Каждый из нас так или иначе, рано или поздно, но все равно, когда-нибудь, умрет. Бессмертных не бывает. Покинут этот мир, и гениальный художник, и самый мерзкий тиран. Правда, один - ко всеобщему сожалению, другой - ко всеобщему счастью.
Недавно умер знакомый мне человек, последнюю четверть века проведший в небольшом портовом германском городке, где живет много турок и чеченцев, называвших его Дядя Марат, поскольку его настоящее, еврейское, имя труднопроизносимо для их гортани. Я тоже звал его Дядя Марат, поэтому в рассказе не будет его настоящего имени.
Дядя Марат был невероятно крепок не только для своих лет, а вообще - обладал завидным здоровьем. Он, практически, ничем никогда не болел. За исключением сезонных простудных недомоганий, которые, впрочем, у него проходили достаточно быстро и без осложнений. Покашляет, посопливится день-другой - и все. Здоров. Здоров, как буйвол, здоров, как бык.
Врачи не раз предрекали ему всевозможные несчастья. Ведь он со второй мировой, то есть, с самой юности, курил. Вот так, дядя Марат принимал участие в войне. Хотя сам себя к ветеранам не причислял - стеснялся. Поскольку попал он на фронт только в последний год войны и, собственно говоря, видел ее, как бы со стороны. Да и среди своих боевых товарищей слыл салагой, юнцом. Поэтому, когда заходил разговор о давнишней войне, то дядя Марат старался отмолчаться. А если это не получалось, то отвечал именно так: "принимал участие" и не более того, не распространяясь, как некоторые, о своих боевых подвигах. Даже его дочь, а внучка, уж тем более, ничего не знали о его службе - ни где воевал, ни с кем воевал, ни номера части, ни какие имел награды. Этот период дядя Марат как бы напрочь вычеркнул из своей жизни. Ну, а в последние годы, живя в Германии, считал, что об этом, вообще, грех распространяться.
Дядя Марат был страстный курильщик и выкуривал по пачке в день. Как он сам говорил - каждые полчаса. Причём курил он, принципиально, самые дешевые сигаретки без фильтра, к которым пристрастился на фронте и без которых уже не мыслил свое существование. Даже эмигрировав в Германию, он заказывал их в России. Поначалу через родных, а, впоследствии, какой-то русский торговый дом каждый год стал поставлять ему небольшой ящик.
Врачи, уговаривая его бросить курить, стращали, то раком легких, то бронхитом, то различными сердечными заболеваниями и, наконец, гипертонией. Да чем его только не стращали, но он, несмотря на это, продолжал курить. И только посмеивался, когда кто-нибудь из врачей заболевал, говоря: "что может понимать в здоровье тот, кто сам его не имеет". Его стращали, и в сорок лет, и в пятьдесят, и в шестьдесят. Сначала в СССР, а потом и в Германии. Но там - довольно быстро перестали. Ведь, вопреки всем медицинским догмам, у дяди Марата не только не открывался рак легких, но даже давление всегда было в норме. Этот факт настолько обескуражил немецких эскулапов, что они поместили его в некий исследовательский центр, названия которого он так и не выяснил, поэтому, в шутку, называл его Освенцимом. Куда же еще немцы могут отправить еврея? Ясно, что медики пытались разгадать секрет его необычайного здоровья. Но дядя Марат относился к этому с иронией, порою, даже, с откровенной насмешкой. Свято веря в то, что подвластное Всевышнему, медицина дать не в состоянии.
Отмечу, что дядя Марат как-то странно относился к религии. Он не был, ни ортодоксом, но не был и атеистом. У него было свое понимание религии, свое отношение, которое он никогда ни при ком не выказывал. Во всяком случае в синагоге он ни разу не был, это абсолютно точно. Я как-то пытался его раскрутить на откровенность, но в ответ услышал, что "бросят тебя в горнило войны в такое поверишь - трудно описать". И все.
Покупая, в свои восемьдесят пять лет, автомобиль, дядя Марат заметил с грустью: "мой последний автомобиль". Но оказался неправ - года через два он вдрабадан разбил его, но при этом ни он, ни его жена не пострадали. Пришлось покупать еще один на этот раз, действительно, последний.
Ведь сколь веревочке не виться, а конец все равно будет. Всякой человеческой жизни положен свой предел. Настал он и для дяди Марата. Неожиданно, крепкий и бравый, он стал слабеть буквально на глазах. Не знающий усталости, спустя месяц, он с трудом выходил из дома, а еще через неделю не смог выйти без посторонней помощи. "Жизненные силы вытекают из меня, сквозь износившееся тело" - заметил он своей внучке, прекрасно понимая, что обречен, хотя при этом сохранял определенную крепость духа, не вдаряясь в депрессию, панику или религиозность. Сделанный ему рентген показал затемнение в легких. По правилам, требовалось взять пункцию и приступить к химиотерапии. Но лечащий врач, на счастье, оказался тоже эмигрант и, по-свойски, уступил просьбе дочери дяди Марата, сказавшей: "а ты бы стал брать пункцию у своего восьмидесятидевятилетнего отца" и стер затемнение к чертовой матери с монитора.
Пришлось дяде Марату ходить к пульмонологу, который был как раз через дорогу. Но самостоятельно он передвигаться уже не мог, поэтому его сопровождала внучка с мужем. И вот, буквально за неделю до смерти, грустный и понурый, дядя Марат сидел в приемной у врача. Как все умирающие, он был, то что называется, уже не здесь, поэтому мало обращал внимание на происходящее. В приемной, кроме него, в противоположном углу стоял высокий очень худой немец на костылях, а чуть поодаль, в кресле, сидела еще не старая полная фрау с журналом в руке.
Неожиданно из кабинета вышла молоденькая улыбающаяся медсестра и, подойдя к высокому господину, стала объяснять, что герр Вустоф (так зовут врача) просит прощения за заминку, У него сейчас сложный случай и он просит вас набраться терпения и подождать еще хотя бы минут десять. После чего произнесла еще несколько стандартных, в таком случае, фраз, на которые внучка дяди Марата не обратила никакого внимания. А вот последняя фраза резанула по ушам: "Герр Вустоф помнит, что вы ветеран!" Но оказалось не только ей!
- Я тоже - не поднимая головы, непривычно громко, произнес дядя Марат.
Все встрепенулись. Даже дама, сидящая в кресле, отложила свой журнал и устремила взор на дядю Марата. Немец, неуклюже передвигаясь на костылях, приблизился к нему и замер в ожидании. Дядя Марат, по-прежнему смотрел в пол и молчал.
- Русский? - спросил немец.
- Еврей! - ответил дядя Марат.
- Вот так встреча! И где! Не вижу твоего лица. Дай хоть взглянуть на тебя, мой бывший враг.
- Я не могу подняться... сам... - тихо и печально промолвил дядя Марат.
- А я не могу нагнуться - костыли мешают - так же грустно сказал немец.
- Отвоевались - иронично заметил дядя Марат, но головы так и не поднял.
Наступила отвратительная напряженная тишина, когда, действительно, не знаешь, что и делать. Было ясно только одно - помочь встать дяде Марату - значит опозорить его. Оставалось ждать и уповать на чудо...
И чудо свершилось! Неожиданно, дядя Марат встал и выпрямившись по-военному, расправив плечи и запрокинув голову, поскольку был намного ниже немца, отчеканил и номер своей части, и звание и имя. Внучка с мужем замерли не дыша, боясь, что он сейчас упадет, но в то же время не решались поддержать его. Немец, в свою очередь, назвал себя.
- Ну вот - со вздохом произнес, уже ослабевшим голосом, дядя Марат - я, как победитель, и сесть могу, а ты, уж, будь добр, постой!
- Я обязан перед тобой стоять - на мне кровь...
- На мне тоже, я - солдат, а не монашка! Так что - квиты!
- Давно здесь?
- Двадцать семь лет! Вот внучка, ее муж... дочь здесь живет...
- Не спрашиваю почему ты здесь... важно другое. Значит - мир?
- Мир! Я простил.
- Спасибо, солдат, очистил душу... Теперь можно и умирать...
- Мне тоже.
Неожиданно разговор прервал голос медсестры: "Герр Вустоф готов вас принять". Немец повернулся на костылях... и тут дядя Марат снова громко и отчетливо произнес:
- Здесь два солдата! Первой должна идти фрау. Простая порядочность. Да нам и торопиться некуда. У нас впереди - целая вечность.
Стало видно, как по-старчески бескровное лицо немца залила краска.
Дядя Марат умирал всего пять дней, но накануне смерти, он сказал внучке, что за эти пять дней полностью искупил перед людьми свое многолетнее здоровье, которому очень многие завидовали.
А еще через неделю, Юля зашла к пульмонологу за какими-то документами своего, теперь уже покойного, деда. Ее встретила все та же молоденькая медсестра и, соболезнуя, добавила, что герр Рудольф тоже умер неделю назад. Он же был у нас последний ветеран! - на последнем слове она осеклась и побледнела...
До семидесятилетия Победы оставалось двадцать три дня.