|
|
||
Близнецы- Ташка-мальчишка, мальчишка... - дразнятся девочки. Обе, как миниатюрные дамы: аккуратные, грациозные. Изящные туфельки и пятнышки носок сияют белизной. Легкие платьица удивляют разноцветьем. Невесомые шляпки увиты шёлковыми лентами. Дунет ветер посильней, и взовьются фигурки в густое марево летнего дня сказочными феями. Таша сплевывает, глубоко засовывает поцарапанные руки в карманы. Медленно отворачивается. Но сначала - презрительно бросает: - Принцессы! Она смотрит вниз, на бахрому обрезанных выше колен штанов. Кроссовки сморщились от пыли и старости. И носков нет. Таша пинает бутылочный осколок. Брызгая бликами, стекляшка взлетает вверх, ударяется об рифленый навес хлебного ларька. Окошко бесшумно открывается. Видны руки: белые, полные, похожие на булки. - Дети, не хулиганьте! Голос равнодушный, не злой. Таша виновато улыбается. Воздушные девочки за спиной смеются, словно колокольчиками звенят. - Красавица, как обычно? - спрашивает продавщица акающим московским говорком, от чего "красавица" звучит выпукло, по-особенному. - Нет, тетя Нюр, мы сегодня уезжаем. Нам в два раза больше... И пакет, пожалуйста, - говорит Таша, показывая зазнайкам язык. Ещё неизвестно, кто красивей. Таша идёт по лабиринту узкой улочки, прижимая пакет с хлебом к груди. На балконах флагами колышется белье. И вялые тени разрисовывают асфальт причудливыми картинами. Вот - плывет из заморских стран парусник, а вот - дракон подпирает крыльями пузатые дома. Таша грозно хмурит брови, проходит мимо. Хлеб мягкий, тёплый. Аромат щекочет ноздри, хочется остановиться, отщипнуть вкусную корочку. Но это будет совсем по-мальчишески: брат вечно приносит обкусанный хлеб. Таша думает о бабуле. Ей сто лет, а может, и больше. Она живет на краю дремучего леса. Высоченные деревья загораживают солнце, и в большом доме-замке холодно и сыро. Таша представляет всё по фотографии, которая висит в большой комнате. Бабуля там очень важная, как королева. Смотрит тяжелым взглядом из старинного кресла; массивная резная спинка над головой, широкие подлокотники лоснятся таинственным светом, по бокам трехглавые подсвечники. Брат считает, что свет от камина, а подсвечники золотые, и если их продать, то можно купить настоящий танк. "Лучше отправиться в путешествие", - мечтает Таша. "Купим танк и отправимся в путешествие", - снисходительно соглашается брат... Таша заходит в тоннель, останавливается. Впереди и сзади голубые арки далекого дня, а здесь пусто, сумрачно, только стены расписаны граффити. Пахнет сладкой гарью, и огненный танк проламывает кирпичную кладку в другой мир. "Странно!" - удивляется Таша, - почему я раньше его не замечала?" В нарисованном проломе стелется лунная дорожка, и чернеет звездное небо. По граффити змеятся трещины, как на старых полотнах, и другой мир призрачен - будто в дымке. Таша проводит ладонью по стене и пугается, что рисунок исчезнет: превратится в дождь из разноцветных чешуек. Двигаясь к арке света, она оглядывается. На выходе граффити теряется из виду: одни стены в полутьме. "Наверное, чтобы увидеть солнечный танк надо подумать о нем", - раскрывает загадку Таша. Солнце висит над городом ослепительным шаром. Ветра нет - растворился в жаре. Полуденный зной окутал улицы. Ташина мама говорит, что полдень в южных странах называют сиестой. Таше нравится это слово. "Си-ес-та!" - произносит она, и звуки-пузырьки ласкают слух. У двухэтажного деревянного дома, под тенью жасминовых зарослей, отдыхают старушки - худенькие, благообразные, с повязанными по-деревенски платками. Зовут их бабами Марьями - большая и маленькая. Раньше они жили, в собственных домах, за городом, но теперь там упираются в небо каменные башни. Бабы Марьи не пожелали переселяться в душные коробки и живут здесь. - Здравствуйте, - говорит Таша. Старушки улыбаются, кивают, и концы ситцевых платков мелко подрагивают. Когда бабы Марьи вселились, то вели хозяйство - каждая свое, а сейчас хозяйничают вместе. "Мы же тёзки, почти однофамильцы", - объясняют они. Речь их льётся мягко, уютно, что на душе сразу светлеет. По скрипучим ступенькам Таша поднимается на второй этаж. Дверь в квартиру приоткрыта, слышатся тихие голоса: мамин и мужской - низкий, как гул шмеля. - Я пришла! А куда нам столько хлеба, даже рука отваливается? - кричит Таша с порога. - Деточка, зайди к нам, - говорит мама. Таша волнуется: никогда её не называли "деточкой". Заглядывает в комнату. Круглый стол покрыт праздничной скатертью, чайный сервиз мерцает росписью, в розетках алеет вишнёвое варенье, и ваза стоит с домашним печеньем - нежным, рассыпчатым. Под портретом бабули сидит незнакомец, огромный и черный из-за одежды. Губы вытянуты в трубочку: дует на чай в блюдце. Шумно отпивает, погружает ложечку в варенье; вытаскивает, роняя бордовую каплю на скатерть. Таша здоровается и незнакомец кивает. Голова у него массивная, волосы спадают кудрями на плечи, борода до груди. - Похожа, - говорит незнакомец и отправляет ложечку с вареньем в рот, будто в пещеру. Мама вздыхает, под глазами тёмные круги, уголки губ печально опущены. - Таша, это Владлен Евграфович, - слова тянутся вязко, тягуче, через силу. - Он отвезет тебя с Марком к бабушке. Сходи, переоденься. - А хлеб? - спрашивает Таша растерянно, совсем не ожидая, что отъезд воплотится в явь чужим дядькой и тревожным чувством разлуки. - Возьмёте с собой, - отвечает мама в сторону. Марк смотрит в окно - задумчивый, хмурый. Водит пальцем по стеклу, рождая тоскливые звуки. Таша переодевается за ширмой. - Ну хватит! - сердится она. - Ты бываешь таким несносным, что... - Это не я, а стеклянный щенок скулит. Он с нами прощается, - оправдывается Марк и заглядывает за ширму. - Ты в этом платье вся острая, как циркуль. А знаешь, что сказал Вадлен Еврафович... Евгвафович... пусть будет Просто "В". Таша молчит, и Марк продолжает: - Он сказал, что я "похож". Вот, всё думаю, на кого? На маму? Нет. Может, на бабулю? А если на бабулю, значит и ты на неё похожа. Мы же близнецы. - Я когда на тебя смотрю, мне хочется умереть. - Таша, взглянув в настенное зеркало, дергает брата за челку. - С тебя веснушки сыплются. - Где?! - Марк отталкивает Ташу от зеркала. С облегчением говорит: - Подумаешь, нос шелушится. И чешется. - Нос чешется - к старости. - Прекрасно! Я буду жить долго-долго и надоем тебе до смерти. Таш, а тебе не кажется всё таинственным? Вот, жили мы поживали, и бабуля знать нас не хотела, и вдруг приезжает Просто "В". И почему мы должны куда-то тащиться? Мне фотографии на стене хватало. - Ты боишься его? - Да. А ты нет? - Он странный. - Не то слово! Видела, как он чай пьет? Из блюдца... - Марк оглядывается на дверь и переходит на шёпот. - Так пили в древние времена. И ещё, ты никогда не думала, что на фотографии вовсе не обычная бабуля, а... необыкновенная? - Сочиняешь! - А вот на это, что скажешь? - Марк достает из кармана рубашки сложенный лист, осторожно разворачивает. "1840 Москва. Фотографiя А. Грековъ", - читает Таша надпись в овале. - Это я скопировал с обложки портрета. Знак почти стерся, пришлось через лупу разглядывать. - Ну? Марк отбирает лист, медленно складывает, кладет в карман. - Бабуля в тысяча восемьсот сороковом году уже старухой была, - сообщает он трагическим шепотом. - Да, а теперь ты расскажешь сказку о вурдалаках, - произносит Таша с усмешкой. - Ты на них помешался. - Невера. Зато ты в фей веришь и не веришь своим глазам! - Это год образования фирмы, балда! Марк ощупывает карман. Нижняя губа чуть выпячена. Обиделся. Уходит, хлопая дверью. Таша вздыхает - по маминому, скорбно. За холмами наливается чернотой грозовое облако. Таша и Марк тащат дорожную сумку, одну на двоих. Впереди вышагивает Просто "В"; старомодный сюртук опускается ниже колен, широкие брюки заправлены в сапоги. Шаг длинный и скорый. Таша и Марк семенят следом, часто оглядываются, высматривая у подъезда фигурку мамы. Вскоре и оглядываться стало незачем: дом за поворотом скрылся, только из-за деревьев виднеется железная крыша. Но вот, пропала и она. Казалось, что Просто "В" собирается пройти пешком всю Москву, а там по полям и лесам до самого дома-замка бабули. Но нет, остановился у дороги, что-то высматривает. Таша с Марком поставили сумку на землю, выжидают. Брат смотрит на взрослого попутчика с заметным неодобрением, толкает Ташу в бок и тихо говорит: - Нормальные люди в сапогах по жаре не ходят. - В деревне ходят, - произносит Просто "В". Краснеет Таша за брата. Подъезжает автомобиль - фаэтон старинный; хромированный радиатор отражает солнце, на капоте черный сокол с расправленными крыльями, за рулем истуканом сидит водитель. Просто "В" открывает заднюю дверцу - вежливо приглашает внутрь, но в янтарных глазах клубится морок. Марку нравится машина - залезает первым, следом Таша. В салоне прохладно, мягкие сиденья пахнут кожей, приборная панель отливает красным деревом. Таша жмётся к Марку, держит крепко за руку. Машина мягко трогается с места. Просто "В" возвышается на переднем сиденье, упираясь головой в крышу. - А нам долго ехать? - спрашивает Таша в спину. Молчит Просто "В", не отвечает. Укачало Ташу с Марком от монотонной дороги, потянуло в сон. Снится Таше чудное. Машина не едет - летит. Сверху перемигиваются звезды, снизу кружева плетут светлые реки. Брат вместо истукана сидит за рулём; веселый, на щеках играют ямочки, вихрастую чёлку треплет ветер. Рядом Просто "В" смеется по-доброму, подзадоривает: " Выше! Выше!" На капоте оживает сокол, машет крыльями, тянет машину к звездам. Челка у брата застывает ледяными иглами, лицо покрывает изморозь. Не проснуться Таше, разве только подумать о солнечном танке. И в сон врывается молния: огненный зигзаг раскалывает темноту на осколки. В белом свете застывшей молнии сокол складывает крылья, стремительно несется к земле. "Я замерз, - слышится жалобный голос брата. - А где Просто "В"?" В ответ машина превращается в зверя: под жесткой шкурой бугрятся мышцы. Волк крутит лобастой головой - обжигает желтыми глазами... Сон и явь сплетаются, и у дома-замка сокол превращается в бабулю с портрета. Волк, сбрасывая Ташу с Марком на землю, оборачивается в Просто "В". - У нас много обличий, - произносит старуха-сокол, и звуки её голоса разбиваются в ночном воздухе морозными каплями. - Но наши души устали. Вы пришли, чтобы сменить нас, как когда-то мы сменили вашу мать и её брата. Дети приходят и уходят, но дух этих мест всегда остаётся. Просто "В" достаёт из сумки хлеб, разламывает, делится со старухой. - Этот хлеб мы берём в долг. Придёт время, и наши дети вернут его вам, - говорит старуха, поедая хлеб. - Это не наша Бабуля, - шепчет Марк и тянет Ташу к лесу. - Они чужие. Над замком грозовая туча осыпается проливным дождём. Становится скользко слякотно. Таша пятится за братом и видит, как Старуха и просто "В" молодеют на глазах: развеивается паутина морщин, темнеют волосы... Таша спотыкается об корни деревьев, словно они ожили: хватают за ноги, не давая убежать. Таша падает и в пелене дождя видит близнецов - девочку и мальчика. - Это зеркало... зеркало дождя, - думает она ... Бом... бом... бом... зовут Ташу из сна густые, ленивые звуки. Она открывает глаза, и мир вечернего звона кажется спокойным и безмятежным. Просторную комнату заливает свет вечернего солнца. Легкий ветер перебирает в распахнутом окне прозрачную гардину. И в солнечных следах феями танцуют зонтики одуванчиков, кружатся, и опускаются на пол, и скользят, набиваясь белоснежными холмиками у бревенчатых стен с подтёками смолы. Таша поднимается в кровати, опускается босыми ногами на нагретые лучами половицы, подходит к тумбе напольных часов. Бой смолк, и под циферблатом открывается занавес из красных цветков. На сцене фарфоровый мальчик обрывает листки с чайных кустов и складывает в плетеную корзину. Таша приподнимается на цыпочки; видит синие бусинки глаз и крошечную вихрастую чёлку и даже угадывает ямочки на щеках. "Он похож на меня", - думает Таша. Миниатюрная сцена плавно движется, и мальчик раскладывает лепестки под фарфоровым солнцем. Листки темнеют, становятся хрупкими, коричневыми. Мальчик кладет их в серебряный чайник, несет к девочке. " И она - похожа на меня", - думает Таша, разглядывая фарфоровое личико. Девочка пьет чай, и цветочный занавес закрывается. Таша возвращается на кровать. Ловит ладонью зонтик-пушинку. - Я как ты, - говорит она, - и мне совершенно нечего вспомнить? Дверь открывается, впуская мальчика с серебряным чайником в руках. - Как хорошо, что ты пришёл, - радуется Таша, - я совсем забыла себя, и мне ужасно хочется пить. - Я знаю, - произносит мальчик. - Поэтому я здесь. Мальчик наклоняет чайник и наполняет чашу до черного ободка. Таша пробует напиток и понимает, что это не чай... Мальчик-волк ломает стебли листков, и кровь сочится на землю, и к людям приходят болезни и старость. Девочка-сокол выпивает чашу до дна, и смерть приходит в деревянный дом на окраине Москвы. Тихо вздыхает баба Марья и умирает. В соседней квартире на ночной стук выходит женщина. Она впускает чужих детей, так похожих на её близнецов - девочку и мальчика. Они не помнят прошлого, но у них есть будущее. В большой комнате по-прежнему глядит со стены портрет бабули. Но пройдут дни - и о старухе забудут. Портрет снимут со стены и уберут в кладовку - до поры до времени. Ведь истории повторяются - вновь и вновь.
|