2
«Вся беда в том, что ведьма, даже неинициированная, остается ведьмой. Даже если она никому не делает зла. Даже если она вообще ничего не делает... Она МОЖЕТ делать. Вот та грань, о которую столетиями ломали зубы сочинители законов... и те, кто пытался воплотить их в жизнь. Потому что если человек невинен — за что его наказывать? За одну только вероятность будущего зла?» (цитата из «ВВ»)
Зададимся (без шуток!) вопросом: а существует ли аналог такому положению в нашем законодательстве? Да, существует, и, пожалуй, в законодательстве многих стран. Этот аналог — непосредственная (а на практике, при применении законов, регулирующих недобровольные меры, часто и лишь потенциальная) опасность, которую может представлять человек для себя или окружающих.
И вот теперь еще вопрос: нашла ли биография Сергея Дяченко — и в частности, его первая профессия — отражение в романах супружеского тандема?
«Я кандидат биологических наук, специализировался по психиатрии и генетике. Отсюда некоторые углубления в наших произведениях в психологии и психиатрии. Например, при написании романа „Шрам“, где речь идет о механизмах возникновения страха у человека, мы пользовались фундаментальными трудами многих психологов и психиатров» [5].
«До того, как стать сценаристом, Сергей закончил медицинский институт, специализировался по психиатрии и защищал диссертацию по генетике. Затем, уже в Москве, занимался генетикой преступности, пытался ответить на вопрос „Что надо сделать, чтобы на свете не было маньяков“. Увы, не ответил — ни он, ни вся тогдашняя и современная наука» [6].
«Я сам врач, по роду службы общался в колониях с маньяками, писал диссертацию на тему „Генетика агрессивных поведений“» [1, с. 19].
Остаются ли какие-нибудь сомнения, отражен ли этот опыт в «ВВ»? Например, в допущении об иррациональной и стихийной агрессии инициированных ведьм, не считающейся ни с какими законами и принципами...
Теперь — цитаты. Просто цитаты.
«— Ну кто тебя винит. Если кто-то заражается, к примеру, заразной болезнью... его берут на учет в диспансере. Никто его не винит».
«Девчонка сморщила нос:
— Рассказать тебе, как берут на учет?.. Сперва тебе велят раздеться догола... Потом разденут твою душу — будешь говорить, как миленькая, слова из ушей полезут... Наговоришь большую-пребольшую кассету... или даже не одну».
«— Видишь ли, Ивга, — инквизитор усмехнулся, — мне ведь тоже... интересно. Чтобы не таскать невинных по тюрьмам, чтобы не оставлять на свободе злодеек... Но — определить то, о чем ты спросила, практически невозможно. Стечение обстоятельств, внутренние свойства, которых до поры до времени не разглядеть... Скажем, спокойная семейная жизнь с любимым человеком дает большую вероятность, что ведьма до конца дней своих пребудет в добре и законопослушности. Но — не гарантию. Понимаешь?»
«Ведьмы лишены гражданских прав с первого же в истории гражданского кодекса».
«Человечество без ведьм подобно было бы ребенку, лишенному внезапных детских побуждений, закоснелому рационалисту и цинику... Человечество, давшее ведьмам волю, подобно умственно отсталому ребенку, ни на мгновение не умеющим сосредоточиться, барахтающемся в бесконечно сменяющихся капризах...
Вы спросите, нужна ли ведьмам власть над миром? Я рассмеюсь вам в лицо: ведьмы не знают, что такое власть. Власть принуждает не только подвластных, но и властителей; ведьмы, волею судеб живущие в теле человечества, угнетаемы одним только его присутствием. Ведьмы угнетены, ведьмы ущемлены — тем, что живут среди людей; наш мир не подходит им».
Собственно, удивительно, что этот вполне простой и весьма очевидный смысловой пласт романа Дяченко не пришел прежде в голову ни одному рецензенту. Во всяком случае, если судить по материалам, представленным в Интернете: поиск по ключевым словам («Ведьмин век» + «психиатрия») результата не дал.
Есть один эпизод, где сходство психиатрии и Инквизиции выступает в наиболее отчетливом, ярком виде. Это — эпизод, когда Клавдий везет Ивгу, захотевшую было избавиться от своей ведовской сути, в некое больничное учреждение. Напомню, что мысль эта возникла у Ивги после выступления на TV человека, критикующего позицию Инквизиции: «Да, господа! У Инквизиции уже сейчас есть средство, позволяющее лишить ведьму, так сказать, ведьмовства! Очистить, в какой-то мере! Откорректировать! Без всякой мути! Но Инквизиции, господа, такой поворот невыгоден. Потому что аппарат Инквизиции хочет жрать, как тот бабкин кот, который не всех мышей выловил, а только половину!»
И Клавдий наглядно демонстрирует Ивге, что это за средство.
«Пятеро женщин лежали в одинаковой позе — подтянув колени к животу. У всех пятерых были широко открытые, тусклые, бессмысленные глаза. Никто из них не отреагировал на посетителей — никак; на полуоткрытых губах поблескивала слюна.
<...>
Комната была значительно меньше; в кресле, похожем на зубоврачебное, сидела бритоголовая женщина с открытыми глазами и отсутствующим, каким-то оплывшим лицом. В первую секунду Ивге показалось, что взгляд ее не отрывается от вошедших; на самом же деле у сидящей не было взгляда. Небесно-голубые глаза казались шлифованными стекляшками; на худых плечах висело бесформенное темное платье. Бритую голову обтягивала черная шапочка».
Перед нами — не просто медицинские ассоциации. Это конкретное описание результатов опять-таки совершенно конкретного метода лечения, практиковавшегося очень широко (и примененного к десяткам тысяч пациентов!), но затем подвергшегося резкой критике в обществе и запрещенного. Применение которого приводило к грубым и необратимым эмоциональным и интеллектуальным нарушениям (как писал один из создателей метода лоботомии, Фримен, около четверти больных, подвергавшихся операции, оставались жить с интеллектуальными возможностями домашнего животного, но «мы вполне довольны этими людьми»)...
Где тут условность и отсутствие сходства с реальной жизнью?
И вот теперь — уже приводившаяся в первой части моей статьи цитата:
«На нее поглядели с жалостливым презрением.
Потому что ведьм, на самом-то деле, не принимают НИКУДА».
Фантастика? Вряд ли. Сравним, например:
«Права людей с психическими расстройствами нарушаются и вне рамок оказания психиатрической помощи, в повседневной жизни, несмотря на гарантированную законом медицинскую тайну.
Работодатели отказываются принимать таких людей на работу и увольняют их при первой возможности. Правоохранительные, судебные и административные органы, узнав, что человек наблюдается у психиатра, порой отказывают в приеме жалоб и заявлений. Практически все высшие и средние учебные заведения требуют от абитуриентов справку из психоневрологического диспансера, хотя в большинстве случаев их будущие специальности не включены в утвержденный Минздравом Российской Федерации список профессий, имеющих ограничения по психическому здоровью».
(Из доклада за 2005 год Уполномоченного по правам человека в РФ В. П. Лукина [7])
Можно было бы привести и ряд других таких цитат, которые вряд ли уместны в этой статье. Желающих убедиться, что фантастики в цитате, взятой из романа, мало, отсылаю также к другим источникам: см., например, [8], [9, с. 10], [10], где говорится в том числе и о нарушениях прав при приеме в учебные заведения, и о ряде других очень весомых проявлений дискриминации.
Некое довольно условное допущение видится мне, впрочем, в обозначении степени потенциальной опасности социальных изгоев.
«— Шестьдесят два процента, — сообщил инквизитор суконным голосом. — Тридцать восемь — никогда не инициируются. Никогда не нападут. Проживут долгую счастливую жизнь и наплодят кучу детей... Ведьмы, как правило, плодовиты. Отличаются завидным здоровьем. Полностью пренебрегают домашним хозяйством, зато преуспевают в искусствах. Умны и оригинальны...»
Шестьдесят два процента! Но человек, ездивший по колониям и общавшийся с маньяками, мог позволить себе такое преувеличение; более того, оно играет в романе необходимую роль: заостряет конфликт, представляет собой средство художественной гиперболизации.
Здесь совершу небольшое отступление, с анализом особенностей романа прямо не связанное. Пообщавшись со многими психически больными, в том числе и находившимися в состоянии хронического психоза, могу сказать достаточно четко: людей, представляющих опасность для себя или для окружающих, среди них очень мало. Мне известен человек, который долгое время слышал голоса и которому голоса порой приказывали: 'Убей!', но который был вполне способен контролировать свое поведение и не причинил никому никакого вреда. Если же говорить о маньяках, то большинство из них представляют собой не психотиков, а психопатов — людей с патологическими особенностями характера, что не излечивается, но и сумасшествием в собственном смысле не является. Можно ли назвать безумием стойкое отсутствие у некоторых из психопатов этических качеств, в силу биологических причин присутствующих у большинства людей? Но и среди психопатов людей, представляющих непосредственную опасность для окружающих, очень мало. Есть ряд довольно серьезных исследований, в которых убедительно доказывается, что уголовные правонарушения лица с психическими расстройствами (в том числе и тяжелыми, такими как шизофрения) совершают не чаще, чем здоровые. А уж как опасны для окружающих психически здоровые воры, мошенники, экстрасенсы и некоторые из вполне здоровых политиков!
Итак, вряд ли оправданны социальные стереотипы в отношении психически больных людей и репрессивное законодательство, благодаря которому недобровольно в стационарах оказываются даже те, кто не представляют никакой опасности. В ряде западных стран такие стереотипы отсутствуют; иное там и законодательство.
Но вернусь к роману.
Активизация ведьм и признаки организованности в их действиях возникают внезапно, и этому предшествует некое предчувствие Клавдия. В соответствии с художественной логикой романа, активизация ведьм и вынужденное бегство Ивги из дома Назара и его отца, после того как она осознала, что ей нет в этом доме места, а стало быть, и нет места в обычной человеческой жизни, — неразрывно связаны друг с другом. Но что является причиной, а что — следствием? Преследования ли ведьм привели к их активным действиям и к превращению из мирных членов общества в существ опасных и неконтролируемых — или наоборот? Нет, ни то, ни другое. Понятия «причина» и «следствие» здесь вообще не применимы, и эта двойственность — один из признаков присутствующего в романе диалогического конфликта (под диалогическим конфликтом в литературоведении принято понимать конфликт двух позиций, двух противоположных точек зрения — как правило, воплощенных в образах персонажей, — при котором каждая из позиций имеет свои достоинства и недостатки, и автор не встает ни на одну из этих позиций, показывая их ограниченность по сравнению с более сложной действительностью).
И все же нельзя не спросить: насколько необходимо (и необходимо ли) направление неинициированных ведьм, вставших на учет, на тяжелую, грубую работу? («Целлюлозная фабрика в пригороде и отеческий надзор Инквизиции вполне соответствуют твоим взглядам на жизнь, правда?») Необходима ли — именно в такой форме — крайне унизительная форма постановки ведьм на учет, в том числе даже и несовершеннолетних, из-за которой неинициированная и бесконечно талантливая Хелена Торка нарушила закон: скрыла присутствие в своем театре девочек с ведовскими задатками, что, в конечном счете, и вызвало катастрофу, погубившую театр? На эти вопросы ответа нет и в рамках осознанно выбранного авторами диалогического конфликта быть не может.
Травля Ивги в детстве мальчишками; травля ее в училище, после того как обнаружилось, что она — ведьма, а затем — бегство и проблемы с трудоустройством. Тоскливые, безнадежные глаза ведьм, вставших на учет:
«Вот они, полноправные и законные граждане. Вот, сидят рядочком. Как часто они ходят... отмечаться? Раз в месяц, раз в неделю? Или, в связи с особым положением, каждый день?..
Унылые, забитые, загнанные в угол. Так выглядят цепные медведи в цирке... Когда шкура лесных царей обвисает клочьями, глаза гноятся, когда они кружатся под бубен на задних лапах...
Ивга опустила голову, желая уйти от этих, все более назойливых, взглядов. Ей вдруг сделалось муторно».
И — страшная цепь событий, представляющих собой всплески немотивированной жестокости ведьм, своего рода террористические акты, рождающие в людях панику и заставляющие Инквизицию ужесточить меры. Всё большее количество ведьм подлежит изоляции и уничтожению; начинают изолироваться все выявленные ведьмы, которые, вопреки закону, не подвергались регистрации; бесконечные пытки и так далее.
Любопытна особая ситуация в округе Альтица:
«Фома был краток, но эмоционален.
Да, положение в Альтице оставляет желать лучшего — однако основной причиной этому послужил не предполагаемый всплеск активности ведьм, а последний указ, полученный из Вижны. Альтица — земледельческий округ, где традиционно много оседлых неагрессивных ведьм; железные меры, навязываемые Великим Инквизитором, произвели эффект пачки дрожжей, брошенной в нужник. Скверна полезла из всех щелей; ведьмы, десятилетиями жившие в своих одиноких избушках без официального учета, однако под негласным надзором — эти самые неучтенные ведьмы кинулись кто куда, потому что, выполняя приказ, Инквизиция Альтицы вынуждена была заполнить неучтенными ведьмами все тюрьмы округа... Бюджет претерпел значительный урон. Ведьмы содержатся в переполненных изоляторах, в неподобающих условиях — отсюда рост агрессивности, отсюда паника и дестабилизация, отсюда трагедии, вроде той, когда тринадцатилетняя девчонка, инициированная своей же учительницей математики, нарисовала насос-знак зубной пастой на щеке спящего брата...»
Именно решение Клавдия об изоляции Ивги (пусть изоляции и более чем формальной, но являющейся, по собственному ощущению девушки, началом конца) приводит к окончательной катастрофе приводит к окончательной катастрофе: для Ивги остается лишь один выбор — или несвобода (что для нее означает смерть личности), или инициация.
Нигде, пожалуй, ни в одной другой книге Дяченко диалогический конфликт между двумя питающими друг к другу симпатию людьми, выражающими противоположные качества, не приобретает столь динамичную и трагическую форму, как в «Ведьмином веке». Конфликт между Великим Инквизитором и потенциальной, а затем инициированной ведьмой-маткой Ивгой — «порядок» и «хаос»? И так, и не так: слишком общо, если судить в рамках социального анализа.
Суть этого конфликта можно обозначить по-другому: противоречие между интересами личности и социума. Или же иначе: между интересами личности и потенциальной опасностью для социума — либо даже только представлением социума об этой опасности (мы ведь можем говорить не только о конфликте Ивги и Старжа, но и — шире — конфликте всех ведьм вместе взятых и инквизиторов вообще). Допустимо ли применение недобровольных мер к человеку, который не причинил никому никакого вреда, при условии, что это применение, вероятно (а может, и нет), предотвратит в будущем какой-нибудь вред? И при условии, что угадать, кто реально причинит в будущем вред, увы, невозможно, так как объективных критериев опасности не существует, — при этом нельзя подвергнуть «репрессиям» всех и сразу, и поневоле приходится действовать на основе субъективных критериев и изолировать только некоторых (возможно, в будущем вовсе не опасных)?
Да, допустимо, — ответят приверженцы жестких мер и социальных стереотипов.
Нет, недопустимо и неоправданно, — ответят противники социальных стереотипов и защитники «изгоев».
Ну а если добавить, что жесткие, «репрессивные» меры сами по себе способны провоцировать усиление психической патологии, возникновение и усиление агрессивности?
Есть ли выход из этого заколдованного круга?
Выход есть, — скажет внимательный читатель. И такого рода выход подтверждается не только финалом «ВВ», но и всем творчеством Дяченко (для которого диалогический конфликт, между прочим, вполне характерен).
Этот выход — любовь и милосердие.
Ведь именно любовь и милосердие Клавдия в финале романа позволяют изменить даже прошлое, «отменить» ту катастрофу, которая произошла благодаря общим усилиям ведьм и инквизиторов. И начать все сначала, но уже по-новому, по-другому.
Еще цитата (уже не из Дяченко):
«...Что в мой жестокий век восславил я Свободу И милость к падшим призывал».
Милость к падшим. Это многого стоит.
Примечания
1. Назаренко М. И. Реальность чуда: О книгах Марины и Сергея Дяченко. — Киев: Изд-во «Мой компьютер»; Винница: ЧП «Видавництво «Тезис», 2005. — 256 с.
2. Сохметова К. Раздвигая границы // М. и С. Дяченко. Ведьмин век. — М.: Эксмо, 2004.
3. Бережной С. «Слава безумцам...» // М. и С. Дяченко. Корни камня. — М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1999.
4. Тильман А. и К. Which witch is which? http://www.tm-vitim.org/rezonans/search/mode=show_article&a_id=864
5. Вперед смотрящие / Подборка бесед с современными фантастами Я. Загоруя // Газета 24. http://h.ua/story/103273/
6. Марина и Сергей Дяченко: «Нам не очень-то хочется прорицать...» / Беседовал Андрей Лубенский // Информационно-аналитическое интернет-издание «Правда On-line», 20 августа 2001 г. https://web.archive.org/web/20050507115803/http://news.pravda.ru/main/2001/08/20/30896.html
7. Лукин В. П. Доклад Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2005 год // Российская газета, федеральный выпуск № 4092, 15 июня 2006 г. См. начало доклада: https://rg.ru/2006/06/15/lukin-doklad.html
8. Миронов О. Специальный доклад Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации. О соблюдении прав граждан, страдающих психическими расстройствами (16 июня 1999 года).
9. Аргунова Ю. Н. Права граждан с психическими расстройствами (вопросы и ответы). — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Фолиум, 2007. — 147 с. — С. 10. http://test.npar.ru/pdf/prava-grazhdan.pdf
10. Приказ Минздрава СССР № 542, Минвуза СССР № 464 от 26.05.1976 «О введении в действие Методических указаний по медицинскому отбору лиц, поступающих в высшие учебные заведения». http://web.archive.org/web/20190913121332/http://lawru.info/dok/1976/05/26/n1187333.htm См., например: «Затяжные неврозы и выраженные формы психопатий, значительно снижающие возможности социальной и учебно-трудовой адаптации, являются противопоказанием к приему абитуриентов в вузы».