Юноша Ксения Александровна. Когда лгут тексты: как постмодерн деконструирует символ

If it looks like a duck, swims like a duck and quacks like a duck, then it probably is a duck.

- the duck test

В сороковых годах прошлого столетия в результате мировой трагедии - Второй мировой войны и сопутствующих ужасов - прогрессивная, направленная вперёд, в прекрасное светлое будущее, эпоха модерна показывает свою несостоятельность, теряет свой блеск и уступает место скептичному, иронично настроенному постмодерну, неспособному привести мир в движение ("И слава богу", - вздохнёт потрясённое событиями общество), но зато открытому к рефлексии прошлого. Подобно предшествующим ему эпохам, он, конечно же, меняет парадигму общественного мышления, понимание и восприятие мира - реального и символьного.

Модернисты не верили в единого бога - вернее, не придавали ему всеобъясняющего значения и ощущали, будто знаки и символы ведут к бытию. В центре модернистского мира стоял человек, окружённый идеями прогресса и объективности. На смену культа божественного пришёл культ не просто человека, но автора - гения. Модерн - эпоха больших нарративов. Реальность создаётся не высшими силами, а реальным человеком-творцом. Именно автор создаёт символы, и они направлены на созидание, они конструируют реальность.

В контексте произошедших в общественном сознании перемен показательна глоссолалия - набор по сути бессмысленных слов, которые воспринимаются произносящими их людьми иными языками: иностранными, инопланетными, божественными, - когда она перестаёт восприниматься как откровение свыше и становится предметом психологических и медицинских исследований: Теодор Флурнуа вместе с лингвистом Фердинандом де Соссюром изучали транс-состояния медиума Элен Смит, утверждавшей, будто она бессознательно может переноситься в Индию и на Марс и разговаривать с местными. Отрицая мистицизм и опираясь на рациональное познание мира, исследователи пришли к выводу, что в основе языков Элен Смит на самом деле лежит французский, потерпевший серьёзные искажения.

Эти выводы позже дополнил филолог Виктор Анри, заметивший, что в основе языков Элен Смит лежит не просто французский, а его отрицание: за звуками, писал он, закрепляется определённое значение, например, звук f, отсутствовавший в индийском Элен Смит, имеет связь с Францией, и потому женщина пыталась её избежать в своей речи. Это забавно совпало с тем, что в реальном санскрите также не было такого звука.

Даже если не обращаться именно к значению звуков, можно вспомнить о роли звучания, влияющего на восприятие составленных из них слов: одни звуки могут вызывать приятные и тёплые ощущения, в то время как от другие похожи на ветер, словно ножом разрезающий лицо. К такому приёму, в литературе называемому звукописью, прибегают поэты (и иногда прозаики) для усиления эмоций и передаче дополнительных смыслов.

Впрочем, возвращаясь к де Соссюру, стоит отметить, что он не слишком-то уважал символы. Несмотря на то, что он считал, что знаки интенциональны и направлены на предмет, а все знаковые системы подобны языку, ибо логика языка определяет логику осмысления, символы в его понимании - результат искажений, возникающих из-за неточностей перевода, передачи, письменности - причин, по которым многие тексты не дошли до нас в том виде, в котором они существовали в прошлом.

Иного мнения придерживался в своих рассуждениях Роман Якобсон. Он считал, что символ и его значение всегда мотивированы. Изучая поэзию современников-авангардистов, Якобсон видел в их произведениях попытки заставить читателей воспринимать речь не в качестве посредника, "заместителя предметов или идей", но саму по себе. В логике Якобсона форма первична: смысл во многом задаётся именно формой, - однако при этом она играет важную роль лишь тогда, когда ставить читателя в тупик, когда её трудно воспринимать. Как только некая форма становится "нормой", произведение лишается самостоятельной ценности и не стоит пристального исследовательского внимания. Это, произошло, например, с языком Пушкина: для современников поэта он был революционным, ярким, дерзким - для современного читателя, как и для Якобсона, он уже ничем не выдающийся, обычный, набивший оскомину и потому совершенно не представляющий интереса как поэтический факт. Важно отметить, что основном Якобсон говорил о поэзии, так как, согласно его мнению, именно в поэзии коммуникативная функция практического языка сводится к минимуму.

В модерне раз человек находится в центре мира, он же и является источником знаков и символов: он - создатель смысла. Эта логика отлично согласовывалась с авангардом - направлением искусства того времени, ориентированном на отрицание старых устоев, норм и традиций и противопоставлением им новаторства. Поэты-авангардисты намеренно, мотивированно, ломали правила и формы привычных языков. Следовательно, конструируя язык, человек конструирует и реальность, а в случае поэзии - способ представления реальности в тексте.

Тексты расчленяются на различные по размеру части: это могут быть мельчайшие частицы (звуки и буквы), слова, фразы, текст целиком... И на каждом из этих уровней автор способен задать значение, используя разнообразные приёмы. Якобсон выделял различные виды параллелизма, к которым относились сравнение, метаморфоза, отрицательный и обращённый; метафоры, гиперболы, временные сдвиги, нарушение синтаксического равновесия и многие другие. Некоторыми из этих приёмов пользовались и поэты прошлого, тот же самый нелюбимый Якобсоном Пушкин, однако именно в авангарде границы их использования расширялись, культивировались и демонстрировались с новой неожиданной стороны.

Авангардисты вольно обращались с языком, выдумывая новые слова и разрушая старые. Слова, подвергаемые воздействию авангарда, теряли свою предметность, внутреннюю, а затем и внешнюю форму. Это избавляло поэзию от привычных конкретных ассоциаций и читательских представлений, открывая путь более абстрактным ощущениям и эмоциям. В конечном итоге важно не то, что слово значит само по себе, а как оно звучит и на какие смыслы и цели направлено автором.

Модерн морской волной мчался вперёд, но, к несчастью, разбился о берег Второй мировой и захлебнулся в себе же. Потрясения, тогда охватившие весь мир, привели к пониманию, что ценности, добродетели и ориентиры модернизма несостоятельны и на самом деле не работают. Мы так бодро шли вперёд - и к чему в итоге пришли?

Вслед за богом умер автор. Истины нет впереди, нет её и у бога - её вообще не существует. Как и смысла - всё относительно. Идеология и культура требуют критического осмысления, особенно если они навязываются кем-то. За прошедшие века человечество создало всё, что только можно было: ничего принципиально нового изобрести уже нельзя, - теперь человек - заложник созданного им мира и может лишь бесконечно ссылаться на других. И с этим остаётся только смириться.

Если всё обстоит именно так, то остаётся только рефлексировать, смеяться и развлекаться - такими видятся функции искусства, и культура обретает массовость.

Автор больше не автор в понимании модерна: он не гений. Он больше не созидает реальность, он не говорит с читателем напрямую через лихорадочно эклектичные тексты, не сообщает единую истину - он даёт читателям материал для произвольной интерпретации. Теперь не нужно задаваться вопросом: "А что хотел сказать автор?", потому что он мог сказать всё что угодно и одновременно с этим - ничего, но и в этом "ничего" есть место для читательской интерпретации. И это не будет ложным.

Постмодерн направлен назад, на рефлексию и переосмысление прошлого: прошлых событий, прошлых текстов, прошлых людей, - как уже было сказано, ничего нового, потому что новое невозможно. Тексты теперь содержат в себе другие тексты - иногда намеренно, иногда сознательно, явно или неявно. Они вступают в отношения между собой - и этот диалог исследовательница Юлия Кристева назвала интертекстуальностью. И по своей сути каждый текст является интертекстом, ведь любой текст создаётся с помощью некоторого языка, который существовал до текста и будет существовать после.

Текст становится - ни много ни мало - пространством диалога, который могут вести совершенно разные субъекты. Это могут быть по классике автор и читатель, внутри текста герои вступают в диалоги между собой, кроме того, диалог может возникать и между героем и читателем; также, приступая к тексту, читатель находится в диалоге с другими читателями, а автор, создавая свой текст, тем самым выстраивает диалог с другими авторами. От себя мне бы хотелось добавить здесь диалог между автором и героем: автор обозначает, как герой должен себя вести, даёт некоторую волю действий и сообщает ему свою волю, однако в процессе создания текста и пути героя (ха-ха) обретает и свою волю и может отказаться подчиняться изначальному замыслу, и затем вместе с автором они пытаются разрешить возникшее противоречие.

Так как же всем этим субъектам удаётся говорить друг с другом? И неужели они друг другу не мешают? Согласно модели Кристевой, автор, имея некоторый культурный бэкграунд, уровень владения языками и знания текстов (и вступая в диалог с другими авторами), создаёт текст не для конкретного читателя как личности, а для образа читателя - такого читателя, каким он должен быть по мнению автора: какими свойствами обладать, какими знаниями располагать, какой опыт иметь, чтобы принять этот текст. Персонаж в тексте сообщает что-то другим персонажам и одновременно с этим слова и действия персонажи также направлены на читателя - но уже читателя реального, находящегося в отношениях с другими текстами, которые он в действительности познал.

А что же происходит в постмодерне с символом? Если модерн создавал символы, то постмодерн занимается их разрушением. Модерн опрокидывает основы, но всё же созидает, постмодерн безжалостно уничтожает. Символы переживают период деконструкции и превращаются в нечто иное. Постмодерн играет с символами, меняет их смысл, усиливая противоречие смысла и формы. Символы или меняют своё значение, или же полностью разрушаются, оставляя после себя лишь стилизации. И отсюда возникает вопрос: может ли такой деконструированный символ всё ещё что-то значить и к чему-то отсылать? И если да, то куда он нас ведёт?

Чтобы увидеть влияние постмодерна в действии, интересно взглянуть на один довольно яркий пример деконструкции символа - саундтрек Ni ?Kazu ?Shio ?Ha ?Ch? ?Ei?U?Jo композитора Хироюки Савано, прозвучавший в полнометражном аниме "Синий Экзорцист". Как следует из названия, в основе фильма лежат истории об одержимых, демонах и экзорцистах, и поэтому не последнюю роль здесь, конечно же, играют связанные с религией символы и знаки (и происходит крайне занятное смешение культур в рамках одного повествования: в концепте экзорцизма этого аниме остро чувствуется влияние католической традиции, однако в ритуалах используются не только христианский элементы, но также буддистские, синтоистские и другие - впрочем, мы не будем подробно на них останавливаться: боюсь, для этого потребуется ещё одно эссе).

Данный саундтрек можно услышать на моменте, когда экзорцисты проводят ритуал по обновлению защитных печатей. Следует заметить, что звук органично вписан в происходящее: музыкальные инструменты, которые присутствуют на сцене действия, звучат и в самой композиции, а сам текст, который по логике происходящего кажется молитвой, мантрой либо другим священным заклинанием, проговаривается действующими персонажами:

Ni Kazu Shio Ha Ch? Ei U Jo
Ni Fuowa Gen Den No I Tai Ke
En Kin Nai Kan Sin Ki Ei Satsu
I Na Ra Ke Ha Ki Se No E Ma.

Музыка, текст, интонации, с которыми поёт хор, а также само действие на экране, задают нужный тон саундтреку: он наполняется сакральным смыслом и убеждает зрителя, что перед ним настоящий религиозный текст.

Но в сущности это совсем не так.

Даже если взглянуть на оригинальный текст саундтрека, записанный знаками японского алфавита, и попробовать перевести хотя бы в онлайн-переводчике, то там не окажется ни одного осмысленного и реально существующего слова. Более того - носителям японской культуры текст тоже не совсем понятен. Можно было бы решить, что это просто выдуманное заклинание, не имеющее смысла вне рамок аниме, однако и это не совсем верно.

Композитор решает оставить подсказку: в трек-листе к полнометражному фильму четыре композиции имеют в качестве названия строчки из этого текста. В той из них, что содержит в себе четвёртую строку, между слогами проставлены стрелочки, указывающие в обратном направлении, то есть справа налево. Следуя за этой мыслью, читаем строчки текста в обратном порядке - согласно комментариям японских пользователей, получаются вполне внятные предложения.

J?ei-ch? wa o shizuka ni
Keitai no dengen wa ofu ni?
Kan'nai kin'en satsuei kinshi?
Mae no seki wa keranai

Однако вопрос остаётся - имеют ли эти предложения какую-либо связь с религиозной деятельностью? Посмотрим на перевод:

"Не разговаривайте во время просмотра фильма.

Выключите телефон.

Не курите в театре; фотографирование запрещено

Не пинайте впередистоящее кресло".

Несмотря на то, что это понятный текст, имеющий смысл, он совершенно нерелигиозен. Это правила поведения в кинотеатре, записанные задом наперёд.

Всё гениальное - просто.

И всё же, если этот текст не имеет никакой связи со священными текстами или их подобиями, то почему он воспринимается как религиозный? Неужели его наполняет смыслом действие, разворачивающееся на экране? Тогда что произойдёт, если убрать визуальный ряд? Сохранится ли это ощущение сакральности?

Чтобы узнать ответ, я провела небольшое исследование. Я отобрала людей, не знакомых с данным саундтреком и, предварительно очистив композицию от обложки, чтобы картинка не могла исказить направление мысли, попросила их описать свои чувства и ассоциации, а также предположить, что может лежать в основе данного текста.

"Это Китай - родина этой песни, так ведь? Такое ощущение, как будто кого-то отпевают, похоронная церемония - очень похоже. Правда, я нечасто слышала хоровое пение в Китае, вот, но... красиво. Использование гуциня, бубенцов, флейты... Вызывает тревожность, поднимает ритм в душе, при этом в какой-то момент даже успокаивает. Необычно".

- Мария

"Жертвоприношения. Воззвание к Богу и прошение у него благополучия. Приношение жертвы через сжигание на костре, в то время как остальные водят несколько хороводов и бьют в барабаны по квадратам (получается такой алхимический круг), стоит один неподвижный хор. Это что-то из священных писаний".

- Ксения

"По поводу текста особо и мыслей нет, по поводу сцен сейчас расскажу... Из-за инструментов самые очевидные ассоциации - с какой то обрядовостью, у меня есть два основных варианта. В обоих случаях мне представляется что-то процессуальное. Подготовка к какому-то событию, войне, сражению, причём подготовка на разных уровнях: в подземельях и жилищах небогатых идут разные шаманские обряды, а есть силы какие-то смутно-человеческие, полумрак, душновато, красная пыль, темновато, сыровато... Потом другие сборы, в кругах разных, доходя до высокопривилегированных. Плюс что-то на небе какие-то телодвижения, тоже сборы, подготовки, не знаю... На самом деле, довольно ярко и полно это вижу, кинематографично.

Либо примерно то же, но есть ещё основная линия - подготовка к какому-то ритуалу, чему-то жертвенному, с какой-то героиней, то есть будут эти шаманы, воины, но переодически скользят кадры, где девушка собирается, встаёт из ванны, её облачают, собирают, на голову венок, аромамасла на плечи и всякое такое, и потом она идёт куда-то, мимо огромных колон, костров, всех этих людей... ну вы поняли. Причём шаманские обряды не только могут быть такими, внизу, но и ещё что-то такое, жрецы приближённые, уже в другой обстановке".

- Дария

"Начало - "Что? Где? Когда?" точно. Потом игрушка была такая - Патапон. Потом ханство из Sunless Sea. Потом народ огня из "Аватара". Потом, непонятно почему, терракотовая армия, хотя это не Япония, а Китай [связь с Японией образовалась из-за названия - прим. автора]. Потом миска, рис, кошка, девочка, +75 социал кредит".

- Артур

"Музыка очень гипнотизирующая, да и слова по ощущениям тоже повторяются, по крайней мере периодически слышны похожие звуки, из-за этого получается некая ассоциация либо с ритуалами (может быть даже жертвоприношение), либо же просто какие-то процессы подготовки к чему-то (бою, например). Вообще представляется такое тёмное помещение и люди ходящие по кругу вокруг своего лидера, человека который ими командует.. В общем, что-то с гнетущей атмосферой".

- Елизавета

"Мне кажется, эта композиция могла бы использоваться в типичном голливудском фильме про киберпанк. Его действие обязательно (по мнению голливудских продюсеров) должно происходить в городе, эстетика которого вдохновлена культурой Азии, при этом главным героем фильма будет белый американец (да-да, Райан Гослинг и Скарлетт Йоханссон, я смотрю на вас)".

- Евгения

"Ассоциируется с саундтреком из аниме про богов (что-то вроде "Бездомного бога"). Представляется или какая-то религиозная процессия (не христианская конечно, скорее синтоистская), или очень напряжённая эпичная битва богов. Поётся что-нибудь вроде "Вот он наш бог, так велик и могуществен". В основе текста может лежать какой-нибудь древний стих, или не очень древний, но опять-таки с религиозным содержанием".

- Ольга

"Фундаментально трек поигрывает с постмодерничными нью-эйдж концепциями религии, где символ пуст и важен лишь ритуал или его подобия. Из-за этого сама работа либо тревожит, либо смердит иронией над бессмысленностью бытия новейшего времени, над его замуровочной лихорадкой вирулентного абсурда, зарином распыляющегося по призрачным ландшафтам псевдо-киберпанкового города 90-00-х, заканчиваясь 9-мм поцелуем розы при проведении телесной лотереи под прицелом Прометея".

- Виктор

Как можно видеть из этих ответов, многие из респондентов отметили если не религиозность текста самого по себе, то как минимум вызывающим ассоциацию с религиозным ритуалом: жертвоприношением, похоронами, обрядами. Даже если посмотреть на ответ Артура, который на первый взгляд кажется лишь набор отсылок (что довольно постмодернично), то также можно увидеть религиозные мотивы: Patapon - японская видеоигра в жанре симулятора бога; Sunless Sea - компьютерная ролевая игра в декорациях Викторианской эпохи, мистики и мифов Ктулху; "Аватар: Легенда об Аанге" - американский мультсериал, вдохновлённый восточными боевыми искусствами (а боевые искусства - это целый образ жизни, тесно переплетающийся с мировоззрением, в том числе и религиозным, восточных народов); терракотовая армия - гробница первого императора династии Цинь.

Итак, текст, несмотря на полное отсутствие связи с религией, наполняется сакральным смыслом при помощи звучания. И это крайне напоминает модерн: хотя композитор не стремился говорить на другом языке, как это было у де Соссюра и Флурнуа, а лишь записал слова наоборот (хотя в некотором смысле этот текст можно рассматривать как глоссолалию, если определять то явление именно как речь, состоящую из бессмысленных слов и словосочетаний), и не пытался уйти от "японского звучания", выбрав одну из японских азбук для записи названия - да и часть респондентов отмечала связь с Японией, Хироюки Савано всё же конструирует реальность сакрального в мире аниме и за его пределами и прибегает к приёмам, влияющим на звучание слов (которое, безусловно усиливается и инструментальной составляющей). Происходит разрушение структур религиозных текстов, а смысл задаётся формой.

С другой стороны, поскольку у композитора не было намерения создавать новые слова или придавать старым словам новое звучание, текст саундтрека бессмысленно раскладывать на какие-либо уровни, ибо отдельные слоги ничего не будут значить - да и целиком текст ничего не будет значить, потому что его звучание мотивировано не автором (не он придумал слоги), а самим языком (слоги неизменяемы; они звучат именно так, как звучит язык наоборот).

Если же прочитать текст в обратном порядке, предложения, конечно же, обретут смысл, но он потеряет вложенную в него сакральность и совершенно не будет подходить к ситуации, происходящей на экране - как если бы на воскресной службе церковный хор вместо "Отче наш" начал рассказывать о правилах оплаты счетов за коммунальные услуги.

Хироюки Савано мог взять любую существующую молитву или заклинание, или создать околорелигиозный текст, как он уже делал в другом саундтреке к аниме-сериалу с тем же названием, что и описываемый здесь полнометражный фильм. Но он выбирает создать поле постмодерничного интертекстуального диалога: диалога между этим псевдорелигиозным текстом и настоящими религиозными текстами, их звучанием; диалога между композитором и образом читателя - читателя, который должен воспринять этот текст определённым образом; диалога между героями аниме, читающими этот текст как священное заклинание; диалога персонажей, убеждающих зрителя в сакральности текста; диалога между зрителями, ассоциирующими этот текст как религиозный. Он выбирает оставить даже не форму, а только звучание, выкинув её вместе со смыслом. Он выбирает иронизировать над религиозными текстами: ведь, в конце концов, это не сконструированный сакральный символ, а разрушенный, ибо что может быть может быть менее возвышенным, чем бытовые инструкции?

Символ, разрушенный постмодерном, может быть, не всегда что-то значит, но он всё ещё к чему-то отсылает. Отсылки эти могут быть совершенно разные: как конкретные, отсылающие читателя к определённому тексту, так и абстрактные, отсылающие к концепту текста как такового или же образу читателя, к его опыту, чтобы он мог ощутить те чувства, что передаёт ему автор - последнее было хорошо видно на примере саундтрека Хироюки Савано. Концептуально многие респонденты представили себе явления, связанные с религиозными ритуалами, хотя если рассматривать их ответы детально, то это всё-таки разные ответы, разные истории, разные сценарии.

Это ещё раз подтверждает - единой интерпретации в постмодерне нет. Авторское видение, безусловно, влияет на восприятие, но это нисколько ни умаляет роли читателя. Культурный багаж каждой отдельной личности позволяет ей видеть то, что не увидят другие, и наоборот.

Это то, что принёс нам постмодерн: возросшую роль читателя, бесконечную иронию над всем подряд и интертекстуальность с её отсылками, а также рефлексию - и пассивность с боязнью резких движений (а то вдруг потемнее в глазах?), которая уже сквозит несостоятельностью очередной эпохи. Стал ли мир лучше? Хороший вопрос. Да, Третьей мировой (пока) не случилось, но зато трудно найти хотя бы одно место на Земле, где бы царил если не рай, то хотя бы порядок: диктатура, называющая себя демократией, локальные войны, гражданские волнения, бедность, скандалы, интриги, расследования - всё это медленно разъедает мир вокруг нас. Возможно, стоит понемногу начать обращаться в чему-то более искреннему, более открытому, более чувственному.

И идти вперёд, не забывая всё же оглядываться назад.

Список источников:

1. Кристева Ю. К Бахтин, слово, диалог и роман //Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму. - М., 2000 - С. 427-457.

2. Тодоров Ц. Теории символа. - М., 1999. - 384 с.

3. Якобсон Р. Заметки о прозе поэта Пастернака //Работы по поэтике.-М.: Прогресс. - 1987. - С. 324-339.

4. Якобсон Р. Новейшая русская поэзия //Работы по поэтике. М. - 1987.

5. ????????????????????? / ??. - Текст: электронный // ??????: [сайт]. - URL: http://rikublog-wan.cocolog-nifty.com/blog/2015/03/post-173c.html (дата обращения: 24.11.2022).

6. Ao no Exorcist The Movie Original Soundtrack. - Текст: электронный // Fandom: [сайт]. - URL: https://aonoexorcist.fandom.com/wiki/Ao_no_Exorcist_The_Movie_Original_Soundtrack (дата обращения: 24.11.2022).

Оставить комментарий © Copyright Юноша Ксения Александровна (escanorrain@gmail.com) Размещен: 01/12/2022, изменен: 12/07/2023. 27k. Статистика. Эссе: Публицистика Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:

Юноша Ксения Александровна : другие произведения.

Когда лгут тексты: как постмодерн деконструирует символ