Сашка возвращался из отпуска. При своём росте, два с небольшим, он был несколько худ, но это объяснялось возрастом, всего лишь двадцать, и взрослением. Сила у него была. А что касалось телосложения, то всё равно он будет весь в отца, бригадира грузчиков на железнодорожной станции, легко таскавшим две шпалы на плече. С возрастом заматереет и Сашка.
Возвращался из родной Сибири на Дальний Восток, где он работал, точнее, отрабатывал практику после окончания "шмоньки" - Владивостокской 185-й школы давшей ему профессию матроса и право не служить срочную службу, но с условием обязательной трёхгодичной отработки на Тихоокеанском Флоте. Иначе - служба. Вообще-то Сашка не бегал ни от армии, ни от каких либо других трудностей, просто он захотел поработать на флоте, и был вовсе не виноват в том, что школа давала такую льготу. Родители не возражали.
А ещё, он, трезвым был очень стеснителен в общении с незнакомыми, и много старше его по возрасту, людьми. Сашка тогда терялся. Начитанный и далеко неглупый, рассуждающий не по возрасту рассудительно здраво, умеющий правильно сформулировать мысль и высказать её, а при условии, что кто-то всё равно отказывался понимать, то и смазать по шее - но это на работе со сверстниками - в незнакомой, не флотской обстановке, терялся до робости. Но это только если он был трезв.
Своему другу Егору, который был старше на семь лет, и попавшему на Тихоокеанский после развода с женой из Подмосковья, он вёз в подарок красивую, не виданную Сашкой раньше бутылку пойла, с красивым заморским, знакомым только по книгам названием - мартини.
В тот момент, когда Сашка заходил в своё купе, он был робким. Потому что в дороге - ни-ни. Матуха не велит. Сашка любил свою семью - и мать, и старших сестёр, и более либерального, смотревшего на такие вещи проще - мужик же растёт, отца. Но слушался больше мать. Наверное, невольно брал с отца пример. Тот, при всей своей громадности, во всём с удовольствием подчинялся жене. Хотя подкаблучником вовсе не был. Как и не выглядел им со стороны. Вот умудрялся как-то. И подчиняться, и не выглядеть.
-Опять на диване с газетой лежишь. Сколько прошу гвоздь из стены выдернуть, цепляемся же все за него.
-Напоминаешь каждый день, а мне - то некогда, то забываю. Возьми плоски, и выдерни.
-Тьфу..., и выдерну. А тебе тогда сегодня Красавку доить. И так за день накрутилась, так теперь ещё и мужицкую работу делать.
-Подою. Ведро не ракета. Не в космос на нём лететь..., и корова не экипаж, к которому надо приноравливаться. Что корова...?
-Ну-ну..., - мать сходила в сенцы за плоскогубцами, подошла к стене. Вбитый ещё старыми хозяевами дома гвоздь, торчал на уровне её лица. Вместо того чтобы сначала согнуть его, и раскачав выдернуть, она стала тащить гвоздь на себя. Отец, увлёкшись газетой, не видел этого, иначе обязательно подсказал бы как надо. Не желал же он в самом деле лиха матери своих детей. Гвоздь сидел глубоко и крепко. Обхватила ручки плосок обеими ладонями. Сильнее. Ещё напряглась. Ещё сильнее. Гвоздь выскочил. Но законы физики, в данном случае инерции - не обмануть. Ручки плоскогубцев ударили её в лицо. Под глаза.
-Ох, - от боли и неожиданной подлости, безобидных с виду плосок, уронив их, прижала к лицу ладони.
Отец, распознавший в этом "ох" боль, подскочил. Кинулся к жене, а увидев, валявшиеся на полу плоскогубцы, оставшийся прямым гвоздь, и прижимавшую руки к лицу жену, сразу всё понял. Подхватил её на руки, уложил на покинутый самим диван. Отнял её ладошки от лица. Из, слава Богу, уцелевших глаз, прикрытыми верхними веками, из-под ресничек, катились рекой слёзы. Ещё бы. И больно, и обидно. Под нижними, набухали, обещая на утро стать синяками, красные круги. Боль понемногу стихала. Мать успокаивалась.
-Зеркало... подай, - взглянула на себя, - Скажу на работе - это ты меня.
Отец вздохнул, - Иногда надо бы.
-Я тебе...иди...корову дои. Не забудь воды ей поставить, иначе не даст молока.
Зашёл в стайку с ведром воды. Второе - под молоко. Красавка довольно мыкнула. Поставил перед ней воду. Корова наклонила к нему голову. Решил чуть подвинуть ведро, чтобы той было удобней, и снова наклонился. Красавка, может от удовольствия, что сегодня за ней ухаживает мужчина, мотнула головой вверх...
Искры посыпались из глаз. Один рог угодил под правый, под левый, пришёлся вполне профессиональный удар, коровьей головы.
Зажмурясь, на ощупь выбрался из коровника.
-Наташка, с гулянки придет, подоит, - зайдя в дом, сказал он первым делом жене, - Зеркало... подай, пожалуйста.
Когда боль прошла, вместе смеялись, - Что в посёлке скажут? Передрались...
-Да не поверит никто. Даже если мы сами так скажем.
Семья их была известна своим дружелюбием и бережным отношением друг к другу. Впрочем, дружелюбием, умением находить компромиссы, и к поселковым тоже. За это и уважали.
Всё-таки Сашка любил своих родителей. Поэтому слушался. Поэтому в дороге - ни-ни. Уже сутки ехал. И всё ни-ни.
На одной из остановок, в купе вошла, скорее - втиснулась, новая пассажирка. Лет сорока пяти - пятидесяти, кто их разберёт, этих женщин. Втиснулась, и грохнула, сначала больно ударив им по Сашкиной коленке, один из чемоданов ему на ногу. Сашка выдернул из-под него свою ногу - тяжёлый же. Чемодан опрокинулся. В верхней его части что-то баночное звякнуло.
-Ах ты ирод, - заорала на Сашку интеллигентная, во всяком случае - накрашенная и одетая под интеллигентную, с виду женщина.
Сашка извинился. Двое других пассажиров молчали. Баба всё больше расходилась. Снова извинился. Попытался даже объяснить, отчего так получилось. Баба всё больше распалялась. Сама заводила себя. Сашка, отвернувшись в окно, молчал, и узнавал о себе всё больше и больше. И какая он верста коломенская, и что он, не уважающий возраст сопляк, и какой он дебил, и что родители, воспитавшие такого сына тоже де.... Тут Сашка не выдержал, и повернувшись к скандальной бабе высказался,
-Послушай теперь меня жопа. Я извинялся. Я молчал и терпел твоё хамство, и если буду молчать дальше, этому не будет конца. Вот если бы я сразу, вместо извинений, обматерил бы тебя, послал бы едрени матери, ты бы засунула язык свой поганый в свою жирную задницу, и молчала бы дальше всю дорогу, - обратился к другим пассажирам, - Ведь это правда. Просто бывают такие люди. Когда ты молчишь, они чувствуют твою безответность и свою безнаказанность, и поносят тебя всё больше и больше.
Другие молчали. С испорченным настроением Сашка вышел из купе. Покурил в тамбуре. Возвращаться не хотелось. Ехать ещё почти день и до пересадки в Хабаровске часть ночи. Давай-ка в вагон-ресторан. Заодно и поем.
До позднего вечера, пока не выгнали, сидел в ресторане. Заказывал водку и пельмени. Пива не брал. Развезёт совсем, если смешает. А пьяным он становился дурным. Мог заехать в рыло вовсе незнакомому за брошенный искоса взгляд, за непонравившуюся интонацию. Сашка хорошо знал свой нрав. Поэтому сейчас и не заказывал пива, ни с кем не общался, не разговаривал. Пил, ел, размышлял. Вот его родители - простые люди, мать даже не красится, а никогда не позволят себе такого. Накидываться на незнакомого человека. Тем более что начала она - эта баба. Сначала фибровым чемоданом больно по коленке, потом грохнула его ему на ноги. Так это она должна была извиниться! Правда, был один случай с отцом. При ещё маленьком Сашке. Но и тогда не отец начал. Тогда они жили ещё в Кемерово. Ещё до переезда в Ук. Отец повёл Сашку погулять в парк. Покатать пацана на карусели. Попоить лимонадом. Встал в очередь к бочке с пивом. Кружечку в жару сам бог велел. Без очереди, растолкав её, попытались прорваться человек пять шпаны. Смелые своим единством. Отец возмутился. Те, видя, что остальные помалкивают, попытались накинуться на него. Нет. Он не стал размахивать кулаками, да может и не умел. Он просто выдернул из стаи самого горластого и наглого, сгрёб его за шиворот, второй рукой, за штаны, поднял над собой, и кинул, примерно так, как кидают копьё, но немного из другого положения и двумя руками. Голова парня была наконечником. Когда тот пролетал мимо стоявшего на траектории полёта дерева, он ухом, хорошо не воткнулся головой, зацепил кору. Ухо срезало как бритвой. Повезло обоим, что не головой. Ну видели же на какого бугая лезут. Тогда прогулка тоже была испорчена. Как и Сашкина поездка сейчас. Несправедлив всё же мир.
Вагон-ресторан готовился к закрытию. Припозднившихся посетителей начали потихоньку выпроваживать. Дошла очередь и до Сашки. Он на прощанье всё же выпросил, правда, вдвое обычной цены - потому что "с собой", бутылку водки, и отправился путешествовать по вагонам. Ни с кем не знакомился, просто надо было пройти к своему.
Войдя в сразу замолкшее на звук раздвигаемой двери, купе, тяжело сел на место. Хлопнул широкой ладонью по дну принесённой бутылки, фольга пробки стукнулась в стекло окна, из бутылки чуть выплеснулось на стол, пододвинул к себе чей-то пустой стакан, вынул его из подстаканника, налил в него с палец, громко, специально многозначительно выдохнул, хряпнул, и закусил. Тоже чьим-то, надкусанным бутербродом.
-Ну чо, жопа, закончилась твоя словесная дресня?
Купе молчало. Налил ещё.
-Дед ты будешь? Бабку твою не спрашиваю. Вижу - не будет. А ты как?
Дед отрицательно помотал головой.
-Нет, так нет.
Продолжал пить в одиночку. В какой-то момент заметил, что его уже развозит, но потом это прошло. То есть - перестал замечать. Водка вдруг закончилась, и он достал из чемодана ту, что вёз в подарок. Потом объясню Егору. Он поймёт.
Сашка не заметил, куда делась "провокаторша". А что? Она действительно спровоцировала его на то, что он высказал своё мнение о ней. Получила по полной. И поделом. Он не жалел. Больше того - она испортила ему настроение, и теперь он сидит, и в одиночку напивается.
Захотелось курить. Сашка, уже тяжело, поднялся и тут вспомнил о вынутой из чемодана бутылке. Снова сел. Открыл, налил, выпил. Пойло как пойло. Ничего необычного. Захватил бутылку с собой, отодвинул дверь, она громко стукнула, и двинулся в по коридору в тамбур.
В тамбуре, наконец, закурил. Стакан забыл. Ну и чёрт с ним. Мы привычные. Моряки мы. Сделал глоток. Затянулся. Снова глоток. Да и хрен с ней, с этой бабой. Через пару часов Хабаровск и пересадка. Надо будет ещё билет брать.
Дверь тамбура стукнула в спину. Сашка подвинулся, освобождая проход. Прислонился к наружной двери.
-Вот он где!
Возглавляла колонну "жопа", за ней протискивались два проводника. Втиснувшись, они построились перед Сашкой шеренгой.
-Нажрались уже сволочи..., - видя, что все трое качаются, подумал Сашка, - На работе! - И возмущённый таким отношением к своим обязанностям, глядя с высоты своего роста как с трибуны, выразил им укор,
-Если это парад, то почему вы всё напились? Сегодня принимать не буду. Перенесём построение на потом...
-Вот видите, - взвизгнула "задница", - Он ещё днём меня оскорблял...
-Это ещё комплименты были.
-Вот видите! Не унимается! Как с ним в одном купе ехать? Да он ночью передушит нас всех своими граблями...
-Очень мне мараться о тебя надо.... Не тронь дерьмо, как говорят англичане...
Один из проводников приказал,
-Если хочешь доехать до Хабаровска, сейчас же пойдёшь с нами, мы пересадим тебя в общий вагон, там ты заберёшься на самую верхнюю полку, на третью, туда, куда кладут чемоданы...
-С какого такого перепугу?
-Тогда высадим!
-На ходу?
-А ну помалкивай...- проводники ухватили его за руки.
Сашка вырвался, въехал одному в харю, посмотрел с сожалением на недопитую бутылку, и с криком, - А всё же она вертится! - имея в виду, что всё же, хотя бы в отдельно взятом замкнутом пространстве должна восторжествовать справедливость, ставшим боевым "ура!", и больше всего испугавшим тройственный союз, разбил её о голову визжащей бабы. Все трое, испарились в бесконечном вагонном коридоре.
Сашка отбросил зажатое в руке горлышко и закурил. Ждать долго не пришлось. Видимо у проводников был свой взгляд на справедливость. И он отличался от Сашкиного. Беспроводная связь великая вещь! Изобретатель Маркони, сегодня был заодно с проводниками. Из тамбура соединявшего вагоны, ввалились сразу трое "мусоров" железнодорожной милиции. И один из них, был пожилым и громадным как Сашкин отец. Они не тратили время на беседы. Сразу приступили к действиям. Сашка пытался драться, выкидывал в них кулаки, иногда попадая, но чаще мажа. Ему съездили "демократизатором" по башке, здоровый навалился на Сашку, и он понял, что теперь превратился из Коперника в Джордано Бруно. Его тащили на костёр.
* * *
Наталья Павловна стояла у плиты - пекла на завтрак мужу блинчики. Её СС, как иногда в шутку называла своего Сергея Степановича, на что он отшучивался, - Твоё счастье не гестапо, - вот-вот, должен был вернуться с суточного дежурства. В замке входной двери послышался поворот ключа. СС грохнул чем-то тяжёлым в коридоре о пол. Наталья Павловна выглянула из кухни. Заполнив собой коридорное пространство, Сергей разувался,
-Вот, - кивнул он на чемодан, стоявший у его ног, - Добыча.
За завтраком он рассказал жене о прошедшем дежурстве и о том, что произошло на нём ночью.
-Всё же, звезданул мне в грудь, мерзавец. Сам - глиста глистой, а рычаг-то длинный, - закончил он своё повествование.
Наталья, до этого сидевшая, положив руки на стол, подпёрла одной своё широкое лицо, серые глаза её стали грустными, - Придётся сегодня с работы пораньше отпроситься...
* * *
Просыпался Сашка тяжело. Голова гудела. Впрочем, и всё тело тоже. Вчерашнее было покрыто мраком и вспоминалось с трудом. Что-то он помнил. Чего-то не очень. "Зверинец" был сто двадцать на сто двадцать. Остальные Сашкины сантиметры не вмещались в него, поэтому Сашка спал, скрючившись, по-морскому - "скойлавшись", - Сплю, а меня кто-то в челюсть стучит. Просыпаюсь, а это мои коленки, - и может больше от этого, а не от полученных ночью побоев, болели Сашкины два метра с небольшим. Захотелось курить, и за сигаретой обдумать своё положение - теперь уже - арестанта. Поднялся, облокотился на грязную стену. Ч-чёрт, хотя бы помыли да покрасили. Похлопал себя по карманам. Пусто. А чего он ещё ожидал? "Шампанского и балерину"? Шас. Это "мусарня". До этого Сашка никогда не попадал в милицию, но по рассказам представлял какие в ней порядки и повадки. И тех, и других. У проходившего в этот момент мимо решётки мужика в цивильном, спросил,
- Закурить - дай...
-Щас тебя позовут, и там угостят.
Понял. Мужик тоже мент. Сашка снова сел на скамейку. Вытянул ноги. Задрать бы их сейчас куда ни будь. Ждать всё же пришлось не "щас", но больше ни у кого ничего не спрашивал. Кто их тут разберёт, кто мент, кто сидит. Или задержанный? Сидят вроде в тюрьме. Сашка нашёл всё же один плюс в этой ситуации - хорошо хоть один сидит в этом закутке.
Сашка думал. Посадят или не посадят? Сколько дадут? Как и где сидеть будет? Хорошо ещё тот пожилой "мусор" оказался таким здоровым, и не он вроде Сашке дубинкой по башке въехал. Зачем ему дубина? И так здоровый. Если бы не он, натворил бы Сашка бед...
К "Сашкиной" решётке подошёл мент в форме. Открыл замок и задвижку,
-Пошли.
Сашка поднялся. Потопал за милиционером. Обратил внимание, тот каталажку закрывать не стал, значит вернут.
Мент, без предварительного стука, распахнул дверь одного из кабинетов, впихнул туда Сашку, вошёл за ним сам, и встал за спиной. В кабинете находились двое. Один, в форме, сидел за столом, другой, с азиатским лицом, - Наверное кореец, - подумал сразу Сашка, щуплый и в "гражданке", сидел чуть поодаль, спиной и локтями опираясь на подоконник зарешёченного окна. "Кореец" вёл себя свободно и улыбался. Значит для "них", каким-то боком, свой.
-Садись, - приказал и кивнул на стул, приставленный от него с противоположной стороны стола, тот, что был в форме.
Сашка сел.
-Что же ты "голубь" натворил ночью? Гражданке голову разбил, на наряд бросился...
-С гражданкой-то что?
-Хер ли ей станется? С тобой-то как теперь быть?
-Отпустите..., пожалуйста,...Она же сама...
-Она тебя бутылкой не била. А впрочем,...вали отсюда.
Сашка вздохну с облегчением. Значит им не до него, баба скорее тоже не местная, поехала себе дальше, и не будет дёргать "мусоров" по происшедшему ночью эксцессу. А значит - что тут лишнюю для них, бумажную мороку разводить?
-Возись тут с тобой. И благодари нас. Чем благодарить-то будешь?
-Так деньги у меня были.
-Не было при тебе никаких денег.
Сашка всё понял. Поднялся, - А документы хотя бы?
-Документы забирай. Паспорт вот, - мент выдвину ящик стола, - Отпускное. Отпускное тебе испортить что ли? Отметить, что у нас ночевал?
-Не надо.
-Вот и я думаю, что для тебя лучше будет, если "не надо".
-А чемодан? Чемодан-то где?
-Чемодан где, этого и вправду не знаем. Уехал, наверное, твой чемодан. Вали, догоняй.
Ну и хрен с ним, с чемоданом-то, - подумал Сашка, - Сам хоть вырвался. И тут он заметил, с верхотуры своего роста, когда мент подавал ему паспорт, во всё ещё выдвинутом ящике стола, свой складной нож. Нож был точно его. Жёлтая ручка. Царапины на ней "Сашкины". Небольшие "усики". Эти "усики" не были предназначены для того, чтобы при ударе ножом, не соскальзывала рука, они были для вытаскивания раздувшихся патронов, если те раздувало при стрельбе, и Сашке, иногда приходилось им пользоваться, так как ружьишко у Сашки было старенькое. Там, в его посёлке. Отец отдал ему своё. И нож - тоже. С его помощью хоть и можно было доставать гильзы, но всё равно, он не был охотничьим и продавался свободно. Без билета.
-А нож? Подарок, - пояснил, немного осмелев, Сашка.
Мент на миг задумался, но тут подал свой голос, до этого молча улыбаясь, наблюдавший сцену прощания "кореец",
-Мы тебе вернём его, а ты выйдешь отсюда, и зарежешь, кого-нибудь.
Сашка так и не обратил внимания на это "мы", которое могло означать только одно - тот тоже был "мусором", и по-прежнему, думал, что "кореец", хоть и был для ментов своим, но может, так, просто к знакомому зашёл во время его дежурства.
Сашка вдруг озлился. Озлился и ляпнул, - Да таких гнид как ты я так вот давлю, - положил ноготь большого пальца на край стола, и показал, как давит "гнид". "Кореец" поднялся, и также улыбаясь, шагнул к Сашке. Сашка повернулся к нему лицом. С той же улыбкой, тот вмазал со всей силы ногой Сашке в пах. Сашка рухнул.
-Ну, как? Всё ещё давишь? - продолжал улыбаться "кореец". Сашка поднял к нему лицо, - Давлю..., - получил ещё удар, теперь в район почек, это помогал мент, который зашёл вместе с Сашкой.
Сидевший за столом выговорил, - Сказано же было - вали, вот и вали. Твоё счастье - слово за тебя замолвили. И благодари ещё. Могло бы, и ещё может, обернуться и хуже...
Сашка поднялся, и всё ещё сгибаясь от боли, пошёл к выходу.
Выйдя на улицу, спохватился, - Ч-ч-ёрт, а у меня ведь и пяти копеек на автобус нет, чтобы хотя бы до вокзала добраться. Долго мялся, и всё-таки обратился к проходившей мимо пожилой женщине,
-Мамаш, пять копеек на автобус не дадите? - и тут же пояснил, - До вокзала надо добраться, все вещи там. И деньги, - хотя, вещи это ещё вопрос, а денег-то у него теперь точно уж не было. Вообще. "Мамаш" окинула его взглядом, и, несмотря на его изрядно помятый вид, поверила. Дала какую-то мелочь. Сашка двинулся к остановке.
* * *
На вокзале, он первым делом отправился в туалет. Такой возможности у него не было с тех пор, как проснулся в камере. Или не камере, чёрт их разберёт эти тюремные порядки и как там у них называется эта помойка? Облегчившись, стал мечтать о большем. Курить. Как же хочется курить! Здесь же в туалете подошёл к дружно стоявшей группке парней. Вид их не внушал доверия - такие стайки мелкого ворья, всегда крутятся в аэропортах и на вокзалах, и в обычной обстановке, если бы был, как и сейчас один, Сашка обошёл бы их стороной, но тут подошёл - у него-то, брать-то уже было нечего. Его вид тоже не внушал на данный момент доверия "нормальным" гражданам. Сашка это понимал. Стараясь, чтобы не дрогнул голос, не выдал, что он их, прямо говоря, опасается, спросил, как можно развязней,
-Парни, сигаретой угостите?
Один протянул ему пачку. Сашка достал из неё сигарету. Пачку, толи от испуга, те смотрели на него как-то недобро, толи от чего ещё, положил себе в карман. И растерялся от своей же наглости. Парни тоже растерялись. Онемели. Может решали - бить сразу, или попозже. Спичек у Сашки тоже не было, и вместо того, чтобы вернуть пачку, извиниться, и всё-таки спросить разрешения и прикурить, выдернул из пальцев ближайшего к нему парня сигарету, прикурил, и совсем уж, теперь по настоящему испугавшись, вместо того, чтобы вернуть, и как-то по хорошему замять свою, неподкреплённую ничем, видимой для тех, наглость, швырнул её в урну. Не специально. От растерянности. И пошёл. Парни молчали.
Через зал ожидания, прямо с сигаретой, лишь бы подальше от парней, прошёл на перрон - докуривать. К кассам нечего и лезть, денег всё равно нет, а поезд будет только ночью, так что спешить теперь, было некуда.
-А я тебя уже час высматриваю.
Сашка снова обмер. Перед ним стоял здоровый, два Сашки, наполовину седой, и уж точно незнакомый мужик. Когда ж это кончится. То бьют. То пугают.
-Не узнаёшь?
Сашка только и смог, что отрицательно помотать головой.
-Я тебя забирал вчера. В вагоне. Только я в форме был. На дежурстве. Мент я.
Вроде и надо бы убегать..., а куда? Вокзала всё равно не минуешь. Да и в голосе "мусора", Сашка не уловил ни недоброжелательности, ни затаённой обиды, а уж тем более угрозы. Спокойный был голос. Ровный. И Сашка решился. Пошёл. Мужик уверенно раздвигал толпу и направлялся к привокзальной площади. Затем к автобусной остановке. Сашка плёлся за ним.
Остановились на остановке, и в ожидании нужного ему номера, "мусор", наконец, повернулся к Сашке. Глаза его были очень усталыми. Не судили. Может быть осуждали, но не судили. Просто уставшими. И ещё Сашке показалось, что в них было - чуть грусти..., и чуть - жалости. И доброта в них тоже была. "Мент" жалел его. Сашку. Но больше всё же в них было - доброты родителя.
-Ко мне поедем. Чемодан твой у меня. И поешь. Тоже у меня. Жена там и с собой тебе что-то собрала. Тебе ещё сутки ехать. Рассказал я ей о вчерашнем. Ночью провожу тебя. На поезд посажу. Денег же нет? Нет. То-то и оно. Ничего. Доедешь.