Андрей поглубже натянул шапку, надел перчатки, взял портфель и заглянул в комнату.
- Всё, я ушёл, - негромко сказал он в темноту.
- А поцеловать! - капризным голосом отозвалась Алёнка.
Андрей, мягко ступая унтами по ковру, подошёл к кровати и, нагнувшись над женой, трижды приложился - в тёплый лоб, в курносый носик и в вяло шевельнувшиеся навстречу, сонные губы.
- Приходи домой! - шепнула ему Алёнка.
- Постараюсь, - так же шёпотом ответил он...
Андрей никогда не обманывал свою жену и поэтому старался не давать опрометчивых обещаний. Его всегда задевали и раздражали сто раз виденные им в фильмах ситуации, когда герой при расставании клянётся своей подруге в вечной любви и обещает ей скорую и неизбежную встречу, а сам неизменно гибнет, причём гибнет зачастую нелепо и даже глупо, иногда чуть ли уже не в следующем эпизоде.
Как и все лётчики, Андрей был слегка суеверен. "Суеверия делают человека сильным, - любил цитировать он классиков. - Плохая примета заставляет его насторожиться, хорошая - придаёт бодрости". Поэтому Андрей ещё с курсантских времён накрепко усвоил и свято соблюдал немудрёные аэродромные правила и запреты: нельзя фотографироваться перед полётом - только после; нельзя махать вслед выруливающему самолёту; нельзя мочиться перед самолётами - только за хвостами и, упаси господи, нельзя класть свой "зэш" (ЗШ - защитный шлем) на землю. Кроме этих общих, глобальных, запретов и правил у каждого лётчика обязательно имелись и свои, личные, неразглашаемые (а то перестанут работать!) правила и запреты. Кто-то не брился в день полётов. Кто-то осматривал самолёт перед вылетом не по часовой стрелке, как все, а против. Кто-то начинал подъём в самолёт по стремянке строго с определённой ноги. Многие таскали в карманах лётной куртки талисманы на удачу. Это мог быть и старенький пластмассовый самолётик, и какой-нибудь затёртый брелок, и гаечный ключ "8 на 10", и даже детская соска-пустышка. Каждый ублажал Госпожу Удачу как мог. Всё это было понятно. В профессии, где человек работает на пределе своих психо-физических возможностей, любой нюанс, любая мелочь могли стать определяющими. "Хорошая примета придаёт бодрости". Родной, тысячу раз обласканный пальцами, любимый предмет, безусловно, таковой приметой являлся.
У Андрея талисмана не было. Не было и каких-нибудь своих, особых, "фирменных" примет. Единственно, он никогда не прогнозировал время своего возвращения с полётов, да и, вообще, с работы. В лучшем случае, он говорил: "Планирую быть к стольки-то, - и обязательно добавлял: - Если всё будет хорошо".
Нет, Андрей не считал свою работу такой уж запредельно опасной. Работа была как работа. И, кстати, сухая непредвзятая статистика говорила ровно о том же, отводя профессии военного лётчика место чуть ли не во втором десятке перечня наиболее опасных профессий, пропуская вперёд не только водителей, пожарников, горноспасателей и прочих разных шахтёров, но и, как это ни покажется странным, - рыбаков, лесорубов и электромонтажников.
Иное дело Алёнка. Она навыдумывала себе чёрт знает чего, всяких кошмарных ужасов и ужасных кошмаров, работу Андрея с одной стороны боготворила, а с другой - боялась и ненавидела и, когда муж уезжал на полёты, не находила себе в квартире места. Никакие уговоры, никакие веские доводы и ссылки на ту же статистику она не принимала и не воспринимала, спокойные, с юмором, рассказы Андрея о лётных буднях считала самой обыкновенной молодецкой бравадой, попыткой как-то утешить, заболтать. Хорошо хоть истерики не закатывала и ультиматумы мужу не ставила типа: "либо я - либо она (работа)". И на том, как говорится, спасибо. Знал Андрей семьи, в которых подобные разборки были обыкновенным, чуть ли не ежедневным явлением. Знал также и семьи, которые на почве подобных разборок и вовсе развалились. Так что у них с Алёнкой, как он считал, всё ещё было "о"кей".
Если же подходить к делу серьёзно, если начинать вспоминать и анализировать, то за те два с небольшим года, что Андрей после выпуска из училища прослужил в боевом полку, он попадал в по-настоящему неприятные ситуации в воздухе всего лишь дважды.
Первый случай произошёл прошлым летом.
Андрей выполнял обычный, кажется, второй или даже третий в ту лётную смену полёт, когда на взлёте, сразу после уборки шасси, самолёт вдруг вздыбился и, задирая нос, круто полез вверх - сработал так называемый "блок опасной высоты" системы автоматического управления самолётом. Пока Андрей "ловил" взбесившуюся машину, пока, упираясь в ручку управления двумя руками, лихорадочно соображал, что же это такое случилось и - главное! - что теперь делать, он тридцать три раза успел облиться холодным и горячим потом попеременно. Когда же он наконец сообразил, что произошло, облегчению его не было предела. Щелчок тумблера - работа триммером - и вновь послушная машина продолжила набор высоты в обычном режиме. Как потом показал бесстрастный бортовой регистратор, нештатная ситуация длилась две с половиной секунды; с земли никто ничего даже не заметил. Андрею же эти две секунды показались вечностью.
Второй случай произошёл совсем недавно, буквально на позапрошлой неделе.
Андрей выполнял один из своих первых самостоятельных ночных полётов. Он спокойно, никого не трогая, пилотировал себе в зоне, отрабатывая фигуры простого пилотажа, когда на пикировании, на скорости около 1000 км/час, ему по глазам полыхнул мигающий свет лампы аварийных режимов, а на передней панели зловеще высветилось багровое табло "ПЕРЕГРЕВ ДВИГАТЕЛЯ". Андрей, недолго думая, рванул обе руки на себя: левой - рычаг управления двигателем (РУД) с положения "максимал" - на "малый газ"; правой - ручку управления самолётом (РУС) - до упора "на яйца", выводя самолёт из пикирования и переводя его в набор высоты.
Очухался он только на высоте пяти километров. Табло "ПЕРЕГРЕВ" не горело. Самолёт слегка покачивало. Андрей глянул на указатель скорости - скорость была близка к минимально допустимой. Андрей, толкнул вперёд рычаг изменения стреловидности крыла, аккуратной отдачей РУС от себя перевёл самолёт на пологое снижение, после чего погасил всё ещё мигавшую лампу аварийных режимов и доложил о случившемся на землю. Далее всё прошло более или менее штатно. Его быстренько вывели на аэродром и вне очереди завели на посадку. Некоторое опасение вызывала у него необходимость увеличения оборотов двигателя после выпуска шасси и закрылков - табло "ПЕРЕГРЕВ" могло загореться вновь, но всё обошлось.
Обойтись оно, конечно, обошлось, но неприятности в этот день для Андрея, как вскоре выяснилось, ещё не закончились. Когда проявили плёнку бортового регистратора, то в первую очередь, разумеется, посмотрели перечень разовых команд. И вот тут началось самое интересное - выяснилось, что команды "ПЕРЕГРЕВ" на плёнке нет!
- Как это понимать, лейтенант?! - тряся над Андреевой головой ещё мокрой плёнкой регистратора, орал заместитель командира полка по лётной подготовке майор Портянов - здоровенный, квадратноплечий, висломордый, с редкими потными волосёнками на тыквообразной голове. - Как это понимать, я спрашиваю?! В игрушки поиграть захотелось?! Героя из себя корчишь?!..
Андрей, сам ничего не понимая, только хлопал глазами и бормотал что-то невразумительное.
Спасение пришло в лице инженера полка. Он отобрал у Портянова плёнку, бегло её просмотрел и оттянул за локоть озверевшего зама по лётной от бледного лейтенанта.
- Остынь, Петр Яковлевич! Летёха не виноват. Отстань от него, тебе говорю! Сюда смотри! - он развернул перед носом Портянова плёнку и стал показывать: - Вот, смотри: вот он, рост температуры до критической. Вот, лётчик сдёрнул обороты. Вот, температура пошла вниз. Видишь?..
- Ну?!
- Гну! Матчасть учи! Существует временной зазор. От момента срабатывания табло "ПЕРЕГРЕВ" до прописи соответствующей разовой команды на плёнке регистратора может пройти от ноль восьми до полутора секунд. Просто лётчик среагировал быстрее.
Портянов, громко сопя носом, ещё раз недоверчиво изучил предъявляемую ему плёнку, а потом вновь повернулся к Андрею. Зверское выражение на его лице сменилось доброжелательным, что, впрочем, симпатичных черт ему не прибавило.
- Ну, ты... шустрый, лейтенант! - одобрительно покачал майор своей тыквообразной головой. - Прям как этот, как сперматозоид...
За первый случай, в котором была прямая вина Андрея (забыл проверить перед полётом соответствующий переключатель) его показательно "драли" неделю. Живого места не оставили.
За второй, кроме сомнительного комплимента от майора Портянова, он на следующий день получил ещё и благодарность от командира полка...
Насколько Андрей знал, за эти два года в полку вообще не случалось более или менее серьёзных инцидентов. Все, произошедшие за это время нештатные ситуации в воздухе, в общем, были типичными и сводились к одному и тому же сценарию: загорался какой-то аварийный сигнал - лётчик выполнял необходимые действия - самолёт благополучно садился на своём аэродроме. Не приходилось за эти два года никому из Андреевых сослуживцев проявлять чудеса находчивости и героизма, спасая боевую машину, и уж тем более - тьфу-тьфу-тьфу! - не приходилось никому катапультироваться из аварийного самолёта...
Катапультировался из аварийного самолёта за полтора месяца до прихода Андрея в полк замполит второй эскадрильи майор Яцек.
Дело было на полигоне. Яцек, отбомбившись по "кругу", выполнил второй заход для стрельбы по наземной мишени из пушки. Он вышел на боевой курс, выполнил прицеливание и в нужный момент нажал на гашетку. И тут один из снарядов первой же выпущенной очереди разорвался прямо на выходе из пушечного ствола. Пушка на МиГ-23 установлена, как говорится, "под попой" у лётчика. Взрывом снаряда самолёту разворотило всю носовую часть, а Яцеку перебило обе ноги.
Как потом определили по бортовому регистратору, катапультировался он за четыре секунды до столкновения самолёта с землёй. Приземляться пришлось на перебитые ноги на промороженную до бетонного состояния землю. Когда поисковики нашли Яцека, лежащего посреди полигона на своём парашюте, они узнали его только по голосу - катапультировался лётчик на скорости более 900 км/час и встречный поток превратил его лицо в один сплошной кровоподтёк.
Всё это произошло в начале октября. Из госпиталя Яцек вернулся только в апреле. Андрей видел его тогда - худого, почерневшего, тяжело опирающегося на палки-костыли, с трудом переставляющего свои неуклюжие ноги-протезы...
Обо всём этом Андрей думал по дороге на аэродром, сидя в насквозь промороженном, заиндевевшем "кунге" и шлёпая засаленными картами по затёртому лётному портфелю, в качестве стола положенного на колени. Обычно Андрей играл живо, азартно, но сегодня настроения не было, состояние было какое-то дремотное, полусонное. Да и партнёры по игре тоже азарта особого не выказывали, все метали карты вяло, невнимательно, на раздаче путались, все были сонные, заторможенные - и вправду сказать, рань ещё была несусветная.
Пока заезжали в казарму за оружием, потом в штаб - за лётными картами, пока проходили медосмотр, - рассвело.
Прогрохотав форсажем, ушёл в рассветное морозное небо разведчик погоды. Пора было идти на предполётный тренаж.
Поморозив установленное время сопли в прокалённых холодом кабинах самолётов, вернулись в тёплый класс. Вскоре начались предполётные указания.
Первым докладывал разведчик погоды подполковник Горбачёв - разгорячённый полётом, краснолицый, с ещё отчётливо видимыми следами от кислородной маски на переносице и щеках.
- ...Внимание, лётчики, - говорил Горбачёв, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок, - на посадке, на выравнивании, небольшая турбулентность. Так что пилотировать плавно, рулями не дёргать. При возникновении отклонений на посадке действовать в соответствии с "Руководством по лётной эксплуатации"...
На самом деле, в приземном слое в этот день была не просто "небольшая турбулентность", если точнее, - не совсем даже турбулентность, а если ещё точнее, - не только турбулентность. У земли, на высоте трёх-пяти метров, где на планер самолёта начинал действовать так называемый "эффект экрана", имел место некий хитрый "сдвиг ветра". Самолёт, попадая в этот "сдвиг", неожиданно "вспухал" и норовил вновь набрать высоту. Лётчику при этом надо было действовать рулями очень точно и аккуратно: сначала движением ручки от себя "поймать" самолёт, прекратить его отход от земли, а потом, уже по мере снижения, координированным движением ручки на себя создать самолёту посадочное положение...
Первым в эту лётную смену на посадку заходило звено капитана Сорогина, в котором замыкающим летел Андрей.
Сорогин - опытнейший лётчик - казалось, ни турбулентности, ни "сдвига ветра" на посадке вовсе не заметил. Он аккуратно притёр самолёт к бетону и, затормозив, спокойно срулил со взлётно-посадочной полосы.
Вслед за Сорогиным на посадку пошли лейтенанты его звена. И вот тут началась коррида.
Ведомый первой пары Толик Чайка, как и положено, закончил выравнивание на высоте порядка двух-трёх метров. Толику оставалось лишь мягко посадить свой истребитель, но тут самолёт вдруг "вспух".
- Задержи! - скомандовал в эфир ПРП (помощник руководителя полётов).
Толик отдал РУС от себя и послушно замер.
Самолёт, по всем законам аэродинамики, потеряв скорость, немедленно "посыпался" вниз.
- Подбери! - скомандовал ПРП.
Толик потянул РУС на себя. Самолёт задрал нос и, ещё больше потеряв от этого скорость, только ускорил своё падение. Толик, пытаясь удержать падающую машину, рванул РУС на себя. В результате, скорость падения ему погасить всё-таки почти удалось. Плавно надвинулась земля, и самолёт мягко приземлился на... "пятую точку". Искры! Скрежет! И подфюзеляжный гребень, расположенный в хвостовой части самолёта, моментально превратился в искорёженный, стёртый об бетон, бесформенный кусок железа.
- Мудак! - коротко прокомментировал в эфир посадку Чайки руководитель полётов.
Далее состоялся "выход" ведущего второй пары старшего лейтенанта Грошина.
Ситуация развивалась практически по сценарию предыдущей посадки: выравнивание - "вспухание" - РУС от себя - "Задержи!" - падение - "Подбери!"... Но на этот раз обошлось без скрежета и искр. То ли "сдвиг ветра" за эти несколько минут слегка ослабел, то ли чуть более опытный Грошин действовал рулями чуть более точно, но в момент касания самолётом планеты подфюзеляжный гребень истребителя отделили от бетона несколько спасительных сантиметров.
- Зарулишь - позвонишь! - грозно напутствовал Грошина вслед руководитель полётов.
- Понял, - виноватым голосом отозвался лётчик.
Андрей, слушая весь этот балаган в эфире, никак не мог понять - почему мужики чудят? На взлёте он никаких особенностей в поведении самолёта не заметил. Да и погода вроде бы стояла образцово-показательная: на небе ни облачка, видимость - "миллион на миллион", плотный, но устойчивый, почти строго встречный ветерок на посадке. Волноваться причин, казалось, не было, но Андрей всё-таки на всякий случай слегка подсобрался.
Вначале всё шло штатно. Но перед самым приземлением начались вводные.
На высоте двух-трёх метров самолёт вдруг совершенно неожиданно "вспух".
- Задержи! - услышал Андрей строгий голос ПРП.
Андрей торопливо двинул РУС от себя.
Самолёт клюнул носом и вдруг резко пошёл вниз. Высота в этот момент была уже метров пять.
- Подбери!
И вот тут Андрей, действуя как будто по наитию, не стал тянуть ручку управления на себя. Он зажал РУС в нейтральном положении, но зато слегка двинул вперёд, добавляя обороты, рычаг управления двигателем. Самолёт, получив продольное ускорение, слегка замедлил своё падение и с высоты двух-трёх метров плюхнулся на бетон практически одновременно на все три колеса. Андрей торопливо убрал обороты, выпустил тормозной парашют и, удерживая машину на оси ВПП, приступил к торможению.
- Пломбы целы? - услышал он в наушниках голос РП; голос, впрочем, был, скорее, ехидным, чем злым...
Следом на посадку заходило звено капитана Паржикова, лётчики которого, ничтоже сумняшеся, пошли по стопам своих боевых товарищей. То есть принялись скакать по тем же самым граблям.
Как это и полагается, командир звена сел безукоризненно.
Его ведомый, Санька Дармин, и ведущий второй пары, Моисеенко, - пусть с криками, воплями и кусанием микрофона со стороны группы руководства - но всё же кое-как свои машины тоже усадили.
А вот замыкающий звена, Валёк Пищухин, решил повторить "подвиг" своего сослуживца и товарища, Толика Чайки: "вспухание" - "Задержи!" - "Подбери!" - РУС на себя - искры, скрежет - гребень долой!..
- На сегодня дров достаточно! - командир полка, играя желваками, обвёл тяжёлым взглядом лётчиков, собранных по его указанию в классе после первого - "звёздного" - залёта. - Лейтенантов сегодня больше в воздух не выпускать!..
Вскоре, впрочем, командир слегка смягчился и отдал право принимать решение на выпуск того или иного лётчика в полёт на откуп командирам эскадрилий.
Вскоре в воздух поднялся Санька Дармин.
Совершил свой второй полёт в этот день и Андрей.
Наверное, с испугу он выполнил свою вторую посадку столь безукоризненно, столь мягко раскрутил колёса об бетон, что даже удостоился короткого "Молодец!" от скупого на похвалу руководителя полётов подполковника Чеснова...
По окончании лётной смены по приказу командира на предварительный разбор полётов был собран весь лётный состав. Сам командир явился в класс прямо из ангара ТЭЧ, где он осматривал повреждённые Чайкой и Пищухиным самолёты. Лик его был мрачен. Ещё на что-то надеявшиеся Толик и Валёк поняли, что пощады не будет. Командир, тяжело скрипя половицами, в зловещей тишине проследовал через весь класс и, подойдя к своему столу, раздражённо швырнул на него папаху. И понеслось! Добрых сорок минут несчастные лейтенанты работали "поплавками", поминутно вскакивая, садясь и вновь вскакивая под грозные окрики командира. Какими только эпитетами не "наградил" их командир за эти сорок минут! "Училищные полуфабрикаты" и "жертвы позднего аборта" были, пожалуй, самыми мягкими из них. Под конец "экзекуции" Толик и Валёк вид имели жалкий и затравленный.
- Оба - в ТЭЧ, в "шахту"! - гремел командир, грохоча пудовым кулаком по столу. - И пока не почините свои самолёты, о полётах чтоб даже не заикались!.. Бугаёв! - окликнул он присутствовавшего тут же инженера полка. - Что там у нас с подфюзеляжными гребнями?
- Подфюзеляжных гребней на складе нет ни одного, - поднялся со своего места Бугаёв. - Я вышел на инженерный отдел армии, там сказали, что гребни есть в Спасске-Дальнем. Я созвонился с тамошним инженером, они согласны дать нам два гребня, но взамен требуют ПВД от "боевого", шланг герметизации для "спарки" и пишущую машинку в штаб. Электрическую.
- Нихрена себе, аппетиты у них! - взорвался командир полка. - Может, мне ещё к ним приехать полы в штабе помыть?!
Бугаёв виновато развёл руками:
- Мы - просители. Ставят условия они.
- Сколько у нас запасных шлангов герметизации?
- Один. Последний.
Командир вновь заиграл желваками.
- Чайка! Пищухин! Вы слышали?! "Спарка" выйдет из строя - на чём контрольные полёты летать будем?! На х...ю боком?! - он тяжело помолчал. - Значит, так. Слушайте меня внимательно, ставлю вам задачу. Взять у инженера полка всё необходимое и убыть в командировку. В Спасск-Дальний. Время на сборы... Нихрена вам никакого времени на сборы! Сейчас! Немедленно!.. Бугаёв! Дашь этим обморокам всё, что требует Спасск-Дальний, и отвезёшь их на своём "уазике" в Серышево, на станцию.
- Есть! - отозвался инженер.
- Товарищ командир! - взмолился Толик. - Разрешите хоть домой на пару минут заскочить!
- Это ещё с какой такой целью? - прищурил глаз командир. - Палку жене напоследок кинуть? За пару минут всё равно не успеешь.
- Ну, хоть щётку зубную взять! - подал голос и Валёк.
С минуту командир внимательно рассматривал лейтенанта.
- Ты не Бельмондо, - наконец сообщил он Пищухину. - А твой друг не Ален Делон. Сахарные улыбки вам ни к чему. Бугаёв! - вновь повернулся он к инженеру. - Никаких заездов домой! Понял?! Прямиком на станцию, в поезд посадить, ручкой вслед помахать. Вопросы есть?.. Вопросов нет. Исполнять!
Бугаёв козырнул и вышел из класса. Вслед за ним понуро потянулись "училищные полуфабрикаты".
- Кстати, комэски, - дождавшись, когда за лейтенантами закроется дверь, повернулся к аудитории командир, - по окончании разбора полётов никого домой не отпускать. Поэскадрильно провести занятия с лётным составом. Тема: "Действия лётчика при возникновении отклонений на посадке". С принятием зачётов. Письменно. И без дураков! Я выборочно проверю. С пристрастием... Всем всё понятно?.. Всё. Продолжаем разбор...
С полётов приехали уже заполночь. Городок спал. По редким светящимся окнам с большой долей вероятности можно было вычислить квартиры лётного состава.
"Мужикам-то как не повезло! - поднимаясь по тёмному подъезду к себе на третий этаж, думал Андрей. - Когда они с того Спасска-Дальнего вернутся? Разве что суток через трое. Это как минимум... Вот ведь, не ждали, не гадали, попали, как куры в ощип..."
Он вдруг вспомнил свой утренний короткий разговор с женой: "А поцеловать!.. Приходи домой!" - "Постараюсь..."
"А ведь постарался! - удовлетворённо подумал Андрей, подходя к своей квартире и доставая из кармана ключи. - А мог бы сейчас точно так же в плацкарте трястись..."
Ключи звякнули. И сейчас же за дверью послышались торопливые лёгкие шаги.