СОЛДАТ В ГОРОДЕ

  

  

  

  

  

   I.

  

   Кто-то выкрикнул имя. Из-за угла дома выскочило несколько парней. В руке одного была винтовка. Они кричали что-то мне вслед, размахивали руками, а пустынная улица частного сектора под моими ногами шла медленно в гору. Дыхание начало сводить не сразу, а только через кварталов пять-шесть. Но надо было бежать. Улица оборвалась, перешла в извилистую тропинку, круто поднимающуюся вверх. За спиной, метрах в двухстах бухали тяжелые шаги.

  

   "Ты обречен на гибель. Тебе не выжить. Ты умрешь, - говорила она, - ты не проживешь долго, потому что ты не подходишь к нашей жизни вообще. Твои интересы нежизненны. Они и выше и ниже жизни одновременно".

  

   "Стой!, - кричали, - стой!", но до вешины оставалось совсем немного, а там - город, люди, спасение. "Еще чуть-чуть! Ну!" - говорил я себе. В это время раздался выстрел, мою спину свело судорогой в ожидании пули, которая летела мне вослед.. я напрягал последние силы, бежал и ждал - вот сейчас умру. Но пудя просвистела рядом.

  

   "Ты обречен на гибель", - говорила ты Но нет, сказал я себе, я докажу, что умею выживать. Вершина горы была уже рядом, вершина, которую я должен покорить. "ты не подходишь к" - говорила ты, а я смеялся чтобы доказать им всем и тебе, что я умею жить, что я хочу жить человека можно "но я хочу жить и я буду жить для тебя", - говорил я и обнимал её за плечи. Каждый шаг по тропинке - огромное напряжение, последние силы иссякают, хватит ли их до конца? И тут я оглянулся. "Человека можно..." Закатное небо, горела река, я заметил небольшой катер на середине её: кричи - не докричишься. По косогору, сквозь кусты, через которые я прорвался минуту назад, ползли гады, которые рады были бы меня убить "человек - это ничто. Нет? сам посуди: человека можно...", но я назло им бежал, бежал и наконец неожиданно громадой домов выполз город перед моими глазами, помутневшими от потери сил. На улице я увидел людей, много людей, они не дадут меня в обиду. Но сзади были другие люди, которые хотели меня убить. Уличные люди, впрочем, не отличались от тех ничем. Я, шатаясь, шел по улице и думал, глядя в лица людей, зачем нам стрелять друг в друга, ведь мы живем в одной стране "ты обречен на гибель" "ты-то кто такой? Ничто и я ничто. Что мы можем? Человек - это ничто. Нет? сам посуди: человека можно оскорбить, избить, убить. И всем на это начхать. "Ты не прав, - говорил я, - не знаю как ты, но я властен над своими поступками и мыслями" - я казался себе тогда очень красивым. "Нет, - говорил Сашка Федотов, - человек - это ничто". Он уставился невидящими глазами в пол. "Нет, ты не права, - говорил я, - я сильнее многих. Если уж кто и не выдержит, то только не я. я смогу невозможное. Я встану себе на горло, но выживу" -"Чепуху болтаешь. Ты самый обыкновенный человек, только возомнил о себе слишком много, через меру". - "А кто установил эту меру? Ты?" - "Хочешь поссориться? Пожалуйста!" - "Нет, я не хочу с тобой ссориться. Я хочу знать меру уверенности". - "Это спор не о чем. И ты в нем выглядишь неубедительно, тускло. Таким беспомощным я тебя еще не видела. Ты обречен на гибель. Тебе не выжить. Ты умрешь, - говорила моя подружка, которую звали Наташей, - ты не проживешь долго, потому что ты не приспособлен к нашей жизни, к жизни вообще. Твои интересы нежизненны. Они и выше и ниже жизни одновременно. Я не понимаю, что ты здесь делаешь. Кому ты нужен? Думаешь, мне? Ничуть. Если только немножко Федотову, для поднятия духа. Что ты вообще хочешь от меня?" В это же мгновение грянула музыка, началась песня, полились нежные ноты на фоне мрачного неба и воя гитар. Проигрыватель надрывался от слез, а в полутемной комнате кто-то танцевал, кто-то говорил, лицо моего друга освещалось шкалой радиолы, и мне он казался мертвецом. Через море музыки и темноты к нам пробралась Наташка. "Ты здесь, умерший? - сказала она мне. - Как ты сюда попал? Кто тебя пустил? Ну ладно, умирай. Пойдем, Саша, потанцуем, это моя любимая песня, а ты, дурак, можешь сидеть здесь и пить водку, я тебе разрешаю". И чтобы сделать мне больно, она своей рукой провела по спине моего друга и запустила пальцы в его волосы на затылке, оглянулась, как будто сказала: "вот так-то, дурак", но я не знал тогда, как это больно больно - это когда в тебя стреляют я не знал, я тогда не чувствовал боли ласка, ласка, ласка, руки твои, Наташа, были для меня лаской, - сказал , - а как сейчас?" - "О! Все осталось на своих местах. Я люблю тебя, и, если хочешь, я могу тебе дать ласку. На". Ласка и музыка, и опьянение - все становится лаской. И когда кто-нибудь бьет по лицу, то это не больно, просто как-то неприятно. Больно, когда в тебя стреляют. Больно - это когда в тебя стреляют. "Витя, слушай... больно - это когда в тебя стреляют... слушай, пойдем на кухню?" - "Зачем?" - спросил я. "Ну пойдем я что-то скажу тебе". Я пошел за ней, а сам думал о том, что больно - это когда в тебя стреляют, но я пошел за Светой в кухню. Там ярко горел свет. "Знаешь, давай выпьем вместе". - "Давай" - "Я хочу выпить с тобой... только чтобы мы вдвоем. Там столько народу, тесно..." Стол на кухне блестел от пролитой на него водки и смешно было что Света передо мной как перед богом а я ласка ласка ласка ей что-то говорил а она а она а она смотрела на меня рюмка в руке и её рука - под мою руку и пьет водку и смотрит на меня а я ласка ласка ласка я не знаю что мне делать потому что она не моя сейчас. Кто-то открыл и снова закрыл дверь кухни и вместе с этим движением прихлынула и отхлынула музыка. У вошедшего Витьки Гамова заблестел глаза, когда он увидел Светку у меня на коленях. "Ну-ка, иди сюда", - сказал ей Витька. Она сморщилась, как от внутренней боли, вырвалась от меня, смиренно подошла к Гамову. Он схватил её за запястье резко и сильно, грубо притянул к себе. Приказал одеться. Она в испуге открыла рот, чтобы возразить или попросить меня о защите, но мне было все равно, хоть она и красивая и милая, но не она, так кто-нибудь другой. В это время перед Витькой оказался Федотов, как из-под земли вырос. "Зачем она тебе?" - "Я иду с ней гулять" - "Никуда она не пойдет", - сказал Федотов. "Это мы посмотрим", - огрызнулся Витька Гамов и толкнул Федотова в плечо. И тут же получил удар от него в лицо от которого отлетел к стенке и ему пришлось вставать на ноги. Я смотрел как горели у Светки глаза и мне было смешно. Я смотрел на них и набирался опыта а вошедшему из коридора Мельнику стало еще смешнее чем мне потому что я видел три комические фигуры а он - четыре. Я тоже выглядел наверное смешно. Федотов подошел ко мне и сказал что ему надо со мной поговорить ласка ласка ласка он сказал что извиняется что прервал нашу взаимную ласку ласку но ему действительно нужно серьезно со мной поговорить и мы с Наташей расстались а Федотов подвел меня к окну и показал пальцем вниз на асфальт там где дорожка от подъезда соединялась с улицей стоял человек с черным портфелем и сквозь ночную мглу был виден поднятый желтый воротник тот самый желтый воротник которого Федотов так боялся. "Что делать будем?" - сказал Сашка Федотов. "Давай с ним по-хорошему", - предложил я а Федотов все бил и бил Витьку Гамова по лицу пока тот не упал в коридоре потом Федотов открыл входную дверь и хотел выпнуть его на лестничную площадку но Мельник сказал что не стоит потащил Гамова в комнату усадил стол задвинутый в угол и стал поить его водкой приговаривая "ну что ни распустил" а тот тер кулаками лоб

   Света опять хотела ко мне пристроиться и протянула свою рюмку, но я сказал "а ты ничем не больна? И вообще иди к черту, чужая вещь". В трамвае я отдохнул и полностью восстановил все свои потерянные силы я ехал по городу и видел много людей и не понимал зачем одним хочется стрелять в других грабить бить я тогда признавал только одно мотивированное преступление - изнасилование остальные мне казались слепыми выплесками чего-то никому невидимого ведь если человеку нужно много денег то из-за одного этого он грабить никого не будет и убивать тоже по-хорошему - сказал я а дома меня ждал покой и пересчитывание денег мной заработанных по-хорошему.

  

  

  

   Кристально чистый

   Воздух пропускал самые слабые звуки и было слышно как ходит под окнами кошка и листва в то утро

   Была прозрачна

   И невесома

   И птицы пели так весело что хотелось закрыть снова глаза и сладко подремать нет птицы не были навязчивы они просто пели бежали звуки как маленькие разноцветные мальчики и девочки под действием легкого ветерка на детской площадке "Ты меня извини, - сказал Федотов Гамову, - но вчера ты был слишком самоуверен. Понятно о чем я говорю? Хотя Света и твоя но не забывай в чьем ты доме. Извини может с тобой нужно было разговаривать не так на первый раз но я был пьян" "Да-а ничего" говорил Гамов в ответ протирая глаза "Я и сам дурак" Но птицы птицы птицы везде и всюду на голубом фоне парящие темные точки и старый рыбак на вёсельной лодке за окном на реке которая слепила и жгла смотрел в небо а я сидел на диване после ночи спокойной и бесшумной и где-то в глубине головы и в кончиках пальцев начало разливаться что-то мягкое хорошее похожее на ощущение свободы то есть возможности идти по той улице по которой хочешь я не всегда в то время имел такую возможность когда в тебя стреляют и это утреннее ощущение было так приятно! так приятно! Я встал в то утро на ноги с дивана рывком вычистил зубы но перед этим паста червяком гибким соскользнула со щетки на колено потому что я сидел на краю ванны и мне было неудобно и пришлось встать с нова откручивать крышечку тюбика с пастой и я злился на нее (на крышечку) потому что она выскальзывала из мокрых пальцев ты меня извини - сказал Федотов "ты меня извини - сказал я крышечке - но я все равно тебя откручу" и она открутилась и - шмыг под ванну шмыг под ванну ванну но ты с ним осторожнее скажи что ты хочешь с ним поговорить по-хорошему пригласи его сюда напоим его и сговоримся я думаю - сказал я своему другу а он стоял в нерешительности. Я сказал - ладно я сам скажу ему что надо. Сашка Федотов видел через окошко как я подошел к Жёлтому Воротнику и стал говорить с ним. Сашке не было слышно о чем мы говорили а Жёлтый Воротник только бросал "я очень тороплюсь" но это ерунда - говорил я и Сашка не слышал моих слов - если есть важное дело то нужно зайти и серьезно поговорить, а на улице не та обстановка я так думаю - говорю я а он "не" да "не" ну я разозлился уже а вида не подаю убеждаю что на улице не то а Жёлтый Воротник говорит что там у него ни одного знакомого нету да и время к полуночи а я вижу что он сдается и налегаю и Сашка Федотов видел через окно как мы вошли в подъезд и потом раздался звонок в дверь сквозь огненное небо рок-энд-ролла прорвались мы в сашкину квартиру Тук тук. Тук-тук тук стучали капли по карнизу темнело не спалось не мечталось в ушах гремел все еще тот выстрел за спиной и жужжание пули над плечом в наше время такое если и случается с человеком то только один раз в жизни. Я верил тогда что такое больше не повториться "у тебя оружие есть" - спросил я. Я верил что такое больше не повториться со мной больше никогда и я дал себе обещание что буду осторожен шмыг под ванну и - привет я остался без зубной пасты пришлось доставать новый тюбик и его тоже открывать но я осторожно положил его на раковину рядом с мылом и щеткой вытер руки и крышечка тюбика уже не могла шмыгнуть под ванну "да вот так-то не шмыгнешь теперь" - говорил я ей и она в самом деле не упала на пол а в тюбике не оказалось пасты и пришлось мне опять браться за тот тюбик с которого крышечка шмыгнула под ванну "Н-н-е-е не пойдет он должен мне одиннадцать листов пусть отдает" - Желтый Воротник встал. "Но хоть не порть ему праздник" сказал я. Желтый воротник неуверенной походкой пошел к двери обернулся и спросил "а когда это его праздник кончится?" "Вчера" ответил я. "Н-н-у ладно я подожду н-н-о немного"

   На остановке стоя вместе с Жёлтым Воротником я думал чтобы такое сделать с ним а вокруг никого не было и он был пьян а когда подошел с кольца автобус как всегда с открытыми дверями я толкнул этого пижона в дверь его сильно ударило потому что автобус еще не остановился Жёлтый Воротник вывалился из дверей на обледеневший тротуар автобус остановился чернея страшными на белом снегу широкими задними колесами а пижон полз по льду к ним безвольно уперся в одно из них ногой я достал его оттуда за лацканы его куртки а тот не понимал что такое случилось он был ослеплен белым фонарями над моей головой Я сказал "ну вот1 нельзя же так скользить держись на ногах не падай" а Жёлтый Воротник бормотал "ничего спасибо я сейчас очухаюсь" Я заглянул ему в лицо скулы резко очерчены прямой нос я чуть отодвинул его от себя и ударил ему в переносицу а он потерял равновесие попятился и стукнулся спиной о борт автобуса и так опершись на него он остановился на полусогнутых ногах разведя руки и как бы говоря "ничего не понимаю, как же так?" а его черный блестящий портфель волчком крутился около задних колес автобуса шмыг под ванну он говорил снегу перед собой не замечая меня и втягивая голову в плечи "ничего не понимаю, что такое делается" а я повернулся и ушел хотя в черном портфеле наверняка были пластинки но я их не тронул потомку что это уже было бы не озорство а грабеж но я знал что это все мне приснилось что этого не было потому что в этом доме не было ванны и даже водопровода и небо но зимние дни бумага на столе застыла комком ржавым замерзшим и грустно было вспоминать о ней но все же ванна была в этом доме и думать о ней приходилось-дилось похоже на то что он все равно заявится сюда сказал я "потом - ладно только бы не сейчас" ответил он "сейчас не придет" сказал я "ну и хорошо" сказал он "да - не придет" сказал я "спасибо" сказал он "я для тебя рад все сделать" сказал я "я знаю спасибо дружище" сказал он он сказал еще что-то я не расслышал - кивнул глупо "знаешь я тоже решил заняться дисками" сказал я "не надо Витька не стоит" сказал он "почему" сказал я я открыл книгу там у меня лежали деньги много денег у меня раньше никогда столько не было я смотрел на них и у меня дух сводило я не мог оторваться не стоит заниматься дисками* "почему" спросил я [*в семидесятые годы прошлого столетия "дисками" называли виниловые пластинки, (а в шестидесятые - "пластами"). Западные пластинки на рынке стоили очень дорого и были предметом спекуляции наряду с джинсами и прочим. (прим. публикатора)]бумажки приятно тяжелили руку и здорово было смотреть на них я радовался на календаре я прочел - 7 июля 1974 года уже седьмое а я все сижу и сижу седьмое и седьмое а все по-прежнему одни седьмые и седьмые седьмое и седьмое сижу и сижу

  

   Сашка Федотов: почему? Вот смотрю я на тебя и радуюсь что ты еще сопляк можно сказать а так много умеешь и так много видел даже может больше меня помню как мы учились с Мельником в восьмом классе так что ты! С тобой нас было не сравнить мальчиками смирными были я не хочу сказать что ты буян а просто ты более независим более свободен в том смысле что ты приспособлен к жизни вот у меня одни неприятности все время приходится выкручиваться а у тебя все просто ты смотришь на всё другими глазами ты выше этих мелких наших неурядиц и бед но как только появятся у тебя диски считай что ты пропал потому что ты попадешь под власть денег под их неотступный контроль ты станешь жадным и грубым заботящимся только о деньгах жизнь для тебя кончится потому что диски - это деньги это экономия и аккуратность которая становится выше всего в дискомане выше его головы выше поднятых рук и его из-за неё не видно он исчезает

  

   "но ведь можно держать себя в руках" сказал я "конечно можно но не удержишь думаешь ты будешь всё видеть что происходит в тебе" сказал он "я не знаю прав ли ты" сказал я "да и потом много времени это отнимает" сказал он мы сидели с ним на диване в темной комнате в которой гремела музыка танцевали наши приятели стол с водкой был сдвинут в сторону неприятно-мягко падал снег за окном "Тебе еще не раз встретятся такие сволочи как Жёлтый Воротник а то и еще хуже" сказал он кто-то выкрикнул имя из-за угла дома выскочило несколько парней в руке у одного была винтовка "беготня всякая - по клиентам и от них" - усмехнулся - "а вообще-то думай сам но учти что придется тебе не сладко так и знай" сказал он Я тогда не знал что через четыре года в меня будут стрелять из винтовки разъяренные "клиенты" как говорил Федотов - мой друг а тогда я долго и напряженно думал но ничего не мог придумать потому что думать было не над чем фактов - опорных пунктов не было а дело мне казалось решенным но "не стоит" говорил мне Федотов "не надо" закричали я смотрел на них и улыбался уж очень мне понравились голуби сизые воркующие за окном я подумал что вот и промелькнули два года ушли и вернулись из армии Федотов с Мельником а осень за окном желтела когда-то зеле-ными улицами и среди них было столько хороших слов и не было скомканной бумаги а только диски лежали на столе двести рублей обращенные в пластмассу и бумагу с картинками я вспоминал глядя в окно что говорил мне Федотов три года назад зимой 1970 года и думал что он не прав но тогда я не знал что в меня через год будут стрелять из самой настоящей взаправдашней винтовки в меня в мою спину и я думал что Федотов был тогда не прав кто-то выкрикнул имя я смотрел в окно на осень и мне было так весело от чего-то на спину мне давил шкаф но я его не замечал и доски полированные и вода в прозрачном ручье тем летом неожиданным летом сказал старик работы тяжелые лики святых опять в поднебесье медленно перекатываясь с одного магнитного поля на другое сказал старик привязал другую гоночная лодка яростная злоба захлестнула и отпустила понял что отпустила и ушла сама остался только липкий снег на лице а под ногами мокрый от полустаявшего снега асфальт и ноги промочены давно прошлым летом и углы зданий надвигались и резали воздух со свистом сдвигались улицы менялась планировка города "стой!" каждый шаг -... тут я оглянулся в закате было небо горела река я заметил небольшой катер на её середине но чуть поближе в кустах сквозь которые я пробежал минуту назад ползли гады что хотели меня убить но назло им я бежал и бежал и бежал и бежал

  

   II.

  

   Дрогнули стены и обрушился на нас с Федотовым новый гвалт "не стоит" сказал он сказал-сказал но я не расслышал я пошел танцевать кивнув моему другу Федотову я не видел с кем я танцевал я только чувствовал под своими ладонями шелковое тоненькое платье и ребра под ним я не помню какого оно было цвета было темно в комнате и музыка загораживала все остальные звуки и шаги на улице за стеной дома улицы-улицы и северные степи почему-то наполненные лесом гром среди закоулков туч и коридоры поездов стоящих на станции станции наполненные людьми ожидающими часа назначенного над крышами домов и все звуки остальные громкие и негромкие а где-то-где-то в гуле музыки "one-two-three" здесь-да-да но ковры зачем нам стрелять в чучело а, а, а, да зачем нам стоять здесь и слушать это здесь в конце улицы а может даже и не на улице совсем я не понимал этого солнышко проглядывало через занавеску в Сашкиной комнате, когда я проснулся. Все еще как будто спали, и не хотел я просыпаться тоже, потому что мне было хорошо в белой кровати с белыми простынями, это было четыре года назад, в 1970 году летом. Но помню я все это отлично. Я еще не встал с кровати, а уже приятели стаи просыпаться друг за другом. А я лежал и смотрел на них, смотрел как они ходят по комнате. Смотрел как они ищут молча водку и, найдя её где-нибудь на донышке бутылки, дуют её, закрыв глазки, мутные с похмелья. Все уже проснулись к одиннадцати часам. Вчера было празднично. Мельник проснулся позже всех и водки ему конечно уже не досталось, он не отчаивался даже полчаса, пошел на кухню, а там за столом, нагнувшись над лужей водки пролитой на блестящем пластике, спал, положив на клещи железных рук голову, спал Сашкин отец. Я сказал, что, наверно, он пришел когда все уже отрубились. "Нет, - ответил Сашка. - Я его сама впустил, вы просто не слышали", а что было у Сашки сейчас внутри я не знал. "Принеси мне воды тоже", - крикнул я Мельнику.

  

   "Принеси мне воды тоже", - крикнул мне Витька Савкевич и я подумал, что это какое-то не настоящее. Я бы, например, сказал: "принеси мне тоже воды", а это "тоже" в конце - как опечатка. И я крикнул ему: "ладно", крикнул из кухни и не боялся разбудить Сашкиного отца, потому что Сашка сказал, что он пьян в стельку. Потом я вошел в комнату, они сидят за столом и говорят, вспоминают вчерашний день. Наташа говорила: "ну он опять ко мне лезет. Я говорю кончай, мол, спать хочу, а он как немой баран, настырный до чертиков. Я гоню его, а он лезет и лезет, все норовит меня поцеловать. Ну, я смотрю, что от него добром не отделаться, и говорю: "Ладно, я спать ложусь, мне нужно раздеться. Мотай отсюда, а он уперся и говорит: "Слушай, я мужчина, я тебя хочу" я тогда совсем разозлилась, а что в самом деле, он мне спать не давал. Я ему бабах пощечину, а его совсем похоть одолела, он моего многозначительного жеста и не заметил я тогда платье расстегнула и начала его стягивать. "Что, говорю, думаешь я при тебе не разденусь?" и платье совсем уже стянула.

  

   Витька Савкевич: "ха-ха-ха!"

  

   А Наташка не улыбалась и продолжала в том же духе: "а этот Мишка, черт бы его подрал, хоть и пьяный был здорово, а все-таки понял КАКОЕ ОСКОРБЛЕНИЕ Я ЕМУ НАНЕСЛА.. Отвернулся и ушел. А потом я сквозь сон слышу: кто-то меня целует и целует без конца. Пока я глаза открывала он меня успел раз десять поцеловать, я открыла глаза, смотрю - Мишка. "Уйди отсюда, малолетка, я с тобой знаться не хочу", - говорю я сквозь сон. А он навалился на мои плечи своими горячими плечами, прижал к полу и целует. А я и пошевелиться не могу, такой он тяжелый. Но уж когда он меня стал руками трогать, я подтянула колени и что было мочи толкнула его. Я даже не ожидала, что у меня так здорово получится. Он отлетел и не знает, что ему делать. А тут ты, Сашка, проснулся и избавил меня от него".

  

   Витька Савкевич: "Ты хоть, Сашуля, дал ему штаны свои одеть или прямо так выпнул его?!

  

   "Конечно, все было хорошо, - ответил Сашка. - Я его выпроводил в коридор, потом выкинул ему из комнаты его красные брюки и синюю маечку и сказал, что у меня в доме хотят друг друга без грохота. Ну, и выпнул его, как ты говоришь. Если кто-нибудь из девушек очень его любит, - сказал Сашка, - то бегите его догоняйте. Он сюда больше не придет". Но никто не двинулся с места и это было понятно, но вся эта ситуация и эта комната были для меня непонятны. "Ты меня извини, - сказал Сашка Гамову, - но вчера ты был слишком самоуверен. Понятно о чем я говорю? Хоть Света и твоя, но не забывай, в чьем ты доме. Извини, может с тобой нужно было разговаривать не так на первый раз, но я был пьян". "Да-а! ничего" - говорил Гамов в ответ, протирая глаза - "я сам дурак", и слова эти мне были непонятны. Колька предложил было сыграть в карты, но у всех людей в этой комнате был кислый вид с похмелья и никто не реагировал на это предложение, да и можно ли было их всех назвать людьми? Какие-то олухи, не знающие куда им девать руки и как себя вести. Было странно это еще больше, когда я вспоминал вчерашнюю ночь. Бесконечные песни грохотали по комнате, смелые движения рук по шелковым платьям и бесконечные танцы. Все тогда были самоуверенные и смелые, а сейчас их было не узнать. Какие-то забитые и жалкие, и больно было думать, что и я такой же. Но тишина как и все на свете не может продолжаться до бесконечности и после звонка в дверь: "здорово, Витька" Мельник пришел ко мне в гости и хоть до армии мы были с ним можно сказать друзьями мне казалось, что мы забыли друг о друге а в его лице появилась за эти три года какая-то злость но он был для меня все тем же и когда я говорил с ним то я не видел его зачерствевшего лица я просто слушал его и сравнивал его с прежним Мельником которого я хорошо знал а теперь передо мной стоял совсем другой человек и на руке чуть выше запястья открытого случайно неосторожным движением руки вверх горели недавние следы и я знал отлично откуда они могли быть потому что я часто сталкивался с этим в кругу дискоманов мы поговорили с Мельником я расспросил его о службе и потом мы начали говорить о наших общих знакомых "говорят у Сашки Федотова появилась новая знакомая" спросил я потому что знал что Мельник постоянно околачивается у Сашки "ой и не спрашивай были они у меня с недельку назад - хлопот не оберешься то есть я до сих пор не очухался такими они мне идиотами показались ни я для них не подхожу ни они для меня" "а что" спросил я "да - хватит об этом" ответил он и сказал что пришел ко мне с просьбой: ему надо было пятнадцать рублей меня аж передернуло и я про себя подумал что зря ты пришел ко мне с этой дурацкой просьбой ведь я деньги не привык доверять тем более людям у которых на руках СЛЕДЫ а он все просил и просил он унижался передо мной но я говорил что деньги у меня есть но я их ни за что ему не дам он унижался не было прежнего Мельника но и меня не было прежнего тоже но я не видел этого и не вижу сейчас я только что прежнего Мельника не было и этого теперешнего Мельника я мучил мучил деньгами и мне было приятно от того что у меня есть деньги а у него их нет"

  

   "Маринка иди-ка сюда" - позвал меня Сашка Федотов я встала и подошла к нему а он не отрываясь от книги приказал мне сходить на кухню и принести ему кваса а когда я принесла он выпил отдал мне кружку пустую и продолжал читать я ему просто надоела, надоела за два дня он читал а меня не было в комнате в которой я сидела в комнате Мельника который пошел за бутылками в магазин и что-то не возвращался долго а Сашка читал и меня не было в комнате в которой я сидела выходило так что я только и ждала нового приказания а на самом деле мне хотелось его целовать а он сидел и читал и вошедший Мельник ничего не изменил, он только поставил на стол передо мной бутылки с вином и мы втроем начали пить выпили две бутылки - и ничего не изменилось только я сильно опьянела а парни о чем-то говорили а я заметила на стене огромное почти бесцветное пятно и рядом с ним вылезающие из-под краски и штукатурки кирпичи я спросила Мельника что это такое а он только зло огрызнулся в ответ и все а потом когда мы все выпили Мельник пошел в другую комнату и мы вдруг услышали сдержанный крик я побежала туда и увидела как Мельник достает из руки шприц "иди отсюда" огрызнулся он и отвернулся от меня загородив своей спиной оголенную до локтя левую руку и шприц в правой а потом раздался звонок в дверь и вошли какие-то парни они хлопали Мельника по плечу и говорили: "ааа! привет Серега!" а Мельник зло смотрел на них долго-долго смотрел а потом зверем бросился на них они попятились он схватил стул и с огромной силой кинул его в голову одному из парней но промахнулся и стул ударившись в стену отколол огромный кусок штукатурки которая вслед за стулом упала с грохотом на пол а я смотрела на все это безучастными глазами но это было наверно очень страшно и лицо Мельника было ужасно но я не помню я была как во сне а на следующее утро когда мы с Сашкой вышли из комнаты в которой спали увидели как Мельник лежит на диване и плачет мы не знали не знали "ничего, - говорил он. - я просто никому не нужен я брошен всеми и вами тоже, сволочи вы, проваливайте отсюда, сволочи, я не хочу вас видеть больше" "Не надо", - говорил я Мельнику, - все пройдет, встанет на рельсы, не надо, найдешь ты еще свою чувиху и полюбишь её". "Не может этого быть - смотри". "Ничего, ерунда если дело только в этом, то еще не поздно остановиться, повернуть". "Убирайтесь вон! - заорал Мельник - Воооон!!" Мне горько стало в ту минуту, я чувствовала что умирает человек умирает.

  

   Сашка приказал мне выйти на улицу и потом мы с ним пошли куда-то, но я отлично понимала, что Мельника нельзя оставлять сейчас одного, но Сашка приказал мне и мы пошли, он любил приказывать мне.

  

   Наташа Мирова: ах если бы вы всё знали тогда бы всё было бы бы бы по-другому и люди стали другими тогда но я и мы не знаем что здесь творится мы уходим от пустоты которая поджидает нас (меня) за каждым углом я поднимаюсь по бетонным ступенькам покрашенным в зеленый цвет на них пыль и мокрые следы от ботинок и сапог остаются и высыхают а затем я сижу у Федотова в комнате он смотрит на улицу как всегда комната наполнена музыкой и ни я ни он не знаем что это с нами? Где мы? Зачем? Он стоит в валенках около батареи около окна смотрит за окно на дома за окном на окна смотрит через окно как будто ждет ответа но ответа нет кто его даст и вот приходит Савкевич, Мельник, Гамов, Сергеева, Светлова еще кто-то мелькает то тут то там лицо шестиклассника опять он пришел они принесли опять водку Савкевич как всегда ложится на диван и задирает ноги на стенку курит, Мельник опять угрюм, Гамов - развязан, Светлова - застенчива, Сергеева задирает подбородок как можно выше, поджимает губки молчит, оценивает как будто комнату и мебель которую увидела первый раз три года назад, всё как вчера и будет так до бесконечности продолжаться пока кто-нибудь не запустит стулом в ярости на себя в стереофоническую установку стоящую в углу комнаты. Кто это будет? Савкевич, посмотри на меня, ты? Мельник? Кто же? Все вы трусы.

  

   Наташа Мирова: да я плохо себя чувствую после того как пьяный Гамов засунул мне свои пальцы в рот а Савкевич влил в меня стакан водки что я могла сделать я хотела уйти но дома был пьяный отец подружка играет со своим любимым и идти-то некуда некуда а по этой темной комнате.

  

  

   Витька Савкевич: хм, кто-то сказал что это очень неприлично но мы никому не мешаем и поэтому просим не мешать нам мы все любим друг друга и все остальное - это наше дело что вам от нас нужно? У нас своя голова на плечах есть не мешайте нам любить друг друга, хм, кто-то сказал что это неприлично. Что? Неприлично любить друг друга?

  

   Юрка Шипицын: я видел как на третьем этаже задребезжали стекла в окне от музыки и улица наполнилась музыкой и прохожие оборачивались, мальчишки копавшиеся в ржавой проволоке разогнулись и прислушивались: не это ли их будущая музыка? А сейчас они стояли около проволоки какой-то в коротеньких болоневых курточках которые даже не закрывали карманов на выцветших за лето брюках они прислушивались на подоконнике на третьем этаже сидел Савкевич, мне хотелось туда.

  

   Сашка Федотов: какой-то парень стоял около дома, он стоял и смотрел на меня а я на него, я не знал кто он такой по ветру развевался его шарф и была видна его открытая шея, он показался мне дурашливым я бы никогда не стал так откровенно пялиться на чужие окна. Запустм в него бутылкой, - сказал я Савкевичу.

  

   Витька Чехов: как-то необычно выглядели сегодня эти люди. Опрятные, чистенькие, нарядные, что это с ними? Как сговорились! Вот танцует Савкевич с Наташкой Сергеевой и я удивляюсь как он бережно её держит в своих лапищах. Или Гамов. Тоже какой-то ненормальный сегодня в галстучке. А может уже у Федотова свадьба? Или у Савкевича?

  

   Витька Мельник: да, музыка у Сашки как всегда безупречна. Но зачем же под неё мы лжем друг другу? Зачем Савкевич лжет Сергеевой что он любит её?

  

   7 ИЮЛЯ 1972 ГОДА.

  

   "У Савкевича много денег. Серьезно". Он не видел, что я стою за его спиной и смотрю на него. "А откуда ты знаешь?" - спросил я. он обернулся и испугался. "Ну?" Он молчал я искоса взглянул на него: "сопляк" не стал ни с кем здороваться пошел по улице дальше к остановке автобуса. В кармане у меня было двадцать рублей и, представте, мне их было некуда девать и я решил пошататься по городу может встречу кого-нибудь а не встречу - так и черт с ними сам обойдусь с двадцатью рублями я король тем более что сегодня провалилась моя мечта, я чувствую - последняя моя светлая мечта больше уже не будет этого лопнул канат упал в воду намок и уже не поднять его вмерз в воду скован льдом

  

   я проснулся в то утро поздно около одиннадцати и решил сразу же позвонить Ольге может не всё ещё потеряно я нашел автомат набрал её номер я был счастлив я ликовал я был счастлив но в трубке я услышал длинные гудки: семь восемь девять, я медленно положил трубку на рычаг звякнула монета остановилась, мои шаги стали медленными тупыми (неужели?) я остановился посередине тротуара был такой чудесный день, 7 июля, а мне было очень трудно тогда я думал о том что со мной случилось я жалел себя я думал: почему я не могу как раньше пойти весело по улице ни о чем не думать покуривать, весело глядя на девчонок, почему я не могу мусорить деньгами как раньше почему? Почему? Что случилось? Через полчаса после этого я опять позвонил Ольге опять те же длинные гудки я бросил трубку и распахнул дверь автомата быстро зашагал по асфальту. Ветер дул мне в лицо волосы щекотали ущи но куда я шел куда я так спешил, нет я просто злился что у меня ничего не выходит, но тут мне показалось что как раз в эту минуту открылась дверь квартиры номер шесть и в неё вошла Ольга, я бросился назад к автомату, опять длинные никому не нужные гудки я кусал губы хмурился разболелась голова "значит - уехала" - сказала крыша какого-то дома я горько усмехнулся как сквозь слезы я не знал куда идти, и она от меня отвернулась, почему? Неужели я такой никудышный? Уже? Но мне опять показалось (в какой раз!) что до отправления поезда осталось пять минут и что Ольга стоит на ступенях вокзала и последняя надежда может быть гаснет в её душе может быть она еще ждет от меня чего-то, я сжал кулаки, побежал на счастье на стоянке такси оказалась свободная машина, я распахнул дверцу так что она чуть не отвалилась молодой парень за рулем уставился на меня а я сунул ему в руку червонец и сказал: "на Пермь II, это жизнь моя зависит от того, сколько будет у тебя на спидометре, Христа ради!" машина резко дернулась с места заревел бешено мотор я зажмурил глаза чтобы не видеть бег времени на моих часах меня бросало до потолка а я держался руками за голову когда я открыл глаза первое что мне бросилось в глаза это огромные дома нашей главной улицы и красный свет на перекрестке, проскочивший мимо

  

   я мечтал о депрессии о том что я буду страшно мучиться не найдя Ольги но мне было все равно уже выдохся побегал - хватит помучил себя - и достаточно, подумаешь чувиха какая-то смылась ну и бог с ней я пришел домой отец даже взглянул на меня как будто меня и не было но я не обиделся я считал в тот день что так было и так всегда будет я тоже не сказал ни слова но мне так хотелось сказать что-нибудь маме но она не подняла на меня глаз, прошла мимо я сжал губы и глаза мне защипало чем-то горьким-горьким эх, вы! Я включил проигрыватель и поставил пластинку пусть "их" оглушит, пусть, пусть затыкают себе уши, бесятся, мне все равно но долго не усидел я, выбежал на улицу оглянулся - пусто "значит - уехала", ну и черт с ней пусть все провалятся к едрене-ыене! Посреди улицы стояла кучка знакомых парней один говорил: "у Савкевича много денег, серьезно" когда он еще меня не видел а все остальные заметили то очень испугались и у них забегали глазки но какое дело мне было до них ну их к черту! Ревел мотор автобуса и дома серыми облаками на своих крышах серых как небо плыли назад люди толкали меня плечами и сумками толкались, спешили куда-то а мне было противно глядеть на них было мерзко вокруг, даже когда я вышел из автобуса и увидел бездонное голубое небо, у людей вокруг горели глаза и замирало сердце от этого неба, а меня тошнило и хотелось орать во все горло, но мне было все равно я торчал у стойки в ресторане два часа и без конца пил водку она была в тонких стаканах и противно становилось во рту после неё но я пересиливал себя и пил чтобы обалдеть чтобы стало лучше а становилось все хуже и хуже и люди в ресторане, казалось, покрывались шерстью, длинной шерстью, свисающей с плечей, рук, колен, волочившейся за ними, и мне становилось страшно а женщина за стойкой не обращала на меня внимания, я давал ей деньги, она давала мне водку, ей дела больше до меня никакого не было, и я знал что это в порядке вещей и не удивлялся - так быть должно, но ызглянув на людей за столиками, мне становилось страшно, мне никогда не было так страшно, ни разу в жизни, мне казалось, что все эти чудовища уставились на меня своими глазами немигающими никогда, но я не испытывал такого чувства как девочка, оказавшаяся первый раз в переполненной парикмахерской, чтобы сделать первую в жизни прическу, я не был смущен и мне не было стыдно, мне было просто страшно я задыхался от страха вышел на улицу закурил руки дрожали ветер сбивал с ног на меня продолжали смотреть люди "нет" - тряс я головой - "нет" еще какие-то витрины выросли перед глазами опять ресторан деньгами можно было завалиться и я вошел в этот ресторан ведь мне было все равно какие-то лианы или кусты попались под ноги я чуть не упал - упал

   Савкевич подошел к колонне в вестибюле оперся на неё всем телом, он просил о помощи, а потом собравшись с силами он пошел к стойке облокотился на неё что-то говорил потом взял стакан и стал пить поморщился глупо, скривил губы вытер их рукавом рубашки невидящем взглядом окинул зал потом он без всякого смысла доставал и клал обратно в карман коробок спичек потом он опять пил потом опять как-то странно шевелил руками и головой он был отвратительно пьян и казалось что вот сейчас из его рта вырвется рвота - до того было перекошено его лицо он мигал непонимающими веками глаза его тоже ничего не понимали ноги не чувствовали пола - он терял сознание а у входа в ресторан как всегда околачивались пьяные шлюхи и просили денег, Савкевич подошел к одной из них и крикнул: "Денег надо?!!" она отвернулась завыли сирены по всему городу мелькали огни плясали автомобили провода запутались в небе черном "что?!! Сволочь!!!" - кричал Савкевич - "не надо?!!" он поднес дрожащие скрюченные пальцы к своему гадкому страшному лицу постоял так, глядя на свои пальцы, потом вдруг вцепился в свои лохмы и побежал по ступенькам вниз на него никто не обратил внимания.

  

   III

  

   Когда я иду на остановку автобуса, а бывает это по два-три раза за день, я вижу дом, в котором живет Сашка Федотов. Дом его ничем не примечателен. Но я помню, как четыре года назад, тринадцатилетним пацаном, был оглушен музыкой из Сашкиного окна. Тогда я не знал, кто он такой, но год спустя ко мне на улице пристал пьяный Савкевич и Сашка с Мельником его насилу оттащили. Так мы с ним познакомились. С тех пор я заходил иногда к нему слушать музыку. Относился он ко мне хорошо, даже дружелюбно. Но вечером он не пускал меня к себе. Сашка открывал дверь и, перекрикивая шум музыки, говорил, что нельзя и извинялся. Он меня ограждал от таких сволочей как Савкевич и Гамов. Мельник тогда, в 1971 году, был простым и приветливым человеком. Только он да Сашка Федотов мне нравились из той их компании. Мельник был на редкость отзывчивым и добрым. Он мог даже пожертвовать собой ради меня, а что говорить о Сашке, которого Мельник очень любил.

   Девочки, которые постоянно бывали у Сашки, вызывали во мне раздвоенное чувство. Придет, например, Мирова, сядет на низкий стул, ногу на ногу положит и смотрит мне в глаза, куда я буду смотреть. А я, конечно, смотрю на её ноги. Она улыбается и еще выше ногу тянет. Такая она мне очень нравилась. Но когда эта Мирова ходит по комнате, задрав голову, морща носик и как бы говоря: "Фу, какая гадость!", презрительно смотрит на всех, я её не терпел. Я готов был подойти к ней и ударить по лицу. Но я сидел на месте, потому что не был хозяином. А Сашка как будто и не замечал этого. В такие минуты у него был безразличный вид, и я удивлялся, почему Сашка не выгонит их всех вон. Но когда мы оставались с ним вдвоем, мы сидели у него на диване, между нами стояла пепельница, мы курили и Сашка мне рассказывал про свою работу, которую очень любил. Такого его я любил и не забуду никогда.

   Но прошел год. Сашка ушел в армию. Я пошел в восьмой класс. Потом в девятый. Кончил школу. Незаметно проскочили три года.

   Как только я узнал, что Сашка пришел из армии, я сразу же зашел к нему, но не застал дома. Потом я заходил еще несколько раз, но его никак не мог поймать. А однажды его отчаявшаяся мать сказала мне, что он где-то пьянствовал с Мельником уже четвертые сутки и не появлялся домой. Я очень хотел увидеть Сашку, чтобы узнать, что же с ним случилось такое. Это было в июле 1974 года.

   Последний раз я видел Сашку Федотова второго ноября 1971 года. он уже был побрит перед призывом в армию и выглядел очень веселым. Он радовался, что не все еще кончилось.

   А три года спустя стал пить запоем и 19 июля 1974 года он повесился у себя в квартире, в ванной, когда отец и мать были на работе.

   Я шел по улице и вдруг заметил около Сашкиного подъезда маленький обычный надгробный памятник из зеленых металлических прутьев с красной пятиугольной звездой наверху. Я был поражен, хотя предчувствовал это и давил в себе подобные мысли. Но каждый день во мне ворочалось что-то тяжелое.

   Около памятника, на скамейке, зябка прижавшись друг к другу, сидели Савкевич, Гамов, Чехов, Мирова и еще кто-то. Лил не по-летнему мелкий и холодный дождь. Меня всего передернуло от внезапно нахлынувшего холода.

   Я не остановился около Сашкиного подъезда, я прошел мимо.

   1974, 20 - 23 августа.