Юрьевич. Проект44 гл.9

ГЛАВА 9.

Физический смысл вероятности и,

особенно, понятия малой вероятности,

в том числе, заключается и в том, что

мы живы.

Император Ликки,

Напутствие Советникам,

49-й день до покушения

- Пора, - сказал До.

Мы стояли на возвышении Ворот, и от серых каменных плит тянуло неизменной прохладой. А там, внизу, сколько хватало глаз, тянулась и тянулась зеленая живая равнина, и бесчисленные холмы продолжали мерно дышать и наслаждаться жизнью, еще не зная, что они обречены.

Прощай, Сетера.

Мы не вернемся.

Никогда.

Прощай, Сетера, подумал я, прощай, но, по-крайней мере, это хотя бы должно быть быстро. И пусть, пусть это будет быстро - потому что так лучше.

- Подождите, - сказала Леди. - Я ч у в с т в у ю Ее.

- Да, - сказал я. - Я знал, что Она должна была быть здесь. Но я уже не надеялся.

- Поздно, - безнадежно сказал До. - Всегда слишком поздно.

- Кто знает, - сказала Леди. Ее голос из-под трансформ-маски звучал немного глухо, и еще - я не видел ее глаз. - Она может изменить многое. Очень многое.

- Хотелось бы надеяться, - сказал До. - Это все, что нам остается.

- Она где-то там, - сказала Леди. - Теперь я уверена. И она не одна.

- Терцено, - сказал я. - Они опять с ней. Как и всегда.

Зеленое море у наших ног.

Изумрудный океан.

Бесконечность жизни.

Они дышали.

Они о чем-то говорили между собой.

Они были живы.

Потому что так было всегда.

До сих пор.

До улыбнулся, но я видел, что эта улыбка далась ему нелегко. А потом губы его шевельнулись, и я услышал - или догадался - что он сказал:

- Есть вещи, которые н е л ь з я изменить.

И я знал это.

Я стоял у входа в Главный Большой Зал Для Ежегодных Церемоний, который, кроме того, был и единственным выходом, и в руках у меня было боевое копье, в наконечник которого был встроен штурмовой излучатель, и Гнездо-Дворец было заполнено людьми, и люди продолжали и продолжали прибывать, и я должен быть видеть и слышать все, что происходит в Главном Зале.

И я видел.

"Есть вещи, которые нельзя изменить", - сказал тот, который для всех, кто пришел сюда, был всем и всем, и который имел все, и который еще недавно был мной, и в его сверкающих доспехах отразилось лицо его любимого Советника, и я предчувствовал, ч ь е это было лицо - простое и открытое.

Лицо убийцы.

Все Советники Императора были в Главном Зале - кроме двоих. Я знал, что они уже не придут, потому что один из них был мертв, а второй...второй сейчас был в с е м и в его доспехах отражалось лицо того, кого тот, который сейчас стоял у входа с боевым копьем в руках, еще совсем, совсем недавно считал своим другом - но он не знал об этом, и уже не узнает никогда, и это было еще хуже смерти, но для этого были свои причины.

Так решил Император.

Потому что еще совсем недавно Императором был я.

Людям с других звезд казалось, что могут существовать вещи, которые касаются меня, но о которых я не смогу узнать. Они не учли одного - если бы это было так, я бы никогда не стал Императором.

Я считал его своим другом, и, возможно, я не ошибся в нем, но совсем недавно я вдруг почувствовал, что за ним стоит кто-то еще. Я тщательно проверил все, что только можно было проверить, и, убедился в том, что в с е, что касается него, совершенно в своей логичности, кристально ясно и безукоризненно, и это могло говорить об одном, и только об одном.

Негласный Повелитель Пустоты.

Древний и Знающий все.

Вечный Враг, достойный Великих.

ЭССЕЙР.

Два дня и две ночи назад он попросил аудиенции - наедине. Я не отказал ему - потому что Разрушитель Души уже начал действовать. Мои ученые выполнили мой приказ, и они уже были мертвы - в игре с Эссейром нельзя было полагаться на случайности.

Я долго беседовал с ним о деталях последней кампании, и я видел перед собой лицо слуги и друга, и мне было жаль терять его навсегда, но Предначертание было нельзя изменить, и когда я, наконец, увидел, как он становится кем-то другим, кого я не знал, я хлопнул в ладони и в покои вошли два выбранных мной Советника и охрана.

"Что это значит, мой Император?" - спросил он, склонившись в церемониальном поклоне, и я восхитился им и его учителями, потому что передо мной уже стоял д р у г о й человек, и этот человек не был моим другом.

Он оценил обстановку и принял решение очень быстро, и я мог бы не заметить этой короткой паузы, если бы не знал о том, что она д о л ж н а быть. Он принял решение, и это решение было единственно возможным - для него. Но он еще продолжал меняться, и когда м о й мимикрион сделал свое дело до конца, его решение незаметно для него стало иным - м о и м решением, и он, не поднимая головы, прошептал: "Я повинуюсь, мой Император..."

Иногда время - странная вещь, и это тем более справедливо, когда имеешь дело с Тенью, и, особенно, когда эта Тень - Тень Великого Императора Ликки. Прошло всего лишь мгновение, и ничего, ничего не успело измениться, и на лице До все еще жила короткая вымученная улыбка, но я уже знал, что на самом деле случилось тогда с последним Императором Ликки.

А еще я знал, что Император Ликки жив.

- Она действительно там, - сказал До. - Я вижу ее.

Я опять был здесь, на обреченной Сетере, хотя, скорее всего, я все время был здесь - но кто, в конце концов, знает это наверняка? - и Тень Императора уже была у самого Заслона, готовая опять раствориться в нереальной для меня, но очень реальной для нее черноте, и вот, перед тем, как сделать последний шаг, Император остановился и что-то сказал мне, и на какое-то мгновение я стал тем, кем был тогда, и сладковатый приторный дым благовоний был везде и везде, и тяжелое церемониальное блюдо вырывалось из рук, но я продолжал держать его перед собой, и радость переполняла меня, потому что все знали, что по древней традиции присутствующие на Церемонии рабы на следующий день получат свободу, и я знал, что я буду делать с этой свободой, потому что я был еще совсем молод, и впереди была еще целая жизнь, а потом...потом я услышал какой-то странный, очень тонкий звук, и Император хотел что-то сказать, но из его горла вырвался только полный боли сдавленный всхрип, и все вокруг стало Тишиной, огромной и необъятной, и в этой Тишине чьи-то легкие удаляющиеся шаги казались сотрясающими все раскатами грома, а потом все вокруг содрогнулось от страшного, невероятного удара, и, казалось, зеркально гладкий каменный пол Церемониального Зала сейчас вздыбится и осядет вниз яростной бешеной волной - это, отблескивая позолотой и свежими краями длинного, непостижимо узкого разреза, упали доспехи Императора.

- Вот она, - сказал До. - Теперь вы видите, Май-э?

- Да, - сказал я, и мои слова унес куда-то вдаль внезапно налетевший, оттуда, с когда-то бесконечных холмов, ветер - ветер Разрушения. - Я вижу.

Она была там, у самого горизонта, где, неестественно и невозможно, сплошной, непроницаемой для взгляда стеной, у которой н а в с е г д а заканчивалась наша Великая Пустота и начиналось Великое Ничто, медленно и неуклонно двигалась Тьма.

Она была там, и еле различимые фигурки терцено обступили Ее плотным, идеально правильным кольцом, и ветер, который там был уже не ветром, а ревущей и бушующей бурей Распада, и который не знал и не мог знать, что такое пощада, неистово рвал на них одежду и волосы, и я, весь холодея изнутри, видел, как, словно ненастоящие, падают, но всегда поднимаются навстречу тому, от чего не было, не было спасения, крошечные фигурки, издалека так похожие на людей. И Она была там - там, где ничего не мог сделать даже Эссейр - и там, где была Она - мятежная и прекрасная Дева Забвения - стена Тьмы замедлила свое движение и, изогнувшись чудовищно огромной, слепящей - и беспредельно, абсолютно черной одновременно - дугой, остановилась.

Я не знаю, кто ты, подумал я, и, может быть, я уже не узнаю этого никогда, и мои мысли неслись быстро, очень быстро, и я еле успевал за ними, и это было странно, и м о е время снова замерло и остановилось, и я был здесь - и словно бы и не здесь, и я устал от всего этого...и я не знаю, кто ты, но ты ждала меня здесь...или это я ждал тебя?..и только один вопрос - сколько это сможет продолжаться?.. они не могут удерживать э т о вечно, потому что этого не может никто...кто же ты?..кто?..и я так и не знаю - почему?..и почему, почему именно я?..

...мне так холодно, Май...

...возможно, отдельные замкнутые равновесные области более устойчивы и могут некоторое время существовать в непосредственной близости от границы раздела, но это не решает задачу в целом и, скорее всего, общего решения уже просто нет и не может быть...

...но я бы очень хотел увидеть то, что будет п о с л е...

...ОНА ВЕРНУЛАСЬ, МАЙ...

А потом, словно откуда-то издалека, я услышал чей-то отчаянный крик, и я не сразу осознал, что это кричит Леди, Наследная Леди Синны и Эссейра, и рядом с ней мелькнуло искаженное яростью лицо, которое я обычно помнил простым и открытым - лицо До, и я увидел, как серые камни вокруг нас и под нами стремительно покрываются густой сеткой трещин, и прохладная громада Ворот плавно теряет четкость очертаний, неумолимо превращаясь в то, что я называл Тьмой.

Зеленый бескрайний океан.

Предел Бытия.

Итог.

И нет жалости, нет прощения - ни для кого.

Буря Разрушения.

Последняя и жестокая.

Изумрудные волны разбиваются о Ничто.

И исчезают.

Исчезают в нем.

Навсегда.

Она вернулась, Май, она вернулась.

Она ждет тебя.

Она ждет тебя, и чайки на теплом, ласковом берегу теперь кричат для нее.

Тебе тоже осталось совсем немного.

Вернуться.

Всего лишь вернуться.

Возвращайся, Май.

Если бы это было так просто, успел подумать я, если бы это было так просто, я бы не стал больше делать ничего, совсем ничего - и меня бы это устроило.

Тьма окружила нас почти со всех сторон, и все вокруг было заполнено взвешенной в воздухе каменной пылью и плотным треском рвущихся камней, и Ворот уже не было, не было совсем, и где-то там, вдалеке, крошечные фигурки снова и снова падали и, казалось, навсегда тонули в частых зеленых волнах, но потом они опять поднимались, занимая свои места в защитном кольце, над которым, совершенно заслоняя собой пронзительно чистое небо, нависло и выгнулось простирающееся в бесконечность Ничто.

А потом я вдруг почувствовал, что под ногами у меня нет ничего, совсем ничего, и обезображенный Тьмой горизонт наклонился и поплыл куда-то вверх, и я безвозвратно и безостановочно проваливался из Тьмы в Тьму, и мне уже показалось, что это все, все, все - спасения нет и не будет, и, когда я уже понял это окончательно, и уже не надеялся ни на кого и ни на что, меня подхватила чья-то живая, теплая и невероятно сильная рука.

Это была Леди Синны, и волосы ее развевались на ветру, и ее отливающий тусклым золотом силовых ячеек защитный костюм был порван, а трансформ-маска съехала набок. И я не увидел рядом с ней До.

Какое-то очень короткое время - миг, всего лишь миг - я беспомощно висел между Тьмой и Тьмой, и рука Леди оставалась единственным, что я видел, кроме заполнившей все непроницаемой черноты.

И когда совсем недалеко от меня, взрезая и расталкивая Тьму, бледно засияла трепещущая нечеткими внепространственными краями область Перехода, я все-таки успел понять что-то, что касалось Леди Синны и, наверное, в какой-то степени касалось и меня.

Когда-то она дышала кожей.

***

- Все это кажется мне немного странным, друг мой, - услышал я где-то совсем рядом.

Голос показался мне очень знакомым, и я открыл глаза.

Он стоял в нескольких шагах от меня - там, где разогревшаяся на солнце каменная плита обрывалась резким уступом - и смотрел вниз, а красные капли с его рук падали на горячий камень и расплывались яркими алыми пятнами.

Это, несомненно, была Сетера - но не та Сетера, которую я знал. Но, несмотря на то, что это было совершенно очевидно, я все-таки мог ошибаться, потому что...потому что - именно потому. Серые камни были обжигающе горячи, и я чувствовал их жар даже сквозь одежду, и, наверное, нужно было что-то делать.

Я перекатился со спины на живот, и, отгоняя от себя облака мельчайшей серебристой пыли - пыли Разрушения - встал на колени.

- Это было так медленно, мой друг, - сказал он, не оборачиваясь и продолжая смотреть вниз. - Эти корабли Фейерона просто невыносимы. Надеюсь, вам не придется этого узнать. - Я не видел его лица, но почувствовал, как он улыбнулся. - Зато я увидел звезды. И там хотя бы не было так жарко. Наверное, это действительно было очень долго. Они все спали, и они были словно мертвые, а те, кто не спал, действительно умерли.

Все правильно, подумал я, так и должно было быть. Дежурная часть экипажа редко доживала до конца полета - такова была часть платы Фейрона за регулярные и необычайно настойчивые попытки дальней экспансии. Но это было еще задолго до появления и Ворот, и Мира.

И меня.

Значит, это Прошлое, подумал я, это действительно Прошлое, и в и без того непростую взаимосвязь причин и следствий добавилось еще одно значительно усложняющее все обстоятельство. С одной стороны, это было удивительно и странно, а с другой - я уже устал удивляться чему бы то ни было.

- Идите сюда, друг мой, - сказал он, по-прежнему смотря вниз. - Я думаю, что это вас заинтересует.

Возможно, подумал я, поднимаясь с колен, очень возможно, но, с другой стороны - зачем? Внезапно я почувствовал себя очень старым. Я был старше всего этого Прошлого - по определению - и я был чужим, совсем чужим здесь и сейчас - тоже по определению, и мне это не нравилось.

Алые пятна, становясь бурыми и незаметными, высыхали прямо на глазах, и я старался не наступать на них.

- Надеюсь, вы не боитесь высоты, друг мой? - спросил он. Каким-то образом он чувствовал, что я уже рядом.

-- Это было бы достаточно забавно, - сказал я и заглянул вниз.

Он был прав - то, что я увидел внизу, было непонятным и странным,

и это создавало легкое ощущение нереальности происходящего, что, впрочем, учитывая все то, что произошло - или не произошло? - перед этим, вполне могло оказаться правдой.

Она спала, и я уже видел это когда-то, и я знал, что должен буду увидеть это снова, и я знал, что я еще увижу себя в ее огромных фасетчатых глазах, и это - будет, но это будет потом, а сейчас она там, там, внизу, и, как оказалось, она целиком принадлежит этому Прошлому, в котором, по большому счету, не должно быть места для меня.

- Прекрасная Дама Сетеры, - сказал я. - Я никогда не верил, что она существует.

- Не лукавьте сами перед собой, мой друг, - сказал он. - Вы з н а л и о ней. Но это не столь важно сейчас...то есть совсем неважно. Важно другое. Она не существует. Она с у щ е с т в о в а л а.

Да, я знал о ней, подумал я. Конечно, я знал о ней, потому что тогда, когда все только начиналось, и рядом стоял До, и его бледное лицо казалось застывшей навсегда скорбной маской, и на окутанной легкой дымкой капсуле переливалась ярким живым светом эмблема Эссейра, и блеск ее слепил и резал глаза, но я смотрел и смотрел в бездонные лица идущих вниз Вечных и видел в них все.

И это - было.

Но я никому не говорил об этом.

Никогда.

- Это звучит несколько двусмысленно, - сказал я. - Если она с у щ е с т в о в а л а, то существуем ли мы?

- Возможно, - сказал он. - Известная мне Реальность такова, что это только возможно, и не более, чем возможно. Это все, что я могу сказать вам, друг мой.

А она была там, внизу, на своем холодном сверкающем синтизумрудном ложе, и возле нее толпились люди...да, наверное, когда-то на Сетере были люди...и ее невероятные фасетчатые глаза были закрыты, и я знал, что когда-нибудь и я буду там, возле нее, и тяжелый хрусталь ее век неуловимо дрогнет и поплывет вверх, и она, объективно существовавшая когда-то - вопреки всему и вопреки всем - увидит объективно несуществующего для нее меня.

- Она действительно прекрасна, - сказал он после небольшой - а, может быть, и нет?.. - паузы, и мне показалось, что голос его слегка дрогнул. - Но, к сожалению, даже красота не всегда абсолютна. Для кого-то она просто уродлива, и, хотя лично для меня это не всегда приятно, с этим ничего нельзя сделать.

- Но вы хотя бы пытались, - сказал я, и эта логически нечеткая конструкция моего собственного полувопроса-полуутверждения напомнила мне о Леди.

- Безусловно, друг мой, - мягко сказал он. Он по-прежнему смотрел вниз, и мне показалось, что там, внизу, что-то немного изменилось. - Но я не уверен в том, что все то, что я делал для этого, было правильным. - Он немного помедлил, и я догадался, что он хочет сказать, и он, без сомнения, увидел это на моем лице, но он все-таки сказал это. - Сын мой.

Я не стал говорить ему ничего, во-первых, потому, что это уже не имело никакого смысла, а во-вторых...во-вторых, потому что я думал о Леди, и я видел ее, да, видел, и она, казалось, снова стоит передо мной, и никакого понимания не было и не могло быть, и когда-то - когда?.. - это юное и одновременно бесконечно старое лицо дышало кожей, и вокруг опять и были, и не были никогда мой лес и мои горы.

И все повторялось.

И все повторялось, и Великая Пустота пока еще оставалась Великой Пустотой, и Прошлое неразличимо переплелось с Будущим и Настоящим, и, возможно, это и был тот единственно верный, естественный порядок вещей, и Леди, Наследная Леди Синны, о чем-то опять говорила и говорила со мной, и рядом с ней был кто-то еще, и я опять, опять не видел его лица.

Но это было неважно.

Совсем.

Потому что на этот раз я уже знал, кто это.

Я знал это, но это знание так и не дало мне ничего...ничего из того, что я хотел бы иметь. Я догадывался, что это не случайно, и что, скорее всего, так и бывает обычно, и бывает почти что всегда - то, что кажется невероятно желанным откуда-то очень, очень издалека, при ближайшем рассмотрении достаточно легко может практически потерять какой-либо смысл.

Вокруг вдруг стало темно и холодно, и только что ярко, очень ярко светившего солнца не стало - совсем, совсем - и люди там, внизу, встревоженно засуетились и забегали, и только она не слышала ничего под своим прозрачным защитным куполом - потому что она была выше всего этого и вне всего этого, и потому что так было устроено все.

А потом пошел снег.

Это был корабль Фейерона, и он был совершенно реален и неописуемо огромен, и он совершенно заслонил собой небо, и тусклый безразличный блеск его отражающей брони, казалось, был повсюду, и вокруг его бесчисленных ячеистых экранных панелей, непрерывно отбирающих энергию из всего, что окружало их извне, один за одним возникали и исчезали холодные снежные вихри.

Он повернулся ко мне.

- Это становится совершенно невыносимым, друг мой, - сказал он. Волосы и брови его были в снегу, и теперь он походил на какого-то взъерошенного мохнатого белого зверька. - Вы не находите?

- При известных обстоятельствах я готов согласиться с вами, - сказал я. Что-то вокруг все-таки было не так, и я чувствовал это. - Но эти обстоятельства зависят от вас.

- Я не вполне согласен с вашей точкой зрения, друг мой, - сказал он, осторожно переступая с ноги на ногу. - Но я уважаю ее - насколько это возможно.

- Я понимаю, - сказал я. - Вы, как всегда, исчерпывающе точны.

Он не ответил мне ничего. По-моему, он был слегка растерян, но, взглянув немного вверх, туда, где неожиданно беззвучно парила бронированная громада корабля, это было можно легко понять и объяснить.

Странно, подумал я, снег еще не тает, а ведь эти плиты буквально только что были раскалены так, что чуть ли не дымились.

- Вам не холодно? - спросил я.

Он посмотрел на свои босые ноги.

- Вы знаете, друг мой... - почему-то замялся он. - Нет. Пока нет.

Снег все падал и падал, и снега становилось все больше, и сейчас в снегу уже было все его лицо, и он весь был в этом снегу - словно огромная снежная гусеница, и серые камни под снегом были уже совсем не видны.

Внизу уже не осталось никого, и защитный купол уже почти весь занесло снегом. Я видел, как с верхушки купола бледными синеватыми змейками сбегают вниз по свободному от снега пространству слабые редкие искры, но снега становилось все больше и больше, и скоро он должен был закрыть собой все.

- Ходите вы среди зрячих, но глаза ваши закрыты, - сказал он - и улыбнулся. - И не видите вы истинный свет. Но кто хочет видеть - видит.

- Все так просто, - сказал я.

- Да, друг мой. Бытие в конечном итоге стремится к простоте, потому что именно в простоте и заключено совершенство. Вы поймете это, я знаю.

- Не все истинное просто, - возразил я.

- В таком случае, я обоснованно могу сомневаться в его истинности, - убежденно сказал он, и я видел, что для него это - правда, и я в который раз позавидовал ему.

- Итак, все простое - истинно? - сказал я.

- Именно, друг мой. Например, вера многократно проще разума и, следовательно, в той же мере более истинна, и я знаю, что рано или поздно разум уступит место вере, хотя, конечно, на известном этапе он, безусловно, необходим. Например, как средство для постижения веры.

- И вы представляете веру без разума? - спросил я.

- Конечно. Вера как категория предельно самодостаточна и включает в себя все, что необходимо для ее существования. Вы согласны со мной?

- В какой-то степени, - сказал я. - Возможно, я пока еще слишком разумен для настоящей веры. Иногда я совершенно неуместно одержим сомнениями, а это, как мне кажется - один из косвенных признаков мышления.

- Вы знаете, иногда, когда становится особенно больно, и когда гвозди совсем уже плохи...ну, вы понимаете...я тоже начинаю сомневаться, - сказал он, и его запорошенное снегом лицо, казалось, потемнело. - Но это всегда проходит.

- Наверное, иногда вы бываете очень счастливы, - предположил я.

На какое-то время он задумался, а снег все падал и падал повсюду, и там, внизу, уже не было никого и ничего, а был один только снег и ничего, кроме снега.

- Думаю, да, мой друг, - наконец, сказал он. - Если мы говорим об одном и том же. Но я надеюсь на это.

- Я тоже, - сказал я. Одно я знал точно - иногда слова не стоят ничего.

Я вспомнил холодный хрусталь ее век, который закрывал ее невозможные, притягивающие к себе глаза. А еще я вспомнил, что, наверное - наверное?.. - все это еще впереди, и что это ее, Прекрасную Даму Сетеры, я видел тогда, когда еще только начинался Мир - мой Мир, и лица Вечных были далеки и одинаково бездонны, но тогда я вовсе не думал, что когда-нибудь это будет возможно, и что и она, и я будем рядом, совсем рядом, разделенные всего лишь неосязаемой и словно бы несуществующей разницей времен, и в том, что я видел именно это, должен был быть, и, наверное, был какой-то вполне конкретный, но недоступный мне смысл.

Стало еще темнее, и я уже с трудом различал его лицо, и снег все падал и падал, и, все-таки, что-то по-прежнему было не так, а потом там, наверху, что-то произошло, и беспощадно яркий луч света упал вниз четким правильным кругом, и мы были внутри этого круга, и тот, кто стоял рядом со мной, что-то сказал мне, но я не понял, я не смог понять его, и в руках у него каким-то образом оказался Знак, но не тот истертый тысячелетиями Знак, который под тоскливые крики чаек когда-то вынесло к моим ногам мое теплое и ласковое море, и этот Знак сиял невообразимо гладкой поверхностью сверкающего металла, на который был так похож сверхлегкий и сверхпрочный металл кораблей Фейерона, и в этой сияющей поверхности отражался и я, и тот, который стоял рядом со мной, и его отражение не было постоянным и неизменным, и это тоже что-то значило, и я вдруг понял, что именно до сих пор было не так, потому что снег, который падал мне на лицо и на руки не должен был быть таким теплым, и, наверное, это все-таки был не настоящий снег, и я не знал, как объяснить это хотя бы самому себе, потому что это было не мое Прошлое, и я, по-большому счету, был чужим, совсем чужим здесь, и как раз в этом-то не было ничего необычного.

Он стоял рядом со мной, и руках его был Знак, и этот Знак менял и его, и его лицо.

И я смотрел и смотрел на это меняющееся лицо, на которое все падал и падал этот странный теплый снег, и, казалось, это не кончится никогда, и когда, наконец, его лицо окончательно застыло и стало другим, совсем другим, я опустился на колени и склонил перед ним голову.

И я понял, что сейчас, и только сейчас я действительно счастлив.

А потом я сказал то, что я должен был сказать, и то, что, пожалуй, я очень, очень хотел сказать:

- Приказывай, мой Император.

Оставить комментарий © Copyright Юрьевич (zm_zzz@mail.ru) Размещен: 20/03/2012, изменен: 20/03/2012. 29k. Статистика. Глава: Фантастика		Ваша оценка:

Юрьевич : другие произведения.

Проект44 гл.9