их позором? Заковать в кандалы и возить по городам, показывая их ущербность и несостоятельность? Да нет же! Женщина и без детей все равно женщина, тем более, если ей пришлось пережить то, через что прошла ты, и перенести такую операцию. Можно быть прекрасной дочерью, женой, сестрой, тетей, подругой, опекуншей, да и просто прекрасным и душевным человеком, готовым прийти на помощь тем, кто в ней нуждается. Смысл ведь не только в материнстве! Женщина - мать всего сущего, не имея своих детей, она может стать матерью другим, обездоленным, потерянным, несчастным. Ведь ты и сейчас практически мать для этих маленьких чернокожих мальчишек и девчонок. Ты можешь работать в сфере благотворительности и опекунства. В нашей стране - да что там в стране - в нашем собственном городе несколько детских домов и домов престарелых. Ты можешь стать заботливой матерью и старикам, которые уже давно потеряли своих собственных родителей. Потому что в тебе много нерастраченной любви и заботы, которые ты можешь дарить другим. Но не живи только для посторонних. Не забывай о себе. Ты молода и красива, ты любишь и любима, и самое главное - ты можешь дарить счастье и быть счастливой. А разве не для счастья создал нас наш Творец? Ему не нужны наше горе, беды и слезы. Он хочет, чтобы мы были счастливы. Все и каждый. А ты лишаешь себя возможности доставить Ему эту радость. Как много женщин замкнулось в своей боли и не стали счастливыми и любимыми только потому, что не позволили себе этого?! Как много людей не смогло простить себя там, где не были виноваты?! Не будь одной из них! Я прошу тебя: не будь одной из них!!!
  В порыве чувств Игорь Витальевич сам не заметил, как начал говорить все громче и громче. Он так хотел убедить девушку в правоте своих слов, что почти кричал. Поняв это, оборвал себя и замолчал, начал пить свой практически остывший чай. Таня молчала. По щекам ее катились слезы, но в глазах уже не было той безысходной тоски и печали, которыми они были наполнены еще совсем недавно. Что-то новое, какое-то незнакомое чувство поднималось со дна зрачка. Так поднимается со дна моря ныряльщик - медленно, чтобы избежать декомпрессии. Игорь Витальевич вгляделся пристальнее в глаза девушки и понял, что присутствует при очень интересном событии - рождении надежды.
  - Когда вы уезжаете? - спросила Татьяна.
  - Билет у меня на завтра, - ответил мужчина. Потом посмотрел на часы, улыбнулся. - Точнее, уже на сегодня.
  - Понятно, - девушка задумалась на несколько мгновений. - Я не поеду с вами завтра.
  - Я уже сказал, что и не рассчитывал на это. Просто хотел, чтобы ты знала: мы ждем тебя. Я, моя жена и, больше всех, конечно, Женя. Скажи - наши ожидания не напрасны? Ты приедешь?
  - Да. Приеду. Не поеду завтра потому, что нужно уладить формальности моего отъезда в городе, ведь я не так давно только приехала. И уже уезжаю. Нужно подготовить себе замену. А в Дар-Эс-Саламе находится наше волонтерское сообщество. Необходимо поставить их в известность.
  Девушка перевела взгляд на картину, которую вышивала. Свет лампы сфокусировался уже на белой лошади, и казалось, что она даже вырвалась немного вперед, оставив черного скакуна позади.
  - Кроме того, мне нужно закончить эту работу, - она протянула руку в сторону картины. - Теперь в этом есть смысл...
  
  
  ***
  10 августа. Вот и настал день его тридцатилетия. Женя вовсе не планировал его отмечать - нестроение было совсем не праздничное. Но друзья, коллеги и родители настояли на торжестве. "Все, кроме меня, рады тому, что я стал старше на год", - думал Евгений, расхаживая среди друзей и знакомых и принимая поздравления. Он решил не напрягать домашних с готовкой и уборкой. Поэтому просто снял ресторан, как это принято сейчас делать у всех, кто имеет хоть какие-то сбережения. Женя мог себе позволить и более пафосное место, но остановил свой выбор на скромном и небольшом ресторане недалеко от дома.
  Официанты уже разносили закуски, гости рассаживались по местам, а родителей все еще не было. Зная пунктуальность отца, Евгений заволновался. Достав мобильный телефон, он набрал знакомый номер. Игорь Витальевич отозвался сразу. И даже, сработав на опережение, сказал:
  - Сынок, не переживай, мы уже подъезжаем. Пришлось задержаться немного, потому что готовили тебе особенный сюрприз. Но мы в десяти минутах от вас. Скоро будем.
  - Хорошо, - ответил молодой человек, но короткие гудки прозвучали еще на середине его слова: отец положил трубку. - Хм, что там еще за особенный сюрприз? Ромка, что ли, с семьей приехал?
  Его брат Роман уже два года жил и работал во Франции. Семья, разумеется, была с ним. Оставаться там дольше, чем оговаривалось в контракте, они не планировали. И хотя очень скучали по дому, выбраться в гости за пару лет смогли только один раз. Евгений подумал, что брат с семьей решили приехать на его день рождения. И уже утвердился в этой мысли, но внезапно вспомнил, что Рома позвонил сегодня днем и поздравил его. При этом голос его был сонным, потому что в Бордо было раннее утро.
  - Хм, - нахмурившись, вновь произнес Женя.
  Его позвали. Гости уже сидели за столом, официанты наливали в бокалы, фужеры и рюмки требуемые напитки, и Женя, как виновник торжества, поспешил в зал.
  Через десять или чуть больше минут, когда Евгению говорили поздравительный тост, в зал вошли Игорь Витальевич и Людмила Ивановна. Спич прервался, скомкался, все загалдели, радостно приветствуя родителей именинника. Молодой человек поспешил навстречу и проводил отца с матерью за свой столик, где были предназначенные для них места. Когда все вновь расселись и затихли, тостующий закончил свою поздравительную речь, зал ресторана огласился глубоким хрустальным звоном бокалов и тонким переливом рюмочек.
  Вечер был прекрасным. Настроение Евгения улучшалось. Дружественная и теплая атмосфера в кругу близких и родных обволакивала молодого человека как байковое одеяло. Ему было радостно и уютно, в душе поднималось чувство благодарности и любви к людям, которые пришли разделить с ним этот день. Начались танцы под аккомпанемент живого исполнения. Пели парень и девушка, голоса были великолепны. Знакомые песни в их исполнении звучали несколько иначе, по-новому, чувствовалось, что ребятам самим нравится то, чем они занимаются. Они вкладывали душу в свое выступление, и Евгений был благодарен им за это. Вообще весь вечер получался душевным и родным, как домашние посиделки. Евгений воспользовался паузой в поздравлениях, чтобы поговорить с родителями. Он достал из кармана упакованную шкатулку, которую купил в Финляндии для мамы. Держа ее в руке, сказал:
  - Мамочка, прости меня. В последнее время я вел себя не очень хорошо, - он запнулся, потом рассмеялся. - Говорю, как нашкодивший школьник. Осталось добавить только, что я так больше не буду.
  - Очень на это надеюсь, - строго сказала Людмила Ивановна. А потом рассмеялась. - Сынок, все хорошо. Я все понимаю, - она погладила сына по щеке. - Мой мальчик вырос...
  Евгений поцеловал теплую ладонь матери. Затем протянул ей коробочку.
  - Я купил это для тебя в самом волшебном месте на земле. Там живет и работает очень интересный человек, и он создает шедевры не просто своими руками, но и душой. Я хочу, чтобы ты всегда знала и помнила - я очень люблю вас с папой и благодарен за все, что вы для меня сделали и делаете. Я люблю тебя, мама.
  С этими словами он крепко обнял Людмилу Ивановну, у которой на глазах от переполнявших ее чувств выступили слезы. Затем он также крепко обнял отца и прошептал ему "спасибо".
  Энергичные танцы сменились медленной музыкой, певцы взяли паузу, и из динамиков зазвучал вальс Евгения Доги из кинофильма "Мой ласковый и нежный зверь". Людмила Ивановна взяла сына за руку и сказала:
  - Сынок, у нас для тебя тоже есть подарок. Посмотри, - рукой она указала на арку входа в зал ресторана.
  Евгений повернулся и посмотрел в указанном направлении. Верхний свет был выключен с того момента, как начались танцы. Горели только боковые бра, но они не давали достаточно света, чтобы он смог разглядеть хоть что-то в полумраке арки. Только какой-то расплывчатый силуэт, будто сквозняком качало занавески при входе. Было ясно одно - в проеме стоял человек. Женя поднялся из-за стола и пошел в сторону арки, осторожно обходя танцующие пары, но на середине зала внезапно остановился и схватился за горло, будто ему резко перекрыли воздух. Из темноты арки навстречу ему прямо под свет бра шагнула Татьяна. В легком шифоновом бледно-бирюзовом платье, спускавшемся чуть не до пола, с рукавами-крылышками, перетянутом в талии широким поясом этого же материала, она казалась медузой, колышущейся в волнах. В руках девушка держала то ли картину, то ли какой-то другой прямоугольный предмет, обернутый крафтовой бумагой и перехваченный бечевкой, которой на почте скрепляют посылки. Вальс тем временем набирал силу, музыка звучала хоть и не во всю мощь колонок, но довольно громко. Но даже она не могла заглушить стук сердца Евгения. Ему казалось, что все танцующие тоже слышат его, потому что никто больше не танцевал. Гости остановились и смотрели на замершего посреди зала именинника. Все это он видел периферийным зрением, потому что, не отрываясь, смотрел на Таню, боясь, что стоит ему отвести от нее взгляд, она исчезнет, ускользнет от него, как медуза в отлив.
  Девушка сделала еще один робкий шаг навстречу. Глаза ее горели каким-то фантастическим блеском, она слегка закусила губу, будто в сильном волнении или смятении, костяшки пальцев, державших подарок, побелели - так крепко они сжимались. Сделав еще маленький шажок, она оказалась напротив большого ресторанного кондиционера. Юбка ее платья тут же зашевелилась, будто живая, рукава-крылышки заколыхались, волосы - не собранные в прическу, а просто рассыпанные по плечам - качнулись блестящей волной, будто вздохнули. Евгению показалось, что он почувствовал легкий запах сирени.
  Похоже, Татьяна больше не могла решиться сделать еще хоть один шаг. На ветру кондиционера ее платье колыхалось, но казалось, что она сама вся вибрирует и колышется, что еще немного и от напряжения она просто упадет в обморок. Музыка стихла. Будто чувствуя особую торжественность и необычность момента, музыканты не спешили ставить новый трек. В зале стояла такая тишина, что Евгению показалось, будто он оглох. Никто не шевелился, все замерли, ни один официант не вошел в зал. Да и вообще создавалось впечатление, что в мире нет никого, кроме Жени и Тани. И это почувствовали абсолютно все.
  Татьяна держалась на ногах последним усилием воли. Ее действительно трясло и лихорадило от волнения и переполнявших чувств. Она не думала, что все случится именно так. Что они будут вот так стоять напротив друг друга и не решаться на сближение. Она не хотела идти на это торжество. Когда приехала к родителям Жени, долго упиралась, чтобы не пойти с ними в ресторан. Но они настаивали. Больше всех упорствовала Людмила Ивановна, даже повезла Таню в магазин, чтобы подобрать подходящее случаю платье. Из-за этого они и задержались. Родителям казалось, что ее появление будет прекрасным, просто великолепным подарком сыну. Но, похоже, они заблуждались. Видя Евгения теперь, стоящего посреди зала, так близко от нее, девушке все же казалось, что между ними сотни километров. Его нерешительность наводила на мысль о том, что он вовсе и не рад ее видеть, что не просто не ждал ее, а забыл. Пытаясь сохранить хоть какие-то остатки мужества и достоинства, Таня положила подарок на пол, сделала шаг назад и начала поворачиваться, чтобы уйти. И в этот момент Евгений вскрикнул, бросился к ней и схватил в объятия. Тугая пружина, сжимавшая Танину грудь, распрямилась, она глубоко вздохнула и расплакалась на его плече.
  
  ***
  - О чем ты думаешь? - спросила Татьяна Евгения.
  - О том, чтобы найти наручники и приковать тебя к себе. Чтобы ты больше никогда не смогла от меня убежать. Не смогла исчезнуть из моей жизни, - полушутя-полусерьезно ответил Женя.
  Они сидели за столом. Не в обнимку, а просто на соседних стульях, но держали друг друга за руку, будто боялись отпустить. Родители, решив оставить их наедине, ушли на танцплощадку и теперь лихо отплясывали под хиты 90-х годов. Наблюдая за ними, Женя и Таня улыбались, не прерывая разговор, который вели их сплетенные пальцы. Затем молодой человек повернулся к девушке и долго-долго смотрел на нее. Таня не повернулась к нему, продолжала смотреть на танцующих, и Евгений любовался ее красивым тонким профилем, прекрасно понимая, что девушка чувствует его взгляд. Он протянул свободную руку и убрал за ухо выбившуюся длинную прядь Таниных волос. Едва он сделал это, как девушка наклонила голову и зажала его ладонь между плечом и подбородком. Так они просидели еще минуту.
  - Я не могу поверить... - тихо прошептал Евгений, но Татьяна его услышала.
  - Я сама не могу поверить, - сказала она. - И знаешь, если бы не твой отец, я бы не сидела сейчас здесь с тобой. Возможно, и вернулась когда-нибудь, но, скорее всего, постаралась бы жить там, куда уехала, чтобы дать тебе возможность жить своей жизнью и забыть обо мне.
  - Так это не случайность? Тебя нашел мой отец? Но как? Где?
  - Я не спрашивала его, как он это сделал. Хотя, если честно, - Таня усмехнулась. - Я даже не задумалась о том, откуда он взялся на моем пороге. Разговор как-то сразу пошел в нужном нам направлении. А сейчас мне и самой стало интересно, как он узнал, где я нахожусь. Надо спросить.
  - Обязательно спросим. Значит, это папа уговорил тебя вернуться...
  - Он не уговаривал. Ни на чем не настаивал и не заставлял. Просто сказал много такого, что изменило мое решение. Он очень гибкий и тактичный человек, твой отец. И очень мудрый. Мне даже кажется, что твоя мама более категоричная и прямая, чем ее супруг.
  - Наверное, это так, - промолвил Евгений, вспомнив свой разговор с матерью о детях и ее утверждение, что они у него непременно будут. - А как ты встретилась с ними? Случайно? Хотя нет, ты же не могла знать, где мы отмечаем день рождения.
  - Конечно, не случайно. Я прилетела вчера и сразу поехала к ним домой. Игорь Витальевич, уезжая, оставил их с Людмилой Ивановной адрес. Хотела передать для тебя подарок и уехать. Но, как ты понимаешь, они не отпустили, - Таня улыбнулась.
  - Если бы они тебя отпустили и просто передали твой подарок, я бы никогда им этого не простил. И они это знают, - тоже с улыбкой, но, тем не менее, очень серьезно ответил Женя. - Кстати, подарок. Что это? Картина? Давай распакуем.
  - Жень, давай ты сделаешь это у себя дома.
  - Я сделаю? - спросил Евгений с ударением на "Я". - Не мы?
  Таня смущенно опустила глаза. Потом улыбнулась и ответила:
  - Ну, хорошо. Мы это сделаем. Мы распакуем это вместе у тебя дома. Хорошо?
  - Хорошо. Только не у меня дома, а у нас.
  Таня снова улыбнулась и потерлась щекой о его ладонь. Они опять немного помолчали.
  - А почему не приехала ко мне?
  - Как ты себе это представляешь? Я сожгла мосты, написала тебе прощальное письмо, вложив в конверт документальное свидетельство своего пустого чрева, сбежала, не оставив никакой зацепки. Я с полным основанием предполагала, что ты разозлился на меня и выбросил из своей жизни, что в квартире ты уже, возможно, не один...
  - Это не так, - перебил ее молодой человек.
  - Твой отец тоже так утверждал, но... - Таня замялась. - Понимаешь.... Трудно ожидать.. нет, не так. Трудно предугадать, как другой человек поступит в той или иной ситуации. Тем более в такой неоднозначной, как наша. Я испугалась...
  - Я знаю, - снова перебил ее Женя, на этот раз с такой грустью и нежностью в голосе, что у Тани защипало в глазах. - Но тебе больше не надо бояться. Ты больше не должна бояться.
  - Давай поговорим об этом позже, - мягко сказала девушка. - Нам о многом нужно побеседовать. Только не сейчас. Не здесь. Ладно?
  - Конечно, - согласился Евгений. - Может, потанцуем? Как раз медленная музыка.
  Таня согласно кивнула. Они вышли из-за стола, по-прежнему держась за руки, никому не мешая, влились в круг танцующих пар и медленно закружились под песню Виктора Королева "Дай мне слово". В какой-то момент Таня подняла голову с плеча Евгения и снизу вверх посмотрела в его глаза. Так и качались они, глядя друг на друга, не отрываясь, будто вместо исполнителей пели глазами друг другу эти важные слова: "Дай мне слово, что ты не уйдешь от меня. Дай мне слово, что руки твои на моих лишь плечах будут спать". И хотя Евгений не был пьян, голова его кружилась только лишь от присутствия Татьяны, ее близости, тепла ее тела, ее тонких рук на его плечах и ее взгляда - такого пронизывающего насквозь и пропитывающего его вселенской нежностью и любовью.
  
  
  ***
  Праздничный вечер подошел к концу. Гости начали разъезжаться около одиннадцати часов вечера. Все говорили о том, какой это был прекрасный день рождения, как все было весело и душевно, и какой "Женька молодец, что всех собрал". Вновь повторно на посошок звучали здравицы и звонкий пьяный смех. Евгений, провожая гостей, был рад обнять каждого и каждую, но больше всего его радовала тактичность всех до единого его друзей, ведь никто ни словом не обмолвился и не задал ни одного неловкого вопроса о девушке, таинственно появившейся в середине празднества. Он и не нашелся бы, что им ответить. Поэтому был вдвойне благодарен за как будто согласованное молчание своих гостей. Родители и Таня еще находились в зале. Они планировали выйти последними. К ним подошла Людмила Кононова и крепко обняла Татьяну.
  - Я так рада, что ты вернулась! Я же не знала, что в том конверте, который ты мне для Саши передала. А когда он вечером сказал мне, что ты уехала навсегда, я так расстроилась! Ведь даже попрощаться толком не успели. Так много не сказали друг другу! Я всю ночь проревела, бессовестная ты женщина! - Людмила крепко обнимала Таню. - Я очень рада, что ты вернулась. И Сашка тоже.
  Сашка тем временем присоединился к Евгению на парковке. Все, кроме них и родителей, уже уехали. Вечер принес долгожданную прохладу, вдали даже погромыхивало, будто тучи еще копили дождь, но уже предупреждали громом о своем скором прибытии. Он протянул другу сигарету. Закурили.
  - Вот как оно бывает, друг,- нарушил молчание Александр. - Она здесь.
  - Да, Саня, она здесь. И я так рад этому, что даже не знаю, как дальше быть и что делать.
  - Ты, главное, успокойся. И не торопи события. Пусть все идет своим чередом. Всему свое время: и разговорам, и действиям. Только не торопи.
  Кононов затянулся. В молчании они докурили сигареты и, не сговариваясь, закурили по второй.
  - А вообще я очень рад, что он ее нашел, - выпуская дым, промолвил Саша.
  - Кто нашел? - не сразу понял Женя.
  - Костя Колобок. Тебе отец не сказал еще?
  - Нет, мы не разговаривали. Какой Колобок?
  Александр рассказал другу о детективном агентстве с необычным названием.
  - Так что на сегодняшнем мероприятии не хватало еще одного человека, - шутя, закончил он свой краткий экскурс в недалекое прошлое.
  - Даааа уж, - протянул Женя. - Отец-то какой у меня классный. Вот голова! А я даже не подумал ни разу о такой возможности. Ну, надо же! А мы с Таней вот буквально недавно за столом обсуждали этот вопрос. Хм. Прямо детективная история любви, - улыбнулся он.
  Саша хотел что-то ответить, но в дверях ресторана появились Игорь Витальевич, Людмила Ивановна и Таня с Людмилой.
  - Ну что ж вы, молодые люди, - с укором сказал мужчина. - Бросили меня в окружении трех прекрасных дам, и не учли, что руки-то у меня всего две. Как мне теперь быть?
  Людмила Ивановна, кокетливо взмахнув ручкой, двинулась навстречу молодым людям, говоря на ходу:
  - Я легко разрешу твои сомнения, дорогой. Ты оставайся с этими молодыми прелестницами, а я поеду с этими юными амигос. У меня-то тоже две руки!
  С этими словами она ловко зацепила Сашу и Женю под руки и повела их к машинам. Игорь Витальевич, подхватив девушек под ручки, поспешил за ней, приговаривая:
  - Полно, светоч мой, как можно! Это же моветон! Ну, куда вы так торопитесь? Оставьте молодых амигос в покое! Что скажет свет? О, позор моим сединам!
  - Нет-нет, любезный муж, - в духе девятнадцатого века вторила ему Людмила Ивановна. - И не уговаривайте меня сбавить шаг. Рядом с этими двумя молодчиками я просто лечу, как на крыльях. И о каком моветоне вы, мой дражайший супруг, говорите? Я просто слегка во хмелю и у меня заплетаются ноги. А эти бравые уланы быстренько доставят меня к нашей карете.
  - Но позвольте, душа моя, - не унимался Игорь Витальевич. - Я сам с удовольствием доставлю вас к нашей карете. Освободите только руки своих молодчиков, чтобы я мог вручить им их маленьких прелестниц.
  Первой не выдержала Людмила. Она расхохоталась в голос, за ней засмеялись остальные. Все еще раз обнялись. Первыми уехали родители Жени, потом с парковки выехала и машина Кононовых.
  - Мы забыли подарок, - спохватилась Татьяна и уже развернулась было, чтобы идти за ним, как увидела, что картину несет один из официантов, обслуживавших банкет.
  Поблагодарив молодого человека, Таня и Женя сели в Рендж Ровер и медленно выехали с паркинга. Ресторан был буквально в паре кварталов от дома, но Таня боялась так быстро оказаться в квартире любимого. Она спросила:
  - Ты сильно устал?
  - Нет. И даже спать не хочется. Да и завтра смело могу взять выходной. А что, есть предложение?
  - Давай покатаемся по ночному городу, - попросила девушка. - Немного прогуляемся и потом поедем домой.
  - К НАМ домой, - поправил Евгений.
  - Да, к НАМ домой, - согласно кивнула Таня.
  Они на средней скорости двигались по паутине дорог родного города. Машин было немного, несмотря на будний день и еще не совсем позднее время. Свежий воздух врывался в приоткрытые окна автомобиля и развевал волосы девушки. На лобовое стекло упали первые крупные капли обещанного ночью дождя. Буквально через несколько минут он хлынул со всей силой и мощью, долго скапливаемой в самой сердцевине неба. Евгений закрыл окна и сбавил скорость. Они двигались в водном потоке как субмарина, рассекающая океанские глубины. Мерцающие огни витрин и фонарей проносились за стеклами и создавали иллюзию мчащегося мимо звездного пространства. В салоне играла тихая музыка, не мешая разговору, которого не было. Каждый думал о своем, понимая, что главному разговору еще только предстоит состояться. Быть может, самому главному разговору в жизни обоих.
  Пропетляв по городу, нигде не останавливаясь, Евгений повернул в сторону дома. Через полчаса он остановил машину у подъезда на своем обычном месте. Дождь закончился, и двор встретил их послеполуночной тишиной и свежестью. Таня не стала ждать, когда Евгений откроет ей дверь, вышла сама. Полной грудью вдохнула прохладу, поежилась от легкого озноба и посмотрела на окна своей квартиры. Они чернели темными провалами и внешне мало отличались от других окон ее дома, в которых тоже не горел свет. Но Таня знала, что между ними огромная разница. За окнами других квартир жили и спали люди, живые, теплые, со своими радостями и надобностями, в то время как ее квартира зияла черной дырой пустоты и отсутствием живого тепла. Евгений тем временем забрал из салона картину и подарки, закрыл машину и подошел к Татьяне. Притянул к себе свободной рукой и с наслаждением втянул запах ее волос. Сквозь свежесть озона пробивался легкий запах сирени, который у него теперь прочно ассоциировался только с ней. Таня потерлась макушкой о его подбородок, решительно тряхнула головой, будто отметала какие-то сомнения, роящиеся в голове, и, взяв Женю за руку, потянула его в подъезд.
  
  
  ***
  - Это невероятно! - в восторге, абсолютно искренне воскликнул Евгений.
  Когда они вошли в квартиру, Таня попросила его сразу просверлить дырочку и вкрутить шуруп в то место на стене, куда она давно наметила повесить картину. Не раздеваясь, как был в парадном наряде, Женя выполнил ее просьбу. Девушка тем временем развязала бечевку и разорвала оберточную бумагу. Выпроводив Евгения, она залезла на диван и повесила картину. Затем позвала любимого.
  - Это просто невероятно! - повторил Женя, разглядывая прекрасно выполненную работу. Иссиня-черный конь и его белая в яблоках подруга неслись по вышитому полю стремительно, будто не касаясь земли. Несуществующий ветер развевал их гривы, ноздри широко раздувались, и в каждой клетке их могучих тел сквозила свобода, желание жить и всегда бежать вот так, плечом к плечу, бок о бок, навстречу счастью и любви. Благодаря вышивке картина казалась объемной, траву поля и облака Таня вышила в четыре нитки мулине слабого натяжения, вместо двух, которыми вышивала коней и основной фон, отчего казалось, что трава колышется под ветром или копытами, а облака реально плывут в небесной вышине.
  - Это самый потрясающий подарок, который я получил за все свои дни рождения, - с чувством сказал Евгений. И спохватился, будто эта фраза вывела его из ступора. - Милая, у меня же тоже есть для тебя подарок!
  - Для меня? - удивленно спросила Татьяна.
  - Ну, конечно! Я должен был отдать тебе его после того, как мы повесили шторы, но сначала были манты, потом твои слова, потом вообще все закрутилось. В результате я остался твоим должником.
  Он быстро подошел к серванту и достал упакованную зеркальную шкатулку и сапфировый гарнитур. Телефон остался в ящике его рабочего стола, и он решил, что отдаст его чуть позже: не ехать же в офис, в самом деле. Он вернулся к Татьяне, вложил шкатулку ей в руку, а сам открыл коробочку, где синими каплями горели сапфиры в серебряной огранке. Таня ахнула и подняла на Женю глаза. Они горели удивительно схожим с камнями светом, только были намного чище и глубже, как будто подсвеченные изнутри самой яркой лампой.
  - Женя, это же очень дорого, - начала девушка, но молодой человек резко перебил ее.
  - Таня, не в сумме дело. Они не дороже обычного золотого набора.
  - Я не люблю золото! - воскликнула девушка.
  - Я это понял, - улыбнулся Евгений, вспомнив свои блуждания по ювелирному салону в поисках украшения, достойного ее. - Так долго искал что-то золотое, а потом понял, что золото тебе не идет, что это не твое. Пошел в отдел серебра и сразу увидел этот гарнитур. Если бы ты знала, как часто я представлял тебя в нем! - горячо воскликнул он. - Надень. Пожалуйста.
  Таня взяла коробочку и прошла в ванную. Вернулась очень быстро. И серьги, и кулон действительно ей очень шли. Камни оттеняли глаза, а тонкие, будто невесомые серебряные цепочки позволяли оценить красоту сапфиров в полной мере.
  - Я не знаю, что сказать.
  - И не говори ничего. Ну, если очень хочется, можешь сказать "спасибо", - улыбнулся Женя.
  - Спасибо. Спасибо большое! Это... они... Они прекрасны.
  - Это ты прекрасна. Господи, Таня, как много я хочу тебе сказать!
  - Тссссс, милый, любимый мой, не торопись. Мы все успеем. Я же здесь и никуда не уйду.
  Она подошла к нему, прилегла на диван и положила голову ему на колени. Женя вспомнил совет Кононова не торопить события и попытался расслабиться. Просто сидел, откинувшись на спинку дивана, и перебирал длинными тонкими пальцами волосы своей любимой женщины. Спустя какое-то время почувствовал, что дыхание Татьяны изменилось, и понял, что она уснула. Осторожно, стараясь не разбудить ее, переместился, подложил под голову девушки подушку, укрыл пледом и прошел в спальню. Прямо не раздеваясь и не расстилая постель, улегся на покрывало и уставился в потолок. Думал, что благодаря насыщенному дню, сразу же уснет, но - нет, не спалось. Более того, голова была ясная, как и ночь после грозы. Тучи ушли, унося с собой непролитое, на небе вовсю светила луна. Отсвет ее попадал сквозь сшитые Таней шторы в его спальню и окутывал комнату бледным фантастическим светом. Услышав шорох, Евгений повернулся к двери и увидел Татьяну. Ее светло-бирюзовое платье светилось и будто фосфоресцировало от лунного света. Сапфиры в ушах и ложбинке между грудей казались почти черными и вспыхивали гранями, будто светлячки.
  - Не говори ничего, - тихим шепотом попросила Таня, подошла к кровати и начала развязывать пояс...
  
  ***
  Евгений проснулся от того, что ныла правая рука, на которой лежала Татьяна. Осторожно высвободил руку, стараясь не разбудить любимую, и немного отодвинулся от нее. За ним потянулась простыня, которой они были укрыты, и оголила девушку. Таня лежала к нему спиной, и Евгений залюбовался нежными изгибами ее тела, которыми только несколько часов назад наслаждался с неусыпной страстью. Еще не рассвело, и лунный свет по-прежнему укутывал спальню бледным светом. Тихонько разминая затекшую руку, молодой человек сосредоточился на своих воспоминаниях и ощущениях. Он понимал, что нет смысла сравнивать близость с Татьяной и близость с другими девушками, бывшими до нее. Но, тем не менее, сравнивал. Большинство из них вели себя в постели скорее агрессивно, чем нежно, будто стремились своим напором быстрее приблизить окончание процесса, будто "отрабатывали" подарки и рестораны, на которые Евгений тратил деньги. Да и он относился к этому действу скорее как просто к процессу, доставляющему удовольствие. Ибо никто не говорит, что удовольствия он не испытывал. Но это был просто секс. Просто Стремительное Естественное Коитальное Соитие (ничего себе заморочился с формулировкой!!!). И девушки, которые делили с ним постель и этот процесс, были просто партнерами. Иногда партнерами на одну ночь. Вот так просто: заключили сделку, отработали все пункты и распрощались. Да, они ему нравились, да, он испытывал определенные эмоции. Но ничего, сравнимого по ощущениям с пережитым нынешней ночью, никогда не испытывал раньше. Таня - не партнер. Точно не партнер. Она - Женщина, она сама Любовь, и Евгений понял, что впервые в жизни занимался не сексом, а именно любовью. Занимался любовью с Любовью. Казалось, что под кожей у него была натянута тончайшая нервная сеть с маленькими колокольчиками, которые звенели при каждом их прикосновении. Любое место на его теле звоном и взрывом отзывалось на касание Таниных пальцев и губ, дыхание перехватывало от ласк кончика ее языка. Это продолжалось бесконечно, и было прекрасно. В какой-то момент перелив нервных колокольчиков стал громче, мозг и все тело взорвались колокольным перезвоном. Дыхание с шумом вырывалось из легких, и сквозь него пробился полный неги и удовольствия стон Татьяны. Когда Евгений обрел способность соображать, он приподнялся над девушкой на руках и посмотрел на нее. Таня лежала на спине с широко открытыми глазами, волосы, влажные от пота, разметались по подушке, сапфировый кулон покоился в ямке на стыке ключиц и таинственно блестел в лунном свете. Она сжимала его бедрами и держала в себе - опустошенного и одновременно наполненного. Руки ее покоились на его талии. Она улыбалась. Такой улыбкой, которую он в жизни не видел ни у кого и никогда. И он понял: эта улыбка - лишь для него. Это его личная радуга, его колыбель, в которой он будет счастлив до конца своей жизни.
  Евгений посмотрел на мирно спящую Татьяну. Она немного подтянула колени к животу, будто озябла. Он прилег на бок рядом с ней, укрыл их простыней и под этим белым полотном прижался к девушке всем телом, повторяя ее позу и обнимая.
  
  ***
  Таня открыла глаза с первыми робкими лучами солнца. Было еще довольно рано, но светло. Не двигаясь, она смотрела на стену, где выплясывали солнечные зайчики от колышущейся на окнах органзы. На ее бедре покоилась рука Евгения, и это была такая приятная и совсем не обременительная тяжесть. Девушка тихонько положила свою руку поверх руки любимого и переплела их пальцы. Во сне Евгений слегка сжал их, как бы давая понять, что он почувствовал ее прикосновение. При этом он не проснулся, только глубоко вздохнул. Не желая его тревожить, девушка закрыла глаза и сосредоточилась на своих ощущениях. Она не сравнивала Женю со своим бывшим мужем. В этом не было ни необходимости, ни потребности, потому что сейчас, в данный момент, она хотела быть именно с этим человеком и понимала, что ее первый неудачный брак был просто вехой на пути к этому конкретному мужчине. Она ощущала себя путником, поднимающимся на пик горы. Путь тяжел и тернистен, под ногами осыпалась порода и сама земля, казалось, уходит из-под ног. Сильнейший камнепад едва не столкнул ее с горы и не увлек за собой в пропасть, откуда нет возврата. Но она смогла устоять, смогла ухватиться за выступающие скалы и не упасть. Она вновь карабкалась и стремилась к небу. И добралась до вершины. И стояла сейчас, овеваемая всеми ветрами, под ярким чистым небом, и не хотела смотреть вниз на осколки своей прожитой жизни, лежащей бесформенной грудой у подножия горы. Она поняла, что самые трудные испытания ее жизни остались позади, там, внизу. И теперь - только свет, только мир, только добро, любовь и счастье.
  Евгений заворочался и, высвободив руку, перевернулся на спину. Таня воспользовалась моментом и повернулась к нему лицом. При свете утра она смотрела на лицо человека, с которым решила связать свою жизнь, отпустив свое прошлое и простив себя за него. Все только началось: новая жизнь, новая любовь, новое счастье. Сердце ее было наполнено чувствами. Она положила руку на низ живота. Зная, что там ничего нет, впервые за долгое время поймала себя на мысли, что не чувствует холод от этого места. Там было тепло, не возникало ощущения пустоты и болезненности. Она наконец-то приняла себя такой, какая есть. И это принятие будто отпустило тугую пружину в сердце, на душе стало легко и покойно. От этой внутренней гармонии ее глаза наполнились слезами. Маленькими прозрачными горошинами они покатились по щекам и сорвались вниз, утонув в подушке.
  В этот момент Женя открыл глаза. Долго-долго они смотрели друг на друга, ничего не говоря. Потом молодой человек потянулся к Татьяне и начал по очереди целовать ее глаза, впитывая слезы. Поцелуи его были горячи, руки - сильны и неутомимы, взгляд ясных глаз тянул к себе как магнит. Таня не стала сопротивляться зову сердца и тела, и вскоре спальню наполнили звуки любви.
  
  ***
  Прошел год. За это время случилось многое. Была теплая по-домашнему свадьба, на которую хотелось собрать только родных и близких, а пришли почти сто человек. Была продажа Таниной квартиры, которую Женя взял на себя, чтобы не тревожить Кононова. Как Таня и хотела, деньги за вырученную двушку передали в тюрьму, где Таня отбывала срок. Их с Евгением квартира тоже претерпела изменения: с появлением в ней хозяйки она стала более уютной и семейной.
  Весь этот год Татьяна не работала ни на почте, ни где-либо в другом месте: посвятила себя дому, мужу и его родителям. Но свою деятельность с формулировкой "люди должны помогать друг другу" не прекращала: взяла шефство над несколькими ребятами из районного детского дома и, по совету свекра, навещала одиноких стариков в Доме инвалидов. Она никому не отдавала предпочтения, стараясь быть одинаково доброй и щедрой для всех и не привязываться ни к кому очень сильно. Потому что понимала, что на всех не хватит ее сердечка, а дома ждут родные и близкие, которым она тоже нужна. Она чувствовала эту нужность каждый день и час. Поначалу не верилось, что все это происходит именно с ней. Кто она? Простая женщина, каких миллионы. Без особых талантов; без яркой, броской, запоминающейся красоты; без коммерческой жилки, которая помогла бы ей стать бизнес-вумен, как принято сейчас называть деловых женщин; с судимостью, с таким физическим недостатком, незаметным снаружи, но который долгое время мешал ей жить. В ней, на ее взгляд, не было ничего особенного. Но именно с ней сейчас происходило чудо: ее любили, о ней заботились, ее ждали, хотели, опекали, одаривали. И она сейчас не просто Таня, не просто девушка из толпы. Она - жена, супруга, вторая половинка, благоверная, суженая, подруга жизни. Это все о ней. И как же ей нравилась такая жизнь, в которой не только она отдавала и дарила себя и свою любовь, но и получала ее взамен.
  Евгений как одержимый начал одаривать ее подарками. Это все были нужные ей вещи, ведь она жила очень скромно, и даже не имела полноценного базового гардероба. Но, привыкшая экономить и во многом себе отказывать, Таня поначалу яростно сопротивлялась, пока Женя не ввел в бой тяжелую артиллерию - свою маму. Под напором Людмилы Ивановны Таня сдалась, а спустя некоторое время начала получать удовольствие от подарков, научилась их принимать и носить. Деньгами, имеющимися в ее распоряжении, молодая жена распоряжалась разумно, не транжиря их направо и налево. Многое по дому делала сама, своими руками, отчего их семейное гнездышко приобретало свой неповторимый стиль и шарм. Обо всех крупных покупках советовалась с мужем, оставляя за ним последнее слово. И хотя Евгений никогда не требовал отчет о потраченных средствах, она все равно давала ему исчерпывающую информацию о том, куда "уходили" заработанные им деньги, включая и ее затраты на благотворительность.
  Для Жени его жена стала и Ангелом-Хранителем, и помощницей, и Птицей Удачи, и надежным тылом. С ее окончательным утверждением в его жизни и доме дела фирмы еще быстрее пошли в гору. Были даже открыты два филиала в других городах. Таня присутствовала с мужем во всех его командировках, помогала в подборе кадров и оказывала неоценимую помощь разумными советами. Он ценил ее не только как любимую женщину, которая принесла мир в его душу и уют в дом, но и как самого преданного друга, готового выслушать и помочь.
  В этот год он несколько раз был в Финляндии, и в одну из более длительных командировок с ним отправилась Таня. Евгений хотел навестить снова тот волшебный магазин с прекрасными шкатулками, который поразил его когда-то. Хотел снова увидеть его хозяина - вроде обычного старичка, но Человека с большой буквы. В этот раз погода не благоволила им: с утра зарядил мелкий нудный дождь, небо было затянуто серыми низкими тучами, и надежды на прояснение не было никакой. Тем не менее, они решили не отменять намеченный поход в зеркальную лавку. Одевшись потеплее и захватив дождевики - чтобы руки были свободны от зонтов, - они отправились в гости к чудесному старику.
  Магазин был на месте. Также погружен в полумрак, как и в тот давний солнечный день. Евгений немного расстраивался, что Таня не увидит то волшебство, с которым он столкнулся в свой прошлый приезд - ведь тогда зеркальные грани подвешенных к потолку шкатулок ловили солнечный свет. А сегодня, как назло, хмуро и сумрачно. Но его опасения были напрасны. На полу, на столе, на окне, довольно далеко друг от друга стояли несколько больших свечей, горящих теплым ровным светом. От этого света не было радужных отблесков, которые давал солнечный спектр, но множество маленьких зеркальных граней отражали желтый огонь свеч и как будто светились изнутри. Таня замерла в восхищении, а затем медленными шагами двинулась вглубь лавчонки, рассматривая великолепное творение рук человеческих.
  Как и в прошлый раз Евгений не увидел пожилого хозяина, пока тот не заговорил и этим не обратил на себя внимание.
  - Я знал, что вы вернетесь, - прозвучало в полумраке комнаты. Старик сидел в одном из кресел возле столика, за которым в прошлый раз они пили чай. Он поднялся и пошел навстречу молодым людям. - А это, я так понимаю, одна из владелиц моего скромного творения? - спросил он, остановившись напротив Татьяны.
  - Добрый день, - ответила она, протянув в приветствии руку. - Да, вы правы, я и есть одна из обладательниц вашего зеркального чуда. И позвольте мне выразить восхищение вашими творениями. Они настолько необычны и прекрасны, что у меня даже нет слов, чтобы их описать.
  - Я очень рад, что вы по достоинству оценили мои скромные творения, - вымолвил мужчина, пожимая хрупкую девичью ладонь. - И я так рад вашему приходу! Давайте чаю?!
  - С удовольствием, - за двоих ответил Женя, пожав руку пожилого мужчины двумя руками в знак большого уважения. - Ваш чай просто изумителен. Он будет как нельзя кстати в такой промозглый день.
  - Располагайтесь, - приглашающим жестом мужчина указал на кресла. А сам ушел на свою маленькую кухоньку, откуда послышались звуки набираемой в чайник воды, а затем и звон чашек о блюдца.
  Молодые люди, однако, не спешили садиться, а продолжили в восхищении рассматривать шкатулки.
  - Смотри, - сказала Таня. - Ни одной повторяющейся! Это просто невероятно!
  - Да, я тоже обратил на это внимание еще в прошлый раз. У тебя нет ощущения...
  - Что я попала в сказку? - перебила его девушка.
  - Да, - улыбнулся Женя. - Сказка. Эти свечи добавили еще больше таинственности. У меня...
  - Мурашки по коже, - вновь перебила его Таня, не в силах совладать с эмоциями. Евгений кивнул. - Кажется, что в мире нет ничего и никого, кроме этого места и нас.
  Молодой человек удивленно посмотрел на девушку: она в точности передала словами то, что он чувствовал. Он притянул к себе жену и поцеловал в макушку. Таня подняла голову и закрыла глаза в ожидании поцелуя в губы. Но ничего не последовало. Девушка в удивлении открыла глаза и увидела, что Женя, не отрываясь, смотрит на нее. Затем он взял ее лицо в ладони и прошептал:
  - Ты самое лучшее, что есть в моей жизни. Обещаю - ты никогда не пожалеешь, что вышла за меня замуж. Я буду очень стараться сделать все, чтобы наша семья была счастлива. Несмотря ни на что. Обещаю - ты не пожалеешь.
  - Спасибо тебе за эти слова, - проникновенно прошептала Таня ему прямо в губы. - Но нам надо поговорить об этом, ты же знаешь. Не все расставлено по местам. Возможно, потом ты не будешь так самоуверен.
  - Мы поговорим, обещаю, - сказал Евгений. - Но ничего не изменится. Я хочу всю жизнь быть рядом с тобой. Я так благодарен тебе за твою любовь и твой выбор. Ты не пожалеешь.
  Наконец он ее поцеловал. Долгим поцелуем, который обещал ей рай. Потом они стояли, обнявшись, посреди зала и наслаждались маленькими зеркальными шедеврами.
  Пожилой мужчина вышел из кухни с подносом, и Женя поспешил ему помочь. Был принесен еще один стул из жилой комнаты и все трое удобно устроились за маленьким столом. Таня достала приготовленные ею специально для хозяина профитроли, и он тут же выложил несколько штук на тарелочку, убрав остальное в холодильник. Сердечно поблагодарил за гостинец.
  - Как вас зовут? - спросила Таня, и Евгений понял, что он уже настолько привык считать мужчину просто Человеком, что даже и в этот раз забыл бы спросить его имя.
  - О! У меня прекрасное русское имя, - широко улыбнулся гостеприимный хозяин. - Может, угадаете?
  - Олег? - предположил Евгений.
  Продолжая улыбаться, мужчина отрицательно покачал головой.
  - Иван? - вступила Татьяна со своим предположением.
  Хозяин рассмеялся и, посмотрев на Евгения, сказал:
  - У вас очень проницательная супруга. Даже не дала мне насладиться игрой. Иван Николаевич. Можно просто дядя Ваня.
  - Прямо по Чехову, - улыбнулась Таня. - Дядя Ваня. А финнам не тяжело произносить такое простое имя? Ведь они привыкли к Хаапасало, Виилепуккале, Хайакинненам и тому подобным.
  - Были забавные случаи, вы правы. Чаще всего меня называли Иванна и Ииивяяян, все нараспев, протянуто. А отчество вообще произносили как Ниикооолич. Но сейчас мои постоянные посетители наловчились называть меня дьядья Ванья. Меня устраивает.
  Они рассмеялись.
  - А вообще с годами я понял одну вещь: самое главное не то, как тебя зовут, а - человек ли ты? И если ты Человек с большой буквы, то и имя уже не имеет значения.
  Эти слова были настолько созвучны мыслям Евгения, что, казалось, Иван Николаевич заглянул в самую глубину его головы и просто прочитал их на его подкорке. Таня тем временем поставила кружку на блюдце и двумя руками взяла сухую старческую ладонь. Крепко сжала и сказала:
  - Я так счастлива, что мне удалось познакомиться с вами, с таким прекрасным Человеком, с дьядьей Ваньей. Вы просто... - она замешкалась, подбирая слова. - Вы что-то с чем-то!
  Мужчина счастливо рассмеялся.
  - Что-то с чем-то! Мне нравится! Вы просто душечка!
  В порыве чувств он вскочил и, потянув Татьяну, крепко и в то же время нежно ее обнял.
  - Вы простите мне мою горячность, - сказал он Евгению. - Но ваша супруга излучает какое-то особенное тепло. Я прямо физически чувствую себя моложе и сильнее.
  - Да, - согласился Евгений. - Она у меня что-то с чем-то.
  И они вновь рассмеялись.
  
  ***
  Пара часов в квартире-лавке Ивана Николаевича пролетела незаметно. Они разговаривали, смеялись, грустили, вновь рассматривали шкатулки. В результате, не в силах остановиться, ребята взяли пять штук с неповторимым рисунком. Вновь Евгений пытался всучить хозяину деньги, но тот отчаянно сопротивлялся и даже грозился обидеться. Пришлось бросить эту затею. Как и в прошлый раз, Иван Николаевич с особым тщанием и любовью упаковал шкатулки и проводил дорогих и приятных гостей, предварительно взяв с них обещание навестить его как-нибудь еще.
  За время, проведенное у гостеприимного хозяина, погода немного прояснилась. Дождь закончился, солнце еще не вышло, но небо посветлело и стало гораздо теплее. В дождевиках уже не было необходимости, и ребята сложили их в пакет. Они медленно шли в направлении гостиницы, в которой остановились, устроив себе небольшой променад. Проходя мимо небольшого ресторанчика, молодые люди почувствовали манящий вкусный запах жарящегося на гриле мяса и поняли, что изрядно проголодались. Тем более что в лавке Ивана Николаевича они просто попили чай. На открытой площадке ресторана не было людей - посетители виднелись лишь внутри помещения. Официанты только сложили подсохшие зонты над столиками, и Таня с Евгением решили пообедать на свежем воздухе, а не внутри заведения. Приняв заказ, официант удалился, но как только молодые люди устроились поудобнее, тут же вернулся, держа в руках два клетчатых теплых пледа на случай ветра. Кроме них на летнике никого не было. Площадка была огорожена невысокой живой изгородью, скрывавшей проезжую часть, но позволяющей видеть все, что находилось выше. Влажная после дождя зелень блестела чистотой, тут и там виднелись распустившиеся кувшинчики крупного вьюна, ползущего по изгороди. В разрыве туч показалось солнце, затем снова скрылось.
  - Как же хорошо! - сказала Татьяна, зажмурив глаза и подняв лицо к небу.
  - Да, - согласился Евгений. - День и, правда, чудесный. Я так рад, что мы вместе побывали у Ивана Николаевича.
  - Ага, теперь у нас есть личный дядя Ваня, - открыв глаза, улыбнулась девушка. - Мне так хорошо сейчас! Будто внутри распускаются такие же вьюнки, как и на изгороди. Спасибо тебе, что ты есть в моей жизни!
  - Милая, это тебе спасибо, что ты со мной. Сейчас я даже не могу представить, как бы жил без тебя. Что было бы со мной и где бы я был, если в то утро ты прошла бы мимо и не предложила свою помощь.
  - Нуууу, - протянула Таня. - Ты жил бы, как и раньше. Наверное, помирился с Ликой или нашел себе другую девушку. По-прежнему работал бы, развивался... Да, наверное, все было бы хорошо. Ведь, кроме моего появления, в твоей жизни ничего не изменилось: родители, друзья, бизнес - все при тебе было и осталось. А! Штор бы в квартире не было! Жил бы со своими жалюзями, - намеренно исковеркав слово, рассмеялась девушка.
  - Точно, - поддержал ее смех Евгений.
  В этот момент на летник пришла семья: родители и трое детей-погодок. Детишки лет 7-10 принялись шумно бегать, выбирая место, родители же сразу прошли к столу, рассчитанному на шесть персон, и сложили пакеты на одно из кресел. По уверенности, с которой они себя вели, было ясно, что это завсегдатаи заведения. Тихо, но довольно строго отец семейства подозвал своих непосед и указал каждому на его место. Лишь только все расселись, появился официант и после небольших препирательств родителей и деток принял заказ и отлучился за пледами. Детишки вновь выскочили из-за стола и устроили какую-то подвижную возню возле изгороди. Родители им не мешали, справедливо рассудив, что бесполезно усаживать сорванцов на место, пока не принесли заказанное. Увидев, что Таня и Женя смотрят на них и на детей, они приветливо помахали руками и улыбнулись. Молодые люди ответили на приветствие и вновь, не сговариваясь, переключили свои взгляды на резвящихся ребятишек.
  - А еще, наверное, - продолжила прерванный разговор Татьяна. - Ты бы женился и уже стал бы папой какого-нибудь малыша или малышки...
  Евгений взял жену за руку.
  - Таня, давай поговорим. Я же вижу, что эта тема тебя очень беспокоит.
  - Беспокоит. Но не из-за меня - я-то с этим уже давно смирилась. Я за тебя переживаю.
  - За что именно?
  - Ммммм, как бы так тебе сказать,...
  - Чтобы меня не обидеть?
  Таня кивнула.
  - Говори как есть. Не надо подбирать слова. Просто выскажи все именно так, как это сидит в твоей голове. Мы теперь муж и жена, у нас общие заботы, и не должно быть друг от друга никаких секретов. Вот как есть, так и говори.
  - Я переживаю... точнее, боюсь... или чувствую. О Господи, помоги! - Таня решительно тряхнула головой и проговорила уже без остановки. - Сейчас у нас все хорошо. Мы молоды, счастливы простым присутствием друг друга, у нас все ладится в быту и интимной жизни, мы любим друг друга. Никто и ничто не мешает нам жить так, как нам хочется. Так будет год, два, пять, десять. А потом тебе захочется большего, захочется того, чего я не смогу тебе дать. Ты захочешь стать отцом, папой, захочешь продолжения себя. Ты много работаешь, строишь бизнес. И через десять лет у тебя уже, возможно, будет крупная фирма, а то и корпорация. И тебе захочется кому-нибудь передать плод твоих трудов. Кто-то должен будет стать продолжателем дела всей твоей жизни. И кто это будет? Я не смогу дать тебе ребенка. Это окончательный и бесповоротный факт. Никто не вмонтирует в меня новую матку и не вернет все то, что было утеряно. А твоя потребность почувствовать себя отцом будет расти с каждым прожитым годом. И в какой-то момент эта потребность заставит тебя перешагнуть через меня и мою любовь. Ты либо уйдешь, либо заведешь ребенка на стороне. При этом ты будешь мучиться и страдать, я буду мучиться и страдать, будет страдать ребенок. Но в то же время я понимаю, что не смогу тебя удержать. Не имею права тебя удерживать, потому что желание иметь детей - это естественно, как... ну, не знаю... как дышать. И в результате наш счастливый брак окажется не таким уж счастливым. Если даже ты не уйдешь из семьи и у тебя будет просто ребенок на стороне, мне будет сложно это принять, потому что это опять напомнит мне о моей ущербности. Если же ты договоришься с какой-то женщиной родить тебе ребенка и отдать в полное твое распоряжение - бывает же и так, - я боюсь, что не смогу полюбить его как родного, не смогу дать ему то необходимое, что должна дать мать. По этой же причине я не хотела бы ребенка из приюта или детского дома. Я боюсь. До умопомрачения. И до умопомрачения боюсь твоего ухода и твоих измен. Я так не хочу тебя ни с кем делить!
  Принесший заказ официант прервал ее монолог. Они молчали, пока он сервировал стол и расставлял горячее. Когда же он ушел, Таня взяла вилку и начала ковырять ею в тарелке, не поднимая глаза на мужа. Так как она больше ничего не говорила, Евгений понял, что она сказала все, что планировала, и решил ответить.
  - Милая, тебе никогда не придется делить меня с кем-то. Сейчас тебе сложно поверить в мои слова, потому что все твои чувства как на острие ножа. Но ты должна мне поверить. Потому что я говорю тебе то, что у меня внутри, а душа не может лгать. Я настолько тебя люблю, что не представляю рядом с собой никого, кроме тебя. Ни в жизни, ни в кровати, ни на кухне, ни в отпуске, нигде - только ты должна быть рядом со мной. Я чувствую, что получаю от тебя одновременно всю тебя и только малую твою часть. И понимаю, что каждый день буду получать все и в то же время малую часть. В тебе столько всего, что я буду всю жизнь открывать тебя и искать что-то новое. И обязательно находить, потому что ты - неповторимая моя Вселенная, неизведанная и загадочная. Ты никогда мне не надоешь, как ни сложно тебе сейчас в это поверить. Я, как и мой отец, похоже, однолюб. Мне не нужен никто, кроме тебя. Да я и не вижу никого. Помнишь, как кто-то из великих сказал: "Когда у молодого человека есть любимая, все остальные для него - просто люди"? Так вот: все остальные для меня - просто люди. Да, они родные, друзья, знакомые, сотрудники, я их всех и каждого по-своему люблю. Но... они просто люди. Никто из них не занимает в моей душе и моем сердце столько места, сколько занимаешь ты. И все мои желания связаны только с тобой. В моей жизни не будет места другой женщине. И я принял решение - принял его после твоего возвращения ко мне, - что готов жить без детей. Я сказал сам себе: раз моя жена не может иметь детей, значит, и я не могу их иметь.
  - Но ты же можешь! - перебила его Таня.
  - Нет, не могу. Мы с тобой одно целое. Все, что мы можем, мы можем оба. И что не можем, тоже не можем оба. "Да прилепится муж к жене своей, и станут они одним целым" - помнишь, откуда это?
  - Из Библии, - тихо сказала девушка.
  - Точно. Из самой великой книги всех времен и народов. А раз мы с тобой одно целое, то и "могу-не могу" у нас одно на двоих. Я никогда не предложу тебе взять малыша из детского дома и не предложу воспользоваться услугами суррогатной матери. Но помни: если ты сама когда-нибудь захочешь прибегнуть к одному или другому варианту, САМА (!), я всегда тебя поддержу. Помни об этом. И я не "нагуляю" ребенка на стороне. Об этом тоже помни. Я уважаю тебя, уважаю себя и свой выбор. Поэтому верь мне - об измене не может быть и речи. Ты - все, что у меня есть. Я уже сказал в магазине и повторю снова: ты никогда не пожалеешь, что вышла за меня замуж.
  - Но твои родители, - прибегла Таня к последнему аргументу. - Они ведь захотят иметь внуков. И с каждым годом мне будет все сложнее смотреть им прямо в глаза. Во всяком случае, Людмиле Ивановне. Твой отец, я знаю, не будет меня ни в чем упрекать.
  - Ты - моя жена. Я всегда буду на твоей стороне и всегда буду тебя защищать. Жить ты будешь со мной, а не с родителями, и это полностью мой выбор. Я очень люблю своих мать и отца, но я никогда не дам тебя в обиду. Уверяю тебя - никогда никто не упрекнет тебя в этом. Я все решу. Просто верь мне и расслабься. Давай это будет наш первый и последний разговор на эту тяжелую для тебя тему. Посмотри, как много в жизни всего, о чем мы еще не знаем. Как много стран, где мы не были. Как много блюд, которые мы не пробовали. Как много людей, с которыми мы еще не знакомы и которые могут стать нашими друзьями. Танечка, любимая, давай просто жить. Давай наслаждаться тем, что у нас есть. А за бизнес не переживай. В мире так много нуждающихся, кому можно отдать заработанное нами, чтобы оно послужило во благо! Давай работать и жить, строить и созидать, тратить, путешествовать, помогать нуждающимся. А когда придет время уходить из этого мира навсегда, мы просто грамотно распорядимся капиталом и оставим его племянникам, детям друзей и тем, кому можем помочь. Танюшка, у нас впереди целая жизнь! Так давай ее жить. Как в сказке - жить поживать да добра наживать. А там, глядишь, как в сказке, умрем в один день.
  Таня плакала. Не скрывая своих слез от удивленно смотревшей на нее финской парочки с детьми. Но это были слезы счастья, и она улыбалась.
  - А если мы сейчас не поедим, то "умрем в один день" случится сегодня, - с улыбкой сказал Евгений, затем встал, обошел столик, потянул жену за руку и крепко ее обнял. - Давай проживем отмеренное нам время в любви и согласии. Все можно преодолеть. Главное, что мы встретились.
  
  ***
  Стояла осень. Та "прекрасная пора, очей очарованье", с ярко-желтыми, красными, бурыми, бордовыми и другими цветами теплой палитры. Были последние теплые дни перед длинными дождями, серым небом, промозглым ветром, грязными лужами и заляпанной обувью и штанинами. Отрывавшиеся от веток листья кружились, опускаясь, и тихо ложились под ноги трем пожилым людям, идущим по дорожкам старого городского кладбища. В середине шел высокий мужчина шестидесяти лет. Он бережно поддерживал идущих по обе стороны от него женщин: справа - свою ровесницу, слева - старушку глубоко за восемьдесят, у которой в свободной руке был большой букет разноцветных астр. Они шли не спеша, наслаждаясь теплым днем и проявляя уважение к усопшим. Свернув с центральной аллеи, прошли немного среди могил и остановились у невысокой ограды, за которой стоял простой гранитный памятник.
  - Ну, вот мы и пришли, - промолвила старушка. - Здравствуй, Игореша. Вот мы с детками пришли тебя навестить. Как ты тут? Я тебе цветочки принесла.
  С этими словами Людмила Ивановна открыла калиточку и прошла к памятнику. Достала из кармана куртки пакет и сложила туда увядшие, но еще не высохшие до конца хризантемы. Затем красивым полукругом разложила на могиле принесенные астры. По щекам покатились слезы. Трясущейся от волнения рукой она достала носовой платок и смахнула их. Потом этим же платочком протерла фотографию мужа и поцеловала ее. Прислонилась лбом и замерла на некоторое время.
  - Привет, пап, - промолвил Евгений.
  - Здравствуйте, папа, - тихо, со слезами на глазах, прошептала Таня.
  Они больше ничего не говорили. Большой ярко-оранжевый кленовый лист опустился на надгробие. Людмила Ивановна взяла его в руки и прижала к груди. Опять заплакала. Женя и Таня отошли от могилки, чтобы дать возможность матери пообщаться с ушедшим от них Игорем Витальевичем.
  - Сегодня годовщина, - говорила между тем Людмила Ивановна. - Пять лет, как тебя нет со мной. Когда снова свидимся? Недолго уж осталось, наверное. Пожила я и хватит, к тебе хочу. Соскучилась я, Игореша, ох как соскучилась!
  Спазм перехватил горло. Она помолчала.
  - Я теперь старая-старая, некрасивая и больная. Я тебе, наверное, не нравилась бы сейчас. Но когда свидимся, опять буду молодой и красивой, какой ты меня и любил. Я так благодарна тебе за все дни, месяцы и годы, что ты был со мной. За деток наших, которых мы с тобой родили и воспитали. За то, что Танечку нашел и вернул нам. Она мне отрада на старости лет. Да и всегда поддержкой моей была. Спасибо тебе, любимый мой, за то, что однажды, много-много лет назад, из всех женщин мира ты выбрал в жены меня. Я так тебя люблю! - она опять заплакала навзрыд.
  Евгений и Татьяна подошли к могиле, вошли в калиточку и с двух сторон обняли мать. Так и стояли втроем, роняя слезы по дорогому человеку. Потом перекрестились, поцеловали портрет на памятнике и медленным шагом двинулись к машине, которая стояла за воротами кладбища.
  Теплое солнце бабьего лета высушило слезы на лицах, поднявшийся ветерок швырял им под ноги разноцветные листья. Жизнь - прекрасная, светлая и добрая - продолжалась. Жизнь вообще всегда продолжается и не останавливается. До нас, при нас и после нас она все равно будет дарить людям радости и печали, счастье и любовь, испытания и надежды. Но самый главный ее дар нам, людям, - это встречи. Главное - не пройти мимо своего человека, и, оказавшись рядом, сделать его счастливым.
  
  
  
  КОНЕЦ
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"