Бабол пошёл по улице, не зная что делать, и, пройдя несколько шагов по сырому асфальту, проснулся в своей кровати и стал пялиться в потолок, вспоминая сон, приснившийся ему этой ночью, и торопиться было некуда, стенные часы пробили шесть утра, Бабол чувствовал разбитым и уставшим, ему не хотелось вставать и заснуть больше не мог, и поэтому он лежал на спине, курил и думал неизвестно о чём, глаза болели, веки стали тяжёлыми, как после бессонной ночи в аэропорту, и было Баболу как-то непривычно в этом доме, словно он только что здесь поселился, непривычными казались стол и стулья в комнате, не то чтобы новыми, а просто... непривычными, как будто в них всех, в этих предметах в комнате, кто-то изменил маленькую, но важную и чувствительную деталь, и они остались теми же и стали другими, И Бабол чувствовал это; когда пробило девять часов, пришлось вставать, потому что неожиданно в горле все пересохло, Бабол пошёл на кухню попить, а двумя часами позже он вдруг почувствовал, что кончилось детство, кончились нежные осенние дожди и ледяные горки, кончились неумелые робкие поцелуи, потому что Бабол ехал на электричке в обнимку со своим магнитофоном и сумкой, в которой были краски; он ехал к своей сомнительной полузнакомой, потому что... ему стало скучно без женщины, и он ехал к ней на дачу, и она, может быть, с нетерпением ждёт его, глядя в окно, на тропинку, а, может быть, и нет, но Бабол ехал к ней, потому что ему было скучно, "и это означает, - думал Бабол, - что детство кончилось". "А, это ты, Бабол, здравствуй", - и глаза той, к которой приехал Бабол, загорелись как будто азартом, "Нане, ты ждала меня?", "да, милый Бабол, я ждала тебя, я знала, что ты приедешь", и чтобы отпраздновать встречу, они пили вдвоем водку из одного стакана, которой не было меры, и слушали музыку, которой тоже не было меры, и вдруг Нане потеряла сознание, она была пьяна до бесчувствия и всем своим видом она разрешала Баболу делать с ней, что ему захочется, а тот, рвавшийся к этой секунде все последнее время, вдруг отвернулся от Нане, выключил музыку, встал; тихо было вокруг; Бабол вышел во дворик дачи, солнце светило, шелестела трава под деревьями, и всё это заваливалось вверх и вправо, кружилось, падали, как подстреленные, обрывки мыслей и недочувствованных чувств, сердце бешено колотилось в груди Бабола, удары крови заливали отяжелевшие глаза и что-то сдавливало горло, протянувшееся изнутри, как ему казалось, до самого лба, Бабол отпустил ручку двери, сделал несколько шагов и повалился в траву (Нане его сейчас не интересовала), и даже здесь, на земле, он не чувствовал ни в чём опоры, трава уходила от его тела, от глаз, уходила и оставалась на месте, раздваивались стебли, были тут и тут их не было, а Бабол лежал и смотрел в траву, которая колола ему веки, а потом, касаясь руками земли, он дошёл до комнаты, где была Нане и сел на стул около стола, а она так и лежала на диване, не двигаясь, с закрытыми глазами, бесчувственная, на неё нагрянули грёзы, которые ни для кого не проходят бесследно, Нане лежала, а Бабол сидел и курил итак продолжалось до бесконечности, которая тоже потеряла смысл, "и из этого ничего не получилось, - думал Бабол, - а как же мои прежние мечты, светлые желания? где они и почему я не ощущаю их? что случилось? почему я здесь? я хочу двигать пальцами, а они не двигаются, а випил-то я немного, где же мечты?" - и Бабол с трудом встал, на его лице отражалось напряжение, которое испытывал он в ту минуту, он был актёром, он играл роль, которую сам для себя придумал, не хотел, а играл, или ему так только казалось? он хотел сделать что-нибудь, но руки не слушались его бешеных мыслей, не хотели работать, как будто на всё тело навалилась тяжесть, Бабол снова сел, он качал головой: "нет, нет", и не знал о чем думать, что делать, как-то странно прыгал и вибрировал стол, стены и рисунок на обоях, дрожал счётчик, дрожали касеты на выключенном магнитофоне, и было грустно, Бабол плакал...

  

  

  

7. "ОГНЕННЫЙ ШАР N1"

(продолжение)

  

   "Так ты поэт? - усмехнулась, - а я - Надя, просто Надя, и совсем не поэтесса и даже не актриса, я - Надя", "а-а!" - махнул рукой Бабол, ему до нее никакого дела не было, она ему наскучила своей прямотой, эта девушка раздражала Бабола, и на языке у него вертелись ругательства, которыми он был готов её осыпать, "у тебя есть сила воли?" - неожиданно спросил себя Бабол, - "сила воли - вещь растяжимая", - ответил язык Бабола, и Бабол остался сидеть на скамейке рядом с незнакомой девушкой, на улице, которую мы называем главной, было достаточно светло даже ночью, чтобы можно было видеть, что пишешь, и Бабол написал на асфальтовой дорожке в сквере:

  

   Я люблю тебя?

   да, я люблю тебя сейчас,

   ты любишь меня?

   да, ты любишь меня сейчас,

   но кто ответит

   на другие, более сложные вопросы?

   кто по-настоящему видит то,

   что не видим мы,

   кто ответит?

   кто скажет мне,

   кто мне нужен?

   кто скажет мне, кому я нужен?

   я скажу, что нужна мне ты,

   но... только сейчас,

  

   а Надя пятилась рядом с Баболом, отступая от строчек, которые появлялись на асфальте, и читала, посматривая на согнутую спину Бабола, а он вдруг разогнулся и пошёл быстрыми шагами по проспекту, Надя стояла на месте, смотрела ему вслед, а когда он был уже далеко, она крикнула: "не уходи!", и ночной проспект принес ей слова Бабола: "это "сейчас" кончилось", Надя взяла кусок мела, брошенный Баболом, и написала на асфальте:

  

   Это "сейчас" кончилось.

  

  

  

   ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ