Just The Marionettenspieler. Метелица

Ватикан уже почти заснул. Толп туристов и паломников уже не видать, залы и коридоры затихают один за другим, и лишь холодный ветерок да редкие стражники гуляют во тьме. По правде говоря, даже слишком холодный - или это ему так кажется, потому что он нервничает, как неизвестно кто?

Точного ответа кандидат в экзекуторы Кирик Брунилио не знал. Знал он лишь то, что там, куда он идет, лучше бы ему обойтись без лишних нервов - они совершенно точно приведут к лишним же подозрениям.

Библиотека Святого Престола, что содержит более полутора миллиона одних только печатных текстов, богатейшее собрание средневековых рукописей, весьма ограничена для доступа обычной публики, что бы там кто ни болтал о "сокровищах науки и культуры для ученых, ищущих истину". Для работы с документами не обойтись без специальных запросов и точных объяснений причин своего интереса, что уж говорить о закрытых фондах, частном архиве Папы в восемьдесят пять километров стеллажей, из которых чуть меньше половины, по слухам, занимает оккультная литература. Само собой, туда могут попасть лишь тщательно отобранные специалисты, те, кого сочтут достаточно благонадежными, чтобы работать с такими уникальными материалами.

Вот только целью его сейчас является вовсе не Bibliotheca Apostolica Vaticana, и даже не Archivum Secretum Apostolicum Vaticanum. Все еще хуже. И ему несколько не по себе, что теперь у него есть, пусть и временный, но доступ в то место...

Слухи и легенды о всяких там "черных библиотеках" пусть остаются в головах и на устах дураков и туристов. У этой названия нет и не будет: те, кому нужно - а их очень немного - знают все, что им нужно. И всегда поймут, о каком именно хранилище идет речь.

Кирик проходит по очередному холодному и темному коридору, спускается по винтовой лестнице, а затем, миновав еще целый лабиринт проходов, коридоров и коридорчиков, выходит к крохотной лифтовой кабине на одного человека. Останавливается у ее дверей.

Сейчас еще можно повернуть назад. Сейчас еще можно одуматься. Вернуться назад, снова проехать через ночной город и отдать ключ тому, кому он принадлежит - единственному из всей группы, кто имеет право сюда заходить. Признаться ему и себе, что ему страшно даже думать о том, что с ним будет, если он как-нибудь оплошает, находясь там. По сути, выкрикнуть ему в лицо - "я вам не мальчик на побегушках, сами ищите свои книги! Особенно в таких местах!". Вот только Кирик знает, что не повернет назад. Не поедет. И уж точно не выкрикнет. Большая часть его духа ушла на то, чтобы доползти сюда, так что его уж точно не хватит на возвращение ни с чем и такие вот смелые выкрики. Пусть уж лучше его схватят прямо тут, на подступах, вырвут из рук ключ и увидят, что там оттиснуто вовсе не его имя...

Лифт катится вниз ужасающе медленно, со скрипами и тресками на все лады. Кирик боится даже думать о том, как скоро найдут тут его хладный труп, если он застрянет - хорошо если через неделю.

Первый кордон охраны, хмурые усталые гвардейцы, которые никогда не зайдут дальше вон той решетки и никогда не узнают, зачем все это нужно. Не их дело. Их дело - мурыжить на этом посту до последнего любого посетителя. К счастью, они не смотрят на ключи - это тоже не их дело. Ключ могут проверить потом.

И вот тогда ему конец.

Когда бумажная волокита заканчивается, Кирик очень осторожно вздыхает, и следует дальше, буквально каждой клеточкой ощущая, как вокруг него сжимается тьма. И как его скручивает холод и страх.

Две здоровенные каменные статуи, спрятанные по обе стороны коридора в своих глубоких нишах, кажется, провожают его взглядами. Показалось ему или нет, Кирик знать не хочет - он и так не может отделаться от ощущения, что его ощупывает кто-то невидимый, стремясь залезть в саму душу и вывернуть наизнанку. Судя по онемению, которое начинает растекаться по телу и тупой боли в висках, он только что по горло ухнул в настоящую трясину из сторожевой магии. Как хорошо, что он не знает точно, сколько защитных линий спрятано в этих рисунках на полу, сколько тут незримых оград и ловушек, сколько барьеров и других гадостей - беспокоиться насчет каждой неприятности не приходится, вляпается так уж вляпается во все разом. Трясина не должна засосать его целиком - хотела бы, но не может, покуда при нем ключ. Что с ним было бы без него, думать как-то не хочется.

А вот и мощные, несокрушимые на вид двери - здоровенная серая громада, рядом с которой стоит простой деревянный столик с лампой. Помимо лампы там есть кружка, какая-то книжка и дремлющий человек. Человек слышит его шаги и моментально вскакивает.

Помни, это проверочная дверь. Просто здоровенная глыба мрамора, которой придали форму. К настоящей они проводят сами.

Священник, сидящий за столом, выглядит довольно неказисто и совсем не страшно для стража. Среднего роста и возраста, костлявый, заросший щетиной, со спутанными сальными волосами темного цвета и несуразными квадратными очками, еле держащимися на носу. Страж замотан в теплый шарф и простужен донельзя: говорит в нос, то и дело сморкается и кашляет. Стараясь не выдавать волнения и держаться уверенно, так, словно он приходит сюда работать с материалами каждый день, Кирик называет все пароли - неторопливо, как ему и сказали сделать. Тут не торопятся. Тут не ускоряют шага.

Страж кивает, и, оглушительно чихая и утираясь шарфом, гасит свет на столе и машет рукой куда-то в сторону. Быстро шагает по гладкой разукрашенной плитке, шагает во тьму и тишину. Кирик идет за ним, молясь про себя, чтобы тот не решил в последний момент все-таки проверить ключ.

Пока он идет за стражем, пытаясь разглядеть во тьме хоть что-то и не потерять звук его шагов, за которым он и сам потеряется, оставшись навсегда в этом темном лабиринте, в голове его проносятся ехидные слова отца Ката.

Я проверял на той неделе, в этом месяце дежурит старый знакомец. В начале восьмидесятых он крупно облажался - впервые за последнюю сотню лет сюда удалось проникнуть. Кто? Так, один британский мерзавец. Упер всего одну книжечку, но если бы об этом узнали, стража пустили бы на переплеты самого. А мне как раз захотелось завести тут абонемент, понимаешь...вот и помог человеку организовать небольшой погром, чтобы пропажу заметили разве что в следующем веке. Учись заводить знакомства, Кирик. И жить будет чуть полегче...

Надо было ему тогда ответить, что такие знакомства ему вовсе не нужны. Что лучше держаться подальше от таких мест, таких людей, такой дикой сторожевой магии, которая терзает тело, даже когда ты уже миновал сотканное из нее полотно. Как страж видит во тьме - непонятно, очевидно, ему зачаровали глаза. Ориентироваться приходится только на его шаги и звон ключей на его поясе. Сколько они уже идут по лабиринту? Десять минут, двадцать, час? Что тут вообще находится? Есть ли в лабиринте еще комнаты и проходы в другие места? Зажигается ли тут хоть когда-нибудь свет? Как далеко стены? Есть ли стены тут вообще или они идут - что за глупости в голову лезут! - по какому-нибудь узкому мостику над пропастью?

В лицо бьет могильным холодом, и они выныривают из тьмы в царство тусклого света - короткий коридорчик и тяжелая дубовая дверь в его конце.

-Пришли, - снова шумно сморкаясь, говорит страж, проводя ладонью по гладкой поверхности дверей - медленно, со знанием дела. - Ключ у вас?

Ну вот и все. Он попался, окончательно и бесповоротно.

-Да, конечно, - деревянным голосом отвечает Кирик, прокручивая в голове зазубренные утром ответы, пока не растерял их все окончательно. - Мне выдали на той неделе, сразу после экзамена.

Отец Кат уверял, что проблем не будет никаких, достаточно представиться этому олуху, этой ходячей дыре в безопасности как новый библиотекарь, едва закончивший свое обучение.

-Имя еще не успели вывести, - язык его еле шевелится, когда он говорит это. - Вам п...

Протирая более чистым концом шарфа слезящиеся глаза, страж лишь отрицательно кивает. И отпирает, наконец, дверь.

-Первый обход? - сочувственно спрашивает он.

-Да.

-Правила знаете. С нашими ключами только до второй черты, успеть должны в час, - бормочет страж. - Закончите - вызовите меня. Первый раз выйдете со мной, потом...потом вас научат. Удачи.

Он заходит внутрь, переступая деревянный порог с вырезанными на нем, равно как и на дверном косяке, странными символами. Страж захлопывает за ним дверь, проворачивая свои ключи в замке.

Вот и все.

Он внутри.

Столько нервов, столько страхов, а все из-за чего? Из-за того, что одному старому пропойце лень самому сюда тащиться и заниматься всеми бюрократическими проволочками, связанными с тем, что его восстановили в статусе лишь три месяца назад, когда они вели дело Альберта Блаха. Лень заполнять заново тонны бумаг и поэтому он толкает на преступление уже его, зная, что Кирик не откажется. В конце концов, если бы не отец Кат, оставаться бы ему одноруким калекой...

Его встречает запах пыли и пергамента, темнота и холод. Сколько тут километров стеллажей, потайных проходов, залов и комнатушек, он, конечно, не знает, но вскоре явно придется это выяснить, если он хочет быстро найти то, о чем его просили. Книга вроде и не особо страшная, если сравнивать с тем, что можно найти тут за второй чертой. К счастью, ему даже за первую заходить, наверное, не придется: нужный отцу Кату труд должен быть где-то до нее, в зоне, которая официально признана безопасной.

Здесь еще книги не помещают в клетки, словно диких зверей.

Кирик медленно идет меж столов огромного читального зала. Страж сказал, что сейчас у них есть еще один полуночный посетитель, собирающийся работать тут до утра - и предупредил, чтобы он ни в коем случае с ним не заговаривал.

Сколько же здесь всего, просто дух захватывает. Материалы множества операций, как провальных, так и победоносных, протоколы бесчисленных допросов, ученые труды, чьего существования никогда не признавали...в отличие от своих авторов, многие книги не сжигались. Читальный зал похож на музей, тут у каждой стены выставлены под стеклом самые настоящие реликвии. Вот, например, тут можно увидеть полуистлевший кусок пергамента с несколькими размашистыми росписями внизу и почти нечитаемым текстом - бронзовая табличка на витрине поясняет, что лежит здесь сохранившийся кусочек древнего соглашения, которым был учрежден Похоронный Класс - с подписью самого...

Господи. Он тут точно потеряется, если не прекратит глазеть по сторонам и бегать рассматривать каждый экспонат. Однако, удержаться почти невозможно - когда еще будет такой шанс? Даже страх оказывается задавлен любопытством.

Каждая цепочка отзывается отупляющей болью, реагируя на охранные заклятья, большей частью взятые из тех же книг, что тут собраны. Но эти труды ему не нужны. Отцу Кату нужна копия старой работы Ладислава Сохора - того самого мага, о котором он так часто вспоминал в последнее время. Озаглавленная довольно просто - "Проводник" - работа эта, по словам Асколя, была частично автобиографией, а частично изложением идей и мотивов всей сохоровской организации, включая планы по переустройству Ассоциации. Последняя в свое время подняла труд на смех и потрудилась, чтобы его толком так и не напечатали, но сейчас, когда это окутанное жуткими слухами Трио, о котором Кирик не знал толком ничего кроме того, что их стоило бояться, снова стало предметом большого количества разговоров...

Асколь был готов искать ответы везде, даже в таких вещах. Любые намеки на то, чем сейчас могло бы заняться Трио, если бы хоть кто-то из них выжил, были ему интересны, он готов был вцепиться в любую ниточку, ведущую, как Кирику пояснил Факел, к той твари, что когда-то чуть не запытала отца Ката до смерти. К той твари, что ничего не оставила от Альберта Блаха, выполнявшего за нее грязную работу.

Завернув за очередной стеллаж, он замечает вдалеке человеческую фигуру, нагруженную книгами. Высокий старый священник со спокойным лицом...и...погодите, с крысой на каждом плече? А его глаза под очками только что сверкнули красным, когда он...

Забыв обо всем, Кирик быстрым шагом уходит в сторону и проскакивает меж пыльных шкафов куда-то совсем не туда, куда ему было бы нужно, лишь бы его только не заметил этот странный тип - если он сочтет его новым библиотекарем, ему определенно придется ему помогать. А он понятия не имеет что тут и где, и его сразу же...

Кирик сам не понимает, как так получилось, но он выбрел туда, куда выбредать вовсе не собирался. К массивным дверям, к первой черте. Он слышал от отца Ката истории, что бывало с теми, кто посягал на то, что за второй. За второй чертой сходили с ума от ужаса, обрывали свои жизни прямо на месте, в этих темных холодных залах. Там, среди трудов, переплетенных в кожу их собственных авторов, содранную дознавателями и материалов, способных дать немыслимую власть так же легко, как и заставить радостно прыгнуть в пасть безумия, там он не смел бы коснуться ни одной рукописи...

Зайдет ли он хотя бы за первую черту, чтобы скрыться от того типа? Хотя его, вроде бы, никто и не преследует, тому человеку просто наплевать, а он, чертов трус, снова бросился бежать, не разбирая дороги, едва увидел что-то странное.

Лихорадочно оглядываясь по сторонам, он, наконец, замечает свое спасение - узкий проход и дверку, ведущую к каким-то дополнительным архивам. То, что нужно. Быстро нырнув в этот самый проход, Кирик буквально добегает до дверки и рвет на себя. Открыто. Слава Господу.

Заскочив внутрь и быстро закрыв дверь за собой, он осматривается. Тут даже целая лампочка горит - похоже, тот тип с крысами отсюда что-то брал, да так за собой и не запер. А что это вообще за место? Походив мимо шкафов и почитав таблички на полках, Кирик облегченно выдыхает - всего лишь еще одни архивы по старым проектам и операциям, которые теперь рассекретили до того уровня, когда можно уже поместить в безопасную зону, а не прятать за первой чертой.

Пожалуй, он выйдет отсюда, минут через десять. Вот только переждет чуток, пусть уж тот тип уйдет подальше...да, точно, пока можно и тут поторчать. Может, даже что-нибудь интересное найдет.

Глаза его бегают по бумажкам, приклеенным к многочисленным коробкам и ящикам, по ничего не говорящим ему названиям. "Несокрушимый", "Песок", "Третья тропа", "Арес-9, венецианские протоколы", "Метелица"...

Последнее название заставило его вздрогнуть. Неужели...то самое...

Еще раз проверив, что плотно затворил дверь, Кирик приблизился к полке, чтобы рассмотреть огромный ящик поближе. Да, никакой ошибки. Даже даты стоят...

Он не должен этого делать. У него нет на это времени и он сам прекрасно это понимает.

Но когда еще...когда еще будет шанс? Правильно, уже никогда. Он никогда так и не узнает, что же происходило в конце восьмидесятых, после чего отец Кат стал таким...да и не только он один. Он так никогда и не поймет никого из "Догмы"...

У него нет времени, да. Но он должен это прочесть. Хотя бы посмотреть верхом. Ведь если он полчасика полистает архивные материалы, а потом сложит все на место и смоется отсюда...отцу Кату можно будет сказать, что его книга была перенесена за черту, а то, что за чертой, выносить нельзя...

Господи, куда он катится, что он делает? Но ему уже не устоять. Вот он вытягивает тяжелый ящик с полки и ставит на пол, вот сдвигает крышку. Сколько же тут всего! Целые папки старых карт и фотографий, огромные стопки рукописного текста, бобины с кинопленкой...

Одну папку до него кто-то явно уже хорошо обчистил - там осталась только приклеенная к обложке изнутри бумажка, да и то кусочек. То был, похоже, обрывок какого-то доклада. Присмотревшись - в полутьме видно было отвратительно - Кирик смог прочесть уцелевшие строчки.

"...еще с 1969 года поступала обрывочная информация, что некая русская магическая организация смогла обнаружить место захоронения номера Двадцать Два и провести операцию по освобождению Прародителя...".

1. Курган.

The seven is my number

Temptation is my game

I came from six feet under

And Satan...Satan is my name...

(Powerwolf - Saturday Satan).

1967 год, Сибирь.

Вечер выдался ужасно душным. Пролившийся в первой половине дождичек, смывший грязь с трех БТР-60, двух крытых брезентом грузовиков и пассажирского автобуса, положения дел не исправил - к вечеру духота вернулась, похоже, в двойном объеме. В кустах перекликались птицы, устраиваясь на ночлег, где-то недалеко журчала крохотная речка...

Колонна прибыла к месту назначения на три часа позже срока, но в этом не было ровным счетом ничего удивительного: координатор уже успел предупредить, что тут можно плутать и дольше. Место считалось "нехорошим", гиблым, уже много веков, кажется, прямо с того момента, как тут впервые поселились люди - которые, стоит заметить, частенько пропадали без вести.

Их путь занял две недели. За эти две недели они потеряли шестерых - четыре трупа и два сошедших с ума от страха. Последние получили по пуле в затылок и были закопаны вместе с остальными, после обстоятельного допроса, само собой.

Первым были Филов и Найдин. Одного нашли на той чертовой полянке - какая неведомая сила вытащила Филова из спального мешка в три часа ночи и направила в полнейшей темноте через непролазные заросли, оставалось только гадать. Нашли его утром - лица на Филове не было, причем в самом что ни на есть буквальном смысле. Ранним утром следующего дня рядовой Найдин, посланный на поиски указанной в старой карте короткой тропы к одной из трех нужных им деревень, вернулся из чащи - белый, как мел, тихо смеющийся и стучащий зубами, со стекающей по подбородку слюной. Хуже было только то, что в каждой его руке было зажато по ручной гранате, которыми он воспользовался, выскочив на свою группу и положив вместе с собой еще двоих. Больше коротких троп они не искали.

Четыре дня тишины, и вот она, остановка в населенном пункте с патриотичным названием Глухое - именно там сержант Михаил Бариев услышал вещи, от которых волосы вставали дыбом. Именно там он понял, что все, что он пережил в прошлые два года, когда только оказался в легендарной 133-ей армии - еще цветочки по сравнению с тем, что могло ждать их впереди. Скажи ему кто тогда, два года назад, чем он скоро будет заниматься, он бы посоветовал сказавшему проспаться и в следующий раз закусывать, да посмеялся бы от души. Но вот уже второй год ему было отнюдь не до смеха...

Общевойсковых армий у Союза много, это факт. Но спроси про таковую за номером 133 и собеседник - любой - только недоуменно посмотрит да плечами пожмет - нет такой. Кто-то рассмеется - э, куда хватанул, какая еще 133-ая? Кто-то переспросит - может, не армия, может, дивизия или бригада какая? Кто-то посоветует проспаться и будет прав, но увы, и это не поможет, ибо то не сон. 133-ей армии нет - спрашивай кого хочешь, ищи где хочешь - ни одного документа не найдешь, ни одной строчки. Армии нет, а они есть, в ней самой служат, и хоть ты тресни, но проснуться не выходит, а кошмар тянется уже второй год, с каждым днем в котором тайн вокруг становится все больше, а понимают они все меньше.

Попадали сюда - в этот ходячий миф - самыми разными путями, чего только Бариев не наслушался за эту пару лет, какой только жути. Но лично для него вся эта поганая история дала старт на одной базе недалеко от Свердловска-45. Базу, которую раньше Бариев люто ненавидел, сейчас он вспоминал буквально с нежностью - любое место было раем по сравнению со 133-ей, чтоб ей пусто было. База была, конечно, полный фарш: истребители, очень некислое ПВО, все под наблюдением, патрули на каждом шагу...за нарушение режима меньше пяти не давали точно, а если постараешься, и к стенке поставить могли, как говорят. Бариев все еще помнил, как прибыл туда весьма странный конвой с весьма странной охраной: два каких-то бледных молчаливых типа, не просто выбритые, а с полным отсутствием всякой растительности на головах, похожие, как братья-близнецы и одетые в одинаковые прорезиненные черные костюмы. Типы не курили, не смеялись, и даже не разговаривали друг с другом, лишь медленно ходили туда-сюда целый день и вот так, молча, осматривали базу, а их пропускали везде, ни разу на его памяти не остановив и ничего не спросив. Помнил Бариев и то, как следующей ночью заглохло несколько секторов и как бойцов сорвали в ружье и кинули туда...

Помнил он и вернувшихся - их было всего трое. Трое крепких молодых парней, за один вечер поседевшие от ужаса, в крови с ног до головы и растерявшие все оружие. Бариев тогда чуть кое-что не потерял сам - а именно, рассудок, когда услышал, что сейчас пошлют вторую группу, в которую записали и его.

И тут, словно и без них проблем было мало, появились эти "двое из ларца", вооруженные чем угодно, только не стволами советского производства. И молча ушли в заглохший сектор. База сидела, как на иголках: весь объект был разогнан по боксам, наспех собранная вторая группа умирала от страха в полном составе, клацая зубами и автоматами, а из блока, который камеры более не показывали, время от времени доносились выстрелы.

Из двух "братьев" вернулся только один, вернулся через два часа. О чем он говорил с офицерами, не знал никто, но уже через пять минут шестерых несчастных, в числе которых был и он, Бариев, послали забрать тела. Сержант до сих пор считал, что ему повезло - нервы у него сдали уже тогда, когда он увидел что осталось от второго "черного костюмчика" - и это был лишь сам костюмчик. Ни мяса, ни крови, ни даже костей. Только эта прорезиненная униформа в луже какой-то пузырящейся серой жижи. Бариев был уверен, что ему повезло - он не видел, как остальные, что убило этого бойца.

Через сутки всем, кто помогал убирать тела, было объявлено: либо они идут туда, куда скажет второй "костюмчик", либо в могилу. Теперь, спустя два года службы в 133-ей, Бариев начал задумываться о том, что, возможно, выбор тогда был не так уж и очевиден...

За прошедшее время Бариев многого наслушался, и, среди прочего, очень часто слышал словечко, означавшее, похоже, нечто, стоящее за всем их формированием. Словечко было "Атропа". Бариев не особо увлекался в детстве чтением, поэтому о смысле словечка пришлось спрашивать других, и бывший в их отделении самым образованным Илья Шаров наговорил Бариеву про какую-то там древнегреческую хренотень и какие-то там перерезанные нити. Яснее не стало, увы, ни на йоту - только время зря потратил.

133-ая армия официально не существовала, но тем не менее, когда ее части нужно было погонять по всей территории Союза, это делалось без каких-либо проблем. Создавалось впечатление, что о ней на самом деле знали все, просто притворялись - и Бариев вместе с тысячами других несчастных оказались в центре некоего заговора, масштабы которого его несчастный маленький мозг попросту не был в состоянии обрисовать. 133-ая армия не существовала, но активно действовала, правда с кем она воевала, что куда перевозила и что охраняла, никто, кроме ее офицерского состава - да и то, похоже, не всех его членов - не знал и не мог ответить. Хуже всего, само собой, было рядовым - каждый ни бельмеса не смыслящий в том, чем они вообще занимаются солдатик давал такие лютые присяги и подписки, что, по сути, продавался этой самой "Атропе" в рабство, не услышав ни разу даже самого этого слова. За два года Бариев с товарищами успели побывать во множестве чудных уголков: где-то конвоировали каких-то ученых, где-то перевозили нечто, судя по секретности, пострашнее ядерных хлопушек, которыми любили грозить друг другу власть имущие, где-то им просто приказывали оставаться в охране и они снова видели уходящих на какие-то свои дела людей в масках и черных прорезиненных костюмах - Бариев не сомневался, что под этими масками у них всех были одинаковые лица.

Это было страшно. Это было невыносимо. Этот кошмар длиною в два года никак не желал кончаться, и вот он, наконец, привел их сюда, в эту дремучую глушь. И тут они начали нести потери убитыми и двинувшимся - прямо как тогда, на той чертовой базе, с которой все началось. Было, правда, одно крохотное исключение касательно этой операции: после нее всем обещали непродолжительные увольнения. После этой безумной двухлетней каторги, в которой они неизвестно чем вообще занимались, такая новость была настоящим глотком свежего воздуха - на дело даже записалось порядочное число добровольцев. Как объяснил всем прибывший непонятно откуда майор - раньше его Бариев никогда в глаза не видел - эти самые два года были своего рода проверкой: тех, кто не сломался и не проявил себя с худшей стороны за это время теперь могли и отпустить на волю...правда, конечно, не навсегда.

Всем им еще давно дали понять одну вещь: из 133-ей просто так не уйти. Тут свои сроки службы, свои испытательные, свои проверки...все свое. Как заговаривали зубы тем, кто их всех искал, даже думать было противно - Бариев как-то занялся расспросами, да узнал, что многих вообще записывали в пропавших без вести. О тех же, у кого все-таки были - и главное, ждали их - семьи - говорили вещи совсем разные - от "погиб во время того-то и того-то" до старого доброго совета не лезть не в свое дело, с намеком на то, что конкретный несчастный оказался среди некоей военной элиты и этому надо радоваться от души. В некоторых бумажках, которые иногда попадались служащим в 133-ей на глаза, говорилось о разведке специального назначения, но каждый прекрасно понимал, что они ее членами вовсе не являются. Они не изучали вероятных противников своей родины, зато обычные учения были настолько жесткими, что на них калечились или надрывались иным образом десятки, если не больше. На старые звания всем было плевать - согласно приходившим от все той же таинственной "Атропы" приказам люди и целые подразделения, вырванные из своих старых формирований и втиснутые сюда, формировались заново и так, как этого хотела "Атропа". Кто-то, говорят, лет за пять взлетал на несколько званий, а кто-то наоборот, попав сюда, кубарем катился вниз по карьерной лестнице. Политической подготовки в 133-ей не было вовсе, а та, что была, многих порядком пугала: несколько раз в месяц с бойцами велись весьма странные беседы, в ходе которых им туманно намекали на некие невероятные по своим масштабам цели этой армии и - уже открыто - говорили, что данное секретное формирование значит для будущего страны куда больше, чем любая другая армия или какое иное тайное подразделение. Годами их пичкали обещаниями через пару месяцев раскрыть всем, до последнего рядового, то, чем они на самом деле тут занимаются, но этого не происходило ни через пару месяцев, ни через пару лет, а офицерский состав здесь был лишь двух видов: умеющий держать рты на замке и таинственно исчезающий неизвестно куда. У 133-ей армии несомненно, было свое предназначение, но таким людям, как сержант Бариев тайну эту доверить пока что не могли...

Глухое свое название оправдывало на все сто: с десяток хаотично разбросанных хлипких домиков и сараюшек, широкое поле, речка с хлипким мостиком, церковь...

Церковь привлекла внимание сразу. Пышная, богатая громада с раздутыми куполами, она возвышалась над всей остальной деревенькой на своем холмике, и была она единственным чистым и нетронутым временем зданием среди всех. Она подавляла одним своим видом - именно такое ощущение почему-то создавалось у всех бойцов - она словно высосала все соки из этой древней деревушки, раздавшись и забрав себе всю красоту у остальных домов. Жалкие хибары у подножия холма обречены были на медленную смерть, а разжиревший гигант с куполами продолжал давить, продолжал показывать, кто тут главный...

Как вообще в такой глуши могло быть выстроено нечто настолько красивое, никто не понимал. Впрочем, никто и не хотел, чтобы они понимали, от них требовалось лишь делать то, что говорят.

А сейчас им говорили оцепить деревушку. И проверить каждый вшивый дом.

Разворачивались они быстро и четко, любо-дорого смотреть. Один бронетранспортер проехал дальше, остановившись у последнего домика, еще один, подняв в воздух тучу грязи, дотащился до центра деревеньки. Последний, из которого сейчас вываливался Бариев и его отделение, перегородил своей грязной бронированной тушей въезд в деревню: вставшие чуть позади грузовики уже избавлялись от "балласта" - бойцы сыпались в грязь, словно муравьи.

По мнению Бариева, даже если бы не те смерти, от которых его до сих пор трясло холодными ночами, эта операция все равно была чем-то крайне поганым. Во-первых, они забрались в такую глушь, в какой не были еще ни разу, а во-вторых, с ними не было в этот раз уже давно привычных глазам многих солдат "черных костюмчиков" - и это значить могло лишь одно: в этот раз работа - а еще неизвестно, какой она в итоге окажется - будет поручена им. Но помочь тут могло лишь одно: своевременное и правильное выполнение приказов...все одно бежать-то некуда.

Рассыпавшись по деревеньке, бойцы быстро организовались в маленькие группки и занялись домами. Народу было порядочно - Бариев даже считал, что в этот раз их даже слишком много пригнали - по 12 человек на каждый БТР, не считая экипажа, и еще по десятку в грузовиках, опять-таки, не считая водителей.

И, конечно же, этот чертов автобус и его единственный пассажир.

Бариев понятия не имел, кто вообще этот человек, но вот только оба лейтенанта, которые вели их группу, чуть ли не на цыпочках пред ним ходили, а он сам почти ни с кем более не разговаривал и даже из своего передвижного домика почти не выбирался. Человеку этому было совершенно плевать на все звания и порядки - когда он к кому-то обращался, то делал это исключительно по фамилии, с презрительными нотками. Человек был весьма хиленьким - такой, как Бариев однозначно мог переломить его пополам и не вспотеть - да и одет был весьма странно: дорогой заграничный костюм, руки в перчатках, на голове несуразный мягкий берет, под который упрятаны непослушные темные волосы, на плечи накинуто серое пальто с железными пуговицами...

Лицо у человека из автобуса было обычно скучающее, сонное, на солдат же он смотрел, проходя иногда мимо во время ночных стоянок, словно на комаров, благодаря чему уже заработал себе определенную репутацию - разбить этому непонятно что тут делающему нахальному щеголю морду хотел каждый второй. А каждый третий хотел забить этот дурацкий синюшный беретик ему в глотку.

Само собой, все думали, что сейчас, когда они получили приказ обыскать выглядевшую брошенной деревеньку, уж этот-то точно не вылезет наружу. Но нет, все было с точностью до наоборот - человек в берете, имя-отчество которого знали лишь командиры взводов, к которым он обращался (для остальных он был лишь "координатором"), выскочил из своего автобуса с неожиданной прытью, плюхнулся прямо в грязь своими тяжелыми сапогами. Откинул с лица волосы, взглянул на занятых делом бойцов. На церковь. Ухмыльнулся - шедший мимо Бариев нашел эту ухмылочку невероятно паскудной - и сорвал с пояса рацию.

Бариев нарочно сбавил ход, чтобы послушать, что же выдаст эта заносчивая "беретка".

-Тихий, Тихий, я Капкан, прием, - бодро - этот-то мерзавец отсыпался, пока они в карауле стояли! - произнес человек в берете. - Что? Хорошо. Передайте, что первое поселение обнаружено. Да, блокировали, проводим осмотр. Пока все чисто, очевидно, они бросили дома еще вчера, если не раньше. Да, осевой храм вижу четко. Как закончим, выставим охранение и начинаем минирование.

Если что Бариев и любил в своей работе, так это те короткие, но оттого еще более ценные моменты, когда можно было выдохнуть и заняться чем-то своим. Вот и сейчас...

Деревню два взвода перетряхнули от и до, только что половицы не выдирали и крыши с домов не пытались снести. В одном сходились все: люди тут совершенно точно были, причем давно и прочно - несмотря на весьма бедно выглядящие снаружи дома, судя по всему, хозяйство тут все же было достаточно крепким. А коллектив - отлично организованным: покинуто поселение было, по прикидкам, дня два-три назад, но то было не хаотичное бегство, причиной которого стало то, что кто-то доложил односельчанам о том, что к ним прется целая военная колонна, а четко спланированное и проведенное не менее четко отступление. Вынесено было все до последней спички: во всех обыскиваемых домах картина была одна и та же, и весьма печальная. В народе такие картины называют "хоть шаром покати". Ни еды, ни воды, ни какой-либо утвари, ни книг, ни оружия...в одной избенке была обнаружена старая икона, но ее, судя по всему, просто обронили во время ухода, в остальном же все дома были равны по степени своей опустошенности - до голых шершавых досок. Лейтенант Цветков, получив доклад, только подивился, да сказал, что если бы в начале войны да все так отходили, как эти селяне, то никакого бардака бы не было, лейтенант Лапин же времени на лишние размышления не терял и принялся расквартировывать бойцов по свежезахваченной недвижимости. Не прошло и пары часов, а деревеньку было уже не узнать: там пулемет развернули, там два шатра поставили и ящики с неким секретным грузом под них навалили, а вон тот домик, что в центре - там уже вовсю командный пункт сооружают. Дело шло быстро и без помех, и пребывавшие до того в крайне напряженном состоянии бойцы - шутка ли, столько времени по лесам да болотам, да шесть трупов - начали понемногу "оттаивать". Еще успело толком и вечереть, а в хижинах уже кипела жизнь, кипела и вода в огромных электрических чайниках - конечно, много кто хотел бы чего покрепче, но протащить это самое "покрепче" на операцию было в принципе невозможно, равно как и достать по пути, так что оставалось плюнуть да радоваться тому, что есть. А было у них всего в достатке - уж кто бы ни стоял за 133-ей армией, но снабжали ее всегда исправно. Даже на пару бензиновых генераторов расщедрились в этот раз, чтобы не при свечах народ сидел.

Отделение Бариева заняло два домика на окраине - шесть человек туда, еще шесть, включая самого сержанта - сюда, да и всего дел. Рядовой Рябов, примостившись у окна, настраивал по заказу Цветкова громоздкую рацию, еще трое бойцов, забившись в угол, активно резались в карты. До пьющего свой горький - вот чего-чего, а сахарку им почему-то в этот раз не досталось - чай Бариева то и дело долетали из этого самого угла отчаянные крики играющих:

-А мы вот так! - азартно хрипел Кошелев.

-А вот хрен тебе! - и по помещению разносился хохот Муравьева.

-Эх, прибил бы тебя, да возиться лень... - бормотал после очередного проигрыша сквозь зубы Тереньтев.

Температура к вечеру нисколько не упала - духота была та еще - и Бариев почти всерьез сочувствовал оставшемуся в охране рядовому Мухину - надо бы проведать его будет, словил там тепловой удар или нет еще...

Не было ничего удивительного в том, что теперь, когда после двухнедельных мытарств они смогли наконец посидеть в теплых и крепких - пусть и чужих - домах, а не спать на траве да по машинам с палатками, многих отпустило даже через край, а затем и порядком разморило. Бариев в их число не попал - отдохнув, он поперся наружу, на духоту, сам не зная зачем. Дурная голова явно не давала покоя ногам, но кто же виноват, что голова до сих пор не услышала дальнейших приказов? Уж точно не она сама.

Проверив, все ли на постах (и порадовавшись тому, что на них поставили в этот раз не его ребят), Бариев зачем-то поплелся через всю деревню - уж очень ему хотелось посмотреть на ту церковку вблизи, даром что ее, как он недавно понял, скоро подрывать будут. Причины подрыва Бариева волновали слабо, надо - значит надо, а какого-либо сочувствия ко всей этой религиозной мути он отродясь не испытывал. Пусть хоть под склад перестраивают, хоть сносят, ему-то какое дело? Сколько уже таких снесли, и что, наказал их бог кого-нибудь? Ага, как же. Сержант и сам был порядком удивлен, что этот храм его заинтересовал. Было в нем что-то такое...вроде магнита.

Ноги вынесли Бариева к центру деревни, а затем и дальше, он уже приближался к подножию холма, когда услышал голос Лапина - тот отчаянно с кем-то переругивался. Осторожно, идя вдоль стеночки, Бариев выглянул из-за домика.

Ага, так и есть. Лейтенант и "беретка". И ругаются-то как - впервые он их такими видит.

Какая-то часть его подсказывала Бариеву, что делать этого не стоит, а стоит сейчас вернуться на прежний маршрут или вовсе развернуться и уйти, но не слушать эту парочку. Мало ли что, иногда и за пару лишних слов, влетевших в ухо, до стены пройтись можно. Делать этого не стоило, конечно же. Но как тут удержишься?

Спрятавшийся за стеной Бариев весь обратился в слух, время от времени позволяя себе чуть выглядывать из-за угла.

-Слушайте, вы... - лейтенант аж красными пятнами пошел от злости. - Вы вообще знаете о чем говорите? Чтобы я...

-Так надо, - пожал плечами человек в берете. - Вы никому ничего не скажете. Поймите же, они должны выглядеть расслаблено, они не должны ожидать нападения. Все должно быть правдиво.

-Да их же положат всех к херам!

-Никого, как вы выразились, не "положат", - хмыкнула "беретка". - Я же вам уже все сто раз объяснил, практически на пальцах. Я получаю весьма четкие разведданные от "глушителей". Они следят за каждым вашим шагом, лейтенант. И за каждым их движением. Я, конечно, понимаю, что вам не особо приятно оказаться сыром в нашей маленькой мышеловке, но...

-Я сейчас же...они...

-Вы ничего не расскажете, - повторил человек в берете. - Мы готовились к этой операции несколько лет, лейтенант. Я не позволю одному трусливому человечку все испортить.

-А я не позволю вам использовать моих людей в качестве наживки, мать вашу!

-Повторяю раз сто первый, - вздохнула "беретка". - Никакой угрозы нет. Полукровки в настоящий момент отвели все небоеспособное население во вторую деревню, и, соединившись со своими товарищами оттуда, на всех парах мчатся к нам. Считают нас легкой мишенью.

-Мы и есть херовы мишени! - взорвался Лапин. - Я читал про этих мразей, там танки пригонять надо было! А вы...нас...

-Они видят в вас легкое мясо, как мы и хотели. Едва они нападут, "глушители" тут же начнут операцию, - невозмутимо продолжал собеседник лейтенанта. - Возьмут их в клещи и зачистят, до последней...кхм...до последнего отродья. Поймите, иначе было нельзя. Вы ведь помните тех несчастных, которые...

-Еще бы мне не помнить!

-Так вот, это они нас попросту прощупывали. А сегодня к ночи нападут всем скопом. Они прекрасно знают, зачем мы здесь, я более чем уверен в этом. А еще они прекрасно знают, что все осевые храмы должны быть уничтожены одновременно, с задержкой не более чем в три-пять секунд, в противном случае активная защита выкосит все живое в радиусе...кхм...нам хватит, в общем. Поймите вы, они не тупые звери, они мыслят как мы, лейтенант, они ведь тоже люди...отчасти. Своих...чудовищ они сами убирают, когда надо. План прост и логичен: женщин, детей и стариков подальше, часть бойцов собирается и вырезает наглых чужаков. Если даже чужаки каким-то чудесным образом побеждают, им все равно надо захватить все три храма, чтобы отключить Замкнутое Поле правильным образом. А значит, они, уже порядком израненные, потерявшие кучу народа, ломятся во вторую деревню, и там-то их и добивают оставшиеся бойцы...те же женщины и детишки, если придется. Все просто, лейтенант, не так ли?

-Почему тогда надо подвергать риску моих людей? Почему сразу не вывести этих ваших цирковых уродов и не покрошить выродков в капусту?

-Потому что, болван вы несчастный, если бы они увидели за нами реальную силу, то в этих лесах началась бы такая партизанщина, что нас с вами давно уже бы выпотрошили и кишки по веткам развесили, - зло зашипел человек в берете. - А так они расслабились и ждут легкой победы. Они придут сюда, мы их сомнем и двинемся дальше, уже под полноценным прикрытием. Добьем защитников второго поселения и...кхм...сможем заполнить, наконец, наш автобус.

Цвет лица лейтенанта Лапина вновь сменился - теперь кровь отлила от лица и он стоял белый, словно мел.

-Вы...ведь...не...не о том, что я подумал?

-Именно о том. Когда он освободится, то будет очень сильно хотеть пить.

Сержант Бариев почувствовал, что сейчас все же хлопнется в обморок от ужаса. Несмотря на свой внушительный внешний вид, человеком он был достаточно трусоватым, но тут...мать их, кто бы тут не испугался? Покажите ему такого! Покажите! Вот сейчас же!

Из этого жуткого разговора он понял чуть меньше половины, но уже и ее было достаточно, чтобы сердце заколотилось так, словно захотело вырываться наружу и смыться подальше от обреченного хозяина.

Их привели в ловушку. Всех. Как скотину на бойню!

Бежать. Бежать. Но куда? Куда тут денешься, когда кругом тайга? Как тут проживешь, когда кругом...кто-то...

Кто-то, кто спокойно может вывести человека в лес мимо часовых и содрать с него лицо. Кто-то, кто способен превратить крепкого мужика в пускающего слюни идиота.

Кто? Кто это такие, черти их дери?

Нет, бежать не выход. Вот если взять ствол да припереть этого подонка к стене, да заставить все выложить...всем, конечно же, всем до последнего бойца...

Бариев уже было дернулся действовать в соответствии с последним импульсом, но разум подсказал, что стоит все же дослушать страшный разговор. Как-никак, там обсуждается их судьба.

-Вы, конечно, можете предложить ему своих людей, - усмехнулся человек в берете. - Но я думаю, этот скот подойдет ему больше.

-Но...

-Лейтенант, вы читали хоть что-то об Апостолах?

-Только краткую сводку для офицерского состава.

-Значит, не читали ничего. Так вот, я вам кое-что расскажу. Тот автобус, пусть мы его даже битком набьем, это для него так, засуху перебить. На его уровне развития...кхм...или деградации, тут как уж посмотреть...в общем, на его уровне нужно весьма регулярно питаться, если не хочешь обратиться в прах. А когда на место прибудет его клан...

-Что?

-А как, вы думали, мы будем справляться с этими отродьями? Нам это дорого обошлось, но мы все же смогли выйти на его учеников. И заключили договор.

-Что еще за...

-Мы покажем им свою силу, сегодня ночью. Как они увидят, на что мы способны, то вступят в бой и помогут "глушителям" дожать полукровок. А мы отдадим им третью деревню на растерзание. Там несколько иной...контингент, вот пусть его они для нас и зачистят.

-А потом что?

-А потом нас ждет курган. Кстати говоря, нас подслушивают уже минут пять. Один из ваших.

Бариев почувствовал, что сейчас не просто отключится - умрет от ужаса.

-Что? - вскричал лейтенант, то ли потянувшись к кобуре, то ли просто хлопнув себя рукой.

-Можете больше не прятаться, - человек в берете говорил медленно и спокойно, со все тем же презрительным оттенком. - Выходите.

Он хотел убежать. Он правда хотел.

Вот только не мог. Страх того, что будет, если он попытается был даже сильнее страха пред тварью в этом смешном беретике. Ноги словно сами вынесли Бариева из его укрытия и он медленно заковылял к Лапину и "беретке".

-Вам следует лучше следить за своими людьми, - бросил последний, рассматривая Бариева так, как смотрят на раздавленного таракана. - Один раз я подчищу за вами следы, но только один. Уяснили?

Побагровевший лейтенант застыл точно так же, как и Бариев, не в силах понять, на кого же сейчас нужно злиться и орать в первую очередь - на сержанта или наглую "беретку". Но последняя вновь перехватила инициативу и продолжила вещать, смотря Бариеву в глаза.

-Не тратьте понапрасну время, лейтенант. Я сам все улажу.

Еще не сорвалось с его губ последнее слово, а Бариев увидел, что творится что-то не то. Что-то, что он не мог понять и чего уж точно никогда в жизни не видел. Глаза "беретки" изменили цвет - нет, они, кажется, светились, мерцали голубым светом, в то время как зрачок сжался в крохотную черную точечку внутри ослепительно-белого ребристого солнца...

Солнца, которое прожгло глаза несчастного Бариева насквозь, просветив его до мозга, до каждого нерва, до каждой клеточки, до самой его сути - и лишило всякого контроля над его собственным телом.

Что. Что. Что это? Как такое возможно?

Бариев пытался сражаться с этой новой, необоримой силой, что вторглась в его мир, в его разум. Но это было все равно что пытаться остановить уже почти наехавший на тебя танк голыми руками. Так страшно ему не было еще никогда - даже там, на базе, где...

Какого хрена? Он выше этого сморчка в берете раз в пять, он здоров как бык, он выходил победителем из стольких драк...

Вот он резко шагает вперед, хватает хмыренка за воротник и бьет о стену дома так, что трескается облепленный жирными черными волосами череп.

Нет.

Он все еще стоит как истукан, а хмыренок только ухмыляется и подходит ближе.

-Валерьян Воронцов, научный корпус "Аврора", - человечек в берете протягивает свою тощую ручонку, пожимает безвольно висящую вдоль тела лапищу Бариева - продолжая при этом ухмыляться. - Может, пройдемся немного, сержант? Поговорим по душам, так сказать...

"Беретка" моргает и Бариев словно чувствует несильный удар током - а вместе с этой болью к телу его возвращается подвижность.

-Что...что... - выдыхает он, полными ужаса глазами глядя на "беретку". - Как...

-Вы все равно не поймете, - усмехнулся Валерьян. - Не стоит.

-Но... - когда язык, наконец, начинает шевелиться как надо, Бариев с жаром озвучивает то, что с него так и рвется. - Как вы это сделали?

Он лихорадочно озирается по сторонам. Бежать уже точно поздно, да и лейтенант куда-то пропал - поддержки никакой. А этот...если он одним взглядом его удержать может...

-Мистические Глаза Сковывания, - с вздохом выдает Валерьян. - Простейший тип из тех, которые можно изготовить для себя...именно поэтому на выходе мы получаем кучу ослепших идиотов, которые хотели заиметь себе признак мага первого класса, но руки росли явно не из того места, которое предназначила природа. Лично я сделал эти в семнадцать лет.

Каждое новое слово было для Бариева словно ударом молотка по черепу. С каждой новой фразой он понимал все меньше и меньше.

-Н-но...вы сказали...маг? Глаза...чего? Вы чего вообще...

-Я же сказал, вы не поймете, - кисло улыбнулся Валерьян. - Имеет смысл ребенку, скажем, в возрасте трех-четырех месяцев преподавать ядерную физику? Вот. Именно по этой причине мы вам не рассказываем ничего сверх необходимого. Играйтесь в свои кубики и не вылезайте из кроваток, а то не дай Бог расшибетесь.

-Да кто вы вообще такой? - выкрикнул окончательно запутавшийся Бариев, который сейчас не мог даже толком определить, чего в нем было больше - страха или любопытства.

-Пройдемся, - повторил человек в берете. - Только не пытайтесь ничего выкинуть, хорошо? Терпение в обширный список моих добродетелей вовсе не входит, а уж прощение и подавно.

Закат этим вечером был необычно красив, и если бы не жуткая духота, комары да прочая мошкара, можно было бы смело говорить, что вечер удался...для тех, кто сейчас сидел по захваченным домам, конечно же. Еле живой от ужаса Бариев, до которого лишь через пять минут начало доходить, как глубоко он умудрился вляпаться, плелся, едва переставляя ноги, следом за Валерьяном. Конечно, искушение свернуть хлюпику шею никуда не делось, но теперь, после того, как тот остановил его одним лишь взглядом, продержав так почти минуту и подарив боль во всем теле, к этому желанию добавилась солидная порция липкого, мерзкого страха. На что он еще способен? Кто он вообще такой? Что, в конце концов, его теперь ждет?

-Значит вы...это...волшебник?

Слово, которое раньше встречалось ему лишь в детских сказках, давно и прочно забытых, было весьма сложно произнести - сложнее только было поверить в то, что это и правда не сон.

-Маг, - с кислой миной поправил Валерьян. - Часовая Башня, отдел современной магической теории. К сожалению, мои оказались слишком уж современными, да еще я имел наглость активно возражать против их грабительских поборов за проживание...пришлось возвращаться домой, пока было на чем.

Бариев понял лишь пару слов из этой длинной фразы, что было отчетливо видно по его лицу, но он так боялся прервать тираду "беретки", что ничего в итоге не спросил.

-Ленинградский Клуб предложил мне весьма выгодный контракт. За пять лет работы на них я добился большего, чем за все время в Лондоне. Мне показали несколько новых интересных направлений, мало того, никто меня тут не лупит по рукам...

-Простите...Ленинградский Клуб?

-133-ая армия создана в качестве его боевого крыла, - спокойно ответил Валерьян. - Они начинали почти с нуля, горстка военных с украденными у одного взбалмошного мага разрозненными данными. И посмотрите, что мы имеем теперь. Клуб опутал весь Союз, да будет вам известно. С конца войны мы поглощаем все местные магические учреждения. Говорят, лет через пять сможем протянуть щупальца к соседям...

-Но...чем мы тут занимаемся?

-Сейчас? Ну, в настоящий момент проводится операция "Кащей", целью которого является...кхм, как бы вам попроще сказать...видите вон ту церковь?

-Да, конечно, - быстро ответил Бариев.

-Так вот, есть еще две таких, - Валерьян помолчал, видимо, думая о чем-то своем. - Тут, рядышком. А еще есть гора, которую мы и ищем, гора, про которую ходили раньше весьма интересные легенды. Будто погребен в горе сам дьявол, святой старец его туда загнал, замкнул нерушимый круг да молитвой спать заставил...скукота, да и только. Образованные люди скажут несколько иное. То, что веке, кажется, в шестнадцатом, одной команде весьма смелых людей...кхм...и нелюдей тоже...удалось заманить в ловушку и запечатать Прародителя за номером двадцать два. А сторожить его остался весьма странный союз.

-Простите, я...я не понимаю...

-Вампир. Так проще? - вздохнул Валерьян, но, встретившись с тупым взглядом Бариева понял, что и это не помогло. - Ох, как же с вами всеми сложно...ладно, сержант, это уже все не очень важно, так как мы уже пришли.

-Куда? - встрепенулся Бариев и обомлел, увидев, что они уже совсем не в деревне, а вышли аккурат на ту грязную дорогу, по которой ехали утром. - Вы...

-Вы ведь понимаете, что все, что я вам рассказал только что, явно противоречит тем подпискам, что мы все давали, правда?

-Э...да, наверное, - промолвил Бариев.

-А еще вы нагло подслушали наш с лейтенантом разговор и можете сорвать всю операцию, если расскажете своим бойцам, какова ваша в ней роль.

-Я не...

-Ну вот и не обессудьте.

До Бариева, наконец, дошло, что сейчас будет. Но раньше чем он успел не то, что ударить - поднять руку - в глазах "беретки" вновь вспыхнули белые солнца. А потом рука - когда он только успел сорвать перчатку? - коснулась его груди, а хозяин этой самой руки сказал несколько каких-то слов на незнакомом ему языке.

Эти слова стали последними в жизни Михаила Бариева.

Палящее солнце давно скрылось, духота уже не давила так, как вечером. Дело шло к ночи, но древний лес даже и не думал засыпать. Идущие через чащу - о некоторых из них даже можно было, если не приглядываться, сказать "люди" - не давали успокоиться.

Сложно сказать, когда же здесь, в этих негостеприимных краях, появились немногочисленные, укрытые от посторонних глаз поселения. Возможно, в середине века эдак восемнадцатого, когда солдаты Сибирского корпуса вели сюда под конвоем, одну за другой, партии старообрядцев. В этом был практический смысл - рост промышленности требовал наличия крестьян-земледельцев рядом, требовал хлеба для регулярных войск. В Забайкалье, куда их везли большими семьями, называть их стали семейскими, на Алтае и в Восточном Казахстане - поляками, в Западной Сибири кержаками, на Урале - двоеданами...но кого привезли сюда? И когда это случилось? На эти вопросы ответов было уже не найти, как не найти было и ни одного источника, из которого следовало бы, что поселения эти были основаны именно тогда. Не было даже известно их названий, кроме этого самого Глухого, да и то считалось просто шуточным - настоящее отыскать не мог никто. Да никто и не пытался. Сюда не ходили. Сюда не забирались. А все попытки сделать это заканчивались неизменно: череда несчастных случаев, позже обраставших все более жуткими подробностями, хаос и беспорядочное бегство очередных горе-завоевателей. Этот тихий край не покорялся никому, и так было уже долгие века.

Впрочем, кое-какой документ все-таки существовал, пусть и не мог он в должной мере пролить свет на дела, творившиеся уже много веков в этой глуши. Вернее даже огрызок, кусочек документа - но именно сия бумажка дала старт крупномасштабному расследованию. Речь в документе шла, переводя на современный язык, о некоем отряде, посланным в ту самую сибирскую глушь, о загадочном "Приказе второй охоты" и шли одно за другим строгие распоряжения...

Попала бумажка в нужные руки, раскрутились шестеренки огромного механизма. Заработал механизм, много уже всего на своем веку перемоловший, и вот, спустя четыре года - четыре года утомительных поисков, работы с источниками, как своими, так и зарубежными, четыре года допросов, похищений и добывания другими способами, всеми, какие только есть - на столе у нужных людей лежал портфель с детальными планами операции. Операции, имя которой дали "Кащей" - в том самом древнем значении раба, пленника, которое мало кто уже помнил.

Обо всем этом продиравшиеся через чащу существа, конечно, знать не могли, не могли, да и не хотели. Для них все было куда проще. Сколько раз уже сюда наведывались чужаки? Сколько раз уже пытались истребить их, сломить их, подчинить их? Тут определенно можно было бы сбиться со счета. А сколько раз удача им была в их страшном деле? Ни разу. Ни разу на памяти живущих. Так и сейчас будет.

Забредший сейчас в лес человек, увидев следовавшую к деревне процессию, определенно тронулся бы умом. Ну, или если бы оказался то человек более смелый, подумал бы, что пить надо меньше, чтобы всякое не мерещилось. То, что продиралось через чащу, словно сошло со страниц старых сказочных книжек, вот только детям такие сказки определенно не стоило показывать...

Впереди всех, превосходно ориентируясь во тьме, бежали, лихо перепрыгивая через коряги и пни, несколько скрюченных до земли человечков с ручками и ножками, тоненькими, как соломинки - одеты они были в рваные лохмотья, за простенькими поясами их понатыканы превосходно наточенные ножи, а у кого-то длинные острые спицы да ножницы. Два высоких типа с допотопными ружьями и заткнутыми за пояса топориками - серая кожа, узкие глаза словно бы вообще без век, то и дело вспыхивающие в ночной темное синими огоньками. Следовавший за ними человек имел кожу и вовсе красную, что кирпич, смоляные волосы и непропорционально длинные руки - каждый палец заканчивался изогнутым когтем. Похожий на раздувшийся труп безобразный старик, то и дело сверявший дорогу с чем-то, похожим на компас с тремя стрелками - двигался он, как ни странно, едва ли не быстрее своих сопровождающих. За стариком, почти след в след, шествовали три высокие бледные женщины, с ног до головы перепачканные в болотной грязи, их длинные, почти до земли, распущенные волосы цвета гнилой листвы то и дело цеплялись за ветви, оставаясь там целыми клоками. Одна женщина несла за стариком старый меч в ножнах, две других сжимали старинные ручные пищали в своих покрытых свежими язвами длинных руках. Маленький пузатый человечек в дорогом наряде волочит за собой по земле огромный мешок, набитый оружием, опасливо озираясь на идущих следом за ним на почтительном расстоянии жутких существ, окутанных медно-ржавого цвета туманом: их вытянутые тела имеют лишь одну ногу, и передвигаются они медленно, подтягивая себя одной же рукой за ближайшие деревья. Одноногие существа кашляют кровью и желчью, сгибаясь при каждом движении так, будто хотят сложиться пополам, и с кашлем своим выдыхают все больше и больше ржавого дыма. Последний десяток закутан с головы до ног, несмотря на жару, и двигается страшно медленно, а злые их опухшие глаза только и бегают взглядом по остальным, а пересохшие тонкие губы под слоем тряпья шевелятся да бормочут что-то...

-Остальные?

-На местах, на местах. Ждут только нас.

Замотанный в темные тряпки человек шумно кашляет, останавливается, смотрит, как несется к нему один из скрюченных людишек, да чуть кубарем не катится, оказавшись рядом с ним.

-Дальше, - сухой усталый голос, приглушенный тканью.

-Как сонные мухи, право слово, - скрипит человечек, поигрывая ножами. - Мы их окружили, а хоть бы что, даже не чешутся. Часовых немного, остальные по домам сидят...

Закутанный в тряпки человек чувствует, как в нем поднимается, вызревает ярость.

По домам.

По их домам.

Поднимает голову, вглядывается в ночное небо с первыми звездочками. Медленно стягивает с лица повязку, чтобы отдышаться получше, обнажая чудовищно деформированную челюсть с выпирающими наружу зубами.

-Начинайте, - скрипя этими зубищами с таким звуком, словно на них попал песок, шипит человек. - Вырезать всех. До единого.

Глухое спит. Недавние захватчики сидят по избам, лишь несколько человек снаружи, у огромных грязных машин, да еще человек шесть в центре, у раздутого высокого шатра, под которым навалены здоровенные ящики. Рядом с шатром, подключенное сразу к двум генераторам, возвышается нечто, похожее на антенну - башенка из странного металла, верхушка ее укрыта брезентом. Мало кто знает, что здесь за аппарат, впрочем, большинству и вовсе плевать. Расслаблены солдаты, обрадованы легкой победой - даже без боя. Отдыхают...

Глухое окружено. Тихо идут, растекаясь в четкие цепи, его настоящие хозяева. Они не торопились, они ждали темноты, готовили свое старое, допотопное оружие. Щелкают затворы в тишине, ноги заплетаются за коряги, утопают в грязи.

Передается по цепям команда - где шепотком, где просто жестом...

Первые выстрелы треснули из зарослей, собирая кровавый урожай. Проходит несколько мгновений, и, даже раньше, чем начинается крик, испуганно и гулко начинают стучать в ответ целые очереди.

Уже поздно. Слишком поздно.

Они приходят, кажется, отовсюду, в считанные секунды замыкая кольцо: выпрыгивают из воды, выбегают с жутким воем из леса, сваливаются на перепуганных солдат с крыш домов, по которым скачут так, как никаким акробатам не снилось. Крики, вой, мат многоэтажный. Вываливаются перепуганные бойцы наружу, кто-то успевает собраться, залечь, начать огрызаться, дать ответный огонь по пляшущим во тьме теням. Но сколько же их! Чей-то снаряд разносит в клочья избу, мечутся в страхе бойцы, спасаются прочь от огня. Без единого звука из леса выходят последние резервы, замотанные в тряпье высокие люди кидаются в атаку, на ходу сдирая с себя толстые грязные повязки. Под ними морды страшнее звериных, под ними острые когти, опухшие злые глаза...

Точно ветер они налетают на перепуганных солдат, и начинается резня. Одного, выронившего автомат, полоснули по груди - схватился он за рану, согнулся до земли, захлебываясь кровавой пеной, другого рвут за бок, до страшной зияющей дыры, чью-то голову вместе со шлемом сдавило до хруста, до красной массы...кровь в песок, кровь в траву, блестят во тьме злые глаза, хрустят кости, лопаются жилы. Кто-то столкнул с криком с себя убитого, хромая, но добежал до машины. Вот и другая оживает, просыпаются пулеметы, и, пока бронированная туша еще ворочается в грязи, а под яркий свет фар попадаются жуткие гости - начинают хлестать, часто, сильно, задевая своих и чужих - все вокруг стало давно одной сплошной целью. Хозяева деревни на всю катушку воспользовались своим преимуществом, но теперь уже неожиданность свое отыграла, слабые погибли, а остальные проснулись. Перечеркивает пулеметная очередь одного за другим, валит в грязь. Рвутся гранаты, сцепившиеся противники превращают друг дружку в мертвые кучи костей да мяса.

Победитель очевиден, очевиден с самого начала. Да и могло ли быть иначе? Что может человек против них? Солдаты в панике палят во все стороны, жмутся к своим уродливым машинам, один пулемет уже не стреляет - то, что осталось от оператора, разбросано по салону, сделавшая это тварь сейчас подбирается ко второй машине, намереваясь точно так же вскрыть и ее, словно консервную банку. Тех, кто засел по домам да бьет из окон, добьют позже - сейчас же охотятся на тех, кто еще остался на виду.

Два окровавленных, ошалевших от ужаса бойца сдирают брезент с "антенны", один успевает дернуть какой-то рычажок. И башенка из странного металла отвечает, отвечает диким, разрывающим барабанные перепонки звуком - каждому сейчас кажется, что хуже этого звука во всем мире нет ничего. Описать звук, подобрать нужные слова, которые в полной мере отразили бы всю боль, что он приносит с собой, попросту нет никакой возможности. Нет ни у кого на это слов. Такого звука вообще не должно существовать, просто не должно и все...

Но звук продолжает изливаться. Звук острыми спицами пролезает в уши, доставая до мозга, люди и нелюди валятся, словно снопы, суча ногами и пуская пену, глаза их закатываются, зубы стучат, откусывая языки. Ночь тонет в криках - животных воплях, в которых не осталось ничего человеческого, не осталось вообще ничего кроме желания, чтобы звук прекратился. Но нет, он лишь становится сильнее, и - откуда? Как? Кто может еще стрелять? - к нему прибиваются знакомые трещотки автоматных очередей...

Они выходят из тьмы, сжимая кольцо вокруг деревни, точно так же, как до того поступили истинные ее хозяева. Но они не кричат в ярости, не завывают, они лишь бегут к своим целям, стреляя на ходу. И адский звук их не берет.

Хозяева деревни двигались, словно ветер, но эти - быстрее ветра. Высокие - со стороны кажется, что вообще одинакового роста и комплекции - в черных прорезиненных костюмах, закрывающих все тело, в черных уродливых шлемах, сплавленных с дыхательными масками. Дышат они тяжело и шумно, но кроме этого дыхания и топота десятков ног нет ни единого звука с их стороны. Они замыкают кольцо, они врываются на крохотные улочки крохотной деревеньки, и - все так же молча, без страха и сомнений - начинают убивать. Падает на колени изорванная очередью женщина с распущенными волосами, разлетается осколками череп убившего уже четверых солдат существа с деформированной челюстью...похожий на труп старик ревет глубоким голосом какие-то старые и страшные слова, кличет бурю - та приходит, рождаясь в его руках, сминая близстоящую избенку, словно спичечный домик. Люди в масках двигаются быстро, скачут из стороны в сторону, петляют и прыгают, продолжая вести огонь из своих легких компактных стволов. Движения их не похожи на человеческие, совсем не похожи - словно в эти костюмы запихнули каких-то бешеных обезьян, научив их стрелять в любой обстановке, вырезав страх, боль, вообще все, что может помешать.

Люди в масках окружают старика, добивают экономными очередями встающих на его защиту - тех немногих, кто может двигаться, кого еще не сломал исходящий от башни звук. Тварь в ужасе замирает, глядя, как одно из существ в черной дыхательной маске, уходя от ее заклятий, несколько секунд бежит по стене...

Их веками считали чудовищами, и, надо сказать, они к этому привыкли. Но если они чудовища, то кто тогда это?

Старика закидывают гранатами, не давая опомниться, поливают корчащееся тело свинцом с четырех сторон, разносят голову, и кидают на изуродованное тело шипящие синие диски - словно гигантские таблетки, спрессованные из какого-то странного материала, от которого течет в воздух сизый дымок. Кожа старика начинает шипеть и скворчать, вздувается пузырями, лопается - тело твари начинает растворяться, но людей в масках рядом уже нет, они уже отжимают выстрелами к ближайшей избе оставшихся в живых уродливых одноногих существ. Те, выгибаясь под невозможными углами, харкают в нападавших ядовитой слюной, окутывают облаками ржавого газа, падают замертво, но успевают забрать с собой пару этих...этих...кто же они такие?

Уже трое людей в масках погибло. Но даже умереть как люди они не могут. Один, с распоротой выстрелами грудью, с отсеченной мечом рукой, падает на колени и начинает визжать, и от визга этого, искаженного шлемом, стынет кровь в жилах. Тварь в маске дергается в конвульсиях, сжимается, словно высыхает, обрубок руки брызжет не кровью, но густой серой пеной, эта же пена льется из каждой его раны, комьями лезет наружу из разорванной маски. И минуты не проходит, а остается от мертвой твари только костюм в луже густой серой жижи, да вонючий дым...

Одна из тварей в маске в несколько чудовищных прыжков добирается до башенки, дергает рычаг на себя, прекращая, наконец, царство адского звука. Оставшиеся в живых хозяева деревни - израненные, окровавленные, сломленные подчистую этим чудовищным напором, какого не видели еще никогда - в ужасе застывают, не понимая, что происходит. Люди в масках окружают уцелевших, а те видят, как со стороны дороги к деревне несутся новые тени. Когда они выходят под тусклый свет уцелевших фар, когда скидывают свои капюшоны, кто-то начинает кричать.

Одиннадцать гостей - шесть мужчин, пять женщин - бледные вытянутые лица, глаза, полыхающие то красноватым, то желтым светом - в глазах этих читается многовековая усталость и смертельная скука пополам с презрением ко всему живущему - перехлестывающие тела ремни, набитые патронами, массивные револьверы, короткие клинки, длинные когтистые лапы, плетущие целые невидимые сети, в то время как пересохшие, шелушащиеся губы шепчут свои заклятья...

Люди в масках расступаются, все так же беззвучно отступают - они свое дело сделали - проносятся через пылающую деревню, чьи улочки завалены телами и залиты кровью, мчатся к реке, стремясь как можно быстрее оказаться за спасительной водной преградой.

Договор договором, а что могут устроить одуревшие от приготовленного им обильного ужина одиннадцать Апостолов, выяснять никто не горит желанием.

Трое существ в масках останавливаются у одного дальнего домика, врываются внутрь. Спешат в подвал, где укрылись три человека. Нет, не так - два человека и маг.

Последний встречает их радостной улыбкой, вытаскивая из ушей специальные затычки с выгравированными на них защитными символами.

-Все кончено, - медленно, почти по слогам, произносит один из людей в масках - человеческая речь для него очень трудна.

С улицы слышны крики убиваемых. Стихают они быстро - новые гости изголодались с дороги.

-Конечно? О, нет, нет, нет... - улыбка Валерьяна Воронцова становится еще шире. - Сегодня мы только начали...

Курган не был особо страшным - только что старым да заброшенным. Многие сотни лет назад тут, судя по многочисленным обломкам, рассеянным вокруг, был целый комплекс - не мемориальный, конечно же, защитный. Но природа постаралась на славу, и теперь весь ландшафт был буквально "проеден" и разрушен до своего первоначального состояния. Тут, в широком поле за жутким лесом, правили бал разруха да тишина. Сухой скрученный кустарник похоронил под собой древние охранные сооружения из камней и давно сгнивших и рассыпавшихся трухой бревен, и никогда уже никто не узнает, как они выглядели в былые дни, с какими заклятьями на устах их воздвигали, что чертили на этих досках, кому молились, чтобы все это стояло вечно...

В очередной раз сверившись с разложенной на раскладном столике картой, Валерьян повернулся к ожидающим приказаний существам в черных масках.

-Так, проход должен быть вот здесь, - ткнул он пальцем в карту, чуть не порвав ветхую бумагу. - Замуровывали они на совесть, так что взрывчатки отсыпьте побольше. Будет ему будильничек...

-Долго мы еще будем копаться? - холодный голос заставил Валерьяна обернуться, встретившись взглядом с высокой бледной женщиной в потертом дорожном плаще.

Из всех учеников Двадцать Второго она ему понравилась больше всего - своей холодной, застывшей навечно красотой, своим не терпящим возражений голосом, своей манерой убивать...

Он видел ее в бою, о да. Когда они брали третью деревню, добивали последний осколок древнего союза - служителей давно сгинувшего "Приказа второй охоты" - она показала себя лучше всех. Кто напал на них в Глухом? Цвет, отборные, если можно так было сказать об этих выродках, войска, те, в ком чертова кровь была сильна как никогда. Те, кто должен был стоять на страже до скончания времен...кто выродился, обнищал, забыл свое призвание и был ими раздавлен. Кого они встретили во второй деревне? Валерьян до сих пор помнил это жалкое, хнычущее стадо, выродков среди выродков, уродливых и слабых, одинаково убогих по всем параметрам. Слишком слабы, слишком...не люди и не демоны, просто...просто какие-то мерзостные отбросы. Сколько этих отбросов они затолкали в автобус и освободившиеся грузовики, сколько привезли сюда? Достаточно, как ему хотелось надеяться. А сколько он сам кончил там, когда ходил меж рядов сложенных в пыли, как деревянные колоды, людей, пуская по пуле в затылок каждому, для кого мест не нашлось? Он давно уже сбился со счета. Не то, чтобы ему было особо приятно этим заниматься, вовсе нет - но во время казни на него обратила внимание эта наглая вампирская сука. А учитывая то, что она у всей их шайки-лейки пока что ходила за главную - как-никак, она всех собрала, с ней договор и заключали - он не зря старался. Демонстрация силы и характера, наглая и жестокая, не его лично, конечно, а всего того, что стоит за ним. Эта мертвечина была впечатлена уже когда увидела работу "глушителей", лучших творений Клуба еще с войны. И это самое впечатление нельзя было ни в коем случае портить. Пусть видят, с кем связались. Пусть не забывают, кто помогает им освободить их хозяина. Пусть знают свое место.

Впервые они смогли поговорить по душам после бойни в третьей деревне, когда ученики Двадцать Второго сделали свой ход. Показали им, на что способны, пусть и против выродившихся за прошедшие века горе-охотничков. Те, несомненно, когда-то были сильны. Веке так в шестнадцатом. Профессионалы тогда, с трудом помнящие свое призвание ремесленники сейчас. Предки этих людей, несомненно, были не слабее католических экзекуторов, являясь своего рода жуткой древней пародией на сию чудовищную контору, но время было к ним неумолимо. В конце концов, время неумолимо ко всему: выродились стражи, распался древний союз, как распались и эти охранные сооружения...сгнило, все сгнило...

Эти картины, эти размышления, эта погода, в конце концов - холодный ветер с дождем - все нагоняло на Валерьяна лишнюю меланхолию, напоминая - словно он в том нуждался - о недолговечности всего сущего, включая его самого. Смотря на этих суровых воинов и магов, чьи тела останутся такими навсегда, он чувствовал, как начинает его колоть и грызть черная зависть. Как хотелось бы испросить у одного из одиннадцати свою частичку вечности...удерживало от этого лишь знание, что с ним будет после. Даже если он выживет. Даже если он, потратив долгие годы, станет одним из них.

Его все равно уничтожат. Одиннадцать - лишь инструмент "Атропы", а та, в свою очередь, лишь одна из многих ниточек, за которые дергает великий и ужасный Директорат. Они лишь инструмент, и хозяин их лишь инструмент. И как только они выполнят свое предназначение, Директорат дернет ниточкой - "Атропой", а та принесет Апостолам забвение - для кого-то, быть может, даже долгожданное. И если он окажется столь слаб, что выставит напоказ свое желание стать одним из них...в чем точно не приходилось сомневаться, так это в том, что одна из ниточек в таком случае затянется вокруг его горла.

Сейчас же...а что сейчас? Сейчас он должен был и дальше ломать комедию.

-Все уже готово... - он преспокойно выдержал ее взгляд, самым наглым образом рассматривая лицо вампирши. - Все готово...Елена.

Паузу маг сделал намеренно: он запомнил имена всех одиннадцати, но зачем им было о том знать? Больше высокомерия, больше силы во взгляде и в слове, больше твердости. Они должны видеть, с кем играют теперь, и понимать, что они тут лишь на подхвате. А конкретно она должна видеть, что он никого из них не боится, никогда не уступит, и, если понадобится, всегда готов взять свое силой. Чудовища? Что они об этом знают, они, не ведавшие, где живет истинное зло? Уж он-то знает об этом побольше, он проторчал в логовище этого самого зла не один и не два года - и до сих пор Часовая Башня у него неизбежно ассоциировалась с запахом гнили, разложения, упадка. Кем он был там, в коридорах лондонских подземных комплексов? Один из многих, лишь один из многих, жалкая букашка, отчаянно пытающаяся что-то кому-то доказать. Кто он здесь, кем его сделал Клуб? О, здесь он царь и бог, здесь он может карать и миловать, здесь у него развязаны руки, здесь ему позволено такое, о чем Ассоциация не могла представить себе и в горячечном бреду. Здесь он, наконец, по праву возвышен, занимает свое место - и, наконец, чувствует себя именно магом, а не просто знающим пару интересных трюков винтиком из старого, давно проржавевшего механизма...

Валерьян уже давно знал, что именно таким вот образом Клуб и вербовал, заманивал к себе новых и новых магов. Всех тех, кто не мог почувствовать себя выше людей, будучи лишь очередной козявкой, серым ничтожеством в рядах Ассоциации - и кто здесь становился властелином жизней, потому что здесь он был действительно редким экземпляром. Грамотная, хорошая тактика. Он не мог это не признать, посмеиваясь иногда над собой - ведь и он не смог не зацепиться за этот заманчивый крючочек...

-Если готово, так что же вы тогда ждете? - вампирша прищурилась, разглядывая нахального мага так, словно решала, куда всадить нож - Валерьян усмехнулся, думая, что так, возможно, и было. - Рассвет через два часа. Ваши люди все здесь уже оцепили в два кольца, и все, что вы хотели, установили. Автобус тоже на месте. Когда вы уже дадите сигнал?

-Вот прямо сейчас... - протянул маг, закончив ощупывать собеседницу взглядом. - Скажите, неужели вы не чувствуете этого? Волнение, напряжение, страх, в конце концов...сколько всего висит сейчас в воздухе...

-Тут висят разве что комары, - отрубила Апостол. - Мы не собираемся просто сидеть и смотреть, как вы бездельничаете. Делайте, что должны.

-Никакой романтики, - хмыкнул Валерьян. - Никакого азарта. Скажите, а вас ведь он обратил незадолго до своего пленения, так?

-Плохо помню, - буркнула тварь. - Сорок с лишним лет я провела в лесах. Пока разум не вернулся.

-Вам помогали?

-Нет. Он никогда никого за ручку не водил, особенно когда дело касалось охоты. Выплывешь - молодец, нет - на твое место всегда есть еще один кандидат...

-Я погляжу, особой любви вы к нему не питаете, так?

-Без него я бы не увидела всего этого, - вампирша неопределенно махнула рукой в сторону застрявшего в грязи бронетранспортера. - Но...

-Что?

-Это сложно объяснить. Проживете хотя бы лет сто пятьдесят, поговорим с вами еще разок, идет?

-Ловлю на слове, - усмехнулся маг и, еще раз взглянув на огромный курган, у которого суетились похожие с его холма на черных букашек бойцы, поднял рацию, прикладывая попутно палец к губам.

-Осевые храмы один, два, три, доложиться. Прием.

-Первый, все готово. Прием.

-Второй, все готово. Прием.

-Третий, все готово...

Еще один взгляд на курган. Курган велик, огромен - больше тех, что Валерьян когда-то видел в Скандинавии - курган незыблем и тих.

Пока что тих.

-Взрывчатка установлена, - шипит, поравнявшись с магом, тварь в черной маске - один из жутких "глушителей". - Прошу вас.

На губах Валерьяна пляшет безумная ухмылка. Видели бы его сейчас бывшие однокурсники и бывшие коллеги из Башни, видели бы его все эти тупые старики, вся эта живая ветошь, что там преподавала. Видели бы они, каких он высот достиг у себя на родине, пока они гниют в своих кабинетах над пыльными книгами...

Ох, знали бы они, что он начинает этим самым взрывом, какие силы приводит в движение. Они бы сошли с ума от ужаса, задохнулись бы от гнева, умерли бы от зависти - ведь они, пусть хоть тысячу раз маги, всего лишь одни из многих и не суждено им добиться ничего стоящего, не смогут они оставить свой след в истории.

В отличие от него, ведь сейчас Валерьян отдаст приказ и столкнет первый камушек - а пред глазами его уже катится будущая лавина...

Он все еще медлит, не в силах поверить, что именно с него все начнется. Что именно он даст старт генеральному плану Ленинградского Клуба.

Плану Кая. Его большой игре.

Валерьян смотрит на величественный курган. На вампиршу. Поднимает было опущенную рацию.

-Осевые храмы, внимание. Выполняйте подрыв на счет ноль. Пять, четыре, три...

Слышно, как вампирша скрипит от напряжения зубами.

-...два...

Звенят комары над ухом, шумит лес.

-...один, ноль, пошел!

Грохот такой, что взрыв, как ему кажется, должен поднять на Луну весь курган, разметав по кусочкам. Но нет, доза рассчитана точно - взрывчатка пробивает для них проход. Проход внутрь страшной горы, замурованный многие века назад.

Хрипит рация, сыплются один за другим доклады. Слышны радостные крики в этих помехах.

Секунда в секунду. Поразительно, но - они смогли!

Валерьян улыбается. Он, конечно, не может этого видеть, но он знает, что прямо сейчас оседают на землю три величественные церкви - или же падают с грохотом в пыль и песок их обломки. Представляет, как смяло, как искорежило раздутые купола, как вывернуло и разнесло на куски массивные кресты, как выбило окна, в щепки разворотило алтари, расколотило витражи.

Как мощнейшее Замкнутое Поле, державшее Двадцать Второго в заточении одно столетие за другим, лопнуло, словно мыльный пузырь.

-Автобус, - бросает Валерьян, но в этом нет нужды - машину уже давно гонят на полной скорости к развороченному проходу в курган.

Машина битком набита людьми - нет, не людьми, выродками - остается надеяться, что их дрянная кровь сгодится, что Двадцать Второй не будет очень уж придирчив в первые минуты своего пробуждения. И что это поможет ему не впасть в безумие. Автобус гонят к кургану, накачанные транквилизаторами и связанные тела катаются там сейчас, наверное, по полу, ломая себе шеи. О них Валерьян не думает. Думает он о том, что вот, сейчас...

Да. Вот оно.

-Воронцов, переключитесь на шифрованный канал. С вами будет говорить Кай.

Его рука дрожит. Он медленно отходит подальше от вампирши и остальных, ступая по сырой траве. И, сделав то, что ему сказали, слышит голос, который слышал лишь два раза в своей жизни.

Пусть даже ни разу владельца этого самого голоса он и не видел живьем - и вряд ли когда-нибудь увидит.

-Как все прошло? - голос сух и лишен эмоций, голос этот холоднее льда.

-Мы...мы справились, - выдыхает Валерьян, утирая пот со лба. - Защита пала, пробой успешен. Думаю, он пробудится с минуты на минуту. На всякий случай я приказал...ему уже везут кровь.

-Вы отлично сработали, - скупая благодарность, но значит для мага она больше, чем любые награды, которые могла бы дать ему Ассоциация. - Позвольте начать переговоры его Апостолам. Как только они объяснят ему основное, вступайте в дело. Свою роль вы знаете.

-Я не подведу. Порфирий Печальный будет нашим.

-Он уже наш. Просто об этом еще не знает, - голос становится чуть теплее. - Вы много сделали, Валерьян. Этот день войдет в историю, и вы вместе с ним, не сомневайтесь.

-Я...

-Ничего не бойтесь. Я знаю, в этот момент можно начать сомневаться...так вот, не сомневайтесь. Без этого было не обойтись.

Правда? Без всей этой крови, без закопанных в лесу в наспех вырытые ямы бойцов, без криков раненых и убиваемых, без выстрелов в затылок, одиннадцати чудовищ и их отца, которого он сейчас освободил от многовекового сна?

-Чтобы победить то зло, против которого мы выступаем, нужно не меньшее. Чтобы приковать зверя, нужен другой зверь, Валерьян. И вы нам его достали.

Валерьян Воронцов смотрит на развороченный вход в курган.

Он сделал это. Он толкнул свой камушек и дал дорогу лавине. Он должен чувствовать гордость. Радость. Восторг.

Но почему-то сейчас в душе его шевелится лишь предательский, ледяной ужас...

Интерлюдия 1. Последствия.

1975 год.

Просторный, чистый кабинет. Ослепительный свет из новеньких ламп невыносимо резал глаза - забравшийся в огромное кожаное кресло с ногами мальчишка то и дело трет их рукой - по золотому перстню на каждом пальце. Он заспан и раздражен, он встревожен, пусть по нему и не скажешь. Пред ним - внушительных размеров деревянный стол, заваленный бумагами, и, прямо напротив - еще одно кресло с высокой спинкой, повернутое к стене - хозяин кабинета сейчас в настолько плохом настроении, что даже видеть его лицо не хочет, предпочитая пялиться на старинные гобелены.

-Давненько не приходилось вставать в шесть утра, - мальчишка пытается добавить в голос веселых ноток, но усталость все равно чувствуется. - Нет, не так. Давненько меня никто не выдергивал в шесть утра. Знаешь, оно могло бы и подождать...

-Не могло, - сухой голос из повернутого к стене кресла, сухая морщинистая ручонка скребет пальцами по подлокотнику. - Не могло. Данные получены час назад. Знаешь, почему так оперативно? Потому что это началось везде. Ассоциация на ушах. Никто ничего не понимает, но они уже бегают по потолку и орут белугой. А вслед за ними и у нас...

-Я ничего не чувствовал.

-Еще бы. Ты же просто ходячий труп. А вот некоторые наши другие...агенты... - человек в кресле заходится кашлем, сухонькая рука, до того шлепавшая по подлокотнику, скрывается в кармане и выдергивает платок. - Четыре утра. Три подконтрольные семьи полукровок - знаешь, совсем выродившиеся, со следующего поколения думали вовсе снимать с учета - все до одного просыпаются и впадают в бешенство. Спустя пять минут еще звонок, теперь уже несколько наших ESP. Всем снилось одно и то же, но они не могут вспомнить, что. Все проснулись на грани истерики, помешательства. Все говорили, что ощущение было такое, словно их окатило ледяной водой.

-Два случая - совпадение, три - повод вытаскивать нас из кроватей, да?

-С четырех часов утра в госпитали стали поступать дети, как правило, до трех-пяти лет. Необъяснимые припадки, нервные срывы. Тех, кого успели уже проверить...черт, столько потенциальных психиков и скрытых гибридов мы еще никогда не вылавливали за раз.

-Это все?

-Нет, не все, и не смей меня перебивать, пока я не закончу. Десять минут назад пришли факсы, рассвет в Средиземном море. Тебе бы стоило посмотреть...

-Есть на что?

-На берег. На берег, на который невозможно ступить, чтобы не вляпаться в дохлую рыбу. Уже пять звонков из разных стран, а везде одно и то же. Птицы. Они камнями падают вниз.

-Что-нибудь еще?

-Звонки и телеграммы продолжают поступать, как к нам, так и в Башню. Мы держим связь, но...пока никто ничего не понимает.

-Есть ли что-то...что-то вроде эпицентра?

-Ищем. Лично мне на глаза уже кое-что попалось...за полчаса до начала этого бардака - шторм в двенадцать баллов в Баренцевом море. Мы бы не узнали, если бы в той области не был по случайности наш человек с рутинным расследованием - он уже должен был сегодня собираться домой, но непогода его задержала. Говорит, что никогда еще не видел, чтобы природа так сходила с ума...

-И теперь ты хочешь услышать мое мнение, - мальчишка развел руками. - Думаешь, что я отвечу тебе на все вопросы и все решу за пять минут, да?

-Думаю, что ты попытаешься, чтобы хоть как-то оправдать свое присутствие здесь, - рука с зажатым в ней платком вновь опустилась на подлокотник - на платке застыло несколько красных капелек. - В противном случае рекомендации на твой счет, полученные тем, кто будет после меня...будут не столь приятны, как тебе того бы хотелось.

-После тебя. А кто будет после тебя?

-Нарбарек.

-Всегда Нарбарек, - мальчишка зло ухмыляется. - Ни на грамм у вас фантазии.

-Традиции, - человек в кресле снова заходится кашлем. - Итак, я жду ответа, ибо данные к задаче тебе уже были озвучены. Что происходит?

-Боюсь, я тут не помощник, - с трудом сдерживаемый смешок. - Вот спросили бы вы меня на пару тысяч лет раньше...а сейчас я, как уже было замечено, просто ходячий труп. Меня давным-давно забрали из-под ее крылышка, так что может кричать сколько угодно - все равно не услышу.

-Не паясничай. Я прекрасно знаю твои текущие возможности, равно как и утерянные. Предположи. Ты ведь знаешь ее лучше кого бы то ни было из нас. Должен и знать, почему она может так...злиться.

-Начнем с того, что не надо приписывать ей ваши примитивные эмоции. Это просто часть защитной реакции, как у вас...ладно, как у нас...как у нас боль, если уж на то пошло. Да, боль штука паршивая, но что бы мы без нее делали, скажи мне? Как бы узнавали о патологии? Впрочем, я думаю, тебе и так это все понятно. Вопрос в другом - какая именно боль перед нами? Уж точно не хроническая...

-Почему?

-Потому что та никогда и не кончалась. А пошла с того момента, как человечество начало ее резать по живому.

-Тогда, речь идет, наверное, о боли острой, так? Где-то - мы пока не знаем, где и как именно - была нанесена травма достаточной силы, чтобы она отреагировала на это вот таким образом...

-Возможно. Боль стойкая, острая, сильная. Мы сейчас видим, как она проявляется, но, уверяю, закончится это так же быстро, как и началось. Но есть еще один вариант, тоже не самый приятный...

-Продолжай.

-Добрые люди...

-Что? - хозяин кабинета встрепенулся.

-Добрые люди отрезали мне ноги, чтобы я не оставлял их. Отрубили руки, чтобы я не мог защититься...

-Переходи к сути. Твои старые сказки мне сейчас весьма слабо интересны.

-А без этого ты не поймешь. Я говорю о боли, которую ты чувствуешь там, где уже ничего нет. Которую ты уже в принципе не можешь чувствовать, но она все равно тебя не оставляет. Которая останется, даже если твой протез будет живым... - шутливый тон окончательно исчез, растворившись в бесконечной холодной тоске. - Когда я выпал из-под ее крылышка, реакция была такой же. Фантомная боль. Попытка дотянуться до того, чего уже нет, что пропало неизвестно куда...что уже никогда не вернется. Ты просто не можешь поверить, что лишен этого, ты будешь пытаться почесать отрезанный палец, ты будешь чувствовать, что потянул левую ногу, даже когда она ушла по своим делам...

Хозяин кабинета воспользовался паузой, чтобы снова откашляться в платок. Но речь своего собеседника прерывать не стал.

-Она что-то потеряла. Не знаю, что, не знаю, как. То, что мы сейчас видим, скоро прекратится, но если я прав, то эта боль останется с ней уже навсегда...

Дождь лил с самого утра - холодный и мерзкий, поначалу даже с градом. Дождь никак не думал кончаться, черные грозовые тучи не только не светлели, но становились, кажется, все больше и больше. Где-то там, вдалеке, то и дело сверкали молнии.

Мокрый асфальт пустынного шоссе остался позади. Они уже вышли в поле, перемахнув через смехотворную защитную оградку. Огромное поле, простиравшееся, кажется, до самого горизонта, океан мокрой травы под черным небом, под стеной ледяной воды, под вспышками молний, в раскатах грома и бешеном вое ветра.

Семь пар ног мнут траву, семь высоких фигур в потертых дождевых плащах идут через этот океан, и только капли стучат по капюшонам, только молнии пляшут в небе и в их глазах...

-Здесь?

-Здесь.

Это и правда сложно не услышать. Это перекрывает все - гром, ветер, треск ломаемых деревьев, вопящие сирены где-то вдали...

Отчаянный, безумный, полный боли вой, грозящий, кажется, расколоть небо и землю. Вот он на мгновение затихает, и остается лишь ветер, гром и небесный огонь, а вот снова все меркнет пред этим чудовищным криком - криком души, несомненно, вопрос только, чьей?

К сожалению, они знают ответ.

Сорвала совещание Прародителей. Уничтожила половину замка, чуть не растерзала свою хозяйку. Восемнадцать убитых из числа стражи - и это только полноценных Апостолов. Вырвалась наружу - и счет сразу идет на сотни. Девятнадцатый вместе со всем кланом...хорошо же пошла, ничего не скажешь...

-Может дойти до города.

-Нет.

В голосах их нет злости, нет страха, нет вообще ничего, кроме бесконечной усталости, равно как и на лицах - у многих покойников они более радостные и приятные.

-Если дойдет, подождем. Зачистим остатки.

Решение абсолютно правильное и абсолютно безжалостное: эмоций им не положено, но он уже взвесил все "за" и "против" - со стороны целесообразности, затрат сил на самостоятельное избавление от свидетелей и количества времени, которое на это уйдет, придя к выводу, что тварь, за которой они идут, справится куда быстрее их.

-Не дойдет.

Они делали это уже не единожды, более того, они успели отработать свои действия в такой ситуации почти до автоматизма. Иногда все было быстро, иногда не очень. Иногда проливалось много крови, а иногда они успевали почти вовремя...

Но уже давно, очень давно, они не видели ее в такой ярости. И не слышали такого воя - в нем было столько боли, что на нее не смогли не отозваться даже их казалось бы давно и накрепко зачерствевшие сердца.

Оно там, впереди, оно за лесом. А там, где оно проходит, леса уже не остается - в бешенстве своем оно ломает деревья, вырывая их с корнем, крушит вековых исполинов, с такой же легкостью, с какой человек может сломать спичку, выбивает из земли целые пласты, рвется вперед, уничтожая все на своем пути. Воет, запрокинув голову, хрипит, пуская пену, ревет от ярости...плачет от бессилия.

Уже близко. Они замедляют свой шаг, останавливаются тут, посреди мокрой травы - семеро усталых существ, когда-то давно на собственной шкуре узнавших, что значит быть героем. И что это вовсе не то, чего каждый из них когда-то хотел.

Уже близко. Они перешептываются, обмениваются мрачными шутками и печальными предсказаниями. А потом замолкают, вглядываясь в лес.

Уже близко. Белое нечто - быстрее ветра, быстрее молнии, быстрее, наверное, звука...разглядеть его вовсе нельзя, ведь оно не останавливается ни на секунду, уходя все дальше и дальше в своем безумии.

Пересохшие губы одного из семи выгибаются в вымученной пародии на улыбку.

-Идем.

Белая смерть совсем рядом. Белая смерть хочет, чтобы ушла боль, чтобы ушел страх, хочет найти выход своей бессильной ярости и злобе. Напоследок переглянувшись усталыми, потухшими глазами, все семь шагают навстречу белой смерти - чтобы в очередной раз облегчить ее муки...

На дверях кофейни еще с самого утра появилась табличка, сообщающая всем и каждому о том, что сегодня, увы, сие заведение не работает в связи с переучетом. Кофейня эта была одной из старейших в Петербурге, и в отличие от города никогда не меняла названия: как была "Амарант", так им и осталась. Окна были завешены тяжелыми бархатными шторами, а большой свет внутри не горел - собравшимся сейчас в большом темном зале людям он был попросту не нужен, им с лихвой хватало и старой лампы, что поместили на один из трех больших столов, укрытых белоснежными скатертями. На столе, что был ближе всего к стене, оставили старинные сервизы, по которым уже вот-вот должны были разлить обжигающий чай, блюда с легкими закусками и стопки бумажных салфеток. Два других стола - их вытащили сейчас в центр зала, сдвинув всю остальную мебель по углам - были заняты: там семь человек, а там всего лишь пять. Кто-то курил, аккуратно стряхивая пепел в большую пепельницу, кто-то делал пометки в черной записной книжке, двое перешептывались о чем-то своем, еще один тихо похрапывал, уронив голову на грудь...

На большинстве собравшихся возраст уже оставил свой след, но помимо откровенных стариков тут можно встретить и еще не искалеченные безжалостным временем лица: один достаточно молодой человек развлекался, вырисовывая на салфетке портреты остальных собравшихся, сидящая рядом с ним женщина средних лет, в шляпе с темной вуалью, полностью закрывающей лицо, тихо улыбалась, наблюдая за ним - его художества отвлекали ее от желания закурить, грузный мужчина в военной форме, рассевшийся рядом, уткнулся взглядом в толстую потрепанную книжку...

Тихие, шаркающие шаги заставили всех собравшихся оторваться от своих занятий - все взгляды устремились на спустившегося в зал сухонького старичка в старом сером пиджаке.

-Дамы и господа... - вновь прибывший закашлялся от волнения, но весьма быстро справился с собой. - Мы только что получили сообщение от Кая. Операция "Снежная слепота" успешно завершена. Планетарный терминал наш.

Зал взорвался аплодисментами.

2. Черные стрелы.

Деклассированных элементов в первый ряд,
Им по первому по классу надо выдать все.
Первым классом школы жизни будет им тюрьма,
А к восьмому их посмертно примут в комсомол...

(Янка Дягилева - Деклассированным элементам).

1984 год.

Многие знания рождают многие скорби. Он не знал этого изречения, но еще в раннем детстве сформировал для себя удивительно похожее - и у него был для того веский повод: все то новое, что он узнавал, приносило лишь дополнительную боль.

Сложно сказать, когда это точно началось - лекарства протерли в полотне его разума множество дыр, которые уже нельзя было залатать, но одно он помнил точно - оно началось раньше, чем прорезалось то, другое.

Много позже, уже когда он оказался в цепких лапах "Авроры", ему был поставлен тот мудреный диагноз - они говорили, что это тяжелейшее обсессивно-компульсивное расстройство. Слова эти мало что ему сказали, лишь разрыхлили почву для новых приступов паники и психозов, а то, что с ним происходило все время, он продолжал называть так, как называл и раньше - вещами от боли.

Если он напрягался, то мог вспомнить, как, еще совсем ребенком, шел, считая ступеньки одну за другой, или бормоча под нос какую-нибудь особенно сильно привязавшуюся песенку. Вот только когда этот навязчивый счет начал распространяться уже на любые вещи, что оказывались пред его глазами, когда в голове вместо прилипчивых четверостиший стали роиться столь же неотвязно следующие за ним мысли - страшные мысли? Когда это подчинило его себе целиком? Не было ответа на этот вопрос, как и на многие другие. Когда он смотрел на другого ребенка, то не мог, просто не мог не думать о том, что сейчас его ударит - что он должен это сделать, чтобы не случилось что-то еще хуже, когда он оказывался у открытого окна, то точно понимал, что ему необходимо немедленно дотронуться до его ручки - в противном случае с ним непременно случится...что-то. Что-то неизмеримо страшнее. Однажды около месяца ему успешно удавалось прятать от матери свои руки - чтобы она не заметила кровоточащие ссадины и содранную кожу - он мог тереть их часами, изводя по куску мыла в день, с равным успехом он мог не ложиться спать, стоя у входа в комнату и щелкая выключателем - три раза по шесть, потом три по девять - тогда можно было лечь и закрыть глаза, не опасаясь, что ночью он умрет. После третьей перегоревшей лампочки заставший его за выполнением ритуала отец избил его так, что он еще четыре дня ходил с трудом - но даже когда на него обрушивался один удар за другим, он мог думать лишь о том, что отец бьет неравномерно, что это неправильно, что в правый бок он получил три удара, по лицу - пять, лишь один в живот и два по поджатым к нему ногам. Нужно было начать заново. Нужно было переделать. К тому же отец не считал.

В школе было хуже, намного хуже. Та девочка просто не понимала, что он должен был похлопать ее по плечу три раза левой рукой - ведь в противном случае она бы умерла вечером, попав под машину. Тот учитель тоже не понимал, что он не мог не искрошить весь мел, за которым его послали, стоя на лестнице - он делал это правильно, отщипывая ровно столько, сколько было нужно - три по шесть да три по девять - если бы он не поступил иначе, то задохнулся бы и умер спустя три часа и пять минут, вне всяких сомнений.

Он был плохим человеком, определенно. Плохим и сумасшедшим - у кого еще могли появиться такие страшные мысли? Только у самого настоящего психа, у которого все не так работает, которого нужно забрать от нормальных людей, запереть и заставить жрать горстями таблетки, а еще лучше - убить. Он был плохим человеком - разве может хороший человек думать о том, чтобы кого-то ударить, кого-то толкнуть, подойти к чьей-нибудь кровати и ткнуть ножом? Ничего из этого он не делал, но мысли же были, мысли же не уходили, значит, он совершенно точно был плохим человеком...

В тот темный дождливый вечер, когда отец напился пуще обычного, он понял, что он еще хуже. В тот вечер в нем прорезалось это - и он помнил все, словно оно было вчера. Помнил пьяные вопли с кухни, помнил крики матери. Помнил, как она лежала, сжавшись в углу, как уже не могла кричать после очередного сеанса побоев. Помнил ослепительный, молочно-белый свет - так это пришло в первый раз - помнил, как отцу стало больно. Как он закричал, как опрокинулся на спину, колыхая своим огромным животом, как завыл, засучил ногами и руками, как схватился за голову, начав выдирать себе волосы и глаза...

Отец делал все неправильно. Он выдрал только левый глаз и ничем не уравновесил свое действие - умер раньше. К сожалению, исправлять его ошибки не было времени - на шум и крики выскочили остальные обитатели их старенькой коммуналки. Им тоже стало больно. Они тоже упали - и снова все делали неправильно - один, например, ударил по полу правой рукой три раза, а левой только два, и умер, не придя к равновесию. Но он тогда уже не думал даже о равновесии, нет. Тогда он мог думать только о боли - он понял, что сам стал болью, а еще он понял, что пока больно другим, ему - нет. Тогда он выбежал, захлебываясь слезами, вначале на лестничную площадку, потом - вниз по грязным ступенькам, в вонючий подъезд, а затем и вовсе прочь от дома, в который он больше никак не мог вернуться, пусть даже мать еще шевелилась. Ведь он понял. Он понял, что действительно был плохим человеком. Даже хуже.

То, что было дальше, он помнил уже куда хуже, спасибо лекарствам. Грязная, холодная, безразличная ко всему улица, жестокие драки, прятки от оголодавших собак в мусорном баке, очередной побег от милиции - они так ничего и не поняли, когда его глаза вспыхнули белым, а их тела провалились в царство боли - черная машина, жестокие люди в форме, "Аврора"...

Его новый дом, где ему дали новое имя.

Свое настоящее имя он все же помнил хорошо - Юрий - но вот насчет фамилии - Лин - он не был до конца уверен, пусть она и стояла во всех документах. Быть может, она и правда была его, а может, ее дал кто-то из врачей, заполняя бумажки...кто ж уже вспомнит? Когда его только-только привезли, ему был присвоен номер Гр-73\8, но потом, уже после обследований и тестов, где его снова заставляли делать это, чтобы такое же не сделали с ним самим, новое имя было выбрано самим Полковником - Долор, боль.

Ведь он и правда был болью, пусть даже в документах то, что он умел, и называли страшными словами "сенсорный а(нта)гонизм". Чужая нервная система была его полем для игр, там не было ничего невозможного, он мог сделать с другим живым существом все, что бы только захотел...узнав это, он понял, что не просто был плохим человеком, о нет. Он был хуже всех, но именно таких и искала "Аврора". Именно таких она жадно хватала, проглатывала и, если не удавалось переварить до конца, выплевывала назад.

Лин совершенно точно помнил, что ему сейчас шестнадцать лет - хотя иногда, все-таки, начинал сомневаться и в этом, когда начинался очередной курс препаратов: успокаивающих разум, укрепляющих тело, подавляющих волю...

В свои шестнадцать лет он помнил, как можно отравить колодец или вражеские запасы продовольствия, но не знал, как можно достать еды в странном месте под названием "магазин". Не знал, зачем люди на улицах носят эти непрактичные и неудобные костюмы - все разные, подумать только! - зато мог надеть противогаз за две секунды и имел пошитую на заказ шинельку. Он не знал, как пахнет и выглядит какой цветок, зато знал, как можно различать по виду и запаху адамсит и фосген, иприт и зоман, и уж точно никогда не перепутал бы "сирень" и хлорацетофенон. Он бы сильно удивился, узнав, что в то время, пока он запоминал "поражающие факторы", "свойства", "начальную скорость" и "прицельную дальность", другие дети - хорошие, те, которые не интересуют "Аврору" - учили стихи в своих школах, что они решали какие-то смешные задачки про овощи и фрукты вместо того, чтобы думать, как нужно разместить пулеметы на крыше дома, чтобы простреливался весь квартал. Лин бы сильно удивился, узнав, что есть люди, которых не заставляют бегать в полной выкладке, сливая из-под маски хлюпающий пот, и уж точно не пускают по следу собак. Пришел бы в ужас, узнав, что кто-то не умеет стрелять, бросать гранаты и не знает, где на шее надо надавить и куда метить ножом, чтобы убить наверняка. Мир за пределами "Авроры" был неправильным и пребывал в пугающем до дрожи хаосе, но мир Лина был прост и понятен, и подчинялся, как и сам Лин, легко усваиваемым законам, а все, что отказывалось им следовать, быстро из этого мира исчезало, быстро и навсегда.

Удивительно, но его болезнь, пусть и продолжая его мучить, стала приносить свою пользу, невероятно быстро доводя до автоматизма все нужные ему действия, превращая их в точно такие же ритуалы, как включение и выключение света или необходимость выпивать воду из стакана за три глотка, ровно за три. Когда у других пухли головы от новых знаний, он мог повторять материал снова и снова, зазубривая за считанные дни просто потому, что не был в состоянии вытряхнуть его из головы, когда другие уходили со стрельбища, он продолжал палить по мишеням, только успевай патроны подносить - снова и снова, снова и снова, в жару, когда ствол раскалялся и в холод, когда тот грозил примерзнуть к рукам. Ведь нужно же было компенсировать каждый выстрел по мишени другим, точно таким же, правильным и аккуратным!

Убивать для Ленинградского Клуба он начал в тринадцать лет. Кто был первым, Долор уже не помнил, а те, что были после, уже ничего не значили - еще одно доказательство того, каким чудовищем он был и как сильно должен был себя ненавидеть. Полковник как-то говорил, что у них есть даже вампиры, но что он все равно хуже - хуже последнего из них, гаже и дряннее чем самая опустившаяся тварь, убивающая ради пропитания, что такие как он живут лишь милостью руководства, дающего им шанс хотя бы попытаться встать вровень с настоящими людьми - пусть даже они и опасная аномалия, выродки, "психики" или, как их называли на Западе, эсперы. За те годы, что он делал работу для Клуба, Долор успел крепко это усвоить: они и правда худшие из худших, неприкасаемые, бешеные псы на длинной цепи. Но уж никак не люди, пусть и родились по какой-то случайной прихоти судьбы от людей...

Арендованная квартира имела три комнаты - Юрий выбрал для себя самую дальнюю от входа, где сейчас и сидел на кровати в полной темноте, забившись в угол и замотав лицо всеми своими шарфами. Шарфов было шесть, иногда он использовал еще и бинты, но чаще всего на нем можно было увидеть громоздкую дыхательную маску серого цвета - она была сделана таким образом, что нижнюю ее часть можно было отсоединить и спокойно принять пищу и воду. Новеньких санитаров и охранников в спецклинике "Авроры" всегда предупреждали о том, чтобы они не касались этой темы при вынужденных контактах с Долором - в идеале они должны были воспринимать маску точно так же, как и сам Лин - как его лицо. Ведь от своего настоящего он давным-давно отказался...

Вещей в комнате было немного: как-никак, подготовка к операции занимала довольно мало времени, а после они должны были быстро свернуться и исчезнуть, словно их никогда и не было, поэтому - только самое необходимое. Портфель с оружием у кровати, мощная рация, новенький пистолет ПСС на тумбочке рядом, кое-какие лекарства в пакете, сухпайки да немного консервов в холодильнике, один комплект сменной одежды - вот все личные вещи, которыми мог похвастаться Юрий - впрочем, он сам был личной вещью: вначале для "Авроры", а после, когда Полковник перевел его в свою личную группу, уже для Площадки Два - ее также называли "Атропа".

Ленинградский Клуб существовал уже очень долго, а когда точно эта страшная организация родилась, Лин толком не знал - ему это знать было не обязательно. Знал он то, что делилась она на две большие ветви, которые также называли Площадками, на "Аврору" и "Атропу". Первая Площадка отвечала за сбор и подготовку к использованию таких, как он, "одаренных", по всей необъятной территории Советского Союза, а также захват и тщательное исследование "потусторонней угрозы". А угроза была и еще какая...

Ленинградский Клуб знал страшную правду о мире, в котором они жили, знал, что мир был смертельно болен, что он прогнил от кроны до корней. Рядом с ними существовали чудовища, которые не привиделись бы нормальному человеку и в страшном сне: вампиры и духи, одержимые демонами и кошмарные "гибриды", твари из старых мифов и страшных сказок, которым не было числа...и, конечно же, маги. Маги были опаснее всего, ведь их было довольно-таки сложно отличить от человека, и одно это приводило в ужас: можно было годами общаться с кем-то, считая его добрейшей души человеком - не зная, что в свободное время он использует людей в качестве топлива для своих кошмарных проектов и извращенных забав. Можно было считать кого-то равным себе, даже не догадываясь, что в его глазах ты просто клоп, жалкая тля, и что у него и правда есть основание так считать. Десятки, сотни невинных становились их жертвами по всему миру - от случайных свидетелей до случайно же выбранных целей - ведь они были для этих самопровозглашенных сверхлюдей просто расходным материалом, скотом на забой, ступеньками, по которым они шли к своим страшным, извращенным целям. Была и Церковь - на словах клявшиеся истреблять заразу, она нередко ее покрывала и держала в своих рядах, если то помогло помочь обрести силу и власть. Их эскадроны смерти, состоявшие из больных на всю голову отморозков и фанатиков наводили ужас и точно так же ни во что не ставили простых людей - ради сохранения тайны, сохранения власти убить можно было любого, мало того - трижды лживые католики наплевали на собственные догмы и заветы, убивая и истязая во славу своего бога с поистине средневековой жестокостью.

Эта опухоль расползлась по миру уже очень, очень давно, и Ленинградский Клуб, сколько существовал, сражался с ее метастазами. "Аврора" была его длинной рукой, хватавшей все мало-мальски ценное для организации, и не было для нее лучшей добычи, чем очередное чудовище. Площадка Один изучала, исследовала, собирала знания и копила опыт, не останавливаясь ни перед чем, учила вышибать клин клином, ставя чудовищ на службу человеку, и обеспечивала Клуб всем необходимым для продолжения его войны против корчащегося в агонии мира - от нового оружия и бойцов до прикрытия на всех уровнях власти. Площадка Два была именно тем каленым железом, которым Клуб жег без устали все очаги заразы - "Атропа" также была его рукой, но уже крепко сжатой в кулак и всегда готовой к удару. А он, Юрий Лин, был Первым из "Черных стрел" - группы, неподотчетной никому, кроме главы "Атропы", острием ее копья. Худшие из худших, родившиеся чудовищами и оставленные жить, чтобы искупить вину и заслужить свое место среди людей - вот кем они были. Неприкасаемые во всех смыслах - их вполне заслуженно боялись и ненавидели, но не могли чинить им помех, едва они попадали в личный отряд Полковника - с этого момента пред ними были открыты почти все двери, кроме одной - той, что вела к свободе...

Лин слышал, что до него номером Первым был какой-то кровосос, на вид совсем ребенок - выкупили в Японии у одной загибающейся конторы. Несмотря на свои весьма впечатляющие способности, он оказался тварью ужасно трусливой - и года не продержался, прежде чем был отправлен в "Аврору" на вивисекцию. Повторять его судьбу никто не хотел.

В комнате было чертовски холодно - вместо батарей какие-то негодяи вварили здесь бесполезный лом, а кое-где даже паркет вынести успели. Кровать, где сидел Лин была старой и скрипучей, с высокой железной спинкой - всю прошлую ночь он тут проворочался, сомкнув глаза лишь к утру. В его палате по крайней мере была подушка, а тут, по крайней мере, не было мягких стен, надежно блокирующих любые звуки из соседних комнат и коридора с часовыми...

Думать сейчас не выходило ни о чем - принятые утром лекарства окутали мозг туманом как раз к вечеру, и, пусть они и отрезали его от обычных навязчивых мыслей, вместо спокойствия принесли экспериментальные "колеса" лишь чудовищную слабость. Завтра утром на дело, завтра утром их ждет работа. Пока солнце не встало...

Шершавая деревянная дверь с облупившейся краской резко открылась, хлопнув о стену - Лин рефлекторно дернулся к тумбочке с пистолетом, но на пороге никого не было. А раз никого - значит это Притворщик.

-Нервишки шалят, Юра? - ехидно спросила пустота, снова хлопая дверью и зашаркав - нарочно, чтобы он слышал, где она - по коряво уложенным, ободранным паркетинам.

Лин ничего не ответил, лишь поплотнее укутался в свои шарфы, сопровождая затравленным взглядом постепенно материализующуюся посреди комнаты высокую фигуру.

Появлялась она неровно, кусками - костюм, очевидно, снова барахлил: вначале на пол ступила одна нога, затем из воздуха выплыла кисть руки, и лишь потом в снопах крохотных искорок родилась темно-зеленая маска с черными прожилками-проводками и узкими щелочками для глаз и рта. Полминуты спустя номер Второй, Анна Крестова, была в комнате уже полностью "во плоти". И в крайне дурном настроении.

Лин, несмотря на все тренировки и курсы специальных препаратов, не обладал особо внушительным внешним видом - без маски и шинели, без тяжелой обуви, что делала его выше, без оружия, в конце концов - он выглядел со стороны довольно жалко, жалко и странно, учитывая вечно скрываемое лицо. Волосы его были вьющиеся и непослушные, крайне быстро растущие - и потому стригли его обычно под ноль, остервенело и грубо, ибо эта процедура, повторявшаяся каждые несколько месяцев, успела надоесть всем хуже горькой редьки. Номер Второй была не только старше его на три года - она была и выше ростом, что не могло не задевать Лина в первые годы их совместной работы: Притворщик была до того стройной, проворной и гибкой, что рядом с ней он ощущал себя во всех отношениях бесполезным тюфяком.

-...от сука... - нечленораздельно прошипела она, сдирая с вспотевшего лица маску. - Снова контакты разошлись.

Снова наградив напарницу молчанием, Лин взглянул ей в лицо. Коротко стриженные волосы светло-серого - очередная жертва прописанных "Авророй" препаратов - цвета, чистая бледная кожа, злые и усталые серые глаза, чуть припухлые губы...Лин видел несколько ее старых фотографий, в детстве она была очень похожа на мальчика, сейчас же этому мешали, в основном, те детали, которые ее обтягивающий темный костюм скрыть не мог, а наоборот, лишь подчеркивал. Весь прошитый сложнейшей системой проводочков, металлических ниточек, с мудреными клапанами, трубочками и застежечками, созданный специально для нее маскировочный комплект был настоящим произведением искусства - ученые "Авроры" свой хлеб ели не зря. Впрочем, без своей хозяйки он оставался ровно тем, чем и выглядел - мешковатым серым нечто, в котором разве что по стадиону утром бегать, когда никто не смотрит, да и то неудобно, наверное. Когда же комплект соединялся с ней, сливался с нервной системой владельца, когда та задействовала свой собственный дар, а по трубочкам в вены текли отключающие боль и повышающие агрессивность препараты...горе было тем, кто оказывался рядом.

Впрочем, сейчас Притворщик пребывала в тихом бешенстве и без всяких лекарственных добавок. Кинув на кровать к Лину несколько черных коробочек - то были видеокассеты - Анна, шумно выдохнув, присела спиной к напарнику, в чьем разуме в настоящий момент навязчивые мысли вновь брали приступом последние бастионы здравомыслия.

...посмотри на меня, посмотри на меня, посмотри на меня. Так близко, надо, надо, надо...нет, нет. Дотронься схвати за шею и сюда а потом нет нет нет почему сейчас хочется уже видеть нарочно нарочно нарочно все нарочно просто очередная провокация но как же она красива сейчас и все равно она страшно страшно я ничего не могу...

-Еле успела, - протянула Вторая, растирая затекшие ноги, совершенно не заботясь о том, как выглядело это для забившегося в свой угол Лина и на какие мысли наводило. - Опять все разошлось, думала, сдохну.

Хочется хотя бы дотронуться. Может до плеча может до руки может она же все равно все равно с ней наверняка делали столько плохих вещей санитары нет нет я не должен думать так я никогда не должен...

Заведя руку за спину, Анна усталым движением отщелкнула несколько трубочек - чуть посвистев и пошипев, они безвольно повисли вдоль ее спины. Провозившись еще с полминуты с очередным заевшим креплением, она снова устало выдохнула.

-Расстегни?

Никакой совести никакой вообще.

Протянув руку, Лин быстро справился с оставшимися защелками. От Второй пахло потом и дождем, а еще, кажется, бензином - видеосалон, который она только что ограбила, находился рядом с заправкой.

Я не хочу это говорить посмотри на меня смотри на меня не хочу об этом думать

смотри на меня съешь меня убей меня дотронься до меня шесть раз левой рукой иначе я умру...

Сегодня он определенно не будет спать спокойно. Определенно.

-Спасибо, - буркнула Вторая, вставая - костюм начал сползать с нее на пол, и Лин поплотнее натянул шарф на глаза - сердце колотилось, как бешеное. - Хренова парилка. Побегаешь час - скидываешь килограмма три. Им надо было на поток поставить.

Лин молчал - сейчас главное было успокоить, унять все эти жуткие, плохие мысли, вызванные стрессом - но продолжавшая говорить Вторая - теперь она, сидя на полу, возилась с креплениями на ногах - не давала ему выйти из этого нервного ритма.

-Тебя завернут в эту хрень, как кусок мяса в пакет, пережмут во всех местах, ни дохнуть, ни крикнуть, навесят датчиков...им бы в задницы эти датчики затолкать...

Ученые "Авроры" пришли бы в ужас, услышав, как Вторая отзывается об их творении, и заработали бы инфаркт, увидев, как неаккуратно она его снимает, с какой яростью выдергивает из рук и ног тонкие иголочки контактов, как небрежно бросает все прямо на грязный пол. Погладив свежие ранки на ногах - поверх вытатуированных черных точек, показывающих, куда нужно было вводить иглы, была видна кровь - Анна раздраженно сплюнула на пол.

-Я ополоснуться, пока саму не вывернуло. Поставь там что-нибудь...

Не закончив своей фразы, Вторая зашлепала босыми ногами по полу в сторону ванной комнаты. Справившись, наконец, с собой - одним из методов борьбы с навязчивыми мыслями было предложить самому себе отложить тот ритуал, который требовал разум, на несколько минут - а там уже оно и само забудется - Лин, все еще чувствуя нервную дрожь, позволил себе опустить шарф и увидеть скрывшуюся в дверном проеме голую спину Второй, исчерченную черными схемами, всю в следах от уколов.

На самом деле, бояться было совершенно нечего, в конце концов, она всегда была такой, да и жили они все вместе уже давно, можно было бы привыкнуть. Можно было, но он так и не смог, пусть даже она была "стрелой", как и он сам. В бою он доверял ей без колебаний, но вот коротать время между операциями было для Юрия самым тяжелым занятием из всех, что он знал. На операции все было просто и понятно: иди куда скажут, стреляй, куда скажут, спасай, убивай, захватывай...командование позаботится о том, чтобы ты знал, что делать, а лекарства - чтобы ничего не помешало этим делом заниматься. Однако, когда дело касалось так называемого свободного времени, Лин попросту зависал в пустоте: как именно тратить это самое время, он попросту не понимал. Хуже было лишь то, что когда мозг его получал передышку, то тут же ею пользовался, чтобы вновь помучить хозяина навязчивыми мыслями одна другой страшнее, а уж когда рядом была Вторая - датчики стресса, если бы он их носил, как и она, наверное, все бы попросту сходили с ума.

Он знал, что был ужасным человеком - если его вообще можно было назвать таким словом (а Полковник и прочие всегда утверждали строго обратное), но, похоже, даже для таких существ, как он, было естественно ощущать...что-то, оказываясь в непосредственной близости от такой, как Вторая. Удивительно, но иногда это ему даже нравилось, пусть он и не мог толком объяснить, что это вообще такое: он любил смотреть на ее тренировки, а иногда и за тем, как она спит, пусть этому не было никаких логических причин. Очевидно, то было тоже одним из симптомов его болезни, ведь, как он узнал у одного из докторов в "Авроре", такие чувства также можно классифицировать как навязчивые состояния. Возможно, так и было, он не мог знать...но они почему-то были чуть приятнее обычных чудовищных, глупых или ужасающих своей "неправильностью" мыслей.

Притворщик вернулась спустя двадцать минут - все это время Лин задумчиво крутил в руках украденные ей кассеты, пытаясь справиться с очередным приступом (текущая навязчивая мысль уверяла Лина, что если он не покрутит каждую кассету в руках девять раз, то через три минуты захлебнется собственной кровью), так и не встав с кровати. Чего дергаться, телевизор все равно в той комнате, что оккупировала Вторая, значит, она уйдет и не будет ему мешать...мешать заниматься все тем же тоскливым ничем.

Лин ошибся. Притворщик - в потертых брюках и накинутой на плечи рубашке, застегнутой очень частично - не взяла кассеты и не ушла, а рухнула рядом с ним, заставив отодвинуться еще дальше к стене. Через минуту она уже растянулась на кровати, закинув босые ноги на стенку, да смотрела в потолок - настроение ее, судя по лицу, немного улучшилось после того, как "стрела" смогла принять душ.

-Что молчишь? - она легонько ткнула его в бок. - Опять стряслось чего?

-Нет, - впервые с момента ее прибытия открыл рот Лин. - Все в порядке.

-Ты и "все в порядке" паршиво сочетаются, - Притворщик прикрыла усталые глаза. - Что, все еще колотит?

-Н-немного, - пробормотал Юрий. - Мало данных в этот раз. Сложно работать...

-Расслабься. С того, что я слышала, работа будет чертовски простой. Вошли, взяли что нужно, всех замочили и по домам, - вновь открыв глаза, Вторая повернулась к Лину. - Ну чего ты опять дергаешься?

-Не знаю, - Лин смотрел в пол. - Я...

Я сейчас наброшусь на тебя и буду стрелять я не наброшусь и не буду стрелять я наброшусь и буду стрелять я не наброшусь и не буду стрелять...

Одним из самых раздражающих типов внутреннего диалога был именно этот, когда разум снова и снова подкидывал пугающую, абсолютно неприемлемую мысль, заставляя снова и снова отвечать на нее в отрицательном ключе. Шесть раз, три раза по шесть повторить эту цепочку "стрелять - не стрелять" и она отойдет, растворится, исчезнет, заменится какой-то другой, такой же абсурдной и пугающей, начисто лишенной смысла и не способной принести реальный вред, но тем не менее заставляющей выполнять ритуал. В такие моменты ему казалось, что мозг готов вскипеть в черепе.

-Может, кино посмотрим уже? Тебе надо отвлечься.

Лин не ответил. Она и сама знала, что он очень редко соглашался на такие вещи, ибо знал, что способен испортить любой просмотр. Когда дело доходило до книг, то его болезнь заставляла подолгу застревать на одной странице, снова и снова перечитывая текст, а когда он оказывался среди тех, кто смотрел телевизор...иногда ему хотелось просто взять пульт и начать переключать каналы - три по шесть и все спокойно - или же, например, убавлять и прибавлять громкость...как это раздражало окружающих, он прекрасно понимал, и потому предпочитал никогда не мешать ничьему досугу.

-А что ты принесла?

Он не хотел говорить, что даже не прочел аннотации на коробках, что все, что он делал - крутил их в руках.

-А, хватала, что было. Эта пакость же сбойнула, - Вторая кивнула на валявшийся на полу костюм. - Если бы вовремя не смылась, проявилась бы посреди улицы. Та еще потеха. Так, что тут у нас... "Зловещие мертвецы", "Механическая пила из Техаса", "Фантазм"...

-Фантазм? Это что-то о магах?

-С чего ты взял?

-Не знаю. Видел слово в каких-то документах, - Лин покрутил коробочку в руках, рассматривая изображенную там серебристую сферу со сверлами и лезвиями. - Правда не знаю, что значит...

-Может, наши уже пустили ту программу по информированию населения? - пожала плечами Вторая. - Ну что, это? Тут еще "Птицы" какие-то есть...

-Не люблю черно-белое, - Лин вгляделся в кадры на обложке. - Напоминает наши учебные материалы.

-Значит это, - легко согласилась Вторая. - Сетку позовем?

-А стоит? - при упоминании о третьем обитателе квартирки Лина чуть передернуло. - Она же спит, наверное...да и видит плохо, если только...

-Не боись, "надевать" тебя она не будет. Пусть своими глазками смотрит. Ну или послушает хоть...

-Привести ее?

-Ага, - Вторая лениво зевнула. - Если не засну тут, пока ты там копаешься, может даже посмотрим чего...

Медленно распрямившись, Юрий буквально свалился с кровати и, оправив шарфы, последовал вон из комнаты. Уж лучше отдать ей свою кровать, чем сидеть рядом и терзаться лишними мыслями. Уж лучше поговорить с Третьей, чем торчать со Второй. Самым чудовищным из них всех, конечно же, был Четвертый, но он редко покидал остров - слишком опасен, слишком непредсказуем, слишком сложен в обращении. Уже одно то, что их собрали вместе, означало, что либо ситуация серьезнее, чем им сказали, либо начальство по какой-то причине хочет перед кем-то покрасоваться. И то и другое не сулило ровным счетом ничего хорошего...

Третья "стрела" - для кого-то Ловчая Сеть, для кого-то Ольга Щепкина - заняла комнату, что была ближе всего к дверям, комнату, в которой не было ни единого источника света. И тем не менее Лин быстро определил, где она сейчас прячется, уловив скрип ее коляски из дальнего угла.

-Сетка? - осторожно позвал он. - Я могу подойти?

Можешь.

Лин попятился. Плохо дело - если ей сейчас сняли блокировку, значит, уже прощупывает район. А раз она снова разведывает территорию, значит, операция может начаться раньше чем...

Я не занимаюсь сейчас этим. В настоящий момент Сеть не расширяется дальше этого здания.

-М-можешь...это...

-Давать тебе закончить? - слабый голосок из дальнего угла. - Прости. Конечно. Ты что-то хотел?

Всегда вежливая и спокойная. Всегда готовая рассыпаться в извинениях, если не смогла в очередной раз справиться с собой и высказала ваши мысли раньше вас самих. В этом вся Сетка. С ней обошлись хуже всего - Лин не сомневался, что начальники ее боялись до сих пор, боялись до дрожи - да что там, он сам ее боялся - но она смирилась со своей судьбой еще до того, как они встретились. По крайней мере, он застал ее уже такой - сломленной и усталой, готовой делать все, что скажет Полковник. Что было причиной ее покорности, помимо той, о которой никто из "стрел" не хотел упоминать лишь раз - никто не знал. И узнать не мог никак - свой разум Сетка защищала так же хорошо, как проникала в чужие.

-Там Вторая фильмы принесла. Мне...

Тебе не очень интересно и тебе не очень хочется оставаться наедине со Второй. Я, конечно, тоже не лучший выбор, но из вежливости ты пошел меня пригласить.

И тут же, не давая ему опомниться:

-Ой. Снова...

-Ничего, - Лин сделал шаг вперед. - Так ты с нами?

-Я плохо вижу, ты знаешь. К тому же она вечно берет что-то страшное или глупое.

-Значит, нет.

-А теперь ты расслабился, что тебе не придется везти меня в соседнюю комнату и думать о том, какой рукой взяться за ручки.

-Я...

-Ладно, побуду с вами. Если позволишь, я могу тебе помочь...

-В смысле? - Юрий нервно дернулся. - "Надеть", что ли?

-Нет, нет, не бойся. Поверхностный контроль, ты даже не почувствуешь. Сниму те мысли, что мешают, станет легче концентрироваться. Помнишь, мы же так часто делали.

-А. Это...

-Да. Если захочешь. Но ты не хочешь, потому что боишься каждый раз, что твоя голова взорвется. Сейчас тоже. Ладно, как хочешь, заставлять я тебя не имею права. Пошли?

-Пошли, - вздохнул Лин, ныряя во тьму и нащупывая там холодные железные ручки.

Коляска Сетки, сделанная на заказ, была больше своего владельца в несколько раз - та попросту утопала в огромном кресле, которое было напичкано таким количеством аппаратуры, что хватило бы оснастить больничное крыло. Но все эти хитрые приборы были заняты лишь одним-единственным человеком - бежали по экранчикам сложные кривые линии, моргали лампочки, попискивали десятки датчиков, нервно дрожали стрелки. Каждый вдох Сетки регистрировался и анализировался электроникой, а сама Ольга - хрупкое, как былинка, существо в простой серой одежде, похожей на больничный халат - всегда сидела, откинувшись чуть назад: огромный шлем, надетый на нее, был настолько тяжел, что она все равно не смогла бы нормально держать голову или вертеть ею. Сейчас передняя часть шлема была отсоединена - можно было разглядеть ее бледное от постоянной нехватки света лицо, поймать усталый, уже почти что невидящий взгляд искалеченных катарактой глаз. Светлые волосы, заострившиеся черты, наводящие на мысли о проблемах с питанием, тощие, как паучьи лапки, слабые ручки с тонкими пальцами - словно в насмешку над ними, в кресло Сетки было вмонтировано помимо всего прочего выдвижное отделение с табельным пистолетом - но представить себе ситуацию, когда она смогла бы воспользоваться оружием, не мог никто.

Ты вытолкнешь ее в окно вытолкнешь в окно не вытолкнешь вытолкнешь не вытолк...

Это было похоже на обжигающе-ледяное прикосновение, доставшее до мозга а затем - словно в лицо плеснули холодной водой. Но почти сразу же навязчивые мысли отступили, и Лин почувствовал, что вновь полностью себя контролирует, что может думать о чем хочет...

-Прости. Просто оно начинало лезть и ко мне, когда ты подошел. А невроз навязчивых состояний - болезнь из числа заразных. Иногда достаточно только о ней прочитать или услышать, чтобы стать таким же...не хочу рисковать.

Юрий ничего не ответил - ведь она уже отпечатала в его мозгу свое "пожалуйста" раньше чем он догадался сказать "спасибо". Лишь кивнул и, взявшись за ручки - теперь ему было уже совершенно все равно, какой рукой и сколько раз - осторожно покатил коляску с Сеткой в соседнюю комнату...

Фильм Лину показался весьма странным. Ночи на кладбище, похоронное бюро с какими-то психованными карликами, бесконечный металлический гул, желтая кровь и высверливающая дыры в головах металлическая сфера...насколько он знал, это все должно было развлекать зрителя каким-то образом, но он, привыкший в основном смотреть лишь учебные ленты в "Авроре", не мог должным образом реагировать на то, что видел тут - в основном потому, что просто не понимал, как. Странно и глупо это все. Зачем другие люди это смотрят? Оно не дает новой информации, да и как могут все эти выдумки их дать? Нет, все же он никогда не поймет...

Поздний вечер наступил довольно-таки быстро - Сетка ушла спать первой, попросив отвезти ее в ее комнату. Проверив в очередной раз старенькую рацию - но на связь никто так и не собирался выходить - очевидно, контролер сделает это под утро, когда все будут уже готовы - ушла и Анна, оставив его в спасительном одиночестве. Так, по правде говоря, проходила большая часть дней Лина, в которые он не был задействован в какой-либо операции: он либо спал, либо тренировался, либо читал принесенные ему материалы - и весьма удивился бы, узнав, что можно было бы делать что-то еще. Все эти развлечения, которых он не понимал, были для других - для нормальных, для хороших людей - только они, наверное, и могли найти смысл в книжках и фильмах, содержащих один лишь вымысел. Раздумывая о том, как же завтра все пройдет, он и сам не заметил, как провалился в сон.

А вот пробуждение было не настолько мягким и спокойным - Лин очнулся от прикосновения к своему лицу - кто-то зажал ему рот.

-Тихо, - голос Второй, раздавшийся прямо над ухом, избавил его лишь от части страхов. - Лежи и не шебуршись, разговор есть.

Резко дернувшись, он вывернулся, отполз в темноте к стене, лихорадочно начал собирать упавшие во время сна шарфы.

-Ч-что...

Голос Второй был совсем рядом.

-Я что, проспал?

-Нет, нет. Не суетись, еще часа три до сеанса связи, - он почувствовал, как она придвинулась ближе. - Дело есть, говорю же. И охрененно серьезное.

-Какое? - нервно спросил Лин.

-Сегодня я выходила не только за кассетами. Я нашла, где сидит контролер.

Лина прошиб холодный пот. Нельзя о таком говорить, черт, об этом думать-то нельзя! Контролер - лидер группы, человек - всегда лишь человек, ибо только он мог вести чудовищ вроде них - был темой запретной, по крайней мере, не особо поощрявшейся. В операциях "стрел" он участвовал лишь одним-единственным образом - сидел где-то в безопасности и считывал показания их контрольных схем, следя за тем, чтобы "стрелы" не выбрались за заранее установленную им зону операции. Лишь два человека во всей "Атропе" имели возможность отслеживать перемещения "стрел" - их текущий офицер-контролер и лично Полковник. Лишь они имели право их убивать - одним нажатием кнопки, одной командой по рации, что приведет схему в действие. Со стороны казалось, что сбежать при их-то способностях не было никакого труда, но Лин прекрасно знал правду: из "Атропы" не уходил еще никто, по крайней мере, не вперед ногами. Контролер всегда был в тени, незримый и страшный, мало того - маги из "Авроры" позаботились о том, чтобы его не могла найти даже Сетка - она не просто не могла пролезть в его разум, она вообще не могла его обнаружить, сколько бы не искала...

Конечно, попытки никогда не прекращались - Лин знал, что кому-то из прежних "стрел" удавалось найти и расправиться со своим надсмотрщиком - вот только никто не мог поручиться за то, что таковой действительно был один и что второй, потеряв сигнал товарища, немедленно не включил бы их контрольные схемы.

Страх, паранойя, чудовищное напряжение и понимание абсолютной бессмысленности любых попыток сопротивляться - вот то, в чем они жили, в чем варились столько лет, сколько себя помнили. Кто-то ломался раньше, кто-то позже, Юрий же смирился давно: по крайней мере, это место давало ему четкие цели, ограждало от хаоса и потока бессмысленной информации, который немедленно погубил бы его измученный разум. Здесь было проще. А другого - ничего другого - не было.

-Ты... - в голосе его чувствовался страх. - Ты не хочешь ведь...

-Хочу, - а ее голос сейчас так и сочился ненавистью. - Сразу после операции эта мразь спустит чуть поводок. Тут я его и пришью. Он тут совсем недалеко зарылся, через две улицы, в гостинице.

-Не надо, - слабым голосом пробормотал Лин. - Прошу тебя, не надо. Нас же уничтожат. Не надо...

-А что "не надо"? Ты когда-нибудь думал, что будут делать с нами, когда мы убьем всех, кто им мешает? По головке погладят, угадал. Разрывными. И пепел по ветру.

-Пожалуйста, не надо, - пробормотал Лин. - Давай в следующий раз попытаемся. Не сейчас. Не сейчас.

-Следующий у нас может через год наступить, дубинушка.

-Ты каждый раз так говоришь. Каждый раз. И каждый раз нас возвращают домой, и все в порядке, - это было его единственным аргументом и цеплялся он за него, как утопающий за проплывающую мимо дощечку. - Если все делать, как говорит Полковник, то все будет хорошо. Я...

-Что? - прорычала Вторая.

-Я не хочу, чтобы тебя уничтожили, - на одном дыхании произнес он то, что зрело в нем уже не первый год. - Я не хочу, чтобы тебя уничтожили. Пожалуйста.

Вторая молчит. А в его голове проносятся, сменяя друг друга, целые полки безумных мыслей, вступают в жестокий бой и грозят разорвать череп, разнести на осколки.

-Дурак ты, Юра, - тяжелый вздох. - Я, по-твоему, чего ради со всем этим долблюсь? С чего каждый раз, как нас в чисто поле вывозят, этих гадов вынюхиваю? От скуки, да? Да хрена с два...

-Подожди, послушай...

-Вы с Олей лопнули да сдулись, про Неудачника я вообще молчу. А я не сдамся, слышишь? Пусть убивают, пусть ломают. Не прогнусь я под них. Ни за что. И вас разогну, если получится.

-Разве мы можем что-то сделать?

Этот разговор они начинали не раз. Лин каждый раз отвечал почти что одними и теми же словами - других слов и других доводов он попросту не мог выдумать.

-Он человека у нас взглядом наизнанку выворачивает - нет, ну конечно, он ничего не может! У тебя от колес башка совсем протухла. Завязывай.

-Мы даже не знаем, сколько их на самом деле! - с жаром отвечает он напарнице. - Одного ты убьешь, а дальше? Да даже если всех убьешь - куда мы пойдем? Они везде...везде...

-Ага, и дальше по рифме. Слушай, ты шестеренками хоть немного пошевели - почему при выходе из зоны операции нас сразу отключают? Подскажу для особо одуренных - ручки у них коротки, понял, нет? Выйдем за зону контроля и все, пишите письма. С расстояния в километров так шесть никто нас не поджарит.

-Шесть километров еще нужно преодолеть, - вздохнул Лин. - К тому же, Сетка...она же не может ходить.

-Зато может взять для нас машину. Да какую, нахрен, машину - она самолет может нам взять! А если эти гниды в мундирах снова в...

-Не получится, - Юрий отвернулся. - Ты сама знаешь, что ничего не получится. До операции осталось слишком мало времени, а после...там повсюду "глушители". Кто-то может быть защищен и от контроля. Кто-то может найти даже тебя, по датчикам. У нас нет сейчас шансов...

-Заткнись, - зарычала Вторая. - Просто заткнись уже!

-Я...

-Захлопни пасть, я сказала! Сидишь себе в углу, словно тебе меньше всех надо, а чуть тронь - одно херово нытье! Думаешь, харю себе порезал, сразу особенным с...

Вторая забывается. Она делает то, чего делать не стоило. В своей бессильной ярости на его правоту она касается той темы, которой касаться нельзя - такая есть у каждого человека, но человек не может ответить так, как может "стрела".

Юрий дергается, словно от удара. С его лица падают шарфы, являя взору Второй паутину, сплетенную из чудовищных шрамов, что делает его, несомненно, самым страшным лицом на всем белом свете.

Каждый разрез он сделал сам. Он не мог их не делать. Он не мог тогда остановиться - кромсал и кромсал, пока санитары его не скрутили, потеряв при этом троих.

Он не мог иначе.

Ведь его лицо было неправильным.

Глаза Лина вспыхивают молочно-белым светом и тут же гаснут. Издав сдавленный стон, он валится с кровати, падает на пол...

Грозящий вырваться наружу импульс был в последний момент подавлен хозяином, не желавшим причинять боль Анне. Но боль уже родилась, ей уже надо куда-то уйти. Он дает ей уйти в себя - целиком.

Кажется, огнем вспыхивает каждый нерв. И огонь этот готов пожрать его целиком, он бы с удовольствием это сделал, если бы Лин, сжав зубы и прикрыв глаза, не обрел вновь столь нужную концентрацию. Пламя агонии, грозящее спалить его тело дотла, исчезает так же быстро, как и разгорается - в конце концов, нет такой боли, которую он не мог бы снять или призвать...

На его глазах выступают слезы, он заходится рвущим горло кашлем. Корчится на полу, судорожно пытаясь продышаться. Притворщик уже рядом. Матерясь так, что покраснел бы портовый грузчик, она рывком поднимает его с пола, встряхивает, грозя оторвать голову и таким же рывком прижимает к себе, бормоча своим хриплым, усталым голосом неумелые извинения. Замолкает, встретившись с ним взглядом - в том нет ни злости, ни обиды. Ему не надо объяснять, что она хотела сказать, а что нет - в конце концов, "стрелы" всегда понимают друг друга даже не с полуслова, а с одного жеста, с одного взгляда...

Ей просто тяжело. Она просто сорвалась, как срывался иногда и он сам. Им не нужно друг перед другом извиняться. Обидно, конечно, что твои мечты о свободе никто не поддержал, но перед работой на такие вещи не должно быть времени.

-Отпусти...меня...

Не проходит и минуты, а он уже сидит, остервенело наматывая на себя шарфы. Больше, больше. Плотнее, плотнее. Никто не должен видеть. Никто.

Это не его лицо. Его лицо - серая дыхательная маска с прочными стеклами. А это - что это, он не знает. Этого нет.

Нет, нет, нет...

Вскоре она сидит уже вместе с ним, приткнувшись рядом. Он не сопротивляется. Он, кажется, вообще забыл, как двигаться - но почему-то еще помнит как дышать - какая досада...

Вторая старше них всех - кроме, разве что, Четвертого. Она грубый и жестокий человек, который редко когда извиняется за свои поступки. Сейчас она снова делает это, пусть и не говоря ни слова. Он знает, что она сожалеет - ему достаточно. В отличие от слов многих других людей, ее молчание не фальшиво.

Они сидят в темной, холодной квартире, на грязном ободранном полу. Сидят неловко обнявшись и вытянув вперед затекшие ноги. Сидят и ничего не говорят - они давно понимают все и так, ведь они "стрелы", а у "стрел" никого нет, кроме друг друга - и до самой смерти не будет. Для "Атропы" они инструмент, не более, а для других "стрел"...слова "семья" или "друзья" ничего им не скажут, но слова и не нужны - их узы и так крепче, чем у сицилийской мафии. Они единый организм, пусть даже больной и уродливый, ненавидящий кого прикажут, убивающий, что прикажут. Одиночки тут не выживают, но свою долю одиночества получит каждый - хочет он того или нет.

Сеанс связи уже совсем скоро - и они знают, что все равно не заснут уже в эту ночь. Знают, что завтра - после дозы препаратов, после сигнала по рации, после серии сухих, безжалостных команд - каждый из них снова будет убивать.

"Атропа", наверное, думает, что убивают они за нее.

Но они это делают лишь друг за друга.

Лин сидит, повесив голову - усталость берет свое. Шарфы размотались и Вторая может снова видеть его изуродованное лицо - но у нее оно не вызывает страха, оно куда приятнее тех холеных морд из штаба, перед которыми их водят, бывает, как редких животных, только что не на цепях. Лин пытается уснуть, и, вспоминая, что скоро бой, бормочет их старый стишок, слова, которые знает каждая "стрела". Кто-то говорит, что его взяли из книги некоего Стивенсона самые первые члены их отряда, переделав под себя, кто-то утверждает, что сочинил его сам Полковник, ведь названию своему они обязаны именно этой книге...

Четыре я стрелы пущу,

И четверым я отомщу,

Злодеям гнусным четверым,

Старинным недругам моим...

Они всегда говорят это перед боем - они, конечно, не верят ни в каких богов, но это их молитва. Это единственная традиция, что у них есть - и она нерушима.

Вторая своим хрипловатым, чуть простуженным голосом, продолжает за Лином:

Первая метит в грозный Рим,

Молитвы не помогут им,

Стрела вторая ждет Атлас,

Ты мир разрушил, но не спас,

Третьей стреле мила Могила

Что столько жизней загубила

В Башне живет исчадье зла,

Ему четвертая стрела...

Заканчивают они уже вместе. И каждый слышит посторонний голос в своей голове - проснувшаяся от криков Сетка присоединяется к общей "молитве". Помогает договорить слова, которые "стрела" будет говорить, когда другой "стреле" плохо.

Они черны и до конца

Вонзятся в черные сердца,

Они без промаха летят

И никого не пощадят...

Треск оживающей рации подсказывает, что молитва была начата весьма кстати. Их время пришло.

Стрелка на старинных часах медленно, но неутомимо ползла к своей цели - уже совсем чуть-чуть оставалось до шести утра. Впрочем, для хозяина кабинета, в котором эти самые часы стояли у дверей, это означало лишь возвращение очередного приступа головной боли. Леонид Фиалковский бросил очередной усталый взгляд на циферблат, после чего вернулся к прерванному занятию - помешиванию ложечкой своего горячего кофе в старой фарфоровой чашке. Сделав пару ленивых глотков, он потянулся к стоявшему на столе телефону и, сорвав трубку, проговорил, не набирая номера:

-Мухомор, зайди.

Кинув трубку на рычаг, скромный глава более чем скромной организации - а достоинства его как мага были еще скромнее всего вышеперечисленного - подарил кабинету очередной вздох и в четыре глотка выдул оставшийся в чашке напиток. Господи, как же он устал от всего этого...

Организация - сам маг ее за глаза называл больше "конторой", нередко "шарашкиной", ибо заслуживала - главой которой уже десятый год числился Фиалковский, носила гордое название "Маяк", но уже давно утратила всякую связь с собой прежней по многим причинам. Во-первых, сооружение, которому она была обязана своим именем - внушительных размеров башня на одном пустынном островке - было разрушено (что еще обиднее, случайно) во время войны, что вылилось в потерю большинства архивов и лабораторий, вылилось в спешную, истерическую эвакуацию, во время которой добрую половину того, что успели вывезти, умудрились отправить на дно. Во-вторых, "Маяк", ныне занимавший огромное, похожее на старый заброшенный завод здание на окраине города, своего названия попросту не оправдывал - ничей путь он не освещал и помогать никому не думал. Да и не мог, если уж начистоту говорить - тут самим бы продержаться...

Прежний директор - старый сморчок с манией величия, бывшей причиной не одного скандала - умер десять лет назад, и, по результатам скромного голосования, проведенного скромных размеров компанией, ему была выбрана замена. К вящему неудовольствию Фиалковского, этой самой заменой оказался он, получив в наследство такие прекрасные вещи, как разваливающееся на глазах здание, наполовину затопленный подземный комплекс под последним, где иногда даже умудрялись кое-как работать, спасенное из старого логова содержимое двух библиотек, которое до сих пор не подверглось ревизии, штат из пятнадцати сотрудников и кучу долгов. Последние отличались самым большим разнообразием из всего наследства - "Маяк" был должен Пражской Ассоциации, Морю Бродяг, Часовой Башне и даже одной организации с Ближнего Востока. Вступив в должность, Фиалковский, преисполнившись энтузиазма, принялся за дело: он возвращал долги всем и чем только мог - редкой литературой, передачей патентов и прав на оставшиеся в ведении организации духовные земли, дойдя, в конце концов, до того, что обчистил собственные хранилища, переслав в Лондон за полгода уникальную коллекцию Тайных Знаков, собиравшуюся аж с семнадцатого века и материалы по трем многообещающим проектам, которые развивать своими силами не было никакой возможности. Леонид действовал по хитроумному - сам ведь придумал, как же иначе! - плану, пытаясь доказать заморским коллегам, что с ними - а точнее, с ним - можно и даже нужно вести дела, что на них - точнее, на него - стоит обратить внимание - и пригласить работать...ну, от местечка в Башне он бы точно не отказался, на что не раз и не два намекал в своих письмах. К сожалению, через три года, когда он понял, что вернул все - а где-то однозначно и маху дал - понята Фиалковским была и еще одна невероятно обидная вещь: Ассоциация приняла все как должное, да и только, вытаскивать его из этой трясины в лучшую жизнь никто не собирался. Еще через несколько лет Леонид ясно видел, какими будут эпитафии на могиле его и его несчастной конторы: "Заплатил налоги" и "Раздали долги". Наступили серые будни и тянулись они год за годом, смазывая всю полную несчастий жизнь скромного мага с нескромными планами в одно противное выцветшее пятно.

Спустя десять лет с момента вступления Фиалковского в должность в графе расходов можно было бы отметить, что из действующих сотрудников осталось лишь десять - не особо внушительные маги от второго до четвертого поколения - количество студентов сократилось до критической отметки, составляя на текущий момент лишь двенадцать человек, подземный комплекс под зданием почти полностью пришел в негодность и работать нормально можно было только в трех лабораториях из восьми - еще две были затоплены с концами - патентов организация более не предоставляла, да и не получала - за десять лет правления Фиалковского "Маяк" не сделал ни одной серьезной разработки. В графе доходов, если, конечно, это действие, учитывая его последствия, все еще можно было отнести к положительным - была бы всего одна строка - и уведомляла бы она об уплате долгов. Леониду, по правде говоря, было уже все равно: в этом году он проворачивал свой очередной наполеоновский план - сдать с потрохами всю организацию первому покупателю из Восточной Европы, после чего перебраться на вырученные средства в местечко потеплее - и сделать это нужно было до весны. И, может быть, ему бы даже это удалось, если бы не тот недавний звонок...

Скрипнула плохо смазанная дверь и в кабинет вошел Петр Вревский, второй человек в "Маяке", имевший обидное прозвище Мухомор - и обязан он был ему старому замечанию Фиалковского - "с тобой не только ничего рядом не растет, ты и то, что выросло, загубишь в два счета". С преподавательским составом в "Маяке" всегда было тяжело, но Вревский поставил настоящий рекорд: молодые маги боялись этого плешивого любителя пропустить пару стаканчиков, как огня. Бояться было за что - в Мухоморе органично сочетались совершенно скотский характер, который иногда чуть сглаживался относительно количества выпитого, абсолютное неумение вести занятия и недоразвитые Цепи - даже простейшие действия могли отправить Вревского в продолжительный обморок. Разжиревший за годы сидения на одном месте, низенький, со сплюснутым отечным лицом и множеством залысин, он внушал коллегам лишь отвращение. Вот и сейчас, стоило ему войти в кабинет, как Фиалковский внутренне весь скривился, и лишь справившись с собой - на это ушло с минуту - предложил товарищу сесть.

-Ну что, он звонил? - без лишних предисловий начал Вревский. - Звонил или нет?

-Обещал утром, - глава "Маяка" позволил себе улыбнуться. - Он в наших руках, не сомневайся даже. И он и вся его шарашка.

-Подумать только...Ленинградский Клуб. Я думал, они еще в тридцатых того, - Мухомор оскалил гнилые зубы. - Ты вообще про них что-нибудь знаешь?

-Не-а. Только то, что они существуют. Но думаю, у них положение еще хреновее нашего, - Фиалковский налил себе еще кофе. - Вот на этом и сыграем. Как только позвонит, я назову цену - и посмотрим, как он себя поведет.

-Думаешь, согласится?

-Куда денется-то? - хохотнул Леонид. - Это ему нужны те бумажки, вот он и заплатит, сколько скажем...и никуда не...

Когда его речь прервал зазвонивший телефон, Фиалковский ничуть не расстроился - лишь ухмыльнулся еще шире.

-А вот и наш клиент, - все еще ухмыляясь, он жестом призвал Мухомора к молчанию, после чего снял трубку. - Слушаю.

-Господин Фиалковский, я полагаю, - от этого холодного, сухого голоса Леонида невольно передернуло. - Это Кай. Как я и обещал, звоню вам ровно через неделю. Итак, что вы решили? Вы передадите нам означенные ранее рукописи за установленную сумму?

-Планы чутка поменялись, - вальяжно растянувшись в кресле, выдал глава "Маяка". - Мы тут покумекали и решили, что у вас, ребятки, должно было кое-что остаться...ну ты меня понимаешь, с начала века.

-Боюсь, что не понимаю. Что вы имеете в виду?

-Золото, - оскалившись, выдохнул в трубку Леонид. - Одна тонна, в немаркированных слитках. Где доставать будешь, меня не колышет, хочешь копай, хочешь рожай, хочешь воруй. В случае вашего отказа я сегодня же сжигаю эти бумажки к херам. Уяснил?

-Тонна золота, значит, - голос на том конце провода до сих пор не проявил никаких эмоций. - И КамАЗ на сдачу, я так полагаю?

-Шутки шутить вздумал? - прорычал Фиалковский. - Ты меня слышал!

-Слышал, - на том конце провода закашлялись. - Я думаю, я смогу вам ответить уже сегодня.

Фиалковский похолодел. Он ожидал всего, но...неужели?

Нет, нет, бред собачий. Это же байки, просто старые сказки, что был такой Ленинградский Клуб и...

-Ты согласен? - кусая губы, выдавил из себя глава "Маяка".

-Я сказал, что дам вам ответ уже сегодня, - повторил холодный голос. - Если вы хотите увидеть его, подойдите, пожалуйста, к окну.

-Минутку, - уронив трубку на стол, изрядно вспотевший от напряжения Фиалковский прорычал товарищу. - Посмотри-ка в окошко. Что там у нас делается?

-Момент.

Вревский ничуть не удивился абсурдности просьбы - мало ли, вдруг этот странный представитель вроде бы давно уже отдавшей концы конторы пришел лично. В таком случае стоило бы его встретить, ибо здание "Маяка" стояло на пустыре и было огорожено со всех сторон весьма и весьма высоким забором, маскируясь под старенький военный завод - самому тут не пройти.

С кряхтением встав со своего места, Мухомор поплелся к дальнему окну и развесил шторы - в это самое время Леонид вновь схватил трубку.

-Нет, слушай. Погоди. Я не понял, вы правда в состоянии заплатить? Да что такого в этих бумажках? Всего лишь старый труд об аномалиях в Цепях...

-Для меня он представляет огромный интерес, - произнесли на том конце провода. - Отвечая на ваш первый вопрос - да, я действительно могу вам заплатить. Тем, что вы заслуживаете.

-Что? - рявкнул Леонид.

Оконное стекло рассыпалось осколками, мгновение спустя его примеру последовал и череп Вревского. Практически обезглавленное тело повалилось на пол, пачкая дорогой ковер.

-А...а...а...

Едва не задохнувшийся от ужаса Фиалковский даже не понимал, что все еще держат трубку в руках.

-Мои коллеги скоро прибудут, чтобы ознакомить вас с новыми условиями договора, - произнес голос. - Всего наилучшего.

Голос утонул в коротких гудках. Они били по уху Фиалковского не очень долго - несколько секунд спустя где-то снаружи загрохотало, да так, что выпустив трубку, маг прыгнул под стол.

Что...что...да как они...

Они не могли! Это же всего лишь Ленинградский Клуб! Никому толком не известная контора, сгинувшая в начале века! Что они...

Еще два взрыва - кажется, они разносили ограду на куски. А теперь - рев движков?

Когда по окнам здания замолотил пулемет, Фиалковский понял - надо было брать деньги.

Вот только было уже поздно.

Полную картину - во всех деталях - они получили за десять минут до начала штурма. Они имели дело пусть и с паршивыми, но все же с магами, и рисковать никто не собирался, поэтому потянуться своим сознанием к зданию и сосчитать, хотя бы приблизительно, количество противников, Сетке разрешили только за десять минут до звонка в "Маяк". И лишь на полминуты - даже так был риск, что кто-то почувствует ее присутствие. Короткий, отрывистый доклад - около двадцати с небольшим людей непосредственно в здании, еще несколько внизу, выискивать фамильяров и прочую гадость времени не было. Особой угрозы эта группировка не должна была представлять - всего лишь старый и беззубый магический аналог научно-исследовательского института, вот только даже самый слабый маг, если он не полный олух, всегда имел хоть одно средство на крайний случай - а уж коллектив магов...

Одним словом, недооценивать противника никто не собирался. И как только поступил сигнал из двух слов - "переговоры провалены" - стянутая вокруг "Маяка" группировка вступила в дело.

Как и всегда в охоте на магов противник сам упрощал задачу по многим пунктам: они забрались в эту глушь - и здесь, на окраине города, никто не услышит, даже если стрелять по ним будут из танка, они озаботились лишь самой поверхностной защитой, причем только от таких же, как они сами - пусть теперь кушают заряды из гранатометов и пулеметные очереди. Так ли на самом деле рассуждало командование операцией или все-таки нет, Юрий не знал, но ему сейчас, по правде говоря, было уже все равно, сейчас его волновало только то, чтобы их черную машину, несущуюся к зданию в числе прочих, не накрыли какой-нибудь дрянью проснувшиеся от внезапного нападения обитатели "завода".

А просыпались маги весьма быстро. В воздухе над окруженным зданием начали появляться странные символы, прочерчивая небо грязно-серыми царапинами. Уже после первых выстрелов выяснилось, что обычные средства обороны не были забыты - не прошло и нескольких секунд, как некий хитрый механизм опустил на все окна стальные листы. Оперативники "Атропы" ответили немедленно. Загрохотало, задрожала земля, дали единый залп гранатометчики. Закрывшие окна листы вынесло внутрь вместе с кирпичами и кусками стен, мгновение спустя за этими окнами уже полыхало вовсю. Дождавшись команды, к зданию, вокруг которого уже смыкали кольцо молчаливые люди в черных прорезиненных костюмах, устремились несколько машин - в одной из них сейчас и трясся на кочках Лин.

Маги ответили быстро и жестоко, в два счета разметав вырвавшихся вперед бойцов. Кого-то подбросило в воздух и разорвало на клочки, кого-то скрутило и вдавило в землю невидимым прессом, несколько "глушителей" превратились в живые факелы, сгоревшие за считанные мгновения и осевшие на землю кучками золы. Второй залп обрушил внушительный кусок стены и разнес в клочья двери. Еще через полминуты машины добрались до организованного пролома - бойцы "Атропы" выпрыгивали на ходу и мчались в дым, в огонь. К своей цели.

Воздух внутри был забит дымом, запахом гари, треском оружия и криками умирающих. Убийцы врывались в новые и новые проломы, распахивая двери и выбивая окна. Несколько несчастных, оказавшихся на первом этаже, стали легкой добычей - сонные, оглушенные и напуганные, без оружия при себе - им хватило нескольких пуль. "Глушители" возникали из дыма, укладывая противника меткими выстрелами, ломали двери и хлипкие стенки, коридоры и лестницы уже усеивали изувеченные очередями тела. Скулящие пули выбивали куски из стен и людей, ошалевшие защитники "Маяка" валились на пол, на ступени, друг на друга...

Не менее ошалевший, чем они, Лин мчался сквозь дым, а в голове его грохотали старые наставления Полковника.

Важно запомнить одну простую вещь, когда имеешь дело с магами - они сами всегда осложняют себе жизнь. Чтобы научить человека хоть как-то стрелять, нужно, ну, в самом паршивом случае, несколько месяцев, но это доступно почти всем. Чтобы разучить некое заклятье, какую-то методику воздействия на окружающий мир или людей, может понадобиться пара-тройка лет - и мы еще сейчас говорим о самых простых вещах. Ты будешь годами, день за днем, терзать себя, доводя некие действия до автоматизма, чтобы в итоге получить вещь, которую в быту и применить-то негде как правило. Это первый довод в пользу их слабости - сложность освоения.

Дверь впереди распахнулась и прямо на него выскочил до смерти перепуганный молодой человек, одетый в помятую ночную рубашку. Это было все, что он успел сделать - две пули ударили его в грудь и откинули назад, в спальню, заставив тело стукнуться затылком о порог.

Довод второй, время. Чтобы выстрелить, требуется обычно всего ничего - меньше секунды. Чтобы правильно сотворить нужную магию, нередко нужна сложная, весьма сложная последовательность действий - от чтения многострочных арий в состоянии предельной концентрации до использования разных мудреных предметов, так называемых Тайных Знаков. Иногда все это идет в комплексе. Именно поэтому маги долго готовятся перед своими поединками. Их дуэли - это не дрожащие руки и хаотичная пальба куда придется, а четко спланированные заранее действия, продуманные наперед удары и ответы на них. Как правило, в таких поединках победитель бывает очевиден задолго до начала боя - тот, кто лучше подготовился. Отсюда вывод, который вам нужно усвоить - брать мага врасплох - победить в большей части ситуаций. Если, конечно, вы не имеете дело с боевиком, который всегда готов или наемником, который плюет и подтирается их кодексами чести, принимая магию лишь как инструмент, а не как образ жизни.

Трое магов окопались на лестнице. Один держит вражеские пули - те взрываются в воздухе, разбиваются о невидимую преграду, второй возится с каким-то хитрым приборчиком, еще один выписывает в воздухе хитрые руны: первая заставляет стволы замолчать, вторая пробивает пол под ногами у стрелков и оттуда бьет, подбрасывая их к потолку, водяной столб, третья прожигает в одном из бойцов дыру аккурат на месте сердца.

Довод третий, правила. Маги нередко ставят себя выше людей, считая, что аномалия в развитии, известная как Цепи, дает им на то право. Самые могущественные их семьи частенько представляют собой закостенелых консерваторов с дикими феодальными порядками. Презрение к людям, презрение к технологиям, презрение к развитию как таковому - все это приносит свои плоды: нередко особь из цвета магического сообщества, зная десяток древних языков, не знает, как надо общаться с простыми людьми на улице, чтобы у них не возникало желания разбить ей ее благородную морду, нередко такое существо с презрением относится, скажем, к огнестрельному оружию, считая его уделом черни - пока не получит пару пуль в брюхо. Вывод из третьего довода прост и лишь закрепляет выводы из прежних - никогда не принимайте чужих ограничений. Маг устанавливает правила поведения для себя, пусть же он от них и страдает, равно как и от собственной недоразвитости. Никогда не играйте по их правилам.

Успешные действия руниста не остаются незамеченными - Лин из своего укрытия слышит, как рявкают два пистолета Второй, видит, как расцветают на одежде мага алые цветы смертельных ран - маг умирает, до конца сохраняя на лице удивленное выражение - как, откуда? Кто мог так близко подобраться к ним? Кто забрался за щит? Почему они не видят стрелка?

Невидимка продолжает собирать кровавый урожай. Державший барьер маг получает пулю в лицо, последний, не выдержав, бросается бежать - ловит нож между лопаток и сползает по лестнице, считая мордой ступени. Прямо из воздуха вылетает в дальний угол разряженный пистолет - судя по звукам, Вторая достала свои чудовищные ножи.

Лина прошибает холодный пот, сердце стучит, как бешеное. Костюм, вероятно, уже накачал Вторую до бровей - а значит, ей теперь лучше на пути не попадаться: теперь кончился в ней человек и началось что-то страшное, первобытное, то, что лучше никогда и ни в ком не будить. Хрипло рыча, как дикий зверь, под своей маской, невидимка рвется наверх и отмечает свой путь выпотрошенными телами, редкие ответные заклятья бьют куда угодно, только не по ней. Один защитник валится на колени, судорожно хватая вываливающиеся внутренности, второй визжит, зажимая разрез на том месте, где когда-то были глаза...

Лин бежит за ней, видит, как Вторая вышибает дверь в очередную комнату. Видит высокую женщину с посеревшим от ужаса лицом, за ней жмется к стене человечек еще моложе его самого, совсем ребенок. Женщина еще только падает на пол, глупо, отчаянно пытаясь схватиться за воздух и заливая все кровью, а мальчишка уже пришпилен к стене вошедшим в предплечье ножом. Невидимая тварь кидается к нему, заливаясь истерическим смехом, Лин слышит ее хриплый голос:

-Покричи для меня! Покричи!

А то, что будет там дальше, он видеть не хочет - и бежит дальше, подгоняемый треском рации, выстрелами и предсмертными криками. У него своя цель.

Один за углом.

Выскочившего на него окровавленного типа он убивает раньше, чем тот успевает понять, как же его заметили. Пуля в лицо, тело на пол...

Один слева, Первый.

Нет больше страха, нет сомнений, нет навязчивых мыслей. Контролер спустил Третью с поводка, здание накрыла Ловчая Сеть - и от нее нет спасения никому. Прятавшийся за перевернутым шкафом хмырь с криком роняет свое чудное оружие, визжит, как свинья, схватившись за голову, из глаз и ушей его льется кровь. Теперь точно кончено со всеми - сопротивляться Третьей, когда она действует в полную силу, почти невозможно. Все, оставшиеся в живых, уже скоро станут ее безвольными марионетками и покорно выйдут из своих укрытий прямо под пули...

Дверь впереди разносит на куски с оглушительным грохотом. В коридор вываливается высокий маг, одетый чуть поприличнее остальных - и, похоже, под контроль его взять пока что не получается. Он что-то орет, размахивая руками - плевать. Сейчас, когда его разум очищен от всего постороннего - спасибо Сетке - Лин видит перед собой только цель.

Это не страшно. Это не страшно и не сложно. Не было тут людей - это были неуклюжие манекены, не было тут людей - это были маги, и не было тут выбора - потому что у "стрелы" его никогда не бывает. Не было того мальчишки в дальней комнате, не слышал он его криков...

Маг шагает вперед, а он смотрит ему в глаза. Чувствует, как это снова начинает проситься наружу. Как оно прорезается вновь.

У магов есть свои особые формулы, в которые запечатана нужная последовательность действий, то, чего они пытаются добиться, творя эту магию. У него тоже есть свое заклинание, он тоже вынужден обращаться к себе, чтобы это прорезалось. Чтобы это проснулось.

-Раздели боль!

Вспыхивают глаза под маской молочно-белым огнем, все вокруг него обращается в непроглядную черноту - нет ничего в ней больше, кроме его и его цели. Цели, которую он теперь знает так же хорошо, как и себя. До каждой клеточки, до каждого нерва. Каждого нерва, который он рвет, выжигает и стирает в труху.

Кричащий кусок мяса катается по полу в агонии. Он тупо смотрит на это адское действо, не совсем понимая, что же только что случилось. Кажется, он...

Прекратить сопротивление. Прекратить сопротивление. Сдавайтесь, вам не причинят вреда.

Сдавайтесь.

Засните.

Пожалуйста.

Единичные выжившие больше не прячутся. Они выходят из укрытий и падают на пол, как подрубленные деревья. Но Сетка перестаралась сейчас, она накрывает не только цели. Он сейчас слишком слаб, чтобы справиться с этим - он только что был болью, ему нужно...

Нужно...

Ему нужно отдохнуть.

Выпустив пистолет, он успевает добраться до ближайшей стены, опереться об нее рукой, прежде чем сползает по ней, закрывая глаза...

В черной машине, загнанной в грязную подворотню, тепло - успели нагреть и надышать. В черной машине накурено, но дым постепенно уходит через чуть приоткрытое окошко. В черной машине помимо водителя сидят сейчас лишь два человека - один осторожно переворачивает странички в лежащей у него на коленях книге.

-Я все же не понимаю...зачем нужно было стягивать сюда столько оперативников, включая ваших...

-Им нужен был пример, - человек захлопнул книгу, отложив рядом. - К тому же, решение принимал не я, а Кай.

-Такая бойня ради вот этого вот...ради одной старой книжечки? Что в ней такого особенного?

-Здесь? О, тут есть, что почитать. Автор сего труда был отважным человеком, он посмел затронуть в программе своих исследований одну весьма и весьма могущественную семью. Ту, которая поднялась к вершинам во времена основания Часовой Башни и остается там до сих пор. В то время еще был шанс раскопать кое-какие их тайны, что он с успехом и сделал...однако, он копнул все-таки слишком глубоко. Голубая кровь не любит, когда суют нос в их дела, особенно когда дела касаются их драгоценных Цепочек.

-Позвольте уточнить, Константин Александрович, вы ведь о...о той семье?

-О ком же еще? Автор не прожил и года после того, как закончил свой труд. Все копии были уничтожены. Ну...почти все. Та, что теперь у нас, проделала весьма долгий путь, изрядно поплутав по миру, а нам придется проделать с ней весьма долгую работу. Староанглийский текст, как можете видеть...тот еще кошмар для переводчиков.

-Но что это нам в итоге даст? Я не совсем понимаю...

-Это понимает только Кай, которому я и передам книгу, как только мы снимем копии и займемся переводом. У него родилась одна весьма занятная комбинация. Нет, не знаю, о чем идет, пока что не знаю. Но я помню, что он сказал в последний раз, когда выходил на связь.

-И что же?

-Помни, что твоя смерть внутри тебя. Всегда внутри.

Интерлюдия 2. Дверь.

1984 год.

В парке было тихо и свежо, пусть, вместе с тем, и холодно. Вздымающий ковер гнилых листьев ветер и не думал успокаиваться. Народу, пусть было уже и позднее утро, сегодня почему-то было мало - обычно в это время тут часто гуляли, что с детьми, что с собаками, но сегодня начинающиеся холода, по всей видимости, отвадили многих от визита на улицу.

Многих, но не всех, конечно же: редкие прохожие все же встречались, и Сергей с матерью были в их числе. Последняя, пребывавшая в крайне паршивом настроении, шла так быстро, что он еле поспевал за ней, а ведь поспевать он не очень и хотел, учитывая, что тащили его сегодня к зубному врачу - через этот холод, по ковру из гнилых листьев. Впрочем, когда они были на середине парка, удача улыбнулась мальчику, пусть и ненадолго - увидев вдали старую телефонную будку, мать оставила его на такой же старой и холодной скамье, вспомнив, что ей в очередной раз нужно срочно куда-то позвонить...

Он не протестовал. Он давно уже привык. И знал он, что говорить она будет, пока автомат не проест целую кучу денег. Сидя на шершавой скамеечке, Сергей следил за падающими листьями, за редкими прохожими, что пересекали мостик через бурлящую холодную речушку - там, впереди - и, конечно, ежился от холода, выше и выше натягивая постоянно сползающий воротник. Одним словом, дел у него было много, так что не было ничего удивительного в том, что он и не заметил толком, как на скамеечку подсел другой человек - в старом штопаном пальтишке и с торчащей из кармана книгой.

-Нет возражений, если я здесь почитаю? - поинтересовался он - голос человека был холодным и сухим.

Сергей ничего не ответил - человек, пусть и выглядел совершенно безобидно, чем-то пугал. Это невозможно было объяснить никакими словами - в нем просто было...что-то. Что-то неправильное. Что-то...холодное и страшное. Не в силах вглядываться в его лицо, он отвернулся, продолжая следить за падающими листьями.

Мать все не возвращалась. Молчание длилось еще несколько минут, и вот, человек с книгой вновь заговорил - все таким же холодом веяло от каждого его слова.

-Я понимаю. Разговаривать с незнакомыми людьми в таком месте это не самая лучшая идея, - человек захлопнул книгу, и, убрав ее в карман, уставился в землю. - Могу с этим помочь. Мое имя....

Человек назвался - и слово, что он произнес, все же пробудило у его невольного соседа по скамеечке интерес. Пусть он даже и слышал это самое слово, когда был совсем-совсем ребенком, когда не умел даже читать, и когда читала ему мать, еще не бывшая такой холодной, нервной и злой, как сейчас.

-Как в "Снежной королеве"? - почти что против своей воли спросил мальчишка, повернувшись к странному человеку.

-Да. Как в "Снежной королеве", - человек попытался улыбнуться, но получилось у него что-то совсем жуткое - словно лицо его скрутила судорога. - Ты ведь хорошо знаешь эту сказку?

-Мать читала. Давно.

Он не понимал, что происходит. Он еще никогда не использовал это слово. Никогда еще не называл ее этим холодным, взрослым и отстраненным "мать". Но, глядя в усталые глаза человека с книгой, ему почему-то хотелось сказать именно так, что он и сделал. Пусть он даже до сих пор не мог понять, почему вообще с ним говорит, с этим странным незнакомцем посреди почти что безлюдного парка.

-А где твоя мать? Дома?

-Нет... - Сергей неопределенно махнул рукой в сторону, куда та ушла, где она все торчала в своей телефонной будке. - По телефону говорит.

-Понятно, - вздохнул человек. - А тебя оставила ждать, пока не наговорится вволю.

-Как вы угадали?

-Я хорошо знаю людей. К сожалению, - очередная улыбка-судорога. - Знаешь, они все врут.

-Кто?

-В сказке, о которой мы с тобой говорили. Хочешь, расскажу тебе, как было на самом деле?

-Мама скоро вернется... - сейчас, когда он догадался отвести взгляд, стало снова возможно говорить, как он говорил всегда.

-Я думаю, я успею, - произнес человек. - Скажи мне вот что. Как ты думаешь, разве могут простые слезы вымыть из глаза осколок? Как ты думаешь, разве можно вытащить его из сердца, чтобы то не остановилось, потому что уже к нему привыкло? Если оно уже стало с ним одним целым?

Каждое слово человек выговаривал медленно и четко, с нажимом, с такой невероятной усталостью и болью, что Сергей даже испугался - и ничего так толком и не ответил.

-Мы с тобой знаем ответ, - продолжил человек. - Нельзя. Зря они обманывают.

-Вы кто?

Простой, простой и понятный вопрос. Почему он догадался задать его именно сейчас? И где же его мать?

-Я уже сказал свое имя, разве нет? Я складывал свою вечность из осколков, и, в конце концов, сложил, - грустно ответил человек. - И мне не очень понравилось то, что я увидел, когда завершил работу.

Он...он явно какой-то странный. Как там...сумасшедший, точно. Надо уходить. Надо немедленно уходить, позвать мать...

-Я ничего тебе не сделаю, - словно прочтя его мысли, вздохнул человек. - Только расскажу свою сказку. Она короткая. Знаешь, о чем?

-Н-нет.

-Каждый человек всю свою жизнь сидит на двери. Эта дверь есть у всех, но очень мало кто ее открывает.

-Почему?

-Потому что открывать ее вовсе не стоит.

-Но...что за дверью?

-Ты не сможешь этого увидеть, пока не научишься видеть, как я.

Он не мог точно сказать, что изменилось в человеке, но страшным он больше не был, по крайней мере - для него. Его лицо внушало доверие, его голос был приятным и успокаивающим, он говорил этим голосом очень интересные вещи...таких не рассказывала даже мать.

-А чему я должен...

-Видеть людей, как вижу их я, - стянув с руки перчатку, человек потер правый глаз, словно туда попала какая-то соринка.

И верно, на пальце его, когда он убрал руку от лица, осталась некая блестящая крошечка - почти незаметная.

-Что это такое?

-Частичка вечности. Хочешь посмотреть?

Он не должен. Он определенно не должен.

Но почему он тогда радостно протягивает руку?

-Поднеси к своему глазу и брось туда.

-А...

-Больно не будет.

Действительно, больно не было.

Усталая женщина средних лет - заспанная, с растрепанными ветром волосами - шлепала по листьям, удаляясь от телефонной будки. Вывернув за высокую живую изгородь и, зацепившись взглядом за пустующую скамью, недовольно поморщилась. Неужели домой сбежал?

Остановив шедшего мимо человека в ветхом пальто, из кармана которого торчала книга, она поинтересовалась:

-Простите...вы не видели тут мальчика лет...

-Он открыл свою дверь. Ему не понравилось, что он за ней увидел, - не сбавляя шага, ответил человек, и, легонько толкнув ее плечом, скрылся за высоким кустарником, растворился в тишине парка, оставив ее стоять и недоумевать. Недоумение меньше чем через полминуты сменилось страхом, а тот - дикой, неконтролируемой паникой.

На крики никто не отозвался, хотя кричала она, бегая по парку, добрых минут десять, пока не сорвала голос. Но когда она забежала на мостик через речку, когда взглянула - совершенно случайно - вниз, когда разглядела тот предмет, что лежал там, на камнях, в окрасившейся алым холодной воде - то закричала так, как не кричала еще никогда.

Человек в старом пальто, с книгой, торчащей из кармана, вышел из парка, поднимая повыше воротник.

-Внутри. Всегда внутри, - печально пробормотал он, и поплелся к остановке.

Не прошло и нескольких минут, как автобус уже унес его прочь.

3. Товарищ Гергбу.

And when your time is over

And we come down to take you away

You better pray to Jesus

May the serpents of God lead your way...

(Powerwolf - Mother Mary Is a Bird of Prey).

1987 год, Польша, Ольштын.

Утро выдалось довольно-таки пасмурным - небо над Старым Мястом словно затянуло какой-то унылой серой пленкой, которая, к счастью, еще не думала прорываться дождем. Ранние прохожие спешили по своим делам, и никто не обращал особого внимания на крохотную человеческую фигурку, которая выбралась из старого, тарахтящего автобуса. Фигурка отряхнула манжеты старого темно-синего камзола от какой-то явно вымышленной пыли, и, смешно семеня ногами в стоптанных остроносых туфлях, поспешила перейти улицу.

Автобус до того протащил эту самую фигурку через довольно-таки красивые и древние места, но этого пассажира слабо волновали местные достопримечательности. Не было ему дела до старого сокафедрального собора, музея на улице Замкова и прочего - его ждало другое сооружение, выстроенное лишь пару лет назад - массивное складское здание на окраине квартала, мрачный серый четырехэтажный куб, отъевший себе также весьма внушительную территорию - все было огорожено высоким забором с колючей проволокой и грозными надписями на нескольких языках, таблички с которыми чередовались через каждые добрые пять-десять метров.

Не дойдя до склада приблизительно половину улицы, фигурка остановилась у крохотного кондитерского магазина, принявшись пожирать глазами витрину, периодически воровато оглядываясь по сторонам. Неизвестно, что было бы дальше, если бы проходившая в то время мимо женщина средних лет не заметила фигурку - хотя, скорее всего, многие люди в ближайших домах не проснулись бы раньше времени. Но фигурку женщина заметила, мало того, решила к ней подойти: ростом она была с маленького ребенка, да и никого, кроме ребенка, и не напоминала, по крайней мере, со спины. Приблизившись, женщина сделала свою главную в этот день ошибку - поинтересовалась у ребенка, не потерялся ли он, спокойным и, как ей самой казалось, достаточно располагающим тоном.

Фигурка в чудном камзоле застыла, как вкопанная. Лишь теперь прохожая могла разглядеть ее вблизи, и понять, что первое впечатление явно было обманчивым. Крохотные ручки "ребенка" были все в старых ожогах и морщинах, небольшая голова, непонятно как державшаяся на тоненькой цыплячьей шее, имела спутанные седые волосы, забранные сзади в уходящий за высокий воротник хвост, а уж когда фигурка, скрипя каблуками, повернулась, женщина аж охнула от удивления.

Стоявший пред ней коротышка был и правда похож на ребенка - ужасно постаревшего, с пятнами и глубокими морщинами по всему искаженному совсем не детской злобой лицу. Глаза карлика - покрасневшие, распухшие - смотрели на нее, как на комара, который уже успел больно укусить и сейчас определенно получит свое. Пересохшие губы маленького человечка зашевелились и он заговорил - нет, закричал жутким скрипучим голосом, который с каждым словом становился все выше и выше, до истерического визга:

-Ты, грязная посудомойка, закрой свой поганый, нечистый, прогнивший насквозь, как дыхание Цербера, съевшего нечистот из останков душ продажных предателей из самых проклятых отстойников подземного мира, рот! Как твой мерзкий, еще не усохший от гнили проклятых речей язык, посмел повернуться и назвать МЕНЯ, уважаемого человека, юным отроком, пускающим слюни и гадящим под себя? Беги же со всех своих кривых ног, сучье отродье, подлое евово племя, покуда я не уничтожил тебя, ничтожную мразь, не стер, как дерьмо с сапог, не разбил, как великий Луг - бесчисленное множество подданных Балору фоморов! Ты, ничтожная из ничтожнейших, не достойна даже была бы упоминаться в легендах, будь ты воином войска балорова, вонючая дочь пропойцы-олигофрена и сифилитичной полковой шлюхи! Проваливай, безмозглая дура, или ты познаешь на своей шелудивой шкуре весь гнев Фруаларда Теаиллы Гергбу, и ничто! Тебя! Не! Спасет!

На счастье бедной прохожей, английского, на котором визжал оскорбленный до глубины души коротышка, она не знала - но одних лишь интонаций, дерганых жестов маленьких ручек и искаженного злобой, брызжущего слюной лица ей было достаточно, чтобы кинуться наутек. Удовлетворенно хмыкнув, карлик вновь стряхнул невидимую пыль с рукавов и поспешил к воротам. Его совершенно не волновало, что эта несчастная не поняла, похоже, ни слова из его бурной речи, равно как не поняли ее и высунувшиеся из некоторых окон разбуженные воплями люди - он дал выход своему раздражению и был более чем доволен.

Впрочем, одно существо - назвать его человеком означало бы сильно поторопиться - из бывших поблизости речь карлика все же поняло, и провело несколько следующих минут за безудержным смехом. Существо, сидевшее за рулем припаркованной неподалеку старенькой машины, тоже было не особо высокого роста, но, конечно, не до такой степени - вдобавок ему хватало ума компенсировать это с помощью обуви, благодаря чему от среднего человека здесь оно не отличалось. Не отличалось существо, по крайней мере сильно, и в остальных деталях: со стороны оно выглядело как темноволосый, сероглазый молодой человек в несколько потертом темно-зеленом жилете поверх черной, в серую полоску, рубашки. Лицо его выделялось разве что практически не сходящим с него насмешливым выражением да несколько резковатыми чертами. Схватив валявшуюся на приборной панели размытую черно-белую фотографию, тип присмотрелся к изображенной на ней морщинистой морде, усмехнулся и откинул карточку в сторонку. Стащил валявшийся на задних сиденьях помятый цилиндр, и, дождавшись, пока коротышка-истерик достигнет ворот, покинул свою машину. Надевая шляпу, он воровато озирался, стараясь не упустить бесноватого карлика из виду, но тот вовсе не спешил исчезать за воротами: причиной было то, что несчастный никак не мог дотянуться ни до переговорного устройства на стене, ни до замка. Его безнадежные прыжки, сопряженные с тяжелым сопением и бормотанием под нос ругани на разных языках вызвали у человека в цилиндре очередной приступ смеха, но он быстро справился с собой и медленно проследовал на противоположную сторону улицы, завернув в пустую темную подворотню. Теперь оставалось лишь ждать.

Ждать пришлось довольно-таки долго. К воротам больше никто не подходил, прохожих на улице почти не наблюдалось - все-таки этот район был самым тихим из всех - и карлик в темно-синем камзоле, изобретающий все новые и новые попытки открыть дверь на территорию склада, зверел, кажется, не по часам, а по минутам. Наблюдавший за ним из своей прохладной темной подворотни тип в цилиндре к двадцатой минуте ожидания не мог уже даже смеяться - лишь сдавленно хрипел в ладонь. Когда же прошло чуть больше получаса, он напрягся, заметив, как к воротам приближается еще одна фигура - молодая женщина в потертом дорожном плаще, с перекинутой через плечо тяжелой черной сумкой. Блестящие темные волосы - растрепанные и неухоженные, усталое бледное лицо с желто-зелеными глазами, огромные старые очки, постоянно сползающие с носа - очки были перемотаны изолентой и скреплены несколькими большими булавками.

Человек в цилиндре уже не смеялся и даже не улыбался. Вперившись взглядом в противоположную часть улицы, в стену, в ворота, в дверь, до которой никак не мог дотянуться бесноватый карлик, он несколько раз моргнул - на третий глаза его налились краснотой - дожидаясь, пока картинка перед ним не начнет расплываться, "ехать" и изгибаться под невозможными углами, пока мир не окрасится для него в унылый серый цвет.

Теперь предстояло кое-что посложнее. Не отрывая взгляда от пляшущей, качающейся пред глазами улицы, человек в цилиндре - волосы под шляпой медленно белели, начиная с кончиков - вытянул вперед руку - точнее, что-то серое и полупрозрачное - и, протянув ее через всю улицу, ухватился за точно такую же полупрозрачную стену, колыхавшуюся, будто желе. А затем одним рывком подтянул себя к воротам, перемахнув через проезжую часть - в то же самое время оставаясь на месте, в своем темном и холодном укрытии.

Сейчас главным было не смотреть на себя, и уж ни в коем случае не закрывать глаз - но он делал это уже такое количество раз, что сейчас точно бы не сбился с ритма. Он стоял, привалившись к стене, в той подворотне, недвижимый, словно статуя - но он был сейчас и здесь, рядом с воротами. И мог наблюдать, как карлик, заметив темноволосую женщину, прекратил свои попытки открыть дверь самостоятельно. Шумно выдохнув и оправив одежду, он дождался, пока женщина поравняется с ним, после чего, скрипнув зубами, заговорил, постепенно набирая обороты:

- Госпожа Сойфер. Вы знаете, чем человек отличается от животного? - проскрипел коротышка в камзоле.

-Фруалард, я... - начала было та, но это было все, что она успела сказать, прежде чем была сметена лавиной ругани.

-Наличием абстрактного мышления и пунктуальностью, раздери тебя пес Куланна, безмозглая дрянь! - завизжал коротышка, в ярости топая своими маленькими ногами. - Где тебя носило? Какого черта я должен ждать, как полный идиот, и прыгать около этой треклятой двери? Или ты возомнила себя великой волшебницей из Эпохи Богов, которой позволено свысока смотреть на нынешних адептов магического искусства? Черта с два! Ты, заблудшая овца, чтоб Бартомелои в своей Часовой Башне всем скопом после обязательного пятичасового чая тыкали в твою наглую, хитрую жидовскую морду своими провонявшими насквозь хлыстами! Чтоб тебе ватиканские выблядки показали истинную веру в своих застенках, некомпетентная дрянь, и поверь, это будет не "Pater Noster" с мямлящим проповедником в исповедальной, чаем и елеем! Что молчишь? Сказать нечего? Правильно, чтобы хоть что-то сказать, нужно иметь хотя бы зачатки ума, а твое же место - на кухне у плиты, готовить своему толстозадому мужу-имбецилу еду, изредка поплевывая из мести в суп! Вот твой уровень, никчемная дура! Даже у цыпленка больше мозгов и меньше наглости, чем у тебя, чтоб тебя чихвостили во все щели десять криворуких инвалидов-импотентов из Могилы, чтоб она на айсберг напоролась! И это еще будет для тебя слишком милосердным наказанием за всю твою глупость, бездарность и наглость, бессовестная ты профурсетка! Открывай уже эту чертову дверь, порочное дитя современного века!

Для человека в цилиндре это было уже слишком. Концентрация пропала в момент, по глазам ударила короткая вспышка и он снова очутился в своем оставленном в подворотне теле, задыхающийся от хохота. Отсмеявшись - и с неудовлетворением заметив, что карлик и женщина в очках уже скрылись за высокой стеной - он похлопал по карманам, вытаскивая рацию. По мере того, как его чудовищно искаженное сейчас лицо возвращало себе человеческие черты и цвет кожи, речь его становилась членораздельней, так что он мог рассчитывать, что там, на другом конце, его таки поймут:

-Догма, Догма, это Морольф. Я нашел нашего кузнеца...

Разбудил его стук в дверь - настойчивый и сильный. Распахнув глаза, Асколь потратил несколько секунд на то, чтобы в полной мере осознать, где он сейчас находится, да порадоваться, что больше не в том кошмаре.

-Открыто, - голос у палача как обычно был хриплым и усталым.

-Есть новости, Филин, - Шепот, не любившая долгих предисловий, заговорила уже с порога. - Смешная Шляпа только что был на связи.

-Нашел? - коротко поинтересовался экзекутор.

-Нашел. Ведет наблюдение за объектом, скоро доложится о путях проникновения и охране, - пригнувшись, чтобы не стукнуться головой, Шепот вошла в комнату, пробегаясь взглядом по царящему там разгрому. - Ну и бардак ты развел.

-Стараюсь, - поднявшись со скрипучей раскладушки, Асколь сморгнул остатки дурного сна, с хрустом размял руки и тут же потянул их за сигаретами. - Все уже собраны?

-Конечно. Ждем только тебя.

Только вы меня и ждете...

-Что ж, тогда пошли. Почитаю вам пару лекций... - привычно задымив сигареткой, экзекутор поплелся вслед за своим заместителем.

Изначально планировалось, что им достанется гостиничный номер. Вот только планироваться может много чего, а на деле...что ж, несколько комнатушек в сыром, грязном, заброшенном и давно предназначенном под снос здании тоже хлеб - если сравнивать с улицей, конечно. Бывали укрытия и еще "приятнее", так что грех жаловаться на несчастную развалюху с протекающей крышей. Проходя по захламленному коридору, он бросил взгляд в висящее на стене зеркало - удивительно, но его отсюда почему-то еще не успели утащить - и увидел там все то же, что и обычно: немолодого высокого человека с мрачным взглядом темных глаз и растрепавшимися волосами, с все теми же старыми, уже слабо заметными рубцами на лице и уставших руках. Громиле Шепот, человеку с большой буквы - причем с очень большой - не везло и тут: этот дом оказался очередным в списке тех, где она вынуждена была ходить, постоянно пригибаясь и открывая хлипкие двери осторожно, просто чтобы не доломать их окончательно. Асколь предпочитал не думать, как ежедневная порция ударов головой об очередную притолку влияет на ее настроение - лично он бы на ее месте давно уже озверел.

-Чего ты так на меня смотришь? - выпуская едкий дым, поинтересовался палач.

-Ты какой-то...помятый сегодня, Кат, - хмыкнула Шепот. - Приснилось чего?

-Да, - помолчав какое-то время, протянул он. - Та же хрень, что и раньше. Ее не было несколько месяцев, а теперь снова вернулась.

-Снова тот сон? Все белое, холодное и кто-то...

-Кто-то зовет, - процедил Асколь. - Слушай, не пытай меня, я сам почти ничего не понимаю. Если б понимал, давно бы тебе рассказал. Но там все...сложнее.

-Ты о чем? - лицо Шепот приняло удивленное выражение.

-Кто-то зовет, да, - задумчиво произнес Кат. - Я вижу чудовищную снежную бурю, обычно так. И этот...зов. Это не голос, он не говорит слов. Это что-то вроде магнита, не знаю, как тебе еще объяснить. Он тянет туда, в бурю.

-Хочет тебя убить?

-Не знаю я, чего он...

Чтобы это остановилось.

Прошившая разум ледяной иглой мысль, напомнившая о последнем кошмаре, не дала закончить фразу.

Остановилось остановилось остановилось.

-Если тебя это так беспокоит, почему ты не...

-Потому что я не дам никому копаться в моей черепушке, - огрызнулся Асколь. - Тяжкое нарушение личного пространства и тому подобное.

-Ну тогда и не жалуйся, - пожала плечами Лено. - Когда это у тебя началось, в том году?

-Раньше. Года два назад. Минимум раз в месяц снится. Ладно, не бери в голову. Сегодня все было как обычно, - кинув окурок на пол и раздавив его сапогом, экзекутор толкнул дверь. - Время работать.

Зачем врать-то было? Ведь сегодня...

Сегодня ты видел кое-что еще.

Эти глаза.

Когда-то эта комната, была, наверное, чьей-то гостиной. И, наверное, ее хозяева пришли бы в полный ужас, увидев, как ей теперь распоряжались. У грязных стен с ободранными обоями стояли несколько увесистых железных ящиков, к самой стене была прибита большая карта города, вся исчерченная черным и красным карандашом - в некоторых местах были воткнуты цветные булавки. На хлипком деревянном столе разбросаны заготовки для Черных Ключей, на вешалку рядом заброшен старый бронежилет. Запах сигарет, пыли и оружейной смазки. Несколько пар тяжелой обуви у дверей, завешенные найденным на верхних этажах тряпьем и закрытые дырявыми матрасами окна.

-Филин, - сидящий в кресле у дверей человек кивнул, заметив Асколя. - Мы почти готовы.

Человек был высокий, мрачный и нескладный, с неровно подстриженными темными волосами, короткой бородкой и несколькими весьма заметными шрамами - под обоими глазами и от виска, через всю левую щеку - последний был уже довольно-таки старым. Само лицо его имело болезненно-желтушный цвет, на который, впрочем, никто уже давно не обращал внимания, включая его самого: все знали, что этим замечательным оттенком кожи Оскар Вайс, он же Хлыст, обязан либо неправильно сработавшему заклинанию, автором которого, возможно, был он сам, либо экспериментальным укрепляющим препаратам, без которых он, имевший сомнительное счастье уродиться с крохотным количеством откровенно недоразвитых Цепей, вообще бы не мог нормально использовать немногие свои трюки по магической части. Впрочем, даже после нескольких курсов редких лекарств и изнурительных тренировок для активации Цепей ему все еще было недостаточно ментального импульса - помочь могла только острая боль, ради вызова которой он всегда носил с собой несколько ремешков с шипами внутри, сделанные по такой же схеме перчатки без пальцев и острые иголочки - иногда их действительно приходилось загонять под ногти, а иногда, когда было время, он просто держал руку над пламенем свечи...

-Какие-то вы мрачные сегодня все, - выдал Хлыст, запустив в рот зубочистку. - Ох, чую я, кровушки будет...

-Как повезет, - Асколь подошел к столу, встречаясь взглядом с еще одним обитателем комнаты. - Ренье...

-Я готов, - Ренье Гардестон - как обычно, бледный, чуть сонный, с полуприкрытыми глазами и замотанной мягкой тканью правой рукой - склонился над столом, сортируя разные типы Ключей по небольшим клеймам на рукоятках. - Если ты ищешь Криста, он сейчас вернется. Заправляет машину.

Томас Крист, последний из временных обитателей разгромленной квартиры, был в том числе и последним, присоединившимся к ним: прибывший сутки назад молодой экзекутор (этот чин он получил лишь в прошлом году) определенно страдал от недостатка опыта, но, как остальные уже успели заметить, компенсировал это - иногда удачно, иногда нет - стойкостью и все еще почему-то не потухшим энтузиазмом (в речах и мыслях Асколя слово это звучало иначе - "идиотизм"). Среднего роста, с приятным, еще не успевшим помрачнеть лицом, короткими рыжими волосами, вечно бегающим взглядом и языком без костей, этот молодой человек, совершенно не походящий на сложившиеся за столетия стереотипный образ церковного палача, тем не менее, уже успел доказать, что это самое звание присвоить ему не поторопились - работать он умел, пусть серьезных дел на нем пока и было всего ничего. Глядя, как он входит в комнату, Асколь недовольно поморщился, в очередной раз задумываясь, правильным ли было его решение взять недавно зачисленного в группу парня на эту операцию, вспомнил многочисленные препирательства с Шепот, вспомнил еще много чего, к делу не особо относящегося, но в конце концов, прогнал неприятные мысли и постучал по столу, привлекая всеобщее внимание.

-Что ж, поехали, - зажигая очередную сигарету, произнес он, дождавшись, пока все соберутся. - Вы это уже все слышали, поэтому повторяю все кратко и в основном для присоединившихся к нам в последний момент из резерва, - задержав усталый взгляд на Кристе - тот его выдержал - экзекутор медленно обошел стол, попыхивая сигареткой, кинул на него пару старых фотографий. - Знакомьтесь - Фруалард Теаилла Гергбу, он же Гергбу Тихий Ужас, если вы спросите кого-то из Могилы. Если спросите кого-то из Башни...ну, в ответ определенно будет много ругани, они вообще о нем вспоминать не хотят лишний раз.

-Ну и рожа, - усмехнулся Хлыст, кидая карточку Шепот. - Ты осторожнее, когда выйдем, ладно? А то наступишь на козявку и не заметишь...

-Хиханьки свои засуньте подальше, - устало произнес Асколь. - Так, кто меня внимательно слушал в прошлый раз и скажет мне, когда этот заморыш родился? Никто? Хорошо, повторю еще разок, вредным не будет - в 1776 году.

-Что? - Крист тихо охнул. - Так ему сейчас...сколько же...

-Двести одиннадцать лет, - кивнул Кат, выпуская дым. - И кто думает, что он все это время плевал в потолок, пусть лучше подумает еще. Один из лучших рунных мастеров нашего времени, и, что самое главное, умудряющийся при этом не только не состоять в Ассоциации, но и гадить ей всеми возможными способами.

-И даже оставаться при этом в живых, - протянула Шепот, подключаясь к разговору. - У нас на него уже очень толстая папочка собралась.

-В чем состоят его...разногласия с Ассоциацией? - своим тихим, спокойным голосом произнес Ренье. - Нам это известно?

-Известно любому, кто имел сомнительное удовольствие видеть этого уродца, - криво улыбнулся Асколь. - Типичное дитя типичной же загнившей династии. Когда поколение за поколением сидит в своей чертовой глуши, а братья трахают сестер, потому что больше-то и некого...надо ли мне говорить, что природа таких забав не прощает? Мелкий выродок перестал расти с шестнадцати лет, а потом ему еще и криво пересадили Метку. Так криво, что в процессе умудрился издохнуть его лопух-папаша, а мать тихо померла несколько лет спустя, лишь бы не видеть больше свое убогое отродье...

-Отродье, я так понимаю, сдаваться не собиралось, - задумчиво пробормотал Ренье. - Где он обучался?

-Шут его знает. В личном деле есть только места, из которых его выгоняли. 1806-ой год - пинок под зад от Башни, в 1812-ом наш коротышка устроил драку с посланником Атласа, отказавшим ему в зачислении, три года спустя его подняла на смех Пражская Ассоциация...

-И он пошел на вольные хлеба.

-Вот уж пошел так пошел, - кивнул Асколь. - Я думаю, они потом не раз и не два жалели, что не взяли эту бесноватую мелочь к себе, особенно когда подсчитывали убытки от его художеств. Башня, как обычно, погорела на собственной гордости. Как же, разве можем мы взять уродца, который выглядит как двенадцатилетний мальчишка с рожей старика? Он же нам весь пейзаж попортит...да еще и рунами, нахал такой, интересуется...в общем, накушались они потом от него знатно. С конца девятнадцатого века продает свои услуги тем, кто может нанести, по его мнению, наибольший ущерб Ассоциации, ну и сам пакостит, когда силы есть.

-Странно, что все еще жив, - коротко проговорил Хлыст.

-Быстро удочки сматывает. К тому же выродок выродком, но от Цепей это ирландское недоразумение просто-напросто пухнет. Ржал-то над ним много кто, это да. Но не все смогли повторить. Если дать такому, как он, время на подготовку, может без напряга смолоть в пыль городской квартал...именно поэтому работать нам придется в темпе. В бешеном темпе. Вопросы?

-Я не понимаю, зачем ему все это, - осторожно произнес Крист. - Я имею в виду, одно дело - срыв операций Ассоциации, но то, что нас на него вывело...все это оружие...

-Читал "Сто лет одиночества"? - резко спросил Асколь. - А этот мог бы написать "Двести лет с шилом в заднице". Обычно к такому возрасту либо начинаешь тихонько ехать крышей, либо тебя уже мало что интересует. В случае же нашего мелкого друга...ну, он определенно помешался, и в данном случае объект помешательства - Ассоциация. Не думаю, что он хотел бы ее разрушить, даже если бы мог...чем он тогда будет заниматься, кому пакостить? На кого злиться за загубленную молодость?

-Короче говоря, он держится на одном своем бешенстве, - подытожила Шепот.

-Точно так. В конце шестидесятых он пропал со всех радаров, а теперь вот этот цирк с конями...Венгрия, Румыния, Чехословакия, наконец, Польша. На черном рынке всплывает зачарованное оружие - причем такого качества, что если добавить к нему солдат, то можно смело начинать Третью мировую. Ассоциация, конечно же, быстро локализует утечки, вот только отследить каналы им, как всегда, недосуг, и эта грязь валится прямиком на наши головы.

-Судя по количеству перехваченных грузов, наш коротышка, наконец, обзавелся по-настоящему могущественными друзьями, - добавила Шепот.

-Свинья грязь найдет, что ж тут удивительного, - пожал плечами Асколь. - В общем, кто-то наверху, посмотрев на все эти стволы с рунами, похоже, обделался от страха, и именно поэтому мы сейчас с вами торчим на этой помойке. И именно поэтому до вечера мы должны будем взять коротышку за шкирку и вытрясти из него, откуда у него такое охренительное количество русского оружия и кто его поставщик. Все, увеселительные беседы закончены, три минуты на сбор, ждем сигнала агента и выходим работать.

-Можно я еще спрошу? - вновь подал голос Крист. - Я хотел узнать насчет...

-Насчет агента, так? - мрачно поинтересовался Асколь. - Пошли-ка выйдем...

-А что...

-Пошли, пошли, - первым выбравшись в коридор, экзекутор вытащил недоумевающего молодого коллегу за собой и закрыл дверь. - В общем, слушай сюда. Ты с таким будешь работать в первый раз, поэтому должен знать. Во-первых, это не человек. Во-вторых, он не особо нас жалует.

-Что? - как и ожидал Кат, ничего, кроме очередного всплеска безумного интереса, его слова не вызвали. - Он что, из Бюро, да? Серьезно?

-Нет, не из Бюро, - вздохнул Асколь. - Его зовут Клаус Морольф. Полукровка, причем очень и очень сильный. Работает на нас за весьма приличную плату...

Точнее, служит нашим мальчиком на побегушках, чтобы оставалось, на чем бегать.

-Гибрид? Настоящий? - воскликнул Крист. - Ха, не думал, что скоро увижу...

-Лучше надейся, что этот будет последним, которого ты видишь.

И прекрати уже улыбаться, восторженный лопух. Мы тут не в игрушки играем.

-А как нам удалось его заполучить?

Как? Очень просто. Пришли да вырезали его семью.

-У Церкви был небольшой конфликт с его родом. В общем, по результатам конфликта с их стороны в живых остался он один, и, как новый глава, пошел на определенные уступки.

-А что за конфликт...

А ничего, Крист, ничего. Все очень просто. Святой Престол ни хрена не всепрощающ, он жесток и беспощаден. А еще жаден до чужого добра, конечно же. Всем плевать, что это древний род полукровок. Всем плевать, что по легендам основателем его был сам Асмодей. Это все никого не волнует, это не повод для нападения. А вот коллекция магического хлама, некогда самая огромная в мире...о, конечно же, в нее просто нельзя не хотеть запустить свои окровавленные лапы...

-Меньше знаешь, крепче спишь, - отмахнулся Асколь. - Все, иди готовься. Мы скоро выходим. Смотри, если умудришься мне сдохнуть на первой серьезной операции, я буду на тебя очень зол.

-Хорошо, хорошо, - несколько погрустневшим голосом ответил Крист. - Вы не волнуйтесь. Все будет в лучшем виде.

В лучшем виде, ага. Гроб твой будет в лучшем виде, если ты не прекратишь веселиться.

Он не мог сказать, откуда бралась эта злость на Криста. Возможно, стоило отказать ему в зачислении с самого начала - да, такой вариант им рассматривался: потенциал у парня был, с последними проверками справлялся он блестяще, а у них как раз было одно место, но...черт. Слишком добрый, слишком самоуверенный. Даже растянувшееся на годы пребывание в чистилище экзекуторской подготовки не вытравило из него смертельно опасные мысли молодости - что ты и правда что-то можешь изменить, что море тебе по колено и к горлу вода уж точно никогда не подступит...

Кому, как не ему знать, как такие кончают в Доме Резни? И что лучше - быстрая смерть из-за переоценки своих сил или постепенная, невыносимо мучительная ломка, после которой ты становишься именно той шестеренкой в старой ржавой машине, которую в тебе и хотели видеть - тоже не было вопросом из числа простых. Что ж, пусть он и спорил с Шепот, говоря, что Крист еще зелен, как трава, он все же сделал свой выбор - чистилище его переварило, пора ему попробовать на вкус ад. Вряд ли было что-то хуже этого - кидать доверившихся тебе в водоворот, и смотреть, кто выплывет, а с кем ты действительно ошибся.

Затрещавшая рация прервала досадные мысли. Впрочем, не сказать, чтобы голос полукровки был сколько-то приятнее:

-Я на территории. Насчитал десять единиц снаружи, загружают фуры.

-Кузнец?

-Внутри, в сопровождении еще один маг. Ее не знаю. Иду за ними.

-Стоять, - зашипел экзекутор. - Тебе поручили только наблюдение, вот им и занимайся.

-Я быстрее сработаю. И тише, - немедленно парировал гибрид. - Вы как всегда вломитесь по нахалке с главного входа и всех поднимете на Ключи, а с трупами у нас никто не говорит.

-Ты один.

-И что? Их там не больше трех десятков, думаю.

-И сам ирландец. Его ты тоже думаешь вот так просто взять?

-С карликом я договорюсь, не волнуйтесь. Возьму и принесу вам тепленьким. Господи, вам же проще будет - сидите себе и ждите, пока...

Ага, пока ты там все обчистишь.

-Ты все слышал. Сиди на месте и не рыпайся, мы выходим.

-Что ж...значит, мне нужно выйти раньше вас, - наградив напоследок экзекутора ехидным смехом, полукровка прервал связь.

Вовремя - вся забористая ругань, полетевшая ему вслед, ушла в никуда - из рации теперь доносился лишь треск да шипение.

Чтоб тебя черти взяли, Морольф.

Хотя, наверное, назад вернули бы...

Все уже были готовы, давно. Поэтому, когда он вернулся и нашел Шепот, она спросила только одну вещь.

-Сейчас?

-Да. Смешная Шляпа решил поиграть в одиночку, а ты знаешь, насколько он увлекающаяся...личность.

Увлекающаяся, о да. Однажды, изображая иудаиста, он дал Апостолу прикончить несколько десятков человек только потому, что была суббота.

-Выходим, - смяв пальцами новую, так и не зажженную сигаретку, Асколь оглядел всех в последний раз. - Пора прикрыть их лавочку.

Пробраться на склад оказалось делом даже вполовину не таким сложным, как Клаус думал изначально. Кем бы ни были его хозяева, они по какой-то причине не стали тратить время на внешнюю магическую защиту, и уже одно это вело за собой два варианта: либо место это и не особо ими-то и ценится, либо в скором времени оно будет покинуто, а все ценное - вывезено. Что ж, вне зависимости от того, какой из вариантов был правильным, ему только проще работать...

Для того, чтобы должным образом "настроиться" на территорию и заставить размазаться по пространству, а потом и сдвинуться в нужную сторону не только разум, но и свое тело, у полукровки ушло добрых три минуты. Ошибка тут почти всегда была фатальна: кое-кто из его двоюродных братьев, не освоив должным образом их дар, переносился куда-нибудь внутрь стены - с понятным исходом, вываливался из воздуха под колеса машины или вообще исчезал навсегда. А ведь нужно было еще и торопиться - с минуты на минуту недотепы в рясах придут устраивать свои отнюдь не целебные кровопускания и тогда о каком-либо шансе пошарить в местных закромах или решить вопрос мирно можно будет уже и не мечтать.

Нельзя сказать, чтобы он ненавидел Церковь - просто никаких заблуждений на их счет у него давно не осталось. Нельзя сказать и того, что в нынешней своей ситуации он не пытался ничего исправить, вовсе нет: просто недотепам в рясах имя было легион и прореживать эти легионы лично не было вовсе никакого резона. Зачем, когда можно просто пару раз в год, когда настроение совсем уж резко спикирует к плинтусу, перепутать кому-нибудь все приказы, помочь сбежать какому-нибудь чудовищу или еще каким способом усложнить жизнь его текущим работодателям, от которых он в свое время с таким трудом откупился...

Оказавшись на балкончике ближайшего к ограде здания, полукровка позволил себе минутку передохнуть, попутно связавшись с главой посланного топтать с таким трудом проложенную им дорогу отряда церковных недоумков - мрачным типом, которого подельники называли Филином. Работать с его группой Клаусу приходилось уже второй или третий раз, и, надо сказать, именно недоумков там, как ни странно, было чуть поменьше, чем обычно - зато вот отморозков до черта. И, как и ожидалось, главному отморозку, этому прокуренному насквозь Филину, план, в котором он все сделает сам не особо понравился. Палачи вступили в дело, а значит, следовало шевелиться, если он хотел урвать хоть что-то для себя.

Шатавшиеся по складской территории люди определенно не походили на местных, куда им. Хмурые, злые и сонные, закутанные в серые шинели и кожаные куртки, они патрулировали свои сектора с каким-то злобным остервенением - по всей видимости, эта монотонная работа успела им уже надоесть хуже горькой редьки. Прислушавшись к пропитым и прокуренным голосам, полукровка довольно быстро узнал язык - русский. Надо бы доложить Филину, конечно, но после недавнего диалога он вряд ли будет настроен так же доброжелательно, да и время тратить нельзя. Так что докладывать Клаус не стал, а лишь вновь часто-часто заморгал, концентрируя все внимание на участке за стеной - там, за уже разгруженной фурой, в темноте...

"Прыжок" отнял довольно много сил, но расслабляться было рано, нужен был как минимум еще один. Восстановив дыхание, полукровка поискал подходящую точку: гладкая стена склада приводила его в настоящее уныние, но вот эти восхитительные толстые трубы, что шли мимо окон третьего этажа...

Подойдет.

Изображение размазалось и посерело. Острые когти боли впились в мышцы и в не успевшее отойти от перегрузок сердце, грозя его раздавить. Неважно. Отдохнуть можно будет потом. Еще несколько мгновений титанических усилий по сохранению концентрации, представление себя, размазанного в пространстве, сжавшегося до точки и снова становящегося самим собой...

Клаус тяжело выдохнул и распластался по трубе. Да, на такие расстояния без повода определенно скакать не стоит, так и рехнуться недолго. Или сдохнуть, что еще вернее. Что ж, ладно, сдохнуть всегда успеется, а вот подтянуться к этому окошку, пока он не свалился, пожалуй, все-таки, стоит.

На его счастье, вверх никто из бродивших около грузовиков людей и не думал смотреть: кто-то курил у входа, кто-то материл на все лады уронивших какой-то ящик людей в замызганных робах, еще один выглянул из дверей - на спине у этого висел автомат...

Э, как дела-то идут...

На его счастье подоконник был ржавым, грязным, но все же довольно-таки широким - прижавшись к стене, вполне можно было стоять там какое-то время, отыскивая следующую точку для перехода. Впрочем, эти самые поиски были прекращены довольно-таки быстро: осторожно заглянув в окно и убедившись, что с другой стороны, кроме пустого коридора с выкрашенными в белый цвет стенами, ничего (а главное - никого) нет, Клаус, скрипя зубами, приготовился переместиться за стекло - в глубине души надеясь, что его в оконную раму при этом не впечатает.

Не впечатало. Но, оказавшись внутри - мордой прямо в давно не чищенный, пыльный зеленый ковер. Сдержав рвущуюся наружу ругань по этому, несомненно, вескому поводу, полукровка поднялся на ноги, и, не особо разгибаясь - в том не было нужды - заскользил вдоль стены.

На третьем этаже, похоже, было нечто вроде административного крыла - несколько коридоров с такими же пыльными зелеными ковровыми дорожками, искусственные растения в кадках, завешенные тяжелыми шторами окна, да одинаково унылые деревянные дверки с именными табличками, которые ровным счетом ничего ему не говорили. Разве что...

Людей тут, похоже, было куда меньше, чем на улице и на нижних этажах, откуда слышались крики, грохот, мат на русском и корявом до неприличия английском, а также невыносимо отравительная музыка. Чем бы там ни занимались - а это он совсем скоро узнает - здесь, на третьем этаже, привыкли к тишине. Пробегаясь взглядом по дверям, он искал и искал нужное ему имя, но, когда позади осталась уже половина второго коридора, а везде было одно и то же - закрытые на замок двери и тишина, когда он уже почти сдался...

В этот самый миг ушей полукровки достиг знакомый скрипучий, визгливый голосок. И он постарался его не упустить.

Дверь, из-за которой слышались знакомые крики, никаких табличек не имела вовсе, зато там было кое-что посерьезнее - вырезанные на ручке и вокруг руны заставили его насторожиться и повременить с проникновением внутрь. Магия определенно ощущалась, пусть уже и порядком выдохшаяся, но попытки взяться за ручку, выломать дверь, повредив символы, или же переместиться за нее определенно были билетом в один конец. Что ж, Клаус вовсе и не собирался ничего ломать. Осторожно, чтобы не коснуться двери, он присел рядом, и сделал самое простое, что только мог придумать - заглянул в замочную скважину.

Уже знакомый ему коротышка восседал за стареньким деревянным столиком, болтая ногами. Сидевшая напротив женщина в старых очках медленно читала по бумажке, время от времени вычеркивая что-то на лежавшем рядом листке. Весь обратившись в слух, Клаус смог уловить обрывки разговора - похоже, настроение у карлика нисколько не улучшилось - орал и бесновался он по-прежнему, по совершенно любому поводу.

-Так, с заказом для этого идиота Щербанки все, - бормотал коротышка. - Что еще там просил этот олух, не способный прямую линию начертить своими культяпками, но все равно лезущий в наше благородное искусство?

-Шла речь также и о взрывчатке, - протянула женщина, сверяясь со своими записями. - Рекомендую написать вежливый отказ - здесь ее не так много, чтобы мы могли незаметно...

-Сам знаю! - взвизгнул карлик, подскакивая на месте. - Думаешь, я без тебя не в состоянии разобраться, как нужно работать, чтобы этот толстозадый увалень в погонах, раздутый, как бочка со скисшим вином, ничего не понял? Да если бы управляла ты, глупая, нас бы уже давно вычислили и отправили, хи-хи, на их к-конвейер! Прямо в "Аврору", чтоб этим живодерам там икалось до второго пришествия. Тьфу, шайка бездарей, зачем я только с вами вообще связался...следующий адрес давай.

-Хорошо, - женщина в очках коварно улыбнулась и медленно, но без запинки, произнесла. - Это здесь, в Польше. Готовы записывать? Мшчоновишице, гмина Гжмишчославице, повят Тжчиногжехотниково.

-Мш...миш...мшеч... - с каждой следующей попыткой справиться с названием карлик багровел все сильнее, а мелкие ручки его тряслись все больше. -Мше...че...ше...

Взвизгнув, он сломал карандаш с характерным хрустом, в ярости швырнув его о стенку. И завопил, брызжа слюной и стуча кулачками по столу:

-Черт побери этих гнусных подлецов и их варварское наречие, гори они синим пламенем и все их предки до тридцатого колена! Пше, пше, пше, за тысячу с лишним лет не смогли придумать нормальный язык, проклятые неудачники, которые не могут даже удержать свои земли целыми! Государство - одеяло из кучи лоскутов, которое рвут и сшивают заново все кому не лень! Нет чтобы перенять лучшее - нет, мы не такие, мы особенные, мы пуп земли с козлиной бородой и обломанными распоследним полудохлым фамильяром распоследнего мага первого поколения, пускающего слюни на пиджак, рогами! Конченые дегенераты! Русские захватили - бери нормальный язык, нет, не хочу, хочу, Брюнстад вас разорви на куски, пережуй, перевари и выблюй на бороду Зелретчу, пшекать! Пше-пше-пше! Немцы захватили - бери немецкий, язык Гете - нет, хочу плеваться в лицо и пшекать, недоразвитые дети-идиоты своих недоразвитых матерей и деградантов-отцов! Французы - говорите хоть на французском, даже он лучше вашего невнятного блеяния, свиньи в навозе из собственного дерьма! Все идиоты в этой стране, все! Даже когда я родился, идиоты были! Когда я своими руками постигал магию, идиоты тут были! И когда я умру, они и не будут даже собираться переводиться! Как зовут этого недоумка, живущего во всех этих "пше"?

-Шчепан Бженчишчевский, - явно наслаждаясь эффектом, произнесла женщина в очках.

-Бже...Бжо...Бжи... - окончательно рассвирепев, коротышка схватил со стола и принялся рвать на куски только что исписанные им листы. - К черту! Этого! Олуха! К черту! Если я его увижу, я плюну ему в лицо, этому недоношенному в утробе матери-алкоголички кретину, да перевернется в гробу вся его сгнившая родня! Стефан, почему не Стефан, а какое-то недоразумение, кривая пародия на благородное имя! Чтоб его в Ватикане за это сгноили, больного недоумка больной страны! Чтоб всю его семью охотники Башни под семитонную печать загнали и рядом с Газами посадили! Чтоб его в Атласе за это песком кормили вместо эликсиров, сукиного сына сукиной дочери! Сама пиши эти прогнившие до самой Эпохи Богов слова, пошли они к черту, племя неотесанных дикарей!

Вскочив из-за стола, карлик в ярости пнул его ногой - и тут же запрыгал, с воем схватившись за ушибленную конечность.

-А, как же вы меня все...иди вниз, к этим баранам, посмотри, чтобы ничего не расколотили! Я хочу отдохнуть!

-Хорошо, - стараясь не особо заметно улыбаться, собеседница Гергбу встала, медленно направившись к выходу.

Встрепенулся и Морольф: пора было уходить. Нет, конечно, можно было бы попытаться вломиться сейчас и взять обоих, но полукровка был твердо уверен в одном - тот, кто может позволить себе так на всех орать, либо никому толком не нужен, причем настолько, что на него вообще не обращают внимания, либо...

Либо он так силен, что проще воспринять все эти вопли как должное, чем нарываться на настоящую драку. А судя по той информации, что он не так давно выбивал из лопухов, пытавшихся толкать на черном рынке зачарованные стволы, толком даже не понимая, что это вообще такое и как такое возможно - коротышка занимал тут явно не последнее место. Что ж, значит, остается девка. Скрывшись в ближайшем темном углу, он наблюдал за тем, как собеседница Гергбу открыла дверь, выбралась в коридор, устало вздыхая - хлопнула дверью и...

Полукровка был честен с самим собой - он никогда не был особо терпеливым существом и весьма быстро вспыхивал, когда на то была стоящая причина. Сейчас она, к сожалению, нашлась: там, во дворе, затрещали выстрелы и раздались чьи-то крики.

Палачи все-таки приперлись, и явно торопились украсть у него шоу.

Матерясь сквозь зубы, Клаус наблюдал, как намеченная было цель уносится прочь от него по коридору...однако, бесноватый коротышка за ней почему-то не последовал, не выскочил следом. И либо он был туговат на ухо, либо, что было куда как лучше, выстрелы в этом здании были делом привычным и уже перестали привлекать его внимание. Впрочем, об истинных причинах можно будет подумать и на ходу, а пока...

А пока он кинулся бежать следом, кляня на все лады нетерпеливых палачей - ругался он в алфавитном порядке, чтобы случайно чего-нибудь не пропустить.

Ну вот чего им стоило подождать?

Планы Хлыста Асколь, по правде сказать, в какой-то момент начал уже тихо ненавидеть. Возможно, потому, что они были чрезмерно безрассудными, возможно, потому, что такие понятия, как "оборона" или, о ужас, "отступление", Хлыст считал настолько ничтожными, что, видимо, вообще предпочел удалить их из своей картины мира за ненадобностью. Зато когда нужна была идея самой безумной атаки - вопроса, к кому за ней идти, даже не стояло. Вот и сейчас...

На крышу ближайшего к складу - вернее, к его ограде - здания большого труда попасть не составило. Уютно устроившись там с новеньким M79 - лица под маской было не видать, но Асколь был уверен, что желтушная морда Хлыста сейчас растянута в улыбке - Оскар дождался, пока остальные приготовят карабины для спуска и, выбрав самую большую из толкавшихся во дворе склада кучку людей, отправил к ним первый гостинец. Парой мгновений спустя туда же летел второй, третий, четвертый - перезаряжал свой гранатомет он довольно-таки быстро, благо конструкция была простейшей.

Действия находящихся внизу людей Асколя, признаться, даже несколько разочаровали - когда им на головы начали падать, лопаясь и сочась одинаково омерзительным на запах и цвет газом, серые цилиндрики зарядов, сориентироваться должным образом не успел почти никто. А потом было уже несколько поздно, даже для тех, кто в удушливые облака не угодил и не сползал сейчас на асфальт, захлебываясь пеной и суча ногами.

Проклиная Хлыста и его любовь к лихим кавалерийским наскокам, и еще больше - Морольфа, из-за которого действовать по куда более вменяемому плану самого Ката у них не было никакой возможности, экзекутор скользнул вниз, прямо следом за Шепот - рядом спускались Крист и отстрелявшийся Оскар. Ренье шел последним - как-никак, ему нужно было больше всего времени на подготовку.

Подошвы тяжелых сапог Криста едва коснулись асфальта, а он уже одним резким, коротким движением отцепился от спустившего его на землю ремня. Пару секунд спустя в его руках уже было два пистолета, нацеленные на вываливающихся из дыма, судорожно кашляющих людей. Когда Асколь опустился рядом, рыжеволосый палач уже начал по ним работать. Шепот, как и следовало ожидать, также не теряла времени - преодолев уже большую часть двора и быстро избавившись от всех, несомненно, лишних патронов, зашвырнула смотревшийся в ее руках детской игрушкой пистолет-пулемет подальше, переходя на Ключи. Когда вниз спустился и Хлыст, настала пора действовать и ему.

Внешняя охрана склада, наконец, опомнилась - вот только к тому времени в строю осталось лишь четверо.

Как всегда. Вначале они удивляются - этих берешь первым.

Из дверей, вопя что-то нечленораздельное и вряд ли цензурное, выскочил ошалевший бородатый тип с автоматом. Короткий кинжал нашел тень стрелка, и тот застыл с перекошенным от гнева и ужаса лицом - пока прилетевший прямо туда следующий Ключ не пробил ему череп насквозь, выйдя из затылка. Тело страшно выгнулось, силясь упасть назад, да так и застыло.

Потом они оттаивают. И вот этим-то всыпаешь уже по полной программе.

Шепот к тому времени прикончила еще одного, открыл свой счет и Оскар. Крист, без особого труда ушедший от нескольких неуверенных выстрелов последнего, перепуганного до смерти бойца, открыл ответный огонь - две в корпус, две по ногам, одна в горло...

Только бы повыпендриваться...

Во дворе повисла мертвая тишина: все, кого не свалил газ, свалили они. Кем были эти люди? Что привело их на службу к опальному магу и знали ли они о его природе, а если да - то сколько? Трупы, изувеченные Ключами и пулями, уже не спросишь. Возможно, среди этих тел даже был какой-нибудь порядочный человек, кто знает. Они все были в списке смерти с того момента, как был составлен план операции - лишняя пальба с утра пораньше никому не была нужна, поэтому затыкать всех следовало быстро...

Думать обо всем этом было особенно и некогда, надо было работать дальше - и быстро, пока здание не опомнилось, не ожило и не начало плеваться новыми бойцами из всех своих дверей и окон. Стуча сапогами, палачи, скрывающие лица сейчас не только за капюшонами, но и за дыхательными масками, собирались у главного входа, добивая по пути тех, кто еще шевелился.

Спустившийся последним Ренье, очевидно, был полон решимости оправдать свое ожидание: упакованный в свой стеклянный доспех, с все продолжающими расти жуткими когтями, он спешит догнать остальных у дверей.

-Шепот, Ренье, мы сразу вниз. Томас, Хлыст - первый этаж ваш, потом за нами. В темпе, - прорычал Асколь, вышибая дверь.

Шепот и не думала спрашивать, почему именно вниз, да и вообще, откуда он был уверен, что под зданием что-то будет: то ли ее привычка доверять его чутью, то ли сама вспомнила обыкновение таких типов, как искомый ими коротышка, зарываться вглубь, а не уходить наверх...это уже не особо и важно. Важно то, что они уже внутри.

Пол - потертая кафельная плитка в шахматных цветах. Несколько узких коридоров, ни в одном из которых практически негде укрываться от выстрелов. Караульное помещение, два турникета, за ними - широкая лестница...

А по лестнице бегут, что-то крича, еще четыре стрелка, вооруженных уже посолиднее, чем те, что были на улице - автоматами - да и выглядят они далеко не так мирно, как те. Все логично - здесь было их место, и маскировка уже не нужна. Одеты они в серые потертые шинели без каких-либо знаков отличия, разве что у одного на плече какая-то черная повязка. Он-то и получил пулю первым, смешно кувырнувшись вниз и считая мордой ступеньки. Оставшихся словно ветром разбросало в стороны: заняв более-менее приличные позиции за лестницей, они открыли шквальный огонь, превращая в кашу из битого стекла и раскрошенных стен несчастную караулку.

-Ваши, - прошипел Асколь, рывком вернувшись в свое укрытие. - Даю две минуты.

-Обычно ты давал четыре! - крикнул Хлыст, прижимая одного из солдат к полу целой серией выстрелов.

-Дайте мне одну! - азартно произнес Крист, всаживая несколько пуль в зазевавшегося противника - тот упал, но все еще пытался подняться - похоже, хоть кому-то хватило времени надеть бронежилет.

За исход схватки Асколь не волновался: даже если новичок сваляет дурака, Хлыст все исправит - в конце концов, потому он и оставил его за ним приглядывать. А сам он уже следует по узкому коридорчику - Ренье, как всегда, впереди, готовый закрыть их от пуль.

Из-за угла выскакивает очередной кусок мяса в шинели. Поливает Стекольщика свинцом, пока автомат не начинает лишь сухо клацать. Проросшее из пальца Ренье копье пробивает стрелка насквозь, пригвождая к стене. Несколько секунд на то, чтобы откинуть воющее тело прочь.

-Эй, Филин, - оживает рация, и по коридору разносится встревоженный голос полукровки. - Я уже внизу и тут такое...черт, не знаю, кто эти парни, но они готовы убивать. Настоящие профессионалы.

-На мой взгляд, любители, - коротко отвечает экзекутор, стараясь не думать о том, что же могло привести Смешную Шляпу в такое восхищение - ведь скоро ему самому придется это увидеть.

Лесенка вниз, еще три единицы по пути. Кричат, стреляют. Умирают. По ушам больно стучат автоматные очереди с верхнего этажа - Томас и Хлыст, похоже, встречают новых гостей. Шепот что-то ехидно говорит Ренье, но нет времени вслушиваться, да за всей этой пальбой этого и не сделать-то толком. Знай себе беги да вовремя пускай кровь. А думать - а думать тут только во вред...

Внушающая уважение дверь, что ведет вниз - громоздкий железный монолит, который каким-то образом преодолел Морольф, и который теперь преодолеть нужно и им. По-хорошему, конечно, стоило бы дождаться Хлыста, у него была с собой пара зарядов на такой вот случай...только он не хочет сейчас ждать. Коротко кивает Ренье.

-Попробую, - перешагнув через одного из мертвых защитников двери, Стекольщик останавливается перед монолитом, словно изучая его. - Вам лучше отойти.

Жуткие когти Ренье снова начинают менять форму - и как только они становятся достаточно тонкими, он быстро просовывает их в узенькую щель. Снова звенят невидимые колокольчики - десятки, сотни колокольчиков - снова бежит, растекаясь от правой руки Ренье по всему его доспеху молочно-белый свет. В последний момент Асколь прикрывает рукавом глаза - а когда ему удается, наконец, проморгаться, то дверь уже выворочена, вскрыта, словно консервная банка.

-Можем идти, - глухой голос из-под мутной стеклянной корки, увеличивающиеся в размерах когти стряхивают оставшийся на них кусок раскуроченного железа, оплавленный по краям. - Давайте поторопимся.

Сопротивление продолжает усиливаться. Внизу стены уже никто не красил белой краской: здесь только голый бетон и скользкий, холодный железный пол, который они мажут соленым красным соком и заваливают измочаленными выстрелами и выпотрошенными телами. Асколь недоверчиво ворчит, узнав, наконец, язык, на котором орут их жертвы - русский. То плохое предчувствие, что было с ним с самого начала этой поганой операции, только что было подкормлено и начало стремительно расти в своих размерах.

Коротышка определенно не мог собрать все это в одиночку, будь он хоть десять раз невероятно сильный маг. Не его стиль работы, если верить личному делу. Он лишь чья-то фигура - и представлять, кто способен нанимать магов уровня Гергбу, держать такое количество солдат и оружия, да еще действовать без особых проблем по всей Восточной Европе...

Кажется, они прошляпили какого-то крупного игрока. И, что еще паршивее, сделали это уже давно: за год такую сеть не раскинешь, да и за два...

Еще одна лестница, еще один коридор, уже куда более широкий. Железные двери по обе стороны, ни одну не обошел здоровенный порядковый номер, выписанный белой краской. Одна дверь приоткрыта, и можно, пробегая мимо, заметить, что ящиков там навалено почти до потолка. Ящиков, которые им уже встречались - и из-за которых, собственно, и начался весь этот цирк в свое время.

Тут определенно хватит на Третью мировую...

И не просто начать, но и выиграть хватит.

Остановившись у очередного поворота, Асколь тяжело выдохнул, сбрасывая на пол липкий от пота противогаз - Шепот последовала его примеру.

-Стареешь, Кат. Чуть побегал, чуть порубил, а уже спекся, - ухмыльнулась Лено.

-Сама-то... - он не закончил, бросив взгляд в сторону Ренье - тот вскрывал очередную оказавшуюся на пути дверь. - Смотри, чтобы нас тут не завалило, слышишь?

-Постараюсь, - глухо произнес Стекольщик. - Мне одному кажется, что наверху сейчас уже не стреляют?

-Некому, - пожала плечами Шепот. - Не удивлюсь, если Хлыст уже всех...

Или его. Или его.

К счастью, в этот раз эти паршивые, гнилые мысли не оправдываются: не проходит и двух минут, как в конце коридора появляются две стремительно приближающиеся фигуры, на ходу срывающие тяжелые маски.

-Ну что там? - рычит Асколь, едва Хлыст оказывается в пределах досягаемости его усталого хриплого голоса.

-У меня пять, у него трое, - оскалился Оскар. - С верхних этажей поперли еще, пришлось валить за вами.

-Найти несложно было, - Крист кивнул на очередной труп. - С такими-то вывесками.

Подавив рвущийся наружу язвительный комментарий, Асколь быстро собрался с мыслями. Первая часть плана выполнена успешно - внутрь они прорвались, на улице сильного шума не подняв. Теперь следовало лишь, по пути переводя дух, переть вглубь, в самое сердце этого огромного склада, туда, где засел сейчас нахальный полукровка. Найти его, окопаться и выкосить все, что хозяева на них кинут. Перейти в наступление при первой же возможности и размазать этих самых хозяев по стенам. Взять распроклятого коротышку.

Пройдя быстрым шагом от стены до стены, экзекутор прикинул, справится ли Хлыст с той задачей, которую он сейчас ему преподнесет - вроде как должен.

-С тебя защита, - прохрипел он. - Побыстрее.

-Ну вот, снова все кровью пачкать, - проворчал Хлыст, вытаскивая из кармана несколько острых иголок. - Все равно любой стоящий маг сломает мою игрушку за пару минут.

-Сломает, - кивнул Асколь. - Вот пусть солдатня эта его и ищет, пока мы уйдем вниз. Работай.

-Ладно-ладно, - отогнав всех подальше, Оскар прислонился к стене, и, стянув с левой руки перчатку, вонзил иглу в палец, затем в другой, в третий...

Лицо его при этом почти не менялось - он уже привык. Не менялось оно и когда он, выдавливая кровь из ранок, принялся мазать ею по стене, коряво, но быстро вычерчивая сложные линии и вплетенные в них круги, когда перешел со стены уже на пол...

Наблюдая за работой Хлыста, Асколь вновь задался старым вопросом - сколько бы современных магов умерло со смеху, увидев это зрелище. Когда еще удастся поглядеть на существо с настолько слабыми Цепями, что ему пришлось годами грызть гранит того, что сейчас язвительно называют "тауматургией для чайников". Когда еще можно будет посмотреть на того, кому приходится в попытках обрести свое сомнительное преимущество полагаться на формалику (1) с ее сложными ритуалами и жертвой, которая всегда была обязательным элементом, что ему приходится себя резать, лишь бы поднять простейшее Замкнутое Поле, которое не продержится, скорее всего, и часа.

Тем временем Хлыст уже закончил чертить необходимые узоры. И, приготовившись к очередной вспышке боли, засадил иглу куда глубже, чем в прошлый раз, после чего быстро окунул пальцы в размазанную по полу кровь, прошептав короткую формулу. Вычерченные на полу и стенах линии полыхнули красным светом, а Оскар, стряхивая последние капли с раненой руки, сделал несколько быстрых шагов назад.

-Держит? - мрачно поинтересовалась Шепот.

Вытащив из кармана пачку сигарет и вытряхнув оттуда самую помятую, Асколь, осторожно подойдя к выписанной кровью черте, ткнул сигареткой в воздух - и тут же отдернул руку: вспыхнувшая красным невидимая стена срезала начисто не только кусок сигареты, но и чуть не отхватила половину его указательного пальца.

-Пойдет, - хмыкнул экзекутор, кинув несчастный обрубок сигареты в барьер и наблюдая за тем, как тот осыпается пеплом. - Все, ходу.

Чем ниже они спускались, тем поганее становилось у него на душе. Морольф был совершенно прав: в этом местечке действительно затевалось что-то крупное. Помимо помещений, загруженных оружием и боеприпасами, здесь были просторные тренировочные залы, небольшие тиры на десять человек и два широких стрельбища. Тут же - столовые, казармы, душевые...

В голове продолжала крутиться одна и та же назойливая мысль, сотканная из тусклой надежды. Пусть на этом доме все кончится. Пусть коротышка окажется здесь главным. Пусть...

-Вас только за смертью посылать, знаете ли, - ехидный голос заставил всех схватиться за оружие, и когда из-за угла осторожно высунулась нахальная морда с нахлобученным сверху черным цилиндром, пробитым в трех местах пулями, никто даже и не подумал расслабляться.

-Клаус, - прошипел Асколь.

-Филин, - полукровка вырулил из-за стены уже полностью - в одной руке его оказалась бутылка с чем-то прозрачным, опустошенная уже до половины, в другой - чья-то окровавленная меховая шапка. - Что вы на меня так пялитесь-то? На мне узоров нет.

-Что впереди? - стараясь не замечать бутылку, произнес экзекутор. - Ты говорил, что...

-Там-то? Много крови, много трупов, - пожал плечами гибрид, отхлебнув из бутылки. - А, ну и узел связи. Увы, они умудрились почти все расколотить, когда я заглянул к ним в гости.

-Мы тебе похлопать за это должны? - поинтересовалась Шепот.

-Лучше деньгами, вы ж знаете, - зашвырнув опустошенную бутылку в дальний угол, Клаус уставился на Хлыста. - А чего это ты такой желтый?

-Сейчас я буду спрашивать, чего это ты такой красный, - огрызнулся палач. - Окажется, что от крови.

-Ладно-ладно, у всех свои проблемы. Я хочу побыстрее свалить из этой дыры, а ты похож на поляну лютиков в рясе, бывает, - переведя взгляд на Ренье, гибрид только присвистнул. - А тебе не жарко?

-Там больше никого? - резко оборвал назревающий обмен любезностями Асколь.

-Живых нет, если вы об этом. Но наверху народу еще много. Думаю, у них сегодня там было какое-то совещание, вот припрись мы ночью, то вся эта орда была бы аккурат здесь, по койкам. И выломилась бы на нас разом.

-Сколько еще этажей?

-Подземных-то? Один, этот. Там, дальше, только комната связи, но там, я говорю, все уже по кускам. Парни любили играть с гранатами. И еще один зал, уж не знаю, что там хотели устраивать, но сейчас там никого.

-Пойдет, - кивнул Асколь. - Если прижмет, туда и отойдем.

-А сейчас что? - подал голос Крист.

-Сейчас разворачиваемся тут и ждем гостей с подарками, - раздраженно ответил палач. - И если у них при себе нет проходческой машины и бригады рабочих, то переть им придется через этот коридор.

-Мне уже их жаль, - усмехнулась Шепот.

-А мне вот нисколько, - Хлыст оглянулся назад. - Что ж, посмотрим, сколько у них уйдет на мою стеночку...

Проводимые в ожидании минуты тянулись будто часы. Снявший с одного из убитых автомат Хлыст и вооруженный двумя своими верными пистолетами Томас были готовы изрешетить любого, кто появится в противоположном конце коридора, вот только никто так и не думал появляться. Шепот нервно скребла Ключом по стене, Ренье, усилием воли убравший шлем со своих стеклянных доспехов, часто-часто дышал холодным сухим воздухом. Облокотившись на железный поручень, Асколь мрачно смотрел на полукровку, успевшего после учиненной им бойни тут же упиться в хлам, продолжая засыпать его вопросами. Клаус отвечал коротко и невнятно, то путая слова, то срываясь на немецкий.

-Сколько, говоришь, внизу было?

-Почти два десятка. Пришлось побегать и немного поиграть со взрывчаткой. Им так понравилось, что они аж умерли от восторга, Филин. Кстати, почему Филин? Потому что ты такой мрачный?

-Давай не будем отходить от темы, - оборвал его Асколь. - Что мы пока знаем? Перевалочные базы по всей Восточной Европе. Целая армия солдат и зачарованное оружие в таких количествах, что хватит на две таких армии. Маги уровня Гергбу в числе наемных работников. Мне одному кажется, что мы только что ткнули палкой в какой-то очень гадкий улей?

-Может и так, - подумав, ответил Клаус. - Впрочем, я не думаю, что есть такой улей, который вы не сожжете, если понадобится. И да, я имел возможность послушать пару разговоров, пока шарился наверху. И порыться в уцелевших бумажках здесь.

-И что же?

-Похоже, наш коротышка решил открыть свой бизнес. Это оружие предназначается вовсе не тем, кому он его толкает. Думаю, если бы мы не пришли снимать с него голову сегодня, то уже совсем скоро это сделали бы его хозяева.

-Но мы пришли раньше. И... - Асколь замолчал.

-Ага. Понял, наконец?

-Да, - задумчиво произнес палач. - Эта организация явно метит высоко, и если она увидит, что кто-то влез в ее дела...

-Тут два выхода, Филин. Либо куснуть в ответ, либо затаиться. Как разберемся здесь, увидим, что они выбер...

-Идут! - рявкнул Хлыст, убравшись за угол.

Резко замолчавший экзекутор весь обратился в слух, уловив несколько исполненных боли криков, долетевших до него из-за дальнего поворота. Кто-то напоролся на барьер.

-По местам, - в команде, впрочем, не было необходимости - все уже убрались за стены, готовясь встречать хозяев склада.

Там, вдалеке, за углом, протрещала автоматная очередь. И, пару мгновений спустя, разорвалось две гранаты после какого-то сердитого вопля на русском.

-Вот же упертые люди, - хохотнул Хлыст. - Головой постучи!

Еще один взрыв.

-А теперь - задницей!

Заговорило еще два автомата.

-А теперь снова головой!

Оглушительный хлопок, сменившийся не менее громким треском заставили Оскара разочарованно вздохнуть.

-Сломали-таки. И либо у кого-то из них чугунная голова, либо...

-Они привели мага, - мрачно продолжил Асколь. - Клаус, ты сказал, что там была еще какая-то девка?

-Да. Смылась раньше, чем я успел ее взять, а потом...потом уже вы тут все на уши поставили, ребятки.

-Ладно. Они сейчас в...

Договорить Кат не успел - его прервал оглушительный писк, вырвавшийся из висящих на стене динамиков. И, сразу за скрежещущим звуком настраиваемого микрофона оттуда полились, растекаясь по коридорам подземелья, истерические вопли:

-Да каните вы в небытие, нелюди! Хватит орать, как будто вас там режут! Ваши выстрелы мешают мне работать, идиоты! Разве это так сложно - проводить свои стрельбы чуть потише?

-Какого... - начал было Хлыст, но оставшаяся часть его фразы без следа утонула в потоке ругани.

-Я не могу сосредоточиться на ваших заказах, когда, черти вас дери, взрывают гранаты прямо под моей мастерской! Если это продолжится, я ничего не смогу сделать! Понятно вам? Я! Требую! Тишины! Вы, некомпетентные болваны! Я буду жаловаться, если такое будет ПРОДОЛЖАТЬСЯ!

-Гергбу, - оскалился полукровка. - Кажется, он до сих пор не понял, что на них напали.

-Тем лучше, - бросил Асколь. - Потому как если поймет, то вдавит нас в землю до ядра вместе со всей этой хибарой.

Причем сделает это одним мизинцем.

В дальнем конце коридора закричали, заметались, вываливаясь из-за угла, силуэты в серых шинелях.

-Понеслась! - завопил Крист, открывая огонь.

Поначалу им сопутствовала удача: одного из солдат удалось сбить на пол почти сразу же, второго, раненого в ногу, оттащили за угол вовремя подоспевшие товарищи. Остальные, уже не тратя времени на крики, открыли огонь, разнося в клочья стены и заставляя пули рикошетить от пола по совершенно бешеным траекториям. Несколько коротких Ключей развалили плюющиеся свинцом стволы и пришпилили стрелков к стенам - оставшиеся солдаты, вытаскивая раненых из-под огня, бросились назад. Первая атака захлебнулась.

-Все целы? - скривившись от текущей по руке боли - зажатая меж пальцев рукоять прорастала клинком - прохрипел Асколь.

-Зацепило чутка, - Хлыст скосил глаза на расплывающееся по плечу кровавое пятно. - И не больно совсем...

-Сейчас подтащат чего потяжелее, - мрачно произнесла Шепот. - Ренье, твой выход.

-Уже работаю, - вывалившись в проход, Стекольщик дотронулся рукой до искореженного выстрелами пола, пуская в него десятки тоненьких стеклянных "побегов": они медленно, но упорно ползли вверх, формируя прочную стену, которая все расширялась и расширялась...

Ждать противник явно не собирался: быстро перегруппировавшись, в другой конец коридора вывалилась очередная партия убийц: увидев взваленную на плечо одного из них уродливую трубку гранатомета, Ренье меланхолично произнес:

-Вам бы лучше отойти.

С исполнением никто не промедлил.

От грохота не просто заложило уши - на какие-то несколько секунд Асколю показалось, что он и правда оглох раз и навсегда. Но все еще только начиналось: сразу за взрывом вновь заговорили автоматы, чьи хозяева отчаянно пытались размолотить странное существо в стеклянном саркофаге на куски. В ход пошли гранаты - две разорвались прямо перед лицом Ренье, скрытым за мутной стеклянной коркой, еще одна, не сработавшая, ткнулась ему в ногу. Стеклянный кокон принимал пули и осколки словно весенний дождичек, становясь чуть более мутным в тех местах, куда попадали особенно часто.

-Они закончили, - все так же спокойно проинформировал Ренье, когда автоматы растерявшихся противников стали издавать лишь жалкое клацанье.

И снова никто не заставил себя ждать: несколько коротких, экономных очередей отправили не способных ответить бойцов на пол, захлебываться кровью, истекать ею же. Уцелевшие вновь отступили, и их было еще много там, в других коридорах, но важно было другое - вторая атака отбита.

-Ренье, назад, - прошипел Асколь. - Сейчас должно быть...

Закидать нас шапками не вышло. Тяжелое вооружение результата не дало. Значит, время магу вылезти из норы...

Когда из-за угла показалась высокая женщина с растрепанными темными волосами, в нелепых очках и с еще более нелепым выражением лица - какая-то странная смесь раздражения и страха - палач даже удивился, что угадал и в третий раз. Первые же выстрелы показали, что хоть кто-то тут знает свое дело: пули с треском разорвало в воздухе, за целый метр до цели. Сама же цель воздела руки к потолку, что-то забормотав - глаза женщины закатились, все тело задрожало. Узнав язык, на котором читалось заклятье, Асколь только выругался.

-Эй, Шепот, - невесело усмехнулся Хлыст. - Почему мы не любим каббалистов?

-Потому что каждый из них...

Оглушительный грохот тяжелых шагов сотрясал стены.

-...считает своим гребаным долгом...

Два Ключа пошли в цель. Оба упали на пол примерно там же, где и пули.

-...таскать с собой гребаного...

Грохот стал поистине невыносимым. За углом в конце коридора кто-то в ужасе закричал, и, судя по топоту множества ног, кинулся бежать прочь. А потом, всего лишь парой мгновений позже, из-за угла показалась чудовищная рука. Ухватившись за стену, вырвав и раскрошив приличный ее кусок, рука подтянула в коридор все остальное тело...

Тело гигантское, лишь отдаленно напоминающее человеческое, тело из камня и бронзы, с грубыми, неуклюжими конечностями и приплюснутой головой из цельной каменной плиты, посаженной прямо на плечи. Две зиявшие в плите дыры были, очевидно, условными глазами, третья, набитая пожелтевшей бумагой - ртом. Выписанное поверх всего этого корявого безобразия "אמת" слабо мерцало синим. Голем вывел из-за спины левую руку, сделанную с куда большим тщанием - металлическая конечность, исписанная мерцающими символами, мало чем отличалась от человеческой, кроме, разве что, своего материала. Что было хуже, так это намертво приваренный к ней ручной пулемет.

-Вниз! - рявкнул Асколь - голос его слился с командами хозяйки истукана.

Следующим заговорил уже пулемет, разнося в клочья все, что не успели изуродовать солдаты. Ренье выскочил, перегораживая проход, со скоростью просто поразительной для человека, с ног до головы закованного в этот странный кокон - казалось, он попросту не чувствовал его веса. Закрывшись от выстрелов сведенными вместе руками, он собирался было что-то сказать, но слова были не нужны: пользуясь его прикрытием, все уже давно перескочили опасный участок, кинулись к лестнице...

Пора бы так поступить и ему. Казаться могло что угодно, вот только он знал правду - силы его были далеко не бесконечными, и эта неестественная бодрость и легкость движений была лишь временным, увы, эффектом - минут через пять он вновь ощутит на своей шкуре всю тяжесть стеклянной шкуры.

Вниз, вниз по лестнице, подгоняемые криками и выстрелами. Большой просторный зал с серыми колоннами и стоящими то тут, то там железными щитами, вмонтированными в пол. На стенах - давно уже ставшие похожими на решето мишени. Очередной тренировочный зал, как же удобно...Асколь не смог удержаться от злобной улыбки. Пока что им везло.

Вниз, вниз, в зал, за колонны. Течет по рукам боль, течет по рукам сила, вливаясь в рукоятки Ключей. Шепчут пересохшие губы короткие, работающие через раз формулы, вливая еще больше силы, вымывая из головы начисто страх и чувство самосохранения как таковое. Грохочут ноги в тяжелых сапогах по скользким ступеням, палят, прижимаясь к холодным перилам, озверевшие от смертей бойцы в серых шинелях. Орут, буквально задыхаясь от злости, захлебываясь в истерике, динамики на стенах:

-Вы, шавки, совсем тупые? Это было последнее предупреждение, черт вас дери, кретины, идиоты! За вами уже выехали, я же говорил, что пожалуюсь начальству! Молитесь, кому вы там молитесь, чтоб ваши головы остались на плечах, а не погоны, тупорылые имбецилы полка дурачья, олухи царя небесного! Ну что, ну давайте, еще пошумите, болваны! Ничтожества! Некомпетентные кретины в шинелях! Полковник с вас шкуры сдерет!

-Вы говорили это, господин Гергбу, - прерывает вопли монотонный, каменный голос.

-Поняли, что значит свя...что? Минуту, я тебя в советчики нанимал? Занимайся своими делами! Так, о чем это я? Ах, да, лучше бы вы проводили тренировки потише, ребятишки. Я предупреждал.

Валятся на ступени изувеченные выстрелами тела. Расталкивая в стороны еще живых своими страшными ручищами, плетется вниз голем, звуки его тяжких, грохочущих шагов перекрывают и крики из динамиков, и треск стволов. Выстрелы взрыхляют пол, рикошетят от щита - Асколь успел убраться за него в последний момент, пустив еще один Ключ: не проходит и секунды с того момента, как он вонзается в тело солдата, как последний вспыхивает визжащим факелом, валится на товарища...огонь перекидывается еще на одного...

Голем будто бы в раздражении отпихивает кричащего бойца в стену - судя по оглушительному, мерзкому хрусту, подняться ему уже не светит - и, положив свой пулемет прямо на перила, начинает обильно поливать свинцом весь зал. Логика управляющего им мага проста до безобразия: уж столько пуль точно кого-нибудь заденут, а не заденут, так прижмут, пока пехота не подойдет поближе и не закидает гранатами...

Кажется, уже слышно, как колотится сердце, как стучит о стенки черепа каждая новая мысль, пока он осматривает поле боя - сколько может видеть из своего укрытия - и своих бойцов, зажатых в разных местах зала - все здесь одинаково хорошо простреливается. Не высовываться. Ждать. Когда-нибудь у этой образины закончатся патроны. Нет, нет. Это тупик. Выставить Ренье - он должен выдержать - остальных на перехват бойцов, самому прорваться к хозяйке чудовища. Шансов больше, но есть вероятность, что даже после смерти мага тварь какое-то время продолжит выполнять последний приказ. И вот тогда ему точно крышка.

Был, конечно, еще один способ - старый, проверенный, и работающий лишь против такого старья, как то, что сейчас поливало их из пулемета. Вот только это будет таким лихим наскоком, что позеленеет от зависти даже Хлыст.

-Клаус! - хрипит он в надежде, что полукровка его слышит за этой, кажется, бесконечной трелью пулеметных очередей.

-Что еще? Я немного тут занят! - на лицо полукровки, перекошенное от злости, сейчас лучше пристально не смотреть - ничего человеческого в этой морде и близко нет.

-Сможешь к нему прорваться?

-Ты совсем сдурел?

-Снеси первую букву, он заглохнет!

-Думаешь, эти дедовские трюки тут прокатят?

-С этой рухлядью? Да!

-Вы бы решали побыстрее, ребятки, - рычит Хлыст. - А то вот эти парни, похоже, счастливы нас видеть!

Под надежным прикрытием каменной образины в зал спустились еще трое солдат - один было потянулся за гранатой, когда высунувшаяся из своего укрытия Шепот пресекла сию попытку в зародыше: три коротких Ключа вошли бойцу в живот, пробивая скрытую под шинелью броню, словно картон. На то, чтобы убраться обратно, ей нужна была пара мгновений - голему хватило и одного. Скрип поворачивающейся конечность, очередь, пропахивающая очередную борозду в полу...а пол уже окрасился красным.

-Шепот!

-Порядок, - шипит, сжав зубы, Лено. - Всего-то пара пулек...

В голосе ее слышна тщательно скрываемая боль. Пуль, может быть, и пара, вот только плечо все равно ими распорото, да и рука, висящая вдоль тела, похоже, тоже.

-Морольф!

-Хорошо! Выводите свою стекляшку!

Ренье не нужна команда. Выскочив из-за колонны первым, он первым же и бросается на голема, вскидывая на бегу правую руку. Из пальцев его бьют длинные, тонкие стеклянные копья, крошат темный, в каком-то масле и выбитых давным-давно письменах камень, но и только - образина даже на сантиметр с места не сдвигается.

Зато теперь-то он точно привлек ее внимание.

-Пошли! - с этим хриплым рыком из своего укрытия вываливается и он, Асколь.

Остальные рядом, остальные сейчас тоже будут работать по мере сил. Нет времени оглядываться по сторонам, и уж конечно, назад - он и так знает, что сейчас будет. И что сейчас сделает он сам.

Высунувшийся из-за колонны Клаус не моргая смотрит на голема. Прямо в его глаза-дырки.

Пули Криста сбивают с ног еще одного бойца. В оставшуюся толпу, то ли хрипя нужную молитву, то ли просто матерясь, врезается Шепот. Наверняка кто-то из них успел удивиться - как так, они же только ее ранили. Некому было сказать им, что такое ранение значит для палача - подошли бы слова "смехотворно", "ничтожно" и подобные. Всего лишь секундой позже к бойне присоединяется Асколь. Мало кто из сбитых с толку людей успевает понять что-то, кроме того, что их вырезают. Эхо разносит крики и запоздалый треск автоматов - короткий и быстро обрывающийся. Очень быстро. Прокручиваясь в воздухе, падают на пол отсеченные конечности, выскальзывают внутренности вперемешку с обрывками вспоротых шинелей, хлещет кровь...

Только это и нужно Хлысту. Эта кровь, эта боль - больше, больше, ее всегда мало, пусть ей пропитается сам воздух, раз и навсегда - чем больше агонии разольется вокруг, чем больше жертв будет принесено, тем меньшая жертва отведена будет ему. Однако, ткнуть себя верными иглами приходится все равно. И, ворвавшись в устроенное Асколем и Шепот царство смерти, окунуться в него, заявить свои права на льющееся отовсюду топливо, использовать его по назначению. Дать импульс. Дать искру.

Полукровка продолжает играть в гляделки с каменным чудовищем.

Невидимая волна, родившись в самом сердце устроенного палачами кровавого ада, расходится по залитой кровью лестнице, сбивая с ног всех и каждого - и если бы только сбивая. Визжит один, схватившись за брызжущие красным дыры на месте лопнувших глаз, захлебывается желчью и кровью, выходящими наружу вместе с дымящимся осколками зубов другой, переваливается с криком за перила третий...

Лишь двое спасены, лишь двое укрыты от кошмара - те, кого Хлыст в последний момент крепко хватает за волосы своими перемазанными в крови - уже не разобрать, где чья - руками. Первым вырывается Асколь, перемахивая через корчащиеся на полу тела. Вовремя - голему надоедает тратить патроны на Ренье, он поворачивается к ним...

Полукровка исчезает. Без размазывания в воздухе, без каких-либо других театральных эффектов. Хотя нет, вот же он - висит на спине каменной громады, подтягиваясь все выше. Голем крутится из стороны в сторону, свободная его лапища крушит стены и наминает бока своему же хозяину, тварь выбивает из себя целые куски, пытаясь расплющить верткого нахала. Скрежеща зубами, в кровь сдирая кожу и обламывая когти, полукровка пытается снять, стереть, соскоблить нужный символ с каменной плиты - буквы обжигают его, заставляют разжать, наконец, руки и упасть назад, переваливаясь через перила.

Но узор уже нарушен, кусочек камня с кусочком первой буквы был уже выдран - и буква незамедлительно гаснет, а слово, что складывается из оставшихся, не оставляет фамильяру больше никаких шансов, безжалостно сообщая, что "правды" больше нет. И заставляя вспомнить, кто он сам.

"Мертвый".

Медленно опуская руки и неуклюже покачиваясь, голем начинает падать. Проломив хлипкое ограждение, истукан летит вниз - изрядно помятый полукровка в последний момент откатывается в сторону и вместо того, чтобы расплющить его своей тушей, отработавшая свой срок громадина пробивает пол, в нем же и застревая. Ошалело глядящий на него Клаус отползает назад...

Последние выжившие - те, что толпятся сейчас на самом верху лестницы - начинают отступать. Нет, они уже просто бегут.

Придавшие сил формулы уже кончили свою работу. Асколь медленно шлепает вверх по кровавому болоту, останавливается рядом с одним из выпотрошенных тел. Рация, висящая на нем, трещит без умолку:

-Лейтенант, что у вас там происходит? Почему мне никто не отвечает? Я уже сказал, что пожалуюсь...

Плохо. Если коротышка сейчас сообразит, что творится на самом деле...

А ведь там, наверху, осталась еще хозяйка голема.

Времени на раздумья особо нет: сорвав рацию, он кидает ее уже вскочившему на ноги полукровке.

-Отвлеки выродка.

-Что?

-Что угодно, - прохрипел экзекутор. - Лишь бы он был занят, пока мы дорежем остальных, - повернув перепачканное в крови лицо к остальным, Асколь чуть повысил голос. - Наверх.

Палачи бросаются вверх по лестнице, стараясь не оскальзываться в разведенном ими же кровавом море. Покрутив несколько секунд рацию в руках, полукровка усмехнулся и вдавил нужную кнопочку. Импровизировать так импровизировать...

-Ах ты корм для чаек! - начинает Клаус, с каждым словом повышая голос и стараясь не сорваться на хохот. - Ты, Шестой Элемент тебе в пятую колонну через седьмую скрижаль, смеешь на нас пасть разевать, работая в такой помойке? Чтоб тебе четыре ноги кабана Мак-Дато в третий глаз ниже спины на всю длину вставили да два раза встряхнули, да субстанционализировали на семнадцать ножей через алхимическую свадьбу иезуитскими проповедями, и дротткветт Гунлауга под тринадцатую становую кость Иоанна Двадцать Третьего загнали!

Последние солдаты - большинство уже на грани помешательства от страха - все еще продолжают пятится, пока не достигают начала коридора, где укрылась хозяйка голема. Открывают жидкий огонь...

-ЧТОООООООО? - визжат динамики на стенах - вдохновенную речь Клауса адресат таки услышал. - Для вас, остолопов там, внизу, многоуважаемый господин Фруалард Теаилла Гергбу! И если хочешь блеснуть знаниями, отрыжка срани вонючего гуля, то не лезь в мою науку! И в мифы моего народа, низменная сволочь из задворок мира! Шестой Элемент тебе только в слюне гибрида тринадцать-да-дцать-раз-по-дцатом поколении явится, когда он сожрет твои потроха вместе с башкой и выплюнет к чертям в Акашу остатки твоего сморщенного, ссохшегося от чрезмерной тупости мозга, наглый щенок!

В конце своей ответной тирады коротышка окончательно срывается на визг - искаженный динамиками, последний, само собой, становится еще омерзительнее:

-Дротткветты? Проповедями? Да ты арию в одну строку не прочтешь без запинок и матерщины после каждого слова, потрох грязной, похотливой, разлагающейся суки-гуля у безрукого Мертвого Апостола под полуденным солнцем! Никчемный солдафон, тебе даже в твоих грязных и низменных снах не приснится то величие, что было у жареного кабана Мак-Дато! Да таких, как ты, конь Кухулина выкашивал бы тысячами и тысчами, пока ходил попастись и воды испить! Захлопни свою пасть, затолкай этот никчемный бред шизофреника себе в глотку и задницу одновременно. И именно в таком ПО-РЯД-КЕ!

Отправляя в ад очередного бойца, Асколь позволяет себе улыбнуться. Кажется, бесноватый карлик, наконец, нашел себе достойного собеседника. Полукровка же и не думал останавливаться на достигнутом, ведь он, наконец, отыскал слабое место - оставалось лишь давить на него посильнее и, желательно, без остановки.

В мифы не лезть, говоришь?

Не то, чтобы он хорошо помнил сказание о бое Кухулина с Фердиадом, чтобы цитировать куски из него со всей достоверностью...что ж, больше останется места для импровизаций и вставок про себя любимого - от них, кажется, Гергбу зверел еще сильнее:

-Для тебя, пентюх навознобородый, я не тупой солдафон, а Клаус Морольф, Его Превосходительство, семь раз благословленный семью губернаторами семи земель подземного мира ясень рощи семени Асмодеева! Ты, напившееся помоев чужого невежества ходячее блудовместилище, не имеешь права называть меня как-то по-другому! - пошел полукровка на новый круг, стараясь как не сорваться в тупой смех, так и не особо обращать внимания на крики убиваемых, что еще доносились сверху. - Был бы ты достойным магом - нашел себе работу у людей, которые заботятся о нормальной охране. Но такой, как ты - достойное украшение этой коллекции некомпетентных недоумков. И в твоей науке, и в знании мифов ты настолько уступаешь настоящим светочам магического мира, что они бы наказали тебя, как милая женщина наказывает малого ребенка, вымыли бы тебя, как в лоханке моют чашки, размололи бы тебя, как мельница мелет доброе зерно, рассекли бы тебя, как топор рассекает дуб, обвили бы тебя, как вьюнок обвивает дерево, обрушились бы на тебя, как обрушивается ястреб на малых пташек! Не смог ты даже начала дать притязаниям и правам твоим на славу и честь колдовскую, крохотный бешеный карлик!

Коридор залит кровью. Позади добивают последних солдат. Но что творится позади, Асколя сейчас не волнует - пока пред глазами есть цель. Хозяйка голема, бледная как смерть, пятится назад, очки давно слетели с ее перекошенного от ужаса лица. В последней отчаянной попытке остановить рвущегося к ней палача, сплетает она в воздухе очередной узор, бормочет что-то, стуча зубами от страха и запинаясь...

Тая в воздухе, уже почти невидимый узор врезается в него, легко преодолевая чары, что наложены на экзекуторское облачение, чуть не сшибая с ног и заставляя остановиться. Это будет даже посильнее Ключей...

Кажется, сердце сейчас просто лопнет, а прокуренные легкие вылетят через рот. Набатный бой в ушах, подкашивающиеся ноги и черные круги пред глазами - все за то, чтобы он тут же и рухнул мордой в пол, дав себя добить. Вот только противница не успевает развить преимущество - слишком уж напугана - и снова отступает, вместо того, чтобы бить, чтобы попытаться умереть, но забрать хоть кого-то с собой. Распространенная ошибка. И наказание за нее следует незамедлительно.

Из трех последних пуль Криста в цель попадает лишь одна, зато прямо ей в колено. Охнув, хозяйка голема завалилась на бок, судорожно скребя пальцами по перемазанному кровью полу. И захлебываясь криком - боль, наконец, вступила в свои права.

-Не добивать, - прохрипел Асколь, схватившись за стенку, чтобы не упасть. - Крист, Шепот - упакуйте ее и...

Остальная часть приказа тонет в истеричных воплях из динамиков:

-Семя Асмодеево? Ничтожнейший потомок выродившейся крови ничтожнейшей из женщин, порванной естеством древнего демона! Только если так, жалкое отребье!

Господи, когда же они заткнутся только...

Картина перед глазами постепенно восстанавливает былую четкость. Наспех наложенные чары окончательно потухают, возвращая телу палача подвижность. Оглядеться по сторонам, стряхнуть оцепенение. Работа еще не закончена.

Крист и Шепот - вся в крови, облачение в дырках от пуль - прижимают отчаянно вырывающуюся хозяйку голема к полу, сводят руки за спиной, защелкивая в кандалы, застегивают на голове холодную железную цепочку, завязывают глаза. Стеклянный доспех Ренье тает на глазах: свои резервы его хозяин уже исчерпал, и теперь, утирая пот с бледного лица, ошалевшим взглядом скользит по заваленному трупами полу и стенам. Хлыста не видно - кажется, бежит вниз, к полукровке...

Надо бы за ними...

Скрип, скрежет, грохот по ту сторону динамиков. И, после исполненного первобытной ярости крика по коридорам снова разносится ругань:

-Да раздери тебя Похоронное Бюро, Ассамблея, Церковь, Папа римский и лично Гавриил своими тушами! Да, я карлик, чертов выродок! Да, я бешеный карлик, в ярости своей достойный великих героев Эпохи Богов! Этот карлик превратит тебя, гнилое животное, в кисель, затем в гуано, затем наполовину в кисель и наполовину в гуано, затем обратно вернет половину тела, оставив половину гуано, потом вернет другую половину тела, превратив предыдущую в кисель, причем ты будешь чувствовать все так, как в аду боль не почувствуешь! А потом этот крохотный бешеный карлик пойдет в обратном порядке! Мал, да удал, и ты будешь молить своим кисельным языком, чтобы я остановился, но не-е-е-ет, если ты гавкнешь, падаль, хоть слово, хоть звук, хоть ползвука, то твоя гнилая глотка поменяется с кишечником местами с сохранением всех, всех, всех прежних вкусовых сосочков! Да ты, сво...

Захлебнувшись руганью, сидящий где-то наверху коротышка заходится кашлем, отплевываясь и судорожно пытаясь восстановить дыхание. Но молчание длится слишком долго и Асколь уже понимает, почему.

-Так на нас напали? - новый приступ визга. - Вот почему никто не отвечает! Неужели все мертвы? Вот конченые идиоты, не способные даже в ряд Фурье комплексные функции разложить! - теперь уже Гергбу заходится истерическим смехом. - Я не знаю, кто вы, отребье, там есть, но вы только что подписали себе приговор!

А вот это уже хреново...

-Все вниз! - Асколь успел крикнуть лишь это.

А потом все здание начало ходить ходуном.

-Филин? Что...что это? - выдохнула Шепот на бегу.

-Это-то? Это мы его вконец достали! - рявкнул в ответ палач, отпрыгивая в сторону, к стене - и вовремя: из пошедшего трещинами потолка вырвался увесистый кусок, упав совсем рядом...

Грохот усиливался. Наверное, если бы они сейчас были на улице, можно было бы подумать, что грозит обрушиться само небо, а так...так это был всего лишь потолок. Вот только для тех, на кого он начал падать, ничего приятного вовсе не было - пусть даже и падал он кусками, давая возможность уйти в сторону.

-Что будем делать? - выкрикнул Хлыст, отбежав в дальний угол зала.

-Бейте сразу, как появится! - прошипел, отплевываясь от обсыпавшей его штукатурки, Асколь. - Второго шанса он не даст!

Хорошо если у нас первый-то будет...

Ослепительный луч - нечто вроде сотканной из невыносимо яркого света спицы гигантских размеров - пробил потолок, заставляя всех прикрыть глаза. Во многом именно поэтому явление хозяина склада было частично пропущено - когда Асколь смог проморгаться, то на груде обломков, наваленных посреди зала, уже стоял маленький седой человечек в камзоле.

-Мой склад! - заверещал он. - Вы...вы...вы...да я вас...

Три Ключа в спину, два в грудь. Автоматная очередь, россыпь острых стеклянных игл, сорвавшихся с пальцев Ренье, несколько громких пистолетных выстрелов...

Нужные руны коротышка начертил в воздухе быстрее всего этого. И охвативший его незримый колпак не дал оставить на тщедушном тельце мага даже царапины.

-Что, съели? - визгливо расхохотался карлик. - А теперь мой ход, чертовы выродки племени учеников Христовых, чтоб вас Иуда в аду осиновым колом в глаза сношал, недоношенные в утробе матери-потаскухи куски дерьма в мертвецких шмотках!

Два щелчка пальцами, несколько коротких жестов крохотных ручек. Сжатая до пределов возможного лирика, со стороны звучащая как набор отрывистых, истеричных звуков. Повсюду - под потолком, у стен, прямо в воздухе - расцветают алым невообразимые геометрические фигуры, множащиеся с каждой секундой. Тонкие ручки карлика оказываются окольцованы вращающимися с бешеной скоростью красными полупрозрачными "обручами".

-Нет...

Асколь, невольно сделавший шаг назад, только мгновение спустя понял, что возглас удивления вырвался у него самого. Такого от коротышки он точно не ожидал - в конце концов, эта тауматургическая система не пользовалась особой популярностью и освоить ее было очень непросто...зато теперь он прекрасно понимал те строки из его личного дела, где шла речь о невообразимых разрушениях. С этим действительно можно было сносить кварталы - не словом и не жестом, лишь усилием мысли: все физические процессы, что маг, работавший по этой системе, был способен вообразить, немедленно становились атакующими заклинаниями.

Звездная лавина (2).

Надежды не было, причем от слова "вообще", и он сам это прекрасно понимал. Это проломит чары на их одеяниях, словно бумагу, а от их тел не останется и пепла. Если только...

Очередное старое книжное знание. Работавший по данной системе маг обрабатывал, преобразовывал и выпускал энергию с невероятной скоростью - и нагрузка на Цепи в этом случае также становилась невероятной. Последний шанс, последний - на то, что в момент атаки коротышка будет вынужден снять с себя защитную скорлупу.

Ударить и попытаться уйти с направления атаки. Меньше секунды на Ключ...сколько же понадобится Гергбу на то, чтобы измолоть его в порошок?

Щелчок маленьких пальцев.

Ключ покидает руку владельца.

Мир, кажется, разрывает на части этот адский грохот и эти безумные вспышки...

За ними почти что не слышно звука удара - но отскочивший к дальней стене Асколь успевает заметить, как карлик получает по макушке очередным куском потолка: первая из сработавших алых "бомб" оказалась же и последней, пусть от активации их отделяли считанные секунды - красные узоры гаснут один за другим, так и не выполнив своего предназначения. Шумно выдохнув, коротышка покачнулся вперед, загребая руками воздух, словно он тонул и полетел вниз, знакомить свое лицо с полом. Пущенный в него Ключ лишь царапает рукав, уходя куда-то в стенку.

Старое книжное знание. Использовать подобные вещи в закрытых помещениях - себе дороже.

-Шепот? - его разбирает нервный смех.

-Да?

-Пакуйте, - взглянув на распластанного по полу коротышку, он тяжело вздохнул и полез в карман за сигаретами. - Хлыст, связь с координатором, сейчас. Передай, что мы взяли обоих.

За их время пребывания под землей мало что изменилось - разве что на улице начал накрапывать мелкий противный дождичек. Выходящие из здания палачи - усталые, окровавленные, со своими в спешном порядке перевязанными ранами - в большинстве своем сейчас хранили молчание. Команда уборщиков уже в пути - а для захваченных магов даже обещали специальный фургон. Это кровавое утро, наконец, закончилось.

На верхних этажах здания, которые пришлось также прочесать на предмет выживших, кое-кто все же обнаружился: чуть больше десятка жмущихся по углам мужчин и женщин из числа гражданских специалистов. Что ж, их специальности и грехи пусть выясняют другие - связанные и сложенные в ряд, словно снопы, в одном из верхних офисов, пленные ожидали транспортировки.

Первым на улицу выбрался Ренье, машинально прикрываясь рукой от дождевых капель. Следом вытолкнули закованного в прочные кандалы коротышку, с мешком на голове и заклеенным ртом - слушать его вопли ни у кого не было ровным счетом никакого желания. Шепот с наспех перебинтованной рукой время от времени подталкивала его в спину. Оскар и Крист тащили под руки каббалистку, безвольно повисшую на них, словно тряпичная кукла - когда ее волокли наверх, она еще пыталась вяло сопротивляться, но сейчас лишь тихо стонала. Асколь вышел последним, вместе с полукровкой - тот разжился по пути еще одной бутылкой и сейчас вовсю восстанавливал нервы.

-Может, уже поделишься? - мрачно поинтересовался палач.

-Ты ж при исполнении, - усмехнулся Клаус. - Уж потерпи часик, потом накачаешься чем душе угодно.

-Часик...хорошо если не три, со всей последующей возней.

-Кстати, а куда все это пойдет? - Морольф махнул рукой в сторону здания.

-А то ты не знаешь. Что не спалят, то приберут. Меня это в любом случае уже слабо касается...

-Кат, - остановившаяся вдруг Шепот заметно напряглась. - Ты тоже слышишь?

-Кто-то едет, - бросил Хлыст, тоже останавливаясь. - Странно, для наших еще рано...

Для наших еще рано...

Глухой звук удара. Тяжелые ворота сминает, словно фольгу, многотонная серая фура, и, визжа движком, подминает под себя, вкатываясь на территорию склада.

-Назад!

Стальной монстр, высекая искры из асфальта, поворачивается бронированным боком - створки его раскидываются, как дверцы на часах с кукушкой, вот только вместо голосящей механической птички из этих дверей сыплются горохом безмолвные люди в черных прорезиненных костюмах и тяжелых дыхательных масках, открывая огонь еще до того, как подошвы их обуви окончательно касаются земли.

Быстрые. Быстрые. Какие же...

Те солдаты, которых они вырезали утром - несчастные неуклюжие увальни по сравнению с этими существами. Ни слова, ни слога, ни единого лишнего звука. Только оглушительный треск автоматов, холодная сосредоточенность и убийственная точность.

Они успевают убраться за стоящие у здания грузовики, за наваленные тут и там ящики, но это все, что они успевают - твари в черных костюмах уже прижимают их огнем, действуя так же слаженно, быстро и безжалостно, как и церковные палачи.

Нет. В чем-то даже лучше.

Они петляют, уходя от ответных выстрелов, двигаются дикими прыжками, словно какие-то обезьяны, стреляют на ходу и стремительно меняются местами, прикрывая товарищей, пока те метают гранаты.

Выстрелы разворачивают в щепки тяжелые ящики. Вот Шепот приходится отступить к зданию, перекатившись за спасительный дверной проем, вот Крист в ярости выпускает всю обойму, но не может даже ранить вертлявую цель, вот в бой вступает Ренье...

Ренье уже порядком устал, и нет у него времени, чтобы преобразиться целиком - но даже так он без раздумий бросается под огонь, на ходу обрастая стеклянной коркой, прикрываясь от выстрелов правой рукой. Два существа в черном берут его в клещи, расстреливая из автоматов и стремительно идя на сближение - видя, что пули против его доспеха бессильны, они, не думая, кажется, и секунды, бросают стволы и бросаются на него с голыми руками, буквально насаживая свои тела на стеклянные когти и копья, жертвуя собой, лишь бы дать товарищам время закидать противника гранатами...

Всепоглощающий хаос. Прямо в лицо летят дымовые гранаты, и укрыться негде. Глаза слезятся, глаза ничего толком не видят в дыму, только что кто-то где-то кричит и стреляет. Бить и уходить от выстрелов остается на звук, что Асколь и делает - механически, ловко, но все равно...все равно не так хорошо, как эти твари.

Коротышка что-то мычит, прижавшись к ящику, его коллега, распластавшись на земле, кричит дурным голосом, умоляет не стрелять на всех известных ей языках.

Цель, избранная Асколем, слишком верткая, но и тут есть средство - нужно лишь приковать его тень. Легко сказать - словно зная о том, что будет, если его достанет хоть один такой короткий меч, противник мечется туда-сюда, прыгает вверх и в стороны...нет, он и правда знает - и одно осознание этого заставляет экзекутора похолодеть.

Они знают. Не особо важно, как и кто они вообще такие - но они знают о своих противниках все. Их готовили к таким битвам и они не отступают даже встретившись с группой церковных палачей. Их жизни ничего не значит, но они стремятся во что бы то ни стало потратить их с пользой - как те, что навалились сейчас на Ренье - они не испытывают страха, они наседают все наглее...

Очередь распарывает рукав. Правый бок обжигает боль - одна пуля все-таки задела. Окончательно рассвирепев, он бросает Ключи в воздух - падая, они окружают цель со всех сторон, и двум все-таки удается задеть тень, заключить противника в незримую клетку...

Удар наносится моментально, лезвие еще не успело толком прорасти, а уже вспарывает живот и вскрывает глотку, но вместо крови из ран льется какая-то серая жижа. Существо начинает визжать и биться в агонии, сжимается и усыхает на глазах, а серой дряни из ран льется все больше и больше.

Одного он убил, еще двух - Ренье. Но что это? Капля в море...

Одуряющий жар, рвущий глаза едкий дым, стучащее отбойным молотком сердце и стучащие повсюду автоматы. Из дыма выплывают несколько черных силуэтов - проигнорировав визжащую каббалистку, твари в масках хватают карлика, и, завалив его на плечо, все теми же судорожными, стремительными движениями начинают отступать.

Кто-то резко свистит - и по этому свисту твари начинают пятиться к своей фуре, не забывая поливать их огнем. Ренье стряхивает с когтей тело - нет, уже не тело, а просто изорванный костюм в комьях серой пузырящейся пакости - еще одна тварь кидается на него сзади, пытаясь прижать к земле и не дать пуститься в погоню. Хлысту уже почти нечем отвечать - запасы Ключей иссякли, не говоря уж о патронах - он отступает к Шепот, которую все еще прижимают плотным огнем, не давая даже головы поднять, не то что выбраться из здания. Единственный, кто может хоть сколько-то соперничать в скорости с новым врагом - Клаус - но и ему победы в этих коротких, бешеных поединках даются нелегко. Безумные клочки безумных картин, воняющих кровью и смертью - вот во что превратился мир вокруг.

И тот клочок, что Асколь видит сейчас, ужаснее всего.

Крист, как и он, замечает, что Гергбу уносят - что эти твари в масках прямо сейчас перечеркивают все их труды. Но, в отличие от него, он считает, что сможет справиться с этим в одиночку. Покидает укрытие. Открывает пальбу, бросаясь вперед, не слыша криков, что бьют его в спину...

Раздумывал экзекутор не дольше пары секунд. И выскочил следом, прекрасно зная, что и сил, и Ключей осталось слишком мало.

Крист довольно быстр, он дает прикурить даже существам в черных костюмах. Валит на асфальт одного, другого, ловко перекатывается за грузовик, перезаряжает свои верные пистолеты...

Он успел. Он почти успел.

Карлика тащат к грузовику. Крист снова вываливается из укрытия и бежит за отступающим противником, разгоняя его выстрелами, а он, как может, помогает ему, сбивая их с толку (и иногда - с ног) Ключами.

Из темноты грузовика показывается еще одна фигурка - не особо высокого роста, в поношенной шинельке и противогазе. В руке у фигурки небольшой компактный пистолет, другая вскинута, пальцы в перчатке странно растопырены...глаз не видно, но он знает, что смотрит этот человек только на Криста. На него одного.

-Razdeli bol'! - нервный, сочащийся страхом и злостью лающий голос.

Он почти успел. Почти.

Почему же в этом мире, будь он проклят, "почти" никогда не считается?

Глаза человека с пистолетом вспыхивают белым огнем - это видно даже сквозь маску. Криста повело вперед, скрученные судорогой руки разжались, выпуская оружие.

Нет.

Последний Ключ Асколя идет прямо в цель, но на пути встает еще одна тварь в маске, принимая удар на себя. Валится на спину - клинок пробил ее тушу насквозь...

Нет.

Человек в маске разряжает в Криста весь магазин - так быстро, что серия выстрелов сливается в один. И тут же уходит с линии ответного огня, скакнув в сторону, обратно во тьму своей фуры.

Крист падает. Не так, как это показывают в кино, в этом нет ничего красивого. Просто нелепо валится на колени, а потом, качнувшись куда-то вбок, оседает на раскрашенный его собственной кровью асфальт, делает это странно и неуклюже, как куль с мукой.

Мир теряет цвета и звуки. Ничего больше не осталось в нем, кроме ярости, кроме желания разорвать выродка в маске на части голыми руками, раз уж больше нечем.

Путь преграждает очередная падаль в черном костюмчике - он сходу сшибает ее на землю, и вот они уже катятся вместе, пытаясь друг друга удавить.

Коротышку закидывают в фуру - так же бережно, как мешок картошки. Освободив руки, тут же начинают забрасывать гранатами рвущегося на помощь Кристу Ренье - не могут ранить, так хоть загадят окончательно весь обзор...

Тварь в маске хрипит и булькает - парой движений он может перебить человеку горло, но с этой почему-то так просто не получается. С ними вообще ничего просто не бывает, похоже...

Клаус уже почти добрался до фуры, плотность огня упала, Шепот и Хлыст вываливаются из своих укрытий...

-Razdeli bol'!

Полукровка пытается сопротивляться. Видит Бог, он пытается. Но то, что делает выродок в маске, только что застреливший Криста - сильнее даже его. Скорчившегося от боли Морольфа хватают под руки еще два бойца в черном. Лупят прикладом в затылок.

-Etogo tozhe, - человек в противогазе помогает втащить оглушенного полукровку в грузовик. - My vse! Ukhodim!

Двери еще толком не успевают закрыться, а водитель уже дает по газам. В очередной раз проехавшись по несчастным воротам - теперь уже задним ходом - машина вырывается на улицу.

Он этого не видит. Он, только что закончивший выбивать жизнь из оставшейся твари, ничего сейчас более не видит и не чувствует, кроме черного, затягивающего все глубже в свое болото бешенства.

-Кат!

Где-то там, в другом мире, его кто-то зачем-то зовет. Зачем, интересно?

Снова. Снова он отправил кого-то на смерть. Потом, конечно, рассудок будет говорить, что Крист сам был виноват, и будет даже в чем-то прав: излишняя самоуверенность в этом мире часто наказуема, очень часто - смертельно.

Только вот что это изменит? Что это даст ему, который и отправил его сюда, прекрасно зная, что он может что-то такое выкинуть?

-Кат!

Да что им надо? Что им теперь надо, когда весь двор завален трупами, один из них убит, а цель упущена? Когда все что у них осталось - дырки в боках, пустые карманы и эта хнычущая сука с мешком на голове?

-Кат. Он еще жив...

Разгромленная квартира в предназначенном под снос здании. В коридоре темно, но, честно говоря, это никого особо не трогает. Они сидят на притащенных из соседних квартир стульях. Сидят молча, конечно же.

Ренье, как обычно, прикрыл глаза, кто-то другой, наверное, подумал бы, что ему все равно - но здесь никто так не подумает, здесь ведь все свои. И все знают, что там, за этими глазами, бурлит тот еще хаос из мрачных мыслей - а у кого здесь сейчас иные? Даже Шепот мрачнее тучи, что уж говорить про Хлыста, что уж говорить...что уж говорить про него самого.

Асколь сидел ближе всех к двери, смотрел на нее, почти что не моргая. Так что когда та открылась и в коридор вывалился целитель, прибывший вместе с рыцарями - невысокий и неказистый типчик с давно потухшим взором, тараканьими усами и перепачканными в крови руками - Асколь был первым, кто наградил его тяжелым взглядом, в котором читалось куда как больше, чем в любом устном вопросе. Взгляда этого целитель не выдержал.

-Я...

Ну давай уже, чтоб тебя. Рожай.

-Я пытался, - наконец, выдохнул целитель, избегая смотреть кому-либо в глаза. - Очень тяжелые раны. Пули, вероятно, были зачарованы...страшнее разрывных...

Скажи уже это. Сколько можно ходить вокруг да около. Когда ты уже это скажешь?

-Я...я сделал для него все, что мог.

Злость поднимается, злость растет, требуя выхода. Этот мешок с мясом не может даже найти достаточно духу, чтобы сказать простые два-три слова, которые сказать обязан. А они почему-то могли тащить истекающего кровью Криста на себе до машины прибывшего с опозданием подкрепления. Он почему-то мог сидеть там, рядом с ним, всю дорогу, не давая начать себя жалеть, раскиснуть и расклеиться - что значило бы смерть - он почему-то помогал ему, как умел, пусть даже у него не оставалось уже тогда сил даже на самые простейшие формулы. Он почему-то довез его сюда живым. И он обещал Кристу, что он живым останется - ты только не прекращай злиться, ты только не начинай засыпать, ты только держись...

Он ничего не говорит. Просто встает со своего места и идет к этому мешку с мясом, чтобы вырвать из него слова, которые сказать тот должен. Должен, если у него есть хотя бы щепотка смелости. В противном случае он последует за Кристом.

Целитель встречается с ним взглядом. Пятится к дверям. Снова начинает что-то блеять, но, к счастью, быстро догадывается, чего от него ждут эти мрачные усталые люди. Все-таки решается.

-Он мертв.

Чернота застилает глаза. Он взял его сюда, взял, чтобы он попробовал ад. Чтобы ад решил, останется ли он в строю. Он - а не кто-то другой - бросил его в водоворот, из которого Крист не выплыл. Он выполнил свой долг, как скажут потом, более того, избавил цепь от слабого звена.

Только почему, Господи, от всех этих красивых и умных доводов ему ни капли не легче?

Он ничего более не говорит целителю, тот понимает все из одного взгляда. Уходи - говорят эти глаза - уходи, пока твои кривые руки, не сумевшие спасти эту жизнь, еще при тебе, а не вырваны с мясом. Целителю, очевидно, руки еще дороги - поперхнувшись очередной пустой фразой, он прижимается к стене и бочком проходит мимо экзекутора. А оказавшись на почтительном расстоянии от палачей, переходит уже на бег.

-Кат? - в реальность его возвращает Шепот. - Нам надо связаться с координатором.

-Хлыст, подготовь доклад, - прохрипел палач, падая обратно на стул. - Ренье...

-Да?

-Найди кого-нибудь из этих... - он не заканчивает фразы, но и так понятно, что речь идет об оставшихся сейчас в здании рыцарях.

-Зачем?

-Мне нужна будет связь с триумвиратом. Напрямую. И не по такой херовой линии, как у нас сейчас, - глухо произнес экзекутор. - Хочу задать им пару вопросов. Например, кто изначально планировал эту операцию. Что они действительно знали, отправляя нас сюда, и что из этого они нам предпочли не говорить. Я хочу знать, за что умер Крист, кто украл Морольфа...

-Сделаем, - медленно ответил Ренье. - Вот только ты сам знаешь, что мы вряд ли получим достаточно ответов.

-...и более всего я хочу знать, кто были эти парни, - чувствуя, как возвращается холодное бешенство, продолжил Асколь. - Я хочу знать, что это за твари, которые знают все наши фокусы, которые действуют быстрее чем полностью обученный экзекутор. Которые способны его убить без труда. Которые после смерти растворяются и оставляют только лужу серой грязи...

-Это русские, сэр, - новый голос заставил всех обернуться к его источнику.

Источником оказался невысокий тип в темной униформе - небритый и весь какой-то помятый на вид.

-А то я не догадался по голосам, - огрызнулся Асколь на рыцаря. - Чего вам?

-Вас...вас вызывают, - помявшись, ответил тот. - Епископ Юлиан Верт.

Интерлюдия 3. Оракул.

Винтовая лестница, что вела вниз, казалась поистине бесконечной. Время от времени попадались относительно широкие площадки, на которых были свои маленькие дверки - как правило, давно уже проржавевшие - но два спускавшихся по старым каменным ступеням человека и не думали останавливаться.

Тот, что шел первым, был высок ростом и чуточку бледен - впрочем, в полутьме эта бледность в глаза почти что не бросалась. Несколько худощавый, он выглядел от силы лет на пятьдесят - пятьдесят пять: морщин на лице не было, только старые шрамы, длинные седые волосы, укрывающие плечи, еще даже и не начинали выпадать, а глаза...глаза действительно могли бы помочь с установлением его истинного возраста, если бы он, конечно, не прятал их за большими круглыми очками с синими стеклами и в тяжелой оправе. И, точно так же, как глаза укрывали очки, нос и рот человека запечатывала небольшая прозрачная маска для ингаляций, тоненький шланг от которой уходил к продолговатой черной коробочке, заткнутой за его пояс - совсем рядом с потертыми ножнами, в которых покоился, судя по искусно отделанной рукояти, меч весьма и весьма дорогой. Коробочка тихо гудела и булькала, а меч, в свою очередь, постукивал человека по ноге, но ни на то, ни на другое он не обращал ровным счетом никакого внимания.

Его спутника, напротив, старость не просто затронула - давно и прочно сжала в своих безжалостных тисках, и, похоже, с нею он, в отличие от человека в очках, и не пытался особо сражаться. Лицо его было ссохшимся, словно испортившийся фрукт, тонкие обветренные губы кривились, когда он думал о чем-то своем, седых волос, равно как и зубов, давно уже не хватало, а сухонькая рука сжимала увесистую отлакированную трость, которая то и дело врезалась в пыльные камни с гулким звуком. Он ощутимо хромал на правую ногу, а время от времени был вынужден искать дополнительную опору, хватаясь за выступы в стенах свободной рукой. В сильный контраст со всем этим вступали глаза - все еще ясные, бодрые, с пристальным и цепким взглядом.

-Мне начинает уже казаться, что это одна из ваших...ложных комнат, - проворчал человек с тростью. - Что-то все не кончается.

-Минус девятый уровень, - ответил человек в очках. - А мы на минус шестом, так что уже скоро придем.

Надеюсь, что так и будет. В вашем лабиринте и протезы в пыль стереть недолго...

Еще несколько поворотов, еще несколько старых, пыльных площадок, и вот, наконец, пред ними огромная, в половину стены, железная дверь - в банковских хранилищах и то ставят потоньше. Дверь была воистину монументальной, но человек с тростью в первую очередь отмечал отнюдь не крепость металла, а то, как давно обновлялись охранные письмена и что за предметы были вмурованы в пол перед дверью и стены рядом, где проход сужался настолько, что ему приходилось выглядывать из-за спины своего проводника.

Тот, тем временем, уже вытащил из своих темных, явно пошитых на заказ, одежд связку ключей, быстро определив нужный. Достав спички, зажег стоявшие в стенных нишах светильники, чтобы разогнать царившую тьму и найти крохотный, почти незаметный замочек. Когда стало видно старую гравировку в верхней части двери, человек с тростью ехидно усмехнулся, даже не дочитав до конца:

-Эх, что за безвкусица.

-Не я делал, - пожал плечами человек в очках, проворачивая ключ в замке. - Я бы сделал, по крайней мере, на итальянском. Здесь давно все надо менять...двери, пол...приличную охранную систему вместо этой магической чертовщины...

-Что же останавливает? Неужто традиции?

-Время. Только время, которое на это придется угробить, - ключ сделал третий оборот и покинул скважину. - Прошу...

Человек в очках нырнул в открывающуюся за дверью тьму вторым. Через несколько мгновений скрытый в стенах старый механизм сработал, пусть и не без задержек, и монолитная дверь с выбитым на ней "Desine sperare qui hic intras" с грохотом захлопнулась.

Тьма в подземелье царила не очень долго - ровно столько, сколько понадобилось человеку в очках с синими стеклами, чтобы дернуть нужный рычаг у дверей. Медленно, постепенно, надсадно гудя, загорались одна за другой лампы, довольно странно смотревшиеся в этой темнице - они были, наверное, единственным заметным глазу элементом, что никак не вписывался в общую картину. Впрочем, картина даже так оставалась слишком большой, запутанной и сложной: как и само здание, где они сейчас находились, темница была шизофреническим нагромождением объемов. Узкие кельи, встроенные между старыми крыльями помещения более масштабные конструкции, и, конечно, коридоры, переплетавшиеся всеми возможными способами и имевшие слишком много дверей, прилегающих комнаток и тупиков. Заблудиться здесь было проще простого.

-А вы неплохо устроились, Леопольд, - человек с тростью придирчиво осмотрел ближайшие к ним двери камер. - И далеко нам?

-Не очень, - человек в очках бросил ключи в карман. - Кстати говоря, Герхард, вы первый чужак за последние полтора века, который пройдет через те двери не только внутрь...

-Где-то тут, я, наверное, должен начать пухнуть от предоставленной мне чести, не так ли? - улыбнулся человек с тростью.

-Всего лишь должны понимать, насколько исключительная сейчас ситуация, - голос Леопольда приглушал ингалятор. - Ваш агент сгинул в Польше. Дал себя захватить...

-Я бы не стал так беспокоиться на его счет, - выдохнул Герхард. - Держу пари, через пару дней его выловят где-нибудь в Балтийском море, наряженного в женское платье. Ну...как самый простой и безобидный вариант.

-Вижу, вы очень в нем уверены... - свернув в очередной коридорчик, человек в очках остановился, чтобы дернуть какой-то рубильник и там. - Но, боюсь, от этих людей уйти будет очень и очень тяжело...

-И именно поэтому вы решили, что пришло время раскрыть несколько наших карт, - выдернув трость, чуть не застрявшую меж двумя камнями, Герхард ускорил шаг. - Что по-тихому решить дело уже не получится.

-Почему же? Может, у нас еще и будут шансы, если Морольф хорош именно настолько, насколько вы его расписываете. Но Церковь уже начала собственное расследование, и, рано или поздно, наши пути пересекутся. Ко мне придут за определенным ответами.

-Ха. Вы так говорите, словно они могут вас заставить. Все равно, что башенные лопухи пришли бы на порог, скажем, к Айнцбернам, и что-нибудь бы потребовали.

-Конфликт им не нужен, равно как и мне. А что мне нужно в настоящий момент - стоящее прикрытие на всех уровнях. Пусть они копают под этих русских безумцев, пусть готовят свои операции...чем больше шума они наведут, тем проще будет нам проскочить незамеченными, - Леопольд поправил очки. - У нас не так уж и много времени осталось...

-Я уже работаю над этим, - помолчав, произнес Герхард. - Как мы и договаривались, тряхнул старыми связями.

-Отлично, - Леопольд махнул рукой вперед. - И скоро получите свою награду, как мы и договаривались...

Становилось светлее. Теперь Герхард мог разглядеть высокие стеллажи, забитые разнообразными сосудами: колбы с прахом Апостолов, залитые формалином стеклянные пузыри со странными зверьками и уродцами, черепа на бронзовых подставках, ни один из которых явно не принадлежал человеку...

В своих сырых темных камерах, за прочными решетками, висели на старых цепях не менее старые скелеты - истлевшие кости невообразимого числа тварей, сгинувших здесь и даже не получивших права отойти в землю, получивших лишь порядковые номера, написанные чернилами на их деформированных так или иначе останках. Некоторые камеры были замурованы и заварены, в некоторых стояли на железных столах гробы, а где-то было только нечто, залитое в цельный цементный блок - оставалось лишь гадать, что же захотели скрыть там, внутри, хозяева страшного подземелья. Оставалось лишь гадать, сколько же еще тут этих камер...

-Я так гляжу, уборкой тут давненько не занимались, - Герхард глянул на крохотную - там, наверное, сложно было бы даже встать в полный рост - камеру, где, судя по табличке у дверей, встретил последние годы жизни некий маг с труднопроизносимым именем.

-Нет необходимости, - Леопольд шумно вдохнул подаваемый ингалятором воздух. - Сейчас используется примерно тридцать процентов всего комплекса, и этого хватает уже лет пятьдесят. Сами понимаете, все умирает.

-Почти все.

-Почти. Но, в том числе, и некоторые чудовища. Стало ль их меньше или просто научились лучше прятаться...выбирайте уж что вам больше по душе, так или иначе, столько камер нам уже не нужно.

Интересно, сколько здесь сдохло зарывшихся слишком глубоко в твои секреты. Скольким ты прищемил сунутый куда не надо нос тюремной решеткой и навесил кандалы на загребущие руки, протянутые к вашей семейке...

-Что ж, почти пришли, - открыв дверь в очередной коридор, Леопольд весело забренчал ключами. - Ее камера в самом дальнем крыле.

-Как ее зовут, кстати говоря? - прохрипел Герхард. - Я имею в виду, на самом деле?

-Франка Корти, - быстро ответил Леопольд. - Официально она погибла много лет назад вместе со всеми своими людьми во время очередной провальной попытки остановить очередную манифестацию Ночи Валахии. Неофициально...что ж, мы, по крайней мере, о ней заботимся лучше, чем могло бы Бюро, попади она в их лапы.

О ком вы тут по-настоящему заботитесь, уточнять, пожалуй, не буду...

-Она видела будущее и до того, - продолжил человек в очках. - Не очень далеко - на день-два вперед - зато очень туманно и косо. Впрочем, на тот момент даже этого казалось более чем достаточно.

-Пока их не отправили на убой.

-Да. И лишь ее одну этот...феномен пощадил по неизвестным нам причинам. Лично я предполагаю, конечно, что именно из-за ее дара, который оно углубило в той же степени, в коей и извратило, превратив в проклятье.

-Вы говорили, она безумна.

-О, безумна, как шляпник. Даже не сомневайтесь. Кое-кто из нас голосовал за то, чтобы прекратить ее страдания...

Но тем не менее, вы превратили ее в источник вашей силы. И по капле выжимаете из нее жизнь год за годом.

-...и, возможно, так и стоило бы сделать. Но нам были нужны ответы, вы понимаете. Тринадцатый не оставляет для изучения ничего, кроме опустошенных, высушенных оболочек, он поглощает все живое в месте своей манифестации. Такой шанс узнать о его природе больше, как ее, мы не могли упускать, - Леопольд поправил тихо шипящую маску. - Она была в эпицентре. Она соприкасалась с этим и была им выброшена наружу.

-Как далеко продвинулись ваши исследования?

-Дальше, чем мы ожидали, пусть извлекать из нее информацию с годами становится все труднее. Вдобавок к тому, что она теряет связь с реальностью, она теряет саму свою жизнь по кусочку, каждый раз, когда мы используем ее дар.

-Как далеко...она может глядеть теперь?

-Мы не рискнули искать этого предела - по всей вероятности, его достижение обернулось бы для нее смертью, - протянул Леопольд. - Чем дальше мы вынуждаем ее смотреть - во времени или пространстве, это не столь важно, тем больше плата. Несколько лет жизни за каждый сеанс, говоря грубо. Сейчас, несмотря на все наши усилия, истощение почти достигло своего предела. Думаю, еще год, самое большее - два, и это в идеальных условиях. Потом с ней будет кончено.

-И когда же последний раз вы ее использовали в полную силу?

-Семьдесят пятый год, конечно же. Тот самый день, когда мир, кажется, сошел с ума, - вздохнул человек в очках. - Использовав ее силу, мы смогли выяснить, что послужило причиной того безудержного гнева. Что хуже, мы узнали, как именно был пленен планетарный терминал...и именно это заставило нас начать действовать.

-Они пробудили одного из Прародителей. Того, кого обчистил в начале пятнадцатого века кто-то из вашей семьи, не так ли?

-И выстроили тюрьму по его проекту. Мы в этом уверены именно потому, что не смогли пробиться туда и увидеть терминал. Только этот...механизм мог отрезать от мира так надежно, что Франка не справилась бы с задачей...а, вот мы и на месте, - Леопольд остановился у массивной железной двери - даже относительно чистой на вид. - Сейчас открою.

Пока он возился с ключами, Герхард получил возможность вновь оглянуться по сторонам. В этом крыле было куда как чище и светлее, а из камер - двери были новенькие и прочные, с кодовыми замками, помимо обычных - доносились время от времени какие-то приглушенные стенами звуки. Здесь держали последних пленников, здесь им и предстояло провести остаток своих дней. Чуточку комфортнее, чем в старой части подземелья, нельзя было этого не признать. Только что это меняло для заточенных тут навеки?

Открыв три верхних - простых - замка, Леопольд набрал код на расположенной чуть ниже панели, и начал одну за другой снимать оставшиеся цепочки и отодвигать засовы с охранными гравировками, попутно насвистывая какой-то дурацкий мотивчик.

-Вы сегодня в хорошем настроении, я погляжу, - хмыкнул Герхард.

-Даже если бы не был, ей этого показывать не стоит, - Леопольд, наконец, закончил возиться с дверью и потянул на себя тяжелую ручку. - Прошу.

Что ж, посмотрим, стоило ли это всей ходьбы...

Располагавшаяся за тяжелой дверью камера была просторной и чистой, и совершенно не была похожа на те, что Герхард мог видеть по пути сюда. Никаких сомнений, ее отремонтировали и обновили, приспособив под своего обитателя, причем сделали это весьма качественно. Мягкие белые стены, мягкий же, не слепящий глаз свет. Часть комнаты была отделена тяжелой белой занавесью - судя по проглядывавшим из-за нее прикрученным к полу железным ножкам, там стояла кровать и какой-то маленький столик...

Пленница, сидевшая в дальнем углу, не выглядела старой, но первым словом, которое приходило в голову при взгляде на нее, очень часто становилось "увядание". Растрепанные, спутавшиеся волосы, бледное, изможденное лицо, слабое, чахлое тело, на котором просторный серый халат болтался, словно на вешалке. Когда Леопольд и его спутник вошли, она медленно подняла голову - и почти сразу же отвернулась к стене, что-то забормотав.

-Вижу, ей досталась камера-люкс.

-Мы многим ей обязаны, - тихо ответил Леопольд. - Я подумал, что сделать последние годы ее жизни чуть приятнее и спокойнее и так самое меньшее, что мы могли бы дать в ответ.

-Не опасно ее вот так вот тут оставлять? Или...

-Да. Камеры, конечно же, установлены, а пораниться тут нечем. Вдобавок, она слепа, как котенок, а полгода назад стал пропадать и слух. Она угасает...но, как я вам и обещал, ваша помощь будет оплачена. Один вопрос ей. Любой. Пойдемте, я вас познакомлю...

Сколько же ты провела здесь? Какой ты была, когда только оказалась в этих холодных стенах?

Что ты видела до того, в водовороте безумия, который не оставляет живых?

Перед глазами встали старые фотографии, сделанные давным-давно трясущимися руками оператора, удостоенного сомнительной чести запечатлеть последствия очередного явления Ночи. Пустые улицы, пустые дома, зияющие черные провалы окон. Человеческие останки - иссушенная кожа и костяная труха - все, что оставлял после себя ненасытный Тринадцатый. Говорили, он пил столько, что кровь вытекала из него наружу - прямо из глаз...

Быстро сгинуть в пасти безумия или же быть пощаженным по какой-то дикой прихоти и проводить год за годом в заточении, чувствуя, как твое тело постепенно начинает тебе отказывать, угасать и чахнуть здесь, стать инструментом, столпом чьей-то власти...еще неизвестно, что хуже.

-Франка, это я, - тихо сказал Леопольд, подходя к забившейся в угол женщине. - Не бойся...

-В-вы...давно не приходили, - голос оракула был еще более бледной и жалкой тенью ее внешнего вида. - У в-вас ведь все хорошо?

-Конечно, конечно, - Леопольд осторожно помог пленнице подняться на ноги. - Сегодня к тебе еще один гость. Знакомься, это отец Герхард...

Да, Франка, это Герхард Хельденклинген. Ты не можешь его видеть, в отличие от меня, но внешность все равно обманчива. Этот благообразный старичок гоняет рыцарей в бой, придавая ускорение палочкой...когда сам не вываливается в первые ряды. Вспомнишь ли ты это имя, ведь о нем и в твое время ходили разговоры? Вспомнишь ли ты? Поймешь, с кем я заключил договор? Этому человеку уже доводилось сокрушать организации...

Посмотрим, сможет ли он помочь нам с этой.

Попытавшись произнести имя нового гостя, женщина запнулась и сделала неуверенный шаг назад.

-Я устала, - пробормотала она, снова отворачиваясь к стене и вдруг повышая голос. - Пьер! Где связь, где связь, черт тебя дери? Нас всех здесь...

-Что это с ней? - задумчиво произнес Герхард, хотя ответ пришел к нему довольно-таки быстро.

-Когда она волнуется, то...она начинает думать, что все еще там. В эпицентре, - грустно произнес Леопольд. - Зовет своих людей, отдает приказы давно погибшим...

-Они идут, - забормотала оракул. - На походе. На подходе. Нас всех перебьют. На подходе. Они идут. Они идут...

-А кем она считает, в таком случае, вас, Леопольд?

-По-разному. Отцом, братом, своим лейтенантом, тварью из глубин ада. Иногда все разом. Иногда она вспоминает, где находится, иногда считает, что дома...но думается мне, что ее разум навсегда останется там. В эпицентре Ночи.

-Вы тоже слышите, да? - сделав несколько вялых шагов к Герхарду, Франка широко распахнула свои слепые глаза. - Мы убиваем их снова и снова, а они приходят и приходят. Они становятся сильнее. Доминик, еще рано. Что? Да, охранение выставлено, завтра будем на месте. Не расколотите аппаратуру, а то с меня точно голову снимут!

-Франка, я бы хотел, чтобы ты повторила для отца Герхарда то, что говорила когда-то мне, - почти ласково сказал Леопольд, взяв пленницу за плечо. - Садись, подумай немножко, успокойся...

-Ч-что...где я...

-Помнишь, мы с тобой недавно говорили? - продолжил Леопольд, позволив пленнице сесть на край кровати, отодвинув тяжелую штору. - Я попросил тебя посмотреть, как ты обычно смотришь...посмотреть далеко-далеко, на людей, которых мы ищем...

-Кого? Кого? Что? - нервно выкрикнула Франка.

-Их называют Директоратом. Ты их сама так назвала, когда увидела. Расскажи отцу Герхарду о Директорате.

-Все уклонились, сделались равно непотребными, - пробормотала Франка. - Нет делающего добро, ни одного (1).

-Что их ждет? - чуть резче спросил Леопольд. - Повтори для нас, что ты видела, повтори нам о судьбе этих негодяев.

-И предали заклятию всё, что в городе, и мужей и жен, и молодых и старых, и волов, и овец, и ослов, всё истребили мечом (2), - уставившись в пол, неуверенно продолжила пленница. - А город и все, что в нем, сожгли огнем (3)...

-Это все, конечно, очень познавательно, - ехидно сказал Герхард. - Вот только мне бы хотелось...

-Знаю, знаю, - оборвал его Леопольд. - Что-нибудь повещественнее. Так для того вы и здесь - я объясню, как к ней обращаться, и дам вам возможность задать любой вопрос. Даже оставлю вас ненадолго. А после мы поднимемся наверх и уже спокойно обсудим наше дальнейшее сотрудничество.

-К слову об этом. Я бы хотел сразу уточнить, кем именно вы намереваетесь заменить Клауса, покуда он...не вернулся в каком-либо виде?

-Моих агентов будет двое. Одного я вам представлю чуть позже - в настоящий момент он еще только едет к нам. Этот человек появится на сцене, когда Ленинградскому Клубу уже будет нанесен необходимый ущерб и позаботится о том, чтобы терминал оказался в наших руках. Второй...он в настоящий момент служит в Доме Резни. И вы используете свои связи, чтобы именно его толкнули в нужную нам сторону, когда настанет время. Группа, что он возглавляет, будет острием копья, которое сразит похитителей терминала.

-Кто же этот второй? - хмыкнул Герхард.

-Человек, которого я хотел бы...испытать. Человек, который ни в коем случае не должен узнать о том, почему именно его кинут в самое пекло.

-Имя.

-Мой сын Кат, конечно же, - тихо улыбнулся Леопольд Асколь.

4. Добро пожаловать в Клуб.

Наши руки одеты в кожу,

Наши ноги обиты сталью.

Ты, Брут, молод, но ты, Брут, тоже

Привыкай - будешь первым в стае...

(Зимовье Зверей - Забудьте слово "любовь").

1984 год.

Ледяной дождь, кажется, его преследовал. Он был, когда их трясло в салоне старенького вертолета, хлестал по запотевшим иллюминаторам своими тяжелыми каплями вперемешку с градом. Когда же они вывалились из брюха тарахтящей почем зря вертушки, спрыгнув в грязь, он, кажется, пошел еще сильнее, словно стараясь залить побольше им за воротники.

Конвоировали его трое - их имен он не знал, и вообще сомневался, что у них они есть. Три высоких существа в черных костюмах и дыхательных масках за время всего перелета не перекинулись ни единым словом друг с другом или с ним, они даже не шевелились лишний раз без приказа, судя по всему. Он не удивлялся. Он уже знал, кто это такие.

Существ в масках здесь, в "Атропе", называли "глушителями" - как ему объяснили месяц назад, выведены они были искусственно - непонятно, только как именно. Первые опыты по созданию так называемых "гомункулов" Ленинградский Клуб проводил еще во время войны, когда нужно было срочно найти чем переломить ее ход, да половчее. Он, конечно, еще не имел доступа очень ко многому, но одно знал точно - те первые опыты кончались настолько ужасно, что их результаты предпочитали уничтожать на месте, стирая все упоминания из архивов. Лишь после войны удалось заполучить нужных специалистов. Лишь после войны дела начали налаживаться...

Вокруг сейчас не было ни души - если, конечно, не считать его самого и эту мрачную троицу: один стоял рядом, тяжело дыша через свою маску, еще двое прохаживались по вертолетной площадке, что осталась позади. Площадка эта, судя по всему, использовалась крайне редко - как ему объяснили еще при отправке, и небольшой портик и аэродром были забиты до отказа, особенно в последние годы. "Не особо важные грузы", вроде него самого, выбрасывали сюда, в грязь, и заставляли ждать, когда же за ними, наконец, прибудут - ничего из этого, конечно, не способствовало подъему настроения.

Этот мрачный, холодный, продуваемый всеми ветрами островок в Финском заливе, кажется даже не имел названия - во всяком случае он его не знал, а в документах встречался лишь с сухим обозначением "Площадка Два". Говорят, в прошлом веке тут было какое-то небольшое поселение, а сейчас...сейчас официальной причиной держаться от острова подальше являлось то, что здесь занимались утилизацией радиоактивных отходов - знающие правду знали и то, что она была намного страшней.

Ждать пришлось довольно-таки долго: кажется, и без того паршивые дороги на острове недавние ливни размыли окончательно. Представляя, как машина главы "Атропы" увязла в этой новообразовавшейся трясине, и эти жуткие "глушители", что вечно сопровождают важных лиц, помогают ее оттуда выталкивать, он не мог удержаться от улыбки.

А что, он вполне имел право улыбаться - ведь он один из более чем тридцати кандидатов выдержал все испытания. И теперь пред ним, наконец, откроются все тайны...

Машина прибыла с опозданием на полчаса - все это время он стоял под навесом и смотрел на сплошную стену из беспрестанно падающих дождевых капель, пока не увидел, как, поднимая в воздух тучи грязи, на расхлябанной и ухабистой дороге не появляются несколько черных силуэтов. Сопровождаемая двумя громоздкими бронетранспортерами машина остановилась на почтительном расстоянии от площадки и он было уже хотел двинуться в ее сторону, но один из людей в черных костюмчиках поднял руку.

-Ждать. Вас вызовут, - запинаясь чуть ли не на каждом слоге, произнесло существо, быстрым шагом направившись к машине, открыв заднюю дверь.

Кажется, у кого-то паранойя...

Переговорив с пассажиром, "глушитель" так же быстро вернулся, и, поправив маску, объявил своим искаженным ею голосом:

-Лейтенант Григорий Алеев, вас ждут. Проходите.

Как непривычно было слышать свое собственное имя после всего того времени, когда вместо него было только мрачное и холодное "кандидат двадцать три". В 133-ей армии оказывались весьма и весьма разными путями: кто-то видел то, что видеть был не должен, кто-то оказывался не в том месте и не в то время, кто-то попросту интересовал ее настолько, что его банально похищали...он был из тех немногих, кого пригласили. Кому дали возможность выбора: остаться на прежнем месте, продолжать жить в неведении - или все же рискнуть, все же шагнуть за грань, которую им мельком показали, узнать, что творится в мире на самом деле - и кем.

Он никогда не мог сказать о себе, что был чем-то особенным, и уж тем более - что чего-то особенного от жизни ждал. Напротив, жизнь до того момента, как он вместе с еще десятками молодых офицеров со всех концов страны познакомился с легендарной 133-ей, была мало того что тиха и уныла, так еще и расписана почти что до самого своего конца. Еще немного - и был бы ротным командиром, потом, наверное, штаб батальона, батальон, полк...потом, потом. Все, что было "потом", теперь стало, похоже, "никогда" - с того самого момента, как его приметил какой-то невзрачный человечек, частенько крутившийся рядом с вышестоящими и чьего имени никто толком и припомнить-то не мог. Все, что было потом, Алеев тоже не особо желал вспоминать: это странное и туманное предложение о переводе черти куда, эти постоянные намеки на какие-то тайны вселенского масштаба, эта беспрецедентная секретность их экзаменов...

Если бы у него было, что терять, он бы, несомненно, еще тогда задумался, как отвечать на предложение того человека. Но терять по определенным причинам давно уже было нечего, зато было куда стремиться. Впрочем, даже так - если бы он только мог представить, что вскоре узнает, дав это самое согласие...если бы он только знал...

Что ж, уж теперь-то, когда он преодолел все испытания и оказался в самом сердце опутавшего всю страну заговора, рыпаться точно было немножко поздновато. Шагая к машине - и почти каждые несколько шагов останавливаясь, чтобы выдрать увязающие ноги из хлюпающей грязи, он продолжал гадать, как выглядит глава "Атропы", человек, который, как им говорили, спасал от гибели не просто Союз - все человечество - причем далеко не единожды. Человек, которому на самом деле подчинялась 133-ая армия, человек, что выиграл, по слухам, великое множество войн, ни одна из которых не была - и никогда не станет, наверное - известна обывателю.

Тяжелую дверь машины открыл очередной мрачный "глушитель", молча кивнув - залезай, мол.

-Товарищ полковник, с...

-Брось тянуться, не на плацу, - прохрипел кто-то из глубины салона. - Залезай.

Первый укол удивления - кажется, глава Площадки Два был не настолько страшен и серьезен, как он нем говорили. Что ж, осталось посмотреть, такое же он чудище, каким его рисовали...

-Урок первый, - продолжил развалившийся на заднем сиденье человек, когда Алеев, наконец, забрался в машину, захлопнув за собой дверь. - Старые звания здесь ровным счетом ничего не значат, потому как мы сами решаем, кто чего достоин. В настоящий момент ты уже выпал из системы, в которой родился, рос, учился и служил. Теперь ты над ней. С чем тебя и поздравляю.

Зажглась тусклая лампочка, встроенная в потолок, и настало время второго приступа удивления - ведь теперь он увидел главу "Атропы" - и никак не мог поверить тому, что видит пред собой.

Полковник Константин Александрович Щепкин был человеком высоким и грузным, потертая форма на нем едва ли не лопалась. Этот круглолицый человек с жиденькими седыми волосами, двойным подбородком и массивными, как ветви дуба, руками в кожаных перчатках, вовсе не походил на то чудище, которым его представляли в старых байках. Какое там чудище - пивной бочонок, обернутый в мундир. Деталью, что ломала этот исполненный простодушия образ, были глаза - живые, с острым, пробивающим насквозь взглядом.

-Трогай, - голос тоже не очень подходил этому толстяку - бодрый и четкий, казавшийся куда моложе, чем сам его обладатель, который тем временем уже повернулся к Алееву. - Ну что же, добро пожаловать в Ленинградский Клуб. Теперь уже официально, - сдавив своей лапищей протянувшуюся навстречу руку, он хрипло рассмеялся. - Как первое впечатление?

-Честно говоря, я... - Алеев задумался.

Честно говоря, я не таким вас себе представлял. Нет, вы были тощий, лысый, как коленка, и похожий на птицу-падальщика...

-Честно говоря, ты даже не знаешь что и думать, - продолжил за него полковник. - Всего несколько лет назад ты жил совершенно обычной жизнью, пока один из наших тебя не заприметил и не втянул в этот бурлящий котелок. Почему мы вообще это сделали, спросишь ты? Почему ты, а не кто-то другой? Тут все просто - мы ищем тех, кого искать никто не будет, - он снова глухо рассмеялся.

Знает. Ну конечно, знает...

Он молчал, то и дело поглядывая в окно. Ехали они медленно, так что растянувшийся вокруг унылейший пейзаж можно было рассматривать во всех мельчайших подробностях. Он молчал - он не так представлял себе этот разговор и все те речи, что заранее он готовил, остались не у дел.

-А теперь, прежде чем я тебе окончательно объясню, во что ты вляпался, скажи мне сам, что думаешь. Что о нас говорили, о чем шептались, до чего сам дошел. Куда, по-твоему, ты попал.

-Я... - справившись с собой - все-таки совсем не так шел разговор, совсем не так, как в его мыслях! - Алеев посмотрел в глаза полковника и заговорил - медленно и поначалу несколько неуверенно. - Насколько я могу судить, организация, которую называют Ленинградским Клубом...самая засекреченная из всех спецслужб и управлений, что вообще существуют. Она имеет доступ ко всем секретам, своих людей в высших эшелонах власти, контролирует армию...создает свою собственную с использованием новейших достижений науки...

Алеев замолчал, сбившись. Подождав продолжения с полминуты, полковник раскатисто рассмеялся.

-Во многом верно, но даже не наполовину, - произнес глава Площадки Два. - Мы начинали, как отдельное управление, которое было основано в двадцатых годах для одной единственной задачи - об этом позже. Наша власть над армией действительно велика, а что до наших целей и достижений...вам могли говорить о такой цели, как господство Советского Союза в мире. Это в корне неверно, ибо наша цель выше, - полковник чуть помолчал, очевидно, наслаждаясь эффектом. - Наша цель - спасти этот загнивающий мир, очистить его от сверхъестественной угрозы, не больше и не меньше.

-Прошу прощения... - Алеев поперхнулся, так и не закончив свой удивленный возглас.

-Кое-что ты уже имел возможность видеть, - продолжал полковник. - Например, наших "глушителей". Искусственные люди...точнее, нечто большее, чем люди. Если ты приписывал их советской науке, то очень даже зря, наука тут и рядом не валялась. Мы просто бьем врага его же оружием. И тебе, как прошедшему испытания, стоит знать, с чем мы имеем дело. Магия.

-Магия?

Да что он...

-Что слышал, - полковник вытащил из одежд небольшую серую папку, и, развязав пару узелков, извлек оттуда старое выцветшее фото. - Прежде чем ты запишешь меня в сумасшедшие...я думаю, успею провести небольшой экскурс в историю - дорога дальняя, успеем. Все началось вот с этого человека.

Алеев медленно поднял брошенную ему на колени фотокарточку, разглядывая изображенную там фигуру. Высокий человек, одетый в темное пальто и широкополую шляпу, позировал на фоне старого бронепоезда, опираясь на металлическую тросточку, а лицо под шляпой...

На лицо это вовсе не было похоже - скорее на неудачно вылепленную посмертную маску цвета алебастра, вечную печать холодного безразличия. Один глаз человека - человека ли? - был закрыт чем-то, напоминающим огромный монокль, который, кажется, был вплавлен прямо в глазницу...

-Ч-что это?

-Удачный выбор слова, - улыбнулся полковник. - Именно "что", ибо человеком эта падаль не являлась никогда. Позволь тебе представить - барон Серафим Карлович Бладберг. Икона белого террора, тот же Унгерн по сравнению с ним просто щенок. Он и его люди буквально купались в крови. В крови зарубленных, запоротых, расстрелянных, сожженных заживо...по его приказу истребили тысячи. Под конец они уже даже не пытались искать виноватых, под нож пускали всех, кто был не с ними.

-Я...я никогда о нем не слышал, - честно ответил Алеев.

-Правильно. Потому что мы вымарали со страниц истории все упоминания об этой мрази...как в свое время вымарали и его самого, вместе с его шайкой палачей, - полковник чуть помолчал. - Но тебя, наверное, больше волнует, что же у него такое с лицом, так? Я расскажу. Осень двадцатого года. На юге успешно дожимали Врангеля, все складывалось как нельзя лучше...ну, что-то такое ты мог бы увидеть в учебниках. А вот чего там никогда не будет, так это отдельного Управления, которое за глаза называли "Черта". И уж конечно, тех причин, по которым оно было создано.

-Этот ваш...Бладберг?

-Он самый. Уже с 19-ого года то тут, то там слышались разные шепотки, ходили, понимаешь, слухи. Поганенькие такие. Много чего интересного поговаривали пленные на допросах. Где-то в Сибири Бладберг и его банда готовили что-то крупное. Дьявольски крупное, скажу я тебе. Когда кто-то из его офицерья попадался, то молчал как рыба, даже когда у него на плечах погоны вырезали. Мозги он своим промывал знатно. Если и говорили, то твердили одно и то же - строится у них в логове некая Железная Мечта, и как взойдет она, так конец красным. Кое-кого слухи эти напугали, так что...в общем, с очень большим трудом их удалось найти. Окопалась эта мразь знатно, поддержки от местных ожидать не приходилось...вырезали они местных-то, всех подчистую. Меня не было тогда еще, конечно, но почитать про художества Серафима пришлось в свое время. Травил людей зверьем всяким, заживо закапывал, варил, вешал, на рельсы штабелями складывал, четвертовал...часто лично. Никогда не уставал, веришь? Проповедовал на каждом углу о скором конце мира, что спасутся, само собой, лишь те, кто под его психопатов прогнется и с ними уйдет. Послали против этой нечисти один полк. Надежный, побитый уже, крови не раз пробовавший.

-И что же?

-Вернулись с того полка считанные единицы, - продолжал глава Площадки Два. - Полумертвые от ужаса, без оружия, а некоторые и того хуже. И начали такое рассказывать, что в штабе у всех глаза на лоб вылезли. Про людей из металла, которых пули не берут. Про газ, от которого никакая маска не спасает - попал в такое облако и через минуту труха одна сухая от человека остается. Про дворец железный, который так тяжел, что земля под ним трещинами идет...

Либо он сошел с ума, либо я. Не может же он на самом деле говорить...

-Тут уж стало ясно, что дело совсем хреновое, - невесело усмехнулся полковник. - Тогда-то "Черту" и создали. Целью сего отдельного Управления, которому своего имени так и не дали, было взять барона, живым или мертвым. Узнать, что же там видели те несчастные. И как это "что-то" уничтожить.

-И что же там было?

Рассказ полковника звучал невыносимо, просто невыносимо глупо, верить в эту...в эту чушь казалось Алееву сейчас делом абсолютно невозможным. Но что же тогда было на той фотографии? Очередной розыгрыш? Какая-то глупая шутка? Но зачем? Зачем?

-Насчет дворца выжившие те не обманули, - ответил полковник. - Барон строил там, уж не знаю, на какие средства...в документах это...эту штуку назвали позже "мобильной крепостью". Как выглядела? Фотографий, увы нет, только записи старые. Говорят, что машина была выше домов, выше леса любого, и лес тот она могла бы растоптать, словно щепки. Что броня была - из корабельной артиллерии не проломить, что внутри этой штуки спокойно помещалась целая армия. Что там-то барон своих "избранных" упрятать и задумал, вместе с собой. А всех остальных...что ж, у них была отличная диспозиция химического наступления на Москву и Петроград. Россию, а если придется, и Европу, Серафим собирался затопить сушильным газом. Нет, не спрашивай. Что это такое, я сам надеюсь когда-нибудь забыть...

-А эти...железные люди?

-Куклы, так это называется, - пожал плечами полковник. - Бладберг был маг, маг-кукловод. Не всех пленных его палачи резали, как оказалось, ох не всех. Подходящих тащили в эту его крепость и лепили из человека такое, что сказать противно. Такой вот рекрутский набор...

-Но ведь его победили?

И снова - "маг". Что же он имеет в виду под этим? Не может быть, чтобы именно то, что и говорит...

-Победили, конечно. Иначе бы нас с тобой и на свете-то не было. Бой был тяжелый, самый тяжелый, наверное, за всю гражданскую. И никому, черт возьми, не известный...говорят, Серафим просто ошибся в каких-то расчетах. Кто знает...правды сейчас уже не раскопаешь. А правда в том, что когда его банду ценой огромной крови прижали, он дал пуск своей машины. Железная Мечта ожила. Очевидцы говорили, что даже сдвинулась.

-А...а потом?

-А потом эта его самоходная хренотень, обвешенная орудиями и начиненная всякой дрянью по самую крышу, провалилась под землю, - полковник ухмыльнулся. - С концами.

-А...

-Добить остальных было делом времени и людских ресурсов. Подтянули последние резервы и дожали этих ненормальных. Крепость Серафима думали поднять, хотя бы по кускам, но шансов не было никаких, увы. Так где-то под землей там и гниет до сих пор... - полковник отвернулся к окну. - Вместе с самим Серафимом, его детьми и армией его недоделанной. Да и черт бы с ним, со старым психопатом, не о нем дальше разговор.

-А о чем же?

-О документах, которые в их логовище нашли, - полковник посерьезнел. - О целой библиотеке, которую предки Серафима долгие века собирали. Там-то глаза у нас в первый раз и открылись...там-то мы и узнали о магах.

Терпение Алеева подошло к концу.

-Прошу прощения, но...вы уже третий, если не четвертый раз упоминаете это слово. Я...я, конечно, слышал уже очень многое, но все же должен спросить. Кто такие эти маги, о которых идет речь?

-Наш главный враг, - резко ответил глава Площадки Два. - Ты мог и не спрашивать, я все равно бы рассказал о них. Прямо сейчас и собирался, - отвернувшись от окна, полковник прикрыл глаза, словно раздумывая, с чего лучше бы начать. - Хочешь знать, кто есть маги? Что ж, слушай. Иногда - очень, очень редко - человек может родиться с так называемыми Магическими Цепями...

Рассказ полковника был долгим и обстоятельным. За окнами неторопливо продирающегося по грязным, разухабистым дорогам автомобиля сменялись одинаково скучные пейзажи: чахнущий лесок, наблюдательные вышки и опоры линий электропередач, КПП, через которые их пропускали без вопросов, лишь только разглядев за стеклом лицо пассажира...а глава Площадки Два все говорил и говорил. Неторопливо, серьезно, уже без тех редких смешков, с которыми он пересказывал историю барона Бладберга. И практически с каждой его следующей фразой Алеев чувствовал все больше тот растущий из первоначального удивления и недоверия страх - страх липкий, мерзкий, от которого никак не удавалось отряхнуться. Слова полковника выбивали опору из-под его до того четкой и простой картины мира, мало того - рвали саму картину в жалкие лоскутки, из которых грозило в скором времени собраться нечто совершенно непредставимое. Счет времени он потерял, как потерял и силы перебивать, задавать вопросы - уже через час разговора Алеев мог лишь молчать и слушать. Верить не хотелось. Верить было просто невозможно...было бы невозможно, если бы свои слова полковник не подкреплял извлекаемыми из папки документами и фотографиями - небось, специально приготовленный набор для новоприбывших.

Мир кишел чудовищами в человеческом обличье, о которых он и подумать не мог. Мир не раз оказывался на грани гибели. Мир - тот, что открылся ему сейчас - был настолько ужасен, насколько сильным сейчас было его желание проснуться, вырваться из внезапно ставшей холодным, беспощадным кошмаром реальности. Маги, использующие людей для своих чудовищных проектов и вампиры, что ими попросту питались. Люди, чьими предками были мифические, казалось бы, существа, духи и демоны, давно и прочно опутавшие мир своими сетями организации с многовековой историей, пирующие на человеческих страданиях...и они - Ленинградский Клуб, основанный бывшими членами "Черты" после разгрома безумного Серафима - потомки и последователи глав тогдашнего отдельного Управления теперь были известны, как Директорат, но и старое название смысла своего никогда не теряло. Черта. Последняя черта, последняя линия обороны, стоящая на пути всего того безумия, что изливалось на мир веками и толкало его к скорой гибели. Отступать некуда - за чертой нет ничего. Так сказал полковник и эти слова продолжали звучать в его голове даже когда глава Площадки Два задал свой вопрос.

-Теперь ты знаешь наши истоки. Знаешь, с кем мы боремся и в чем наша цель, - полковник был серьезен, как никогда. - И теперь я должен тебя спросить. Ты с нами?

-Я...

-Я обязан дать тебе пару минут на размышление. Не торопись. Если ты скажешь "нет", твоя память будет удалена и ты окажешься там же, где мы тебя и подобрали. Все то время, все те силы, что ты потратил, чтобы прорваться к нам...все это будет напрасно. На твоих глазах вновь будут шоры и вряд ли их кто-то уже снимет. Если же ты согласен, ты наш с потрохами. До самого конца. Без жалости и без передышки. Время пошло.

Голос отказывался ему подчиняться. Прошла минута, а за ней и другая - он оглядывался назад, и, оглянувшись, не увидел ничего, кроме серого, блеклого ничто. Он знал свой ответ с самого начала. Вернее, думал, что знал...

Сказать же его оказалось куда как труднее.

-Я согласен.

-Прекрасно, - лицо полковника ничуть не изменилось. - Теперь...

-Могу я задать вопрос?

-Конечно.

-Что именно меня ждет?

-Ты знаешь, в чем предназначение Площадки Два. Ты пройдешь определенную подготовку - достаточную для человека, пройдешь определенные тесты и экзамены...если ты справишься...что ж, обычно это не говорится до того, как мы будем полностью уверены в нашем кандидате, но сейчас я сделаю исключение. Ты был отобран в программу контролеров. Если справишься, тебя ждет отряд. Особый отряд, мой отряд, который никому, кроме меня, не подчиняется. Ты будешь их направлять. Ты будешь следить за ними, ты будешь помогать им в случае нужды, и ты же будешь их ликвидировать, если на то поступит приказ. Ты будешь номером нулевым в "Черных стрелах".

Просыпаться всегда было нелегко. Попробуй проснуться нормально, когда на сон остается в лучшем случае четыре, а обычно - три часа. И тем не менее, он уже полгода вскакивал под отвратительный звон будильника и, сидя какое-то время на прикрученной к полу железной кровати с измятой, пропотевшей подушкой, тер холодными руками заросшее недельной щетиной лицо. Потом, справившись с собой, тащился умываться - холодная вода помогала кое-как сбросить сон, пусть даже и только на время. Быстро одевшись, быстрым шагом шел к маленькому столику, загнанному в дальний угол его стылой каморки, вспоминал, какое же сегодня, черт его дери, число, после чего, сверившись с распорядком на текущий день, плелся к первому пункту, в нем значившемуся. К концу года обещали пятнадцать выходных - да только сразу было понятно, что о них придется забыть: даже если к зиме он все сдаст, работу, если не хочется вылететь с позором из программы подготовки контролеров, нельзя прекращать ни на секунду. Любой свободный день - это шанс узнать что-то еще, пусть даже головы у всех членов их маленькой группки, из которой отберут к весне только одного, уже и так пухнут, едва ли не лопаясь от впихиваемой туда безжалостными инструкторами информации.

Остановившись около единственного узенького оконца, что было в его новом жилище, Алеев выглянул наружу, невольно залюбовавшись первым снегом. Снег здесь был правильный, чистый - а не то серое несуразное нечто, что заваливало дороги в родном его городке...

Справа от окна была небольшая ручечка - в первый день на базе ему пояснили, что она опускает броневой лист: в тот же день он и попробовал, после чего пришлось около недели жить в темноте, ожидая, пока у дежурного по зданию найдется время вызвать кого-то разблокировать заклинивший механизм. За окном была присыпанная снегом мрачная холодная картина - пусть даже отсюда было видно лишь малую часть огромной Площадки Два, этого вполне хватало, чтобы составить нужное впечатление, особенно тем, кого еще не всюду пускали. Окна их жилого блока были прикрыты либо прочными решетками, либо уже знакомыми листами, двери центрального входа и покатая крыша - покрыты острыми шипами почти в локоть длиной. Дверь входа запасного, с огромной вмятиной, была немым свидетельством прошлогоднего прорыва: сбежавшие из лабораторий твари отчаянно пытались поживиться обитателями седьмого блока, на счастье последних, группа зачистки подоспела вовремя. Найти под свежим снегом землю нечего было и думать - бетон, везде бетон, километры серого бетона - местами треснутого и вспученного. В бетон то тут, то там уходили жилы проводов от странных, похожих на железные мачты или антенны, приборов, натыканных, кажется, в совершеннейшем беспорядке. Больше было только укрепленных огневых точек и неприметных лючков в бетоне, из которых в случае нужды поднялись бы на поверхность небольшие башенки с узкими бойницами: разветвленная сеть подземных туннелей, раскинувшаяся под Площадкой Два, достраивалась с каждым годом, разрастаясь все больше. Со стороны могло показаться, что опоясывающая комплекс линия обороны дырявая, словно решето, но то было лишь видимостью, причем активно поддерживаемой. Узнать, как все было устроено на самом деле - на собственной шкуре - мог бы любой, кто бы смог прорваться к Площадке Два, что само по себе было задачей не из легких: раскиданные по острову меньшие базы заброшенными отнюдь не были, и даже если бы кому-то удалось бы, скажем, совершить высадку, избежав внимания островной ПВО и многочисленных патрулей, оставалась еще Деревня. Про этот объект предпочитали говорить шепотом или же не говорить вообще, Алеев знал, что на картах он отмечался обычно лишь почти незаметной черной точечкой - вот только за этим неприметным прыщиком скрывалось такое, что кровь стыла в жилах. У него уже был допуск. Он уже знал, кого поселили хозяева "Атропы" в давно брошенных местными жителями домах. Знал, что патрули обходили этот объект - на первый взгляд просто заброшенный поселок городского типа - даже не за километр, а за все три, особенно ночью. Знал, что туда время от времени доставляли добываемых по тюрьмам и лагерям приговоренных к смерти - обратно машины шли изрядно полегчавшими. Эта оборона была надежнее всех кораблей, истребителей и зенитных батарей, вот только она требовала своего, особого топлива - причем регулярно. По словам полковника, их там было всего одиннадцать - еще один вампир обитал где-то на самой Площадке Два, держась поближе к штабным - и опасаться их не стоило: оказавшись на острове, Мертвые Апостолы (то было официальное название для этих существ, к которому Алеев все еще никак не мог привыкнуть) угодили в расставленную "Атропой" ловушку - со всех сторон была вода, и выбраться отсюда без помощи Клуба нечего было и думать. Впрочем, говорят, ставшую главной (пусть и невольной) их обороной от нападения с земли нежить это слабо волновало: получив возможность заниматься своими собственными исследованиями и не беспокоиться о пропитании, Апостолы почти не причиняли Площадке Два особых хлопот - что же до неизбежных кровавых инцидентов, то таковые имели место лишь в первые годы после прибытия вампиров на остров. Он проезжал через оккупированное кровососами поселение в первый свой день на острове - и если бы только знал, кто смотрел на него тогда из окон, то несомненно, умер бы от ужаса еще там. Впрочем, от рассказанной много позже истории было нисколько не легче...

Взору того, кто преодолевал Деревню, кто миновал все многочисленные КПП, патрули и меньшие базы, являлась сама Площадка Два - царство стали и бетона, настоящая современная крепость. Серые громады ангаров, лишенные окон низенькие коробочки жилых и складских боков, пузатые топливные цистерны, снующие туда-сюда крытые брезентом грузовики и внешняя охрана, всегда (редкие исключения делались лишь летом) экипированная по полной программе - прочные защитные костюмы с тяжелыми перчатками, противогазы в подсумках, всегда заряженное, проверенное и готовое к бою оружие. На безопасности никто не экономил, особенно когда дело касалось "белого сектора" - часть базы, где размещался лабораторный комплекс и жилые блоки нелюдей, охранялась лишь "глушителями" - впрочем, даже этого, по словам высшего офицерского состава, было недостаточно: в случае по-настоящему масштабного прорыва оттуда базу не спасло бы почти ничего. Жить и работать на пороховой бочке было делом не из приятных, и каждый раз, когда Алеев проходил мимо высоких ворот, за которыми начинался белый сектор, он не мог избавиться от поднимающегося внутри страха. А ведь весной ему, если все получится, выпишут допуск и туда...весной он увидит, что же там, за воротами...

Закончив любоваться засыпанной снегом базой, Алеев схватил с тумбочки старые часы - чуть не забыл, подумать только - и, быстренько нацепив их на руку, поплелся к выходу из своей каморки. Еще один тяжелый день на Площадке Два. Еще одна проверка на прочность.

Группа - намного меньше той, в которой он был еще до Клуба - тает с такой же легкостью, как тот снег. Работы много, и головы от нее трещат всерьез. Времени у "Атропы" на них мало - новый контролер нужен срочно - вот и гоняют через ад, что по какому-то недоразумению ускоренной подготовкой зовется. До кругов в глазах, до пятен черных. Три часа на сон и снова в холодные залы, где их держат сутками. У кого-то прямо там случаются обмороки. Этих забирают и комнаты их пустеют в тот же день. Куда увозят - никто не спрашивает, но все знают. Они исчезают навсегда. Они имели шанс, но не справились и они больше никогда его не получат, больше никогда не поднимутся так высоко, больше никогда не сдерут возвращенные на глаза шоры. Коррекция усталой памяти и на выход - или, что еще позорнее - назад в стройные ряды 133-ей. Что лучше - вечно помнить, что ты был тут и не справился или же не помнить вовсе ничего? Сложный вопрос, и нет у него на него ответа. Царят среди кандидатов провокации и интриги, цветет пышным цветом недоверие на грани паранойи. Нет тут товарищей, забудь это слово - есть только конкуренты. Все хотят быть нулевой "стрелой", все хотят быть избранными, жаль лишь, что место только одно. Усталые люди - с каждой неделей все меньше и меньше их - готовы грызть друг другу глотки за сей нулевой номер, и те, кто остались, знают, что они и близко и далеко: малейший провал перечеркнет все.

Вопросы - десятки, сотни, им кажется, конечно, что миллионы. Экзаменаторы беспощадны, две ошибки из ста отправляют вниз. Как же больно, наверное, падать с такой высоты...

На какое расстояние можно приближаться к живому мертвецу, чтобы не нарваться на комплексный медосмотр? Назовите основные семьи, удерживающие власть в Часовой Башне. Хорошо, теперь по блокам. Теперь отделы. Чем занимаются в пятом? А какой был основан последним? Какие реформы были проведены в Магическом Фонде в пятидесятых? Да-да, тот, что на Ближнем Востоке. Быстрее, это несложно. Официальный список удостоенных звания архимага. Быстрее. Дайте развернутое определение механизму отклонения праны. Можно ли отклонить уже сформированное заклятье? Почему нет? Какой тип боеприпасов ваши люди будут использовать при столкновении с ветвью полукровок категории три? Самая стабильная в данный момент из тауматургических систем? Какие меры Ленинградский Клуб предпринял для ее ослабления? Что в западных системах означает элементная принадлежность к воде? Можете назвать подэлементы? Магическая формула - разговор с миром или больше с самим собой? Почему ведовство прекратили преподавать в...

Пять дней в неделю в их скрипящие от натуги мозги вбивают новые знания. Еще два дня - проверяют, что там осталось после. Очередное утро, снова яркий свет в глаза, холод и вой будильника. Очередные кошмары. Сны заполнены кровью. Сны заполнены танковыми клиньями, давящими орды живых трупов, звеньями истребителей, идущими на безнадежный бой с огромным драконом, который уже разнес три, нет, пять городов. Во сне маги со скучающими лицами режут их на куски, во сне они развешивают то, что остается от их бесполезных тел под потолком на острых крючьях - кое-какие фрагменты пойдут на детали для кукол, а ошметками можно покормить вон ту тварь, что мирно спит в углу, то восьмиглазое нечто, переливающиеся всеми цветами радуги, а в какой-то момент становящееся вовсе прозрачным. Интересно, это фамильяр какого класса? Черт, он не помнит, он же не помнит! Нужно вспомнить, иначе он вылетит, одна ошибка сегодня уже была, он...

Он просыпается с криком, просыпается в холодном поту, и долго еще сидит, дыша быстро и в то же время тяжело. Перед глазами стоят стройные ряды цифр и многосложные схемы, карты успешных и провальных операций не желают вылезать из головы после того, как они целый месяц гоняли по этим картам и макетам воображаемые дивизии, выбирая, кого послать на смерть, кем заткнуть брешь, чтобы задержать наступающего на город Прародителя...

Сегодняшний сон никак не желает выходить из головы. Никак не желает исчезать весь этот тошнотворный бред, где он...

-О, вас-то я и ищу.

Обернувшись на голос, Алеев увидел прислонившегося к стене человека - потертое пальтишко на железных пуговицах, бледное лицо, растрепанные волосы, забитые под несуразный берет...

Где-то он его уже точно видел, но где?

-Валерьян Воронцов, я из "Авроры", - шагнув вперед, человек протянул руку - однако, не сняв перчатки. - Можете не торопиться, сегодня у вас ничего не будет.

-Простите...

-Не будет, не будет. Чрезвычайная ситуация, все дела, - человек в берете улыбнулся. - Большинство офицеров понадобится в штабе, а не на занятиях.

-Что случилось? - нервно спросил Алеев. - Нас не извещали.

-Конечно, не извещали, - кивнул Валерьян. - Я заехал сюда забрать кое-какие образцы, которые поймали месяц назад, так пока их грузят, полковник таки нашел мне занятие. Сказал найти вас и передать вот это.

Алеев недоверчиво принял новенькую, хрустящую книжечку. Осторожно раскрыл. Сморгнув пару раз, чтобы убедиться, что это все ему точно не снится, он уставился на свое собственное имя, выбитое в...

-Это же...

-Пропуск в белый сектор, так точно. Его получили сегодня только трое, включая вас, - Валерьян поправил свою шляпу, грозившую съехать ему на лицо. - Остался последний экзамен, который будет длиться до весны. Он-то и определит, кто из вас получит контролера.

-Последний... - стряхнув сонную одурь окончательно, Алеев посмотрел в нахальные глаза гостя. - Я уже начинаю догадываться, в чем он заключается. Мы будем учиться работать со "стрелами"?

-Именно. Дрессировщику надо же привыкнуть к своему зверью. Верно и обратное.

Последние слова заставили Алеева помрачнеть. Месяцы, проведенные на Площадке Два, конечно, многому уже успели его научить, но в некоторых местах пересилить себя было куда сложнее, чем он думал. Например, когда дело касалось нелюдей. Сотни фотографий, десятки учебных кинолент, бессчетное количество прочитанной учебной документации - все это определенно должно было помочь перестать видеть в противнике человека, даром что человеком никто из них, как правило, не являлся - иногда уже от рождения. Должно было, вот только не получалось, а если и получалось, то не со всеми. Проще всего оказалось с вампирами: изучение жуткого механизма их эволюции позволило понять, что в конце такового от существа, бывшего некогда человеком, ничего человеческого оставаться уже попросту не может. Сотни лет существования в виде тупого безобразного падальщика, движимого лишь животными инстинктами, и необходимость вновь и вновь убивать, едва только удавалось вернуть себе разум, просто чтобы не обратиться прахом в считанные дни. Полноценный Апостол, прошедший все стадии развития и сбросивший контроль своего родителя, заплатил за это сотнями, если не тысячами загубленных жизней и уж точно не заслуживал никакого сочувствия. Те, кого они уничтожали на первых стадиях, были лишь бешеными животными, те же, кто уже возвращал себе разум и волю, делали сознательный выбор - паразитировать на чужой смерти - и, что было вполне логично, с этим выбором автоматически лишались всех человеческих прав. Сложнее было, когда они знакомились с полукровками: многим нелегко давалась мысль о вопиющей неправильности этих тварей, которых попросту не должно было существовать. Мысль эту учителя подкрепляли различными серьезными исследованиями, которые наглядно доказывали: спасения для гибрида не существовало, все они рано или поздно обращались к своей чудовищной природе, принося лишь смерть и разрушение. Пусть фатальная ошибка была сделана не этими существами, а их предками, это мало что меняло - она должна была быть исправлена ради общего блага - ради блага самих полукровок, которых они избавляли от ждущего в будущем безумия. Знакомство с главным врагом человечества - магами - как ни странно, протекало для кандидатов куда как легче, ведь здесь тоже имел место сознательный выбор: они не считали себя людьми и не считались с их нормами поведения, они нередко ставили себя выше - это делало их противником понятным и конкретным, осязаемым до дрожи. Впрочем, многие из выстраивавшихся в первое время теорий с треском рушились, когда приходило новое знание - знание того, что Клуб также вынужден сотрудничать с магами, что они есть в его рядах, что они совсем рядом - куда ближе, чем им бы хотелось думать...что они есть даже в Директорате. Это не просто попахивало, это невыносимо воняло двойными стандартами, и многие дни кандидатов проходили в бесконечных спорах, в которых им объяснялось место и роль магов в организации, равно как и то, что находиться здесь они могли лишь по одной причине - главенствующая роль человека ими не оспаривалась и не будет оспариваться никогда под страхом уничтожения. По крайней мере, их в этом убеждали...

-Что-то не так? - выражение его лица не ускользнуло от внимания гостя из "Авроры".

-Они не зверье, - подумав, все-таки произнес Алеев. - По крайней мере, "стрелы". Они ведь лучшие из лучших, не так ли?

-Зависит от того, с какой стороны вы будете глядеть, - вновь неприятно ухмыльнулся Валерьян. - Не ожидайте от них преданности общему делу. И не ожидайте, что они помогут вам, если вы окажетесь в сложной ситуации. Они зверье, причем зверье озлобленное, и именно вы из них его вылепили.

-А что вы думаете о магах?

В принципе, ему уже было понятно, чего ожидать от этого нового собеседника. Но убедиться все-таки хотелось.

-О магах? - Валерьян от души расхохотался. - Ну, себя я вполне уважаю, если на то пошло. А вот о политике Башни я сказать так не смогу при всем желании.

-Себя...погодите, вы... - Алеев невольно сделал шаг назад. - Вы...тоже?

-Да, - обладатель несуразного берета резко посерьезнел. - Люблю наблюдать, как вытягиваются ваши лица, когда вы это слышите. Вас учат нас бояться и ненавидеть, но кем бы вы без нас были? Кем бы был Директорат, если бы в нем не было ренегатов из Ассоциации? Вижу на вашем лице понимание, это хорошо. А теперь пойдемте.

-Куда? - оправившись от удивления, пробормотал Алеев.

-Не заставляйте меня сомневаться в ваших способностях соображать и быстро реагировать, - ядовито произнес Валерьян. - В белый сектор, конечно же. Как я уже сказал, полковник умудрился найти мне занятие на целый день, а так как я застрял тут минимум на три, то хочу хотя бы посмотреть, как обходятся с моими новыми игрушками. Заодно и вам кое-что покажу, как полковник просил. Ну, что вы стоите-то? Или будущему контролеру нужны все эти солдафонские звания и приказы, чтобы начать шевелиться?

-Вы сказали о чрезвычайной ситуации, - хмуро ответил Алеев. - Я имею право знать. Как...как будущий контролер.

-Что ж, хорошо, - пожал плечами маг. - Сигнал из Астрахани. Кто-то с чем-то доигрался. Вероятно, серьезный случай одержимости, вероятно, несколько бесноватых магов, вероятно, все очень плохо. Штабу сейчас приходится оперировать только вот такими вот "вероятно", потому как местная ячейка перестала выходить на связь почти сразу после отправки сигнала о помощи. Между нами говоря, это была та еще истерика. Пока что всему этому бардаку присвоен третий уровень...ну вы знаете, со второго считается разумнее стереть с лица земли весь город, чем вмешиваться малыми силами. Через час вылетают две группы для локализации и ликвидации прорыва, если таковой имеет место. Между нами говоря, стоит заготовить побольше мешков для трупов.

-Полковник в курсе? - нервно спросил Алеев.

-Конечно. Говорит с бойцами в большом зале. Ох уж эти его речи, - язвительность прямо-таки сочилась из каждого слова Валерьяна. - Кстати, угадайте, кто пойдет первым эшелоном. Правильно, те из вашей группы, кто завалился. Это дешевле, чем стирать память, не находите?

-Что? - глухо произнес Алеев.

Нет. Это не так, это не может быть правдой, это попросту глупо...их все это время и стрелять-то толком не учили, только командовать - контролер сидит вдали от боя, контролер имеет свою, не менее важную задачу - так им говорили раз за разом...

Не обращая никакого внимания на мага, Алеев кинулся к дверям соседней каморки, забарабанив по ним со всей силы. Глухо. Еще одна дверь, еще один град ударов. Тишина, только тишина была ему ответом, но остановиться он попросту не мог - бегал от одной двери к другой, выкрикивая имена тех, кого за эти месяцы уже почти начал ненавидеть, от кого готов был к любой подлости...

И кого увели на почти что гарантированную смерть, даже не сказав об этом тем, кто остался.

-Они...все...

-Их подняли раньше, чем вас троих, прошедших предпоследние экзамены. И перевели. У нас в последний месяц и так кавардак, резервов мало, - маг говорил совершенно спокойно, с какой-то ленцой в голосе. - Да хватит вам так убиваться. Забрали и что? Это ж ваши конкуренты, все до единого. Вам радоваться надо...

-Радоваться? - огрызнулся Алеев. - Чему? Что это не меня разбудили ночью, сказав, что я не прошел? Что это не меня теперь в мясорубку кинут?

-Ну, хотя бы этому, для начала, - спокойно кивнул маг. - Эй, да куда вы...

-В большой зал. Хочу их увидеть.

Хочу попрощаться, пока еще не поздно...

Большой зал оправдывал свое название до конца: это огромное помещение, воздух в котором вечно казался даже холоднее, чем на улице - пока не успевали надышать, конечно же - ярко освещалось множеством ламп дневного света, закрепленных под потолком металлическими решетками. Обставлено помещение было довольно просто: бесконечные ряды стульев и скамей, небольшая, совсем даже не высокая сцена с небольшой трибуной, с которой обычно читали лекции, зарешеченные окна, потрепанный флаг на стене и несколько автоматов для продажи воды, загнанные по углам. Сейчас зал был полон - ни одного свободного стула или кресла уже не осталось, а на скамьях теснились десятки солдат, многие из которых уже получили оружие. Ввалившийся в помещение Алеев с трудом протолкался мимо рассевшихся на подоконниках и толпящихся у входа людей, после чего нашел себе небольшой свободный участок справа от последнего ряда. Судя по тому, что свет сейчас чуть-чуть приглушили, он успел как раз вовремя - глава "Атропы" уже направлялся сюда.

Хлопок дверей и, почти сразу же - грохот отодвигающихся стульев, дружный приветственный рев многих и многих глоток. Глава Площадки Два поднимался на свое место. В который раз Алеев поражался, как же много власти было за этой с виду неуклюжей, неповоротливой фигуркой, какое уважение и трепет вызывал этот маленький толстый человечек у всех без исключения, от совсем зеленых новобранцев, лишь недавно оказавшихся в 133-ей армии до самых отмороженных убийц и прожженных ветеранов Ленинградского Клуба. Авторитет его был непререкаем, полковник был настоящей легендой - и Алееву была известна лишь малая часть того, из чего эта легенда строилась.

Глава "Атропы" вперевалочку добрался до трибуны и словно по команде все голоса смолкли - слышно было лишь дыхание, бряцанье оружия и нервный скрип стульев. Когда же он заговорил, то угасли и эти звуки.

-Человека многие считают слабым, - глубокий голос полковника разносился по большому залу. - Человек рождается без клыков и когтей, человек рождается хрупким и беззащитным. Он не может похвастаться тем, что умеет дышать под водой или, скажем, летать. Он не может залечить свои раны, обратив время вспять и он не может сотворить огонь или призвать ветер из ничего, просто обратившись к миру и коснувшись прописанных в нем с начала времен законов, по которым он существует. Человек не продержится и нескольких минут в бою с вампиром и не может, за редчайшими исключениями, сопротивляться магии, направленной на то, чтобы его подчинить. Человека многие считают слабым. Хотите знать, что думаю я? Страшнее человека нет ничего, - голос полковника, кажется, стал еще громче. - Представьте себе, что где-нибудь вне Земли есть жизнь. Представьте, как человек выглядел бы для такой жизни. Мы дышим разъедающим газом, мы пьем самый сильный природный растворитель. Когда мы охотимся, когда мы кого-то преследуем, мы не остановимся, пока не загоним свою жертву до смерти. Мы в состоянии жрать почти все, что найдем, значит, во время нашей охоты нам не придется отвлекаться на поиски какой-то особой еды. Если мы не нашли себе еды - пускай, наши тела попросту будут есть сами себя - и нам опять-таки не придется останавливаться на своем пути. Мы ходим прямо, у нас не так много волосяного покрова, как у других животных, и мы можем легко избавляться от излишка тепла в наших телах, что, в свою очередь, значит - наша охота не будет прервана, вне зависимости от того, сколько времени она занимает и с каким климатом нам приходится справляться. Если наша жертва сопротивляется, мы можем выдержать просто невероятное количество ран. Мы можем потерять конечность, можем потерять почти половину своей крови и мы все равно будем жить. А еще мы настойчивы. Дьявольски настойчивы, я бы сказал. Все наше существование с древних времен - это настойчивость, упертость, живучесть и способность переносить лишения. Неважно, какой ценой. Человека пытались погубить хищниками, но он выжил. Человека пытались заковать в лед, но он выжил. На человека снизошла чума, но он выжил. Все потому, что более настойчивой твари, чем человек, попросту не существует. Мы ставим себе цель и выполняем ее, точка. Именно этот инстинкт довел нас до сего дня. Именно он живет в нас и поныне.

Руки главы "Атропы", побелевшие от напряжения, вцепились в трибуну. Старые глаза обводили взглядом безмолвный зал.

-Человек рождается без клыков и когтей, поэтому он кует их для себя из железа. Человек не умеет летать, поэтому он строит для себя машины. Человек страшен, потому что его нельзя остановить, а его нельзя остановить, потому что для него нет правил. Этим он сильнее и хуже любого другого животного, когда настает время сражаться. В это время им движет лишь одна идея - другой должен умереть, чего бы это ни стоило. Можно терпеть боль, можно терпеть унижение, можно, в конце концов, умереть, вот только нельзя одного - останавливаться. И человек никогда не останавливается. Во время осады Тира Александр Македонский оказался в практически безвыходном положении, но вместо того, чтобы повернуть назад, он построил насыпь длиной больше километра, чтобы добраться до своей цели. Цезарь вторгся в Италию всего с одним легионом, превратив политический конфликт в гражданскую войну, но уже вскоре установил единоличную власть. Наполеон, на время сделавший свою страну главной державой на континенте, был вынужден написать акт об отречении и направиться в ссылку, но бежал, едва возникла возможность, и триумфально вернулся, пройдя до Парижа без единого выстрела. Не так давно, в шестьдесят первом, человек оказался в космосе, а спустя всего восемь лет люди стояли на поверхности Луны и смотрели на Землю. Почему? Я уже сказал. Просто потому, что человеком была поставлена определенная цель. Когда-то не было железных дорог. Когда-то не было самолетов. Когда-то - не так давно - мы не могли вырваться за пределы планеты. Но мы никогда не останавливались, хотя Земля пыталась остановить нас далеко не единожды. Времена меняются и со временем мы стали лишь сильнее. Человек страшен - он сожрет все, словно саранча, а что не сможет сожрать - уничтожит, чтобы не досталось врагу, зароет в землю или же попросту разотрет в порошок. Человек не остановится никогда. Земля, наша жестокая мать, раз за разом пытавшаяся с нами сладить, проиграла эту битву. У нее кончились карты, а наши ей крыть уже нечем. Но то, что мы уничтожаем ее, вовсе не значит, что мы - зло. Это значит лишь то, что она слишком слаба, чтобы защитить себя от нас, а слабый не получит ничего. Человечество уже унаследовало Землю, и когда мы с ней закончим, мы пойдем дальше и заберем себе звезды. И сотрем в пыль все, что посмеет стать на нашем пути. Так неужели вы, знающие, что так будет, непременно будет, должны бояться крови и смерти? Неужели вы, называющие себя людьми, должны бояться того, что мир бросает на нас в последних попытках отсрочить свою агонию? Неужели вы, люди, позволите себе остановиться?

В зале становилось душно, эта духота мешала думать - она и эта, казавшаяся бесконечной, речь главы "Атропы", каждое слово которой словно вбивалось в уши острым гвоздем.

-Нет. Мы никогда не остановимся, и я скажу вам, почему. Когда в твой дом приходят и говорят, что ты здесь не нужен, когда говорят, что твой век прошел или же вообще никогда не начинался, когда говорят, что ты лишь материал для опытов, или того хуже, просто еда - агрессия, которой некоторые зря боятся, была, есть и будет единственным верным путем, которым можно следовать. Я не считаю правильным уступать. Я бы не уступил даже тому, кто мог бы прямо сейчас сделать планету чище и полететь к другим мирам, если бы он не был человеком - это вопрос выживания, и занимать второе место непозволительно. Так неужели вы думаете, что я когда-нибудь уступлю тем, кто вовсе не видит в нас равных, кто смеет ставить нас ниже себя? Кто думает, что до скончания времен сможет пировать на наших страданиях, душить в нас мысль и волю? - лицо главы "Атропы" расплылось в хищной ухмылке. - Никогда. Этот мир наш, и нас не волнует, что он сам может считать иначе. Вопрос выживания, как я уже сказал. Другой должен умереть. Завтра погибнуть может любой из вас, завтра погибнуть могу я и прекрасно это понимаю. Но человек жил и будет жить всегда, и поэтому во мне нет страха! Поэтому мы их не боимся!

Взорвавшийся аплодисментами и криками зал поплыл пред глазами Алеева. Дышать было почти нечем, некуда было отойти, некуда было приткнуться. Три часа на сон, чертовы три часа на сон. А теперь еще и это...он определенно сейчас рухнет где-нибудь здесь и его затопчут...

Чья-то тощая рука дернула Алеева за плечо. Развернула в сторону.

-Ну что, наслушались? - ядовито поинтересовался Валерьян. - Быть может, хоть теперь не будете бегать?

Загнанная в угол девушка сражалась отчаянно. Была она не особо высокого роста, одетой в какой-то поношенный, мешковатый спортивный костюм. Короткие рыжие волосы разметались по вспотевшему, в ссадинах и кровоподтеках, лицу. Уставшие руки сжимали два старых крепких меча, рукояти которых служили при необходимости ножнами друг другу. Сейчас такой необходимости нет, зато есть резон пускать кровь. Крови этой она за последний час пустила уже столько, что песок, которым обильно присыпан пол в тренировочном зале, уже набух от красного сока.

Существо, идущее на девушку, похоже на человека - с расстояния метров в двадцать, если лицо прикрыть. Сутулая, корявая фигура с непропорционально развитыми членами: левая рука короче правой, а на правой восемь пальцев вместо положенных пяти - лишние висят вдоль кисти, словно щупальца, безобразная лысая голова, похожая на обтянутый серой кожей измятый, чуть спущенный мяч, злые глазки-щелочки, хлюпающий провал на месте носа и искривленный на сторону губастый рот с выпяченной вперед нижней челюстью. Ковыляя по залитому кровью песку, уродец в серой робе с номером на спине рычит что-то нечленораздельное - глотка его превращает простое вроде бы слово в растянутое глухое "убыыыыт", и с этим криком, полным животной ярости, существо кидается на жертву, замахиваясь ошипованной дубинкой.

Быстрое, почти неуловимое движение - и вот владелец дубинки уже валится своим жутким лицом в песок, заливая его кровью. Приподнимается, пытаясь встать, но уродливые руки не в состоянии поднять рассеченное тело. Существо начинает рвать кровью, оно корчится на песке, загребая его своими длинными неумелыми пальцами. Рыжая девушка делает пару шагов назад.

Пронзительный свисток. Дыра в потолке раскрывается и вниз, обдирая руки о грубые веревки, спускаются еще три существа в серых робах. Стоны умирающего товарища их не волнуют нисколько - переглядываясь своими мелкими глазками, они отстегивают от простеньких поясов увесистые дубинки. Мыча и хлюпая носами-провалами, обильно капая на пол слюной, три твари, каждая из которых на лицо не менее ужасна, чем их неудачливый предшественник, ступают к девушке - осторожно, неторопливо, разбрасывая в стороны красный песок.

Ждать их предполагаемая жертва вовсе не стала: стремительно проскользнув между пытающимися отжать ее к стене существами, ударила первого в шею - тонкий, быстрый удар, даже не сбивший ее с ритма. Не останавливаясь, вывернулась обратно, уходя от тяжелых дубинок, один из противников, оказавшись позади, уже было почти опустил свой инструмент ей на затылок - девушка развернулась, ударила обеими руками, распарывая твари живот. Последний, мыча и пуская пену, перескочил через свернувшегося клубком товарища, ткнул было дубинкой в лицо, но она мгновенно вывернулась и раскроила уродцу голову. Тяжело отдуваясь, сделала несколько шагов в сторону от упавшего тела, плюхнувшись на красный песок.

-Впечатляет, правда? - Валерьян легонько постучал пальцем по бронированному стеклу, отделявшему смотровую комнату от заваленной трупами арены, повернулся к Алееву. - Что-то не так?

-Кто...кто она такая? - только и выдохнул тот.

Кровавое представление длилось уже битых полчаса, если не больше. Двигавшаяся поначалу легко и грациозно мечница уже растеряла, похоже, последние силы - спусти сейчас в зал очередную партию недоделков и ей точно придет конец. Наблюдавший за боем Алеев не мог даже сказать, кто вызвал большее отвращение: эти несчастные уродцы, бракованные гомункулы - как говорили, на одного полноценного "глушителя" приходилось десять-двенадцать недоделков - или маг, что, похоже, наслаждался резней, с нетерпением ожидая, когда же эта рыжая выдохнется окончательно.

-Она не маг, не вампир и не похоже, чтобы она была одним из полукровок или еще какой тварью, - зло проговорил Алеев, заставив мага обратить на себя внимание вновь. - Кто это? Почему вы ее здесь держите?

-Все верно, это человек, - хмыкнул маг. - И тем не менее, весьма редкий экземплярчик. Схватили во время прошлогодней японской кампании, да так пока и не решили, что же с ней делать.

-Вы держите здесь обычного человека? Здесь? В белом секторе?

-Не совсем обычного, я же сказал, - вздохнул маг, разводя руками. - После того как одна из "стрел" покопалась у нее в голове и узнала, с кем мы имеем дело, ценность сего образца очень и очень подскочила. Вы ведь уже проходили, я надеюсь, теории об обратной силе?

-В общих чертах, - буркнул Алеев, не желая признаваться, что понял из тех теорий не особо-то много.

-Мы подозреваем, что этот образец несколько лет назад, оказавшись в безвыходной ситуации, был вынужден заключить договор с миром, - Валерьян вновь впился глазами в сидящую среди трупов девушку. - Что она была тяжело искалечена, но неким чудесным образом исцелилась...и после смерти будет служить уже упомянутой мною силе. Мы держим ее здесь, чтобы проверить несколько интересных теорий, в частности, как скоро мир призовет ее к себе, проще говоря, как долго еще с ней будет эта ее сверхъестественная удача. И конечно же, как велика помощь мира тому, кто продался ему с потрохами. Как вы можете видеть, в данном конкретном случае - не особо-то и серьезная.

-Значит, после смерти она...

-Нам она точно ничего не сможет сделать, - успокаивающим тоном продолжил маг. - После смерти это будет всего лишь безвольная и безэмоциональная марионетка в руках обратной силы. Мы ее более не увидим. Зато пока она жива...сказать по правде, местным исследователям просто нравится проверять все на прочность, - схватив с небольшого железного столика рацию, Валерьян улыбнулся. - Пора усложнить задачку нашей девочке. Ввести номер двести тридцать шесть!

Закрепленные над прочной стальной дверью красные огни тревожно заморгали, а сама дверь, насколько было видно отсюда, сквозь мутное стекло, ощутимо задрожала, словно от сильного удара.

-Какой нетерпеливый, - Валерьян кинул рацию на стол. - Что-то вы бледный какой-то, без обид. Если вам жалко эту особу за стеклом, то зря, она бы вас точно не пожалела. Во время захвата выпустила кишки пятерым, еще двое остались калеками.

И почему мне кажется, что они это заслужили?

Двери вновь содрогнулись от страшного удара, и, наконец, разъехались в стороны. То, что из них вышло, заставило Алеева лишь приглушенно охнуть, да так и застыть с раскрытым ртом.

-Ч-что это...

-Это-то? - Валерьян был совершенно спокоен. - Еще один наш японский гость. Захвачен примерно тогда же, когда и она.

"Гость" был высоким, выше двух метров, замотанным в какие-то рваные обноски - впрочем, грязное тряпье отнюдь не помогало скрыть его нечеловеческую природу. Покачивающееся тело, покрытое сухой, поросшей мхом корой вместо кожи, с длинными и корявыми руками-ветками, медленно двигалось на двух толстых тумбах, из которых торчали во все стороны оборванные корни. "Лицо" твари имело две косые светящиеся щели, еще одна - широкая, окаймленная похожими на зубы выростами, проходила вертикально вдоль всего ее тела.

-Эт-то... - Алеев попятился от стекла, пока не уткнулся спиной в очередной столик.

-Полукровка. Экземпляр не менее редкий, чем эта девчушка, хочу заметить. По правде говоря, у нас до сих пор теряются в догадках, как от дзюбокко и человека могло вообще что-то получиться...но, как видите, таки смогло. Эта штука при родах убила свою мать и пожрала целый храм. Впечатляет, правда?

-Где вы его откопали?

-Оно спало в одном из парков Хиросимы...кхм, бывших парков. Прекрасное место для того, чтобы набираться сил, не правда ли? Столько смерти, столько боли...

Предмет их разговора, тем временем, закончил осматривать зал и невыносимо медленно двинулся в сторону вжавшейся в стену девушки.

-Да вы рехнулись, - выплюнул Алеев. - Оно же ее в клочья порвет!

-Может, порвет, а может и нет, - Валерьян вновь пожал плечами. - Она имеет опыт и она имеет для нас определенную ценность, так что добить ее сейчас мы ему не дадим.

-Не "ему", а "этому".

Тебя бы туда, мразь...тебя бы к нему засунуть, пока кто-то о ценности будет трепаться...

-Ну почему же? Его зовут Рета. Весьма приятное в общении существо, когда не голодно. Ой, я забыл, оно же всегда голодно...

Человекодерево медленно протянуло свои ветви вперед - те из них, что оказались чуть дальше остальных, были в ту же секунду укорочены сверкнувшими клинками. Раздраженно заворчав, тварь решительно двинулась вперед.

-Прекратите это.

-С чего бы? - удивился маг. - Это всего лишь безобидное исследование...

-Отрывающий крылья мухам исследователем не является, - новый голос, раздавшийся от дверей, заставил обернуться и мага и человека. - Он всего лишь мелкий пакостник, не более.

-Да что вы... - увидев, кто вошел в комнату, Валерьян скривился и схватил со стола рацию. - Рад вас видеть, полковник. Я как раз показывал нашему будущему контролеру некоторые...

-Думаю, их можно уже и закончить, - глава "Атропы" выразительно кивнул в сторону тренировочного зала. - С ней хотел пообщаться Кай.

-Что? - маг встрепенулся, как от удара. - Проклятье, я не знал...я сейчас же... - быстро вдавив кнопочку на рации, он прошипел. - Огнеметы в камеру, живо. Эксперимент окончен.

Алеев почти их не слышал - он заворожено следил за из последних сил отбивающейся девушкой. Острые крючковатые ветви хлестали ее по лицу, драли одежду и кожу, оставляя глубокие раны, в то время как сухие корни ползли понизу, скрываясь под песком...

Имя, произнесенное полковником, однако, возымело эффект: трое упакованных в защитные костюмы бойцов с тяжелыми баллонами за спиной ввалились в зал - тварь необычайно быстро для своих размеров и комплекции развернулась в сторону нового раздражителя, заворчав и защелкав. В следующую секунду она уже визжала, будучи опрокинутой на окровавленный песок, отчаянно пытаясь спастись от огня.

-Не перестарайтесь там, - раздраженно бросил Валерьян в рацию. - Он, конечно, восстанавливается, но с каждым разом все медленнее...

-От этой деревяшки толку все равно никакого, - не менее раздраженно ответил полковник. - Только место у нас зря занимает. Не хотите и ее забрать?

-Благодарю покорно, - Валерьян скривился. - У нас и так обстановка более чем взрывоопасная. Вы не могли бы отрядить к нам пару дополнительных подразделений на ближайшие два-три месяца?

-Нет, - сухо ответил полковник. - У нас сейчас и так каждый человек на счету.

-А как мы...

-Как хотите, так и выкручивайтесь. Хоть письмо Директорату напишите. Когда у вас не хватает людей, то мы можем ожидать лишь мелкие неприятности вроде какого-нибудь сбежавшего вампира, одуревшего от ваших опытов. Когда же людей не хватает у нас, есть риск прошляпить дела покрупнее, за что Директорат определенно не будет признателен...

-Думаю, Директорат готов простить "Атропе" куда больше, чем пара прорывов, - хмыкнул Валерьян. - В конце концов, это у вас есть особые полномочия...

-Которые быстро отпадут, если мы начнем выходить за рамки общего плана, - немедленно парировал полковник. - Нет, в ближайшие пару месяцев на нашу помощь "Авроре" лучше не рассчитывать.

-Очень жаль, - особо расстроенным маг не выглядел. - Надеюсь, вы понимаете, что именно от нас зависит поставка некоторых материалов. И что она может в любой момент сократиться...

-Не пытайтесь на меня давить, - прошипел полковник. - Я не владею Волшебством, чтобы доставать для вас вещи из ниоткуда. Этот разговор окончен.

-Как угодно, - маг развел руками и махнул рукой в сторону Алеева. - Думаю, мне лучше будет заняться своими делами. Как вы и просили, экскурсию по белому сектору для будущего контролера я провел, а теперь позвольте откланяться...

-Что ж, - дождавшись, пока за магом захлопнется дверь, глава "Атропы" мрачно посмотрел на Алеева. - Приятно видеть, как твои прогнозы подтверждаются. Я знал, что ты пройдешь...не ошибся я и с теми двумя. Следующие несколько месяцев определят кто из вас действительно возьмет "стрел". Этот хмырь протащил тебя по всему сектору?

-Так точно. Закончил...закончил здесь. Разрешите спросить, все маги такие?

-Чтобы быть мразью, магом быть не обязательно, - устало произнес полковник. - Впрочем, это помогает. Ничего, он довольно-таки скоро вернется обратно на Первую Площадку и не будет тут никому мозолить глаза. И да, ведь ты соврал.

-Прошу прощения?

-Что он провел тебя по всему сектору, - криво улыбнулся глава "Атропы". - Кое-куда у него не было доступа, не так ли?

-Точно так. Одно двухэтажное здание слева от лаборатории и та... - задумавшись, как бы получше описать недавно увиденное, Алеев помолчал. - Та...коробка.

Здание, о котором он говорил, действительно выглядело куда как внушительнее, чем другие места белого сектора, пусть его и не удалось толком рассмотреть из-за высокой ограды, обтянутой колючей проволокой - судя по табличкам, по ней еще и был пущен ток. Приземистый бетонный куб без единого окна, окруженный замаскированными огневыми точками, с единственным небольшим входом, возле которого были врыты в землю два танка и прогуливалось около десятка "глушителей", не мог не привлекать внимания. Особенно если учесть, что там, за оградой, выпавший снег счищали с бетона, похоже, почти сразу: можно было увидеть вваренные в этот самый бетон странные металлические конструкции, покрытые не менее чудными символами - в большинстве своем они не поднимались над землей выше полуметра, но бывали и исключения в виде уже привычных "антенн" непонятного предназначения. Такие же расписанные перекрученные решетки можно было заметить и на стенах самого куба - что бы там ни находилось, оно было достойно охраны всеми средствами, включая магию. Второй дом, имевший окна, пусть и зарешеченные, вызвал у Алеева куда как меньший интерес.

-Коробка, - усмехнулся Щепкин. - Эта коробка - единственное что стоит между нами и страшной смертью, лейтенант, так что прояви к ней должное уважение. Нет, больше пока сказать не могу. Что же до второго здания, ты, наверное, уже догадался?

-Жилой блок "стрел"?

-Именно. Туда мы сегодня и направимся - пора бы тебе уже познакомиться со своими подопечными.

-Разрешите задать вопрос...

-Ну?

Почему вы так были во мне уверены? Почему нас осталось лишь трое? Каково это - отправлять на верную смерть столько людей? Что вы видели сегодня в их глазах, полковник - в глазах тех, кто слушал вас в большом зале? Почему вы часами рвете глотку о мощи человечества и даете магу творить такое с людьми прямо у нас под носом? Что ждет эту девушку? Что в "коробке"? Чего мне ожидать от "стрел"?

С трудом вытолкнув из головы все лишнее, Алеев произнес задал свой вопрос - он крутился у него в голове с первых дней на новом месте, с того самого момента, как он впервые услышал это имя. Эту местную легенду.

-Кто такой Кай?

Кабинет полковника был обставлен в строгих серых тонах, от него веяло простотой и аскетизмом. Ломящиеся от бумаг шкафы, простой деревянный стол, заваленный ими же, несколько протертых и продавленных стульев, жалобно трещавших не только под главой "Атропы", но и под всеми, кто пытался на них усесться. Единственным, что выбивалось из общей картины - мало того, бросалось в глаза сразу при входе в кабинет - был огромный пушистый хвост в стеклянной коробке, что стояла на прикрученной к стене полочке. Глава "Атропы" заметил, куда падает взгляд Алеева, еще в первые минуты их разговора, но лишь закончив с предварительным инструктажем, касавшимся предстоящего визита к "стрелам", соизволил ответить на немой вопрос лейтенанта.

-Трофей с "Лисьей охоты", - бросил полковник, отхлебывая горячий и горький чай из старенькой кружки. - Та еще операция...тебе, небось, про нее все уши прожужжать успели?

-Вообще-то нет, - осторожно ответил Алеев. - Ни слова не слышал.

-Из крайности в крайность, - вздохнул Щепкин. - Впрочем, чего я хочу...основную работу проделала "Аврора", а никак не мы, вот и молчат в тряпочку. Круг Инари, некогда крупнейшая и старейшая шайка японских полукровок. Мы копали под них с августа сорок пятого, когда случайно поймали одну из этих чертовых лисичек во время Курильской десантной... - отхлебнув еще чаю, глава "Атропы" вновь бросил взгляд на застекленный трофей. - Кое-кто наверху считал, что стоило бы больше внимания уделять делам у себя дома, но пять лет назад разведка получила такое, что Директорат со стульев попадал. Главный храм этих выродков последние три сотни лет находился в почти что полной изоляции, и когда мы выяснили, почему...

-Что же там было?

-Последние два века шла подготовка к ритуалу, который должен был вернуть на нашу многострадальную Землю Эпоху Богов.

-Ч-что? - Алеев поперхнулся, чуть не выронив свою кружку на ковер.

-Что слышал, - полковник чуть прикрыл глаза, погрузившись в воспоминания. - Мы не знаем, как именно они собирались это сделать, но, честно говоря, это было уже и не важно. Старички в Ленинграде подавились своим кофейком и приказали бросить все силы на это отребье. Проще сказать, чем сделать...лобовая атака исключалась как вид, сам понимаешь - одна переброска наших людей в другую страну привлекла бы слишком много внимания, я уж не говорю о тех средствах, которые бы на это ушли. И времени...а время-то уходило.

-Но вы справились? - вырвалось у Алеева.

-Мы с тобой сейчас сидим здесь, за картами или бегаем с палками и камнями? - раскрыв глаза, выразительно взглянул на лейтенанта глава "Атропы". - Конечно же, мы справились. Работали мы с Каем. Времени на подготовку ухнуло изрядно, но в конце концов портфель с планом операции был отправлен Директорату. Они сей портфель утвердили. Главный храм был защищен по последнему...нет, так совсем неправильно, ибо магия была там отнюдь не современной. Ты ведь уже имел возможность узнать, что она чахнет с каждым годом. Так вот, там ничего такого не было - все работало как часы, все работало, как встарь. С такой же силой. Не настоящие чудеса, конечно, но для нас все равно было слишком, даже для "стрел". Проламывать возведенную вокруг их логова защиту, их же и укрывавшую от посторонних глаз все эти века, нам было попросту нечем. Но бить в лоб мы и не собирались. "Аврора" с их программами биологического оружия сыграла первую скрипку. У нас было несколько этих чертовых лис - те языки, что вывели нас на главный храм. В них зарядили все, что только смогли достать. Холера, сибирская язва, туляремия, Рифт-Валли, натуральная оспа, возвратный тиф, маргбургский вирус, Эбола, легочная чума...алхимики почти надорвались, но смогли сделать так, чтобы наши гостинцы дожили до дома и, что самое главное - чтобы они начали болеть не раньше, чем их заберут. Дальше оставалось только ждать. Главный храм продержался почти месяц. Храбрые лисята. Но изоляция, как видишь, до добра не доводит...сложно творить магию Эпохи Богов, когда у тебя температура за сорок, изо всех отверстий сочится кровь, а глаза не открыть из-за заросшей оспинами морды. К тому моменту, когда Замкнутые Поля стало некому поддерживать, наша группа уже была в стране. На зачистку следов ушла еще пара суток.

-И это все...это все организовали вы?

-Частично, - пожал плечами полковник. - Теперь, я думаю, ты имеешь куда лучшее представление о том, с чем нам приходится сталкиваться во время нашей работы. Еще когда ты только прибыл, я сказал тебе истинную правду. Мы - последняя черта, за которой нет уже ничего. Мы сохраняли этот мир от гибели столько раз, сколько тебе и не снилось, и единственная награда, которую мы получали - слабый шанс протянуть еще немного, еще одна небольшая отсрочка. Но пассивная оборона загонит нас в могилу, именно поэтому совсем скоро мы нанесем ответный удар, в который вложим все, что у нас осталось. Все, что смогли собрать за эти годы. Время магов и чудовищ закончится. Мы начнем новую эру, эру человека. И тебе выпала честь оказаться на переднем крае, вместе с "Черными стрелами".

-Подождите, но ведь есть еще два других кандидата! Вы думаете, я...

-Конечно же, ты справишься. Просто потому, что никто из этих двух не переживет общения с моей группой.

-Что? - Алеев едва не вскочил с места.

-Воробьев слишком жесток, - медленно произнес полковник. - Привык добиваться своего любой ценой, и в этом он хорош, но в случае со "стрелами" перегнуть палку означает умереть. И он, скорее всего, умрет, потому как во время последнего нашего экзамена никакой защиты вам не предоставляется. Бессонов, напротив, несколько нерешителен, пусть и старается это скрывать. А если они почуют слабину, то живым не выпустят.

-Погодите, значит и я...

-Конечно. Ты точно так же, как и они, имеешь шансы не понравиться "стрелам". А единственная ошибка с ними может стать фатальной, и не легко, а очень легко.

Если месяцы проведенные на Площадке Два чему-то и успели его научить, так это выдерживать любой удар, любую неприятную новость. Даже такую. Пусть внутри у него все и похолодело, но черта с два он позволит полковнику любоваться лицом удивленного и испуганного идиота, каковым выражением он награждал тут всех в первое время.

-Равные условия, значит, - медленно произнес Алеев, выдержав взгляд главы "Атропы". - Что ж, сейчас в любом случае отказываться уже поздно...

-Более чем.

-Могу я задать вам еще один вопрос?

-Конечно.

-Вы так и не ответили тогда...кто же такой Кай?

Глава Площадки Два снова прикрыл глаза. Помолчав несколько минут, он, наконец, соизволил вспомнить про собеседника и заговорить.

-Знаешь ли ты, что представляет собой Директорат?

-Никак нет, я не...

-Конечно же, не знаешь. Сказать тебе? Ты можешь встретить одного из них на улице и спокойно пройти мимо, даже не зная, что он входит в узкий круг, который держит всю эту страну и тянет руки уже и за ее пределы. Что же такое Директорат? Может быть, это несколько очень старых людей, которые заложили фундамент нашей победы, отдали этому свои жизни без остатка? Может, это единственные, у кого есть шанс переиграть руководство Ассоциации? Может это те, кто отправляет тысячи людей на верную гибель, лишь бы только оттянуть смертный час человечества еще ненадолго? Может, это те, кто санкционирует масштабные кампании по поиску и изъятию из общества детей-психиков и бросает их к безумным вивисекторам из "Авроры"? А может, это просто старая кофейня в центре Ленинграда, где встречаются по выходным несколько на первый взгляд ничем не связанных друг с другом людей? Как знать, как знать... - полковник вновь замолчал на какое-то время. - Они тянут за ниточки, а мы должны плясать, чтобы их не обрезали. Они всесильны в глазах обычного человека. Но знаешь что? Директорат тоже боится Кая.

-Я не могу предположить, кем он должен быть в таком случае, - осторожно сказал Алеев. - Он маг?

-Может маг, может человек, а может, нечто большее. Его никто не видел, кроме двух-трех человек из Директората. Даже я общался с ним исключительно по телефону. Директорат привел его к вершинам, потому что нашел в нем нечто, что их восхитило...и что их напугало до дрожи. Говорят, он единственный шанс человеческой части Директората сладить с магической, если ситуация станет для нее неблагоприятной. Говорят, он может заглянуть к тебе в душу и вырвать ее начисто. Ходят слухи, что его нельзя убить. Кто-то рассказывал, что он вырос в блокадном Ленинграде, потерял там всех, кого знал, и что решил посвятить свою жизнь борьбе с куда большими чудовищами, чем Гитлер. Много чего о нем слышно...

-И что же правда?

-Может все, а может - ничего вообще. Когда придет время, мы это узнаем. А сейчас время настало для иной вещи.

-"Стрелы"? - Алеев постарался, чтобы его голос звучал ровно.

-"Стрелы", - кивнул полковник, поднимаясь с кресла. - Пришла пора...открыть тебе глаза окончательно.

Комната была освещена невыносимо ярко - этот свет слепил глаза, заставляя морщиться и прикрывать их рукой. Когда же Алеев - полковник пропустил его вперед себя - смог, наконец, проморгаться, то взгляду его предстало весьма больших размеров помещение, чистое и опрятное. Две тумбочки, небольшой платяной шкаф, стопка пыльных книг в углу, кровать...

Кресло. Огромное кресло, словно выплывшее из одного из тех новомодных зарубежных фантастических фильмов - целая груда разнообразнейшей аппаратуры и почти что погребенное в ней бледное, словно призрак, существо.

-Здравствуй, Сетка, - произнес полковник. - Как у нас дела сегодня?

-Все...все в порядке, - владелица кресла повернулась на звук, уставившись невидящими глазами прямо на Алеева.

-Добрый день, - спохватился тот, и, уже сказав эти слова, встрепенулся вновь, сообразив, что поприветствовал эту несчастную, наверное, слишком по-взрослому. - Я...

Лейтенант Григорий Владимирович Алеев. Кандидат в контролеры нашей группы. Вы сильно напуганы и возбуждены, вы не вполне понимаете, как себя вести сейчас. Вы ожидали увидеть кого-то другого на моем месте. Вы удивлены. Вы не понимаете, как со мной разговаривать, но вам не обязательно что-то придумывать. Говорите, как говорите обычно.

Каждое слово вонзалось в его разум, словно острый гвоздь, каждое было больнее и удивительнее предыдущего. Отшатнувшись, он схватился за стенку и повернулся к полковнику.

-Что...как она... - только и получилось выдохнуть у Алеева.

-Ловчая Сеть, - протянул глава "Атропы", явно наслаждаясь эффектом. - Чтение мыслей, телепатическое обнаружение цели и ее отслеживание, контроль сознания и прочие манипуляции с ним - все это в ее компетенции. Это Третья "стрела". Я оставлю вас ненадолго, чтобы вы могли познакомиться, - не дав Алееву опомниться, полковник резко развернулся и покинул комнату, хлопнув дверью.

Простите, пожалуйста. Я не должна была так делать, когда вы были не готовы и не предупреждены. В первый раз это очень сильно давит...

Кое-как выпрямившись, Алеев снова взглянул на "стрелу". Эта бледная, насквозь больная девчонка, опутанная проводами и трубками, сидящая в своем огромном кресле, мирно сложив руки на коленях и прикрыв глаза, выглядела не опаснее слепого котенка. Однако, как она...

Полковник сказал вам правду.

-П-погоди! - Алеев предупреждающе поднял руку, сделав пару шагов к креслу. - Как ты это делаешь? Тут какой-то фокус, да? Что-то вроде чревовещания или другого перенаправления звука?

Конечно же, фокус. Ты ведь даже рта не открываешь...

Мне тяжело общаться обычным способом. Тело быстро устает, простите. Если вам будет так удобнее, просто скажите.

Опять! Да какого же...

-Значит, ты и правда можешь залезть человеку в голову? - осторожно спросил Алеев, сделав еще один шажок - ему надо было срочно сесть, чтобы не потерять равновесие - перед глазами все плыло, словно он пил в течение нескольких часов.

-Очень грубо говоря, да, - в этот раз Сетка вновь воспользовалась голосом - таким же слабым, как и она сама.

И здесь нет никаких трюков.

-Можно я...

Конечно, садитесь, пожалуйста. Если вас смущает мой внешний вид, я могу надеть шлем.

-Не надо, все хорошо, - вздохнул Алеев, сев на край кровати. - Прости, если что не так, я...я и правда...

Ожидали кого-то другого.

-Да. Я думал...

Что "Черные стрелы" будут хотя бы чуточку взрослее.

Алеев начал чувствовать растущее раздражение - он толком не успевал даже сформировать свою мысль, а ее уже заканчивала эта девочка-приведение, бросая прямо в него.

-Все не так, да, - кивнул лейтенант. - Может, попробуем сначала? Как тебя зовут?

Это есть в документах, которые вам дал полковник. Вы положили их в левый карман, а думаете, что оставили в кабинете.

Ничего не сказав - у него сейчас не осталось даже сил удивляться - Алеев медленно вытащил из левого кармана пару листков - выдержки из личного дела. Пробежался по ним взглядом.

Щепкина Ольга...странно, отчества нет...

Что-то было не так. Что-то, что он забыл и никак не мог вспомнить, и, удивительно - сидевшая рядом Сетка, как называл ее полковник, в этот раз никак не комментировала его размышления, которые, наверное, могла читать как открытую книгу.

Это достаточно утомительно. В основном я ловлю то, что на поверхности, забираться глубоко просто так может быть опасно для нас обоих.

-Стоило подумать... - убрав бумаги в карман, Алеев вновь посмотрел на Сетку. - И все же, я не могу поверить, что ты это делаешь. Имя мое ты могла узнать из документов, равно как и все остальное. Я действительно оказался несколько растерян, придя сюда, вот ты и предугадываешь, что я хочу сказать или сделать. Но никак не читаешь мои мысли. Разве что...каким-то образом передаешь свои.

Дело не в том, что вы не верите. Вы не хотите верить. Вы не хотели верить еще с самого начала, когда только прибыли сюда. Рассудок цепляется за привычные вещи, в этом нет ничего странного.

Сетка раскрыла свои изуродованные болезнью глаза, чуть прищурилась.

Вы хотите, чтобы я доказала вам наличие у меня способностей, о которых говорил полковник. Вам интересно и вместе с тем вы боитесь.

-Я не...

Боитесь. И то, что я могу вам показать, вам не понравится. Я бы не хотела этого делать.

-Слушай, девочка, - раздраженно произнес Алеев. - Уж кому-кому, а не тебе меня пугать. Я тут такое видел, что...

Хорошо. Ваше имя - Григорий Владимирович Алеев. Вы родились в Омске. Вы не знаете своего отца, а ваша мать настолько вас ненавидела, что вышвырнула вон при первой возможности. Иногда вы ее все равно вспоминаете, хотя и знаете, что были ей совсем не нужны. Вы мечтали стать врачом. Вы привыкли пить чай без сахара, максимум с одной ложкой. Единственные два человека, которых вы считали друзьями, о вас очень быстро забыли. Вы были с женщиной лишь один раз, о чем иногда переживаете. Вы боитесь, что вам придется убивать, но ваш самый большой страх - быть похороненным заживо. Это снится вам иногда в кошмарах, а все потому, что вы прочитали тот рассказ По, который почти уже забыли. Последние несколько лет вы просто плывете по течению, потому что не знаете, зачем вообще живете. Но вы боитесь, что в конечном счете так и потонете без пользы...

-Замолчи! - рявкнул Алеев, вскочив на ноги. - З...замолчи...

Перед глазами вновь все поплыло. Упав назад, он обхватил голову руками.

-Я верю. Хватит.

-Простите, - в этот раз Сетка вновь использовала голос. - Я очень сожалею, но вы сами приказали...

-Сам, да, - грустно улыбнулся Алеев. - Сам себе злобный дурак. Это ты меня прости.

-За что?

-За то, что тебе пришлось залезть в эту грязь. Я...я не должен спрашивать, но...

Как я еще не сошла с ума?

-Да, - в этот раз он просто "подумал" свой ответ - говорить сил уже не было, настолько велик был шок.

Я уже говорила. Только то, что на поверхности. Пока мне не дают приказа расширить Сеть или накинуть на цель.

-Понятно, - осторожно сказал Алеев. - Значит, теперь ты все обо мне знаешь, да?

Почти. Я стараюсь не запоминать. Это утомляет...

-Могу себе представить. То есть врать тебе смысла никакого нет...что ж, это полезно, наверное. Можно спросить...

Почему я еще не сбежала?

-Да.

Это невозможно. Спросите полковника.

-Хорошо... - от отпечатавшихся в его разуме слов Алеева передернуло - вместе с ними пришла волна чужой горькой боли, замешанной с отчаянием.

Ваш второй вопрос - смогу ли я с вами работать. Мой ответ - да.

-Вот так вот просто?

Для меня - да. Я видела все, что мне нужно было видеть. Кроме, к сожалению, вашего лица. Вы можете подойти чуть ближе?

Вновь поднявшись на ноги и сбросив остатки оцепенения, Алеев сделал несколько шагов к креслу, припав на одно колено - даже так он еле-еле сравнялся ростом с Сеткой. Та, в свою очередь, медленно открыла свои помутневшие глаза с почти что белыми зрачками.

Все двоится, но это чуть-чуть лучше, чем было. Спасибо. Теперь я вас запомню.

-И я тебя, - чуть расслабившись, пробормотал Алеев, отступая назад.

Ибо такое не забудешь.

-Как скажете, - грустно произнесла Третья. - Жаль, что вы здесь.

-Что? Это почему еще?

Вы хороший человек. Жаль, что вы здесь.

Ответную фразу Алеева прервал хлопок двери - точнее, он даже не дал ей начаться. Впрочем, Третья все равно ее услышала - так, как умела только она одна.

-Я вижу, все в порядке, - прохрипел полковник. - На выход, лейтенант. У нас еще трое в списке на сегодня.

Когда дверь вновь захлопнулась - теперь уже с другой стороны - полковник наградил Алеева мрачным взглядом.

-Знаю, знаю, что ты хочешь спросить.

-Вы тоже научились читать мысли? - не удержался Алеев.

-Нет, просто я знаю, что можно подумать, встретившись с ней впервые. Бедная-несчастная, замученная злобными вояками девочка...

-Какова же обратная сторона?

-Расскажу тебе одну историю. Потом к Сетке ты будешь заходить уже с блокировкой, так что она не узнает, что ты теперь в курсе. Когда она была совсем ребенком, то, само собой, не могла контролировать свой дар в должной мере. Не понимала, насколько он опасен и сколько боли может принести окружающим. Она любила играть, только игрушками были живые люди. Ее мать... - полковник некоторое время помолчал. - Ее мать не выдержала всех этих чужих слов в своей голове, всех этих ответов, появляющихся раньше, чем был задан вопрос, всех этих видений. Она больше не хотела это видеть. Ничего из этого. Поэтому однажды взяла со стола большие острые ножницы...

Молчание длилось долго - следующие минут пять они следовали по коридору в почти что полной тишине.

-Как вам удается ее держать под контролем?

-Помимо контрольных схем, обязательных для всех "стрел", мы приняли по отношению к Сетке дополнительные меры предосторожности. Работающие в "Авроре" маги вырастили ей быстро развивающуюся катаракту на оба глаза - телепату ее уровня было опасно оставлять зрение. Кроме того, они же позаботились о том, чтобы мышцы ее ног были полностью атрофированы. Это плюс разработанная специально для нее аппаратура, а также несколько старых, но весьма действенных амулетов...пока что хватает, чтобы держать ее в узде. Никто не хочет повторять судьбу ее матери и других.

-А кем был ее...

Алеев замолчал, чувствуя, как позвоночник словно сковало льдом. Только сейчас он вспомнил, где еще он слышал эту фамилию.

-Погодите...так вы...

Взгляд полковника был тяжел - хотелось провалиться сквозь этот железный пол, лишь бы только скрыться от этих старых глаз.

-У меня нет двойных стандартов, - коротко произнес глава "Атропы". - Закон один для всех.

За толстой железной дверью, буквально испещренной предупреждающими надписями разного толка находилось нечто вроде тренировочного зала, оборудованного таким образом, что занятия вестись тут могли самые разные. Можно было выдвинуть из стен мишени большие и малые, можно было превратить зал в суровую полосу препятствий или же в хитроумный лабиринт - пара щелчков на контрольных пультах и из пола и стен поднимались необходимые снаряды и перегородки.

В настоящий момент зал представлял собой поле боя - точнее, жестокой резни. Застыв за своим бронированным стеклом, отделявшим их маленькую наблюдательную комнатушку от самого зала, Алеев заворожено следил за ходом тренировки Второй "стрелы", в то время как полковник, развалившись на стуле, зачитывал ему отдельные куски из ее личного дела.

-Изначальным даром Второй являлась генерация весьма и весьма правдоподобных иллюзий, - бормотал глава "Атропы". - Детально изучив способности Крестовой, мы смогли найти им свое применение. Разработанный специально для нее маскировочный комплект, как можно увидеть, оправдал все те средства, что мы на него угрохали. Без нее это просто дорогостоящий кусок набитой электроникой особой материи, а Крестова без своего наряда просто балаганный фокусник. Но когда они сливаются...

По залитому кровью полу двигались, пытаясь сохранять свой изрядно прореженный строй, недоделки - помимо уже привычных дубинок на поясах бракованные гомункулы были вооружены пистолетами - а один даже сжимал в своих уродливых руках автомат.

-Изначально на такого рода тренировках каждый десятый патрон был боевым. По просьбе Притворщика им стал каждый третий.

Слова полковника почти что не долетали до его ушей, а если и долетали, то оставались смутным шепотом на фоне выстрелов и криков беспощадно вырезаемых недоделков.

Шансов у списанных в утиль с рождения существ не было никаких. Вторая "стрела", вооруженная, кажется, пистолетом и каким-то жутким ножом - рассмотреть ее в деталях у Алеева никак не получалось - попросту издевалась над своими жертвами, на миг выпрыгивая из ниоткуда, перерезая горло очередной твари и вновь растворяясь в воздухе. Недоделки с утробным воем неслись за ней, размахивая своими примитивными дубинами и стреляя из пистолетов: как правило, весьма косо и раня друг друга. Когда у очередного бракованного гомункула заканчивались патроны, он тут же превращал свое оружие в дубинку, бешено размахивая им в отчаянных попытках найти невидимку. Та, в свою очередь, появлялась уже в новом месте и с хриплым смехом разряжала свое оружие в уродливую морду ближайшего недоделка. Вторая исчезала и появлялась, снова и снова, двигаясь с кошачьей грацией и вырезая любого, кто оказывался рядом. Выстрелы оставляли страшные дыры в полу и потолке, разворачивали в клочья уже привычные к таким зверствам стены, выбивали куски плоти из чудовищно изуродованных лиц...

-Если с Третьей сладить при наличии блокировки так же просто, как с новорожденным котенком, то Вторая - одна из причин, по которой нам очень часто приходится менять контролеров, - задумчиво говорил полковник. - Сейчас она еще не под дозой, во время тренировки костюм ничего не впрыскивает. Но вот попадешься ей под горячую руку после реального боя и...

На пол с влажным хлопком упала отсеченная кисть руки. Умолкла автоматная очередь - стрелок с разрезом, перечеркнувшим ему оба глаза, в исступлении катался по полу и выл раненым зверем. Впрочем, недолго.

-Основной проблемой для тебя станет именно она, - продолжал глава "Атропы". - С Первым, при выполнении определенных правил поведения неприятностей не будет - напротив, ты найдешь его очень исполнительным. А вот она...она все еще не сломлена. Ждет своего шанса. И уж поверь мне, если ты по глупости ей таковой предоставишь...

Полковник мог бы и не продолжать. Глядя на очередную вспоротую тушу, захлебывающуюся своей кровью, смотря, как последнему оставшемуся в живых недоделку Вторая простреливает обе ноги, после чего, прыгнув тому на спину и прижав к полу, со всем тем же хриплым смехом начинает отрезать голову, Алеев вполне живо представлял, как нечто подобное происходит и с ним. Сейчас их разделяло стекло. Но уже через несколько минут...

Через несколько минут, черт их дери, ему с ней знакомиться.

-Какие-нибудь советы, товарищ полковник? Что ей нравится? Что лучше не говорить?

-Думай сам, - помолчав, ответил глава "Атропы". - Если хочешь, чтобы они восприняли тебя как полагается, отучайся искать помощи. Меня за спиной вечно не будет.

Когда протрещал старый звонок, сигнализируя, что кровавая тренировка, наконец, закончена, Алеев чувствовал, что еще не готов. Не готов от слова "совсем". Вот только искать помощи действительно было уже не у кого - полковник, как и в случае с Сеткой, вышел вон, оставляя его наедине со "стрелой" - вот она уже выходит из дверей...

-Явился, не запылился, - сдернув с лица маску, устало выдохнула Вторая, грубо обрывая едва открывшего рот лейтенанта. - Чего надо-то?

А она неплохо выглядит. Наверное, могла бы еще лучше, если бы...

-Я один из кандидатов в контролеры вашей группы, - быстро оправившись и постаравшись придать своему голосу уверенный тон, заговорил Алеев. - Зовут меня...

-Мне плевать, можешь не стараться, - отмахнулась Анна. - Еще один хрен в погонах, который у нас за спиной с пультом сидеть будет. И трястись мелкой дрожью, когда сигнал менее четким становится.

Полковник, конечно, предупреждал. Да и сам он уже давно уяснил, что для "стрел" не существовало никаких званий и авторитетов, кроме главы "Атропы". Но все равно привыкнуть сразу к таким вот ответам было нелегко.

-Не знаю, как показал себя мой предшественник, но я трястись не собираюсь, - выдержав взгляд "стрелы", ответил Алеев. - В этом вы можете быть уверены.

-Ты откуда такой вежливый? - рухнув на стоящую у стены скамейку, Вторая принялась стягивать обувь. - Лет сто уже ко мне так не обращались.

-А как же мне говорить? - изобразив удивление, спросил лейтенант.

-А как вы обычно говорите, будто сам не знаешь. Вторая, этот нам мешает. Убери. Да, вместе с семьей. Да, вместе с охраной, - в своих попытках изобразить голос полковника Анна выглядела довольно смешно. - Но товарищ полковник, почему охраны тут целый батальон, а вы сказали, что только рота? Девочка, ты тогда была слишком мала, чтобы...

-...чтобы я открыл тебе всю горькую правду, - не удержавшись, закончил Алеев - у него голос главы "Атропы" получился куда как лучше.

-Точно так, - кивнула Вторая. - Говоришь, не будешь, как прошлый? А знаешь, как он сдох? Сказали тебе?

-Нет, - холодно ответил лейтенант. - Но я могу догадаться, что ты приложила к этому руку.

-Не руку. Это, - Притворщик подняла один из своих чудовищных ножей. - Больно надо мне об это дерьмо было руки марать.

-Как же получилось, что ты еще здесь?

-Как-как...успел, зараза, сигнал пустить, меня и вырубило. Впрочем, кишки свои собрать он все равно не смог, - покрутив в руках ботинок, Анна запустила им в дальнюю стенку. - Ну, чего так пялишься-то? Думаешь, лучше будешь?

-Если я узнаю, чем именно прежний контролер так провинился, то, возможно, смогу избежать подобной ошибки, - осторожно сказал Алеев. - Нам так или иначе работать вместе и я хотел бы установить контакт с отрядом...

-Контакт, ага. Больше установить ничего не хочешь? - прохрипела Вторая. - Вы все одинаковые. Как кого резать - нас вперед, а сами в кусты.

-Я мало о тебе знаю. Но ты обо мне - вообще ничего, - в голосе лейтенанта прорезалось раздражение. - Так что повремени-ка с выводами.

-И с хрена ли мне это делать? Чем ты такой особенный?

-Да хоть тем, что все еще не съездил тебе по морде, - зло прошипел Алеев. - Хотя стоило бы. Глядишь, и мозги появятся, и вспомнишь, как со своим будущим командиром разговаривать.

-С пультом вы все молодцы, - фыркнула Вторая. - Тебе бы в череп схему засунули, или еще куда, я бы посмотрела, как тогда запляшешь.

-С каким, к чертям, пультом? - окончательно разъярился Алеев. - Я же сказал - я еще не контролер!

В глазах Второй что-то сверкнуло.

-Не еще, а уже, - прошипела она и, практически мгновенно оказавшись рядом, нанесла с разворота такой удар ногой, который был способен оторвать голову. Увернулся он лишь чудом. Потеряв равновесие и отпрянув назад, к стене, Алеев выматерился и потянулся к кобуре с пистолетом.

-Не надо.

Вторая застыла, как вкопанная, смотря на кого-то за спиной Алеева. Тот, так и не успевший вытащить оружие, полуобернулся, стараясь держать Притворщика в поле зрения...

Стоявший на пороге человек был не особо внушительного роста и комплекции, но от него сейчас ощутимо веяло угрозой. Закутанный в потертую шинель и прячущий лицо за многочисленными шарфами - он был замотан в них так, что любая мумия удавилась бы от зависти - новый гость сделал шаг вперед.

-Вы наш новый контролер? - приглушенный шарфами голос звучал не враждебно, но каких-то иных эмоций в нем тоже не было.

-А ты... - убедившись, что Вторая окончательно остыла и даже отошла чуть назад, Алеев смог без опаски обернуться к гостю. - Первый или Четвертый?

-Первый, - кивнуло замотанное в шарфы существо. - Долор. Простите. Она не хотела вам навредить.

-Еще как хотела, - прошипела Вторая, проскочив мимо Алеева и встав рядом с другой "стрелой". - Так уж и быть, не стану пугать Юру зрелищем твоей выпотрошенной туши и отпущу сегодня одним куском.

-Она всегда такая? - решив попытаться наладить контакт с кем-то, кто выглядел хоть и странно, но все же более спокойно, Алеев обратился к Первому.

Долор...полковник, кажется, говорил, что с ним проблем быть не должно...

Странно. Неужели ему разрешают гулять по всему жилому блоку?

Ответом лейтенанту было весьма напряженное молчание - медленно поправив сползающие шарфы - на пару секунд Алеев смог заметить два уставившихся на него затравленным взглядом глаза - Первый поежился, словно от холода, после чего посмотрел на Притворщика.

-Что случилось? Почему ты...

-Достали. Приходят и пялятся на меня, словно на зверя в клетке, - прорычала Вторая. - Пошли, пока полковник не вернулся.

-Но...

-Пошли. Что нам, с этим разговаривать, что ли? - она махнула рукой в сторону Алеева. - Все они одинаковые. Пошли, пошли, пока время есть.

Не дожидаясь ответа, Притворщик развернулась и быстрым шагом направилась к выходу.

-Простите, - тихо сказал Первый, посмотрев на лейтенанта. - Она не виновата, это все лекарства.

-Так ты значит...Юрий, да?

-Долор. Боль, - все так же тихо произнес Первый. - Если хотите, я поговорю с ней. Приходите завтра. Будет лучше. Наверное.

-Завтра? Но...

-Сегодня с ней ничего не выйдет. Устала, - Долор неуклюже пожал плечами. - У вас есть задание?

-Эм...нет, - произнес Алеев.

-Тогда я пойду, - вздохнул Первый. - До завтра.

-А как меня зовут, ты узнать не хочешь? - бросил лейтенант ему в спину.

-Зачем?

Ответить Алеев не успел - Юрий уже вышел за дверь и та с хлопком закрылась.

Вот тебе и первый контакт, чтоб его...

До лифта пришлось идти довольно-таки долго, но это было даже к лучшему: всю дорогу они провели за разговором.

-Значит, это нормально, что они так...так на меня отреагировали?

-В случае со Второй вполне нормальная реакция, я бы сказал, - задумчиво говорил полковник. - Она крайне неуравновешенная личность, как ты мог заметить. Еще с тех самых пор, как "Аврора" ее нашла и начала подготовку.

-Что с ней делали?

-Можешь почитать отчеты. Не хочу, чтобы ты начал тут ругаться на весь коридор. Скажу лишь, что все процедуры были длительными и весьма болезненными. Особенно когда они создавали...контакты для слияния с костюмом. И тестовые забеги в первых моделях. Курс лечения и стимуляции, который оказался весьма интенсивным, также сыграл свою роль, но иначе было нельзя - нам нужно было сделать из нее бойца за год, максимум за два. Нам удалось. Чудо, что она окончательно еще не съехала с катушек. С Первым проблем меньше. Как я тебе уже говорил, для него нам не нужны цепи - он сам их себе отлично создает. Его чувство вины, его многочисленные психозы и конечно, убежденность в том, что он абсолютное чудовище держат его в подчинении лучше чем смог бы отряд солдат с ружьями, круглосуточно стоящий за спиной.

-Что ж, допустим, как мы справляемся с ними, я понял. По крайней мере, знаю чуть больше, - кивнул Алеев. - Но что же с Четвертым? Вы специально отложили визит на поздний вечер, дали мне отдохнуть...значит, с ним все куда серьезнее, чем с ними, да?

-Ты даже не представляешь, насколько, - мрачно ответил полковник, останавливаясь у дверей лифта. - Мы держим его тут, под землей. Для него одного был выстроен целый блок.

-Кажется, я и правда недооценил...

-Слушай сюда, - глава "Атропы" ткнул толстым пальцем в кнопку вызова. - И слушай внимательно, лейтенант. Сейчас мы с тобой зайдем в кабину...что бы ни случилось, запомни одну вещь - ты будешь делать все, что я скажу. Все. Буквально, если хочешь успеть к ужину живым.

-Так точно, - собравшись, бросил Алеев. - Но что нас там ждет?

-Увидишь, - кивнув в сторону раскрывшихся дверей, произнес полковник. - Заходи.

Кабина оказалась маленькой и тесной - глава "Атропы" занял добрую ее часть, вынудив лейтенанта вжаться в стенку. Когда двери уже начали закрываться, он обратил внимание, что вместо обычной панели с номерами этажей тут было лишь две кнопки, и название второй заставило его похолодеть.

Сброс кабины?

-Помни, что я сказал, - полковник потянулся к страшной кнопке. - Я знаю, как это выглядит, но...ты должен просто довериться мне.

-Товарищ полковник, что...

-Пристегни ремни, лейтенант, - лицо Щепкина исказила усмешка. - И скажи здравому смыслу "прости-прощай".

Да что он творит?

Палец полковника вдавил кнопку. Громкий щелчок потонул в крике Алеева, а затем и сам крик был заглушен адским грохотом - ничем более не удерживаемая кабина рванула вниз, отправив их прямиком к неизбежной смерти...

Как они остановились, Алеев даже не понял - он вообще в этот момент ничего не понимал, кроме того, что спустя несколько секунд его размажет по полу и стенам вместе с этим чертовым психопатом. Растеряв весь оставшийся у него запас самообладания за несколько секунд, что длилось их падение, истратив весь воздух на крики и собираясь уже последовать старому и глупому совету - подпрыгнуть в момент падения кабины, что, вроде как, должно было помочь - он внезапно обнаружил, что лифт застыл на месте.

-М...м-мы...

-Живы, как видишь, - полковник триумфально улыбался. - Внизу натянута тончайшая проволочная сетка.

-Что? - все еще не в силах опомниться, заорал Алеев. - Но как она могла нас выдержать? Это невозможно!

-Именно. Проволочная сетка не в состоянии выдержать вес такой огромной кабины, - кивнул полковник. - Именно поэтому она поймала нас, как перышко.

-Ч-что...

-Скоро поймешь, - глава "Атропы" ткнул пальцем во внешние двери. - Видишь это? Они заварены намертво.

-Что? - он чувствовал, что сейчас сойдет с ума. - Вы не только сбросили нас в шахту, но еще и замуровали тут внизу?

-Точно, - улыбнулся Щепкин, с трудом просовывая пальцы в узенькую щель. - А теперь смотри сюда.

Глаза Алеева были уже по пять рублей. А теперь стали даже больше - полковник без малейших усилий раздвинул в стороны створки несомненно, бывших намертво закупоренными дверей!

-Н-но...как?

-Просто. Человек не способен открыть руками так хорошо запечатанную дверь. Именно поэтому здесь я могу это сделать, - полковник от души рассмеялся. - Пошли. И постарайся не свихнуться по дороге.

-Л-легко сказать...

Когда они вывалились из кабины в хорошо освещенный коридор, в дальнем конце которого виднелась одна-единственная дверь, Алеев - его все еще трясло - первым делом заметил небольшой контрольно-пропускной пункт, отгороженный решеткой. Прямо на ней, во всю длину, красовалась огромная железная табличка, выкрашенная белой краской, красные буквы на которой гласили - "Вход в зону обращенной вероятности. Опасно для жизни!".

Казавшаяся вмурованной в ближайшую стену дверь открылась и оттуда выскочил тощий тип с заросшим прыщавым лицом, крючковатым носом и воспаленными от недосыпа глазами.

-Мы к Неудачнику, - ответив на положенное приветствие, произнес полковник. - Лейтенант, не споткнись, тут пол еще мылом не залили.

-Ч-что? - понимая, что сейчас он ничуть не лучше пресловутого барана, изучающего новую деталь ограды, Алеев ничего не мог с собой поделать. - Вы только что сказали...

-Знакомься, сержант Кислый, - глава "Атропы" кивнул в сторону прыщавого. - С детства хромает на правую ногу, страдает болезнями зрения и позвоночника, не в состоянии попасть в цель с пяти метров. Абсолютно не годен к любому виду службы. Идеальный страж для Четвертого.

Голова шла кругом, в ушах все еще стоял грохот падающей кабины, через который кое-как пробивались слова Щепкина.

-И получаю тут столько, что генералам не снилось, - Кислый улыбнулся гнилыми зубами. - Товарищ полковник, как обычно?

-Думаю, да, - кивнул тот. - Жидкое мыло по коридору уже разлито?

-Точно так, - метнувшись в свою сторожку, Кислый принес две повязки, вручив Алееву одну из них. - Вот. Завяжите себе глаза. Э, стоп-стоп-стоп! А гранату?

-Какую еще гранату? - взорвался Алеев.

-Обычную, какую еще? - вновь убежав в сторожку, сержант вернулся с двумя новенькими гранатами, одну из которых торжественно вручил Алееву. - Лейтенант, вырвите чеку и засуньте гранату себе в карман. Лучше всего - во внутренний. Потом завяжите глаза.

-Да какого черта все это значит?

-Необходимые меры предосторожности, не более, - полковник, не обращая внимания на перекошенное от ужаса и непонимания лицо Алеева, преспокойно выдернул чеку и не менее спокойно убрал гранату в карман. - Не дергайся. Она новая, и именно поэтому не взорвется.

-Так, погодите, - Алеев тяжело выдохнул. - Тут что, все наоборот?

-Почти все, - кивнул Щепкин. - Какова вероятность, что ты спокойно пройдешь по пустому, хорошо освещенному коридору вот до той двери и с тобой ничего не случится?

-Думаю, просто огромная.

-Правильно. И здесь она не просто сведена в ноль, а давно уже ушла в минус. Сделаешь хоть шаг вперед, не усложнив себе задачу - поскользнешься на ровном месте и сломаешь шею. А теперь выдергивай чеку и пошли.

-Это безумие какое-то, - Алеев покосился на зажатую в руках гранату. - А глаза обязательно завязывать?

-Да, - буркнул полковник, завозившись с повязкой. - У дверей снимем, но даже и не думай делать этого раньше.

Это действительно отдавало настоящим безумием. И это было куда тяжелее всего того, что ему уже пришлось увидеть за этот насыщенный - чрезвычайно насыщенный, черт его дери - день. Выдернуть чеку из гранаты - что может быть проще? Уж явно не необходимость сунуть ее себе в карман и как ни в чем не бывало, завязать глаза, а потом...

-Хватит трястись, - глаза полковника уже были завязаны. - Чем опаснее и сложнее ты создаешь себе ситуацию, тем проще все окажется. Ах да, мы будем идти спиной вперед.

Руки его действительно дрожали, а разум словно отказывался подавать им нужные команды, он просто не мог поверить в происходящее, отчаянно пытаясь уцепиться хоть за что-то простое, что-то нормальное...ничего такого, к сожалению, поблизости не было.

Коридор определенно был больше, чем ему показалось на первый взгляд. Определить это сейчас было сложновато - он пятился назад, смешно шаркая ногами, чувствуя, как хлюпает под ботинками жидкое мыло - целый чертов океан мыла, вылитый сюда, чтобы превратить пол в настоящий каток - и как подскакивает в нагрудном кармане граната...

Это со мной не происходит. Это со мной не происходит. Этого просто не может происходить - не со мной, не здесь и не сейчас. Это попросту невозможно. Такой силы не может быть, а если и может, ее носителя бы уже давно уничтожили...

Господи, сколько же еще идти...

-Это...это все делает Четвертый? - севшим голосом пробормотал Алеев где-то на середине темного коридора.

-Да. Он не может контролировать поле, оно работает постоянно. И с годами постепенно расширяет обхват, - полковник пятился к дверям вполне уверенно, несмотря на завязанные глаза, страха же в его голосе не было вовсе - напротив, кажется, он наслаждался ситуацией вовсю. - Если оно начнет расти слишком быстро, придется его уничтожить, ибо в данной ситуации Четвертый будет представлять угрозу мирового масштаба.

-Но...

-Впрочем, в Директорате находились горячие головы, которые хотели бы расширения обхвата его поля. Например, в масштабах страны и на несколько часов. Ровно на столько времени, сколько бы ему понадобилось, чтобы отвести выпущенные по нам ракеты или вовсе вернуть их отправителю. Вот только по моему скромному мнению, он причинил бы куда больше разрушений, чем ядерная война.

Господи...

-Где...где вы его нашли?

-В одном маленьком и очень несчастном цирке, - усмехнулся полковник. - Они тоже не знали, откуда он взялся - его кто-то подбросил туда еще совсем ребенком. Акробаты разбивались в лепешку, звери давились дрессировщиками, у фокусников все валилось из руку...лишь он один царствовал - пока усложнял себе задачу настолько, что она становилась и вовсе невозможной. Так, я, кажется, уперся в дверь. Снимай повязку, но гранату даже и не думай трогать.

Резко содрав с лица уже успевшую осточертеть тряпицу, Алеев обернулся, уже почти что догадываясь, что он сейчас увидит. Ну да, еще одна заваренная дверь с узенькой щелочкой.

-Как его зовут?

-Ему не давали имени, - вздохнул полковник, протискивая пальцы в дверную щель. - Но в том цирке его называли Везучим Неудачником.

Дверь, которую нельзя было открыть голыми руками даже в теории, поддалась так же легко, как и двери лифта. Полковник вошел первым - на всякий случай сделав это боком и прикрыв глаза - и потому лицо Алеева еще несколько секунд сохраняло на себе выражение прежнего страха. Когда же пред ним открылась комната Четвертого из "стрел", оно окончательно застыло в изумлении, вместе с его владельцем.

Яркий белый свет, мягкие стены, как в больнице. Висящий на стене шкаф - высоко, под самым потолком. Кровать - старая железная кровать, прикрученная уже к самому потолку, аккурат посередине комнаты - и пристегнутое к ней ремнями белье. Лампа, газовая плита, зеркало, полочки под книги...ничего из этого на полу не находилось, будучи либо прибитым к стенам на огромной высоте, либо свисая с потолка.

-Рот закрой, муха залетит, - усмехнулся полковник. - Только в таких условиях он и может нормально существовать.

-Но...но как...

-Неудачник манипулирует вероятностями, как ты, наверное, уже догадался. Он делает это неосознанно и хаотично, он не может это контролировать, он сам - чистый хаос и чем больше он узнает о том, как все вокруг работает, тем больше хаоса он приносит в мир, - задумчиво произнес глава "Атропы". - Поставь против него опытнейшего стрелка и все пули уйдут в молоко. Пошли на него ребенка с пневматическим пистолетом на один патрон, который выстрелит в воздух - пуля будет рикошетить до тех пор, пока не уйдет Четвертому прямо в глаз. Чем сильнее его враг, чем сложнее задача - тем проще ему будет с ней справиться. Но окажись на его пути самая жалкая букашка - она разотрет его в труху. Неудачник это безумная шутка природы, сильнейший и слабейший единовременно, абсолютное оружие, которое абсолютно невозможно использовать. Остальные "стрелы" - наши тузы в рукаве, но Четвертый это джокер. Дикая карта, которую мы держим на самый крайний случай. А вот, кстати, и он...

Из дальней комнаты послышался грохот. Алеев невольно сделал шаг назад, но дверь позади полковник уже успел захлопнуть.

-Мы в эпицентре, - прошипел он. - Следи за каждым движением, если не хочешь, чтобы оно стало последним.

Дверь открылась от мощного пинка и в комнату вошел человек, обряженный в мешковатое подобие смирительной рубашки. Вошел на руках.

-Полковник! Давненько твоя старая лысина тут не светилась! - резко выкрикнув это, человек без всяких видимых усилий кувырнулся назад, оказавшись на ногах - но одна его худощавая рука тут же вытащила из кармана металлическое кольцо с невероятно острыми гранями - набросив его себе на палец, Четвертый принялся крутить его в непосредственной близости от своего правого глаза.

-О, да у меня же новый зритель! - расхохоталась "стрела", уставившись на Алеева своими монотонно-янтарными глазами. - Это представление может быть последним, так что оплата вперед!

Лейтенант, все еще будучи не в силах произнести ни слова, разглядывал Четвертого своими расширенными глазами. Неудачник был значительно моложе его, тощ и несколько бледен, волосы его - растрепанные и неухоженные - были невнятно-светлого цвета, однако то тут, то там встречался очередной клок, неумело выкрашенный темно-синим. На цыплячьей шее болталось множество веревочек и цепочек - часть заканчивалась хитрыми узлами, а на одной даже висел небольшой замочек. Руки с тонкими пальцами ни секунды не пребывали в спокойствии, постоянно выуживая из карманов просторной одежды очередной острый предмет, которыми Четвертый беспрестанно жонглировал, вовсе на них не смотря и не отрываясь от разговора.

-Это твой будущий контролер, - видя, что Алеев все еще не в состоянии вымолвить ни слова, помог тому полковник.

-О, серьезное заявление, - хохотнул Четвертый, подбросив над головой ножницы и несколько острых спиц - все они упали в его протянутые за спину в последний момент руки, не оставив и царапины. - Как твое имя, о наш будущий контролер? Как зовут очередного обманутого на всю жизнь?

Кое-как справившись с собой, Алеев ответил.

-Что ж, меня, думаю, тебе уже представили, - улыбка Четвертого была совершенно безумной. - Знаете, полковник, это безобразие чистой воды. Могли бы меня и предупредить, что гости придут. А то вы претесь, а я ни сном ни духом. Сижу, понимаешь, никого не трогаю, доламываю примус...

Не договорив, Четвертый подскочил к Алееву, заставив того отшатнуться.

-А чего ты такой нервный? Это из-за замков? - он потряс своими звенящим "ожерельем". - Вообще это просто. Видишь, эта веревочка затягивается при каждом неосторожном движении, так что если каждое из них не будет правильным, она тебя в момент удавит. А вот эта цепочка определенно способна...ладно, неважно. Слушай, лейтенант, у тебя есть с собой пара титановых шариков? Ну знаешь, как в том анекдоте, хочу тоже попробовать...нет? Досадно... - не дожидаясь ответа, Четвертый вновь отскочил в сторону, оттолкнувшись о стены и снова встав на руки и упершись ногами в висящую на стене плиту. - Нет-нет, мне так удобно. Не волнуйтесь. Заварить вам чайку, господа хорошие?

Не дожидаясь ответа, Неудачник скрылся в соседней комнате - на руках он двигался едва ли не быстрее, чем на ногах, словно вообще нисколько не весил.

-Он...он всегда так...

-Да, - кивнул полковник. - Когда чтобы сделать хоть что-то нормально, ты должен усложнить себе задачу раз в двести...тут любой свихнется, рано или поздно.

-Я-то нормален! - выкрикнули из дальней комнаты. - А вот с окружением у меня вечно проблемы!

Четвертый вновь выскочил из дверного проема - направляясь на руках к плите, он без особых проблем удерживал ногами коробку с чаем.

-Лейтенант, ты очень-очень бледный, это нехорошо, - пробормотал он, пальцами правой ноги выцепляя себе пакетик. - Тебе определенно нужно больше бывать на свежем воздухе. И уж конечно, больше веселиться. Вот скажи мне, ты когда-нибудь вскрывал танк консервным ножом? Прыгал с семнадцатого этажа на лежащую внизу подушку? Нет? Эх, так и жизнь пройдет, а ты ничего не попробуешь. Ну хотя бы спасался из-под воды, будучи привязан цепями к поставленной на тридцать секунд бомбе, с замазанным клеем ртом и руками? Нет? Да что же у вас за жизнь-то такая скучная...полковник, чайку?

-Не сегодня, пожалуй, - буркнул Щепкин. - Чтобы пить с тобой чай и не ошпариться, нужно как минимум делать это, стоя на одной ноге.

-Как что-то сложное, - рассмеялся Четвертый. - Вы слишком ограничены. Не забывайте, пока я рядом, вы можете если не летать, то прыгать метров на десять уж точно. Вот только ваши задуренные всеми этими физическими законами головенки вечно ставят вам же палки в колеса и поганят всю веселуху. Позорище. Не меньшее позорище, чем то, что вы держите меня в этом чертовом сарае с...черт, я уже и забыл, сколько, вот до чего дошел!

-Можно задать вопрос? - наконец, решился Алеев.

-Если он не о смысле жизни, то вперед, - стоя уже на одной руке, Четвертый второй дотянулся до кружки, куда только что опустил пакетик и поставил ее на пол рядом с собой. - Чего хочешь-то?

-Ты можешь сделать что-то...ну, нормально?

-Могу. Но не буду. Я как-то пытался нормально открыть банку консервов. Еще бы немного и остался бы без руки, - отхлебнув чаю, Неудачник перекатился вперед, снова становясь на ноги. - Видишь ли, лейтенант, я не должен достигать успеха. Во всяком случае, просто так. Иначе мне такой абзац наступит, что по закоулочкам клочочки мои собирать будете...вот на тебя танк едет - гранат нет, бежать некуда, что сделаешь?

-Займу подходящее укрытие?

-Правильно. А мне это смерть, - ухмыльнулся Четвертый. - Если я спрячусь, он меня размажет. Если побегу с вилкой прямо на его пулемет, все пули хоть в стратосферу закину и снаряды лбом отобью. Понял теперь?

-Это безумие... - вырвалось у Алеева.

-У меня своя атмосфера, - очередная безумная улыбка до ушей. - Жаль только, что вы в нее не вписываетесь, ребятки.

Взгляд Алеева вновь упал на плиту, что была прикручена к стене. Чайник и чашки, что стояли там, наплевав на тяготение, по крупицам отбирали у него чувство реальности происходящего с каждой секундой, что он проводил, смотря на них. Равно как и эти невозможные в реальности жесты и движения Четвертого, который пил чай, уже стоя на голове и помогая второй рукой, в то время как ноги его продолжали жонглировать острыми спицами...

-Это не безумие, лейтенант. Ты еще ничего о нем не знаешь, - смеялся Неудачник. - Полковник, так это, когда у меня уже дело-то? Засиделся, хочу снова вертолет зубочисткой пробить!

-Возможно, тебе придется заняться Прародителем, когда он исчерпает свою полезность, - задумчиво произнес Щепкин. - Он настолько силен, что способен смести целую армию. И значит, при контакте с тобой...

-Станет не опаснее комарика. Главное только настоящих комаров от меня отгоняйте. А то ведь пропаду ни за грош, - Четвертый скорчил грустную физиономию. - И никто не узнает, где моя могилка...

-С учетом того, что после смерти мы тебя кремируем - несомненно, - добавил глава "Атропы". - Слушай, я понимаю, как это звучит, но...мог бы ты хотя бы на время прекратить паясничать? Лейтенант, кажется, сейчас окончательно свихнется.

-Его проблемы, - Неудачник зацепил пальцами освободившейся ноги пустую кружку и грохнул на стол. - Наливайте чай, лейтенант, только закройте глаза и отвернитесь. И трясите чайник посильнее, тогда точно ни капли не прольете.

-С-спасибо. Что-то расхотелось, - выдохнул Алеев. - И это все равно безумие.

-Сказал же, оно еще даже не начиналось, - Неудачник подбросил чашку с кипятком над головой и поймал двумя выставленными пальцами - пальцами правой ноги. Ни одна капля так и не полетела в сторону.

-Кстати, полковник, остальных-то он видел, да?

-Видел, - ответил сам Алеев, и его снова передернуло. - Но ты их явно бьешь по всем статьям.

-Ну, раз уж ты всех их повидал и твои шарики еще не укатились за ролики... - Неудачник улыбнулся даже шире, чем в прошлый раз. - Думаю, теперь-то можно это сказать.

-Что?

-Добро пожаловать в клуб.

Интерлюдия 4. Вызов.

1987 год.

Лифт довез его только до шестнадцатого этажа Еще пять этажей - и он был бы уже у цели, но в таких делах ничего просто не бывает, особенно когда речь идет о магах. Особенно когда речь идет о семье Абаль.

Потомки французских переселенцев, они обосновались в Штатах еще с конца девятнадцатого века. Их логовом был Норт-Арвуд, старый и грязный портовый городок в штате Виргиния, чьим основным производством являлась угольно-антрацитовая промышленность и заготовка древесины. Многочисленные угольные электростанции, огромный старый порт, вечно загруженные машинами улицы и начатая во второй половине XX века добыча природного газа делали свое дело: еще в 1980 году Норт-Арвуд вошел в десятку самых загрязненных городов США, оставив многих конкурентов позади. Что весной, что летом он представлял из себя одну большую ловушку для застойного воздуха, жаркую и пыльную парилку, а согласно проведенным пять лет назад исследованиям, каждый четвертый житель города страдал от заболеваний органов дыхания. Чрезвычайная скученность застройки также приносила свои плоды: центр города был удушливым каменным мешком, где солнце загораживали многочисленные высотные офисы банков и корпораций. Сюда не ездили туристы, это место даже забывали иногда указывать на некоторых картах. Семью Абаль, Вторых Владельцев городских духовных жил, купивших свои права на город у Ассоциации еще в начале века, это вполне устраивало.

Они были тут полноправными хозяевами - что в мире магов, что в мире людей: в первой четверти века Норт-Арвудом по сути дела правили многочисленные криминальные бароны, но семья Абаль, добившаяся наибольшего влияния во времена Сухого закона, поднялась выше всех - и стерла в порошок большинство конкурентов - не без помощи своих "особых знаний", само собой. Четко следя за сокрытием своей истинной природы и не давая Ассоциации действительно серьезных поводов вмешаться в их дела, семья Абаль, в отличие от многих полукриминальных группировок, прочно стояла по ту сторону закона и даже над ним: до серьезного реформирования городской полиции и частичного искоренения царившей в рядах норт-арвудских чиновников коррупции ситуация, когда кто-то из них мог убить человека на глазах нескольких полицейских и избежать наказания, просто старой и страшной байкой отнюдь не была. Сильно деградировав со временем как магический род и опустившись до банальной человеческой мафии, и то уже растерявшей большую часть своей силы, они все еще пытались удержать городок в своих когтях, когда с каждым годом сквозь пальцы утекало все больше и больше. Они все еще держали под контролем черный рынок оружия, они все еще затопляли Норт-Арвуд наркотиками, нередко имевшими алхимическую природу, они все еще могли ответить на нанесенный им удар так, что второго уже точно бы не последовало. Их все еще стоило опасаться - к концу века окончательно ожесточившись, пощады они почти не знали. Старая городская поговорка - "наступив Абаль на ногу, свою лучше отрежь сам" - все еще была в ходу.

Ничего из этого его не впечатляло.

Двери лифта раскрылись и, не успел он выйти в роскошно убранный коридор, как двое убийц в дорогих костюмах, стоявших у дверей прямо противоположных, заметно напряглись - было от чего, так что он их не винил за недостаток выдержки.

-Посторонним вход воспрещен, - прошипел один - лысая горилла с выпирающим из-под рубашки бронежилетом.

-Я к Шоро, - расплывшись в мерзкой улыбке, Эрик Грей потряс черной сумкой, только что скинутой с плеча. - У меня для него подарочек.

-Не думаю, - прогудел амбал, в руку которому уже легла увесистая дубинка. - Сэр Абаль не принимает без приглашения. А лифт, на котором ты приехал, закрыт для посторонних. Что-нибудь скажешь в свое оправдание, прежде чем я переломаю тебе все кости? Расскажешь мне историю? - он легонько похлопал Эрика своим снарядом по плечу.

-Конечно, расскажу, - Факел продолжал улыбаться. - Это будет история об охраннике, который занялся извращенным сексом с собственной дубинкой, в то время как его напарник тщетно пытался собрать свои кишки по полу.

-Ты... - второй громила уже сделал шаг вперед, но Эрик поднял руку в предупредительном жесте.

-Не советую. Шоро очень огорчится, если ему придется нанимать столько новых людей взамен искалеченных. Четверо ваших, что у лифта внизу, боюсь, уже не особо дееспособны. А один вряд ли сможет теперь продолжить свой славный род. Передайте ему потом, что я очень сожалею - тот выстрел был чистой случайностью...

Наконец, они не выдержали. Дубинка понеслась к его лицу.

Несколько секунд спустя она уже вырубила своего прежнего владельца и размозжила ухо его коллеге. Оба громилы растянулись в рост на полу. Не отказав себе в удовольствии пнуть одного из них напоследок, Эрик выбросил более ненужную дубинку порочь. Лифтовая кабина услужливо приняла набранный им код и двери закрылись. Под легкую музыку кабина тронулась, невыносимо медленно поднимаясь наверх...

Разворошить улей Абаль было не очень сложно. Пара сорванных оружейных сделок, груз наркотиков стоимостью около пяти миллионов, ныне покоящийся на дне озера к радости местной живности...та бомба в их любимом казино, наверное, стала последней каплей, после которой на незваного гостя были брошены все силы взбешенной семьи.

Для решения проблемы с новым человеком в его городе Шоро Абаль призвал троих своих лучших людей. Джек Ходжекс, быстрый, как молния. Старая история - однажды в перестрелке с полицейским патрулем он уложил трех человек раньше, чем они успели вытащить стволы, а от пули четвертого уклонился, размазав мгновением позже мозги копа по асфальту. От одной пули он когда-то уклонился, да. От более чем тридцати, выпущенных в спину - Эрик подкараулил его на автостоянке, пьяного в хлам - не смог.

Тибо Дерош - боец высшего класса, из черных поясов по освоенным им боевым искусствам можно было свить мумию. Ни одно из них не помогло, когда Эрик проехался по нему на машине с утра пораньше.

Густав Бергер, снайпер, более тридцати голов на счету. Продемонстрировать чудеса меткой стрельбы он, сброшенный под поезд в метро, так и не смог.

Он никогда не играл по правилам. Он никогда не оставлял намеченную жертву в покое. И он никогда не упускал возможности нагнать страху. В конце концов, когда ты сам имеешь полное право бояться всей этой чертовщины - ведь уродился ты человеком, к ней никакого отношения не имеющим - лучший способ сладить с этим самым дрянным чувством - заставить бояться уже их. За две недели работы в Норт-Арвуде он добился впечатляющих результатов, но еще многое нужно было сделать.

Следующей остановкой после вывода из игры убийц Шоро стал его придурковатый племянник Сигир, что заведовал целой сетью подпольных автомастерских. В Норт-Арвуде не проходило недели без десятка угнанных машин: в таких местах они разбирались на запчасти, чистились, если была нужда, от хозяйской крови и развозились кусками уже черт знает куда. Очередной "гениальной" идеей Сигира Абаля была транспортировка наркотиков малыми порциями вместе с этими самыми деталями, прямо в новых машинах. Об этом, как и о многом другом, он рассказал Факелу, оказавшись в весьма стесненных обстоятельствах: с прибитыми к стулу множеством острых гвоздей руками и включенной газовой горелкой, которая неумолимо приближалась к его визжащей морде...

Абаль достигли точки кипения довольно скоро, но именно этого он и добивался - прежде чем наносить визит королю, следовало еще больше проредить орду пешек. Пара анонимных звонков и спровоцированная ими та ночная бойня в недостроенном здании - она едва не стала для него последней и в план пришлось вносить коррективы: на зализывание ран ушло трое суток, до краев наполненных болью, запахом лекарств и крепкого алкоголя. И конечно, звоном падающих на пол пуль, только что выдернутых из брызжущей кровью раны. Цель, однако, была достигнута - "дворец" Шоро был открыт для удара, а больше половины его шайки отправилось по трем печальным адресам - тюрьма, больница и морг.

Лифт, наконец, остановился - следующим сразу за открытием дверей звуком, как и ожидалось, были щелчки множества затворов: личная гвардия Шоро - около пятнадцати верных ему до конца людей - выстроилась пред дверьми, заняв добрую половину роскошно убранного кабинета.

-Не стрелять. Пока, - послышался влажный голос из-за обернутых в темные костюмы спин. - Он бы не пришел сюда без веского повода, иначе он просто самоубийца...

-Хренов гений, - хмыкнул Факел, медленно делая пару шагов вперед. - Я оставил ствол внизу, Шоро. Он все равно был не мой...

-Судя по твоим прошлым подвигам, ствол тебе не очень-то и нужен, - протянули в ответ. - Дайте ему пройти, но не опускайте пушек, господа.

Толпа расступилась, грохоча тяжелой обувью. И он наконец увидел двух людей, ради которых вот уже полмесяца разыгрывался весь этот кровавый спектакль.

Шоро Абаль - тощий светловолосый человек в темно-зеленом пиджаке, с вспотевшим лицом и глазами заслуженного наркомана - восседал в своем огромном кожаном кресле, нервно теребя зажатую меж пальцев авторучку. На столе, совсем рядом с ним, лежал пистолет. Стоявший по правую руку от младшего брата, Фроделли Абаль, основной "решатель проблем" семьи, не сводил с Факела своих одинаково больших и злобных глаз, которые выглядели даже страшнее остального лица. Лицо это больше напоминало застывшую маску из телесного цвета резины, изрезанную вдоль и поперек и зашитую чудовищными, грубыми нитками. Левой рукой Фроделли упирался в стол, другая же - вернее ее обрубок - был выставлен вперед, указывая прямо на незваного гостя. Согласно наведенным справкам, все, что на что хватило Фроделли, с трудом постигшего азы кукольного искусства - так это сделать пару-тройку ужасающе неудобных и громоздких протезов: от монструозных череподробилок до простенького пистолета-пулемета, впаянного прямо в искусственную конечность.

-Зачем пожаловал? - ехидно поинтересовался Шоро. - Надеюсь, обойдемся без пафосных речей? Надеюсь, ты не будешь требовать финальной битвы на крыше моего скромного здания, как в дешевом кино?

-К херам все это, - кивнул Эрик, снова сдергивая с плеча сумку. - Я думаю, вы уже и так догадались. Я тот, кому вы обязаны последними двумя неделями. Теперь мне приказали рассказать, за каким же чертом все это было надо.

-Сгораю от нетерпения, - язвительно произнес Абаль.

-Год назад вы вылезли из своей помойной ямы, - прошипел Грей. - Год назад вы получили наводку на один конвой с весьма интересным грузом...

Глаза Шоро расширились от удивления.

-Так это...это все... - выронив авторучку, он потянулся к своему стволу. - Тебя послали они?

-В десятку, - оскалился Факел. - Вы, мать вашу, сильно просчитались, когда подумали, что сможете куснуть Церковь и не быть проглоченными в ответ. Шишки из Ватикана вами недовольны...и тот хмырь наверху, наверное, тоже. Так что когда мы выдрали из нашей крысы все, что было нужно...ну, кто-то должен был научить вас уважению, не так ли?

-Занятная история, - зло усмехнулся Шоро. - Столько крови - и все из-за каких-то остолопов с алебардами? Что в сумочке-то, господин палач?

-Виновное лицо, - приподняв сумку, Эрик резким движением дернул молнию. - Как видите, пока еще даже вонять не начал.

Содержимое спортивной сумки заставило кого-то содрогнуться. Кто-то отвел взгляд, кто-то зажал рот рукой. На лицах братьев Абаль не дрогнул ни один мускул.

-Ты разнес все, что мы строили годами, - прошипел Шоро, скрежеща зубами. - Ты убил Сигира - за одно это только мы будем жарить тебя на медленном огне. Ты заявился сюда, выложил нам все в лицо и посмел приволочь с собой чертову отрезанную голову...я даже не знаю...ты вообще со своей-то головой как, еще дружишь?

-Более чем, - бросив сумку на пол, хрипнул в ответ Факел.

-Тогда назови хотя бы одну гребаную причину не отрывать эту голову тебе прямо сейчас!

-Подземный гараж.

Ради этих слов он проливал кровь две недели. Ради этих слов ночь за ночью была наполнена пороховой гарью и звоном пустых гильз. И криками умирающих, конечно же.

-Что? Какой еще, черт тебя дери, подземный гараж?

-Ваш, конечно же, - невозмутимо продолжил Эрик. - В который этим утром прибыла очередная ваша фура. Вы уж простите, но всю эту наркоту я забрал себе на изучение...

-Ты....

-Вы в накладе тоже не остались, конечно же. Честный обмен, все дела. Я подумал, что у вас теперь серьезные проблемы с оружием, так что привез в подарок достаточное количество взрывчатки, чтобы отправить Статую Свободы на Луну.

-Т-ты... - Шоро Абаль был уже красным от гнева, его рука судорожно расстегивала сдавивший шею воротник.

-Ах да. И если через шесть минут я не покину ваше уютное логово, то буду считаться хреновым мертвецом. И тогда мои бесконечно нервные коллеги активируют заряды. Уверяю вас, у них пальчики так и чешутся.

-Да я тебя...здесь же...

-Рискнешь? Вы все равно не успеете вывезти машину на безопасное расстояние. Здание так или иначе заденет.

Молчание длилось долгих две минуты. В повисшей тишине слышался скрип зубов Шоро.

-Условия, - наконец бросил он.

-Вот, можешь же, когда захочешь, - вытащив из нагрудного кармана вчетверо сложенный листок бумаги, Эрик небрежно кинул его на стол. - Позвонишь. Сейчас. Согласишься на все требования и тогда, быть может, еще проживешь какое-то время одним куском. Ах да, совсем забыл... - более не обращая внимания на Шоро, Эрик уставился на его брата. - Твой сынок жив. Немного поломан, конечно, но жив. Получишь его завтра, если не будешь с нами выделываться.

-Докажи, - впервые за все время подал голос старший из братьев.

-Как? Надо было и ему что-нибудь отрезать для порядку? Нет? Вот и я так думаю. Мы пока вас только предупредили. Если сваляете подобную херню еще хоть раз - вернемся и будем бить уже насмерть.

Шоро Абаль сидел с прижатой к уху телефонной трубкой и лицо его, до того красное как помидор, сейчас было уже белее мела. Если бы он мог взорваться от злости, то давно бы уже это сделал, причем взрыв был бы такой силы, что не понадобились бы никакие грузовики с зарядами внизу.

-Да, - глухо сказал он в трубку. - Я понял. Я согласен. Когда мы сможем с вами встретиться и обговорить все как нормальные люди? Что? Как завтра? Нет, завтра я...да. Хорошо.

Чуть отодвинув трубку, Шоро Абаль взглянул на брата. В глазах его только что затонула последняя надежда справиться с той силой, которой они не так давно нахально бросили вызов и даже смели подумать, что останутся безнаказанными...

-Вам сказали возвращаться, - совершенно безжизненным голосом произнес он. - Эй. Пропустите его уже.

-Это ваше, - швырнув сумку на пол, Эрик резко развернулся к дверям. - Мой вам совет - в следующий раз думайте, кого собираетесь грабить, идиоты.

Оставив позади задыхающегося в порыве бессильной злобы Шоро, он поплелся к лифту.

В темную узкую комнатушку он ввалился, будучи уже мрачнее тучи. Впрочем, лицо средних лет женщины в темной мешковатой одежде, что сидела за простым деревянным столом, было вообще словно высечено из камня - он никогда не мог вспомнить, чтобы на нем мелькало хоть что-то человеческое.

-Мне слишком мало платят за все эти дырки в боку, - прохрипел Эрик, стаскивая бронежилет. - И за все эти переговоры с магической мразью, заигравшейся в крутых бандитов. Что ты на меня так пялишься?

-Звонили, - мрачно произнесла женщина. - Тебя от нас забирают.

-С хрена ли?

-Ваш Филин объявил общий сбор, - она пожала плечами. - Что-то крупное затевается. "Догма" должна быть в Риме уже через три дня. В полном составе, Эрик.

-Что стряслось-то? - устало произнес Факел, падая на стул. - Они вроде в Польше кого-то сейчас брали...

-Один из ваших мертв, Эрик. Новичок. Филин сказал, ты поймешь о ком речь.

-Кто? - он задал лишь этот короткий вопрос, в который влилось столько злости, сколько успело скопиться за последний месяц.

-Какие-то русские. Судя по всему, мы прошляпили рождение крупного игрока. Расследование уже пошло, пока неизвестно, к чему оно приведет, но на всякий случай подтягиваем резервы. И ты тоже нужен.

-Зашибись отпуск начинается, - сплюнул Грей. - Установи связь. Передай, что я вылетаю уже сегодня.

-Кто-то вроде мечтал отдохнуть, - ее тон нисколько не изменился.

-Иногда мечты полезно засовывать туда, куда солнце не светит, - а вот в его голосе чувствовалась уже настоящая ненависть. - Установи связь, я сказал. Скажи, что я скоро буду.

-Хорошо, хорошо. Ну и рожа у тебя сейчас...честно говоря, я уже не завидую этим парням.

-Мне коммуниста убить - только потешиться, а если они еще и одного из наших завалили... - Грей тяжело выдохнул. - Я искренне, мать их, надеюсь, что они найдут время и сами тихо удавятся. Все не так больно будет, как когда я до них доберусь...

Бостон.

Человек этот появился в общежитии Линдси еще весной - и сразу привлек к себе внимание многих жильцов: и внешностью, и поведением - что из этого являлось более странным, даже нельзя было сразу определить. Высокий, крепко сложенный, с мрачным лицом и тяжелым взглядом темно-синих глаз, прятавшихся под седыми кустистыми бровями, со шрамом на правом виске и спутанной бородой, он ввалился в холл около часа ночи, оглушительно хлопнув дверью и буквально швырнув на пол два огромных чемодана. Разбрызгивая грязь и распространяя повсюду тяжелый запах лекарств, бензина и каких-то трав, он протопал к стойке и барабанил по ней своими сухими, обветренными ручищами до тех пор, пока не перебудил весь первый этаж. Сам Линдси, бывший в числе этих самых разбуженных, был также и полон решимости выдворить нахала вон еще до того, как тот заикнется о том, что ищет жилье - но когда тот достал потертый кошель и о стойку зазвенели вытянутые оттуда побрякушки, мнение старого Линдси резко переменилось. Впрочем, тот памятный - ибо первый - разговор с этим странным постояльцем, самым странным из всех, что он повидал на своем веку, он помнил до мельчайших деталей даже сейчас, спустя больше чем два месяца.

-Комнату. Большую, лучше две смежных, - хрипел седой, выкладывая на стойку золотые кольца, брошки с внушительных размеров камнями и несколько мятых купюр. - Это за комнату. Это - чтобы никто не беспокоил. Это - чтобы не беспокоились вы.

Линдси тогда хотел сказать много чего - и, наверное, сказал бы - вот только поймав тяжелый взгляд своего будущего постояльца, мигом проглотил все то, что рвалось наружу и лишь смиренно кивнул, нервным движением сгребая драгоценности в карман своего халата.

-Как вас записать?

-Йозеф, - буркнул седой с каким-то жутким акцентом.

-А...а фамилия?

Молча раскрыв кошель, седой вновь запустил туда свои крючковатые пальцы и извлек на свет Божий то, что заставило Линдси охнуть от ужаса - связку серебряных зубов.

-Это, - произнес он, кидая страшное ожерелье на стойку. - Это за фамилию.

-Н-но...

Снова этот взгляд - от такого все кишки в узел связываются.

-Хорошо, - наконец, справился с собой Линдси. - М-можете забрать...я думаю, вы и так...переплатили.

-Тогда - на будущее, - пожал плечами Йозеф и сказал то, что окончательно испортило Линдси эту ночь. - Я тут надолго.

Каждое его слово оказалось правдой - к сожалению. Разместившись на пятом - последнем - этаже и оккупировав выданные ему две большие комнаты, объединенные когда-то в одну путем разрушения стен и прочих перегородок, Йозеф словно вовсе забыл о существовании окружающего мира. Другие постояльцы видели его нечасто - раз-два в неделю, когда он выбирался из своей берлоги, чтобы закупить продуктов (на какие средства он это делал, Линдси предпочитал не только не знать, но даже и не думать), все же остальное время он проводил в арендованном помещении, куда спустя неделю троица усталых грузчиков, матерящихся на чем свет стоит, втащила два здоровенных деревянных ящика. Набираться смелости для того, чтобы поинтересоваться, что же такое привезли его самому жуткому постояльцу, Линдси пришлось несколько дней, но он, наконец, смог это сделать.

-Я, в некотором роде, исследователь, - пробурчал тогда в ответ седой, впервые с момента своего приезда обедающий не в своем логове, а в гостиной внизу. - Мне нужно тихое место до осени, вот и все. К концу августа вы сможете обо мне забыть.

-Вы, надеюсь, не привезли ничего опасного... - начал тогда было Линдси заранее заготовленную речь, но был жестоко оборван на полуслове.

-Не для вас, - многозначительно ответил Йозеф, закончив выскребать из тарелки остывший суп. - Так что не беспокойтесь.

Не стоило и говорить даже, сколько за эту пару месяцев у Линдси было мыслей об извещении полиции или хоть кого-то, кто мог бы помочь разобраться в этой странной ситуации. Каждый раз его останавливало лишь одно - воспоминание о той первой ночи, об этих пальцах, которые вытягивали из мешочка связку зубов - убрав страшную вещь в самый дальний ящик комода, Линдси так и не решился до сих пор ее выкинуть от греха, постаравшись забыть, что она вообще есть. В конце концов, деньги у этого жуткого типа были вполне себе настоящими, а за колечки с брошками он вскоре выручил столько, что теперь стало возможным вернуться к старым планам капитального ремонта его маленькой старой ночлежки. Постоялец же тем временем продолжал проводить день за днем в своих комнатах, почти никогда не включая света.

-У меня очень больные глаза, - объяснил он как-то за одним из тех коротких случайных разговоров, что, бывало, происходили раз в неделю. - Быстро устают, понимаете? Вот и даю им кой-какой отдых...

Второй неприятный случай (за первый Линдси по праву считал само появление Йозефа) случился через полтора месяца после вселения жуткого гостя. Линдси, конечно же, сам был немного виноват - он попросту забыл объяснить новой уборщице, в какой номер лучше не стучаться. Но была тут и вина гостя, несомненно - ведь это он, а не Линдси или кто-то еще забыл, как обычно, закрыть за собой дверь на ключ!

Что точно она там увидела, так выяснить и не удалось - уволившаяся через неделю женщина каждый раз вспомнила о том, что оказалось за открытой дверью с каким-то первобытным ужасом. В тот самый день Линдси, дремавший у себя внизу, вскочил на ноги от дикого крика, и, не успел он даже подняться по лестнице, как по ней уже спустился Йозеф - державший несчастную уборщицу за лицо, он волочил ее по полу так же легко, как набивную куклу.

-Я просил не входить, - прорычал он, толкая женщину вниз. - Научите эту шваль не лезть в чужие дела.

Криков, конечно, было много - и криков, и ругани, и новых мыслей о полиции. Несколько крупных купюр, выданных седым чудовищем, решили все дело, а уже дня через три Линдси смог выдернуть из окончательно пришедшей в себя женщины хоть какие-то крохи. И они ему не понравились.

-Вы бы его видели, - немного заикаясь от страха, бормотала так недолго продержавшаяся на своей новой работе уборщица. - Вся спина, руки...Господи помилуй, все исколото, все в каких-то закорючках. А когда они засветились...страх-то какой...

Само собой, последнее ей почудилось от страха - Линдси был в этом более чем уверен. А что до обильных татуировок по всему телу - так мало ли у кого какие причуды? Но вот то, что было дальше, окончательно убедило его в том, что с постояльцем надо что-нибудь, да делать.

-В углу там у него, в углу, - запинаясь, выговаривала женщина. - Не знаю, что это, но прямо там было. На полу что-то выписано, и на стенах, а в углу...

-Да говори уже толком! Что там он прячет-то? - вскипел Линдси.

-Н-не знаю! Оно ко мне потянулось, как вошла, а этот...сказал что-то. И...не помню. Помню только, как меня с лестницы спустил, скотина...

Тогда Линдси еще худо, но держался. Всего через неделю после случая с уборщицей произошло то, что не просто переполнило чашу его терпения, но разбило ее вдребезги.

Молодой парень, снявший себе комнату этажом ниже Йозефа, заплатил за две недели - как оказалось, в его доме делался ремонт, причем настолько масштабный, что пришлось срочно искать, где бы его пересидеть - работа, которую он писал, в тех условиях, что наступили дома, двигаться попросту не могла. Уже вечером третьего дня он заявился к Линдси, тихо поинтересовавшись об источнике звуков, которые слышит каждую ночь - он описал их как тихие шаги, время от времени сопровождающиеся треском старого паркета и негромкими хлопками. Не желая портить репутацию своего заведения, Линдси не сказал ничего, посоветовав лишь закрывать окно получше да высыпаться покрепче. К концу первой недели молодой человек уже напоминал весьма раздраженное приведение - белый, как мел, исхудавший и вздрагивающий от каждого шороха, он каждый день звонил домой, интересуясь, нельзя ли уже вернуться. Линдси не сделал ничего - а со следующего дня парень попросту перестал выходить. Вытерпел хозяин общежития около трех дней, по истечении которых дверь была вскрыта.

Тело нашлось у окна - молодой человек лежал на спине, зажав в руке нож для резки хлеба - оба запястья были буквально исполосованы, что вдоль, что поперек. Спустившийся в тот же день вниз Йозеф совершенно спокойно пообедал, заплатил и вновь убрался к себе, пробурчав что-то о сборе вещей и о том, что скоро съезжает. Вот только Линдси ждать более не собирался, о нет. На то, чтобы собраться с силами, у него ушли еще сутки - но в утро, на которое он наметил, наконец, звонок в полицию, появился еще один гость. И он был даже страшнее прошлого.

Дверь в связи с царящей внутри духотой была приоткрыта - и потому Линдси не сразу заметил, что в холле появился посторонний. Высокая фигура остановилась сразу за порогом для того, чтобы вытереть ноги об измочаленный коврик - на памяти Линдси так не поступал почти никто, и уже это заставило его задуматься о том, не стоит ли в качестве ответной вежливости сделать крохотную скидку для нового гостя. Пока он о том размышлял, гость приблизился. И, взглянув на него получше, опешивший Линдси понял, что из его головы как-то выветрилось все и разом - а не только мысли о скидках.

Высокая женщина, подошедшая к стойке, была закутана, несмотря на жару, в тяжелое темное пальто с большими железными пуговицами, полы которого волочились по паркету, собирая пыль. Высокий воротник был поднят, но это ничуть не мешало видеть, что голова гостьи была полностью забинтована: кое-где наружу торчали клоками невнятно-темные волосы, внизу были небольшие щели для рта и носа, глаза же были надежно скрыты старыми очками-консервами. Подойдя еще ближе - вещей при ней не было - гостья оперлась на стойку упакованной в точно такие же бинты рукой - каждый палец был замотан в отдельности, замотан очень туго, что, впрочем, вовсе не мешало ей нервно ими постукивать. Голос у нее оказался вежливый и тихий, с какими-то странными нотками - но корни этой странности и без того изумленный и напуганный Линдси постичь никак не мог:

-Добрый день, - запустив вторую, скрытую за бинтами руку в карман пальто, она медленно вытащила оттуда небольшую фотокарточку. - Прошу прощения за беспокойство, вы не могли бы посмотреть на этот снимок?

-Я...я не совсем понимаю, что вы... - Линдси медленно взял фотографию в руку и изумленно охнул.

Снимок был черно-белый и довольно-таки небольшой, а еще изрядно поеденный временем. Весело, с каким-то скрытым ликованием глядевший с фотокарточки человек в серой двубортной шинели выглядел очень молодо, но не узнать своего страшного постояльца Линдси попросту не смог - и пусть он и не успел ничего сказать, странной женщине, похоже, достаточно оказалось и его удивленного возгласа.

-Благодарю вас, - все так же тихо произнесла она, буквально вырвав фотографию у него из рук. - Я вижу, вы его узнали. Не подскажете ли мне, где именно он у вас остановился?

-Второй этаж, он...это... - Линдси собирался сказать еще что-то, но она высоко подняла свою забинтованную руку.

-Я благодарю вас за помощь. А теперь спите.

-Что?

-Si dormieris non timebis quiesces et suavis erit somnus tuus (1), - скороговоркой выдала гостья, щелкнув опешившего хозяина по носу.

Слов, слившихся почти воедино, старый Линдси так и не понял - глаза его закатились, а тело качнулось вперед, определенно ударившись бы лицом о стойку, если бы забинтованная женщина не успела его вовремя подхватить. Усадив хозяина общежития в уродливое кресло, она снова взглянула на старый снимок - и взгляд ее глаз, закупоренных очками, оказался прикован к нему на несколько минут. Снова и снова скользил этот взгляд по улыбающемуся лицу, по шинели, по расстегнутому ее воротнику - специально расстегнутому, чтобы всем было видно Рыцарский крест Железного креста...

Тяжело вздохнув, гостья бросила фотокарточку обратно в карман. Подождав еще несколько минут у стойки - нужно было немного успокоить нервы - нетвердым шагом женщина двинулась наверх.

Каждый шаг по старой скрипучей лестнице был сопряжен с большим трудом - ведь каждый из них легко мог стать последним. Каждый шаг отдавался в ушах грохотом сильнее колокольного боя - она чувствовала, что все больше и больше погружалась в вязкое, смертельно опасное болото, откуда уже не было пути назад...

Достигнув второго этажа, она остановилась. Цепи предвещали беду на своем привычном языке, языке боли. Флайшер не терял времени даром, несомненно. Его магия была тут повсюду, и неважно, что это ветхое здание не было полноценной мастерской мага, где тот, как известно, был почти всесилен - это уже было его полем для игр. А все слабости оного поля компенсировала сама личность хозяина. Почти полностью.

Оберштурмфюрер Йозеф Флайшер, также известный как Эльбст - большую часть своей силы он получил, отобрав ее вместе с этим именем у старого швейцарского водного духа. Член никогда официально не существовавшей Sondergruppe "Schwarzwald" - подразделения СС, что было подчинено напрямую главам нового Туле, группы, что состояла целиком из посвященных, отобранных ими для выполнения важнейших задач. Один из лучших учеников печально знаменитого Станиславуса Ольма. Один из ведущих участников проекта "Blot Nott", успешно переживший не только войну, но и разгром организации A.E.I.O.U., в рядах которой пытались затеряться маги, служившие - или поставившие на службу себе - нацистский режим.

Старший ассистент в проекте "Амальгама", площадкой для проведения которого служил концентрационный лагерь Дахау. Адъютант штандартенфюрера Вольфрама. Ее творца. Ее дьявола.

Страх? Эти люди, что мирно спали сейчас за своими дверьми, ровным счетом ничего не знали о страхе...

И ее задачей - помимо встречи с магом, разумеется - было, чтобы так и осталось.

Пробуждая Цепи, она расстегнула свое тяжелое пальто. Никакой одежды, кроме него и бинтов она не знала, но последние покрывали все тело: то ли ожившая мумия, то ли сошедший со страниц Уэллса Невидимка. Глаза за очками заметно напряглись, изучая коридор. Ни одного шага вперед она пока не спешила делать.

Даже будь на их местах кто-то иной, ничего бы уже нельзя было изменить. Забраться в логово мага без приглашения - такие действия всегда трактовались весьма однозначно.

Флайшер знал, что она придет, несомненно. Знал о том еще с этой ночи, когда утратил связь с вышедшим на охоту фамильяром.

Знал, что она здесь, но не бежал. Давал ей право на первый ход.

Разочаровывать его она вовсе не собиралась.

Вместе с зарождающейся силой по Цепям потекла боль - прикрыв глаза, она тихо зашептала, заставляя себя концентрироваться не на самих словах, но на том, что они должны были принести:

-Oculi tui recta videant et palpebrae tuae praecedant gressus tuos, dirige semitam pedibus tuis et omnes viae tuae stabilientur (2)...

Коридор преобразился - казалось, даже стал чуть длиннее, чем раньше. Главным было вовсе не это: теперь она видела, какие ловушки были здесь припасены. Каждый кусочек паркета нес на себе грубо вырезанный символ, обретавший незаметность для чужих глаз сразу после того, как оказывался завершен. Используя паркет в качестве дощечек для рун, Флайшер создал простой, но чрезвычайно эффективный замок: чтобы пройти здесь, имея в теле пробужденные Цепи, необходимо было либо ступать только по нужным дощечкам, составив рунные слова, которые загадал хозяин, либо попросту собрать достаточно грубой магической силы, чтобы проломить эту защиту, не обрушив под собою пол. И то и другое давало хозяину достаточно времени на то, чтобы собрать силы для ответного удара - а это значило, что время, отпущенное ей на следующий ход, почти истекло.

Забинтованная рука скользнула под пальто. Можно было решить задачу и иначе, но некоторые рунные комбинации она уже успела разгадать - и ответы были весьма скверными. В случае ошибки от нее не останется даже пепла - и это в лучшем случае, в худшем же она, совершенно беспомощная, станет игрушкой мага.

Как тогда, в Дахау.

Нет, нет, нельзя о том думать. Она уже не тот человек, которого тогда Флайшер отобрал для программы...

Она уже не человек вовсе.

В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким...и убьет чудовище морское...

Хорошие строки. Вспомнились очень даже к месту.

Она простирает вперед правую руку, стянутую бинтами.

-... et mittam post eos gladium donec consumantur (3)...

Полдюжины небольших Ключей - в два раза меньше обычных - высыпалась из плаща, вонзаясь в пол. Женщина в очках согнула вытянутую ладонь - клинки, внезапно обретшие жизнь, рванулись вперед, прорезая трухлявое дерево, словно подтаявшее масло. Каждый раз, когда Ключ касался очередной руны, та на миг вспыхивала синим огнем и тут же гасла - клинки поглощали вложенную в них силу без остатка, расчищая для хозяйки путь.

Забинтованная рука сжалась в кулак - и Ключи, взмыв в воздух, один за другим вонзились в дверь угловой комнаты впереди...

...чтобы спустя какую-то жалкую секунду стечь на пол лужицами расплавленного металла. Отдельным клинкам повезло еще меньше - их и вовсе вернуло в реальность тем, чем они были когда-то - рваными, измятыми страницами из Библии, которые тут же зашлись ярким пламенем, почти мгновенно прогорая до пепла.

Защита комнаты мага была цела - и играючи отразила ее детскую атаку. Но теперь, по крайней мере, она могла взяться за цель всерьез.

Могла ли? Были ли у нее вообще шансы против Флайшера, который выходил победителем из их встреч уже не первый раз?

Были, напомнила она себе, еще как были. А все те разы он всего лишь оставался в живых. Всего лишь убегал.

Но никто не способен бежать вечно.

Она шагнула к дверям, теперь уже не опасаясь, что вырезанные на полу руны оставят от нее лишь мокрое место. Забинтованная рука вытянула из кармана небольшой кинжал, по тонкому лезвию и крестовине которого бежали тщательно выгравированные буквы. Вертикальная полоса - "CSSML" - сходилась с горизонтальным "NDSMD" точно на второй "S" (4).

Она шепнула пару коротких слов. И, как только хватка бинтов на левой ладони ослабла, как только их стало возможно с нее приспустить, рассекла эту ладонь, сделав три глубоких разреза и не издав при том не звука. Лицо за повязками не дрогнуло - его владелица давно уже привыкла к боли. Сжав руку в кулак, она принялась сцеживать свою кровь в подставленную ладонь другой: тонкая струйка кристально прозрачной жидкости - чище родниковой воды - текла медленно, с большим напряжением.

Женщина застыла на месте, прикрыв глаза. Необходимый процесс шел медленно - виной всему были, разумеется, нервы. Будь она сейчас спокойнее, будь ее цель иной, не будь это Флайшер...

Она бы точно уже закончила. Господи, она бы сделала все меньше, чем за минуту! Всего-то дел: выделить толуол, затем нитрование азотной и серной кислотой, после выделить олеум...

В конце концов, это было для нее не больше, чем детской игрой. Почему же у нее сейчас ничего не выходило?

Понятно, почему. Проклятые нервы. Проклятый Флайшер.

Открыв глаза и осторожно поднеся к лицу ладонь, наполненную уже чем-то маслянистым, но все так же бесцветным, женщина в очках окунула туда палец и попробовала получившийся состав, мгновенно узнав этот кислый вкус. Ну да, серная кислота. Больше ничего не получилось. Устало вздохнув, она выпила остаток одним залпом и бросила взгляд на рассеченную ладонь.

Кожа, что до того скрывалась за бинтами, была темно-красной и влажной, тонкой на вид, словно пленка - место разреза же успело затянуться, зарасти грубой коркой. Под кожей набухала пульсирующая сеть неестественно выглядящих сосудов, виднелись спутанные комки вен, по которым перегонялся чистейший яд...

Один из тех, кто был виновен в этом, находился сейчас прямо за дверью. Слишком близко, чтобы сохранять спокойствие. Слишком близко, чтобы она смогла справиться с собой и сотворить хотя бы простейшую взрывчатку.

И тут Флайшер, наконец, устал ждать.

На секунду ей показалось, что она ослепла, но все было куда хуже: маг просто-напросто высосал из коридора весь свет без остатка. Дверь сухо заскрипела - тяжелые, уверенные шаги, раздавшиеся в это же время, эти звуки почти заглушили.

-Неус, Неус, Неус...

Его голос был повсюду. Его голос был так же страшен, как и раньше, так же полон власти и силы...

Ее глаза отчаянно пытались привыкнуть к темноте. Сделав шаг назад и чуть в сторону, она остановилась, поудобнее перехватив свое оружие.

-Сколько лет уже прошло, Неус? Больше сорока, а ты все никак не успокоишься...

Надеясь успеть, она отправила кинжал точно на звук.

Едва слышный всплеск. Звон отброшенного прочь и ударившегося об пол оружия. Хриплый страшный смех.

-Еще и десяти лет не прошло с конца войны, а ты нашла первого из нас. Бедняга Байер...знаешь, он ведь подавал надежды...

-Я предлагала ему сдаться, - она, наконец, нашла в себе силы заговорить - голос ее едва заметно дрожал. - Предлагаю то и вам. Вас будут судить, Йозеф. За все, что вы...

-Еще не родился тот, кто на это способен, - прохрипел маг. - Ты не даешь нам покоя уже сорок лет, Неус. Нашими стараниями старость тебе неведома, но с нас-то время, пусть и по крупице, все же берет свое...

-Сдавайтесь, Йозеф, - повторила она, ступая вдоль стены - теперь силуэт мага уже можно было почти без труда различить в царящей тьме. - Сдавайтесь сейчас.

-...и все, что ты делаешь, Неус - это преследуешь беспомощных стариков, виновных только в том, что ошиблись в начале своего пути, - сипел Флайшер. - Разве вам не заповедано прощать?

-Вы ни секунды своей жизни не думали о том, чтобы измениться, - бросила она в ответ. - Сорок лет назад вы творили свои зверства в Дахау. Чуть больше двадцати лет назад - в Аргентине и Австрии...

-И каждый раз за мной являлась ты, - маг остановился. - Признаться, я уже порядком от того устал. Этот дом спит, и нас никто не потревожит, но прежде, чем мы начнем, скажи мне, Неус...кто тебе больше платит? Церковь или то, что осталось от Туле?

-Я не нуждаюсь ни в какой плате. Некоторые вещи просто должны быть сделаны, - выдохнула Неус, также остановившись. - Последний раз говорю вам, Йозеф. Сдавайтесь. В этот раз я не позволю вам уйти.

-Ну попробуй, жалкая сука!

Во тьме вспыхнули два крошечных огонька. Набитые на обоих веках Флайшера руны, наконец, были активированы.

Первый ход был за ней - Неус опередила мага, пусть и всего лишь на несколько секунд. Повинуясь выплеснутым наружу словам, еще шесть миниатюрных Ключей выскользнули из петель под ее плащом, ринувшись к Флайшеру - два метили в глаза, один в горло, целями для остальных были избраны его сплетающие новые чары руки.

Во тьме расцвела, переливаясь какими-то гадкими, болезненными цветами целая сеть из рунных слов - и пожрала святые клинки без остатка. Маг рявкнул команду и сеть - нет, уже целая пылающая стена, в которую была вплетена, наверное, сразу дюжина заклятий - понеслась в сторону Неус, намереваясь пропустить жертву сквозь себя, словно через мелкое сито. Выскользнув из рукавов пальто, она со всей силы бросила его вперед - встретившись с защитными чарами, влитыми в ее верхнее одеяние, смертоносная сеть истаяла, но не раньше, чем разрушила их, смахнула, словно их никогда и не было.

-Раньше ты была храбрее, Неус! - выкрикнул маг. - Быть может, сдашься сама?

Они кружили в темноте, не отрывая глаз друг от друга. Каждый из них был готов ударить, но сделать это им было в равной степени тяжело: Флайшер, и она это прекрасно понимала, не мог вот так, сходу уничтожить творение, к которому приложил руку, а она сама...что ж, причиной ее нерешительности был банальный страх.

-Подумай, Неус! - хохотнул Йозеф. - Я даже обещаю с тобой хорошо обращаться! Как раньше!

-Inveniet manus tua omnes inimicos tuos (5)! - выкрикнула она, сложив нужный знак на пальцах правой руки.

Флайшер едва успел защититься, вновь раскрыв пред собой пылающую сеть. Второй удар не дал ему опомниться, пробив эту стену, как скорлупку: заклятье было простейшим по своей сути, но когда в него вливали достаточно сил, становилось поистине смертельным. Маг отшатнулся, размазывая кровь по лицу. Руна на его левом глазу потухла, да и сам глаз больше напоминал теперь один сплошной кровоподтек.

-Сдавайся, Йозеф, - в который раз повторила Неус. - Тебе больше не победить.

Маг ничего не ответил, тем самым дав понять, что готов, наконец, бить насмерть. Он знал ее лучше прочих - ведь именно он отбирал в лагерях подходящие экземпляры, именно он преподнес ее Вольфраму, столь же одержимому идеей живого философского камня. Именно он помогал перекраивать каждую ее клеточку сызнова. Именно он, из всех, кто сейчас был еще жив, лучше прочих знал ее слабые места.

-Wasser, Wasser uberall, - прошипел маг, пока в коридор снова возвращался, капля по капле, свет. - Doch jede Fuge klafft...

Прикусив губу до бесцветной крови, она ждала.

Сейчас. Сейчас. Все к этому шло и было сделано ради этого.

-Wasser, Wasser uberall, nur was zu trinken schafft!

Маг ударил. Она прекрасно знала эти чары - к большому своему сожалению. Знала и помнила всех тех, чьи легкие за считанные секунды наполнялись водой, кто захлебывался и тонул, находясь при этом на суше. У цели без Цепей шансов спастись не было вовсе, но и для другого мага риск оказывался весьма высок: Флайшер топил своих жертв так быстро, что мало кто успевал собрать силы для защиты, для того, чтобы отвести от себя это гадкое заклятье.

Маг бил со всей своей силы, со всей своей злобы.

Она только того и добивалась.

Больше злости. Больше ненависти. Больше желания причинить боль, которого только и ждал ее дар от Ассамблеи.

Бинты, покрывавшие тело Неус, зашевелились чуть раньше, чем с губ мага сорвался последний слог. Когда же это случилось, по ним уже расползались мерцающие все сильнее и сильнее литеры, шедшие в два ряда (6):

V.R.S.N.S.M.V.

S.M.Q.L.I.V.B.

Флайшер вложил в этот удар всю свою силу. Но так и не нанес его.

Дар Ассамблеи, который она носила уже столько лет, был, наверное, последним уцелевшим экземпляром - слишком уж долгим и кропотливым трудом являлось создание "брони милосердия". Это облачение, имевшее настолько безобидный вид - всего лишь связка старых, выцветших бинтов, покрывавших все тело - было создано вовсе не для того, чтобы смягчать удар или отражать его во врага.

Вот только маг, который уже почти влил в нее свои кошмарные чары - палач и изувер Флайшер, чьи руки по локоть пропитались кровью еще в войну, сейчас попятился в ужасе, опуская эти самые руки. Лицо его, освещенное оставшейся руной, было перекошено от страха и отвращения - пред самим собой.

Покров и правда не защищал от удара в привычном понимании. Он просто не давала его нанести, заставляя даже самого бессердечного сухаря, даже такого, как Флайшер увидеть и прочувствовать до последней капли все то, что он собирался сделать со своим врагом, смиренно ждущим смерти. Понять, какую боль он собирался причинить, какие страдания и унижения принести, осознать до самого конца, какой вред нанесет каждый его удар, даже если он давно уже привык убивать и не считал убитых...

И вот тогда-то они все застывали в ужасе: ее покров пусть лишь на несколько мгновений, но возвращал их всех - законченных ли садистов, матерых ли убийц - в то время, когда они проливали свою первую кровь, возвращая всю тяжесть, что неотступно следовала за этим.

Этих мгновений ей обычно было достаточно.

Как и сейчас.

-Disperdat Dominus omnia labia dolosa linguam magniloquam! - на этих ее словах, что сопровождались резким указующим жестом, Флайшер поперхнулся, раскрыв рот, но лишь отчаянно замычал, будучи не в силах вытолкнуть наружу хоть что-нибудь связное. - Qui dixerunt linguam nostram roboremus labia nostra nobiscum sunt quis dominus noster est! (7).

В глазах Йозефа Флайшера плясал страх. Он пятился к стене, беззвучно, словно рыба, открывая и закрывая рот, отчаянно пытаясь пересилить проскользнувшие в него в момент смятения чары. Он с детства привык к смерти и не считал убийство чем-то, вообще достойным внимания, но ведь так было не всегда. Так и не нанесенный удар отразился в нем всей той болью, что он успел причинить другим за свою долгую жизнь - и чувствовалось это совсем как впервые...

И, пока эта боль не прошла, Неус уже успела лишить его главного оружия - языка.

Флайшер, мыча и вертясь волчком, наконец уперся спиной в стену. У нее еще оставалось несколько секунд до того, как маг вернет контроль над собой, равно как и решительность, желание нести смерть - и упускать их было нельзя. Бросившись к магу, Неус вдавила в его лицо свои обнаженные ладони, выпуская сквозь кожные поры все, что только знала и могла.

Диметилртуть. Раствор дихромата калия. Акролеин. Соединения талия. Ртуть. Хлорокись фосфора. Синильная кислота.

Когда сознание вернулось к ней, лицо мага - почерневшая и перекошенная маска - уже давно перестало шевелиться. Сплюнув несколько раз на старые доски, Неус медленно села рядом с трупом, чувствуя, как ее все сильнее начинает колотить.

Она осторожно взяла мертвую руку палача и убийцы в свои.

Оставалось самое сложное.

-От врат ада... - голос ее дрожал сейчас еще сильнее, чем во время боя. - Избавь, Господи, его душу...requiescant in pace...

-Как все прошло?

Водитель старался лишний раз на нее даже не смотреть: для него Неус Шиль, оставленная в живых лишь потому, что идеального философского камня из нее не получилось, вне всяких сомнений была адским отродьем.

В каком-то смысле так и было. И она только что избавила мир от еще одного дьявола, что был в ответе за ее появление.

-Я сделала все, что должна была сделать, - тихо ответила Неус, уставившись в окно. - Что-то не так?

-Как сказать. Тебя вызывают, Амальгама.

-Филин?

-Филин. "Догму" требуют в Ватикан, в полном составе. И уж конечно, без их драгоценного "второго мозга" дело не обойдется.

-Когда...когда я смогу вылететь?

-Надеюсь, что сегодня. Чем раньше твоя красная морда перестанет маячить у нас перед глазами, тем лучше. Без обид.

-Конечно, - едва слышно прошептала Амальгама. - Без обид...

5. Союзы.

С добрым утром, наместник святого Петра
Вы, я вижу, опять безнадёжно упрямы,
Мне вливать философию зла и добра -
Все равно, что сворачивать в терцию гамму...

(Канцлер Ги - Письмо тирана Римини Папе Римскому).

1987 год.

Долина Монументов что днем, что вечером, действительно представляла из себя зрелище весьма впечатляющее. По мере приближения к ней по единственному шоссе, ведущему через аризонскую пустыню, начинало казаться что там, вдали, вырастает на глазах некая удивительная страна из древних замков и причудливых скульптур. Видения эти меняли свой облик с каждым часом, от рассвета до заката, но сидящим сейчас в черной машине с бронированными стеклами, что неслась по тому самому шоссе в окружении нескольких мотоциклов и армейских вездеходов, было совершенно не до них. Епископ Юлиан Верт, развалившийся на заднем сиденье, молча, поджав губы и протирая время от времени уставшие глаза, изучал державшуюся на паре скрепок пачку бумаг, делая это взглядом до того напряженным, что второму человеку, занимавшему сейчас заднее сиденье, иногда становилось откровенно не по себе. Лета Цикурин, затянутая в свое обычное темно-синее одеяние - сейчас к нему была добавлена наплечная кобура, и не пустая - откровенно скучая, рассматривала проносящийся мимо пейзаж - от самой красивой его части ее, по закону подлости, отделяла лысая голова водителя в темной военной форме без знаков различия. Вздыхая время от времени о чем-то своем, Лета поворачивалась к епископу, смотря на его расцарапанное - прямо поверх старых шрамов - лицо, а он, в свою очередь, бросал мрачный взгляд на расплывающийся вокруг ее правого глаза фингал. Молчание их длилось уже третий час: с того момента, как они встретились, Верт и его самый близкий и доверенный помощник не обменялись ничем, кроме коротких приветствий и задумчивых взглядов.

Разговор даже не то, чтобы "не клеился" - он попросту никак не мог начаться. А до "Всенощной" - одного из, если не самого огромного форпоста Церкви в Соединенных Штатах - было еще так далеко, что угроза со скуки перегрызть одну из двух чужих глоток казалась что Лете, что епископу весьма и весьма ощутимой. Когда конвой их в очередной раз чуть сбросил скорость, Лета, наконец, не выдержала.

-Виделась с Катом, - сказала она куда-то в сторону, избегая смотреть на епископа.

-Виделся с его отцом, - так же мрачно выдал Юлиан, откладывая прочь бумаги.

-Дурная семейка.

-Как есть дурная.

Тягостное молчание продлилось еще немного, и во второй раз его прервал уже Верт.

-Думаю, ты хочешь услышать как все прошло, - протянул он. - Если память мне не изменяет, я обещал рассказать.

-Была бы рада услышать, - оживилась Лета. - Если позволите спросить...что все-таки с вами случилось?

-Чертов кот этого старого мерзавца случился, - огрызнулся Верт. - Да, тот самый. Ладно, - епископ вздохнул. - Ехать нам все равно еще далеко, так что расскажу...

Горная долина была вся залита снежным сиянием: когда-то, века назад, в ней прятался процветающий городок, точку в истории которого поставил сошедший с гор ледник. Поглотив долину целиком и превратив с годами в крайне неуютную ледяную пустошь - не тающую даже летом, что было немудрено на такой высоте - он оставил лишь несколько узких проходов, которыми уже давно никто не пользовался. Туристов эта долина никогда не привлекала: в Альпах было достаточно мест куда как более гостеприимных, а тут и на лыжах-то толком не покатаешься. Прекрасная и пустая, долина спала уже много веков, но сегодня ее сон был нарушен. Редкие птицы, селившиеся на этой вышине, испуганно кричали и вились вокруг поднимающейся все выше и выше покрытой снегом кабины подъемника - а та, в свою очередь, ужасающе скрипела и покачивалась от каждого резкого порыва ветра.

Эта канатная дорога была выстроена уже много позже тех времен, когда долина опустела - до нее использовалась берущая свое начало где-то далеко внизу каменная лестница, ныне погребенная под толщами снега и льда. Говорили, что на некоторых ступенях строители выбивали цитаты из священных текстов. Говорили о древних ловушках, о которых нынешние поколения уже ничего толком не знали. Но даже и без них десятки людей в свое время срывались с этих ступеней вниз, настолько суров и труден был этот путь. Путь к крутому горному склону, к которому прилепился старинный замок - точнее, огромный сугроб, в котором можно было, если постараться, угадать очертания этого самого замка. Рваная линия стен сливалась со скалами, зубцы единственной высокой башни серебрила изморозь...

Епископа Юлиана Верта красоты замка и долины не прельщали. Его интересовали иные, более насущные вопросы: как бы добраться до вершины в этом беспрестанно раскачивающемся железном ящике и не оказаться внизу, где собрать свои уставшие старые косточки не было уже определенно никаких шансов. Закутанный в толстую шубу с высоким воротником, обернувший пересохшее горло толстым шарфом и время от времени растирающий руки, которые мерзли даже в прочных тяжелых перчатках, Верт не переставал ругать на чем свет стоит владельцев замка, а в перерывах между руганью - размышлять над причинами, по которым те назначили встречу именно здесь и делать из этого соответствующие выводы.

От встречи в Риме семья Асколь отказалась, нисколько, впрочем, Верта не удивив: само собой, они предпочитали свою территорию, и, что было весьма досадно, в данной ситуации были вправе диктовать свои условия. А им - остальным участникам встречи - оставалось лишь вздохнуть да с таким вот вздохом подчиниться. Всем, включая его. Черт, даже ему! Больше злило только то, что из всех своих мест, которые они могли бы предложить, эти мерзавцы выбрали именно это - свое главное и самое древнее убежище. Не уютное логово во Флоренции. Не просторный, чистый, современный, а главное - теплый - офис в Венеции, в одной из тех фирм, которые зарабатывали деньги для этого древнего и страшного рода. Нет, когда они имели возможность навязать свои условия, то шли до конца, и из всех родных полей, что можно было избрать, выбрано было, конечно же, то, которое доставило бы остальным максимум неудобств, а хозяевам прибавило бы больше всего уверенности. Кое-чего они уже добились - епископ был в подлинном бешенстве.

Второй пассажир ветхой кабины никаких эмоций по поводу поездки наверх не проявлял - по крайней мере, внешне. Молодая женщина в полных доспехах (разве что без шлема - его заменял сейчас капюшон), под которыми были все те же тонны теплой одежды, глядела в окно своими темно-синими глазами, но было не очень похоже, чтобы она любовалась красотами: взгляд был пустым и отрешенным, ему чуть-чуть не доставало до того, чтобы стать совсем мертвым, словно у куклы. Она почти не двигалась с места, а каждый раз, когда это все-таки случалось, производила закономерный жуткий лязг - Юлиан тут же бросал на нее очередной мрачный взгляд, раздумывая о том, насколько красочные пятна на снегу от них останутся, если кабина не выдержит веса ее лат и кувырнется в долину.

Когда они были уже на полпути, епископ, наконец, решил чуть размять пересохшую глотку разговором, благо тема напрашивалась сама собой.

-Вы когда-нибудь его встречали лично, командор? - сухо спросил Верт, барабаня пальцами по запотевшему стеклу.

-Леопольда? - голос у спутницы Юлиана был таким же, как и внешний вид - пресным и безэмоциональным. - Только раз. Больше про него слышала.

-Кто ж про него не слышал, - усмехнулся Верт в воротник. - Легенда, как-никак...

Легенда, которой давно пора бы уже слечь в гроб или хотя бы чуть ослабить хватку.

-Слышала одну старую историю...вы позволите?

Юлиан только пожал плечами - почему бы и нет, все равно чем-то надо было заниматься, пока они не доберутся.

-Говорят, это было лет тридцать назад, может больше. Человек, который мне это рассказал, сейчас занимает у нас весьма высокий пост, а тогда...тогда он был еще молод, и, как это обычно бывает, в глазах командования иначе как пушечное мясо не рассматривался. Задача, поставленная тогда перед его группой...скажем прямо, выживания она почти не предусматривала. Их кинули первой волной на логово трех мощнейших Апостолов, которые успели в те годы опустошить несколько маленьких городков...кинули просто чтобы проверить, чего ждать и насколько будет трудно. Специалист, приданный Ассамблеей, взломал для них территориальное поле и группа вошла, - женщина вздохнула. - Увязли на подступах. Протянули час, или полтора, пока не вылезли хозяева...а те уже вырезали группу за неполные три минуты. Тридцать шесть человек. Его самого вместе с первым лейтенантом взяли живьем, то ли себе на ужин, то ли еще зачем...когда пришли, наконец, запрашиваемые материалы от заинтересованного лица из Башни, стало ясно, что дело совсем табак.

-Хм?

-Один из Апостолов оказался их бывшим оперативником. Из той самой тридцатки. Пропал в конце семнадцатого века, с тех пор и считался мертвым. Можете себе представить, насколько он поднялся за это время во всех возможных планах. Два других были моложе, но обращены им. А одна кровь, сами понимаете...это все делало еще сложнее. Кто-то голосовал за лобовой удар, говоря, что потеряем пару сотен голов, зато проблему решим быстро. Кто-то предлагал устроить осаду и заморить их голодом. Еще один хотел все разбомбить к чертям и списать на взрыв ближайшей электростанции. Само собой, про тех пленных никто не помнил...

-А они...?

-Тот, кто выжил, все и рассказал. Сказал, что помнил очередной провальный штурм. Как крошились стены и бились окна, как тот бывший охотник Башни в одиночку разогнал три отряда. Как люди заживо сварились в своих доспехах, и как несло паленым мясом, как он думал, что уже точно конец...и как пришли они.

-Продолжайте, продолжайте, - буркнул епископ, выглядывая в окно.

Сейчас окажется что он в одиночку всех зачистил, как же еще. В таких историях иначе не бывает.

-Он говорил, что они спустились на веревках. И минуты не прошло, а они уже были в том зале, где эта троица держала оборону и тех пленных, которых еще не успела употребить. Сколько их было? Четверо. Четыре человека, всего лишь. Но одним из них был он.

Ну вот, началось...

-Вы, конечно, знаете, как говорят. Если Апостолы с одной кровью ведут бой вместе, да еще и ночью, их сила не просто возрастает. Остановить такие вот союзы дело невероятно сложное, на грани невозможного...это подвиг. Каждый раз подвиг. Победа каждый такой раз вырывается ценой множества жизней. А они просто пришли и убили их.

-И как же именно? - хмыкнул Юлиан.

-Он не видел боя...говорил, что потерял сознание от страха еще в самом начале. Вот только испугали его вовсе не кровососы. Он чуть не умер от ужаса, когда увидел Леопольда в бою. До сих пор говорит, что навечно запомнил это...огонь, объявший весь зал, вонь горящей плоти...и его лицо. Спокойное лицо в очках с синими стеклами, которое едва не заставило его потерять рассудок от страха. Он говорил, что не видел там человека. Видел саму Смерть, пришедшую за ними всеми.

-Познавательная история, - скептически произнес Верт. - А вы сами что о нем скажете, командор? У вас он вызвал такой же страх?

-Тот первый и единственный раз, когда мы виделись...да, пожалуй, я могу сказать, что была несколько...подавлена. Все эти слухи...вы знаете, как говорят о них в народе. "Вы просто не встречались с настоящим Асколем". "Ничто не уйдет от его взгляда. Он смотрит тебе в глаза и видит, как ты трясешься от страха, как у тебя все внутри сворачивается. И это уже твое поражение".

-Слухи вы не зря упомянули, командор, - заметил Верт, постепенно оживляясь и включаясь в беседу. - На таких вот слухах, байках, легендах...на них эта семья и держится. Дым в глаза, да и только. Дым в глаза, чтобы отпугнуть и не дать понять, что они всего лишь люди, такие же, как и мы с вами.

-Но так ли это на самом деле?

-Конечно же, - резко ответил Верт. - Люди. Просто весьма и весьма неприятные. А чего вы ждали от рода, который поколение за поколением пытается вырастить совершенное оружие в человеческом обличье? Вы знаете их историю. Этот род веками поставлял нам живой товар превосходного качества, но они не желают знать своего места. Смеют смотреть на нас свысока, словно мы что-то им должны за их подачки, качество которых, в последние годы, будем уж честными, резко упало.

Женщина ничего не ответила - в глазах епископа она могла прочесть все то, что он не сказал вслух.

Конечно же, они никогда не будут смотреть на вас иначе. Эта семья производит первоклассных убийц, в которых меньше человеческого, чем в некоторых чудовищах, за которыми их посылают, эта семья веками выпускала фанатичных инквизиторов и упивающихся смертью воинов...и она никогда не признают кого-то из вас, не способных и меч в руках удержать, зато считающими себя вправе карать и миловать, решать судьбы миллионов, равными себе. И уж конечно - выше себя.

-Ну...вы же знаете их девиз, - произнесла она через какое-то время.

-О чем и говорю, - зло выдохнул Юлиан. - Он один уже есть неописуемая наглость. И эта самая наглость чувствуется в любом их выродке, словно они впитывают ее с молоком матери. Я уже имел неудовольствие вести дела с одним из сыновей Леопольда. Хам, бестолочь и упрямец, у которого на все есть свое мнение и который с ним влезет к тебе в самое нутро. И отребье, которое отдано ему под начало триумвиратом Дома Резни, ничуть не лучше.

-Думаю, триумвират знал, что делает, когда создал "Догму".

-Сильно сомневаюсь, - прорычал епископ. - Они никогда не знают, что надо делать, потому как у каждого мнений не меньше, чем морщин. Что это за власть, когда троица старых мерзавцев тянет ее каждый на себя, словно одеяло? Экзекуторский отдел должен управляться одним человеком и бразды правления должны быть в руках того, кто разбирается в деле и кто не позволит собой манипулировать. Ни-ко-му. Лишь тогда Дом Резни начнет выполнять свою работу, как полагается.

Лишь тогда он станет игрушкой в руках этого начальника, это ты хочешь сказать?

-Возможно, мне только показалось, что вы говорите о ком-то конкретном, - делая этот не особо-то тонкий намек, женщина нисколько не изменилась в лице.

-Послушайте, Деляну, - проворчал Юлиан, в первый раз назвав собеседницу по фамилии. - Вы лишь недавно получили этот высокий пост, да и то, давайте уж будем честными, по чистой случайности. А с постом этим вы оказались в мире большой политики, и там охотников вас сожрать ничуть не меньше, чем на поле боя. Вам бы не помешал человек, который помог бы разобраться, сориентироваться...а мне бы не помешало знать, что вы на правильной стороне.

-Вы так говорите, словно грядет война.

-Нет, конечно же, - скупо улыбнулся Верт. - Скорее...время перемен. В такое время тяжело жить, если нет никого, к кому можно было бы обратиться за помощью. Ну так что вы скажете?

-Скажу лишь, что была очень рада найти человека, который такую помощь предложил.

-Весьма благоразумно, - епископ вновь улыбнулся - то была улыбка рыбака, который был вознагражден за терпение задергавшимся, наконец, поплавком.

-И этого человека зовут Леопольд Асколь, - продолжила женщина, наблюдая, как улыбка сползает с лица епископа, обнажая скорчившееся от гнева лицо.

-Что ж, с выводами о благоразумии я поторопился, командор, - вытолкнул Верт сквозь сжатые губы. - Не стану предполагать, что вам предложил этот старый убийца в обмен на возможность влезть во внутренние дела вашего ордена...

-Всего лишь свою дружбу. И ничего он от меня не просил.

-Это пока, - Юлиан отвернулся к окну. - В будущем вы можете пожалеть о том, что доверились не тому. И не говорите, что я вас не предупреждал, командор. О, смотрите-ка...мы уже почти на месте.

И даже не улетели вниз. Спасибо тебе, Господи.

На подступах к замку шедшую уже в полном молчании пару встретил новый враг, имя которому было гололед. В какой-то момент прекратив считать все разы, когда он чуть было не поскользнулся и не растянулся на этом белоснежном покрывале, Верт и не заметил, как отстал от рыцаря - она уже успела уйти далеко вперед. В этом не было ничего необычного: в конце концов, они прибыли сюда никак не вместе, да и вообще могли и не столкнуться там, внизу, ожидая, когда же спустится к ним кабина подъемника.

И обратно они совершенно точно отправятся поодиночке.

Даже не стараясь догонять командора, Юлиан шел своим обычным шагом, разгребая снег и бормоча под нос проклятья, когда вдали показалось кое-что, заслуживающие внимание - и это была не только спина обогнавшей его Деляну, но и несколько фигурок, что обступили женщину и сейчас. Насторожившись, Верт на всякий случай обернулся назад: виски только что уколола неприятная мысль, что, возможно, все это было одной чудовищной западней, в которую семья Асколь намеревалась заманить как его, так и других не менее значимых людей...

Вокруг, к счастью, не оказалось ничего, кроме сугробов, и, выдыхая пар, Верт поплелся дальше - еще медленней чем обычно, напрягая уставшие от всей этой белизны вокруг глаза, стараясь разглядеть, с кем же там столкнулась командор.

Когда ему это, наконец, удалось - два человека увели женщину к воротам погребенного под толщей снега замка, в то время как еще пятеро остались стоять на местах, ожидая, пока же епископ до них доползет по этой скользине - Верт почувствовал, что бывшее его обычным состоянием раздражение сменяется подлинной злостью. Встречающие их рыцари не имели к роду Асколь никакого отношения, а их разухабистый внешний вид мгновенно дал понять епископу, с кем же договорился Леопольд об охране встречи. Старые доспехи, отсутствие каких-либо нормальных знаков различия и формы как таковой - каждый рядился во что мог, причем чаще всего это были какие-то жуткие обноски - откровенно бандитские морды под тяжелыми меховыми шапками и шлемами и манера речи - обрывки их нехитрой беседы доносил до Юлиана воющий ветер - ответили на все его вопросы. Основанный еще в середине XV века орден Дурной головы, в который гребли самый отъявленный сброд со всей страны, и потери в операциях которого редко когда опускались ниже восьмидесяти процентов личного состава, все еще был на плаву - и все еще пользовался своей мрачной славой. Юлиана едва ли не трясло от бешенства: затащить их в этот замок было уже оскорбительно, но то, что Леопольд призвал для охраны всего мероприятия "чистильщиков Италии", которые веками проворачивали настолько грязные дела, что о них не стали бы мараться даже палачи, многое говорило о том, кем Асколь считает остальных участников встречи - а именно, опасным мусором.

Сжав зубы, Юлиан продолжил идти вперед, пока, наконец, "дурноголовые" его не приметили в буране - и, черт бы их побрал, так и продолжили курить и смеяться. Когда же епископ приблизился к встречающей группе, вперед вышел шкафоподобный заросший тип, мусоливший в зубах давно потушенную ветром сигарету.

-Ну наконец-то, - проворчал он на ломаном английском. - Я уже мозг отморозил тут торчать.

-Невелика потеря, - зарычал на нахала Верт, пребывавший в праведном гневе от подобного полного несоблюдения субординации и даже элементарной вежливости.

Впрочем, чего еще ждать от этого отребья? Они, наверное, и с кардиналом бы так говорили. Да что там с кардиналом, с самим...

-Немедленно проводите меня к остальным, - продолжил Юлиан, опуская руки в карманы. - Все ведь уже на месте?

-Да, - кашлянул амбал. - Орландо, Гаспаре - проводите нашего гостя, да поживее.

-Кого-то еще ждем? - тощий одноглазый тип в меховой шапке, что была раза в два больше его головы, поежился от холода.

-Вроде все, - громила сверился с мятой бумажкой, извлеченной из кармана. - Проводим и на посты.

-Наконец-то... - заворчал третий, выдергивая из ближайшего сугроба раскладную алебарду. - Прошу за мной. Я сам тут путаюсь еще, но куда гостей отводить, нам вроде как рассказали...

-Главное - скажите, когда поступит приказ сбрасывать их в пропасть, - огрызнулся Верт. - Хочу успеть подготовиться.

За воротами раскинулся огромный двор - даже частично прибранный - судя по всему, кое-какие помещения тут еще использовались. Возможно те самые легендарные застенки рода Асколь тоже были здесь: где именно искать эти подземелья, о которых ходило столько слухов, знали лишь члены семьи да ее пленники: первые ничего рассказывать, понятное дело, не собирались, а вторые уже не могли. От одной мысли о том, что казематы эти могут быть совсем близко - быть может, он прямо сейчас проходит над ними, сам того не зная - Верта била странная дрожь: отчасти желание взглянуть на них изнутри, отчасти - опасение, что такой шанс ему и правда дадут. Не собираясь, однако, совсем уж даром терять время, епископ, пользуясь тем, что его хмурые проводники вообще не обращали на его персону какого-либо внимания, осматривал крепость, стараясь запомнить каждую мало-мальски важную деталь. Как знать, быть может, через пару десятков лет придется посылать людей на ее штурм...

А вот и массивные, обитые железом, двери - до того высокие, что здесь определенно смог бы проехать небольшой танк. Однако, они проходят мимо них - да и видно, что воротами давно не пользуются: все проржавело, все сковано льдом - и, пересекая еще один дворик, оказываются перед дверьми куда меньшего размера: к ним-то и вели многочисленные дорожки на снегу, их-то с большим трудом и открывают рыцари.

За порогом оказалось неожиданно тепло, даже слишком. Зала, в которой они оказались, была погружена в полумрак - прикрученные к стенам лампы вырвали из темноты лишь ее отдельные куски. Рядом с древними гобеленами, полуистлевшими штандартами и поблескивающими гербами совершенно дико смотрелись протянутые поверх всего этого провода, стоящие по углам вполне себе современные обогреватели и уж конечно, нормальное, человеческое освещение. Если бы замок только мог сопротивляться, он наверняка бы сбросил с себя всю эту грязь, которой его опутали в последние века: в отличие от старых династий магов, эта семья никогда не отмахивалась от плодов прогресса - правда, принимая их весьма и весьма разборчиво, и применяя там, где они были уместны. В средствах ведения своей вечной священной войны они вообще далеко не всегда были достаточно щепетильны...

Фигурки рыцаря в зале не обнаружилось и это заставило Юлиана нахмуриться пуще прежнего: по всей видимости, Андра-Мария Деляну, новоиспеченный командор возрожденного пока лишь на бумаге российского отделения ордена Святой Марии Вифлеемской, в руках которой теперь оказались весьма обширные ресурсы, уже успела подняться наверх. Уже, возможно, успела встретиться с хозяином замка, который - в этом не могло быть никаких сомнений - поспособствовал ее карьерному росту, прогнал еще одну свою пешку до края доски и теперь был намерен с умом распорядиться преображенной фигурой. Навести необходимые справки Верт уже давно успел: согласно имеющейся у епископа информации, в политическом плане эта особа, прозванная товарищами из ордена Железной Леди, никогда из себя ничего не представляла, разве что в военно-стратегическом. Поднявшись из самых низов до младших офицерских должностей, где и застряла на долгие годы, она зарекомендовала себя весьма неплохим командиром и еще лучшим бойцом - впрочем, вторая роль ей подходила куда как больше: нередко забывая о своей необходимости направлять, эта женщина то и дело бросалась в бой в первых рядах, предпочитая, чтобы направляли уже ее. Старый мерзавец Леопольд знал, кого надо протаскивать наверх, кто будет более чем удобной марионеткой - идеальной на вторых ролях, но способной провалить все и вся на главной. Больше раздражало только то, что эта марионетка была не его.

-Вам наверх, - грохнул рыцарь. - Остальные гости ждут.

Не удостоив того ответом, Верт быстро отвернулся и взглянул туда, куда указывал боец. Сделав несколько - вначале неуверенных, но с ходом времени все более твердых - шагов по направлению к винтовой лестнице, что вела наверх, Юлиан остановился и прислушался. Кто-то там, наверху, делал сейчас ровно то же самое - ну, с той лишь разницей, что спускался вниз. До епископа долетели обрывки разговора - один голос принадлежал Деляну, второй...

Второй не узнать было тяжело, но Юлиан надеялся, что все-таки ошибся.

-Да, я прибыла вместе с ним. Думаю, еще болтается где-нибудь внизу...

Лицо у епископа было такое, что впору было испугаться - сдвинув брови и сцепив зубы, он потащился вверх по лестницы - туда, откуда тем временем доносился хриплый, пропитанный желчью голосок:

- Was macht der Wert? (1), - прошипел собеседник командора - спустя секунду оба разразились смехом.

Юлиан ускорил шаг, угрожая поскользнуться на этих старых растрескавшихся камнях и рухнуть вниз, скатиться кубарем обратно в зал, куда его только что провели. К счастью, подобной судьбы ему удалось миновать и вскоре он уже вынырнул наверх, разглядывая стоявших около очередной огромной, в половину стены, картины, людей. И если командор его теперь интересовала куда как меньше, то этот ссохшийся хромой старик со своей неизменной тросточкой, который немедленно обернулся на еле слышный шорох шагов епископа...

Плохое предчувствие Юлиана все-таки не подвело.

-Отец Герхард, - приветственная улыбка Верта была до невыносимого гадкой. - Хорошо ли добрались?

-Благодарю, без приключений, - старый палач улыбнулся еще гаже, обнажая оставшиеся зубы. - Я уж думал, вы не почтите нас своим присутствием.

Герхард Хельденклинген, чье присутствие здесь было пусть и предсказуемо, но некая слабая надежда эту самую предсказуемость до самого последнего момента отталкивала на второй план, был не из тех, о ком можно было бы не беспокоиться - о нет, о таких людях волноваться стоило в самую первую очередь. Связей у него было не больше, чем у Верта - по крайней мере, так хотелось думать - но в этом плане они были почти равны. А уж если эта старая ехидная хромоножка, не страдавшая избытком совести и жалости, объединилась с Леопольдом...с Леопольдом, который только что положил в свой карман командора Деляну...

Чаша весов определенно начинала склоняться совсем не туда, куда бы хотелось епископу. Такой мощный блок даже ему не разгрызть - во всяком случае, сейчас.

-Как вы находите это убежище? - поинтересовался Герхард, чуть отступив, чтобы более не заслонять украшающее стену полотно. - На этом этаже у них достаточно неплохое собрание середины шестнадцатого века...

-Возможно, - прохрипел Верт. - Вот только я прибыл сюда вовсе не любоваться картинами. В нашей текущей ситуации, которая весьма сложна и опасна...

-Не волнуйтесь, ее мы еще успеем обсудить, - Герхард бросил короткий взгляд на хранившую молчание Деляну. - В ближайшие дни политики мы накушаемся по самое горлышко. Так, что из ушей полезет.

-Где Леопольд? - резко спросил Юлиан. - Я привык решать дела в первую очередь.

-Ждали только вас, - вздохнул Герхард, виновато улыбнувшись женщине-рыцарю. - Боюсь, нашу экскурсию придется несколько отложить.

-Ничего страшного, - Андра-Мария попыталась пожать плечами, что в ее полных латах было сделать весьма затруднительно. - Вначале дела.

-Леопольд уже подготовил зал наверху, - Герхард махнул рукой в сторону очередного темного коридора. - Идем, что ли...

Проход наверх, как вскоре выяснилось, был сопряжен с некоторыми трудностями. Сложно сказать, насколько не доверял своим гостям Леопольд, но вряд ли степень этого самого доверия была достаточно велика: о том говорили многочисленные запертые двери, перегороженные мягкими темными лентами проходы и лестницы, затушенные свечи и светильники...Юлиан чувствовал себя так, словно оказался в Ватикане, но уже на комариных правах туриста, к чьим услугам были лишь доступные для посещения крохи...

Это раздражало. Это до невозможного раздражало, даром что судя по словам Герхарда об экскурсии, своим более близким союзникам Асколь показал куда как больше - а от него уже поспешил отгородиться - мягко, но настойчиво.

Вот еще один перекрытый ход, вот еще одна запертая на огромную тяжелую задвижку зала. Вот лестница, которая, очевидно, ведет к чему-то запретному - ибо ее они обходят, делая внушительный крюк, а потом еще один, и еще, и еще. Когда минуло добрых двадцать минут утомляющей ходьбы, епископ вынужден был признать, что окончательно заплутал: сейчас он не смог бы даже приблизительно сказать, в какой части замка они находятся, и даже наверху ли они или под землей. Нет, этот лабиринт определенно сложно было бы взять штурмом...

Двери, у которых Герхард остановился, выглядели достаточно древними, но открывались легко и даже без лишнего скрипа. Раскинувшаяся за теми дверьми зала освещалась одной огромной люстрой, за которую не стыдно было бы какому-нибудь дорогому театру. Вырванные из мрака ее слабым светом, притягивали взгляд старинные картины, гобелены и фрески, мозаичные окна под самым потолком, игравшие целой россыпью цветов, старые штандарты и потускневшее оружие. За длинным прямоугольным столом, укрытым темной тканью - до того узким, что сидящие по обе стороны люди определенно должны были едва ли не пинать друг друга ногами - был закреплен на строгой каменной стене хорошо знакомый Юлиану мрачный герб: завидев эту печать на оказавшемся на его столе письме, не один ватиканский чиновник приходил в сущий ужас. Скосив уставшие глаза, Верт впился ненавидящим взглядом в наглый девиз рода, после чего обратил свой взор уже на массивное кресло с высокой спинкой, поставленное во главе стола, в данный момент пустовавшее.

А ведь могли бы встретиться в офисе...

Дверь в дальнем углу тихо скрипнула, невыносимо медленно открываясь. Юлиан, застывший у входа, уже приготовился лицезреть хозяина замка, но и в этот раз был обманут: в зал входили, расступаясь по углам, высокие люди в безупречных деловых костюмах и черных кожаных плащах, чей тихий шелест был слышен при каждом шаге. Если среди "дурноголовых" и был какой-то отличительный знак, который мог понять человек со стороны, не знакомый с запутанной иерархией данного ордена, то им были именно эти одеяния: тот, кто рядился таким вот образом и при том не сопровождался насмешками товарищей, был либо очень хорошим бойцом, либо таковым нагло притворялся. Нахмурившись, Юлиан напряженно следил за тем, как рыцари оцепляют зал: он уже догадывался, кого следует ждать теперь, когда прибыли офицеры - если, конечно, к этому щегольскому отребью можно было вообще применить такое слово. И не ошибся.

В зал входили по одному люди в одежде и доспехах, выглядящих настолько невероятно, что самые безумные из ландскнехтов, чей "стиль", очевидно, они пытались копировать, удавились бы от зависти, едва увидав этот отряд. Уже первый из вошедших был закутан в дикое количество торчащих друг сквозь друга кусков разноцветной ткани, поверх которой бряцали многочисленные кинжалы, крючья, какие-то несуразные цепи и еще что-то, вовсе не поддающееся внятной характеристике, но, вне всякого сомнения, предназначенное для убийства. Второй, чьи разноцветные рукава, равно как и штанины, были театрально раздуты, тяжело шагал, уронив на покрытое пестрыми заплатами плечо внушительных размеров фламберг, чей пламевидный клинок казался ржавым - но то были лишь застарелые пятна крови. Третий, чей наряд был настолько пестрым и "кусочным", что от него попросту рябило в глазах, помимо короткого кошкодера таскал несколько вполне себе современных пистолетов - на все том же поясе, а его товарищ в шлеме с высоким гребнем, помимо то и дело ударяющегося о старый доспех скошенного фальшиона, имел заткнутый в надетую поверх потемневшего от времени железа кобуру револьвер. Пятый - среднего роста человек с серыми глазами и римским носом, лихо усатый, носил плоскую и широкую, всю в перьях, шляпу, пришитый к несуразному костюму из заплат высокий темно-красный воротник, закрывавший горло, и угрожающего вида шпагу с волнистым клинком-пилой. Последним появился худосочный лысоватый тип, лицом и особенно его выражением похожий на злобного и въедливого бухгалтера - этот отстукивал по полу слегка похожим на таран копьем, и, кривя и без того не особо приятную физиономию с тонкими черными усами и распухшей верхней губой, рассматривал собравшихся через монокль.

Юлиан скривился ничуть не меньше, разглядывая сию цветастую компанию, эти жуткие морды, одна из которых, наполовину спрятанная под шляпой, привлекла его внимание более прочих. Уж если Леопольд потрудился привлечь к делу Витторио Мори, которого, впрочем, уже долгие годы называли никак не иначе чем Никколо Фортебраччо Первый - ни на что иное сей прославленный головорез попросту не желал не то, что откликаться, но даже поворачивать голову - то дело это определенно начинало пованивать: пока правда неясно, керосином или табаком...

-Все хорошо, все на месте, - грохнул человек в шляпе, махнув рукой в пестром дутом рукавище. - Могила, разведи народ и зови хозяина.

-Да, - кивнул тип в монокле, еще раз осмотрев зал, цепляясь взглядом за каждый кирпичик. - Идемте, господа.

Громыхая латами и бряцая оружием, пестрая шайка поплелась к выходу - едва Могила исчез в коридоре, как следом поплелись и офицеры, шурша плащами. Оставшийся в зале человек в шляпе забросил ее на ближайшую тумбочку, после чего прошествовал к столу, и, упершись в него обеими руками, проговорил:

-Ну что же, вот и собрались, - зычному голосу его вторил жалобный скрип стола, на который напирали массивные кулаки в толстых истертых перчатках. - Осталось чего там, перезнакомиться, да за дела. Хотя меня уж точно знаете. Ну хотя бы слышали. Так ведь? - не дожидаясь ответа, он откинулся назад и ткнул пальцем в командора Деляну. - Да и я вас знаю. Ну и чего ты так вырядилась, Железная? Чай не головы рубить пришла, - палец ткнулся уже в Юлиана. - А ты не торопился, я погляжу. Хозяин этой каменюки уже издергался весь, пока ты сюда доперся. Хотели уже за тобой посылать - мало ли, свернул шею, али в пропасть упорхал...

Верт ничего не ответил: последнего человека, который смел обратиться к нему не на "вы" он видел около тридцати лет назад - и в данный момент он, пусть и бывший в курсе насчет невероятной наглости Никколо, стоял и ловил ртом воздух, внутри весь закипая от гнева.

-Леопольд уже идет? - поинтересовался Герхард, отодвигая для себя стул. - Или как, еще часик тут померзнем?

-Идет, идет, - уже куда менее грубым голосом ответил рыцарь. - Напряг наших бумаги свои какие-то жечь. Утром сегодня тонну чертову пережгли, думали, ну все уже, так куда там. Еще две кладовки открыл...

-И с десяток запер от греха подальше, - тихо пробормотал Герхард, указывая все еще стоящей столбом Деляну на стул. - Что же вы? Садитесь.

Командор, рывком выдернув несчастный предмет мебели из-за стола, грохнулась на него с жутким железным лязгом - стул заскрипел, но выдержал: в скрипе этом ясно звучало предупреждение - лишний раз ей лучше не шевелиться. Понемногу освободившийся от гневного оцепенения Юлиан также поспешил занять место - Никколо, обойдя стол, плюхнулся аккурат напротив. Тишина, повисшая после того, как гости, наконец, расселись, была нарушена почти сразу: тихие шаги, приближавшиеся к залу, заставили всех смолкнуть и застыть в каком-то чудном нервном напряжении - ну, может быть, всех, кроме беспечно глядящего в потолок Никколо.

Леопольд Асколь был обряжен в просторную серую накидку до пола, чей капюшон сейчас был откинут на спину, позволяя длинным седым волосам растекаться по плечам хозяина замка. Глаза его все так же скрывались за очками с синими стеклами, равно как нос и рот - за ингаляционной маской - на памяти Герхарда он еще ни разу не снимал при ком-то постороннем ни то, ни другое. Меч в потертых ножнах был при нем, постукивая по ноге, а за другой ногой бежал по каменным плитам, отчаянно стараясь догнать хозяина, большой черный кот с длинными торчащими усами - спустя несколько секунд он уже резво запрыгнул на подлокотник стоявшего во главе стола кресла.

-Командор. Епископ. Добро пожаловать, - произнес Леопольд, проходя к своему массивному "трону" - его приглушенный ингалятором голос в царившей тишине казался едва ли не оглушительным. - Я рад, что все смогли добраться сюда без проблем. Приношу свои извинения за выбор места встречи, но я счел, что в сложившейся ситуации необходима максимальная секретность, - глава рода Асколь опустился в кресло и кот, до того внимательно наблюдавший за гостями в оба своих огромных желтых глаза, тут же устроился у него на коленях. - Наш разговор будет довольно долгим, но при необходимости мы прервемся...да, командор? Что вы хотели спросить?

-Прошу прощения, - Деляну тихо кашлянула в сторону. - Я просто слышала одну историю... - так и не закончив фразы, она взглянула на кота.

-А, понимаю, - Леопольд улыбнулся - определить это из-за маски было несколько затруднительно, но все-таки возможно. - Понимаю, что вы слышали. Старая добрая сказочка о том, что наша семья держит у себя потомков Палуг.

-Кого? - буркнул Юлиан. - Я не расслышал, кажется...

-Не каждая кошка может похвастаться тем, что наваляла королю Артуру, - усмехнулся Леопольд. - Она...она могла бы. Ужасная Палуг, волшебная кошка когтя и кости, рожденная в краю штормов. Дикое чудовище, никогда не знавшее материнского тепла, выброшенное в холодные воды едва ли не сразу после рождения. Кошка, что была способна обернуться тенью, кошка, что имела когти острее любого меча, огромная свирепая тварь, что драла благородных рыцарей десятками, как старые тряпки, неистовая тварь, что заставила отступить сэра Кея и нанесла поражение Артуру. Тварь, что дала потомство от не менее легендарного ирландского морского кота, которого встретила за морем...и чье далекое потомство несколько веков назад выискали и украли мы, чтобы натаскивать на всякую нечисть. Поверьте, командор, я тоже слышал эти истории. Некоторые даже заставляли меня улыбнуться - например, когда я слышал, что наши кошки могут читать мысли и каждый глава рода получает одну такую в качестве телохранителя...когда-то это и правда было смешно. Но сейчас меня подобные истории уже порядком утомили, так что давайте не будем о них. В конце концов, мы здесь не для того, чтобы рассказывать старые байки.

-Вот уж точно, - подал голос Верт, насмешливо взглянув на женщину-рыцаря. - Знаете, командор, иногда кошка - это просто кошка...

-До тех пор пока она не вырастает до размеров замка и не начинает откусывать головы, - бросил Никколо, стаскивая перчатки. - Ну что же, к делу?

-К делу, - мрачно произнес Леопольд. - Господа и дамы, мы собрались здесь потому, что на горизонте появилась новая опасность. Опасность, которая угрожает не только Церкви, не только Ассоциации...я думаю, можно смело сказать, что возникшая проблема, если пустить ее на самотек, вскоре коснется решительно всех. Всего мира. И этого прикосновения последний, боюсь, может не пережить. Обозначу сию проблему предельно коротко и ясно - русская магическая организация, известная как Ленинградский Клуб, получила контроль над одним из планетарных терминалов.

Скрытые за синими стеклами глаза следили за реакцией гостей, улавливали каждое нервное движение, каждую попытку скрыть проступающие эмоции. На Герхарда глаза не смотрели: как-никак, он давно уже это знал Не особо много внимания уделил Асколь и Никколо - рыцарь, конечно, выглядел удивленным, но это удивление его мало интересовало, равно как и скудный запас чувств, что был в распоряжении у Железной Леди. А вот на Верте взгляд задержался, успешно поймав всю вспыхнувшую на лице епископа гамму: вот первый шок, вот недоверие, вот гнев...а вот и то, чего он и ждал - скачущая следом за недоверием жажда. Жажда обладать и властвовать.

-Вы отдаете себе отчет в том, что только сказали? - вспыхнул Верт, заталкивая все под покров напускного гнева. - Какие у вас доказательства?

-Надежнейшие, - резко ответил Леопольд. - Прошу простить, но свои источники я не раскрываю. Однако отец Герхард, присутствующий здесь, имел возможность ознакомиться с данными...источниками и может подтвердить истинность моих слов.

-Что я и делаю, - прохрипел старый палач. - Леопольд сказал чистую правду. Русские сорвали свой куш и я могу вам даже сказать, когда это случилось. Семьдесят пятый год, господа. Вы ведь все помните день, когда мир, кажется, сошел с ума? Что ж, теперь вы знаете, почему он это сделал. У него украли еще одного ребенка.

-Как давно вы об этом знали? - рявкнул Юлиан, уставившись на Леопольда. - Как давно скрывали от нас, черт возьми?

-Уж больше пары лет, можете быть уверены, - совершенно спокойно ответил тот, поправляя ингалятор. - У меня не было решительно никакого желания предоставлять кому-либо шанс все испортить какой-нибудь безумной выходкой.

-Вы тянули...столько....

-Не тянул, а собирал информацию, - Асколь почесал кота за ухом. - И в настоящий момент мы располагаем данными о Ленинградском Клубе в достаточном объеме.

-И вы, конечно же, не откажетесь нас просветить? - Деляну чуть пошевелилась, лязгая доспехами.

-Конечно. Вы получите исчерпывающие сведения - все, кто еще их не получил, - Леопольд посмотрел на епископа. - Вы ведь уже успели ознакомиться с отчетами, что я вам выслал ранее?

-Да, - немного успокоившись, прохрипел Верт. - Степень угрозы, вне всякого сомнения, велика. Но если бы я узнал о терминале раньше...

-Что бы тогда? - спокойно спросил Леопольд. - Бросились бы на них в лобовую атаку, рискуя хорошо так подогреть Холодную войну? Или даже поспособствовать началу Третьей мировой?

-Я...

-Американская Малая Башня - вы ведь знаете, у них неплохие связи с военными - знает немало, - продолжал Леопольд. - Среди того, что она знает, есть также весьма интересные сведения об одном островке в Финском заливе. Там находится что-то такое, что если мир не избежит ядерной заварушки, то первой целью станет не какая-нибудь русская база или ракетная шахта. И даже не Москва. Ударят именно по этому островку. Что там есть точно - этого нам не может поведать никто из них, но одно его существование их пугает до дрожи. Если вы читали присланные мною материалы, епископ, то вы уже должны были понять, с кем мы имеем дело. Ленинградский Клуб - это сплав исследовательского института, способного без проблем потягаться с Ассоциацией, и профессиональной армии, которую десятилетиями натаскивают на все, что их руководство сочло опасным.

-Из-за железного занавеса мало что проникает, - произнес Герхард. - Но мы знаем, что они уже давно спутали весь Союз. Проводят крупномасштабные кампании по отлову магов, истреблению полукровок...изучению и методичному уничтожению всего, что выходит за определение "человек". Своих магов держат в черном теле, но те тешатся мечтами попировать на трупе Ассоциации. И на наших трупах тоже, если выпадет такая возможность.

-А теперь у них она и правда появилась, - вновь взял слово Леопольд. - С мощью планетарного терминала...

-Нам известно, на что способно это существо? - долго молчавший Никколо, наконец, заговорил - неожиданно серьезным тоном.

-Не стану обманывать, я мало о нем знаю, - вздохнул Асколь. - Как и все здесь присутствующие, ибо эти существа - загадка сами по себе.

-Один, по крайней мере, находится в поле нашего зрения, - пробурчал Юлиан.

-Точнее, в поле зрения Бюро, - кивнул Асколь. - Но Корона как объект изучения, именно как терминал - для нас полностью бесполезен, ибо мертв и мертв давно. Архивы Часовой Башни хранят обрывочные сведения еще как минимум о двух случаях контакта. Эти материалы, само собой, относятся к категории подпечатных, и раздобыть их было весьма нелегко...

-Что же там? - прямо спросила Деляну.

-Еще один терминал был уничтожен во время покорения Нового Света вместе с империей ацтеков. Все что о нем известно - он определенно существовал, - Леопольд некоторое время помолчал, прежде чем продолжить. - Что же касается нашего...что ж, о нем известно куда больше, потому как Ассоциация сама за ним охотилась в прошлом, покуда не потеряла его след. Первый контакт состоялся во время первой арктической экспедиции сэра Джона Франклина. Он длился смехотворное количество времени, но агент Башни, бывший в составе экспедиции, извлек из него определенную пользу, как можно полагать. И не преминул известить начальство. Лондон в этот раз оказался далеко не таким медлительным, как обычно...

-Экспедиция 1845-го, чьей официальной целью значилось освоение Северо-Западного прохода, на деле была созвана для захвата терминала и доставки его в Часовую Башню, - хрипло проговорил Герхард. - На "Терроре" и "Эребусе" были их лучшие люди...исход, я думаю, вы знаете. Среди обнаруженных поисковой экспедицией 1859 года материалов были и шифровки башенных агентов. Именно благодаря им мы знаем, что близ острова Кинг-Уильям их затерло льдами далеко не по злой воле природы...о нет, природу об этом кое-кто попросил. Терминал оборонялся. Отчаянно.

-И, поймав корабли в ловушку, скрылся, оставив холод и голод довершить начатое, - бросил Леопольд. - Согласно данным башенных агентов, которым удалось добраться до северной части материка, они не смогли даже толком увидеть свою цель. Лишь знали, что он где-то рядом, но поисковые ритуалы отняли у них последние силы...

-Значит, преследователей он успешно уморил, - протянул Верт. - Но где же его взяли русские? И главное - как?

-Терпение, - ответил Асколь. - Я уже подхожу к этому вопросу, епископ. Экспедицию Франклина, как вы, возможно, знаете, искали довольно-таки долго, Башня трясла Адмиралтейство, как могла. Судя по всему, эти самые поиски, долгие и обширные, вынудили терминал искать себе новое укрытие. Если верить данным Ассоциации, то следующий раз он был замечен членами австро-венгерской экспедиции, затертой льдами неподалеку от Новой Земли. Их принесло к берегам, которые теперь известны, как Земля Франца-Иосифа...

-Которую с конца двадцатых годов посещали уже советские полярные экспедиции, - вставил свое слово Герхард. - Какая из них принесла на хвосте весточку о терминале Ленинградскому Клубу, неизвестно, но это и не так уж важно. Важно то, что русские, в отличие от Ассоциации, у которой тогда было полно иных проблем помимо проверки старых слухов, поисками таки занялись.

-На что он способен? - прорычал Юлиан.

-Можем только строить догадки, - Асколь пожал плечами. - Вероятнее всего, в основе лежит возможность управления климатом, с минимумом ограничений. Завладевший этой силой способен учинить глобальную катастрофу невиданных доселе масштабов. Контролируемую катастрофу, господа.

-Целью которой, если я хоть что-то понимаю в этих русских безумцах, станет Ассоциация в первую очередь, - проговорила Деляну. - А затем...?

-А затем, скорее всего - мы, - просто ответил Леопольд. - Но куда вероятнее, что они готовятся к войне на два фронта.

-Или же планируют неким образом вывести одну из основных угроз из конфликта одним мощным ударом...

-И по кому ударят в первую очередь, мы пока что не знаем, - Леопольд постучал пальцами по подлокотнику. - Потому единственным верным решением будет ударить первыми. Я собрал вас всех здесь для того, чтобы сделать вполне разумное в нашей ситуации предложение. У меня есть определенные...связи, но их сейчас явно недостаточно, особенно когда речь идет об Ассоциации. В то же самое время отец Герхард такими связями обладает, равно как и вы, епископ, и вы оба можете нажать на нужные рычаги в Ватикане. Продавить нужные решения и обеспечить все необходимое для начала нашего...крестового похода. Командор Деляну, ячейка, что находится под вашим командованием, в то же самое время получит новое назначение. Вы возглавите возрожденное российское отделение вашего ордена. Обеспечите нам плацдарм на советской земле.

-Ну а мы, в свою очередь, позаботимся о том, чтобы никто в Риме не стал слишком активно мешать готовящейся военной кампании, - пробасил Никколо. - Вполне логичный альянс, я не против.

-А вот я, пожалуй, задам еще парочку вопросов, - хрипнул Юлиан. - Давайте обобщим и укоротим все вышесказанное. Вы хотите воспользоваться нашими ресурсами, чтобы организовать и провести весьма масштабную и затратную кампанию против русских, и при том...Леопольд, вы же понимаете, надеюсь, что никто из собравшихся не станет и секунды верить в то, что делаете вы это исключительно из благих побуждений и по доброте душевной? Наши затраты и потери очевидны уже сейчас, а вот выгода...

-Помимо той, что Церковь возьмет под контроль живой терминал?

-Помимо того, что и так очевидно, - кивнул Верт. - Ваша, личная выгода от всего этого предприятия.

-Она будет не только моей, - немного помолчав, сказал Леопольд. - Терминал, что мы заберем у русских, получит не Церковь, и уж конечно, не Ассоциация. Его получит наш...логичный альянс.

-Чушь, - моментально обрубил Верт. - У вас, Леопольд, руки коротки его удержать. Мы, черт возьми, даже не знаем, как это удается русским!

-Вообще-то, я знаю, - улыбнулся глава рода Асколь. - Терминал удерживается с помощью...хм, устройства, чьим автором является Прародитель за номером Двадцать Два. Устройства, материалы по которому мои предки выкрали несколько веков назад в ходе весьма трудной и опасной экспедиции, и веками же пытались воссоздать.

Если бы это было возможно, Юлиан бы нахмурился еще больше. А так он лишь качнулся вперед и тихо зарычал, покуда в его голове проносились, словно на карусели, нервные мысли.

Раскрываешь одну карту за другой. Либо ты выжил из ума, во что я при всем желании не поверю, либо угроза и правда так велика, либо ты врешь.

Либо, что тоже вполне вероятно, ты чувствуешь возможным раскрывать карты, потому что...

Старая мразь, ну конечно же. Самое очевидное, самое простое. Мы сделаем для тебя работу, а потом...

Не на того ты напал, Леопольд. Ох не на того.

-И что же это такое? - преувеличенно спокойным тоном спросил Верт. - Не потрудитесь ли объяснить?

-Конечно, - кивнул Асколь. - Пока я ограничусь лишь общими данными, но уже сегодня вечером предоставлю все нужные материалы. Само собой, лишь тем, кто заключит оговоренное соглашение.

-Устройство, - подала голос Деляну. - Вы знаете больше нас всех, так что, пожалуйста, не томите...

-Речь идет о весьма сложном магическом...механизме, который создал - пусть лишь только на бумаге - Двадцать Второй, незадолго до того, как был запечатан, - Леопольд говорил тихо и размеренно, чуть прикрыв глаза. - На русском это звучит как Klet' Tishiny. Клетка Безмолвия, если угодно. Технические подробности, я уверен, многих из вас утомят, - он несколько насмешливо посмотрел на Деляну. - Так что буду краток. Устройство отрезает помещенные в него объекты от мира на некоторых из планов, причем настолько ловко, что с ними можно продолжать взаимодействовать напрямую, но сам мир их попросту не видит. Не в состоянии получить подтверждение того, что означенный объект все еще существует, не в силах получить от него вообще никакой информации, и, чтобы не создавалось определенного противоречия, попросту вынужден согласиться с отсутствием в себе находящегося в Клетке объекта. Что важнее, Клетка сама не создает никаких помех, не встраивает в наш мир нечто чужеродное, что он будет пытаться всеми силами выдавить обратно. Она просто укрывает то, что в нее попалось, отрезая от всякой и всяческой поддержки и оставляет на милость хозяина устройства, которое, кроме основной своей функции, является, я замечу, вероятно одной из сильнейших сдерживающих систем, когда-либо изобретенных.

-А вы, значит, эту самую систему пытались воссоздать? - бросил Юлиан.

-Не стану скрывать, пытались, - вздохнул Леопольд. - С ее помощью мы бы смогли запечатать сильнейших из Двадцати Семи. Да что Двадцать Семь...правильно настроенная Клетка смогла бы, вероятно, сдержать и слабого Предка.

-Вы потерпели фиаско, - не без удовольствия произнес епископ.

-Да, - просто ответил Асколь. - Нам не удалось решить, как в свое время и Двадцать Второму, основную проблему. Мы не смогли обеспечить машину нужными...запчастями. Более того, мы не смогли их найти вовсе, в отличие от русских.

-Ваша манера недоговаривать начинает уже действовать на нервы, - пробормотал Юлиан. - Что вы имеете в виду?

-Машина должна быть запитана от большого количества живых существ с идеально подобранными Истоками, - Леопольд повернулся к епископу, позволяя тому взглянуть в его синие стекла. - Схема чудовищно сложна, каждый элемент в ней, по сути, уникален, и может быть найден лишь путем долгого и тщательного просеивания людских масс, к которому мы не могли и приступить. У нас не было - не было и нет, равно как и у Двадцать Второго в его время - под рукой того, кто был бы способен видеть самую суть человека, проникать до корня, понимать, где место этого человека в системе Клетки. А русские, судя по тому, что им удалось создать, настроить и запустить машину, кого-то нашли. Способный видеть - это уже само по себе чудовищнейшая редкость, один на многие миллионы, если не на миллиард. Но они смогли собрать и запустить Клетку, значит они нашли кого-то, кто может еще и воздействовать.

-Это невозможно, - фыркнул Верт. - Это уже...

-Так же невозможно, как и захватить планетарный терминал, так вы хотите сказать? И тем не менее, они сделали это. А нам придется расхлебывать заваренную ими кашу...и боюсь, отвертеться уже не выйдет.

-У вас есть своя...Клетка? - напряженно произнес Юлиан. - Если мы достанем терминал, вы сможете его удержать?

-Да, - после недолгого молчания ответил Леопольд. - Во всяком случае, мы смогли бы ознакомиться с русской моделью и внести определенные коррективы в свою. Но я хочу чтобы вы поняли меня предельно ясно - я не желаю иметь терминал в качестве пленника. Меня...и не только меня, если на то пошло, это существо интересует в роли союзника, всецело добровольного, конечно же.

-Сдается мне, вы все мозги себе здесь проморозили, - грубо рассмеялся Юлиан. - Я наслышан о той твари из Бюро. Вы что, всерьез думаете, что сможете подружиться с чем-то подобным? Это вам не кошка. Конечно же, мы должны изъять терминал у русских, тут я с вами согласен. Воспользуемся этой вашей...Клеткой, узнаем, как они его контролировали. Думаю, он одинаково хорошо пойдет как в качестве инструмента давления, так и в роли климатического оружия...

-А что, если у него окажется свое мнение касательно ролей, которые он должен играть? - ехидно поинтересовался Герхард.

-Я всецело надеюсь, что вы это не всерьез, - выдохнул Верт. - Это опасная грань, знаете ли. Еще пара шажков за нее и можно начать интересоваться мнением какого-нибудь вампирского отребья...

-Значит, в клетку и под замок? - хмыкнул старый палач. - Может тогда проще оставить его у русских, раз все равно ничего не изменится в общем и целом?

-Хватит шуточек, - прорычал Юлиан. - Леопольд созвал нас здесь и поставил пред нами проблему, проблему ощутимую и серьезную. Чем делить прах неубитого Апостола, я предлагаю перейти уже к вещам более конкретным. Данные, господа, данные о Ленинградском Клубе. Что нам известно, что еще нет, и что предстоит узнать как можно быстрее. Чего опасаться, куда бить...

-Определенные успехи уже есть, - задумчиво произнес Герхард. - За последний год моим людям удалось провести пару вербовок. Не особо много, конечно, но постепенно...

-Не люблю это слово, - фыркнул Верт. - Если мы знаем, куда следует нанести удар, следует как можно быстрее собрать силы в кулак и сделать это. Тряхнуть триумвират, глав орденов. И размазать этих русских, как клопов.

-Вы не сторонник тонких методов, я погляжу? - Герхард улыбнулся оставшимися зубами.

-Если тебе нужно забить гвоздь, нет смысла для этого изобретать многоступенчатый план, - отрубил Верт. - Ты должен просто взять и вдарить посильнее. Не так ли вы сами поступили, когда работали против печально известных личностей из A.E.I.O.U.?

-Нашим операциям против данной организации предшествовала долгая и тщательная подготовка, смею напомнить. Мы не спешили как на пожар там, где не надо, и лишь благодаря этому Восточная Европа сейчас не превращена в заповедник для джиннов, четверть человечества не уничтожена, а Апостолы из числа Габсбургов не правят остав...

-Хорошо, хорошо, я понял, - оборвал палача Юлиан. - Итак, с чего мы начнем?

-С наступления на "Аврору" или так называемую Первую Площадку, - продолжил Герхард. - Если вы успели ознакомиться с присланной вам информацией, то знаете, чем они занимаются и почему без них Клубу придется ох как тяжеленько. Разгромить "Аврору" - лишить их связей и ресурсов, сорвать многолетние проекты. Отрезать мозг от кислорода, если хотите. Не говоря уж о том, что именно эта организация занимается истреблением всего, что не устраивает их начальство в промышленных масштабах.

-Будем спасать несчастненьких гибридов и прочую пакость, о да. Как это прекрасно, - язвительно произнес епископ. - Хотя они, конечно, обеспечат нам нужный уровень хаоса...

-Как минимум, - слово вновь взял Леопольд. - Но прежде чем мы продолжим...я должен знать, с кем, собственно, мы будем продолжать. На данном этапе выход из оговоренного союза никому не принесет вреда. Итак, ваши слова?

-Я сделаю все, что в моих силах, - произнесла Деляну. - Мы оправдаем ваше доверие.

-Был бы я здесь, если бы в последний момент решил отказаться? - усмехнулся Никколо. - Нет, конечно же.

-Лучше и не скажешь, - Герхард чуть улыбнулся. - Проблему с терминалом следует решить в кратчайшие сроки.

-Согласен, - поджав губы, добавил Юлиан. - Его нужно взять под контроль.

И как только это случится, старый выродок, ты крепко пожалеешь обо всем, это я тебе обещаю. Нет, Леопольд, я тебя не боюсь. И инструментом, с которым можно будет расправиться, едва работа будет завершена, я не буду. Нет, Леопольд, нет...расправиться скоро придет пора кое с кем иным. С одним стариком, что слишком много о себе возомнил и...

Епископ, признаться, так и не понял, как это случилось. Он определенно был трезв и в своем уме, и определенно держал свой рот на замке сейчас, как только высказал свое согласие о вступлении в этот "логичный альянс" и собирался уже сесть на свое место. Он более ничего не сказал - лишь подумал.

Вот только смазанная черная тень, сорвавшись с кресла Леопольда, все равно метнулась к нему, переворачивая стоящие на столе высокие стеклянные графины с водой и свечи, и, всего мгновением спустя, запустила в лицо епископу невероятно острые когти.

Леопольд среагировал моментально, вскочив на ноги лишь парой секунд после.

-Вернись! - рявкнул он на кота с такой силой, что, казалось, должен был сорвать с лица маску одним только голосом. - Назад!

Тень - нет, теперь уже просто черный кот, гневно смотрящий на епископа своими желтыми глазищами - отпрыгнула назад так же резко, как и достигла епископа. Заворчав, кот ретировался обратно на кресло, балансируя на узком подлокотнике.

На осколки, оставшиеся от графина с водой, капала кровь. Пошатываясь и рыча от боли, Юлиан медленно отступал к стене, прижимая руки к исполосованному лицу. Сердце епископа стучало, как безумное.

-С-старая...с-сказочка... - прохрипел он, прислоняясь к стене. - Старая, мать ее...

-Похоже, заключение союза и правда придется отложить до вечера, - вздохнул Леопольд. - Не будем же мы это делать за окровавленным столом.

Узкая комнатушка с витражными окнами находилась, насколько понимал Герхард, на самой верхотуре. В окна била дневной свет, заставляя выложенные в них изображения полыхать множеством оттенков - от всех этих бликов прилично рябило в глазах. Под одним из таких окон - оно казалось залитым непроницаемой синевой, в которой угадывались нечеткие людские силуэты - стоял внушительных размеров стол из черного камня, на котором в свою очередь были расставлены многочисленные пыльные графины с затейливыми узорами, пузатые колбы и высокие бокалы из синего стекла. Стоял там и металлический поднос, в который с характерными звуками падали небольшие иголочки, куда опускалась вата и куда несколько минут назад шлепнулась отожравшаяся пиявка: побилась в агонии полминуты, после чего издохла. Заткнутая за пояс Леопольда коробочка мерно гудела, шум ее сливался с шипением растворявшихся в родниковой воде багровых прямоугольных таблеток.

-И часто этим балуетесь? - прохрипел Герхард, занимающий старое скрипучее кресло у ближайшей стены.

-Два раза в неделю, - Леопольд аккуратными движениями отстегивал ингаляционную маску от лица. - Если затянуть, приходится прибегать к кровопусканию, в противном случае в жилах будет воск...точнее, нечто похожее по консистенции. Предпочитаю до такого не доводить, знаете ли.

-Могу я полюбопытствовать, кто является автором всей этой вашей...системы?

-Можете, - пожал плечами Асколь, хватая бокал из синего стекла - жидкость в нем к тому времени уже дважды сменила окрас, а теперь стала и вовсе бесцветной. - Алхимик этот был нашим гостем. Остальное останется его тайной. И нашей.

Маска легла на стол. Приложившись к бокалу, Леопольд выпил его содержимое за три больших глотка - рука, ставившая чашу на стол, первые несколько секунд немножко подрагивала.

-Не обольщайтесь, сразу скажу, - сделав пару коротких вдохов, глава рода Асколь вновь потянулся за маской. - Я развивал иммунитет к отдельным компонентам более двадцати лет. Поверьте, это было незабываемое время.

-Но оно того стоило?

-Ты ежедневно пьешь пакость, которая похожа на деготь, замаринованный в уксусе. Ты смешиваешь свою кровь кое с чем похлеще, и регулярно должен сливать излишки этой заразы, если не хочешь, чтобы по венам потекла патока. Ах да, и не более шести часов в день без ингалятора. Я уже, признаться, начинаю забывать, что такое обычный воздух. Но, отвечая на ваш вопрос - да, за неимением иных адекватных методов, это - выход.

-Надо было к вам заглянуть на полвека раньше, - хрипло рассмеялся Герхард. - Глядишь и сторговались бы насчет этой отравки.

-Кто знает, кто знает. Как там Юлиан?

-Я уж думал, он вообще пошлет нас ко всем чертям после случившегося, - задумчиво произнес палач, наблюдая за действиями Леопольда. - Зашивали его пару минут, а воя-то набралось часа на два с небольшим, - вздохнул он с досадой. - Думал, он серьезнее. Wert ist im Wert gesunken (2).

-К нашему делу он отнесется со всей возможной серьезностью, будьте уверены, - Леопольд застегнул рукав - кожа под ним была цвета мела, вся в следах от уколов и укусов. - Жаль, что так получилось, конечно...

-Вы про то, что ваша...сказка себя раскрыла?

-Уж конечно не про морду Юлиана, - усмехнулся Асколь, перейдя на немецкий. - Wert hat keinen Wert (3). Ну, почти...

-До сих пор думаю, стоило ли ему говорить все, - заметил Герхард. - Возможно, мы несколько переборщили...

-Нисколько, - Леопольд опустился в свое кресло. - Юлиан - бешеный бык, и мы только что хорошенько помахали у него перед носом советским флагом. Осталось дождаться, пока он возьмет разбег и поднимет на рога все преграды. А матадора для него я уже нашел.

-Я его увижу, интересно?

-Да. Если обернетесь.

Реакция не заставила себя ждать - старый палач успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как часть казавшейся монолитной стены отодвигается и в комнату, зажигая на ходу свет, входит новый гость. Вернее, гостья.

Молодая на вид женщина была закутана в поношенный темный плащ на меховой подкладке, с воротником настолько высоким, что он закрывал все до ушей и почти что вместе с ушами - плащ был расшит многочисленными узорами, частью уже выцветшими, но кое-где все еще серебрящимися. Огромная шляпа ее была украшена высоким черным пером, чем-то ужасно напоминающим тонкое острое лезвие, на шее же болталась на потертых ремнях защитная маска, пристегнутая к головному убору.

-Сильвестра Аркури, - представил гостью Леопольд, выходя в центр комнаты - сейчас Герхард впервые видел его без ингаляционной маски, пусть та и была совсем рядом, на столе. - Можете не представляться, вас она прекрасно видела и слышала, равно как и все наше совещание.

-Рада знакомству, - протянула гостья, поправляя шляпу и поворачиваясь к Леопольду. - На вечерней части мне также нужно будет присутствовать?

-Не вижу смысла, - коротко ответил Асколь. - Свою цель ты уже и так успела рассмотреть. Что ж, вот и мой второй агент, о котором я не так давно вам говорил. Сильвестра родом из семьи, про которую уже мало кто помнит, но тем не менее, это наша ветвь. Наша кровь.

-Так вот кого мне нужно будет протолкнуть на передовую... - задумчиво произнес Герхард. - Вы сами-то желаете быть на острие?

-Мои желания несущественны, - холодно ответила Сильвестра. - Значение имеет лишь долг, который я верну, преуспев в этом деле.

Палач промолчал, разглядывая эту - интересно, насколько далекую? - родственницу Леопольда. Лицо у Сильвестры было спокойным и несколько усталым, под левым глазом - пятно от небольшого старого ожога, золотистые волосы местами поблекли...

-Можете не сомневаться в ее профессионализме, - предупреждающе произнес Леопольд. - Лучшего кандидата для этого дела найти было бы сложно. Она достанет терминал. И позаботится о епископе.

-Значит, радикальным мерам все-таки быть? Я бы не торопился...

-Сегодня вечером я проведу свою проверку, - загадочным тоном выдал Асколь. - Она и решит, что он за человек. Помимо прочего, замечу, что мы окажем большую услугу триумвирату Дома Резни, если уберем этого нахала. Но вы, конечно, правы - пока спешить не станем. Последняя проверка все покажет.

-Что же это будет?

-О, я думаю, вас это позабавит, - пальцы Леопольда застучали по ножнам.

-Так что же, этот его кот и правда... - Лета нарочно не закончила фразы, ожидая, что епископ сам потянется рассказывать подробности.

-Не знаю, - огрызнулся тот. - И по правде говоря, не хочу в это верить. И без того слишком много власти в руках этих наглецов. Знаешь, вечером того же дня, после того, как мы уже официально заключили союз и приступили к обсуждению лучшей стратегии действий на первое время, старый Леопольд выкинул еще один фокус.

-Какой же?

-Вытащил меч и...

-Епископ. Погодите.

Верт был уже на полпути к залу. Недолгий перерыв, понадобившийся после того, как участники встречи решили, наконец - заняло это добрых три часа - вопросы, связанные с беспрерывным снабжением существующего еще пока лишь на бумагах плацдарма, закончился уже минут десять назад. Юлиан, выбравшийся на любезно указанный ему балкончик подышать воздухом, торопился вернуться: каждая минута, проведенная в отрыве от остальных членов "логичного альянса" заставляла его паранойю цвести все более буйным цветом.

-Что еще? - прошипел он, останавливаясь на полпути. - Мне кажется, вы сегодня уже достаточно причинили мне проблем.

-А мне кажется, я уже принес извинения за кота, - спокойно ответил Леопольд. - Право, не знаю, что на него нашло.

-А я вот догадываюсь потихоньку. Так что вам?

-Я бы хотел, чтобы вы ответили на один вопрос, епископ, - Леопольд сделал несколько шагов вперед. - Здесь нас никто не услышит.

Верт нахмурился - его жуткие глаза встретились с синими стеклами очков.

-Что за вопрос?

Одним неестественно быстрым - как для человека своего возраста, так и для человека вообще - движением Леопольд обнажил меч. Коротко блеснувший голубоватый клинок казался до того острым, что им, наверно, можно было бы бриться.

-Ч-что... - Юлиан невольно отступил к стене.

-Не волнуйтесь, - все так же спокойно проговорил Леопольд, наступая на него с мечом в руках. - Взгляните, пожалуйста, на этот клинок, епископ.

-Вы в своем уме? - рявкнул Верт.

-Взгляните, - с нажимом повторил Леопольд, приближаясь. - Можете прочесть?

Чуть успокоившись, Юлиан пригляделся к гравировке на латинском. Прочтя ее, нахмурился еще сильнее.

-Что значит все эта клоунада, могу я узнать?

-Вы видите надпись?

-Конечно, черт дери.

-И что же это?

-А то вы сами не знаете! - рявкнул Верт, доведенный до крайности этой странной, если не сказать - безумной - сценой. - Ваш распроклятый девиз.

-Озвучьте, сделайте милость, - Леопольд не шелохнулся с места.

-"Мы судим", - проворчал Юлиан. - Что еще вам от меня надо? Что все это значит?

-Уже ничего, - Асколь тяжело, и, кажется, грустно вздохнул. - Благодарю вас, епископ.

Еще одно почти неуловимое движение и клинок вновь вернулся в ножны.

-Благодарю, - снова вздохнув, повторил Леопольд. - Пройдемте. Нас уже заждались...

-Весьма интересная проверка, я бы сказал, - Герхард улыбнулся одними губами. - Могу я узнать, что же она должна была показать? Что он там должен был увидеть, чтобы не заслужить смерти?

-"Мы судим и мы прощаем", - медленно, чеканя каждое слово, проговорил Леопольд, поглаживая ножны. - Вторая часть не так известна в народе, да и на гербе ее вы не увидите при всем желании. Только здесь. Впрочем, человека, который бы ее увидел, вы, я думаю, вряд ли найдете...если это не невинный ребенок и не святой во плоти.

-А первую, дайте догадаюсь, имеет честь лицезреть любая порядочная сволочь?

-Я видел, как скрючило епископа, когда он взглянул на клинок. Он, конечно, ничего не сказал и не скажет, но я видел, как он хотел закрыть глаза. Ему было больно и я знаю, что то была за боль. Никакие отговорки этот меч не приемлет. Восьмым Таинством от него также не отгородишься - все твои грехи он видит насквозь.

-Что видите вы? - не удержался Герхард.

-То, что должен, - просто ответил Леопольд. - Этот клинок достался мне от отца, а ему - от его отца...но ни я, ни они его не заслуживали. Когда меня не станет, он перейдет к другому недостойному, но легенда жить будет. Будет лишь один человек, который сможет видеть все целиком. Будет лишь один, кто вправе судить. Мы ждем его из поколения в поколение, из века в век...тщетно, конечно же.

-Никто из ваших детей...

-Нет, - вздохнул Леопольд. - Сказать по правде, мало кто из них хорошо подходит и на роль главы. Но я работал с тем, что имел.

-Этот...Кат, - произнес Герхард короткое имя. - У вас были на него планы, если я правильно помню?

-Были. Но он все перечеркнул сам. Не смог простить мне мать, - и без того тихий голос Леопольда стал совсем глухим. - Можно подумать, он был один, кто о ней горевал. Можно подумать, я не хотел быть с ним тогда, когда ее хоронили. Но есть, раздери их черти, вековые догмы. Есть правила. Есть - до сих пор, увы - эта толпа облезлых стервятников, что зовется родней. И все они спутывали меня по рукам и ногам. Все они напоминали...очень легко решить, что я король, Герхард, вот только в некоторых вопросах прав у меня не больше, чем у последнего слуги.

-Но тем не менее, вы хотите испытать именно Ката. Почему же так?

-Есть причины, - уклончиво произнес Асколь. - Есть то, что я видел - и что заставляет меня принимать определенное решение.

-Вы имеете в виду то, что вы "видели" с помощью вашего оракула?

-Да. Только варианты, но мне их достаточно.

-До сих пор в голове не укладывается. Некто, видящий Истоки...и прямо у нас под носом, можно сказать.

-Я думал, что вы всякого насмотрелись еще когда работали против наших австрийских друзей.

-Не без этого, - поморщился Герхард. - Сказать по правде, я вышел на них совершенно случайно. Странно, как этого не сделал никто раньше, лет, скажем, за пятнадцать до меня.

-Ассоциация умудрилась прошляпить и этих...ленинградцев. Что ж, придется, как и в случае с той конторой, дать им ободряющего пинка. И чем раньше, тем лучше, особенно хорошо, если они подсуетятся до октября, сами знаете, почему.

-О да. Коронация.

-Именно. Жаль, таких, как мы, не приглашают, - смех Леопольда был еле слышен. - Испортили бы им весь пейзаж...

-Вы ведь знаете, о чем я подумал, правда?

-Октябрь. Это прекрасный шанс для русских.

-Для этого надо быть совсем без царя в голове.

-Или иметь под рукой планетарный терминал, - парировал Асколь. - Думаю, на днях я попытаю судьбу. Спрошу Франку насчет...октября.

-Спросите, лишним не будет. А я, в свою очередь пробегусь по вербовкам.

-Хорошие результаты?

-Неплохие, я бы сказал. Мы уже привязали им к рукам веревочки, вскоре и петельки накинем. Если повезет, Клаус добавит огоньку...

-Жаль только, что его ни под какой план не подстроишь. Скорее наоборот, нам придется учитывать его возможные выверты.

-Общему делу он не повредит, не волнуйтесь. Кстати говоря, раз уж речь пошла о тех, кто будет на острие атаки...

-Вы что-то накопали в делах "Догмы", понимаю. И кто же привлек ваше внимание?

-О, там весьма достойные экспонаты. Начнем, пожалуй... - Герхард закусил губу. - Неус Шиль, она же Амальгама. Если то, что о ней написано - правда, я удивлен, почему то же Бюро еще не разобрало ее на запчасти.

-Потому как она уникальна. Пусть тулийцы своей цели и не добились, но даже то, что вышло...вторую такую вряд ли создашь.

-Она и правда способна синтезировать почти любой материал?

-Если будет точно представлять процесс, если ей хватит сил...да. Вот только...

-...она вынуждена отдавать куда больше, чем получает.

-Именно. Она ничего не может создать на пустом месте, но если будет необходимость, то может запросто гнать из своей крови какую-нибудь чудовищную отраву, из слюны - кислоту, а из слез, допустим, наркотик. Можно все вместе. Можно - в другом порядке. Можно...много чего можно, если разобраться.

-И никто не пытался раскрутить этот "философский камень" на полную катушку?

-Она несовершенна. Затраты слишком велики. Так что основная ее роль в отряде, как вы могли уже прочесть...

-Такова, что свое непосредственное участие в боевых действиях Неус стремится свести к нулю. Аналитика, редкие виды магии, врачебная помощь...да, я это уже читал. А вот, допустим, этот Ренье...

-Интересная личность, очень интересная. Слежу за его успехами по мере сил, - протянул Леопольд. - И за тем, чем он интересуется - тоже. Согласно моим источникам, он просиживает дни в библиотеках, и круг его интересов вызывает определенные вопросы.

-Уже успел заметить, - кивнул Герхард. - Что до остальных...скажу честно, ту еще компанию ваш сын подобрать умудрился. Как бы от них не было больше проблем, чем пользы, когда начнется заварушка.

-Мы все проконтролируем. Недаром же Сильвестра будет с ними.

-А Кат...

-Он узнает, кто она есть только в одном случае. Если справится со своей долей. Тогда, возможно, я изменю свое мнение о нем...

И снова - а не будет ли больше вреда...

-Я не думаю, что он будет доволен, узнав, что его так долго и так...неаккуратно использовали. Я на его месте точно был бы недоволен.

-К счастью, вы не на его месте, - продолжил Леопольд. - А он не на вашем, пусть ему тоже приходится принимать весьма непростые решения. Как и всем нам...

-Сейчас уже поздно обо всем этом думать, - пожал плечами Герхард. - Союз заключен, завтра мы все разлетимся отсюда в разные стороны и приступим к работе. Если только вы не пошлете своего кота доделать дело с епископом, пока он дрыхнет, то ничего уже нельзя изменить. Война грядет.

-И хоть терминал похитили они, ее зачинателем я все равно вижу себя, - мрачно произнес Леопольд, сцепив пальцы. - Себя я вижу столкнувшим первые камни.

-Кто столкнул - неважно. Важно не погибнуть под лавиной.

-Знаю, знаю. А кота я бы за Вертом никогда бы не послал, - помолчав какое-то время, добавил Асколь.

-Почему это?

-Знаете, я получил его, когда мне было шесть лет. Когда стало ясно, что меня будут воспитывать как следующего главу. Мы росли вместе...он, конечно же, медленнее. Такая уж порода, - короткий смешок. - Не знаю, какое это поколение, не знаю, сколько в нем магии, стоит ли он хотя бы одного коготка Палуг. Не знал я и того, действительно ли он читает нас как открытую книгу. Мне тогда это все было неважно. Важно было то, что я был не один, а в нашей семье иметь такое чувство дорогого стоит. Мне сказали, что он не обретет свой истинный облик, пока не прольет свою первую кровь. Но в этом деле я его, конечно же, опередил...

Леопольд медленно протянул руку к своему лицу, стянув очки с синими стеклами - в глазах за ними плескалась бесконечная усталость.

-Я убийца. Я всю жизнь занимался тем, что воспитывал убийц из своих детей. Обучал. Отпускал на волю. Хоронил. Мы судим и мы прощаем. Я судил и я прощал всю свою жизнь, как велел наш девиз - второе, конечно же, я делал куда как реже. Одного я не хотел делать никогда... - Леопольд бросил усталый взгляд в темный угол - и там, словно в ответ, что-то шевельнулось. - Не хотел делать убийцу из своего единственного друга. А когда...нет, скажем иначе. Гниль вроде Юлиана я скорее прикончу сам, чем позволю ему об нее мараться.

Подхватив очки, Леопольд все таким же неторопливым жестом вернул их на место.

-Мне недолго уже осталось. Алхимия даст мне еще лет двадцать, может, тридцать. Учитывая, что я не маг, дальше мне придется искать что-нибудь посущественнее...если, конечно, мне будет ради чего искать. Если я смогу спасти терминал, такой повод у меня определенно будет. Я не собираюсь его пытать. Не собираюсь использовать, как оружие, как сделал бы, наверное, еще лет пятнадцать назад. Нет, мне нужны ответы. Ответы и только. И я думаю, он может мне их дать. Кто еще, кроме него?

-А вопросы...

-Я думаю, вы и так их знаете. Под конец начинаешь сомневаться, всем это свойственно. Особенно такому дурному архитектору чужих судеб, как я, - Леопольд грустно рассмеялся. - Действительно ли вера, вера в Церковь вечную и непогрешимую, вера миллионов и миллионов, причем вполне себе искренняя, оправдывает всю лицемерную мразь вроде меня и все, что она успела натворить за свою слишком долгую для человеческого существа жизнь. Действительно ли стоит продолжать...судить, - немного помолчав, глава рода Асколь продолжил уже совершенно другим тоном - веселым и несколько нахальным. - Впрочем, скажу честно. Если ответов у него не окажется, я не расстроюсь. Просто когда окажусь пред небесными вратами и ко мне выйдет один вздорный рыбак, останется развести руками и сказать: Петр, я просто старый солдат Господа нашего. В конце концов, ты сам порезал Малха, чтобы защитить учителя, а крови, пущенной мною и моими детьми, было всего лишь чуточку больше...

-Смотрите, чтобы я вас не обогнал, Леопольд, - усмехнулся в ответ Герхард. - Дважды он на одно и то же не купится.

-Я отбыл на следующий день, как только мы закончили предварительные расчеты и утвердили планы на первое время, - хриплым голосом завершил свой рассказ Юлиан. - Остальное ты знаешь. К сентябрю у нас будет плацдарм в Союзе. Будем перебрасывать людей и снаряжение, будем потихоньку разворачиваться. Люди Герхарда работают, в основном, на невидимом фронте, но, надеюсь, их результаты окажутся хоть сколько-нибудь осязаемыми...

-А наша сегодняшняя встреча... - Лета бросила очередной взгляд в окно. - Надеюсь, оно пройдет лучше, чем у меня с Катом.

-К слову об этом, - прохрипел Верт. - Теперь твоя очередь. Хочу услышать, насколько хорошо ты выполнила мои поручения...

-Конечно, - несколько обиженным тоном протянула Лета. - Конечно, я расскажу...

Просторный светлый лифт плавно спускался вниз, сопровождая действо сие тихой, спокойной музыкой. Вот стрелка, бывшая до того на единице, скользнула на ноль, а вот и перемахнула за него, остановившись - дальше этажи надо было считать самому, почти наугад. Выждав для верности еще несколько минут медленного спуска, Лета нажала на кнопку. Музыка прервалась, сменившись коротким писком - двери раскрылись, выпуская ее в хорошо освещенный коридор с белыми стенами, белым полом и белым же кафельным потолком.

При словах о застенках Церкви если не большинству, то многим приходили в голову мрачные сырые подземелья, по которым неизменно разносились - как же иначе? - крики ужаса и вопли истязаемых, не менее обязательным элементом считались словно пролезшие из дремучего Средневековья палачи - в потрепанных черных одеяниях и с крестами больше дурной головы, разумеется. И уж конечно же, львиная доля из них обязана была быть окончательно утратившими разум фанатиками или опьяневшими от крови садистами - а лучше, конечно же, чтобы и то и другое.

Это местечко, располагавшееся в тихом старом городке неподалеку от Рима, подобные и другие стереотипы ломало сразу и на корню. Что, впрочем, не мешало хождению среди знавших о его существовании людей вполне себе определенного названия. Живодерня.

Находящееся наверху здание официально принадлежало некой компании - занималась она то ли лекарствами, то ли косметикой - так или иначе, к Церкви никакого отношения не имела. На обустройство этого офиса по мнению некоторых все-таки поскупились - все ушло "в корень", а точнее - в подземные этажи, оборудованные уже на высшем уровне.

Мраком и сыростью тут и не пахло - напротив, мощных ламп в неизменно белых коридорах было до того много, что рябить в глазах начинало уже минут через пять: вкупе с висящими буквально на каждом углу камерами, прикрывающими мертвые зоны друг друга, этот самый свет отлично играл на повышение уровня безопасности - остаться здесь незамеченным было попросту невозможно. Места пыльным камням, стертым ногами тысяч идущих на смерть пленников, тоже не нашлось - лишь строгая белая кафельная плитка, которую тщательно мыли каждое утро и каждый вечер. В общем и целом помещение вполне напоминало больницу - кое-где на стенах даже встречались дружелюбные указатели, помогающие не заблудиться и не войти случайно в одну из запретных зон. Что же до сотрудников, то ни садизм, ни фанатизм в своей чрезмерности здесь особо не ценились - в отличие от хладнокровия и аккуратности.

И конечно же, никаких криков. Звукоизоляция камер была надежнейшей - помимо того, что работникам одного помещения не всегда должно было знать, какие беседы ведутся в соседнем, так еще и лишняя головная боль уж точно никому не была нужна. Как бы смешно это не звучало, но здесь заботились о людях - даже - пусть в несколько ином смысле - о тех, для кого эти белые стены были последними картинами в жизни.

Контрольно-пропускной пункт в центре очередного коридора Лета преодолела без лишних проволочек: бумаги, подписанные епископом Вертом, делали свое дело неизменно хорошо. Спросив дорогу у улыбчивого парня в белой форме - крест на его шее был - очередной удар по стереотипам - вполне обычных размеров - она свернула в очередной коридорчик, радуясь, что прошлогодняя перепланировка затронула не все подземные этажи...

Комната для наблюдения была совсем крохотной, но условия в ней, конечно же, были куда лучше, чем в камере, с которой ее соединяла прочная стена. Намного лучше. Находящаяся сейчас в этой самой камере пленница могла бы на собственном опыте в этом убедиться - если бы у нее была возможность заняться этим сравнением, конечно.

Таль Сойфер впервые смогла пронаблюдать за созданием голема в возрасте четырех лет. Спрятавшись тогда в платяном шкафу - входить в мастерскую, когда отец был занят действительно важной работой, ей запрещалось - наблюдала она, как этот человек тридцати лет, выглядевший - спасибо его трудам - на все шестьдесят - вдыхал жизнь в наспех собранного конструкта, выписывал собственной кровью по засохшим кускам бумаги строку за строкой, руководствуясь давно забытым "алфавитом 221 врат". Слушала, как тот читал заклятья своим хриплым, таким же сухим, как его уставшие, в шрамах, руки, языком, как валился с ног каждый вечер своей работы. Знала, как он торопился, знала, пусть тогда еще и смутно, почему: те люди в мешковатой серой форме, от которых они бежали, которые забрали когда-то ее мать - были уже близко. Наблюдала со смесью ужаса и жалости за скудоумным чудовищем, которое с трудом понимало простейшие приказы, но вкладывало в исполнение каждого из них такую силу, что почти всегда что-нибудь да ломало. Видела, наконец, как, когда их нашли, окружил отец свое творение черным облаком ядовитого тумана и вывел вон, послав на врага.

Видела она, несколько позже, как страшные угловатые коробки - танки, так это называлось - обратили в труху ее новый - третий по счету - дом, как разнесли на ошметки немого гиганта, что прослужил им с отцом полгода, как падал в ту большую мутную лужу, смешно загребая грязь руками, сам отец...

Потом было, конечно, много других картин, но что-то изменилось: то ли они были не такими уж и страшными, то ли она сама стала не такой впечатлительной. Крови потом , в последующие годы, тоже было порядочно - но в вопросах ее пролития Таль была умнее своих предков - а может, просто быстро усвоила, что каббалистическим комбинациям вовсе нет разницы, чьим красным соком они будут выписаны, прежде чем войдут в очередной конструкт. Да, несомненно, свою кровь стоило ценить. А с чужой обращаться по обстоятельствам.

Таль Сойфер, маг-ренегат из Моря Бродяг, происходила из семьи нищей и малоизвестной - семьи, что так и не встретила конец Второй мировой - но недостаток средств и связей с лихвой компенсировала своими талантами. Начав карьеру со старых направлений каббалистической системы, поднаторела в гематрии и Нотариконе, и достигнув кое-каких успехов в использовании как математического, так и лингвистического подхода, в конце концов, увязла в Темуре, которая, в свою очередь, рассматривала мир уже через религиозные, философские и мистические знаки. Если подумать, она всегда знала, что это ее призвание. Знала и чувствовала, что заниматься вскоре станет тем же, чем когда-то отец...

Призванию своему она была верна долгие годы. И именно для этой цели - сотворения новых и новых големов - была завербована она агентами Ленинградского Клуба. Получив доступ к ресурсам, за которые ранее смогла бы ухватиться разве что во сне - и получая также теперь не менее приличную зарплату - Таль Сойфер посвятила последние несколько лет планомерному созданию армии, которую, в свою очередь, вскоре должны были вооружить зачарованным оружием, поступавшим от ее ближайшего коллеги - печально известного ирландца Гергбу.

О подробностях этой самой работы, на которую она угробила последние годы своей жизни, рассказывала Таль Сойфер уже третий, если не четвертый, день: в какой-то момент бесконечная череда допросов размазала реальность в жуткую кашу, и сказать, сколько уже она торчала в этой камере, Таль не могла. Камера имела лишь прикрученную к полу железную кровать с простым матрасом, а все поверхности в ней, включая потолочные панели, были ярко-белыми - хуже было только то, что бьющий отовсюду свет, который гасили лишь на час в сутки, был настолько интенсивным, что глаза у помещенного в камеру человека моментально начинали болеть. Часа через два после того как она - обритая налысо, с черной кляксой клейма меж лопаток, завернутая в мешковатую серую рубаху - очнулась на холодном полу и впервые раскрыла глаза, встретившись с этим невыносимо ярким светом, камера стала ее личным адом. К концу второго дня, уже после предварительного допроса, Таль почти полностью потеряла чувство времени, равно как и все остальные ориентиры. Тем легче оказалось ее доломать.

Ввиду повышенной ценности пленницы решено было начать с воздействия первого уровня, что означало, в переводе с сухого языка бюрократической машины Живодерни, устный допрос без особого принуждения. Как выяснилось довольно скоро, его вполне хватало - читающая сейчас протоколы разговоров с Таль Лета очень отчетливо представляла себе, как все проходило. Словно своими глазами видела, как отупевшую от давящей на голову тишины и яркого света магичку накачивали наркотиками и вытаскивали в свободную "рабочую комнату". Как приковывали к начищенному металлическому креслу с высокой спинкой, как медицинский персонал закреплял все необходимые датчики на коже, вводил в предплечья иглы от капельниц, как сковывал ее голову блестящий на свету зажим, что мешал смотреть по сторонам. Все, что она видела, все, что она понимала, все, что ей оставляли - укрытый белой тканью металлический стол впереди, где сидели три человека в строгих белых костюмах - один при галстуке, лица двух других скрывали хирургические маски. "Техники", как здесь называли последних, были, в основном, для страховки - ну и на случай, если уровень воздействия придется повысить. Как оказалось вскоре - не пришлось: едва в кровеносную систему пленницы была впрыснута доза адреналина, заставив проснуться и вызвав сильное сердцебиение, едва она поняла, что сейчас начнется, как тут же сдалась на волю не успевших молвить еще и слова палачей, двое из которых сейчас лениво изучали папки с ее жизнеописанием и прежними заслугами. Все, что она успела наговорить за несколько допросов - тщательно записанное, структурированное и проанализированное - сейчас разбирала уже и Лета, развалившись за небольшим столиком и посматривая то через стекло, на отчаянно пытающуюся подремать хоть немного пленницу, то на сидящих в отдалении хмурых людей в белом - один следил за выплевывающим бумагу стареньким принтером, второй не менее усталым взглядом изучал свой недопитый стакан кофе.

-Ну, что скажете? - спросил в какой-то момент он, отхлебывая из этого самого стакана порядком остывший напиток.

-Интересно, - задумчиво пробормотала Лета. - Неплохой список имен, которыми следует заняться, весьма неплохие адресочки...будет из чего выбрать при первом ударе по русским. Неплохо, конечно, но почему вы не пошли дальше? То, что она охотно все рассказывала на первом уровне, это, конечно, отлично, но я бы точно на этом не стала останавливаться. Думаю, едва она увидела бы ваши инструменты, то вспомнила бы много чего еще. Может, займемся?

-Нас просили не портить шкурку, - усмехнулся человек с кружкой. - Настоятельно просили.

-И кто же? - удивленно выгнула бровь Лета.

-Я, конечно же, - влажный голос, раздавшийся следом за едва слышным скрипом двери, заставил Лету резко обернуться назад. - Думаю, она еще на что-нибудь да сгодится.

Вошедший в комнату человек двигался плавно и бесшумно - его легкие черные сапоги были чем-то обиты, так что при каждом шаге лишь тихо-тихо поскрипывали. Невысокое и худощавое тело, завернутое в прочный кожаный плащ, подбитый изнутри тонкими металлическими пластинками, остановилось чуть за порогом, сбросило на плечи капюшон - под ним, однако, оказался скрывающий всю голову черный морион со сложным травленым орнаментом и серебряными вставками - сильнее блестели только многочисленные застежки на одеянии гостя. Еще один шаг вперед и выплывшая из-под плаща рука в перчатке - все так же расписанной замысловатыми узорами - оперлась на стол.

-Думаю, сгодится для моей коллекции, - прошелестел гость. - В крайнем случае набью из нее милое чучелко.

Лету передернуло. Про номера Третьего мало что было известно даже тем, кому приходилось с ним пересекаться по долгу службы. Мужчина ли то был или женщина, старый или молодой, красавец или урод каких поискать...без этого сплошь черного, с серебряными "пятнами" наряда, Сборщика видели лишь два типа людей - текущий глава Бюро и его новые рабы. Последнее, впрочем, также относилось к разряду слухов.

-Я...ох, я не знала, что вы... - почти задыхаясь, забормотала она.

-Не стоит волноваться. Вы прибыли за материалами, а я всего лишь прибыл за товаром, - Сборщик потер руки, словно от холода. - В этот раз вы меня очень порадовали.

-Стараемся, - напряженно ответил сидящий в углу человек. - Думаю, уже к осени приток увеличится. Вы знаете...

-Знаю, - Сборщик со скрипом опустился на пустующий стул. - Война на горизонте. А война это всегда пленные. Эти русские, насколько я знаю, тоже ухитрились собрать неплохую...коллекцию в своих застенках. Хотелось бы полюбоваться, но, похоже, в этот раз мне придется довольствоваться обгорелыми останками, - чуть шевельнувшись, Третий из Бюро издал короткий смешок. - Впрочем, если вам будет что мне предложить, господа, вы знаете, где меня найти. Мне всегда нужен свежий материал. Как дела у епископа Верта? Все еще продолжает грызться с триумвиратом?

-Боюсь, я не могу об этом говорить, - прошипела Лета. - Этого не одобрит ни одна сторона.

-Ладно, - пожал плечами Сборщик. - Ваши политические игрища меня все равно волнуют не больше, чем возня мух в банке. В настоящий момент меня волнует только одно - как скоро вы начнете разворачиваться на территории Союза. И не удастся ли епископу найти для меня время, чтобы обговорить возможность организации новых...каналов поставки.

-Я обязательно передам ему, - кивнула Лета. - Можете быть уверены. А я думала, вам сейчас хватает...

-Никогда не хватает, - тихо вздохнул Сборщик. - Вы же сами знаете, как это бывает. Одни быстро надоедают, другие перестают приносить пользу, третьи же вовсе не возвращаются с задания. Материал должен поступать. И он должен быть хорошего качества, конечно же. Дадите мне возможность выставить под стеклышко глав этого Ленинградского Клуба - я не забуду. Я никогда ничего не забываю, вы же знаете. Передайте это епископу, обязательно передайте. В такое время...друзья не помешают.

Со скрипом поднявшись на ноги, Сборщик лениво потянулся и повернулся к сидящему в углу человеку.

-Дайте ключи от ее камеры. Хочу забрать новый подарочек побыстрее.

Лета вновь почувствовала неприятный холодок, прокатившийся по позвоночнику. Это шепелявое пугало определенно умело действовать на нервы - хорошо хоть, оно уже плетется к выходу, а копии так нужных ей сейчас материалов уже...

Лета бросила взгляд на прекративший ворчать принтер.

-Долго там еще?

-Уже все, - служащий Живодерни сбил листы в аккуратную стопочку и достал из стола дырокол и новую папку. - Дарио, проводи нашу гостью в хранилище шестнадцать.

-Это еще зачем? - нахмурилась Лета, наблюдая за тем, как закрывается дверь за Сборщиком.

-При обыске в ее мастерской в Польше нашлось много интересного. Помимо коллекции магических побрякушек и внушительного собрания литературы, есть еще одна вещь, которая нас очень заинтересовала, - произнес сидящий у принтера человек. - Если вы еще не успели дочитать до этой части допроса, то я поясню. По ее словам, эту вещь ей передал пару лет назад кто-то из высшего руководства Ленинградского Клуба, прося спрятать как можно тщательнее. К сожалению, мы так и не смогли установить, что в ней такого ценного.

-О чем идет речь?

-Пробирка, а в ней - стеклянная крошка. Осколочек до того крохотный, что с ним можно работать только мельчайшим пинцетом. Мы вынуждены признать, что никакие наши методы не возымели эффекта. Что это, мы не знаем, и потому просим вас передать это в Ассамблею как можно быстрее. Мы, в конце концов, не маги и вообще...специалисты иного профиля.

-Что смогла рассказать на этот счет сама пленная?

-Ничего вразумительного. Только то, что ей запретили это открывать. В общем, передайте профессионалам, - грохнув на стол подшитую для Леты папку, работник Живодерни весьма недвусмысленно взглянул на прочные двери. - Ну что же, идем?

Прогулка до хранилищ и оформление всех необходимых бумаг заняло еще около получаса, что ничуть не улучшило настроения Леты. Лишь когда опечатанная железная коробочка отправилась в ее дорожную сумку вместе с пухлой папкой, в которой покоились, возможно, ключи к первым победам над Ленинградским Клубом, она позволила себе, наконец, расслабиться. Как оказалось, зря. Звонок епископа, в полном соответствии с законом вселенской подлости, случился уже тогда, когда она направлялась к выходу из подземелий.

-Сразу к делу, - вместо приветствия начал Верт - голос у него был донельзя раздраженный. - Моя встреча с семьей Асколь завершена.

-Все прошло успешно? - осторожно спросила Лета.

-Потом расскажу. Когда будем в Штатах.

-Прошу прощения...

-Ты забрала документы по допросу этой еврейской морды? - рыкнул Юлиан.

-Так точно. И...

-Не перебивай. Мы уже направили "Догму" в Рим, но я хочу, чтобы ты перехватила Ката в Неаполе. Ему уже переданы инструкции по встрече. Поймаешь его там и передашь все, что имеешь на руках. Потом свяжешься со мной и покупаешь билет на самолет. У нас появились дела на "Всенощной".

-Прошу прощения, где я должна встретить Ката? - упавшим голосом спросила Лета, искренне надеясь, что ослышалась.

-Ты слышала. Какие-то трудности?

-Вы...вы же знаете, я не рискую там показываться. Глава того лагеря смерти моей хочет.

-В следующий раз будешь думать, прежде чем утешать свою похоть малолетними рыцарятами, - раздраженно бросил Верт. - Нет, даже не продолжай. Меня волнуют не твои проблемы, а исполнение тобой приказов. Неаполь, Лета, Неаполь. Работай.

-Я...я постараюсь.

-Вот-вот, постарайся, - хрипнул епископ. - И вот еще что...готовится серьезное дело. Все, как ты слышала.

-И...

-И мне хотелось бы быть уверенным, что этот нахальный выродок ничего не выкинет. Подумай, что ты можешь сделать в этом отношении. Жду результатов.

Череда коротких гудков означала, что епископ счел разговор оконченным - но не счел нужным даже попрощаться...

Взятая напрокат спортивная машина с открытым верхом, из которой в настоящий момент выжимали все имеющиеся силы, мчалась по набережной, поднимая в воздух целые тучи пыли. Панорама Неаполитанского залива, сейчас, на закате, несомненно, была прекрасна, но отвлекаться от дороги Асколь не собирался. Сейчас попросту было не до того.

Определиться со своим отношением к этому месту он не мог уже давно, ведь бывал палач здесь далеко не первый раз. Прекрасные пейзажи легко сменялись серыми узкими улочками, бесценные сокровища, томящиеся по музеям - горами мусора, а похожий на лабиринт старый город, в котором можно было петлять часами, теряя всякое чувство пространства и времени, много у кого мог вызвать закономерное раздражение. У него, впрочем, вызвал теперь только что усталость.

Остановив машину неподалеку от старого, поеденного временем здания - с решеткой, увитой плющом, с подпирающими балконы над входом колоннами, с окнами и еще большими балконами, выходящими на широкую пустую набережную - он выбрался из машины, и, сунув новенький ключ в карман, поправил коротким движением воротник своего одеяния. Отель, куда Асколь направлялся, имел определенные особенности: самые дорогие номера, самое старое здание в районе, самое тихое по утрам место, где так хорошо было отдыхать...ну а то, что здесь чаще всего назначали встречи оперативники Дома Резни, знали, само собой, только они сами.

Шершавое дерево двери заскрипело, отворяясь вовнутрь, вторил звуку двери звонкий колокольчик, закрепленный где-то совсем рядом. Тихо вздохнув, Асколь прошагал вперед, по погруженному в приятный полумрак небольшому холлу. Здесь все было знакомым - эта прохлада, за которую следовало сказать спасибо тщательно замаскированным (и оттого не портящим интерьер) кондиционерам, эта приятная усталому с дороги глазу тьма, даже этот звук старого колокольчика...

-Добрый вечер, святой отец, - от взгляда вынырнувшего из темноты молодого служащего не укрылось его облачение. - Какой номер вам предложить - согласно сану или имеющимся возможностям?

-Предложите мне номер двадцать два, - хрипло произнес Асколь, встретившись с ним взглядом. - На третьем этаже, если я правильно запомнил.

-Бывали здесь прежде? - чуть расслабился парень.

-Доводилось, - кивнул палач, раскрывая черный кожаный бумажник. - На два дня, пожалуйста...благодарю, - приняв быстро принесенные ключи, Асколь поспешил нырнуть дальше во мрак, в узкий коридорчик, что вел к лестнице - лифту, бывшему всего лишь чуть менее ветхим чем само здание, он не собирался доверять.

Настроение было препаршивым - а долгий перелет и не менее долгая поездка сделали все, чтобы его окончательно добить. Конечно, старые добрые способы глушения лезущих в голову мыслей еще работали, но уже не так хорошо, как раньше: из сигаретного дыма все чаще выплывали лица погибших, а вкус крепкого алкоголя все больше и больше был вкусом тупого, беспросветного отчаяния.

Старый кошмар вернулся еще в самолете, стоило лишь ненадолго задремать - и понятнее это видение, терзавшее его раз за разом, вовсе не стало. Сквозь это бесконечное, абсолютное белое, что окружало его, теперь проглядывали два больших глаза, сплошь залитых синевой. Зрачков глаза не имели, да и моргать им, судя по всему, особо не было нужды. Взгляд этот промораживал до костей, в нем не было ровным счетом ничего человеческого, ничего понятного, ничего, что хоть немного помогло бы сбросить оцепенение и тревогу, что давили его в своих тяжелых объятьях все сильнее.

А еще был этот зов. Смутный, тоскливый, бессловесный и - иногда, лишь на несколько секунд - кристально ясный, сверкающим копьем пронзавший его разум. Бесконечная боль чего-то, что не могло облечь призыв о помощи в человеческие слова, но каким-то образом все равно делавшее его понятным. Глаза, залитые синевой не желали его оставлять, даже когда он проснулся, даже сейчас, к вечеру - стоило лишь опустить веки, как осколок сна снова возвращался. Глаза и зов. Такой далекий, такой отчаянный...

Бежать от этого было почти что некуда - ведь стоило, образно говоря, сделать шаг в сторону - и вот уже можно было лицезреть радостно машущую ему своей костлявой рукой Смерть, другой лапищей приобнявшую Криста, ухмыляющуюся во всю свою костлявую черепушку. Шаг в другую сторону - и вот они, мысли о неизбежном тяжелом разговоре с триумвиратом Дома Резни...

Поднимаясь по старым скрипучим ступенькам, он старался не думать хотя бы о самой противной детали из всех, имя которой было Юлиан Верт - и о том, что именно от него, как выяснилось, будет поступать информация по новому делу, вот только эта мысль, конечно же, сильнее других за него и цеплялась. Следом скакали слова "Ленинградский Клуб" и вся та паника, которая маршировала за ними - паника, поднятая в верхах, которые до сих пор не озаботились им хоть что-нибудь толком объяснить.

Конечно, для тех, у кого голова на плечах была не только для вида, даже тех крох информации, что уже были, хватало, чтобы попытаться выстроить какую-то свою картину, вот только получавшееся полотно было отнюдь не из приятных - особенно если добавить поползшие слухи. Организация, по размерам и мощи соответствующая Ассоциации, подмявшая под себя все русские магические конторы и взявшая настолько страшный и кровавый курс, что кое-кому становилось дурно - вот какие слухи висели теперь в воздухе. Добавить к ним то, что он видел лично, вспомнить вопящего на все лады Гергбу, который был, похоже, в этой конторе всего лишь одним из многих оружейников - и угроза, встававшая за горизонтом, вырастала от размеров мамонта уже до приличной такой скалы.

Что ж, по крайней мере, сегодня он сможет отсеять правду от этих самых слухов - как только получит материалы допросов захваченной ими магички - и, быть может, скала чуть уменьшится в размерах...

Провернув ключ в старом замке, он открыл дверь: не распахнул - привычка решала дело - а вначале чуть толкнул, и лишь когда она пошла вперед без проблем, и никто с той стороны не стал стрелять, позволил себе пнуть ее дальше, ступая на шуршащий коврик.

Позволяя своему лицу вытянуться в одновременно и удивленном и раздраженном выражении.

-Только не говори, что не рад меня видеть, Кат, - улыбнулась Лета Цикурин, развалившаяся в направленном к дверям кресле. - Я расстроюсь до слез.

Со времен последней их встречи - было то около года назад - помощница епископа нисколько не изменилась: та же затянутая в монашеские одеяния весьма привлекательная фигура, те же разбросанные по плечам невнятно-желтые волосы, та же блуждающая по вечно сонному лицу препохабная ухмылочка. Рядом с креслом, что она занимала, валялась тяжелая черная сумка, стоявший чуть дальше, у окна, столик, не только был накрыт - на него уже успели выставить пару пустых бокалов.

-Стоило догадаться, - вздохнул Асколь, буквально заставляя себя сделать пару шагов вперед. - Кого еще Бешеный мог послать, кроме своей любимой подстилки?

-Бьешь мимо цели, - усмехнулась Лета, вытягивая ноги вперед. - Его вообще возбуждает только подсчет собранного компромата. А от подписания мандатов на зачистку аж трясет...

-Дверь закрывать не буду - тебе сейчас выходить, - пройдя мимо кресла - пришлось переступать через преградившие дорогу ноги в тяжелой обуви - Асколь развесил и приоткрыл окно, впуская в комнату свежий воздух. - Материалы?

-Все здесь, - Лета похлопала рукой по черной сумке. - Но попридержи коней, сделай милость.

-С какой стати? - совершенно искренне поинтересовался Асколь.

-Да с такой, Кат, что не бумажками едиными, - эта фраза получилась у Леты в чуточку более серьезном тоне. - Я должна всесторонне обеспечить тебя...хм...информацией, - она глухо рассмеялась. - Той, что в бумажки не вошла. Так что, боюсь, тебе придется смириться с моим присутствием - лично я бы советовала поискать в нем что-нибудь приятное.

-Мне понадобится микроскоп и года три времени, - захлопнув дверь, экзекутор ослабил уже приличное количество времени душивший его стоячий воротник, вытащив оттуда и сунув в карман колоратку.

-Зря остановился, - прокомментировала сие действие Лета, расстегивая сумку. - Ладно, к делу. Я знаю мало, но по крайней мере, это уже вполне себе точная информация. Планируется масштабная кампания против этого Ленинградского Клуба, вас решено выдвинуть на передний край.

Чудесно. Лучше даже быть не может.

-Прости, что без аплодисментов, - мрачно ответствовал палач.

-Твою группу собираются забросить к русским, скорее всего, к ранней осени. Предварительная разведка, сбор информации, вероятно, пара точечных ударов по выявленным целям - тем, которые послабее. Установление связей с местным магическим подпольем должна будет взять на себя Ассоциация - если, конечно, они и правда создадут оперативную группу по данному вопросу...

Слушая помощницу епископа, Асколь отметил для себя, как изменился сейчас ее тон: куда-то смыло все присущие ей нахальство и наглость, а скучающее выражение лица стало сейчас совсем уж сонным. Рассказ явно давался ей с большой неохотой - было видно, что Лета хочет побыстрее закончить с неинтересной ей темой и перейти к чему-то еще. Вот только к чему...

-Если в верхах решили начать новый крестовый поход, значит, слухи подтвердились? - протянул Асколь, садясь в кресло напротив. - Русские готовят что-то серьезное?

С ответом Лета помедлила какое-то время. Поднявшись на ноги и прошествовав до дверей, она подергала разок дверную ручку, после чего сбросила обувь в угол.

-Знаю только, что да, но не знаю, что именно, - пожала она плечами, направляясь к креслу Асколя. - Вот это вы и будете у нас выяснять...

Прожевав остаток фразы, помощница епископа, добравшись до кресла, попыталась разместиться на его подлокотнике - почти сразу же встретившись взглядом с экзекутором.

Взгляд тот был донельзя тяжелым.

-Что-то не так?

Голос Леты - тот самый, прекрасно ему знакомый - вернулся за какое-то мгновение - вместе с все так же хорошо известным выражением лица.

-Да. Мы тут ради дела, - мрачно ответил Асколь, преспокойно выдержав взгляд помощницы епископа и заставив ее отвести глаза первой. - Так что...

-Дела могут быть разные, - протянула Лета, наклоняясь вперед и цепляясь пальцами за расстегнутый воротник палача. - Ты так не считаешь?

Нет, не считаю. И лучше бы тебе...

Злости и раздражения не было - лишь усталость.

-К делу, - повторил он, парой коротких движений отцепляя помощницу епископа от своей сутаны и придавая ей легкий толчок - впрочем, даже его хватило, чтобы Лета качнулась назад и чуть не свалилась с кресла.

-Действительно, Филин, - фыркнула Лета, вставая на ноги. - Удачно тебе кличку подобрали.

-Это почему же? - не удержался от вопроса Асколь.

-Все птицы их ненавидят, разве нет? - упав в свое кресло - ровно напротив его - Лета наклонилась вперед, сложив руки на коленях и сцепив пальцы. - Что ж, если ты предпочитаешь такие дела, то будь посему, - голос ее снова поскучнел. - Та еврейская дурочка, которую вы повязали в Польше, оказалась весьма полезным источником информации. Теперь мы имеем кое-какое представление об их организационной структуре, присутствии в странах Восточной Европы, а также о положении дел в самом Союзе. Если любишь страшилки на ночь, тебе понравится, - Лета кинула палачу увесистую папку. - Протоколы допросов. Госпожа Сойфер вращалась в довольно высоких кругах - в последние годы кто-то из руководства Клуба решил спрятать ее в том городке.

-И зачем же им понадобилось это делать?

-Похоже, их руководство недалеко ушло от Ассоциации. Фракций меньше, а грызня все та же. Покровитель госпожи Сойфер отодвинул ее подальше с доски, когда понял, что слишком зарвался в своих интрижках. Она отвечала за хранение весьма больших объемов информации, которую он, похоже, собирался использовать в будущем.

-А конкретнее?

-Тебе правда это интересно, Кат? - рывком поднявшись на ноги, Лета в три шага сократила расстояние и остановилась перед ним. - Ты еще скучнее, чем был в том году, хочу я заметить, - подавшись вперед, она нависла над палачом, упершись руками в его кресло.

-А я хочу заметить, что ты отклоняешься от темы...

Выговаривая последние слова, Асколь против своей воли заметил, что тон его чуточку, но изменился. Глаза Леты висели прямо перед его лицом, все так же любезно приглашая в них раствориться, а стоило позволить взгляду скользить чуть ниже...

Одну вещь она знала точно - железным человеком он не был. И каждый ее жест, каждое не относящееся к делу слово работало на его дальнейшее ослабление. Она знала - конечно же, она знала - что он выдерживал пытки. Что в общем и целом его учили выдерживать - пусть лишь временно, но выдерживать - все, что угодно, от таких вот соблазнительных поз и движений до загнанных под ногти игл. А еще она знала - нет, скорее просто чувствовала, к его большому сожалению - насколько он устал. Устал от крови, устал от смерти. От дурных вестей и дурных разговоров. От дешевых интриг и необходимости работать вслепую. От невозможности заснуть без того, чтобы проснуться в холодном поту от ставшего уже таким родным кошмара, смысла которого он до сих пор не мог разгадать. В конце концов, как он устал от долгой этой дороги....

Он не был железным. А она знала на что давить, знала давно и прочно. Кому в такой ситуации удавалось получить решающее преимущество и добиться своего, решало лишь время.

-... их руководство, так называемый Директорат, разделен, фактически, на две большие группы, - склонившись над ним, она практически шептала ему на ухо, продолжая при этом улыбаться. - Человеческая - военные и ученые, как я поняла - занимаются планомерным выведением на чистую воду и истреблением всего сверхъестественного, магическая - использует ресурсы организации для мести Ассоциации и собственных исследований. Директорат этот объединен вокруг одной невероятно скрытной и опасной фигуры. В глаза его почти никто не видел, знают только имя - Кай. Так вот, от этого самого Кая трясет мелкой дрожью и тех, и других...

Асколь не ответил. Что-то было не так. Что-то, помимо вполне очевидного намерения Леты перевести их разговор в более приятное ей русло.

Кай.

Он точно никогда раньше не слышал этого имени. Где же он мог его слышать?

Но почему от одного этого слова все тело словно сковало холодом?

Нет, это имя он точно не мог нигде слышать. Разве что...

Разве что во сне.

-Ты вообще меня слушаешь, нет? - взглянуть в лицо реальности - и ей самой - Лете удалось его заставить лишь после того, как она встряхнула - вернее, попыталась - палача за плечи. - Или тоже устал от всей этой мути?

-Я устал от того, что ты на меня дышишь, - очередным легким толчком заставив помощницу епископа вернуться на прежние позиции, он сфокусировал взгляд на предмете вполне безобидном - столике за ее спиной. - Кай. Так что там с этим Каем?

-Похоже, покровитель Сойфер активно под него копал, - ничуть, похоже, не расстроившись провалу второй своей попытки завоевать его внимание, Лета вернулась к своему креслу - продолжила говорить она, уже роясь в сумке. - И накопал что-то такое, что вынужден был спешно залечь на дно, потянув с собой всю свою агентуру.

-И что это было, мы, конечно же, не знаем?

-Да мы вообще ни черта пока точно не знаем. Вот и носимся, словно на пожаре, - закончив с сумкой, Лета извлекла оттуда внушительных размеров сверток из старой бумаги. - Та еще заварушка готовится.

-Клуб собирается воевать со всем миром, - скосив глаза на сверток, произнес Асколь. - Это я уже успел сообразить. Вот только с чего они взяли, что у них хватит пороху?

-Что есть у русских, что они настолько обнаглели? Вот это вы и узнаете, - улыбнулась Лета. - Ознакомься с материалами, передай своим, как будешь в Риме. Вскоре вас, вероятно, вызовет триумвират. Если все настолько серьезно, как я думаю, то это будет та еще встреча...

-Созывают, конечно же, не только нашу группу.

-Конечно. Шестеренки уже закрутились. Будят агентуру, проводят внеплановые учения в рыцарских орденах. В Ассамблею направлены запросы - собираются поскрести хорошенько по пыльным углам.

-А похоронка, конечно, уже в курсе?

-Если они не были в курсе раньше нас всех. В Риме все станет ясно, Кат. Одно меня во всем этом радует - уж я-то точно на передовой не понадоблюсь, - зашуршав бумагой, помощница епископа бросила очередной нахальный взгляд на Асколя. - Все, Кат, все. Слишком много серьезных дел за последние полчаса. Но, - она рванула бумагу на себя - у меня есть способ это исправить!

На коленях Леты, уже очищенная, наконец, от бумажной шелухи, лежала внушительных размеров пузатая бутыль.

-Я знаю, что тебе нравится. Я знаю, что всем нравится, - выдохнула она. - Личные запасы Юлиана. Урожай 1912 года.

-Хороший...способ самоубийства, - криво улыбнулся Асколь. - Как думаешь, что будет с твоим прахом, когда он узнает, что...

-Что я позаимствовала кое-что из его хранилища, куда у меня есть почти полный доступ? - Лета поднялась на ноги. - Думаю, что ничего, чего бы я не пережила, - так знакомые ему наглые, ядовитые нотки снова были в ее голосе - в глазах же читалась решимость и нежелание отступать в третий раз. - Брось, травить я тебя не собираюсь. Я тогда следом покачусь...

Взгляд палача скользнул по бутыли, медленно перетекая на державшую ее особу. Вызвал - не мог не вызвать - мысли, которые хотелось запрятать подальше. Подальше да побыстрее.

Но, черт возьми, как же он устал...

Один маленький шажок в сторону...

Прямо в пропасть.

Но если он поможет ему сбежать от этого треклятого ледяного кошмара, почему бы и не...

-Черт с тобой, - вздохнул он. - Не возвращать же ее Бешеному...

-И правда. И правда, - радуясь своей маленькой победе, Лета направилась к столу. - А я уж боялась, что ты предпочтешь моей приятной компании скучные дни в Риме, наполненные политическими дрязгами, да возможность бухать с этой кабанихой...

-Шепот бы обиделась, - мрачно улыбнулся Асколь. - А ты знаешь, как она реагирует на обиды.

-Да брось. Твой передвижной цирк мне до Луны. Ты - нет, - Лета ткнула пальцем в сторону палача, грохая бутыль на стол. - До сих пор нет, Кат. Пусть ты меня и не особо жалуешь...

Бутыль открывалась долго и тяжело - помогать Лете он вовсе не собирался, предпочитая созерцать сие зрелище со стороны и пытаться привести в порядок суетные мысли. Мысли, которые уплывали все дальше и дальше, которые переплетались, образуя старые и страшные картины.

Картины темного моря и затянутого черными тучами неба. Прекрасной женщины с густыми смоляными волосами.

Залитого его кровью каменного пола и хриплой молитвы, срывающейся с его пересохших, покрытых кровавой коркой губ...

-Я слышала о том деле, Кат, - мыслям его вторил звук разливаемого по бокалам вина, перехлестываясь с шумом моря и дождя - со звуками молитвы - всего, что тогда у него осталось, всего, что тогда ему хватило, чтобы победить ее...

-...в курсе, как тебе досталось. Ну обжегся разок на женщине, ну заперла она тебя под землей и попыталась на ленточки порезать - это не повод, знаешь ли...

Замолчи. Просто замолчи, пока не повторила ее судьбу.

Что он делал сейчас? Что он сейчас позволял делать? Почему до сих пор не вышвырнул вон епископскую помощницу - епископскую шлюху, шпионку и карателя?

На что он готов, чтобы забыть о том кошмаре, что возвращается каждую ночь? О еще одной доверенной ему жизни, которой он не смог распорядиться никак лучше? За которую вскоре придется держать ответ перед триумвиратом? Которую он не смог спасти от такой простой вещи, как пуля?

Ответ. Ответ. Дайте же уже ответ...

Вот он его ответ, плещется в высоком, расписанном причудливыми узорами бокале...

-Прошу, - промурлыкала Лета, вкладывая сосуд в его руку. - Да что с тобой?

-К счастью - только поправимое, - проклиная все на свете, он опрокинул бокал в пару резких глотков.

У вина был странный запах и не менее странный вкус.

Ему же, в свою очередь, было уже все равно.

-Вот так уже лучше, - Лета отпила из своего бокала. - А теперь рассказывай, что у тебя стряслось, что ты встречаешь меня с такой мордой...

-Тебе? - Асколь прикрыл на мгновение глаза. - Я вряд ли буду настолько пьян, чтобы забыть, кто ты есть.

-И кто же я есть? - вернувшись с бутылкой, Лета аккуратно наполнила его бокал. - Поделись хоть этим, сделай милость.

-Дай-ка подумать... - экзекутор откинулся назад в своем кресле. - Возможно, пара слов у меня для тебя и найдется. Костантино Маринелли, Витторе Ланца, Анджело Брешиа. Вот эти слова.

-И кто это? - выгнула бровь Лета, опустошая свой бокал.

-Люди, которые были не особо довольны реакционной политикой, начавшейся с подачи Бешеного. Бельмо на глазах епископа и его шайки.

Пара новых глотков вызвала странный жар - от обычного вина с ним никогда такого не было. Но Лета хлебала напиток совершенно спокойно - нет, это исключено - не могло быть там яда...

-...все это были священники, работавшие в таких бедных приходах, что мало кто о них вообще слышал, - хрипло продолжил он, позволив в очередной раз наполнить бокал. - Между ними, впрочем, было еще кое-что общее. Все они отказывались исправляться, когда вы на них давили. Ни на кого из них ваша травля не возымела эффекта. Каждый из них был вскорости лишен сана и изгнан прочь. Каждый из них погиб некоторое время спустя. Погиб очень скверно.

-И какое тут я...

-И еще одна общая деталь, - зло произнес Асколь, чувствуя, как алкоголь постепенно подчиняет его себе, клеточку за клеточкой. - Каждый из них незадолго до краха своей карьеры принимал в качестве гостя верную собаку Бешеного, которая поставляет ему гвозди для распятий. Которая не пропускает мимо своих ушей ни одного самого пустякового слуха, ни одного "говорят, что...". Которая роет носом землю так тщательно, что поручи ей найти компромат на ангела, уже через неделю у нее будет полный отчет о том, что "на самом деле" он делал во время зачистки Содома и Гоморры. Тебя, Лета.

-И о чем все это говорит, кроме моего профессионализма? - она снова подалась вперед, встретившись с ним взглядом. - Ты забыл, Кат. Вы ничьи. Вы отвечаете перед Богом и триумвиратом, именно в таком порядке. Нам же приходится задумываться о большем. Самое могущественное государство на Земле держится именно на наших плечах. Религию мы успешно превратили в прибыльное зрелище, а под всем этим закопано то, что вызывает у тебя такое раздражение - Бешеный и его свора, самая темная, самая реакционная, как тебе угодно. Вот только авторитет и непогрешимость Церкви охраняем именно мы. И Congregatio pro Doctrina Fidei, этот клочок инквизиции, есть лучшее наше оружие. Церковь непогрешима даже в своих тяжелейших ошибках, а мы заставляем непокорных молчать. Если надо - навсегда.

С каждым словом, слетавшим с ее губ, он ощущал жар все сильнее. Жар такой силы, словно он уже битый час торчит в какой-то безумной сауне - нет, пропекается на сковородке в самом аду...

И, чувствуя ее дыхание, понимал, что Лета ощущала ровно то же самое. Что бы не было в той дьявольской бутыли, оно брало власть над ними обоими. Медленно, но неотвратимо.

Не яд, но не опаснее ли яда?

-На это клюнул бы тот, кто тебя совсем не знал, - скептически произнес экзекутор, ощущая, что еле ворочает языком. - Кто не знал бы, что тебе нет никакого дела до Церкви. Вообще ни до кого, кроме себя любимой и своих мелких и банальных желаний. А я-то тебя знаю как облупленную.

-Уверен, что настолько хорошо? - не дожидаясь ответа, она подалась вперед и поцеловала его.

Что...

Ее губы были влажными от этого странного вина. Взяв палача за руку, она стащила его с кресла.

Дела идут...

Голова раскалывалась, словно ее давили под прессом, в ушах словно завелся рой рассерженных пчел.

-Что думаю лично я, Кат? - пробивался сквозь жар ее хриплый шепот. - Я могу добавить к перечисленным тобою именам еще пару десятков, и назвать еще одну общую черту - мне на них всех плевать. Мы оба посвященные, Кат. Будет день, когда Господь будет судить всех нас, несомненно, но до того дня мы все чисты. Мы за Восьмым Таинством. И знаешь что? Я не вижу причины этим не пользоваться.

Шум в ушах продолжал усиливаться. Она поцеловала его вновь, потянулась, дотронулась до верхних пуговиц черной сутаны кончиками пальцев. Его рука скользнула вдоль бедра Леты - тело ее сжалось в какой-то странной смеси восторга и страха - лицо же, точно огнем, было озарено хищной улыбкой.

Мир растерял цвета, налившись багрянцем - свет от лампы бил по глазам не хуже фотовспышки. Разум отступил бесконечно далеко, не оставляя надежды до него дотянуться. Осталось лишь это дикое, взращенное тем странным напитком желание.

Он знал - он точно знал - отпив из бутыли, она обрекла себя ровно на то же самое.

Впиваясь друг в друга губами, сжимая друг друга в объятьях, они покатились по полу, задев ногами стол, разбив вдребезги бутыль с тем, что только что свело их с ума. Под тяжелой обувью жалобно захрустел чей-то бокал.

Ее лицо было обжигающе горячим. Она все пыталась стащить с него сутану, добившись на данный момент того, что начисто, с мясом, разорвала ее ворот. Сам же палач справлялся с ее одеянием куда как успешнее. Лета раскрыла рот и тяжело выдохнула, чувствуя, как он придвинулся еще ближе, чувствуя его колючее лицо и руки, пролившие, наверное, целый океан крови...

Неаполитанский залив тонул во тьме - равно как и их комната. Сквозняк из распахнутого настежь окна морозил кожу и игрался с дымчатыми занавесками, разбрасывал волосы по подушкам.

-Маринелли, Ланца, Брешиа, - прохрипела она в какой-то момент - то ли через минуту, то ли через час. - Все принимали меня в гости, о да. И они, и многие другие. Но давненько мне никого не приходилось добивать этим. Гордись собой...

-Себя ты тоже...

-Я добываю информацию, Кат. Гвозди для распятий. Если мне прикажут переспать с Иудой, желание должно быть натуральным, - она полуулыбалась. - Нет-нет...Филин...тебя я хотела и так, просто надоело ждать.

-Замолкни, - он чувствовал, как на разум накатывает вторая волна - в этот раз желание было подпорчено пылающей ненавистью. - Я...

-Ты ничего не вспомнишь. Ничего из того, что выболтаешь мне в ближайшие двадцать-тридцать минут, перед тем, как отключишься. Я-то, конечно, тоже... - она потянулась. - Но аппаратура при мне, - проведя рукой по груди, она двумя пальцами подняла внушительных размеров крест.

-Вспомню. И ты за это заплатишь.

-Какие чудесные шрамы, Филин. Особенно на спине. За сколько дней тебе их сделали?

-Тебе бы хватило.

-Ошибаешься, Филин, - плотоядно улыбнувшись, Лета запустила руку ему в волосы, притягивая к себе. - Мне не хватит никогда.

Сквозняк и лунный свет текли в крохотную комнатушку. Не думать было хорошо. Не думать о грядущем. Не думать о смерти и о тех, кого она уже прибрала. О своей вине во всем этом. О своей роли, роли, которую выбрали и утвердили за него...

Не думать было хорошо, но не думать значило предавать. И эта простая истина рождала ненависть. Он хотел забыться, забыться и забыть кто он есть - пропасть в этих объятьях, исчезнуть в этом холодном ночном ветре, раствориться в этой тьме над заливом...

И за одно это уже себя ненавидел. А ненависть, в свою очередь, не давала заснуть.

-А я-то еще не хотела сюда возвращаться, - рассмеялась Лета. - Право слово. В церкви черепов наверняка уже все забыли...

Но даже ненависть не могла длиться вечно. Сдавшись милосердному забытью, он закрыл глаза.

То был не сон, то была лихорадка. Страшная, жестокая, не знающая пощады, запускающая в него свои когти вновь и вновь.

Он ковылял сквозь раскинувшуюся от горизонта до горизонта снежную пустыню - безжизненную и невозмутимую, скованную вековой тишиной. Холодно и зло блестело солнце - чужое и страшное - тепла от него было не больше, чем от ледяных шипов, ловящих каждый его лучик, чтобы побольнее блеснуть в глаза пленнику белой равнины. Бил в спину, подгоняя незримой плетью, ледяной ветер - сдирал одежду и кожу, резал глаза и губы, продирал до костей, промораживая насквозь.

Холод должен был убить его уже тысячу - тысячу тысяч - раз - но едва он падал, проваливаясь по пояс в снежную шубу, ветер наносил очередной удар, заставляя подняться на дрожащие, содранные в кровь босые ноги. Заставлял сделать еще шаг. Еще, еще и еще...

Кто вообще сказал, что во сне не чувствуют боли? Обмороженная кожа пылала адским огнем, лицо колола иглами безжалостная стужа - снова и снова, снова и снова...

Небо стремительно темнело - приближалась полярная ночь. И что-то подсказывало, что ее лучше не дожидаться - до нового рассвета он явно не дотянет.

Ветер выл, словно радуясь тому, что смог выбить из глаз его пару скупых слез и тут же сковать их льдом, закупорить эти самые глаза в ледяном плену и причинить еще больше боли. Ветер визжал от радости, гоня его все дальше и дальше, в сияющую полярную мглу, но сейчас в ветер стали вплетаться обрывки слов.

Голос, что их произносил, был едва ли не холоднее этой ледяной пустыни.

Если бы Снежная Королева существовала, ты бы был ее сыном, несомненно. Вот почему я тебя так назвал.

Принц Вьюга.

Ветер вывернул его руки в суставах, заставив упасть лицом в снег. Глаза его уже не видели, не желали и не могли больше видеть ничего, кроме этой равнодушной белизны...

Дай мне увидеть то, что я хочу, и с этим будет покончено.

Мне не нужна твоя смерть. Мне нужно лишь доказательство.

Небо темнее чернил. Чужие и холодные звезды отсвечивают в ледяных шпилях. Все конечно, теперь-то уж точно. Он уже не поднимется...

Это твой последний шанс. Я отключаю Клеть ровно на минуту, Принц Вьюга. Минуты тебе хватит, чтобы попрощаться со своей матерью?

Холодно. Холодно. Это хорошо, значит он еще поживет...

Значит он...

Зови свою мать, если пожелаешь. Зови вашу дворняжку. Зови кого сочтешь нужным, и знай, что это последний твой зов. С завтрашнего дня я включу Сифон на полную мощность. Передышек больше не будет. Ты дашь мне увидеть, что я хочу, или машина высосет тебя до капли. Решай, Принц Вьюга.

Мне не нужна твоя смерть. Мне нужна лишь истина.

Бесконечное, абсолютное белое. Бесконечный холод и глаза - залитые синевой глаза без зрачков, что правят этим холодом, что смотрят на него вновь.

Что зовут его. Умоляют о помощи, умоляют прекратить.

Прекратить ЭТО.

Залитые синевой глаза - это холод. Залитые синевой глаза - это замерзание. Смерть от обморожения. Метель. Буран. Зима. Ледниковый период.

Все это в его власти. Все это он делал, когда на то была нужда. Все равны пред тем, что он несет с собой: от тех диких и страшных существ, что гоняют мамонтов своими примитивными орудиями и до детей, что жмутся друг к другу в темной квартире, с нарастающим ужасом вслушиваясь в сигнал воздушной тревоги...

Одно понимание того, сколько веков стоит за этими глазами, вызывает трепет. Но настоящий страх приходит лишь минуту спустя, когда он вновь слышит исполненный агонии зов - бессловесный, сплетенный из обрывочных картин, образов и ассоциаций, из пугающих звуков и отсылок к генетической памяти...

Он в плену. Он умирает.

И единственной его надеждой почему-то является он - палач Кат Асколь...

Твой ответ, я вижу, не изменился. Что ж...я человек слова.

Твое время истекло, Принц Вьюга. Отныне пощады не будет.

Руки и ноги вывернуты и вморожены в лед. Боли нет, хотя он явственно слышит треск сминаемых костей. Боли нет, хотя в его тело одна за другой вонзаются, падая с темного неба, ледяные копья острых сосулек, пригвождая к земле, словно мотылька. Четыре удара следуют один за другим, с хирургической точностью вбиваются ледяные клинья в его запястья и ступни. Распятый посреди равнодушных снегов, он готовится встретить рассвет, но пятое сверкающее копье не оставляет ему никаких шансов. Оно метит в сердце. Оно вонзается в тело, скользя меж ребер...

Пробуждение - резкое и похожее больше на судорогу, на спазм, сжавший в тисках все тело. Скатившись с кровати, он раскрывает глаза. Несколько минут так и лежит, тяжело выдыхая, не веря, что все еще жив. Что все еще...

Поднимается на ноги. Смотрит на кровать и вспоминает. Вспоминает все, что должен был смыть без остатка зачарованный напиток.

Ненависть к самому себе, пытавшемуся найти покой у врага, возвращается в полном объеме. Стучащие в голове слова Леты лишают сил, призывают вернуться - в конце концов, теперь о чем-то сожалеть уже поздно.

Словно лунатик, он бредет к дверям. Напяливает порванную сутану, кое-как попадает ногами в обувь. Рывком открыв дверь, вываливается в коридор.

Одуревший от всего, что было этой ночью - как во сне, так и наяву - злой и бесконечно уставший - он выбегает на тихую темную улочку старого города.

Мчится прочь, отчаянно пытаясь сбежать от сна и от яви...

Большая светлая комната из мебели имела лишь пару кресел по углам да скамеечку, что примостилась у самых дверей. Где-то за стеной хрипел плохо настроенный радиоприемник - отсюда, впрочем, нельзя было разобрать ни слова. Перелистывая тонкую страничку вчерашней газеты, Хлыст отвел глаза от текста - взгляд его упал на словно только и ждущего собеседника.

-Интересно, он сейчас спит? - кивнула Шепот на стену. - А то эти чертовы концерты меня лично уже достали.

-Сходи да проверь, - пожал Хлыст плечами. - Только дверь резко не открывай, а то еще на пулю-вторую нарвешься.

-Что-то мне... - оборвав свою фразу на полуслове, Шепот повернулась к открывающейся двери. - Оскар, смотри-ка, кто явился.

Дверь открывалась довольно-таки медленно - словно человек по ту сторону никак не мог решить, действительно ли он желает заходить. Наконец, гость переступил через порог: женщина в темном пальто медленно, с явной неохотой, стащила с головы шляпу - впрочем, ничего, кроме упакованного в бинты и очки-консервы лица, та не открыла.

-Неус, - отбросив газету, Хлыст резко поднялся на ноги и сделал в сторону гостьи несколько быстрых шагов. - Как добралась?

-Все прошло гладко, Оскар. Благодарю тебя, - тихо ответила Амальгама, отправляя шляпу на вешалку и расстегивая пару верхних пуговиц своего одеяния. - Были небольшие проблемы в аэропорту, еще на той стороне, но ничего серьезного.

-У тебя всегда какие-нибудь проблемы, - фыркнула Шепот вместо приветствия - взгляд, направленный на Неус, не был особо приятным. - И они нам частенько очень дорого обходятся, хочу заметить.

-Я не совершаю одной ошибки дважды, - тихо произнесла Амальгама. - Во всяком случае, стараюсь не поступать подобным образом...

-И на что же ты сейчас намекаешь? - прищурилась Лено.

-Лично я - ни на что, - Неус устало покачала головой. - Но ты вольна найти в моих словах какой угодно смысл, лишь бы он тебя успокоил.

-А кто сказал, что я неспокойна? - вскинулась Шепот.

-Ты поднялась со своего места, как только я вошла в комнату. К тому же я могу перечислить как минимум пять признаков твоего текущего нервозного состояния...

-А стоит ли? - еще холоднее, чем раньше, поинтересовалась Лено.

-Нет. Это в равной мере не поможет решить текущую проблему и не даст тебе никакой пищи для размышлений, потому что ты не станешь ими себя утруждать. Только лишний повод для роста агрессии в мой адрес.

-Ты можешь этого не делать?

-Чего? - вопросом на вопрос ответила Неус.

-Этого, - скривилась Шепот. - Ладно, к дьяволу. Ты, держу пари, тоже хочешь от меня отвязаться побыстрее.

-Вовсе нет. Я просто знаю, что мое общество тебе никогда не было приятно, и вряд ли есть глубокий смысл в том, чтобы его навязывать...

-И снова ты это делаешь, - полным раздражения голосом сказала Шепот. - Хочешь знать, почему я тебя на дух не переношу? У тебя, как бы так сказать, два режима работы. В одном ты самая умная из нас всех, а в другом - самая святая...

-Ты же знаешь, что ни первое, ни тем более второе ни в коей мере не соответствует истине, - спокойно ответила Амальгама. - Возможно, причина твоей неприязни кроется в моем...качественном состоянии?

-Мое-то какое до него дело, - пробормотала Лено. - Я, в отличие от некоторых, могу пройти по улице без маскировочных чар.

-Я бы предположила, что корнем проблемы является страх, - тихо продолжила Неус. - Это вполне естественно, и меня нисколько не оскорбляет. Я - то, что я есть, и испытывать определенный страх или отвращение к моей природе вполне естественно...

-Ничего я там не испытываю.

-...но вероятность того, что ты это признаешь и справишься с проблемой, к моему огорчению, исчезающе мала, - Неус поставила у дверей небольшой чемодан. - Твоя гордость как палача...и как человека, на чью долю выпало столько трудностей, имеет над тобой слишком сильную власть...

-Все, я отваливаю, - Лено направилась к дверям. - Лучше нарваться на пулю у Эрика, чем слушать твой пустопорожний треп.

-Как пожелаешь. Надеюсь, я ничем тебя не обидела...

-Сделай ты это, уже бы считала этажи до асфальта. Приятно вам время провести, - буркнула Шепот, напоследок хлопнув дверью.

Выждав несколько секунд после того, как за Лено захлопнулась дверь, Хлыст закрыл ее до конца коротким толчком - и подошел к Амальгаме, рассматривая скрытое за бинтами лицо так, словно видел в нем нечто большее.

-Каждый раз, - усмехнулся он. - Сколько лет мы вместе, а она каждый раз пытается на тебе сорваться.

-Ее вовсе не стоит в том винить, - вздохнула Амальгама. - Зная, что сидящий рядом с тобой способен убить человеческое существо одним прикосновением, поневоле проникаешься к нему отвращением. Начинаешь испытывать желание, чтобы чего-то подобного не существовало в природе вовсе.

-Это знание со мной очень давно, - улыбнулся Хлыст, крепко обнимая ее. - Почему же оно мне никогда не мешало?

-Они знают, на что я способна, - прошептала она в ответ, осторожно коснувшись забинтованными пальцами его лица. - Ты веришь, что я не сделаю подобного никогда.

-Знаю.

-Нет, Оскар, веришь. А без веры чудес не случается, - по натяжению бинтов он догадался, что Неус улыбается - шутила она очень редко, и, как правило, лишь в его компании. - Я очень устала с дороги...может, продолжим наш разговор уже не стоя?

Они расположились в освободившихся креслах. Бинты действительно покрывали все тело Амальгамы - сейчас, когда она позволила себе расстегнуть пальто до конца, это было видно вполне отчетливо.

-А кое-какой прогресс все-таки есть, - задумчиво проговорила Неус. - Раньше она огрызалась на каждое мое слово...

-Она еще живо помнит ваше первое совместное дело.

-Я помню, я понимаю. Не стоило пробовать ее пролитую кровь.

-Не стоило, попробовав, определять группу и содержание всех элементов.

-Твоя правда... - Амальгама вздохнула. - Наверное, ты хочешь знать, как прошло то дело, так ведь?

-Я хочу услышать, что еще один выродок мертв, - просто ответил Хлыст. - Порадуешь меня этим?

-Смерть - не повод для радости, Оскар.

-Даже такого, как Флайшер?

-Даже такого, - тихо кивнула она. - Но я тебя понимаю. Людям свойственно ненавидеть несчастных.

-И какой святой это сказал?

-Чудовище Франкенштейна у Мэри Шелли, - Амальгама вздохнула. - Когда дело касается таких магов, как Флайшер, я очень сожалею, что уже не могу ничего сделать для них. Не могу исполнить обещание, которое дала мертвым, иным путем. Я обещала, что никто из них больше никому не причинит зла, Оскар. Но они маги, и ты сам знаешь, что это значит. В них с юных лет вбивали, что оставить свой путь - участь хуже любой смерти. И лишь единицы из них способны остановиться. Остальные... - не закончив предложения, она принялась рассматривать собственные руки. - Остальные, как Флайшер, избирают смерть.

-Но в том, что ты делаешь, есть, конечно, и личное.

-Говорить иное было бы верхом лицемерия, - согласно покачала головой Неус. - Но ты ведь знаешь, Оскар. Ты знаешь, как легко я могу отнять чью-то жизнь и как мне тяжело это сделать. Я, конечно, не могу ничего не чувствовать, когда исполняю то обещание, но я не упиваюсь смертью. И я надеюсь, что они будут прощены, когда придет время. Им это куда нужнее, чем мне...

-Прости, - вздохнул Хлыст. - Я не должен был вновь тормошить эту тему. Кстати, можешь уже открыть лицо. Шепот вряд ли вернется.

-Ты уверен? - нервно и тихо спросила она, вздрогнув, как от громкого звука.

-Абсолютно. Ты же знаешь, что я уже привык.

-Спасибо, Оскар, - забинтованная рука потянулась к очкам, аккуратно стаскивая их прочь и откладывая на подлокотник.

Проведя двумя пальцами по лицу, сверху вниз, Неус замерла. Бинты, на мгновение ожив, змеями сползли вниз с тихим шелестящим звуком, обнажая темно-красную кожу, влажную и тонкую, отпуская на волю не менее влажные волосы.

-Спасибо, - повторила Амальгама, медленно откидываясь назад, на спинку кресла. - Так куда лучше. Чувствовать воздух...

Хлыст ничего не ответил. Сейчас пред ним было лицо, видели которое очень немногие. Каждый раз он вспоминал, почему был в их числе. Каждый раз он думал о том, что так и должно оставаться. Что он сделает все, чтобы так и было.

Вытащив из кармана свого тяжелого пальто небольшую фляжку, Неус медленно, словно нехотя, открыла ее и, помедлив пару секунд, поднесла к губам. Один короткий глоток, одно резкое движение, выплескивающее оставшуюся воду ей на лицо. Вода с едва слышным шипением впитывалась в кожу - так быстро, что не прошло и минуты, как ее и вовсе не осталось.

-Так точно лучше, - повторила она, убирая фляжку. - Оскар...то, что я слышала - правда? Крист...

-Да.

-Вечный покой даруй ему, Господи. И свет вечный да светит ему... - прошептала Амальгама. - Да почивает в мире...

Хлыст молчал.

-Я волнуюсь, Оскар.

-За Филина?

-Да, - коротко кивнула Неус. - Ты же знаешь, он...он всегда тяжело переживает, когда кто-то уходит. Тяжелее всех. В любых потерях он будет обвинять себя, а если на него еще и триумвират надавит...

-Филин никогда не подводил в деле.

-В деле - да. Будет вести себя так, словно ему вставили стальной прут вместо позвоночника. А внутри...

-Что у него внутри - это уже его дело.

-Я понимаю. Просто боюсь, что на него уже слишком много нагрузили в последнее время. Прошлогодние дела, теперь еще и это. Молюсь, чтобы его сейчас тревожило только это, Оскар. Ибо чую - еще одна соломинка ему на спину и...

-Преувеличиваешь, да еще и очень сильно. Он крепче многих, кого я видал, а видал я порядочно. Не думаю, что он сейчас пьянствует в каком-нибудь гадюшнике, пытаясь забыться...

За окнами мелькали огни редких машин - и завывала сигнализация той, которую кто-то уже успел неосторожно задеть: по мозгам этот ноющий звук бил едва ли не сильнее, чем текущая из охрипших колонок музыка. Запах табачного дыма окутывал темный угол, в котором он сидел - впрочем, в этом заведении вообще все было темным. Узенькая полоска света меж столами - та, что вела к барной стойке, да еще одна, ползущая к выходу - вот и все, что могло предоставить своим гостям это странное местечко, отчаянно маскирующееся под ресторан, да еще и под сколько-нибудь оригинальный. Получалось, честно говоря, не очень.

Гостей сейчас, полтретьего ночи, было достаточно мало - шушукающаяся компания у противоположной стены, еще кто-то, пускающий дым, занявший столик у самого входа. И, конечно, он сам, притаившийся здесь, словно в засаде. Стол предательски покачивался, стоило только совершить относительно резкое движение, например, за предательски оброненной сигаретой. Счет стаканам был потерян примерно пять минут назад - а теперь он бросил попытки следить и за временем. Бросив грустный взгляд на бутыль - осталось в ней меньше половины, Асколь перевел его на открывающуюся дверь, среагировав на тихий скрип последней. Задержав взор на какой-то не особо уверенно двигающейся по залу человеческой фигурке, палач было вновь потянулся к бутыли...

-Прошу прощения, - тихий, едва слышный за музыкой голос. - Вы...вы священник?

Нехотя подняв голову - и уведя взгляд подальше от бутылки - Асколь выцелил им остановившегося у стола человека. Девушка, вид несколько растерянный, но вполне приятный - и, судя по голосу, она либо страшно удивлена, либо впервые сюда притащилась.

-Наихудшей разновидности, - буркнул палач. - Вам чего?

-У вас такой вид...простите...на вас что, кто-то напал?

-Можно на это и так посмотреть, - Асколь потрепал рукой порванный воротник. - А у вас, видимо, серьезные проблемы.

-Как вы...

-В любом другом случае вы бы точно обошли это место десятой дорогой, - пожал он плечами. - Ну так что, вы скажете, какого черта вам надо, или мирно уйдете и не будете мешать мне саморазрушаться в свое удовольствие?

-По правде говоря, я...я зашла сюда по той же причине, - медленно протянула она. - Но, видимо, не...

-Садитесь, - проворчал экзекутор, толкнув бутылку чуть вперед. - И наливайте, если хотите.

-Спасибо, - тихий вздох. - Оставлю вам свое, ваши проблемы, очевидно, куда серьезнее.

-Как посмотреть. Итак, что у вас?

-Я...еще раз простите за то, что помешала, - заняв место напротив и погрузившись во тьму, незнакомка некоторое время помолчала. - Конечно, глупо как-то и некрасиво выходит, но я увидела вас и подумала, что именно ваш ответ был бы...интересен. Нет, полезен, наверное.

-Повторяю вопрос, - Асколь относительно аккуратно наполнил стакан.

-Что делать, когда начинаешь терять веру?

-У большинства это просто страх смерти. Там и терять-то нечего, - опрокинув стакан и чуть поморщившись, произнес экзекутор. - Следующий вопрос.

-Вы... - голос звучал несколько ошарашено. - Вы даже не спросите, что...

-Зачем? Вы расскажете сами, без лишних толчков. Не так ли?

-Есть...есть один человек, - справившись с собой, произнесла она. - Я не так хорошо его знаю, но...это все сейчас неважно, наверное. Он...он попал в беду. Боюсь, он смертельно болен и...и...все становится хуже с каждым днем. Не буду утомлять вас подробностями, я просто...он страдает, понимаете? Невыносимо страдает.

-И помочь ничем нельзя?

-Теперь...теперь уже только одним способом. Он хотел бы этого. Он давно уже принял решение, но сам не может сделать ничего...

-Понимаю, к чему вы клоните, - кивнул Асколь. - И конечно же, ему не позволяют это сделать. И не позволят.

-Д-да...все так. Вы скажете - так должно быть, да? Закон Божий...

-Закон, что велит страдать? - поболтав стаканом - на донышке еще что-то оставалось - ядовито поинтересовался палач. - Когда можно без мучений обойтись? Когда можно их прервать вовсе? Нет, нет, - он грустно улыбнулся. - Ничего вы о Нем не знаете. Но жестокого фанатика из Него лепить любите... - поставив стакан на стол, Асколь взглянул в ту тьму, где расположилась его собеседница. - А тем самым оскорбляете. Страшно оскорбляете.

-Я не...

-Не ожидали, понимаю.

-Вы странный...для священника.

-Я уже сказал, кто я есть, - вытащив из кармана начатую пачку, Асколь потянулся за сигаретой, закурил. - Что-то еще?

-Просто...просто хочу удостовериться...что...что правильно вас поняла. Ответьте мне, если можно...

-Ну?

-Если уже ничего сделать было бы нельзя...вы бы...вы прекратили бы его страдания?

-Да, - коротко ответил Асколь, выдыхая дым. - Но до того испробовал бы все пути, что остались, не сомневайтесь.

-Спасибо, - голос, хоть она и сидела рядом, оказался почему-то едва слышным. - Спасибо...за все.

-Да не за...

Стоило только моргнуть. Стоило только на пару секунд прикрыть глаза, как он понял, что ничего более не видит. Встрепенувшись, палач огляделся по сторонам, оторвав лицо от стола.

Какого черта?

Бутыль - уже совсем пустая - стояла на прежнем месте, стакан же, судя по мерзкому хрусту под ногами, укатился под стол и только что был им раздавлен. Странно же собеседницы не было вовсе - только тьма.

Протерев глаза рукавом и приложившись к бутылке, Асколь сунул ее в карман - тот порядочно оттянулся от тяжелого груза. Подняться из-за стола было тем еще приключением: помещение качалось так, словно он ехал в вагоне метро, картинка перед глазами была настолько мутной, что вызывала острое желание протереть эти самые глаза тряпочкой. Неровным, сбивчивым шагом он доковылял до выхода, перебирая все возможные точки опоры: от чужих столов и стульев до вешалки у входа. Разговор с этой странной особой, которая, очевидно, покинула его, едва он отключился от количества выпитого, продолжал крутиться в голове, размазываясь по пути в какую-то странную кашу. Возможно, именно потому палач пропустил мимо ушей обрывки разговора другого - того, что вела наблюдающая за его уходом еще относительно трезвая компания:

-Не, ну ты видел, да? Это ж надо так нажраться было...

-Сколько этот хмырь там сам с собой языком чесал? Полчаса?

-Не знаю, не особо следил как-то. Хорошо хоть валит уже...

Такси пришлось ждать довольно долго - голова за это время уже успела несколько проясниться. Настолько, что когда сонный водитель обернулся к нему, интересуясь, куда же они направятся, Асколь знал ответ - знал его невероятно для своего текущего состояния четко.

Он проявил слабость - и исправить это можно лишь одним способом.

-Ну и куда вас, святой отец?

-В церковь черепов, - хрипит свой ответ палач - мало того, делает это по привычке на английском.

-Чего-чего? - глаза таксиста медленно едут на лоб.

-La chiesa di Santa Maria delle Anime del Purgatorio, - медленно поправляется, наконец, он. - И побыстрее, если можно...

-Значит, ночью он исчез? - не глядя на свою помощницу, поинтересовался Верт. - Переходи к сути. И воздержись впредь от красочных описаний своих...

-Ладно-ладно. Он вернулся под утро, злой, как дьявол. Он все узнал. Все, что только мог...

Церковь Святой Марии, покровительницы душ в Чистилище, на первый взгляд выглядела вполне прилично - ничего необычного, по крайней мере, ее фасад не предвещал. Пройдя за не особо высокую, но все ж таки украшенную весьма острыми пиками оградку и остановившись пред зажатым меж двух высоких домов храмом, Асколь в очередной раз поправил воротник - вернее, то, что от него осталось. Массивная, в два человеческих роста, дверь, поддалась без большой охоты, словно не желая впускать ночного гостя.

Верхняя часть церкви, в прохладную тьму которой сейчас нырнул экзекутор, также мало чем могла удивить: потускневшие картины, унылое мерцание рассыпанных по залам светильников...проскользнув мимо спящей неподалеку от дверей фигурки к широкой лестнице, что вела вниз, палач почти сразу окунулся в сырой и затхлый воздух подземного святилища.

Нижняя церковь была обустроена согласно представлениям о чистилище своих основателей - как считалось, чтобы молитвы за оказавшиеся там души протекали усерднее. Усердие и правда требовалось: святилище было буквально завалено костями бедняков - и больше пятидесяти заупокойных месс в день несколько веков назад не было здесь чем-то из ряда вон, равно как и очереди из желающих помолиться за погребенных под храмом - растягивались они нередко на полкилометра. Пусть в свое время захоронения и были запрещены, огромное количество гробниц осталось пылиться в этих старых, поросших плесенью стенах.

Подземелья быстро нагоняли тоску. Никаких больше украшений, никаких привычных уже излишеств в стиле барокко - лишь множество простых алтарей да символическая могила, укрывавшая вход в гробницу. Земляной пол и взятые наугад кости, помещенные в мавзолеи - с ними соседствовали принесенные уже в дни нынешние высохшие цветы, игрушки и прочий хлам.

Найти потайной проход не составило труда - пусть он все еще до конца не протрезвел, пусть он был здесь лишь единожды, много лет назад - то была вовсе не его заслуга, нет - лишь ошибка тех, кто этот самый проход маскировал: сделано это было поистине беспомощно. Пара минут мытарств с заевшими рычагами и вот уже он тащится в очередное подземелье, все ниже и ниже, на самую глубину. Надежда была лишь на одно - что за прошедшие годы программа переноса старого тренировочного лагеря так и не началась за нехваткой средств, времени или и того и другого вместе. Что встретит его бдительный...ну ладно, хотя бы громогласно храпящий часовой, а не голые стены, с которых уже ободрали все указатели и замурованные намертво двери, за которыми когда-то располагалось одно из многочисленных рыцарских убежищ...

Часовой внизу и правда нашелся, и даже не один: стоило палачу выбраться в коридор, как в лицо ударили сразу три луча света, мгновением спустя к нему, гремя доспехами, приблизился громила, чей рост превосходили лишь размеры его чудовищной раскладной алебарды.

-Назовитесь, - прорычал он, чувствуя за собой силу - силу эту представляли, видимо, два хмурых автоматчика, стоявшие чуть позади и бившие в лицо Асколю лучами своих фонарей. - Немедленно.

Он назвался, чувствуя, как заплетается язык при каждом слове. Чувствуя, как раскалывается голова при каждой мысли. И конечно же, как режет глаза этот невыносимо яркий свет...

-Вы не договаривались о визите, - не опуская оружия, произнес другой рыцарь. - Будь вы хоть трижды экзекутор, есть, черт их дери, определенные правила...

-До этой ночи я сам не знал, что к вам придется заскочить, - огрызнулся Асколь. - Я не займу много времени, поверьте.

-Так что вам нужно? - теперь слово взял третий.

-Хозяин вашего клоповника, да поживее. И чего-нибудь от головы, если можно...

Тренировочный лагерь, притаившийся под старым храмом, имел лишь порядковый номер вместо названия, и, насколько помнил Асколь, даже приписан был к какому-то безнадежно далекому и старому аббатству: все еще недоступному для посетителей, с воротами такими массивными, словно его жители все еще опасались нападений вандалов. Сами же эти подземелья пользовались более чем дурной репутацией - быть откомандированным сюда означало позор, а те несчастные, кому было суждено расти и учиться под этими тяжелыми темными сводами, как правило, отсылались, когда приходило их время, в самые горячие точки - выходящие отсюда люди смерти боялись мало. Хорошо еще, если они вообще что-то могли чувствовать: как правило, за годы, проведенные здесь, большая часть человеческого вытягивалась и впитывалась серыми равнодушными стенами, обшитыми в некоторых местах металлом...

Безопасность у этого темного и сырого местечка, впрочем, была не так дурна, как его слава: процедуры проверки документов незваного гостя затянулись почти на полчаса - начальник караула отчаянно порывался учинить палачу допрос, но все никак не мог придумать, с какой же стороны подступиться. Асколь, чувствуя, что стремительно трезвеет - это не могло не радовать, учитывая предстоящий разговор, ради которого он и проделал весь этот путь - эти попытки отбивал без особых проблем: опыта у рыцаря в подобных делах было маловато. Наконец, с волокитой было покончено: любезно предложив ему задержаться в допросной комнате, рыцари покинули гостя один за другим. Лязгнула, ударяясь о каменную стену, тяжелая дверь - усмехнувшись, Асколь мысленно поблагодарил стражей уже за тот факт, что ее не стали запирать на засов. Упершись руками в стол и прикрыв глаза, он стал ждать...

Что он надеялся здесь найти? Чего добиться? От чего убежать? По правде говоря, ответ он знал на один-единственный вопрос - последний, и не особо-то тот ему и нравился. Время текло невыносимо медленно: казалось, что он провел тут больше часа, если не все два или даже три. Спать, как ни странно, не хотелось - не хотелось даже думать о том, чтобы вновь нырнуть в кошмар, который стал занимать уж слишком большое место в его жизни, загоняя то в объятья епископской шпионки, то к очередной наполненной до краев бутылке...

Дверь со скрипом отворилась, заставив его обернуться на звук, пусть и несколько заторможено. Стоявший на пороге человек был закутан в просторный серый балахон настолько плотно, что нельзя было даже сказать, мужчина то или женщина - тому, кто уже не знал ответа, конечно же. Хотя имя хозяина этих подземелий вспомнилось палачу не без труда.

-Здравствуйте, отец Кат, - голос был усталым, но отнюдь не сонным. - Удивили вы меня, ничего тут не скажешь. Явиться в четвертом часу, без предупреждения, в таком виде...что у вас случилось? Вы здесь по работе или...

-Можно и так сказать, - взглянув на плотно натянутый серый капюшон, протянул палач. - Я приношу извинения за то, что потревожил вас в откровенно неурочный час, но так уж сложилось, Илария.

-Вы здесь по делу? - повторила свой вопрос фигура в серых одеждах. - И если да, то по какому именно?

-У меня свое расследование, - помолчав, произнес Асокль. - Здесь я проездом, а направляюсь прямиком в Рим. Но есть одно дело, которое хотелось бы уладить как можно быстрее. Я бы хотел воспользоваться вашей защищенной линией связи для одного запроса в наши архивы.

-Это настолько срочно, что вы ради этого вломились к нам среди ночи? - голос звучал удивленно.

-Боюсь, что да, - ему осталось лишь развести руками. - К тому же я хочу, чтобы запрос остался в секрете, а когда я прибыл в Рим, меня уже ждали бы определенные результаты. Вы не откажете в этой просьбе, я надеюсь?

-Раз уж вы проделали весь этот путь...что именно вы хотите передать, отец Кат?

-Мне нужно проверить одно...не имя, скорее прозвище. Любые упоминания, даже самые незначительные. Любой относительно достоверный источник.

-И это...

Глаза. Залитые синевой глаза без зрачков...

-Принц Вьюга, - прохрипел он, выдав застрявшие в голове слова практически на одном дыхании. - Второе. Мне нужна информация о некоем устройстве, вероятнее всего, магическом. В его названии должно быть слово "Клеть" и оно, судя по всему, должно как-то ограничивать...помещенный в него живой объект. Особенно в плане установления контакта с... - так и не договорив, он быстро сменил тему. - Любая информация, любые крупицы. Я передам вам все необходимые пароли. Сделайте запрос прямо сейчас и воспользуйтесь, если понадобится, моим авторитетом - он обязан остаться в тайне. Сможете?

-Я так полагаю, рассчитывать на внятные объяснения не стоит? - язвительно поинтересовалась фигура.

-Увы. Итак...

-Я это сделаю. Но это первый и последний раз, когда я пойду на поводу у Дома Резни без веской причины...да еще и среди ночи.

-Благодарю. Вы мне очень помогли...

-Надеюсь, что так.

-И еще одна вещь...правда, боюсь, она может быть для вас не очень приятной...

-Это что же?

-Хочу спросить об одном человеке, который, возможно, здесь у вас был. И, возможно, наделал бед.

-Имя, - голос этот был едва ли не холоднее стен допросной комнаты.

-Помощница епископа Юлиана Верта. Лета Ц...

-Выметайтесь отсюда, - фигура в сером резко встала из-за стола. - Или заткнитесь немедленно. Не желаю слышать здесь это имя.

Точно в цель. К сожалению.

-Прошу прощения, - тяжело вздохнул палач. - Это имя я и правда более не озвучу в ваших стенах. Но тем не менее, я должен буду задать вам вопрос. Что она вам сделала?

-Принесла сюда смерть, - прорычала хозяйка подземелья. - Смерть, боль и грехи, которые уже не смыть.

-Расскажите, - повторил Асколь. - Вы, я так понимаю, ничего не могли ей тогда сделать, но я...мои руки пока что не связаны.

Первую пару минут он думал, что она все-таки уйдет. Молчание стало уже совершенно невыносимым когда фигура в сером тяжело опустилась на свое место, заговорив не менее тяжелым голосом:

-Расскажу. Сделаю ваш чертов запрос. А потом вы нас покинете...

-Всенепременно.

-Нас вынудили дать ей временное убежище пару лет назад. Если бы я знала тогда, какой бардак поднимется в итоге, придушила бы ее сама. Так вот...

Рассказ занял не более получаса - но с каждой минутой, что его составляли, лицо палача мрачнело все сильнее. Когда же из-под капюшона уже прекратили вырываться наполненные неподдельной ненавистью слова, он первым поднялся на ноги.

-Благодарю, что рассказали, - глухо произнес он.

-Вы уверены что благодарите?

-Да, - резко ответил Асколь. - Теперь я точно знаю, что должен делать...

Лета начала просыпаться, еще когда о стену грохнула дверь. Приподнявшись на кровати и медленно протирая заспанные глаза, помощница епископа успела различить лишь спокойным, но быстрым шагом движущуюся к ней фигуру в темном. Рванулась было к оставленной на полу сумке, где оставалось оружие...

Гость ее был быстрее. Вывернув так и не дотянувшуюся до сумки руку и сдернув Лету с кровати одним мощным рывком, он поставил ее на ноги, схватил за горло, сжав до дикой давящей боли.

-К-Кат... - только и смогла прохрипеть она, вглядываясь в холодное, без единого проблеска эмоций, лицо палача. - За добавкой пришел?

Экзекутор не ответил ничего - лишь снова рванул ее на себя и потащил по полу, словно тряпичную куклу. Она не сопротивлялась. Просто не было сил.

Остановившись у дверей и встряхнув епископскую помощницу, будто чучело, Асколь позволил ей встать на ноги, даже чуть разжал хватку. Она не преминула сим воспользоваться.

-Какого черта ты творишь, Филин? - выкрикнула Лета прямо в лицо палачу. - Да ты знаешь, что с тобой сделает...

Фразу эту она так и не закончила. Просто взглянула в эти глаза и поняла - знает. И поняла - ему плевать.

-Вот, значит, как ты поступаешь, да? Не я тебя сюда затащила, Филин, не я. Ты сам принял решение, - Лета нахально улыбнулась. - Или за твои слабости должны отвечать другие?

-Это никак не связано со вчерашней ночью, - холодно произнес Асколь. - Я убегал от своих кошмаров, ты потворствовала своим желаниям...итог вполне закономерен. Все стороны довольны, все счета закрыты, Лета.

-Тогда что ты...

-Счета закрыты, Лета, но я сейчас выставляю новый. За то, что ты успела натворить в церкви черепов, - от его взгляда не укрылось, как изменилось ее лицо. - Ты ведь не скажешь мне сейчас, что ничего не было?

-И не собиралась, - прорычала Лета, нахально взглянув ему в глаза. - Ты просто дурак, Филин. Мы с тобой за Восьмым Таинством. Хочешь знать, что там было? Я хорошо отдохнула, вот и все, мать твою!

Палач ничего не ответил. В наступившей тишине скрипнула открываемая дверь.

-Я чиста, Филин, слышишь, нет? - полузадушенным тоном простонала Лета. - Я чиста, и ты это знаешь. А то, что какой-то глупый мальчишка сбросился с крыши, решив, что он теперь проклят - вообще не мое дело! Кого и как там наказывали после - не мое дело, Филин! Это их грехи и им за них отвечать! А я чиста! И знаешь что, Филин? Сдается мне, ты не можешь смириться именно с этим!

Тяжелые шаги. Кажется, ее уже вытащили за порог.

-Что бы ты мне сейчас ни сделал, Филин, я буду чиста. Даже если бы я закатила бы там такую оргию, что...

Удар обрывает ее речь на полуслове. Перед глазами все меркнет, словно кто-то вот так вот не вовремя взял да и погасил свет. Чувствуя, что падает, что летит куда-то назад, она отчаянно пытается за что-нибудь уцепиться. Выходит отчаянно плохо - и вот она уже всем телом чувствует боль - боль, что сопровождает ее всю дорогу вниз, весь путь, который она проходит, скатываясь по ступеням...

-Выметайся из города. Выметайся, пока есть на чем.

Она многое хочет ему сказать. Как она его ненавидит. Что с ним за это сделает епископ. Насколько он только что усложнил свою жизнь - нет, что он отныне превратил ее в настоящий ад. Что там, в номере, в конце-то концов, остались ее вещи...

Но там, наверху, уже равнодушно хлопает дверь. Все кончено. Теперь уж совершено точно.

С того момента, как он захлопнул дверь за помощницей епископа, прошло уже больше часа, но настроение все никак не желало приходить в норму. Во многом этому способствовала усиливающаяся головная боль - насыщенная событиями и алкоголем ночь давала о себе знать. Наверное, именно эта боль и стала причиной того, что палач, вместо того, чтобы собирать свои вещи, сделал то, чего делать в нормальном состоянии не стал бы вовсе - а именно, заглянул в вещи чужие, расстегнув сумку Леты.

Блокноты, исписанные убористым почерком, термос, белье, раскладной нож, календарь с большим серым котом на обложке...продолжая выбрасывать все это на пол, Асколь остановился, наконец, выудив запечатанный бумажный пакет. Вскрыв его - вот и нож пригодился - он подставил ладонь, на которую выскользнул продолговатый металлический цилиндр, опечатанный тремя массивными пломбами.

А вот это уже интересно...

Осторожно повернув "сосуд", палач вгляделся в находящееся на его боку узенькое окошечко, укрытое прочным стеклом. Внутри, на черной бумаге лежало нечто настолько мелкое, что даже ему, никогда на зрение не жаловавшемуся, пришлось приглядываться.

Крохотная, едва видимая стеклянная крошечка - песчинка, переливавшаяся каким-то чужим, холодным светом...

Прямо как те ледяные шпили из его кошмара. Прямо как...

По телу разливалась какая-то странная немота, следом за которой шел холод: металл капсулы, конечно, леденил руки, но не настолько же! Осторожно отставив цилиндр на стол, Асколь опустился в кресло.

Скоро надо будет уходить. А уходить - значит дать ей вернуться сюда и забрать свой хлам. Забрать и это.

Если только...

Мы за Восьмым Таинством, значит? Мы чисты, Лета? Чисты, и нам можно творить, что захотим?

Что ж, закон сей работает далеко не в одну сторону...

Усмехнувшись своим мыслям, Асколь поднял цилиндрик - и, пока не успел передумать - сунул в карман.

Капсула холодила тело даже сквозь одежду. Страшно холодила...

Палящее вечернее солнце освещало небольшую взлетную полосу, у которой уже выстроился - впрочем, кое-кто умудрился опоздать и сейчас в спешном порядке занимал надлежащее место - почетный караул: первый ряд сверкал начищенными доспехами и бряцал оружием при каждом движении, второй, одетый в унылых расцветок военную форму, держал наготове новенькие штурмовые винтовки. Третий ряд охраны был сплошь в штатском - но они-то как раз и были опаснее всего...

Наблюдая за тем, как выравниваются шеренги - и как приближается к ним висящее на горизонте белое пятно самолета, Юлиан Верт оглянулся на Лету, стоявшую от него по правую руку. Рассказ ее порядком утомил епископа - благо когда они добрались, наконец, до "Всенощной", чьи здания проглядывали из-за скальных наростов то тут, то там, у него оказалось предостаточно времени, чтобы отдохнуть и подготовиться как следует к встрече с важным гостем. Епископу казалось, что Лета что-то явно не договорила до конца, но полчаса ожидания в этой духоте, под еще не успевшим закатиться за горизонт солнцем начисто избавили его от желания допытываться до помощницы, по крайней мере, сейчас.

Самолет приближался - медленно, но неотвратимо. Если приглядеться, то можно было заметить - если это, конечно, не был обман зрения - что его несколько кренит на одну сторону. Заметив это, Верт не удержался от смешка.

-Черт дери, каждый раз одно и то же... - пробормотал он себе под нос, глядя как перегруженная - теперь это можно было уже сказать наверняка - стальная птица, страшно качаясь, идет на снижение. - Каждый раз...

-В чем дело? - осторожно поинтересовалась Лета, со смесью испуга и любопытства наблюдающая за кренящимся на сторону самолетом, который заходил на посадку настолько грузно, что, казалось, и вовсе падал.

-Жирный выродок не выносит вертолетов, тошнит, видите ли, - произнес епископ. - А эта полоса не предназначена для транспорта покрупнее. Ах да, и конечно же, не будем забывать, что тамплиеры вечно летают на списанном в утиль хламе. В итоге...сама видишь.

Самолет и правда почти падал. Вот он выпустил шасси и, неуклюже, с адским скрипом и грохотом, поднимая в воздух целые тонны пыли, стал тормозить.

-Они тратят на его перелеты несколько миллионов, - тихо добавил Верт. - Каждый год. Ну вот, опять...

С громким хлопком - самолет, к счастью, уже почти остановился - от машины отлетело одно колесо: накренившись, белая громадина так и встала, уныло ткнувшись носом в асфальт.

-Господь милосердный... - охнула Лета. - Никто на всем белом свете не может столько весить!

-А... - ухмыльнулся Юлиан. - Ты никогда не видела великого магистра, да?

Подали трап - размеров он, равно как и дверь самолета, был такого, что по нему, по мнению Леты, запросто проехался бы танк-другой. К трапу несколько вспотевших от натуги рыцарей в спешном порядке подогнали здоровенную платформу с оградкой, покоящуюся на нескольких массивных колесах. И лишь когда последние приготовления были завершены, из самолета показалось нечто.

Великий магистр возрожденного ордена тамплиеров Теофиль Орельен Лесаж был человеком весьма выдающимся - причем выдающимся помногу и во все стороны. Когда малая часть магистра выдвинулась из самолета, Лете показалось, что на свет вылез какой-то жуткий, обряженный в белое холм, но то было лишь начало. Кряхтя, пыхтя и помогая себе руками настолько толстыми, что они еле шевелились, из самолета - не без помощи трех рыцарей - выбралась настоящая гора плоти, увенчанная жирной головой - заплывшей этим самым жиром настолько, что найти спрятавшиеся в его складках глаза-щелки, уродливый рот и разбухший нос казалось задачей почти что невозможной. Если бы подбородки могли убивать, то у магистра определенно было бы самое мощное в мире оружие, ибо накопил оных Теофиль не менее шести штук. Гора плоти носила форменную белую накидку с красным крестом - ее определенно хватило бы, чтобы пошить пару-тройку парусов. Магистр пошевелился - в движении он казался Лете еще тошнотворнее - угрожая раздавить неосторожным движением своих собственных телохранителей, после чего поднял налитую жиром руку в преувеличенном приветственном жесте.

-Зачем... - прошептала Лета. - Зачем здесь...это?

-Не только Леопольд умеет находить союзников, - произнес епископ, на лице которого заиграла злобная ухмылка. - Пошли. Нам нужно его поприветствовать.

Как вскоре выяснила Лета, великий магистр был фигурой достаточно противоречивой (помимо того, что был фигурой более чем объемистой): несмотря на то, что это ходячее воплощение греха чревоугодия с трудом шевелилось и с еще большим трудом членораздельно говорило, прибывшие с ним тамплиеры, судя по всему, боялись жуткой туши до чертиков - на него опасались даже смотреть лишний раз без веского повода, а отряд, который толкал платформу, куда не без труда забрался магистр, едва ли не дрожал от страха. Оказавшись, наконец, в специально подготовленной по такому случаю пристройке - ни в одни двери на "Всенощной" Лесаж бы попросту не пролез - где уже было все готово для встречи важного гостя, магистр плюхнулся за стол для переговоров раньше, чем Верт вообще успел подойти к последнему. Убедившись в безопасности помещения и на всякий случай завесив окна, тамплиеры покинули зал - уловив не оставляющий возражений взгляд епископа, то же сделала и Лета: сказать по правде, она всерьез опасалась, что через час найдет в этом самом зале лишь толстяка - рядом с обглоданными костями ее высокого начальства.

-Интересно, о чем они там говорят? - спросила она минут через десять у караулившего дверь храмовника.

-Думаю, о том, что любят, - пожал плечами тот. - Торты и массовые убийства.

Время текло медленно, словно кисель.

-Так мы договорились, магистр? - хрипло говорил Юлиан, отстукивая пальцами по столу.

-Расскажите мне историю, епископ, - гудел в ответ Лесаж, развалившийся в специально приготовленном для него кресле. - Помните, я вам говорил про трех несчастных, которые собирались меня...хм...сместить? Вы не удовлетворите мое любопытство рассказом о том, что с ними сталось, Юлиан?

-Двое из них таинственным образом исчезли, - пожал плечами Верт. - Третьего сегодня утром выловили из одной гаденькой речушки. Какие-то мерзавцы выпустили в него шесть пуль, да еще и прибили к спине табличку...как же там...ах да, "коммунист и содомит". Воистину печальная судьба их постигла.

-Воистину. Расследование, конечно, уже начато?

-Конечно, - улыбнувшись, кивнул епископ. - Но, боюсь, оно принесет весьма мало плодов.

-Надеюсь на это, - жирное лицо заколыхалось - очевидно, магистр пытался улыбнуться в ответ. - Да, епископ. Мы договорились. И договор наш, надеюсь, будет в силе до самого конца...

-Не сомневайтесь, - Верт прекратил, наконец, стучать по столу - руки устали. - Мне понадобится не более двух месяцев, чтобы решить вопрос с "Всенощной". Как только у них начнутся...проблемы, вы сможете предложить свою помощь. Вы, храмовники, во все века были хорошими ростовщиками, не так ли?

-Сроки, - загудел магистр.

-Терминал будет у нас самое позднее в начале зимы, - ответил Верт. - А "Всенощная" окажется в вашем кармане самое большее через месяц после того, если все пойдет по плану. Так или иначе, у нас будет, где его содержать и изучать.

-И право первого удара за вами.

-Да, - в голосе Верта прорезалась злость. - Есть один замок в Альпах...

-Владеет которым...назовем его Некто Л.

-Лучше назовем его Этот Выродок Леопольд, - оскалился епископ. - Это будет такая большая потеря для всей Святой Церкви...погибнуть под лавиной...как неладно, как скверно...

-Да уж, ему не позавидуешь, - пробасил Лесаж. - Мы будем готовы к началу кампании против русских уже через пару недель, через месяц самое большее. Ждать будем лишь вашего сигнала.

-Донесите до своих людей, что терминал нам нужен в целости и сохранности, магистр, - несколько нервно произнес Верт. - Ни одной лишней царапины.

-Не волнуйтесь, епископ. Если кто-то посмеет хоть пальцем его тронуть без моего дозволения, то весь его отряд будет казнен на месте, - глаза Лесажа злобно сверкнули. - Они не подведут.

-Надеюсь на то. И последний вопрос, который нам должно сегодня решить...вопрос, касающийся Ассоциации, магистр. Я боюсь, они могут...скажем помягче...несколько недооценить угрозу, исходящую от этих русских. Вы ведь понимаете, о чем я?

-Конечно, - заплывшая жиром голова кивнула - вернее, чуть дернулась вниз. - Ассоциации нужно будет...указать верную дорогу. Дать им достойный casus belli. У меня все уже готово, епископ.

-Цель?

-Один небольшой схрон в Шотландии.

-Кому вы поручите это дело? - резко спросил Юлиан. - Это должен быть профессионал.

-Профессионал и будет, не беспокойтесь. Наш лучший человек. Настоящий мастер, пусть и несколько...увлекающийся.

-Неужели... - так и не договорив, Юлиан медленно вытащил из кармана записную книжку, в которой накарябал всего одно слово, показав его магистру. - Неужели...

-Ну что вы, епископ, - магистр громоподобно усмехнулся. - Вы же сами видели, как его казнили. Но я согласен, что он подошел бы для этой работы лучше всех прочих.

-Действительно. Знаете, если бы он был жив, я бы вам рекомендовал задействовать именно его, - с нажимом произнес Верт. - Если бы он был жив, вы понимаете...

-Понимаю, - магистр скосил взгляд на дверь. - Что ж, если все эти мелкие проблемы мы решили, то, думаю, стоит уже перейти к самому важному.

-Это к чему же? - не понял Юлиан.

-К обеду, разумеется.

Интерлюдия 5. Потеря.

1987 год.

-Угадай, что я сегодня сделал?

Длинный коридор - белые стены, белый потолок, скользкий белый пол - был разделен на несколько частей шестью массивными дверьми. Каждая из этих дверей была создана отдельно, каждая представляла собой своего рода эталон в той защитной системе, что была для нее избрана. Магическая и техническая защита чередовалась, на последней же двери вступая в странный союз: в ход шло все, что только было. Человек, что сейчас заступил за порог последней из этих дверей, прекрасно знал, что даже этого могло стать недостаточно.

Человек - высокий, светловолосый, аккуратно подстриженный - шагал прямо и плавно, заложив, согласно своей старой привычке, руки за спину. Выражение лица его было мягким и спокойным, больше сказать - совершенно бесстрастным, само же лицо имело светлую кожу и правильные черты. Человек выглядел здоровым, подтянутым, пусть и чуточку худощавым для своего роста, он выглядел собранным, но в собранности этой проглядывало запрятанное где-то глубоко напряжение, и далеко не легкое. Впрочем, это было не то, что можно было заметить при первом взгляде.

Дверь медленно закрывалась за его спиной, сопровождая сие действо тихим визгом механизмов. Створки сошлись с громким щелчком, воссоединились части изображенной на двери цифры, был которой ноль.

Задав свой вопрос, человек тихо улыбнулся - ответа, как обычно, не последовало. Пожав плечами, он двинулся вперед по полупрозрачному полу: сотни, если не тысячи, тоненьких проводов, металлических ниточек и трубочек переплетались под ним, образуя огромную паутину, которую уже вряд ли получилось бы когда-нибудь распутать. Весь этот перекрученный хаос имел выход наружу - там, чуть дальше, за толстой стеклянной стеной, чья чистота была безвозвратно изуродована предупреждающими знаками и надписями всех мастей и видов, соглашающихся меж собой лишь в одном: все они сулили верную смерть.

Человек был одет в невзрачную серую рубашку и болотного цвета брюки, обувь его не чистилась явно больше пары недель. Сложенные за спиной руки, наконец, пришли в движение, стаскивая накинутое на плечи ветхое пальтишко и набирая короткий код на торчащей из стены клавиатуре. Мерно гудя, в полу раскрылся небольшой люк, откуда наверх поднялось внушительных размеров металлическое кресло. Кинув пальто туда, человек вновь улыбнулся. И сделал еще пару шагов к стеклянной стене, наконец, подняв глаза на то, что было за ней.

-Я начал уже скучать по нашим с тобой разговорам, Принц Вьюга. А ты?

За стеклянной стеной - там, где на свободу вырвались все эти провода, проводки и проводочки - раскинулось хаотичное на первый взгляд нагромождение странных приборов, перекрученных труб и мутных экранов. Все покрыто слоем многомесячной пыли. Все объединено вокруг высокой вмурованной в пол капсулы из странного сплава, верхушка которой, также опутанная проводами и трубками, уходила в потолок. Металл чистым не был - почти каждый сантиметр его был исписан поблескивающими символами, которые, если долго на них смотреть, словно начинали перетекать с места на место, сверкая при том чистым золотом. Там, под самым потолком, виднелась и приваренная наверху капсулы табличка - кроме все того же нуля на ней не было ровным счетом ничего.

Человек на капсулу не смотрел. Он - как всегда и было - встретился долгим изучающим взглядом с тем, что было внутри, за толщей испещренного охранными письменами стекла. Встретился взглядом с большими глазами, залитыми непроглядной синевой - казалось, они даже не имеют зрачков.

Глазами этими смотрел мальчик лет двенадцати, не больше. К коже его, белой, как снег, присосались жадными пиявками многочисленные электроды, в плоть безвольно повисших рук забрались тонкие трубочки, хилую шею сдавил металлический обруч - расходящиеся от него провода уходили в пол, под капсулу. Белоснежные волосы-сосульки - тонкие и длинные, способные переломиться просто от грубого прикосновения - были перепутаны с оканчивающимся присосками проводами, что облепили ему виски и затылок - еще одна присоска, та, что ранее крепилась на лбу - отвалилась и теперь болталась где-то внизу...

-Уже не могу вспомнить, когда я дал тебе это имя, но согласись, что это лучше, чем быть Объектом Ноль, - человек медленно опустился в кресло, забросив руки на подлокотники. - Если бы Снежная Королева существовала, ты бы был ее сыном, несомненно. Вот почему я тебя так назвал. Принц Вьюга.

Тишина в ответ - тишина и пронзительный взгляд больших синих глаз - от него веяло таким холодом, какой можно было найти лишь, наверное, в кругу девятом ада. Человек этот взгляд выдержал без проблем.

-Я скучал по нашим разговорам, пусть они и не особо продуктивны. Впрочем, я думаю, сегодняшний разговор может изменить положение дел, - голос у человека был мягкий и спокойный, сам он продолжал улыбаться. - Думаю, я позволю себе рассказать, чем я занимался в свое отсутствие...надеюсь, это будет тебе интересно. Нет, не так. Я надеюсь, ты вынесешь из этого что-нибудь полезное для себя...

Приметил свою цель он еще там, в музее. Прошло не так уж и много времени с тех пор, как он вышел на улицу, остановившись за мраморной колонной, но дождь, казалось, усиливался с каждой секундой - что было, несомненно, только ему на руку. Считая минуты, он прокручивал в голове построенную им схему: вот она тихо одевается, вот подходит к дверям, вот видит творящийся на улице шквал...

Выходит наружу, тихо вздохнув. Трамвайная остановка была недалеко, но до нее все равно нужно было бежать. Повернувшись к цели, он смотрел, как она спускается вниз по ступеням, собираясь, очевидно, накрыться тяжелым черным портфелем, набитым, наверное, тысячами тысяч никому не нужных бумажек.

Три быстрых шага вперед, хлопок раскрывающегося черного зонта, что заставил ее обернуться. Все работало, как часы - ну разве что взгляд у нее был еще более удивленный, чем тот, на который он рассчитывал.

-Ой. Спасибо, - вот и все, что смогла она из себя выдавить, покуда он вглядывался в ее лицо.

Средний рост, короткие темные волосы, приятное молодое лицо, но в целом, ничего необычного. Для обычного взгляда, по крайней мере.

-Вас проводить? - произнес он, постепенно подстраивая свой голос нужным образом. - А то льет, как из ведра...

Он бы удивился, если бы в ответ не пришло никаких подозрений. Конечно же, они были, но его взгляд редко кто долго выдерживал. Вот и сейчас...

-А вы...

-Кай, - коротко произнес он, ловко перекидывая зонтик в другую руку. - Прошу простить мое чрезмерное любопытство, но я вас заметил еще там, - он кивнул в сторону дверей. - Понравилась экспозиция?

-Э...да, очень, - она, наконец, смогла справиться с собой, пусть и не совсем. - Мне...мне только до остановки...

-Я никуда не тороплюсь, не волнуйтесь, - произнес он, подобрав, наконец, нужный тон. - Во время любого дождя наступает момент, когда тебе уже становится плевать и можно идти босиком...

Следующие пятнадцать минут были весьма результативными. Ее имя - Надежда - он узнал в минуту первую, почувствовав, как одно это слово накидывает на глаза чернейшую тьму. Справившись с собой - еще не время, еще не время, черт возьми - он лишь вымученно улыбнулся, когда она отпустила пару преувеличенно-восторженных фраз об имени уже его. Сказал то же, что говорил и всегда.

-Да. Как в "Снежной королеве", - он улыбался, стараясь не смотреть более на ее лицо, стараясь не фокусировать взгляд.

Все, что угодно, лишь бы не эта чернота снова...

Все, что угодно, лишь бы не смотреть туда.

Пятнадцать минут были весьма результативны. К минуте пятой он уже знал, что на выставку она пошла далеко не по своей воле - ее туда притащила работа, писавшаяся, как оказалось, из рук вон плохо. К минуте шестой он знал уже и то, что плоховато у нее со всей историей в целом, к седьмой же - и вовсе, где она сейчас учится...

Где-то глубоко внутри поднималось странное чувство - нельзя было назвать его радостью, ибо последней он не испытывал уже очень давно - скорее некое механическое, холодное удовлетворение. Она была не идеальным вариантом, но подходящим. До остановки оставалось уже пара минут пути, когда он бросил пробный камень.

-Я сам история, - быстрая смена голоса - и вот уже он прямо дышит холодом с каждым словом. - Знаете, в сорок втором году мне было лет двенадцать. Может, тринадцать, точно уже не скажу.

Вот и он, этот взгляд. Вот и оно, это удивленно вытягивающееся лицо. Вот и он, этот полный недоверия - готового перерасти в любой момент в раздражение от этой грубой и неудачной шутки - голос.

-Что вы такое говорите? Да вы выглядите сейчас лет на двадцать пять самое большее. Глупо так шу...

-А я не шучу, - резко произнес он. - Что, если я вам скажу, что перестал стареть?

-Бред какой-то, вы уж простите. Если думаете, что так можно произвести впечатление...

-Отец ушел и не вернулся. Не помню его почти, - глядя куда-то в сторону, бросил Кай. - А мы...мы здесь были. С сорок первого. Сестра первой была, если хотите знать. У нее лицо такое было, как череп, который кожей обтянули. Только негодная кожа какая-то была, вся пятнами пошла. Ее постоянно одевать приходилось - сама не двигалась, если хотите знать. Сил не хватало уже шарф натянуть. Я тогда собак ловил, потом кошек. Кошки хуже шли, с сухожильями проблемы...

Надежда молчала, в ужасе смотря на него, продолжавшего говорить в пустоту.

-Еще голубей, воробьев пытался. Там, конечно, и людских трупов было много, но как-то не мог. Есть хотелось, да, только людей все равно не мог. А так много было. Просто на улице лежали. Еще где. Одеяло накинули, веревкой перевязали. Иногда я такие одеяла снимал - если казалось, что получше наших. Кто-то еще шевелился, когда я с них это все снимал. Ну там просто, если хотите знать, надо побыстрее перешагивать, чтобы не цеплялись. Эти, которые не до конца еще замерзли. Сестра тоже еще дышала, помню. Я рано ее раздел слишком, показалось, что уже все.

-Что...что вы говорите такое? - она почти выкрикнула это. - Как вы можете там...как вы могли быть...там...тогда...

-Потом мать, - безжалостно продолжал Кай. - Мы в библиотеке какой-то потом спрятались. Не нужно было за дровами ходить. Мебели много, книг много. Я рубил и рвал. Плохо получалось. Не сразу понял, что умерла, знаете. Сам виноват, задержался. Книжку нашел интересную. Тоже про...про холод. Надо было в печку кинуть, а я себе оставил и читал сидел. Вернулся когда, уже поздно было...

-Но...как...

-Как я выжил? Я тогда уже понял, что делать надо, знаете. У кого-то золото было, драгоценности. Их не съешь, конечно, но если знать, у кого менять...человека легко убивать, знаете? Очень легко, когда он от голода пальцем пошевелить не может. Какое-то время спасало. В сорок третьем эвакуировали, - он помолчал. - А между тем и тем...боюсь, вам не стоит это знать, - произнес Кай тщательно выверенным тоном, вытаскивая из кармана продолговатый кусочек бумаги. - Если не испугаетесь, приходите завтра сюда. Кофейня в центре, старая. Не ошибетесь. Узнаете куда больше, чем из учебников...

-Вы сумасшедший, - неуверенно выдала она, сама не понимая, зачем приняла эту помятую визитку. - Не идите за мной. Не идите за мной больше, слышите?

Он ничего не ответил. Лишь грустно улыбнулся - еще одна тщательно отработанная эмоция - и отступил на несколько шагов.

-Если не испугаетесь, буду ждать вас завтра. Узнаете больше, чем может человек. Но должен вас предупредить - если вы придете, то можете потерять не только душевное равновесие...

-Конечно же, она пришла. Не на следующий день, но через два дня, - тихо произнес человек в кресле. - Они не могут не приходить. Как мотыльки на огонь, как мотыльки...скажи мне, Вьюга, ты мотылек? Или же ты пламя?

Тишина была ему ответом. Но он и не думал огорчаться.

На окнах были тяжелые бархатные шторы, за окнами - не менее тяжелая чугунная ограда, блестящая после дождя и свежей краски. Стол, укрытый багряный тканью, стоял у дальней стены, под единственной включенной в зале лампой, так что когда она вошла, испуганно озираясь, то почти сразу - даже на секунду быстрее, чем он думал - поняла, где ее ждут. Он чувствовал ее растущее волнение - оно распухало все больше и больше по мере их разговора, начавшегося, как он и ожидал, с нелепых извинений и не менее нелепых претензий. Да, конечно, с ней никто так никогда не знакомился. Да, конечно, ее никто так не пугал.

Но во многом именно потому она и была здесь - нащупав краешек некоей чудовищной тайны, неосторожно высунувшийся из-за унылого полотна привычного мира, она не смогла удержаться, чтобы за него не потянуть дальше. Он не чувствовал от осознания этого даже прежнего холодного удовлетворения, лишь мысленно поставил еще одну галочку рядом с еще одним именем.

С именем очередного чудовища.

Разговор постепенно набирал обороты: когда она чуть успокоилась, привыкнув к местной обстановке, когда он уверил ее в том, что за нехитрый заказ, который им тут же поднесли, платить будет он, когда тяжелые настенные часы пробили десять утра...тогда она задала вопрос, которого он ждал все эти дни. Который уже слышал множество раз...

-Кто вы? Кто вы такой, в конце концов?

Кай лишь покачал головой, поболтав ложкой в стакане с остывающим чаем. И ответил, не стараясь сейчас подобрать правильный голос - и потому, голосом холодным, как сталь.

-После смерти матери многое изменилось. Я уже сказал вам, как мне удалось выживать, но не сказал, как именно дожил до наших дней. Как остался тем, что вы видите пред собой.

Девушка молчала, ожидая продолжения. Боясь перебить его, боясь, что он снова замолкнет.

-Их было двое и они были вовсе не из нашей страны. Даже война не испугала их, не заставила убраться восвояси. Даже блокада не заставила их изменить своей цели. Они знали, что вещь, которая им нужна, находится здесь, в Ленинграде. Они пришли за ней, но поняли, что взять ее не смогут. Понимаете, они были магами. А я - всего лишь человеком...

-М-магами?

-Они пришли в наш город, чтобы забрать это, но они не могли до этого даже дотронуться, даже подойти близко, не опасаясь, что их сожжет изнутри. Им нужен был человек и они нашли себе человека. Нашли озверевшего от голода и холода мальчишку, который потерял всех, который остался один в целом мире. Который из мира выпал, потому как в мире не было более никого, кто бы его знал...

-Но что...что им было нужно у нас?

-Зеркало, - просто ответил Кай, прожигая собеседницу взглядом. - Зеркало, которое тот мальчишка ухитрился разбить...

-Я ведь говорил тебе, что было написано на зеркале, Вьюга? - человек в кресле заложил ногу за ногу. - Конечно, же, говорил. "Ядом победишь яд". Лишь спустя годы, Вьюга, понял я, что творец зеркала пытался этим сказать. Лишь, когда я встретил Черного Человека, который тоже мог смотреть внутрь. Черный Человек ошибался. Он думал, что видит истину, но тьма застилала его старые глаза. Он видел глубоко, но лишь я вижу до конца. Вот почему он изгнал меня прочь, Вьюга. Он, как и все, испугался истины, пусть на словах и искал ее...

Человек в кресле закрыл глаза, откинул назад голову, погружаясь в, казалось бы, такие далекие воспоминания.

Под ногами - ковер из увядших листьев. В ушах - вой ветра. За спиной - утратившие прежнее значение жизни.

Их шаги неслышны, их шаги тяжелы.

-Что ищешь ты, Кай?

-Лишь тлен.

Шаги примеряющихся друг к другу противников.

-Что ищешь ты, Арая?

-Лишь истинной мудрости.

Два невыносимо тяжелых взгляда. За одним - боль прожитых столетий, за другим - одна только безграничная, непоколебимая решимость.

-Где ищешь ты, Кай?

-Лишь в человеке.

Тяжелые, но тихие шаги.

-Где ищешь ты, Арая?

-Лишь в себе.

Шаги сошедшихся в бою непримиримых врагов.

-Чего желаешь ты, Кай?

-Лишь очищения.

Тяжелые, но тихие шаги.

-Чего желаешь ты, Арая?

-Я уже ничего не желаю.

Шаги ощутивших чужую силу и признавших ее.

-Кто ты, Арая?

-Я - никто.

Тяжелые, но тихие шаги.

-Кто ты, Кай?

-Я - потеря.

Под ногами - ковер из увядших листьев.

-Иди с миром и потеряй все до конца.

В ушах - вой ветра.

-Иди с миром и пойми, что всю жизнь стоял на месте.

Впереди - возвращенные друг другу жизни.

Ведь это был самый болезненный удар, на который они только были способны...

Чай в стаканах остыл, кажется, уже часа два назад, но никто их сидевших за столом и не думал этого замечать. Лицо девушки менялось: в одно время на нем отражался ужас, в другое - искреннее удивление, оно было в движении большую часть времени. Кай на это внимания не обращал. Лицо Кая застыло, словно он был восковой фигурой, но когда оно все-таки шевелилось, Надежду прошивало острой иглой страха - даже большего, чем от его слов. Его лицо, до того казавшееся ей невероятно красивым, теперь, когда она смогла к нему привыкнуть, когда смогла присмотреться, вызывало оторопь - и, что хуже всего, она никак не могла понять ее причины. Смотреть на него было практически больно, лицо это не было лицом человека - вернее, было им лишь в покое, но стоило ему начать двигаться, как выползала наружу и пугающая его симметрия, и сам факт того, что движения эти были дергаными и кривыми - с каждой секундой в них оставалось все меньше и меньше реального. Нечто мертвенно-неприятное, вызывающее отвращение где-то глубоко внутри, чувствовалось в каждой черточке этого, на первый взгляд, идеального лица, и каждая жалкая попытка Кая изобразить какую-то эмоцию делала лишь хуже. Каждая такая попытка напоминала ей о смерти. Этот...этот кадавр, что сидел пред ней, очевидно, был давно и прочно осведомлен о чувствах, которые вызывал у людей, долго на него смотрящих - долго и близко - и старался смазать эффект своими сладкими речами, но со временем нельзя было не заметить, что и голос его был неживым, угасшим - и вне зависимости от слов вызывал лишь беспокойство.

-Зеркало было лишь первым шагом, - продолжал он начатую уже, кажется, так давно историю. - Когда оно брызнуло осколками и те попали мне в глаза, я испытал боль, какой не найдешь и в аду. Я думал, что ослеп, но напротив, я стал видеть то, что не под силу зрячим. Знаете, что это?

Она молчала - слова у нее кончились еще минут пятнадцать назад. Рассказ его казался чудовищным бредом, нет, чистым безумием, но прервать его она все никак не могла осмелиться.

-Я вижу до корней, я вижу до конца, - в холодном, монотонном голосе проснулась злость, она поднималась и нарастала, кипела, отчаянно ища выход. - В любом человеческом существе. Я обрел истину, которую так страстно ищут маги, я узнал величайший секрет, скрытый за человечеством. Открыл дверь, открывать которую нельзя. Теперь я знаю, что внутри у каждого. И знаю, что мне должно с этим делать...

-Снова и снова мы с тобой возвращаемся к этому разговору, Принц Вьюга, - медленно встав с кресла, Кай принялся прохаживаться по залу, заложив, как обычно, руки за спину. - Ты должен понять, и я думаю, ты давно уже понял, что мне от тебя нужно. Дай мне увидеть то, что я хочу, и с этим будет покончено. Мне не нужна твоя смерть. Мне нужно лишь доказательство, - резко вскинув руку, он выставил ее в обвиняющем жесте. - Ты сотворен по образу и подобию человека, не так ли? Земля дала жизнь своим чудесным детям, чтобы они поддерживали жизнь уже в ней...если ты сотворен похожим на человека, если разум твой сходен с человеческим хотя бы на малую долю...в тебе должно быть то, что я ищу. В тебя не могло быть не заронено того же черного семени. В тебе не может не быть той же гнили, того же тлена, который есть начало человека и его конец, который есть его корень и его суть, который определяет все его жалкое существование. Всю его жизнь, всю ту боль и страдания, что наполняют этот мир...

-Это старая легенда, Надежда. Очень старая. Творец зеркала видел боль и страдания, которыми исполнен наш мир, он видел, насколько отчаянно безнадежен человек. Насколько он...ошибочен по сути своей. Эта ошибка внутри каждого, эта гниль внутри каждого, и ее не исправить никакими средствами. Ошибка слишком глубоко и нам не дано понять ее суть, мы...нет, я...я могу лишь ее увидеть и осознать, как таковую. Творец зеркала знал, что этим определено существование каждого человека от начала до конца, он знал истину...

Она молчала, молчала в ужасе. Лицо его казалось все страшней с каждой секундой. Его взгляд парализовал, иссушал волю в пыль.

-Но он был милосерден и в милосердии своем сотворил зеркало. И изрек он, что ядом победишь яд. Когда осколки оказались в моих глазах, я обрел способность видеть, но я еще старел, как человек. Я еще был слаб, как человек, но я уже знал, что мне должно делать. Я до сих пор помню эту картину, Надежда. Картину абсолютной пустоты, абсолютного покоя, которую я увидел, когда остался один в целом мире. Когда у меня уже никого не осталось. Когда я стоял в том снегу, в котором умер, в котором корчился от боли, пока осколки прорастали все глубже, пока они открывали предо мной истину, стоящую за человеком. Когда я встал и посмотрел вокруг и увидел лишь метель и лед, почувствовал лишь холод, и не услышал вовсе ничего - лишь безграничное и прекрасное белое безмолвие. Когда зеркало меня освободило. И знаете, это было единственным прекрасным в своей чистоте зрелищем, единственным, что достойно существовать. Я хочу увидеть это снова. Я хочу принести в мир покой.

Звук шагов, меряющих зал, сменяется иным звуком - звуком пальцев, что барабанят по прочному стеклу.

-Знаешь, иногда я думал, почему все сложилось именно так, Вьюга. Тебе никогда не было дела до людей, не так ли? Ты всего лишь добросовестно выполнял свои функции, и когда мой город умирал от холода, это было тебе зачем-то необходимо, не так ли? Была какая-нибудь, как это обычно говорят, высшая цель, за твоими играми...нет, прости...за твоими операциями с климатом? Люди, что замерзали тогда на улицах, люди, что оголодали и окоченели настолько, что не могли найти в себе сил застегнуться поплотнее...их смерти, наверное, принесли планете пользу? Так я бы мог думать, Вьюга, мог бы, но...мы оба знаем, что все проще. Ты вряд ли когда-нибудь вообще видел за людьми что-то кроме...не знаю, цифр в ваших дьявольски точных расчетах? - Кай улыбнулся залитым синевой глазам. - Что скажешь, может, попробуем зайти с этой стороны? Может, попробуем разглядеть в тебе безжалостность живой машины, презрение к человеческим существам...ненависть за погубленных ими братьев, в конце концов? - ладонь провела по плотному стеклу. - Я гляжу внутрь тебя, Вьюга, но по-прежнему ничего не вижу. Ты все еще не можешь дать мне то, что мне нужно. Ты все еще не можешь послужить доказательством, моим последним доводом. А время уходит, Вьюга. И мое и твое...

Отойдя от стеклянной стены, Кай медленными, дергаными шагами дошел до кресла. Опустился в него, будто бы обессилев, уронил руки на подлокотники и вновь запрокинул голову.

-Две машины определяют твою судьбу сейчас, Вьюга. Клеть не дает тебе вырваться и глушит твой голос, делает его слабым, как писк удушаемой птицы. Сифон истощает тебя по каплям и не позволяет набраться сил, чтобы вырваться из Клети самым простым способом. Но, как я уже когда-то говорил, у него есть и иная функция. Твоя сила не пропадает даром, вовсе нет - эти полоумные вояки уже создали около шести...установок. Достаточно занимательный гибрид науки и магии, достаточно занимательный пример того, насколько чудовищен человек, хотя уж я-то в еще одном вряд ли нуждался. Так или иначе, Вьюга, не ты сам, так твоя сила им послужит - по крайней мере, на это рассчитывал Директорат, создавая эти...эти установки, эти бомбы, называй как хочешь - по сравнению с ними атомные и водородные хлопушки далеко не так интересны. И это только вершина айсберга, Вьюга, ведь ты стал настоящем кладезем знаний для них всех. Если бы ты мог удивляться, ты бы удивился, узнав, сколько проектов они начали, сколько проектов, основанных на данных исследований - исследований тебя. Их цели тебе известны, Вьюга - власть и сила, но тебе известно также, что моя цель вовсе не в этом. Я хочу лишь увидеть в тебе последнее нужное мне доказательство, я хочу, чтобы ты стал моим последним доводом - и тогда ты будешь свободен. Ты создан по образу человека, Вьюга. А если в тебе есть хоть что-то от человека, есть и тьма внутри...

-Что есть человек, Надежда? Знаете, я изучал людей достаточно времени, чтобы сделать определенные выводы, - легким движением руки Кай отставил в сторону пустую чашку, бросил еще один пронизывающий до костей взгляд на испуганную собеседницу. - Что есть человек...я изучил человека досконально и хотел бы поделиться с вами парой интересных наблюдений, если вы не против.

-Послушайте, послушайте меня, пожалуйста, вы...

-Вы боитесь. Боитесь меня, боитесь моих слов, боитесь моего лица, боитесь того, что за ним... - он развел руками в каком-то примиряющем жесте. - Но напрасно вы терзаете себя страхом. Я ничего не сделаю вам, о нет...вы сделаете все сами.

-Что вы такое говорите? Я ничего не собираюсь...

-Я изучал человека очень долго, если хотите знать. При наличии времени и необходимого...хм, инструментария можно добиться удивительных вещей. Никакой магии, всего лишь пара операций. Но в вашем случае...я ни в коем случае не собираюсь лишать вас выбора. Напротив, я дам вам его сделать - и даже не буду разъяснять, почему выбора как такового не существует...

-И что же это за выбор? - голос ее дрожал.

-Все очень просто, - поднеся указательный палец к правому глазу, Кай потер его, словно утирая невидимую слезу. - Вот ваш выбор.

На пальце его была крохотная блестящая крошечка, едва заметная.

-Что это такое?

-Истина, - он нагнулся вперед. - Хотите узнать, что сильнее - вы или она? Хотите узнать, говорил ли я правду или вы несколько часов потратили на беседы с сумасшедшим? Хотите узнать, кто вы на самом деле? До конца, до корня...

-Вы...вы не убьете меня?

-Я не причиню вам вреда, - с нажимом повторил он, вытягивая вперед руку. - Возьмите. Поднесите к своему глазу и бросьте туда.

-Я...нет...

-Это не больно. Это не отравит вас и уж точно не убьет, я обещаю. Оно лишь научит вас видеть, как вижу я. Не более и не менее.

-Я...я хочу уйти. Пожалуйста...

Она и правда хотела. Хотела вскочить со стула, оттолкнуть этого безумца, выбежать вон, в серый утренний туман и холод, и бежать, бежать, пока держат ноги, бежать, пока видят глаза...

Но почему, почему она не может сдвинуться с места? Почему, почему она тянет руку к...этому?

Почему...она...

Короткое, дерганое движение. Стеклянная крошечка холодит палец...

-У каждого есть своя дверь. Открой же ее и вспомни свое имя.

Стук шагов все громче и громче, движения все быстрее и быстрее. Он не может успокоиться, он не может заставить себя вновь опуститься в кресло и продолжить рассказ. Внутри него клокочут, казалось бы, давно вымершие чувства - нет, скорее что-то, на них похожее...

Я чувствую, что должен чувствовать...

...какая-то имитация, подделка, что-то старое, забытое и закрытое на все замки. Что-то хорошо знакомое - он уже почти вспомнил, как это зовется.

Ну конечно. Ненависть.

-Я буду предельно откровенен с тобой, Вьюга, - ладони упираются в толстое стекло, вырывающийся изо рта пар заставляет его покрываться туманной дымкой. - Я...все это...ненавижу. Этот...этот хаос, этот зоопарк, сумасшедший дом, называй как тебе угодно. Я смотрю на них каждый день, каждый день я вижу их до самого нутра. Женщин, мужчин, стариков, детей...я смотрю, я смотрю, Вьюга, смотрю так глубоко, как никогда не мог даже Черный Человек, и меня просто выворачивает наизнанку. Я нахожусь рядом с ними, каждой клеточкой ощущаю их вонь, их грязь...я вижу то, что внутри них и то из чего они состоят, откуда пришли и каков будет их конец, я вижу этот всемирный маскарад тварей, называющих себя людьми. Ты знаешь, каково быть зрячим в стране слепых? Они говорят, что это ребенок...но я вижу лишь паука. Она говорит, что любит, но это говорит пасть, что хочет лишь поглощать. Он говорит, что он друг, но у него даже нет лица. Он говорит, что он хочет помочь, но он жаждет лишь убивать, ибо соткан из смерти...я в стране слепых чудовищ, Вьюга, и каждую секунду, что я на них смотрю, я хочу кричать. Я хочу кричать, но страх, что они обернутся на мой крик и откроют, наконец, глаза, узрят меня и разорвут на куски, этот страх словно зашивает мне рот. Я один вижу вещи такими, какие они на самом деле, я один вижу, что есть человек! И я никогда - никогда, слышишь меня? Я никогда не видел ничего, подобного тебе!

Гулкий удар заставляет стекло дрожать. Гулкий удар эхом разносится по залу...

-Мне нужно отсюда уйти, Вьюга, - хрипло произносит Кай, упираясь руками в стекло, глядя в равнодушные, залитые синевой глаза. - Мне нужно закончить это...это безумие, потому что каждую секунду я думаю о том, что могу...могу проснуться однажды и стать таким, как они. Подхватить эту заразу, окунуться в эту грязь...без исхода, без возврата...я не могу об этом не думать и это...это невыносимо. Мне нужно очистить этот мир от чудовищ, а ты мой последний довод. Ты единственный, в ком я до сих пор не могу разглядеть...это...

Стол укрыт багряной тканью.

-Значит...вы знали...

-Конечно, - он стоит позади нее, опустив руки ей на плечи. - Конечно, я знал.

Ее тело сотрясается от рыданий, но из покрасневших глаз не может выкатиться ни одна слезинка. Ее голос - полузадушенный хрип.

-Значит...я...

-Не только ты. Все. Все до последнего человека, от начала и до конца.

-Я...я не знаю, что с этим делать...

-Нет. Ты знаешь, - медленно, невыносимо медленно он вынимает из кармана отточенный нож.

Разжимает ей пальцы. Вкладывает холодную рукоятку ей в ладонь.

-Но...

Она не спрашивает, почему - ответ уже известен. Она спрашивает лишь - как.

-Все правильно, - шепчет он в ее ухо, следя за тем, как лезвие готовится рассечь кожу, а затем и плоть. - Нет-нет. Вдоль по улице, а не через дорогу. Вот, молодец...

Подняв заплаканные глаза, она задает свой последний вопрос. Вопрос, повторения которого он ждал.

-Кто ты?

Он отвечает, поймав ее взгляд - он отвечает, позволяя ей увидеть его настоящие глаза - позволяя отдать им без остатка свою бессмертную душу.

-Я - потеря.

Стол укрыт багряной тканью. Крови на ней почти не видно.

Царящая в зале тишина нарушается лишь стуком пальцев по клавиатуре.

-Наше с тобой время истекает, Вьюга. Видишь ли, шестерни уже начали вращаться и в скором времени мне придется начать действовать. Но это не значит, что я оставлю тебя. Ты должен послужить моим последним доводом, Вьюга, и вот что я тебе скажу... - он на мгновение остановился, прекратив набирать код. - В этом мире нет ничего чистого и я это знаю. То, что я не могу увидеть в тебе ту же тьму, еще не значит, что последний довод будет не в мою пользу. Это значит лишь то, что ты, созданный по образу человека, находился от человека слишком далеко. То, что мне нужно увидеть, в тебе несомненно есть, оно просто не успело как следует прорасти...

Тревожно моргают лампы, заходится в истерике аппаратура.

-Это твой последний шанс. Я отключаю Клеть ровно на минуту, Принц Вьюга. Минуты тебе хватит, чтобы попрощаться со своей матерью?

Молчание в ответ. Молчание, что сводит его с ума.

-Зови свою мать, если пожелаешь. Зови вашу дворняжку. Зови кого сочтешь нужным, и знай, что это последний твой зов. С завтрашнего дня я включу Сифон на полную мощность. Передышек больше не будет. Ты дашь мне увидеть, что я хочу, или машина высосет тебя до капли. Решай, Принц Вьюга. Мне не нужна твоя смерть. Мне нужна лишь истина. И если, чтобы разглядеть истину, нужно заставить тебя страдать - быть посему. Я не испытываю к тебе злобы, пойми. Я просто должен знать, есть ли в мире хоть что-то чистое.

Набирая силу, воет тревожная сирена.

-Тьма прорастет в тебе, прорастет из твоей муки - и это будет значить, что я был прав. Что испорчено от рождения все, и что даже святой носит в себе эту грязь. Ты останешься чистым на грани смерти, Вьюга - последний довод обернется против меня. И, возможно, я тогда остановлюсь...

В залитых синевой глазами впервые за все время что-то изменилось. В бессильной злобе он чувствует, что не может понять до конца - что же именно.

-Я открыт тебе, Вьюга. Загляни в мой разум, если сможешь и узнай, что я сделал и что я еще только сотворю, узнай обо мне все. Увидь мою решимость. Я не буду сопротивляться. Пойми меня, Вьюга.

Он чувствует это прикосновение - слабое, едва-едва пробившееся сквозь его защиту. Он чувствует, как его читают, словно открытую книгу, страницу за страницей, он чувствует, что...

Нет.

Это невозможно.

Нет!

В ярости он отворачивается к стене, в ярости он набирает код - так быстро, как никогда еще не набирал. Все еще чувствуя заливающее его изнутри бешенство, с удовлетворением слышит, как глохнет сирена, как гаснут предупреждающие огни.

Как тянувшийся к нему неизмеримо древний разум вновь оказывается запрет внутри чахлого на вид тела.

Схватив с кресла пальто, быстрыми шагами Кай идет - нет, почти что бежит - к выходу. Оборачивается уже у дверей.

-Твой ответ, я вижу, не изменился. Что ж...я человек слова. Твое время истекло, Принц Вьюга. Отныне пощады не будет.

Но он не это хочет сказать. Вовсе не это.

Терминал не способен к человеческим чувствам, не способен понять человека - он не жил среди них, так откуда ему...

Терминал не проявляет эмоций. Терминал всегда общался лишь лавиной образов, те эмоции замещающие. Терминал не мог...он просто не способен...

И все-таки он почувствовал этот едва заметный укол, это едва заметное, призрачное...

Терминал не чувствовал, но он прочел его до конца и словно вынес ему характеристику, приговор, что-то чересчур расплывчатое и образное, но выглядящее так, словно теперь уже в нем собеседник искал и нашел ошибку. Нашел тьму. Отметил его как сломанный механизм, который уже не починишь.

Терминал не чувствовал - да, наверное, так. Но в переводе на человеческий язык все это было вещью, причинившей Каю такую боль, какой он не испытывал уже давно.

О которой давно забыл, убедив себя в том, что чего-то подобного и вовсе не существует.

-И никогда впредь. И никогда впредь не смей меня жалеть, - прорычал он, выбегая прочь из белого, погрузившегося в тишину зала...

Просторная и чистая камера за тяжелыми дверьми. Притушенный свет, измятое одеяло в дальнем углу. Франка Корти чувствует, что он все еще рядом с ней - вот уже который час он сидит здесь, ничего не говоря. Он не торопится, он дает ей успокоиться и привыкнуть к его присутствию. Когда же он заговаривает, то голос его тих и осторожен, словно он боится ее спугнуть. Словно ей есть куда от него бежать...

Наконец, он начинает говорить. Наконец, он, бережно взяв ее руки в свои, отдает свой очередной приказ, замаскированный под просьбу.

-Франка, я знаю, что ты устала, - Леопольд говорит тихо, не повышая голоса ни на секунду. - Я не буду на тебя злиться, если ты не сможешь сегодня показать мне то, о чем я прошу, но я не могу не просить...времени у нас осталось мало, очень мало. Я приготовился к сеансу. Ты должна будешь не просто увидеть. Ты должна будешь показать мне...сможешь?

-Что я должна увидеть? Что...я должна...искать?

-Октябрь этого года, - твердо говорит он, сильнее сжимая ее слабые ручонки. - Лондон. Часовая Башня. Коронация и сопутствующие торжества. Покажи мне, Франка. Покажи мне, что будет, если мы не вмешаемся. Покажи мне, прошу тебя...

-Я...я попробую... - голос ее еле слышен.

Он знает, что шансы предельно малы - в конце концов, он не маг. Он знает, что даже несколько дней подготовки и тщательно подобранные для сеанса амулеты из числа украденных еще его предками. Шансы малы и скорее всего, он ничего не сможет получить от контакта с оракулом, разве что почувствует то же, что она, окунется в то же безумие, что она...очень маловероятно, что ее дар на какие-то мгновения станет открыт и для него, что она сможет поделиться не своими туманными толкованиями увиденного, а именно самим зрелищем...

Но он ждет - и он настроен ждать до конца. Он настроен рискнуть. Он закрывает глаза и пытается очиститься от всех лишних мыслей. Он до боли сжимает ее руки...

Белое безмолвие. Далекий крик, бесконечно далекий, безнадежно отчаянный. Сложно представить агонию, стоящую за этим воплем.

Утренний туман, укрывающий старую мостовую. Человек в залатанном пальто с поднятым воротником - идет сгорбившись, сложив руки за спиной, напевает себе под нос детский мотивчик.

Женские руки с канцелярским ножом, раскрытый конверт, брошенный на дорогой, отделанный золотом, стол.

Лавина аплодисментов, тьмы и тьмы стучащих друг о друга ладоней. Свечи в огромных люстрах слепят глаза своими невыносимо яркими огоньками.

Дорогие костюмы и часы на цепочках, стучащие по полу трости и звенящие друг о друга бокалы, что сшибаются будто в поединке.

Красное. Что-то красное - там, далеко...

Что-то, на что больно даже смотреть, что-то неуловимое, что-то страшное...

Топот ног, высокие бокалы на сверкающих подносах. Звон часов и звуки вальса.

Лица лордов Башни, лица магов, что держатся за власть мертвой хваткой. Каждый из них есть живое воплощение ужаса и мощи - для тех, кто знает, на кого смотрит...

Что-то красное. Оно движется. Оно приближается, продолжая ускользать от взора, продолжая оставаться неузнанным и неуловимым...

Карнавальные маски - десятки, сотни масок. Маски на лицах, маски на полу, маски, взлетающие в воздух под радостные крики...

Она здесь.

Строгое, холодное лицо, что выделяется из всех прочих. Лицо, в глаза которому взглянуть сможет далеко не каждый, лицо прекрасное и в то же время пугающее до дрожи. Пышный багряный бант, платье, за которое, наверное, можно купить дворец-другой...

Она здесь.

Она не просто облечена великой властью, она есть Власть. Собравшиеся здесь являют собой цвет магического сообщества, все его великолепие. И все они здесь ради нее одной, все они видят ее впервые, ведь она, наконец, достигла идеала...

Она здесь.

Нет, она уже есть идеал. Образец. Недосягаемый символ, на пути к величию которого сломают свои судьбы сотни и сотни самонадеянных глупцов...

Она здесь.

Их новая Королева.

Он тоже здесь.

Лица лордов. На них удивление, на них злоба, на них боль.

Лица искаженные криками. Лица побелевшие от ужаса. Лица, уже застывшие в смертном покое.

Тяжелая ритмичная поступь гостя, с головой закутанного в алый саван. Белая маска, точно воспроизводящая застывшие черты мертвеца. Воздетые к потолку руки, с которых все капает и капает кровь...

Красная Смерть продолжает свое безмолвное шествие - а вокруг падают на пол великие маги, корчатся и визжат в непредставимой агонии все те, кто еще несколько минут назад являл собой могущество во плоти.

Оседают на пол тела, кричат гости с посеревшими от ужаса лицами. Ломятся в тяжелые двери обреченные на смерть...

-Кто ты? - прекрасное лицо искажено криком.

-Я лишь зеркало, моя королева. И вам пришла пора в него заглянуть.

От звука произносимых заклятий дрожат стены и трескается потолок, но не только - кажется, сама реальность дает трещину...

-Умри!

-Я лишь зеркало, моя королева. Со мной бесполезна вся ваша сила.

Окровавленные руки, сжимающие тонкое горло. Отрывающее тело от пола. Кровь на платье, кровь на лице, кровь на белой маске мертвеца...

-Кто...ты...

-Я - потеря.

Сколько он точно был без сознания, Леопольд сказать не мог - часов сейчас при нем не было. Встав с пола - голова раскалывалась, словно в ее заливали расплавленный свинец - он первым делом помог подняться уже пришедшему в себя оракулу. Франку била дрожь, такая сильная, что поначалу он принял это за настоящий припадок.

-Покажи, - прошептал он губами, с которых слетела дыхательная маска. - Покажи мне, Франка. Что было дальше?

-Ничего, - внезапно совершенно четко ответила та. - Будущего, на которое можно взглянуть, дальше уже нет.

6. Операция "Русалочка".

Услышу плеск в камышах,

Увижу чьи-то следы...

Не дотяну до воды,

Не дотяну до воды...

(Ночные Снайперы - Пароходы)

1984 год. Кронштадт.

Ночь выдалась холодной до омерзения. Ледяной ветер выворачивал карманы, сдувал шляпы и трепал уставшие от таких вот издевательств ветви деревьев. Ветер был зол, вне всяких сомнений, но еле переставляющий ноги по темной улочке капитан второго ранга Борзенков, был еще злее. Последние несколько дней (и ночей, конечно же) его тусклой, обшарпанной как металл родной подлодки, жизни, проходили, увы и ах, по одной и той же схеме. Вечер начинался в ресторане - да-да, вот в этом самом, чьи двери сейчас плюются людьми в обе стороны - там же он и перетекал стремительно в глухую ночь: в первой половине было сплошь вино, во второй, если его было не так уж и "сплошь", появлялась уже и женщина, появлялась уже и очередная чужая квартира, откуда он выбирался часов в шесть утра, заползая в ближайший трамвай и теряя там сознание под грохот и лязг, а в середине дня удивленно изучая оставленные на его лице трамвайным стеклом же синяки.

Сегодняшняя ночь, впрочем, из привычного уже графика выбилась, сделав это весьма гадко - в эту самую ночь бывший злее ветра капитан второго ранга Борзенков проводил уже второй час не в ресторане, а в мучительно нудных и беспросветных поисках своего несчастного кошелька, который, очевидно, вылетел где-то по пути. Людей на узкой улочке, куда он вырулил сейчас - именно досюда дотащил его старенький, попыхивающий дымом автобус - не наблюдалось, не наблюдалось их и когда он только здесь оказался, значит, если ему сильно повезет...

Он услышал это, когда завернул в какую-то тусклую подворотенку. Этот...звук был выше его понимания, никогда прежде он не слышал ничего подобного, хотя, казалось бы, каких только голосов не успел наслушаться за свою жизнь. Это было лучше - лучше, чище, прекрасней всего, что он слышал. Восхитительный сплав текущего неведомо откуда прекрасного голоса и небесной музыки, сладкой, вязкой, манящей...

Капитан второго ранга Борзенков забыл о потерянном кошельке, о ресторане, об очередной женщине на очередную ночь. Забыл обо всем, кроме этого чудесного голоса, который продолжал что-то вливать в его недостойный такого ангельского пения разум... о чем-то просить, что-то приказывать...

Он знал, что нужно делать, знал четко и ясно, словно эта истина была с ним с самого рождения. Не помня себя от восторга и желания побыстрее увидеть, наконец, источник чудесного звука, Борзенков кинулся в подворотню, и, мигом проскочив ее, выбежал в пустой серый двор. Звук притягивал огромным магнитом, звук безошибочно задавал направление - и Борзенков бежал на него со всех ног, в два прыжка преодолев небольшую лесенку у дверей парадной и влетев в дом, в холодную тьму, где...

Где он, наконец, понял вопрос, что задавался ему уже бесчисленное множество раз, что тек ему в уши снова и снова. Вопрос был прост, а следом за ответом лежало немыслимое блаженство, надо было лишь его дать, дать быстрее - что может быть проще и приятнее? Чудесный голос спрашивал, где вещь, что они только что привезли в страну, где эта чертова деталь, с трудом уместившаяся даже внутри исполинской атомной подлодки...конечно же, он может, конечно же, он скажет, конечно же, он...

Что, в конце концов, в этом плохого?

Борзенков говорил, захлебываясь словами и слюной, стремясь угодить голосу, выкладывал все, что знал с такой скоростью, с какой не говорил никогда, пытался вспомнить каждую подробность, каждую мелочь, что может быть важна для голоса - для этого всемогущего голоса....

Голос дал ему понять, что нужно подойти ближе - ответ был дан и его ждет обещанная награда. Вне себя от радости, Борзенков рванулся вперед, во тьму, почти что радостно крича...

Ангельское пение оборвалось так же резко, как и началось, зато Борзенков, наконец, смог увидеть его источник - пусть лишь частично, но ему и части этой хватило, чтобы сладкая одурь спала с такой скоростью, словно его окатили ледяной водой. Вглядевшись в два голубовато-зеленых глаза с вертикальными зрачками, в раскрывающуюся пасть с двумя рядами бритвенно-острых зубов - верхний ряд основательно выпирал наружу - это все вместе составляло заросшую какой-то сухой противной коркой морду - он не успел даже испугаться, лицо его вытянулось, но не от ужаса, а словно от какой-то вселенской обиды.

Когда спустя три с половиной часа тело было обнаружено, обида на лице все еще ясно читалась - пусть даже от него и осталась лишь половинка...

Месяцем раньше.

Серое небо словно крышка гроба, готовая вот-вот захлопнуться, опуститься навсегда. Ветер - о, этот ветер - он воет с такой силой, что разговаривать можно лишь криком - у него давно уже охрипло все горло от этих самых воплей. Где-то внизу - если, конечно, предположить, что там, за крутым обрывом, там, дальше черной бездонной пропасти, действительно что-то есть - шумит бурная река. Катится она, изгибаясь, все дальше и дальше, к самому водопаду, чтобы рвануть оттуда вниз бешеным пенящимися потоком, разбиться тысячами тысяч брызг о холодные равнодушные камни...

Стоя здесь, на краю, он - лейтенант Алеев - нет, уже контролер Алеев - чувствует, как разбухает внутри страх, как покрывается лицо и руки предательским липким потом, как работают в ушах кузнечные молоты, бьющие по каким-то незримым наковальням со всей своей силы. Вопреки расхожему выражению, из бездны на него ничего не глядит, кроме, разве что, неминуемой смерти...

-Хорошая сегодня погодка, а? - этот смех вернул его в реальность, возвращаться куда он так не хотел, так не спешил. - Ну что, лейтенант, побежали?

Над зияющей бездной натянут тонкий провод - такой тонкий, что по нему даже мышь не пробежит. Безжалостный ветер мотает его из стороны в сторону, только что не вырывая из вбитых в землю крюков...

-От обрыва до обрыва, - его хлопают по плечу, заставляя обернуться. - Ты как, глазки-то замотаешь?

Неудачник веселится вовсю, сейчас он кажется ему еще более безумным, чем прежде. Звенят повязанные на тонкую шею цепочки, дергаются веревочки. Развевается на ветру его дикая шевелюра с синими клочьями. Пляшут в глазах искры такой чистой, такой детской радости, что становится не по себе даже больше, чем от вида пропасти.

-Впервые на арене - великий и ужасный контролер Алеев! - резкий толчок в спину - прямо к краю пропасти. - И начнем мы, как и полагается, со смертельного номера! Смертельного номера, который отучит нашего контролера бояться смерти! - следующие слова он почти шепчет ему на ухо. - Нет-нет, лейтенант. Бояться не надо. Ты сегодня с ней подружишься.

Где-то внизу бурлит река. Интересно, куда она унесет его кости? Как далеко? Найдет ли их кто-нибудь потом? Нет - будет ли искать, что точнее?

Закончив застегивать на ногах тяжеленные кандалы, Четвертый ловко встает на руки - и, удерживаясь всего на одной, повязывает себе на глаза полоску из темной ткани. Невозмутимо шагает к краю.

-Все очень просто, лейтенант - бежим с одной скоростью. Моей, - ухмыляется Неудачник. - Отстанешь - косточки твои птички доклюют. Ну что, готов?

-А к этому можно быть готовым? - мрачно говорит он, шагая к самому краю.

-Можно, да не нужно! Выкинь все из головы, лейтенант, выкинь прочь, тогда легче будет. Тебе не нужно примеряться, тебе не нужно думать, куда ступить. Чем больше будешь это делать, тем скорее сыграешь нам ласточку. Очень, я бы сказал, неудачную ласточку-то...

Еще шажок. Внутри все отчаянно протестует против этого...этого безумия - человек к такому не готов, человек так не может, человек...

-Оставь в голове только ветер, лейтенант. Поверь моему опыту - если у тебя скопилось слишком много мыслей, просто беги - беги, пока все к чертям не вылетят!

Неудачник в один прыжок становится на провод. Руками.

Где-то там, внизу...

-Представление начинается! - хохочет Четвертый, и, перебирая руками, бежит вперед по тонкому проводу, заставляя сомневаться в том, что это все еще не какой-то сон - сон, который никак не желает заканчиваться...

Страх сжимает его в своих тяжелых объятьях. Вертолет сюда не придет. А проход за собой Неудачник подорвал - нет пути назад, есть только...

Есть только провод. Провод и бездна.

А вот времени нет, нет совсем - ждать его никто не собирается - а выйти из поля значит умереть...

Сердце вот-вот, наверное, выпрыгнет через глотку вместе с желудком. Умирать не хочется, не хочется отчаянно, но рядом с этим воплощением хаоса все наоборот: желаешь умереть - стой себе на месте, желаешь жить - беги через пропасть по этому тонкому...

Шаг на провод. Шаг над бездной.

Его не будут ждать.

Все внутри протестует, когда он закрывает глаза - но так действительно легче, видит Бог, легче. Все внутри сходит с ума - мир вокруг-то уже давно сошел - когда он бежит вперед, не размыкая век, бежит, крича что-то своим охрипшим голосом, пытаясь через крик вытолкнуть наружу и весь скопившийся в нем страх...

Вокруг не провод, вокруг широкая и безопасная дорога - иначе и быть не может, иначе бы он уже давно свалился и...

Вокруг не провод. Вокруг не провод.

Да, давай. Повторяй это почаще...

Под ногами не провод. Под ногами...

Под ногами уже определенно не провод.

Едва эта мысль приходит ему в голову, как тут же приходит и боль, боль от моментального падения - но, на его удивление, оно длится чуть больше секунды, хотя кричал он, кажется, целую вечность.

Глаза открывать не хочется. Под расцарапанными в кровь руками что-то холодное и острое. Камни, наверное. Глаза открывать не хочется - ведь тогда придется поверить в реальность того, что только что...

Глаза открывать вовсе не хочется, но он все-таки это делает - и видит пред собой лишь землю и камни. И чьи-то ботинки.

-Долго еще валяться собираешься? - хохочет Четвертый.

Все еще не в силах собрать разлетевшееся на ошметки чувство реальности, лейтенант поднялся на ноги и тупо уставился на свои собственные руки, перепачканные в крови. Лишь спустя полминуты он смог оторваться от этого зрелища и повернуться назад, к пропасти.

Пропасти, которую они только что...

-Надеюсь, теперь тебе лучше, лейтенант, - весело произнес Неудачник. - Я бы предложил еще разок наперегонки, но это надо было второй провод тянуть сразу...

-С-спасибо, обойдусь, - хрипло бросил Алеев, вытирая расцарапанные руки о рукав. - До сих пор не могу поверить, что мы только что сделали.

-Да ладно тебе, это еще даже не начало. Ты пойми, тебе нужна ломка, и чем сильнее, тем лучше. Здравый смысл тебе не очень-то поможет, когда перед тобой будет, например, Апостол. Ты в него стреляешь, а его тело тупо возвращается во времени назад, словно ничего и не было. Или когда маг...

-Я понимаю, - медленно кивнул лейтенант. - В конце концов, я сам все это затеял...

-Именно! - расхохотался Четвертый, державший сейчас на вытянутом мизинце острый боевой нож - само собой, лезвием к пальцу. - И хочу тебе сказать, я давненько так не веселился! Как тебе удалось из нашего старого дьявола разрешение-то выбить, поделись? Ты так ведь и не рассказал, а это, лейтенант, меня несколько печалит. Если ты продал свою потрепанную душонку, чтобы дать отряду выйти в люди на пару деньков, то я хочу хотя бы быть уверенным, что не по дешевке...

Лейтенант ничего не ответил - бросив еще один взгляд в сторону пропасти, он почувствовал, что ноги его подкашиваются. Разум вступил в свои права и теперь давил на него со всей силы, как всегда бывает, когда осознание миновавшей его лишь чудом смертельной опасности начинает проступать. Обессилев за какие-то доли секунды, он сполз вниз, на холодные камни.

-Не, ты явно хочешь еще один забег, - хитро улыбнулся Неудачник - сейчас он стоял на одной руке на самом краю пропасти. - А можно вот чего - привяжем к тебе какой-нибудь бо-о-о-ольшой булыжник...

-Угомонись, - тяжело выдохнул Алеев. - Тогда и расскажу.

-Если я угомонюсь, то уже навсегда, забыл? - безумный взгляд Четвертого было не так-то просто выдержать. - Вот чего, лейтенант. Я редко кому это говорю, на деле, но ты таки дорвался. Как же оно там звучит? Надо бы в словарике глянуть...в разделе устаревшего...а, точно. Спасибо. Спасибо, что дал воздуха глотнуть. Кстати, - улыбка Неудачника стала еще безумнее. - А до тебя не доходило, что я могу сейчас рвануть когти в любой момент?

-Что?

Эта фраза подействовала более чем отрезвляюще, однако, прежде чем Алеев успел не то, что подняться с места, а просто что-нибудь придумать в ответ, Четвертый уже был тут как тут - подскочил к нему, звеня всеми своими цепочками.

-А что слышал. Кислого здесь нет, а ты еще не доломан. Рассудок уцепится за то, что "правильно" - и потому ты меня взять не сможешь. А мне достаточно будет только тебя спровоцировать чутка - и все, трупик готов. Потом собью вертушки...да хоть бы этой галькой, спущусь в город...я давно в цирке не был, лейтенант. Очень давно. Может, я захочу весь город в цирк превратить?

Подойдя еще ближе - и безумно вращая глазами - Четвертый подкинул в воздух нож, которым игрался до того.

Вопреки очередному расхожему выражению, ничего пред глазами Алеева не пронеслось - попросту не успело.

-Последний раз спасаю, - рассмеялся довольный удачной шуткой Четвертый, державший нож двумя пальцами - его острие замерло в нескольких миллиметрах от головы контролера. - Да расслабься ты, слышишь, нет? Шучу я. На кой черт мне уходить искать цирк, когда вы, ребята, мне его каждый раз сами доставляете? Вот скоро на Прародителя пойдем, наверное... - Неудачник отскочил назад резким кувырком. - Вот это будет номер так номер. Афиши стоит начать клеить уже сейчас...

-Тебе что, вообще никогда не бывает страшно? - поинтересовался лейтенант. - Или как?

-А чего мне бояться? - голос Четвертого на какие-то мгновения утратил обычную веселость. - За себя отродясь не трясся, а за других...нет их больше, тех других. Так что есть там кто рядом, нет, мне уже все едино, - лицо его снова прорезала безумная улыбка. - Ты это, тему-то не меняй, лейтенант. Мне это жевание соплей вовсе не надо. А что мне надо, ты уже слышал - как тебе удалось для нас пару дней воли выбить - вот чего я знать-то хочу. Колись давай.

-Это было тяжело, - помолчав какое-то время, произнес контролер. - Полковник прочитал мне целую лекцию...

-Значит, ты просишь организовать тебе пышные похороны. Причем похоронить вместе с тобой еще тьмы и тьмы ни в чем не повинных людей...

-Товарищ полковник, я...

-Нет, лейтенант. Ты просишь именно об этом, - лицо Щепкина было мрачнее тучи. - Ты был назначен контролером лишь месяц назад. Неужели ты думаешь, что за месяц, что знакомился со "стрелами", ты успел их изучить до конца? Что смог - я бы мог посмеяться, если бы видел в глупости что-то смешное - заслужить их доверие?

-Я так не думаю.

-Тогда как мне понимать твое...прошение? Расценить его как акт саботажа? Знаешь, это карается...

-Я знаю, чем, - резко произнес Алеев. - Могу я сказать...

-Говори. Один раз я тебя выслушаю.

-Спасибо, - наклонившись вперед, к столу, лейтенант взглянул в старые глаза главы "Атропы". - Вы много говорите о человечестве, о его предназначении. О роли его защитников, последних защитников, которую играем мы уже много лет. За время, что я здесь, я многое увидел и многое узнал. Нет, подождите. Я понимаю, что это лишь крупицы в сравнении с тем, что знает Директорат, но тем не менее. Я бы мог завести разговор о том, что, работая, как вы говорите, ради будущего человечества, будущего, свободного от чудовищ, мы этих самых чудовищ используем на всю катушку. Но я лучше скажу вот о чем. За время, что я успел провести со "стрелами", за время, что я изучал личные дела "стрел" предыдущих, я успел понять, на чем все держалось в отряде с момента его создания. На страхе. На страхе смерти, страхе наказания, страхе...страхе черт знает чего еще. Но вы же сами прекрасно понимаете, что страхом ничего не склеишь - при первой возможности все расползется по швам. Сколько контролеров отряд уже имел? Сколько? И почему все они кончали в двух местах - в морге и комнате с мягкими стенками? Товарищ полковник, при всем уважении - вы сами дали мне возможность пройти этот путь. Вы поддерживали меня на всем его протяжении, до тех самых пор, пока я не стал контролером вашего отряда. Но теперь, когда я вступил в права его командира, вы говорите, что я не имею права даже на такую...мелочь?

Глава Второй Площадки молчал долго - в какой-то момент начало казаться, что он и вовсе не ответит. Наконец, он ответил - все тем же мрачным, тяжелым голосом:

-Дело не в страхе. Дело отнюдь не в нем...

-Тогда в чем же?

-В том, лейтенант, что слушал ты меня не очень-то и внимательно. Все дело в вопросе выживания. Все "стрелы", равно как и другие нелюди, знают свое место, свое положение в человеческом обществе, которое позволило им существовать. Подружись с ними, начни видеть в них людей - и они зададутся вопросом - а почему же людей в них не видят все остальные? Может, они неправы? Может, они хуже? Может, они не нужны? Мы держим их на короткой цепи, лейтенант, но эту цепь очень легко порвать, даром что она и так уже натянута до предела. Дай им понять, что они "тоже люди" - они поднимут голову и начнут оглядываться по сторонам. Начнут задаваться вопросом, кто же они на самом деле...и знаешь, какой ответ они себе найдут? Посмотри на магов. Посмотри на Апостолов. Посмотри на тех, с кем мы сражаемся. Они считают, что они выше, а мы по их умозаключениям просто дерьмо, уж прости за выражение. И обращаться они с нами считают возможным соответственно. Я видел это множество раз, лейтенант. Я видел, и я знаю, как они мыслят. Вопрос выживания, лейтенант. Нам непозволительно уступать. Нам непозволительно давать им мысль, что они в чем-то лучше. Нам непозволительно давать им надежду. Потому что если сегодня эта нелюдь разглядит в себе человека - завтра она набросится на нас. Ты меня понял?

-Я понял, что вы человек невероятной решимости и верности своему делу, - помолчав какое-то время, осторожно произнес Алеев. - Но я - пока еще - контролер вашего отряда, и потому прошу вас повторно. Пока в нас нет нужды, дайте нам немного свободы. Дайте возможность выбраться за пределы этих стен, за пределы этого острова. И знаете, зачем? Да затем, что грош цена такому отряду, в котором на командира бросятся скорее, чем на врага. Пока у нас есть время, дайте мне их узнать. Дайте хотя бы попытаться. Попытаться понять, кто они, чем живут и чего хотят...

-Дайте мне выпустить в свет четверых чудовищ. Дайте мне умереть, - передразнил его полковник. - А знаешь что? Я сделаю это. Просто для того, чтобы ты понял, насколько ошибся в своих последних словах.

-Это в каких же?

-Они ничем не живут, кроме войны. Они не умеют ничего, кроме как убивать. Они не хотят ничего, кроме покоя от всего этого. Ты получишь свое разрешение, лейтенант. У вас будет пара дней...на то, чтобы ты увидел, как глубоко ошибаешься, видя в "стрелах" людей. Но ты должен будешь выполнить свой долг до конца. Ты ведь понимаешь, о чем я?

-Так точно, - сжав зубы, произнес Алеев. - Если кто-то из них будет угрожать людям, и другого выхода не останется, я исполню функцию контролера.

В кинотеатре было не очень уж много людей - то ли фильм все-таки был не особо интересный, то ли свою роль играло то, что на дворе стоял понедельник, а часы на стене показывали девять утра. Как бы то ни было, на странную троицу в заднем ряду у самого края внимания не то что никто не обращал - это вовсе почти некому было делать. А вот если приглядеться...

Один - невысокий, закутанный до горла в потертую шинельку, кутал лицо в нескольких шарфах - когда кто-то проходил мимо и оказывался слишком близко, он старательно изображал простуженный кашель. Другая - коротко стриженная, с небрежно выкрашенными в невнятно-темный волосами, то и дело нервно озиралась по сторонам, особенно на третьего - худощавого человека в военной форме, поверх которой было натянуто тяжелое пальто. Зрители из них были весьма странными, в основном потому, что чаще они смотрели не на экран, а друг на друга, словно опасаясь неведомо чего. Но вот один из них - тот, что был замотан в шарфы - вскочил на ноги, и, не отрывая взгляд от экрана, лихорадочно забормотал:

-Что они делают? Зачем тут штыковая атака? Они же могут отступить, заманить противника в...

-Юра, сядь. Это фильм.

-Они все делают неправильно, - человек в шарфах падает назад, в кресло - точнее, его втягивает туда сидящая рядом девушка. - Они же все погибнут.

-В этом-то и суть, - устало, приложив руку к лицу, говорит человек в военной форме. - Если бы все всё делали правильно, то сюжета бы не получилось вовсе.

-Я не понимаю, - упрямо повторяет Лин. - Зачем люди приходят сюда смотреть на это? Это кино создано чтобы показать распространенные тактические ошибки?

-Нет, - вздохнул, смиряясь с неизбежным, Алеев. - Вовсе не за этим.

-Помню, была как-то в кино, - мрачно говорит Притворщик. - Давно еще так, до всей этой херни. Человека что передо мной сидел, проиграли...

-Это как? - не понял лейтенант.

-Очень просто, - огрызнулась Крестова. - Проигрывают в карты случайное место в зале. Того, кто на нем зад разместит, ты во время сеанса и режешь...

На экране захлебывалась безнадежная атака, на экране стрекотал пулемет и валились в сырую землю тела.

-Надо было дождаться подкреплений...

-Ну чего ты так побледнел, рожа твоя контролерская? Не хочешь тоже сыграть? Продуешь - завалишь...ну скажем вот того, кто на третье кресло сядет...

Безнадежно. На что я только надеялся?

Признавать что полковник был прав, не хотелось - не хотелось вовсе. Но уже третий день - последний день чуть ли не зубами вырванной для "стрел" воли показывал, что глава "Атропы" не шутил. Члены личного отряда полковника действительно ничего не знали, кроме войны - а то, что знали, чем жили, чем интересовались или могли бы, сложись их жестокая судьба всего лишь чуточку иначе, из них вытравили уже давным-давно. Оставшиеся же крупицы они берегли, как зеницу ока, и в число посвященных в их тайны, в их жизнь - в жизнь отряда - Алеев не был. Пока что еще не был, и, признаться, не знал уже, что тут можно еще было бы предпринять.

Добравшись до города, он не нашел ничего лучше, чем предложить Первому посмотреть достопримечательности. Юрий, сообщив, что такой категории он еще не знал - то ли дело простое и понятное "полевое укрепление" или "имеющий стратегическую ценность промышленный объект" - взялся за дело всерьез: к вечеру совершенно ошалевший лейтенант получил исчерпывающий доклад.

-Здания в квартале слабо подходят для организации обороны, и крайне уязвимы для артобстрела, - такими словами начал Первый из "стрел" рассказ о походе в музей. - Специализированных оборонительных сооружений, мест скопления техники и живой силы выявить не удалось. Есть множество удобных снайперских позиций, местность вполне подходит для разведки в пешем строю. Воздушное пространство не патрулируется, прикрытия с земли также замечено не было...

-Хватит, - устало прервал его тогда раздосадованный лейтенант. - Хорошо поработал, свободен.

Со Второй, Притворщиком, все было еще хуже - настолько, что он в какой-то момент едва ли не проклинал себя за эту идею, за то, что таки смог уговорить полковника. В первый же день она попыталась бежать - как оказалось после, лишь для проверки: наградит ли он ее болью посредством контрольной схемы, или все же нет. Побег, впрочем, закончился минут через пять - заставив себя поискать по всем этажам большого старого дома, Вторая, наконец, вернулась, хрипло смеясь над контролером, которому, "как она и думала", не хватило смелости ее убить на месте в самом начале этой смелой до самоубийства издевательской попытки. Номера в дешевой гостинице они снимали соседние - и когда вечером первого дня в его дверь постучали, лейтенант не особо удивился. Он даже ждал этого разговора - ждал с той самой полушутливой попытки к бегству. Но он и представить не мог, что разговор получится настолько тяжелым...

-Ну чего, так и будешь меня тут держать? - прорычала Вторая с порога. - Или как?

-Зачем...

-Уж точно не тобой полюбоваться, - мрачно проговорила Крестова. - Дело есть, товарищ контролер, - последние слова она выделила особо издевательским тоном, им же и продолжила. - Разрешите войти, товарищ контролер?

-Заходи, - он лишь пожал плечами, пропуская "стрелу" внутрь.

Анна двигалась легко и плавно, а звука ее шагов он - когда не без опасений отворачивался - и вовсе не слышал. Оделась она весьма легко, если не сказать больше - рубашка болталась на паре пуговиц, закатанные до плеч рукава позволяли увидеть черные точечки, куда вводились обычно иглы контактов, волосы растрепались по лицу, как могли...

-Только без глупых мыслей, командир, - бросила Крестова, неприятно улыбнувшись в ответ на его взгляд. - А то додумывать будешь в больничке, когда все что я оттяпаю пришивать станут.

-Никаких мыслей у меня и не было, - предложив "стреле" кресло в углу, лейтенант плюхнулся на диван у стены соседней.

-А что так? На нелюдей не тянет? - ядовито поинтересовалась Вторая. - Имеем предубеждения?

-Ты всегда так себя ведешь? - вопросом на вопрос ответил он. - Я же знаю, что ты можешь нормально разговаривать. Как нормальные люди. Зачем эта показная злость? Она погоды вовсе не делает.

-А чтоб ты не расслаблялся. Со мной же только так, зазевался - и все, пишите письма. Я же жутко опасная тварь. И мерзкая - ух до чего мерзкая...самой тошно, - очередной взрыв хриплого смеха. - Я думала, ты экзамены не потянешь. А смотри-ка, таки вылез в командиры. Доволен небось?

-По-разному бывает, - уклончиво ответил лейтенант. - Так что тебя ко мне привело?

-А то, командир, что херней ты страдаешь. Зря ты это затеял, ох как зря.

-Это - что?

-Сам знаешь. Это вот все, эту свободу показную, эти попытки "контакт наладить" или как ты там себе в головке своей дурной это обрисовал. Думал, пару дней свободы нам выбьешь и в ногах у тебя ползать будем? А вот шиш тебе. Меня так не купишь. Хочешь что знать, так я скажу - меня это только еще больше злит. А почему, хочешь знать? А потому, что толку нет в такой свободе. Свобода, ага. Свобода до ближайшего забора, а потом контрольная схема тебе напомнит, какой ты, нахрен, свободный у нас. Свобода. Свобода на три денька, а потом снова в казематы. Я тебя умоляю, ты за кого нас держишь вообще?

-Прежде всего, за людей, - резко ответил Алеев. - Мне доводилось выступать в роли командира, пусть и недолго, и я, честно сказать, не вижу особой разницы между вами и ими.

-Я наверное здесь должна расплакаться от умиления, да? Ой, смотрите, он в нас людей узрел. Санитары в "Авроре" во мне что-то не больно человека видели. Кусок мяса скорее. А с ним что хочешь, то и твори... - Анна тяжело посмотрела на лейтенанта. - Слушай сюда, один раз скажу. Не надо к нам в друзья набиваться, просто не надо. Это все до первого боя, шелуха, да и только. А вот в бою посмотрим, человек ты, или дерьмо, как все прошлые. Хотя я-то ответ тебе хоть сейчас предскажу...

Что же с ней делали, что она так озлобилась? Как пытались сломать?

Стоит ли это знать...вот уж вопрос так вопрос.

-Как там Перв...Юрий? - попытался лейтенант перевести тему. - Он считает так же?

-А никак он не считает. Он просто хочет, чтобы его в покое оставили - меньше таракашки в голове шебуршиться будут. И когда он хочет, чтобы его не трогали, мой тебе совет - ты его не трогай. А то узнаешь кое-что о боли, что только он один и знает. А потом еще и я добавлю.

-Я вижу, ты прямо стремишься его защитить...

-Сам себя защитить может, не маленький. Но он мне шкуру не раз спасал. И я ему. А вот ты...

А я - пришлый человек, незваный гость, пытающийся влезть в уже сплоченную семью. Даром что я должен быть их стражем, их убийцей...

Что палач пытается подружиться с казнимым...минут за пять до самого интересного...

-Не набивайся в друзья, - повторила Анна. - Ты им нам никогда не станешь. А про Юру хочешь знать, я тебе скажу - он когда помельче был, была одна там...в "Авроре", тоже в друзья лезла. Ей опыты на нас ставить поручали, а она книжки приносила...тьфу, дура дурой. Знаешь, чего с ней было? А вот скажу тебе, чего - он как-то увидел, что ей плохо, плакала сидела, решил помочь. Ну как умел. А что он умеет, кроме того, как нервы в узел вязать? Один взгляд и она уже в отрубе... - Притворщик какое-то время помолчала. - Через неделю повесилась. Ей центр удовольствия спалили начисто. Как поняла, что больше такого никогда не испытает, так и связала себе петельку. А Юру потом еще полгода из палаты выдернуть не могли, сам на себя руки наложить пытался. Раз десять пытался...каждый раз иначе...

Алеев молчал. Не то, чтобы слов не было - в конце концов, он давно уже прочел от корки до корки личные дела всех своих подопечных...но один взгляд в эти злые серые глаза подсказывал, что лучше пока помолчать.

-А Сетка...ну, скорее всего, ты с ней озвереешь. Сам знаешь, почему - кому нравится, когда всю твою грязь наружу вытаскивают, и листают, как блокнотик? Только не говори, что грязи нет. Есть, есть, у всех есть...вы сами - грязь, - зло сказала Вторая. - Я все жду, когда ты мне по морде заедешь уже, командир. Напрасно, да? Вежливый ты у нас? Ну тебе же хуже...

-А что насчет Четвертого? Я с ним разговаривал, но не было похоже, чтобы он меня ненавидел...

-А ему и не надо. Ты поговори с ним еще пару деньков, и потом будешь говорить уже со стенками. С мягкими такими стенками в комнате с белым потолочком... - Анна поднялась на ноги. - Ну все, командир, я все сказала, а ты делай, что хочешь. И получишь, что заслужил...

Его ответа она не ждала - резко отвернувшись, Притворщик направилась к дверям - и, раньше, чем лейтенант успел хоть что-то сказать, найти хоть какую-то защиту от ее гневных речей, Анна уже вышла вон, оставив Алеева наедине с тяжелыми мыслями.

Что с ними сделали?

Нет. Не так.

Что мы продолжаем с ними делать?

Кронштадт.

Тревожные синенькие огоньки двух мигалок плясали в окнах первого этажа. Окна были раскрыты настежь - из того, под которым стояла сейчас старенькая, пыхтящая движком почем зря, "скорая", высунулась не одна голова, и даже не две, а все шесть - похожей ситуация была и в окнах по соседству. Люди толкались, шипели друг на друга, работали локтями и, почти не отрываясь, следили за окруженным подъездом. Как ни странно, то, ради чего весь двор сгрудился сейчас в паре ближайших к подъезду точек, еще не было вынесено наружу. Вот вышел последний из прибывших на место врачей, вот вывели под руки белую как мел, осунувшуюся женщину с пустым, остекленевшим взглядом - всего минут десять назад она кричала так, что странно как не лопались стекла. Вот вновь показался молоденький милиционер с зажигалкой - сидя на самом краешке широкой скамейке, он уже минут десять пытался закурить, каждый раз то роняя в грязь сигарету трясущимися руками, то банально не попадая очередной в крохотный язычок пламени...

Во двор, заунывно сигналя, въехала черная машина, омытая недавним дождем - одно ее появление словно стало сигналом, по которому сгрудившиеся у подъезда сотрудники милиции осторожно, но быстро оттеснили кучкующихся во дворе людей еще дальше - двое прошли мимо окон, весьма выразительно требуя у висящих там лиц провалиться обратно во мрак холодных квартир.

Тем, на кого особого внимания, по счастью, не обратили, повезло увидеть, как из черной машины вышло трое - бледноватый с лица человек в теплом пальто поверх военной формы, бывший значительно ниже его парень в шинели, чье лицо закрывало множество шарфов, оставляя на виду разве что глаза, да девушка с взглядом таким тяжелым, что оставшиеся во дворе зеваки невольно шарахались в стороны сами, уступая дорогу. Уступала странной троице и милиция - остановившись у подъезда, человек в форме занял лишь какой-то один коротенький вопрос - похоже, спрашивал номер квартиры - и, кивком поблагодарив, нырнул в парадную - его спутники последовали за ним. Хлопнула с противным лязгом дверь, заслонили ее две высокие мрачные фигуры...

Дверь в шестую квартиру открылась куда тише - ступив за порог, Алеев по старой привычке вытер ноги о коврик - словно это еще имело значение. Словно это еще...

-Работаем быстро, - протянул он сквозь плотно сжатые губы, едва ли не скрипя зубами. - Специалист от "Авроры" в пути, но надо убедиться, что никто не наследил уже...

Нервы его натянулись до предела еще в пути, сейчас же они и вовсе грозили лопнуть от чудовищного напряжения, а перегруженный лихорадочными мыслями мозг - треснуть и брызнуть осколками.

Это время должно было когда-то наступить - время его первого задания как контролера "стрел". К этому времени он готовился с того самого момента, как попал в Клуб, этого времени он и сам, чего уж тут, ждал...

Но почему, черт возьми, его первая работа должна быть такой?

Кровь была размазана по выцветшим зеленым обоям так густо, словно ей пытались их покрасить сверху донизу, кровью же был буквально пропитан и скользящий под ногами трухлявый паркет. В этом хлюпающем болоте тонула вырванная с мясом дверная ручка, перевернутая в пылу борьбы вешалка, распотрошенный шкаф...

Кого-то из милиции - из тех, что вошли раньше - вывернуло всем, что было в желудке, еще на пороге гостиной. Лейтенант протянул чуть подольше - он даже смог сделать несколько шагов по комнате, прежде чем в деталях рассмотрел то, что было разбросано у окна - и вот тогда-то у него внутри тоже все заплясало. Оттолкнув в сторону тупо молчащего Лина, он рывками дополз до ванной комнаты, где и пообщался с раковиной как мог.

Мысли мчались, разрывая виски.

Шестой. Уже шестой. Это уже шестой...

Спокойно, спокойно. Надо выдохнуть. Сесть на край этой вот обшарпанной ванны и выдохнуть. Пара минут на успокоение нервов. Или не пара...нет, точно не пара. Чем больше, тем лучше...

Как он прикинул уже потом, в общем и целом ему потребовалось минут шесть-семь - за это время уже успел подъехать заказанный самым срочным образом специалист. Им оказался низенький лохматый тип возрастом лет за тридцать, с наглым взглядом и кучей монументальных работ за плечами, которые, очевидно, как он сам считал, давали ему право со всеми разговаривать быстро сводящим зубы менторским тоном.

Осмотр проводили в весьма спешном порядке - никто не мог поручиться за то, что милиция сдержит толпу надолго. Люди имеют свойство звереть, когда их убивают, а те, кто, по идее, должен выступать в роли защитников, лишь разводят руками. Осмотр проводили с мрачными лицами, перебрасываясь сухими, короткими фразами - специалист не в счет. Осмотр проводили, чувствуя усталость, злость и тошноту - специалист не в счет. Лина, похоже, не слишком проняло: то ли навидался чего похуже - да хоть бы на прошлых выездах по этому же делу - либо годы, проведенные на обеих Площадках, отбили Первому из "стрел" такие вещи как страх и отвращение - так, по крайней мере, думал сам лейтенант, переводя иногда взгляд на Вторую - та едва слышно ругалась себе под нос. Она могла ненавидеть свою неволю, она могла ненавидеть своего нового стража, она могла просто полыхать от ненависти к тому, что ей приходится делать, но, кажется, такие сцены словно давали ей на минуту об этом забыть, словно давали понять, для чего она нужна...

Чтобы больше никому не приходилось на такое смотреть.

Специалист из "Авроры", однако, выглядел даже веселым - и уже одно это вызывало у Алеева желание заехать ему по наглой, поросшей жиденькой бороденкой, морде.

-Две девочки было, три мальчика...а это у нас кто? - вглядываясь в то, что лежало у окна, специалист изобразил задумчивость. - Так сразу и не скажешь, слишком мало осталось...привычный возрастной порог не превышен, никому из жертв не было больше двенадцати...этому у нас...хм...сколько, десять, кажется, вы говорили? Хм, занятно, занятно...

-Если он еще раз скажет, что это может быть занятно, я ему шею сверну, - прошипела Анна.

-Это шестой, доктор, - напряженно сказал Алеев. - Седьмого нам не простят. Вы можете уже сказать хоть что-то вразумительное. Кто работает? Апостол?

-М-х-халадой ч-челове-в-ек, ну в само-о-ом деле... - издевательски протянул специалист, словно не замечая убийственного взгляда Второй. - Жертва приличного Апостола, как знает любой, уделивший должное внимание образованию, обычно представляет собой не более чем высушенную мумию. А тут у нас ребеночка хорошо так погрызли...и так художественно разбросали...ни один приличный Апостол так делать не будет, потому что если уж он дожил до становления, то учится вести себя...кхм...правильно...

-Короче. Кто?

-Думаю, можно с большой долей вероятности утверждать, что мы имеем дело с гибридной особью...вероятнее всего, уже в состоянии тяжелого помрачения рассудка...если бы он присовокупил к этим убитым остальное здание и, скажем, пяток ближайших, я бы совершенно точно сказал, что он уже за гранью Киновари, если вы предпочитаете...хм...народные термины. Но эта избирательность...этот подход к жертвам...вы видите - взрослых обитателей квартиры он попросту поломал и оставил по углам, пусть даже кусками. Ребенком он питался. От этого тела осталось больше, чем от прошлых деток, так что это, я считаю, несказанная удача - по крайней мере смогу изучить получше отпечатки его зубов... - специалист от "Авроры" противно усмехнулся. - Нет, это точно не Киноварь. Он как-то ее сдерживает, и в нужный момент выпускает, в нужный момент стремительно спускается вниз по эволюционной лестнице к чему-то совершенно первобытному...это просто...

-Чудовищно.

-Восхитительно, я хотел сказать. Методы блокировки их импульсов - новые, еще не известные нам - это могло бы стать весьма и весьма интересно. Я могу рассчитывать, что вы хотя бы попытаетесь доставить мне его тепленьким? Или, как принято на Второй Площадке, сразу будете шпиговать свинцом?

-В школе, где учился прошлый ребенок, есть дети человека, у которого, в свою очередь, есть весьма солидные связи, - тяжело выдохнул Алеев. - И есть также и опасения, что его семья может быть следующей.

-Так вот почему вы здесь...

-Да, - чувствуя невероятное отвращение, произнес лейтенант. - Были дернуты кое-какие рычаги, и дело попало на особый контроль. Вот почему мы здесь.

Вот почему мы здесь. Вот почему нас сюда послали - не из-за шести большей частью съеденных детских трупов, шести вырезанных под корень семей. Лишь из-за того, что у какой-то шишки из посвященных затряслись поджилки.

Сколько же детей, интересно, оно должно было сожрать, чтобы нас послали обычным порядком?

-Ладно, дайте пройдемся поэтапно. Что нам уже известно и что мы уже предприняли, лейтенант?

-Это не местные. Согласно нашим спискам, в городе проживает лишь одна семья с нечеловеческой кровью, настолько уже разбавленной, что три последних поколения умирали все как один своей смертью...

-Зверь всегда будет зверем, контролер.

-Они активно сотрудничают со следствием, - несколько резко ответил Алеев. - Прекрасно понимают, что такие события могут повлечь за собой новую волну зачисток...боюсь, если они найдут нашего убийцу первыми, то вам его точно доставят в разобранном состоянии. За последние десять лет здесь не было также зарегистрировано никакой иной сверхъестественной активности...мы проверяли версию с магами, само собой. Знаете, какая-нибудь тварь, сорвавшаяся с цепи...

-Убивала бы всех без разбора. А тут у нас охота на тщательно отобранных жертв. Город, конечно, уже давно перекрыт?

-После третьего убийства, - кивнул Алеев. - Сотрудники нашей Площадки осуществляют тайные проверки. Проскользнуть, не являясь человеком, сквозь их ряды, будет весьма и весьма непросто.

-Заезжая гибридная особь, управляющая импульсом вместо того, чтобы позволять ему управлять собой. Весьма разборчивая в еде...

-Я его точно сейчас урою, - прошипела Анна.

-Я займусь телами и квартирой, - не обратив на Вторую ровным счетом никакого внимания, добавил специалист. - Завтра к вечеру, самое позднее - послезавтра с утра - результаты уже будут у вас. Многого не обещаю, чудеса я творить не обучен, но что могу, то обязательно проверю, - голос его был сейчас необычайно серьезен. - Если возможно, возьмите все-таки живым. Обещаю, умирать оно не будет долго. А вот мечтать о смерти будет до самого конца...

Многотонный серый грузовик не спеша катился по узкой улочке, создавая отличный повод для гневных воплей и истеричных сигналов плетущихся позади машин, равно как и для попыток нахального обгона. Алеев их ни в чем не винил - увы, но возможность прибавить скорости отсутствовала как таковая - если они, конечно, хотели добиться хоть каких-то результатов.

В кузове было холодно, холодно настолько, что он опасался лишний раз прикасаться к металлу стен голыми руками. В кузове было тихо - если, конечно, выкинуть из внимания шум мотора и тихий писк приборов...

И конечно, слабый, едва слышный голосок Сетки, что искала их цель.

За дорогой, к счастью, было кому следить, и потому сам лейтенант наблюдал, в свою очередь, за призраком в огромном кресле, призраком, чье лицо надежно скрывал огромный тяжелый шлем. Ей давно не приходилось работать на таких скоростях, ей давно не приходилось так выкладываться - и напряжение, сковавшее сейчас Ольгу, чувствовали все, кто был рядом - чувствовали куда глубже, чем как если бы дело было с кем-то обычным. Время от времени показания очередного прибора становились совсем уж нехорошими, прибор истерически пищал, подавая сигнал - и он спешил к креслу, куда просто так сейчас никогда бы не подошел, спешил отрегулировать уже готовую пойти вразнос систему, спешил снять жизненные показатели и, если на то была нужда, сделать еще один укол - на холодном полу у кресла уже валялось две использованные ампулки. Сетка работала на износ, несмотря на его отчаянные протесты - она была полна решимости добиться результатов уже сегодня. Он знал, почему - и именно поэтому не мог за нее не волноваться, даже понимая, что его страх, моментально передаваясь Ольге, усложнял ее работу. Время от времени отголоски того, что она пропускала через себя на бешеной скорости, отправляя разум все дальше и дальше, касались и его, и он каждый раз вздрагивал, чувствуя, как мимо проносится очередная чужая жизнь.

Она - усталая женщина у продуктового ларька, она - пятеро мальчишек, играющих в футбол за высокой ржавой оградой. Она - алкоголик в грязной постели, которому уже недолго осталось, и который вот-вот ощутит всю невыносимую тяжесть бытия с утра пораньше, она - птица с подбитым крылом, мышь, дергающаяся в капкане, опечаленный неудачной операцией врач, простуженный студент, стучащий в дверь библиотеки, она - рабочий на заводе, не спеша докуривающий последнюю папироску из смятой и выброшенной в урну пачки, проигравшая бой за горстку объедков умирающая с голоду уличная собака, она - солидный чиновник в солидной машине, она - неудачливый грабитель, который должен завтра вернуть долг...

Она - Ловчая Сеть, что растягивается над домами и улицами, запуская свои холодные невидимые побеги во всех и каждого, касаясь лишь на какую-то долю секунды - этого ей достаточно, чтобы понять - то человек, то не ее цель...

Ползет машина вперед, ползет сонной пьяной черепахой. Следит контролер за приборами - и, что куда важнее - за пересохшими губами Ольги, с которых вот-вот сорвется...

-Налево, - да, вот и оно. - Вперед.

Что-то есть?

Он боится говорить в ответ, боится сбить ее с ритма, на который Сетка настраивалась несколько часов. Он лишь думает для нее, надеясь, что этого будет достаточно...

След нечеткий. Не мешайте.

Отшатнувшись - чувство такое, словно ему только что отвесили по лицу, причем неслабо так отвесили - Алеев оперся о стенку, боясь упасть на пол. Теперь страшно даже думать.

Не уверена. Пока не уверена.

Один за другим, гвозди мыслей ее вбиваются в его распахнутый для Сетки как старая потрепанная книга разум.

След нечеткий. Голод, злость, ярость. Отчаяние. Глубже эмоций не попасть.

-Почему? - решается он подать, наконец, голос.

Слишком мощная защита. Я рядом, но я вижу только туман. Я почти внутри, но вижу только верхний слой. Она буквально окутана...

-Она?

Все, что могу установить по поверхностному слою - оно женского пола. Простите. Больше пока ничего не...

Вой приборов заставляет утихнуть даже мысли. Со всех ног бросившись к креслу, Алеев в ужасе уставился на экран.

-Это предел! - рявкнул он, наплевав уже на всякую и всяческую осторожность. - Отключайся, немедленно!

Его рука, уже тянущаяся к нужному рычажку, так до цели и не доходит - подчинив его разум так же легко, как разум комара, Сетка отбрасывает контролера назад, к стене. Она намерена продолжать, а он даже не может задействовать блокировку, что по дурости отключил утром, думая, что так сможет хоть чем-то помочь...

Она намерена продолжать и никаких помех не стерпит - удивительно, насколько сильным может быть это хрупкое существо в огромном кресле.

Простите. Не вмешивайтесь. Я справлюсь. Я почти...

-Ты...рехнулась... - выдохнул Алеев. - Убьешься, дурочка...

Я зафиксирую ее. Я почти получила образ, лейтенант.

Лицо Сетки скрыто под шлемом, но он не сомневается, что сейчас оно искажено болью, руки ее в припадке стучат по подлокотникам. Тщедушное тельце выгнулось вперед, натужно хрипя.

-Не надо! Зачем...ты...

Она больше никого не съест. Я зафиксирую ее сейчас...

Он ничего не может сделать, он ничем не может ей помешать. Может лишь смотреть, как она калечит себя ради уже погибших и ради того, чтобы больше никто...

Туман. Сплошной туман. Не могу. Меня...меня заметили.

Мысли ее становятся все обрывочнее, все тяжелее. Она на пределе, и это больше не скрывает даже шлем - не может он скрыть текущую из ушей кровь...

С ней маг. С ней маг, лейтенант. Образ четкий. Ее не вижу, но он как на ладони. Сейчас. Почти...

На показатель давления даже смотреть страшно - непонятно, как сердце ее вообще до сих пор еще не лопнуло.

Фиксирую. Есть образ, лейтенант! Есть образ!

Они ищут.

Что? Что? Что?

специальная

часть

номер

15Б99

Писк приборов становится совсем пронзительным, красные тревожные огоньки гаснут один за другим. Гаснет и чудовищное сознание Сетки, не справившись с колоссальным напряжением, что поддерживалось столько времени без даже намека на отдых. Слабо пискнув, Ольга наклоняется вперед, безвольно обвисая на проводах...

Месяцем раньше.

Свинцовые тучи не предвещали ровным счетом ничего хорошего - пусть он даже и захватил зонтик, ливануть обещало так, что стоило беспокоиться, как бы его вовсе не смыло куда подальше вместе с этим самым зонтиком.

Нет, дождь определенно его преследовал.

Впереди - там, за старой чугунной оградой, с которой давно уже сползла вся краска, дальше полосы мокрого песка и уныло-серой гальки, было лишь бескрайнее море. Жалкий намек на солнце, что можно было, если приглядеться, увидеть на горизонте, торопился скрыться от взоров, словно ему было за что-то стыдно - например, за то, что он ничего не может сделать со всеми этими тучами, что где-то вдали уже грохочет гром...

А все-таки красиво.

Правда?

К этому попросту было невозможно привыкнуть - вот и сейчас, когда Сетка коснулась его разума, Алеев невольно вздрогнул, вызвав у нее слабую попытку извиняющейся улыбки.

-Да, - воспользовался он голосом, хотя уже давно знал, что может просто думать для нее - так было бы проще им обоим. - Ты...ты не видишь, да?

Дурак. Ну кто же так говорит? Она же почти совсем слепая.

В первую секунду ему стало стыдно за высказанные вслух слова, а потом - уже и за мысли, которые также от Ольги не укрылись. Все-таки, как же это невыносимо, невыносимо сложно...

Не волнуйтесь, лейтенант. Вы ничем меня не обидели.

-Я все еще не могу привыкнуть...

Простите, но это вряд ли у вас получится быстро. Для того, чтобы научиться контролировать каждую свою мысль, пары месяцев мало. Впрочем, у вас же есть блокировка...

-Знаю, - несколько резко ответил он. - Просто сейчас это выглядело...

...выглядело как если бы вы мне не доверяли. Не бойтесь, это не так. Обычная мера предосторожности.

Снова она...

...заканчиваю за вас предложения. Простите. Это почти рефлекс.

-Не хотел бы я играть с тобой в шахматы.

Сетка ничего не ответила - даже мысленно. А он, в свою очередь, пока не стал продолжать, лишь бросил тоскливый взгляд на перекатывающиеся в вялом ритме волны, с тихим шипением стиравшие себя о прибрежный песок.

Расскажите, что вы видите.

-Ты могла бы посмотреть моими глазами, если бы захотела, не так ли?

Да, это так. Вы говорите это почти честно, но доля страха все равно присутствует. Не волнуйтесь, пожалуйста - если речь идет о доверии, то оно должно быть взаимным, не так ли?

-Ты х...

...хочу сказать, что я вполне могу довериться и вашему зрению, не используя его. Как если бы вы просто описали мне, на что похоже здесь море.

-Ну... - он вгляделся в водную гладь. - Там, дальше...словно...

...словно расплавленный металл. Интересное сравнение. Простите. Я снова это сделала.

Ничего страшного.

Он почувствовал, что начинает понемногу включаться в игру. Говорить было не нужно, даже думать что-то специально, формируя четкое предложение - тоже. Достаточно было молча смотреть на то, на что он и так собирался, делать, что он сам хотел делать, словно Сетки и не было рядом. Просто рассматривая широкую набережную, закрытые ларьки и магазины с опущенными ставнями, обрывки афиш и редких вечерних прохожих, никто из которых не обращал внимания на человека в военной форме и бледную девчушку в коляске, гладившую своими тонкими, слабыми пальцами холодный металл ограды.

Надеюсь...

...не волнуйтесь. Сегодня был интересный день. Вы старались изо всех сил, но вам не нужно было...

Почему?

Полковник не одобрил все это, не так ли? Вы много с ним спорили, очень много и очень долго.

Я...

У вас несколько иной взгляд на то, что мы есть. И он не сходится с его взглядом.

Ощутив укол страха - она, похоже, давно уже знала о его разговоре с главой "Атропы" - Алеев заметил, как лицо Сетки чуть дернулось. Раньше чем он успел удивиться и сформировать подходящее выражение, ему уже был дан ответ.

То, что вы чувствуете, передается мне, если я смотрю глубже. Простите, это очередная чисто рефлекторная...

Ты считаешь, что я не должен был...

...давать нам этот "отпуск"? Возможно. Возможно, это позже ударит по вам, возможно, нет. Я вижу мысли, но не будущее. Не могу пока знать, как то, что вы сделали, отразиться на вас в дальнейшем. Например, если вы допустите ту или иную ошибку, а ваше личное дело будут проверять...

И что же...

...обнаружат? Что вы пытаетесь установить подобие дружбы со "стрелами", лейтенант. Это опасно для вас. Они могут испугаться.

Ч...

...того, что вместо побега, с которым всегда справлялся контролер, в этот раз может быть уже восстание. Даже малейшая вероятность такового заставит их действовать.

Ты...

Я говорю это потому, что ваше место не здесь, хоть вы сами его и выбрали. Вы человек...вам не место среди нас. Мы делаем то, что нам говорят делать, чтобы когда-нибудь люди были счастливы.

Но разве вы...

...не заслуживаете того же? На этот счет есть разные мнения, лейтенант. То, что я вижу в вас, не особо популярно, пусть - пока еще - и не наказуемо. Простите.

Ничего. Я просто...

...знаю. Спасибо.

Она и правда знала. Знала все, что он собирался сказать, все, о чем он думал уже не одну ночь с момента знакомства с отрядом, и о чем никак не мог прекратить думать - вот Сетка и выловила все это из него, разложив по полочкам. Она знала, что он до сих пор не может без боли смотреть на ее тщедушное тельце, прикованное к этому жуткому креслу, на парализованные ноги и слепые глаза, не может без боли думать о том, что все это сделал с ней ее собственный...

Она не отвечала - не отвечала, как и каждый раз, когда он думал о полковнике и ней - словно эти мысли сами по себе были своего рода блокировкой. Она не отвечала - ни словом, ни мыслью, но все и так было ясно без них. А он не рисковал - никогда - пытаться давить дальше, пусть его отчаянное желание понять, что же пережила Третья в свое время, можно было прочесть и не будучи сверхмощным телепатом. Сейчас он думал - не мог не думать - о том, как же ничтожно было все то, что он сделал для нее по сравнению с тем, через что Сетка прошла, что никакая свобода на пару дней не сможет заставить ее улыбнуться хоть раз, что ничто в мире уже...

Что он делает. Что, что, что? Он ведь знает, что она все это слышит, так почему не может остановиться? Все-таки она права - самоконтроль тут нужен железный. А без него она продолжает, ничуть не напрягаясь, листать его словно календарик. Ему больно ее видеть. Ему больно даже думать о ней - каждый раз, когда он встречается взглядом с этими слепыми глазами, фигура полковника в его глазах из защитника человечества превращается в больного фанатика. Но больше всего боли исходит от понимания, что ничего для нее он сделать не может. Вернуть свободу? Так же просто, как вернуть ей способность видеть и ходить, черт возьми...

Сетка ничего не говорит в ответ на его мысли - не говорит и не думает. Лишь поднимает головенку да слепо смотрит на него, выдавливая из себя тусклую, грустную улыбку.

Все хорошо, лейтенант.

Вас не должно быть здесь, но я рада, что вы с нами...

Кронштадт.

-Специальная часть 15Б99.

Голос сух и страшен сам по себе, но владелец того голоса будет куда страшнее. Он высок - в местных дверных проемах ему постоянно приходится пригибаться - он крепко сложен, и совершенно не похож на кабинетного теоретика. Впрочем, таковым он и не является - Алан Крог, будучи магом, не потратил на поиски какой-нибудь там вселенской истины и дня. Это, не значит, конечно, что ее для него не существовало, отнюдь - просто она заключалась отнюдь не в каком-то там неведомом Истоке, а в бумажках с цифрами, что так приятно хрустят в руках. Лучше были только те бумажки, на которых ставили росписи - они, как правило, служили ключом к богатствам еще большим. Сейчас, впрочем, бумаги его весьма и весьма расстраивали - то были местные газеты - в ярости разодрав и скомкав всю первую полосу, он рывком встал со стула, медленно стаскивая с рук тяжелые перчатки.

Девушка, что сидела на диване у стены, едва заметив это, вся сжалась, словно надеялась протечь сквозь пол. Крог скользнул по ней взглядом: ноги в новенькой обуви, талия, сногсшибательно обтянутый теплым свитером пышный бюст, тонкие руки, длинные ногти, выкрашенные в кроваво-красный, тяжелое кольцо с сапфиром на указательном пальце, гладкая кожа по-детски милого и в чем-то даже простодушного лица...

Скривившись от раздражения, Крог сделал шаг в ее сторону, бросая газету на пол. Зубы его были плотно сжаты, так что слова с очень большим трудом пролезали сквозь них наружу.

-Специальная головная часть командной ракеты 15A11, - просипел он, остановившись посреди комнаты. - У тебя была неделя, Сириэль. Одна. Гребаная. Неделя. Я ждал результатов, знаешь ли. Я ждал, что ты предоставишь мне данные о радиотехнической командной системе, за которой нас сюда и послали. Я ждал, и ждал я терпеливо, ведь начала ты хорошо, - кулаки сжались еще крепче. - А чего я дождался? Детских трупов в новостях!

Девушка ничего не ответила - лишь скорчила обиженную физиономию, да тихо зашипела рассерженной змеей.

-Возможно, ты решила, что все секретные данные в этой стране вручают детям? Возможно, эти дети имели отношение к экипажу подлодки, на которой привезли нужную нам деталь? Возможно, была у тебя еще какая-то причина делать то, что ты делала?

-Я хотела есть, - пожала плечами обитательница дивана. - Они все равно нас не найдут, чего ты...

Резкий удар вмял в нее остаток фразы - удар тяжелый и незримый, заставивший свалиться на пол. Не теряя ни секунды, Крог простер руку в ее сторону, быстро выкидывая, одну за другой, несколько комбинаций на пальцах. Схватившись за глотку и захрипев от боли, девушка опустилась на колени.

-Хотела есть, - сплюнул он, старательно взращивая ярость. - Ну что, накушалась? Десерт не желаешь? Сейчас подам!

Удар, удар, еще удар...голова ее качалась взад-вперед, стремительно покрываясь ссадинами под градом побоев, наносимых невидимой рукой. Распрямив пальцы, Крог ослабил незримую хватку на горле Сириэль, позволив той окончательно распластаться на полу, и, подойдя ближе, ударил снова, ударил лично - ногой в тяжелом ботинке. Повторив так еще раза три и утерев пот со лба, маг в изнеможении плюхнулся на диван. Залитое кровью и слезами некогда прекрасное лицо его ничуть не трогало.

-Кончай ломать комедию, - хрипнул Крог. - Я знаю тебя как облупленную.

-Как с-с-с-кажеш-ш-ш-шь, - старательно налегая на шипящие, простонала Сирэль и села, подобрав ноги, на полу. - С-с-с-котина...

Правая рука девушки - та, на пальце которой покоилось кольцо - коснулась изуродованного побоями лица, и то, на пару секунд подернувшись туманной дымкой, снова приобрело прежний облик, и прежнее по-ангельски невинное выражение, которое Крог ненавидел больше всего.

Это было немудрено - в конце концов, он видел, что было под ним.

-Вот мне интересно, все, на что способна эта штука - это натягивать на тебя облик дешевой шлюхи? - пробормотал маг, сосредоточенно натягивая перчатки обратно. - Или оно у нас отражает истинную суть владельца, как считаешь, Сири?

-Не называй меня так! - рявкнула та, отползая к противоположной стене. - Только мать меня так звала!

-Да неужели? - маг поскреб подбородок в притворном удивлении, после чего вытянул из кармана небольшую металлическую шкатулку - при виде ее взгляд Сириэль остановился, упершись в одну точку. - Кстати, спасибо, что напомнила. Раз ты в очередной раз доказала, что не умеешь себя вести...

-Нет! Не надо!

-Заткнись, морская падаль! - рявкнул Крог, резко открывая коробочку. - Заткнись, кому сказано!

Содержимое шкатулки в два счета выплеснулось на пол. То были, в основном, драгоценности: золотые цепочки, внушительных размеров камни - необработанные и уже в огранке - бляхи, запонки, красивые пуговицы с чьих-то мундиров...

-Не надо! Ты обещал! Ты же обещал! - завизжала Сириэль, кинувшись к магу. - Это ее! Это ее!

-Правда? - маг криво улыбнулся и с размаху всадил ногу в пол - кольца и сережки жалобно хрустнули. - Ой, какой я сегодня неловкий...

-Прекрати! Прекрати! - вцепившись ему в ногу, провыла Сириэль. - Это все, что от нее осталось!

-Глядите-ка, какая любовь, - скривился маг. - Какие у нас трогательные чувства по отношению к невинно убиенной матушке...на пару с которой вы жрали людей! - рявкнул он, отпихнув девушку так, что она безвольным кулем отлетела в другой конец комнаты. - Которую ты самолично сдала церковным палачам, свалив все на нее, чтобы тебе самой чешую не подпалили! Которую резали у тебя на глазах, а ты сидела и радовалась, что удалось так выгодно откупиться!

Лицо Крога было уже красным от гнева, но он и не думал успокаиваться. Растоптав все, что оказалось на полу, он со всей силы запустил коробочкой Сириэль в лицо - та весьма неудачно повернула его в его сторону.

-Даю тебе три дня, падаль. Если через три дня данные не будут у меня, то на четвертый на ужин у меня будут рыбные палочки! Филе сирены, запеченное с грибами и овощами! Или нет...я сделаю кое-что похуже...я выброшу тебя там же, где подобрал, и ты снова будешь побираться по прибрежным деревням! Ты меня поняла, тварь? Поняла?

-Д-да, - всхлипнула Сириэль.

-Прекрасно, - маг вновь плюхнулся на диван. - А теперь подбери сопли и иди, наконец, работать.

Лицо специалиста из "Авроры" было мрачнее тучи - поначалу Алеев ожидал от него какой-нибудь гневной выходки. Как ни странно, обошлось - лишь спустя четыре часа после того, как Сетку привели в сознание и уложили отдыхать, он вернулся в холодную комнатушку, где сидел лейтенант, разглядывая загнанные в дальний угол высоченные часы.

-Вы вывели Третью на операцию без блокировки, - сухо сказал он, сев в скрипучее кожаное кресло. - По всем правилам я уже должен был доложить обо всем полковнику. Если бы я действовал по всем правилам, вас бы сейчас уже увезли. Вы это понимаете?

-Да, - избегая взгляда специалиста, произнес Алеев. - Это больше не повторится.

-Хотелось бы верить, - бросили ему в ответ. - Итак, ситуация, наконец, стала понемногу проясняться. По крайней мере, теперь мы знаем, зачем они здесь.

-Вы, но не я. Что это за специальная часть?

-Не вашего ума дело, - пробормотал специалист, нервно кусая губы. - Однако же, как они узнали...впрочем, единственный более-менее известный компонент...учитывая, что летно-конструкторские испытания еще продолжаются...

-Да говорите же вы толком, - не выдержал лейтенант. - Зачем здесь это ваше чудовище? И...Сетка сказала, что с нею маг...

-Ситуация уже давно выскочила за рамки промышленного или военного шпионажа. В настоящий момент она может скомпрометировать куда больше. Почему, почему они не увезли ее раньше...

-Послушайте. Мы не сможем вам ничем помочь, если не будем толком знать, в чем, собственно, дело, - раздраженно сказал Алеев. - Ради чего мы, собственно, так рискуем?

-Ради очередной версии очередного элемента... - пробормотал специалист. - Части комплекса для автоматического управления массированным ядерным ударом. Слушайте, ваше дело - ловить всякую мистическую дребедень, равно как моя - разбирать ее после по винтикам. Влезать в проекты Минобороны ко всему этому явно не...

-Не относилось, пока та самая мистическая дребедень не оказалась у нас под носом и не начала убивать детей. Значит, наша цель была послана за...какой-то деталью. Где сейчас эта деталь?

-Покидает нас через несколько дней вместе с подлодкой, где в настоящий момент находится. И которая вынуждена была задержаться, после того, как один кавторанг был найден мертвым. Расследование затянулось...

-Вы уверены, что цель еще не получила то, что ей нужно?

-Даже если получила - она, судя по последним событиям, вышла из-под контроля. Или же и вовсе не выполнила свою задачу, переключившись на нечто более...приятное для нее. От гибридной особи ожидать чего-то иного и не приходится.

-Мы уже начали действовать, - помолчав какое-то время, произнес Алеев. - Образ у нас есть, вполне четкий. Конечно, они наверняка почувствовали Сетку, но город им просто так не покинуть - сами знаете, что все перекрыто. Как только Сетка проснется, образ будет записан через художников. Размножить и разослать - дело нескольких часов. Останется только...

-Ага, останется только найти иголку в стоге сена, которая, к тому же, вовсе не намерена сидеть спокойно. Если бы не дали Третьей превысить предел нагрузки, если бы вы не дали ей вести поиск так грубо и неосторожно, она могла бы выйти на цель чуть позже, и захватить ее тепленькой. А теперь нам придется действовать вручную. По вашей вине, контролер. Если хотите знать мое мнение, присвоить вам это звание поторопились...

-Я понимаю свой просчет. И я его исправлю. В первую очередь нужно усилить охрану детали...

-Вы слишком тормозите, лейтенант. Это, конечно же, уже было сделано, просто без вашего ведома.

-Ах вот оно что...значит, если бы информация об этой вашей "специальной части" не всплыла, вы бы так и продолжали молчать?

-Конечно, - резко ответил специалист. - Вас вызвали разобраться с гибридной особью и прекратить убийства, после того, как дело было взято на особый контроль. Ничего кроме. То, что вы узнали о...детали, есть лишь досадное недоразумение, но теперь, похоже, придется раскрыть и остальные карты. Промедление сейчас смерти подобно...для кого-то, возможно, в самом прямом смысле.

-Как поступим?

-Будите Третью и зовите художников, - пожал плечами специалист. - Образ нужен нам сейчас.

По правде говоря, выглядело все довольно-таки просто. По правде говоря, лекарства, которыми его, как обычно, накачали перед выводом на операцию, оставили в голове лишь способность гонять по внезапно опустевшему черепу какие-то жалкие обрывки мыслей, в каждой из которых сквозило чудовищное напряжение. По правде говоря, бояться было нечего, бывало и хуже - во много раз хуже.

Но ему почему-то все равно было сейчас не по себе.

Лин часто работал один, особенно в первые годы. Некоторые дела были сравнительно легкими: если потрудиться, можно было даже что-то вспомнить. Вот цель в сопровождении охраны выходит из машины - и, едва ступив на асфальт, сгибается в три погибели, а секунду спустя и вовсе валится на землю, суча ногами и пуская пену. Охрана в недоумении. Вот он, наконец, справляется с замком и заходит в спящую квартиру. А вот ее хозяин откидывает голову на подушку, обильно заливая ту кровью. Женщина, что была с ним - странно, в донесении говорилось, что сегодня цель будет одна - пытается закричать, но в итоге только открывает и закрывает рот, как выброшенная на сушу рыбина - а вот и она откидывается назад, ударяясь простреленной головой о стену, смешно вздернув руками - словно хотела собрать по осколкам свой череп и свою ускользающую жизнь. Вот троица хмурых людей прогуливается по парку - на первый взгляд ничего такого жуткого, но кому как не ему знать, что через три дня они устроят налет на местное отделение - человек, что идет в центре - его сегодняшняя цель - еще не знает, что похищенный у него ребенок уже отправлен на исследовательскую станцию "Авроры" и что оттуда он уже не вернется. Вот опасения командования подтверждаются и очередная цель оказывается слабеньким Мертвым Апостолом - действуя точно по инструкции, он немедленно вызывает подкрепление и терпеливо ждет, пока те замкнут кольцо. Никакого героизма с летальным исходом - такие вещи из них вытравливают не просто быстро, а очень быстро: Вторая Площадка лучше позволит себе потерять в эту ночь еще пару гражданских, чем специалиста, на подготовку которого ушло столько времени и средств...

В этот раз задача его практически идентична: обнаружить цель, доложить, дождаться остальных, ударить. Цель внушает опасения - согласно имеющимся на данный момент данным, она явно способна к какому-то виду контроля сознания - не чета Сетке, конечно же, но все жертвы сами впускали тварь в свои квартиры, все без исключения...

А еще та видеозапись, которая нашлась спустя двое суток непрерывной работы с информацией, выуженной посредством Третьей. Спроецировав полученные образы специально вызванным для этой цели художникам, удалось получить даже несколько вариантов - не самой твари, увы, но ее сопровождающего. Учитывая особый контроль, на котором оказалось дело, Лин ничуть не удивился, когда результаты появились уже к вечеру второго дня, но вот откуда они пришли...

Цели, проявив феноменальную наглость, прибыли прямиком в Ленинград, засветившись, несмотря на все свои старания, на камерах в аэропорту. И то, что попало в кадр, заставило поволноваться - особенно их нового контролера, который, похоже, многого ожидал, но не этого.

Они стояли тогда, разглядывая крайне нечеткое, все в помехах, изображение, пытаясь выудить из него максимум. Юрий, что стоял позади лейтенанта и Анны, вглядывался в странную парочку с минимумом багажа: высокий, крепко сбитый тип с растрепавшимися волосами, тащивший в одной руке небольшой потертый чемоданчик, и кто-то, кого он закрывал собой целиком и полностью - не заметить этого было попросту было нельзя.

-Этот явно калач тертый, - пробормотала Притворщик. - На камеры вообще не смотрит...

-А разве не должно быть наоборот? - спросил Алеев.

-Не-а, - бросила Вторая. - Достаточно использовать боковое зрение, это каждый дурак знает, - добавила она с откровенной издевкой. - Знаешь, если на милицию в метро будешь пялиться, то и они будут пялиться, а если так...им плевать, как правило.

-Он держит спутника в мертвой зоне, - добавил специалист из "Авроры". - Прикрывая, где необходимо, своим телом.

-Он боится, что она попадет на камеру, - задумчиво произнес Алеев. - Но не того, что ее увидят другие. Даже если бы там, допустим, были наши агенты - а профессионал должен был учесть их наличие в единственном пассажирском аэропорту города...он предпочел охранять своего спутника...спутницу, если верить Ольге, вовсе не от них. Следовательно...

-...прямого контакта они не опасались, - поддержал его специалист. - А это значит, использовалось некое средство для отвода глаз. Ну-ка, прокрутим еще разок...

Таких вот "еще разков" оказалось куда больше чем один - лейтенант и специалист смотрели запись часами, до красных глаз и черных точек в них же, изучали покадрово до головной боли, время от времени отвлекаясь на очередную чашку горячего кофе. В полночь пришло первое из ночных донесений - цель, обозначенная Третьей, как маг, взяла водный транспорт до Кронштадта - но лишь она одна. К и без того внушительной куче вопросов прибавился еще один, весьма важный - "каким же макаром", цитируя Анну, вторая цель - их главная цель - добралась до места назначения?

То, что ответ был найден, "стрелы" узнали благодаря удивленному вскрику лейтенанта - он-то их и разбудил. Не прошло и пары минут, как и Юрий, и Анна уже вновь толкались у монитора, на который мрачно пялились как специалист, так и Алеев.

-И что это такое? - ткнул лейтенант пальцем в остановленный кадр, ткнул во что-то темное, что буквально на секунду вылезло из-за спины мага.

-Это-то? - криво ухмыльнулся специалист. - Похоже, рыбий хвост. Попалась...

Цели были установлены и разобраны часам к семи утра, с трех до пяти же шла казавшаяся бесконечной трескотня по телефону. Сделав, наверное, сотое уже по счету приказание усилить меры безопасности какому-то важному лицу с местной военно-морской базы, специалист из "Авроры", затребовав еще один телефон - так получилось, что пока он выходил покурить, тот, что уже был в снятой квартире, начал обрывать сам лейтенант, и отдавать добычу вовсе не собирался - начал проверять, одного за другим, всех своих контактов - его рассерженный голос пробивался сквозь тонкую стену, постоянно заставляя дремлющего на шатком стуле Лина просыпаться вновь и вновь. Часа в четыре все имеющиеся данные были, наконец, сопоставлены: маг, опознанный Сеткой, не покидал с того момента радиуса охвата - судя по всему, залег на дно, оставляя оперативникам "Атропы" лишь один вариант: прочесать весь квартал, который был в скрытом оцеплении с того самого момента, как цель была зафиксирована Ольгой. Но вот сообщница этого типа, если предположения специалиста были верны, вполне могла проскользнуть, отведя глаза той же иллюзией, что использовала в аэропорту и все это время - и, если фальшивый облик был не единичным, задача усложнялась еще больше. Алеев, открыто тогда признававшийся, что голова его уже трещит по швам, сделал все, что мог сделать в этой ситуации, отдав приказ отправить по паре человек с хоть каким-то "фильтрами" ко всем объектам, где потенциально могла появиться цель. Прекрасно понимая, что биноклями и приборами ночного видения ограничивать дело нельзя, контролер отдал и следующее распоряжение - к школам и детским садам, особенно тем, которые находились в радиусе последнего раскрытия Ловчей Сети, должны были как можно быстрее подвезти камеры с электронными мониторами, через которые и предполагалось просматривать гостей. Обязанности самих же "стрел" были распределены так же быстро и четко - Лин порядком удивился, глядя, как быстро справился с собой и ситуацией взмыленный лейтенант, быстро составив план действий. Анна и специалист из "Авроры" отправились прямиком на базу ВМФ - и если второму предстояло пробираться через все наставленные по его же приказу кордоны, размахивая документами, то Притворщик вовсе не собиралась показываться кому-то на глаза - натянув костюм и проверив последний раз связь, выскочила в ночь, оставшись лишь точкой на загнанном в дальний угол комнаты радаре контролера. Сетка и сам лейтенант отправились в тот самый квадрат, где Ольга впервые засекла цель - им предстояло убедиться, что кольцо сжимается и что даже если маг проскользнет каким-то образом мимо солдат, то не мимо Третьей "стрелы". Что же до Юрия, то ему досталась с одной стороны куда менее опасная чем Анне, но с другой - куда более проблемная задача: проверкой всех тех мест, где ожидали цель...

Это была с виду самая обычная школа, разве что место для нее выбрали какое-то уж больно мрачное: сухой серый пустырь, со всех сторон отгороженный высоким сетчатым забором. Была, впрочем, еще одна деталь, важная сейчас лишь для них - именно здесь училась предпоследняя жертва, именно сюда отдал своего ребенка тот человек, что тряхнул позже связями...

Не было ничего удивительного в том, что сюда прежде всего направили именно "стрелу".

Согласно последнему сообщению от лейтенанта, вскоре должны были прибыть также три-четыре человека в штатском и быстро развернуть на входе необходимую аппаратуру. Учитывая, что сейчас было еще лишь восемь часов с небольшим, а кое-где камеры уже установили, страшно было даже представить, в какой дьявольской спешке это все делалось. Юрий, впрочем, не представлял - очищенный лекарствами разум целиком концентрировался на задании. Задании, для которого его внешний вид, как заметила Вторая, так плохо подходил...

Юрий слабо понимал, в чем проблема с его одеждой - вроде бы он был одет по форме, как и всегда, да и лицо надежно было прикрыто шарфами - но Анна считала, что если после всех этих чудовищных убийств рядом со школой увидят кого-то, похожего на него, то попросту растерзают на месте. Почему? Что было не так? Долор предпочитал не задаваться этими вопросами, а делать дело, даром что препараты пока что помогали - помогали мыслить четко, не паниковать и принимать взвешенные, логичные решения. Прежде всего он, добравшись до очередной цели, связался с контролером и убедился, что лейтенант - и уши и язык, у него, наверное, уже отнимались от такого количества звонков и споров - дозвонился до этого учебного заведения и предупредил, чтобы не поднимали шума: странная фигура, что осматривает территорию, равно как и скоро ожидаемые люди, здесь для их безопасности и только для нее. Обойдя как основное здание, так и подсобку, оказавшись таким образом в пустынном заднем дворе, Лин медленно, словно сомнамбула, двинулся в сторону площадки, обсаженной порядочно проржавевшими уже спортивными снарядами. Такое обилие предметов в относительной близости не могло не вызвать очередного приступа - и лекарства его подавить, увы, никак не смогли.

нужно подойти вот к этому турнику и тронуть левой рукой без перчатки нужно нужно нужно смотрите смотрите я иду вот оно здесь здесь остановиться и вычертить линию надо идти в здание идти в здание ты знаешь что если пойдешь в здание не по дорожке то сердце того ребенка что ты видел десять минут назад лопнет а ты знаешь знаешь знаешь

Там, где не помогали лекарства, должна была помочь - пусть оно и не всегда работало, конечно - старая схема: клятвенно пообещать самому себе, что ритуал будет выполнен через пять минут, и, быстро переключив внимание на что-то еще, попытаться забыть об этом самом обещании, занявшись делом. Сложно, но возможно. Присев на краешек шершавой деревянной скамейки, Лин направил взгляд в сторону ограды.

где же они где должны сменить они не придут потому что ты не сделал то что надо они не придут потому что ты не сделал ничего из того что был должен они не придут ты должен встать и пойти внутрь сейчас

ты убьешь детей там прямо сейчас ты убьешь их всех ты возьмешь пистолет и будешь нет нет нет нет нет такие простые цели ты не хочешь но ты это сделаешь если немедленно не догонишь того человека и не скажешь ему

я буду стрелять я буду стрелять я буду стрелять я не буду стрелять я не буду стрелять я не буду стрелять

три по три, три по три, и еще три по три, но нужно девять, нужно девять "три по три"...

Как и всегда, это нарастало, как снежный ком, и катилось все дальше и дальше, угрожая погрести под собой его несчастный рассудок. Запустив руку в карман и нащупав свой верный пистолет ПСС, Лин почувствовал, как волна безумия потихоньку начинает откатываться назад, разбившись о берег из прописанных ему препаратов - пусть и не до конца...

Нужно было сосредоточиться на задании. Нужно было дождаться подкрепления и попытаться продумать план действий, на случай если цель окажется здесь раньше.

Где-то вдалеке прозвенел звонок, где-то вдалеке захлопали двери. Подкрепление опаздывало - смертельно опаздывало, равно как и нужные мысли, все никак не приходившие ему в голову. Отвлекали равно как мысли другие, так и эти приглушенные крики...

Крики?

Вскочив с места, Лин стремительно кинулся на звук - тот доносился из-за приземистой сараюшки, в которой, наверное, держали всякий инвентарь. Привычно проверив оружие, Юрий не торопясь, но и не спеша сверх меры, двинулся вдоль стены, анализируя звуки. Речь, вполне человеческая. Удары. Резко выступив из-за угла, уже догадываясь, что увидит, Лин оказался достаточно близко к сцене жестокого избиения - избиения, что уже подходило к своему логическому концу: трое мальчишек лет четырнадцати толкнули напоследок четвертого - он все еще делал вялую попытку подняться - и, словно удостоверившись, что уткнувшись лицом в песок и мелкие камушки, он там и останется, быстрым шагом последовали прочь.

Никто из них не слышал тихих шагов Лина, никто из них не обернулся - и потому заметила застывшего на месте Первого лишь их жертва - лохматая, в помятой рубашке, всего на пару лет его младше. Поднялся он достаточно резво для человека, которого так долго и так целенаправленно колотили - причем колотили старательно, чтобы не оставить заметных следов. Раскрыв шире опухшие глаза, мальчишка с нарастающим ужасом вгляделся в замотанное шарфами лицо Долора, вытолкнув сквозь заляпанные кровью губы:

-Вы...вы кто?

Все это было так знакомо...ему - еще до того, как он угодил в лапы "Авроры", конечно же - тоже порядком доставалось за его "причуды", но уже тогда Лин научился переносить это. В конце концов, они были правы - он был ужасным человеком - вероятно, все окружающие это подсознательно чувствовали, вот и атаковали превентивно...

-Вы кто? - повторил мальчишка, уже относительно твердо стоящий на ногах. - Вы что здесь делаете?

Взгляд его был знаком Лину, взгляд такой означал одно - в любую секунду человек этот может сорваться с места и броситься бежать.

Лин думал промолчать и отвернуться - пока его разум не зацепился за что-нибудь в этом "госте" и не начал его мучить, но было уже поздновато - зацепку разум таки нашел.

Скажи ему правду или ты его застрелишь. Прямо сейчас.

Я его застрелю, я его не застрелю, я его застрелю, я его не застрелю...

Три по три. Сейчас ему нужно было четкое "три по три", но он снова сбился...

-Осуществляю поиск гибридной особи, - заглушенный шарфами голос Лина звучал очень невнятно и тихо.

Ты сказал, ты сказал, ты сказал.

Меня расстреляют, меня не расстреляют, меня расстреляют, меня не...

Глаза мальчишки, бывшие до того по пять копеек, ощутимо прибавили в цене - рублей до десяти точно. Сделав один нерешительный шажок в сторону Долора, он вновь заговорил:

-Кого-кого?

Он старался, как мог, но приступ, как и почти всегда, был сильнее. И вот, он снова заговорил:

-Гибридная особь, водный тип, вероятно, относится ко второй или седьмой категории по каталогу Ашкенази, - глухо произнес Лин, почти что кожей чувствуя, как торжествует его болезнь, одержавшая очередную победу. - Генерация иллюзий, контроль разума типа...

Странно, почему он не бежит? Для гражданского лица это должно быть уже слишком, особенно для простого ребенка. Особенно - для того, кого только что так отделали. Он должен был убежать, но он почему-то продолжает задавать вопросы - видимо, вовсе не воспринимает происшедшее как реальность. Или же пытается от весьма болезненной для него реальности отгородиться, используя странного гостя как спасательный круг.

-Вы кто сами-то?

-Долор, - на такие вопросы у него давно уже не было иного ответа. - Боль.

-Боль?

Мальчишка уже бел как полотно, до него, наконец, начинает что-то доходить сквозь пелену шока. Однако, когда он заговаривает, голос его резко контрастирует с выражением лица.

Такое спокойствие Лин уже видел - у солдат, понимающих, что смерть неизбежна.

-Вы с ней заодно, да? - выдыхает его собеседник. - Как они, да?

С ней?

Не может...

-Не понимаю, - осторожно произнес Юрий, стараясь не спугнуть гражданского, и так уже бывшего, похоже, на грани паники. - С кем именно?

-А вы сразу меня убьете? - голос почти не дрожит - почти. - Или как?

-Я не убью тебя, - спокойно повторил Лин. - Про кого именно ты говорил сейчас?

-Какая разница? - выкрикнул мальчишка. - Мне никто не верит! С того дня никто не верит, все только...только...

Перевести тему. Перевести тему на что угодно еще, отвлечь, потом вернуться. Вроде бы в той книжке так рекомендовали...

-Почему ты не в здании? - хрипло спросил Долор.

-А ты не видел, почему? - выкрикивает тот в ответ. - Не видел? Давай, чего ты ждешь? Убей меня уже! Убей!

Боль связана в тугой пучок в этом крике, боль, что копилась очень, очень долго и отчаянно ищет выход.

Как знакомо. Он, наверное, тоже плохой человек. Иначе не бывает. Иначе его бы не атаковали превентивно.

Бояться было уже нечего - он сказал слишком много, чтобы это гражданское лицо можно было теперь отпустить. Кому-то стирание памяти, кому-то жестокий выговор...судьба у каждого своя, но, что характерно, одинаково поганая.

Бояться уже было нечего - и именно поэтому он делает то, что делает. Вытягивает вперед руку в толстой перчатке, и, растопырив пальцы, резко говорит одно только слово:

-Остановись.

Глаза, плохо, но все еще заметные среди нагромождения шарфов, вспыхивают молочно-белым. Мир вокруг словно только что кто-то залил чернилами - на какие-то несколько секунд там не остается ничего, кроме его цели - почти прозрачной, просвеченной насквозь. Не человек - схема, ошибки в которой он отчетливо видит и интуитивно исправляет.

Мальчишка отшатывается назад, почти уже закричав от ужаса. Застывает на месте, смотрит на него опустевшим от удивления взглядом. Проходит почти полминуты, прежде чем он, наконец, зашевелившись, удивленно ощупывает свое лицо, руки...

-Что это?

-Болевые ощущения лишь притупились, - мрачно говорит Лин. - Вернутся в течение часа или двух.

-Вы...но как? Вы кто такой вообще?

Лин молчит - сейчас надо вытянуть рацию, узнать, когда будет подкрепление, и, едва те придут, сдать им гражданского. И получить свой выговор, конечно.

-Так вы меня...не убьете?

-Никак нет. Я не убийца, - терпеливо сказал Лин - любой другой на его месте наверняка бы уже вскипел, но он привык к повторениям всех видов и форм, привык уже давно. - Я только ищу здесь убийцу.

-Как...как вы это сделали? Я...я вообще ничего не чувствую...

Лин молчит, нервно подернув плечами, как бы давая понять, что сам не в состоянии объяснить.

-Почему? Почему вы мне...помогли?

Потому что мы все плохие люди...

-Не знаю, - тихо ответил Лин. - Я...вспомнил что-то. Что-то, что было до лекарств. Не пытайся бежать, - говорит он, приходя в себя. - Тебе придется пройти с людьми, которые скоро придут сюда. Твоей жизни ничего не угрожает...

-Жизни, - выдохнул его собеседник. - Это жизнь? Зачем такая жизнь? Зачем вообще жизнь?

-Живешь, чтобы не умереть, - тихо ответил Лин. - Чтобы выполнять поставленные задачи. Разве не так?

-Вы...вы странный. Если вы не убийца, то кто? - сделав еще несколько шагов в его сторону, собеседник Лина остановился у стены. - А что вы еще можете?

-Боль, - вложив в это слово все, что было нужно, произнес Юрий. - Ты...ты не боишься?

-Нет. Мне уже все равно. Сегодня вы мне помогли, кто бы вы ни были, завтра все повторится. Послезавтра. Всегда. Лучше бы вы были убийцей. Лучше бы вы были с ними заодно. А вы можете...ну...

-Что?

-Чтобы так же. Без боли. И навсегда?

-Без боли нельзя обойтись, - помолчав какое-то время, говорит Лин. - Можно умереть, так и не узнав, от чего.

-Можно умереть, - повторил мальчишка. - Хорошо бы было. Не придется больше сюда ходить. Не придется больше...а вы не...не можете...

-Нет. Жди здесь, скоро все закончится, - повторил Юрий.

Я не силен в допросах. По крайней мере, в допросах детей. Пусть этим занимается специалист...

-Вы спрашивали...вы ведь ту женщину ищите, да?

Вот оно!

Шагнув вперед - и подняв в воздух тучу пыли - Лин схватил мальчишку за плечи, встряхнув, как куклу.

-Вероятно, женщина. Вероятно, странная женщина. Вероятно, ходила здесь вокруг, может, заглядывала на территорию. Все так?

-Д-да... - вырвавшись и отскочив на несколько шагов, собеседник Лина воровато оглянулся по сторонам. - Откуда вы...

-Говорю же. Мы посланы за ней, - повторил - в который раз - Юрий. - Можешь ее описать? Подробно!

-М-могу...только...она же и вас...

-Что?

Мальчишка не ответил. Как-то весь сгорбившись, он отошел к стене, будто надеялся сквозь нее провалиться - куда-то, где ничего страшного уже не будет. Несколько лет назад Лин бы его прекрасно понял...

Сейчас? Сейчас он твердо знал одно - бежать было некуда.

-Я все тогда видел, - глухо проговорил он, глядя прямо в глаза Лину. - Все. Пришла к воротам. Высокая. Вся в золоте. Я уже домой выходил, видел...Гену остановила. Что-то сказала и он с ней пошел как на веревочке. Мы кричали, а он повернулся и... - голос мальчишки стал совсем неразборчивым. - У него глаза были...как у куклы...

Геннадий Шубин, 12 лет, Леонид Шубин, 42 года, Светлана Шубина, 36 лет...

Нужно запросить описание внешности. Нужно...

Нужно пойти и дотронуться до той железной двери. Начав с левой ноги. Нужно достать пистолет и продырявить голову этому гражданскому. Нужно...

Нужно говорить, говорить, говорить. Не говорить, не говорить, не говорить...

-Ты сказал, что кто-то здесь "с ней заодно". Поясни.

-Я...я все рассказать хотел. Потом. Когда милиция приезжала. Ну, на следующий день...

-Рассказал?

-Нет. Тогда...тогда все стало хуже. Они и раньше...но теперь совсем взбесились. Они стали...ходить за мной, как привязанные...следить, что я говорю. Все. Вообще все. Я хотел рассказать, а они...каждый день с тех пор...

Ситуация определена. Те трое под контролем, вероятно - наметила жертв заранее. Держит свидетеля вблизи, изводит с помощью своей же будущей еды. Зачем? Можно было заставить замолчать навсегда или изменить воспоминания. Хочет помучить? Вероятно. В отчетах упоминалось, что остальные члены семей также убивались долго и болезненно - в этом нет логики, только...как там...садизм? Вероятно...

Вероятно ты умрешь сейчас, если не ткнешь его пистолетом в левый глаз. Вероятно, ты умрешь сейчас, если не...

Я убью его, я не убью его, я убью его, я не убью его...

-Я понял, - тихо кивнул Юрий. - Можешь не продолжать. Сейчас прибудет подкре...сейчас прибудут еще люди. Ты пойдешь с ними и дашь им описание этой женщины. Подробное. Все будет...

Ничего.

Ничего не может и не будет быть в порядке.

И ты это знаешь как никто другой.

-Я...я ее и вчера видел. Из...из окна в классе. Ходила вдоль ограды.

-Примерялась.

-К...чему? - с опаской спросил мальчишка.

-Выбирала еду, - пожал плечами Лин. - Из учеников данного учреждения.

-Еду? - почти выкрикнули в ответ. - Значит...это правда...ну, что там писали...

-Гибридная особь, - повторил Лин, несколько недоумевая, почему гражданский не понял с первого раза - это же было так просто. - В группе риска, в основном, дети. Такие, как ты.

-Как...я? А она...

-Не стоит бояться. Мы не позволим ей продолжать.

-Да я не боюсь! - взорвался собеседник Лина. - Я уже сказал, мне все равно! Жизни и так не было, а сейчас совсем нет! Хотите - с вами пойду, покажу вам ее, если еще раз заявится!

-Хорошо, - просто ответил Лин, чем несколько ошарашил мальчишку - тот, вероятно, думал, что с ним будут спорить или же сразу откажут. - Твоя информация может быть полезной.

-Вы...вы серьезно сейчас, да?

-Ты сказал, что тебе все равно, выживешь ты или умрешь? - тяжело протянул Юрий. - Если так, будешь нашей приманкой...

Обруч из странного, изрытого гравировками металла был достаточно тяжел и к тому же порядком холодил голову, нисколько не становясь теплее со временем. Обруч сильно давил на виски, да еще и выбивался из-под волос - Алеев предпочел бы обойтись и без него, но сейчас это было ровным счетом невозможно: операция, которую он вел - первая его настоящая, серьезная операция - должна была пройти без единой помарки, без единого повода для специалиста из "Авроры" или какого-нибудь иного, ему неизвестного шпика докладывать полковнику о просчетах лейтенанта или пренебрежении им установленными порядками.

Оцепление сжималось, равно как и Ловчая Сеть, накрывшая сейчас максимально возможную для Ольги площадь. То, что кое-какая информация об убийствах все-таки просочилась сквозь блокаду Клуба, как ни странно, даже упростило ситуацию: к поискам "сумасшедшего убийцы" или как там его еще окрестили для непосвященных, теперь можно было без помех подключать милицию, что и было сделано - по крайней мере, они были теперь уверены, что никто не будет путаться под ногами, что всех ненужных людей удержат на нужном расстоянии.

Оперативники "Атропы" прочесывают улицы. В дома заглядывать никто даже и не пытается - данных от Третьей на этот счет не поступало, следовательно, цели там нет и не было. Оперативники "Атропы" прячут лица за черными масками, тяжело дышат, проверяя очередной пустой дворик. Хорошо, когда спина прикрыта, хорошо, когда посторонних с улиц убрали - это позволило даже задействовать привезенного в страшной спешке "глушителя". Четыре отделения, и из них три вовсю радуются, что это "чучело" приписано было не к ним - большинство солдат, несмотря на многочисленные уверения в полной лояльности искусственных людей, нет-нет да и травят байки про гомункулов с замкнувшими мозгами...

Угрюмо уставившись в довольно-таки примитивный радар, лейтенант в который раз поправляет наушники, нахлобученные поверх защитного обруча. В который раз стучит пальцем по подведенному ко рту микрофону, скосив глаза, смотрит на карманные часы - старенькую "Молнию" с огромным паровозом - в который раз ждет докладов.

-Ноль, я Вторая, прием, - трещит в ушах, заставляя его напрячься пуще прежнего. - Ноль, я Вторая...

-Вторая, докладывай, прием.

-Ноль, я на точке. Вся подлодка спит, прием.

Что-что?

-Вторая, прошу повторить, - спокойствие изменяет ему, заставляя забыть про сухой язык радиообмена. - Что там творится?

-Ноль, весь экипаж в отключке. Убитых нет, два легкораненых. Сейфы выпотрошены. Мы опоздали, прием.

Скорее, мы по уши...черт...

Само собой, она не могла унести с собой деталь, даже частями. Значит, максимум, что цель могла успеть - сделать снимки, забрать документацию, возможно, покопаться в...

-Вторая, проверь деталь, - постепенно обретая спокойствие, забубнил Алеев в микрофон. - Разбуди кого-то, допроси, далее доложить, прием.

-Ноль, выполняю...

Спокойно, еще не все потеряно. Ей нужно встретиться с магом, а мага мы почти уже взяли. Значит, шансы еще есть...

И ты правда в это веришь?

-"Стрела"-ноль всем, - пододвинув микрофон поближе, прошипел Алеев. - Задача-1 провалена, радиус охвата цели-1 - больше на...

-"Стрела"-три всем, - слабый голосок Сетки хорошо слышен лишь в наушниках, пусть Ольга и сидит сейчас позади него самого, у обшарпанной стены. - Цель зафиксирована. Второму отделению лево, вперед, переулок, право, вперед, контакт в два-три, прием.

Как неладно, как паршиво...группа с "глушителем" от мага так далеко сейчас...нервно прикусив губу, лейтенант быстро подтвердил приказ, почти что передав командование Ольге - впрочем, с этим можно было не заморачиваться: при необходимости она бы и так взяла на себя прямой контроль, поведя солдат куда требовалось - хотя это, конечно, было бы более чем неприятно для обеих сторон.

-Ноль Третьей, доклад по цели-2...

Договорить он не успевает - слабый вскрик Сетки прорывается даже сквозь толстые наушники.

-Ноль Третьей, что у вас? - рявкает он в рацию, вовсю ощущая глупость ситуации - ведь всего-то надо обернуться - обернуться и только...

-Какие-то чары... - испуганно затараторила Ольга. - Он подготовился после прошлого раза, он ответил. Он ждал, пока я его найду, он ждал, он ответил, он теперь знает, что мы здесь!

Твою же дивизию...

-"Стрела"-ноль - всем, - справившись с собой, бормочет лейтенант. - Двигаться по направлению Третьей, приготовиться к ментальному воздействию...

Слабый голосок Ольги подсказывает, что цель идет на прорыв, отчаянно петляя между зданиями - похоже, маг решил, что терять ему уже нечего. Или же он куда умнее и опаснее и попытается вначале нейтрализовать наблюдателей, ослепив всех остальных...

-Ершов, Горсткин - окна, Кульков - вниз, поднимай оставшихся, - не оборачиваясь, бросил Алеев бойцам немногочисленного командного отделения. - Ждем гостей.

-Что-то здесь! - вскрикнула вдруг Сетка. - Как они...

Крик Ольги слился со звоном треснувших окон.

Мальчишку, как быстро выяснилось, звали Виктором. Еще выяснилось, что он имел склонность к большому количеству вопросов, что не могло не добавлять Лину определенного рода проблем.

Связь с лейтенантом по каким-то причинам отсутствовала - отправив одного из прибывших в качестве подкрепления людей к командному пункту, Юрий и двое оставшихся быстро составили план дальнейших действий. После того, как один из вновь прибывших бойцов, куда как более чем Лин, способный к переговорам, как следует расспросил их будущую приманку, то выяснилось, что последняя даже запомнила, в какую примерно сторону днем раньше уходила их цель. Ответственность за всю эту часть операции, спланированную на месте, меньше чем за двадцать минут, конечно же, целиком и полностью была на нем, на Юрии. Такое уже бывало - если не было возможности ни получить инструкции, ни доложить о состоянии дел, оставалось одно - разбираться самому, выбрав самый логичный вариант из всех доступных. И отвечать за него потом, если все вдруг пойдет прахом.

Приманке, похоже, и правда казалось, что ей уже нечего терять: ставшие совсем невыносимыми после встречи с целью издевательства, постоянный страх, что он будет следующим и полная невозможность заставить кого-то поверить в то, что он видел и слышал, сделали свое дело, а уж появление "стрелы" и переодетых солдат...

Неизвестно было, считал ли мальчишка это сном, интересным приключением или же попросту надеялся отомстить за знакомого из младшего класса - если, конечно, предположить, что такая мысль вообще могла прийти ему в голову - а возможно - очень даже возможно - причиной всему был старый добрый страх, который порой гнал людей вперед почище чего другого. Как бы то ни было, план был составлен и пущен в дело: приманка медленно следовала по маршруту, где могла появиться цель, в то время как Лин и остальные вели скрытое наблюдение. Преодолевая одну унылую улочку за другой, Юрий не мог не думать о том, что сейчас с лейтенантом и Сеткой - и мысли эти, подстегиваемые болезнью, становились хаотичнее с каждой минутой. Сетка не могла просто так погибнуть, просто так исчезнуть, как не могла и Анна - он почти что верил в это, хотел верить, просто потому, что не знал, что будет делать, если одной из них вдруг не станет...

Из головы не шли также и вопросы приманки, которые кончились, к счастью, после того, как ей объяснили задачу и послали ее выполнять. Впрочем, одну вещь, на которую обратил внимание мальчишка, не приняли во внимание ни Лин, ни солдаты, давно знавшие об иллюзии, под которой прячется их цель: заметив странную обувь Юрия, которая оставляла повернутый в противоположную сторону след, приманка рассказала, что их цель следов вовсе не оставляла - по крайней мере следов человеческих - лишь что-то глубокое, широкое - словно огромная змея протащилась. Это тоже могло бы пригодиться - если бы, конечно, удалось проверить ее не на асфальте...

А пока что приманка, которой придали самый жалкий и безобидный вид, какой только можно было придать за двадцать минут, шаталась по пустым утренним улочкам, особое внимание уделяя всяким пустырям и подворотням, а также любой мало-мальски подозрительной женщине, которую встречала на пути и, согласно плану, просила немного мелочи для телефона-автомата, упирая на сложность и срочность ситуации. Впечатление человека, которого сейчас точно некому будет искать - вот чего они добивались - и понять, хватит ли этого, сразу же, к сожалению, было совершенно невозможно...

Связь, наконец, восстановилась - услышав голос Второй, докладывающей контролеру, Юрий почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение...

-Ноль, весь экипаж в отключке. Убитых нет, два легкораненых. Сейфы выпотрошены. Мы опоздали, прием.

...которое почти сразу же испарилось, едва он вник в смысл сообщения.

Провал. Полный провал.

-"Стрела"-ноль - всем, - слышен голос лейтенанта по общему их каналу. - Двигаться по направлению Третьей, приготовиться к ментальному воздействию...

Кажется, сейчас они возьмут мага. Мешать группе контролера, конечно, сейчас может быть опасно, но надо же сообщить об их собственном плане, надо же запросить инструкции...

Она сбежала, сбежала, сбежала, сбежала. Все потому, что ты ничего не сделал. Если бы ты обошел тот фонарный столб слева, а не справа, она бы не...

Хватит, хватит, хватит!

Не сейчас, пожалуйста!

Когда Лин, наконец, решился использовать рацию по назначению, с той стороны вновь был один только треск - связь, похоже, была здесь совсем негодной. Значит, ничего не остается, как действовать по плану...

...или сворачивать его и двигаться на новую точку? Если цель уже нашла то, что ей нужна, ей теперь наверняка не до детей, теперь она попытается покинуть город...

....или все же...

Чувствуя, что мозг скоро вскипит, Лин попытался сконцентрироваться на задании - приманка, чьи карманы, наверное, уже разбухли от выпрошенной мелочи, зашла на очередную узкую улочку, двигаясь нарочно нервным, дерганым шагом. Надо признать, им с приманкой повезло - этого гражданского даже учить ничему не пришлось особо...

Мальчишка вдруг встает, как вкопанный - они, притаившиеся в очередном подъезде, видят, что его буквально начинает трясти. А вот к нему кто-то подходит, но разобрать толком нельзя почти ничего - все скрывает высокий капюшон.

-Приготовиться, - пробормотал Лин. - Ведем до укрытия, там уничтожаем.

Вытащи пистолет и выстрели сейчас в ту машину, вытащи, вытащи, вытащи...

Это определенно цель - ошибки быть не может. Иначе с чего бы ему так дрожать? Цель среднего роста, в теплой, по погоде, куртке, с перекинутой через плечо тяжелой сумкой. Совершенно не походит на описание, которое ранее давал им мальчишка, но, похоже, в ее арсенале далеко не одна иллюзия...

Разговор кончается быстро - а приманка, похоже, уже ничего на свете не боится - вон как припустил следом за целью...

Воздействие было, осталось понять, какое именно. Зрительный контакт, или все же чары наложены с использованием голоса? По крайней мере, от первого у него есть какая-никакая защита: махнув рукой обоим бойцам - и вот они уже следуют за целью на расстоянии, соблюдая предельную осторожность - Лин вытащил из одежд и натянул, быстро сбросив шарфы, свою маску - вставленные туда линзы должны были чуть искажать видимость, препятствуя нормальной встрече взглядов. Проверив - уже третий раз за последние пять минут - на месте ли пистолет, он кинулся следом....

Цель явно торопится. Походка быстрая, неровная, сумка на плече болтается из стороны в сторону. Мальчишку она гонит перед собой - создается ощущение, что в этом конкретном случае она попросту не хочет упускать шанс, хотя понимает, что времени у нее в общем-то не так уж и много.

Налево, в проулок. Прямо. Спрятаться за мусорным баком, переждать. Снова в путь. А теперь - через улицу, укрываясь за машинами. Карта района прочно сидит в голове, в конце концов, он зубрил ее часа два, через каждые десять минут сворачивая и снова разворачивая...карта эта подсказывает, что дальше будет один старый дворик...

По-хорошему, надо бы стрелять уже сейчас - уже раза три у него была отличная позиция. Но нужно подтверждение, нужно как воздух, а цель пока что толком и не разглядеть.

Те двое словно где-то потерялись, но он знает, что теряться такие люди не умеют - они следуют за ними, неотступно и незаметно. А вот и дворик...а вот и цель...

Цель быстрым шагом миновала грязную подворотню, толкая приманку перед собой. Он следовал за ними, осторожно готовясь к стрельбе и вспоминая, как обычно, старые слова Полковника, который занимался когда-то ими лично.

Не целься сперва в голову, не рискуй попусту, дурачье. Вначале по корпусу, а вот затем...

Ошибки быть не могло - она вела его к парадной.

Значит, все-таки она.

Еще шажок вперед - припасть на колено, стрелять...

Мальчишка чуть дернулся в сторону - словно спиной почувствовал, что сейчас будет - а Лин уже пустил пулю.

И с удивлением увидел, как она прошла насквозь, на мгновение превратив бок цели в туманную дымку - настоящее тело ее, похоже, было далеко не таким широким....

Цель стремительно обернулась - даже раньше чем он сделал необходимую поправку - красивое лицо исказилось от гнева:

-Думаете, я вас не чуяла? Горстка идио...

Настоящим идиотом, как сказал бы сейчас, будь он здесь, Полковник, является тот, кто болтает, когда надо бить. Лин в эту категорию попадать не хотел, и выстрелил вновь, зная, что в подъезд уже бежит его подмога...

Цель рванулась вперед с такой скоростью, что лишь мелькнула в глазах Лина чем-то темным и скользким, проступающим поверх тумана, и нанесла сокрушительный по своей силе удар высвобожденным из-под иллюзии хвостом, опрокинув "стрелу" назад...

...и освобождая тем самым линию стрельбы для обоих бойцов, чье оружие заговорило почти сразу же.

Заговорила и цель - если это можно было вообще назвать голосом - и звук этот, пусть и не остановил пули, но стрелков - вполне. Уже бывший на ногах Лин с ужасом услышал грохот выброшенного оружия - а затем, раньше чем он успел что-то сделать, голос цели добрался уже и до него, проскребся в и без того утомленный постоянными приступами разум, и почти мгновенно поставил тот на колени - а через полминуты бросил туда же и одеревеневшего его хозяина. Он никогда не слышал таких голосов: пара слов и его череп, всегда переполненный ненужными мыслями, опустел целиком и полностью. Долор затаил дыхание - он не хотел больше ничего другого, кроме как слушать ее...

-Идиоты, - повторила цель. - Вы уже мои!

Что-то маленькое и темное со всей силы ударило по окнам, мгновенно лопнув при контакте и брызнув багряной жижей: не успели еще осколки коснуться пола, а в комнату, истерически чирикая, ворвались какие-то болезненно-раздутые темно-оранжевые крылатые комки с изуродованными клювами, больше похожими на здоровенные комариные жала.

За какие-то секунды до того, как начался хаос, лейтенант внезапно понял, как легко маг их провел, понял, как он думал: противник уже прекрасно знает, кого искать, и, зафиксировавшись на нем, будет вести его и только его одного - кто же в такой момент обратит внимание на безмозглых фамильяров, которым можно было, к тому же, задать программу поведения задолго до того, а потом, едва станет ясно, где засел наблюдатель, подтолкнуть коротким импульсом - гарантирующим то, что их обнаружат лишь тогда, когда будет уже поздно...

Едва увидев то, что ворвалось внутрь, Алеев со всей силы оттолкнулся ногами от стола, падая назад вместе со стулом. Удар почти целиком приняла на себя спинка последнего, так что он не почувствовал почти ничего, и, не теряя времени, откатился в сторону под вопль Горсткина, в лицо которому прыгнули сразу две жуткие "птички" - и, едва коснувшись кожи, лопнули с противным хлопком. Крича так, как не способен, казалось бы, кричать человек, Горсткин принялся остервенело стирать с лица залепившую то густую темно-красную массу, которая, как в ужасе заметил Алеев, сходила вместе с самим лицом...

Ершов оказался расторопнее - прыгнув вперед, закрыл собой сжавшуюся в своем кресле Ольгу - и, резво подняв пистолет, сшиб еще одного крылатого уродца. Это было ошибкой - багряные брызги окатили солдата, заставив отшатнуться к стене и выронить ствол. Последний, не считая самого лейтенанта, дееспособный боец, не найдя ничего лучше, запустил в оставшиеся живые бомбы табуреткой, успешно вытолкнув часть чирикающей массы обратно на улицу.

Алеев был уже на ногах. Не пытаясь даже выхватить пистолет - к чему это приводило, он уже имел отвратную возможность наблюдать - лейтенант сорвал с себя кобуру, и, кое-как закрываясь другой рукой, рванулся вперед, отгоняя оставшихся птиц от Ольги своим импровизированным оружием. Как выяснилось в следующие несколько мгновений, создания эти были очень хрупкими: одной гадине хватило лишь легкого касания, чтобы отлететь к стене и быть об нее же размазанной. Вот только оставалось еще три птицы...

Первая, яростно вереща, спикировала вниз, метя в лицо лейтенанту - раскрученная кобура отбила ее в сторону, расплющив о подоконник - во все стороны брызнули горячие алые капли. Другая нацелилась на последнего человека с оружием наготове - рядовой Кульков выпустил уже несколько пуль, но задеть верткого фамильяра у него никак не получалось. Отчаявшись, боец, выскочил за дверь, позволив летучей гадости проверить ту на прочность. Дверь оказалась прочнее - боец смог лично в этом убедиться, быстро забравшись обратно в квартиру.

Последняя птичка вдруг вспыхнула синим пламенем, и, издав такой стрекот, что у всех заложило уши, спикировала прямо на стол, разбив себя о радиоаппаратуру. И, конечно же, заляпав ту своими ядовитыми внутренностями от и до.

Оглядеться, заняться ранеными, вызвать помощь...проверить, как там Сетка, не угодила ли эта дрянь и на нее...

То, что надо делать, он понимает быстро, вот только не успевает почти что ничего: с громким хлопком дверь выносят внутрь. На пороге - тот самый высокий маг с растрепанной прической. Глаза старые и внимательные. Страха в них нет, он уверен в себе. Встретишь такого в темном переулочке - до конца жизни потом будешь шарахаться от собственной тени.

Кульков вскинул пистолет раньше, чем лейтенант справился со своим - маг рявкнул нужные слова еще быстрее, выпростав вперед левую руку - даже сквозь одежду было видно полыхающие каким-то гнилостно-зеленым светом перекрученные узлы Метки. Боец не раздумывал ни одной секунды, отгородив собой Третью "стрелу" - и даже когда сорвавшиеся с пальцев мага жирные полупрозрачные змеи чар вгрызлись в его тело, пробив насквозь, стрелять он не прекратил. Отшатнувшись назад, за порог, маг взмахнул рукой, словно отгоняя надоедливое насекомое, и тело солдата поползло в разные стороны с противным хлюпаньем, разваливаясь на куски.

Еще два выстрела - все, на что хватило Алеева, стремящегося любой ценой отвлечь противника от Сетки. С губ и без того уже серьезно раненого мага сорвался стон. Он пристально посмотрел на лейтенанта и вновь запел своим глубоким голосом страшные, тяжелые слова.

Комната поплыла пред глазами лейтенанта, словно растянувшись на добрый километр, глаза же мага стали как два бездонных черных колодца. Выхаркнув с кровью еще несколько слогов, он шагнул вперед - и тут на него обрушилась вся мощь Ловчей Сети.

Оцепенение длилось недолго, каких-то несколько мгновений - на то, чтобы прогнать по Цепям короткий импульс и сбросить одурь, магу больше и не было нужно - но и лейтенанту для выстрела - тоже. Две пули в грудь - Метка вспыхнула еще сильнее, отчаянно пытаясь удержать хозяина в сознании, одна в живот - подавившись очередной строфой, маг скорчился на полу, не оставляя попыток закончить работу, и еще одна...

Пистолет сухо клацнул - то был, несомненно, звук близкой смерти - и Алеев отступил назад - ярость сменилась ужасом - отбиваться было уже нечем. Маг - да сколько же ему надо-то было? - разогнулся назад с жутким хрустом, и, вперив затухающий взгляд в контролера, рухнул вперед подрубленным дубом. Упал, но не умер - вцепившись в трухлявый паркет, он рывком подтянулся вперед, продолжая шептать - дьявольский узор, мерцавший под слоем тряпья, словно не давал телу догадаться, что по всем правилам оно должно было уже замереть навсегда.

Так лихорадочно Алеев не перезаряжал оружие еще никогда, такого страха перед тем, кто выглядел как совершенно обычный человек, ему еще тоже давненько не доводилось испытывать. Пятясь назад, покуда не уперся спиной в стену, лейтенант выстрелил - раз, другой, третий...стрелять скоро стало уже нечем, а тело все еще корчилось - пусть даже глаза давно уже закатились, а с сомкнувшихся губ на пол лился красный ручей...

Комната была залита кровью и черти чем еще - в живых помимо его самого и Ольги (и если не брать в расчет все еще подрагивающее тело мага) остался лишь один боец: рядовой Ершов скорчился в углу, с воем баюкая ошметок правой руки с торчащей наружу костью - лицо же солдата почернело как после чудовищного ожога.

Пистолет выскользнул из руки Алеева, с грохотом поприветствовав паркет. Трясущаяся рука поползла к запасной рации - хотя он более чем сомневался, что сможет сейчас хоть что-то из себя выдавить...

Сириэль Ривьерс пребывала в бешенстве, какого давно не знала. Даже когда церковные палачи, при одних только мыслях о которых человеческая часть ее тела до сих пор покрывалась потом, вышли на них впервые, заставив пожертвовать матерью ради спасения, даже когда несколько лет назад ее жестоко ранили уродливым гарпуном...в такую ярость, как сейчас, сирену еще ничего не приводило.

Иллюзию пришлось снять сразу же, как она дотащилась до квартиры вместе со своими невольными сопровождающими: оставив двух громил в штатском сторожить лестничную площадку, она убедилась, что и мальчишка, подосланный к ней на улице, и тот странный паренек в защитной маске будут стоять на месте и ничего не выкидывать - ей же, тем временем, срочно нужно было осмотреть раны. Стянув с пальца кольцо и кинув на стол, она кое-как доползла до зеркала, подумав, что сама уже порядком отвыкла от своего истинного облика, который был далеко не так красив, как иллюзии, составляемые ею на мотив подсмотренных в журналах и по телевизору образов. Темно-синяя кожа, большей частью поросшая пересохшей чешуей, серебристый ошейник, стягивающий глотку - "подарочек" от Крога, чтоб он треснул - тонкие губы, острое, словно наскоро вырубленное лицо, два ряда острых зубов...и конечно же, перепачканный в крови - ее крови, черт возьми - хвост, нервно колотящий по полу...

Ярость ее росла с каждой секундой. Подонок в маске таки умудрился ее ранить - и пусть рана была отнюдь не смертельной, болела она еще как. Чертов Крог как сквозь землю провалился - телефон маг не брал, хотя она прозвонила ему, как дура, раз, наверное, этак пять. Неприятные мысли сменяли друг друга: их раскрыли, на них вышли, маг, наверное, уже попался, а значит, пора линять. Возможно, тех данных, что ей удалось достать, таки хватит, чтобы выкупить у кого-нибудь из друзей этого скота свободу от его чертового кольца на горле, а уж свободу от всей шайки дурней с Цепями, засевших в британской разведке, она и сама себе отлично организует. Коротко и ясно - рану чем-нибудь прикрыть, вещи собрать, свидетелей, будь они хоть трижды уже очарованы песней, удавить побыстрее. И делать ноги - если к ней вообще можно было применить такое вот выражение. Ах да, конечно - материалы надо бы убрать во что-нибудь водонепроницаемое...

Закончив с приготовлениями - ушло на них около десяти минут - Сириэль потащилась к комнате, куда завела обоих зачарованных ею пленников, освободив, конечно же, от оружия. Беспокоиться было ровным счетом не о чем - она давно уже поняла, что достаточно было "вложить" в жертву нужный приказ и какое-то время та еще вполне себе будет ее слушаться - день или два совершенно точно. Боль в наскоро перевязанном боку затуманивала мысли. Подонка в маске она растерзает вторым, сразу как съест мальчишку. О, он будет умолять, чтобы она его сожрала...будет валяться у нее в ногах и пускать слюни...

Рывком открыв дверь, Сириэль двинулась за порог...

-Razdeli bol'.

Агония пришла даже раньше удивления - боль, какой Сириэль не испытывала с того момента, как...

Нет.

Такой боли она вообще никогда не знала.

Огненный жар прокатился по телу, словно в вены залили расплавленный металл, нестерпимая боль пронзила спинной мозг. Хвост Сириэль судорожно молотил по полу и стенам, руки же заскребли вначале по телу, а затем и по дверному косяку, по стене, ломая в кровь ногти. Визжа от боли - как это было непохоже на ее прекрасное пение - сирена рванулась прочь, прочь от этого ужаса, от этого дьявола с глазами, залитыми молочно-белым светом...

Вывалившись в коридор, она бросилась в соседнюю комнату - прежде всего надо было забрать кольцо, кольцо, без него она не сможет пройти и шага на этих чужих улицах...

Звон стекла ознаменовал приход чего-то - чего-то бесформенного и незримого. А еще - хохочущего так, что кровь стыла в жилах.

Сириэль метнулась к столу, где лежало драгоценное кольцо - но тот уже оттолкнули прочь, а самая важная в ее жизни драгоценность покатилась куда-то под диван...

Нет. Нет. Нет, нет, нет!

Как это возможно? Как? Как этот мерзавец смог справиться с ее чарами? Как они...

Ответы давать никто не собирался - только свинец...

Думать было сложно - честно говоря, и вовсе на грани с невозможным. Хотелось лишь неотрывно смотреть на ту бледную странную женщину, в эти прекрасные глаза с вертикальными зрачками, а остальное никогда не имело значения и никогда уже иметь не будет. Ее голос убаюкивал, словно теплая ванна, а все слова, что она им говорила, заводя в квартиру, несомненно, были вселенской истиной...

Конечно же, он отдал ей оружие. Конечно же, он бросил рацию в дальний угол - ведь так она сказала. Конечно же, он не собирался ни с кем связываться - эту мысль она подчеркнула отдельно, вдолбив ее в него острым гвоздем. Под страхом смерти он не должен был пытаться позвать на помощь...

Но вот в это-то и вцепилась мертвой хваткой болезнь - все самое запретное, все самое отвратительное - а сейчас, благодаря чарам, самой гадостной и горькой мыслью стало то, что он в принципе мог бы вызвать помощь и сказать, где находится - его болезнь и выталкивала на поверхность, заставляя об этом думать. Думать все больше, больше и больше, несмотря на приказ...нет, именно потому, что таковой был.

Свяжись с ней. Свяжись. Свяжись. Свяжись свяжись свяжись

Ты должен ждать здесь. Ни в коем случае не пытайся вызвать помощь, запомнил?

...свяжись свяжись свяжись...

Нет. Нет, я не могу...нет...

Сделай это.

Я свяжусь с ней. Я не свяжусь с ней. Я свяжусь с ней. Я не свяжусь. Я...

Я должен. Должен связаться. Должен не связываться. Я...

Я должен.

Что?

Я должен...

Что?

Если я не сообщу ей, меня уничтожат. Если я не сообщу ей, меня уничтожат. Если я не сообщу...если я сообщу...

Я не должен делать этого. Я должен это сделать. Почему? Почему?

Хватит, хватит...

Прошу вас, хватит. Я не могу сделать так, как она...

Она...кто?

Я должен связаться. Должен.

Возьми рацию. Если ты не дотронешься сейчас до рации три раза, у тебя из глаз польется кровь...

Если ты не дотронешься до рации...

Мысли жгли каленым железом - терпеть больше не было силы. Схватив рацию с пола, Лин привычным жестом приложил ее к уху, втопил кнопку...

И почувствовал, как почти сразу же ему стало невыразимо легче. Да, болезнь все еще была с ним и пытала его, но лишь она одна, такая знакомая и родная...

Лишь его болезнь.

Лишь его вещи от боли.

Но не чары - не этот чужой, мерзкий голос, который еще не так давно казался ему гласом с небес...

-Какого хрена? - Анна, как всегда, не сдерживалась, когда ее что-то волновало больше обычного. - Ты куда пропал? У нас тут такой бардак...

-Подожди, - прошептал Юрий. - Я рядом с целью. Определите мое местоположение и выдвигайтесь.

-Ты...что?

-Времени мало, - пробормотал он, чувствуя, что болезнь удовлетворена его действиями. - Здесь цель, гражданский и двое солдат "Атропы". Последние под воздействием чар...

-Ты...

-Обеспечь защиту органов слуха. Полную блокаду. Единственный способ, - прошептал Лин. - Сообщи, как будешь на точке - я выдвинусь и отвлеку цель.

-Приняла... - послышался тяжелый голос Второй. - Держись там, мы уже...

Лин уже не слушал - терять время попусту было нельзя. Бросив взгляд на их приманку - мальчишка стоял в углу соляным столбом, пустыми глазами смотря на него, Юрий осторожно подошел к тому, тронув за плечо. И, сосредоточившись, как только мог, послал острый, но короткий - кратчайший из всех, что мог - импульс боли в его тело. Не успел тот вздрогнуть и распахнуть глаза, с которых спал чужой дурман, как Юрий оттолкнул его к стене и быстро зашептал.

-Жди здесь. Ничего не говори. Как только она войдет, я...

Я снова стану болью.

-...я заставлю ее отступить. В этот момент беги без оглядки, беги на улицу и жди нас там. Все понял? - для надежности Лин снова встряхнул приманку за плечи. - Повтори.

-Жду здесь...ничего...а как она это сделала? Я только с ней заговорил и...мы где? А...

-Ждать, - повторил Лин, вперив взгляд в дверь. - Уже недолго...

Действительно, особо то ожидание затянуться не успело: едва только из рации донеслась больше похожее на животное рычание речь - Вторая уже была близко, Вторая была уже накачана лекарствами до такой степени, что становилась порядком страшнее любой гибридной особи - дверь распахнулась и в комнату двинулась тварь, уверенная в собственном превосходстве, уверенная, что уже победила.

Оставалось только пробудить это вновь. Оставалось лишь сказать нужные слова...

Сириэль в ужасе металась по превратившейся в западню квартире, не оставляя отчаянных попыток сбежать. Нечто невидимое, что влезло сквозь окно - черт возьми, так и знала, что надо было брать повыше второго - наступало с одной стороны, с другой же медленно шел, зачем-то проводя правой рукой по всем предметам, до которых мог дотянуться, тот жуткий тип со светящимися даже сквозь маску глазами. К дверям, в которые с той стороны уже вовсю ударяли чем-то тяжелым, несся мальчишка...

Последний свой шанс терять она вовсе не собиралась. Стремительно преодолев часть коридора, Сириэль сгребла подставную жертву окровавленными руками, пытаясь ей закрыться, как могла.

-Я убью его! Сейчас же выпотрошу! - зашипела она, не заботясь о том, понимают ли ее или нет - что говорят в такой ситуации, ясно и последнему идиоту. - Не смейте стрелять!

Сволочь в маске, что оказалась то ли магом, то ли кем-то похожим, лишь шагнула вперед, поднимая пистолет. Медленно заговорила - Сириэль в ужасе поняла, что обращаются не к ней, а к мальчишке.

-Tebe vse yeshche vse ravno?

Заложник ее, поперхнувшись криком, медленно, словно сам не в силах поверить в то что делает, кивнул.

Два выстрела слились в один - плечо заложника они прошили насквозь, зато вот в ее теле решили задержаться подольше...

Взвыв, Сириэль отбросила бесполезного человечка в стрелка и, юркнув в дверной проем, кинулась к окну. Ей бы хватило сил их выпотрошить, ей бы хватило...

Но страх гнал ее прочь, угрожая и вовсе парализовать.

В спину снова что-то ударило.

За спиной снова раздался тот жуткий голос.

-Razdeli bol'.

Каждая клеточка тела сирены вспыхнула адским огнем. Мозг, казалось, начинал закипать внутри черепа. Вцепившись в волосы, вырывая их из головы клочками, она каталась по полу, визжа похуже старых тормозов - каждую секунду ее тело молниями пронзала обжигающая боль. Кости словно погрузили в лаву, перед глазами все почернело, а на каждый из них будто бы обрушилась целая тонна груза...

Разбивая в кровь локти и истрепанный хвост, обезумевшая от разрушающей ее нервную систему чудовищной боли, Сириэль всем телом навалилась на подоконник, из последних сил пытаясь через него перелезть. Вывалилась наружу, ударяясь всем телом о безразличный асфальт...

Удар вышиб из ее вместе с воздухом остатки сознания, так что последним, что она смогла увидеть, прежде чем мир померк - странную пушку, что выстрелила тяжелой сетью и людей в форме, которые тут же накинули сверху холодное брезентовое полотно.

Кабинет полковника суров и аскетичен, как обычно. Как обычно, кидается в глаза нахально лисий хвост под стеклом. Мрачен полковник, смотрит он в стол, глаз не поднимая, и только расслабишься - вот он, его взгляд - словно удар по ребрам....

Алеев знает уже, что злость вся та не для него, слышал уже о некоем крупном провале "Атропы", видел по пути к кабинету офицеров, которые по поводу этого самого провала совет держали: мрачные они выходили вон, осунувшиеся - все разные, все в форме тех войск, из которых на Вторую Площадку попали, но все как один молчащие тяжело...

Злость не для него, и не для "стрел", но дело их с сиреной по сравнению с тем провалом - тьфу, былинка. Читал отчеты уже полковник, слушал его уже. И вот теперь говорит сам, пока время есть...

-Цирк с конями. Позорище. Бардак, - каждое слово как хлыстом по глазам. - Ты контролер, не мешок картошки. Что без контролера группа будет делать? Храбро умирать? Черта с два, без контролера группа разбежится кто куда и ищи ветра в поле. Кто их остановит? А?

-Виноват, т...

-Виноват, это уж точно, - устало произнес глава "Атропы". - Это что касательно твоей великой битвы с магом. Да если бы не Сетка, тебя бы от пола отскребали. Касательно той мрази...

-Ее уже...

-Пока еще нет. Сняли первый слой показаний. Потом либо по тройке, либо вживят схему и вернут подарочек домой.

Лейтенант нахмурился. "Тройка", что означало простой и понятный график работы с подопытным - тесты, разборка, крематорий - подошло бы для этого чудовища куда как больше...

-Знаю, о чем думаешь, знаю. А ты знаешь, что не будь она трусливой, как заяц, ты бы здесь не сидел сейчас? Что сил у нее порвать и Первого, и остальных бы хватило за глаза?

Лейтенант молчит - взгляд он выдерживает, но не голос.

-Знаю, знаю, чего она заслуживает. "Аврора" все стонет, что есть перспективы. Вложиться в обучение, отправить на море. Пусть проходит на флагманы и секреты нам добывает. Но веры нет у меня в нее, пусть и с десятью схемами, - он снова вздыхает, а потом вдруг странно улыбается. - К счастью, взяли ее мы, так что наш голос побольше чуток весит. Зажарим, не переживай. Колечко разве что оставим...импульс отлично подавляет, кое-кому может пригодиться. В остальном... - он снова хмурится. - В остальном бардак. Полный и беспросветный... - фразу глава "Атропы" намеренно не заканчивает. - Проклятье, я когда отчет читал, не знал, плакать мне, смеяться или на стенку лезть. Невроз Первого оказался сильнее чар. Это что же...нам теперь бойцов из желтых домов набирать стоит? А, как считаешь? Или может мальчишку того взять, которому Первый плечо насквозь прострелил? А, на твое место? Он-то поспособнее тебя будет...и не боится ничего, и мозгами шевелит не по годам.

Лейтенант молчит, но теперь это молчание куда как более спокойное.

-Три дня отдыха. Потом собирай манатки...да сиди ты, куда вскочил? - рассмеялся полковник, глядя в его расширяющееся глаза. - Нет, не то, что ты подумал. Не выгоняет тебя никто. В Швейцарию со Второй поедешь. Одна падаль от нас сбежала, надо бы показать, что границы в таких делах ничего не значат...и побыстрее, пока он язык не распустил...все, свободен, - глава "Атропы", словно забыв напрочь о его существовании, схватил телефонную трубку, быстро набирая какой-то внутренний номер. - С Наумовым соедините, поживее. Что? Хорошо. Передайте тогда, чтобы вопрос с тем охламоном побыстрее решил, мне все равно как. Хочет - пусть в Африку прячет до конца жизни, хочет - под машину бросает, но чтобы через 48 часов в Вене ноги его...

Захлопнув за собой дверь, Алеев поплелся по коридору. Настроение было более чем отвратным - и потому когда на него налетел выходящий из-за угла светловолосый типчик в ветхом пальто и серой рубашке, рассыпав какие-то бумаги, лишь выругался.

-Ворон не считайте, - бросил он типу - очевидно, какому-то гражданскому специалисту - и, не дожидаясь ответа, и не оборачиваясь, поплелся прочь.

Человек в ветхом пальто проводил лейтенанта долгим взглядом. Холодным и оценивающим.

Закрепленная под потолком лампа, обтянутая решеткой, светит тускло и противно. Урчит старый кофейник на электроплитке, стучит в окно дождь с крупным градом.

Все трое сидящих за столом людей говорят тихо - чтобы, не дай Бог, не разбудить ту, что спит в дальнем углу в своем огромном кресле, укрытая потрепанным одеялом.

Юрий Лин молчит, кутаясь в шарфы. Неловко и затравленно смотрит куда-то в окно, словно разговор его вовсе не интересует. Но и Анна и лейтенант чувствуют, что прислушивается он к каждому слову.

-Какой-то ты сам не свой, - бросает Вторая. - Да что с тобой, в конце-то концов, командир?

-Человека ведь первый раз убил, - не моргая, произносит лейтенант. - Я, наверное, тугодум каких поискать, но только два дня спустя дошло...

-Первый, но не последний, - пожимает плечами Притворщик, криво улыбаясь. - И не человека, командир, а мага.

-Не ожидал, что ты поймешь.

-Да уж куда там мне. Мы люди темные, вот только глотки резать и умеем...

-Она, - внезапно заговаривает Лин, привлекая всеобщее внимание. - Ее уже уничтожили?

-Да, - медленно кивнул лейтенант. - Я был на процедуре.

-Ну хоть какая-то от этих уродов польза, - пробормотала Анна, бросив короткий взгляд на контролера. - Ты не закисай. Едва-едва на человека стал похож и вот снова в пыль превращаешься...

-Стал похож... - тихо повторяет Алеев.

-Ну да. Головой не поручусь пока что, но колдунишку того ты хорошо отделал. Может на что и сгодишься... - хмыкнула Притворщик, вдруг хлопнув ладонью по столу. - Слушай, командир. Адреса достать можешь?

-Какие?

-Семей. Тех, что еще остались... - мрачно говорит она. - Ну ты знаешь, о ком я.

-Зачем тебе?

-Дело есть. Надо бы сделать, пока не уехали...

Письма, в основном, обнаруживали рано утром, когда выгребали остальной бумажный хлам из почтовых ящиков. Письмо получила Елизавета Беспалова, продавщица из небольшого магазинчика, чей сын был первым из погибших в этот дождливый месяц детей. Письмо вытащил, настороженно рассматривая помятый конверт без обратного адреса, пьющий уже которую неделю без продыху Святослав Ефремов, трамвайный кондуктор - то, что осталось от его дочери, он нашел на лестничной площадке, когда вернулся домой под вечер. Письмо получил усталый следователь Громов, которому не так давно спустили приказ закрыть это жуткое дело и молчать в тряпочку, словно дела того и не было...

Писем было немного, равно как и адресатов. Да и текст - корявый, совершенно не сочетающийся с дорогой бумагой - особой длиной не блистал. Но читая его, все как один чувствовали, как замирают сердца - даже до того, как переворачивали лист и видели пришпиленную к нему размытую, нечеткую фотографию - искаженное от боли страшное лицо, чьи черты было почти не разобрать.

"Мальчики кричали, девочки кричали. А мы заставили ее кричать. Спите спокойно".

Интерлюдия 6. Герда.

Особняк был спрятан самым лучшим образом - формально оставаясь у всех на виду. Когда их впервые доставили к Вестминстерскому аббатству, она уже была поражена: прежде всего - колоссальными размерами этого грандиозного комплекса, один центральный неф которого приближался по размерам к высоте десятиэтажного дома. Западный фасад со своими двумя башнями неизменно напоминал о французских образцах, в то время как декоративные решения были чисто английскими. Внутри же все казалось еще шире, еще выше: этот желтоватый мрамор, этот свет, пробивающийся сквозь цветные витражи, сводящие с ума россыпью красок, эти каменные переплеты арок, темные ребра сводов, теснящие друг друга надгробные памятники - они захватили ее воображение почти сразу, и едва не оставили стоять где-то там с распахнутыми глазами. Но все это не шло ни в какое сравнение с ее удивлением и, отчасти, ужасом, когда стало ясно, что вся эта колоссальная готическая церковь была лишь оболочкой...

Какая именно магия использовалась для создания этого, наверное, самого защищенного во всем Лондоне - после Часовой Башни конечно же - места, она не знала - и толком узнать не смогла даже спустя годы. Лишь одна деталь была более-менее известна им, новым слугам: где-то в соборной церкви, равно как и в особняке, были спрятаны части таинственной машины, своеобразные "якоря", позволяющие двум одинаково величественным сооружениям существовать разом в одном и том же месте - одно "снаружи", другое - "внутри". Это было непостижимо и немыслимо для магов нового времени, но лучше всего демонстрировало ужасающую мощь хозяев скрытого от людских глаз дома. Каждый из лордов Башни был объектом если не всеобщего поклонения, то уж точно - всеобщего страха, но лишь этот род, первый среди великих, мог заставить трепетать и их. Нужно ли лишний раз упоминать о том, что королевские династии, сменявшие друг друга, в их глазах были лишь едва достойными внимания муравьями, существующими лишь потому что они разрешили, делающими лишь то, что они велят? За каждой коронацией, что проходила здесь, насмешливо наблюдали они из теней, равно как и за каждым захоронением - монархи приходили и уходили, но род Бартомелой был вечен.

Сам дом, в который, конечно же, существовало великое множество проходов - им было известно меньше четверти - можно было увидеть снаружи лишь на одной старой фотографии, сделанной специальным образом - ее-то обычно и показывали прошедшим все этапы кандидатам, разъясняя, где именно придется работать. На фотографии на месте собора находилось массивное сооружение из камня в три, если не во все четыре этажа, без особых излишеств, если не принимать во внимание широкие окна и массивные двойные двери - по всей видимости, здание было спроектировано и построено таким образом, чтобы ни единой деталью не помешать работе механизма, удерживающего его внутри собора, как в матрешке - все роскошество, таким образом, оказалось внутри.

Их встречал - и допрашивал с пристрастием в богато украшенном зале - сам Скирхегард Нейвион, один из той жуткой семейки, о которой неизменно вспоминали, когда дело касалось кого-либо из рода Бартомелой. Один из их цепных псов, верных до последнего вздоха, служивших роду, говорят, с того самого момента как его первые известные летописцам представители выпрыгнули вдруг, как чертики из табакерки, и подмяли всех остальных под себя - смело, быстро и, конечно, жестоко. Бартомелой должен был быть идеалом во всем, в то время как Нейвион учился лишь одному - убивать. И достигал на этом поприще настоящего мастерства - никак иначе член семьи не мог быть допущен до дела, ради которого существовала сама семья - охраны голубой крови.

Скирхегард слыл магом суровым и замкнутым, черты его лица были настолько резкими, что, казалось, об него можно было пораниться до крови. Тяжелые очки в железной оправе с чуть замутненными стеклами скрывали от чужих взоров Мистические Глаза неизвестного типа - сомнительной чести видеть их удостаивались только незадачливые жертвы. Серебристо-седые волосы были аккуратно подстрижены, начищенный костюм же выглядел настолько узким, словно его нарисовали прямо на голом теле. Маг всегда держался прямо, словно жердь: в девятнадцать лет, закрывая собой объект охраны, он получил предназначавшуюся тому пулю, задевшую позвоночник. Пусть лечение и было своевременным, три неподвижных позвонка вечно держали его в напряжении, отчего убийца походил на страшную статую - к тому же еще и лицом, обычно мраморно-бледным. За свою долгую жизнь Скирхегард имел честь охранять двух глав дома, и двух же схоронить - с нынешним, как нередко с грустью думал он сам, выйдет все наоборот. Сжимая и разжимая пальцы - тесные кожаные перчатки натужно скрипели - маг смотрел в лежащие пред ним бумаги, время от времени поправляя сползающие очки.

-Франциска Алари... - пальцы зарылись в бумагу. - Фамилию вы сменили в...ага, вот...

Она сидела, едва дыша и стараясь лишний раз не шевелиться, с вовсе не наигранным напряжением наблюдая за тем, как убийца в который раз копается в ее, наверное, уже сотню раз изученному на всех возможных инстанциях личному делу, словно надеясь отыскать там помарку или несоответствие, которые могли пропустить до него.

Она не знала, насколько хорошо он уже знает историю, изложенную на этих листах, и как тщательно сейчас в нее вчитывается, но старалась следить, на что больше всего обращалось внимания старым цепным псом: на биографические данные или же на результаты многочисленных проверок, на сводные таблицы, в которых были записаны данные учиненных над нею строгих тестов, определяющих магические и иные способности. Скирхегард - как и многие до него - вкапывался в каждую буковку, в каждую цифирь, не оставляя попыток в чем-нибудь уличить претендентку на немыслимо почетную и важную роль, роль личной прислуги наследника рода.

Биография ее была продумана на совесть - и, как могла, была подкреплена документально. Мать ее была уже шестым поколением - при составлении легенды они не рискнули замахиваться на большее, опасаясь вполне очевидного несоответствия документального и действительного - и была, в свою очередь, единственном ребенком в семье, что бежала когда-то в полной суматохе из охваченной революционным пожаром России. Полный разрыв старых связей, новая жизнь под новыми же именами, демонстративно-презрительный нейтралитет в годы, когда мир начала драть на куски уже вторая по счету мировая война, несколько прибыльных во всех смыслах операций, устроенных в те же самые годы...всему этому можно было найти подтверждение в документах, что сейчас старательно изучал убийца. Скосив глаза в очередной раз на дату рождения ее, седьмого поколения незадачливой семьи, после войны начавшей стремительно сдавать и сейчас воплощавшейся лишь в ее собственном лице, маг перевел взгляд на нее саму, бесцеремонно осматривая с ног до головы. Согласно документам, ей было двадцать пять - на самом деле, чуть меньше - но возраст на глаз это чудовище явно определять не умело. Закончив, наконец, возню с бумагами - на это ушло около сорока минут - маг скрипучим голосом распорядился, чтобы всех остальных вывели в коридор, и, дождавшись, пока они останутся одни, приступил к последнему инструктажу - она старалась не пропустить из того ни слова.

-Вы приступаете к своим обязанностям немедленно, начиная с сегодняшнего дня. Ваши вещи уже доставлены в помещение для слуг, - вещал он, то и дело сжимая и разжимая пальцы - скрип кожи при том стоял поистине невыносимый. - Перейдем к основным правилам....

Напряжение терзало ее, рвало раскаленными клещами. Глаза, если бы могли, наверное уже бы расплавились и вытекли вон.

-...не обращайтесь ни к кому из членов семьи, если они не обратятся к вам первыми. Не поднимайте взгляда в случае, если с вами говорят. Если вы зайдете в зону их личной безопасности, то будете немедленно распылены сторожевыми чарами...это понятно?

-Да, сэр, - медленно вытолкнула она, не отрывая взгляда от блестящей поверхности стола.

-...леди Бартомелой, само собой, находится за Завесой, - протянул маг. - Любая попытка ее преодолеть, магически или механически, карается на месте. Вы ясно меня поняли, я надеюсь?

-Конечно, сэр...

-Прекрасно, - убийца выставил на стол небольшую металлическую коробочку. - Ваш комплект линз. Первое время глаза будут болеть, после привыкнете. На ночь их можно снимать, все остальное время они должны быть надеты, в противном случае вы не сможете определить, вход в какие помещения вам разрешен, а в какие - закончится вашим уничтожением, - на стол легла тонкая папочка с затейливым вензелем, в которую было подшито несколько дорогих листов бумаги. - Мы понимаем, что вы попали сюда потому что прошли жестокий отбор, и оставили позади многих других кандидатов. Ваше текущее положение, образование, воспитание и способности соответствуют необходимым критериям, по крайней мере... - Скирхегард покусал губы. - ...оценке, которую я бы определил как "выше среднего". В любом случае человек остается человеком и может что-то забыть. Поэтому ваши должностные обязанности и правила поведения в емкой форме собраны здесь, - обтянутый кожей палец ткнул в папку. - Это будет вашей настольной книгой...учитывая что провоз другой литературы, равно как и вообще любых вещей сюда должен быть прежде всего согласован с нами. Мы, конечно же, уже изучили ваш багаж...

Она напряглась так, что едва не заскрипела зубами.

-...и ничего могущего бросить на вас тень, к вашему счастью, обнаружено не было. Отрадно видеть, что вы выполнили наши требования, и что вы их вообще помните. Разве что...меня удивило содержимое потайного отделения вашей сумки. Мы изучили найденную там книгу на всех уровнях, но... - маг задумчиво поскреб подбородок. - Скажите мне, этот потрепанный томик Андерсена действительно имеет для вас такую ценность, что вы даже зашили карман с ним?

Не в силах ничего произнести, она лишь слабо кивнула.

-Поскольку мы ничего не обнаружили, постольку книга останется при вас, - холодно произнес маг. - Но это единственный раз, когда мы делаем такое исключение. Ваши контакты с внешним миром, конечно же, будут ограничены в пределах разумного. Трехнедельный отпуск раз в полгода, не раньше полугода же с начала работы здесь...перед выездом за пределы города вам придется заполнить кое-какие бумаги...что ж, сейчас это не столь важно, - Скирхегард поднялся на ноги. - Пойдемте. Она ждет.

Резким движением подобрав папку и шкатулку для линз, она сунула вторую в карман, первую же неловко прижала к груди, всем своим видом показывая, что готова следовать, куда скажут. Маг, не говоря более ни слова, уже выходил из дверей, и ей осталось только кинуться за ним, стараясь не споткнуться.

Они поднялись по высокой мраморной лестнице, оказавшись на третьем этаже. От обилия света, доносящегося до них из огромных люстр и горящих на каждом углу фонарей попросту резало глаза. Огромные картины, от которых буквально ломились стены, золоченые гербы и высокие колонны, тяжелые занавеси всевозможного покроя, снующие бешеными муравьями слуги - все проносилось мимо нее в хаотичном водовороте, из которого никак не получалось найти выхода, никак не получалось остановиться и выдохнуть. Вот и массивные дубовые двери с вьющимися по дереву золотыми побегами и каплями из драгоценных камней, вот седой убийца легонько касается ручки уже обнаженной ладонью, толкает дверь вперед...

Спустя несколько бесконечно длинных мгновений она узрела сокровище, ради которого проделала весь этот путь - величайшее сокровище из всех, какими владел лорд Бартомелой - его наследница. Ее фигурку целиком и полностью окутывал жемчужно-белый туман, делающий невозможным любую попытку угадать, хотя бы приблизительно, черты лица и тела, которые могли бы за ним скрываться, ее голос был искажен все той же Завесой - никому не было позволено видеть и слышать будущую королеву, покуда она не достигнет идеала, не станет эталоном, достойным восхищения и страха, никому в целом мире.

Сгибаясь почти до пола и выговаривая дрожащим голоском нужные приветственные слова, она почувствовала, что где-то глубоко внутри нее зарождается, отчаянно пытаясь прорваться наружу, смех - яростный, безумный, грозящий разорвать глотку. Являя собой воплощенное раболепие, она беззвучно хохотала, радуясь, что никому сейчас не разглядеть ее перекошенное в хищном оскале лицо. Никому не понять, что она на самом деле чувствует.

Страх - да, несомненно. Ненависть - более чем достаточно - она буквально клокотала от ненависти, закипающей глубоко внутри. Все, что угодно, но только не то уважение, к которому они привыкли - и которое она отлично научилась изображать. При всей их силе и мощи, позволившей взобраться по горе из трупов к самым вершинам и воздвигнуть там свой трон, в них не было ничего, чем они могли бы заставить ее уважать.

Нет.

Нет, нет, тысячу, тысячу раз нет.

Этого бесконечного уважения, этой бесконечной преданности - до ада и дальше - заслуживал лишь один во всем мире. Лишь одно существо внушало ей тот благоговейный ужас, которого ждали ото всех без исключения эти чванливые аристократы, лишь один человек мог рассчитывать на ее любовь.

Тот, кому она написала свое трижды зашифрованное письмо спустя месяц.

Мне известно лишь имя - Лорелей.

Тот, кто ответил на него спустя еще два.

Ни в чем большем я не нуждаюсь.

Тот, кто пришел, когда падал снег...

Снежинки, смешно кружась, сыпались с серого, безразличного неба. Ветер дышал чистым холодом, проникая в каждую щель, в каждую дырочку в ее истрепанной, окровавленной одежде.

Кровь застывала быстро - по сути, сейчас ее лицо и руки были покрыты уже заиндевевшей багряной коркой. Растрепанные светлые волосы перемешались и слиплись, также быстро примерзнув к лицу, левый глаз открывать было невероятно больно - замерзшие слезы сцепили его едва ли не намертво. Босые ноги, кое-как обвязанные картонками и обрывками ткани, со все большим трудом делали каждый следующий шаг...

Вот только останавливаться было нельзя. Остановиться значило сейчас ровно то же, что перерезать себе горло острым кусочком холодного металла, что она носила в правом кармане, ровно то же, что лечь в этот грязный свалявшийся снег и замерзнуть здесь. Впрочем, рано или поздно ей все равно придется это сделать - она прекрасно это понимала сейчас, загнанная суровой вьюгой в очередную стылую подворотню. Злые, страшные слова на стенах, злой свет автомобильных фар в ночи...злые лица людей в тяжелых шершавых шинелях с высокими воротниками - она до сих пор помнила, как схватили ее за лицо эти жуткие грубые руки в прочных рукавицах...

Она до сих пор помнила, как кричали солдаты, поливая пулями то, что вышло из мастерской отца. То, что забрало его, их - спустя какие-то жалкие полминуты - то, что потянулось и за ней.

Отец был виноват во всем, пусть даже хотел как лучше. Отец начал войну с этими людьми. Отец разозлил их, отказываясь принимать новые, жестокие законы, касающиеся всех таких как они. Отец решил, что он будет сражаться. Отец не рассчитал своих сил.

Она до сих пор помнила страшную черную машину, что выстрелила в нее лучами фар, что поймала ими ее маленькую, окровавленную, кричащую фигурку. Что мчалась за ней по холодной темной улице, наверное, намереваясь сбить, размазать по просоленному асфальту...

Отец был виноват, не она. Почему же ей так больно? Почему же ей так холодно? Почему же ее хотят забрать за то, чего она вовсе не делала?

Почему свет зимнего солнца такой злой, так режет глаза? Почему тучи, что его сменили, стараются засыпать ее снегом, похоронить под серыми грудами? Что она сделала этим людям, этому солнцу, этому небу?

Поплотнее запахнув свою порванную во множестве мест курточку - под ней была только лишь холодящая грудь замерзшей кровью - кровью отца, кровью солдат - драная рубашонка - она медленно двинулась прочь из подъезда. Ей было все равно, куда идти, ведь тогда, ночью, она мчалась прочь, вовсе не разбирая дороги - подальше от черной машины, подальше от солдат, подальше от того, что на глазах ее проникло в отца и разорвало его изнутри...она бежала, пока были силы, бежала, обжигая босые ноги о снег, неслась куда-то во тьму, поскальзываясь на спрятанном под серым снегом тонком льду, в кровь разбивая коленки и ладони. Глаза ее, скованные крошечными льдинками, почти не видели, горло, истерзанное морозным воздухом, уже не кричало - пищало удушаемой канарейкой...

Она сама не понимала, почему еще не мертва - ведь незадолго до рассвета она все-таки не выдержала и заснула в чьем-то подъезде, проснувшись лишь когда великан-дворник с распухшей от пьянства красной мордой, поставив на ее лице еще пару синяков, выкинул ее вон, добавив по спине тяжелой рукояткой метлы. Она не понимала, как еще может двигаться на этих содранных в кровь, несмотря на тряпки и картонки, подошвах дрожащих от холода ног, она не понимала, прошла ли одна ночь или тысяча, и с большим трудом могла вспомнить даже собственное имя...

Зайдя в очередной двор - такой же серый и холодный - она тут же выскочила обратно, едва завидев спящую у чьей-то парадной собаку - их она боялась до дрожи. Придется бежать...куда? Обратно? А почему бы и нет, ведь куда бы она ни бежала, ей...

Холод бежал за ней следом, холод подгонял ее своим обжигающим кнутом, засыпая в легкие сквозь натужно хрипящее горло острые гвозди ледяного воздуха. Холод лупил по ногам и рвал на лице кожу, стремясь забраться как можно глубже, холод был даже безжалостнее того солдата, что стрелял ночью ей в спину. Спасаясь от холода, она выскочила на спящую - еще ведь едва рассвело - улицу, незнакомую ей улицу - и застыла, чувствуя, как подгибаются колени.

Голос она услышала, когда уже готова была упасть прямо тут, в очередной раз ободравшись об асфальт. Голос был страшнее того, что забрало отца и солдат, голос был холодней и безжалостней бурана, что гнал ее по улицам и переулкам.

-В этот-то холод и тьму по улицам пробиралась бедная девочка с непокрытою головой и босая. Она, правда, вышла из дома в туфлях, но куда они годились! Огромные-преогромные!(1)

Голос принадлежал высокому человеку в старом ношеном пальто - длиннополом, с множеством заплат. Человек шагал прямо к ней, заложив руки за спину, глядя на нее - нет, почти что сквозь нее, если такое было вообще возможно - и продолжал свою монотонную речь.

-Последней их носила мать девочки, и они слетели у малютки с ног, когда она перебегала через улицу, испугавшись двух мчавшихся мимо карет...

Человек приближался - теперь она могла его как следует рассмотреть. Бесстрастное светлое лицо, светлые же волосы, тихая улыбка, от которой почему-то накатывался на нее первобытный ужас...

Заглянув же в его глаза, она почувствовала, что сделала самую большую ошибку в своей коротенькой жизни: ведь на месте глаз этих она увидела что-то, что попросту не была в состоянии понять и описать - кроме, разве что, того, что это "что-то" было неправильным и гадким - во сто крат хуже того, что вообще способен вообразить себе человек. Из глаз его - нет, глаз на своих местах уже не было - на нее смотрела вечно голодная бездна.

Каждый сустав пронзила острая боль, но она смогла удержаться, смогла не упасть. И, вдохнув очередную порцию обжигающе холодного воздуха, кинулась бежать, а в спину ей летели новые и новые слова:

-И вот, девочка побрела дальше босая; ножонки её совсем покраснели и посинели от холода...

1982 год.

Лорд Верфрет Бартомелой занимался разбором накопившейся корреспонденции: писем было много, часть из них требовала немедленного ответа, часть могла и подождать...а главное - стоило закончиться одной пачке, как тут же вносили новую. Это была обычная рутина, но никто не мог даже представить, насколько она успела ему надоесть в эти душные летние дни. Проблем этим летом, впрочем, хватало и помимо погоды - и это не могло не отразиться на том, кому приходилось их разрешать, или, во всяком случае, указывать другим, как должно это делать. Если бы кто-то из ближайшего окружения лорда мог сейчас видеть его, то непременно отметил бы для себя разительные перемены, которым он подвергался в домашней обстановке: куда-то сползала вся та важность и властность этой мощной во всех смыслах фигуры, пропадал из глаз стальной блеск, который встречали те, кто осмеливался сойтись с ними взглядами, до механического отточенные скованные движения уступали место расслабленным жестам...в этом всем не было ничего удивительного, в конце концов, дом был единственным местом, где он мог хоть ненадолго сбросить с плеч тот груз, который взвалили на него многие поколения предков. Здесь, в тишине, нарушаемой только тиканьем часов, а зимой - еще и треском поленьев в широком камине - грозный властитель превращался ненадолго в обычного побитого временем человека с короткими седыми волосами, глазами, которые с трудом уже видели без очков, дорогой сигаретой в зубах и сношенном халате с монограммой. Здесь - и только здесь - некого было бояться.

В стопку прочитанных полетело еще одно письмо - чувствуя, что боль из уставших глаз начинает пробираться уже и глубже, целя аккурат в мозг - лорд Бартомелой стащил с носа очки, вглядевшись в плавающую мимо книжных шкафов темно-зеленую тень. Когда очки вернулись на место, тень обратилась в девушку в форменной одежде прислуги, светлое пятно - в волосы, пятно бледное - в ее усталое лицо. Тихо прокашлявшись и смахнув пыль с очередного книжного ряда, она повернулась в сторону хозяина кабинета, направив взгляд в узоры на ковре.

-Сэр...?

-Нет-нет, ничего, - устало произнес Верфрет, касаясь пальцами висков. - Я...

Уставившись на очередной текст, он почувствовал, как тот словно в насмешку расплывается и тянется во все стороны черными червями. Нет, ему определенно нужен отдых.

-Лорелей о тебе говорила, - протянул он, прикрыв на мгновения глаза.

Девушка встрепенулась, как от удара - в голосе ее послышались надломлено-испуганные нотки.

-Сэр, если я допустила какую-либо оплошность...

-Как раз наоборот, - помолчав, добавил Бартомелой. - Ты с нами уже не первый год, так что, наверное, я могу быть откровенным...знаешь, я, признаться, не думал, что именно моему наследнику так повезет.

-Прошу прощения, сэр?

-Повезет иметь хоть кого-то близкого...за пределами семьи. В наших...хм...условиях это роскошь, которую редко кто может себе позволить, - голос у лорда был хрипловатый - недавняя простуда давала о себе знать. - В то время как иные могут с детства заводить себе друзей и устанавливать связи, у нас...у нас это куда сложнее. Проработав здесь столько лет...пробыв с Лорелей столько лет, ты понимаешь, почему, не так ли?

-Конечно, сэр, - тихо ответила та, по-прежнему не поднимая глаз. - Должно быть примером для остальных, но стать им можно лишь избегнув пагубного внешнего влияния - до той поры, когда оно может действительно навредить.

-И моя дочь будет таким примером, - тихо сказал Верфрет. - Надеюсь, я проживу еще достаточно долго, чтобы в этом удостовериться. Но даже если нет...я буду рад, что с ней останется кто-то, на кого она может положиться. Ты ей понравилась, Франциска...давно, уже очень давно. Она часто говорит о тебе...даже если я уйду раньше срока, буду рад знать, что у нее, в отличие от некоторых из нас... - короткий смешок. - Что у нее был хоть один настоящий друг в ее первые, самые тяжелые годы на нашем пути.

-Благодарю вас, сэр, но я ничего особенного не сделала за все эти годы. Я лишь была с ней, как и полагается прислуге...

-Ты была с ней куда чаще. Не удивлюсь, если она уже разболтала тебе пару-тройку фамильных секретов, - усмехнулся Бартомелой. - Прошлой зимой ты приняла направленный в нее удар на себя - ты ведь помнишь случай с этой подлой отравой в конверте?

Она ничего не ответила, лишь тихо кивнула, радуясь, что лорд не может сейчас видеть всю ту злобу, что плещется в ее глазах. Ради того, чтобы завоевать большее доверие, она пошла на этот смелый ход, ради того, чтобы разбить последний лед, она несколько недель валялась в липком бреду, галлюцинируя, истекая слезами и кровью из никак не желающего заживать пореза о пропитанную ядом бумагу. Ход был рискованным - он бы его точно не одобрил - но она привыкла рисковать, и страдания ее окупились с лихвой - она не только укрепила свою связь с маленькой глупой леди, но и опозорила старого пса, что должен был отвечать за их безопасность. Она ничего не ответила, но чуть подняла голову, робко улыбнувшись.

-Я сделала то, что сделал бы любой на моем месте, не более, сэр...

-Ты всегда слишком умаляешь свои достоинства. Что это - природная скромность или просто...

-Мне попросту нечем хвастаться, сэр. Меня научили делать свою работу хорошо, и я стараюсь не делать ничего, что бы бросило тень позора на тех, кто меня воспитал, - сдержанно, как и всегда, ответила она, про себя заливаясь смехом над нарочитой двусмысленностью своих слов. - Если леди Лорелей действительно считает меня своим другом...я могу лишь знать, что пока мне удается справляться с работой...

-Я бы хотел побольше услышать о... - лорд Бартомелой недовольно скривился, когда его прервал стук в дверь. - Да? Что там еще?

-Прошу прощения, сэр, - худосочный тип в форменной ливрее застыл на пороге, держа в руках пухлый конверт - так, словно то было ядовитое насекомое. - Вам еще одно письмо...

-Подождет, - устало произнес Верферт. - Я и так сегодня...

-Сэр, - запинаясь, проговорил слуга, поворачивая конверт так, что стал виден затейливый вензель, на нем проставленный. - Это письмо.

До того недовольное лицо лорда прорезало что-то похожее на улыбку.

-Господи...в этом году он рановато, - сухо рассмеялся Верферт. - До моего дня рождения еще неделя. Положи сюда. Да, на краешек. Спасибо, можешь идти.

Едва закрылась дверь, глава рода Бартомелой схватил со стола канцелярский нож и - куда только девалась его прежняя усталость! - резво вскрыл конверт, вытряхивая оттуда несколько исписанных от края до края листков бумаги.

-Старый...хм...знакомый... - посмеиваясь, пробормотал он. - Каждый год присылает. В одно и то же время, как правило. А до меня присылал моему отцу. Сколько же это будет...лет сто шестьдесят подряд-то точно. У нас уже отдельный шкаф под его писанину выделен. Франциска...

-Сэр?

-Могла бы ты прочитать мне его? Боюсь, мои глаза уже совсем не те сегодня...

-Конечно же, сэр. Я сейчас... - бережно подняв со стола первый листочек, она пробежала взглядом первые строчки. - Я...Боже...сэр, простите, я...

-Что-то не так? - хитро улыбнулся Бартомелой.

-При всем уважении, сэр... - лицо ее полыхало. - Я...я не могу...за всю свою жизнь я не видела...более грубого...хамского...отвратительного...кто та змея, что посмела излить свой яд на эту бумагу?

-Старый знакомый, - лорд взял письмо в свои руки. - Но не скажу, что добрый. Я должен извиниться, что заставил вас на это смотреть - в конце концов, это глубоко личные дела.

-Я...сэр...

-Нет, ничего страшного, - Бартомелой поправил очки. - Давай-ка прочитаем его вместе. Вдвоем оно не так и страшно, правда? - рассмеялся он.

Подавляя отвращение - и к письму, и к его отправителю вместе с адресатом - она встала за спиной лорда, вглядываясь в убористый текст. Взгляд ее бегал по строкам в поисках хоть чего-то, кроме злобы и желчи, но, похоже, найти иголку в стоге сена было бы куда как проще:

"Дорогие сердцу моему недруги, чтоб ваши владения рухнули как стены Иерихона под гнетом труб Навина, чтоб ваш род вырезали на корню и предали проклятию, чтоб золото ваше, и серебро ваше, и иные сокровища ваши ушли в небытие либо перешли в сокровищницу Ватикана, чтоб проклятье вечных мук, в сравнении с которыми семь кругов христианского Ада - лепет немощного полуслепого младенца, вылезшего из брюха избитой проститутки, пало на все, чего касалась ваша дурная, как ваши же головы, десница, чтоб отпрыски гнилого рода вашего стали портовыми шлюхами и помойными куртизанками - людьми в миллионы миллиардов квадриллионов раз более полезными, нежели сейчас вся ваша династия вместе взятая, от основателей до нынешних выблядков полумертвой роженицы, коей вскрыла живот ржавой иглой сумасшедшая однорукая, пропитая насквозь паршивым дешевым элем из погребов, которые все равно дадут фору вашим подвалам Часовой Башни, повивалка, прыгающая после каждого неудавшегося аборта в окно прямо в загаженную жижей из ваших отцов, дедов и прадедов Темзу в бесплодных попытках убить себя и не терпеть свои неудачи с вашим родом, чьи потомки уродились бы со всеми известными и неизвестными миру болезнями разума, будь у ваших щенков хоть что-то, отдаленно, хотя бы с Полярной звезды похожее на него, и лично сэр Верферт Бартомелой.

Спешу в очередной раз сообщить, что ненависть моя к вашему прогнившему роду никчемных аристократишек, мнящих себя выше небес, не вынимая при том завшивевших голов своих из навозной кучи, ни в малейшей степени не угасла. Вас, бездарей, не учившихся настоящему мастерству магии, живущих, как отожравшиеся и заплывшие жиром свиньи в хлеву, на всем готовом, не выгнали на мороз, как забеременевшую от случайного цыгана-сифилитика деревенскую девчонку только потому, что окружает вас такой же полк, легион, армия никчемных болванов, не могущих даже собрать те вершки, на которые хватило ваших отсутствующих как явление, как концепт в записях Акаши, мозгов. Я рад, я бесконечно и неимоверно счастлив тому, что ваша хваленая Часовая Башня не стала брать еще один грех размером со всю вашу страну чванливых душителей тех времен, когда она душила хваткой удава не один десяток стран, на свою черную душонку и оставила эти покрытые плесенью крохи знаний себе. То, что я узнал за последний век и за век до того, больше всего содержимого ваших ничтожных запасов и Оксфордской библиотеки вместе взятых. Я мог бы исписать не один том, создать не один гримуар, чей путь прошел бы сквозь сотни лет и сотни рук, я мог бы превзойти всех вас и оставить след, который не в силах стереть и мракобесы из Церкви, если бы мне было хотя бы какое-то дело до помощи дуракам, не желающим учиться и познавать все на своей шкуре.

Ваши потуги быть серыми кардиналами смехотворны и ничтожны. Ваша ручная собачонка, династия Виндзоров, променявшая гордое имя Саксен-Кобург-Готов на это имя, достойное королевских конюхов, коим во время блуда со своими же жеребцами ветер надувает геморроя в задницу, год за годом теряет самую суть монархии, становясь лишь бесплотной и жалкой тенью самих себя. Простой человек диктует самой Королеве, что ей делать и как ей делать - это ли не провал и крах вашей драгоценной короны? Не так давно ее щупальца простирались по всему миру, высасывая все соки из своих колоний, а сейчас она, потерпев ряд поражений, сжалась, как голодная мышь под половицей, всем сердцем желая, чтобы ее слабость не заметил звездно-полосатый кот и все те, кто раньше был игрушкой в ее руках. Как там ее окрестили? Железная Леди? Раньше такая Железная Леди за лишнее слово в адрес монарха закончила бы свой путь в железной деве как грязноязыкая ведьма, а сейчас ваши ручные болонки не смеют и рта раскрыть супротив нее. Одна надежда на моих любимых болванов из Ирландской Республиканской Армии - кстати, как там они? Еще не поняли после подыхания одного из своих лидеров подобно одной из сотен безымянных жертв Лабиринта - обители Минотавра - что кусок хлеба мимо их рта не волнует ровным счетом никого?(2) Убедить таких замшелых уродцев, как ваши пешки, может только кусок хлеба мимо их собственных ртов, и никак иначе - довести до голода, такого безумного, сводящего все инстинкты с панталыку голода, что сопревший, покрытый гнилью и плесенью прошлогодний хлеб, смоченный зацветшей водой, покажется амброзией с вершин Олимпа. Искренне надеюсь, что дурни с полей и гор научатся на своих нынешних и прошлых ошибках, найдут свою нить Ариадны и сбегут из вашего Лабиринта, встав вровень с легендарным Тесеем, например. Или догадаются взорвать одну из своих бомб посреди ряженых клоунов из рядов ваших хваленых войск, прямо на королевской лужайке(3). Зелень этих полей никогда так не нуждалась в гирляндах из кишок глупцов, кои по глупости своей решили отдать жизни на благо проржавевшей короны - да если они смогут такое провернуть, то, разрази меня молнии всех богов грома, что были, есть и будут, я сниму перед ними шляпу и тут же съем ее без какой-либо закуски!

Я также наслышан о той, к несчастью моему, маленькой победоносной заварушке, что устроили ваши марионетки ради кучки островов. Наслышан и о маленьком вашем секрете с кучей глубинных бомб(4), который грозит превратить разбомбленный райский уголок, засеянный минными полями, в соленую до горечи Темзу. Спасибо моим хорошим знакомым, что подают мне такие интересные новости к завтраку, к великому счастью, не состоящему из ваших никчемных безвкусных мюсли и холодного чая с яичницей. Современный мир, трясущий в пароксизмах паранойи ядерными чемоданчиками и с придыханиями поглаживающий красные кнопки, таков, что подобных промахов не прощает - вашим людям придется долго и упорно вертеться ужами на сковородке, чтобы выйти сухими из воды. Или никак вы вдохновились событиями почти двадцатилетней давности, когда мир замер в дуэльной стойке, вооруженный заряженными пистолями, могущими снести мир? Мне понятна попытка восстановить уязвленную после Второй Мировой гордость - из крупнейшей империи Великобритания стала всего лишь кучкой островов рядом с Германией и Норвегией, теснимой на ничтожной площади моей родной Ирландией. Но все равно примите мои поздравления - впервые за последние сорок с лишним лет вы смогли высунуть голову из песка и заявить, что на море ваша так называемая "держава" все еще что-то может показать остальному миру, пусть так и не смогли в итоге обойтись без бездумных ошибок. Куда вашему народцу тягаться с атлантами, на плечах которых покоится современный мир...

Но что это я все о себе да о других. Я с полным правом считаю себя вашим давним знакомым и личным неутомимым врагом, чью жажду мести и ненависть уже не утолить простым падением вашей семейки и казнью на лобном месте. Даже десять таких казней не принесут мне удовлетворения, как и унижение и уничтожение всего того, в чем вы считаете себя мастерами - на подобное хватило бы времени и жизни только у Истинных Предков, ибо вещей этих не счесть, а поистине вы сильны лишь в пустой надменности. Посему я лишь поинтересуюсь вашим здоровьем, лорд Верферт Бартомелой, и вашего драгоценного наследничка - та же свиная матка, что нашли вы в грязном хлеву для противоестественного акта зачатия наследника, абсолютно безразлична моему интересу, ибо не вкушаю я провонявшего мочой и дерьмом мяса нечистых животных, что ваш род находит себе в жены из раза в раз. Так как поживает мой заклятый враг? Не пришли к нему десять казней египетских, не обратились ли остатки Темзы в кровь вперемешку с калом, не нашел ли он лягушек и тварей водных в тех местах, куда взор люду простому закрыт? Не облепил ли его и всех его жалких прихвостней неотвязчивый, жадный, как и вы сами, до крови гнус? Может, мор свалил всех тех дойных коров, что обеспечивают вашу ничтожную жизнь и жизнь твоих отпрысков? Град каменьев огненных не сровнял вашу хибару с землей, саранча не довершила того, что начал мор, тьма не застила вам веки, не давая пошевелить ни единым членом разжиревших телес ваших? Не подохли ли первенцы ваши подобно бездомным собакам в канавах? Если учесть вашу щепетильность в плане детей, свойственную вам как примеру - весьма позорному, прошу заметить - для подражания остальным, то стоило бы вам поостеречься: ваш Моисей может уже направляться к вам и не верить на слово вашим лживым, как речи фараона, обещаниям. Должно же подобное рано или поздно случиться, не правда ли? Любому тирану рано или поздно бросают вызов, и примеров сему великое множество - от Гая Юлия Цезаря до Наполеона Бонапарта. Самоуверенность - никуда не спешащий и весьма коварный убийца, и уж вас он распотрошит как живодер - больную собаку.

За сим я заканчиваю свое письмо - оно вышло немного короче, чем обычно. Я бы попросил меня извинить за подобное пренебрежение моей и вашей стародавней традицией, но ни разу не хочу марать руки о ваши слова. Меня ждет работа всей моей жизни, которую вам, праздным тупоголовым ослам, в жизни не то что не осилить - не прочитать постановки проблем всеми десятью коленами. Откланиваюсь и плюю желчью на ваши седые головы, желая вам крушения всех ваших мелочных надежд,

Искренний в своей ненависти к вам,

Ф.Т. Гергбу."

Лорд хрипло хохотал, вслух перечитывая некоторые строчки по нескольку раз - похоже, обмен подобными любезностями и правда был в традиции у этих двух могущественных магов - теперь она могла бы сказать при случае, что знала лично уже обоих. Лицо ее оставалось раскрасневшимся и вытянутым от удивления - нет, даже от шока - но причиной тому был вовсе не оскорбительный тон письма, как, наверное, подумал Бартомелой. Нет, в ужас ее привели иные строки - тот полупрозрачный намек на грядущее в одном из последних абзацев, который наверняка не останется без внимания лорда. Внутри нее все кипело от ярости. Жалкий коротышка, проклятый выродок! Как он вообще посмел намекать их главному врагу на его планы, да еще в такой грязной манере? Чувствуя, как до боли сжимаются кулаки, она пообещала при случае отхлестать помешанного ирландца по его наглой мерзкой морде. Никто не смел его ни с кем сравнивать, никто не смел говорить о нем в такой манере - она всегда заботилась о том, чтобы таковые люди, если они все же находились, как можно быстрее узнавали цену своей ошибки и то низменное количество прощения, что в ней осталось - в отличие от любви к нему. Он заплатит. Все они заплатят, когда придет время, и лишь тогда она сможет остаться с ним. Остаться в мире белого безмолвия и тишины, в мире, избавленном от страданий и боли - навсегда...

Прикрыв глаза, она вновь вспоминала о своем избавлении.

Она очнулась от ударов - кто-то лупил ее по раскрасневшимся от холода щекам, да так сильно, что голова моталась из стороны в сторону, будто у куклы. Кое-как разлепив скованные льдинками глаза, она смогла увидеть перед собой чудовище, что сгребло ее мертвой хваткой - чудовище в тяжелой ушанке и колючей шинели - еще двое с автоматами наперевес стояли чуть поодаль.

-Жива?

-Чуть.

-Прикидывается, сука...

-Здесь кончаем или как?

-Сказали везти до центра. Специалист уже выехал...

-Специалист, м-мать его...как задницы в креслах тереть, все специалисты...

-Может, здесь кончим? А то еще выкинет чего в машине.

-Не хочу мараться. Да и крику потом будет...

-Ну смотри, хозяин - барин. Ладно, вколите ей пару кубиков той херни и погнали. Я уже все себе отморозил...

Сильные руки в перчатках встряхивают ее, ставят на землю.

-Ровнее держи, ровнее! Да не тряси ты ее!

Холодно. Как же холодно.

Что...

Что они делают?

Что они делают с ней?

Чем она все это заслужила?

Хочется вновь зажмуриться, но взгляд застывает на мучительно медленно приближающейся игле.

-Шею-то ей открой, умник.

Холодно. Холодно и больно. Чужие руки давят тисками, бесцеремонно ощупывая ее почти уже околевшее тело. Как хорошо, что она почти не чувствует...

Короткий укол, короткая вспышка боли в районе шеи - и холод становится словно в два раза сильнее, начиная растекаться по телу с новой силой. Бежать некуда. На нее наплывают, растекаясь пред взглядом, раскрасневшиеся, поросшие щетиной морды, жирно блестящие глаза, форменные ушанки и меховые воротники. Хочется кричать, но уже нечем. Хочется плакать, но она все выплакала уже давным-давно. Ей не выйти из этого тихого дворика, где она упала, обессилев, несколько часов назад.

-Готово. Потопали.

-Обожди, - один из голосов снижается до шепотка.

-Ну чего еще?

-Ей все равно в печь дорога. Я тут подумал, чего добру-то пропадать, а?

Жуткий смысл этих слов, вытолкнутых сквозь пожелтевшие зубы, доходит до нее, уже когда троица успевает о чем-то договориться меж собой. Когда уже успевают заранее поделить ее - свою законную добычу. Один отходит чуть в сторонку - караулить единственный проход. Другой рывком сдирает с нее примерзшую из-за крови курточку, сдирает вместе с кусками кожи.

-А они не... - один, кажется, волнуется.

-Пока рапорт не написан, никто не узнает, как цель сдохла, - успокаивает его другой. - И что до этого было - тоже. А писать его кому?

Дружный хохот. Стянутая перчатка лезет в карман, а к ней тянется жуткая, шершавая лапища, ухватывает за волосы.

Это происходит не со мной.

Не со мной. Не со мной. Не со мной.

Меня здесь нет. И того, что сейчас будет - тоже нет.

Ничего...

Ничего больше нет...

-Эй, ты! Сюда нельзя! Нельзя сюда, я сказал! Стой, стрелять б...

Все происходит, словно во сне. Тихий выстрел - едва слышный хлопок на фоне громогласного ржания этих раскрасневшихся морд. Тихо сползает в снег, оставляя на стене неровную красную дорожку, тело солдата. Слабнет в мгновение хватка другого, он толкает ее в сторону, в снег, тянется к кобуре...

Второй выстрел вминает его лицо внутрь черепа, превращая в кровавую кашу - гигант в шинели грузно заваливается на спину, последний - совсем молодой - что-то визжит, рвет с перевязи автомат...

Три хлопка сливаются в один, расцветают на сизо-серой шинели красные цветы.

-Но...я...только...я...только...

Лицо молодого солдата по-детски обиженное и по-детски же нелепое. Не менее нелепое, чем его смерть. Сползши на землю, он продолжает загребать перчатками снег, тянется к автомату, страшно скрючив пальцы...замирает.

-Наконец, она уселась в уголке, за выступом одного дома, съёжилась и поджала под себя ножки, чтобы хоть немножко согреться...

Снова.

Снова он.

Снова этот голос.

-Но нет, стало ещё холоднее, а домой она вернуться не смела: она, ведь, не продала ни одной спички, не выручила ни гроша - отец прибьет её!

Высокий человек в старом пальто приближается и продолжает свою монотонную речь. Снег холодит ноги, но она не может найти в себе сил подняться. Ее бьет дрожь - снег вокруг пропитывается текущей кровью...

-Ах! Одна крошечная спичка могла бы согреть ее! - человек в старом пальто прячет в рукав до смешного крохотный пистолетик, что крепится к ладони на каком-то чудном ремешке. - Если бы только она смела взять из пачки хоть одну, чиркнуть ею о стену и погреть пальчики! Наконец, она вытащила одну. Чирк! Как она зашипела и загорелась!

Кто...кто же...

Кто же...

Кто же это?

Сил двигаться уже почти нет, хорошо что есть еще силы просто дышать - пусть и с болью. Подняв голову - все лучше, чем смотреть на убитых - она снова видит его спокойное лицо. Он подходит еще ближе.

-Здравствуй, девочка со спичками, - он улыбается - в улыбке этой такая боль, что ей становится почти стыдно за то, что она смела плакать, в лице этом такая скорбь, что все ее беды по сравнению с ней значат едва ли не меньше, чем раздавленный ненароком комар. - Я, кажется, почти опоздал.

-К-кто в-вы? - вот и все, что она, стуча зубами, может выговорить.

-Кай, - еще один шаг вперед - и вот он уже протягивает ей руку без перчатки. - Поднимайся.

-Пожалуйста...не делайте мне больно...

-Я ничего тебе не сделаю, девочка со спичками. Поднимайся, или замерзнешь.

-В-вы...в-вы...они... - она с ужасом смотрит на тела.

-Думаю, я мог бы убедить их и иначе, - безразлично говорит он, пожимая плечами. - Хотя нет, не думаю. Их не убедили бы никакие документы...они бы все равно не сочли сейчас меня равным себе. К счастью, есть вещь, перед которой - и лишь пред ней - все до единого равны. Поднимайся.

Это сон. Это все сон...

Это...

Если это просто страшный сон, что будет плохого, если она возьмет терпеливо ждущую ее руку?

Спустя всего секунду она узнает, что.

Тело ее прошивает такая нестерпимая боль, что она кричит - хрипло, натянуто, с надрывом - но он уже сжимает свои пальцы и рывком поднимает ее на ноги. Срывает с себя пальто, накидывая ей на плечи, резво застегивает верхние пуговицы - и лишь тогда отпускает ее закоченевшую ручонку. Лишь тогда кончается боль.

-В-вы сказали...что...

-Я могу избавить тебя от любой боли, кроме этой, - тихо говорит он. - Твоя смерть змеей извивается внутри тебя, твоя смерть тянется ко мне, зовет меня по имени. С этим ничего нельзя поделать.

-Вы...

-Лишь зеркало, - не дожидаясь, пока она вновь упадет на асфальт, он вцепляется в ее лицо своими ледяными пальцами, разгоняя от него по голове и по всему остальному телу волну обжигающей боли. - Что ты в нем видишь?

Безразличные глаза моргают раз, другой, третий...вот их уже и нет, вот и холодная темная бездна, от которой она не в силах отвести измученный взгляд. Бездна вглядывается в нее в ответ, жадно и бесстыдно, бездна ищет в ней что-то...что-то, что нужно ему...

-Чиста, еще чиста, - тянет он, разжимая хватку. - Ты пока еще достаточно чиста, девочка со спичками. Возможно, ты бы смогла выдержать...возможно, ты бы смогла стать...

Бездна отступает, уплывают прочь холодные руки. Сил держаться уже нет - обессилев, она вновь падает на землю. Уже не важно, уже нет смысла...пусть он замучает ее, пусть он убьет ее, что угодно, только бы не то, что было за его глазами!

-Пожалуйста...

-Ты знаешь, как кончается эта сказка, правда? Ты знаешь? - монотонный голос вновь лупит по ушам. - Ты можешь остаться здесь...ты можешь ждать, пока не кончатся спички...можешь расходовать их по одной, а можешь зажечь все сразу...конец будет один. Конец будет холодным. Очень холодным...

Зачем? Зачем он это делает? Зачем он истязает ее так изощренно, так умело - подарив едва заметную надежду, и почти сразу начав ее рвать и топтать?

-В холодный утренний час, в углу за домом, по-прежнему сидела девочка с розовыми щёчками и улыбкой на устах, но мёртвая, - человек с бездной за глазами нависает над ней, безжалостно читая строки сказки. - Она замёрзла в последний вечер старого года; новогоднее солнце осветило маленький труп...

С каждым словом словно уходит тепло, словно утекает жизнь - и не поможет тут его ветхое пальтишко...

-Имя, - тянет он руку вниз, крепко сжимая ее горло. - Скажи мне свое имя и все закончится.

Она говорит - натужно хрипит, надеясь, что хоть теперь он не врет. Но стоит ему услышать ответ, как хватка тут же слабнет, тут же отходит боль.

Он снова улыбается своей мученической улыбкой.

-Я забираю его, - помолчав, говорит он. - Я забираю твое имя и твою боль. Но я даю тебе выбор.

О чем...он...говорит?

-Взгляни вокруг. Что ты видишь, лишенная имени?

Он встает за ее спиной, указывая куда-то вперед. Воспаленными глазами она глядит туда, в надежде увидеть долгожданную смерть, но видит только...

Снег.

Чувствует только...

Холод.

-Белое безмолвие. Единственная чистота, доступная этому миру. Единственное, что может спасти его, избавить от страданий и боли. Меня, тебя...всех нас. Ты мертва. Ты околела в этих снегах, но вознесешься ли ты туда, где не будет боли, решать лишь тебе. Я никого никогда не неволю.

Он вновь протягивает руку - в этот раз на ней прочная кожаная перчатка - когда только успел?

-К-кто в-вы?

-Я - потеря. И лишь потому, что теперь ты одна в целом мире, у тебя есть выбор. Останься здесь и замерзай. Иди со мной, и я навсегда избавлю тебя от боли, как избавил от имени.

-Если я...п-пойду...

-Больше не будет больно. Никогда. Я покажу тебе, каков мир на самом деле. А когда придет время - подарю его...и пару новеньких коньков в придачу.

Ее ручонка еле двигается. Он не торопится, он выжидает. Она должна все сделать сама.

-Я давно искал кого-то вроде тебя. Того, кто был бы достоин. Кто смог бы...увидеть. Кто смог бы...понять. Кто выдержал бы, увидев то, что вижу лишь я один. Кто смог бы справиться с истиной. Кто тоже видел белое безмолвие. Кто тоже остался один в целом мире и кто отважился бы заглянуть за его изнанку. Того, кто несет в себе магию - то, чего мне так не хватает.

Почти...почти...она уже почти дотянулась...как же предательски дрожат ее пальцы.

-Сделай свой выбор. Оставайся девочкой со спичками до самого холодного конца...или будь моей Гердой и складывай из осколков свою вечность.

Тогда, когда их руки соприкоснулись, она вновь почувствовала боль. Потом - немногим позже, уже в салоне черной "Чайки", укутанная в его штопанное пальто - она почувствовала и спасительное тепло. Потом - спустя месяцы и годы - она чувствовала еще великое множество разных вещей, и прежде всего - его правоту.

Ведь он не обманул.

Когда он все объяснил, всякая боль ушла, ушел и страх.

Осталась лишь решимость.

Осталась лишь цель.

Мир должен был получить избавление.

Мир должен был заглянуть в его зеркало...

1987 год.

Посыльный вломился в зал во время припозднившегося чаепития, расталкивая слуг и вышибая напрочь дверь. Его дорогой костюм был измят, волосы растрепаны и висели черными червяками, бледное, залитое потом лицо дрожало - он дышал тяжело и прерывисто, словно в любой момент потеряет сознание.

На него обратили внимание все - сам лорд Бартомелой, Скирхегард, читавший в своем отделенном кресле какую-то потрепанную книжечку, укутанная Завесой наследница и ее мать Ланца - вечно усталая женщина, больше породистая, чем красивая, редко попадавшаяся на глаза прислуге. Подняла глаза и прислуга - собиравшая пустую посуду на поднос Герда замерла, только что не врастая ногами в пол, ее внимательный взгляд впился во ввалившегося в комнату мага.

-Что вы себе позволяете? - холодно произнес, захлопывая книжку, Скирхегард. - Что это за вид? Что...

-Лорд Бартомелой...сэр... - бледный как полотно маг схватился за дверной косяк. - Нижайше прошу...прощения...там...

-Выйдите, приведите себя в порядок, и войдите, как положено, - ответил за хозяина Скирхегард. - Живо.

-Сэр... - выдохнул маг, падая на ковер. - Срочное...донесение из...ох...Башни, сэр...всех...все...все нужны...внизу...

-Повторите, - глаза главы рода Бартомелой опасно сощурились, становясь узкими бойницами. - Что вы сказали?

-Маятник качнулся, - выплюнул маг, в последний раз дернулся и потерял сознание, растекаясь по ковру.

В тот день у нее оказалось много забот. Откачивать жену лорда, чье сердце слишком уж бурно отреагировало на загадочное послание. Разбираться с десятками телефонных звонков и иных, уже магических попыток достучаться до имения Бартомелой. Убирать разбитую посуду, завешивать окна, носиться по всем этажам с проверочными амулетами, "простукивая" защитную сеть...

Причину, по которой имение, Башня, а вместе с ними, похоже, и весь Лондон, встали на дыбы, она понять не могла - слова эти ничего ей не говорили. Но паники, которая плясала в глазах сильнейших мира сего - даже в глазах лорда, спешно собиравшегося в путь, вытащившего из тайной комнаты не менее тайный футляр и выскочившего на темные улицы сквозь один из запасных проходов, где его уже поджидала машина - ей было вполне достаточно, чтобы оценить масштабы происходящего. На мгновение ей показалось, что уже началось, но эту мысль она почти сразу отбросила - Кай бы ее загодя предупредил, а раз предупреждения не было, ей и волноваться не нужно. Все в руках Кая. Все...

Зал чем-то напоминал цирковую арену - разве что ее не стали бы делать из грубого камня, не оставляя ни единого проема, ни единой щели - дверь, через которую они вошли, не была исключением, будучи "вложенной" в стену и в закрытом состоянии наглухо запечатывая все помещение. Зал опоясывал глубокий желоб, выдолбленный в каменном полу - в него были установлены несколько внушительных размеров плит, покрытых более чем странными узорами - и пылью, конечно же. Высокий темный потолок куполом сходился над помещением, в самом же центре зала стоял еще один массивный каменный блок, на поверхности которого было высечено нечто. Нечто на вид простое и в то же самое время - абсолютно нечитаемое, нечто, выбитое так давно, что не осталось уже среди ныне живущих никого, кто мог бы прочесть хоть слог, хоть полслога из непостижимого слова - слова, бывшего, как говорили, последним, что оставил Директор, став частью Маятника, бывшего, как говорили, его собственным именем, включившим созданный им механизм и запечатавший навеки его сердцевину. Но то, что было за блоком - за той его стороной, где имелись отверстия для каменных ключей - по одному на каждую правящую семью Часовой Башни - поражало куда больше. Из сердцевины зала, отмеченной лишь небольшой точечкой, бил в потолок луч чистейшего солнечного света, рождаясь нигде и уходя в никуда, но при том никогда не иссякая. Маленькое чудо - одно из многих, которые можно было лицезреть здесь, в управляющей камере Маятника.

-Знаете, есть одна старая история, - тихо произнес лорд Бартомелой, облизывая пересохшие губы. - Человеческая история. Всегда вспоминаю, когда сюда прихожу...старая-престарая история про людей с запада, которые поехали в Тибет, потому что им все твердили, что магию надо искать там. Они пришли в горы, поселились там, провели долгие годы с местными, изучая все, до чего могли дотянуться, и вот наконец их пускают к одному старому магу. Они и говорят - папаша, мы знаем, что здесь самый центр, самая сокровищница, мы пришли, чтобы у тебя учиться. Старый маг долго молчит, а потом достает ветхую карту мира и показывает пальцем - вы пришли совсем не туда, друзья, вот где центр всех вещей. Лондон. Как же он прав...как же все просто...наверху Бог, внизу Дьявол...так просто и в то же время так немыслимо сложно. Каждый раз...каждый раз поражаюсь...

-Не только вы, - так же тихо ответила молодая женщина в строгом бежевом костюме, что стояла рядом. - Не только вы.

Женщина была довольно высокого роста, стройной и в целом неплохо сложенной - картину дополняли иссиня-черные волосы и грустные сиреневые глаза. Держаться она старалась прямо и спокойно, но мерцающие под одеждой руны, заполнявшие практически каждый свободный сантиметр кожи, делавшие ее похожей на живую книгу, исписанную до последней свободной строки, давали понять, насколько же велико ее волнение - магичкой было активировано все, что могло бы ее защитить в случае необходимости - и сейчас, лихорадочно кусая губы, она снова и снова думала о том, насколько же ничтожны ее силы по сравнению с тем, ради чего был создан Маятник. Здесь, в управляющей камере, трепетали даже великие - что лорд Бартомелой, что она, Элис Митик, чей род корнями уходил еще к началу пятого века, за долгие годы раскинув немало ветвей. Ее семья упорно считала себя прямыми потомками римского гражданина Иона Гая Митики, оставшегося на обжитой земле примерно в 410 году нашей эры, но, никогда не делая даже попыток захвата высшей власти, имела возможность считать, что ей угодно - правящий род в этом случае не был против такого бесстыдного намека на куда более длинную родословную, чем их собственная. Текущей же главы этой во многих отношениях странной семьи точно можно было не бояться - власть и статус, интересовали ее, похоже, лишь от слова "никак" - забросив преподавание в Часовой Башне, она появлялась на родине лишь в исключительных случаях, все остальное время, как неодобрительно поговаривали по углам, выискивая себе приключений на разные части своего расписанного рунными словами тела. Сейчас же, по воле слепого случая, лишь она успела присоединиться к лорду Бартомелою в управляющей камере Маятника, когда были зарегистрированы его колебания - Верфрет знал, что остальные лорды уже в пути, но это займет еще много времени. С тем, что сейчас творилось в святая святых Часовой Башни, предстояло, похоже, сладить им двоим.

-Я думаю...

-Тихо, - прошептал лорд Бартомелой. - Снова начинается.

Голос звучал, казалось, отовсюду - вначале негромко, но постепенно нарастая - он говорил со странным, пугающим выговором - казалось, сама человеческая речь ему чужда и противна - в отличие от строк, которые он декламировал с явным удовольствием и воодушевлением. Голос казался близким - словно говоривший был у самых ушей магов - но в то же время был немыслимо далек:

Что побудило первую чету,

В счастливой сени, средь блаженных кущ,

Столь взысканную милостью Небес,

Предавших Мирозданье ей во власть,

Отречься от Творца, Его запрет

Единственный нарушить? - Адский Змий!

Да, это он, завидуя и мстя,

Праматерь нашу лестью соблазнил;

Коварный Враг, низринутый с высот

Гордыней собственною, вместе с войском

Восставших Ангелов, которых он

Возглавил, с чьею помощью Престол

Всевышнего хотел поколебать

И с Господом сравняться, возмутив

Небесные дружины; но борьба

Была напрасной. Всемогущий Бог

Разгневанный стремглав низверг строптивцев,

Объятых пламенем, в бездонный мрак,

На муки в адамантовых цепях

И вечном, наказующем огне,

За их вооруженный, дерзкий бунт (5)...

Маги стояли, стиснув зубы, вслушиваясь в каждое слово, что доносилось из пустоты. В голосе не было угрозы, не было гнева, но был он настолько властен, изучал настолько подавляющее могущество - и, что ужаснее всего, настолько сильную радость! - что даже лорд Бартомелой с ужасом ощутил, как дрожат его старые руки.

-Ну и к-кто ему подсунул Мильтона? - нервно рассмеялась Элис в отчаянной попытке разрядить обстановку. - Признав-вайтесь...

-Дух молчал с момента своего пленения, - справившись с собой, выдохнул Верферт. - Все знают, что последний раз он говорил перед самым заключением в Маятник. Все знают, что он тогда молвил.

-Семя засеяно. Вечность - это всего лишь слово, - тихо пробормотала Элис. - Он молчал все эти века...все мы думали, что он спал...но...

-Он не может знать этого текста. Неоткуда, - скрипнул зубами Бартомелой. - Как сие возможно? Если бы он простер свое влияние за пределы Маятника, мы бы все уже были мертвы! Если бы он смог каким-то образом сотворить это, значит...значит...тот, второй...стал слабее...

-Это невозможно, - в голосе Элис сквозил страх. - Это невозможно...этого нет...

С грохотом отошла в строну тайная дверь - в зал быстрым шагом входили, один за другим, испуганно перешептываясь, величайшие из лордов Башни, последние хранители ключей от древнего механизма. Искуснейшие маги своего времени, столпы, на которых держалась Ассоциация, дрожали, как дети, не в силах вымолвить ни слова и лишь обмениваясь потрясенными взглядами - но любая их эмоция меркла пред тем торжеством, что было у голоса.

Голос наливался мощью, голос кружился по залу вихрем, все стремительнее и стремительнее, так что вековая пыль облаками взмывала в воздух и плясали от порывов ветра полы плащей, в которые были закутаны входящие в зал маги. Казалось, еще чуть-чуть - и сами стены придут в движение, еще немного - и темный купол будет сорван, погребая всех находящихся в зале под массой каменных обломков. Лица лордов были искажены ужасом - голос, достигнув пика, продолжал свою яростную декламацию:

Мы безуспешно

Его Престол пытались пошатнуть

И проиграли бой. Что из того?

Не все погибло: сохранен запал

Неукротимой воли, наряду

С безмерной ненавистью, жаждой мстить

И мужеством - не уступать вовек.

А это ль не победа? Ведь у нас

Осталось то, чего не может Он

Ни яростью, ни силой отобрать -

Немеркнущая слава!

7. О людях и зеркалах.

Отобрав твою жизнь, мой двойник и мой враг,

Я останусь один в том и этом мирах

И падут предо мною преграды стекла,

Я смогу без препятствий входить в зеркала!

(Оргия Праведников - Абраксас).

1987 год. Леруик, Шотландия.

Едкий сигаретный дымок струился вверх, разбиваясь о потолок - вернее, о то, что от него осталось.

-Осторожно. Да, вот здесь...

Осколки огромного окна - стекло было не темным, но каким-то мутноватым - усыпали пол вперемешку со щепками, с кусками, выбитыми из стен недавними выстрелами. Ошметки мебели и человеческих тел, разлитые по ковру дорогой чай и кровь, рваные занавески, дорожки из пустых гильз.

-Они пришли вот оттуда, - Робин Барр указал на зияющую в потолке дырень. - Играючи проскочили мимо внешних полей, пролезли на крышу. Сорвались сюда, пока наши ужинали...

-Да что ты говоришь? - хмыкнул его собеседник, потирая руки в тяжелых перчатках. - Скажи чего-нибудь, чего я сам не вижу.

-На все про все у них ушло не больше пятнадцати минут. Прошли по всему зданию сверху донизу, как нож сквозь масло, - Робин скривился. - Никого не щадили. Ну да ты сам видишь...

-Вижу-вижу, - снова короткий смешок. - Умеешь ты, конечно, в гости приглашать, ничего не скажешь. Может, и трупы убрать еще попросишь?

Робин ничего не ответил, лишь выкинул окурок в кровавую лужу, где тот и потух. Запечатывающий охотник Барр был уже в том возрасте, когда эту должность обычно бросали - те, кому удавалось дожить до такой внушительной цифры, конечно же. Вопреки немилосердным годам, вопреки стремящейся пролезть на его место разномастной шушере, вопреки усталости он не бросал ничего - ни работы, ни своих обычных привычек. Деловой стиль в одежде был ему откровенно тошнотворен - тем кошмарным костюмам, которые приходилось надевать на официальные встречи, охотник Башни предпочитал поношенную куртку, в которую чего только не было зашито про запас, стоптанные ботинки и помятую коричневую шляпу - последняя сейчас, впрочем, так и осталась в машине, дав жиденьким рыжим волосам возможность лезть в бледное, осунувшееся лицо, приятного в котором в последнее время становилось все меньше.

-Попрошу лишь не выпендриваться, - протянул он. - Я тебя вовсе не за этим пригласил.

-А с чего тогда?

Собеседник его выглядел лет на двадцать, хотя и ему уже почти что стукнуло пятьдесят. Щегольский красный плащ, высокий цилиндр, тросточка, которую владелец небрежно приподнимал, чтобы не запачкать в крови, остроносые туфли по старой моде...лицо его ничего больше кромешной скуки не выражало - и не изменилось оно с того самого момента, как он вошел внутрь, оставив внушительных размеров черную собаку ждать у входа.

-С чего тогда? - повторил он. - Ты же знаешь...

-Знаю. Ты завязал, ты давно не в штате. Ты теперь у нас павлин важный, - оскаблился Барр. - Зазнался совсем, старым друзьям не сразу отвечаешь, все перышки свои чистишь...считай, что пригласил я тебя по старой памяти. Что сказать сможешь по поводу всего этого, послушать, да кое-что сам тебе показать должен. Да и вообще...не захотел бы - не приехал, так что не надо тут статую в бронзе мне корчить.

-Ну хорошо, хорошо, - маг в красном чуть расслабился. - Не захотел бы - не приехал, правда твоя. Пока что немного могу сказать, если честно. По тому что видел...ну, защита здесь стояла курам на смех, уж прости. Я чихну, она и слезет.

-Значит, кто-то твоего пошиба? - недоверчиво произнес Барр.

-Не обязательно, - по лицу мага в красном было заметно, что одна мысль о ком-то, равном ему по силе, была ему отчаянно неприятна. - Мог быть и кто-то, разбирающийся в полях...его же обошли, а не вскрыли, тут голова нужна поболее, чем Цепочки. Но сам посмотри - шесть трупов тут, десять на втором, еще пятеро внизу и трое в подвале...их положили без потерь, но и, - он назидательно поднял палец. - Без всякой магии. Попросту распотрошили.

-И расстреляли, - Барр кивнул на два изуродованных выстрелами тела, что скорчившись, лежали в дальнем углу. - Сколько же их...

-Стареешь, - усмехнулся маг в красном. - Плохо покойничков осмотрел. Выстрелы после были, не видишь, что ли? Их для видимости шпиговали. И стены тоже. Даже я вижу, даром что пара часов как с самолета и не проснулся толком.

-Стены... - Барр полез за очередной сигаретой. - Что, кстати, насчет этих художеств скажешь?

Маг в красном бросил скучающий взгляд на ближайшую стену - туда, где над лентами чьих-то кишок, приколоченных какой-то острой, непонятно откуда выломанной железкой, красовались размашистые надписи кровью. У которой валялась разваленная надвое - почти ровнехонько по центру - голова заведующего хранилищем.

-Да здраствуит всимирныя ривалюция...Линингратский Клуб дал нам силу, мы даем вам смерт... - маг в красном от души рассмеялся. - Господи, даже я по-русски лучше напишу, а учил-то его аккурат на одну командировку. Хотел моего мнения? Я тебе скажу - здесь воняет. И не только кровью, мозгами и дерьмом. Нет, здесь до небес несет подставой.

-Или они хотят, чтобы мы так подумали, - помолчав, выдал Барр. - Ленинградский Клуб...слышал что-то ведь, да?

-Немного, - маг в красном пожал плечами. - Но я тебе скажу, как всегда говорил - не переусложняй. Не ищи везде планы внутри планов под соусом из них же.

-И все-таки, стоит проверить все версии. Но для начала... - охотника передернуло. - Ладно, пойдем. Покажу кое-что.

Коридоры хранилища всего за одну ночь стали походить на бойню. Под ногами хлюпала кровь, под ноги попадались отдельные фрагменты тел - уже нельзя было даже сказать, чьих и какие именно. Испещренные выстрелами стены с намалеванными на них корявыми алыми звездами, опаленный чьим-то неловким заклятьем потолок. Чья-то смятая, словно в каком-то дьявольском прессе, голова, рука, оторванная по запястье, забившееся в угол тело со свернутой шеей и переломанными ногами. В коридорах все было еще - по меркам видавших виды охотников, конечно - достаточно прилично - но вот внизу, в небольшой столовой, нападавшие разошлись не на шутку. Из найденных там тел удалось пока что опознать лишь одно - да и то, собрав по частям. Было там и два жутких обрубка, чьи конечности позже нашли в закопченной духовке - они висели под потолком на ржавых крюках, выпотрошенные и вычищенные, словно рыбьи тушки - былым содержимым тел оказались забиты холодильники. Расплывшиеся от жары, практические нечитаемые уже воззвания на ломаном русском резали глаза. Миновав кухню - мимо по полу проволокли хлюпающий серый мешок, набухший от крови - Барр и маг в красном спустились в подвал, где отчаянно пытались спрятаться, когда началась резня, те, кто особого отпора дать не мог.

-Узнаешь? - тихо произнес Барр, останавливаясь у краешка очередного кровавого моря. - Одна из твоих. Из аббатства.

Девушка в обрывках когда-то серого костюма умирала, похоже, долго и мучительно. Одежда, равно как и кожа, были исполосованы в клочья, вокруг шеи змеей обвивалась ржавая проволока. Черные дыры на месте вырезанных глаз, рот, набитый отсеченными пальцами, вывернутые, едва не вырванные из плеч руки, внутренности, выведенные наружу и перемотанные в причудливые петли. Воткнутый в грудь острый серп и брошенный меж раздробленных в кашу ног молот.

-Майя Кьер, - сплюнул маг в красном. - Что она тут делала? Я, кажется, просил за ней приглядеть...

-Поехала забрать кое-какие материалы на ночь глядя, - тихо сказал Барр. - Кто же знал...

-Действительно. Кто же знал, - издевательски повторил маг, подходя к телу.

-Не стоит, - произнес Барр, глядя, как тот приподнимает край пропитавшейся красным соком тряпицы, которой тело было небрежно укрыто ниже пояса. - Не...

Маг в красном приподнял тряпицу. Пару минут молча всматривался в то, что было под ней.

-Хорошо, - произнес он, прошлепав по кровавым лужам обратно. - Я в игре, Робин.

-Чего-чего? - Барр нахмурился. - Не шути так. Я тебя взял разве что для консультации...

-Что, думаешь, я уже совсем ни на что не гожусь?

-Нет, просто у тебя и так...

-И так много дел, да, - со злостью произнес маг в красном. - В основном, правда, бумагомарательных. Но знаешь чего, я все-таки, пожалуй, подскажу нашим, как им половчее все те бумажки свернуть и куда засунуть. Давненько я в поле не выходил...

-Силенок-то хватит? - смирившись с неизбежным, вздохнул охотник.

-Чтобы размазать тебя по полу за эти слова - вполне, - ухмыльнулся в ответ второй маг. - Не воображай себе невесть чего, просто...просто мне не нравится, когда убивают наших студентов. Как директор, я, вроде должен за ними присматривать...

-Будущий директор.

-За мной не заржавеет. Ни то, ни другое, - маг в красном потер руки. - Значит так, как здесь закончим, я первым делом в Башню. Надо посмотреть, что там сейчас варится, может, выловлю кой-какие ключики...если это подстава - а я съем свои ботинки, если это не так - то начинать надо оттуда. Посмотреть, кого ею хотели пошевелить...и поискать похожий почерк. Тот, кто это учинил - не первый день работает, а значит, где-то да точно должен был засветиться, с такими-то манерами.

-Я займусь вторым вариантом, - кивнул Барр. - Посмотрю на этот...Клуб, поворошу листочки.

-Смотри, чтобы тебя ими не засыпало. Там с тебя голову снимут и фамилии не спросят.

-Им придется постараться, - резко ответил Барр. - Знаешь, меня не оставляет ощущение, что что-то похожее я уже видел...

-Когда? Где? - моментально вскинулся маг в красном.

-Не помню, врать не стану. Вот только...знакомо мне это, Корнелиус. До боли знакомый стиль...

Тощего седовласого священника служащий таможни узнал сразу - пусть первый раз он и увидел этого типа целую неделю назад: очень уж внешность была запоминающаяся. Костлявые пальцы, вытянутое лицо, холодные синие глаза...его походка, манера держаться и гримасы, в которых на секунду-другую вытягивалась физиономия, вызывали сходство с какой-то чудной ящерицей - а говоря еще проще, ничего приятного в нем не было. Что ж, по крайней мере, с документами, в отличие от морды, у святого отца, вылетающего в Штаты, был полный порядок...

-Что, уже домой? - попробовал завязать с ним разговор служащий. - Погода не понравилась?

-На погоду жалоб не имею, - оскалился священник, забирая паспорт. - На людей тоже. А вот с работой тяжело...как была, так и кончилась...

1987 год. Вторая Площадка.

Толстые полупрозрачные стены, давящий белый потолок...ко всему этому она успела уже привыкнуть за годы, проведенные на острове. Привыкнуть - но не смириться, хотя то, что творилось в последнее время, грозило сломать ее куда быстрее, чем допросы. Дело было в том, что о ней, казалось, попросту забыли. Не было больше утомительных разговоров с тем или иным магом, для которых она представляла огромный интерес - но не было в том интересе ничего даже на дюйм хорошего. Не было больше изнурительных тестов, где ее заставляли демонстрировать пределы своих сил, заставляли раз за разом убивать - убивать все то, что больше не нужно было этому жуткому "Клубу". Не было даже солдат, стоящих у дверей ее камеры и пытающихся с ней о чем-то поговорить - все кончилось полгода назад, и началась самая страшная пытка - ожиданием. Утро, день и ночь сливались в одно целое, которое она проживала в ожидании выстрела, жаркой печи крематория, поданного в камеру газа или схватки с таким количеством чудовищ, которое не способен одолеть никто на свете. Ожидание терзало ее все сильнее, но способов прекратить это мучение не было - даже если бы она, например, смогла удавиться, свив петлю из своей грубой, похожей на больничную, одежды, настоящее мучение только бы началось - ведь она лучше всех них знала, что будет с ней по ту сторону.

О, она знала это отлично, и ее заставляли раз за разом это вспоминать - практически на каждом втором допросе. Служащие этого "Клуба" неумолимы - их интересовала каждая деталь, пусть даже они и приносили ей лишь боль - нет, даже не так - пробуждали ту боль, что всегда была с ней, с того самого дня, как она проиграла. Не было ни одного допроса, на котором она не переносилась бы мыслями в то страшное время, в те исполненные агонии секунды, за которые ее противник ломал ее, словно игрушку. Вот голени, вот бедра, вот тазовые кости сминаются в руках твари с характерным хрустом, а вот тело взлетает в воздух, мутнеющим взглядом видя кровоточащие обломки того, что когда-то она считала своими ногами. Конечно, ходить она никогда уже не сможет, о чем тут думать? Разве что о том, что такие веши, как нормальная жизнь и счастливая семья можно забыть начисто. Вот тело неуклюже приземлятся боком, ломая руку в локте, всего мгновение спустя вывихивая ее же в плече. Вот и открытый перелом, а сквозь мутную пленку кажется, даже видно вытекающий костный мозг, сквозь дурман смерти можно, кажется, почувствовать каждый болтающийся нерв. Тварь неспешно идет к переломанному куску мяса, чтобы докончить дело - странно, но тот все еще сопротивляется, цепляясь за гравий оставшейся рукой и стирая мясо на пальцах едва ли не до костей, оставляя по пути вывороченные ногти, выплевывая выбитые зубы вместе с кровавыми комками. Больно, как же больно - то ли оттого, что внутри нее тоже все было смято в кашу, то ли потому, что кое-что, из того, чему внутри быть положено, волочится за ней по асфальту, только чудом не цепляясь за коряги.

Страшно ли это? Любой другой, она была уверена - не сомневался бы со своим ответом. Но она знала, что было страшнее, ведь сейчас чувствовала ровно такую же обреченность, как в дни, проведенные в больнице. Дни, которые начинались с дикой боли, волнами накатывающейся на нее и приводящей зачем-то в чувства. Дней, заполненных капельницами с донорской кровью, тромбоцитарной массой, физраствором, антисептиками и седативными. Дни, состоящие из наспех пришитых измочаленных конечностей, которые - в какой-то момент ничего уже не скрывалось - после вынесения всех постановлений будут ампутированы. Дни, когда она понимает, что пусть то, что должно быть внутри, туда кое-как вернули, всю оставшуюся жизнь придется ходить с мешком у живота. Дни прерывистого дыхания через аппарат искусственной вентиляции лёгких, тяжелой, словно многотонный пресс, кислородной маски и чистки крови. Дни тупой, животной ярости и бессильной злобы, дни непрекращающейся жалости к себе, дни слез о жизни, что закончилась, так и не начавшись. Дни, когда она молилась всем, кого знала и о ком имела лишь смутное представление. Дни, когда на одну такую молитву что-то ответило...

Но кому ей было молиться сейчас, уже давно продавшей свою душу, чтобы избежать этих осточертевших стен?

-Чего сидим, по кому рыдаем?

Насмешливый голос вырвал ее из забытья, заставив поднять голову - в следующее мгновение глаза ее удивленно расширились. В дальнем углу камеры, у самых дверей, стоял низкорослый, молодо выглядящий человек с серыми глазами, улыбавшийся - точнее, скалящийся во все зубы. Одет он был в такую же унылую серую робу, разве что на руках болтались обрывки прочных на вид ремней.

-Ты... - с английским у нее за годы плена стало чуть получше, даром что никто из допрашивавших ее не озаботился тем, чтобы хотя бы попытаться поговорить на ее родном. - Ты мне мерещишься, да?

Ну конечно же, да. Я же не сплю уже вторые сутки...

-Ну, тут уже зависит от того, что тебе удобно, - человек развел руками, сделав пару осторожных шагов вперед, к привинченной к полу кровати, на которой она сидела. - Я могу быть дружелюбной галлюцинацией, вызванной твоим переутомлением и недосыпом, которая пришла справиться, как твои делишки. А могу быть тем, кто вылезает каждую ночь наружу через замочную скважину, чтобы оббегать еще три коридора, которыми эти инвалиды интеллектуального труда все тут нашпиговали и перезнакомиться с братьями по разуму. Тебя какая часть устраивает?

Проморгавшись - оторопь проходить не желала никак - она во все глаза уставилась на говорливого субъекта.

-При первой встрече обычно представляются, - субъект же времени отнюдь не терял. - Мизукава Гин...так, кажется? На камере, по крайней мере, было написано...

-Ты кто еще такой? - собравшись, наконец, с мыслями, хрипло поинтересовалась она у незваного гостя. - И как сюда...

-Клаус Морольф, - криво улыбнулся гость. - При желании можешь добавлять "благородный", "блистательный"...а, и "скромный", конечно же. Также желательно обойтись без эпитетов вроде "отродье", "демон" и подобных, этой каши я уже наелся на допросах от местных. С фантазией у них слабовато...как и с мозгами вообще, - Клаус прислонился к стене. - А теперь давай-ка серьезно. Я заперт в двух коридорах от тебя. Привезли совсем недавно, если это тебя волнует, но попортить нервы я им уже успел.

-Как ты смог выбраться?

-Так же, как и каждую ночь, - пожал плечами полукровка. - Пока они не замажут все щели, через которые я могу разглядеть коридор...

-Тогда почему ты еще здесь? - прорычала Гин. - Почему не сбежал, если...

-А смысл? - на лице Морольфа отразилось вполне искреннее удивление. - Мы в тюрьме внутри тюрьмы, если ты не в курсе. Что толку выбегать за стены, если за ними только камни да вода? К тому же, работу никто не отменял.

-Работу? - переспросила девушка, постепенно начиная привыкать к мысли, что происходящее ей и правда не снится. - Ты здесь, но все еще думаешь о какой-то...

-То, что я здесь - это, во-первых, временные трудности, а во-вторых - не мой позор, а их оплошность, - почти весело ответил гибрид. - Дай мне еще недельку - дорисовать карту этого лабиринта, поздороваться с остальными, запомнить график патрулей...и они очень, очень сильно пожалеют, что засунули меня в этот каменный мешок, - замерев на секунду, Морольф злобно прошипел. - Свиньи в погонах будут решать, кто человек, а кто нет. Добро пожаловать в дивный новый мир, мать его! - тяжело вздохнув, Клаус сполз вниз по стене, рассевшись уже на полу. - Прости. То, что мне приходится делать, чтобы выбираться...выматывает. До чертиков в глазах. Главное - самому чертиком не стать, - остаток фразы утонул в желчном смехе. - Ты не бойся, я не кусаюсь. Хотя честно скажу, того хмыря, который мою шляпу реквизировал, я найду, и реквизирую уже его печень. Вот скажи, за каким чертом отнимать шляпу? Я что, так похож на буржуя с этих их плакатиков для скорбных умами? А...

-Если ты не сделаешь паузы, скорбной умом стану я, - тщательно подобрав слова, выдала Гин. - Давай...покороче. И помедленней. Где тебя поймали?

-Где поймали, там нет больше, - очередное пожатие плечами. - Меня за разглашение по головке не погладят, разве что тростью. Ух хромоножка сейчас и бесится, наверное...и пузыри пускает...ладно, к делу, - голос Морольфа стал чуточку серьезнее. - Ты как, бегать-то можешь?

-Хочешь узнать, что я могу - найди мои вещи, - мрачно ответила девушка. - В арсенале должны быть где-то, в том, который для...подопытных...

-Что ж, уже дело. С тобой у меня точно проще выходит, чем с теми, из соседних камер. Расту над собой, наверное, - очередной смешок. - Давно тебя тут держат? Год, два?

-Пять. Может, больше. Точно не скажу...

-Да за пять лет я бы в их руководстве уже сидел, - полукровка почесал подбородок. - А у тебя какие успехи? Батарею и две подушки в камеру выторговала? Ну, примерным там поведением...эй, не смотри на меня так, я стесняться начинаю.

-Чтоб ты знал...я понимаю хорошо если половину, - наградив гибрида тяжелым взглядом, произнесла Гин. - Так что кончай...ораторствовать.

-Хорошо, хорошо. Это я так, юмор для знакомства делал, можешь считать. О чем там я...ах да. Со своей стороны я скоро основное закончу.

-Основное для чего?

-Для большого бардака, конечно же, - он посмотрел на девушку как на умалишенную. - И для великого побега, в который мы с вами всеми чуть позже поиграем.

-Без шансов, - отрубила Гин. - Они профессионалы. Наружу, может, и вырвемся, но там у них танки. Вертолеты. И черт знает какие твари. К тому же...ты сам недавно сказал - вокруг только вода. Бежать нам некуда.

-Пока - некуда, - полукровка важно поднял палец. - Именно поэтому я никуда и не тороплюсь. Видишь ли, я даже не авангард того, что грядет. Так, песчинка, что ветром задуло чуть раньше остальной бури.

-Что ты имеешь в виду?

-Я имею в виду, - передразнил ее Клаус. - Я имею в виду, что сюда скоро придут. Не за нами, конечно же, пусть я и чертовски ценный сотрудник, а ты бы сгодилась для конкурса людей с самым чудовищным расположением духа...сюда придут, можешь не сомневаться. Может, через месяц, может, через полгода, но придут, колесики уже закрутились. И вот когда начнется хаос, тогда-то мы и подбавим огоньку, где сумеем.

-Кто? - просто спросила Гин.

-Церковь. Ассоциация, - так же просто ответил гибрид. - И первая должна ох как поторопиться, чтобы вторая не поняла, какие пред ними раскрываются просторы...

-Не понимаю тебя.

-А что там понимать? - голос полукровки налился злостью. - Я об этом...Клубе. Черт, ну и названьице. Так и вижу дверки в ряд - "Клуб игры на гитаре", "Клуб кройки и шитья", "Клуб уничтожения всего сверхъестественного"...тьфу, смотреть тошно. Старик Герхард, как про этих парней узнал, только по стенам не бегал и кипятком не мочился. Как же, сбылся худший кошмар...маги-то глазки распахнули.

-Ты...

-Я о том, что до этих затейников из Клуба магическое сообщество было помойной кучей, в которой радостно копошились бестолковые ретрограды, не видящие дальше своего носа. Пока они там сидели, спутанные своими же законами, мы хоть спать спокойно могли. А эти их из пещер вывели, отмыли, приодели, чины с погонами раздали...но ты не хуже меня понимать должна, что если людоеду автомат всучить, жрать людей он от того не перестанет. Разве что сподручнее добычу ловить окажется... - гибрид закатил глаза, помолчав какое-то время, прежде чем продолжить. - Старик бы умнее, чем я, тебе рассказал, я так, по-простому...но суть, надеюсь, ты за хвост уже ухватила. Одно дело биться с магами - ты почти всегда знаешь, чего от них ждать. Другое совсем - с этой...машиной, ад бы ее побрал, которая нас всех скоро раздавит, если мы раньше шевелиться не начнем. Они магов извести хотели, а в итоге просто людей из них сделали. Людей с ресурсами. С целой страной для игр. С развязанными, черт, руками...

-Ты много о них знаешь, я погляжу.

-Водили на допрос аккурат к местной шишке, - скривился Клаус. - Щепкин...так, кажется. Добрейшей души малый, моему деду бы по духу пришелся, как пить дать. Поставил бы его озверевших родичей отлавливать...а то когда у старого ублюдка багрянка началась, так его по всей Германии гоняли...а, что-то опять я не о том. На тебя можно рассчитывать?

-Мог и не спрашивать, - последовал почти немедленный ответ. - Только не вынуждай меня ждать слишком долго.

-Не беспокойся, - ухмыльнулся Клаус, подходя к дверям. - Эти люди...у них еще меньше терпения, чем у тебя.

Норвегия, Нарвик.

Утро добрым определенно не бывает - схожего порядка мысли посетили Оскара Вайса, когда он застал это самое утро в стылом гостиничном номере на самом верхнем этаже в равной степени старого и высокого здания. Разлепив глаза, Хлыст сполз с кровати и поднялся на ноги - последнее далось с некоторым трудом, потому как тело, похоже, еще вовсе не желало просыпаться. Нет, лечь определенно надо было пораньше - но когда дело касается приготовлений к встрече с довольно опасными магами, да еще и уместить их нужно в один вечер - сделать это становится весьма и весьма непросто.

Приложившись к бутылке с холодной, сводящей зубы водой - оставалось там уже меньше половины - он выплеснул остаток себе в лицо, чтобы быстрее проснуться. Чуть пригладив промокшие волосы, бросил мрачный взгляд на столешницу. Заготовки для Ключей, пистолет, пара простых кинжалов, бронежилет, лично им зачарованный накануне, форменный потрепанный балахон, пузатая скляночка с собственной кровью, кое-какой другой рабочий инструмент...легкий набор, как бы он это назвал. Более чем легкий - все в расчете на то, что предстоящая встреча все-таки пройдет мирно: доводом "за" служил тот факт, что их, как-никак, знали, доводом "против" же являлся факт не менее очевидный - маги не были среди тех существ, кто любил непрошенных гостей.

Прежде чем начать одеваться, он остановился у балконной двери, дернув в сторону занавеску, а затем и распахнул дверь, впуская внутрь холодный воздух. Выбравшись наружу, окинул взглядом толком не проснувшийся городок, отыскал едва-едва выползшее из-за горизонта неприветливое солнце, поморщившись от этого холодного безразличного света. Задание казалось простым - всего-то пойти и поговорить - если, конечно, не вспоминать о том, что сейчас они должны были быть совсем в иной стране...быть там, где был сейчас Филин, отославший их с этим странным поручением.

Тихие шаги позади, вперемешку с шуршанием бинтов. Он не стал оборачиваться, даже когда она коснулась его, пробежав пальцами по старому ожогу на боку, по припухлостям на местах от старых уколов, которые никогда не пройдут, по выведенной меж лопаток каше из причудливых символов, въевшихся в кожу так глубоко, словно были там с рождения. Большая часть рисунка была уже нарушена - там шрамом, там следом от пули - читаемым оставалась лишь малая часть, например, жирные багряные буквы "Luke 10:19" (хвост девятки был уже с трудом виден), вписанные в какую-то странную геометрическую фигуру, что тянула свои тонкие щупальца за пределы общего узора, сливаясь с просвечивающими венами и теряясь там.

-Разве уже время, Оскар?

-Время, время, - он покачал головой. - Ты такая соня, что я уже успел сходить, все уладить и отдохнуть, а ты еще только встала. Собирайся, пора назад ехать.

-Если бы оно было так...

Он обернулся, вглядевшись в лицо Неус - здесь, где им никто не мог помешать, она его не скрывала.

-Что с тобой? Ты вся дрожишь.

-Холодно, - она потянула его назад, в комнату. - Пойдем. Я вряд ли простужусь, но вот тебе такого шанса давать не желаю.

Затворив балконную дверь, Хлыст стащил со стула прочную, тяжелую на вид белую рубашку. Присел на угол кровати, выискивая, куда вчера забросил обувь. Скользнул взглядом по мокрым подушкам - влажная кожа Неус, равно как и ее волосы, очень редко просыхали. Он будто бы вновь чувствовал эту кожу под своими пальцами, слышал шорох распускаемых в ночной тьме бинтов, погружался в огонь, стремительно проносящийся по нервным сплетениям и по Цепям...

Так редко. Так редко они могли себе это позволить.

Так опасно. Так опасно это граничило с самоубийством.

Так далеко. Так далеко они заходили, сами не до конца понимая, отчего...

Амальгама села рядом, неслышно взяв его руку, неслышно перебирая его пальцы. Стигматы на запястьях Оскара, конечно, были фальшивкой, но отец с матерью, так жаждавшие людского внимания, не пожалели когда-то на них кислоты. Рядовая комиссия, расследовавшая этот небольшой и явно шарлатанский случай, нашла куда больше, чем "нарисованные" родителями раны: то были недоразвитые, но уже успевшие открыться Цепи - к сожалению, намертво замкнувшиеся на боль как на единственный импульс, что мог привести их в дело. Своих настоящих родителей, в отличие от приемной семьи, наградившей его этими несмываемыми узорами на руках и ступнях, Оскар почти не помнил. Когда-то он думал, что это были выродившиеся маги, когда-то - что слишком слабым для семьи оказался именно он, и, не пройдя отбор, был выброшен прочь в пользу кого-то еще...нельзя сказать, чтобы этот вопрос вообще его сильно занимал.

-Нам уже нужно выходить? - вывела его из прострации Амальгама, в сонном голосе которой чувствовались извиняющиеся нотки.

-А то как же. Часам к двенадцати как раз будем у них...если нас, конечно, уже не засекли и не ждут у входа.

-Шуточки у тебя, - беззлобно буркнула Неус, поднимаясь на ноги. - Позавтракать мы, наверное, не успеем?

-Можешь попробовать, - улыбнулся он, просунув ногу в ботинок. - У меня вот лично кусок в горло не лезет.

Это было чистейшей правдой: мысли о тех, к кому они направлялись в гости, не желали отпускать Хлыста. Сверившись с часами и решив, что все-таки может подарить Неус немного времени - особенно, прекрасно зная, как она слаба по утрам - Оскар прошелся по номеру: новые ботинки все еще натирали ноги и он собирался их как можно быстрее расходить. Когда на столе появилась пара кружек, он плеснул в одну какой-то растворимой дряни, которая на кофе походила разве что цветом, после чего невидяще уставился в эту муть, сам не понимая, что там желал увидеть.

Неус, заварив себе чаю, достала из черной дорожной сумки небольшую жестяную коробочку, и, повозившись немного с крышкой, начала бросать в кружку аккуратные кубики сахара - один, другой, третий...наблюдая за тем, как напиток превращается в сироп, Хлыст только тихо посмеивался - пусть даже и видел подобное уже множество раз. Корни этого влечения к сахару, как когда-то рассказала сама Амальгама, лежали еще в Дахау: незадолго до того, как ее отобрали для эксперимента алхимиков, в руки Неус попала кем-то припрятанная посылка из Красного Креста - другие подобные были, разумеется, немедленно отобраны, едва дойдя до адресатов. Память о жестяной коробке, в которой нашлось несколько крошек от печенья и половинка кубика рафинада, была в ней сильна - по сути, это было последнее, что Неус помнила, прежде чем спустилась из лагерного чистилища в устроенный тулийскими магами ад.

-Что-то я сегодня не в форме. Проверишь меня? - дождавшись, когда сахар в ее кружке растворится, пробормотал Хлыст.

-Конечно, - кивнула Амальгама. - Начинай с имен, Оскар.

-Кетильхесс, - выдохнул Хлыст, снимая с края стола пистолет и проверяя его последний раз, прежде чем убрать в кобуру и закрепить ту на надлежащем месте. - Семь поколений, текущий состав...Коре Кетильхесс - глава рода, его жена Альма, их сын Аксель...

-И Матиас Кетильхесс, - тут же оборвала его Неус. - Или Матиас Карон - такую фамилию род носил до того, как сбежал сюда из Франции. Великий и ужасный Матиас Карон, зеркальных дел мастер.

-Давно мертвый, - хмыкнул Хлыст. - Больше века как.

-Официально его смерть никто так и не подтвердил, - парировала Неус, и, допив свой чрезмерно сладкий чай, принялась собирать рассыпанные по столу заготовки для Черных Ключей. - В прошлый раз...

-В прошлый раз меня здесь не было, а того, чего я не видел своими глазами, я из-под сомнения не выпускаю, - экзекутор нахмурился. - В конце концов, когда к ним водили Ренье, ни он сам, ни Филин не говорили о том, что видели Матиаса, не так ли? Семье может быть просто выгодно поддерживать иллюзию его существования, учитывая мощь этой фигуры.

-Так или иначе, Кат был вполне конкретен, - чуть помолчав, произнесла Неус, протягивая ему очередную заготовку для Ключа, что тут же потонула в глубинах форменного балахона. - Ему нужен Матиас. Возможно, сегодня мы узнаем, жив он или нет...если встреча, конечно, вообще состоится.

-Если не состоится кровавой бани, - последняя рукоять юркнула в карман. - Не останавливайся. Теперь...

-Теперь пробегись по основным направлениям. Коротко.

-Мнимые Числа, - Хлыст натянул перчатки. - Они могут работать только с такими объектами, как отражения, тени...

-И они не были бы опасны, если бы...

-...не возможность обращения причинно-следственной связи между материальным объектом и его отражением в том или ином виде. Пока мы держимся подальше от зеркал и стоим в тени чего-то еще, им будет сложнее применить свой коронный трюк. А с остальными как-нибудь уж совладаем.

-Если придется. Что ж, с домашней работой ты справился, - она тихо улыбнулась под бинтами. - Хотя вот по истории рода, возможно...

-Сразу скажу, что засыплюсь, - отмахнулся Оскар. - Как там говорил Эрик? Нужно знать только две вещи - где они и сколько брать с собой патронов?

-А после тебя начинает волновать третья - как унести ноги, - задумчиво пробормотала Неус. - Впрочем, даже Эрик ответственно подходит к делу...во многом именно поэтому он и с нами.

-Всегда удивляло, сколько времени Филин угрохал на то, чтобы протащить его в отряд. Его, не имеющего палаческой подготовки...зачем только...

-Именно затем, - произнесла Амальгама. - Он солдат...ну и командир, если мы не будем вспоминать, что всех своих званий давно лишен. Но прежде всего - он обычный человек. Будучи неспособен обратиться к Цепям или каким-нибудь...особым навыкам, он вынужден решать проблемы иначе. Именно этим он и ценен - тем, что вынужден искать обходные пути там, где остальные, даже не задумываясь, пойдут напрямик. И многие из его решений оказывались проще что по времени, что по силам...

-Это Филин так сказал?

-Почти слово в слово, - кивнула Неус. - Он старался создать максимально разностороннюю группу, пусть все эти...кадровые вопросы и приводили порою к некоторым конфликтам с начальством....

-Меня он взял после того дельца в Люксембурге, - позволив себе погрузиться в воспоминания, протянул Хлыст. - Как сейчас помню...ох черт, - Оскар снова взглянул на часы. - Что-то мы с тобой совсем засиделись. Ты готова?

-Уже давно, - она сдернула с вешалки свое пальто. - Идем?

-Идем, - кивнул Хлыст. - Пообедаем, думаю, либо у них, либо уже на том свете.

-Шуточки... - вздохнула Неус. - Шуточки твои...

Небо над городом было таким же холодным, как и все остальное. Уродливые коробки домов в центре напоминали растянутые в высоту гаражи с парой наспех проделанных окон. Колючий ветер забирался в щели меж бинтами, стараясь укусить лицо побольнее - на него она почти не обращала внимания, целиком концентрируясь на том, чтобы не столкнуться с кем-нибудь по пути. Наложенные на их облачение чары были хрупки, словно соломинка, рассеивая внимание окружающих лишь в том случае, если они никого из них не касались. Один случайный толчок - и вся заполненная прохожими улица с удивлением бы обнаружила странную парочку, словно вынырнувшую из воздуха. По этой же самой причине пришлось отмести и общественный транспорт - эта идея даже не обсуждалась. Лавируя в толпе, Амальгама не сводила глаз с укрытой темной тканью спины и капюшона идущего впереди палача, попутно пытаясь придумать план действий хоть чуточку лучше того, что был в запасе у Хлыста, давно привыкшего ставить все и сразу.

С ним всегда было так, но в то же самое время с ним было просто, а это, наверное, было для нее важнее всего. Оскар не был тем, кто пригласил ее в отряд, но именно из-за него она в нем осталась - это понимали не только они сами, но, наверное, и Кат. Еще в первые годы Хлыст был тем единственным, кто не бросал на нее косых взглядов, не наступал на больные мозоли, а если уж и доводилось о чем-то поговорить всерьез - схватывал все быстро, почти на лету. Что было, наверное, куда важнее - он никогда не трепал нервы наигранным сочувствием, принимая ее природу как данность, как то, что уже нельзя исправить, но с чем должно примириться, чтобы просто иметь возможность жить дальше. Они знали друг о друге куда больше, чем все составители их личных дел вместе взятые, знали друг друга так близко, как только могли себе позволить. И она совершенно не представляла, что делала бы, куда бы вернулась, если бы его не стало.

Прежним убежищем и местом работы Неус, помимо разбросанных по миру филиалов Ассамблеи, изрядно подковавших ее в истории и принципах Таинств, был тайный приют с весьма иронично выбранным святым покровителем, место, где Церковь прятала от мира тех, кого он не принял бы никогда. Хлыст дома не имел вовсе: первого, если он вообще существовал, палач не помнил, а второй покинул, ничего не взяв с собою, кроме нескольких тягостных воспоминаний, со временем почти полностью выветрившихся. Его ждало Восьмое Таинство, его ждала работа. Проведя несколько лет под началом нескольких заслуженных палачей, немногие из которых были живы и поныне, Хлыст сменил, как знала Неус, не один и не два отряда, прежде чем, наконец, осесть в "Догме" - как и всех, его выбрал сам Филин. Свою же первую работу с этим нескладным человеком, чье лицо ловило порою не меньше косых взглядов, чем ее собственное, скрытое за толщей бинтов, она, наверное, будет помнить вечно...

Нужное здание найти было несложно - оно оказалось самым большим и самым старым на вид на всей крохотной улочке, запруженной все теми же навевавшими смертную тоску домиками-коробочками. Высокая чугунная ограда местами уже проржавела, на покатой крыше давно облупилась краска - из-за слоя грязи нельзя было уже толком определить, какой же цвет все это имело раньше. Массивная парадная дверь, видная даже отсюда, внимания Хлыста не приковала и на секунду - взгляд его бегал по развешенным окнам, одно из которых - на втором этаже - даже было открыто.

-Иллюзия, - в конце концов бросил он. - Причем аховая. Видишь, вон там? Ветер даже занавески не шевелит.

-Что-нибудь еще? - остановившись у калитки, но даже и не думая касаться ее, Неус пристально разглядывала дорожку к дому, обсаженную старыми деревцами.

-Если что-то и есть, то мне, убогому, не почуять, - скривился Хлыст. - Сама знаешь ведь главную проблему их логовищ. Чем больше я боюсь, тем жирнее я навешу поле, чем жирнее я навешу поле, тем ярче я буду светиться...

-И либо они открыто бросают вызов, либо знают, что в этой глуши их некому тронуть, да и незачем...либо просто хорошо поработали над локализацией утечек за грани поля, - пожала плечами Неус. - Пока что ничего, кроме пары хороших мест для ловушек, я не вижу. Напомню лишь одно - за нами скорее всего, также наблюдают, так что надо уже что-то решать.

-И то верно, - он приблизился к калитке. - Был, помнится, случай...по молодости вот так вот за ручечку схватился, пять минут подергал, еще две рядом постоял...а оказалось потом, что не две минуты, а два с половиной часа. Хозяин, пока я в петле этой маялся, спокойно через окно вышел и ищи ветра в поле...

-Думаешь, тут...

-Что я думаю, уже не важно, - палач криво улыбнулся. - Как ты правильно заметила, времени у нас нет. Так что...остается вляпаться во весь этот кисель, - он толкнул калитку с такой силой, что та со звоном ударилась об ограду. - И надеяться, что выплывем.

-Твои планы, как всегда, тактически безупречны, - тихо вздохнула Неус. - Может и они оценят, как думаешь?

Дорожка к дому была, в отличие от той же крыши и стен, вполне себе отчищена - вот только деревья, что росли рядом, вблизи обнаружились еще более больными, чем казались из-за ограды. Земля, в которой они имели несчастье расти, была сухой, растрескавшейся и покрытой местами чем-то сизо-серым, похожим на иней. Палачу оставалось для себя отметить, что его спутница была права - поля тут и правда были, отлично замаскированные - и ничуть не хуже уморившие в своих незримых тисках то немногое, что когда-то пустило тут корни. Остановившись у тяжелой двери, Оскар скинул капюшон, и, чуть помедлив, вдавил кнопку старенького звонка.

-Приготовь товар, - тихо произнес он. - Если что-то пойдет не так, надо успеть его предъявить, прежде чем заговорят пушки.

Дверь чуть приоткрылась - на пороге обнаружился обряженный в мятый спальный халат молодой человек, довольно костлявый на вид - в руке он держал увесистый бронзовый поднос со свечой в центре.

-Что? Кто? - зло рявкнул он. - Без приглашения никого... - он осекся, вглядевшись в лицо Хлыста - и разглядев стоящую за его спиной фигуру в бинтах. - А вам еще что здесь нужно?

-Доброе утро, - издевательски ухмыльнулся Хлыст. - Кто тут хочет побеседовать о Господе?

Коре Кетильхесс разительно отличался от того образа, который Оскар успел нарисовать у себя в голове по пути к мастерской мага. Невысокий, с сонным взглядом маленьких глазок, проплешинами и короткими ручками, этот обряженный в теплый шерстяной жилет тип не выглядел опасным ни на йоту - зато от одного портрета его печально известного предка, что украшал собой стену над трещавшим камином, опасностью веяло за версту. Украдкой изучая обстановку зала, в который его пригласили, палач пытался отыскать следы хоть чего-то, что выдавало бы в комнате обиталище мага - однако, не получалось. Не получилось это сделать и в тех комнатах, через которые их провели сюда, в тех коридорах, которыми они прошли - дом выглядел настолько обычно, что от этого попросту было не по себе. Единственной деталью, что бросилась в глаза бы даже тому, кто не знал об истинном обличье странной семьи, были зеркала, в изобилии украшавшие стены каждой комнаты, каждого прохода. Высокие и низкие, в дорогих узорных рамах и в обрамлении из простых трухлявых деревяшек, кривые, причудливо изогнутые...дом был своеобразной галереей, но останавливаться у какого-либо из ее экспонатов отнюдь не хотелось - от всех одинаково тянуло чем-то мертвенно-холодным.

-Так значит, старый грозный Филин про нас еще не забыл? - хохотнул Коре, подливая в свою огромную кружку что-то, отдаленно напоминавшее чай. - В прошлый раз, признаться, он нервишки мне хорошенько помотать сумел...и этот ваш общий дружок...такой, тихий...как там его, Рени, Рели...

-Ренье, - поправил мага Оскар.

-Да, точно. Ренье. Как он там, кстати?

-Справляется, - более чем лаконично ответил палач. - Я надеюсь, наш визит не слишком спутал ваши планы на сегодня...

-Не беспокойтесь, - Коре снова улыбнулся - было в этой улыбке что-то гадкое, не дающее расслабиться. - Если бы мы не пожелали вас видеть, вы бы не дошли до дверей. Но сами понимаете, надеюсь...

-Не захотели портить отношений с Церковью?

-Скорее, не захотели выяснять, сколько еще вывалится из засады, если с вами что-то стрясется, - пожал плечами маг. - О, только не надо меня уверять, что вас всего двое, прошу. Все равно не поверю.

-Как угодно, - осторожно произнес Хлыст. - Тогда - к делам?

-А какие у нас могут быть дела, господин палач? - припухлое лицо Коре расплылось в гадкой гримасе, лишь отдаленно напоминавшей улыбку. - Все дела с вашим ведомством мы порешили еще лет этак пятьдесят назад, не так ли? Мелкие услуги, кхм, конечно, никто не отменял, этот ваш Риле...

-Ренье.

-Да, точно, Рене...этот ваш Рене был достаточно забавным экземпляром, пусть и отказался от дальнейших исследований...пусть мы и не смогли многого добиться...увы, мы специалисты по зеркалам, но не по стеклам как таковым.

-Насколько мне известно, вы специалисты весьма широкого профиля.

-Рад, что вы помните, - запустив руку в карман, маг медленно вытянул оттуда небольшой фонарик, принявшись крутить его меж пальцев. - Знаете, забавная складывается ситуация...в прошлый раз ваш...Филин притащил сюда этого своего дружка, чтобы мы установили, что же у него такое к руке пристало. Переполошил весь дом, крайне наглым образом намекая на какие-то, очевидно, пришедшие ему в голову с похмелья старые долги. Сделал еще множество очень неприятных вещей...которые, я, к счастью, успел за годы эти забыть. Порядком так забыть...может, не будем заставлять меня ворошить былое, а, господин палач? Может, разойдемся по-тихому?

-Рад бы, да не могу, - скривился Хлыст. - Филин...

-Что он хочет от нас в этот раз?

-Не что, а кого, если позволите. Ему нужен Матиас.

На лице мага не дрогнул ни один мускул. А спустя пару секунд оно и вовсе растеклось, вновь выдавливая наружу ухмылку.

-Что вашему Филину нужно, так это отдых месяца так на три, от пьянства полечиться. Могу порекомендовать хороший санаторий...

-Лучше порекомендуйте зеркальщика, - резко произнес Оскар. - И нас ему заодно, если не затруднит.

-Несколько грубовато, не находите? - Коре продолжал вертеть фонариком. - Даже если допустить на минуту, что мой достопочтенный предок был бы жив...разве он захотел в этом случае тратить время на кого-то вроде вас? Знаете...он был куда как более несдержан, чем кто-либо из нынешнего поколения. Я по сравнению с ним само спокойствие.

-Да неужели?

-Одно нас объединяло, господин палач...мы оба не любили лишнего шума. Семейное, если хотите, - легким щелчком включив фонарик, маг направил его в сторону дальнего столика, нет - на его тень, что падала на пол, протянувшись аж до камина. - И можете быть уверены, что у нас умеют делать без шума практически все...

Коре шепнул пару коротких слов, скользнув лучом фонарика по длинной тени. Мгновение спустя столик - половина его исчезла, словно ее отхватила некая незримая гильотина - с хрустом повалился на дорогой ковер.

-А людей, простите за нескромный вопрос...так же чистенько?

-Увы, - Коре состроил жалостливую мину. - Все эти кровавые пятна на паркете...они, признаться, меня просто выводят из себя. Имеют тенденцию впитываться.

-И вам даже нисколько не интересно, что мы привезли?

-Интересно, врать не стану, - маг развел руками, бросив фонарик рядом с собой. - И я имею, если уж на то пошло, два варианта. Я могу послушать вас и, бросив все свои дела, заняться той штукой, что вы приволокли...

-...за достойное вознаграждение, конечно же, - вставил Хлыст.

-А еще я могу поберечь силы и вышвырнуть вас вон, наподдав хорошенечко для ускорения, - оскалился Коре. - Я тут думаю, думаю...

-И что надумываете?

-Я люблю беречь силы, - вздохнул маг. - Приезжайте через год-другой. В другое время года. И к кому-нибудь другому. Я понятно выразился?

-Предельно, - не менее тяжело вздохнул палач. - Но у меня свои варианты. Я могу сейчас встать, уйти, и получить за то по шее, а могу...скажем так, убедить вас поспособствовать нашей работе и сберечь эту самую шею.

-Я надеюсь, вы сделаете разумный выбор.

-Конечно. Я люблю свою шею.

-Видимо, недостаточно, - маг грустно улыбнулся. - Ваша коллега...забинтованная...как там ее...Веус? Леис?

-Неус.

-Да-да, она самая, - Коре даже хлопнул в ладоши. - Которой мой сын сейчас показывает дом. Слово "заложник" вам о чем-нибудь говорит?

-О многом. А вам?

Коридор казался нескончаемым.

-И давно вы работаете на Церковь?

Она чуть помедлила с ответом. Этот странный с виду парень с дергаными движениями не давал ей расслабиться - было в его взгляде что-то такое, что заставляло быть настороже. Его попытка выглядеть в ее глазах чем-то вроде многомудрого экскурсовода потерпела фиаско едва ли не с первых слов - голос у Акселя Кетильхесса был надломленный, скрипучий - но он, похоже, не владел не только голосом, но и материалом. Время от времени останавливаясь у очередной двери он выталкивал из себя очередную крупицу информации, припудривая пустой похвальбой, после чего снова бросал на нее жадный взгляд. Она не питала иллюзий насчет этого самого взгляда, но опасалась одного - что его хозяин, напротив, имел их слишком много. Стараясь быть вежливой, стараясь дождаться конца этой неловкой и неумелой экскурсии, в конце которой ее должны были проводить к Хлысту и главе семьи, она отвечала на его вопросы - по своему обыкновению, тихо и кратко.

-Очень давно, - чуть заметное движение плеч. - И на лоялистов Туле.

-Лоялистов...это что, какой-то осколок той нацисткой шайки, что ли? - нахмурился молодой маг. - Или...

-Нет-нет, - бинты заглушали ее голос, и он, слава небесам, не смог понять, насколько он был тяжел. - Вопреки тому, что обычно думают, так называют как раз тех, кто не ушел с нацистами...

-Вот оно как, - фыркнул маг. - Не знал. И что, хорошо платят?

-Кому-то да, - так же тихо ответила она. - Я работаю не ради денег.

-Боюсь даже спросить, ради чего тогда.

-Я...я обязана, - тихо проговорила Неус, искренне желая, чтобы на этом маг остановил расспросы.

-Кому-то из ваших шишек?

-Всем людям.

-Вот оно как, - повторил маг. - И что, долго планируете...

-Пока не пойму, что избавилась от вины последнего выжившего, - неловко попробовала отшутиться она. - Простите. Это...это не то, о чем я бы хотела говорить.

-А жаль, - маг вновь одарил Неус не особо приятным взглядом, упершимся в стекла ее очков. - Вы не поймите меня неправильно, в нашей глуши потолковать-то особо не с кем...вот и надрываюсь на чем свет стоит. Отец послал вас попугать, чего уж темнить. Чтобы вы свалили побыстрее. А я-то против вас ничего не имею...черт, что-то голова кружиться начинает...

-Вы, если позволите, смотрите на меня как на некую диковинку, - устало бросила Амальгама. - И ваши неловкие попытки произвести впечатление имеют под собой только одну цель - вам до боли интересно, кто забрел к вам на огонек. Позвольте я скажу прямо...я стараюсь держаться от людей на расстоянии далеко не просто так. За этот разговор вы уже дважды пытались послать в мою сторону короткий импульс, проверяя наличие Цепей, но чары на моем верхнем облачении ваши попытки немедленно пресекали. Мы гости, и к тому же, нежданные, но мы стараемся быть вежливыми настолько, насколько это возможно. Я была бы вам благодарна, если бы эта вежливость распространялась в обе стороны.

-Я просто... - молодой маг поморщился. - Ладно, что уж тут...мне и правда было интересно. Не каждый день два палача заходят на чашечку кофе, да еще и подарки приносят. Тот футлярчик, что вы притащили...я бы вам помог с радостью, но зеркала - не мой профиль. Отцовские тени, как по мне, тоже уже пережиток. Будущее за голографией, надо только погодить еще немного...вот вы как думаете...

-Я думаю, что этим коридором мы уже проходили, - мрачно произнесла она. - Не стоит водить меня кругами. Давайте лучше поспешим к вашему отцу и послушаем, удалось ли ему договориться с моим другом...

-Зачем он вам? - резко спросил маг. - Он совсем сдал в последние годы, никуда не вылезает. Сдохнуть с ними всеми со скуки можно...не то, что у вас, наверное.

-Вы так думаете?

-Не думаю, знаю. У вас хоть работа, - маг усмехнулся. - У вас хоть с безделья загибаться не станешь. И платят, наверное, прилично...а здесь? День за днем тухнуть под весом их унылых правил, устаревших века на два?

-Вам не позволяют вволю заниматься своими разработками? - она попыталась изобразить понимание.

-В точку. Для них это все ересь и бред чистой воды. Да что там говорить...скука, сказал же. Думал, что в армии от них скроюсь, так нет, прочистили мозги кому не надо. Мерзавцы...может, мне к вам податься, а?

-Неудачная шутка, - ответила Неус. - Уж поверьте мне.

-А кто шутит? Вы в средствах не стеснены, вы творите, что хотите. И еще награды за это получаете. Что, думаете, я...

-Всегда считала, что желающие оказаться в армии в мирное время - психопаты. А уж про желающих оказаться у нас и думать ничего не надо. Радуйтесь, что живете далеко от мест, где горят огни. Радуйтесь, пока жизнь вам это позволяет.

-Вы так говорите, словно сами не любите того, что делаете, - огрызнулся маг. - Вы же палач. Что я, не знаю, что ли, что с ними по-другому не бывает? Надеюсь, вы не будете прятаться за словами про какой-то там долг, как прячетесь за этими вашими бинтиками?

-Вы допустили небольшую ошибку в своих рассуждениях, - негромко, но четко сказала Неус, резко повернувшись к магу и в два шага подойдя к нему вплотную. - Эти повязки защищают вовсе не меня.

Аксель Кетильхесс вдруг поперхнулся, содрогнувшись от сильного рвотного позыва, впрочем, не дошедшего до конечной точки. Неус прошептала два коротких слова, сдобрив их не менее коротким жестом вдоль лица и плеч: бинты, встрепенувшись, словно проснувшиеся от долгого сна змеи, поползли вниз, открывая взору мага лицо Амальгамы, ее шею, руки...руки, что ловким движением сдернули с носа очки, позволив ему заглянуть, наконец, и в глаза...

-Я никогда об этом не просила, - прошелестело нависшее над молодым магом существо, выдохнув ему в лицо очередную порцию чистейшего хлороформа. - Уж поверьте мне...

Аксель не ответил - с полузадушенным хрипом он сполз вниз, стукнувшись бы затылком об начищенный паркет, если бы Амальгама его не подхватила.

Надеюсь, я не перестаралась...

Склонившись над телом мага, Неус тяжело вздохнула, выговаривая нужные слова. Бинты медленно принялись наползать обратно...

-Стоило вас прихлопнуть еще на подходе, - бормотал Коре Кетильхесс, звеня ключами. - Меньше возни было бы, видит Бог. Кто же знал, что вы с собой привели...кто она вообще такая?

-Сложный человек, - пожал плечами Хлыст, наблюдая за тем, как маг отмыкает один замок за другим на массивных железных дверях. - Ее создали во время войны. Этот проект был одним из самых чудовищных вещей, что она породила...

-Вот уж точно, - огрызнулся маг, отпирая последний замок. - Как вы вообще можете работать с...этим?

-Спокойно. Она, может, и сложный человек, но не плохой. Послушайте, я прекрасно понимаю, что мы выглядим для вас разве что досадной помехой...

-Да неужели?

-Но выбора у нас не было, - экзекутор поднял завернутый в ткань футляр. - Эта вещь принадлежала одному из членов организации, известной как Ленинградский Клуб. В ваших краях о них что-нибудь слышали?

-Нет. А стоило?

-Как посмотреть, - задумчиво добавил Оскар. - Так или иначе, она, как мы считаем, представляет огромную ценность, и опасность от нее исходит ничуть не меньшая.

-И почему бы не заняться ей самим? У вас, я думал, специалистов хватает...

-Скажем так, вещь была получена...не самым прямым путем, - усмехнулся Хлыст. - Светить ее раньше времени никто не желает. Мне кажется, условия, которые предлагает Филин, вполне честны. Вы сможете оставить ее себе. Нас устроит уже то, что мы узнаем, что же это за осколочек...ради него мы проделали долгий путь...

-И напугали моего сына до обморочного состояния. У него до сих пор зубы стучат. Ч-черт, надо было ему сказать, чтобы сразу ее вырубил, а не разговоры тянул...

-Возможно. Ваш шанс уже упущен, - Хлыст легонько толкнул дверь. - Так значит, ваша мастерская...

Договорить палач так и не успел - застыл в изумлении. Открывшийся его взору огромный холодный зал с темно-синими стенами и полом, раскрашенным под шахматную доску, был забит зеркалами от края до края. Зеркала укрывали стены, зеркала висели на потолке, зеркала устилали даже пол - большей частью по углам. Шесть ровных рядов зеркал - по двенадцать в каждом - заполняли большую часть помещения - но обомлеть видавшего виды экзекутора заставило вовсе не это.

За каждым из стоячих зеркал - мутных, словно заиндевевших, подернутых какой-то странной рябью, можно было с трудом, но разглядеть человеческое лицо. Здесь были мужчины и женщины, старики и совсем молодые люди, лица чуть ли не эталонной красоты и уродливые морды...застывшие, словно будучи сжаты в неких чудовищных тисках, недвижимые почти полностью - кроме глаз.

В доброй половине глаз плескалось безумие. Во всех - боль.

-Холодновато тут у вас, - преувеличенно бодрым тоном произнес палач. - Топить надо получше...

-Добро пожаловать в Галерею, - усмехнулся в кулак Коре. - Ну что же вы стоите? Вы же хотели видеть ее хозяина, разве нет?

-Матиас...здесь? - недоверчиво бросил Хлыст.

-Конечно, - маг потер руки от холода. - Как и его мастерская. Я же говорил, в нашей семье не любят шума. Потому и пришлось перенести ее...на ту сторону.

-А эти...

-Матиас здесь. Как и все, кто ему чем-то помешал, - Коре снова улыбнулся, делая шажок назад. - Удачи в переговорах. Советую подобрать себе зеркальце пошире...

Дверь словно в насмешку громко хлопнула, закрываясь за его спиной. Еще раз окинув холодный зал ничуть не более теплым взглядом, Хлыст сделал пару шагов вперед.

Однако, в следующий раз поменяемся ролями. Она будет вести деловые переговоры со старой спятившей сволочью, сующей людей в зеркала, а я - сторожить всяких расхлябанных безобидных олухов...

Тишина, висящая здесь, действовала на нервы почище любого шума. Остановившись на почтительном расстоянии от второго по счету ряда зеркал, он, справившись с более чем неприятными мыслями, заставил себя присмотреться к нему получше. Вгляделся в лицо, застывшее в безмолвном вопле, и с трудом сдержался, чтобы не отшатнуться, когда понял, что его только что наградили ответным взглядом. Умение читать чужие мысли было совсем ни к чему, чтобы этот взгляд понять - в нем, кажется, уже веками плавали одни и те же слова.

Убей меня...

Потеряв над собой всякий контроль, он делает шаг - еще, еще один...он так близко, что может уже коснуться гладкой поверхности...

-Я бы не советовал, господин палач.

Голос, шедший, казалось, отовсюду, был звонким - словно звук бесконечно бьющегося стекла...

Проклятье.

-Матиас? Матиас Кетильхесс?

Терять уже все равно нечего, так что его голос даже не дрожит. Почти.

Матиас Кетильхесс. Типичнейший представитель старой гвардии магического сообщества. Такие даже не пытаются казаться людьми.

Матиас Кетильхесс. Прямой потомок полоумного убийцы, поднявшего на дыбы половину Европы ради своих экспериментов...вынужденного из-за них же бежать за тридевять земель...интересно, тот легендарный зеркальный шлем тоже зарыт где-то здесь?

Матиас Кетильхесс. Пожалуй, один из тех, с кем лучше никогда не встречаться. Филин, Филин...за что ты меня так ненавидишь?

-Допустим, - вновь раздался оглушительно звонкий ответ, ринувшись на него со всех сторон - по зеркалам тут же пробежала легкая рябь. - А кто вы? Коре наконец вспомнил, что мне нужно еще сырье?

-Боюсь, что нет, - решив, что тянуть больше уже точно незачем, он срывает тряпицу с контейнера, что сжимает в руках. - Несколько лет назад...скажем так, я здесь от известного вам Ката Асколя. Вы ведь помните...

-Еще бы мне не помнить, - теперь по зеркалам бегут настоящие волны, все более и более буйные. - Еще бы мне не помнить этого нахального пьяницу...не вышло у нас доброго разговора с ним. Ох не вышло...

-Вот как? - сам не понимая, кому - он улыбается. - Ну, сейчас, я вас уверю, ситуация несколько иная...

-Да неужели? - в стеклянном голосе отчетливо чувствуется язвительность - и нарастающие вместе с волнами на зеркалах раздражение.

-Кат Асколь шлет вам свои приветствия, глубочайшие извинения за инцидент многолетней давности...и небольшой сувенир, - не зная, куда приткнуть злосчастный контейнер, он попросту поднимает его вверх на вытянутых руках. - Он считает, что эта безделица могла бы стать хорошим украшением вашей коллекции.

-В таком случае, его наглости поистине нет границ, - зеркала звенят - то, очевидно, смех мага. - Он смеет предлагать мне осколок?

Господи, дай мне выбраться живым отсюда. Пожалуйста. Хотя бы для того, чтобы я набил кое-кому морду...

-Этот осколок хранился у одного из высокопоставленных членов Ленинградского Клуба, - быстро говорит экзекутор. - Мы...

-Это название мне ничего не говорит.

-Они собираются уничтожить нас всех, - бросает он в одно из зеркал, за которым корчится неизвестный ему страдалец. - Всех, кто уродился с Цепями...

-Какие затейники, - короткий перезвон зеркал. - Но что мне до того? Меня теперь не найти. Меня теперь не увидеть и не коснуться. В этом доме я повсюду. А когда проект будет завершен, я, суть разорванный круг, обрету, наконец, истинное смыкание. Я буду везде. Я достигну предела, достигну Истока...

Очень рад за тебя, старая мразь.

-...что мне до вашей возни и до ваших ничтожных осколков? Говори. И если твой ответ меня устроит, я позволю тебе выйти отсюда, палач.

-Этот осколок берегли как зеницу ока. Мы, к сожалению, не знаем о его предназначении и малой части, но согласно протоколам допросов той, что его хранила...о нем она рассказала в самую последнюю очередь. Она не испугалась того, что к ней будут применены пытки, она не испугалась и смерти. Она твердила лишь одно - его нельзя касаться.

И все это Филин узнал из бумажек уже после того, как спер эту хреновину у епископской суки...хорошо, хоть узнал вообще...

-И почему же?

-Это худшая вещь, - повторил он слова Асколя - слова, что тот, в свою очередь, прочитал в протоколах. - Она так и не смогла внятно объяснить, что это значит. Мы, к сожалению, тоже. К кому же еще обратиться, как не...

-Довольно, - загремели зеркала. - Оставь свой жалкий осколок здесь, палач. И уходи. Уходи, пока я позволяю.

-Вы...вы сможете что-то сказать? Что это такое?

-Я подумаю. Подумаю, буду ли этим заниматься. И какую цену я с вас запрошу.

От последних слов Хлыста передернуло.

-Я...я могу идти?

-Ступай, палач. Я должен подумать. Не волнуйся - свою цену я донесу до Филина. Не до тебя...

Он обернулся, когда уже был у дверей. Он знал, чем рискует - но этого вопроса он не мог не задать.

-Скажите...

-Да-а-а-а? - простонала комната.

-Так ли это необходимо? - Хлыст махнул рукой в сторону зеркал, за которыми застыли в своей агонии пленники.

-Естественно, - голос этот был насмешливой вибрацией стекла. - Зеркала должны быть живыми, иначе от них не будет ровным счетом никакого толка. По крайней мере, пока я не переведу проект на следующую стадию.

-Ясно, - он ухватился за холодную дверную ручку. - Что ж, спасибо вам. И...удачи с проектом.

Даст Бог времени, и на него свой мандат о зачистке найдется...

Италия, Венеция.

Герхард Хельденклинген любил старые кафе - можно сказать, любовь эта была у него в крови. Для того, чтобы быть ее удостоенным, заведение должно было, правда, иметь историю, насчитывающую никак не меньше века - и то, где он сейчас устроился, этому требованию вполне себе отвечало. Это было сродни привычке пользоваться услугами одного и того же ателье - того, что уже больше двухсот лет одевало аристократию курии. Два дня назад, прибыв в город, отец Герхард остановился всего в двух шагах от упомянутого кафе - в мансарде с небольшой террасой, снятой на собственные деньги - красивый вид, что оттуда открывался, вполне компенсировал высокую цену. Третий день подряд он приходил сюда, садился с пухлой книгой под едва выглядывающий из тени мраморный бюст, и, час за часом, неторопливо читал, время от времени отрываясь, чтобы понаблюдать за работой невозмутимых официантов. Отец Герхард не спешил - не спешил и тот, кого он ждал.

К вечеру третьего дня все стало говорить о том, что ожидание дольше не продлится: обнаружив еще днем забытую кем-то увесистую темно-красную трость, сиротливо стоявшую в уголке специальной стойки, старый палач терпеливо ждал момента, когда солнце, наконец, завалится за горизонт - и когда последние посетители покинут это тихое, в чем-то даже сонное, заведение.

Гость пришел, едва последний солнечный лучик был поглощен вечерней тьмой и тишью. Гость пришел неслышно - и пусть Герхард следил отнюдь не за одними окнами и главным входом, он все равно не смог уловить момента, когда же тот появился в опустевшей зале.

Очередная изящная трость в руках гостя - старый палач знал, их у него было более сотни - была желтой - этот сигнал Герхард понял так же хорошо, как и дневной. Гость пребывал в нетерпении. Гость был раздражен.

-Я гадал, может ли этот месяц стать еще отвратительнее, - голос гостя был тих - а точнее, приглушен обтягивающей лицо гладкой черной тканью. - Спешу выразить свою признательность - благодаря вам я получил ответ даже раньше, чем на то надеялся.

Отец Герахрд не спеша рассматривал того, кто также неспешно садился напротив. Отметил новенький черный костюм, не упустил брошенный точно на крючок вешалки высокий цилиндр, тяжелые темные очки, посаженные на длинный нос, щегольской плащ с алым подбоем.

-Весь этот месяц я молился о чуде, - не менее спокойным тоном ответил, наконец, экзекутор. - Как вы можете понять, недостаточно усердно - иначе бы в этой встрече не возникло нужды.

Оба рассмеялись.

-Я рад видеть, что у нас все по-прежнему, - двумя пальцами сняв очки, гость осторожно стянул с лица темную ткань: кожа его была бледна - не аристократически, но мертвенно. - Великолепный город, не правда ли? Помните, пятнадцать лет назад? Вам пришлось оставить здесь троих своих людей.

-Конечно, - вежливо ответил Герхард. - Вы же, я думаю, несомненно помните о том, что оставили здесь вы. В частности, мечты выгодно продать ту адскую машину...

-...как и ее саму, - тихо вздохнул гость. - Признаться, мы могли бы разыграть ту партию куда аккуратнее. - Мне до сих пор горько сознавать, что целостность моего Кладбища в тот год была так грубо нарушена.

-Кто это был? - чуть улыбнулся Герхард. - Кажется, кто-то из "первого дробь пятого"?

-Двенадцать отборных бойцов Королевского Норфолкского полка, если позволите, - гость постучал по столешнице бледными пальцами. - Увы, некоторые потери не восполнить. А ведь эти солдатики служили мне таким хорошим напоминанием о тех чудесных временах...

-Когда вы похитили ... - Герхард задумчиво поскреб подбородок. - Шестнадцать офицеров и около двухсот пятидесяти солдат, если моя память мне не изменяет?

-Чего не сделаешь на спор, не так ли? - гость непринужденно рассмеялся. - Помню все как сейчас. Знаете, а лето тогда, в девятьсот пятнадцатом, признаться, было получше, чем в этом году...

-Увы, в отличие от вас, не имею возможности сравнить, - пожал плечами старый палач. - Зато могу предложить другой...спор, если хотите.

-Я весь внимание.

-В этот раз дело касается женщины.

-В вашем возрасте такие дела обычно не ведут, - гость от души рассмеялся. - Если вам нужен мой совет...что ж, могу порекомендовать молитву и холодный душ.

-Речь также идет и о кукле, - невозмутимо продолжил Герхард.

-Играть в куклы в ваши годы...хотя, понимаю, понимаю. Все мы когда-нибудь впадаем в детство. Вернее, все вы.

-Речь идет о кукле этой самой женщины, которую необходимо изготовить в срок. В срок весьма ограниченный, в отличие от материалов и расходов, которые я готов целиком взять на себя.

-Звучит уже интересней, - глаза гостя распахнулись, в полутьме отсвечивая красным. - Пожалуй, я даже дослушаю сию сказку до конца.

-Сказки, к сожалению, не будет, - мрачно произнес старый палач. - Будет пьеса. Постановка по Эдгару По, самодеятельная и весьма экстравагантная...

-Осмелюсь спросить, по какому же...

-Насколько мне известно, выбор пал на "Маску Красной Смерти", - продолжал Герхард, вглядываясь в стремительно наливающиеся алым глаза. - Женщина, которую мне довелось упомянуть, должна будет сыграть одну из главных ролей...правда, боюсь, она может с ней не справиться. Хорошо бы изготовить дублера...

-Имя?

-Боюсь, могу обрадовать только фамилией, - понизив голос, Герхард произнес одно слово, не упустив из виду того, как вытянулось лицо гостя.

-Если это шутка, то глупая.

-Ни разу не шутка, - продолжил палач. - Создать куклу, имея при себе оригинал, может любой дурак. Но требуется настоящий мастер, чтобы...

-...чтобы сделать фальшивую королеву Башни? - гость чуть наклонился вперед. - И у кого из нас двоих безумные планы?

-Вы мне скажите, - пожал плечами экзекутор. - Ну что, беремся или нет? Или великий и ужасный Гробовщик таки столкнулся с делом, перед которым вынужден спасовать?

-Речь идет не только об отсутствии оригинала, - гость нахмурился. - Речь идет о том, что работать придется полностью вслепую. Мы ведь даже имени ее не знаем. Не говоря уж обо всем остальном...

-Во всем остальном я доверюсь вашему вкусу. Если, конечно, с годами он не успел так же разложиться, как и ваше тело. Итак? Беремся или нет?

-Я все еще ничего не услышал о цене, - сцепив руки, заявил постепенно вернувший себе спокойствие Гробовщик. - Но все еще не оставляю надежд услышать...

-В последние годы некоторые мои связи упрочились. Думаю, я бы мог нажать кое на какие рычажки, подчистить кое-какие архивчики...дать вам лет пять, может, десять, спокойной жизни. Чего не сделаешь для старого врага, правда?

-Оптовая индульгенция. Для меня и всех, кто работает под моим началом. Десять лет. И не торговаться.

-По рукам, - сухо сказал Герхард. - Только аванса не ждите.

-Что вы, как можно. Мы же все-таки порядочные...люди. Когда мне приступать к работе?

-Немедленно. Кукла нужна мне до коронации. И это еще не все.

-О, правда? Вы полны сюрпризов. Второе дело обещает быть столь же захватывающим, как возможность подделать будущую королеву Часовой Башни?

-Второе дело тоже в некотором роде касается женщины, - чуть улыбнулся Герхард.

-Это становится банальным...но было бы до умопомрачения невежливо вас не дослушать. Если первой оказалась наследница Бартомелой, кем же должна быть вторая, чтобы быть достойной нашего разговора?

-В той глуши, где вы сейчас прячетесь от наших поисковых отрядов, что-нибудь слышали о Чернобыльской катастрофе?

-Допустим.

-Говорят, это ее рук дело, - аккуратно вытащив из кармана пожелтевшую от времени фотокарточку, Герхард точно рассчитанным жестом уронил ту на стол. - К сожалению, в архивах Ассоциации есть только это. Сделано, кажется, в двадцатых годах...но моя разведка говорит, она не сильно изменилась. Если точнее, то не изменилась вовсе...не считая имен, конечно. Вот, знакомьтесь. Графиня Августина Базилевская.

-Как ее зовут сейчас?

-Софья Соколова. Глава "Авроры".

Интерлюдия 7. Затишье перед бурей.

1986 год. Апрель.

В кабинете было накурено до такой степени, что можно было, вопреки расхожему выражению, успешно повесить не только топор, но и любой другой инструментарий. Отполированный множеством ног паркет, тяжелый стол по центру, грузные черные кресла у окон...клубы сигаретного дыма, увесистый чемодан у батареи - вот что открылось взору открывшего тяжелую деревянную дверь человека.

Человек был очень высок, на вид ему было под тридцать - хотя до этой самой круглой даты, он, похоже, еще не успел дотянуть. Утомленное лицо, покрасневшие от недосыпа глаза, короткие, пепельного цвета волосы. Человек был плотно укутан в тяжелый плащ, хотя ни на улице, ни уже тем более здесь, не было даже никакого подобия на холод. Осторожно переступив порог просторного кабинета, он остановился едва ли не сразу за ним, вглядевшись в спинку единственного обитаемого кресла - тот, кто сидел там, закинув ногу за ногу и отвернувшись к дальней стене, разговаривал сам с собой, активно жестикулируя. Разговаривал как минимум четырьмя разными голосами.

-Я устал ждать. Пора. Ошибаешься. Это надвигается. Пора уже заканчивать. Нет, еще рано. Пора. Давно пора. Подождем еще немного. Мы смертельно рискуем. Ваша игра вас и похоронит. Кого как. Гордыня - вот твое проклятье. Умолкни, недостойный. Сам пасть закрой, падаль. Он уже здесь. От него разит смертью - я чую это, словно дыхание шакала...

На последних словах кресло резко крутанулось, оборачиваясь к входу.

-Товарищ Летичев... - обитатель кресла налег на шипящие с таким тщанием, словно старался походить на змею. - Вот уж не ждали так не ждали.

Обитателю кресла подошла бы характеристика "где-то за двадцать", а его прическе - "я ненавижу утро в понедельник". Лицо было его в равной степени молодым и костлявым, отмеченным легкой небритостью Этот нескладный, неряшливый, малохольный тип был напряжен как пружина, в глазах его время от времени всплывало что-то такое, к чему не хотелось долго приглядываться. Похожий на изрядно помятый колючий куст во всех отношениях, он растянулся в кресле, не сводя взгляда с вновь вошедшего.

-Она у себя? - коротко поинтересовался последний. - Нам уже пора выезжать.

-У себя, у себя, - взлохмаченный тип поднялся на ноги, оправляя измятый серый костюм. - Вызвали на пару ласковых.

-Что-то серьезное, Макаров?

-Что ж я, сторож ей? А, погодите...и правда сторож, - Макаров рассмеялся. - Скоро будет, скоро. Садись уж, раз пришел...

-Постою. Нам все равно сейчас выходить.

-Как угодно, - подойдя к окну, Макаров криво улыбнулся. - Ну что, как настроение трудовых масс? Готовы к карнавалу?

-Все шутите, - хмуро бросил его собеседник. - Думал, хоть сейчас в руки себя возьмете.

-Чего ради? Мне от воздействия ничего не обломится, жить веселее не стану. Если оно вообще нас всех к хренам собачьим не накроет, это воздействие...а, к дьяволу, - помолчав немного, взлохмаченный человек добавил. - Если все пройдет гладенько, приглашаю на выставку. Пятого сентября, значится...

-Боюсь, не смогу, - лицо Летичева осталось непроницаемым. - Работа, знаете ли.

-У кого ее нет? - хмыкнул его собеседник. - Выдыхать тоже когда-то надо, знаешь, а то так и удавиться можно. Ты погоди руками махать, дослушай. Я уже прикинул кое-что, с неофициальной частью никого не обидим...

-Работа, увы, работа, - в голосе появилась едва заметка нотка раздражения. - И все эти ваши декадентские сборища я нисколько не одобряю. Будь моя воля, пожалуй, и вовсе бы разогнал.

-Хозяин - барин, - насмешливый вздох. - Эх, какой же ты кислый стал...а вроде всего ничего прошло...да-да, знаю. Работа. Работа, туда ее...

-У вас-то как успехи? - помолчав какое-то время, почувствовал необходимость продолжить разговор - хотя бы из вежливости - Летичев. - Ну, за пределами...художественного фронта.

-Как и здоровье - "не дождетесь". А твоя студенточка как, кстати? Справляется?

-В пределах...допустимого, - Летичев отвернулся к дверям, что от его собеседника, конечно, не укрылось - и он тут же перешел в наступление.

-Что-то давно она на людях не показывалась. Колись давай, куда запрятал бедняжку...

-Я стану отчитываться пред вами за своих учеников не раньше, чем ваша...покровительница станет давать отчет мне или хоть кому-нибудь за ваши...художества. Во всех смыслах этого слова.

-Запрятал, значит. В уморильне какой... - Макарова, кажется, эта мысль изрядно развеселила. - Что, убоялся, что к нам в лагерь перейдет?

Молчание его собеседника было красноречивее любого ответа, но взлохмаченный тип и не думал прекращать.

-Ты вот чего, ее тоже пригласи. Ей мои картины вроде нравились. Да и полезно будет...новые знакомства там, всякое такое...сидит, наверное, одна-одинешенька, думает думу тяжелую. Где же там Мотылек, чего о нем не слышно больше...

-Она о вас не спрашивала. Ни разу на моей памяти.

-Эй, эй, полегче, полегче! - Макаров отшатнулся в притворном ужасе. - Не гляди, как на врага народа. Я не он, только учусь еще, - испустив тяжелый вздох, он продолжил - уже более спокойным голосом. - Знаю я, что не спрашивала. Кому ж бедный Мотылек ныне нужен, когда такие люди рядом, - сухо кашлянув, он издевательским тоном запел. - А как у этого серого зданьица, а где впервые увидел я тебя...а ты пришла ко мне на свиданьице, но с другим повернулась и ушла...

-Вам никогда не надоедает ломать комедию?

-...а у него есть галстук и подтяжечки, и он чистенький как херувим... - ядовито усмехнувшись, Мотылек уставился на своего собеседника. - А я в одной полотняной рубашечке, и никуда не гожусь перед ним...

-Всегда считал, что вы могли бы многого добиться. Нужно было только вовремя оградить вас от влияния...определенных личностей.

-Тогда уже было поздно, - неожиданно серьезно произнес Макаров, выдержав пронзительный взгляд собеседника. - Для меня было поздно с самого начала.

-Зря вы так...

-Вся моя жизнь ложится в эти три слова, - Мотылек закатил глаза. - О. Идет.

Скрипнула дверь - высокая женщина в черном платье и черной же шляпе с траурной вуалью, надежно скрывающей лицо, быстрым шагом прошествовала в кабинет.

-Директорат нервничает, - коротко бросила она вместо приветствия. - Боюсь, как бы не передумали в последний момент.

-Мой доклад их не успокоил? - мрачно спросил Летичев.

-Если и так, то ненадолго, - пройдя до другого конца кабинета, она остановилась за спиной у Макарова. - Мы отправляемся сегодня. Будем ковать железо, пока кое-кто его не остудил.

-Прекрасно, - кивнул Летичев. - Вы...

-Я уже вызвала нам две машины, - рука в шелковой перчатке легла на плечо Мотылька, но передернуло от того лишь его недавнего собеседника. - Можете идти, я сейчас спущусь.

-Хорошо, - задержавшись на пороге, Летичев тихо продолжил. - Это...большой шаг вперед для всех нас.

Дверь с глухим звонком захлопнулась.

-Ты волнуешься.

-А как иначе? Все мы волнуемся.

-Если хочешь, можешь отказаться. Я справлюсь без тебя.

-И пропустить такое светопреставление? Да ни в жизнь.

-Подумай. Время еще есть.

-Время...время, черт!

-Что ты...

-Я забыл. Забыл кое-что очень важное...

Его догнали уже на улице. Вначале - знакомый насмешливый голос - а затем - не хуже знакомая взлохмаченная голова и безумный взгляд.

-Поеду я в Ростов и сорок зубов...из золота себе я вставлю в пасть... - перегородив дорогу к машине, Мотылек улыбнулся и пропел чуть охрипшим голосом. - Куплю я портсигар, часы и самовар, куда же мне такому да пропасть...

-Вы что-то хотели? - тяжелым тоном осведомился Летичев.

-Да, - чуть помолчав, выдохнул Макаров. - Вот чего, слушай...ты там будешь на переднем крае, все знаем...

-Ну и?

-Если что, ты зови. Хорошо? - несколько неуклюже добавил Мотылек. - Сам понимаешь, всякое бывает. Не сахарок, чай, грузить будем...

-Хорошо. Спасибо, - ответ последовал в привычных рубленых формах. - Но беспокоиться не стоит, я все проверил. Эксперимент закончится успехом. А теперь, если разрешите...

-Не задерживаю, - вернув себе привычный грубоватый тон, Мотылек резко - даже излишне резко - отошел от машины, и, постояв так секунд пять, стал подниматься наверх, по тяжелым каменным ступеням.

Бормоча себе под нос едва ли не пятью голосами сразу.

-Ты ему не сказал. Почему? Ты все сделал правильно. Он только опасная помеха. Он там не выживет. Я видел. Я видел куда больше. Вероятность есть. Он нам больше не нужен. Эксперимент обречен. Не обязательно. Обречен только он. Остальное мне неведомо. Зачем мешать? Я не дам ему там сгинуть. Значит, сгинешь сам. Это лучше? Ты не понимаешь. Все он понимает. Ему просто дело только до себя. А тебе нет, если на то пошло? Надо рассказать ей. Ей - расскажем. Игра еще не завершена. А он? А он пусть катится в бездну. Предатель. Если этот бобик так рвется на мыловарню, грех через забор не перекинуть. Ненавижу тебя. Взаимно, коллега.

Присев на широкую ступень, стоптанную тысячами ног, Мотылек вновь тихо запел - в голосе его чувствовалась и грусть, и злорадство:

- А я ему всю карточку испорчу, а чтобы он за себя не воображал...а захочу - и вовсе с ним покончу...а у меня есть вот такой кинжал...

1987 год.

Лифт, издавая звуки более чем отвратительные, спускался - спускался уже так долго, что они уже давно бросили все попытки сосчитать этажи. Леопольд Асколь несколько нетерпеливо постукивал пальцами по рукояти меча, стоявшая чуть позади командор Деляну - то и дело прислушивалась к скрежету и лязгу, который издавал старый механизм.

-Почему его держат на такой глубине? - пробормотала она. - Мне говорили, помнится, что Второй - наименее опасный среди всех в Бюро.

-Меры опасности бывают разными, - нехотя произнес Асколь. - В сражениях он и правда не принимает участия, и в этом плане, конечно, не выдерживает никакого сравнения с остальными. Но если бы все было так просто...

-В чем же сложность?

-Не бойтесь тех, кто способен лишь разрушать, командор. Их смерть обычно ставит точку на этих разрушениях. Нет, бояться стоит творцов. А Второй, в чем вы скоро убедитесь, один из лучших, к счастью для нас...

Лифт с грохотом остановился, тяжелые двери поползли в разные стороны.

-...и, к сожалению для всего мира, один из самых безумных... - тяжело вздохнув, Леопольд вытащил из кармана тонкую визитную карточку.

На ней чересчур жирным шрифтом было выбито лишь одно слово - "Overkill".

В коридоре было установлено несколько мощных ламп - и отнюдь не несколько камер, фиксировавших, похоже, каждое движение, не оставляя ни одной мертвой зоны. Направляясь к массивной железной двери, которая, судя по отсутствию какого-то подобия ручек, замков или запоров, могла быть открыта лишь изнутри, Леопольд тихо продолжал - голос его сливался с шипением ингалятора.

-Раньше я частенько его навещал, когда было время. Он никогда не подводил с заказами. Чем труднее они были, чем больше удовольствия ему это доставляло. Но, к сожалению, он всегда, тем или иным образом...перегибал планку.

Деляну ничего не ответила - остановившись у двери, под прицелом очередной камеры, она в который раз болезненно поморщилась: без доспеха командор чувствовала себя почти что голой, а костюм, который ей пришлось на эту встречу, шел ей так же хорошо, как обезьяне.

Долго ждать не пришлось: гостей, вне всякого сомнения, уже заметили - вот и зашипели, завыли, приходя в движение, старые механизмы, отворяя вход.

-Два раза он не приглашает. Идемте, командор.

Там, за порогом, обнаружился просторный зал, убранный ковровой дорожкой - очевидно, не более чем большой вестибюль. Несколько широких скамеек у стен, пара столов, чересчур яркий свет, слепивший глаза, пять или шесть накрытых тканью постаментов...

-Пока ничего особо странного, - пробурчала себе под нос командор, заходя внутрь. - Ничего...

-Ничего? - разнесся по залу чей-то звонкий голос. - Я бы попросил!

Деляну обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как от вмонтированного в стену у двери массивного пульта отходит высокий человек в измятом лабораторном халате и высоких, до колена, сапогах. Чернильного цвета волосы, блестящие от пота, прижимали ко лбу защитные очки, синие глаза бросали в сторону командора и Асколя один пронзительный взгляд за другим. Расправив левой рукой - на правой все еще болталась громоздкая перчатка - опаленные остатки усов, человек сделал несколько быстрых шагов в сторону гостей, и заговорил так быстро, что вклиниться в этот поток оказалось попросту невозможно:

-Какие гости! Добро пожаловать, добро пожаловать. Вас, Леопольд, я, признаться, уже и не думал никогда увидеть более, - голос у человека был резкий и сбивчивый, он не говорил, а скорее захлебывался словами, что вылетали из его луженой глотки. - Нижайше прошу простить, но по новым правилам, в цеха я вас провести более прав не имею, приходится, некоторым образом, мариновать всех гостей здесь, вне зависимости, так сказать, от степени...и...в некотором роде...тем не менее, очень, очень рад встрече! - протянутую руку он затряс так, словно собирался оторвать - Асколь отреагировал на все это не более чем снисходительной улыбкой. - Очень, очень рад, да...в некотором роде...я бы сам должен был, наверное, справиться о вашем...в некотором роде...качественном состоянии, да все заказы, заказы...а это у нас, я погляжу, заслуженный командор Деляну, - переключив свое внимание на рыцаря, человек подскочил к ней и сделал попытку лишить кисти уже ее - впрочем, хватка у командора была такова, что тип невольно поморщился. - Я, признаться, в некотором роде...занят, но примерно полчаса и пять минут я вам уделить в состоянии, после...без меня в некотором роде...не справляются. О, да это же легендарный... - снова подскочив к главе рода Асколь, он впился взглядом в ножны. - Может, хоть в этот раз передумаете, а? Всего на пару дней, понять основные концепции, изучить материал...нет, да? Снова нет? Жаль, жаль...в некотором роде... - захлебнувшись потоком слов окончательно, человек закашлялся в рукав.

-Здравствуй, Перегиб, - тихо, но внятно произнес Леопольд. - Много времени мы у тебя не отберем. Я бы хотел узнать, в основном, как движется подготовка к новой кампании...

-К кампании против Ленинградского Клуба? О, эти заказы приносят мне истинное наслаждение! То же, я думаю, можно сказать и обо всех остальных, - вновь начал захлебываться Перегиб. - Гоняю их по шестнадцать часов в сутки. Знаю, мало, мало, в некотором роде...катастрофически мало, скоро будем выжимать двадцать, если понадобится...я-то, в некотором роде, могу и больше...

-Когда ты последний раз спал? - вежливо поинтересовался Асколь.

-Спал? - Второй из Бюро на мгновение задумался. - В некотором роде...в понедельник. В тот. Или который был...хм. В некотором роде...так вот, заказы! - снова затараторил он. - Вы не представляете себе, какой список прислал магистр Лесаж!

-Вполне представляю, - несколько мрачно ответил Леопольд. - Согласно последним данным, они решили быть на переднем крае.

-Верно, все верно, - забормотал Второй. - Так, проходите, проходите...покажу вам кое-что из новенького...

Командор сделала несколько не особо уверенных шагов следом за Леопольдом. Зачем он привел ее сюда, зачем он пришел сюда сам, будучи более чем способен получить любую необходимую информацию, не тратя время на личное путешествие - особенно в такие опасные времена - она с трудом понимала, однако, догадывалась, что в скором времени это станет ясно. Без причины ее бы точно с собой не взяли - особенно если вспомнить тот факт, что уже через несколько дней ей предстояло покинуть Европу.

-Прежде всего, хочу заметить, что программа перевооружения почти подошла к концу, - Перегиб остановился у одного из постаментов, что был закрыт темной тканью - та стекала аж до самой его середины. - Конечно, те, кто...в некотором роде...верны традициям, так с ними и остались, но помяните мое слово, совсем скоро они останутся с носом. В новом тысячелетии так уж точно, если не сейчас. В настоящий момент нас буквально на части раздирают, если хотите знать. Но у меня всегда находится время, чтобы выполнить индивидуальный заказ...

Несколько истерично хихикнув, Второй сдернул ткань с постамента. Глаз Леопольда не было видно за синими стеклами очков, но вот командор, стоявшая чуть ближе него, не смогла сдержать возгласа - тут смешалось и восхищение, и удивление, и много чего еще.

-Что это? - тихо произнесла она, осторожно подходя ближе, к тому, что покоилось на здоровенной железной полке, укрытое, вдобавок, прочным стеклом. - Это...подождите...

-Мой последний, в некотором роде...шедевр, - Второй чуть поклонился. - Три года работы, полгода на усиление, еще полгода на зачарование, доукомлектовочку с проверками...а тут как раз и магистр Лесаж попросил для своих ребят что-нибудь такое...этакое...

Укрытое за стеклом "этакое" было на вид огромным - настолько огромным, что сложно было даже представить, как должен с этим управляться человек - и способен ли он вообще совершить сей подвиг. Исполинских размеров продолговатое нечто - здесь был и массивный ствол, и не менее массивное лезвие, и какие-то жутковатого вида барабанные магазины в количестве четырех штук, облепившие оружие со всех сторон, и узкая трубка чуть понизу, и россыпь прицелов, закрепленных в тонких ложбинках...довершали картину тяжелые рукояти - сжимать ствол, что было более чем очевидно, полагалось двумя руками, выставив перед собой.

-Пулемет, противотанковое ружье, крупнокалиберная винтовка, огнемет...я постарался позаботиться обо всем, что может понадобиться пользователю, - затараторил Перегиб. - Вот тут у нас, в некотором роде, гранаты на любой вкус - газовые, с белым фосфором, даже классика...вот тут, погодите-ка...да-да, это лезвие, конечно же, снимается - его можно закрепить впереди, дальше под стволом, а можно...вот, видите кнопочку? Да-да, штык. Но не простой. Вот здесь у нас, слева - видите дверку? Там запас насадок из Черных Ключей, уже материализованных, в стабильном состоянии. Насадка в некотором роде...раскладывается как зонтик, ее можно надеть прямиком на штык. Тысяча двести оборотов в минуту...в некотором роде. Хороший миксер, да? Нет-нет, конечно же, это еще не все. Вот сюда можно заправить сети - мои особые, по ним можно даже пустить ток при желании. Возвращаясь к штыку...штыкам...каждый зачарован лично мной, ни одно современное поле не держит...в некотором роде. Три штуки в комплекте, можно выстреливать по прямой, заменяется в три движения...в некотором роде, отличная вещь, скажу я вам. Про огнемет я ведь не говорил, да? Если так, то немедленно исправляюсь...смесь освящена, само собой. Оба баллона. Винтовочка...ну, тут пришлось несколько аппетиты попридержать, калибр всего 12,7...в некотором роде жаль, но что поделать...пулемет...в некотором роде тут я кое-что модифицировал...семьсот в минуту...не знаю, не знаю...возможно, стоило все-таки переориентироваться на авиационные модели и использовать еще больше чар для снижения веса, но это бы вступило в конфликт с...хм...

-Как ты назвал это...творение? - воспользовавшись краткой паузой в речи Перегиба, произнес Леопольд.

-Descensus Christi ad inferos, - Второй из Бюро улыбнулся. - Все думаю, что этой малютке чего-то еще не хватает...

-А за что отвечает...вот это? - Деляну указала на небольшую черную кнопочку, закрытую отдельным стеклышком - и вдобавок, опломбированную: на кнопочке была сделана лаконичная надпись "Дыхание Господа".

-О! - Перегиб воздел к потолку указательный палец в наставительном жесте. - Это и есть причина, по которой я до сих пор не мог пристроить мою малютку...понимаете, командор...никто не хочет брать... - понизив голос до заговорщицкого шепота, Второй из Бюро сказал несколько слов на ухо рыцарю - но так, чтобы услышал и стоявший рядом Леопольд.

-Вы...вы серьезно? - на обычно бесстрастном лице Деляну промелькнул ужас. - Вы...вмонтировали туда...

-Ну да. А что такого? - пожал плечами Перегиб.

-Вот потому тебя тут и держат, - вздохнул глава рода Асколь. - Меры ты не знаешь даже как понятия.

-Зато результатами обычно все довольны, - парировал Второй. - В некотором роде...эй, осторожнее, командор! Ручками не трогать. Оно не зря за стеклом - я поставил туда небольшую...в некотором роде...страховочку...

-А конкретнее? - по голосу Леопольда нельзя было сказать, что он выглядел особо заинтересованным - он больше следил за реакцией командора, в которой при виде чудовищного оружия словно проснулась жизнь.

-Оно примет одного владельца и лишь одного. Того, кто первым возьмет его в руки, - быстро пояснил Перегиб. - После этого...для чужих рук и тел оно будет уже в некотором роде...небезопасно.

-Удовлетворите мое любопытство еще одним ответом, если можно, - тихо произнес Асколь. - Во сколько вы оценили этот экземпляр? На какой цене сошлись с тамплиерами?

-В некотором роде... - чуть помявшись, Перегиб назвал цену.

-Недурно, - после некоторого молчания ответил Асколь. - Что ж...

Завершить фразу Леопольд не успел - причиной тому стал резко зазвонивший телефон, вмонтированный в левую стену зала.

-Прошу прощения...в некотором роде... - пробормотал Второй из Бюро, ринувшись к нему.

-Интересная игрушка, не так ли? - тихо произнес Леопольд, кивнув в сторону постамента. - В мое время о таком и не мечтали. Хотя, конечно же, во многом и потому, что запросы были куда как скромнее нынешних...

-Да, она производит впечатление, - осторожно ответила Деляну. - Как и ее автор. Но я до сих пор не могу поверить, что он добавил туда даже...

-Это во многом объясняет цену, - пожал плечами глава рода Асколь. - Продав это чудовище, можно снарядить целую роту, если не больше. Как думаете, командор, вы бы с ней управились?

-Чего зря мечтать, - вздохнула та. - Раньше и без таких...спецсредств выживали.

-Еще раз извиняюсь, - закончив свой недолгий разговор, Перегиб поспешил вернуться к гостям. - Боюсь, я должен вас буду покинуть...точнее, попросить вас...в некотором роде...

-Конечно, - кивнул Леопольд. - Только еще один вопрос, если можно.

-Какой же?

-Меня, признаться, заинтриговало твое последнее творение, - Асколь чуть улыбнулся. - Да и командора тоже. В общем, не стану зря темнить - мы бы хотели его перекупить.

-Что? - в один голос воскликнули Деляну и Перегиб - сложно сказать, на чьем лице в настоящий момент было больше удивления.

-Это...в некотором роде исключено, - забормотал Второй. - Полностью исключено! Все бумаги уже подписаны, магистр...

-Всего лишь человек, - оборвал его Асколь. - И члену Похоронного Бюро ничего не сделает. Назови свою цену.

-Леопольд, что вы... - Деляну, кажется, готова была задохнуться. - Что вы...я не...

-Предлагаю вдвое большую сумму за этот экземпляр, - невозмутимо продолжил Леопольд. - И еще четверть первоначальной плюс к тому - если решишь проблему с общим весом устройства.

-Я...в некотором роде... - Перегиб нервным жестом подкрутил опаленные усы. - Это несколько...непорядочно...несколько...рискованно...а, к дьяволу этого жирного упыря! Переводите деньги и она...в некотором роде ваша, Леопольд.

-Прекрасно, - тихо улыбнулся Асколь. - Оплата будет произведена в ближайшие двадцать четыре часа.

-Зачем вы... - наконец, справилась с собой опешившая командор. - Леопольд, я не могу...за эти деньги можно нанять целую армию!

-Армия у нас и без того есть, - спокойно ответил Асколь. - И я предпочитаю, чтобы ее бойцы были вооружены самым лучшим. Не беспокойтесь по пустякам, командор. Зубы на полку эта покупка положить меня отнюдь не заставит.

-Признаться, вы умеете меня удивлять, каждый раз, - захихикал Перегиб, потирая руки. - Если вы делаете такие подарки своим офицерам, не стану даже представлять, что же достается вашим детям...

-И правильно, - едва слышно ответил Леопольд - веселье слетело с его лица, словно его там никогда и не было. - Радуйся, Перегиб, - сказал он уже чуть громче. - Благодаря мне тебя больше ничего не будет отвлекать от работы.

-В смысле?

-В смысле, я видел, как ты охаживаешь эту махину. Чистая порнография!

Глава рода Асколь и Второй из Бюро говорили достаточно оживленно и громко, но Деляну их не слышала. В голове у нее стучал совсем другой голос.

Он купил не пушку. Он только что купил тебя. Окончательно и бесповоротно. А ствол...среди всех, о ком мы уже знаем, одна из самых очевидных для него целей...

Двадцать Второй. Прародитель.

Что же это? Подарок или смертный приговор?

Кто я для него? Друг или просто фигура, которую не жалко разменять?

Ненавижу. Ненавижу, когда все становится так сложно...

1987 год. Ватикан, Рим.

В кабинете епископа Верта был приглушен свет. Кроме самого Юлиана сейчас тут было лишь две живых души. Высокий, коротко стриженный светловолосый человек в безупречно отглаженном одеянии занимал кресло в дальнем углу и, откровенно скучая, медленно перелистывал страницу за страницей в потрепанной книжечке. Лета Цикурин, одетая в своей обычной манере, сидела - а точнее, нервно ерзала - на неудобном скрипучем стуле напротив самого епископа, упершись локтями в потертую поверхность старого стола.

-Все прошло гладко, я надеюсь? - голос Верта был усталый и порядком охрипший.

-Да, - не менее устало выдохнула Лета, осторожно выкладывая на стол небольшой деревянный ящичек. - С комендантом пришлось порядком попотеть. Знаете, я не думала, что он такой...

-Без подробностей, - отрубил Верт. - Хочешь излагать свои похождения по чужим постелям - выметайся писать бульварные романы. Мне нужен доклад по результатам.

-Докладывать больше особо и не о чем, - несколько раздраженно ответила Лета. - Как я уже сообщала вам ранее, они используют для процедуры девять...своего рода ключей. Два из них я успешно заменила, - она постучала указательным пальцем по ящичку. - Если подмену не заметят, то когда они начнут обновлять печати, демон вырвется. Не весь, конечно, но...

-Ущерб будет достаточным, чтобы дискредитировать все руководство "Всенощной", - вновь оборвал ее епископ. - Слеттебакк, может, ваше величество соизволит уделить нам хотя бы минутку внимания?

-И незачем так орать, - захлопнув книгу, экзекутор лениво почесал свой острый нос и рывком поднялся на ноги, зашагав к столу. - Мне вас прекрасно слышно отовсюду...

-Очень на то надеюсь, - прорычал Верт. - Забирайте груз. Ваши билеты в Штаты передадут вам завтра.

-Я думал, меня ждет для начала командировка к русским...

-Думать здесь буду я. От этого дела я вас освободил и не спрашивайте, чего мне это стоило, - произнес Юлиан. - Вы отправляетесь в Аризону и ждете сигнала. Как только начнется светопреставление, выступите следом за тамплиерами и довершите запечатывание. Этой вашей Норе доверять можно?

-Не в тех пределах, которые нас бы устроили, епископ.

-Плохо. Тогда смотрите за ней еще лучше, чем обычно. Мы ходим по краю, но если доберемся до конца, то никто не останется без своей награды, - пожевав губы, протянул Верт. - Все, забирайте уже эту гадость.

-Да-да. Уже бегу. Сейчас лоб расшибу, - огрызнулся палач. - Знаете, епископ, если все удастся...

-Ну?

-Если Дом Резни будет ваш, я всерьез подумаю о том, чтобы уйти на покой, - Слеттебакк остановился у дверей. - Так что лучше вам, в свою очередь, подумать, как меня задержать. И пораньше.

-Нахал, - Юлиан утер пот со лба, едва дверь захлопнулась. - Почему вечно приходится полагаться на всякую сволочь...

-И правда, почему... - думая, очевидно, о чем-то своем, пробормотала Лета. - Что у нас теперь?

-У тебя - триумвират, - помолчав какое-то время, произнес Верт. - Кардинал Карлетти скоро будет у меня в кармане, Ладзари уже настолько одряхлел, что через год-другой преставится сам. Но остается еще одна фигура, самая неприятная из всех.

-Орсола Коста, - скривившись, произнесла Лета.

-Да-да. В отличие от этих двух пеньков у нее есть боевой, а главное - командный опыт, - мрачно продолжил епископ. - И недюжинный, я бы сказал. Сорок пять лет оттрубить палачом...если бы она все еще могла ходить, я бы к ней на пушечный выстрел не приблизился.

-А мне, значит, придется?

-Правильно, - без тени улыбки произнес Верт. - Я хочу чтобы ты занялась ей вплотную. Тотальная слежка. Ничего не упускай. Доклады передавать мне каждую неделю, все ясно?

-Да, - вздохнула Лета. - Снова совать голову в чью-то пасть, снова...

-Это еще не все. Я изучил материал, который ты добыла по нашему общему другу Кату в Неаполе...паршивая работа, откровенно скажу. Килограмм пьяного бреда, из которого я с трудом выцедил пару крупиц чего-то полезного. Вот только что мне с этими крупицами делать, скажи на милость? Синие глаза какие-то, что снятся ему ночь за ночью, буря, чей-то зов...еще год назад это все можно было бы смело списать на последствия его пьянства, но сейчас...мне приходится подозревать худшее.

-Худшее?

-Терминал как-то с ним связан, - Верт чуть прикрыл глаза. - Я уже перетряхнул личное дело этого мерзавца от корки до корки, несколько раз - все тщетно, Лета. Ни единой зацепки. Нам остается только подладиться под эту игру и попытаться выяснить ее правила. Группа Ката же в настоящий момент уже отправлена к русским?

-Да. А что?

-Пожалуй, стоит ввернуть к ним кое-кого...для страховки. Увы, тебя уже не получится, значит, попытаемся сыграть чужой картой. Как там звали того башенного прохвоста, который недавно выходил с нами на связь по поводу этих...ленинградцев?

-Барр, кажется. Робин Барр.

-Вот что, Лета...слей-ка этому Барру данные по разведывательной операции, - Верт вновь закусил губу. - И по нашему доброму другу Кату - тоже, само собой. Пусть присмотрит за ними по мере сил...ему все равно строчить доклад для Ассоциации - пусть же и нам копия пойдет...

-Боюсь, он там только наследит без меры. И без головы останется.

-Это меня тоже устроит, - невозмутимо ответил епископ. - Учитывая дело, которое он, по его же собственным словам, расследует...да, потеря им головы меня определенно не огорчит. Но лучше вначале - докладик, а потом уже голову...

3-е сентября 1987 года, Владивосток.

Матвей Рябов был в бешенстве - и то росло с каждой лишней минутой, которую он был вынужден провести в зале ожидания: проталкиваясь сквозь безразличную ко всему людскую массу, матерясь сквозь зубы и кое-где даже работая локтями. Он, черт все дери, не мог, не мог себе позволить опоздать на этот самолет!

До взлета оставались считанные минуты - то, что его все-таки пустили за заветные двери, было, наверное, чистым чудом. Вот и холодный ветер ударил в лицо, вот и белая громадина, до которой осталось только добежать, тяжело дыша и стараясь не уронить чемоданы...

Вверх по трапу, вверх, вверх, только вверх...отдышаться он и внутри успеет...выспаться тоже...буквально влетев в распахнутую - последнего пассажира все-таки ждали - дверь и ввалившись в салон, Рябов остановился, как вкопанный, не особо понимая то, что видит перед собой. То, что видит вокруг.

В салоне не было ни души - а говоря еще точнее, находились лишь тела: в креслах лежали - в весьма разнообразных позах - иссушенные оболочки пассажиров, похожие на проколотые воздушные шары, из которых уже успел выйти до конца весь воздух - в провисшей мешками коже не осталось ни кровинки, вместо глаз - зияющие черные дыры...

Часть тел - в основном те, кто занимал задние ряды - были упакованы в высокие черные гробы, каждый из которых мерно гудел и дрожал: из гробов доносился визг маленьких пил и беспрестанное жужжание сверл - ко всему этому добавлялся звук рвущейся кожи и скрежет металла. Меж рядов деловито сновали обряженные в черное фигуры в ничего не выражающих железных масках, а в самом конце салона...

Рябов закричал - вернее, собирался было закричать, когда его плечи сдавила со страшной силой чья-то тяжелая хватка - впившиеся в него до боли металлические руки - если не клешни - развернули до смерти испуганного человека в сторону их владельца.

Последним, что увидел Рябов, были два острых сверла, что ринулись к его глазам. Последним, что услышал - их визг, перекрывший даже грохот закрывающейся двери. Последним, что почувствовал - череда холодящих уколов - в шею, в позвоночник, в затылок...больше он не чувствовал уже ничего.

Надежно зафиксировав тело, кукла отточенными движениями принялась тянуть к нему длинные, кончающиеся острыми иглами, трубочки - не прошло и минуты, а Рябов, которому теперь предстояло стать чем-то неизмеримо меньшим - был опутан этими самыми трубочками, как новогодняя елка гирляндой. Щелкнув переключателем на правом предплечье, кукла замерла - со свистом заработали сверхмощные насосы, перегоняя более не нужную прежнему владельцу кровь...

Существо в высоком цилиндре и плаще с алым подбоем, что сидело в самом дальнем конце салона, поправило темные очки и меланхолично махнуло тростью темно-зеленого цвета, подзывая слугу. Закончив с трупом Рябова - тело с сухим, кашляющим звуком сползло на пол, когда из него выдернули все до единой трубки - кукла быстрым шагом приблизилась к хозяину, поворачиваясь к тому спиной.

Чуть нагнувшись вперед, владелец зеленой трости открыл небольшой люк в спине куклы, где уже падали в высокий, налитый алым до краев бокал, кубики льда - один, второй...

-Летайте самолетами "Аэрофлота"! - на довольно-таки корявом русском произнес владелец трости, отхлебнув из бокала. - Полна коробочка. Сигнальте взлет, товарищи - в Ленинградском Клубе нас уже, наверное, заждались...

8. Охота на Стальную ведьму

Москва ничему не верит,

Москва никому не простит.

Белоснежный, уже не нужный китель

На грязной стене висит...

(Ночные Снайперы - Россия, 37-ой)

1987 год.

Мастерская. Слово это значило для мага очень и очень многое, имея частенько значение жизненно важное. Больше чем просто рабочее место, больше, чем хранилище секретов, больше, чем последнее прибежище в случае нужды...за словом этим стояло все это и многое другое, и так было испокон веков. Атаковать мага на его территории почти всегда было большой глупостью, очень часто - глупостью смертельной, вход же в мастерскую без дозволения хозяина расценивался как открытый вызов - и так тоже было всегда. Великолепно, когда твоя мастерская в неприступном замке, хорошо, когда у твоего рода есть старый фамильный особнячок, в котором все уже давно и прочно оборудовано под нужды обитателей. Неплохо, когда ты просто покупаешь небольшой домик, и, озаботившись необходимой защитой, приступаешь к своей работе.

Когда же в качестве мастерской приходится использовать до потолка забитую двухкомнатную квартиру в видавшей виды "хрущевке"...что тут сказать, бывает, увы, и такое.

За шестнадцатой квартирой, что приютилась в самом дальнем углу лестничной площадки последнего этажа, дурной славы, как ни странно, не ходило: про нее и ее владельца вообще редко вспоминали - в основном, потому, что большую часть времени он был в отъезде.

Кем он работал и где, не знал ровным счетом никто, да в общем-то и имя его вряд ли бы кто-то смог припомнить в случае нужды. Видели его здесь нечасто: бывало, приехав в очередной раз на чужой машине - видать, кто-то из друзей подбрасывал или каких еще знакомых - он затаскивал вверх по лестнице крытые тканью полотна, забрасывал их в квартиру, да и катил назад еще месяца на два-три. Хозяин квартиры был художником, и, говорят, даже где-то выставлялся - тогда работы, напротив, выносились наружу и увозились неизвестно куда. В последний год ему, похоже, не особо везло: как еще объяснить то, что уже несколько месяцев подряд он обитал именно здесь, никуда не срываясь?

Если бы кому-то удалось проникнуть за обшарпанную дверь - что вряд ли бы случилось, потому как стоило у этих дверей оказаться, как непрошенного гостя тут же охватывала странная апатия и лень, вплоть до того, что постояв пару минут на пороге, он уходил восвояси - то комментарий к царящей там обстановке был бы скорее всего коротким и резким - бардак.

Коридор с покосившейся вешалкой был завален одеждой и обувью разных размеров, на крохотной кухне стоял такой запах, словно там что-то давно и мучительно сдохло. Первая комната, та, что ближе к входу, двери не имела - вместо нее висела грубая занавесь из плотной ткани, за которой располагалась тумбочка с телевизором, простенькая кровать, бельевой шкаф, заслонявший добрую половину окна и целый склад картин: развешенных по стенам, сложенных под кровать, штабелями упакованными на шкаф и даже на ту часть подоконника, что была - когда-то - свободной. Картины были тяжелыми, мрачными, большинство из них вызывало если не отвращение, то неприязнь уж точно - центральными темами то здесь, то там, становились смерть и распад, сюрреалистические пейзажи, часто - внушающие оторопь пустыни, отнести которые к существующему миру никак было нельзя. Портретов было мало, да и на тех черты людей были искажены - каждый раз по-разному - а где-то людей и вовсе сменяли кошмарные твари, дать которым название вряд ли бы кто-нибудь смог. В десятке последних работ, принесенных в квартиру, прослеживалась постепенная смена тематики: сохраняя все то же маниакальное внимание к деталям, автор начинал потихоньку переключаться на что-то более светлое. Получалось не всегда хорошо. Что же до второй комнаты...

Когда мастерскую приходится оборудовать в захламленной двухкомнатной квартире - случается и такое, ничего не поделаешь. Хуже, когда в эту самую квартиру приходят незваные гости - приходят с не самыми лучшими намерениями.

Человеку, вот уже который час сидевшему в темной спальне, подошла бы характеристика "где-то за двадцать", а его прическе - "я ненавижу утро в понедельник". Утро и вправду было тяжелым: было всего двадцать минут шестого, когда замок на входной двери едва щелкнул. Простенькое Замкнутое Поле, физически никак навредить не способное и спасавшее лишь от непрошенных гостей самого ничтожного порядка, создатель отключил еще вчера - пусть расслабятся еще больше, пусть считают, что он совсем вымотался за все эти дни и недели добровольного заточения. Пусть считают, что он сладко спит, и уж конечно, пусть считают, что он конченый лопух...

Знали бы они, за чьей головой их отправили - бежали бы без оглядки. Эта мысль, которую он время от времени перекатывал по страшно трещавшей голове, заставляла хозяина квартиры улыбаться - жестоко, неприятно.

Как они работают, кое-какое представление хозяин квартиры имел - да что там, представление это было даже отличным. Их не информировали более необходимого минимума - цель зачистки, предполагаемые способности, еще кой-какие полезные мелочи...доступа к полным личным делам на мага, приближенного к главе Первой Площадки простым исполнителям давать не станут - в этом он был почти уверен. Шум въехавшей в сонный двор машины выдал их с головой - ему не надо было даже слышать шаги поднимающейся по лестнице группы, чтобы представить себе, как они готовятся взять несчастную жертву тепленькой.

Как же, хрен вам там. Несчастная жертва отоспалась днем, а всю ночь сидела, привыкая к темноте, грела рукоять пистолета с самодельным глушителем и материлась сквозь зубы.

Дверь начала приоткрываться. Осторожные шаги по коротенькому коридору, едва дышащий силуэт, выставивший перед собой ствол...

Нервы хозяина квартиры сдали - пусть он и собирался подпустить первый номер поближе, ждать эти несколько мучительно долгих секунд, когда пистолет уже был направлен туда, где, по его прикидкам, должна была появиться голова, оказалось ему не по силам. Мгновение тоскливого ожидания, за которым следует паршиво заглушенный выстрел - и, почти сразу - еще один, в заваливающееся на бок тело.

Номер второй, стоявший у порога, среагировал даже быстрее, чем ожидал хозяин. Вот он вскакивает внутрь, на ходу оборачиваясь на шум выстрела, вот направляет во тьму пистолет-пулемет...

Вот вспыхивает свет в коридоре, ослепляя его и дезориентируя - пусть на какие-то секунды, но все же целый день возни с проводкой, результатом которой стала возможность зажигать висящую у дверей люстру из спальни, не прошел для хозяина даром. Этих секунд ему вполне хватает, чтобы, откинув бесполезный сейчас ствол, выбросить вперед обе руки, рявкая на пределе сил короткое заклятье. Течет боль по Цепям, хлещет боль сквозь худосочное тело раскаленной лавой, харкает кровью искривленный в крике рот - сжатие формулы до предела возможного не проходит бесследно для мага, который от таких фокусов успел уже поотвыкнуть за годы спокойной жизни - теперь за это приходится расплачиваться сполна. В одном ухе словно звенит сотня колоколов разом, другое, похоже, надолго оглохло, что куда хуже, но результат стоит мучений: сорвавшаяся с пальцев, нет - отслоившаяся от тела вязкая полупрозрачная дрянь, похожая на полудохлую медузу, рассекая воздух, несется вперед, протекая сквозь ткань, словно той и нет вовсе. Врезается в тело стрелка, мгновенно проникая под одежду - стрелок успевает лишь жалобно пискнуть не своим голосом, прежде чем соскальзывает на пол грудой измятой плоти.

Честно говоря, ему было жаль, что способа проделать все без шума и пыли - а также без лишних трупов - ситуация не предусматривала. Приходит в голову гадостная мысль, что они даже не знали, зачем и кого идут убивать...но растворение костей - это все или ничего.

Секундная жалость к убийцам проходит, едва по Цепям растекается боль - отходняк даже тяжелее, чем он надеялся. Выпущенный дух был не из сильных, но тело, освободившись от еще одной ноши, спешит на это отреагировать - не хуже, чем на потерю конечности или органа.

-В-вот с-с-учок... - сплевывая кровь, хрипит хозяин квартиры, упираясь руками в шершавый, занозистый паркет. - Гн-нида...м-мама твоя лошадь...х-хрен ты...египетский...

Два человека - вздор, вздор. Вот только его уже и после двух скрутило - краше в гроб кладут - а на лестнице наверняка сейчас вовсю толкается остаток группы. И вряд ли они сильно ждать будут...

Рывком поднявшись на ноги, хозяин квартиры кидается вперед, шарит по кровати в поисках заранее подготовленной тряпицы. От тряпицы, сшитой из дюжины разноцветных заплат и пропитанной темно-синей жидкостью, несет так, что желудок - слава Богу, пустой - начинает ходить ходуном, просясь наружу - не обращая внимания на его протесты, он хватает тряпку, заматывая ей лицо. Другая рука уже нащупывает холодную банку - хорошо, что в спальне темно, хорошо, что на это смотреть не придется.

Рывком - в коридор, пока не вывернуло. Рывком - банку в дверной проем, тело - на пол, руки прижимаются к затылку. Ждать хлопка. Дышать уже почти нечем, едкий запах пробивается в ноздри, кажется, собираясь достать до мозга, но лучше уж он, чем сладковатый аромат того, что сейчас растекается по лестнице, того, что уже через, самое большее, полминуты, заставит оставшихся там бойцов комками выплевывать легкие...

Подняться. Подняться, быстрей, быстрей же! Ноги сами несут его во вторую комнату. Мастерская уже давно свернута и упакована, если так можно сказать, в один здоровенный черный чемодан. Тут лишь самое ценное, но все равно - как бы не надорваться...

С оглушительным звоном выплескивается наружу оконное стекло - чемодан летит вниз, в ночную тьму. Что-то да уцелеет. Надежда - она великая вещь.

Вниз по лестнице, вниз, вниз...дрожит ствол, дрожат руки, стучат зубы - они, язык, весь рот - нет, уже все, что ниже глаз - перепачкано вонючей синей дрянью. Вниз, только вниз. Бегом, вприпрыжку, через две ступеньки. Только вниз - и по сторонам не глазеть. Им уже ничем не поможешь.

Словно он вообще собирался.

Машина во дворе была припаркована так, чтобы, едва дело будет сделано, сразу же выехать на отсюда на широкую дорогу. Водитель - совсем молодой парень - развалился на протертом сиденье, слушая тихую музыку. Встрепенулся, увидев тень в зеркале заднего вида, рванул пистолет из кобуры...

На стекло брызнула кровь. Тело завалилось грудью аккурат на руль, оглашая окрестности зычным сигналом. Выматерившись - благо выброшенная на улице тряпка теперь этому процессу не мешала - маг рванул на себя дверь, оттаскивая еще дергающийся труп наружу.

В спину что-то легонько ткнулось.

-Руки к солнцу, - голос, в отличие от шагов, он таки услышал.

Вот что значит - подоглохнуть чуток...

-Ночь на дворе, - не оборачиваясь, произнес маг, роняя ставшую внезапно неподъемной пушку. - Слушай, если...

-Повернитесь сюда. Медленно, пожалуйста.

Сжав зубы, маг выполнил приказ - перед глазами все плыло, но разглядеть грубое, костлявое лицо - нос крючком, глаза светлые, под левым, равно как и через всю правую щеку, длинный старый шрам - ему таки удалось. Волос у этого хмурого типа, наряженного в потертую кожанку с высоким воротником, почти что не осталось - лысым, как коленка, его мешал обозвать жиденький темный пучок, разметавшийся жирными червями по всей черепушке.

-Как обстановка наверху? - резко спросил он, практически упирая ствол магу в зубы.

-Четыре трупа возле танка...

-Рекомендую прекратить паясничать, - прорычала "лысина". - Где ваши вещи?

-Тебе-то на кой хер? - отозвался маг, медленно сделав крохотный шажочек назад, подальше от холодящего кожу металла. - Спички детям не игрушка...

-А вы слюнями отбиваться дальше собираетесь? - лысый - точнее, "почти лысый" - подлил в голос желчи. - Кругом и в машину. Быстрее, пока я добрый.

-Ты-то добрый, да я не очень, - прохрипел маг, прикинувший уже свои шансы.

Перенеся вес на правую ногу, он подался вперед и изо всех сил впечатал ботинок "лысине" в живот...точнее, попытался. Пистолетная рукоять соприкоснулась с его лбом куда как раньше, и тело, вмиг ставшее ватным, сползло на асфальт, а разум - куда-то во тьму.

-Возись теперь с ним, - сплюнул лысоватый, опуская ствол. - Ну что за народ пошел...

За окном проносились ночные улицы с редкими тусклыми фонарями, в мутные стекла стучали дождевые капельки. Скованные за спиной руки болели нещадно - развалившийся на заднем сиденье маг пытался устроиться поудобнее, но сделать это у него никак не получалось.

Выглядел он молодо и - не только сейчас, но всегда - несколько взлохмачено, а одет довольно просто. Все еще перемазанное синей пакостью лицо было довольно-таки костлявым, равно как и руки - разорванный рукав фланелевой рубашки позволял увидеть, что выше локтя кожа была сплошь покрыта старыми татуировками весьма странных форм - они наслаивались друг на друга, превращаясь в какой-то несуразный змеиный клубок, частично уже выгоревший, причем сделавший это тоже весьма своеобразно, словно владелец сам выбирал, какой части узора стоит побледнеть теперь.

-Носки давно менял, дурилка? - протянул маг, пнув ногами дверь. - У тебя тут воняет до небес.

-Боюсь что это от вашего...препарата, - пожал плечами лысоватый, выкручивая руль на очередном повороте. - Полагаю, я должен объяснить вам сложившуюся ситуацию, товарищ Макаров. Татарьев, Николай Рикардович. Меня направили...

-Заткни уже пасть, кислятина, - выдохнул маг. - Мне глубоко плевать, кто тебя отправил мне башку продырявить. Делай что надо и не тяни кота за...не мучай животное, в общем.

-Предпочел бы, чтобы вы мне не тыкали, - скривился Татарьев. - Мы с вами на брудершафт не пили.

-Мне еще тебе на "вы" говорить?

-Да.

-Ну и идите вы... - маг озвучил всем известное направление, умудрившись, наконец, подняться и сесть. - Чего ждешь-то, хрен ты лысый? Пощады просить не обучен, отбоялся уже свое.

-Замолчите и слушайте, чучело вы несчастное, - сквозь зубы произнес Татарьев. - Меня убедительно попросили осуществить вашу эвакуацию, но если наш диалог будет и дальше проходить в подобном хамском ключе...

-Ты долго сопли жевать-то собрался? Говори уже толком, - маг в сердцах пнул теперь уже переднее сиденье. - Какого дьявола вообще происходит, хочу я знать? Что, снова началось то самое славное и героическое время, когда приходят по ночам и выясняют, кто ты такой? Да если бы я слежки на днях не заметил, валялся бы уже...

-Апрель прошлого года. Экспериментальная программа "Авроры" по имитации Мраморного Фантазма техническими средствами на основе данных, полученных в результате исследования одного из наиболее секретных объектов Второй Площадки, - бесстрастно заговорил Татарьев. - Местом проведения была выбрана, как вы, конечно же, знаете, Чернобыльская атомная электростанция. На локализацию и ликвидацию прорыва из, выражаясь языком этих мракобесов, "иных планов бытия", было затрачено немало людских и материальных ресурсов. Ликвидация последствий катастрофы же идет до сих пор. Если бы не этот...как его там...Летичев, да...если бы не он - мы бы сейчас не латали дыры. Возможно, нам и вовсе нечего было бы уже латать.

-Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю, лысина, - прошипел Макаров.

-Я как раз подхожу к этому. Пару недель назад Директорат получил долгожданные доказательства саботажа. Вся вина лежит непосредственно на главе Первой Площадки и нескольких лицах из ее ближайшего окружения. Вы, как ее телохранитель и ученик...

-Не пори чушь! - рявкнул маг. - Какой прок мне было гадить там же, где живу?

-В "Авроре" начата масштабная чистка, - не обращая на его гневные крики внимания, продолжал Татарьев. - Ее глава, прекрасно вам известная Софья Соколова...

-Знал бы ты, лысина, как она это имечко не любит...

-Ну а как же мне ее именовать? - пожал плечами Татарьев. - Во всей нашей документации она с момента возвращения из эмиграции проходит именно так. Труп империи, вне зависимости от желаний некоторых, давно закопан и забит гвоздями, так что "ее сиятельства" графиня Базилевская не увидит как своих ушей. Возвращаясь к теме более важной. В настоящий момент эта...всем известная особа уже отстранена от должности и...

-Напугали ежа, - фыркнул Макаров. - Она знавала вещи и побольнее.

-Охотно верю, - кивнул Татарьев. - Так или иначе, ее и все ее ближайшее окружение было решено арестовать и доставить в Ленинград для повторного разбирательства. В том числе и вас. Вот только "Атропа", отправляя за вами своих оперативников, руководствовалась уже смертным приговором...

-Они что, совсем жизнью обиженные?

-Скорее, они просто не старались разобраться в ситуации, - мрачно сказал Татарьев. - Вы ведь должны понимать, как все устроено. Обратимся к классовому подходу, чью важность, несомненно, сложно переоценить. Общественная наука всегда является выражением интересов определенных классов в обществе, и, пока данный класс является прогрессивным, так и наука, отображающая его идеологию, является таковой, и не тормозит историческое развитие. Когда же господствующий класс становится подобным тормозом, наука, выражающая его интересы, перестает быть наукой, и это, подчеркиваю, очень важно, когда мы рассматриваем отношение Второй Площадки к вам, магам. Вы...

-Слушай. Засунь свой классовый подход туда куда солнце не светит, и давай о деле, - зашипел маг. - Какого черта нас приговорили?

-Саботаж, он везде, - пожал плечами Татарьев. - Саботаж, несомненно, имел место во время прошлогоднего эксперимента. Саботаж, несомненно, имел место и пару недель назад, когда Директорат спустил вниз приказ об аресте, а на стол полковнику Щепкину уже лег несколько иной - о вашей ликвидации. И за обоими актами саботажа, как предполагает уважаемая...хм, графиня...стоит одна и та же персона.

-Дай-ка догадаюсь...

-Его имя стараются просто так не поминать, - поморщился Татарьев. - Но именно против него, как мне недавно стало известно, были направлены в последние годы разработки главы Первой Площадки. Именно его она всеми правдами и неправдами хотела удалить не столько с политической арены, сколько из мира живущих вообще.

-Хотела, не спорю. Значит, Кай...

-...со своими противниками не церемонится, это уж точно, - машина свернула на очередную узкую улочку. - Соколова более не имеет ровным счетом никакой власти, а это значит, что и ее протекция, которой вы пользовались все эти годы, аналогичным образом перестает что-то значить. Вы приговорены к смерти, товарищ Макаров...или мне называть вас Мотыльком?

-О деле давай.

-...то, что вы еще живы, это вовсе не ваша заслуга, это лишь следствие того, что Кай лично не контролирует операцию. Не хочет, как я понимаю, оставлять ни малейшего следа, который мог бы привести к нему...

-Но он все-таки кое-что оставил, - маг зло улыбнулся. - Она мне говорила, что нашла что-то. Что собиралась использовать, если прижмет.

-Нас уже прижало, товарищ Мотылек. К утру их люди будут на всех вокзалах. К завтрашнему вечеру вы и остальные оказавшиеся в списке смерти будете объявлены во всесоюзный розыск. Люди полковника перекроют все пути отступления, загонят вас в угол и уничтожат, как бы отчаянно вы не кусались, - Татарьев вещал монотонным голосом, не отвлекаясь от дороги. - Ввиду особой опасности главы Первой Площадки для ее ликвидации будут задействованы "стрелы", а это значит - шансы ваши стремятся к нулю. Мне поручено вас вытащить, пока они нулем не стали, пока есть еще хоть один коридор, которым можно воспользоваться.

-И именно поэтому вы меня тащите в наручниках?

-Я тащу вас в наручниках, потому что дай я вам волю, и вы уже...

-Начну метаться по городу, как раненная в задницу рысь, да? - горько усмехнулся маг. - Так, что ли?

-До богатства ваших метафор мне далеко, но в целом, именно этого я и опасаюсь.

Маг вновь в сердцах выругался, пнув сиденье.

-Отдохнул дома, ничего не скажешь. У меня там картины остались!

-Намалюете новые. Невелика потеря, их все равно теперь ни одна уважающая себя выставка бы не взяла, если хотите...

-Чего я хочу - чтобы ты меня развязал, наконец. Не дурак, вниз башкой из машины сигать не буду.

-О да, вы сделаете что-нибудь еще хуже, - порывшись в кармане, Татарьев кинул назад ключи. - Надеюсь на вашу сознательность.

-Надейся-надейся, - освободившись меньше чем за минуту, Мотылек растер затекшие запястья. - И что ты собрался делать, лысина?

-Для начала мы должны найти вашу...покровительницу. Потом я изложу вам условия побега и в случае согласия переправлю вас обоих в надежное место. Как только страсти улягутся, мы проведем вашу эвакуацию в Западную Европу. Доступно объясняю?

-Не особо, - хмыкнул Мотылек. - Что значит "условия побега"?

-Ровно то же, что и звучит, - мрачно бросил Татарьев. - Мой текущий непосредственный наниматель заинтересован в том, чтобы вы были доставлены к нему живыми и готовыми к сотрудничеству.

-Наниматель?

-А что, я когда-то говорил, что работаю на Клуб?

Просыпаться было невероятно тяжело - тяжелее было только сползти с кровати и доковылять до спрятанной в углу коморки контролера - ни разу не больше стандартных - душевой кабины, кинувшись под холодную воду. Лучше стало ненамного. Уткнувшись лбом в ледяной кафель, Алеев попытался собрать рассеянные по гудящей голове мысли.

Шел уже второй день после того, как его, наконец, выпустили из лабиринтов медицинского блока. Врачи Второй Площадки были так же бесстрастны и неумолимы в своих действиях, как и та мертвечина, из-за которой он, собственно, и оказался на карантине. Сейчас контролер ясно чувствовал одно - то, что он не помнил и половины из неприятных процедур, которые с ним проделывали после полного очищения крови и трехдневной кормежки какой-то заставляющей желудок отплясывать чечетку алхимической дрянью, было даже хорошо: спалось куда легче. Закрыв кран и вывалившись назад в комнату, лейтенант кое-как - конечности все еще были словно ватные - натянул форменные брюки и потянулся было за всем остальным, раскиданным по кровати, когда в дверь робко постучали.

-Не заперто, - негромко произнес лейтенант, гадая, понравится ли ему то, что ждет за дверью и придя к выводу, что скорее всего - нет.

Когда в контролерскую коморку осторожно заглянула симпатичная девушка в белом халате - судя по дерганым манерам, новенькая - державшая пузырек с очередной холодной уже на вид гадостью сероватого цвета, Алеев чуть удивился - надо же, не угадал.

-З-здравствуйте, - да, точно из новеньких - страшно представить, кем она его считает, что так трясется. - Мне сказали вам передать...тут для регенерации крови и...

-Знаю, - устало произнес лейтенант, неопределенно махнув рукой в сторону. - Спасибо. Я бы сам сходил, да боюсь, что покачусь с первой же лестницы...

-Вот как... - она несмело улыбнулась. - Я слышала, вас серьезно ранили во время последней командировки...как вы себя чувствуете сейчас?

-Ну...

-Достаточно хорошо, чтобы прекратить валяться колодой, - в разговор вклинился другой голос, а в дверной проем - другое тело.

-Товарищ полко-о... - испуганно задыхаясь на остатке фразы, девушка поспешила поставить пузырек на стол, лишь каким-то чудом его не уронив и выскочила вон, протиснувшись в коридор за несколько мгновений до того, как проход оказался бы перегорожен телом главы Второй Площадки.

-Ну здравствуй, контролер, - прохрипел Щепкин, чуть прищурившись. - Надеюсь, ты уже восстановился в достаточной мере. Собирайся. Твои скоро подойдут.

-Что-то серьезное? - не мешкая ни минуты, Алеев вскочил с кровати и в спешном порядке принялся напяливать остальную форму.

Неужели отыскали тех, кто заявился в Польшу?

-Серьезнее некуда, - мрачно произнес полковник. - Возможно, тебе придется взять на прогулку Четвертого.

-Настолько серьезно? - стянув со стола кобуру, Алеев подошел к дверям. - Что же...

-Узнаешь по пути, - Щепкин отодвинулся, вылезая в коридор. - Да, рекомендую заранее попрощаться, если есть с кем. Нет, сейчас я не шучу. Шуточки у нас кончились еще года два назад.

Алеев ничего не ответил - с последней фразой он был согласен во всех возможных смыслах. Два года...нет, уже третий, и это еще если не считать ту холодную, дождливую осень восемьдесят четвертого, когда он впервые оказался здесь, на Второй Площадке, когда пред ним распахнул свои двери Ленинградский Клуб. Много утекло с той поры - не воды, но крови - и к сожалению, без его собственной в этом ручейке, что, наверное, уже перерос в полноводную реку, не обошлось. Иллюзий не осталось уже давно, на их место встала отупляющая боль во вроде бы уже давно зажившем обрубке здравомыслия, что кровоточил сильнее всего, конечно, в первый год, получая одну страшную рану за другой. Иллюзий не осталось - он видел уже достаточно, чтобы иметь все основания подать после очередной операции заявление на частичную коррекцию памяти, как делал далеко не один сотрудник Второй Площадки, которому везло - хотя это с какой стороны поглядеть - выживать достаточно долго. Основания были, было - что уж тут - даже желание - но раз за разом его удавалось отбивать: иногда самому, иногда с помощью "стрел", среди которых он уже больше года не чувствовал себя чужим, не чувствовал себя палачом, что пытается завязать дружбу с жертвой...

Этот год он мог бы считать, наверное, самым счастливым, если бы не было всего остального. Если бы не было того жуткого подземного мавзолея, где осталось столько их бойцов, если бы не было только той американской шайки безумцев, надежно прикрытых на всех уровнях власти, экспорт чьего товара - искусственных Апостолов - им пришлось срывать, рискуя развязать очередную мировую войну, если бы только...

Иллюзий больше не было и потому он мог признать и признавал - все они менялись. Похудел, осунулся бессменный глава Второй Площадки, глаза его, пусть еще бывало и вспыхивали по-прежнему, действуя на собеседника, словно удар хлыста, потускнели, утратили старый фанатичный блеск. Подросли подопечные контролера, став взрослее и опытнее, но ни то, ни другое, не принесло им, похоже, облегчения - старые страхи уходили только для того, чтобы смениться новыми, а застарелая боль и не думала отступать, напоминая о себе в самые неподходящие моменты. Все они менялись, что внутри, что снаружи, и он не мог не понимать, почему его уже полгода как сторонились в коридорах Второй Площадки: исхудавший, с двумя седыми прядями в волосах и мертвым, "тухлым", как сказала Анна, взглядом, он сходил с ума по ночам, просыпаясь и начиная шарить руками в поисках автомата, пусть что-то внутри и понимало прекрасно - от того, что в этих снах за ним гналось, отстреляться не вышло бы. Старался закрывать руки до плеч, чтобы никто не видел следы от зубов. С большим трудом дышал через нос, который, пусть вылеченный от перелома, похоже, сросся все-таки не так хорошо, как ему обещали. Бледнел и отступал, когда кто-то ему возражал. Ужаснее всего было, впрочем, не это: однажды, гуляя по широкому мосту, он поймал себя на мысли, что машинально прикидывает, как его лучше взорвать - совсем как Юрий, из которого он столько времени пытался - почти безуспешно - вытащить острые шипы, полученные во время обучения, сделать его человеком...

Полковник закрыл за ними массивную дверь зала для совещаний - последний пока что пустовал, и, судя по всего нескольким стульям, что тут оставили, в этот раз все действительно предназначалось только для них - только для "стрел", к которым он уже мог без опаски причислять и себя. Полковник закрыл дверь, остановившись у стены и тихо, тяжело вздохнул, выпуская облачко пара - в зале было ужасно холодно, и та маленькая компания, что вскоре должна была собраться, вряд ли бы смогла надышать достаточно, чтобы его согреть.

-С настоящего момента вы все в доверии нулевой категории, - помолчав какое-то время, произнес глава "Атропы". - Это дело Директората и все, кроме вас, кому придется им заниматься, после подвергнутся обработке. Вынужденная мера, лейтенант.

-С чем мы имеем дело?

-Предательство на высшем уровне, - тяжело произнес Щепкин. - Ответственный за апрельский саботаж был, наконец, установлен. И взять его под стражу без помощи "стрел" вряд ли получится.

-Кто? - коротко спросил Алеев, вцепившись руками в холодную поверхность стола.

-Маг из красного списка, - не менее лаконично ответил полковник. - Из списка тех, кого считают чудовищами даже худшие из худших...

Под ногами натужно скрипели половицы. Лучи фонарей нервно отплясывали по стенам. Проводку в доме перерезали первым делом, сразу же после того, как заблокировали все найденные выходы. Два отделения снаружи, еще одно осуществляло проникновение - как ни странно, все шло как по маслу. Все шло слишком легко - именно поэтому они и не расслаблялись, а напротив, накручивали себя все больше и больше, готовясь открыть огонь на любой подозрительный шорох, на любую внезапную тень...

Сержант Анатолий Продувалов резким движением утер пот со лба, скользнув лучом света по высокой, похоже, недавно вымытой, лестнице, что вела на третий этаж. Этот загородный домик в глуши оказался настоящим особняком - потеряться тут ничего не стоило, ничего не стоило тут и умереть...

Как ни странно, защиты, с которой взвод ждал здесь столкнуться - столкнуться и неизбежно запросить помощь - по сигналу немедленно вступила бы в дело резервная группа, состоящая из пугающих бойцов до дрожи "глушителей" - обнаружено вовсе не было, более того, создавалось такое ощущение, что мастерская уже давно была покинута - так же, как и другие убежища цели в разных городах, от захвативших которые групп приходили вполне однозначные доклады - везде хоть шаром покати. Хорошо если бы так и здесь оказалось: в этом случае преследование, скорее всего, уже окончательно передадут "глушителям", сняв эту рискованную задачу с группы, которую бросили сюда лишь потому, что она оказалась ближе всех прочих...

Цель не имела типовой отметки об опасности, что означало лишь одно - она была вне каких-либо разумных категорий - маги иного толка в красный список просто не попадают. Их единственным шансом на успешное осуществление операции была внезапность: в случае провала тем, кто придет после, придется иметь дело с уже осведомленной об угрозе и играющей в полную силу целью.

Хотя, судя по тому, что защита была снята, цель уже успели предупредить...

И - хочется верить - она уже успела смыться...

Вспотевшие лица под черными масками, напряженные взгляды - кто-то нет-нет, да и сморгнет нервно, вновь приникнув к прицелу. Полное молчание в эфире - все необходимое передается лишь резкими знаками на затекших пальцах. По одному такому знаку четверка бойцов выдвигается вперед, быстро берет под контроль лестницу и верхнюю площадку. Очередной безмолвный сигнал - наверху все тихо - и вот туда спешат остальные, берут на прицел каждую дверь, каждое окошечко...

Двери эти никто не вышибает, о нет: напротив, их невыносимо медленно приоткрывают, тут же отскакивая в разные стороны и обеспечивая четкую линию стрельбы тем, кто уже стоит наготове. Комнату за комнатой, зал за залом.

Пусто. Пусто. Пусто...

А эта дверь будет побольше, определенно. Кроме нее осталось на этаже всего три, но они слишком далеко, вначале...вначале эта комната, несомненно.

Эту дверь берет на прицел он сам - и отмахивает команду тем, кто ближе всего сейчас к ней. Смотрит с невыносимым напряжением, как Ермолов и Волчков занимаются дверью.

Только бы никого. Только бы никого...

Дверь приоткрывается, бойцы расходятся по обе стороны...

-Стучаться, я так понимаю, в ваше время уже не учат.

Лишь колоссальная выдержка не дала ему дать очередь на голос в ту же секунду, что он его услышал. А в секунду следующую стал виден и говорящий - вернее, говорящая - темная высокая фигура в дальней части просторного зала.

Уже безо всякой команды врываются они внутрь, уже безо всякой команды блокируют вход, берут на прицел хозяйку дома - та сидит за высоким столом из темного дерева.

Шесть человек здесь, вместе с ней. Еще шесть этажом ниже, и еще два отделения по двенадцать человек в каждом снаружи, у обоих входов. И чего они так испугались? Опасной она не выглядит, да и вообще - магия магией, а старая добрая пуля, будь хоть трижды дурой, всегда быстрее. А уж они могут набить ее пулями так быстро, что не то, что слова - слога не скажет...

-Соколова, Софья Кристиановна. Вы арестованы приказом Директората, - крепнущим вместе с его уверенностью голосом произнес Продувалов, медленно приближаясь к цели. - Ваши полномочия отозваны, ваши права аннулированы. Отключить всю имеющуюся магическую или иную защиту и сдать все, что может быть использовано в качестве оружия. Доношу до вашего сведения, что в случае любых попыток к сопротивлению или бегству мы открываем огонь без предупреждения...

Кто-то из бойцов настороженно принюхался - по залу тянулся мягкий сладковатый аромат. На столе, помимо большого листа бумаги, исписанного от края до края - рядом стояла чернильница с пышным пером - лежала тлеющая трубка, которая и была, похоже, источником оного - на краю стола также можно было обнаружить пару пустых пузырьков с пожелтевшими, полустертыми этикетами на английском.

-Не мое это имя, - мрачно говорит сидящая за столом женщина. - Нет в нем власти.

Хозяйка опустошенной мастерской высока ростом и сплошь обряжена в черное - от сапог и платья до шелковых перчаток и большой шляпы с траурной вуалью, полностью скрывающей лицо.

-Вы меня поняли? - рявкает Продувалов, останавливаясь точно напротив стола - автомат его почти упирается в темную вуаль.

-Ваше звание? - не обращая ровным счетом никакого внимания на окруживших ее бойцов, спрашивает женщина в черном. - Хотя, можете не отвечать, я сама прекрасно вижу, - она тяжело вздохнула. - Они посылают сержанта взять меня. Господи, Константин совершенно выжил из ума.

-Отключить всю...

-Здесь ничего нет, солдат. Давно уже нет.

-Вы...знали? - у Продувалова сдают нервы - он не должен был ничего спрашивать, но ничего не может с собой поделать.

-Конечно. Я знала еще с прошлого года, что эту катастрофу мне не простят, - женщина в черном медленно положила руки на стол - достаточно медленно, чтобы не спровоцировать кого-то на выстрел. - Знала я также и то, что все мои прежние заслуги, в том числе всестороння помощь вам во время войны и после будут немедленно забыты, стоит мне только где-нибудь напортачить. Или - если мы будем говорить откровенно - стоит лишь кому-то подвести меня под удар. Я никогда не питала иллюзий насчет Директората...

-Вставайте, - один из бойцов уже подходил к столу с тяжелыми наручниками. - Без фокусов.

-Вы даже не позволите мне закончить завещание? - горько усмехнулась глава "Авроры". - Мне всего лишь осталось поставить подпись...

Продувалов, жестом отправив одного из бойцов за спину арестованной, бросил быстрый взгляд на лист бумаги. Вроде бы ничего странного...кроме, разве что, того, что текст был написан по всем правилам дореволюционной орфографии...

-Одно движение, - предупредил сержант, подгоняя чернильницу поближе к листу. - Одно неверное движение...

Уже все. Уже почти все. Сейчас на нее наденут браслеты, а он лично впихнет в глотку цели таблетку из особого запаса - десять раз пережженная рябина и еще какая-то дрянь, в чей принцип действия вдаваться - занятие явно не для средних умов. И все закончится. И все закончится...

-...буду уничтожена весьма неаккуратным и болезненным способом. Уже поняла, солдат, можете не повторяться, - осторожно вытянув перо и стряхнув пару капелек, глава "Авроры" размашисто расписалась внизу листа. - Благодарю, господа. Теперь я могу идти с вами, - вернув перо на свое место, она все так же медленно приподнялась. - Вы ведь позволите мне лично вручить бумагу Директорату?

-Х-хорошо, - нервно бросил Продувалов. - Архипов, наручники...

Замах главы "Авроры" был настолько стремителен, что никто из уже успевших чуть-чуть, но все-таки расслабиться бойцов, не успел отреагировать раньше, чем он достиг цели. А потом - потом было уже поздно.

Каллиграфическим почерком выписанный текст полыхнул багрянцем, и бумага - нет, уже стальной прямоугольничек с бритвенно-острыми гранями - рассекла изумленному Продувалову горло. Самый расторопный из бойцов успел выстрелить - пуля раскрошилась в нескольких сантиметрах от цели вместо того, чтобы уйти куда-то в позвоночник. Мгновение спустя сталь вошла ему ровнехонько в переносицу, и, пройдя сквозь череп, словно сквозь масло, погрузилась в лицо следующего...

Шесть тел осели на пол практически одновременно - во лбу последнего торчал дымящийся, тающий на глазах кусочек металла.

Стряхнув с перчаток капельки крови, глава "Авроры" вытащила из-под стола увесистый металлический ящик, отделанный потертой кожей. Поставив его на пол, бережно, почти ласково, провела рукой по гладкой поверхности, отмыкая один старый, украшенный резьбой замок за другим.

Остался лишь последний, что замком вовсе не выглядел - небольшое углубление в крышке ящика, выполненное точно по форме человеческой ладони. Сдернув перчатку и вложив в него руку, она тихо улыбнулась, приветствуя нахлынувшую почти моментально боль как старого знакомого. Поначалу она чувствовала лишь гладкий металл под своими пальцами и легкое покалывание, словно рука начинала отекать. Боль усиливалась очень быстро - слабое жжение сменилось таким жаром, что любой другой уже наверняка бы с криком отнял конечность от этого отверстия, что вело, казалось, в адскую печку.

Она же лишь улыбалась, прикрыв глаза - пусть на скрытом за вуалью лице и выступило несколько капелек пота.

Слабый укол в ладонь положил боли конец - дождавшись, пока то, что находилось внутри, признает кровь своей хозяйки, графиня Августина Базилевская осторожно вытянула руку наружу: совершенно целую, с крохотным следом от укола - хотя если судить по испытанной боли, ей полагалось быть обгорелой, почерневшей культей. С тихим щелчком отомкнулся последний замок, заработал старый механизм, и ящик стал раскрываться, словно какой-то дьявольский стальной цветок.

С конца войны ситуации, требовавшие от нее выпускать это на волю, можно было пересчитать по пальцам. Была ли сейчас настоящая нужда в этом или ей просто хотелось потешить зревшую долгие годы ненависть? Однозначного ответа у нее не было - своя доля правды была везде. В конце концов, прошло уже много лет, в конце концов, сменилось уже много поколений - и мало кто из ныне живущих знал, как ее звали когда-то...мало кто знал о том страхе, что всегда шагал впереди нее, первым обрушиваясь на врагов.

Нужно было напомнить.

Напомнить то имя. Напомнить вкус того страха.

Стальной цветок раскрылся, обнажая содержимое.

Минуло не больше трех минут, прежде чем ночь наполнилась криками...

Старый проектор пыхтел пострашнее иных паровозов - что уж говорить про жар и запах паленого, который оттуда тянулся, расплываясь по всему залу. Иногда, впрочем, и его оказывалось недостаточно: некоторые фотографии были настолько старыми, что с них даже боялись сделать копии - упакованные в защитный слой, их осторожно передавали по рядам.

Алеев несколько ошибся в своих рассуждениях: помимо его самого, Анны, Юрия и Ольги - а также, конечно же, полковника - на экстренное совещание прибыли еще двое. Одним был ужасно небритый тип средних лет в поношенном двубортном пиджаке, что занял место неподалеку от стены, на которую проектор выводил изображение - время от времени он вытаскивал из пачки сигарету, крутил в руках, и снова убирал. Вторым оказался "глушитель", но его, понятное дело, никто в расчет не брал - даже как человека.

-Прежде чем мы начнем разбор целей, напоминаю - все, что вы услышите в пределах этой комнаты, здесь и останется, - грузно опустившись на стул, произнес Щепкин. - Это операция Директората, а значит, ее никогда не было. Итак... - он замолчал, словно не зная, с чего начать - Алеев удивился, ибо с главой "Атропы" такого отродясь не случалось. - Товарищ Лихарев, вам слово.

-Благодарю, - закончив свои измывательства над несчастной сигаретой, небритый тип распрямился, обратив свой взор на ряды слушателей. - Представляться десять раз не буду, кому надо, меня знают, перейду сразу к...

Алеев чуть напрягся, вглядываясь в говорящего, чувствуя, как произнесенная полковником фамилия заставляет что-то шевелиться в той части сознания, куда сваливались, словно хлам, давно забытые за ненадобностью воспоминания. Внезапная мысль прошила мозг - вместе с чудовищным удивлением.

Погодите-ка...это не тот же, что...

Он думал, что теперь, спустя столько лет, уже мало что может его удивить. Но поверить в то, что этот вот неказистый мужичок с сигареткой, больше похожий на невесть как оказавшегося тут дворника с улицы - тот самый, по чьим многотомным трудам он с другими кандидатами в контролеры - а равно и добрая половина "Атропы" - изучала магов - он просто не мог. Во всяком случае, не сразу. Лихарев тем временем уже закончил со своим кратким вступлением и задал не менее краткий вопрос.

-Кто из вас имел дело с ведьмами?

Зал молчал. Скосив глаза, Алеев мог увидеть, как зашевелился закутанный в свои шарфы Юрий, как расслабленная до того Анна чуть напряглась. Лишь на усталом лице Сетки ничего не отразилось - похоже, вступать в диалог она вовсе не собиралась. Контролер подумал, что она бы, наверное, предпочла просто считать все необходимое напрямую с проводивших инструктаж, чем вступать в диалог, но тяжелый обруч, что сковывал ее голову - в два раза тяжелее и страшнее на вид чем тот, к которому уже успел привыкнуть Алеев - вовсе не собирался выпускать ее сознание на волю.

-Никто, я так понимаю, - Лихарев вновь вытянул сигарету из пачки и в этот раз все-таки запалил, сделав затяжку. - Хорошо. А кто из вас уже имел дело с кем-либо из так называемого красного списка?

Молчание становилось почти осязаемым. Выдержав необходимую паузу и выдохнув дым, Лихарев продолжил - голос у него был хриплый и несколько насмешливый.

-Значит, прежде всего на мне лежит задача объяснить, во что вы вляпались. О том, что такое этот список, вы все, конечно, уже слышали, разве что не имели к нему доступа, - говорил он в перерывах между затяжками и выпусканием дымовых облачков. - Одиннадцать самых чудовищных в своей мощи магов - или же их династий - во всем Союзе, говоря самыми грубыми словами - одиннадцать имен тех, кто находится вне разумных категорий оценки угрозы. Те, кого человеческими средствами практически невозможно сдержать или уничтожить - или же те, на кого потребуется потратить такое количество сил, что потери будут сопоставимы с небольшой войной. Одну фамилию мы с облегчением из списка изъяли в том году - к счастью, в этот раз уже навсегда - но это не значит, что другие прекратили существовать. Заметьте, я говорю "существуют", но вовсе не обязательно что за этим следует "живут". Если даже кто-то из вас и привык до сих пор ставить знак различия между магом и человеком, я отдельно подчеркну - личности из красного списка отдалены от людей настолько, насколько это вообще возможно. Как минимум три пункта из списка имеют определенную примесь демонической крови, а еще один...

-Я бы попросил переходить к сути чуть быстрее, - вежливо, но настойчиво произнес полковник. - У нас не так много времени.

-Конечно, - кивнул курильщик. - Положение в списке, само собой, не статично, потому как его пункты, как я уже отмечал, продолжают существовать и действовать - чья-то сила растет, обеспечивая более высокую позицию, чья-то падает вместе с номером вплоть до исключения из списка...я был приглашен для краткого инструктажа по персоне, что в настоящий момент находится в первой пятерке.

Словно по сигналу "глушитель" подал слайд в проектор - и на стене появилось изображение высокой женщины в несколько старомодном черном платье, с лицом, укрытым траурной вуалью от большой шляпы.

-Графиня Августина Базилевская, также печально известная, как Стальная ведьма, - произнес Лихарев, ткнув окурком в сторону изображения. - Следующий, пожалуйста.

Со щелчком изображение вновь сменилось - теперь то было лицо крупным планом. На вид Алеев мог бы дать ей не больше тридцати лет - лицо было спокойным, даже приятным, с легкой печатью усталости. Большие глаза, длинные темные волосы...взгляд контролера - как и взгляды остальных - приковали куда сильнее застарелые ожоги на правой щеке, уходящие далеко назад, под волосы.

-Кислота, - тихо пояснил Лихарев, вновь кивнув "глушителю" - и тот снова отщелкнул слайд: теперь по стене расплывалось несколько небольших старинных гербов. - Было по меньше мере три дворянских рода с интересующей нас фамилией, но они все чисто человеческие. Четвертый...его очень мало кто помнит, но именно они - та в равной мере древняя и страшная династия, что нам нужна, - с очередным щелчком сменился очередной слайд - герб теперь остался лишь один - большой, массивный. - Вот они. В щите с черным полем изображен шествующий серебряный василиск, щит увенчан дворянским шлемом - графский, как можете заметить по числу решетин - и короною, на поверхности которой впрям смотрящая кошка, намет на шлеме лазоревый, подложен также серебром...

-Поменьше геральдики, побольше дела, - просипел полковник. - Иначе я начну куда сильнее сомневаться в вашей способности провести этот инструктаж.

-Да-да, конечно, - усмехнулся Лихарев. - Прошу прощения. Эта семья, как я уже сказал, очень, очень старая. И очень опасная. Мы не можем даже приблизительно отследить, в каком веке она вообще берет начало, но одно знаем точно - все они практикуют ведовство...нет, не так. Это не просто их основная практика, это сплавлено с ними, словно...словно болезнь, если хотите. С ней рождаются, с ней сходят в могилу. Контролер - вы ведь помните, на чем держится современная магия?

-Воспроизводимый эффект может быть достигнут и техническими средствами, если совсем грубо, - припомнил старые знания Алеев. - Так ведь?

-Правильно, - чуть улыбнулся Лихарев. - Выше уже Волшебство. Но не все пытаются стремиться вверх - кое-кто просто отступает чуть в сторонку...

-Я не совсем понимаю...

-Я не могу назвать ведовство тауматургической системой, - ткнув тлеющим окурком в сторону слушателей, произнес Лихарев. - И тому несколько причин. И главная - грубое нарушение принципа, озвученного вами только что - ведь пресловутым человеческим, обычным способом мы не в состоянии, допустим, обратить своего недруга в животное или создать существо, которое будет невозможно поразить современным оружием просто потому, что оно отказывается его понимать. Значит ли, что между ведовскими практиками и Волшебством можно поставить знак равенства? Ну, не знаю, не знаю. Как по мне, первые просто жестоко насилуют тауматургические правила, а второе еще и снимает об этом порнографию, - Лихарев улыбнулся, потянувшись за новой сигаретой. - Этим вещам не учат в Ассоциации, потому что их сложно загнать в так любимые ими узкие рамки, но тем не менее, кое-какие критерии я могу вам дать. От традиционных шаманских практик до клишированных ходов сказочных ведьм - вот что попадет под эту категорию. И именно этим их практиканты опасны - они искорежат реальность вокруг вас так, что вы и без Волшебства уедете в страну мягких стенок и ремешков на кровати. И хорошо если не в страну вечной охоты, - хмыкнул он. - Род Базилевских...ну, скажем просто - они достаточно стары для того, чтобы срастись с тем, что практикуют, срастись намертво - уже не разлепишь. Достигая пика силы, их женщины как правило перестают стареть, зато после рождения ребенка живут самое большее год, если вовсе не умирают сразу после...процесса. Таким образом у них нет необходимости контролировать число наследников и как-то вообще спешить с их...производством: когда преемник появляется, он забирает все и сразу, включая жизнь родителя. Эта...особенность характерна для ведовских династий многих стран, но у нас, насколько мне известно, сохранилась в считанных единицах. Как и в той, о которой я веду речь...

Аккуратным движением "глушитель" отключил угрожавший перегреться проектор - Лихарев продолжал тянуть слова и пускать дым.

-Первые упоминания о Стальной ведьме относятся ко второй половине XIX века, - произнес он, сбивая пепел. - Уже тогда ее побаивались - и не зря, скажу я вам. В их семье существовала практика именования, позволявшая жестко контролировать наследника. Каждый член семьи имел так называемое внутреннее имя, на которое завязывалось весьма мощное проклятье - проклятье, вносившее в работу Цепей настолько сильные помехи, что, фактически, лишало мага силы на долгое время и травмировало на множестве планов единовременно - достаточно было лишь обратиться к нему по данному имени. Своего рода изюминкой системы было то, что до определенного возраста наследник попросту был не способен запомнить это слово, как бы ни старался - оно стиралось из памяти едва ли не сразу после применения к нему. Противостоять этому было почти невозможно - обычная "прогонка по Цепям" приносила при именовании лишь еще большую боль. Говоря о графине, мы почти всегда оперируем больше слухами, чем фактами, но согласно одному из таких слухов, уже в возрасте тринадцати лет она самым жестоким образом вырвала свое имя из отца - а вместе с ним и власть. Второй раз она появляется на страницах истории уже в начале XX века - и, если учесть то, что с тех пор ее облик практически не менялся, можно сделать вполне четкий вывод: она разобралась со своей силой за неполных тридцать лет, чуть больше, чуть меньше...

-Наше время ограничено, - вновь заговорил полковник. - Я, конечно, помню, что у нее насыщенная биография, но давайте пробежимся по особо показательным случаям и на этом все.

-Как угодно, - пожал плечами Лихарев. - Она всегда стремилась к власти, и отлично использовала к своей выгоде множество слабых духом людей, предпочитая сама оставаться в тени. Впрочем, иногда все же приходилось оттуда выбираться. Согласно чудом сохранившемуся документу - свидетельскому показанию конца 1916-ого года - ее видели в одной примечательной компании, собравшейся по не менее примечательному поводу. Согласно документам иного расследования, уже относящегося к магическому сообществу того времени, Феликс Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович, Владимир Пуришкевич и остальные участники того сборища получили от нее три зачарованные пули, способные преодолеть высшие защитные и исцеляющие Таинства - впрочем, если вы знаете историю, то знаете, что и их-то хватило с трудом...

-Погодите, - удивленно произнес Алеев. - Так что, то убийство - она...

-Причин ее вмешательства мы не знаем, - ответил Лихарев. - Возможно, опасалась того, у кого получалось дурить головы получше ее, возможно, он, напротив, лишь защищал от ее влияния царскую семью, возможно, ей самой кто-то дал этот заказ...впрочем, неважно. Оставим в покое дело с тем безумцем, перейдем к делам более поздним. Год 1919-ый. Про барона Бладберга, контролер, я думаю, вам уже и так хорошо известно...

-Слишком, - глухо сказал Алеев. - Слишком хорошо.

Воспоминания о мавзолее накатили волной - волной черной и липкой, словно деготь, и лишь с большим трудом он заставил себя стряхнуть их с себя, возвращаясь к настоящему.

-Так вот, еще до того, как появилась "Черта" - предтеча Ленинградского Клуба - до того, как мы смогли встать на ноги по-настоящему и понять, в каком мире живем на самом деле - была еще одна операция. Страшная. Кровавая. Но без нее не было бы, не побоюсь сказать, и нас...

"Глушитель" молча передал Алееву старую фотокарточку. На ней было трое: высокий человек в поношенном плаще, с замотанными белой повязкой глазами, весело улыбающаяся девушка в облачении сестры милосердия - с ее глазами тоже было что-то странное, заметное даже на фотографии - и тощий лохматый тип с футляром от какого-то музыкального инструмента на коленях.

-До "Черных стрел" были, само собой, и другие подобные...формирования, - осторожно покосившись на Щепкина, произнес Лихарев. - И не только с нашей стороны. Когда стало ясно, что врагом Бладберга является не революция, но все человечество, когда стало ясно, насколько далеко он намерен зайти, когда стало ясно, что он уже - бог в изобретенной им самим безумной религии - уничтожить его захотели не только мы. Угрозу первым осознал кое-кто из белых...догадаетесь с одного раза, как звали эту прозорливую особу?

-Это... - Алеев вгляделся в фотографию.

-Это так называемая Юродская бригада, - усмехнулся Лихарев. - Личный отряд графини Базилевской, сформированный, чтобы найти Бладберга и воздать ему по заслугам. Поручик Иннокентий Юшков - он же Фаталист, он же Слепец, он же Судья. Те, кто выжил после встречи с ним - а таких было немного, лейтенант - награждали его едва ли не десятками звучных прозвищ. Вера Комарик - Апостол, слабейшая из своей стаи, от которой то ли отбилась, то ли одна и выжила. Промышляла ранеными на фронтах Первой мировой. Тимофей Сверчков, он же Снотворник. Чудовищной силы юрод...

-Вы уже второй раз употребляете это слово, - остановил рассказчика Алеев. - Что тогда им обозначали?

-То же, что сейчас прячется за "психиками", - Лихарев бросил взгляд на Юрия, Анну и Ольгу. - Маги рассуждали очень просто. Им приходится десятилетиями, если не веками, грызть гранит своей "науки" чтобы хоть чего-то оттуда выгрызть и проглотить, присовокупив к своей силе, а кое-кто кто уже рождается с даром - и некоторые дары такие, что магам даже и не снились. Кто-то, кто грубо обходит их - нахалы, выскочки, получающие все "не по праву", как они считали. Вот отсюда и юроды...на Западе, если не ошибаюсь, в те времена был популярен, с позволения сказать, термин "фикт", от латинского...ладно-ладно, товарищ полковник, я понял. Короче и по существу. Если короче, то эта шайка на определенном этапе встретилась уже с нашим разведывательным отрядом - по большей части он также состоял из людей, но и в нем были свои...уникумы.

"Глушитель" передавал Алееву фотокарточки - Лихарев же представлял изображенных на ней людей одного за другим.

-Крест, - на карточке - низкорослый мальчишка с выбритой головой и пустым взглядом. - Искра, - коротко стриженная девушка в мятой кожанке. - Покойник, - высокий тип с отекшим лицом и тяжелыми очками на длинном носу. - А вот...ладно, ладно, перехожу к делу, - отозвав "глушителя" назад, Лихарев закурил уже третью по счету сигарету. - Перед лицом угрозы со стороны барона нашим группам пришлось сотрудничать. Сотрудничество было такое...с треском и руганью, мягко скажем. В итоге разведывательная операция была успешна завершена и с осени двадцатого года "Черта" начала действия против барона.

-Остальное я знаю, - произнес Алеев.

-Ошибаетесь. Знаете ли вы, что именно графиня подсказала, пусть тогда и анонимно, как вывести из игры лучшего агента Серафима? Тысяча Шагов Смерти, это нафаршированное реликвиями времен Эпохи Богов чудище - мы бы не остановили его без тех подсказок. Знаете ли вы что возведение мобильной крепости шло при ее финансовой поддержке - которая прекратилась, едва ей стало ясно, что на самом деле планировал Серафим? Знаете ли вы, наконец, истинную судьбу части золотого запаса империи?

-Нет, - напряженно ответил лейтенант. - Но вы же мне расскажете, не так ли?

-Колчаковское золото искали по озерам и заброшенным шахтам, по подвалам японских, британских, американских банков. С таким же успехом они все могли искать у себя по кладовкам, - усмехнулся Лихарев. - Стальная ведьма не упустила шанса урвать свой кусок там, где бесстыдно воровали уже все, кто только мог. Уже после того как диктатора взяли под ручки в Иркутске, кое-кто заметил, что одна особа, которую ранее нередко видели при нем и других важных фигурах, таинственно исчезла. Она использовала его так же, как и множество лиц из Чехословацкого легиона - пока мы занимались Серафимом, ведьма уже сматывала последние удочки. Всплыла наша неугомонная графиня уже во Франции, в двадцать четвертом году. Незадолго после того, замечу, как окончательно сформировавшийся костяк Директората утвердил название - название которым мы пользуемся и поныне - Ленинградский Клуб.

-Так золото...

-Думаю, то, что она не растратила в тридцатых, до сих пор спрятано где-то в Европе, - пожал плечами Лихарев. - Одним из условий нашего соглашения с графиней в сорок первом году было то, что никаких финансовых претензий с нашей стороны к ней не будет - что упало, то пропало, как говорится. В начале двадцатых нам, признаться, было не до золота и одной дурной ведьмы - мы, завладев баронскими архивами, впервые по-настоящему открыли глаза и увидели мир таким, каков он есть. Мы были словно дети, и учиться ходить нам предстояло еще долго. И не без синяков. В Европе Стальная ведьма успела прославиться несколькими смелыми проектами - из-за ее чудовищной силы и редкости этой самой силы Часовая Башня выписала приказ на Печать уже в первые ее годы в эмиграции - он так и провисел до сороковых, потому что никто не захотел идти за ее головой без реального повода - а следы, чтобы такого повода не предоставить, она заметала четко.

-И когда же она к нам вернулась?

-В начале войны. Боевые действия на московском направлении поначалу развивались для противника успешно - на том из фронтов, что от глаз людей скрыт, само собой. Покажите-ка...

Щелчок. Пыхтение старенького проектора. Шесть фотографий - старых, но вполне себе четких.

-Клеменс Беш, Николас Бадер, Тимо Месснер, Ангела Хазе, Гюнтер Фрай...и лидер группы - Станиславус Ольм. Тулийский авангард. Мастера своего дела, почти все - из довольно-таки почтенных семей. С репутацией... - Лихарев невесело усмехнулся. - Гоняли нас в хвост и в гриву с самого начала войны, пока ведьма не объявилась.

-Почему она решила вернуться? - произнес лейтенант. - Почему решила помочь?

-Мы банально могли предложить ей больше в случае победы, - вместо Лихарева ответил полковник. - Больше свободы в работе, больше власти. Что еще нужно магу?

-Все так, - кивнул курильщик. - В Европе сложно развернуться из-за Ассоциации, а Штаты до сих пор в магическом плане представляют собой салат с креветками, в котором крайне тяжело спокойно заниматься делом. Тогда было ничуть не лучше. Так или иначе, Клуб принял условия графини...бывшей. Место в Директорате, руководящий пост на Первой Площадке, полная свобода действий в отношении противника...пунктов в договоре было много, и в первые месяцы мы даже считали, что сами нарушим их все - раз уж стране все равно крышка. Она запрягала достаточно долго, чтобы мы заволновались, но зато потом нас так лихо понесло...

-Что она сделала? - спросила Анна.

-Еще около полутора лет мы этого толком не знали, - проговорил Щепкин. - Вся группа Ольма просто словно взяла и испарилась, а наши дела стали выравниваться. В сорок третьем был еще один неприятный до крайности инцидент, но тут уже подсобила другая семейка...

-Примерно тогда же мы захватили некоторые интересные архивные документы, после чего судьба группы Ольма стала ясна, - вновь взял слово Лихарев. - Стальная ведьма была и остается специалистом в области проклятий, и тогда она, наверное, повеселилась от души. Клеменс Беш умер на заседании штаба - согласно показаниям свидетелей, его позвоночник внезапно начал бесконтрольно расти, пока не пробил макушку и задний проход одновременно...

-Вешка, - произнес полковник. - Слышал, в древности они такими вот беднягами отмечали свою землю.

-Все так, - вновь кивнул Лихарев. - Тимо Месснер, по крайней мере, умер быстро - отделался железными корнями волос, доставшими до мозга. Николас Бадер...ткани его пищевода стали настолько чувствительны, что любой прием пищи вызывал адскую боль - вместе с тем проклятье подарило ему чудовищный голод. Согласно отчетам, он заперся в заставленной едой комнате - когда ее вскрыли, он уже был мертв от истощения...так и не тронув ни крошки из своих огромных запасов. Ангела Хазе утратила способность запоминать лица - стоило ей лишь моргнуть, и человек, с которым она разговаривала секунду назад, вновь становился для нее незнакомцем. Закончила в сумасшедшем доме, в петле из простыни. После смерти ее тело иссохло до состояния мумии меньше чем за сутки, а в какой-то момент из него полезли крайне ядовитые насекомые...

-Может, хватит уже? - бросила Вторая. - Мысль мы вроде уловили.

-Гюнтер Фрай, - невозмутимо продолжил Лихарев. - Отчет весьма неточен, но, кажется, этот малый просто сгнил заживо за неделю. Он пытался сбросить проклятье, но в итоге перекинул его еще и на всех своих близких. Его супруга, ожидавшая в то время ребенка, погибла во время родов, а их сын появился на свет уже мертвым, задушенным собственной пуповиной. Что же касается Ольма...

-Что же? - спросил Алеев спустя минуту тишины.

-Отчета о его судьбе нет, вернее, он был уничтожен. По всей видимости, с ним сталось что-то настолько отвратительное, что немцы решили не заставлять терпеть это даже бумагу. Как бы то ни было, авангард был выкошен, но кое-кто из Директората поговаривал, что ее...методы работы выходят за все пределы. Полумер она не знает. В сорок втором...

-Думаю, достаточно, - прервал его полковник. - Я подведу для вас итог. Прошлогодняя катастрофа - также ее рук дело. Мы не знаем, что стало тому причиной: желание вывести из игры еще один пункт из красного списка, который давно был с ней не в лучших отношениях, или же что-то большее...как бы то ни было, Директорат хочет, чтобы она была арестована...или чтобы ее не стало в ближайшее время. Противник, с которым нам предстоит столкнуться, вне всяких сомнений, чудовищный...да, Первый?

-Как ее уничтожить? - просто спросил Лин, до того сохранявший молчание - страха в его голосе почти не чувствовалось.

-Согласно моим исследованиям данного...типа, наибольшие шансы может дать следующий вариант, - заговорил Лихарев. - Ведьму нужно застать на территории, максимально чужой для нее, лучше всего бы, конечно, вообще подошла другая страна, настолько удаленная от места ее рождения, насколько это возможно...

-Провал, - грубо оборвала его Анна. - Нам нужно хлопнуть ее до того, как она найдет способ смыться.

-Командование операцией я беру на себя, - мрачно проговорил глава "Атропы". - Так мы сможем...

-Стоит ли так подставляться? - бросил Лихарев.

-Я знаю ее лучше других, - отрезал полковник. - И она меня тоже хорошо знает. Если у кого-то и есть шансы хотя бы попытаться уладить дело миром, это я, - вздохнул он. - В конце концов, лишние трупы не нужны никому. Она маг, но не дикий зверь.

-После всего этого верится что-то с трудом, - пробормотал себе под нос лейтенант. - Так мы...

Дверь с лязгом отворилась - взмыленный младший офицер из незнакомых Алееву, появившийся на пороге, с порога же и начал говорить - сбивчиво, глотая слова:

-Товарищ полковник, срочный доклад...

-Слушаю, - поднял взгляд глава "Атропы". - Это по вчерашнему самолету?

-И не только, - выдохнул тот. - Они закончили осмотр служащих, результат, судя по обильным повреждениям глаз и нарушениям мозгового кровообращения - грубейшая форма гипноза, из тех, что проламывает все защитные функции организма...

-Апостол, - прошипел полковник. - С этого момента спасательные операции отменяются. При обнаружении цель должна быть уничтожена на месте.

-Но...может быть пассажиры еще...

-С Апостолами "может быть" бывает крайне редко, - отрубил глава "Атропы". - Что еще?

-Одна из наших групп имела контакт с целью номер два. Захват провален, есть убитые...

-Кто отдал приказ? - рявкнул, вскакивая со своего места, Щепкин. - Я вроде бы ясно сказал - Макаровым пока что не заниматься! Только наблюдение!

-Бельский счел, что у них удачный шанс...инициатива...

-В этот раз определенно будет наказуема, - тяжело произнес полковник, прикладывая руку к лицу. - Идиоты. Они только что подсунули нам под ноги чертову мину, и будет просто чудом, если нам удастся с нее слезть и не разлететься на клочочки.

-Цель номер два? - Алеев также поднялся со своего места. - Тоже из красного...

-Нет, но лучше это его ничуть не делает, - огрызнулся полковник. - Его называют Мотыльком. Ученик Базилевской, ее же телохранитель. Еще мальчишкой его послали к нам - послали чтобы выкосить весь Директорат...

Квартира оказалась однокомнатной - и было в этой самой комнате почти что шаром покати. Крепко завешенные окна, небольшой шкафчик в углу, чемодан у батареи...на том убранство и заканчивалось.

Макарова шатало, словно пьяного. Опершись на стену, он кое-как проковылял через коридор, резко обернувшись назад.

-Вода? - выдохнул он, бешено вращая глазами.

-Там, - коротко ответил Татарьев, захлопывая дверь.

Мотылек ничего не ответил - ввалившись на холодную темную кухню, он для начала опрокинул в себя все, что нашлось в стеклянном графине, после чего отвернул кран, и, тяжело дыша и отплевываясь, принялся промывать лицо.

-Вы там водопровод вылакать собрались? - мрачно поинтересовался Татарьев. - У нас полчаса, максимум час. Приходите в себя побыстрее, нам надо...да что с вами?

-Отлезь, сколопендра, - простонал Мотылек, сползая на пол и хватаясь за голову. - Не видишь, башка отстегивается...вот же гадство, - он с силой шарахнул по раковине. - Думал, у меня еще час есть, два на край...

-Час до чего? - устало произнес Татарьев. - Вы что, больны?

Макаров взглянул на него, как на умалишенного. Еще несколько секунд переводя дыхание, он расхохотался - громко, надрывно.

-Ты вообще знаешь, кого спас? - в перерывах между спазмами хохота, выдохнул он. - Или тоже, как этим - карточку в рыло сунули, да хорош?

-Меня информировали, что у вас...кхм, исключительное состояние, но в подробности не посвящали.

-Исключительное, угу, - прохрипел, отсмеявшись, Макаров. - Поздравляю тебя, лысина, с прибытием в задницу, - все еще пошатываясь, он поднялся с пола, ухватившись за раковину. - Чего будет, знать хотел? Ну слушай. Я ночью остальных от себя отхватил, чтобы работать не мешали, думал, хотя бы на сутки хватит. Просчитался я, лысина, ох просчитался. Скоро вернутся. Скоро снова будем все в сборе. Когда связь отрезал, больно страсть было, но сейчас больнее будет. Буду орать как рабыня на базаре - ты не суетись, не помру. Где вещички мои?

-В комнате. Новая одежда в шкафу.

-Это еще зачем?

-А вы себя в зеркале видели?

-Намек понял, - ухмыльнулся Мотылек. - Я мигом - колеса свои найду, если дома не оставил - и соберусь. Родина тебе доверила, так что бди, - рассмеялся он, выскакивая в коридор.

Татарьев ничего не ответил - прислонившись к стене, он прикрыл глаза.

Каких еще "остальных", интересно, он...

Размышления его прервал звук из коридора - звук падающего тела.

-Макаров?

В несколько быстрых шагов выйдя в коридор, он зажег свет. Да так и застыл у выключателя, на всякий случай опустив руку в карман, где в нее тут же скользнула рукоять верного пистолета.

Медленно поднимавшийся на ноги Мотылек отбрасывал тень настолько огромную, что она походила на какое-то смазанное черное пятно - и оно распухало на глазах. Вот пятно лопнуло, разделяясь надвое, вот от него отделилась еще одна тень...

Тени липли к стенам, отплясывая на них замысловатые фигуры, тени наливались чернотой, и кое-где, если присмотреться, можно было разглядеть нечто похожее на лицо...

Пять или шесть голосов заговорили хором, перебивая друг друга - один свистел ветром, другой шелестел травой, третий разносился лязгом металла, а четвертый звучал словно пересыпающийся песок:

-Что за недостойные, детские выходки? Где мы? Я думаю...Мне ничуть не интересно, что ты думаешь. Твое состояние вызывает у меня определенные опасения. Умолкните. Это что за сухофрукт сморщенный? Позвольте мне узнать его имя. Ты кобуру-то не лапай, без лапок останешься. Кажется, ему вовсе плевать. Нет. Они все сочатся страхом, стоит им лишь узреть нас, исключения...Вот тебе гребаное исключение, трепло пустынное. Стоит, пялится. Разорвать его, что ли? Если позволите присоединиться к вашей беседе, коллеги, я выскажу свою точку зрения - по всей видимости, данная особь просто-напросто слишком примитивна, чтобы бояться. А по-моему, его слишком часто по голове били. Вот и облысел раньше срока...

Ветер теперь был не только слышен - его вполне можно было почувствовать кожей - то жаркий, сухой, то наоборот - ледяной, пронизывающий.

Свет в коридоре моргнул - раз, второй...Татарьев, непроизвольно моргнувший вслед за покачнувшейся от ветра лампой, увидел - всего лишь на несколько секунд, но увидел.

Коридор буквально ломился от всевозможных тварей, для описания большей половины которых у него попросту не хватило бы выразительных средств. Что-то полупрозрачное, что-то замотанное в грязные, спускающиеся до пола волосы с головой, что-то с мраморно-белым лицом и сочащимися чернотой провалами на месте глаз, что-то расплывчатое, туманная дымка, из которой тянулись к полу и стенам длинные руки по семь-девять пальцев каждая, птицы с человеческими лицами, костлявый кот на плече гиганта без кожи, с мышцами из сизого металла, перекрученные клубки не то щупалец, не то цепей с зелеными светящимися прожилками...

Свет моргнул еще раз, и орда растворилась, а тени вновь слились в одну, что быстро выровняла свою форму.

-Не волнуйся, лысина, - криво улыбаясь, произнес Мотылек, держась одной рукой за стенку. - Это просто...отражения.

-А кто сказал, что я волнуюсь? - пожал плечами Татарьев. - Демоны? На таможне я видел вещи и пострашнее.

В читальном зале архива с трехзначным номером сегодня было на удивление пустынно. Уложив на стол продолговатый деревянный ящик с давным-давно сбитыми и засохшими пломбами, Алеев протер его от пыли, включая тусклую настольную лампу и бросая взгляд на часы. Времени было в обрез - меньше часа на изучение материалов по второй цели, а потом - практически бегом - к своим подопечным - а потом - уже точно бегом - к вертолету...

Отодвинув ящик в сторонку, лейтенант раскрыл брошенную сюда же минут пятнадцать назад папку - краткий отчет, что в ней содержался, и пробежать глазами надо было кратко - время, как-никак, отчаянно поджимало.

Составленный по его запросу отчет был до того сжатый и сухой, что от его строчек только что голова не болела. Пододвинув лампу поближе, Алеев устало вздохнул и принялся листать страницы, глотая текст, просматривая его почти что по диагонали.

...Макаровы...магическая династия родом...

...первые сохранившиеся упоминания...1437-ым годом...

...основные практики...призыв и подчинение духов...

...привязка фамильяра к телу хозяина, основанная на концепте...

...официальной датой раскола называется 1783-ий год...открытие новой универсальной платформы для...

...последовавшее за...изгнание всей ветви Макариных (см. также Макири)...

...контакты с отступнической ветвью не поддерживаются...время...принимает участие в ритуале...Небес...сбор данных затруднен...вырождением...Мато...приоритет наблюдения снижен...

...основная ветвь...настоящий момент функционирует...

...Касьян Макаров...1960-ом году...по обвинению в...

...засекречены...операция "Безбилетник"...покушения на членов Директората...

...в качестве носителя...третий сын текущего...

...объект захвачен живым...

Медленно перевернув последнюю страницу - по слепленным из кусков иных текстов абзацам было четко видно, сколько секретной информации было вымарано при составлении этого краткого отчета - Алеев устало вздохнул, вновь задержав взгляд на последних строках.

...объект захвачен живым...

В комнате становилось все холоднее - такое чувство, что нечто постепенно вытягивало из нее все тепло. В который раз взглянув на сидящего на полу у подоконника Мотылька, Татарьев мысленно отругал себя за излишнюю суетливость - в конце концов, имея дело с магами, особенно с такими странными, как этот, нужно было быть готовым к любым неожиданностям.

Маг сидел, вытянув ноги и привалившись спиной к отключенной батарее, глаза его были прикрыты до узких щелей. Не разлепляя их, он кое-как разорвал пакет, валявшийся рядом и, выдернув оттуда моментально измявшуюся в его руках рубашку, дергаными движениями принялся менять на нее свою - рваную, в темно-синих пятнах. Когда он стянул свою рвань, Татарьев нахмурился еще сильнее: как оказалось, затейливые татуировки покрывали не одни руки - нет, все тело Мотылька было исписано диковинными узорами, которые, сплетаясь, образовывали некую чудовищно сложную схему - даже человек со стороны вроде него мог уловить, что определенный смысл тут вкладывался в каждую линию, круг или иную перекрученную геометрическую фигуру с непременно сложным названием.

-И как вас только еще в приличные места пускают, - проворчал он. - Что это за галиматья?

-Это-то? - Мотылек накинул на плечи новую рубашку и ткнул себя костлявым пальцем в грудь. - Читать, что ли, не умеешь, лысина? Петля Фауста на пальцах Пандоры...тьфу ты, поэт херов, ветошь влажная. Если популярно - вяжешь всех в пучок и выпускаешь за раз. Мне это паскудство первым делом вытянули. Кусками, конечно - схема-то хитрая, папаша на совесть постарался, - он криво улыбнулся, застегивая очередную пуговицу. - Как бы тебе...ну вот, смотри. Часы с цепочкой когда-нибудь имел? Если да, то мысль словишь - если та цепочка запутается в узел, ты с ней часа три потом точно провозишься. Если вообще назад раскрутишь. А если стянуть до упора, не расцепишь вовек. Так и тут, - он подернул плечами. - Схема на схеме, внутри еще схема, да схемой погоняет. Все спутано так, что проще разрубить, чем разнять. А сверху он еще и защиту навесил - не от дурака, нет - как раз от тех, кто знает, куда лезть. Ох и намучилась со мной ведьма...

-Так это с вами дома сделали? - все тем же спокойным тоном поинтересовался Татарьев.

-Ну да, - Мотылек пожал плечами. - Мы же не в сказочке, лысина. Кота в сапогах третьему сыну у них что-то не было про запас. Зато вот той мрази, что с тобой здороваться выходила - целые кладовые. Место жительства им определили - меня, то есть - инструкции дали, да пинка под зад на прощанье...

-Вас отправили уничтожать Директорат.

-Знаешь, мне не особо объясняли что да зачем. Какой резон возиться с куском мяса, который уже ядом набили? Им - дело разъяснили. Мне - нет, - закинув голову, он вгляделся в темный потолок. - Что потом было - не спрашивай, а то чемоданом в тебя запущу.

-Тогда вставайте. Нам пора выходить, не так ли?

-Ни разу не пора, - почти лениво протянул Мотылек. - Она уже в городе. Меня чует. Скоро сама к нам явится.

-Откуда такая уверенность?

Вместо ответа Макаров закатал рукав на правой руке - если приглядеться, можно было заметить странной формы припухлость на предплечье - по форме она напоминала небольшое кольцо.

-Если вы думаете, что мне это все объясняет...

-Некоторые цепочки так хорошо завязаны, что их уже не распутать, - грустно улыбнулся Мотылек. - А некоторые ошейники хрен перегрызешь.

-Что это?

-Следствие, - фыркнул Мотылек. - Следствие того, что она зовет законом ограниченного доверия. Она тертая-перетертая, лысина. Простой клятвы таким мало. Даже клятвы от одуревшего двенадцатилетка, который готов чем угодно поклясться, лишь бы ему жить дали. И что угодно заложить, до души с Цепочками. Поэтому она подарила мне вот это, - он щелкнул себя по руке. - Попытаюсь смыться - оно оживет. Попытаюсь на нее напасть - оно оживет. Доведу ведьму до ручки - она даст приказ и оно оживет. Я подписал такой договор, который целый легион адвокатов не разгребет...

-А были иные варианты?

-А то как же, - оскалился Макаров. - До стеночки пройтись. Или к "стрелам". Мне Щепкин так тогда и объяснил, без лишних соплей. Он, знаешь, сам мужик прямой, как стрела: замочил кучу народа, так умей отвечать. Убил "стрелу" - занимай ее место. Или получай, что заслужил. Неважно, сколько тебе лет, что ты знал, чего не знал и как жить хочешь... - он вновь жутковато улыбнулся. - Сейчас думаю, он тоже прав был, если не он один. А тогда...ну что мне тебе говорить, лысина. Ведьма пронюхала выгоду, да прикатила, когда меня уже увозить собирались. Они там быстро все обтяпали, но в конце он меня все равно спросил. Я сам решить должен был. Что решил, сам видишь... - он хрипло рассмеялся. - Там бы со схемой в черепе ходил, здесь - со змеей железной в туше хожу...что то херня, что это херня, а коли так, не все ли равно, какую жрать? Если так извилиной поворочать, то у нее под крылышком чуток и потеплее...

-Это все звучит, как узаконенное рабство. Вы что, так и будете...

-Кто тебе это сказал, лысина? - рассмеялся Макаров, вновь заговорив на три разных голоса. - Игра еще не закончена, человечек. Эта игра нас погубит. Но скорее - ее. Определенно. Никто не уйдет. Кроме нас.

-Товарищи, я вроде бы не с вами разговаривал, - скривился Татарьев. - Какой добавочный номер мне назвать, чтобы вы вернули обратно хозяина?

-Определенно слишком примитивная особь, чтобы испытывать страх. Чтобы вообще испытывать хоть что-то, - один из голосов хора стал громче. - Было бы весьма любопытно взглянуть на то, что творится внутри его лысой головы.

-Кстати говоря, а почему...почему Мотылек? - невозмутимо продолжил Татарьев.

-Ибо ведьма есть паук, - к хору подключился четвертый голос. - Старый и хитрый паук плетет свою паутину поближе к огню, чтобы наловить побольше добычи, но когда его жадность станет безмерна, и он забудется в ней до конца, до края, то сгорит, как и все прочие...

-Или может, потому, что я отбитый на всю голову, - пожал плечами Макаров - теперь слышен был лишь его собственный голос. - Ладно, лысина, устал я разговоры разговаривать. Иди, постреляй там в стенку, не знаю, на голове постой. Чем вы там обычно занимаетесь. Раньше утра она не явится.

-Здесь опасно оставаться.

-А где не опасно? - Мотылек развел руками. - Выбирая из мест, где я бы хотел получить пулю, я предпочту относительно теплое помещение улице. Что до тебя - никто не держит...

-Каков, все-таки, нахал, - процедил Татарьев. - Как она-то вас терпит?

-А чего ей меня не терпеть? Я вполне выгодное вложение средств и времени, учитывая, что своих наследников ей иметь нельзя, если жить хочет. К тому же, чую куда ветер дует. И когда он меня попытается, как свечку, задуть, тоже почую, - во взгляде Мотылька проступило что-то совершенно чуждое нормальному человеку - да и человеку вообще. - Игра все еще продолжается, разве они тебе непонятно сказали? Мне не много и надо-то, лысина - всего-то ее внутреннее имя прознать. И тогда уже я с ней позабавлюсь, за каждый день, что она...

-Внутреннее имя?

-Соколова она для ваших бумажек. Графиня Базилевская - для людей. Стальная ведьма - это только начало.

-Начало чего? - словно нехотя поинтересовался Татарьев.

-Внутреннего имени с титулом, само собой, - посмотрел на него, как на идиота, Мотылек. - Стальная ведьма...дальше имя, лысина. А еще дальше - я пока не уверен, честно говоря - но то ли "безжалостная", то ли "беспощадная"...не знаю, не знаю, не знаю! - он всплеснул руками. - Один я раз я уже попытался, семнадцать мне тогда было...я почти нашел, лысина, понимаешь? Почти нашел. Года два искал, весь наш дом обрыл, с чердака до подвала...дневники, записки на всех языках, что представить себе можешь, хозяйственная утварь, платочки с монограммами...всех, до кого мог достучаться, выспрашивал потихоньку, духов к ней по ночам подсылал - думал, разговорят во сне... - он замолчал, только что не скрипнув зубами от злости.

-И что же дальше?

-А ничего, - огрызнулся Макаров. - Внутренние имена просто так не даются, у этих обрубков дворянских все традиции какие-то...ну попробовал я, понимаешь? Не угадал. Было больно. Хватит с тебя и того, думаю.

-Хватит, пожалуй, - не стал спорить Татарьев. - Значит, так. Я дам вам и вашей...хозяйке время до пяти утра. Не явится в это время - возвращаемся к моему плану. Усекли?

-А то как же, - хмыкнул Мотылек, отползая в дальний угол комнаты. - Она явится. Еще как явится, лысина. И тебя разбудит, будь уверен.

-Вот это уж вряд ли... - пробормотал Татарьев, покидая комнату.

Отдыхать он устроился на кухне, за шатким столиком. Удостоверившись, что оружие в пределах быстрой досягаемости, откинулся назад, прикрывая глаза.

Маг из красного списка. Ну что ж, посмотрим, что это такое...

За стеной слышались голоса - один, другой, третий...разумно рассудив, что выяснять, по какому поводу Макаров и его незримые до нужды товарищи начали столь бурную дискуссию, у него уже определенно нет сил, он попытался отвлечься собственными мыслями - за которыми и не заметил навалившегося сна.

Пробуждение было не из приятных - резанувший по глазам свет от включенной лампы, тихие шаги, траурная вуаль и черная шляпа, нависшие над ним. Усталый холодный голос.

-Из всех вещей на свете менее всего терпеть я могу две. Остывший чай и бывших гэбэшных псов, которые о себе слишком много воображают...

Интерлюдия 8. Заслуженное.

1987 год.

В этом году они общались строками из "Гамлета" - он находил эту пьесу весьма занимательной в плане подбора шифров - с каждым посланием приходилось порядком попотеть, чтобы добиться достойного результата. Два-три шифрованных письма в год - вот и все, что они могли себе позволить - и каждое, конечно, должно было содержать максимум информации и при том быть лаконичным. С прошлой весны времени для очередного письма все никак не представлялось - дела требовали немедленного решения и строгого контроля, но теперь, когда шнур почти догорел до конца, когда дела эти можно было спокойно передать полковнику и его людям, он улучил момент для составления письма Герде.

Конечно, она знала об апрельской катастрофе - не могла не знать. Но важным было сказать иное - еще одна докучливая преграда на пути убрана, еще один след замело пургой. Радость - если бы он еще помнил, как это вообще называется и что это такое, то мог бы, наверное, ей и предаться. Сейчас же им владело мрачное, холодное удовлетворение - механическое и едва осязаемое - все шло согласно плану. Взявшись за ручку, он на мгновение задумался - не слишком ли это просто? С другой стороны, лучших строк для описания решенной проблемы и желать было не нужно - бумага словно сама их просила. Решив, что отказывать ей в этом не стоит, Кай принялся выводить строки - ему предстояло переписать всю сцену на кладбище из пятого акта - его лаконичное же послание составляло на деле лишь один абзац:

"Гамлет.

Нисколько. До этого можно дойти очень скромно и по пути вероятности. Например: Александр умер, Александр похоронен. Александр сделался прахом; прах - земля; из земли делается замазка, и почему же бочке не быть замазанной именно прахом Александра? Кто посеял в народах страх, перед кем дышать едва лишь смели, великий цезарь - ныне прах, и им замазывают щели!"(1).

Занимаясь составлением письма, он невольно думал о уже пройденных частях схемы. Конечно, соблазн убрать последнего Летичева еще раньше был весьма велик - точнее сказать, велико было количество аргументов в пользу данного решения. Это не составило бы труда, но все же...уроки Черного Человека говорили о том, что негоже гнаться за одинокой фигурой, когда есть возможность впоследствии подставить под удар сразу несколько. Терпение было ключом - и он ждал, пока такая возможность представится, после чего, наконец, сделал свой ход, поразив почти все цели, какие хотел. Летичевы были окончательно выведены из игры вместе с их чудовищными идеями, организация в целом была вынуждена поумерить свои амбиции в исследованиях планетарного терминала и закрыла многие связанные с ним проекты - теперь Принца Вьюгу посещали еще реже чем раньше - а с давних пор пытавшаяся сесть ему на хвост глава "Авроры" оказалась козлом отпущения, равно как и ее весь ее блок, не просто уже давший трещину, но рухнувший в пропасть. Однако, требовался последний...нет, не удар. Скорее, взмах метлы, чтобы скинуть туда же крошки, оставшиеся на краю. Полковника нельзя было недооценивать - из всех чудовищ, с которыми ему приходилось иметь дело, каждый миг рискуя быть обнаруженным, рискуя быть растерзанным ими, эта тварь была одной из самых кошмарных - он не мог даже смотреть на него без боли. Закончив послание, он потушил свет, убрав исписанный аккуратным почерком листок в стол - отправит его он завтра. Сейчас ему предстояло выдержать разговор с чудовищем.

Тишина и холод. Серые стены, лисий хвост под стеклом. Их всего двое здесь - и оба молчат уже третью минуту. Но никакое молчание не может длиться вечно.

Глава "Атропы" медленно оторвал глаза от лежащего на столе документа, не менее медленно заговорил.

-Это оказалось...сложнее, чем я думал.

-В чем же сложность? - вкрадчиво поинтересовался Кай, также избегавший встречаться с полковником взглядом.

-Я сейчас не только о ведьме, но и о...нашей борьбе в целом, - невесело усмехнулся глава Второй Площадки. - Ты ведь видишь, что с нами делается? Год за годом, день за днем...мы сжимаем кулаки все сильнее, но все больше течет у нас меж пальцев. Я чувствую...нет, я уверен в том, что мы теряем инициативу. Если мы сейчас не перейдем в наступление, то рискуем обессилеть окончательно.

-Вас пугает данная перспектива?

-Меня пугает мысль о тихой, бесполезной смерти, вот и все, - мрачно произнес полковник. - Не для того мы трудились все эти годы, чтобы дать теперь всему загнить.

-И тем не менее, гниль уже проникла в нас. Причем, как обычно, все началось с головы, - холодно ответил Кай. - Вы должны решить эту проблему, пока еще не поздно. Решить, как вы всегда их решали.

-Легко сказать...

-Ресурсов у нас в достатке, а вы умеете ими грамотно распоряжаться. В чем же затруднение, полковник?

-Я знаю ее уже не первый год. Да что там, не первый десяток... - глава "Атропы" вновь бросил взгляд на лежавший пред ним лист бумаги. - Она не раз нас выручала, у нее...у нее не было ни одной действительно стоящей причины устраивать эту катастрофу.

-Причина была. Вы знаете даже, как эту причину звали.

-Брось...она уже давно не то чудовище, которым была в начале века. Я достаточно читал и слышал о том, что ведьма тогда из себя представляла, и сейчас тоже достаточно хорошо знаю, о чем говорю. Она времен мировой войны - что одной, что следующей - еще могла бы устроить все это, чтобы убрать кого-то, с кем повздорила, но сейчас...нет, нет. Она, как и Летичев, слишком многое ставила на карту. Она была заинтересована в проекте не меньше всех остальных, иначе бы попросту не дала на него согласия.

-И тем не менее, доказательства непреложные, полковник, - сдержанно произнес Кай. - Я понимаю, вам тяжело выступать против кого-то, кому вы привыкли если не доверять, то хотя бы немного верить...я бы сам хотел, чтобы у нас был иной выбор. Но иного выбора нет. Если она покинет страну, уйдет со всем, что знает...это будет катастрофа. Учитывая недавние атаки на наши позиции в Восточной Европе...вы сами должны понимать - перед началом наступления это недопустимо. Никто, даже я, не может предсказать, кому она захочет продать наши секреты. Если, конечно, она уже этого не сделала.

-Думаешь, я этого не понимаю? Все я понимаю, - прорычал глава "Атропы". - Даже то, что Директорат теперь будет шерстить дела всех, кто с ней достаточно близко работал. Снеговой, Лисянский, вся эта публика...если они разойдутся, моя голова полетит за ведьмовской следом. Думаешь, не понимаю? Понимаю, все я понимаю. И знаешь - как-то не легче.

-Вы задействуете для операции "стрел", не так ли?

-Сразу к делу, да? - горько усмехнулся полковник. - Да, задействую. Четвертого будет крайне сложно перебросить в такую даль, но он остается пока что лучшим из возможных вариантов. Быть может, его появления будет достаточно, чтобы она бросила карты на стол и подняла ручки.

-Я бы не стал сильно на это надеяться, но...пробуйте, - тихо сказал Кай. - Но вас ведь тревожит что-то еще, полковник? То, о чем вы совсем недавно мне сказали?

-Я...

-Вы провели на этом посту больше, чем кто-либо еще. И пусть ваше старое звание и оставили при вас как напоминание, оно уже мало что значит, не так ли? Вы сделали для человечества куда больше, чем кто-то из организации.

-Не я. Мы.

Кай промолчал - лишь тихо, по обыкновению грустно, улыбнулся.

-Хотел бы я сделать для людей больше...

-Вот. Теперь ты понимаешь, что меня терзает, Кай. Мы плюемся в слона, но от этого он никогда не упадет. Мы рубим гидре голову, но все тщетно...

-Нет, полковник, не тщетно, - твердо произнес Кай. - Вы рубили головы, выигрывая для меня время - время для подготовки удара в сердце. И время это уже почти пришло.

-Скажи мне, Кай...только честно. Тебе когда-нибудь бывает страшно?

-Я живу со страхом, полковник, - лицо оставалось непроницаемым. - Но жить с ним не значит ему покоряться. Неужели вы забыли о том?

-Ты ведь знаешь, что твоя миссия - скорее всего, билет в один конец. Что ты можешь не вернуться из Башни.

-Я знаю, полковник, - Кай медленно поднялся со своего места. - Но я знаю также и то, что она увенчается успехом, пока мои тылы прикрывают люди вроде вас.

-Хотел бы я родиться ветром. Он просто сдувает пыль, не думая ни о чем. Хотел бы я родиться машиной, оружием, которое просто убивает, не задавая себе вопросов. Не помнит мертвых и не знает живых. Но я человек...

-Но вы человек. И потому страшнее любой машины. И сильнее любого ветра, - Кай подошел к дверям. - Крепитесь, полковник. Ждать осталось совсем недолго. Я могу сгинуть, но человечество получит заслуженное по праву.

-Мировой пожар в крови... - тихо произнес глава "Атропы".

-Господи, благослови (2), - еще тише сказал Кай, выходя за дверь.

-"Стрелы" готовы к вылету, товарищ полковник, - бросив на рычаг телефонную трубку, произнес один из сидящих за большим столом офицеров. - И вот еще, срочная передача...

-А именно?

-Два часа назад ведьма вышла на связь с товарищем Гергбу. После недавнего нападения на него в Польше мы установили круглосуточное наблюдение, его телефон...

-Короче.

-У нас есть теперь их местонахождение. Можем высылать группы хоть сейчас.

-Начинайте. Я вылетаю следом, - Щепкин поднялся из-за стола. - А, и вот еще...что там она хотела от этого ирландского обрубка?

-Кажется, пыталась узнать, нельзя ли им с Макаровым укрыться у него, - офицер потянулся к прибору громкой связи. - Разговор записан, пусть и частично, я могу включ...

-Не надо, - резко произнес глава "Атропы", но было уже поздно - палец коснулся кнопки и из аппарата полилась корявая русская речь - ноток истерики в ней было столько, что хватило бы на целую нотную грамоту:

-Нет, нет и еще раз нет, молодящаяся ты профурсетка! Я заболел, и мне глубоко чихать, какие там у тебя проблемы! Надо было думать головой, когда в апреле прошлого года воткнула свою вилку не в ту розетку! Казаки теперь в ужасе по Днепру прочь плывут от такой оказии, а ведь раньше османов гоняли! За кучу вещей платят, да не той монетой, которой хочется, так что ни разу не хочу подставлять еще и себя! Хватило с меня чертовой Польши, все, спасибо! Еще какой нечисти в моем убежище не хватало! Эти недоумки ведь не могут до сих пор даже с ними разобраться, а поди узнай, кого ты, кроме "Атропы", приведешь на хвосте! Вид их шавок я, может быть, еще и вынес бы, но вот какой гадости ты еще насобирала, одно провидение знает! Эти немытые церковные палачи, икайся им на том свете, до сих пор живы, и никто с этим ничего не делает! Никто! Понимаешь, женщина? Как какая-то ушлая швея из глуши напакостила, забравшись, куда не просили, так эти гении готовы всех на уши поднять ради ее шкуры! А вот тот факт, что лучшего из лучших зачарователей чуть не уволокли какие-то обнаглевшие олухи, никого не волнует! Ни капли! И эти люди называют себя чертовыми профессионалами? Да с какого дьявола эти наглецы у вас, профессионалов, еще ходят по земле и дышат воздухом? Где их головы на копьях, где их гробы, где их расстрелянные трупы? Где? Нет их! Тоже мне, мастера! Воистину, "Клуб"! Не Институт, не Армия, не Фронт, не Движение, а Клуб! Кружок! Здесь мы играем в песочек и лелеем фантазии о светлом будущем!

Рука полковника непроизвольно поползла к лицу. Кто-то из сидящих за столом задержал воздух, чтобы не рассмеяться в голос. Совершивший, судя по взгляду главы "Атропы", самую чудовищную из возможных ошибок офицер попытался отключить аппарат, но тот продолжал передавать записанный разговор, не обращая ровным счетом никакого внимания на все попытки его остановить:

-Если я переживу эту неделю, Фруалард, боюсь, следующее столетие вы проведете в коробке из-под табака...

-Ты мне угрожаешь? Ты - мне? Да как у тебя, бабка повивальная, язык повернулся изрыгать такие необдуманные речи? Безмозглая тварь, я все о твоих делишках знаю! В коробке, говоришь? После меня ты будешь искать куски своего бренного тела по всему шару земному, самостоятельно! Все, кто угрожал Фруаларду Теаилле Гергбу, спокойной жизнью никогда после не жили, если выживали! Чертовы молокососы, вшивую сотенку лет прожили, пороху еще не понюхали, а все туда же - лезут свиным рылом на барский стол! Высокомерная дрянь с кривыми руками, топорной работой и бабскими тараканами в голове, да даже та немчура, которую ты в войну косила, даже эти невежественные мясники, которые Ису-то с тремя ошибками начертят своими граблями, чья Thule была не настолько Ultima даже для того, чтобы спрятаться от одной кислотой подпаленой дилетанской морды, и то работали чище и незаметнее тебя! Зависть, небось, заела, раз исподтишка всех вырезала?

Шумно выдохнув и не менее шумно высморкавшись - часть слушателей на этом месте уже буквально давилась от смеха - маг пошел на новый круг:

-Что? Не нравится? Гергбу тебе еще добавит, паскуда! Попробуй, хоть пальцем шевельни в мою сторону, и волосы с твоей куцей головенки полетят как перья с бойцовских петухов! И не таких я в бараний рог скручивал, а уж дурех, что заместо работы себе одержимых мальчишек для согрева постели ищут, и подавно! Давай, спой мне еще про сдерживание демонов, покорми еще отговорочками, за кем там следить надо! За кем тут следить стоило, и полуразложившийся недоделанный мертвяк умственно ущербного Апостола-первогодка сообразит - за тобой, бессовестная дрянь! Раз ведьма, то не пудри хотя бы мозги, что ни разу не животное, чтобы ты сотню наследников за сотню дней родила, и каждого в сто раз больнее, чем прошлого! А теперь проваливай, грязная малолетняя тварь, и не беспокой меня по таким мелочам! Чтоб я тебя в ста милях от себя не видел! Ни тебя, ни того никчемного хлама, на который ты награбленное золото профукала! Тебя это тоже касается, Макаров, заживо гниющий постоялый двор демонского отродья настолько низкого пошиба, что ни один слюни пускающий старый пень с начала времен его бы не призвал о погоде испросить! Помочь? Вам? Облезешь, да неровно обрастешь, мальчишка! Долго еще будешь за свою упыриху прятаться? Сдал бы давно ее полковнику, паразитину никчемную, солдатики бы ее бездарное сиятельство так репрессировали, что до конца жизни бы не разогнулась! Родился магом, так изволь быть магом, дьявол тебя раздери и на ограде растяни! А нет, так сгинь с глаз моих, коммуналка для духов настолько ничтожных, что их плевком комариным разрывает, к родне вашей дурной, что вокруг разбитой чашки второй век скачет, и скачи там с ними, пока не лопнешь и лоскутиками все не забросаешь! Оставьте меня в покое, а то я тоже кое-чего в проклятьях знаю, и горе вам, шайка олухов, если вы меня это показать заставите!

Треск. Шипение. Запись оборвалась - но если судить по набиравшему в последние ее секунды воздух для нового монолога магу - лишь запись, не сам разговор.

-Иногда мне хочется поставить к стенке того, кто научил его русскому, - негромко, но вполне отчетливо произнес полковник. - Выключите это позорище, пора работать.

-Станция "Огниво".

-У вас все готово?

-Три установки уже на месте, товарищ первый секретарь Директората.

-Хорошо. Еще одну отошлите туда же, в Ширнесс. Две оставшиеся пока что пусть остаются на месте. Я прибуду в ближайшее время для проверки.

-Так точно.

9. Терний

То не просто чума, то не просто костры,

То не просто yдyшье, как перед грозой

Просыпайся, Фома, видишь, зубы остры,

Видишь, воет и кружит, сверкая косой...

(Зимовье Зверей - Беспределица)

Свет фар распахивал предрассветную тьму. Старенькая черная машина, из чьего дряхлого тела сейчас выжимали все, что там осталось после долгих лет верной службы, мчалась по пустынному пока еще шоссе. Растрепанный человек, сидящий за рулем, держал усталые глаза широко раскрытыми, лишь изредка позволяя себе сморгнуть. Стена тумана, застилающая дорогу, настроения отнюдь не улучшала. Как и разговор на повышенных тонах, продолжающийся на заднем сиденье.

-Все-таки, никак не могу уместить в голове, - Татарьев поскреб подбородок и бросил очередной взгляд в окно. - Почему вы вернулись?

-А почему, собственно, я не должна была этого делать? - вопросом на вопрос ответила Августина, не открывая глаз.

На коленях ведьмы лежала небольшая металлическая папка, блестящая при тусклом свете. На коленях у ее соседа лежал пистолет. Обстановка была не просто нервной - казалось, вот-вот прогремит взрыв.

-Из того, что я успел узнать... - было видно, что слова Татарьев подбирает весьма осторожно. - Вы...скажем мягко, не питали симпатии к установившемуся режиму.

-Надо же. Вы умеете складывать простейшие числа, - хрипло рассмеялась ведьма. - Но общая картина, боюсь, от вас по-прежнему ускользает. Я знаю, через что вы прошли. Тогда, в Австрии. Вы были одним из тех, кого забросили первыми, почти на ощупь?

-Мы собирали информацию, - помолчав, отозвался Татарьев. - Не самое приятное дело. Не самое простое.

-Типичная грязная игра Директората, - Августина приоткрыла глаза, взглянув на Мотылька. - К тому времени человеческая часть уже имела представление о том, с чем придется столкнуться на местах. Но все равно послала вас. Очень уж хотелось проверить несколько интересных теорий...

-Боюсь, я несколько потерял нить, - нахмурился Татарьев. - Как все это связано с вашим возвращением в сороковых?

-Вы заигрались, - голос ведьмы стал куда тверже. - И когда я говорю "вы", я имею в виду людей, разумеется. Ваши маленькие победоносные войны, ваши маленькие славные революции...нет, конечно, я не скажу, что вы ни бельмеса не добились. Накидать камней в воду у вас получилось, но круги давно уже разошлись. Что же в итоге? Вы пробовали...оглянуться по сторонам, хотя бы?

-Я...

-Я не без причины упомянула австрийский инцидент, - оборвала Татарьева ведьма. - После него вы должны были уже понять, что такое маг. А теперь скажите мне - неужели вы и правда думаете, что мы позволили бы вам построить что-то, что действительно представляло бы для нас угрозу?

-Не считай вы Клуб угрозой, вы бы не бежали из страны, - парировал Татарьев. - Разве не так?

-Иногда выгодно отступить, - Августина пожала плечами. - Я понимаю, к чему вы клоните. Конечно же, мы воевали по разные стороны баррикад. Конечно же, мы собирались вас извести. Определенные опасения были у всех - у меня тоже, не скрою. Но они оказались в большинстве своем преувеличенными. Что вы построили в итоге на всех тех костях, что вспоили всей той кровью? Квазифеодальный кадавр. Ваши мечты были мертворожденными, вы пришли туда, откуда начали свой путь. Вы хотите знать, почему я вернулась? Оглянитесь вокруг. Кто находится в Директорате? Кто составляет новый, вашим же языком, эксплуататорский класс, вашу...номенклатуру? Мы. Мы ничего не потеряли, кроме, разве что, массы времени, что конечно весьма досадно. Но никакая революция...никакой бунт свиней, выставивших для своей защиты оголодавших собак, для людей опасности не несет. Люди всегда могут отправить одних на бойню, а других на мыло. Простите, если я выражаюсь несколько грубо и просторечно. Это сделано не с целью вас обидеть. Только лишь с целью напомнить вам ваше место.

-Я бы тоже мог напомнить про одно место...потерянное, - ехидно произнес Татарьев. - Причем не единожды. Быть может, кто-то...

-Хватит, - не отвлекаясь от дороги, простонал Мотылек. - Я, конечно, понимаю, что у одного из вас настроение, в котором обычно сжигают города, а второй не может просидеть минуты на заду ровно, чтобы не начать цитировать...кхм, классиков, но напомню - руль сейчас у меня. И если в следующий час мне, как и в прошлый, мне снова будут накручивать на оба ухо все те же щи, видят ключи, я предпочту оборвать наш светлый путь в ближайшей канаве. Давайте о деле. А дело у нас, кажется, керосином вонять не перестало.

-Здесь, пожалуй, соглашусь, - кивнул Татарьев. - Хотелось бы узнать, какие средства имеются в нашем распоряжении?

-Я активировала Терний, - медленно произнесла Августина, не без улыбки заметив, как изменился в лице Макаров. - Так что количество живой силы у противника перестало играть сколько-нибудь существенную роль.

-Похоже, налицо некоторый перегиб палки? - эмоции Мотылька не укрылись и от Татарьева. - Или...

-Перегиб? - Мотылек нервно рассмеялся. - Да эту палку только что нахрен сломали об колено и на спички покрошили.

-Большинство моих материалов уже переправлено за границу, - продолжила ведьма. - Я не испытывала никаких иллюзий насчет Директората. Их удар был лишь вопросом времени, и этого самого времени оказалось вполне достаточно, чтобы подготовиться. Здесь осталось только то, что обеспечит нам беспрепятственный уход со сцены. Например, вот эта занятная вещица...

Осторожно коснувшись металлической папки, Августина не менее осторожно раскрыла ее с характерным щелчком - внутри оказалась простенькая на вид пухлая тетрадь с оторванной задней частью обложки. В верхнем уголку передней же стоял едва заметный штамп в виде глаза: когда Татарьев присмотрелся к изображению, ему начало казаться, что то расплывается, распадаясь натрое.

-Это же... - Макаров, не особо стесняясь, выматерился, с большим трудом удержав руль в руках. - Его же спалили!

-Уничтожили подделку, - пожала плечами Августина. - Я не могла позволить единственному имеющемуся у нас вещественному доказательству существования Хронистов отправиться в печь, сколько бы оно ни было опасно.

-Хронистов? - нехотя поинтересовался Татарьев. - Никогда о них не слышал. Чем же они знамениты?

-Именно, мать их, этим самым, - фыркнул Мотылек. - В досье на эту шайку-лейку шестьсот с горкой страниц слухов. Если всю эту муть просеять, лысина, останется только два факта.

-И каких же?

-Существуют, - холодно произнесла ведьма. - Опасны.

Следующий вопрос так и повис у Татарьева на языке. Если маг ее уровня - маг из красного списка, дьявол его забери - позволял себе назвать кого-то опасным, вопросов более и не требовалось. Требовалось только самообладание в достаточной мере, чтобы их не задавать.

-К счастью для нас, эти двинутые в основном в Штатах работают, - пробормотал Макаров. - Эта книжонка - все, что удалось заполучить, когда они попытались половить рыбки в нашей воде.

-Что это? - терпению Татарьева тоже имелся предел.

-Лабораторный дневник за авторством некоего...Иерусалима, если верить подписи, - ведьма осторожно перевернула первую страничку. - У нас эту особь назвали не иначе как Свидетель. Здесь досконально, до точечки, описаны все эксперименты и другие важные события, которые сей маг имел возможность наблюдать.

-Казалось бы, что опасного...

-Кроме того, что эти записи будут так же досконально спроецированы в реальность при любой попытке их озвучить, - Августина вернула тетрадь на место, защелкнув папку. - А в некоторых случаях достаточно даже простого зрительного контакта. Этот дневник при правильном использовании способен заменить армию. При неправильном...что ж, смерть получится весьма и весьма запоминающаяся.

-Те щепочки, что от палки остались, - нервно усмехнулся Мотылек. - Вот аккурат сейчас их в пыль толкут.

-Полумеры в нашем случае как минимум неуместны, - парировала ведьма. - Константин никогда не был склонен к долгим церемониям.

-Каков план? - бросил Макаров. - Куда, в конце концов, мы едем-то?

-В последнее прибежище, - вновь прикрыв глаза, произнесла Августина. - Заготовленное специально на такой вот случай...

Забавно - на какой-то момент он даже поверил в то, что все будет просто. Следовало помнить - помнить всегда - ничего простого на этой дьявольской работе не бывает, а если что-то таковым и кажется, то это лишь верный повод бить тревогу. Следовало помнить. Следовало помнить до того, как он открыл эту дверь...

Срочный вызов они приняли, будучи уже в вертолете. Полковник потратил несколько минут, чтобы сделать необходимые пометки на карте, которая вскоре была разложена пред ними - и заговорил, водя пальцем по только что сделанным обозначениям.

-Августина думает, что про это убежище никто из нас не знает, - пролетев над зеленым пятном леса, палец главы "Атропы" остановился у края черного карандашного кружка. - Приблизительно триста с небольшим километров от города. Вот здесь - заброшенный с начала века монастырь. Одно из бывших убежищ Тайного Синода, которое в свое время пришлось вскрывать, да отнюдь не малой кровью.

-Не самое очевидное логово для ведьмы, - протянул лейтенант, вглядываясь в карту. - Что нам известно?

-Только то, что последние лет...десять, если не больше, она тайно перестраивала там все под свои нужды, - чуть помолчав, произнес Щепкин. - Через посредников, разумеется. Привлекать наше внимание к этой области ей отчаянно не хотелось. Одно можно сказать со всей уверенностью - тамошние духовные жилы, вероятнее всего, уже полностью перестроены под новых хозяев. Надолго этой земли не хватит, во время последней битвы ее и так порядком потрепало, но несколько часов, окопавшись, они смогут нас сдерживать. А больше ведьме и не нужно.

-Но почему? Пока что это выглядит так, словно она старательно загоняет саму себя в угол, не так ли?

-Нет, не выглядит, - устало бросил полковник, снова ткнув пальцем в карту. - Вот ее билет к спасению.

-Это...какое-то поле? - склонившись над картой, пробормотала Анна.

-Поле. Достаточно тщательно расчищенное, чтобы там можно было посадить самолет. Я надеюсь, никто из вас даже на минуту не придавал этому...случаю с Апостолом хотя бы легкий налет совпадения?

-Нам известно, что это за Апостол? - свой тихий голос подал и Лин.

-Проверены перемещения всех ее подходящих контактов, до которых мы смогли дотянуться, - быстро ответил глава "Атропы". - Все глухо. Кем бы он ни был, он определенно послан третьей стороной.

-Ассоциация? - этот вопрос лейтенанту дался не сразу.

-Сомнительно, ее приказ на Печать никто не отменял. Разве что Море Бродяг - их эдикты Лондона не волнуют...да, это вполне в их стиле, - полковник, достав карандаш, принялся делать очередные пометки. - В теории задача вполне проста. Взять их в кольцо и постепенно сжимать. Блокировать любую возможность прорваться к этому чертовому полю. И, разумеется, ликвидировать самолет, как только он покажется.

-В теории, - хмыкнула Вторая. - А на деле?

-На деле, если мы изберем пассивную тактику, наши шансы падут ниже нуля, - резко произнес Щепкин. - Ее колдовство требует времени, но если мы его ей предоставим, если дадим им осесть там в покое хотя бы на пару часов, то остановить их побег будет уже невозможно. Или повлечет за собой потери, к которым мы сейчас не вполне готовы.

-Значит, придется вступать в бой сходу?

-Если у меня не получится...убедить ее, - голос полковника стал заметно тише. - Если она кого-то и послушает, так это меня. У Директората шансов нет.

-Это чистой воды самоубийство. Откуда вы...откуда вы знаете, что она вообще вас подпустит?

-Мы порядочно прошли вместе. И не раз сшибались лбами. Я знаю ее...она уже не та, что прежде. Она не устроит бойню без нужды. Ради наших людей...ради всех, кого придется дернуть в бой...хотя бы ради них я должен попытаться.

В тот момент ему хотелось сказать многое, спросить - еще больше. Сильнее было только понимание того, что ни на один из этих вопросов ему не ответят: в последние годы глава "Атропы" стал человеком куда как более замкнутым, чем прежде - и ни одного кусочка прошлого, тем более связанного с врагом - теперь врагом - выдернуть из него, наверное, не получилось бы. Спросить хотелось многое, и, наверное, не только ему - но в тот же самый миг ожила рация. Раздался голос на канале, который сейчас было положено держать абсолютно пустым.

-Эта передача ведется в записи. Говорит майор Татарьев. Цель номер два захвачена и находится под контролем. Запрашиваю срочную эвакуацию цели номер два. Мои координаты...

Голос был сухой, сосредоточенный. Голос, пропущенный по рации, казался голосом какой-то чудной машины, настолько мало в нем было эмоций.

-Как он...как он вклинился в нашу...

Лицо полковника чуть дрогнуло - и через несколько секунд он, впервые за дьявольски долгое время, улыбнулся.

-Думаю, занимался прослушиванием с самого начала всего этого бардака.

-Но...что? Кто это?

-Специалист, - ухмыльнулся Щепкин. - Один из тех, кого на покой прогонишь только что пулей. Знаете что...кажется, у нас начинают появляться шансы.

Они, конечно же, приняли все меры предосторожности.

Все, что могли.

Но следовало - следовало, черт возьми - помнить.

Ничего простого не бывает.

Это имя он вспомнил далеко не сразу. Вспомнил, конечно же - еще до того, как они с Лином и Анной оказались неподалеку от условленного места встречи - и вспомнив, понял, почему к этому имени было такое доверие.

Конец шестидесятых запомнился Ленинградскому Клубу до отвращения хорошо: старушка-Европа тряслась в конвульсиях, обильно харкая кровью. Рука, что простерлась тогда над ней, тянулась из далекого прошлого - когти на той руке точить начали еще со времен Тридцатилетней войны. Пять страшных букв - A.E.I.O.U - выплыли вновь из тьмы веков, успев приобрести, как оказалось, куда более пугающие, чем прежде, очертания. Но буквы эти знала - как и силу, что за ними скрывалась - не одна только высшая магическая элита. Директорат медлил, и в какой-то мере медлил даже оправданно. Это не было их войной, но после многочисленных споров было принято решение - вмешаться, ибо рано или поздно это ей бы стало. Вмешаться, пока хоть какие-то крошки преимущества еще остались в их карманах. Вмешаться, пока не исполнился мрачный девиз, стоящий за пятью буквами.

Австрия была наводнена агентурой Клуба так плотно, что спички в коробке, наверное, чувствовали себя просторнее. Шестьдесят восьмой год стал, фактически, синонимом слова "провал" - ибо следовали они один за другим, практически непрерывно. Массовые исчезновения. Аресты. Казни. Попытки локализовать - тщетные, совершенно тщетные. Провалы целых групп, с таким трудом ввинченных в европейскую тайную войну. Связь терялась. Явки раскрывались. Всеобщие подозрения в скором времени переросли в дикую, безудержную паранойю. Каждый подозревал всех своих агентов. Каждый уже чувствовал на своей шее острые зубы младших Апостолов - выкормышей габсбургской клики и птенцов Йориса ван дер Мера, твари, о которой иные Прародители отзывались с нотками страха. Каждый уже чувствовал запах крови - своей крови - в застенках австрийцев. Каждый уже чувствовал скорый и неизбежный конец.

Он оттащил их от края пропасти. Он - тогда еще никоим образом не командир, всего лишь один из многих. Бывший майор КГБ на вторых, если не на третьих ролях в этой титанической операции разведки Клуба, неприметный с виду человечек - рано начавший лысеть, носящий стоптанную обувь и истертую кожаную куртку. Неприметный человечек, которому сейчас уже стукнуло пятьдесят.

Он проработал новую тактику. Он предложил совершенно новые системы связи, помог избежать череды провалов, грозивших похоронить всю австрийскую кампанию Клуба. Он собрал всех, кого только смог - пусть даже в той обстановке подобные встречи и были запрещены. Терять все равно было уже особо нечего. Победы, о которой заявляли позднее, на деле, конечно же, не получилось, но по крайней мере они смогли сыграть в ничью, и - пусть того и вовсе не планировали - дали время Ватикану размять мускулы. Они отступили - четко, по сызнова написанным нотам, сумев не сделать из своего отступления повальное бегство. Они отвели угрозу - а докончила дело Церковь. Так, наверное, и не узнавшая, благодаря кому их победа была такой легкой...

Конечно, о нем ходили определенные слухи. Конечно же, его проверяли - год за годом - и проверок тех было не в пример больше, чем реальных заданий. Вряд ли тут было на что обижаться: успех приковывал внимание руководства ничуть не хуже, чем провалы, и Татарьев не был исключением. Все те проверки он выдержал с блеском: и, находясь во вполне заслуженном доверии, мог рассчитывать, когда придет время, на почетную отставку. Другое дело, что он сам на нее вовсе не спешил, все еще продолжая множить успехи разведки Клуба: по-прежнему один из многих - но теперь уже из тех, кто мог и сам вволю подергать за ниточки.

Без сомнений, впрочем, не обошлось - и сейчас, когда они с Лином приближались к месту встречи - заброшенному зданию на окраине, на пути к которому пришлось преодолеть продуваемый всеми ветрами пустырь - он не мог не вспоминать тех коротких, но оживленных споров. С одной стороны полковник был, несомненно, прав - времени у них было в обрез, а Татарьев объявился слишком уж удачно, чтобы это было можно спустить на тормозах - но ведь то, что он сообщил, могло оказаться и правдой...

Решение принималось в буквальном смысле на ходу - их споры заглушал шум вертолетных винтов. Решение было принято, он таки смог настоять на своем: при осаде убежища ведьмы Сетка и Неудачник, для которого, разумеется, уже готовили свой, особый транспорт, могли прийтись куда полезнее - они же трое могли...могли...

Сложно было поверить, что он сам когда-нибудь до такого докатится, но сейчас он вполне четко осознавал, кем в начале операции можно было и пренебречь - пусть и на время. Прорваться незамеченным туда, где ожидалась магия высшего порядка, нечего было и думать: дело Анны должно было начаться после, уже в кутерьме штурма, если таковой все же состоится. Роль Лина же, по его рассуждению, могла бы быть сыграна куда успешнее здесь - убрать, если понадобится, героя былых лет - и помочь контролеру убраться подальше. Цель номер два - если то, что Алеев успел прочесть об ученике ведьмы было правдой - могла пережевать, не поперхнувшись, десять таких "стрел", как Юрий - и потому их задачей была лишь разведка - хорошо бы не боем. Три резервные группы уже были на подлете, три резервные группы уже ждали сигнала: они должны будут прибыть в зону не позднее шести минут после того, как состоится контакт.

Под ногами хрустело битое стекло. В дворике не осталось ничего, кроме мусора и сорной травы: уже было не узнать, для чего это здание служило раньше - их, впрочем, это не волновало. Он уже научился не путаться в лишних мыслях, а что до Лина - тому в этом помогали лекарства.

-Как думаешь, зачем они это сделали? - прошептал вдруг он, зная почти наверняка, что ответа не будет. - В прошлом году...

-Маги, - так же тихо ответил Юрий, едва заметно подернув плечами. - Осторожно, - чуть вытянув руку, он указал на выныривающую из темноты ржавую железную балку с острой кромкой. - Я впереди.

В дверях Лин замер - и, наверное, думая, что контролер того не видит - еле слышно щелкнул пальцами свободной от пистолета руки. А потом и провел двумя пальцами по дверном косяку.

Он ничего не сказал. К некоторым вещам на удивление быстро привыкаешь.

-Ноль, я Вторая, на крыше чисто, внутрь две, скоро. Прием, - наушник ожил весьма вовремя - еще минутка - и он бы уже забеспокоился.

-Вторая, проверка, вниз, - зашептал он едва ли не тише. - В контакт не вступать, прием...

За плечами, в тяжелой сумке, лекарства с километровыми названиями, там же - какие-то дикие, похожие на сверла и спицы штуки, сплошь изрезанные мелкими рунами. Знать нужно им лишь одно: есть ли на цели номер два что-то похожее, и если нет - огонь можно открывать сразу. Желательно при этом отступать. Желательно вдвойне при этом не подохнуть.

Второй этаж. Пустые коридоры - кажется, что кто-то не поленился отодрать даже краску со стен. Ветер гоняет редкий мусор, врываясь внутрь сквозь битые окна - одно или два на этаж даже заколочены досками. Тишина. Оглушительная.

Они идут вдоль стен, время от времени замирая, они идут, вслушиваясь в каждый шорох, стараясь отделить их от звуков собственных тихих шагов. Они входят в просторную комнату - конец коридора, по правую сторону от лестницы, моментально беря помещение под прицелы.

-Вы не торопились, - сухо комментирует их действия человек, сидящий на старом, частично сломанном стуле - он сидит, сложив руки, и нисколько не реагирует на тот немаловажный факт, что в лицо ему смотрят два ствола.

Выглядел Николай Рикардович Татарьев в точности так, как его наскоро описал им полковник. Подтвердились и кое-какие другие слова Щепкина - а именно, слова о том, что эту паскудную рожу перепутать с какой-либо другой им будет весьма и весьма сложно. Сложно было не узнать и другое лицо - внушительных размеров синяк под глазом, взлохмаченные волосы...цель номер два, Ксенофонт Макаров, он же Мотылек - сидел у дальней стены со скованными руками - можно было заметить и воткнутые в кисти рук тонкие железные штырьки. Каждые несколько секунд они вспыхивали янтарными огнями и вновь гасли.

Хоть с этим не обманули. Но все же...

-А вот и кавалерия! - задрав голову, хрипло рассмеялся Макаров. - Ну чистый цирк, ей-богу. Вас бы на картошку сослать, парни - пользы бы и то больше было...

-Проверь его, - дождавшись утвердительного кивка от Лина, Алеев повернулся к майору. - Как вам удалось взять...цель?

-Он отрезал себя от остальной пакости, - пожал плечами Татарьев. - На время. Чтобы не мешали. За что и поплатился.

-Почему вы вообще этим занимаетесь? - ствол контролера и не думал опускаться. - Это ни разу не ваш профиль.

-Стал моим после того, что Стальная ведьма устроила в том году, - Татарьев, не моргая, смотрел на него. - В числе прочих тогда погибла и пара моих людей...

-Значит, это личное?

-Можно и так выразиться, - он продолжал сидеть, спокойно сложив руки на коленях. - Я бы советовал вам поторопиться. Того и гляди, этих финтифлюшек перестанет хватать...

-Когда перестанет, вы узнаете, - ощерился Мотылек. - Ох узнаете-то.

-Все в порядке, - Лин бесцеремонно вцепился в руки мага, выворачивая их под разными углами. - Мы можем...

Здание тряхнуло так, словно где-то глубоко внизу проснулся уставший от безделья вулкан или что похуже. Пол в буквальном смысле покатился у него из-под ног, но то, что означало бы скорый конец для него пару лет назад, он нынешний встретил как и полагалось контролеру. Как полагалось "стреле".

Выстрелом, разумеется.

Пуля, взвизгнув, разминулась с ухом Татарьева на пару сантиметров, но Лин его ошибку исправил - не только удержал равновесие, но и проговорил свои слова - такие простые, такие страшные...

-Раздели боль!

За маской зажглись два молочно-белых огня. Татарьев, и так уже летевший со стула на пол, отшатнулся еще дальше назад, заваливаясь спиной на подоконник - его пальцы судорожно поползли к горлу с вполне очевидным намерением разодрать то до мяса.

-Остановите его, - разнесся по помещению хриплый, надтреснутый голос. - Немедленно.

К этой секунде равновесие обрел уже и он сам. И, не особо-то медля, прицелился на звук - впрочем, кроме звука из тьмы дальнего дверного проема выбрался сейчас и его источник. Ссохшийся старик в дорогом темном костюме, опирающийся на увесистую на вид трость, сделал еще два шаркающих шага в их сторону. Цепкий взгляд его живых - в контраст всему остальному - глаз был адресован лишь одному контролеру.

-Остановите вашего друга, - русский у него получался почти без акцента. - Иначе та девчонка, что мы взяли наверху, рассвета более не увидит.

Макаров, остававшийся в своем углу, хрипло смеялся. Татарьев, опрокинувшийся на окно, закатил глаза и скрипел сжатыми судорогой зубами: было более чем очевидно, что в таком ритме ему осталось недолго.

Не вооружен. Похоже. Но...

Что же...

Нет.

-Вторая, я Ноль, ответь, прием, - пробормотал он, все еще держа старика на прицеле. - Вторая, я Ноль, ответь...

-Вся электроника в здании временно выведена из строя, - сухо произнес старик, осторожно вытягивая из своих одежд небольшую тетрадь. - К сожалению, для вашего...товарища это стало почти фатальным. А теперь, - он повысил голос. - Велите ему прекратить!

Он должен был стрелять - это сказал бы ему полковник, это сказал бы ему Юрий, это сказала бы ему - наверняка - сама Анна. Да он и сам это уже крепко знал. Он должен был стрелять - вот так вот просто.

-Лин. Отставить, - выдохнул Алеев, опуская ствол. - Отставить.

Юрий недоуменно качнул головой - казалось, что он все же ослушается. Но в следующую секунду и он отступил назад дерганым движением. Огни погасли, а вот в глаза Татарьева, напротив, наконец вернулось что-то осмысленное. Натужно хрипя, он сполз по стене на пол, ощупывая горло.

-Так-то лучше, - все так же невозмутимо прохрипел обладатель трости. - Могила. Не будете ли вы столь любезны...

На свет вышел худосочный тип, на чьей голове осталось ничуть не больше растительности, чем у Татарьева. Распухшая губа, тонкие усы, монокль...внимание контролера привлекла куда более значимая деталь.

Тип в монокле тащил совершенно безжизненное на вид тело Второй - костюм ее покрывали жуткого вида опалины, из небольших дыр наружу выбивались провода.

Лин дернулся в его сторону с похвальной быстротой, но Могила прижал небольшой пистолет к безвольно болтающейся голове Анны еще быстрее.

-Не стоит, - а вот у второго гостя акцент более чем чувствовался.

-Чего-то лицемерием потянуло, - хохотнул Макаров. - Ой, простите. Это всего лишь наши друзья-католики.

-Давно не видел кого-то, кому было бы столь лень продумывать язвительные замечания, - хмыкнул старик. - Если ваша магия находится на том же уровне, что и ваш, с позволения сказать, сарказм...всецело сочувствую вашей наставнице.

Католики?

Слова Мотылька пришлись точно в цель, парализовав его получше иного заклятья. Как-никак, он был там, в Польше. Он видел бойню, устроенную так называемыми "экзекуторами". Некоторые Апостолы вели себя приличнее.

-Продолжаете начатое на том складе? - произнес он, выдержав взгляд старика. - Кто вы такой, черт вас...

-Черт пытался, и не один. Не справляются, - оборвал его владелец трости. - Герхард Хельденклинген. Без "отца" переживу, не беспокойтесь.

-Что-то ты совсем не туда забрел, папаша, - вновь рассмеялся Мотылек. - Ближайшая начальная школа минимум в десяти километрах отсюда.

-Правда? Тогда что же вы здесь делаете? - даже не удостоив его взгляда, Герхард вновь обратился к контролеру. - Я был бы признателен, если бы вы отложили свое оружие. И попытаемся поговорить, как приличные люди. Господи, я даже готов представить вас таковыми. На минутку.

-Что с ней? - контролер кивнул в сторону Второй.

-Я полагаю, ничего серьезного. Видите ли... - Герхард похлопал по тетради. - Эта милая книжечка выдергивает в реальность все, что в ней записано. Как только вы вошли в здание, я воспользовался парой строчек из начала одного эксперимента. Трехслойное поле вокруг здания. Которое, к сожалению, не в ладах со сложной техникой...

-Вы здесь за ведьмой?

-В общем и целом да, - трость легонько стукнула об пол. - Но она пока и сама отлично справляется. Я просто подумал, уж простите за такие...внушительные надежды, что у меня может получиться чуточку вправить вам шестеренки в черепах.

-Опустите оружие, - просипел, не без труда поднимаясь на ноги, Татарьев. - Вы не знаете и десятой доли того, что происходит на самом деле.

-А вот вы, похоже, знали слишком много, - огрызнулся Алеев. - Когда вы нас заложили?

-Еще в Австрии, - окончательно придя в равновесие, Татарьев зашелся кашлем. - Я должен был спасти операцию.

-Теперь это так называется?

-Молчите и слушайте, - Татарьев кинул злобный взгляд в сторону Лина. - А вы не дергайтесь лишний раз, если хотите, чтобы ваш отряд остался в прежнем составе. В настоящий момент вас всех просто используют.

-Да неужели? - он пытался говорить спокойно, но вид Второй с пистолетом у виска этому не очень-то способствовал.

-Вас и весь ваш отряд. Полковника. "Атропу". Директорат, - холодно продолжал Татарьев. - Этот...человек, если к нему вообще применимо такое понятие, играет всем Клубом, как ему заблагорассудится. Вы ведь знаете, о ком я, не так ли?

-Не могу сказать, что знаю больше, чем имя. И все те слухи.

-О да. Слухи, - издевательски произнес Татарьев. - Хотите фактов? Пожалуйста. Австрийская кампания была обречена на провал из-за того, что на их мельницу лил воду один из наших. Некто, заинтересованный в том, чтобы их план - в случае успеха которого в живых осталось бы не более двадцати процентов от населения Земли - удался. Некто, стоящий так высоко, что мне пришлось потратить десять лет, чтобы к нему подкопаться.

-У вас есть доказательства?

-У меня есть, - протянул Герхард. - Хранить что-то мало-мальски ценное здесь, у вас, было бы смертным приговором. Прошлогодний...инцидент - также его рук дело, если вам интересно знать.

-Кай убирает всех, кто может помешать ему, пусть даже в весьма отдаленной перспективе, - Татарьев переводил беспокойный взгляд с Юрия на контролера. - Уже не осталось почти никого, кто мог бы представлять угрозу для его планов. Мы должны...

-Должны что? - против своей воли он сделал шажок назад. - Вы говорите все то, что и должен был сказать предатель. Разве нет?

-Предал ли я Клуб? Свою страну? Вещи, в которые мне хотелось бы верить? Едва ли, - вздохнул Татарьев. - Предал ли я психопата, который уже поставил мир на край могилы? Который в свое время позаботился о том, чтобы раскрыть всю нашу агентуру австрийцам? Да. С большой радостью сделал бы это снова.

-Мы теряем время, - мрачно произнес Герхард. - Изложите товарищу..."стреле" или как это там у вас называется...суть нашего предложения.

-Вы отправляетесь с нами, - быстро заговорил Татарьев, проходя к Мотыльку - тот поморщился, когда из его ладоней, одну за другой, стали выдергивать иглы. - С вашей помощью мы сможем добиться того, чтобы полковник по крайней мере выслушал нашу сторону. Пока еще не поздно...

-Во-первых, он не станет слушать.

-А во-вторых?

-А во-вторых, если бы у вас были доказательства, вы бы представили их сейчас, - не особо твердым голосом произнес Алеев. - Взглянем на это все иначе. Ведьма опростоволосилась и нашла прибежище у...

У Церкви?

Даже с тем, что о них известно...

Но...

Проклятье. Это и правда звучит слишком надуманно.

-...у вас, - он посмотрел на старого палача. - Возможно, вышла на контакт через другого предателя - который сейчас также стоит рядом с нами. Она уже делала это все прежде. В начале века. Ей не впервой убегать, когда запахло жареным. Вы же хотите...хотите...

Вывести из игры единственных, кто может ей помешать сбежать. Без контролера Четвертого не задействуют. Слишком рискованно.

Без контролера...

Тогда - почему? Почему вы медлите?

Он посмотрел на Лина. Встретился взглядом с мутными стеклами его маски. На мгновение ему показалось, что он откуда-то знает его мысли - и что целиком с ними согласен. Неважно, почему они медлят, лишь бы они продолжали это делать. Группы, что идут следом, будут здесь уже с минуты на минуту.

С ней ничего не сделается. Я тебе обещаю.

-Звучит-то ладненько, - Макаров поднялся на ноги, растирая окровавленные ладони. - Вот только ни хрена не правда. Ты слушай, лейтенант, слушай. Он всегда так играется. Всегда-всегда. Куда ни кинь, всюду обломишься. В том году расклад был аккурат похожий. Провал эксперимента либо кучу людей положит, либо одного, который ему как заноза в заду. И так и так ему в плюс все течет.

-Но ведь...организация устояла лишь благодаря Каю. Разве не так?

Время. Время, черт его дери. Тяни. Тяни, как только можешь...

-Потому что она была ему нужна, - немедленно парировал Татарьев. - Послушайте, я в который раз говорю. У меня есть доказательства. Материалы. В том числе и очень даже свежие. Полковник должен увидеть их, пока еще не поздно...

-Мой друг пошел на смерть, чтобы выиграть нам всем немного времени, - глухо проговорил Мотылек. - Он думал, наверное, что все предусмотрел. Что обойдется. Кай его сделал. И всех нас сделает, если вы его раньше не скинете.

-Если не отпустите планетарный терминал, - Герхард наклонился вперед, сложив руки на трости. - Понятия не имею, знаете ли вы хоть немного об обратной силе, но скажу вам - пока вы греете на своей груди эту змею, этого...Кая, она вынуждена будет играть против вас. Как только может. И вы глупцы, если думаете, что сможете это обойти.

-Последний раз спрашиваю. С кем вы? - Татарьев вышел чуть вперед, прикрывая старого палача. - С нами? Или с Каем?

Время, казалось, замедлилось настолько, что стало осязаемым - протяни руку и отщипывай себе куски. За один такой кусок в голове его пронеслось столько мыслей, что стало по-настоящему дурно.

Он думал, что был к этому готов. Что уже привык, приучился. Он хотел - сейчас понимание этого стояло в голове особенно остро - того же, что и Лин, пусть и не хотел в этом признаваться. Хотел, чтобы все было хоть капельку проще.

Когда-то он, кажется, пытался говорить об этом с ними. Анна тогда только грубо рассмеялась.

-Проще? - проворчала тогда "стрела". - Тогда вали отсюда, командир, и играй себе во дворе в шашечки. Есть черные, есть белые. А клеточки, мать их, все квадратные.

Интересно, смеялась бы она сейчас, если бы была в сознании? Интересно, что бы...

Нет. Это все неважно.

Важно только то, что он должен был сделать.

Он посмотрел вперед. Он увидел впереди небезосновательные - как бы и не хотелось этого признавать - доводы мага, старого палача и Татарьева, подкрепленные всем тем, чего он успел наслушаться за эти годы, что успел узнать о Директорате и о самой загадочной персоне в его составе. Кем был Кай? Чего он хотел? Они были готовы дать ему ответ, которого было не получить ни от полковника, ни от кого-либо еще.

Он оглянулся назад. Он увидел Лина. Анну в лапах типа с моноклем. Увидел - словно они были тут, рядом - прикованную к своей коляске Сетку, веселого до безумия Неудачника, который учил его дружить со смертью...увидел полковника, что ввел его в этот мир. Раскрыл ему глаза. Человека, который теперь стал куда чаще ошибаться, но все еще человека, за которым хотелось следовать. И людей, одним из которых он стал.

Следовало помнить.

Ничего простого не бывает.

-Я с отрядом, - холодно произнес он, едва заметно - лишь для одного Лина - кивнув головой.

И весь ад вырвался наружу.

Звуки двух выстрелов слились почти воедино - к тому же дуэту присоединился и голос Юрия, за которым неизбежно следовала боль - ослепляющая, не дающая ни единого шанса выбранной жертве.

Если бы только...

Его пуля ввинтилась Татарьеву в плечо, истинной цели - горла - так и не достигнув. Выстрел майора, прозвучавший одновременно с его собственным, закончился обжигающим ударом чуть пониже колена - в ту секунду ему показалось, что такой боли не способен причинить даже Лин. Доделать дело Татарьев не успел - согнулся до пола, закатывая глаза.

Одна из протянувшихся по полу теней - было их у Макарова шесть или того больше - колыхнулась вверх, неожиданно становясь чем-то до дрожи реальным. Чем-то, что смело Юрия в коридор, как метлой, и бросило там, в темноте.

Это все он видел лишь мельком. Боль была такой, что становилось ясно - его сознанию она оставляла всего лишь несколько секунд. Их нужно было потратить с пользой.

Прицелиться. Прицелиться. Выстрелить.

Это.

Не так.

Сложно.

-Du lausiger Toelpel! (1) - проревел кто-то у него над ухом

Надо же.

Он совсем забыл о палаче.

Удара, которым его достал Герхард, он не видел. Как, наверное, и многих других, его слишком далеко по пути заблуждений завела старческая внешность этого хромого мерзавца.

Удар кинул Алеева на стену. Он оттолкнулся спиной, но больше его ни на что не хватило - тяжелая трость почти полностью лишила его дыхания. Второй удар - в плечо - заставил его отлететь еще дальше, ударившись затылком о грязную, шершавую стену. С поразительной для его возраста быстротой палач подскочил еще ближе и треснул в живот, под ребра.

Он упал на пол даже раньше, чем туда грохнулся выпавший из ставшей безвольной тряпкой руки ствол. Скатившись на гнилой паркет, заслонил - не без труда - голову второй, но лишь на несколько секунд. Боль слепила. Боль стремительно отбирала у него его собственное тело.

-Ваша трудовая этика безбожно устарела, - голос Герхарда доносился словно из другой вселенной. - Это даже забавно в какой-то мере, если принять во внимание тот факт, что ваша...держава существует меньше ста лет, а вы сами в сравнении с нею так и вовсе едва-едва научились ходить и говорить. Боюсь, что вы еще пока не пали достаточно низко, чтобы тягаться в чем-либо со Святым Престолом. Приходите веков через девять...

-Будет...война... - прохрипел он, раздирая пальцы о занозистое дерево.

-Война? Бросьте. Это не война. Это игра в шахматы с голубем. И вы, понятное дело, доросли пока что исключительно до роли последнего.

Он уже почти ничего не слышал и не видел - перед глазами словно натянули какую-то мерзкую мутную пленку. Но вот щелчок, с которым старый палач разъял трость и выдернул оттуда тонкий клинок, до его ушей все же дополз.

-Нет, - как и голос Макарова.

-Нет? - фыркнул палач.

-Нет, - в этот раз Герхарду ответил хор из шести голосов. - Даже не пытайся, папаша.

-Вы, кажется, забыли цель сего маневра.

-Обезвредить "стрел", а то как же, - прорычал маг. - Но его хладный труп нашу правоту ни хера полковнику не докажет.

-Воля ваша. Занимайтесь им сами в таком случае.

-А ты займись их подмогой, пенек. Да поживее.

Он тонул - в боли и чем-то липком. Кажется, у него пошла кровь из носа. Кажется, его вырвало - в те несколько мгновений, что он утратил возможность хоть как-то видеть и осязать эту реальность. Вероятное сотрясение мозга, впрочем, беспокоило его - как и развороченная, наверное, в мясо нога - куда меньше, чем нечто огромное, лишенное кожи, с мышцами из сизо-серого металла, что к нему сейчас приближалось.

-Nun, wo ist es eigentlich... - голос старого палача и шелест страниц тетради. - Aha! - кашель. - An jenem Tag ging ein heftiges Gewitter nieder...an jenem Tag ging ein heftiges Gewitter nieder...an jenem Tag ging ein heftiges Gewitter nieder... (2)

Последние фразы он проговорил почему-то несколько раз подряд. Об этом времени думать уже не было. Времени и вовсе не осталось - спустя несколько секунд сознание окончательно его покинуло.

Он приходил в себя несколько раз. В один момент перед глазами не стояло ничего, кроме крови и какой-то мути, в другой он помнил, что его снова рвало на стылую землю. Где-то между всем этим он слышал оживленную перебранку Макарова с палачом - а в какой-то миг и увидел что-то, что заставило его мечтать снова отключиться. На горизонте высилось какое-то уродливое дитя смерча и ядерного гриба - иначе эту черную кляксу, в которой крутились, кажется, десятки вырванных с корнем деревьев и что-то еще, назвать было весьма и весьма сложно. Оно росло в объеме, кажется, с каждой лишней секундой. Оно ширилось, разбухало, избивая молниями ни в чем не повинную землю. И оно двигалось.

В очередной раз он проснулся от боли - все такой же жгучей и ослепительной, как и прежде. Проснулся в каком-то темном и сыром помещении с каменными стенами.

Скованные за спиной руки нисколько его не удивили.

-Зря очухался, - вынырнувший из темноты Макаров грохнул на хлипкий деревянный столик какие-то инструменты. - Ну очень зря...

Боль подстегивала сознание, заставляя то возвращаться к своим прямым обязанностям побыстрее. Вот он уже может рассмотреть каменный пол - от него так и веет холодом - тусклые лампы на стенах, голую проводку...

Сам он лежит на какой-то очередной деревяшке. Во рту привкус крови и всего, чем его не так давно выворачивало. Не в силах выдохнуть ни слова, он лишь тупо посмотрел на мага. Тот поймал его взгляд - и расхохотался в голос, впрочем, не без раздражения.

-Спокойно. Не мычи раньше времени, - Мотылек кинул на столик пинцет и какие-то жуткого вида пассатижи, а также разорванную упаковку бинтов. - Не для того тебя ключи сюда на горбах перли, чтобы кончать раньше срока.

-Что...

-Что-что, - огрызнулся маг. - Пулю из тебя дерну и гуляй. Когда отчалим. И если сможешь. Что тросточка не понадобится - не обещаю, уж прости. Сам виноват - так бы языками почесали, да и разбежались, глядишь...так нет, палить он удумал. Это я дурной, это мне можно...а тебе-то...

-Они... - наконец смог прохрипеть он, наблюдая за приготовлениями мага.

-Живы, живы. Не дал я их кокнуть, не трясись. Да и не до того нам стало. Удружил пень старый, ох удружил...

-Та гроза? - сцепив зубы, простонал Алеев.

-Гроза, ну да, - пробормотал маг. - Он бы еще раз десять ту страничку прочел, глядишь, нас бы на месте отходняком размазало. Хотели грозу, ага. Чтобы весь хлам, что к нам по небу прется, с курса сбить. Хотели, - он в сердцах сплюнул на пол. - А получили черти что с молниями, да на своем ходу. Одна надежда - само рассосется.

-Сколько я...

-Порядком. Уже день, если чего, - бросил Макаров, поставив на стол пузырь спирта. - Скоренько доехали, сам знаю. Рану-то я приморозил чуток, как умел, но этого мало, сам знаешь. Штурмовать нас аккурат к сумеркам будут, так что как раз...ну чего, готов, нет?

Он молча кивнул, рассудив, что оставшиеся силы лучше пустить вовсе не на слова.

Раны были ему знакомы. Но это вовсе не значило, что очередная могла быть принята легче.

Все время, что маг, ругаясь, возился с его ногой, с которой уже срезал одежду, он прокручивал в голове не самые приятные факты вроде количества костей или крови в человеческом теле. А также того, как легко простой вроде бы кусочек металла, попав внутрь, дерет в кашу ткани и сосуды, дробит кости, вызывает чудовищные по своей силе кровоизлияния. Представлял жуткий свинцовый цветок, что развернулся сейчас внутри его несчастной конечности, чтобы доставить ему побольше боли. Знал, что глупо, знал, что неправильно - но не мог не представлять.

Аккуратненькие отверстия от пуль, увы, бывают разве что в кино. Здесь им приходилось иметь дело с жуткого вида дыркой с равными краями, осколками костей внутри, какими-то странными жилками, постоянно текущей кровью и еще чем-то, чему он никак не мог подобрать внятного названия. Вынужденный искать во всем этом месиве пресловутый металлический кусочек, маг матерился вполне оправданно. Да что там - он сам во время этих поисков изъяснялся ни разу не хуже.

Пуля не вышла, а это значило только одно - она уперлась в кость и наверняка там и застряла, а то и расплющилась, во всяком случае, именно такой неутешительный прогноз выдавал в перерывах между руганью, Макаров. Одна из его теней - маг обращался к ней "Разлом" - вновь вынырнула в реальный мир, и, будучи уже тем самым стальным гигантом, что не так давно напугал его до чертиков, "зафиксировала" его, следуя приказу хозяина. Говоря проще - вдавила в столешницу так, что было трудно дышать. Но и дергаться тоже, а это Мотыльку было сейчас важнее всего. А на его вопли и попытки половчее пнуть самозваного лекаря в лицо Макаров, кажется, внимания старался особо не обращать. Оттянув края раны и откачав натекшую кровь какой-то - хотелось верить, стерильной - спринцовкой, маг запустил в рану пальцы.

-Не ори, - пробормотал он. - Чего орешь? Где я тебе исцеление достану, родной? Меня таким премудростям не учили, чтоб их...да держи его! Крепче держи!

Демон, дух или кто там это был - держал. Так, что он был готов в любую секунду услышать хруст собственных костей.

-Ага! - азартно рявкнул Мотылек. - Нашел суку! Если это не кусок косточки твоей, конечно, будет...

Провал. Снова. Вряд ли его можно было за него винить - боль, кажется, проникла в каждую клеточку измученного тела.

Когда он очнулся в следующий раз, в него едва ли не силком влили то, что осталось в бутылке. И вновь - чернота. Но боль, кажется, начала немного отступать. Кажется, они все-таки заставили ее перейти к обороне...

Неизвестно какое по счету возвращение в мир живых и что-то соображающих состоялось, похоже, уже к вечеру. В этот раз помимо чуть притупленной боли он заметил другую, ничуть не менее приятную вещь - руки его были свободны.

-Дурака валять, ты, надеюсь, не будешь, - устало произнес Макаров. - Ты ведь не будешь, да?

-Нет...наверное, - с трудом выдохнул Алеев, пытаясь оторвать наскоро перевязанный затылок от стола. - Сколько...где...

-Меньше знаешь - дольше живешь, - скривился Мотылек. - А вообще...ты вовремя, знаешь ли.

-В...вовремя? - контролер скосил глаза, разглядывая заляпанные кровью бинты на ноге. - Что...именно?

-Что-что, - передразнил его маг. - Полковник таки котелок свой включил. Встреча через час. Скрести пальцы, сцепи зубы. Быть может, еще выплывем. Без бойни-то.

-Быть может... - эхом повторил он почти что против своей воли.

Под ногами хрустнула очередная сухая веточка. Подняв повыше воротник - ветер, снующий меж деревьев, почти обжигал холодом - глава "Атропы" сделал еще несколько коротких шагов, покуда не оказался на крохотной, освещенной лишь вздернутой на небе луной, полянке.

-Константин.

Ведьма уже была здесь - черные одежды делали ее практически неразличимой в этой холодной, стремительно темнеющей ночи.

-Августина, - полковник тяжело вздохнул, похлопав одной замерзшей рукой о другую. - Я думал, ты не придешь.

-Занятно. Я ждала от тебя того же.

Минута тянулась за минутой - пустые, безмолвные и невыносимо тягостные. Он прервал молчание, вытянув из тяжелого плаща пачку сигарет.

-Я думала, ты покончил с этим.

-Я и покончил, - пожав плечами, он закурил. - Это еще...еще с того года.

-Вот оно что. Тогда, думаю, ты не откажешься одолжить немного огня и мне?

-Конечно.

Еще несколько минут тишины. Тишины и быстро тающего дыма.

-Я часто думал, что до этого когда-нибудь дойдет. А ты?

-Не стану врать, что это не так. Я, впрочем, всегда надеялась, что у нас найдется куда более весомая причина. Предпочла бы встретиться с человеком вроде тебя, когда уже все порешено.

-И тем не менее, мы здесь, - глава "Атропы" не торопясь затянулся. - Что будем делать со всем этим?

-Ты меня выслушаешь, - просто ответила графиня. - Хотя бы в этот раз.

-В последний раз. Говори, - он услал свой взгляд куда-то далеко вперед, в колыхающиеся от ветра заросли колючего кустарника.

-Несколько десятков лет назад один из высокопоставленных членов Директората встретил человека, - голос у ведьмы был донельзя уставшим. - Человека многих даров, я бы сказала. Талантливый стратег. Хороший организатор. Человек с идеей. Человек, что очень быстро пошел вверх. Переступая через всех, кто не успевал убраться с его пути. Тот, что привел его к нам, исключением не стал...

-Человек, о котором мы говорим, не раз отводил от нас всех верную гибель, - мрачно произнес полковник. - Самым громким из успехов мы обязаны ему.

-Впрочем, того человека всегда преследовали...определенные слухи, - невозмутимо продолжала графиня. - Очень мало кто мог похвастаться, что видел его вживую. Еще меньше было тех, кто смог бы после этого рассказать, что он видел.

-Мы станем оперировать слухами, Августина?

-Отнюдь. Я могла бы представить информацию, имеющую под собой куда более твердую почву. Взять хотя бы командировки первого секретаря Директората. Его перемещения никак не отслеживаются, но когда мы занялись этим со всей возможной осторожностью, то выловили весьма занятную связь между ними и вспышками самоубийств - настоящими эпидемиями - которые происходят в городах на пути его следования. Один раз? Случайность. Два? Совпадение. Десятки случаев каждый год? Константин, я думаю, сложить пару простых цифр и тебе здесь под силу.

-Что именно мы сейчас доказываем? - проворчал полковник.

-Единственно тот факт, что вы - и большая часть Директората в том числе - не имеете ровным счетом никакого понятия, с чем на самом деле вы в союзе. Я знаю, почему его приютил и возвысил человеческий блок. Среди всех талантов Кая был один, который вам пришелся по душе больше всего. Один, который вы старались скрыть от нас любыми средствами. Ты ведь знаешь, о чем я, не так ли?

-Я никогда не видел подтверждения этому.

-Но ты знаешь. Ты слышал, что бывает с магами, которые просто оказываются рядом с ним. Чем больше твоя сила, тем больше тебе достанется. Слухи ходят всегда, Константин, и некоторые из них невозможно удержать даже за тысячью замков. Вы хотели держать его в кармане, потому что он был способен не просто сражаться с нами - он выворачивал наши Цепи, раздирал их вместе с бессмертной душой. У меня ушел не один год, но я добралась до самого дна мешка с секретами человеческого блока. Вы боготворили Кая, потому что магия не могла ему ничего сделать - пусть даже все ваши свидетели и сгинули давным-давно. Вы надеялись на Кая, потому что он мог, как было сказано в ваших же тайных письмах, вскипятить любого из нас заживо. Он был сердцем самой грязной тайны человеческого блока, их "тройного слепого секрета". Программы "Танат".

Впервые за все время он не смог совладать с собой. Догоревшая уже до середины сигарета шлепнулась бы в траву, но он вовремя прикусил ее зубами.

-Это миф, - холодно произнес глава "Атропы". - Миф, порожденный параноидальными настроениями, которые бродили в вашей среде десятилетиями.

-Но ты ведь тоже слышал этот миф, Константин?

-О да, разумеется, - фыркнул полковник. - Невесть когда и кем начатая миссия с неизвестными командирами и неписаными правилами. Сотни агентов, которые всю свою жизнь бродят по лабиринтам из намеков и ложных направлений и так никогда и не узнают, на кого на деле работали. А цель всей этой клоунады...

-Расправиться с нами. До последнего мага. До последнего чуда. Стерилизовать мир окончательно, как только в нас отпадет нужда.

-Точно так, - раздраженно произнес Щепкин. - И в довершение всего, руководители программы так тряслись над ней, что предпочли накормить дезинформацией даже друг дружку, после чего все окончательно перепуталось и издохло, запутавшись в приказах, планах и шпионах, следящих за шпионами. Вот что я тебе скажу - эта программа может существовать только в одном виде. В виде огромного блефа, созданного, чтобы держать вас в напряжении. Тебе никогда не приходила в голову эта мысль?

-Отчего же. Я была бы даже готова принять ее за истинное положение вещей, если бы не существование Кая. Как я уже сказала, вы хотели быть уверенными, что он останется у вас в кармане, но все уже давно наоборот. Мы провели некоторые...исследования. Мы знаем, что он есть на самом деле.

-И что же вы узнали?

-Наши самые худшие страхи оказались просто детским лепетом по сравнению с реальностью, - глухо произнесла Августина. - Нам надо было с чего-то начать и мы копали там, где земля была свежее всего. Мы начали распутывать клубок с тех самоубийств. И вышли на...осколки.

-Осколки?

-Кай - не человек и не маг, Константин. Он не сила, он лишь ее часть. Часть целого.

-Давай вернемся к фактам, Августина. К фактам. Если ты не можешь назвать это "целое"...

-Глупец, - огрызнулась ведьма. - Это не называют. Нет, не так - этому дают множество имен, но что они? Только слова. Гайа - всего лишь слово. Алайа - всего лишь слово. Смерть - всего лишь слово. Наши жалкие попытки очертить границы, чтобы было не так страшно. Вечность - всего лишь слово.

-Ты забываешь, что я не маг...

-Не пытайся выглядеть глупее, чем есть. Ты слушаешь, но не слышишь. Не хочешь даже попытаться. Кай - далеко не очередная редкая "аномалия", которую вы сможете использовать к своей выгоде, а потом забросить в пыльный угол. Нет, вы никогда и не начинали. Это он всю дорогу использовал вас.

-Осколки. Что это? - резко спросил полковник.

-Части зеркала, - просто ответила графиня. - Мы извлекли кусочек размером с песчинку из глаза погибшего несколько лет назад мальчика. Во время исследований этой песчинки погибло пятеро.

-Это...

-Это худшая вещь, - откинув с лица вуаль, ведьма заглянула ему в глаза. - Это бездна, которая смотрит на тебя - так они говорили прежде чем покончить с собой. Оно смотрит, Константин. Оно позволяет тебе взглянуть на себя так, как ни в одном кошмаре не взглянешь. Оно насилует что-то глубоко запрятанное в каждой человеческой душе. Я годами изучала архивы, но нигде не нашла ничего и близко похожего. Я обратилась к самым старым записям, я шерстила мифы, легенды...сказки. Тебе известна сказка о Снежной Королеве? Тебе известно, о чем там говорится на самом деле?

-Я боюсь, у нас уже не осталось времени на сказки, - вздохнул глава "Атропы". - Но одну я был бы рад послушать. Сказку о том, что случилось в прошлом году.

-Кай убирал помехи, - ведьма подернула плечами.

-А не ты ли? Летичев...

-Летичев - всего лишь зарвавшийся щенок. Силен, но слишком молод, чтобы видеть картину в целом. Кай и мог удавить его, как щенка, если бы захотел, в любое время, но тогда пришлось бы заниматься мною отдельно...эксперимент дал ему прекрасную возможность вывести из игры нас обоих разом, и он ей воспользовался. Мы все хотели от этой программы разного. Тот несчастный дурачок надеялся, что она станет первой ступенькой на пути человечества за пределы Земли...

-На что надеялась ты?

-Что у нас, наконец, появится оружие, способное заставить Кая забеспокоиться. Он раздавил наши надежды в зародыше, и его, как мне кажется - с особым наслаждением. Если, конечно, эта вещь вообще способна что-то чувствовать.

-И теперь собирается закончить дело?

-Именно. Я слишком много знаю, чтобы меня можно было так просто отпустить. Он не боится нашей магии. Он боится лишь, что его раскроют раньше часа, когда уже станет поздно.

-Ты предоставишь доказательства.

-Осколок потерян. Мой человек хранил его, но...

-Но? Какую отговорку ты придумаешь теперь?

-Рейд, организованный Церковью, поставил крест не только на одной из польских ячеек. Мой агент - и осколок - были потеряны вместе с тем складом. Что касается остальных материалов...

-Они, наверное, таинственным образом сгорели? Испарились?

-Вовсе нет. Они переданы представителю Церкви как часть нашего соглашения. И если мне удастся и тебя заставить прислушаться...

-Зависит от того, что ты предлагаешь.

-Мы отбываем из Союза без помех. Как только мы окажемся в безопасности, я назначу встречу представителям Директората - наиболее адекватным из них - на нейтральной территории и представлю все доказательства того, что никакой измены с моей стороны не было. Господи, это даже звучит-то смешно. Если бы я разбрасывалась атомными станциями ради каждой мелочи, что меня задела...

-Почему ты не можешь сделать этого здесь?

-Разве не очевидно, Константин? Первый секретарь уже дышит мне в ухо. Ему никоим образом не нужно, чтобы наш конфликт разрешился миром. Его устроит только моя смерть. И уничтожение всех доказательств. Если я останусь здесь...да ты ведь и сам понимаешь, что случится.

-Ты...ты боишься?

-Его-то? Я просто трезво оцениваю шансы, - холодно произнесла ведьма. - Я не смогу с ним ничего сделать. Во всяком случае, мои шансы ничтожны, как и у доброй части вашего пресловутого...красного списка. Нет, мне нужны гарантии безопасности. Гарантии, что он не явится ко мне лично, а здесь - пока вы все пляшете под его дудку - их нет. Я представляю материалы. Директорат проводит, если захочет, внутреннее расследование, но я и так уже скажу, что в нем нет нужды. Кай должен умереть. Как можно быстрее.

-Забавно. Он говорил мне о тебе ровно то же самое.

-Ты...ты с ним...говорил? - Августина сделала шаг в сторону.

-Я делаю это не так уж часто, как ты, наверное, думаешь. И его позиция выстроена во многом куда логичнее твоей.

-Просвети же меня, сделай милость.

-Терминал. Вот истинный камень преткновения, - полковник выдохнул дым. - Исследования, что проводились на Чернобыльской атомной электростанции - всего лишь один из многих проектов, которые имеют отношение к Объекту Ноль. После прошлогодней трагедии примерно половина из них была заморожена, четверть - я думаю, навечно. Вдобавок, в скором времени начнется наступление на Ассоциацию. До поры до времени тебе было выгодно работать с нами, но времена меняются. Ты допустила ошибку год назад...или же избавилась таким замысловатым образом от Летичева...сейчас это уже все не важно. Важно то, что тебе нечего нам представить. Никаких доказательств...и тем более гарантий. Зато мы сами можем гарантировать с почти стопроцентной вероятностью то, что ты в очередной раз хочешь переметнуться на другую сторону, ибо ветер снова переменился. Ты права. Ты знаешь слишком много. Достаточно, чтобы можно было рискнуть...

-Послушай себя, Константин. Это...

-...но когда ты не рисковала? Эта страна для тебя ничего не значит, а люди и подавно. Неважно, какой секрет ты раскопала или выдумала - важно то, что в него поверят. Что он сможет послужить хорошим предлогом для разрыва соглашения, на котором держался Директорат, Клуб...да и вся страна, чего уж тут. "Танат" - миф, чтобы держать магов в узде, но кто сказал, что нет иной программы? Вашей программы?

-Ты слишком долго позволял ему говорить с тобой. Слишком...

-Однажды ты уже это делала. Ты всегда уходишь, когда тебе идет плохая карта. И всегда возвращаешься, когда можешь навязать свои условия. Ты просто-напросто хочешь сбежать, продав операции, которые мы готовили годами. Купить себе власть. Я кое-что знаю, графиня...я знаю ваш девиз...

-Прекрати хвататься за соломинки, Константин. Ты и сам-то в это все не хочешь толком верить.

-Достойно жертв стремление к короне, - процедил полковник. - Ты взяла все, что Клуб мог тебе предложить, а теперь пришло время двигаться дальше, не так ли? Пришло время нами всеми пожертвовать?

Августина тяжело вздохнула - и вновь заглянула в его глаза.

-Я не могу позволить тебе покинуть Союз сейчас. Ты останешься здесь, и ты предстанешь перед Директоратом. Если у тебя есть доказательства, покажешь их там.

В этот раз взгляд ее был не теплее железа в суровую зиму.

-Я уйду в любом случае, Константин. Какой дорогой - сейчас пока еще зависит от тебя. Ты уверен, что...

-Я готов был тебе поверить, иначе бы не пришел сюда. Но пока что все говорит далеко не в твою пользу. Начиная с этих...сказок и заканчивая тем погодным кадавром, с которым по вашей милости пришлось разбираться специалистам. Мой человек...

-Его не тронут, - протянула Августина. - Как я и обещала. Не волнуйся, я знаю тебя слишком хорошо, чтобы не пытаться сделать из него заложника.

-А я знаю тебя слишком хорошо, чтобы знать - при желании ты могла бы сделать из него нечто в сотни раз худшее...

И снова молчание. В этот раз - куда как более длительное.

-Интересно, - пробормотал Щепкин. - Когда это случилось? Когда все полетело под откос? В тот день, когда я начал "Снежную слепоту"? Когда я организовал чистку гибридных особей, шедшую три с половиной года? Может, когда я согласился с планом выпустить Двадцать Второго? Или еще тогда...помнишь...когда я задержался, чтобы выкурить пару лишних сигарет перед полетом домой?

-Ты бы все равно не успел, Константин, - тихо произнесла Августина. - Над прошлым ты уже не властен. Но настоящее...

-Тебе куда легче говорить о нем, ведь для тебя оно никогда и не кончается, - усмехнулся Щепкин. - Разве нет? Помнишь тот день, когда мы впервые сошлись?

-Еще бы, - она чуть улыбнулась. - Молод, весел и с головой, набитой дурными идеями, как опилками.

-И не такой разжиревший, - хохотнул он. - Я постарел. А вот ты не изменилась ни капельки. Знаешь, это...это одна из вещей, которые мне всегда...напоминают.

-О недолговечности вашего существования?

-Жизни, ведьма, жизни. Существуете лишь вы - вечные снаружи, заполненные трухой и гнилью изнутри. И все это...существование настолько неестественно, что мириться с ним год от года лишь сложней.

-Знаешь, иногда я думаю, что это частично моя вина.

-Что именно?

-Я голосовала за твое назначение, помнишь? Чтобы на этом месте не оказался помешанный вроде Снегового. Я...нет, мы все...на тебя слишком много взвалили. Чем эта змея, называющая себя Каем, и воспользовалась к своей выгоде.

-Нет такого понятия, как "слишком много". Знать имя каждого, кого ты спас - не слишком много. Помнить лицо каждого, кого тебе пришлось отправить на смерть, чтобы смогли выжить вдвое больше - не слишком много, - процедил Щепкин. - Желать излечения для людей - не слишком много.

-Ты по-прежнему это так называешь?

-А ты по-прежнему отрицаешь очевидное? - ответил он вопросом на вопрос. - В моей жизни был единственный раз, когда я доверился магу. Тебе. Когда я попросил тебя о помощи. Когда я умолял помочь...помочь разрешить ее состояние...

-У твоей дочери был дар, Константин. Не...

-Состояние, - оборвал ее полковник. - Ты не смогла ничего сделать для нее. Ни ты, ни другие...что толку от ваших хваленых чудес, если нельзя исцелить единственного человека?

-Ты просил невозможного. Ты не понимаешь...

-Не понимал тогда, понимаю теперь. Крепче, чем хотелось бы, - прорычал он. - Магия существует единственно для того, чтобы причинять боль. Как и следует заболеванию.

-Константин...

-Сдавайся. Я последний раз повторяю - сдавайся. Докажи, что ты действительно не творила того кошмара.

-Не могу, - она отступила на шаг. - Я тоже должна тебя...предупредить, Константин. Я активировала Терний, что спал с конца войны. Ты знаешь, что это. Ты знаешь, что у вас нет шансов.

-Не заставляй меня, - глухо проговорил он. - Не заставляй меня делать это...с тобой.

-Не заставляй меня, - не менее глухо произнесла она. - Я Стальная ведьма, Константин. Я не предупреждаю дважды. Это...это просто сильнее меня. Если начнет литься кровь...я уже не смогу остановиться, просто не смогу. Прошу тебя - ты единственный из живущих людей, которого я готова просить - отступись. Ради твоих людей.

-Нет, - его рука скользнула в карман.

-Ради твоей дочери.

-Нет!

Пистолет он достал стремительным рывком. Она не шелохнулась, не обратила внимания на коснувшийся ее лица холодный металл.

-Нет, ведьма, - прохрипел он, опуская ствол и отворачиваясь, делая шаг от нее, в ночную тьму. - Моя дочь мертва. Как и все вы.

Монастырь этот определенно знавал и лучшие времена - закончились последние еще в начале века. Разграбленный, расстрелянный, со следами копоти на растрескавшихся, в дырках от пуль, каменных стенах уцелевших сооружений, он был брошен истлевать здесь, за последней, давно заросшей травой дорогой, за превратившимся в гнилое болото когда-то чистым, словно стекло, озерцом. За воротами, которых больше не существовало, за старым пепелищем, где еще виднелись руины храма, царили безраздельно все те же сорная трава, тьма и тишина. Раньше - до того, как это место постепенно начали приводить в то, что они понимали под порядком, новые хозяева - случалось здесь и обнаружить под ногами и раскрошенные кости и заржавленное оружие. Ныне от всего этого не осталось и следа, но земле, впитавшей в свое время столько крови, легче отнюдь не было. Ничуть.

У стены истерзанного храма стояли двое - еще один человеческий силуэт можно было различить чуть поодаль, если постараться. Разговор, что вела пара, происходил на весьма повышенных тонах, угрожая в любой момент перерасти из обмена колкостями во что-то куда более зловещее.

-Я допустила действительно прискорбную ошибку, когда одолжила вам дневник Свидетеля, - закурив неизвестно какой за эту ночь раз, ведьма мрачно посмотрела на старого палача. - Одному Богу известно, что вы могли вытянуть наружу, если бы прочитали те заметки еще хоть раз.

-Если бы этот вздорный мальчишка не принялся палить в моих людей...

-Оставьте, Герхард, - фыркнула графиня. - Когда будете дома, снимите свою седую голову и сварите вместо репы. Таким манером она еще может пригодиться. Впрочем, не уверена. Нет, скорее...

-К слову о возвращении. Я так и не успел выразить вам свое сочувствие по поводу того, что вам в очередной раз приходится покидать своих...партнеров. Звезда вам очень шла.

-Что-что? - встрепенулась ведьма.

-О, простите, я позволил себе неточность, - хрипло усмехнулся палач. - Я про эту...как там, "Аврору". Весьма поэтичная занавесь для шайки вивисекторов...

-Послушайте, - устало вздохнула Августина. - Я знаю о вашей репутации, и мне даже нравится то, что я знаю. Потому я пребывала бы в огорчении целую минуту или даже две, если бы узнала о вашей мучительной смерти. Меж тем, если вы не бросите попытки вывести меня из себя - их откровенное дилетантство мы, впрочем, спишем на нехватку времени - мне и правда придется эту минуту пережить. О ваших ощущениях говорить, пожалуй, не стану...

-Что вы, никого и не планировал...выводить, - палач сильнее оперся на трость. - Особенно таких достойных наследников своего рода, так сказать, словно с герба сошедших...

-Все препираетесь? - мрачно поинтересовался Мотылек, подходя к паре - в руках он держал какой-то внушительных размеров сверток из черной ткани. - Не надоело еще?

-По крайней мере, одному из нас... - практически одновременно произнесли ведьма и палач, замолкнув не менее синхронно - и наградив друг друга странными взглядами.

-Ясно, - Макаров осторожно передал сверток графине. - Я все распечатал. Можно начинать.

-Позволю себе некоторое любопытство, - хрипнул Герхард. - В первую очередь - как там этот...чересчур резкий в своих решениях молодой человек из "стрел"?

-Жив, - пожал плечами маг, изобразить безразличие у которого если и получилось, то максимум на тройку. - Не твоими молитвами, старичок.

-Прекрасно, - палач потер сухие руки. - Быть может, он еще успеет образумиться. Мой второй вопрос уже вам, - он взглянул на ведьму. - Что это?

-То, ради чего я настолько затянула разговор с Константином, - проворчала графиня. - Или вы правда подумали, что я опустилась бы до подобных речей без веского повода?

-И все же...

Августина молча развернула ткань. В руках у нее оказалась книга - конечно, если так можно было окрестить больше сотни потускневших латунных листов, выкованных в толщину бумаги и переплетенных - палачу не особо хотелось выяснять в чью именно - кожу.

-Занятный образчик местной архаики, - пожевав губы, протянул Герхард. - Его вы тоже мне доверите?

-Нет, даже если мир в противном случае будет обречен сгинуть семь раз подряд, - пробормотала ведьма. - Впрочем, он вас и не признает.

-Он? - желчно поинтересовался палач.

-Координатор миражей, - мрачно, тихо и без особой охоты произнесла графиня, перевернув несколько тяжелых страничек. - Как уже было сказано, я выгадывала время, чтобы Мотылек мог его распечатать. Я знаю тактику Константина. Для начала он пошлет солдат. Следом пойдут гомункулы. Они попытаются взять нас в кольцо и будут его постепенно сжимать, пока мы не задохнемся...

-Мне одному интересно, почему он до сих пор не кликнул птичек и нас не разбомбили к херам? - устало спросил Мотылек.

-Торфяники. Близко. Очень близко, - отмахнулась ведьма. - Они, конечно, могут пойти с этой карты, но рискуют отрезать путь прежде всего самим себе, так что...нет, Константин будет себе верен. Его солдафоны попытаются нас удержать до подхода "стрел". Как только появится Четвертый, нам конец.

-Поэтому...

-Поэтому мы со своей стороны также обязаны сделать все для того, чтобы выиграть время, - Августина постучала пальцем по латунной страничке. - Пока не появится ваш Апостол.

-Этот, увы, не особо мой, - хмыкнул Герхард. - Уговорить его сюда явиться стоило больших трудов. Как мы собираемся обороняться?

-Очень просто, - графиня перевернула очередную страницу. - Нужно сделать поле боя своим. Установить свои правила на этом маленьком клочочке земли и надеяться, что реальность потерпит эту временную прореху.

-Эта гордость скобяной лавки нам должна помочь?

-Да. Мастерская здесь еще не завершена, как вы, наверное, могли заметить. Я не Предок, чтобы земля отдавала мне все даром, а на предварительные ласки у нас времени нет. Потому остается идти путем самым простым и грубым. Выпьем все, что здесь осталось, до капли. И будем надеяться, что этого хватит, - вглядевшись в очередную страничку, ведьма указала на нее Мотыльку. - Начнешь отсюда.

-Я? - маг, похоже, с трудом удержался от ругани. - Да я ж сдохну на полдороги!

-Очень надеюсь, что этого не случится. Это бы значило, что я скверно тебя выучила, - приложив ладонь к тусклой странице, графиня на миг закрыла глаза, прошептав что-то совершенно неразборчивое. - Не волнуйся, он почти все сделает сам. Я сменю тебя в скором времени. Как только эта земля станет моей.

-С последним проблемы определенно неминуемы, - заговорил чужим голосом маг, принимая книгу. - Боюсь, он слишком молод для таких вещей. Для всех других он отлично подходил и раньше. Игра становится интересной. Когда твою гнилую сущность развеет, вот будет интересно...

-Рекомендую провести все внутри, - Августина указала на черный провал, когда-то бывший дверным проемом. - Мне сейчас понадобится две вещи. Одна из них - свободное пространство, а иная - отсутствие живых помех.

-Для чего же? - Герхард внимательно следил за Мотыльком, вчитывающимся в латунные странички.

-Подчинение этой земли потребует какого-никакого, но времени, - пожала плечами ведьма. - Так что покуда Мотылек не закончит, мне придется позаботиться о наших врагах лично.

-Хотелось бы...

-Нет, - вдруг резко произнес Мотылек. - Нет, тебе бы не хотелось. Пошли отсюда.

-С чего это вдруг...

-Пошли, - с нажимом, неожиданно серьезно, добавил Макаров. - Поверь мне, так будет лучше.

Герхард взглянул в глаза мага - и, хотя желание рассмеяться ему в лицо было дьявольски сильно, так этого и не сделал. Усмехнувшись - звучало это не так ядовито, как хотелось бы - он последовал за магом во тьму разрушенного храма.

-И какого хрена, интересно, нам нужно ждать твоего кровососа? - прорычал маг, пиная подвернувшийся под ногу камень. - Ты ж из Ватикана, папаша. Где твой личный самолет, где так удобно держать девятилетних мальчиков? Купленный на эти, как их там...а. Точно. Пожертвования.

-Если вам захотелось исповедоваться о своих детских травмах, то время сейчас, боюсь, не особо подходящее, - проворчал в ответ палач. - Может, отложим до отбытия из вашей чудесной страны?

-Это если нас самих не отложат. В могилку, да хорошо, если одним кусочком... - Мотылек на мгновение остановился. - Вот чего. Наружу пока не суйся. И своим это передай.

-А что у нас снаружи? - из темноты выплыло лицо Татарьева - время от времени оно кривилось от боли, когда наспех залеченная рана в плече давала о себе знать.

-Помнишь, ты спрашивал, куда утекло колчаковское золотишко, лысина? - взгляд Макарова сделался пустым, невидящим. - Если все еще хочешь знать - сходи да посмотри, коли не убоишься.

-Что там? - прямо спросил Татарьев, выходя под лунный свет.

-Терний, - так же прямо ответил Мотылек.

Металлический ящик занял свое место на земле, приминая сырую, холодную сорную траву. Металлический ящик был почти уже открыт - старый механизм работал медленно, но верно.

Графиня Базилевская, давно стянувшая и отбросившая прочь перчатки, наблюдала за тем, как раскрывался дьявольский стальной цветок. Наблюдала неотрывно и молча, не моргая. То уже не были глаза главы "Авроры", к которым можно было, пусть и не без труда, привыкнуть. Прошло больше полувека - и вновь свои глаза открывала Стальная ведьма.

Механизм в очередной раз сухо щелкнул. Громадный золотой шар, скрывавшийся внутри, заблестел в лунном свете. Это был странный блеск, далеко не тот, за который люди так боготворили этот рыжий металл, за который веками лилась кровь во всех уголках необъятного мира. Золотой шар нельзя было назвать потускневшим ни в коей мере, но блеск его был мертвенным и холодным. За его гладкой, зеркально чистой поверхностью скрывалась смерть.

Стальная ведьма простерла руку, касаясь шара. Оставляя на том несколько кровавых капель.

Стальная ведьма заговорила - глухо и монотонно, зачитывая первые строфы хриплым, с нотками нетерпения, голосом.

-Просыпайся, златой терний. Поднимайся против черни. Рви их, мучай и терзай. И пощады не давай...

Мертвое золото безмолвно ответило хозяйке. Мертвое золото приняло ее волю, приняло ее кровь.

Мертвое золото вернулось к жизни.

К жизни вернулась чистая, ничем не замутненная ненависть.

Иди же. Напомни людям их место.

Иди же. Напомни людям их удел.

Иди же очисти их. Очисти их как виноград...

Тяжелый брезент, прикрывавший кузов грузовика, отхлынул в строну и они начали прыгать в грязь, шлепая по лужам. Столпившиеся на опушке люди в плащ-палатках напоминали каких-то старых, ветхих призраков. Призраки эти тараканами кишели на близлежащем шоссе, перекрывая его с маниакальным тщанием. Призраки эти выныривали из недр перемазанных грязью и плескающихся под проливным дождем БТР и армейских грузовиков. Призраки эти склонились над мятыми картами, уложенными на хлипкие раскладные столы.

Лебедев чуть прищурился, когда глаза его задел скользнувший мимо луч прожектора - водил тем лучом закутанный по горло боец, примостившийся на башне ближайшего бронетранспортера. Полуобернулся - из машины выбралась уже вся группа. Призраки, мающиеся под дождем, беспрестанно что-то кричали. Кричали и махали руками.

В палатку их провели быстро - время явно не ждало. Полковника видно нигде не было, и ситуацию вкратце обрисовывал совсем незнакомый им тип, плащ на котором болтался, словно на пугале. Свет аккумуляторных ламп вытягивал из ночной тьмы носилки с трупами, накрытые тканью. Белой она отнюдь не была. Щукин, подняв одну такую ткань, заглянул внутрь - и, молча бросив обратно. Через минуту капитан так же молча закурил - Лебедев не рискнул даже спрашивать, что такого притаилось под окровавленными простынями.

Немолодой уже офицер, что их встретил, говорил хриплым шепотом, то и дело почесывая нервно остатки скверно сбритой бороды.

-Ваша задача - завершить разведку маршрута для "глушителей". Не более. Далеко не заходить. Все ясно?

-Куда уж яснее, - поморщился Щукин. - Из тех, вы говорили, кто-то остался?

-Да, - тихий кивок. - Его уже скоро...

Треск - а следом несколько гулких ударов - прокатившийся по лесу, оборвал седого на полуслове. Где-то захлебывались лаем собаки - этот страшный, сухой звук, от которого, казалось, сотрясается каждая косточка, был им, похоже, уже не в новинку.

-Это... - прошептал Дьячков, смотря во тьму леса.

-Это, - кивнул седой. - Идемте.

Уцелевший сидел у одной из палаток - сидел на каком-то сыром пеньке. Лицо его, покрытое коркой из грязи и крови, было сведено, словно судорогой, рот никак не желал закрываться. Выбритая голова тихо качалась, словно маятник - вниз-вверх, вниз-вверх...

-Сержант, вы меня слышите?

Очередной кивок маятника.

-Сержант?

Уцелевший резко поднимает голову. Лебедев ловит его взгляд - стекляшки, что вставляют куклам в глаза, выглядят и то живее.

-Б-большое, оно идет, огромное, - пролепетал боец, жалобно качая головой. - Оно валит деревья. Валит деревья...

По лесу снова прокатился треск - настоящая лавина.

Чуть ближе, чем до того.

-Оно везде. Оно везде, - уронив лицо в ладони, уцелевший хрипло, почти беззвучно зарыдал. - Уберите эту штуку. Она меня режет. Она хочет проникнуть в меня. Уберите. Уберите...

Капитан молчит. Молчат Лебедев, Дьячков, Стороженко, Ледицкий. Молча пускают взгляды сквозь дождевое полотнище. Туда, в лес.

Там где...

-Рюкзаки оставьте. Идем налегке.

И снова.

Снова треск. Снова лавина.

Полтора часа после выхода. Небо, кажется, решило их затопить на совесть - а может, оно и правда так? Кто знает, на что способен треклятый "красный список". Вокруг сплошь зелено-голубое месиво - спасибо приборам ночного видения. Фигуры их в камуфляже, трава, оружие, деревья...

Поваленные деревья.

Поляна эта появилась недавно - кажется, едва-едва успела осесть пыль с могучих стволов, впечатанных ныне в тягучую, мерзко хлюпающую грязь. Косые исполинские пни одним своим видом глушат все слова, что рвутся наружу. Десятки пней. Даже больше. Мысль проносится в голове - вряд ли полезно для рассудка выяснять, какой участок успел уже обработать их чудной лесоруб...

Забравшись на чудом избежавшую общей судьбы сосенку, он осматривает местность. Тишина - ветер с дождем не в счет. Тишина и низко - вот-вот упадут, наверное - висящие черные облака. Тишина...

Тишина умирает в одно мгновение, сменяясь тем самым треском - той самой лавиной, что они слышали уже множество раз. Лавиной, что проносится над лесом, ныряет в самую его глубину, лавиной из грохота срезаемых, словно тростинки, стволов, простоявших не один десяток лет в тиши и покое, ширившихся, наполнявшихся силой.

Тусклые огоньки меж деревьев.

Нет, не так.

Золотой отблеск в свете луны.

-Командир, там...

Треск.

Так близко, что закладывает уши.

Так близко, что заполняет весь мир.

Щукин, стоявший в отдалении, тягуче, словно в замедленной съемке, опускает голову, удивленно как-то ощупывает грудь - поверх камуфляжа что-то блеснуло.

Десяток золотых нитей - тонких и острых, словно бритва - вырываются наружу из тела капитана, распахивают грудную клетку, и, нанизав так и не успевшее даже удивиться как следует тело на себя, словно червя на крючок, бешеным рывком мчатся назад, через чащу, волоча за собой хрипящую от боли добычу.

Тишина. Снова.

Два часа после выхода. Они идут цепью, оставляя позади примятые сучья и глубокие следы. Тяжелая, почти болезненная дрожь не желает оставлять - с той самой минуты, как они нашли капитана. То, что от него осталось, то, что забросили на дерево, вокруг которого не уцелела даже трава.

Лес изменился. Изменился ощутимо и в то же самое время никто не может сказать, когда именно это случилось. Когда они потеряли направление. Когда заглохла связь. Когда отказал, свихнувшись, даже компас.

Оставленные метки не помогали. Выбранные за ориентир высокие деревья исчезали, стоило лишь раз отвести от них взгляд. Найденная вдруг дорожка заканчивалась болотной жижей или непроходимым кустарником. Лес изменился, лес сводил с ума - опытные разведчики петляли, как дети. Время, казалось, застыло: с того самого момента, как тусклые золотые нити уволокли Щукина с собой, они не слышали более ни одного звука - кроме тех, что издавали сами. Их давно уже должны были хватиться. Нет, не так - на них давно уже должны были плюнуть и начать, наконец, наступление. Но даже если было и так, ни единого признака этого самого наступления заметно что-то не было. Даже птицы не шумели. Даже тот треск...

-Где "глушители"? - прошипел, перелезая через молодую сосенку, поинтересовался Дьячков. - Им давно...

-Тихо.

Заткнул товарища, он, кажется, вовремя - меж деревьев вновь что-то блеснуло. Они рассыпались по сторонам со скоростью, сделавшей бы честь и той штуке. Они подняли оружие.

-Да где же...

Свист ветра, треск ломаемых сучьев. Сухая автоматная очередь, раскалывающая и сбивающая наземь еловые ветви. Тусклый блеск мертвого металла - лишь на секунду - вынуждающий броситься вниз, вжаться в сырую землю.

Тишина. Как и раньше - мертвая.

Лебедев вскочил первым - первым же и увидел, что один из них оказался не столь расторопен, как того требовала эта безумная игра, как того требовал этот безумный

заколдованный

лес.

-Я...в-видел...

Дьячков медленно выпускает автомат - тот радостно шлепается в грязь, поднимая веселенькие темные брызги. Следом падает, срезанная аккуратно и быстро, словно шляпка с гриба, его голова.

Время после выхода - неизвестно. Часы остановились приблизительно полчаса или час тому назад. После того, как рация прекратила даже шипеть рассерженной змеей. После того, как им пришлось разрядить по магазину в тот дуб, решивший отчего-то насадить их на свои могучие ветви. После того, как земля, чавкая и плюясь корнями, едва не затянула Ледицкого внутрь. После того, как он выстрелил на звук - а из ствола посыпался лишь песок...

После того, как они стали слышать.

В первую очередь это был, конечно, рев машин - тяжелый, нарастающий, наливающийся мощью с каждой минутой. Звуки долгожданного наступления.

В очередь вторую - треск. Знакомый уже треск, предвещавший приближение...чего-то. Чего-то, что блестело мертвым золотом. Что убивало их одного за другим, утаскивая в чашу. Что игралось с ними, как только хотело...

Но когда отказали даже часы - что уж говорить о других приборах - поверх треска стал пробиваться и голос.

Просыпайся поскорей

Голос холодный и торжествующий.

Землю кровью их залей

Голос, шедший, казалось, отовсюду.

Все что вижу, то твое

Голос, оставшийся их единственным ориентиром в этом ночном царстве безумия и дикой, неправильной смерти.

Пусть накормят воронье

Голос, на который они продолжали двигаться - словно у них был иной выход...

-Надо возвращаться, - Ледицкий озвучивает мысль настолько очевидную, что за нее так и тянет заехать по морде. - Надо...

-Мы здесь уже были, - у Стороженко голос тихий, едва слышен он в раскатах этого страшного треска. - Точно были. Круги режем.

-Оно не выпустит. Никого не...

-Закройся, живо.

С оружием наготове, лезут они дальше, идут на голос, различить который теперь получается все лучше. Иногда он затихает, иногда, напротив, становится оглушительно громким - но никогда не прекращается.

-Как оно это делает? - остановившись у молодой березы, бормочет Ледицкий. - Чем?

Он с трудом удерживается от того, чтобы ответить. Ему, конечно, поверят, но ответить - значит снова впустить в себя уже почти забытую картину. Снова повесить перед глазами хлещущую через заросли мешанину из тускло-золотых нитей.

-Лучше думай, как убивать его будем, - выталкивает он сквозь сжатые зубы. - Лучше...

Шелест и треск. Они кидаются врассыпную. В лицо под оглушительный хруст скошенных и падающих стволов летят сучья и листва. Выбравшись из-под лавины щепок, он ошалело осматривается. То, что видят глаза, разум принимает не сразу - попросту не хочет. Нога Ледицкого стоит около свежего пенька. Все остальное, словно пропущенное через мелкое, чудовищно острое сито - разбросано дальше и присыпано пудрой из сосновых щепок.

Кажется, он кричит. Кажется, он орет сейчас во всю глотку, но стрекот автоматов - вжавшись спиной в спину, они поливают мокрую, черно-зеленую ночь очередями - перебивает тот вопль. По ушам сухо бьют щелчки. Когда слух, отбитый выстрелами, начинает возвращаться, возвращается и голос.

-Гадина, - бормочет Стороженко. - Хватит. Хватит. Хватит...

Голос неумолим. Голос продолжает свой холодный речитатив.

...танцуют для меня

-Заткнись. Заткнись. Заткнись уже!

...крики их звенят

На голос летит граната, следом - еще одна. На голос срывается и сам Стороженко - спотыкаясь о поваленные стволы, он бежит куда-то во тьму, не разбирая дороги.

Хлопок. Скрежет. Из-под земли выныривает тускло-золотая сеть, в считанные секунды сжимаясь вокруг жертвы. Два последних выстрела в пустоту, сдавленный крик. Сеть уходит вверх и раскрывается. Рубиновый дождь. Сеть ныряет в землю.

Тишина.

Автомат мягко касается сырой от крови земли. Он делает шаг вперед, затем другой. Он не может остановиться - да что там, он даже моргнуть уже по своей воле не может.

Сейчас. Сейчас все закончится. Сейчас. Еще шажок. Ну еще. И еще один. Сейчас. Сейчас. Ну где же...

Осознание прошивает мозг раскаленной иглой - и сбивает на землю, заставляет зарыться в щепки, перепачкав лицо в земле и крови - и закричать, закричать так, что странно, как не треснул еще от крика череп.

Это не было игрой, устроенной из мелкой жестокости. Тому, кто направлял золотые нити - те, что косили лес гектар за гектаром, что косили их, одного за другим - нужно было лишь посеять достаточно страха. Последние условие очевидно, оно буквально лежит на ладони.

Все кончено. Все кончено, потому что ему нужно вернуться. Вернуться назад, добраться до своих - он почему-то не сомневался, что кинувшись в бег сейчас, он без труда выйдет на наступающие отряды. Ему позволят вернуться, как позволили тому сержанту, чья голова качалась, словно маятник. Вернуться и передать страх дальше по цепи.

И тот, чей голос они все слышали - чей голос он слышит до сих пор - прекрасно знает, что он сделает это, а не приставит к уставшей голове холодное железо и не прервет пущенный цикл.

Загребая пальцами мокрую землю, он кричал, звал, что было сил, тускло-золотую смерть. Смерти не было до него дела - она катилась через лес, расчищая для чего-то дорогу...

Сквозь пролом в монастырской стене внутрь радостно заливалась целыми потоками холодная влага. Два человека, стоявшие сейчас у самого края, на дождь внимания не обращали - было им не до того. Один - высокий, лысеющий тип - в который раз дернул к глазам бинокль. Другой - худой, взлохмаченный - что-то пробормотал и сплюнул через край.

Где-то позади трещала, словно разбуженный улей, огромная рация.

Где-то впереди...

-Вижу их, - пробормотал Татарьев. - Два или три отряда. Прикрывают "глушителей"...

-Лучше не гляди, лысина, - мрачно ответил Мотылек, опершись на стену. - Не по нраву тебе это кино будет.

Татарьев не ответил - он, как и множество раз раньше, был поражен слаженностью, с которой работали атроповские штурмовики. Завернутые в камуфляж цепочки пехоты ломаются, они едва видимы на фоне залитого дождем леса - того, что от него осталось после того, как над ним поработал дьявольский инструмент ведьмы. Они идут на сближение, они пропускают вперед гомункулов. Они используют все возможные укрытия. Они знают, с кем имеют дело. Татарьев невольно улыбается - была бы с ним пара отрядов таких да чуток времени, первый секретарь со всей его буржуйской декадентщиной уже стоял бы у стенки...

Треск, хруст. Вздымается по всему фронту земля, словно какой-то безумный крот размером с кашалота под ней пронесся. Взлетают в воздух оставшиеся от деревьев пни, взмывает вверх золотая сеть, до того под землей сокрытая. Застыв у края, он не может даже моргнуть - взгляд его намертво прикован к попавшим в эту раззолоченную мясорубку бойцам. "Глушители", как и следует ожидать, оставляют людей далеко позади, но и на них находится управа - еще одна зарытая в землю "грибница" в один миг прорастает, охватывает в круг и разрывает на клочки.

Терний. Теперь он воочию видит, что скрывалось за этим словом. Теперь он видит, куда ушла большая часть пропавшего золота. Безумная, непостижимо быстрая лавина из тонких, но чудовищно прочных нитей, огромными волнами катится вперед, раздирая на части все, что не успевает убраться с ее пути. Вот только уйти и вовсе некуда: он сам не так давно видел, как много, как бесконечно много было тех нитей, утекавших в землю, он знает прекрасно, что сети этой хватило, чтобы скосить добрую половину леса - там, у поля, где должен сесть самолет, что сети этой хватило, чтобы окружить монастырь...

Первая волна захлебывается кровью, но это только начало. Терний бритвой прошелся по лесу, и путями, которые он прорезал, уже ползут машины. Его ушей уже достигает рев движков.

-Значит, вот этим она сражалась в войну, - его спокойствие, выработанное за долгие годы, начинает потихоньку ему уступать. - Значит...

-Говорил тебе - не гляди, - раздраженно говорит Мотылек. - Это еще только цветочки. Вот сейчас коробочки сюда доползут и ягодки начнутся...

-С машинами оно тоже...

-Уничтожать побеги - только патроны зря сливать, - маг нервным жестом почесал ладони. - Это всего лишь металл, лысина. Металл и чары. Снова отрастут, да как миленькие. По хозяину бить надо...только вот без Четвертого до нее они ни в жизнь не долезут, пусть хоть в три слоя тут все телами удобрят.

-Это бойня, - против своей воли говорит вдруг он.

-А ты чего ждал? - язвительно бросил в ответ Макаров. - Хлеба с солью?

На сцену тем временем выходят машины - под прикрытием их огня на землю сыплются бойцы, рвутся к монастырю. Череда взрывов, поднятая в воздух земля и осколки камней. "Атропа" учится на своих ошибках моментально - и уже начинает засыпать землю перед собой снарядами, ракетами и черт знает чем еще - одна скрытая "грибница" за другой лопаются еще в земле, слишком поздно выбрасывая наружу смертоносные лианы.

Чаша весов, едва колыхнувшись в сторону полковника, уже летит стремглав в совершенно противоположную. Руины монастыря собирают силы для ответа - и только почуяв то, что грядет, маг с хриплым криком сбивает Татарьева на пол, отбрасывая от зияющего пролома.

-Упал и не вставай! - рявкнул Макаров одним из чужих голосов. - Сейчас волна пойдет!

Он хотел было справедливо возмутиться, но не успел - от руин к лесу пронеслась стена света - настолько яркого, что даже его отблеска на стене хватило, чтобы потерять всякую ориентацию в пространстве на следующие добрых пять минут. Макарову досталось больше - матерясь, как заправский сапожник, маг распластался вдоль стены, закатывая глаза.

Не без труда - голова все еще кружилась - Татарьев поднялся на ноги. Схватил с пола бинокль.

-Не смотри! - почти взвыл Мотылек. - Не смотри, кому сказал!

Предупреждение запоздало на несколько секунд. Он уже успел приглядеться.

Чувство, которое его охватило, было чем-то давным-давно забытым, чем-то, что, как ему казалось, начисто отрезало после Австрии.

Старое забытое чувство. Такое старое, такое простое. В самом деле, чего необычного-то? У него всего лишь дрожат руки.

-Что это? - голос Татарьева был глух, словно звучал из-под толщи воды.

-Ведовство, - пошатываясь, Макаров доковылял до края и вновь в сердцах сплюнул через него. - Чистое, лысина, без огранки. Без цели и смысла. Нравится?

-Это...невозможно.

-Было бы, - ядовито произнес Мотылек. - Если бы мы землю здесь не подчинили...

Татарьев не слушал. Как завороженный, он водил биноклем из стороны в сторону, совершенно утратив способность остановиться.

Какие-то вещи были даже понятны. Стреляющие цветами пулеметы. Ракеты, обращенные в деревянные чурбачки и катящиеся вниз по склону, весело подпрыгивая. Сухие ветвистые деревца в форме - через ветки перекинуты ремни с автоматами. Три дергающихся каждое в свою сторону тела, склеенных намертво затылками. Тела без лиц. Тела из камня и тела из травы. Тела, вывернутые наизнанку - и при том живые, дышащие. Тела, сросшиеся с оружием, что когда-то держали. Лица, искаженные криком - и ноги, отплясывающие все быстрее и быстрее в нагретых добела железных сапогах. Отрешенно бродящие по кровавому ковру дети в камуфляже - рукава так смешно болтаются...

К сожалению - нет, скорее к счастью - остальные картины, коих у кромки растерзанного Тернием леса было в изобилии, он был попросту не способен воспринять.

-Сказал же - не смотри, - раздраженно произнес Мотылек, выхватывая у него бинокль. - Э, а я думал, тебя совсем ничем не пронять.

-Ей удалось, - мрачно ответил Татарьев. - Не думаю, правда, что это повод для гордости. Определенно не он.

-Эй, эй, лысина, ты это брось, - встрепенулся маг. - Огни праведные в глазах потуши, да пыл поумерь. Если задумал ты героизм какой, то напомню - героями не рождаются, а коньки откидывают. Да и потом... - Мотылек расплылся в улыбке и продолжил уже чужим голосом. - Время еще не пришло. Но вот-вот наступит. Уже скоро. Игра будет выиграна.

-О чем вы?

-Когда полковник введет Четвертого, ей придется скинуть почти всю защиту, особенно активную, - Мотылек улыбнулся еще страшней. - Никто не может предугадать, как его магия поведет себя в поле Неудачника. И если мы к тому времени все еще тут будем, у меня шанс выбивается.

-Шанс...

-Свободу себе выцарапать, голова твоя дубовая, - усмехнулся Макаров. - И я уж его на ветерок не кину, - голос мага вновь сменился. - Паутина уже слишком близко к огню. Вот-вот вспыхнет.

Где-то позади ожила рация. Голос, пробивавшийся сквозь помехи, был знаком лишь одному человеку из собравшихся сейчас на втором этаже полуразрушенного монастыря - и этот человек, опасаясь пропустить хоть слово, придвинулся как мог близко к аппарату.

-Сколько еще осталось? - прохрипел Герхард. - Мы пока что держимся, но не могу быть уверен, что нас хватит надолго. Вот-вот подойдут "стрелы".

-Вы уж постарайтесь, чтоб я не зазря волочил сюда этот чудесный образчик авиастроения, - ехидно протрещала рация. - Господи помилуй, с последнего раза, что я сидел за штурвалом самолета, они столько лишних приборов добавили...

-А этот последний у нас был...

-Году в семнадцатом, - последовал короткий ответ. - Ну да ладно, в воздухе держимся и это главное. Груз пойдет через десять минут. Кстати говоря, вы уже придумали, как мне приземляться?

-В смысле?

-В смысле, что я, конечно, не был за штурвалом с семнадцатого, но даже так могу вам сказать - при посадке в этом вашем болоте гидравлике шасси можно уже сейчас начинать слать прощальные подарки. Хорошо если сядем-то, а уж про взлет и мечтать не стоит...

-Госпожа Базилевская сказала, чтобы шли прежним курсом, - чуть помолчав, добавил старый палач. - Дьявол знает, что она там удумала, но...мне уже хочется на это посмотреть.

Наспех поставленный высокий шатер - точнее, палатку - освещала лишь одна-единственная лампа. Три фигуры, сидевшие сейчас там за раскладным железным столиком, говорили тихо - пусть иногда одна из них и начинала повышать голос, активно помогая себе жестами.

-Чего он тянет-то? Уже вторая волна зубы сломала!

-Разрешение задействовать авиацию им получать не нужно. Но здесь применять ее опасно. Ты же видела карту. Пожар...потенциальная...

-Чушь собачья это все. То, что там ведьма творит, десять пожаров перебивает. А ты что молчишь?

-Он идет сюда. Осторожнее.

-Он? - один из сидевших за столом вдруг дернулся в сторону, поправляя чуть съехавшую с лица маску. - Но мы...

-Картина Репина "Не ждали", - четвертый голос врывается в палатку вместе с его хозяином - в два шага добравшись до стола, он запрыгивает туда, встав на самый край - вторая нога свободно болтается. - А скоро будет и "Приплыли".

-Приказа еще не поступало.

-Это вам. Потому как я один иду.

-С какого это...

-С такого, Аннушка, что послать туда вас - проще сразу в землю зарыть. А я уже прогулялся, обстановочку оценил, понимаешь...ведьма меня испугалась, похоже. Стоило пару метров этой ее ниточки волшебной на катушку намотать, как отрезала тот побег от общей массы и отход той штуке протрубила. А золотишка-то в том кусочке немало, я вам скажу. Оставил бы себе, да где тратить?

-Ты не можешь пойти один.

-Это почему ж еще?

-Он вытащил меня в том чертовом мавзолее, когда обвал пошел. Я идти должна.

-Он...он помог мне отбиться тогда...та командировка в Соединенные...

-Прошу прощения, но вы не сможете даже приблизиться туда. А я смогу найти...

-Ничего вы не сможете. Сиди и не рыпайся, Юра - ты, конечно, шансы бы имел, не будь там ведьмы, а так - дохлый номер. Как твой взгляд дохлый. И ты сиди, Сеточка. А то сплавят нашу Сеточку с ее колясочкой да подпишет потом полковничек приказ на маленький такой расстрельчик...

-Да ты...

-И ты не пролезешь. Ее это земля, понимаешь, нет? Как на ладошке у нее будешь - только в кулак сжать и раздавить. Нет, мальчики и девочки, не ваша ночь это. Один я сегодня выступаю. Одному мне слава, овации и цветы...

-Я сейчас тебя тресну.

-Уверена?

-Конечно. Помню уже, что воздух бить надо.

-Мы должны...

-На себя беру. И сам расплачусь. За мной тоже счета есть, между всем. Да и с ведьмой вопросик один личный утрясти надо, ребятки.

-Да что ты мелешь? Ты с ней ни разу и не говорил-то!

-Не говорил. Но фокусы ее мне не по нраву. Крови уж больно много, а фантазии - нуль да еще нулей с десяток. Задела ух как больно эту...мою...ну как там ее? А! Профессиональную гордость, точно. Вот за то и поквитаемся к утрецу...

-Ты...точно справишься в одиночку?

-Да как бетонные сваи пальцами ловить, Юра. Дайте мне часок - и эта язва юбки подберет и на своих двоих до границы дочешет прямым курсом, - в голосе были разом и злость и веселье. - Никто не смеет воровать моих зрителей. Особенно таких благодарных...

За стенами пляшут огни. На стенах беснуются тени. Собравшихся в комнате людей куда меньше, чем теней - но у одного их целых шесть. Он стоит у стены, заталкивая в большую черную сумку какие-то странные предметы.

-Это была уже четвертая атака, - мрачно произнес Герхард. - Как долго вы еще...

-Не уверена, что могу ответить на этот вопрос с достаточной точностью, - холодно, механически проговорила ведьма. - Я, кажется, переоценила состояние местных духовных жил.

Лицо графини за последний час прибавило в бледности, в движениях ее - все больше резких, нервных рывков. Однако, ничто больше не выдает усталости - а голос лишь свидетельствует о том, как хорошо она держит себя в руках.

-Думаю, я смогу вытянуть из этой земли еще немного. Хватит отбиться от пятой, если они снова кинутся, - вздохнула Августина. - Потом переходим на собственные резервы.

-Паниковать уже можно? - как-то рассеяно спросил Мотылек. - И это...в простынку закручиваться?

-В сороковые видала и похлеще, - проворчала ведьма. - Пока что ничего, с чем бы я не справилась. Что ваш кровосос, Герхард? Сколько еще его ждать?

-Обычно он вполне пунктуален, - палач неторопливым жестом закатал рукав, кинув взгляд на часы, после чего хрипло крикнул в пролом, зияющий в потолке. - Как там наш фронт? Перемены чувствуются?

-Остатки четвертой группы отходят, - донесся со второго этажа тяжелый голос. - Видимость, увы, стремится к нулю. Что вы хотите, от машин одни костры остались...

-Прелестно. А теперь проверьте небо.

-Вы думаете, я бы не заметил пассажирский самолет?

-Нет, - Герхард чуть постучал тростью по стене. - Я думаю, вы могли не заметить...

-Так. А это еще что такое?

Экзекутор расплылся в ухмылке.

-То, с чем он не раз против меня выходил, - словно очнувшись ото сна, Герхард быстрым шагом дошел до ближайшего окна. - Следующую атаку отразят уже за нас, господа, так что времени собраться, думаю, нам хватит...

Мотылек сдвинулся в сторону, к стене. Первой мыслью было закинуть голову вверх и выкрикнуть в очередной раз Татарьева, выпросить у того бинокль. Вторая оказалась куда разумнее - и, прошептав короткий приказ одному из ключей, маг часто-часто заморгал, прикрыв, наконец, глаза вовсе. Вырвавшийся наружу дух смотрел в небо вместо него, прекрасно различая в ночной тьме вереницу странных черных предметов, что ползли в воздухе, приближаясь к кромке леса - четко сохраняя строй и постепенно набирая скорость.

-Это и есть ваш план? Гробы? - удивления в голосе Татарьева не было, одно лишь плохо скрываемое раздражение.

-Довольно символично, я думаю, - протрещала вдруг рация. - Я на подлете. Мы немножко развлечем наших товарищей из "Атропы", а вы, я надеюсь, обеспечите нам мягкую посадку.

-Непременно, - чему-то улыбнулась ведьма. - Мне все равно уже пришлось отозвать Терний из леса.

-Причина именно та, что я думаю? - резко спросил Мотылек.

-Да. Он идет. Четвертый идет.

Бой, начавшийся еще ранней ночью, никак и не думал утихать. Четвертая по счету попытка прорыва к монастырю захлебнулась - и, пусть она и оказалась куда успешнее прежних, пусть продвижение и было, было оно минимальным. Чадящие костры и обугленные остовы машин. Кровь на останках срезанных деревьев и кровь, текущая по земле. И, разумеется, все те вещи, что породила ответная атака - для большинства из них ни у кого из штурмующих сейчас старые руины, не нашлось бы никаких внятных определений. Одной или двух картин того, что случилось с их предшественниками было бы достаточно, чтобы в ужасе повернуть назад - почти для любого человека.

К несчастью для обороняющихся, эти люди представляли "Атропу". Продвигавшиеся вперед люди почти не обращали внимания на пелену ужаса, сотканную из множества губительных для разума даже в одиночку картин. Они смотрели сквозь - и видели только четкую цель. Цель не отличалась от всех прочих - она просто-напросто была сильнее. И требовала повышенной осторожности.

Цель берут в кольцо. Огненные стрелы с шипением рвут воздух - крепость выставленных щитов прощупывают из гранатометов. Ландшафт здесь не самый удобный, даром что поля навешивали в спешке - где-то определенно должны быть слабые места или прорехи. Руины монастырских сооружений смотрят грустно черными дырами в стенах и провалами на местах былых окон, по руинам лупят с надежно укрытых позиций из всего, что есть - о доброй половине этих игрушек обычным войскам и мечтать никогда не придет в голову. Под ногами хрустит, осыпаясь от малейшего касания, почерневшая за несколько часов трава. Земля жадно глотает каждую капельку дождя, но по ней уже расползаются змеями трещины. Хороший знак - землю эту цель, похоже, уже осушила почти до конца. Хороший знак - цель все-таки можно взять, надо лишь надавить посильней.

Они уже близко. Да что там близко - они зашли так далеко, как прошлой группе и не снилось. У них есть...

-Воздух! Воздух! - дерет кто-то свои глотки.

Ночь наполняется воем - диким, страшным. Ни один самолет на такой не способен - и ничто живое, наверное, тоже. С черного неба падают градом черные камни, пропахивая чудовищные борозды в земле, и, раскрываясь с лязгом и грохотом, выпускают наружу свой груз. Выпрыгивают ловко на изуродованную землю закованные в железо силуэты - лохмотьями свисает с них истлевшая еще полвека назад форма британской армии. Бывшие бойцы "первого дробь пятого" батальона Норфолкского полка не рассуждают ни одной лишней секунды - такую возможность у них забрали еще в тот жаркий, страшный день. Бывшие бойцы "первого дробь пятого", не колеблясь и не теряя даром драгоценного преимущества, что дала им внезапность, открывают шквальный огонь - из всего, что есть в их руках, из всего, чем стали их руки. Некоторого оружия не видели даже в "Атропе".

У кромки леса - кровавая карусель, что крутится все быстрее и быстрее. Опомнившиеся куда быстрее, чем, наверное, рассчитывал хозяин кукол штурмовики Второй Площадки начинают огрызаться - с таким врагом все как-то сразу становится проще - а кое-где и переходят уже от обороны к наступлению. Новые гробы сыплются на измученную землю как из рога изобилия, новые куклы, вылезающие наружу словно в каком-то диком нетерпении, начинают свою работу - одна падает, расколотая вдребезги меткими выстрелами, но на место ее встают две или три еще более страшные.

У кромки леса - хаос, что все ширится. Экипажи машин заживо горят в своих объятых пламенем самоходных склепах. Отряд разбит и рассеян - противника все больше, и даже штурмовики Второй Площадки не успевают его списывать - особенно под таким огнем. Особенно когда из новых, куда больших по размеру гробов, начинают вылезать уже даже отдаленно не напоминающие людей конструкции, один залп которых превращает в дымящуюся кашу из щепок, листвы и крови их укрытия.

У кромки леса - бойня, что все растет и растет. У кромки леса пытаются подороже продать свои жизни, и никому уже нет дела до неба - до неба, по которому уже, нисколько не таясь, ползет исполинская туша пассажирского самолета. Несколько черных точек с воем отделяются от него - новые гробы устремляются аккурат к монастырю, и падают где-то там, оставляя за собой шлейфы из угольно-черного дыма. Самолет прячет в своей тени поле боя. Самолет спешит дальше - туда, куда ползут собранные со всего леса тускло-золотые нити. Волны зачарованного металла текут вперед, сливаясь, сплетаясь и растягиваясь, образуя золотой ковер. Ковер раздается вширь и наливается силой - в него вливают, не жалея, все, что может предложить земля. Земля, на которой уже больше ничто не вырастет. Самолет идет на снижение. Самолет спешит коснуться золотого ковра...

Старые руины в очередной раз тряхнуло - да так, что с потолка посыпалась, крошась, каменная крошка. Старые руины определенно желали, наконец, сгинуть - держаться под выстрелами они желали все меньше и меньше.

Пол трясло, но человек, пробиравшийся сейчас к дверному проему, шел ровно и спокойно - не торопясь, но и не медля лишний раз. Лицо его было сковано титаническим напряжением, казалось, еще чуть-чуть - и можно будет услышать, как скрипят зубы. Шесть теней, что тянулись за ним по полу, перешептывались каждый на свой лад - не молчала сейчас ни одна.

Он остановился у дверей. Вытянул из кармана пальто продолговатый черный футляр с простеньким замочком - тошнота, терзавшая его уже битый час с того момента, как он умыкнул этот незатейливый на вид предмет, почти сразу же усилилась. Он уже собирался раскрыть футляр, когда по плечу хлопнула тяжелая рука.

Вернее, попыталась, чтобы тут же быть перехваченной сотканным из дыма силуэтом, который уже потянулся было к шее...

-Петля, отбой, - прорычал Мотылек гневным шепотом, вгоняя ключ обратно. - Тебе жить надоело, лысина? Какого хрена ты еще не с этим католическим пеньком? Все ж уходят уже!

-Все, да не вы, - тихо ответил Татарьев. - И не ведьма.

-Она отход наш прикрывает, - фыркнул маг. - И будет прикрывать до последних минут. А что до меня - времечко мое пришло, лысина. Сейчас или никогда.

-Это что? - Татарьев скосил глаза на футляр.

-Это, лысина, возможность ее на секундочку-другую с толку сшибить, - усмехнулся маг. - Ключи помогут - сделаем что-то навроде...слепка. С последнего, кто до меня вот это вот лапал, - раскрыв футляр, он продемонстрировал Татарьеву массивный на вид револьвер. - Вытянем образ наружу да рядышком пустим. Иллюзия, конечно, чистой воды, и ничего другого, но чем черт не шутит, вдруг и засмотрится...

-Я иду с вами. И даже не спорьте.

-Ты? - Мотылек с большим трудом удержался, чтобы не расхохотаться в голос. - Ты-то на кой хрен в эту тьму египетскую лезть настроился, изумление? Ты что, не видел, что она с такими, как ты, делает? Это я настолько больной, что вприпрыжку туда, где у всех от страха пиджаки заворачиваются...

-Видел, - Татарьев рванул револьвер из футляра. - И потому вам лучше иметь вместо иллюзии что-нибудь посущественней.

-Ты... - маг ошеломленно взглянул на майора. - Да ты...как ты его держать-то вообще можешь? - в голосе Макарова чувствовалось неподдельное удивление. - Погоди, погоди. Лысина, ты вообще, что ли, ничегошеньки не чуешь сейчас?

-Голова немного покалывает, - озадаченно пробормотал Татарьев. - А что не так?

-Сдаюсь, - протяжно вздохнул маг. - Толстокожий, как стена бетонная. Зуб даю, проявись у тебя над ухом Волшебство, и то не пошевелишься...

-Тут что, всего один... - Татарьев уже проверял барабан старого кольта.

-Один-то один, а хватит на миллион. Или на два, - усмехнулся Мотылек. - Стреляй, пока рука не отсохнет - так оно работало, я читал.

-Чудесно. Ну что, выходим?

-Не гони лошадок, лысина. Еще кое-что осталось, - Макаров довольно гадко улыбнулся. - Раз уж ты вызвался, иллюзия у нас существенной будет. Ох какой...ты это, лысина, прости меня заранее.

-За что же?

-Сейчас мы из тебя золотопогонника лепить будем.

За все продолжавшимся боем - в нем даже стал намечаться определенный порядок - ведьма наблюдала практически непрерывно. Убогих инструментов для этого было вовсе не нужно: на подчиненной, пусть и умирающей уже в подчинении земле, хозяин видел и слышал все, чего только желал. Никто не прошел бы мимо незамеченным. Никто, кроме...

Этих перемен она ждала уже давно - ждала не без опасения, пусть и знала, что они неизбежны. Но даже она не думала, что наступят они с такой ошеломительной скоростью.

Отследить ту секунду, когда бой превратился в чистейший хаос, было решительно невозможно - даже для нее: случилось это слишком быстро, случилось это разом и повсюду.

Случайная, безумная сила, что вырвалась сейчас из леса и заявила свои права на реальность - а прежде всего, на право ее насиловать в свое удовольствие - не нарастала постепенно, не начинала с малого, например, с увеличивающегося числа промахов. Появившись, она погрузила в хаос все и сразу - и это стало своеобразным сигналом, по которому графиня, скрепя сердце, смахнула разом большую часть защиты с территории. Ушло на это всего несколько секунд - несколько мучительно долгих секунд, за которые перед глазами ее успели пронестись и взмывающие в воздух люди, и машины Гробовщика, начавшие вдруг водить хоровод вокруг уцелевших деревьев, и...

-Мотылек? - Августина резко обернулась. - Почему ты еще...

Графиня не договорила - в помещение вслед за магом твердой походкой вошел, целясь в нее из массивного револьвера, худощавый человек в залатанной шинели и потасканном черном мундире - черно-красные погоны с черепом и костями, черная же фуражка, белая повязка на глазах...

Той пары мгновений, на которые ведьма замерла, магу хватило с лихвой - смазанная черная тень метнулась по полу, дымным столбом рванувшись вверх, протянув сотворенные из дыма же руки к потрепанной тетради - с того самого момента, как графиня забрала ее у Герхарда, она предпочитала с ней не расставаться, держа рядом с собой: всегда - на расстоянии вытянутой руки.

Хлопок. Жалобно взвизгнув, дымный силуэт слетел назад по одному только мановению руки Августины, скинувшей оторопь на миг раньше, чем дело было бы сделано. Второй короткий жест заставил мага рухнуть на колени.

-Как вульгарно, - процедила Августина, перебрав пальцами воздух - схватившись за горло, Мотылек качнулся вперед. - Даже не знаю, смогу ли я простить подобную наглость. Впрочем, неважно. Сейчас нет времени. Наказанием я озабочусь, когда мы с тобой прибудем в парижскую мастерскую. А вы... - она перевела взгляд на Татарьева. - Вы мне казались куда умнее. Ради чего?

-Октябрьская революция освободила всех, - пробился из-под иллюзии голос того, кто на деле целился сейчас в ведьму. - Вы сняли защиту, я видел. Вы снимете с него ту штуку. Сейчас же.

-Или что? - ведьма не повела и бровью. - Быть может, вы достаточно непробиваемы для того, чтобы держать это оружие, но вот чтобы стрелять...боюсь, вас оно не признает.

Бросив короткий взгляд на задыхающегося мага, Татарьев вдавил спусковой крючок. Ведьма грустно улыбнулась. Не было даже щелчка.

-Из уважения к вашей смелости, все будет быстро, - холодно проговорила графиня. - Но прежде, чем снимать с вас кожу, должно снять облик, который вы оскверняете...

Очередной короткий жест. По образу, что скрывал майора, пробежала рябь, словно по экрану плохо настроенного телевизора. Почти уже потерявший сознание от удушья маг вдруг почувствовал, что хватка ослабла - и, удивленно приподняв голову и раскрыв до того затянутые пеленой глаза, он не поверил тому, что они видели.

А потом рассмеялся в голос - хрипло, надрывно, стуча кулаком об пол.

Людей в потертых шинелях стало больше на два десятка - и новые фантомы все продолжали появляться.

Ведьма отступила на шаг.

-Так...так быстро? - пробормотала она.

-Что это? - Татарьев озирался по сторонам - кажется, до него с трудом доходило, что он все еще жив.

-Мы в поле, - прохрипел, вставая на ноги, Макаров. - Мы, черт возьми, в поле!

-Четвертая "стрела"? Но...

Тени мага задрожали, полезли вверх. Сложная сеть рисунков, покрывавшая его руки, пришла в движение.

-Что бы ты ни планировал, откажись сейчас же, - холодно произнесла графиня. - Одного неосторожного действия с любой стороны хватит, чтобы погубить нас всех вместе с этим местом.

-Уж простите, ваше сиятельство, - криво улыбнулся Мотылек, раздирая правый рукав и шагая в сторону графини. - Но так и тянет попробовать.

Ведьма отступила на шаг - впервые за все время, за все те годы, что он провел рядом с ней, он видел это - может, еще не страх, но уже неуверенность. С той силой, что теперь устанавливала свои правила для них всех, не могла совладать даже она.

-Какова вероятность, что я угадаю внутреннее имя, брякнув первые буквы, что придут мне на ум? - сделав еще пару шагов к ведьме, прохрипел Мотылек - правая рука его беспрестанно кровоточила. - Я думаю, достаточно хреновая, чтобы получилось!

Шаг вперед.

-Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Мотылек...

-Ксенофонт. Мать. Его. Макаров.

Шаг вперед, к ведьме. Попыток защититься нет и близко - лишь взгляд, весьма прозрачно намекающий на то, что ждет его потом.

Он был к тому готов. Готов уже давно.

Схватив графиню за руки и дернув на себя, он шипит ей в ухо слова, которые искал так долго - и которые обрел сейчас - лишь потому, что обрести не имел никакой возможности.

-Стальная ведьма Рея Бесщадная, - шепчет он, прижавшись лицом к ее - и, зайдясь надрывным смехом, оседает в бессилии на пол.

Графиня падает рядом лишь секунду спустя.

-Надеялась...продержать тебя...дольше, - хрипло произнесла ведьма, отчего-то улыбаясь магу. - Что ж...экзамен...сдан.

-Плакал, наверное, мой Париж теперь, - улыбнулся маг в ответ - улыбнулся сквозь боль. - Ох...я думал, оно легче будет...

Правая рука Макарова задрожала, выгнулась, сведенная судорогой. Что-то, стремительно набухавшее под кожей, прорвало ее с противным звуком и выскочило наружу, быстро соскальзывая на пол по окровавленной руке. Браслет - нет, железная змейка - дернулась в сторону мага, жадно хватая воздух, и замерла там, на полу, так и не добравшись до бывшего хозяина.

-Ну и чего вы ждете? - язвительно произнес забытый всеми Татарьев. - Оркестра? Или вас оставить тут полежать и вспомнить былое?

Две пары глаз подарили майору испепеляющий взгляд.

-И если окажется, что из-за этого поля я вечно буду в таком...облике, вам, Макаров не жить, - проворчал Татарьев, подавая руку магу. - Идемте. Транспорт уже заждался.

Шаги, звучавшие наверху, удалились безнадежно далеко еще добрых пять минут назад. Во многом он был этому рад - ведь прекратились, кажется, и те жуткие толчки, каждый из которых внушал все большие опасения не дождаться помощи - и быть похороненным под этими старыми сырыми камнями, когда рухнет, не выдержав измывательств, потолок подвала.

Нога болела нещадно - а в той бутылке, что оставил ему, казалось, вечность назад, Макаров, не было больше ни капли. Доковыляв в который раз до двери, он попробовал было выбить ту плечом - ответная боль была такой, что едва не бросила его на пол.

Нет, это совершенно точно было бесполезно. Он не выберется отсюда - а "Атропа" очень скоро сравняет все это местечко с землей - уже во второй раз за один век...

Мрачно усмехнувшись, он отвесил двери тихий щелчок, в душе проклиная на все лады недостаток сил. В таком состоянии он...

Грохот, последовавший едва ли не сразу за его безвинным жестом, саданул по ушам - а отлетевшая в дальний конец темного коридора дверь нанесла не менее болезненный удар по ощущению реальности происходящего.

-А, вот ты где, - разнесся по помещению чей-то веселый голос. - Ну что, на свободу с чистой совестью?

Знакомая речь. Знакомые шуточки. Знакомый звон цепочек с замочками на шее и, конечно же, знакомая безумная улыбка. Неудачник быстрым шагом приближался, не забывая при том играть одной рукой с очередным дьявольски острым на вид предметом - подбрасывал у себя над головой и ловил, не глядя, двумя пальцами.

-Ну и заставил ты меня тут побегать, командир, - не дав ему и секунды на то, чтобы опомниться или хоть что-нибудь сказать в ответ, Четвертый схватил Алеева за руку, буквально выволочив вон из подвального помещения. - Хорошо тебя отделали, я погляжу...

-Остальные...

-Живы, живы, не трясись. Тоже за башкой твоей дурной сюда хотели, да я не дал. А чего ты морщишься? Ну ножку покарябало, тоже мне великие дела. Пока я тут, ты хоть с двумя сломанными в балете выступать можешь...

-Ведьма...

-Держу пари, чешет сейчас на всех парах к самолетику, вместе со всей своей братией, - волоча его темным коридором, продолжал бормотать Четвертый. - Вообще-то, командир, у меня приказ чуть иной был - вначале их перевязать, а потом уже за тобой. Мне даже бумажный самолетик сложили - чтобы я их сбил. Но знаешь чего? - он извлек из кармана изуродованную практически до неузнаваемости рацию, в которую было забито несколько внушительного размера гвоздей. - Пусть подавятся. Делу время, а потехе пара лет. Полковник? Полковник? Ну не молчите там, я же переживаю! - рассмеялся он, двумя пальцами отломав у рации и так державшуюся на одной лишь клейкой ленте антенну. - О, сразу лучше стало...полковник?

-Четвертый? - пробился сквозь треск чем-то не на шутку встревоженный голос. - Докладывай немедленно! Они, кажется, уже взлетают!

-Кое-кто тоже скоро взлетит, - шепнул Неудачник лейтенанту, буквально втаскивая его вверх по каменным ступеням. - На реактивной тяге и аккурат до Венеры.

-Четвертый! - рявкнула рация. - Доложить...

-Контролер со мной, - ничуть не смутившись, пробормотал Неудачник. - Его тут немножко поломали, так что вам закину и сразу за...

-Отставить. Новый приказ - немедленно покинуть район проведения операции, - голос по ту сторону звучал так, словно сам полковник не мог до конца поверить в то, что ему приходится говорить. - У вас не больше четырех минут...

-В чем... - вырвав у Четвертого рацию, он кричит в нее, искренне надеясь, что его тоже будет слышно. - В чем...дело?

-Только что пришла передача от Директората, - донеслось сквозь помехи. - Они считают, что мы утратили контроль над ситуацией. Второй Площадке приказано немедленно отвести все силы из района. Через три с половиной минуты будет нанесен удар с воздуха...

Чудовищная новость бьет ему в лицо ничуть не хуже, чем набирающий силу ветер, несущий с собой запах прибитой дождем гари. Они уже наверху. Они уже бегут, сломя головы, через монастырский двор.

Среди руин пляшет огонь. Среди руин разбросаны изуродованные тела штурмовиков "Атропы" и останки каких-то чудных механизмов - таких кукол он не видел даже в мавзолее.

-У кого-то в Директорате, я скажу, совсем головка того, - бормочет Неудачник. - Или меня испугались? Ну знаешь там, со мной вероятность того, что их план потянет, просто все потолки ломит. Или...

Две минуты. Может, меньше - часы давно уже стали идти в обратную сторону. Среди огня он замечает вдали шесть-семь огромных гробов, окутанных дымом: гробы с тихим свистом поднимаются в воздух. Первая мысль - указать на то Четвертому, пусть подберется поближе, поймает в поле и спустит с небес на землю. Вторая мысль - о времени. Времени этого уже почти что не осталось.

Услышанное никак не желает укладываться в голове. Макаров говорил, что авиацию никто в здравом уме не применит. Тот старик-палач, что отделал его как мальчишку, говорил о Кае. О том, что...

Тела, раскиданные по земле, осуждающе смотрят на него мертвыми глазами. Мысль холодная и гадкая, словно за воротник заползла какая-то свалившаяся с дерева дрянь. А что, если...

Об этом не хочется думать, просто не хочется. Но имеет ли он право не пускать в голову эту мысль?

Он сделал все правильно. Дело даже не в приказах, нет - он сделал все, чтобы отряд остался цел. Он сделал все, как и должен был - и, может быть, именно в этом его вина?

Черные точечки в черном небе. Странно, как он вообще умудряется их различать. Ноги должны еле гнуться, а уж та, из которой совсем недавно Макаров выдернул пулю - и вовсе не должна была увести его так далеко. И тем не менее, они уже почти выбрались. Они уже бегут меж поваленных пней, обагренных кровью.

Черные точечки в черном небе. Уже серые. Уже слышно их вой.

-Что мы встали? - кажется, он едва ли не кричит. - Мы все еще слишком близко!

-Забыл, командир? - рассмеялся Неудачник. - Побежим - точно размажет. А встанем...да хоть бы и тут - и волос с нас не сдует. Так что стой и радуйся жизни. И мне, что ее продлил так вовремя.

Вой нарастет, вой приближается, вой перекрывает его запоздалые слова благодарности четвертой "стреле" начисто. В руинах монастыря, в поле, там, у леса, где кипели самые жестокие бои - везде расцветают в одночасье огненные цветы, спеша пожрать все вокруг...

Хрипит безнадежно сломанная рация, бормочет что-то об успешном поражении цели, о том, что самолет, приземлившийся там, в поле, раскололо и утопило в огне. Он почти не слышит. Он не может оторвать взгляда от пожарища - чудно, конечно, но до них и правда даже ветерка не донеслось. В пламени, что яростно, нетерпеливо сжирает все последствия его тогдашней команды, его выстрела, его правильного, до точки правильного решения, видится почему-то ему теперь чистое безумие того, кто отдал этот приказ. Того, кто предпочел быть в стороне - кто оставался в стороне все это время, и кого никто никогда толком не видел. И, вместе с этим, окончательно утверждается, крепко встает на ноги самая поганая из мыслей, которую он так старался гнать подальше.

Они были правы. Он мог это предотвратить.

Они были правы. А теперь рассказывают свою правду огню.

Неожиданный прилив сил - видимо, не будь рядом Неудачника, он бы потерял сознание - вызывает только злость. Отвернуться от огня сложно. Но ему все-таки удается.

-Идем, - едва шевеля губами, говорит он, желая пусть бы и оглохнуть, но не слышать больше треск пожарища. - Здесь...здесь не на что больше смотреть.

Белый потолок от края до края. Белые же стены - других цветов в коридорах "Атропы" не признают, похоже, никогда. Здесь всегда горит свет - все лампы до одной. Здесь всегда тихо - даже тогда, когда палаты забиты ранеными.

Боль в ноге обещает преследовать его до могилы - заклятье, которым воспользовался Макаров, чтобы "приморозить" рану, натворило с мышцами таких дел, что большая часть того, что он услышал от врачей по поводу целительских способностей Мотылька и магов, которые лезут не в свою кухню, оказалась откровенно непечатной. Прописанное "Атропой" лекарство - тусклый лучик света: он становится чуть ярче, если забыть на минуту о том, что горстями жевать его также не самая безопасная вещь на планете. Подарочек от Неудачника - длинную черную трость с загнутой ручкой - так и тянуло в первые дни сломать со злости об колено: затолкав ее в конечном итоге в шкаф, он твердо решил делать вид, что все осталось как прежде. Впрочем, прежде он никогда не желал откусить себе ногу, забежав предварительно на стену...

-Новости-то есть?

Анна словно нарочно его обгоняет на каждом шагу, словно пытается намекнуть, что привыкать ему надо быстрее. Лин такими вещами не занимается - идет он тихо, как обычно, замотавшись в свои шарфы по самые глаза.

-Сначала думали привлечь целую орду пожарных, - говорит он, чуть подождав. - Потом решили, что раз Четвертый все равно там - выдали ему пару водяных пистолетиков и дело пошло куда как быстрее.

-Они уничтожены? - невзрачным голосом спрашивает Лин.

-Обломки все еще изучают, но пока что...пока что пусто, - он невольно подергивает плечами. - Кроме десятка метров золотой нити - видимо, не успело прирасти к основной массе - ничего пока что не нашли.

Перед глазами, как и последние несколько дней, вновь встают взлетающие гробы.

-Похоже, они никогда и не планировали использовать самолет для побега. Под конец полковник и остальные думали, что они дождутся ввода Неудачника в игру, чтобы сбежать, оказавшись в его поле, но, похоже, ведьма далеко не настолько безумна, как им было удобно считать. Я рассказал, разумеется, что видел, но...

-Но те штуки, что стартовали чуть раньше бомбежки, конечно, уже днем с огнем не сыскать? Так, выходит?

-Выходит... - пробормотал он. - Кое-кто из Директората, я слышал, уже собрался записать всех их в уничтоженные и закрыть дело, но ему...

-Короче говоря, мы, нахрен, провалились, - грубо подытожила Вторая. - Чего теперь-то, а? За ними вприпрыжку побежим? Нет?

-Теперь - какой-то октябрьский план, - мрачно проговорил он. - Не спрашивайте. Я сам ничего еще толком не знаю, кроме того, что это будет операция уровня той, что с терминалом. Доходили слухи, что в самом Лондоне...

-Вторжение? - резко спросила Анна. - Мы, наконец, начинаем?

-Не знаю, - он покачал головой. - Но постараюсь узнать в ближайшее время, не сомневайтесь. Надо же знать...

-Ты уж узнай, сделай милость. Ох как мне охота знать, где косточки мои останутся, - проворчала Притворщик. - Юра, хватит уже в молчанку играть. Я же знаю, что и тебя это колышет.

-Было бы хорошо узнать заранее, где и с чем нам придется столкнуться, - тихо сказал Лин. - Это бы очень помогло.

Вот они уже и у дверей его коморки. Вот уже и прощаются до завтрашнего дня. Лин уходит первым - уходит, как-то странно на них поглядев. Анна задерживается на пару минут - расспросить немного про то, о чем они утром беседовали с Сеткой. Но вот собирается к себе и она.

-Узнай все, - как-то тихо говорит Вторая. - Печенкой чую, что-то большое назревает. Большое и гадкое. Узнаешь?

-Я же обещал.

-Обещал он... - раздраженно бормочет Притворщик. - На кого похож стал? Там пуля, там пуля...решето хреново. Смотри, будешь так играть - спишут в утиль, а нас опять какому-нибудь дерьму перепоручат...

-Не спишут, - почти против воли он усмехнулся. - А если и спишут, уж явно не накануне чего-то большого и гадкого.

-Смотри, - мрачно вздохнула Вторая. - Сдохнешь - на том свете тебя сыщем и шею намылим за дезертирство. Все, бывай.

Уходя, она толкает его плечом - и, когда он морщится от боли - нога чуть было не подводит, чуть было не заставляет упасть на пол - тихо смеется.

-Удар надо держать, - бормочет Вторая себе под нос, удаляясь. - Тоже мне...

В каморке его темно, в каморке его не прибирались уже достаточно долгое время, чтобы все успело покрыться пылью. Тем быстрее он замечает свежий, хрустящий в руках дорогой бумагой конверт на своем заваленном разнообразным хламом столике.

Ни адреса, ни какой другой строчки - только тяжелая печать Директората на обратной стороне. Если мало было того, что кто-то вошел к нему как к себе домой, то печать эта добавляет - да так, что дальше некуда уже. Пальцы холодеют, пальцы словно в дерево обращаются. Пальцы рвут - неаккуратно, неловко - бумагу дорогую.

В ладонь ему падает оловянный солдатик в красном мундире с синими отворотами.

Одноногий.

Небольшой листок бумаги вылетает следом, ложится в руку.

Карточка-приглашение - строгая, холодная, исполненная в каких-то мраморных тонах. Всего три строки.

Время - через четыре дня, в воскресенье утром.

Место - кофейня "Амарант" в Ленинграде.

Имя отправителя...

Первый секретарь Директората, Кай.

Интерлюдия 9. Приглашение.

1986 год.

Этот сеанс связи не относился к числу запланированных. Тот телемост, что входил в программу - стоя там аккурат после завершения, успешного завершения долгие годы готовившегося эксперимента - впрочем, уже не имел смысла. Как и сама программа.

Как и все эти годы.

Как и все эти люди.

Изображение было не особо четким: смазанные очертания комнаты с крепкими дверьми - неудивительно, что он выбрал именно ее - ничуть не лучше видимый человеческий силуэт. Грязь, кровь. Опалины на когда-то белоснежной рабочей одежде. Растрепанные волосы, сведенное от боли лицо. Лоб перехватывает обгорелая резинка от очков. Руки в рваных перчатках, тяжело опустившиеся на холодный металл стола.

-Все-таки явился, - прохрипел маг, чуть подавшись вперед, поближе к экрану. - Так не терпелось позлорадствовать?

-Вам знакома сказка "Тень"? - холодный голос по ту сторону экрана. - Ученый вернулся домой и стал писать книги об истине, добре и красоте. Шли дни, шли годы. Так прошло много лет... (1)

-Где. Где я ошибся? - с тяжелым звуком на стол улегся пистолет.

-В людях, - немедленно следует ответ.

-Мы проверили все. Все, что могли. Я рисковал даже нарваться на дуэль с этой старой кошелкой, когда срывал все ее сроки ради дополнительных тестов, - хриплый голос, поразительно отчетливый звук перезарядки. - Я проверил все варианты, до каких дотянулся. Десяток твоих диверсий снес, даже не дав им начаться...

-Было очевидно, что так и будет. Но вы не могли приблизиться к зеркалу. Даже к осколку его - не могли.

-Значит, ты подсунул кому-то... - хриплый, усталый смех - или пародия на таковой. - Но ведьма говорила, что никто не выносит. Никто.

-Верно. Но как закончить свое существование, каждый решает сам. Я никогда не неволю. Я всегда даю выбор. Увидев истину, скрытую за людьми, тот человек понял, что должен сделать нечто большее. Что он должен остановить вас. Это было тяжело - для стоящего на одной из самых низших ступеней проекта. Намеренную ошибку вы бы вычислили без труда. Но он допустил куда больше ошибок по пути к той, которую желал сделать и не смог. Этого оказалось достаточно, чтобы система дала сбой. Этого оказалось достаточно для вашего поражения.

-Я заблокировал зону. Ни один...ни одна вещь не вышла наружу. И знаешь, что? - в говорящем просыпается ярость. - У меня почему-то никак не желают кончаться патроны. Я почему-то до сих пор не уплыл в багряную страну. Знаешь...я даже боли сейчас не чувствую.

-Вашей мощи хватит на полную ликвидацию прорыва, - голос по ту сторону экрана не изменился ни на йоту. - После чего поддержка обратной силы будет прекращена. И для вас наступит Киноварь. Я только планировал это, но вы, в отличие от меня, знаете, что это так. А если еще не знали - то можете увидеть прямо сейчас. Сейчас, когда ближе всего к пониманию.

-Ну наступит, положим. Может, даже, до тебя доползу. Такой вариант ты рассматривал?

-Ущерб, который вы нанесете в пробужденном состоянии, компенсирует устраненный вами прорыв по людским потерям, приблизительно на восемьдесят-восемьдесят пять процентов. Дискредитирует не только данный проект, но и остатки вашего рода, чью ликвидацию "Атропой" вы уже не сумеете предотвратить.

-А если я сдохну прямо тут, с последним из тех, кто пришел с той стороны...

-Вы также лишитесь возможности повлиять на дальнейшие события. Верно.

Человек у стола на мгновение прикрыл глаза. Тот, что по ту сторону, не мог этого видеть, но это желтое мерцание было ярче светофора.

-Ты, конечно, знаешь, что дело будет продолжено. Думаю, уже ищешь...

-Нет, Александр. В этом нет необходимости.

-Поясни, сделай милость напоследок.

-Вы читали "Тень"?

-А еще много шутил и любил мороженое. А чем питаешься ты, всегда было интересно? Чужими мечтами?

-Ученого снедали печаль и забота. Он писал об истине, добре и красоте, а люди нисколько в этом не разбирались. Наконец, он совсем расхворался...

-Сбавь обороты, сказочник. У меня там еще порция за дверью, последняя...последняя, как мне кажется, - тяжелый пистолет скользнул в руку. - Давай-ка поживее. Если для тебя это слово хоть что-то значит.

-Когда ученый захворал, он стал слугой собственной тени, Александр. Шло время, и тень стала говорить ему "ты". Шло время, и тень стала присваивать его знания. Шло время, и тень уже танцевала с принцессой вместо него...

-Мы ведь о старой доброй Киновари, да? Я думал, ты подбираешь сказки половчей.

-Мы о людях, Александр. О том, почему вы ошибочны по сути своей. Вот...вот ваша тень...

Хлесткий щелчок. Шипение и сдавленный хрип заработавшего по ту сторону магнитофона.

Голоса магов, стоявших во главе проекта.

-...имитация Мраморного Фантазма техническими средствами...для...как он это смеет называть, исхода? Исхода человечества с Земли? Госпожа Базилевская, вы ведь понимаете, что...

Голос ведьмы, что дала на проект добро.

-Разумеется, я понимаю. Понимает и он. Фатальная ошибка, стоящая за всем проектом, не могла не прийти нам обоим в головы с самого начала, но...господа, вы забываете одну простую вещь. Мы в этом плане прагматики, если угодно. А он - уж простите, верующий.

-Идеалист.

-Выскочка.

-Еретик.

-Магия вписана в мир, как всем нам прекрасно известно. А для имитации того, что позволит магии существовать за его пределами, что позволит обойтись без вросших в самую почву нашего мира систем, для имитации Мраморного Фантазма - пробной имитации! - уже требуются колоссальные мощности. Выводы, я думаю, вы можете сделать самостоятельно...

-Он предлагает положиться на атомные костыли. На то, что они помогут поддержать всю эту дырявую, как старый дуршлаг, систему. Выползти на этих самых костылях за пределы мира, а там...

-Малейший сбой. Малейшая ошибка, гвоздик, которого не оказалось в кузнице в нужный момент - и мы потеряем себя!

-Потеряем магию.

-Не только, - вновь спокойный, чуть снисходительный голос ведьмы. - Вероятнее всего, любой, кто уже достаточно сросся с искусством, потеряет саму жизнь. А для выживших...что ж, для них, так или иначе, будет навсегда закрыта дорога к Истоку. Дорога, на строительство которой наши предки затратили века. Ради которой пролили моря крови, океаны пота и слез.

-И ради чего? Чтобы смешаться с этой тлей?

-Ради того, господа, что он называет спасением человечества.

-Чушь. Они пекутся не за людей, а за свои шкуры. Точнее, хотят эти самые шкуры сбросить - и шанс у них есть только за пределами мира.

-Может и так. В любом случае, я бы хотел знать - почему? Почему вы позволяете ему продолжать?

-Потому что у него есть шанс. Разумеется, я не говорю про эти идеалистические...фантазии. Но искусственный Мраморный Фантазм, пусть даже не самая стабильная имитация...ради этого стоит закрыть глаза на все остальное, пусть бы он хоть колесом ходил у нас на совещаниях.

-Если он добьется успеха - вы сможете им...заняться?

-В этом нет никакой необходимости. Он не желает никому ничего плохого, он просто...он просто не в состоянии видеть картину целиком. Пожалуй, даже не так. Он имеет все возможности, но отчаянно не хочет ее видеть.

-Поясните.

-Знаете, он был другом моему ученику. Они были друзьями еще с детства. Никогда особо этой дружбы не одобряла, но знаете...ради проекта он забыл даже про нее. Мотылек говорил мне, что когда Александр пару лет назад назвал его "товарищем Макаровым", он еще неделю ходил с таким видом, словно ему удалили головной мозг и набили череп ватой. Александр поставил на карту все, поверил в свою идею, поверил в людей...нет, это уже давно не вера. Это банальный, примитивный до боли фанатизм. А на голом фанатизме не уедешь сколько-нибудь далеко.

-Он...

-Если он справится, достаточно будет просто лишить его поддержки. Он, разумеется, волен будет продолжать попытки своими силами, но вы сами прекрасно понимаете - ни один слабый маг не способен помочь ему в этом деле...

-А никто из обладающих силой не обладает таким запасом дурости, чтобы соглашаться эту силу обменять на...

-...на вероятную гибель! Не так ли, госпожа...

-Именно так. Я надеюсь, это не покажется вам навязыванием собственного мнения, но девиз нашего рода служит прекрасным ответом на наивные идеалы молодости.

-Нижайше прошу простить, если допущу где-либо ошибку, но...достойно жертв стремление к короне?

-Эта часть, что обычно не проговаривается, но...и чем в раю прислугой быть, мы изберем скорее адские престолы.

Смех. Тихий, все такой же снисходительный смех ведьмы. Звонкий, хриплый, каркающий - так смеются маги.

Щелчок. Запись обрывается.

-Знаете, что сказала тень?

Молчание.

-Теперь я достиг верха счастья и могущества человеческого и хочу сделать кое-что и для тебя! Ты останешься при мне, будешь жить в моем дворце, разъезжать со мною в королевской карете и получать сто тысяч риксдалеров в год. Но за это позволь называть тебя тенью всем и каждому. Ты не должен и заикаться, что был когда-то человеком! А раз в год, в солнечный день, когда я буду восседать на балконе перед народом, ты должен будешь лежать у моих ног, как и подобает тени. Надо тебе сказать, я женюсь на принцессе. Свадьба сегодня вечером....

-Что ж, хоть одну вещь тебя делать научили. Подбирать чертовы сказочки.

-Подумай только, моя тень сошла с ума, вообразила себя человеком, а меня называет - подумай только - своею тенью!

-Как же все у тебя просто. Я обречен умереть, а мой флаг никто не поднимет...

-Ваша тень - человеческая природа. Ваша ошибка - человеческая природа. Человек ошибочен сам по себе, Александр - и это сидит в вас настолько глубоко, что даже когда один пытается спасти другого, природа берет верх. Тьма внутри вас берет вверх. Вы ведь, разумеется, знаете о теории, известной, как Шестой закон?

-Врага надо знать в лицо.

-Я бы трактовал его следующим образом. Я бы сказал, что этот закон - закон человеческой природы. Закон человеческой ошибки. Я вижу до конца, я вижу до корня. Я вижу эту ошибку. Исход невозможен, потому что вы сами его себе не позволите. И чем сильнее вы будете пытаться...вы знаете эту теорию.

-А ты - проводишь ее в жизнь.

-Совсем скоро все закончится. Совсем скоро я сорву печати. Нет, не говорите. Загляните в будущее. Так далеко, как только сможете - а сейчас, на грани, вы сможете многое. Возможно, вы уже видели что-то из этого раньше.

-Я...

-Мне не нужно этого знать. Загляните так далеко, как сможете, Александр. Возможно, вы уже предвидели тот или иной вариант. Возможно, вы уже сорвали тот или иной план. Это не имеет значения. Вы заглядываете очень далеко, но вам следовало обернуться назад. Вам следовало посмотреть, что я уже сделал.

Желтые глаза медленно закатываются, словно стремясь вовсе заглянуть внутрь черепа. В одном словно что-то лопается - но это просто растут новые зрачки. Ненависть его настолько сильна, что окажись рядом человек - умер бы на месте от одного только взгляда.

Он всегда знал - так, наверное. Всегда знал, всегда чувствовал, что главное - то единственное, что имеет значение - делается, вероятно, за Клетью. Там, куда не смогла пробиться даже воля планеты, что уж говорить о нем...

-Теперь вы понимаете, почему отсутствует необходимость собирать песок, что вы рассыпали? Почему мне не нужно искать то, что вы оставили после себя?

-Если и есть где-то ошибка, то только в тебе, - хриплый, надтреснутый голос. - Во все времена существовали те, кто был готов жертвовать, и кто шел на жертвы. Ради красоты. Чести. Правды, в конце концов. Они это делали с радостью. С радостью, слышишь, ты...дыра в мироздании? Их колотили камнями, но они шли!

-Вы видели варианты грядущего. Я могу сгинуть, в некоторых из них. И тогда наступит будущее. Эпоха, где не будут бить камнями, Александр, где ими засыплют то место, где подвижник готов принести себя в жертву. Глумиться будут не над пророками, но над храмом и жертвенником как таковыми. А пророк может оставаться. Может влачить существование на правах слабоумного. Не нужно распинать, Александр. Нужно всего лишь не дать взойти на крест. Не нужно стрелять в оратора - разрушьте трибуну, и он окажется безобидным сумасшедшим, что кричит глупости посреди пустой площади. Вы ведь видели эти варианты. Вы ведь знаете, о чем я веду речь. Для любых свершений, которых вы жаждете, нужна основа, смысл. Но вы пожраны собственными тенями. Собственными ошибками. Если будущее и наступит, то это будет будущее, где не существует любой смысл, превышающий животные устремления. Будущее, где нет идеи и никто и никогда не воззовет к подвигу.

-Чем...чем кончалась та сказка?

-Вечером весь город был расцвечен огнями иллюминации, гремели пушечные выстрелы, солдаты брали ружья на караул. Вот была свадьба так свадьба! Принцесса с тенью вышли к народу на балкон, и народ еще раз прокричал им "ура"...

Дверь - массивная серая громада - задрожала. Дрожала она все сильнее и сильнее.

-Ничего этого ученый не слышал - с ним уже покончили.

По двери поползло, расширяясь, темное пятно. По стенам, все дальше и дальше, расходилась сложная, переливающаяся, кажется, всеми существующими цветами паутинка.

Нет. Какие-то цвета определенно не принадлежали этому миру.

-Я бы хотел поговорить...

-У вас осталось мало времени.

-Не с тобой, словоблуд. Ты лишь ошметок силы, ее часть. Ты эмиссар, а мне нужен хозяин. Я хочу взглянуть на саму силу. Сейчас.

-Что вы надеетесь там найти?

-Я хочу знать, почему.

-Потому что никто не хочет продолжать.

Дверь жалостливо заскрипела, выгибаясь внутрь, словно бумага. Что-то, существовавшее сейчас, в нарушение всех мировых законов, по ту сторону, что-то бесформенное и незримое, проедало реальность, в которой очутилось, шаг за шагом.

-И все-таки я буду верить. До конца, до корня, как ты говоришь.

-Это ваш выбор. Полагаю, здесь мы прощаемся.

-Вопросы.

-Что?

-Ты знаешь, не так ли? Четыре вечных вопроса. Окажешь мне последнюю почесть? Как-никак, это все-таки наша с тобой битва...

-Что ищешь ты, Александр?

-Лишь бытие.

Паутина из чуждых цветов накатывается на пол.

-Что ищешь ты, Кай?

-Лишь тлен.

Пол блестит, словно лед на солнце.

-Где ищешь ты, Александр?

-Лишь в небытии.

Нет, он и правда становится льдом - угольно-черным, мертвенно блестящим.

-Где ищешь ты, Кай?

-Лишь в человеке.

В свои последние минуты он почти смеется, чувствуя, как поразительно жалки были его отчаянные попытки. Так хочется задержаться еще на минутку, так хочется рассмотреть мир, наползающий сейчас на их - быть может, хотя бы у того мира есть еще надежда и смысл...

-Чего желаешь ты, Александр?

-Лишь неопределенности.

Его предвидение всю жизнь было сродни осознанию, что падаешь с десятого этажа, а ноги уже давным-давно сломаны.

-Чего желаешь ты, Кай?

-Лишь очищения.

Где-то здесь определенно должна быть ирония. Где-то совсем рядом, где-то...

-Кто ты, Александр?

-Я - граница.

Дверь - а следом и стена - исчезают. Он, наконец, видит то, чем успел стать весь блок станции за какие-то жалкие десять минут, в которые он не выжигал наросты иной реальности на своей.

Он отворачивается от постепенно гаснущего экрана. Поднимает неведомо когда возникший в руке меч - больше обретшее форму проклятье, чем оружие из стали. Он шагает во тьму, задавая последний из вечных вопросов.

-Кто ты, Кай?

-Я - потеря.

1987 год.

Всю дорогу в лицо ему, словно упрашивая повернуть назад, дул холодный ветер. Всю дорогу - особенно последний час езды на дребезжащем, трясущемся, почище чем старая стиральная машина, трамвае - он никак не мог прогнать из головы голоса "стрел".

-Не ходи, - прямо сказала Притворщик, не думая над ответом даже пары секунд. - Порви этот мусор к чертям собачьим и не ходи, если мозги еще не все растряс.

-Я слышала истории, - Сетка даже воспользовалась голосом - что было очень на нее не похоже. - Слышала во многих. И часто. Иногда один или другой человек получал такое приглашение. Вам не нужно на него отвечать, потому что вы уже понимаете, что с ними случалось.

-В документе не сказано, что вы должны быть одни, - как всегда, четко и по делу говорит Лин. - Это значит, что я могу...

-Я вот чего думаю, командир, - посмеиваясь, говорит Неудачник. - Он тебя чуть было в землицу не зарыл, вприкуску с ведьмой и остальными. А теперь, как самолетики не сработали - кофеи гонять зовет. Ты сходи, конечно, сходи...и в морду ему пропиши да покрепче. О, и фото мне на память сделай, а? Всегда хотел поглядеть, как это чучело выглядит...

Ничуть не легче было слышать и слова полковника - но он, по крайней мере, смог дать ему пару советов.

-Были уже такие истории, права Сетка, - мрачно говорит глава "Атропы" - как же он сдал за эти дни. - Имен сейчас не вспомню, но иногда...иногда Директорат, точнее сам Кай - вызывает кого-то. На проверку - так они это именуют. И знаешь, почти не помню тех, кто ее бы прошел.

-Товарищ п...

-Я знать даже не хочу, что такого про тебя нарыли. А если бы и хотел - то вряд ли бы узнать сейчас успел. Я знаю одно - у нас сейчас бардак такой, что без "стрел" совсем зашьемся. Могу, конечно, подыскать вам что-нибудь...подальше, но тут риск есть, что до октября не управитесь. А в октябре мне все на местах нужны. Так что говори - идешь или...

-Я пойду, - ответил ему он еще тверже, чем тогда "стрелам". - Я должен...

-Должен что?

-Кое в чем разобраться. Для себя, - чуть помолчав, ответил он, почти не кривя при этом душой. - Думаю, иначе не скажешь.

-Ну что же, - Щепкин глубоко вздохнул. - Я знал, что ты скажешь, поэтому слушай. Это, как я сказал, проверкой зовется. Одному черту известно, что там проверяют, и что после таких проверок в мозгах у тебя будет. Так что будь осторожнее. Кай не раз нас всех от пропасти оттягивал, но лучше поберегись лишний раз. Почувствуешь, что тебя кто-то из Директората обработать намерен - уходи, если только можешь. Если не вырваться будет - знай, день я жду, потом поиски начинаем. Просто так тебя там никто не бросит...

Старый трамвай, что привез его в центр города, уже давно укатил дальше - но раненая нога после всей этой встряски совсем не желала успокаиваться. Дохромав - как мог ровно - до дверей кофейни, он остановился, чувствуя, что взяться за ручку будет, наверное, первым из списка подвигов на сегодняшний день. Что-то в нем отчаянно протестовало. Что-то тянуло его назад вместе с ветром, так и уговаривая перейти улицу, свернуть за угол и, попив чаю в какой-то невзрачной на вид забегаловке, отправиться прямым ходом на вокзал: подальше от Ленинграда, старинных кофеен, Директората и его первого секретаря. В тот момент, когда это чувство уже готово было взять верх, он толкнул дверь и вошел.

В зале было темно и тихо - а еще там было невероятно пыльно: создавалось впечатление, что все время, что здесь не проводились заседания Директората, кофейня стояла закрытой по какой-либо выдуманной причине. Так это было на деле или нет, он знать не мог, но для первого впечатления этого зала с убранной на столы мебелью вполне хватало. Для плохого первого впечатления.

Пройдясь по залу до самого конца, он не обнаружил ничего, кроме открытой двери - за ней начинал петлять какой-то тусклый коридор.

Хорошо же встречает Директорат...или это он так показывает, как мы ему нужны?

-Вы уже добрались, лейтенант, - тусклый голос, раздавшийся за спиной, заставил его резко обернуться. - Почти вовремя.

Он застыл на месте - удивление сковало его тяжелыми цепями. Это выцветшее ветхое пальтишко он уже когда-то видел. И это бесстрастное светлое лицо. Этот тяжелый, наполненный какой-то непознаваемой мукой взгляд, который невозможно было вынести. Где же...где же...

Ага. Вот оно.

-Кажется, я вас разок видел на Второй, - произнес он. - Вы должны проводить меня к первому секретарю?

-Боюсь, что первый секретарь это я, - все так же тускло ответил человек, руки, однако, не подав и вообще не сдвинувшись с места даже на шажок. - Кай.

В этот раз удивление избрало иную тактику - приложило его, словно многотонный груз, свалившийся аккурат на голову. Шуткой, даже глупой, это быть не могло - по одному только лицу человека было видно, что это слово в его словаре совершенно точно отсутствует. Человек смотрел на него, как смотрят на чересчур яркий источник света - с болью как от него самого, так и от невозможности отвернуться. Человек, казалось, не постарел и на день с тех пор, как они столкнулись когда-то в коридорах "Атропы", и этому могло быть только одно, далеко не самое приятное объяснение. Главная надежда человеческой части Директората человеком отнюдь не являлся. Прокручивая бешеной каруселью все спрятавшиеся в голове в былые годы байки и сплетни о первом секретаре, он почти неосознанно принялся перебирать варианты. Не полукровка и не психик, о принадлежности его к роду магов и говорить нечего. Что еще осталось? Апостол? Еще один Прародитель? Нет, исключено. Члены их "высшего общества" обычно друг дружку на дух не переносят, стал бы он проводить многосложные операции по освобождению того же Двадцать Второго...

Варианты кончались. Кто же перед ним, кто? Кто на него пялится, словно на гранату, готовую вот-вот рвануть?

-Как...как мне к вам обращаться? - спросил он, наконец, чтобы спросить хоть что-нибудь, а не стоять дальше истуканом.

-Кай, - вновь раздался лишенный жизни голос. - Прошу следовать за мной, лейтенант. Кабинет на втором этаже.

Путешествие по пыльным, плохо освещенным коридорам выдалось не из приятных. Стоило лишь на пару шагов забежать вперед и он почти что физически ощущал этот взгляд - мертвенно-холодный, взгляд человека, чьим единственным желанием, казалось, было разобрать его до костей и аккуратно сложить все это в печь.

-Вы живете где-то здесь? - попытался он начать разговор - не столько потому, что ему не хотелось идти молча, сколько для того, чтобы отогнать прочь это до боли неприятное чувство, которое он сам толком не мог объяснить.

-Жил. Раньше, - последовал ответ. - В сороковых. В настоящий момент я нахожусь там, где нужен больше всего. Что же до этого места...оно служит местом встреч уже, примерно, чуть больше века.

В сороковых.

Он сказал это.

Не отпирайся. Он все-таки это сказал.

-Ремонтом, видимо, занимались последний раз тогда же, - бросил он очередной пробный камень. - Не самое приятное местечко.

-Владельцем до сих пор является один достаточно древний магический род, - сняв ленточку-ограждение, что блокировала проход к лестнице, Кай принялся подниматься наверх. - Они уже не могут похвастаться силой, но их все еще уважают и часто приходят к ним за советами. Их оставшийся представитель не менее часто выступает в качестве посредника между частями Директората, когда возникают определенные спорные вопросы...

-И часто это происходит?

-Я думаю, вы провели на своем месте достаточно, чтобы самостоятельно ответить на подобный вопрос. Маги не ладят даже друг с другом, когда же дело касается людей, не посвященных во все особенности их...жизненного уклада - более того, которые вовсе не собираются в этом всем разбираться - конфликты неизбежны. Как и всегда, впрочем, когда дело касается людей. Мы пришли, - остановившись у небольшой двери, Кай потянул ручку на себя. - Проходите, лейтенант.

Кабинет был пуст. Пуст не в смысле отсутствия какой-либо мебели - там имелся небольшой стол и два кресла по обе его стороны, там были шторы все того же кроваво-красного цвета. На столе стояла включенной яркая лампа, а рядом лежало несколько папок с бумагами, но...

Кабинет казался стерильным. Любое человеческое существо - даже то, которое носило внутри Цепи - так или иначе оставляло свой след там, где жило или работало: что-то, иногда совершенно незначительное, но все же существовавшее. Какая-нибудь мелочь, за которую радостно цеплялся взгляд, подавая знак разуму - это место обитаемо. Даже брошенного второпях карандаша было иногда достаточно. Даже чернильной кляксы, раздавленного паука на стене, обуви в углу, да хоть бы и проведенной пальцем полоски в пыли. В кабинете ничего такого не было - и ему, казалось, недоставало лишь стекла, витрины - а первый секретарь был бы идеальной восковой куклой, которую можно было за эту витрину усадить. В конце концов, он выглядел ничуть не живее своей комнаты - где было настолько неуютно, насколько человек вообще мог осознать.

-Садитесь, - почти устало произнес первый секретарь, сам довольно быстро занимая место за столом. - Итак...вы знаете - или, быть может, догадываетесь - ради чего я вас сюда пригласил?

С ответом пришлось помедлить - не без опаски опустившись в кресло напротив, Алеев направил взгляд в стол: это было явно лучше, чем смотреть на своего собеседника.

-Скорректировать память после дела с ведьмой? - он постарался говорить спокойно и непринужденно. - Полковник говорил, что...

-Дело ведьмы решено, - оборвал его Кай. - Плохо или хорошо, но завершено. И у Директората уже нет ни одного лишнего часа, который можно было бы на него потратить.

-Тогда, боюсь, я не знаю, для чего здесь, - протянул лейтенант. - Но ведь вы мне...

-Хорошие слова, - в очередной раз прервал его речь первый секретарь. - Зачем вы здесь? Зачем мы все здесь? Вы когда-нибудь об этом задумывались?

-Я немного не...

-Ради чего вы делаете то, что делаете? Ради чего вы живете?

Он взглянул в лицо первого секретаря. И почти сразу же почувствовал, что делать этого не стоило: казалось, оно не изменилось ни на йоту, но вместе с тем в его чертах становилось все меньше и меньше реального - особенно когда оно двигалось. Он почувствовал глубокое отвращение, граничащее с тошнотой. Но от него ждали ответа. И он почувствовал, что обязан его дать.

-Несколько лет назад я бы не смог ответить, - собравшись с мыслями и словами, проговорил лейтенант, вновь предпочтя лицу собеседника гладкую поверхность стола. - Я...я просто плыл, куда несло. У меня был дом, как и у всех...как и у большинства, но он не был местом, в которое можно было бы вернуться. В которое хотелось бы возвращаться. У меня было мое дело. Я делал то, что умею, и...не знаю. Тогда я думал просто прожить жизнь до конца.

-Вы говорите в прошедшем времени. Надо полагать, произошли определенные перемены, не так ли? - вкрадчиво произнес Кай.

-Да уж, произошли, - кивнул он на свою раненую ногу и усмехнувшись - и в очередной раз заметив, что никакого отклика не последовало. - Я...я могу говорить все, что считаю нужным, так?

-Разумеется.

-Тогда... - он снова ненадолго затих. - Что ж...признаюсь, в первый год я думал, что свихнусь. Не знаю, у всех ли так...у многих, кажется, акклиматизация эта шла куда проще...но вот со мной тогда творилось что-то невообразимое. Однако, мне помогли...помогли удержаться.

-Полковник?

-"Стрелы".

-Весьма...неожиданный ответ. Разве большая часть ваших проблем не должна была быть связана именно с вашими...подопечными?

-Нервы они потрепали порядком, тут верно, - кивнул лейтенант. - Вот только без них...без них я бы, наверное, так и катился дальше по накатанной, без цели и смысла.

-Вот оно что. И ваша...цель - она совпадает с той, что заявляет Директорат?

Это не было похоже ни на ловушку, ни на проверку. Простой вопрос - простой и прямой, как ручка от швабры. Ему оставалось лишь ответить так же прямо.

-Вы разрешили говорить свободно, так ведь? - он взглянул - лишь на короткое время - в лицо первого секретаря. - Я искал цели, какого-то смысла - думаю, можно сказать и так. Я искал...может быть, не вполне осознанно, но все-таки искал - и ответов. На все, что происходит вокруг, и почему оно делает именно так, а не иначе. Оказавшись здесь, я получил кое-какие из них...и нашел смысл. Так, за компанию, - он неуверенно рассмеялся. - Я знаю что делаю и зачем. Мы, конечно, никак не ангелы. И со многим мне до сих пор тяжело мириться...вряд ли имеет смысл врать члену Директората, не так ли? Вы ведь наверняка знаете обо мне едва ли не больше, чем я сам...

-В этом вы правы, - медленно ответил Кай. - Позвольте мне...подвести определенную черту под ваши рассуждения. Вы считаете, что нашли здесь свое призвание, так?

-Если что я и нашел, так это дом. Взамен того, которого никогда, по сути, не было. Если уж подводить черточки, если поменьше идеалов и побольше конкретики, как нам и следует - как членам "Атропы", в конце концов - делать...я не питаю особых иллюзий. Возможно, я расстанусь с жизнью завтра или через месяц. А может, через год или два. Но те годы, которые я провел здесь, я помню...помню, в отличие от большей части своей жизни до того, как оказался в числе посвященных. Защита человечества? Не знаю...честно говоря, даже полковник уже давно не говорит больше своих когда-то пламенных речей. Мы, скорее, защищаем друг дружку. Свой новый дом. Так, что ли? - замолчав на мгновение, он вновь рассмеялся. - Наговорил я вам...даже в голове не укладывается. И даже, наверное, не знаю, что сказать еще...

-Тогда вы можете остановиться и послушать, - холодно сказал Кай. - А я объясню вам, где именно вы заблуждаетесь.

Ну вот и началось...

Кроме того подумать он уже ничего не успел - первый секретарь заговорил: долго и отчаянно монотонно.

-Говоря по правде, все довольно-таки просто, если не сказать - элементарно, - протянул Кай. - За годы работы в Клубе вы, разумеется, должны были заметить, что внутри него идет постоянная борьба за власть. Борьба, в основном, нескольких сильных личностей - часть пытается прорваться выше, часть - удержать то, что имеет в настоящий момент. Каждый нуждается в поддержке и помощи, в людях, которые готовы ради него на все или почти на все. Единственный способ обеспечить себя надежными людьми, лейтенант, это выдергивать их из толпы, подбирать в пыли, куда они неизбежно вернутся в случае, если их покровитель потерпит поражение. Вы ведь не думаете, что вас избрали за какие-то особые таланты?

-Я...

-Глава "Атропы", несомненно, заинтересован в том чтобы остаться на своем текущем посту. А многие члены Директората были бы не прочь видеть на нем свои креатуры или даже самих себя. Вы - просто случайный человек, один из многих случайных людей, которых он нашел и, раз уж вы смогли справиться со всеми испытаниями, ввел в дело. Один из случайных людей, что потеряют все в случае, если глава Второй Площадки потеряет свое место. Это что касается вашего...призвания. Остановимся теперь на ином вопросе. Ваш отряд...

-Что с ними?

-Только то, лейтенант, что людьми они не являются, - протянул Кай. - Вам ведь известна политика Директората по отношению...

-Человеческой части Директората.

-Которой подчинены и вы в том числе. Или вы о том уже успели забыть?

-Никак нет. Но я не понимаю, какое отношение...

-Самое прямое. Директорат хочет быть уверен в том, что вы выполните свои прямые обязанности, когда придет время. И не станете колебаться, как полковник, когда дело коснулось Стальной ведьмы. Нет, лейтенант, ответа от вас я не требую. Просто имейте в виду, что вскоре от вас потребуют действий. И действий решительных. Наступает поворотный момент в нашей истории, лейтенант. И Директорат хочет, чтобы все прошло четко по плану.

Сложно было не ответить - пусть даже ответа от него показательно не просили. Еще толще намек, брошенный первым секретарем, мог стать, если бы им зарядили пистолет и выпалили ему в лицо. Сложно было не ответить, но он все-таки сдержался, ожидая продолжения.

-Я потратил время, чтобы изучить вашу историю, лейтенант, - холодно проговорил Кай. - Не так давно я упомянул случайности и их роль в вашей судьбе. На деле эта роль куда больше, ведь само ваше появление на свет - случайность. В вас ведь с самого начала - будем откровенны - отсутствовала необходимость. Или, говоря более простым языком, вы никому не были нужны с отправной точки.

-Сейчас вы скажете, что тоже читаете мысли...

-В этом нет необходимости, - первый секретарь постучал пальцами по папкам для бумаг. - Директорат обязан знать, кому доверяет проведение операций...определенного толка, так что вся ваша жизнь давным-давно была перенесена на бумагу. Мы можем сказать, жмут ли вам ботинки или нет. И, смею вас уверить, не ошибемся.

-Вы, конечно, обязаны, но...

-Итак, - вновь прервал его Кай. - Ответьте мне на несколько вопросов, если это возможно. Если вы уверены, что ваше рождение имело для кого-то значение, почему вы даже не знаете, как выглядит ваш отец, а ваша мать вычеркнула вас из жизни, как только смогла это сделать без лишних опасений? Если вы уверены, что ваша жизнь имела определенную цель, почему же вы решили провести ее там, где не требуется что-то решать, требуется лишь выполнять приказы и плыть дальше по течению? Если вы уверены, что оказались в рядах Клуба благодаря неким талантам, отсутствующим у прочих, как вы объясните тот факт, что контролеров отряда "стрел" всегда набирали крупными группами случайных людей, просеивая до тех пор, пока не останется лишь один? Если вы уверены, что обрели свое призвание теперь, став частью отряда, что вы нужны им - ответьте, как это соотносится с вашей истинной ролью - ролью палача данного отряда, когда придет время окончательной стерилизации?

-Что...что вы пытаетесь доказать? - воспользовавшись короткой паузой, успел спросить он - раньше чем его придавил бы очередной груз, сплетенный из бесконечного числа вопросов. - Кому и зачем?

-Жизни как таковой вы придаете слишком большое значение. Вы все, - донесся монотонный ответ. - Вместе с тем существует простой и непреложный факт, что любая жизнь как таковая является лишь едва заметной, незначительной вспышкой, что длится преступно малое время. Нет ничего особенного в том, что вы живете и в том, что вы делаете, пока эта вспышка длится, когда неизмеримо большая часть мира - всего лишь смерть. Простая смерть, я бы сказал. Простая, обыденная, совершенно нормальная для всех вещь. А тогда - ответьте мне - зачем жить? Нет, не так. Вы уверены, вы можете быть уверены, что вы действительно этого желаете? Что действительно этого всегда желали?

Он вновь поднял голову, взглянув в глаза первого секретаря - и почти сразу же пожалел о том. Глаз на своих местах, казалось, больше не было. Было что-то, не поддающееся никакому объяснению, что-то темное...

Нет. Он лишь видел это как темноту, но на деле - это-то и заставило его замереть на своем месте от ужаса - оно даже не имело цвета. Не белое и не черное. Что-то бесконечное и холодное, слишком пустое для того, чтобы он мог его воспринимать - один взгляд туда причинял боль.

-Вы спрашивали, в чем заключается суть моих вопросов, лейтенант. Вы спрашивали, в чем я пытаюсь вас убедить, - продолжал Кай, буквально прожигая его своим взглядом. - И вы, разумеется, хотите знать, кто же я. Я вижу то, что вы называете Истоками. Я вижу до конца, до корня. Я вижу то, что внутри. Двери, что есть у каждого. А что за вашей дверью?

Первый секретарь коснулся пальцем одного из своих глаз и морок спал, бездна отхлынула. Он глядел в его глаза лишь несколько секунд, но они показались вечностью. Вечностью в аду - ведь если он и есть, то выглядеть должен именно так.

Он почувствовал, что задыхается - и пока судорожно пытался восстановить дыхание, Кай уже вытянул вперед руку. На пальце виднелась крохотная блестящая крошечка - едва заметная.

-Что...это? - осоловело прохрипел он.

-Ответ. Вечность. Истина. Ключ от вашей двери, - спокойно произнес Кай. - То, что позволит вам узнать, что действительно имеет значение. То, что вас освободит. Поднесите к своему глазу и...

Смотреть на крохотный осколочек было едва ли не больнее, чем в глаза самого первого секретаря. Тяжелее было не смотреть - отвести от него взгляд никак не удавалось.

-...бросьте туда.

В голове словно заработала артиллерийская батарея - и еще с десяток колоколов вместе с той. Он не мог отвернуться - да разве можно было сделать это, когда на расстоянии вытянутой руки от него лежали все ответы, все объяснения, все...

Веки будто налились свинцом, но он заставил себя закрыть глаза. И - не открывая их - проговорил не своим голосом:

-Это...приказ?

-Нет, - тут же последовал ответ. - Я лишь предлагаю вам узнать правду. Правду о человеке в целом и о вас самих. Предлагаю посмотреть, как смотрю я. Не более.

-Тогда я...откажусь, - удивительно, но с каждым словом он чувствовал себя все свободнее. - Да. Так.

-Вы уверены в своем ответе, лейтенант?

-Да, - открыв глаза, он тут же скосил взгляд - но, удивительное дело, осколок больше его не притягивал. - Любопытство кошку сгубило, знаете ли...

-Но вы же не кошка.

-Потому мне ума и хватает отказаться, - сквозь силу улыбнулся он. - Возможность видеть...Истоки дана не каждому. И я не хочу выяснять, что будет, если взять ее силой.

Протянутая к нему рука медленно сжалась в кулак и отползла назад. Хозяин ее, похоже, ничуть не расстроившись подобному повороту событий, вновь подарил лейтенанту тяжелый взгляд - тяжелый, но в этот раз, правда, вполне себе человеческий - и вновь заговорил.

-Ваш выбор, - глухо проговорил он, открывая одну из лежащих на столе папок. - В таком случае, перейдем к следующему делу, лейтенант. В начале октября мы проводим крупную операцию против Ассоциации. Вашему отряду будет поручено задание особой важности...

Чувствуя, как постепенно отходит былая оторопь, он вгляделся в бумаги, которые ему протягивал Кай. Вгляделся и понял, что толком даже не понимает, на что смотрит. Все мысли занимал осколок. Тот самый, который так притягивал, так манил всего несколько секунд назад - и от которого он так быстро...

Почему? Почему он это сделал?

Лихорадочно прокручивая в голове все то, что пронеслось перед его глазами тогда, когда ему было сделано это жуткое предложение, он пытался найти свой ответ, причину отказа, найти то, что помогло ему устоять пред этим практически необоримым желанием. Были ли то слова главы "Атропы", предупреждавшего об опасности? Слова того старика-палача, уверявшего в один голос с Макаровым и Татарьевым, что они сами не знают, с кем связались? Слова "стрел" - каждый по-своему просил его быть осторожнее? Давно уже проросшие внутри посевы сомнений? Очень давно, еще до того дела с ведьмой...

Кому они служат? Ради кого стараются? Кому позволяют говорить об уничтожении всего нечеловеческого? Вот этой вот...штуке с грустной улыбкой и скорбным взглядом? Этому...чему-то, застывшему во времени с сороковых годов и человеком уж точно не являющимся?

Лицо первого секретаря вызывало все большее отвращение своей ужасающей неправильностью, проступавшей откуда-то из глубины. Ужасающе внезапно и ужасающе четко он вдруг осознал, насколько был близок к тому, чтобы не вернуться отсюда уже никогда, чтобы отдать все, что у него было тому, что скрывалось за глазами Кая. Отдать ради некоей страшной правды, неких ответов, которые ему бы несомненно предоставили - но ведь никто и никогда не обещал, что он сможет с ними совладать, что он сможет с ними жить. То, что сидело сейчас пред ним, человеком не было, более того - чем дольше он продолжал на него смотреть, тем сильнее становилась зреющая где-то внутри холодная злость, тем пуще было желание разорвать это неправильное лицо на тысячу клочков.

-...в этот город...

Проклятье - он все еще продолжал говорить!

-Прошу прощения, - очнувшись, пробормотал лейтенант. - Вы не могли бы повторить еще раз?

-Я как раз переходил к сути вашего следующего задания, - протянул Кай. - Ваша цель - городок Ширнесс, графство Кент, Великобритания. Сам город ничего исключительного из себя не представляет - его население едва-едва достигает десяти тысяч. Во многом благодаря этому нами был выбран именно его порт.

-Выбран для чего?

-На арендованный нашими людьми склад доставлен груз, - продолжил первый секретарь. - Вашему отряду ставится задача по его охране, приведению в готовность и активации, как только поступит соответствующая команда из Лондона.

-Я могу спросить, о чем именно идет речь?

Кай помедлил с ответом - казалось почти невозможным, что его что-то может вывести из равновесия, но сейчас голос его звучал далеко не так уверенно и тяжело, как в самом начале их долгой беседы.

-Подобные вопросы находятся вне вашей компетенции, лейтенант, но думаю, вы заслуживаете право знать, - заговорил вновь первый секретарь. - Речь идет о четырех экспериментальных установках, созданных для поддержки операции "Красная Смерть", что будет проведена пятнадцатого октября в Лондоне и, в случае успеха - развернута по всем Британским островам. Каждая такая установка после своей активации вносит длительные помехи в работу Цепей на огромной площади. Согласно нашим расчетам, объединенной мощи четырех таких установок будет достаточно, чтобы охватить все острова. Эффект временный - не больше часа - но машины выиграют для нас время, необходимое, чтобы ликвидировать высшее руководство Часовой Башни. В случае, если вы справитесь с поставленной задачей... - Кай медленно вытянул из папки одинокий листочек, толкнув его вперед по столу.

Дотрагиваться до листка не пришлось - все было отлично видно. А если и не все, то вполне достаточно.

...присвоить...звание...в соответствии...представлением первого секретаря Директората...

-Разумеется, это далеко не все, - спокойно произнес Кай. - Задача лишь кажется простой, но разведку Башни мы не имеем права недооценивать. Прежде всего вы должны будете запомнить одно - ни при каких обстоятельствах установки не должны попасть в руки агентов Ассоциации. Это понятно?

-Так точно, - выдохнул он, даже не глядя больше на листок. - Далее?

-Операция "Красная Смерть" относится к числу ключевых, критических, если угодно. Уровень секретности таков, что с начала октября вы и ваш отряд выводитесь из-под контроля "Атропы" и переходите в непосредственное распоряжение Директората. Вы не имеете права разглашать полученную вами информацию никому, включая руководство Площадок. Нарушение этого правила в любой форме карается высшей мерой наказания. Я могу продолжать?

Он лишь кивнул - голова словно превратилась в деревянный чурбан.

-Для усиления вам будет придан взвод "глушителей", - Кай убрал листок на место, вытянув еще несколько взамен. - Вот ваши предварительные инструкции, - открыв ящик стола, он аккуратно выложил на стол ручку. - Подпишите - здесь и вот здесь, на обороте.

Он молча подтягивает к себе листки. Свежие, кажется, краска едва высохнуть успела. Перечитывает - раз, другой. Инструкции до того лаконичны, что сразу становится ясно, сколько всего пришлось вымарать. Типичное заключение, более чем доступно поясняющее, что с ним станется, скажи он хоть слово о прочитанном, хоть полслова, хоть намекни он кому, на что идет отряд.

Странно все это. Проходили ведь уже такие дела, да не раз. Разве сейчас что-то иное? Разве что-то поменяться успело? И не сказать ведь, что так, но вместе с тем предательски рука медлит, когда он подпись выводит. Но дело сделано - и листки, быстро-быстро, исчезают в недрах стола первого секретаря.

-У вас остались вопросы, лейтенант?

О да. Тысяча, если не все десять. И половина - о том, кто ты, черт тебя дери, такой на деле...

-Только один. Согласно данной инструкции, в наши задачи входит активация установок, но там же сказано, что для этого требуется специальный сигнал...

-Именно так. Ваша задача - настроить установки и приготовиться к приему сигнала, не более. С того момента, как настройка будет завершена, вы должны будете заниматься исключительно их охраной.

-Кто должен будет дать сигнал?

-Я, лейтенант, - резко проговорил Кай. - Дальнейшие вопросы?

-Никак нет. Нашу задачу я понял.

-Что ж...в таком случае, это все, - первый секретарь поднялся со своего места. - Дальнейшие инструкции вы получите за несколько дней до переброски. Вас проводить?

-Спасибо, - от одной только мысли, что ему нужно будет снова пройти по всем этим коридорам, пока в спину его тычет своим жутким взглядом первый секретарь, становилось тошно. - Думаю, я запомнил дорогу.

-В таком случае, это все, - повторил Кай, продолжая стоять на своем месте столбом - холодным и мрачным. - Желаю вам удачи, лейтенант.

-И вам...того же, - пробормотал он, открывая дверь. - До свидания.

-Прощайте, - донеслось из-за спины под скрип кресла.

Дверь захлопнулась с характерным звуком. Шаги лейтенанта уже успели стихнуть, но взгляд Кая и не думал отпускать несчастный кусок дерева.

-Прощай, оловянный солдатик, - медленно, словно во сне, проговорил он, сцепив руки в замок. - Шагай вперед, всегда вперед, тебя за гробом слава ждет... (2)

Темнота и пыль, царящие кругом, более не привлекали его внимания - было попросту не до того. Он брел к выходу на деревянных ногах, никак не способный перестать думать о том, что только что видел. Эти глаза...и то, что было за ними...

Кому они служат?

Под чьими приказами он только что расписался?

Для кого он...

Позади раздался приглушенный ковром звон - резко обернувшись, он заметил случайно сбитую им с полки пыльную бутылку. Истертая этикетка "Bernkasteler Doctor 1979" отчего-то врезалась в память - и с успехом вытеснила оттуда все, что вбил туда недавний разговор.

Скрипнула входная дверь, дохнул в лицо холодный ветер - а когда он добрался до трамвайной остановки, заморосил мелкий и противный дождь. Чувство, что он только что искупался в бочке с нечистотами, не желало никуда уходить - равно как и тупая, холодная, слабо объяснимая злость. Хотелось вернуться. Вернуться и проломить череп этому...этому. Чем бы оно ни было. Да хоть бы кофейником...

Где-то вдалеке завыл долгожданный трамвай-шатун. Опустив руку в карман - пальцы уже совсем закоченели - Алеев с удивлением вытянул невесть как там оказавшуюся конфету в потертой бумажке.

Кому они служат? Кому? И что на самом деле ждет их в Лондоне?

Я не знаю, кто ты есть.

Но знаю, что прощаться ты поторопился...

Развернув бумажку и закинув конфету в рот, он на мгновение прикрыл глаза и подставил лицо холодному ветру, чувствуя, как злость и то кошмарное тошнотворное чувство постепенно отступают.

Ты справишься. Абсолютно точно - справишься. Только не смей сдаваться.

Если бы его спросили, он бы ни за что не смог сказать, откуда пришла эта мысль. Но от нее почему-то стало чуточку теплее.

10. Станция "Огниво"

Bin unterwegs in fremden Landen,

Meistens verkleidet,

Dadurch unerkannt!

Seit sie mich

Zum Spion ernannten,

Bin ich wie ein bunter Hund

Im Land bekannt!

(Schandmaul - Der Spion).

Маарду, Эстонская ССР, 1987.

Этот сон не был похож на прочие, пусть даже те глаза и не думали его оставлять в покое. В этот раз все было иначе. В этот раз все было куда страшней.

Снежная пустыня, уже успевшая стать ему почти родной - так часто он теперь ее видел - вновь принимала его, как непрошенного гостя, вновь встречала его ледяным ветром, но теперь...

Теперь у нее были границы. И они сужались - медленно, но неумолимо.

Нужно было торопиться. Нужно было спешить. Потому что там, за горизонтом, что-то было.

Нечто, или скорее - ничто.

Он шел так быстро, как только мог, переходя, когда доставало сил, и на бег - но бежать, честно говоря, было совершенно тщетной тратой сил. Бежать было некуда - куда ни смотри, видишь одно...

Или скорее - не видишь ничего вовсе.

Небо, как и снег - там, вдали - были серыми и безжизненными, но пугало вовсе не это. Забравшись - не без труда, конечности уже еле слушались - на какую-то горку, он вгляделся так далеко, как только мог, и лишь тогда увидел это.

Укрытая снегом земля дальше серела, еще дальше - становилась полупрозрачной вместе с небом, а там, у самого горизонта...

Это не было пустым местом, как не было тьмой или светом. Это было чем-то совершенно невыносимым для глаз, и чем дольше он глядел туда, тем сильнее ему казалось, что он ослеп. Холода он почти не ощущал, нет - в голове стучала лишь одна-единственная мысль.

Он должен спешить.

Он должен успеть.

Сама попытка спросить себя - куда, зачем? - вызывала боль, и стоило только задать этот вопрос вновь, как он тут же встречался взглядом с теми глазами - глазами, залитыми синевой. Они уже давно не ослепляли, уже давно не полыхали так ярко, как прежде. Пред ним была лишь тень былого величия, истончавшаяся с каждой секундой. По капле отдававшая себя тому ничто, что росло, что спешило пожрать все на своем пути.

Он должен спешить. Он должен. У него есть шанс. У него. У него есть...

По ушам больно ударил грохот и лязг железа, и сквозь тот грохот прорвался голос. Знакомый голос.

-Кат? Кат, слышишь, нет? Просыпайся! Просыпайся, говорю!

Глаза открылись далеко не сразу - тот, кто таращился на него ночь за ночью, в каждом чертовом сне, отчаянно не хотел его отпускать, словно силился что-то сказать, объяснить. Направить его, пока не стало совсем поздно...

Он проснулся окончательно, быстро привыкая к мраку корабельного трюма и к шуму, который нисколько не помешал ему урвать свою законную пару часов сна.

-Входим в порт, - донеслось из темноты. - Уже скоро.

Городок на берегу залива Мууга мало чем мог похвастаться - в конце концов, считаться городом он стал сравнительно недавно, всего лишь семь лет назад, когда несколько крупных поселков были сплавлены воедино. Торговый порт, казалось, размазали вдоль побережья: монотонно-серые сооружения под столь же тоскливого цвета небом, согнувшиеся, словно от усталости, исполинские краны...гигантские коробки грузовых терминалов самого разного профиля выступали из берега, словно редкие зубы из чьей-то основательно раскрошенной челюсти.

В пути у Асколя было достаточно времени, чтобы еще раз перечитать все имеющиеся документы. Условия навигации в этой части залива позволяли использовать порт практически круглый год, а сам город находился в центре пересечения множества морских и железнодорожных путей - сеть железных дорог также позволяла осуществлять сообщение по линии до самого Ленинграда. По отдельности все эти факты ничего не значили даже для посвященных - даже когда к ним добавлялось знание о некоем крупном химическом комбинате на окраине. Но стоило добавить кое-что еще - настоящее имя того, что стояло за ровным счетом ничего не говорящим иностранцу названием "Эстонофосфорит" - и картина, наконец, обретала целостность.

Станция "Огниво". Передовой рубеж того, что члены Клуба зовут Первой Площадкой. Совершенно секретный то ли завод, то ли целый научный городок, который спрятали здесь, пытаясь выполнить противоречащие друг другу требования: быть под рукой у начальства и в то же время быть от места обитания этого самого начальства на безопасном расстоянии. Согласно выданной группе информации, секретным здесь было все, вплоть до кладбища: те, кто работал на "Огниве" могли быть уверены, что именно там их и похоронят. Работников станции, которые бывали за рубежом, и вовсе можно было пересчитать по пальцам - да и там перемещаться куда-либо за пределы нарезанной им зоны являлось преступлением. И, если их данные не врали, то "Огниво" тем не менее было и оставалось мечтой для множества научных сотрудников Клуба - для многих, увы, неосуществимой...

Они прибыли с рассветом: два корабля, две группы, ни одна из которых ничего не знала о судне, где будет укрыта другая. Предосторожности на случай перехвата на этом не заканчивались: выбравшись в город, им предстояло разделиться, и, покружив несколько часов по улицам, постепенно - но и без лишней медлительности - сходиться к месту встречи. Гостиница подобрана правильно - хорошая, но никак не лучшая, по меркам городка большая - меньше шансов запомниться кому-то в толпе, неподалеку есть возможности для обустройства наблюдательного пункта, на случай, если противная сторона уже что-то знает, или просто готова следить - а учитывая, что находится рядом, это более чем вероятно.

Он добрался раньше прочих и потому ждет снаружи, ждет, пока не замечает Ренье. Дождавшись, пока тот скроется за дверьми, допивает давно уже остывший чай в каком-то убогом заведеньице напротив - как же хочется чего-нибудь покрепче этого самого чая - и идет следом. Третьей является Шепот - чтобы войти в дверь, ей приходится чуть пригнуться, последним - Факел. По раздраженному лицу его видно, что Грей отчаянно хочет о чем-то сказать, но он молчат, молчат они все - ровно до тех пор, пока не оказываются на нужном этаже. И за нужными дверьми.

Номер воображения не поражает: тоскливого цвета обои, облупившаяся краска на потолке, какая-то мутная серь за окнами...

-Холодно, ч-черт, - первым нарушает тишину Эрик, в сердцах пнув ковер. - И пялятся на меня все так...с трудом в морду никому не зарядил...

-Ты не видел, как на меня пялились, - огрызнулась, проходя к окнам и зашторивая их, Шепот. - А сам учись делать лицо попроще.

-У тебя, что ли?

В беззлобной перебранке не участвуют сейчас лишь двое - Ренье и он, Кат. Закурив, палач вытягивает хлипкий деревянный стол на середину комнаты. Вздохнув, ждет пока Ренье сдернет с плеча сумку и начнет ее потрошить.

-Кого мы там ждем? - лениво бросает в пространство Грей. - Как зовут этого хрена?

Ответа Кат не слышит - если он вообще был. Пред глазами совсем не то, пред глазами вместо унылого полумрака гостиничного номера - залитый солнечным светом зал, где проходит заседание триумвирата...

Всю ночь, до самого рассвета, на Ватикан изливался дождь - и даже сейчас, когда солнце стало постепенно выбираться из своего укрытия, его последствия все еще были видны. Приближаясь к Бронзовым вратам, он встретил одинокого гвардейца, вымокшего до нитки - тот с любопытством взглянул на палача, который тоже успел побывать под этим холодным душем.

-Доброе утро.

Ответа не последовало - лишь взгляд угрюмый и взгляд безразличный - последний появился, как только Асколь предъявил документы. Обычно их оказывалось достаточно, чтобы стража вытягивалась по-уставному и салютовала - но не в этом случае: швейцарский гвардеец был, похоже, совсем зеленым. Ничуть не обидевшись - было бы на что - палач скользнул дальше, убыстряя шаг. На "приглашения" триумвирата следовало отвечать незамедлительно, являясь чуть раньше срока - и ожидая, когда, наконец, явятся они сами: через другой вход, в своих комфортабельных автомобилях с личными шоферами и охраной. Миновав несколько широких лестниц, палач пересек небольшой дворик, вновь сопровождаемый взглядами гвардейцев - здесь, в Апостольском дворце, их и в обычные дни можно было встретить только что не у каждого входа. Очередная лестница, очередной коридор с расписанными стенами, и вот, наконец, заветная тяжелая дверь. Остановившись пред ней ненадолго, он вытер с лица не успевшие еще иссохнуть дождевые капли, расправил рукава, воротник - и лишь после того негромко и спокойно постучал.

Триумвират Дома Резни состоял из фигур, в равной степени отталкивающих своим внешним видом - и умудряющихся при этом разительно отличаться друг от друга. Кардинал Антонио Карлетти был тощ, как спичка - его темный силуэт, что расхаживал у окна, казалось, напрашивается на то, чтобы его сдуло ветром: вечно сонное лицо с оттопыренной нижней губой и тяжелые очки на с трудом различающих что-то в пределах даже одной комнаты глазах картину довершали. Имевший аналогичный титул Лука Ладзари напоминал пузырь, который с трудом втиснули в кресло - короткие ножки с трудом доставали до пола, короткие ручки поигрывали отточенным ножом для вскрытия писем...каждый раз, когда он обращался к кому-то, то указывал на него этим самым ножом, пытаясь, наверное, придать своей фигуре грозности. Получалось не особо. Единственная женщина среди членов триумвирата прибыла последней - и, как обычно и случалось, не обратить на нее внимания попросту не получилось. Орсола Коста, больше известная, как Зола, воплощала собой одно из самых старых правил по формированию триумвирата: на двух посвященных сотрудников Ватикана полагался один палач - по обыкновению, самый опытный из всех, что мог выдвинуть из своих рядов отдел. Был и еще один критерий, негласный - избирали на эту должность обычно того, кто уже не был способен продолжать работать в поле. Зола отвечала и этому требованию, но ее глаза, ее речь, даже до сих пор носимое облачение экзекутора говорило о том, что примиряться со своей судьбой она никак не желала. Коляску с закутанной в форменный палаческий балахон женщиной вкатил высокий хмурый человек с бритым затылком - Рудольф Шенк, бессменный телохранитель Золы. В далеком сорок четвертом году русская пуля встретила его, шестнадцатилетнего добровольца, начисто изуродовав правую часть лица. Никакие операции не смогли исправить последствий той встречи - говорил он мало, не особо внятно и, даже сейчас, годы и годы спустя, морщась временами от боли. Коляска мерзко скрипела, пока ее подкатывали к столу, Зола же хранила молчание, приветствовав кардиналов и собрата-палача лишь кивком головы. Голова та давно потеряла последние волосы - благодарить за это стоило химию, которой Косту пичкали в Ассамблее - и была прикрыта капюшоном: время от времени в его складках можно было заметить иссеченные когтями губы, следы ожогов и тощий нос.

-Итак, все в сборе. А следовательно, пора начинать, - заговорил Ладзари, пожевав губу. - По итогам работы, проделанной отцом Герхардом в Советском Союзе, мы получили последние необходимые нам ключи...

-...говоря точнее, нам удалось переправить в Рим живыми и невредимыми интересующие нас фигуры, - поддакнул Карлетти.

Кардиналы предпочитали вести беседу на английском - из уст обоих он выходил наружу изрядно пожеванным и покусанным.

-Не все, - голос Золы был хриплым и нечеловечески усталым. - Две из трех, что старый черт Герхард взял в Советской России, до нас добрались. Одному удалось бежать по пути в Рим.

-Как нас уверял отец Герхард, тот молодой человек...как там его...

-Ma-ka-rov,- прошепелявил Ладзари.

-Да, точно, именно так, - кивнул Карлетти. - Так вот, отец Герхард уверяет нас, что данный субъект для нас ценности не представляет...

-Зато представляет угрозу человеческому обществу, как одержимый по меньшей мере второго класса, - фыркнула Зола. - Он должен был быть передан для процедуры дознания и всестороннего медицинского осмотра, а в итоге...

-Боюсь, у нас нет сейчас ни времени, ни свободных сил, чтобы заниматься поисками этого субъекта, - пожал тощими плечами Карлетти. - Отец Кат, вы уже ознакомились с материалами, которые вам передали?

-Да. Конечно.

Стоило порадоваться, что о нем, наконец, соизволили вспомнить - как-никак, он торчал посреди зала уже добрых минут шесть. Стоило порадоваться и тому, что о пропаже другого своего груза Лета, похоже, не заявила - но пока что этого нельзя было сказать наверняка. Пока что оставалось лишь молчать и слушать.

-Подготовка к кампании против Ленинградского Клуба идет уже полным ходом, - вновь заговорил Карлетти. - Перетянув на свою сторону главу, пусть теперь уже и бывшую, одного из двух основных подразделений этой организации, мы получили в свое распоряжение настоящий кладезь информации, но этого по-прежнему мало. Отец Кат, для вашей группы есть новое дело.

-И оно не из легких, - опережая вопросы, протянул Ладзари. - Вам, вместе с небольшой группой прикрытия, предстоит совершить проникновение на чрезвычайно важный для Клуба объект.

-О чем идет речь?

-Крупный исследовательский центр их так называемой Первой Площадки, или, скорее, ее научный городок...как нам сообщила госпожа Базилевская, важнейший из всех, что входил в ее крыло. Семена, которые позже взошли Чернобыльской катастрофой, например, засеяли именно там.

-Наша задача?

Вопросов на языке крутилось больше двух десятков - но здесь и сейчас он мог позволить себе задать лишь этот.

-Проникновение на объект и добывание любым путем интересующей нас информации, - сухо произнес Карлетти. - Информации по так называемому Объекту Ноль.

Слова больно укололи - и ему многого стоило это скрыть. Слова всколыхнули внутри него что-то, давно уже вскормленное. Вскормленное его же кошмарами.

-По крайней мере я должен знать, о чем идет речь, - обдумав свой ответ, начал палач. - В противном случае я совершенно не представляю, как мы должны будем...

-Знать более положенного вам нет нужды, - резко оборвал его Карлетти. - На объекте находится человек, уже долгое время занимающий достаточно важный пост. Согласно информации, которую нам предоставила госпожа Базилевская, он столь же давно заинтересован в том, чтобы покинуть равно Клуб и Союз.

-Он обеспечит ваше проникновение, - продолжил Ладзари. - После чего передаст все, что нас интересует...

-Его цена, я так понимаю, вполне банальна.

-Более чем, - заговорила Зола. - Он сдает нам все карты, мы вывозим его на Запад и обеспечиваем безбедное существование до конца жизни.

-Пока этот нахал, правда, еще не определился между Штатами и Францией...

-Я бы выписала ему путевку в другое место, - мрачно произнесла Зола. - Гораздо более жаркое...

-Будет вам, - хмыкнул Карлетти. - Предатели вроде него - мелкие, без всякого чувства фантазии - едва ли не лучшее, что можно пожелать.

-Точно, - колыхнул головой Ладзари. - Чем дешевле они нам обходятся, тем лучше.

-Жаль, что того же нельзя сказать о госпоже Базилевской.

-И не говорите, - поморщился толстяк, чуть не выронив свой нож на стол. - Если бы эта русская дрянь не была нам так нужна, я бы уже поставил на голосование вопрос о том, чтобы сдать ее похоронке. Ведет себя так, словно все еще дома, в этой своей грязной...как там Верт сказал?

-Проваливала бы она в свой...как там - kolkhoz, да? - картошку выращивать, - поскребя подбородок, ответил Карлетти. - Или чем там русские занимаются? А тот, второй, что с ней...тот, что лысый...еще одна встреча с ним и я клянусь, он будет проповедовать свой проклятый коммунизм уже в крематории.

-И тем не менее, госпожа Базилевская нам сейчас нужна как воздух, - прервала кардиналов Зола. - И нам придется уступить большинству ее требований, если мы хотим, чтобы кампания против Клуба прошла успешно.

-Детали пакта пока еще прорабатываются, - просипел Ладзари. - Отец Герхард - опытный человек, когда дело касается переговоров, я более чем уверен, что он сможет найти лазейку-другую.

-Нам хватило уже и того, что она затребовала связаться с похоронкой и вырвать из ее лап ту жидовскую девку, - Карлетти, в очередной раз пройдясь по залу, остановился, сцепив руки за спиной. - Мне пришлось вести переговоры со Сборщиком лично. Господь милосердный, меня до сих пор трясет!

Кат едва заметно усмехнулся - и, если ему не показалось, Коста сделала то же.

-Я уж молчу о выкупе, который Сборщик запросил...

-Вот и молчите, - подала голос Зола. - Мы здесь не для того, чтобы перемывать им всем косточки.

-Тоже верно, - кардинал Ладзари, кажется, оцарапался ножом и теперь вертел окровавленным пальцем у своего обрюзгшего лица. - Перейдем к деталям предстоящей операции, отец Кат. Слушайте внимательно...

Разговор длился без малого четыре часа - но, когда кардиналы отлучились на перерыв, Зола за ними не последовала. Рудольф, повинуясь одному только жесту старой убийцы, затворил двери на ключ - и сам отстранился, присев на небольшой изящный диванчик в дальнем углу. Асколь молчал, ожидая, когда начнется то, ради чего все это было затеяно.

-Ты вляпался в ту еще грязь, Филин, - сухо заговорила Коста на итальянском, подавшись вперед, к столу. - Это хоть ты понимаешь?

-Приходится понимать, - подернув затекшими плечами, ответил палач, вытряхивая из одежд пачку сигарет и с наслаждением закуривая. - Ты ведь меня вытянешь, правда? По старой памяти?

-Боюсь, что тут и я бессильна, - откинув с изуродованного лица капюшон, Коста щелкнула сухими пальцами. - Дай-ка мне одну.

-Твой доктор будет недоволен, - усмехнулся Кат, подходя к столу и протягивая пачку, а после - и огонь.

-Разве что тем, что перестанет получать чеки, когда я, наконец, сыграю в ящик, - затянувшись, Коста тут же разразилась жутким сухим кашлем. - Когда догоню старого Нарбарека. Что, неужто еще не слышал?

-Теперь - слышал, - чуть понизив голос, ответил Кат. - Давно он?

-В прошлом месяце, - вторая затяжка далась Косте куда легче. - Это мало что меняет, он давно уже был просто гниющим куском мяса, подключенным к аппаратам. Всю работу шестой год как делала дочурка...теперь просто будет делать это официально. С того, что я слышала...эта сука просто железная. Далеко пойдет.

-Рад за нее, - желчно произнес Асколь.

-Надеялась, что и ты далеко пойдешь, Филин, - проскрипела Зола. - Поменьше упрямства и был бы сейчас на моем месте.

-Быть на своих ногах мне нравится больше, - криво улыбнулся палач.

-Радуйся, что сюда нельзя являться с оружием, Филин, - еще гаже улыбнулась Коста. - А то это оказалось бы последним, что ты сказал, - она посерьезнела. - Вот что, я пока не могу рассказать тебе всего, но...

-Только не надо говорить, что "что-то затевается", - протянул Кат. - От этой фразы уже в ушах перезвон.

-Если бы просто "что-то", - Коста сцепила свои сухонькие ручки в замок. - Как вернешься из Союза, расскажу все, что знаю. Пока - не могу. Хотела бы, но не могу. Кроме, разве что...

Он молчал, всматриваясь в изборожденное морщинами и шрамами лицо, на котором почти не осталось живого места. В глаза, которые видели куда больше крови, чем даже его собственные.

-Верт, - резко произнесла Коста, поймав его взгляд. - Верт крутит какую-то свою игру, и хорошо, если одну.

-Это не новость.

-Согласна, - кивнула Зола. - Выродок уже давно лезет в триумвират без мыла, и очень скоро у него будет настоящий шанс. Эти два пенька куплены им с потрохами, - она махнула рукой в сторону двери. - Один хочет спокойно встретить старость, а второй, я так полагаю - сохранить в тайне свои ночные забавы со свежими трупами. Меня ему нечем покупать, значит, выход остается один.

-Что думаешь с этим делать?

-Ждать, - спокойно произнесла Зола, стряхнув пепел. - Врагов вроде него нужно держать максимально близко. За меня не бойся, Филин. Бойся за себя.

-Никогда особо не любил этим заниматься.

-Будь серьезней, Кат, - по имени она называла его очень редко. - Ты отдавил Верту далеко не одну мозоль за последние годы. Не думаешь же ты, что он все позабыл? Тебе стоит быть настороже. Стоит что-то предпринять...

-Ты же знаешь, я не занимаюсь политикой.

-Боюсь, очень скоро политика займется тобой.

-Дай-ка догадаюсь, - прищурился палач. - Башенный охотник, которого ввернули во вторую группу?

-Как наиболее вероятный кандидат, - кивнула Коста. - Впрочем, это может быть и кто-нибудь другой...

-Группу ведет Маклахлан, - резко ответил Кат. - Я с ним уже работал, он...

-Всего лишь человек, Филин. А Верт может найти свой крючок на любого человека. Будь бдителен. В своих людях ты хоть уверен?

-В каждом, - этот ответ был еще более жестким.

-Надеюсь, что этой уверенности есть основания, - столь же жестко ответила ему Коста, затушив окурок. - Будь осторожен, Филин. Как на краю. Потому что, боюсь, ты уже и так на него ступил...

Человек, что стоял в дверях, был ростом чуть выше самого Асколя, имел светлые волосы и большие веселые глаза, прикрытые круглыми очками. Помимо прочего Маклахлан мог похвастаться внушительных размеров челюстью и ручищами, за которые не стыдно было бы ковшам некоторых самосвалов - одной такой он хлопнул по стене, проваливаясь в номер.

-Заждались, я вижу? - голос вновь прибывшего палача был чистым и громким, в нем не было и следа той прокуренной хрипотцы, с которой общался Кат. - Филин, чего молчишь? Неужели не узнал?

-Ты бы еще до колен бороду отпустил, узнавай тебя, - беззлобно произнес Асколь, пожимая протянутую лапищу. - Где твои?

-На позициях, все по плану, - громыхнул Маклахлан, теперь приветствуя уже Шепот. - Сюда их волочь все равно без нужды...

-Сколько всего? Шестеро, кажется? - мягко поинтересовался Ренье.

-Точно так, - спокойно ответил экзекутор. - Команда сработанная, проблем не будет. Это я вам...

-Рыцари есть рыцари, - заметила Шепот. - Проблем нет, пока до боя не доходит.

-И это мясо - наше прикрытие, мать его? - раздраженно произнес Факел, вырвав у вновь прибывшего из рук небольшую бумажку. - Макнил, Адамс...Гилкрист? Брюс Гилкрист с тобой?

-Ну допустим, - пожал плечами Маклахлан. - А что не так-то?

-А то, - зарычал Грей. - А то, что по вине этого трусливого ублюдка я однажды чуть с головой не расстался. Прикрытие? Да этот хрен задницу свою разве что прикроет, когда в разгар боя в кусты по делам побежит. Ух я ему морду-то начищу...

-После, - спокойно, но твердо заметил палач. - Решительно после. Кат, что у нас там дальше по плану?

-Дальше мы...

-Вы могли бы и подождать, господа.

Дверь открылась от легкого толчка - пусть даже и была заперта. Рука Факела метнулась к кобуре, руки Асколя и Шепот рефлекторно скользнули в одежды, касаясь заготовок для Ключей.

Очередной гость оказался человеком уже в возрасте - мрачное осунувшееся лицо, жиденькие рыжеватые волосы, помятая коричневая шляпа и поношенное плотное пальто. Палачи не спешили расслабляться, без особого стеснения рассматривая вероятного противника. Статистика, с болью усвоенная за долгие годы службы, была крайне жестока: огромное количество совместных операций запечатывающих охотников и палачей заканчивались кровью. Взгляд мага также не таил в себе ни доверия, ни хоть какого-то подобия теплоты - тяжелый, изучающий, он скользнул вначале по фигуре Шепот, впился в лицо Ренье, вовсе не удостоил вниманием Факела и остановился, встретившись с глазами Асколя. Задержался там - классическая проверка воли - и оборвался, когда маг и палач, закончив эту практически обязательную для таких встреч "церемонию", одновременно моргнули, успокаиваясь.

-Добрый день, - охотник заговорил на хорошем, чистом русском - акцент в его голосе практически не чувствовался, зато там нашлось место легчайшим гипнотическим ноткам: и близко не угроза для кого-то с Цепями, но прекрасно подходит, чтобы отводить в сторону простой люд. - Робин Барр. Кто из вас...Филин?

Без лишних слов Асколь вышел вперед - рукопожатие мага оказалось крепким и теплым - даже слишком теплым, если учитывать перчатки.

-Стекольщик. Факел. Шепот, - короткий жест рукой вкруг комнаты. - Группа "Догма", - слова эти Асколь произнес на английском, тут же удостоившись очередного цепкого взгляда.

-Кевин Маклахлан, группа "Прах", - почти весело поздоровался с магом светловолосый палач. - Отряд прикрытия из ордена святого Патрика на мне.

Охотник едва заметно скривился - и заговорил: холодно и монотонно.

-В первую очередь, я бы порекомендовал вам использовать язык, на котором общаются в месте нашего пребывания, - вновь сверкнул он глазами. - Более шестидесяти процентов населения этого города - русские. Следует сливаться с толпой или, если языком вы не владеете на достаточно уровне, хранить молчание.

Оборачиваться не было смысла - как напряглись при этих речах Факел и Шепот, Кат почувствовал одной спиной.

-Во-вторых...что касается нашего прикрытия... - маг чуть прикусил губу. - Никого получше не нашлось?

-Если бы операция не была секретной... - перейдя вслед за охотником на русский, мрачно заговорил Асколь. - Да, в этом случае, мы бы, конечно, предпочли иметь за спиной взвод-другой Свидетелей святой Смерти. Но, боюсь, не сейчас. Лишние разрушения нам ни к чему.

-Мое начальство оставило несколько иные распоряжения на сей счет, - пожал плечами башенный маг. - Я должен произвести тщательную оценку угрозы, и, в случае, если таковая превысит установленный предел, у меня есть полномочия провести маневр по отключению данного объекта русских.

-Маневр по отключению? - хмыкнула Шепот.

-Спалить все к дьяволу, - одними губами улыбнулся маг.

-Как только наша задача будет выполнена, - резко произнес Кат. - Начинать Третью мировую вы вольны, когда наша группа отбудет.

-Повод действовать столь грубо, я так понимаю, у Башни нашелся значимый? - подал голос Ренье.

-Про ту бойню в Шотландии вы не могли не слышать, - бросил в ответ Барр. - По правде говоря, все очень просто. Если за ней и правда стоят некие выкормыши этого...Клуба, то мне поручено озаботиться правосудием.

-А если нет? - прищурился Кат.

-Если же это лишь провокация, начальство не против сделать вид, что оно ей поверило. И доиграть карту до конца, использовав возникший предлог, чтобы уменьшить влияние русских. Все просто.

-Одним словом, кому-то у вас наверху показалось здравой мысль дать Башне размять косточки? - осторожно спросил Ренье.

-И унять родственников погибших. Большинство из них требует крови и лучше нанести удар со знанием дела и по стоящей цели, как эта русская фабрика, чем пускать все на самотек, - вновь пожал плечами маг. - Я не против войны, если она идет по плану. Но хаос, которым неизбежно обернется любая месть, нам ни к чему. Достаточно уже и того, что на прошлой неделе в результате некоторых...беспорядков Башня потеряла убитыми двух русских студентов.

-Лондон настроен в который раз за век поиграть мускулами, - подводя черту, устало вздохнул Кат. - Вас, только честно, не пугает, что от них уже мог остаться один кисель?

-Если потребуются решительные меры, лорды готовы ввести в игру Батальон, - спокойно ответил Барр. - В настоящий момент собирается посольство в Могилу, точнее говоря, в один из ее институтов на большой земле...

Маг явно хотел сказать что-то еще - и осекся, довольно ловко попытавшись поставить точку на последнем своем слове. Коротко переглянувшись с Ренье, Кат понял, что это ему точно не показалось - да и просто не могло показаться. Несколько трупов в Шотландии - вздор, вздор чистейшей воды, да и политика Башни по отношению к иностранцам всем прекрасно известна. Ни семьи убитых магов, ни масштабы и наглость свершенной бойни, и уж конечно, ни погибшие русские студенты - ничто из того не заставило бы лондонского колосса потянуться в сторону Моря Бродяг. Равно как и начинать войну с Клубом из-за такой мелочи. Было что-то еще. И, стоило только вспомнить все, что он успел правдами и неправдами вырвать раньше...

Масштабы происходящего пухли, словно на дрожжах. Останавливаться им, похоже, вовсе не хотелось.

-Думаю, пора за дело, - нарушил свое молчание Маклахлан. - Во сколько состоится контакт с нашим другом?

-Четыре пятнадцать, - практически одновременно ответили Кат и Робин - и тут же уставились друг на друга: без особой злобы, но достаточно многозначительно.

-Контакт выполняю я, - помедлив несколько секунд на случай, если маг собирался выдать что-то еще - это дало бы прекрасный повод поставить его на место - заговорил Кат. - Как и было условлено.

-Думаю, это стоит обсудить, - ждать охотника долго не пришлось.

-Да неужели? - спокойно повернувшись в его сторону, бросил палач.

-Да, - так же спокойно кивнул тот. - Мои доводы таковы. Ни один из членов вашего отряда не обладает навыками, необходимыми для добывания информации с объекта...

-Зависит от способа добывания, - вклинилась Шепот.

-Кровавую бойню мы в расчет, конечно, не берем, - отрезал Барр. - С русским у вас плоховато, уж простите за прямоту...как и у вас, отец Кевин. Значит, остается лишь две кандидатуры. Мы с вами, Филин.

Палач молчал, решив дать охотнику развить и закончить мысль - решимость ее отвергнуть никуда, разумеется, не делась.

-Мы с вами. А я бы смог действовать куда деликатнее и наш рыцарский резерв совершенно точно бы не пригодился. К тому же, наш друг с русской стороны - маг, и мне кажется, ему куда легче было бы работать с представителем Ассоциации, чем с одним из ее... - охотник поскреб подбородок. - Скажем так, с одним из тех, кто столь часто оказывается на противной стороне. Ну, что скажете?

А вот и он. Момент, когда нужно затыкать глотки.

-В другой ситуации я бы не возражал, - произнес Асколь, чей вежливый тон стремительно испарялся. - Да что там, я бы тебе ковровую дорожку постелил до самых русских постов. И помог бы родне с выбором гроба, - вытянув пачку сигарет, он закурил, нарочно повернув зажигалку так, чтобы читалась надпись. - Но сейчас, уж прости - три вещи мне того не позволяют.

-И какие же? - холодно поинтересовался маг.

-Во-первых, Цепи. Если в этой, мать ее, "Авроре" работают не идиоты - а я уверен, что так и есть - то вновь прибывших обязательно просветят, так или иначе. И если я свои еще смогу замаскировать, пусть даже мой шанс проскочить размером с комара, то твой, уж поверь, с комариный...кхм...допустим, нос, - последние слова палач выдохнул вместе с дымом. - Во-вторых, эта операция проводится Церковью, так что про свои права рассказывать будешь жене, пока та раздвигает ноги и думает о Британской империи.

-А в-третьих? - процедил охотник сквозь зубы.

-Третье же - самое простое, - выдохнул Кат дым ему прямо в лицо. - Нас больше, а листьев и земли тут хватит.

На мгновение ему показалось, что маг все же не сдержится: едва заметное для обычного человека движение для него было сигналом не хуже вопля во всю глотку. Глаза охотника вновь яростно сверкнули, и он медленно, невыносимо медленно, вновь оглядел собравшихся. Тихо вздохнул.

-Предлагаю альтернативу, - наконец, развел он руками.

-Я весь внимание.

-На встречу идем вместе. К ним в пасть, так и быть, полезете один, но я должен видеть хоть что-то. Хоть что-то, чтобы было о чем доложить.

С ответом пришлось помедлить, оценивая перспективы и перебирая варианты. Конечно, соблазн отказать и здесь был велик, но, чуть подумав, палач все же его отверг: давить в таких ситуациях было разумно до определенной черты, за которой временный, пусть и недовольный союзник становился врагом.

-Идет, - чуть кивнул он. - Но хочу предупредить - старшим в нашей дружной компании тебя это вовсе не делает. Когда я скажу прыгать, ты можешь разве что спросить о высоте. И вот еще что...

-Да?

-Никаких комментариев по поводу моего русского.

Квартира была не просто пуста - казалось, ее выскоблили до самых стен и только каким-то чудом не пошли глубже. Забитые досками окна, выбеленный потолок, единственная тусклая лампочка посреди единственной же комнаты...говорить о холоде лишний раз не хотелось - терпеть его так было куда легче.

Под ногами хрустела бумага - пол был выложен газетами, и тяжелая обувь палача оставляла на тех большие грязные следы. Охотник шел следом, храня напряженное молчание - и остановился спустя всего лишь секунду после того, как это сделал Асколь.

-Друг задерживается, - проговорил Кат, когда тишина стала совсем уж невыносима.

-Сверим часы? - подошел к нему маг. - По моим так у него еще целых две...нет, одна минута...

-Думаю, нет нужды, - Асколь коротко махнул рукой в сторону дверного проема, за которым начиналась вторая комната, куда меньшего размера. - Возможно, мы попросту ищем не там.

-Или искать здесь вовсе нечего, кроме ловушек...

Вторая комната - по размерам то был просто-напросто жалкий чулан - все-таки хранила что-то, помимо зияющей пустоты. То был старый, обшарпанный деревянный столик, на который была водружена здоровенная банка, до краев залитая водой.

-Так бедно меня еще давно не встречали, - проворчал маг, подходя к столу. - Я, кажется, уже догадываюсь...

-Рад за тебя. А теперь убери руки и отойди к порогу, - раздраженно бросил Кат, откручивая с банки крышку. - Итак, что у нас...

Вода в сосуде начала темнеть на глазах - не прошло и минуты, как она уже окрасилась пепельно-серым. Когда же минута, наконец, завершила свое существование, из глубины банки раздался голос - утробное эхо, к которому приходилось прислушиваться.

-Я ждал одного. Какого дьявола вас двое?

-Этот-то? - махнул рукой Асколь. - Он тут так, для декора.

-Раймонд Аус? - приблизившись к столу, спросил маг. - Это вы?

-Нет, живая вода, - сварливо отозвалась банка. - Три литра, и настолько живой, что сейчас она плясать пойдет. Будем шутить дальше?

-Наши шутки никому обычно не нравятся, - вглядевшись в серые воды, проговорил Асколь. - Донельзя убогий способ связи. Ничего получше не нашлось?

-Если бы фамильяр или конструкт мог выбраться за пределы станции, мог бы и я, - судя по звукам, по ту сторону раздраженно фыркнули. - Мне стоило целого года времени подготовить это место. И каждый раз, когда я этим занимался, я смертельно рисковал.

-Каким образом вы осуществляете связь? - прищурился Барр. - Я не чувствую никаких обычных чар...

-Канал проложил и держит мой психик, - прозвенела банка. - Мощный дар, мощная семья. По меньшей мере один в каждом поколении наследует это. Первого выявили во время Гражданской войны, он был самым сильным. Все потомки получали нечто схожее, но с весьма существенными искажениями. Кто-то может работать только через зеркала, этот, например - через одну лишь воду...мы их разводим. Когда достигают нужного возраста, превращаем в сердечник аппарата дальнего обнаружения.

-Весьма интересно, - пробормотал охотник. - И каков радиус?

-У данного образца - не особо большой, - вновь послышался перезвон. - Для связи они не предназначены, быстро изнашивается человеческий компонент...

Асколь почувствовал острое желание закурить - раз уж морда одного отдельного взятого мага оставалась сейчас вне зоны досягаемости.

-Тогда перейдем к делу, - сухо произнес он. - Рассказывайте.

-Левая от входа стена в соседней комнате, - прозвенело в ответ. - Проверьте тщательно и обнаружите несколько кирпичей, которые можно выломать. За ними - ваш комплект одежды и все необходимые документы.

-Посмотришь? - повернулся палач к магу.

-Не терпится вам меня отсюда выжить, - огрызнулся тот, выходя за порог. - А еще главным все рвались быть...

-Для того и рвался, чтобы стены не самому крушить, - хмыкнул палач, снова удостоив вниманием банку. - Меня до сих пор не посвятили в легенду, но я так понимаю, речь идет о ком-то из низшей обслуги?

-Вы будете уборщиком, - последовал ответ. - Не кривитесь, это лучший из возможных вариантов. Спросите, почему?

-Ну, вряд ли только потому, что на доктора наук я не тяну, - пожал плечами Асколь. - На такую мелочь меньше всего обращают внимания, а особенно - на объектах вроде вашего. Все верно?

-О да. И эта, с вашего позволения, мелочь, отработав свое, получает хорошую квартиру - это только для начала...

-А я думал, оттуда не выйти.

-Не выйти, все верно. Большая часть сотрудников-людей о выезде за пределы станции может только мечтать. Есть, правда и некоторые исключения...

-Куда же без них...

-...но их процент довольно-таки мал. В основном, если уж зашла речь, это относится к специалистам-магам - они в перемещениях обычно не ограничены.

-Вас, я так понимаю, такой чести все-таки не удостоили, - обнаружив уязвимое место, поспешил ткнуть в него палач.

-Вы поразительно хорошо соображаете для невежественного церковного мясника, - тут же последовал ответный удар. - Кроме того, здесь находится главный кабинет одного из членов Директората, доктора Снегового - он, само собой, может покидать ее в любое время, как и его гости.

-В настоящий момент он на месте? - тут же спросил Кат.

-Нет. И благодарите Бога, что это так - его стремление к безопасности граничит с откровенной паранойей. При нем все на цыпочках ходят, а как только уезжает...скажем так, в это время на станции допускаются некоторые послабления.

-Как сейчас?

-Именно. Обслуживающий персонал низших ступеней на станции меняется каждый год для пущей безопасности - это тоже его идея. Им замещают память, подкрепляют все документально и высылают наружу...

-И как же тогда...

-Завтра состоится прибытие новой партии, всего девять человек, вы десятый, - тут же последовал ответ. - Если и есть шанс проникнуть внутрь, то это он.

-А что насчет выхода? Мне не очень улыбается мести вам полы до последних дней.

-О нашем выходе вы узнаете при личной встрече, - вырвался насмешливый ответ из глубин банки. - Прошу не забывать, что я хочу покинуть станцию вместе с вами - и не собираюсь предоставлять вам такой прекрасный шанс меня там бросить.

-Могу я спросить? - выдержав небольшую паузу, протянул Кат. - Кое-что для утешения моего любопытства.

-Я слушаю.

-Ради чего вы бежите? - прямо спросил палач. - Вы ведь занимаете там не последнее место, я полагаю. Вам не нужно заботиться о том, на что жить, где жить...больше того, в этой стране нет никакой Ассоциации, которая стояла бы за плечом и тяжело дышала...

-Это тюрьма, - донесся до него резкий, наполненный злобой ответ. - Тюрьма внутри тюрьмы, если угодно. Еще с сорокового года, когда они навязали нам свои соглашения и ввели войска, начали рассаживать свое, просоветское правительство...

-Дело только в этом?

-Разумеется, нет, - гневно ответили из глубин банки. - Эта земля принадлежала моему роду, моим предкам! Клуб высосал из нее все соки, она мертва, загублена, мне здесь больше нечего делать. Я не имею ничего общего с их идеями и целями, никогда не имел, и моя семья не имела, и я уже устал, устал притворяться, что это не так. Я желаю работать на себя и для себя. Я желаю жить, где сочту нужным, как сочту нужным, желаю иметь возможность потратить деньги, которые здесь - мертвый груз, желаю...

-Понял, понял, - устало оборвал его палач. - Впрочем, не все. Чего ж ваша семейка с немцами, когда могла, не убежала?

-Куда, интересно? - зазвенела банка. - Тулийских ренегатов гнали все, кому не лень, стоило им только утратить силу, и не только эти, из Клуба. Так что мы остались. Куда бежать, зачем? Не время тогда бежать было, время было здесь на ноги вставать. Я зарабатывал здесь, а тратить буду за границей. Я трудился здесь, а жить буду там. Снимать плоды, так сказать...ответил я на ваши вопросы, господин палач?

-Более чем, - усмехнулся Асколь. - Итак, возвращаясь к делу...

-Давно пора, - ответил Аус. - В пакете, вместе с одеждой - нужный вам адрес и время, в которое за сотрудниками прибудут. Вы должны быть там. Вы должны быть одеты в то, что я вам оставил и держать наготове документы. Вы должны общаться только на русском...

-Как я вас найду внутри?

-Я сделаю это сам. Сразу, как вы пройдете проверку...если вы ее пройдете, конечно. А сомнений у меня на этот счет хватает...

-Чего мне ждать?

-Комплексного медосмотра, часов на пять. Заполнение бумажек еще два отнимет. Даже не думайте что-то с собой пронести. Что угодно, даже если оно размером с муху. Вычислят и распылят, я не шучу, - пробормотал Аус. - Вам, как и всем, нарежут свои сектора - где спать, где пишу принимать, где работать...я ваше лицо уже запомнил, так что найду без труда. И выведу к себе так, чтобы никто не заметил. Передам материалы. А потом мы покинем станцию.

-Мы...

-Да, господин палач, мы. И если вы не хотите общаться с "Атропой", мой вам совет...даже мысли о том, чтобы меня предать, в свою голову не допускайте. У меня все. Не прощаюсь.

Ответить Асколь не успел - вода в банке стремительно становилась прозрачной, свидетельствуя о том, что контакт оборван.

-Приятный во всех отношениях человек, не так ли? - ехидно поинтересовался появившийся в дверях Барр - в руках его был огромный темный пакет, который тут же шлепнулся на пол. - Это, я полагаю, ваше...

-Благодарю, - оторвав взгляд от банки, Асколь привычным жестом потянулся за сигаретами. - Приятный - не то слово. Выродок, каких поискать...

-Знаете что-то, чего не знаю я? - прищурился маг.

-Нам спустили полное досье на этого типчика, - закурив и затянувшись, пожал плечами Кат. - Его папаша служил в Omakaitse, до шестидесятых годов укрывал чарами местных...сопротивленцев, - он скривился. - По его наводкам "лесные" прикончили пару сотен советских солдат и всяких там активистов. Под конец стал сдавать, попался Клубу живьем. Свою песенку допел в печи на этой их гребаной "Атропе". Стальная ведьма подчистила его сынку биографию, если вообще новую не написала, и пристроила сюда. Он у нее на крючке с юных лет, а так как на этой станции он что-то вроде коменданта...в общем, вынюхивал он для нее все, что только мог. Она сбежала из Союза и следом выводит свои активы. Все просто, как апельсин.

-Если то, что я знаю об этой особе - правда, хоть бы на четверть...ничего простого там и близко нет, - задумчиво произнес маг. - И дело не только в ее силе, из-за которой никто не решился исполнить выписанную на нее Печать, пока она жила в Европе. Дело в опыте, который значит куда больше. Союзника менее надежного вы себе просто не могли пожелать, говорю откровенно...

-Я уже привык, - затянувшись, бросил Кат. - Так всегда бывает. Каждый второй раз нам приходится улыбаться и жать руку какой-то мрази, чтобы у нас появился хотя бы небольшой шанс кончить еще большую. И тому не будет ни конца, ни края. Никогда.

-Как вы только на своем месте еще держитесь только. С таким речами...

-С Божьей помощью, - палач выпустил дым. - Или потому, что Его это смешит...

-Или потому, что ничего другого попросту не умеете...

-Словно у вас иначе.

-Один-один, - устало улыбнулся Барр. - Ладно, идемте. Не хочу давать вашим людям лишний повод подумать, что мы все-таки пустили кровь один другому...

У дверей старого, обшарпанного здания - дверей хлипких, деревянных, запертых на огромный амбарный замок - стоят девять человек, он десятый. Он одет во что-то серое и мешковатое, что на одежду и вовсе не похоже - бирки за воротником скребут шею, рукава оказались чересчур коротки. В левой руке - грязный, потертый портфель с документами на имя никогда не существовавшего человека по имени Святослав Васильевич Королев - он отчаянно надеется на то, что ему не придется выговаривать это целиком, особенно отчество. В правой руке дешевая русская сигарета "Прима" - вкус у нее такой, словно всю пачку пару недель мариновали в кошачьей моче, но эта уже третья по счету. Калибр сигаретной гильзы навевает мысли об автоматных патронах. Ветер играется с волосами, бьет в лицо. Люди вокруг - сутулые, молчаливые. Здороваются тихо-тихо, иногда даже не поднимая голов, словно провинились все в чем-то. По-хорошему, надо бы подойти к кому-то, заговорить, а то и разговориться: как-никак, это те, в чью массу он должен влиться, с кем должен смешаться как можно сильнее, вместе с кем он должен примелькаться потом так, чтобы на него и вовсе бросили смотреть...

Надо, да только не выходит. Это чувство уже давно было с ним, обычно возвращаясь по ночам, и, разбудив его, заставляя до утра смотреть в темный или светлый потолок, а то и в открытое небо - зависит от того, где он в тот раз ночевал. Дело не только в кошмарах - это было еще раньше них. Дело в чем-то другом, но он знает, что с ним - только что что-то не так. Особенно "не так" для палача.

Уже не первый раз, уже даже и не десятый - он давно сбился со счета, сколько раз отправлялся, возможно, умирать за чьи-то интересы. Иногда, когда оно приходит в полную силу, кажется, что и отдать жизнь совсем просто, совсем не жалко - вот только никто не берет. Сейчас он точно не спит, но все вокруг - как сон тревожный и зыбкий. Он родился для борьбы, его для нее учили. Его имя говорит о многом - на языке тех же русских, как и на некоторых других, оно прямо говорит, кто он есть, для чего ему дали появиться на свет. Его родили для борьбы, он умеет и готов бороться...за что? За что? За чью-то власть - как ни крути, совсем не то, что за Бога или людей. За людей...а что люди? Он уже сражался за них. Он уже учился защищать их - их тела, души...их интересы, опять-таки. Не самое приятное занятие, если душой не кривить. Куда хуже - когда разницы уже не видно. Маги, люди...едкий дым никак не помогает, сколько его в себя не втяни. Если закрыть глаза, можно иногда увидеть себя как будто бы со стороны, себя и людей. Людей по ту сторону, людей по другую. Наверное, они все чем-то больны, интересно только, чем. Бешенство? Безумие? Нет ответа. Как помочь? Надо кого-то убивать. Кого? Поди разберись...

За ними прибывает огромная крытая машина с матовыми окнами. Те, кто выходят наружу, облачены в штатское, но палача не обманешь - ему достаточно глаз, движений. Все, что он в них читает, знакомо до боли. Этих людей тоже рвали собаками, они тоже ходили сквозь огонь, тоже привыкли давно к крови и смерти. Их тоже учили убивать - не так, как его, конечно, но тоже умело и спокойно. Худой человек в старых очках идет к собравшимся у дверей, быстро пересчитывает. Вглядывается в каждого. Сложно не спрятать что-то вроде Цепей - с этим давно уже должен был справиться состав, впитавшийся в его тело еще утром, состав, что не даст увидеть ничего, даже если эти очки далеко не простые. Сложно не это - сложно скрыть свой настоящий взгляд. Такой же, как и у них.

Их обыскивают - быстро и не особо тщательно: почти очевидно, что дальше таких обысков будет еще много. Подолгу вчитываются в документы каждого. Сложно не ждать, пока им надоест - терпению он давно приучен. Сложно пустить в глаза страх, когда тебя всю жизнь учили его из себя гнать. Сложно не улыбнуться в ответ, не дать узнать своего, не дать почуять убийцу.

Их заводят в грузовик - внутри стоит нечто вроде контейнера с креслами. Только успевают рассесться по местам, как его снаружи запирают на несколько замков. Щелчок за щелчком. Справа - Петр, он всего лишь будет готовить еду, напротив - Алексей, он всего лишь будет разбираться с электричеством. Эти руки, что не так давно держали сигарету - Кат Асколь, всего лишь палач, всего лишь чужак, прибывший сюда, чтобы выкрасть все необходимое для их уничтожения...

Машина трогается, машина рычит, резко срываясь с места. Контейнер с живым грузом трясет на плохой дороге, а в голове его трясутся так же мысли беспокойные. Этот город - прикрытие для "Огнива", "Огниво" - передовая Первой Площадки. Огромный торговый порт. Железнодорожные узлы. Военные эшелоны. Сколько их, сколько таких вот грузовиков, как тот, в котором трясутся они, словно рыба в бочке, сейчас мчится куда-то, сколько из них несет прочь от станции детали атомных бомб, алхимическую заразу, какие-нибудь вирусы для генетических войн? Не стоит об этом думать, а если уж совсем никак - лучше снова покурить. Лучше укрыть за дымом те мысли, лучше задавить их в зародыше. Лучше не думать, где его место. Он в числе тех, кто должен сражаться за людей, и это не так приятно, как кажется. Он в числе тех, кто должен сражаться за людей - как и те, кто его сейчас везет к станции, все ближе и ближе. Эта роль известна ему от и до и давно уже опротивела, но куда идти? К тем, сытым и наивным? К тем, кто так и не знает, что война никогда не кончается, что в открытых, людских, могут быть перемирия, но тайная идет всегда? Хорошо было бы, наверное. Те, кто готовы убивать людей сотнями, тысячами и говорить, что это ради них самих - несомненно, безумцы, как и те, кто хочет построить что-то из людей или на их костях. Вот только те, кто мирно живут и ничего не делают, чтобы так не случилось - безумцы ничуть не меньшие...

Отчаянно хочется курить. Но машина уже замедляет ход, а это значит лишь одно.

"Огниво" было уже близко.

Эхо шагов гуляло по пустой и холодной квартире. В открытое окно врывался ветер, вовсю используя возможность ударить его в спину. Запечатывающий охотник Робин Барр вошел в комнату, с трудом подавив желание оглянуться по сторонам. В этом не было ровным счетом никакой нужды - уследить за ним палачи и так не могли, а единственный из них, кого действительно стоило опасаться, был уже далеко. Слишком далеко, чтобы повлиять хоть на что-то.

-Я знал, что вы вернетесь.

-Да? И почему же?

Вода в банке была значительно светлее, чем вчера - да и голос, что оттуда исходил, был сейчас намного тише.

-Потому что мы оба маги. А достойный так зваться не стерпит, чтобы им кто-то столь бесцеремонно помыкал.

-Допустим. И что же с того? - медленно произнес Барр.

-Вы вернулись узнать, все ли я рассказал палачу, или оставил нечто и для вас. Для Ассоциации. Я угадал?

-Допустим, - повторил охотник. - Хотя...нет, я почти уверен, более чем уверен, что есть что-то, что вы предпочли утаить.

-Вы правы. Я сделал это по многим причинам. Одна из них - мне был нужен кто-то внутри станции. Кто-то, кто выведет меня наружу. А если бы я раскрыл палачу все до конца, то, возможно, проникновения бы и вовсе не состоялось. Вторую причину я вам уже назвал. Публика вроде него вызывает у меня лишь презрение. К тому же, Церковь может предложить мне только малую часть того, что я бы хотел. В отличие от вас. От Башни.

-Боюсь, я не уполномочен что-либо обещать...

-И тем не менее, вы это сделаете, - прозвенела банка. - Палач уже на пути ко мне, так что времени мало. Церковь может предложить мне безбедную жизнь в Штатах, но я бы хотел попытать счастья и у вас. Я бы хотел новую духовную землю взамен моей родной. Хорошую землю в Европе. Скажем, где-нибудь во Франции...

-Все зависит от сведений, которые вы приберегли для Башни, - прищурился Барр.

-О, они первосортные, - по ту сторону негромко рассмеялись. - И все для вас. Глава Ленинградского Клуба, первый секретарь его Директората, в настоящий момент находится в городе.

Интерлюдия 10. Пакт Базилевской-Хельденклингена

Утреннее солнце, не успев толком показаться, спешило хорошенько просушить старые камни на площади Испании. Уличные торговцы расставляли цветы, несколько ранних туристов уже разместились на Испанской лестнице, что вела к церкви Тринита-деи-Монти. Солнце, как и всегда в Риме, едва взойдя, уже буквально слепило - до боли яркое и оптимистичное.

С обитателями крупного старинного дома, чьи окна и небольшая терраса, заставленная цветочными горшками, выходили как раз на церковь, этим оптимизмом определенно следовало бы поделиться - если не солнцу, то хоть кому-нибудь еще: уж больно усталые и мрачные у них сейчас были лица. В просторной комнате на самом верхнем из этажей царил сейчас приятный полумрак. Августина Базилевская, расположившаяся в высоком резном кресле из темного дерева, меланхолично изучала то ли разложенные на столе пред ней элементы некой ветхой рукописи, то ли светло-янтарный цвет итальянского вина в высоком стакане. Скользнув взглядом по картине на стене слева - романтическому пейзажу древних времен, когда большую часть Рима занимали крыши и фрагменты крепостных стен - ведьма подняла его на человека, что сидел, повесив голову, в кресле напротив.

Таль Сойфер - бледная, осунувшаяся - прикрывала обритую голову взлохмаченным париком, а заплаканные, воспаленные глаза - очками с темными стеклами, что делали ее похожей на слепую. Руки ее теперь прятались за шелковыми перчатками - кто-то из старших рабов Сборщика успел вывести на них несколько замысловатых узоров при небольшой помощи со стороны кипящего масла. Ходила Таль с большим трудом, хромая на правую ногу - ту, что ей чуть было не раздробили, когда она посмела сопротивляться. Ее и без того нервные движения стали совсем дергаными - и, словно всего прочего было мало, она запоем начала курить.

-Я надеюсь, сегодня ты чувствуешь себя уже лучше? - холодно поинтересовалась графиня, не без удовлетворения заметив, как собеседница съеживается под ее взглядом, будто пытаясь стать единым целым с креслом. - Боюсь, у нас осталось не так уж много времени, чтобы тратить его попусту и дальше...

-Я...я готова, - робко произнесла Таль, качнув головой. - Ваши лекарства...очень, очень мне помогли. Я не знаю, как мне отблагодарить...за все, что вы для меня сделали...

-Не беспокойся на этот счет, - Августина едва заметно улыбнулась. - Я знаю, и как, и когда. Но для начала я бы хотела услышать твое мнение насчет наших новых друзей. Предельно откровенное.

Таль вновь замялась, закусив губу. Поерзав еще немного в своем кресле, она, наконец, решилась заговорить.

-Мне кажется, епископ Верт - не самый опасный из них. Пусть и самый крикливый.

-Верно, - удовлетворенно кивнула графиня. - Его весьма просто читать. Просто, но не скажу, чтобы очень приятно. С такими, как он, практически невозможно долго вести дела. Будешь вежлив - охамеет вконец, напомнишь, где его место - тотчас же полезет в бутылку...если бы у него не было ящика компромата на каждую церковную мышь в Риме, его тело давным-давно уже бы доедали черви. А вот два других...

-Отец Герхард...

-Да, его, к сожалению, никак нельзя упускать из виду, - задумчиво произнесла Августина. - Очень...многогранная личность, насколько я могу судить. Времена его ратных подвигов, конечно, уже давно минули, но здесь все-все помнят...ты знала, например, что по молодости его в одиночку отправили уничтожать целый апостольский клан? В те времена, если ему верить, он был абсолютно неуправляем, настоящий фанатик. Он провозился несколько месяцев и потратил на это дело целую прорву ресурсов, пытаясь сделать все идеально. Как он сам мне говорил, шансов не было, разумеется, никаких - даже если бы ему выдали небольшую армию. Потому пришлось подходить к делу творчески. Закончилось это самое творчество тем, что он остался без ноги...там, где любой другой, несомненно, расстался бы и с жизнью. С тех пор он немного пересмотрел свои взгляды...и вот тогда-то и стал становиться по-настоящему опасным. И со временем стал тем, кто разгромил австрийскую мерзость и множество других угроз, не принявших его всерьез.

-Я...я не совсем понимаю...

-Я навела определенные справки...в тех пределах, в которых могла успеть, конечно. Он окутан слухами, словно туманом, и далеко не самыми приятными. Его круг друзей отнюдь не включает в себя одни лишь печально известные магические семьи...нет, если верить тому, о чем шепчутся по углам, он водит близкие знакомства с тварями, от которых отвернулось бы и их Бюро.

-Вроде того Апостола?

-Гробовщик, сдается мне, далеко не самый страшный из контактов, которые отец Герхард может при необходимости поднять и пустить в дело. Поговаривают, что он нечестив, но это даже не четверть правды. А вот слухи, что на каждое уничтоженное им чудовище находятся два, которых он ставит себе на службу или обязывает каким-либо иным долгом...если его поставят во главе грядущей кампании, у нас могут возникнуть проблемы. Он умен, как и должно человеку его возраста. И не прочь выбрать что-то кроме прямой дороги, к которым так склонен наш епископ. Он, в отличие от Верта, имеет все шансы раскрыть правду раньше времени.

-Что же...что же делать? - слабым голосом спросила Таль.

-Любой ценой добиться того, чтобы кампанию доверили Верту, - пожала плечами ведьма. - Правда, как это сделать, я пока еще не знаю. Нужно рассмотреть все имеющиеся варианты. Нужно получше узнать епископа...нет, скорее тех, кто тверже других стоит на его пути. Этим я займусь позже, а пока что решим нашу самую острую во всех смыслах проблему. Ее имя ты прекрасно знаешь.

-Леопольд... - робко произнесла Таль.

-Последний настоящий Асколь, - вздохнула графиня, позволив себе, наконец, отпить из бокала. - Тебе известно, что это означает?

-Это не было фамилией, - совсем тихо проговорила Таль, поправив сползающий с головы парик. - Когда-то...

-Да, все так. Просто-напросто название старого городка. Очень старого - его заложили италийские племена задолго до основания Рима, - Августина чуть помолчала, будто бы собираясь с мыслями. - Именно там впервые возвестил о себе их оставшийся безымянным основатель...

-Вы так много знаете об этом роде...

-Кто не знает Асколей? Кое-какие сказки о них доходили даже до нашей глуши, - усмехнулась графиня. - Их корни - старая, давно уже всеми позабытая секта бывших римских воинов, что, как считается, были вдохновлены видениями архангела Михаила. Они, равно как и их потомки, оставили после себя, к сожалению, в основном устные предания, но те весьма бережно передавались из поколения в поколение...

Таль молчала, опасаясь перебивать ведьму.

-Они ждали Второго пришествия и считали, что Церковь к нему совершенно не готова, в то время как сами всерьез вооружались во всех смыслах к последней битве. Предтечи их современных палачей и экзорцистов, эти люди были теми, к кому обращались за помощью против демонов и вампиров. А также против нашего брата, если тот заходил слишком далеко. Секта продержалась, как говорят, аж до середины одиннадцатого века, когда же начался разгул разнообразных ересей, чье-то терпение, видимо, лопнуло...

-И пришел безымянный, - тихо произнесла Таль. - Первый из рода судей.

-И ангел обратился ко мне, говоря, многие - дети дракона, древнего змия, дети Сатаны, и они среди вас. И говорю вам, слугам Христовым, что Парусия близко, что вскоре наступит. По-прежнему сильными они растут, и число их множится, и раны они на земле, а мы бальзам для тех ран. И мы должны судить, и мы должны прощать. И тогда земля будет готова и мы, судившие, сами будем судимы... - прикрыв глаза, медленно, не без труда вспоминая слова, проговорила Августина. - "Завет свечи и меча", так они это называют. Единственный раз этот текст переводили - на английский, в конце восемнадцатого века, с огромным количеством неточностей и сокращений. У меня когда-то была копия того перевода. Оригинал, насколько мне известно, может получить на руки только член семьи...

-Строгие правила...

-Лишь потому они все еще существуют. Семья Асколь век за веком воспитывала инквизиторов и палачей, мастеров сложнейших Таинств, убийц вампиров, демонов и магов... - графиня мрачно взглянула в бокал. - Крови, что пролили они или их многочисленные пешки за все время существования рода хватит на новый океан. Их слава бежит впереди и убирает с дороги семьи всех мало-мальски здравомыслящих существ. Если то, что говорят о главах рода - правда...боюсь, чтобы сладить с Леопольдом, нам нужно было бы собрать под своими знаменами как минимум четверть "красного списка".

-Четверть? - с ужасом выдохнула Таль.

-И того бы, боюсь, не хватило.

Молчание угрожало затянуться - страх, отпечатавшийся на лице Таль, никак не мог с него сбежать.

-Ты ведь помнишь еще Летичева? - выждав где-то с минуту, проговорила Августина. - Незадолго до своей смерти мальчишка совершенно распоясался. Срывал все сроки, пугал почем зря моих людей...в один день почти напросился на кровь.

-И что же?

-В запале он попытался разглядеть уже мою смерть, чтобы просчитать свои шансы, но его обычно точные видения в тот раз оказались чересчур образными, что было для него не очень-то характерно, - спокойно произнесла графиня. - Тогда он все-таки пошел на попятную, но, как обычно, попытался скрыть это за пустой бравадой. Сказал, что у меня нет шансов пред этим. В одиночку - ни у кого из нас нет.

-Что он видел?

-Ослепительный свет или пламя. Бесцветное пламя, - после недолгого молчания произнесла, наконец, Августина. - Старика и кошку.

Таль вжалась в кресло еще сильнее.

-Я уже видела его зверя. Я видела, что так умело прячется под кошачьей шкурой...но со зверем, хоть и не без труда, все-таки можно сладить. Со зверем, но не с тем, из чего исходило то пламя. Если легенды не врут, то я знаю, что это могло бы быть, - голос ведьмы стал жестким, холодным. - И если это именно оно, то и я, и наш горе-пророк, и все остальные - для него не более чем легкая закуска. Если легенды не врут...если тот клинок и правда существует...

-Что...что же мы будем делать?

-Прежде всего, отставим бесполезную панику, - улыбнулась Августина. - Как я уже сказала, времени у меня было предостаточно. Решение найдено, Таль. И ты - его часть.

Если бы Таль Сойфер могла удивиться еще сильнее, она бы, несомненно, так и сделала - вот только каббалистка и без того уже находилась на грани обморока.

-Я? - охнула она, вскочив на ноги и тут же скривившись от боли. - Но я ведь...я ведь...да кто я такая? Что я могу против того, с кем, простите за грубость, не смогли бы, возможно, совладать и вы сами...

-Ты можешь воплотить для меня вот это, - графиня осторожно подтолкнула бумаги к краю стола. - Взгляни, пожалуйста, на эти документы. Я думаю, нет, я почти уверена, что многие из них покажутся тебе занятными...

Таль, хромая, подошла к столу, с великой осторожностью взяв в руки один листок. Стащив очки и спрятав в карман, заскользила взглядом по торопливо выведенным строкам на иврите. С каждой следующей строкой ее раскрасневшиеся глаза расширялись все сильнее.

-Это...это же...

-Да, - улыбка графини стала заметнее. - Ты, Таль, имеешь честь держать в руках последние уцелевшие записи Циона Юфита. Единственные уцелевшие страницы из "Истинного пути змеи".

-Но...но ведь все, чем он владел...еще в самом начале века... - листок дрожал в руках Таль, рискуя раскрошиться в пыль, если она сожмет его хоть чуточку сильнее.

-В 1902-ом году, если быть точным, - наслаждаясь полученным эффектом, произнесла Августина. - Я прекрасно все помню. В конце концов, тому приговору без моего разрешения ход бы не дали.

-Истинный...истинный путь змеи... - Таль трясло. - С этим...с этим я...мы...

-Скажи мне, Таль, - ведьма резко посерьезнела. - Ты смогла бы воплотить ритуал на основе одних этих обрывков?

-Смогла бы...я... - перебирая листы дрожащими руками, каббалистка бормотала, буквально захлебываясь словами. - Так...погодите...погодите...тут не хватает страницы, а вот здесь все пережжено, но в целом...да, думаю, я бы могла, вот только...

-Вот только что? - тотчас же нахмурилась графиня.

-Нам...погодите... - нервно проглядев еще несколько листов, Таль затравленно взглянула на ведьму. - Нам понадобятся...жертвы. Человеческие.

-В каком количестве?

-Так...дайте мне подумать... - Таль в очередной раз погрузилась в чтение. - Ход, Гвура и Бина потребуют нечто, соответствующее Строгости...это, конечно, несколько грубовато, но нам бы, думаю, сошли любые воины...солдаты, боевики, если угодно...

-Дальше.

-Нецах, Хесед и Хохма... - Таль закусила губу. - Милосердие. Думаете, получится наскрести во всем Риме хотя бы трех праведников?

-Тебе придется постараться, - пожала плечами ведьма. - Что у нас дальше?

-Малхут, Йесод, Тиферет и, наконец, Кетер...мне нужно подумать, но думаю, что возможно интерпретировать Нежность, взяв в качестве материала простых обывателей...

-Это возможно?

-Я не знаю, - всплеснула руками Таль. - Мне нужна как минимум пара недель, чтобы подготовиться и основательно все...

-Даю тебе одну. Если по ее исходу у меня на столе не будет конкретных выкладок, я буду очень тобою огорчена, Таль. Возможно, подумаю о том, чтобы вернуть тебя в добрые руки Бюро.

-Недели мне хватит, - резко тряхнула головой каббалистка. - Все будет сделано. Все будет...позвольте спросить?

-Я внимательно слушаю.

-Это ведь...Цион Юфит не просто так поплатился за это жизнью...это, не побоюсь так выразиться, практически прямая дорожка к Истоку...и вы...вы отдаете ее...мне?

-Суровые времена требуют суровых мер. А иногда они требуют и некоторой щедрости, - холодно произнесла ведьма. - Я отдаю это тебе, Таль, лишь по двум причинам. Мне нужно нечто, что повергнет Леопольда, если я сама не смогу то сделать...

-А вторая?

-Пути, которым ступает ваше племя, мне не подойдут в любом случае, - Августина пожала плечами. - Оно твое, Таль. Целиком и полностью. Ты верно мне служила все эти годы, больше того - ты пострадала за меня...было бы по меньшей мере несправедливо не вознаградить тебя за все эти муки.

До этой минуты Таль Сойфер еще как-то держалась - но с последними словами Августины силы ее оставили. Выпустив листок из рук и рухнув в свое кресло, каббалистска зарыдала почти в голос, уткнувшись лицом в ладони. Когда ее вырвали из филиала ада, что именовался Похоронным Бюро, когда она предстала пред очами Стальной ведьмы, она была готова к смерти и боли - и тому было множество причин. Она предала. Она рассказала все еще до того, как к ней кто-то прикоснулся. Она сдала всех, кого знала и раскрыла все секреты, как свои, так и чужие. Смерть была бы милостью по сравнению с тем, чего она ожидала от графини в качестве расплаты за недостойную мага трусость и неверность, но теперь из ее глаз струились слезы облегчения, какое может испытать лишь тот, кто стоял на самом краю. Облегчения и благодарности.

-Я...я...не подведу вас... - сквозь рыдания, прохрипела Таль. - Я...я обещаю...

-Я знаю, Таль, - мягким, успокаивающим тоном сказала графиня. - Не плачь. Слезы не для нас, Таль, слезы не для магов. И уж точно не для тех из них, кто вскоре поднимется на ступень выше.

Таль Сойфер с трудом понимала обращенные к ней слова. Все еще сложно было поверить, что это не сон. Все еще сложно было поверить...

Неужели то, что ей годами рассказывали, было ложью? Неужели Стальная ведьма действительно стала ныне столь милосердна?

В просторном кабинете с темными стенами и гладким, отлакированным до блеска полом, царила невероятная духота - за то стоило сказать спасибо затворенным окнам, табачному дыму и длившейся уже больше трех часов дискуссии. Последняя со всеми на то основаниями могла уже считаться жаркой - и ее участники время от времени были вынуждены покидать помещение, чтобы отдышаться в темноте и прохладе коридора, чтобы привести в порядок себя и свои мысли. Сейчас, три минуты спустя после объявления очередного перерыва, двери и окна были, наконец, распахнуты, позволяя воздуху пусть и постепенно, но все-таки сменяться более чистым.

-Свежая рыба есть? - мрачно произнес Татарьев, смерив взглядом подошедшего к нему худенького человека из обслуги, что принимал заказы относительно скорого обеда.

-Боюсь, что нет, сэр, - как мог вежливо, ответил тот.

-А яйца свежие?

-Да.

-Давайте. И принесите сигары. Гаванские.

-Попробуйте ямайские, они тоже недурны, - бросил со своего места Верт, которого жара вынудила не только расстегнуть воротник, но и постоянно промокать вспотевшее лицо платком.

-Спасибо, я не беру продукцию марионеток империализма, - сморщился Татарьев.

-Только марионеток коммунизма, да? - скривился в ответ епископ.

Герхард Хельденклинген в ответ на приближение худосочного человечка лишь устало отмахнулся - ему сейчас было совсем не до еды, более того, он сомневался, что до вечера в горло полез бы хоть один кусок. Головная боль - тупая и зудящая - началась еще на первом часу переговоров, и даже пара таблеток, которые он заставил себя выпить на часу втором, ситуацию не исправили. Старый палач не пытался себя обманывать: на его счету было множество успешных переговоров, но большинство из них стали таковыми лишь потому, что стороны хотя бы пытались. Здесь и сейчас же, за этим самым столом, творилось нечто невообразимое: без Леопольда и Стальной ведьмы, которые опаздывали уже на несколько часов, ему приходилось заниматься только и исключительно одним - не давать остальным участникам встречи вцепиться в глотки друг другу.

-В который раз говорю, весь план вашей кампании - абсолютная чушь, - рычал Татарьев. - "Атропа" концентрирует на острове такие силы, что вы и близко к нему не подберетесь, мало того - они одним звонком смогут привлечь себе на помощь сколько угодно подкреплений с большой земли. Вы втравите мир в Третью мировую...

-Словно у нас есть иные варианты получить терминал! - шипел в ответ епископ - его раскрасневшаяся физиономия напоминала Герхарду перезрелый помидор.

-Да, есть, если вы, наконец, разлепите глаза, чтобы их рассмотреть, - зло произнес Татарьев. - Нашей целью должен стать не Клуб, а его так называемый первый секретарь, Кай! Взяв Кая и выведя его на чистую воду, показав, что он на самом деле готовит, мы смогли бы договориться со Щепкиным...

-Договориться? С ним? - рявкнул Юлиан. - Ваш Щепкин - дегенерат и атеист! Не вижу ни одной причины, по которой мы не должны надавать по рукам этому вшивому...

С другого конца стола донесся зычный храп - Никколо Фортебраччо Первый давно и бессовестно спал, накрывшись своей огромной шляпой. Помассировав виски пальцами - не особо помогло ни от боли, ни от сопутствующих ей мыслей - Герхард покосился на Верта: епископ продолжал рыться в разложенных перед ним бумагах.

-Я удивлен, что вы вообще смогли удержать терминал под контролем, - фыркнул Верт. - Двадцать Второй, видимо, совсем выжил из ума, раз решил вам помочь...

-Там и без него хватает заслуживающих внимания фигур, - сухо произнес Герхард, решив все-таки влезть в перепалку. - Например, столь хорошо теперь известная нам Стальная ведьма. Если в числе членов Клуба достаточно таких, как она, лобовая атака действительно обернется кровавой бойней для всех, кого мы пошлем...

-Только не говорите, что эта русская старуха вас так напугала, - желчно рассмеялся епископ. - Я уж думал, вы повыше того, чтобы верить слухам.

-Я видел нечто большее, чем просто слухи. Я видел ее в деле, - покачал головой старый палач. - И уж поверьте, там много кому хватит...

-Чушь, - отрубил Верт. - Пыль в глаза и не более того, а вы, Герхард, позволили этой пыли себе напустить полный череп.

-И тем не менее, наш русский друг говорит правду, - спокойно ответил палач. - Нам следует направить все свои силы против Кая, против того, чтобы вывести организацию, чье руководство было им обмануто, из-под его контроля...

-Хватит, - выдохнул Юлиан. - Я не желаю больше слушать россказни про этого вашего Кая. У страха глаза велики. Весь этот их распроклятый...Клуб, скажу откровенно...русские много болтают, но мало понимают. Было бы глупо думать, что эта кучка необразованных крестьян хоть с чем-то разберется лучше нас. Я никого не хочу обидеть, - епископ покосился на Татарьева. - Но мы все знаем, на что способен средний комми. Господи, да вы сами посмотрите - те же нацисты их столько перебили, а они все еще не угомонились...

Пока звучал ответ Татарьева, Герхарду оставалось лишь радоваться, что епископ не понимает русской речи - в противном случае все бы непременно кончилось дракой, которую ему, с его старыми ногами, пришлось бы разнимать. Никколо снова окатил помещение зычным храпом - и на последних его кошмарных нотах звякнул стоящий рядом с палачом телефон. Живо схватив трубку, Герхард с невероятным облегчением вслушался в голос Леопольда - в том не чувствовалось даже тени извинений за свое опоздание на встречу.

-Я внизу. Хотелось бы поговорить с вами лично, - произнес Асколь вместо приветствия. - Спускайтесь.

Мысленно возблагодарив Господа за избавление, пусть и временное, от этих мук, Герхард поднялся из-за стола.

-Кто из них прибыл? - проворчал Верт.

-Он, - просто ответил палач. - Я встречу.

-Не задерживайтесь, прошу вас, - тихо бросил Герхарду Татарьев на русском. - А то, боюсь, я не совладаю с собой и все-таки задушу эту свинью.

Герхард промолчал. Как в ответ на слова, так и на вывалившийся из кармана Татарьева спичечный коробок, в котором оказалась спрятана миниатюрная фотокамера. Он уже слишком устал для подобных вещей.

Вниз по лестнице палач спустился со всей возможной для его возраста быстротой - трость звонко отстукивала по массивным ступеням. За дверьми его ждал не только солнечный свет и свежий воздух, но и классический автомобиль с затемненными стеклами, из которого уже выбирался вновь прибывший.

-А вы приоделись, - хмыкнул себе под нос Герхард.

Старый палач почти не преувеличивал - публичный облик Леопольда, пусть и не таил в себе ровным счетом никаких излишеств, все-таки делал его совершенно другим человеком. Глава рода Асколь был теперь коротко подстрижен и чисто выбрит, маски для ингаляций на лице также не наблюдалось. Бесформенный серый балахон и пояс с мечом сменились плотным черным костюмом безупречного покроя, белой шелковой рубашкой, темными ботинками из тонкой кожи и простыми серебряными запонками. Герхард знал, что если кто-нибудь захочет сейчас проверить документы этого человека, то обнаружит лишь то, что последний занимает крайне высокий пост в Конгрегации богослужения и дисциплины таинств. Вот только подобная мысль никому бы и в голову не пришла: одного взгляда в синий хрусталь круглых очков - единственную деталь, что всегда оставалась в облике Леопольда неизменной - было обычно достаточно, чтобы любые вопросы расхотелось задавать.

-Что вас задержало? - приблизившись, поинтересовался Герхард. - Я с трудом их сдерживаю. Двое лезут на стены, а один уже битый час как дрыхнет...

-Пришла пара любопытных шифровок, - невозмутимо ответил Асколь. - Одна, например, из Союза. Сильвестра подтвердила - группа "Догма" вышла на цель и начала работу. Пока все идет гладко.

-Рад то слышать. Я-то, грешным делом, решил по вашему костюму и отсутствию Стальной ведьмы, что вы только что со свадьбы, - не удержался от колкости палач.

-В одном вы правы - ведьма действительно послужила причиной моей задержки, - спокойно произнес Леопольд. - Я ждал прибытия посылки от моего контакта в Тайном Синоде, вернее, в том, что от него осталось к нашим дням...и, получив ту сегодня утром, не смог совладать с искушением немного полистать свой заказ. Нет, вопросы приберегите на потом, хотя бы до того момента, как мы войдем внутрь. Как там епископ?

-Haette jemand doch mir gesagt, der Mensch namens Julian Wert sei so ein wertloser Arschloch, wuerde ich viel lachen, - проворчал Герхард, открывая дверь. - Jetzt aber sehe ich, dass es wahr ist (1).

-Пока что с этим всем придется смириться, - вздохнул Леопольд. - Без него нам все еще будет сложно обойтись.

-А учитывая, что Верт уже посвящен в дело, вывести его из оного мы сможем только одновременно с выводом из мира живых, - сухо произнес Герхард. - Ну так что там у вас за посылка? Перерыв еще длится, минут двадцать у нас, я думаю, есть...

-Я попросил найти хоть что-нибудь касательно нашей...союзницы, - Леопольд, затворив за собой дверь, прошествовал мимо лестницы, опустившись на небольшую скамеечку - и вытянул из кармана нечто, упакованное в мятую оберточную бумагу. - И ее рода, разумеется.

-Стоило лезть так далеко? Контакты в Ассоциации...

-Ассоциации очень часто плевать на то, что происходит так далеко от ее земель, - покачал головой Асколь, шелестя бумагой. - К тому же, меня интересовали вещи вполне конкретные, а с конкретикой у них тоже частенько бывают проблемы...

Под оберткой пряталась небольшая истрепанная книжица - ее обложку, казалось, уже успели и погрызть, и пожечь, и потоптаться по ней ногами. С осторожностью перевернув несколько ставших невероятно хрупкими от времени страничек, Леопольд остановился на одной, легонько постучав по ней пальцем.

-Volkhvy pervozvannyye i ikh otrody... - Леопольд на несколько секунд умолк, будто бы собираясь с мыслями. - Удружил, ничего не скажешь...помяните мое слово, если отец Димитрий сюда когда-нибудь высунет нос, я его самого за перевод засажу...

-Можете пересказать своими словами, - хмыкнул Герхард. - Ломать глаза и разум о древнерусский у нас сейчас и правда маловато времени. Я так понимаю, название...

-Книга эта о тех магах, к кому в первую очередь обращались за помощью, когда становилось совсем уж невмоготу, - проговорил Асколь. - Обладавших либо выходящей за определенные рамки силой, либо определенным авторитетом...либо просто о тех, кого первым делом стоило подозревать, случись по-настоящему серьезная беда. Ну и их семьи тут расписали, как могли. Не стесняясь. В красках...

-А вот здесь зачем-то строчку пустую оставили, - заметил палач. - И миниатюра со страницы словно вымарана...

-Кто-то явно не желал такой популярности, - пожал плечами Леопольд, осторожно перелистывая старницы. - Типичные чары для удаления информации, пусть и довольно сильные...была бы необходимость - отдал бы эксперту на восстановление...но нам сейчас совсем не до этих древних скромников. Вот, пожалуйста...предки Стальной ведьмы, зачинатели ее рода.

Герхард пригляделся к первым строкам - греческие буквы, использованные в начале очередной главы, складывались в тщательно выписанное Βασιλiσκος Τζιμισκnς.

-Архонт-таинник Василиск Цимисхий, он жа Безотчий... - медленно, тщательно выговаривая каждое слово, произнес Леопольд. - Тиран, погубитель, умольстьць, властолюбец тревеликий...произгнану быти изо Царьграда...

-Можно и своими словами, - вставил Герхард. - Время все равно поджимает.

-Как угодно, - с заметным облегчением вздохнул Леопольд. - Говоря кратко, основателем ее рода по мужской линии считается некий маг огромной силы, которого, насколько я могу судить, вышвырнули из византийской столицы после неудачной попытки переворота...

-Этот тип мне уже нравится, - хмыкнул палач.

-...насколько я могу судить, дело было в самом конце XI века...после многолетних скитаний наш герой наткнулся на...вот, взгляните сами, - Леопольд перевернул страничку. - Здесь я, признаюсь, еще не успел толком перевести...

Старинная миниатюра, выполненная на следующей странице с невероятным тщанием, изображала двух существ на фоне темного леса. В одном можно было без труда узнать человека - то была высокая фигура в роскошных одеяниях, второе же словно исполнил совершенно другой художник. Почти сплошь залитая черным и будто бы небрежная, эта фигура была даже изображена в профиль, словно для того, чтобы читатель не встретился с ней взглядом. Оба существа тянулись друг к другу: один простирал залитую светом длань, а вторая - в фигуре, пусть и не без труда, но угадывались женские очертания - тянула вперед объятую тьмой костлявую руку, что кончалась длинным кривым когтем.

-Это...то, что он встретил, оказалось как минимум равно ему по силе, - проговорил Леопольд. - Без точного перевода сложно сказать, о чем конкретно идет речь, но, похоже, не о чертовой крови. По обрывкам, которые я успел разобрать в дороге, можно сделать некоторые выводы...предполагаю, нечто, имеющее отношение к Гекате в одном из ее тамошних воплощений...нечто, посвященное ей еще до рождения и налитое магией по самое горлышко. Человеком оно во всяком случае точно не могло бы считаться.

-И от их союза...

-По всей видимости, - кивнул Леопольд. - Ведовских родов, подобных этому, настоящих, я имею в виду, осталось ничтожно мало. Вот так, сходу, я бы смог припомнить разве что Ллинос, что в Ирландии...

-Они уничтожены, причем сравнительно недавно, - подал голос Герхард. - Во всяком случае, до меня доходили именно такие слухи.

-Пусть так, - не стал спорить Асколь. - Мы сейчас в любом случае ведем речь о Базилевских. А они, эти "царьки", представляют весьма серьезную угрозу. Можете мне не повторять в который раз о том, что видели во время операции в Союзе - я знаю, что вы не стали бы преувеличивать что-либо попусту, равно как и врать мне без повода. Я, в свою очередь, запросил, как вы можете видеть, наиболее древние источники...и успел также ознакомиться, пусть и верхами, с теми, что посовременней.

-И какие же выводы?

-Силы им всегда хватало, что и понятно, - вздохнул Леопольд. - Помимо доступных записей о самой Стальной ведьме, я ознакомился с материалами на ее отца...вряд ли это сойдет за твердую теорию, но похоже, критериев для отбора мужей у них из поколения в поколение два - иметь чудовищную магическую силу и быть законченным выродком.

-Иначе говоря, настоящим магом старых традиций, - криво улыбнулся палач. - Кем-то, кто смог бы воспитать очередную ведьму в "правильном" духе.

-Наша общая знакомая в этом отношении настоящий шедевр. Ее обучили, не побоюсь заметить, даже слишком хорошо, - Леопольд осторожно закрыл книжицу. - Во всяком случае, если слухи о том, что с отцом она сама и расправилась, правдивы. Она невероятно быстро вошла в полную силу. И с годами ничего не растеряла, а только приобрела. Не самый простой противник...

-Вы уже имели дела с представителями ведовских родов?

-Нечасто, но случалось, - кивнул Леопольд. - Не самая приятная публика, но я все еще дышу и хожу, как можете видеть, так что...а вам доводилось иметь дело с кем-нибудь подобной силы? Подобного возраста?

-Вы же знаете, что да, - Герхард помрачнел на глазах. - Пожиратель. Immer noch sehe ich die Missgeburt in Albtraeumen (2).

-Я и забыл... - немного помолчав, произнес Асколь. - Как его звали, не напомните?

Лицо Герхарда застыло, равно как и его взгляд. С силой сжав трость, он помолчал еще несколько минут, прежде чем, наконец, сухо заговорил:

-Похамба. Адетоканбо Похамба, - выдохнул палач. - Или Адальберт Майер, если хотите - так звали первого европейского мага, которого он поглотил...

Молчание, похоже, отчаянно хотело затянуться - по одному только взгляду Герхарда было видно, что данная тема дается старому палачу с огромным трудом. Впрочем, он довольно быстро смог справиться с собой - в этот момент лицо его снова стало непроницаемым.

-Меня отослали в Африку практически сразу после дела с австрийцами, - глухо произнес Герхард. - Поначалу можно было подумать, что в качестве поощрения - дело-то выглядело дьявольски простым...как же, найти и вернуть домой нескольких заблудившихся магов... - палач устало вздохнул. - Но это была западня. Хорошо продуманная, спланированная месть. Все-таки не все австрийские ниточки в Церкви мне удалось тогда оборвать...

-Сколько ему было?

-Двести, может и больше...не знаю. Он определенно был старше Стальной ведьмы - как-никак, первые упоминания о нем шли с начала колонизации региона. Он был старше. И сильнее. Ее магия - та еще седая древность, никто не спорит, но Похамба...нет, то, чем он владел, было силой и вовсе первобытной, - Герхард поморщился. - Он делал Тайные Знаки из живых людей, пожирал тела магов вместе с Метками, усваивая их все без каких-либо проблем. Похамба без малейшего стеснения насиловал современные магические системы, при том даже не зная толком, что они собой представляют...если вообще задумывался об их существовании, в чем я, признаться, сомневаюсь. Я бы не смог убрать его одной только силой, мало кто бы смог, будем откровенны. Я, конечно, пытался привлечь к делу похоронку, но...вы сами понимаете, никто бы меня туда не отослал, если бы не подготовил все заранее.

-Запрос, конечно, так и не был удовлетворен.

-Особой надежды и не было. Можно, конечно, было просто бежать...но последствия ударили бы по всему региону, если не хуже. Похамба стремительно набирал мощь, некоторые слабые маги, что не оказались у него на обеденном столе сразу, были им переделаны, пересобраны заново, если угодно, и теперь работали на него, разыскивая новые источники силы. Кое-кто уже действовал и за рубежом, возвращаясь с добычей. Риск был чудовищен, он мог в любой момент сменить личину, как уже делал не раз. Если бы он продолжил...питаться, его бы вовсе стало невозможно остановить. Мы и так опоздали как минимум на век... - палач снова сжал свою трость, словно пытался ту раскрошить. - Я сделал все, что мог. Собрал те крохи, что были приписаны к местной христианской миссии. Голов тридцать рыцарей да один начинающий палач...

-Вам следовало связаться с нами, - покачал головой Леопольд. - Стоило хотя бы попытаться то сделать.

-Он накинул чары на добрую четверть региона, - огрызнулся палач. - Завернул все настолько плотным коконом, что отказали все приборы сложнее авторучки. Я не горжусь тем, что тогда сделал, но это был единственный шанс, который у нас был. Похамба уже вел на нас целое войско. Мы бы все погибли бесцельно, не оставь я тогда я ему приманку. Все, кто был тогда со мной, и многие другие после нас пошли бы ему на прокорм, если бы я тогда не подбросил ему отравленную добычу...

В этот раз Леопольд промолчал, очевидно, решив дать палачу договорить.

-Да, я оставил часть из них умирать, прикрывая наш отход. Я оставил их с медленным ядом в телах, потому что знал - он не устоит пред соблазном отведать плоти новых гостей. Только так у нас, тех, кто остался, мог появиться шанс, шанс пробиться в его дворец...

-Расчет в итоге оказался верным?

-Да, - сухо ответил Герхард. - Защита ослабла уже через сутки - конечно, того, что я сделал, не хватило, чтобы свалить выродка, но по крайней мере еще целый день и целую ночь он занимался только собой и не поддерживал ту сеть, что накинул на эти земли. За эту ночь я с оставшимися силами и взял его логово.

Взгляд старого палача словно остекленел - речь же стала монотонной и глухой.

-Знаете, Леопольд, я до сих пор помню все это. Каждую комнату, что мы прошли. Каждый зал. Те огромные печи с решетками. Те стонущие штуки, в которых я иногда узнавал пропавших людей. Ванны, эти огромные ванны, залитые до краев жиром, загустевшей кровью и... - палача передернуло. - Знаете, что было хуже всего? Запах. Этот запах, эта жара под сорок...и мухи, что были везде, сотни, тысячи мух... - Герхард перевел дыхание. - Когда все кончилось, я все пытался отскрести от себя эту вонь, я намыливал каждый клочок кожи, наверное, с десяток раз, но мне все казалось, что она никак не уходит, что она проникла до самых костей...

-Вы все сделали верно. В тех условиях лучшего результата добиться было просто невозможно, - спокойно произнес Асколь. - Вы ведь сами это знаете.

-Знаю. И все равно...пятерых из тех, кто дошел до его покоев, мне пришлось казнить лично. Они совершенно спятили от увиденного, понимаете, они о том почти умоляли... - палач скрипнул зубами. - Мы бы не победили, даже с ядом, даже спалив его логово...мы бы ни за что не победили, если бы у жирного ублюдка в тот момент не разыгралось застарелое психическое расстройство. Думается, моя отрава его и подстегнула, - Герхард злобно усмехнулся. - Пока выродок решал, кто же он на самом деле - Похамба или один из тех магов, что он когда-то поел, мы смогли найти и окончательно расчленить ту примитивную систему, что питала его чары. Я все еще помню, как выли и истекали кровью те тотемы, что мы разнесли по щепочке, помню, как взлетел на воздух сам дворец. Дальше...дальше было уже проще, - тяжело вздохнул он. - Я оставил выживших с наказом сжечь все дотла, и пустился за Похамбой. Гнал эту проклятую гориллу до самого Парагвая, молясь только об одном - чтобы он не вспомнил толком, кто такой на самом деле и на что способен...

-Я сожалею, что вновь заставил вас пережить этот кошмар, Герхард, но, думаю, теперь вы куда как лучше поймете, о чем я хочу повести речь. А говорили мы, кажется, о Стальной ведьме.

-Точнее, об опасности, что от нее исходит, - прищурился палач. - И, насколько я вас понимаю, вы готовите все необходимое для превентивного удара.

-В чем разница? - вдруг резко спросил Асколь.

-Что, прошу прощения...

-В чем разница? - уже тише повторил Леопольд. - Взгляните сами, Герхард, взгляните и подумайте. По одну сторону пусть у нас станет полуграмотный людоед, озабоченный только тем, чтобы набить свое брюхо человечиной и присовокупить к своей коллекции новые Метки, бесноватое животное, единственное устремление которого в жизни - увеличивать свою силу и власть до бесконечности. По другую же поставим Стальную ведьму со всем, что у нее есть. С принадлежностью к древнему дворянскому роду, превосходным образованием, знанием множества языков и наук, как магических, так и людских, существо, чей опыт и ум было бы опрометчиво недооценивать. Казалось бы, пропасть между ними непреодолима, как и должно быть, когда речь идет о человеке почти первобытном и ком-то, вроде графини. Но так ли это? Что у вашего Похамбы, что у ведьмы нет никаких принципов и норм, кроме тех, которые они сами возведут для себя. Если что-то отвечает их интересам - оба так и поступают, и совершенно не важно, идет ли речь об убийстве или чем-то неизмеримо худшем. Они оба пишут свои правила и меняют их, как только возникает нужда. А что до целей, устремлений...вам процитировать еще раз девиз рода Базилевских, или вы и без того поняли, к чему я веду?

-Не слишком ли строго? - не удержался Герхард. - Пока что ее сиятельство все еще с нами заодно...

-Лишь до той поры, пока мы будем ей нужны, - пожал плечами Леопольд. - Она предавала уже не раз, вы сами то прекрасно знаете. Мое мнение насчет предателей...что ж, за меня уже все давно сказал Данте. Eperche tu piu volentier mi rade le nvetrieate lagrime dal volto, sappie che, tosto che l`anima trade come fec `io, il corpo suo l`e tolto da un demonio, che poscia il governa mentre che `l tempo suo tutto sia volto (3)...- Асколь поправил очки. - А очищать мир от присутствия демонов - наша прямая обязанность, вы же знаете. Я не нарушу соглашения первым, если вас это волнует, но если...нет, как только это сделает Стальная ведьма, я приду за ней. И буду судить.

Когда двери распахнулись, несильно ударившись о стену, Татарьев, успевший уже задремать, что не подскочил на своем месте. Поначалу тот факт, что он не был приглашен на финальный этап совещания, почти оскорбил бывшего агента Клуба, но уже через полтора часа он успел оценить то, как ему повезло, по достоинству: еще нескольких часов утомительных споров без всякой возможности прерваться Татарьев бы точно не вынес. Всего дело заняло три с лишним часа - начали они сразу, как графиня соизволила, наконец, явиться - и сейчас он, продирая глаза, наблюдал, как в коридор по очереди вываливаются участники переговоров.

Первыми шли ведьма и вызволенная по ее приказу из неволи каббалистка - говорили они мало того, что тихо, так еще и на французском: Татарьеву оставалось лишь вычленять из речи те обрывки, которые он мог бы хоть как-то усвоить.

-...готово не позднее, чем через неделю. Никакого доверия им и быть не...

Обе женщины прошли мимо, не удостоив его и взгляда. Небольшая, всего лишь в пару минут длиной, пауза - и в дверях показался Леопольд, сопровождаемый каким-то высоким человеком, что скрывал лицо за плотным капюшоном. Эти говорили уже по-итальянски, в результате чего Татарьеву снова достались лишь жалкие крохи - как, впрочем, и радость, что он успел, когда было время, нахвататься верхами из столь многих языков.

-...позвонишь в крепость и передашь мой пароль. Передашь, чтобы немедленно распечатали для меня Декалог и Первые Ключи. Заедешь за ними лично, на все у тебя меньше недели, так что...

-А Кат...

-Твой брат делает свое дело. Не стоит о нем...

Эта пара Татарьева также проигнорировала, равно как и епископ, что вышел из кабинета предпоследним. Запирать двери же остался Герхард - и, сделав это, старый палач заковылял, стуча тростью, прямо к агенту. Татарьев дождался, пока тот опустится в кресло рядом, после чего позволил себе заговорить.

-Как все прошло?

-Сами полюбуйтесь, - осторожно вытащив из кармана небольшой сероватый футляр, палач отвинтил крышку, извлекая на свет внушительных размеров бумажное полотнище - ничем меньшим назвать это просто не получилось бы. - Я сделал все, что мог, но она торгуется ничуть не хуже. Осторожнее с моим экземпляром...

Татарьев медленно развернул бумажный свиток, скользнув взглядом по выписанному от руки тексту. Взгляду тому было довольно бы сложно не заблудиться в нагромождении разнообразных тонкостей, уверток, уточнений и канцелярских - к тому же безбожно устаревших для любого языка - фраз, если бы тот взгляд не был уже опытен. Оставив без внимания большую часть юридической шелухи, Тататрьев сразу перешел к сути дела. Спустя несколько минут после проникновения в последнюю, он, не сдержавшись, выругался.

-Вы вообще старались?

-Вы даже представить не можете, как, - огрызнулся Герхард. - Это самые приемлемые условия, на которые удалось сторговаться. Она сдает нам всю оборону Второй Площадки, все, что знает, а мы...

-Сам все вижу, - зло произнес Тататрьев. - Ликвидация "карательного аппарата", последующий передел сфер влияния...установление контроля...могу я спросить?

-Конечно.

-Как так вышло, что я, оставив вас на пару часов поболтать, дал поделить мою страну как пирог?

-Вспомните первого секретаря, - буркнул старый палач. - Это наилучший вариант из всех, что сейчас...нет, даже не так. Пока он жив и на своем посту, и вариант в сотню раз более страшный для вас должен быть благом. Вы должны понимать.

-Эта кампания перечеркнет почти все, чего добился Клуб за годы своего существования. Вы понимаете...

-Понимаю. И не скажу, что не питаю по этому поводу некоторого облегчения, - Герхард чуть понизил голос и огляделся по сторонам. - Вот еще что. Триумвират вынес свое решение касательно Стальной ведьмы...

Вытащив из кармана крохотную полоску бумаги, палач осторожно показал ее Татарьеву. Всего лишь на несколько секунд, но разглядеть отпечатанное на ней "Ex. 22:18" тот успел превосходно.

-Это их окончательное...

-Да. Как только она предоставит нам формальный повод, мы должны будем это решение исполнить.

Татарьев тяжело вздохнул - взгляд, его, впрочем, был еще тяжелее.

-Разодрать то, что не принадлежит никому из вас, переделить чужое меж собой, а после, еще до того, как остынут трупы, вбить заранее наточенные ножи друг в дружку. Что-то мне это напоминает...

-Мне это нравится не больше вашего, можете...

-Пакт Базилевской-Хельденклингена, - ядовито произнес Татарьев. - Не знаю, как вас, а лично меня уже тошнит.

11. Реальность

Человек в пальто за моим окном

Это видимо новый мой враг ...

(Nautilus Pompilius - Чужой)

Пару раз по пути машина ненадолго останавливалась - от этих толчков он, словно по команде, вздрагивал. Это было не меньшим притворством, чем старательно изображаемая до того дремота: еще в самом начале пути поймав себя на мысли, что сидит со слишком ровной спиной, Асколь постарался развалиться в своем кресле - не слишком сильно, конечно, но достаточно, чтобы войти в роль человека, который встал ни свет ни заря и теперь готов спать даже в трясущемся на каждой кочке грузовике.

Если бы то было нужно, он бы мог и в самом деле заставить себя уснуть - как-никак, это приходилось делать и в худших условиях, когда над головой вместо темной крыши грузового контейнера было разве что холодное ночное небо и ветви. Продолжительность каждой остановки следовало запоминать - возможно, после ему очень пригодится знание того, сколько занимает очередная проверка перед въездом в запретную зону. Быть может, конечно, они попросту стоят сейчас у очередного светофора - им, набитым в кузов, того знать не дано, но даже если так, расслабляться точно не время.

Шум города давно уже остался позади, и проникают к ним теперь совсем иные звуки. Грохот железнодорожных составов где-то поблизости, гулкие хлопки дверей при очередной остановке, чьи-то едва слышные разговоры...вполне достаточно, чтобы воображение начало рисовать все остальное.

Когда машина останавливается последний раз, кто-то из его соседей умудрился уже задремать всерьез: легонько пихнув того локтем - не тормози процессию - он выбирается без лишней спешки, следом за остальными. Кто-то продирает заспанные глаза, кто-то вертит головой, разминает с хрустом затекшие конечности. Пользуется возможность покрутить головой и он, обнаруживая себя в огромном, страшно холодном ангаре. Под потолком дурачатся птицы. У массивных белых дверей хмурые люди при оружии, один, более мрачен только тот, что в углу, да с метлой. От строгих табличек рябит в глазах. Вход воспрещен. Все пропуска предъявлять в развернутом виде. Сектор номер...

От группы людей с оружием отделяются двое, направляются к ним неспешной походкой. Один обходит их и грузовик кругом, заглядывает в пустой уже, нагретый дыханием контейнер. Удовлетворенно кивает.

Очередь формируется быстро. Заняв свое место - за два человека до конца - палач задержал взгляд на тощем человеке в форме, что вдавил какую-то кнопку во впечатанном в стенку переговорном устройстве. Белые двери распахиваются чудовищными челюстями, проглатывая того, кто в очереди был первым, и почти беззвучно затворяются вновь. Тишину портит лишь тяжелое дыхание да воробьиный визг под потолком. Снова вдавливают серую кнопку - Асколь успел отсчитать три минуты - снова распахивается массивная пасть...

Когда он оказался за порогом, то все-таки не смог сдержать удивления при виде мудреной системы из клапанов и перегородок, в которую был превращен проход, за тем порогом начинавшийся. Ни один из тех, кого пропустили до него, не мог бы уйти далеко, и тем не менее, в коридоре, который открылся его взору, не было ни единой живой души. Каждому из них открывали, похоже, отдельный путь, и то, что все это делалось ради крохотной группки людей, которым предстояло исполнять роль простейшей рабочей силы, уже наводило на вполне определенные мысли. И - приходилось это признавать - заставляло чувствовать себя более чем неуютно. Шагая по расчерченному красными, синими и черными линиями полу - часть из них упиралась в опущенные перегородки, оставляя ему единственно возможный путь - Асколь никак не мог прогнать мысль, что больнично-белые стены с каждой секундой сжимаются, намереваясь раздавить, раскрошить его, так и не дав добраться до цели. Сдерживать внешние проявления можно было сколько угодно, но от самих мыслей это не избавляло: он добровольно вошел в самое сердце Первой Площадки, вошел один, вошел без какого-либо оружия и даже - черт бы с ним, с оружием - без мало-мальски связного плана. На таких объектах все едино - неважно, в какой они стране и кто их хозяин. Любой шаг в сторону мог окончиться смертью или чем-то худшим - ведь в это заковыристое уравнение вписаны и маги...

Когда дело касается магов, можно считать невероятной удачей, если знаешь о цели хоть самую малость. Когда дело касается магов, в общем-то совсем неважно, сколько ты знаешь на самом деле - этого все равно никогда не хватит, как никогда нельзя быть готовым к такой встрече до конца. Право на это знание зарабатывалось кровью, что оставалась на стенах всех тех кошмарных мест, куда его заносил очередной приказ - и ни одну из тех картин нельзя было просто взять и прогнать из памяти прочь. Замок Ладислава Сохора - безумный, перекрученный лабиринт, квинтэссенция больного воображения алхимиков, не могущих создать ни единой детали без того, чтобы она не оказалась частью понятной только хозяину символики. Башня Ульрика Лютри - устремленная в небеса спица, что внутри вдесятеро больше, чем снаружи, родной дом для сотен, если не тысяч, кошмаров. Площадка для вампирских игр в Центральной Африке, куда птенцы Четырнадцатого сбросили чрезвычайно важного пленника, и откуда его вытаскивала много позже "Догма" в неполном составе - вытаскивала человека, что обставил Прародителя в карты, вогнав в полную прострацию больше чем на месяц. Та стена из глаз в Роттердаме, прилепившийся к обрыву старый дом, чей владелец поднял из земли ту безумную машину...

Это место разительно отличалось почти от всего, что ему довелось видеть. Каждый род магов или конкретный его представитель имел, как правило, свой, особенный почерк - и пусть даже далеко не все выпячивали такие характерные особенности, он умел замечать следы. Здесь все было иначе. Не знай палач, с кем приходится иметь дело - это приходилось признать - он бы никогда не подумал на магов. Слишком уж стерильно. Слишком уж до грубости функционально и современно.

Слишком уж похоже на то, как стараются вести дела они сами - по крайней мере, в последние десятилетия.

Быть может, было уже слишком поздно? Быть может, система, создание которой они проворонили, из года в год занимаясь лишь своей кровавой рутиной, теперь и вовсе неуязвима? Неуязвима, готова к работе, готова по первому сигналу пожрать их всех?

Когда приходили такие мысли, вместе с ними, что было вполне закономерно, являлась и застарелая, холодная злость. Каждый раз одно и то же. Каждый раз они отводят угрозу до поры до времени, и каждый раз все начинается сызнова. Когда на горизонте появлялась возможность сделать хоть самую чуть больше, шагнув при этом в сторону - он почти никогда не задумывался над тем, чтобы сделать этот шаг. Его было за что ненавидеть, и не только магам, чьих друзей и близких "Догма" отправляла в ад прямой дорогой, ему было за что желать смерти - и не только магам, на чьи земли, в чьи дома они приходили, оставляя после себя лишь боль и смерть. Было ли за что его благодарить? О таких вещах думать не хотелось - и не только лишь потому, что от подобных мыслей их всех старались отучить еще в детстве.

Линии на полу привели его к очередной белой двери - в этот раз, правда, куда меньшего размера. Еще даже не взявшись за ручку, он почувствовал, что должен признать, признать прямо сейчас - он здесь вовсе не потому, что в очередной раз должно отвести от кого-то погибель. Не потому, что кто-то в очередной раз нарушил неписанные законы скрытого мира, пусть даже это и так.

Тому, что здесь именно он, есть причина, и именно о ней скорее всего и не могла до поры упоминать Зола.

Он здесь потому, что эти ночные мучения должны прерваться.

Он здесь потому, что пришло время ответов.

Пришло время узнать, кому принадлежат те глаза.

Воздух на улице был холоден прямо-таки до неприличия - выбравшись из гостиницы, Ренье поплотнее натянул на голову, и без того укрытую вязаной шапочкой в местном стиле, тяжелый капюшон, затянув завязки. Лучше стало ненамного - в лицо все еще бил ледяной ветер, забираясь в ноздри и, очевидно, пытаясь проникнуть дальше.

Холод был одной из тех вещей, что он едва терпел - в основном потому, что тот заставлял вспоминать, заставлял возвращаться туда, где началась его нынешняя жизнь, к тому моменту, который стал в этой - второй - жизни точкой старта. От снега у него всегда подолгу слепило глаза - или же он себя в том убеждал, ища повод отвернуться. Хорошо, что до снега еще было далеко. Хорошо, что здесь был один лишь ветер...

Шепот и Эрика он оставил не так давно - кажется, прошло всего десять минут с того момента, как за спиной Ренье хлопнули двери. Вот только Маклахлан, что удалился проверить своих людей, отсутствовал уже все двадцать - равно как и башенный маг. Подходя к дому, который группа прикрытия избрала для обустройства своего наблюдательного пункта, он осторожно огляделся по сторонам, но улица была все такой же пустынной, как и в начале дня. Редкие прохожие, встречавшиеся на пути, на него даже не смотрели, а когда их взгляды все-таки встречались, Ренье ловил в тех глазах только усталость и безразличие. Город, рядом с которым разрослось детище Первой Площадки, явно переживал не самые лучшие времена: страшно было даже подумать о том, сколько вреда ему и его жителям наносили укрывавшие станцию слои магической защиты. Привычный к таким вещам глаз ловил все признаки того, что из этой земли тянули силу - и что часть ее использовалась для того, что человек вроде Эрика назвал бы, недолго думая, "ездить по мозгам". На несчастный городок были спущены какие-то простые по сути своей, но чрезвычайно мощные чары, чем-то схожие с теми, что Ренье доводилось чувствовать вблизи апостольских убежищ. Рассеивание, притупление внимания жителей были только верхним слоем: обитатели "Огнива" - те из них, что могли похвастаться наличием Цепей - воздействовали, похоже, еще и на память населения, о чем вскользь упоминалось в спущенном к ним отчете. Годы и годы кропотливой, не прекращающейся ни на минуту обработки сделали свое черное дело - по одним только глазам Ренье видел, что большинство этих людей уже начисто сломаны в ту сторону, в которую угодно было "Авроре". Проверяя свою теорию, он еще по пути в гостиницу, в те часы, когда нужно было кружить по городу, проверяя, не вырос ли хвост, остановил пару прохожих, задав несколько простых вопросов на хорошем и внятном русском. Никто из встреченных им не смог ответить, что за заводы находились там, на окраине, никто из них не говорил ничего другого, кроме общих, словно заученных слов. Последней каплей стало повторное обращение к человеку, с которым он уже разговаривал - спустя всего каких-то нескольких минут прохожий начисто забыл, что они только вели беседу.

От этих людей было бы глупо ждать помощи - вероятнее всего, любое событие, которое не встраивалось в навязанную им картину мира, было бы забыто с невероятной скоростью, если не вовсе проигнорировано. Существовал, впрочем, и иной вариант, который следовало принимать во внимание: возможно, он не добился ничего потому, что его вопросы оказались достаточно безобидны. Границы контроля "Авроры" над городом не были им известны, и вполне могло статься, что в случае настоящей угрозы или даже попросту при выявлении странных чужаков население среагировало бы куда более жестоко. Об этом стоило помнить, пусть и не хотелось.

Было здесь и еще что-то, что выбивалось за стандартные рамки, что-то, что можно было лишь ощутить на кратчайшие доли секунды, почувствовать, но не увидеть, не услышать и не зафиксировать каким-либо иным образом. Ближе всего это походило на мимолетное прикосновение, на взгляд, брошенный прохожим из толпы и ставший вдруг до того материальным, что отпечатался на твоей спине. Проходя небольшими чистенькими улицами, Ренье чувствовал это не раз и не два, неизменно вспоминая о том, что говорил Кат. Психик, использованный для создания наблюдательного аппарата мог быть на станции и не один. Они могли следить - за ним, за кем угодно и когда угодно, и не было ничего, что могло бы это опровергнуть, что могло бы дать расслабиться. Возможно, его неосторожные эксперименты на городских улицах уже заставили крутиться некие шестеренки, возможно, это поставило под угрозу всю операцию, возможно...

Остановившись у дверей нужного дома, Ренье тяжело вздохнул. Склонность к самобичеванию въелась в него настолько сильно, что была, наверное, уже полноправной частью тела, никак не чем-то меньшим - время от времени он осознавал это с кристальной ясностью, как и то, что для него был реальный повод. Уже достаточно много лет прошло с той поры, как он был вынужден начинать свою жизнь с нуля, но ничего в этой жизни так и не стало яснее - и потому расслабляться было нельзя. Он был опасен, опасен вне всяких сомнений, и то, что обвилось вокруг его руки, заключив ее в неразрушимый капкан, вполне могло - что же за безумие так думать - иметь на него какие-то свои планы. Когда судьба превращает твою жизнь во что-то подобное, ты счастливчик, если можешь хотя бы внутри посмеяться над подобной шуткой - так хотелось иногда думать. Иногда это и правда удавалось - но лишь внутри, лишь про себя, да и то...нет, это, наверное, всегда была лишь тихая истерика, не более. Удача и немного безрассудства - этого вполне хватало, чтобы оставаться на плаву, но что нужно было иметь, чтобы, наконец, вспомнить, чтобы, наконец, понять...

Еще раз оглянувшись по сторонам, он шагнул за порог. Дом перестал быть обитаемым, кажется, уже довольно-таки давно, но попытки вернуть ему первозданный вид были налицо - их следы были повсюду...и в них откровенно тяжело было не вляпаться. Пятна краски украшали стены, с которых, как кожуру с лука, содрали старые обои, к тем же стенам прилепились уродливые строительные леса. Широкая лестница из темного дерева была сплошь завалена мусором, а определить былое предназначение дома было можно лишь по сохранившимся табличкам на дверях - если знания русского Ренье сейчас не подводили, то насилию, которое принято звать ремонтом, подвергалась сейчас бывшее здание школы.

Паркет скрипел под ногами даже чересчур жалостливо. Сделав пару шагов по коридору, Ренье остановился у лестницы, весь обратившись в слух. Он шел, почти не таясь, он шел, ступая по всему тому мусору, что успел скопиться здесь в процессе ремонтных работ - не учуять его приближения попросту было нельзя. Если только...

-Тратишь время. Их больше нет.

Его реакция почти мгновенна. Под звук, что так схож с перезвоном десятков крошечных колокольчиков, он обнажает злосчастную конечность. Похожий на стекло материал сплошь затягивается мутью, узоры блекнут, а ноги, словно сами собой, перепрыгивают через пару ступеней за раз.

Он стоял на верхних ступенях лестницы. Темный плащ на меху, высокий воротник...маска. Безмолвная серая маска на ремнях, пристегнутая к причудливому головному убору.

Проросшая из руки Ренье стеклянная шпага должна была проколоть ту маску, а за ней и лицо незнакомца в ближайшие две секунды, но лишь оцарапала пустоту. Не без изящества уйдя в сторону, говоривший выпустил на свободу добрый метр отличной стали, и, шумно выдохнув, устремился в атаку.

Не истекала еще и первая минута, а количество проведенных ударов и обманных маневров, которыми противники успели обменяться, уже превысило все разумения. Человек в маске то ли танцевал вокруг Ренье, то ли спотыкался, перепрыгивая с одной ступени на другую - по всему выходило, что он делал это нарочно.

-Остановись, - глухо прорычал он, взрезав воздух возле уха Ренье и часть его капюшона. - Остановись немедленно.

Ренье только тряхнул головой, отбрасывая прилипшие к черепу волосы. Очередной его удар должен был покончить с оружием противника, но тот словно знал, что будет, если его рапира столкнется со стеклом - и приложил все силы, чтобы того избежать.

-Остановись, - вновь прогудела маска. - Мы в одном лагере.

-Боюсь, я не могу в то поверить, - выдохнул Ренье сквозь стиснутые зубы. - Отдай мне свое оружие. Сейчас же.

-Ренье Гардестон, - проворно перебросив рапиру из руки в руку, обладатель маски вновь избежал смерти, что притаилась на острие мутного стеклянного шипа. - Он же Стекольщик. Бывший охотник за реликвиями, - очередной выпад, очередной прыжок в сторону. - Твой текущий начальник - Кат Асколь, глава группы...

Ренье снова решил промолчать - во всяком случае, до той поры, когда, наконец, обезоружит в равной мере вертлявого и словоохотливого врага. Терпеть осталось явно недолго, ну а пока что он лишь добавил на ее рукав еще одну прорезь - и отшатнулся, чудом избежав укола, устремленного в его левый бок.

-...он же Филин, - продолжал уже изрядно запыхавшийся человек в маске. - Состав группы - Розария Лено, Эрик Грей, Неус Шиль...

Пора было заканчивать. Под оглушительный перезвон Ренье шагнул вперед, ухватив рапиру за лезвие и со всей силы ткнул в маску чашкой эфеса, в следующий миг попросту вырвав оружие из чужих рук и швырнув себе за спину.

-Теперь еще раз, если возможно, - спокойно произнес он, стеклянным шипом отодвигая противника к ближайшей стене. - Кто ты?

-Я? - медленно, чтобы избежать вполне возможного в таком случае смертельного непонимания, человек содрал с лица маску, забросив туда, куда не так уж и давно улетела его рапира. - Я та, кто вытащит вас из этого котла. Если, конечно, проживу для того достаточно долго.

Ренье впился в нее взглядом. В нее - то, о чем голос лишь подсказывал, лицо, будучи открытым, договорило до конца. Поблекшие уже золотистые волосы, ожог под левым глазом...

На мгновение Ренье решил, что незаметно для себя погрузился в сон. Черты этого лица чуть было его не обманули - во многом потому, что обмануться он почти хотел - и только глаза, только эти черные разъяренные бельма, привели его в чувства. В ней не было ничего от Арлетт. Не было и быть не могло, но все же...

-Где группа прикрытия? - проговорил он, чувствуя, что спокойный тон сейчас удерживать никак не получается - его изменившийся взгляд она тоже никак не могла не заметить, не ощутить на себе...

-Их больше нет, - повторила свои первые слова молодая женщина, взглянув на него в ответ. - Ушли вместе с магом.

-Ушли?

-За тем, что погубит их всех.

Свет до боли резал глаза, и спрятаться от него было решительно негде: помимо потолка, на котором можно было насчитать больше трех чудовищно мощных дневных ламп, существовал еще массивный светильник на столе и два сходного назначения прибора на стенах. Стены, равно как и пол с потолком, имели все тот же, успевший уже набить оскомину, больнично-белый цвет - и, проведя в них достаточно долгое время, форму людей, рассевшихся сейчас напротив за прикрученным к полу столом, Асколь воспринимал уже по большей части как невнятные темные пятна. Возможно, на то был какой-то свой садистский расчет, сложно сказать - после четырех с половиной часов, на которые растянулись всесторонние проверки вновь прибывших, он уже мало в чем был уверен...кроме, разве что, того факта, что еще пара часов в таком же духе протрут в его терпении огромную дыру.

Человека, что сидел напротив, звали Роман Горбовский - отчество, как обычно, в памяти не задержалось. Небольшой такой человечек - темные волосы, чуть проступающая ранняя седина, сухонькие ручки, что бумаги перебирают, в глаза словно чернил залили. На вид ничего выдающегося, да и даже на голос - тихий, не всегда разборчивый, вот только дважды ему ни разу повторять не приходилось: все понимали с полуслова, исполняли еще быстрее.

-Давайте-ка еще раз... - шепелявит человечек, устремив свои чернильные точки на него. - Еще разок и в надлежащем порядке...

Таких вот "еще разков" было, кажется, уже больше десятка. Впервые человечек встретился Асколю еще на медосмотре, что занял два с лишним часа и оставил по себе не самые приятные воспоминания - одну кровь у вновь прибывших брали пять или все шесть раз, в кратких перерывах между бесконечными взвешиваниями, прослушиваниями, измерениями и заполнением бумаг, чьи кипы пухли буквально на глазах. Работники местной медицинской службы были бесстрастны, словно апостольские марионетки низшего порядка, но этот темноволосый пенек, что выделялся среди них своей формой как пень настоящий посреди цветочной поляны, вцепился в него взглядом еще в самом начале - и никак не желал отпускать. Именно по его милости каждую из загодя заученных историй приходилось повторять дважды, трижды и более того, пока Горбовскому то не надоело. Именно он коротким приказом, который палач с трудом, но расслышал, отделил Асколя от остальной группы - с ними, конечно, тоже сейчас разговаривали по душам, но лишь его одного, похоже, терзать вызвался лично ответственный за безопасность станции.

-Давайте-ка еще раз... - прокашлявшись в рукав, обладатель чернильного цвета глаз снова подарил палачу тяжелый взгляд. - Где и при каких обстоятельствах, говорите, вы лишились той пары пальцев?

-Да все там же, где и говорил, - улыбнулся палач. - Такое было дело...

В эту игру обычно играли двое, и ни одному из них на самом деле не было интересно содержание истории, что могла проговариваться снова и снова. Один, как водится, вслушивался лишь для того, чтобы поймать уставшего от бесконечных повторов собеседника на малейшем несоответствии, вцепившись в любую ошибку, а другой прилагал такую же массу усилий, чтобы не заблудиться в своей собственной лжи. Игра была стара как мир, и побеждать в ней учили их обоих. Глядя в черные глаза и отвечая раз за разом на однообразные, изматывающие разум и тело в одинаковой мере - как-никак, встать и размяться, побродив по комнате, было никак нельзя - вопросы, Асколь внутри почти смеялся, думая о том, что этот тип определенно нашел бы свое место в семье или в одной из подчиненных ей структур. Чем-то он напоминал Просперо, младшего брата отца, кто всегда любил повторять - его задача в том, чтобы доказывать вину, а не разбираться.

-Тот контейнер, значит, был столь скверно закреплен...

-Точно так, - кивнул Асколь, приняв еще более расслабленную позу - но не слишком: как-никак, предполагалось, что данная тема для него не слишком приятна. - Хорошо хоть всю ногу за компанию не оттяпали, а только то, что уже в лепешку раздавило. А Григорьева, скотину, даже толком не...

Он тихо улыбался, думая про себя, что бывало и сложнее. В комнате, где с ним вели разговор, плавно переросший в допрос, зацепиться было почти не за что - то было не страшно, ведь ему с лихвой хватило тех часов, что ушли на осмотр, хватило тех прогулок по тоскливым белым коридорам. Краткий взгляд в чей-то документ, валявшийся на столе, ненароком пойманная фраза, вырвавшаяся из чьей-то рации, список каких-то лиц, пришпиленный к стенке...вещей, на которых можно было построить импровизацию, было предостаточно. Как и времени, чтобы из собранных по пути фамилий и имен, чисел и названий местности можно было сшить мало-мальски пригодную историю. А чтобы распороть ее на куски, им нужно что-то поострее...

-Что ж, думаю, нет нужды заставлять вас снова это вспоминать, - в очередной раз выслушав его историю, выдает темноглазый. - А вот о чем я хотел бы спросить...

Сухонькая ладонь ложится на его документы, вот их раскрывают, вот подталкивают к нему поближе.

Он не спрашивает, что не так, он даже не меняется в лице - тут все, включая едва заметное движение глаз, с головой может выдать. Он ждет, ждет, во что еще они вцепятся.

-Как бы вы объяснили вот это? - сухой палец бьет в крохотную страничку.

Он небрежно, почти лениво, вглядывается туда, куда его взгляд хотят направить. Все до единого документы выполнены на высочайшем уровне, такого качества он даже сам не ожидал. Кое-где обложку специально потерли, на какой-то страничке уголок оторван - взяв такие в руки, точно скажешь, что не один год их в кармане владелец таскал. Все, что в тех документах говорилось, он знал наизусть еще до того, как в машине оказался. И он не ошибся. Ни разу еще не ошибся.

Взгляд его выглядит рассеянным, полным недоумения, и сейчас для того даже играть особо не нужно - ведь он и правда не понимает, чего от него хотят, какой еще воображаемый грех состряпал в своем мозгу этот высушенный гриб.

-Вам, похоже, нужно помочь, так? - теперь лицо Горбовского разрезает кривая улыбка - впрочем, там она не задерживается и быстро слетает прочь. - Смотрите сами. Скрепки.

Он продолжает улыбаться, а где-то внутри начинает уже скручиваться пружиной. Как пойдут дела спустя минуту или две, как обернутся, когда пробежит еще несколько секунд - знать ему не дано. И готовиться надо к самому худшему.

-С бумажками у вас, конечно, все в порядке, вот только... - темноглазый снимает со стола одну из крохотных книжечек и начинает листать. - У нас, знаете, вечная проблема - ржавеет все быстро. Ржавеет да разваливается. И вашим скрепочкам бы уже пора, если на все даты внимательно посмотреть... - прошелестев страничками, он небрежно бросает книжечку на стол. - Вот только все как новенькое у вас, я погляжу. А почему так, позвольте узнать? Сталь качеством повыше?

Если бы он мог, он бы, наверное, сейчас рассмеялся. Проколоться на такой ерунде - это почти подвиг. Почти...

-А если так, может, и не наша то сталь вовсе?

Спорить в таких делах нельзя - это он знает крепко. В спорах ничего не рождается, кроме ненависти. Выход есть, есть еще, и сейчас он его найдет. Знать бы только еще, где именно. Знать бы только еще, за что сейчас уцепиться...

Где-то позади скрипит дверь. Титанических усилий ему стоит не обернуться, не вскочить рывком, от пули уходя. Пули, конечно, нет там никакой - только шаги и голос...

-А я думаю-гадаю, почему такие задержки...

В этом голосе тоже слышен акцент - русский язык для владельца точно не родной, но говорить на нем он, похоже, давно уже привык. Глаза Горбовского сжимаются до бойниц, а вновь вошедший обходит стол, встречаясь взглядом и с ним, и с Асколем.

Человек этот был одного роста с палачом, а вот выглядел заметно бодрее. Густые темно-коричневые волосы, тяжелые очки, аккуратная бородка...описанию, которое Асколь получил еще в Риме, Раймонд Аус, комендант "Огнива", соответствовал практически в каждой детали. Выдернув из кармана своего поношенного пиджака зажигалку, маг без особой спешки закурил и, выпустив дым, заговорил.

-Мне доложили, что вы в очередной раз задержали кого-то из новых работников станции, - раздраженно выдохнул маг, упершись рукой в стол. - В чем проблема на этот раз, позвольте мне узнать?

-У меня возникли определенные подозрения касательно этого человека, - сухо произнес Горбовский - было видно, что между ним и Раймондом ничего, кроме застарелой вражды, не существовало. - В первую очередь, его рана...

-А что там у нас? Отхваченные пальцы? - скривился маг. - Не смотрите на меня так, я уже проглядел все, что настрочили про новеньких во время осмотра. Должен же я быть в курсе, нашли что-то из ряда вон или нет...

-Тогда вы должны были сделать определенные выводы...

-И сделал, - фыркнул Аус. - Мой вывод - от долгой службы на одном месте у вас слишком разыгралось воображение. Рядовая производственная травма, которая внимания не заслуживает вовсе...

-А что насчет этого? - Горбовский в очередной раз схватился за документы. - Взгляните сами, скрепки...

-Скрепки? - маг закатил глаза. - Скрепки! Вы себя-то слышите вообще? Скрепки! Вы еще скажите, что он нас убить этими скрепками собирается!

-Совершенно зря смеетесь, - прошипел темноглазый. - Против нас сейчас работают люди, которые способны и на такое. Бдительность...

-...ваша не знает границ, а расплачиваются за нее, как правило, другие, - оборвал его Раймонд. - Я ничего не забыл, не думайте. В прошлом году ваши люди довели невинного человека до сердечного приступа своими допросами...

-Всякое случается, - пожал плечами Горбовский. - Это один из важнейших объектов Первой Площадки, и товарищ Снеговой лично...

-Товарища Снегового в настоящий момент здесь нет, - вновь встрял маг. - А сказать вам, что есть? Есть бардак, и бардак страшный. В лаборатории у Блохина настоящий свинарник, на жилом уровне со вчерашнего дня горячей воды нет, в шестом секторе ремонт не могут уже год закончить, а ваши люди только у всех под ногами путаются, когда надо и не надо. Вам, солдафонам, дай волю - в сортир, прошу прощения, по пропускам ходить будут...

Асколь наблюдал за перепалкой, даже и не думая расслабляться - напротив, находясь в ожидании всего, что могло бы стать сигналом от мага, свидетельствующим о том, что он перестает справляться. Следил он и за Горбовским - темноглазый, кажется, готов был уже пойти на попятную - прерывать мага он, во всяком случае, не собирался. Но, стоило тому перевести дыхание и снова вставить сигарету в зубы, как глава безопасности вновь взял слово.

-Остается еще одна проблема, - спокойно произнес он. - И она, признаться, волнует меня больше всего. Именно потому я и решил приглядеться повнимательнее к этому...работничку, - Горбовский глянул на Асколя, словно ожидая, что тот, наконец, выскажется в свою защиту, но провокация не удалась - палач продолжал изображать растерянный до предела возможного вид. - Я слышал, как он говорил на осмотре, как отвечал на вопросы...

-И что же вы такое услышали? - язвительно поинтересовался Аус.

-Важнее, не что он говорил, а как, - бросил в ответ темноглазый. - Его язык слишком...слишком правильный, что ли. Давненько я не слышал, чтобы кто-то вот так разговаривал, а последний раз, когда доводилось, знаете, кто это был? Человек, которого русскому те, в эмиграции, учили...

-Я, знаете ли, тоже, получил хорошее образование и умею правильно строить предложения, - поморщился Раймонд. - Что же, хотите меня на том основании арестовать?

-Вы и пост соответствующий занимаете, - парировал Горбовский. - А для того, кто коридоры мести будет...

-Да будет вам, - вздохнул маг. - Это уже паранойя. Хотите - отправим к машинам, проверим память...это, правда, больше суток займет, и если в итоге ничего не обнаружится, объясняться вы потом будете. Ну что, мне подавать запрос? Звонить, тормошить техников, говорить, что у вас снова желание выслужиться заиграло?

-К машинам, пожалуй, перебор... - задумчиво произнес Горбовский. - Хотя...

-Вот кое-что и я вижу, - вдруг бросил маг. - На глаза его поглядите, - подойдя к палачу, он едва заметно тому подмигнул. - Пьешь, а, воин-созидатель?

-Да я уже месяца два капли в рот не брал... - быстро сориентировавшись, затянул было Асколь. - Вот...

-Какие два месяца? - желчно произнес маг. - Две недели максимум, что твоей пропитой морде дать могу. Ничего, здесь крепче чая ничего не держат, скоро узнаешь. Если не вылетишь через пару дней...а если вылетишь, уж поверь - тебе и метлы-то больше не доверят...

-Здесь я могу только согласиться с моим...коллегой, - мрачно кивнул Горбовский. - Вы, вероятно, и представить не можете, какое доверие вам оказала страна, позволив работать на данном объекте...запомните, запомните превыше всех инструкций - вы всегда в поле нашего зрения. Всегда. Все, работающие на станции, должны ответственно относиться к своим обязанностям, и если у вас таковой ответственности будет недоставать, мы вышлем вас туда, куда с проверками приезжают раз в пять лет, да на оленях. И сделаем это раньше, чем вы успеете начать объясняться. Это, надеюсь, ясно?

-Конечно, - горячо закивал палач. - Яснее некуда. А пить я правда уже...

-Все, довольно, - махнул рукой темноглазый и склонился над вмонтированным в стол переговорным устройством. - Мы тут, кажется, закончили. Пожогин, проводи товарища...Королева дальше по очереди. Проследи, чтобы все бумаги заполнил, как полагается. Если что-то выкинет...хоть что-то... - Горбовский прищурился. - В общем, сами знаете, что делать, - тяжело выдохнув, он откинулся на спинку своего массивного стула. - Вы свободны. Надейтесь, чтобы мне не пришлось потом об этом жалеть.

Надеюсь, что тебе хватит ума держаться подальше. А все, что дальше того - уже не моя вина будет...

Станция "Огниво" подавляет пробравшегося в ее нутро, как только может. Ослепительно яркий свет, от которого негде укрыться, снежно-белые стены и пол, по которому, казалось, столько уже ног топталось годами, а все равно натирают до белизны молочной. Обилие охраны, безумный калейдоскоп погон и лабораторных халатов. Часовые у каждого лифта, у каждой лестницы. Окна в решетках, окна, замазанные белой краской. У одного такого окна - через него, пусть и с трудом, но можно было что-то разглядеть - Асколь как бы невзначай остановился, пытаясь хотя бы на глазок прикинуть масштаб структуры, в пасть которой так старался влезть. От этого самого масштаба вполне можно было задохнуться.

Там, вдалеке, насколько позволяют высокие ограды, можно различить какие-то темные пятна - то железнодорожный узел, созданный, скорее всего, единственно ради этого комплекса. Эшелоны. Слепящие лучи прожекторов, которые скользят по земле еще засветло. Бродит группами охрана. Складские здания. Огромные страшные ворота и крохотные калитки. Аккуратные, в чем-то даже красивые дворики, спрятанные между основными корпусами станции. Плотные шторы, собаки, снова часовые, снова ограды...какая-то черная машина пересекает двор, пропадая из поля зрения. Рабочие и жилые помещения, часть из которых - в том числе и та каморка, которую ему отвели - надежно укрыта в прорытых под землей норах, редкие деревца, чахлый кустарник. За некоторыми кустами - это уже сквозь другое окно видно - прячутся пулеметные казематы, вдоль протоптанных дорожек стоят какие-то жуткого вида вышки - никто к ним старается близко не подходить. Ограды, ограды, снова ограды. Грозные таблички, яркий свет.

Внутри все куда хуже.

Его обязанность - уборка внутри одной из стеклянно-бетонных глыб, плюс небольшая территория вокруг. Глыба изрезана напрочь множеством стен и перегородок - настоящий лабиринт, который хозяева при необходимости могут перестроить, как им заблагорассудится. Народу вокруг столько, что выявить слежку сложно даже для него, но и обратное верно - попробуй уследи за кем в таких толпах. Снова таблички. Не курить. Не входить. Биологически агрессивная среда. Предъявите пропуск.

Пропуск - монотонно-серая карточка, испещренная множеством шифрованных значков. Ему известен лишь самый минимум: с такой вот карточкой дальше этого здания не пройдешь, а если попытаешься - закончится все очень плачевно. Пытаться пока что и не тянет - сколько на опутавшую станцию сеть не смотри, а ни одной бреши в ней не видно. Топот множества ног. Взвой сигналов - черт знает кому и для чего. Проходные в четыре, в пять потоков - разбивают людские реки на ручейки, и только попробуй в чужой ручеек нырнуть. От цифр, обозначающих зоны и сектора, рябит в глазах. В руках - помятая уже немного карта, задача на сегодня - обойти здание, отметившись везде, где положено. Завтра с утра - приступать к работе. Хочется верить, что закончится все куда раньше - как в этом хаосе вообще можно убираться, он пока плохо представляет.

Подъем на второй, а затем и на третий этаж нужного здания занимает порядочно времени - еще одна остановка на еще одном пропускном пункте и он определенно озвереет. Третий этаж встречает блаженной тишиной - кроме двух караульных с помятыми лицами, в его коридорах нет ни души. Как и положено - все на своих местах, все работают. И ни одного звука из-за стен, что характерно. Надо бы и ему изобразить что-то, приличествующее случаю, пусть даже работа его совсем другого толка...

Клочок бумаги, который он обнаружил в своей больше похожей на тюремную камеру комнатушке - одна из самых дальних от входа в просторном и светлом жилом блоке - палач запалил и сжег от сигареты, едва прочитав краткое послание. Все было загодя для него приготовлено, и потому задача могла бы показаться весьма простой - вот только вся эта прохаживающаяся по коридорам солдатня в стройное уравнение, увы, не особо вписывалась. Проходя мимо, он невольно поймал на себе взгляд бойца - не столько настороженный, сколько сонный - и поспешил вновь уткнуться в карту. Уж лучше пусть остановят как непутевого новичка, по дурости своей забредшего не туда, куда надо, чем как того, кто высматривал да вынюхивал, того, за кем и без того решено было пристально следить. Лицо темноглазого время от времени еще всплывало в памяти - такие никогда не успокаиваются, и хорошо, если у него есть сейчас дела поважнее, чем глубоко копать под одного из вновь прибывших сотрудников. Хорошо бы его чем-то заняли, хоть тот же Раймонд...

Маг оказался легок на помине. Стоило Асколю свернуть за угол, как он заметил высокую фигуру Ауса - тот, словно издеваясь над всеми предупреждающими надписями, нервно курил, пуская дым сквозь оконную решетку. Не отрывая взгляда от карты, палач приблизился - ненамного, ровно настолько, чтобы можно было его четко слышать.

-Вы не торопились, - прошипел маг. - И с языком у вас и правда проблемы.

-Вот уж не думал...

-Оно и видно, - фыркнул Аус. - Слишком правильный говор, такие вещи эта солдатня на раз чует. Даром что сама-то рвань еще та... - остаток фразы утонул в сиплом кашле. - Ладно, к делу. У нас два кабинета в очереди.

-Кто?

-Летичев, Снеговой, - не поворачиваясь, произнес маг. - Один сдох, второй в отъезде, так что проблем не ожидается...

-Это смотря кем, - рассудительно заметил палач. - Где мне их искать?

-Первый здесь, - продолжил Аус. - Я вас проведу, только дистанцию держите.

-Не учите меня работать, - Асколь покосился на торчащий из кармана короб с этикеткой Marlboro. - Не поделитесь парочкой?

-Сдурели? - выгнул бровь маг. - Место свое не забывайте, вам такие и купить-то негде было бы. И не на что.

-Как у вас все запущено...

-Сами знаем, - хмыкнул Аус, отлипая, наконец, от подоконника. - Пожили бы пару годков тем, кем сейчас прикрываетесь, еще и не так бы запели. Все, идемте. Расстояние пять-шесть шагов...

Коридор все петлял и петлял, и каждый новый угол заставлял напряженно вслушиваться - учитывая, что времени заучить маршруты охраны и высчитать ее график не было, оставалось надеяться только на то, что на него не обратят внимания больше положенного. Аус шел медленно, время от времени делая одному ему понятные остановки, и, наконец, затормозил у массивной белой двери, что оказалась в самом конце очередного прохода. Никаких табличек на двери не наблюдалось - и маг, проследив знак палача, поспешил заговорить:

-Умер в том году, - Раймонд легонько постучал пальцами по дверной ручке. - Здесь работал он, а до него - его отец...

-Почему помещение еще никто не занял?

-Я запретил, - пожал плечами маг. - Он сам попросил, не знаю уж, почему...сказал, как умру, год или два подержите, а потом уже пусть кто хочет, тот и вселяется...

-Он что, был чем-то болен?

-Вот этим вот, - маг выразительно постучал себя по виску и, оглянувшись, быстро отпер дверь. - Проходите, живее. Еще не хватало, чтобы нас тут кто-то увидел...

Просить дважды палача не пришлось. Несколько секунд - и он уже внутри, позади уже хлопает дверь и звенят ключи.

В кабинете царил холод даже больший, чем в коридоре. Щелкнув выключателем, маг позволил свету брызнуть на утоптанный деревянный пол, серые - какое разнообразие - стены, на одной из которых была закреплена массивная меловая доска, на старенький деревянный стол...сделав несколько осторожных шагов вперед, Асколь остановился у последнего, внимательно осматривая то немногое, что там осталось. Чуть соскобленная краска и продавленное дерево свидетельствовало о том, что раньше здесь стояло что-то довольно-таки тяжелое - обернувшись, он тут же наткнулся на объяснения мага:

-Машину я оставлять не стал. Они, знаете ли, дорого стоят - зачем компьютеру просто так пылиться? - пройдясь по кабинету, Раймонд вздохнул.

Асколь слушал вполуха - сейчас его больше интересовало содержимое стола. Массивный светильник, не включенный уже в сеть, пара старых фотографий: какая-то девушка, двое мальчишек у клетки с тигром, вид из окна какого-то поезда...обойдя стол, палач обнаружил под ним палочку от мороженого и пару стоптанной обуви, после чего разогнулся, уставившись на мага.

-Почему именно эти двое?

-Оба очень плотно работали с Объектом Ноль. Оба могли себе позволить не сдавать некоторые материалы или иметь у себя копии, - пояснил Раймонд. - Если и есть способ извлечь нужную вам информацию, не забираясь туда, где можно свернуть шею, то это искать у них.

-Объект Ноль. Вы ведь знаете, что это, не так ли?

-Конечно, - чуть улыбнулся Аус. - Но вам рассказывать я о том вовсе не обязан. И даже не думайте давить...вы сами знаете, чья здесь территория.

-Я пока еще не выжил из ума, - раздраженно произнес Асколь, коснувшись ручки первого из ящиков стола. - Вроде бы ничего...

-Кое-какие чары тут, конечно, стояли, но все, что не стухло после смерти хозяина, я деактивировал, - бросил Аус. - Так что нам никто не помешает...

В первом ящике была лишь зияющая пустота. Выдернув наружу второй, Асколь осторожно извлек оттуда продолговатую железную коробочку. Та была даже не заперта.

-Вы знаете, что здесь?

-Понятия не имею, - протянул маг. - Он редко держал на работе что-то особо ценное. Может, это будет то, что вам нужно, а может и нет...

-Пользы от вас... - пробормотал палач, поставив коробочку на стол. - Так, и что у нас тут...

Внутри оказалась лишь стопка бумаг - но ни одна из них не походила на те документы, которые позволили бы закончить эту увлекательную прогулку по чужим кабинетам. Бумаги эти были сплошь пожелтевшие и вылинявшие, а язык, на котором был отпечатан текст, русским отнюдь не являлся...

Зацепив верхний листок, Асколь пригляделся. Буквы были отпечатаны столь криво, словно даже машина не желала связываться с тем трудом, который от нее требовали переложить на бумагу. Некоторые выбивались из своих строк, другие частично уходили за края, а какие-то и вовсе не пропечатались.

"...день сменяется ночью, и день человека тоже пройдет..."

Асколь почувствовал легкую тошноту. Всего лишь миг спустя пожухлый бумажный листочек, казалось, заполнил все поле его зрения, решительно не позволяя от себя отвернуться.

"...как и нечестивая власть его, свирепствующего на Земле, и за грязь и мерзость свою вернется он в бездонный хаос..."

Пальцы, как и глаза, пронзила острая боль. Асколь почти против воли попытался прочесть еще хоть бы строчку, но различил лишь несколько расплывающихся букв. Волна одуряющей тошноты, нахлынувшая следом, заставила его выронить лист.

-Что...что вы? - Раймонд подскочил к столу. - Что это?

-Я в порядке, спасибо, что поинтересовались, - выдохнул палач, опершись о стол - в висках все еще били барабаны. - Если настольной книгой вашего Летичева было это, я не удивлен, что он съехал с катушек...

-Да что... - подхватив с пола листок, маг почти сразу же скривился от омерзения, швырнув его на стол. - Кто бы мог подумать...переводы этого на современные языки достать довольно-таки проблематично. Само по себе требует определенной доли безумия.

-Вы...читали?

-Нет. Просто наслышан. А вот вы, похоже, знакомы с данным трудом, - в голосе Ауса чувствовался интерес. - Не расскажете, как вам довелось...

-Копии этой дряни и ей подобных у нас используют для тренировки определенных навыков, - пожал плечами Асколь. - Противостояние внешнему воздействию и все такое прочее. Но даже тогда каждую страницу предварительно экранируют, чтобы снизить риски. Вы сами видите - даже печатный станок тошнит от этого...

-Да уж, вижу. А он, похоже, читал это, не предохраняясь...

-Его выбор, - бросил палач. - Меня больше интересует, зачем. У вас все научные работники увлекаются столь...экзотической литературой? У этого в столе пылится перевод Откровений Зепии Эльтнема, в кабинете по соседству, небось, "Замок без ключа" Двадцать Седьмого почитывают?

-Пусть читают, что душе угодно, если за ту душу не страшно, - пробормотал Раймонд. - Ладно, уберите эту мерзость...

-Погодите-ка...

-Что еще?

-Он, кажется, сделал тут какие-то пометы...

-Я надеюсь, вы не собираетесь это читать? - раздраженно проговорил маг. - Если оно пролезет вам в голову...

-Не первый день работаю, - не менее раздраженно ответил Асколь, разложив на углу стола несколько страничек. - И в отличие от некоторых не забываю о защите.

-Прикроете их, что ли?

-Себя, - буркнул палач, прикрыв глаза. - Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня, и от умышленных удержи раба Твоего, чтобы не возобладали мною. Тогда я буду непорочен и чист от великого развращения...

Боль пронеслась по телу обжигающей волной, быстро сменившись оглушительным звоном в ушах. Все-таки надо чаще разрабатывать Цепи. Все-таки...

Схватив со стола первый листок - дурнота все еще чувствовалась, пусть и не столь сильно, как раньше - он вгляделся в текст. Стоит, наверное, воспринимать это как еще одну тренировку. Так точно будет проще...

"...человек из железа, человек-машина, отыщет погибель, принесенную со звезд и принесет ее к людям..."

"... и то, что не возвернется в небо, будет лежать в земле, и пройдут года, и пройдут века, и будет война..."

"...и найдут...и откроют...и станет Земля как из стали..."

На этой странице выделенного текста оказалось мало - отбросив ее на стол, Асколь схватился за следующую.

"...стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя..."

Автор этого ветхого труда был насквозь безумен - и безумие его, как говорили, поразило сам текст: читать, переводить или даже просто переписывать его без вреда для разума было практически невозможно. С этими страницами Асколь не был знаком, но был наслышан - тут кровь в голове автора, похоже, окончательно вскипела: он с жаром брался цитировать и трактовать на свой лад уже чужое, куда как более раннее Откровение - то, что было также хорошо известно под именем Апокалипсиса Иоанна. Каждая вырванная из контекста строка комментировалась нередко целым абзацем: они напоминали - да и были, в общем-то - чистейшим бредом сумасшедшего.

"...и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть..."

Комментарий к этой строке пропечатался просто отвратительно - и тем не менее, его все еще можно было различить, пусть и частично:

"...слепцы сами поставят над собой, чтобы вел их к погибели..."

И снова - Апокалипсис. Почти на каждую строку находилась пара, почти все автор текста снабдил своей безумной трактовкой.

"...и видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела..."

"...так всего одна. Зеркальное стекло и холод. Видел его...как свою...ЗА ГЛАЗАМИ ЭТО ЗА ГЛАЗАМИ"

"...и дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю..."

"...будут ими смирены все хранящие Искусство, будут истреблены все, кто не покорится. Будут кровь и страх, и раздор великий, и никто уже не будет прежним..."

"...и даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца..."

"...еще одна ошибка. Четыре или пять десятков лет. Четыре или пять..."

"...и дано было ему вести войну со святыми и победить..."

"...варианты. Возможно, если кто-то и может остановить..."

Записи представляли собой полный хаос. С главы тринадцатой автор вдруг скакнул назад, уже к шестой. И снова занялся своими переводами.

"...я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец, и вышел он как победоносный, и чтобы победить..."

Следующие строки были очерчены красным карандашом - судя по нажиму на лист, читавший текст приложил огромные усилия, чтобы не вымарать их начисто.

"...лжепророк жалкий, кровью запятнан. Сделает то, что от него возжелают или восстанет и оборвет жизнь свою, третьего не дано ему ни узреть, ни свершить..."

"...и вышел другой конь, рыжий, и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга, и дан ему большой меч..."

"...Адо Эдэм Адо Эдэм АДОЭДЭМАДОЭДЭМАДОЭДЭМ..."

"...я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий, елея же и вина не повреждай..."

"Шестая Темная, что пожрет многих, пробудится для жизни. И породит Шесть Сестер на смену четырем павшим братьям, чтобы исполнили те Шестой Закон..."

"...кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое, число его шестьсот шестьдесят шесть..."

Автор вновь перескочил на тринадцатую главу Апокалипсиса, но, так и не прокомментировав очередную взятую оттуда строку, вновь вернулся к шестой.

"...и я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть", и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли - умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными..."

"...вернется последний из братьев, и оковы его истлели и спали, и будет он смертью для тех, с кем ходил, и для той, что его сотворила..."

"...и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь..."

"... восстанет вновь лунный король, и придет взять то, что ему обещано..."

"...и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои..."

"...ИЗНАЧАЛЬНЫЕ АБСОЛЮТЫ АРИСТОТЕЛИ..."

Тошнота усиливалась, вчитываться в мелькающие пред глазами строки становилось все сложнее. Бросив очередной листок на стол, Асколь успел краем глаза заметить еще несколько строчек - там автор уже перестал цитировать чужие труды и занялся собственными размышлениями.

"...света нет. Видел то, что не видел никто. Вижу другие миры, но это не...я могу видеть, но это не зрение...что далеко, то близко, что близко, то далеко...прочь, я должен выйти прочь, мы должны выйти прочь, мы все должны выйти, пока еще не стало поздно..."

Перед глазами словно натянули какую-то мутную пленку. Прикрыв их на несколько секунд, Асколь тяжело выдохнул. Легче стало ненамного.

-Соберите это, - бросил он, привычно потянувшись за сигаретами и обнаружив в кармане лишь пустоту. - И спалите где-нибудь подальше.

-Ничего ценного, как я понимаю...

-Пока не знаю, но касаться этого я точно больше не стану, - раздраженно бросил палач. - Тот, кто все это хранил...кем он был?

-Еще одним пророком, если вам так хочется знать, - Раймонд принялся осторожно собирать листки. - Так что в какой-то мере его увлечение трудами того же Тринадцатого можно объяснить...все мы стремимся что-то почерпнуть у тех, кто достиг большего, не так ли?

-Все, что можно почерпнуть отсюда - безумие. Подобные...тексты имеют тысячу и одну трактовку, и при должном желании могут быть подогнаны подо что угодно, - проворчал Асколь. - Я знаю, поверьте. Уже имел дело с подобным. Как он умер?

-Сгорел на работе, - чуть улыбнулся Аус. - Эксперимент на атомной станции...

-Тот самый?

-Именно, - Раймонд водрузил крышку на законное место, запечатывая текст внутри. - Накрыл все вместе с собой, не дал тому...хаосу вырваться наружу.

-Сделает то, что от него возжелают или восстанет и оборвет жизнь свою... - пробормотал палач, открывая третий ящик. - Кажется, я догадываюсь, чем он вдохновился на этот подвиг. И кем он себя возомнил, что...погодите-ка...

-Что там? - насторожился маг.

-Еще улов, пусть и небольшой, - вытащив из ящика внушительных размеров конверт, Асколь повертел его в руках. - Тому, кого касается...как интересно...

-Осторожнее, - бросил Аус. - Он мог оставить сверху что-нибудь...неприятное.

-Я ничего не ощущаю, - осторожно разорвав конверт, палач вытряхнул оттуда сложенный вчетверо лист бумаги. - Надеюсь, это не просто завещание...

Почерк был аккуратный, но в нем чувствовалась некая спешка, свободного же места на листе практически не осталось. Бросив взгляд на мага, который возился с коробочкой, Асколь погрузился в чтение.

"Если вы читаете эти строки, следовательно, я уже мертв - в противном случае я бы продолжил выполнять задачу самостоятельно и взваливать все это на кого-то еще не было бы никакой нужды. Я не знаю, сколь много вам известно, но время поджимает, поэтому расписывать все в подробностях не имею возможности.

Первый секретарь Директората, Кай, должен быть остановлен любой ценой. Моя или ваша жизни, как и любая другая, не имеют никакого значения - если он достигнет своей цели, человеческой жизни в ее привычном понимании не останется вовсе. Насколько я могу судить по обрывкам информации, которые смог собрать за последние годы и исходя из собственных наблюдений, то, что он готовит человечеству - нечто худшее, чем просто смерть. Речь идет о тотальном, абсолютном уничтожении, разложении и рассеивании каждой человеческой души в этом мире. Ленинградский Клуб возвысил Кая до невиданных высот и вверил ему такую власть, что остановить его, не ввязавшись в войну со всей структурой и не нанеся ей определенного ущерба, будет практически невозможно. Вы должны быть к этому готовы.

Мне известно следующее. Кай - эмиссар сущности, которую Ассоциация уже долгие века прячет за именем злого духа Газами. Правда, если мои источники верны, намного, намного хуже и страшней, и, всплыви она на поверхность, множество жизней будет разрушено одним этим действом. Я вижу очень далеко, но то, что делает и собирается сделать Кай, от меня почти полностью скрыто. Я пытался раз за разом, но встречаю лишь бездну, а ее ответный взгляд выдерживать все сложнее. Насколько я могу судить, его цель будет состоять в том, чтобы войти в контакт со своим патроном и освободить последнего из заточения. К сожалению, все не так просто. Первый секретарь проводит одновременно огромное количество планов, каждый из которых может иметь катастрофические последствия для человечества, если будет успешно исполнен, и единственная наша возможность предотвратить это - последовательно покрыть все его карты, одну за другой, неважно, сколькими жизнями придется за это заплатить.

Через неделю с момента написания этого письма я приму участие в эксперименте, который, будучи завершен успешно, подарит надежду - не только мне и нашей организации, но всему человечеству. Само собой, я ожидаю саботажа со стороны Кая - и множество попыток оного я уже вычислил и пресек. Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы эксперимент увенчался успехом, но моя смерть неразрывно связана с ним - и, боюсь, может так случиться, что покрыть первую карту Кая удастся лишь ей. Я не боюсь. Я знал, в каком году мне предстоит умереть, уже с детства, не знаю только лишь как. Если я умру, Кай приступит к следующей стадии - и здесь в дело должны вступить вы. Как я уже сказал, возможности отследить действия Кая в будущем были крайне ограничены, но кое-что, рискуя затеряться в той бездне, мне удалось разглядеть.

Лондонская операция получит название "Красная смерть". Вероятнее всего, официальной ее целью будет ликвидация верхушки Ассоциации, но если первый секретарь сможет войти в контакт с силой, которой служит, погибнут все. Вот что мне удалось вырвать - запасной план действий включает в себя использование экспериментальных установок, созданных на этой станции на основе силы, украденной нами у планетарного терминала. Я видел лишь это, это и название города - Ширнесс. Сожалею, что не могу дать вам больше, но если эксперимент все-таки завершится моей гибелью, вам придется распутывать клубок самостоятельно. Вам придется найти и разгадать все остальные планы Кая и сделать все, от вас зависящее, чтобы ни один из них не завершился успешно.

Я подчеркиваю это еще раз. Для всего человечества жизненно важно, чтобы все, все до одной карты первого секретаря были биты - если вы пропустите хоть что-то - это, боюсь, будет его победа. Я надеюсь на вас, хотя куда больше надеюсь, что через неделю вернусь сюда, сам распечатаю и сам уничтожу это письмо: все-таки, просить о помощи неведомо кого, виденного мною в будущем лишь мельком, урывками - не самая хорошая идея.

На случай, если у вас еще остались сомнения, а они в таких делах, как правило, неизбежны, ваше имя - Кат Асколь.

А. Летичев, 19 апреля 1986".

Раймонд Аус нетерпеливо топтался на месте.

-Что там? Да что с вами такое?

Асколь не ответил. Буквально пыхтя от злости, маг подскочил к нему в несколько размашистых шагов.

-Вы меня слы...

Удар в живот был, наверное, последним, чего ждал комендант "Огнива" - булькнув, он сложился пополам, так и не успев толком разогнуться: проволочив мага через весь кабинет, палач придавил его к стене.

-А теперь слушай, - медленно, едва ли не по слогам, произнес Асколь, пока маг, судорожно хватая воздух, распрямлялся вдоль стены. - Если ты думал, что я буду плясать под то, что ты закажешь, то думал ну очень скверно. Если ты думал, что раз ты здесь большой начальник, так я тебя и пальцем тронуть не могу, то с головой у тебя еще хуже...

Маг не ответил - говорить с чужими пальцами на горле было довольно тяжело.

-Знаешь, есть много вещей, что я не люблю. К тому, что меня используют, уже давно приноровился, поверь, но когда кто-то пытается это втемную делать... - палач чуть ослабил хватку. - Тогда, скажу тебе прямо, у меня настроение резко портится.

-Да вы...я...

-Здесь, за оградой, ты большая шишка, не спорит никто. Можешь хоть сейчас орать начинать - может, и еще чего сделать успеешь, прежде чем я тебе шею сверну. А можешь заткнуться и дальше послушать, - прорычал Асколь. - Я человек подневольный, не справлюсь я - система меня сожрет и другого на место поставит, а вот ты - ты другое дело. Ты нам добровольно помочь захотел. Помочь, да еще и тридцать сребреников за дело урвать. И если ты хоть на минуту решил, что я с тобой, что я ради тебя здесь...ох, лучше бы тебе еще подумать.

Раймонд зашелся сухим, жутким кашлем.

-А теперь, когда ты все, надеюсь, уяснил, к делу, - палач ткнул письмо магу прямо в лицо. - Читай. Читай и думай. А как надумаешь, говорить начнешь.

-Что...

-Все, что знаешь, - холодно произнес Асколь. - Кай. Планетарный терминал. И сдается мне, что на последнем тебе бы лучше остановиться подробней...

Целью оказался небольшой, уютный на вид двухэтажный домик, выстроенный на юге города, у самого озера - однако, достаточно далеко от пляжа и тех мест, где могли бы засиживаться рыбаки. Под ногами едва слышно хрустели ветви, на подошвах их тяжелой обуви стремилась остаться, пусть бы и клочком, мокрая, пожухлая листва.

Рыцарей было шестеро - все работали вместе уже не первый год и понимали друг друга быстрей, чем с полуслова. Бенджамин Макнил, что вел отряд в отсутствие палача, планировал выйти через пару лет на покой, и тому была причина - на этом угрюмом, всегда выбритом до сверкающей лысины человеке с трудом можно было отыскать живое место. Этельгост Гридги, напротив, обычно ходил настолько заросшим, что напоминал какого-то чудного зверя с оружием - в том числе, неразборчивой речью и отсутствием каких-либо манер. Найджел Адамс и Генри Коуан, в равной степени отличались неразговорчивостью: после визита в одно апостольское гнездо в каждом из них словно что-то умерло, уступив место холодной сосредоточенности на деле. Рональд Данлоп, громила-шотландец, туговатый на ухо и отличавшийся задумчивостью, как всегда, таскал на поясе жуткого вида топор, трусоватый же Брюс Гилкрист - мелкого росточка парень с языком без костей и копной рыжих волос - только и делал, что озирался на каждом шагу.

Кевин Маклахлан двигался первым - он же первым и открыл счет, занявшись крохотным сооружением - нечто вроде сторожевой будки - что, вместе с мокрым от дождя шлагбаумом торчали посреди грязной, начисто размытой дороги. За стеклами, по которым скользили вниз дождевые капельки, за крепкой дверью сидел на расхлябанной кровати какой-то заросший человек в драной шинели - сидел, уставившись заспанными глазками в черно-белый экран телевизора. Бесшумно возникший на пороге палач удивил обитателя этой жалкой конуры настолько, что его рука так и замерла на пути к уложенному на стол автомату, а глаза - растянувшись, расширившись - застыли, словно их хозяин воспринимал незваного гостя как нечто, сошедшее с экрана, нечто, что вот-вот исчезнет.

Хозяин сторожки недоуменно моргнул.

С еще большим недоумением он моргнул уже мгновение спустя - когда два Ключа смели его с кровати, проходя сквозь глотку и приколачивая тело к стене с грязным, засаленным флагом. Дернувшись несколько раз напоследок, он задел ногой стол - вместе с оружием оттуда свалилась, разлетаясь осколками, пузатая банка с огурцами. Подойдя к столу - стекло под ногами жалобно хрустело - палач резко выдернул оба клинка, позволяя телу сползти в угол. Смахнул на все тот же пол стоявшую на массивной деревянной полке рацию, но, не удовлетворившись результатом, добавил прибору еще и ногой. Выбрался наружу, под дождь - теперь он лишь слегка накрапывал.

-Проблемы, - охотник Башни появился, казалось, из воздуха. - Едут. Минута-две.

-Наши, - коротко кивнул палач. - Приглушишь?

-Постараюсь, - подернул плечами маг. - Минуту точно дам.

-Хватит, - бросил экзекутор уже на ходу - путь его лежал в сырые, темные заросли.

Ждать и правда пришлось не очень долго - заляпанная грязью машина, чудовищно тарахтя и угрожая завязнуть в размокшей дороге, двигалась со стороны их цели. Палач насчитал четверых - водитель и трое позади - и эти, в отличие от первой жертвы, расслабленными совсем не выглядели.

Это, впрочем, их не спасло.

Когда машина поравнялась с караулкой, застыла она куда раньше, чем водитель, удивившись распахнутому шлагбауму, дал по тормозам. Исчез не только чудовищный рев ее движка - наброшенные охотником чары начисто высосали и все остальные звуки.

Короткий жест рукой в перчатке.

Водителю можно было отдать должное - он даже успел пинком распахнуть дверь, вывалившись наружу. Выстрел, пришедшийся прямо в лицо, не оставил и шанса, и он кулем повалился в грязь - а по машине уже молотили вовсю несколько автоматов.

Сваливший водителя Макнил уже переключился на другую цель - распахнувший рот в беззвучном крике молодой, лет двадцати, боец успел высадить окно и направить ствол в сторону леса - но Адамс и Коуан сработали быстрее, изрешетив и его, и двух оставшихся. Еще не истекло и тридцати секунд из обещанной им минуты, а Гридги успел отправить в сторону машины гранату - она, впрочем, была уже откровенно лишней. Данлоп и Гилкрист промчались по грязи к тому, что осталось от автомобиля и сделали еще несколько выстрелов - кто-то внутри оказался, видимо, настолько живуч, что еще смел шевелиться.

Минута истекла и в мир вернулись звуки.

Отряд того отнюдь не ждал - прибавив ходу, они продолжили движение к цели.

В окнах двухэтажного домика горел яркий свет. Охотнику Башни хватило меньше минуты, чтобы провести какие-то свои подсчеты, после чего на домик рухнул колпак, сотканный из чистого безмолвия.

Выстрелы, отправившие в траву и грязь пятерых слонявшихся во дворе типов в форме, этого безмолвия нисколько не нарушили.

Дом был окружен массивной черной оградой - капли дождя падали на острые шипы, соскальзывая вниз. Не успела еще иссякнуть, истлеть отпущенная Барром минута, а рыцари, живо взломав калитку и ворвавшись внутрь, уже взяли под прицел окна и двери.

Палач рубит ладонью воздух - пора. Первыми в дом через порог летят гранаты, следом - с двух входов - две рыцарские тройки, довольно быстро встречаясь в широком, хорошо освещенном холле.

Их встречают, и это - не люди. Высокие, в неизменных черных прорезиненных костюмах, "глушители" Второй Площадки вытекают из коридоров стремительными черными ручейками. Заклятье прекращает свою работу и мир взрывается какофонией звуков. Шум из-под тяжелых дыхательных масок, топот ног. Сорванная взрывом дверь с мерзким скрипом остается висеть на одной петле. Едкий дым жжет глаза и лезет в горло. Черные тени сцепляются с рыцарями - а со двора спешат палач и маг, спешат принять участие в бойне.

Адамс выбывает первым - скуля и кашляя кровью, сползает на пыльный ковер, секундой позже гомункул "Атропы" парой выстрелов превращает его лицо в кашу. Бухает граната, забирая двух "глушителей" и обильно посыпая осколками спину Коуана - тот падает лицом вниз, неуклюже и почти смешно. Два Ключа вбиваются в тени, два других отсекают головы в шлемах от застывших тел. Хруст стекла под подошвами, бешеный вой в ушах. Продолжением рук Робина Барра становятся какие-то змееподобные силуэты, налитые бутылочно-зеленым: "змеи" рвутся с привязи, настигая пытавшегося уйти по стене гомункула, и, вцепившись тому в плечи, в мгновение ока разделяют надвое. Пули выбивают крошку из стен. Лиц не видно - только белые пятна с темными провалами. Последние два "глушителя" расстреливают Данлопа - перемазанный в крови гигант, шатаясь, заваливается вперед подрубленным деревом. Грязно-зеленые тени вонзаются в стены, пуская по ним паутинки трещин - практически моментально подстраиваясь к новому противнику, оба гомункула расходятся, и в несколько обезьяньих прыжков уходят от чар и Ключей. Кусок стены отламывается и с грохотом падает куда-то в соседнюю комнату. Рыча диким зверем, палач сшибается с одним из "глушителей" - и пока они катятся по ковру, "змеи", выросшие теперь еще больше, наконец, достают вертлявую жертву - впрочем, не раньше, чем та успевает найти в дыму уже свою и дать последние несколько выстрелов. Гридги, зажимая простреленный живот, пытается отползти к дверям. Маклахлан, тяжело сопя, начисто отрезает последнему "глушителю" голову - иссыхая и истекая серой пеной, та катится по полу.

Кончено со всеми. Дым еще не успевает толком рассеяться, а они уже на ногах - те, кто могут на них стоять. Одна тройка полностью выбыла, Гилкрист и Макнил, походя пытаясь отдышаться, пытаются помочь хоть чем-то извивающемуся в луже крови Гридги.

Выстрел почти неслышен - что-то уловить успевают лишь палач и Барр. Вот только Макнилу это уже ничем не может помочь: рыцарь заваливается на спину с пробитым горлом, а всего миг спустя на пол летит и Гилкрист - правый глаз его провалился без остатка в кровавую дыру.

Из дыма выходит один-единственный человек - выцветшее пальтишко, спокойное светлое лицо. Пистолетик на смешном ремешке, что торчит из рукава. Взгляд, который невозможно вынести.

Робин Барр, запечатывающий охотник Башни, пытается сотворить чары, но не может, пытается воззвать к силе, что бежит по его Цепям, но натыкается лишь на боль - дикую, обжигающую, нестерпимую. Боль проникает в каждую клеточку, пускает огонь по каждому нерву - задыхаясь и с ужасом смотря на собственные скрюченные судорогой пальцы, Барр судорожно хватает ртом воздух. Цепи словно рвутся от натуги, не в силах выпустить скопленную для смертельного удара мощь - и изливают все внутрь самого мага, заставляя того буквально кипеть заживо.

Кевин Маклахлан делает шаг вперед. С ладоней экзекутора срываются три Ключа - меньше секунды уходит на бросок, и еще меньшее время клинкам нужно, чтобы достичь своей цели. Точность, как и всегда, почти абсолютна - два по ногам, чуть выше колен, один - в живот.

Теоретически несмертельно - если рядом найдется кто-то, способный исцелить.

Каждый клинок входит в тело цели почти по рукоять.

Цель стоит неподвижно, даже не меняясь в лице.

-Черные Ключи, - монотонно произносит цель. - "Отмыкают" тех, кого коснутся, возвращая даже Апостолов под законы природы. Очень грозное оружие. Вот только...

Маклахлан готов сорваться с места, готов наброситься на цель и свернуть ей шею как куренку - сделать это не составит никакого труда. Он может сделать это, он должен сделать это, но почему-то не может шевельнуть и пальцем - может лишь смотреть в то, что у цели вместо глаз.

-...вот только это всего лишь пучок праны, которому ваша воля придала форму, форму оружия. Иллюзия, - почти грустно произносит цель, поднимая свой пистолет. - А это - реальность.

Два выстрела почти сливаются воедино. Получивший пулю в переносицу маг валится под ноги одуревшему от ужаса Гридги. Рыцарь умирает мгновением позже - его крик обрывает вторая пуля.

Кевин Маклахлан смотрел в бездну. В глазах - или на месте глаз - их цели было нечто, чего он, при всем своем опыте, никак не мог описать. И он сомневался, что человеческое существо вообще было на то способно. Нечто...нет, скорее ничто.

Человек в стареньком пальто спокойно перезарядил свое оружие, не закрывая своих ужасных глаз. Спокойно прицелился.

Маклахлан не был бы палачом, если бы не справился с этим. Титаническим усилием воли заставив себя отвести взгляд - еще миг и он без сомнения отдал бы этому свою душу - отец Кевин рванулся вперед, к цели.

Первый выстрел лишь оцарапал его щеку, вторая пуля зарылась в плечо. Он нашел бы свою цель и не открывая глаз, нашел бы и избавил мир от этого, но взорвавшаяся в ногах боль сбила палача с курса. Даже сейчас, заваливаясь вперед, он не оставлял попыток достать цель - пока еще один выстрел не разбил кисть руки, судорожно вцепившуюся в край старого пальто.

Оседая на пол, Маклахлан открыл глаза. Одинокий гомункул в неизменном черном костюме, что только что разорвал ему обе ноги своей короткой очередью, подскочил, весь подобравшись, весь изготовившись к стрельбе.

-Отставить, - голос цели был все таким же - чуть грустным, чуть усталым.

Он еще мог сделать многое. Он еще мог закончить дело. Он еще...

В его глаза вновь вонзился тяжелый взгляд - а затем на месте глаз цели вновь открылась голодная бездна.

-Кто подобен зверю сему? - Маклахлан удивился, узнав свой собственный голос, удивился, поняв, что эти слова срываются с его собственных губ. - И кто может сразиться с ним?

Бездна не ответила. Лишь молча пожрала его и все вокруг.

Интерлюдия 11. Нарушенный покой

Мастерская Матиаса Кетильхесса, несомненно, представляла собой произведение искусства - но оценить его творение по достоинству смог бы лишь иной маг. В чертогах зеркальных дел мастера не было никаких источников света, привычных человеческому глазу, лишь рождавшееся где-то под высокими потолками северное сияние - во всяком случае, выглядело это очень похоже. Помещенные в зеркальное пространство залы были искажены и изменены согласно предпочтениям своего хозяина - здесь было холодно и пустынно, здесь было до боли светло, и, казалось, каждая из этих комнат простирается на многие и многие километры, каждый коридор растягивается и запутывается в узел, помогая другим образовать причудливый безумный лабиринт. Здесь было не место веселью - бал правили удушливый порядок и холодная строгость. Сотворенный Матиасом свет горел правильно и ровно, и хозяин всегда мог с точностью до секунды сказать, когда он усилится или наоборот ослабнет. Минуя одно идеально правильно выстроенное помещение за другим, маг скользил по гладкому зеркальному полу, на котором не оставлял и мельчайшего следа. Равно как и в самом зеркале, в зеркалах, из которых здесь было выстроено все - ни одно из них не могло или не смело являть отражение Матиаса.

Смотреть, впрочем, там было особо не на что - даже в молодости маг не выглядел особо привлекательно, что уж говорить про нынешние времена. Закутанный в темно-зеленый бархатный плащ, больше похожий на какое-то потрепанное полотнище, он имел костлявое лицо с острым подбородком и носом, похожим на птичий клюв. Темные глаза, заросшие бровями, редкие седые волосы, примятые темной шляпой, успевшей выйти из моды примерно тогда же, когда и его костюм - то есть несколько веков назад. Впрочем, здесь время не значило почти ничего, здесь он мог существовать практически вечно, если, конечно, готов был смириться со своей прекрасной тюрьмой и не желать, никогда не желать большего. Бесчисленные узники зеркальной галереи питали этот мир и его самого, по крупицам растворяясь в нем с годами, но это было не так уж и страшно - семья всегда, всегда могла найти новых. Всегда могла принести зеркальному божеству новые жертвы.

Да, здесь он был богом, и именно потому не испытывал никакого желания покидать пределы своих владений. Мир, что существовал снаружи, ему не подчинялся, вдобавок к тому меняясь слишком быстро, чтобы Матиас мог за ним поспеть. Там, снаружи, рушились казавшиеся незыблемыми государства и поднимались из пепла новые, там появились лекарства от болезней, бывших в его время смертельными, появились бомбы, способные стирать города в пыль и машины, предназначения которых Матиас не понимал вовсе. Там, снаружи, царил всеобъемлющий хаос. Там, снаружи, ему совершенно точно было не место.

Маг все еще помнил славные времена в Париже, городе, где семья родилась, пустила корни и откуда пришлось их вырывать - только чтобы появился шанс выжить. Маг все еще помнил былое величие рода, которое загубил на корню его предок - этот спятивший недоумок, чья вина, конечно, была вовсе не в том, что он своими руками погубил сотни и сотни человек - все было бы хорошо, если бы он делал это хотя бы чуточку аккуратнее. Если бы он хотя бы малость заботился о том, чтобы хранить тайну. Возможно, тогда семье и не пришлось бы бежать через добрую половину Европы так, словно их ноги объяло пламя. Возможно, тогда она бы не сменила фамилию и не затерялась в этой норвежской глуши. Возможно, тогда бы она не выродилась в тот ходячий позор, который представляли собой его потомки, ни один из которых не имел и мельчайшего шанса хотя бы краешком ухватить величайшую тайну, увидеть проблеск того, к чему стремятся они все. Того, что зовется Истоком.

Матиас Кетильхесс дал себе клятву еще в молодости - и она вела его все эти годы, она не дала ему сломаться под грузом невзгод и лишений, она повелела ему продолжить род, чье единственное предназначение было служить ему. Тому, у кого был шанс. Тому, кто потратит столько времени, сколько нужно, но исполнит старое обещание. Кто достигнет единственной в мире цели, к которой стоит стремиться. Лишний век или два на этом пути никакой роли решительно не играют...

Прошествовав через два прекрасных зеркальных зала, отведенных под библиотеку - ей тоже время от времени приносили жертвы его потомки, когда появлялось нечто, достойное внимания мага - Матиас спустился по прозрачным ступеням к тому, что больше всего напоминало замерзшее озеро, треснувшее на тысячу идеально правильных кусков. Точно в центре возвышался стеклянный трон - приблизившись к тому и коснувшись холодных подлокотников, Матиас почувствовал, как и всегда, болезненное возбуждение. Власть, которой он был наделен в своем мире, опьяняла, кружила голову, и от нее никогда нельзя было утомиться. Почти беззвучно вздохнув, маг опустился на свое законное место, закрывая глаза. Зеркальное озеро под его ногами пришло в движение, потекло, забурлило - осколки примыкали друг к дружке, не оставляя и мельчайшей трещинки, и вскоре образовали, как и должно было, идеально ровную отражающую поверхность. Все было готово для новой работы.

Матиас Кетильхесс...нет, Матиас Карон - такое имя носил их род на прежних землях - знал о зеркалах все. В его богатейшей коллекции можно было найти древние образцы из олова, золота и платины, творения монахов-францисканцев, венецианских и голландских мастеров. Дом Карон творил с зеркалами вещи, недоступные, наверное, никому из ныне живущих, и находил клиентов во все века, с одинаковой точностью исполняя заказы что королевы Марии Медичи, что русского Тайного Синода. Если бы не это позорное бегство, если бы не один безумец, что вынудил их уйти...раз за разом Матиас думал о том, каких высот они смогли бы достичь, останься на родной земле невзирая на пошатнувшуюся репутацию.

Сливаясь со своим троном, Матиас чувствовал нечто сродни жалости - жалости к тем, кому не дано было испытать ничего подобного. Не дано узнать, каково это - чувствовать, как целый мир становится продолжением твоего разума и твоего тела, четко реагируя на малейшую мысль. Когда-нибудь, когда его работа будет, наконец, закончена, он, Матиас Карон, заглянет в это зеркало, увидев там все, что было и все, что будет, когда-нибудь он станет всем, а все станет им. Когда-нибудь...а пока что можно заняться очередной мелкой работенкой.

Контейнер с осколком уже был доставлен на эту сторону и ожидал только того, когда маг займет свое место, когда прикажет своему маленькому миру ожить. Потянувшись одной только мыслью к нужному залу, маг оказался в нем, не сдвинувшись на деле ни на дюйм - зеркальный мир исполнял все приказы, освобождая его хозяина от необходимости работать, что называется, вручную.

В качестве рабочего места было выбрано массивное зеркало из бронзы - работа древних мастеров превосходила многие современные образцы наголову. Кратчайший мысленный образ мага заставил проступить на его начищенной до блеска поверхности сложную сеть из причудливых фигур, что кружились и переплетались меж собой, образуя не какой-то жалкий магический круг, но целую систему. Сила, зародившаяся в Цепях, соединилась с волей мага в единое целое и потекла сквозь зеркальный мир, напитывая эту систему, пробуждая ее окончательно.

Матиас Карон делал подобное, наверное, тысячу раз. Ему потребуется не больше пары минут - и он будет знать об этом осколке все. Будет знать, достойно ли зеркало, из которого он вышел, стать когда-нибудь частью его огромной коллекции, или же представляет собой очередную жалкую поделку современных ремесленников, смеющих звать себя магами.

Последний импульс. Контейнер треснул пополам, выпуская содержащийся в нем осколок на волю. Позволяя ему коснуться бронзового зеркала, а магу через него слиться с объектом, заглянуть в самую его суть.

Минуло меньше секунды, а Матиас Карон уже понял, уже почувствовал всем зеркальным миром, что был частью его самого. Что-то не так. Совсем не так.

Что за дьявольщина...

Но Матиасу Карону было уже поздно думать и о Боге, и о дьяволе.

Последний раз маг испытывал боль столь давно, что уже начисто забыл о том, что она собой представляет. Теперь же боль пришла - ослепительная, всеобъемлющая, хлынувшая в его тело бурным потоком, заставляя содрогнуться зеркальные чертоги. Боль ощущало тело, боль была сильнее всего там, где оно отличалось от человеческого, но истина была куда страшней. Огненным потоком скользя по каждой его Цепи, боль пыталась проникнуть через них намного глубже. Пройти на ту сторону, где были спрятаны истинные корни. Забраться в самую его душу.

Сталкиваться с чем-то подобным Матиасу никогда прежде не доводилось. Маг, в своей силе давно вышедший за большинство разумных категорий, оказался пред этой песчинкой слабее ребенка. Оказался глух, слеп и почти начисто парализован. Каждая отчаянная попытка стряхнуть забирающийся в него все глубже могильный холод приводила к новой вспышке боли, сила копилась в Цепях, но не могла найти выхода, каждый канал был закупорен намертво - чем-то слишком ужасным даже для такого чудовища, как Матиас...

И тем не менее, разбуженная магом на мгновение раньше система вдруг дала о себе знать. И в объятый ужасом разум Матиаса хлынули, одно за другим, видения, в своей кошмарности не имевшие равных.

Казалось, выдержать вид этого вовсе невозможно, потому что это не являлось ни тьмой, ни светом - это было лишь ничем. Каждый взгляд туда был невыносим, каждый взгляд заставлял мага считать, что он разом ослеп, это было хуже самой мертвой из пустошей и самого чернейшего мрака, потому что и то, и другое хотя бы подразумевало наличие чего-то, кроме себя. Хоть какой-то надежды.

Картина сменилась, но лучше отнюдь не стала - теперь Матиас видел десятки, сотни, тысячи человеческих фигурок, копошащихся где-то далеко-далеко от него, словно муравьи. Ничто тянулось пред ними сколько хватало глаз, приближалось - медленно, но неумолимо. Картина сменилась вновь и Матиас увидел лица, скорченные страшной судорогой, увидел полные боли глаза, из которых бесконечно рвались наружу потоки слез, увидел растянутые в ужасных гримасах рты...кто-то, казалось, хохотал во все горло, кто-то надрывно вопил от страха - но ни один из них на деле не издавал ни единого звука. Срываясь со своих мест, люди вприпрыжку неслись к своей смерти, скатываясь, ныряя, прыгая туда - и исчезая безвозвратно.

Картины сменялись все быстрее и быстрее. Теперь на ничто было чуть легче смотреть, ведь оно теперь было конечно, было заточено в высокое, больше человеческого роста, зеркало в тусклой, сияющей мертвенным светом серебряной раме.

Ядом победишь яд.

Последний отзвук слов, выгравированных на раме, еще не утих в разуме мага, а Матиас уже нашел страшный ответ на все свои вопросы. Матиас уже пробудил в памяти легенду, что страшились передавать даже шепотом, легенду, которую знали единицы, чья воля была достаточно сильна, чтобы выдержать это знание. Многие, узрев лишь слабый отблеск тех мук, о которых в ней говорилось, сходили с ума, другие жестоко и внезапно обрывали свою жизнь.

Кусочек этой легенды уже давно ходил среди людского рода, который даже не подозревал о том, сколь страшной тайны им дозволили коснуться. В своем бесконечном невежестве они называли этот клочок истины сказкой. Сколь же горька, сколь же ядовита эта ирония...

Семя засеяно.

Безумная карусель образов крутилась все быстрее и быстрее, не давая Матиасу ни секунды на то, чтобы перевести дух.

Темная пещера в холодных, занесенных снегом горах, где, надежно укрытая от ветров и любопытных глаз, ковалась погибель.

Люди с безжизненными лицами, облаченные в серые одежды, собирающие народ на городских площадях с призывом взглянуть на себя.

Люди, кричащие от ужаса, люди, захлебывающиеся от смеха. Люди, вырывающие себе глаза и откусывающие языки. Люди, бегущие по улицам с животными криками, люди, отдавшиеся без остатка спасительному безумию. Люди, нашедшие страшный ответ на загадку, что зовется жизнью.

Вечность - это всего лишь слово.

Занесенный снегом двор неизвестного ему города. Мальчишка, скорчившийся в снегу, в луже собственной крови, сквозь прижатые к лицу пальцы бегут красные ручьи. Осколки. Осколки, входящие в кожу, в плоть, в кости...осколки, проникающие в саму душу человеческую, выворачивая ее наизнанку.

Никто не хочет продолжать.

Матиас Карон знал, что не выстоит пред этим, потому что знал, что это. Знал больше, чем хотелось бы.

Матиас Карон знал, что у него остался лишь один выход.

Он грозил смертью, но пред тем, с чем он столкнулся, это было почти милостью.

Матиас отринул все попытки воззвать к чарам вновь и потянулся своим слабеющим разумом к тому, что было заготовлено давно, к тому, чем, как он надеялся все эти годы и века, ему никогда не придется пользоваться. Лишь воля и знание помогли ему выдержать то, что он увидел, и теперь лишь воля и знание могли его спасти, могли пробить дорогу прочь отсюда.

Дорогу в мир, с которым он так давно распрощался.

Матиас Карон огласил приказ, которого всегда так страшился. Матиас Карон заставил зеркальное озеро треснуть беспорядочной тучей стекла и, не в силах сдержать крика, полетел в угольно-черную бездну.

Матиас не помнил ничего о пяти попытках Коре Кетильхесса вернуть его к жизни, не помнил о массаже сердца, об импульсах, поданных в его ослабевшие Цепи, об алхимических инъекциях непосредственно в сердечную мышцу, не помнил и о многом другом - обо всем этом Коре поведал старому магу, когда к тому вернулись хотя бы зрение и слух. Когда же Матиас понял, что из глотки его исходит уже не хрип, но более-менее членораздельная речь, то немедленно отдал приказ.

Пока над ним хлопотали, не покладая рук, его потомки, Матиас уже успел оценить ситуацию. Успел заметить, что его одежда истлела в прах меньше чем за сутки. Успел подсчитать, сколько останется ему самому, возвращенному под жестокие законы реального мира, если он немедленно не начнет действовать.

-Мне пришлось вернуться, - проговорил он, строго глядя на своего съежившегося от страха потомка. - Мне пришлось вернуться к вам, Коре.

-Но...но...почему? - едва дыша, произнес тот.

-Нашлось то единственное зеркало, которым я не желаю обладать, - голос Матиаса звенел металлом. - Его мельчайший осколок разрушил мой внутренний покой.

Коре, уже полумертвый от ужаса, так и не смог ничего выдавить из себя.

-Подыщи мне подходящее зеркало, - вновь заговорил Матиас. - Зеркало, в которое я смогу войти на время.

-Но...но что вы...

-Время дорого, Коре. Подыщи мне зеркало. И отвези его в Рим.

-В Рим? - вскричал маг.

-Я должен с ним поговорить. Должен встретить палача, пока еще не поздно.

12. Хлор

В начале я думал все будет просто,

Я все равно ничего не теряю,

Я выстрелю в воздух и всех напугаю...

(Агата Кристи - Неживая вода)

Свет в просторном коридоре слепит глаза. К счастью, сейчас их можно не поднимать, сейчас он вовсю занят тем, чем должен заниматься по мнению обитателей этой цитадели. Сейчас он вовсю работает устрашающего вида шваброй, пока маг - там, за углом - занимается организацией входа в кабинет товарища Аркадия Снегового. Работы, казалось бы, и вовсе нет: товарища Снегового маги не любят настолько, чтобы помогать ему с защитой, но вот какой-нибудь потайной камеры исключать нельзя. И лучше будет магу вывести ее из игры еще до того, как они переступят порог, лучше будет...

Лучше будет, если маг даст ему время - время, чтобы прийти в себя.

Письмо было первым ударом, после которого Кат, впрочем, еще устоял - он все-таки не был настолько легковерен. Письмо было первым ударом, а новые посыпались на него, стоило только магу начать свой вынужденный рассказ.

Он не хотел верить в это, вовсе не хотел. Он докатился до того, что заставил Ауса найти в кабинете Летичева пару карандашей и выписать несколько слов на обратной стороне того злосчастного листа - сверял почерк. Тот, к сожалению, нисколько не был похож. Он вытряс из коменданта "Огнива" все, что только мог: как об авторе письма, так и терминале - и если история первого уже давно окончилась, то вот второй...

Кат ничего не мог с этим поделать. Залитые синевой глаза без зрачков вырвались из того уголка разума, где он так отчаянно стремился их запрятать и пришли к нему вновь, стояли пред ним все время, что Раймонд сухо излагал известные ему факты. Мозаика, отдельные частички которой он находил раньше - или на них его наводили - постепенно обретала завершенность, вот только сделана она была, похоже, из стекла: собирая такую, волей-неволей порежешься.

Планетарный терминал. Подтвержденных данных об этих существах было исчезающее мало, он сам знал лишь один, скорее всего ложный, факт - похоронка владела одним из них, давно уже мертвым, мертвым и не способным более выполнять свою прежнюю работу. Количество особей, их разновидности и функции, ради исполнения которых сама Земля, как говорили, вытолкнула их в реальность - вся информация по этой теме была шита белыми нитками, о доступе к чему-то более существенному ему не стоило, наверное, и мечтать. Быть может, ситуация была бы иной, не испорти он в свое время отношения со столькими важными шишками, быть может, тогда бы его просветили, ради чего он рискует шеей...

Теперь это было кристально ясно - но от того ему было лишь хуже. Глаза и зов, сплетенный из лавины самых разных образов, принадлежали именно пленнику русских, вот только маг, услышав его вопрос - мог ли терминал выйти на связь с кем-то за пределами своей тюрьмы - лишь хрипло рассмеялся.

-Клеть Тишины не зря так зовется, - ядовито усмехнулся Аус. - Это мощнейшая сдерживающая система из всех, что мне известны. Она защищает Объект Ноль от самой Земли, не дает ей узнать, что он вообще существует...неужели вы думаете, что если бы он мог связаться с ней, мы бы еще были живы?

-Я сейчас не о Земле, - проговорил Асколь. - Он мог...он мог бы пытаться установить контакт с каким-нибудь человеком?

-Теоретически - да, - немного помолчав, произнес маг. - Видите ли, если мы будем оперировать устоявшимися понятиями, включая понятие так называемой воли планеты...

-Давайте ближе к делу.

-Хорошо, - чуть раздраженно выговорил Раймонд. - Глупо было бы думать, что этот...разум, эта воля, схожа с человеческой. Для нее все намного проще - и в то же самое время сложней...

-Все еще далековато, - буркнул палач.

-Я говорю о том, что для нее объект либо существует, либо нет, - вздохнул Аус. - Если бы, допустим, другой...объект, имеющий постоянную связь с Землей, подобрался к Клети и увидел терминал своими глазами...на самом деле, это весьма интересный дискуссионный вопрос. Мы, понятное дело, такое не проверяли, но...но что я пытаюсь сказать - если в системе даже и есть какая-нибудь лазейка, самая крохотная, то она все равно бы ему не помогла - пока система в целом действует, никакие "крики" до адресата не дойдут.

-В случае, если адресат - Земля, для которой его попросту "нет".

-В точку, - кивнул маг. - Во всяком случае, такова теория. Но эту теоретическую лазейку можно было бы использовать и иначе - если взывать к такой силе, как Гайа в данной ситуации - тупое битье лбом о закрытую дверь, можно - повторюсь, это только лишь теория - использовать те крупицы связи с планетой, которые остались в его распоряжении, чтобы найти конкретное существо, человека или зверя...но, опять-таки, все это не выдерживает никакой критики.

-Почему же?

-Потому что тогда он бы нашел, кого позвать на помощь и Вторая Площадка умылась бы кровью, - маг, кажется, довольно быстро вошел в роль лектора. - К тому же система сдерживания с годами дорабатывалась. Никаких лазеек к нашему времени просто не могло остаться. Есть, конечно, еще один вариант...

-Какой? - стараясь говорить спокойно, выдохнул Кат.

-Вложить в какое-то существо нечто вроде повторяющегося сигнала. Сделать это в тот момент, когда в Клети еще имелись прорехи, когда она находилась на профилактике или же когда ее отключали, чего, впрочем, на моей памяти не делали. Во всяком случае, я о таком не в курсе...

-Как бы действовал данный сигнал?

-Откуда же мне знать? - пожал плечами Аус. - Я лишь пересказываю вам то, что имел возможность изучить в свое время, не более. Попытки контакта с терминалом проводились, и не раз, но он почти всегда игнорировал их. Хозяин этого кабинета тоже пытался, - маг не удержался от улыбки. - Тот, образно говоря, на него и бровью не повел. Пытались и другие - и наш брат из "красного списка", и ученые Снегового...ноль эмоций, - скривился Раймонд. - На все известные нам формы сравнительно мягкого воздействия. Максимум, чего удавалось добиться - два случая за все годы - пучок образов, слишком хаотичный, чтобы он мог нам что-то дать, тот самый повторяющийся сигнал, о котором я вам говорил. Тот, кто оказался им...заражен, в итоге просто не смог спать без помощи лекарств. Продержался полгода. Имей мы дело с человеком, я бы сказал, что он на нас в тяжелой обиде... - Аус вздохнул. - В конце концов, Директорат сдался. Сказал плюнуть на все это дело и использовать его просто как ресурс, как и задумывалось поначалу. Отпускать Объект Ноль все равно было уже нельзя - согласно мнению наших аналитиков, если терминал покинет Клеть и воззовет к Земле, нам всем крышка.

-Значит, лучше попросту сгноить его заживо?

-Разве ваше начальство хочет не того же? - посмотрел ему в глаза маг. - Мне, признаться, уже все равно. "Аврора" выжала это создание как лимон, все, чего я теперь хочу - оказаться подальше от места, где оно будет умирать.

На душе скребли кошки - размером с тех тигров, что были на фотографии. Он знал, знал теперь, кто молил его о помощи все эти годы, и чувствовал, как бесчисленное количество вопросов, которые некому было успокоить ответами, готовы были разорвать его изнутри. Почему именно он? Почему не один из более-менее разумных магов или ученых этого самого Клуба, почему не какое-нибудь из легендарных чудовищ Земли, которое не оставило бы в месте заточения терминала и камня на камне? Как он вышел на него, как - и, снова - почему? Была ли это ошибка, была ли это жестокая случайность, искал ли пленник кого-то иного, ждал ли он спасения все эти годы от кого-то, кому весть так и не дошла? Была ли это случайность или он по какой-то неведомой - почему, почему, почему? - причине что-то значит для этого существа?

Размышления палача, грозящие утянуть неизвестно сколь далеко к потере самоконтроля, прервались - за углом тихо свистнули. Пора. Выждав для верности еще с полминуты, Кат медленно, продолжая работать шваброй, сместился в нужную сторону, и все так же осторожно приблизился к углу, за котором его поджидал комендант "Огнива".

-Давайте поживее, - бросил маг, приоткрывая массивную белую дверь с бронзовой табличкой "Снеговой А.В.", начищенной до зеркального блеска. - И не уроните тут ничего, пожалуйста...

Первым, что увидел Асколь, перешагнув порог, оказался скелет. Вторым, третьим и даже четвертым - тоже. Кабинет Снегового представлял собой четыре огромных комнаты, разделенных дверьми - каждая, впрочем, была сейчас распахнута настежь - но вокруг было такое обилие костей, что он больше походил на крипту, чем на рабочее помещение. Массивные шкафы из мореного дуба тянулись вдоль тоскливых серых стен, атлантами подпирая выбеленный потолок. За каждой стеклянной дверью покоились чьи-то останки, и каждая деталь отчаянно противостояла навязывающемуся сравнению с усыпальницей. Здесь не было и намека на уважение к мертвым, на почтение, с которым относились к мощам святых и мучеников, напротив - все было бесстыдно выставлено напоказ, брошено без всяких сомнений под стекла и скреплено проволокой или нитью.

В одном, впрочем, Асколь был уверен - мучеников тут точно хватало.

За шкафом, на чьих полках были аккуратно расставлены детские черепа, шли несколько рядов прочных стеллажей - каждый был забит склянками разного размера и формы, где притаились, казалось, все возможные уродства, которые мог породить мир. Дело не ограничивалось сиамскими близнецами, искаженными или изуродованными конечностями человеческих зародышей, раздутыми головами или даже циклоцеафалией. Заточенные в формалин, здесь находились люди с когтями и недоразвитыми рогами, головы, усеянные глазами, как веснушками, создания, покрытые чешуей и какой-то кристаллической коркой. Хватало здесь как малых экспонатов вроде мутной банки, подписанной "Глаза взрослой гибридной особи сирены, 1984", так и огромных, в человеческий рост, капсул - в одной такой, например, плавало расчлененное и заново сшитое женское тело с пушистым лисьим хвостом и выступающими из-под верхней губы клыками. Каждый экспонат был снабжен биркой или хотя бы подписью: иногда они были чрезвычайно подробными, вплоть до точного возраста и иных параметров, вроде роста, веса и группы крови, а иногда там была отпечатано лишь именование очередной твари и место - то ли рождения, то ли поимки. Взгляд палача скользнул по "Караконджал, 1968, Социалистическая Республика Македония", пробежался по "Детской гибридной особи грюла, Фарерские о-ва, 1973", и, миновав изрубленные останки чего-то, озаглавленного как "Олгой-Хорхой, Монгольская Гоби, 1949", с облегчением остановился на впервые встреченной чистой стене - здесь были лишь фотографии.

-Многим тут отчего-то кишки наружу выворачивает, - произнес Аус, переступая через порог очередной комнаты. - А вас, я вижу, пронять не так-то просто...

-Да что вы, - собрав всю доступную ему язвительность, бросил Асколь. - Просто чудесная комната смерти. А это у нас кто?

Палец палача уперся в фотографию, сделанную на фоне очередной исписанной мелом доски. У нее стоял, пристально глядя в объектив, высокий человек в крепком ношеном костюме - тронутые сединой волосы, большие водянистые глаза...второй - у него костюм был поновее - стоял чуть левее, опершись на массивный деревянный стол. Этого уже отличали тяжелые очки на носу и аккуратная бородка.

-Снеговой и Летичев, - пожал плечами маг. - Старший, в смысле. Когда они еще были в хороших отношениях.

-Что-то изменилось? - поинтересовался Асколь.

Вместо ответа маг указал на очередной шкаф, заставленный костями и черепами. Приблизившись, палач прочел надпись на очередной бирке "Взрослая гибридная особь фомора, 1983".

-А вот там, повыше - уже его отец, Георгий, - проследив за пальцем Раймонда, Кат обнаружил еще одну порцию костей и точно такую же картонку - только на этой уже стояла иная дата - "1945". - Бедный Йорик...что тот, что другой. Младшенький, к большому сожалению товарища Снегового, ничего после себя не оставил.

-Про род занятий вашего Снегового, пожалуй, спрашивать не стану, - устало вздохнул Кат. - Чтобы работать в такой обстановке, нужно иметь, как бы сказать помягче...особый склад...

-Снеговой был крайне озабочен проблемой полукровок, - чуть помедлив, произнес Аус, разглядывая фотографии. - Со временем эта озабоченность переросла в настоящую манию. От методов купирования багрянки он перешел к программам полной блокады всех их...отличий от человеческой особи, и немалого добился на этом поприще. Конечно, не всегда все шло гладко, но лес рубят - щепки летят...

-Что-что?

-Я говорю, не обошлось без маленьких трагедий, - вспомнив, что русский вовсе не является родным для его собеседника, поправился маг. - Впрочем, результаты во многом того стоили...

-Не сомневаюсь, - палач перевел взгляд на другую фотографию - на ней группа людей позировала на фоне какой-то темной стены. - А это...

-Директорат, - чуть помолчав, выдал маг. - Я, правда, далеко не всех знаю. Вот, например, сам Снеговой, вон там, справа - Базилевская...

-А этот хмырь в штатском?

-Ночка, глава разведки. Щепкин, Константин Александрович, "Атропа"...вон того, тощего, видите?

-С сигаретой?

-Лихарев Евгений, - кивнул маг. - В Директорат формально не входит, но когда он говорит, обычно слушают. Знает про нашего брата больше чем кто-то другой во всем Союзе. Говорят, когда ему нечем заняться, он заходит на экзамены товарищей со Второй по магическим сообществам мира. Хватает первый попавшийся билет, сходу рассказывает все и уходит. Развлекается. А курит, представьте себе, только...

-Который из них Кай? - резко спросил палач.

-Понятия не имею. Сомневаюсь, что он вообще здесь есть, - ответил Раймонд. - Тех, кто его видел живьем, можно по пальцам пересчитать. Не очень публичный человек.

-Человек ли?

-Только не говорите, что поверили в бред Летичева, - фыркнул Аус. - Все эти предсказатели любого толка - народ крайне дурной. Там ошибется, здесь недодумает, зато в третий раз случайно что-то урвет - и ну дрова ломать...

-Пока я еще не определился с тем, во что здесь верить, - завидев в конце комнаты массивный деревянный стол, палач поспешил к нему приблизиться. - В этой помойке можно несколько часов проторчать, причем бесцельно. Вы знаете, где искать?

-Откуда же мне? - маг задумчиво посмотрел на очередной стеллаж. - Вот что, начните-ка здесь, а я проверю соседнюю комнату...

-Хорошо бы поживее.

-Кому вы говорите? - зло произнес Раймонд. - Меня, знаете ли, и искать могут...

Рабочее место Снегового пребывало в почти идеальном порядке. Это могло бы многое сказать о хозяине кабинета, но все нужные ему выводы Асколь уже успел сделать, пока шел к этому самому столу - больше особо ничего не требовалось. Хорошо, когда не надо было опасаться магических мер защиты: верхний ящик он попросту вырвал, высыпав его содержимое под свет настольной лампы.

Здесь, в основном, были письма - каждое в аккуратно вскрытом конверте, снабженное целой тучей печатей и подписей. Применяя на практике свои знания русского по отношению к той корреспонденции, которая выглядела - по количеству штемпелей и размашистых росписей - наиболее важной, он почувствовал, как где-то в глубине черепа начинает зарождаться тупая головная боль. Служебные запросы представляли собой чистейший хаос: вне контекста, которым палач, конечно же, не обладал, определить, какую важность имел доклад номер 6534, насколько тщательно выполнялись инструкции за номером 876а\76гр и каковы результаты применения на практике чего-то, открытого Снеговым и скрывавшегося за комбинацией 2482с\81 не было ровным счетом никакой возможности. Обратившись к письмам более содержательным, Асколь не нашел среди них ни одного мало-мальски личного: походило на то, что если у этого человека была семья, ей точно не стоило завидовать. Все, что интересовало Снегового - это его работа, объемы которой, похоже, только увеличивались с каждым годом. Одно письмо оказалось довольно-таки старым и помятым - согласно дате, относилось оно к далекому уже восьмидесятому году:

"...надеюсь, уже ознакомились с последним отчетом наших японских резидентов, но я позволю себе напомнить кое-что вновь. Ликвидация Круга Инари не только не позволяет снизить статус региона до четвертого, напротив - я прошу рассмотреть вопрос о присваивании ему как минимум второго, если не первого. Эти проклятые острова - одна большая банка со змеями, и из года в год нам постоянно приходится быть наготове, на случай, если они расползутся. Ввиду минимального внимания европейских магических структур к данному региону, он уже довольно давно является превосходным плацдармом для всевозможных экспериментов, выходящих за рамки даже того, с чем нам обычно приходится иметь дело. Местные "охотничьи" структуры в большинстве своем переживают упадок. Налицо отсталость, разобщенность и повальная деградация во всех мыслимых отношениях: свои обязанности худо-бедно продолжают исполнять лишь одна или две организации семейного типа, в то время как все остальные на настоящий момент либо мертвы, либо выродились в представителей банальной организованной преступности. В связи с необходимостью освободить часть наших ресурсов от наблюдения за регионом, мною был разработан комплексный план, позволяющий исправить сложившуюся ситуацию до той поры, пока проект "Хлор" не достигнет последней стадии...".

Хлор. Это слово встречалось в корреспонденции Снегового уже не первый раз - и еще ни разу за все время ему не давалось никакого объяснения. Отложив письмо в сторону, Кат попытался сделать так и с "Хлором", но настырное словечко крутилось в голове, тыкая его десятками невидимых иголочек. Он не мог объяснить, что здесь было зарыто - данных отчаянно не хватало, эти люди вели речь о чем-то, им хорошо известном, и им не было нужды что-то друг другу пояснять.

Значит, следовало выжать максимум из остального. Обратить внимание на то, в каком контексте шла речь об этом чертовом "Хлоре", а там иногда и щепотки, и пары слов хватит, чтобы догадаться. Сейчас, например, речь шла о японских охотничьих...

Удивительно, но ему даже не пришлось это долго вспоминать. Эту публика, насколько Кат помнил, не имела официального названия - и когда о них зачем-то вдруг заходила речь, звали их попросту Организацией. Несколько старых родов, семейный бизнес...Церковь к подобным структурам, особенно иноземным, относилась с очевидным налетом презрения - "ремесленники" были самым мягким из эпитетов для таких вот обществ. А целью той Организации во все века были...

Ну кто же еще.

Сомнений больше не осталось - кроме, разве что, сомнений в том, нужно ли было ему вовсе обращать на это такое внимание. Что-то, напрочь игнорируя логику, подсказывало - да, еще как нужно. А он привык доверять своему чутью.

Второй ящик ничего ценного не дал, равно как и третий, и осталось обратиться к стоявшим у стены шкафам - от количества документов, которое в них было набито, хотелось взвыть в голос. Теперь праздному интересу пришлось уже наступить на глотку: он не трогал ни единой коробки или папки, если подписи на них свидетельствовали о том, что к Объекту Ноль отношения это не имело. Вот только когда дело дошло до второго шкафа - маленького, заполненного едва ли наполовину...

Небольшая, перевязанная бечевкой, папочка. Свежая, руками еще не заляпанная. И слово, которое было оттиснуто на обложке, уже было ему знакомо - как-никак, лезло так упорно в глаза все последнее время. Осторожно размотав узелок, Асколь выдернул первые несколько листов вон, углубившись в чтение.

"...первая стадия проекта "Хлор" в целом выполнена. Выявление и регистрация всех гибридных особей, проживающих на территории СССР (примечание - речь в данном случае идет об особях, способных существовать в человеческом обществе, не привлекая внимания вплоть до своего регресса) согласно полученным данным, в настоящий момент завершены на 80-85 процентов. В связи с успешным прохождением препаратом последних испытаний, считаю возможным направить к вам запрос о начале второй стадии проекта. Способы доставки препарата к целям, равно как и варианты прикрытия, уже разработаны (см. приложение 3) и одобрены лично мной, однако, в связи с некоторым противодействием, встреченным со стороны руководства Первой Площадки и некоторых высокопоставленных лиц, работающих там же, я хотел бы донести до вас свои опасения касательно возможных актов вредительства и саботажа со стороны данных лиц. В связи с этим мне бы хотелось получить однозначное одобрение, которое позволило бы дать ход второй стадии проекта. Если у вас возникнут какие-либо сомнения, напомню вам, что "Хлор" - то единственное, что решит для нас проблему гибридных особей в течение одного поколения, освободив колоссальное количество людских и материальных ресурсов, которые, в свою очередь, мы сможем перебросить на другие направления. Ожидаю вашего решения.

Снеговой А."

Чуть ниже стояла размашистая роспись, но ее Асколь, казалось, вовсе перестал замечать. Порывшись в папке, он выудил конверт, в котором, похоже, содержалось это письмо - и, увидев, кому то предназначалось, лихорадочно перевернул листок. По ту сторону было всего несколько кратких строчек - аккуратным, каким-то даже чересчур аккуратным почерком.

"Ко второй стадии проекта "Хлор" приступить немедленно.

Первый секретарь Директората, Кай".

Пальцы свело словно бы холодом. Выскочив в соседнюю комнату, он дернул за плечо мага, что рылся себе в каком-то стеллаже.

-Что еще? - недовольно произнес Аус. - Нашли что-нибудь?

-"Хлор", - выпалил Кат. - Что это?

По лицу мага на мгновение пробежала тень.

-Где вы это... - он взял у палача письмо. - Ах, это... - Раймонд тяжело вздохнул. - Это своего рода magnum opus Снегового. Директорат не давал ему ход год за годом, но тот продолжал ломиться лбом в ворота...

-О чем речь? - прохрипел Асколь. - Говорите, ну!

-Снеговой полжизни угробил, пытаясь найти лекарство для полукровок, - маг почти устало посмотрел на него. - Пробовал все, что только мог. На этой же почве он и со старшим Летичевым спелся...вот только когда даже последнего багрянка побрала, сдался, сдался с концами. Это вот - его...запасной план.

-Регистрацией он, конечно, не ограничивается.

-Ну еще бы, - скривился Аус. - Лекарства, что он создавал, часто действовали сродни лоботомии. А другие - напротив, вызывали немедленное пробуждение вместо того, чтобы сдержать позывы. "Хлор" не лечит.

-Просто убивает?

-Ну что вы, - улыбка мага стала еще гаже. - Это бы дало им повод выступить против нас единым фронтом. "Хлор" просто стерилизует. Начисто. Доза хлорки в генофонде...так Снеговой не раз говорил.

Желание закурить становилось практически непреодолимым. Опустившись на ближайший стул - из капсулы с формалином на него несчастными глазами смотрела очередная неведомая тварь - Асколь желанию поддался, пусть даже у сигарет, с которыми тут приходилось иметь дело, и был поистине отвратный вкус.

-Ему самому хлора не хватает. Голову бы с ним почистить от всего дерьма...да что тогда останется? - выдохнул он вместе с дымом.

-Не пойму, что вы так переживаете, - бросил в ответ маг. - Вас так волнует судьба советских полукровок?

-Меня волнует то, что люди, которые сидят у вас в руководстве, не умеют думать головой, - зло произнес Асколь. - Помните письмо Летичева?

-И что с того?

-А то, - Кат ткнул тлеющей сигаретой в сторону Ауса. - Допустим, он не настолько безумен, как вы считаете, допустим, он хоть в чем-то да прав. Допустим - просто допустим - что этот ваш Кай далеко не тот, кем вы его считаете. Помните, что в письме было о его целях?

-Вы хотите сказать... - лицо мага начало медленно вытягиваться.

-Да, - Асколь прищурился. - Есть такая шуточка, уже довольно старая. Самый большой секрет ядерного оружия...

-...в том, что его можно сделать, - пробормотал Раймонд. - Но...

-У вас ровно то же. Ваш Снеговой, похоже, большой любитель простых решений, - Кат говорил холодно и зло, кусая скверно дымящую сигарету. - Я знаю, о чем говорю, как не знать. Они все - потенциальное зло, так почему бы просто всех не истребить, если хватает сил? Сам часто думаю так же...

Сам знаю, как это болит.

-...вот только ему никто из вас не помешал выпустить чертика из табакерки, - палач швырнул окурок на пол. - Я ничего не утверждаю. Но я спрошу еще раз - кто такой Кай? Что вы о нем знаете?

-Я уже говорил...

-Верно. Ни черта. А он распоряжается вами. Разрешает вести проекты вроде этого "Хлора". Что, если повальной стерилизации подлежат вовсе не полукровки? Что, если...

-Погодите, - прервал его Аус. - Вы уже замахнулись куда-то через край.

-Я лишь исхожу из того, что прочел в письме.

-В письме был бред сумасшедшего! - вскричал Аус. - Бред, такой же, как и проект Снегового! Никто не даст ему ход, никто...

-Посмотрите на обороте, - горько улыбнулся Асколь. - Посмотрите, ну.

Раймонд медленно перевернул листок, после чего произнес что-то на русском - таких слов Асколь не знал. Потом произнес что-то еще - даже длиннее прошлой фразы - и, наконец, в сердцах швырнул бумажку на пол.

-Когда это было...

-Не знаю. Не видел там никаких дат.

Маг быстрым шагом направился в соседнюю комнату, вернувшись с тонкой папочкой. Плюхнувшись в кресло, что было придвинуто к стене, принялся судорожно листать бумаги.

-Совсем недавно, - наконец, произнес он. - Разрешение, похоже, дали месяца два назад или того меньше...

-Значит, уже началось? - лишь понимание того, что не было ровно никакого смысла зря дергаться дало Асколю усидеть на месте. - Началось, так?

-Не знаю, - нервно ответил маг. - Так, погодите...утвержденные методы доставки, объекты, выбранные для первичной обработки...

-Уже началось? - повторил палач.

-Не могу точно сказать, - не отрываясь от бумаг, произнес Раймонд. - Вторая стадия проекта, как тут написано, чрезвычайно сложна. Необходимо доставить препарат к каждому зарегистрированному объекту по всему Союзу. Каждая гибридная особь вне зависимости от пола и возраста должна быть стерилизована...так...вот здесь кто-то из его штата предлагает начать с молодняка...под обработку попадают заведения вроде детских садов, школ и высших учебных заведений...везде, где можно относительно просто доставить препарат с пищей...

-Как действует препарат? - отрывисто произнес палач. - Сколько необходимо...

-Полный курс составляет около месяца, - не отрываясь от чтения, произнес маг. - Вот здесь кое-кто из его людей откровенно хвалится результатами. Всего месяц - и последствия уже примут необратимый характер. Пишут, что им удалось свести риски побочных эффектов к минимуму...

-Как они планируют разбираться с полукровками, когда до тех дойдет правда? Если, допустим, кто-то захочет отомстить?

-Для этого необходимо во-первых, понять, с чем ты имеешь дело, - в голосе мага чувствовалась нервозность. - Во-вторых, найти свидетельства того, что этот фокус проделали не с тобой одним. У нас все далеко не так, как в Европе. Никаких семей, вроде тамошних Морольфов, которые оказывают помощь гибридам, никаких специальных обществ, кружков и всего такого. Все разобщены, как и в былые времена, а значит, массовых волнений можно не опасаться. А подавить их поодиночке для такой махины, как Вторая Площадка - вовсе не проблема...

-Можно подавать с пищей, - тихо сказал палач. - С водой, скорее всего, тоже. Нет ничего проще, чем заготовить еще несколько партий, которые пойдут вовсе не для гибридов. Или подменить адреса доставки для тех, что уже готовы.

-Мне кажется...

-Нужно не очень много, на самом-то деле. Нужно всего лишь успокоить Снегового и остальных ослов, убедив их, что все идет по плану. А потом сделать так, чтобы оно пошло не в какую-нибудь там школу, для одного несчастного полукровки, а непосредственно в пищевое производство. По всему вашему Союзу, - маг вновь хотел что-то вставить, но Асколь не дал ему и рта раскрыть. - По странам, которые пляшут под его дудку. Вот только не надо думать, что меня волнует, как вы изводите своих гибридов. У нас хватает своей мрази, о которой приходится заботиться. Меня волнует кое-что другое - на что пойдет страна, население которой обнаружит, что ныне бесплодно и что это уже не вылечить никоим образом. На что пойдут люди, у которых отняли будущее. Я не верил в письмо до конца...не верил, пока не увидел, какие решения одобряет ваш Кай. Теперь...что ж, теперь я уже почти верю. Верю, что его цель в том письме действительно указана правильно.

-Два месяца назад Снеговой получил разрешение, - уже совершенно севшим голосом произнес Аус после нескольких минут молчания. - Мы все можем уже носить это в себе. Мы все... - руки мага затряслись и листок, смешно порхая и кувыркаясь, вылетел на пол. - Мы все...

-Вы - вряд ли, - процедил Кат. - Во-первых, вы и так в клетке. Во-вторых, вы еще ему нужны, не так ли? Кто-то же должен производить препарат. В-третьих, первые партии, думается мне, должны идти к своим настоящим целям - чтобы ваш Снеговой и его прихлебатели ослабили бдительность, уверились в том, что все двигается по плану.

-Логично, - не слишком-то уверенно согласился Аус. - Но все-таки...

-Пускать сопли будешь потом, - прорычал Асколь. - Сейчас надо решить, что делать с этой дрянью. Производство налажено здесь?

-Да, - сверившись с документами, ответил маг. - Но Снеговой не дурак, он не стал бы класть все в одну корзину. Я более чем уверен, что производственные линии "Хлора" как минимум продублированы.

-Допустим. Возможно ли узнать, где еще развернуто производство?

-Здесь данных нет, но, думаю, ответ мне известен, - расправив плечи, выговорил Аус. - Остров Возрождения, что в Аральском море. У нас там полевая научно-исследовательская лаборатория, кое-какие...средства для операций Второй Площадки штампуют именно там.

-Допустим, мы найдем, чем их накрыть. Что нужно, чтобы сорвать производство конкретно на этом объекте?

-Вы не сможете.

-Я не спрашивал, смогу или не смогу, я спрашивал...

-Я повторяю еще раз - вы не сможете. Успокойтесь и подумайте сами. Подумайте - и вы поймете, почему.

Асколь прикрыл глаза, чувствуя, как на них наваливается невыносимая тяжесть. Тупое, холодное бешенство едва не разрывало его на части, и не было ничего, что могло бы то унять.

Структура проекта "Хлор", уже пущенного в дело, была слишком огромна, чтобы ее можно было повалить снаружи, и слишком хорошо защищена, чтобы был шанс обрушить ее одним точным ударом изнутри. Снеговой, эта мразь, наверняка считающая себя научным светилом и гением, полным идиотом все же не был - иначе бы на своем посту точно не задержался. А значит, что продублированы не только производственные линии, нет - весь его штат в курсе, что нужно делать, и потому...

Злость отчаянно искала выход.

Единственным способом остановить "Хлор" было перебить всех, кто имел к нему хоть какое-то отношение. Всех, кто мог продолжить дело, начатое Снеговым и одобренное Каем.

Он был сейчас в эпицентре. Он бы мог попытаться.

Вот только шанса выжить при этом не оставалось вовсе.

Злость затопляла разум. Не с этим ли столкнулся Летичев, оставивший ему то послание? Не был ли он также поставлен перед выбором - пожертвовать собой или бесчисленным множеством чужих жизней?

Летичев не колебался. А вот сможет ли он?

Сможет ли он, зная, что где-то там остаются те полные боли глаза, чей хозяин вверил ему свою судьбу - умышленно или нет? Сделал его своей единственной надеждой?

Руки палача сжали хлипкий деревянный стул с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Он открыл глаза.

-Ты меня проведешь.

-Что? - Ауса, кажется, перекосило от испуга.

-Ты меня проведешь. Туда, где делают этот чертов "Хлор". И я очень не советую тебе отказываться...

Стены коридора, которым они не так давно прошли, утопали во тьме вместе с потолком, и видны были только лишь тянущиеся вдоль них трубы пневмопочты. Пол здесь был железный, холодный до чертиков даже сквозь прочную обувь - и только за порогом, за массивной дверью, сплошь усеянную предупреждающими знаками, стало получше: и со светом, и с полом.

В лабораторной одежде он выглядел, наверное, убийственно глупо, но выбирать не приходилось - военной формы комендант "Огнива" не мог добыть за такой короткий срок при всем желании. У дверей их ждала бдительная охрана - Кат не знал, чего такого наплел им про него Аус, но это подействовало: вся караулящая проход троица поначалу вытянулась, а когда они проходили мимо, сосредоточенно изучала носки своей обуви. Маг отчаянно старался держаться спокойно, но по одним его глазам было видно, насколько тяжело это дается Раймонду - говорил же он сейчас и вовсе голосом настолько севшим, что неизменно привлек бы чье-то внимание.

На их счастье, в хорошо освещенном проходе с множеством дверей - разумеется, молочно-белых - никого не было: здесь работали в тишине и, похоже, даже лишний раз за дверь не выходили.

-Пройдем до конца, там налево, - бормотал маг. - Дальше будет лифт вниз. Если на посту не задержат, попадем, куда надо.

-А если задержат?

-Я был у вас в заложниках, выбора у меня не оставалось, - пожал плечами Аус. - Своя рубашка ближе к телу, уж простите.

-Что-что?

-Ничего, - огрызнулся маг. - Давайте быстрее. Если кому-нибудь из часовых взбредет в голову позвонить наверх и уточнить насчет инспекции, нам обоим конец.

-Инспекции?

-Я представил вас, как одного из штата Снегового, - тихо произнес маг. - Молчанов Павел, редкой породы скотина. Кто сам не видел, тот про него слышал уж точно - потому и останавливать не стали. Никому не охота отсюда, из теплого местечка, вылететь на Вторую, в штурмовые части.

-Понятно...а чем тут занимаются? - палач покосился на ближайшую дверь.

-Работа с живым материалом, - очередное пожатие плечами. - Ведомство Снегового и Лисянского. О первом вы, мне кажется, уже имеете представление, второй направление психиков держит...

-Он чем-то лучше?

-Тем, что чаще в отъезде бывает, - скривился маг. - А так не сильно далеко от Аркадия Валерьевича ускакал.

Впереди, по правую сторону, распахнулась дверь: на глазах у Асколя и Раймонда оттуда выкатили тележку, на которой стояло нечто вроде огромного аквариума. Внутри была заперта чахлая человеческая фигурка - опутанная проводами, как елка гирляндой, она время от времени тихо вздрагивала. Развернув тележку в нужную сторону, троица в белых одеждах потащила ее - грубо и устало - мимо палача и мага, чтобы скрыться за очередными дверьми, прекрасно притушившими все посторонние звуки.

-Не спрашивайте, - бросил Аус, ускоряя шаг. - Я сам не знаю.

Асколь и не спрашивал. Достаточно было того, что видели глаза. Белый коридор, пусть и казался почти бесконечным, скоро остался позади - и, чуть обогнав мага, он вошел в нужную дверь, повернув, как и было сказано, налево...

Шесть оружейных стволов слепо уставились на него из дальнего конца коридора.

Шесть стволов, шесть людей в тяжелых дыхательных масках, два чернильно-темных глаза.

-Обидно, однако, что вы нас совсем за дураков держите, - проскрипел, выходя из-за спин своих бойцов, Горбовский. - Давайте-ка по-хорошему...

Оборачиваться не было нужды - он и так чувствовал, что мага рядом уже нет. Почему-то казалось, что нет его уже и на этом этаже.

Все они были слишком далеко, чтобы он мог хотя бы попытаться - слишком далеко, а у него при себе было лишь порядком уставшее тело, даже не прикрытое, как обычно, зачарованным облачением.

-И даже не пытайтесь, - Горбовский, словно прочтя его мысли, прищурился. - Я знаю, кто вы.

Палач не ответил - зачем? - продолжая почти спокойно глядеть в черные глаза. Как это вышло, как и откуда они узнали - о таких вопросах обычно полагалось думать уже после. Сейчас же он думал лишь об одном: кого убьет первым, когда они приблизятся, чтобы его взять.

-Как я уже говорил, вы очень зря держите нас за идиотов, - хрипнул русский, рывком нацепляя точно такую же маску. - Давайте!

Под потолком что-то зашипело, точно клубок рассерженных змей. У него еще было время - время, пока потекший из вентиляционных отверстий газ не спустился вниз - вот только одного времени здесь было мало. Ни один из них не приблизился, продолжая держать его на прицеле.

Они и правда знали.

В другой ситуации, он бы, наверное, все же попытался. Он не мог сказать сейчас, как именно - но в том, что рискнул бы, сомневаться не приходилось. Сейчас, однако...

Сейчас он мог лишь ждать. Они были очень осторожны, несомненно, но одну непростительную ошибку все-таки уже сделали.

Вовсе не следовало оставлять его в живых.

Видов и методов допроса довольно-таки много. В "Догме" этим делом почти всегда занимался Факел - особенно, когда время поджимало. Были люди, которые, безусловно, считали, что это дело не очень-то и надежное: ничто не мешает допрашиваемому молчать или преднамеренно говорить неправду. Это, конечно, было не так - и любой служащий Дома Резни сказал бы, как обстоят дела в реальности: любой человек, оказавшийся в руках ликвидационной группы палачей, ответит на все заданные ему вопросы быстро и правдиво - исключения были столь редки, что их, можно считать, не существовало вовсе. Сомневающимся следовало представить следующую картину: человек закаленный и сильный духом, категорически не желающий говорить, распинался на нескольких вбитых в землю колышках, после чего от него - быстро-быстро - отрезался кусок за куском. Это был лишь один пример из богатого арсенала Факела, и, при необходимости, проделать что-нибудь схожее мог любой, заслуживший палаческий титул. Садизм, как правило, не поощрялся, точно так же, как и в среде работников печально известной Живодерни, более того, за него нередко наказывали - далеко ходить за примером не нужно было никому, кто слышал об одном из лучших тамплиерских агентов, чья безудержная жестокость привела к провалу множества важных операций и, в конце концов, довела его до казни. Палач владел множеством изощренных способов добывания информации, мягких и жестких, и в этом не было чего-то из ряда вон - такое же необходимое зло, как и они сами.

Не нужно было лишний раз говорить и о том, что знал палач и что делать, сложись ситуация с точностью до наоборот: если шансов выпутаться уже не оставалось, он, по крайней мере, должен был выдержать ровно столько, чтобы умереть, так и не успев ничего рассказать. Такова была теория. С практикой Асколь, к своему сожалению, также был знаком - и должен был признать, что происходящее сейчас было и наполовину не так тяжело, как тогда.

В лицо били две мощные лампы - каждая была способна заменить собою целый прожектор. Глазам было больно, но они даже не слезились - лишь почти неотрывно смотрели в два чернильных пятна - глаза человека напротив.

Комната, в которой он оказался, наталкивала на одну из двух мыслей: либо методы у этих людей недалеко ушли с начала века, либо столь наглых попыток проникновения здесь не случалось - и держать специалиста своего жестокого дела на станции не считали первой необходимостью. Как бы то ни было, все было до боли знакомо - и оттого он мог позволить себе чуть улыбаться.

Карандашно-серые стены, яркий свет. Неудобный железный стул, к которому он был пристегнут жутковатого вида кандалами - по крайней мере, им хватило понимания завести руки за спину. Ни одного предмета в пределах досягаемости - не то, что острого, а вообще любого: ни бумаг, ни какого-нибудь жалкого стакана воды. Караульный у входа, двое по ту сторону дверей, угрюмый детина в форме за спиной, по правое плечо. И, конечно, сиплая темноглазая сволочь, что пялилась на него с нескрываемой ненавистью.

-Может, начнем с вашего имени?

Он, все так же тихо улыбаясь, делает попытку встать, и на плечи тут же начинают давить руки-лопаты. Морда у солдатика, что по кивку Горбовского бьет его по ноге, просит даже не кирпича, а пули. Кто знает, может он ее еще и дождется.

-Нет? Ну что же, тогда я вам сам скажу, - русский изображает задумчивость. - Кат...Асколь, так?

Ответа, конечно, не следует, зато в голове уже начинает что-то потихоньку выстраиваться. Аусу предавать нет никакого смысла, ему нужно отсюда вырваться, до крови нужно. Кто еще? В своих он уверен, как и всегда, значит...Кевин? Башенный?

-Ваша наглая выходка вам дорого обойдется, - плюет Горбовский. - Уже обошлась. Ваша попытка убийства первого секретаря Директората провалилась. Провалилась, слышите, вы?

Сложно удержать себя в руках - и не потому, что его снова начинают бить - аккуратно и выверено - по косточкам. О чем этот хмырь только мелет? Никто из них...

-Ваш...коллега был довольно точен в своих показаниях. Мы знаем, сколько вас еще осталось. И, будьте уверены, поиски уже ведутся. Вам не выбраться отсюда живыми.

Слова Горбовского словно минуют некий фильтр, оставляя на выходе те крупицы, что действительно заслуживают внимания. Кевин не мог предать - во всяком случае, не в пользу Клуба. Кевин не мог ничего рассказать - в конце концов, он такой же палач, он должен - и способен - выдержать почти любое давление...

Но он все-таки рассказал. Если, конечно, это не игра, не старая и банальная уловка, призванная развязать ему язык.

И все-таки...что они сделали с Кевином? Что...

-Возможно, вы не до конца понимаете сложившуюся ситуацию, - сипит русский с чернильными глазами. - Вам отсюда не выйти. Вы можете лишь выбрать, каков будет остаток вашей жизни. Расскажете все сейчас, до того, как мы прибегнем к помощи техников, и он будет сравнительно неплох. Во всяком случае, вам никто не будет пережигать мозг к чертям собачьим...

Техники, значит...они этим угрожали. Это будет точно не здесь, значит, его будут вести. Значит, есть шанс. Если они все еще не в курсе о Цепях - а об этом Кевин сказать точно не мог - шанс не такой уж и призрачный.

Горбовский все еще что-то болтает, взывая к нему на все лады. Больно. Конечно, больно, когда тебя лупят без передышки. В глазах уже круги от ламп, комната расплываться начинает. Пусть себе расплывается, ему нужно только формулу вспомнить. Вспомнить и настроиться. Боль будет пострашней, чем сейчас, но куда деваться? Уж точно лучше, чем узнавать, что ждет на этой станции самых несговорчивых, что именно будут творить те самые техники, которыми его так стращают. Чувствуется жар от ламп - слишком уж близко к нему стоят - и лампы те почему-то в последние минуты уж больно часто моргают...

-Мое время, если хотите знать, ограничено, поэтому если вы думаете, что я буду зря его тратить здесь, с вами, то сильно заблуждаетесь. Я даю вам последний шанс, прежде чем мы...

Больно. Еще как больно. Очередной удар был просто мастерским - аж в глазах потемнело от боли. Нет, погодите-ка...

Это всего лишь погас свет.

Несколько драгоценных секунд они еще осоловело мотали головами, пытаясь привыкнуть к навалившейся на комнату тьме. Вполне достаточно, чтобы проговорить связку из коротких старых слов - и почувствовать такую боль, словно руки по локоть опустились в поток лавы. Вполне достаточно, чтобы опереться ногами об пол и, тяжело выдохнув, рвануться вверх.

Отчаянно звякнула, надломившись на одном из звеньев, цепочка. Избивавший его тип успел сообразить, что пленник каким-то образом освободился - но это было, в общем-то, все, что он успел прежде чем палач вбил ему кулак под ребра и довершил дело ударом по открывшейся шее. Чары все еще действовали - и потому последнее действо сопровождалось мерзким хрустом. Рявкнул, уйдя в стену, единственный выстрел - он только помог найти в этой тьме Горбовского. Качнуться в сторону, уходя от второй из пущенных наугад пуль, перехватить руку с оружием и заломить в нужную сторону, уперев ствол в горло русского. Выстрел. Шлепок свалившегося на пол тела. Оставался еще часовой у дверей, вот только он почему-то не...

Свет вспыхнул вновь, больно резанув по глазам. Карауливший дверь солдат валялся у порога - выражение его лица было столь безмятежно, словно он видел какой-то невероятно радостный сон. Так вполне можно было бы решить, если бы он только дышал.

Дверь медленно приоткрылась. Переступив через очередное бездыханное тело, Раймонд Аус, комендант "Огнива", вошел в комнату. Вид у него был измученный.

-Вы как? - коротко поинтересовался он, перейдя вдруг на английский.

-Скоро узнаю, - палач подобрал с пола пистолет Горбовского. - Как отпустит. Вы...

-Я сделал все, что мог, - прошипел маг. - И потому давайте-ка шевелиться.

-Но "Хлор"...терминал...

-Я же сказал - я сделал все, что мог, пока мои полномочия не успели отозвать, - раздраженно произнес маг. - И вы уж поверьте, будет чудом, если теперь от станции останется что-то, кроме памяти.

Плохонько освещенная лестница вела куда-то наверх - судя по всему, ей не очень-то часто пользовались. Чтобы попасть сюда, пришлось перебираться через опустевшие служебные помещения, перелезать через трубы и искать лаз, прикрытый листами железа.

Если прислушаться, все еще можно было различить крики и утробный вой сирен. Топот ног. Выстрелы. Пауз меж последними становилось все меньше и меньше.

-Еще раз, - прохрипел палач, преодолевая за раз несколько ступеней. - Что конкретно вы устроили?

-Добрался до управляющих комнат на минус втором, - с трудом поспевая за ним, выдохнул Раймонд. - Выбил всех, кто там сидел, сбросил перегородки на уровнях до нулевого включительно, пустил газ и воду разом, открыл электронные замки на камерах с объектами. Напоследок разбил пульты, так что решать проблему, даже когда пробьются, они будут ручками. Судя по всей этой пальбе, они уже достаточно далеко пробились...

-Кого вы там держали?

-Не все ли теперь равно? - огрызнулся маг. - На обратном пути чуть не попался. Думал, в этом хаосе будет не до меня, но у кабинета Снегового они все-таки выставили несколько человек. Справиться справился, но дальше на меня даже не надейтесь. Еще немного в таком темпе - я тут лежать и останусь.

-Документы?

-Что успел найти - со мной, - маг остановился на несколько секунд, пытаясь перевести дух. - Думаю, вам хватит. О "Хлоре" не беспокойтесь - кого не потравит, так затопит. Без Горбовского это не эвакуация, а цирк с конями, так что даже если отобьют нижние, им еще месяца три эту помойку разгребать...сейчас налево!

В очередной раз пришлось нырять в темноту, перебираясь какими-то техническими лазами, вдоль серых стен с вмурованной в них арматурой. Чары, позволившие на несколько драгоценных мгновений обрести силу, достаточную, чтобы освободиться от оков и совладать с помогавшим в его допросе типом не прошли даром - стоило им только схлынуть, как на вакантное место пришла гнусная боль, словно по каждому пальцу несколько часов лупили молотком. С левой рукой было хуже - она до самого локтя словно оказалась набита ватой, и было бы очень хорошо, если бы не пришлось после заниматься исцелением связок и суставов.

Сквозь стены пробился отголосок какого-то далекого взрыва - похоже, в дело пошла тяжелая артиллерия. В том, что после этого единственным видом работ на станции на очень долгое время станут ремонтные, Асколь уже почти не сомневался - и это было тем единственным, что сейчас грело душу. Распахнув массивную дверь, справиться с которой у мага не хватало сил, он устало посмотрел на уходящую куда-то вверх, во тьму, железную лестницу - и, ругаясь сквозь зубы, ступил на первую перекладину.

-Долго еще? - поинтересовался палач уже наверху.

-Можно и покороче, прямо под пули, - зло прошипел Аус, которому он помог взобраться наверх. - Идет стандартная процедура эвакуации персонала.

-А это значит...

-Их выводят на поверхность, сбивают в приемные ангары, и везут кружными путями в заранее намеченные пункты. Нам сюда, живее, - остановившись у пары на вид одинаковых дверей, Раймонд довольно быстро сориентировался, ткнув пальцем в одну из них. - Все под охраной, само собой. Пересчитают, отметят, если время совсем не горит, и по машинам. Как только кутерьма уляжется, на тех пунктах всех снова пересчитают, и, если уровень угрозы сброшен, потащат назад.

Вновь поворот налево, вновь мимо каких-то решеток. Крики и выстрелы слышно все хуже, зато вот сирены надрываются словно с утроенной силой.

-Просто так слиться с толпой, мы, конечно, не сможем.

-Точно так, - бросил Аус. - Но ангар, куда я вас тащу, предназначен для младшей обслуги. Вы точно таким же проходили. Ваши мозги не в такой цене, так что не так и страшно, если их кто по стене размажет...

-Проще говоря, охраны должно быть меньше.

-Раза так в два, - маг кивнул. - Но прорываться все равно придется. Справитесь?

-Попробую, - уклончиво ответил Асколь, выдергивая пистолет Горбовского из кармана успевшей уже где-то порваться служебной одежды. - Бывало и похуже.

-Охотно верю, - перескакивая через коварно притаившуюся во тьме ступеньку, Раймонд остановился на небольшой площадке, судорожно пытаясь отдышаться. - Выход там. Об этом проходе мало кто знает, так что пара секунд форы у вас будет. Вы уж постарайтесь там...

-Пара секунд, а то как же, - прорычал Кат. - Для смерти так много...

Обещанный магом выход оказался далеко не дверью - то был вмурованный в пол ржавый люк, который приподнялся не без усилий - и, разумеется, не без скрипа. Рев автомобильного движка и чьи-то сердитые окрики, к счастью, эти звуки почти целиком заглушили.

Внизу виднелся знакомый холодный пол - этот ангар, похоже, ничуть не отличался от того, через который палач прошел на станцию. Не дожидаясь, пока кто-нибудь заметит, что в потолке у них образовалась новая дыра, он спрыгнул вниз.

Из мешанины столпившихся у очередного грузовика серых пятен - выполнявших самую примитивную работу на "Огниве" служащих станции - весьма резко выделялись пятна потемнее: те, кто носил военную форму. Одно такое пятно - то, что заметило свалившегося откуда-то сверху человека - на миг растерялось, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы пистолет палача дважды плюнул ему в грудь. Взвизгнула короткая очередь, выбивая дыры в стене - когда-то там была цель, уже успевшая откатиться в сторону. Асколь выстрелил вновь - и получивший пулю в бок боец завалился куда-то влево, на машину. Палач уже был на ногах - короткая вспышка очередного выстрела едва не оторвала ему ухо, но два стремительных ответа бросили на пол ангара и недавнего подранка и его товарища, выскочившего из-за грузовика с перекошенной мордой. Где-то позади на пол неуклюже шлепнулся Аус.

-Не советую, - сдернув автомат с ближайшего трупа, палач тяжело посмотрел на одного из сгрудившихся у грузовика рабочих станции - тот собирался сделать с упавшим рядом телом то же самое. - Постройте их, - не оборачиваясь, бросил он магу. - И живее...

-Зачем нам... - Аус все еще с трудом дышал.

-Эвакуация пойдет по плану, - устало произнес Кат, шагнув в сторону машины.

Опустившаяся на город ночь была, к сожалению, не настолько тихой, как бы ему того хотелось. Ковыляя очередной опустевшей улицей, палач в очередной раз подавил желание обернуться - равно как и боль, вновь запустившую в него свои острые когти.

Вымазанные в крови руки он отер о внутреннюю сторону неудобной, на размер меньше, шинельки, что сдернул с одного из трупов. Одного из тех, что были потом. Болело в груди, страшно болела голова, готовы были лопнуть от боли на тысячу маленьких кусочков руки. Пошатываясь, он свернул на перекрестке налево, искренне надеясь, что это был именно нужный перекресток - перепутать в такой темноте и при такой голове было делом нехитрым. Сердце колотилось как бешеное, но к этому он вполне привык - как и к легким, в которые словно залили жидкий огонь. Та пробежка, да еще снова под чарами, дороговато ему обошлась, но...можно подумать, у него был хоть какой-то выбор. Остановившись на минуту под светом фонарного столба, Асколь задрал правый рукав - конечность представляла собой один сплошной синяк, которым даже шевелить было больно. Самая стабильная тауматургическая система, черти бы ее драли...

Утешало одно - он все еще был жив. Жив и даже мог ходить - там, где много кто уже свалился бы замертво. Только бы успеть. Только бы...

Стоило только ускорить шаг, как перед глазами все начинало расплываться - вероятно, это тоже можно было отнести к последствиям криво сработавших чар. Немногие его Цепи горели жарким пламенем, разбрасывая по телу тупую боль и онемение, заставляя в очередной раз задуматься о том, стоило ли так рисковать тогда, полчаса назад. Особенно - после того, как Цепи и так уже отыграли свою роль и требовали отдыха. Особенно - ради мага.

Но все-таки, Аус его вывел. Вывел, и не так уж и важно, чем он в этом равно страшном и трудном деле руководствовался. Аус его вывел и добыл то, за чем они сюда явились, а ему остается только постараться вернуть должок.

Постараться доползти живым.

Ему плохо. Очень плохо. Так плохо не было уже очень, очень давно. Дело вовсе не во всей той боли - случалось и похуже, случалось и так, что его возвращали с того света в последний миг, случалось, черт это все дери, уже не раз. Но сейчас на муки телесные наслаивается радостно боль совсем иного толка - и вот она-то и грозит его на клочки изорвать.

Мысли о терминале прописались в голове накрепко и вытесняют все другие - как соседей они терпят разве что мысли об этом чертовом "Хлоре". Все ли он сделал, как надо? Сколько времени он выиграл для людей, даже не знавших о том, что над ними нависло? Хватит ли того времени, чтобы...

Не был ли он обманут? Не поддался ли он на бредни незнакомого ему человека, не поверил ли зазря в череду совпадений?

Совпадений ли?

Особенно с учетом того, что их каким-то образом раскрыли?

Хватит. Просто хватит, иначе так и свихнуться недалеко. Сейчас он доплетется до места, выбранного в качестве резервного укрытия - в том, что искать остальных нужно именно там, не было уже почти никаких сомнений - найдет Хлыста...

Проклятье. Нет ведь Хлыста, нет здесь и Неус. А если учесть, что и на Кевина теперь нечего рассчитывать, исцелением, похоже, придется заниматься самому. И надорваться в процессе. Просто великолепные перспективы. Так бы и рухнуть прямо здесь, на холодной пустой улице, а все, что после - пусть себе идет своей дорогой.

Мелькнувшую в соседнем переулочке тень он все же замечает, пусть на глаза и навесили какую-то мутную пленку. Привычным жестом выдирает пистолет - рука взрывается болью - наводит на цель...а цель-то великовата будет, даже слишком. Такую громадину двумя оставшимися пулями и не свалишь...

А, постойте. Это же Шепот. Всего лишь Шепот - если, конечно, он совсем еще не спятил тут от непрошенных мыслей и перегруженных Цепей.

Преодолев узкую улочку в несколько размашистых шагов, Шепот оказывается совсем рядом. Вид у нее далеко не радостный.

-Кат?

-Пока еще не уверен, - выдыхает палач, опершись рукой о шершавую стенку ближайшего дома. - Меня тут немножко зацепило...

-Немножко? - выдернув его под очередной фонарь, она застывает от удивления. - Ты что с собой натворил?

-Давай-ка посчитаем, - прохрипел Асколь. - Чары, чтобы сорвать кандалы. Чтобы бежать поживее. Чтобы пуля из брюха вытекла. Нет, не из моего. Чтобы этот выродок не побежал отдавать Господу свою гнилую душонку в ближайшие часа два. Всех, кого пришлось вырезать между этим, я, ради тебя, опущу. Чего зря расстраиваться...

Палач закашлялся - из-под шинели вылетела, шлепнувшись на асфальт, толстая папочка, до отказа набитая бумагами.

-Возьми, - выдохнул Асколь, сражаясь с сухим, жутким кашлем. - Все, что смогли добыть. Не знаю, хватит ли, и если честно, мне уже пополам.

-Кат...

-В этом котелке такое варят, что хватит весь мир затопить, - прорычал он, сунув папку в руки Шепот. - Что смог, я конечно, поломал...вы тут...

-Потом, все потом, - подхватив его под руку - выпендриваться и протестовать сейчас как-то не особо хотелось - Шепот буквально потащила палача в ближайший темный подъезд. - Мы тут тоже, знаешь, не цветочки выращивали.

-Толком говори... - стараясь идти так же быстро, как и она, чтобы у Шепот не получилось ненароком оторвать его руку, пробормотал Кат. - Потери?

-Если не начнешь шевелить ногами, можешь нас в них же записать, - огрызнулась Лено. - Башенный сговорился с Кевином. Увели всю резервную группу за город и вляпались там в такое дерьмо, что вонь до небес пошла. А потом эти, со станции, как с цепей сорвались. Что ты им там устроил?

-Маневр по отключению, - вспомнив недавнюю присказку башенного, выдохнул Асколь. - Наши все целы?

-Да. Сидим как мыши под метлой, и не знаю, сколько еще так просидеть сможем. Они весь город чешут. Выходить надо...где этот...как его...Аус?

-Пара кварталов отсюда, - прищурившись, бросил Асколь. - Еще на час его хватит. Зацепили уже под самый конец...

-Туда и дорога твари, - волоча его дальше по улице, сквозь зубы произнесла Лено. - Это он устроил. Он охотнику наводку дал.

-На...кого? - сил удивляться уже попросту не было. - И откуда ты...

-На того, кто у русских вроде за главного. А откуда...ты уж прости, Кат, но пока тебя не было, отряд немного пополнился.

-События, определенно, складываются угрожающие.

Ренье, как и всегда, говорил очень тихо, но в подвальном помещении, куда другие звуки почти не проникали, его было отлично слышно.

Это было четвертое и последнее укрытие из тех, что были намечены для них в городе - еще на стадии планирования операции, когда приходилось в считанные дни заучивать карты со всеми их улицами, переулочками, тупиками и короткими маршрутами к нужной точке. Сгрудившись вокруг крохотного деревянного столика, на котором как раз была разложена такая карта, они говорили, время от времени перебивая друг друга - а их всех перебивал своими стонами валявшийся в соседней комнатушке маг.

Судьба бывшего уже коменданта "Огнива" пока еще не была решена - и лишь потому ему дали возможность выжить.

-Планетарный терминал... - вновь заговорил обычно немногословный Ренье. - Я чувствовал, что нами в очередной раз играют, но даже представить себе не мог...

-А придется, - сухо произнесла Сильвестра, барабаня пальцами по столу. - Если бы игра не стоила свеч, Ассамблея меня бы сюда не послала.

-Может, напомнишь еще раз, кто именно отдал приказ?

Этот вопрос Асколь задавал уже не впервые - по правде говоря, звучал он уже столько раз, что можно было бы сбиться со счета. Пущены в ход были и другие вопросы, целью которых было заставить эту странную особу проколоться хоть на чем-то - но все они оказывались тут же отбиты весьма точными ответами. Вариантов оставалось лишь два - либо она и правда говорила правду, либо попросту была достойно подготовлена, и отнюдь не теми, о ком в который раз ей приходилось повторять.

-Меня прислал отец Стефано Бьянки, как я уже вам множество раз сказала, Филин, - устало пробормотала Сильвестра. - Послушайте, я понимаю, что после случившегося доверять кому-то, появившемуся вот так внезапно - не самая лучшая идея, но если бы я хотела вам вреда, мне было бы достаточно не появляться. Не предупреждать ваших людей о том, что я смогла подслушать, и куда именно ушла вторая группа. В этом случае русские бы взяли их тепленькими.

-Быть может, еще есть какой-то шанс... - задумчиво произнесла Шепот.

-Исключено, - Сильвестра тряхнула головой. - Я слышала, как этот маг говорил им, куда двигаться. Первый секретарь, этот...Кай, с его слов не жалует людских компаний. У него небольшой домик за городской чертой, где он и останавливается, когда прибывает на станцию по делам...

-Это ты уже говорила, - перебила ее Шепот. - Но все же...

-Раскройте вы глаза, наконец, - в голосе Сильвестры чувствовалось раздражение. - Брать его отправилось отделение рыцарей, палач и башенный охотник. Никто из них до сих пор не вернулся, а вас, Филин, едва не сцапали, и все потому, что либо Маклахлан, либо Барр выложил все, что знал. Вы хоть понимаете, что я...

-Понимаю, - сухо сказал Асколь. - Чтобы заставить говорить одного из наших или такого как Барр, нужно действительно быть...чем-то не совсем обычным. А если прибавить к этому то, что видел я сам...

-Письмо русского мага, так точно, - кивнула Сильвестра. - Вам бы стоило его сохранить, честно говоря.

-Не до того было...и все-таки, что знает Ассамблея? И не надо говорить, что столько же, сколько мы.

Он внимательно следил, как менялось ее лицо во время ответа - пусть это и было дьявольски сложно уловить. Что-то все еще не давало Асколю покоя - то ли ее внешность, вроде бы совершенно заурядная, то ли...

Аркури. Где же, где же он мог слышать эту фамилию? Что-то старое, давно позабытое за ненадобностью, что-то...

-Мы знаем, что Ленинградский Клуб уже много лет готовит нечто грандиозное, - Сильвестра взглянула ему в глаза. - Мы знаем, что этот Кай - нечто такое, с чем нам еще не приходилось сталкиваться, или же это было так давно, что никто уже и не вспомнит. Все сейчас стоят на ушах, вы уж мне поверьте.

-Как он связан с терминалом? - бросила Шепот. - И, что меня волнует куда больше, как связан с терминалом ты, Кат?

Асколь не ответил. Молча развернув валявшуюся на краю стола папку, вытащил оттуда несколько нечетких фотографий. Уронил одну из них на стол.

Столько ночей он видел эти глаза в своих кошмарах.

И вот теперь, наконец, мог посмотреть и на их хозяина.

Опутанный трубками и электродами, Объект Ноль - мальчик с кожей цвета снега и волосами-сосульками - бесстрастно взирал на них с нечеткой черно-белой фотокарточки. Оторвать взгляд от нее было делом невероятно тяжелым - каждый раз, когда он вновь доставал фотографию наружу, из головы мигом улетучивались все до единой мысли.

-Я не знаю, - хрипло сказал Кат. - Я правда не знаю, как это вышло, а все, что знал - еще этой ночью рассказал вам. Раймонд считал, что я мог получить сигнал, предназначавшийся кому-то другому...

-...или он с самого начала был для тебя, - тихо сказал Ренье. - Терминалы...что мы о них вообще знаем?

-Почти ничего, - глухо произнесла Сильвестра. - Но этот...мне не надо иметь с ним никакой связи, чтобы сказать, что он страдает. Что мы должны его освободить, пока еще не стало слишком поздно.

-Предлагаю начать с вопросов более насущных, - вклинилась в разговор Шепот. - А именно, как нам выбраться из этого гадюшника живыми. После того, Кат, что ты устроил на станции...

-Допустим, не я, а ее комендант, благодаря кому мы и сидим в дерьме по шею...

-Неважно, кто, важно, как оттуда вылезать, - рассудительно заметил Ренье. - Если русские уже привели в порядок дела на станции - а раз эвакуация города не началась, значит, мы можем считать, что им это удалось - то они теперь смогут бросить часть сил на наше преследование. Перекрыть все пути отхода.

-Если этот Кай все еще здесь... - вновь заговорила Шепот. - Он может прийти за нами сам. А мы даже не знаем, кто или что это такое.

-Во всяком случае, вариант с...посланником духа из Башни выглядит несколько абсурдно, - Ренье вздохнул. - Так или иначе, здесь я согласен - единственным вариантом для нас сейчас остается отступление. И провести его нужно как можно быстрее, так что...

Договорить Стекольщик не успел - помешала вначале хлопнувшая о стену дверь, а затем и топот ног. Факел, оставленный заниматься наружным наблюдением, еще только перепрыгнул через порог, а все уже ощетинились Ключами - или, как минимум, прихваченными на крайний случай пистолетами-пулеметами.

-Русские? - коротко спросил Асколь.

-Кевин, - так же коротко произнес Эрик. - И будь я проклят, если у него все дома...

Из подвала было два выхода. Разделившись - Кат и Шепот, Ренье, Факел и Сильвестра - они проследовали наружу. Стылое утро еще никого не выпустило на улицы, и потому одинокая фигурка в измочаленном палаческом балахоне смотрелась на фоне скромных однотипных домов еще более дико.

Отец Кевин Маклахлан ковылял, подволакивая ноги, тащился к дому, оставляя за собой кровавый след. Асколь, как и остальные, высматривали засаду, пытались понять, не подвязали ли к человеку, что сейчас волочился в их сторону, пару-тройку килограмм взрывчатки или какие-нибудь не менее убойные чары. Дорожка из крови становилась все гуще, палач брел вперед, уронив голову на грудь - жизни в нем на вид было не больше, чем в одном из стандартных апостольских прислужников. Ждать дольше было нельзя - если они не перехватят его тут, на улице, он выдаст укрытие с головой. Именно об этом, похоже, подумал Эрик, поднимая ствол.

-Отставить, - прошипел Асколь. - Прикрывайте.

-Кат, не дури, мы не...

Он не слушал - не слушал и даже не собирался. Маклахлан был хорошо ему знаком - далеко не одну кровавую карусель они прошли вместе, и никогда еще ни у одного не было повода усомниться в другом. За пределами работы жизнерадостный даже сверх меры, он был человеком, к которому, казалось, вовсе не прилипала никакая грязь, человеком, которого ничто, кажется, не могло заставить избавиться от своей широкой улыбки. Когда же приходило время очередного дела, для которого их обоих растили, он был одним из тех, кому можно было без сомнений доверить прикрывать спину или вести людей в бой. Одним из тех, кто просто не мог предать. Не мог и все, и неважно, какую бы боль ему причинили.

Маклахлан был палачом. Этого было достаточно.

Перебираясь через пустынную улочку, он ожидал, что сейчас-то и покажется засада, сейчас-то и полетят пули - или сработают наброшенные на их товарища чары. Улица молчала, а Маклахлан лишь тихо стонал, пока Асколь не вцепился ему в плечи, не встряхнул его, не заставил поднять на него глаза.

-Кевин?

Лицо Маклахлана выглядело обескровленной восковой маской. Из широко распахнутых глаз его по щекам текли медленно-медленно две тонкие красные струйки.

-Кевин?

Маклахлан ненавидел имя, которым наградила его мать - он всегда считал, что оно не подходит для палача. Очень мало было тех, кто мог звать его по имени, на кого он, обычно добрый и спокойный, не начинал огрызаться. Асколь назвал его так уже дважды - но даже лучший способ вывести Кевина из себя теперь не давал никаких результатов.

-Кат... - прохрипел палач, запустив свои окровавленные руки в карманы. - Кат...я видел...я видел...

Одного этого жеста было достаточно, чтобы отскочить и броситься в укрытие - кто знает, какие чары накрутили на палача в плену? Асколь остался на месте - в глазах Маклахлана он не видел никакой угрозы.

Честно говоря, он не видел там вообще ничего.

-Я...я видел...я видел, Кат... - продолжал хрипеть Маклахлан. - Он показал мне...

Палача трясло - и когда Асколь опустил взгляд, то быстро отыскал причину. Его перебитые выстрелами ноги истекали кровью, и это значило только одно: он не мог пройти весь этот путь сам, его высадили где-то неподалеку. Вернули им, без засады, без ловушки? Но зачем? Какой в этом смысл?

-Что ты видел, Кевин? - осторожно спросил он, вспоминая на ходу подходящие по случаю целебные чары. - Кто это с тобой сделал? Говори!

Отец Кевин Маклахлан резко - откуда только взялись силы? - оттолкнул его на асфальт. Выдернул из своих изорванных выстрелами, пропитанных кровью одежд пистолет. Посмотрел на него - в глазах его была такая боль, какой Кат еще не видел у человеческого существа.

-Я видел там Господа, - размазывая по лицу кровавые слезы, Кевин упер пистолет себе в горло. - Он нас ненавидит.

Утренний сон окрестных улиц разорвал без остатка единственный выстрел.

Интерлюдия 12. Апокриф

Последние лучики закатного солнца ласкали долину, в которой притаился город. Самый старый из официальных монастырей Европы - аббатство Монте-Кассино - взирал на него со скалистого холма к западу, где века назад святой Бенедикт основал христианский храм на месте языческого строения, посвященного Аполлону. Аббатство пережило, казалось, все мыслимые невзгоды: его разрушали сарацины и лангобарды, его отдавали на разграбление норманнам, его обитателей изгоняли императоры, и, наконец, от него едва не оставило одни только воспоминания чудовищное землетрясение. То, чего не смогли добиться бесчисленные завоеватели, удалось на славу союзным войскам в 1944-ом году: опасения, что аббатство может быть использовано если не как укрепление, то как наблюдательный пункт для немецкой артиллерии, привели в итоге к решению о его бомбардировке. Сто сорок две "Летучие крепости" B-17, взявшие курс на монастырь ранним утром 15 февраля вместе с более чем восемью десятками иных машин, не оставили от аббатства ничего, кроме дымящейся груды обломков. Ни одного немецкого солдата не погибло - их в монастыре попросту не было, в отличие от итальянских мирных жителей, искавших в стенах аббатства спасения от ужасов войны - то были несколько семей фермеров, осиротевшие дети, тяжелораненые и умирающие. Когда последний уцелевший монах покинул руины, бойцы немецкой парашютной дивизии немедленно заняли развалины, таким образом, сделав именно то, чего должна была не допустить бомбардировка - создали дополнительное препятствие на пути союзных войск. Четыре кровопролитных сражения перемололи не одну тысячу человеческих жизней, но даже с окончанием боев вздохнуть спокойно город не мог - еще много дней марокканские гумьеры из Французского Экспедиционного Корпуса бродили по окрестным селам, отмечая свой путь убийствами, изнасилованиями и грабежами. Отличился, пусть немного и в другом смысле, и 2-ой польский корпус - среди его бойцов был сирийский бурый медведь, которого, согласно легенде, выдрессировали подносить снаряды и разгружать ящики с боеприпасами.

Война жестоко обошлась с аббатством, но оно вновь восстало из пепла - как и скрытое среди тех же скал неприметное здание - во время боев никто и не заметил, когда оно успело выгореть до основания, никто почему-то не мог и вспомнить, что же там было до пожара. Так или иначе, сейчас все в том же самом укромном местечке возвышалось массивное сооружение из гладкого серого камня, со всех сторон надежно укрытое высокой оградой, чьи звенья имели наконечники в виде острых копий - перебраться через такую нечего было и думать. Окруженное настоящей крепостной стеной теней, здание чем-то напоминало старинный замок, хоть и выросло из былого пепелища лишь в начале шестидесятых годов. Пока солнце могло подарить хоть что-то запрятанному меж скал и холмов дому, огни в его окнах не зажигались, окна те оставались слепы, а кое-где и вовсе с утра до вечера закрыты плотными ставнями. Из высокой черепичной кровли росли острые громоотводы - четыре мрачных указующих в неба перста. Тусклая бронзовая табличка на широких воротах сообщала всем подобравшимся к ним по узкой горной дороге, что здесь располагался приют имени святого Дагоберта II, покровителя сирот и похищенных детей, но это лишь порождало новые вопросы. Что здесь, в ста с небольшим километрах от Рима, забыло учреждение, названное в честь древнего короля франков, почему оно словно нарочно было размещено в самом труднодоступном месте из всех, которыми могли похвастаться местные горы, и, наконец, почему о нем нельзя было почти ничего найти в официальных источниках? Эти и многие другие вопросы так и оставались без ответа, позволяя плодиться слухам - но даже самым смелым из них до истины было примерно столь же далеко, как до Луны. Посетители сюда не допускались ни под каким предлогом, высокие кованые ворота всегда были заперты, а дорога, что вела к приюту, представляла собой столь безумный горный серпантин, что по ней мало кто решался пробираться на автомобиле - риск не вписаться в очередной крутой поворот и вылететь с трассы был чрезвычайно высок. Случись кому-то из внешнего мира пробраться за ворота, он бы удивился, увидев, каким количеством новомодных камер наблюдения был обсажен начинавшийся за оградой аккуратный дворик - из их поля зрения невозможно было пропасть ни на минуту, все они были размещены так, чтобы прикрывать слепые зоны друг друга. Увидев же тех, кто нес здесь караульную службу, чужак бы удивился еще сильнее, если бы, конечно, успел - эти люди в монашеском облачении и с неизменно хмурыми лицами имели не только оружие, но и право его при нужде применить.

В названии приюта крылась понятная только его хозяевам и покровителям злая ирония. Большинство его обитателей и правда были похищены - Церковью.

Угловая комната западного крыла выходила окнами на обрыв, под которым змеей извивалась горная дорога. Солнце заглядывало в эти окна с утра до самой середины дня, и пока оно не отступало со своих позиций, окна были плотно завешены темными шторами. Единственный свет, который сюда допускался - одна-единственная, чрезвычайно тусклая лампочка под потолком, убранная вместо люстры в какой-то странный стеклянный кокон. Аккуратно убранная деревянная кровать, на стенах - распятие и книжные полки, по левую сторону от дверей - высокий, набитый книгами, шкаф, один ящичек которого был отведен под одежду.

У зашторенного окна стоял аккуратный столик, где, помимо графина с водой, валялись истрепанные четки, какой-то неказистый на вид медальончик, и небольшая музыкальная шкатулка, выполненная из какого-то странного материала и покрытая сверх того темным лаком. Книг самого разного толка здесь тоже была навалена целая груда - "Лики святых" Эрнеста Элло, "Золотая легенда" Иакова Ворагинского, "О подражании Христу" Фомы Кемпийского, Иоаганн ван Рейсбурк, Анджела из Фолиньо, святая Тереза, святой Иоанн Креста Господня...

"Темную ночь души" последнего сейчас и читал обитатель комнатушки, осторожно перелистывая истрепанные страницы. Это был худощавый альбинос лет семнадцати, одетый в длиннополую рясу, с неаккуратно подстриженными, совершенно бесцветными волосами, и белым, как молоко, лицом - глаза его, при ярком освещении приобретавшие розоватый оттенок, были сейчас прикрыты затемненными контактными линзами. Несколько костлявые пальцы перевернули очередную страничку, когда у дверей послышался какой-то шорох.

-Коррин?

Хозяин комнаты вздрогнул, резко оборачиваясь. Невысокого роста светловолосая девушка, на вид примерно его возраста, стояла у порога, смотря словно бы сквозь альбиноса. Глаза Коррина могли показаться кому-то странными, но виной тому была всего лишь его болезнь, в ее же случае приходилось признать: никакой недуг таких глаз создать попросту не способен. Большие, прозрачные, словно родниковая вода, равнодушные и совершенно нечеловеческие - Коррин боялся встречать этот взгляд своим, боялся, что однажды увидит там ледяное озеро с последнего круга ада. Содрав со стола медальончик с вырезанным на нем "I.H.S.", он немедленно надел его на шею, схватился за розарий, в несколько нервных движений совершил крестное знамение, и уже собирался было поцеловать крест, как вновь встретился с глазами своей гостьи. Сейчас помимо недоумения - самой частой эмоции, которую можно было там прочесть - в глазах гостьи присутствовало что-то, напоминающее жалость и тоску. Говоря проще, такими глазами обычно смотрели на законченных дураков.

-Тебе нельзя здесь находиться, Урсула, - строго произнес молодой человек - голос его буквально звенел от напряжения. - Во-первых, это мужское крыло, а во-вторых...

Не дожидаясь, пока Коррин закончит, Урсула шагнула в его сторону, вдруг исчезнув, растворившись начисто и оставив после себя только легкую рябь в воздухе. Это не заняло и секунды - альбинос только еще оборачивался, а она уже успела разлечься на его постели, смять безукоризненно чистое и ровное покрывало и достать будто бы из ниоткуда какую-то потрепанную книжку - "The Eight of Swords", как сообщала обложка.

-И не смей исполнять здесь свои бесовские трюки! - чуть не взвыл Коррин, сорвавшись со своего места. - Я устал уже чинить вырванные половицы! Немедленно слезай отсюда, злокозненная дщерь Асмодеева, пока я не позвал...

-У нас уборка, - меланхолично проговорила Урсула, не поднимая глаз. - Я подумала, что лучше переждать. Они обычно начинают кричать и ругаться, когда я пытаюсь им помочь...

-Потому что последний раз после твоей помощи ремонт затянулся на добрых полгода! - с жаром ответил альбинос, принявшись мерить комнату шагами. - А швабра, которой ты подперла тогда дверь кладовой изнутри? Бедный отец Адольфо так резко ее открыл, что эта несчастная деревяшка вонзилась ему прямо...короче говоря, ему было очень больно!

-Зато мы, наконец, выяснили, кто среди ночи туда шастал что-нибудь перехватить. Грохоча при этом на весь дом, что твой паровоз...

-Впрочем, кого я пытаюсь усовестить! - Коррин всплеснул руками. - Тебе вообще знакомо такое понятие, как совесть? Милосердные слуги Христовы, не жалея сил, вырвали тебя из мрака неисчислимых пороков, которым была окутана с самого своего противоестественного рождения твоя семья, посещавшая, несомненно, все существующие селения греха...

-Тебе тоже предстоит. Спасение заблудших душ, все дела...

-Тебе не дали погрязнуть в бесовском блуде и несказанных преступлениях против Господа, ты получила спасительный шанс ощутить омерзение своего существа, так долго прозябавшего в этом гноище, и войти в спасительное лоно твоей Матери Церкви...

-Ich pfeife eben auf solche Verwandte (1), - пробурчала Урсула в подушку.

-...а что делаешь ты? Ты продолжаешь вести жизнь недостойную, когда Христос в каком-то смысле воскресил тебя из мертвых! Отдаешься болезни, которую от тебя пытаются отвести, с радостью, вместо того, чтобы вооружиться против новых падений! Вот скажи, например, что сейчас на тебе надето? Что это за мерзость?

Наряд Урсулы и правда мог вызвать некоторые вопросы. То был чудовищно старый мужской бархатный кафтан эпохи рококо, бывший как минимум на размер больше своей владелицы. Костюм был обильно украшен золотой канителью, петлицы были выполнены из серебряного шнура, а часть пуговиц все еще блестела на свету. Дополняли картину кюлоты традиционно черного цвета и остроносые туфли.

-Прадедушкин хлам, - отозвалась Урсула, как и всегда, выхватывая из словесного потока лишь ту крупицу, которая была достойна ответа. - Я попросила привести что-нибудь из дома, вот и привезли. Видимо, те, кто этим занимался, были настолько тверды в вере, что их мозги окостенели...

-Твои речи, как всегда, полны... - не закончив фразы, Коррин опустился на стул и устало вздохнул. - Скажи, почему ко мне? Почему ко мне, среди всех несчастных грешников этой скромной обители? Почему среди всех, носящих рану первородного греха, ты являешься именно ко мне? Неужели раскаяние мое не столь твердо? Неужели намерение мое держаться от всякого греха не искоренило мое прошлое? Неужели не получал я святого отпущения...

-Я из-за тебя уже третий раз одну и ту же страницу читаю, - недовольно произнесла Урсула. - К тому же, будешь так разоряться - служки точно услышат, что у тебя компания.

-Вот именно, - уже значительно тише произнес Коррин. - Ты хоть понимаешь, какие могут пойти слухи, если в моей комнате обнаружат тебя?

-Я бы предпочла такие слухи, чем рассказы о том, что когда тебе первый раз всунули четки и велели отчитывать по десятирице, ты решил, что речь не о зернах, а о кругах, и отчитал почти пятьсот молитв, пока удар не хватил...

Если бы Коррин мог, он бы определенно покраснел.

-Я сдаюсь, - тяжело вздохнул он, захлопнув лежавшую на столе "Темную ночь". - Я не могу здесь ничего поделать, могу лишь положиться на Господа. Он не допустит, чтобы со мной случилось что-либо непоправимое или непотребное...

-Тогда как же, интересно, ты здесь оказался?

Коррин заметно помрачнел - и, в этот раз ничего не ответив, отвернулся к окну. Несколько следующих минут тишину нарушал лишь шелест страниц, пока Урсула, наконец, не заметила, что что-то не так. Подняв голову, она уставилась на альбиноса, очевидно, ожидая очередной длинной и путаной речи, но Коррин молчал, нервно играя пальцами то с четками, то с медальоном.

-Я что-то не то сказала? - неуклюже попыталась исправить ситуацию Урсула.

-Нет, - наконец подал голос Коррин. - Хотя если ты о том случае на исповеди...

-Каком таком случае?

-Не притворяйся, будто ничего не было! Да знаешь ли ты, несчастная, как вообще должно исповедоваться? Впрочем, откуда тебе, воспитанной во грехе, во всевозможной гадости, которой тебя окружил твой гнусный брат, что стремился, несомненно, растлить и развратить тебя с юности, с каждым годом громоздя на тебя все больше и больше грязи, знать, как вести себя в час покаяния? Запоминай же - ты должна сотворить крестное знамение и испросить благословения такими словами - "Благослови меня, отче, ибо я согрешил". Потом же прочти Confiteor до mea culpa...а ты что тогда выдала бедному отцу Мартену?

-Was kostet das Opium des Volkes? (2) - задумчиво произнесла Урсула.

-Повторяет и даже не смущается, - возведя очи горе, вздохнул хозяин комнаты. - И когда же ты только образумишься...

-Когда смогу отсюда выйти, - Урсула, устало вздохнув, перевернула лист. - Клаус в последнем письме, говорил, что нашел кого-то, кто может похлопотать...как же он там о нем отзывался...

-Неужели тебе не доставляет радости жить под сенью молитв? - тяжело вздохнул Коррин. - Неужели ты хочешь вернуться назад, в царство чернейшей мерзости и разврата?

-С вашим-то ему тяжело тягаться, - раздраженно произнесла Урсула. - Хочешь, пробежимся по вашим папам?

-Только не снова... - застонал Коррин.

-Иоанн восьмой, например. Влюбился в женатого мужчину и похитил его, был отравлен супругой последнего. Или его преемник, Мартин второй - он и вовсе был так неудержим в своих забавах, что умер, за год разложившись заживо...

-Девятый век, - кисло произнес Коррин. - Тогда нравы были...

-Иоанн двадцать третий, век пятнадцатый. Подослал к своему предшественнику отравителя и сам отравил последнего, изнасиловал около сотни монахинь, состоял в связи с женой своего брата, растлил целую семью из матери, сына и трех сестер, младшей из которых было двенадцать. Папа Борджиа, выдавший разрешение одному из своих кардиналов взять в любовники собственного сына. Как там, говорят, он сказал? "Разве можно отказать подданным в том, что мы сами себе позволяем?". А знаешь, при Сиксте пятом, посетив сто двадцать два мужских и женских монастырей в одной только Австрии, инспекция выскребла сто восемьдесят проституток, пятьдесят три мальчика или девочки моложе двенадцати лет от роду, а в женских монастырях - почти четыре сотни мужчин, которые помимо того, что исполняли роль прислуги...

-Даже не упоминай о монастырях, несчастная. После тех чудовищных эпидемий одержимости в семнадцатом веке...

-Которые кто-то, очевидно, с перепоя, повесил на нашего дорогого предка...

-Неужто ты желаешь сказать, что вашей вины там нет?

-По вашей же собственной классификации, мы есть каратели злодеяний, - важно заметила Урсула. - Мы приходим лишь к тем, в ком видим уродство моральное.

-Но вы вторглись на земли Церкви!

-Ну и где здесь противоречие?

Коррин тяжело вздохнул - продолжать разговор ему явно не хотелось.

-Может, поговорим немного и о ваших знаменитых реликвиях? Если собрать все стружки с креста, которые раздавали верующим в память о смертных муках Иисуса, можно провести в тепле две-три зимы. Но ладно стружки, вы же помешались на трупах! Самим Мерольтам до вас далеко, а уж те видные знатоки по этой части! Продавали такие части тела своих святых, что их и назвать-то вслух неудобно! А продажа пустых коробок, в которых якобы засунули вздох Христа? К слову, при Александре седьмом в ящиках с мощами знаменитых мучеников обнаружили ослиные бедренные кости, собачьи голени...

-Пожалуйста, Урсула...

-...а голова святого Фортуната, когда ее окунули в кипяток, расплавилась - оказалось, ее вылепили из картона...

-Ну зачем, зачем ты это делаешь...

-Или вот, например, забавный случай при Пие восьмом. В каждой деревенской церквушке поставили какое-нибудь механизированное "чудо". У одних статуи плакали, у других истекали кровью, у третьих качали головой...и что ты думаешь, в итоге? Каждый приход, который получил свою маленькую бутафорию у общества Иисуса, считал своим долгом дискредитировать чудеса конкурентов. На границах приходов священники, церковные сторожа, даже дети из хора - собирались единственно для того, чтобы намять друг другу бока...

-И ты еще говоришь мне, что я мешаю тебе читать? - воскликнул Коррин. - Да ты же сама постоянно отвлекаешься!

-Книга скучная, - пожала плечами Урсула. - Хотя по сравнению с той гнусью, в которой ты купаешь свою бедную головушку...

-Это...

-Не надо, я знаю. Пыталась как-то читать я твоих святых, - уперев взгляд в разложенные по столу книги, Урсула резко моргнула - и один из томиков тотчас оказался рядом с ней на подушке. - Ну вот, например, вот эта, - она перевернула несколько страничек. - Ухаживала за немощными и больными, собирала милостыню на улице...допустим, допустим. Ага, вот. Тут пишут, что она испытывала, представь себе, такие страшные искушения плоти, что прижигала раскаленными углями...хм, в общем, там, где чувствовала...в наши дни она угодила бы поначалу в больницу, а потом и в желтый дом, тебе не кажется? Или вон, дальше...увидев на улице прокаженного, она выхлебала воду, которой омывала его струпья, и наказала себя за тошноту, глотая всю эту чешую...б-р-р-р...меня саму сейчас вывернет...

-Уж лучше, чем эти твои детективы, - фыркнул Коррин. - Если ты не прекратишь меня донимать, я поведаю тебе, кто является убийцей в этом и... - сообразив, что сказал немного лишнего, альбинос поперхнулся - а Урсула прыснула в кулак.

-Клаус говорил, что уже скоро меня выпустят из этого цирка, - повторила она спустя какое-то время. - Тот, кого он нашел, правда, чересчур нервный для серьезной работы, так он писал. Такой, словно проснулся в поезде на пару остановок раньше, а его окружил полицейский отряд. Но даже он, наверное, получше чем...

Урсула замолкла на полуслове. Комната Коррина, казалось, поплыла, раскололась надвое, затем натрое, а после того и вовсе предстала в ее глазах десятками отдельных кусочков, до боли напоминающих мозаику. Бездумно глядя куда-то сквозь них, она инстинктивно потянулась, чтобы поправить те, что стояли слишком криво...

-Урсула! Что ты творишь?

Стол Коррина с хрустом треснул, развалившись на две аккуратные половины, сам же он вскочил со стула, и даже топнул ногой по полу от злости...

Нет. Уже по потолку.

-Ты что, не носишь ограждающие амулеты? - взвыл, заламывая руки, хозяин комнаты. - Немедленно верни все как было, ты, бесовское...

-Они руки натирают, - как-то отрешенно произнесла Урсула, вовсю занятая проблемой комнаты - еще одно неосторожное движение привело к тому, что кровать Коррина уменьшилась до тех размеров, в которых вполне была способна пролететь через игольное ушко. - Не шевелись, иначе я тебя задену. Я не думала, что так случится...я вроде бы сегодня даже выспалась...

Одну из стен вывернуло наизнанку и поставило на прежнее место вверх ногами, другая теперь больше напоминала гармошку. Том "Темной ночи души" раздувался и будто бы жирел, пока, наконец, не лопнул - его страницы облепили пол и потолок, которые вновь поменялись местами, позаимствовав куски друг у друга - те, что не подошли по размеру, из потолка тут же вылетели. Чувствуя подкатывающую к горлу тошноту, Коррин собирался было выскочить из комнаты прочь, но ее сжало, словно в тисках, а после растянуло - дверь, которая была от него в двух шагах, теперь требовала не меньше двух дней пути к себе.

Оставалось еще окно. Не обращая более никакого внимания на Урсулу и ее окрики, Коррин было кинулся к спасительной дыре, выпрыгивать через которую точно было безопаснее, чем оставаться в свихнувшемся напрочь пространстве, но окно тут же растеклось по полу, как скверно прожаренный блин.

-Я...погоди... - закусив почти до крови губу, Урсула обводила напряженным взглядом беснующуюся комнату. - Я почти поняла, как...так, а что если этот кусочек вот сюда...Коррин! Осторожно!

Предупреждение едва не запоздало - дернувшийся было снова к дверям альбинос едва не оказался разрезан на несколько долей вместе с участком пола, на который ступил - и который теперь в разрозненном виде наполнил стены. Растворившись в воздухе, он появился уже в углу, в который и сполз по стене вниз головой.

На то, чтобы унять комнату, ушло еще добрых минут десять - но даже после того, как реальность прекратила выкидывать новые коленца, вид у нее не стал менее удручающим. Забившийся в угол Корррин пока не мог решить, что же было хуже - торчащие из подоконника ножки его кровати или же шкаф, нижняя часть которого вырастала теперь из потолка. Урсула Морольф, сидевшая сейчас рядом, на размышления времени отнюдь не теряла - последние десять минут она подробно и без лишней спешки высказывала Коррину все причины, по которым он чуть было себя не угробил. Причины эти заключались в том, что он был разиней. Простофилей. Растяпой. Шлепанцем. Садовой головой. Шляпой. Бестолочью. Недотепой. Дудкой. Раззявой. Калошей. Тетерей. Фетюком. Нет, последнее слово, кажется, было выдуманным. Или нет? Если даже и нет, то немецким оно точно не было - так говорил тот русский мальчишка из седьмой комнаты, которого привезли полгода назад. Тот, что еще забирался на крышу и кричал...как же там было - "свободу попугаям"? Или нет, погодите, он не был венгром?

Чтобы прервать поток мыслей, Урсуле пришлось отвесить себе звонкую пощечину. Это помогло не только вернуться в реальность, но и заметить, что там пребывал в полной мере уже и Коррин - он не ругался, лишь полным грусти взглядом осматривал комнату.

-Третий раз за год, - наконец, произнес он.

-Четвертый, - меланхолично поправила его Урсула. - Я не нарочно...

-Я знаю, - Коррин устало покачал головой.

-Ты ведь не будешь снова сердиться?

-Ты же знаешь, что нет...

Еще несколько минут томительного молчания.

-Коррин?

-А? - альбинос поднял голову.

-Покажешь еще раз ту шкатулку?

-Ну нет, - встрепенулся он. - Довольно с меня. Я тебе не балаганный фокусник!

-Детям же ты показываешь...

-Так то детям... - некоторое время глядя ей в глаза, он, наконец, с вздохом поднялся на ноги. - Ладно. Но ты поможешь мне здесь прибраться. И нормально, Урсула. Так, как убираются люди.

-Посмотрим, - проворчала та.

На то, чтобы найти шкатулку, ушло добрых десять минут - оказалась она в самом дальнем углу, под очередным обломком несчастной кровати. Установив ее на изуродованный подоконник и осторожно приоткрыв, Коррин коснулся причудливого механизма, прошептав несколько отрывистых слов.

-И что теперь? - шепнула приткнувшаяся рядом Урсула.

-Теперь не толкайся и сиди спокойно.

В крышку шкатулки с внутренней стороны было вставлено небольшое зеркальце. Осторожно сжав ее в руках, Коррин прикрыл глаза, которые - это Урсула успела заметить - подернулись туманной дымкой. Механизм крутился, но шкатулка, казалось, не способна была издать ни звука.

Она, конечно, знала, что это не так. Просто музыка была отнюдь не для них.

Первым на подоконник приземлился взъерошенный воробей, затем - две вороны. В зеркальце из шкатулки Урсула увидела себя, но не потому, что смотрела туда - просто сейчас на нее были направлены глаза птицы. Повинуясь очередному неслышному приказу, все трое сорвались с подоконника вниз и понеслись куда-то в сторону ограды.

-Раньше улов был получше.

-Что есть, - не открывая глаз, ответил Коррин. - Мне их отпустить, или хочешь посмотреть, что делается в горах?

-Если ты не слишком...

-Это мелочь. Ничего сложного. К тому же... - альбинос вдруг распахнул глаза и отшатнулся, едва не выронив шкатулку.

-Коррин? Что такое?

-На дороге... - удивленно произнес он. - Машина на дороге. У нас гости, Урсула.

Таксиста с достаточно крепкими нервами Асколь нашел далеко не сразу - лишь третий по счету согласился провезти их по извилистой горной дороге. Словоохотливый водитель постоянно прощупывал его на предмет дополнительного заработка, похвалив вначале немцев, что несколько месяцев сдерживали в этих горах наступление союзников, после неодобрительно отозвался об американцах с их бомбардировками, пустил, наконец, слезу по погибшим полякам. Ничего из этого ему не помогло - отбивавшийся от него в основном односложными и скупыми ответами Кат был погружен в свои мысли. Единственной мыслью, что его посмешила немного в пути, была мысль о том, как бы разъярился водитель, узнав, что вместо одного человека он вез двоих - расположившаяся на заднем сиденье Амальгама отнюдь не горела желанием появляться у кого-то на виду без лишней на то необходимости. Остановившись неподалеку от ворот, водитель с унылым видом принял причитавшуюся ему сумму, и, когда палачи выбрались наружу, осторожно начал сдавать назад - нужно было как-то развернуться и при том не улететь с узенькой дорожки в пропасть. Когда машина скрылась за поворотом, Неус сбросила покров из чар - и черные стекла ее очков-консервов уставились на Асколя.

-Я думала, этот человек никогда не замолчит. Хорошо, что не все итальянцы настолько болтливы...

-Это намек? - чуть улыбнулся палач.

-Быть может... - Амальгама пожала забинтованными плечами, поверх который был накинут привычный плащ. - Они извещены о нашем визите, Кат?

-Да, я звонил утром. Думаю, многие будут рады тебя здесь снова увидеть.

-Прошло столько лет... - Неус заметно погрустнела. - Боюсь, уже не осталось никого, кто бы помнил времена, когда я здесь работала.

-Я все еще жив, - подходя к воротам, произнес Асколь. - Или ты уже забыла, кто тебя отсюда выдернул?

-...и лишил спокойствия, - грустно рассмеялась Амальгама. - Конечно, нет, Кат. Не боишься, что я захочу вернуться?

-Честно? До дрожи, - хрипло усмехнулся в ответ палач. - Без тебя в группе останется всего одна работающая голова...

-Я передам Оскару, он будет польщен, - коснувшись кнопки звонка, Неус чуть улыбнулась - он угадал это по натяжению бинтов. - Я должна спросить, Кат. Это из-за того дела в Союзе, не так ли?

-Я бы соврал, сказав, что нет, - проворчал он. - Но еще и из-за того, что нас ждет впереди. Хотел бы использовать шанс - он вполне может оказаться последним...

-Грех уныния, я погляжу, все еще ходит у тебя в любимчиках.

-Что уж поделать...

Во дворе давно не убирались - облетевшие с деревьев листья устилали небольшие аккуратные дорожки плотным желтым ковром. Закончив возню с документами гостей, охрана вернулась на свои посты - палачи же, которым полагалось немного подождать, прошествовали к ветхой скамеечке под частично уже облетевшим деревцем.

-Вам нелегко пришлось у русских.

-Не тяжелее, чем вам с Хлыстом у Матиаса.

-Нет, Кат, мы-то как раз почти ничем не рисковали. Текущий глава семьи - человек способный, но слишком испорченный людской жизнью, чтобы его стоило всерьез опасаться. Я уж молчу про его сына - этого иные маги и вовсе сожрут без соли, если он срочно не возьмет себя в руки.

-Но про старика ты так не скажешь.

-Я его не видела. И, надеюсь, не придется. Но ты снова это делаешь, Кат.

-Делаю что?

-Уходишь от темы. Если все то, что мне рассказал - правда, значит, ты связан...

-Ничего это не значит, - Асколь отвернулся в сторону ворот. - Я думаю, Аус прав. Планетарный терминал...

-Говори потише.

-...просто засадил свой...сигнал в кого-то не того.

-Тебе просто хочется верить в это, Кат. Признайся - мне ты можешь сделать это без опаски.

-Признаться в чем? - раздраженно произнес палач. - В том, что нас снова окунули по шею в дерьмо, надеясь, что мы по какой-то причине не почуем запаха? В этом я охотно признаюсь - за них всех, потому что они-то никогда...

-Кат.

-Что?

-Хотя бы меня не обманывай.

-Там погибли десятки людей, - наконец, произнес он. - Мы проложили себе путь по их трупам. Выпустили всю ту дрянь, что они там держали. Я сомневаюсь, что из умерших в тот день найдется хоть один, который знает об этом Кае. Знает, что он такое.

-Мне не меньше твоего жаль, что иного пути у вас не осталось, - медленно произнесла Амальгама. - Я буду молиться за них всех. Им это нужно и по иной причине...

-По какой же?

-Я вышла из Дахау, Кат, - после недолгого молчания ответила Неус. - Вышла такой, какой вы меня знаете. Вышла, не помня даже собственного имени - и потому взяла имена тех, с кем собиралась, чтобы помолиться в ожидании наших последних часов, тех, кого учила молитвам. Я боюсь смотреть в зеркало. Не могу подолгу оставаться в запертых комнатах и сидеть спиной к дверям. А от работы, которая связана с заполнением каких-нибудь формуляров меня просто-напросто начинает трясти...

Поежившись от холода, Неус опустила голову, глухо продолжив:

-Мы все приговорены навечно. И неважно, что другие вышли оттуда людьми, а я вышла этим. Каждый из нас вывез с собой дым крематория и горы трупов. Они всегда с нами. Днем и ночью. И этот страх. Беспричинный и бесконечный. Его не вытравить ничем. Те, кто вышел вместе со мной, вышли стариками, хотя многим из них не было и тридцати...а уже тогда газеты писали, что тех, кто обрек нас на все это, нельзя судить слишком строго за их, как они говорили, "заблуждения", - поправив сползшие очки, Неус продолжила голосом совсем тихим. - Умыть руки очень легко. Очень легко сказать, что ты лишь выполнял приказ. Виновен ли тот, кто, стараясь сделать свою работу хорошо, истребил десятки тысяч? Здесь многие ответят почти не задумываясь. А виновен ли стрелочник на железной дороге, который дает проехать поезду в лагерь? Виновен ли машинист того поезда, который знает, что и куда везет?

Забинтованные пальцы сцепились в замок.

-Вера без дела мертва и оправдаться все мы можем лишь нашими делами. Деяния этих людей говорят сами за себя, и неважно, служили они напрямую Каю или кому-то, кто передавал его волю. Все они служат режиму столь же ужасному, как и тот, что породил когда-то меня, Кат. Все они думают, что лишь делают свою работу и никогда не понесут за то наказания. Они точно никогда не искали прощения за то, что творят...значит, я должна сделать это за них...

Ответить Амальгаме палач не успел - ветер принес новые голоса со стороны здания. Резко повернувшись, он увидел, как приближались по усеянной листвой дорожке их источники. Один, вернее одна, даже делала это с песней.

Wir sind des Geyers schwarzer Haufen, heia hoho,

Und wollen mit Tyrannen raufen, heia hoho... (3)

-Урсула, только не опять! Ну есть у тебя совесть или нет?

Он узнал оба голоса - и никак не мог определить, чего же хочет больше: радоваться одному или пугаться второго. Говорившие приближались, и чем слышнее становилась песня, совершенно не подходящая для этого голоска, тем большее желание обратиться к какому-либо защитному Таинству он испытывал. Удерживало от того две вещи: знание, что эта девушка не испытывает никакого желания причинять кому-либо здесь вред и знание куда более мрачное - что если такое желание появиться, она, скорее всего, перевернет весь приют кверху дном раньше, чем кто-нибудь успеет даже помыслить о мерах защиты.

Spiess voran, drauf und dran,

Setzt auf`s Klosterdach den roten Hahn! (4)

Урсула Морольф. Трофей, без которого Церковь определенно могла бы обойтись, заложник, который являлся таковым лишь потому, что у него не было - пока что - особого желания вырывать свободу силой. Разгромленный палачами дом это существо предпочло оставить в пользу своей текущей темницы, но если верить тому, что рассказывал ее старший брат, ничего в общем-то не изменилось. Такое количество чертовой крови не появлялось ни у кого из Морольфов уже пять, если не больше, поколений: наголову превосходящая и своего отца, и тех, кто был до него, Урсула, как следовало из экспертных заключений, каждый день, каждый час своего существования балансировала на грани - самой тяжелой из загадок было то, почему она до сих пор ее не перешла.

Wir wollens dem Herrn im Himmel klagen, kyrieleys,

dass wir den Pfaffen nicht duerfen totschlagen, kyrieleys...(5)

Одетая в какое-то допотопное тряпье девушка с совершенно прозрачными глазами приближалась, и ему оставалось лишь опустить руку в карман, нашарив там самое верное оружие, припасенное специально для этой встречи. Сделав это, Асколь позволил себе перевести взгляд на ее спутника - того, чей голос он не слышал уже...

Сколько - год, два? Больше?

Молодой человек в строгом черном облачении укрывал лицо капюшоном и тянущейся из-под него вниз плотной темной сеткой наподобие вуали. Из всех двенадцати типов глазно-кожного альбинизма Коррин Флаэрти страдал самой тяжелой - риск ожогов при контакте с солнечными лучами был для него настолько высок, что даже сейчас, на закате, он не желал рисковать, появляясь без своих обычных защитных приспособлений.

Флаэрти. Глядя на спутника Урсулы, Кат в который раз вспомнил, скольких усилий Церкви стоило спрятать его от бдительного ока сородичей, сколькими связями пришлось тряхнуть ему самому.

Флаэрти. Грозные потомки Брана Благословенного, род с тысячелетней историей. Едва ли есть еще одна семья столь же монолитная, столь же единая в достижении своих целей, как и в отрицании права кого-либо, кроме их самих, судить свою родню.

Флаэрти не оставляли за бортом никого и никогда. Исключений не было - потому как существование той единственной крохотной ветви семьи, проклятой еще века назад, ветви, из которой происходил Коррин, родом никогда не признавалось. Истреблять ее обнаруженных членов они предпочитали в строгой тайне - и тот, кто узнал бы о ней, узнал бы о тех, кого Флаэрти считали своим величайшим позором, тоже вряд ли мог надеяться прожить долго.

Geschlagen ziehen wir nach Haus, heia hoho,

Uns`re Enkel fechten`s besser aus, heia hoho... (6)

Ему пока везло. Как и Коррину.

-Отец Кат!

-Неус!

Каждый поздоровался с тем, кого был рад видеть больше - когда палач встал со скамьи, Коррин уже в несколько быстрых шагов до него добрался.

-Отец Кат, вы так давно не приезжали сюда, я уже думал, что с вами стряслось нечто ужасное...

-Все такой же оптимист, я погляжу, - потрепав альбиноса по плечу, он взглянул в лицо полукровке. - Здравствуй, Урсула.

-Здравствуйте, - меланхолично произнесла та. - Вас, случаем, послал не Клаус?

Заглянув в прозрачные глаза, Асколь попытался подобрать ответ получше: еще когда он тащился сюда в такси, палач сочинил целую дюжину - и все они сейчас словно выветрились. Рисковать не хотелось - кто знает, что она может устроить, узнав, что ее брат в плену у русских...если и вовсе еще жив. Рисковать не хотелось - и потому оставалось применить то грозное оружие, что было заточено специально для поражения Урсулы Морольф. Выдернув последнее из кармана, Асколь протянул его полукровке.

-Держи, - бросил он, передавая Урсуле потрепанную книжечку. - Все убийства - в запертых комнатах, как ты любишь.

-Спасибо, - едва слышно пробурчала та, схватив книжечку и одним движением глаз заставив ту исчезнуть вовсе - привыкший к подобным фокусам еще при общении с Клаусом, Асколь не повел и бровью. - Можно было и не на людях...

-То, что твой брат подсадил тебя на подобную литературу, и так уже ни для кого не секрет, - чуть улыбнулась Амальгама. - Этого автора ты, кажется, уже до дыр зачитала...

-Ну, не всего еще. Кстати, в "Трех гробах" никакого убийства в запертой комнате не было, - пробормотала Урсула. - Жертва сама пошла кое-кого убивать среди ночи, получила пулю, дотащилась до кабинета и уже там испустила дух...

-Для тех, кто пересказывает содержание того, что собеседник еще не читал или не смотрел, в аду стоит отдельный котел, - прищурился палач.

-Ну и что? - пожала плечами сестра Клауса. - Такие как я разве что дрова под него будут подкладывать.

-Как ты, Урсула? - поинтересовалась Амальгама. - Отец Филиппо больше, надеюсь, не пытался тебя сдать в Бюро?

-Отец Филиппо...здесь больше не работает, - вместо Урсулы ответил Коррин.

-Что же случилось? - вкрадчиво поинтересовался Асколь.

-Я побила его как мальчика наследием классиков, - гордо ответила Урсула.

-Последний раз, когда он и его люди попытались ее выкрасть, в лицо ему прилетела "Сумма теологии", - мрачно перевел Коррин. - Вышибло три зуба и сломало нос. А когда отец Филиппо удирал, она дала ему вдобавок по хребту томом "О граде Божьем" Августина Блаженного...

-Рад видеть, что все по-прежнему, - усмехнулся Кат. - Ну что же, пройдемся, покуда нас отсюда не выгнали?

Ветер ни на минуту не прекращал играться с листвой, азартно гоняя ее по дорожкам. Запалив третью за час сигарету и позволяя взгляду скользить по ветвям ближайших деревьев, Асколь говорил, время от времени делая паузу, чтобы в очередной раз затянуться или же, напротив, выпустить дым.

-Почему вы не приезжали так долго, отец Кат?

-Были кое-какие дела. В могилу они меня не свели, хоть и попытались.

Коррин сидел, чуть сгорбившись, то и дело потирая руки - холодно ему что летом, что осенью было совершенно одинаково.

-Я не знал, что думать, - пробормотал он. - Из года в год ходили слухи, что вы мертвы, и стоило только появиться опровержению одного такого, как тут же на свет рождался новый...

-Это-то как раз вполне объяснимо, - палач пожал плечами. - Не всем я по нраву, Коррин, чего уж греха таить. И кое-кто не прочь был бы уложить меня в гроб живьем. Кто-то даже не на словах...

-Это просто возмутительно, - тут же произнес альбинос. - Вы так много сделали для Церкви...и для людей...

-Что, например? - хитро прищурившись, спросил Асколь.

-Вы разгромили шайку, которая готовила переворот в высших эшелонах Ассоциации - ту, что создал спятивший на последних годах жизни чешский алхимик Сохор. Вы выследили и уничтожили троих магов из A.E.I.O.U., за которыми боялись идти даже охотники Башни, - с жаром заговорил Коррин. - Если бы не вы, неизвестно, осталось бы вообще что-то от Нидерландов...а то дело с похищенными послами Атласа? Без вас могла начаться война...

-Вот уж вряд ли, - хмыкнул палач.

-Вы...вы спасли меня от расправы, - решился Коррин. - После того, что я сотворил с тем городом, любой другой убил бы меня на месте и был бы в своем праве, но вы...

-Тебе просто повезло. У меня тогда Ключи кончились.

-Бросьте, отец Кат. Я же знаю, что это не так. Вы каждый, каждый раз из кожи вон лезете, и если они этого не ценят...

-Мы работаем отнюдь не ради не наград.

-Вы знаете, что я имею в виду. Вы один из лучших. Всегда им были. Почему они вас так ненавидят?

-Потому что я никогда не делаю так, как хотят они. Из триумвирата одна Зола понимает, почему я поступаю так или иначе, и то лишь потому, что всю жизнь работала в поле. Дело Сохора и его клики, что ты упомянул, тот бардак, что мы устроили в его замке, по правде говоря, полный провал - во всяком случае, так они считают. Почему, спросишь ты? Потому что я вскрыл глотку тому, с чей головы не должен был упасть и волос, потому что смерть этого слизняка, который, как считалось, просто пошел по кривой дорожке, спровоцировала такой скандал, что головы летели два года кряду. Я мог иначе? Мог, наверное, считают они, упирая на то, что казнь этого типа была строжайше запрещена, и неважно, что за вещи вы найдете в его покоях, неважно, во что превращал людей ради забавы этот, как они хныкали, несчастный оступившийся мальчик. Я, впрочем, его и не казнил. Казнят людей. Я придавил гниду. Взял ответственность, которую все остальные брать боялись, - палач затянулся. - Ты упомянул австрийцев? Громкие дела, согласен. Еще громче орали на меня, когда выяснилось, что все их наработки по установке стабильного канала связи с некоторыми...чужеродными областями, которые когда-то звали Ши, я уничтожил вместе с Метками их авторов, а от мастерских осталось ровно столько, чтобы поместилось в мешок для мусора. Роттердамское дело? За Апостолом стоял один из наших, Коррин, и знаешь что? Многие считали, что лучше бы мне было принять потом его любезное предложение и все его взятки, чем выметать весь сор наружу - ведь это вылилось в целый год чисток и кадровых перестановок! Мы можем говорить об этом целый день. Ткни в любое мое дело - и я скажу тебе, как оно должно было быть проделано по их мнению. Хотя...почему в любое? Хочешь знать, сколько из них желало твоей смерти? Сколько хотело с потрохами выдать тебя Флаэрти, чтобы заручиться на пару лет их благосклонностью?

-Отец Кат...

-Прости, - устало выдохнул Асколь. - Ты сам спросил. То, чему меня учили с детства, не способно спокойно стоять на одной полочке с тем, что мне говорят год за годом в Доме Резни, а то, чего хочет Дом - заставляет порою сомневаться, на той ли я вообще стороне. Вопросы веры остаются за дверьми, Коррин, равно как и вопросы долга. Святой Престол занимается ровно тем же, что и Ассоциация большую часть времени. Это просто работа. Бизнес. И пара спасенных душ на закуску... - он горько рассмеялся. - Уж прости, если я сказал тебе больше, чем ты хотел бы услышать...

-И вы меня простите, отец Кат. За то, что я не могу в подобное поверить до конца, даже с ваших слов. Ваша работа...

-...отнюдь не святая, и суть ее - бесконечно поддерживать статус-кво, не более того. Без того, что оправдывает существование Восьмого таинства, оправдывает вседозволенность, которую оно дает, кем мы будем? Полагаю, теми, на кого изо дня в день сами смотрим через прицелы. И кому выпускаем внутренности Ключами, - сбив пепел на землю, он сухо продолжил. - А времена, когда в непогрешимость чего-либо можно было заставить верить силой, уже давно минули.

-Но ваша семья...

-Семья, - тихо кивнул Кат. - Она, конечно, иная. Они все еще сохранили цель, ради которой когда-то взяли в руки свечу и меч, они все еще сохранили веру. Веру в свой долг, и, конечно, веру в Господа. Веру в то, что право судить было дано им свыше и что они должны подготовить Землю для другого, последнего суда... - бросив окурок на землю, палач растер его сапогом. - Потому-то их все еще и боятся. Потому-то их все еще почитают...и ненавидят.

-Не говорите так, отец Кат. Ваша семья - опора Церкви, без нее...

-...многие определенно жили бы себе спокойно. Я, например, - палач тихо улыбнулся. - Мог бы по памяти тебе процитировать каноны, на которых строится семья Асколь. Как-никак, учил наизусть...могу ограничиться тем, который нарушила моя мать.

Вытащив из пачки очередную сигарету, Кат, прежде чем дать познакомиться с огнем, задумчиво покрутил ее меж пальцев.

-Она, как говорили остальные, во всем была виновна. Виновна в том, что испортила меня и, в меньшей степени, моего младшего брата. Виновна в том, что послушание семье и ее делу, которое должно быть на первом месте, у меня там вовсе не оказалось. В том, что я стал сомневаться, стал задавать вопросы - ведь этому она меня и учила. Она была слишком добра для этой семьи, слишком непокорна. Но у нее были Цепи. И, что важнее, были...пусть и не вечные, но чувства к тому, кто зовется моим отцом. А у него, хочется верить, было хоть что-то похожее... - запалив, наконец, сигарету, палач так и не донес ее до рта, позволяя тлеть меж пальцев. - В одном ее могу обвинить и я. Именно из-за нее я начал курить.

-Так это она вас научила?

-Первую я выкурил через несколько дней после того, как ее не стало, - уставившись куда-то в пустоту, ответил Кат. - Сидел на каком-то берегу, мокрый от дождя, грязный и замерзший, сидел и давился каким-то дешевыми сигаретами. Жалкое зрелище, - через какое-то время добавил он. - Как есть жалкое. С тех пор - каждый день. Поначалу - из-за нее, после...что ж, причина подымить найдется всегда, - словно в подтверждение недавних слов, палач зашелся кашлем. - В этих чертовых легких грязи столько, что можно мусорную баржу снарядить, - рассмеявшись, он отшвырнул сигарету прочь, в ближайшие кусты. - Ты спрашивал, Коррин, как так вышло...со мной. Все очень просто. Я оказался недостаточно тверд в своих убеждениях, чтобы быть достойным Асколем, и недостаточной змеей, чтобы достойно служить тем целям, которыми прикрывается Дом Резни. Что есть, то есть, - очередной смешок. - Ни рыба, ни мясо...пока вот справляюсь...

-Почему вы это постоянно делаете?

-Что?

-Стараетесь казаться хуже, чем есть на самом деле?

-Хороший вопрос, Коррин, - немного помолчав, Асколь вдруг встрепенулся. - Черт, я ведь приехал сюда вовсе не для того, чтобы жаловаться на свою работу, вовсе нет. У меня для тебя есть хорошая новость.

-Отец Кат?

-Я дернул кое-какие рычажки в Ассамблее, так что...у тебя ведь уже подходит к концу четвертый год, правильно я помню?

-Все верно, - несколько нерешительно ответил Коррин. - Мое начальное обучение практически завершено, но...

-Вот и отлично, - перебил его палач. - Я все уже устроил. Работа будет интересной, это я могу гарантировать.

-Отец Кат, я благодарен вам за помощь, но... - Коррин совсем опустил голову. - Я хотел сказать, что я, конечно...

-Успел передумать? - поинтересовался палач.

-Нет, что вы, я совсем не о том, - испуганно произнес Коррин. - Я просто думал, что вы могли бы мне помочь...могли бы замолвить слово в другом месте...

-В каком же? - прищурился Кат - голос и взгляд его равно похолодели.

-Все эти годы я думал только об одном, отец Кат. О том, что вы сделали для меня. И для других людей. О том, что мог бы сделать для них и я...все эти годы я готовился, я ждал, я надеялся, что вы поможете мне...поможете мне оказаться там...там, где вы служите сами...

-Ты спятил?

Голос палача был сухим, как те листья, что гонял вокруг ветер.

-Отец Кат, я думал...

-Ты спятил? - рявкнул Асколь, поднимаясь на ноги - и рывком вздергивая Коррина за собой. - Отвечай!

-Я хотел вам помочь! - выкрикнул в ответ Коррин. - Это несправедливо - то, о чем вы говорите мне! Вы один ничего не сможете сделать, чтобы изменить ситуацию, которая вас так гнетет, но я...

-Что ты? Что - ты? - палач тряс его за плечи, словно куклу.

-Я еще не успел так испортить свою репутацию, как вы! - вырвавшись и отступив на шаг, закричал альбинос. - У меня, в отличие от вас, может быть шанс! Шанс пробиться наверх! Шанс взять все в свои руки! Шанс изменить все это изнутри!

-Коррин... - Асколь почувствовал, как злость уходит, словно пойманная неким невидимым громоотводом - он просто был не в силах злиться на него. - Ты не понимаешь, о чем просишь...о чем говоришь...

-Я все понимаю! - с жаром продолжал тот. - Все годы, что я провел здесь, я отнюдь не сидел сложа руки! Я постигал Таинства, я изучал нашу историю! Изучал наше прошлое, чтобы создать для нас будущее!

-Коррин...

-Если я добьюсь цели, если я встану во главе Дома Резни, я верну его к основам, которые он позабыл! - Коррин в сердцах топнул ногой о землю. - Под Восьмое таинство больше не будут подводить всяких проходимцев, которые истолковывают его на свой лад, вседозволенность больше не будут покупать благодаря личным связям и знакомствам! Эту ношу будут принимать отныне лишь добровольно, и никто не посмеет обречь на нее тех, кто не способен от нее отказаться! Семей, подобных вашей...

-Хочешь, значит, помочь? - вдруг совершенно спокойно спросил Асколь.

-Да!

-Что ж, хорошо.

Палач опустил руку в карман - и выдернул оттуда небольшой, хорошо известный им обоим предмет. Коррин, правда, видел подобные ему не так уж часто - в основном, на выцветших картинках в старинных книгах - и уж точно никогда не держал в руках.

Не прошло и нескольких секунд, как предмет ожил, пророс коротким клинком - сжав рукоять Черного Ключа, палач шагнул к Коррину, и с силой вложил оружие в его бледную руку.

-Значит, хочешь стать во главе нас?

Никогда еще на памяти Коррина голос Ката не звучал столь зло.

-Хочешь стать палачом?

Коррин чуть было не отшатнулся, но рука Асколя, сунувшая ему клинок, сжала его собственную до боли.

-Сходи убей Урсулу.

Глаза Коррина, казалось, сейчас выскочат из своих орбит. Скривившись от боли, он нашел в себе силы лишь выдохнуть:

-За...что?

-Убей Урсулу. После можешь сходить и прикончить остальных полукровок, которые содержатся в этом веселом приюте. Потом заняться магами. Сколько там сейчас самому младшему из местных обитателей? Пять, шесть?

-За что? - выкрикнул Коррин в лицо Асколя. - За что?

-На этой работе не существует вопросов, - прорычал тот в ответ. - Существуют лишь приказы, которые должно исполнять. Я старший твоей группы. Я отдал тебе приказ, Коррин. Иди убивай! - проорав ему в лицо последние слова, Асколь оттолкнул альбиноса от себя. - Ну же, иди!

Голова Коррина качнулась, плечи задрожали.

-Она ничего не сделала! Ничего и никому!

-В ее жилах течет чертова кровь, а в сокровищницу ее дома Святой Престол хочет запустить свои лапы! Этого достаточно! Было достаточно, чтобы прикончить ее отца! А тебе не нужно знать и этого, чтобы убить!

Рука, до боли сжимавшая рукоять клинка, отпустила Ключ - тот свалился в листья, жалобно звякнув о какой-то камушек.

-Я...я так не могу...

-На этой работе не существует вопросов, - повторил Кат. - Если, конечно, ты хочешь достигнуть тех высот, на которые пускал, сидя здесь, в тиши и покое, океаны слюней. Если, конечно, ты хочешь осуществить свои смелые проекты. А если ты эти вопросы задаешь, если ты сам знаешь, как поступать, ты ничем не лучше меня. И выше, чем я, никогда не поднимешься!

Коррин молчал, уставившись куда-то в землю, в листья. Руки его чуть дрожали.

-Тебе это не нужно, - подобрав с земли Ключ, Асколь заставил его клинок рассыпаться, оставив после себя лишь безвредную заготовку, что скользнула в карман. - Я знаю, о чем говорю, Коррин.

Альбинос медленно-медленно поднял голову, уставившись на палача взглядом, в котором смешалось столько эмоций разом, что это напоминало какой-то безумный салат.

-Это не твоя война, и, даст Господь, никогда ею не станет, - уже спокойнее произнес Кат, подходя к нему. - Я сделал все, что было в моих силах, чтобы ты получил нормальную жизнь...ну, для того, кого эти сбрендившие любители пернатых приговорили с рождения, - он невесело усмехнулся. - Знаю, что сделал мало. За то прости.

-Отец Кат, вы не должны так говорить, это я должен...

-И ты знаешь, что я никогда не попрошу о плате, Коррин. Но если ты хочешь отплатить, есть одна вещь, которая меня очень бы порадовала.

-Отец Кат, я все...

-Даже не говори больше о том, чтобы стать палачом. Нет, даже не думай больше о том. Я видел слишком много для того, кто желает спокойно спать, и сотворил слишком много такого, о чем просто не смею говорить. Все это останется со мной. А ты распорядись своей жизнью так, чтобы мне не стало вдруг стыдно, что не угостил тебя Ключами еще там, в Уэльсе...

Коррин определенно хотел что-то ответить, вот только такого шанса ему не представилось. Выскочившая из-за угла дома Амальгама быстрым шагом - едва ли не бегом - направилась к ним.

-Уж простите, но это срочно, - бросила она, едва отдышавшись. - Кат, тебе звонок из Рима. Грозят оторвать голову по прибытии, если не перезвонишь им в ближайшие минут десять.

-Я скоро, - более чем неуклюжее извинение Асколя даже не походило толком на таковое. - Я скоро вернусь, Коррин.

Бросившись следом за Неус, он, как и она, не заметил того, что альбинос так и не сошел со своего места. Расправив плечи, он смотрел, почти не моргая, туда, куда не так давно уронил Ключ. Взгляд его постепенно прояснялся. И становился холоднее.

-Ну что там у них еще стряслось? - почти вприпрыжку направляясь к крыльцу, раздраженно выговаривал Асколь. - Русские в отместку за бардак на "Огниве" сбросили на Апостольский дворец какой-нибудь списанный спутник?

-Поверь мне, Кат, ради этого я бы не стала прерывать вашу беседу. Я же знаю, что каждый из вас ее ждал...

-Во всяком случае, прибыл я точно вовремя. Вовремя для того, чтобы выбить из его головушки лишние идеи. Он вновь просился к нам, можешь в это поверить?

-В этом нет ничего удивительного, Кат. Не забывай, когда ты спас его от расправы, он был еще так мал...немудрено, что он видит в тебе героя...или подменил тобою же образ своего отца - как-никак, он его почти не помнил...

-Я одинаково убого смотрелся бы в каждой из ролей, - огрызнулся Асколь. - Я тогда просто сделал то, что счел правильным.

-Тогда почему ты продолжаешь его навещать? Почему тебя заботит, кем он станет?

-Не выматывай мне душу, Неус. Лучше скажи, что там в Риме.

-Скорее, "кто", а не "что", Кат.

-И кто же этот кто?

-Ты удивишься. Тот, к кому ты недавно отсылал нас с Оскаром.

В комнате был приглушен свет - оставалось довольствоваться тем, что пробивался через занавешенные тяжелыми шторами окна. Коре Кетильхесс, что провел его до самых дверей, был мрачнее тучи, был заспан, зол и встревожен. Из путаных объяснений, которые Асколю удалось получить по пути, выходило, что зеркальных дел мастер Матиас Карон явился в Рим сам, невзирая на все предъявленные ему еще века назад обвинения, которые так и не были сняты. Старый маг, казалось всем, просто-напросто выжил из ума - впрочем, для заключенного в зазеркалье на протяжении столетий существа это не могло быть чем-то необычным. Старый маг говорил, что готов на все - лишь бы ему устроили встречу, которой он так жаждет.

Встречу с ним.

Перед тем как впустить палача в выделенные для гостя покои, Коре тщательно обыскал его, изъяв все, что могло сойти за оружие. Он не противился, прекрасно понимая, что если уж Матиас добровольно отдал себя в руки Дома Резни, то уж точно не для того, чтобы убить одного из его служителей.

Он догадывался...нет, он знал о причине.

В комнате не было решительно никакой мебели, кроме одного небольшого кресла - и вытянутого зеркала в красивой раме, что стояло прямо напротив. Готовый и к этому, Асколь спокойно прошел через комнату и сел. Он бы закурил, если бы параноик Коре не оставил его без сигарет.

-Я пришел, Матиас.

-Я рад, что ты смог это сделать, палач.

По зеркалу пробежала рябь, как по воде после брошенного камушка. Она становилась все сильнее и сильнее, и вот, наконец, наружу начали проступать краски. Увидев лицо мага, Асколь почувствовал замешательство - он прекрасно знал, что Матиас не являл своего облика никому уже много столетий.

Неужели все было настолько плохо?

-Ты хотел меня видеть? - хрипло произнес Асколь. - Я полагаю, дело в осколке?

-Ты не будешь задавать вопросы, - ответствовало зеркало. - Во всяком случае, пока я того не позволю. Ты пришел, чтобы слушать, а не спрашивать.

-Не очень-то приятно разговаривать с кругами на воде.

-Наглец. Ты видишь лицо, которое давным-давно стерлось из людской памяти. Прояви к его обладателю хотя бы каплю уважения.

Было бы за что...

-То, что вы мне принесли, разрушило мой внутренний покой, палач, сбило меня с пути, по которому я шел год за годом, век за веком. То, что вы мне принесли, едва не лишило меня жизни.

-Ты знаешь, что это? - резко спросил Кат.

-Да, - грянуло зеркало. - Это есть худшая вещь.

-Те же слова, что и раньше. Те же слова, что я уже слышал. Но они и на дюйм не приближают нас к разгадке.

-Разгадке? - фыркнул Матиас по ту сторону зеркала. - Самонадеянный болван, разгадка, которой ты у меня испрашиваешь, способна свести с ума! Единицы за все время существования посвященных знали ее и лишь воля, которую они взращивали с рождения, удерживала их от того, чтобы добровольно шагнуть в бездну! Я вижу тебя насквозь, палач, и ты нисколько не изменился с поры своего прежнего визита. Ты был рожден в семье убийц и судий, добровольно взваливших на себя тяжелейшую ношу, но ты змеей изворачиваешься год за годом, пытаясь отвергнуть ее! У тебя нет того стержня, которым славились с древнейших времен судьи из Асколи. Ты слаб. Ты не стоишь своего имени. Ты прогоревшая головешка, с которой время стряхивает пепел.

-Тогда почему ты позвал меня?

-Лишь потому, что никто иной мне не поверит.

Мелодичный перезвон, рвущийся из зеркала наружу, не дал Асколю заговорить - маг, вздернув руку, призвал его к молчанию.

-Я открою тебе тайну, палач. Я открою тебе древнейший апокриф.

Напряжение растекалось по телу против воли и обычные способы унять его нисколько не помогали. Чуть наклонившись вперед, Асколь уставился на лицо мага, лицо в зеркале, по которому то и дело пробегали волны.

-Тебе известны концепции обратной силы, палач?

-Ты позвал меня для того, чтобы обсуждать теории из вашего круга?

Зеркало, казалось, сейчас выплеснется наружу от ярости.

-Теории? Теории никого не спасают, палач. И не губят. Наш мир имеет волю, живую и разумную - пусть и не в том смысле, который в это слово привыкли вкладывать мы. Наш мир хочет одного - жить. Того же хотят и люди.

-И это всеобщее подсознательное желание становится той стеной, что нас укрывает, - кивнул Кат. - Азбучные истины. Ваши, во всяком случае. Сила, о которой идет речь, столь же "разумна", как и упомянутая тобою раньше, и, согласно этой концепции, вмешивается лишь когда нужно сгладить очередной угол...нет, только самые острые из них. Восстановить равновесие, когда смерть угрожает всем нам. Пусть даже ценой тысяч, если это спасет миллионы.

-Кое-чему тебя обучили, - поджав губы, произнес Матиас. - Но есть и то, чему не учат никого. Есть то, о чем не говорят. Есть и третья сила.

-Я видел письмо, - сухо сказал Асколь. - Письмо о ком-то по имени Кай.

-Расскажи мне. Расскажи мне все.

Деваться было решительно некуда - глядя сейчас на бегущие по зеркальной поверхности волны, он чувствовал, что просто не сможет встать и уйти. Он зашел уже слишком далеко - ради ответов, ради того, чтобы нащупать вновь дорогу к давно утраченному покою, ради...ради тех синих глаз, что молили о помощи. Он не мог уйти, чем бы ни оказалась правда мага. И потому он говорил - говорил обо всем, что видел, слышал, читал...

-Человек, отправивший тебе это письмо, бросил вызов той силе, - такими были первые слова Матиаса после того, как рассказ оказался завершен. - И закономерно проиграл. С нею невозможно сражаться, палач. И тем не менее - необходимо.

-Назови ее, наконец.

-Ты знаешь ее имя. Мы все знаем ее имя, палач, потому что мы все приходим в мир вместе с ней. Мы рождаемся с ней и она, когда приходит время, рождается в нас... - в голосе Матиаса на миг почудилась грусть, тяжесть. - Ты ведь не просто убийца, ты и священник. Ты не можешь не знать о первородном грехе и о том, чем мы награждены за него, - маг вздохнул - и в одном этом вздохе была чудовищная, невозможная для человеческого существа усталость. - Семя тления, палач. Смерть. Всего лишь смерть.

-Ты упомянул некий...апокриф, Матиас.

-Да. Он старше, чем ты можешь себе представить. И если и передается, то обычно лишь из уст в уста. Ты ведь знаешь, что раньше, во времена, которые многие зовут эпохой богов и чудес, таких, как мы, не было?

-Магия была...

-Не магия, палач, не этот убогий костыль, что мы подоткнули под оболочку мира, из которого сами выпустили все кишки и связали их в беспорядке. Не магия. Волшебство. Истинное чудо. И чтобы обратиться к нему, не нужны были никакие Цепи.

-Я не понимаю, к чему ты...

-Ты когда-нибудь задумывался, что есть наши Цепи, палач? - вновь оборвал его Матиас. - Дар? Проклятье? Аномалия в развитии? В тебе ведь тоже есть, пусть и немного, но есть...в тебе ведь тоже есть это.

-Можно строить теории и ломать копья, как делали веками, - чуть погодя, ответил Асколь. - Истинной причины, по которой они с нами, не знает никто. Твой апокриф говорит о ней?

-Задумайся, почему из нашего мира ушли чудеса, палач. Задумайся, что победило их, что разъело их, словно ржавчина. Задумайся, почему когда время богов и чудес ушло, мы стали теми, кто мы есть - носящими свои Цепи.

-Ты хочешь сказать...

-Задумайся, кто нам их дал и зачем. Ты же не просто убийца. Ты не можешь не знать, кто пришел, чтобы искупить наш первородный грех.

Его бросило в жар, и он сам не мог понять, отчего. Происходящее напоминало какой-то безумный спектакль, над которым положено было посмеяться - вот сейчас, прямо сейчас - но он не мог выдавить из себя ни слова...

-Апокриф говорит, что он не мог сделать многого, палач. Но он оставил нам то, что должно было по крайней мере дать шанс. Заронил в некоторых из нас семя жизни. Ту простую вещь, что он оставил в наших душах, обычно зовут надеждой.

-Ты утверждаешь, что...

-Выкристаллизованная надежда, палач, что пускает корни из наших душ в наши тела. Вот твой ответ. Вот твои Цепи, - в глазах Матиаса стояли тоска и боль - не каждый бы выдержал глядеть в них больше пары мгновений, настолько они были сильны. - Мы все получили шанс. Мы все должны были потратить немногое время, что для нас было выиграно той великой жертвой, чтобы найти способ сбросить с человечества это ярмо. Мы все должны были унять бездну, сотканную из страданий наших душ, обреченных вечно бежать по кругу. Мы все потратили эту силу на самих себя, на то, чтобы возвеличить себя и возвысить. На то, чтобы сбежать и оставить всех остальных дожидаться конца - и сделали мы так потому, что мы все изначально испорчены.

Он чувствовал, что задыхается. Это было глупо. Это было чудовищно. Это было...

-Наше время почти вышло. Бездна больше не может ждать. Она вновь воплотилась в одном из нас, чтобы прервать свои муки.

-Я должен поверить в эту ересь? - рявкнул Асколь.

-Коли не желаешь верить в нее, к твоим услугам десятки иных изложений ровно того же, - ответил Матиас. - Не нравится религиозная трактовка? Взгляни на вещи иначе, палач - человек был тем единственным животным, чье желание жить, размножаться и подминать под себя все сущее было столь сильно, что породило отдельную волю, способную на равных стоять против воли Земли, его породившей! Человек вышел из отведенного для всего живого цикла, и стоит ли удивляться, что с тех самых пор с ним все пошло наперекосяк? Стоит ли удивляться тому, что он, изначально испорченный, разродился со временем не только желанием жить, но и желанием прямо противоположным? - зеркало звенело от ярости его хозяина. - Наши души замкнуты в бесконечный цикл, палач, и, умирая, они оставляют там свой след, а возвращаясь, о том уже не помнят. Не помнят о тех муках, которые причиняет им этот бессмысленный круговорот, но муки копятся без счета, образуя то, чему мы даже не решились дать имя!

-То, чему служит Кай, - как-то отстраненно пробормотал Асколь, все еще будучи не в силах опомниться.

-Кай. И те, что приходили до него. Ты волен верить мне или нет, но мы все пляшем под дудку обратной силы, палач - а некоторые сами жертвуют ей свою душу за чудо, сами становятся ее стражами, которые не будут знать покоя до самого конца времен. В случае с той силой, о которой веду речь я, все куда хуже. Она зрела чудовищно долгое время, но, наконец, смогла...войти в контакт.

-Как?

-Есть только версии. Слухи, легенды...сказки, - зеркало дрожало. - В одну такую сказку, написанную не так уж и давно, вложили часть правды, палач. Там не говорится о тех, в чьи сны вошла бездна, о тех, кто вошел в бездну сам, дав ей возможность познать наш разум и нашу форму. Но в этой сказке говорится о том, как они придали бездне огранку. Как они сотворили зеркало.

-То, что...

-Молчи! - вскричал Матиас. - Эта мерзость разрушила то, что я строил веками и едва не отправила мою собственную душу туда, откуда она уже не вернется!

-Быть может, это и есть ваш хваленый Исток? - чувствуя, что должен отбиться хоть чем-то, произнес Асколь. - Может, именно к этому вы всегда и стремились?

-Теперь уже твои слова - чистая ересь, достойная кары, - огрызнулся маг. - Не тебе рассуждать об Истоке, не тебе, не сумевшему стать даже толковым палачом. Зеркало, отлитое нам всем на погибель, было надежно спрятано, а его создателя сковали и скрыли в недрах Часовой Башни. Глава Ассоциации пожертвовал собой, создав машину, известную лишь единицам, известную, как Маятник, а его слуги натянули поверх этого глупую легенду о злом духе...

-В чем же правда?

-В том, палач, что в Маятнике - наша смерть. Создатель зеркала. Или то, что пришло в него, использовало его разум и тело как форму и инструмент, чтобы то зеркало сотворить. Я не знаю, - тяжело вздохнул Матиас. - Но я знаю, что механизм не выпустит никого из них, пока другой не будет сломлен. Я знаю, что сказано в апокрифе о жертве, которую принес величайший из магов.

-Ты снова...

-Тот, что дал нам надежду, палач, обрек себя на вечные муки. Век за веком он сдерживает напор бездны, сотканной из страданий душ человеческих. Он один сумел ее обуздать. У него одного хватило мужества ей открыться. Но сколько бы сочувствия она не получила, ей все равно не хватит. Она страдает, потому что не может не страдать. Как и ее эмиссар, что видит лишь худшее во всех нас, что испытывает боль от одного факта нашего существования... - чуть успокоившись, маг продолжил. - Ты спросишь, чего он желает, палач. Нашему роду ведома тайна и я передаю ее тебе, потому что мои собственные потомки ее не переживут. У лордов Башни есть ключи от системы. Не у всех семей, лишь у самых могучих и страшных из них. И каждая думает, что честь доверена лишь ей одной.

-Чтобы истребить все правящие семьи Лондона, никакого Клуба не хватит!

-Верно, палач. Но Кай способен сделать это. Он искалечит их души и пережжет ту ложную надежду, что так больно жалит самую его суть, пережжет их Цепи...

-Операция "Красная смерть"... - вспомнив письмо, выдохнул палач. - Маги Клуба раскрыли слишком многое и слишком многим, и, чтобы не утратить само свое искусство, им нужно уравновесить то, что было сделано. А для того должно стать меньше людей, в это искусство посвященных. Или меньше самих магов. Разумеется, они протолкнули руководству Клуба последний вариант, назначив врагом своего основного конкурента - Ассоциацию, и, если наши данные верны, десятилетиями готовились к этой войне. Расчет понятен - убрав из игры европейские магические сообщества, они усилят себя в обоих смыслах и скинут то ярмо, которое на них накинула людская половина организации во времена ее основания. Последняя того, конечно, не может не понимать, и наверняка уже наточила какой-то свой нож, который пока еще спрятан за спиной...

-А победит в итоге Кай, который играет обеими сторонами. Он сорвет все печати и выпустит в мир то, что от него скрывали. Человечество заглянет в зеркало, заглянет в бездну, а бездна посмотрит на него в ответ. Наши души растворятся там все до единой, мир отхаркнет, наконец, ту заразу, ту ошибку, что известна как человечество, все страдания и боль закончатся. Наступит вечный покой.

-Как со всем этим связан планетарный терминал? - чувствуя, что усидеть на месте больше не получится, Асколь вскочил на ноги, принявшись прохаживаться по комнате.

-Я не знаю, палач.

-Не знаешь? - почти вскричал тот.

-Мне известно многое, палач, мне известно больше, чем доброй половине живущих ныне магов. Но я не всеведущ, а за то, что знаю, заплатил весьма дорогую цену. Как ты думаешь, отчего я так торопился достигнуть Истока, бросая в топку своих желаний и амбиций своих же потомков? Время уходит, палач. Мое, твое, человечества. Земли. Кай...мне не дано знать, какие еще ходы он измыслил, но я думаю, у него вполне может получиться задуманное...

-Думаешь, значит...

-Слишком много времени было упущено. Я склонен согласиться с тем, кто написал тебе письмо, палач - единственным нашим шансом остается последовательное разрушение всех до одного планов Кая. Всех. То, что вы сорвали в России, этот несостоявшийся проект по стерилизации - думаю, даже не четверть его замыслов. Все планы, все проекты, все, даже самые ничтожные затеи, которых он касался, должны быть сорваны, и даже тогда мы не сможем быть до конца уверены, что что-то не упустили. И освобождение терминала - то, что вы должны осуществить в первую очередь. Нет, я скажу иначе. Это должен сделать ты.

-Тот повторяющийся сигнал, что я вижу, вряд ли предназначался мне.

-Но получил его ты. И ты не смеешь от него отворачиваться.

Скверно сгибавшиеся ноги донесли его до окна. Остановившись там и отдернув шторы, Асколь уставился на залитую утренним светом улицу Рима.

-Видишь этих людей, Матиас? Там, внизу? - сухо произнес он, упершись руками в подоконник. - Вот где я должен быть, вот о чем я думаю каждый раз, когда снова чудом избегаю очередной гадкой смерти. Посмотри - они могут жить, не зная о магах, об Апостолах, о нас. Не зная про обратную силу и прочие...противовесы. Они могут быть счастливы. Имеют на то право. Они. А мы - никогда.

-Если ты столь недоволен своей судьбой, палач, так заверши ее, - зло ответил ему маг. - Это сделать несложно, ты же знаешь. Открой это окно и шагни к людям, одним из которых тебе никогда не стать. Дай Каю победить. Дай принести покой, желание которого в тебе сильно настолько, что случись тебе с ним сойтись, ты примешь от него смерть с благодарностью! - сорвавшись на крик, продолжил обитатель зеркала. - Но ведь ты не стремишься к этому, не так ли, палач? Во всяком случае, еще не до конца? Если бы ты действительно не желал продолжать, ты бы не стоял сейчас здесь, предо мной. Ты бы сдался еще раньше, в одной из тех битв, куда тебя бросала судьба. Ты продолжаешь, палач. Ты несешь в себе Цепи, несешь в себе надежду...

-Умолкни, Матиас.

-...слепую надежду, какой она и должна быть. Ответь же мне, зачем?

Он вспомнил слова, сказанные не так давно Коррину. И заговорил, глухо и страшно, едва разжимая зубы.

-Там, откуда я, Матиас, очень хорошо учат убивать. Делать это так, как сделала бы машина. Но убить себя машина не может - для этого нужно кое-что, чего у нее недостает. И никогда не будет, - отвернувшись от окна, он подошел к зеркалу. - Я не могу добровольно принять смерть, не могу пожелать этого с той отчетливостью, которая нужда для последнего шага. Мне никуда не деться от своего имени, это сущая правда. И я могу делать лишь то, к чему оно обязывает. Делать так хорошо, как был тому научен. Но права ненавидеть это у меня отнять так и не смогли. И никогда не отнимут.

Зеркало молчало.

-Быть может, дело в том, что я просто не умею ничего другого. Быть может, в том, что иногда - пусть даже иногда - я вижу тех, кто действительно стоит нашей защиты. Быть может, дело в чем-то еще. Я не знаю, будет ли этого достаточно. Не знаю, действительно ли я так важен, как кажется тебе. Знаю одно - страдать из-за меня не должен никто. Он молит о помощи не того, но отвернуться, не сойдя при этом с ума, я просто не смогу. Он получит свободу, о которой просит уже столько лет. Если же по пути попадется этот ваш Кай... - лицо палача прорезала усталая улыбка. - У меня все равно уже был к нему очень долгий разговор.

-Если к делу не подойти серьезно, палач, пострадаешь не ты один, - зазвенел Матиас из своего зеркала. - Ты хоть понимаешь, что...

-Серьезный подход довел мир до того, что мы теперь расхлебываем, - направляясь к дверям, устало бросил Кат. - И мне все больше начинает казаться, что верный ответ немного иной...малость безумный.

-Палач...

-Не волнуйся, Матиас, - остановившись у порога, произнес Асколь. - Я все еще знаю, зачем живу, пусть это мне и не очень-то по душе. Я все еще знаю, как делать свою работу. И я все еще знаю, какие нежные чувства ко мне питают вышестоящие.

-О чем ты?

-Если верить твоим словам, в Лондон придет сама смерть. Думаю, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кого Дом Резни пошлет встречать ее с цветами?

13. Красная смерть

The external world is dying

Death is raging in the shade

No time to think about the terror

Let`s celebrate the masquerade...

(Stormwitch - Masque Of The Red Death)

Ширнесс, 14 октября 1987 г.

Сон ускользал от него уже второе утро кряду.

Искать причины тому можно было очень и очень долго, и их число бы только увеличивалось параллельно протяженности размышлений. Возможно, дело было в том, что корабль нес их сейчас к столичным землям Ассоциации магов. Возможно, корень его бессонницы следовало высматривать в чудовищной силе замкнутом поле, которым был плотно окутан этот самый корабль, чтобы у него был хоть один шанс благополучно добраться до цели. Возможно, причиной тревоги являлся автор того поля - Двадцать Второй лично сопровождал группу "Атропы", по счастью, не испытывая никакого желания общаться с кем-то из его подопечных и все плаванье сидевший в своей каюте.

Возможно - только возможно - заснуть ему все это время не давала мысль о том, по чьему именно приказу они здесь, чей замысел воплощают в жизнь - и сколь мало о нем знают. О том, что он есть. Чего он хочет.

Нет, определенно, лучше было думать о Двадцать Втором. Поведение Порфирия, по крайней мере, лейтенанту Алееву удавалось пусть и с ужасом, с отвращением, но все же объяснять. Например то, что он сделал, когда они только готовились отбыть со Второй Площадки на свою, возможно, последнюю в жизни миссию.

Прародитель, освобожденный когда-то Клубом из заточения, состоял, казалось, из одних противоречий - часть деталей его облика придавала ему безобидности, другая же пугала до чертиков. Ссохшийся старик с белой бородой до колен был ростом чуть выше двух метров - ног его не было видно из-за толстого плаща червленой шерсти, но лейтенанту почему-то казалось, что тварь передвигается на двух ходулях толщиной с фонарный столб - по крайней мере, на такие мысли наводили звуки его шагов. Голова Печального сохранила лишь венец начисто утративших цвет волос - да еще те клочья, что спускались с затылка, за воротник. Глаза - две дыры в грязно-малиновое болото, затерявшиеся, запавшие глубоко-глубоко в мраморно-белую морду, вытянутую, словно у зверя. Плотный воротник почти всегда закрывал шею Прародителя, но когда тот поднимался на корабль, он распахнулся от сильного ветра - стоявший тогда у борта Алеев увидел, пусть и ненадолго, что ниже этой самой шеи Порфирий представлял собой лишь скелет, на который натянули слой ветхой, в мерзких пятнах, серой кожи. Там, где полагалось быть сердцу, был вогнан жутких размеров неграненый рубин - вокруг этого места кожа имела цвет и вовсе угольно-черный.

До операции "Красная смерть" тогда было еще далеко - но свою первую потерю отборная группа Второй Площадки понесла, еще не успев даже отойти от берега. Андрей Теряев, штурмовик "Атропы", только что закончивший помогать с погрузкой последних двух контейнеров с оружием, решил было вновь сбежать на берег - до отплытия была еще пара часов, так что он вполне разумно решил, что успеет покурить на дорожку.

По поводу того, что случилось дальше, мнения расходились. Кто-то говорил, что он умудрился задеть Порфирия плечом, кто-то - что он, проходя мимо, отпустил негромко какую-то колкость.

Алееву казалось, что он просто-напросто не пожелал уступить кровососу дорогу.

Казалось, ничего и вовсе не случилось - спокойно разминувшись с бойцом, Порфирий продолжил степенно подниматься на борт. Вот только Теряев так и замер на трапе, как вкопанный. В этой неподвижности тело провело еще несколько мучительно долгих секунд, после чего нервные связи, наконец, дали сбой и тело, повинуясь законам тяготения, осыпалось с трапа в воду, изрубленное на куски.

Они старались об этом не говорить. Просто не было смысла.

Ворочаясь уже который час на своей неудобной койке, Алеев то утыкался носом в холодную стенку, то ложился на спину, уперев взгляд в низкий потолок. Старые, еще детских лет, кошмары, почему-то вернулись сейчас вновь - укутанная тьмой каюта казалась ему гробом, в котором его заживо закрыли, и, пока он чуть-чуть подремал, уже опустили под землю. От таких мыслей перехватывало дыхание - каждый раз, каждый год.

За левой стеной спала Сетка. Точно спала - иначе бы точно постучалась в его голову сквозь все эти слои металла и поинтересовалась, не нужно ли ему помочь уснуть самому. За правой стеной - каюта Лина. Он, конечно, не слышал шагов Анны в коридоре, но знал, что Юрий там не один - но об этом тоже не было особого резона думать, что бы там сейчас не происходило. В конце концов, они давно уже взрослые люди.

В конце концов, они - они все - возможно, плывут сейчас навстречу смерти.

Сон никак не приходил, и оставалось только прокручивать в голове засевшие там куски инструктажа.

Пунктом назначения был портовый город в северной части графства Кент, построенный на месте форта, охранявшего когда-то вход в Темзу. Еще в восемнадцатом веке там уже были верфь и сухой док, а напротив города располагалась якорная стоянка флота Нор. Устье реки использовалось для отстоя недостроенных или выведенных в резерв кораблей, три года назад же верфь была официально закрыта. Затеряться среди всей той рухляди, которая еще гнила там, ожидая, когда же ее, наконец, отвезут на слом, было довольно простой задачей - даром что превращать город в плацдарм своего наступления на Ассоциацию "Атропа" начала еще два десятка лет назад.

Город был давно и прочно наводнен агентурой Второй Площадки. Эти люди не были служащими регулярных частей - большинство из них готовили действовать мелкими группами или вовсе в одиночку. Будь это обычной войной, их бы готовили бить в нужный момент по энергетике, водоснабжению, да тем же мостам и туннелям - мало ли важных объектов вражеской инфраструктуры. Но эта война обычной не была вовсе - и каждый из этих людей готовился встретиться с врагом, о существовании которого обыватель и вовсе не знал. Год за годом растекаясь по стране - отсюда и из других мест - пуская корни, уходя на самое дно, эти люди ждали - ждали приказа. Их терпению мог позавидовать сам дьявол. Они ждали, время от времени получая новые порции информации - что-то устаревало, что-то, напротив, обретало важность - о своих врагах. О тех, о чьем существовании простой человек даже не помышлял - и кого давно пора было стряхнуть с тела человечества, не дав высосать еще больше крови.

У всех из них были свои цели, и никто не знал о чужих - даже попавшись магу живым, ни один из сотрудников "Атропы" не смог бы ничего ему рассказать. Все они должны были нанести магическому сообществу в его логовище максимальный урон - во всех городах, на всех "духовных землях", куда дотянулись лапы Второй Площадки - даже если все имеющие ценность для Ассоциации и ее костяка объекты будут взяты под надежный контроль, это тоже играло на руку "Атропе" - враг вынужден был отвлекать свои основные силы от выполнения их прямых обязанностей. Стайки советских "туристов" выходили из своих отелей и гостиниц, отбивались от экскурсионных групп, неожиданно исчезали в одном городе, чтобы столь же неожиданно появиться в другом - там, где их ждал заготовленный давным-давно тайник с информацией о целях группы или же конкретного "атроповского" убийцы. Логова магических родов, учебные заведения и исследовательские центры Ассоциации вплоть до самого захудалого филиала - удары должны были посыпаться по всем выявленным в ходе многолетней работы точкам. Все для того, чтобы ослабить противника в том месте, куда будет нанесен основной удар. Все для того, чтобы отвлечь его внимание от города, в котором "Черные стрелы" и группа сопровождения из головорезов Второй Площадки будет ждать команды от первого секретаря - команды активировать экспериментальные установки.

Телом медленно, но верно завладевал мелкий противный озноб. Они не могли больше тянуть с ударом, более того - противник сам недавно развязал им руки: бойня в Польше была лишь цветочками по сравнению с тем, что один агент Церкви устроил на станции "Огниво" - пусть и не без помощи предателя из руководства. Тот же человек, что уже попался на камеры в Ольштыне, та же паскудная морда, которую он запомнил, наверное, навечно. Эвакуация станции и последующая за ней операция по возвращению ее же под контроль обошлась более чем дорого. Кто-то сокрушался по поводу гибели опытных бойцов, кто-то рвал на голове волосы, лишившись десятков ценнейших специалистов - ему же просто было жаль хороших людей. Кого-то он знал лично - перевестись на "Огниво", где количество несчастных случаев стремилось к минимуму, считалось счастьем, и многие вполне искренне радовались, когда им выпадал такой шанс. Скольких же из них Клуб не досчитался теперь - из-за одного паршивого предателя, из-за одной машины для убийств, которая, наверное, и секунды лишней не думала, прежде чем спустить на "Огниво" все то, что оно изучало, стремясь найти способ удержать в узде, а то и вовсе победить навсегда...

Записывающие устройства, каким-то чудом уцелевшие во время погрома в Польше, дали им имя убийцы - Кат Асколь. За то время, что прошло между бойней на "Огниве" и их отплытием к Британским островам, лейтенант успел перечитать все, что у Ленинградского Клуба имелось на эту старую страшную семью. Там было вполне достаточно, чтобы получить четкое представление о ней. Вполне достаточно, чтобы до смерти испугаться.

Но желания встретиться с тем человеком, заглянуть ему в глаза после всего им содеянного это не убавило. Это желание позволяло сейчас двигаться дальше - тогда, когда ничто другое уже не помогало.

В очередной раз отвернувшись к стене, Алеев заставил себя закрыть глаза. Считать, что ли, попробовать? Один труп, два трупа...нет, уже даже не смешно. Жаль, что Неудачник не смог выбраться с ними - его сила была слишком непредсказуема, чтобы руководство решилось пойти на риски.

Еще немного. Пара часов, может, больше - и к рассвету они уже достигнут цели. А завтра - завтра им всем предстоит поджечь фитиль, который уже никто не сможет, не успеет потушить...

Лондон, 15 октября.

Из-за дверей тек сигаретный дым, из коридоров наплывало мерное жужжание множества голосов. Музыка в каждом зале была своя - где-то веселая, где-то - надрывно-траурная, но почему-то друг друга все эти бесконечные композиции отнюдь не перекрывали. Маленькое чудо - одно из сотни маленьких чудес, из которых и был сплетен этот безумный маскарад.

Отведенные для празднества залы были окутаны целой сетью разнообразных чар - разнообразные фокусы с пространством, чересчур сложные для современных магов, здесь использовались всего лишь для увеселения - очередная демонстрация силы хозяев, нахальная и гордая. Анфиладу комнат словно составлял какой-то безумец - все они были расположены так, что никак нельзя было окинуть взглядом весь ряд, увидеть больше одного зала за раз. Окна были забраны дорогими витражами, но сквозняк все равно находил себе путь внутрь, заставляя некоторые тени пританцовывать на стенах. Коридоры кончались крутыми поворотами, за каждым гостя ждало что-то новое, что-то до того мига скрытое от его глаз. Если от чего-то и кружилась голова больше, так это от вида самих гостей дома Бартомелой.

Служителей Часовой Башни узнать было проще всего - часть отдавала предпочтение фланелевым костюмам из двадцатых годов, другая носила двубортные чудовища из сороковых - и лишь маски во всем своем разнообразии не давали этому зрелищу стать столь же кислым, сколь голоса прислуги, регистрирующей гостей. Среди башенных, впрочем, встречались и откровенно выделяющиеся своими нарядами фигуры - но лишь малая часть из них заслуживала интереса. Куда пристальней Асколь наблюдал за некоторыми магами, что выглядели довольно-таки скромно - но при этом к ним приближались лишь для того, чтобы завести какой-то серьезный разговор.

Были здесь и немногочисленные гости из Моря Бродяг и его институтов на большой земле - впервые за много лет. Приглашения, отправленные домом Бартомелой этим семьям и отдельным их представителям, многих несказанно удивили - и, разумеется, послужили поводом для целой бури разговоров по углам и прокуренным кабинетам. Мало кто верил в то, что между старейшей ветвью Ассоциации, ее прародителями, и теми, кто столь нагло узурпировал их место, возможно крепкое перемирие - слишком уж большая пропасть их разделяла - но подобный ход не мог бы быть сделан без причины - и потому многие были откровенно встревожены таким резким поворотом в политике Башни, столь печально известной за свою медлительность в решении важных вопросов. Гости из Могилы и ее европейских институтов одевались кто во что горазд - их наряды были сущим хаосом родом из тех веков, в которых безнадежно застрял разум хозяев. Здесь было довольно блеска и пышности, причудливых фигур, иллюзорных лиц и кукольных заменителей. Кто-то приходил в невзрачной рабочей одежде, кто-то напоминал прорвавшиеся в реальность грезы сумасшедших. Прекрасные, щегольские, странные - служителям Могилы подошли бы все эти слова, ничуть не меньше, чем "страшные" или даже "отвратительные".

Титул белых ворон определенно заслуживала делегация Атласа - многие перешептывались, что приглашение им было отправлено совершенно зря, что они попросту портят всю забаву. У достойного зваться магом все время должно было быть отдано делам, и именно потому нынешнее событие собрало такое количество гостей - раз в несколько десятков лет жизненно необходимо было выпустить немного пара, просто чтобы не перегреться и не лопнуть. Немногочисленные и замкнутые обитатели "кладовой сумасшедших" все, как один, прибыли в форменных одеждах - болотная зелень и ядовитый пурпур были единственными цветами, которые они могли добавить к местной палитре. Никто из них не носил масок, но даже если бы кто-то и рискнул подыграть, приняв участие в празднестве, пришитые на грудь кусочки ткани с именами на нескольких языках свели бы эти попытки к нулю.

Сидя за стойкой бара - по крайней мере, в этом зале он хотя бы выглядел, как положено - палач обводил тяжелым взглядом зал. Хлыст, обходивший сейчас другие помещения, должен был вернуться примерно через десять-пятнадцать минут, Амальгаме же было доверено наблюдение за основными входами: прекрасно зная, что как боец она всегда будет желать лучшего, он сделал все, чтобы удержать Неус подальше от любой возможной опасности. Не хватало еще потом разбираться с Оскаром, если ее зацепит...

Наблюдая то за рядами тускло поблескивающих бутылок, то за человеком, что подливал ему в бокал уже пятый раз, Кат совершил поступок, для палача совершенно чудовищный. Палач мог позволить себе умереть в бою с каким-нибудь чудовищем, мог не справиться с какой-то чересчур тонкой магией - но вот позволить кому-то подкрасться к нему сзади, да еще и закрыв ему глаза руками - это определенно было позором для экзекутора, особенно для того, кто был на этом балу лишь по службе.

-Угадай, кто?

На счастье шутника, Асколь узнал его голос. Вернее сказать - ее. И обернулся.

-Нахалка, в очередной раз ломающая мое прикрытие, кто же еще, - он сам удивился тому, что сумел улыбнуться. - Здравствуй, Айра.

Кажется, она совсем не изменилась с тех пор, как они виделись последний раз - пусть это и было пять долгих лет назад. Все те же неряшливо разбросанные по плечам волосы, все тот же истертый темно-зеленый костюм с кошмарным галстуком кирпично-красного цвета. Глаза, притаившиеся за тяжелыми очками в железной оправе, казались сейчас вполне человеческими - за это стоило благодарить стекла, которые не выпускали наружу их истинный вид. Причудливые кольца на руках - если он правильно помнил, то в надетом на палец правой прятался моток прокаленной чарами эфирной нити - с одинаковым успехом можно было удавить жертву или пустить по ее нервной системе какую-нибудь дрянь. Сидевший же на левой руке перстень, украшенный каким-то совершенно невзрачным и тусклым камушком...

Вот же дьявол. Если при ней единственное противоядие от того треклятого лезвия, значит и само оружие...

-Зачем ты здесь? - Кат постарался, чтобы слова его звучали не слишком резко. - Я помню ведь, что ты не любишь всю эту суету.

-Все-то ты помнишь, - усевшись рядом, Айра перегнулась через стойку бара и потянулась к батарее бутылок. - По делам, как и ты, Кат. Лорд-надзиратель меня сам пригласил. И, только не падай, оплатил билеты в обе стороны, проживание и все остальные приятные мелочи.

-И правда...неожиданно, - задумчиво произнес Асколь. - Я бы даже сказал, что весьма странно.

-Надеюсь, в тебе говорит не ревность, - хмыкнула Айра. - А то как-то поздновато, знаешь ли...

Асколь не ответил, продолжая молча изучать свою собеседницу, что азартно перебирала бутылки, вытягивая некоторые из них с полки на стол. Он не знал ее фамилии, не знал, является ли настоящим ее имя. Мог лишь строить догадки, откуда она родом, и что за чары не дают времени оставлять на ней свой след. Он, черт возьми, вообще почти никакой информацией о ней не владел, но вместе с тем не задумываясь бы ответил, задай ему кто-то соответствующий вопрос - ответил бы, что знает ее очень хорошо. И очень близко - добавил бы он в мыслях.

Мало что сближает, как история, начавшаяся с пропавшего кота, а закончившееся непролазным лесом около румынского городка Клуж-Напока, полоумным охотником на полукровок, что нахватал где-то вершков с рунного искусства, и, разумеется, тем чертовым магом, погоня за которым растянулась на полтора года и семь стран...

-Держи-ка, - Айра, наконец, закончила метания между несколькими бутылями и поставила меж ними сосуд, которого хватило бы, наверное, чтобы свалить с ног четверть этого зала. - Пока не началась кутерьма, самое время...

-А ничего, что мы на службе? - криво улыбнулся Кат.

-Когда это нам с тобой мешало?

И верно, никогда. Вглядываясь в мутное стекло, он пытался затеряться мыслями в нем, лишь бы снова не думать о прошлом. Интересно, и почему всегда так? Почему даже самые хорошие моменты через несколько лет напоминают скверно снятое кино, которое кто-то силком заставляет глядеть?

-Ну вот... - Айра тем временем уже открыла угрожающих размеров бутылку - и, судя по всему, воспользовалась для этого какими-то чарами. - Vodka по-русски значит "вода", знаешь?

-Давай-ка без русского сегодня, - проворчал палач. - Накушался его уже так, что из ушей лезет...

-Вот и запей, чем полагается, - ухмыльнулась она.

Типичная Айра. Не изменилась ни на йоту с последней встречи...нет, с самой первой. Все такая же беззаботная, пока дело не пахнет кровью. Все так же все на свете стремится свести к шутке. Все так же руководствуется при подборе работы чем угодно, кроме здравого смысла.

Ничуть не изменилась. И оттого видеть ее рядом еще больнее.

-Кого-то еще со стороны Башня привлекла?

-Кроме меня-то? - Айра дернула головой. - Полсердца и еще каких-то двух молодчиков. Толку с них, как обычно, будет как с козла молока...

Нет, что-то все-таки было иным - в них обоих. Задумавшись над тем, Асколь быстро нашел довольно гадкий ответ. Она повзрослела, а он, увы, всего лишь постарел. Это можно было лишь принять - как и то, что ничего уже не повторится, не вернется. Он встретил Айру спустя год после того, как Шепот подписалась на ту экспериментальную программу Ассамблеи, надолго исчезнув из жизни отряда - и никогда не жалел о том, что было. Те шесть ночей на продуваемой всеми ветрами Башне Дьявола, куда их забросил гаденыш Граверсен, подарив выбор между смертью от истощения и шагом вниз со скалы, были не такой уж большой ценой за эту встречу. Как и те жуткие гнилые болота. Как и вскрытая ими пражская тайная темница времен господства дома Вайтль. Как и дело в Уэльсе, этот чертов птичий город...

Все могло бы быть - будь они кем-то еще, а не магом и палачом. Все могло бы быть - если бы он не заставлял себя помнить, что на этом пути лежали лишь боль и безумие.

-Твои все живы?

-Почти, - хрипло ответил Асколь. - В Польше были потери...

-Я его знаю?

-Нет.

-А кто здесь с тобой?

-Хлыст и Неус. Без Цепей сюда же хрен пройдешь, - Кат остановил ее руку раньше, чем Айра вновь наполнила бы его стакан. - Не стоит. Я еще должен отличать Ключ от столовой вилки.

-Да брось, - с притворным возмущением произнесла она. - Мы еще даже не начали!

-Вот и не надо.

-Э, я так не играю. Кат, которого я знала, пил не как мальчишка.

-Кат, которого ты знаешь, чертовски хорошо помнит, что ты, в отличие от него, почти не воспринимаешь алкоголь.

-Особенности организма, - Айра пожала плечами. - Весьма неудобные, хочу тебе напомнить. Чтобы что-то почувствовать, мне нужно вылакать вот это все, - она махнула рукой в сторону бара. - И без перерыва, пока оно не успело разложиться...

-Тебе следовало меня об этом предупредить в тот раз, - усмехнулся Асколь. - А то как-то не совсем честно вышло...

-Честность это не про нас, правда? - опрокинув еще один стакан, Айра тут же наполнила следующий. - Сам-то как?

-Пока еще дышу. Глядишь, когда-нибудь узнаю, зачем... - усилием воли он заставил руку, поползшую к бутылке, замереть на месте.

-Что там Шепот?

-Сохранили дружеские отношения, - невесело хмыкнул палач. - Без обид и претензий. Но ты ей все равно не попадайся.

-Да больно надо... - Айра вздохнула. - Ладно, раз пить не хочешь, давай поиграем. Кто начнет?

-Пожалуй, ты, - окинув зал быстрым взглядом, уже куда живее произнес Кат. - Итак, сколько?

-Трое, - спустя несколько секунд бросила Айра. - Точно трое.

-Четверо, - рассмеялся Асколь.

-Откуда это четверо, а?

-Ну, давай разбираться, - пожал плечами палач. - Называй.

-Разносчик еды. Тот, что усатый, - едва заметным кивком головы показала на нужного человека Айра. - Оружие наготове - вон, выпуклость под правой подмышкой. Лицо слишком потное, а он явно не из парилки, да и ходит тут почти прогулочным шагом. А значит...

-...повышенная температура тела. Все цепочки на взводе, готов бить в любой момент. Один балл твой. Дальше?

-Дальше ты.

-Хорошо, - палач поскреб подбородок. - Дама в темно-синем платье, что у входа курит. Да-да, та, что с бледным лицом. Отчаянно изображает головную боль...

-А за минут двадцать только и сделала, что перенесла вес с правой ноги на левую. Боевика Башни во что не наряжай, все равно суть наружу прет. Один-один, Кат. Третий - мой. Вон он, тот третий - газету листает взад-вперед. Заметь, делает это правой рукой, а на рабочей пальцы уже почти в нужный знак сложены, одно движение - и чары с них сорвет. А чтобы никто не подумал, раз в минуту их как бы разминает. Два-один. Больше нет.

-А вот и есть.

-И кто же?

-Вон тот, в наряде Барона Субботы.

-Шутишь? Да он же пьян, как последняя свинья!

-Знакомься - запечатывающий охотник Грегори Маршалл, - хрипло рассмеялся палач. - Что? Откуда знаю? А кто, как ты думаешь, тут нашей троице в сторожа навязан?

-Эй, не очень-то честно.

-Честность это не про нас, правда? - закурив, Асколь вгляделся в толпу. - Знаешь, мне кажется, отыграться в другом у тебя не выйдет.

-Это почему еще?

-Потому что этот недоделанный охотничек идет к нам. И, сдается мне, далеко не потому, что ему вдруг понадобилась чья-то компания...

Лорд-надзиратель Каранток Блеквелл принимал его в небольшом, ярко освещенном помещении. Гладкие стены, казалось, чем-то натерли для дополнительного блеска, а закрепленные под потолком лампы били в глаза своими ослепительными лучами. Здесь не было ни окон, ни даже мебели, а стоило Асколю ступить за порог, по другую сторону которого остался стоять Грегори, как дверь за его спиной не только захлопнулась, но и растворилась в стене. То, что этому человеку члены дома Бартомелой не только отвели на время празднества отдельную комнату, но и позволяли ею распоряжаться вот таким образом, говорило о многом - словно мало было того вороха слухов, которые ходили про эту, вне всякого сомнения, выдающуюся личность.

Маг, в ведении которого находилась вся разведка Часовой Башни, все ее охотники и убийцы, подошел к выбору карнавального костюма со вкусом - довольно странным, конечно, но само его наличие отрицать было нельзя. Его темное одеяние было соткано из странного материала, напоминавшего шелк - только куда более тяжелого и текучего, лицо укрывала массивная раззолоченная маска с драгоценными камнями на месте глаз. Отчего-то каждое его движение было сложно уловить, словно глаза по какой-то неведомой причине отказывались следить за магом, как полагается - картинка перед ними будто бы застывала, запаздывала на секунду-другую - а в следующий миг Каранток оказывался уже совершенно в ином месте.

-И кто же вы сегодня такой? - поинтересовался палач, поприветствовав мага.

-Воин Ши, реконструкция по старинным рисункам, - зазвучал из-под маски тихий, но необычайно твердый голос - Асколь был готов поклясться, что лорд-надзиратель сейчас улыбался. - У нас их много-много...

-Охотно верю, - произнес палач просто чтобы не молчать и дальше.

Это имя знали если не все, то многие. Занимавший свой пост с конца сороковых годов, Каранток, как говорили, был магом силы поистине чудовищной, и то, что сейчас на нем был этот нелепый костюм, отчасти даже помогало: помогало в каком-то смысле отстраняться, не воспринимая его с полной серьезностью.

Помогало не чувствовать страха.

Каранток скинул свой капюшон, открывая искусно украшенный шлем, что являлся продолжением причудливой маски. На секунду палачу примерещился плюмаж из каких-то диковинных перьев - однако смотря под другим углом, иллюзию уже нельзя было уловить. Едва заметное движение пальцев - и из пола выплыли наверх, заставив на время расступиться переливчатые узоры, небольшой стол черного дерева и пара кресел.

-Вариантов было, признаю, довольно много, но в итоге я остановился на данном, - жестом предложив ему садиться, Каранток занял кресло напротив. - Вы знаете, это были удивительные существа...

-Я пропустил момент, когда это стало синонимом слова "чудовища"? - ядовито осведомился Кат.

-Бросьте, - маска рассмеялась. - Церковь смотрит на их проблему слишком однобоко...смотрела, я хотел сказать. Потому как с утверждением ее власти проблемой они быть перестали вовсе.

-К всеобщему облегчению.

-Возможно, возможно, - покачал головой Каранток. - С их уходом, конечно, в мире стало намного спокойнее, но глядя на то, что творится сейчас в этом самом мире...иногда мне даже почти жаль, что его никто более не встряхнет, как смогли бы они. Почти, - он снова рассмеялся. - Они, безусловно, чудовища по чьей угодно мерке. Но не те, с которыми вы соседствуете день за днем, не те скучные, пошлые чудовища, которыми являются люди и мы, - очередной смешок. - Сохрани они свою власть, они бы не завоевали нас, не истребили и не сожрали бы...они бы не сделали с нами ничего понятного. И в этом-то, на мой взгляд, и есть их губительная прелесть...

-Вы призвали меня говорить о существах, сохранившихся лишь в мифах или о деле, что предстоит решать сейчас? - с нарастающим раздражением спросил палач.

-Ну разумеется, не о первом, - тут же последовал ответ. - Вы нервничаете.

-Это так бросается в глаза?

-Как и то, что вы уже успели напиться. А ведь я велел Маршаллу не спускать с вас глаз...но на него в последнее время все реже можно положиться... - неодобрительно покачав головой, лорд-надзиратель чуть подался вперед. - Знаете, ваше присутствие тайной, увы, осталось не для всех.

-О чем речь? - тут же напрягся Кат.

-Вас узнал и уже несколько часов как ищет Шеналл Флаэрти, уж не знаю, отчего. Но по одному его виду могу сказать, что объекту его поисков точно не позавидуешь...

Асколя передернуло.

-Благодарю за предупреждение, - кивнул он. - Вы поэтому...

-Приказал привести вас в экранированную комнату? Верно. Я не знаю, какого рода у вас проблемы с домом Флаэрти, но решать их здесь я вам позволить не могу.

-Это всего лишь беспочвенные подозрения, - чуть помолчав, произнес палач. - По поводу одного старого дела, во время которого мы столкнулись.

-Как бы то ни было, если Флаэрти вдруг захочет испросить с вас ответ, я не стану ему препятствовать - ни лично, ни прибегая к помощи моих людей, - жестко произнес лорд-надзиратель. - Последнее, чего я сейчас хочу - конфликта Башни еще и с ними.

В голосе Карантока чувствовалось что-то еще - своего рода второй слой, скрытый под внешней холодностью. И это что-то было, если Асколь еще хоть немного сохранил способность разбираться в людях, тяжелым, долгое время вызревавшим гневом.

-Вам они тоже не по душе? - в другое время он бы точно не стал так рисковать, но алкоголь сносил если не все, то многие тормоза. - Эти...птичники?

Драгоценные камни тускло сверкнули. Сомкнув пальцы, Каранток некоторое время молчал, рассматривая палача глазами, в которые нельзя было заглянуть в ответ.

-Говорят, если вороны, что живут в Тауэре, улетят, империи конец, - наконец, произнес он. - Любой, кто знает о Флаэрти, знает, почему.

-Исчезновение птиц будет значить отзыв послов, - мрачно кивнул Кат.

-Выход семьи из состава Башни и все то, что неизбежно за этим последует, - очередная вспышка драгоценных камней. - Им чуть больше тысячи лет, и они ведут свой род от самого Брана Благословенного, - сухо продолжал Каранток. - Они раскинули свои сети по всей Северной Европе. Их ветви есть почти везде - в Англии, Шотландии, Ирландии - что в республике, что в Северной. Пару веков назад увеличили присутствие в Норвегии - таким образом, одна их рука по-прежнему тянется к нам, а другая, как видите, уже ползет к Морю Бродяг...а все почему? Почему они достигли таких высот? Правильно. Потому что когда-то им хватило ума и смелости наплевать на традиции, что по-прежнему сковывают по рукам и ногам все наше общество. Во всяком случае, большую его половину...

-Я знаю, - Асколю оставалось только кивнуть вновь. - Каждая ветвь семьи имеет столько наследников, сколько ей хочется, и никого не оставляет за бортом. Никого и никогда. Ни один другой род не может похвастаться столь устойчивой внутренней структурой. Никто не действует при достижении своих целей так же единодушно, как они.

-Они - один из столпов Башни, но всегда были себе на уме. И вот потому-то я и бываю очень часто ими обеспокоен.

-Насколько мне известно, младшие семьи могут спокойно заниматься своими собственными делами...

-Но никак не могут игнорировать приказы, которые спускают к ним из Уэльса представители основной ветви, - перебил палача Каранток. - Но их истинная сила в том, что верным является и обратное. На защиту самого жалкого, самого распоследнего дальнего родича поднимется вся семья, как бы дорого ей это не обошлось...

-Судить Флаэрти может только Флаэрти.

-Верно, - с жаром ответил маг. - Именно это и служит им крепким щитом от других семей. Это древний закон, столь же древний, как они сами. Убей одного Флаэрти - и свои дела забросит вся семья. Они не остановятся ни перед чем, чтобы тебя отыскать. Они перебьют всю твою родню, твоих друзей, знакомых. Обратят в пыль все, что ты когда-либо создал. Ты будешь мечтать о смерти, но пока они не изведут последний твой след на этой земле, они не подарят тебе такой милости.

-Но ведь это вовсе не значит вседозволенности, иначе бы Башня нашла на них управу, - заметил Асколь. - Или кто-то еще. Я слышал, принцип личной ответственности в них развивают с раннего детства. Семья лишь берет на себя разбор дела, и если вина ее члена таки будет доказана...черт, да их приговоры частенько построже ваших, - он некоторое время переводил дух, прогоняя непрошенные мысли - скверные, очень скверные мысли. - И они это хорошо понимают. Там, где Ассоциация посмотрит сквозь пальцы, Флаэрти расстараются так, что провинившийся костей не соберет. А вот если один из них объявит что-то своим личным делом, семья останется в стороне, не боясь потерять лицо...

-Если же крупно провинилась какая-то ветвь рода, из ее рядов выбирается один, берущий все грехи на себя, - Каранток устало вздохнул. - Знаю, конечно же, знаю. Вот только все это не отменяет того, что для других родов они почти неуязвимы. Их мало, они дорожат своими наследниками, своими путями. А выпади Флаэрти из состава Башни - она лишится одной из важнейших опор, что было бы очень некстати...да что уж говорить, нам уже много веков неведомо подлинное единство - и, сдается мне, мы скоро будем за это расплачиваться. Очень скоро. Возможно, уже сегодня. Флаэрти бы не приехали сюда, им все эти праздники интересны не более, чем возня зверей в лесу...

-Их пригласили вы, - вдруг понял палач.

-Верно, это сделал я, - спокойно произнес Каранток. - В конце концов, учитывая то, что грядет, нашим силами не помешает любая помощь...весьма глупо было бы плевать в протянутую вам руку, не так ли?

Асколь ничего не ответил. То мерзкое, холодное чувство, которое именовалось страхом, вновь дало о себе знать - даже зная о том, что комната была экранирована, он чувствовал, что следить сейчас стоит не только за каждым словом - за каждой своей мыслью. В последних словах Карантока был едва прикрытый намек, напоминание о том, что без него один из этих чертовых птичников уже его бы отыскал. Спиртное и без того слишком развязало палачу язык, и от того, что он только что ляпнул было всего несколько шагов до смерти - если только маг не увидит, что эта тема ему столь же неприятна, если только маг не поверит, что раздумывать о ней он не намерен вовсе.

Нет лучшего способа извести кого-то, чем поссорить его с Флаэрти. Одна потеря, всего одна, но от "Атропы" - и Вторая Площадка обречена. От них нельзя откупиться. И нельзя остановить, не перебив их всех. Что же может быть лучше, чем выставить их на самое острие атаки?

От одних масштабов размена, который планировал осуществить Каранток, становилось дурно. Нет, он точно не выйдет отсюда живым, если продолжит молчать. Нужно немедленно вернуться к разговору. Пока не поздно. Пока не...

-К дьяволу Флаэрти, - бросил он, стараясь звучать как можно правдоподобней и бодрее. - Я постараюсь держаться от них подальше. А то еще, чего доброго, найдут повод обрушиться и на мой дом. Может, вернемся к тому, ради чего вы позволили явиться сюда нам? Я не понимаю, отчего вы так спокойны...ведь нападения...прихода Кая можно ожидать в любую секунду!

-До половины двенадцатого ночи - иначе говоря, до времени, когда новая королева должна будет выйти к гостям - этот бал никто не потревожит, - спокойно ответил Каранток. - Источник надежнейший.

-И какой же? - недоверчиво произнес Асколь.

-Атлас, конечно же, - лорд-надзиратель откинулся назад в кресле. - Я сам не предсказатель, но кое о чем вам, так и быть, поведаю. Осталось всего несколько минут до того, как они прибудут сюда. Глава делегации очень хочет увидеться...

-Мне нужно уйти, так? - палач поднялся на ноги. - Продолжим наш разговор после?

-Боюсь, вы немного не поняли, - тихо рассмеялся маг. - Уж не знаю, отчего, но они хотят не меня, а вас, Кат. Вас.

Делегация Атласа состояла из семи человек, и шесть из них были столь похожи друг на друга, что глазу не удавалось найти хоть какие-то решительные отличия. Все, как на подбор, рослые и плечистые, все закутаны по самое горло в темно-фиолетовую форму. Нашивки с именами и какими-то комбинациями из букв и цифр ровным счетом ничего Кату не говорили, равно как и лица этих людей. Атлас был слишком замкнут, чтобы о его магах могла ходить хоть какая-то слава - в тех же случаях, когда дела оборачивались иначе, речь обычно шла уже об отступниках. Вряд ли в магическом сообществе существовал еще один институт со столь строгими законами - и вряд ли нашлось бы много желающих к нему примкнуть. Все, что создавалось в Атласе, оставалось в Атласе: маги, посвятившие свою жизнь наблюдению за прошлым и будущим мироздания, не искали ни признания, ни почестей, а заботы обитателей мира, чье сохранение они взвалили на свои плечи, значили для них немногим больше, чем пыль под ногами. Загадочные и отстраненные, из века в век они если и стяжали какую-то славу, то исключительно дурную: благодарить за то стоило, как правило, беглецов, не выдержавших жесткой дисциплины Атласа, а также еретиков, сознательно пошедших на то или иное преступление, вынесших в мир очередную гадкую вещь - будь то инструмент, живое создание или даже какая-нибудь чересчур смелая теория. "Кладовая сумасшедших" не выжила бы, не заключи они вовремя союза с Церковью - "особые отношения", о сути которых четко знали лишь высшие круги обеих структур, были сотрудничеством предельно тайным, но сквозь завесу этой тайны все-таки прорывались иногда слухи о том, что люди Атласа, скрепя сердца, иногда позволяли видеть некоторым доверенным лицам, с какими просьбами к ним иногда обращались - и почему это старались делать как можно реже.

Шестерка магов была похожа друг на друга и телосложением, и темным цветом кожи, и одинаково сосредоточенными взглядами - двигались же они настолько синхронно, что казались одним целым. Двое крепко сжимали в руках тяжелые на вид металлические опломбированные чемоданы, другая пара несла какие-то массивные жезлы - от залитых в них чар щипало Цепи даже у не слишком восприимчивого к таким вещам Асколя. Последняя двойка держалась почти вплотную к главе делегации - казалось, еще немного, и они столкнутся локтями. Сухие, безжизненные лица, словно высеченные из одного и того же расколотого камня. На одном таком лице - чуть заметная улыбка. Брезгливая и отчасти самодовольная. Улыбка человека, ощущающего всю полноту своей власти.

Улыбка эта говорит Асколю все - даже раньше, чем он начинает рассматривать седьмого члена делегации. Все шестеро - не только стража, но и конвой. Все шестеро готовы умереть, не дав врагу коснуться провидца, но они же без колебаний убьют того, реши он пуститься в бега. Чары в спину, пуля в затылок - да что угодно, лишь бы сохранить свое. Закон суров. Провидец Атласа себе не принадлежит. Просто не имеет ни морального, ни законного права принадлежать.

И по одному ее взгляду - тоскливому, нездешнему - Асколь понимает, что она давно уже с тем смирилась.

-Глаза Башни. Господин палач, - сухим голосом произнес один из тех, что держал жезлы. - Провидец первого круга Хром, говорящая от имени мертвых.

Глава делегации Атласа вышла чуть вперед. Высоким ростом она не отличалась, а кожа ее была заметно светлее и чище, чем у спутников: словно отлитое из бронзы лицо в пене растрепавшихся темных волос.

Вернее, часть лица - все, что находилось ниже фиалкового цвета глаз и носа было спрятано за темно-зеленой тканью, тяжелый на вид изумрудный плащ же укрывал все остальное. Посланница Атласа напоминала чудного призрака - особенно когда из-под плаща показались руки с тонкими пальцами.

-Я бы хотела поговорить с вами, - в голосе ее чувствовалась усталость. - Я бы хотела поговорить с вами, палач из рода Асколь.

-Не похоже, чтобы я куда-то торопился, - в тон ей ответил Кат. - Я вас слушаю.

-С вами одним, - тут же отозвалась она. - Вы должны простить меня, Глаза Башни, но с ним одним. Пока что с ним одним.

Она была молода, это чувствовалось - двадцать, может, двадцать два...но этот голос, этот взгляд...казалось, эта невысокая девушка успела разменять уже несколько веков жизни - и смертельно устать в процессе.

-Во-первых, титул Глаз Башни более не используется, - процедил Каранток. - Последним, кто удостоился чести носить его, был маг по имени Фреотрик Макнамарра. С тридцать первого года данного века на смену ему пришел титул лорда-надзирателя. Весьма странно, что вы об этом не знали...

-Мы не придаем такого значения званиям и рангам, как вы, - в голосе посланницы Атласа сквозило равнодушие. - Труд во имя общей цели, равно как и верность ей, подразумеваются и ожидаются ото всех без исключения. Отдельный элемент системы не имеет настолько большого значения, чтобы выделять его заслуги, особенно при помощи ничего не значащих слов. Слова обязаны лишь указывать на суть предмета, как делает мой ранг, но слова не могут, да и не должны становиться причиной уважения к этому предмету. Оно достижимо лишь через поступки, и никак иначе.

-Во-вторых же...- холодно продолжал маг. - Вместе с новым титулом пришли и новые полномочия. Чрезвычайно широкие. Мой долг - служить интересам Башни и нести ее стражу, и я не могу оставить вас без внимания, особенно в комнате, экранированной от всех видов внешнего воздействия. Я отвечаю за безопасность всех, кто находится в этом здании, в том числе и членов правящего рода, - продолжал чеканить он слово за словом. - И я не могу выполнить вашей просьбы.

-Мы на вашей земле, Глаза Башни, - последовал очередной спокойный ответ. - И мы не ступили бы на нее, не желай мы подчиняться вашим законам. Если вам нужна гарантия того, что наши намерения останутся чисты - четверо из шести моих стражей готовы стать вашими заложниками, - резко повернувшись к телохранителям, эмиссар Атласа сделала короткий жест рукой. - Вы слышали мое слово.

-Служим вашей мудрости, - под нестройный хор четверка магов отделилась от общей группы.

-Что ж, гарантия по крайней мере выглядит крепкой, - немного помолчав, вздохнул лорд-надзиратель. - Я напомню лишь, что времени у нас не так уж много.

-Можете более не тратить слова. Я знала, что вы согласитесь, еще до того, как прибыла в Лондон.

Каранток ничего не ответил - лишь, сохраняя горделивую осанку, прошествовал к дверям - сразу как четверо из стражей провидца вышли за порог. Еще одна четверка осталась в кабинете - палач, все больше чувствовавший себя не в своей тарелке, посланница Атласа и те двое, что пришли с тяжелыми чемоданами.

Дверь растаяла в стене.

-Значит, Хром... - пробормотал Кат, отчаянно пытаясь нащупать в кармане сигаретную пачку.

-Это гостевое имя, - пожала плечами посланница. - Оно ничего не значит, если вы желаете это знать. Я могу сесть?

-Да я здесь вроде бы и не хозяин... - обойдя стол, Асколь плюхнулся туда же, где не так давно восседал Каранток.

-Верно. Тем не менее, Глаза Башни...лорд-надзиратель достаточно четко дал понять, что склонен довериться вам в большей степени, чем мне, - осторожно присев, Хром расправила свою изумрудную накидку. - Интерпретатор Карман, шифровальщик Аист, - она чуть взмахнула рукой в сторону своих коллег. - Прошу вас распечатать и подготовить аппаратуру. Сеанс следует начать незамедлительно.

-Какой еще сеанс? - встрепенулся Кат.

-Вы раз за разом не вписываетесь в мое уравнение, - тон Хром взяла такой, словно это все объясняло. - Создается дисгармония, которую следует немедленно устранить.

-А нельзя ли на старом добром английском? - поинтересовался Асколь. - Между делом, слово "устранить" мне не очень-то нравится...

-Никто здесь не собирается причинять вам вред, - устало произнесла Хром. - Я лишь должна...говоря более понятным для вас языком, пусть он и ужасно примитивен, направить вас в нужную сторону. А для того необходимо до конца понять, что вы собой представляете. Детальное изучение объекта предоставит мне всю необходимую информацию о таковом, что позволит закрыть последние существующие пробелы в общей картине, которые, как вы, я надеюсь, понимаете, могут быть фатальны.

-Рискую показаться полным олухом, но все еще едва за вами поспеваю, - вздохнул палач. - Возможно, дело в количестве выпитого. Могу я вас спросить...

-Да. Я видела, что в настоящий момент вы начнете задавать подобные варианты, в массе своей совершенно бессмысленные. Вы желаете знать ответы на достаточно тривиальные вопросы, в том числе - кто я, для чего я здесь, чего хочу от вас, расшифровку моего обозначения и...мой возраст? - очередное нервное движение плеч. - Я сожалею, что вы откажетесь от проведения между нами эфирного канала и передачи данных наиболее быстрым и функциональным способом, вынуждая меня продолжать использовать такой примитивный протокол, как вербальная коммуникация... - Хром тяжело вздохнула. - Что ж, вы получаете ответы в том порядке, в котором желаете их видеть.

Асколь чувствовал нарастающую головную боль. Разговор с живым арифмометром Атласа мог доконать кого угодно в рекордные сроки - факт простой и неоспоримый, а тут еще все, что он успел вылакать...

-Мое обозначение вы уже должны были воспринять, но вы потребуете повторения данной информации в любом случае, - тем временем продолжала девушка. - Я провидец первого круга, прибывшая в данную точку для корректировки моего уравнения...

-Ваши люди упомянули неких...мертвых? - чудом смог вставить фразу Асколь.

-Верно, - кивнула Хром. - Вы незнакомы с принципом, на котором основывается наша система, но длительные объяснения вас в любом случае утомят, поэтому я постараюсь изложить все наиболее доступно для существа с вашим уровнем развития и терпения, - в устах кого-то другого подобные слова звучали бы оскорбительно, но она, похоже, считала, что просто-напросто констатирует факт. - Мы рассматриваем текущее состояние мира как следствие его прошлого и причину его будущего. Воспринимая положение и скорость интересующих нас объектов и частиц в настоящий момент, мы стремимся получить доступ к их прошлому и будущему...вернее, могли бы, не существуй очередной парадокс среди всех, с которыми нам приходится иметь дело. Предсказания, основанные на эксперименте с демоном Лапласа не могут быть выполнены, если задействованные при их выполнении мощности материальны, то есть в конечном итоге ограничены. По этой причине мы встраиваем в свою структуру элементы, являющиеся носителями для того, что не воспринимается изучаемым нам миром, и позволяющие нам не учитывать себя во время совершения операции...

-Что-то я даже понял, - фыркнул палач. - Можно мне медаль?

-В мое тело встроена сеть из эфирных волокон, содержащая тридцать личностных матриц, иначе говоря, конструктов, записанных с прежних провидцев, в том числе и моих собственных предков, чьи физические тела уже давно прекратили функционировать, - продолжала Хром. - Не имея ни души, ни материального отражения в мире, а являясь лишь копиями сознания, имеющими частичный доступ к памяти носителя эфирной сети, они вместе со мной составляют коллектив. Каждый элемент последнего, обращаясь к прошлому или будущему, не учитывает себя в данном уравнении, чтобы не создавать парадокс. Другие элементы компенсируют эти пробелы и на выходе мы обычно получаем завершенную картину. Конструкты не являются личностями в полном смысле этого слова, а вопрос, есть ли у них сознание, все еще остается дискуссионным. Наиболее популярное в настоящий момент времени мнение гласит, что они думают, что имеют сознание, когда являются фактически лишь записями в постоянной памяти...

-А результат выдаете вы.

-Верно. Потому я - говорящая от имени мертвых, - Хром чуть подалась вперед. - Я нахожусь в данной точке с одной целью - направить вас. Я знаю обо всем, что с вами происходило - с вами и многими другими, замешанными в этом деле - и сейчас пришло время скорректировать мое уравнение для получения удовлетворяющего нас ответа.

-Вы говорите об Атласе?

-Я говорю обо всем мире, чей покой он хранит, - последовал ответ. - Вы здесь, чтобы остановить существо, носящее имя Кай. Вы знаете, что он такое...

-Я...

-Это был не вопрос, но утверждение. Мы видели ваш разговор с Матиасом Кароном. Мы видели почти все. А сейчас дополним картину...

Маги, наконец, закончили возню с печатями и пломбами - сорвав последние из них, они осторожно извлекли из чемоданов несколько странных предметов. Первым был продолговатый ящик темных тонов - поставив его на стол, Аист выдернул из-под днища пучок эфирных нитей. Следом на стол упали перчатки, инкрустированные светящимися прожилками, очки с толстыми стеклами и нечто, напоминающее жесткую сетку для волос, сотканную из все того же материала.

-И что же это? - мрачно посмотрел на приготовления палач.

-Не более чем необходимая для установления истины аппаратура. Вы не видели подобного раньше, я понимаю...

-Что верно, то верно. Да и с предсказателями не особо-то часто имел дело, - он чуть помедлил, прежде чем продолжить. - Разве что с одним чудовищной силы, что прислал мне письмо...в каком-то смысле уже после своей смерти. Вы, наверное, с ним в одном весе?

-Подобные сравнения некорректны, - с долей раздражения произнесла Хром. - Мы работаем в совершенно разных плоскостях. Кто-то, например, намеренно вводит себя в состояние транса и зовет это медитацией, я же скажу, что это переход от альфа-ритма к дельте посредством усилия воли. Мы стараемся избегать таких расплывчатых терминов, как те, к которым привыкли у вас. Мы не пророчествуем - оставьте это сумасшедшим на городских площадях. Мы не занимаемся предсказаниями - потому как принять этот термин значит поставить себя вровень с теми, кто слепо гадает о своей и чужой судьбе по вытянутым из трупов внутренностям или по кофейной гуще. Можно сказать, что мы разрабатываем прогнозы для внутреннего пользования - это будет ближе к истине. Если вы хотите знать мое мнение, а вы хотите, я вижу - я бы сказала, что мы лишь вычисляем. И поступаем соответственно результату уравнения.

-Ключевой вопрос - не все ли равно?

Хром молча схватила со стола перчатки, натянув их чуть ли не до локтей. Откинула шмат ткани с лица - оно оказалось удивительно молодым, дав Асколю понять, что в своем собственном предсказании он не ошибся. Расправив волосы, она набросила на них тусклую сетку, живо подключив к "проводам", которые исходили из ящика.

-И для чего это? - подал голос Кат. - Если после ответа меня придется убить, не говорите - переживу.

-Понятным для вас языком - для усиления восприятия и лучшей фильтрации, - Хром не без огорчения вздохнула. - К сожалению, мощностью ни одна портативная модель похвастаться не может, да и рассчитаны лишь на одного пользователя за раз...с другой стороны, они по крайней мере умещаются в чемодане, а не занимают целый зал, - отложив очки в сторону, она посмотрела на одного из своих подручных. - Аист, это можно убрать назад.

-Вы уверены?

-От них потом эти гадкие полосы через все лицо, - пробормотала она. - Я готова. Карман, включайте.

Маг легонько коснулся ящичка, щелкнув чем-то на его гладком боку. Тихий, едва слышный гул, который оттуда полился, заставил Асколя встрепенуться и задать очередной вопрос.

-Вы не можете...

-Работать без костылей, это вы хотели договорить? Могу и умею, - резко оборвала его Хром. - Но это сродни использованию микроскопа для заколачивания гвоздей. Столь же варварски и столь же отстало. Оставьте подобные методы тем, кто полагается на силу своей магии в ущерб всему остальному.

-Автор письма, о котором я говорил...

-Был образованнее многих в своем ремесле, но методы все так же грубы, - прикрыв глаза, Хром откинулась назад в кресле. - Аист, замкни, пожалуйста, все на случай, если что-то попытается вытянуть меня в сознание. Пусть в таких случаях сразу переходит на реверс, - не открывая глаз, она повернула голову, обтянутую эфирной сетью, к ожидающему неизвестно чего палачу. - Видите ли, Кат, методов работы с будущим великое множество, но, к сожалению, большинство из тех, кто избирает этот путь, занимаются слепыми тычками, и радуются, как дети, когда что-то попадается им в руки. Они работают для своих личных нужд, и естественно, что им прежде всего нужна скорость - например, если речь идет о бое, и тебе важны ближайшие секунды, чтобы выжить. Или пара, тройка, даже десяток-другой лет - чтобы отвести от себя смерть и иные неприятности. Мы работаем ради всего мира, и, как я уже вам сказала, не занимаемся предсказаниями. Наше дело - вычисление, а здесь решающую роль играет точность.

-Но если, допустим, вас втянут в бой...

-В этом случае я, конечно, использую свой дар напрямую, сыро и грубо. Буду вынуждена так поступить. Вот только вероятность того, что нечто подобное случится, исчезающее мала. Как я вам уже говорила, мы полагаемся на точность. Атлас выигрывает свои битвы до того, как они успеют начаться. Пока машина прогревается, я могу просветить вас чуть глубже, указав на некоторые кардинальные отличия, составляющие ту пропасть, что лежит между нами и иными...практикантами данного ремесла.

-Вы ведь видели, что я соглашусь, верно?

-Но вежливость обязывает меня дать вам иллюзию выбора, - кивнула Хром. - Выбор же есть одна из тем, которую я хотела бы затронуть. Как я уже упомянула совсем недавно, он является лишь удобной иллюзией, в то время как все жестко определяется внешними причинами и факторами, влияющими на материальную систему. Вся история ее развития, всех дальнейших событий и состояний. Причина и следствие, Кат. Приведу вам банальный пример - вы стали палачом по ряду причин, эта ноша вас тяготит по другому ряду причин, но все ваши душевные метания являются иллюзией, потому как ваш путь, равно как и вероятные отклонения от него, были заранее предопределены...вы не могли не стать палачом, а что касается того, останетесь ли вы им...

-Предпочту не знать, - оборвал ее Асколь.

-И этот ваш ответ также был предопределен, - устало сказала Хром. - Глядя на проблему шире, мы выделяем общие принципы, законы, если угодно. Законы мироздания. Их нельзя обойти одной лишь силой, и самые пагубные последствия для мира влекут за собой попытки обойти закон за номером шестым. Ни одно доброе дело не останется безнаказанным, - она едва заметно улыбнулась, несказанно тем удивив Асколя - он начинал уже сомневаться, что Хром вообще способна проявлять какие-либо эмоции. - Все попытки вытащить человечество из той пропасти, в которую оно стремительно летит, обречены встретить ответную реакцию, как правило - многократно усиленную. Причина и следствие. В данном случае причиной является то, что мы слишком сильно связаны с силой, которую сами и породили. Внешней неразумной силой, что, как считают недалекие умы, нас защищает, так называемой обратной силой. И покуда человек не изменится настолько, чтобы отделиться от нее, прекратить эту взаимную подпитку, покуда она существует, будет существовать и противовес...

-Каков же выход?

-Выход в том, чтобы не искать выхода. Единственным достойным действием является бездействие, - тут же ответила Хром. - Мы наблюдаем. Мы ждем. Атлас переживет всех, спокойный среди бурь, и когда человек настолько отдалится от себя прежнего, что понятие человека как таковое утратит смысл, когда исчезнет порожденная им обратная сила и ее противовес, сила губительная, тогда мы вступим в дело. На закате времен, перед концом мира. Это тоже предопределено - во всяком случае, в большинстве вариантов, которые видели наши предки. Соответственно, наша задача - ждать их исполнения. И корректировать уравнение в случае, если кто-то или что-то его нарушает на данных этапах.

-Как сейчас?

-Как сейчас. Советский Союз возник стараниями людей, а организация, рожденная чуть позже, была лишь следствием контакта этих людей с нашим миром. Следствием же этого явилось сотрудничество людей и магов, сплав усилий, направленных на что-то, способное принести человечеству пользу. И потому сработал противовес - эмиссар злокачественной обратной силы явился, но вместо того, чтобы разрушать, препятствовать их усилиям, возглавил их, просто-напросто подменив и скрыв конечную цель. Повел их, и весь мир заодно, прямиком в бездну.

-Вы, конечно, и это предвидели?

-Нет, - тихо сказала Хром. - Есть силы, которые не дают в себя вглядеться, а если то и удается - вас там встретит лишь безумие. Эмиссара почти невозможно воспринять, как и его пленника, ныне отделенного от мира. Мы могли оперировать лишь косвенными доказательствами того, что эмиссар действительно находится в мире. И действовать, исходя из собранных данных.

-Того же хотел и маг, что отправил мне письмо.

-Вряд ли конкретно того же, - покачала головой Хром. - Исходя из своего опыта я могу сказать, что подобные практики желают прежде всего неопределенности, наши же усилия направлены на прямо противоположное. Уравнение не должно быть нарушено. Механизм мира должен двигаться соответственно нашим расчетам.

-Вероятностное восприятие подключено, - подал голос Аист. - Пошли обработчики.

-Я захожу, - глухо отозвалась Хром. - Подождите меня, Кат.

-И сколько?

-Пять-десять субъективных минут... - несколько заторможено ответила посланница Атласа, перебирая воздух своими руками в перчатках. - Может, чуть больше...

Качнувшись вперед, она вдруг распахнула глаза - те закатились с такой силой, словно пытались заглянуть внутрь черепа. Он даже не успел толком ничего сказать или сделать, а она уже вернулась в норму: устало выдохнув, подалась вперед, срывая с себя эфирную сеть.

-Неужели все? - удивился палач.

-Если вы ждали грома и молний, то, боюсь, останетесь теперь наедине со своим разочарованием. Как долго я отсутствовала?

-Да меньше минуты...

-А копалась в вашей истории около субъективного получаса, - устало вздохнула Хром. - Как и в том, что случится сегодня - на всякий случай проверила все пути.

-Вы же говорили, что Кая так не засечь...

-...а когда это удается сделать, то это слишком рискованно, - она кивнула. - Но, как я и говорила, нам достаточно других деталей, чтобы собрать эту мозаику. Вы будете знать все, что вам нужно знать, чтобы действовать в интересах нашего уравнения.

-Звучит не очень, - нахмурился Асколь. - Моя смерть туда не входит, я надеюсь?

-Нет. Но если желаете, я могу вам назвать ее точную дату. Это случится...

-Даже не думайте.

-Напрасно, - заметила Хром. - Подобное знание освобождает от тревог.

-Или только их добавляет...

-Вы мыслите слишком примитивно. Это ваша общая беда, потому что для вас существуют вещи неудобные, вещи, о которых вы вовсе не желаете мыслить, - очередной вздох. - И тем не менее, каждая мысль и каждое ваше переживание является результатом различных нервных процессов. Свобода воли, о которой вы привыкли говорить, также является им. А в таком случае...

-...какая же это свобода?

-Верно. Воля - это всего лишь результат, если угодно. Я могу рассказать вам о людях, чей мозг поврежден тем или иным образом и они думают, что управляют миром, что все происходит по их воле. Пример проще - когда вы хотите избавиться от головной боли, вы выпиваете таблетку. Тем самым вы признаете, что вы лишь механизм, на который можно повлиять с помощью определенных веществ. Но вернемся к воле...

-Может, не стоит? - усмехнулся палач, вытягивая из кармана пачку сигарет. - Вот сейчас, например, я просто предпочел закурить, разве нет?

-Боюсь, что нет. Ваш разум просто обработал цепочку данных. Причина - мой разговор на неприятную вам тему - порождает конкретную поведенческую реакцию, в данном случае - ваше желание утопить меня в своем табачном дыму. Пройдет лет тридцать-сорок, Кат - и человечество куда глубже нырнет в то, что уже знаем мы, знаем раньше многих. Простые эксперименты показывают, что человека очень легко обмануть, внушив ему, что он управляет чем-либо по собственной воле, другие же наши исследования демонстрируют, что выбор человека может быть легко предопределен, прежде чем он сам его осознает. Воля - просто придаток, то, что вы осознаете, когда уже совершили то или иное действие.

-Иначе говоря, мы никогда не совершаем выбора.

-А тогда, как он может быть правильным или нет, добрым или злым? Как тогда может вообще существовать какая-либо мораль? И так далее... - Хром коснулась рукой лица. - Вы должны меня простить. Я знала, что это неизбежно, что я так или иначе отклонюсь от темы, но вы должны меня простить, дав мне почувствовать иллюзию того, что я могла этого избежать. Иногда их так не хватает...

-Прощаю, - чувствуя, что ему снова хочется напиться, произнес Асколь. - Я знал, что гость из Атласа...

-Окажется способен испортить вам настроение на неделю вперед. Но сейчас я скажу вам то, ради чего мы здесь находимся. Я скажу вам, каким путем придет наша цель.

-Могу я... - он намеренно не закончил фразы, но Хром хранила молчание. - Могу я спросить вас кое о чем еще?

-На этот вопрос вы не получите ответа.

-Но я должен. Должен знать, - подался вперед палач. - Я должен знать, почему терминал послал сигнал мне!

-И не было ли простой ошибкой. Я сожалею, но не могу вам дать ответа. Получив его, вы утратите причину двигаться дальше, а следствием этого станет то, что мое уравнение вновь будет нарушено.

-Выбор был случаен, так?

-Случайностей не бывает.

-Но тогда...

-Я не дам вам ответа, Кат. Просите меня, но не могу. Это нарушит мое уравнение.

-Дьявол, как же вы... - выдохнув дым, он в сердцах затушил недокуренную сигарету о стол. - Держу пари, родители вас терпеть не могли.

-Не могу ответить на этот вопрос.

-Значит, угадал, - улыбнулся палач.

-Нет, вы снова не поняли, - Хром глядела на него, как на изрядно утомившего своей непонятливостью ребенка. - Я не могу ответить на данный вопрос, поскольку не помню таких подробностей.

-Не...помните?

-Помните, я говорила вам о конструктах? Коллектив не может работать должным образом, если не имеет доступа к постоянной памяти носителя. Все лишние воспоминания из ранних этапов моей жизни были удалены для лучшего функционирования коллектива и размещения дополнительных вычислительных мощностей.

-Дьявол, - снова не сдержался Кат. - И кто же...

-Вы зря переживаете. Это обычная практика. Люди, которые произвели меня на свет, также регулярно очищают память от всей лишней информации. Концепция семьи нам чужда, поскольку отвлекает от исполнения прямых обязанностей.

-Иными словами, вы к ним ничего не чувствуете?

-Боюсь, что нет. Равно и обратное. Если что-то подобное и существовало, то все эти данные были давно удалены. Вам не стоит так волноваться, это обычная практика. Лучше вернемся к плану наших действий на эту ночь...

Уже потом, когда посланники Атласа собрали свою аппаратуру в чемоданы, уже потом, когда вернулся в кабинет Каранток - и целый час они провели за обсуждением - он все-таки не выдержал. И как только разговор кончился, догнал посланницу Атласа. Хром уже уходила, когда он остановил ее в коридоре, рискуя спровоцировать охрану провидца на действия откровенно враждебные.

-Вы ведь знаете, что я хочу спросить, правда? - тихо произнес Асколь.

-Озвучьте это сами.

-Удовлетворите мой интерес напоследок. Раз уж нельзя мне знать о терминале, я спрошу о вас самих. Вы никогда не сожалеете? - глядя в усталые глаза, выдохнул он. - Обо всем этом? О том, что вам приходится делать? О том, что даже лица ваших родных для вас ничего не значат? О судьбе мыслящей машины, живого аппарата для вычислений? Я знаю, вам задурили голову всей этой предопределенностью, да еще и дар тому способствовал вовсю...но все-таки, неужели ни капли не жаль того, что могло бы быть, но не случилось? Спрашиваю вас как человек, который думает о подобных вещах, наверное, слишком часто.

Казалось, Хром не ответит, казалось, она сейчас и вовсе уйдет. Отстранившись от желавших закрыть ее собой стражников, она тихо подошла к палачу, и столь же тихо пробормотала своим усталым, но чистым голосом старые стихи:

-Отрадно спать, отрадней камнем быть. О, в этот век, преступный и постыдный, не жить, не чувствовать - удел завидный...прошу, молчи, не смей меня будить...

Хром и ее сопровождающие не успели толком скрыться за углом, а оттуда уже появился еще один незнакомец - едва не столкнувшийся с Асколем лбами.

Впрочем, это ничуть не помешало ему тут же затараторить с такой скоростью, с которой не работали иные пулеметы.

-Тысяча извинений, господин палач, да, господин палач, ведь я имею возможность видеть, на кого я чуть было не налетел, предавшись во время своего дежурного обхода размышлениям столь глубоким, что они, по всей видимости, ухитрились так затмить мой обычно без помех и перебоев, доложу я вам, работающий разум, что я чуть было не стал причиной, ха-ха, аварии, в коей был бы помимо моей скромной персоны задействован агент Святой Церкви, присутствующий здесь ради оказания нашему штату всего возможного вспомоществования в поимке и ликвидации гнусного негодяя, что, видимо, счел верхом остроумия скрываться за именем одного из главных действующих лиц такой чудесной сказки, как "Снежная королева", кою, доложу я вам без утайки, я даже поспешил перечитать вновь в надежде обнаружить в тексте ее скрытые автором...

Сплошной поток слов извергался изо рта мага, будто бы бесконечная цепь, которая, когда ее тянули, все звенела, звенела и звенела - головную боль эти речи вызывали ничуть не меньшую. Отступив на шажок назад, Асколь вгляделся в лицо болтуна, украшенное моноклем и жирными гроздьями пота - маг тараторил и тараторил, кажется, вовсе не испытывая нужды в отдыхе.

-...забыл, Господи, как я только мог, как я мог забыть представиться, представиться вам, будто бы вообразил себе, что вы могли знать мое имя, чего, конечно же, я не исключаю, поскольку заслуги мои перед Часовой Башней и Ассоциацией в целом известны многим, если не всем, но тем не менее, стоит учитывать, что вы, будучи столь заняты делами настолько неотложными, как поимка известного нам обоим злодея, не можете, просто физически, я бы сказал, если мне будет позволено то сделать, не способны, все держать в голове, каждую, если позволите, мелочь, и потому, разумеется, могли не узнать меня лишь узрев, но я здесь, я все еще здесь, и я не заставлю вас долго ломать голову над загадкой моей личности, коя, безусловно, терзала бы вас и далее, ведь я понимаю, что лишних, ха-ха, терзаний, сейчас никому не нужно, и потому я считаю своим долгом представиться вам, господин палач, по всей надлежащей форме, назвав свое имя и имя прославленного рода моего, о котором, разумеется, вы не могли не слышать...

-Кто это чучело? - прошипел в сторону Айры Кат. - У меня, кажется, сейчас голова вскипит.

-Тронше Лавель, самый занудный из всех охотников, что знала Башня с момента своего основания, - таким же шепотом бросила та, чуть оборачиваясь. - Дьявол, а Каранток уже смылся.

-Не могу сказать, что его не понимаю...

-...образом рад сообщить вам и вашей уважаемой спутнице, что все условия для успешного проведения операции нами уже созданы, за что, разумеется, следует благодарить прежде всего мудрое руководство лорда-надзирателя, который, наверное, уже сообщил вам о том, что общими усилиями удалось несколько скорректировать, скажем так, изберем такое слово, погоду на сегодняшний день, так, чтобы она благоприятствовала нам, то есть, нашей, как вы, конечно, уже догадались, операции, и равно с тем путала гнусному нашему врагу все карты, которые остались на его дрожащих от страха пред неизбежным поражением и кончиной, руках, ведь главным, наиглавнейшим, я бы сказал, делом, самой важной из всех деталей, составляющих операцию, является ее секретность, для пущего поддержания которой мы и озаботились тем, чтобы население славного города сего, столицы Ассоциации, отражающей, несомненно, все ее величие, пусть то и понятно лишь нам, лишь горстке посвященных в сокровенные тайны мира, сидело по домам своим и не высовывало любопытных носов своих из укрытий до той поры, когда мы разделаемся с коварным недругом нашим, и именно для этого и было объявлено штормовое предупреждение, призванное очистить, или, во всяком случае, попытаться то сделать, улицы Лондона от лишних глаз...

-Мы, собственно... - начал было Асколь.

-...конечно, я понимаю, всецело понимаю, не могу не понимать, что у вас есть свои дела, но ведь сейчас ваши дела есть также и наши дела, уж простите за то, что я говорю с вами о вещах столь очевидных каждому, в чьей голове есть хоть немного серого вещества, и потому я думал, что нам стоит их обсудить более тщательно, ведь меня лорд-надзиратель в великой мудрости своей не стал приглашать на совещание, очевидно, догадываясь, что я и без того постигну все детали предстоящей нам работы самостоятельно, и, разумеется, в том не ошибся, поскольку мне только что стало известно, что мое участие в операции уже подтверждено, и, смею надеяться, мне доведется оказаться вместе с вами на переднем краю ее, а быть может и самолично сразить нашего...

-Айра? - простонал, прислоняясь к стене, палач. - Твое предложение напиться еще в силе, правда?

Ветер безумствовал. Балкон, на котором разместился палач, его леденящие порывы навещали, казалось, непрерывно - и все только для того, чтобы заставить его продрогнуть еще сильнее. Определенно стоило выпить чуточку больше, когда был на то шанс. Самую чуточку. Определенно стоило...

Что у тебя, Кат?

Голос Айры, разнесшийся по черепу после получаса напряженного молчания, заставил его чуть вздрогнуть. Он уже почти забыл о том, что она рядом, рукой подать - всего-то в доме через улицу. Он уже почти забыл о дурацкой сетке из эфирной нити, натянутой сейчас на голову - подарочек Хром тем актерам этой скверной трагикомедии, которых она сочла, руководствуясь, очевидно, своими безумными расчетами, чем-то важнее других.

Пока чисто.

Аналогично. Может, он решил погреться дома? Погодка-то не самая подходящая для массовых убийств, как считаешь?

Мне думается, эту тварь не остановила бы и буря столетия.

Еще несколько секунд тишины. Еще несколько ничуть не интересных им машин, пересекающих узенькую улочку.

Кат?

Ну что?

Я тут разобралась с этой игрушкой. Простенькая штука, скажу тебе. Если кое-что подправить в ее ткани, можно усиливать обратную связь. Смотри...

Перед глазами на краткий миг повисла тьма, за которой последовал резкий до боли бросок в чужое тело. Несколько секунд палачу понадобилось на то, чтобы осознать, что те глаза, которыми он сейчас видит, принадлежат вовсе не ему - равно как и губы, вытолкнувшие наружу еще несколько слов.

-Вот как-то так. Забавно, не находишь? - он слышал слова Айры и одновременно чувствовал, как она их выговаривает.

Верни меня. Сейчас не время для игр.

Да неужели?

Очередной краткий и темный всплеск. Вернув контроль над собственным телом, палач прислонился к холодной ограде.

Раньше ты был храбрее. Просто боевой парень. А сейчас от обычных шуток готов на стенку заползти.

Шути сколько хочешь, только не когда наши сознания перевязаны. Это, все, конечно, весело, но я не хочу, чтобы из-за твоих опытов с сетью меня замкнуло в мертвую петлю, и последней моей мыслью в этой жизни оказалось знание, жмут тебе портки или нет.

Очередная порция молчания. Даже слишком крупная, на его вкус.

Знаешь, ты изменился, Кат.

Повзрослел, быть может.

Нет, кто тут повзрослел, так это я. А вот ты просто-напросто состарился.

Что, выкопала мои недавние мысли и радуешься?

Надеюсь, вы следите за дорогой, господа?

Голос лорда-надзирателя заставил вздрогнуть уже обоих. Только он один имел доступ ко всем без исключения эфирным сетям, что выдала Хром. Только его голос звучал в каждой из них так мрачно и тяжело, оставляя после себя тоскливое эхо. И только он, наверное, так хорошо поработал со своим экземпляром переговорного устройства: ни единой случайной мысли Карантока не просочилось к ним за все эти часы: ни слабейшего отзвука, ни мельчайшей частички. Лорд-надзиратель, чье сознание было отгорожено от остальных участников охоты нерушимой стеной, сейчас был серьезен как никогда - и палач мог лишь радоваться, что им не приходится стоять с ним лицом к лицу.

Вряд ли сейчас то было спрятано за маскарадной маской.

Пока все по плану?

Ответ донесся до Асколя едва ли не быстрее, чем он завершил свою мысль.

Все подходы, о которых сообщил эмиссар Атласа, перекрыты моими людьми. Все те, которыми тварь может воспользоваться по моему собственному мнению - тоже. Штормовое предупреждение сработало на совесть - людей на улицах меньше, чем мы ожидали, но, все-таки, больше, чем мне бы хотелось. Впрочем, в последние часы у нас появились проблемы более серьезного толка.

Проблемы...как же скромно это звучало, если вдуматься. И на йоту не отражало реального положения дел - а оно было таково, что мысль забыть обо всем, сесть в углу, и коротать время с сигареткой до самого конца мира казалась не такой уж и абсурдной. Вспоминая последний разговор с лордом-надзирателем, Асколь почувствовал, что его передергивает: когда дело дошло до обсуждения планов операции, в Карантоке не осталось и щепотки прежней легкомысленности. Это словно был иной человек - тот, кто в ответ на просьбу посланницы Атласа покинуть на время комнату, наверное, испепелил бы ее на месте.

План Карантока был смел, если не сказать больше - узнай о подобной наглости другие маги, не входящие в штат его сотрудников, и невиданный скандал сотряс бы всю Башню - в этом палач даже и не сомневался. Королева, что должна была предстать пред гостями, была фальшивкой, но обман на этом вовсе не заканчивался, о нет: узнав о том, какую тщательно подготовленную ложь скормили самой леди Бартомелой, Асколь понадеялся, что к моменту когда все это закончится, он будет уже далеко. Или будет мертв.

Лорелей - таким было имя новой королевы Башни - получила благодаря кому-то из верхушки Бюро довольно качественные, пусть и насквозь ложные данные о перемещениях одного из Двадцати Семи - кажется, где-то в Бельгии. Речь шла о Семнадцатом, о Белом Крыле - том самом, на которого у ее рода, как любезно пояснил Каранток, был не зуб, а, наверное, целая челюсть. И лишь немногие знали что она погналась за ветром - поначалу в их число входили лишь сам глава башенных боевиков и ее собственный отец...

Нет, убираться отсюда и правда придется в спешке - пока Карантоку не пришло в голову, что в тайну пришлось посвятить слишком уж многих.

О чем речь?

Клуб сделал свой ход. За последние три часа было атаковано более дюжины объектов Часовой Башни в разных городах и это число растет с каждой минутой.

Каждое слово лорда-надзирателя вбивалось в голову раскаленным гвоздем. Атлас предупреждал, что так может случиться - но предупредили они слишком поздно, чтобы можно было хоть что-то сделать, не превратив этот чертов бал в окончательный бардак.

Насколько все серьезно?

Донесения поступают отовсюду. Химическая атака на училище в Бристоле. Автомобиль лорда Ипсвича - он не смог прибыть на бал из-за работы - только что попытались расстрелять из гранатометов в Йорке. Порядка десяти минут назад нами были зарегистрированы весьма серьезные возмущения в духовных жилах Оксфорда, Нориджа и Ливерпуля. Это не просто мелкие диверсии. Это вторжение.

Потери?

Вклинившаяся в разговор палача и мага Айра дала понять, что Каранток каким-то образом открыл сейчас эфирный канал и для нее.

Пока что мы еще производим оценку. Лучшие мои люди сейчас заняты здесь, а те, что брошены на наблюдение за приоритетными целями, не могут, к сожалению, быть везде и всюду. Думаю, что большинство атак удастся отразить, но речь сейчас идет лишь о тех, что направлены на критические для Ассоциации объекты и семьи, режим наблюдения и охраны которых в последнее время был усилен.

Иначе говоря, молодняк русские покосят, как траву.

Мой штат делает все возможное, чтобы минимизировать потери. Доверенные специалисты из Батальона работают на местах. Самый тяжелый удар примут, как вы верно заметили, члены Ассоциации от первого до третьего поколения включительно, за большинством из которых не ведется слежки...

И снова - голос Айры.

Гости уже в курсе, что их друзьям и родным сейчас вовсю рвут глотки?

Нет. Я и лорд Бартомелой заблокировали всю связь.

Боитесь паники?

Хаоса, господин палач, хаоса. Которым тварь непременно воспользуется, если ей представится хоть малейший шанс. Но эти атаки - далеко не худшая из наших проблем.

Дайте угадаю, русские пустили по городу пару ракет?

Хуже. Наша затея с отвлечением потерпела крах. Мне только что сообщили - узор, полностью соответствующий Метке дома Бартомелой, был зарегистрирован моими специалистами в аэропорту Гатвик.

Асколь почувствовал с трудом преодолимое желание начать изыскивать способ, чтобы укусить себя в затылок и хоть немного унять тем растущую злость. План, о котором ему не так давно поведал лорд-надзиратель, был смел, если не сказать больше - но и Каранток и лорд Бартомелой лично были убеждены, что только так можно было отвести угрозу от будущей королевы. И если этот самый план по какой-то причине не удался, если она...

Хотите сказать, что ваши шпики проморгали ее возвращение в страну? И как это называется, скажите мне?

Это называется кровью Бартомелой, господин палач. Чудо, что мы сумели ее отследить хотя бы на подступах. И того бы не удалось, если бы не ее отец.

Просто чудесно. И чем нам грозит ее возвращение сейчас?

Если она увидит свою куклу, которую через час выведут в люди? Думаю, Башню придется отстраивать заново. А вы что думаете, Каранток?

Я думаю, что вы будете придерживаться основного плана. Вы ведь помните, что сказала гостья из Атласа?

Отследить удалось всех гостей, кроме двух. Лорд Эшенхерст и лорд Маршфорд. На месте каждого из них она видела лишь пустоту...или нечто худшее.

Любой из них уже может быть мертв.

Вместо любого из них к нам может сейчас направляться Кай.

Верно. Их земли находятся рядом и никто из них не утруждает себя частыми контактами с Башней, поскольку их работа редко требует постоянного личного присутствия. Мало того, они довольно довольно-таки дружны.

Таким образом, возможно предположить, что тварь успела посетить каждого...

...и убедить, если так можно выразиться, не только принять осколок, но и пожертвовать своей жизнью не сразу.

Один сейчас лишь обманка. Пустышка с осколком внутри.

А на месте другого - Красная Смерть. Что мы будем...

Я уже принял меры. Я поручил Маршаллу отправить кого-нибудь толкового на перехват. Надеюсь, он сделает правильный выбор...

Черная машина мчалась стылыми лондонскими улицами, начисто игнорируя не только те цвета, которые изволили подсвечивать светофоры, но и все прочие автомобили, которым не посчастливилось в тот день оказаться слишком близко. То, что каждый раз ей каким-то образом удавалось разминуться, уйти от очередного столкновения, проскочить на перекрестке или же не дать себя запереть в формирующейся где-нибудь небольшой пробке, выглядело настоящим чудом - вот только чудеса обычно не имели обыкновения случаться одно за другим, как по заказу. Вцепившиеся в руль руки Герды побелели от напряжения - казалось, еще немного, и жуткая судорога, наступление которой сдерживала лишь ее натренированная ради этого дня, этого часа воля, скрутит их, сделав бесполезными перепутавшимися корнями.

Пока что она еще держалась. Пока что все шло согласно плану.

-Нельзя ли быстрее?

Сердитый голос, донесшийся с заднего сиденья, заставил ее вжать голову в плечи еще сильнее, вцепиться в руль еще крепче - и заложить очередной поворот, который непременно оказался бы прямой дорогой к катастрофе, если бы только ее кипевшая от ярости пассажирка не озаботилась в очередной раз тем, чтобы уберечь их от того. Герда не задумывалась, какие чары применяла сейчас Лорелей, и она не стала бы сильно переживать, даже если бы эта потерявшая всякое терпение девка искорежила начисто полгорода. Это уже не имело значения. Ничто в мире уже не имело значения, поскольку они шли верной дорогой. А скоро, совсем скоро...

Скоро он придет за ними. Скоро она получит обещанную награду, в ожидании которой томилась год от года. Скоро, совсем скоро...

-Быстрее, Франциска! - в очередной раз Герда дернулась от крика. - Быстрее, прошу тебя!

Скирхегард, кого сейчас терзало ничуть не менее сильное напряжение, чем саму Герду, что-то недовольно проворчал. Сидевший по правую сторону от леди Бартомелой, бессменный ее страж пустым взглядом точил спинку водительского кресла, отчаянно пытаясь совладать с захлестнувшими его тревогами.

Старый убийца который день подряд чувствовал, как мир уходит у него из-под ног, вовсю отплясывая какой-то издевательский танец. То, что сейчас творилось вокруг, творилось с ними, было немыслимо, было попросту невозможно. И тем не менее, это было реальностью.

Их обманули. Их предали. Его хозяйку намеревались заменить куклой - когда он впервые услышал о том, то едва не прикончил Франциску на месте за подобные дерзкие мысли. Нет, то была не просто дерзость. Что-то хуже. Что-то...что-то сродни самому страшному богохульству. И тем не менее, это было...

Как же он был слеп. Как же он только мог пойти на поводу у нее, когда леди Бартомелой всего за неделю до величайшего в ее жизни празднества собралась покинуть дом, подвергая свою бесценную жизнь опасности? С другой стороны - как же он мог ослушаться? Как мог не уйти вместе с ней?

Картины, мелькавшие пред глазами мага, сменяли друг друга с фантастической быстротой. Вылет в Бельгию, охота за фальшивкой, невесть как нашедшая их Франциска, полумертвая от страха и ран, принесшая те невероятные, те нереальные новости...

Лорд-надзиратель Каранток Блеквелл, он всему виной. Простите, но я...я должна вам сказать...он...он что-то сделал...с вашим отцом...

Те раны будущая королева Башни смела с ее тела за несколько секунд. Но услышав речь Франциски, сама едва не развеяла ее по ветру в гневе...

Его люди блокировали все подступы. Вы не сможете вернуться в Лондон! Вам нельзя! Вы не...

Слово "нельзя" едва не стало для нее последним, но, к счастью для Франциски, будущая королева сумела сдержать свою ярость. Она должна была достаться иной цели. Куда как более достойной.

Они сделают все, чтобы не пустить вас туда. У нас почти нет шансов, но...

Сама мысль о том, чтобы наследница правящего рода бежала и пряталась, была для него ничуть не менее оскорбительной, чем для самой Лорелей, но необходимо было признать - никто не мог в одиночку противостоять всем силам Башни, а что именно успел наплести Каранток - какие заговоры, какие заклятья - они не знали и знать не могли. План Франциски был после недолгих колебаний принят - в конце концов она была в Лондоне, когда случился переворот, в конце концов, кому как не ей, несколько дней успешно скрывавшейся там от ищеек Карантока, было знать, где сейчас безопасно. В другое время Скирхегард бы определенно насторожился, но сейчас...сейчас, когда он своими глазами видел, что леди Бартомелой так жестоко обманули...

Да и раны Франциски говорили сами за себя - она не лжет. Она сейчас единственная, кому они могут верить - двое в во враждебном теперь городе, где администрация Карантока готовится вывести на сцену королеву-фальшивку...

Машина свернула на менее оживленную улочку, все еще сырую от недавнего дождя. Герда тяжело выдохнула - больше половины пути было пройдено. Он не говорил, где встретит их, чтобы, если дела вдруг обернутся скверно, она не смогла ничего выболтать, но она точно расшифровала последнее его послание, она знала примерный маршрут. Знала, где эту взбалмошную девицу настигнет смерть.

Она с трудом сдерживала и смех, и слезы - ее долгий путь, наконец, подходил к своему концу. Годы притворств, годы унижений, годы фальшивой преданности и боли, которую она причиняла себе раз за разом, годы ударов, под которые она себя подставляла, только бы завоевать еще одну крупицу доверия леди Бартомелой, не прошли даром - и даже когда их с Каем изначальный план пошел прахом - отец будущей королевы каким-то образом обо всем прознал и отдал приказ об ее аресте - она смогла вывернуться из, казалось, почти уже затянувшейся петли. Смогла бежать из Лондона. Смогла скормить этой твари свою историю. А раны...что ж, ради успеха стоило пару раз дать людям Карантока себя пощипать...

Онемевшие от напряжения губы Герды против ее воли стали растягиваться в подобие улыбки. Как легко все оказалось после того, как подогретые воспитанием мага страхи нашли свое подтверждение в этой фальшивой охоте на одного из Двадцати Семи. Как легко эта заносчивая мерзость поверила, что ее действительно хотят лишить поста, который заработала она не умом, не талантом, но лишь кровью. О, как легко она пришла от того в ярость...

Предавшись на мгновение радостным мыслям о скором конце, Герда отвлекалась от дороги - и уже никакие, даже самые сильные и страшные чары, не могли помочь там, где не сыграл своей крохотной роли человек.

Особенно с учетом того, что по узкой улице прямо на них сейчас мчалась новенькая спортивная машина кирпично-красного цвета.

Герда, кажется, успела удивиться.

Но это было всем, что она успела.

Приближаются. Десятисекундная готовность.

Если бы палача кто-нибудь спросил, он бы непременно ответил, что быть более готовым, чем они сейчас, попросту невозможно - без риска, что череп лопнет от напряжения и все его содержимое брызнет наружу, стараясь сбежать от подобных мук. Если бы палача кто-нибудь спросил, он бы непременно еще и выругался - просто потому что несколько часов, проведенные на этом распроклятом холоде, пустая сигаретная пачка и начисто выветрившиеся алкогольные пары только добавили ему злости - руки так и чесались кого-нибудь придушить. Желательно, Кая.

Пять секунд.

Кто-то другой, наверное, назвал бы движущийся сейчас по улице автомобиль "классическим" - Асколю в голову приходили только "рыдван" и еще менее лестные определения серому страшилищу, омытому недавним дождем.

Погнали!

Раз-два - в границах наскоро наброшенного на улицу кем-то из специалистов Карантока поля гаснут, погибая в зародыше, все до единого звуки. Три-четыре - из узеньких проулочков вырываются, начисто перегораживая проезд, грязные, неприметные на вид машины башенных боевиков. Пять-шесть - раньше, чем классическая образина, почти испуганно моргая огромными фарами, успевает затормозить, ее окружает около десятка человек. Никаких чар, никаких даже подвижек к тому - Цепи каждого из группы захвата долгое время усыпляли, укрепляли и экранировали - и даже так риск был довольно велик. Никаких чар, лишь небольшие, до поры гревшиеся под одеждой хозяев пистолеты-пулеметы, нацеленные на притемненные окна. Никаких чар, но палач, уже соскользнувший с балкона по заранее спущенному вниз тросу, чувствует, что им не повезло - и смутное эхо его опасений ловит заходящая с другой стороны Айра.

Если бы цель была здесь, заклятье, обеспечившее тишину, не сработало бы.

Семь-восемь - все двери нараспашку.

Девять-десять - с водительского сидения сдирают обмякшее тело в кроваво-красном балахоне и маске мертвеца, которую тут же с него сдирают чуть подрагивающие от напряжения руки. Лицо лорда Маршфорда спокойное, почти умиротворенное. Слишком уж умиротворенное для человека, который с ног до головы обвязан взрывчаткой - и чью руку перехватили в дюймах от проводка, что она собиралась дернуть наружу.

Тяжелые взгляды. Капли холодного пота на лицах. На задних сиденьях в расслабленных позах замерли навечно женщина в дорогом платье и мальчишка в испачканном кровью темном костюмчике. Разряженный пистолет на полу, в давно остывшей лужице красного сока.

У нас пустышка.

Лорда Маршфорда осторожно уводят под руки. Достопочтенный маг, что раньше смолол бы их всех в труху одним движением мизинца, лишь тихо всхлипывает, подергивая высокими костлявыми плечами.

Хлыст, не молчи. Вы его взяли?

Дело дрянь, Филин. У нас тоже пусто.

Он слышит то, что услышать боялся, он слышит то, что услышать был готов. Цель, которую нельзя отследить с помощью чар, Атлас пытался вычислить по пустоте, коей она являлась, по прорехам в ткани мироздания, которыми были те дьявольские осколки. Разумная идея - вот только кто им обещал, что тварь действительно будет прятаться за одним из лордов?

Лорд Эшенхерст перерезал себе глотку, едва мы взялись за дело. У нас на руках только труп.

Отвлечение. Самая большая операция по отвлечению, которую ему приходилось когда-либо видеть. В которую его угораздило вляпаться. По всем Британским островам сейчас гибнут маги - и жертвуют собой люди, которые к тому готовились не один мучительно долгий десяток лет. Жизни людей, жизни магов...сколько же готово заплатить - и заставить других это сделать - страшную цену, которая расчистит Каю пусть к своей цели? Сколько же погибнет по его вине?

-Кат, надо связаться с делегацией Атласа, - почти скороговоркой произнесла Айра, легонько ткнув его в плечо. - Пусть посмотрят еще...

-Нет смысла, - Асколь покачал головой. - Только время потратим. Он может быть где угодно, и мог, если бы только захотел, раздать осколки хоть сотне человек. И неизвестно, сколько из них найдут в себе силы с ними сколько-то пробегать. Гоняться за каждой прорехой - вот чего он от нас хочет.

-Но тогда что...

-Прежде всего окажем внимание леди Бартомелой.

Палач не заметил его прихода - и Айра, судя по тому, как она вздрогнула - тоже. И тем не менее лорд-надзиратель, еще несколько минут назад бывший, как Асколь крепко знал, на расстоянии нескольких кварталов, выходил из ближайшего подъезда, отряхивая вымышленную пыль с рукавов.

Лорд-надзиратель Каранток Блеквелл определенно относился к категории людей, способных врезаться в память надолго - даже без всяких там маскарадных костюмов. Ныне обряженный сплошь в черное, он покрывал свою голову огромной шляпой - казалось, еще чуть-чуть, и на ее полях смело можно будет танцевать. Это было бы, несомненно, очень забавно, если бы не лицо лорда-надзирателя, которое отбивало у любого, кто встречался с ним взглядами, всякую охоту шутить. Каранток выглядел чудовищно молодо - при всем желании Асколь мог дать бы ему три десятка лет, пусть даже и слышал, что маг уже должен был разменивать восьмой. Отсутствие в темных прямых волосах седины, отсутствие даже самого мельчайшего намека на то, что время когда-нибудь касалось этой бледной физиономии, наводило на не самые приятные размышления: это ни в коей мере не было иллюзией, а методы омоложения, бывшие в ходу среди магического племени, не всегда отличались лицеприятностью. Иногда речь шла о чем-то сродни людоедству. Иногда дела обстояли куда хуже.

Лорд-надзиратель имел правильные, даже приятные черты лица - дело отчасти портила некоторая бледность, возникшая, очевидно, из-за обилия кабинетной работы, глаза же Карантока оказались весьма странного оттенка, напоминая два кусочка оникса, не до конца утопленные в молоке. Было в этих глазах-камешках что-то, не позволявшее долго в них вглядываться - казалось, они словно заваливают выход для чего-то нестерпимо чужого, едва познаваемого, но и это ощущение было насилу уловимым - как, в общем-то, и все, что касалось лорда-надзирателя. Движения Карантока были быстрыми и плавными, а звуки шагов отчего-то всегда были приглушены до едва слышного шепотка. Он часто улыбался, демонстрируя еще одну странную для видавшего виды мага вещицу - ибо улыбка Карантока неизменно выходила почти искренней, почти теплой. Хитрой - уж точно.

-Как вы...

-У меня свои пути, - улыбнулся маг Айре. - Значит, оба несчастных всего лишь оставленные для нас приманки...похоже, вакуум власти после этих игрищ образуется весьма и весьма...

-Так что мы делаем? - несколько нервно бросила Айра.

-Прежде всего успокаиваемся, - очередная усмешка. - Я это предвидел. Вы ведь помните, я надеюсь, ту гадкую обманщицу, которая свила себе гнездышко в самом доме Бартомелой?

-Вы сказали, что так и не смогли ее поймать, - нахмурился Кат.

-Верно. После того, как лорд Бартомелой нашел одно из зашифрованных писем, ей предназначавшихся, я отрядил за Франциской людей. Дамочка, похоже, была готова и к худшему - они ее упустили...

-Что-то не слышу горечи в вашем голосе.

-А с чего ей там быть, господин палач? Если бы я действительно захотел ее взять, то это было бы сделано в тот же день, что мы ее раскрыли. Но тогда мы оказались бы в ситуации куда худшей, чем та, с которой имеем дело сейчас, - Каранток сухо прокашлялся - кашель этот весьма слабо вязался с его легким и спокойным голосом, принадлежа, казалось, человеку лет весьма преклонных. - Кай, как вы верно заметили, может быть везде, а мы можем лишь ждать, когда он себя явит. Если бы мы ни о чем не догадывались, тварь бы явилась на празднество и превратила его в бойню, собрав свой кровавый урожай.

-Но мы вмешались в их планы.

-Верно. И им пришлось вносить коррективы, которые, включая то, что Франциска бежала, предсказать было крайне легко, - Каранток едва слышно вздохнул. - Та небольшая...мистификация, которую разработали мы с ее отцом, должна была удержать своевольную не по годам барышню на расстоянии от Лондона, в идеале - до тех пор, пока мы не устраним источник нашей общей головной боли. Но Франциска бежала и сорвала ее мнимую охоту за Белым Крылом. Давайте исходить из того, что не только мы здесь умеем шевелить мозгами и им тоже что-то известно о наших планах. Что она могла рассказать будущей королеве? На чем могла сыграть?

-Смена власти? - задумчиво произнесла Айра.

-Верно. Для чего еще нам может быть нужно оттягивать ее за пределы города и страны, как не для того, чтобы подготовиться к маленькой, но весьма кровопролитной войне? Дьявол, когда мне самому придет в голову устроить переворот в Башне, возьму на заметку, как просто, оказывается, сорвать с места нашу новую королеву...шучу, шучу, - маг снова улыбнулся - так легко, словно их время не истекало с невероятной скоростью и на разговоры, подобные этому, можно было смело тратить остаток дня. - Я дал Франциске уйти, зная, что когда планы сменятся у нас, то же случится и по ту сторону. Тварь больше не рискнет ударить в лоб - во всяком случае, пока жива самая опасная из ее целей. Так пусть же наша очаровательная предательница думает, что все идет по ее плану - пусть себе бежит, пусть вытягивает леди Бартомелой сюда, если успеет - мы к этому уже готовы, - Каранток весьма заметно посерьезнел. - Лорд Бартомелой вынужден был пойти на некоторые уступки, чтобы отвести от своей дочери беду - говоря проще, он поведал мне, как можно ее отследить. Раскрыл несколько секретов их драгоценных Цепей, равных которым найти, наверное, в наше время не выйдет...

-Вы хотите сказать...

-Я допускаю - только допускаю - что Франциска жива, и мои доводы таковы - леди Бартомелой избрала маршрут, ведущий далеко не в наши гостеприимные сети. А это может значить лишь одно - она считает, что ступила на вражескую территорию. Считает, как мне думается, что засечь ее невозможно, и потому пред ударом - ударом по нам - остановится в безопасном месте, чтобы перевести дух. А место это выберет, очевидно...

-Франциска ведет ее прямо к Каю.

-Верно, господин палач. А мне осталось только отследить их маршрут. И если я прав, я знаю, где случится эта встреча.

-Так чего ж... - Айра едва не сорвалась с места, но лорд-надзиратель снова лишь покачал головой.

-Думаете, я бы говорил с вами так спокойно, если бы не отдал все нужные приказы загодя? - Карнаток поправил сползшую на лицо шляпу. - Один из моих людей отправился ее перехватить, а ваши, господин палач, уже идут следом.

-Что? - вскинулся Асколь.

-Я отдал приказы группе господина Вайса посредством эфирной сети, - маг завел пальцы себе под волосы. - Пока мы с вами разговаривали.

Палач почти чувствовал, как злость и усталость что-то нашептывают - но их с концами перекрывал голос того, что, наверное, можно было бы назвать страхом.

Хлыст, какого черта?

Ответа не последовало. Хотелось списать это на помехи. Очень, черт возьми, хотелось.

Возвращение в постылую реальность сопровождалось для Герды далеко не самыми приятными ощущениями. Кое-как разлепив глаза, она смогла узнать в нависшем над ней лице Скирхегарда - убедившись, что она жива, старый убийца опустил Герду на асфальт ничуть не осторожнее, чем мешок с мукой.

-Ч-что...

-Поднимайтесь, живее. Нам надо уходить.

Сказать было намного легче, чем сделать - в голове словно разрывались бомбы, а тело отказывалось повиноваться даже самым простым командам, в лучшем случае делая это с задержкой. Кое-как распрямив с трудом сгибающиеся ноги, она, упершись в мокрый шершавый асфальт руками, привстала. Нервно тряхнула головой, оглядываясь по сторонам. Вовремя, весьма вовремя - тот, что сидел за рулем сошедшейся с ними лоб в лоь машины, тоже не терял даром времени.

Спасли ее жизнь, по всей видимости, какие-то наспех сплетенные Скирхегардом или его хозяйкой чары, сработавшие куда лучше любой подушки безопасности, но подарившие, однако, каждой ее цепочке, наверное, годовой запас обжигающей боли. Машина выглядела лишь немного помятой - задние сиденья же сейчас были закутаны в поля такой чудовищной силы, что оставалось только гадать, как эта часть машины вовсе не покинула реальный мир, от которого ее так старались оградить. Будущая королева Башни все еще была внутри - по всей видимости, проблема, с которой они столкнулись, была сочтена ей слишком уж ничтожной для того, чтобы выбираться на холодную улицу.

Герда торопливо огляделась. На узенькой улочке, где они совершили свою вынужденную остановку, не было ни единой души - то ли Лорелей позаботилась об отсутствии зевак, то ли никто просто не желал вылезать без нужды в такую гадкую погоду. Неподалеку располагался какой-то унылого вида особнячок, за чьей высокой оградой топорщились редкие, совершенно уже зачахшие деревца. По другую сторону дома были чуть поновее - при взгляде на них казалось, что они составляют одну большую стену с несколькими дверьми и темными провалами стылых подъездов.

Боль в Цепях усилилась - Скирхегард, стоявший сейчас рядом с ней, уже сплетал какое-то чудовищное заклятье. Дверь красной машины - также удивительно целой для такого кошмарного столкновения - распахнулась от мощного пинка, позволяя выбраться наружу вначале взлохмаченной голове, а после и остальному телу в измятом до совершенно непотребного состояния костюме. Коротко стриженные темные волосы, облепившие череп, безвкусный красный галстук, понуро свисающая вниз цепочка от разбитого вдребезги монокля...

Не узнать эту по-детски придурковатую физиономию с огромными глазами и вечно перекошенным в какой-то спазматической полуулыбке ртом Герда никак не могла, равно как и Скирхегард.

-Надеюсь, вы не пострадали? Лорд-надзиратель приказал мне удостовериться в том, чтобы вы не смогли добраться до места проведения празднества, подвергнув себя ненужному риску, коя возможность вам несомненно представится, если вы продолжите свой путь, не выслушав меня, посланного донести до вас величайшее из предупреждений, что вы, возможно, слышали в вашей жизни. Разумеется, говоря так, я имею в виду лишь тот отрезок жизни, который ваши милости уже миновали, но никоим образом не тот, что еще осталось вам пройти... - затараторил, ускоряя свою речь с каждым произнесенным слогом, один из самых печально известных оперативников Башни - запечатывающий охотник Тронше Лавель.

Хлыст, ты меня слышишь? Хлыст?

Дома проносились мимо с такой скоростью, что в глазах уже начинало рябить. Казалось весьма странным, что машина еще не развалилась на ходу - выжимавший из нее все силы башенный боевик с перекошенным лицом тоже, по всей видимости, держался лишь одной силой воли.

Время уходило. Их силы таяли, будто сахар в стакане кипятка - пусть и медленно, но и насчет "верно" поспорить тоже не удавалось.

Машины, на которых спешили силы сопровождения, выбыли из безумной гонки первыми, оставшись разбираться с самой ранней из встреченных ими засад. Следом покинул их Каранток - два мага Ленинградского Клуба, пытавшиеся перехватить автомобиль на одном небольшом перекрестке, вынудили их сделать десятисекундную остановку: пообещав нагнать их, как только уладит проблему, лорд-надзиратель спокойным, почти прогулочным шагом, направился навстречу врагу.

Айра казалась спокойной, но он знал ее слишком хорошо, чтобы обманываться этим потускневшим, задумчивым взглядом. На коленях ее лежал сейчас небольшой кинжал в истертых ножнах - едва завидев это на вид не слишком-то грозное оружие, Асколь почувствовал, как встает на старое место целый пласт непрошенных воспоминаний. Воспоминаний откровенно гадких, если говорить, не кривя душой. Слишком хорошо он помнил эту мерзость - однажды она спасла ему жизнь, а в иной раз чуть было не забрала...

Хлыст?

Прости, Филин, помехи. Кажется, эта игрушка скоро совсем откажет - ей что-то явно не нравится в моих цепочках, когда они начинают работать...

Вздох облегчения он все-таки смог сдержать, с холодным удовлетворением отметив про себя, как возвращается по крупицам контроль. Пусть их и завлекли в такую карусель, на которой давненько не приходилось крутиться, пусть ставки, сделанные ими, были абсурдно высоки. Враг был рядом, враг был уязвим. И он знал о враге достаточно, чтобы обещать себе - здесь он больше не потеряет ни одного человека.

Здесь он все закончит.

Мы уже у вас на хвосте. Сколько вам...

Минуты три-четыре, не больше. Кто-то из башенных протаранил ее машину своей метрах в трехстах от предположительного места встречи - надеюсь, мы успеем в игру до того, как королева совсем разойдется.

Очередной крутой поворот - только чудом он остался на месте и не познакомил голову со стенкой.

Не лезьте на рожон, обоих касается. Если Матиас сказал правду, никому с Цепями вообще к нему подходить нельзя.

Было бы проще, знай мы безопасную дистанцию...

А больше ничего ты знать не хочешь? Какого цвета у мрази носки? Что он там на завтрак изволит кушать?

-Кат, что с тобой?

Он резко обернулся, наткнувшись на недоуменный, почти встревоженный взгляд Айры - похоже, та тормошила его за плечо уже целую минуту.

-Тебя всего так перекосило...

-Я в порядке.

-Вижу я твой порядок. Что ты...

-Я. В. Порядке, - почти по слогам произнес палач. - Я просто хочу это закончить, и поживее. Дела, от которых зависит, что будет со всем гребаным миром, мне, конечно, не в новинку, но веришь или нет - я так и не научился питать к ним особой любви...

Машина тормозит, разворачиваясь при этом столь резко, что их со всей силы бросает вперед - оттолкнувшись от спинки водительского сиденья, палач в последний момент спасает лицо от встречи с последней.

-Какого...

Сухие автоматные очереди начисто перекрывают все, что Асколь так страстно желает высказать по поводу водительских умений мага. Стекла и двери, укреплял которые сам Каранток, отлично держат первый удар - времени пассажирам хватает даже на то, чтобы углядеть, как срываются с окрестных крыш, до неприличия мягко приземляясь на дорогу, фигуры в черных прорезиненных костюмах, из всех существующих звуков позволяющие себе лишь тяжелое дыхание.

Взгляды палача и Айры вновь встречаются, прежде чем замереть, застыть, словно бы во льду.

-Твои или мои?

-У тебя к Каю должок побольше.

Она едва заметно качает головой, вытягивая клинок из ножен - опоясывающие рукоять руны начинают тревожно мерцать. Он опускает руки в карманы - пальцы привычно касаются заготовок, из которых по первому зову прорастут Ключи.

Черными смазанными тенями "глушители" спускаются со стен. Оставляя за спиной грозящий в любой момент стать могилой автомобиль, Асколь и Айра тенями же проходят сквозь дождь и всполохи оружейного огня.

Тени сходятся.

Ключи вспарывают первую дыхательную маску вместе с лицом, выпуская наружу бурлящие комья серой пены. Айра - зрачки ее вытянулись, обратившись в белые щели, радужная оболочка глаз налилась серебром - без помех врезается в собравшийся у стены отряд. Эхо разносит приглушенные масками вскрики и треск того оружия, которое хозяева успевают пустить в дело за те мгновения, что отделяют их от смерти. На мостовую хлещет, мешаясь с мутной дождевой водой, серая жижа. Вспоротые Ключами тела "глушителей" усыхают на глазах, короткий клинок Айры пронзает защитные костюмы, словно намокшую бумагу. Холодный воздух заполняется паром от рассеченных тел и выпущенных из них внутренностей. Они убивают так быстро, как только умеют, но каждый из них знает - и каждый чувствует сейчас мысль другого.

Одному придется остаться. Одному придется взять все на себя, чтобы другой получил небольшой, почти призрачный шанс успеть.

Для подготовки удара Скирхегарду нужно было не больше пары секунд - и того-то слишком много, когда имеешь дело с башенным охотником. Сила, зародившаяся в разогретых до предела Цепях готова была уже вырваться в реальность, придав форму смертоносным чарам, но враг его даже не пытался защищаться - лишь говорил, говорил и говорил, извергая слова настолько быстро и в настолько запутанных конструкциях, что умудрялся тем самым сбивать старому убийце всякую концентрацию.

Тронше Лавель не делал в своих предложениях пауз, не прерывался ни на секунду даже для того, чтобы забрать еще немного воздуха - этот маг, слывший едва ли не самым словоохотливым существом во всей Башне, тараторил без устали, потчуя своих невольных слушателей такой словесной кашей, что голова шла кругом:

-...таким образом, лучшее решение, которое мог принять я в сложившейся в настоящий момент ситуации, это воспользоваться своим не так давно приобретенным транспортным средством - приобретенным, прошу вас заметить, господин Скирхегард, за весьма и весьма кругленькую сумму, ведь даже ремонт в моем поместье, затеянный мною года три или четыре назад не обходился мне так дорого - для того, чтобы остановить уже ваш автомобиль, очевидно, взятый вами напрокат по прибытии в наш славный город Лондон, и я им воспользовался, так сказать, для того, чтобы вынудить вас и ваших дражайших спутниц ненадолго придержать, так сказать, лошадей, сделать, так сказать, небольшую остановочку, продиктованную появлением на пути непредвиденного препятствия, коим является, как вы, в великом разуме вашем, могли, наверное, уже догадаться и непременно, думается мне, сделали это, мой автомобиль, и дать мне возможность обратиться к вам с предупреждением касательно великой опасности, коей подвергнется сиятельная наследница дома Бартомелой, если вернется в отчий дом прямо сейчас, не вняв моим словам, за которыми спрятан ни в коей мере не злой умысел, но лишь тревога за ее драгоценную жизнь, коей сейчас угрожает мерзостный...

Старый убийца чувствовал, что его мозг плавится внутри черепа. Если это и была атака, то чрезвычайно эффективная - речи охотника лезли в уши вертлявыми щупальцами, расслабляя, усыпляя, не давая не то что ударить в ответ на них - просто шевельнуться или же вставить слово. Застывшая рядом Герда судорожно нащупывала в кармане пистолет, но, равно как и маг, была обмотана тугой сетью слов, которая все уплотнялась и уплотнялась. В машине позади них послышалось какое-то шевеление - похоже, леди Бартомелой надело смотреть на эту глупую комедию и она, презрев советы своего стража, решила выбраться наружу, чтобы унять болтуна лично - не иначе как лишив его языка, если не всей головы.

-...и благодаря точному расчету одинаково умелой и прекрасной, если я смею отпустить такое замечание по поводу ее, несомненно, талантливой во всех возможных отношениях персоны, предсказательницы из далекого Атласа, почтившей наше празднество своим присутствием, благодаря выдержке и опыту палачей Святой Церкви, а также мудрому руководству нашего непосредственного начальника, лорда-надзирателя Карантока Блеквелла, который, несомненно, знал, что может всецело положиться на мою скромную персону, когда отправлял меня на встречу с вами, господа и дамы, благодаря моим собственным навыкам и отличной координации моих собственных действий с действиями иных групп, что обеспечивают сейчас вашу безопасность, и, прежде всего, безопасность леди Бартомелой, я оказался здесь, чтобы сообщить в...

Сухой выстрел поставил точку в речи, в которой их так отчаянно не хватало. Не опуская окровавленной руки с небольшим, почти игрушечным на вид пистолетом, из-под темной арки ближайшего подъезда вынырнула на свет высокая фигура, с головой закутанная в алый саван. Белая маска, точно повторяющая застывшие черты мертвеца, повернулась к магам - недоуменно взглянувший на собственную грудь, по которой расплывалось красное пятно, сэр Тронше Лавель издал булькающий вздох и медленно сполз на асфальт.

Скирхегард Нейвион не раздумывал и лишней секунды. Заклятье, сотканное им в тот же миг, что Тронше рухнул под ноги убийце, было способно развеять без следа любого человека - да и редкий маг бы успел отразить эту атаку, с нужной скоростью прогнав по Цепям обжигающую волну праны.

Красная Смерть поглотила чары без остатка.

Второй выстрел нашел лишь воздух - Скирхегард, буквально размазавшись в пространстве, в два шага сократил расстояние до цели...

...и рухнул к ее ногам, будто небрежно срезанный пучок травы. Ослепительная боль растеклась по Цепям Нейвиона, и чем больше сил старый убийца собирал, чтобы высвободиться, тем хуже ему становилось. Чистая энергия, буквально переполнявшая его, искала выход, но поиски эти были тщетны - все они лишь подбрасывали еще и еще угля в топку охватившей мага агонии. Выстрел, вошедший ровнехонько в затылок, прервал ее вместе с долгой, посвященной единственно служению правящему роду, жизнью.

Переступив через скорчившееся тело, Красная Смерть шагнула в сторону машины. Чувствуя, как зарождается в Цепях знакомая боль, Герда упала на колени. На лицо ее наползала блаженная улыбка.

Скоро. Уже скоро. Уже...

Обе задние двери автомобиля отлетели в стороны с жутким грохотом - их вышибло вон, будто бутылочные пробки. Герда инстинктивно закрылась рукой и, отползая назад, тихо застонала от страха, который, казалось, так давно был изгнан из нее - изгнан им. То, что вышло навстречу Красной Смерти, было на ступень выше - и чудовищнее - любого человека и мага. Создание, до краев наполненное той древней и страшной силой, за жалкие крохи которой ныне боролись все те, кто носил в своих телах Цепи. Это строгое холодное лицо принадлежало чистейшей Власти, сотворившей подходящее для своего схождения в реальный мир тело - Власти, не знавшей преград на своем пути и пощады к тем, кто не успевал с него сойти. Власти, недосягаемой для иных.

-Кто ты?

Сам голос Лорелей, казалось, способен разорвать реальность на клочки раньше, чем она прибегнет к чарам.

-Я лишь зеркало, моя королева. И вам пришла пора в него заглянуть.

Ответом на подобную дерзость могла быть лишь смерть, лишь неминуемая, неизбежная агония - и она не замедлила себя ждать, вот только пришла отнюдь не к тому, кому была назначена. Королева Башни не проронила ни единого слова, очертив свое заклятье лишь при помощи не занявших и двух секунд мыслеобразов - и выпустила в мир погибель, неотвратимую и четкую, отточенную, словно лезвие бритвы.

Красная Смерть шагнула навстречу неизбежному, пройдя сквозь незримую, калечащую реальность бурю с легкостью ножа, которому достался в добычу изрядно подтаявший кусок масла. Красная Смерть сделала еще один шаг - и Бартомелой впервые познала чувство старое и глупое, что-то, о чем ей доводилось прежде лишь слышать, что-то невозможное, что попросту не могло, не имело никакого права жить в ней.

Страх был, впрочем, недолгим - с очередным шагом Кая его, как и все прочее, без остатка вытеснила чистая боль. Красная Смерть приближалась - медленно и осторожно, и с каждым мигом, что ее тяжелая обувь касалась асфальта, агония королевы Башни только набирала обороты.

Она была сосредоточием силы, ее воплощением - мощь и количество Цепей, дарованных правящему роду, были столь велики, что никто в своем уме не отважился бы выступить против кого-то из них в одиночку. Искушенные в магии, о которой не осталось ныне и слухов, полубоги в своем могуществе, они и в страшном сне не могли представить, что один из них опустится пред кем-то на колени.

И тем не менее, ноги Лорелей, скрученные лютой судорогой, уже начинали ощутимо дрожать.

Герда улыбалась сквозь боль. Герда смеялась бы в голос, будь у нее на то силы.

-Я лишь зеркало, моя королева. Со мной бесполезна вся ваша...

То, что случилось мгновением позже, разум Герды почти отказывался воспринимать. Протянувший окровавленную руку в сторону долгожданной жертвы своей Кай вдруг отчего-то отшатнулся - да так, что это почти напоминало падение.

Кривая улыбка была счищена с ее лица словно бы метлой. То, что сейчас творилось вокруг, творилось рядом с ней, просто не могло происходить - Герда, сама того не зная, переживала ровно то же, что и Лорелей минутой ранее. Визг тормозов и остановившаяся в нескольких метрах от них машина с трудом влезали в мир, выстроенный Гердой вокруг себя, мир, где все и всегда шло согласно его великому плану. Не могло быть в этом мире и какого-то ничтожного человечка с бледно-желтым цветом кожи, который, высовываясь на ходу из окна той машины, отправил в него пулю - и уж конечно, не мог он попасть.

Невозможно. Невозможно. Невозможно!

Хлопки дверей, под которые наружу выскочила эта желтушная морда и какая-то укутанная в бинты тварь в тяжелом плаще, в ушах Герды отдавали разрядами грома. Видя, как Кай отступает назад, к ограде, зажимая простреленное плечо, она, наконец, очнулась от страшного сна, поняв, что никаким сном тот и не был.

-Оскар, не приближайся к нему! Займитесь королевой!

Герда была слишком потрясена, чтобы сплести хоть одно заклятье - и, верная до конца, рванула наружу пистолет, со всех ног бросаясь к ограде в едином стремлении, что поглотило ее без остатка - защитить, закрыть собою того, без кого ее мир навсегда потеряет саму суть, сам смысл.

Герде было совсем не до того, что творилось сейчас за ее спиной, не обратил на то внимание и Хлыст, что рванулся сейчас к готовой потерять сознание от боли королеве. Не смотрела в ту сторону и Амальгама - ее единственной заботой сейчас была и оставалась Красная Смерть.

Всеми забытое тело башенного охотника, не удостоенное и одного случайного взгляда, медленно но верно начинало подниматься...

Дождь, что начался всего каких-то пять или шесть минут назад, теперь разыгрался не на шутку - налицо были какие-то фокусы Башни с погодой, которые, похоже, зашли теперь слишком далеко. Холодные капли соскальзывали по лицу, ручейки ледяной воды стекали за уши, ветер трепал изорванный выстрелами капюшон палаческого одеяния, чары на котором продержались достаточно долго, чтобы он сумел выбраться из зоны поражения. Чтобы он сумел уйти.

Каждый вдох обжигал легкие - сейчас, когда последнее заклятье окончательно истлело, на место приданных им бодрости и силы приходили лишь обжигающая боль в каждой цепочке и тупая, изнуряющая усталость, медленно стынущим свинцом расходящаяся по каждой его конечности.

И все-таки он успел. Успел. Должен был успеть.

Заглохшая машина осталась где-то там, позади - то ли на соседней улице, то ли где-то в иной вселенной. Гудящая голова с трудом отдавала новые приказы стремительно немеющим ногам, но когда он свернул на узкую улочку, когда увидел искореженную красную машину у черной ограды...

...когда увидел тела...

Асколь рванулся вперед, начисто позабыв о боли в ногах - нет, о боли вообще. Тело с пробитой чьим-то точным выстрелом головой, что скорчилось в луже из крови и мутной воды, узнано было почти моментально - сторожевой пес дома Бартомелой принял здесь свой последний бой, бой, в котором его сила обернулась слабостью. Второе тело, закутанное в окровавленный палаческий балахон, сидело, неуклюже прислонившись к ограде - к нему-то Кат и кинулся, падая рядом и живо сдирая с Хлыста измочаленное одеяние.

Жив. Еще жив. Еще дышит.

Пальцы, коснувшиеся израненного тела, сложились в крепко заученные жесты, пересохшие губы захрипели старые, как мир, слова. Собирая в своих жалких Цепях последние силы, он вливал их раз за разом в это тело, повторял, игнорируя нарастающую дурноту, свое действо снова и снова - до тех самых пор, пока веки Оскара не задрожали, нерешительно приподнимаясь.

-Как всегда...вовремя...Филин... - прохрипел Хлыст, едва шевеля губами.

-Где они? - рявкнул палач. - Где Кай? Где эта гребаная королева?

-Увез... - выдохнул, вздрогнув от очередных влившихся в его тело чар, палач.

-Кай? Она с Каем?

Он ненавидел себя, ненавидел до зубной боли за то, что сейчас делал. За то, что не мог задать Хлысту иных вопросов, за то, что не мог позволить ему расслабиться. За то, что обязан был, дьявол дери Клуб, Башню и их проклятые игрища, угробить его, но вырвать самый важный сейчас ответ.

-Н-нет... - Оскар едва заметно покачал головой. - Мы...пытались перехватить...дали ему...время...

-О ком ты говоришь? Соберись! С кем сейчас эта башенная сука?

-Ох-х-хотник... - просипел палач. - Сгреб в...ох-х-апку...пока мы...Кая...будет теперь...дьявол...героем...ох...дня...довезет...до самой...Башни... - лицо Хлыста скривилось, когда он попытался выдавить наружу измученную улыбку. - Если только раньше...она его сама не...прихлопнет...

-Где Кай? Где этот выродок?

Рука Хлыста рвется к нему, сжимает - откуда только сила взялась? - плечо до боли. Качнувшись вперед, Оскар шепчет, хрипит ему в самое ухо:

-Филин...не...не оставь... - едва залатанная заклятьем рана в боку открывается вновь, заставляя Хлыста скорчиться от боли. - Не оставь...ее...

-О ком ты? О королеве?

-К х-х-херам...королеву... - в глазах Хлыста плещется ярость. - Н-неус...они...они взяли...Неус...

Окна были плотно зашторены, но просторной комнате с серыми стенами было более чем достаточно света от ламп, закрепленных под потолком и на стенах. Одним из двух предметов мебели в комнате - да и в целой квартире - служило небольшое потертое кресло, на пол рядом с которым сейчас была сброшена как обувь, так и изуродованный выстрелами алый балахон, на котором выделялась темными пятнами запекшаяся кровь. Другим был небольшой деревянный столик, где стояла, исторгая время от времени какие-то почти болезненные хрипы, большая рация.

Взгляд Кая, остановившийся на ней несколько минут назад, казалось, грозил застыть так навечно - сгорбившись в кресле, он смотрел и смотрел на мерно похрипывающий прибор, начисто игнорируя Герду, что сейчас вовсю возилась с бинтами. Кровь из оставленной пулей палача раны давно уже не текла, да и выбралось ее наружу количество почти смешное - он бы определенно не стал тратить время на подобные мелочи, особенно когда его осталось столь ничтожное количество. Не стал бы, но...

-Они нас найдут, - нервно произнесла Герда - кажется, в третий или четвертый раз.

-Это вопрос времени, - отрешенно ответил он, продолжая разглядывать поставленную на стол рацию. - На это уйдет не больше четырех-пяти часов.

-До этой мерзавки Лорелей теперь не добраться. Это я виновата, я должна была...

-Твоей вины в случившемся нет, Герда. Ты сделала все, что на что я рассчитывал, и даже более того, - ни выражение лица, ни голос его не менялись, сохраняя холодность, которой позавидовал бы и воющий снаружи ветер.

-Но ведь теперь...неужели все...все напрасно...

-Нет.

-Тогда что мы будем...

-Ждать. Мы будем ждать, Герда. Оловянный солдатик должен выйти на связь.

-Их наверняка уже обнаружили. Их наверняка уже нет в живых!

-Мы будем ждать, Герда. Ждать оловянного солдатика.

-Этот план уже пошел прахом, как и основной! - почти выкрикнула она, дернув его за руку, заставив посмотреть на нее сверху вниз. - Мы должны отступить, пока еще можем! Мы должны уйти, чтобы получить хоть призрачный шанс...

-В отступлении нет нужды, Герда, - ответ Кая был до того спокоен, что ее трясло от этого спокойствия едва ли не сильнее, чем от боли, которую причиняла Цепям его близость. - Если печати невозможно теперь сорвать напрямую, собрав ключи, дарованные лордом, мы воспользуемся установками. Оловянный солдатик активирует их.

-А если нет? Если он уже...

-Оловянный солдатик еще жив, - устало проговорил, не меняясь в лице, Кай. - Верь мне. Верь мне, Герда...

Ширнесс.

Свинцового цвета небо, казалось, спускалось все ниже и ниже бесконечно тяжелым и беспощадным прессом, грозящим раздавить все, брошенное под него без единого выхода. По обе стороны старой дороги, что вела к бывшей верфи, раскинулись широкие поля - во всем городе не было, наверное, зрелища более постылого, навевающего большую тоску, чем эти океаны пожухлой травы, которую трепал, по которой гонял сухие ветви и всяческий мусор, холодный, жестокий ветер. Серые коробы зданий невидяще смотрели на те поля изуродованными, пустыми глазницами давно выбитых окон, лишь единицы из которых были забиты или хотя бы заклеены, завешены чем-нибудь на скорую руку - но не было в тех полях ничего, достойного даже подобного взгляда. Загнанные в устье реки корабли - искалеченные временем или же вовсе недостроенные и брошенные тут встречать медленную смерть свою - топорщились из мутной, грязной воды угловатыми серыми уродствами, каждое из которых, обрети вдруг голос, взмолилось бы лишь об одном - о прекращении этой затянувшейся слишком надолго агонии. Судам, однако, предстояло ржаветь еще долго - те люди, что обосновались сейчас в старых зданиях, превратив давно заброшенную верфь в кишащий жизнью муравейник, были здесь вовсе не затем, чтобы покончить с набившейся в реку рухлядью - среди нее они лишь спрятали свое, до оскорбительного живое, суденышко. Укутанное в кокон из связанных друг с другом защитных полей, каждое из которых соткал сам Прародитель, оно притаилось у самого берега - там, где еще в часы рассвета шла оживленная разгрузка. Наведенные на верфь чары имели мощь столь чудовищную, что сами же работали против себя - любой мало-мальски стоящий маг, оказавшийся рядом, неизбежно бы почуял эту силу, почуял бы то, что не все еще дыры и щели в барьере были надежно забиты.

В конце концов, времени с момента прибытия на земли Часовой Башни непрошенных гостей прошло не так уж и много...

Неприметный с виду автомобиль, удачно остановившийся за выросшим у самой дороги колючим кустарником, тоже впитал в себя немало заклятий - и оттого сидевший за рулем его человек старался обращаться с ним повежливее, по крайней мере, до того, как пришло время сделать остановку. Светлые волосы, красный плащ...развалившаяся на заднем сиденье огромная черная собака придерживала лапой прислоненную к нему трость, будто бы заявляя на нее свои права.

-Ну все, дальше уже ножками, - сидевший за рулем потер руки в прочных перчатках. - Слышишь меня, или опять уснул?

-Слышу, Корнелиус, слышу. Даже слишком хорошо, - ворчливо произнес человек, занимавший соседнее с водительским сиденье.

Лицо его было спокойным и светлым, с едва заметным налетом усталости, темные волосы, уплывающие куда-то за высоко поднятый воротник кожаного плаща, отчаянно требовали свидания с ножницами, взгляд зеленых глаз был, по здравой оценке, не легче иного состава с углем. Под плащом человек носил плотный льняной костюм почти единого с глазами темно-зеленого цвета - множество раз чиненый, с заплатками там и тут - поверх же болтался повязанный вокруг горла явно ручной работы шарф: то ли желтый, то ли зеленый, но так или иначе весь какой-то грязноватый, мутный. Перчатки на его руках были едва ли не плотнее и тяжелее, чем те, что носил Альба, да и кожа на них явно пошла какая-то откровенно экзотическая - об огромных сапогах, с которыми впору было лезть в самые непролазные болота, и говорить не стоило.

-Их там, как клопов, - сухо добавил он. - Нам нужен план.

-Тебе не нужен план, Людвик, - ухмыльнулся Альба, демонстрируя надраенные только что не до блеска зубы. - Тебе нужен я.

-Последний раз, когда ты это сказал, я в итоге остался один против двух Апостолов, - фыркнул Людвик. - Или ты уже забыл, почему я с тобой больше не работаю?

-А что же ты сейчас делаешь-то? - по машине прокатился хриплый хохот.

-Нынче ситуация исключительная. Неужели ты думаешь, что я оставил бы Прагу, будь она иной?

-Да ничего я не думаю. Кислый ты какой-то совсем, почти не узнать. Случилось чего?

-"Аврора" снова пыталась его забрать, - чуть помолчав, выдавил Людвик. - В этот раз не обошлось без крови.

-Так вот почему ты здесь? - прищурился Альба. - Из-за сына?

-Да. Эти шавки наверняка уже побежали лаяться своему начальству... - Людвик вздохнул. - Чего доброго, пришлют по мою душу взвод-другой убийц. Не желаю пускаться в бега из-за того, что показал паре зарвавшихся недоумков их место. Не желаю и не стану. Если есть хоть небольшой шанс свалить русских с их треклятым Клубом, я в деле. Совет Златой улицы тоже ничего не забыл. Прага больше не увидит их танков на своих улицах, а мы больше не увидим их "глушителей" и прочую мерзость...

-Вот как? - растягивая слова, ответил Корнелиус. - Звучит так, словно ваши старички что-то задумали...

-У них о том зудит с конца шестидесятых, - пожал плечами Людвик. - Если Клуб грянет в пропасть, весь Союз, помяни мое слово, очень скоро последует за ним. Как только Директорат лишится своего карательного аппарата - а к этому, похоже, все и катится - Совет выйдет из тени и дернет давно натянутые ниточки. Мы покончим с советской оккупацией в ближайшие два-три года. Все давно готово, нужно лишь пустить старые планы в дело...

-А ты, как всегда, на острие атаки?

-Как видишь, - очередное пожатие плечами. - Но мы отвлеклись. Что будем делать с объектом? Я думаю, надо начать с выявления...

-А я думаю, что сейчас пойду и расквитаюсь с ними за Робина, - прервал его Альба, на чьем лице проступила на миг скверно скрываемая злоба. - Если не хочешь, можешь не ходить. Сам справлюсь.

-Это с чего бы мне не ходить, скажи на милость?

-Ходили слухи, с ними может быть Прародитель.

-Слухи меня не волнуют, - Людвик покачал головой. - Но тем не менее, нельзя бросаться очертя голову в самое пекло. Следует...

-Вот про пекло ты очень к месту вставил, - оскалился Альба, пинком открывая дверцу машины. - Все, засиделся я. Пора бы и работать.

Следующие слова Людвика потонули в грохоте дверей - вытянув с заднего сиденья тросточку - собака тут же выпрыгнула следом - Альба порылся в машине еще несколько секунд, и, наконец распрямляясь, водрузил на голову кроваво-красный цилиндр.

-Ничего не забыл? - мрачно поинтересовался Людвик, тоже уже успевший выкарабкаться наружу.

-Это что же?

-Ты уже не мальчик. Ну разве что физиономию чарами подправляешь...

-Хочешь, тебе подправлю? Может, хоть не такой кисляй получится...

-Ну и повадки все те же, а в остальном... - Людвик вздохнул. - Ты уже не охотник - так лучше звучит? Следует адекватно оценивать свои силы...

-А я что, черт тебя дери, тут делаю? - раздраженно произнес маг. - Что там, всего-то верфь, солдатней набитая! Ну взвод, может, ну три.

-Ну Прародитель залетный... - хмыкнул его спутник.

-А кто против них? - продолжал распаляться Альба. - А я тебе скажу, кто! Ты да я, вот! Второй по сродству с огнем во всей Восточной Европе...а кто первый, сам, небось, помнишь, - он криво улыбнулся. - Нужны тебе еще какие-то слова, нет?

-Пожалуй, да. Тебе за пятьдесят, выглядишь на двадцать, а ведешь себя...вот даже не знаю, десятилетку, как по мне, и то стыдно было б...

Замечание осталось без ответа - натянув перчатки поплотнее, Корнелиус Альба захлопнул автомобильную дверцу и шагом, который ускорялся с каждой секундой, двинулся по пустынной дороге в сторону верфи. Где-то там, впереди, мелькали у проржавевшей ограды черные точечки, где-то там, у спешно закрываемых ворот, сухо щелкало, срываясь с предохранителей, пробуждаясь от долгого сна, оружие.

Маг и спешащая по его следам собака все убыстряли свои шаги. Взгляд первого, устремленный на портовые здания, застыл, остекленел, губы же, напротив, беспрестанно шевелились, извергая новые и новые потоки слов:

По слову моему теням исчезнуть должно

Того, что не увидеть - и коснуться не дано

Того, что не коснуться - и увидеть невозможно

Забудьте тьму, чье время сочтено

В шуйце моей пылает жаждущее пламя

Весь мир в деснице собран у меня

Аз есмь закон, ничтожное созданье

А ты всего лишь хворост для моего огня...

-Pozer zatracene, - сердито проворчал Людвик, отходя от машины и расправляя полы своего плаща. - Ну не живется тебе спокойно...

Где-то там, впереди, раскрывались огненные цветы, начинали свой безумный танец яркие всполохи. Людвик обошелся без лишних слов - лишь коснулся вырезанных на внутренней стороне своих перчаток причудливых символов, и, прикрыв на краткий миг глаза, решительно зашагал вперед.

Длиннополый плащ затрепетал, повинуясь, впрочем, отнюдь не ветру. Нарождаясь в клубящейся под ним тьме, наружу вырывались, расправляя огненные крылья, десятки - нет, уже сотни - похожих на бабочек существ. Ручейки их стремительно протекали по воздуху, соединяясь в бурные реки - не минуло и минуты, как впереди мага уже неслась, все увеличиваясь в объеме, настоящая огненная лавина. Спешила к своим жертвам на тысячах пылающих крылышек.

Лондон.

Нервные шаги Герды разбивались об пол сухими, шаркающими звуками.

-Мы не можем больше ждать! Если бы они могли, то давно бы ответили!

-Возможно, ты права, - стоявший у окна Кай рассматривал собственные руки, будто видел те первый раз в жизни. - Я полагаю, контратака Башни вывела из строя все имеющиеся у них средства связи раньше, чем в них возникла нужда, в том числе и экранированные. Оловянный солдатик попросту не знает, что наш основной план пошел прахом.

-Так что же мы...

-Это неважно, - оборвал ее Кай. - Мы все еще имеем возможность склонить чашу весов в свою сторону. Как там наша...гостья?

При одной мысли о закутанной в бинты твари Герду передернуло.

-Пока что жива. Как ты и приказал, я не приближалась к ней.

-Так тебе должно поступать и в дальнейшем, - проговорил первый секретарь Директората, отходя от окна. - До меня давно доходили слухи об этом существе. Еще десятилетия назад. "Атропа" искала место проведения проекта, детищем которого она является, в последние годы войны, но союзные войска обнаружили существо раньше, передав Церкви. Она способна убить, лишь коснувшись тебя, лишь выдохнув раз-другой в твою сторону тот воздух, что преобразовала в яд.

-Тогда зачем мы...

-Это большая удача, что против нас выступила именно она. Что нам удалось взять ее живой и почти невредимой, - выйдя на центр комнаты, Кай остановился, чуть сгорбившись, сцепив пальцы за спиной. - Насколько нам позволяют судить обрывочные данные о проекте "Амальгама", полученные в конце войны, это создание способно в краткие сроки синтезировать любое существующее вещество или комбинацию оных.

Лицо Герды застыло - сквозь усталость и боль на поверхность его начало понемногу пробиваться понимание.

-Выполнение основного плана теперь невозможно, резервный же требует наличия связи с нашим оловянным солдатиком, - монотонно произнес Кай. - Однако, у нас есть она. И с ее помощью мы можем получить самый драгоценный металл из известных миру.

-Самый...драгоценный?

-Калифорний, - Кай медленно поднял голову. - Производство одного грамма занимает годы, его микрограммы собирают буквально по атомам, рядом с нами же в настоящий момент находится потенциальный источник, из которого можно получить количество, превосходящее даже самые смелые ожидания. Критическая масса, необходимая для начала реакции, согласно оценкам, составляет до пяти килограмм, в виде водных растворов солей - около десяти грамм.

Герда молчала - просто потому, что все силы ее уходили сейчас на то, чтобы не задохнуться, как-то переварить услышанное.

-Облачись в это, - Кай кивнул на одеяние Красной Смерти. - Какую-никакую защиту оно предоставит. После направляйся к ней и задай вопросы. Прежде всего я желаю знать, сколько она весит...

Интерлюдия 13. Лес рубят...

Комната представляла собой настоящий каменный мешок: непроглядная тьма наполняла его, будто порция чернил - стеклянный сосуд, давила и душила на корню любые попытки разглядеть хоть что-то за пределами крохотного озерца света, в котором купались простой деревянный стол и два кресла. Стены - гладкие, липкие и холодные - отсюда было не увидеть, и можно было лишь догадываться, где они брали начало - если, конечно, там, во тьме, вообще что-то существовало, если мир и правда не ограничивался этим столом и этими...

Одно кресло было простым, грубо сработанным из какого-то дерева - истертое множеством тел, сейчас оно вмещало в себя еще одно, с головой укутанное в черный палаческий балахон. Выползающие из-под капюшона слова, между которыми следовали четко выверенные паузы, заставляли обитателя второго кресла вздрагивать - даже сильнее, чем от холода.

Его кресло было отделено уже из железа - и намертво вмуровано в пол. Все великое множество зажимов, креплений и оков, которыми оно было оснащено, сейчас оставалось не у дел: человек, сидящий там, был скован собственным страхом куда надежнее, чем могли бы все эти ремни и стальные скобы. С наголо обритой головой, поспевающими на бледном лице гроздьями ледяного пота, из всей одежды имевший лишь мешковатое серое нечто, лишенное даже рукавов, он то и дело порывался встать, хотя бы приподняться чуть над холодным металлом кресла, но вновь и вновь его припечатывали к тому одними лишь словами - спокойно, без лишней спешки.

-...таким образом, благодаря вашим своевременным показаниям нам удалось арестовать большую часть их агентурной сети в Риме, благо то была лишь небольшая горстка людей, - человек в палаческом балахоне чуть наклонился вперед, сцепив лежащие на столе руки в замок. - Отец Герхард заверил меня, что прежней угрозы нашим планам более не существует.

Человек в железном кресле раскрыл было рот, испустив какой-то блеющий звук, но его собеседник постучал пальцем по столу, призывая к молчанию.

-Возможно, нам следовало бы радоваться, что основное их внимание было направлено на Ассоциацию, но тем не менее, нельзя просто так взять и отставить в сторону тот факт, что они готовились вставить и в наши колеса несколько весьма и весьма неприятных палок... - из-под капюшона вырвался усталый вздох. - Нельзя просто так взять и позабыть о том, что готовились покушения на многих влиятельных лиц из числа посвященных. Нельзя просто так взять и позабыть о том, что среди них были члены нашей семьи...отец Бертольд, это, я думаю, будет наш последний разговор, посему я бы хотел знать - вам есть что еще добавить к тому, что уже было добавлено мною в протоколы?

-Да! Да, я хочу сказать, что...я...вернее, я уже говорил...говорил вам, почему...

Втиснутый в железное кресло человек захлебывался собственными словами, бешено вращая головой - со стороны могло показаться, будто он пытается разглядеть в царящей вокруг тьме некий спасительный знак, оставленный ему одному.

-Верно. Вы уже упоминали, и не раз, о том, что побудило вас предать наше общее дело и нашу общую веру...

-Да поймите же! Они не оставили мне выбора!

-Отнюдь. Выбор существует всегда, но вами был сделан неверный.

-Вы...вы не понимаете...мне сказали, что убьют их, если я не достану нужные им материалы...разделаются со всей...

-...со всеми родными людьми, что у вас есть. Вы говорили о том...

-Вы даже ни разу того не записали! Все, что угодно, кроме этого! Почему вы...

-Я добавляю в протокол лишь существенные детали.

-По-вашему, это не существенно?

-Для дела, которое я веду в данный момент - нисколько, - очередной полный усталости вздох. - Я собираю и записываю показания, отец Бертольд. Свидетельства. Но никак не оправдания. Это не моя задача, и, говоря откровенно, они меня вовсе не интересуют.

-Вы выдираете из людей признания, а после отбрасываете их! Это...это несправедливо...и вы...

-В чем вы пытаетесь меня сейчас убедить, позвольте узнать? В том, что вы предали Святую Церковь из-за любви к своим близким? А помните ли вы слова Христа? "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня" (1).

-Но я...я же...

-Вы могли обратиться к нам, и мерзавцы, что угрожали вам, умылись бы кровью в считанные дни. Вы могли обратиться к нам и были бы спасены. Но вы предпочли предать.

-Но ведь я все рассказал! Вы ведь предотвратили...

-Это, по-вашему, отменяет факт предательства?

-Вы...вы не можете...не можете просто... - отец Бертольд рванулся наверх, упершись руками в подлокотники. - Да кто вы такой, чтобы судить меня?

Капюшон спал назад, выпуская наружу смоляно-черные волосы, открывая надменное светлое лицо, тонкий нос, прямо смотрящие зеленые глаза, в которых, на очень большой глубине, еще можно было отыскать какие-то крохи тепла.

-Я Альтеро Асколь, второй сын Леопольда Асколя, - поднимаясь на ноги, как бы вырастая над столом, произнес палач. - Судить - мое право и мой долг.

Альтеро двинулся вкруг стола неторопливым, четко отмеренным шагом. Губы отца Бертольда тряслись все сильнее, из темницы покрасневших глаз его вырвались наружу, пустившись в путь по дрожащему лицу, несколько слезинок.

-Послушайте, я...пожалуйста, постойте...

-Не волнуйтесь, все распоряжения насчет ваших родных уже отданы. Я лично позабочусь о том, чтобы им ничего не угрожало, равно как и о том, чтобы они всем были обеспечены до конца своих дней. О вашем предательстве также никто не узнает...

-Послушайте...Господи, послушайте меня, прошу...я ведь просто ошибся...

Альтеро остановился точно за спиной собеседника.

-...я ведь просто человек! Человек слаб!

-Понимаю, - рука Асколя тихо легла на плечо Бертольда. - Но не волнуйтесь. Господь милосерден.

-П-правда? - полуобернувшись, дрожащий как осиновый лист Бертольд встретился взглядом с палачом.

-Конечно, - сверкнувший меж пальцев Альтеро крохотный стилет меньше чем за секунду утонул в горле отца Бертольда. - Спросите его об этом сами, как доберетесь.

Тело еще билось в сильных руках, выгибаясь и суча ногами, когда где-то во тьме заскрипела скверно смазанная дверь.

-Ты уже закончил убирать мусор, Альтеро? - поинтересовалась появившаяся на пороге фигура. - Ритуал ждет.

Тени скользили по сырым стенам из холодного камня, казалось, едва поспевая за двумя людьми, что плелись, время от времени делая резкие повороты, пустыми коридорами старого замка.

-Признаться, я удивлена.

-Тем, что отец не смог приехать лично, Тереза?

-Тем, что он доверил все тебе.

-Возможно, его время пришло, - пожал плечами Альтеро. - Или он чувствует, что скоро придет. Или это очередная проверка. Когда речь идет о нем, пускаться в догадки почти бесполезно.

-Готова поспорить, ты думаешь о первом.

Альтеро чуть замедлил шаг, наградив старшую сестру мрачным взглядом. Тереза Асколь, единственный ребенок от первой супруги Леопольда, говорила хриплым и холодным голосом, в котором частенько проскальзывало затаенное раздражение. Кожа ее была заметно темнее, чем у Альтеро, столь же черные волосы всегда были либо коротко, по-мужски, пострижены, либо собирались на затылке простой костяной заколкой. Для женщины она была несколько высоковата - самую малость ниже Альтеро, в одежде, как и он, Тереза отдавала предпочтение темным тонам и строгости покроя. От матери она унаследовала большие серые глаза, что почти всегда, находясь вне стен дома, прикрывала темными очками, Леопольд же не мог оставить ей ничего, кроме фамилии и долга того, кто ее получает, свалившегося на плечи Терезы еще в довольно юном возрасте. Согласно общему мнению, она справлялась с ним вполне достойно - была ли то работа палача или время от времени возлагаемые на нее определенные административные обязанности, все исполнялось без единого повода для нареканий и лишнего внимания. Лишь самые близкие люди чувствовали растущее с каждым десятилетием молчаливое негодование - подняться хоть на ступень выше своей текущей позиции она попросту не могла, вне зависимости как от собственных стремлений, так и от собственных талантов. Альтеро - самый младший из нынешнего поколения и будущий глава рода - всегда втайне радовался, что у нее были свои способы спустить злость - и что семьи они почти никогда не касались.

-Одному из нас не пристало так говорить, - холодно произнес Альтеро, выдержав необходимую паузу. - Тебе прекрасно известно, сколь глубоко мое уважение к отцу. Лишившись его, мы станем весьма уязвимы.

-И тем не менее, ты не станешь мне врать, говоря, что не рад тому, как все сейчас обернулось. Ты ведь не станешь, не так ли?

-Это...многих удивит, - тихо кивнул Альтеро. - Обычно объявить общий сбор может лишь действующий глава рода, исключения крайне редки, и нужно иметь действительно уважительные причины...

-Не меньше их нужно и для того, чтобы распечатать все, за чем тебя послал отец, - Тереза вздохнула. - Возвращать вещи в хранилище будешь сам. Тетя Доротея меня чуть с ума не свела. Кто-то ей рассказал, куда мы вскоре отправимся, так она все уши мне просверлила по поводу теплой одежды и того, как она нужна в этой России...

-Она еще жива? - удивленно вскинул брови Альтеро.

-Ты забыл? Волосок с одной из пелен Лазаря попал в порез на пальце, когда она занималась инвентаризацией, - Тереза закатила глаза. - Если эту старую перечницу что-то и прикончит, то уж точно не возраст. А с учетом того, что она отсюда никуда не выходит, то, сдается, будет единственной из нас, кто имеет все шансы живьем добраться до Второго пришествия.

-Раз уж ты о том заговорила... - Альтеро замедлил свой шаг. - Ты уверена, что хочешь сопровождать нас?

-Это нужно воспринимать как сомнение в моих силах? - нахмурилась Тереза.

-Нисколько. Мои слова продиктованы единственно беспокойством о твоих недавних ранах и...

-Угомонись, твою славу я отбирать не собираюсь. Смотри только не переборщи, когда дойдет до дела. Семья вряд ли переживет еще и твою потерю, учитывая, какие у нее остались альтернативы...

-Учитывая, что их нет вовсе, - мотнул головой Альтеро. - Не волнуйся, я не хуже тебя знаю, что должно делать. Когда все родичи будут созваны, судьба наших врагов будет предрешена. Мы посадим их на цепь во имя Христа, а любого, кто дерзнет нам противиться, осудим и развеем, как солому. О. Мы уже пришли.

Вниз вела массивная винтовая лестница - сразу за поворотом начиналась непроглядная тьма, и Альтеро опустил руку в карман, извлекая оттуда небольшой фонарь.

-Давно не приходилось созывать всех. На моей памяти...

-Как и на моей - лишь раз, - кивнула Тереза. - Но это должно быть сделано. Идем. Если мы не успеем до рассвета, придется ждать еще целые сутки, а наш график и без того уже поджимает...

В конце пути ждала тяжелая железная дверь - Альтеро пришлось изрядно повозиться со своими ржавыми ключами. Вырубленная в камне круглая зала, что лежала за ней, ассоциировалась у него с пулей, заряженной в ствол одной из самых ветхих замковых башен. Задрав голову, можно было разглядеть - если погода, конечно, позволяла - крохотное отверстие, откуда вниз сочились тусклый свет и талая вода - сейчас, впрочем, зале не доставалось и этого. Затворив за собой дверь, Альтеро и Тереза двинулись вкруг залы, каждый в свою сторону, останавливаясь лишь для того, чтобы установить в неглубокие пазы, испачканные застывшим намертво воском, что наслаивался здесь веками, новые свечи. Вновь сойдясь у дверей, почти что одновременно опустили руки в карманы своих облачений, достав одна зажигалку, а другой - коробок непромокаемых спичек. И снова - вкруг залы, теперь уже с молитвой. Теперь уже - запаляя один огонек за другим.

Стенных ниш было великое множество, но свечей - едва ли больше двух десятков. На каждой чернели тщательно выписанные буквы, каждая несла свое имя. Когда Тереза потянулась к очередному углублению - имя на этой, последней, свече было очень коротким - Альтеро резко подступил к ней, сбивая пламя.

-В нем нет нужды, - сухо произнес он.

-Разве отец не наказал тебе призвать всех, способных принять участие в походе?

-В нем нет нужды, - повторил Альтеро. - Наш брат Кат лишь на несколько шагов отстоит от законченных изменников. В нем никогда не было и половины того, что необходимо, чтобы принять права на наследство, и лишь чудо, что он вообще сохранил право считаться одним из нас. Я не желаю видеть его здесь. Не желаю здесь его наглого взгляда и его дерзких речей. Он, конечно, выступит в поход наравне со всеми, но я не желаю, чтобы он был призван, как Асколь. Пусть остается там, где его место...

-Я гляжу, годы тебя не смягчили, - хмыкнула Тереза.

-Он наплевал нам всем в лицо, - резко ответил Альтеро. - Сделал это уже очень давно, но я ничего не забыл, не думай. И никогда не забуду.

Свечи тихо тлели, капельки горячего воска скользили вниз, смазывая выписанные на них имена. Где-то в бесконечной дали от старого замка их владельцы просыпались среди ночи, разбуженные лавиной ярких, почти болезненных видений - те же, что в это время бодрствовали, слышали настойчивый зов. В своих и чужих домах, в пути или на мирской работе, каждый ловил слова, что шелестели в ушах вместе с тем, как где-то далеко-далеко, в каменном мешке древней твердыни, трещали, распадаясь, сделанные ими когда-то свечи.

Лишь одна так и осталась незажженной. Покидая залу, Альтеро, будто бы случайно, смахнул ее из ниши на пол, с холодным удовлетворением отметив, что та раскололась надвое.

Рим, 15 октября.

Логово Золы было запрятано в совершенно непримечательном старом домике на Виа деи Коронари, совсем недалеко от моста Святого Ангела. На первом этаже потертого временем здания с грязно-рыжими стенами располагался крохотный антикварный магазинчик - чтобы добраться до квартир, нужно было либо проходить через него, либо обходить весь дом кругом, выискивая неприметную дверку со стороны двора. Не самый удобный путь - да еще все эти балконы, что, казалось, так и норовят, отколовшись, свалиться прямо тебе на голову...

Лету Цикурин передернуло. В который раз оправив свои монашеские одеяния, она прошла под небольшой аркой, оказавшись во дворе. Ветер неприятно холодил затылок, но это было ничто по сравнению с тем внутренним холодом, который порождал страх.

Бешеный, похоже, решил ее похоронить - как иначе объяснить то, что на это дело отправили ее, а не какой-нибудь отряд вышколенных убийц, недостатка в которых у Верта отнюдь не наблюдалось? Три ночи кряду, будучи не в силах заснуть, она перебирала все свои дела за последние два года, пытаясь понять, где же был ее промах, чем же она так провинилась, что епископ выбрал жертвой именно ее - и это после всего, что она...

Нет, нет. Неправильный подход. Ее заслуги он никогда не ценил и не собирается, ибо хорошую работу воспринимает как данность - те, кто позволяют себе работать плохо, у Верта на службе не задерживаются. Думать надо было о другом - стал бы он жертвовать тем, в кого столько вложил? Лета прекрасно отдавала себе отчет в том, что была обязана епископу почти всеми деталями, из которых складывалась ее жизнь. Ее образование, ее статус, ее защита - это и многое другое она имела лишь потому, что так когда-то повелел Верт, и если теперь он отправил ее почти на верную смерть...

За последнее время - ни единой ошибки. Вытащила данные о терминале из Ката, озаботилась подготовкой почвы для операции на "Всенощной", что должна была перейти под контроль тамплиеров, успешно выступила в качестве посредника в тайных переговорах между епископом и Стальной ведьмой, доставила то, что последняя приготовила специально для будущего дела...

Но почему, почему же, дьявол все это дери, на это самое дело назначили именно ее? Неужели Верт желает, чтобы план, который он выстраивал годами, сорвался из-за какого-нибудь пустяка? Неужели он счел, что ее ресурс исчерпан? Неужели ему ее совсем, совсем не жаль?

Вот что-что, а последнее точно будет верным. А с остальным еще можно побороться - придется, если она хочет дожить хотя бы до завтрашнего утра. Вслушиваясь в собственное сердце, что учащенно билось с того самого момента, как она вышла из такси, Лета подошла к обшарпанным дверям и, придерживая рукой в перчатке перекинутый через плечо ремень небольшой сумки, шагнула внутрь, в холодный и сырой полумрак.

Подъем на нужный этаж занял достаточно много времени: Коста обитала на шестом, но пользоваться лифтом, который какой-то безумец втиснул в этот дышавший на ладан кусок истории, Лете как-то не хотелось. Вдавив кнопку звонка, она в который раз перебрала все существующие возможности - в том числе и ту, где она пускалась в бега, не желая рисковать шеей. Соблазниться этой мыслью, Лета, впрочем, не успела - дверь открыли практически сразу, и взгляд возвышавшегося на пороге Рудольфа впился в нее, заставив почувствовать себя под мощной струей ледяной воды.

-Вы опоздали на шесть минут, - изуродованное лицо зашевелилось, выплевывая несколько полных презрения слов. - Проходите, живее.

Стараясь не всматриваться в нависшую над ней морду - приятного там, наверное, не было и до ранения - Лета осторожно шагнула за порог, лихорадочно прикидывая свои шансы выбраться отсюда живой.

-Сюда, - не дожидаясь ответа, телохранитель Золы захлопнул за ней дверь и буквально толкнул к ближайшей стене. - Не двигайтесь.

Обыск в исполнении Рудольфа был механическим, равнодушным - там, где другие руки задержались бы хоть на секунду дольше, дав ей шанс, его прикосновения были холодны и грубы. Ее руку, что почти уже коснулась его плеча, Шенк грубо отбросил в сторону, к счастью для себя - старое красивое кольцо с отравленным шипом осталось не у дел. Жаль, очень жаль - она уже так привыкла к простой работе, что почти забыла, как порою приходится изворачиваться. Что ж, это лишь начало...но с ним определенно придется попотеть.

-Сумку сюда.

Сопротивляться смысла не было - и пока Рудольф осторожно выкладывал ее нехитрый багаж на столик у вешалки, Лете оставалось только рассматривать его - и квартиру. Три комнаты, каждая за своей дверью, каждая дверь прикрыта - из коридора ничего не разглядеть, сам коридор, похоже, сворачивает дальше на кухню - если, конечно, доверять запахам, что оттуда тянутся...выцветшие обои, тяжелые настенные часы...ничего примечательного, ничего, что дало бы понять, насколько страшный человек здесь обитает.

-Можете пройти, - закончив осмотр ее вещей, сухо произнес Рудольф. - Она ожидает вашего доклада.

-Я понимаю, мы...

-И того, что он будет коротким, - прервал ее телохранитель Золы. - Вторая дверь. Я сейчас подойду.

-А мои вещи? - встрепенулась Лета.

-Останутся здесь, - пожал плечами Шенк, поднимая со столика конверт с тяжелой сургучной печатью. - Это, как я понимаю...

-Да, - Лета тихо кивнула. - Все предварительные планы зимней операции. Без ее одобрения дальше ничего не пойдет.

-Это можете взять с собой, - всунув конверт ей в руки, Рудольф наградил Лету очередным тяжелым взглядом. - Поторопитесь. У нас и без того много дел...

Вот уж точно, много. И станет еще больше этой же ночью, когда на "Всенощной" будут обновлять печати. Существо, чье частичное освобождение она подготовила в прошлые месяцы, было, вне всякого сомнения, одним из самых гнусных обитателей американского форпоста - вряд ли Верт мог бы найти за столь короткий срок что-то, способное нанести больший ущерб. Погибнут десятки, если не сотни, а на тысячи счет перейти не успеет лишь потому, что люди Лесажа уже давно наготове - равно как и отряд самого Бешеного, который вступит в дело, едва начнется заварушка. От "Всенощной" и грядущих ужасов Лету надежно отделял океан и добрая половина Европы, но это не очень-то помогало преодолеть страх. К черту и ту тварь, и всех, кому суждено провалить ритуал, к черту тамплиеров, которых тоже поляжет немало. Ее голова сейчас в другой петле, едва ли не более крепкой - и имя ей Зола, которую, после долгих лет противостояния, Верт наконец решил удалить из мира живых. Эта старая мразь занимала свое место отнюдь не из-за красивых глаз, и пусть Коста и была искалечена до той грани, на которой многие обычно предпочитают сводить счеты с жизнью, ее разум вовсе не сдал так же, как тело. Одно неверное движение, одно слово, один взгляд - и эта немецкая машина для убийств, получив приказ Золы, придушит ее, не изменившись в лице, не поведя и бровью.

Проходя в комнату следом за Рудольфом, упершись взглядом в его широченную спину, Лета напряженно кусала губы. Она наблюдала за ним несколько месяцев, но они не принесли почти никаких плодов, кроме четкого осознания, почему этот человек был избран для своей должности. Судя по тому, что Лета видела, на человека он походил куда меньше, чем на машину. У Рудольфа не было бросающихся в глаза слабостей, не было увлечений и привязанностей, не было, казалось, вовсе ничего, кроме работы. Каждый его день был расписан по минутам, и в то время, когда он не исполнял свои обязанности - а такие дни бывали очень редко - изуродованный убийца, похоже, с трудом находил себе место, просиживая эти часы в каких-нибудь старых и тихих кафе, где не притрагивался к еде и питью, а лишь мрачно сидел, уставившись в окно. Пил он лишь из своей большой тяжелой фляжки, что всегда пряталась во внутреннем кармане костюма, а пищу, похоже, принимал лишь ту, что приготовил сам. Наблюдая за ним, Лета неделями пыталась найти хоть что-то, высмотреть хоть одну трещинку в броне, но пока что все усилия были тщетны. Рудольф был одинаково холоден и сдержан со всеми, вне зависимости от пола и возраста, держался подчеркнуто отстраненно и никому не позволял сокращать дистанцию - ни с ним, ни с объектом его охраны. В бою, конечно, она его не видела, но сомнений в том, что Зола, более не способная биться сама, нафаршировала своего уродливого рыцаря какими-нибудь совершенно дикими Таинствами, у Леты почти не было - будь дело иначе, эту парочку давно бы уже убрали с доски. Ступая за ним в комнату, она с горькой тоской думала о том, что осталось в коридоре, обо всех тех инструментах, которые обычно так облегчали ее работу. Авторучка с тончайшей отравленной иглой, что прокалывала палец того, кто ее включал - как знать, может, она смогла бы предложить ее Косте, когда та стала бы делать пометки в планах. Коробок спичек, где были надежно спрятаны крошечные, меньше ногтя, пилюли - одной, впрочем, было достаточно, чтобы свалить с ног взрослого человека. Нож для фруктов в упаковке, словно только что из магазина - ее давно научили разрезать плод так, чтобы одну его часть можно было употреблять без опаски, а другая принесла бы смерть. Четки, которыми можно было не только удавить - но и, разъяв крест, достать крохотное, но чрезвычайно острое лезвие...

Что ж, еще не все потеряно. В первую очередь нужно посмотреть, как ее примут, а уже потом, как только будет малейший шанс...

-Ну здравствуй, Лета, - хриплый голос Золы заставил ее замереть, едва войдя в комнату. - Давно я тебя ждала.

Комнату, где ее приняли, Лета вначале по ошибке приняла за библиотеку - но увидев через открытую дверь соседнюю, поняла, что таковой была, похоже, большая часть квартиры. Груды книг лежали на массивном письменном столе, ими же были плотно заставлены стеллажи. В одной этой комнате было, наверное, не меньше тысячи томов - самые редкие, самые ценные экземпляры, в массе своей старинные, в потертых кожаных переплетах. Коридор создавал обманчивое впечатление - стоило кому-то забраться дальше него, и выяснялось, что квартира была необычайно большой и дорогой: в глазах почти рябило от золота старинных переплетов.

Коста сидела за столом, закутанная в свое поношенное палаческое облачение - похоже, она настолько привыкла к нему, что просто физически была не способна расстаться с этим залатанным в нескольких местах тряпьем. Лицо ее было сейчас скрыто капюшоном, и за одно это уже Лета могла благодарить небеса - настолько изуродованных физиономий ей не приходилось видеть никогда, даже у жертв каких-нибудь гадких чар. Сухие руки Золы игрались с зажигалкой - крутили меж пальцев, щелкали крышкой, высекали пламя. Будь это кто-то другой, Лета сказала бы, что нервы у него не в порядке, но в руках Косты подобные жесты заставляли думать о другом пламени, пламени в крематорских печах, которые пришли на смену кострам инквизиции. Сорок пять лет в рядах палачей сделали свое дело - на этом существе почти не осталось живых мест, да и внутри нее, наверное, тоже было преступно мало живого. Вглядываясь в тьму под тяжелым капюшоном, Лета чувствовала, как объятья страха сжимаются все крепче. Нет шансов. Нет и не было. В левом кармане у нее лежал платок, который можно было прижать к лицу жертвы - один вдох и той останется только искать гроб попристойнее, вот только Коста всадит в нее пару пуль раньше, чем она поднимется со стула. В кармане правом была тонкая ниточка - на ней, как сказал тогда Верт, решивший поиграть со словами, и была ныне подвешена жизнь Золы. Ниточка, которую немудрено было пропустить при обыске - да что там при обыске, она сама еле-еле находила ее в кармане пальцами - несла в себе проклятье такой силы, что хватило бы прикончить, наверное, дюжину палачей - во всяком случае, если верить Стальной ведьме. Графиня изрядно потрудилась над этой мерзостью: по ее собственным словам, даже проклятья, сидевшие в тех пулях, что сразили когда-то безумного монаха Распутина, были слабее. Помимо ведьмы над орудием убийства трудился доверенный человек епископа из Ассамблеи - и применил все свое искусство, чтобы смерть оказалась завернута в оболочку из церковных чар, как горькая пилюля в конфету. Защита в этой квартире определенно была на месте, но раз никто не забил тревогу, значит все и правда шло по плану - по крайней мере, пока.

-Ты садись, садись, - хриплый голос Косты звучал почти миролюбиво. - Как там поживает епископ?

-Когда я его оставляла, разрывался между четырьмя телефонами, - сев на резной деревянный стул - не очень-то удобный - пробормотала Лета. - Нужно утрясти такое количество вопросов и договориться с таким количеством людей, что раньше зимы мы точно не управимся. Хорошо бы вовсе успеть до наступления нового года...

-Это в наших общих интересах, - проскрипела Коста. - Рудольф, не мог бы ты принести нам чаю?

Страж Золы сдвинулся в сторону дверей, и у Леты почти перехватило дух - о подобной удаче она и думать не смела. Как только он выйдет, она осторожно нащупает нить, и, разорвав ее надвое, осторожно бросит под стол - если ведьма не врала, то Цепи притянут ее сами, а остальное уже дело техники. Рука ее уже поползла было к карману, но немец так и не покинул комнаты - как оказалось, открытая дверь помешала ей увидеть столик в углу, откуда он и взял чайник и пару чашек. Дьявол, а какой же мог быть шанс...

-Епископ просил узнать, как обстоят дела в Лондоне, - тщательно маскируя следы раздражения, протянула Лета. - Все по плану?

-Что у нас, что у Башни, - кивнула Зола. - План этот, конечно, наглость чистой воды, но если с кого будущая королева и снимет головы за то, что ее подменили куклой, то уж точно не с нас.

-И чем же ее...отвлекают?

-Пришлось работать через кого-то из Бюро, - Коста пожала плечами. - А точнее, через Корону. Он, в свою очередь, использовал свои связи в...иных кругах, чтобы Башня получила ложные данные о перемещениях одного из Двадцати Семи.

-Это должно было заставить...

-Сработало как нельзя лучше. Эта полоумная сорвалась с места. В строгой тайне, конечно же. О том, что она охотится за ветром, известно до сего дня было только ее отцу и лорду-надзирателю.

Рудольф подошел к столу, поставив туда поднос с двумя небольшими чашками. Дотянувшись до одной из них, Лета обнаружила вплавленный в ручку крохотный камушек - и подняла взгляд, с немым вопросом уставившись под капюшон Золы.

-Ах, эти безделушки, - Коста подернула плечами. - Гости всякие бывают, ты же знаешь. Один подсыпать что-то норовит, другой - чары на посуду накинуть...а зрение у меня уже не то. Совсем не то...да и прочие чувства притупились. Вот и позаботилась обо всем...заранее, так сказать. Не прими на свой счет...

Лета едва зубами не заскрипела от досады пополам со злостью. Коста просто-напросто издевалась над ней, Коста видела ее насквозь...

-У вас большая библиотека, - отпив немного чая, пробормотала она. - Все сами собирали, да?

-Большей частью, - равнодушно ответила Зола. - Думаю, когда оставлю пост, открыть небольшой фонд...из того, что непосвященным в руки дать можно, конечно. Кое-какие приготовления уже ведутся. Каталоги вот составили...но мы отвлеклись от основной темы нашей встречи. Вернемся к зимней операции. Вы ведь принесли...

-Конечно, - Лета выложила конверт на стол. - Предварительный план основан на данных, полученных от Стальной ведьмы...уже есть мнение, что даже с подобной помощью нам все равно придется тяжко. Этот остров - чрезвычайно крепкий орешек.

-Ну что же, посмотрим... - Коста даже и не подумала прикоснуться к конверту с материалами. - Рудольф, если тебя не затруднит...

-Конечно, - кивнул Шенк, ломая печать и выдергивая пухлую пачку листов. - Вам прочесть, да?

-Было бы хорошо, если бы ты пробежался по основному, - бросила Зола, снова повернувшись в сторону Леты. - Я сама прочту все чуть позже, когда мы останемся одни, но уже сейчас не помешало бы знать, насколько все серьезно.

-Насколько серьезно... - несколько минут напряженно листая бумаги, Рудольф, наконец, заговорил - голосом еще более сухим, чем обычно. - Дьявольски серьезно, я вам скажу. Если бы мне предложили штурмовать логово кого-нибудь из Двадцати Семи или этот островок - я бы выбрал отнюдь не эту...Вторую Площадку.

-Что у нас? - коротко спросила Зола.

-У них там радаров больше, чем опилок в моей подушке, - покачал головой Рудольф. - Перекрыто все, и, сдается мне, перекрыто наглухо. Какие-то новые зенитно-ракетные комплексы, прочие железки...похоже, вся самая передовая техника в первую очередь достается этой "Атропе", а уж потом думают и про остальные войска...Господи, у них там еще и для истребителей место нашлось...

-Это точно будет посложнее, чем обычно, - немного помолчав, произнесла Зола. - Что насчет магических элементов обороны?

-Двадцать страниц, и это в кратком изложении, как я понимаю, - Шенк грохнул на стол порцию листов. - Здесь, уж простите, вы сами лучше разберетесь...

-Посмотрим, посмотрим... - осторожно перевернув несколько бумажек, Коста зашлась кашлем. - Дьявол, знатно накрутили...чтобы это хотя бы прощупать, понадобится половина похоронки...

-Скорее, вся, - вздохнул Рудольф и уставился на Лету. - Башня еще не прислала свой ответ насчет Батальона?

-Нет, - встрепенувшись, ответила Лета. - Но епископ упоминал, что больше половины личного состава они точно не смогут выделить. Хорошо если четверть...

-Куда важнее то, сколько готова выставить Могила, - прохрипела Коста. - Без них мы и близко не сможем подобраться ко Второй Площадке...нет, тут определенно будет над чем подумать...наедине, - с последними словами она вновь подняла голову, и Лета почувствовала, как по телу снова пробегает холодок. - Благодарю за материалы. Вы свободны.

-Но епископ...

-Епископ получит свой ответ, когда я смогу его надлежащим образом оформить, - отрезала Зола. - В конце концов, он лишь промежуточное звено.

-Но епископ хотел, чтобы вы...

-Меня абсолютно не волнует, чего хочет этот никчемный болван, - Зола чуть подалась вперед - столь внезапно, что Лета едва не свалилась со своего стула. - Я знаю, о чем он думает. Я знаю, чего он добивается. И, конечно, я знаю, зачем здесь ты.

Страх приковал ее к стулу, словно гвоздями. Не способная сдвинуться с места, Лета следила за тем, как Коста скидывает с головы капюшон, обнажая свое кошмарное лицо. Как улыбается - уродливый разрез на гадкой маске.

-Юлиан очень, очень старается, - Зола вставила в зубы сигарету, щелкнула своей зажигалкой. - Он шел к этому моменту чертовски долго. Преимущественно по трупам, - она выпустила облачко дыма. - Одних ему удалось запугать, других купить, но вот меня он может убрать с дороги лишь в гроб. Конечно, он никогда и ничего не делает сам. Убийство? Боже упаси - он, наверное, и курице-то шею не свернет. И это при том, что одними подписями на нужных бумагах он погубил, наверное, в три раза больше жизней, чем я за все время службы...

-Послушайте, я... - задыхаясь, забормотала Лета.

-Он не может послать меня на верную смерть, он не может до меня дотянуться...во всяком случае, как он делал со многими другими, - спокойно продолжала Зола. - Но он знает, что такой момент, как сейчас, нельзя упускать. Командование зимней операцией, всеми нашими силами, которые примут в ней участие, я возьму на себя, а одна эта мысль заставляет Верта впадать в то бешенство, которым он так славен. Я ждала чего-то подобного, но не думала, признаться, что он настолько труслив...с чем он тебя послал, Лета? Какое же оружие он выдал против меня?

С каким-то запоздалым удивлением она чувствовала, что страха почему-то больше нет. Не осталось вовсе. Интересно, так и должно быть перед смертью?

-Только не говори мне, что эти бездарные попытки подсунуть мне или Рудольфу какую-нибудь отраву были всем, на что ты способна. Я ужасно расстроюсь от того, как низко нас ставит твой хозяин.

-Если я расскажу, вы...я смогу уйти? - выдохнула Лета.

-А есть ли в том смысл? - вопросом на вопрос ответила Зола. - Допустим, я тебя отпущу - но мы все прекрасно знаем, как Верт относится к неудачникам. А особенно - к тем, которые его предали...

-Я...я смогу сбежать...

-Сомнительно. Крайне сомнительно, - почти устало произнесла Коста. - Уж тебя-то он без труда отыщет и накажет соответственно твоим...заслугам. Не лучше ли закончить все здесь, чем омрачать остаток твоей и без того жалкой жизни позорным бегством?

Терять было уже, в общем-то, нечего. И потому она ответила, взглянув прямо в жуткие глаза Золы.

-Нет. Не лучше, - прорычала Лета, навалившись на стол. - И не бросайтесь громкими словами. Вы пускаете их на ветер - мне нечего стыдиться в целой жизни.

-Вот как? - усмехнулась Коста.

-И нет ничего, за что бы я эту жизнь отдала, - чувствуя, как ее колотит все сильнее, произнесла Лета - остановиться у нее никак не получалось, пусть она и желала. - Что, неужто вы ждали от меня чего-то иного? Вы все на этом помешались, знаете ли...честь мага, гордость палача...достоинство человека, - она горько рассмеялась. - Пустой перезвон. Я забыла о том, что это все значит, забыла еще до того, как меня подвели под Восьмое, до того, как Верт выкупил мою жизнь. Я не такая, как вы, с вашими высокими целями, хитроумными планами, вашими разговорами о чести и достоинстве. Я...я нормальная, вот! - найдя подходящее слово, произнесла она. - Верт меня купил, но если речь идет о жизни, то я готова к перепродаже. Назовите мне цену. Назовите мне условия. Дайте мне жить, и я буду делать все, чему меня научили, делать для вас, как делала для него. Мне, в общем-то, совершенно все равно. В этом мире нет ничего, достойного того, чтобы отдать свою жизнь. Не было и не будет, - вновь заглянув в страшное лицо, она закончила уже почти спокойно. - Что вы хотите знать? Я расскажу вам все, если вы меня выпустите отсюда живой. Все до капли, если пожелаете.

-Оружие, - отрывисто произнесла Зола.

Руки дрожали. С трудом нащупав вспотевшими пальцами заветную нить, она швырнула ее на стол.

-Вот, подавитесь, - прошипела Лета. - Пока что оно запечатано. Проклятье должно сработать, когда разрываешь нитку. Тянется к тем Цепям, что ближе всего к ней окажутся. Что делает - не знаю. Да и знала бы - вряд ли бы поняла до конца...

-Занятно... - Коста тихо кивнула Шенку. - Сделай милость, сожги для меня эту дрянь. Нет-нет, я пока еще про нить...

-Вы...вы сказали... - чудом не прикусив себе язык, забормотала вновь Лета.

-Я сказала тебе отдать нам оружие, - глядя, как Рудольф окунает драгоценную нить в пламя зажигалки, Коста откинулась назад в кресле, сложив сухие руки на коленях. - Больше ничего. Ни слов, ни, тем более, обещаний. Но, честно говоря, мне совершенно не хочется марать ковры твоей кровью...

-Значит я...я свободна?

Зола молчала.

-Я...я могу идти? Я ведь вам все...

-Как же ты только оказалась у Верта? - задумчиво протянула Коста. - Как он тебя отыскал? Где?

-А вам не все равно? - со злостью бросила Лета в ответ. - Случилось так, что однажды у меня появился выбор между работой на него и смертью. Или тюрьмой, что есть смерть растянутая. Проще говоря, выбора не было. А потом...ну что, что вы хотите услышать? Исповеди моей хотите? - воскликнула она. - Да, все, что у меня в жизни было, было по приказу Верта. Деньги от него, крыша над головой - тоже от него...и образования я бы без приказа не получила...да и вообще, загнулась бы уже давно... - она уставилась в пол. - Думаете, из благодарности работаю? Да сколько лет уж прошло, столько никто не благодарит! А почему тогда работаю? Во-первых, потому, что деваться некуда...кем я была, он знает, и будет надо - вернет, откуда взял...или просто...в канаву, с пулей в затылке...что я, не знаю, как враги его кончают? Саму его душегубы учили на таких...стрелять учили...ну что, довольны? Еще чего угодно вам послушать?

-А во-вторых? - холодно спросила Коста.

-А то сами не понимаете, - оскалилась Лета. - А вроде старая, умная. Восьмое, разве не ясно вам? И то, что оно дает.

-Восьмое таинство не только дает, но и требует.

-Смотря как трактовать, - Лета нервно усмехнулась. - По факту, как мне когда-то объясняли, бедной и больной, с кровью на руках, так оно и осталось. Крыши выше просто нет, - очередной смешок. - Делай что изволишь. Почти Телемское аббатство из книжки, вы так не думаете?

-Ты твердишь о правах, но ведь и сама не смогла отвертеться от обязанностей, - погрозила ей сухим пальцем Зола. - Скажешь, не так обстоят дела?

-Так, - кивнула Лета. - Цена есть всегда, тут я согласна, но давайте дальше пойдем. В чем мои, как вы выразились, обязанности состоят? Копать грязное белье для Бешеного, подводить кого он скажет под пулю или под петлю...или в печь, не так уж важно, правда? С кем он скажет - с тем я и буду. Буду говорить, если надо, буду спать, если надо, буду...черт, да вы и так все знаете. Это цена, положим. Не такая уж и страшная, если на вас посмотреть - мне-то за магами гоняться не надо, да Апостолам головы откручивать. А что я за то покупаю? А все, - она нервно закинула ногу за ногу. - Вообще все, что захочу. Могу сотворить, что угодно, и Бешеный меня прикроет. Церковь в его лице меня прикроет. От чего угодно, если ей это не слишком дорого выйдет - ну так и я меру знаю, если уж на то пошло. А захотят меня предать, захотят на смерть бросить, как к вам вот сейчас привели - так ведь снова Восьмое. "Делай, что изволишь", так ведь, разве нет? Вот я и делаю. Все, что за Восьмым - не грех. Значит, и его предать - не грех. Как по мне, и без Восьмого не очень-то на него бы тянул...все же жить хотят, правда? Ну, все у кого с головой в порядке...

-По-моему, этот разговор затягивается, - пробормотал Рудольф. - Думаю, ее стоит либо пристрелить, либо вывести вон...

-Погоди, - одними губами улыбнулась Зола. - Мне вот интересно ее...трактовки послушать. Больше интересно только, сможет ли она таким образом перед Бешеным за провал свой оправдаться.

-А я вроде все уже сказала, - фыркнула Лета. - Первый раз правду говорю, между прочим, черт знает за сколько лет. Все, что в голове вертелось...

-Такую помойку, как твоя голова, поискать еще надо, - прохрипела Коста. - Но разговор и правда слишком уж долго идет. С кем-то другим я и не прочь, но с тобой...нет, с тобой, пожалуй, и правда закончим. Рудольф, выведи нашу гостью на воздух. Вещи не возвращать - нужно же нам что-то на память оставить. И чем на Верта подавить...

-Вы ничего не докажете, - глухо произнесла Лета, поднимаясь со своего места. - Мало ли, что я с собой ношу? Я не пыталась...

-Что и как мы докажем, касается кого угодно, но только не тебя, - очередная гадкая улыбка. - И за словами следи. Не забывай, Восьмое - дверь, что в обе стороны открыть можно. Мне тебя убить - тоже не грех. Так, удовольствие на часок...

Ноги Леты были как деревянные - кое-как дотащившись на них до дверей, она вдруг обернулась.

-В который раз убеждаюсь...

-Что-что? - подала голос Зола. - В чем же именно?

-В этом мире все наперекосяк, - прислонившись спиной к дверям, как-то отстраненно пробормотала Лета. - Вам так не кажется? Я Бешеному уже сколько лет сорняки помогаю выпалывать - а в ответ ничего, ни слова, ни жеста даже... - она вздохнула. - Не то, чтобы я сильно ждала, но...как бы вам сказать...

-Обида дерет? - хмыкнула Коста.

-Не без того, - кивнула в ответ Лета. - Но и еще скажу. Вы вот никогда не думали, как о вас потом говорить станут? Тогда, когда вам уже не ответить будет...

-Мы работаем не ради благодарности, - сухо произнесла Зола. - Но тебе, я думаю, это бесполезно объяснять...

-Паршивый у нас расклад, не находите? - всеми правдами и неправдами оттягивая момент, когда ее, наконец, выведут вон, к неизбежной смерти, проговорила Лета. - Вот убила бы я вас - сколько бы цветов на могилке-то оказалось...сколько людей бы пришло...а помру я, никто и не затылка не почешет. А ведь одно дело делали.

-Так уж и одно, - очередная усмешка.

-Это все частности, - резко ответила Лета. - Пиши кто книгу про нас, вы бы все героями были, один краше другого. Что вы, что Филин, что его головорезы...а моя была бы роль - в канаве придорожной ноги протянуть, с пулей в черепе - и никто не потрудился бы, я вас уверяю, даже строчки в мою защиту написать, с моей глянуть сторонки...а почему, знаете? Не нужны никому такие герои, как я. Я ведь что? Я ведь всего лишь свое дело делаю, да не прошу с того сверх меры...

-Рудольф, проводи...

-Погодите, ну. Дайте человеку надышаться перед смертью, - лицо Леты исказила вымученная улыбка. - Вот, хотите, вам аналогию проведу?

-Ну попробуй...напоследок.

-У вас какие любимые книги в детстве были? Хотя дайте сама угадаю - пособия по фехтованию какие-нибудь, небось, каталоги демонов... мне вот Дюма нравился. "Граф" тот же, например...но шут сейчас с ним. "Трех мушкетеров", наверное, даже вы читали?

-Кто не читал... - очередное пожатие плечами. - К чему ведешь-то?

-Да так... - задумчиво и спокойно произнесла Лета. - Вот говорят, что книга вроде о доброте, мужестве и дружбе, а я что-то всегда другое в героях видела. Атос? Меланхолик-алкоголик, в угоду своим замшелым понятиям аристократизма кончил жену без суда и следствия, даже в деле не разобрался. После этого стал, похоже, женщин вообще ненавидеть, повернулся на мести-то. Портос - чревоугодник, хвастун и альфонс. Спит с женой старика-калеки и не стесняется при этом обирать ее путем шантажа, зная, замечу, что это старика того деньги. Арамис - типичный псевдосвятоша из ваших кругов, в церкви неплохо прижился, да и там, замечу, ни одной юбки не пропускает. Д` Артаньян? О, наш герой. Ворует деньги квартирного хозяина, сдает его в тюрьму, чтобы спать с его женой, когда та исчезает, идет к другой, попутно не упустив и третьей...похитил чужую переписку, подложил своей, стравил людей чуть ли не до смертоубийства, проник в чужую постель под чужой же личиной, там же, на ходу, взял контракт на убийство человека, которого из-за его подложных писем обвинили...за то вновь попросил расплатиться постелью, и еще удивился, что его зарезать попытались! - Лета желчно рассмеялась. - Эта вот честная компания всем хамит на каждом шагу, за косой взгляд любого зарезать готовы. Элитная королевская рота, что королю рога наставлять помогает. В процессе убивают сотрудников, как бы сейчас сказали, служб специальных, да еще за доблесть это выставляют. Вся четверка плетет интриги, помогая друг дружке сводить личные счеты - ну там, жену замочить, пунктик у человека видимо, на почве пьянства...а духовное лицо, что честно страну объединить пытается, вынуждено контрразведкой заниматься...

-У этого всего будет конец? - сухо спросил Рудольф.

-Дай девушке выговориться, - Зола продолжила сеанс обмена кривыми улыбками. - У нее весьма интересные параллели, как видишь, в голове вырисовываются...

-Скорее, очевидные, - раздраженно бросила Лета. - Вы все - вот такие же, с позволения сказать, герои. А тем, кто самоотверженно выполняет поставленную начальством задачу, как и там - казнь положена, и ничего кроме. И, как и там, вы с меня еще до смерти все, что можете содрать, сдираете, только документа об особых полномочиях нет, уж простите - другим шкуры свои прикрывать будете, другое Верту на стол вам ваша наглость выложить подскажет. Я, наверное, и не увижу того уже...

-Скорее всего, - равнодушно произнесла Коста. - Ну, что же, выговорилась, позволь и мне кое-что сказать напоследок. Не того ты выбрала. Верт - обыкновенный паразит. Цепкий, хитрый порою - не без этого. Но выше головы ему не прыгнуть. Не быть ему твоим кардиналом. А вот свою судьбу ты весьма точно предсказала.

-Я...

-Проводи гостью, Рудольф. Пусть подышит воздухом в раз последний...

Уйти далеко не получилось - она даже не успела выдохнуться. Черный автомобиль со знакомыми до боли номерами перегородил узкую улочку, которой она бежала уже добрых минут десять. Дверь распахнулась, и, вся сжавшись в ожидании выстрела, Лета лишь через минуту поняла, что все еще жива.

-Внутрь, быстрее.

Лета была шокирована вторично - на заднем сиденье сидел Юлиан Верт собственной персоной. Слишком ошарашенная, чтобы спорить, она забралась в машину, и та тотчас же рванула с места. Немного придя в себя, Лета заметила, что их еще больше, чем она думала поначалу - рядом с водителем была Стальная ведьма. Какого дьявола...

-Ты хорошо сработала, - просипел Верт. - Как по нотам.

-Я...я что? - севшим голосом выдохнула Лета. - Я же не смогла...ее и пальцем не...

-Верно, - кивнул епископ. - Но этого от тебя и не требовалось. Так или иначе, Коста мертва. Мертва уже пять минут...

-Четыре, - не оборачиваясь к ним, холодно произнесла графиня.

У Леты закружилась голова. Уставившись на проносящиеся мимо них дома, она заговорила - глухо, совершенно ошалело:

-Вы ведь сказали, что я должна их отравить. Вы сказали...

-И ты, я полагаю, приложила к тому все усилия, которые, конечно же, были напрасны, - повернулся к ней Верт. - Зато отвлекла внимание этой старой падали от того, что было действительно важно. Видишь ли, проклятье было при тебе, но далеко не там, где я сообщил...

-Что...но ведь я...

-Верхний слой из наших чар, так? - криво улыбнулся епископ. - Там они одни и были, говоря начистоту. Все твое внимание было приковано к ним, равно как и к другим нехитрым способам отправить эту парочку в мир иной, и, разумеется, от Косты это укрыться не могло. Зато вот конверт она упустила.

-Не она, - вновь поправила Верта ведьма. - Ее рыцарь.

-Именно, - епископ оскалился еще шире. - Само собой, она не захотела зря рисковать даже с такой мелочью, как конверт с документацией. Он ведь его открыл для нее, не так ли?

-Да, но...

-Кто сломал печать, тот и попался, - прохрипел Верт. - Я, конечно, думал, что она возьмет его сама, но так вышло даже лучше. Проклятье прошло через натянутую на этого обормота защиту, как нож сквозь масло. Как только ты вышла, госпожа Базилевская обо всем позаботилась.

-А Коста...

-Я все видела его глазами, - равнодушно произнесла Августина. - Эта особа была готова почти ко всему...

-Но уж точно не к тому, что Рудольф столкнет ее кресло с лестницы, - усмехнулся Верт. - А сам он уже третью минуту как лежит под балконом...

Лету передернуло. Страх все еще не желал отступать - напротив, он почему-то запустил сейчас в нее свои когти еще глубже, чем прежде.

-А если бы я...если бы я не справилась? - наконец выдохнула она. - Если бы они меня не отпустили живой?

-Значение имело письмо, - пожал плечами Верт. - И то, чтобы кто-нибудь из них его открыл.

Машина неслась по улицам Рима - так, словно за ней гнались сейчас все до единого обитатели ада.

-Надеюсь, вы помните условия, на которых я оказала вам эту небольшую услугу, епископ, - устало глядя в окно, произнесла графиня.

-Разумеется, - пожевав губы, ответил Верт. - Теперь, когда последняя преграда, наконец, убрана с пути, теперь, когда одна ночь отделяет нас от власти над "Всенощной"...не волнуйтесь, госпожа Базилевская. Теперь-то меня уже ничто на свете не остановит.

-Кроме, разве что, вашей небрежности в отношении людских ресурсов. Потеря этой особы станет для всей вашей структуры весьма тяжелым ударом, не так ли?

-Лес рубят... - епископ снова закусил губу. - Или как там говорят у вас в стране. Так или иначе, отступать уже поздно. Я позабочусь о том, чтобы все внутренние распри были отброшены прочь, ибо настало время вновь оставить свои дома и объединиться под знаменем Господа.

-Очередной крестовый поход... - задумчиво пробормотала графиня.

-Нет. Нет-нет-нет, мы больше не используем такие слова, - ухмыльнулся Юлиан. - Лета, как там говорят эти американские свиньи?

-М-м-м...миротворчество?

-Точно, - улыбка епископа стала еще шире. - Думаю, пришла нам пора сотворить немного мира...

Вторая Площадка.

В кабинете главы "Атропы" безраздельно царствовали тьма и тишина, но звон ключей, а несколькими мгновениями позже - распахнувшаяся дверь - положили конец их правлению. Переступив через порог, полковник зажег свет, и, не раздеваясь - все равно скоро уходить - прошествовал к столу, затворив за собой. Присел в скрипучее кресло, некоторое время тупо смотря куда-то перед собой - пока рука, шарившая по карману, не выудила оттуда небольшой конверт.

Письмо попало в его руки уже давно - через несколько дней после того, как Стальная ведьма и ее сообщники покинули страну. Процедура взлома ее мастерской была, по сути, чистой формальностью - никто, в том числе и он сам, не надеялся на успех. Можно было, конечно, начать бомбардировать Директорат запросами, и добиться, рано или поздно, явления кого-нибудь из красного списка, кто был способен решить проблему - но глава "Атропы" прекрасно понимал, что нужды в подобных вещах не было. Все мало-мальски ценное Августина наверняка спрятала или перевезла черт знает куда еще задолго до побега - как человек, знавший ее столько лет, он почти мог за то поручиться. Это было формальностью, постылой и глупой - побиться какое-то время лбами о защиту ведьмовского логова и перебросить людей уже на реальную работу. Это было формальностью - и потому он очень удивился, что в тот день на "острове глухих заборов" посланный Второй Площадкой отряд встретил какой-то маг.

Послание, которое Августина передала с одним из своих коллег, было предельно лаконичным - и предназначалось лично главе "Атропы". То был конверт - небольшой, из старой, успевшей уже пожелтеть, бумаги, конверт, скрепленный, помимо тяжелой печати, какими-то настолько жуткими чарами, что посыльный стремился побыстрее избавиться от него, жалуясь на головную боль. Сорвать печать было решительно невозможно - нехитрый инструментарий, испробованный полковником, попросту проходил сквозь нее или вовсе ломался, лишь коснувшись конверта, прибегать же к услугам магов он не рискнул. Как-никак, второе послание - устное - было предельно четким. Конверт предназначался лишь ему одному - и должен был открыться в нужный час. Все это время письмо пролежало в его кармане, и лишь сегодня утром, одеваясь, Щепкин обнаружил, что печать потекла.

Включив откровенно тусклую настольную лампу, глава "Атропы" осторожно расправился с конвертом при помощи ножниц, и, вытянув оттуда листок бумаги, присмотрелся к аккуратному почерку графини...

"Если это послание оказалось у тебя, Константин, значит, нам все-таки не удалось договориться миром. Вряд ли я тому сильно удивлюсь - с годами ты становился все непримиримее - так что единственным, что может меня разочаровать, будут, по всей видимости, собственные способности к убеждению. Но перейдем к делу.

Я, наверное, все уже рассказала тебе о той вещи, что зовет себя Каем, равно как и о том, почему мы обязаны остановить эту вещь любой ценой, так что не станем повторяться. Если это послание оказалось у тебя, Константин, значит, я не только не смогла убедить тебя внять гласу рассудка, но и успешно - в этом, впрочем, сомнений у меня почти нет - покинула страну. Вероятнее всего, я заключу за ее пределами союз с Церковью и Ассоциацией магов, и, можешь быть в том уверен, передам им любую информацию, которую сочту необходимой раскрыть.

Прежде чем ты сочтешь это послание своего рода проявлением злорадства, коим оно нисколько не является, я перейду сразу к сути. Если моим новым союзникам удастся сорвать операцию "Красная смерть" и уничтожить Кая раз и навсегда, у меня не будет нужды что-то предпринимать по отношению к вам. К сожалению, велика вероятность, что куда больше, чем Кай, их тревожит планетарный терминал - и они не остановятся, даже если первый секретарь перестанет отравлять мир своим существованием. Они придут к вам, придут с огнем и мечом, доказывая тем самым, что нисколько не изменились за прошедшие столетия, что готовы броситься рвать глотку любому, кто посмеет оспорить их власть. В этом случае мне придется раскрыть им куда больше - и можешь быть уверен, я отвечу на их вопросы. Ты прекрасно знаешь, Константин, что оборона Второй Площадки не является для меня тайной - в конце концов, я была среди тех, кто помогал возводить ее магическую часть. Они спросят меня, Константин, и я им отвечу. Я скажу, где и когда они должны атаковать. Я скажу, что является вашим слабым местом. Можешь быть уверен, я скажу достаточно, чтобы планы их вторжения оказались безнадежно зависимы от моих слов.

Наверное, ты желаешь знать, в чем же вся соль? Все очень просто, Константин...".

Скользнув взглядом по последним строкам, глава "Атропы", не сдерживаясь, выругался. А потом почувствовал, как против его воли на лицо начинает наползать кривая, полубезумная ухмылка.

14. Рухнул мостик в Лондоне...

Идя сквозь дебри экзистенции

Мы танцевали ча-ча-ча

Мы проникали вглубь концепции,

Не замечая палача...

(Агата Кристи - Целовались и плакали)

Сознание возвращалось к ней медленно, и самым частым спутником на дорожке в реальный мир был тот, кто врос в ее память, видимо, навечно - штандартенфюрер Вольфрам. Вновь и вновь над ней нависало его заросшее щетиной лицо с резкими чертами, вновь и вновь прокалывал он ее насквозь своим жутким взглядом - глаза мага были не живее цветных стекляшек.

Ты должна быть сильной. Должна держаться.

Вновь и вновь они терзали ее, заставляя познать боль, о которой ни одно человеческое существо и помыслить не могло, вновь и вновь он говорил с ней своим хриплым, тяжелым голосом.

Я знаю, тебе трудно. И будет еще труднее. Но такова черная стадия. Ты должна держаться. Должна претерпеть многое...

Этот голос возвращался к ней во снах - часто вместе с болью.

...как первичная материя умирает, разлагается и в ходе брожения...

Тысячи раз она молила тогда о смерти. Но каждый раз он, доведя ее до грани, до последней черты, преграждал путь к спасительному забвению.

Ты должна быть сильной. Я знаю, тебе больно. Но чем чернее оперение ворона, тем ослепительнее засияют на нем белоснежные ризы.

В иные ночи она, уже проснувшись, все еще видела тот белый, в трещинах, потолок, все еще ощущала, как скребутся в ушах голоса Вольфрама, Флайшера и других.

Я знаю, ты меня ненавидишь. Я знаю, ненависть - все, что у тебя осталось. Не дай ей угаснуть - ведь с нею угаснет и твоя жизнь. Ненавидь меня. Желай мне смерти. Только не сдавайся.

В иные ночи ей казалось, что она все еще там, все еще проходит первую фазу, все еще не выбралась - а все прочее было лишь мимолетным, преступно достоверным бредом, что нашептала ей агония.

Ненавидь меня и живи. Живи, чтобы добраться до конца. Чтобы перепрыгнуть собственную тень. Чтобы расправиться со мной. Живи, чтобы забрать мою жизнь. Только живи. Только живи...

Амальгама открыла глаза - последней вехой на пути к пробуждению стал громкий хлопок двери и быстрые шаги. Щелкнул выключатель и свет, не давая толком опомниться, ослепил Неус на какие-то мгновения - когда же комната, на холодном полу которой она очутилась, приобрела более или менее четкие очертания, раздался и голос.

-Проснулась, тварь?

Закутанная в одеяние Красной Смерти, Герда сделала еще один осторожный шаг вперед, остановившись на почтительном расстоянии от пленницы. Руки последней были надежно скованы за спиной, а все оружие, при ней найденное - несколько небольших Ключей и простой, пусть и неплохо сделанный, кинжал - давно было отнято, но вряд ли на том можно было успокоиться: это забинтованное существо, сидящее сейчас в углу, было оружием само по себе, куда более смертоносным, чем можно было себе представить.

Очки-консервы остались где-то там, на лондонских улицах, и потому Герду сейчас разглядывали ничем не прикрытые глаза. Было в них что-то неестественное - что-то, что никак удавалось поймать, что-то, что было то почти незаметным, то будто бы всплывало, выбиралось на поверхность. Перетекало по зрачку. Шевелилось. Герда почувствовала, как в ней нарастает отвращение, как дает о себе знать ненависть столь сильная, что стало тяжело удерживать мысли в порядке. Это...это...

Да. Именно это. Сложенное как человек, одетое, как человек, даже владеющее человеческой речью, и вместе с тем им никак не являвшееся. Бинты скрывали почти все, а выглядывающая там или тут полоска красной кожи сама по себе не могла быть причиной для подобных чувств - и тем не менее Герда чувствовала, что буквально захлебывается от желания прострелить эту голову, разбить, разорвать, раскрошить это тело. Избавить мир от того, что он никогда прежде еще не встречал, и чего в нем просто не может жить. Просто не имеет права.

Чувствуя, что теряет контроль над собой, она встрепенулась - и, прогнав по Цепям волну обжигающей боли, обнаружила, что дышать внезапно стало легче. Похоже, это создание каким-то образом умудрилось задействовать довольно тонкие чары - и чуть было не преуспело, убедив ее напасть, подойдя ближе...скрипнув зубами от злости, Герда на всякий случай опустила руку в карман, нащупав пистолет.

-Вижу, что проснулась, - холодно произнесла она, доставая оружие. - Сейчас ты будешь отвечать на вопросы. И каждый раз, когда вздумаешь молчать...

-Я не думаю, что вы станете стрелять, - голос Амальгамы был куда спокойнее, чем хотелось бы Герде - казалось, положение, в котором она оказалась, беспокоит ее не более, чем дождь за окном. - На то есть несколько причин. Во-первых, вы сохранили мне жизнь, значит, я вам еще необходима. Вряд ли рассчитываете использовать меня в качестве заложника - вы не можете не понимать, что Башню нисколько не волнует, буду ли я жить, или умру. Следовательно, вам нужно от меня нечто иное. Это значит, что вы осведомлены о том, кто я... - Неус почти грустно вздохнула. - На это указывает и тот факт, что вы решили использовать этот маскарадный костюм для защиты. Во-вторых, исходя из того, что я только что сказала, вы не станете идти на риск именно поэтому - вы не можете поручиться, что ранив меня, не выпустите наружу...например, какой-нибудь яд, от которого не спасет и это одеяние. В-третьих, что тоже вполне очевидно, вы не станете привлекать ненужное внимание, устраивая пальбу в жилом доме. А люди в нем есть - если прислушаетесь, вы сами услышите, что этажом выше кто-то двигает мебель...

Рука с пистолетом вздрогнула, но не опустилась. Лицо Герды застыло - не прошло и минуты с момента пробуждения твари, а та уже читала ее как открытую книгу.

-Четвертую причину, по которой от вашего оружия толку будет не больше, чем от простых угроз пустить его в ход, я назову вам сама, - тем временем продолжила Неус. - Я пережила вещи намного более болезненные, чем несколько огнестрельных ранений. Если вы думаете, что боль от последних может к чему-нибудь меня принудить, то лишь зря потратите свое время и свои пули.

-Ты...

-Спрячьте ваше оружие. Я никуда не денусь, - Амальгама покачала головой. - Я ведь знаю, что он рядом.

Медленно, невыносимо медленно, Герда позволила пистолету скользнуть обратно в карман. Резко обернулась, проверяя, заперта ли дверь. Снова уставилась на тварь - та преспокойно сидела в своем углу, будто бы вовсе не заботясь о близости смерти. Одно только это спокойствие выводило ее из себя - но, встряхнувшись, она напомнила себе о том, что время не ждет. Как и вопросы.

-Сколько ты весишь? - прорычала она.

-Думаю, я могу ответить. Но я тоже буду спрашивать вас о чем-нибудь взамен.

-Ты смеешь ставить условия? - выдохнула Герда. - Да ты понимаешь, что...

-Я понимаю, что нужна вам, и, как уже говорила, вы не можете меня ни к чему принудить. Разве что убить - и сорвать тем самым планы вашего хозяина. Кстати, судя по тому, что он не появился лично, то намного умнее вас. Дело в том, что...

Амальгама медленно поднялась на ноги. Герда вновь рванула пистолет наружу, но Неус уже успела сократить расстояние - нетвердой походкой она приближалась к ней, продолжая говорить своим тихим голосом:

-Я прошу вас, спрячьте свое оружие. Если вы выстрелите, то можете пострадать.

-Назад! - рявкнула Герда, сплетая пальцы свободной руки в защитный знак. - Назад, я последний раз говорю!

-Вам известно, насколько опасны пары диметилртути? - подойдя почти вплотную, тихо произнесла Амальгама. - Их вдыхание в количестве, достаточном просто для восприятия запаха, уже будет фатально. Это своего рода эталонный нейротоксин. Большинство стандартной лабораторной одежды не способно защитить от нее, и единственным средством, способным дать хоть какие-то шансы, является использование ламинированных средств защиты, работу же следует вести только под вытяжным колпаком. Ваш костюм не спасет вас, если вы выстрелите...

-Н-назад... - побледневшее лицо Герды скрутило, перекосило от чудовищного напряжения. - Назад, ты...

-Никто из нас не избавлен от необходимости дышать, - заглянув ей в глаза, произнесла Неус. - Если бы я желала вашей смерти, то мне достаточно было бы с момента вашего появления в комнате начать выдыхать...например, хлористый винил, известный своим токсическим воздействием на человеческий организм. При сравнительно небольшой его концентрации в воздухе уже начинаются головная боль, потеря координации, тошнота и сонливость. Немного увеличив эту концентрацию, можно легко добиться паралича центральной нервной системы и остановки дыхания...

Почувствовав, что отступать дальше некуда - за спиной была лишь шершавая стена - Герда вздрогнула, выронив пистолет.

-Хорошо, это мы с вами преодолели, - вздохнула Амальгама. - А теперь, пожалуйста, освободите меня и поговорим, как это обычно делают нормальные люди...

Ширнесс.

Прошлой ночью ему не удалось толком сомкнуть глаз. Причиной тому был страх, но не страх перед грядущим - оно-то как раз волновало Ренье меньше всего прочего - а страх застарелый, отлично знакомый, время от времени дающий о себе знать короткими всполохами видений. Те, что уж греха таить, не всегда отличались разнообразием - но разве было ему от того хоть когда-нибудь легче? Нет, нет, и еще раз нет. Прошлой ночью он чувствовал, что не должен засыпать - и если бы кто-нибудь спросил, отчего так, то, наверное, не смог бы дать точный, конкретный ответ. Не говорить же, в самом деле, о своих опасениях, о том, что...

Что-то словно шевелилось внутри него с той самой минуты как они оказались на землях Часовой Башни. Не рвалось наружу, нет, ни разу - лишь осторожно прощупывало почву под ногами, давая знать о себе лишь участившимися кошмарами и этим гадким чувством, что он вскоре должен будет сделать что-то...что-то...

Он никогда не мог до конца себе доверять - больше никогда с той самой поры, как родился заново, заново учился ходить, говорить, заново узнавал тех, кто раньше значил столь много. Он никогда не мог смириться с тем, что ему доверяют другие - ведь он знал, знал, насколько опасен может стать, наверное, в любой момент. Он никогда не мог позволить себе расслабиться - но в последнее время все становилось хуже. Хуже, чем когда-либо. И скрывать это, держать в себе - было все трудней.

Трудно было не думать о словах, которые оседали в ушах, стоило только ему проснуться - словах, чьего значения он не понимал, не в силах даже предположить, на каком языке они выговаривались - и доводилось ли вообще говорить на нем человеку. Трудно было не думать о том, что три или четыре раза только за последние полгода он просыпался отнюдь не в своей постели - но за книгами, что обычно хранились под семью замками, и, несмотря на все усилия, не мог вспомнить, как их удалось ему добыть.

Трудно было не думать о том единственном предмете, которому от начала до конца были отданы те страницы...

И я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны...

Что-то приближалось. Не Кай - с этим созданием предстояло схватиться Кату и остальным в Лондоне. Нечто другое, нечто, о чем его словно что-то предупреждало, и предупреждение то облачалось в нестерпимый зуд в плененной стеклом руке, череду холодных липких кошмаров и начавшуюся поутру головную боль, которую едва-едва смогли перебить таблетки.

Что-то приближалось. Что-то, с чем справиться мог лишь он...

Холодная вода брызнула Ренье в лицо, вырвав из размышлений даже вернее, чем рука Шепот, уже неизвестно сколько минут трясшая его за плечо. Обернувшись, он взглянул в том направлении, в котором смотрели сейчас остальные, взглянул туда, куда неслась, поднимая в воздух целые тучи грязных холодных брызг, их утлая моторная лодчонка. Еще три или четыре шли сейчас следом, специально чуть отставая: при мыслях о боевиках Башни, еще точнее - о людях, превращенных кем-то из ее работников в живые инструменты, чья судьба никого особо не волновала - он почувствовал что-то, похожее на отвращение пополам с грустью. Взглянув же туда, куда указывала Шепот, сам не заметил, как чувства эти сменились удивлением, если не шоком.

-Они же должны были ждать нас...

Верфь пылала. Столбы черного дыма текли вверх, сливаясь в угольного цвета тучи. Запах гари - и звуки отчаянной перестрелки - уже начинали понемногу добираться до них, заставляя проснуться окончательно.

-Кому-то, похоже, неймется, - фыркнула Шепот.

-Кто бы там сейчас не запекал русских, надеюсь, он и мне немного сбережет, - распластавшийся за установленным на носу пулеметом Факел оскалил свои пожелтевшие зубы.- Кстати, а правда - кто?

-Корнелиус Альба и Людвик Швец, - мрачно вздохнул Ренье. - Один из них бывший башенный охотник, другой - действующий чистильщик Пражской ассоциации...вернее, того, что от нее осталось. В следующий раз, Эрик, внимательнее слушай инструктаж.

-Два сильнейших огневика Восточной Европы, - Шепот поморщилась. - Если только ее одной. Славу, я гляжу, оправдывают...

-Я тоже лицом в дерьмо падать не намерен, - прорычал Эрик. - А вот этих окуну по самые плечи.

-План-то помнишь?

-А то как же. Мы с тобой прикрываем высадку, потом идем наводить шороху, пока башенные стелют дорожку для нашего стеклянного мальчика, - он покосился на Ренье. - А уж он-то...

-Найти и обезвредить установку, раньше чем она будет активирована, - тихо проговорил Ренье. - Я помню, Эрик, я помню.

-И то радует. Черт, хоть бы успели только...

-Успеем, - вглядываясь в стелющийся над верфью дым, все так же тихо произнес Стекольщик. - Должны успеть.

Лондон.

Это был, несомненно, самый тяжелый разговор, который ей доводилось вести за последние несколько лет. Прислонившаяся к подоконнику Герда была напряжена, будто пружина, одного неверного слова или жеста определенно хватило бы, чтобы она сорвалась - но боялась сейчас Неус вовсе не этого. Нет, куда сильнее ее тревожил тот - то - что был сейчас за стеной.

Кат далеко не всем открыл то, что вынес из разговора с Матиасом. Насколько она могла судить, правду доверили лишь ей и Ренье - и если реакция Стекольщика так и осталась тайной, скрытой за его вечно непроницаемым лицом и нежеланием обсуждать услышанное, то вот она сама...

Знание о Кае - и о том, что стояло за ним - многим вещам добавило смысла, но не обошлось в этом плане и без потерь. Одно это знание было как невероятно болезненная заноза в мозгу, которую кто-то беспрестанно шевелил, заставляя каждый свободный час, каждую лишнюю минуту думать лишь об этом. Думать о той силе, что рвалась наружу, думать, что если и существовало где-то подлинное зло, до которого далеко любому из живущих на свете - то оно именно там, за стеной. Скрывается под плащом Красной Смерти.

И если она хотела - нет, не выжить, хотя бы потратить свою жизнь с максимальной пользой - оно и должно было оставаться за стеной. У него не должно возникать повода сюда являться.

-Я ответила на ваш вопрос, - говорить она старалась спокойно, время от времени заглядывая в глаза Герды, ощупывая взглядом ее лицо - осунувшееся, напряженное, будто бы обескровленное. - Теперь, как мы и договаривались, вы тоже дадите мне ответ.

-Спрашивайте, - буркнула Герда. - Только поживее.

-Как он заставил вас себе служить?

-Заставил? - в глазах Герды заплясали недобрые огоньки. - Вы ничего не понимаете. Он никогда не принуждает. Выбор есть у всех. У меня тоже был. Я выбрала. Правильно выбрала.

-И в пользу чего же вы выбрали, по-вашему?

Говоря, Неус с опаской взглянула на дверь - но та по-прежнему оставалась недвижима. Размять затекшие руки, избавленные от кандалов, было неплохо, но она старалась даже дышать потише - по Герде было видно, что, пусть сомнения и страхи и прогрызли себе несколько дыр в давным-давно выстроенной скорлупке, этого было еще недостаточно, чтобы та пала.

-Освобождения, - глаза Герды на миг затуманились, но сквозь туман стремительно прорвался фанатичный блеск. - Освобождения от боли.

-Вашего?

-Для всех. И в первую очередь - для того, кто вынужден служить сосудом этой боли. На кого с давних времен сбрасывают свой тяжкий груз человеческие души, отходя от своих мертвых тел, - голос Герды стал глухим, монотонным - она говорила, то и дело сбиваясь на, казалось бы, простых словах. - Думаете, ваш Христос пострадал за грехи человечества? Нет. Есть нечто другое. То, что страдает вечно - поскольку грех нашего существования никогда не может быть прощен. Мы рождаемся, чтобы умереть, а умирая, возвращаемся на круг - но уже без боли, без тех мук, которые суть следствие этого бесцельного, бессмысленного...процесса. Все это достается ему, - прохрипела она. - Тому, что вы заточили в крепчайшей из тюрем. Но ни одна тюрьма не может вечно удерживать правду, ни одни стены не могут вечно стоять у нее на пути. Я знаю, знаю, как вы думаете...вы ведь не видите в нем ничего, кроме зла?

-Я...

-Я знаю, что это так. И потому вы слепы. Смерть неизбежна. Смерть естественна. Смерть не есть зло, как бы ваш страх не шептал вам иное - и смерть человечества, этой...ошибки природы, строчки, выбившейся из ее до того идеального уравнения, тоже должна наступить в свой черед. Чем больше вы стремитесь об этом не думать, чем сильнее вы стараетесь забыть, чем отчаяннее тщитесь этому противостоять, тем больше боли течет к той, третьей силе. И тем сильнее она становится. Сила противодействия - так ведь это мы зовем, правда? Но воля человека к жизни вынуждена воевать на два фронта - с волей Земли и со своей собственной тенью. У первой шансов нет, она одряхлела, поистрепалась и стала уже слишком слаба - ее хватает лишь на оборону. Но вторая пожрет нас всех. Сейчас, через десять, сто или тысячу лет - но так будет. Так должно быть, чтобы мы, наконец, избавились от боли, о которой не помним. Это не зло. Это милосердие. Истинное.

Цель была, похоже, достигнута - увлеченная разговором, словно бурным потоком, Герда и думать не думала уже о том, что разговор тот вовсе не входил в число полученных ей приказов. Она уже не могла остановиться - и, чувствуя это, Неус задала еще один вопрос.

-Как вы к этому пришли? Как...он пришел к вам?

Могло показаться, что отвечать Герда не намерена - прежде, чем она, наконец, решилась заговорить, прошло несколько минут томительного молчания.

-Он спас мне жизнь, чтобы указать на ее бесцельность. Он показал мне, что есть человек - и что должно быть сделано для человека, - говоря поначалу тихо, Герда все больше распалялась. - Я была ребенком мага, не сильнее и лучше прочих. Я была...на самом деле я была никем. Я была слепа, пока смерть не протянула ко мне свои руки. Нас собирались истребить за то, что мы отказались склониться пред этой глупой человечьей диктатурой. Я осталась одна, я бежала. На пороге смерти или чего-то худшего я встретила его, - ее передернуло. - Не знаю, что сделали бы со мной те солдаты...

История ее была недолгой - но оттого, по мнению Неус, не становилась менее достойна жалости.

-...и так я поняла все. Узнала, каков мир на самом деле. Он пообещал мне, что закончит страдания моей души, оборвет их навсегда, не позволив ей больше вернуться. Я должна лишь немного потерпеть...и сделать то, что должно. Помочь ему завершить работу. Дать свободу тому, что даст свободу нам всем... - подернув плечами, она устало вздохнула. - Я...все это время, пока его не было рядом, я боялась лишь одного. Боялась, что умру и моя душа снова ускользнет, что он не сможет дать ей покой. Но теперь, когда он здесь...теперь все будет кончено. Уже скоро. Каждый день жизни был для меня болью, которую вы и представить не можете, но теперь...теперь...

-Не могу?

Герда встрепенулась. Голос, которым обратилась к ней сейчас Амальгама, казался чем-то чужим, незнакомым - чем-то, казалось, не способным принадлежать этому тихому существу в бинтах...

-Значит, не могу, - хрипло произнесла Неус все тем же чужим, чудовищно усталым голосом. - И верно, куда уж мне до тебя. До тебя, так много знающей о смерти...

-Что вы...

-Думаешь, смерть полна величия, девочка? - безжизненно протянула Амальгама, глядя ей прямо в глаза. - Думаешь, смерть преисполнена значения? - сухой смех сорвался с ее губ. - Знаешь, а ведь я могу тебе рассказать кое-что о ней...

Герда молчала, ошеломленная, сбитая с ритма - одним только этим голосом, одним только этим взглядом.

-Ты когда-нибудь испытывала голод? Если нет, то, боюсь, это будет сложно объяснить...так же, как что такое тифозный блок или вши...сложно, но я попробую. Это точно не ощущение, скорее...состояние, я бы сказала. Болезнь, может, так. Болезнь, от которой ты умираешь. И он не в желудке, как можно подумать - нет, во всем теле, а прежде всего в мозгу. Ты не можешь ни о чем думать, когда он приходит к тебе, ты просто не понимаешь, зачем...не видишь в том смысла...да и был ли он вообще хоть в чем-то? - устало вопросила Амальгама. - Думаю, невозможно поймать этот момент, момент перехода. Эту черту, за которой человек кончается, уже навсегда - и место его занимает какое-то животное. Ты их видела, хоть когда-нибудь? Видела эту серую кожу, где места нет без укусов? Видела эти ноги, которые спотыкаются на каждом шагу? Видела, как слабый забивает более слабого, чтобы забрать его хлеб?

-Зачем вы...

-А ты видела, как возят трупы в крематорий? Видела лица тех, кто с утра до вечера тягает повозки с ними, пока не падет замертво? Тебе бы стоило посмотреть, девочка, посмотреть, как выглядит смерть, которой ты так ищешь. Тебе бы стоило заглянуть им в глаза. Они знали о смерти куда больше, чем должен знать человек, знали, наверное, обо всех ее видах, но уже никому бы ничего не сказали, ведь они давно разучились говорить...да и просто думать, наверное, тоже. Единственным смыслом их существования стали эти трупы, - Неус подалась вперед. - А ты была когда-нибудь в поезде смерти?

Герду против воли передернуло - но оторвать взгляда она так и не сумела, равно как и что-то сказать.

-Самые слабые умирают молча. Всегда так. Другие часто жалуются, но ты их не слышишь. Быстро учишься этого не делать. Так же быстро, как не замечать этот запах, запах тлена. Думаешь, мы тогда желали себе смерти? Думаешь, мы были такими, как ты?

-Я...

-Я видела смерть, видела ее постоянно. Она всегда была рядом с нами, была в каждом лице. Но она никогда не манила, как, наверное, думается тебе - она лишь казалась ужасной. Ты смотришь на нее, смотришь, потому что некуда было больше смотреть. И не видишь ни одного мертвого лица, по которому можно сказать, что для его хозяина она была освобождением. У первого моего мертвеца была такая странная усмешка...казалось, он ожидал чего-то совсем другого... - Неус говорила спокойно, но твердо, больше не повышая голоса. - Нужно смотреть на них. Нужно смотреть и думать, что они закончили так, как ты закончить не хочешь.

-Но ведь легче...

-Легче? - устало рассмеялась Амальгама. - Да, были и такие, как ты. Они словно готовились ко сну. Но такая смерть, смерть подобных тебе, не способна ничему научить, способна лишь обмануть, лишь нашептать, что она легка, что она есть единственный способ сбежать из этого ада. Нет, нужно смотреть на тех, кто своей смертью взывает не сдаваться. Тех, кто умер так, как ты никому не пожелаешь. Нужно смотреть, когда они умирают - и смотреть после, когда они окоченеют. И после того тоже - нужно смотреть, когда за них принимаются крысы...

-Зачем? - выдохнула Герда. - Зачем нужна жизнь, подобная вашей?

-Чтобы подобных ей больше никогда не было, - тут же последовал ответ. - Чтобы помнить самому и не дать забыть другим. Чтобы отомстить. Чтобы посмеяться над ними. Посмеяться над смертью. У всех нас были свои причины...

Живи. Только живи.

-...и когда я вижу подобных тебе, которые готовы выбросить дарованную им жизнь в пропасть лишь потому, что однажды испугались, или однажды испытали боль, или однажды дали себя убедить, что она ничего не стоит - я желаю лишь одного. Желаю, чтобы вы оказались на нашем месте. Чтобы вы увидели, как выглядит смерть на самом деле. Чтобы вы хорошенько вгляделись в то, что вам кажется красивым и правильным.

Бинты с тихим шелестом поползли вниз, открывая лицо Амальгамы, ее шею, ее руки...

-Взгляни на меня. Взгляни, чем я стала. Почему, если подобная мне нашла причину жить, не можешь ты? Почему ты желаешь не просто умереть, но измолоть свою бессмертную душу в порошок? Насколько же силен должен быть страх, чтобы...

-Это не страх!

-Да неужели? - Неус вдруг улыбнулась. - Да в тебе ничего ведь и нет, кроме страха...

-Замолчи!

Налившиеся ненавистью глаза застыли, остекленевший их взгляд нацелился точно в лицо Амальгамы.

-Мне удалось посмеяться над смертью. Если хочешь то знать, я смеюсь над ней и поныне.

С перекошенных от злости губ сорвались первые строки заклятья.

До удара оставались считанные мгновения.

Но удар так и не был нанесен.

-Ч-что...я...

По бинтам расползались мерцающие литеры. Герда, несколько раз моргнув, словно сомневаясь в реальности происходящего, отступила на шаг, затем еще на один. Сложно сказать, что дрожало сильнее - ее руки или же лицо.

-Я...я...я просто...

Бинты ползли вверх, укрывая лицо. Цель была достигнута - и целью в этот раз было отнюдь не убийство. В том попросту не было нужды.

Страх вцепился в Герду, тряся ее с такой силой, что, казалось, еще чуть-чуть - и голова ее, отломившись от шеи, покатится по полу.

-Нет...нет...нет...

Но страх пришел далеко не один - за ним ступало все то, что когда-то вычеркнул, вымарал из ее жизни Кай, придавая той жизни новый смысл, заключавшийся единственно в ожидании ее прекращения. Все, чему она столько лет училась не придавать значения, все, что она старательно забывала, все, что она...

На глазах Герды выступили слезы - "броня милосердия" оказалась отнюдь не милосердна к ней, но это, как прекрасно понимала Неус, был единственный возможный способ пробудить ее от страшного сна, навеянного Каем, единственный шанс хоть немного сбить ледяную коросту с души, которая в смертельном холоде искала покой...

-Все хорошо, - тихо произнесла она, осторожно шагнув вперед. - Теперь все хорошо. Скажи...

Герда, испуганно вскрикнув, отступила было назад - но Неус все-таки успела схватить ее за руки.

-Скажи. Как твое имя? Как твое настоящее имя?

-Вряд ли это теперь имеет значение.

Новый голос слился со скрипом открывающейся двери - но боль, зародившаяся в Цепях, дала Амальгаме понять, что он - что это - ближе, чем хотелось бы.

Смертельно близко.

-Я вижу, вам удалось заронить некоторые сомнения в мою Герду, - лицо стоявшего на пороге человека скрывала коридорная тьма - в отличие от компактного пистолета на ремешке, что был нацелен точно в лицо Амальгаме. - Что ж, значит, я вовремя решил взять ситуацию под личный контроль.

Ширнесс.

Он уже успел привыкнуть к холоду. Последнее лето оставило после себя память о нестерпимой духоте и вездесущих солнечных лучах, которые проникали, казалось, в каждую щель, в каждое, неважно сколь крохотное, оконце - и даже с началом осени ничто не спешило меняться. Конец сентября и первые тревожные дни месяца, что плелся следом, Лин тоже запомнил хорошо - никакие лекарства не смогли бы, наверное, выдрать вон из его рассудка все эти бесконечные тренировки, "репетиции", как пошучивал Неудачник, проводимые пред финальным броском. Операцией, ради которой они все жили и сражались столько лет, операцией, которая ознаменует начало конца.

Каждый ожидал неизбежного с чем-то своим, сходясь с другими лишь в том, что не спешил вытаскивать эти чувства на поверхность. С самого начала месяца настроение Притворщика оставляло лучшего не просто желать, но умолять изо всех сил, и даже обычно безучастная к подобным вещам Сетка все глубже погружалась в свои мысли, все реже касаясь мыслей чужих. Что же до лейтенанта...Лин видел его лицо в те дни после "Огнива". И, пусть это ему и казалось странным, не испытывал желания подолгу задерживать на нем свой взгляд.

Пристроенный в соседнем окне пулемет вызывал отчаянное желание до него дотронуться: для начала три раза левой рукой с закрытыми глазами, а после - столько же правой, уже распахнув их до предела. Потом наоборот. И еще раз. Лекарства, как и всегда, хорошо справлялись с задачей опустошать его череп, поганой метлой гоня оттуда все лишнее, но в такие моменты, моменты предельного напряжения, не помогали даже они.

Шли годы, и по мере того, как он взрослел, взрослели, развивались вместе с ним бывшие, в общем-то, законной его частью вещи от боли. Некоторые отжившие свое страхи уходили, иногда даже навсегда, но на их место неизменно вставали новые, приходя иногда внезапно, в один вечер утверждая свою власть, свое право терзать его сознание, а иногда постепенно прорастая внутри, опутывая, глубоко-глубоко запуская корни. Среди прочих навязчивых мыслей нового поколения Лин больше всего не мог терпеть те, что вынуждали на несколько секунд прикрывать глаза: ритуал попросту не мог считаться исполненным, если он мысленно произносил последние слова из цепочки с глазами открытыми, и - это было хуже всего - оказался настолько прилипчивым, что вынуждал переделывать себя раз за разом, до идеала, который, как известно каждому дураку, в принципе не был достижим.

Чего он боялся сейчас? Он знал ответ, ибо тот лежал на самой поверхности, он знал его более чем хорошо, но не желал, отчаянно не желал о том думать - и именно потому болезнь избрала инструментом для пытки именно эти мысли.

Мысли о том, что будет, когда все закончится. Будет с ними. С ним. С Анной.

Мысли о том, что ее...

...дотронься левой рукой три раза с закрытыми глазами, потом - правой рукой с открытыми глазами, после сделай это без подсказки без подсказки то есть не проговаривай про себя эту мысль...

Скоро все закончится. Внешний враг, войну с которым они бережно планировали и готовили столько лет, будет повержен - и тогда настанет время врагов внутренних. Настанет их время. Ленинградский Клуб и все те, с кем он вынужден был сотрудничать, чтобы очистить остальной мир, повернут оружие друг на друга. И те и другие это знают, не могут не знать, так ведь? Знают и продолжают действовать по созданному сообща плану, плану, который закончится уничтожением тех, в ком больше нет нужды. Иногда он думает о магах. Иногда он думает обо всех тех, кто сражается на стороне Клуба не потому, что внутри него сидит контрольная схема, которым известно, что они лишь оттянули время своей казни почти на целый век - но если все выгорит, то придут и за ними. Иногда он думает о людях, которые уже успели к ним привыкнуть, с ними сработаться - и которые тоже знают, чью кровь им придется пролить. Иногда он задается вопросом, почему, и не находит ни одного ответа, кроме безумия.

Мир вокруг безумен, был таким с самого начала. И единственный способ не нахлебаться этого безумия большой ложкой - делать то, что приказано. Даже сейчас. Даже на пороге конца.

Интересно, это его собственная мысль или в ней стоит винить лекарства?

Подняв глаза, Лин смотрит на пришпиленную к стене грубую карту, всю в корявых пометках Алеева. Бывшие портовые здания опутаны сложной сетью из чар - поддержку "стрелам" оказывает сам Двадцать Второй Прародитель. Бывшие портовые здания укреплены и оборудованы всем, что успели выгрузить в то судорожное утро, что выгружали и тащили по местам весь тот судорожный день. Мысли его, наконец, освобождаются от ритуала, и, не задержавшись на Клубе с его операциями - слишком много лекарств для таких пространных размышлений - останавливаются на отдельных деталях, вместе составляющих грозный механизм. На таких вот пулеметах. На в спешном порядке заминированных проходах. На отборных штурмовиках "Атропы", каждый из которых умрет, но не оставит доверенной ему позиции. На Двадцать Втором и на магах, которых не удалось задействовать в операции - ведь экспериментальные установки, будучи активированы, сделают из них всего лишь балласт. Пару деталей внесли они с Анной: сложная сеть из крепких канатов, крюков и лебедок, которая теперь соединяет здания, дополнительно укрыта маскировочными чарами - глаз просто не желает задерживаться на всех этих "воздушных дорожках", если, конечно, на стекле, тот глаз укрывающем, не вырезан загодя специальный знак. Жаль, конечно, что у них не так много времени: если бы Двадцать Второй успел установить тут территориальное поле, смести этот крохотный плацдарм стало бы задачей не из легких.

Он терпеливо ждет, время от времени выходя на связь - до соседнего здания рукой подать, но оставлять облюбованную позицию уже как-то не хочется. Он ждет долго, почти не замечая того, как проходят часы - как тут заметишь, когда мысли постоянно заняты чем-то другим - и когда, наконец, в помещении появляется лейтенант, встряхивается, поднимает голову, отвечая как ни в чем не бывало.

-Двадцать Второй связался с нами, - каждый раз, когда лейтенант волнуется сверх меры, фразы его словно отделяют друг от друга топором - это Лин успел заметить уже довольно-таки давно. - Они на подходе. Со стороны города.

Он почти не задает вопросов. Не спрашивает, как враг узнал, где их искать, почему те небольшие отряды, что затаились в самом городе, ничего не предприняли - и живы ли они вообще? Это далеко не то, о чем сейчас стоит думать.

-Сколько?

-Внешние поля успели зафиксировать всплески в Цепях, прежде чем их снесло, - сухо произносит Алеев. - Мощь такая, словно там с десяток магов собралось, вот только...

Лин молча смотрит ему в глаза, ожидая продолжения.

-...кажется, их всего двое.

Это не удивляет. Их противник не из тех, что имеет возможность брать числом - и если бы только его умений тоже можно было не опасаться...

-В нашу сторону уже что-то пускали. Раза три. Кажется, пытаются вывести из строя связь, - остановившись у окна, тихо говорит лейтенант. - Наружное наблюдение уже доложило о приближающейся машине...

-Мы активируем установки?

-Нет, - с ответом Алеев чуть медлит. - Приказа не поступало.

-Но если мы лишимся связи...

-Приказа не поступало. Понадеемся на Прародителя. Мы...

Треск рации прерывает его рубленую кусками речь.

-...Двадцать Второго...подтвердилось. Основные...с моря...

-Похоже, они думают, что застали нас врасплох, - в несколько шагов добравшись до дверей, Алеев обернулся. - Все по местам. Надо показать, насколько крепко они ошибаются...

Старая верфь оживает в считанные минуты - жизнь пришла туда, конечно, намного раньше, но таилась до сигнала в этих давно брошенных постройках. Лейтенант исчезает в дверном проеме, бегом отправляясь проверять посты, а Лин, выбираясь на хлипкий железный балкончик, чувствует, как раскидывается над домами Ловчая Сеть.

-...они черны и до конца...

-...вонзятся в черные сердца...

Связь пока еще есть, но становится хуже, кажется, с каждой секундой.

-...они без промаха летят...

Враг и правда совершает скверную ошибку. После "Огнива" они не просто готовы к предательству, о нет. После "Огнива" они ждут его отовсюду.

-...и никого не пощадят...

И когда в их сторону, знаменуя начало бойни, отправляются первые чары, они уже готовы. Они отвечают.

Лондон.

-Сделайте два шага назад, пожалуйста, - в голосе Кая чувствовалась усталость. - Вы мне еще понадобитесь, это верно, но думаю, я могу себе позволить сделать несколько выстрелов по вашим ногам.

Она молчала, переводя взгляд с оружия в его руке на Герду - начисто парализованная страхом, та никак не могла сдвинуться с места, не могла решить, в чью же сторону ей должно шагнуть.

Кай сделал выбор за нее. Войдя в комнату, он остановился точно за ее спиной, и, положив своему живому щиту руку на плечо, чуть дернул Герду назад. Целиться он при том и не думал прекращать. Взгляд Амальгамы остановился на его лице - взор ответный же заставил ее отступить вернее любого оружия. Позволил ужасу проникнуть в нее и свести судорогой все тело.

-Я думаю, вы уже осведомлены, что прибегать к чарам в моем присутствии бесполезно, - тихо продолжал Кай. - Если же вы вздумаете воспользоваться...иным оружием, вначале я убью вас.

-Вначале?

-Да. После же я сделаю это со всеми обитателями данного дома. Как вы верно заметили в недавнем разговоре с моей Гердой, здесь есть люди. И если своя собственная судьба вас волнует в мере явно не достаточной для того, чтобы можно было строить на этом сколько-нибудь эффективную угрозу, то их судьбы - дело другое. Я прав?

Она не ответила. Да и был ли смысл говорить о том, что этому и так было известно, был ли смысл лишний раз подтверждать очевидное? Отступая к окну, Неус медленно опустила руки, продолжая держать их на виду. Она могла бы...

Да, конечно. Могла бы отправиться на тот свет с пулей в лице и последней мыслью о том, что по ее вине...

Этому не требовалось предъявлять какие-либо доказательства. Зная, кто он, она знала и то, что он может...нет, что он непременно сделает. Просто потому, что для него нет ни единой причины не делать.

Надежды на чары и правда не оставалось - каждая Цепочка в теле буквально пылала, и не будь она знакома с болью так близко и так долго, та наверняка уже свела бы ее с ума. Все остальное...можно было бы рискнуть, если бы не те слова, и если бы между ними не стояла сейчас в оцепенении эта несчастная, эта безмозглая...

-Значит, вы слышали наш разговор? - ни одна из тростинок, за которые можно было ухватиться, особой прочностью не отличалась, так что мучиться выбором первых слов смысла почти не было.

-Верно, - не выходя из-за спины Герды, ответил Кай. - Можете считать это своего рода...экспериментом, если хотите. Проверкой.

-И кого же из нас...

-Обеих, разумеется, - проговорил он, еще крепче сжимая плечо своей спутницы. - Герда, ты слышишь меня?

-Д-да... - едва шевеля губами, вытолкнула наружу та.

-Хорошо. Я думаю, время уже пришло.

-Время? - голос ее понемногу начинал крепнуть.

-Время для тебя сложить свою вечность. Время твоего освобождения.

Ширнесс.

Пулеметы грохотали так, что Алееву оставалось лишь удивляться, как еще он способен был слышать собственные мысли. Сухощавый штурмовик "Атропы", припавший к захлебывающейся своим жутким криком адской машинке, беспрестанно что-то орал, перекрывая иногда даже этот разрывающий голову треск. Еще немного и этот стук очередей, этот треск огня там, снаружи, выбьет из него последние уцелевшие крохи рассудка. Впрочем, на что он, тот рассудок, сейчас нужен? Связь все одно накрылась, все приказы уже черт знает сколько времени он сливает через Сетку, заталкивает напрямую в те головы, которые еще не превратились в пыль и пепел вместе со всем остальным...

Тощая как былинка Ольга вся вжалась в свое кресло, тоненькие ручки ее, побелевшие от напряжения, стискивают подлокотники. Ольга старается. Старается различить слова, что он, скорчившийся позади, выговаривает ей в ухо, старается успеть донести все, что нужно, до каждого адресата, да еще и успеть дать контролеру ответ. Ольга старается. Он не хочет загадывать, сколь долго еще она сможет держаться.

Очередная очередь. Очередная ослепительная вспышка. Хриплый вой, полный поистине звериной радости, служит сигналом того, что еще один утлый катерок так и не добрался до берега.

Тоже мне, радость. С тех, что уже пристали, ссыпалось муравьями такое количество башенных инструментов из мяса и костей, что хватит задавить числом и не одну такую верфь. И если бы только числом давили...

Голова раскалывается. У Ольги нет уже никаких сил говорить, поэтому ответы бойцов она вонзает напрямую в его сознание, и вот уже перед глазами радостно пляшут цветные пятна, а из носа стекает, зарываясь меж губ, соленый красный ручеек.

-Лин, Крестова, что маги? - выдыхает он Сетке в ухо и сплевывая в сторону кровь. - Повторяю...

Отлезь. Работаю. Мать. Твою. Не. Берет. Ничего.

Мысли Анны Сетка передает с большим трудом - ибо их становится все сложнее воспринимать за пеленой чистой, животной ярости: разошедшийся не на шутку костюм уже накачал ее до бровей, и знай только поддает жару. Сейчас, однако, что-то все-таки пробивается наружу, пробивается в него, переданное Ольгой, похоже, невольно - и вот он уже вовсю пытается понять, почему лежит на полу, сжав виски, и почему так больно, больно, больно...

Старенькую верфь стремительно пожирает огненный ад. Одного из магов им еще не удалось даже толком разглядеть: пропахав начисто заминированный пятачок перед самым въездом, он окружил себя непроницаемой стеной огня - и с той самой минуты не взял ни единого мгновения на передышку. Пулеметные очереди впустую тонули в бешеном огненном мареве, от треска которого начисто закладывало уши, несколько пущенных из гранатомета зарядов сработали в полуметре от цели, когда маг просто-напросто расширил обхват. Когда же этот ходячий огненный столб решил, наконец, ответить...

Одно из строений сложилось, словно карточный домик, стены другого вздрогнули, и оглушительный хлопок тут же забил все уши, до которых смог дотянуться. К небу взметнулась лавина пыли, стеклянной и бетонной крошки, чтобы тут же оказаться пожранной пламенем - вместе со всеми, кто был еще жив после обвала. Установленный в грузовике - одном из трех, которые утром пригнали сюда из города - пулемет отчаянно огрызался еще несколько секунд, прежде чем превратиться вместе с машиной в искореженные чадящие обломки. Лин и Анна были немедленно отправлены вниз: времени на раздумья цели им оставлять не собирались, и, отдавая через Сетку приказ, лейтенант прекрасно понимал - сейчас оставалось либо довериться "стрелам" и их опыту, либо встретить глупую и чертовски скорую смерть.

Был, кончено, еще один вариант...

При одной только мысли об установках Алеев чувствовал, как его бросает в жар. Расположенные в подвальном помещении под охраной нескольких "глушителей", они, казалось, только и ждали его, только и ждали, когда он вытащит из кармана небольшой ключик, присланный ему незадолго до отплытия самим первым секретарем, когда вставит тот ключик в узенькую щель и сделает один, всего лишь один оборот...

Мог ли он, если на то пошло, в действительности это сделать? Вопрос этот определенно дорого стоил, да вот ответа что-то никак не находилось. После того, что он видел и слышал, после всех тех сомнений, которые в нем заронил сам Кай, мог ли он поверить - или хотя бы найти в себе силы, чтобы отстраниться от всего на свете и просто выполнить приказ?

Как много вопросов. И как мало времени...

Убогого вида моторную лодочку настиг заряд из гранатомета - за долю секунды до того, как первый из сидящих в ней бойцов Башни успел перебраться через борт, спрыгивая на землю. Ее соседке, прикрытой какими-то чарами, повезло чуть больше: взрыв развернул ее и вышвырнул на берег, перекувырнув вверх дном - при всем этом на корпусе не появилось ни одной царапины. Порадоваться такому развитию событий, впрочем, удалось не всем - особенно тем, кого при падении хлипкое на вид транспортное средство просто-напросто раздавило. Оставшихся перечеркнула пулеметная очередь, но к тому времени берег уже клюнул большой, крытый брезентом, катер - засевшие там бойцы явно были не в настроении медлить, подарив ближайшему дому ответный залп. Полыхнули синим светом руны, прорезанные в толстых листах железа, которыми частично были укрыты некоторые окна, на краткий миг все затихло, словно мир старательно набирал воздуха, прежде чем вновь обрушить на всех, еще способных что-то слышать, свежую порцию грохота и лязга, которую сопровождали дрожащие стены, осыпающаяся с потолка серая крошка и осколки лопающихся стекол.

Дышать становилось невыносимо трудным занятием - даже сквозь маску Лин ощущал, пусть и частью, тот кошмарный букет запахов, который составляли окалина, жженая резина и плоть, горящие волосы и что-то еще, что он не мог - да и не пытался особо - узнать. Ему было не до запахов - и думать о них сейчас, в эти минуты, его вряд ли бы принудила и болезнь.

Все его существо сейчас сосредоточилось единственно на выживании. И он не знал, сколько еще ему будет улыбаться удача.

Маги, что атаковали верфь в лоб, пытаясь отвлечь внимание от заходящей с воды группы, быстро разделились, и одного из них - хмурого типа в темно-зеленом костюме - Лин быстро потерял из виду. Спустив на дома целую орду похожих на бабочек существ, которые радостно поджигали все, чего касались, сотнями облепляя солдат и превращая их в воющие от непредставимой боли живые факелы, враг исчез - и, судя по тому, что вычислить его до сих пор не могла даже Сетка, закрылся вглухую. Но был еще и второй - и он-то и служил причиной, по которой о том, что куда-то провалился, никто и не думал толком.

Лин толком не видел цели - лишь все расширяющийся огненный столб, что неумолимо двигался вперед, оставляя позади один лишь пепел. На совести засевшего внутри мага, что монотонно начитывал лирику, было уже целое отделение - и полминуты назад к нему присоединилась добрая часть второго. Сила укутывающего врага пламени была столь высока, что не оставалось ровным счетом никакой надежды пробиться сквозь эту бешено ревущую стену - и не то, чтобы Лин не пытался. Проглотив без остатка автоматную очередь, маг послал в его сторону жуткий пламенный шквал - и лишь натянутая меж зданиями канатная дорога и готовность в любую секунду сорваться по ней до следующей позиции не дала Юрию превратиться в горсть обгоревших костей. Второй раз на помощь пришла Анна: забитый доверху взрывчаткой грузовик, который приготовили утром специально на такой случай, отправился аккурат в спину магу, которого, отчаянно пытаясь при том не обратиться в головешку, отвлекал, поливая свинцом с очередной крыши, Лин. И снова провал - противник, который, казалось, имел лишнюю пару глаз на затылке, разметал на куски несущийся в его сторону смертоносный гостинец: взрыв частично обрушил еще одно здание, по счастью пустое, но даже дождь из обломков не смог замедлить продвижения посланной Башней твари - столб огня играючи пожрал все, что коснулось его, и, спалив до костей троицу отступавших бойцов "Атропы", вновь занялся Юрием.

Лин в очередной раз сменил позицию - трос, по которому он только что проехался до приземистого здания, оккупированного штурмовиками Второй Площадки, уже полыхал, и едва успев отцепиться от того, он откатился от края, срывая с себя бесполезные ныне ремни: крюк оплавился до неузнаваемости, и, похоже, удержал его в последние секунды только чудом. Стену лизнули языки нестерпимо жаркого пламени. Маг приближался.

Первого русского Шепот, ворвавшись в здание, прикончила не сбавляя хода, второго, что уже успел в нее прицелиться, свалил Факел - выстрел Эрика расколол череп противника на куски и заставил конвульсивно вздрагивающее тело завалиться на спину.

Дальше, как всегда, начинались проблемы.

Старенькая верфь, превращенная в поле боя, определенно грозила в самое ближайшее время превратиться в одно большое пепелище. Посыпая многоэтажной руганью привлеченных Башней горе-специалистов, которые не нашли ничего умнее, чем затолкать все живое в одну большую и весьма скверную огненную ловушку, явно не думая ни о ком, кроме себя любимых, они с Эриком умудрились довести свою группу до этого серого трехэтажного уродства - чистым чудом, не иначе. Вырвавшиеся вперед бойцы Башни - несчастное пушечное мясо, замордованное чьими-то чарами настолько, что лишь единицы из них сохранили какое-то подобие личности - в большинстве своем остались лежать в этом изуродованном пальбой холле: у этих людей несомненно был кое-какой опыт за плечами, иначе бы маги попросту не сделали из них свои инструменты, но до комитета по встрече из "Атропы" каждому явно было как до небес.

У оперативников Клуба, казалось, вовсе не должно было быть времени, чтобы должным образом оправиться после первого взрыва, сотрясшего здание, что уж говорить о втором - но если в какой-то момент Шепот и ожидала, что их удастся хоть немного встряхнуть, то уже за порогом этим надеждам наступили на горло тяжелым солдатским сапогом. Зачастую противник, встречая палачей, хоть немного, но сбавлял в уверенности, даже самые гордые и самоуверенные маги думали дважды, стоило ли вообще дело крови - но этих людей, казалось, удивить не был способен даже ад. С достойным уважения хладнокровием встретив неистовый натиск и обломав зубы первому из отрядов Ассоциации, они держались столь уверенно, что, казалось, паниковать здесь полагалось вовсе не им. Когда Эрик, собрав уцелевших, направился наверх, их встретил огонь столь яростный, что не осталось иных вариантов, кроме отступления - оно забрало жизни еще двух башенных бойцов и заставило одного из оставшихся в панике кинуться к выходу, спотыкаясь об изувеченные пулями тела на ходу.

В ход пошли гранаты. Череда взрывов и градом осыпающиеся обломки заставили штурмовиков "Атропы" отойти, позволяя в свою очередь палачам броситься вперед. Пришло время защитников нести потери: выстрелы едва ли не разрывали тела на куски, отбрасывая на залитый кровью и засыпанный бетонной крошкой пол. Ворвавшись в коридор, Эрик свалил двоих, что не успели укрыться за стеной, и резко повернулся, намереваясь уложить еще одного, что судорожно перезаряжал оружие в комнате поблизости. Эта цель ему, впрочем, не досталась - Шепот, уже закончившая с раненым бойцом, который, распластавшись у лестницы, не оставлял попыток дотянуться до откатившейся в сторону гранаты и забрать убийц с собой, оказалась в комнате едва ли не быстрее, чем Факел успел прицелиться. Реакции солдату было не занимать, но пальцы его так и застыли на спусковом крючке, сведенные вместе со всем телом чудовищной судорогой - вбитый в тень Ключ не оставил несчастному и малейшего шанса. Оттолкнув штурмовика "Атропы" к стене, Лено утопила новый клинок в его горле - выдернув Ключ и отступая назад, она обернула к напарнику окровавленное лицо.

-Одну порцию русского шашлыка, с собой...

Кривая ухмылка не удержалась на лице Шепот и секунды - рявкнувший вдруг выстрел, пришедший, казалось, из ниоткуда, ударил женщину-палача в бок, успешно прорвав не только защитные чары ее облачения, но и плоть. Лено, отступая к стене, закружилась волчком, но комната была совершенно пуста - в поле зрения ее и Эрика не было ровным счетом никого живого.

И вновь - выстрел. Бросившись назад, Эрик не нашел ничего лучше, чем использовать в качестве щита одну из башенных марионеток: поймав еще три или четыре пули подряд, тело выгнулось в его руках с надрывным хрипом, прежде чем оказаться отброшенным в сторону подрагивающим мешком с кровью.

-Какого дьявола...

Едва слышный щелчок у лестницы заставил его пригнуться и дважды выпалить на звук - разворотив своими выстрелами несчастную стенку и осыпав все вокруг серым крошевом, он на краткий миг увидел...что-то. Не более чем фантом, плывущий по миру гари и дыма.

Следующие два выстрела он встретил уже за ближайшей дверью - одна пуля, прошив гнилое дерево, разминулась с виском Эрика лишь на пару дюймов. Разрядив револьвер в пустоту - невидимка, оставаясь вне досягаемости, лишь хрипло рассмеялась - он откатился в ближайшую комнату, раздирая руки до крови о битое стекло. В игру вернулась Шепот - несколько Ключей ушли в то место, где полагалось быть цели, но не настигли ничего, кроме дыма и стен. Башенные марионетки лишь слепо вертели головами - эта задача была им определенно не по силам.

-Эрик! Уводи их! - отправив пару небольших Ключей в тот угол, откуда только что знакомо рявкнули пистолеты, проорала Шепот. - Этот мой!

Просить дважды не пришлось. Оставляя позади Лено и ее незримого противника, направляясь к затянутой дымом лестнице, что вела на третий этаж и отчаянно надеясь, что если пули и настигнут сейчас чьи-то спины, то его собственная в этом печальном списке не будет, он почти против воли вспомнил кое-что и горько усмехнулся.

Им, конечно, было тяжеловато, но стоило только подумать, с чем, если слухи не врали, могла запросто схватиться сейчас группа Ренье...

Мостки под ногами оказались не только старыми и хрупкими, но и достаточно сырыми, чтобы он чуть было не поскользнулся, почувствовав на краткий миг, как мир переворачивается вверх тормашками. Если бы не подскочивший вовремя башенный боец, он бы сейчас определенно уже погрузился с головой в эту мутную, грязную воду, которой постеснялось бы и болото - восстановив равновесие, Ренье устало выдохнул, пробормотав сквозь зубы слова благодарности.

Вряд ли последние вообще стоили затраченной на них энергии - бывшее когда-то человеком существо, вся жизнь, вся суть которого ныне была подчинена служению кому-то из башенных магов, никак не отреагировало...да и вряд ли вообще этот живой инструмент мог его слышать - из-за всего этого стекла...

До сей поры им везло. Его группа - самая крохотная из всех, и понесшая по благосклонности судьбы наименьшие потери при высадке - продвигалась к цели, встречая сопротивление, которое стыдно было бы назвать даже символическим: спрятанный среди догнивающих остовов старых судов корабль, который принес на земли Ассоциации войска вторжения, казалось, вовсе никто не охранял. Принимая во внимание, насколько жаркую встречу устроили русские тем, кто сейчас метр за метром отвоевывал у них старенькую верфь, Ренье в своих размышлениях оставлял возможным единственное объяснение этой странности - худшее из всех, что вообще могли постучаться в голову.

Странно, но страха он почему-то не испытывал - словно кто-то или что-то старательно выдавливало из него сейчас все лишние чувства. Кокон из мутного стекла, что по обыкновению хранил его от смерти, казался сегодня почти невесомым, а когти, привычно проросшие под привычный же перезвон незримых колокольчиков, вышли сегодня, если ему не мерещилось, куда как менее грубыми и уродливыми на вид. Было что-то еще, что-то, едва заметное, существовавшее на самой грани, что он никак не мог толком уловить и объяснить самому себе. Была ли проблема в том, что обычно неуклюжий на вид покров из стеклянной корки сегодня отчего-то обрел более гладкие и утонченные формы, начиная, пусть это и звучало безумно, напоминать настоящий доспех? Или, быть может, в том, что в те редкие моменты, когда можно было перевести дух и стряхнуть с когтей чужую кровь, ему мерещились всплывающие то там, то здесь причудливые символы - рябь на воде, вернее сказать - на стекле?

Ответа не было. Но была цель - и ноги несли Ренье прямо к ней с такой скоростью, словно приказы им отдавал вовсе не его собственный разум, а...что-то...

Другое.

Эта простая вроде бы мысль отчего-то отозвалась болью в висках и глазах, в очередной раз едва не заставив его оскользнуться на узеньком причале. Остановившись, он пропустил вперед двух башенных марионеток...

Крик, что прорвался в реальность несколько мгновений спустя, не только начисто перекрыл звуки все еще идущей позади перестрелки, но и пробился к Ренье сквозь стекло, казалось, во всей своей полноте. Выпрямившись и сделав несколько нетвердых шагов вперед - теперь ноги почему-то едва его слушались - Стекольщик замер, отчаянно пытаясь понять, на что же он сейчас смотрит.

В отдалении стоял - нет, возвышался скалой - старик, закутанный в истрепанный плащ червленой шерсти. Вытянутая морда - назвать это лицом язык попросту не поворачивался - похоже, давно и прочно забыла, как выражать хотя бы жалкие подобия эмоций, застыв мраморно-белой маской с тонущими в ней малиновыми пятнами глаз. Сложив костлявые в самом буквальном из смыслов руки на груди, старик неотрывно смотрел на них, или, скорее, сквозь них - у иных кукол в глазах-стекляшках было больше жизни, чем в его взгляде...

Еще мгновение или около того все было тихо. А затем они начали умирать.

Вырвавшиеся вперед башенные марионетки упали на колени, в кровь раздирая собственные лица. Кто-то, повернувшись спиной к краю и широко раскинув руки, завалился назад, стремительно погружаясь на дно. Кто-то, глупо рассмеявшись, раскрывал рот и просовывал туда, сколько хватало сил, ствол пистолета - другие же оборачивали оружие против тех, кто стоял ближе всего...

В этом не было системы, в этом не было чего-то изощренного или необычного сверх меры. Обрушенные на них чары были просты, были грубы до безобразия, но ни у кого из них не было Цепей, способных дать отпор чужой силе, что вторгалась в человеческие тела, в мгновение ока подчиняя их себе, отдавая столь же простой и столь же страшный приказ. Они были всего лишь людьми. И потому для мага - не говоря уж о Прародителе - были не опаснее блох.

По стеклянному панцирю заскреблись пули. Ренье хрипло выдохнул, с трудом сделав шаг назад - обрушившееся на него давление было столь сильно, что будь на то время, он бы точно удивился, что еще не размазан по мосткам ровным слоем и не припорошен стеклянной крошкой.

Старик сделал шаг вперед. Что-то невнятно-темное, вывалившись ему в ладонь из рукава, мелькнуло в воздухе - тело одного из еще живых башенных агентов в ту же секунду оказалось взрезано вдоль всего хребта. Оно еще только начинало завалиться вперед, а ближайшие к нему бойцы уже развалились на две неаккуратные половины. Чья-то голова распрощалась с плечами. Кто-то, издав жалобный хрип, выгнулся всем телом, когда из его груди вынырнул на миг кончик исполинского уродливого хлыста с костяными наростами...

На расправу не ушло и минуты. Вперив взгляд в Ренье - единственного, кто еще стоял на ногах, пусть и чувствовал, что они вот-вот откажут держать тело - Порфирий сделал еще один шаг. Замах и удар слились воедино...

Стекло выдержало.

Ренье задыхался. Внутри черепа завелась, кажется, целая армия колотушек, что есть силы лупивших по вискам - вместе с ритмом явно спятившего сердца они начисто перекрывали все оставшиеся мысли. Одеревеневшие ноги словно вросли во влажные мостки, налившиеся свинцом руки не желали подниматься для защиты ни на дюйм...

И вместе с тем он все еще был жив. А в мертвых глазах Прародителя, сделавшего в его сторону третий шаг, проклюнулось какое-то подобие удивления.

Страха отчего-то не было. Ничего иного - тоже. Все человеческое сейчас словно высосали из него, оставив только безвольный и бесполезный остов, закованный в стекло, что продолжало сдерживать лавину чар, сплетаемых Двадцать Вторым. В миг наивысшего напряжения, в момент, когда боль дошла до той точки, за которой человеческое существо попросту не способно ее выносить, оставаясь в сознании, в опустевшей голове Ренье родилась одна краткая, неведомо откуда пришедшая мысль, залившая все его существо непредставимым, удушающим страхом.

То, что сейчас по крупице отбирало у него контроль над собственным телом и разумом, не было Прародителем.

Еще один взмах костяного хлыста - столь быстрый, что человеческий глаз просто не мог за ним поспеть.

Рука в стеклянной перчатке дернулась вверх. Глаза Ренье, по обыкновению всегда чуть прикрытые, распахнулись до предела, полные животного ужаса, причиной которого служил он сам.

Рука в стеклянной перчатке перехватила хлыст. И крепко, до хруста, сжала.

Мир судорожно заплясал пред глазами Ренье, теряя краски и звуки. Чехарда образов пронеслась мимо, и каждый следующий заставлял его все глубже и глубже погружаться в вязкое, удушающее, тошнотворное болото страха.

Стены из белого камня и стекла.

Массивный стеклянный стол, причудливые формы которого явно не могли прийти в голову ни одному разумному существу - во всяком случае, существу человеческому.

Тонкие пальцы мягко касаются клавиш из странного рыжеватого металла.

Устройство, похожее на гибрид печатной машинки и органа. Там, где у последнего полагалось быть трубам, бешено крутилось огромное зеркало в искусно сделанной раме.

Он увидел там свое лицо.

И то, другое.

Ренье захлебнулся криком.

Мир без остатка залило белым.

Лондон.

Страшнее всего, несомненно, была беспомощность. Дело было даже не в том, что Кай продолжал держать ее под прицелом, дело было даже не в боли, которую он вызывал в Цепях, лишь стоя рядом. Сражение за душу Герды не могло быть делом легким, но теперь, когда явился он - оно, вероятней всего, не могло быть и выиграно. Одно лишь знание о нем, о том, чем он являлся, лишало сил, лишало воли - но это не шло ни в какое сравнение с его присутствием. С одним взглядом его глаз, за которыми таилось, иногда пробираясь наружу, что-то еще. Что-то бесконечно пустое и голодное.

-Твоя миссия завершена, Герда, - чуть отстранившись, тихо проговорил он. - Ты сделала все, что было в твоих силах, и благодаря тебе...

-Не слушай его, - столь же тихо произнесла Неус. - Не слушай это, девочка.

Герда все еще не могла толком пошевелиться. Сбросив руку Кая со своего плеча, она медленно поворачивала голову то к нему, то к Амальгаме, в любую секунду готовая сделать шаг - но не способная выбрать, в чью сторону.

-Я знаю, ее слова могли показаться тебе убедительными, - голос Кая был спокойным, с небольшим налетом усталости. - Я знаю, что прожив среди них столько лет в ожидании своего времени, ты могла начать сомневаться. Могла подхватить их заразу. Могла забыть, что они есть на самом деле...

-Скорее, она забыла, кто ты, - выдохнула Амальгама. - Но теперь, похоже, воочию видит и понимает - иначе бы выбор давно был бы сделан в твою пользу...

-Выбор? - покачал головой Кай. - Выбор всегда есть, я не могу с тем не согласиться, но иногда его отнимают. Вы не считаете это...преступлением, скажем? То, как вас лишили выбора? Сделали из вас то, что вы вынуждены скрывать за всеми этими старыми бинтами?

-Что бы изменилось, считай я так или иначе? Я бы стала человеком вновь? Вряд ли. Я бы погрязла в ненужных сомнениях? Определенно.

-Но сомневаться должно любому по-настоящему разумному существу, и прежде всего - сомневаться в себе, в своей жизни, которой вы придаете значение слишком большое, болезненно большое, я бы сказал, - Кай вздохнул. - И слово "болезненно", поверьте мне, я упомянул неспроста. Болезнь всегда в вас, она переполняет вас, является неотъемлемой вашей частью...само ваше существование - та болезнь...

-А вы, надо полагать, лекарство?

-Если мы продолжим игру в аналогии, то скорее простой иммунный ответ, - покачал головой Кай. - Сражаться против которого есть действие столь же лишенное смысла, как избиение моря плетьми...или же попытки плыть против течения. Подобные попытки в конечном итоге вас утомят и, обессилев, вы просто-напросто утонете. Но и не делая их, вы пойдете на дно. Исход один, и его невозможно обойти или предотвратить. Все умирает. Сопротивление лишь причиняет вашей душе еще больше страданий. А вы ведь должны что-то понимать в страданиях, я прав?

Герда оглянулась - знакомый голос успокаивал, всеял уверенность, разливал по телу приятный холод, за которым почти не чувствовалась даже боль в Цепях. Амальгама молчала - а Кай, посмотрев на нее, продолжил говорить.

-Взгляни на это существо, Герда, взгляни и послушай, что оно есть. Я вижу его до конца, до самого корня, я вижу, что гнездится внутри него, что его питает и дает ему силы двигаться дальше, что причиняет его душе нестерпимую боль, - Кай вновь позволил себе грустно и устало вздохнуть. - Из всех, с кем мне доводилось встречаться за эти годы, вы, Неус, должны не лучше меня самого понимать правду, стоящую за человеком, понимать, что никто, ни одна человеческая душа не хочет продолжать. Кому как не вам, перенесшим все эти невероятные муки, не добавить к моим словам, что, к тому же, ни одна душа того не заслуживает? Но вы так не поступаете. Почему же? Скажите мне, Неус, хранить веру после Дахау - это фанатизм? Или вас ведет нечто иное, некий безумный, недостойный даже несмышленого ребенка оптимизм, который вы с болью прирастили к себе, чтобы не сойти с ума? Что за вашей дверью, Неус? Вы хотите то знать? А ты, Герда, хочешь услышать об этом?

Герда лишь тихо, несмело кивнула.

-Возможно, вы и были когда-то чисты, Неус. Но сейчас я не вижу в вас ничего, кроме бесконечного самообмана. Вы уверяете себя, что живете и сражаетесь ради других, но вы зациклены на себе самой, и ни на ком более. Вы громоздите костыль за костылем, чтобы оправдать сам факт своего существования, поскольку в глубине души, как и все - нет, куда сильнее многих - вы понимаете, сколь оно ущербно. Ни тайный, ни явный мир людской не готовы вас принять и никогда не примут, в лучшем случая смотря на вас, как на забавную диковинку, а в худшем же - как на опасный инструмент. Неужели вы думаете, что люди, которые вас окружают, терпят вас по иным причинам, нежели нужда в ваших талантах? Если же среди них есть кто-то, кто, как вам кажется, относится к вам лучше...что ж, они умрут. Рано или поздно, но это случится - они уйдут, а вы останетесь, останетесь в неведении, повезет ли вам так еще хоть один раз...

-Кого вы сейчас убеждаете? Меня, ее...или себя? - после недолгого молчания произнесла Амальгама.

-Странный вопрос, - вновь покачал головой Кай. - Мне нет нужды в чем-либо себя убеждать, в отличие от вас. Вы верите. Я знаю. Я знаю, что вами движет, Неус, поскольку вижу ваш Исток. И вы можете поверить, ваше внешнее уродство не идет ни в какое сравнение с уродством внутренним. За вашей дверью нет ничего, кроме безграничного лицемерия и помешательства на своей персоне, на своей измененной природе. Вы старательно убеждаете себя, что творите добро, но вам нет никакого дела до чужих душ, Неус. Все, что вы делаете, вы делаете лишь затем, чтобы спасти свою собственную. Но спасти человеческую душу могу один я.

Движением мягким, но уверенным он развернул Герду к себе, осторожно коснулся своих глаз.

-Сейчас я докажу вам это.

На пальце Кая блеснул осколок.

Ширнесс.

Сознание возвращалось столь медленно и неохотно, словно сомневалось в своих правах на это тело. Приоткрыв глаза, Ренье почти сразу же зажмурился вновь - даже простой дневной свет сейчас резал их не хуже опасной бритвы. По ушам пребольно колотил чей-то голос, плечи его кто-то с силой сжимал, вытягивая наверх, подальше от того лихорадочного забытья, куда он провалился с головой...

Когда? Сколько времени прошло с той секунды, как он со своей группой покинул готовую в любой момент словить очередной взрывоопасный гостинец от русских лодчонку? Десять минут? Десять часов? Судя по тому, как раскалывалась голова, верным было, скорее, последнее...

Маячивший пред глазами силуэт, начавший уже приобретать относительно четкие очертания, наконец дождался помощи - едва чувствуя ноги, Ренье все же попытался воспользоваться ими по назначению, поднимаясь туда, куда его так отчаянно тащили. С грохота, терзавшего уши, постепенно слезало все лишнее, оставляя одни лишь слова.

-...слышишь, скажи что-нибудь!

-Что-нибудь... - едва отодрав друг от друга пересохшие губы, выдавил из себя Стекольщик. - Что-нибудь...

-Какого дьявола тут стряслось? Ренье!

Лицо было знакомым. На миг ему даже показалось...показалось...

И снова он почувствовал нечто вроде стыда - как можно было второй раз дать себе обмануться, как он мог дважды увидеть Арлетт там, где ее и близко не могло быть?

-Ты должна была оставаться в резерве, Сильвестра. Разве не...

-Мне, наверное, полагалось там оставаться, пока вас всех тут не перебьют? - шумно выдохнув, она опустила свою маску на лицо. - Хотя, похоже, все к тому шло.

Боль постепенно утихала. Ошалело оглядываясь по сторонам, он почувствовал острую необходимость на что-нибудь опереться. Ноги и так-то с большим трудом соглашались держать тело, а уж после подобных картин...

-Что здесь случилось, я спрашиваю?

Изуродованные останки тех, кого он, казалось, лишь считанные мгновения назад вел в бой, словно заставляли на себя смотреть, не давая ни отвести взгляд, ни даже моргнуть. Чувствуя, как где-то в недрах черепа снова начинают исполнять свою нехитрую партию легионы молоточков, Ренье сглотнул подступивший в горлу горький комок и до боли сжал зубы, чувствуя, как мысли его одна за другой разбиваются о выстроенную памятью преграду.

Сильвестра даже представить себе не могла, насколько сильно было в нем желание дать ей ответ. Но чтобы сделать это, следовало - такая малость - знать его самому...

-Я...я не помню...

Были ли на свете слова, более ненавистные ему, чем эти?

-Я...я ничего не помню...

-Ты это сделал?

Взгляд его напоролся на бесстрастную железную маску, на ней и застыл.

-Не...не уверен, - выдохнул Ренье, не желая лгать. - Я помню свет...

Сердце билось все сильнее. Покачнувшись, он начал заваливаться вперед, но руки в поношенных перчатках не только не дали телу Ренье завершить начатое, но и наградили звонкой пощечиной.

-Соберись! Я тебя на горбу таскать не намереваюсь!

-От-тойди... - оттолкнув Сильвестру, он отступил назад, к краю мостка. - Не приближайся. Не приближайся ко мне...

Слова, похоже, должного эффекта не дали - напротив, лишь разозлили ее еще пуще прежнего. В два шага подскочив к Ренье, она схватила его за плечи, встряхнув со всех своих сил.

-Я все про тебя знаю, - яростно зашипела она. - Знаю, тебя хорошо поломало когда-то. Знаю, что и потом не особо сладко пришлось. Вот только глянь туда, - буквально развернув его в сторону объятой огнем верфи, прорычала Сильвестра. - Все наши там. Сражаются. Быть может, уже умирают. И, хочешь ты с этим соглашаться или нет, но сейчас ни у кого нет времени на твою личную драму.

-Ты...не должна, - с трудом проговорил он. - Если ты знаешь...если ты слышала...то должна знать и то, как я могу быть опасен. Со мной опасно просто находиться рядом. Неужели ты не видишь...не видишь... - он снова поглядел в сторону тел. - Все это мог сделать я.

-А мог и кто-то другой, - раздраженно произнесла Сильвестра. - Но, уж прости, я вряд ли смогу уговорить всех тех, кто сейчас там вышибает друг дружке мозги, взять небольшой перерыв, чтобы мы с тобой смогли провести всестороннее расследование, - отстранившись, она сделала первый шаг в сторону верфи. - Пошли, стеклянный мальчик.

-Ты...ты понимаешь, что мне нельзя доверять? - едва не вскричал Стекольщик. - Ты понимаешь, что я мог...

-Держись впереди, - зло произнесла Сильвестра. - Пока этот балаган не кончится, мне хватит.

Жар становился поистине невыносимым. Зашедшийся визгом пулемет захлебнулся быстрее, чем Лин успел добраться до середины крыши: позади не осталось уже ничего, кроме огня и жуткого воя - выпущенные на волю чары отыскали укрывшихся в комнате бойцов, а теми, кого они по какой-то причине упустили, занялось со всем возможным старанием пламя. Здание ощутимо тряхнуло. Юрия бросило вперед - резко оттолкнувшись от крыши, он вскочил на ноги, на целую секунду больше допустимого смотря на свои ободранные перчатки в пятнах крови. Очередной толчок он встретил уже на бегу - в этот раз удалось устоять, но судя по тому, как нагревалась под ним крыша, задерживаться здесь явно было бы глупейшей из возможных ошибок.

Вот только что ему оставалось? Разве не возьмут его там, внизу, еще вернее?

В уши бросился грохот взрыва и рушащихся перекрытий. Еще отчего-то целые окна лопались с оглушительным звоном, выплевывая наружу стеклянную крошку, панели здания оплавлялись на огне, будто воск. Еще один толчок даже немного помог, бросив Лина к дальнему краю - туда, где виднелся ржавый, с давно слезшей краской, кончик пожарной лестницы...

Череда взрывов - огонь, похоже, пробирался все дальше и дальше, достав уже до помещения, где были оставлены некоторые боеприпасы. Сложно было что-то услышать среди всего этого треска и грохота, но в ушах продолжали почему-то стоять крики - то ли эхо, оставшееся от тех, кто сгинул первыми, то ли все новые и новые...добравшись до вожделенного края, Юрий первым делом отправил в полет автомат - еще не хватало зацепиться чем-нибудь во время спуска - и принялся перелезать на ту сторону...

И снова - толчок: хорошо хоть, уцепился за ржавые поручни он на совесть. Скосив взгляд, Лин оценил расстояние до земли, после чего заставил себя прикрыть глаза - то, что он собирался сейчас проделать, требовало предельной концентрации, часть которой, к счастью, обеспечивали вовремя принятые лекарства.

-Остановись, - проговаривает он себе под нос, вжавшись - жар чувствуется даже сквозь маску - в чудовищно быстро нагревающиеся прутья. - Остановись. Остановись...

Глаза под маской вспыхивают молочно-белым. Утопая в черноте, которой сейчас залило весь, без остатка, мир, он безошибочно находит там себя, представленного, как довольно простая и четкая схема. Даже в чем-то примитивная.

Коснуться ее, интуитивно внося поправки - дело еще проще...

Жар отступает, уходит и боль. Уходит прочь вообще все, что может помешать - и, не дожидаясь, пока оно соизволит вернуться, Лин срывается вниз, соскальзывает по раскаленному уже металлу, в лохмотья раздирая поначалу перчатки, а затем и то, что под ними. В нескольких метрах от земли отцепляется, приземляясь без малейшего отзвука боли - с одним лишь знанием, что долго терпеть, прежде чем явить себя, она не сможет.

Взгляд на руки - левая содрана до мяса, но это грошовая цена за спасение. Здание, превращенное магом во внутренности доменной печи, уже ходит ходуном - пламя вырывается из окон, его языки жадно лижут воздух...

Двигаться с нужной скоростью после "отключения" - дело не из простых: не раз и не два Юрий убеждался в том, что потеряв, пусть даже на время, все те ощущения, к которым с рождения привыкало тело, многие с трудом могли толком ходить, что уж там говорить о беге. Был бы в их числе и он сам, если бы не бесконечная череда тренировок, если бы не следовавшие день за днем попытки овладеть до конца своим даром - или, что вернее, проклятьем. Если бы он только мог снять боль с тех, кто были там, внутри...

Мотнув головой, он прогоняет прочь лишние мысли. Живых там уже нет. И если он позволит себе думать о чем угодно, кроме своей цели - об этих ли людях, об Анне, которая наверняка уже схватилась с врагом, о Сетке или лейтенанте - то лишь пополнит, причем с позором, список потерь. Где с трудом помогли бы даже лекарства, выручает старый, не всегда до конца работающий прием - клятвенное обещание себе заняться очередным ритуалом чуть позже. В теории, увеличивая постепенно время - от пары минут до пары дней и больше - подобный ему, при наличии достаточной воли, мог и вовсе прогнать болезнь, но Юрий был уверен, что до практики это не доходило ни у кого: даже если и удавалось проделать такой трюк раз, два, или даже десять - его второе проклятье всегда возвращалось вновь, просто-напросто сменив личину.

Сейчас, однако, ему не нужен был долговременный эффект...

Я подумаю об этом позже. Через три часа. Через три часа я подумаю обо всем, что меня сейчас пугает...через три, через три...

Окровавленные руки отрывают от земли автомат.

Она справится. Справится. И Сетка тоже. Но убрать мага должен ты...

Эта мысль, столь простая на вид, скрывает за собой целую бездну вопросов, ни на один из которых он не может пока найти ответ. И, уже на бегу - к следующему, вроде бы еще пустому, дому - подгоняет свое оцепеневшее сознание, не давая болезни уцепиться за страх, спутать и парализовать, оставив в ожидании огненной смерти...

Анна сейчас далеко, а Сетка вся без остатка поглощена координацией оставшихся бойцов - нет ничего, чем бы они могли сейчас помочь...

Но что он сам может сделать для них?

Он непрерывно атакует. Заклятье чрезвычайной мощи, и, похоже, его активация занимает продолжительное время - потому он всеми силами старается его поддерживать, зная, что прервав однажды, может уже и не успеть воссоздать вновь...

Если ад и есть, то грохот за спиной точно вырвался из самых его глубин - иначе просто и быть не может.

Ждать, пока он выдохнется, бесполезно. Даже если это случится, к тому времени все уже будут мертвы - да и Цепи его, наверное, могут накачивать чары силой целые сутки. Оружие, включая тяжелое, неэффективно...

Здание позади осыпается, хороня бойцов "Атропы" в клубах черного дыма и грудах бетонной крошки.

Успешно отражал атаки со всех направлений. Однако, эта огненная стена ни на секунду не опускается, а значит, должна работать в обе стороны - он не должен видеть и того, что впереди, не должен видеть вообще ничего дальше своего носа...

В узком проходе между двумя зданиями Юрий на краткий миг оборачивается, видя столб пламени. Он еще выше, да и двигается, кажется, куда быстрее прежнего. Спешит прямо за ним, не отвлекаясь на отдельные выстрелы с других направлений.

Варианты? Следящие чары и использование наблюдателя. Первое...нет. Ему нужны все силы без остатка, он бросает все на поддержание этого пламени. Значит...

Вновь обернувшись, он смотрит на живое, ревущее пламя, смотрит на то, как к нему неумолимо приближается смерть. Первую мысль - позвать Сетку - отбрасывает почти сразу: если Ольга не связалась с ним раньше, значит, она сейчас ни на что вообще не способна - устала и отключилась или вовсе...

Ты подумаешь об этом позже. Ты подумаешь об этом через три часа...три часа...

Весь до капли обратившись в зрение, он старается забыть о пламени начисто - там нет ответа, который ему нужно отыскать. Забыть о пламени. Забыть о криках. Забыть о погибших и тех, кто скоро последует за ними. Забыть о Сетке, лейтенанте и об Анне. Забыть обо всем и посмотреть на мир чуть иначе.

Проверить, пока еще есть шанс, свою догадку.

Глаза Юрия сейчас - два мерцающих белых пятна. Мир кто-то снова окунул в бутылек с чернилами, и единственными, пусть и едва видимыми, светлыми пятнышками остались те, в ком теплится жизнь. Где-то там, впереди - все ближе и ближе - есть и пятно, обозначающее мага, но добраться до него сейчас нечего и думать: след настолько нечеткий, что он только попусту растратит все силы, пытаясь нащупать то, что едва может разглядеть. Где-то там, где-то...рядом...

Тусклое серое пятнышко на уровне земли. Мелькает между домами. Явно не человек. Просто какая-то кошка или собака...

Есть!

В мир возвращаются цвета, а к Юрию возвращается ни с чем не сравнимое чувство холодного спокойствия. Цель ясна - а больше ничего и не нужно.

Бросаясь за угол, он старается вытравить в памяти мельком виденный след, выжечь его там намертво - он готов вцепиться в него зубами, лишь бы только удержать.

За спиной ревет пламя - маг, спешащий по следу, лишь подбрасывает Лину очередное доказательство того, что он не ошибся.

Женщина-палач отбивалась отчаянно. Разрядить в нее все, что осталось в двух пистолетах, как оказалось, было более чем недостаточно, чтобы прикончить или хотя бы замедлить на должном уровне - убийца в измочаленном выстрелами черном облачении действовала столь стремительно и свирепо, что определенно заслужила бы уважение Анны - если бы в опустошенном сознании последней оставалось сейчас хоть что-то, кроме жажды крови. Снова и снова она бросалась вперед, снова и снова Ключи встречались с ее ножами. Тяжело, хрипло дыша, она кружила вокруг бывшей ее, наверное, на две головы выше противницы, нанося удар за ударом. Та отвечала - один раз даже едва не вскрыв Притворщику живот безумно удачным движением. Счет, впрочем, вела пока Анна - в последние мгновения записав в него вспоротую ткань и кожу на спине этой бесноватой дылды, а после, играючи уйдя от двух Ключей, низко пригнулась, прорвалась ближе, и почти достала до горла, будучи вынуждена отступить в последний момент.

Коридор плясал пред глазами, утопая в неведомо откуда взявшейся красноте. Бешено стучащее сердце требовало одного - размозжить это ненавистное лицо, изрезать, искромсать ломтиками это тело, и, прежде чем выпустить из него жизнь вместе с кишками, заставить покричать. Покричать для нее хотя бы немного.

Еще один порез, еще одна тщетная попытка достать клинками воздух. Анна захлебывалась смехом - и даже зная, что тот выдает ее с головой, ничего не могла с тем поделать.

Скоро. Уже совсем скоро. Еще с десяток разрезов и останется только добить.

Черный дым, текущий с нижних этажей, все настойчивее лез в то, что осталось от окон, расползался все дальше, пробиваясь через зияющие в потолке дыры.

Не так давно из одной такой дыры прилетела граната, покончившая с двумя башенными бойцами. Он старался надолго у них не задерживаться.

Сверху что-то орали - лающая русская речь вперемешку с выстрелами. Какие-то хлопки, какой-то треск - кажется, что-то горело...убедившись, что оставшиеся марионетки Башни движутся в верном направлении - вверх по лестнице на последний занятый противником этаж - Эрик прислонился к изрытой выстрелами стене, переводя дух. Окровавленные - и где только успел измазаться? - пальцы были как деревянные, но видавший виды револьвер забивали исправно.

Выдохнуть. Выждать для верности еще три секунды.

Пора.

Преодолевая по две ступеньки за раз, он метнулся наверх, в хаос, сотканный из дыма и визга чьих-то автоматов.

Мимо прокувыркалось измочаленное чьей-то удачной очередью тело башенного бойца. Вовремя отпрыгнув в сторону и, преодолев последнюю ступень, Эрик вынырнул уже наверху - и тут же распластался на грязном полу, в последнюю секунду разминувшись с градом свинцовых подарков. Выпалив на звук - все равно в этом дыму ничего иного не оставалось - откатился в сторону: судя по булькающим хрипам и шлепку медленно оседающего в пыль тела - а также по тому, что он все еще был жив - выстрел пришелся куда надо.

В строю осталось лишь две башенные марионетки - укрывшись за какими-то ящиками, которые вот-вот должны были разворотить в месиво вместе с их телами, они молотили почти что наугад. Вовсю воспользовавшись тем, что противнику еще есть кем заняться, Эрик, держась как можно ближе к стене, кинулся вкруг комнаты, к окнам. Глаза беспрестанно слезились от дыма, нос и глотку резало так, словно внутрь забросили по меньшей мере мешок иголок - с каждой секундой становилось все яснее одно: если не покончить со всем прямо сейчас, добьют их даже не русские - а само это местечко, что оно треснуло.

Углядев - или, скорее, услышав - его в дыму, наперерез кинулось какое-то тело: выстрел Эрика согнул его пополам и бросил в пыль. Уцепившись рукой за ободранный подоконник, где был закреплен здоровый на вид пулемет - Грей продвинулся еще немного вперед, и, наконец, увидел.

У внушительных размеров инвалидной коляски - или чего-то похожего - склонился какой-то высокий, коротко стриженый человек с зажатым в руке пистолетом - другая рука его отчаянно совала в лицо сидящему в кресле существу дыхательную маску на толстом перекрученном шланге. Русский почувствовал приближение Эрика еще раньше, чем тот успел направить оружие в нужную сторону - и, пусть выстрелы и прозвучали практически одновременно, первым все-таки оказался он.

Скулящие пули взрыли пол и выбили крошку из стен. Если бы у Эрика было время, он бы, несомненно, оценил иронию происшедшего: что он, что русский оказались настолько напряжены, настолько взвинчены этой бойней, что, разрядив в считанные секунды свое оружие, поразили кого угодно, но только не друг друга.

На иронию, впрочем, времени не оставалось.

Русский был довольно предусмотрителен - доказательством тому служил запасной пистолет, что он стремительно рванул из кобуры, надеясь завершить начавшийся так позорно для них обоих поединок. Но Эрик уже сделал свой ход. Бросившись вперед подобно разъяренному быку, он всем весом впечатал русского в кресло, что не упустило возможности завалиться на бок - следом полетели сам Грей, упустивший оружие противник и какая-то опутанная проводками чахлая девка, что захлебывалась жутким, рвущим горло кашлем.

Несколько секунд форы Эрик использовал с лихвой: со всей силы приложив русского головой об пол, он навалился сверху, сжимая окровавленные пальцы на его глотке. Опухшие, слезящиеся глаза не видели ровным счетом ничего, кроме мутных пятен, но это было не так уж и важно - важным было продолжать давить.

-Закончу с тобой, будь уверен - отдеру твою увечную сучку в каждую дыру, - захлебываясь частью от дыма, частью - от бешенства, выплюнул Грей в морду отчаянно отбивавшегося русского. - А потом набью в ней новых дырок. И буду их трахать до тех пор, пока ее милый трупик под завязку не...

На затылок Эрика обрушилось нечто, по силе сравнимое с ударом молота. Даже не успев толком удивиться, он повалился вперед, в гостеприимно распахнувшую свои объятья чернильную тьму.

Лондон.

Едва заметная крошечка осколка призывно мерцала. Не в силах отвести от нее завороженный взгляд, Герда дышала так прерывисто, словно тело ее с неохотой вспоминало о том, что вовсе должно заниматься чем-то подобным. Кай, храня молчание, протягивал ей открытую ладонь с осколком - оружие в другой руке его оставалось направленным в сторону Неус.

Амальгама из последних сил сопротивлялась терзающей ее мучительной лихорадке. Дело было не в одних Цепях, что разгоняли по телу жаркие волны боли, дело было даже не в том, что в равной степени страшно было как вглядываться в лицо Кая, так и прекратить на него смотреть, выискивая все новые и новые следы общей неправильности, вызывающей неподдельное отвращение.

С силой, чей проводник стоял сейчас в двух шагах от нее, невозможно было договориться, ее невозможно было в чем-либо убедить. Возможно, ее в равной степени невозможно было и одолеть...но так ли обстояло дело и с эмиссаром? Слова зеркальных дел мастера, переданные ей Катом, всплыли в памяти как нельзя вовремя.

Были и другие. И если она верила в те слова, верить определенно следовало и в то, что стоящее пред ней существо было уязвимо - и речь шла далеко не о ранах телесных.

Что-то должно было остаться. Что-то, пусть даже опустившееся на самое дно, забитое и законопаченное так хорошо, что хозяин никогда в жизни бы больше этого не отыскал без посторонней помощи. Что-то человеческое - ведь он был когда-то человеком, этот глашатай потаенной боли всех людских душ? Что-то человеческое...самая малость, самая крупица, пусть даже бы размером с этот проклятый осколок...

На мгновение, лишь на мгновение, она почувствовала, что слова Кая, возможно, были правдивы. Чем еще могла быть эта наивная даже для ребенка вера, кроме слепого оптимизма, кроме очередной лжи, которую она так старательно пытается скормить себе, и лишь для того, чтобы...

Встретившись взглядом с Каем, она прочла в этих страшных глазах куда больше, чем хотела. Он знал. Он не мог не знать. И чтобы безошибочно находить и ударять в самое больное место, ему не нужны были никакие ключи от чужих мыслей - зачем, когда для него открыты были сами души, пусть и представая в самом неприглядном, самом уродливом и ущербном виде? Ошибкой было уже вступать в разговор с ним, ошибкой было предоставлять ему такой отличный шанс заразить сомнениями, подтолкнуть к тому, чтобы принять его правду - или сдаться ей, оборвав свою жизнь...

Он знал, пусть так. Но ведь и он когда-то был человеком...

-Пришло время, Герда, - тихий голос Кая заставил Неус вздрогнуть вместе с той, к кому сейчас он обращался. - Время исполнить обещание.

Весь мир Герды сжался сейчас до размеров сверкающей песчинки, что ждала ее, что манила ее, что была - верно, как же верно - обещана ей уже так давно. Нужно было лишь протянуть руку и взять дарованный ее душе спасительный билет в место, свободное от боли и тревог, нужно было лишь протянуть руку и коснуться, как тогда, посреди белого безмолвия, его руки. Ей казалось непростительным любое промедление - и вместе с тем она никак не могла заставить себя сделать ту малость, что должна была быть проложена лишь ее волей, а не чьей-нибудь другой.

Но отчего? Неужели ее, столько лет уже знавшую правду, успевшую привыкнуть, срастись с нею, не просто поверить, но принять - смутили речи этого глупого существа с красной кожей, что из одного ослиного упрямства цеплялось за свою жизнь - когда каждая человеческая жизнь была лишь источником боли, лишь острой иглой в его сердце? В сознании ее всплывали долгие холодные вечера, в которые Кай открывал ей правду - горькую и неприглядную, но заслуживающую того, чтобы мир познал ее до конца - и среди прочих слов вспомнились и долгие рассказы о том, кто окружает их ежечасно, ежесекундно, кто скрывается под масками, глядеть сквозь которые способен лишь тот, кто принял правду вместе с осколком. Сомнения, что пробудила в ее душе Амальгама, словно шелуха, слетали прочь. Это воплощенное уродство ведь что-то сделало с ней, разве не так? Обратило против нее какие-то гадкие чары, запрятанные в ее дурацком одеянии - и все единственно для того, чтобы смутить ее, заставить оступиться и отступить. Заставить причинить боль ему и вернуться в число чудовищ, что терзали его каждый миг...

Амальгама что-то говорила, но Герда больше не слышала слов - они попросту потеряли для нее всякий смысл. Вначале неуверенно, но с каждой секундой все смелее и смелее, она потянула руку за осколком.

Нужно было последнее доказательство. Нужно было убедиться.

Дрожащие пальцы коснулись осколка.

Это смешное, это глупое забинтованное создание кинулось ей наперерез, кажется, что-то крича, но в мире Герды больше не осталось ненужных звуков. Не слышала она и выстрела, которым Кай отогнал Амальгаму назад, кажется, что-то сказав той...последний раз взглянув в лицо Кая, она почувствовала, как шевелятся ее одеревеневшие губы.

-Весь мир...

Да. Весь мир. Весь мир в награду для ее души. Мир бесконечного покоя.

-...и пару новеньких коньков в придачу, - прочла она по губам Кая.

Когда осколок вошел в глаз, из него выкатилась, пробежав по щеке, одна-единственная слезинка.

Герда, впрочем, ее уже не почувствовала.

Ширнесс.

Фамильяра загнать в угол вышло не сразу. Несколько бесконечно долгих минут мелькали пред глазами почерневшие от копоти стены домов, стучали в ушах казавшиеся сейчас такими далекими выстрелы - все меньше и меньше...

Об этом я подумаю через три часа.

Столб живого пламени шел за ним, убыстряясь с каждой секундой. Едва не настиг в паре узких проходов, там, где пришлось бросить автомат. Едва не испепелил его парой мгновений позже, когда Лин вынужден был показаться противнику на глаза.

Из пламени долетали крики и смех - наверное, магу даже нравилась вся эта беготня. Ему достаточно было лишь быстро шагать, подливая сил в единожды раскинутые чары, тащиться вперед и сносить все на своем пути.

Юрий задыхался. Без маски перемещаться в этом дымном царстве было попросту нереально, но и она добавляла своих мучений - нестерпимый жар, муть в глазах, целые ведра, наверное, хлюпающего пота...

Предпоследняя из оставшихся у него гранат нисколько не повредила магу, равно как и все прошлые - зато вот обломки, завалившие едва заметный с первого взгляда коридорчик меж домами, оказались весьма кстати. Черное пятно, что улепетывало от Лина все это время, с почти невозможной ловкостью избегало каждый раз его пуль, но Юрий и не рассчитывал особо задеть фамильяра на бегу, лишь гнал его туда, откуда оставался единственный путь - через его изодранный труп. И когда тварь влетела в тупик, едва не врезавшись мордой в обшарпанную кирпичную стену, он уже был в трех шагах позади. Уже упал под ноги разряженный пистолет, сменившись огромным ножом с тяжелым лезвием.

Собак Лин никогда особо не любил - а те, что ему встречались, чаще всего отвечали взаимностью. Откровенно говоря, на Второй площадке видал он псов и побольше, но вот такой злобы в глазах не встречал еще ни у одного. Зверь, по всей видимости, тоже впервые увидел кого-то, чье лицо словно бы отсутствовало, скрытое за ничего не выражающей серой маской. Кого-то другого, наверное, это бы несколько смутило. Но только не этого пса. Уши прижаты, клыки оскалены...весь подобравшись, застыл он перед прыжком. Он даже не рычал - лишь хрипел тихо-тихо и обильно пускал слюну, точно бешеный. И переводил остекленевший свой взгляд с ножа на серую маску.

За мутными стеклами вспыхнули молочно-белые огоньки. Зверь прыгнул долей секунды раньше - так быстро, как не бросалась на Лина еще ни одна собака. Импульс уже ушел в цель, но Юрий знал - боль просто не успеет разойтись до конца по этой размазавшейся в воздухе черной, с вздыбленной шерстью, туше, просто не успеет вовремя сбить на землю эту летящую на него страшную пасть, страшные глаза. Знал еще до того, как прошептал нужные слова.

Но на боль в этот раз он ставку почти и не делал.

Его проклятье лишь выиграло время, выиграло те ничтожно малые крупицы его, которые отделяли Юрия от крови, бьющей из собственного разорванного в лоскуты горла. Лишь самую малость притормозило зверя, пусть и не прервало его бросок, а удар - тяжелым, обитым железом сапогом в самую морду - нанес он уже сам. Фамильяр, издав какой-то странный жалобный звук, отлетел до самой стены, захлебнувшись начисто так и не начавшимся воем. Волна ослепляющей боли, прокатившаяся по телу, терзала пса не очень долго: лезвие, мелькнувшее пред глазами, что налились теперь не злобой, но страхом, положило конец и разгоравшейся агонии, и всему остальному.

Где-то позади орал во всю глотку маг - выл ничуть не хуже своего зверя. И если крик тот был связан не только с потерей наблюдателя как такового, но значил нечто большее...если можно было на это сделать расчет...

Выбор вариантов все равно был не очень велик - и хотя бы потому стоило попытаться. Занявшись отделением лохматой головы от все еще подрагивающего под его ножом туловища, Лин почувствовал нечто сродни холодному удовлетворению.

Теперь - если только он не ошибся - бой пойдет уже по его правилам.

Утомительная кровавая игра продолжалась полным ходом. Анна не могла вспомнить, когда последний раз уходило столько сил и времени на одного-единственного врага - впрочем, в своем нынешнем состоянии она вряд ли вспомнила бы и собственное имя. И вряд ли бы тому сильно расстроилась - ведь имена, равно как и все прочее в этом мире, давно уже потеряло всякий смысл. Смысл имели лишь две вещи - держаться за спиной этой здоровенной суки, чертовски подвижной для человека своих размеров, и резать, резать...

Обе они выдыхались - то было ясно как день. Тяжело дыша, вновь и вновь они поднимали ножи и Ключи, вновь и вновь на теле Шепот появлялись глубокие порезы, вновь и вновь клинки ее не достигали ничего, кроме раскаленного воздуха. Да и был ли где-то еще здесь воздух? Один сплошной дым...

Обе они выдыхались, то верно, но Анна все еще могла рассчитывать на костюм - раз за разом впрыскивал он в кровь что-то, бывшее, наверное, дистиллятом чистого бешенства, раз за разом спускал - нет, сбрасывал через все ступеньки - ее по эволюционной лестнице до первобытного страха и неугасимой животной ярости. И только потому Вторая все еще была жива. Только потому она все еще не сдавалась - в ее сознании просто не осталось такого слова. Как и вообще каких бы то ни было слов.

Только желание резать и жить. Разве нужно было человеку что-то еще?

Еще одна рана - в этот раз прямо по руке. Ее противница отступила на шаг, роняя один из Ключей. Кровь запятнала стены...стены...

Какого дьявола творилось со стенами?

Коридор вокруг шел трещинами и плевался целыми клубами бетонной крошки. Ее становилось все больше и больше - настоящие серые облака, что сбивались друг с другом, стремительно раздуваясь, будто на дрожжах. Анна кинулась вперед - единственное, чего она сейчас желала, это прикончить эту треклятую дылду - но непроглядная серая туча ринулась прямо на нее, начисто забивая линзы, дыхательные и слуховые фильтры.

Взревев от ярости, Притворщик прокладывала себе дорогу вперед, нанося и отражая удары на один только звук, и то уже едва слышный. Ответный удар, пришедшийся в живот, отбросил ее назад, на пол, скручивая внутренности в пружину чистейшей боли: когда та пружина распрямилась, Анна, скорчившаяся теперь на полу, едва успела сорвать маску с лица - лишь это не дало ей захлебнуться рвотой.

По ушам колотили чьи-то тяжелые шаги. Сейчас...сейчас...надо встать...надо...

-Ne, - устало прохрипел кто-то над самой ее головой. - Potrebujeme ji nazivu (1).

Корнелиус Альба давно уже перемахнул черту, обозначенную как "бешенство" - то, что начиналось за ней, вряд ли вообще имело название. Ярость застилала глаза почище любых стен огня, что он гнал перед собой, ярость давно уже разлилась в его сознании кипящим морем, в котором потонуло без остатка все остальное.

Дьявол забери Людвика, который не нашел ничего лучше, чем бросить его, будто сквозь землю провалившись - что это было, интересно, месть за то старое совместное дельце? Дьявол забери и этих распроклятых русских, что палили по нему из каждой щели, не давая ни мгновения продыха - вынужденный, наверное, добрых минут пятнадцать поддерживать не самые-то простые чары, он уже начинал задыхаться. Бессильная злоба на самого себя тоже нашла место в общем котле: годы, как ни крути, брали свое, и не имело ровным счетом никакого значения, сколь ловко магу удавалось скрывать свой истинный возраст - невыносимо горькая истина всплывала на поверхность каждый раз, как дело доходило до драки. Он уже совсем не тот - и винить стоило лишь себя, так беззаботно, так безоглядно бросавшего в топку силы, которые, как и свойственно молодости, считал когда-то бесконечными. Расплата - крайне жестокая тварь, и - того не отнять - крайне пунктуальная. Который раз она уже приходит точно в срок, нарядившись в чудовищную, плывущую по каждой цепочке в теле, боль? Который раз уже является в виде позорной старческой одышки, жара в голове и пучка острых игл, терзающих готовое в любой момент надорваться сердце? Который раз он будет врать себе, что ничего не изменилось, что жизнь башенного охотника, оставленная слишком поздно, не успела нанести непоправимого вреда его телу - да что уж там, и всему остальному за компанию?

Людвик, чтоб его черти взяли, прав. Пора на покой. Пора перестать уже корчить из себя неукротимую машину смерти. Быть может, даже...даже после этого дела...

Как только он расквитается с тем недоноском, что прикончил Фокса. Как только он спалит его конечности по одной за раз, чтобы лежал себе смирно, а от того что останется, примется отрезать по куску...о, тогда ему несомненно полегчает. Быть может, к нему даже вернется былая уверенность. Быть может, он даже...

В сердце словно кто-то проворачивал с чувством и расстановкой здоровенную спицу, предварительно вымочив ее в кислоте. Тяжело выдохнув и содрогнувшись от кашля, маг чуть пригнул голову и ринулся в узкий проход, за которым его должен был ждать тупик. И этот русский выродок. Ему некуда бежать. Некуда. Лучшее, что он может сейчас сделать - это застрелиться, если осталось чем. Вышибить себе мозги, пока не...

До конца прохода оставалось всего несколько шагов. Можно было, конечно, просто спалить все впереди, даже не заглядывая туда - так определенно сделал бы Людвик, на дух не переносивший ненужного риска, но эту идею Альба отбросил почти с негодованием. Это, конечно, было бы просто и надежно, вот только простых и надежных методов обрести покой не бывает - о нет, помочь в том деле могут одни лишь глаза этого подонка, молящие о быстрой смерти. И то ни с чем не сравнимое чувство, с которым он медленно выдавит их один за другим...

Только так получится пусть даже ненадолго, но все же убедить себя в том, что бывший башенный охотник Корнелиус Альба еще чего-то да стоит.

Узенький проход остался за спиной. Впереди же, в клубах дыма, виднелось какое-то прижавшееся к стене дальнего дома смутное пятно в тяжелой, явно не по размеру, шинели. Так его все же удалось ранить?

-Ты убил моего пса, русская паскуда!

Чары вырвались в реальность раньше, чем Альба, прищурив глаза, сумел толком сообразить, на что же он вообще смотрит - и что очертания того предмета, который прислонили к стене, накрыв шинелью, даже отдаленно не похожи на человеческие. Было, конечно, уже поздно. Взрыв вынес из стены внушительных размеров кусок, частью расплавив, частью - разметав на ошметки, и дымное полотно стало еще толще, еще непроглядней прежнего: когда в том дыму раздалось несколько едва слышных хлопков, маг лишь чудом успел прижаться к стене - пули взрыли кирпич и серую краску в нескольких сантиметрах от его головы. Едва ли не скрипя зубами от злости, Корнелиус бросился в дым.

И снова - едва слышные выстрелы, в этот раз, впрочем, ушедшие совсем уж далеко от цели: дым, как ни крути, портил игру обеим сторонам. Перемахнув через обломки, маг, бешено вращая головой, влетел в здание, проход в которое так неосмотрительно проложил для своей жертвы. А вот, кстати, и она - какой-то невзрачный на вид паренек в серой маске...и это он-то так долго от него улепетывал? Он-то так легко расправился с...

-Сдохни!

Спустив с цепи целый шквал чар - сердце снова отозвалось такой дикой болью, что на мгновение Альба почти забыл как стоять на ногах - маг обратил большую часть помещения в дымящиеся, обугленные клочки и хлопья пепла, что весело кружились, набиваясь ему в ноздри и рот. Цель, однако, была жива - и то, что она стояла без единого движения в коридоре, словно призывая расправиться с ней, было издевательством выше того предела, который Корнелиус мог вынести, не растоптав окончательно жалкие остатки своего самообладания.

-Ты убил Фокса! Он был такой добрый! Такой ласковый!

Жар слепил, дым терзал горло. Почувствовав кровь на губах, Альба дернул головой, пытаясь различить в устроенном им самим хаосе обгорелый труп цели, но очередная серия выстрелов - пришлось, едва не задохнувшись от боли, расплавить эти пули на подлете - доказала, что слепая ярость отрабатывала скрытый за своим именем смысл: он в очередной раз уничтожил все, что угодно, кроме этой назойливой мухи.

-У меня больше никого не было!

И снова на волю вырвался огненный шквал. В этот раз цель не могла уйти, просто не могла, как раньше, резво убраться за очередной угол, откатиться в другую комнату или раствориться в дыму. И все же...выстрел. Снова.

Неважно. Уже неважно. Сейчас он просто снесет разом все, за чем еще можно спрятаться. Обрушит на этого выродка потолок, дом...само небо, если придется. Сейчас...сейчас...еще бы не было так больно...

Нечеткая тень мелькнула в дыму, что-то швырнув в его сторону. Слишком большое для очередной гранаты - потому-то маг и промедлил лишнюю секунду, позволив этому новому предмету докатиться до его ног.

Целая секунда - непозволительная в бою роскошь - ушла у мага на то, чтобы сообразить, что в носок его ботинка ткнулась отрезанная собачья голова. Еще одна - чтобы разглядеть торчащий из ее пасти небольшой серый предмет.

Останься у Альбы время, он бы определенно пустил от злости пену. Но все те драгоценные мгновения, что были в его запасе, заняло падение на почерневший от копоти пол с отчаянным, нечеловеческим хрипом - и ничуть не менее отчаянной попыткой откатиться подальше. Едва коснувшись пола, он вздернул вверх и вперед правую руку. И, на излете последней отпущенной до взрыва секунды попытался простонать нужные строки.

Строки те, впрочем, быстро утонули, как и все остальное, в нестерпимом звоне, что без остатка залил уши мага. Картинка пред глазами плыла, словно его усадили на какую-то бешеную карусель, но различить выходящее из дыма темное пятно у Корнелиуса все же получилось. Равно как и протянутую в его сторону руку - не с оружием, как ни странно, но с растопыренными, сплошь в крови, пальцами.

А затем бывший башенный охотник Корнелиус Альба понял, что ничего еще, ни малой крупицы не знал о настоящей боли. И, будучи уже совершенно не в силах совладать с этим новым знанием, позволил себе раствориться в подступившем забытье...

Лондон.

Хлещущий по лицу ливень был даже отчасти приятен - жаль, конечно, что его отнюдь не было достаточно, чтобы смыть всю эту уже успевшую присохнуть кровь.

-Полагаю, спрашивать, как вы меня так быстро нагнали, бесполезно?

-К сожалению, я не до конца уверен, что мой ответ вам понравится, потому предпочту не давать его вовсе. К тому же, у нас сейчас полно дел неизмеримо более важных...с этим, полагаю, вы спорить не станете, господин палач?

-С вами поспоришь...

Действительно, спорить с магом, который меньше, чем за минуту избавил Хлыста от ран, вполне способных перекочевать в категорию смертельных, как-то не хотелось - и отнюдь не из чувства благодарности. Подобной демонстрации силы Асколю было достаточно по самое горло и даже выше того, чтобы отодвинуть подальше большинство вопросов - по крайней мере, он смог попридержать их там, где Кай чуть было не расправился с башенной королевой. Сейчас же, десять или больше минут блуждания под проливным дождем спустя, вопросы вновь рвались наружу - равно как нетерпение, злость, что-то, до омерзения похожее на панику, и прочие вещи, что вблизи от мага подобного уровня определенно стоило душить в зародыше - просто для того, чтобы не выяснять пределов его терпения.

Однако, когда собственное уже подвалило к той грани, за которой оставалось только распрощаться...

-Откуда вы знаете, что он будет там? - кажется, этот вопрос палач уже задавал не один раз - головная боль мешала быть в том до конца уверенным. - Какая из ваших птичек то нашептала?

-Не моя, - покачал головой Каранток, отворяя калику и впуская Ката и хмурого башенного бойца - по одним только глазам было видно, что воля этого человека срезана накрепко, под самый корень - в небольшой, уютный на вид дворик. - Скажите спасибо гостье из Атласа за то, что она и для меня сделала несколько...прогнозов.

-Сейчас окажется еще, что вы знали, в какой бардак все перельется, - выдохнул Асколь, пытаясь заглянуть в лицо под темной шляпой. - А вы ведь и знали, наверное, так?

-Быть может, быть может... - сквозящая почти в каждом слове мага неприкрытая насмешка раздражала даже больше поля, что тот растянул вокруг себя, не позволяя коснуться своей одежды ни одной, даже самой крохотной дождевой капле. - Для вас это сейчас не столь важно.

-Да ну?

-Важно то, что королева теперь с нами и под надежной охраной, а лорд Бартомелой уже донес до гостей все то, что ранее мы были вынуждены держать в тайне. Празднество, конечно, пошло прахом, но, между нами говоря, я не расстроился бы, не случись его вовсе - обеспечение безопасности на...церемониях подобного масштаба всегда ощутимо бьет по кошельку.

Боюсь, русские съездили вам скорее по морде...

Дьявол, надеюсь, эта мысль к нему через ту штуку не уплывет...

-Значит, гости уже сейчас спешат по домам, пока Клуб от них еще что-то оставил?

-А вам, я гляжу, так и хочется, чтобы мы оказались в наиболее неловком из всех возможных положений, - улыбнулся Каранток. - Нет, господин палач, боюсь, тут я вас разочарую. Больше половины гостей изъявили желание присоединиться к охоте.

-Это их похороны.

-Верно. Но знать им о том вовсе незачем. К счастью для всей Башни, они не знают, где искать. В отличие от нас...

-К счастью для всей Башни, в ней не одни дураки, - Асколь остановился в трех шагах от входа. - А значит, кто-то из новых загонщиков рано или поздно найдет нас, раз не может сыскать его самого...просто чудненько. Мне так не хватало каких-нибудь неумех под боком.

-Не думайте о том.

-Ладно, давайте тогда подумаем, как его брать. У нас обоих Цепи, так что если кто и сможет это сделать, не подгорев изнутри, так разве что ваш молодчик.

-Боюсь, его одного может не хватить, - снова улыбнулся маг. - А сделаем мы вот что. Патрик, ты идешь в лоб. Третий этаж, квартира в конце коридора. Ох, не смотрите так на меня, Кат. Хром была довольно-таки точна в своих...показаниях.

-С такой точностью я вообще не вижу смысла куда-то дергаться, - огрызнулся палач. - Что нам не дает просто постоять, околачивая кусты, прямо тут, пока какой-нибудь ваш стрелок не пробьет ему череп? Господи, вы знаете все вплоть до комнаты и, похоже, как минимум летаете по городу, если не что похуже. Почему эта местность еще не оцеплена вглухую вашими отморозками?

-Потому что, господин палач, в прогнозе, который я получил, данный вариант ведет к последствиям крайне неблагоприятным. Более того - даже сейчас существует определенный риск, что ваша...Амальгама...все-таки будет сломлена раньше, чем мы успеем прийти на помощь.

-Я еще не встречал никого, способного ее сломать.

-Потому что вы еще не встречали Кая, - говоря так, словно ужинал с ним каждый свободный вечер, лорд-надзиратель вытянул руку, указав куда-то за кусты. - Пожарная лестница. Поторопитесь. Патрик отвлечет их, и, скорее всего, получит пулю или даже несколько. Пока его будут убивать, проберитесь вон в то окно. Если Хром не ошиблась, там мы найдем нашу цель.

-Чудненько, - со злостью повторил палач. - Я прямо-таки мечтал полазать по чьим-то мокрым балконам...

-Все мы делаем то, что приходится, а не то, чего желаем на деле, - пожав плечами, произнес Каранток. - Надеюсь, вы помните, что Ключи против этой цели бессильны?

-Еще я помню, что он не один, - направляясь к зарослям колючего кустарника, буркнул Асколь. - Не первая свернутая шея, не волнуйтесь...

-И не думал, господин палач, и не думал... - дождавшись, когда Кат скроется за углом, лорд-надзиратель вытянул из кармана совершенно обычную рацию. - Докладывайте, Маршалл.

-Мы уже в воздухе, сэр, - пробился ответ сквозь треск и хрип. - Аканта...

-Превосходно. Если прогноз нашей гостьи верен, здесь цель взять не выйдет - есть вероятность, что в процессе погибнет не только мой человек, но и палач. У меня нет желания проверять свои Цепи на прочность встречей с этой тварью. Я отступаю к мосту, к моему прибытию все силы должны быть в полной готовности.

-Сэр, мы уже...

-Не дайте словам провидца вас обмануть, Маршалл. Шанс поразить цель на последней точке составляет более семидесяти процентов, но это отнюдь не повод расслабляться. Как только Полсердца поймает его в прицел, пусть делает свое дело.

-А если что-то окажется на нашем пути, сэр?

-Не мелите чепухи, Маршалл. Вы не хуже меня знаете, что все остальные приоритеты второстепенны. Конец связи.

Рация скользнула в карман. Выждав для верности еще минуту - и убедившись, что палач поднимается по лестнице к ждущей его судьбе - лорд-надзиратель неторопливо покинул дворик, затворяя за собой калитку.

Дождь молотил землю с такой силой, что создавалось стойкое ощущение - там, на небесах, что-то знают. Вытянув дорогую сигарету из причудливого серебряного портсигара, лорд-надзиратель проследовал к самой большой и самой чистой на вид луже. Прошептал несколько едва слышных слов - помнящих те слова в этот скорбный, скучный, промозглый век остались на свете считанные единицы. Наблюдая за тем, как водяная гладь уступает место сначала молочной белизне, а затем - отблескам чего-то, встречу с чем человеческий разум не всегда был в состоянии пережить, тихо улыбнулся.

-London Bridge is falling down, falling down, falling down, - не скрывая веселья, пробормотал Каранток, вставив меж зубов самостоятельно вспыхнувшую сигарету. - London Bridge is falling down, my fair lady...

На долю секунды или около того отблески иного мира стали четкой, до боли осязаемой картиной, в которой и потонул без следа маг. Последние следы его смыло дождем.

Герда сидела на полу, прислонившись к стене и вытянув ноги. Медленно переводя взгляд с небольшого ножа - уже вторую минуту как перекочевавшего из кармана Кая в ее чуть подрагивающие руки - столь же медленно и тихо она покачивала головой, словно в такт какой-то не слышимой никому, кроме нее одной, музыке. Слышала ли она сейчас вообще хоть что-то? Неус была почти уверена, что да - равно как и в том, что несчастную ни одно чужое слово более не волновало...

Не волновали же ее, в конце концов, собственные располосованные руки - и теплые красные ручейки, что сбегали на пол, образуя липкие, быстро подсыхающие лужицы.

-Еще несколько минут, - тихо проговорил Кай, не обращаясь, похоже, ни к кому конкретно - и устремил свой тяжелый, пропитанный невыносимой для любого разумного существа болью на Амальгаму. - Изначально я этого не планировал.

-Неужели? - хрипло проговорила Неус, вглядываясь в направленный на нее ствол.

-Не столь рано, - последовал монотонный ответ. - Но ей известно слишком многое. В числе прочего и вещи, которые знаю теперь один лишь я. Риск слишком велик...но я думаю, она сделала достаточно, чтобы заслужить награду.

-Так вы это называете...

Отвернуться никак не выходило - ни сейчас, ни раньше. Каждая секунда, в которую Герда резала себя, отпечатывалась в ее сознании раскаленным клеймом, каждую секунду она, стоявшая под прицелом и не способная теперь ни на что, кроме как просто быть вместе с этой несчастной дурочкой, шагнувшей за последнюю грань, быть с ней до самого горького конца, отдавала себя этому делу без остатка. Говорила, пока ей позволяли говорить, пыталась поймать ее взгляд, когда у нее забрали и это. Герда делала свое дело без страха, но и без радости, делала - это-то и заставило Неус почувствовать невиданный ранее страх - монотонно и спокойно, как что-то, что просто нельзя было не сделать.

Время еще было - здесь она должна была согласиться с Каем. Ей случалось латать раны куда более страшные, ей доводилось возвращать тех, кто, казалось, ушел уже слишком далеко - но даже не будь в метре от нее воплощенной смерти, не дающей ни шанса прибегнуть к чарам, даже не будь она уверена, что получит пулю в лицо, едва Кай почувствует в воздухе хоть что-нибудь, что она могла бы туда вплести одним своим дыханием, смогла бы она? Смогла бы она вернуть того, кто захлопнул за собою все существующие двери, кто сделал, наверное, все возможное, чтобы не вернуться?

Ответы, определенно, могли быть лишь у того, чьи глаза сейчас безотрывно смотрели на нее - глаза, где была собрана вся усталость людского рода от своей жизни - и того, что неизменно следовало после нее...

-Так значит, вы осознаете, что и этот ваш план может пойти прахом? - забросила Неус очередной крючок. - Иначе бы не было нужды...

-Это несущественно, - спокойно проговорил Кай. - Вы не видите цельной картины, вот почему вам кажется, что если вы одержите одну или даже несколько побед, это что-то изменит. Я говорил об этом не так давно тому, кто мог заглянуть в будущее, но он совершал ту же ошибку, что и вы сейчас. Вы смотрите вперед, когда вам следовало бы обернуться, - он вздохнул. - Впрочем, для вас это уже неважно. У меня осталось еще две или три возможности закончить все здесь. С учетом того, что оловянный солдатик так и не вышел на связь, пожалуй, лишь две. Одна из них - вы.

-Я не приму осколка.

-Вот как? - безразличным тоном произнес Кай. - В таком случае, вы не оставляете мне иного выбора, кроме как...

-...убить всех в этом доме? - прервала его Амальгама. - А вы не так уж и оригинальны. И не так уж умны. Если я откажусь вам...помочь, умрут они. Если я дам согласие - умрут все. Так неужели вы считаете, что...

-Я ничего не считаю. Я знаю, - теперь прервал чужую речь уже Кай. - Не забывайте, я видел вас до конца. И я знаю, что сама ваша испорченная суть, которая требует то мученичества, то иных безумств, присущих тем, кто для вас свят, и кем хотите себе казаться вы, не позволит вам остаться в стороне. Послушайте меня, Неус...

-Вы не сможете убедить меня, как ее.

-Я и не буду пытаться. Быть может, я просто расскажу вам сказку?

-Ч-что?

-Жила-была монетка, - шагнув вперед - по Цепям тут же разлилась обжигающая боль - произнес Кай. - Она только что появилась на свет, чистенькая, светленькая, покатилась и зазвенела - "Ура, теперь пойду гулять по белу свету!" (2)...

Если и существовал удачный момент для удара, то наступил он именно сейчас - вот только Неус, совершенно не готовая к такому повороту разговора, так и осталась стоять там, где была.

-Монетка была серебряная, меди в ней было очень мало, и вот она уже целый год гуляла по белу свету, то есть по той стране, где была отчеканена. Потом она отправилась путешествовать за границу и оказалась последнею родной монеткою в кошельке путешественника...

Кай подходил все ближе. Боль становилась все сильней. Остановившись совсем рядом с ней, он продолжал говорить - глухо, скорбно, устало...

И - если ей только не почудилось - с ощутимыми нотками жалости.

-... и тут монетка вывалилась из кармана на пол; никто не слыхал, никто не видал этого. "Вот славно-то! Опять пойду гулять по свету, увижу новых людей, новые обычаи!" - подумала монетка....

Оцепенение постепенно спадало, но она все еще не могла ударить, все еще не могла решиться. Показное пренебрежение этого существа собственной жизнью - а ведь он знал, прекрасно знал, как легко она могла бы ее прервать - служило лучшим из доказательств того, что недавние его слова правдивы. Она знала далеко не все - в этом, конечно, не было и капли сомнений. Какой план будет обращен в пыль вместе со смертью Кая, а какой она только приведет в действие? Что еще осталось у него в рукаве для одной только лондонской операции?

-Это что за монетка? Это не наша монета. Фальшивая! Никуда не годится!

Они и правда не могли ничего изменить...или же он в это истово верил, потому и подставлял себя под нож, даже не пытаясь более угрожать ей, будто бы забыв начисто о том, на что она способна.

-Я же знала, что я чисто серебряная, хорошего звона и настоящей чеканки! Верно, люди ошиблись, не могли они так говорить обо мне! Однако они отзывались именно обо мне! Это меня называли фальшивою, это я никуда не годилась! "Ну, я сбуду ее с рук в сумерках!" - сказал мой хозяин и сбыл-таки. Но при дневном свете меня опять принялись бранить...

Она не знала, что из этого было верным - и потому все еще не могла решиться. Пусть даже там, за его спиной, и продолжала совершенно молча, принимая происходящее с ней как должное, как самую правильную вещь в мире, истекать кровью Герда.

-Ах, несчастная я монетка! Что толку в моем серебре, в моем достоинстве, чеканке, когда все это ни к чему! В глазах света останешься тем, за кого он тебя примет! Как же, должно быть, ужасно иметь нечистую совесть, пробиваться вперед нечистыми путями, если мне, ни в чем не повинной, так тяжело потому только, что я кажусь виновною! Переходя в новые руки, я всякий раз трепещу от того взгляда, который упадет на меня сейчас: я ведь знаю, что меня тут же отшвырнут в сторону, бросят, точно я обманщица!

Лицо Кая, казалось, расплывалось пред ее глазами, становясь чем-то иным, чем-то смутно знакомым - знакомым по невообразимой боли, которую с собой этот образ нес. Простые слова старой сказки становилось оружием, заточенным, нет, произведенным на свет лишь для поражения одной конкретной цели - ведь видя самую суть той цели, Кай лучше всех прочих знал, какие слова пробудят в ней что-то, нужное ему, какие слова больнее ее ранят.

-Не хочу я никого обманывать! Я пробью в тебе дырку, пусть каждый знает, что ты фальшивая. А впрочем...постой, мне пришло на ум - может быть, ты счастливая монетка? Право, так! Я пробью в тебе дырочку, продену шнурок и повешу на шею соседкиной девочки - пусть носит на счастье!

Кая не было пред ней - да и был ли вообще когда-то? Сказка не имела значения как таковая - только то, что стояло за нею. И слова - те, что назначены были ей, что могла услышать она одна, заставляли увидеть, что это были стылые коридора бункера в Дахау, белый потолок зала метаморфоз. Склонившийся над нею штандартенфюрер Вольфрам.

-И она положила меня в кислоту, так что я вся позеленела, потом затерла дырку, немножко почистила меня и в сумерках пошла к продавцу лотерейных билетов купить на счастье билетик...

-Остановись.

Она сама удивилась безмерно, что откуда-то нашлись силы вымолвить хоть слово. Но, едва оно прозвучало, дышать стало легче - и, неуверенно моргнув, Амальгама вновь увидела Кая - тот же посмотрел на нее почти с удивлением.

-Но ради чего? - проговорил он, отойдя на шажок. - Разве я где-то ошибся, Неус? Разве я рассказываю сейчас не вашу собственную историю?

-Ты ничего обо мне не знаешь. Ничего. И...

-Но ведь это не так, Неус. Я знаю о вас все. Я знаю вас даже лучше, чем вы сами. Я знаю о той боли, через которую вы прошли, серебряная монетка...и я знаю, как кончается та сказка. Ваша сказка. А знаете ли вы?

-Я...

-Но вот однажды явился путешественник; ему, конечно, сейчас же подсунули меня, и он был так прост, что взял меня за здешнюю монету...

Невыносимо трудно было заставить себя отвернуться, прекратить вслушиваться, прекратить сопоставлять, искать смысл - ведь этого он только и добивался своими речами. Этим он сделал из той, что сейчас умирает за его спиной - и один Господь знает из кого еще - нечто неизмеримо меньшее, чем человеческое существо, нечто, принявшее без остатка свою жалкую роль...не человека более, но персонажа очередной старой сказки, чьи слова и поступки расписаны наперед до самого конца. Невыносимо трудно, но, едва ей это удалось, как Неус едва не рассмеялась в это бледное лицо. В его власти, несомненно, было убить ее, но и только. Еще одним персонажем она не станет.

К тому же, отрешившись от самой смерти, что начитывала ей строку за строкой, она услышала кое-что еще. И, если ей только сейчас не показалось...

-Ведь это наша родная монетка, хорошая, честная монетка с моей родины, а в ней пробили дырку и зовут ее фальшивою! Вот забавно! Надо будет сберечь тебя и взять с собою домой! - Кай шагнул ближе. - Ваша жизнь была полна боли, Неус, но скоро все закончится. Вы...

Речь оборвалась на полуслове. Несколько показавшихся Амальгаме вечностью мгновений Кай напряженно вслушивался в то, что ее ушей достигло куда раньше. И, резко изменившись в лице, рванулся вбок, прижимаясь спиной к стене, вздергивая вверх свой небольшой пистолетик...

Всаживая, одну за другой, несколько пуль в трухлявое дерево двери.

-Нет, - протянул он, едва Неус успела шевельнуться - и вновь направил ствол ей в лицо. - Не пытайтесь.

Медленные шаги к дверям - вдоль стены, подняв оружие. Остановившись, Кай, стараясь не выпускать Амальгаму из-под прицела больше, чем на несколько секунд, наградил дверь пинком - открылась она не до конца, ударившись о распростертое за порогом тело в темном костюме.

-Слишком тяжелая обувь, - холодно произнес он. - Не знаю, как они сумели обнаружить нас столь быстро, но вот так топать ногами точно не стоило...

Треск, звон. В соседней комнате словно что-то взорвалось - и, раньше, чем Кай успел направить оружие в ту сторону, соединяющую помещения дверь вынесло вперед с жутким грохотом.

-Обувь разная бывает, - сухо произнес Асколь, перешагивая через порог. - Та, что поумнее, пользуется окнами.

Ширнесс.

Кое-где еще раздавались отдельные выстрелы - но все реже и реже. В который уже раз закашлявшись от заползшего в глотку дыма, Алеев поправил нацепленную на лицо Ольги дыхательную маску - Сетка была сейчас столь слаба, что даже шевелить могла не руками, но одними лишь пальцами.

-Итак...как мне вас называть?

Темноволосый маг, чей нелепый шарфик начисто разрушал всю мрачную серьезность его облика, наградил его тяжелым взглядом, и заговорил на почти безупречном русском, не скрывая усталости:

-Людвик Швец, Пражская ассоциация, - по сухости голос чеха давал фору пустыне-другой. - Вам хватит и этого. Вы?

-Лейтенант Григорий Алеев, контролер "Черных стрел". Вам, думаю, тоже довольно будет, - столь же сухо ответил он, смотря не столько на мага, сколько на уложенную им у стены Анну - едва дышащую, в опаленном и изорванном костюме.

-Вполне, - кивнул маг, в свою очередь кинув взор - не без раздражения - на тело Корнелиуса Альбы, у чьего затылка застыл пистолет Лина. - Так вот вы какой, значит...

-Ожидали чего-то иного?

-Кого-то постарше и, наверное, поумней, - фыркнул Швец. - Впрочем, не удивлен провалу по обоим статьям - служа "Атропе", состариться успевают единицы, а чтобы счесть тех из ее солдатни, кто обладает хоть каплей мозгов, придется забираться в дроби.

-Дипломатия явно не ваш конек, - хмыкнул лейтенант.

-От советского оккупанта слышу, - усмехнулся в ответ Людвик и потер руки в перчатках. - Но, как бы у нас не было паршиво с этой самой дипломатией, товарищ Алеев, вопросы решать надо. Я прав?

-Было бы неплохо, - сдержанно ответил лейтенант. - Быть может, у вас даже и парочка вариантов найдется?

-Боюсь, больше двух не отыщу, - хрипнул Людвик. - Первый довольно прост - в нем я соглашусь, на пару-тройку минут, считать вас людьми разумными, и в знак того верну вам эту девку. В ответ хотелось бы получить вон ту парочку бесноватых, - палец в перчатке указал на разложенного на полу Альбу и, дернувшись в сторону, остановился теперь на Эрике - последний все еще пребывал в глубокой отключке. - И нет, обмен равен. Я к счету еще кое-что добавлю.

-И это...

-Правда, - просто сказал Людвик. - Зачем вы здесь. И что чуть было не устроили по указке стервеца, что у вас Каем зовется. Что до второго варианта...

-Он и так кристально ясен, - со всем возможным спокойствием в голосе произнес лейтенант. - Его обеспечат, если придется, все те, что сейчас за нами.

Молчание, повисшее после этих слов, казалось, вполне можно было потрогать или уколоть иглой. Алеев смотрел за спину магу - там, у входа, собралась команда настолько разношерстная, что голова шла кругом. Светловолосого типа с печальными серыми глазами и стеклянной перчаткой он узнал еще по Польше, где видел его, правда лишь мельком - но видел достаточно, чтобы уже никогда не забыть. Узнал лейтенант и ту высоченную женщину, с которой, как сообщил ему маг, сошлась в бою Анна, другая же женщина - что лишь на несколько секунд приподняла укрывавшую лицо железную маску, входя в помещение - была человеком новым, но, вне всякого сомнения, столь же опасным, раз дотянула до этой самой минуты и не распрощалась с жизнью. Людвик смотрел за спину Алееву: и видел там уцелевших бойцов "Атропы", до которых, едва спали чары, смог добраться сигнал о прекращении огня, последнюю из отправленных в порт тройку "глушителей", хрупкую, как тростинка, девушку в массивном кресле, существо в маске, что в любой момент было готово разбить череп бывшему башенному охотнику единственным выстрелом...

И, конечно, превосходившую ростом всех в помещении фигуру Прародителя. Последний не говорил ни слова - лишь стоял, сложив руки на груди, возвышался закутанной в шерстяной плащ горой, что дарила свой мертвенный взор одному-единственному человеку в комнате. И тот был готов пойти на что угодно, лишь бы тварь прекратила на него смотреть.

Алеев был удивлен, что Порфирий внял его словам о временном прекращении огня. Людвик удивлялся скорее тому, что все они, находящиеся столь близко к Прародителю, еще дышат.

-Нам уже пытались рассказать некую "правду", - первым прервал молчание Алеев, искренне опасаясь, что иначе прервет его уже треск автоматов. - Стальная ведьма...

-Слышал, - резко ответил Людвик. - Ее проводили из Союза орудийным огнем, что может значить две вещи, ни одной из которых я не был бы удивлен. А именно - толпа орясин, что составляет ваш Директорат, в очередной раз пополам треснула, когда у кого-то появилось отличное от их мнение...или же графиня просто выбрала не ту форму, чтобы высказать свои подозрения. За что и поплатилась. Я, в отличие от ее сиятельства, словами не играю. С детства того не любил.

-Это радует.

-...так что буду краток, как список ваших бескровных побед, - Швец в который раз уже потер руки. - Вас отправили сюда на смерть. Нет, даже не так - успей вы активировать ваши...установки, она бы побрала все население Британских островов как минимум.

-Мы, конечно, должны поверить вам на слово?

-Будь вы на это способны, то были бы полными идиотами, а с таковыми я дел не имею, - проворчал маг. - К счастью для вас, вы всего лишь полудурни.

-Вы, случаем, в переговорах шестьдесят восьмого года с Клубом не участвовали? От лица Пражской? - не удержался Алеев. - А то они, знаете, быстро что-то в тупик зашли...

-Увы, - развел руками маг. - Обо мне вспоминают обычно лишь тогда, когда нужно срочно кого-то подпалить. Вот и сейчас...впрочем, для нас обоих будет лучше, если до того не дойдет - мне не придется мучить лишний раз Цепи, а вам - лететь по ветру пеплом. Отвечая на ваш вопрос, лейтенант...нет, на слово вам верить не нужно. Где они?

-Кто?

-Дурочку не включайте! - рявкнул Швец. - Установки. Проводите меня к ним, лейтенант. Проводите и я покажу вам, на сколь толстой пороховой бочке вы сидели все это время...

Дым постепенно выветривался - в подвальное помещение же, с его намертво закупоренными дверьми, этого самого дыма проникло и вовсе меньше всего. Несказанно радуясь одной только возможности дышать, не заходясь каждые несколько секунд кашлем, лейтенант остановился, вытягивая из кармана небольшой ключ.

-Я вот думаю...

-Смелое заявление.

-Швец, Прага...а вы, случаем, не...

-Нет, я не родня тому дурню, который отгрохал у нас в городе "Очередь за мясом"(3), - проворчал маг. - Ему, впрочем, хватило понимания кончить с собой раньше, чем это убожество торжественно открыли. Интересно, лейтенант, хватит ли вам, когда узнаете, что чуть было не учинили? Впрочем, кого я обманываю, вы, конечно же, найдете себе вагон и тележку оправданий, чтобы продолжать и дальше портить чужие жизни.

Возясь с ключами, он, почти против желания, вспоминал. Что-то, связанное с этой фамилией, так и крутилось в голове, что-то старое, виденное мельком в каком-то древнем отчете...

-А это не вы, случаем, расплавили два танка в шестьдесят восьмом?

И, если память не подводит, сделали это в возрасте семнадцати лет...

-Они помяли наши цветы, - пожал плечами Людвик. - Мать очень расстроилась.

Решив, после недолгих раздумий, что нужной степени язвительности у него для соперничества с магом не наберется, во всяком случае - сейчас, Алеев открыл дверь, первым входя в подвал. Свет, разумеется, давно уже не горел, но холодного свечения, что пробивалось наружу сквозь щели в защитном кожухе установок, было более чем достаточно. Запустив руку за воротник, он сдернул с шеи бечевку с еще одним ключом.

Быть может, он успеет? Всего-то и дел - провернуть тот ключ два раза в нужную сторону, и не нужно больше беспокоиться ни о каких озлобленных типах с Цепями...а об остальном позаботится Прародитель. Быть может, быть может...в конце концов, карты на их руках точно будут получше...

-Не советую, - сухо бросил ему Людвик, лишь поймав его направленный на одну из установок взгляд. - Уж не знаю, какую по вашему мнению функцию они должны исполнять, но с ней вас надули, как последнего лаптя. Впрочем, почему "как"...

-А что же они могут...исполнить на деле? - мрачно поинтересовался Алеев, остановившись у ближайшей установки - похожего на уродливый шкаф устройства с отверстием для ключа и тусклым крохотным табло на боку.

-Боюсь, мне придется ответить вопросом на вопрос, - пробормотал вставший рядом Людвик. - Лейтенант, что вы знаете о планетарных терминалах?

Лондон.

Счет шел на секунды, но даже ничтожных их долей хватило палачу, чтобы почувствовать удивление. Это и была его цель? Это и был великий и ужасный глава Ленинградского Клуба? Это вот худосочное недоразумение со скорбным взглядом?

Время удивляться прошло весьма быстро - как-никак, своей очереди давно уже домогалось время убивать.

Первый ход оказался за Асколем - и у него вполне была возможность рискнуть: к тому располагали и секундное замешательство цели, и яркий свет, что заливал помещение. А где свет, там и...

Стоило, по крайней мере, убедиться, что тень Кая не получится поразить так же, как и само его тело.

Два коротких клинка, уже проросших из своих рукояток, покинули руки палача раньше, чем первый секретарь Директората успел хотя бы на дюйм сдвинуться в сторону.

Пред глазами Ката мелькнула какая-то серая тень в уродливых красных разводах.

Время словно застыло - ничем иным Асколь не мог сейчас объяснить то, с какой ужасающей четкостью проникала в его глаза эта смертельно бледная девушка, на каждой руке которой красовался глубокий продольный разрез.

Прохрипев что-то себе под нос, Герда, принявшая оба Ключа в живот, покачнулась, словно крохотное деревцо под ветром, и, выдавив наружу слабую

торжествующую

улыбку, завалилась под ноги Асколю.

Еще несколько секунд комната утопала в неестественной до боли тиши.

А затем время вновь дало ход.

Все происходящее сознание палача воспринимало какими-то бешеными рывками. Вот Неус кидается на Кая со спины, распустив бинты на руках - а вот уже согнулась до пола, судорожно пытаясь вдохнуть - удар в живот, нанесенный раньше, чем она успела коснуться цели, выбил из нее весь воздух, и странно что не сделал то же с внутренностями. В считанные мгновения распрямившись, Кай вскинул пистолет, пытаясь поймать стремительно идущее на сближение смазанное пятно в палаческом облачении - и успел, к своей чести, даже выстрелить раз или два.

Последняя пуля коснулась Асколя, царапнув в бок, но не помешала наброситься на Кая. Пистолет, сорвавшись с ремешка, отлетел в сторону - сцепившись, противники покатились по полу мимо все еще подрагивающего тела Герды в луже стремительно остывающей крови.

Боль в Цепях, там, на пороге, казавшаяся легким покалыванием, теперь, так близко к Каю, стремительно нарастала, угрожая переродиться агонией. Локоть первого секретаря впился палачу в уже порванный пулей бок - зарычав от боли, Асколь уперся сапогом в живот Кая, перебросив через себя.

Оба оказались на ногах почти мгновенно. Не особо ловкий выпад Кая не привел ни к чему, кроме того, что он пропустил ответный удар, вытряхнувший все, что было у первого секретаря в легких - мгновение спустя палач уже навалился на своего противника, сдавливая шею.

Хватка Асколя становилась сильнее - но вместе с тем крепла и боль, терпеть которую не было уже решительно никакой возможности. Каждая Цепь пылала огнем, а эта бледная морда все никак не желала прекращать хрипеть. Удушье было близко - вот только ничуть не дальше была собственная смерть или потеря сознания - на что уж там расщедрится этот гадкий болевой шок...

Тело словно залили расплавленным оловом. Чувствуя, что стремительно теряет силы, он попытался вложить те, что еще остались, в последний рывок - и свернуть, наконец, ненавистную шею - но слепой удар назад, проведенный Каем, что все силился вывернуться из захвата, оборвал и эту ниточку.

В глазах отплясывали черные точки. Он был слишком близко - и слишком долго. Еще два почти слившихся воедино удара потребовалось первому секретарю, чтобы освободиться - откатившись в сторону, Кай нащупал на полу, там где недавно сидела Герда, окровавленный нож. Помогая себе руками, в два рывка подполз к палачу...

Сквозь непроглядную черную стену, сквозь шум в ушах, сравнимый разве что с перезвоном нескольких сотен колоколов в каком-нибудь загруженном на полную заводском цеху, палач все-таки почуял ринувшуюся к нему смерть и отбил удар - но коснувшись Кая, лишь обрек себя на новую порцию боли. У него почти получилось - но "почти" в таких делах никогда не кончалось ничем хорошим. У него был шанс, несомненно. Но он его уже истратил попусту.

И сейчас последует заслуженная кара.

-Нет, - донесся до него голос Амальгамы, долетел откуда-то, наверное, из другого мира. - Я пойду с вами. Пойду добровольно. Но оставьте его в живых.

Нож замер в волоске от его глотки.

-Неус... - выдохнул с болью палач. - Не надо...перестань...геройствовать...

-Я пойду с вами, куда скажете! - перекрывая начисто его хрипы, выкрикнула Амальгама. - Я сделаю, что вы захотите, но вы оставите ему жизнь!

Нож отодвинулся еще дальше. Последняя отчаянная попытка перехватить с трудом видимую руку Кая и рвануть на себя, закончилась провалом - и новой волной...

Да. Это уж точно заслуживало зваться агонией.

Последним, что он видел, прежде чем сознание окончательно уступило боли и отправилось на покой, был Кай. Его лицо.

Если то не было очередным обманом зрения, то там проскользнула тихая, немного грустная улыбка.

Ширнесс.

Каждый шаг давался ему с большим трудом. Дело теперь было не только в погибших, не в одних только приказах, что они получили еще там, дома. Дело было и не в маге, что следовал за ним, что-то раздраженно бормоча себе под нос. Даже не в том, что может сделать с ними всеми Прародитель, едва он вымолвит первые слова.

Нет. Теперь - он понимал это до боли четко, будучи не способен отвернуться от этих мыслей хоть на секунду - все дело было в том, что он только что видел. Что заставил его увидеть маг, вскрыв одну из экспериментальных установок. И с каждой секундой в нем только крепла уверенность, что забыть этого не получится еще очень и очень долго.

Если удастся вообще.

Перешагнув через порог - ноги едва гнулись - Алеев окинул взглядом собравшихся сейчас в помещении: все они ждали одного только неверного слова или жеста, чтобы вновь вцепиться друг другу в глотки.

Вновь начать играть по нотам Кая.

-То, что я сейчас скажу, кто-то из вас может счесть предательством, - совершенно севшим голосом произнес лейтенант. - То, что я сейчас должен сказать, мне самому почти кажется таковым - я говорю сейчас обо всех тех, кто уже отдал свои жизни за насквозь ложную цель. То, что я сейчас скажу, мне говорить, можете поверить, не очень-то легко... - помедлив несколько секунд, он все-таки взял себя в руки и продолжил - глухо и монотонно. - Речь действительно идет о предательстве. Нас предали. Нас всех. На самом верху...

Чувствуя, как начинает кружиться голова, он заставил себя выпрямиться, заставил себя посмотреть во все те глаза, что еще не закрыла смерть. В глаза тех, кого только что вел в бой.

И, наконец, решился.

-Мы отступаем.

Лондон.

Просыпаться от хлестких ударов по лицу - не самое приятное на свете занятие, особенно, когда при возвращении в мир живых первые приветствия получаешь от раны в боку, а потом уже от того, кто изволит тебя лупить.

-Кат, очнись уже, слышишь? Кат!

-Еще один раз, Айра...и я точно решу...что ты на меня чем-то...обижена...

Приняв протянутую руку, он кое-как поднимается на ноги. Без Кая рядом нет и этой дикой боли, без Кая рядом...

Кай.

-Ага, очнулся, по глазам вижу, - толкнув его к ближайшей стене, сердито прошипела Айра. - Ты так конец света проспишь и не почешешься...да не вертись ты, дай рану заделать!

-Он ушел. Снова.

-Вижу, не слепая, - огрызнулась та. - Что, пообломал зубки-то?

-Почти прибил. Слишком долго возился...Цепи...

-Стареешь, Кат, стареешь. Ладно, расслабься и меня слушай. Во-первых...

-Во-первых, как ты нас нашла?

-Помнишь, как мы на балу этом занюханном напивались?

-Ну?

-Ну вот и делай выводы. Последняя бутылочка, что я тебе передала, с секретом была, коснулся - изволь пару дней носить отпечаток. И черта с два почуешь. Ну, ну, не корчи мне тут морды - не сделай я того, кто бы тебя сейчас в чувства приводил?

-И то верно. Так что...

-Меня слушай, говорю же. Перехватила по пути сюда одного из охотничков, да кое-что из него повытряхнула. Каранток со своими свинтили к Лондонскому мосту - оказалось, наша атласская девочка ему побольше, чем прочим нашептала...

-Например?

-Та пакость в Ширнессе может быть приведена в действие дистанционно. Не вся, как я поняла, только одну из машин до конца доделать успели. Одного сигнала хватит...

-Я в рацию Ключ всадил. Сразу, как сюда забрался...там, в соседней...

-Видела. Потому-то Кай с твоей Неус и смылся.

-Но...к мосту?

-Несколько лет назад там ремонт делался. Если наше бюро прогнозов из Атласа не врет - а пока что они ни в чем еще крупно не ошибались - где-то у самой воды должно быть размещено передающее устройство. В одной из опор, быть может, точно даже эти умники углядеть не сумели. И если твои ребятки в Ширнессе еще не закатали русских в землю, нам стоило бы начать уже шевелиться. Ты как там, не развалишься по пути? - Айра глянула в сторону окна. - Не отсыреешь?

-Показывай дорогу, - прорычал Асколь, быстрым шагом направляясь к дверям. - Пора заканчивать это грошовое представление...

Интерлюдия 14. Рассказывая сказки

Ветер усиливался. Ветер прогонял над городом новые и новые полки туч, давая небольшую передышку лишь для того, чтобы те успели вволю отстреляться по сгрудившимся далеко внизу зданиям потоками мутной воды. Ветер с воем гнул чахлые деревца, мимо которых проносилась, вовсю используя царящую на улицах пустоту, их машина, ветер, казалось, их преследовал - слышно его было даже сквозь до конца поднятое стекло...

Впрочем, не ветром единым.

-Почему?

Сидящая за рулем фигура хранила молчание. Коснувшись лежащего на коленях пистолета, Кай выждал какое-то время, после чего заговорил вновь:

-Почему вы не воспользовались своим шансом? - в голосе его не чувствовалось интереса, не чувствовалось вообще ничего, кроме холодной сосредоточенности. - Вы могли помочь своему человеку. Вы могли заставить меня исчезнуть. Почему вы не сделали ничего?

-Я сама задаюсь тем же вопросом прямо сейчас, - медленно проговорила Амальгама. - Возможно, дело в том, что не только у Ката Цепи резало от простого нахождения рядом с вами...и режет до сих пор. Возможно, потому, что я более не рассматриваю это как выход.

-Вот как? - лицо Кая осталось совершенно непроницаемым. - В чем же вы видите выход теперь, Неус?

-Не в том, чего желаете вы, это уж точно, - после недолгого молчания выдохнула та. - Но и не в бездумных попытках расправиться с вами напрямую, даже не попытавшись понять. Если вы действительно лишь часть силы, силы противодействующей, должны быть определенные принципы, законы, на которых строится само ваше существование.

-И вы надеетесь их вычислить? Сейчас? Это то, что занимает вас прежде всего?

-Вы снова это делаете, - Неус вздохнула. - Снова стараетесь забраться ко мне в голову. Снова выспрашиваете, что мною движет, что руководит, о чем я помышляю, о чем мечтаю и чего боюсь. А я думала, вы всевидящи. Быть может, зря?

-Здесь налево, - сухо проговорил Кай. - И на следующем перекрестке.

-Быть может, вы сами не до конца уверены в том, что видите? - не дождавшись ответа, Амальгама продолжила - спокойно и внятно. - Да, я пытаюсь вас понять. Смейтесь, если хотите...если умеете. Если не позабыли намертво, как это делается.

Молчание.

-Все дело в законах, так ведь? Чем сильнее давишь, тем сильнее ударит в ответ. Чем отчаяннее пытаешься спастись...

-По крайней мере, этот закон вы знаете, - подал голос Кай. - Закон, на котором строится вся ваша природа. Закон человеческой ошибки. Ему нельзя противостоять.

-Но можно попытаться обойти.

-Нет. Ваше существование - мертвая петля. Из нее не существует выхода, кроме того, которого желает, не помня о том, каждая человеческая душа. Все попытки приводят лишь к смерти и скорому возвращению в петлю, но вы вынуждены отрицать это, поскольку безнадежно отравлены, безнадежно испорчены уже с самого рождения. Поскольку сама ваша душа...

-Вы выбрали более чем неудачную аналогию, - Амальгама позволила себе усмехнуться. - Мертвая петля недолго считалась невыполнимой - человек прошел ее и, если на то будет Божья воля и немного удачи, справится и с вашей. Что же до прочего...вы хотите знать, почему я ничего не сделала? Все очень просто...здесь вы даже отчасти были правы. Все дело в моей природе. В том, кто я есть. Можете называть это фанатизмом, если хотите, но ваше существование, существование силы, которой вы служите, является для меня лучшим из возможных доказательств существования первородного греха. А значит - и всего остального. Вы, разумеется, вольны в любой момент выстрелить в меня, но и я вольна донести до вас отраву в той форме, которую сочту наиболее оптимальной. Но, однако, ни вы, ни я пока что этого не сделали. Причина? Это было бы, наверное, даже смешно, но...как ни посмотри, мы друг у друга в заложниках. Нам, наверное, вовсе не стоило встречаться...

Неус снова рассмеялась - жалкая, отчаянная попытка прикрыть тем смехом ужас, столь невыразимый, что для него попросту не существовало слов. Вести переговоры с дьяволом во плоти...нет, с кем-то несравнимо хуже...

И пока что она не могла быть уверена, что заработала хоть бы одно очко.

Кай продолжал молча изучать спинку переднего сиденья. Чуть наклонился вперед, уперев руки в подбородок.

-Если так или иначе все ведет к взаимному уничтожению, разве не должна я попытаться найти иной выход?

-Есть лишь один выход, и именно к нему мы направляемся сейчас, - безразличным тоном ответил Кай. - Я использую вас в качестве щита или инструмента для достижения цели. Или же просто освобожу вашу душу раньше, чем прочие.

-Могу я...

-Просить о чем-либо нет смысла. Я сохранил жизнь вашему коллеге, Неус, поскольку так или иначе он вскоре сможет оставить ее навсегда. Но ваша жизнь оборвется, когда мы прибудем на место. По вашей воле или нет - вот то единственное, где вы вольны сделать выбор, если вам так остро необходимо иметь его иллюзию.

Автомобиль чуть сбавил скорость, а после и вовсе вынужден был притормозить - где-то там, впереди, выпучил красный свой глаз светофор. Воспользовавшись этой краткой паузой, Неус обернулась. Кай тут же поднял оружие.

-Я не собиралась просить, - тихо, но достаточно твердо сказала она. - Я собиралась предложить вам сделку.

-Вам нечего мне предложить, Неус. Ни вам, ни кому-либо из живущих.

-Вы ведь не успели закончить свою сказку, так?

-Вы хотели бы узнать, чем она кончается?

-Я хотела бы, как уже сказала, сделать вам предложение, - машина вновь тронулась с места. - Если единственный выбор, который, по-вашему, у меня есть - выбор собственной смерти, вы ведь ничем не рискуете, верно? Особенно, если даже ваша собственная смерть ничего не изменит?

-Продолжайте, - немного помолчав, произнес Кай.

-Я не знаю, куда мы едем, и вряд ли вы скажете мне это, пока не станет уже слишком поздно. Я не знаю, что еще вы задумали, и вряд ли смогу это у вас выпытать. Но я знаю, кто вы...

-И что с того?

-Я хочу знать, как вы стали таким, - заставить голос не дрожать было дьявольски трудной задачей. - Я хочу знать вашу историю. Вашу сказку. Ведь будь вы не более чем проводником чужой воли, частью силы, инструментом - вряд ли бы вы придавали этим сказкам такое значение. Вряд ли бы вы вообще помнили...вряд ли бы вы вообще знали, что это...

-Это знание вам ничем не поможет. К тому же...вы упомянули некую сделку.

-Я...я тоже расскажу вам сказку, - пробормотала Неус. - Вы верите, что ваши слова убедят меня шагнуть в пропасть. Почему же та, кого вы упрекали в безумном оптимизме, не может верить в то, что ее собственные заставят вас от нее отступить?

-Нам осталось недолго, - пробормотал Кай. - Нам осталось недолго, но если вы хотите убедиться в том, что я говорил правду, то извольте. Будет лучше, если вы примете эту правду до того, как мы прибудем на место. Лучше для всех нас.

-Вот и славно, - до боли в руках сжимая руль, улыбнулась неведомо кому Амальгама. - Кто начнет?

С высоты их полета город казался мешаниной каких-то невнятных пятен, в которой время от времени вспыхивали и тут же исчезали тусклые огоньки. Вертолет, размалеванный серыми и синими полосами до самого хвоста - кажется, раньше он принадлежал какой-то новостной службе - был, впрочем, столь же ничтожным пятнышком на тоскливой простыне неба, избравшего сегодня монотонно-свинцовые тона, а для шквального ветра, что сейчас вовсю гулял по салону, ища, что бы еще оторвать и унести с собой, машина была и вовсе жалкой игрушкой на пару минут - и позабавиться с ней вволю не позволяло одно лишь мастерство пилота.

-Добрая сегодня погодка, а?

Чтобы донести до собеседника хоть одно слово, Грегори Маршалл был вынужден орать во весь голос - и даже так не было никакой гарантии, что хоть что-то сможет прорваться сквозь весь этот треск и грохот.

Высокая женщина с коротко стриженными выбеленными волосами, что занималась сейчас внушительных размеров винтовкой, впрочем, слышала его превосходно - но даже не повернула в сторону запечатывающего охотника головы.

-Добрая погодка, говорю!

-Ага, - раздраженно буркнула себе под нос Аканта Левек, вновь обратившись к оружию - похоже, ее совершенно не заботило, слышит ее собеседник или нет.

Грегори услышал - и скривился от досады. Это самое "ага" было, кажется, третьим звуком за весь полет, который он смог, приложив невиданные усилия, выдавить из своей коллеги по ремеслу - убийство Апостолов уже казалось ему менее трудоемкой задачей, чем попытки разговорить эту вечно хмурую особу. С того момента, как они встретились несколько дней назад - еще до начала всего этого бардака, который теперь приходилось разгребать без лопат - он давно успел припомнить все, что слышал об этой женщине, и, не раз и не два прокрутив в голове, вынужден был признать: известно ему - как и многим другим - было чрезвычайно мало. Родом откуда-то с берегов Гаронны, кажется, из Тулузы - во всяком случае, вызванивать ее пришлось именно оттуда. Кажется, не первый ребенок в семье: это могло объяснить и предпочтения в методах исполнения цели и сам факт, что она избрала для себя подобную профессию. Раскопанные в Башне бумаги вскользь упоминали какую-то старую травму или врожденное заболевание: впрочем, глядя на прямую, как жердь, Аканту, ловя порою ее собственный ледяной взгляд - и вспоминая ее впечатляющий послужной список - Маршалл вполне готов был поверить, что своему прозвищу она обязана одним своим нравом.

Тот список - даже одна только рассекреченная его часть - и правда мог впечатлить, равно как и суммы, которые Полсердца требовала за работу. Чаще всего в последние годы их перечисляла Башня: в документах, до которых добрался Грегори, были отмечены, разумеется, только случаи, когда ей официально поручался розыск, арест или ликвидация лиц, чем-то прогневивших Лондон, но не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы обратить внимание на многочисленные пробелы в деле Аканты. Полсердца частенько привлекалась к делу, уже порученному другим охотникам, оказывая необходимую поддержку тому или другому, но еще чаще работала одна. Припомнив еще одного печально известного охотника на магов - Ричарда Хита - Грегори отметил для себя, что Аканта была полной его противоположностью: ее услуги практически никогда не запрашивали, если цель нужно было бросить под очи Башни живой. Приказав вызвонить ее, лорд-надзиратель определенно знал, чего хочет...

Маршалл, впрочем, тоже - каждая резкая черточка в облике его нынешней напарницы напоминала ему о леди Митик, под чьим началом он имел удовольствие работать в последнее время, стоя на страже разоренного Ассоциацией и Церковью дома Морольф. Удовольствие, впрочем, не достигшее по очевидным причинам логического конца - а Морисетта Мерольт, гостившая в то время совсем рядом, была не из тех, чье внимание легко было удержать: оказавшись в ее постели уже спустя неделю после приезда, охотник довольно быстро вынужден был признать, что использовали и сочли вполне обыкновенным его, а не он. И почему, интересно, он об этом вспомнил именно сейчас? Казалось бы, только и...

А, к дьяволу. Если уж эта воплощенная строгость во всем, от движений до речей, каждую секунду вынуждена напоминать ему о леди Митик, он так просто не сдастся. Выждав еще несколько минут и убедившись, что ничто, кроме ее громоздкой машины смерти, Аканту в целом мире, похоже, не интересует, маг протяжно вздохнул и вновь заорал на весь салон:

-А я про вас, кстати, немало слышал!

-Сочувствую, - холодно проговорила Полсердца, вытягивая из своего мятого серого комбинезона пару тонких перчаток.

Решив, что начало, пусть и скверное, все-таки положено, маг преисполнился решимости развить успех - даже если для того придется сорвать напрочь глотку:

-Хоть знаете, за чьей головушкой мы сегодня?

-Кай, - секундное пожатие плечами.

-Ну а кто он такой-то, слыхали?

-Нет.

-О! Да неужто? Так вот, он...

-Не надрывайтесь, мне все равно, - уставившись в пол, произнесла Аканта. - Лучше сосредоточьтесь на приеме приказов от лорда-надзирателя.

-Да я уже так...сосредоточен, что лопну скоро! - выкрикнул Маршалл. - Нет, вам что, правда плевать?

-Мне за него заплатят. У него нет магической защиты. Простая цель, - отрывисто и четко выговаривала Аканта. - Все остальное - лишняя информация. Белый шум. Избавьте меня от него.

-А может, вы и правда кукла? - задействовал Грегори тяжелую артиллерию. - А? Слышали, что про вас говорят?

-Слышала, - очередной рубленый на дольки ответ. - Глупости. Я просто всегда работаю через дубли. Мое тело сейчас в отеле там, внизу.

Не отказался бы на него взглянуть, когда эти танцы закончатся. Хотя почему только взглянуть...

Треск рации заставил мага оторваться от приятных мыслей - вырвав прибор из кармана, он придвинул его как мог близко к лицу, вновь перейдя на крик:

-Сэр!

-Мышеловка готова, Маршалл. Все отряды на позициях, ждем только вас. Когда...

-Три, может, пять минут!

-Превосходно, Маршалл. Заберитесь повыше - я не хочу, чтобы цель спугнули раньше времени.

-Боюсь, выше уже не потянем!

-Боюсь, меня это не волнует, - протрещала рация. - Исполняйте. Конец связи.

Протолкнув сквозь зубы наружу несколько ругательств на двух языках, маг задвинул рацию обратно в карман - и, уцепившись, за ближайший поручень, осторожно двинулся в сторону кабины.

Надо будет запомнить на будущее - любая охота превращается в непроходимую тоску, если кругом одни только существа с ампутированным чувством юмора...

-Значит, вот как все случилось...

-Да. Теперь вы понимаете?

Машина продолжала нестись стылыми улицами - дома только и мелькали мимо нечеткими серыми пятнами. Город, казалось, вымер: даже зная о мерах, предпринятых Башней еще до начала охоты, сложно было представить, что одни только игры с погодой смогли загнать по домам большинство обитателей Лондона. Было во всем этом что-то иное, что-то неестественное, что-то...

Город словно чувствовал, что по нему бродит сама смерть.

-Вы ведь не сразу начали...этим заниматься.

-Все познается со временем. Так и мне нужно было время, чтобы понять до конца, что есть человек, и что должно быть сделано.

-Вы упоминали мага, который имел дар видеть человеческие Истоки. Я не пойму, почему он тогда...

-Он испугался истины, вот и все. Но он знал, что даже заставив меня исчезнуть, истину подвинуть с места назад в тень уже не сможет. Не сможет забыть. Я полагаю, он все еще ищет свой путь, чтобы...покинуть круг. Если он еще здесь, то скоро будет освобожден, как и все прочие. По-настоящему освобожден.

-Как вы оказались на своем месте? В Ленинградском Клубе?

-Я боюсь, эта история слишком длинна для того, чтобы вы успели ее услышать до того, как все будет кончено. Но тот человек, что привел меня к ним, ничем не отличался от иных. В нем, как и во всех, обитал все тот же тлен. Он желал принести меня в жертву своим мертворожденным мечтам, но в итоге понял, что за ними ничего не стоит. Пусть и слишком поздно... - Кай едва слышно вздохнул. - К чему все эти вопросы, Неус? Я вижу вас, не забывайте. Вижу, что вы верите лишь в часть моих слов, но от других ваша природа подсказывает вам отгородиться, отбросить прочь самую важную часть открытой вам истины. Вам некуда бежать. И говоря это, я имею в виду не эту машину, не эту улицу, и даже не город или страну. Ни у кого нет иного пути, кроме того, что ведет к смерти, но вы не желаете это принимать, пусть и знаете, что я прав. И сейчас вы задаете вопрос за вопросом, стремясь выиграть время для своей души, будто не понимая, что каждая выигранная секунда причиняет ей новые муки. Хотите, я скажу вам, почему вы действительно ничего не сделали, когда у вас был шанс? Вы понимали, что я был прав, только и всего.

-Тогда почему я еще не приняла ваш осколок? Почему...

-В вас идет борьба, Неус, но это вовсе не удивительно, ведь столько лет подряд вас отравляли, все глубже и глубже, подменяя истинное стремление каждой души чужими для нее, мертворожденными мечтами и целями. Пытались придать вашей жизни ложный смысл. Вы не просто пережили Дахау или опыты, что над вами проводили тулийские маги, вы не просто претерпели страдания, достойные несчастной серебряной монетки, но, равно как и она, пережили все это без какой-либо причины.

-Вы ошибаетесь. Меня избрали для программы, поскольку обнаружили Цепи.

-И вы правда думаете, что были единственным человеком с Цепями, что оказался в пасти концентрационных лагерей? Вы правда думаете, что пострадали за что-то - или что за эти страдания и за все то, что вы взвалили на себя после по указке тайной стороны Церкви, мир вам отплатит чем-то, кроме молчания? Вы не святая, пусть и жаждете ей быть. Вы не святая, но дело даже не в ваших поступках или в ложной мотивации...дело в том, что само по себе это слово не имеет никакого смысла. Закон человеческой ошибки диктует свои порядки - и человек изводит себя и других, причиняет им все существующие виды телесной и духовной боли...ради чего, вы спросите? Вы можете заслонять истину любыми целями, любыми помыслами, идеалами или же любой верой на ваш вкус, но от нее никуда не скрыться. Вы мучаете себя, поскольку ваши души вопиют о том, что больше не могут этого выносить. Вы измышляете все новые и новые способы изничтожить себя, причинить себе и другим самую невероятную боль - и корни всего это, Неус, лежат в стремлении ваших душ больше не продолжать. Вы ведь не понаслышке знаете, что такое война, верно? Возьмем, чтобы не быть в наших рассуждениях слишком абстрактными, например, какую-нибудь боевую машину. Даже обычный танк является довольно сложной системой, но система, которая его порождает, в сотни раз сложнее. Только представьте - целые предприятия добывают руду, другие создают из нее необходимое сырье, целые каскады станков производят отдельные элементы будущей машины. А есть ведь еще системы, производящие топливо, системы дорог, системы, производящие материалы для строительства все тех же дорог и новых систем...и так далее. И какая цель у всей этой почти бесконечной спирали систем, если заглянуть на достаточную глубину, ради чего человек трудится, не покладая рук? Верно. Ради того, чтобы превратить самого себя в труп. А как быть, например, с оружием массового поражения? Вы правда думаете, что саму идею чего-то подобного может подсказать человеку что-либо еще, кроме его измученной души? А те же концлагеря? Я надеюсь, вы понимаете, что...

-Я понимаю, что вы хотите доказать. Все что делал и делает человек, по-вашему - лишь попытки уничтожить себя...

-...повторяемые из раза в раз, повторяемые все с большей изобретательностью, пусть даже о том никто и не помнит, кроме ваших душ. Вам причиняли боль, Неус, не потому, что хотели построить что-то на ваших костях, пусть даже они искренне в это верили. Нет, вся боль, которую вы испытали - лишь закономерное следствие того, что их души ищут и не могут найти выхода из своей тюрьмы. Что они безвозвратно испорчены, поражены тлением с самого начала своего пути и будут делать так, просто потому, что более ничего не знают. Человек ошибочен. Человек не может иначе. Но есть выход, Неус, и он вам известен. - Кай вновь устало вздохнул и заговорил знакомым уже глухим голосом, которым читал не так давно старую сказку. - Меня завернули в тонкую белую бумажку, чтобы не смешать с другими монетками и не затерять, вынимали меня только в торжественных случаях, при встречах с земляками, и тогда обо мне говорили необыкновенно хорошо. Все утверждали, что я очень интересна. Забавно, что можно быть интересною не говоря ни слова! И вот я попала домой! Миновали мои мытарства, потекла счастливая жизнь. Я ведь была чисто серебряная, настоящей чеканки, и мне совсем не вредило, что во мне была пробита дырка, как в фальшивой: что за беда, если на самом деле ты не фальшивая! Да, надо иметь выдержку: пройдет время, и все встанет на свои места (1)...

-Все вернется в ничто. Ваша трактовка была очевидна с самого начала.

-Верно, Неус. Рано или поздно это свершится. Скорее всего - раньше, чем думали многие. Мне не удалось сорвать печати так, как я планировал изначально, но с вашей помощью или без нее, я пройду к цели иным путем. Я освобожу создателя зеркала, а он освободит всех нас.

-Я...

-Вы не вольны этому помешать. Кстати говоря, мы уже почти прибыли, Неус. Сверните направо и дальше - следуйте прямо к Лондонскому мосту.

-Что вы намерены делать?

-Глупо задавать вопрос, ответ на который вам известен уже давно. Поворачивайте направо, Неус. Быстрее.

Одеревеневшие руки крутанули руль. Когда впереди показался мост, лишь вся ее воля, собранная воедино, не дала бросить машину в ближайший дом, в ограду или прямо в холодные, мутные воды.

Пусть внутри ее все и разрывалось на части, она еще не могла сдаться. Она еще не отыграла последнюю карту. Еще не рассказала свою собственную сказку.

Лондонский мост - Кат не мог того не признать - заново отстроили на славу: во всяком случае, теперь массивное сооружение, простертое через разделяющую Сити и Саутуарк Темзу, могло справиться с транспортным потоком, и, наверное, даже перестало так хорошо проседать с каждым годом. Его предшественника, как рассказала Айра - наверное, и ее нервы вынуждали отвлекаться хоть на что-то - купил почти за десять миллионов и вывез домой какой-то американский предприниматель, умудрившись, как и многие другие, перепутать с Тауэрским. Найденные при очередной перестройке человеческие останки просто-напросто побросали в реку - как бы, наверное, изумились все эти люди, если бы им в руки попала хоть одна крепко запаянная колба с прахом и именем очередного несчастного, проглоченного и переваренного Часовой Башей. Согласно официальным заверениям представителей Ассоциации, эта "порочная практика" была не законом, но лишь старой и не особо поощряемой традицией - родне всех тех, кого, продержав долгие годы в заточении и высосав по капле не только драгоценные знания, но и жизнь, загнали в такой вот банке под один из главных лондонских мостов, легче от тех слов, конечно, ни капли не становилось. Что уж говорить про нынешний век, с начала которого был, по слухам, пущен негласный приказ использовать для тайных захоронений места не столь известные и доступные...

Еще только приближаясь к мосту, он ощутил, как начинают покалывать едва успевшие уняться после встречи с Каем цепочки. Что сам мост, что прилегающие к нему основательные куски двух районов были плотно укутаны в какие-то гадкие чары - чувство, что они только что вляпались в самое сердце чьей-то паутины и лишние трепыхания ни к чему хорошему не приведут, усиливалось с каждой секундой. Проходя мимо большого зонта, под которым примостился улыбнувшийся ему, мокрому до последней нитки, уличный продавец мороженого, палач не сразу заметил, что Айра отстала - когда же он обернулся, то стоявший под зонтом человек уже беззвучно сползал на холодный асфальт.

Храня молчание, он приблизился - Айра, тоже молча, перевернула тело, выдирая из рукава "мороженщика" нечто, напоминавшее пистолет без рукояти, крепившийся на небольшом резиновом шнуре.

-Кому-то точно пора проснуться, - проворчала она, размахнувшись и отправив ствол прямиком в мутные воды Темзы.

-Кому-то точно стоило бы помнить, что пока Цепи не уймутся, и все остальное в порядке не особо-то будет, - так же раздраженно проворчал палач. - Как узнала? Я ничего даже не...

-А никак, - Айра пожала плечами. - Физиономия его не понравилась, вот и все.

-А если бы этот дурень никого тут не играл, что тогда?

-Ну, извинилась бы. Потом. Наверное, - очередное нервное движение плеч. - Ну что, будем дальше его обсуждать или, быть может, перейдем потихонечку к мосту?

-Не заводись, - прищурив глаза, палач попытался продраться взглядом сквозь завесу дождя. - Там тоже кто-то ошивается. Не я один же колпак чую?

-Представь себе. Только вот тебя, небось, едва щиплет, а меня так вовсе в узел закрутить норовит. Сам Каранток наводил, больше некому, - она мрачно взглянула на тело. - Такие игрушки, как у этого молодчика, вроде Управление специальных операций сочиняло. Если лорд-надзиратель себе верен, те, кого он на сам мост нарядил, тоже явно не цветами торгуют.

-Пройдем, - немного помолчав, холодно произнес Асколь.

-Пройти-то пройдем, да такой вой поднимется, что ни Кая в итоге не увидим, ни мумии твоей. Особенно, если ты свои картофелечистки тут расчехлить удумаешь. Так что вот чего - я их займу делом, а ты давай...

-Если ты только попробуешь предложить мне добираться вплавь, я тебя саму искупаться отправлю.

-Какие мы нежные. Башню Дьявола не забыл еще?

-Забудешь такое...

-Тогда ты меньше стонал, зато больше работал.

-Ага, и трава зеленее была. Ладно, чего ты от меня хочешь?

-Для начала - вытряхни-ка холодильник того парня. Да, и крышку с мясом сорви.

-Знаешь, у меня тут еще дела были... - палач вздохнул. - Так. Это ведь опять одна из них, да? Одна из тех идей, в которых я неизменно страдаю?

-Я бы попросила. У меня сейчас как минимум шесть планов. Ты умираешь только во втором...ну и лишаешься руки в пятом...

-Может, лучше по списку пойдем? Что там под номером один?

-Вытряхивай холодильник и узнаешь, - Айра тихо улыбнулась. - Гарантирую, три Готэмских умника от зависти слезами умоются...

У въезда на мост было удивительно пусто, что само по себе выглядело до боли странно, учитывая его постоянную загруженность потоками машин - пусть даже там, впереди, и виднелись какие-то нечеткие темные пятна, ползущие сквозь дождь со скоростью, над которой презрительно рассмеялась бы и иная улитка. Ни одного человека вокруг - да что там людей, даже птиц не было видно в небе - чем не повод насторожиться? Каждая деталь окружения буквально шептала Неус о близкой засаде, но было еще кое-что: боль в Цепях, сидевшая там уже долгое время от одного только вынужденного соседства с Каем, постепенно усиливалась - и ведь он ни на дюйм не наклонился вперед. Какой уж там шепот...скорее вопль...

Кай оставался спокоен и тих - лишь его последние слова, сказанные минуту или около того назад, продолжали звенеть у нее в ушах снова и снова.

Вы не вольны этому помешать.

Действительно, могла ли она всерьез на это надеяться? Особенно сейчас, когда они уже на самой грани, сейчас, когда...

Успокоиться. Прежде всего нужно было успокоиться и постараться держать в голове одну старую, простую, но все столь же важную, как и раньше, вещь.

Страх был с нею очень давно - если подумать, еще даже до лагеря, еще только как приправа к горькому предчувствию, смутным образам грядущего. Страх никуда не делся и после того, как все закончилось, страх возвращался, когда в очередной раз на пути ее вставали призраки из такого далекого уже прошлого, когда в очередной раз звучали грозные имена и мелькали пред глазами лица, что не могли ассоциироваться ни с чем, кроме боли. Это глупо было отрицать. Но нельзя было позволить себе забыть и о другом - с каждым побежденным призраком он понемногу, но все же становился слабее. Иногда - когда ничто иное больше не помогало - она сама заставляла себя вспоминать те имена, те лица. И, раз уж от них было никуда не деться - думать о них, думать о том, сколько из них навсегда сгнили в тень, сколько из них никому больше не причинят вреда. На сколько процентов она уменьшила шанс, что где-нибудь, когда-нибудь...родится еще одна подобная ей.

Она вспоминала Флайшера, которого время наказало там, где бессильно оказалось любое другое правосудие, сделав из грозного убийцы, частого гостя ее кошмаров, загнанного в угол, почти обезумевшего от жизни в непрерывном бегстве старика. Вспоминала Вольфрама и его жестокие, страшные слова, благодаря которым - глупо это отрицать - она вновь смогла предстать пред своим создателем годы спустя. Вспоминала операцию в Аргентине, после которой люди из A.E.I.O.U. надолго расцветили ее сны новыми жуткими красками - взять хотя бы Никталопа или Мацерина Рафелета...а при одной только мысли об отверженных...

Да, поводов для страха жизнь всегда подкидывала порядочно, что уж спорить. И вместе с тем - где сейчас некогда грозный Флайшер, как время отыгралось на - если этот чудовищной силы маг все еще жив - том же Никталопе? Вспомнив вдруг последние слова из сказки, что досказывал ей Кай, Неус почувствовала острое, едва терпимое желание рассмеяться. И верно, время все расставляет по местам - вот только в тот смысл, которого так жаждал от нее глава Ленинградского Клуба, она точно не станет больше углубляться. Нет, она больше не наделает ошибок, в том числе и тех, которые совершал Кат и другие. Пусть Кай смертен - его смерть сама по себе действительно ничего не решит. Только победа над ним на его же поле. Только его собственная душа - или те крохи, что от нее остались - вырванные из лап той силы, которой имени нет, пусть так и хочется дать ей сразу столько простых и знакомых...

Не первая душа, спасенная ими от вечного проклятья. Но, несомненно, увязшая в своем собственном аду глубже всех прочих.

Вера его в собственные слова была незыблема. Но чтобы на свет появился хоть какой-то шанс, он должен был поверить и ей. А она, в свою очередь...

Да, это, определенно, должно было стать тяжелее всего.

Но если за кого и стоит молиться прежде всех палачей и убийц, что ее сотворили, то за него.

-Остановите машину здесь, - холодно проговорил Кай. - Заглушите мотор и выходите. Медленно.

А быстро и не получалось - тело, вконец измученное постоянными вспышками боли в каждой цепочке, едва шевелилось, настойчиво требуя отдыха. И, конечно, быть как можно дальше от этого. Выбравшись наружу, Амальгама медленно осмотрелась - интересно, не имея Цепей, но будучи неуязвим ко всему, что они могли породить, чувствовал ли Кай, в какое болото из чьих-то заклятий они только что залезли? Похоже, что нет - а может, одно его присутствие уже начало потихоньку подтачивать сплетенную для них ловушку...

-К правому краю, - прежде чем выбраться, Кай осторожно вытянул наружу одну голову, явно готовый броситься обратно в машину при первых признаках опасности. - Там должна быть лестница, ведущая к опорам моста.

Где-то там, вдали, раздалось несколько негромких хлопков, зазвучали крики. По мосту, настойчиво продираясь сквозь завесу дождя и вечерней тьмы, полоснули два луча невесть откуда взявшихся на противоположной стороне прожекторов. Вынужденная прикрыть на пару мгновений глаза, Неус так и не увидела, как первый секретарь Директората покинул машину - но не могла не почувствовать, как он теперь был близко: даже если бы тело ее не отзывалось резкой болью на присутствие Кая, пистолет, уткнувшийся между лопаток, сказал бы все то же никак не хуже.

-Двигайтесь к краю, - проговорил Кай. - Живее.

-Так живее или все-таки медленнее? - нервно бросила она. - Вы уж определитесь.

-Двигайтесь к краю. Я не стану повторять еще раз.

Еще один хлопок, еще одна вспышка...с той стороны, откуда они въехали на мост, его поверхность все так же полоснули чудовищно яркими лучами - и, похоже, в этот раз в ход пустили уже чары, словно бы прощупывая расстояние, на котором с ними еще не могло покончить само присутствие Кая.

А потом раздался голос - усиленный, что удивительно, не очередным заклятьем, а, судя по хрипу и треску, самым простым громкоговорителем:

-Говорит лорд-надзиратель Каранток Блеквелл. Данная зона полностью блокирована. На границах обоих районов развернуты угнетающие купола - иными словами, мы более не стеснены в средствах воздействия. Ложитесь на землю и не двигайтесь до получения наших дальнейших инструкций. Это первое и единственное предупреждение...

Неус вздрогнула - совершенно безразличный тон, которым проговаривалось одно слово за другим, нагонял страху куда больше, чем упершийся ей в спину ствол. С тем, кто был так близко, она еще могла сладить - могла хотя бы попытаться. Со всеми этим вооруженными людьми, что, выстраиваясь плотной, без единой прорехи, цепью, выходили на свет, медленно ступая на мост с обоих его концов сделать что-то не стоило даже и мечтать. Слова, что только что прогремели над их головами, были не более чем пустой формальностью - полному дураку было понятно, что как только одна из людских цепей выйдет на дистанцию стрельбы...

Стоило определенно возблагодарить Господа за дождь - он, как-никак, выигрывал для них еще минуту или около того.

Поймав себя на мысли, что уже невольно думает о стоявшем за ее спиной существе как о сообщнике, Амальгама снова чуть было не рассмеялась. Если она доживет хотя бы до конца вечера, ее нервы определенно выскочат наружу и убегут, отказавшись и далее терпеть подобные истязания.

-Вперед, - подтолкнув ее в сторону ограждения, усталым голосом произнес Кай.

-Мы окружены. Неужели вы не видите...

-Неважно. К лестнице.

Если и было время, ради которого стоило претерпеть все прошлые муки, то сейчас оно, несомненно, настало. Скользкий от дождя металл ограды холодил руки даже сквозь бинты. Перебравшись на ту сторону, она остановилась, судорожно вглядываясь в дождь - темные цепи неумолимо приближались. Кай, похоже, собирался перелезать через ограду, все еще держа ее под прицелом - жест не только смешной и отчаянный, но и, вне всякого сомнения, опасный: сколько же шансов оскользнуться и улететь в бушующие внизу воды крылось сейчас в каждом его движении...как же легко сейчас было бы...один толчок...

Она подала ему руку. И заговорила - не очень громко, но достаточно внятно, чтобы ее не мог заглушить ни шум дождя, ни разносящиеся по мосту крики:

-Я обещала вам свою сказку.

Ответа не последовало - перебравшись на другую сторону, вцепившись свободной рукой в ограду, Кай двинулся вдоль моста, выглядывая, где же притаилась заветная лестница, что вела на площадку, расположенную чуть ниже - похоже, что-то вроде элемента строительных лесов, который по неведомым причинам оставался висеть здесь год за годом.

-Однажды к человеку явился во сне ангел. Он сказал - в эту ночь вся вода в мире будет отравлена, и любой, кто выпьет ее, неизбежно сойдет с ума. Он сказал - набери побольше чистой воды и пей лишь ее, пока яд не изойдет прочь...

Шум дождя в ушах, едва-едва нащупываемая опора под ногами - да и та смертельно скользкая. Боль в каждой Цепи, боль во всем теле, что сковано чудовищным напряжением, что решается сделать шаг лишь тогда, когда в очередной раз требовательно покачивает стволом Кай.

-Человек проснулся и тут же бросился рассказывать всем, кому только мог, о своем сне. Но никто не слушал его, никто не поверил ему. Люди смеялись и пили воду. И сходили с ума...

Небольшая, в слое растрескавшейся черной краски, лестница. Не говоря ни слова, Кай кивнул в ее сторону - она должна была спуститься первой. Как же легко было бы сейчас разодрать в кровь руки об эти самые перила. Как же просто было бы пустить из собственных вен то, что разъело бы этот и без того давно проржавевший, готовый подломиться под кем угодно металл. Как же быстро она могла все закончить для того, кто спускался следом...

Она не сделала ничего - лишь только продолжала говорить.

-Человек пытался спасти хоть кого-нибудь. Но один за другим люди отворачивались от него, не желая даже слушать. Ему оставалось лишь с ужасом наблюдать за тем, как мир вокруг рушился. Никто из испивших отравленной воды ничего не замечал - ведь все вокруг были такими же, как они сами...

Не особо-то прочная на вид, подвешенная под мостом площадка. Теперь понятно, почему ее до сих пор никто не тронул - с этой опорой, судя по всей грязи, в которую они только что вляпались, по размокшей серой крошке и каким-то пустым мешкам, проводились некие ремонтные работы. Внизу бешено ревели грязные, непроглядные воды. Единственное хлипкое ограждение вынуждало вцепляться в него со всей силы.

-...только какой-то безумец бегал по улицам и кричал про отравленную воду. Что же тут поделать? Человек продолжал поступать так, как велел ему ангел - и пил лишь из своих запасов...

Окрики - и топот ног - были все слышнее. Глядя на Кая, на то, как он, держась свободной рукой за ограду, спиной вперед, по шажку, подбирался к опоре, все еще целясь в нее, Неус всматривалась туда, куда прежде старалась вовсе не бросать взгляда. Искала на его лице, в его страшных глазах хоть бы мельчайшую тень, слабый отблеск того, что должно было, что просто не могло умереть без остатка, могло только быть похороненным на невероятной, но все же достижимой глубине - и каждый год этой уродливой пародии на жизнь лишь набрасывал сверху все больше и больше земли. Искала, не желая признавать то, о чем вопила в голос каждая минута, проведенная с этим существом, искала, все еще не желая сдаваться. Да и могла ли она себе это позволить - теперь, зная его собственную историю, его...сказку? Зная, что сила, желающая небытия для всех и прежде того - для себя, не просто наполнила собою чье-то давно пустое тело, не просто раз и навсегда подчинила своей чудовищной воле разбившего когда-то зеркало несчастного, но оставило ему достаточно себя, чтобы не просто бездумно идти к намеченной цели, но задавать вопросы? Едва задумавшись о том, она неизбежно соглашалась, что в этом был свой особый, жестокий смысл - эмиссар должен был сам до конца убедиться в правильности своего дела, должен был искать - и не находить нигде - доказательств того, что он, быть может, допустил где-то ошибку. Безвольные куклы не могли свернуть гор, неважно, чья воля дергала за их нити - в свою очередь, все то, что успело сделать это создание меньше чем за полвека, говорило за себя: ад - все-таки сложно было оперировать иными словами - избрал себе действительно достойного слугу. А от битвы с адом, в какой бы форме он не явил себя, она не имела права отворачиваться. Не имела права перекладывать эту задачу на чьи-либо еще плечи.

В конце концов, чем еще, как не молитвой уняла та, настоящая Герда ледяные ветра? В конце концов, что, как не строки их любимого псалма заставили того, настоящего Кая выплакать прочь проклятые осколки?

Наблюдая за тем, как Кай простукивает опору моста, ища, похоже, какое-то потайное место, Неус неожиданно поняла, что не испытывает страха - да и вся боль, что терзает ее тело, не значит больше ничего. Она должна была оказаться здесь. Она должна была попытаться сделать то, о чем иные даже не помыслят. Она должна была жить ради этой минуты - и умереть, если придется, но не оставить своих казавшихся столь безнадежными попыток.

Заставить его - его настоящего - услышать. Заставить вернуться. Вернуться оттуда, где все эти годы прятался мальчишка из далекого города, задыхавшегося под толщами снега, зажатого в беспощадные тиски голодной смерти...

Ведь только у него был шанс войти в Царство Небесное.

-Все продолжали считать его безумцем, а он все ждал и ждал, когда же вода очистится. Но шло время...

Слова ее не тонули в пустоте - и пусть она не могла сказать того по лицу Кая, по его взгляду, того, что он на краткий миг повернулся к ней спиной, выдергивая из опоры лишь казавшийся монолитным кусок - а следом и действительно уже громоздкую вещь, какой-то упакованный в пленку прибор, довольно слабо похожий на обычную рацию - было вполне достаточно. Как знать, действительно ли он слушал ее сейчас - или же просто решил, что она безнадежно свихнулась от страха и более не особо опасна? Как знать, быть может, она...

Нет. Нельзя о том думать. Думать лучше о том, что, например, делает внизу, в мутных водах, прибившийся к одной из опор моста...холодильник?

На мгновение Амальгама почувствовала, что безумие действительно может быть ближе, чем ей хотелось верить. Неуверенно моргнув, она увидела белое пятно на том же месте, где и прежде - и почувствовала с трудом преодолимое желание отвернуться побыстрее. Могло ли быть так, что сама реальность уже начала давать трещину? Или тому есть объяснение попроще - скажем, какой-нибудь маг...

-Вы не закончили, - глухим тоном произнес Кай, сдирая с передатчика в считанные мгновения намокшую от дождя пленку.

Ей не показалось. Ей ведь не показалось, правда? Она ведь действительно слышала сейчас эти слова? И если так...если так, то...

-Они внизу! Внизу, я сказал!

Топот, крики. Вскинув голову, Неус увидела, как через ограждение перегнулась первая фигура в натянутой на лицо черной маске.

-Вижу их!

Единственный выстрел разрывает вначале черную ткань, а затем и лицо. Заваливаясь вперед, тело окончательно теряет равновесие и, нелепо кувыркаясь в полете, устремляется прямиком в ледяные объятья Темзы. Чуть опустив ствол и сдвинувшись назад, под прикрытие моста, Кай потянул за собою прибор.

-Вы не закончили, - повторил он, без особой спешки проворачивая какие-то ручки - с таким спокойствием обычно ловили любимую станцию на радиоприемнике, а не настраивали невесть на что способный передатчик, будучи в двух шагах от гибели.

-Парк, Райс - живо вниз! - продолжал надрываться кто-то сверху. - Живее, живее, мать вашу!

-Да здесь шею свернуть недо...

Очередной выстрел оборвал речь на полуслове. Очередное тело - в этот раз с диким воем - полетело вниз, на свидание с мутными водами. Ответ был весьма скорым - по открытой взглядам сверху части площадки полоснула автоматная очередь. Лишь чудом удержавшись на ногах, Неус вжалась спиной в скользкий, холодный до дрожи металл. И, в очередной раз приказав себе не думать о том, как скоро они разделят судьбы этих двух несчастных, заговорила - пока еще могла заставить свой голос не так сильно срываться и дрожать:

-...но шло время, и человек устал от своего одиночества, устал от насмешек. Устал думать о том, что никто на свете не понимает его и, наверное, никогда уже не поймет...

Новый звук разом перекрыл все - и беснующиеся там, внизу, воды, и гневные окрики сгрудившихся на мосту людей. Новый звук набирал силу с каждой секундой - уши напрочь закладывало, и странно, что еще не рвало изнутри в куски. Новый звук она просто не могла не узнать, не могла спутать ни с чем иным.

Над мостом кружил, постепенно снижаясь, чей-то вертолет.

-...и тогда человек пошел к местному колодцу! - каждое слово приходилось отправлять в путь криком, но даже так не было никакой гарантии, что Кай услышит хотя бы его часть - оглушительный шелест винтов был все ближе и ближе. - И тогда он испил воды из него!

И снова - чьи-то выстрелы. Площадка под ногами в который раз пустилась в пляс. Кай сидел рядом с передатчиком, все еще сжимая одной рукой то невзрачное серое колесико, которое использовал для настройки. Вторая рука его продолжала стискивать пистолет - Амальгама отчетливо видела, как побелели от дикого напряжения его пальцы.

Она понимала, что все уже было готово.

Единственное, чего ей не удавалось понять

не удавалось поверить

так это то, почему он все еще медлил.

-Чем все кончилось? - подняв на нее взгляд, медленно произнес Кай.

Губы ее зашевелились - но были ли у нее силы и сейчас перекричать этот сходящий все ниже и ниже грохот?

Губы ее зашевелились, но Неус не успела сказать более ни единого слова.

-И тогда по свету стала ходить легенда о волшебном колодце, вода из которого исцелила сумасшедшего.

Голос, что прорвался откуда-то сверху, заставил их почти синхронно вздернуть головы, обращаясь к его источнику. Заставил увидеть распластанное на опоре моста тело в изорванном палаческом балахоне - путь его наверх отмечали вбитые по самую рукоять десятки Черных Ключей.

-Сказочке конец, - прохрипел, черной тенью срываясь вниз, Асколь. - Скажи спокойной ночи.

Вертолет колотило с такой силой, словно машина вдруг обрела жизнь и решила начать ее с эпилептического припадка. Вцепившись одной рукой в холодный металл поручня, что торчал над головой - эта самая голова уже успела с ним поцеловаться, когда машина слишком резко пошла на спуск - а другой отчаянно пытаясь удержать рацию, то и дело грозящую выскользнуть из потной ладони, запечатывающий охотник Грегори Маршалл проталкивал сквозь зубы все больше и больше отборнейшей ругани - исчерпав запас оной в двух языках, маг не замедлил перейти к третьему.

-Ну что там? - вывернув голову в сторону Аканты, проорал он в краткий миг, когда на ум не шло ничего непечатного.

-Ниже! - рявкнула в ответ та - будь у Маршалла хоть бы минута свободного времени, он бы определенно посмеялся, наблюдая за пристегнутым к полу несколькими крюками телом Полсердца - и тем, как это самое тело непрерывно дергало то в одну сторону, то в другую. - Ровнее, ровнее держите, бестолочи!

-Если такая умная, сама садись в это кресло! - голос пилота, буквально сочившийся безумием, не предвещал ровным счетом ничего хорошего. - Эта дрянь не предназначена для таких нагрузок!

-Какие еще нагрузки, ты...

-А кукольное тело что, по-вашему, пушинка?

Машину вновь тряхнуло: едва не улетев в ту часть салона, где расположилась со своей винтовкой Аканта, маг с шумом выдохнул, пытаясь добиться хотя бы жалкого подобия равновесия - хотя ему все сильнее начинало казаться, что все, чего можно было тут добиться - так это лишних шишек.

-Вижу их, - приникнув к прицелу, протянула Полсердца. - Цель и какая-то девица в бинтах. Работаем...дьявол, а это еще кто?

-Что там? - подавшись так далеко в сторону Аканты, как позволяла длина руки, выкрикнул Грегори. - Ну?

-Какой-то болван только что спрыгнул на площадку с ближайшей опоры. Судя по тряпью, один из палачей.

-Восхитительно, - прорычал маг, с третьего раза угодив мокрым от пота пальцем на нужную кнопку собственной рации. - Сэр! У нас тут небольшая проблемка!

-Что еще? - холодно осведомились по ту сторону.

-Палач здесь. Уж не знаю, каким ветром, но...

-Уже сцепились, - бросила Аканта. - Цель перекрыта, не могу работать.

-Сэр, палач закрывает цель! - орошая рацию слюной, проорал Грегори. - Приказы?

-Не изменились.

Дьявол, да скажи ты толком...

-Сэр, я повторяю...

-Плохо слышу...вас...Маршалл... - голос будто бы отдалялся с каждой секундой. - Вы...знаете...

-Все ты слышишь, скотина, - швырнув рацию в дальний угол, устало произнес охотник. - Все ты слышишь, просто отвечать потом не желаешь. Куда ж это герою Башни годится - такие приказы отдавать. Для того завсегда крайний есть...

-Приказы? - не отрываясь от прицела, холодно спросила Полсердца.

-Стреляй, - вздохнул маг. - Моя голова и так и так под топором - пусть лучше ее за удачу срубят, чем за провал...

Злость иногда придает так много сил, что впору удивляться - удара о скользкую площадку, что была подвешена под мостом, он, по крайней мере, почти не почувствовал. Боль в Цепях, что пришла мгновениями позже, игнорировать уже не получалось - но сейчас он, по крайней мере, был к ней готов. И не стал ждать, пока она возьмет верх.

Стоило отдать должное Каю: удивление - если предположить, конечно, что эта тварь вообще была способна на нечто подобное - его длилось считанные мгновения, и когда палач еще только коснулся ногами площадки, пистолет первого секретаря уже дернулся, выхаркнув очередную пулю. Разминувшись с нею на какие-то жалкие дюймы - во второй раз вместо выстрела раздался уже лишь насмешливый щелчок - Асколь, намеревавшийся закончить все дело одним хорошим ударом - благо теперь с ним был, спасибо Айре и ее предусмотрительности, самый обычный нож - почувствовал, что забыл одну, несомненно, важную деталь: площадка, на которую он так лихо сорвался, была, похоже, ничуть не хуже иного катка. В его яростный бросок вперед было вложено куда больше сил, чем следовало - только и оставалось, что уцепиться за Кая, рванув на себя. Держась друг за друга, и шатаясь, словно два несчастных пьяных дурака, за каким-то чертом нацепивших на себя коньки и выползших на лед, оба начали заваливаться в сторону единственного ограждения танцевавшей под их ногами площадки.

За следующие несколько секунд палач и первый секретарь успели обменяться, как минимум, десятком ударов. Успешно расквасив Каю нос и превратив правый глаз в один сплошной кровоподтек, палач собирался уже докончить дело, когда совсем рядом с его ногами что-то с противным, резким звуком чиркнуло по платформе. За секундное удивление пришлось дорого заплатить: первый секретарь, вовсю пользуясь тем, что само его присутствие причиняло боль и сбивало с толку любого, кто имел несчастье носить в теле Цепи, почти достал горло Асколя - но рука его оказалась в тот же миг перехвачена и сжата, словно в тисках. Дернув Кая на себя, палач рванул из-за пояса нож...

Что-то со страшной силой ударило его в плечо - по ощущениям это, наверное, очень близко стояло к идее встретить спиной скоростной поезд. Асколя бросило вперед - Кай, сполна разыграв свое секундное преимущество, вывернулся из его хватки, всем телом бросившись на платформу - и избежав очередного выстрела, который в противном случае определенно превратил бы его голову в нечто неприглядное. И снова - едва слышимый на фоне ревущего вертолета хлопок. Передатчик, до которого почти дотянулся Кай, брызнул искрами - сжав зубы, первый секретарь попытался было подняться, но за ногу его дернул упавший где-то позади палач. Не самое лучшее в мире решение - ответный пинок чуть было не свернул Асколю челюсть, заставив в очередной раз выпустить цель.

Стрелок, что работал из повисшего справа от моста вертолета, кажется, ушел на перезарядку - и мысль воспользоваться этой, вне всяких сомнений, ничтожно короткой передышкой посетила разом все три разума, чьи хозяева были зажаты на уже довольно опасно накренившейся платформе. Неус, до того прижатая к ограде ветром и угрозой схлопотать пулю-другую, кинулась было в сторону палача - но поверхность платформы и с ней не преминула сыграть злую шутку: сапоги Амальгамы просто не могли не проскользить по металлу вперед и в сторону - и ее слепую, отчаянную попытку ухватиться хоть за что-то, чтобы не улететь вниз, встретила рука, которой Неус определенно предпочла бы воды Темзы. Обхватив ее горло и притянув к себе, Кай медленно, по шажку, принялся отступать назад, к ограде.

Боль вновь правила бал в теле палача. Возмущения в Цепях, вызванные присутствием Кая или выстрел в спину он бы без труда вытерпел по одиночке - да, может быть, и за раз, если бы только с каждой секундой не становилось все хуже. Увидев, как первый секретарь, извернувшись, сгреб Амальгаму в охапку, намереваясь укрыться за ее телом от будущих пуль, Кат, хрипло рыча, рванулся вверх - но заплясавшая под ним платформа и скользкий до неприличия металл вновь вернули все на свои, отнюдь не законные, места - в этот раз он еще и ударился при падении подбородком, только лишь чудом не откусив себе язык. Не думая более ни о чем, кроме того, что ему должно подняться, оторваться от этой распроклятой платформы и доделать дело, даже если потом его унесут бурные воды, что явно только и поджидали новую добычу внизу, Асколь рванулся снова...

Кай, прижимая к себе Неус, коснулся окровавленного глаза. На пальцах его блеснул осколок.

-Ты...проиграл... - в третий раз пытаясь подняться - и в третий раз отбрасываемый болью на прежние позиции - прохрипел Асколь. - Слышишь, ты...тебе отсюда не уйти!

-Я знаю, - холодно ответил Кай, поднося сверкающую крошечку к глазу Неус. - Но это не столь важно, как то, что свершится сейчас.

Платформа под ним ходила ходуном - чем больше он силился подняться, тем ближе соскальзывал к ее краю. Впору выть от досады или делать еще что-нибудь, сопутствующее случаю. Ключ, полцарства за Ключ...впрочем, какой от них прок в битве с этим? Да и пистолет, что сейчас так близко, как назло, уже разряжен...

Дьявол, почему же Неус не...

-Вы этого не сделаете, - вдруг отчетливо произнесла Амальгама - палец с осколком замер в каком-то жалком сантиметре от ее лица. - Я знаю, что вы этого не сделаете.

Кай ничего не ответил - но и рука его дальше не пошла.

-Дело даже не в согласии, - севшим голосом продолжила Неус. - Дело в том, что теперь вы сами сомневаетесь.

-Я не сомневаюсь ни в чем.

-Тогда почему мы все еще живы? Вы могли активировать свой передатчик еще минуты назад!

Ответа вновь не последовало.

-Вы хотели услышать сказку. Ведь это все, что у вас...что от вас осталось, не так ли? Ваше последнее человеческое воспоминание. Ваш последний поступок как человека. Сказки. Вы сами мне рассказали. Там, в машине...

-Ваша сказка...

-Скорее уж притча, но не так уж то и важно, - оборвала его Амальгама. - Помните, я сказала, что у меня есть к вам предложение?

-Я уже отвечал. Вам нечего мне предложить.

-Вы же слышали мою...сказку. Я предлагаю вам испить из нашего колодца.

-Что?

Очередная попытка - черт уже знает какая по счету. В этот раз палач осторожно, понемногу приподнимался, упираясь руками в платформу - и делая все, что было в его силах, чтобы еще хотя бы минуту, хотя бы две или три, не пускать в свой разум все сильнее стучавшуюся туда боль.

-Вы можете быть правы сколько угодно, но что приносит вам эта правота, кроме боли? - тоном почти успокаивающим произнесла Амальгама. - Сколько вы смогли найти тех, кто готов был вас понять, готов был пойти за вами? Таких, как Герда? Одного? Двух? А сколько вы уже скитаетесь по свету?

-Вы...

-Вам нет нужды нести на себе боль всего человечества, равно как и видеть ежечасно все его грехи. Мне есть что вам предложить, если вы готовы сдаться сейчас. Я предлагаю вам забвение.

-Это...

-Отпустите меня. Я обещаю вам, что ни я, ни Кат не причиним вам вреда. Я обещаю вам, что приложу все силы, потрачу всю свою жизнь, если понадобится, чтобы спасти вас от того, что вам приходилось видеть, что вам приходилось творить. Я обещаю, что сделаю все, чтобы вы вернули себя. Чтобы вы забыли о Кае и вспомнили свое настоящее имя... - голос Амальгамы постепенно становился все увереннее. - Сила, что оставила вам возможность сомневаться, чтобы искать правду и находить ее лишь в смерти, допустила ошибку. Я не могу предложить вам иной правды - пока не могу, и я не вижу смысла того скрывать. Но я могу предложить вам забыть об этой. Забыть о боли.

-Вы не можете...

Еще. Еще немного. Уже скоро. Уже совсем скоро - теперь, когда Кай смотрел только на нее, был поглощен ею одной...

-Если бы было так, я бы не стала и пытаться. Но я знаю, о чем говорю, как знали и вы. Отпустите меня, Кай. И я обещаю, что буду молиться вместе с вами, пока осколки не покинут ваши глаза.

Еще немного. Еще секунда или больше того. Вот, сейчас...

-Я обещаю, что вы услышите все сказки, какие только...

Кат рванулся вперед - бросился к Каю и Неус изо всех сил, что у него еще оставались на исходе этого адского дня. Бросился прямо в объятья боли, ведомый одной-единственной, до тошноты четкой мыслью, подчинившей сейчас себе все его существование - как следует закончить то, что начал так скверно.

Рука Кая с зажатым меж пальцев осколком скользнула к глазам Неус.

Единственный выстрел достиг своей цели раньше, чем кто-либо из них.

Два тела отбросило назад, на ограду. Два тела, все еще вцепившиеся друг в друга, коснулись ее, и, неловко, почти смешно скользнув куда-то вбок, сорвались за край.

Шум винтов понемногу стихал. Дождь - даже и не думал, продолжая осыпать его голову, его лицо холодными каплями. Глядя на севший прямо посреди моста вертолет, выкрашенный в смешную полоску, он рывком поднялся на ноги, сплюнув едва начатую сигарету в ближайшую лужу. Двинулся быстрым - чтобы не позволить себе одуматься - шагом вперед.

Из машины, по сверкающему боку которой весело сбегали вниз целые полки дождевых капелек, показалась знакомая смуглая морда с прилипшими к ней черными волосами.

У него было достаточно времени, чтобы передумать или избрать вариант получше. Более чем достаточно, чтобы внять гласу рассудка, который беспрестанно твердил не только о полученных ранах - но и о том, что поиски все еще велись. Более чем достаточно, чтобы вспомнить, что стояло за этим самым лицом, до которого сейчас сузился весь мир палача.

Запечатывающий охотник Грегори Маршалл. Один из отборных убийц Башни, один из самых доверенных людей лорда-надзирателя. Полагается, если слухи не врут, на разнообразные яды и собственное искусство ближнего боя в сочетании с не самыми популярными и безопасными магическими трюками - поговаривали, что маг успел докатиться до таких ветхих и нестабильных вещей, как практики вуду, и это было самым безобидным из ходивших про него шепотков. Крови на руках у них было, наверное, поровну - слабое утешение Асколь находил в том, что его, по крайней мере, никто и никогда не обвинял в ритуальном каннибализме...

Не самый разумный выбор противника для того, чьи Цепи целый день терзали всякие выродки - и из чьего плеча только что выдернули пулю, предупредив, что рана откроется вновь при любом неосторожном движении. Не самый разумный выбор для того, кто понимал, не мог не понимать - все они лишь исполняли чьи-то приказы.

В ту секунду, когда палач, бывший уже в двух шагах от вертолета, рявкнул, отметив взглядом цель, несколько коротких старых слов, прислушиваться к вещам разумным стало уже определенно поздно.

Чары были довольно простыми - ни на что серьезнее, чем кратковременная потеря ориентации в пространстве, его сегодня просто не могло хватить. Охотника, еще не успевшего толком выбраться из машины, ощутимо качнуло назад и в сторону - вовсю использовав это секундное преимущество, Асколь в два шага сократил расстояние до предела...

...и только реакция палача позволила ему разойтись с направлявшимся прямо в лицо уродливым костяным ножом.

Маршалл уже был снаружи. Его движения были ожидаемо превосходными - столь плавные, точные и стремительные, что вовремя ускользнуть от очередной пары ударов удалось почти чудом. Отступив и развернувшись целым плечом чуть вперед, Асколь хрипло выдохнул - и снова напал, сверкая глазами: его тело казалось смазанным, будто бы на снимке. Маршалл ушел - но и его контратака оказалась слишком медленной. И снова. И еще. Каждый раз, когда противники сходились вновь, чей-то удар запаздывал на какой-то жалкий миг.

-Может, не станем усугублять? - поинтересовался Грегори. - Мы все сегодня на нервах, я...

Очередной удар не дал ему закончить, вынуждая отскочить назад. Пробормотав что-то, вне всякого сомнения, малоприятное, охотник прыгнул на палача - в ту сторону, куда последний все время уклонялся от ударов. Асколь не стал отходить в этот раз, вместо того встретив противника клинком - Маршалл зло зашипел, глядя, как на руке его выступает кровь.

-Ну, раз ты этого правда хочешь...

Что-то неуловимо менялось в облике охотника. Пережив еще несколько попыток искромсать его лицо или достать до глотки, Кат, наконец, нашел ответ на эту загадку: кожа Маршалла, повинуясь неслышной команде, становилась на цвет будто восковой, обрастая какой-то грубой то ли коркой, то ли чешуей. Потемневшие глаза сужались до щелок, из мешками набухших век по лицу потекла какая-то желеобразная масса. Плоть Грегори текла, словно топленое масло, ручейками перебегая на новое место и там затвердевая - не прошло и минуты, а лицо его уже напрочь заросло слоем чего-то, напоминавшего ороговевшую, в складках, кожу. От глаз остались узкие бойницы, ото рта - едва заметная щель. Пальцы вытягивались, выпуская наружу недоразвитые когти и какие-то иглы - с каждой на мост срывались не сулящие ничего приятного темные, в несколько раз темнее, чем положено было быть человеческой крови, капли.

Сейчас бы ему определенно пригодился Ключ. Или десяток...

Не став ждать, пока трансформация дойдет до конца, палач выдохнул свои слова - и боль в плече стала лишь жалкой тенью того, что теперь струилось по рукам вместе с обретенной силой. Охотник повысил ставки - пора и ему...

Маршалл будто бы исчез, едва не взвиваясь в воздух: два стремительных удара - теперь уже уродливыми костными иголками и ножом, что быстрее мысли сменил руку - Асколь почти мимоходом отразил, вновь отступая. Маг и палач почти синхронно взглянули на свои руки, что на миг соприкоснулись: защитный покров Маршалла трескался и отслаивался ему под ноги кровоточащими заплатами, Асколя же контакт с кожей охотника, длившийся меньше секунды, наградил уродливым пятном ожога.

Он уже видел слабое место мага - тот восстанавливал равновесие на целую секунду дольше положенного. Когда их взгляды встретились, стало предельно ясно - никаких слов больше сказано не будет.

Маршалл снова напал - нечеткое пятно, до краев налитое яростью. Но в этот раз его собственные движения почти помогали Асколю - скользнув в сторону, палач ударил снизу вверх, просто-напросто подставляя нож под устремленное аккурат в его сторону тело. Развив такую скорость, вложив столько сил в этот рывок, назад Грегори уже ничего не мог бы отыграть. Удар.

...так и не был нанесен. Чувствуя, как все тело наливается свинцовой тяжестью, как вспыхивает, разгорается все сильнее огонь в плече и руках, палач обнаружил себя, застывшего в позе совершенно невообразимой, а свой нож - остановившимся в дюйме от того места, где под уродливым кожным покровом и вспухшей плотью скрывалось сердце охотника. Чуть скосил глаза, разглядывая замершие на расстоянии ничуть не большем от них костяные иглы - в последний момент маг каким-то образом вывернул свою свободную руку так, словно у него в теле вовсе не было костей.

-Прекратите. Оба.

Хватка ослабла раньше, чем кто-либо из них успел прогнать по Цепям хоть немного спасительной силы. Вернув себе, наконец, возможность дышать и двигаться, маг и палач повалились на мост. Лорд-надзиратель Каранток Блеквелл, неспешным шагом добравшись до них, приподнял двумя пальцами свою огромную шляпу с глаз.

-В этом нет нужды, - тоном, возражать которому взялся бы лишь самоубийца, да и то не самый умный, проговорил Каранток.

-Еще как есть, - выдохнул палач.

-Соглашусь...с ним, - кивнул в сторону Асколя маг.

-Бестолочи, - фыркнул лорд-надзиратель. - Если дешевая драка - ваш единственный способ решения проблем, особенно таких, всецело сочувствую вашему начальству. Да-да, и себе тоже. Наверное, стоило бы отправить вас обоих охладиться в те же воды, откуда я только что извлек тело вашей, господин палач, коллеги...

-Тело? - рывком поднимаясь, выдохнул Асколь.

-Когда я оставлял его, оно все еще обладало способностью дышать, - Каранток холодно улыбнулся. - Быть может, и вовсе ее сохранит, если кто-нибудь, обладающий нужной силой и в нужных количествах, сможет заняться ее ранами. Правда, пока что ему, к сожалению, приходится тратить эти самые силы на растаскивание по углам двух драчливых неумех, один из которых не умеет оставаться в стороне от чужих дел, а другой - верным образом исполнять приказы...

-Где Неус?

-Не раньше, чем вы должным образом извинитесь друг перед другом, - не сдвинулся с места Каранток. - И радуйтесь, что у меня нет времени, чтобы сочинять нечто неизмеримо более мучительное...

Дождь понемногу прекращался - пусть даже холод, который и собачьим-то было назвать стыдно, даже не думал следовать его примеру.

Открыв глаза, она едва было не решила, что это какой-то сон - и что он все еще продолжается.

Но ни в одном сне у Хлыста не было столь испуганного лица.

-Оскар...ты жив...

-Ты жива, - едва слышно прошептал он, склонившись над ней, коснувшись лбом влажной красной кожи. - Жива...

Реальность понемногу выстраивалась вокруг, обретая более четкие черты. То, что поначалу показалось ей ослепительной лампой, чей свет лупил по глазам, было всего лишь солнцем, что несмело выглянуло из-за серого полотна туч. Холод, который сотнями, тысячами игл впивался во все ее тело, имел за источник какой-то небольшой каменный причал - там она и лежала в окружении теней, которые постепенно становились все более и более знакомыми.

-Где...Кай?

-Ищут, - в уши пробился хриплый голос Ката. - Каранток не желает полагаться на Темзу, особенно в таком деле. К тому же, теперь у Башни есть образец его крови с платформы - собираются попробовать некоторые...совсем уже архаичные методы поиска. Скорее всего, он их отобьет, как и все прочие чары, потому по следу уже пустили каких-то тварей - спасибо парням из Могилы...

-Ему не уйти, - покачал головой Хлыст. - Тебя каким-то чудом обнаружил и выдернул из воды лорд-надзиратель, а вот Каю помочь некому, так что...

Она чуть приподнялась на локтях, медленно, с трудом, села. За спиной Ката обнаружилась Айра - она медленно курила, прислонившись к ограждающей причал длинной ржавой цепи. Чуть поодаль от нее стоял и занимался ровно тем же самым Грегори Маршалл.

-Кат? Почему ты на меня так смотришь?

-Ты могла убить его сотню раз, Неус, - хлопая по карманам в поисках зажигалки, сухо произнес Асколь. - И все было бы кончено.

-Почему ты этого не сделала? - подал голос и Хлыст. - Из-за него...

-Ты сам сказал, Оскар, - просто ответила Амальгама. - Ему некому помочь.

-Некоторые очень быстро переступают черту, до которой еще могут рассчитывать на чью-то помощь, - фыркнула, не оборачиваясь, Айра. - Этот тип пересек ее вприпрыжку.

-Двадцать минут назад поступил сигнал из Ширнесса, - вновь заговорил Хлыст. - Русские отступают. Установки под контролем Ассоциации.

-Пиррова победа, - осторожно посматривая в сторону Асколя, покачал головой Грегори. - Ассоциация за один день понесла такие потери, каких ей не доводилось знать веками. Лорды в ярости, о правящей семье и говорить нечего...ребенку понятно, во что теперь все это вытечет.

-Это было очевидно с самого начала, - вздохнула Айра. - Даже если бы Кая вовсе не существовало, они бы его выдумали как причину помахать кулаками. Пока терминал в пределах досягаемости, его будут пытаться прибрать к рукам - ваши, наши или черт знает, кто еще, но будут. И неважно, сколькими трупами придется при этом вымостить себе дорогу. Ох как не завидую тем, кого забросят в грядущую мясорубку...

-Неус.

-Да, Кат? - от взгляда палача Амальгама против воли вздрогнула.

-Я знаю, что ты сделала и я догадываюсь, почему, - вставив сигарету меж зубов, Асколь запалил ту и устало затянулся, медленно выпустил дым. - Я даже знаю, что иначе ты поступить вовсе не могла. Знай и ты - пусть я и говорил тебе это уже множество раз - когда-нибудь твоя доброта обернется смертью. И если своей собственной жизнью ты не дорожишь, надейся, что оборвется именно она, а не та, потерять которую тебе было бы стократ больней.

-Я...

-В шею тебя никто не гонит, не волнуйся, - пробурчал палач. - А то ведь следом за тобой и Хлыст свинтит, и кто мне останется? - горький смех очень быстро перетек в жуткий кашель.

Подняться на ноги получилось далеко не сразу - но сделала она это сама, без помощи Оскара. Медленно подойдя к краю причала, коснулась руками холодной цепи, заглянула в проносящиеся мимо них мутные воды.

-Что...что теперь?

-Уж точно не отдых, - проворчал Кат, бросив окурок в воду. - Еще полчаса назад поступил приказ содействовать поискам...Кай или его тело - пока что-то одно не выловят, Каранток и его свора не уймутся. Готов поспорить, если прижмет - не постесняются навесить полей и осушить всю чертову Темзу...

-Полчаса...

-Ждали, пока ты придешь в себя, - Хлыст уже оказался рядом с Амальгамой. - Конечно, в поисках ты участвовать, учитывая твое нынешнее состояние, вовсе не...

-Даже не проси, Оскар, - не дала палачу закончить она. - Я с вами. Моя вина, несомненно, куда тяжелее, чем у прочих, но я правда...я почти видела...почти уверилась, что получится...

-Что? - сухо произнес Кат.

-Спасти его душу. Хотя бы сделать к тому первый шаг. В конце концов, разве не в этом наше настоящее призвание?

-Верту не говори, - хмыкнул Асколь. - Он живенько напомнит, что оно в том, чтобы избавлять от них тела.

-Ты не стал отрицать, - тихо улыбнулась Неус. - Значит, хотя бы отчасти согласен.

-Ничего это не значит... - проворчал себе под нос палач, и, предав власти огня еще одну сигарету, взглянул на небо, почти удивленный тем, что с него больше не сыплется ни единой капли. - Ладно, поболтали и будет. Идемте - нам еще, как-никак, разгребать теперь весь этот свинарник...

15. С первым снегом

-Ты имеешь в виду, что мир могут спасти

только хладнокровные, расчетливые сволочи?

(Т. Пратчетт, "Вор времени").

США, Атланта.

Лифт поднимался с неторопливостью, определенно достойной лучшего применения. Одного этого, конечно, было недостаточно, чтобы испортить настроение, но стоило добавить к уравнению веселенькую песенку, что пошла, кажется, уже на третий круг, чтобы получить в итоге далеко не самый приятный результат. Чувствуя, как раздражение начинает брать верх над прочими чувствами, Герхард поднял глаза на своих спутников - но лицо Татарьева оставалось, как и большую часть времени, совершенно непроницаемым, прочесть же что-то по черной ткани, скрывавшей от лишних взглядов лик Гробовщика, было по меньшей мере делом затруднительным.

Дар чтения чужих мыслей, впрочем, палачу был вовсе не нужен, чтобы быть точно уверенным в одном: страх - или его подобие - запустил сейчас свои когти в них столь же глубоко, как и в его собственную душу. Существовали ситуации, в которых не поддаться страху мог бы только человек очень отважный, но та, в которую они добровольно влезли сейчас, была иного сорта - в таких опасений не появилось бы лишь у законченного дурака. Хорошо было бы, наверное, стать подобным на часок-другой - быть может, и руки бы, сжимающие трость, не так бы потели...

Штаб Центра по контролю и профилактике заболеваний, расположенный неподалеку от какого-то частного исследовательского университета, представлял собой странное зрелище. Вид из прозрачных едва ли не до блеска окон - могло показаться, что стекол там вовсе не было - портили натыканные вокруг заводские трубы, большинство же подходов к зданию превращали в лабиринт многочисленные пристройки и корпуса. Главное здание походило на нечто, собранное в страшной спешке из детского конструктора - причем человеком, существование у которого даже зачатков вкуса стоило бы поставить под сомнение: тут в достатке было и уродливых наростов со стеклянными стенами, что выступали далеко наружу, и высоких труб...общая непропорциональность массивного строения, возведенного на купленной еще в сороковых годах у все того же университета земле, отчасти мешала Герхарду воспринимать всю организацию всерьез - по мнению старого палача, тому, кто не был в состоянии позаботиться о том, чтобы его собственная штаб-квартира выглядела прилично, определенно не стоило доверять чужие проблемы. Татарьев, когда они еще только подъезжали к зданию, чуть скривил губы: палач был одинаково уверен как в том, что мысли их сходились, так и в том, что в голове бывшего работника Ленинградского Клуба всплыла заезженная цитата из предисловия "К критике политической экономики" о бытии и сознании. Апостол, кого стоило благодарить за то, что встреча вообще стала возможной - ее успеха, впрочем, это нисколько не гарантировало - определенно тоже впускал здание в свои мысли, но уже в несколько ином ключе: примечал, откуда верней всего будет начать штурм его немногочисленному, но без сомнения смертоносному воинству, что таилось до поры в резерве, конкретнее - в пяти курсировавших по кварталу грузовых машинах.

-Дурацкая была идея, - решив перебить надоевшую мелодию хоть бы своей речью, подал голос старый палач.

-Как есть дурацкая, - немного помедлив, кивнул Татарьев.

-Не унывайте, господа, - усмехнулся Апостол - ткань приглушала звук, делая его больше похожим на какое-то сдавленное бульканье. - У вас будет вся вечность в аду, чтобы за нее раскаяться как подобает.

Лифт преодолел еще один этаж. Еще. И еще.

-Предлагаю взглянуть на светлую сторону, - теперь не удержался уже майор. - Прошло уже двадцать с гаком лет...

-Я бы на вашем месте не обольщался, товарищ, - снова позволил себе смешок Апостол. - Терпение - одна из немногих добродетелей, которые постигаешь, пробыв среди нашего брата достаточно долго, с этим я не спорю. Но за нею следом плетется, увы, и злопамятность. Для тех, у кого за плечами века...существования, многие события, давно ставшие историей, свершились, как им мнится, лишь вчера. Двадцать лет, говорите? А это даже не вчерашний день, это "утром, за завтраком"...

-Верно, - хрипнул Герхард. - Даже для меня весь этот австрийский кошмар все еще слишком...реален, дьявол его дери. А уж для них...впрочем, одна надежда у нас с вами все-таки есть. Сами знаете на кого. На чье настроение.

-Какой...он? - тише, чем обычно, произнес Татарьев, взглянув на ткань, закрывавшую лицо Гробовщика. - Не смотрите так на меня. Мы все сражались с его отпрысками и слугами, каждый на свой манер, но...вживую, насколько это слово к нему применимо, лично я видел его лишь однажды. Еще там, в Вене. И то издалека.

-Ваше счастье, - проворчал старый палач.

-И все-таки?

-Одни говорят, у него больше мозгов, чем у всех прочих Прародителей одной охапкой, другие - что он безумен, как шляпник, - подернул плечами Гробовщик. - Истина, как обычно, где-то посередине.

-Сил, что вы собрали, хватит, чтобы...

-В восемьдесят втором он выдавил Ван-Фема из Штатов за одну личную встречу, - буркнул Апостол. - Насколько мне известно, даже боя не состоялось. Еще через полгода Четырнадцатый под нажимом со стороны Кольца вывел из страны все свои активы и несолоно хлебавши вернулся в Монако, где и осел. А ведь этот пижон тоже кое-что понимал в куклах...

-Двенадцатого тревожить себе дороже, - сухо произнес Герхард. - Самый масштабный из походов на него Святой Престол предпринимал в XVI веке.

-Чем кончилось дело?

-Взятием Рима (1), - скривился палач. - С его указки, разумеется. Тварь из колонны присутствовала там лично, со всем кланом. Согласно сохранившимся записям, это был ад. Уцелели единицы. Еще бы немного - и Дом Резни с похоронным классом пришлось бы основывать заново.

Еще один этаж. Еще.

-Попытки, конечно же, предпринимались и позднее. На наш век...взять хоть бы то, что было в Аргентине...

-То, что среди Двадцати Семи нет никого из...арабского мира - тоже его заслуга, - задумчиво пробормотал Апостол. - Говоря откровенно, он внушает мне опасения. Уже очень, очень давно...

Кабина замерла.

-Он, конечно, чудовище, - словно бы подводя итог, произнес палач. - Но чтобы лишить русских такой карты, как Двадцать Второй...а, что уж теперь говорить. Мы ведь все-таки явились к нему на поклон.

Двери с невыносимой медлительностью принялись раздаваться в стороны.

-Ну, сцепили зубы...

Впереди лежал длинный, хорошо освещенный коридор. Признаться, даже слишком хорошо - от всех этих массивных ламп у палача зарябило в глазах. Вдоль белоснежных стен черными пятнами тянулись фигуры людей в строгих костюмах: Герхард насчитал двенадцать человек, что застыли на местах, позволяя себе разве что дышать - и одного в костюме уже сером, что ожидал у дальних дверей.

Первым из лифта выбрался Гробовщик - завидев его, охрана ожидаемо подтянулась, хоть и так, казалось, стояла по струнке. Татарьева, шедшего следом, взглядами удостаивали немногие, но вот на палаче, что, прихрамывая, тащился вперед, отстукивая по скользкой кафельной плитке нервный ритм своей тростью, чьи-то глаза замирали почти постоянно, изучая, остервенело ища малейший намек на угрозу. Тот, что преграждал своим тощим телом проход, сделал несколько шагов по направлению к троице и остановился, потирая сведенные за спину руки. Костлявое лицо сделало вялую попытку улыбнуться - при этом человечек так вытягивал шею, что становилось видно отпечатанное на правой ее стороне старое клеймо: причудливая монограмма императора Фридриха III, включавшая в себя буквы, печально известные столь многим - A.E.I.O.U.

-Отец Герхард, - человечек в сером костюме улыбнулся одними губами, выходя навстречу троице. - Наш русский...друг и наш...наш... - его водянистые глаза часто-часто заморгали, словно отражая бушевавший внутри черепа мыслительный процесс.

-...ваша старая заноза в известном месте, - подал голос Гробовщик. - Я вижу, тебя так и не удосужились повысить, Этль. Сколько ты уже ждешь обращения, а? Кажется, лет так с девятнадцати...

-Я получу обещанное мне в следующем году, - гневно дернул головой Александер Этль, личный секретарь Мацерина Рафелета. - Мы все рано или поздно получаем, что нам причитается...ладно, перейдем к делу, - он щелкнул пальцами. - Обыскать.

Выстроившиеся вдоль стен фигуры синхронно сдвинулись в проход, лихо щелкая каблуками - двое уже выдернули из-под одежд миниатюрные пистолеты-пулеметы, остальные медленно вытягивали из ножен странного вида лезвия - небольшие, не особо грозные на вид, но сплошь покрытые какой-то липкой, грязно-красной субстанцией, что изрядно напоминала забродивший кисель. Герхард раздраженно заворчал: если годы кого и не изменили, то определенно этого хмыря, что даже после распада всей организации пытался выслужиться перед своими мертвыми хозяевами.

-Давайте не будем создавать друг другу трудностей, - вновь натянуто улыбнулся Этль, когда Гробовщик перехватил и сжал только что не до хруста руку одного из бойцов, почти было сдернувшую с Апостола маску. - Поверьте, их не желает ни единая душа.

-Тогда держи свою бестолочь подальше, - Гробовщик легонько оттолкнул человека в черном - тот, пятясь, прошел добрых полтора метра, прежде чем смог вернуть себе драгоценное равновесие. - Раб лакея, пусть и первого в клане, командовать мною не будет.

-Вы нервничаете, - наблюдая за тем, как его люди вытряхивают из одежды Татарьева все больше и больше припрятанного оружия, заметил Этль. - И верно нервничаете, я вам скажу...

-Закончили? - сухо поинтересовался Герхард, которого уже успели охлопать по бокам с таким тщанием, словно выбивали пыль.

-Почти, - проследив, чтобы все, что хоть отдаленно походило на оружие, перекочевало в принесенный одним из бойцов пластиковый контейнер, Этль сузил глаза до щелей. - Вашу трость, пожалуйста.

-Уже и палку у старика отберете? - ядовито поинтересовался палач.

-Тем, что внутри оной палки, вы некогда отсекли мне три пальца, - пожал плечами человечек в сером. - А я очень любил свои пальцы. Так что не обессудьте.

-Подавись, - буквально швырнул трость в Этля палач, с благодарностью приняв предложенную Татарьевым руку. - Не страшно, ходить я еще не совсем разучился...

-Благодарю за понимание, - несколько нервно погладив трость, произнес Этль. - Вы можете пройти. Вас примут в течение пяти минут...

-Тогда сгинь уже с пути, клоп, - буркнул Герхард. - А то глядишь, доделаю то, что в Вене не успел.

-Ну что за грубияны, - распахнув двери и первым перескочив через порог, пробормотал Этль. - Прошу за мной, господа...

Зал, в который их ввели, мог похвастаться, помимо столь же яркого света и белоснежных стен, невероятным холодом - работающих в полную силу кондиционеров хватало, чтобы чувствовать себя запертым в морозильной камере, скользкая плитка же под ногами навевала мысль о катке. Добравшись с помощью Татарьева до кожаного дивана - одного из двух, что стояли посреди помещения, разделенные невысоким стеклянным столиком, Герхард не без удовольствия присел, давая отдых ногам. Апостол сел напротив, майор же, проводив взглядом Этля и его людей, что крайне быстро покинули зал через дальние двери, невозмутимо прошелся вдоль стен, остановившись у похожего на холодильник устройства, что ютилось в углу. Это напоминало старый добрый автомат для продажи газированной воды, вот только здесь некуда было даже монетку бросить - да и в оконце вместо привычного взгляду стакана возвышалась какая-то странная металлическая конструкция. Пожав плечами и рассудив, что вряд ли в приемной для гостей стали бы оставлять что-то опасное, Татарьев осторожно надавил на единственную кнопку - машина недовольно заворчала, затряслась и выплюнула в оконце небольшой желоб. Еще несколько секунд - и по тому скатился, попав ровнехонько в металлическую подставку, стеклянный шар размерами чуть больше бильярдного, до краев налитый красным. Решив, что без подтверждения своей догадки он вполне проживет, майор решительно отодвинулся от автомата.

-Недурно они тут устроились, я погляжу, - Гробовщик развалился на диване, вытянув ноги вперед. - К этому...Кольцу вам определенно стоит присмотреться, - пробормотал он, посматривая на Герхарда. - Пока не дотянули до того же, что и с русскими.

-По одной проблеме за раз, - прохрипел старый палач. - Иначе мы рискуем ни с одной толком не разделаться.

-Хорошо, если с нами самими сегодня не разделаются, - Апостол пробежался пальцами по подлокотнику. - Мы у них как на блюде, осталось только приправы добавить.

-Непохоже, что вы взволнованы, - подал голос Татарьев.

-К тому моменту, когда мое беспокойство станет осязаемым, вы, полагаю, будете уже мертвы... - Апостол вдруг замер, спустя секунду весь подавшись вперед. - Он здесь.

Двойные двери шваркнули о стену, словно с той стороны их со всей силы треснули ногой, презрев все прочие методы открытия. За порогом начинался погруженный во мрак коридор, и вынырнувшая из этой тьмы высокая фигура сама казалась ее воплощением, неким сгустком мрака, который, впрочем, стремительно таял, обнажая печально знакомые всей троице черты.

Вошедший - нет, ворвавшийся - в зал, был высок и сухопар, сплошь в черном - словно бы под цвет глаз, из которых, очевидно, заклятьями прогнали прочь неестественную, ядовитую красноту, уже давно имевшую там хождение. Дорогой, с иголочки, костюм плоховато сочетался со старым, давно выгоревшим плащом до пола, а прикрывавший лысую голову ветхий парик какого-то жуткого мышиного цвета больше напоминал свалявшуюся паклю, которую странный гость зачем-то натянул на голову. Что-то злобно проскрежетав себе под нос, он обратил к собравшимся лицо покойника, доведенного до последней черты некоей, вне всякого сомнения, страшной и долгой болезнью - и от холодной улыбки, которая расцветала под коротко - навечно - подстриженными усиками, то делалось еще более мертвенным.

Поправив болтавшийся на шее черный платок, что прикрывал следы жуткой рваной раны - награда от Двенадцатого за освобождение его из почти столетнего плена в опечатанной чарами каменной колонне - Мацерин Рафелет, правая рука Прародителя и фактический управляющий клана, снова улыбнулся, в этот раз не отказав себе в удовольствии показать зубы.

-Вот радость-то, - в глазах, похожих на полированные камни - правый, украшенный безобразным рубцом, немного косил - сверкала чистая, без примесей, ненависть. - Все птички, да в одной клетушке...

-Скверная затея - все время так раздражаться, - спокойно ответил Гробовщик. - Нервы и так сложно поправить, а уж таким, как мы - тем более...

-Боюсь, очень скоро вас будут заботить отнюдь иные...материи, - в несколько шагов добравшись до центра зала, Апостол остановился у стола, переводя взгляд с одного из гостей на другого. - Герхард. Вы еще дышите лишь потому, что я не могу решить, какая из казней меня порадует больше, а что до ваших...друзей...что ж, в данном случае тоже имеют место муки выбора. Освежевать первым делом вот эту каналью или...или... - взгляд Рафелета остановился, уткнувшись в маску Гробовщика. - Так...

Гробовщик медленно поднялся на ноги - ростом он был самую малость выше Рафелета. Другой Апостол приблизился - и, рывком столь быстрым, что глаза палача за ним едва поспели, сдернул черную ткань.

Герхард довольно умело скрыл свое удивление - он, конечно, ожидал чего-то подобного, но все же не до конца был готов к тому, что лицо под тряпицей, пусть и будет ему знакомо, вовсе не окажется лицом Гробовщика. Татарьев, никогда не видевший Апостола без маски, остался столь же спокоен, сколь и раньше, а вот Рафелет...

-Иеронимус Пихлер, - холодно произнес он, осматривая изрытое рубцами лицо. - Я догадывался, что тебе не достанет смелости явиться в собственном теле, но использовав в качестве марионетки одного из наших собственных...

-А что не так? Бедняга Пихлер больше ни на что и не годился.

-Кажется, я начинаю догадываться, что здесь происходит, - чуть успокоившись, произнес Рафелет, сцепляя на груди руки. - Коллективное самоубийство, не так ли? У двоих из вас определенно могло поднакопиться поводов жаловаться на свои жизни...но тогда что вы здесь делаете, майор?

-Должен же хоть кто-то представлять здравомыслие, - пожал плечами Татарьев и спокойно встретил взгляд Апостола. - Не нужно пытаться нас запугать. Не вышло двадцать лет назад, не выйдет и сейчас.

-Если бы Blot Nott удался, такие как вы были бы сейчас не более чем скотом, - протянул Рафелет. - Домашними животными. Но вы, майор - конкретно вы - очень зря думаете, что подобная судьба перестала вам грозить...

-Ищете виновных в своем провале? Взгляните в зеркало, если не боитесь, что оно треснет с горя, - не меняясь в лице, ответил Татарьев. - Вы оперлись не на то плечо. Вам не стоило так доверять тому, кто единожды уже предал, предал нас...но вы это сделали, не так ли? - майор поднялся, сделав шаг вперед. - Оле-Лукойе.

-Слышать не хочу этого имени, - прорычал Апостол.

-А придется, - с нажимом ответил Тататрьев. - Я искал выродка четыре года. Четыре. За ним было тяжело угнаться, но след, который он оставлял, не заметил бы только слепой. Я не буду тешить вас историями о том, чего навидался на этом пути, скажу лишь одно - он мертв. Он больше не потревожит ни единой души. Вот только сказка, к сожалению, была правдива...

-Что это значит?

-Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе, но он ни к кому не является больше одного раза в жизни, - монотонно заговорил Татарьев - взгляд его с каждой секундой становился все более пустым, отрешенным. - Когда же явится, берет человека, сажает к себе на коня и рассказывает ему сказки. Он знает только две: одна так бесподобно хороша, что никто и представить себе не может, а другая так ужасна, что...да нет, невозможно даже и сказать - как! (2)

-Двое пришли в поисках смерти, - холодно подытожил Апостол. - А третий, я гляжу, спятил с концами.

-Сейчас увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Люди зовут его также Смертью... - глухо произнес Татарьев, прежде чем замереть, застыть, глядя куда-то сквозь Рафелета, сквозь стены...словно бы и сквозь само время - и видя там нечто настолько ужасное, что ни один человек добровольно не стал бы то вспоминать. - Эти слова правдивы...к сожалению. Мне потребовались долгие годы, чтобы понять их смысл. Этот скот был не единственным, нет...он был всего лишь одной из фигур...одним из выкормышей...

-Оле-Лукойе, - проговорил Герхард, прекрасно видевший, насколько тяжело дается сейчас речь майору. - Вы слышали о лондонской бойне?

-Эхо дошло и до нас, - медленно кивнул Рафелет. - И что с того?

-Вашу сеть помогал прясть Оле-Лукойе. В Лондоне мы уничтожили Герду. Но остался еще один.

-Кай, - резко бросил Гробовщик.

-Что это, какая-то...шутка? - выгнул бровь Апостол. - Или вы действительно не в своем уме? - направившись вкруг дивана, Рафелет остановился рядом с палачом. - Я даю вам последний шанс объясниться, Герхард. Мое терпение не безгранично, а для вас его кредит и вовсе давным-давно исчерпан. Зачем вы настояли на встрече? Зачем приволокли сюда этих двух прохиндеев, один из которых, к тому же, столь перетрусил, что явился в чужом теле? У вас минута. Время пошло.

Старый палач несколько секунд помолчал, будто бы собираясь с мыслями. Медленно, не без труда поднялся, упершись рукой в подлокотник. В два ковыляющих шага поравнялся с Апостолом - и, выпрямившись, насколько позволяла тут же отозвавшаяся болью спина, заговорил, глядя прямо в глаза Рафелету:

-Думаешь, я боюсь тебя? Нет, не боюсь. Не боялся и тогда, когда у тебя за спиной стояла вся ваша распроклятая шайка, не боюсь и сейчас, когда вы нашли новые кресла, чтобы отирать их своими задами, - не отводя взгляда, Герхард шагнул вперед, стоя теперь почти вплотную. - И, если будет нужда, я выбью вас из них так же, как там, в Вене. Думаешь, я боюсь? Нет, не боюсь. Испытывать страх - теперь уже твоя прерогатива, и мы оба знаем, почему. Ты боишься, Мацерин. Ты боишься не меня - но того, что заставило меня явиться сюда. Ты боишься, потому что твои мозги далеко не так прогнили, как может показаться, ты боишься, потому что понимаешь - когда те, кто зубами вцепились бы в любой, даже самый крохотный шанс обратить тебя во прах, просят о встрече, случилось нечто, о чем определенно стоит знать. Так что довольно пустых угроз. Ты нас все равно выслушаешь, даже если потом и перебьешь.

Апостол не шевельнулся - лишь прошипел, едва расцепив зубы:

-Говорите, Герхард. Живее.

Старый палач только тихо кивнул, и, вновь плюхнувшись на диван, принялся стягивать один свой сапог. Брови Рафелета ползли все выше и выше, глаза же, расширившись до не вполне естественных величин, неотрывно наблюдали за тем, как Герхард водится с протезом, отщелкивая дверцу потайного отделения.

-Даже обыскать толком не смогли, - презрительно процедил Апостол. - Лучше бы этот бездарь Этль сгинул там же, где и все прочие...что у вас, Герхард? Что это?

-Вы передадите эти документы ему, - прохрипел палач, буквально швырнув Рафелету свернутый трубкой внушительных размеров конверт. - Если его заинтересует то, что внутри - скажите, что я могу рассказать куда больше, если меня согласятся принять.

-Вздор, - плюнул Мацерин. - Что вы о себе возомнили? Дураку должно быть понятно, что мессер ван дер Мер вас никогда не пожелает видеть.

-Если то, что содержится внутри, не пробудит его любопытства, я ваш с потрохами, - развел руками Герхард. - Не этого ли вы ждали столько лет? Я же знаю, что да.

-Вы...

-А раз так - что изменят лишние десять минут? - усмехнулся палач. - Господи, вы правда считаете, что старик, у которого вы даже палку из рук выдрали, сможет уйти далеко?

-Ваши...друзья готовы разделить эту судьбу? - недоверчиво спросил Апостол.

-То, что они здесь, говорит за себя, не так ли? - пожал плечами Герхард. - Хотя один из них, похоже, еще не намерен оставлять эту юдоль слез, раз подсунул вместо себя чужой труп...

-Я просто счел, что нам необходим некоторый...резерв, - спокойно произнес Гробовщик. - И лучше будет, если к мести за ваши души его поведет кто-то, обладающий опытом - а для того я должен, прежде всего...продолжать функционировать.

-Когда мы отсюда выберемся, я буду иметь с вами серьезный разговор, - хрипнул палач. - Не сомневайтесь.

-Ваша самоуверенность поражает, - бросил Рафелет, поигрывая зажатым в руках конвертом. - Что ж...я удовлетворю ваше желание, Герхард. На правах последнего. Пока я не вернулся, советую прочесть свои молитвы. Хотя, признаюсь, будет той еще потехой, если вы хоть Pater Noster припомните ...

Резко развернувшись на каблуках, Рафелет зашагал к дверям - и так рванул одну из них на себя, что странно, как не выдрал с мясом из стены. Когда несчастные створки захлопнулись за Апостолом, Герхард, устало выдохнув, вцепился в воротник в отчаянной попытке ослабить его хватку.

-Мы покойники, - протянул Гробовщик.

-Сказал Апостол, надевший на встречу тело своей жертвы, - проворчал палач, все еще пытавшийся унять дрожь в своих сухих пальцах. - Пойти на такое свинство - и ради чего? Только чтобы раззадорить Рафелета? - в голосе его явно чувствовалась злость. - Дьявол, если дело запахнет совсем скверно, можем мы вообще рассчитывать на тушку этого недотепы Пихлера? Что вы в нее зарядили?

-Одно весьма занятное поле - когда я распечатаю систему и передам команду на основные узлы, вплетенные в это тельце, оно должно попридержать нашего венецианского дружка...минуту или две, думается мне, не больше. И, конечно, старая добрая взрывчатка, - Гробовщик прищелкнул пальцами. - Надеюсь, вы готовы к сопутствующим потерям? Вы ведь помните, я полагаю, что здесь и не связанные с Кольцом люди работают...

-Лучше бы до того не дошло, - сухо сказал Татарьев.

-Нет, если вы готовы принять смерть от рук Рафелета, даже не пытаясь защититься, кто я такой, чтобы мешать благородным порывам, - Апостол пожал плечами. - Я, так или иначе, буду уже далеко отсюда.

-Пожалуй, с вами сегодня серьезно поговорят уже двое, - прищурился майор.

-Ну, ну, не унывайте так, - Гробовщик позволил себе улыбнуться. - Между делом, должен выразить вам свое восхищение относительно Оле-Лукойе. Даже мне не удалось в свое время отследить, куда ускакал тот прохвост...а вы, значит, его прикончили?

-Да, - уставившись в пол, пробормотал Татарьев. - Но я не желаю обсуждать это. Особенно сейчас. Особенно - с вами.

-А я-то думал, вас ничем на свете не пронять...

Майор оставил эти слова без ответа. Те, что Апостол проговорил после - тоже. Попытался перевести взгляд на ближайшую стену, изо всех сил, что у него были, пожелал раствориться в этой белизне без остатка, не думать больше уже ни о чем.

Тщетно, как и всегда. Та ночь и не думала выпускать его из своих мерзких объятий.

-Что с ним, Герхард? Он на себя не похож...

-Оставьте его. Не нужно.

Голоса кое-как пробивались в уши, но звучали словно из другого мира. Хорошо было бы, наверное, оказаться в таком. Хорошо было бы, наверное, вспомнить, что когда-то и он умел смеяться.

До тех детей.

До ночи, в которую все стало серым.

Счет времени был давно потерян - и вынырнуть из кошмаров, которые он давно уже привык встречать, не меняясь в лице, Татарьеву помогли лишь в который раз треснувшие о стены створки дверей. Весь напрягшись, майор в любую секунду был готов сорваться в сторону выхода, но Апостол, вернувшийся в зал, встретил троицу отнюдь не каким-нибудь смертоносным заклятьем - лишь словами:

-Вы добились своего, Герхард, - ледяным тоном произнес Рафелет, сжимавший в руках трость палача. - Он вас примет. Собирайтесь.

Старый палач поднялся на ноги - как и прежде, не без помощи Татарьева. Правую руку, что все еще предательски подрагивала, Герхард опустил в карман - и, прежде чем медленно, уже без страхующего его майора, двинуться вперед, полуобернулся, проговорив с горькой улыбкой:

-Не скучайте тут без меня. Если не вернусь - тоже.

Рафелет терпеливо дожидался его у дверей. Когда те за ними закрылись - палач и Апостол вступили в длинный, погруженный во тьму, коридор - Мацерин протянул Герхарду трость.

-Спасибо, - решив, что вежливость ничего не будет стоить на пороге весьма вероятной гибели, буркнул палач. - Нам наверх?

-Вам, - отчеканил Апостол. - Как я уже сказал, своего вы добились. Разговор будет личным. А теперь шагайте к лифту, Герхард. Последний этаж. И вот еще что...лучше бросьте свои пустые надежды у входа. Там, куда вы отправитесь, они не понадобятся.

Палач ничего не ответил - лишь, отбивая тростью привычный ритм, двинулся по коридору: впереди, отмечая нужную ему дверь, вспыхнули две яркие лампы.

В голову все лезла без спросу какая-то чушь. Например, о том, что можно было бы, наверное, разыграть весь этот спектакль и получше. О том, что будет твориться дома через какое-то время после его смерти. И, уж конечно, о том, что было бы неплохо видеть рядом с собой Леопольда.

И правда, какой-то бред - будь тот с ними, на встречу нечего было бы и надеяться. А так...ну что ж, по крайней мере, можно погреть душу хоть тем, что и глава этой старой, страшной семьи занят сейчас по самое горлышко - созывает на грядущую войну всю свою смертоносную родню...

Усыпальница была погружена в полумрак и чудовищный холод. Это было одно из немногих мест замка, куда прогресс так и не дотянулся: стены и потолок не уродовали ни лампы, ни элементы отопления. Не касались их, как ни странно, и пыль с плесенью - тщательная уборка этого просторного помещения, за которым располагался фамильный склеп, проводилась каждую неделю. Там, дальше, начинался искусно проложенный лабиринт, переплетение темных туннелей, заполненных могильными камерами - часть открыта, часть давным-давно наглухо запечатана. Любой член семьи, не отдавший при жизни специальных распоряжений, находил свой последний приют здесь, в этих холодных каменных стенах. Но тут, не так далеко от входа - очередной винтовой лестницы дьявольской крутизны - была лишь одна могила. Безымянная.

Массивная могильная плита представляла собой мраморную скульптуру высокого человека в состоянии полного покоя, руки его прижимали к груди самый простой крест. Это было единственное освещенное место в зале - сюда падал, пробираясь сквозь массивное окно наверху, холодный дневной свет: его хватало только на саму могилу и человека, что стоял сейчас по правую сторону от нее. Человека в серых одеждах и очках с синими стеклами.

Куда больше людей было во тьме, у нескольких грубо выточенных ступеней, ведущих к месту захоронения. Их набралось самую малость больше двух десятков - цвет каждой из ветвей древней семьи, что откликнулись на зов. Мужчины и женщины, старики и молодежь - все они стояли молча, без единого лишнего движения, устремив взгляды на древнюю могилу и думая, несомненно, каждый о чем-то своем.

Альтеро Асколь, например - о том, что пора было бы уже и начать.

Тяжелая обувь нисколько не выручала второго сына Леопольда - каменный пол так здорово холодил ноги, что казалось странным, как кровь еще бежала по жилам вместо того, чтобы обратиться в лед. Он, как и положено наследнику рода, явился сюда лишь несколькими минутами позже отца, и потому успел засвидетельствовать приход почти всех гостей - последние вошли в зал уже когда ряды прибывших раньше надежно оттеснили Альтеро от входа.

Лица под некоторыми капюшонами он без труда узнавал. В числе первых явился Гаспаро Моска - один из самых суровых инструкторов Дома Резни, чье единственное слово могло задушить чью угодно карьеру в зародыше, а совершенно зверские требования, предъявляемые к будущим палачам, переломали немало что тел, что душ. Страшный как смертный грех, Моска ничего не потерял от скопища шрамов, ожогов и прочих отметин, что сплошь покрывали его лицо - ни одна рана просто не могла сделать убийцу еще уродливее, чем природа. Следующим был отец Касимиро Рива - этот полноватый человечек лет пятидесяти с лишним, с седыми, подрубленными над ушами волосами, играючи управлялся со сложнейшими Таинствами - не брезговал Рива и иной магией, давно прослыв одним из самых грозных палачей в своем роду. Века назад осевшая во Франции семья Крото прислала своего единственного сына: сутулая фигура одноглазого Лорана, что занимался Апостолами и ими одними, заняла место у одной из колонн - о нелюдимости этого человека, разменявшего уже третий десяток, ходило не меньше легенд, чем о его мастерстве. Явилась в дорогих костюмах, презрев палаческие одеяния, улыбчивая молодая пара из Палермо: Оресте Вольпе, занимавшийся финансовыми вопросами своего клана, и его печально известная за свое безумие младшая сестра Бьянка. Первый, согласно слухам, однажды расправился с пробравшимся в дом убийцей-полукровкой при помощи перьевой ручки, о второй же поговаривали, что с врагов семьи она долгие часы снимала кожу и мясо парой узких ножей - когда же застенки пустовали, отыгрывалась на молодых людях, которых удавалось заманить домой. Были здесь и те, чьи семьи пустили в начале века корни в Соединенных Штатах - например, Грация Меле, использовавшая буквально все, что попадалось ей на глаза: сражаясь как-то против мага, чье логово охраняло десятка два вооруженных огнестрельным оружием людей, она решила проблему проникновения одними садовыми ножницами и парой заклятий...

В одном можно было быть уверенным превыше всего прочего - людей, чьи руки не были запятнаны хоть чьей-нибудь кровью, в зале точно не удалось бы сыскать. Но все подвиги их - и весь страх, которым были окутаны одни их имена - неизменно меркли, стоило лишь вспомнить о главе основной ветви рода. О том, что сейчас окидывал собравшихся цепким взглядом, то ли подсчитывая прибывших, то ли пытаясь прочесть что-нибудь на их лицах, в их глазах...

-Когда из тьмы показался первый зверь, вышел из кольца огней первый человек, - тихо проговорил тот, что стоял у могилы.

-И взял он свечу и меч, - разнеслись по холодному залу десятки голосов.

-И первый пал, - холодный, четкий голос, тяжелые, заученные до боли слова.

-И пришел другой, - ответствовал стройный хор.

-И пал другой.

-И пришел иной.

-И тьма забирала их разум. И тьма забирала их жизни.

-Но всегда выходил другой. Но всегда поднимал другой свечу и меч. Но всегда ступал он все дальше во тьму.

-Шел он, чтобы судить.

-Шел он, чтобы прощать...

Царящий в зале мрак разорвало, словно ветхую тряпицу, не оставляя и самого крохотного следа. Вспыхнули, словно повинуясь беззвучной команде, десятки факелов, зашлись в бешеном танце своем десятки теней...

-Что за власть и что за право призвали нас?

-Кровь моя.

Люди, стоявшие до того неподвижно, сделали несколько шагов вперед, к ступеням.

-Что за власть и что за право поведут нас?

-Слово мое.

Собравшиеся подступили еще ближе.

-Кто ты, чтобы говорить нам?

-Я судья.

-Кто ты, чтобы судить?

Острый как бритва клинок, источавший холодное голубоватое сияние, вспорол воздух в коротком салюте. Собравшиеся в зале люди медленно опускались на колени, один за другим склоняя головы.

-Sancte Michael Archangele, defende nos in proelio... - тихим, ровным голосом начал Леопольд Асколь.

-...contra nequitiam et insidias diaboli esto praesidium, - казалось, сами стены старой усыпальницы вторили ему сейчас. - Imperet illi Deus, supplices deprecamur, tuque, Princeps militiae Caelestis, satanam aliosque spiritus malignos, qui ad perditionem animarum pervagantur in mundo, divina virtute in infernum detrude...

-Amen.

-Amen...amen...amen...

Альтеро Асколь, первым из прочих поднявший голову, поймал взглядом синие стекла отцовских очков. Вгляделся в них, всеми силами стараясь прогнать прочь наползающую на лицо холодную улыбку.

В следующий раз всех этих людей поведет уже он. В молитве и войне.

Массивные двери были забраны темным стеклом - разглядеть хоть что-нибудь, находящееся за порогом, представлялось решительно невозможным. Надавив на ручку и толкнув дверь вперед, Герхард - вначале его трость - оказался в просторном, погруженном в полумрак зале. Это было, похоже, одно из угловых помещений последнего этажа - стекло для потолка и стен было выбрано все то же, едва-едва позволявшее солнцу проникать внутрь. Обманываться, впрочем, палач вовсе не собирался: существо, что здесь должно было обитать, давно уже должно было перестать воспринимать солнечный свет, столь губительный для Апостолов младшего порядка, как угрозу жизни - речь скорее шла просто об удобстве. Зал был столь же просторен и почти столь же пуст, как та приемная, где они беседовали с Рафелетом - впрочем, и тут были свои исключения в виде точно такого же автомата с особенными напитками, нескольких довольно уютных на вид кресел и огромного, черного дерева, круглого стола для переговоров, на вид весящего никак не меньше тонны. Чувствуя, как его настигает, сгребая в объятья, чудовищное по своей силе дежавю, Герхард медленно доковылял до стола, пробежался взглядом по многочисленным следам на его бывшей гладкой в давно минувшие века поверхности. Хватало тут как просто вмятин с трещинами и шрамов, нанесенных безвинному дереву клинками тех, кто когда-то восседал за столом, так и отметин, которые не могло оставить что-то, кроме кошмарных, судя по глубине борозд, когтей. Пребывая в каком-то странном оцепенении, Герхард провел рукой по поверхности стола, будто бы смахивая с него воображаемую пыль - и пальцы его наткнулись на тот самый разрез, который когда-то оставил его собственный, сокрытый в трости, клинок. Стоило только старому палачу коснуться дерева, как столешница занялась тусклым мерцанием - и по ней, змеями, вцепившимся в собственные хвосты, закружились тщательно выписанные фразы - каждый раз иные. В одну минуту на столе можно было прочесть "Alles Erdreich ist Oesterreich Untertan"(3), в другую стол выбрасывал из своих недр грозное "Austria erit in orbe ultima"(4), в третью же - разрождался горделивым "Austriae est imperare orbi universo"(5). Чуть наклонившись, Герхард обнаружил вырезанное чьим-то ножом на краю стола ехидное "Alte Esel jiubeln ohne Unterlass"(6) и, уже несколько дальше по кругу - жалобное "Aerarisches Essen ist oft ungeniessbar"(7).

Нет, с этим чувством определенно следовало уже что-то делать...

-Пальцы чешутся. К чему бы?

Герхард рефлекторно отпрянул, оборачиваясь, ища в пустом на первый взгляд зале источник голоса.

-К посещенью душегуба (8).

Голос, разносящийся по помещению, был глухим и монотонным, полным тоски столь чудовищной, столь неизбывной, что, казалось, дар речи обрел камень, пролежавший на своем месте не меньше тысячи лет. Разразившись чередой неприятных щелчков, стали подниматься прикрывавшие одну из стен жалюзи - теперь в помещение проникал и ничем не сдерживаемый свет, лился в зал сквозь единственное окно с самым обыкновенным стеклом.

Позволяя более чем четко разглядеть до того словно бы спаянную с тенями фигуру.

Сказать по правде, не очень-то и внушительную внешне - не знай Герхард, кто сейчас показался у дальней стены, он бы определенно не удостоил это невысокое создание и минуты своего внимания. Знание, как часто бывало, приносило многие беды - в данном случае, вполне очевидный страх, наполнявший собой каждую клеточку тела без остатка.

-И вам доброго дня, - хрипло произнес палач.

Ответа не последовало. Вынырнув из тающих на глазах теней, фигурка сделала несколько вялых шагов вперед, позволяя рассмотреть себя более тщательно. По ту сторону зала, отделенное от Герхарда черным столом, что пробудил в палаче столько неприятных воспоминаний разом, стояло, понуро свесив взлохмаченную голову на грудь, невысокое существо, закутанное в плащ из какой-то неестественно гладкой темной ткани. На вид Прародителю можно было дать не больше шестнадцати - как бы хорошо было не знать, что тварь, стоящая сейчас в нескольких метрах, бродит по свету с самого начала XIII-ого века. Как бы хорошо было не думать, что...

Йорис ван дер Мер, числящийся двенадцатым номером в церковных списках опаснейших созданий, что еще продолжают отравлять своим присутствием мир, проходил там под множеством скопившихся за столетия прозвищ. Ужас Святой Земли, Тварь из колонны...среди прочих было и то, которое неизбежно всплыло в памяти Герхарда, когда он вгляделся в свой старый кошмар попристальнее, в который раз отмечая, как же обманчива порою бывает оболочка.

Так Себе Чудо.

Прародитель резким рывком вздернул голову, открывая взгляду палача кажущееся бесплотным и бескровным лицо подростка, до последней черты измученное невыразимо долгим существованием. Открывая глаза без единого, пусть даже самого жалкого намека на искру жизни, столь пустые и отрешенные, словно их хозяин был погружен в вечный сон - и давно привык говорить и двигаться, не покидая его границ. Сделав несколько неторопливых шаркающих шагов в сторону стола, Йорис оперся об него правой рукой, скрытой за длинной, до локтя, перчаткой из все того же странного материала - одни только очертания длинных пальцев, угадывающиеся под тканью - если это, конечно, вовсе была ткань - шептали, что конечность не зря была скрыта от чужих глаз. Пустой, полный апатии, которой позавидовал бы и обретший жизнь могильный камень, взгляд скользнул по замершему на своем месте палачу - поймать этот взгляд было сродни тем непередаваемым ощущениям, которые можно было бы обеспечить, прижавшись на самом лютом морозе обнаженным телом к листу железа. Выдержать - столь же трудно, как и освободиться от того железа, не оставив на нем ни частички собственной кожи.

-Не сразу узнал ваше лицо. Вы успели одряхнуть, отче.

-Время никого не щадит, - несколько нервно пожал плечами палач. - Ну...почти никого, я бы сказал.

-Ошибаетесь. В сложных случаях оно просто избирает иную кару.

Голос твари был до того тихим, что приходилось с напряжением прислушиваться - казалось, Прародитель устает от одной только необходимости произносить слова. Лицо, застывшее мраморной маской, едва при том двигалось, но делало это все же куда чаще, чем эти мертвые, страшные глаза...

-Я вижу, у вас тут почти все по-прежнему... - чувствуя, что если он срочно не скажет хоть что-то, его собеседник вовсе заснет стоя, прохрипел Герхард.

-Не все. И не так...

Двинувшись вкруг стола, Йорис через минуту уже оказался рядом - слишком близко, чтобы можно было хранить какое угодно спокойствие, кроме деланного. Черный костюм Прародителя явился из хорошо если позапрошлого века - смятая белая рубашка, например, казалась детищем времени еще более раннего. Странный плащ держался на нескольких измочаленных ленточках у горла, стоптанная обувь была сплошь в пыли. Сжав своей правой рукой край стола, он еще какое-то время вглядывался в лицо палача, рассматривая Герхарда словно какую-то диковинку.

-Когда Мацерин сообщил, что вы явились к нашему порогу, я сперва решил, что он, наконец, научился шутить. Но, похоже, случилось нечто столь же необыкновенное...

-Вы...вы получили мое послание?

И снова - лишь тишина в ответ. Вглядываясь почти против воли в безразличное лицо, куда сползали окончательно уже растрепавшиеся угольно-черные волосы, роняя иногда осторожный взгляд на бездонные дыры в мир запредельной тоски, которыми виделись ему глаза Прародителя, Герхард чувствовал, как возвращается когда-то пережитый страх, выбирается с той глубины, где был давно и, казалось бы, надежно похоронен.

В этих глазах крылась причина, по которой несколько лет назад отступил без боя Четырнадцатый, по которой отступали столь многие до него. Все, кто не готов был повысить ставку до той величины, которую всегда просила Тварь из колонны, случись кому-то довести дело до боя. Все те живые и мертвые чудовища, которые, несмотря на всю суть свою, свои силы, все же имели одно бесконечно слабое место - и неважно, были то планы или мечты, застарелая привязанность или даже тщательно хранимая любовь.

Они еще чем-то дорожили. У них еще было что терять.

-Давно здесь обосновались? - решив, что повторять вопрос, на который ему решили не отвечать - не самая верная тактика для того, кто намеревался выйти из этой комнаты живым, Герхард предпринял попытку расшевелить собеседника уже с иной стороны.

-Пять лет. Или девять. Может, больше. Не помню, - наградил Йорис палача несколькими рублеными фразами. - Как поступите дальше, отче? Испросите ответа о моем здоровье? Оцените ковры? Мебель? - пальцы в перчатке постучали по поверхности стола, вновь вынудив тот разразиться ворохом изречений, слова в которых неизменно начинались на одни и те же, изрядно уже утомившие Герхарда буквы. - Чем еще попытаетесь заслониться от своего страха?

-Я...

-Оставьте, - вздоха, полного такой усталости, наверное, было бы трудно добиться и разгрузив без перерыва несколько товарных составов. - Мацерин бредит о вашей смерти уже не первый год, и я бы потешил его детское желание, будь в этом хоть капелька смысла. Уймите свои страхи, отче. Желай я того же, что и он, я бы прежде всего попросил вас отойти от стола. Кровь...имеет свойство впитываться, - сгорбившись, Прародитель поплелся к одному из кресел. - Садитесь. Вы ведь ради этого пришли?

Герхард чуть сдвинулся вперед, чувствуя, как понемногу оттаивают до того будто бы приросшие к полу ноги. Некоторые вещи в мире определенно были незыблемы - и среди них свое место, несомненно, занимала всепоглощающая апатия этого существа. Убийство не составляло для него не то, что труда, но даже повода для единой лишней мысли - но измерив на своих безумных весах те секунды, что заняла бы у него расправа и время чуть большее, которое пришлось бы потратить, оттирая стол, некогда стоявший в старом австрийском замке, от останков своего собеседника, он, похоже, сделал выбор в пользу того, чтобы сохранить тому жизнь. В беседах с Двенадцатым судьбу очень часто решали именно такие, ненормальные на чей угодно взгляд мелочи - и Герхарду, кто прекрасно помнил это еще по Вене, хотелось верить, что ему так же повезет и в следующий раз. Садясь за стол рядом с Йорисом - сложно было заставить себя не избрать место хотя бы через одно кресло от твари - он подумал об еще одном, несомненно имевшем место "взвешивании", что, похоже, тоже окончилось в его пользу. Если Так Себе Чудо не прикончил его на входе и не отдал никаких распоряжений своей правой руке, значит, принесенный палачом дар заинтересовал тварь настолько, что она переборола свою бесконечную меланхолию, решив потратить время на гостя.

И этот самый гость не был намерен тратить его зазря.

-Я так понимаю, вы успели просмотреть записи, что я...

Йорис вздернул руку, призывая к молчанию. Палач счел за лучшее подчиниться. Минуло еще пять или больше того минут, прежде чем Прародитель вновь заговорил - глухим, невыносимо усталым полушепотом:

-Мне известно о сражениях на земле Башни. Поступали донесения.

-И каково же ваше мнение о...

-Мы останемся в стороне от вашей войны, - покачал головой ван дер Мер. - Люди, которым мы теперь оказываем покровительство, не заинтересованы в лишних склоках.

-И тем не менее, вы, как я слышал, помогли им выселить отсюда Четырнадцатого...

-В тот день его обыграл в карты человек, - безразличным тоном произнес Йорис.

-Этого что, оказалось достаточно, чтобы вывести его из равновесия? - не сдержал удивления Герхард.

-Достаточно, чтобы он оставался совершенно потерянным несколько недель, если не месяцев. Человек вроде вас, отче, может сделать выводы из этой ситуации, - тихо кивнула тварь. - Например, о том, чего стоят их выпестованные с веками слава и сила. Впрочем, уйти с миром было лучшим путем для Валери, нежели чем искать крови. Он - торгаш, политик, а я...что ж, вы сами знаете, что со мной все намного хуже...

Герхард знал - и потому хранил благоразумное молчание. Тогда, в Австрии, он совал голову в пасть льва лишь потому, что времени придумать что-то получше попросту не было - но сейчас...дьявол, и как только он вообще решился на подобное? И ради чего? Ради оружия, которое, скорее всего, уже давно переплавлено на лом, и которым - вот смеху-то - сражать ручного Прародителя русских будет даже не он...сюда бы этих охламонов из похоронки, предложивших ему тот план...сюда бы, в эту самую комнату...

Впрочем, добровольно затолкав себя в чью-то пасть самое малое по грудь, наверное, уже несколько поздно дергаться.

-Итак, - нисколько не заботясь о том, как это выглядит со стороны, Прародитель уронил голову на стол, бормоча что-то едва слышимое. - Во время вашей маленькой войны случилось нечто, что вас крайне встревожило. Человек остановил одного из нас лишь словом...так, кажется, было сказано в тех бумагах?

-Наш свидетель - один из русских, которого товарищи...потеряли в ходе своей спешной эвакуации из Ширнесса, - сдержанно кивнул палач. - Он просто не успел убраться вовремя. Но он все видел. И слышал...пусть даже воспроизвести хоть бы одно из слов, что произнес...тот человек, оказался не в состоянии. Даже приблизительно. Как он сказал, это вообще мало было похоже на человеческую речь.

-Каждому дозволено хранить свои тайны, - пробормотала тварь. - Вот только тот, кто это содеял, имеет их слишком много...не так ли, отче?

-Лучше и не скажешь, - в очередной раз кивнул Герхард. - Если вы обратили внимание на снимки, которые я, скажем так, приобщил к делу...

Оторвавшись от стола, Йорис около минуты сидел неподвижно, будто бы мучительно стараясь что-то вспомнить - впрочем, его бесстрастное лицо оставляло возможным лишь делать догадки. Наконец, встрепенувшись, Прародитель извергнул из своей глотки череду без сомнения странных...нет, даже четкими звуками это было сложно назвать. Воплощенное напряжение, которое, как отчего-то подумалось Герхарду, должно было причинять адскую боль даже давно уже мертвому телу.

-Мое произношение несколько...прихрамывает, - после нескольких секунд напряженного молчания выдал Прародитель. - Десять лет когда-то ушло только на ознакомление с основными звуками. Было бы куда проще, будь в моем распоряжении живой...носитель языка, а не только разрозненные клочки из собственной памяти и немного записей.

-И каково же значение этих...слов?

-Они служат для обозначения материала, из которого было изготовлено оружие, - пожала плечами тварь. - В нашем языке не найдется слов, чтобы достаточно полно выразить все смыслы, что были вплетены в это название, потому я окрещу данный материал живым стеклом. Так для вас будет проще.

-Я надеялся, что вы его узнаете, - выдохнул Герхард. - Эти фотографии были сделаны много лет назад, когда человек, носящий сейчас эту перчатку, только попал в наши руки.

-Это не перчатка, - вздохнул Прародитель. - Боюсь, вы совершенно не представляете, с чем имеете дело.

-Не стану спорить, - пожал плечами палач. - Все наши попытки вытянуть хоть что-то из владельца этого предмета или самого...устройства окончились ничем. А все попытки их разделить, кончались, как правило, трагически для тех, кто их предпринимал.

-Не удивлен. Это инструмент, но лишь частью. Частью же - форма жизни. Весьма своеобразная и весьма сложная для понимания...во всяком случае, для нас, - поднявшись со своего кресла, Йорис медленно пошел вкруг стола, продолжая едва слышно нашептывать. - Вам знакома шкала технологического развития цивилизаций?

-Кажется, ее тоже предложил какой-то советский умник...

-Цивилизация первого типа использует все доступные ресурсы своей родной планеты, стирая все трения внутри своего вида. Цивилизация второго удовлетворяет свои энергетические потребности солнечной системой. Третий тип осваивает галактику. Человек давно уже отказался от камней с палками. Человек научился существовать уже столь долго, что кому-то, взглянувшему на него из того времени, в которое я был живым, он бы казался почти бессмертным. Человек совладал с болезнями, которые раньше считались смертельными, человек нашел ответы на множество жестоких вопросов, его терзавших. Некоторые из нас и вовсе зашли столь далеко, что вплели в саму ткань мира сложнейшие системы, благодаря которым существует то, что мы зовем магией. И сегодня, быть может, прямо сейчас, кто-нибудь умрет, просто потому, что зашел не в тот район, - Прародитель остановился за спиной Герхарда, и прошептал тому прямо в ухо, заставив палача вздрогнуть. - Мы даже не первый уровень. Мы голый ноль.

-А что вы думаете о тех, кто создал это оружие? - как мог спокойно произнес палач, вздохнув с облегчением, когда ван дер Мер отодвинулся от него.

-Вы часто смотрите на Луну, отче? - меланхолично поинтересовалась тварь. - Вам стоит как-нибудь задаться вопросом - что хорошего могли бы дать другим те, кто сделали свой родной мир таким? И как только вы получите ответ на этот вопрос, все остальные отпадут сами собой, - вновь усевшись за стол, Йорис подпер голову рукой с таким видом, словно она весила минимум тонну, продолжив едва слышно бормотать. - Итак. Среди вас ходит человек, что владеет языком, который людям знать не дозволено. Может произнести на нем нечто такое, что вселит страх в одного из нас, заставит отступить даже такого, как Печальный. Владеет он и оружием, которое, как вы, наверное, уже сумели догадаться, было создано отнюдь не в этом мире...

-Я...

-Вы сложили два и два, получили, я полагаю, не менее пятнадцати, и решили, наступив своей гордости на горло, поделиться своими опасениями с тем, кто может дать вам нечто большее, чем взгляд, полный недоумения и страха. Я прав, отче?

-Про гордость - несомненно, - невесело усмехнулся Герхард. - А чувству самосохранения так и вовсе пришлось всю морду разбить...

-И явились на наш порог не одни. Присутствие одного из ваших друзей я давно уже ощущаю. Знакомый...след. Знакомый...узор...

-Он явился в чужом теле...

-Настоящее в паре кварталов отсюда, - безразлично произнес Прародитель. - Зона покрытия наших территориальных полей куда больше, чем этот город. Во всяком случае, когда дело касается следящих слоев. Мацерин уже хотел выслать группы по этому следу, во главе с собой...я запретил ему. Пока что. Второго из них я не знаю...

-Майор Татарьев, - протянул Герхард, чувствуя, как вниз по лицу сбегает капелька холодного пота. - Когда-то служивший Ленинградскому Клубу. Тот самый, что...

-Они меня не тревожат. Не тревожили и тогда, - Герхарду показалось, что тварь отмахнулась бы, но даже такое простое движение делать ей было лень. - Вернемся к вам, отче. Зачем вы здесь?

-У меня есть вопрос. И у меня есть...предложение.

-Начинайте с первого.

-Вы узнали...оружие, что на тех снимках, уж не знаю, как оно зовется на языке его создателей. Вы уловили и мои опасения по поводу его нынешнего владельца. Я хотел бы знать...есть ли вероятность, что...

-Да.

-Я имею в виду, что...

-Было сказано, - не глядя в его сторону, произнес Прародитель, и, помолчав около минуты, выдавил из себя еще пару фраз, казалось, потратив немало сил на то, чтобы просто заставить свой язык шевелиться. - У подобного оружия может быть не один хозяин. Но, как правило, оно умирает вместе с истинным. К тому же...

-...даже если бы наш человек просто нашел его где-нибудь и нацепил на руку, он никак не мог бы выучить...тот язык, - швырнул Герхард несколько слов в трясину затянувшегося молчания. - Значит говорил вовсе не он. Говорили через него. Некто...

-Вам стоило привести этого человека ко мне. Судить о чем-либо по вашим картинкам - сродни попыткам лечить головную боль по фотографии большого пальца ноги. Вам стоило привести его сюда.

-Боюсь, он все еще нужен нам живым.

-Вы играете с огнем, отче. Не боитесь обжечься?

-Сейчас или вообще? - вновь невесело рассмеялся палач, но, не встретив ответа, выждал полминуты, прежде чем вновь заговорить. - Я благодарю вас, что подтвердили мои опасения. Теперь, если возможно, я бы хотел вслед за вопросом озвучить и свое предложение.

Молчание. По лицу твари никак нельзя было прочесть, теряла ли она интерес к разговору, что означало бы верную смерть - потому как ничего и близкого к интересу на том лице с самого начала не отражалось. Наблюдая за тем, как ван дер Мер сидит, уронив лицо в ладони, словно какая-то чудная статуя, Герхард чувствовал, что еще немного - и его канатами натянутые нервы вовсе полопаются. Если Прародителя не соблазнит то, чем он намерен был выторговать если не вещь, за которой сюда прибыл, то хотя бы свою жизнь, останется только...только...

-Нам известно, что вы принимали весьма оживленное участие в охоте на них. Каждый раз, как отыскивался хоть бы самый малый намек на очередное сокрытое убежище, - собравшись с мыслями, начал Герхард. - Неважно, чего бы это стоило...

С каждым новом словом старый палач чувствовал себя все менее уверенно. Да, именно так говорилось в старых историях - Двенадцатый терпел общество других Прародителей, лишь когда речь заходила о совместной расправе над одним из тех, кто был еще страшнее их. Вот только кто мог поручиться, что это вообще было правдой? Дьявол бы побрал его распроклятое молчание и его самого...

-И я подумал, что вам будет интересно...

Тварь обратила к палачу свой лик, не сказав ни единого слова - но он не мог не прочесть ответа в этих пустых, давно мертвых глазах. На свете вряд ли остались еще вещи, которые это создание не пробовало в тщетных попытках унять свою бесконечную тоску. И все же...

-У меня с собой копии засекреченных похоронным классом материалов, что касались одной старой...экспедиции, которую как-то предприняла Церковь. Живым из нее вернулся лишь один человек. Именно тот, который сейчас носит это оружие, - практически на одном дыхании выдал палач. - Я хотел бы передать вам их.

-Вы хотели бы, чтобы мы нашли и сразили для вас Предка?

Герхард едва не прикусил себе язык от неожиданности - так громко в сравнении со всем прошлым временем звучал сейчас голос твари.

-Мне нет нужды слышать то, что можно понять иначе. Особенно когда это лежит на поверхности, - голосом, что постепенно креп, наливался все большей силой, спокойно выговаривал ван дер Мер. - Вы хотите, чтобы эта информация была предана огласке в кругах, которые вам недоступны. Чтобы из нее сделали выводы. И поступили сообразно.

-Думаю, отпираться также нет нужды, - вздохнул Герхард. - Потому я не стану и пробовать. Да, я бы с радостью принял весть о том, что вас больше нет. Но когда дело касается одного из них...да, я готов прийти даже к вам.

-И почему же - именно ко мне? - если палачу не показалось, то теперь в голосе твари звучало, пусть и невероятно отдаленно, что-то еще кроме безразличия.

Герхард представил, как неплохо было бы сейчас оказаться где угодно, кроме этого кресла. Видеть что угодно, кроме этих глаз. И, отвесив себе воображаемую оплеуху, весь вытянулся, захрипев в ответ:

-Потому что вы один из немногих, кто действительно понимает всю их опасность. Потому что вы - тот единственный из этих немногих, кто если и убьет меня, то уже за своим порогом, остальные же и вовсе не дадут ни шанса до него добраться. Потому что вы - мой враг, но враг столько лет...это уже почти друг, не так ли?

Тварь из колонны издала странный каркающий звук, от которого по позвоночнику Герхарда пробежала волна холода: старый палач, решивший вначале, что Йорис вновь озвучивает что-то на языке, который был невообразимо стар еще до рождения первых людей, далеко не сразу понял, что Прародитель смеется.

-Вы...решили верно, - наконец, произнес он. - Оставьте здесь то, что принесли для меня. Я подумаю, что должно предпринять.

-Могу я...

-Спрашивайте.

-Вы их ненавидите, так ведь?

-Ненавидят ли сломанную куклу за то, что она ходит неверным шагом? - бросил в ответ Йорис. - А они есть не более, чем куклы, чьи шестерни изначально едва подходили друг другу. Сломанные куклы, отче, да и завод давно уже кончился...большинство отправлены в утиль, но кого-то еще держат на полке по старой памяти...

-Некоторые им все еще поклоняются, - осторожно заметил Герхард. - Например, Корона, как я слышал...

-Спятившее дитя мира поклонялось бы и пучку травы, если бы могло получить от него хотя бы иллюзию защиты, - вздохнула тварь. - Вижу в ваших глазах еще один вопрос, отче. Почему я никогда не пытался покончить с последней...куклой, что еще вполне открыто ходит по земле? Почему я не выдернул из нее все шестерни?

-И правда, достойная интереса тема. Так почему же?

-Возьмем самое обыкновенное яйцо и проделаем в нем небольшую дырочку. А после - не спеша высосем через нее все, что находится внутри. Ответьте теперь вы мне, такое яйцо может принести кому-то пользу? Или быть для кого-то опасным?

-При всем уважении, хочется заметить, что...

-Их величайшее творение стало их же величайшей ошибкой. Куклы, особенно сломанные, не могут, знаете ли, зачать потомство. А если бы такое, с позволения сказать, чудо, и произошло, дитя бы оказалось мертворожденным. Что и имело место в случае с их последним творением. Принцесса - яйцо, почти до последней капли высосанное Змеем Истока, столь же пустая, сколь и он сам, растерявший себя в бессмысленной череде смертей и рождений. Я могу надеть на куклу хорошее платье, могу расчесать ей волосы...но она останется куклой, пусть даже и красивой. Куклой, что бродит по свету, словно лунатик, повесив пред собой иллюзию цели. Поверьте моим словам - когда случай выбьет ее из того подобия равновесия, которое эта сломанная кукла пытается хранить уже столько веков, она мигом позабудет все, ради чего существовала и бросится в объятья первого встречного, как последняя деревенская простушка. Вот тогда-то я и посмеюсь вволю над теми, кто хранил ее образ в обрывках души своей...

Молчание грозило затянуться. Йорис, кажется, задумался о чем-то своем - Герхард же целиком отдался вопросу, что терзал его уже давно. Осталось ли в мире хоть что-то, что еще ценило это создание, хоть что-то, достойное его уважения?

-Воля, отче. То, что помогает человеку сохранить себя...остаться собой. То, чего когда-то не хватило мне, - с усталостью, на которую просто не способно было ни одно живое существо, произнес ван дер Мер. - А умение читать мысли легко заменяет умение читать по глазам. И я вижу в них куда больше, чем вы сказали. Вы явились ко мне не только с вопросом и даром. У вас есть и просьба. Говорите, я позволяю.

-Вы прочли о том, с кем мы будем вскоре вести войну? О том, кто ими верховодит?

Молчание.

-Об их союзниках?

Только тишина в ответ.

-Нам не совладать с Печальным просто так. Даже не ослабить до той степени, когда можно будет попытаться его вновь запечатать, - Герхард поерзал в кресле. - А рассчитывать на то, что он дважды испугается одного и того же мы попросту не можем. Нам нужно оружие. Особое оружие. То самое...

Господи, ты дал мне дожить до этой секунды - охрани и сейчас.

-...которым мы пытались сразить вас в Аргентине.

Тварь молчала - и сущей пыткой было то, что нельзя было поймать даже полунамек на ее текущие размышления. Быть может, Прародитель сейчас прикидывал плюсы и минусы их соглашения? А может, решал, какой казни его удостоит?

-Иными словами, вы хотите вернуть меч святого Петра.

Теперь уже палачу настало время молчать.

-Неужто никому не достанет смелости вооружиться той подделкой десятого века, которую вы оставили пылиться в Польше?

-Я, конечно, мог бы попробовать, да, боюсь, ноги уже не те для подобных забав...

-Меч остался в Вене. В той суматохе Мацерин умудрился его забыть.

-И вы не приказали...за все это время...

-К чему мне то? В моих руках, равно как и в руках кого-либо из моих птенцов, он не полезнее обычного куска железа, - бледные пальцы ван дер Мера вовсю игрались с ленточками на горле. - Забирайте, коли он вам так нужен. Он, кажется, в одном из храмов - Мацерин разумно предположил, что спрятав дерево в лесу, можно усложнить задачу по его поиску с помощью чар. Кажется, в Рупрехтскирхе...или нет, постойте...вам стоит поискать и в Обетной церкви...нет, боюсь, я уже не смогу сказать точно...

Герхард едва зубами не скрипнул - тварь, пусть и не подавая вида, явно вовсю издевалась над ним на все возможные лады.

-Значит, в храме... - наконец, выдохнул старый палач.

-Могу лишь пожелать вам удачи с поисками. Я уверен, что он в Вене. Можете еще проверить в замке Хофбург...

-Непременно, - кивнул Герхард. - Должен вас поблагодарить, я не думал, что...

-...я дам вам хотя бы подсказку? Но здесь все очень просто - эти слова мне не стоят решительно ничего, а вот вам придется заплатить своим временем и своими силами, если, конечно, вы желаете достигнуть цели. К тому же вы принесли мне действительно занятную историю, отче...

-Ее хватит, чтобы отпустить нас с миром? - рискнул прервать очередное грозящее стать мучительно долгим молчание Герхард.

-Я полагаю, что да, - кивнула тварь.

-И все равно...я не понимаю...

-Зачем я раскрыл вам это?

-Верно. Вы ведь понимаете, что вернув это оружие, Бюро когда-нибудь вновь соблазнится мыслью использовать его против вас.

-Я рассчитываю на это, - почти прошептал Йорис. - В прошлый раз вас ведь подвел не меч, но руки, что его держали.

Палач ничего не ответил - в очередной раз чувствуя, что у него попросту нет нужных слов. Когда он видел Тварь из колонны в последний раз, то сказал себе, что вряд ли сможет когда-нибудь заглянуть ей в глаза, не испытывая и тени страха. Пока что интуиция его не подводила. Все так же молча он отщелкнул потайное отделение в своем протезе, выложив на стол еще один конверт.

-Здесь то, о чем я вам говорил. Поступайте с этой информацией как сочтете нужным.

-Непременно, - поднявшись из-за стола, ван дер Мер, вновь весь как-то сгорбившись, заковылял в сторону ближайшей стеклянной стены. - Вам и вашим друзьям лучше уйти сейчас, отче. Вам лучше покинуть нас как можно быстрее.

-Город?

-Страну. Я не могу дать вам никаких гарантий того, что Мацерин не попытается извести вас, и пусть я бы и мог остановить его одним словом...

Продолжения вовсе не требовалось - Герхард прекрасно понимал, что твари в ее бесконечной апатии будет попросту лень делать даже такую малость. Особенно - когда он уже отдал ей все, что только мог.

-Благодарю за предупреждение, - поднимаясь на ноги, прохрипел палач.

-Вам лучше ему внять. Я... - Прародитель какое-то время молча глядел на раскинувшийся внизу город. - Я вновь начинаю терять...забывать...это случается не очень часто, но чаще, чем бы мне хотелось. Я могу сейчас заснуть, и, открыв глаза, вовсе не помнить о том, почему решил вас пощадить...

Решив потратить силы на нечто куда более полезное, чем прощальные слова, старый палач лишь кивнул, самым быстрым шагом из всех, на которые был еще способен, двинувшись к дверям.

-Тоска и безумие, увы, две самые естественные вещи в моем неестественном состоянии... - бросил ему вслед Йорис, вновь заходясь в приступе жуткого, каркающего смеха.

Только в кабине лифта, что с черепашьей скоростью ползла вниз, Герхард почувствовал, как же ломит в висках, как же стучит сейчас его сердце. В голову настойчиво лезли мысли одна другой страшней - и первое место занимали даже не те, что были посвящены их весьма вероятной близкой гибели.

Действительно ли он сейчас обратился за помощью ко злу меньшему, чем то, чьей зыбкой тени он так испугался? Действительно ли он сможет не жалеть об этом после?

Если Двенадцатый и близкие ему по силе твари действительно найдут в тех далеких горах таящийся ужас из бесконечно далеких времен, кто может поручиться, что тот не уничтожит их всех и, решив более не скрываться, не выйдет на волю? Вероятность этого ужасала, но ничуть не меньше, чем иная. Что если Прародитель, известный тем, что хранит у себя далеко не одну грозную реликвию Предков, воззвав к сородичам и объявив очередную охоту, одержит верх? Что, если сегодня он подсказал Твари из колонны, как стать еще сильней?

На ум пришла старая цитата из Маркса, которой когда-то, еще в Вене, наградил его Татарьев.

В политике ради известной цели можно заключить союз даже с самим чертом - нужно только быть уверенным, что ты проведешь черта, а не черт тебя (9).

Лондон.

Ранним утром, еще дома, он снова видел сон - второй за последние три года, с жалким промежутком в полмесяца. Весь какой-то зыбкий и неровный, тот походил на изрезанную каким-то безумцем кинопленку, которую после склеили на скорую руку и забили в проектор, не особо заботясь о чувствах зрителя. Возможности проснуться, как и в прошлый раз, не представлялось - пусть даже почти каждая секунда, проведенная на этой бешеной карусели смутных образов, потаенных страхов и обрывков воспоминаний, была, казалось, совершенно нестерпима. Словно кто-то спеленал его дьявольски прочной сетью и волочил по острым камням, срывая с тела кожу, тащил от одного давно отошедшего в историю кошмарного обрывка действительности до другого - и их череде не было видно ни края, ни конца.

Солнце над цепью гор. Красноватое, лишенное теней, зарево. Едва слышное дыхание ветра в тихой, безмолвной долине. Молочно-белый туман над змеей вьющейся меж невысоких холмов рекой...

Он медленно подходит к креслу, что выставлено на террасу. Заглядывает в лицо сидящему там существу, всего за одну ночь навсегда ставшую чем-то меньшим, чем человек. Эти пустые глаза, больше подходящие кукле, эту бессмысленную улыбку, что не спадает с бледных губ уже третий день, он не может забыть и поныне.

Голова забившегося в кресло ребенка медленно покачивается, словно в такт какой-то неслышной мелодии.

-Ролант?

Он зовет его - как и всегда, когда приходит этот сон. Как и всегда, он раз за разом твердит его имя, но все тщетно - ни тени отклика, ни щепотки понимания. Только блаженная улыбка бесконечно полого теперь создания, из которого разом выдавили все, что когда-то было его сутью.

Твой брат не справился, Каранток.

Он все еще помнит, как вынес его на руках из того места. Все еще помнит, как тот кричал, пока не сорвал голос начисто, не обратил его в жалобный, полузадушенный хрип. Помнит залитые странным светом безумные глаза, выпростанные вперед руки, словно пытавшиеся нащупать спасительную опору. Лицевые мышцы беспрестанно сокращались, тело с ног до головы неистово билось, будто бы заключенная в нем душа отчаянно желала уйти на волю. Желала сбежать от чего-то, на что человеческому существу было слишком страшно смотреть...

Теперь, похоже, ей это, наконец, удалось.

Твой брат не справился. Мы умертвим его завтра на закате. Приготовься. Ты пойдешь следующим.

Годы, прошедшие с того вечера, так и не сумели ничего излечить - каждый раз, когда ему вновь доводилось встречать Роланта, с губ срывались одни и те же слова. Всегда одни и те же.

Былых решений, впрочем, нельзя было переиграть - и неважно, сколько бы кошмаров он прожил, за них каясь. Неважно, сколь сильно он желал, чтобы тогда, в тот давным-давно сгинувший в прошлое миг, в который им был задан вопрос, у него хватило смелости вызваться первым. Неважно, сколь сильно он желал, чтобы эта частичка его души омертвела, наконец, как многие другие до нее - она все еще сопротивлялась, нагло игнорируя груз прожитых лет.

Приходи к нему сны чаще, чем раз в несколько лет, он бы, несомненно, уже давно совладал с этой задачей, уже давно бы окостенело и навечно застыло все, что еще выводило его порою из равновесия. А так - он не мог того не признать - каждый удар, наносимый из прошлого, сполна оттачивала, наливала силой внезапность. И лишь потому сейчас, когда с момента пробуждения минуло больше, чем полдня, до края наполненного делами, он все еще чувствовал, что не до конца вытряс из себя всю эту шелуху. Все еще чувствовал, что не до конца проснулся.

Пробираясь скудно освещенными коридорами - час назад все крыло лишилось электричества, и довольствоваться обитателям Башни оставалось лишь теми крохами, что небрежно кидало им сквозь мутные, запыленные стекла, уже готовое вот-вот закатиться солнце - лорд-надзиратель Каранток Блеквелл старался как можно надежнее отгородиться от совершенно непозволительных в данный момент времени мыслей. Пытался он также и не налететь ни на кого впотьмах - это бы, несомненно, стало последним штрихом к почти уже завершенной картине его колоссального раздражения, выпустить которое, увы, было пока попросту некуда. Два мага, встретившись с ним на лестнице, поспешили уступить дорогу - пробормотав нечто отдаленно похожее на приветственные слова, Каранток быстрым шагом направился вверх, преодолевая по две ступеньки за раз.

У дверей собственного кабинета лорда-надзирателя уже ждали: Грегори Маршалл, развалившись на дубовой скамье, лениво потягивал недорогую сигаретку. Завидев будто бы выпрыгнувшую из-за ступеней огромную черную шляпу, а следом, с разницей в несколько мгновений - и все остальное, запечатывающий охотник вскочил на ноги, умудрившись упустить тлеющий окурок на ковер. Сопровождаемый мрачным взглядом лорда-надзирателя, Грегори затушил тот сапогом - и чуть улыбнулся:

-Добрый вечер, сэр. А вы, однако, задержались. Я надеюсь, все в порядке?

-Большой совет - дело не из легких, - пожал плечами Каранток, проходя к дверям и отпирая, один за другим, замки - как видимые глазу, так и сотканные из крайне неприятных чар. - Уверен, вы знаете одну шуточку, популярную среди нижних чинов...

Маршалл, довольно быстро понявший, на что намекает его непосредственное начальство, только усмехнулся, отметив, что Каранток, по крайней мере, не успел еще уморить в себе чувство самоиронии. Два башенных лорда, как поговаривали, способны были насмерть перегрызться даже по такому ничтожному вопросу, как что и в каком порядке подавать на обед - когда же в один разнесчастный зал набивали всю верхушку Ассоциации, атмосфера там - Грегори нисколько не сомневался - накалялась настолько, что преисподняя, поставь ее кто рядом для сравнения, без помех сошла бы за курорт.

-Всего два голоса "против", плюс к тому трое воздержались, - бросил лорд-надзиратель, проходя в кабинет, швыряя шляпу ровнехонько на штырь вешалки и быстро прикрывая дверь за вошедшим следом охотником. - Иначе говоря, за войну выступили почти единогласно. Это сошло бы за осколок чуда, если бы не та бойня, которую нам преподнесли русские. Пролитая кровь обладает удивительным свойством объединять...садитесь, Маршалл, садитесь. Нам с вами есть о чем побеседовать.

-Рискну предположить, что речь пойдет о последних...неудачах, - осторожно произнес маг, опускаясь в предложенное ему кресло.

-Скорее, о позорном провале, - разместившись за столом, раздраженно бросил Каранток. - Если, конечно, вы стерпите то, что я называю вещи своими именами.

-При всем уважении, сэр, прошло только пять дней...

-Не "только", а "уже", Маршалл, - вздохнул, явно с трудом сдерживаясь, лорд-надзиратель. - Впрочем, я стремлюсь придерживаться реалистичных точек зрения. Если за пять полновесных суток мое ведомство в полном составе не справилось с задачей, тому есть только два объяснения. Первое, не особо меня радующее, заключается в том, что кое-кто разучился работать, засиделся на своих местах. И, как неизбежное следствие, очень скоро с них полетит...

-Парни из Могилы ведь тоже ничего не добились, - успел заметить Грегори, вовсю используя образовавшуюся паузу. - Почти единственная наша надежда была, как вы, наверное, помните, на те образцы крови, но все что удалось сыскать их тварям - оставленную на берегу одежду, которую ею измазали по полной программе. Он, все-таки, не дурак...

-Зато с успехом выставил ими нас, - резко ответил Каранток. - Что ж...перейдем ко второму объяснению, Маршалл - вам лучше уповать на то, что в конечном итоге я приму именно его...если, конечно, вы заинтересованы и дальше хранить свою должность за собой, а свою голову в целости. Кай давно уже за пределами города. Уж не знаю, какой дьявол помог ему пережить это купание, но, похоже, раны существа были не настолько тяжелы, как бы нам того хотелось. С учетом того, что мы проверили всю реку за первые два дня, не найдя ничего, кроме той самой одежды, о которой вы в очередной раз соизволили упомянуть, тварь уцелела - сомнений в этом у меня практически нет. И, наскоро зализав раны, проскользнула через нашу блокаду - в первые сутки, не могу не признать, та была весьма далека от идеала...

-Иначе говоря, пока что будем считать его живым, - покачал головой охотник. - Не видел тела - не спеши хоронить, и все такое прочее...

-Вопрос этого существа я буду считать закрытым тогда и только тогда, когда его прах будет запаян в приготовленный мною сосуд и замурован на максимально возможной глубине, - сцепив пальцы, подался вперед лорд-надзиратель. - Не раньше. Но распылять наши и без того изрядно поредевшие силы на дальнейшие поиски, особенно сейчас, мы попросту не можем себе позволить. И причиной тому не только грядущая война.

-Каковы же иные причины?

-Все довольно просто, Маршалл - если вы заставите свою разленившуюся голову хоть немного работать, то и сами поймете, насколько. Раненый - куда большая обуза для врага, чем убитый, но в данном случае все еще интереснее. Тот отряд, который работал в Ширнессе, эти так называемые "Черные стрелы" - ушли живыми, и я отдельным приказом запретил даже пытаться их преследовать.

-Я помню, - кивнул Грегори. - С ними был Прародитель...

-Дело не в нем. С ними было кое-что более существенное, Маршалл - правда. Правда, на которую их глаза раскрыл наш чешский герой. Правда о том, что Кай вел их на верную смерть - а завершись их операция успехом, смерть та пришла бы уже за всем человечеством. Мы позволили им отступить, даже позволили забрать в качестве доказательства одно из тех безумных устройств, которые едва не стали причиной начала нового Ледникового периода на Британских островах... - Каранток холодно улыбнулся. - И теперь они, я в этом не сомневаюсь, уже принесли эту правду домой. Кай, быть может, все еще существует, но даже он не смог бы их опередить, не смог бы успеть задушить эту самую правду в зародыше, - лорд-надзиратель чуть помолчал, прежде чем продолжить. - В лучшем случае их организация сейчас тонет в бесконечных внутренних разбирательствах и чистках, в худшем же - там царит полнейший хаос. Так или иначе, нам есть чем воспользоваться...

-...если их руководство вообще прислушается к тем, кого мы отпустили, - задумчиво произнес Маршалл. - Быть может, их просто взяли, да и расстреляли к чертям за провал.

-В таком случае Директорат являлся бы стадом непроходимых кретинов, - пожал плечами Каранток. - Что, разумеется, тоже было бы нам на руку, - сдернув с рычага телефонную трубку, лорд-надзиратель набрал номер, состоявший всего лишь из трех цифр. - Лесли, две чашки чая, пожалуйста. И желательно не тех помоев, что здесь взяли моду подавать в последние месяцы, - вернув трубку на место, маг поднялся из-за стола, принявшись мерить шагами кабинет. - Итак, Маршалл. Касательно Кая распоряжения будут следующими. Сегодня же снимаем с поиска все группы, кроме одной, максимум - двух...пусть возвращаются к делам, что пришлось бросать ради этого дурацкого празднества, будь оно неладно. Меня также настойчиво просили перебросить всех свободных людей на охрану отдельных лиц из числа лордов и членов их семей - есть предположение, что тех, чьи рода уже понесли потери в ходе этой русской...авантюры, могут попытаться добить.

-И сколь длительной будет стража? - поднял глаза на лорда-надзирателя Грегори.

-Месяц, может, два, - бросил в ответ Блеквелл. - Мне это самому не по душе, как вы можете догадаться, но если чьи-то розовые очки лопаются, то, как правило, стеклами внутрь. С появлением Кая, пусть даже о его истинной природе осведомлены единицы, многие лорды почувствовали себя смертельно уязвимыми...говоря проще - у доброй половины тех, с кем я сегодня имел честь беседовать на большом совете, поджилки ходуном ходят. И нет, я не смогу снова приставить вас к леди Митик, можете даже не просить. Вы нужны мне здесь, и будете нужны мне на войне, Маршалл. Если, конечно, не побоитесь сунуть голову в самое пекло...

-Обижаете, сэр, - чуть улыбнулся Грегори. - Разве по мне похоже, что я готов пропустить такое представление?

-По вам похоже, Маршалл, что в последнее время вы слишком расслабились, - проворчал Каранток. - Будь Кай мертв, мы бы сейчас...впрочем, оставим Кая в покое. Мы, так или иначе, добились цели - он лишен власти над своей организацией, а на краткий срок или же навечно - зависит уже от того, поверят ли русские своим друзьям, что лили кровь в Ширнессе. Церковь начала заниматься проблемой Ленинградского Клуба куда раньше, чем мы, так что черновые планы вторжения уже в обработке. Теперь в эти самые планы входит не только Могила, но и мы - и хорошо бы нам вписаться туда половчее... - маг осекся, заслышав за спиной тихий скрип. - А, Лесли, вот и ты. Благодарю...

Невысокая девушка, оставившая на столе натертый до блеска поднос с двумя кружками, весьма быстро ретировалась - будто бы почувствовав, что влезла в самое сердце чрезвычайно важного разговора. Затворив за ней дверь и вернувшись за стол, лорд-надзиратель, пригубив горячий чай, продолжил:

-Делегация Атласа нас покинула уже на второй день после этого...праздничка, и никаких вестей от них пока что не поступало. Полагаю, они, как и всегда, изберут нейтралитет, но существует вероятность, что ему предпочтут старый добрый удар в спину. У них не хватит сил, чтобы в открытую соперничать с нами или Морем Бродяг, да и участие во вторжении выбивалось бы из их стиля...но вот попытаться перехватить терминал по пути, когда мы уже его добудем...нет, на это они определенно могут пойти.

-Могу я поинтересоваться, сэр? Как именно мы собираемся отбить это существо у Церкви? - Маршалл осторожно взял свою кружку, чувствуя, как в пальцы забирается едва терпимый жар. - Если материалы, которые вы спустили мне днем через Ларби, правдивы, Святой Престол собирается нагнать такую тьму бойцов, что...

-Наш экспедиционный корпус будет состоять из половины Батальона, - холодно произнес Каранток. - Плюс добровольцы, которых поведем мы, разумеется.

-Но Могила...

-Задача, разумеется, будет не из простых, - вздохнул лорд-надзиратель. - Сброд из Моря Бродяг. Псы Церкви. В дальней перспективе - Атлас. И дьявол знает, кто еще - ведь информация уже давно могла утечь на сторону ... - Каранток отхлебнул чаю. - В этой игре у каждого за спиной будет нож, и как только с русскими будет покончено...

-Иначе говоря, победит тот, кто выгадает лучший момент для предательства, - усмехнулся Грегори. - И сумеет сполна отыграть свои карты.

-Грубо, но верно, - кивнул Блеквелл. - Я, разумеется, уже заготовил пару сюрпризов...

Атлас.

Единственное окно было распахнуто настежь - но ночь, уже успевшая спеленать все кругом своим неизменно черным, с прорехами в виде редких звезд, покрывалом, отчаянно не желала разродиться хоть бы самым жалким подобием ветерка. Трех кондиционеров вполне хватало для того, чтобы одуряющая духота не могла установить в помещении свои порядки, но порождаемый ими шум, сливаясь с утробным, монотонным гулом всех прочих машин, был, в общем-то, ничуть не лучше.

Тейя научилась не замечать всего этого - голоса машин давно стали неотъемлемой частью ее жилища, и вряд ли бы она сумела, например, толком заснуть, исчезни в одночасье все эти столь привычные звуки. Тоскливая колыбельная, которую день ото дня завывала занимающая большую часть покоев аппаратура, ее вполне устраивала - в конце концов, настоящих ей от рождения не приходилось слышать.

Вынырнув из крохотной душевой кабины, Тейя остановилась у запотевшего зеркала над раковиной, словно в полусне провела по тому влажной рукой, сдирая с поверхности туман. Бессмысленно уставившись на собственное отражение - словно бы ища в нем нечто новое - она поймала себя на том, что тихо улыбается неведомо чему. Наверное, это чувство стоило считать если не радостью, то по меньшей мере облегчением - Лондон, запомнивший ее под именем Хром, остался бесконечно далеко позади, остался там и весь тот мир, который ей куда привычнее было познавать, не покидая родных стен. Завернувшись в измятый, царапающий кожу халат, провидец первого круга Тейя Кру прошествовала в комнату, коснулась утопшей в стене ручки, легкий поворот которой разнообразил темные тона несколькими полосками чахоточного света. Четыре монитора, загнанные в стенные ниши, изливали неровные, до краев полные ядовитой синевы пятна на жемчужно-белую плитку стен, что укрывала от ненужных взглядов невообразимой древности камень. Чувствуя, как тело ее постепенно начинает вспоминать, что на свете, к сожалению, есть такая вещь, как озноб, Тейя присела на краешек кровати, стянув с мятых подушек нечто, похожее на безнадежно спутавшуюся массу мерцающих водорослей. Конструкция из эфирной нити в ее руках довольно быстро обретала подобие структуры - и еще быстрее сливалась с телом: полупрозрачные волоски ныряли под кожу и еще глубже, тотчас же соединяясь с сетью, внедренной в тело Тейи, когда последней исполнилось пять. Подобное воссоединение всегда сопровождалось приятным покалыванием и скользящими по телу волнами тепла - прикрыв глаза, Хром часто-часто заморгала, формируя посредством несложных мыслеобразов необходимые команды для пробуждения коллектива. Убедившись в том, что все работает исправно, она обратила свой взор на свежий комплект форменной одежды - и, не особо торопясь, принялась облачаться в привычные изумрудные тона.

Торопиться и правда было некуда - коснувшись еще не наступивших минут, Тейя уже знала, что гость чуть опоздает. Да и будь иначе - поистине обнаженной она ощущала себя вовсе не без этой ткани, которая в любую, даже самую страшную жару приятно холодила кожу, а без коллектива, без всех тех, кто давно уже сроднился с нею, кто делил с ней память и тело, кто направлял, поддерживал, страховал...

А вот и долгожданный скрип дверей - секунда в секунду. Покончив с одеванием, Тейя вновь немного подкрутила выключатель, прибавляя света - пусть и помнила прекрасно, что этот гость был далеко не той породы, которая спотыкается впотьмах о порог, а после еще и умудряется запутаться в свисающих с потолка проводах, почти придушив себя в итоге. Одна мысль о том, что будь на то желание гостя, она бы вовсе не почуяла его приближения - если бы не прощупывала, конечно, ежесекундно ближайшее будущее - уже была неприятна сама по себе, но следом шло соображение еще более пугающее. Будь на то нужда, гость бы определенно нашел подходящий ответ на все ее искусство - и, как и бесконечно многим из ее племени, Тейе было весьма неприятно столь часто встречать живое напоминание о том, что и ее силы имеют свои границы.

Шаги приближались. Окинув взглядом весь тот хаос, что царил в комнате, Тейя вздохнула: она уже слышала ехидные замечания гостя касательно всего этого беспорядка - пусть даже этот самый гость еще и не успел войти и вымолвить хоть слово. Прикрыв дверь в ванную комнату, Хром подошла к окну, легонько касаясь рамы - отверстие тут же оказалось запечатано толстым, прокаленным чарами, грязно-темным стеклом. Удовлетворенно улыбнувшись, Тейя дотянулась - одними лишь мыслями - до полусонной, как и она сама, системы безопасности, заперла небрежно оставленную нараспашку дверь и запечатала все помещение вглухую - наружу, пусть шансы подобного и были ничтожны, не должен был выбраться ни единый звук.

Шаги за спиной. Не двигаясь с места и даже не оборачиваясь, Тейя продолжала меланхолично изучать темное стекло, чуть вздрогнув - весьма примитивный, но, увы, совершенно необоримый рефлекс - когда на ее плечи опустились знакомые руки.

-Ну здравствуй, - влилось ей в ухо - если постараться, то в этом веселом, с хрипотцой, голосе можно было уловить нотки глубоко запрятанной усталости.

-Нет нужды ко мне прикасаться, - безразлично произнесла Хром, все еще стоя без движения. - Нам обоим это прекрасно известно.

-Быть может, я успел забыть...

-Но это не так, - покачала головой Тейя. - Кроме того, я знала о том, что данная попытка вывести меня из равновесия будет обречена на провал еще до того, как у тебя оформилась первая мысль о том, чтобы ее предприня...

Гость рывком развернул ее к себе.

-Могла бы хоть разок подыграть, - устало улыбнулся он, выпуская провидца и чуть отстраняясь.

Гость был на полголовы выше ее - стоя так близко и не поднимая глаз, Тейя могла лишь изучать его скверно, явно наспех выбритый подбородок и горло: ни в том, ни в другом, в общем-то, не было ровным счетом ничего интересного, кроме пары старых, едва видимых уже шрамов. Скользнув взглядом чуть выше, по обветренным губам и смуглой коже, Хром встретилась, наконец, с его глазами - черными, блестящими

словно у змеи

продолжающими, казалось, насмехаться над чем-то даже сейчас, когда остальное лицо хранило спокойное, почти что скучающее выражение. Растрепанные смоляные волосы свалялись и спутались, будучи вдобавок припорошены пылью, песком и бетонной крошкой - похоже, до покоев Тейи гость добирался через закрытый на ремонт участок, не пожелав тратить время на обходной путь. Тело худощавое и гибкое, пусть и не такое иссушенное, каким кажется на первый взгляд, застегнутая на две верхние пуговицы ношеная рубашка веселенькой расцветки, равно как и запыленные брюки - два болезненных удара по строгим правилам внутренней жизни академии, отступать от которых, презрев обязательную для всех форму, очень мало кто мог себе позволить.

Одно из таких исключений сейчас и стояло пред провидцем, вовсю ухмыляясь - пересчитать обитателей Атласа, которые не почувствовали бы хоть самый слабый укол страха, завидев этого человека на своем пороге, можно было по пальцам - и, скорее всего, одной руки. К слову о руках - выбор одеяния без рукавов был, определенно, либо ошибкой гостя, либо очередным плодом его бесконечной наглости: на обозрение были выставлены не только очередные старые шрамы, но и многочисленные следы от уколов - некоторые были совсем свежими.

-Ты звала меня, - произнес гость, отступая еще на шажок и окидывая комнату цепким взглядом. - Ну и бардак ...нет, не подумай чего лишнего - я сам существо не особо прихотливое, но тут только тому и сидеть, у кого по жизни "все предопределено" на правах девиза. Я серьезно - за порог только ступил, так сразу во что-то вляпался...

-В коридоре? - пробормотала Хром. - Я знаю. Это просто протекший хладагент.

-А ей и нормально, - хмыкнул гость. - Ну да ладно. И зачем же милая Тейя меня к себе пригласила? Если ради генеральной уборки, то вынужден отказаться - убираю я обычно несколько иначе...

-Иерархи заключили, что твои методы воздействия вновь могут оказаться полезными для скорейшей корректировки уравнения, над которым я работаю в настоящий момент, - чуть помолчав, выдохнула Тейя. - Я должна осуществить передачу всех необходимых инструкций и...

-Слушай, может, отрубишь коллектив? - гость придал своему лицу страдальческое выражение. - Когда вы соединены, с тумбочкой и то веселее болтать...

-Вынуждена отказать. Его мощности в настоящий момент...

-...нужны тебе, как телеге пятая нога и хвост, - фыркнул гость. - Но ты уже так приварилась к этим мертвякам, что клещами не отдерешь. И вот эти люди еще меня укоряют за всякие там зависимости. На себя бы посмотрели - бревнышки-то вон как хорошо из глазок лезут...

-Я была бы рада, если бы мы перешли к...

-Кстати, как тебе вольный воздух? - вновь перебил Тейю гость. - Давай, расскажи-ка мне, видела в Лондоне что-нибудь интересное?

-Не знаю. Я работала.

Гость закатил глаза.

-И чего меня, спрашивается, за компанию с вами не отрядили? - вздохнул он, прохаживаясь по комнате. - Хотя ясно, почему - я бы дело сделал, а не топтался на месте... - пробормотав что-то сквозь зубы, гость повалился на кровать, не оставив Тейе иного выбора, кроме единственного в комнате стула. - Я слышал, Башня как всегда мордой в самую грязь вмазалась?

-И, как всегда, утерла ее столь быстро, что нам попросту не осталось, за что зацепиться, - покачала головой Тейя. - Глаза Башни уверяет, что эмиссар мертв, но иерархи знают, что это не так. Я знаю, что это не так. Его присутствие, как и прежде, невозможно осязать привычным путем, но косвенные признаки по-прежнему продолжают активно проявляться.

-Так я за ним отправлюсь? - рассматривая потолок, небрежно бросил гость.

-Мне известны далеко не все подробности, - поднявшись со стула, Хром медленно подошла к одной из стенных ниш, вытащив оттуда продолговатый металлический футляр, опечатанный двумя бумажными лентами. - Иерархи уже передали мне список объектов, требующих твоего немедленного воздействия... - швырнув футляр на кровать, Тейя без спешки вернулась на свое место. - Все необходимое записано на одноразовый эфирный носитель, настроенный на конкретного адресата. Данные не подлежат трансляции, но доступ к ним сохранится на все время контакта. После отделения от нервных волокон мозга структура данного носителя самостоятельно разложится в течение минуты.

-Приму к сведению, - криво улыбнулся гость, подтянув к себе футляр. - Я так понимаю, работать мне придется отнюдь не по русским, так? Будь дела проще, вы бы не стали так трястись над тем, что останется в моей головушке, если меня вдруг повяжут...

-У иерархов возникли определенные затруднения, - нехотя проговорила Тейя. - Своего рода...помехи.

-А вот это уже интересная песенка, - сев на кровати, гость подтянул под себя ноги и занялся футляром. - И на чем же наши умники надорвались?

-О планетарном терминале, я полагаю, тебе уже известно?

-Обижаешь, - фыркнул гость. - Правда, только верхами, но все же...

-Церковь занялась проработкой его проблемы куда раньше, чем ветви Ассоциации. Иными словами, сразу же после нас, - медленно проговорила Хром. - Но мы, пусть и начали куда раньше, очень скоро утратили всякую возможность взаимодействия. Интересующий нас участок системы координат был просто-напросто отрезан от нашего влияния. Терминал все еще функционирует, тому есть документальные подтверждения. И тем не менее, даже объединенные усилия всего коллектива иерархов ничего не дали.

-Он что же, существует и не существует одновременно? - недоверчиво поинтересовался гость.

-Церковь предоставила нам доступ к информации, которая помогла пролить свет на данную проблему. Русские использовали некое чрезвычайно сложное устройство, попросту выведя терминал из доступных для восприятия областей. Невозможно воспринять то, чего в мире попросту нет. Согласно позднейшим выводам аналитического отдела, терминал в настоящее время отрезан на всех уровнях...

-И ни один провидец в мире, как бы не тужился, тут ничего не родит, - на обветренных губах гостя заплясала кривая улыбка.

-Даже воля мира не в состоянии взаимодействовать со своей частью, которую более не ощущает. Блокада практически совершенна, - Тейя вздохнула. - Именно это и послужило основным источником затруднений, которые появились у иерархов в настоящий момент. Мы знаем о готовящейся военной операции, мы знаем практически все о силах, что примут в ней участие, но в уравнении отсутствует важнейший для нас элемент и до отключения устройства, так называемой Клетки Безмолвия, его попросту невозможно туда подставить. В картине остается чрезвычайно много пробелов, а вычисление результата по одним только косвенным данным в настоящей ситуации нас попросту не может удовлетворить, во всяком случае - в той мере, чтобы решиться на полноценное воздействие в союзе с силами Церкви и Ассоциации...

Улыбка гостя словно бы надорвалась, будучи не в силах больше держаться на лице. В следующее мгновение он уже вовсю хохотал, откинув голову назад и вцепившись пальцами в простыню.

-Великолепно, - едва ли не всхлипывая со смеху, прохрипел он минуту или две спустя. - Просто великолепно. Высший класс, ребятки...

-В данной ситуации отсутствуют детали, заслуживающие подобной эмоциональной реакции, - угрюмо произнесла Тейя.

-Нет, ты только подумай, - продолжал заливаться гость. - Раньше сама Земля по мере сил прикрывала своего ребеночка, так ведь? Но вы по крайней мере знали, что он где-то да есть. А теперь...выходит, что посадив его в эту самую Клетку, русские похерили все ваши уравнения, его включавшие? Перемешали все, что строилось на годы, если не больше, вперед?

-Пусть в использовании подобной лексики и отсутствует необходимость, полагаю, существо вроде тебя могло бы охарактеризовать возникшую ситуацию и таким образом, - уныло кивнула Хром. - Нахождение планетарного терминала в Клетке не позволяет иерархам выработать лучшую стратегию взаимодействия...

-Дьявол, да тому, кто сочинил эту машину, я бы орден выдал! - гостя все никак не желало отпускать. - Хоть кто-то сбил немного спесь с нашего старичья. Дай-ка мне додумать - небось, как только терминал "исчез", у них уже во всех местах раззуделось, а теперь, как настало время на войну собираться, так и вовсе...

-Невозможность точного решения...

-Да понял, понял уже, - наконец, отсмеявшись, гость около минуты переводил дух. - Могу представить себе, на что это похоже. Веками жить на одном том, что глядишь дальше прочих, а теперь - на-ка в стенку посмотри. И ни черта кроме той стенки не увидишь, хоть тряпицей глазки три, хоть в утиль неси. Там-то, к слову, им всем и место, кто своей черепушкой думать разучился. Ну вот и кушайте теперь, смотрите не обляпайтесь. Так что порешили-то? - закончил он уже более серьезным тоном.

-Атлас воздержится от полноценного воздействия, - наградив гостя хмурым взглядом, произнесла Тейя. - Слишком велики риски.

-Ну еще бы, когда неясно, куда соломку стелить. Иерархи, небось, сейчас мечутся, как куры, которым головки порубали?

-Полагаю, данную метафору можно признать относительно уместной.

-А что директор?

Тейя чуть улыбнулась, дав гостю понять, что оценила шутку. Директора академии испокон веков были и оставались самыми заурядными политическими куклами, пригодными чаще всего лишь для того, чтобы кому-то улыбаться да жать чьи-то руки - но то, что делалось официально, никакой роли никогда, разумеется, играть не могло. Каждый из этих магов хорошо знал - хотел он того или нет - что подчинен одному из сокрытого в самой непроглядной тени коллектива иерархов - или даже просто какому-нибудь талантливому провидцу из первого круга. Каждый из них знал, что судьба его, рассмотренная, обработанная и расписанная иерархами до мельчайших подробностей еще до его рождения - судьба разменной монеты, которой без сожалений расплатятся за чужие ошибки, и лишь считанные единицы находили в себе силы с тем бороться, хотя бы попытавшись перестать служить ходячей бутафорией. Жизнь подобных смельчаков, как правило, не была особо долгой.

-Иерархи запланировали ограниченное воздействие, - проговорила Тейя. - Я не занималась ни вычислением, ни обработкой данной ситуации, но могу предположить, что они намерены ждать, пока планетарный терминал не будет освобожден. Следовательно...

-...мне поручено подготовить почву, - кивнул гость, вскрывая, наконец, футляр и вытягивая оттуда крохотную, с его палец размером, катушку эфирной нити. - Давай-ка поглядим, как именно. Не поможешь?

Тейя не двинулась с места. Вновь разродившись полным притворного страдания вздохом, гость принялся осторожно распускать катушку, укладывая тонкую, способную, казалось, порваться от малейшего усилия, нить меж собственных волос. Закончив - процесс занял чуть более пяти минут - он весь как-то подобрался, и, прикрыв глаза, что-то пробормотал, едва шевеля губами.

-Интересно, - спустя еще несколько минут выдохнул гость. - Мне...

-Я не имею права знать об этом, - резко произнесла Тейя. - Ты не должен продолжать. Угроза, которой мое знание может подвергнуть...

-...сложно чему-то угрожать, будучи запертой в четырех стенах, - отмахнулся гость, распахнув, наконец, глаза. - Тебе надо почаще...

-Ты же знаешь, что это невозможно.

-Знаю, - неожиданно грустно вздохнул гость, впрочем, почти сразу же заставив себя вновь нацепить кривую улыбочку. - Ты лучше послушай, чего ко мне в головушку натекло. Ваши умники, не имея возможности сделать достоверный прогноз, просто-напросто прикинули все доступные им цифры. Сравнили потенциал сторон и разместили участников будущей заварушки по степени вероятности их победы.

-Вполне разумное решение, - пожала плечами Хром.

-Как я уже сказал, тебе надо почаще бывать там, за оградой, - невесело усмехнулся гость. - А уж их и вовсе туда стоит за шкирку выволочить. И без машин, без коллективов, без всего, чем они обрасти успели...глядишь, тогда у кого-то в голове и проклюнется...

-Что?

-Что есть вещи, которые в цифры не уложишь. И умей вы их встречать лицом, не тряслись бы, как сейчас. А ведь трясетесь, а ведь боитесь. Атлас никогда не ошибается, так ведь? И ради того, чтобы так и осталось, все, что вы сейчас можете - на задах ровно сидеть, да серьезные рожи давить. Атлас никогда не ошибается, верно. Потому что когда он чувствует, что может в ту ошибку вляпаться, так вообще дела не начинает, страшно ему, бедненькому... - поднявшись с кровати, гость направился куда-то к окну. - Сделать прогноз не вышло, так они просто пару дремлющих агентов растолкали. В Башне, в Церкви...знают теперь, какими путями добычу кто повезет. Знают, куда ударить. Мне вот Могила досталась...

-Хочешь сказать, что...

-Они, похоже, намерены изучать терминал не у себя дома. Не хотят понапрасну рисковать своей самоходной каменюкой - добраться-то до нее сложно, это да, но и сбежать, если что пойдет не так, будет ни разу не проще, - гость на миг закусил губу. - Косс Риддер. Маг, чье судно должно будет принять терминал где-то в Северном море. А мне, похоже, предстоит найти его посудину в ближайшую пару недель...кстати говоря, - он снова улыбнулся. - Ты давно зарывалась в свое будущее?

-Последний раз - не дальше трех дней. А что...

-О, тебе понравится, - рассмеялся гость, вновь повернувшись к Тейе. - Похоже, кое-что изменилось, причем совсем недавно, иначе бы ты уже это уловила. Тебе ведь еще не передали, так?

-О чем ты?

-Твоя маленькая прогулка еще далека от завершения. Согласно тому, что только что вытряхнули в мой несчастный мозг, иерархам нужен отвлекающий маневр. Кому-то придется помелькать немного пред глазами у наших бравых крестоносцев. Как я уже сказал, моя миссия - заняться комитетом по встрече от Моря Бродяг, но до того я должен сопроводить одну важную особу на сборный пункт сил вторжения. Мои поздравления, Тейя. В Лондоне тебе не повезло, быть может, Копенгаген больше понравится?

Лондон.

Без четверти двенадцать на часах. Спрятав последние за рукавом, лорд-надзиратель Каранток Блеквелл, даже не пытаясь скрыть раздражение, в который уже раз позволил руке нырнуть в карман, вытягивая оттуда портсигар. Запалив уже третью сигарету за последний час, маг перевел взгляд с безлюдной тропинки на грязный, заболоченный пруд, тешась размышлениями, сойдет ли тот за место упокоения для Маршалла или же нахал, позволяющий себе опаздывать на целых полчаса, все же заслуживает чего-нибудь поинтереснее.

В Ричмонд-парке Карантоку нравилось решительно все, кроме того факта, что заповедник был открыт для посещений - и пусть даже он и забрался сейчас так далеко от мест, которые обычно предпочитали отдыхающие, одна только мысль о том, что и здесь, явившись ранним утром, он когда-нибудь обнаружит очередное поле для гольфа или что похуже, была неприятна почти что до боли. Надо будет выкроить время и подумать, как отогнать отсюда всю эту публику - развести, допустим, здесь для начала каких-нибудь особо заразных клещей...

Шорох листьев еще не успел до конца отзвучать, а лорд-надзиратель уже поднялся со скамьи, резко оборачиваясь - по одной из тропинок, что вела к облюбованному магом закутку, приближался приземистый, коротко стриженый человек в тяжелом кожаном плаще. Остановившись на секунду для того, чтобы чуть приподнять шляпу, он шагнул вперед, застыв в полуметре от мага - и голосом, что мог потягаться в своей холодности равно с сегодняшним ветром и местными водами, проговорил, едва отделяя друг от дружки тонкие, словно резиновые, губы:

-Лорд-надзиратель.

-Майор, - столь же холодно кивнул Каранток.

Майор Амброс Кутрик, старший офицер Батальона - обязанности свои он исполнял все то время, пока кто-либо из правящей семьи не пользовался древним правом лично вести в бой отборных башенных убийц - шагнул чуть ближе, небрежно махнув рукой в сторону скамьи.

-Я помешал вашему отдыху. Приношу свои извинения.

-Ничего страшного, - натянув на лицо самую теплую из всего набора фальшивых улыбок, Каранток повторил приглашающий жест Кутрика. - Присаживайтесь.

-Благодарю, - маг опустился на скамью. - Полагаю, ни у кого из нас нет желания делать вид, что сия встреча - плод случайности, не так ли?

-Полагаю, что это было бы неуместно, особенно сейчас, когда все мы по самую макушку в делах, - усмехнулся, садясь рядом, Блеквелл. - Так чем же я обязан?

Амброс молчал, словно бы собираясь с мыслями. Взгляд этого низкорослого типа был начисто лишен даже самых малых крох тепла и света, да и само лицо - не вызывало особого желания в него подолгу вглядываться. Похлопав по карманам плаща, Кутрик собирался было запустить в один из них руку, но лорд-надзиратель уже раскрыл со щелчком свой портсигар. Пробурчав что-то невнятно-благодарное, маг закурил - и, несколько утомительно долгих затяжек спустя, наконец разродился парой рубленых фраз:

-Слышал, вы собираетесь лично участвовать в операции.

-Слух вас не подвел, - кивнул Каранток, ожидая продолжения.

-Я, конечно, не могу вам приказывать, но думал побеседовать с вами на этот счет, - выдохнув дым, сухо проговорил Амброс. - Не поймите меня неправильно, будь ситуация иной, я был бы рад вашей помощи, все были бы рады. Но ваши люди в большинстве своем - одиночки, а многие из добровольцев, которых вы собираетесь взять, и вовсе друг с другом могут оказаться незнакомы...не мне вам говорить, что так дела не делаются. Особенно когда Башня недавно...дьявол, давайте будем откровенны - чуть не лишилась всего руководства.

-Иначе говоря, вы просите меня остаться дома? - усмехнулся лорд-надзиратель.

-Именно, - мрачно кивнул Амброс. - При всем уважении, то, что затевается - дело Батальона. Позволю себе провести небольшую аналогию. Полицейским силам не следует заниматься работой армии...особенно когда у них самих работы по горлышко. Понимаете, о чем я?

-Прекрасно понимаю, - Каранток сбил на землю пепел. - Но, увы, согласием вас порадовать не смогу.

-И почему же? - лицо Кутрика осталось непроницаемым.

-Потому что содеянное русскими, содеянное этой...тварью, которой и имени-то нет, кроме того, что изошло из старой сказки, я не могу оставить без ответа. Никак не могу, и, думаю, вы должны меня понять... - маг вздохнул. - Тварь все еще может быть жива. Я не смог взять его здесь...

-...и потому стоит оставить это дело нам.

-Напротив, - покачал головой Каранток. - Я привык заканчивать начатое. Можете считать, что мой визит в Ленинградский Клуб будет завершением лондонской операции, если вам так будет спокойнее...

-Вас ведь заботит отнюдь не Кай, не так ли? - поднял глаза Амброс. - Все дело в терминале, я знаю...

-Было бы по меньше мере глупо притворяться, что его судьба меня не волнует, не так ли? - лорд-надзиратель пожал плечами. - Если его не угробили русские, то несомненно угробят в Море Бродяг, Атласе...я уж молчу про то, что ожидает терминал, попади он в лапы Церкви. В одном, я думаю, мы с вами точно сойдемся - мы должны обеспечить сохранность этого существа любой ценой.

-И потому я бы просил вас...

-Нет. Эту просьбу я при всем желании выполнить не могу.

-Я же, со своей стороны, никак не могу вам воспрепятствовать, - сухо произнес Кутрик. - Но могу...скажем так, напомнить кое о чем.

-И о чем же? - предельно вежливо поинтересовался маг.

-Я, разумеется, не могу вам приказывать. Но верно и обратное. Когда начнется вторжение, ни у кого из нас не будет времени на разрешение разнообразных...конфликтов юрисдикций. Потому предлагаю договориться здесь и сейчас. Я не буду рассчитывать на вашу помощь, пусть и буду ей рад. Вы, в свою очередь...

-Каждый сам по себе, - улыбнулся Каранток. - Мне подходит.

-Ваш выбор, - придавив сапогом небрежно брошенный под ноги окурок, Амброс поднялся на ноги. - По крайней мере, я рад, что мы все прояснили заранее.

-Рад не меньше вашего, - спокойно ответил лорд-надзиратель. - Не волнуйтесь, роль балласта я, так и быть, не сыграю...

-Мои волнения проистекают совсем из иных причин, - проворчал Кутрик, пожимая протянутую руку. - Всего хорошего.

Маг удалялся довольно быстро - потеряв его из виду, лорд-надзиратель решил не утруждаться выискиванием кутрикового силуэта среди деревьев: уж если в чем Каранток и был уверен относительно Амброса, так это в том, что последний не станет прятаться где-нибудь неподалеку и подслушивать. А раз так...

-Можете более не прятаться, Маршалл.

От чахлого деревца - одного из тех, что торчали по ту сторону пруда, на сплошь усеянном гнилой листвой холме - отделился нечеткий поначалу силуэт. Осторожно двинулся вперед, приобретая все более и более человеческие очертания.

-Вы рисковали, - мрачно произнес Каранток. - Его следящие поля всегда активны. Еще на сантиметр ближе и...

-Риск отсутствовал, сэр, - улыбнулся охотник. - Во-первых, мне прекрасно известна величина их охвата - этого типчика я изучил вдоль и поперек уже давно. Во-вторых, внешнее поле регистрирует одни только сердечные ритмы. Свой я бы приглушил, а на случай чего... - Грегори разжал кулак, и на листья с влажным звуком шлепнулся какой-то стремительно чернеющий комок.

-И чье...

-Оленье, сэр, - пожал плечами Маршалл. - Их тут полно бегает. Чего от вас хотела эта бартомелойская псина?

-Пытался отговорить от участия в нашем маленьком походе, - Каранток подарил охотнику очередной тяжелый взгляд. - Тщетно, разумеется. Держу пари, на этом Амброс не остановится.

-Я приготовлю что-нибудь на его счет, - упав на скамью, бросил Грегори. - Можете не волноваться.

-И не собирался. Волноваться тут нужно вам, Маршалл, как безнадежно опоздавшему. И вам же лучше, если...

-Во искупление своей вины спешу поделиться хорошими новостями, - перебил мага Грегори, вытягивая из кармана крохотную полоску бумаги. - Телеграмма от Олафа, сэр. Могила встала на якорь в Скагерраке.

-Группа готова? - впившись взглядом в бумажку, пробормотал лорд-надзиратель.

-Ждут только вашего приказа.

-Хорошо, - опустив телеграмму в карман, маг повернулся к Маршаллу. - Сегодня же передайте - пусть выступают.

-Будет сделано, - Грегори чуть помолчал, прежде чем продолжить. - Мне следовало отправиться с ними, сэр.

-Не говорите чепухи, Маршалл. Мне не нужен скандал в случае провала, а если в числе тех, кого повяжет их служба безопасности, окажется аккредитованный охотник Часовой Башни, он попросту неизбежен. Нет, нам сейчас стоит положиться на Олафа.

-Я боюсь, что помилование и закрытие его дела может оказаться недостаточно весомым стимулом... - задумчиво проговорил Грегори. - Нет, я, конечно, не забыл про иные наши...методы страховки, но что если он решит рискнуть?

-Не думаю, Маршалл. У Могилы тоже есть что предъявить этому прохвосту - лучшее, на что он может надеяться, так это на то, что они прикончат его быстро и относительно безболезненно. Что же до остальной троицы...уж поверьте, те, кого я подобрал, ценят свою жизнь слишком высоко, чтобы предпочесть слабый шанс договору, заверенному на Метках. Они не предадут.

-Но вот справятся ли с делом...

-Не вижу смысла гадать. Мы сделали все, что могли, и теперь можем лишь ждать результата. Шанс, подобный нынешнему, представляется дьявольски редко - и я не намерен упустить ни секунды из того времени, когда эта чертова скала будет в пределах досягаемости. Довольно ожиданий. Довольно планов, которые, вызревая долгие годы, как вся та затея с домом Вайтль, умудряются до основания прогнить. Довольно игр. Группа Олафа преуспеет. Они принесут мне корону.

-Господа, постойте, пожалуйста.

Они уже подходили к машине, когда позади раздался этот голосок. Женский, чуть хрипловатый, чуть нервный - обладательница его явно торопилась, малость глотая слова. Каранток, обернувшись так резко, что вынужден был прихватить рукой шляпу, дабы та не сорвалась с головы, хмуро уставился на невысокую девушку в потертой кожаной куртке - в правой руке она сжимала чемодан, бывший ничуть не новей.

-Лорд-надзиратель Блеквелл? - тихо, но вполне отчетливо проговорила та. - Это ведь вы, верно?

-Допустим, - медленно произнес Каранток, едва заметно кивнув Грегори - тот, сделав еще менее уловимое движение головой, полез за руль. - А вы, прошу прощения...

-Агнесс Гилмур, сэр, - несколько нервно ответила обладательница чемодана. - Четвертая в роду своем.

-Рад за вас, - холодно ответил маг. - Буду рад еще больше, если вы сообщите мне, как именно вы нас нашли и с какой целью.

-Я... - отбросив лезущие в глаза светлые волосы, Агнесс чуть помолчала, по всей видимости, собираясь с духом. - Прошу меня простить, но я за вами проследила. Вернее сказать, за вашим спутником...

-Все интереснее и интереснее, - лорд-надзиратель выстроил на губах подобие улыбки. - И для чего же вам то понадобилось?

-Уверяю вас, намерения мои чисты. Если вы позволите мне сказать, я...я родом из Кентербери. Второй ребенок в семье. Мне оказали милость, позволив в ней остаться и обучаться наравне с наследником при условии, что с моей стороны не будет предъявляться никаких претензий на Метку, а при достижении совершеннолетия я уже найду себе работу в Ассоциации и навсегда покину дом, - переведя дух, Гилмур быстро продолжила. - Филиал, в котором я обучалась, нашел для меня дело и я служила им в течение пяти с половиной лет...

-Боюсь, все еще не понимаю, какое это имеет...

-Сэр, - девушка шагнула вперед, заглянув на мгновение магу в глаза. - Пять с половиной лет я выполняла работу, сходную с той, которой занимаются ваши люди. Мне случалось также оказывать посильную поддержку охотникам из вашего штата. Ваш спутник должен меня знать. Мы встречались три года назад в Испании. Если быть еще конкретнее, то в Вальядолиде...

-Вы слышали, Маршалл? - наклонился к машине Каранток. - Вы узнаете эту особу?

Грегори высунулся из окна, бесцеремонным взглядом ощупывая их собеседницу. Возраст определить сходу не получалось - согласно наблюдениям охотника, существовал период, в который некоторым женщинам на глаз можно было одинаково уверенно дать от двадцати до начала третьего десятка. Росточка небольшого, но сложена вполне гармонично, если не обращать внимания на излишнюю худобу. Никаких украшений, одежда совсем простая, по лицу отчетливо читается усталость - и, быть может, нехватка еды или сна. Что же еще...разве что небольшой шрам на верхней губе...

Последний и решил дело - охотник, расплывшись в улыбке, выскочил из машины.

-Еще как узнаю, сэр! - расхохотался он. - Вы ведь помните то дельце с Ричардом Сото? Ну, который...

-...чуть вас не прикончил и сделал беднягу Эстефи инвалидом до конца дней? - задумчиво произнес Каранток. - Так это она была с вами третьей?

-Точно так, - кивнул Грегори, наблюдая за тем, как в глазах девушки начинает разгораться сильнее до того едва тлевший огонек надежды. - Приставили к нам набираться опыта, я уж думал, что снова чьей-то нянькой работать придется, так вот, не угадал ни черта. Это она нащупала выход из блокады Сото. Честно вам скажу, я бы сам лучше не сыграл.

-Любопытно, - лорд-надзиратель снова повернулся к Агнесс. - Что ж, если уж Маршалл вас припомнил, это что-то да значит. Так какое же у вас ко мне дело?

-Сэр, - Гилмур нервно сглотнула. - Вы, конечно же, в курсе, что филиал в Кентербери был практически уничтожен в ходе этого безумного вторжения русских...потребуются десятилетия, чтобы хоть как-то возместить ущерб. Но ничто уже не вернет павших, - еще один шаг вперед. - Сэр, я давно жила одной мечтой - служить когда-нибудь под вашим началом. Все, кого я там знала, мертвы, а семья во мне вовсе не заинтересована. Мне...мне больше некуда идти. Я...я проделала весь этот путь, чтобы простить вас принять меня в штат.

Взгляд Карантока остановился, став еще холоднее, чем прежде. Встретившись с его глазами, Агнесс, выдержав с полминуты напряженной игры в гляделки, вынуждена была сморгнуть и чуть дернуть головой в сторону.

-Я не уверен, что вы до конца представляете, о чем просите, - мрачно произнес лорд-надзиратель. - Быть может, у вас и есть какой-то опыт, но его явно не достанет, чтобы вы могли вот так, запросто, стать одним из...

-Я полностью отдаю себе в том отчет, сэр, - прервала его Гилмур. - Но я и не смею вас просить о должности запечатывающего охотника. Я лишь прошу позволить мне сражаться рядом с вами, и, если вы вдруг сочтете, что я подхожу...я... - окончательно захлебнувшись в собственных словах, Агнесс замолчала, уткнувшись взглядом в землю.

-Маршалл, - маг повернулся к Грегори. - Ваше мнение?

-Предельно честное, как и всегда? - улыбнулся охотник. - Больше ищейка, чем убийца, это я вам сразу скажу. Но свое дело знает, можете мне поверить. Личное дело подгоню вам уже сегодня, если хотите.

-Сделайте такое одолжение, - бросил Блеквелл. - Итак...Гилмур, я спрошу еще раз, чтобы быть уверенным, что я правильно вас понял. Вы хотите быть в составе нашего отряда, который отправится в скором времени в Союз?

-Так точно, лорд-надзиратель, сэр!

-Тогда вот вам первый приказ - говорите чуть потише, - уже значительно теплее, чем раньше, произнес Каранток. - Маршалл...

-Да?

-Под вашу ответственность. Найдите ей место, а мне - ее личное дело. Будет весьма неплохо, если мы...

-Спасибо! - вновь почти выкрикнула Агнесс, заставив лорда-надзирателя поморщиться. - Я вас не подведу, сэр! Я...

-Тише, умоляю вас, тише, - простонал Каранток. - И забирайтесь-ка уже в машину - думаю, вам не стоит лишний раз напоминать, что на счету у нас каждый день, если не каждый час. Не мы одни готовимся ко вторжению - наши...друзья на службе Святого Престола тоже, как вы можете догадаться, не теряют даром время...

США, штат Аризона. "Всенощная".

Его втащили в зал на двух тяжелых цепях и бросили на пол, со всей силы засадив меж лопаток железным жезлом. Его заставили склонить голову, впечатав лицо в холодные старые камни. Где-то там, за спиной, захлопнул двери караул и раздался повелительный окрик. Не дав и лишней секунды на то, чтобы подняться, они вновь натянули цепи, потащив его вперед.

Руки были скованы за спиной, горло сжимал изрытый мерцающими письменами ошейник. Два десятка бойцов держали его на прицеле с того самого момента, как тело его, облаченное в изодранную покаянную рубаху, показалось в дверном проеме. Троица с обнаженными мечами печатала шаг впереди, закрывая собой тех, кто сжимал цепи, еще трое или четверо оставались за спиной, время от времени ударяя жезлами по плечам - каждый раз, как только им казалось, что он пытается встать.

Труднее всего было сдержать смех. Ужас всего этого мяса, набившегося в скудно освещенный зал, как в бочку, он чувствовал столь же хорошо, как и кровь на собственных распухших от побоев губах.

Позади вновь пролаяли команду. Жезлы в который раз отработали по спине, заставив его уткнуться носом уже не в пол, но в пыльный ковер.

-Поднимите его, - прогудело нечто огромное, восседающее впереди.

Тянуть за цепи уже с другой стороны не пришлось - он сам вскинул голову, без страха разглядывая гору плоти в форменном облачении. Находя заплывшее жиром лицо, с которого свисало вниз никак не меньше шести подбородков. Заглядывая в маленькие подслеповатые глазки.

Улыбаясь.

-Санкрайд Фан, - великий магистр Теофиль Орельен Лесаж попытался сомкнуть руки на своей необъятной груди, но попытка сия была обречена на провал с самого начала. - Знаешь ли, почему ты здесь?

-Потому что твои мальчики наконец сыскали дверь, в которую ты пропихнулся, бочка сорокаведерная? - выгнулись в улыбке окровавленные губы.

За спиной вновь замахнулись - он это почувствовал. Но удар так и не был нанесен - его остановила, застыв в воздухе, жирная ладонь магистра.

-Не стоит, - затряслось лицо Лесажа, выдавливая наружу измятые, изжеванные слова. - Он так шутит. Однако, то, что он содеял недавно, было шуткой весьма скверной...я спрошу еще раз, Санкрайд - почему ты здесь?

-Придавил пару протестантских гнид, велико дело... - сплюнув кровь на пол, прорычал Фан. - Им все равно в аду гореть, пусть хоть поживее туда...

Магистр тяжело вздохнул - лицо его при этом вновь заколыхалось.

-Ты не просто покинул вверенный тебе пост и напал на представителей Церкви Англии, которых Башня с таким трудом смогла уговорить прибыть на организованную нами встречу, - пробасил Лесаж. - Ты умудрился...Лоран, сколько там...

-Двое были убиты на месте, - медленно произнес стоящий по правую руку от магистра тощий тип. - Еще один скончался в больнице, из оставшихся одному он высадил глаз, а другой - отхватил руку...

-Я надеюсь, Санкрайд, тебе есть что сказать в свое оправдание?

-Как невозможно существование между нами и сыновьями сатаны, так невозможно и допустить, чтобы племя нечистых размножалось впредь, - прохрипел Фан. - Это вам должно оправдываться! Вам, а не мне! Вы собирались пойти на сговор с еретиками!

-Кретин несчастный, - вновь подал голос магистр. - Известно ли твоей дурной голове о предстоящем походе?

-Да уж не меньше, чем одному комку сала! - рявкнул храмовник. - Но если ты думал, что я позволю заключать пакты с раскольниками и нечестивцами...

-Кретин, - повторил Лесаж. - Известно ли тебе, как именно собирались мы использовать их силы? Знал ли ты, какую роль предназначал им епископ Юлиан Верт? Ведомо ли тебе, ничтожный, что пройди все удачно, сумей мы сейчас договориться, во время вторжения им досталось бы самое трудное дело, что их трупами мы проложили бы свою дорогу к победе? Задумывался ли ты об этом, когда бросался на послов, как бешеная шавка?

-Воинство Христово не нуждается в подобных союзниках! - Фан дернулся вверх и вперед, натягивая цепи до предела. - Отомкните мои кандалы, верните мне меч - и русские безбожники умоются кровью еще до рассвета!

-Нет, Санкрайд, нет, - в который раз вздохнул Лесаж. - Своего меча ты более не увидишь. Я пощадил тебя когда-то, поскольку всегда уважал твое мастерство, но и моему терпению проложены границы. И свершив эту резню, ты их перешел.

-Я-то хоть хожу, - хмыкнул Фан. - А вот ты у меня покатишься.

-С меня довольно твоих дерзостей. С меня довольно крови, которую ты льешь всюду без малейшей нужды. С меня довольно...

-Что, толстячок, решил, наконец, докончить старое дельце? - оскалился храмовник. - А не забоишься?

Лесаж вновь чуть шевельнул рукой. Тощий тип, что стоял по струнке справа от магистра, казенным тоном заблеял:

-Санкрайд Фан. Сообщаем вам, что все ваши звания, ваши заслуги, равно как и все ваши права члена ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона, посвященного в Восьмое таинство, с настоящего момента аннулированы. Отнятое у вас сегодня, равно как и ваше оружие, не может быть возвращено вам иначе как согласно прямому распоряжению текущего великого магистра ордена, - тощий прокашлялся. - Вы не извергаетесь из Восьмого таинства сегодня, поскольку великий магистр Теофиль Орельен Лесаж в бесконечной милости своей готов даровать вам еще один шанс на прощение былых прегрешений, если вы возьметесь за новое дело и выполните его, явив нам достойный образец смирения...

-Покороче давай, горлопан, - хрипнул, не меняясь в лице, Фан. - В какую задницу вы меня теперь забьете?

-Орден ссылает вас в Японию, где вы будете приписаны к архидиоцезу Токио, конкретнее - к церкви Святого Игнатия Лойолы...

-Доброе дельце, - улыбка вновь наползла на лицо храмовника. - Давненько не потрошил этих островных дегенератов...

-...а вот и ваша цель на ближайшие годы, - тощий, вытянув из кармана небольшую фотографию, швырнул ту вниз - карточка, немного покружив в воздухе, спикировала под ноги Фану. - Знакомьтесь, Аяка Сайо.

-Мелковата еще, но на часок, думаю, хватит... - Санкрайд вдруг осекся. - Стойте-стойте! В каком это смысле - на годы? Что вы там плетете?

-Сия несчастная сиротка, единственная уцелевшая из своего магического рода, отныне переходит под ваше наблюдение и вашу охрану, - с каждым новым словом лицо Фана вытягивалось все сильнее. - Если с ее головы упадет хоть один волосок, вы будете тут же отозваны из страны, выведены из-под Восьмого таинства и казнены как самый обычный убийца.

-Вы...вы... - храмовник, казалось, задыхался - хотя никто даже и не думал вновь натягивать его цепи. - Вы не посмеете! Да я ей шею сверну, как только...

-Вы отказываетесь? - безразличным тоном вопросил Лоран. - В таком случае, я полагаю, мы можем казнить вас уже сегодня...

-Хранить жизнь какой-то грязной язычницы? Мне? Мне? - Санкрайд рванулся вверх и вперед, кинулся, напрочь позабыв о цепях, прямо туда, где восседал магистр - путь ему немедленно преградила троица воинов. - Пустите меня, ублюдки! Я выпущу из этого борова весь жир вместе с кровью!

Обруч, что сковывал горло храмовника, заполыхал куда ярче, чем прежде. Успевший уже каркнуть первые строфы заклятья, Фан захлебнулся всем, что шло следом - а мгновение спустя уже завыл в голос от хлынувшей в тело боли. Голова Санкрайда затряслась, словно у какой-то игрушки, сквозь дрожащие губы наружу хлынула пена. Покачнувшись, храмовник повалился к ногам ближайших рыцарей, продолжая что есть силы сучить скованными конечностями по холодному камню.

-Мы закончили, - прогудел Лесаж. - Уведите его.

-Но...

-Все в порядке, - забулькал великий магистр. - Он получил задание. Он смирится. Смирится, если хочет когда-нибудь вновь взять в руки свой меч.

-Тебе лучше...расплавить...его... - едва слышно прохрипел Фан, протягивая скрюченную руку в сторону Лесажа. - Послушай...меня...и запомни...если ты...вернешь его...мне...

-Убрать эту падаль! - вновь проблеял Лоран. - Вы слышали приказ!

Зазвенели, натягиваясь, цепи.

-...однажды он...вскроет...твое жирное брюхо...

Хрипящее тело довольно быстро скрылось за дверьми. Дождавшись, пока те будут надежно затворены, великий магистр ленивым жестом подозвал Лорана.

-Мой самолет уже готов?

-Со вчерашнего дня.

-Прекрасно, - удовлетворенно пробулькал Лесаж. - Распорядитесь насчет второго обеда. Мы вылетаем в Копенгаген завтра утром.

-Будет исполнено, - тощий храмовник несколько нервно кивнул. - Если мне позволено будет заметить, этому безумцу совершенно зря сохранили жизнь.

-Не в моих правилах разбрасываться столь ценными инструментами. Прискорбно, конечно, что вместо протестантских выродков потери понесут наши воины, но вряд ли это помешает нам победить, - жирное лицо великого магистра затряслось, словно студень - улыбка, которую тот силился произвести на свет, напрочь потонула в складках сальной кожи. - Глупец Юлиан воображает, что терминал будет принадлежать ему, думает, что может нам приказывать. Но когда волки Верта сдуют крышу с домика, всех поросят разделаю я...

По многочисленным подбородкам Лесажа побежали ручейки слюны. Выражение предельного отвращения так и просилось на лицо, но Лоран сдержался. В конце концов, он давно уже привык.

Арма, Северная Ирландия.

Подземелье с низким сводчатым потолком, что опирался на полусгнившие балки, явно требовало ухода - нет, скорее молило о нем. Старые камни стен были укрыты выцветшей, истлевшей почти до конца тканью, краска на тяжелой железной двери давно потрескалась и облупилась. Из проделанных то там, то здесь отверстий вырвался теплый, затхлый воздух, распространяя удушливый смрад плесени и сырости - словно этого мало, свою лепту спешил внести угарный дым и запахи десятков пережженных трав. Откровенно говоря, здесь вообще едва можно было дышать. Но - это лорд-надзиратель Каранток Блеквелл понимал со всей болезненной отчетливостью - некоторых гостей нельзя было принять, как водится, в своем рабочем кабинете, некоторые гости требовали соблюдения совсем иных приличий.

Ритуал уже подошел к концу - и сейчас оставалось лишь ждать. Усталый взгляд мага то останавливался на уродливом каменном алтаре, то скользил по брошенным у дальней стены проржавевшим цепям. Год за годом давал он себе слово, что уже скоро вышвырнет их вон, расплавит, зароет - но все никак не мог заставить себя решиться.

Иногда Карантоку казалось, что где-то там еще можно было отыскать пятна его крови. И крови Роланта, конечно же.

Тихий, едва доступный уху шепот заставил мага отбросить прочь все свои пространные размышления - глаза же его теперь неотрывно наблюдали за участком стены чуть повыше того места, откуда были выдраны цепи. Сквозь щели, бывшие не толще волоса, в зал сочилось нечто, далеко не сразу соизволившее принять один из цветов, что был способен воспринять человеческий глаз.

Весь букет мерзостных запахов, наполнявших подземелье, не мог тягаться с новым - вряд ли вообще существовали когда-либо слова, чтобы в достаточной мере описать этот смрад, бывший стократ хуже любой вони разложения. У Карантока перехватило дыхание, к горлу подступила тошнота - но, как и множество раз до того, маг совладал с собою, даже не сдвинувшись с места. Впереди, на расстоянии вытянутой руки от него, гость ткал самого себя - одного этого зрелища было бы достаточно, чтобы смутить более слабый разум. Пред глазами лорда-надзирателя словно бы повторялась вся работа по сотворению человека - но каждая ступень ее была теперь столь непотребна, столь неестественна, что великого труда стоило не отвернуться в ужасе от этого воплощенного греха. Каранток наблюдал за бешеными скачками между всем доступным гостю многообразием форм, андрогина, раскалывающего себя на два пола, человека, сходящего до зверя, и зверя, что прятался под маской человека. Вереница рождений и смертей окончилась, выплеснув в мир налитую чернотой фигуру - но тьма ее была не той тьмой ночи, что оставляла глазу лишь смутные очертания предметов, а отчасти прозрачной, позволявшей не только видеть все до боли отчетливо, но даже смотреть сквозь кожу и плоть, сквозь внутренности и кости. Слабый намек на ту форму, что сейчас воплотилась пред магом, можно было отыскать в древних скульптурах и изображениях, слишком отвратительных, чтобы их удалось бы передать словами - и едва преобразование, наконец, завершилось, гость почтительно поклонился: не магу, но тому, кто был с ним с детских лет.

Fear Doirche явился.

-Король мой, - прошелестела тень, распрямляясь.

-Какие вести, Скворец? - сбежали с губ Карантока чужие слова.

-Колыбель уже готова. Как только дитя будет с нами, мы начнем ритуал, - тень чуть скользнула вперед. - Но ваш венец...вы еще не возвернули его?

-Потомков укравших копье постигла кара. Потомки укравших доспех ныне служат мне. Укравшие венец вскоре его лишатся. Им не избегнуть своей участи, как не избегнуть сему миру нашей власти.

-Как и всем иным, король мой. Но молю вас, поспешите - никто не признает вас, покуда венец не отвоеван. Сосуд ваш ручается, что все пройдет как должно?

-Я уверен в том, - впервые с самого начала разговора Карантоку было позволено испустить свой собственный голос. - Они проникнут в Могилу и добудут корону для нас... - тело мага чуть вздрогнуло, когда свои права на него вновь заявил другой. - Дитя будет нашим. Через него мы пленим его мать. И сей спелый плод спадет, наконец, в наши руки...

-Королева моя страшится нового провала, - вновь зашелестела тень. - Ожидание утомило ее, а очередное поражение приведет в ярость. Она велела передать вам это...

Тень ступила еще ближе, вновь согнувшись в поклоне и простерев к магу руки. На раскрытых ладонях ее блеснуло прекрасное кольцо. Материал этот был похож на серебро, но не имел с ним ровным счетом ничего общего.

-Она желает, чтобы я призвал корабль?

-Королева моя намерена лично править им из своих покоев, - едва только кольцо оказалось в руках мага, тень отступила, вновь вытянувшись по струнке. - Она желает взглянуть на мир, что противился нам так долго, на новый мир, что вскоре падет к ногам ее.

-Быть посему, - кольцо скользнуло на палец лорда-надзирателя. - Среди наших врагов нет никого, кто смог бы совладать с ним...

-Король мой, - зашипела, защелкала тень. - Мы лицезрели в хрустальных кругах того, кто может стать поперек вашего пути. Туманы меж мирами все еще тесны и обильны, но нам ведомо про него. Сей чаровник столь же мал ростом, сколь велик силой...молю вас, король мой, будьте бдительны, будьте зорки и неусыпны, как прежде. Королева моя не стерпит очередной неудачи.

-Я приму твой совет, Скворец. Есть ли тебе что еще поведать мне?

-Ваш сын желал вас видеть, но стены, возведенные гадким Патриком на этой земле, все еще хранят крепость, пусть вы и пошатнули, источили многие из них. Сюда ему пока что не ступить, да и я не могу пребывать здесь дольше. Мне должно отступить сейчас, король мой. Какие вести мне принести домой?

-Передай, что дитя вскоре будет принесено королеве. Скажи, что вскоре свершится слияние и Волшебная Рать вновь изольется в мир, сумевший изгнать ее на столь долгий срок. Сообщи им, что время это не прошло даром, что огнь их веры еле тлеет, что от искусства их чар остались лишь жалкие крохи, что железо в их головах давно проржавело и более не страшно нам. Добыча заждалась охотника, Скворец - вот что ты скажешь им. Этот мир отдастся нам, как и те, что были прежде... - в глазах лорда-надзирателя блеснули тусклые, болотно-зеленые огоньки. - Передай войскам, что король вскоре вернется. Передай всем, всем до единого - пусть будут наготове.

Ватикан, Рим.

Неугомонный дождь барабанил, сколько доставало сил, в оконное стекло. Свет в кабинете был приглушен - вполне хватало и того, что проникал снаружи. Фрески с картами морей, украшающие стены, исполинские шкафы, набитые пыльными томами и опечатанными папками. Епископ Юлиан Верт, ерзая в своем кресле, то и дело бросал нервный взгляд на застывшую у окна тощую фигуру - нечеткий силуэт, стоявший против света.

-Суверенный военный гостеприимный орден Святого Иоанна, Иерусалима, Родоса и Мальты - три сотни пятнадцать человек, - сухо проговорил стоявший у окна. - Братья и сестры немецкого дома Святой Марии в Иерусалиме - сто два человека. Военный и госпитальерский орден святого Лазаря Иерусалимского - пятьдесят четыре человека. Возрожденное российское отделение ордена Святой Марии Вифлеемской - сорок один человек. Свидетели Святой Смерти - сто тридцать семь человек. Орден Дурной головы - тысяча двести шесть. Лесаж выставил триста шестьдесят два храмовника...итого две тысячи двести семнадцать рыцарей, не считая обслуживающего и вспомогательного персонала от каждого ордена. Палаческие группы "Прах", "Закон", "Жатва", "Догма", "Скорбь", "Завет" в полном составе, включая лучших из дома Асколь и его ветвей. Первый, третий, пятый, седьмой и восьмой агенты похоронного класса...

Епископ хранил молчание.

-Я должен в очередной раз обратить ваше внимание на то, что подобных сил ради одной операции Церковь не собирала уже очень давно. В человеке, которому будет вверено командование силами вторжения, мы должны быть уверены абсолютно.

-Уверяю вас, я...

-Абсолютно, - с нажимом повторил худощавый человек, делая шаг от окна.

Неяркий свет косо упал на собеседника Верта, позволяя разглядеть костистый подбородок, чуть помятый пурпурный ворот сутаны, уловить тусклый блеск наперсного креста и чуть более заметный - кардинальского перстня. Алоизио Массари, человек, что поднял когда-то Юлиана до нынешних высот, для непосвященных был известен как префект Священной конгрегации доктрины веры - этого, казалось бы, уже хватало, чтобы внушать вполне определенные чувства. Вторая должность Массари, впрочем, могла предоставить куда больше поводов для страха - субдекан тайной коллегии, второй человек в скрытой иерархии Церкви, определенно не был в числе тех, с кем епископ мог позволить себе шутить.

Особенно если он рассчитывал когда-нибудь занять его место - и продвинуться затем еще выше.

-Ассоциация собрала немалые силы, - продолжил тем временем Массари, медленно вышагивая по скользкому, натертому только что не до блеска полу. - Башня отправила в Копенгаген половину Батальона, а ее текущий лорд-надзиратель повел за собой небольшую группу добровольцев. Что касается Могилы...я полагаю, вам еще не сообщили о возникших изменениях в общем плане?

-Какого рода? - встрепенулся Верт.

-Согласно изначальному плану вторжения они должны были, скажем так, зафрахтовать для нас несколько судов, если вы понимаете, о чем речь, - кардинал Массари потер руки, словно успел уже замерзнуть. - Ситуация осложнилась тем, что в ходе той бойни, которую учинили русские Башне, под удар попали и многие из гостей Лондона. В их числе оказался, увы, и сын текущего Навигатора...

Верт, не сдерживаясь, выругался.

-Почти мои мысли, - сухо продолжил кардинал. - Уж не знаю, как ему удалось убедить остальных, но в итоге верхушка Могилы решила сыграть в полную силу. Дошло до того, что они освободили из заточения Генриха Барокшмидта.

Юлиан выругался вторично.

-Так или иначе, в план были внесены изменения, - подойдя к столу, Массари положил туда распечатанный конверт. - Полюбуйтесь на это.

Епископ медленно вытянул из конверта сложенный вчетверо лист бумаги и развернул. Следующие пять или около того минут прошли в глухом молчании - слов, вне зависимости от их пристойности, у Верта попросту не было.

-Господи помилуй...что это? - наконец, кое-как выдавил из себя Юлиан.

-Они назвали его "Левиафаном", - чуть помолчав, произнес Массари. - Проекты Барокшмидта, как вам прекрасно известно, всегда были начисто оторваны от реальности и сжирали немыслимое количество ресурсов, но в этот раз он превзошел сам себя. Радует одно - Бюро по крайней мере удалось скрыть от Перегиба факт того, что его учитель снова на свободе...

-Мы...мы можем с этим что-то сделать? - слабым голосом поинтересовался Верт.

-Боюсь, что нет, - кардинал покачал головой. - Только приспособиться...если, конечно, не хотим потерять еще одного временного союзника, как уже потеряли Церковь Англии из-за выходки того полоумного. Вот только в отличие от протестантов, Могила так или иначе останется в игре, поэтому нам придется примириться.

-Это чистой воды безумие.

-Уж поверьте, нам тоже совсем не по душе тот факт, что придется идти у них на поводу. Но другого выхода попросту нет, - кардинал прикусил губу. - Но есть проблемы и более серьезного характера. Как только терминал будет захвачен, и Могила и Башня набросятся на нас. И лишь во вторую очередь - друг на друга.

-Разве наших сил не хватит, чтобы...

-Все зависит от того, какие потери мы понесем в бою с русскими, - вздохнул Массари. - Не стоит недооценивать тех, кто смог захватить терминал раньше нас, епископ.

-Я вовсе не...

-Решением тайной коллегии вам будет вверено командование объединенными силами Церкви, - прервал Верта кардинал. - Если вы справитесь с задачей, если доставите терминал нам, то можете рассчитывать на место в тайной коллегии в ближайшие три-четыре года. С соответствующим титулом, естественно. Возможно, мы также рассмотрим ваше...предложение о кадровых перестановках в руководстве палаческого отдела. Если, конечно, расследование гибели одной из членов триумвирата не выявит ничего, что дало бы нам повод отвергнуть эту идею, - под взглядом Массари Юлиан почувствовал себя более чем неуютно. - Вы меня поняли, епископ?

-Абсолютно, - чуть резче, чем следовало бы, кивнул Юлиан. - Но этот...этот проект...когда все будет готово?

-Работы в Скагерраке и Каттегате уже ведутся, и участие в них принимают все, без исключения, обитатели Блуждающей Могилы, - Алоизио остановился у стола, одарив епископа мрачным взглядом. - С первым снегом все будет готово для начала вторжения. А потому...

Массари резким, повелительным движением простер вперед руку с перстнем. Поднял над головой Юлиана и медленно осенил его крестом, не то благословляя, не то грозя:

-Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен, щит и ограждение - истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым. Ибо ты сказал: "Господь - упование мое", Всевышнего избрал ты прибежищем твоим, не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему, ибо ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею, на аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона (10)...

Будучи уже у дверей, кардинал Алоизио Массари обернулся - в спину ему прилетел брошенный Юлианом последний вопрос:

-Наша операция уже получила название?

-Да, епископ. Имя ей - "Метелица".

Интерлюдия 15. Клеть Тишины

Вторая Площадка.

Чтобы все сработало, одной удачи было преступно мало - равно как и одного умения. Мысль эта, и прежде частенько наведывавшаяся Клаусу в голову, сейчас сидела там как влитая - вместе с иными, куда как более мрачными. Впрочем, чего он еще хотел, на что мог надеяться, когда забирался сюда?

От стерильной белизны коридоров глаза успели уже откровенно устать. Все прочие однообразные зрелища - вроде людей в монотонно-серых защитных костюмах, шаркающих по скользкой кафельной плитке или массивных дверей, что дали бы фору любому банковскому хранилищу - только что тошноты не вызывали, но упустить из виду хоть бы самую мелкую деталь полукровка попросту не мог себе позволить. Это место вряд ли бы простило и одну ошибку со стороны незваного гостя - будь дело иначе, вряд ли бы ему в таких красках запрещали даже думать о том, чтобы сюда соваться...

Дни и недели, проходившие в заточении, имели опасную тенденцию размываться, смазываться, становясь чем-то едва различимым - одним бесконечным "сегодня", что было соткано из серости стен, гулких шагов за ними, чахлого света дневных ламп в похожих, как две капли воды, коридорах и залах, что страдало от полного отсутствия окон, солнца, малейшего дуновения ветерка, прорвавшегося снаружи...от всего, что могло дать хоть слабейший намек на то, что мир за пределами этих стен действительно существует, что та, прежняя жизнь не была частицей мимолетного сна или просто грошовой фантазией. К этой картине, и без того гадкой, следовало, увы, добавить еще несколько обязательных мазков: все те бесконечные тесты, проверки и допросы, по исходу которых решалось, исчерпаны ли резервы очередного пленника, равно как и интерес сотрудников Площадки к его персоне - за этим неизменно следовали вивисекция и крематорий - или же ему еще есть чем удивить своих исследователей. Не было ничего необычного в том, что столь многие - даже из числа тех, чья ценность была слишком велика, чтобы можно было в ближайшее время поднимать вопрос об уничтожении - сами уверенно ступали на дорожку, ведущую к окончательному безумию. С каждым днем очередной обитатель этих стен все прочнее убеждался: Вторая Площадка могла сохранить своим узникам жизнь - но никак не надежду.

Клаус не обманывал себя попусту - в подобных условиях натура, подобная ему, не протянула бы в здравом уме и недели.

Если бы только в строгих законах, которыми жила "Атропа", равно как и в ее стенах, не было столько щелей...

При всем старании полукровка не смог бы вспомнить недели, все ночи которой он проводил в четырех постылых стенах своей камеры. При всем старании он не смог бы вспомнить дня, в который не спал, словно убитый, искренне надеясь, что очередным вечером проснется, все еще помня, как это - быть человеком. Днем он являл собою образец смирившегося со своей судьбой пленника, отчаянно пытаясь не слишком переигрывать: временных вспышек гнева вполне хватало, чтобы завершить картину фальшивой покорности - добавляла штрихов к последней и та информация, тщательно отмеренными щепотками которой он делился во время очередного "разговора по душам", надеясь - надежды в этом треклятом месте было точно на все не напастись - что ее снова хватит для того, чтобы работники Второй Площадки не решили перейти к менее чистым методам изъятия информации. Ночью же...

Дождаться, пока стихнут шаги очередного полусонного патруля. Медленно подняться со стылой, вмурованной в стену кровати, длины которой еле хватало даже кому-то его роста. Ополоснуться из пластиковой бутылки остатками воды и вылить то, что задержалось на донышке, в пересохшую глотку. Закатать до локтей и подвернуть рукава убогой больничной рубахи - в ней, равно как и в бывших на три размера больше нужного штанах, не было и намека на карманы, да и защищало от царящих в комплексе холодов это тряпье столь хорошо, что соседка Клауса из камеры слева - какая-то русская девчушка, повинная в том, что уродилась с капелькой чертовой крови, слегла неделю назад с воспалением легких. С отвращением откинуть в угол резиновые шлепанцы с давно полопавшимся ремешками. Постепенно разминая затекшее тело, добраться до дверей и прижаться лицом к самой широкой из доступных щелей - если прочие были не толще волоска, то эта могла бы сойти за кусочек мизинца, принадлежавшего узнику какого-нибудь концлагеря. Сосредоточившись на мире, что постепенно терял краски, заполняясь тоскливой серью, потянуться наружу, просочиться прежде разумом, а после - и телом...

С каждой ночью он заходил чуть дальше, чем раньше. Начав с визитов к своим невольным соседям - тем из них, кого существовал хоть какой-то шанс убедить - Клаус медленно, ночь за ночью, искал новые и новые слова, что иногда все же ложились на благодатную почву, спаивал обособленных, замкнувшихся в себе узников Второй Площадки в единую цепь - ей предстояло вскоре затянуться на горле "Атропы". С каждой ночью он узнавал что-то еще: что вновь прибывшие в узилище собратья по несчастью, что разговоры, ведшиеся в расположенных на верхних уровнях кабинетах и этажах сообщали вполне достаточно о внешнем мире - и делах, которые там творились. Главнейшим достижением пока что оставалось недавнее проникновение в расположенное парой этажей выше запасное помещение для связи - и довольно-таки скверно экранированное: натянуть на нее более пристойные поля, очевидно, опасались из-за возможности слишком заглушить сигнал. Одну бессонную ночь за другой он вслушивался в каждый шепоток, испускаемый Второй Площадкой, старательно ловил каждую крупицу, постепенно привыкая к тому языку, на котором она говорила. Проникнувший каким-нибудь чудом в тайны "Атропы" чужак неизбежно растерялся бы, пытаясь вникнуть в сложный жаргон, которым маскировались обычные, казалось бы, вещи: понимать, о чем вообще ведется речь в том или ином случае, Клаус научился далеко не сразу - да и не мог с полной уверенностью заявить, что разобрался хотя бы в половине. И тем не менее, кое-какие весточки из внешнего мира все-таки долетали сюда, оседая в серых - или же снежно-белых - стенах. Бойня на некоей станции "Огниво", спасибо за которую следовало сказать предателю из ее же руководства и проникнувшим на объект агентам Церкви. Нанесенный чуть позже удар по Ассоциации, удар колоссальной силы, что выбил у Лондона приличное количество зубов, заставил ощутимо пошатнуться, но все-таки не упасть. Внутренние дрязги и чистки рядов. Первый секретарь Директората - слова, повторявшиеся с каждым разом все чаще и чаще...

Связаться с кем-нибудь отсюда нечего было и думать - даже если бы ему удалась подобная безумная авантюра, исходом ее непременно стала бы смерть: недооценивать "Атропу", которая, как ни крути, а все же смогла его изловить, определенно не стоило. Весточка от работодателей - равно как и новые приказы - пришли довольно неожиданным путем: с одним из новых пленных - полусумасшедшим психиком, ходячим детектором лжи, чей дар приносил обладателю такую боль, что сходил, скорее, за проклятье. Несчастный носил имя Гектор Лариве - и первое впечатление, составленное о нем Клаусом, оказалось более чем обманчивым. Заглянув к нему в камеру на второй день, полукровка меньше чем за минуту уверился в том, что здесь не стоило даже пытаться что-то выловить: обритый наголо тощий человечек, забившийся в дальний угол, с отрешенным взглядом то ли грыз ногти, то ли нехотя пытался откусить себе палец-другой. Уже отвернувшись к дверям и собираясь покинуть камеру через ту же щель, которой воспользовался для проникновения, Клаус был весьма удивлен, когда совершенно безнадежный с виду Лариве тихо окликнул гостя...

Дальнейший разговор оказался весьма содержателен - в те минуты, в которые рассудок Лариве не пытался дезертировать куда подальше, психик демонстрировал заслуживающую уважения память - в том числе на лица, имена и куда более сложные детали. Он говорил, говорил и говорил, словно спеша поскорее выплеснуть то, чем его успел нафаршировать Герхард - полукровке оставалось лишь слушать...и пытаться хотя бы вполовину не так сильно удивляться услышанному.

За одну ночь он получил больше, чем за все те недели. За одну ночь он узнал о том, что на самом деле творилось во владениях Башни - и о том, кто за этим стоял. Узнал о готовящемся вторжении, о силах, что наращивала Ассоциация где-то в Северном море. О как минимум двух людях из числа работников Второй Площадки, что были куплены с потрохами: именно их усилиями не представлявший большой опасности Лариве оказался здесь - и именно они должны были вытащить его прочь, будто бы исправляя допущенную в распределении ошибку...

Инструкции, переданные старым палачом через Лариве, были вполне лаконичны, но при этом оставляли немалый простор для творчества: следовало подготовить почву для грядущего вторжения - любым путем, который только пожелает избрать полукровка. Из-за слов этих так и выплывало желчное "Если уж дал себя поймать, так теперь вертись как хочешь" - и Морольф непременно обрушил бы в адрес хромой сволочи пару вагонов отборной ругани, если бы только в том действе был малейший смысл. В конце концов, после всего, через что он уже успел пройти, о сколько-нибудь пристойном расположении духа оставалось только мечтать...

А вскоре и мечты те будут казаться совсем уж несбыточными. Вырываясь из объятий сна очередным вечером он чувствовал, как фамильный червь их отхватил себе еще кусочек, как еще одна щепотка того, что делало его пусть лишь отчасти, но все же человеком, истаивала без следа. Треклятая багрянка, лишь чудом не свалившая его с концами в тот год, когда на дом Морольф обрушилась церковная рать, вновь уютно устроилась за спиной и жарко дышала в ухо, так и соблазняя обернуться, встретить лицом к лицу ту часть себя, от которой с юных лет учился быть как можно дальше. Все симптомы были давно и прочно знакомы: изводящие в край головные боли, бессонница - или же сны, налитые кошмарами от края до края - пухнущая как на дрожжах раздражительность от самых мелких, самых невзрачных неудач...лишь благодаря строгому самоконтролю ему удалось в какой-то момент заметить, как сильно изменился за время заточения сам образ мыслей, какие решения иногда подкидывал разум, все больше уступавший второй его сути. Какими будут следующие гости, полукровка знал прекрасно, знал, что бояться стоило отнюдь не какого-нибудь там снижения эмпатии или чего-то подобного - лишь того, что как только сознание окончательно перестроится, всякий смысл сдерживать себя будет потерян.

И тогда первейшим из желаний станет перекроить все, что окружает его, на более привычный, более правильный лад...

Сегодня он зашел дальше, чем когда-либо, сегодня он нарушил прямой приказ Герхарда, запретившего даже помышлять о том, чтобы проникать в одиночку в святая святых Второй Площадки. Сегодня он получил очередное подтверждение того, что тот, другой Клаус, которому вовсе не стоило подниматься на поверхность, вот-вот возьмет верх.

Не его вина. Не его и точка.

Сами должны были думать, прежде чем рассказывать ему о терминале.

Пробраться за высокую, постоянно находящуюся под током ограду, было задачей не особо сложной - куда труднее было выбраться из того здания, где "Атропа" содержала наиболее ценных своих узников. Дальше, впрочем, легкая жизнь заканчивалась - одного взгляда на территорию, где находился мрачный бетонный куб без единого окна, было достаточно, чтобы испортить настроение на неделю вперед. Виной тому были, впрочем, не многочисленные огневые точки, не привычные уже глазу полукровки безмолвные убийцы в прорезиненных черных костюмах, и даже не танки, врытые в землю неподалеку от входа. Бессильную злобу заставляло копиться, разбухать, нечто иное: вырезанные тут и там на бетонном покрытии символы, образующие некую весьма сложную для понимания систему, уродливые наросты, отчасти напоминавшие антенны и устилавшие стены нужного ему здания массивные перекрученные решетки. Больше часа провел он, вжимаясь в дьявольски холодную крышу сторожевой вышки, собирая силы, достигая такой концентрации, что странно, как сердце еще не отказалось ему служить, а из глаз и ушей фонтанами не забило красное. Больше часа он изучал раскинувшийся внизу, ныне бесцветный для него мир, подтягивая одно свое сознание, один свой внутренний взор так близко, как только мог забраться, не отправляя следом и тело. Больше часа он искал хоть бы одну прореху в системе, центром которой являлся куб, и каждое новое открытие было все горше. Патрулировавшие территорию "глушители" имели несколько отличий от своих собратьев - костюм каждого содержал небольшие металлические вкрапления, нервно поблескивавшие в свете прожекторов. То, очевидно, было чем-то вроде пропуска: отсутствие на территории сторожевых собак, обычной солдатни и - последняя деталь, примеченная Клаусом, была куда важнее всех прочих - несколько птичьих трупиков, говорили за себя весьма однозначно: любое существо, вступавшее в границы системы без ключа, повторить своей ошибки уже не могло.

Вынужденный прикрыть глаза, в тот момент готовые просто-напросто брызнуть наружу, не совладав более с титаническим напряжением, полукровка со всей возможной в таком деле аккуратностью перевернул окоченевшее тело свое на спину, и уставился в угольно-черное небо, пытаясь отдышаться.

Надежды не было - это стоило признать. На одно только изучение подобной системы ушла бы неделя-другая осторожнейших вылазок, которые, в свою очередь, точно бы довели его до предела, за которым ничего человеческого уже не существовало. Надежды не было - и, с великим трудом удушив желание все-таки попробовать эту паутину на зубок, Клаус собирался было уже перебраться на крышу того здания, откуда было проще всего вернуться в темницу, когда ночную тишь разорвал стремительно приближавшийся звук, сладостнее которого ему сейчас ничего на свете не могло бы показаться - рев автомобильного движка.

Эта черная представительская машина, похоже, не особо-то часто покидала свой гараж: если и был смысл держать на острове нечто подобное, то - здесь полукровка не сомневался - исключительно для особо важных гостей. Добравшись до самого края крыши, Морольф вновь застыл, стараясь даже дышать через раз - и, попытавшись как мог отстраниться от боли во всех частях тела, что еще не окончательно задубели от холода, уставился на остановившийся у ворот автомобиль...

В постепенно терявшем свои цвета мире для Клауса теперь имели значение лишь две вещи - сама машина и тот, кто только что выбрался, кутаясь в какое-то уродище с меховым воротником, с пассажирского сиденья. Дождавшись, пока к нему прошлепает через грязь "глушитель", человек небрежно сунул тому под нос какие-то документы - и почти сразу же вырвал прочь, убирая во внутренний карман. Гомункул отступил назад, коротко махнув рукой - ворота со скрипом принялись раскрываться, а гость, ссутулившись, заковылял обратно к машине. Еще два "глушителя" обошли машину с разных сторон, остановившись, наконец, у багажника и рывком дернув крышку. Внутри, если не считать темного пятна, которое, похоже, являлось чемоданом, было пусто - и в этот самый момент Морольф стал дышать еще реже. Остановившийся взгляд полукровки, до боли отчетливо слышавшего каждый удар собственного сердца, сверил узкую полоску пустого пространства между телами гомункулов, за которой лежала вожделенная цель.

В те секунды он не думал о том, как, если все получится, будет выбираться обратно, не думал, насколько болезненной окажется смерть, если достаточно будет лишь нахождения внутри системы без ключа - а не касания какой-либо частью тела бетонного покрытия. В те секунды все, что мог продиктовать рассудок, попросту не достигало цели - и не было ничего важнее, чем проскользнуть, просочиться сквозь прореху в тот самый миг, когда крышку багажника уже почти захлопнут.

То, что было дальше, Морольф не хотел вспоминать даже сейчас, более часа спустя. Не хотел снова думать о соседстве с чемоданом, принадлежавшим, судя по небольшой табличке с гравировкой, некоему Снеговому. Не хотел допускать в голову ни единой мысли о том подобном тяжелой лихорадке состоянии, в котором он пребывал, выискивая во тьме треклятого багажника хоть одну щель, через которую мог что-то разглядеть. Не желал возвращаться в памяти к мгновению, когда вырвался наружу - на его счастье, в подземном гараже было достаточно темно, чтобы перевести дух...

Все это стоило забыть как страшный сон. В конце концов, он уже почти час, как внутри. В конце концов, обратный путь обещает быть еще страшней...

Душевное состояние, в котором пребывал последние несколько часов Валерьян Воронцов, можно было смело назвать отвратительным, но вряд ли какие-либо слова были способны выразить все то негодование, которым маг сейчас был налит до самых краев - казалось, не хватает только хорошего толчка, чтобы все выплеснулось наружу. Давно уже привыкший к разнообразным внештатным ситуациям, срочным вызовам и прочим гадким вещам, без которых, увы, не обходилась ночная жизнь "Атропы", маг, уже третий год как переведшийся с концами на эту Площадку, не позволил бы испортить себе настроение чем-то подобным - но сегодня, увы, случай был совершенно особый.

Равно как и гость, чьего прибытия "Атропа" ждала в лучшем случае на следующее неделе.

В одежде доктор Снеговой отдавал предпочтение серым тонам - будто бы под цвет его рано начавших седеть волос. Поношенный, какой-то мышиной окраски, костюм, монотонно-серые брюки, основательно уже стоптанная обувь...если бы не галстук, имевший гадкий, мертвенно-синюшный оттенок, владелец всего вышеперечисленного, по мнению Воронцова, отлично бы сливался с окружением - особенно в тех кабинетах, где проводил большую часть времени. Из серого пятна выступало несколько более светлых - костлявые руки с тонкими пальцами, то и дело сплетающиеся в замок на впалой груди, да вытянутое, болезненно-бледное лицо с двумя мутными кляксами глаз. Что речь, что походка Снегового отличались некоторой нервозностью - временами же он, напротив, начинал походить на снятый с витрины манекен, который каким-то чудом разучил несколько слов - и тянул их теперь бесконечно медленно, со сквозящей в каждом слоге смертельной угрозой.

Если и был во всем Директорате человек, встречи с которым среди ночи не пожелал бы ни один маг, то именно он сейчас и вышагивал по правую руку от Воронцова, время от времени останавливаясь, чтобы получше рассмотреть то план эвакуации, рамка с которым висела на ближайшей стене, то очередную бронированную дверь или непрерывно следящую за ней камеру.

-Отвратительно, - прошипел Снеговой, в который раз взглянув на часы. - Просто отвратительно, хочу я вам сказать.

-Что именно? - чувствуя, как буквально с каждой секундой усиливается его головная боль, пробормотал в ответ Воронцов.

-Да все. Все, начиная с того момента, как мы въехали на территорию содержания, - прислонившись к стене, Снеговой несколько секунд помолчал, после чего зашипел вновь, предварительно резко дернув головой. - Во-первых, почему внешний купол у вас работают в половину мощности? Мы что, для красоты все это проводили?

-Бойцы жалуются, - нехотя произнес маг. - Когда купол работает на всю катушку, дышать становится несколько трудно, плюс к тому некоторые иные эффекты. Головные боли, например. Риск возникновения сердечных заболеваний...

-Зарубите себе на носу, Воронцов - если инструкция гласит, что купол должен быть постоянно активен, жалобы вашего дубья должны идти прямым курсом в мусорную корзину, - вытянув из кармана платок, Снеговой шумно высморкался. - Подобная расхлябанность уже стоила нам доброй половины "Огнива", куда, как меня ежегодно заверяли, и муха не могла пролететь. Одного наземного покрытия мало. Все, что находится на территории содержания, должно иметь допуск. Все, что такового не имеет, должно быть немедленно умерщвлено. Вам ясно?

-Я обязательно прослежу за тем, чтобы уже завтра систему привели в полную готовность, - кисло произнес Воронцов. - Смею только заметить, что ее постоянное поддержание в данном режиме вызовет чудовищный перерасход энергии. Местные духовные жилы и без того переживают не лучшие времена, а с таким подходом мы истощим их до предела меньше чем за год, возможность же восстановления...

-Если через год Вторая Площадка будет стоять на своем месте, это уже надо будет считать чудом света, - фыркнул Снеговой. - С вашей-то безалаберностью. Или у вас были, интересно мне знать, иные причины держать внешнюю защитную систему работающей лишь вполсилы?

-Как я уже сказал, прежде всего вызывал определенные опасения факт перерасхода энергии, - процедил маг. - К тому же, в те годы, когда купол работал в полном соответствии с инструкцией, нередки были несчастные случаи...

-Да неужели?

-Бывало, кто-то забывал пропускной жетон, - вздохнул Воронцов. - Случалось и иначе. На моей памяти был случай. Один дуралей просунул руку с палкой сквозь ограду, чтобы достать слетевшую с головы шапку...он, конечно, знал, что касаться земли нельзя, но не имел и понятия, что купол тогда работал в полную силу. Разумеется, система сочла появление даже части чьего-то тела на территории за попытку проникновения. Или вот вам еще пример - в восемьдесят пятом несколько научных сотрудников погибли, поскольку у них не был обновлен узор на все том же жетоне...

-Естественный отбор, ничего более, - сухо произнес Снеговой. - К тому же подобные потери легко восполнить. В конце концов, удалите с территории содержания всех этих остолопов и замените "глушителями". Они не приучены тянуть руки куда не просят, не забывают распоряжений и, что важнее всего, отродясь не ноют, - бросив взгляд на часы, доктор притопнул ногой от раздражения. - Ну и где, позвольте узнать, наше сопровождение? Мне что, лично наведываться в охранное помещение? Быть может, еще одеяльца им там всем подтыкать?

-Я попросил выделить нам бойца, - после недолгого молчания - причиной его была тяжелая борьба с соблазном испытать на собеседнике какие-нибудь чары - выдавил из себя Воронцов. - Прошу не забывать, что ваш визит был полной неожиданностью даже для руководства "Атропы", что уж говорить...

-...про обычных лодырей, которые, пока гром не грянет, как на "Огниве", так и будут в потолок плевать, - оборвал мага Снеговой. - Выделить бойца. Целого бойца! - сощурив глаза, он присмотрелся к низкорослой фигуре в защитном костюме, что только что показалась в дальней части коридора. - Да неужели, свершилось. Не прошло и пары веков, как о нас, наконец, соизволили припомнить...

Штурмовик Второй Площадки успел уже тем временем приблизиться - и почти мгновенно превратиться в мишень для новых гневных речей.

-Порядки тут, скажу я вам... - Снеговой вновь прокашлялся в платок. - Мало того, что ждать приходится дьявол знает сколько, когда выделять группу для сопровождения должны по первому требованию в течение минуты, так еще и когда, наконец, выделяют... - отлипнув, наконец, от стены, он приблизился к бойцу, что так и замер, вытягиваясь и поправляя маску. - А никого поживее не нашлось? Вы взгляните только - этот человек едва ноги волочит!

-Полагаю, если мы станем ожидать замены, то не доберемся туда, куда вы так желаете попасть, вплоть до самого утра, - желчно заметил Воронцов, бывший не в силах уже сдерживаться. - Прошу вас, успокойтесь. Да, в установленном режиме имеются, не могу не признать, некоторые послабления, но их причины я вам только что подробно объяснил. Черт, да это ведь самое сердце "Атропы"! Сюда...

-...и муха не пролетит, так? - огрызнулся Снеговой. - Про "Огниво" говорили то же самое, а теперь его проще заново отстроить, чем восстановить! Помяните мое слово, Воронцов - я, если только представится возможность, наведу у вас порядок... - рывком повернув голову к солдату, он несколько секунд помолчал, собирая силы для нового залпа чистой злобы. - Так...ваша фамилия?

-Рядовой Посерединок, - уже на втором слове Снеговой страдальчески закатил глаза. - Товарищ...э-э-э...

-Дожили, - скрипнул зубами спутник Воронцова. - До чего дожили? А вот до того, что ваша солдатня уже собственное руководство не узнает! Нет, распустили вас, ох как распустили. Ну да ничего. Где у Щепкина сели, там у меня и слезете...так, вы, - голова Снегового снова дернулась, словно желала упорхнуть прочь с тощей шеи. - Почему опаздываете, да еще так надолго?

-Виноват...

-Аркадий Валерьевич, - одними губами прошептал Воронцов, приходя солдату на выручку - тот, каким-то чудом уловив все, ему предназначавшееся, тут же закончил фразу как полагается.

-Вижу, что виноваты. А почему вас так шатает, хотелось бы знать? - все больше и больше распалялся Снеговой.

-Виноват...

-Почему оружие у вас так болтается - вам ремень не подтянуть? Почему, позвольте узнать, ваше защитное снаряжение выглядит так, словно его жевали?

-Виноват...

-Вы что, не в курсе, как полагается обращаться со своим снаряжением? Вы что, не в курсе, что на данном объекте от него может зависеть ваша жизнь?

-Виноват...

-Довольно, - с шумом выдохнул Снеговой. - Ваш словарный запас, я погляжу, беднее, чем у пещерного человека - страшно подумать о прочих ваших...достоинствах. Ладно, к делу. Вы и так заставили нас ждать превыше всякого разумения, так сопроводите хоть на минус второй, как положено.

-Есть, - пробубнила серая маска - лихо развернувшись, солдат двинулся было по коридору, когда за спиной раздался очередной гневный окрик.

-И куда вы, позвольте узнать, шагаете? - рявкнул Снеговой. - Воронцов, что это за клоунада? Только не говорите мне, что люди, которым Щепкин доверил охранять Клеть, не могут отличить правую сторону от левой! Ты, бестолочь несчастная! Лифт на нижние уровни в другой стороне!

-Виноват, - в очередной раз донеслось из-под маски - развернувшись еще резче, чем прежде, штурмовик "Атропы" зашагал, все ускоряя шаг, в противоположную сторону.

-Я не удивлен, Воронцов, что операция на Британских островах окончилась провалом, - уже чуть спокойнее произнес Снеговой, следуя за магом и шаркающим по белоснежной плитке бойцом. - А почему, спрашиваете, я не удивлен? Потому что рыба гниет с головы, а именно такая голова, насквозь прогнившая, той операцией заправляла. Щепкин уже второй раз подряд наглядно демонстрирует, что начисто утратил былую хватку - нет, третий, если к погрому на "Огниве" приплюсовать еще всю эту историю с Базилевской...хотите знать, почему я сейчас так зол? Хотите? Так я вам скажу, я слов не пожалею. Я так зол, Воронцов, исключительно потому, что все, над чем мы трудились последние лет пятнадцать, если не больше, пошло псу под хвост! Вы хоть знаете, каковы потери среди моего отдела?

-При всем уважении, обе Площадки понесли значительные потери в ходе инцидента на станции...

-Чепуха, - Снеговой скрипнул зубами. - Щепкинские болваны заменимы, так же, как, например, гомункулы. Черт, да их снаряжение имеет большую ценность, чем их безмозглые головы! На "Огниве", напомню вам, работала вся научная элита Первой Площадки, и гибель даже одного из моих сотрудников - удар невосполнимый, удар, отбрасывающий нас на годы и годы назад, а потеряли мы там куда больше, чем одного человека! И вы осмеливаетесь утверждать, что наши потери сколько-нибудь равноценны?

Следующие несколько минут молчание нарушали лишь гулкие звуки шагов. Наконец, троица остановилась у массивных дверей лифтовой кабины - выйдя вперед, Воронцов вытянул из внутреннего кармана небольшую карточку, и, сопровождаемый тяжелым взглядом Снегового, погрузил ту в прорезь, расположенную аккурат над пультом открытия дверей.

-Для начала мы осмотрим систему питания Клети, - протянул Снеговой. - Я должен быть абсолютно уверен, что все работает, как полагается, прежде чем мы посетим камеру содержания Объекта Ноль. Уж тут, я надеюсь, ваши работнички не допускали никаких послаблений? - прищурился он.

-Ни единого, - сухо ответил маг. - Клеть работает в штатном режиме, с Сифоном за весь последний год проблем также не было зарегистрировано...признаться, мне всегда было интересно - как именно к Двадцать Второму пришла идея...

-Небось, искал надежное место, чтобы прятать срамные лубочные картинки.

Карта, до того утопленная магом в щели, выскочила наружу с характерным щелчком. Набрав на панели довольно длинную числовую комбинацию, Воронцов сунул карточку в карман, после чего одарил топтавшего чуть поодаль солдата хмурым взглядом.

-Маску-то можете и снять, - пробормотал он. - Там, внизу...

-Даже и не думайте, - вновь встрял Снеговой. - Пока я здесь, уж потрудитесь хоть раз исполнить все, как положено, - он в который раз посмотрел на часы. - Ну долго там еще, нет?

Ответом послужили медленно раздавшиеся в стороны двери лифта. Дождавшись, пока Посерединок и маг нырнут внутрь, Снеговой сам шагнул в кабину - и, набрав на внутренней панели уже несколько иную комбинацию, вдавил напоследок кнопку, сплошь окрашенную черным.

Лифт неспешно тронулся. Воронцов, прислонившись к стене, переводил сонный взгляд с члена Директората на бойца, который, кажется, откровенно нервничал, оказавшись в подобной компании - да еще и столь внезапно. Нет, тут явно было нечто большее, чем нервы - штурмовик Второй Площадки еле держался на ногах и дышал столь прерывисто, словно только что преодолел бегом пару километров. Будь время и место иными, этого уже вполне хватило бы, чтобы возбудить определенные подозрения - но тут, по соседству с Клетью, в здании, что пеленали в свои чары лучшие специалисты, которых могла предоставить "Аврора"...нет, здесь подобное состояние вызывало, как правило, совсем иные вопросы.

-Давно перевели? - поинтересовался Воронцов.

-На той неделе, - донесся неразборчивый хрип из-под маски. - Тут...всегда так?

-Скоро будет и похуже, - хмыкнул маг, покосившись на Снегового. - Когда внешний купол на полную включат, будет чудом, если ни у кого мозги наружу не попросятся...

Снеговой что-то пробормотал, едва шевеля губами. В который раз приглядевшись к нему, маг подумал, что гость из Директората никогда еще не выглядел столь скверно - случившееся на "Огниве" словно бы прибавило ему, и без того давно уже распрощавшемуся с молодостью, лишний десяток лет. Да и распаляться подобным образом раньше он себе не позволял - бывало, конечно, что прикрикнет раз или два на какого-нибудь нерадивого работника, но чтобы так настойчиво лезть в бутылку, как этой ночью...

-Могу я спросить? - негромко поинтересовался маг. - Что все-таки стряслось?

Снеговой тряхнул головой, откинул лезущие в глаза седые волосы. Впился в Воронцова злым, затравленным взглядом.

-Они зарезали "Хлор", - выдохнул посланник Директората. - Едва только был дан старт внутреннему расследованию касательно Кая и его...сомнительных мероприятий...короче говоря, решение приняли почти единогласно. Проверки, которых они требуют, займут в лучшем случае год - в теперешнем-то бардаке...дьявол, хорошо, если у нас вообще будет этот год после провала в Лондоне. Вы ведь понимаете - ответный удар неизбежен...

-Вы думаете, что...

-Я думаю, Воронцов, что Директорат позабыл, ради чего когда-то был собран, - прорычал Снеговой. - И не желает поддерживать тех, кто все еще действует во имя изначальных интересов всей организации. Лет тридцать, даже двадцать назад, они бы все силы бросили на возрождение моего проекта - а ныне они берут и забивают в крышку его гроба последний гвоздь!

-Я понимаю ваше расстройство, но...

-Вы ни черта не понимаете, Воронцов. Мы были близки к окончательному решению вопроса гибридных особей, причем могли решить его за одно поколение, решить почти бескровно, я замечу. А что теперь? После потери "Огнива" на восстановление основных мощностей проекта и без того уйдет прорва времени, а с этими проверками, которыми они спутали меня по рукам и ногам...

-При всем уважении, нам сейчас далеко не о полукровках стоит думать.

По изменившемуся лицу Снегового маг понял, что эти слова определенно были лишними. Будь на месте его собеседника кто-то, владеющий Цепями, самое время было бы готовиться к защите - впрочем, на какое-то мгновение ему показалось, что доктор и так набросится на него с кулаками.

Тем больше оказывается удивление мага, когда случается прямо противоположное. Побелевшее от гнева лицо Снегового вдруг расслабляется, налитые чистой злобой глаза потухают, вздернутые плечи ползут вниз. Вздох, еще один. Костлявые пальцы впиваются в ладони ногтями.

-Они Сверчкову убили. Там, на станции, - наконец, протискивает он несколько слов сквозь плотно сжатые зубы. - Я с первой группой прибыл, еще когда огонь толком не потушили, я...я все видел. В записи. До последнего на пультах оставалась, чтобы все выйти успели. Там вода уже выше пояса была, но не вода ее... - Снеговой сжал кулаки еще сильнее. - Вы знаете, сколько я в нее вложил. Вы знаете, скольких она стоила. А эта падаль просто...просто так, понимаете? Даже не для того, чтобы сбежать - она ведь ни на чьем пути не стояла. Просто так, Воронцов. Потому что им это нравится. Потому что это у них в крови.

-Я...

-Вы не понимаете - или просто не хотите понимать, - ледяным тоном продолжал Снеговой. - Каждый из этих выродков - ходячая бомба, и нельзя предсказать, когда она сработать решит. Я пытался, вы знаете. Я полжизни на это положил, ответ искал, но нет ответа, кроме того, что вы и сами знаете. Прост этот ответ - либо они, либо мы. Они на нас похожи. Они живут рядом с нами. Учатся, едят, спят, ходят на работу...а потом у одного из них в голове кое-что щелкает и мы выносим трупы. Или получаем что похуже - ведь не все они после регресса начинают именно убивать... - очередной тяжелый вдох. - Лучше бы убивали. Я видел достаточно, уж поверьте. Они извращены как вид. И как вид, они не имеют права на будущее.

Жуткий кашель прервал речь Снегового - то вновь дал о себе знать Посерединок.

-И уж поверьте мне, Воронцов, задержка эта ничего не значит, - уже более спокойным, более крепким голосом произнес посланник Директората. - Я не отступлюсь, вы знаете. Их не должно существовать. И вскоре так и будет...

Штурмовик "Атропы" вновь закашлялся - в этот раз, впрочем, справившись с собой куда быстрее, чем прежде. Следующим звуком стал таковой открытия дверей - первым наружу выбрался маг, следом за ним и остальные.

Здесь, внизу, было еще холоднее - маг, успевший порядком подзабыть уже об условиях, которые царят на минус втором уровне, целиком отданном под систему питания Клети, всерьез пожалел, что не захватил с собой теплой одежды. Снеговой, поежившись, сдернул с ближайшей стены трубку и дал короткий звонок на пост охраны - в скором времени троица уже преодолела несколько комплектов огромных дверей, запечатанных, помимо прочего, и несколькими весьма неприятными заклятьями, постепенно спускаясь все ниже и ниже....

...покуда не остановились пред очередной дверью - здесь от Воронцова вновь потребовалась недавняя карточка.

-Нам следует уже сейчас начать думать над проблемой замены элементов питания, - мрачно проговорил Снеговой, наблюдая за медленно раскрывающимися дверьми. - Никто не знает, когда очередной выйдет из строя, а подборка их без услуг первого секретаря попросту невозможна...

-Придумаем что-нибудь, - несколько нервно ответил маг. - Пока что все они еще функционируют.

За порогом начинались узкие, снабженные прочной оградой, подвесные мостки. Зал, раскинувшийся внизу, был воистину огромен - и Воронцов, заходя сюда, каждый раз чувствовал, как у него перехватывает дух. Снеговой, прошедший следом, не выказал даже тени удивления - лишь окинул то, что находилось внизу, усталым взглядом, и направился к ближайшей лестнице.

Последним в зал заглянул Посерединок. Носивший защитный костюм штурмовика Второй Площадки сделал несколько нетвердых шагов вперед и остановился у ограды, изо всех сил вцепившись в нее руками в тяжелых перчатках. Сипло выдохнул сквозь маску, чувствуя, что просто не в силах отвести взгляд - но столь же тяжело было и продолжать всматриваться в...

Ни Воронцов, ни Снеговой не могли того видеть, но скрытые за маской глаза наливались ядовитой краснотой. Волосы же, прилипшие к мокрому от пота лицу - черты его стремительно заострялись - потихоньку белели, начиная с самых кончиков.

Финляндская Республика.

Тусклый, весь какой-то болезненный свет - все, чем мог похвастаться этот казавшийся отчего-то короче обычного, день - уже начинал постепенно меркнуть, будучи более не в силах удерживать свои позиции. Лес, будто бы нахмурившись, глядел им в спины, узенькая речушка, что так долго закладывала новые и новые повороты, едва слышно журчала что-то на прощание - голосок ее тонул в треске сучьев, бесконечной перекличке птичьего воинства и вое злого, холодного ветра, что все не думал униматься. Позади осталась глухая чаща, не слышавшая человеческих голосов уже почти полвека - и, наверное, вполне согласная с тем, чтобы так и оставалось. Позади остались погнутые ветром стволы древних часовых, кутавшихся в еще не до конца сброшенную листву и ощетиненных иголками. Лишенный самого крохотного, самого ничтожного из признаков так называемой цивилизации край, принявший шесть дней назад в гости троих чужаков, не был особо радушным хозяином - глушь эта свирепо дышала чем-то диким, почти что первобытным, ополчаясь на любое непривычное для ее недр движение, на любой звук, порожденный пришедшими извне - к тому же, пришедшими без приглашения. Сердце любого человека, каким-то чудом добравшегося бы сюда, преодолев все выставленные лесом преграды, обречено было закоченеть от страха, сама кровь в жилах его замедлила бы свой бег, когда чаща бы вновь подала голос.

Троица гостей, впрочем, к человеческой породе отродясь не принадлежала - а группа конструктов, что хранила их покой в холоде дней и непроглядной тьме ночи, вовсе не была знакома со страхом. Чужаки, продвигавшиеся с каждым днем все глубже и глубже, ведомые чудовищным, вряд ли возможным для человека упорством, редко делали остановки - и еще реже говорили, когда в том не было особой нужды. Их не заставлял вздрагивать по ночам чей-то вой - то безнадежно далекий, то звучащий, казалось, на расстоянии нескольких шагов, их не приводили в уныние бесплодные, стылые поля, казавшиеся бескрайними - и никто из них не позволял себе жаловаться, когда по спинам вновь начинала работать плеть взбесившегося дождя...

Их молчание, их холодная сосредоточенность, сделавшая бы честь тем машинам, что несли их вещи, что по ночам служили им вместо отопительных приборов и часовых, проистекало вовсе не из отсутствия страха - каждый из гостей просто-напросто знал, чего стоило бояться на самом деле. Каждый из них - что оба закутанных с головой мужчин, что избирающая направление женщина - до боли четко чувствовал момент пересечения незримой черты, каждый из них хорошо знал, что с той самой секунды, когда они, уже почти неделю назад, вошли в этот лес, граница чужих владений была нарушена - а в их мире подобное расценивалось весьма однозначно.

Бояться и правда уже не было особого смысла. За эти шесть утомительно долгих дней они уже достаточно глубоко просунули свои головы аккурат в раскрытую пасть. Если и существовала причина, по которой хозяин этих лесов еще никак не проявил себя, то ей определенно была их предельная, выматывающая куда больше самого путешествия, осторожность: в словах, поступках...и, конечно, в полном отсутствии чар. Единственный способ продемонстрировать хозяину свои намерения был не очень-то далек от того, чтобы самому связать себе руки, но только так они могли надеяться, что дойдут хотя бы до порога - даже оружие кукол, которых один из гостей приобрел еще в Могиле, оставалось собранным под замок в крепком железном ящике.

До заката оставалось уже несколько часов, но и до цели было подать рукой - река, как и было обещано, вывела незваных гостей к озеру, чьи кристально чистые воды были будто бы скованы холодным, противоестественным спокойствием. Самые жестокие порывы ветра порождали на зеркальной глади лишь слабейшую рябь, трава, в достатке встречавшаяся у берегов, едва колыхалась - не от трепавших ее порывов, но, казалось, прислушиваясь к малейшему шепоту, что позволяли себе чужаки.

-Это здесь? - один из гостей - немолодой уже мужчина с грязно-рыжими волосами - вырвался чуть вперед. - Госпожа Базилевская?

-Да, - вторая гостья тихо кивнула. - Не спешите так, Эмиль. Нужно...

-А это у нас что такое?

Августина повернула голову в ту сторону, куда указывал третий гость - ветви неприлично высокого дерева, старого и казавшегося напрочь уже иссохшим, были украшены несколькими звериными черепами: все, как один, смотрели на восток.

-Отметка границы? Предупреждение? - задумчиво произнес маг - светловолосый, среднего роста, закутанный в шарф так, что на виду оставались только глаза с рассеченной левой бровью.

-Kallohonka, - пожала плечами ведьма. - Просто-напросто скромные похороны для жертв очередной охоты, отдавших жизни в честной схватке. Чтобы отпустить их души и все такое...

-Он, похоже, действительно на "вы" с цивилизацией, - усмехнулся Эмиль.

-Он с ней на "уберите это от меня", - мрачно проговорила графиня, делая несколько осторожных шагов по направлению к озеру. - Был таким еще во времена моего отца, и вряд ли годы что-то исправили. Осторожнее, Магнус. Ступайте, пожалуйста, прямо по моим следам - и проследите, чтобы куклы не приближались...

-Что-то не так? - тут же вскинулся третий маг.

-Сложно сказать, - пробормотала ведьма. - Его магия здесь повсюду, но и замаскирована весьма искусно. Даже мне потребовалось бы некоторое время на то, чтобы вычленить и проанализировать данную систему...если, конечно, это вообще можно назвать системой...так, постойте-ка...

По мере приближения к озеру целиком открылись взорам гостей и другие деревья, что до того заслонял чахлый кустарник.

-А вот это - уже предупреждение, - мрачно проговорила Августина, разглядывая распятые на стволах скелеты в истлевшей почти до неузнаваемости советской форме. - И эти души, мне думается, напротив, очень долго никуда не отпускали...

Троица была уже у самой кромки берега, когда ведьма резко вздернула руку.

-Дальше ни шагу, - холодно произнесла ведьма. - Я пойду к нему одна.

-Не самая лучшая мысль, - покачал головой Эмиль. - Все-таки, я хотел бы...

-Оставьте свои неуместные желания здесь и сейчас, или оставить вам вскоре придется уже свою жизнь, - прервала его Августина. - Вы прошли весь этот путь лишь потому, что я была с вами, потому что меня он все-таки узнал. И если он не согласиться выслушать меня, вам и подавно не найти здесь ничего, кроме гибели...

-По крайней мере, эта битва точно будет славной, - усмехнулся в свои шарфы Магнус. - Если, конечно, вы не преувеличили его заслуг в своих рассказах.

-Ни на йоту, - голос графини был по-прежнему невероятно мрачен. - В этой стране нет никого, кто мог бы с ним сравниться. Мой отец всегда уважал его искусство, а его было чрезвычайно сложно впечатлить. Да и я не могу не отдавать должного... - Августина вздохнула. - Я пойду одна и позову его. Если он захочет меня принять, я пройду внутрь - вам может показаться, что я исчезну, но того не стоит пугаться.

-А у него есть причины на нас нападать? - Эмиль посмотрел на собственные скрытые перчатками руки так, словно в первый раз их видел. - Помимо нарушения границ, я имею в виду...

-В конце тридцатых ему с лихвой хватало и этого, - меланхолично ответила Августина. - Все, что заходит в его лес, он расценивает как свою законную добычу. В ту краткую и глупую войну он был для Ленинградского Клуба основной головной болью. И ни один из магов, которых посылали, чтобы эту боль унять, назад не вернулся.

Магнус вновь усмехнулся в свой шарф. Не обращая более на спутников ровным счетом никакого внимания, Августина сделала первый шаг в воду. Заговорила, голосом ровным и спокойным, обращаясь то ли к озеру, в которое ступала все дальше и дальше, то ли к самому ветру, что со страшной силой налетел сейчас на него.

Эмиль хранил напряженное молчание, спутник его, напротив, пребывал в каком-то неестественно приподнятом настроении, принявшись мерить шагами берег. Возможно, потому-то он и не увидел того, что открылось взгляду второго мага - когда же Магнус обернулся на тот едва слышный вздох, что испустил Эмиль, от ведьмы не осталось уже ничего, кроме едва заметной ряби на воде.

Вторая Площадка.

Мизукава Гин разбудил не шум - этот гость появлялся всегда совершенно неслышно. Не было дело и в словах - в те секунды он не успел еще ничего сказать. В каком-то смысле она уже настолько привыкла, настолько сроднилась со своей убогой камерой, что стала ее частью - и ощущала малейшую перемену, пусть даже и заставшую ее во сне.

Впрочем, и сон тот не был особенно глубок...

-Клаус?

Ответа не последовало - но ее постепенно привыкшие к темноте глаза уже могли различить ковыляющую в ее сторону фигуру.

-Это ты?

Ответа не было. Сделав еще несколько шагов, полукровка покачнулся и почти уже рухнул было на пол - к его счастью, обитательница камеры уже проснулась окончательно, в два шага подскочив к нему, не дав ему упасть.

-Клаус? Что...

Слова застряли в горле. Лицо Морольфа выглядело совершенно обескровленным, руки, вцепившиеся в ее плечи, беспрестанно дрожали. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем полукровка, усаженный у стены, выдавил из себя первое слово - то было настолько неразборчивым, что показалось Гин лишь набором звуков.

-Защитнички...человечества...мать их, - выдохнул Клаус еще несколько минут спустя. - С такими-то друзьями...и врагов...не требуется...

-О чем ты? Во что еще ты влез?

-Еле...сдержался, представь себе, - сжав зубы, Морольф подождал, пока сгинет терзающая тело дрожь. - Еле сдержался, чтобы их...там же...кожей внутрь не вывернуть...

-Кого? Клаус, где ты был? Что...

-Я видел, на чем стоит их Клеть, - подняв глаза, с ледяной злостью в голосе произнес Морольф. - Что ее питает. И пусть меня десять багрянок раздерет, но я эту гнусь стоять не оставлю...

16. "Левиафан"

Tell me who is that man

With blood on his hands

Pretending he's god...

(Dream Evil - Crusaders' Anthem).

1 ноября. Копенгаген, Дания.

Резкий щелчок ножниц. Прядь седых волос, мгновения назад еще намотанная на пальцы, кружась, опускается на пол.

-Сколько там их будет?

Августина помедлила с ответом, меланхолично разглядывая все то, что заполняло широкий дубовый стол, стоявший на расстоянии пары шагов от ее кресла. Были здесь ножи и какие-то крючья, водились в изобилии камушки, осколки костей и мотки бечевки, чьи-то выдранные клыки и цветные стеклышки, а в ножку стола - то-то радости потом будет владельцам гостиницы - был вогнан видавший виды топорик.

-Делегации Башни и Могилы, посланник Атласа. Представители Церкви, - наконец, произнесла ведьма, пригубив кофе из чашки. - Кто-то из них тебя смущает, Кауко?

Щелчок ножниц. Сбросив за спину очередной пучок волос, собеседник графини, не оборачиваясь, принялся за следующий. Ведьма, наблюдавшая за этим процессом уже больше пятнадцати минут, чувствовала нечто сродни гордости: уговорить этого необычайно высокого человека, что уселся сейчас против зеркала, придать своему облику хоть бы самый ничтожный налет цивилизованности было задачей не из простых. Наблюдая за тем, как существо, поначалу казавшееся выходцем из каменного века - впрочем, даже самый последний дикарь не отпустил бы волосы на такую длину - начинает постепенно приобретать более приемлемые для выхода в свет черты, Августина старалась не думать подолгу о тех мелких неурядицах, с которыми был сопряжен сей процесс. Взять, хотя бы, преподнесенную ее спутнику электрическую бритву, что была с омерзением отброшена прочь в угоду одному из его жутких ножей - стоило радоваться, в конце концов, что он не предпочитает для тех же целей топор. Довольно-таки дорогой костюм, купленный специально для этого дня, вызвал один лишь смех - вдоволь поглумившись над предложенной ему одеждой, маг предпочел и дальше хранить верность своему прежнему наряду из плотной кожи, чьих-то шкур и редких тряпичных заплат, встречавшихся то тут, то там. Шитое дратвой и серыми нитками, это воплощенное уродство сплошь было обвешано какими-то крохотными мешочками, перьями, все теми же стеклышками, иголками, крючками и кусочками коры - удивительно, как все это не отрывалось при ходьбе. Картину дополнял скроенный из меха и обрывков чьей-то формы плащ, пуговицы для которого делались, похоже, из всего, что только нашлось в тот момент под рукой: среди прочего ведьме попались на глаза винтовочный патрон и изрядно потускневший орден, в котором графиня еще при встрече узнала крест Маннергейма первого класса - и не смогла удержаться от очевидного вопроса.

-Прислали после той войны, - пожав плечами, ответил тогда Кауко. - Какой-то растяпа в лес пришел, чуть голову не сложил, пока до меня добрался, обратно вообще провожать пришлось. Сперва думал, случилось чего, а он ради этой чепуховины, оказалось, так рвался, уж зачем - так и не выпытал. Ну хоть на что-то сгодилась - и то хлеб...

Много кто увидел бы в подобных речах граничащее с глупостью простодушие - но только не она, знавшая этот осколок давно сгинувших веков, наверное, лучше всех, кто мог похвастаться своим с ним знакомством - а чтобы учесть таких людей, хватило бы пальцев одной руки. Простотой, и тем более глупостью здесь и близко не пахло - просто в этом был весь Кауко. За то время, что занял их путь сюда, графиня сполна убедилась в том, что двадцатый век, как и те, что были до него, не заставил старого мага измениться ни на йоту. Образ его нисколько не расходился с тем, что остался в памяти ведьмы, будучи заронен туда в бесконечно далекие ныне дни: столь же высок, столь же сухое и поджарое, словно у гончей собаки, тело, столь же мало ест - и говорит вдесятеро меньше. Все та же едва заметная грустная улыбка, нет-нет, да и пробегавшая по губам. Все тот же, что и прежде, взгляд светло-серых, едва ли не прозрачных глаз - единственного, что без уверток напоминало об оставшихся за спиной мага веках...

Встречаться с этими глазами ведьма не любила - слишком уж часто в них всплывало все то, что она сама оставила позади.

-Быть может, Леопольд?

Щелчок ножниц.

-Лорд-надзиратель Часовой Башни?

Ножницы ухватили воздух.

-С ним что-то неладно, - медленно проговорил маг. - Пока не знаю, что именно. Ты ведь тоже то чуешь, так?

-Немного, - покачала головой Августина. - Он накручивает на себя такое количество чар, что порою сложно что-то уловить, кроме белого шума. Но что-то, несомненно, присутствует...

-Присутствует, - повторил Кауко уже на русском, будто бы для того, чтобы подчеркнуть правильность выбранного ведьмой слова. - Очень глубоко. Он не itseton (1), я бы почувствовал. Но с ним что-то, чего быть не должно...

-Одержимость? - недоверчиво спросила Августина.

-Нет. Тоньше. Аккуратней. Опасней, - отрывисто произнес маг. - Но я чувствовал этот запах...

-С одеколоном Каранток и правда перебарщивает.

-Не глупи, - срезав очередную прядь волос, бросил Кауко. - Что-то глубже. Сладкий запах, очень сладкий...до дурноты. Я бы сказал, что похоже на ольху, но ни одна ольха в мире так не пахнет...

-Во всяком случае, в нашем, - мрачно проговорила графиня. - Лорд-надзиратель, как я слышала, большой поклонник реликвий, оставшихся после ухода Ши. Готов удавиться за очередную безделицу для своей коллекции. Или удавить кого другого. Возможно, он что-то носит с собой...для защиты или иных целей - отсюда и...

-Возможно, - маг покачал головой. - Но будь осторожна рядом с ним.

-Благодарю за предупреждение, - усмехнулась графиня. - Признаться, я до сих пор отчасти удивлена, что мне удалось тебя уговорить к нам присоединиться.

Щелчок ножниц.

-Я должен был убить тебя. Убить всех, кто приложил руку к его пленению. Всех, кто смел его хотя бы коснуться. Всех, кто виновен в том, что я уже столько лет не слышу его песнь, - Кауко вздохнул. - Но даже если бы вся эта кровь оказалась мне по силам, что бы это изменило?

-Одно мне всегда в тебе нравилось, - холодная улыбка продержалась на лице Августины лишь несколько секунд. - Твоя честность.

-За несколько дней с тобой я сказал больше, чем за последние двадцать лет, - маг пожал плечами. - Если уж мне и приходится плодить столько слов, пусть они хотя бы не вьются змеями, как твои.

Какое-то время тишину нарушали лишь уже почти привычные щелчки. Отставив на миниатюрный столик свою чашку, графиня, не торопясь, потянулась за сигаретами.

Щелчок крохотной серебряной зажигалки.

-Все столь же много куришь...

-Не все обречено меняться.

-Но ты изменилась.

-Мы с тобой виделись всего лишь дважды, Кауко, - пожала плечами ведьма. - Второй раз, если память меня не подводит, был спустя несколько лет после Гражданской. А что до первого - тогда я вовсе под стол пешком ходила. Вряд ли картина, нарисованная тобой, не имеет пробелов...

-Ты изменилась, - повторил маг, стряхнув с плеча несколько волосков. - Изменилась сильней, чем я думал.

-Сильней, чем бы тебе хотелось? - выдохнув дым, бросила в ответ графиня.

-Ты достойная дочь Евгении и Варфоломея. Ведь ты не могла сбежать ни от силы, что оставила тебе одна, ни от уроков, что преподал тебе другой...

-Скучаешь по моему отцу? - усмехнулась ведьма.

-А ты?

-Мы оба знаем правду, Кауко - он был одним из худших. Когда отец помер, если бы не нужда хранить тайну, колокола по всей стране звонили бы как на праздник... - Августина устало вздохнула. - Я не любила его, чего греха таить. Но это вовсе не значит, что я его не уважала.

-Пожалуй, эпитафии лучше старому негодяю и не подберешь...

Оба рассмеялись.

-В пути ты как-то обмолвилась, что завела очередного ученика. Где же он? Почему до сих пор к нам не вышел?

-Мотылек выпорхнул из моих рук, - печально улыбнулась графиня. - Страшился, я думаю, закончить свои дни на иголке...впрочем, в этой комнате я далеко не единственная, кому не везет с учениками. Не так ли?

Щелчок ножниц.

-Твои неудачи учениками не ограничиваются, Августина.

-Не думаю, что стоит углубляться в эту тему, - куда холоднее, чем прежде, проговорила графиня. - Право, вовсе незачем портить такое чудесное утро.

-Ты так и не сумела простить, я прав?

-Ошибаешься, Кауко. Мой несчастный слепец давно прощен.

-А ты сама?

Графиня молча бросила в пепельницу жалкий остаток сигареты, и, на мгновение прикрыв глаза, потянулась за следующей.

-Я поведала тебе слишком много во время нашей второй встречи...

-Не думаю, что ты сказала бы что-то, чего сказать не желала.

-Оставим прошлое, - довольно резко произнесла Августина. - Сейчас нам надо заботиться вовсе не о нем.

-Твоя правда, - тихо кивнул маг. - Что до убийцы в синих стекляшках?

-Леопольда я возьму на себя, - поднявшись на ноги, ведьма сделала несколько шагов в сторону Кауко. - Таль достала все необходимое для ритуала, все жертвы уже у нее на привязи.

-А что же ты?

Рука Августины медленно опустилась на плечо мага - чуть помедлив, тот бережно взял ее в свои, рассматривая, словно какую-то диковинку.

-Ты воплотишь коготь, - тихо-тихо проговорил Кауко.

-Если придется, - безразличным тоном произнесла ведьма. - А если и того окажется мало...что ж, в этот раз я ставлю отнюдь не на себя, но на Таль. На то, что ей суждено сотворить, - высвободив свою руку, Августина прошагала в сторону кресла. - Она лишь крохотный камушек, но без него не бывать нашей лавине...

Щелчок ножниц.

-Я все еще помню нашу первую встречу.

-Не надо, Кауко.

-Ты была крохотной тростинкой, что трепал ветер...и что огонь пожрал без следа. Но кто его запалил? Думала ли ты когда-нибудь об этом?

-Нет. Если и хочешь вынести что-то из прошлого - побеспокойся о том, чтобы оно имело цену. Остальное - лишний груз, что рано или поздно утянет тебя на дно. Мы все когда-то были детьми, даже ты. Какой резон о том вспоминать?

-Твоя правда, - кивнул маг. - Тростинка, что я знал, ко второму нашему свиданию была уже перекована из самой прочной стали. Больше никакой, даже самый лютый шквал не заставит ее согнуться - этим сталь хороша. Но разве не скучает она, хоть бы иногда, по тому, как ветер водил с ней свои игры? По тому, как легко ей когда-то дышалось?

-Мы с тобой слишком по-разному смотрим на жизнь, Кауко. Ты это знаешь.

-И снова мне не с чем спорить. Вас никогда не интересовала суть той или иной вещи - лишь то, есть ли от нее польза и как ее выжать без остатка. Знаешь, я ведь очень редко беру учеников. Но когда я впервые увидел тебя, то предложил Варфоломею...

-Уверена, он долго смеялся.

-Так и было, - вздохнул маг. - А когда я посоветую тебе то же, что советовал ему, ты будешь веселиться ничуть не меньше.

-Я уже в предвкушении, - бросила графиня.

-Тебе стоит почаще бывать там, где нет ни городов, ни людей. Там, где нет подобных нам с тобою. Я уже вижу твою улыбку, но подумай...

-О чем? Чтобы бросить все и бродить с тобой по лесам?

-Ты выросла среди бесконечных интриг, не имеющих ни цели, ни смысла. Едва научилась говорить, а тебя уже учили лгать. Едва научилась ходить, а тебе уже было приказано сойти в змеиную яму.

-Яд в малых дозах полезен, - усмехнулась ведьма. - Развивает устойчивость.

-А когда его уже становится больше, чем крови?

-Не трать слова понапрасну, Кауко. Мы те, кто мы есть, и так останется впредь. Сейчас же...что ж, по крайней мере, одно желание у нас оказалось общим. Ты хочешь освободить терминал, я же не желаю становиться его убийцей. В конце концов...

-...вы уже взяли у него все, что могли взять, кроме жизни.

-Можно сказать и так, - пожала плечами Августина. - К слову о змеиных ямах, Кауко...есть еще одно подозрение, которым я хотела бы с тобой поделиться, покуда есть еще время.

-О чем речь?

-О куклах, которых мои спутники приобрели где-то в Могиле. Тех самых, что сопровождали нас до твоего логова, - прикрыв на миг глаза, ведьма вскоре продолжила. - Мне показалось...почудилось, если хочешь, нечто знакомое в этих конструктах. Не форма - скорее что-то вроде...стиля. Вчера я расчленила одну такую куклу и нашла внутри то, что найти не ждала и не находить желала бы никогда.

-Я все еще не...

-Клеймо мастера, - выдохнула ведьма. - Клеймо того, кто едва не погубил этот мир. Того, чей железный дворец скрыли воды Васюганских болот. Клеймо Серафима.

-Ты могла ошибиться, - сухо, отрывисто бросил Кауко.

-Разве что в том, кто именно творил этих кукол - он или его сын. Я хочу, чтобы ты понял - "Атропа" приложила все усилия, чтобы дочиста уничтожить все наследие Бладбергов. Вымарала из истории все упоминания о Серафиме и его семье, не считаясь со средствами - что уж говорить о том, когда попадалось то или иное его творение. Господи, да добрая половина космической программы страны была лишь прикрытием, чтобы вывезти за пределы Земли оставленный им после себя мусор!

-Значит, Серафим...

-Или Валент, - оборвала мага графиня. - Вернее всего это он - безумие Серафима не позволило бы ему столь долго оставаться вне чьего-либо поля зрения, и уж тем более сотрудничать с одним из существующих институтов...

-Он разделял...убеждения своего отца?

-Сложно сказать, - задумчиво произнесла Августина. - Действия самого Серафима - итог полного помрачения рассудка, но его сын ничем подобным не страдал. Возможно, во время войны он действовал большей частью из-под отцовской палки или вел какую-то свою игру...так или иначе, он считался мертвым - как и все остальные. Старший ребенок Серафима, его дочь, была той еще бестолочью, но Валент...о нет, это фрукт совсем иного сорта, можешь мне поверить. И если он все еще жив, если он каким-то чудом выскользнул из страны и нашел приют в Могиле...я должна его отыскать. Я должна знать, что он замыслил. А ты предлагаешь мне все бросить, - ведьма невесело рассмеялась. - Видишь же, что это решительно невозможно.

-Я бы рад был попытаться доказать обратное, но на то, наверное, не хватит и дня, - вздохнул Кауко. - Надеюсь лишь, что ты помнишь о делах куда более важных, чем поиски этого твоего Валента...

-На этот счет не тревожься. Этим я займусь, как только с терминалом все будет решено.

-И на том спасибо, - бросив последний взгляд в зеркало, Кауко обернулся. - Ну что, похож я теперь на одного из твоих знакомцев?

-Даже не знаю... - подойдя к магу и придирчиво осмотрев результат его работы, графиня стянула с полки ножницы. - Так уж и быть, я тебе помогу. И если удержишься от воспоминаний о том, каким прекрасным ребенком я когда-то была, я даже сохраню твои уши на месте...

Фотография, вынутая ею из бумажника, возраст имела уже весьма почтенный - и истерта была едва ли не до дыр. Говоря еще честнее, то было даже не фото, а вырезка из такового - крохотный кусочек помятой бумаги, на котором, впрочем, все еще можно было относительно ясно различить улыбающееся лицо под огромной черной шляпой. Лицо молодое, лицо настолько живое, что, казалось, вот-вот будет слышен смех его хозяина - прямо как в тот жаркий летний вечер, когда он посетил ее родной город...

Сделавшая этот снимок уже давно не была глупой девчонкой тринадцати лет от роду - а вот запечатленный там человек не изменился, кажется, ни на йоту: встретив его в Лондоне, она с трудом справилась с удивлением, вновь увидев - так близко, как раньше не могла и мечтать - его лицо, которое почему-то пощадили пролетевшие годы.

Бумага оказалась достаточно плотной. Агнесс пришлось приложить некоторое усилие, чтобы та начала, наконец, рваться.

На вопрос, как она добралась до порта - и почему уже битый час стояла здесь, открытая всем ветрам, Агнесс Гилмур вряд ли бы смогла ответить достаточно ясно: последние несколько часов ее жизни словно плавали в каком-то тумане, вовсе не испытывая желания оттуда выбираться. Постаравшись, она бы, наверное, смогла вспомнить, как механически одевалась, как спускалась на лифте, как вынырнула, получив по спине вращающейся дверью отеля, в рассветную тишь еще толком не проснувшегося города. Как блуждала по нему, словно сомнамбула, еще около двух часов, закончив здесь, на причале - жалкая, растрепанная, продрогшая до костей, в компании удобно устроившейся на своем камне Русалочки - статуя в очередной раз была изуродована каким-то скучающим вандалом, выплеснувшим на нее, наверное, пару ведер красной краски.

Постаравшись, она бы вспомнила и то, что было чуть раньше...

Сложно сказать, что именно ее разбудило - то ли рассветные лучи, влившиеся в комнату сквозь развешенное окно, то ли длившийся несколько мгновений контакт ее лба с дьявольски холодной рукой, которая небрежно скользнула по тому, уйдя куда-то прочь. Проснулась она каким-то диким, бешеным рывком, словно чертик, пытавшийся сбежать из своей табакерки, но так и оставшийся торчать на пружине, к коей был навечно приговорен. Судорожно вдохнув - последствия кошмара, в котором она тонула в каком-то стылом и гнилом болоте - Агнесс вновь откинулась на жаркую, измятую подушку. Пролежала так несколько минут, давая привыкнуть глазам. Давая себе возможность вспомнить. Вспомнить и почувствовать, как холодный озноб стремительно подчиняет себе все тело.

Резкий щелчок портсигара заставил ее не только вздрогнуть, но и вновь подняться, сев в смятой постели, крохотный огонек, с энтузиазмом принявшийся пожирать сигарету, высветил, пусть и довольно скверно, его лицо. Упершись подбородком в колени, она попыталась как-то унять безраздельно царящую в теле дрожь - но взгляд, на который она так надеялась, не принес ровным счетом никакого облегчения. Она бы предпочла увидеть в этих глазах ненависть, смирилась бы с любыми признаками отвращения и проглотила бы самое ледяное презрение - но прочла там то, чего боялась превыше всего: одно лишь усталое безразличие.

Сдернув с кресла рубашку, лорд-надзиратель неторопливо принялся одеваться.

Она попыталась проговорить его имя, но слова застряли в горле - а в следующую секунду поняла, что вовсе не знает, как именно к нему обратиться. Внутри словно что-то оборвалось, растекаясь по телу с болью и жаром. Открывая и закрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег, Агнесс смогла издать какой-то жалкий, полузадушенный хрип - но этого вполне хватило, чтобы Каранток к ней обернулся.

-Что-то не так?

Голос оказался еще больнее взгляда - хотя, казалось, двигаться дальше было попросту некуда. Лихорадка, заявившая свои права на ее тело, пригласила в гости боль и тошноту - одной большой лавиной сметали они все те яркие, чудесные мечты, которыми она вскармливала себя год за годом до самой этой ночи. Слишком долго, слишком часто она принимала этот наркотик - и с этим рассветом для нее кончилась последняя доза, не замедлив обернуться чем-то горше и страшнее любой ломки.

-Встреча назначена на двенадцать часов, - уделяя больше внимания пуговицам у горла, чем ей, пробормотал Каранток. - Хорошо бы еще успеть переговорить со Стальной ведьмой - охота поглядеть поживее на то ископаемое, которое она вырыла для Могилы...

Вновь и вновь она пыталась что-то сказать - но из горла исходило только что-то жалкое, едва похожее на слова. Лорд-надзиратель, впрочем, понял ее без всяких слов - хватило ему и молчания, хватило ему и глаз, что, казалось, вот-вот забудут как моргать.

-Я думал, ты желала этого.

В голосе Карантока была усталость и чахлый зародыш вины - почувствовав их, Агнесс подумала, что лучше бы он ее ударил. Лучше бы убил прямо здесь, только не...

-Н-нет...

Вымолвить ей удалось только это - но Агнесс отчего-то казалось, что лишь взглянув на нее, узнал он и все остальное. Узнал про тот жаркий летний вечер, про вырезанный из висевшей на стене фотографии клочок, узнал про все, что ей пришлось отбросить, от чего пришлось отказаться ради возможности когда-нибудь свидеться с ним. Узнал, что она никогда не желала быть чьей-то смертью - но ступила на ту же самую дорожку, что истоптали до нее многие и многие башенные головорезы - все ради того же призрачного, казавшегося порою несбыточным, шанса...

Он узнал это все - или она сказала ему в ту ночь?

Разницы, похоже, от того вовсе не было.

-Обычно все к этому сводится, - чтобы повязать галстук, лорд-надзиратель отвернулся к стоявшему у стены зеркалу. - Значит, в этот раз я ошибся.

-Нет...я...- слова наотрез отказывались покидать горло, в голове словно устроили праздничный салют - столь сильна была боль.

-Прости, - сняв с вешалки свой костюм, Каранток повернулся к ней, попутно пролезая в рукава. - Но мне больше нечего тебе дать.

Подойдя к окну, маг распахнул его, затянулся и выпустил немного дыма наружу.

-Я не герой всея Ассоциации, что бы там обо мне не говорили, - меланхолично пробормотал он, играясь почти сгоревшей уже сигаретой. - На самом деле, я куда хуже, чем ты думаешь. И тебе же лучше будет держаться от меня подальше - если, конечно, твоя жизнь для тебя хоть что-то значит.

Кажется, ей удалось сказать что-то еще - а может, слова тогда уже стали совершенно не нужны. Следующие часы тонули в тумане - когда же он стал рассеиваться, она обнаружила себя в компании Русалочки, с обрывками старой фотографии в руках...

-Ну и куда ты умчалась, позволь узнать?

Знакомый голос врезался в уши, заставив обернуться - и спрятать руки за спину, будто бы нашкодивший ребенок. Спустившись к причалу, Грегори Маршалл швырнул ей забытое в отеле пальто - и как-то странно усмехнулся, поймав ее затравленный взгляд.

-Каранток велел тебя найти, - без тени улыбки продолжил уже охотник. - Не волнуйся, с билетами я все устрою...

-С...билетами? - онемевшими от холода губами пробормотала она.

-Так у тебя же вроде проблемы какие, нет? - недоуменно произнес Грегори. - Ну, от колпака, которым Батальон город прикрыл на время работ. Цепи ломит так, что спасу нет, сердце вот-вот откажет, да и голова сама не своя...ну, ты же у него самого еще домой отпросилась, так ведь?

-Я...я передумала, - кое-как протиснув слова сквозь сжатые зубы, выговорила Агнесс. - Я думаю, что со всем справлюсь.

-Да? - улыбнулся Маршалл. - Что ж, тем лучше. Ну что, пошли тогда? Там вот-вот уже самый цирк начнется...

-Пошли, - выдохнула Гилмур. - И правда, не хотелось бы пропустить.

На ее счастье, Грегори, поднимаясь с причала, не оборачивался. Впрочем, даже если бы и стал - клочки бумаги, упавшие в воду, давно уже унесло прочь...

В Королевском саду бал правили холод и безлюдье: самый облюбованный туристами из всех городских парков последние несколько дней почти пустовал - со стороны могло показаться, что некая сила с равным тщанием отгоняла от него как гостей города, так и местных. Давно облетевшие листья уже успели смести с истоптанных дорожек, и глазам тех редких посетителей, что брели сквозь удивительно плотный утренний туман, не открывалось особых красот. Высокие ограды, вымазанные черной, лоснящейся краской, пустые скамьи, следующие друг за другом через ровные, будто бы точно по линейке отмеренные, промежутки, да острые шпили Розенборга вдали - бывшее обиталище датских королей, большую часть которого скрывали от взора стены нагих деревьев, казалось, поспешило впасть в зимнюю спячку, столь тусклым, столь невзрачным выглядел сейчас дворец.

С унылыми пейзажами и холодом, от которого не сильно-то защищало облачение священника - следовало все-таки захватить с собой пальтишко потолще, а не вылезать налегке - Асколь еще мог смириться, а вот этот бесконечный зуд в каждой цепочке, начавший донимать палача едва ли не с самого входа в парк...

Впрочем, а чего он, собственно, ожидал, забираясь туда, где бойцами Батальона был размещен один из основных узлов замкнутого поля чудовищной мощи, что наглухо укрыло город еще в прошлом месяце - ясности ума и подъема всех сил? Судя по тому, что сильнее всего скрутило его на входе в парк, башенные крутили свои чары то ли в бывших дворцовых казармах, то ли в бывшем же домике коменданта - проверять данную теорию как-то не тянуло. Да что уж там - говоря откровенно, ему и вовсе было все равно.

-Что, ломит все еще?

-Не без этого, - бросил Кат, чуть сбавив шаг - Шепот, засмотревшись на что-то вдали, успела уже немного отстать. - Не так, как на входе, конечно... - вытянув из кармана потертую фляжку, палач привычными движениями пальцев справился с крышкой. - А не поставить ли мне эксперимент? Знаешь, о влиянии больших доз алкоголя на состояние по самую макушку забравшихся в этот их замкнутый гадюшник...

-Тебе же еще на совет, - усмехнулась Лено. - Вместе с остальными командирами групп. Забыл, что ли?

-Так мне к половине второго, - приложившись все-таки к фляжке - пусть и немного - и убрав ту на место, пожал плечами палач. - Я ж не Эрик, чтобы меня вместе с прочими важными господами на основное время звали...черт, ну дела. Я таким манером сам уже сомневаться начну, кто тут у нас главный.

-Сам же говорил - он человек военный, вот его пораньше и пригласили. Мнение послушать... - Шепот не смогла скрыть улыбки. - Обеспечит он им мнение, я чую. Да так, что из ушей назад полезет.

-Это в лучшем случае, - пробормотал Кат, остановившись у старенькой скамьи с давно облупившейся краской. - Посидим, что ли?

-Эксперимент свой начать удумал?

-Да какой с того прок... - вздохнул палач, присаживаясь на скамью. - Тут же весь город под колпаком, да не под одним. Третью ночь уже не сплю толком...

-Вот мне интересно, а как местные владельцы-то эту кутерьму приняли? - плюхнувшись рядом, поинтересовалась Лено. - Или их...того, во имя общих интересов и далее по тексту?

-Ну зачем же так. Могила семью-владельца честно предупредила, что выдоит тут все досуха, сама им землю новую подобрала, сама переезд оплатила...

-...сама ручкой на прощание помахала и сама под зад дала? Так, что ли?

-В точности. Понимаешь же - когда в дверь Башня ломится, в окно Могила прет, а из печной трубы наш брат уже показался, ты либо проглотишь да утрешься, либо на том свете протестовать продолжишь.

-А мы-то народу побольше нагнали. Странно, что город еще на уши не встал.

-Встанешь тут, под башенным колпаком-то. Расстарались, сволочи...куда интересной то, что у местных мозги еще в узел не закрутились. И у нас за компанию.

-Всему свое время, не так ли? - пожала плечами Лено.

-С тем не поспоришь...

Похоже, им удалось забрести в самое безлюдное место и без того нынче почти пустого парка - вокруг не было ровным счетом ничего примечательного, кроме тумана. Ну разве что чей-то памятник, облюбованный в качестве насеста батальоном сонных птиц...

-Кат, - прервав грозившее затянуться надолго молчание, негромко бросила Шепот - дождавшись, когда палач к ней обернется, Лено, чуть помедлив, продолжила. - Вот почему все так кончилось, как думаешь?

-Ты сейчас о чем?

-Я сейчас о нас, - улыбка Лено вышла довольно-таки натянутой, если не сказать больше. - Уж прости, если снова с немытыми руками в душу лезу, но поход этот чертов...может, и не будет больше шанса...

-Сколько лет ты репетировала это начало? - столь же невесело усмехнулся Асколь, вновь потянувшись за фляжкой.

-Да уж немало, - перехватив руку палача, Шепот наградила его укоризненным взглядом. - Что, тема настолько гнилая, что пока не напьешься, не пойдет?

-Да брось ты... - устало вздохнув, Асколь оставил фляжку в покое. - Просто не думал, что...

-...мне еще хочется о том говорить? Твоя правда, Кат, все эти годы как-то не до того больше было. А сейчас вот всплыло...не знаю, словно кто-то наружу все вытряс. И второй день уже...а, чтоб тебя. Не один ты тут без сна звереешь, короче говоря, - вся как-то сгорбившись, Шепот уставилась в стылую землю. - Ну так что? Одаришь меня, глупую, ответом?

-Одно условие.

-И какое же, позволь узнать?

-Если я буду говорить, ты будешь слушать. А не пытаться за то, что услышала, мне голову отвинтить. Устроит такой расклад?

-Да рожай уже... - в сердцах пнула безвинную скамью Лено.

-Ты ведь помнишь, как попала к нам? Ты ведь помнишь...

-Не произноси его имени, Филин.

-...помнишь Лудо Валка? - спокойно продолжил Асколь, выдержав гневный взгляд Шепот. - Конечно, ты должна помнить того, кому едва не пошла на обед. Кто не оставил тебе иных дорог, кроме той, что вела к нам.

-Сказать по правде, та дорожка немного ветвилась, - пробормотала Лено. - Могла, наверное, принять и предложение Ассамблеи...дьявол, кого я обманываю. Конечно же, не могла. Все, о чем я думала в те годы - так это об одной французской паскуде.

-Я думал, он бельгиец.

-Один черт, - сплюнула Шепот. - Дальше-то что? Какое он имеет отношение к нам?

-Самое прямое, - вновь вздохнул Асколь. - Церковь дала тебе приют, воспитала тебя. Тебе, как я помню, они даже дали право выбирать...

-Оставаться у вас или голову свою вам же на прочистку складывать, - фыркнула Лено. - А потом просыпаться в чужой семье и до конца жизни не знать, кем на деле была. Хорош выбор...

-И все-таки, он у тебя был, - с заметным раздражением в голосе прохрипел Кат. - И ты выбрала расти у нас. И, как придет время, поступить на нашу службу. Но очень скоро ты поняла, что учить тебя будут для работы. Для работы, но никак не для того, чтобы ты упилась в край своей местью. И ты...

-Ну конечно же, я сбежала, - усмехнулась Шепот. - А ты бы не сбежал?

-Мы сейчас о твоей больной голове. Моя еще подождет своей очереди, - воспользовавшись паузой, палач не преминул воспользоваться и вновь извлеченной на свет фляжкой. - Всего за несколько лет ты наломала таких дров, что пришлось...как я там недавно сказал? Проглотить да утереться, верно же?

-Я просто поняла, что без вас Лудо не сыщу. Вот и все.

-Так или иначе, ты вернулась.

-И встретила тебя, - откинувшись на скамью, Шепот взглянула на серое полотно неба. - Ты помнишь это время, Кат? Все казалось таким простым...

-Все и было простым. Потому что мы ни о чем особо и не задумывались, - палач попытался улыбнуться, но результат походил скорее на судорогу. - Давай будем честны. Тебе был нужен только Лудо. И все, что к нему могло привести.

-А тебе, Филин?

-Мне тогда нужно было что-то, что помогло бы...смириться, наверное, - Асколь потянулся за сигаретами. - Подсластить пилюлю. И как только пред одним из нас замаячил реальный шанс получить желаемое...

-Я знаю, что ты сейчас скажешь, Филин. Я ведь сорвалась первой.

-Но не ты одна, - Кат покачал головой. - Ты вызвалась на ту программу Ассамблеи, не спросив меня, оставила нас, наверное, даже не подумав дважды. А я довольно скоро понял - веришь или нет, но очень этому удивился - что даже не злюсь...

-Что тебе, в общем-то, все равно, - сухо подвела черту Лено. - И через год, когда они со мной закончили, я вернулась и встретила тебя с этой...среброглазкой.

-Все, что мы сумели - без лишних слов друг дружку предать, - не замедлил добавить палач. - Полагаю, ответил я на твой вопрос? Проверку на прочность мы оба с треском провалили - но чудесно уже и то, что нашли в том повод не точить ножи, а скорее уж повод посмеяться...

-Да уж, смешно до колик, - вздохнула Шепот, чей взгляд застыл вдруг на зажигалке, зажатой меж пальцев Ката. - Можно еще спрошу?

-Ну попробуй.

-Айрой ты тоже...сластил лекарство?

-Нет, - куда резче, чем хотелось, произнес палач.

-Тогда почему?

-Потому что я не мог бесконечно покрывать ее авантюры, - каждое слово давалось с усилием, едва ли не с болью. - Потому что рано или поздно пришлось бы выбирать, и я бы выбрал ее. А затем о нас бы позаботились сообразно, - так и не зажженная сигарета выскользнула прочь, шлепнувшись в грязь. - Мне хватало и простого страха встретить как-нибудь ее имя в списке целей...

-Кат.

-Ну чего еще?

-Ты никогда не думал, что будет, если с тобой что-нибудь случится?

-Мое место займет Хлыст. Или ты.

-Знаешь, я именно об этом хотела...

-Постой, - Асколь поднялся на ноги, всматриваясь в туман. - Кто-то тащится. И чтоб я курить бросил, если это не наш "человек военный".

Догадка палача весьма быстро подтвердилась: Эрик Грей, оттягивая до предела возможного карманы своей потертой кожаной куртки - странно, как просунутые в них руки еще не вышли по ту сторону - плелся вперед, храня на лице выражение столь угрюмое, что одним им можно было без труда отвадить любого встречного. Приближаясь к скамье, он чуть вздернул руку в приветственном жесте - и, сплюнув на землю, выпустил на волю свой уже неделю как простуженный голос:

-Так и знал, что вы здесь где-то.

-Что-то ты рано, - прищурился Асколь. - Только не говори, что твой стратегический гений разделал за сорок минут все их проблемы...

-Сорок, ага, - вновь со злостью сплюнул Факел. - Меня через пятнадцать вывели.

-Новый рекорд, а? - подала голос Шепот. - И чего ты там такого учудил, скажи на милость? Кому в этот раз мозоль отдавил?

-Да шли бы они... - в сердцах пнув ближайший к нему камешек, Грей повернулся к палачу. - Кучка надутых мудаков, каждый второй мнит себя гребаным Эйзенхауэром, каждый третий - Наполеоном. Вот на кой хрен меня вообще звать было - ума не приложу. Я им слово - они мне десять и воем, я им вопрос - они меня за дверь...

-Знаем мы твои вопросы, - Лено чуть улыбнулась. - Ну так что по части новостей, а? Что там поход грядущий нам готовит?

-Филин, я ж сегодня уже не нужен буду, да? - после недолгого молчания выдохнул Эрик. - А то знаешь, после того, что услыхал, трезвым ходить - самое гнилое дело...

-Рассказывай, - мрачно произнес палач. - А после свободен.

-Ну хорошо, - Грей вздохнул. - Ты присядь только, Филин, присядь. А то ведь точно падать придется.

-Не тяни, - проворчал Кат, возвращаясь на скамью. - И не драматизируй без...

-Тут не драма, трагедия скорее, - Эрик извлек из кармана чудовищно измятую сигаретную пачку. - Старая такая, да в новой постановке. Кто-нибудь из вас слышал чего о проекте "Аввакум"?

Тридцатью минутами ранее.

Все занятия в Копенгагенском университете в этот день были отменены - но что творилось сейчас в стенах крупнейшего в стране учебного заведения, не могли знать даже его работники. Кто-то, едва проснувшись, ощущал такой упадок сил, что едва доползал от кровати до телефона, сообщая, что сегодня прибыть не сможет - другие же, разбуженные уже звонками с обратной стороны, поднимали трубку и слышали, как вежливо и спокойно проговаривалась та или иная причина, по которой появляться на работе в этот день нет никакой необходимости. Случайный прохожий, решивший приблизиться сегодня к зданию, обнаружил бы у знакомых стен не только великое множество машин, но и весьма плотное оцепление - и сотрудники полиции составляли только внешнее его кольцо. Хмурые люди, разодетые кто во что горазд, дежурили по меньшей мере тройками у каждого входа - часть из них даже не пыталась скрыть имеющееся в наличии оружие.

-Мы ведь не опаздываем? - поинтересовалась, восходя на истертые множеством ног ступени, командор Деляну.

-Не настолько, чтобы был резон волноваться, - задумчиво произнес Леопольд. - Я полагаю, они все еще рассаживаются...или изыскивают способ пропихнуть Лесажа хоть в какую-нибудь дверь. Последнее, пожалуй, будет вернее.

-Просто невероятно, что все идет столь гладко, - машинально пересчитывая часовых у входа, бросила Деляну. - Я ожидала куда большего сопротивления на местах...да хоть бы со стороны Церкви Датского Народа...

-Официальный протест, разумеется, был донесен до нас еще в первые дни, - пожал плечами Асколь. - По странному совпадению, едва в город успел прибыть капитан-тиран Фортебраччо более чем с половиной своего ордена, данный протест был снят, а все наши условия - приняты без дальнейших промедлений.

-А что насчет действующих властей? Вы уж простите, что задаю столько вопросов, но мы прибыли только вчера и еще толком не успели...

-Контроль за интересующими нас лицами обеспечивает Могила, населением города в целом занимается Батальон. Некоторые, впрочем, и без мер воздействия со стороны Ассоциации вряд ли бы заметили что-то дальше своего носа...королева, например, им совершенно без нужды. Пусть и дальше занимается рисованием.

"Дурноголовые", о чем-то перешептываясь, отворили для вновь прибывших массивные двери - за порогом начинался просторный светлый холл. Насладиться белизной стен, впрочем, откровенно мешали пятна самых разных расцветок - именно так издали представлялись глазу спешащие по своим делам гости. Отсутствие привычных обитателей университета вовсе не равнялось пустоте - в эти самые часы здание, к чьим порогам с самого утра стекались новые и новые лица, отчаянно напоминало растревоженный улей. У следовавшей за Леопольдом Деляну порядком уже рябило в глазах. Вот мимо прошли, оживленно переговариваясь, несколько младших офицеров Батальона, вот по массивной лестнице сбежал вниз, хватая на лету рассыпавшиеся бумаги, какой-то молодчик в измятой сутане. У каждой двери неслась стража: и если первый этаж был полностью доверен головорезам Фортебраччо, выше уже чинно прохаживались немногочисленные представители Тевтонского ордена или стояли с постными лицами храмовники Лесажа - а пару раз на глаза командору попадались державшиеся особняком бойцы ордена Святого Лазаря, что крайне редко повышали голос и еще реже открывали свои лица. Не было видно разве что Свидетелей Святой Смерти: общий совет сил вторжения по случайности угодил аккурат на День мертвых - и гости из Мексики, как рассказал Леопольд еще утром, смогли посредством жребия выделить для мероприятия лишь двух людей, освободив их от внутренних ритуалов ордена. Припоминая все слухи, которые распространялись об этой малочисленной в сравнении с остальными орденами секте, Деляну не думала, что найдется хоть один человек, который будет о том сожалеть.

В нужном коридоре их уже поджидали, но отнюдь не очередные "дурноголовые" - впрочем, на магов Батальона расположившаяся там троица тоже не особо походила: ни один из посланников Башни не явился бы на подобную встречу в одеяниях настолько поношенных и невзрачных. Один, ненормально высокий и тощий - в своем давно выгоревшем плаще и мятой, с дырами в полях, шляпе он походил на сбежавшее с чьего-то огорода пугало - курил, прислонившись к стене и разглядывая потолок с таким тщанием, словно там только что были явлены все тайны мира. Его товарищ, кутавшийся в тяжелую двубортную куртку, явно позаимствованную у какого-то военного моряка, скрывал лицо за уродливой деревянной маской с множеством вырезанных по краям рунных комбинаций. Третьей была невысокая женщина в массивных, сидевших столь плотно, что они казались впаянными в лицо, зеркальных очках - последние представляли собой сложную мозаику из шестигранников, отдельные участки которой время от времени тревожно моргали зеленым. Похожая на какую-то чудную стрекозу, невесть зачем влезшую в потрепанный черный костюм - из нагрудного кармана торчал лист карминово-красной бумаги - она приблизилась, преграждая дорогу Леопольду и командору.

-Veerle Maas, Auswaertiges Amt (2), - тщательно проговаривая каждый слог, выдала "стрекоза" - огоньки в ее очках плясали уже с такой скоростью, что смотреть на них становилось откровенно больно. - Alle sind schon dort, nur auf Sie haben wir gewartet. Sie duerfem ohne Hindernisse weitergehen. (3).

-Благодарю, - тихо кивнул Леопольд, жестом сообщив Деляну сохранять молчание.

-Moege Ihr Name nicht niedergeschrieben warden (4), - мрачно произнесла "стрекоза", сдвигаясь в сторону.

До дверей оставалось уже несколько шагов, когда командор, словно почувствовав на себе чей-то взгляд, обернулась. Один из магов - тот, что еще недавно лениво сбивал пепел на отлакированный пол - широко улыбнулся ей, двумя пальцами приподняв свою дырявую шляпу. На краткий миг лицо его преобразилось, не просто потеряв присущий ему цвет, но став почти прозрачным - мелькнули, вновь укрывшись за плотью и бледной кожей, перекрученные сосуды и кости...

-Среди них полукровка, - едва слышно пробормотала Деляну. - Кто...

-Лиценциаты (5), - сухо ответил Леопольд.

-Звучит несколько...странно. И что же они преподают?

-Лишь одну науку. Не самую благородную, - Асколь медленно повернулся к командору. - Могила играет в полную силу. И призвала своих лучших убийц.

-Я никогда прежде...

-Мало кто слышал, - покачал головой Асколь. - Еще меньшее число сумело передать это знание.

-Нечто вроде башенных...

-Отнюдь, командор. Это Башня создала своих охотников по их образу и подобию.

-Но я думала, что служба безопасности...

-Служба безопасности занимается тем и только лишь тем, что происходит в пределах Могилы, - в очередной раз не дав ей закончить фразы, произнес Леопольд. - Если преступление свершается там, это их дело - даже если преступник каким-то чудом сумеет достичь большой земли, расследование будут вести они, привлекая к делу разнообразных...свободных игроков, которых сумеют заинтересовать возможной добычей. От них не просят многого, и потому ими даже верховодит один из бывших цепных псов Лондона.

-А что эти...

-Запечатывающие охотники Башни не просто так носят свое имя - ведь им частенько ставится в задачу арест. Лиценциат же призывается Могилой единственно для убийства. И насколько мне известно, сюда были направлены самые отборные.

-Вы...встречались с ними?

-Доводилось, - явно без особой охоты произнес Леопольд. - Но этой истории придется подождать своего часа, командор. Сегодня нам предстоит больше слушать, чем говорить - и далеко не все из услышанного придется вам по нраву...

Аудитория, порог которой переступили Леопольд и Андра-Мария, была самой просторной из тех, что мог предоставить университет - но даже этого без преувеличений огромного амфитеатра едва хватило, чтобы вместить всех гостей. Первые два ряда сплошь занимали представители Церкви: высокое начальство собранных в поход орденов с подозрением поглядывало на своих коллег, то и дело о чем-то перешептываясь. Карстен Ротбауэр, Oberstmarschall Тевтонского ордена, явно не испытывал большой радости от соседства с почитателями Святой Смерти - в его глазах эти разукрашенные, разодетые в совершенно несусветных цветов тряпки господа лишь на шажок отставали от дьяволопоклонников. Не светилась радостью и делегация храмовников: хватило бы уже и того, что для великого магистра так и не нашлось ни одной подходящей по размеру двери - его официальных представителей, впрочем, хватило, чтобы забить ровно столько же места на скамьях, сколько занял бы сам Лесаж - так еще и посадили, будто бы нарочно, рядом с оборванцами Фортебраччо. Четверке младших офицеров, подчиненных командору Деляну, досталось место рядом с лазаритами: пробираясь на сохраненный для нее кусок скамьи, Андра-Мария старалась не думать подолгу о том, что хранят их печальные железные маски - отчаянно хотелось верить, что настоящих прокаженных им хватило ума оставить в стороне от общего сбора. Кивнув в ответ на едва слышное приветствие Лелио Мотта - равного ей по званию старого знакомого из Мальтийского ордена - Деляну поспешила занять свое место - пусть и не удержалась от того, чтобы бросить взгляд на верхние ряды.

Чуть выше рыцарей восседала горстка членов Ассамблеи - по правую сторону от них разместились Леопольд, Герахрд и Лука Ладзари: кардиналу пришлось изрядно потрудиться, чтобы втиснуть свое отвисшее брюхо между скамьей и столом. Места слева достались четверке из Бюро: прибыв одними из первых, они до сих пор не потрудились открыть свои лица - если, конечно, вообще собирались сдирать с голов капюшоны. От агентов похоронного класса все старались держаться как можно дальше - впрочем, возможно, свободные места были просто-напросто сохранены для командиров палаческих групп, что должны были прибыть чуть позже. Следующий ряд оккупировали посланцы Башни - демонстративно оставленная прореха между офицерами Батальона во главе с Кутриком и добровольцами лорда-надзирателя говорила - нет, скорее уж кричала - сама за себя. Три ряда выше были под властью Могилы: многочисленные гости из Моря Бродяг, разобраться в запутанной иерархии которых Деляну даже пытаться не видела смысла, прибывали маленькими, обособленными группками - ими же и рассаживались, смотря друг на друга ничуть не менее настороженно, чем на эмиссаров Лондона. Последний ряд заполнить до конца им не удалось: там-то и разместились находящаяся в очевидном меньшинстве группа из Атласа - провидец и троица хмурых конвоиров - и лица, не представлявшие на совете никого, кроме себя: например, Стальная ведьма и какое-то молчаливое седое чучело...

Деляну собиралась уделить собравшимся еще немного внимания - и сообразить, например, что неподалеку от ведьмы делал какой-то заспанный тип в кожаной куртке - когда ее легонько толкнул в плечо Янош Юхас - немолодой уже рыцарь, застрявший в своем текущем звании надежнее, чем в зыбучих песках. Командор только благодарно кивнула, прекратив почем зря вертеть головой и обратив свой взор к дверям. Вовремя - через порог уже перевалила процессия во главе с епископом Вертом.

Следом за Юлианом шествовала группа рыцарей, тащивших несколько деревянных ящиков, исполинских размеров карты, пока что свернутые в рулоны, и видавший виды проектор - едва ли не побросав все это хозяйство на пол, они занялись его распаковкой. Епископ, приглаживая волосы, поплелся к трибуне, а двери вновь распахнулись - в зал вошла уже знакомая Деляну тройка лиценциатов, сопровождавшая очередного гостя.

Опасным этот среднего роста человечек - полноватый, если придерживаться выражений самых мягких - отнюдь не выглядел, куда больше его облику подошло бы определение "нелепый". Обряженный в серый вязаный жилет, едва державший его выпяченный живот, брюки с подтяжками и стоптанные остроносые туфли, с головой, похожей на проржавевшую мушкетную пулю, которую зачем-то облепили свалявшимися в комки седыми волосами, человечек остановился, отпихнул одного из своих конвоиров в сторону и уставился на собравшихся в зале взглядом, не содержавшим ничего, кроме крайней степени раздражения. Вытянув из кармана нечто, завернутое в носовой платок - как оказалось после минуты мучений с узлами, то были всего лишь очки - он водрузил последние на едва читавшийся среди оплывшего, побитого оспой лица, нос, и принялся не то рычать, не то кашлять - так или иначе, ощущение было такое, словно утробистый господин был намерен повалить своим ревом стены. Наблюдая за тем, как рыцари возятся с проектором, он сделал было пару неловких шажков к доске - и, стоило одному из лиценциатов подойти слишком близко, взревел таким басом, что сидевшие в первых рядах невольно вздрогнули:

-Haut ab! - могучий голос, что прорвался наружу, сгодился бы иному пароходному гудку. - Herr Bischof, wenn Sie diese Dummkoepfe nicht weggehen lassen, habe ich die Vorlesung mit ihnen auf meinem Hals zu fuehren. So was sagt mir mein kleiner Finger(6).

Юлиан, как и многие другие, имевшие несчастье оказаться слишком близко к гостю, был малость оглушен его громоподобной речью - но, быстро совладав с собой, махнул рукой: лиценциаты, заметно хмурясь, расступились, отходя к дверям. Выждав, пока те не удалятся до самого порога, пузатый человечек утер губы рукавом и заковылял к доске, где водружали экран проектора - в зале уже вовсю перешептывались те, кто успел догадаться, кого имеет честь лицезреть.

-Это и есть великий Барокшмидт? - полушепотом поинтересовался у командора Янош. - Я ожидал большего.

-Да куда уж больше, - вполголоса ответила Деляну. - Хотя...вспоминая Лесажа...

-Говорил с его секретарем, кстати. У них давно ходит шутка - мол, если русские нас зажмут, с магистром мяса хватит на годы. А это, видать, неприкосновенный запас подвезли...

-Слыхал, он на тулийцев горбатился, - подал голос Джордано Калабрезе - второй из подчиненных Деляну командиров отделений. - А еще...

-А еще на A.E.I.O.U. и дьявол знает, на кого кроме, - пробормотала командор. - Его ученика-то похоронка держит в четырех стенах - как по мне, одного такого чокнутого миру уже хватило бы по самое горлышко. А этот...Леопольд говорил, его лет пятнадцать уже не выпускали на большую землю.

-А он не говорил, между делом, можем ли мы доверять уродцу?

-Доверять? Этому-то? - скривилась Деляну. - Да ты посмотри только - он носит ремень с подтяжками. Как можно доверять тому, кто собственным штанам не верит?

Возня с проектором продолжалась полным ходом. Словно чувствуя нетерпение, что уже начинало понемногу назревать в рядах, епископ, хрипло прокашлявшись, навалился на трибуну, выразительно постучав по краю ее костяшками пальцев.

-Господа, - несколько севшим голосом произнес Верт, сделав небольшую паузу для того, чтобы зал мог хотя бы начать утихать. - Я не большой умелец по части длинных и вдохновенных речей, но тем не менее, как человек, которому тайная коллегия вверила командование объединенными силами Церкви, чувствую себя обязанным сказать хотя бы несколько слов. Я буду, разумеется, краток, поскольку собрались мы тут все-таки отнюдь не для того, чтобы расшевелить изрядно захиревший местный факультет теологии...

В передних рядах раздались негромкие смешки.

-О чем же я поведу речь, когда цель, ради которой мы собрались здесь, всем вам кристально ясна? - голосом уже более громким вопросил Юлиан, налегая на трибуну. - О чем же я должен сказать, когда каждый из вас, я уверен, отчетливо осознает, зачем он здесь, и что ему предстоит совершить? - епископ вновь прокашлялся. - Я скажу вам несколько слов о нашем враге. Я скажу вам об истинных правителях этого ужасного Вавилона, который будет нами сокрушен. Я скажу вам о дьявольском царстве, где не существует ни жалости, ни милосердия, где вы днем с огнем не отыщете ничего святого, ничего человеческого. Дома, дворцы, улицы, сама земля, сам воздух там осквернен и запятнан всеми пороками, какие только способен измыслить человеческий разум. Я скажу вам об истинных правителях этого жилища всех грехов, о группе нечестивцев, что зовется Директоратом - и об их проклятой свите, о так называемом Ленинградском Клубе - истинной причине того, что Советский Союз все еще избегает - но не избегнет - участи Содома с Гоморрой. Их вина в том, что наше общество наводнено проповедниками атеизма, кишит, словно труп слепыми червями, самозваными ниспровергателями божественного, их вина в том, что в наших прекрасных городах источают они развращающие флюиды своей сатанинской гордыни, покрывая презрением все вековые постулаты. И разве одного этого не было бы достаточно, чтобы стала видна ясно, как днем, неотвратимая потребность человечества создать трибунал, способный применить против этого зла методы действенные и энергичные? Вы и без меня знаете ответ, - набрав побольше воздуха, Верт продолжил. - Но безумцы эти зашли даже дальше, чем мы предполагали. Всем вам известно о той кровопролитной бойне, о той резне, что чинили по указке Ленинградского Клуба по всем Британским островам их головорезы, всем вам известно, что вершили они меньше, чем месяц назад! Но мало кто знает об истинной цели их, которую открываю я вам сейчас, не видя более нужды хранить тайну, мало кто знает, что дьявольский план их состоял в том, чтобы открыть дорогу силам, жаждущим пожрать весь род человеческий без остатка, что намеревались они изничтожить как вид саму нашу бессмертную душу!

-Во разошелся-то, - вновь зашептал командору Янош. - Того толстячка, сейчас, кажется, удар от скуки хватанет.

-Как бы нас не хватил... - отозвалась Деляну.

-Густой дым, что поднимается из раскрытой ими бездны, едва не закрыл для нас солнце, - продолжал тем временем Юлиан. - Но мы ныне готовы предупредить новые убийственные деяния, готовы истребить без остатка этих гнусных апостолов дьявола, известного под именем Кай. Разумеется, в умах некоторых из вас может зародиться непростой с виду вопрос - виновны ли все без исключения служители этой воплощенной мерзости - и мой долг, как человека, коему вверено повести Христово воинство в битву, состоит в том, чтобы развеять ваши опасения. Напомню всем присутствующим в зале - и попрошу, чтобы послание мое было донесено до каждого, присоединившегося к нашему священному походу, что согласно Кодексу канонического права от 1917-ого года, параграф 2214-й, Церковь имеет nativum et proprium ius (7), независимое от какой-либо человеческой власти, наказывать как карами духовными, так и карами мирскими...

-Он пропустил "своих подданных", - хмыкнул Янош.

-...в комментарии же к параграфу 2314-ому того же Кодекса прямо говорится, что все виновные в отступничестве от веры христианской, ереси и раскольнической деятельности ipso facto (8) отлучаются от церкви, и что это преступление совершают все те, кто исповедует материалистическую и антихристианскую доктрину коммунистов, в особенности те, кто защищает ее и проповедует...

-Я, кажется, больше не вытяну, - прошептала Деляну.

-Есть способ спастись, командор, - улыбнулся Янош. - Напомните этому треплу, что в восемьдесят третьем был принят новый Кодекс, так вас мигом выставят...

-...образом, порученное нам дело веры настолько важно, что ради него были оставлены преследования неисчислимого множества иных преступлений. И передаю вам слова Его Высокопреосвященства Алоизио Массари, субдекана тайной коллегии - "Во имя спасения от мук и страданий заблудших душ, во имя спокойствия и единства в христианском мире, во имя общего блага Церкви, мы подтверждаем решение, вынесенное тайной коллегией касательно нечестивой и кровавой клики, известной как Ленинградский Клуб, грозящей затопить грязью своей весь христианский мир. Мы запрещаем оказывать презренным слугам их какую-либо помощь - пусть ни одна рука более не протянется им навстречу! Пусть каждый из них будет проклят, будет одинок и будет гоним, как одержимый бесами. Клеймите и преследуйте их, живых или мертвых..."

-Смотрите-ка - кого-то уже достало.

Повернув голову, командор увидела пробирающегося к выходу человека - одного из тех, что сидел в последних рядах. Кажется, тот самый русский...как там его, Татарьев?

-"...вознаградить не только в жизни вечной, но и в этом мире всех тех, кто выполнит свой долг перед Святой Церковью. Мы призываем верующих любыми средствами, железом, огнем или ядом бороться против наших врагов. Мы даем отпущение грехов всем, кто возьмется за оружие и, под предводительством Его Преосвященства епископа Юлиана Верта, пойдет сражаться с русскими нечестивцами. Сразивший хоть бы одного врага будет сочтен причастным к святым подвигам и удостоится венца мученика, ему даровано будет прощение всех свершенных нарушений и излишеств, тот же, кто приведет нам дьявола, известного под именем Кай, живым или мертвым, освобожден будет от всех грехов и проступков, равно бывших и будущих, будет чист и невинен так же, как крещеный новорожденный, и да будут закрыты для него врата ада, и откроются после смерти врата райского блаженства. Господь обещает вам победу и отдает в ваши руки все, что принадлежит вашим врагам..."

-Вот это дело! - рявкнул со своего места Фортебраччо, со всей силы треснув по столу кулаком. - С того и надо речь заводить. А то стоишь да тянешь все эти сопли из носа, словно кому до них интерес есть...Могила, правильно я говорю?

-Лучше и не скажешь, - жиденько улыбнулся сидящий по правую руку от Никколо человек в монокле. - Хотелось бы сразу уточнить, какой процент...

-Об этом позже, - епископ, красный от злости - речь его была прервана в момент наивысшего напряжения - вцепился что есть силы в края трибуны. - А сейчас...что ж...перейдем непосредственно к планам вторжения. Герр Барокшмидт, прошу вас.

-Ну наконец-то, - прогудел последний, подскакивая к трибуне. - Я уж думал, до конца мира языком чесать намерены. В сторонку, в сторонку, Ваша Болтливость... - довольно бесцеремонно отпихнув епископа подальше от трибуны, маг взобрался на освободившееся место - пришлось, правда, подсунуть под ноги один из опустевших ныне ящиков. - Итак, - забасил он, разместившись, наконец, за трибуной. - Как меня звать, все знают, а до остального вам дела нет и быть не должно. Я тут тоже ножками попусту шаркать не намерен, так что сразу к делу. У вас проблема, у меня - решение. У меня договор, у вас - желание, чтобы я его исполнил поживее и перестал тут важным господам глаза чесать...

Барокшмидт щелкнул пальцами - один из рыцарей, возившийся с проектором, забил в него несколько слайдов, что-то переключил. Безнадежно дряхлая машина затряслась, утробно зарычала.

-Все внимание на проектор, господа... - повернувшись было к экрану, маг вдруг рявкнул так, что ближайший к нему рыцарь от неожиданности плюхнулся на пол. - Verdammt nochmal! Korporal, das ist die falsche Karte! Wir brauchen das blaue Dia! Das Blaue! (9) - топнув ногой так, словно намеревался просадить дыру в полу, Барокшмидт выдернул из кармана пустую сигаретную пачку и запустил в лихорадочно меняющего слайды несчастного. - Nun dreh es um, du Trottel! (10)

Оглушительный рев, исходящий из глотки мага, кое-какой эффект все же возымел - не считая того, что был произведен на первые ряды: многие из сидящих там всерьез начали задумываться о том, чтобы перебраться подальше. Дождавшись, пока, наконец, на экране появится нужный кусок карты - а именно, пролив между норвежским побережьем Скандинавского полуострова и Ютландией - Барокшмидт удовлетворенно хмыкнул.

-Отлично. Хоть на что-то вы да сгодились, - пробормотал он, кивнув в сторону ближайшего ящика. - А теперь раздайте всем наши...брошюрки, - подавив приступ не самого здорового смеха, маг вновь уставился на своих слушателей. - Итак, пока вас обеспечивают годовым запасом макулатуры, которую неделю назад отпечатали в Могиле, я, наконец, перейду к вашему делу. Я говорю "вашему", поскольку мое, к счастью, кончается в этом самом городишке. В настоящий момент в Скагерраке и Каттегате полным ходом ведутся работы, в которых задействована вся Блуждающая Могила. Что за работы, хотите вы знать? Ну конечно же, хотите. А многие из вас уже знают. Кто-то даже успел побывать на строительстве. Что ж, позвольте вам представить...

Щелчок проектора.

-...мое последнее, и, без сомнения, величайшее детище.

Зал сковало молчание.

-"Левиафан".

Но не проходит и минуты, как его прорывают первые голоса. Первые вздохи, полные удивления пополам с ужасом.

-Господи, что это? - с некоторым опозданием Деляну поняла, что слова эти слетели с ее собственных губ - и, оглядевшись по сторонам, прочла все тот же вопрос в глазах каждого второго.

-В конце сорок второго года британское Адмиралтейство хваталось за каждую соломинку, особенно когда речь шла о безопасности конвоев, - размеренным басом проговаривал Барокшмидт, навалившийся всем весом на трибуну. - И среди прочих весьма интересных и оригинальных идей они измыслили - не без помощи кого-то из Башни, насколько мне известно - создать авианосец, способный принимать до двух сотен истребителей и самолетов-разведчиков. Для постройки данного корабля - учитывая весьма ощутимую нехватку стали - намеревались использовать так называемый пайкерит. Что же это такое, вы меня спросите? Это, господа, композиционный материал, состоящий из водяного льда и древесных опилок в соотношении примерно восемьдесят два к восемнадцати...с точными характеристиками и механическими свойствами - в сравнении, например, с обычным льдом и бетоном - вы можете ознакомиться в бумагах, которые вам прямо сейчас...да шевелись уже! - вновь рявкнул маг на снующего меж рядов рыцаря. - Так, о чем там я...ах да, бумаги...

-Но то, что вы здесь... - с трудом оторвав взгляд от экрана, пробормотал кто-то из храмовников. - Это ведь...

-Проект "Аввакум" - так они окрестили все это дело - начатый в конце сорок второго, так и не был толком завершен, - жестом призвав собравшихся к тишине, продолжил Барокшмидт. - Возникло слишком много проблем, которые, увы, решить так и не удалось. Опытная модель меньшего размера была готова уже в сорок третьем, но вся идея успела утратить приоритет - прототип в итоге просто-напросто бросили таять в каком-то канадском озере... - маг покачал головой. - Но то, с чем не совладали они, удалось мне, - очередная смена слайда, очередная пробежавшая по рядам волна вздохов и невнятных восклицаний. - Каковой вывод вы можете сделать по данным снимкам.

Гул в рядах нарастал. К бумагам, которые разносил с совершенно потерянным видом одинокий рыцарь, мало кто присматривался - некоторые и вовсе отмахивались от них, словно от назойливых насекомых. Кто-то уже успел вскочить на ноги и застыть в нерешительности, кто-то тихо посмеивался, с трудом сдерживаясь, чтобы не начать хохотать в полный голос. Чье-то лицо стремительно теряло краски от изумления и гнева. Епископ, успевший к тому времени уже занять место рядом с кардиналом Ладзари, сидел, подперев голову ладонью, и напряженно всматривался в поверхность стола.

-Что за чепуху вы позволяете себе нести? - выкрикнул с места кто-то из членов Батальона. - Вы хотите сказать, что не поставив никого в известность, уже второй месяц занимаетесь этим?

-У кого-то явно не все дома, - проблеял, неистово тряся кадыком, какой-то тощий храмовник. - Вот куда, значит, Могила спускает драгоценное время и ресурсы? На детские игры какого-то...

-Господа, господа, прошу вас, - вновь забасил Барокшмидт. - Прошу вас дать мне закончить! - последние слова он рявкнул с такой силой, что некоторые из тех, кто уже были на ногах, от неожиданности повалились обратно - со стороны могло показаться, что их попросту сдуло на скамьи. - Я понимаю, что вы все сейчас испытываете, но уверяю - я здесь именно для того, чтобы в прах развеять все опасения и ответить на все вопросы. И я на них отвечу! - вновь проорал маг, с шумом выдохнув и опершись на трибуну. - Да, проект "Аввакум" прямо-таки кишел недостатками, очевидными даже ребенку, но они были существенны лишь для Адмиралтейства, лишь для людей. На доработку этого проекта я потратил не один год, и можете мне поверить, совместными усилиями всех обитателей Блуждающей Могилы мы решили большую часть существующих проблем - будь дело иначе, разве приступили бы мы к строительству? - убедившись, что в этот раз никто не намерен его перебивать, Барокшмидт утер лицо рукавом и продолжил. - Итак, позвольте же мне продолжить. Изначально - я говорю еще о том старом проекте - речь шла о простом спиливании верхушек айсбергов, оснащении их двигателями и системами связи. Лед - ресурс, как вы понимаете, дешевый, простой и практически бесконечный - к тому же бомбы и торпеды не разнесли бы айсберг, а лишь оставляли бы на нем небольшие выбоины...

-А что же насчет таяния корпуса? - негромко, но вполне отчетливо поинтересовался майор Кутрик.

-Операции с применением подобных "кораблей" должны были занимать считанные дни - это бы попросту не успело стать проблемой, - тут же ответил Генрих. - К тому же, они думали подстраховаться с помощью холодильных установок. Чуть позднее идея несколько поменяла очертания - теперь предполагалось собирать корабли, как конструктор, из ледяных блоков, проводя трубы уже упомянутых установок сквозь...

-Природные айсберги имеют слишком малую поверхность, находящуюся над водой, - вновь подал голос майор. - Использовать их в качестве посадочной площадки...

-Верно, верно! - оглушительно рассмеялся Барокшмидт. - Идея насквозь дурная, но тут-то на помощь и пришел пайкерит. Сейчас я покажу вам, на что способен...ey, koennt ihr es etwas schneller schaffen?(11)

Очередной ящик был уже вскрыт. Натянув толстые перчатки, рыцари вытянули наружу две внушительных размеров глыбы - в одной, по крайней мере, можно было без труда узнать лед...

-Вот, господа, можете полюбоваться сами, - с гордостью произнес маг. - Здесь мы имеем кусок обычного льда и кусок пайкерита. Последний, если вы обратите внимание на мои записи, раза в четыре прочнее, обладает ковкостью и таким же сопротивлением на взрыв, как, например, бетон. Ну да не будем ходить вокруг да около...сейчас я проведу для вас небольшую демонстрацию.

Глыбы установили на ящики. Вытянув из кармана видавший виды револьвер - взгляды сидевших в первых рядах стали еще настороженнее - Барокшмидт прикусил губу, долго выцеливая кусок льда. Выстрел, прогремевший полминуты спустя, был в чем-то даже тише, чем голос мага.

-Вот, вот, вот, вы видите? Видите? - приплясывая вокруг разнесенного на кусочки ледяного куба, грохотал Барокшмидт. - Совершенно не подходит для наших целей! А теперь, господа, смотрите внимательно - я проверю на прочность пайкерит!

Деляну, наблюдавшая за представлением, не успела поймать момент, в который все свершилось: казалось, выстрел и чей-то исполненный боли вой слились воедино. Куб пайкерита действительно сумел доказать свою устойчивость - впрочем, тощий храмовник, которому срикошетившая пуля срезала большую часть правого уха, вряд ли был способен сейчас за то порадоваться. Уронив лицо на стол и заливая последний красным соком в объемах совершенно неприличных, человек Лесажа только дергался в руках товарищей и стонал...

-Довольно с меня клоуна! - взревел, перебираясь через стол, сосед раненого - лицо его было сплошь перепачкано в крови. - Сейчас я тебя...

-Эй, эй, только без рук! - отшатнувшись назад, заорал Барокшмидт. - Это несчастный случай! Несчастный...

-Сейчас еще один устроим, - храмовник, уже рванувший из кобуры внушительных размеров пистолет, успел сделать лишь один шаг в сторону мага - мгновение спустя путь ему преградили до того стоявшие у дверей лиценциаты.

-Это несчастный случай, - сухо проговорила женщина в очках. - Не усугубляйте.

-Мы что, должны все так...

-Мы поможем ему, - прошипел полукровка в дырявой шляпе. - Или уничтожим вас. Вам решать, что это будет.

Возня с раненым заняла еще несколько мучительно долгих минут - когда же, наконец, окровавленный храмовник, два его товарища и лиценциат в шляпе покинули зал, Барокшмидт - револьвер у него успели уже отобрать во избежание участия оного в дальнейших "демонстрациях" - вновь занял место за трибуной.

-Как вы все только что имели возможность убедиться, господа, пайкерит - материал довольно-таки стойкий, - как ни в чем не бывало проговорил маг, и, дождавшись очередного щелчка проектора, продолжил. - Итак, перейдем непосредственно к тому, что, я уверен, волнует вас больше всего - устройству спроектированного мною судна...

-Каких точно размеров эта ваша хреновина? - проворчал Фортребраччо. - А то по куску, который вы слепили, судить как-то сложно...

-Мы планируем достичь длины в 1,22 километра, - гордо выпрямившись, ответил Барокшмидт. - И ширины как минимум в 150-180 метров, если, конечно...

-Постойте, Генрих, - на голос Леопольда, который до того, как могло показаться, спал с открытыми глазами, обернулись многие. - Вы уверены, что ваша...конструкция сможет без помех преодолеть Датские проливы?

-Можете быть спокойны - пропихнется даже без мыла, - усмехнулся Барокшмидт, обнажив пожелтевшие зубы. - Все необходимые замеры уже произведены, несколько вариантов маршрута проложено...

-А что насчет Балтийского моря? - теперь голос подал уже лорд-надзиратель. - Не очень-то весело нам придется, если эта махина сядет на мель где-нибудь в Финском заливе или попросту окажется не в состоянии быстро развернуться, когда...

-С этим тоже полный порядок, - довольно резко ответил маг, не скрывая раздражения. - Вся Могила трудится над тем, чтобы...

-Да пусть себе трудится, - просипели с верхних рядов. - Ты, толстячок, мне кое-что другое скажи...

Деляну вновь обернулась - этого голоса она раньше никогда не слышала. Говорил, поднявшись со своего места, тот самый человек в кожаной куртке, что разместился неподалеку от ведьмы и ее спутника.

-С радостью отвечу на ваши вопросы, - голосом, в котором радости не набралось бы и на грамм, проворчал Барокшмидт. - А вы, простите...

-Эрик, - выбравшись из своего ряда, говорящий быстрым шагом направился вниз - наверное, чтобы не приходилось лишний раз повышать голос. - Вот слушаю я твою муть, слушаю, и чувствую, что нет мочи уже, - остановившись где-то между первым и вторым рядами, он продолжил - уже чуть спокойнее. - Для начала вот чего. В твоих же бумажках, которыми ты весь зал загадил, говорится, если я вдруг читать не разучился, о пресной воде. Пресной, мать ее так, поскольку морская замерзает слишком уж херово для ваших игрищ. Так где вы столько...

-Глупый вопрос, господин Эрик, - фыркнул Барокшмидт. - Или вы сомневаетесь в возможностях Могилы преобразовать необходимое количество воды для наших целей? Если да, то очень, очень зря.

-А, так вот чем ребятишки на скале у вас заняты. Воду они гонят, - взгляд Грея стал еще неприятнее. - Пускай. А что насчет таяния? Мы там на солнышке не останемся без корабля, да с голым задом?

-Исключено, - прогремел Генрих. - Пайкерит может обрабатываться как дерево. Мы заливаем его в форму, словно металл. При погружении в воду изолирующая оболочка из влажной древесины...

-Это не отменяет вопросов об изоляции, - бросил со своего места Кутрик. - Я был знаком с тем, старым проектом. Холодильные установки требовали сложнейшей системы каналов, проведенной через все судно...

-Чепуха, - тут же парировал Барокшмидт. - Все эти установки - мало того, что давно и безнадежно устарели, так еще и не могут даже в самой ничтожной степени сравниться с парой хорошо настроенных и верно расположенных замкнутых полей, что обеспечат конструкции должную стабильность в температуре...

-...а едва они откажут, с конструкции останется сигануть в воду, - прорычал Факел.

-С какого дьявола им отказывать, скажите на милость?

-Да с такого, толстячок, что это война. А на войне ничто и никогда по плану не идет, - не дав магу опомниться, Эрик продолжил свое наступление. - Я у тебя на снимках тут вижу ангары, в которых...сколько-сколько вертолетов ты общим числом указал? Четырнадцать CH-47? Спросил бы, на какие шиши, конечно, вы все это добро гребете, но я другое спрошу, пожалуй - ты хоть один вертолет такой в глаза свои заплывшие видел? Нет, я, конечно, уже понимаю, что с масштабами ты знаком разве что понаслышке, но как, объясни мне, дурному, как ты собрался все это упихать, а? Пусть даже и в четыре ангара.

-На завершающем этапе строительства каждый ангар будет оснащен системой смещения и свертывания пространства, аналогичной той, что используется в доме Бартомелой, членами которого и было внесено предложение использовать...

-А по-человечески слабо? - оборвал мага Факел. - Те, кто тут зады просиживают, может, тебя и поймут. Может и я пойму, раза так с третьего. А солдату ты вот как объяснишь, почему он в твое корыто лезть без страха должен, а? А объяснять тебе явно придется - по этой глыбище даже у полного кретина ведро вопросов наберется. Так что еще раз давай, и внятно, по буквам, если хочешь. Как ты собираешься разместить внутри все, что перечислил?

-Данная система весьма сложна, господин Эрик, - лицо Барокшмидта постепенно наливалось краской. - Скажу как могу просто, в надежде, что человек с вашим уровнем развития поймет...внутри эти ангары будут значительно больше, чем снаружи, каковой эффект обеспечивает комплекс полей...

-Ясно. Снова ваша хваленая магия.

-Вас что-то не устраивает?

-Да, мать твою и всю родню, еще как, - зло бросил Грей. - Что, хочешь знать? А то, толстячок, что мы идем воевать не абы кого, а тех, кто на борьбе с магами целую стаю собак умял. И если эти твои смещающие игрушки они вдруг из строя выведут, дальше-то что, позволь узнать?

-Вероятность этого весьма незначительна, к тому же...

-Я тебя не спрашиваю о вероятности. Я тебя спрашиваю, что будет, если эти ваши поля дуба вдруг дадут. Бывал уже случай, лет пять назад, когда у одного умника рунное покрытие, краской нанесенное, дождем обычным сбито было - так тогда половина дома, где мы сидели, в лепешку смазалась. Так что давай, говори. Все равно ведь, меня заткнешь - другие то же спросят. Что будет, если эту свернутую хренотень как-нибудь не так свернет-вывернет?

-Ну... - Барокшмидт замялся. - Как только создаваемый системой "карман" прекратит существовать, находящиеся внутри данной системы ангары вернут себе прежнюю структуру и положение в пространстве...

-И все, что там есть живого, сомнет в один веселенький фарш вместе с грузами, - мрачно подытожил Эрик, обернувшись к залу. - Ну что, кому там охота на этом кораблике прокатиться? Есть желающие в первый класс?

Гул в рядах вновь нарастал. Барокшмидт, нервно хлопавший по карманам - казалось, он все искал и искал отобранный недавно револьвер - оглушительно прокашлялся, пытаясь вернуть к себе внимание аудитории.

-Господа...господа! - в очередной раз рявкнул маг. - Я вас уверяю, нет никаких причин паниковать! Система, о которой мы только что говорили, надежна как часы и...

-Еще вопрос, - Грей, добравшись до проектора, вовремя отключил его от сети - из перегревшегося сверх меры аппарата уже вовсю тянуло дымом. - Как твое чудо вообще должно передвигаться?

-Я бы тоже с удовольствием об этом послушал, - сухо произнес майор Кутрик. - Тогда, в сороковых, поначалу предполагалось управлять судном путем изменения скорости многочисленных электродвигателей, но в итоге было решено, что необходим руль. Однако проблема установки и управления таким рулем, который в высоту должен был быть около тридцати метров, так и не была толком решена...

-О, с этой проблемой столкнулись и мы! - преувеличенно бодрым тоном воскликнул Барокшмидт. - А так как на разработку и создание рулевой машины специально для "Левиафана" попросту не было времени, весь проект едва не пошел под нож. Предлагалось, конечно, оснастить судно малым вариантом той же системы, которая используется в самой Блуждающей Могиле, но тут вставала в полный рост иная трудность - нам нужен был маг или группа магов достаточной силы, способных либо с почти идеальной точностью просчитывать курс и, соединившись с системой, вести по нему корабль, либо делать это, руководствуясь одними своими чувствами...иначе говоря, нам нужен был свой Навигатор.

-И вы его получили.

Деляну вновь обернулась на новый голос - в этот раз со своих мест поднялись Стальная ведьма и ее спутник.

-Позвольте познакомить вас с гостем, явившимся на наш зов о помощи, - продолжала тем временем графиня. - Позвольте представить вам того, кто единственный из собравшихся здесь способен совладать с "Левиафаном". Кауко.

Седовласый маг в наряде из кожи и шкур чуть поклонился собравшимся - и собирался было уже вернуться на свое место, как со скамьи поднялся майор Кутрик.

-Разрешите узнать имя вашего рода, - процедил он, пробираясь со своего места наверх, к Августине и ее спутнику.

-Не носим, - пожал плечами Кауко. - А имена праотцев моих ничего тебе не скажут.

-В таком случае, разрешите узнать, сколько поколений...

-Учета отродясь не ведем, - так же спокойно отозвался маг. - К чему нам то? Пред соседями понапрасну похваляться?

-Тогда хотелось бы знать, на каком основании вы считаете, что справитесь с управлением подобного судна, - еще суше, чем прежде, произнес - нет, почти уже прошипел - майор, замерший на одну ступеньку ниже Кауко. - Не сочтите за неуважение, но среди всех собравшихся поручиться за вас и ваши способности может одна лишь госпожа Базилевская. Но мне, боюсь, будет мало слов...и не так уж и важно, чьи они. Я хочу быть уверен, что вы действительно тот, кем вас представили, я хочу быть уверен, что на вас можно положиться. Но о вас не знает решительно никто, потому и вы сами остаетесь для нас никем.

-Так чего же ты желаешь? - хитро прищурившись, поинтересовался Кауко. - Силой, что ли, смериться?

-Если речь идет о допуске вас к управлению судном... - Амброс заглянул в глаза мага. - Быть может, и так.

-Ну, твоя воля, - усмехнулся Кауко.

-В таком случае, предлагаю обговорить время и место...

-Ты теперь вручную дышишь.

Майор Кутрик замер - остаток фразы, застрявший в его глотке, так и не нашел пути наружу. Еще несколько мучительно долгих секунд он стоял с открытым ртом, словно разум его не просто дал осечку, но напрочь увяз в совершенно непролазной трясине. На излете третьей секунды Амброс, наконец, сумел сбросить оцепенение - как оказалось, лишь для того, чтобы увидеть замерший в волоске от собственной глотки охотничий нож.

-Если сороконожка думать-гадать начнет, какую ногу за какой двигать след, она с места больше не сойдет, - спокойно произнес Кауко. - Так и подохнет.

-Вы...

-Твоя беда той же породы, - улыбнулся маг, медленно отнимая нож от горла майора. - Думаешь не в меру - и потому лодчонку вашу ледяную если бы и свел куда, то разве что на камни. Я из тебя трижды душу выбить мог, если б пожелал, да к чему мне то...ступай, ступай себе, откуда пришел, и не срамись больше.

Амброса, казалось, сейчас разорвет надвое - но после недолгих мучений майор все же нашел в себе силы сдержаться.

-Что ж, - выдохнул он наконец. - Будем считать, что экзамен вы сдали.

-Как желаешь, - беззлобно улыбнулся Кауко.

-Позвольте спросить напоследок, - сделав несколько шагов к нижним рядам, обернулся майор. - Вы ведь даже не знакомы с порядком организации поединка, верно?

-А какая на охоте надобность в ваших церемониях?

Барокшмидт, видя, что ситуация так или иначе разрешилась, попытался было продолжить свою речь - но Эрик, стоявший у проектора, заговорил раньше - и громче - чем маг успел бы вновь раскрыть рот.

-Итак, что мы тут имеем? - хрипел Грей. - Одни, совершенно со всех катушек сорвавшиеся, корабли изо льда с опилками сочиняют. Другие, тоже явно не от ума великого, им за то в ладоши хлопают, даже когда им уши в процессе лекции пулями срывает. Ну хорошо еще, что не головы. Меня сюда позвали, сказав, что здесь и сейчас все говорить свободны - так как дело большое, любой совет послушают. Так вот, я вам посоветую сейчас, что делать. Сперва вот этого вот утопите, - Факел ткнул в сторону Генрхира. - И привяжите к тушке чего потяжелее, а то голова кой у кого так дерьмом набита, что тонуть не захочет. А сверху льдиной той припечатайте, что этот кретин на ваши деньги уже отгрохать успел. Потом наймите пару-тройку нормальных кораблей, и...

-Епископ! - вновь взревел Барокшмидт. - Попросите, чтобы этого господина вывели прочь, или я за себя не ручаюсь!

-Что, правда глазки защипала? - проорал в ответ Эрик, не обращая внимания на лиценциатов, что двинулись к нему от дверей. - Я тебя спрашиваю, как твое ледяное корыто не растает, ты мне - магия. Я спрашиваю, как в его брюхо личный состав влезет, ты опять мне - магия. Я спрашиваю, а как оно вообще по морю-то ползти намерено, а мне каких-то финских лесников в морду тычут, и снова про магию, как попугаи, долдонят! Накушался я уже вашей магии, из ушей валит! Ну нет таких задач, с которыми только твоя посудина справиться способна, нет! Все дешевле можно сделать, и проще, так нет, они немчуру какую-то приглашают, у которой, как обычно, если не танки размером с квартал городской в голове, так кораблики ледяные! Не наигрались видно, в детстве-то...

-Пройдемте, пожалуйста, - мягко, но настойчиво подхватили Эрика под руки лиценциаты. - Не сопротивляйтесь.

-Raus! Schmeissen dieses Mistvieh raus!(12) - надрывался, что есть сил молотя руками по трибуне, Барокшмидт.

-Меня-то ты вышвырнешь, спору нет! - вопил в ответ Грей, которого уже волокли в сторону выхода. - А как ледышка твоя на куски развалится, тут-то и с тебя спросят, будь спокоен! - уцепившись руками за дверь, орал он. - Вагоны иди клепай, бестолочь! Больше ни на что и не сгодишься!

Лиценциатам наконец удалось отцепить пальцы Эрика от двери. Ее оглушительный хлопок оборвал речь Грея на середине, но если прислушаться, то можно было еще различить там, в коридоре, удаляющиеся вопли...

-Что, так и сказал?

-Филин, ты же меня знаешь. Я...

-Да-да, говоришь, что первое на язык прыгнет, а потом удивляешься, чего это все на тебя так смотрят. Ты бы еще у Карантока шляпу примерить попросил или с той русской поцапался - выходил бы уже окном. Если бы вообще вышел, конечно...

Погода испортилась окончательно - и почетное место в списке раздражающих его в данный отрезок времени вещей Асколь был готов отдать ветру, что начисто рушил все попытки запалить огонек и скормить ему очередную сигарету. Постепенно темнеющее небо тоже не сулило ничего хорошего: то ли природа в очередной раз решила побуйствовать, то ли Батальон с Могилой вновь решили разогнать население по домам грозой дьявольской силы - последнее значило бы, что через город снова будут транспортировать нечто, не предназначенное для лишних глаз.

-Хлыста сегодня видел?

-А то как же, - оскалился Эрик. - И чем он провинился, интересно, что ты его за инвентаризацию засадил?

-Кто-то же должен распаковать и разобрать все это барахло от Ассамблеи, - пожал плечами Кат. - И я так подумал, что этим "кем-то" быть не особо желаю.

-Чем бы палач ни занимался, лишь бы его блевать потянуло, да?

-Ну, он же все-таки не один...

-Когда заходил к ним, наша девочка блаженная аккурат свой подарок раскрывала, - проворчал Грей. - Навроде шарфа, метра три будет, если растянуть, красный, словно харя Бешеного, когда что-то не по нему идет. Я, значится, ей говорю - ты что же, этим стягом перед коммуняцкими рылами трепать собралась, если сдаваться пора настанет? Она прошептала там два слова - так меня этой рванью в миг скрутило, чуть кишки горлом не полезли. Стоишь, словно в бетон залитый, и ни порвать, ни вывернуться, ну хоть тресни. Оказалось потом, той гнусью любого мужика спеленать можно, и не вылезешь, пока не отпустят...любите вы, скажу я, всякую погань в своих Ассамблеях сочинять.

-Это для главной цели, - чуть понизив голос, пробормотал Асколь. - Чем его брать будем, так толком никто и не решил, вот и думают все, что на складах нашлось, испробовать.

-Для хмыря того, с которым ты в Лондоне поцапался?

-Нет, - покачал головой палач. - Для самой главной.

-А-а-а, - понимающе улыбнулся Эрик. - Но испробуют, держу пари, уже на Хлысте сегодня ночью.

-Зависть - грех, сын мой, - преувеличенным тоном произнес палач.

-Ой, да катился бы ты легким катером...

До университета шагать оставалось уже совсем немного - он сам не знал толком, почему вообще потащился пешком, даром что с минуты на минуту могла разразиться гроза. Тупая, кажущаяся бесконечной и неодолимой, усталость, что терзала его столь долго, после Лондона сменилась чем-то иным - но не сказать, что это новое чувство, для которого попросту не находилось слов, было хоть в чем-то приятнее. Что-то среднее между томительным ожиданием и осознанием, что уже безнадежно опоздал - которое утро со дня приезда в город он просыпался с ним, которое утро ускользали, неспешно растворяясь, привычные, но ставшие теперь невыносимо яркими видения...

-Значит, майора прилюдно с дерьмом смешали?

-Окунули-то уж точно. А вот нечего, я тебе скажу, так званиями разбрасываться. Сколько из этого Батальона хваленого на войне-то хоть какой были?

-Вообще-то...

-Я тебе про настоящую войну. Апостолов шугать много ума не надо...вон, даже у меня когда-то вышло, - мрачно протянул Грей. - Батальон, тоже мне. Чины раздали, в тряпочки веселые нарядились, все как у людей, мол. А кто хоть раз с людьми-то бок о бок воевал, кто знает, что это такое? Я, конечно, в этих ваших Башнях ни хера не разумею толком, но уверен - ну один такой сыщется, ну два-три, если постараться. Люди ж для них навроде свиней, так? Так кто ж со свиньями в одной грязи валяться станет?

-Радуйся, что тебя никто из них не слышит. А то живо бы пояснили, на что член Батальона сгодится. Особенно - когда цепочек у тебя голый ноль...

-Это чучело еще лесное, - продолжал ворчать Эрик. - Если про ту суку, что его приволокла, правду говорят, с обоих глаз спускать нельзя. Русским у меня веры нет, магам - тем более, а уж когда одно на другое ложится...

-...то ты едва терпишь, чтобы за ствол не схватиться, - покачал головой палач.

-Смотри, как бы, когда заявишься, кто другой так не сделал.

-О чем ты?

-О том, что видок у тебя тот еще. Нет, Филин, ты неправильно не пойми - ты всегда ходишь с мордой, словно гвоздей нажрался, но как мы сюда приехали, так вообще караул, от каждого кустика, кажется, корежит. Аллергия на башенные штучки, что ли, вскрылась?

Какое-то время палач молчал - просто не знал, верит ли сам в то, что так и рвется на язык уже который день. Какое-то время он старался отогнать те же мысли, что брали приступом его голову вчера, позавчера и даже...

-Кажется, я схожу с ума, - наконец протянул Асколь. - Сны это начали, но к ним я быстро привык. Вот только было еще письмо того русского. Потом - Матиас со своими бреднями. Тут было посложнее, но все же...если бы не Лондон...

-Что, все обида жрет, что какой-то хлюпик тобою пол вытер?

-Да если бы... - вздохнул Кат. - До того момента я не верил, понимаешь? Во всяком случае - не до конца. Но этот...Кай...все, что говорил Матиас, оказалось правдой. И о Цепях и...

-Ну умеет он ваши цепочки в узел крутить, велика наука, - Эрик пожал плечами. - Мало ли каких там уродов земля рождает. Это не повод считать его...кем там этот хрен зеркальный его представил?

-Неважно. Вряд ли тебя это убедит.

-В чем? В существовании какого-то там посланника бездны? - рассмеялся Грей. - И не таких закапывали. Под твоим началом, между прочим - так что какого дьявола ты настолько скис сейчас, я до сих пор не соображу...

-Думал о том, что было в письме русского. Что поведал Матиас. Что рассказала Неус и что я сам...а что, если зеркальных дел мастер все-таки прав до конца?

-Ну и что это меняет?

-Дурачка-то не включай. Я же вам все рассказал, что знал, наплевав на запреты...

-Все, что ты знал, Филин - так это про какого-то съехавшего на сказочках типа, который Цепи гнет. И которого русские дурни над собою царствовать поставили. Как-то пока не сильно впечатляет.

Первый ряд оцепления, состоявший из сил местной полиции, преодолеть труда не составило: палачу достаточно было показать документы замордованному чьими-то чарами офицеру, чтобы тот, с трудом ворочая языком, приказал своим людям чуть расступиться. Приближаясь к зданию, Асколь на мгновение остановился, присматриваясь к прошедшей мимо группе "дурноголовых".

-Ты чего?

-Да вот...посмотри, это не Чарли там был?

-Какого черта ему тут делать?

-И верно, - тряхнув головой, бросил палач. - Фортебраччо, конечно, мясник высшей пробы, но даже он, мне думается, его бы в грядущее пекло не кинул.

-Полезно, видать, провести вечерок с парой Прародителей.

-Полезно одного из них в картишки нагреть, да живым вывернуться. До конца жизни как талисман с собой таскать будут...черт, если он свои привычки не забросил, небось давно уже нашел лопуха, который ему бригадирский чин проиграет...

В здании было несколько теплее - по крайней мере, уже через несколько минут Кат начал ощущать собственное лицо и руки, до того казавшиеся безнадежно околевшими. Судя по тому, что в холле не было видно ни одного командира палаческих групп, явился он даже чересчур рано - оставалось только плюхнуться в стоявшее у ближайшей стены кресло и наконец-то воспользоваться возможностью закурить. Факел, не собиравшийся до того, кажется, даже вновь входить в здание, решил немного задержаться - похоже, желание отогреться хоть немного посетило не одного только Асколя.

Мимо прошествовала пара весело болтающих рыцарей. Присмотревшись к небольшой статуэтке, что один из них сжимал в руках, палач почувствовал, как где-то внутри черепа вновь начинает скрестись, испрашивая позволения прыгнуть на язык, недавняя безумная мысль.

-Что, снова какой знакомый привиделся? - желчно поинтересовался Эрик. - Кто на этот раз?

-Да никто, - огрызнулся Асколь. - Чертов сказочник.

-Чего-чего?

-Что слышал, - палач раздраженно затушил сигарету о подлокотник. - На каждом шагу тут эти русалочки...

-Символ города, вроде как, - Грей пожал плечами. - Что такого-то? А, погоди. Ты, небось, теперь каждый раз...

-Каждый чертов раз вспоминаю его, - мрачно кивнул Асколь. - Налево пойдешь - вон тебе Русалочка, направо сверни - а здесь и самому старине Хансу статую отгрохали. Еще пара недель - и точно свихнусь, даром что под башенным барьером...

-И от чего же, как сам думаешь?

-Пытаюсь...разобраться, так это назовем, пожалуй.

-Вот, - наставительно произнес Эрик. - Тут-то и ошибка. Те, кто психов лечат, тоже вон, разобраться пытаются, работа такая. А как начнешь в это дерьмо лезть, так и не заметишь, что увяз уже в нем по горло. Нечего тут разбираться, Филин. Я вон все эти бредни тоже послушал, в твоем пересказе. Ну и чего? Сплю себе спокойно, как видишь. Поменьше с нашей мумией болтай - вот тебе и вся наука.

-Как догадался, что мы это обсуждали?

-А тут и догадываться-то не о чем. Любит она смысл поискать там, где не надо. И находит. На свою головушку. Что она там тебе выдавала, какую заумь?

-Что Кай для каждого свою...сказку отыскивает. Знает, чем душу вернее разворотит... - палач устало вздохнул. - Может мы сами в сказке, а? Как считаешь?

-Да никак. Знавал я одного повернутого, он чего говорил - если машины, что у него на парковке под окном стоят, вот так сложить, так помножить, да этак поделить, то число зверя получится. Смысла столько же, сколько и у Кая твоего.

-Вот только твой повернутый, небось, кроме как своей тушей, ничем отродясь и не правил, - невесело усмехнулся Асколь. - А Кай не только такой силе, как Клуб этот, в нос кольцо продел, но и таскал за него столько лет...а знаешь, почему? Вот из-за таких, как ты, кому разбираться недосуг было.

-Было бы в чем, - фыркнул Грей. - Что тебя тревожит-то, говори уж толком.

-То, что случилось в Лондоне, мы считаем победой над Каем, - сухо произнес Асколь. - И думается мне, что торопимся.

-Продолжай.

-Давай посмотрим, что мы уже знаем. Виделся я после Лондона со стариком Герхардом, так он мне много веселого рассказал. В том числе и про эксперимент, участник которого мне то письмецо оставил. Подробностями тебя мучить не буду, скажу лишь, что Кай там кругом виноват - и все карты, что против него выложили, побил без хлопот. Катастрофу, что он учинил, с грехом пополам локализовали, да только один его враг в процессе на тот свет отправился, а другой из страны бежать пришлось. Понимаешь, о чем я?

-Любой исход в его пользу - так, что ли?

-Верно, - кивнул палач. - Не справятся с прорывом - отлично, справятся - так им все равно конец. Теперь дальше пойдем. Наш визит на "Огниво" не забыл еще?

-Забудешь бардак такой...

-Не тронет никто станцию - прекрасно, "Хлор" этот безумный в дело пойдет. А мы тронули, ох как тронули. И что в итоге? Русские такой концерт в ответ дали, что Башня хорошо если лет через двадцать слух вернет. А мы для того концерта, для той бойни - дали повод. Лучший из возможных.

-Погоди. Откуда ему было знать, что мы именно на эту станцию...

-Она такая одна, насколько мне известно. Самое надежное место, как считалось. Где же еще что-то подобное творить? Так или иначе, мы снова Каю на руку сыграли - не будь того погрома, неизвестно, сколько бы еще русские тянули. И сколько мы.

-И вот мы добрались до Лондона.

-Верно, Лондон. Он собирался перебить верхушку Башни, собрать с них некие ключи и выпустить своего патрона. Эта затея провалилась с треском, но у Кая, конечно же, был запасной план. Установки в Ширнессе. А по пути к этому самому плану он хватает нашу Неус.

-Совпадение.

-Вряд ли, - протянул Кат. - Не знай он, на что она способна - в живых бы Неус уже не числилось. То есть как минимум он должен был знать, что она существует...как минимум, я подчеркиваю. Но мог знать и то, что она в городе.

-Что-то сомневаюсь.

-Дело твое, но это мало что меняет. Для одной и той же цели он мог использовать ее или те установки. А когда стало ясно, что в Ширнессе русских уже сделали, оказалось, что для запуска не очень-то они ему и нужны. И если бы не успели...либо Неус, либо сигнал в Ширнесс. Варианты еще оставались.

-Кончились его варианты, - оскалился Грей. - Темза все смыла.

-Ты так ничего и не понял? - чувствуя нарождающуюся головную боль, устало поинтересовался Асколь. - До сих пор каждая партия строилась так, что он выигрывал при любом раскладе. В Лондоне...

-В Лондоне мы победили!

-Что тоже должно каким-то образом сыграть ему на руку. Но пока я еще не знаю, как именно...

-Да никак, Филин, никак! - рявкнул явно уже раздраженный направлением беседы Факел. - Все, чего он добился - на его чертов Клуб теперь прет такая сила, какой века не собирали! Какой в этом смысл?

-Есть у меня пара догадок, но они пока...

-К дьяволу твои догадки, и я скажу, почему, - прорычал Грей. - Все они на одном строятся - что он знает больше нашего, и...

-Тут-то все и дело. Ты хотел знать, почему у меня уже который день голова трещит? - столь же раздраженно произнес Асколь. - Так слушай. Вот у тебя, допустим, есть план. А кто-нибудь - допустим, наш Кай - о нем знает, а раз знает - может его похерить. Но откуда ты знаешь, что он знает? Ведь он может вести себя так, словно не знает ну ни черта... - палач перевел дух. - И знаешь, как ты начинаешь тогда думать? "Если он знает, что я знаю, что он знает, он сделает что-то другое. Но что если он знает больше, чем я думаю? Что если он делает вид, что знает только что я знаю, что он знает, когда на самом деле он знает, что я знаю, что он знает, что я знаю, что он знает!". Типичная ловушка для параноика - так, кажется, когда-то еще мой отец говорил...и знаешь, куда она заводит в итоге? Правильно - ты пытаешься понять, о чем только что думал. И как ты самому себе в итоге отвечаешь? Правильно. "Я не знаю".

-Филин, вот ты вроде бы умный человек, а иногда - ну пень пнем. Знаешь, иногда наступает время, когда рассуждать только во вред. Когда нужно просто заткнуть пасть и делать то, что тебе приказали.

-Золотые слова, мой друг. Жаль только, что кое-кто в свое время к ним так и не прислушался...

Этот новый, чужой голос заставил палача чуть вздрогнуть - во многом потому, что чужим, говоря откровенно, не был вовсе. Просто-напросто слышал его последний раз он уже столь давно...

Как и видел это светлое, с холодной улыбкой, лицо - такое родное и в то же время такое далекое.

-Альтеро, - рывком поднимаясь с кресла, выдохнул Кат.

-Давно не виделись, брат.

Ренье она нашла в королевском морском музее - одинокая фигурка среди безлюдного, погруженного во мрак и холод коридора: первый отчасти разбавляли пятна чахлого искусственного света, в которых купались многочисленные экспонаты, за второй стоило благодарить тех, кто оставил нараспашку высокие, в свежевыкрашенных рамах, окна. Завернувшись по горло в поношенный темно-зеленый плащ, извлеченный, казалось, из самой пыльной в мире кладовой, с правой рукой на перевязи, укутанной вдобавок в мягкую ткань, Стекольщик замер у внушительных размеров модели парусного линейного корабля. Недвижимый, будто соляной столб, с чуть прикрытыми - как и почти всегда - глазами, он, как могло подуматься случайному прохожему, был полон решимости застыть здесь навечно, внеся некоторое разнообразие в местную коллекцию.

И тем не менее, на ее шаги эта фальшивая статуя обернулась с быстротой, заслуживающей похвалы.

-Я знал, что ты придешь, Сильвестра.

Она все никак не могла привыкнуть к этому голосу - тихому, чуть усталому, часто и вовсе сходящему на шепот. В голосе Ренье обитало нечто неясной до конца природы - то ли лень и сонливость, то ли едва заметное усилие, с которым он проговаривал слова. На этом бледном, в чем-то даже хрупком с виду лице никак не выходило представить следы беспокойства или злобы - но и улыбаться оно тоже, кажется, давно разучилось. Веки Стекольщика чуть приподнялись, открывая, пусть и не до самого конца, светло-серые лужицы глаз: всматриваясь в них, Сильвестра часто думала, что этот человек сам запросто притягивал бы чужие взгляды без счета - будь иным место, будь иной его сама его служба. Впрочем, даже так...еще года три или четыре назад...

-Трудновато было тебя отыскать, - вовремя одернув себя, проговорила она. - Хлыст сказал, что будешь в музее, вот только с какого начинать, был без малейшего понятия.

-Но ты справилась.

-Да уж... - Сильвестра вздохнула. - Просто вспомнила все, что о тебе знаю, ну и...

-И что же, если не секрет, помогло тебе отыскать верный путь?

-Бывший охотник за реликвиями на службе Ассамблеи, как мне подумалось, должен быть по самое горлышко сыт всякими древностями. Особенно, когда... - споткнувшись на следующем слове, она успела пожалеть, что вообще дала начало последней фразе.

-Особенно если вспомнить, куда его в итоге завела такая работа.

Ренье снова удостоил ее полноценного взгляда - когда это случалось, могло показаться, что на месте собеседника он видел нечто прозрачное, своего рода преграду изо льда или стекла на пути к чему-то стократ более важному, доступному ему одному...

-Национальный музей сразу из головы выкинула - уж слишком большой античный раздел. Следом и глиптотеку - все то же плюс чертов Египет. Таким вот образом...

-...ты вымарывала один пункт за другим, пока не остался самый безобидный, - лицо Гардестона чуть дернулось, но так и не сумело вспомнить концепцию улыбки. - Уж с корабельным делом мне действительно никогда не приходилось сталкиваться.

-Уже видел что-нибудь интересное?

-Пару гостей из Могилы, - покачал головой Гардестон. - Совсем недавно ушли.

-Раз уж их компания тебя не смущала, по поводу моей возражений точно не будет, правда? - Сильвестра невесело усмехнулась. - Даром что ты сам сказал...

-Нам действительно стоит поговорить. Чем раньше, тем лучше.

-Прелестно. Ну что, поглядим на кораблики?

Сквозь непрочные стены с местами отслоившимися обоями пробился на мгновение неровный и нервный бой часов - если она ничего не напутала, то именно сейчас где-то в Копенгагенском университете должен был вовсю идти общий совет сил вторжения. Поневоле представляя всю ту суматоху, с которой обычно бывают сопряжены подобные мероприятия, Сильвестра не могла не признать своей искренней радости: по крайней мере, хоть за этим сборищем ей нет нужды наблюдать, час за часом вслушиваясь в чьи-то крики. Пустой и холодный музей, где она отыскала Ренье, и правда выглядел отличным местом для того, кто желал укрыться, пусть бы и на время, от лишних ушей и голосов - и если только флотоводцы былых времен, строго смотревшие им вслед со своих пыльных, местами давно выцветших полотен, не притворялись отчаянно неживыми, здесь и сейчас можно было не опасаться ни за один свой секрет.

-Ты так ничего и не рассказала Кату, - тихий голос Ренье с успехом заглушали его собственные шаги. - Я хочу знать, почему.

-Ты ведь тоже смолчал, не так ли? - скользнув взглядом по какому-то безбожно устаревшему навигационному прибору, доживавшему уже который век за пыльным стеклом, бросила Сильвестра.

-От моих слов он попросту отмахнется, - вздохнул Стекольщик. - Он...все они...слишком мне доверяют.

-Как ты считаешь - более чем незаслуженно.

-Ты сама все видела, разве не так? - остановившись у огромной, невесть как пронесенной сквозь узенькие двери, шлюпки, проговорил Ренье. - Все были мертвы, один я уцелел. Один я сумел каким-то образом дать отпор Прародителю, сказал или сделал нечто, что заставило его отступить, что заставило его воздержаться от битвы. Тогда, в самом конце...эта тварь смотрела на меня так, словно я был стократ хуже всего, что ей только доводилось встречать...и быть может, она была права.

-Ты не первый год на этой работе. Будь ты действительно опасен, давно бы уже...

-Возможно, просто время еще не пришло, - чуть громче, чем обычно, проговорил Ренье. - Ты должна была все рассказать Кату. Почему...

-Почему я сохранила твою тайну? - усиленно делая вид, что изучает чью-то вздернутую на вешалку форму, пробормотала Сильвестра. - Быть может, потому что это и тайной-то не назовешь? Ты ни черта не помнишь, зато наговаривать на себя, как мне нашептали, тот еще охотник. Так зачем мне для тебя лишние беды плодить? - за порогом нового зала она сбавила шаг, а потом и вовсе замерла у окна. - Но это, конечно, не все.

Стекольщик явно не собирался помогать ей вопросами или как-то торопить - лишь остановился рядом, уткнувшись взглядом в растянутую в углу окна паутинку.

-Я сберегла твою тайну, верно. И сейчас хочу попросить о том же.

-Говори, - голос Ренье постепенно становился тверже. - Но знай, что я не могу дать тебе никаких обещаний.

-Понимаю всецело. И тем не менее, меня уже порядком подташнивает от комедии, которую приходится ломать перед вами. Филин разрешил мне остаться со своим отрядом, но он не знает...

-...что ты ему родня, пусть и очень-очень дальняя, - словно заметив, как она напряглась при этих словах, Ренье поспешил продолжить. - Не нужно так удивляться - я сделал домашнюю работу еще в Риме. Ваша семья не столь известна, но мне все же удалось найти пару упоминаний...

-Похоже, мы сегодня будем перебрасываться одним и тем же вопросом, пока обоим дурно не станет, - сухо произнесла Сильвестра. - Почему Филин еще не в курсе?

-Я собирался сообщить ему сразу после Лондона. Выяснение отношений внутри группы, особенно накануне столь важной операции - не самая здравая из идей. Мне казалось, что ты всего лишь очередной соглядатай, ввернутый к нам триумвиратом на одно дело - так уже бывало, и бывало не раз. Но судя по тому, что ты решила остаться с нами и сейчас, роль твою я несколько недооценил... - Ренье наградил ее мрачным взглядом. - Так кто же ты? Зачем ты здесь?

-Цель у нас одна, - чуть помолчав, выдохнула Сильвестра. - Изъять у русских планетарный терминал. И не дать ему оказаться в руках Верта...равно как Могилы или Башни, которые угробят его с одинаковой вероятностью ради своих жалких амбиций.

-И кто же вы? - холоднее, чем обычно, поинтересовался Стекольщик.

-Не так давно ты сам ответил на этот вопрос, - она на миг опустила глаза. - Ты знаешь, кто я по крови. Ты знаешь, наверное, и то, что из нашего дела не так-то просто выйти. Во всяком случае, задаром тебя уж точно не отпустят...

-Твоя плата - терминал?

-Терминал. Жизнь епископа Верта, чьи интрижки пустят ко дну ладью Святого Петра вернее, чем любой внешний враг. Множество других жизней и имен, которые тебе ровным счетом ничего не скажут, - глухо произнесла Сильвестра. - Впрочем, чтобы расплатиться за двоих, мне все еще малость не хватает...

-За двоих, - заглянув ей в глаза, повторил Ренье.

Сильвестра пригляделась к паутине. Хозяин ее не был готов, похоже, подарить им и крупицу своего внимания - все оно без остатка тратилось сейчас на давно уже переставшую биться крохотную, невзрачную мушку.

-Мой отец безумен, - голос Сильвестры стал еще более глухим и монотонным, чем прежде. - Не так, как тот, кто в бою демонстрирует достойную похвалы ярость, и уж точно не так, как кто-то, о чьих проделках можно перекинуться шуткой-другой. Он не терпит возражений. Любой ослушник уже подобен врагу, а врагов своих он бы распинал на воротах, если бы только не боялся заслуженной кары... - она вздохнула, чуть опустив голову. - Наша семья никогда не могла похвастаться особым богатством, никогда не рождала наделенных Цепями, не было среди нас и успешных в людских науках. Мы люди простые, и, наверное, не особо блещущие умом...ведь ничем, кроме наших детей, раз за разом избирающих стезю палача, мы никогда не могли отплатить роду, Церкви и Господу. Да, пожалуй, именно в таком порядке, - горько усмехнулась она. - Семья уже дышала на ладан, когда отец взял над ней власть, но он был полон решимости вернуть былую славу. Можно подумать, она когда-то вообще у нас была...

-Что...что он сделал?

Сильвестра откинула с лица частью выцветшие волосы. Чуть улыбнулась.

-Знаешь, я куда старше, чем выгляжу, - наблюдая за продолжающейся в паутинке неспешной трапезой, пробормотала она. - У меня были братья, двое. Отец был полон решимости воспитать настоящего палача, идеального палача. Такого, чтобы похвалиться пред носящими имя Асколь, чтобы посрамить их... - пальцы Сильвестры нервно теребили железные пуговицы старого пальто. - Он старался. Он очень, очень старался...

Паук продолжал свою работу.

-Берто был первым, не пережил свою шестую зиму. Абеле разминулся с ним всего на пять лет. Когда он не справился с одной...работой, отец решил, что брат мой слишком слаб, чтобы выжить. И сам все...исправил. Мать была против, но он тогда сказал, что ничего страшного. Сказал, что она просто родит ему еще. Хочешь спросить про меня? О, я подавала надежды, можешь поверить. Я очень старалась. Потому что видела, что он сделал с матерью, когда та попыталась сбежать... - Сильвестра недоуменно взглянула на оторванную пуговицу, оставшуюся у нее меж пальцев. - Возможно, я бы смирилась, рано или поздно. Вот только однажды я встретила Леопольда. И вымолила у него право служить роду, Церкви и Господу, держась подальше от родного гнездышка.

-В его власти было вовсе тебя освободить. Почему он...

-Дать мне, в которой не наберется и пары капель крови настоящих Асколей, то, в чем он вынужден был отказывать собственным детям? - рассмеялась Сильвестра. - Как ты себе это представляешь, позволь узнать?

-Но все же...

-Леопольд - судья, а не тиран. Если он будет открывать пинком дверь каждого дома, в который пустил корни его род, и с порога что-то требовать, как думаешь, долго ли простоит его власть? Много ли будет тех, кто придет по его зову на очередную войну? Нет, он сделал для меня тогда все, что только мог, и мне этого доставало, поверь. Он сам бы с радостью избавил род от такой насквозь гнилой ветви, как наша, а моего отца - от жизни, но вместо того договорился с ним. Я получила работу - тайную работу, о которой отчитывалась единственно пред Леопольдом, а мой отец - знание, что хоть один его отпрыск на что-то сгодился, что он верно служит Церкви на славу семье своей. Я почти уже расплатилась за эту небольшую услугу. Могла бы выйти на покой на пару десятков лет раньше, чем это обычно делают те, кто остаются в живых. Могла бы...если бы не встретила тогда... - она запнулась. - Дьявол, это будет труднее, чем я думала...

-Ты вовсе не обязана...

-Не волнуйся, с горя не расплачусь, - усмехнулась Сильвестра. - К тому же, история моя уже к концу подходит. Ларс, так его звали. Мы встретились, когда мне пришлось на время вернуться домой - нужно было залечь на дно примерно на полгода...знаешь, я ведь была одной из доверенных убийц Леопольда, а он всего лишь работал в каком-то полусгнившем кинотеатре, что вот-вот должны были прикрыть за долги. Не знаю, что тогда творилось с моей головой. Он, наверное, тоже не знал...за что мы в итоге и поплатились.

-Твой отец? - только и спросил Ренье.

-В яблочко. Люди, которых он послал, очень хорошо умели убеждать, но Ларс был упертым молодым человеком. Даже слишком. Он как-то умудрился найти меня, когда вышел из больницы...предложил сбежать, - она вздохнула. - Дурак несчастный. Бежать стоило ему. То, с чем наши собаки не справились, отец распорядился попросту сжечь...

Молчание длилось довольно долго - даже паук успел за то время покончить со своим скудным завтраком, перебравшись в другую часть паутинки.

-Ты сказала, что расплатиться должна за двоих, - наконец, произнес Ренье.

-Верно. Ради своей свободы я сделала уже достаточно, - выдохнула Сильвестра. - Вот только мой ребенок принадлежит семье, а вовсе не мне. И будет следующим, из кого отец попытается воспитать идеального палача...

-Что именно обещал тебе Леопольд? - тихо проговорил Стекольщик.

-Я должна войти в отряд, который возглавляет его старший сын, Кат. Должна собирать информацию. Должна всеми силами поспособствовать тому, чтобы именно его группа первой добралась до планетарного терминала. Должна быть рядом с Катом в момент захвата, чтобы все надлежащим образом засвидетельствовать...

-Но чего ради?

-Леопольд опасается, что далеко не всем придется по нраву увидеть Альтеро, его младшенького, на месте главы рода. Вот только иных вариантов у него нет. Тереза не может ему наследовать, а с Катом они почти не общались после какой-то старой ссоры. Как ты понимаешь, даже обсуждать кандидатуру человека, который, как я слышала, в свое время открыто послал всю семью к дьяволу, было бы ходом не очень разумным. Многие могут сказать, что после них хоть трава не расти, но не Леопольд - он желает не только передать власть, но и быть уверенным, что ее удержат. О том, чтобы Кат мог вернуться в семью, словно ничего и не случилось, и говорить глупо...

-...если он не очистит свое имя каким-нибудь громким подвигом.

-Огонь очищает. Потому-то его и швыряют в самое пекло. А я должна сделать все, что в моих силах, чтобы он в том пекле преуспел. И, как только выпадет шанс - неожиданно для всех сойти с ума и прикончить Бешеного, - Сильвестра небрежным щелчком отправила оторванную пуговицу аккурат в паука, сбив безвинное насекомое на подоконник. - Я буду, разумеется, арестована. Буду осуждена и с позором казнена. А отец, прослышав о том, не пожелает иметь никаких дел с моим отродьем. Быть может, мне очень повезет и старую падаль вовсе удар с таких новостей хватит.

-Ты собираешься... - слова застряли в горле Ренье, отчаянно не желая выбираться наружу.

-Мучительно умереть, а то как же, - криво улыбнулась Сильвестра. - Все будет по высшему разряду, прямо как у одного хохотунчика из людей Лесажа, что всех довел до ручки своими ни разу не целительными кровопусканиями по поводу и без. Правда смерть ему ничуть не помешала недавно пяток протестантских свинок на вертел наколоть и при том морду свою засветить кому не надо. Вот и мне такое же представление обещали, - чуть помолчав, она продолжила уже изрядно посерьезневшим тоном. - Моего сына выкупят еще до того, как я смогу воскреснуть дьявол знает в какой стране и под каким именем. У Леопольда прекратит болеть голова по Верту, а у меня - по всему тому, что я для Леопольда делала. К тому же, я наконец смогу...дать имя...

Не дожидаясь ответа Ренье, она шагнула к нему. До боли сжала его свободную руку, заставив вновь заглянуть себе в глаза.

-Вот и вся моя тайна, - хрипло произнесла Сильвестра. - Тебе одному решать, что с ней делать.

-Если Кат узнает, кто именно тебя подослал, то вышибет прочь раньше, чем ты успеешь сказать первое слово в свое оправдание, - голос Гардестона был тих, но вполне себе отчетлив. - Но если это и случится, то не по моей вине.

-Спасибо, - Сильвестра сделала шаг назад. - Я уже очень давно не говорила этого слова...

-Ничего страшного, - Стекольщик лишь пожал плечами. - Я далеко не тот человек, который заслуживает чьих-то благодарностей.

До самого выхода никто из них не проронил ни слова - и лишь за порогом, там, где уже успели коснуться земли первые капли дождя, он выпустил на волю несколько едва слышных слов, что заставили ее обернуться:

-Я сохраню твою тайну, как и обещал. Но я желал бы впредь избегать подобных встреч.

-Прекрасно понимаю. Желание дезертировать с вашей святой войны и все такое...

-Нет, - произнес Гардестон столь резко, что Сильвестра не смогла сдержать удивления - ей давно уже казалось, что этот человек попросту не способен так повышать свой голос. - Нет. Дело вовсе не в том. Просто ты...

-Я - что?

-Ты слишком похожа на нее, - отвернувшись, бросил Ренье. - Это невыносимо.

-Кто-то, кого ты любил?

-Прошедшее время здесь будет лишним.

-Кто-то, кого ты потерял?

-Кто-то, с кем я больше не имею права быть рядом.

Она собиралась сказать еще что-то - хотя сама толком не знала, какие слова бы здесь лучше подошли. Так или иначе, бросать их в спину было бы откровенной глупостью - а Ренье, не тратя времени на такую малость, как прощание, уже успел уйти довольно далеко по стремительно покрывавшейся влагой мостовой...

-Давно не виделись, брат.

Есть на свете вещи - пусть число их, наверное, и не очень-то велико - к которым просто невозможно быть готовым: во всяком случае, именно такая мысль сейчас объявила о своем рождении в голове палача. Чувство это было странным и не совсем приятным: будто бы кто-то услужливо распахнул самые пыльные и заржавленные двери в самом дальнем уголке памяти - и теперь пред Катом ставилась задача как-то сопоставить выползшие оттуда образы с человеком, который стоял, холодно улыбаясь, в паре метров от него.

Он помнил Альтеро тихим, серьезным и немного грустным мальчишкой, что редко повышал голос и еще реже говорил, если его не спрашивали. Помнил его уже молодым человеком, прилежным студентом Ангеликума (13), способным помериться в теологии и знании канонического права почти с любым из своих учителей - с большей жадностью Альтеро пожирал лишь науку скрытых от простых смертных Таинств. Требования, из века в век предъявлявшиеся к будущему главе рода Асколь, были не просто завышены, но, как любили шептаться по углам, задраны до самых небес - и судьба человека, вынужденного соответствовать им или быть покрытым позором, была далеко не самой завидной. К шестнадцати годам Альтеро уже походил на взведенную пружину - достаточно было легчайшего хлопка по спине, чтобы он подскочил едва ли не до потолка, до самого конца дня походя потом на одуревшую от бессонницы сову. Любой разговор с ним превращался в настоящую пытку - чуявший в каждом обращенном к нему слове обман, Альтеро изводил собеседника чередой уточнений и замечаний, приличествующих скорее допросу, а любую сложную тему с иезуитским тщанием стремился расчленить на бесчисленное множество мелких деталей, пока нить беседы не терялась вовсе. С возрастом он все лучше и лучше скрывал терзавшее его напряжение - один из плодов, что приносила нужда поспевать везде и всюду, пытаясь в кратчайшие сроки постичь все то, на что иные могли позволить себе тратить долгие годы. В этой постепенной трансформации отсутствовали коренные переломы: испытывающий презрение к любой бессмысленной суете, он, скорее, медленно и упорно заковывал себя в дисциплину - вот только сквозь эти латы, оказавшиеся, похоже, не совсем по размеру, иногда проглядывали лики не задушенных до конца страстей. Смирение, несмотря на внешне спокойную и дисциплинированную натуру, никогда не было сильной стороной Альтеро - равно как и сострадание, если продолжать разбор добродетелей более-менее теологического характера. Глядя сейчас в эти знакомые глаза, которым прожитые годы только добавили холода, Кат вспомнил собственные слова, сказанные, наверное, вечность или две тому назад - и нанесшие тогда брату весьма болезненную рану.

Будь Альтеро крестоносцем из давно минувших веков и окажись в плену, он бы скорее дал вскрыть себе глотку, чем отступился бы от веры. Не из набожности, конечно же. Из чистой гордыни.

-А ты знатно отощал, я погляжу.

Если Альтеро и удалось ненадолго выбить палача из равновесия своим появлением, то с развитием и закреплением успеха, что даровала подобная "неожиданная атака" он порядком запоздал. Окинув брата быстрым взглядом, Кат едва заметно усмехнулся: тот наверняка считал, что поношенное доминиканское облачение добавляет его облику серьезности. Возможно, это бы и сработало, не вступи в дело природная бледность - на фоне черного плаща и при соответствующем освещении лицо Альтеро казалось будто бы обескровленным, делая его похожим на явившегося средь бела дня чудного призрака.

-Бревном, что застряло в глазу твоем, Кат, можно уже запросто перешибить чей-нибудь хребет, - проворчал Альтеро, сделав пару шагов вперед. - Впрочем, я, наверное, попросту успел поотвыкнуть от твоих речей...

Прекратить думать о призраках не удалось - рукопожатие Альтеро оказалось столь холодным, что сделало бы честь любому из них. Чувствовавший себя явно не в своей тарелке Эрик только хмыкнул, и, затолкав руки в карманы, направился к выходу - палачу же оставалось обернуться к брату, вновь встретив его мрачный взгляд.

-Верно и обратное, - кивнул Кат. - Сколько же лет прошло? Ты помнишь?

-Не так уж то и важно, - Альтеро поморщился. - У нас еще есть немного времени, так, быть может, потратим его с пользой? Если у тебя, конечно, не припасено возражений против небольшой прогулки и беседы.

-Если только не снаружи. А то на что мне твой вконец околевший труп сдался...

-Там вовсе не холодно.

-Да? - прищурился палач. - Да тобой словно пяток Прародителей отужинал. И только не говори, что забыл о теплой одежде.

-Может, и забыл.

-А может, снова истязаешься на публику. Так вот, огорчу - из меня зритель аховый. В детстве еще насмотрелся, знаешь ли...

-Ты нисколько не изменился, Кат, - Альтеро вздохнул, махнув рукой в сторону ближайшего пустого коридора. - Не могу, правда, решить, достойно то слез или смеха.

-Ты всегда скупился что на одно, что на другое...

Коридор, избранный Альтеро, и правда оказался совершенно пуст, хоть никаких причин тому не наблюдалось - если же тут и были отчего-то растянуты некие чары, гонящие посторонних прочь, палач их не чуял вовсе. Шаг Альтеро был быстрым и несколько нервным, словно он то и дело порывался перейти на бег - или, что куда вероятнее, никак не мог до конца умять себя в трещавшие по швам латы показного спокойствия. Не кривя душой, Кат и сам не смог бы сказать, что не испытывал чего-то подобного - но имени его собственным чувствам, как назло, не подбиралось. Эта встреча была не из тех, которые заканчиваются рассказываемыми наперебой историями, что успели скопиться за время разлуки в великом множестве - не стоило, наверное, ждать от нее и обилия теплых слов. Злобу, впрочем, тоже забыли внести в список приглашенных - по крайней мере, за себя он мог в том поручиться. Оставалась лишь странная пустота - и напряжение Альтеро, что, передаваясь и ему, ту успешно заполняло...

Предсказать, куда повернет этот разговор, он, наверное, не смог бы, даже будь служителем Атласа - и именно потому не видел ни одной причины волноваться. Альтеро вряд ли смог расстаться с привычкой продумывать загодя каждое выпущенное на волю слово - и если это действительно так, ему тоже вряд ли стоило себе изменять.

-До меня не единожды доходили вести о твоей смерти, Кат, - Альтеро подал голос, когда они преодолели уже добрую половину коридора.

-Надеюсь, ты не утомился каждый раз справлять этот праздник?

-Я вижу, ты по-прежнему считаешь, что пара-тройка бессмысленных шуток могут оградить тебя от реальности, Кат. Это заблуждение оказалось удивительно крепким.

-Ну ты же хоронишься от нее, делая серьезную морду, - пожал плечами палач. - А чем плох мой способ?

Альтеро не ответил - лишь когда они поднялись на второй этаж, он продолжил, тщательно выговаривая слова:

-Впрочем, тревог семье хватало и без того. Доходило до меня, среди всего прочего, что ты спутался с одной особой...Айра - вот имя, под которым она известна...

-Что-то до тебя чересчур много доходит, - не смог сдержать смеха палач. - Только не говори, что следил за нами в Праге. В шкафу, положим, ты бы не укрылся...неужели под кроватью?

-Я пытаюсь поговорить с тобой серьезно, брат. И я считаю...

-А я считаю, что если тебе все еще есть дело до того, с кем я...путаюсь, то у тебя на этом фронте до сих пор тишь могильная. И судя по тому, что надулся, как индюк, мимо цели догадка не ушла.

-Повод для гордости ты избрал совершенно негодный. Я бы напомнил тебе, что где женщина - там зло, что все отцы Церкви говорят нам об этом. Я бы напомнил тебе, возлюби ты простое творение, слова блаженного Августина - "Вот Бог и вот то, что сотворил Бог; добр Бог и далеко-далеко превосходит создание Свое". Но дело твое стократ хуже. Или не знал ты, что она, возможно, человеком не является вовсе? Не знал, что она, возможно...

-Сдается мне, тебя под той кроватью клопы сильно покусали.

-Ты, Кат, совершенно неисправим... - добравшись до ограждения, Альтеро перегнулся через него, выглядывая в холл. - И ничуть не изменился с тех пор, как мы жили под одной крышей.

-Ты же, я погляжу, в гору поскакал... - прислонившись к тому же ограждению спиной, пробормотал палач. - Ничего не расшиб по дороге?

-Не стану скрывать, мне пришлось нелегко, - горделиво распрямившись, выдохнул Альтеро. - С той поры как ты оставил нас и стал простым палачом, крест мой стал в разы тяжелее...но я справляюсь, как видишь. И вскоре займу место отца.

-Он тоже здесь? - постаравшись, чтобы интерес в его голосе не слишком ощущался, спросил Кат. - Или...

-Отец внизу, - кивнул Альтеро. - Ты, наверное, торопишься повидаться с ним? Мое общество тебя уже тяготит?

-Не думаю, что...

-Кат, я ведь не спрашивал, о чем ты думаешь. Я спрашивал...

-Я гляжу, ты все еще путаешь разговор с допросом.

-А ты снова уходишь от темы. Ответа ведь я так и не получил, - покачал головой Альтеро. - Впрочем, твое молчание на данную тему само по себе довольно красноречиво. Разумеется, ты сожалеешь о том, что случилось когда-то. Разумеется, ты знаешь, что раз уж между нами был затеян разговор, мы неизбежно перейдем - рано или поздно, но перейдем - и к обсуждению этого, - повернувшись к брату, он вздохнул, явно постаравшись подбавить к тому ноток грусти. - Я бы не хотел делать поспешных выводов, но могу предположить, что данная тема тебя несколько...страшит? Прости, если слово было выбрано мной не слишком удачно.

-Прощу, если в следующий раз будешь придерживать свои словеса. Их порой бывает слишком много.

-Оставь это, Кат, оставь, - снова вздохнул Альтеро. - Уж кого-кого, а меня ты никогда не сможешь обмануть, нацепив маску невежественного мясника. Ты умен - я не могу этого не признать. Ты опытен - и я не могу не уважать этот опыт. Ты, в конце концов, мой родной брат, и я не могу закрывать на то глаза...но в тебе всегда была некая червоточинка. Если позволишь мне высказать одну небольшую...теорию, то я предположу, что это наследственное.

-Вот как? - заметно нахмурился палач.

-Не сочти это пустой похвальбой, но мне кажется, я перенял больше у нашего отца. Ты же, в свою очередь - у нашей матери, - заметив недобрый огонек, промелькнувший в глазах Ката, Альтеро на миг замер, но вскоре продолжил с той же живостью, с тем же жаром. - Ты слишком высоко ставишь свой разум, да и в спутники ему избраны упрямство да гордыня. К тому же, все эти твои вечные...шуточки... - потерев все еще не до конца отогревшиеся руки, он продолжил. - Во вратах ада смеяться ты бы, наверное, не стал...

-В чем ты меня сейчас убеждаешь? - холодно поинтересовался Кат.

-В том, что ты остался таким же, каким и покинул нас. Я, как уже говорилось, следил за твоими...успехами, за твоей жизнью. Ты мог бы достичь небывалых высот, если бы только научился смирять свой дух. Но вместо того ты своенравничаешь и раз за разом следуешь собственной воле. Как тогда, дома. Ты слишком самонадеян и заносчив. Уж прости за откровенность, но, следя за тобою, я не мог не сделать соответствующих выводов. И они таковы - ты, пусть и намного старше меня, остался таким же мальчишкой, что считает очень умным плеваться против ветра. Да и пытаться против него же лететь...

-А ты здесь, чтобы указать мне путь к спасению, не иначе.

-И снова ты это делаешь, Кат, - разочарованно произнес Альтеро. - Когда же ты, наконец, поймешь, что вся эта желчь вместо ответа не защитит тебя, что успокоение, которое ты приобретаешь таким путем, насквозь ложно и не длится долго. Еще тогда, когда мы делили один дом, я замечал это. Чем больше было твое сопротивление, тем сильнее ты страдал потом, по своей же вине. И я говорил тебе о том еще тогда. Если бы ты только осознавал, сколько преград сам для себя возводишь, то плакал, а не смеялся бы. И повторял бы, снова и снова, "Брат мой прав, а я неправ"...

-Я начинал с задач попроще - повторял себе "Брат мой вправе открывать рот, а я не вправе зашить его намертво".

-И на что я наделся... - Альтеро закатил глаза. - Впрочем, мы действительно несколько отошли от темы. Видишь ли, Кат, пред лицом грядущего похода было бы поистине бесконечной глупостью допускать хоть бы малейший разлад в наших рядах - особенно с учетом того, что мы должны будем сомкнуть их, встречая неизбежный удар наших...союзничков. Потому я и хотел поговорить с тобой. Хотел сказать тебе, что и нам с тобой должно примириться.

Палач ничего не ответил - но брови его, ведомые удивлением, поползли вверх.

-Я должен признаться тебе, брат, что после того, как ты ушел, я чувствовал себя...

-...как адепт христианской науки, у которого обнаружили аппендицит? - хмыкнул палач, вставляя в зубы сигарету.

-Позволь мне закончить, пожалуйста, - гневно прошипел Альтеро сквозь зубы. - И избавь меня равно как от своих неуместных шуточек, так и от табачного дыма. Если, конечно, ты вообще способен себя контролировать, в чем у меня уже давно есть некоторые сомнения, - с шумом выдохнув воздух и потратив около минуты, чтобы успокоиться хотя бы внешне, он продолжил. - Между нами...между тобою и всей нашей семьей свершилось много такого, что сложно изгладить даже времени, но Господь наказал Петру прощать согрешившему против него брату не до семи, но до седмижды семидесяти раз, а мы, в конце концов... - на мгновение умолкнув, будто подавился чем-то особенно горьким, Альтеро проговорил на одном дыхании. - Я готов простить тебя, Кат. За все, что только было.

Незажженная сигарета выпала изо рта палача, но, пусть никакого дыма рядом не было и в помине, он вдруг зашелся судорожным, хриплым кашлем. И половины минуты не прошло, а Кат уже задыхался от раздирающего нутро смеха, едва находя в себе силы держаться на ногах - в конце концов ему удалось нащупать позади ограждение и до боли вцепиться в него, кое-как сохраняя равновесие.

Лицо Альтеро, и без того бледное, теперь выглядело так, словно на него извели как минимум банку белил.

-Что такого смешного ты нашел в моих словах, Кат? - процедил он, подступая к брату. - Быть может, поделишься этой тайной и со мной?

Тщетно - палач, казалось, слышал сейчас только себя. Сжав зубы, Альтеро, стоявший уже впритык к нему, схватил брата за плечи, ощутимо встряхнув.

-Я повторю свой вопрос, Кат. Что именно тебя так позабавило? - то ли свистел, то ли шипел он, походя на змею, предупреждавшую в самый последний раз, прежде чем, наконец, броситься. - Быть может, ты спутал меня со скоморохом?

Взглянув в побелевшее от напряжения лицо брата, палач замер - и веселость сгинула из глаз его без остатка.

-Постой-ка, - медленно произнес Кат. - Ты...ты сейчас говорил всерьез?

-Я всегда серьезен, а сейчас - в особенности. Но если ты считаешь, что я здесь единственно тебе на забаву, то случай твой еще тяжелее, чем я думал прежде. Неужто ты не понимаешь...

-Мне кажется, это ты не понимаешь, - голос палача оказался столь холоден и резок, что Альтеро против воли отпрянул. - Я не знаю, как давно кровь треснула тебе в голову, принудив нести подобную околесицу, но с меня, пожалуй, уже довольно. Ты пришел прощать меня, братец, но упустил одну маленькую деталь. Я вовсе не собирался пред вами каяться.

-Поскольку примирился со своим высокомерием, - плюнул Альтеро. - Ты давно уже ослеплен гордыней, Кат, давно уже ставишь свои страсти выше нашего священного долга. Впрочем, как я говорил, это наследственное...

-Осторожнее, братец, - не меняясь в лице, произнес палач. - Смотри, как бы слова не завели тебя слишком далеко.

-Тебе ли о том говорить? - вспыхнул Альтеро. - Воистину, изощряют язык свой, как змея, яд аспида под устами их (14), - сложив руки на груди, он одарил Ката таким взглядом, словно желал сжечь на месте. - И разве сказал я хоть одно лживое слово? Наша мать, Кат, хочешь ты признавать то или нет, виновна не меньше. Сказано было, что тот, кто видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит (15), наемник, не пастырь!

-Виновна, говоришь...

От этого голоса - столь тихого и спокойного, словно ими сейчас обсуждалась погода за окном - Альтеро передернуло. Но отступать было уже поздно.

-Быть может, она виновна и в том, что с ней случилось? - продолжал Кат. - Как ты считаешь? Рассуди, братец. Ты уже у нас ученый.

-Коли ты желаешь... - несколько нервно произнес Альтеро, чей голос, впрочем, постепенно наливался силой. - То, что с ней содеяли, разумеется, зло, но неужели ты не помнишь, что сказано в Писании? "Я Господь и нет иного. Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия. Я, Господь, делаю все это" (16). И сказано еще было - "Бывает ли в городе бедствие, которое не Господь попустил бы?" (17). Все подчинено провидению, и ради самого мирового порядка необходимо, чтобы та или иная вещь в свое время отпадали от своего совершенства. Господь делает то, что будет наилучшим в целом, а не в каждой отдельной части, и весь наш мир лучше и совершенней оттого, что некоторые вещи могут отпасть от благости. Скольких добрых вещей мы бы не досчитались, если бы Господь не попустил хоть какому-то злу? Ведь и огонь гореть не будет, не разрушая воздух! - шагнув вперед, Альтеро с жаром продолжил. - Не будь в мире несправедливости, подобной той, что случилась с нашей матерью, брат, не было бы тогда и отмщения правосудия, и смирения жертвы! Подумай сам, Кат. Только наличие зла позволяет нам различить добро, равно как его искоренение добро укрепляет. Подобно тому, как лев питается ослом, чтобы не издохнуть, так и добро должно злом питаться, так и мы, так и Церковь, должны питаться еретиками во имя спасения всех верую...

Удар, предназначавшийся Альтеро, был столь стремителен, что шансов увернуться, казалось, не было вовсе.

У него, впрочем, почти получилось. Почти.

Время будто бы замедлило свой ход, а мир, еще в начале речи Альтеро успевший утратить четкие очертания, окончательно распался на отдельные составляющие, из которых палачу удавалось воспринимать лишь малую часть. Например, с хрустом запрокинувшуюся назад голову брата. Свои собственные руки, что сгребли того за воротник и с силой толкнули, прижимая к ограждению. Свой же голос, медленно и спокойно, слово за словом, выговаривающий все то, что ждало своего часа бесконечно долго, год за годом гнойником вызревая внутри - и сейчас, наконец, прорвавшись:

-Я не изменился, говоришь? - перехватив и с силой вывернув руку Альтеро, пальцы которой почти успели сложиться в некий знак, прохрипел Кат. - Да, наверное, так и есть. Я до сих пор говорю, что думаю. А ты до сих пор играешь роль. За то тебя и ценят, верно? Ты хорошо играешь, пусть даже никто в тебя и не верит. Пусть даже ты сам не веришь в то, что делаешь и в то, что говоришь...

Альтеро рванулся, что есть сил - но второй удар, пришедшийся уже в живот, разом вышиб из него весь воздух, вновь распластав по ограждению.

-Так ведь было проще, верно? Так куда проще - а это все, чего ты когда-либо желал, - продолжал палач. - Не нужно принимать никаких решений, когда все уже загодя решено. Решено семьей, Церковью, решено на небесах, наконец...

Альтеро дернулся вновь, лихорадочно пытаясь выдрать из-за пояса кинжал. И не смог сдержать стона, когда его руку в очередной раз заломили только что не до хруста.

-Не нужно ничего решать. Не нужно ни о чем думать, беспокоиться и сожалеть, кого-то любить или ненавидеть. Не нужно даже самому говорить - ведь все слова, что тебе могут пригодиться, давным-давно написаны. Да хоть тем же Аквинатом, закваску из которого и собственного бреда ты выплеснул на меня в последний раз, когда рот раскрыл... - палач устало вздохнул, чуть ослабляя хватку. - Когда ты в последний раз говорил то, что хотел сказать? Ты можешь вспомнить? Можешь? Отвечай!

Альтеро, всем телом подавшийся вперед, лишь сильнее стиснул зубы и кулаки. В глазах его плескалась чистая, без примесей, ненависть.

-Помнишь, что ты сказал мне когда-то? Помнишь, что ты сказал тогда, в башне?

Глаза Альтеро, казалось, сейчас вывернутся внутрь - или же вовсе выскочат из своих орбит.

-Я умолял Его, чтобы моя жизнь пробежала до конца здесь, в этой каморке на три метра. Пусть бы и длилась лет сто или двести, - прохрипел Кат в изуродованное ненавистью лицо брата. - Я хорошо помню твои слова. Знаешь, почему? Потому что тогда ты в последний раз говорил мне правду.

-Жалкий...ты...ты одержим...горит в тебе гордыня... - задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух, бормотал Альтеро. - Жалкий...слепой...

-Не я себя ослепил, братец. Не я себя схоронил заживо под догматами, в которых давно разуверился. Не я, распрощавшись с верой, продолжаю цепляться за ее оболочку, как утопающий за тростинку. Не я пытаюсь жить по готовой схеме. Так может, не я, а кто-то иной здесь остался мальчишкой? - лицо Ката прорезала гадкая улыбка. - К тому же, если позволишь, весьма трусливым...

-Слова, - выдохнул, расплываясь в ответной улыбке, Альтеро. - Говори что хочешь, Кат, но в одном я всегда буду лучше тебя.

-И что же это?

Ответа не последовало - если, конечно, не считать таковым плевок в лицо. Еще не отжила свое одна-единственная секунда, когда Альтеро каркнул нечто, до того сжатое, до того спрессованное, что оно едва походило на слово.

И тогда - на излете уже секунды второй - к палачу пришла боль.

В грудь словно врубился молот весом под тонну, по глазам, укрывая весь мир бешено-красной пеленой, хлестнула незримая плеть. Уже заваливаясь назад, на скользкий и холодный пол, палач почти сумел рассмеяться.

Он все-таки заставил брата сказать правду хоть раз.

В Таинствах Альтеро и правда было мало равных.

Когда они перешагнули порог, выбравшись в холл, все уже было кончено - в том числе и с самим холлом. Скользнув взглядом по развороченной в клочья мебели, куски чьей обивки украшали пол, словно конфетти, по пятнам сажи на стенах и, наконец, задержав его на вбитых в ближайшую колонну трех Ключах - еще несколько, изломанных до совершенно непотребного вида, валялись рядом - Герхард подумал, что слова здесь явно будут лишними. Леопольд, стоявший рядом, меланхолично поправил очки, наблюдая попеременно за двумя группами рыцарей. Одна, едва справляясь с этим делом впятером, утаскивала в дальний коридор отчаянно отбивавшегося человека в изорванном доминиканском облачении. Других было семеро - и тащили они к дверям кого-то ростом повыше, с окровавленным лицом, но явно живого: вся та ругань, на которую он ничуть не скупился, была тому лучшим подтверждением.

Герхард многозначительно покашлял, поддев тростью обломки какого-то стула.

-Я уже жалею, что мы затеяли эту возню с детищем Барокшмидта, - наконец, подал он голос. - По всему очевидно, что оно тут без нужды.

-У меня также найдутся определенные...сожаления, - вздохнул Леопольд. - И прежде всего мне жаль, что наследником не удастся сделать Терезу.

17 ноября.

Сон в эту ночь никак не желал приходить - и если сперва он еще не терял надежды, ворочаясь на никак не желавшей согреваться кровати, то часам к пяти, наконец, сдался. Откинув к стене ледяную, словно булыжник - и столь же удобную - подушку, поднялся, и, выдернув из-под кровати свою тяжелую, в корке грязи, обувь, всунул туда ноги, еще не разлепив до конца век. Погруженная в полумрак комнатушка была насквозь проморожена - похоже, бушевавший ночью ветер распахнул одно из окон. Сдернув с кровати измятый палаческий балахон, Асколь кое-как попал в рукава, искренне радуясь тому, что лечь решил сразу в одежде.

В конце концов, именно ему идти обрывать через полчаса чужие сны.

По ту сторону раскрытого окна вступает в свои права серое стылое утро, по ту сторону окна безнадежно простуженное небо отхаркивает комья мокрого снега пополам с дождем. Ледяной ветер, дотянувшийся до лица и тут же принявшийся колоть его тысячью незримых иголочек, весьма способствует скорому пробуждению - но место сковавшей разум одури, вызванной нехваткой сна, никто не торопится занять. Всю эту ночь, пока пред глазами палача маячил крохотный участок обоев, давно выцветших и местами начавших уже отслаиваться, по черепу его скакали, не зная пощады и передышки, все те мысли, которым Кат столько дней кряду отказывал в праве на жизнь. В этой их чехарде не было ни системы, ни смысла - не было и возможности как-то вырваться, вынырнуть из поглотившей его трясины хоть бы ненадолго. Все что оставалось - изучать нарушенный узор на стене и пытаться перестать видеть среди наслаивающихся друг на друга грязно-синих пятен глаза, что преследовали его из ночи в ночь. Сейчас же, глядя на город, туго скрученный чарами Батальона, город, проснуться которому суждено лишь с милостивого разрешения его далеких гостей и никак не раньше, он остался наедине с пустотой - и для того, чтобы оторваться от раскинувшегося внизу тоскливого вида, требовалось своего рода усилие, совершить которое удалось далеко не сразу. Когда он вернулся к столу, еще прошлой ночью заваленному Ключами всех мастей и иными подарками от Ассамблеи, странное оцепенение спало, разродившись напоследок тупой головной болью, что каждую минуту отсчитывало пару с десяток ударов по вискам и - иногда - по затылку.

Почему-то хотелось смеяться. Для решающего дня, что должен был стать поворотной точкой, того самого дня, после которого пути назад уже не существовало, он чувствовал себя столь убого, что так и подмывало оглядеться вокруг, изыскивая, у кого можно было бы испросить разрешения начать все заново. Не может же, в конце концов, их сказка быть настолько...

Хватит.

И верно, давно бы пора прекратить. За Неус правда или за Эриком - этого ему знать не дано, и все попытки думать в том или ином направлении не способны принести ничего, кроме новой головной боли. Некоторые вещи, наверное, лучше попросту не вытягивать из своей памяти без веской причины, к тому же...как ни крути, но если он хоть бы частью соглашался с тем, что все предначертано, то становился ничуть не лучше служителей Атласа, которых подобная идея делала безжалостнее любой прочей твари, что носила в себе пучок-другой Цепей.

Нет. Соглашаясь с этим, он становился ничем не лучше Альтеро.

Сегодня это свершится. Сегодня они, наконец, увидят приготовленное Могилой циклопических размеров судно и взойдут на борт его. Сегодня будет брошен жребий.

Сегодня будет сделан первый шаг на пути к избавлению от кошмаров.

От глаз Вьюги. От глаз Кая.

Что ему предстоит сделать, встретившись с первым, палач предпочитал не думать - для свидания же с другим все уже было готово. Вспоминая о неотличимом от обычного Ключа коротком клинке - работе одного из знакомых мастеров Ассамблеи, к которому он обратился еще после Лондона - Асколь снова и снова возвращался к тем словам, что он, разжившись инструментами для гравировки, несколько ночей кряду остервенело вырезал там, сам не до конца понимая, какая именно сила вела его руку.

Отчего-то казалось, что так будет правильно. Если, конечно, это все не простое самоуспокоение, не попытка хоть чем-то отгородиться от того, что он уже совершенно свихнулся с этим распроклятым делом.

В каждый глаз словно вывалили с пару мешков мокрого песка: поддавшись желанию прикрыть их хотя бы на пару минут - благо головная боль начинала понемногу сдавать позиции - Кат медленно уронил голову на стол...

...и, будучи вновь вырван в холодную, чертовски холодную - спасибо вновь раскрывшемуся окну - реальность, почти не удивился умению тех минут разрастаться до почти что целого часа.

Хлыст, что тронул его за плечо парой мгновений раньше, был уже в полном облачении. Тихо усмехнувшись в ответ на ошалелый взгляд своего непосредственного начальства, палач произнес именно те слова, которые этим утром - пусть и с иными именами меж них - должны были достаться Асколю:

-Время, Филин. Время.

Город остыл, город уснул. Город провалился с концами в неестественное забытье, и приказа очнуться пока еще не звучало. Город, который гости из Башни и Могилы уже хорошо выдрессировали не обращать внимания на то, какие люди и грузы проходят сквозь него в огромных количествах, научили не думать о том, куда это все исчезает без следа, в эти предрассветные часы достиг, кажется, последнего мыслимого предела в своей сонливости, своей ленивой безмятежности.

Мокрый снег слепит, набивается в глаза и лезет за воротник. Колючий ветер, будто бы издеваясь, который раз подряд срывает с головы капюшон, позволяя еще большему количеству снежинок запутаться и истаять в волосах. Бешеная метель не позволяет разглядеть ничего дальше протянутой руки: следующих сразу за ним Лено и Ренье у Асколя еще кое-как получалось опознать, но все, творившееся сейчас в иных частях летного поля, влажная и холодная молочно-белая каша скрывала начисто.

-Мать вашу, ну вот всегда так... - хорошенько прислушавшись, из воя ветра можно было вычленить обрывки ругани Эрика.

-Чего еще? - а это, кажется, уже подавал голос Хлыст.

-Да зуб, чтоб он треснул. Который уже день...только нос на улицу покажешь, так на холод ломить начинает, зараза, что хоть вплавь до русских переть готов - лишь бы отвлечься на что.

-Мы тут больше двух недель паслись, - бросает куда-то в пургу Шепот. - Времени поправить дело у тебя было до хрена да с горкой. Чем думал-то?

-Ну...

-Вот теперь свое "ну" и кушай за обе щеки. Хотя погоди, на борт прибудем, так я тебе вырву, если хочешь. Твоими же клещами. Да и возьму не так уж много...

-Не стоит, - смеется где-то в белой мгле Хлыст. - Погоди, пока до русских доберемся - у него к тому времени все так разнесет, что одной мордой в гроб укладывать сможет. Или грызть их пойдет. Тем же зубом, ага...

-Вы, клоуны, лучше радуйтесь, что я не вижу, где вы там плететесь, - прорычал Факел. - А то обеспечил бы группе первые потери, ох обеспечил бы...

Далеко-далеко, кажется - вовсе на другом краю света - мерцают тревожно многочисленные огни: аэропорт Каструп полыхает, словно увитая гирляндами новогодняя елка. Из пурги впереди выныривает посланная на разведку Сильвестра - что-то кричит, тщетно пытаясь смериться в силе голоса с ветром, и, наконец, сдавшись, просто отчаянно машет руками.

-Кажется, наш вертолет все же нашелся, - даже Ренье приходится немного повышать голос - к счастью, он идет сейчас рядом, и слова его почти всегда удается разобрать. - Это не может не радовать.

Внушительных размеров темное пятно впереди действительно начинает вскоре приобретать знакомые очертания, превращаясь, наконец, в грязно-серую, без единого знака различия, тушу чудовища, больше известного как транспортный вертолет CH-47. Видны становятся и набивающиеся в утробу серокожего чудища человеческие фигурки: единственный знак на тоскливых цветов форме - синие кресты по левую сторону груди, за спинами полощутся застегнутые на горле плащи белее местного снега. Несколько человек тащат какой-то здоровенный металлический ящик, еще один с воодушевлением на них орет, срывая голос. По трапу вниз сходит, грохоча латами, кто-то высокий - и, оставляя глубокие следы на еще не расчищенном снегу, приближается быстрым шагом.

Даже слишком быстрым для того, кто наглухо закован в столь массивный доспех, видавший, наверное, не один кровавый вид - заступив дорогу Асколю со все тем же грохотом, молодая женщина с грустными темно-синими глазами рывком протянула палачу руку.

-Командор Андра-Мария Деляну! - рявкнула она так, словно пыталась навести страх на бушевавшую вокруг пургу. - Отец Кат, все верно?

-Вернее не бывает, - пожимая латную перчатку своей, кожаной, чуть улыбнулся палач. - Вы уже как, загрузились?

-Заканчиваем, - бросила Деляну. - Пилот у нас свой, но без приказа все одно не поднимемся, так что можете заводить своих - чего мерзнуть зазря...

-И верно, - кивнул Кат, резко оборачиваясь. - Хлыст, давай всех внутрь. Мы тут пока прогуляемся чуток.

-Внутрь так внутрь, - долетело сквозь ветер. - Ну, вы слышали. Давайте-ка поживее, пока один герой тут себе еще что-нибудь не отморозил...

Ворчание Факела, равно как грохот и последовавшая за ним площадная ругань - разнесчастный ящик, похоже, все-таки уронили - очень скоро перекрыл ветер. Палач двинулся следом за командором вкруг машины - туша последней, по крайней мере, немного спасала от ветра.

-Деляну, Деляну... - остановившись в тени огромного винта, пробормотал Кат. - А ваш отец, часом, не Мариус...

-Он самый, - кивнула командор. - А вы...

-Случилось разок вместе поработать. Хороший был человек, - Асколь вздохнул, зазря хлопая себя по карманам - запалить при таком ветре сигаретку-другую нечего было и мечтать. - А вы, в свою очередь, теперь работаете с моим...

-Могу лишь столь же лестно о нем отозваться и сказать, что...

-...или вернее будет - на него? - палач прищурился. - Нет-нет, это не попытка вас задеть - того и в мыслях нет.

-Тогда что же...в ваших мыслях?

-Единственно желание знать правду. Когда речь идет о нем, оно более чем естественно, уж поверьте.

-Вы не очень-то ему доверяете, - чуть помолчав, выдохнула Деляну.

-Скорее, просто не испытываю на его счет лишних иллюзий, - палач чуть понизил голос. - И хотел бы быть уверен, насколько это вообще возможно, что он не втравливает меня в очередную свою игру, как не раз поступал когда-то.

-Я не совсем понимаю... - нахмурилась Андра-Мария.

-Бросьте, мы ведь оба до головной боли и бумажных дыр зачитали планы предстоящей операции, - палач огляделся по сторонам, словно стараясь различить что-то в бешеной пурге. - И то, что вы со своими людьми будете высаживаться отнюдь не первой волной - вряд ли случайность. Как и поставленные вашей группе задачи... - Кат поскреб подбородок. - Я не вчера родился и умею кое-что высматривать между строк. Он хочет, чтобы вы первыми из всех рыцарей вышли на Вторую Площадку, пока остальные будут умирать, пробивая для вас дорогу. К тому же...сколько людей под вашим началом?

-Четыре отделения.

-Верно. На первый взгляд маловато, но группу большего размера было бы весьма трудно в сжатые сроки эвакуировать, верно? - палач усмехнулся. - Особенно, если с ней будет некий весьма ценный груз...

-Уж не знаю, что вы там себе насочиняли, но поверьте, цель нам поставлена одна - закончить этот бардак побыстрее.

-В таком случае, мы сработаемся, - уже чуть спокойнее произнес Асколь. - И, надеюсь, обратный путь проделаем не в гробах.

-Было бы неплохо, - тень улыбки тронула губы командора. - Ну, если ваш запас подозрений иссяк, быть может, вернемся к нашим людям?

-Еще одна здравая мысль. Я, правда, начинаю уже подумывать о том, кто будет нас выкапывать, если разрешение на взлет не дадут в ближайшие минут десять...

За изрядно запотевшим круглым оконцем сходила с ума метель, где-то вверху перемигивались нервно тусклые сигнальные огоньки. Массивный вертолет била такая дрожь, словно машину одолела с концами жестокая лихорадка. Воздуха отчаянно не хватало, пусть даже и распахнуто, открыто настежь было все, что только можно открыть - табачный дым и дыхание почти полусотни человек хорошо справлялись с тем, чтобы салон больше походил на парилку. Хрипел, едва не захлебываясь, древний как мир магнитофон - всунутая в него кассета пошла уже, кажется, на третий или четвертый круг:

We shoot the sick, the young, the lame,

We do our best to kill and maim

Because the kills all count the same,

Black Keys sticks in kids...

Взгляд наверх, на потолок, под которым в изобилии закреплено все, чему на полу не нашлось места. Взгляд в ближайший иллюминатор - среди клочьев снега, которыми их чересчур щедро сейчас одаривает небо, если приглядеться, можно различить какие-то неуклюжие темные пятна: около дюжины транспортных вертолетов ползут сейчас высоко над холодными водами пролива, стремясь поскорее доставить свой живой груз. Взгляд прямо вперед - хмурые лица и коротко стриженые головы. Кто-то курит, кто-то спит. Кто-то, уснув, умудрился уже сползти под скамью, и, кажется, не проснется до самого конца полета - если, конечно, никто шутки ради его не пнет.

-Ну что, бойцы, готовы ли вы остановить гидру социализма на Земле и сразиться с ней на Венере? - орет, перебивая рев винтов и вой ветра, расхаживающий по салону Факел. - Не слышу что-то! Не слышу!

-Сел бы ты уже, - бормочет полусонный Хлыст. - Вывалишься еще на ходу, нам потом объяснять, почему не весь груз до места дошел.

Духота и головная боль росли словно бы наперегонки. Магнитофон, судя по звукам, готов был уже подавиться пленкой, но униматься даже не думал:

See those mages over there

Watch me get them with a pair

Blood and guts just everywhere

Black Keys sticks in kids...

Чтобы не дать ожиданию свести себя с ума, приходилось изобретать все новые и новые трюки. Стремясь отрешиться от казавшегося бесконечным перелета, Асколь как мог ненавязчиво изучал лица рассевшихся напротив рыцарей, старался по мере сил найти среди них относительно знакомые - по читанным на той неделе личным делам.

Одно, впрочем, палач мог сказать со всей уверенностью уже сейчас - под началом Андры-Марии были собраны едва ли не лучшие люди ордена.

Среди четырех подчиненных Деляну офицеров самым заметным был Герман Хауслер - немудрено, учитывая что ростом этот светловолосый уроженец Лиенца мог запросто смериться с Шепот. Йенс, прадед гиганта, занимал когда-то далеко не последнее место в верхних эшелонах A.E.I.O.U. - и вынужден был в спешке бежать из страны после некоей серьезной размолвки с коллегами. Возвращение семьи на родину - уже как верных слуг Церкви - состоялось в шестидесятых годах, и Герман стал первым из рода, появившимся на свет на австрийской земле с середины девятнадцатого века.

Неизбежно бросалась в глаза и Агапия Паромиа: вторая после самой Андры-Марии женщина в отряде Деляну, равно как и вторая за последнюю пару столетий женщина, урвавшая командную должность в ордене - пусть и всего лишь над отделением в девять человек. Походило на то, что руководство ставило небольшой эксперимент - и любой мало-мальски серьезный провал командора закончился бы тем, что с должности слетела бы и ее подопечная. Эта смуглая уроженка острова Митилини выглядела замкнутой и отстраненной даже на фоне самой Деляну: за весь полет она перекинулась с товарищами лишь парой фраз, в которых, равно как и во взгляде ее, не ощущалось ни крохи тепла. Впрочем, если палачу не примерещилось, взгляд тот странным образом менялся, стоило лишь ему остановиться на лице командора...

Янош Юхас, выходец из Венгрии, согласно личному делу происходил из семьи весьма бедной, и лишь случайность не дала ему до конца связать свою жизнь с криминалом. Этот бритый наголо низкорослый тип, увешанный оружием, словно вьючное животное, всю дорогу листал какую-то потрепанную книгу без обложки, отвлекаясь лишь на то, чтобы раз в несколько минут бросить тоскливый взгляд в иллюминатор и вздохнуть. Немолодой уже рыцарь, о котором лучше всякого досье говорила сетка старых шрамов на лице, сплюснутый, явно не единожды разбитый нос и отсутствие части левого уха, явно рассчитывал дотянуть до почетной отставки - с учетом того, куда они направлялись, палач не хотел прикидывать его шансы.

Последним был Джордано Калабрезе: предки этого рослого типа, закутанного в несколько помятый форменный плащ, успели повоевать с режимом Муссолини в составе движения ORBET - самому же Джордано достались уже несколько иные враги. Сравнительно неплохо устроившийся на должности инструктора, где и пребывал последние шесть с половиной лет, в поход он вызвался добровольцем. Не желавшее отпускать ценного сотрудника туда, откуда он может не вернуться вовсе, командование поставило условие - уйти Джордано действительно мог, но лишь рядовым бойцом. Судя по тому, что его заспанную морду Асколь имел возможность сейчас наблюдать, рыцаря то совершенно не смутило.

Соотнеся, наконец, лица четырех младших офицеров с оставшимися в памяти фотографиями, палач перевел взгляд на командора бетлемитов. Деляну, в своем массивном доспехе походившая на живую статую, невесть зачем призванную на войну, тоже, кажется, не успела выспаться как следует - и, явно считая невозможным подремать хотя бы пару лишних минут в присутствии своих людей, искала, как и палач, на чем бы сосредоточить взгляд.

И, как и у палача, объекты, способные этой цели послужить, быстро заканчивались.

Holy See with guns for hire

Good old knights around a fire

Ketzer corpses make it higher

Black Keys sticks in kids...

Рывком поднявшись со своего места, Асколь пробрался мимо Эрика, что все пытался забить свою зубную боль пустыми разглагольствованиями. По мере приближения к обиталищу пилотов становилось чуть легче дышать - да и глаза, наконец, прекратили так отчаянно слипаться.

В кабине вовсю грохотала музыка, сквозь которую время от времени пробивались ошметки чьих-то переговоров. На голове пилота - еле поместившегося в кресло детины, укутанного в измочаленное до совершенно непотребного вида шерстяное изделие - красовался массивный шлем с веселенькими наклейками: взгляд палача скользнул сверху вниз, останавливаясь попеременно на "Bomb Clock Tower now", "Bomb the Tomb now", "Bomb Atlas now", "Bomb everything". Второй пилот - тощий тип в потрепанной меховой куртке и с сальными волосами - потрошил ящик с неприкосновенным запасом, вполголоса перечисляя содержимое:

-...две обоймы патронов, сухой паек на четыре дня, антибиотики, стимуляторы, транквилизаторы, снотворное, морфин, Библия и русский разговорник в одном переплете, девять жевательных резинок, один презерватив...

-Далеко еще? - орать приходилось на пределе сил - выкрученная на максимально возможную громкость музыка глушила решительно все.

-Минут десять, может, пятнадцать! - гаркнул, не оборачиваясь, огромный пилот - странно, как от рева его не вылетали стекла. - На место вернитесь!

-Да иду, иду...нервные какие...

Забив меж зубов сигарету, Асколь вывалился из кабины - стоявший там магнитофон продолжал надрываться что есть мочи:

Shooting half-bloods lots of fun

Try killing one that's pregnant, son

You'll get two for the price of one

Black Keys sticks in kids...

-Кат?

Неус поймала его почти у самого входа. Лицо ее, спрятанное, как обычно, за толщей бинтов, притягивало слишком много ненужных взглядов даже здесь - и потому удивляться, что ей тоже не очень-то сиделось на своем месте, было бы минимум странно.

-Слушаю тебя, - присев на какой-то массивный ящик, сплошь покрытый грозными предупреждающими надписями, палач, наконец, получил возможность закурить.

-Я хотела узнать...пока у нас еще есть время...

-Времени-то у нас еще много, - вздохнул Асколь. - Особенно много его будет, если новая игрушка Могилы вдруг не захочет трогаться с места.

-Ты ведь говорил со своим отцом, верно?

-Ничего-то от тебя не скроешь, - усмехнулся палач. - Да, был у нас небольшой разговор. Аккурат после того, как с братцем повидался.

-Ты рассказал ему, что мы с тобой обсуждали? Что Кай, возможно...

-Не думаю, что он поглупел настолько, чтобы подобная мысль его голову не посещала, - Кат щелчком отправил едва начатую сигарету в иллюминатор. - Но даже если она там и гостила какое-то время, ничего менять он, как видишь, не стал. Да и откажись он - кто отвадит от того же других?

-Мы совершаем ошибку, - тихо проговорила Амальгама. - Почему, Кат? Почему никто этого не видит? Неужели всех настолько ослепила жажда власти? Желание обладать тем, что им не принадлежит?

-Ты сама себе прекрасно отвечаешь.

Неус легонько ткнула Асколя в плечо - и присела рядом, когда палач немного сдвинулся в сторону. Измученный магнитофон утробно булькнул, зашипел змеей, но все же попытался разродиться очередным куплетом:

The Apostles all hardcore

Black Keys nail them to the floor...

-Все, что мы творили до сей поры, так или иначе играло на руку Каю. Если дело кончается нашей победой, один его план просто-напросто плавно перетекает в другой и игра продолжается. Даже сейчас...весь этот поход... - Неус передернуло. - После того, что случилось в Лондоне, после того, как истинная суть Кая вылезла наружу, после того, как русские ушли с доказательствами его измены их делу...у нас был шанс, я верю в это. После Лондона Кай не сможет добраться до терминала...

-...если только кто-нибудь не сыграет для него роль тарана. Чем мы сейчас вовсю и готовимся заняться, - сухо произнес Асколь. - Вот только бездействие ничуть не хуже играет ему на руку. Мы не знаем, как именно он планирует - если планирует вовсе - изъять терминал, не знаем, какие силы еще остались в его руках. И, что куда важнее - никто из нас не знает, что с самим...Вьюгой, - на последних словах палач на всякий случай понизил голос. - Быть может, в планы входит его гибель, а если его не вытащить, то русские умучают терминал в ближайшее время. И мы снова возвращаемся к тому, с чего начали - Кай выигрывает в любом случае.

-Если только мы не договоримся, - выдохнула Неус. - Если только не прекратим поступать так, как он...как это ожидает от нас. От самой нашей природы.

Где-то в глубине салона раздался глухой удар - и, сразу за печально знакомым уже треском нутро машины снова наполнилось музыкой:

Tower kids in a no-fire zone

Books under arms and going home

Last in line goes home alone...

-Вряд ли кто-то из тех, что принимают решения, возжелает снизойти до переговоров с Клубом.

-Я...я бы попробовала. Если бы только могла. В конце концов, мы все...

Слова Неус начисто потонули в хрипе и треске просыпающейся громкой связи - в следующую же секунду по всему салону полился многократно усиленный - вполне достаточно, чтобы заложило уши - вопль одного из пилотов:

-Вижу его! Вижу "Левиафан"!

Ходовая рубка "Левиафана" своими размерами могла запросто потягаться с залом небольшого кинотеатра - за царящий же в ней холод не было бы стыдно иной морозильной камере. Безумная мешанина из геометрических фигур и вписанных в них на каком-то этапе причудливых символов полностью покрывала пол, плавно перетекая на высокие стены, и, наконец, замыкая узор на темном потолке. Одного взгляда на эту чудовищной сложности схему, в которой при всем старании нельзя было отыскать ни начала, ни конца, было вполне достаточно для того, чтобы начали слезиться глаза - продолжавший же разглядывать узор и после того очень скоро встречался с головной болью. Привычное освещение отсутствовало как класс, но закрепленные под потолком и на стенах странные конструкции, отдаленно походившие на керосиновые фонари, обтянутые чем-то средним между кожей и плотной тканью, света давали более чем достаточно. Как, впрочем, и поводов держаться подальше - далеко не одному из проходивших мимо мерещилось что там, под слоем бледно-бежевого покрытия, что-то шевелится. Еще больше странностей было связано с приборами, которые обычно наполняли аналогичное помещение любого современного корабля: опознать без особого труда можно было разве что внушительных размеров гирокомпас - всему же остальному создатели придали формы настолько чудные, что даже человек, имевший в морском деле изрядный опыт, только и схватился бы за голову, оказавшись в окружении всех этих конструкций. Пост гидроакустика, например, был выполнен в виде массивной непрозрачной трубы, которую загнали аккурат посередине трех сцепленных кругов, выложенных на полу чем-то, похожим на застывшее олово - если прислушаться, то рядом с трубой можно было уловить нечто, похожее на сдавленный шепот, перемежавшийся еще более тихими стонами. Не меньше вопросов вызывал и исполинских размеров стол из гладкого черного камня: сотканная из ядовито-синего света рельефная карта, растянутая по нему и невесть каким образом способная меняться по одному взмаху руки, была, похоже, еще и совмещена с экраном радара...

Рубка не знала ни секунды покоя - в каждом углу ее что-то беспрестанно щелкало, шипело, утробно булькало, лупило пальцами по клавишам или, на худой конец, тараторило на множестве языков, образуя нестройный хор:

-...предстартовая проверка завершена, отклик пространственных якорей получен...

-...палаты данных развернуты, обратная связь...

-...эфирные мембраны осели без осложнений, нервные импульсы передаются...

-...пошла гравировка...

-...узор Навигатора принят. Ланге, срочно сбросьте скорость - подключение двухсот секций за минуту сделает из его мозга кисель...

Из массивного кресла, вмурованного в пол, донесся хриплый стон. Закутанное с головой в эфирную сеть тело чуть вздрогнуло.

-...небольшое отторжение в затылочной части...

-...пока что справляется...

-...внутренний пояс успешно пройден...

За креслом, едва шевелясь, стояли трое. В глазах лорда-надзирателя и графини читалось колоссальное напряжение. Глаза Леопольда, как и всегда, надежно укрывало синее стекло.

-Он справится, - тихо произнесла ведьма.

-Он должен это сделать, - столь же тихо вторил ей Каранток.

Каждая минута, казалось, разрослась до нескольких часов. Развалившееся в кресле тело подалось вперед, со всей силы вцепившись в подлокотники. Тряхнуло косматой головой - среди седых волос заблестели присосавшиеся пиявками эфирные нити.

-...первичное слияние успешно завершено, контроль передан Навигатору...

-...ожидаем установки курса...

-...немедленно подготовьте легкий комплект для последующих подключений...

-...зарегистрированы всплески в Цепях с шестой по тридцать седьмую, ожидаем ввода и фиксации ключа...

Пересохшие губы Кауко зашевелились, задрожали. Медленно, с большим трудом и болью раскрывая глаза, маг зашептал, затянул какой-то одному ему ведомый мотивчик - и каждое слово в том звучало отчетливее прежнего:

Дочь Луны, Куутар благая

Ты услышь моленье верных

Внемли песне нашей скорбной

Далеко в чужом краю мы

Далече леса родные.

Выстли серебром дорогу

Пусть твой свет нам путь укажет

Чтобы на сердцах на наших

Не сомкнулись когти Хийси

Смерть не зазвала в трясину

Не забросила на камни

Чтоб печали не поддались

Не шагнули в дом Туони...

-...ключ принят! Мы...

Корабль тряхнуло с такой силой, что далеко не всем удалось устоять на ногах - о том свидетельствовали долетевшие из некоторых углов крики. Узоры, сплошь покрывавшие пол, стены и потолок ходовой рубки, вспыхнули бледным огнем и покинули свои привычные места, заскользив, заплясав по всему помещению, образуя сотни совершенно безумных комбинаций за какой-то жалкий десяток секунд. Холод будто бы пошел на убыль - да и дышать почему-то вдруг стало заметно легче...

Августина, Леопольд и Каранток молча переглянулись. Но раньше чем кто-то из них успел произнести хоть слово, из кресла впереди донесся хриплый смех.

-А недурная будет лодочка, - коснувшись подрагивающими пальцами мокрого от пота лба, пробормотал Кауко. - Ну и куда вам ее?

Забитая в магнитофон кассета, наконец, издохла, не выдержав творимого над собою насилия. Обольщаться, впрочем, вовсе не стоило: словно бы почувствовав, что в салоне становится слишком тихо - если, конечно, не брать в расчет полные возбуждения голоса пассажиров, что вовсю делили места у окон - кто-то из пилотов пустил по громкой связи уже то, что крутилось в кабине, заливая внутренности машины веселой мелодией:

So long, Mom,

I'm off to drop the bomb,

So don`t wait up for me.

But while you swelter

Down there in your shelter,

You can see me

On your TV...

-Филин, а Филин?

-Чего еще?

-Ты ведь тоже...это видишь, да?

Асколь не ответил - просто потому, что ему самому сейчас отчаянно не хватало кого-то, кто мог бы помочь ему проснуться. А сделать это, несомненно, было необходимо, поскольку сон становился совсем уж безумным - честно говоря, он предпочел бы ледяную пустыню из своего давнего кошмара в Неаполе этому...этому...

Нет, слов для этого человечество точно еще не успело сочинить.

While we're attacking frontally,

Watch Brinkally and Huntally,

Describing contrapuntally

The cities we have lost...

Вертолетная стая спускалась с серых небес, прорываясь сквозь хлопья мокрого снега. Нырнув вниз, часть машин сразу устремилась на посадку, другие же - в том числе и та, что несла сейчас "Догму" и бетлемитов - решили отчего-то заложить лишний круг, облетая покоившуюся среди ледяных вод громаду.

Наверное, их пилоты не были еще готовы признать, что там, внизу, отнюдь не воплощенный каким-то безумцем мираж.

No need for you to miss a minute

Of the agonizing holocaust...

"Левиафан" был огромен - казалось, кораблю не хватало самой малости, чтобы человеческий разум вовсе отказался воспринимать структуру подобных размеров. Исполинская туша из пайкерита и стали медленно ползла вперед, омывая в заливе свои высокие борта, сплошь изрезанные многометровыми комбинациями рун, вокруг которых были в изобилии разбросаны геометрические фигуры - ломаные, ветвящиеся, вьющиеся змеями линии сплетали их в единую систему. Асколь, конечно, не мог определить на глаз, выполнил ли Барокшмидт свои угрозы о более чем километровой длине исполина - но и того, что палач имел возможность наблюдать, было достаточно, чтобы с горечью увериться в реальности происходящего.

Его воображение, в отличие от такового создателя "Левиафана", все-таки было еще не столь больным, чтобы потчевать хозяина подобными снами.

Little Johnny Jones he was a U.S. pilot,

And no shrinking violet was he.

He was mighty proud when

World War Three was declared,

He wasn't scared,

No siree!

Полетная палуба ледовой громадины призывно мерцала огнями. Уродливый нарост на теле колосса - командный мостик в окружении совершенно несусветного вида антенн и неясного предназначения башенок, испускавших гнилостно-желтый свет - теперь можно было разглядеть чуть лучше: по накинутым, казалось, без всякой системы мосткам муравьями семенили человеческие фигурки, суетясь возле причудливых орудий, сползая и стремительно взбираясь вверх по многочисленным лестницам.

-Я не верю, - нервно пробормотал Хлыст. - Они все-таки позволили ему построить эту хреновину.

-А нас все-таки заставили на ней плыть, - вздохнула Шепот. - Эрик, ты как вообще? Эрик?

Факел не ответил - лишь отстранился от оконца и, вздрогнув всем телом, опустился на скамью.

-Кажется, ему нехорошо, - взволнованно прошептала Амальгама. - Эрик, если я могу чем-то...

-Что-то я... - Факел на миг замолчал, будто бы прислушиваясь к чему-то - в следующую же секунду на лицо его наползла вымученная улыбка. - Тот зуб. Он, кажется, прошел.

-Довольно впечатляющее зрелище, - Ренье, и сейчас умудрившийся остаться островком спокойствия в море безумия, уступил место у иллюминатора Сильвестре и подошедшей к палачам Деляну. - Как думаешь, Филин...

And this is what he said on

His way to Armageddon...

-Я думаю, нам еще повезло, - вздохнул Кат.

-В каком это смысле?

-Большую часть времени мы будем внутри этого, - усмехнулся палач. - Не придется подолгу глазеть на ублюдка.

-Могила уже гонит сюда обещанные корабли сопровождения, - включилась в разговор Андра-Мария. - На них хоть глаза отдохнут.

-Отдохнут, ага, - пробасил кто-то из рыцарей. - Да глядя на это страшилище, их вырвать к хренам хочется...

Вертолет завершал круг - несколько других машин, уже успевших сесть, сейчас увозил в брюхо гиганта массивный подъемник.

-Что-то у меня нет желания на нем куда-то плыть, - один из бетлемитов поднял затравленный взгляд на своего офицера.

-А куда ты теперь-то денешься? - в голос расхохотался Юхас.

So long, Mom,

I'm off to drop the bomb,

So don't wait up for me...

-Заходим на посадку! - рев пилота прокатился по салону. - Мальчики и девочки, займите свои места, достаньте ручки и пишите завещания. Кто уже озаботился таковым, может начинать молиться - лишним точно не будет...

But though I may roam,

I`ll come back to my home,

Although it may be

A pile of debris...

Вертолет снижался. Проигнорировав слова, долетевшие из кабины, Кат остался стоять, вцепившись рукой в край крохотного оконца, сквозь которое было видно сейчас столь многое.

Ледяной ветер трепал волосы и обжигал лицо, швырял в него мокрые комки снега, что в считанные секунды таяли и тощими струйками сползали за воротник. Жизнерадостный голос певца продолжал терзать уши, но головная боль словно была снята чьей-то милосердной рукой. Отрешенно глядя на палубу, что становилась все ближе и ближе, на спешащих к садящейся машине людей в теплой одежде, палач не мог заставить себя отвести взгляд - даже желание сморгнуть налипшие на веки снежинки далеко не сразу перетекало в действие.

Вызов брошен и принят. Приговор вынесен - оставалось лишь его исполнить. Если бы во власти его было сейчас остановить время, неизвестно, сколь долго Кат позволил бы жить этому мгновению, сколь долго бы оставался здесь, на точке невозврата, такой, казалось бы, ничтожной и смешной...

Как, наверное, и вся его жизнь в глазах того, кого ему должно сразить, чтобы просто-напросто устоять на краю.

Как, наверное, и слова, что он ночь за ночью вырезал на том фальшивом Ключе.

Remember, mommy,

I'm off to get a commie,

So send me a salami,

And try to smile somehow...

Отпрянув от окна, Асколь вытянул клинок, в каком-то чудном оцепенении впившись взглядом в неаккуратно выведенные буквы, в слова, которые ночь за ночью врезал не только в металл, но и, похоже, в себя самого.

-Roserne voxe i Dale...

-Филин? Ты что-то сказал? - кажется, это был голос Ренье.

Встрепенувшись, сбросив с себя эту странную оторопь, палач поспешил скрыть клинок в своих одеждах.

-Нет. Тебе показалось.

Машина коснулась палубы.

Асколь не мог найти тому ни единого объяснения, но отчего-то ему сейчас стало бесконечно легче на душе.

-"Догма", выходим, - пробормотал палач, привычными движениями ощупывая карманы на предмет сигарет. - И постарайтесь мне за борт без приказа не валиться...

Время нельзя было ни остановить, ни умолить замедлить свой ход.

Оставалось лишь встретить то, что оно припасло впереди.

I'll look for you when the war is over,

An hour and a half from now!

Интерлюдия 16. По старому плану

Ленинград, 1 ноября.

Припаркованные у дверей "Амаранта" машины уже порядком присыпало снегом: мягкие хлопья его, спускавшиеся с пепельно-серых небес в количествах совершенно неприличных, имели, казалось, все шансы погрести под собой весь этот небольшой, стихийно образовавшийся автопарк - если владельцы его составляющих продлят свою встречу еще хотя бы на пару-тройку часов.

Тяжелые, пропитанные пылью бархатные шторы на латунных кольцах стекали вниз по мутным, безжизненным окнам, надежно храня таившийся за ними зал от первых лучей дневного света и лишних взглядов, что мог невзначай подарить какой-нибудь ранний прохожий. Все ту же пыль выдыхали, стоило только чьей-либо ноге их коснуться, ковры, не выбивавшиеся годами, она же горела на тусклых, вычурных лампах - а облака табачного дыма, которым едва ли было куда бежать, служили последним штрихом к неприглядной картине всеобщего удушья.

Большая часть кресел пока что пустовала: собравшихся сейчас в зале можно было без труда перечесть по пальцам одной руки - добавив к ним еще одного гостя, пришлось бы, впрочем, уже пускать в дело и вторую.

Глава "Атропы" занимал одно из мест за укрытым багряной тканью столом - развалившись на старом, скрипучем стуле, с которого, словно кожура, давно уже слез весь лак, полковник Щепкин изводил мрачным взглядом стоявшую пред ним пустую чашку. Сидевшего аккурат напротив Снегового добавили сюда, казалось, ради пущего контраста - его тощая, сгорбленная фигура на фоне массивного полковника приобретала сходство даже не с жердью, а с измочаленной каминной спичкой в венце безнадежно седых волос. В углу, положив ногу в дорогой туфле на другую, сидел человек чудовищно небритый и взлохмаченный - время от времени он отпивал кофе из чашки и, обводя присутствующих ленивым взглядом, чему-то усмехался. У окна расположился лысоватый и низкорослый человечек с совершенно непримечательным лицом - Василий Назарович Ночка мог легко показаться случайным гостем на этой встрече повелителей жизней...кому угодно, кроме тех, кто крепко знал - судьба любого офицера разведки Клуба находится именно в его сухоньких руках. Пятое кресло оккупировал толстогубый, с землистым лицом, человек весьма и весьма солидной комплекции: сверкая буквально сочащейся жиром шевелюрой, он рылся в разложенных на столе бумагах, словно актер, позабывший в самый отчаянный момент нужные слова.

-...следовало прикончить ее давным-давно, - раздраженно прошипел Снеговой, скомкав и отшвырнув прочь небольшой лист бумаги. - Который раз читаю и который раз не могу поверить. Неужели когда она выводила эти каракули, то правда считала, что сможет к нам вернуться? Нет, как по мне, это просто идиотская шутка...

Полковник раскрыл было рот, но, как уже несколько раз до сего момента, замер, пережидая очередную вспышку головной боли. Та прибыла на порог около часа назад - и распаковав в его черепе чемоданы, доверху забитые пыточными инструментами, активно принялась за дело.

-Вполне в ее духе, - выдохнул он наконец, устало потерев лоб. - С ее точки зрения, мы первыми...

-Кого из присутствующих волнует точка зрения этой старой суки? - презрительно фыркнул Снеговой. - Какая щедрость, вы только посмотрите. Я вас закладываю с потрохами, но вы не обижайтесь - ведь я вам письмом сообщаю, что именно вашим врагам скажу! Будете знать, откуда ждать удара, шансы у вас будут равные... - ведущий специалист по гибридным особям скрипнул зубами. - Ведьму следовало закопать сразу после войны, я вам говорю...

-Да ты, Аркадий, только о ней и говоришь последнее время. Все косточки давно уже перемыл, а все равно не унялся...

Утробный голос, прокатившийся по помещению, принадлежал Борису Лисянскому - оторвавшись от занимавших его до того момента бумаг, этот изрядно располневший к своему шестому десятку человек, вот уже двадцать два года курировавший направление психиков, устало вздохнул и вновь забасил:

-И знаешь еще что - мне это порядком уже надоедать стало. Ты хоть помнишь, чего ради мы сегодня встали до рассвета и сюда прикатили? Напомнить, может? Так я напомню, мне ж не трудно. А собрались мы раньше срока, чтобы обсудить все наедине, без магов. Дружной компанией, ага. Настолько дружной, что даже некоторых наших...товарищей не позвали - в чьей лояльности давно уже сомнения имеются...

-Я все прекрасно помню, - процедил Снеговой. - И тем не менее...

-И тем не менее, ты битый час воешь про Базилевскую, как бабка базарная. А могли бы уже давно дело обсуждать. Ну что ты так смотришь? Что я неверного сказал?

-А ведь он прав, - сам удивляясь, что нашел, в чем может согласиться с Лисянским, произнес глава "Атропы". - Что с тобой стряслось? Еще года четыре назад ты таким не был. А лет шесть тому...помнишь свое последнее дело у японцев? Блестящая работа же - и это я тебе говорю, а ты знаешь, как часто мы лбами сшибались.

-Что теперь былое вспоминать, - заворчал Снеговой. - Почти все, чего я достиг, вместе с "Огнивом" и похоронили. А если бы не ведьма...

-Аркадий, пожалуйста, - просипел, оторвавшись от протирки своих очков серым платком, Ночка. - Я понимаю, вы сейчас на нервах - поверьте, не вы одни. Я понимаю, вам тяжело оправиться от того, что случилось на "Огниве" - можете быть уверены, что и в этом вы не одиноки. Я знаю, вы все еще скорбите по всем, кто работал под вашим началом...но сейчас лишние эмоции нам только навредят. Возьмите уже себя в руки, сделайте нам всем такое одолжение.

-Хорошо, - буркнул Снеговой. - Понял я вас, понял. Когда ваши разработки коту под хвост разом полетят, посмотрю еще, какую песню затянете...

-Да уж точно не марш похоронный, - сложив руки на своем внушительном брюхе, засипел Лисянский. - Но и верно, давайте-ка к делу. А оно, как известно, полный табак. Шанс застать верхушку Башни без штанов у нас был, да только мимо свистнул. Не будем сейчас мериться, чья больше в том вина - и так должно быть ясно, что все хороши. Все мы слишком на него полагались. Знал бы, какую свинью нам в свое время Байков подложил, Кая этого в дело притащив, я бы их обоих еще тогда в землицу упрятал.

-Один, впрочем, давно уже там, - покачал головой Ночка. - А что до второго...

-Назад ему пути нет, - резче, чем сам хотел бы, произнес Щепкин. - Все проекты, которым Кай зеленый свет давал, нами для проверки приостановлены. Все, кто близко с ним работал - благо, немного таких - уже на нашем конвейере. Секретность вся снята, морду его теперь каждая собака знает...если и выжил он в Лондоне, сюда, коли не дурак, не рискнет сунуться.

-От бывшего первого секретаря, положим, защиты нам большой и не надо, - пожевав губы, протянул Лисянский. - Без своих связей он никто. И был бы никем, если бы мы не подобрали. Но к нам в гости прет сила пострашнее...

-Напомните мне еще раз, каковы их потери, - привстав, Снеговой подтянул к себе внушительных размеров кофейник.

-Меньше, чем мы рассчитывали, но куда больше, чем могло бы быть, сориентируйся они чуть живее, - сухо произнес Ночка. - Речь сейчас, конечно, идет, в основном, о Часовой Башне...товарищ Лихарев, быть может, вы, наконец, проснетесь?

-А кто тут спит? - вопросом на вопрос ответил из своего кресла небритый. - Просто не хотел мешать моим дорогим коллегам плакаться в жилетки...

-Давайте-ка немного посерьезнее будем, Евгений Тимофеевич. Вот уже полгода...

-Да-да, уже больше полугода я в обработке информации с вашими лучшими аналитиками с палкой торчу. То, что моя последняя научная работа давно в уголку свернулась и плачет навзрыд, никого, конечно, не волнует... - Лихарев вздохнул. - Что, мнение мое хотите послушать? Так вы и без того его знаете уже. И вы, Константин, знаете. Так какого ж черта...

-А вы все-таки выскажитесь еще раз. От вас же не убудет.

-Ну хорошо, - запустив руку в карман, Лихарев вытянул оттуда измятую пачку "Герцеговины Флор". - Давайте с нашей ненаглядной Башенки начнем. Как нам прекрасно известно, половину Батальона они дома оставили. Не потому, что нас ни в грош не ставят, а потому лишь, что после "Красной смерти" много толков по углам пошло - как же, мол, такое допустили, да куда смотрели... - закурив, он помолчал с полминуты, прежде чем, наконец, продолжить. - В их мире слабых с потрохами жрут, а октябрь, считай, всему миру показал - можно к Башне на порог прийти, в зубы дать, кому захочешь, да смыться шагом прогулочным. Ваши, в обработке, тоже, конечно, не зря хлеб с маслом едят, но мне никаких шифровок о перемещении второй половины Батальона не надо, чтобы знать, где и почему его части расквартируют. Часть на границе с Уэльсом топчется, на Флаэрти посматривая, кто-то сейчас за домами Митик, Стайнторп и Ледмар приглядывает...одну группу, как минимум, на Фарерские острова услали - Могила, как в сороковых их лишилась, так до сих пор зубы точит, неровен час шансом воспользуется...

-Хотите сказать, у их верхов так после "Красной смерти" поджилки затряслись? - недоверчиво поинтересовался Лисянский.

-Точно так, - выдохнув дым, ответил Лихарев. - Им сейчас силу нужно показать, и сделать это срочно - я, конечно, не обещаю, что через день там или через неделю Башня сама под своим весом рухнет, но пинок, чтобы шататься начала, мы ей дали хороший...

-Вот бы еще на второй силенок хватило, - буркнул Снеговой.

-А что, план "Ювента" уже отменили?

-Нет, но...

-Тогда в чем же дело?

-План "Ювента", если вы забыли, предполагает, что руководство Башни к его началу будет уже ликвидировано, - мрачно проговорил Снеговой. - Сам по себе он победу нам не принесет, в лучшем случае создаст неразбериху...

-Так нам то и надо, - просто улыбнулся Лихарев. - Что падает, еще в спинку подпихните и все такое. Опять же, я гарантий того, что Башню это свалит, дать не могу, но когда же еще ему пуск давать, как не сейчас? Константин Александрович, ну вот хоть вы скажите - разве не прав я?

-Пожалуй, правы, - после продолжительного молчания выдал глава Второй Площадки. - Вопрос с "Ювентой" будет вынесен на голосование, как только прибудут остальные, но лично я согласен - дольше тянуть попросту лишено смысла. Когда там их ледовое чудище должно отплыть?

-Неделя-две, - отозвался Ночка. - Крайний срок - в двадцатых числах.

-До сих пор не верится, что это не какая-то изощренная дезинформация, - поскреб подбородок Лисянский. - Раскопать тот давно протухший британский проект...никто, находящийся в своем уме, не стал бы...

-Вы, конечно, вольны считать, что они все спятили. Как вид, - вновь улыбнулся Лихарев. - Но вы просто не умеете смотреть на проблему глазами мага. Вам, конечно, кажется, что логичнее было бы угнать, например, в Штатах авианосную группу и примчаться сюда на всем готовеньком, вот только на деле это такие объемы работ, что расскажу - вам дурно сделается. В Штаты прибудь, корабли найди и уведи. От Красного Кольца за то по шее не получи...

-Понял, понял, - пробормотал Лисянский.

-Ничего вы не поняли, Борис Дмитриевич. Допустим, вы, перессорившись в Штатах со всеми, с кем только можно, добудете себе корабли. А экипаж где брать? Воровать вместе с ним, так? А вы знаете, сколько на один такой кораблик экипажу? А сколько нужно сил, чтобы всех их под чарами держать и не надорваться?

-Да понял я...

-...а если, положим, капитан того корабля от чар ваших спятит? Или те же пилоты? Чем врага тогда бомбить будете? Плевками? - продолжал Лихарев. - Черт, да даже реши вы каким чудом все эти проблемы - вы как людям объяснять будете, куда столько судов пропало? Что, им тоже мозги полоскать? Вот так вот, всем и сразу? А пупок часом не развяжется? А Кольцо то же вам шею не свернет за такие фокусы?

-Быть может, довольно? - вкрадчиво поинтересовался Снеговой.

-Быть может, - легко согласился Лихарев, щелчком отправив окурок в ближайшее мусорное ведро. - Как видите, магией все проблемы не решить - будь иначе, мы бы тут с вами уж точно не сидели. В одиночку, к слову, их тоже решить не особо-то просто. Вот потому-то Башня с Церковью и снюхалась, да еще с Могилой заодно. И если кто в том повод со страху на стенку лезть видит, я, раз уж мое мнение тут в таком почете, вижу только повод радоваться.

-Это почему же? - пробасил Лисянский.

-Потому что это мы ради одного дела трудимся, а все, кто не мог или не хотел, уже давно нами на компост пущены. А у этой публики чем дальше в лес, тем своя Метка к тушке ближе. Терминал-то, бедняжка, всего один - и внутри только Башни с десяток групп наберется, которые его в свою кладовку упрятать бы не прочь были. Я уж молчу про Могилу...

-Весьма своевременное замечание, - воспользовавшись паузой, произнес глава "Атропы". - Конечно, на нас Ассоциация уже успела наточить нож, вот только друг для друга у них давно уже с десяток припрятано. А тут еще и Церковь...

-О том и речь веду, - Лихарев с жаром закивал. - Хотите победить поживее, да без лишней крови? Выдайте Объект Ноль им - мы, как ни посмотри, все что могли, уже из него вытянули. А потом в сторонку отойдите, да смотрите, как они глотки друг дружке рвать примутся. Как ослабнут - тут-то и бить время настанет...

-Я правильно вас понял? - поинтересовался Снеговой. - Вы предлагаете уступить терминал этим...

-Я предлагаю кинуть падальщикам кусок изрядно прогнившего мяса, раз уж он им так приглянулся. Сесть рядышком и посмотреть, как они из-за него драться будут. А потом пристрелить тех, кто на ногах стоять останется. Но если вам больше по душе им руки свои подставлять...

-И речи быть не может, - грохнул Лисянский. - Как вам вообще такое в голову пришло? Вы ведь крепче любого в стране знаете, что есть маг...

-Потому и говорю - лучше пути нам сейчас не сыскать, - раздраженно произнес Лихарев. - Но вам, я вижу, повоевать уперлось...

-Боюсь, что все несколько сложнее, - вздохнул полковник. - Передача терминала никак не смоет всю ту кровь, что мы пролили в октябре. Даже если получателем будет Часовая Башня.

-А идти на какие-либо дальнейшие уступки недопустимо, - тут же добавил Снеговой. - Сами не так давно заметили - чужая слабость их только зазря распаляет. Нет уж, товарищ Лихарев, то что начато, должно заканчивать. Вот только без "Огнива"...

-Далось вам ваше "Огниво", - Лихарев закатил глаза. - Чай, не им одним жили. Что ж, позвольте спросить раз последний, чтобы не возвращались уже к тому - все здесь одно думают? Все за то, чтобы терминал придержать?

-А может быть иначе? - скривился Снеговой.

-Он еще спрашивает, - поддакнул Лисянский.

-Боюсь, иного выхода сложившаяся ситуация не предусматривает, - Ночка поправил очки. - Да и кем бы мы были, уступи той же Ассоциации хоть в малости?

-Вернее и не скажешь, - прокашлявшись, подвел итог Щепкин. - Ситуация предельно проста. Силы Церкви далеко не безграничны, и одержав победу, мы практически полностью ее обескровим. Что же до Ассоциации...вы сами все уже сказали лучше нашего. Первый удар ее пошатнул...

-...а от второго она, будь он верным, и вовсе расползется по швам как старые штаны, - поддержал полковника Снеговой. - Верно и обратное. Их поход целит не куда-нибудь, а в самое сердце Второй Площадки. Потеряв ее, мы потеряем не только терминал, но и самый сок, если можно так выразиться, нашего боевого крыла. Неважно, сколько людей и в какие сроки мы можем, будь на то нужда, привлечь к делу после - переломив "Атропе" хребет, лишив нас ее лучших сил, Ассоциация запустит в масштабах всей страны тот же процесс, начало которого мы желаем спровоцировать у них. И не мне вам говорить, что наши же...коллеги по Директорату - те, что с Цепями - своего не упустят. Почуяв слабину, они тут же навалятся и...дьявол, я более чем уверен - им хватило бы лет пяти, чтобы развалить все, что нами было построено.

-Шесть или восемь в худшем случае, - кивнул Лисянский. - Так что, товарищи, все действительно просто. Тот из нас, кто свалится, встать уже не успеет.

В навалившейся на зал тишине тихие щелчки спрятанных где-то за стеной часов казались почти оглушительными.

-Будем действовать согласно основному плану? - прервал грозившее затянуться молчание Лихарев. - Или у вас еще что есть на уме?

-Основной план предполагал, что Башня будет полностью выведена из игры, - устало произнес глава "Атропы". - Тем не менее, можно считать, что частично он так или иначе выполнен - им, как было уже замечено, пришлось оставить половину своих вооруженных сил дома во избежание...скажем так, возможных волнений на местах. Что же касается Могилы...

-Работать против них по-прежнему довольно сложно, - включился в разговор Ночка. - Но хоть таковая работа и ведется через их институты на большой земле да ту же Башню, определенные успехи имеются. Конечно, Копенгаген сейчас под плотным колпаком, но информации, что поступает из Норвегии, оказалось более чем достаточно, чтобы мы смогли установить текущее местонахождение Могилы.

-Приблизительно установить, - надавив на первое слово, поправил Ночку Лихарев.

-Пусть так, - пожал плечами Щепкин. - Этого вполне достаточно для того, чтобы мы могли перейти ко второй стадии основного плана...

-Когда даже первую не дожали. Не уверен, что все поддержат...

-Единогласного решения мы и не ожидаем, - бросил полковник. - А большинство, которого вполне достаточно, уж как-нибудь сумеем обеспечить.

-Значит, пришло время, да? - загудел Лисянский. - Пустим "Мельпомену"?

-Я уже говорил с нашей базой близ Лиепаи. Все будет готово в пределах одной недели.

-А не поздновато ли? - нахмурился Снеговой.

-Как раз наоборот, - вздохнул глава Второй Площадки. - Вы, конечно, помните, что мощь магического искусства в целом напрямую связана с общим количеством его практикантов. Если даже нам бы и удалось вывести Могилу из игры сейчас, мы бы тем самым многократно усилили наших врагов. Нет, момент для удара должен быть определен идеально. Ну и если кто из вас успел забыть, "Мельпомена" несет два десятка баллистических ракет - при всем желании мы не могли бы начать операцию, пока эта распроклятая скала не отойдет достаточно далеко в Норвежское море.

-Никогда не нравился этот проект, - поджав губы, протянул Лисянский. - Мало того, что эта ваша лодочка пожрала в свое время столько средств, нет никаких гарантий, что результат вообще будет. Нам слишком мало известно об оборонных способностях Могилы.

-Каждая ракета чаровалась лично Фруалардом. Если это не поможет проломить их защиту, то вряд ли поможет хоть что-то. В качестве резервного средства мы собирались также использовать шесть ВА-111 с ядерной боеголовкой, но от них одни проблемы - с такой-то дальностью...

-Мне кажется, вы и без того палку перегибаете, - вздохнул Лихарев. - Эта ваша уникальная подлодка уникальна пока что лишь одним - что не треснула пополам при первом спуске на воду от такого количества чар. Если мое мнение все еще кого-то волнует, то вот оно - доиграетесь вы. Не говоря уж о том, что ее экипаж...

-Напомню, что офицерский состав набран из добровольцев-людей...

-А все остальные - "авроровские" гомункулы. И мне это...

-Последнего поколения, прошу заметить, - тут же подключился к разговору Снеговой. - Выращенные нами специально для этой задачи с учетом всех требований и подготовленные по первому классу.

-Вот только опыт у них нулевой, - парировал Лихарев. - Ну ладно, почти нулевой, если вам так хочется. Все равно, это...

-Это - необходимая мера, учитывая, что шансы на успешное выполнение боевой задачи не достигают...

-Скажите уж проще - потому что это та еще авантюра. Ладно, к черту. Делать хоть что-то лучше, чем не делать вообще ничего. Что у нас по Второй Площадке?

-Я думаю, ее оборону лучше обсудить уже полным составом, - Снеговой бросил взгляд на часы. - А до прибытия остальных, к слову, осталось не так уж и много. Так что если у кого-то есть еще предложения, касательно которых мы должны будем голосовать единодушно, то хотелось бы...

-Есть у меня кое-что, - ухмыльнулся Лихарев. - Да только вы меня за такое зароете.

-Ну, быть может, и не сразу, - в тон ему ответил полковник. - Быть может, даже не живьем. О чем речь?

-Скольких из красного списка нам удастся активировать?

-Пока сложно сказать, - задумчиво произнес Щепкин. - Договориться с теми, с кем это вообще возможно проделать - та еще головная боль, и в каждой отдельной ситуации - своего сорта...

-Но есть один, которого уламывать не придется. И я подумал...

-Нет, - почти одновременно бросили Снеговой и Лисянский. - Даже речи быть не может.

-Вынужден с тем согласиться, - сухо сказал полковник. - Что-что, а освобождать его - точно дурная идея.

-Дурью будет позволять ему и дальше гнить там, куда "Атропа" засадила. Нам сейчас нужны все, а он готов сотрудничать. Вы сейчас ведь и так любую соломинку ищете - так чего бы не ухватиться за целое бревно?

-Нет, нет и еще раз нет, - распаляясь все больше, зарычал Снеговой. - Нам одной четвертой "стрелы" хватает по самые уши. Второй ходячей катастрофы подобного масштаба я не потерплю, зарубите себе...

-Что ж, прекрасно, - плюнул Лихарев. - В таком случае, я вынесу этот вопрос на голосование, когда все соберутся. Я более чем уверен, что наши...товарищи с Цепями меня поддержат.

-Вы не посмеете! - вскочив на ноги, рявкнул Снеговой. - Ставить в такой момент личные интересы превыше...

-Ни грамма личного. Одна только забота о нашем выживании, - раздавив окурок о подлокотник, Лихарев также поднялся со своего места. - Я сделаю это не потому, что мы когда-то вместе работали. Не потому, что был когда-то его, не побоюсь этого слова, другом. Хотите знать, почему тогда? Вы, те, на кого он горбатился столько лет и кто при первой оплошности вбил ему нож в спину!

-Чепухи-то не порите, - полным раздражения голосом заметил Лисянский. - Он сам пошел против инструкций. Сам и виноват, что все так закончилось.

-Хотите знать, почему? - повторил Лихарев. - Я вам скажу. Потому что пусть вы и отобрали у него все, что могли, осталась еще вещь, на которую Живец имеет право. Вы знаете, что он согласится - конечно же, вы знаете. Просто не желаете платить его цену.

-Это решительно...

-Но он имеет право такую цену заявить, - оборвал Снегового Лихарев. - И если только вопрос решится в мою пользу, я лично к нему отправлюсь. И скажу, что все скоро закончится. Что мы, наконец, разрешим ему умереть.

Стены имели белый цвет - это он помнил хорошо, в этом он был уверен. Стены белы, бел и потолок. О поле сказать сложно - но память услужливо подбрасывала грязно-серую клетку, расчерченную странными линиями разных цветов. Таких простых. Таких обычных. Совсем не похожих на те цвета, что он видел после.

После чего? Хороший вопрос, и ответ на него стоит поискать - все равно больше заняться здесь нечем. Если есть "после", то должно, по всем разумениям, существовать и какое-то "до", пусть даже самое маленькое и убогое из тех, что можно себе вообразить. Чем было его личное "до" и было ли оно вообще, никак не вспоминалось - хоть он и пытался...сколько? Сложно сказать. Время - круг, маленький и убогий. Маленький и убогий, как он сам.

Сейчас он двигался вперед по коридору. Вперед...странное, смешное слово, слово, которое ему уже больше не нужно. Понятия направления отжили свое, равно как и понятия времени. Истерлись, истлели, сползли куда-то, как сползает порой его старая кожа, оставаясь под ногами. Скрипя под ними и с сухим противным треском разрываясь.

Треск определенно существовал, как и все прочие звуки. Он был уверен в том, потому что возможность слышать была ему оставлена. Кем? Когда? Это имело какое-то отношение линиям на полу. Ведь когда-то...если допустить, что он не всегда пребывал в таком состоянии, что оно вообще когда-либо менялось - если, конечно, время не точка, по которой он нарезает круги - когда-то он знал...

Верно. Когда-то он знал, что те линии значат. Значат. Знаки. Указатели. Разметка для упрощения ориентации новых сотрудников.

Его бывших подчиненных.

На краткий миг он ощутил нечто сродни испугу - слишком много слов вернулось в один миг, слишком много, чтобы можно было и дальше хранить спокойствие, чтобы и дальше можно было считать, что он, равно как и точка, по которой приходилось метаться, всегда были незыблемы. Но он сделал уже один шажок к разгадке. Шажок вперед.

Вперед...

"Вперед" точно было, значит, имело место и "назад" - и вышагивая по коридору - вперед, да, куда же еще - он отчаянно пытался заставить свой разум двигаться в обратном направлении. Куда-то далеко-далеко в прошлое - очередное смешное словечко. Куда-то туда, где линии на полу, цветные линии, которых он давно уже не мог видеть, имели свой, особый смысл.

В то время, когда он мог их видеть. В то время, когда они

"Атропа"

сделали это с ним.

Когда они

наказали

пришли и забрали цвета, забрали почти все, что смогли. Не просто так, конечно же - он сам был виноват. Он сам их вынудил, сделав...решившись...

Все еще слишком близко. Нужно дальше. Глубже. Туда, где линии на полу...

Одна такая - путь, предназначавшийся для эвакуации сотрудников. Знак. Подсказка. Подсказка, куда нужно бежать.

Бежать от него.

Они бежали, определенно. Они бежали и кричали после того что он сделал, но это все еще было слишком близко. Нужно дальше. Глубже. Туда, где у него было имя. Ведь были же имена у тех, кто бежал?

У тех, кого он...

Дальше. Глубже.

Игоревич. Владислав. Извольский.

Это бы еще надо расставить.

Он бредет вперед по коридору, притормозив перед очередным поворотом. Этот поворот он хорошо помнит - как и все прочие. Их тут много-много...

Прямо как дома. У него был большой дом, большой и светлый. После тридцать первого года туда не возвращался. Незачем. Он продолжал в другом месте.

В "Авроре".

Его увлечения всегда отличались многообразием. Надо забраться еще самую чуточку дальше и вспомнить, что же это значило. Вспомнить о кукольном искусстве, некромантии и разнообразных забавах с человеческой плотью.

Сращение структур любой сложности. Метаморфозы. Сцепление на духовном уровне. Сплавка и принудительное разъединение сущностей. Ассистировал Макарову - кто это? - в восемьсот девяносто третьем...

Слишком далеко. Цветных линий тогда не было.

Шум где-то вдалеке - новый, чужой. Скорее всего - вовсе измышленный им самим. Такое уже случалось. Слуховые галлюцинации...

Отчего-то вспомнились сирены. Их оглушительный вой, что звучал в тот самый день, когда он...

Близко. Тепло. Это точно происходило.

Он точно сделал...

"Смелый эксперимент" - вот что это было. А еще - большое, тяжелое слово - "несанкционированный". Но он не мог иначе. Он

как и любой уважающий себя маг

не мог не попытаться. Не мог отвернуться, стоя на пороге истинного бессмертия. И силы, которая могла бы явиться остальным из его круга лишь в кошмарных снах.

Он должен был это сделать. Сделать с собой и с ним.

С той частью, которую ему доверили.

А ведь почти получилось. Образец был совсем небольшой, но нужно было всего лишь восстановить структуру. Дать прорасти.

И разве было лучшее поле, в которое он мог то засеять, кроме себя?

Шум приближается. Никак не думает умолкать. Странно - странно и страшно - но об этом он подумает позже. Как и о том, почему шум этот так похож на чьи-то шаги.

В конце концов, здесь их быть не может. Это место покинули все, кроме него - все, кто успел убежать. Иногда, конечно, у него бывали гости - если то ему не снилось

если он вообще когда-либо спал

но быть уверенным нельзя было решительно ни в чем. Разве что...да, про гостей, пожалуй, будет верно. Гости точно были. Они что-то делали с ним и о чем-то его просили. Он тоже просил, не раз и не два, о чем-то страшном, о чем-то далеком, о чем-то, что приказал себе накрепко забыть.

Не стоило этого касаться. Вовсе не стоило.

Шаги приближались. Слух его был до того остр, что он мог без труда сказать, что гостей - пусть даже иллюзорных - было трое. У двоих тяжелая обувь, один чуть отстает.

У него давно не было гостей, потому что о нем предпочитали попросту не вспоминать. Вполне разумное решение, учитывая, чем закончилась та история. История о каком-то полоумном маге, что решил в обход Первой Площадки провести один небольшой опыт с образцами, полученными от планетарного терминала. Тот маг получил по заслугам, несомненно - и говоря так, он вовсе не имел в виду смерть. Нет, смерть была бы милостью, долгожданным избавлением для того несчастного идиота, решившего, что все на свете ему по плечу. Он сам бы не придумал для него кары лучшей, чем бросить в опустевшем после той бойни комплексе, замуровать глубоко-глубоко под землей.

Да, они все сделали верно. Тот дурак должен был заплатить за то, что сотворил. И будет платить вечно - ведь ему никогда не дадут уйти, а сам он не сможет...

Слишком близко к земле. Слишком близко к жилам, что питают его теперь без всякого принуждения, без всякого приказа.

Тот дурак не смог стать, кем желал, не смог проникнуть в тайну жизни, но все же коснулся ее края. И ожидаемо порезался до крови.

Тот дурак не сможет уйти. Он не сможет уйти, пока не иссякнет его сила, пока не изольет ее вовне, не обрушит без остатка на тех, кто рядом - но этот путь для него закрыт. Они намертво замкнули дверь, через которую это могло выйти, и унесли с собой ключ.

Тот дурак сам во всем виноват и теперь может лишь проклинать себя и молить о смерти, лелея надежду, что когда-нибудь ему разрешат...

-Живец.

Слово сносит последние преграды. Слово и голос - голос знакомый, голос того, кто работал вместе с ним, кому он раскрыл когда-то столько тайн, кто вынужден был, должен был приказать...

Слово несет с собой боль, боль ослепительную и неизбывную, горькую до тошноты. Слово заставляет его повернуться туда, откуда оно прибыло и, сделав один неловкий шаг вперед, упасть на колени. Подняв руки, запустить отросшие ногти в собственное горло, с силой надавить, проталкивая под кожу. Ощутить приятное тепло сбегающих вниз, на грудь, ручейков и взвыть протяжно и тоскливо, словно застрявший в капкане зверь.

Чувствуя, как раны заживают быстрее, чем он успевает их создавать.

-Это я. Лихарев.

Вспомнить было делом весьма и весьма трудным, но когда труднее теперь было заставить себя вновь забыть. Закрыть распахнутую чужим голосом дверь, накрепко забить ее, сбежать так далеко, как только возможно, и никогда больше не обращаться к этому, никогда больше не осознавать, кем был тот старый глупый маг...

Никогда больше не вспоминать его

свое

единственное желание.

-Прости, что я не приходил так давно. Они запретили.

Тяжелый вздох. Тяжелые шаги.

-Нам нужна твоя помощь. В последний раз - даю слово. Помоги нам выжить, и мы поможем тебе умереть.

-Ты...

Он так давно не пользовался собственным голосом, что даже это простейшее слово составлял около минуты.

-Да. Я принес их. Я принес твои глаза.

17. Три прощания

Собирались в колонну, уходящую в небо,

Все, кто будет убит. Все, кто будет убит...

(Белая Гвардия - Шли они)

Владивосток, 3 ноября.

Лина редко навещали сновидения - а когда это все же случалось, то чаще всего представали они своего рода сшитыми из истрепанных лоскутов жалкими уродцами, что истлевали начисто, едва только он открывал глаза. Сейчас все отчего-то было иначе - сон был настолько живым, настолько ярким, словно вовсе был гостем из чужой головы, свободной от той ноши, что была взвалена на Юрия столь рано. Во сне своем он разжигал огромный костер, бросая туда все, что только попадалось под руку - пистолет, свой уродливый нож, какие-то бумаги, фотографии...

Пламя становилось все ближе и ближе - задрав голову к растянутому в вышине траурному полотнищу неба, Лин с удивлением смотрел, как расцвечивали то радостные фейерверки. Опустив взгляд на собственные, опустевшие уже руки, он обнаружил в одной из них ладонь Анны - и, раньше, чем успел бы себе помешать, сделал первый шаг, потянув ее за собой.

Анна почему-то не сопротивлялась - а он сам не мог ни на дюйм, ни на волосок отклониться от курса, которым следовало подвластное чужой воле тело. Пересохшее горло желало разродиться криком, но с губ не слетало ничего, кроме хриплого дыхания. Сведенные судорогой пальцы жаждали ослабить хватку, но с каждым мгновением лишь сжимались все сильнее. Отвернуться не выходило - ему позволено было лишь единожды моргнуть, вновь раскрыв глаза пред самым пламенем. На костре, куда он возводил Анну, уже стояли Ольга со своим отцом, лейтенант, Неудачник...

-Хороший костер, - тихо улыбнулась ему Анна, спокойно шагая в самое пламя. - Нет-нет. Не нужно. Здесь тепло.

Собрав все силы, он вложил их в один отчаянный рывок - но стоящие в пламени фигуры, что-то неразборчиво прошептав напоследок, умолкли и осели, рассыпаясь, словно скверно выделанные чучела...

Сон - больше, наверное, сгодилось бы слово "кошмар" - ослабил, наконец, свою хватку. Реальность встретила Юрия холодом и ритмичными толчками - чумазый автобус, старчески кряхтя, не без усилий преодолел очередной поворот. Очередной толчок заставил Лина поднять голову - вынырнув из своих шарфов, он коснулся лбом холодного стекла, хрипло выдохнул, предоставляя тому прекрасную возможность запотеть. Ну и ладно - все равно по ту сторону смотреть уже было не на что...

По эту, впрочем, тоже. Когда он садился - точнее говоря, вползал, едва переставляя ноги - людей внутри, кажется, было больше раза в два, теперь же дышавшее на ладан средство передвижения с Юрием делил только какой-то тучный тип, прижимавший к себе огромных размеров сумку, сонная женщина с двумя детьми и старик в измятом пальтишке. Шея за время сна затекла настолько, что вполне разумным решением для избавления от боли, коей сопровождался каждый поворот головы, казалось обращение к своему старому проклятью. Хорошо было бы, наверное, коснуться себя, представленного как очередная схема, вытянуть без остатка все то, что мешало, опустошить тело, дав ему возможность в полной мере расслабиться, но он не мог себе того позволить. Не по такой мелочи. И уж точно - не сейчас.

Юрий медленно поднял руку, дотронувшись до стекла. Сквозь наведенный лекарствами туман уже пробивались мало-помалу щупальца болезни, настойчиво требующей вывести там какой-нибудь узор. Лучше всего, конечно, три линии - шесть раз по три линии с закрытыми глазами и три раза по шесть с открытыми. Так было бы правильно. Хотя бы потому, что сделав это, он совершенно точно вернется домой живым.

Домой...когда, интересно, он впервые использовал это слово по отношению ко Второй Площадке? Сделал ли это сознательно, заметил ли, на что осмелился - или даже внимания не обратил, поскольку тогда было вовсе не до того? Память не собиралась подбрасывать никаких ответов, но эта случайная мысль уже успела пустить корни - и они все ветвились и ветвились, заполоняя собой череп. Может ли он назвать домом "Атропу"? И что вообще есть дом?

Прежде всего, конечно, это убежище. Есть же вещи от боли - вот и дом был чем-то похожим: своего рода вещью от хаоса, безраздельно царящего снаружи. Внешний мир никогда не знал покоя - и для Лина, которому там не было назначено места, всегда был готов расстараться на новые раны. В этом, несомненно, был глубокий смысл: создание, чья вина была уже в самом появлении на свет, существо, что получило по некоей нелепой ошибке подобную силу, мир не мог не стремиться извергнуть прочь - продолжая данную мысль, Юрий неизменно приходил к выводу, что оба его проклятья были неразрывно связаны меж собой. У магов прошлого имелось словечко для таких, как он - юроды. То было слово горькое, но поразительно честное - особенно рядом с "эсперами", "психиками" и прочими их современными собратьями, чье предназначение, казалось, было в том, чтобы стыдливо прикрыть все то гадкое и страшное, что составляло самое суть таящихся за этими словами существ. Маги прошлого, как и их нынешние коллеги, ради выживания влившиеся в ряды "Авроры", строили множество мудреных теорий, пытаясь тем или иным образом объяснить происхождение таких, как Юрий, годами ломали копья, но всегда сходились в одном - в своем отвращении, граничащим с откровенной ненавистью. Рождавшиеся частенько от совершенно обычных людей, юроды - словечко, как ни крути, было очень уж прилипчивым - получали даром то, на что у существ с Цепями уходили годы и века, едва ли не с рождения становясь мастерами в своем деле - и пусть их полезность как живых инструментов обычно не оспаривалась, зависть и раздражение, тлевшие в душе очередного мага, редко когда утихали до конца - что уж говорить о людях? Человек издавна не терпел никого, кто мог бы оспорить его право на господство хотя бы в самой дальней перспективе - и, пусть это звучало откровенно смешно и шло вразрез с измышлениями магов, Юрию всегда казалось, что в деле изничтожения ему подобных - или создания максимальных неудобств для самого их существования - природа всегда готова была подставить человечеству плечо. Взять хотя бы его болезнь - пусть даже точной причины, по которой она поражала тот или иной разум, наука еще не открыла, пяток биологических факторов, способствующих развитию расстройства, мог назвать и сам Лин - и как тут было не связать ее с другим своим проклятьем, как было не увидеть в терзающем его день за днем недуге своеобразную плату за эту непрошенную силу? Нет, подобное слово не очень-то хорошо подходило - рассуждая таким манером, можно было докатиться и до концепции греха, когда все дело, если задуматься, обстояло куда проще. Он был ошибкой, чем-то, что не должно было рождаться - и если нельзя было устранить ошибку моментально, следовало принять все меры, чтобы она сделала все сама. Ознакомившись в последние годы с литературой по теме - удивительно, с какой легкостью лейтенант согласился тогда подать данный запрос - Юрий, никогда не имевший склонности к оптимизму, пришел к выводам весьма неутешительным. Тяжелые формы обсессивно-компульсивного расстройства нередко проявляли недюжинную стойкость к лечению, часто болезнь триумфально возвращалась даже после, казалось бы, полного выздоровления жертвы - если же причиной улучшения состояния были лишь лекарства, то после прекращения их приема рецидив был практически неизбежен. Пусть даже статистика самоубийств демонстрировала ничтожно малый процент, взглянув на сумму потенциальных лет жизни, что терял человек по вине данной болезни, Лин еще больше уверился в своей теории: то была не какая-то кара свыше, но лишь метод, которым мир пытался как можно скорее вывести его - живую ошибку - за пределы своего идеального уравнения. В этой игре победитель был известен заранее - и Юрию оставалось либо терпеливо сносить один удар за другим, в итоге неизбежно надломившись, либо искать укрытия. Искать место, которое можно было бы назвать домом...

Постаравшись, он мог вспомнить - пусть и урывками, клочками - место, которое звал когда-то так до "Авроры" с "Атропой". Клочки эти, которыми обратилась давно истершаяся, потерявшая прежний цвет ткань его памяти, существовали, казалось, каждый сам по себе, не желая приставать друг к другу, обретая хотя бы самое слабое, самое жалкое подобие целостности. Дом - тот, старый дом - был массивной, обитой кожей дверью, был тусклой лампочкой на перекрученном проводе, был кладбищем окурков на подоконнике, густой пылью и болотной зеленью обоев в крохотной, заставленной трухлявой мебелью комнате...кожа почему-то вспоминает духоту летнего дня, а уши - звон комаров. Зажмурившись, он касается пальцами чего-то обжигающе-холодного, и почти удается себя обмануть - но лишь до тех пор, пока веки не рвутся вверх, пока не видят глаза, что под пальцами его оконное стекло, а никак не железная спинка старой, скрипучей кровати, на которой он - если та жизнь, конечно, не пришла к нему из сна - лежал когда-то, перелистывая по несколько раз одну и ту же страницу ветхой книжонки...

Постаравшись, он может вытащить из какой-то бесконечной дали эти клочки, эти обрывки - но пусть дом и был всем этим, он, наверное, все же не просто вещи. За каждой вещью стояло что-то большее - и дело тут было, похоже, точно так же, как и с именами. Имена даются живым, имена нужны только им - а как только та жизнь обрывается, они становятся лишь удивительно пустым звуком, произносить который больше нет ровным счетом никакого смысла. Он не настолько самонадеян, чтобы считать, что где-то там, в месте, куда давно забыта дорога - если оно вообще не было плодом его воспаленного воображения - еще произносят его имя, но от мысли, что там еще может быть одна или даже несколько вещей, принадлежавших ему, что на них иногда бросают взгляд - отчего-то становится теплее. С "Атропой" совсем не так. Когда его не станет - может, через месяц, а может, уже завтра - когда его имя обернется бессмысленным набором звуков, процесс, которого не избегнуть никому, будет, наконец, запущен. Пошитая на заказ форма, что вполне логично, никому бы точно не пригодилась: ее, равно как и маску с шарфами, встретит столь неразборчивый в пище огонь - сразу после того, как ему будет скормлен их бывший хозяин. Образцы крови, частички кожи, волосы и все прочее, что хранится в небольшом металлическом ящичке где-то в спецклинике "Авроры", продержится чуть дольше - быть может, год или даже пять...конечно, рано или поздно ящичек вынут из холодильной камеры, вытряхнут в печь и хорошенько вычистят - было бы крайне неразумно сохранять его за мертвецом. Личное дело, за какие-то смешные пять или шесть лет распухшее, будто на дрожжах, до пары объемных папок, будет тщательно пересмотрено - не сразу, конечно, спешить ведь было совершенно некуда - оформлено надлежащим образом, и, в последний раз обвязанное сухими, истершимися от времени бечевками, отправится в архив - ту единую для всех конечную станцию, где никто и никогда не ждет...

Когда-то - кажется, не так уж и давно - это казалось ему разумным и правильным. Перспектива исчезнуть, раствориться без остатка, сбежать куда-то, где больше не будет вещей от боли, как и ее самой, казалась весьма заманчивой...

И сколько бы Лин не старался, он не мог вспомнить, когда она начала вдруг пугать.

Виной тому его болезнь? Нет, вряд ли бы она забрала нечто подобное. Возлагать вину на "Атропу" тоже было бы странным решением - тот же полковник, раз за разом твердивший, что само существование Лина и ему подобных - досадная ошибка, вряд ли бы огорчился, узнав о его гибели. Кто же тогда? Кому он обязан этим странным чувством, этим страхом не за других, но за себя? Страхом, который мог быть рожден лишь из вещи совершенно невозможной - из мысли о том, что и он для кого-то что-то значит?

Ответ всегда был с ним, но Юрий прилагал все возможные усилия, чтобы не видеть, не слышать его, закрывал пред этим ответом все двери и силился намертво заколотить - но тот неизменно пробирался в какую-нибудь позабытую щель.

Конечно, Анна. Конечно, Сетка. Конечно же, Неудачник и лейтенант.

Да, верно. Лейтенант. Это ведь с его приходом все стало меняться.

Эти мысли леденили хуже любого ветра, заставляли Лина дрожать сильнее, чем от любого холода. Все, с чем он сталкивался в былые годы - бессильная злоба забитого в клетку зверя, источаемая Анной, покорность и безразличие Ольги, хлещущее через край безумие Четвертого - оставляло на душе один лишь привкус горечи, но это можно было стерпеть - ровно до тех пор, пока кушанье не подсластили парой капель надежды. Эта гадкая отрава точно ему досталась - как еще объяснить, что в ту ночь на корабле он...

Мы выживем. Неважно, что случится. Мы выживем.

Он не должен был говорить ничего подобного. Он попросту не имел на то права.

Он был порождением ненависти, загнанным и уродливым - таким его пожелал сотворить мир, таким его желала лицезреть "Атропа". Таким он привык видеть себя сам.

Живешь, чтобы не умереть. Живешь, чтобы выполнять приказы. Отчего в ту ночь он посмел оспорить эту несокрушимую истину? Отчего посмел помыслить, что у него - у Анны, у Ольги, даже у Неудачника - может быть что-то после войны?

Юрия передернуло. Сейчас - с учетом того, как повернулось дело - он должен, как никогда должен оставаться собой. Иначе ему точно не спастись. И слова те так и останутся насквозь дурной ложью.

Задание было более чем странным, но он давно уже привык не задавать лишних вопросов. Еще вчерашним вечером оставив позади двери Железнодорожного вокзала, Юрий большую часть ночи провел на ногах, медленно, но верно пробираясь путаными улочками к своей цели. Затянувшиеся блуждания его имели, впрочем, и иной смысл: каждый раз, когда Лин оказывался в новом городе - и был, вдобавок, предоставлен на какое-то время сам себе - он тут же, не теряя даром времени, принимался жадно вбирать в себя все то, что не могли подарить сухие, равно безмолвные и бездушные карты с планами. Неважно, куда именно забрасывала "стрелу" работа - привычка оценивать улицы и переулки, дворы и пустыри, каждый крохотный домик, каждое невзрачное с виду строение с целью сложить из них запасной маршрут отхода или проверки на наличие слежки - а много их никогда не бывало - въелась в Лина, наверное, уже до самых костей.

С этим городом, впрочем, что-то было не так.

С каждым часом "стреле" все острее казалось, что она его уже знала.

Автобус, судорожно вздрогнув, застыл на очередной остановке, жалобно лязгнули двери. Довольно резко поднявшись со своего места, Лин быстрым шагом направился к выходу - и, перескочив через заляпанную грязью ступеньку, позволил своей тяжелой обуви коснуться скверно убранного тротуара.

Над головой нависла пепельно-серая хмарь в татуировке проводов - с неба под тоскливый скулеж ветра беспрестанно валилась какая-то слизь, какая-то слякоть. Крохотные кусочки снега, весьма скоро обращаясь влагой, терялись в волосах, заползали вниз, за шарфы - не будь их, взглянувший в глаза Лину мог бы решить, что тот плачет. Прохожие стараются его не замечать - кто-то даже шарахается, но большинство, проходя мимо, просто прибавляют ходу. На светофоре впереди вяло вспыхивает красный огонек. Свернув во двор, Лин обнаружил там небольшой магазинчик - там он провел несколько минут, выбравшись наружу уже с пакетом каких-то маленьких конфеток. Закинув пару в рот, "стрела" проверяет слышанные где-то слова о том, что жевание замедляет мыслительный процесс - но теория эта, к величайшему сожалению Юрия, терпит поражение: чувство, что этими самыми улицами он когда-то уже ходил, никак не желает покидать его.

Улицы и дворы сменяют друг друга. Ускорив шаг до предела, за которым уже начинается бег - еще один способ прогнать непрошенные мысли из головы - он чуть было не вылетел из подъезда прямо под чей-то автомобиль. Оставив позади и его, и чьи-то гневные крики, Лин замирает, минуту или около того рассматривая причудливое здание из красного кирпича - бывший католический храм, давно уже приспособленный под какой-то там архив...

Ощущение это сродни раскаленной спице, введенной в самое нутро. Ошалело уставившись на высокие, отчего-то кажущиеся сложенными из серой бумаги, шпили бывшей церквушки, Юрий в который раз попытался совладать с собой. То, что явилось к нему сейчас, не было очередным посланником болезни - но вместе с тем определить принадлежность этих мыслей "стреле" никак не удавалось. Он никак не мог знать об этом храме - он и видел-то его первый раз...

Первый ли?

Худшим из того, что можно было предпринять, оказалась бы попытка силой выдавить "лишние" мысли из головы - вместо этого следовало попытаться перевести тему, подумать о чем-то неизмеримо более важном и серьезном - например, о своем задании. Странное оно все-таки - ни точной цели, ни проработанных заранее маршрутов, ни резерва из сотрудников Второй Площадки...вообще ничего, кроме места встречи, зазубренного наизусть меньше чем за пару минут. Не будь все это передано ему лейтенантом, Лин бы определенно захлебнулся в подозрениях раньше, чем получил бы возможность сойти с поезда - а к моменту прибытия на точку его воспаленное сознание наверняка выстроило бы уже с десяток теорий касательно будущей работы.

Если к работе готовят очень долго, значит дело будет действительно серьезным. Если о работе не известно ничего, кроме одной-единственной строчки с адресом - это хороший повод понервничать: мало что так печалит, как нехватка данных перед операцией.

Странное задание, как ни крути. Странное - пускай, но вот трудным оно вряд ли окажется. После того-то, что они творили в Ширнессе, в Лондоне. Нет - после того, что "Атропа" творила по всем Британским островам...

С того дня, когда лейтенант приказал отступать - уже почти что полнокровный месяц. Времени, казалось бы, предостаточно, но забыть все равно не выходит, нет - и с каждой ночью, в которую не удается сразу отдаться сну, родившаяся в тот день боль поражения ощущается все острее. Чудная штука эта боль - почему на нее обречены даже такие, как он, даже те, кто служит делу, в него толком не веря? И чего же стоит само дело, если его предают по очереди все, кто стоял у руля, если его судьба, похоже - терпеть эти измены до тех пор, пока не будет перекрыта наглухо последняя дорога к победе? Чего же стоит...нет, скорее не так. Стоит ли оно хоть чего-то? Анна вот знала ответ уже давно - а теперь отчего-то и ему хочется найти собственный.

Юрий знал - спасибо лейтенанту - о том, что пусть обезглавить врага одним ударом и не вышло, Клуб вовсе не собирался сдаваться. Юрий знал о пущенных в ход планах с причудливыми названиями, один из которых включал в себя бактериологическую войну на землях Башни - нечто подобное, кажется, Клуб уже творил во время конфликта с каким-то японским культом - а в ходе другого, если Алеев ничего не напутал, должна была быть уничтожена Блуждающая Могила. Юрий знал - как и прочие "стрелы" - о том, что извечный враг уже собрал, наконец, силы в кулак, знал о близости вторжения - и о том, что каждый день может запросто оказаться последним.

С учетом всего этого, сегодняшнее дело, несомненно, должно было быть очень важным. Но почему же тогда он здесь один? Почему, среди всех - ему?

В который раз убедившись, что оружие на месте, он нырнул в сырой подъезд. Прошел, постепенно замедляя шаг, мимо пустынной детской площадки - красная краска на качелях давно облупилась и слезает, словно старая кожа. Из канализационного люка бил пар, сверху все еще что-то сыпалось. Замазанные инеем окна слепо смотрели ему вслед - сделав еще несколько шагов, Юрий совсем остановился.

Что-то было не так. Нет, даже хуже.

Он умел замечать слежку, но никакого хвоста тут не было и в помине. Из окон в него не целился - единственный обнаруженный силуэт за стеклом принадлежал какому-то сонному мужчине, возившемуся с бритвой. Чисто и на крышах - последние несколько минут он был до того сосредоточен, что заметил бы малейшее шевеление. Обернувшись, Лин уставился на черный провал подъезда - ветер, провыв что-то на своем тоскливом языке, вновь сбил с его лица шарфы.

Чисто. Чисто и спокойно. Почему же тогда ноги так и норовят броситься в бег? Почему по черепу изнутри бьет, не жалея сил, целая армия бешеных молоточков? Почему в груди все сдавило так, что сложно сделать вдох, не свалившись?

Ну конечно же - по нужному адресу его ждет маг. А маг, даже ютясь в самой крохотной из квартир, не может не озаботиться ее защитой. Простенькое замкнутое поле, чтобы отгонять чужаков или что-то в этом духе - а у него просто несколько иная реакция. Такое случается. Такое уже бывало. Испытывая нечто подобное стыду - как он только мог не сообразить раньше? - Лин приблизился к дверям, протянул руку...

Раньше она была другого цвета.

Очередной укол - нет, уже, скорее, удар. Удар, от которого поневоле зашатаешься.

Если ты не откроешь ее, Анна умрет, если ты откроешь ее, Анна умрет, нет, если ты не откроешь ее, Анна умрет, если ты откроешь...

Открой ее три раза и она будет в порядке, все будет в порядке, с ней все будет в порядке, открой ее три раза с закрытыми глазами и шесть раз с открытыми...

Все будет в порядке, в порядке, в порядке...

С силой рванув дверь на себя, Юрий перемахнул через влажный и грязный порог, окунаясь в прохладу и тьму лестничной клетки. Пальцы, коснувшись пистолетной рукояти, словно зачерпнули там пару ведер покоя, расплескав их тут же по всему остальному телу.

Его здесь никогда не было. Не было и быть не могло.

В одиннадцатой квартире его ждет маг. Маг, окутавший здание каким-нибудь полем - а то, в свою очередь, играет жестокие шутки с его искалеченным разумом...

Его здесь никогда не было. Оставив позади первый этаж, Юрий облегченно вздохнул. Никаких больше шуток. Ничего знакомого - ложно знакомого - в поле зрения.

Второй этаж. Обшарпанное окно, укрытое ржавой решеткой, уродливые наросты почтовых ящиков на стенах...

Номер так и не сделали.

Вниз по позвоночнику словно спустилось нечто холодное и мерзкое. Чувствуя, что реальность, кажется, начинает рассыпаться, разъезжаться по швам, Юрий сделал - не без усилий - маленький шажок вперед, к ящику. Стащив перчатку, коснулся цифры "1" - на месте ее давным-давно отвалившейся сестры-близнеца все еще оставался карандашный рисунок.

Рисунок, сделанный им в каком-то старом, давно забытом сне...

У Лина затряслись руки. Последние жалкие клочки спокойствия сползали, осыпаясь, словно шелуха. На миг забывшись, он обнаружил себя уже наверху, невесть как прошагавшим еще этаж. А на том этаже, где он сейчас остановился...

Если ты не дотронешься до звонка двумя пальцами...

Старый, давно забытые слова. Старый, давно забытый ритуал.

Старая дверь, обитая кожей.

Сон. Просто сон. Сейчас я...

Это было сильнее его - всегда сильнее.

Важное задание.

На негнущихся ногах добравшись до двери, Юрий вдавил столь знакомую белую кнопку.

Только ты можешь с этим справиться.

Лишь сейчас, когда по ушам ударила, заставив вздрогнуть, забытая, потерянная, похороненная глубоко-глубоко мелодия, он, наконец, понял, о чем на самом деле говорил тогда лейтенант.

И тут же пожалел о том, что обрел это знание.

Если ты не дотронешься...

Шаги по ту сторону - тихие, несмелые. Нужно было бежать - бежать как можно дальше от всего этого - но Юрий не мог сделать и шага, мог лишь снова и снова опускать пальцы на кнопку, с каждым новым перезвоном ощущая все больший страх.

Дверь распахнулась.

-Вы...

Слабый, едва слышный голос. Стойкий запах валерьянки. Потертая шаль на плечах и неочищенный апельсин в руке - небольшой, с помятым бочком...

Юрию показалось, что внутри у него что-то лопнуло - что-то острое и очень-очень холодное. И вырвалось наружу, скользнув по лицу парой влажных капель.

Пальцы медленно разжались. Апельсин с помятым бочком ударился об пол, и, смешно подпрыгивая, покатился прочь.

Взгляд Юрия замер, окончательно стекленея. Силы оставили его, как оставила на время и болезнь - в эти мгновения, растянутые его восприятием до величин совершенно нереальных, Лин мог лишь стоять и смотреть в глаза той, что зачем-то родила его...

Дом наотрез отказывался выглядеть обитаемым, словно считая, что соседи - выглядывающие из-за высоких заборов кирпичные уродцы, сами донельзя запущенные - ему бы этого никогда не простили. Обитаемым, если на то пошло, не казался и весь этот крохотный поселок - двадцать, может, тридцать километров не самого приятного пути от Ленинграда...

Стылая электричка, трясущаяся так, словно вот-вот должна была развалиться по винтикам, с большой неохотой протащилась сквозь утреннюю пургу, замерев в какой-то момент у засыпанной снегом платформы. Убогого вида станцию - пара обветшалых домиков с забитыми на зиму окнами и давно облупившейся краской на стенах - давно и накрепко сморило сном: встречающие здесь отсутствовали как класс, а из поезда в метель выскочили, потрясая сумками, лишь двое.

Если, конечно, считать только тех, кто был доступен человеческому глазу.

Маскировочный комплект новой модели - на него Анну заставили перебраться еще летом - тепло хранил более чем отвратительно: еще только спускаясь по обледенелой лестнице, любой контакт с которой был сопряжен с немалым риском свернуть себе шею или проверить на прочность какую-нибудь из костей, она успела проклясть умников с Первой Площадки всеми возможными способами. Старое доброе правило - не чини, пока не сломано - в их головы точно никогда не забредало, и ладно бы только холод - но как, например, можно было простить "Авроре" ширнесский позор? Времени минуло, как могло показаться, уже более чем достаточно, чтобы любая злость успела поутихнуть хотя бы отчасти, но вспоминая, как ловко вывел ее из строя тот чех в дурацком шарфике, Крестова каждый раз едва ли не скрипела зубами от злости. А теперь еще и эта расчудесная погодка...была куском мяса в пакете, будет теперь, похоже, полуфабрикатом, по первому сорту мороженым...

Пустая, заваленная снегом дорога, чуть припорошенные белым язвы свалок и пустырей. Одинокая автобусная остановка, торчащая, словно осколок давно сгнившего зуба, посреди исполинских сугробов - и, чуть левее - притаившаяся за деревьями узкая улочка, ползущая в гору. По левую руку небольшое болотце, по правую - чья-то ржавая, в дырах, ограда. Взобравшись, наконец, на уродливый земляной нарост, из которого то тут, то там торчали одинаково мертвые с виду дома, улочка срывалась вниз - конец ее напрочь терялся за еловым частоколом...

Обитаемым дом не выглядел вовсе. Но именно здесь - если, конечно, лейтенант ничего не напутал - ее должны были встретить. Почти по колено проваливаясь в снег и искренне надеясь, что еще не до конца отморозила ноги, Анна от всей души желала сейчас зарыть в этом же снегу того кретина, что отвечал за доработку ее самого близкого друга.

А вместе с ним, пожалуй, и тех, кто спустил через лейтенанта эту дурацкую работу. К отсутствию подробностей она, конечно, уже давно успела привыкнуть, но сейчас руководство превзошло себя на порядок. Ничего, кроме места и времени - даже указания, что именно придется делать с целью. Вряд ли тому, кто скрывается в этой халупе, вынесен смертный приговор - так бы тогда и сказали, "Атропа" словами играть не обучена. С другой стороны, без смертей точно не обойдется - иначе бы ее здесь вовсе не было...

Едва слышно скрипнула перевязанная ржавой проволокой калитка. В который раз оглядевшись по сторонам - нет, никого - Анна скользнула во двор. Пустая собачья будка, полусгнившая лодка, перевернутая кверху дном, огромный стол, накрытый белой скатертью снега, рассыпавшаяся поленница, криво прибитый к высокой сосне скворечник...

Никого. Решительно никого. Не ошиблась ли она, не заплутала ли среди всех этих убогих домишек, брошенных своими хозяевами догнивать в тоске под толщей снега? Нет, ни разу не ошиблась - покосившаяся табличка с номером, приколоченная аккурат над одним из окон, была тому весьма красноречивым подтверждением. Счищенный с крыльца снег и брошенная чуть выше последней ступени обувь, покрытая свежей еще грязью, окончательно разбили и без того не особо-то великую армию сомнений. Так и не поднявшись наверх, Анна двинулась вкруг дома, выискивая наиболее подходящее для ее целей окно.

Внутри было самую малость теплее - но вот разруха никуда деваться не спешила. Голый дощатый пол, высокие стены с ободранными обоями, своим видом наводящими на мысли о кожных болезнях, отсутствие света. В углу крохотной комнатушки - массивная неприбранная кровать. Снова чья-то обувь, полотенце на протянутой под потолком леске, дверца забитого какими-то коробками шкафа, пара чемоданов, сумка, серая шляпа...

Анна замерла, но вовсе не потому, что очередная половица угрожала скрипнуть под ногой. Этот мятое серое нечто, обтянутое истрепанной лентой, остановило ее получше любой пули, вынудив недоверчиво моргнуть раз-другой, протянуть руку и осторожно коснуться давно уже выцветшей ткани. Подняв шляпу со стола, она еще несколько мучительно долгих секунд держала ее пред самыми глазами, прежде чем, едва слышно рассмеявшись, забросить в самый дальний угол.

Мир до боли тесен и полон совпадений. И все же - наверное, виной тому усталость и долгая дорога - она на секунду вспомнила, на секунду позволила себе помыслить, что...

Действительно смешно - смешно и невероятно глупо. Так же глупо, как и вся эта чертова работа, и если бы только она могла заставить за эту глупость рассчитаться, если бы только могла воспользоваться шансом...

Если бы только могла бросить тех, кто остался сейчас на Площадке.

Мысли подобного толка по обыкновению не вели ни к чему, кроме пустой злости - и потому задерживаться на них особого смысла не было. Осторожно приоткрыв дверь - в коридорчике впереди даже не были вкручены лампочки - Анна нырнула во тьму, ловя каждый скрип, каждый шорох...

Да и о запахах забывать не стоило. Едва оставив позади небольшую спаленку, Притворщик ощутила стойкую вонь какой-то химии - та растекалась по всему дому, исходя из-за одной, самой дальней двери.

Запах был слишком сладким. Слишком насыщенным.

Слишком знакомым.

Впервые за много лет Анна почувствовала нечто сродни неуверенности. Будь здесь Юра, он бы, несомненно, предположил, что их отправили на смерть - потому и не сказали ничего конкретного. Мысль была откровенно дурацкой: отпади в одной из "стрел" нужда, ее бы просто-напросто прикончили еще там, на Площадке, и уж точно не отослали бы черт знает куда, позволив вооружиться до зубов. Этот ветхий домишко не был логовом Апостола или даже мастерской мага - так чего ради она теряла здесь время? Почему не взошла на крыльцо, отключив костюм и явив себя миру, почему просто-напросто не постучала в ту чертову дверь? Почему забралась сюда и ходит в каком-то дурном оцепенении по этим стылым комнатам, почему вдыхает этот гадкий воздух, что снова и снова - будто мало было одной шляпы - напоминает ей...

Не без усилий выдавив прочь эту насквозь дурную мысль, Анна рванула тяжелую дверь на себя.

Нужно было убедиться. Нужно было увидеть и выдохнуть с облегчением, вновь оставив далеко позади явившиеся в голову без приглашения острые, как битое стекло, кусочки прошлого.

За дверью было душно и влажно, будто бы в парилке. Даже густой красный свет, заливавший небольшую фотолабораторию, показался Анне каким-то разморенным и вялым. Длинный стол, накрытый грязной скатертью, буквально ломился от разнообразных банок, мензурок и набитых порошками жестяных коробочек, стены от потолка до самого пола покрывали заплаты из фотографий. Стулья в защитной пленке, рваные занавески, перчатки. В стройные ряды разнообразных реактивов - казалось, для тяжелого отравления хватило бы одних только названий - невесть каким образом затесалась выпотрошенная коробка чая и пузатый графин с погруженным в него кипятильником...

Сейчас. Сейчас она проснется. Сейчас, сейчас, еще секунда или две...

Мир до боли тесен и полон совпадений. Эта мысль служила Анне своего рода спасательным кругом, из которого мало-помалу убегал драгоценный воздух.

Мало ли похожих шляп на свете? Пусть даже и с черной ниткой на том же месте, где бесконечно давно - так давно, что сейчас это все казалось сном - ту, другую шляпу прошила пуля?

Пол под ногами был влажным и липким - один из сосудов треснул, позволяя ручейкам проявителя весело бежать прочь, срываясь с края стола и разбиваясь насмерть о холодные, трухлявые доски. Анне начинало казаться, что внизу разлилось настоящее болото - но сделать очередной шаг к стене было труднее, чем в любой трясине.

Мог ли ее связной увлекаться фотографией? Почему бы и нет - в конце концов, не такая уж это и редкость. Пусть даже и снимает он...

Прежде прочих ей бросилась в глаза какая-то женщина - снимки с ней находились аккурат над столом. Стоя посреди пустой темной дороги, она водила руками перед собой, будто бы в одночасье ослепнув - и с каждым следующим кадром страх уродовал ее лицо все сильнее. Затем была дюжина людей у обшарпанной стены: кто-то вытянулся по струнке, кто-то в три кадра успевает грохнуться на колени, заливаясь слезами, чьи-то руки подняты над головой, а чьи-то закрывают лицо ребенку...

Взгляд Анны скользнул выше, упав на новые снимки. Зажмуренные глаза, сведенные судорогой губы. Лица задумчивые, лица удивленные, лица, абсолютно лишенные выражения. Согнутые в откровенно дурацких позах тела, разорванные беззвучными воплями рты, скрюченные пальцы, силящиеся удержать пустоту. Одни размазывали по щекам слезы, другие задыхались от ужаса, третьих же разбирал смех от какой-то дикой, вряд ли здоровой, вряд ли человеческой радости. Каждый из них видел в момент съемки нечто, отсутствующее в привычном мире - впрочем, на самих снимках этому тоже отчего-то места не нашлось...

И Анна прекрасно знала, почему.

В кюветах для проявки плавали свежие фотографии. Найдя среди прочего барахла чуть погнувшийся пинцет, она вытянула их наружу - теплые, липкие.

Любая мерзость, любая вещь столь отвратительная, что превзошла бы все, виденное "стрелой" с самого начала ее служения "Атропе", была бы стократ лучше того, во что сейчас вглядывалась Анна.

На одном из снимков был лишь снег, но уже второй запечатлел появившиеся на белом полотнище будто бы из ниоткуда следы.

Ее следы.

Мир до боли тесен и полон совпадений, но запас отговорок, которыми можно было продолжать себя подкармливать, иссяк быстрее, чем "стреле" бы того хотелось.

Снимок был сделан с расстояния столь близкого, что его автор, будь на то желание, мог бы, наверное, похлопать ее по плечу.

Он, конечно же, не мог ее видеть.

Но чтобы подсунуть ей фальшивый мир - как всем тем обитателям бесчисленных фотографий - в этом, похоже, вовсе не было нужды.

Едва слышный шорох за спиной, слабейший отзвук самой малой доли того, что способно уловить человеческое ухо.

Снимок выскользнул из пальцев, успев перевернуться в воздухе пару раз, прежде чем окончить свой недолгий путь в болоте из проявителя. Обернувшись быстрее, чем успела бы отжить свое одна-единственная секунда, Анна разрядила на звук оба пистолета. Трухлявые стены брызнули щепками, покров из фотографий, до того прятавший от "стрелы" еще одну - совсем крохотную - дверку, из которой мгновение назад кто-то выскользнул, разошелся во все стороны мелкими клочками, жалобно взвизгнуло лопнувшее стекло.

Сомнений больше не осталось. Теперь она знала, зачем здесь.

Сомнений не осталось. Лишь одна молящая о выходе ярость.

Из-за стены доносились какие-то звуки - выпалив пару раз в их сторону, Анна отшатнулась, сжав зубы. Красный свет становился все ярче - настолько, что не спасали уже никакие фильтры. В уши словно подселили рой-другой одуревших от голода комаров - перезвон стоял такой, что у "стрелы" закружилась голова. Выстрелив еще раз на какое-то едва заметное шевеление у стены и снова не поразив ничего, кроме снимков - на упавшей к ногам Анны карточке какой-то парень с идиотской ухмылкой обнимал пустоту - "стрела" сделала пару шагов назад, полуобернулась...

Дверь растаяла в стене без остатка. Кто-то что-то сказал - всего пару слов, но Анна никак не могла уловить их смысла. Комната качнулась раз, другой, заплясала, застонала, залилась невыносимым звоном. Из рассыпающихся серыми зернами стен полезли какие-то насекомые, из наваленных на столе тетрадок стали выпрыгивать, закручиваясь змеями, уродливые черные слова.

Стены сжимались, дышать становилось все труднее. На краткий миг Анна помыслила о том, чтобы закрыть глаза, но это не имело ровным счетом никакого смысла - он, в отличие от нее, умел скормить свою ложь всем чувствам, какими только был наделен от рождения человек.

И лишь потому еще оставался жив.

Слова черными лоснящимися червями сплетались на столе. Комната разродилась какой-то неразборчивой мелодией - Анна, как бы безумно это не звучало, почти ощущала ее привкус, вяжущий язык. Шум становился все громче. Шагнув в ту сторону, где раньше существовала дверь, "стрела" в который раз выстрелила на звук - но все звуки, все тени, что услужливо подбрасывал он ее сознанию, были ложью от начала до конца.

Что-то скользнуло у ее ног и метнулось прочь. С потолка хлынуло черное вперемешку с красным. Рядом были люди - слишком много людей, чтобы можно было спокойно дышать - и каждую секунду они таяли, исчезали, вновь собираясь воедино у нее за спиной. Слова распадались бессмысленной россыпью звуков, звуки мошками забивались в уши, причиняя одну лишь боль.

Белый шум. Помехи. Каждый сигнал, что пытался добраться до "стрелы", был искажен без остатка.

Такой знакомый дар.

Такой родной.

Анна попыталась заговорить, но не смогла разродиться ничем, кроме невнятного, лишенного смысла бормотания. Подняла было оружие, но по рукам ее пробежало, заставив, пусть и на миг, но поверить в себя, фальшивое пламя.

Последние пули ушли в молоко. И лишь тогда она увидела.

Невысокий человек в потрепанной кожаной крутке стоял, вжавшись спиной в стену, нацелив на то место, где стояла "стрела", объектив фотокамеры. Анне показалось, что она видела, как открывается линза - чтобы пожрать ее, затянуть внутрь в свое потайное пространство. Серия вспышек ударила по глазам и человек с камерой взорвался облаком черной пыли, мир стал серым, зернистым, как будто раскрошился окончательно по чьему-то неслышному приказу.

Все вокруг стало разом таким близким и таким далеким, что Анна уже не могла сделать шаг, не могла пошевелиться. Уже ничего не могла, когда ее закружило и уволокло прочь от самой себя.

Вторая Площадка.

Погруженный в полумрак зал был забит до отказа - тем, кому не нашлось сидячих мест, приходилось жаться у стен или рассаживаться на имевшихся в наличии подоконниках. Холод, царствовавший в помещении с ночи, довольно скоро утратил свою власть - и уже через каких-то полчаса после того, как за последним из вошедших захлопнулись тяжелые двери, в зале стало откровенно трудно дышать.

Скрип стульев, смех, шепот по углам, табачный дым коромыслом. Резкие, отчетливые щелчки, с которыми старенький проектор менял слайды.

На экран было выплеснуто изображение какого-то тщедушного темноволосого человечка - короткая стрижка, маленькие глаза, орлиный нос...

-Сиджизмондо Пандольфо Малатеста, - примостившийся рядом с проектором худощавый молодой человек говорил не слишком-то громко - можно было не сомневаться, что до задних рядов добирались лишь жалкие ошметки от его речей. - Он же Волк Романьи, он же Король Предателей. Один из самых выдающихся кондотьеров своего времени, водил войско едва ли не с тринадцати лет, видный покровитель наук и искусств. На этом, пожалуй, перечень его положительных черт можно смело закрыть, - человек у проектора на мгновение умолк, переводя дыхание. - Практически все известные представители этого рода были в некоторой степени не в своем уме - часть запомнилась современникам своим крайним фанатизмом и безудержной аскезой, другая же отличалась нравом настолько бешеным, что... - очередная пауза, очередной усталый вздох. - Так или иначе, герой нашей сегодняшней истории перещеголял большинство своих предков. Согласно показаниям папы Пия II, он был настолько невоздержан, что насиловал даже своих дочерей и зятя, а его родному сыну приходилось обороняться от поползновений подобного рода кинжалом. Он сходился с замужними женщинами, чьих детей когда-то крестил, убивая их мужей, осквернял монахинь, и не щадил, как говорят, никого, кто посмел бы отвергнуть его притязания. Многие из его поданных признавались виновными просто потому, что оказывались, на свою беду, слишком богаты. Одну жену отравил, другую по его приказу то ли утопили, то ли закололи...построенный в Римини храм в честь святого Франциска Малатеста реконструировал в семейный мавзолей, наполнив языческими произведениями и отстроив одной из своих последних любовниц целую гробницу, так называемое святилище божественной Изотты... - щелчок проектора. - Воевал когда было угодно, менял союзников, как перчатки, был, как говорят, патологически лжив и вероломен. Ненавидел священников и не особо-то верил в будущую жизнь, считая что душа погибает вместе с телом...в году 1460-ом он был торжественно отлучен от церкви, сожжен в образе чучела и стал первым в истории человеком, которого в ходе уникального ритуала канонизировали, если так можно выразиться, в обратную сторону, сделав "гражданином ада"...

Громкие голоса по соседству заставили лейтенанта открыть глаза. Последние минут пятнадцать делать это было более чем затруднительно: три часа сна, с боем вырванных у ночи и давящая со всех сторон духота рождали на выходе не самое приятное состояние. Кусочки лекции еще кое-как долетали до ушей, но голова наотрез отказывалась воспринимать хоть что-то, используя малейший шанс для того, чтобы, ткнувшись носом в воротник, безжизненно свеситься вниз.

Хорошо, что он успел оккупировать местечко у окна. Через эти щели пусть немного, но все же дует.

-...тем не менее, во время турецко-венецианской войны он вновь дал о себе знать. То был совершенно безумный крестовый поход, итогом которого стала утрата Венецией своих владений в Греции и Албании, а также переход Эгейского моря под контроль турков. Во главе сухопутных сил Республики с папского благословления был поставлен человек, которого совсем еще недавно клеймили как насильника, некрофила, содомита, убийцу жен, отравителя, фальшивомонетчика, богохульника, язычника...да, Сиджизмондо пришлось, разумеется, покаяться после своей неудачной войны со Святым Престолом, что лишила его всех владений, но истинная причина столь быстрого прощения была, разумеется, не в этом. Я думаю, некоторые из вас, господа, уже сумели догадаться, какое именно предложение сделала ему тайная коллегия?

-Восьмое... - пробормотал кто-то из второго ряда.

-Совершенно верно. Это чудовище было в спешном порядке возведено под Восьмое таинство, после чего заложило основу одного из наиболее печально известных военно-монашеских орденов, служащих тайной стороне Церкви. Ордена, что взял себе их родовое имя. Орден Малатесты (1) - или, если хотите, орден Дурной головы...

Где-то далеко позади скрипнула дверь - то ли прибыл очередной опоздавший, то ли кому-то срочно понадобился воздух. Титаническим усилием Алеев вновь поднял голову - но та часть зала, откуда доносился голос, была словно отгорожена каким-то донельзя мутным стеклом.

И зачем он только сюда явился? Хотя известно зачем - чтобы не вызывать лишних подозрений. После того, что было сделано, вести себя следовало идеально и даже лучше - и всей душой надеяться, что ни у полковника, ни у прочих не найдется свободной минутки, чтобы поинтересоваться, как там поживают "стрелы" за номерами первым и вторым.

-...пяти веков кряду является едва ли не основным карательным войском Церкви, выполняя работу, слишком грязную даже для палачей. Вербовка новых, с позволения сказать, рыцарей, производится по всему миру, преимущественно в криминальных кругах и разнообразных праворадикальных военизированных формированиях. Орден ищет свежую кровь по всему миру, но особое предпочтение, разумеется, отдает родной Италии. Более ранние этапы жизни этой структуры, как я полагаю, вас не очень заинтересуют, так что мы остановимся исключительно на веке двадцатом. Кандидатов в рядовой состав проверяют в основном лишь на физическую пригодность - конечно, желательна еще и принадлежность к католицизму, но в этом плане орден ничуть не щепетильнее Похоронного Бюро: новых членов быстро проведут через крещение, почти что в порядке формальности. Столь простая система позволила после войны найти укрытие в ордене великому множеству военных преступников, включая бывших членов СС. Так называемые "свинцовые годы", длившиеся в Италии с 1960-ых по начало текущего десятилетия и прославившиеся чудовищным разгулом ультралевого и ультраправого терроризма, позволили Дурной голове собрать богатый урожай рекрутов. Революционные организации неофашистского толка поставили ордену огромное количество пушечного мяса, да и ставшего уже традиционным набора рыцарей в сицилийских кланах, Ндрангете, Каморре и подобных формированиях, с которыми Дурная голова связана более чем крепко, никто не отменял. К настоящему времени численность служащих ордена Малатесты - примерно полторы тысячи рыцарей, из которых больше тысячи было мобилизовано для операции "Метелица"...

Не спать, не спать. Собраться...собраться и сфокусировать взгляд...да хотя бы на том типе, что сейчас вещает им о церковных головорезах, с бешеной скоростью меняя слайды. Странный он какой-то...

Присмотревшись к лектору, лейтенант был вынужден несколько изменить свое мнение: слово "странный" не было здесь уместным по той простой причине, что его банально не хватало для полной характеристики. Человек, стоявший рядом с проектором, был высок и болезненно худ, довольно молод с виду и походил, откровенно говоря, на напуганное до смерти привидение. При виде его белого костюма устыдился бы, признав чужое превосходство, лежавший за окнами снег, лицо же лектора вызывало закономерный вопрос, осталась ли в этом тщедушном тельце хотя бы пара капель крови. Тонкие, чудовищно бледные руки, на которых вздулись дурацкие рукава-фонарики, то вцеплялись в край стола, то разглаживали и без того идеально лежащий черный язык галстука, единственный элемент одежды, которому было позволено иметь цвет, отличный от мелового. Белоснежная рубашка была застегнута до последней пуговицы, высокий же воротник полностью покрывал горло, упираясь в подбородок - оставалось только дивиться, как еще этот доходяга не задохнулся. Светлые, словно бы вылинявшие волосы были отпущены до плеч, пара водянистых глаз то и дело ощупывала зал настороженным взглядом, будто владелец их каждую секунду ожидал в свой адрес пули или, на худой конец, пустой сигаретной пачки.

-...структура ордена довольно запутанная, но если постараться уместить все в несколько простых фраз...

Странно, очень странно. Алеев мог поклясться, что никогда прежде не видел это чучело в коридорах "Атропы" - а ведь случайного человека рассказывать ее бойцам о тех, кого им в скором времени предстоит убивать, начальство уж точно бы не пригласило. Маг с Первой? Нет, уважающие себя маги свое нервозное состояние напоказ не выставляют, даже молодые. Уцелевший представитель Тайного Синода или потомок одного из таких? Все может быть, конечно, вот только говорит он с легким, но все же акцентом, да и внешность, откровенно говоря...

Да и "господами" кто-то свой атроповскую солдатню никогда бы не назвал.

-...верховной властью обладает так называемый капитан-тиран - выборный, как и все офицеры. Бывали случаи, когда этот пост передавался по наследству, но удержаться на нем без поддержки нижних чинов практически нереально - и смещение недостаточно компетентного командира далеко не всегда обходилось без кровопролития...

В задних рядах уже добрых пять минут продолжалось какое-то шевеление. Обернувшись на шум, лейтенант увидел, как мимо слушателей продирается, перелезая через выставленные в проход ноги, одинокий боец - лицо у него было такое, словно вторжение, бывшее у всех на устах, должно было начаться самое большее через час.

-...каждая рота избирает из своих рядов бригадира, которому вверяет командование, младший же офицерский состав обычно именуется "советниками" - их можно легко узнать по форменным кожаным плащам...

Взмыленный штурмовик - каждый шаг его провожала приглушенная ругань - наконец, пробился сквозь толпу, вынырнув аккурат рядом с Алеевым. И, раньше чем тот успел бы решить, что боец лишь силился оказаться у окна, ничего больше - с шумом выдохнул, чуть качнувшись вперед:

-Лейтенант. Вас...вас там...

Следовало хранить спокойствие. Следовало оставаться невозмутимым - в конце концов, содеянного уже не исправить, и если его трижды дурацкая авантюра только что вскрылась, переживать уж точно нет никакого смысла.

-В чем дело? - уставшим голосом поинтересовался Алеев.

-Вас там...искали, - отдышавшись, боец выпрямился. - Черт, какая только нелегкая его сюда притащила...

-Кого это?

Скрыть облегчение Алееву не удалось - о полковнике, который никуда с Площадки не девался, так бы не сказали, значит, искал его кто-то совсем другой. Вот только кому...

-Да этот...обрубок ирландский. Которого вы из Польши выдергивали.

Лейтенант почувствовал острую необходимость проснуться. По черепу пронеслась шальная мысль - очередному письму от Кая он бы, наверное, удивился куда меньше.

-Так о чем вы хотели поговорить?

Маг провел его в один из пустующих ныне кабинетов - дверь последнего Фруалард распахнул пинком, очевидно, не желая вытягиваться всем телом, чтобы достать до ручки. Единственная лампочка дарила свой чахлый свет выбеленным стенам, единственное окно, затянутое изморозью, Гергбу зачем-то поспешил еще и зашторить. Притворив за собой дверь, лейтенант огляделся - и не нашел решительно ничего, за что бы мог зацепиться глаз. Старенький дубовый стол с вырванными наружу ящиками, голые полки стеллажей, в распахнутых стенных шкафах хоть шаром покати...едва только последний владелец успел отбыть неведомо куда - не в землю ли? - комнату выскоблили дочиста, не пропустив, похоже, ни одной пылинки...

...зато оставив на предпоследней снизу полке здоровенную книжищу. Или это чудовище невесть какого века, облаченное в кожу и какие-то железные скобы, принес сюда уже Фруалард? Кстати о нем - пора бы вновь что-то сказать, обратив на себя внимание коротышки.

-Мы, кажется, с вами не общались с самой Польши...

Это было, как подумалось Алееву, некоторым преувеличением - ибо то, чем коротышка наградил своих спасителей после ольштынского инцидента, на разговор мало походило. В последнем по обыкновению одна сторона дает другой вставить хотя бы словечко - а не пытается утопить ее в бурном потоке площадной брани со столь лихими оборотами и импровизациями, что лишение себя ушей начинает казаться весьма и весьма разумной идеей.

-Знаю, - буркнул себе под нос маг, взгромоздившись, наконец, за стол. - И если ты вдруг удумал, что я за то извиняться пришел, сорви свой жбан с плеч и другой купи - в этом уже все мыши поели... - откашлявшись в рукав, Фруалард подарил лейтенанту взгляд такой тяжести, что меньше, чем в тоннах измерять ее точно не следовало. - Если вы всегда так работаете, удивляюсь я, что еще...а, к дьяволу...

Лейтенант предпочел промолчать: к обычному правилу - тщательно следить за словами, когда приходится общаться с магом подобной силы - здесь приходилось приплюсовывать печально известный характер Фруаларда, получая результат более чем неутешительный. Чем меньше будет сказано, тем и лучше - если, конечно, собеседник не желает быть погребенным под целым возом ругани, которой, если очень повезет, дело и ограничится.

-Искал тебя у "стрел", - сухо сказал Гергбу. - Знаю, что ты сделал.

Теперь за молчанием стояла уже совсем иная причина: взглянув в лицо мага, он попытался прочесть там хоть что-то, найти ответ на еще не озвученный вопрос - и, с треском провалив ту попытку, вынужден был ожидать продолжения.

-Зачем? - не меняясь в лице, продолжил Фруалард.

Молчание должно было прервать - благо сейчас даже было, чем. Впрочем, еще несколько секунд прошли в тишине, пока он, заглянув в себя и выдернув оттуда ворох самых разных ответов, попытался найти наилучший.

-Вы ведь знаете, что грядет, - наконец, выдохнул Алеев. - Все мы знаем.

Теперь очередь хранить молчание добралась до мага. Нахмурившись, он огляделся по сторонам - и, выждав с полминуты, тихо кивнул.

-Когда-то я думал, что смогу с этим ужиться. С тем, что мы делаем. С тем, что мы должны будем сделать, - пробормотал лейтенант. - Ошибался. Все мы...ошибались.

-У тебя хоть кишка не тонка то признать, - фыркнул маг. - Тем недоумкам из "Амаранта" я давно замечал - присмотритесь, кого себе на шею посадили. Да им что - что в лоб, что по лбу...вот по лбам теперь и настучат, всей вашей братии. Тьфу, пропасть...

-Каждый из нас верил во что-то свое, - позволил себе продолжить Алеев. - Каждый имел свою причину сражаться, даже если то было просто желание прожить чуть подольше. Вот только оказалось, что сражались мы единственно за Кая. С самого начала...все, что мы только делали, что только собирались сотворить... - он какое-то время помолчал, пытаясь собрать из слов что-нибудь, что отзовется внутри не такой жуткой болью. - Тогда, после "Красной смерти", меня едва не растерзали. Вы понимаете? Даже зная, что на самом деле было провезено в Ширнесс, даже понимая, что стряслось бы, будь установки активированы, далеко не все из Директората считали, что подобная цена за победу слишком высока...

-Не все способны поверить, - хрипнул маг. - В то, что есть Кай. В то, что стоит за ним. Поверить в это до конца - значит признать не одну только свою глупость. Поверить в это до конца - значит согласиться с тем, что мы все обречены с рождения.

-А вы...вы сами верите? - выдохнул Алеев.

-Я верю в то, что человек настоящий мастер рыть себе яму. Был им всегда. Но я верю...нет, я знаю, что человек никогда не покинет сцену без борьбы. А когда не сможет больше стоять - сожжет все дотла и плюнет напоследок в пепелище. И если кто думает, что человек должны каяться уже за то, что он есть на свете, пусть подумает еще, - губы Фруаларда тронула кривая усмешка. - Но ты так и не ответил. Почему...

-Потому что другого шанса может не быть, - бросил в ответ Алеев. - Я уже говорил. Вы знаете, что грядет. Вы знаете, что нам некуда бежать. Вы знаете, что мы либо выстоим сейчас, либо после...нет, никакого "после" в противном случае уже не будет. За чертой нет ничего... - качнув головой, лейтенант глухо рассмеялся. - Никогда не думал, что скажу это. Скажу, как говорил полковник...

-И потому ты решил...

-Я решил это уже давно, - прервал мага Алеев. - Я, наверное, не самый лучший человек для такой работы. Если бы все шло по плану...если бы такой план - наш, не Кая - действительно существовал...я бы не смог. Я бы не сумел стать их палачом, пусть бы то и значило, что кому-то пришлось бы сыграть его уже для меня. Я решил уже давно...а год назад мне все-таки удалось. Я нашел их. Нашел его мать, нашел ее отца, - подняв голову, он заглянул магу в глаза, и заговорил вновь, уже не прерываясь, позволяя выйти наружу всему, что ждало своего часа так долго. - Мне некуда уходить. Мне не с кем прощаться, кроме "стрел". Но у них все иначе - и у них есть право...а я не смог, пусть и должен был, его отобрать. Если желаете - говорите полковнику, говорите всем, кому сочтете нужным. Я сделал то, что сделал, и каяться тоже не намерен.

-Думал, что я тебя для этого позвал? - скривился маг. - Да как у тебя только... - умолкнув на полуслове, Фруалард раздраженно хлопнул по столу. - Нет, все дело...

Что-то было не так. Ему не так уж часто доводилось пересекаться с Гергбу, но взрывной характер этого низкорослого существа был известен служащим обеих Площадок более чем прочно. Не было, как поговаривали, и недели без того, чтобы Фруалард не нашел повода, пусть даже самого ничтожного, сорваться и обдать ближнего своего, словно из ушата, различными многоэтажными конструкциями, не было и дня, чтобы бесноватый коротышка не отпустил какого-нибудь язвительного замечания, не ткнул кого-нибудь лицом в грязь или попросту не швырнул в вызвавшего его гнев человека первое, что попалось под руку - было большим счастьем, когда этим оказывались не чары. Сегодня же мага будто подменили: весь какой-то сгорбленный и чудовищно напряженный, ненормально молчаливый, он с огромным трудом подбирал слова - и даже тогда отдавал предпочтение далеко не самым крепким. Непримиримый враг Ассоциации, что заставил не одного башенного лорда драть от злости волосы, ныне походил на побитую и выброшенную под дождь собаку - и даже взгляд его, в котором раньше что-то, кроме раздражения от всего на свете, прочитать мало кому удавалось, сейчас был тусклым, усталым и затравленным.

Не могло ли быть причиной грядущее вторжение? Нет, нет, исключено - еще пару дней назад он видел, как Фруалард, занятый нанесением замысловатых рунных комбинаций на ракеты для комплекса С-200, материл на чем свет стоит неуклюжих своих ассистентов, из-за которых чуть было не сверзился с приставной лестницы. И уж точно не правда о Кае тому виной - иначе бы перемены бросились в глаза намного раньше. Коротышку, как всегда казалось лейтенанту, не сломила бы и новость о том, что конец света назначен на завтрашний день - и оттого все, что он сейчас имел возможность наблюдать, было лишь страшней.

Терзаться догадками, впрочем, особого смысла не было. Маг зачем-то пожелал видеть его - и если дело не в грубейшем нарушении правил, за которое и в более спокойные времена можно было запросто лишиться головы, то оставалось лишь спросить обо всем самому. Возможно, Фруалард того и ждал - ждал, что первое слово в разговоре, тяжелом даже для такого, как он, достанется кому-то еще...

-Зачем вы меня искали? - выждав еще несколько секунд, произнес Алеев. - Если не из-за "стрел", то что тогда...

Маг медленно поднял голову - взгляд его, пойманный на краткий миг лейтенантом, был еще тяжелее, чем прежде. Сцепив сухонькие ручки на груди, Фруалард заговорил - хрипло и зло:

-Что ты знаешь о Ши?

Казалось, за воротник выплеснули ведро ледяной воды - хочешь не хочешь, а вздрогнешь. Сила, назвать которую удивлением значило бы сильно преуменьшить, вздернула лейтенанта вверх - и только пару секунд спустя он смог справиться с собой, вновь опустившись на стул.

В глазах его, впрочем, никакого спокойствия и близко не водилось.

-Мне...мне, наверное, послышалось...

-Что ты знаешь? - резко, едва ли не срываясь на крик, повторил маг.

-Я... - на горле словно сжимались невидимые пальцы, не давая толком и выдохнуть - что уж там говорить о стройных фразах. - Кое-что нам когда-то рассказывали...в общих чертах...

-В общих чертах, - плюнул Фруалард. - Ваша шайка-лейка встречалась с ними трижды за всю свою недолгую жизнь, из того два раза - с потомками тех, кто остался у нас погостить, а это бледная тень того, о чем я речь веду. Тень тени, если хочешь...нет, лишь тогда, в Вене, все было почти всерьез...могло бы стать, если бы дверку вовремя не притворили... - маг умолк, словно сомневаясь в своем праве продолжать. - Вам, дурачью, никогда не было причин о них беспокоиться. Не было причин о них вспоминать вовсе - потому как всю работу сделали за вас. Очень, очень давно...

-Почему же тогда...

-...я завел о них разговор? - фыркнул маг. - Да еще с кем-то вроде тебя? Уж поверь, далеко не забавы ради. Я... - он снова запнулся, вновь встретил некое препятствие, которое начинало уже казаться Алееву поистине непреодолимым. - Есть тому причины. К сожалению. Но ты все еще ответа не дал. Что ты знаешь?

-Немного, если честно, - вздохнул лейтенант. - Нам, как вы уже верно подметили, никогда не приходилось о них вспоминать лишний раз. Была работа и поважнее. Они... - он помедлил, подбирая слова. - Этот вид был враждебен человеку или, как минимум, представлял для него определенную опасность. Магия, не связанная нашими законами. Вымерли или исчезли много веков назад и...те, кто придерживались последней теории также указывали, что они...не отсюда...

-Теории, - Гергбу скривился, словно закусил особо невкусный лимон. - Вы с трудом видите дальше своего носа. Вы собрали какие-то крохи, спадшие со стола, и возомнили, что знаете о мире более, чем достаточно. Что вы цари его, а всех прочих сметете веником, как труху. Вы ведете свою войну с нашим братом, но задумывались ли хоть раз, что будете делать без него? Кому откроете дорогу, когда отвалите с пути такой камень, как мы? Чьими стараниями вы вообще еще живы?

-Магам, конечно, известно больше...

-На самом деле нет, - прервал его коротышка. - Лишь немногим. Это удивительное свойство человеческой памяти, помнить только хорошее...может, чтобы не сойти с ума раньше срока. А может, потому что нам просто невыносима сама мысль о том, что мы, в общем-то, никакие не особенные, что ничем не лучше прочего зверья, что нам просто повезло... - маг вздохнул. - Взять хоть некоторых полукровок. Вспоминать, что когда-то были твари, для которых все мы - лишь еда, не очень-то приятно, верно? Сразу отчего-то начинает покалывать где-то в районе опухшего самомнения... - невесело усмехнувшись, Фруалард продолжил. - Говорить же о временах, когда в нашем мире гостили они...уж поверь мне, желающих почесать о том языком, как я сейчас, ты с огнем не сыщешь. И чем больше кто-то знает, тем тяжелее...

-Тогда почему? - повторил свой недавний вопрос лейтенант.

-Потому что я должен. Пока еще не поздно. Головы прочих слишком забиты сейчас грядущим вторжением святой братии пополам с башенными недоумками, и никто, конечно, не обратит внимания на...

Маг в который раз поперхнулся словами - и лейтенанту не оставалось ничего, кроме как вновь прийти ему на помощь. Хотя бы попытаться.

-Значит, они и правда...не отсюда?

-Было бы той еще дурью считать, что наш мир - единственный, - пожевав губу, пробормотал маг. - Равно как и думать, что обитатели иных будут хоть в чем-то похожи на нас, что они вообще будут постижимы...когда дело касается подобных материй, мы не можем ничего, кроме как громоздить догадки одну на другую. Мне не дано знать наверняка, но я верю, что существуют, должно быть, места поистине прекрасные - а другие бы показались нам воплощением худших из кошмаров. Но есть среди прочих еще одно место...скверное место, - в голосе Фруаларда чувствовалась такая тяжесть, словно за каждое слово магу предстояло после расплатиться самым драгоценным из всего, что только было. - Предания говорят, что там ничто не живет, потому что страшится умирать, что исходящее оттуда нельзя убить навсегда, поскольку оно вовсе не живо...быть может, доля истины в тех словах и есть, я не знаю. Верно одно - место это словно болото...нет, одна большая застойная лужа, чье время давным-давно истекло. И продолжать...существовать для нее возможно, лишь воруя чужое. Вытягивая все соки, которыми живы миры вроде нашего. В старых историях ты найдешь фей, что крадут детей...по правде говоря, они берут, что пожелают - а желают они всего...

Спрыгнув со стула на пол, маг зашаркал по направлению к шкафу. Сдернув с полки уже давно притягивавший взгляд Алеева томище, маг, кряхтя, принялся взгромождаться на прежнее место. Втянув следом книгу и со всей силы грохнув ей о стол, Фруалард завозился с застежками и замками.

-Но как они...

-Вряд ли найдется тот, кто сможет ответить на то до конца, - нервно подернул плечами маг. - Было записано, что поначалу они являются лишь во снах - говорят с тобой, выспрашивают, выведывают все твои тайны, заставляют, тем или иным путем, связать себя обещаниями...заставляют позвать их. Рано или поздно манок начинает звучать слишком сильно, рано или поздно им удается неким образом нащупать, где ты и тебе подобные. Вот тогда-то и начинается настоящее веселье. Для них, - отомкнув последний замок и несколько минут напряженно перелистывая хрупкие, готовые, казалось, рассыпаться пылью от чересчур сильного нажатия страницы, маг развернул книгу в сторону Алеева. - Взгляни.

Он взглянул. И, спустя лишь полминуты - ровно столько понадобилось, чтобы разобраться в изображенном на ветхих листах - успел о том крепко пожалеть. Осторожно коснувшись истрепанного уголка страницы и перевернув ее, уставился на следующий рисунок. А потом на другой, на еще один, еще, еще и еще...

Проведя достаточно лет в служении "Атропе", человек, как правило, укреплял себя против многих страхов. Как доказывала лейтенанту сейчас ветхая книга, правило это работало далеко не всегда - а может, с предметом их разговора вовсе не работали никакие правила. Окунувшись в очередное, неведомо какое уже по счету изображение, он чувствовал, как лоб стремительно покрывается испариной, как сердце словно начинает терзать незримая булавка - вот только остановиться и прекратить разглядывать, прекратить попытки понять никак не удавалось...

-Довольно, - выдернув книгу из рук Алеева, пробурчал маг. - То, что ты видел - лишь своего рода символы, но любой символ - это символ чего-то, о чем род людской предпочел не помнить. Фиговый листок, которым прикрыли те, еще живые на момент записи, знания. Ты видел лишь символы. Реальность, что за ними спрятана, стократ хуже.

-Что...что это? - выдохнул лейтенант.

-Летопись. Летопись их войн с нашим миром, - мрачно ответил Фруалард. - Самая полная из тех, что можно сыскать. Сюда включили все имеющие ценность сведения со времен первого вторжения, все, что только уцелело, все, что до составления этой книги передавалось лишь из уст в уста... - бережно перевернув очередную страничку, маг продолжил. - Те, кто это писал, пожертвовали своим рассудком, быть может - своими душами...они обязали себя и своих потомков помнить, чтобы у всех остальных было право забыть. Эта копия на древнескандинавском - самая поздняя, всего таких книг было четыре... - Гергбу на миг прикрыл глаза. - По одной на каждую семью из тех, что заключили когда-то договор в Порт-Ларге. Что изгнали их прочь...

Осторожно перевернув несколько ветхих листков, Фруалард вновь обратил книгу к лейтенанту.

-Ты должен понять, войны с ними шли с переменным успехом из века в век. Но до времен, о которых я веду речь, наш брат стоял в лучшем случае за свой род или находящееся под его защитой поселение. И великой отрадой было, когда удавалось охранить хотя бы такую малость. То, что ты чувствовал, глядя на эти страницы, не сравнится, поверь, и с мельчайшей долей страха, что царил в душе человека тогда, страха, который нельзя было даже назвать по имени, не опасаясь, что он услышит и явится за тобой. Сияющее Воинство, Волшебная Рать...Прекрасный Народ, - от каждого слова Фруаларда веяло такой ледяной злобой, что лейтенанта против воли передернуло. - Только так. А теперь коснись железа, сплюнь пару раз и молись...молиться, сказать по правде - это все, что тогда оставалось. И однажды те мольбы достигли адресата...

Перевернув страницу, маг уронил сухой палец на очередную иллюстрацию.

-Принц-Аспид, - с отвращением выплюнул Фруалард. - Мерзейшее из отродий их королевской четы, явилось сюда в числе первых. Он забирал всех, кто только имел несчастье чем-то приглянуться, и лучше тебе никогда не задумываться, для чего. Я бы припомнил по случаю пару сказок об этом затейнике, да не хочу, чтобы тебя на стол вывернуло...к тому же, время у нас и не думает ход сбавлять. Все одно знать тебе совсем не это надо...

-А что же?

-О том, как он кончил, - тут же ответил маг. - Патрик сразил его, но выродок все же сумел извернуться напоследок. Те, кого он лишь касался, не держались после и трех минут...лишь святой мог вытянуть три года с его ядом в жилах. И все же предпочел смерть этой боли. Чары, что он выпустил на волю в свои последние дни...на такое уже тогда были способны лишь единицы. Его прощальный подарок людям...стены, что он возводил сорок дней и ночей стоят до сих пор, но истинная заслуга Патрика в ином. Вряд ли он сам понимал до конца, что именно подарил нам. На что открыл нам глаза.

-О чем вы?

-Он сразил тварь. Изгнал ее обезглавленное воинство прочь из нашего мира. Но одна победа ничего бы не решила - они вернулись бы вновь...как и случилось. Вот только ждали их лет на пятнадцать раньше, - на губах мага заплясала кривая улыбка. - Тогда-то мы и сыскали, наконец, свой ключ к победе. Время.

-Время? - выдохнул лейтенант.

-Помнишь, что я говорил тебе о месте, откуда они исходят? Доводилось когда-нибудь слышать истории о тех, кто, пробыв по ту сторону день или два, по возвращении обнаруживал, что минули уже многие годы? Сказки не так уж далеки от истины. Конечно, в те века было не до точных исследований, но все же... - Фруалард мрачно усмехнулся. - Это болото оставит позади любая черепаха, рожденная от улитки. А время нашего мира по их представлениям движется столь быстро, что за ушами трещит, - перевернув еще пару страничек, маг упер палец в давно выцветшую картинку - некое подобие батального полотна. - Мы для них - что мушки, живущие от силы день и они вольны нас за то презирать...вот только это никак не отменяет того, что любая война с мирами, которые хотя бы самую малость живее, быстрее их родного гадюшника являет собой чудовищной силы головную боль. Это их самый старый, самый страшный секрет...и любой мир, узнавший его раньше, чем будет поставлен на колени, имеет все шансы оставить наших распрекрасных друзей без добычи.

-Сдаваться, я так понимаю, они не собирались...

-Верно. Ши выплеснул сюда слишком многое, чтобы наш мир остался незапятнан, говоря языком более современным - их чары все еще работали, да и уже размещенный здесь воинский контингент...взять хотя бы тех, что таились в курганах...о причинах того или иного их решения мы можем только гадать, но я думаю, что случившееся тогда было сочтено лишь досадной заминкой. Бивали, мол, и не таких. Вот только уже скоро им стало совсем не до жиру. Охотиться на нас становилось все более опасным занятием, а пытаться чаровать - все более тщетным...мои отдельные благодарности христианству - воспитать в человеке такую твердолобость в столь рекордные сроки ничто иное бы не сумело, - очередная ядовитая улыбка пролезла наружу. - Это было началом конца. А вскоре дошло и до клятв, принесенных четырьмя семьями в Порт-Ларге...

Это была первая иллюстрация, на которую получалось смотреть без содрогания - пусть там и не было решительно ничего, кроме откровенно небрежно изображенных человеческих фигур.

-Ллинос, - палец мага коснулся невысокой, предположительно женской, фигуры, чья правая рука была алой от крови. - Flaithbheartach...ныне мир знает их, как Флаэрти, - у другой фигуры на плечах примостились две черные птицы. - Эверланн и Андотт, - два опирающихся на копья великана - один с головой закутан в какие-то шкуры, на другом не поленились прорисовать нечто вроде кольчуги. - Не думай только, что они тоже были святыми - о нет, святостью здесь и близко не пахло. Нет нужды лишний раз поминать, к кому возводят свой род Флаэрти, а для норманнов Ши были просто-напросто конкурентами в разбое. Что же до Ллинос - их боялись наравне с теми, от кого они испокон веков защищали род человеческий... - Фруалард вздохнул. - Союз этот был заключен далеко не по большой любви, но все же именно он закончил дело. Именно воины четырех семей прикончили того, кто привел их сюда. Короля Ольши.

Взгляд лейтенанта застыл, стоило только магу в очередной раз перевернуть страницу, дыхание вновь перехватило. Причину такого бунта собственного тела понять никак не удавалось - что такого ужасного, в конце-то концов, было в этом рисунке? Всего лишь скверно изображенный силуэт в полнеба, а эти глаза...глаза...

-Последний железный гвоздь в гроб вторжения. Об этой битве никогда не слагали красивых песен и легенд, больше того - все, кто мог себе позволить, вовсе предпочли забыть... - Фруалард задумчиво прикусил губу. - Скверное время, скверные дела. Скверные люди. Кто-то считает, что нельзя знать слишком много, но то, что они узрели и узнали тогда - чересчур для кого угодно. Даже для тех чудовищ, что отстояли наш мир и свое право в нем царить. То, что четыре семьи оставили нам на этих страницах - лишь возможность чуть-чуть пощупать покров. А то, что за ним скрывалось когда-то...как я уже сказал, кто-то должен был принести жертвы, чтобы неизмеримо большее число сохранило...нет, даже не жизнь, ибо Ши не ограничились бы только ею. Себя самих - и все, что ты можешь под тем вообразить...

Необходимость что-то сказать была велика - хотя бы потому, что это помогло бы хоть на миг отвлечься, хоть на секунду-другую отвести глаза от изображения. Но даже слова, сорвавшиеся сейчас с губ лейтенанта, не могли далеко убежать от того, к чему страх - если не нечто большее - приковал его взгляд.

-Он и правда так выглядел?

-Обличий у твари было не меньше, чем имен, - бросил маг. - Ты уже имел удовольствие видеть, что творилось в те времена, когда Ши изливал себя в наш мир, пусть бумага, равно как человечий разум, оказались способны стерпеть лишь подобные полунамеки. Ты уже имел возможность задуматься, почему они делали с нами то или иное - я видел этот вопрос в твоих глазах - но ответа не спрашивай и не ищи. Я не знаю, как не знают и те, кто были до меня. Ради забавы, возможно. Возможно, в поисках своих собственных ответов - это бы объяснило, почему наш брат был для гостей на порядок интереснее, чем те, кто не наследовал с Цепями взгляд на мир, так похожий на их собственный...впрочем, даже худшим из нас до них никогда не достать. Дубовую колоду проще научить сопереживать, чем Ши - те же капли чувств, что они иногда перенимали у нас, приобретали формы поистине извращенные. Этот же... - Фруалард кивнул в сторону книги. - Мы для него были лишь зверьем, дичью. Жертвами. И горе тем, кто не успевал укрыться, когда начиналась королевская охота...

Шелест страниц вывел Алеева из оцепенения. И вовремя - маг снова стучал пальцем по одной из них, демонстрируя куда как более тщательно выполненный рисунок: причудливой формы копье, на котором сомкнулась знакомая уже окровавленная рука.

-Человек не может сравниться с ними. Человек не может, не имеет права даже помыслить о том, чтобы достичь их высот - и пасть так же глубоко, как они когда-то. Мир устроен именно так, а не иначе. Человек - лишь новая игрушка, к которой они жадно тянут руки, лишь их законная добыча, или - если тебе выпадет несчастье привлечь их интерес - забавный домашний зверек...нет смысла искать смысл, но должно смириться. Все просто так, мы у них на растерзание. Вот в чем они веками пытались нас убедить, - со злостью выдохнул маг. - И вот какие мифы погибли вместе с их королем. Во все времена он считался неодолимым, это распроклятое копье...от него не было спасения...Ллинос очень любили разрушать мифы, - очередная кривая ухмылка. - И этот тоже стороной не обошли.

-Но как...

-Кто же то знает? - хрипло рассмеялся маг. - В легендах говорится, что Ллинос выдрали секрет из одного гостя, а для того, чтобы развязать одному из них язык, нужно было суметь встать на одну с ними ступеньку...или спуститься достаточно низко, как уж пожелаешь на то смотреть. Когда все было кончено, копье досталось именно им. Хотя, не скрою, были и другие претенденты... - Гергбу в очередной раз усмехнулся. - Дом Эверланн славен был тем, что выделывал лучшее оружие и чаровал его, как никто иной...без их секретов работы с холодным железом та война бы кончилась, едва успев начаться. В конечном итоге, они удовольствовались королевским доспехом. Андотт...эти жадные ублюдки не были бы собой, не урви тогда его венец. Впрочем, ни один его секрет, как говорят, им так и не открылся - с тех пор и пылится эта безделица где-то в недрах Могилы...

-А что же Флаэрти? - выразил свое недоумение лейтенант.

-Любители птичек, как и всегда, оказались мудрее прочих, не взяв у короля ничего. Впрочем, с учетом того, как живо они вскоре поперли в гору, кто-то считает, что они просто оказались достаточно умны, чтобы тем не светить. А может, им действительно всегда хватало своих сил... - резко захлопнув книгу, маг уставился на Алеева. - А теперь, лейтенант, я тебе отвечу. Теперь тебе должно узнать, чего ради ты меня столько слушал.

Удержаться от чего-нибудь вроде "Давно пора" или "По части предисловий вы такой же мастер, как и в деле ругани" дорогого стоило - и уплатить ту цену во многом помогла мысль о том, что может натворить и без того чудовищно вспыльчивый маг, пребывая в таком странном расположении духа, как сейчас. Оставалось лишь молчать - пусть даже поток вопросов все расширялся и расширялся, грозя смести плотину из зубов, вырвавшись наружу со всей возможной яростью.

-Как было сказано, ваши контакты с Ши можно перечесть по пальцам одной руки. Тогда, в Вене, все могло стать по-настоящему серьезно...впрочем, серьезной ситуация оставалась всегда. А теперь продемонстрируй мне хотя бы пару рабочих извилин и ответь, почему.

-Вы рассказали мне об их убитом правителе. И, если я вас правильно понял, о его отпрыске, с которым разделался Патрик. Но если был король... - Алеев бросил настороженный взгляд на книгу. - ...почему же тогда я не видел...

-Ее не изображают, - буркнул Фруалард. - Во всяком случае, никогда - целиком. Миры все еще слишком...близко, если это слово вообще применимо к подобным материям, и пусть пролезть - не пролезет, наблюдать все еще возможно. Если она пожелает. А во всех мирах, мнится мне, нет ничего страшнее ее желаний...

-Вы ведете к тому, что они все еще имеют на нас какие-то виды, верно? Но ведь прошло уже столько... - лейтенант осекся. - Постойте. Сколько же тогда...

-По нашу сторону - века, все верно, - кивнул маг. - Для них же...лет десять, может, пятнадцать, точно тебе не скажет никто. Даже наш мир знавал войны, длившиеся дольше, особенно те, что текли не слишком резво - так какой же резон Ши отказываться от продолжения кампании, которая всего лишь немного подзатянулась? К тому же, если я хоть что-то знаю об этих паскудниках, отказаться от нее - отказаться заодно и от собственной головушки. Проявившего слабость они растерзают в два счета.

-Но почему вы вспомнили о них именно сейчас? И какое отношение к этому всему имею...

-Дьявол, у тебя в голове и верно всего две извилины - и те шевелятся единственно чтоб не замерзнуть! - рявкнул Фруалард тем самым тоном, что был так хорошо - и так печально - знаком всем обитателям Второй Площадки. - О чем я тебе только что толковал, кретин? О времени! Или ты не сообразил, что из своей же слабости эти сволочи могут выскрести пользу? - переведя дыхание и попытавшись хоть немного успокоиться - ушло на это никак не меньше минуты - маг продолжил уже тоном чуть более мирным. - Время, дурень, время. Да, мы всегда будем их обгонять, вот только это не нам одним на руку играет. Время! По нашу сторону прошли века, и что, помнит кто-то теперь о них? Помнит, что они с нами и всем этим распроклятым миром воротили? Помнит, откуда тот страх родился? Даже наш брат уже ни бельмеса не знает, что уж про людей говорить. Это было давно, это были сказки. Было все мило и совсем не страшно...люди безнадежны, поверь. Дай им еще лет тридцать - и про нацистов припомнят лишь то, что форма у них была на удивление стильная. А какая блажь роится в головах их дурных о Ши, даже мне не представить - знаю только одно: явившись вновь, гости ее живенько выбьют. Вместе с тем, что у вас за мозги сидит...

-И все-таки - почему вы говорите о том сейчас? Почему - со мной? Случилось нечто, на что, как вы считаете, мы не обратим внимание из-за грядущего вторжения? Нечто, связанное...

-Да уж, случилось, представь себе, - раздраженно плюнул Фруалард. - Век за веком оно, как ты выразился, "случалось". Что я тебе еще скажу - с ними как в шахматах. Королева куда опаснее, да только без короля игры не будет вовсе. И раз эта сука не отступилась, значит, сыскала кого-то на замену, долго ли умеючи...и в лоб они теперь не лезут, ума хватило. В железе есть сила, того не отнять. Но железо ржавеет - в том числе и в головах. У человека с улицы ныне веры не больше, чем у агента гребаной похоронки. Пустить корни там, где не признают никаких чудес, кроме тех, что вам сверху спустили, где кровь готовы любому пустить, кто молится не как сосед, не так-то и просто. А явись они сейчас, им ковровую дорожку развернут и в туфли поцелуют. И погоди, не скалься раньше срока - шайка ваша с ними тоже не сладит, одна-то уж точно. Не заставят поклониться, так в пыль разотрут, вместе со страной. Коли пролезут еще раз, шутить уже не подумают, нет. Флот сюда придет. Один раз пытались уже, пролом в Нюрнберге, века три или четыре тому...не забей Могила ту брешь вовремя - не говорили бы сейчас с тобой... - жадно вдохнув, маг продолжил. - Да и без того работа никогда не стояла. С вашими головушками работа. Вы и так все, что не по нраву, забыть норовите, а они через вас же и помогали, когда удавалось. Гаденыш Шекспир...когда не писал по указке одного из Двадцати Семи, так под дудку leannan si строчил, которую ему в качестве советника отрядили. Высушила бедного дурака, как веточку, под конец даже имя свое на бумаге вывести не мог...но работу доделал, а то как же. Такими милыми гости у него вышли, аж тошно делается. Чуточку капризные, да и все. Поиграть любят...ох, написал бы вам кто про всамделишные их игрища...другой английский баран тоже расстарался, да так, что его Андотты лет четырнадцать назад потравили...

-И все же - что...

-К тому веду, - оборвал лейтенанта Гергбу. - Железо сильно, но железо ржавеет. Дом Эверланн тому пример. Снабжали оружием добрую половину могильных убивцев, их логово никто взять не мог - и потому Могила с давних пор Фарерские острова мертвой хваткой держала. В последние века кукольную науку освоили, чтобы в ногу со временем шагать. Сильны они были, нельзя с тем спорить. Сильны, как железо. Но железо ржавеет. Дом их в сороковых надвое треснул - один стервец британский, что в семью тогда влез, все кверху дном перевернуть умудрился. Бойня, говорят, та еще была, а по концу ее все Башне с потрохами досталось. Дом Квист они теперь зовутся и лорды лондонские за подарочек такой щедрый с них каждую пылинку сдувают. А те, что верны клятве остались, в Могилу сбежали и из-за камней ее все зубы скалят... - маг устало вздохнул. - Их книга с нами тут лежит, донес до меня беглец один. Надо бы вернуть, да когда же тут успеешь...

-А что же остальные?

-Андотт давно уже сдали, - пожал плечами Фруалард. - Рычат, конечно, еще грозно, но толку с них, явись к нам старая беда, не больше чем с вас, олухов, наберется. Который уже век, чтобы только прокормиться, по приказу могильных шишек чужие глотки рвут, о том, кем когда-то были, да с кем сражаться клялись, едва помнят. Флаэрти сильны, с тем я спорить не стану. Вот только их одних не хватит.

-А как же...

-Война, что вы принесли на земли Башни, успехом пока что не завершилась, - оборвал лейтенанта Гергбу. - Но кое-что вам удалось. Кого-то убить, что-то украсть. И среди того, с чем вы домой вернулись, и для меня пара вестей нашлась...

Во взгляде Фруаларда что-то неуловимо изменилось. Нет, одним взглядом дело далеко не ограничилось - каждый его жест, каждый хриплый вздох, каждая поза, какую только принимало маленькое тело, буквально кричали о том, с какой же тяжестью даются ему сейчас слова. И вновь, как и прежде, одной только мысли о том, что же сломило это кажущееся несгибаемым создание, было достаточно, чтобы внутри разливался страх.

-Ллинос - затворники, - процедил Фруалард. - Когда лордам в Лондоне что-нибудь ударяет в голову, они любят говорить, что этот старый и страшный ведовской род принадлежит к их треклятой Башне, вот только мало кто из них способен даже толком объяснить, где же они прячутся. А уж пройти по нужной дорожке до самого их порога по силам и вовсе единицам. И, честно говоря, это веками устраивало всех. Дураки, что желали смериться с ними силой, давно уже повывелись, в политику они отродясь носа не совали, да и роль их все еще помнят, пусть и со скрипом. Даже Башня всегда помнила. И все же... - маг едва разжимал зубы, слова пробивались наружу с такой болью, что, казалось, еще немного - и он лопнет, не в силах более сдерживать это колоссальное напряжение. - Новости об этой семье доходят до той же Башни с огромным опозданием, если доходят вообще. И все же, и все же... - подавшись вперед и затянув в глотку еще немного воздуха, Фруалард с шумом выдохнул то, что тщился выпустить на волю уже столько времени. - Кто-то не только прознал дорогу к ним, но и подгадал момент, когда дочь еще не вошла в силу, а мать уже никому не могла помочь. Кто-то все же отважился, кто-то все же сумел...кто-то перебил дом Ллинос до последнего человека.

С последними словами маг, казалось, сбросил с себя груз, весивший не меньше пары тонн. Упав назад, в кресло, он заговорил вновь - голосом уже севшим и слабым, голосом, в котором без помех читался, более не таясь, его истинный возраст:

-Хранителей больше нет, а копье пропало. Укравший его имеет все шансы стать неодолимым, но это оружие неспроста не использовалось без нужды. Одна ошибка, одна только ошибка - и по ту сторону будут знать, что их заклятых врагов больше нет...хотя кого я пытаюсь обмануть? Они наверняка уже знают. Знают и совершают свои ходы...

-Вы думаете, нас ждет еще одно вторжение?

-Не думаю, знаю. И я позвал тебя, я говорю здесь именно с тобой потому, что ты пережил "Красную смерть". Потому что ты не позволил миру сорваться в пропасть, оказавшись куда умнее тех, кто занимает неизмеримо более высокие посты. Потому что ты принес вести о Кае сюда и сумел убедить полковника и прочих в том, что сам видел и слышал. И если мы переживем это вторжение, если к началу нового года от Ленинградского Клуба останется хоть что-то, я хочу, чтобы ты сделал это снова. Чтобы ты встал вместе со мной и убедил их раскрыть глаза на то, что грядет. На то, что неизбежно. Я - лишь еще один маг, которого они терпят, пока могут поиметь с того хоть какую-то пользу. Я - то, что они ненавидят больше всего. Но без таких, как я, надежды у нас нет.

-Вы должны помнить, что я всего лишь человек.

-Я помню. И потому хочу, чтобы ты сделал то, что лишь человеку по силам.

Молчание царило еще долгое время - и когда терпеть его стало уже решительно невозможно, Алеев выпустил наружу последний вопрос, который еще имел смысл.

-Скажите мне. Почему?

-Давным-давно Ллинос дали приют одному мальчишке, когда все остальные двери оказались пред ним закрыты. Когда в Башне он встретил презрение, а в Могиле - лишь смех, - голосом, который едва походил на таковой живого существа, протянул Фруалард. - Они нашли уродливого мальчишку без рода и племени, что умирал в их лесах, и вместо того, чтобы добить, приняли как своего. Научили всему, что знали сами. Поведали, что в мире действительно важно, а чем можно без стеснения зад подтереть. Они ни о чем его не просили, кроме как помнить их уроки, но он захотел принести те же клятвы, что из века в век давались в их семье. Ему не отказали. С тех пор в доме Ллинос сменилось не одно поколение, да и мальчишка тот успел стать стариком столь же уродливым, но он никогда не забывал...лишь однажды на миг отвернулся. Но клятвы еще живы. И их должно сдержать.

Глаза старого мага были колодцами, до краев залитыми болью и ненавистью.

-Не ты один сегодня думаешь о прощаниях.

Она плыла какой-то странной, чудной рекой - прозрачные воды ее сменялись текучим серебром и угольной тьмой, рассыпались молочно-белым и, покачивая ее на своей поверхности, никак не давали не то, что проснуться, но даже до конца достроить мысль о том. Она падала. Не погружалась, нет - именно что падала в ту темноту, которая, впрочем, не являлась ни тьмой, ни светом, которой не существовало вовсе, но которая была ей навязана самым немилосердным образом.

Она падала. Падала куда-то вниз - или все же наверх? - чувствуя, как мир, в который она была вброшена, стремительно крошится, расходится по швам, обрушается, не производя при этом ни единого звука и даже не пытаясь показаться хоть немного реальным. Хоть немного, хоть бы самую малость сбавить давление, от которого по всем разумениям череп ее давно уже должен был обратиться в беспорядочный ворох влажных осколков, хоть бы на миг ослабить свою хватку.

Ее уносило все ниже и ниже. Было больно - и больнее становилось с каждым новым клочком реального пространства, что врывался в эту шаткую иллюзию, наспех склеенную и скормленную ей против воли. Мир вокруг растворялся, чтобы проступил тот, иной, чтобы вернулись - пусть и не сразу - цвета, не вызывавшие тошноты, звуки, не тащившие за собой боль, образы, которые мог вместить и переварить до того буксовавший в трясине разум.

Единственной вещью, за которую Анна могла сейчас ухватиться, было нависшее над ней лицо.

Его лицо. Его сияющие глаза, надвинувшиеся на нее.

Тело вновь прошило болью, но лишь на мгновение - и теперь, когда смазанный черный силуэт начал врезаться в глаза своими непривычно четкими чертами, она поняла, что проснулась.

Движение, грохот. Рассыпанный по стенам свет. Ее протащили вверх по какой-то лестнице - небрежно, словно бессловесную и беззащитную куклу - и куклой же бросили в истертое, пыльное кресло. Одним рывком содрали с лица маску: жалобно хрустнули десятки тончайших проводков, побежали весело меж волос алые ручейки. Ослепительная боль швырнула Анну вперед, но последовавший мгновение спустя удар вернул ее обратно в кресло и выбил из груди весь воздух - все то, что она в этот момент испытала, вылетело наружу вместе с одним-единственным истерзанным хрипом. Маска полетела в какой-то угол, словно куча бесполезного тряпья.

Система костюма свихнулась - черт бы драл эти новые модели и их творцов, да во все оставленные природой отверстия. На месте каждого контакта словно вспух маленький вулкан чистейшей боли, тут же начав извергаться - сведенные за спину руки, скрученные какой-то веревкой, вывернула страшная судорога, ноги отбили по деревянному полу такую чечетку, что устыдился бы и танцор со стажем. Вновь качнувшись вперед, Анна попыталась раскрыть глаза. Те по-прежнему горели, словно обожженные какой-то химией, а в горле за это время - сколько же его успело пройти на самом деле? - раскинулась пустыня - при каждом вдохе по ней словно начинало кататься что-то отчаянно колючее.

Скрип половиц, сухой кашель. Темный силуэт - проверив, хорошо ли связаны за спиной ее руки, он сделал три или около того шага назад - казалось, навечно теперь будет врезан в ее сетчатку.

-Очнулась?

Голос был усталым и хриплым. Голос был...нет, слова "знакомым" здесь все-таки отчаянно не хватало - а против слова "родной" противилось все ее существо. Пелена с глаз, наконец, схлынула, и Анна уставилась на человека, что стоял, опершись спиной на устремленную в отсыревший потолок деревянную стойку. Спутанные черные волосы, во многих местах уже сдавшие свои позиции неровным проплешинам, исхудалое, чуть вытянутое лицо, темные глаза под тяжелыми бровями...

Время явно не было к нему благосклонно. Но - этот простой факт перебивал на корню всю радость - все-таки не соизволило еще доделать свою работу до конца.

-Когда остерегли, что скоро по голову мою явятся, сперва, признаться, не поверил, - прохрипел человек, задумчиво почесав заросший подбородок. - Казалось бы - ну какой резон конторке вашей за мелочью вроде меня бегать, особенно на этих днях? А вот поди ж ты, явились. Уж простите великодушно, что стол гостям не накрыл, - обветренные губы тронула кривая улыбка. - Ну, чего молчишь? Хоть назвалась бы напоследок...

-А то не узнал, - скривившись, выдохнула Анна. - Или как меня запродал, так и из головы долой выкинул?

Выкрученные за спину руки болели нещадно - но вот веревка, которой ее спутали, была, похоже, не такой уж и прочной. О былой незримости можно было теперь и не мечтать, но, как ни крути, оторвал он от костюма лишь маску...

А значит, шанс еще есть. Только бы вывернуться. Только бы выскользнуть - или содрать себя в один рывок эту рухлядь...

-Не пойму тебя я что-то... - в голосе хозяина дома чувствовалось искреннее недоумение. - О чем таком бормочешь? Не видал я тебя раньше...

-Ах не видал, значит, - прошипела Вторая. - Не видал...

Ее шанс лежал там же, где и боль. Костюм был изуродован, подать импульс привычным способом нечего было и думать - но вот если спятившая с ума система зарегистрирует достаточно...

-Ну так сейчас увидишь, - оскалилась Анна.

Рванулась она со всех сил, что еще оставались в теле - и, чувствуя, что одной только попытки вывернуть все, что схватили веревки, может не хватить, до крови впилась зубами в язык. Обжигающе-ледяные касания игл сообщили Второй о том, что она все-таки достигла цели - как и спадшая на глаза красная пелена.

А все прочее теперь было не так уж и важно.

Противнику Анны следовало отдать должное - среагировал он едва ли не раньше, чем клочки лопнувшей веревки успели коснуться пола. Комната пред глазами Второй поплыла, начала изгибаться и скручиваться, принимая формы совершенно невообразимые - и каждый раз тот, кого она намеревалась прикончить, оказывался вовсе не там, где должен был быть. Уши залило бешеным, невыносимым треском и грохотом, по глазам вновь хлестнула тьма.

Тщетно. Это остановило бы человека - но никак не то, до чего она только что заставила себя спуститься. Поток расплывчатых образов, что наслаивались друг на друга, играя в какую-то безумную чехарду, никак не помешал ей уйти от вынырнувшего совсем рядом ничуть не иллюзорного ножа. Прежде, чем она успела ответить, противник распался натрое - и в ту же секунду, в которую эта троица бросилась в лоб, навалился на нее сзади. Получив по голени, отшатнулся и лишь чудом успел скользнуть в сторону, не дав своим глазам встретиться с пальцами "стрелы" - та, впрочем, уже развернулась и ударила его ногой в живот.

Очередной шквал иллюзий. Собственное отражение, сменившееся мелового цвета лицом в струпьях высохшей кожи, ускользающие образы, зеркальная гладь стен, пляшущий под ногами пол и свалившийся на голову потолок. Забивающий уши колокольный бой, перебивший даже собственную кровь тошнотворный привкус во рту. В какой-то точке пространства - и в ней самой - все сигналы давали сбой, замыкаясь на себя. Петля из белого шума, которой предстояло затянуться на ее рассудке...

...не сработала. Противник Анны едва успел разогнуться, когда она, крутанувшись, обошла его справа, перехватила запястье и в одно движение переломила плечевую кость.

Обострившиеся до предела чувства "стрелы" забили тревогу раньше, чем истаяла одна-единственная секунда: характерных звуков - если не крика боли, то хотя бы хруста - не было вовсе. Меньше мгновения у Анны ушло, чтобы обернуться, но то помогло лишь встретить лезвие лицом, а не затылком. Замерший на расстоянии волоска от ее широко раскрытого глаза кончик ножа чуть заметно подрагивал.

-Позабавились, и будет, - хрипло, сквозь боль, выдохнул хозяин дома - колючий взгляд его медленно скользил по лицу "стрелы" и в темных глазах с каждой секундой отчего-то плескалось все больше чего-то, совсем для них не привычного - то ли недоверия, то ли даже страха. - Назовись, живо.

-А то позабыл, какое имя давал?

Дышать ровно удавалось через раз-другой. Тело едва желало слушаться свою хозяйку, рвалось вперед, на нож - и великого труда стоило держать его на месте.

Темные глаза моргнули - раз, другой. И - в ту самую секунду, которую Анна собиралась использовать для рывка - вдруг вовсе раскинулись до размеров крупных монет. Отшатнувшись назад - сама не зная, отчего, "стрела" продолжала бездарно тратить драгоценные мгновения - хозяин дома открыл было рот, но не смог вытолкнуть наружу ничего, кроме какого-то слабого, недостойного всего его вида, всей его породы стона.

Нож, выскользнув из ослабевших пальцев, рванулся вниз, втыкаясь в гнилые доски.

-Аня... - едва шевеля одеревеневшими губами, выдохнул Петр Крестов. - Жива...живая...

Лучше момента для удара просить она просто не смела. И разве не об этом самом ударе мечтала она ночи напролет в свои первые годы в плену? Разве не его желала так страстно, что клялась пережить все, что захотят сотворить с ней "Аврора" и "Атропа"? Разве не этот удар должен был покончить со всем, что осталось в том, старом, мире - мире, который, прежде чем сделать ее "стрелой", преподал напоследок самый важный и самый горький урок - что предать может каждый?

Разве не должна она сейчас рвануться вперед да вырвать эти проклятые глаза? Глаза, которым она когда-то верила?

-Почему ты...

Но вместо того она отчего-то медлит. Отчего-то говорит - хотя давным-давно уже уверила себя в том, что слова никогда и ничего не решают.

-...почему ты это сделал? - не в силах больше терпеть, разрешается она наконец от вопроса, что жил внутри столько лет. - Почему...почему меня им отдал?

Удара не было, но на того, кто стоит сейчас напротив, слова эти действуют вернее всякого удара. Пытаясь что-то вымолвить, выдохнуть, выпустить наружу, он лишь беззвучно шевелит губами, и, по шажку к ней приближаясь, простирает вперед руки, которым никогда на памяти Анны не ведома была дрожь.

Никогда прежде.

-Ты...думала, что...я?

Давно уже нет у нее веры в людей - лишь считанные единицы из них чего-то да стоят. Давно уже читает она по их голосам, по лицам и глазам их ложь, которой живут они с рождения до смерти. Давно она уже не ждет пощады и того, что ей самой кто-то пожелает ее дать.

Давно уже желала смерти тому человеку, что неровным шагом ступает сейчас прямо к ней. Давно уже решила никогда, до самой смерти своей не прощать.

Давно уже нет сгинули все миражи. Но почему же тогда так больно глазам?

-Думала...что...я?

По лицу что-то сбегало вниз. Что-то очень горячее - наверное, кровь из разошедшихся контактов. Что-то солоноватое - ну верно же, кровь, ведь не может же "стрела" плакать...

-Все...все это время думала... - прохрипела Анна.

И, не в силах больше держаться, рухнула в подоспевшие так вовремя руки.

В комнате зажжен свет. Слабые, едва заметные глазу тени распластались по стенам. Водруженный на электроплитку уродливый чайник тихо, натужно сипит, но еще не спешит срываться на визг.

-Значит...то все Веня учинил?

Разговор дается Анне не без труда, особенно когда дело доходит до имен - имен старых, давно позабытых, истертых, казалось бы, еще "Авророй" до выцветших пятен на полотне памяти. Некоторые имена тащат за собой боль - и чуднее всего то, что та действительно есть, что не истаяла за года, а закопалась, своего часа выжидая. Что рвется теперь наружу, заставляя запинаться, медлить, не проговаривать до конца то, о чем почти уже забылось.

-Ты не знала. Не знала, что в голове его делается. Ты не знала, да и я...не знал...

Петр Крестов сидит на полу, аккурат напротив дочери своей. Хотел бы сесть и ближе, но не может - словно стену невидимую меж ними натянули. Петр Крестов говорит медленно и мало, подолгу слова подбирая, раздумывая, какими бы лучше воспользоваться - и, так и не выбрав, говорит в итоге уже так, как проще говорится.

-Знаешь ты, чем нас судьба одарила. Дед мой тем владел, в отце оно сидело, мне с братом досталось. А от меня и тебе перешло...мать твоя не виной тут, я один виноват буду, - горько усмехнувшись, хозяин дома продолжил. - Помнишь мать-то еще?

-Имя. Не больше.

Отвечая так, Анна почти не кривила душой - кроме имени, память хранила не так уж и много. В те далекие времена, когда она еще думала о матери, то мысли эти были не о человеке, скорее об его отсутствии. Легкая дымка, смутный силуэт в плотном тумане. Лицо, жесты, слова - все тем туманом было пожрано еще тогда, все, кроме одного-единственного воспоминания, что покоилось на самом дне.

Однажды ночью она проснулась от странного шума. Выглянув в окно, она увидела стоявшую у дома машину. Анна не знала, кто был за рулем, но у дверей той машины стояла ее мать - что-то сказав водителю, она забралась внутрь, чтобы больше никогда не появиться вновь.

Когда-то, еще до "Авроры", Анна думала, что виной тому был не какой-то поступок или слово - нет, вся суть ее, вся ее природа, которую было ничем не исправить, кроме смерти, оказалось тем, что заставило мать уйти.

Подняв голову, "стрела" заглянула в глаза своего отца. Петр Крестов, человек без лица - или, что будет вернее, способный сотворить себе любое. Способный заставить ближнего своего поверить, что он глух или слеп, способный вплести в чью угодно голову свою ложь - когда тонкую, а когда - грубую и сырую. Способный одарить чудесными видениями или чистейшим страхом.

Человек без лица, силуэт во мраке. Анна помнила, как он учил ее быть такой же - о, он много чему ее учил. Помнила, например, тех падающих велосипедистов - каждый потом уверял, что на руле сидел скорпион...

-Я тоже...вспоминаю. Иногда, - покачав головой, тихо произнес хозяин дома. - И его...его тоже.

Анна не ответила, продолжая вглядываться в глаза, которые помнила вовсе не такими. Помнила, сколько в них когда-то плескалось жизни.

Петр Крестов - чуть больше, чем вор, чуть меньше, чем человек. Все, что Анна знала до "Авроры" с "Атропой", она знала от него. Не было иного мира, кроме того, что он ей подарил, мира, в котором все строилось на лжи - а уж накормить до отвала ложью эта семья умела, как никакая другая. Такая уж порода - так частенько говорил отец, отчего-то всегда сопровождая те слова невыносимо грустной улыбкой. Такая уж судьба, добавлял он время от времени, чаще всего тогда, когда наступала пора очередной работы, далеко не самой чистой на свете. Все здесь врут - словом ли, делом ли, а они обучены тому ремеслу получше прочих. Сама природа научила.

-Что он...

Трое их было, всегда трое - и мать, конечно же, не в счет. Трое - не больше, не меньше того. Она, отец и его брат. Его двойник, словно бы из зеркала когда-то шагнувший. И, как положено человеку из зеркала, совсем не такой, каким отец был...

-Ты ведь помнишь, в чем беда наша, верно? - чуть помолчав, проговорил Петр. - Помнишь, чем все мы с рождения повязаны?

Совсем не такой, как отец - добрый, тихий. Знавший куда больше их обоих - как самому старшему, наверное, и положено. Знавший среди прочего странные сказки, что иногда нашептывал ей.

Сказки о том, как человек, впервые поймав в чистой воде свое отражение, что-то понял, что-то осознал. Как влюбился в то, что увидел, и как отказался отпускать того, другого, на волю.

Им это не нравится. Никогда не нравилось. Но мы заставляем их приходить снова и снова, каждый раз, когда смотрим в зеркало. Мы уже до смерти им надоели.

Иногда они желают, чтобы нам было так же скверно. Иногда по их желанию рождаются такие, как мы.

-Еще бы не помнить, - буркнула Анна. - Сам в меня вколачивал...

Если не пускаешь это наружу, идет оно внутрь. Корни там дает.

Все очень просто. Передатчик да приемник. А то, что между ними, нам дано по воле своей уродовать - а то и вовсе до цели не доводить.

Все очень просто. Что слова, что дела? Шум, круги по воде. Корежь, как тебе захочется, спускай, сколько за раз сможешь, да только не уйти тебе. Петля медленно тянется. Кто-то и вовсе умирает, ее не познав. А кто-то...

-Он никогда не говорил, понимаешь? Никогда не говорил, насколько далеко у него зашел...процесс.

Что будет, когда захлестнется петля? Боль. Черная боль, да и только. Передатчик, приемник. Все, что не спустил, на тебя же и обратится. Видеть будешь одну рябь, слышать - шум лишь только. Даже вкус - и тот с языка уйдет...

Потерянная душа. Душа запертая. Тело тюрьмой обернется - и вот тогда-то и поймешь, наконец, каково им бывает.

-Старше меня всего-то был на шесть...а, дьявол, - Петр скривился, словно от острой боли. - Ты помнишь, как он к юродству нашему относился. Я-то выход нашел, сама знаешь...но не по нраву ему то было. Ни выход мой, ни жизнь моя...

Отец твой считает, конечно, что самый умный. Говорит, что правды нигде нет, кроме его снимков, да только, сдается мне, сам в это через силу верит...

-А больше того ему не по нраву было, какие дела мы с тобой прокручивали. В лето, когда ты пропала...он потом говорил, что совсем тяжко было. Иное утро рук своих разглядеть не мог, когда брился. Буквы в книгах...

-Разбегались?

-Если бы. Страницы пустели. Строчку прочел - она тут же прочь и смывалась.

-Я...я не знала...

-Да никто не знал, - прохрипел Петр. - Даже мне тогда не открылся. День за днем его на части тащило, а молчал, сволочь...молчал... - рывком дернув из розетки вилку от электроплитки, он поднялся на ноги. - Чай будешь?

Анна только тихо кивнула.

-Ему тогда крепко в голову ударило, - вытянув из ящика стола какую-то мятую коробку и пару стаканов, продолжил хозяин дома. - И знаешь, что он удумал? Что неважно, сколько мы нашу силу тратим, что ошибался отец наш. Что не в том все дело. Что если есть...предрасположенность, оно все равно тебя возьмет, творишь ты миражи или вовсе о них позабыл. Возьмет, как его брало, и не отпустит уже до смерти...

Анна приняла из рук отца внушительных размеров стакан. Содержимое его оказалось довольно горьким - сахара в этом доме, похоже, не водилось.

-Вот тогда он и решил. Решил, что с тобой такое же пойти может. Что должен он тебя...спасти. А для того - сдать тем, кто больше нас в подобных делах ведает.

-Но тем утром ты ко мне выходил, - резко бросила Анна. - Не могла я вас спутать.

-Он...тренировался. Сам мне так говорил. Учился на меня походить всем остальным, кроме лица. Так, чтобы ты и без миражей различий не уловила. И наловчился ведь, раз ты купилась.

Анна молчала - но один ее взгляд доносил до отца сейчас больше, чем способно любое слово.

-Все уже давно обговорено было, да и сработали на диво быстренько...я когда вернулся, да когда из него все выколотил, поздно уже оказалось, - голос Петра стал совсем тихим. - Не хотел...не хотел я верить, что поздно. Искал я тебя. Три года от того искал. Скольким по пути кровь выпустил, ты уж не спрашивай...

-Где этот...спаситель херов? - выдохнула Анна. - Хотела бы и ему в глазки поглядеть, пока срок не вышел.

-Умер, - как-то совсем просто ответил вдруг Петр. - Он тогда...веришь, думал, что я его там и убью. Хотел этого, веришь, нет?

-Верю. Но его бы ты не кончил.

-Хотел. Не слабее, чем он сам, хотел, да вот подумал, что слишком быстро отмучается. И ушел. Ушел, да оставил его, как был...оставил, пока тебя ему простить не сумею.

-Он...

-Пять лет прошло, да еще с год его искать пришлось. А к тому времени, что нашел, он себя без глаз оставил - слишком уж много в них набивалось. Воском уши он запаял, уже когда со мной был. Через месяц после того и кончился. Шума не вынес.

-Шума?

-Он себя от всего накрепко закрыл, да только вот сердце стучать продолжало.

Молчание царствовало довольно долго - прежде чем быть сраженным словами хозяина дома.

-Что они с тобой делали?

-Да вот, починили, как видишь, - усмехнулась "стрела". - На свой манер перекроили. Те фокусы, которым ты учил, им совсем без нужды были, так что не кажу я их больше... - ущипнув себя за руку, Анна чуть оттянула материал, из которого был создан маскировочный комплект. - Что-то ушло, чего-то прибыло. Вот, видишь, в каком наряде теперь работаю?

-Насмотрелся уже, - скрипнул зубами Петр. - Ничего, ты погоди еще...кровью им все отольется...теперь-то вместе...

-Вместе, да не навсегда.

-Что? - хозяин дома рывком поднялся на ноги. - Что говоришь такое?

-Да что слышал, - огрызнулась Анна. - Меня сюда пустили, ничего не объяснив толком. Понимали, что буду знать к кому послана - тебя свалю раньше, чем слово скажешь. Меня сюда пустили, то верно. Да только возвращаться придется...

-Тебе? К ним? - рявкнул Петр. - Если дело в той схеме контрольной, о которой ты говорила, так я способ найду! Людей...мага, если нужно...

-Не в ней дело, - поднявшись и поставив все еще теплый стакан на край стола, проговорила Анна. - И не от большой любви я вернуться хочу, уж поверь. Но говорила тебе уже - не одна я там такая.

-Для них и верно, не одна, - резко шагнув вперед, он опустил руки на ее плечи, со всей силы сдавил. - Для меня же больше нет никого. Вывернулась, выпустили по дури - так бежать надо! Бежать...

-Всю жизнь с тобой бегала, - глядя отцу в глаза, произнесла Анна. - И потом все годы думала, что так и надо. Беги, куда дорога вынесет, вот и вся правда наша...

-А что, не так, скажешь? - прорычал Петр. - Кто они тебе? Кто? И кто я?

-Ты меня давно словами бросаться отучил. И тому, что если уж сказано было... - "стрела" вздрогнула, отстраняясь. - Я их вытянуть обещала, пойми. Юру. Сетку. Даже шута нашего. Мне одной сюда выйти дали, тебя увидать, а им...не могу я так, - голос ее вновь налился силой. - Если я их оставлю, ничем не лучше я тех, кто нам приказы отдает. Кто из меня сделал...что ты видишь...

Она подалась вперед, уткнувшись лицом в обтянутое мятой рубашкой плечо. Заговорила - хрипло и глухо.

-Там темно было, знаешь? Всегда темно. Барокамера. Воды черные. Кормят через капельницу. Ни звук, ни образ никакой не пробьется, запах не пролезет...ни дня, ни ночи, и не выйти, пальцем не шевельнуть. А они тебя переписывают. Перешивают сызнова, нерв за нервом, как им вздумается. Режут и сращивают. Контакты для системы маскировочной поставить же надо. Эти суки авроровские не зря свой хлеб жуют - так лихо перештопают, что и разницы не уловишь, носи до гроба. А потом опять в воду. Ни дня, ни ночи... - Анна вновь вздрогнула. - Там темно было, знаешь? Потом, когда санитары приходили...ты ведь им что мяса кусок. Мясо не кричит. Да и больно ему не бывает...

Петр Крестов ничего не сказал. Только руки его неловко обняли дочь, словно с трудом вспоминая нужные движения.

-Я тогда себе сказала, знаешь...с телом что хотят, пусть то и воротят, но я под них не согнусь. Сдохну, а не согнусь. По вине моей у отряда ни один контролер долго не жил, как давал кто слабину - сразу им кровь выпускала. И знаешь, тот, последний...ненавижу я его. Ненавижу, потому что он...потому что сделал он что-то...что не могу я с ним так же. Не могу прикончить, да забыть. Ничего я ему не обещала, дурню этому, но без него я бы здесь не стояла, - Анна подняла голову, нашла взглядом его глаза. - Война сейчас идет. И ему, я точно знаю, с той войны бежать тоже некуда...нет у него ничего, кроме нас...

Резко вырвавшись, отступив назад, "стрела" заговорила вновь - звенящим от напряжения голосом:

-Не могу я с тобой остаться. Сейчас - не могу. Но ты жди...скоро, скоро уже. Со дня на день бардак начнется. Жди. Как заиграет тот концерт, я их под шумок выведу. Всех. Я, знаешь, не самая-то и умная, но даже я чую - кончается их время. Умирать им пора настала за то, во что верили столько. А такие, как мы... - Анна усмехнулась. - А ведь я тоже, выходит, верю.

-И во что же?

-Мы будем жить.

-И все-таки...кто вы?

Человек в белом костюме обратил свой взор на Снегового. Лицо его, и без того не пышущее здоровьем, в свете дневных ламп выглядело бледнее любого полотна.

-Ткач, - в тихом голосе здоровья было ничуть не больше - казалось, гость с трудом справляется с самыми простыми словами, рискуя при этом грохнуться в обморок.

-Это я уже слышал, - ворчливо произнес специалист по гибридным особям. - До настоящего имени, я так понимаю, снисходить вы не собираетесь?

Гость молча двинулся вкруг стола - в какой-то миг ноги почти подвели его, и пытаясь удержать равновесие, он вцепился в край этого самого стола хрупкой рукой. Свет коснулся грубо сработанного кольца на указательном пальце.

-Боюсь, что не могу того сделать, - грустно улыбнулся гость. - На мне лежат определенные запреты.

-Рассказать, наконец, где именно вас выкопал Лихарев, тоже под них попадает?

-Боюсь, что так, - сдержанно кивнул Ткач. - Но вам не стоит попусту беспокоиться. Нам нечем и незачем вам угрожать. Ни вам, ни вашей организации.

-О которой вы подозрительно много знаете, - фыркнул Снеговой. - Равно как и о Церкви.

-Смею ли я предположить, что предоставленные нами материалы оказались полезны Ленинградскому Клубу? - вкрадчиво поинтересовался гость.

-Честно? Да вся верхушка "Атропы" с них кипятком ходит. Даже их разведка не забиралась так глубоко. Никогда.

-Я очень рад, что мы смогли оказать посильную...

-Практически полная картина деятельности тайной стороны Церкви в Европе и за ее пределами, - оборвал Ткача Снеговой. - Вся структура как на ладони, едва ли не поименно. Исследовательские центры и хранилища Ассамблеи, тренировочные лагеря рыцарей. Основные семьи служителей Восьмого таинства, подробнейшие сведения по воспитанию и обучению палачей, их тактике и вооружению, в том числе магического характера... - он перевел дух. - Я вынужден еще раз задать вопрос. Кто вы такие?

-Не более чем заинтересованные лица, - мягко произнес Ткач. - И прежде всего мы заинтересованы в том, чтобы крестовый поход "Метелица" понес как можно более существенные потери. В идеале - был разбит вами наголову. Я полагаю, в этом наши интересы сопутствуют друг другу и...

Договорить гостю не удалось - его вновь качнуло назад и в сторону, словно пьяного. Вновь уцепившись за стол, он кое-как устоял, но его ноги, похоже, грозили разъехаться в любой момент.

-Быть может, присядете уже? - нахмурившись, пробормотал Снеговой. - Сдается мне, в третий раз вы точно свой череп о стол расколете.

-Благодарю, - выдохнул Ткач, медленно, по шажку, подбираясь к свободному креслу. - Я должен извиниться за свое неподобающее поведение...

-Что с вами такое? - прямо поинтересовался специалист по полукровкам, вглядываясь в костлявое лицо гостя. - Вы больны?

-Болен? - вскинул брови Ткач. - О нет, нет. Вам не стоит о том беспокоиться, - опустившись, наконец, в кресло, он несколько секунд переводил дыхание. - Как я уже говорил, на мне лежат определенные запреты. И обязательства. Но это, поверьте мне, никоим образом не относится к делу, о котором я хотел бы поговорить с вами.

-Сдается мне, кое-что вы все же напутали, - прохрипел Снеговой. - Если вы хотите что-то от "Атропы", помочь вам сможет только Щепкин.

-Я уже беседовал с полковником, - кивнул Ткач. - Мы предоставили вашему руководству всю информацию, которую могли раскрыть без вреда для себя. Мы читаем лекции вашим бойцам, пытаясь хоть немного подготовить их к тому, что грядет. Мы искренне желаем, чтобы вы одержали победу в этой битве. Но, пусть даже сама мысль о том, чтобы просить что-то взамен, причиняет мне великую боль, я вынужден выполнить поручение, с которым прибыл в вашу страну. И обратиться к вам с этой просьбой.

-Опять-таки, почему - ко мне? - настороженность в голосе Снегового и не думала никуда пропадать. - Как я уже сказал, Щепкин...

-Я уже беседовал с полковником, - вновь произнес гость, чьи губы тронула тихая, едва заметная улыбка. - Теперь же пришел ваш черед.

Медленно вытянув из кармана небольшой, плотной бумаги конверт, Ткач положил его на стол, аккуратно толкнув в сторону Снегового.

-Союз, частью которого мы являемся, заинтересован в получении следующих материалов, - тихо, почти срываясь на шепот, произнес гость. - У вас, насколько нам известно, имеется к ним полный доступ.

Провозившись около минуты, специалист по гибридным особям, наконец, совладал с конвертом, выдернув наружу лист дорогой бумаги.

Глаза Снегового расширялись с каждой попавшей под взгляд строчкой.

-Вы...вы с ума спятили? - резко выдохнул он, уставившись на гостя. - Да никто вам...ни за какую цену...

-Боюсь, здесь вы ошибаетесь, - вздохнул Ткач, меж пальцев которого что-то тускло блеснуло. - Есть на свете цена, которую примет любой.

Владивосток.

Окно распахнуто во двор - где-то там, внизу, играют сейчас дети. За недолгую жизнь свою Лин успел побывать во многих городах, и - так уж отчего-то совпадало - часто становился свидетелем таких вот детских войн. Настоящие, как ему иногда казалось, были в чем-то неуловимо схожи с ними - до той поры, пока не ранят. Когда же это случалось в первый раз, человек словно обретал некое знание, которым ни с кем не мог поделиться, сколь бы отчаянно того не желал.

У окна - высокий шкаф черного дерева, макушкой своей почти касающийся серого от времени потолка в паутинке трещин. Остановившись рядом, он срывает перчатку, медленно проводит рукой по пыльному стеклу. Взгляд соскальзывает с одного предмета на другой - и никак не выходит взять себя в руки и прекратить это, заставить себя остановиться.

Газетные вырезки, сложенные в аккуратные стопки - кое-где они все же сбились, и это порождает с великим трудом сдерживаемое желание немедленно все исправить, рассортировав и разложив как следует. Жестяные банки с отслоившимися наклейками, фотоаппарат в потертом кожаном чехле с именной бронзовой табличкой, россыпь значков, булавок, каких-то документов. Будто бы что-то вспомнив - что именно, правда, объяснить себе так и не удается - Лин осторожно распахнул стеклянные дверцы, извлекая под тусклый свет небольшую картонную коробку. Ворох покрытых лаком обломков заставляет внутри что-то дернуться, но, увы, слишком слабо для того, чтобы измученная лекарствами память смогла подарить хозяину полноценный ответ.

-Я ее не стала выбрасывать, Юра...

Скрипка, точно - вот чем были когда-то эти несчастные кусочки. Скрипка, что принадлежала, кажется, его деду со стороны матери. Отец сломал ее об колено.

-Думала, ты когда-нибудь...

Юрий попытался представить такое развитие событий, при котором в его руках оказалось бы не оружие, а этот странный инструмент. И почти мгновенно пришел к выводам не особо утешительным: посмей он коснуться чего-то подобного - мир оглох и ослеп бы, вне всяких сомнений.

-Они сказали мне, что тебя больше нет. Вот что они мне сказали...

Обернувшись на этот тихий, едва слышный голос, Лин уставился на мать, машинально поправляя сползающие с лица шарфы. Вгляделся в глаза, изгнать из которых страх и неверие так до конца и не удалось - пусть и прошло больше пяти часов с того момента, как он вдавил, стоя на пороге давно забытого дома, кнопку звонка.

-Сказали, чтобы я тебя не искала. Сказали... - она вздрогнула. - Сказали, что ничего...не осталось.

В стене, что выстроили вокруг его разума "Аврора" и ее сестра с каждой секундой появлялось все больше и больше трещин. Не было нужды в вопросах, не было нужно и заставлять себя вспоминать: все то, что было, казалось, навечно погребено под курсами экспериментальных препаратов, выбито из головы жестокими тренировками и запечатано коркой из засохшей крови - крови, пролитой им, своей и чужой - теперь возвращалось само, с невероятной, попросту невозможной легкостью разрушая один барьер за другим. Воспоминания ручейками вырвались сквозь свежие бреши в той стене - и недоставало, как Юрию думалось, всего лишь одного крохотного шажка, одного небольшого усилия, чтобы те ручейки слились воедино, обратившись в бурный поток.

Решиться на то усилие он, однако, все еще не мог.

Последние часы прошли словно в тумане. Он помнил, как мать отступила назад, как дрожащая рука ее, скользнув по ползущим вдоль стены проводам, ухватила лишь воздух. Лишенное красок лицо дернулось, губы попытались вытолкнуть наружу какое-то слово или два. Кинувшись вперед - действие это было сродни рефлексу - он не дал ее телу коснуться пола, когда обморок взял себе власть. Пока руки Юрия механически искали пульс - частый-частый, но едва позволявший себя прощупать - и крохотную, занимавшую едва ли четверть своего кармашка, продолговатую скляночку - эта алхимическая гадость поднимала на ноги и тяжело раненых, не давая им шанса прекратить борьбу за собственное тело, отступив в лучший мир - мысли его были слишком далеко и от себя, и от матери.

Зачем лейтенант это сделал? Зачем отправил его сюда, зная, какая встреча ждет в конце пути? Зачем заставил его вспомнить все, что обе Площадки с таким жаром вынуждали забыть? Зачем принес столько хаоса в мир, живущий по законам простым и понятным, мир, где не существовало ничего, кроме "стрел" и дела, для которого они были созданы? Для которого - единственно для того - им была оставлена жизнь?

Ответ никак не желал приходить - нет, он, наверное, сам не желал того ответа. Действия его были уверенными и лишенными лишней суетливости, но мысли, словно бы назло, уже разобрали места на бешеной, безумной карусели. Что он делал здесь? Имел ли право вообще здесь быть, право сюда возвращаться? Он, проливший здесь первую свою кровь, он, понявший в тот безнадежно далекий день, чем на самом деле является - и как далеко это что-то отстоит от человека?

Средство сработало лучше любого нашатыря - сказать по правде, мать очнулась даже раньше, чем он успел до конца откупорить ту несчастную склянку. Очнулась, и, зайдясь в кашле, тут же дернулась прочь - но не совладала с собой и добраться смогла лишь до дверей комнаты, где и сползла на пол с затихающим стоном.

Юрий не был до конца уверен, сколько же времени они провели так, в коридоре: она - съежившись у порога, с глазами, до краев налитыми страхом, он - прямо напротив, раз за разом открывающий рот, чтобы что-то вымолвить и раз за разом терпящий в этой своей затее горькое поражение.

Она, наверное, ждала, что он заговорит первым - но что мог сказать он, не сумевший за все прошедшие годы найти ни одного нужного слова?

Она, наверное, ждала, что он что-то сделает - но что тут мог сделать он, так хорошо умевший убивать и почти неизбежно пасующий пред ситуацией, с которой в мире, отгороженном от него "Атропой", совладал бы и ребенок?

Однако, нашлось все же нечто, на что он оказался способен. Руки сделали это сами, словно бы и не нуждаясь в команде мозга, сделали, словно то было единственно правильным поступком в данную минуту.

То, что скрывалось обычно под маской, не было его лицом - но другого она не знала. И потому он медленными, неуверенными движениями, что происходили, кажется, в полном отрыве от его воли, размотал шарфы до конца, сбросив на пол.

Это не было его лицом - ведь оно было слишком неправильным.

Это не было его лицом, но она должна была узнать. Должна была успокоиться.

А вместо того из глаз ее отчего-то рванулись наружу слезы.

-Прости меня, - эти слова Юрий слышал уже далеко не первый раз за последние часы, казавшиеся ему едва ли не днями. - Прости, что ничего не сделала. Что не искала тебя. Прости, что я поверила...поверила им...

Он глядел на нее, такую маленькую и слабую, и никак не мог увидеть иначе, пусть и желал того до боли. Он глядел на нее и видел их, шедших по пустой, продуваемой всеми ветрами осенней улице. Видел себя, ворошившего дурацкими, на два размера больше, ботинками, алую и желтую листву. Видел ее лицо, на котором еще не проставил несмываемую печать страх, светлые волосы без следов седины. Видел ее улыбку. Видел и вспоминал по малой капельке то самое чувство, которое одолевало его в детстве, оставшегося наедине с пустой и холодной комнатой. Чувство, что она действительно могла ему помочь. Что у нее - да и у него тоже - были силы сотворить все, что только захочется, что они действительно что-то могут сдвинуть с места в этом застывшем мире.

От этого чувства его излечил еще отец. Как и ее - от тех редких улыбок.

-Ничего нельзя было сделать, - наконец, произнес Юрий. - А когда ситуацию нельзя разрешить полностью, нужно просто выйти из нее с наименьшими потерями.

Когда он что-то говорил, она отчего-то вздрагивала - почти каждый раз, пусть лицо его и было уже давно скрыто за шарфами. Речь его, несомненно, казалась матери чужой и страшной - но каждый раз, когда он хотел заговорить чуть иначе, кто-то невидимый, сидевший внутри, со всей силы рвал на себя стоп-кран.

-Ты одна? - глядя куда-то в коридор, пробормотал Лин. - Я помню, что это была коммунальная квартира...

-Они...они все устроили, - мать отчего-то опустила голову. - Расселили еще тогда...к тому же, никто не захотел бы...здесь...

Стоило догадаться, стоило вспомнить - в тот день он познакомил с болью не одного только отца. Стоило вспомнить...но, наверное, он просто не хотел вспоминать.

-Они угрожали? - коротко поинтересовался Юрий. - Они делали что-то...

Хлопни в ладоши три раза с закрытыми глазами, шесть с открытыми. Потом три раза с открытыми, шесть с закрытыми. Иначе она умрет. Три раза с открытыми, шесть...шесть...

-Нет, - еще тише, чем прежде, ответила она. - Они даже...помогли...немного...

-Сказали, что все устроят. А ты должна забыть.

-Я...

-Ты поступила правильно, - перебил мать Юрий. - Они могли попросту зачистить память, а это не всегда проходит бесследно. Бывали случаи, когда свидетель после зарабатывал довольно тяжелые расстройства, пытаясь совместить замещенные воспоминания с уцелевшими частицами истинных. Однако, странно, что они не захотели...риск, в конце концов, так куда меньше...

-Память...сделать что? - по одним глазам ее Лин видел, что мать понимает едва ли четверть из того, что он говорит. - Ты так и не сказал...кто они? Где...где ты был все это время? Ты так и не сказал...

Верно, не сказал. Она пытала его этим самым вопросом с того самого момента, как перестала плакать, и, налив себе дурно пахнущих капель, начала понемногу приходить в себя, собираться с мыслями. Не сказал, опираясь на собственный опыт, на истории тех, кто получал шанс вернуться в мир, но вскоре убеждался, что последний не готов его вновь принимать, что не спешит раскрывать объятья.

Что сказать ему? Сказать всю правду - и своими глазами наблюдать, как та растерзает ни в чем, в отличие от него самого, не повинного человека? Промолчать, как молчат те, другие - молчат, глядя в лица людей, свято верящих в то, что ничем не страшнее строевой подготовки и строительства детских садиков они не занимались?

-Ленинградский Клуб, - наконец, решился Юрий. - Такое название за ними закрепилось в какой-то момент.

-Но...что они...

-Им знакомы такие случаи, как мой, - тщательно взвешивая каждое слово - мучения это приносило еще те - проговорил Лин. - Их забота...

Чтобы таких, как я, больше не было.

-...чтобы такие, как я, не причиняли вреда людям.

-Почему...почему ты так говоришь? - в глазах ее страх делил место с болью. - Почему...словно ты и не человек вовсе...

-Так и есть, - спокойно кивнул Лин, отчасти радуясь тому, что хоть сейчас, хоть в эти самые секунды ему не нужно мучительно подбирать верных слов, что хоть на краткий миг он находился на знакомой территории. - Обозначение, используемое для нас - психик, юрод. Мы...

-Хватит!

Понять ее было трудно. Пусть эти вещи и не были из числа тех, что дозволено было знать гражданским лицам, откуда такая реакция? Отчего снова слезы в ее глазах? Ведь он не сказал ничего такого, что могло бы...

-Не говори больше так, - всхлипнув, пробормотала она. - Никогда не говори. Ты человек, такой же, как все. Я знаю. Мне ли не знать?

Что-то удержало его от того, чтобы спорить. Что-то давно забытое, старое, ненужное, вдруг зашевелилось внутри, нашептывая верные слова одно за другим.

-Не...не расстраивайся, - почти прошептал Юрий, чувствуя, что эти слова уже когда-то срывались с его губ - очень, очень давно. - Не плачь. Все закончится. Все когда-нибудь закончится.

Взгляд ее было не прочесть - слишком много в нем сейчас слилось воедино.

-Я почти...почти поверила, что все это было сном, - нервный, рваный вдох. - Я почти заставила себя забыть, что все это было...что был ты. Может, я сейчас сплю? Может, ты мне снишься?

И снова что-то вмешалось - что-то, для чего у него не было никаких терминов, привычных и выверенных. Что-то дало приказ - и он повиновался, как и всегда. Что-то шепнуло - так будет верно - и он сделал несколько шагов вперед, взял ее за руку. Заставил заглянуть в то самое лицо, с которым давно распрощался.

-Это не сон.

Странно - чем больше он говорил, тем легче выходили последующие слова, тем меньше для них требовалось усилий и подсказок внутреннего голоса.

-Я тоже...я тоже думал, что мне это снится. Когда пришел сюда, - прошептал Юрий. - Лейтенант ничего мне не сказал. Не сказал, что направил меня сюда. Что я иду к тебе. Не сказал...

На миг у Лина перехватило дыхание - но он все-таки справился.

-...не сказал, что ты мне не приснилась.

Где-то там, внутри, наконец прорвало плотину. Где-то там, внутри, выбралось наружу что-то, имени не имевшее - безнадежно забытое, бесконечно важное. Какой-то другой Юрий Лин, не имевший ровным счетом никакого отношения к "стрелам" - и вряд ли знавший, что они такое вообще - прошептал те же слова, что говорил в детстве, когда на то была нужда. Слова, которыми он, как мог и умел, пытался успокоить.

-Все кончилось. Все кончилось. Я с тобой, все кончилось...

В какой-то момент Лину показалось, что она снова не выдержит - по тому, как она дернулась, как безвольно повисла на руках его. Заглянув матери в глаза вновь, он понял, что ошибся - страх словно вышел оттуда вместе со слезами.

-Расскажи, - он почти чувствовал, каких усилий ей стоила эта твердость в некогда дрожащем еще голосе. - Расскажи мне все. Прошу тебя.

Но раньше, чем Юрий успел вымолвить хоть одно слово, раздался звук - до боли отчетливый в этой тихой, сонной квартире.

Звук ключа, что совершал свой оборот в замке.

Лин взглянул в глаза матери. Страх владел ими безраздельно.

Человек, что переступает порог, совсем не похож на его отца - нет, кажется мир и вовсе поставил задачу поставить сейчас перед Юрием полную его противоположность. Человек, что переступает порог, высокий и худой, будто жердь, голова у него лысая, как коленка. Под кожаной курткой - линялая серая рубаха, руки тощие, бледные, поросшие волосами. Обветренные губы кривятся в странном выражении - улыбка, чуть-чуть не успевшая на них наползти, сменяется какой-то гадкой гримасой.

-Это кто? - удивительно, как только такое худосочное создание умудряется так рявкать. - Это что за... - маленькие черные глазки мечут взгляд на сползшие шарфы. - Что за урод?

Тело словно прошивает током - не от слов, слова ничего не значат. Значение имело лишь то, что за ними стояло, значение имела сама эта хлипкая с виду фигура, ввалившаяся в квартиру - и, познавая то значение, Лин чувствовал, что не в силах сдвинуться с места.

Сон стремительно становился кошмаром.

Ведь только в кошмарах все могло так нелепо и так ужасно повторяться.

-Лена, я тебя еще раз спрашиваю. Что это за страхолюдина и какого хера делает в моем доме?

Кошмар, ну конечно. Всего лишь кошмарный сон, о чем стоило догадаться уже давно. А если это кошмар, вовсе не важно, как он поступит - даже если просто-напросто...

-Юра, не надо! Юра, прошу тебя!

Крик матери выводит его из оцепенения. Руки ее, вцепившиеся в его плечи, не дают забыться до конца, не дают сделать то, что проще всего. Глаза ее, полные слез, не дают его собственным стать молочно-белыми...

Как в тот день, в тот вечер - или же это все-таки случилось ночью? Как в тот вечер - или ночь, не так уж и важно - когда он...

Кажется, если он прислушается, то в ушах вновь раздадутся пронзительные крики выбежавших тогда на шум соседей.

Выродок! Ты что сделал-то?

-Юра, не надо. Юра, пожалуйста...

Он ошалело смотрит на мать. Переводит остывший свой взгляд - последние искорки погасли в нем, когда дверь в квартиру открылась - на того, кто превратил сон в кошмар, кто стоит посреди коридора и, размахивая своими до смешного тощими руками, продолжает орать...

-Юра, не надо. Юра, подожди, - все бормочет мать, пытаясь оттащить его подальше, в комнату. - Подожди...я сама...я сейчас, я все сейчас...

Человек перестает кричать - по крайней мере, на время. Мать, ухватив тощую руку своей, беспрестанно дрожащей, тащит его в одну из комнат. Хлопает, закрываясь, массивная деревянная дверь.

Нет, это не кошмар. Даже в самом страшном из кошмаров его не могло все быть настолько похожим...

Нет, это не кошмар. А значит, он волен что-то изменить.

Но должен ли? Имеет ли вовсе на то право?

Ты виноват. Ты вернулся. Ты вернулся и ты виноват. Если бы ты все сделал правильно. Если бы сделал. Три раза с закрытыми, шесть раз с открытыми. А теперь наоборот и без счета. Если ты закроешь глаза, все будет хорошо. Закроешь-закроешь-закроешь-откроешь, откроешь-откроешь-откроешь-закроешь...

Иначе она умрет. С ней все будет в порядке если ты только...закроешь-закроешь-закроешь-откроешь...

Дверной хлопок помогает выбраться из-под волны навязчивых мыслей, перебивает шум безжалостного потока, что давным-давно подхватил его и несет в никуда.

Прошло, наверное, не больше пяти минут - откровенно говоря, он сейчас уже ни в чем не был уверен. Кроме, разве что, того, что человек в линялой рубашке, буквально выпрыгнув из комнаты, мчится прямо к нему, сокращая расстояние в несколько размашистых шагов. Нависает над ним и глядит так, словно тщится приколоть к полу одним таким взглядом.

-А теперь слушай сюда, как тебя там, - хрипит он, разбрызгивая слюну по всем возможным сторонам. - Не знаю, кто ты там на деле есть - сын ей, брат или еще какая шваль. Не знаю, на какой помойке ты все это время обретался и на кой черт оттуда нос показал, но я тебе, уродец, одно скажу - не туда, ох не туда ты забрался. У нее... - человек в линялой рубашке мотнул головой. - У нее и так не все дома были, только вот на человека начала походить, а тут ты вылез...вылез он...сын, да? Ну хорош сынок...

Слова добираются до него лишь частью, но не так уж это и важно. Слишком уж они похожи. Слишком уж знакомы, знакомы до боли.

Боль...может ли он действительно...

Сделай это. Не делай этого. Сделай это с ним. Пусть он все сделает правильно. Все твои страдания, вся твоя боль - следствие того, что твой отец все сделал неправильно. Пусть вырвет себе оба глаза. Пусть ударит каждой рукой об пол по шесть раз. Или ты ударь за него. Все должно быть правильно. Все должно быть правильно. Правильно. И тогда все закончится. Все, наконец, закончится. Сделай это. Не делай этого с ним...

-Знаю я, зачем ты явился, как есть знаю. Что, где был, там не кормят больше, да? - губы расплываются в ухмылке, показываются зубы, сравнимые своей желтизной с обоями в коридоре. - Так и здесь тебя разве что вот этим вот попотчуют, - человек в линялой рубахе потрясает кулаком. - Понял меня, нет?

Лин молчал. Человек в линялой рубахе, равно как и тот смешной кулак, что дрожал сейчас пред глазами, нисколько его не волновали. Лин молчал - и молча же смотрел, как позади, медленно-медленно, будто бы к ногам ее привязали неподъемный груз, выбирается из комнаты мать.

-Павел, оставь его. Оставь, слышишь? Он ничего...

-Понял, я спрашиваю? - теперь у человека в линялой рубашке есть имя - но оно ровным счетом ничего не значит. - Понял? Понял или совсем дурной?

-Павел, оставь...

Человек, чье имя ничего не значит, придвигается еще ближе. Рывком сдирает с его лица шарфы.

-Да вы на рожу-то его посмотрите. Абстрактное искусство, мать его...

Как похоже. Как знакомо.

-А разоделся-то! Что это на тебе? - бледные пальцы треплют рукав шинельки. - Из каких войск убег, уродец? Из обозных?

Как просто положить всему конец.

-В общем, так, сынок блудный. Или ты сейчас ножками отсюда потопаешь, или я тебя летать научу. Минута у тебя...

-Павел, оста...

Мир рассыпается на отдельные составляющие, словно кадры в кинопленке. Вот мать, наконец, добирается до человека в линялой рубашке, вот хватает его за плечо. А вот человек в линялой рубашке

-Заткни пасть!

разворачивается. Бьет ее наотмашь по лицу.

Тьма. Хруст. Обрыв кадра.

Человек, чье имя ничего не значит, отчего-то скорчился на полу, поскуливая и прикрыв ладонями нос. Кровь на прижатых к разбитому лицу руках.

-Встань, - Лин узнал свой собственный голос.

-Юра, не надо!

-Встань, - повторил он, привычным жестом выдернув пистолет. - Встань сейчас же.

Человек - как там его, Павел? - вздрагивает всем телом, прежде чем поднять на него глаза. Тупо смотрит на оружие, заглядывает в ту непроглядную черноту, где, наверное, притаилась сейчас его смерть.

-Встань. Или я выстрелю.

Такой ненависти в человеческих глазах Юрий не видел давно. Но это не страшно. Уже совсем не страшно.

Ведь он - это снова он.

-Пустила собаку бешеную, - хрипит человек в линялой рубахе. - Пустила сынка, сука...

-Возьми, - шагнув чуть ближе, Лин протянул Павлу пистолет. - Возьми, или я убью тебя.

Человек в линялой рубахе из кожи вон лезет, пытаясь найти в его словах угрозу - но сыскать удается лишь спокойную констатацию факта. И ненависть начинает постепенно сдавать позиции страху.

-Бери пистолет.

Павел настолько напуган, что, кажется, не может уже и стоять толком - только припав на одну ногу и дыша часто-часто, словно в квартире разом вышел весь воздух, а теперь требуется добыть еще хотя бы чуточку. Выпростав вперед дрожащую руку, он хватается за оружие.

-Теперь поднеси к своей голове.

Мать что-то бормочет. Или кричит. Неважно. Уже неважно.

Ведь он - снова он. И знает, что делать.

Всегда это знал.

-Если ты не сделаешь, как было сказано, я убью тебя.

Весь дрожа, Павел упирает ствол себе в висок.

-Палец на спусковой крючок.

Дыханием человека в линялой рубашке, кажется, вот-вот можно будет перебудить весь дом.

-Помести палец на спусковой крючок.

От человека в линялой рубашке со страшной силой разит потом. Рука человека в линялой рубашке трясется так, словно его настиг припадок. Ствол, втиснутый в висок, продавливает на коже аккуратный красный кружочек.

Мать что-то кричит, что-то бормочет. Словно бы вспомнив, наконец, про нее, он начинает говорить - в основном для Павла, но, если подумать, то и для нее тоже.

-Сейчас ты испытываешь страх. Это нормально, - тихо произносит Юрий, обходя дрожащую человеческую фигуру, пока не оказывается у нее за спиной. - Это естественно. Но то место, откуда я пришел, отличается в нескольких деталях.

-Юра, пожалуйста...

-Во-первых, ствол нацелен на тебя не несколько минут, а постоянно, - монотонно продолжал Лин. - Во-вторых, палец на спусковом крючке принадлежит не тебе. Он принадлежит тем, кто способен забраться в твою голову и сделать из тебя покорную куклу. Тем, кто способен разодрать тебя на части, как рваную тряпку. Тем, кто может выпить твою кровь и пожрать мясо с твоих костей. Тем, кто выглядит как человек, но в любой момент может стать зверем. Тем, кто правит этим миром и желает перекроить его по своему усмотрению. Тем, кто помещает тебе контрольную схему вот сюда, - парой пальцев он стучит Павлу по затылку. - Тем, кому ты должен служить, чтобы расплатиться за то, что родился не человеком.

Глаза человека в линялой рубахе моргают с такой скоростью, что, кажется, вот-вот должны полопаться от напряжения. Из разбитого носа течет кровь, из раскрытого рта - слюна. Да и по штанине Павла, кажется, тоже что-то уже побежало...

-А теперь верни оружие.

Глаза человека в линялой рубахе, наконец, замирают, зубы бьются друг о друга, словно челюсти капкана. Рука с пистолетом подпрыгивает в сторону и немного вверх, направляя ствол на самую очередную цель. Палец вжимает спусковой крючок до предела возможного.

Тьма. Хруст. Новый кадр.

-И в-третьих - там, откуда я пришел, оружие снято с предохранителя.

Вырвав пистолет из руки скорчившегося на полу человека - второй удар, кажется, оказался сильнее, чем следовало бы - он привычным жестом возвращает его на положенное место.

-Ключи.

Связка ключей, выдернутая из кармана ношеных брюк, летит ему под ноги.

-А теперь уходи. Это не твой дом. И никогда им не был.

Человек в линялой рубахе, тихо поскуливая, сдирает с вешалки кожаную куртку. Перепрыгивает, одной рукой зажимая окровавленное лицо, через порог, лишь каким-то чудом умудрившись не споткнуться. Грохот двери провожает его.

Бросив ключи на тумбочку, рядом с телефоном, Юрий поворачивается к матери.

-Зачем?

До того, как эти ключи провернулись в замке, у него не было нужных слов. Но только не теперь.

-Зачем ты всегда ищешь тех, кто будет причинять тебе боль?

-Потому что больше никого нет рядом.

Какое-то время они молчат. Какое-то время они молча стоят, а потом так же молча сидят в одной из комнат - и отчего-то молчание дает им больше, чем могли бы подарить любые слова, пусть даже и самые красивые на свете.

Какое-то время они молчат. Какое-то время они не думают о времени.

Но время, даже если не касаться его своими мыслями, все равно не теряет свойства подходить к концу.

-Юра...

Прежде, чем уйти, он оборачивается. Прежде, чем уйти, он говорит.

-Не нужно спрашивать. Я не смогу ответить. Я не хочу отвечать. Я и так сказал уже слишком много.

-Почему? Почему ты уходишь?

-Я должен, - просто отвечает он.

-Ты...ты же вернешься?

Он не имеет права отвечать. Не имеет права говорить ни о чем подобном, как не имел права вовсе быть здесь.

Он не имеет права отвечать. Но что-то внутри вновь подсказывает, вновь нашептывает слова - тихо-тихо, совсем не так, как болезнь.

-Это наш дом, - так же тихо говорит он, взяв ее руки в свои. - Больше не пускай сюда чужих.

Она хочет сказать что-то еще, задать еще тысячу вопросов, придумать для него тысячу тысяч причин остаться. Она хочет этого так сильно, что дыхание ее перебивает и наружу не выходит ничего, кроме всхлипов.

-Это наш дом, - говорит он, открывая дверь и опуская в карман ту, вторую, связку ключей. - И я вернусь в него, как только смогу.

Тяжелее всего было не обернуться.

Но он справился.

Вторая Площадка.

-И что им от вас было нужно?

Сквозь раскрытое окно в комнату врывался ледяной ветер, вовсю используя свой шанс поиграть с разложенными на столе бумагами - некоторые ему уже удалось стащить с него и забросить к дальней стене.

-По правде говоря, дело оказалось совсем пустяковым... - протянул Снеговой, поежившись от холода. - Их группа, кем бы она ни была, нуждалась в чем-то вроде гуманитарной помощи. Пара партий медикаментов, продовольствия длительного хранения...я, конечно же, сообщил, что явились они не по адресу - и что такие вопросы им следует решать не со мной.

-Вот как... - глава "Атропы" поерзал в своем кресле. - Я-то, признаться, думал, что за свою помощь они затребуют чего посущественнее. И на то были весьма серьезные основания. Более чем серьезные.

-Вы о тех...материалах, что они предоставили Директорату?

-О чем же еще? - вздохнул полковник. - Буду откровенен - одна та книжица содержит больше информации о специальных подразделениях Церкви, чем был способен предоставить любой из наших источников за все время ведения операций против нее. Тот, кто располагает такими сведениями, определенно должен занимать не последний пост в их тайной коллегии, но даже так...дьявол, это до сих пор с трудом в голове укладывается. Как и то, что показал последующий анализ.

-О чем вы? - резко бросил Снеговой.

-Книги, о которой идет речь, не касался до нас ни один человек. Изготовление ее, равно как и иных переданных материалов, проводилось, похоже, с помощью кукол, чтобы исключить любой, даже кратчайший, контакт с каким-либо живым существом. Иными словами, отследить, пусть даже приблизительно, ее автора с помощью чар нечего и думать. Вот только...

-Только что?

-На форзаце было отпечатано кое-что...будь я человеком верующим, я бы искренне надеялся, что это не автограф.

-Боюсь, я вас не совсем понимаю... - проворчал Снеговой.

Притянув к себе один из лежавших на столе листов, полковник быстро начертал там несколько букв. Развернул лист к собеседнику.

-А так...что ж, будем считать, что у приглашенных Лихаревым...товарищей весьма специфическое чувство юмора.

Специалист по гибридным особям, глядя на выписанное карандашом INRI, несколько нервно усмехнулся. Давать свою оценку увиденному ему отчего-то не хотелось.

Франция, тремя днями позже.

Аэропорт Тулуза-Бланьяк казался этим утром совершенно вымершим. Тонкий ручеек сошедших с недавно прибывшего самолета людей уже почти истаял, почти без остатка просочился уже в тяжелые темные двери. В ярком свете ламп мелькали, сменяя друг друга, лица - целая галерея. За скованным изморозью стеклом ближайшей стены весело перемигивались цветные огоньки.

Людской ручеек спешил к дверям, теряя по пути то одного, то другого пассажира. Кто-то, усевшись на холодную скамью, устремлял свой взгляд на расписание рейсов, кто-то, потирая замерзшие руки, нырял в небольшое кафе в поисках чашки чего-нибудь горячего и других подарков для сведенного голодом желудка.

Человек в белом костюме, отделившись от толпы - если, конечно, такое слово вовсе было тут допустимо - неровным шагом направился к ближайшему телефону. Одеревеневшие за время перелета ноги еле шевелились, а тело терзала крупная дрожь, унять которую не помогало даже теплое пальто. Вытянув из кармана упаковку влажных салфеток, человек в белом тщательно протер телефонную трубку, прежде чем взяться за нее как следует рукой с невзрачным перстнем - присмотревшись, можно было обнаружить на том изображение пчелы.

Взгляд человека в белом замер на больших часах - без трех минут восемь. Дождавшись, пока жизнь двух из них закончится, он быстро набрал нужный номер. Два тоскливых гудка - и по ту сторону уже схватили трубку.

-Петр - Фоме. Моя работа в Ленинградском Клубе завершена.

-Проблем не возникло?

-Ни одной. Я убедил указанных лиц внести необходимый вклад в наше дело.

-Каково ваше мнение? У них есть шанс на победу?

-Если вы позволите, я воздержусь от оценки. Люциферова рать уже у их порога, и буря страданий вскоре падет на их головы. Все, что мы могли сделать, не раскрывая себя прежде срока, было сделано. Остальное - не в наших руках.

-Как угодно. Что-нибудь еще?

-Я немедленно отбываю в Мунсальвеш и возвращаюсь к основному проекту. Известите обо всем Андрея и Иуду.

-Непременно. Удачного пути.

Прежде, чем аккуратно повесить трубку на рычаг, человек в белом костюме тщательно протер ее новой салфеткой. Просто на всякий случай.

20 ноября, "Левиафан".

Они встретились у ограды правого борта - в одном из тех мест, которые не одаривали своим светом массивные фонари. Некоторое время постояли молча, вглядываясь в беснующиеся где-то там, внизу, черные воды.

-Погода нынче не может не радовать, - пробормотала Августина, потирая руки в перчатках и смахивая прочь не успевшие еще растаять снежинки.

-Сдается мне, исток твоей печали не в холоде, - хмыкнул Кауко. - А в том, что при тебе больше нет никого, кто мог бы согреть.

-Эта ночь была бы еще чудесней без твоих колкостей. Не стану отрицать, своим весьма и весьма несвоевременным бегством Мотылек умудрился смешать часть моих карт, но, к счастью, не все. Пусть и довольно-таки ценные, - графиня вздохнула. - Я питала надежду, что ему можно будет доверить некоторые из наших...фамильных ценностей. Те, что еще от Безотчего. Часть из них более чем скверно сходится со мной, часть же и вовсе подвластна только тому, кто уродился мужчиной.

-И все же, если позволишь...ты уверена, что его тебе не достает только поэтому?

-Довольно, Кауко, - голос ведьмы своей холодностью мог соперничать с ветром, что трепал сейчас ее меховой воротник. - Лучше вернемся к нашим насущным проблемам. А главной из них пока что остается Леопольд.

-Я думал, у тебя все заготовлено.

-Почти. Мне удалось убедить их, что внешние защитные системы лучше всего будет начать расплетать с одного из соседних островков. А с учетом того, что я принимала участие в их проектировании и являюсь одной из тех, кто способен хотя бы попытаться сделать это тихо...

-В одиночку тебя, конечно же, не отпустят.

-Само собой. Наш маленький лагерь будет под постоянным наблюдением кого-то из Асколей, но пока это не сам Леопольд - нет причин для беспокойства. Таль нужно всего несколько часов на последние штрихи, а когда ритуал будет завершен, нам будет, наконец, чем ответить палачу.

-Если же что-то пойдет не так...

-У меня есть чем их удивить, - запустив руку в карман, графиня медленно вытянула оттуда небольшую костяную шкатулку. - Ты ведь помнишь Макнамарру?

Кауко только тихо качнул головой.

-То, что мы с Фреотриком запечатали здесь, прорвалось в мир во время первых испытаний его машины. С самой Гражданской я ждала случая от этого избавиться и вряд ли сыщу лучший, чем сейчас...

-Боюсь, что Леопольду это на один зуб.

-Пусть так. Но пока он будет занят пережевыванием, я уже успею принять меры, - вернув шкатулку на прежнее место, ведьма огляделась по сторонам. - И была бы рада услышать, что твое дело тоже движется, как и должно.

-Когда ты первый раз поведала мне свою идею, я решил, что ты вконец обезумела.

-Это не тот ответ, которого я жду, Кауко.

-Но тот, которого ты заслуживаешь, - маг некоторое время молчал, словно бы собираясь с мыслями. - Не самый подходящий век на дворе, чтобы можно было творить нечто подобное...

-И все же, ты способен на это.

-Я могу попытаться, а это совсем не одно и то же, - Кауко повернулся к ведьме, вгляделся в ее лицо. - То, о чем ты просила, требует колоссальных усилий и месяцы, если не больше, тщательнейшей подготовки...

-Если только не пойти иным путем. Путем, который доступен сейчас тебе.

-Эта распроклятая посудина в моей власти, все верно. И она устроена достаточно умело, чтобы мне не приходилось следить за каждым ее движением. Только направлять. Только корректировать курс. Однако...

-Однако ты можешь влезть в ее системы, как к себе домой. И сделать...

-Не по душе мне эта идея.

-...из корабля один большой манок. Никто даже не заметит, пока не станет слишком поздно.

-Мне не по душе...

-Пусть так. Но ты же хочешь, чтобы терминал уцелел?

Еще долгое время был слышен лишь голос обезумевшего ветра.

-Я попытаюсь. Не ради тебя, помни. Ради того, что важнее нас обоих.

-Как тебе будет угодно, - тихо улыбнулась графиня. - Как тебе будет угодно.

Сон не желал являться к нему уже который час. Дело было далеко не в качке - ледовое чудовище, нутро которого вмещало в себя армию вторжения, казалось, вовсе ей не было подвластно. Дело было, наверное, и не в том, что за весь минувший день у него не выдалось практически ни одной свободной минуты - для привыкшего к тому сбивчивому ритму, в котором существовала Часовая Башня, один или два напряженных дня не могли стать проблемой сами по себе. И все же, и все же...

И все же он не спит, а лишь ворочается с бока на бок, то уперев взгляд в голую стену, то уткнувшись влажным от пота лицом в измятую подушку - последняя казалось такой горячей, словно в нее по чьей-то глупой шутке насыпали углей. Перевернувшись на спину, лорд-надзиратель уставился на низкий потолок своей каюты - и, прикрыв глаза, вновь попытался прогнать мысли, терзавшие его с самого вечера.

Причина, по которой его состояние все больше и больше напоминало своего рода лихорадку, Карантоку была прекрасно известна - и потому-то он всеми силами старался не дать своей уставшей голове на ней застрять.

Причина была проста до боли - и отупляющая головная боль действительно сопутствовала сейчас его размышлениям.

Они приближались.

Обещанное время вот-вот должно было наступить.

Представляя себе, снова и снова, исполинскую тушу "Левиафана", что вплыла уже, наверное, в воды Балтийского моря, представляя то, что их ждет - не саму битву, а время после - маг испытывал странное, шедшее откуда-то из самых глубин его, чувство. Чувство определенно горькое, но вместе с тем слитое воедино с каким-то неуместным, незваным весельем - и чем больше он пытался в нем разобраться, тем сильнее навязывалась ассоциация с висельником, из-под ног которого вот-вот выбьют опору.

Если бы мир только знал о том, что грядет, то, несомненно, смог бы разделить с ним это чувство.

Поднявшись - холодный пол обжег голые ноги - Каранток медленно подошел к небольшому иллюминатору. Рывком распахнул его, позволяя ледяному ветру хлестнуть по лицу. Вгляделся, не обращая внимания на бьющий прямо в глаза дождь, в черные воды, едва отличимые от растянутого над ними мрачного полотнища с редкими прорехами звезд. Интересно, что бы стряслось с планом, что столь долго лелеял и взращивал его спутник, если бы он решился сейчас выйти наружу, если бы покончил со всем одним прыжком в эту безбрежную и безразличную ко всему черноту?

Горько усмехнувшись, лорд-надзиратель чуть притворил оконце. Смелая идея. Смелая, отчаянная...и уж конечно, не для него. Не для рожденного в семье, своим существованием обязанной мерзейшему из предательств, на которые только способен человек. Не для того, кому взамен обещана не только жизнь, но и власть, не для того, кто давно не верит в возможность сыскать лучшее от хорошего и потому - как же порою хочется верить, что лишь потому - хранит данное за века до его рождения слово.

Кольцо из материала, что можно было легко спутать с серебром, становилось все теплее и теплее. Поняв, наконец, истинную причину своей сегодняшней неудачи в ловле сна, лорд-надзиратель в очередной раз горько усмехнулся.

Как же скоро они управились...

Стянув кольцо с указательного пальца, Каранток бережно погладил его, и, поднеся к губам, прошептал несколько коротких слов на языке, который этому миру почти уже посчастливилось позабыть.

Спутник его не собирался просыпаться, но в его присутствии сейчас не было никакой нужды. С тем, что должно было свершить, Каранток мог справиться и сам.

Нет. Именно он и должен был это сделать.

Приготовления окончены, маг.

Голос этот не проникал извне, но зарождался в голове вместе с ослепляющей болью. Голос этот поднимался из глубин, постичь которые человеческий разум был вряд ли способен, голос этот был тонок и чист, словно перезвон сосулек. Голос этот был неуловимо далек и бесконечно близок - и поражал тело мага дрожью вернее любого, самого лютого холода.

Теперь мы в силах свершить прокол.

Жестокая судорога скрутила его, заставив опуститься на одно колено. Закрыв глаза, Каранток видел - к счастью, лишь мельком - крохотные клочочки того, что проникало в него вместе со словами. Мельчайшие обрывки видений той, другой стороны.

В эту ночь ты спустишь мой корабль в небо.

Гигантский сводчатый зал. Мертвый, мреющий свет, милосердно укрывавший источник голоса.

В эту ночь ты позовешь нас.

Прекрасного голоса. Чудесного голоса. Голоса терпеливого и почти ласкового.

Голоса, слишком идеального для человеческого существа - и потому не приносящего с собой ничего, кроме первобытного страха и первобытного же, глубинного, зашитого где-то на уровне самых базовых инстинктов необоримого отвращения.

Позови нас, маг.

Подобно игле, впившейся в сгнившую от времени ткань, голос прошил всю суть его, до дна выпивая последние капли свободной воли.

Позови нас и мы явимся вновь. Позови. Позови нас...

Подняться на ноги было не самой простой задачей, но он совладал с собой даже быстрее, чем рассчитывал. Еще бережнее, чем прежде, стянул кольцо с пальца, вновь нашептывая заученные еще в далекой юности слова.

Кольцо все теплело - его становилось откровенно больно держать. На очередных строках Каранток почувствовал, что спутник его, наконец, пробудился.

Завершающие слова - самые долгожданные из всех - они проговорили уже вместе.

-Тебе, моя королева...

На краткий миг коснувшись губами кольца, Каранток размахнулся - и со всех сил, что были еще при нем, зашвырнул его в распахнутое оконце, в черные воды, что приняли вещь из иного мира с поистине чудовищным равнодушием.

Захлопнув иллюминатор, лорд-надзиратель на одеревеневших ногах поковылял к кровати - разговор, не длившийся и десятка минут, вымотал его больше, чем мог бы самый страшный поединок. Едва коснувшись лицом успевшей уже остыть подушки, Каранток почувствовал, как смыкает свои объятия сон. И, не видя больше причин для страха, сдался ему без боя.

Кольцо из материала, так похожего на серебро, отчего-то никак не желало тонуть - словно законы этого мира были писаны отнюдь не для него. Кружась все быстрее и быстрее, раскаляясь добела, оно поднялось над волнами. И, не найдя для себя иных препятствий, устремилось вверх, в траурно-черное небо.

Интерлюдия 17. Трибунал

25 февраля 1988.

Сил бежать больше уже не оставалось. Говоря откровенно, они изначально были не слишком-то велики - но тогда, в первые минуты кошмара, ему еще удавалось себя обманывать, убеждать себя в том, что, быть может, у него все-таки получится.

Лед подбирался со всех направлений. Мертвенный блеск сжимавшихся все живее и живее стен слепил глаза, заставляя прикрывать их окровавленной рукой, спотыкаться, падать и вновь вставать, подниматься, сдирая с ладоней последние жалкие ошметки кожи. Оставляя за собой цепочку алых следов - одна нога, впрочем, давно уже перестала кровоточить и вся почернела - он бежал, с каждым судорожным вдохом впуская в легкие сотни, тысячи, тысячи тысяч раскаленных игл - и ни одна из тех не упускала своего шанса побольнее ужалить.

Вертолет был уже близко. Вертолет, невесть каким чудом умостившийся на том черном камне, что так призывно маячил впереди, казалось, можно было уже потрогать перепачканной в крови рукой - и желание присохнуть к тому металлу, не разлучаться с ним больше никогда, не дать ему снова отдалиться, было самым жестоким, самым болезненным, самым неотступным в жизни.

Еще пара шагов. Еще немного. Еще совсем...

Лед наступал. Лед не собирался ждать или делать поблажек. Лед был везде - и треск, хруст его, растущего, множащего свои полки каждое мгновение, рвал уши ничуть не хуже, чем жестокий, бешеный вой ветра - того самого ветра, что толкал его сейчас в спину, что сдирал с лица кожу, а с головы - с корнями и кровью - волосы.

Лед кричал. Лед проклинал. Лед приказывал остановиться и принять кару.

Тысячу, сотню тысяч раз им заслуженную.

Еще пара шагов. Еще немного. Еще чуть-чуть и он...

Черный камень все ближе - так близко, что сейчас он может различить на нем каждую трещинку, каждый след, что оставили века и тысячелетия. Черный камень совсем рядом - и вот он уже делает последний рывок, одним махом взбираясь в машину, которая сейчас поднимется и унесет его вверх, в небо, бесконечно далеко ото льда - и от всего, что он содеял.

С потолка капает кровь - чудно, конечно, но его это не пугает. Пилот на своем месте, пальцы его уже перебирают по каким-то кнопкам и дергают рычаги. Пилот на своем месте - а место, с ним соседствующее, он спешит занять, падает в кресло, выкашливая на приборную панель кровь вперемешку с маленькими острыми льдинками. Утирая рот рукой - и оставляя на ладони лоскуты кожи с обмороженных губ - он поворачивается к пилоту, который отчего-то все не торопится поднять их в воздух. Он кричит, приказывает, и, наконец, умоляет.

Красные ручейки бегут из щелей, спеша сорваться вниз, спеша насмерть разбиться и раздаться во все стороны брызгами. Красные ручейки крепнут, набираются сил - и вот уже в салоне по колено крови.

Он кричит, он хватает пилота за руки, за плечи, трясет его, словно соломенное чучелко. Заставляет повернуться к себе. Откинуть с лица зеркальную маску, по которой размазано его собственное, перекошенное от страха и боли лицо.

Он видит за маской глаза без зрачков, залитые синевой.

Он видит в руках своих его руки - хрупкие, слабые, бесконечно холодные.

Он видит обломок Ключа.

И кричит, ведь дальше

Дальше - это.

Кровавое болото уже достает до самых плеч. Лучше не сопротивляться. Лучше нырнуть туда, лучше закрыть глаза и забыть, забыть, забыть...

Это все, о чем он просит - так почему, почему его единственная искренняя мольба за долгие годы никак не достигнет адресата?

Возможно, тот просто слишком занят. Возможно, не интересуется судьбами единиц или просто еще не наигрался в свои куклы.

Возможно, там просто некому отвечать.

Пнув ногой какой-то крохотный рычажок, он вынуждает кресло откинуться назад, погружаясь в алый океан - такой теплый, такой спокойный.

Кровь смывает все. Кровь уносит прочь горящие вертолеты и ломающиеся, словно яичная скорлупка, корабли. Кровь начисто сносит огневые точки и минные поля, растворяет в себе ракеты, танки и пули. Кровь принимает без вопросов и возражений в свои объятья солдат всех сторон и убаюкивает, успокаивает навсегда.

Кровь смывает все. Кроме этих глаз, этих рук. Кроме того, что

Это.

Отчаявшись найти покой там, где таковой дарован всем прочим, он заставляет себя плыть наверх - так же, как заставлял до того бежать, в самое мясо сдирая руки и сбивая ноги, по снегу и льду. Заставляет себя вынырнуть, заставляет взглянуть в белое, злое солнце, больше не пряча от него своих глаз.

Заставляет себя проснуться.

За окном - выкрашенная снегом в молочно-белый цвет пустошь, чьи куски то здесь, то там выхватывают из ночной тьмы фонарные столбы. За окном покоятся под сугробами машины, стелются куда-то прочь скверно расчищенные дорожки, стонет ветер и рычит застывший у ворот грузовик. За окном сыплются вниз, смешно кувыркаясь, снежинки - и только тронув холодное стекло рукой, только проведя в покрывавшей его пыли пальцами две кривые борозды, он вспоминает, что преграда никуда не делась, вспоминает, что пусть здесь и нет прочных решеток, как двумя этажами ниже, свободы это вовсе не означает.

Где именно находился госпиталь, Кат бросил гадать еще в первые недели - с таким же успехом можно было пытаться прикинуть, во сколько встало его изъятие у настоящих владельцев и оснащение всем необходимым, включая замену прежнего персонала теми, кто не обучен распускать попусту язык. Задавать вопросы не имело ровным счетом никакого смысла: медицинский персонал строго, до точки, соблюдал спущенное сверху распоряжение о полной информационной блокаде - один из многих способов держать их, недобитков, в узде. В роли иного способа, куда как более действенного, выступали рыцари Дурной головы - по тройке на каждом этаже и дьявол знает, сколько еще снаружи.

В былое время это не стало бы проблемой.

Времена менялись.

Пробуждение не получалось назвать приятным при всем желании, но, по крайней мере, оно было самую малость лучше сна. Затекшую во время последнего руку, казалось, успели тайком вскрыть и насовать внутрь ваты - коснувшись лица, стирая с него холодные капли пота, он почти ничего не чувствовал. Какое-то время глазам потребовалось, чтобы привыкнуть ко тьме - когда же те, наконец, соизволили воспринять очертания набитой под завязку больничной палаты, настала пора ставших почти привычными уже пыток.

Спустить ноги с кровати. Сглотнуть горькую слюну и сжать зубы.

Первый шаг - сложнее всего. Первый шаг - это то, от чего так и хочется бросить все и взвыть в голос, уподобляясь какой-нибудь недорезанной свинье. Первый шаг - боль такая, какой не испытывали его Цепи в свое время от вынужденного соседства с Каем.

На шаге втором прошибает пот, на третьем - хочется за что-то ухватиться. Дальше уже чуть легче. Дальше остается только отвесить себе мысленный подзатыльник - говоря откровенно, совсем не лишним был бы тут и настоящий - и, постепенно ускоряя шаг, двинуться прочь, оставляя позади холодную, смятую койку.

И постараться все-таки не взвыть - да и зубами скрежетать потише.

Исцелить перелом при помощи чар - не такое уж и трудное дело, особенно если речь идет о специалисте Ассамблеи. Сделать реабилитацию отдельно взятого палача чуть менее болезненной, когда в той же палате - далеко забираться не нужно - без труда отыщутся несчастные, растерявшие часть обязательного для человеческого существа комплекта конечностей - хороший повод для шутки, и только. Да и кому, в конце-то концов, может прийти в голову волноваться о палаче? Пустое это дело. Палач, то и круглый дурак скажет, что собака: кусает, на кого натаскали, сторожит от тех, от кого повелят. И раны на палаче сами зарастут - разве может иначе быть?

Зарастает оно, как же. Так зарастает, что будь силы - отгрыз бы уже ту ногу да проводил до ближайшего окна, в самый снежок.

Во тьме помещение кажется каким-то бесконечным - сколько не вглядывайся, а дальней стены так толком и не увидать. Пахнет потом, спиртом, еще какой-то химией - вонь до того резкая, что странно, как вообще кто-то здесь умудряется спать. По мере продвижения к двойным дверям - безупречно белый цвет их приказал долго жить, познакомившись с чьей-то кровью - и без того не самый приятный букет пополняется ароматами очередных лекарств, дезинфицирующих средств, табака и заброшенного в угол, под самую батарею, чьего-то белья. Какой уж тут сон - впору удивляться, что кто-то из них все еще дышит.

Белые стены размывают без остатка все различия, не оставляют камня на камне от когда-то значивших так много чинов, званий и заслуг. Пара скомканных коек - все, что ныне отделяет храмовника от бетлемита, тевтонца от одного из разбойников Фортебраччо, палача от мага из Ассамблеи. Белым стенам безразлично ремесло того, кто по прихоти судьбы оказался в них заперт, им нет дела до имен и скрытых за ними жизней, желаний, планов, просьб и молитв. В белых стенах все почти на равных играют в бесконечно старую игру, тщась еще хотя бы на день, хотя бы на час обогнать неизбежное, успеть отвернуться, успеть закрыть глаза раньше, чем удастся разглядеть то, что рано или поздно ждет каждого. Некоторым везет - и, оставляя за собой этот раунд, они прощаются со стенами, полагая, наверное, что возвращаться к игре им никогда больше не придется. К иным судьба чуть менее милосердна - для таких стены становятся последней в жизни картиной, а среди слов, что говорят о них после, нет-нет, да и проскользнет старое, до тошноты ненавистное каждому "сделали что могли".

Уйти из жизни за пару-тройку дней, а то и быстрее, тоже, впрочем, считалось несказанной удачей - среди тех, для кого были разыграны самые скверные карты.

Молодой контуженый рыцарь на третьей от входа койке спит крепко, словно ребенок - день за днем он либо давит бритой головой подушку, либо сидит, поджав ноги и внимательно разглядывая стену напротив, словно там скрыт ответ, зачем он пошел на эту, первую в жизни своей, войну. Если таковой ему и удалось найти, то выдавать его соседям по палате рыцарь не спешит: то ли не может до конца вспомнить, как создавать слова, то ли "Метелица" научила его, что нет в них больше смысла. Сосед его слева, перебинтованный, словно мумия, напротив, сон имеет беспокойный и какой-то рваный - ворочается, бормочет что-то о смягчении наказания, дергает руками, словно отмахиваясь от каких-то невидимых мух, впивается ногтями в ветхие простыни и дерет их на клочки. Напротив зычно храпит изуродованный осколками великан из Дурной головы - кровать не смогла вместить его целиком и перевязанные ноги частью вываливаются в проход. Спит, сжав кулаки, Свидетель Святой Смерти - поговаривали, что когда его нашли, он точно так же пытался удержать, собрать воедино то, что осталось от его лопнувших глаз. Сосед рыцаря справа, напротив, сохранил власть лишь над одними глазами - все остальное отобрал паралич, сделав из человека жутковатое подобие магазинного манекена. Ноги, ампутированные чуть ниже колена, руки, отхваченные по локоть. Обожженные, обваренные, иссеченные осколками лица, спрятанные за бинтами. Грязные, посеревшие перевязки, тускло поблескивающие пластины в пробитых черепах, капельницы, безмолвными часовыми дежурящие у постелей, тиски аппаратов для пассивной разработки суставов, больше походящие на пыточный реквизит...

У постели пилота палач, как и всегда, остановился, вслушиваясь в мерный шум, издаваемый аппаратом искусственной вентиляции легких. Взглянул в то, что когда-то имело право зваться лицом - ныне же мешанину трубок, заплат и какой-то хитрой проволоки, из которой лишь пару дней назад смогли извлечь последний кусочек лопнувшего шлема. Постоял рядом еще какое-то время, глядя на человека, накачанного обезболивающими до той черты, за которой уже никак нельзя было быть уверенным, на каком ты свете. Человека, который вывел их из ада, обгорев в процессе так, что с трудом нашлось место для игл внутривенного питания.

Чуть дальше по коридору, за палатой - единственная на этаже уборная, из которой позабыли убрать зеркало. Дотащив до раковины свое протестующее всеми возможными способами тело, он плеснул в лицо ледяной воды, смывая остатки сна. Поднял глаза на собственное отражение, с мрачным удовлетворением отмечая, что выглядит ровно так же, как и себя ощущает. Возникший после сотрясения мозга отек снимали чарами, добившись, среди прочего, резкого выпадения волос - средство же, предложенное сотрудником Ассамблеи для исправления этой небольшой проблемы, разукрасило всю голову сыпью, чья бешеная краснота только в последние дни стала понемногу спадать. По осунувшемуся, отощалому, заросшему щетиной лицу расплывались здоровенные синяки, из левого виска топорщились нитки, спаявшие в свое время жуткого вида рану - чуть-чуть глубже и зашивать уже ничего бы не пришлось вовсе. Слабым утешением было то, что он не мог рассмотреть свою распоротую до мяса спину - хватало и того, что спать на ней до сих пор было не самым приятным в мире занятием. Ненароком перенеся вес на больную ногу - и тут же о том пожалев - Кат попытался улыбнуться: улыбка вышла до того паскудной, что так и подмывало зарядить чудищу из зеркала в морду.

Сие желание - палач был в том почти уверен - должна была делить с ним добрая половина палаты. Ошибкой было бросать его сюда - его, отделавшегося столь малым там, где другие платили сполна. Ошибкой было оставлять его, сохранившего способность говорить, ходить, видеть, среди тех, к кому "Метелица" оказалась не настолько добра. Дни и ночи сменяли друг друга, и хуже глаз, что приходили к нему по ночам, глаз того, кто давно уже был мертв, были только глаза живых. Глаза тех, кто вместе с ним шел на бойню, тех, кого он, едва заметив слабый отблеск ничтожнейшего из шансов, попытался оттащить от края. Глаза, в которых день за днем видел одни и те же немые вопросы - родившиеся давным-давно, наверное, еще после первой в мире войны.

Они были живы. Но когда им вернут то, что так незаметно забрали вместе со всей этой кровью, плотью и костями? Когда они снова смогут называться людьми?

Новый взгляд в зеркало не принес ничего, кроме боли. Отражение - мутное, нечеткое - расплывалось пред глазами, размазывалось, словно слой краски по стене. Сами глаза, казалось, горели - из последних трех ночей эта была единственной, в которую у него получилось урвать пару часов сна, да и те быстро обернулись кошмарами. В тусклом свете единственной лампочки он напряженно вглядывался в лицо своего двойника - и почти уже слышал, как тот смеется, почти видел его издевательскую ухмылку.

Отражение могло многое сказать о пережитом, но борьба с прошлым укладывалась ровно в один пункт - то, что нельзя уже никак исправить, следовало просто принять. Тот, другой Кат заставлял снова и снова возвращаться к "Метелице", к каждой секунде ее, растянувшейся в сознании на века, но с этим палач еще мог бороться. Если бы только...

Из зеркала на палача глядело тупым, остывшим взглядом живое напоминание о нынешней его слабости - и снести этот удар было стократ сложнее, чем любой другой.

Пережить ад, вырваться из ада только для того, чтобы вертолет спустила с небес кучка перепуганных лопухов в паре километров за финской границей. Странное чувство юмора у его судьбы - глупое и без меры жестокое, словно у ребенка. Будь иначе, разве не очнулся бы он раньше? Разве не пришел бы в себя хотя бы за пару минут до того, как его, избитого, искромсанного и переломанного, швырнули на носилки и повезли прочь, не дав и лишнего мгновения чтобы взглянуть, чтобы понять...

Разве не знал бы он, будь иначе, кто еще жив?

От бессильной злобы сводило зубы и трясло все тело. Вцепившись руками в скользкие края раковины, он в который уже раз взглянул на своего двойника, в самые его - свои - глаза, но ответа там не было - как не было его и где-либо еще в пределах этой чертовой больницы, взявшей на себя еще и функции тюрьмы. Шел уже третий месяц, и с каждым днем - пустым и серым - с каждой ночью, налитой до краев кошмарами, он чувствовал, как все ближе и ближе подползало безумие. Как лилось оно в уши словами Кая, как вонзалось в сердце пулями - теми самыми, что свалили в снег того русского лейтенанта.

Как вставало пред взором синими пятнами глаз Вьюги.

Три месяца. Достаточно, чтобы собрать выбитые зубы. Достаточно, чтобы ликвидировать царящий на всех уровнях беспорядок. Достаточно, чтобы составить список козлов отпущения и разжечь огонь в крематорских печах.

Более чем достаточно, чтобы ему уже некого стало спасать.

Злость застилала глаза - и было не так уж важно, сколько ледяной воды он в них плескал. Злость мешала встретить сон - и вместе с тем лишь увеличивалась каждый раз, когда он об этом думал, замыкая круг. Злость, постоянная злость от того простого факта, что не в кого выстрелить, некого встретить Ключом, что нет врага, вместе с которым сгинуло бы все то, что он против воли узнал в те страшные дни...

Что сейчас он ничем не может помочь даже себе.

Разве что - оставаться стоять, когда так и хочется прилечь хоть бы на часок. Разве что - продолжать идти, когда боль так настойчиво предлагает остановиться. Разве что - принять эту боль, принять тот факт, что в ее компании придется пробыть еще долго. Принять эти бессонные ночи и дни, друг от друга едва ли отличимые, дни, что давно уже слиплись воедино, в какой-то бесконечно холодный комок. Награда, как ни поверни, того стоит. Награда - до конца жизни ходить себе преспокойно самому. Ходить, бежать - и, наверное, даже позабыть в какой-то момент обо всех этих днях, на которые боль назначала ему свидания и не собиралась принимать отказа. Желание все бросить хоть бы на час было в таких делах злейшим врагом - ведь за часом потянулся бы день, а за днем - неделя. Сдавшийся не получит ничего - в том числе и другого шанса.

За зеркалом - крохотный тайник, в тайнике - измятая до совершенно непотребного вида сигаретная пачка. Пересчитав влажными пальцами ее содержимое, палач вытянул одну, а следом - из ботинка - зажигалку. В коридоре не наблюдалось ни единой души - их стража, по всей видимости, снова резалась в карты в отведенной для нее комнатушке, а дежурные из персонала уже медицинского, измотанного в последние месяцы выше всех пределов, наверняка отсыпались по укромным углам. Добравшись до окна - а вот в коридорах на них таки успели навесить решетки - он чуть приоткрыл форточку, и, с величайшим наслаждением прислонившись к стене напротив, запалил, наконец, крохотный огонек.

Снегопад по ту сторону окна так и не думал прекращаться. Вглядываясь в ночь, чье единство нарушали лишь тусклые островки фонарного света, палач на какой-то миг прикрыл глаза - и очнулся, лишь когда огонь дошел до фильтра и принялся жечь пальцы.

А только ли от того?

Асколь прислушался. Скрип колес - этот звук спустя несколько месяцев сложно было спутать с чем-либо еще - возвещал о том, что одиночеству его с минуты на минуту настанет конец. Бросив смятый окурок в дальний угол, палач повернулся в темный проход - как раз вовремя, чтобы застать появление гостя.

-Не спится, Кат?

-С чего взял?

-Ну ты же не спишь, - ухмыльнулся, выкатив на свет свое новенькое, блестящее кресло, храмовник.

Петер Лароз, как могло показаться, улыбался очень часто. Наверное, это потому, что губ у него почти не осталось.

-Дрянная сегодня погодка, а?

-Как и прежде.

Снегопад все еще продолжается, но запасы белых хлопьев, похоже, у неба уже подходят к концу. Часть фонарей гаснет, словно не в силах больше ждать утра, и во дворе теперь вовсе ничего не разглядеть - разве что грузовичок с включенными фарами, из которого на дорожку выгружают какие-то ящики.

-Как думаешь, это связано с тем, что мы...

-Не знаю, - резко ответил Асколь.

Даже резче, чем сам того хотел - вот только сдержаться у него никак не получилось. Поймав взгляд храмовника, Кат толкнул лежавшую на подоконнике сигаретную пачку - почти уже пустую - в его сторону. Подкатив кресло поближе, Лароз тут же сгреб ее и слабо кивнул в знак благодарности. С зажигалкой у храмовника дела шли уже не так хорошо: тремя пальцами - остальное обрубила во время эвакуации с "Левиафана" заклинившая дверь - справиться с ней оказалось довольно трудной задачей. Уронив зажигалку себе на колени в четвертый раз, Петер выругался сквозь зубы - и сделал то же куда громче, когда Асколь сделал пару шагов в его направлении с явным намерением помочь.

-Нет! - выдохнул Лароз, в пятый раз принимаясь за дело. - Нет. Не надо, Кат. Уж такую мелочь...

Остаток фразы потонул в ругани - зажигалка покинула руку храмовника вновь. Яростные щелчки продолжались еще около двух минут - и, к тому времени, как палач уже почти решился снова предложить свою помощь, Ларозу, наконец, улыбнулась удача. Тусклый огонек заплясал на конце сигареты, освещая лицо самого молодого маршала ордена за последние два века - вернее, то, что от него пожелала оставить "Метелица".

-Спасибо, - хрипло произнес храмовник, осторожно покручивая зажигалку и всматриваясь в сделанную там гравировку. - Вот только заметил...ты же мне давал огоньку - помнишь, часов за шесть до высадки?

-И что дальше?

-Слова не те.

-Не моя, - бросил Асколь, уставившись в окно. - Шепот.

-Ее...

-Обменялись. Тогда, перед штурмом, - все такими же рублеными фразами продолжил палач. - Чтобы вернуть, когда...когда все это кончится.

-Вернешь еще.

-Да откуда ты...

-А не нужно знать, Кат, - лицо Лароза, этот сплошной ожог, который частичная пересадка кожи сделала лишь страшнее, вновь зашевелилось, приступая к творению жуткой пародии на улыбку. - Верить нужно.

-Те же слова, что нас сюда завели, - усмехнулся палач - и усталости в том смехе было куда больше, чем яда. - Скажешь, не так?

-А ничего я не скажу, Кат...я лучше покурю, пока курится...

Горы снега за окнами словно чуть вырастают каждый раз, когда он отворачивается или хотя бы моргает. Виной тому, разумеется, один лишь недостаток сна - так, наверное, и до настоящих галлюцинаций недалеко - но вместе с тем никак не удается избавиться от мысли, рожденной недавними словами Лароза.

И словами Кая, что он до сих пор слышал по ночам.

Что они действительно сотворили? Что ждет их после?

Будет ли вообще конец этой зиме?

-Зигмунд повесился.

Слова храмовника отрезвляют лучше самой ледяной воды в лицо, ссаживают с карусели пустых размышлений резко и властно.

-В душевой на третьем, - прочтя в глазах Асколя вопрос, для которого не нужны были никакие слова, тихо продолжил храмовник. - Я бы его снял, да несподручно мне теперь такие дела делать...

С последними словами Лароз, вновь выдавливая на лицо улыбку-оскал, похлопал себя по обрубку левой ноги - с ней, в отличие от пальцев, он расстался уже здесь. Палач не знал подробностей - просто что-то где-то лопнуло и той же ночью не желавшую спокойно заживать конечность Петера ампутировали по колено. Каждый раз, глядя на храмовника, он почти забывал о собственной боли - стоило только осознать, как легко отделался.

-Позвал кого-нибудь?

-Нет пока, - покачал перебинтованной головой Петер. - Он не хотел бы никому мешать, уж я-то знаю. Пусть спят себе...

-Дня три тому...уже тогда у него этот взгляд появился, - после недолгого молчания выдохнул Асколь вместе с дымом. - Я должен был...

-Так ли уж должен? - поднял взгляд храмовник. - Таких, как ты, ставят в строй, потому как выучить свеженького палача куда дороже и дольше обходится. Таких, как я - потому как знают слишком много, и не уважишь кукольной ножкой, так все, к чему допущен был, как на духу выболтает, не поскупится, - Лароз вновь улыбнулся. - А Зигмунд наш кто? Число на бумаге.

-Ты...

-Сам знаешь, что с ним было. Оба то крепко знаем. Все кишки, что на долгие лета службы назначены были, русские ему за раз выпустили, а до конца жизни в пакет гадить - то еще удовольствие. Так что не виню я его, Кат. Сам бы на его месте вздернулся, нашел бы уж на чем, - в очередной раз затянувшись, храмовник в последний момент успел подхватить выскользнувшую сигарету другой рукой. - А ты?

-Потерпит петля еще, - холодно бросил палач. - Твои-то как там?

-Держатся. Пока что, - Лароз затушил жалкий остаток сигареты о подлокотник своего кресла. - Но что через неделю будет, через две - я гадать не возьмусь. Сам знаешь, как тут...давит, - последнее слово он вытолкнул наружу после длительной паузы. - Еще немного, Кат - и с ума съедут все, кто на той скотобойне не успел...

Ответом храмовнику было молчание - впрочем, не похоже, что Лароз ждал сейчас каких-то слов. Каждый из них, запертых в этих стенах, хоть раз, но молчал вот так, искренне надеясь, что для разговора найдется иная тема, что молчание это поможет ему поскорее забыть. Каждый из них хоть раз ловил в чужих глазах ровно то же, что всеми силами пытался прогнать из своих прочь, каждый ощущал, как день за днем, ночь за ночью тянет его на куски раскаленными клещами неистовое желание говорить, кричать в голос, избавляясь от того горького и едва терпимого, что растет внутри. Каждого останавливал взгляд соседа, каждый в конце концов уступал, каждый оставался при своей собственной боли, ведь заговорить значило признать.

Примириться с поражением несложно. Признаться, что больше не знаешь, за что вообще сражался, отчего-то стократ трудней.

-Я много думал, Кат, - вновь подал голос Лароз. - Я очень много думал вот о чем. У русских ведь, наверное, сейчас то же самое, если не хуже. И знаешь что? Я почему-то не радуюсь. Больше не могу понять, должен ли вообще.

За окнами, во дворе, погас еще один фонарь - и тут же вновь вспыхнул, тревожно моргая, словно пытаясь просигналить невесть что и неведомо кому.

-Я третий год всего на этом посту. Знал еще, когда избирали, что подстава какая затевается, да думал, уж меня просто так не обойдешь, голова на плечах имеется. Вот и получил по ней самой, да по высшему разряду... - храмовник горько рассмеялся. - Мы с русскими одну работу делали, знаешь ведь - что с того, что слова другие? А разменяли нас с ними, даже бровью не дернув...

Тлеющий окурок палач ткнул себе в ладонь - это позволило отвлечься, сбежать от слов Лароза хоть бы на мгновение.

-Тило орет каждую ночь на всю палату, пока полный шприц не вкатят - не засыпает. У Альберта так руки трясутся, что половина еды мимо рта летит. Леона помнишь? Он каждое утро садится и трупы считает, пока сотен до пяти не дойдет - ничем не проймешь. Там не все мои, конечно, но я-то в их глазах - все равно начальство, какое-никакое...я должен, им думается, знать, почему вот так. Почему они ходить не могут, почему им глаза пожгло. Почему дружки их там остались, почему позор этот из головы никак не выбить. Почему мы даже схоронить никого не сможем, почему нас самих тут заживо хоронят...и они молчат, понимаешь? Молчат, но я все время это слышу...с утра до ночи... - храмовника передернуло. - Хорош, нечего сказать. Тебе вот верить говорю, а сам...а, дьявол...еще одной не найдется?

-Вышло все, - продемонстрировал пустую пачку Асколь. - Завтра еще достану.

-Завтра... - с какой-то странной задумчивостью протянул Лароз. - Знаешь, Кат, я ведь не просто подымить к тебе прикатил. И уж точно не поискать, кому поплакаться.

Слова безмерно уставший мозг подбирал с огромным трудом - на составление же одной, хоть сколько-нибудь внятной фразы, уходила, казалось, целая вечность. Одно верное средство для скорого пробуждения, впрочем, в запасе еще оставалось: пара шагов с больной ноги - и вот уже разум почти чист, почти ясен. А он сам стискивает зубы почти до хруста, лишь бы только не застонать в голос.

-В чем дело-то? - выдохнул Кат. - Явно же не в Зигмунде.

-Видел вчера я, Кат, кое-что. И кое-что слышал, - понизив голос и зачем-то оглядевшись по сторонам, произнес храмовник. - А ты, часом, не замечал, что днем охрану с половины этажей куда-то сорвали?

-Не до того как-то было, - огрызнулся палач, отчаянно желая добавить к уже сказанному, что еще несколько дней без сна - и он свой собственный нос замечать будет с усилием. - Не тяни, что там за дело?

-Херовое донельзя, - плюнул Лароз. - Знаю я теперь, отчего нас третий месяц тут маринуют. И сдается, что не знал бы лучше. Когда не знаешь - оно и не так страшно...

-Да что ты...

-Гости к нам, Кат, гости, - заглянув палачу в глаза, куда живее и злее чем прежде, продолжил Петер. - Из своры архиепископа Райля.

Палач, не сдержавшись, выругался - и почувствовал, как вновь накатывает приливной волной, разбивая в щепки жалкие укрытия его надежд тупая, дикая, горькая тоска - нечто подобное, наверное, испытывал зверь, угодивший в капкан.

Впрочем, когда речь велась о Секции дознания, обработки и регистрации, надежды не было особого смысла беречь.

-Сколько? - с трудом слыша собственный голос, произнес палач.

-Тройка, как всегда. Один умеет писать, другой читать, последний следит за двумя погаными умниками, - повторил древнюю шутку храмовник. - С ними один из ваших. Белобрысый такой, тощенький.

-Слеттебакк, - скрипнул зубами Асколь. - Как тумаки раздавали, в Риме переждал, а вот за подарками выполз, выродок...

-Ты дальше слушай, - перебил Лароз. - Если болтовне гостей верить - а они, скажу я тебе, горазды языками чесать, когда думают, что рядом ни души - то с самого декабря тайную коллегию только так лихорадило. Знаешь, мне вот кожу с задницы на голову пересаживали, но у кого взаправду зады вместо голов растут - те все там собрались. И думал каждый, уж чем Господь послал, как бы на кого другого вину за наше позорище половчее сдвинуть.

-И кто нынче на коне? - мрачно поинтересовался палач.

-Массари и его крыло.

-Не удивлен. Они уже лет двадцать деканом вертят, как куклой на пальце. И следят, чтобы старый пень не забыл, как дышать полагается...

-Ты слушай, слушай. Недели через две, сам знаешь после чего, Массари сместить попытались. Да только всего двенадцать голосов набралось против сорока пяти.

-На месте этой дюжины я бы уже собирал манатки куда-нибудь в Африку. Или за полярный круг.

-Я бы тоже. В общем, им по носу надавали, чтоб неповадно было, да в конуру загнали, как обычно и бывает. Положение у нас, мягко скажем, сейчас шаткое - Ассоциации, конечно, русские тоже зубки хорошо посчитали, но мы-то вообще без штанов из Союза ушли. И если Башня с Могилой то прочуют - засадят нам аккурат по самую глотку. В связи с тем всякий разброд в рядах коллегия решила последовательно и жестко искоренить...

-Старые песенки.

-Да и рыла у микрофонов все те же, - вздохнул храмовник. - Массари, Райль...Верт.

Он старался сдержаться - Господь свидетель, старался. Но в тот самый миг, как последнее слово добралось до ушей, палача дернуло вперед и в сторону. Вцепившись в подоконник со всех сил, что еще оставила в его распоряжении бессонница, он почувствовал, что задыхается. Сердце сдавило в тисках, по стенкам черепа, казалось, принялись колотить изнутри кузнечным молотом. Даже разглядеть своего собеседника он толком не мог - пред глазами прыгали туда-сюда какие-то черные мушки...

-Жив? - наконец, выпустил на волю одно-единственное слово Асколь.

-Жив, здоров и трудится, не покладая рук, - с холодной злобой в голосе продолжал Петер. - Как и все прочие, кому Массари чистку рядов доверил.

-Чистку, значит... - все еще с трудом дыша, выдавил из себя палач.

-Мы, Кат, тут торчим не потому, что на нас времени нет. Как раз напротив - просеять нас думают через мелкое сито. Всех и каждого, кто хоть какую-то власть имел на момент операции. Кто на что-то хоть повлиять мог, кто решения принимал...как только стало ясно, что Массари сшибить с места не удалось, как только шайка его окончательно на самом верху закрепилась, так и пошла пляска. Подключили Райля. А его ведомство, сам знаешь, спешки не любит - без суеты каждого в Живодерню на чашечку чая пригласят да выспросят за все хорошее... - храмовник нервно подернул плечами. - Командора Деляну помнишь? Списали уже. Полный конвейер был, а не дело - навесили обвинений по самые брови, все ранги содрали да сослали в какую-то глушь тамошний приход сторожить. Рядовым бойцом, ага. Повезло еще, что не в печь, как некоторых...Ротбауэр так вообще, как получил от людей Райля открыточку, револьвер взял и мозгами пораскинул, лишь бы не следствие и не трибунал...

-Теперь, значит, за нас возьмутся.

-За тебя, Кат, - вздохнул храмовник. - За тебя. Нет, молчи, молчи и слушай лучше. Врачам-то запрещено было говорить, где мы вообще сидим, да вот один из парней Райля таки сболтнул лишку, когда со сторожами нашими трепался. Хельсинки. А твоих, Кат, до прошлой недели в Турку держали.

Еще пару недель назад он бы смог стерпеть. Еще пару дней назад он бы сумел взять себя в руки. Еще пару минут назад он точно остался стоять, где был, а не кинулся к Ларозу, заставив себя остановиться в каком-то шаге от храмовника.

-Держали, - прохрипел палач, вцепившись Петеру в плечи. - Прошедшее время.

-Вывезли в Рим, так я слышал, - спокойно ответил Лароз, дождавшись, пока собеседник его выровняет дыхание и отстранится. - Я не знаю, кто жив, Кат - имен люди Райля избегали. Я не знаю...

-Что тогда ты знаешь? - вновь ринулся в наступление Асколь. - Не тяни!

-Что ты - следующий, - храмовник вздохнул. - Что тебя возьмут со дня на день, улучив момент. Что если ты останешься здесь, то ничего уже не сможешь узнать о своих. Никого не сможешь спасти.

Жар накатывал волнами вместе со злобой, вместе с той колоссальной усталостью, которую никак не удавалось изгнать, изничтожить, заставить забыть о нем хотя бы на час, хотя бы на миг. Грудь словно сдавил своей тяжелой рукой как-то скрытый от глаз его великан - а следом принялся и за горло. Механически считая снующие пред глазами черные точки, он едва почувствовал боль, что прострелила ногу, взобралась вверх по позвоночнику и закончила шеей с затылком. Опершись о стену, Кат открыл было рот, но слова его потонули в сухом кашле и горькой слюне.

Коридор покачивался, намереваясь вот-вот пуститься в пляс - мысли же палача, еще более беспорядочные, чем прежде, и вовсе теперь не давали ни шанса за собой уследить. Что он должен был делать сейчас, когда узнал, наконец, то, до чего не мог дорваться дни, недели и месяцы? Что он может сделать, обретя это знание? Может ли вообще...

Имеет ли это все - задал вопрос некто незримый с голосом Кая - хотя бы мельчайшую долю смысла?

-Я сейчас поеду к нашим, - слова Лароза были словно раскаленные гвозди, что без всякой жалости вбивались ему в самый мозг. - Подниму тех, кто ходить может, да кому два раза все повторять не придется.

-Что ты...

-Потом пошлю кого погорластее к Зигмунду, на третий. Вой поднимем такой, что на ушах весь клоповник заходит. И пару морд набьем, а как же без того.

Взгляд палача остановился. Боль осталась где-то в стороне, как и ощущение, что лицо его прожаривается сейчас в раскаленной печи. У него получилось отстраниться от всего этого, но он не знал, сколько еще сможет заставлять себя концентрироваться.

Сколько еще сможет вообще ровно стоять на ногах.

-У тебя будет минут пять, может, десять, если мы очень постараемся, - холодно продолжал храмовник. - Не мне тебя учить, как из разного дерьма выбираться, так что делать того и не стану. Фургончик видишь? - Лароз кивнул в сторону окна. - Твой шанс, Кат. Скорее всего, последний. Поторопись.

-Почему? - в это коротенькое слово он вложил все, что рвалось сейчас наружу.

Лароз отвернулся к окну, какое-то время молча наблюдая за редкими снежинками, что завершали свой полет по ту сторону замерзшего стекла. Развернув свое кресло прочь, проехал немного, прежде чем вновь заговорить - уже не оборачиваясь.

-Приказ у нас был, Кат. От самого Лесажа, - храмовник говорил тихо-тихо - и каждое слово ему, кажется, давалось со все возрастающим трудом. - Как дело сделано будет, всех вас в расход, следом за Могилой и Башней. А палачей - прежде прочих. Корабли на дно пустить и уходить воздухом, по старому плану. С добычей. С ним.

Асколь сделал было шаг вперед - и остановился, отчего-то не находя в себе сил для еще одного.

-Приказ у нас был, Кат. А ты взял, да и похерил все разом. Взял, да и зачем-то...нас... - Петер вздрогнул всем телом. - Кто тебя просил, Кат? Скажи мне, кто? Кто?

Лароза колотило. Словно чувствуя, что сейчас закричит в голос, он зажал себе рот, и, минуту или две спустя, выдохнул сквозь дрожащие пальцы:

-Зачем ты отбой дал? Зачем нас вывел? Зачем ты...зачем я из-за тебя живой? Зачем я...здесь...а они...там остались...

Уронив изуродованное лицо в ладони, Петер Лароз, самый молодой маршал своего ордена за последние два столетия, захрипел - зло и холодно:

-Уходи, Кат. Уходи. Я по твоей вине живой, так что черта с два ты у меня так просто сгинешь. Уходи, Кат. Я тебя ненавижу. Ах да, чуть не забыл... - из глотки храмовника вырвался надрывный смешок. - Спасибо.

Вход на центральный вокзал сторожила пара атлантов - исполинские изваяния, вытянувшиеся по струнке вдоль массивных дверей, сжимали в своих лапищах земные шары-светильники. Каменным ликам скульптор явно стремился придать выражение максимального сосредоточения, но в том не очень-то преуспел - в каждой черточке их сквозили лишь бесконечная усталость и страдание. Остановившись на одной из верхних ступеней - достаточно очищенной ото льда, чтобы можно было без опаски переместить туда и без того нетвердо стоящие ноги - палач задрал голову, спуская с лица укрывавший его шарф. Поток холодного воздуха нырнул в глотку пучком раскаленных игл, пробуждая кашель. Утерев горящее от мороза лицо рукавом и смахивая с век уже успевшие рассесться там льдинки, Асколь всмотрелся в глубоко посаженные глаза гигантов, сам не до конца понимая, что именно ищет в этих черных провалах. Шальная мысль, прежде чем рассеяться без следа, услужливо подсказала, что то было лишь попыткой выразить старое доброе чувство профессиональной солидарности - единственное, чем могли бы поделиться друг с другом существа, обреченные на одинаково скверную работу. Против воли усмехнувшись - чего только не лезет в голову, когда та готова снарядом разорваться от набившейся внутрь усталости - он сделал еще несколько шагов вверх по ступенькам, приближаясь к заветной цели.

На часах было без двадцати шесть. Следы крови на циферблате задерживаться отнюдь не пожелали и лишь проходившая через все стекло косая трещина напоминала зачем-то о том, что раньше потертый ремешок этих самых часов опоясывал руку рыцаря Дурной головы.

Асколь не знал его имени - как и имен всех тех, кто сегодня остался в снегу.

За дверьми - высота их, наверное, удовлетворила бы и Шепот - было самую малость теплее. Расстегнув пару пуговиц пальто, палач наскоро осмотрелся, не найдя, впрочем, решительно ничего, за что его без меры усталый, но все же заточенный давними уроками взгляд смог бы зацепиться.

Не успели еще. Или, что куда хуже, он слишком вымотался, чтобы их приметить среди редких утренних пассажиров.

Последних, говоря со всей откровенностью, было еще меньше, чем он надеялся встретить - дюжина или около того - и это более чем скромное количество сужало рожденные за время бегства варианты до совсем уж неприличных значений.

Если вообще оставляло ему хоть какие-то пути...

Мысленно отвесив себе пару затрещин, он вновь взглянул на часы - и, прописав себе еще тройку за то, что бездарно истратил целую минуту, заковылял, подволакивая ногу, в сторону привокзальной уборной. Толкнув дверь плечом, протащился по свежевымытой кафельной плитке к умывальнику - и, приготовившись к худшему, заглянул в подвешенное над ним зеркало.

Увиденное там заставило разродиться определенными сомнениями по поводу всем известной поговорки - если краше в гроб и клали, то разве что в закрытый. Чудовищно распухшее лицо не выдерживало никакой критики: вновь замотав его шарфом до самых красных от недосыпа и ледяного ветра глаз, Кат переключил свое внимание на то, что располагалось ниже шеи.

В первую очередь досталось кровавому пятну на левом рукаве - пытаться как-то отмыть, отдраить успевший уже въесться в серую ткань красный сок не было ни времени, ни сил. Вытянув из кармана успевший за эту ночь омыться все той же жидкостью нож, палач наскоро познакомил его с рукавом - последствия этого самого знакомства вскоре отправились аккурат в мусорное ведро. Укоротив в той же манере и второй рукав - все равно пальто имело какое-то значение исключительно до посадки на поезд - он вырвал прочь державшуюся на одной нитке верхнюю пуговицу, кое-как разгладил вздувшийся и выбившийся из брюк свитер. Последнему, едва он окажется в поезде, тоже предстояло отправиться в первое попавшееся окно: расхаживать по вагонам с уродливым темным пятном на месте сердца было бы, наверное, не самой лучшей из идей. Ополоснув руки и опустив их в карманы, в который раз подверг последние проверке на наличие ножа и пистолета - будто бы существовала для тех возможность взять, да и испариться, оставив нового хозяина с носом.

Пять пуль - и приберечь последнюю для себя, к сожалению, никак не выйдет. Только не у него. Только не теперь.

Короткий, едва осязаемый укол боли напомнил о том, что холодный металл не был настроен отпускать влажные пальцы просто так - выдернув руку из кармана, палач несколько мгновений осоловело таращился на собственную содранную кожу.

Очень, очень кстати.

Он ведь почти уже забыл, насколько мало времени осталось в запасе.

Почти забыл, как скоро должна будет настигнуть его боль.

Растирая окоченевшие руки - отправлять их под теплую воду он больше не рисковал - Асколь лихорадочно пытался восстановить в памяти тот отрезок времени, когда были применены чары. Когда он, осознав, что не сможет больше пробежать и десяти метров, решился на последнее средство. Когда пустил по Цепям едва не разодравший тело на куски огонь и когда взял у своей боли кредит, выиграв...

Сколько? Час, может, два? Чуть больше, чуть меньше? Ответ никак не шел на ум, а значит, оставалось только надеяться на то, что расчет был верен, что он успеет дотащить свое тело до поезда, успеет до того, как все, от чего он отгородился, будет возвращено - разом и с процентами.

Позади хлопнула дверь. Асколь обернулся на звук до того резко, что едва успевший переступить порог человек инстинктивно попятился - и явно собрался продолжить в том же духе, натолкнувшись на взгляд палача.

-Все. В порядке. Все, - прохрипел Кат сквозь шарфы. - В порядке. Не нужно...

У посетителя явно успело уже сформироваться совсем иное мнение по данному вопросу: что-то испуганно пробормотав, он дернулся назад и в сторону, захлопнув за собой дверь раньше, чем Асколь сумел бы вытряхнуть из себя еще хотя бы пару слов.

Прелестное начало, чтоб тебя черти драли...

Массивные часы, подвешенные не так уж далеко от потолка, демонстрировали всем и каждому, что до шести утра осталось каких-то жалких одиннадцать минут. Не так уж и мало, если не терять времени даром. Не так уж и много, если нужно организовать себе путь на поезд, обойдясь по возможности без лишних демонстраций своего лица - и успеть это сделать до того, как откажут чары. Толкнув дверцу небольшого привокзального кафе - в отличие от дверей центрального входа, поддалась она более чем легко - палач переступил через порог, невольно прищурив глаза - свет здесь был на удивление ярким. Вновь запустив руку в карман - в этот раз интересовал его не столько пистолет, сколько небольшая сумма местных денег, вытряхнутая из кошелька все того же рыцаря, что "поделился" с ним оружием и часами - Асколь, отчетливо прихрамывая, протащился мимо нескольких пустых столиков, едва не рухнув в конце пути на стойку, залитую чьим-то чаем.

-Кофе, - прохрипел он, вытряхнув на стойку несколько измятых бумажек, отливавших ядовитой синевой. - И что-нибудь к нему.

Молодой человек за стойкой - судя по глазам, еще одна жертва бессонницы - около минуты переводил свой мутный взгляд с палача на измочаленные купюры - и, когда Кат уже почти уверился в том, что английского этот тип не понимает, медленно кивнул, поплетшись на кухню. Ожидание заняло еще пару минут - и потеря каждой из них заставляла сердце колотиться все сильнее...

Вход хорошо просматривался со всех мест, так что предаваться мукам выбора особого смысла не было. Плюхнувшись за первый попавшийся столик, палач надкусил врученный ему пирожок, почти сразу же успев об этом пожалеть - на вкус он был едва ли не хуже, чем на вид. Принудив ноющие от холода челюсти все же заняться кусками того, что изрядно напоминало мокрый картон с добавлением обойного клея, он, наконец, огляделся, изучая имеющиеся в наличии варианты.

Женщина у входа собиралась выходить с минуты на минуту, двое молодых людей через пару столов от него, что оживленно беседовали, начисто забыв про остывающие напитки, тоже не годились: сейчас ему совершенно точно не удастся сработать настолько быстро, чтобы никто из них не успел поднять шум. Проводив взглядом мужчину с крупной черной собакой - расплатившись, тот направился к выходу - Асколь задержал взгляд на пузатом старике, что дрых себе, положив одну руку на потертый, видавший, наверное, все возможные виды, чемодан. Вытащить билет у такого он смог бы и в состоянии стократ худшем, чем сейчас, и от решительных действий останавливало лишь одно - отсутствие уверенности в наличии этого самого билета. В который раз бросив взгляд на часы - без девяти минут - и сделав первый глоток обжигающе горячего напитка, палач уставился на чемодан толстяка так, словно в него успели затолкать все сокровища мира. Ранний пассажир, рискующий проспать свое отправление, или же кто-то, прибывший час или два назад и не дотерпевший немного до своей кровати? Приказав себе на время оставить старика с чемоданом в покое, Асколь поискал взглядом какое-нибудь расписание, но местные стены, как назло, ничего, кроме небольших картин с одинаково тоскливыми пейзажами, не содержали.

Еще один глоток кофе. Еще одна драгоценная минута псу под хвост. Будь у него выбор, будь у него возможность не принимать решение сейчас, зная, что по пятам идет, угрожая в любой момент догнать, отложенная на время боль, он бы точно не стал рисковать. Будь у него еще хоть немного денег и уверенности в том, что с такой рожей можно заявляться в кассу, он бы поступил иначе. Будь у него возможность хоть немного еще подумать...

Хлопок входной двери подвел черту под всеми размышлениями. Переступивший через порог человек - высокий, светловолосый, с голубыми глазами и острым носом - одним своим появлением оборвал, рассеял, обнулил и без того призрачные надежды.

Чувствуя, как вместе с ними испаряются отчего-то и все тревоги, Асколь медленно поднял кружку, сделав еще один неторопливый глоток.

Смысла спешить куда-либо у него больше не было.

Ведь вот же он, долгожданный конец пути.

-С добрым утром, Кат, - улыбнулся, садясь напротив, Слеттебакк. - Пришла пора тебе просыпаться.

Подавить первый порыв было не самым простым делом.

-А ты благоразумнее, чем обычно.

И то, с каким трудом это ему далось, не смогло укрыться от Слеттебакка.

-Впрочем, тут, конечно, с какой стороны взглянуть. Пять трупов за ночь, Кат. И еще два, пожалуй, будет к утру, если Янссенна и Сасбринка откачать не сумеют.

-Только лишь два? - одними губами улыбнулся Асколь.

-Скоро узнаем, - вернул улыбку Слеттебакк. - Пять трупов...а ведь таким дохленьким казался - подходи да голыми руками бери. У тебя что, второе дыхание открыться успело?

-Сам себе удивляюсь, - рука палача потянулась вперед, замерев в каком-то дюйме от кружки. - Интересно, хватит ли на тебя.

Слеттебакк ничего не ответил. И без того деланная - причем крайне скверно - доброжелательность его стремительно развалилась на куски, будто подтаявший кусок льда. Ледяные же глаза - до того светлые, словно их зачем-то обесцвечивали искусственно - окончательно омертвели, перестав скрывать то самое выражение, что было так давно и так печально знакомо Асколю.

Было в этих глазах что-то нездоровое даже для палача.

Что-то, что не раз заставляло задуматься, как далеко отстоял светловолосый убийца демонов от основных своих целей.

-Действительно, крайне любопытно, Кат. Больше того, учитывая некоторые наши...разногласия в прошлом, я бы сам был не прочь проверить. Но, боюсь, время для того еще не настало.

-Мы не всегда вольны его выбирать.

-И снова ты прав, Кат, - спокойно ответил палач. - Но все же советую тебе воздержаться. Только не подумай, ради всего святого, что причиной тому твое нынешнее состояние, которое назвать иначе, чем плачевным и позорным - свершить великий грех против истины. Нет, я бы с великим удовольствием вытер твоей физиономией пол вне зависимости от того, как ты себя ощущаешь...но то, что тебя ожидает в Риме, удовлетворит меня стократ больше. Если же тебе нужны еще причины - что ж...как насчет того, что я знаю тебя как облупленного? И все, что ты уже успел запланировать - а соображаешь ты, не могу не признать, с достойной одного из нас быстротой - мне тоже известно наперед?

-Вот как? - столь же спокойно протянул Асколь. - Быть может, даже меня на этот счет просветишь?

-Отчего бы и нет? - Слеттебакк чуть подался вперед. - Для начала ты возьмешь вот эту вот несчастную кружечку и плеснешь мне в лицо то, что там осталось. А затем приложишь все усилия, чтобы прирезать.

-Буду я на тебя еще кофе переводить, - дотянувшись, наконец, до кружки, палач сделал пару нарочито медленных глотков. - Что же до второго пункта...ну вот почему сразу зарезать? Я и пристрелить могу.

-Не здесь.

-Верно. Но и ты же здесь не начнешь.

-Ты действительно уверен в том, что говоришь? - лицо Слеттебакка оставалось совершенно непроницаемым, голос - холоднее вечных льдов. - Оглядись вокруг, Кат. Видишь ли ты среди этих людей хоть кого-то, чья жизнь что-то для нас значит?

-Кажется, я вспоминаю, почему мы когда-то не сумели сработаться.

-Причиной тому лишь твоя страсть все и всегда делать своим носом. Наши полномочия, наша...свобода дана нам не просто так, - Слеттебакк устало, почти с грустью вздохнул. - Я видел очень многое, Кат. Я видел то, с чем сражался, видел со всех мыслимых сторон. И давно избавился от иллюзий по поводу нашего ремесла. Это не та работа, где позволительно поступать по совести, позволительно думать, что ты чем-то умнее или лучше тех, кто отдал тебе приказ. Ты пришел сюда в надежде умыкнуть билет у кого-нибудь из этих людей, я же убью любого из них, загороди он или она дорогу...кто-то так или иначе бы пострадал. Знаешь, в чем соль, если мы применим это к картине в целом? Все на самом деле лишь вопрос перспективы. Кто-то всегда должен страдать, чтобы человечество продолжало свое существование. От бездействия же страдают в равной степени все, рано или поздно.

Вверх по позвоночнику поднималась холодная волна. Скосив взгляд - лишь на долю секунды - на часы, он сглотнул горькую слюну и постарался придать своему телу вид максимально расслабленный.

Оставалось три минуты. Нужно было решаться.

-Я хорошо тебя знаю, Кат. Знаю твои дела и то, как ты привык их решать. Знаю, как ты думаешь - иначе бы я не ловил тебя именно здесь, в месте до того очевидном, что никто, тебя не знающий, и не подумал бы сюда сунуться. Я хорошо знаю тебя и то, как тебе досталось, но даже у меня в голове с трудом укладывается твой последний поступок, - невыносимо медленно - спровоцировать собеседника он явно не желал - Слеттебакк вытянул из кармана крохотный диктофон, положив на краешек стола. - Даже я с трудом верил тому, что узнал, пока не услышал это.

Жесты палача были почти что ленивыми, почти что неосторожными. Обманываться вовсе не стоило - за каждым из них таилась смерть.

И все же, он почти уже решился. Почти поверил в то, что успеет.

Претворить намерение в жизнь помешал не удар, выстрел или заклятье.

Обезоружил за считанные мгновения Асколя его собственный голос - чуть более тихий, чем тогда - зазвучавший из приборчика, когда Слеттебакк нажал на кнопку.

-...ворит...Кат...Асколь..."Догма"...епископ Юл...Верт...тяжело ранен, повторяю, тяжело...командование операцией передано...повторяю, командование операцией...

Мир вокруг терял цвета, в то время как он сам столь же стремительно терял силы. То, от чего он пытался бежать все это время, то, что он почти заставил себя вспоминать не так часто, как прежде, настигло, схватило и заставило взглянуть в самое свое лицо.

-...мне...с настоящего момента...повторяю...принял командование операцией...код подтверждения...Всемогущий, десять, восемь, три, двадцать, три, восемь...

-Выключи это, - с трудом узнавая собственный голос, выдохнул палач.

-...провалена...всем силам крестового похода "Метелица"...общее...повторяю, немедленно начать...отступление...повторяю...всем силам крестового...

В сознание его привел короткий щелчок - выключив приборчик, Слеттебакк небрежным жестом вернул его в свой карман.

-Они уже восстановили полную запись, Кат. Прости, но боюсь, тебе уже не отмыться. Впрочем, узурпация командования - отнюдь не самый тяжкий из твоих грехов. Они знают, что случилось до того, Кат. Верт, едва оправившись, проявил небывалую самоотверженность и сам предложил при регистрации свидетельских показаний прибегнуть к услугам специалиста от Ассамблеи. Все, чтобы ты не ушел от правосудия. Нужный следствию участок памяти вытряхнули как пыльный мешок. Епископ просто не мог солгать, Кат. А значит, ты действительно это сделал.

-Умолкни.

-Ты это сделал, Кат, - перегнувшись через стол, прошептал Слеттебакк ему прямо в лицо. - Ты убил его.

Странное, очень странное чувство. Боли отчего-то не было, злости тоже. На своем месте оставалась, похоже, лишь тоска - да и то какая-то далекая, едва уловимая. Едва имевшая значение, как и все остальное в этом мире. Выскобленный до самого дна, опустевший, словно его собственная кружка, он не мог больше отыскать никаких, пусть даже самых малых, крох воли к борьбе.

Бороться, отвечать, что-то доказывать, против чего-то возражать больше не было никакого смысла.

Нет, не так. Его не существовало изначально.

Ведь, в конце концов, Слеттебакк не сказал сейчас ни слова лжи.

-Я знаю тебя, Кат. Знаю, что ты сделал, - вернувшись на свое место, тихо продолжил палач. - А ты должен знать вот что. Если через десять минут я не дам звонок людям Райля, будет отдан приказ. Известно ли тебе кто его отдаст? Кому? Как быстро он дойдет до Рима? Нет. Но знать ты должен одно - если ты попытаешься выкинуть хоть что-то, если только приказ будет отдан, все твои люди, все, кому посчастливилось выжить тогда, будут сожжены. Так что если на себя тебе наплевать, подумай хотя бы о тех, кого за собой вел в бой. Подумай о том, что содеял, подумай, что за все нужно платить. А как надумаешь, сделай, наконец, то что должен, - вытащив из кармана небольшой, дорогой бумаги конверт, Слеттебакк аккуратно положил его перед Асколем. - Будь уже мужиком и прими свой подарочек.

Перед глазами все отчего-то плыло - но даже так он не смог не узнать массивную печать, что скрепляла конверт.

Не мог, пусть и очень того желал.

Тайная коллегия отмечала послания своим личным гербом лишь в случаях самых исключительных, которых за десятилетия, нет - за целые века - набиралось не очень уж много. Герб тайной коллегии мало чем отличался от официальной эмблемы Святого Престола - разве что место лент, ниспадавших на таковом с папской тиары, занимали две змеи. Скользнув стремительно слабеющим взглядом по выложенным поверх тиары литерам AMDG, Асколь уставился на второй девиз, украшавший перевязь, что скрепляла перекрещенные ключи. Истинный девиз тех, кому служили подобные ему.

Cum finis est licitus etiam media sunt licita.

Время, отпущенное ему чарами, подошло к концу - и последние преграды на пути боли, что они смогли выстроить, рушились одна за другой.

Кому дозволена цель, тому дозволены и средства.

Уже проваливаясь с головой в тот самый ад, наступление которого так старался отстрочить, он все же нашел в себе силы в который раз найти в старых словах уместную в его случае иронию.

Рассмеяться, однако, уже не успел.

Ватикан, Рим. Неделю спустя.

Нервы Гаспара Гвидиче были на пределе. Первой из долгого списка бед, что обрушились сегодня на его голову, стал звонок, обративший в прах весьма и весьма приятные сновидения - и сделавший это, если уж быть откровенным до конца, когда часы показывали без десяти шесть утра. Все остальные невзгоды, нелепицы и неурядицы, с которыми ему пришлось сегодня весьма близко познакомиться, по природе своей являлись всего лишь следствием того самого звонка - но от данного факта Гаспару не было, еще раз прибегая к полной откровенности, легче - ни на грамм, ни на волосок.

Продолжая речь о волосах, можно было без какого-либо преувеличения сравнить те, что принадлежали Гвидиче, с искупавшейся в мыльной воде шваброй: подобное сходство его прическе обеспечил час тщетных попыток изловить такси под проливным дождем и еще полтора - бега на пределе более чем скромных сил по улицам Рима. Возможность немного отдышаться - вернее, вообще вспомнить как дышать - представилась молодому сотруднику Ассамблеи лишь на первом после Бронзовых врат посту: напрочь размокшие документы два хмурых гвардейца изучали столь долго и тщательно, что сердце Гаспара почти уже унялось, почти перестало колотиться с такой силой, словно намерено было сменить место жительства. Соблазн ускорить проверку, вылившуюся в звонки на внутренние посты и еще минут пятнадцать более чем утомительных уточнений его личности, подавить было чрезвычайно тяжело, но Гвидиче совладал с собой, так и не воспользовавшись сильнейшей картой в мокром своем рукаве - именем непосредственного его начальника.

Уже после, пробираясь миниатюрными внутренними двориками, проталкиваясь с минимум необходимых приличий через толпы спешивших по своим делам ватиканских чиновников и взбираясь, только что не вываливая язык, по винтовым лестницам, Гаспар рассудил, что поступил верно.

Его Высокопреосвященство кардинал Яспер Ваутерс, как и большинство членов тайной коллегии, терпеть не мог, когда его имя поминалось попусту.

Последняя лестница едва не оказалась для Гвидиче роковой: когда он, обливаясь потом, вывалился в коридор, его лицо могло соперничать в красноте с самыми перезрелыми из помидоров. Расстегнув сдавивший шею воротник - дорогого стоило не порвать его прямо здесь - и утерев рукавом лицо, Гаспар с шумом втянул немного воздуха в начисто пересохшее горло. До заветной двери - широкой, богато украшенной и весьма изысканно отделанной - было уже рукой подать, но силы Гвидиче были на исходе, а мысли - в совершеннейшем беспорядке. Дотащившись до ближайшего окна, в которое - закон подлости - уже вовсю светило проснувшееся после обильного дождя солнце, он какое-то время собирался с духом, попутно приглаживая мокрые волосы. Восстановив дыхание, вновь застегнувшись и оправившись, как подобает, Гаспар шагнул к дверям - но не успел и коснуться толком золотой ручки, как их резко рванули на себя с той стороны.

Человек, стоявший на пороге, заставил Гвидиче невольно отступить на шаг одним только взглядом. Высокий, седой как лунь палач, с плечами, так и распиравшими форменную сутану, еще несколько секунд таращился на Гаспара, после чего проговорил, едва шевеля сухими губами:

-Вам назначено?

Вопрос был чистой воды формальностью - никто, не имевший на то специального дозволения, никак не мог оказаться на этом этаже, особенно - во время внеочередного заседания тайной коллегии. Будь в теле Гвидиче хотя бы пара-тройка Цепей, будь он одним из тех, кого готовило соответствующее крыло Ассамблеи, а не простым секретарем, он бы - Гаспар был в том свято уверен - вовсю бы корчился сейчас от боли, на собственной шкуре познавая мощь многочисленных охранных Таинств, паучьей сетью опутавших этаж. В который раз порадовавшись тому, что Господь избавил его от этой заразы, Гаспар осторожно передал палачу документы: в чудом не отклеившуюся от дождя фотографию убийца всматривался настолько пристально, словно и не было никаких звонков, словно никто на этом, последнем посту и не был извещен заранее о посетителе. Вернув, наконец, крохотную книжечку владельцу, палач что-то удовлетворительно буркнул, отодвинувшись в сторону - ровно настолько, чтобы Гвидиче сумел протиснуться в дверной проем.

И замереть вновь, не без испуга рассматривая находящихся в приемной людей. Еще один палач, выглядевший чуть моложе своего коллеги, но с лицом едва ли не более хмурым, курил в распахнутое окно, на диванчике у дальней двери сидел, уставившись в книгу без обложки, белобрысый тип с тусклыми рыбьими глазами - серый костюм-тройка и крохотные запонки в виде крестов выдавали в нем одного из людей архиепископа Райля.

-Кого еще принесло? - человек в сером недовольно взглянул на Гаспара. - Вы...

-Ваутерсов мальчик на побегушках, - бросил, опережая Гвидиче, седой палач. - Нам звонили же.

-А, этот... - моментально потеряв к гостю интерес, человек Райля вновь уткнулся в книгу. - Ну пускай, пускай...

Откровенно пренебрежительный тон не задел Гвидиче - к подобному обращению он давно уже успел привыкнуть. Перестать удивляться тому, с каким ничтожно малым, если не вовсе достигающим величин отрицательных, количеством почтения говорили они о кардинале Ваутерсе, было отчего-то куда сложнее. Впрочем, напомнил себе Гаспар, удивляться тут все-таки не стоило - для этих людей не существовало ровным счетом ничего святого. Подойдя к дальним дверям, Гвидиче вновь замер у порога, раздумывая над тем, соответствует ли нынешний его внешний вид правилам приличия хотя бы частично - и чуть не подскочил, когда человек в сером легонько ткнул его в бок.

-Свет загораживаешь, - пробормотал обитатель дивана. - Пройди уже хоть куда-нибудь, сделай такую милость.

Оставив без ответа подобное нахальство - в конце концов, смелости на то, чтобы подобный ответ сформировать, у Гаспара отродясь не водилось - Гвидиче только сдержанно кивнул, потянув на себя очередную дверную ручку, на которую ушло такое количество золота, что человеку вроде него было откровенно страшно к ней прикасаться. И, сглотнув слюну вместе со всеми теми словами, выпустить которые на волю у него не хватало духа, вошел.

Зал, где по обыкновению своему заседал Священный внутренний секретариат - большинство посвященных для экономии времени именовали его просто тайной коллегией - не просто утопал в роскоши, но давно уже отправился под грузом ее на самое дно. Роскошные люстры чистейшего хрусталя и убранные золотом лампы на стенах изливали на помещение такое количество света, что у любого вошедшего непременно начинало резать глаза. Длинный стол, за которым без труда могли уместиться все пятьдесят семь членов коллегии, был, как и окружающие его высокие стулья, сделан из редчайших, запрещенных к вывозу разновидностей эбена, на отделку арочных окон с резными кронштейнами пошли почти исчезнувшие чьими-то стараниями виды амаранта, креслам же, что стояли у стен, над которыми в свое время поработал не один живописец эпохи Возрождения, досталось, в основном, африканское черное дерево. По натертому до блеска полу было жаль даже лишний раз ступать, но причиной, по которой Гаспар Гвидиче замер, успев сделать лишь два шага от порога, было вовсе не это.

Тайная коллегия собиралась в полном составе лишь в двух случаях: самых больших торжеств и величайших бед. День сегодняшний таким отнюдь не являлся, и потому насчитать в зале Гаспару удалось лишь чуть больше дюжины людей.

И почувствовать, как ноги его буквально врастают в пол, как тело его начинает разбирать мелкая дрожь.

Как и всегда, когда он оказывался здесь. Как и всегда, когда он задумывался обо всей той власти, что была собрана, скоплена в руках этих людей и удерживалась их мертвой хваткой. Задумывался о том, что если Земля продолжала крутиться, то лишь потому, что сидящие за этим черным столом были в том заинтересованы.

Во главе стола, заполняя собою все кресло без остатка, восседал Алессандро Соле, декан Священного внутреннего секретариата. Девяностодвухлетний старец, глухой как тетерев и обладавший зрением столь острым, что едва разбирал очертания собственных рук, безмятежно спал, уронив взлохмаченную седую голову на впалую грудь - и лишь время от времени вздрагивал, тем не менее, до конца не просыпаясь. С обеих сторон от декана, разбившись на две неравные группы, расположились, подтащив поближе стулья, остальные. Сделав несколько несмелых шагов вперед, Гвидиче пригляделся, постепенно узнавая тех, кто занимал места по правую руку от Соле - и чувствуя все больший страх по мере того, как к ним приближался.

Субдекан Алоизио Массари сидел, чуть сгорбившись и подперев голову костлявыми руками. Обилие света немного смягчало почти угловатые черты его лица, но линия тонких твердых губ оставалась все такой же жесткой. Одного взгляда было достаточно, чтобы решить - им никогда не доводилось целовать ничего, кроме крестов и перстней, а уж насколько далеко подобное суждение отстояло от истины, достоверно знать мог только сам кардинал. Слухи ходили всегда, путешествуя через тайные письма и темные углы, в которых нет-нет, да и раздавался чей-нибудь шепоток, но один факт оспорить было никак нельзя - с внешней стороны Массари был безупречен.

Чего нельзя было, конечно, сказать о его репутации.

Слухи ходили всегда - и делиться некоторыми было чуть более опасно, чем другими. Истории о молоденьких девушках, одурманенных наркотиками, которых время от времени поставлял кардиналу его личный секретарь Карбони не были чем-то из ряда вон выходящим - в конце концов, мало было на свете вещей, которые не мог позволить себе второй человек в тайной иерархии Церкви, особенно за надежно закрытыми дверьми. Не вызывали никакого удивления и россказни о том, как ловко обирал Массари живых и даже мертвых, отправляя в собственные сейфы немалую часть средств, что под надежным прикрытием Института религиозных дел выделялась на некоторые тайные проекты. Куда большей опасности подвергались те, кто позволял себе пошептаться, например, о спрятанной в одной из стран третьего мира крохотной лаборатории - и о гомункулах, выращиваемых там на материале кардинала только для того, чтобы пожертвовать ему свежие органы взамен успевших уже поизноситься. Из своих долгосрочных поездок, совершавшихся каждые пять-шесть лет, Массари действительно возвращался будто бы помолодевшим, но хорошее настроение и общее улучшение самочувствия, не могли, конечно, сыграть роль повода для начала внутреннего расследования - и слухи оставались лишь слухами. Вещью еще более опасной было обсуждение в где-либо пределах Рима судьбы предшественника Массари: пусть даже отравители субдекана Тонто Верстратена, выловленные в рекордный срок, во всем признались и были незамедлительно казнены, некоторые слухи продолжали свое хождение даже спустя десятки лет - например, о том, что с казнью отчего-то слишком уж поспешили...

Вокруг Массари сгрудились ближайшие его сторонники, его, как выразился в свое время в одной частной беседе кардинал Ваутерс, черные волки: в большинстве своем - члены наиболее жесткого и реакционного крыла тайной коллегии. Архиепископ Райль, глава Секции дознания, обработки и регистрации, хранил на своем обрюзгшем лице печать крайнего уныния, время от времени постукивая себя по губам изжеванным до непотребного вида карандашом. Райль, вне всяких сомнений, был последним, от кого желал бы получить письмо любой член тайной коллегии или кто-либо из нижних чинов: человек, облеченный властью чинить внутренние расследования среди посвященных, определять меру пресечения ими полномочий и выискивать тех, для кого Восьмое таинство из средства становилось целью, должен был обладать особым характером и складом ума - и архиепископ, несомненно, отвечал этим требованиям. Имевший прямой выход на Бюро и заведовавший не только целой армией шпионов и доносчиков, но и Живодерней, Райль, как любили говорить коллеги, не сумел бы отыскать жалость даже в словаре. Рядом с Райлем приткнулся пузатый, коротконогий человечек - кардинал Лука Ладзари, знаменитый, прежде всего, тем, что умудрялся укладывать в свой карман едва ли не больше, чем сам субдекан. Любивший побаловать себя изысканными блюдами, Ладзари держал при себе четырех профессиональных поваров - его обеды, как поговаривали, обходились казне до четырех миллионов в год. Остальные сторонники текущего субдекана были Гвидиче незнакомы - хотя вон тот старикашка с бельмом на месте левого глаза и тростью в сухих, узловатых руках, кажется, заведовал архивами - и, если слухи не врали, лично задушил ради этой должности своего предшественника.

Нетвердо шагая к своей цели, Гаспар обратил взор на тех, кто расселся по левую руку от Соле. Этих было немного - лишь шестеро - а знакомых Гвидиче среди них оказалось и того меньше. Плешивый тип, что чиркал что-то в блокноте, кажется, был одним из наблюдателей за рыцарскими орденами, рядом с ним же уместился кардинал Антонио Карлетти, сидевший так, словно на стул его насыпали иголок. После гибели Золы от рук русских агентов - изловленных ко всеобщему удовлетворению уже три дня спустя и казненных после обстоятельного допроса - триумвират, начальствующий над палачами, дал трещину: терпевшие друг друга лишь из-за наличия общего врага кардиналы насмерть перессорились сразу же, как отгремела одинаково позорная для всех "Метелица". Тощий как спичка, Карлетти был законченным невротиком: одного из своих врагов, как рассказывали, он не прекратил преследовать и после смерти последнего, выкопав из могилы, приволочив домой и разыграв целое представление, в котором выступил разом судьей, обвинителем и палачом. Избив покойного хлыстом, отрезав ему три пальца и затянув на шее петлю, Антонио утопил страдальца в реке - некоторые заканчивали историю здесь, а другие, в свою очередь, продолжали, намекая, что Карлетти, если слухи о его склонности к некрофилии были правдивы, успел надругаться над телом и иначе. Вперив в Ладзари и только в него одного взгляд воспаленных от недосыпа глаз, кардинал Карлетти, казалось, вовсю проигрывал в голове сцены расправы - сначала над живым врагом, а после и над мертвым.

Последний знакомый Гаспару человек - и самый важный для него из всех, присутствующих в зале - сидел через одно место от Карлетти. Невысокий и сухой, с неаккуратными, кое-как подстриженными седыми волосами, кардинал Яспер Ваутерс казался чужеродным элементом на фоне всей местной роскоши. Лицо его, уже давно успевшее разжиться морщинами, многим казалось строгим и суровым, но тем, кому доводилось пробыть рядом с Ваутерсом достаточно близко и достаточно долго, открывалось истинное его выражение - до грани измученное. Каждые несколько минут взгляды Ваутерса и Массари пересекались - в такие моменты каждый из них напоминал фехтовальщика, выискивающего в обороне противника едва заметную брешь.

Гвидиче не находил в том ничего странного. В конце концов, оба кардинала в свое время метили на один и тот же пост.

Тайная коллегия была сосредоточием власти - выше нее был, как иногда позволял себе думать Гаспар, лишь Тот, чьему имени она служила. Подняться до подобных высот дано было немногим, и в их число входили, вне всякого сомнения, лишь самые могучие разумом, верой и духом - равно как и самые хитрые, расчетливые и безжалостные люди, какие только оказывались на скрытой от простых смертных стороне Церкви. Век за веком Рим диктовал свою волю внушительной части мира, но лишь собравшимся здесь было суждено выбирать, куда повернет ладья святого Петра. Век за веком по воле Рима проливали кровь - лилась она и здесь, лишь самую малость менее щедро. Самый призрачный шанс сесть когда-нибудь за этот стол становился для многих поводом душить и потчевать ядом, лгать, изворачиваться, как не смогла бы никакая змея, развязывать войны и обрекать на верную смерть миллионы и миллионы, забывать самое себя и свершать такие предательства, что устыдился бы и Иуда.

Век за веком люди, что собирались за этим столом, хранили мир от гибели - и по праву считали его своей собственностью. Век за веком они решали судьбы прочих - и грызлись за это право как стая оголодавших собак за последнюю кость. Век за веком они правили, постепенно привыкая к тому - и когда настало время перемен, вознамерились сделать все, что было в их силах, когда-то казавшихся безграничными, чтобы не дать остаткам былой власти утечь сквозь пальцы словно песок.

Одной из отличительных черт тайной коллегии была любовь к эвфемизмам - и услышав официальные названия некоторых ведомств, за которые отвечали ее члены, Гвидиче нередко оставалось только дивиться цинизму, с которым они сочинялись столетия назад. Если среди слов, за которыми притаился отдел Райля, еще можно было разглядеть его пробиравшую до дрожи сущность, то приют палачей, большинству посвященных известный под именем Дом Резни, в бумагах обозначался не иначе как Секция пресечения разногласий - от подобного Гаспара частенько разбирал нервный смех. Досталось и стократ более ужасному Бюро - в тех редчайших случаев, когда о месте работы сотрудников похоронного класса вообще приходилось упоминать на бумаге, звалось оно достаточно безобидно - всего лишь Секцией дисциплины погребальных обрядов. Два крупнейших отдела Ассамблеи, что составляли ее ядро, также не сумели избежать одежды из изящных словес: охотники за древностями, кои должны были быть скрыты от глаз и тем более рук обывателей любой ценой, оказались в свое время прозваны Секцией выявления и регулирования злоупотреблений в отношении священных реликвий, те же, кто имел дело с Таинствами и, ни много ни мало, с иными магическими системами, ничтоже сумняшеся именовались Секцией составления, регулирования и пересмотра отдельных элементов церемониала.

Кардинал Яспер Ваутерс последние два десятка лет занимал руководящий пост именно в ней.

-Как я уже говорил, инцидент в Ольстере требует нашего немедленного внимания, - дергая от крайнего возбуждения головой, бормотал Карлетти. - Нет, не так. Скажу прямо - немедленного ответа. Протестантские псы окончательно забыли свое место и мы должны как можно скорее им его напомнить.

-И кто же напоминать будет? - хмыкнул Ладзари. - Уж не вы ли?

-Имело место грубейшее нарушение как границ, так и договоренностей...

-Аластор Келлер - подпечатник, если вы запамятовали. Башня выписала Приказ еще лет тридцать назад, наш собственный ордер на уничтожение отстоял от него лишь лет на пять. И я не вижу ничего дурного в том, что в конечном итоге работу доделали наши англиканские...друзья.

-Конечно, не видите! - взвизгнул Карлетти. - Вы и собственных ног уже скоро не сможете усмотреть, за таким-то пузом!

-Как и всегда, переход на личности, - прищурился Ладзари. - А что ж по делу?

-По делу все уже сказано! Башня может хоть сто Печатей выписать, дело-то не в ней! А в том, что агенты Четвертой Палаты разбираются на нашей, католической земле...

-С нашими же проблемами, - докончил за него Массари. - С одной стороны, это, несомненно, прискорбно, но вот с другой...давайте будем честны, господа - после "Метелицы" мы практически обескровлены. Потребуются годы, чтобы восстановить наши силы, и десятилетия - чтобы восстановить репутацию...

-Потому и говорю - нельзя сейчас давать слабины! Мы должны...

-Вновь плюхнуться лицом в самую грязь? В этот раз еще и взяв предварительно разбег? - выгнув бровь, желчно поинтересовался субдекан. - Мне это все нравится ничуть не больше вашего, поверьте. Но безрассудно бросившись в бой, мы ничего не докажем - кроме, разве что, того, что "Метелица" нас ничему не научила. Вам стоит унять свои нервы и взглянуть на картину в целом...

-Но...

-...а она такова, что, будем откровенны, Четвертая Палата в последующие годы нужна нам так же, как и обывателям, коих она защищает. Часовая Башня находится у них под боком, не у нас, не забывайте. И вся грязь, что из Башни вытекает, в первую очередь летит уже на их головы, а затем только подползает к...

-Но все же...

-В своем стремлении максимально дистанцироваться от нас, они стали слабы, - холодно продолжил Массари. - И это рано или поздно приведет их к поражению. Но сейчас, пока мы еще не готовы...пусть себе упиваются маленькими победами, как и русские. Пусть смеются во все горло над тем, что нам пришлось отозвать множество рыцарей для укрепления важнейших позиций, что еще десятки лет уйдут на воспитание новых палачей взамен потерянных в том походе. Пусть смеются, пусть лают, как псы, коими и являются. Пусть выигрывают битвы и тем тешатся. Война, так или иначе, будет за нами.

-Хотелось бы знать, где гнездятся корни вашей уверенности, - спокойно и тихо проговорил, чуть качнув головой, Ваутерс.

-В вере и ей одной, - грустно улыбнулся Массари. - Рим правил и будет править этим миром до самого конца. Того хочет Бог, сказал бы я, но скажу иначе - власть всегда должна быть в руках, достойных того более всех прочих. Наших руках. И мы знаем, когда следует наносить удар, а когда - достаточно лишь немного подождать. Мы умеем терпеть. Ни одна цивилизация, ни одно государство не падало на колени пред врагом внешним, не будучи предварительно подточено изнутри. Я уже говорил вам как-то, когда вас тревожило уменьшение нашего влияния по ту сторону Атлантического океана - если Кольцо не угробит Соединенные Штаты вместе со всем остальным миром, то лет через тридцать, может, сорок, они опустятся до того, что в их церквях станут проповедовать женщины и содомиты. Пока чаша терпения не переполнится и кровь не смоет всю грязь с этой несчастной земли. Пока стоны Европы, у чьего порога вновь будут поднимать пыль сарацинские полчища, не обернутся кличем, что созовет новый крестовый поход. Мы ничего не теряем от ожидания, больше того - с каждым годом наши силы будут лишь расти. И когда придет время - тогда и только тогда мы ударим. Тогда и только тогда мы вернем в стадо заигравшихся в так называемую "цивилизацию" заблудших овец. Кого-то из них, конечно, придется в процессе...выпасти. Но, между нами говоря...смерть одного неверного или миллиона меня в равной степени не огорчит...

Гаспара Гвидиче передернуло. Проходя за спинами сторонников Массари - ни один из них даже не обернулся в его сторону - он обогнул стол, быстрым шагом приближаясь к своему непосредственному начальнику.

Кардинал Ваутерс, коротко извинившись перед коллегами, поднялся со своего места. И, почти что оттащив секретаря в сторону, раздраженно зашипел:

-Это не могло подождать до вечера?

-Прошу прощения, Ваше Высокопреосвященство, но вы ведь сами мне тогда приказывали... - зашептал, склонившись над начальствующим ухом, Гвидиче. - Приказывали немедленно доложить, если...

-Покороче, если возможно.

-Он здесь, Ваше Высокопреосвященство, - прошептал Гаспар. - Доставили четыре дня тому назад.

Свет в камере, как водится, выключали не больше, чем на час в сутки. Дожидаясь, пока работник Живодерни закончит свою возню с многочисленными замками и запорами - а также пока развернутые в пределах скрытого за дверью помещения поля примут представленные им ключи - кардинал Ваутерс посматривал то в один конец длинного светлого коридора, то в другой: хорошо было бы успеть, пока не появились лишние глаза - глаза, которые не удастся вывести из строя так же легко, как расположенные на этаже камеры. Свет в камере, как водится, горел почти постоянно - и стоя сейчас у ее дверей, кардинал Ваутерс никак не мог перестать думать о том, сколько бы сам протянул без сна, да еще и с четким осознанием того, что в одиночество под яркими лампами - рай в сравнении с тем, что ожидает дальше.

Свет в камере, как водится, был зажжен и сейчас - и потому кардинал Ваутерс очень удивился, обнаружив содержавшегося в ней пленника спящим.

Удивления большего была достойна разве что книга, прикрывавшая его лицо.

-Моя смена кончается через двадцать минут, - прошептал, буквально дыша кардиналу в затылок, человек в белой форме. - К этому моменту все системы наблюдения должны быть включены, так что если вы тут задержитесь...

-Не задержусь.

-...то выпутываться будете сами. Проходите, живее. Я должен запереть за вами.

Просить дважды не было никакой нужды - Ваутерс, больше не медля, шагнул в камеру, едва не получив по спине дверью: проводник его явно слишком нервничал.

Громкий хлопок, вопреки ожиданию, не произвел на обитателя камеры ровным счетом никакого эффекта - как спал, так и продолжал спать. Помедлив - и в который раз напомнив себе, насколько мало у него времени - Ваутерс осторожно приблизился, ничуть не менее осторожно тронул узника за плечо...

Удар был нанесен столь быстро, что тот самый миг, когда это случилось, кардинал как-то пропустил. Пропустить всю ту боль, что разлилась по телу спустя лишь какую-то крохотную долю секунды, бросив его на колени, было уже стократ сложнее.

Как и тот факт, что едва та секунда изволила смениться другой, его уже сгребли за воротник и со всего маху приложили о стену.

Отчаянно силясь втянуть хоть немного воздуха, кардинал Ваутерс моргнул. И замер, разглядев застывший на расстоянии волоска от его глаза кончик Ключа.

Оторвать от него взгляд и увидеть обильно украшенные синяками глаза того, к кому он явился с визитом, кардиналу удалось не сразу.

Но когда удалось - холодное бешенство в тех в глазах уже вовсю уступало место безграничному удивлению.

-Яспер?

Хватка на горле ослабла, а после и вовсе исчезла, позволив Ваутерсу сползти на пол, зайдясь безудержным кашлем. В животе, казалось, что-то взорвалось и теперь вовсю полыхало. Упершись руками в ледяной пол, кардинал судорожно вдохнул, чувствуя, что вот-вот вновь упадет.

И точно бы упал, если бы его не подхватили, не вздернули вверх жестоким рывком.

-Дьявол...не тебя я ждал, ох не тебя, - усадив Ваутерса у ближайшей стены, пробормотал обитатель камеры. - Ты как? Я не сильно...

-Пока...не уверен...

-Вот же... - в сердцах выругавшись, узник склонился над кардиналом. - Так, спокойнее...я буду считать, дыши...раз, два...

-Откуда...откуда у тебя...

-Это-то? - обитатель камеры швырнул Ключ в сторону кровати.- Вчера прислали книгу. А в ней была пара лишних страниц, если ты меня понимаешь. Но как же ты...черт...так, давай снова...раз, два, три...а теперь задержи дыхание...

-Было бы что...задерживать... - кардинал потер живот. - Ты, Кат, все мне отбил...

-Радуйся, что пониже не метил, - огрызнулся Асколь. - А то до конца жизни занимался бы ты только собой. Какого черта? Я тут в поте лица готовлю побег, а ты являешься...являешься тут...

-Я тоже...тоже рад тебя видеть, Кат, - вымученно улыбнувшись, произнес Яспер Ваутерс. - Нам нужно поговорить...пока еще не стало слишком поздно.

-Боюсь, уже поздно, - вздохнул палач. - Я ждал, когда Бешеный придет поглумиться...он бы обязательно явился, уж я-то знаю. А взяв его, быть может, еще сумел бы что-то выторговать...радуйся, твоими стараниями все теперь накрылось. Сейчас сюда придут...

-Не придут, - Ваутерс покачал головой. - Камеры отключены. И здесь, и по всему пути, которым я шел.

Лицо палача самую малость просветлело - огонек надежды, вспыхнувший в глазах, впрочем, очень скоро сменился холодной сосредоточенностью. Ваутерс прекрасно его понимал - надеяться хоть на что-то было бы в подобной ситуации откровенной глупостью. Надежда позволяет протянуть, питаясь ею, какое-то время, но едва только ей приходит конец - то же случается и с тем, кто осмелился поверить.

И все же, смотря в эти глаза и прекрасно зная, что слова, которые сейчас прозвучат, для их обладателя не станут смертельным ударом, он продолжал ненавидеть. Ненавидеть себя за то, что должен был все-таки сказать их.

-Должен задать вопрос, - Асколь, однако, заговорил первым. - Я сейчас правильно тебя понял, Яспер?

-Нет, Кат, - заставив себя не отводить взгляд, вздохнул кардинал. - Боюсь, все немного сложнее. Ты не поможешь мне подняться?

Палач поставил его на ноги так резко, что Ваутерс едва на них удержался - и, доковыляв до кровати, осторожно опустился на ее край. Подобрав с пола изорванную книгу, кардинал задержал взгляд на обложке - истрепанный томик рассказов Эдгара По. И кто только...

-Страницы Библии подклеили к "Колодцу и маятнику", - прислонившись к стене камеры, протянул Кат. - Не знаю, чья работа, но за чувство юмора, так и быть, похвалю. Это, к слову, не твоих рук...

-Нет, - отбросив книгу в изголовье, Ваутерс вновь зашелся кашлем. - Знаешь, я искренне уповаю на то, что ты мне не устроил внутреннее кровотечение. А то как бы...

-Убийство члена тайной коллегии, понимаю, - важно кивнул палач. - Меня, правда, и так уже печь ждет, но в этом случае, наверное, еще и четвертуют. От моего "прости" тебе, конечно, вряд ли полегчает, но ничем получше не располагаю - пусти я в дело цепочки и меня тут же поджарит, - он постучал кулаком по стене. - На экранирование не поскупились, мать их...

-А как же...

-Как же что? Ключ? - Асколь дернул головой. - Они поля обновляют раз в сутки, как раз за тот час, что камера без света остается. Логика проста - посидишь тут пару деньков, и едва потемнеет, так и развалишься без задних ног, хоть бы иглы на кровать стелили. А они, пока ты в отключке, всю защиту снимут и заново наладят. Да только забыли в этот раз, кого держат - знаю я все эти фокусы. Вот и успел, пока не сработали.

-А с лицом твоим что? - мрачно поинтересовался Ваутерс. - Выглядишь так, словно тебя Бюро брало.

-Прорваться пытался, - чуть помолчав, раздраженно выдал палач. - Когда самолет на посадку заходил. Неудачно, как можешь видеть...

-Да уж вижу, - Ваутерс вздохнул. - А вот как видишь ты - ума не приложу, честно говоря. Все лицо синяками заплыло...кто тебя так, Кат? И чем, боюсь спросить?

-Слеттебакк. Дверью. Потом приборной панелью. И еще чем-то. До полного удовлетворения, - зло зашипел Асколь. - Может, скажешь уже, зачем вообще сюда притащился, если не меня вытаскивать?

Кардинал Яспер Ваутерс в который раз вздохнул - и, потратив еще полминуты на жуткий кашель, сипло продолжил:

-Мог бы и проявить побольше уважения к почти единственному своему другу в верхах, Кат. Мог бы... - он вдруг осекся. - Нет. Теперь, пожалуй, точно единственному.

-У меня не было времени расспросить о Золе, - голос палача стал заметно тише. - Нас погнали в Копенгаген сразу после...

-Расследование завершилось весьма быстро, и дало результаты. Долгожданные. Я бы даже сказал, ожидаемые. Но ты ведь и так знаешь, кто это сделал, Кат. Мы все знаем.

-И все будут молчать.

-Будут, - спокойно кивнул кардинал. - Будут, поскольку никто не хочет делать такой подарок Верту, как бездоказательные обвинения, что дадут повод начать уже их собственную травлю. Будут, поскольку словами ничего не исправить и никого не вернуть. Будут, поскольку она мешала не одному только Юлиану...

-Ты тоже не всем по вкусу, - усмехнулся Асколь. - Как там было, не напомнишь? "Вначале они пришли..."

-Когда они пришли, я протестовал - и меня забрали вместе с остальными, - тут же парировал Ваутерс. - Да ты и сам знаешь, что никакие протесты погоды не сделают. Только действия. Потому я и здесь, Кат. Потому что ты из тех, кто действовать никогда не боялся. Потому что я не хочу остаться единственным человеком, которому не все равно.

-Ты сказал, что не вытаскивать меня пришел.

-Вытащить - нет. Но я здесь, чтобы помочь тебе выжить.

Какое-то время палач молчал, всматриваясь в лицо кардинала. Какое-то время он стоял почти неподвижно, словно вовсе забыл, как следует двигаться. Какое-то время...

Прежде чем рассмеяться - зло, устало, с надрывом и болью.

-Выжить, значит. Выжить, говоришь...

Медленно, буквально по шажку, он подошел, еще медленнее наклонился.

И закричал - так, что кардинал Ваутрес едва не свалился с кровати:

-Выжить, значит? Выжить предлагаешь? - ревел палач ему прямо в лицо. - И кому выжить, мне? А ты знаешь, что я сделал? Знаешь?

-Кат...

-Знаешь или нет? - рявкнул Асколь. - Знаешь, сколько нас туда шло? Знаешь, сколько нас там осталось? Знаешь, кто всему конец положил? Кто все их смерти напрасными сделал? Знаешь? Знаешь? Перед тобой стоит!

Ваутерс попытался отодвинуться назад, но его удержали. Палач задыхался от ярости, в искаженное криком лицо его было попросту страшно смотреть.

-Выжить, значит, да? Выжить? Когда не знаешь, кто жив еще? Когда хоть плачь, хоть грози, хоть глотки им зубами рви - не скажут? Выжить, значит? Вот так все просто? Взять да уйти, верно? Может, вы и людей мне новеньких подберете? Может, номер комнаты скажете, в которой старых на куски драли? Номер печи, в которую загнали? Скажешь мне, а? Скажешь? Скажешь?

Выкрикнув в лицо Ваутерсу последнее слово, палач резко отступил. Уперся, заметно пошатываясь, рукой в стену.

-Выжить он предлагает. Выжить, - запинаясь, бормотал Асколь. - Выжить. Мне. Да кто тебе сказал, дурень, что я хочу...хотел...

-Кончил истерику? - неожиданно резко спросил Ваутерс - и голос его, столь слабый и неуверенный раньше, сейчас заставил палача вздрогнуть. - Кончил, я спрашиваю? Если да, то слушай. Живы они. Все, с кем ты оттуда вышел.

-Врешь, - как-то отстраненно произнес Кат. - Врешь. Я просто тебе нужен. Против Верта. И против...

-Эрик Грей жив. Розария Лено жива. Ренье Гардестон жив, - холодно продолжал кардинал. - Живы и сейчас в Риме.

-Неус? - выдохнул Асколь.

-Смерть Неус Шиль не подтверждена, но ни к одной из групп при эвакуации она не прибилась. Официально присвоен статус без вести пропавшей...

-Она может быть у русских. Она...

-Может. И что, предложишь тайной коллегии устроить еще одну бойню - теперь уже во имя ее? - все более жестким тоном продолжал Ваутерс. - Очнись, Кат! Крестовый поход "Метелица" закончился ничем! Русские проиграли, Ассоциация проиграла, мы тоже, если ты забыл, далеко не с победой ушли! Мы обескровлены! Все, что мы можем теперь - считать убитых и прикрывать головы! А число охотников их открутить с каждым месяцем только растет!

-Я...

-А ты распустил тут сопли в три ручья! Жить он не хочет! Жить он не хотел! Конечно, какого, прости Господи, дьявола ты должен того хотеть, да? Ты же, бедненький, всегда у нас страдаешь больше всех! А тут такой шанс, наконец, отмучиться!

-Да послушай ты...

-Нет, это ты послушай! - вскочив с кровати, закричал кардинал. - Я пришел сюда, рискуя себе на шею мишень повесить, единственно чтобы от тебя смерть отвести, чтобы людей твоих на смерть не отдали! Я к тебе пришел сказать, что есть еще шанс их вытянуть, но не желаешь - пусть так и будет! Ступай в печь, а они, как соучастники, пойдут на расправу Верту!

Резко развернувшись, Ваутерс направился к дверям. Занес кулак, чтобы постучать.

-Стой.

-С чего бы мне тут оставаться?

-Откуда мне знать, что они правда живы? - глухим голосом проговорил палач.

-Мне уже нет больше веры, так? Когда мальчонку того принес, от Флаэрти укрыть просил, все почему-то иначе было...

-Время, - пожал плечами палач. - Оно никого прежним не оставляет.

-Кроме тебя, разве что, - развернувшись, раздраженно бросил Ваутерс. - Как стонал по судьбе своей, так и стонешь, ничего другого кругом себя не видя. Принесу фотографии, дня через три - сгодится?

-Быть может. От меня что?

-Прежде всего - игрушки свои отдашь, - кардинал покосился на валявшийся у кровати Ключ. - Меня обыскивать не станут, вынесу да выкину, где не найдет никто. А сам сидишь, как мышь под метлой, и молишься, если помнишь еще, как молитва делается. Мысли о побеге брось - не выйдет у тебя, а и выйдет - тогда твоих точно в огонь пустят.

-А дальше что? - издевательски поинтересовался палач. - Может, в ножки к Верту кинуться, прощение вымаливать?

-Кинуться не кинуться, но признаться тебе придется, - мрачно продолжил кардинал. - Самому. Во всем и сразу. До того, как на ленты нарезать начнут.

-И чем мне то поможет? Не в печь задвинут, а усыпят просто?

-Да брось ты уже огрызаться, голова дубовая, - полным усталости голосом произнес Ваутерс. - Брось и дальше слушай. Ты у Верта с давних пор как кость в горле, но работу, как ни крути, а делаешь. Пусть и своим носом часто. А сейчас ты ему такой повод себя через весь конвейер пропустить дал, что лучшего и желать грешно. И доказательства против тебя железные. А за Вертом, напомню, стоит Массари...

-Слишком высоко эта птичка летает. Мне не доплюнуть.

-Да и мне...пока что. Но вот что важно, Кат, провал - он по всем нам ударил, и Массари исключением не был. Если бы половине коллегии карманы не заполнил в последний момент, да других каких благ не посулил, слетел бы вон, словно и не сидел никогда рядом с деканом. А декан наш, сказал бы я, желай обидеть нашего брата во Христе, пенек гнилой - из таких и песок уже не сыплется, вышел весь. И вертят им год от года те, кто ловчее прочих. Сейчас вот Массари со своей шайкой, а потом...

-Ты.

-...а потом - кто знает...так или иначе, позиции Массари сейчас слабы, как никогда - и потому субдекан в горло любому вцепится, кто против него пару слов скажет. А Бешеный, после такого-то позора - тем более. И планы их на тебя мне давно известны. Ты ведь лучше многих знаешь, Кат, что ложь это все - о том, что сильные люди пытки выдерживают. Нет никаких сильных и слабых, есть плохие дознаватели и хорошие. А в этих стенах только самых лучших держат. И будешь упорствовать - им с огромным удовольствием тебя передадут.

-Но если я сам признаюсь...

-Во-первых, ты лишишь Верта этого самого удовольствия. Во-вторых, пойдя на сотрудничество, ты начнешь уменьшать число поводов отправить тебя в печь. Я ведь сказал уже, Кат - обескровлены мы, сейчас каждый палач на вес золота. Особенно такой, как ты, с опытом. И поверь, Массари не дурак, просто законченный сукин сын, а это все-таки немножко другое. И что бы там Верт не визжал, без повода тебя через печь не пропустят. Так зачем же, сам посуди, тебе давать этот повод?

-Не верю я, - немного помолчав, подал голос Асколь. - Не верю и все тут. Им же козел отпущения нужен...

-Нужен, кто же с тем спорить берется? И если ты перестанешь валять дурака, быть может, и удастся устроить так, что тебя именно что отпустят. Собак всех свесят и отпустят. В пустыню или нет, тут уж не скажу...

-А если не перестану, тогда что?

-Тогда тебя на смерть, а твоих - туда же, но позже. И куда изощренней. Я говорил с Вертом, Кат, он горы готов свернуть, чтобы тебя со свету сжить. А если ему то удастся, группу твою...что осталось...отправит на верную гибель, в пасть к Прародителю какому или еще куда...

-Допустим, я с тобой соглашусь. Допустим, паинькой буду. Гарантии-то какие?

-Никаких. Гарантий он захотел, тоже мне... - проворчал Ваутерс. - Но если согласишься, то постараюсь тряхнуть связями. Я тебе не субдекан, конечно, но и не служка алтарный, о чем ты, сдается, каждый раз забыть норовишь. Говоришь так, словно я собутыльник твой...или еще кто похуже...

-К делу давай, обидчивый наш. Я бежать не пробую, вину перед трибуналом признаю, дальше что?

-Дальше на тебя вешают все грехи и отправляют так далеко, как им фантазия подскажет. Группу твою расформировывают и разбрасывают кого куда...

-Не очень мне это...

-Дурень, так лучше всего будет. Когда они вместе - Верту ничего не стоит подговорить нужных людей, чтобы "Догму" на смерть послали. А так - кто ж ему даст зазря непричастных вместе с ними гробить?

-Резонно. Значит, ты...

-И вот еще что. О тебе им знать нельзя.

-Это почему еще?

-Потому что Верт так просто не успокоится. Зря он Бешеный, что ли? Тебя мы спрячем, и их - уж где придется. И никаких контактов, пока пыль не осядет. Какое-то время побудешь обычным священником...

-И сколько же, интересно...

-Сколько потребуется, - отрезал Ваутерс. - Год, два...даже если пять - носу не высунешь, пока Верт не остынет. А там, глядишь, и ветер переменится. Глядишь, и Массари самого скинем...

-А ты на его месте рассядешься.

-Поглядим. Ну так что, Кат? Ты согласен?

Ответ кардинал Яспер Ваутерс прочел в глазах палача. А никакого другого ему и не требовалось.

Первым, что Альтеро Асколь услышал, оказались шаги - конвоиры топали так, что, несомненно, подняли бы на уши весь этаж, будь на нем сейчас хоть кто-то еще. Не прошло и минуты, а к шагам добавились голоса - до того отвратительные, что отчаянно не хотелось даже представлять, кто мог бы обладать такими.

-И все ж я так считаю. Твоя во всем вина, Францишек, - один голос был что пароходный гудок - при условии, конечно, что пароход обрел вдруг жизнь и несколько лет занимался беспробудным пьянством.

-Да с чего моя-то, а? С чего моя? - второй голос, тонкий и блеющий, был настолько противен, что скрип железа по стеклу показался бы любому, услышавшему его, райской мелодией. - Я, что ли, так надрался, что ноги волочить не мог?

-А что, скажешь, не так? Не так, да? Ты все и начал, ты один! И если б не ты, мы бы тем вечером вообще не пили! И к сбору бы не опоздали! В Копенгагене этом чертовом не остались бы, да на "Левиафан" бы сели вместе со всеми!

-Сели, сели бы. И потонули бы аккурат с остальными, дурья твоя башка! Ты радоваться должен, Якоб, меня благодарить! Кабы не я, так мы бы с тобой...

-...на самых задах не остались, вот-вот. Прям как тогда, у Морольфов. А все почему? Да потому что ты, балбесина...

-От такого слышу. Что, повоевать захотелось? Приключений душа просит? Вон, на этого посмотри, которого мы...ох...охраняем. Довоевался уже...

Когда процессия показалась из-за угла, Альтеро Асколь понял, что ошибся: настолько мерзких морд он не мог вообразить при всем желании. Один из рыцарей, что конвоировали обвиняемого, был настолько толст, что едва влезал в собственную униформу, лицо же его напоминало попавший под колеса автомобиля кусок мяса, предварительно кем-то пожеванный. Второй - тощий и плешивый - лица не имел вовсе, если, конечно, не считать таковым целое поле гнойных прыщей, среди которых еле-еле угадывались глаза - поле это беспрестанно пропахивалось грязными, отросшими ногтями.

Толстый и тонкий уродцы, впрочем, Альтеро ничуть не интересовали. В отличие от того, кто, со скованными за спиною руками, плелся за ними.

Того, кто не сумел скрыть удивления, когда Альтеро быстрым шагом приблизился.

-Эй, ты чего это тут? - забасил толстяк, чье лицо при каждом выползшем наружу слове принимало омерзительно плаксивое выражение. - Ты это, отойди. Приказано никого не подпускать...

-Приказано, приказано, - согласно затряс головой прыщавый. - В сторону, в сторонку пожалуйте. Приказ такой есть, а тебя мы знать не знаем. Наше дело крохотное.

-Я оставлю вам одну минуту, - вкрадчиво произнес Альтеро. - Ровно одну. Если не будете расходовать ее зря, должно хватить, чтобы убраться вон в тот конец коридора - там вы будете стоять, пока я не разрешу приблизиться. Время пошло.

Рыцари испуганно переглянулись. Тощий, нервно покрутив головой по сторонам, схватился было за кобуру, но не смог ее расстегнуть, а несколько секунд спустя и вовсе уронил на пол. Его товарищ, со свистом выдохнув, какое-то время смотрел на Альтеро, после чего со вздохом отступил, качнувшись, назад. И, схватив прыщавого за руку, поволок именно в том направлении, которое указал младший сын Леопольда.

-За словом в карман ты по-прежнему не лезешь, - усмехнулся человек, которого сопровождали рыцари. - А если и лезешь, то никак не за добрым.

-Здравствуй, Кат, - преувеличенно серьезным тоном ответил Альтеро. - Насколько я могу судить, ты сумел оправиться.

Говоря это, он почти не кривил душой - палач и правда выглядел значительно лучше, чем на фотографиях, сделанных еще в госпитале. И почти уже перестал хромать.

-Ты тоже, - Кат всмотрелся в лицо брата, отмечая, что напряжение, его сковавшее, было даже сильнее, чем прежде. - А что...

-Отцу нашему уже значительно лучше, - резко ответил Альтеро. - Похвально, что ты проявляешь о нем беспокойство, но Кат, сейчас тебе нужно волноваться о себе прежде всех прочих.

-Сдается мне, что уже поздновато для волнений, - хмыкнул палач. - И все же, что ты здесь делаешь, братец? Разве ты не должен быть...

-Так они тебе не сказали? - вскинулся Альтеро. - Ну конечно, почему я вообще этому удивляюсь? Такой разброд, такой хаос...удивительно, что они вовсе могут делать что-то, как подобает...я здесь, Кат, чтобы сказать...передать... - он на миг запнулся, словно бы собираясь с мыслями. - Тебя должны были, разумеется, известить раньше, но в нынешние времена все делается, увы, с множественными нарушениями существующих процедур и протоколов...

-Я, конечно, ценю, что ты почесать языком пришел, но знаешь, меня вовсе не на чай пригласили, - палач тряхнул, насколько мог себе позволить, скованными руками. - Так что давай-ка ближе к делу, пока нас искать не вышли. Какого черта ты тут забыл?

-Разве то не очевидно, Кат? - в глазах Альтеро вспыхнули и тут же погасли огоньки гнева. - Семья обо всем уже договорилась, так что ты можешь оставить свой страх. Я буду защищать тебя на сегодняшнем трибунале. Почему...почему ты смеешься?

Альтеро ошибался - простым смехом то не было: палач хохотал вовсю, хрипел, захлебывался, вытягивая, насколько позволяли оковы, руки. В какой-то момент он, несомненно, завалился бы на бок, рухнул бы на пол, если бы младший сын Леопольда не подскочил к нему вплотную и не встряхнул, ухватившись за воротник.

-Что все это значит, Кат? Почему ты...

-С-скотина ты, братец... - через силу выдохнул палач. - Нельзя же так, я чуть руки из-за тебя не вывихнул...

-Ты что же, думаешь, что я позволил бы себе шутить? С тобой? Сейчас? - к лицу Альтеро прихлынула краска. - В своем ли ты уме, брат? Не позабыл ли ты, куда именно ведут тебя сейчас?

-Отчего же, - посерьезневшим тоном ответил Кат. - Все я помню.

-Тогда к чему этот смех? Тебе так нравится меня оскорблять? Нравится надо мной потешаться, даже стоя на краю собственной погибели?

-Я того не говорил.

-Тогда, еще раз спрошу тебя, почему...

-Вряд ли ты поймешь, - вздохнул палач. - Одно скажу, явился ты зря, братец. Никакой защиты я не просил, а если мне ее всунули без моего же ведома - то спешу отказаться.

-Что? - глаза Альтеро спешили сравниться в размерах с крупными монетами. - Я не ослышался, Кат? Что ты только что сказал?

-Что слышал. Иди домой, братец. Отдохни, выспись, полистай какую-нибудь книжку - что-нибудь не из отцов церкви, для разнообразия, - уже совершенно успокоившись, проговорил палач. - Я не просил никакой защиты. И уж конечно, я не просил, чтобы сюда заявлялся ты.

Тишина царила минуты три, если не больше. Дыша сквозь полуоткрытый рот и то сжимая, то разжимая кулаки, Альтеро смотрел на своего собеседника так, будто вот-вот должен был вспомнить, как сжигать людей взглядом. Когда же он, наконец, нашел в себе силы продолжать, то не заговорил - почти закричал:

-Ты обезумел? Ты не понимаешь, что натворил? Не понимаешь, что вина твоя давно доказана? Что им не нужно будет даже стараться? Что за дверьми, куда тебя ведут, не ждет ничего, кроме смерти? - выкрикнув все это в лицо палачу, Альтеро отступил на шаг, тщетно пытаясь выровнять дыхание и успокоиться. - Ты не понимаешь, что тебе уже не выкрутиться, не избежать ее, как избегал прежде? Что я - твоя последняя, твоя единственная надежда на помилование?

-Я все сказал, - сухо произнес Асколь. - И ничего другого ты от меня не услышишь.

-Ты обезумел, Кат, совершенно обезумел. Семья желает, чтобы ты жил...

-Я уже говорил Леопольду, куда семья может засунуть свои желания. Много, много лет назад. Ты знаешь. Ты сам все тогда слышал.

-Безумный, как у тебя только язык поворачивается? - Альтеро почти уже задыхался, с трудом находя нужные слова и с еще большим - их проговаривая. - Неужто ты еще не понял, глупец, что тебе не спастись в одиночку?

-Скажи, братец, а та книжка в Живодерне - тоже твоя работа?

-Книжка? - вспыхнул Альтеро. - Какая еще книжка, о чем ты вообще? Кат, я понимаю, ты сейчас не в себе, тебе сильно досталось, но ты не должен сдаваться! У тебя есть еще шанс, есть еще время...если только ты все мне расскажешь, мне одному. Чтобы помочь тебе, Кат, я должен знать. Я должен знать, что на самом деле случилось. Что ты сделал. И почему. Я должен знать. Скажи мне! - вновь сорвался он на крик. - Скажи!

-Ты ведь не меня защищать хочешь, - задумчиво протянул палач. - А честь семьи, которая совсем скоро примет тебя, как главу.

-Но ты по-прежнему ее часть, нравится тебе или нет! И ты не можешь...

-Могу. Однажды ведь уже сделал, не так ли? - устало улыбнулся Кат. - Набрался смелости, в отличие от тебя, - уставившись куда-то в пол, палач вздохнул. - Уходи, братец, уходи. Ты пришел слишком поздно. Здесь уже некого спасать.

-Кат...

-Хотя, наверное, никогда и не было.

Хлопнули тяжелые двери. Четверка людей в серых костюмах, вынырнувшая оттуда, быстро приближалась.

-Последний шанс, Кат. Расскажи мне. Расскажи мне все.

-Не могу.

-Почему еще?

Потому что это принадлежало только мне и ему. И тем, кто был тогда с нами.

Палач не ответил - лишь отвернулся, давая понять, что более не намерен продолжать разговор.

-Что здесь происходит? - один из людей Райля раздраженно посмотрел на Альтеро. - Трибунал ждет. Отчего задержка?

-Я имею право поговорить с ним, - резко ответил младший сын Леопольда. - Имею право, как его...

-Я отказываюсь от его защиты, - столь же резко произнес палач, стараясь не глядеть на брата. - Официально. И подтвержу это, если потребуется, на трибунале.

-Кат, ты не смеешь...

-И, если можно вас о том просить, избавьте меня от его присутствия, - продолжил Асколь. - В нем, я так понимаю, больше нет нужды.

-Как пожелаете, - кивнул человек в сером. - Прошу следовать за нами, отец Кат.

-Брат, одумайся, - хрипло проговорил Альтеро, ухватив палача за плечо. - Еще не поздно вернуться. Еще не поздно все исправить.

-Знаешь что?

Обернувшись, он прочел в глазах брата что-то, похожее на надежду. И почти проклял себя за то, что должен был сказать.

-Что, Кат?

-Я лучше пойду с ними.

Следующие несколько ударов сердца отчего-то сопровождались резкой болью. Глядя на то, как палач уходит все дальше и дальше по коридору, уходит, окруженный людьми в сером и вернувшимися рыцарями, он все сильнее сжимал кулаки. А картинка пред глазами его отчего-то становилась все более и более мутной.

-Ну так и иди, проклятый сумасшедший! - выкрикнул Альтеро сквозь боль, запустившую глубоко-глубоко в грудь свои раскаленные клещи. - Ступай! Отправляйся в самое пекло! Там тебе и место, если ты не хочешь быть с нами! А когда тебя не станет, я позабочусь, чтобы ни одна живая душа тебя больше не вспомнила! Не оставлю и следа того, что ты когда-то был на свете! И песчинки! Не оставлю...не оставлю...

Отвернувшись к окну, Альтеро Асколь уставился на запыленное стекло, на город, что расстилался за ним. Такой крохотный, такой могущественный. Изломавший без проблеска жалости так много жизней.

-Почему, Кат?

Глазам отчего-то было больно.

-Почему ты всегда должен уходить?

Какая-то старая, давно забытая боль.

-Почему ты всегда оставляешь меня одного?

Город не знал ответа. А если и знал, то не собирался его подсказывать.

Глядя на людей, рассевшихся за массивным столом напротив, он не чувствовал страха. Сказать по правде, переступив порог зала, где собрался трибунал, он вовсе перестал что-либо чувствовать - кроме, разве что, безграничной усталости.

И потому, когда был задан первый вопрос, то почти обрадовался.

-Отец Кат. Мы бы хотели, чтобы вы рассказали нам все с начала. Мы бы хотели услышать от вас всю историю.

-Расскажите нам, отец Кат. Расскажите нам о "Метелице".

18. "Метелица"

Nobody saw our sails on the horizon

Nobody heard propellers in the dawn

Nobody smelt our coal fires burning

Nobody knew - under the radar we crept on...

(Abney Park - Under the Radar)

-Как твое имя?

Отвечать не хотелось - и он лишь промолчал, продолжая хмуро разглядывать гостя. Последний был человеком полноватым и несколько бледным, явно проводившим много времени в каком-нибудь кабинете - впрочем, этих холеных белых рук не касались, похоже, даже чернила. Начавший уже формироваться второй подбородок, маленькие глазки, притаившиеся за уродливыми, едва ли не в полголовы, очками в роговой оправе и ранняя лысина - волосы распадались аккурат посередине - картину почти довершали.

"Почти" стоило добавить хотя бы по вине жесткого белого воротничка, что выглядывал краем из-за дождевого плаща, застегнутого до самого горла - одним этим отвечая на все невысказанные вопросы и разрешая все сомнения.

-Меня вот зовут Эдмунд. А тебя?

Он вновь смолчал, отведя взгляд от гостя - и невольно бросил его в зеркало, которое еще минуту назад этот самый гость, прохаживавшийся по комнате, закрывал собою. Из этого самого зеркала на него мрачно таращился сидящий на краю кровати подросток - низкорослый, коренастый, с чуть выпяченной нижней губой и жирными, наспех зализанными куда-то наверх и в сторону волосами: не то черными, не то бурыми, одно верно - грязными. Брови и лоб были отмечены красными пятнами аллергии, глаза же, казалось, сбежали сюда из чужого тела: взгляд их был до того тяжел, словно владелец уже родился стариком - уставшим и ненавидевшим все, что творилось вокруг. Да и горбился он так, словно разогнуться вовсю мешал возраст...

-Ну что ж, - продолжал тем временем гость, подтаскивая себе стул и садясь у самых дверей. - Давай начнем с чего-нибудь попроще. Скажи, тебе известно, почему ты живешь здесь?

-Потому что мою мать изнасиловал священник, - выплюнул он, заглядывая гостю в глаза. - Потому что она от меня отказалась, едва родила. Потому что дело нужно было, как это там говорится, замять.

На бледном лице гостя не дрогнул ни один мускул - впрочем, поди их еще разгляди, на такой жирной морде. А вот глаза подвели - и, едва заметив в них слабый проблеск перемен, он продолжил развивать свое наступление.

-А вот зачем здесь вы, отче? Зачем человек вроде вас явился сюда и тратит на меня свое драгоценное время?

-Человек вроде меня... - странно, но раздраженным гость не стал даже после всех этих слов - выглядел он скорее заинтересованным. - Ну и кто же я такой, по-твоему?

-Очевидно. Вас прислали, чтобы вымести меня вон, - он улыбнулся во всю ширь, ничуть не стесняясь выдранного недавно зуба - портиться они начали в возрасте удивительно раннем. - Засадить в какую-нибудь другую дыру. Туда, где я никого не знаю.

-И почему же, скажи на милость, кто-то должен хотеть так поступать? - улыбнувшись в ответ, поинтересовался Эдмунд. - Может, ты знаешь?

-Они боятся. Боятся меня, - лицо его прорезала очередная усмешка. - Будут рады, если я уйду. Еще больше - если я сдохну.

-Вот как... - подавшись чуть вперед, выдохнул гость. - Занятно, очень занятно. И отчего, как ты сам думаешь?

Нет ответа - лишь очередная ухмылка, наглая и самодовольная. До такой степени, что выглядит вымученной.

-Что ж, давай поговорим серьезно, - помолчав какое-то время, протянул Эдмунд. - В одном ты прав - меня действительно попросили прибыть сюда, чтобы разрешить возникшие...трудности.

-Я готов ехать, - спрыгнув с кровати, заявил он. - Вещей немного.

-Что-то неладное творится в этом приюте, - не обратив на его движения ровным счетом никакого внимания, продолжал гость. - Последние...ну, скажем для пущей точности, что года три. Еще до войны это заведение считалось, не побоюсь такого сильного слова, образцовым, да и открывшись вновь после нее, держало, сколь я могу судить, прежнюю планку. Но последние три года... - Эдмунд вновь вздохнул и поскреб подбородок - со стороны могло бы показаться, что он старался придать своему образу лишней задумчивости и рассудительности ничуть не менее отчаянно, чем собеседник его тщился скрыть страх за показной наглостью и деланным безразличием. - Шестеро воспитанников были переведены отсюда за одно только последнее полугодие, все - с признаками крайне серьезных невротических расстройств. Конфликты, даже самые мелкие, согласно имеющимся у меня докладам, все чаще и чаще перерастают здесь в драки, участились случаи воровства, порчи имущества...прошлой зимой - побег, едва не стоивший жизни обоим его участникам, этим летом - попытка самоубийства...ты, кажется, что-то хочешь добавить, верно?

-Я не думал, что Винсент сможет. Всегда считал, что у него кишка тонка.

-А известно ли тебе, что в падении он сломал обе ноги? Возможно, он никогда больше не сможет ходить...

-Значит, и на подоконник больше не взберется.

-Тебя это забавляет, не так ли?

-А что вы хотите услышать?

-Правду, - сухо сказал Эдмунд. - Правду о том, как один чертов мальчишка довел весь приют до такого...состояния. И тебе лучше бы хорошо обдумать свой ответ, поскольку он может сильно повлиять на твое будущее.

-Будущее? А что такое будущее, отче? - вновь забравшись на кровать, теперь уже с ногами, он зло рассмеялся. - Быть как вы? Еще одним жирным тупым лентяем?

-С меня довольно, - гость резко распрямился. - Сдается мне, никто здесь не учил тебя манерам...

-Ну так исправьте недочет, - зашипел он рассерженной змеей, весь подобравшись, словно в любую секунду мог последовать удар. - Давайте, я жду. Дайте мне пару хороших затрещин, отче! Давайте, смелее! Только троньте меня - и я вам обещаю, одним Винсентом дело не кончится! Давайте, ну же! Уже через неделю вы будете вывозить отсюда трупы!

Реакция гостя оказалась донельзя странной - едва успевший проступить на лице гнев куда-то подевался, пустующее место же заменила улыбка - едва ли не более гадкая, чем та, которой награждал Эдмунда он.

-Вот шило и показалось из мешка, - усмехнулся гость. - Забыл тебя предупредить, дружок - пока ты гулял, мы кое-что спрятали в твоей комнате. Этот разговор я сейчас записываю. И ты уже наговорил достаточно, чтобы тобой можно было заняться всерьез.

Глядеть в зеркало вновь явно не стоило - вид собственного лица, пошедшего красными пятнами, лучше ему нисколько не сделал.

-Чего вы хотите? - немного восстановив дыхание, выдавил он из себя.

-Как я уже и говорил, правды. Правды о том, как ты довел одних до нервного срыва, других - до увольнения, а третьих чуть было вовсе не погубил. Правды о том, почему меня поначалу слезно умоляют забрать тебя куда угодно, хоть бы и в тюрьму, а стоит мне приехать - ведут себя так, словно ты сущий ангел...правды, парень, правды. И давай-ка с ней не тяни.

-А запись?

-В зависимости от того, как пойдет наш разговор, она может остаться у меня...или попасть на стол кому-нибудь еще.

-А вы необычный. Для священника.

-Да неужели? - хохотнул гость. - Было с кем сравнить?

-Навидался всяких, - медленно сползши с кровати, он встал у изголовья и со всех сил навалился на спинку. - Могли бы и подсобить...

-Предпочитаю смотреть, как работают другие, - бросил в ответ Эдмунд. - В этом мы похожи, верно?

-Много вы знаете... - пропыхтел он, отодвигая кровать.

Снялась со своего места та далеко не сразу, но глубокие борозды в полу давали понять, что этим путем кровати было двигаться не впервой. Оттолкнув ее, наконец, достаточно далеко, он присел над внешне ничем не отличимой от своих соседок половицей, одним рывком вытянув ту наружу.

И - сразу следом - небольшую книжечку в черной обложке.

-Что это?

-Правда, - огрызнулся он, швыряя книжечку гостю на колени. - Хотели знать, так вот, жрите. Смотрите только, как бы не подавиться.

-За то будь спокоен, - Эдмунд поправил очки. - Так, и что же у нас тут...

Тишина правила бал пять или того больше минут. Переворачивая одну страничку за другой, гость все больше и больше мрачнел - как оказалось, лишь для того, чтобы наконец залить комнату своим смехом.

Странный это был смех, да и взгляд гостя теперь был совсем иным - это казалось почти невозможным, но он словно бы искренне восхищался увиденным.

-"Герман, семнадцатое октября, три часа дня. Будучи в городе, вынул у прохожего кошелек. На полученные таким образом деньги купил еды и сигарет, коими поделился впоследствии с Йоахимом и Ойгеном, записано со слов последнего. Абель, восемнадцатое октября, девять вечера. Лег спать, не прочитав молитвы, записано со слов Бернта. Петер, двадцатое октября, пять часов утра. Занимался рукоблудием в прачечной. Хранит при себе несколько фотографий непотребного содержания, предположительно в матрасе. Записано со слов Абеля. Эрвин, двадцать второе октября, десять вечера. Принимал украденную из столовой пищу после отбоя, записано со слов Ойгена. Альвин, двадцать шестое октября, пять часов вечера. В разговоре с Йоахимом признался, что врал про своего отца - тот погиб не на фронте, а был заключен в концентрационный лагерь за уклонение от работы, где и скончался. Записано со слов Йоахима. Двадцать девятое октября, Курт. Ударил Баума один раз в лицо и два раза в живот. Предположительно имеет самодельное режущее оружие, созданное из украденной в июне отвертки, записано со слов Баума и Эмиля..." - перевернув очередную страницу, Эдмунд вновь рассмеялся. - Я вижу, времени ты даром не теряешь. Но это год прошлый, а что у нас поближе? Ага, вот... - перевернув сразу несколько десятков страниц, гость продолжил чтение прежним донельзя веселым тоном. - "Винсент, седьмое июля. Вечером шестого июля был послан за покупками с Эмилем и Грегором. Утаил совместно с ними часть выданных денег, посетив, предположительно в период с восьми до десяти вечера, некую уличную девку, о чем рассказал впоследствии Грегору, кто, предположительно, уже ранее пользовался ее услугами. Вернулся после отбоя, был вынужден перелезать через ограду. Записано со слов Бернта, притворявшегося в тот момент спящим. Девятое июля. Розыск упомянутой Винсентом и Грегором особы (имя - Кристель, предположительно настоящее) не составил большого труда. Согласно показаниям последней, Винсент действительно посещал ее между шестым и седьмым июля, оплатив ее услуги из утаенной ранее суммы, однако, потерпел в процессе постыдную неудачу, после чего сбежал, предположительно, в слезах (неточно). Томас, двенадцатое июля, девять утра. Ударил ногой кухонную кошку, записано со слов Пауля, дежурившего в тот день на кухне. Двенадцатое июля, семь вечера. Отец Ральф вновь был замечен делающим предложения непристойного толка одному из новеньких, Карлу, обещая взамен достать для него сахара и масла к обеду. Записано со слов уборщицы Бритты, последняя принуждена к молчанию. Тринадцатое июля, одиннадцать часов дня. Баум, Эмиль и Альвин, будучи посланными на рынок, посещали кинотеатр, куда проникли без билетов, воспользовавшись дырой в ограждении. Артур, тринадцатое июля, девять часов вечера. Курил под лестницей первого этажа после..."

-Может, довольно уже?

-А что так? - в притворном удивлении выгнул бровь Эдмунд. - Мне казалось, тебе это нравится. Посмотри, как аккуратно написано - каждая буковка, каждая точечка...по одному этому я уже могу сказать, что ты наслаждался тем, что делал.

-Вы закончили?

-Нет, дружок, мы с тобой еще только начинаем, - ядовито усмехнулся гость. - Скажи, почему ты это делаешь?

-Ухо слышащее и глаз видящий - и то и другое создал Господь. Не люби спать, чтобы тебе не обеднеть, держи открытыми глаза твои, и будешь досыта есть хлеб (1), - улыбнулся он в ответ - еще более мерзко, чем собеседник. - Разве не так было сказано?

Он ожидал чего угодно, но только не того, что последовало за этими словами - качнувшись вперед и уперев руки в колени, гость расхохотался во весь голос, продолжая смеяться до тех пор, пока на глазах его не проступили слезы.

-Знаешь... - едва отдышавшись, произнес Эдмунд. - Знаешь, дружок, ты нравишься мне все больше и больше.

-Я вам не друг.

-И то верно. У таких как ты, их не бывает, - постепенно возвращая себе прежний тон, продолжил гость. - У меня, впрочем, тоже много не водится.

-И с чего бы только? На вас посмотреть - сразу видно, душа компании...

-Знаешь, в чем твоя ошибка? - неожиданно серьезно спросил Эдмунд. - Ты не знаешь, когда остановиться. Давить на человека можно до определенного предела, и у каждого он свой. Перейди тот предел и человек...

-Ломается.

-Или ломает что-нибудь тебе. Череп, например. Ты когда-нибудь задумывался о том, что тот же бедняжка Винсент мог сделать с тобой тем летом? У него хватило духу попытаться убить себя, а ведь из окна мог выпасть и ты. Случайно, конечно же. Я много знаю о таких...случайностях. Служба обязывает.

-Скажите, вы вообще тот, кем нарядились?

-Ну конечно. Но таких как я, уверяю тебя, мало по свету бродит. Дьявольски мало, я бы сказал, - очередной смешок. - Расскажи мне лучше, как все началось?

-И что мне за то будет?

-Возможно, я уничтожу запись. А возможно, расскажу тебе, как стоит делать работу качественно. Итак, третий раз я не повторю. Как ты к этому пришел?

-А вы на меня посмотрите, - огрызнулся он.

-Давненько уж смотрю. И что же я должен в тебе такого углядеть?

Все внутри протестовало - больше того, вопило в голос о том, что он не должен был выдать больше ни единого словечка. И все же, было в госте что-то такое, что так и призывало продолжать. Это что-то не имело ничего общего с доверием, нет. Что-то другое. Что-то очень знакомое. Что-то почти родное.

-Меня сюда запихали, едва ходить научился, - наконец, заговорил он. - Заткнули в эту щель, да так и оставили. Что вам еще сказать? Рожей я не вышел, руками работать не умею - все из них валится...странно, что вообще еще живой. Одно время такой балласт, как я, знаете ли, газом морили, как тараканов. Или клопов. Да вот, пересидел как-то то время, страшновато, правда, бывало, когда на головы бомбы сыпались... - поерзав на кровати, он зло уставился на гостя. - Ну что смотрите? Вы-то, небось, на всем готовеньком жили, да и про голод только в книжках читать доводилось. А что здесь за миску похлебки человек готов с другим был сделать, знаете? А сам до чего опуститься мог? Не знаете, да и откуда вам...

-И когда же ты понял, что твое занятие может принести пользу?

-А черт его, - почти расслабленно ответил он. - Я читал, знаете ли. Много читал. Вы на рожу не смотрите, тут год проживешь - если проживешь - такая же прилипнет до гроба. Я человек образованный. И на уроках не сплю. Я вообще сплю мало. А читать люблю. Могу вам хоть кого процитировать, хотите? Нет? Ну и ладно. Когда начал, знать хотите? Не помню я. Помню, что узнал секрет чей-то, и тогда понял, что он теперь все, бить меня не сможет, а как тронет - так я его на весь наш дружный домик ославлю, вовек не отмоется. А потом попросил, чтобы он мне про другого выведал, если откажется - так я сразу же...

-И таким вот манером у тебя появился первый информатор.

-Верно, верно, - говорить отчего-то было все легче, словно гость и правда принадлежал к той существующей только в теории группе людей, которым можно было без опаски довериться. - Я тут все про всех знаю. Кто что любит, чего боится. Кто сколько спит и что ест, у кого сколько зубов во рту, а у кого носки с дырами. Кто куда ходил и что видел, что слышал, что делал. Кто кого ненавидит, кто у кого воровал...

-И как же тебе удается держать их в узде?

-А просто. Отбираешь тех, кто посильнее, да вызнаешь про них все. И они твои. И тебя защищать будут, чтобы их продолжали бояться. Потому что случись что с тобой - так им же не простят, они следующими будут...

-И когда твоя сеть, позволь узнать, расширилась до местного персонала?

-С Бритты начал, - чуть подумав, ответил он. - Она подворовывала немножко, чтоб дома совсем голодом не сидеть, ну и вот...а убирается она ж везде, что в классах, что у директора. Что у вашей братии. Там словечко услышит, там бумажку со стола умыкнет...а мне все польза.

-И неужто совестно никогда не было?

-Вы о совести с директором нашим поговорите, отче. Он о ней поболее знать должен - как-никак, в свое время десятерых на эвтаназию отписал, какие ему недостаточно умными да умелыми показались. По велению совести, не иначе.

-Обязательно поговорю, можешь быть уверен, - кивнул Эдмунд. - А позволь вот еще что спросить - что ты дальше намерен делать?

-Когда вы уйдете?

-Нет, когда ты отсюда выйдешь. Кем ты намерен...

-Адвокатом. Или вот, вроде вас, священником. Пока еще не решил.

-Вроде меня... - гость говорил так, словно в этих словах нашел нечто невероятно забавное. - А сумел бы? Особой веры я в тебе, признаться, не наблюдаю. Как и вообще какой-либо склонности к...

-А когда это стало быть обязательным? Вон, взять хотя бы вас.

-Я - случай особый.

-Да бросьте, - теперь смеяться настало время ему. - Таких везде полно. И вы ничем не отличаетесь от...

-О нет, нет, - перебил его гость. - Одно отличие во мне, пожалуй, отыщется. И знаешь какое? В отличие от всех этих бараньих лбов, что здесь работают, что угодили в твои сети, будучи лет на сорок, а то и больше, тебя старше, я тебя вижу насквозь. Что, думаешь, многого добился? Чем-то выделился? Думаешь, ты умнее своих ровесников? Хитрее? Проворнее? Думаешь, когда тебя отсюда вытурят взашей, на новом месте сможешь начать все сызнова? А до тебя не доходило, дружок, что я, старый добрый я, возьму да и расскажу там всем, какого милого соседа привез? Как думаешь, сколько ты, дружок, проживешь на новом месте, если я твою книжечку по рукам пущу? Сколько ночей сможешь провести без сна, вздрагивая от каждого шороха, каждую минуту ожидая, что тебя удавят подушкой?

Ярость взяла верх столь быстро, что он даже толком не успел удивиться. Успел только подумать о том, что делает, наверное, большую ошибку - но в следующую секунду уже рванулся, уже прыгнул - с раскрасневшимся, перекошенным от злости и крика лицом - прямо на гостя.

Удару, что вышиб из него весь воздух и швырнул на пол, он тоже не успел удивиться - что уж там говорить о том, чтобы от него уйти.

-А теперь слушай сюда и слушай очень внимательно, - новым - холодным, без грамма жалости, голосом, проговорил гость, потирая руку. - Причинять тебе лишнюю боль я не желаю. Желаю я лишь одного, дружок - порядка. И готов навести его любыми средствами, а их у меня, будь уверен, достаточно. Желай я твоей смерти - мне достаточно было бы поставить одну-единственную подпись. Желай я, чтобы ты оказался в аду - и мне достаточно было бы сказать пару слов: тебя переведут в такое заведение, что местный гадюшник покажется курортом в сравнении с ним. Здесь и сейчас ты - никто, жалкий, полудохлый крысеныш, который считает себя королем мира, когда не видел еще ничего, кроме кучи объедков, где рылся с рождения. Я мог бы раздавить тебя, как крысу, коей ты, вне всякого сомнения, и являешься. Но могу и предложить тебе кое-что повеселее.

Он ничего не ответил. Лишь молча поднялся с пола, повалился на кровать и попытался хоть немного отдышаться.

-Крысу вроде тебя я могу и обучить паре новых трюков. Подкинуть пару крошек - немного, чтобы только с голоду не сдохла. А потом закину тебя в бочку, которая до краев полна таких же, как ты, крыс - и посмотрю, что с того получится, - очередная, невесть какая по счету, улыбка гостя была самой кошмарной из всех - и глядя сейчас на это лицо, он с ужасом понимал, что она-то и есть настоящая. - Быть может, ты даже выживешь. Быть может, даже сможешь сожрать их всех. В любом случае, я-то уж точно повеселюсь. Ну, что скажешь, дружок?

-Я скажу - кончайте меня так называть.

-Молодец, - кивнул Эдмунд. - Удар ты стерпел, потому что знаешь - ответить тебе нечем. Ничего у тебя на меня нет, а вот наоборот... - смех гостя тоже стал новым - мерзким, дребезжащим. - Итак, дружок, вот тебе мое предложение. Здесь и сейчас ты заканчиваешь ломать свою грошовую комедию. Я перевожу тебя в другое место - туда, где дают образование, а не одни только подзатыльники, да и кормят, между делом, куда приличнее...так вот, на этом месте ты забываешь все, чему научился здесь. Ты ведешь себя тише воды, ниже травы, ты учишься от и до, ты рвешь жилы, чтобы быть лучшим, потому как если ты вдруг им не станешь - я забуду твое имя раньше, чем ты успеешь хлопнуть глазками. Но если тебе удастся меня порадовать, дружок, если ты меня очень порадуешь - то, будь уверен, я покажу тебе, что такое настоящая власть. Открою, в каком городе она живет и какой крючок на нее брать.

Он взглянул в глаза гостя - уже отчего-то не скрытые очками. Взглянул и понял, что смотрит на совершенно иного человека, ничем уже больше не похожего на того, кто не так давно пришел в его комнату и завел разговор.

Он взглянул в глаза гостя и понял, что может - что должен - дать ему ответ.

Единственный, которого тот заслуживал.

-Обойдусь без ваших подачек, - прохрипел он, не с первого раза, но все же выдержав взгляд священника. - Да, вы правы - я крыса. Вы правы - я вырос в этой яме и кроме нее, ничего еще не видел. Но вы мне не нужны. Я один. Мне не нужны ни друзья, ни родные - я один с рождения и один умру. Но я умру не тем, кем родился. Я умру великим. Я умру, но прежде заставлю меня уважать. Заставлю бояться. Заставлю кланяться мне. Заставлю меня признать. А всех, кто встанет на моем пути, я заставлю пожалеть о том, что они появились на свет. И всего этого я добьюсь сам, слышите, вы...как вас там звать...

-Эдмунд Верт, - с какой-то странной интонацией ответил священник. - Но позволь тебе напомнить, дружок - ты никто. Ничем и закончишь - столь же жалким ничем, что ты представляешь собой и сейчас. Не лучше ли принять мое предложение?

-И быть у вас в долгу.

-А как ты хотел? Если я вложу в тебя время и силы, я должен быть уверен, что это окупится в будущем. Мне нужен кто-то вроде тебя. Кто-то, кто будет всем обязан мне. Кто будет знать, что я в любой момент могу вернуть его в ту самую грязь, откуда взял. Кто-то, кто готов бороться за свои желания. Проливать за них кровь и ломать жизни, если придется.

-Знаете...вы ведь и сами наговорили сейчас достаточно, чтобы эта запись...

-А не было никакой записи, - внезапно произнес Верт. - Не было и нет. Ты еще не понял, дружок? Я далеко не обычный священник. Таких как я, в принципе невозможно осудить - ни здесь, ни там, наверху. По крайней мере, так принято считать... - он снова усмехнулся. - Я мог бы отправить тебя в место стократ хуже этого - и, будь уверен, все сошло бы мне с рук. Но если ты откажешься, я просто уйду. Уйду, словно меня никогда и не было. А ты будешь доживать свои дни в этой яме, зная, что шанс у тебя был, да вот гордыня подножку поставила...

Молчание, казалось, не прервется никогда.

-Могу...могу я спросить? - наконец, просипел он.

-Конечно.

-Что...там, откуда вы явились?

-Борьба, - просто ответил гость. - За жизнь этого мира и за то, чтобы она оставалась в достойных руках. Кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет (2). Я предлагаю тебе достаточно для начала игры. А остальное, дружок, ты отнимешь сам...если сумеешь.

-Только одно.

-Что?

-Завязывайте с этим вашим "дружком".

-Как пожелаешь, - в последний раз улыбнулся гость. - Юлиан.

Слово что-то изменило, что-то сделало с ним - нет, даже не с ним одним, но со всей комнатой. Слово, врезавшись в уши, засело в них намертво и прошло внутрь, ныряя все глубже и глубже, пока не раскололо голову, комнату, да и весь мир заодно, не разбило, не раскрошило все на тысячу, тысячу тысяч крохотных песчинок.

Мир исчез. Он проснулся.

Свет в каюте тревожно моргал, из-за дверей доносились какие-то крики. Подняв руку к лицу, он ошалело смотрел на нее какое-то время, прежде чем коснуться, наконец, лица, снять с него маску из холодного, липкого пота.

Прежде чем услышать, как о дверь стучат голоса.

-Ваше Преосвященство! Ваше Преосвященство, проснитесь!

Прежде чем почувствовать, как бешено стучит его сердце.

-Флот в точке вторжения! Мы прибыли!

Прежде чем понять, что настал день, ради которого он жил.

Соленая вода столь холодна, что почти обжигает. Морской лед, как и всегда к концу ноября, спешит заявить о себе и за пределами мелководных заливов, где ему вовсе уже не довольно места. По мере приближения к берегам воды постепенно меняют свой цвет: голубоватые, почти прозрачные ближе к центру моря, здесь они встречают падший на себя солнечный луч или чей-то взгляд то грязной желто-зеленой стеной - трепещущей, бесконечно пребывающей в волнении - а то и все непроглядной, неприступной для любого взора тьмой, что к ночи и вовсе покоряет, растворяет в себе без остатка все прочие, чуждые ей оттенки.

Темные воды надежно скрывают от любопытных глаз все то, что отдано им на хранение. Глубоко-глубоко на неровном скалистом дне, среди песков и котловин - а то и в них самих - спят тягостным, беспокойным сном, спят, завернувшись в одеяла из глинистого ила, носители тысячи и одной тайны. Здесь, в этом вечном, лишенном самой малой капельки света холоде, лежат затопленные грузовые суда с намертво заваренными дверьми и люками, таятся под слоями ржавчины, слизи и бурых водорослей тяжелые контейнеры и обломки огромных, изрытых причудливой резьбой каменных плит, здесь разбросаны по дну или свалены в горы кости, бесконечно давно ставшие домом для тех или иных примитивных существ.

Иногда течения, предательски нарушая ту негласную, существую уже давным-давно между морем и его хозяевами договоренность, подхватывали что-то со дна и уносили прочь.

Иногда в рыбацкие сети попадались заржавленные, изломанные детали неких чудных конструкций или сгустки иприта.

Иногда все оказывалось далеко не так безобидно.

Некоторые находки возбуждали любопытство и приводили к тем или иным вопросам, на которые чудовищно редко удавалось сыскать ответ. Иные - служили пищей для ночных кошмаров. За другими же нередко стояла смерть.

Море хорошо было знакомо со смертью: уже почти целый век заботе его препоручали прах и кости тех, кому довелось узнать ее еще ближе.

Мертвым, как водится, были известны все ответы. Мертвые - не оплаканные, но забытые, любезно принятые дном и надежно упрятанные под водяной толщей, среди песков, камней и планктона во всем его безумном разнообразии, были безгласны, но молчание это было вынужденным. Разродись мир таким шансом, подари им - и начав говорить, они вряд ли бы уже сумели остановиться.

Их слова заставили бы любого проснуться в холодном поту. Их слова показали бы другим, как зыбка та черта, за которой лежало безумие. На то, чтобы выслушать каждого из них, ушла бы целая вечность, но стена молчания, глухая и неприступная, выстроена была на совесть.

Морем.

И, конечно же, "Атропой".

Море молчало и сейчас - холодное и незыблемое. Но за молчанием тем таилась тревога, какой морю еще не доводилось изведывать.

Гости, которых море принимало сейчас, были непрошенными. Гости, что явились несколько дней назад, не были похожи ни на что, обитавшее в этих водах - и, наверное, во всех прочих.

Где-то там, наверху, вспарывает водную гладь исполинский корабль - безумное творение безумного мага. По обе стороны от него и в хвосте плетутся, будто бы уже выдохшись, суда поменьше - неровный строй их образует полумесяц. Где-то там, наверху, отдаются приказы, открываются, один за другим, огромные тяжелые люки. Где-то там, наверху, рождаются тени - и, камнями спадая в воду, они вдруг оживают. Набирают скорость. За считанные часы оставляют породившие их корабли далеко позади.

Тени бесцветны и холодны - отпав от кораблей, словно струпья от раны, они сбиваются в стаи: десятки, сотни...тихая, обманчивая дрожь выдает в них жизнь, но такой жизни морю еще никогда не доводилось встречать. Жизнь эта имеет формы, ни одна из которых просто не могла быть подсказана природой - пусть даже в некоторых из теней и угадывались черты, позаимствованные у тех или иных ее творений.

Некоторые отдаленно похожи на людей - исключая, разве что, сплошь покрытую слизью серо-зеленую кожу, перепончатые когти, чрезмерно развитые мускулы, торчащие наружу острые зубы и длинные, перекрученные змеями, плоские хвосты. Другие - сплошное пульсирующее месиво из клешней, когтей, присосок, костяных серпов, легко сгибаемых плавников и отверстий, сочащихся чистейшим ядом. В узких роговых трубках, запечатанные до времени складками ткани, дрожат зародыши живых снарядов - полужидкая масса, содержащаяся в каждом, одинаково легко способна расправиться с плотью и железом. Некоторые тела сплошь усеяны ядовито-желтыми "мозолями" - за их тонкой гибкой пленкой копошатся в ожидании своего часа тысячи личинок, чьей любимой пищей являются нервные ткани: проникнув в тело жертвы, они тут же устремляются к спинному и головному мозгу. Вальяжно плывут вперед огромные, раздутые твари, чем-то напоминающие медуз - прозрачные, словно стеклянные колбы, они тревожно шипят и слепо шарят перед собой бесчисленными отростками: из угодившей в них рыбы кровь вытягивается с такой скоростью, что сделала бы честь любому насосу. Другие существа - живые ульи, набитые тысячами слепых насекомых: с рождения пребывая в химическом ступоре, они живут единственно ради того, чтобы вырваться наружу и вцепиться со всей своей небольшой силы в чье-нибудь тело, прогрызть себе путь как можно глубже, выделяя по пути пищеварительный сок. Соцветия из перекрученной, искаженной немыслимым образом плоти, водорослевые снаряды и исторгнутые длинными глотками иглы, черные от налитой внутри отравы. Густые сети алых вен с рассыпанными по ним сотнями, тысячами вытаращенных в выражении предельной сосредоточенности глаз. Отвратительные, похожие на гнилые ягоды, наросты. Беловато-сизые кусочки жира, медленно тающие за полупрозрачной кожицей. Скопления отверстий, истекающих чем-то серым и вязким. Холодные и склизкие щупальца-стебли.

Ни страха, ни гнева, ни желания - выведенные единственно ради убийства, твари во всем своем многообразии готовы были отдаться этой цели со всей, если такое слово здесь вовсе уместно, страстью.

Их создатели имели множество имен - пастыри плоти, разводчики, реорганизаторы материала. Замкнутая и немногочисленная каста, более чем печально известная элита Блуждающей Могилы, способная в считанные месяцы вырастить и поставить в строй армию живых кошмаров, как и всегда, сработала в этот раз на совесть. При создании нового воинства учитывалась каждая мелочь - от температурных условий, в которых предстояло вести бой, до оружия, доступного противнику. Исходя из имеющихся данных, в существующие шаблоны вносились те или иные поправки - добавлялись, например, новые слои изолирующей ткани, способной предохранить от влияния отрицательных температур, укреплялись, становясь едва уязвимыми для пуль и снарядов, кости и наружные панцири.

Ари Вигфуссон, ответственный за создание Interventionsschwarm Muster 211-Doppel-Eta (3) и ее непосредственное управление, уверял высокое начальство: будь на подготовку к вторжению выделено хотя бы на месяц-другой больше времени, участие в последнем "чистеньких" - такое презрительное прозвище не прошедших метаморфозы существ не первый век имело хождение среди его коллег - вовсе бы перестало быть необходимостью.

То, что он успел содеять за столь короткий срок, впрочем, и так более чем впечатляло своими масштабами.

Хаотическое движение теней продолжается. Оставляя за собой шлейф быстро тающих частиц, они покрывают огромные расстояния, безмолвные, сосредоточенные, спешащие к намеченной цели.

К чужому кораблю.

Каждую группу прикрывает несколько существ еще более причудливых, чем их собратья. Созданные в последнюю очередь, они совершенно не годятся для боя, но выживание стаи зависит именно от этих погруженных в свой беспорядочный танец тварей, с жуткой неторопливостью следующих за своими подопечными. Каждая из них перехватывает и всеми мыслимыми образами искажает, преломляет исходящие от стаи акустические волны - без малейшего рассеивания или отражения, без малейшего шанса для прощупывающих водную толщу гидролокаторов хоть что-нибудь изловить.

До той самой поры, до той самой минуты, пока уже не будет слишком поздно.

Чужой корабль уже совсем близко. Тени, повинуясь прилетевшему из бесконечной дали приказу, медленно поднимаются. Тени скользят все выше и выше, ко дну, подо дном, к высоким бортам и, наконец, по ним самим...

К своим жертвам.

Лунный свет взрезает тьму, обнажая то, что скрывалось в ней столь долго.

Слишком поздно, чтобы кого-то спасти.

Вопреки всем прогнозам и ожиданиям, ветер к ночи лишь усилился - и сейчас, когда перевалило уже за полночь, явно совершал попытки перерасти в настоящий ураган. Завывая с каждым часом все громче, он выворачивал и сгибал хлипкие ветви легко, словно соломинки - и ко всему остальному шуму добавлялся еще и беспрестанный их треск. Черные тучи отступили, освободив из плена луну, полную и чистую - и свет ее, яркий, словно днем, обрушился вниз, заливая крохотный, открытый всем ветрам и водам островок.

Ветер был здесь самым частым из гостей - жалким клочком суши, что со всех сторон охватывала водная стихия, пренебрегали даже перелетные птицы. Среди деревьев, что заполняли большую часть островка, не было слышно, пусть даже самых редких, голосов какого-нибудь мелкого зверья, и лишь человек оставил когда-то здесь свой след - полуразрушенный маяк, осколком треснувшего и успевшего основательно подгнить зуба торчал среди зарослей на восточном берегу.

Слой снега под ногами был удивительно тонок - словно сама земля спешила согнать его с себя, расплавить, растворить как можно быстрее, обнажив покров из не успевшей еще перегнить листвы, сломанных веток и принесенного течением мусора. Снег под ногами действительно таял сейчас, как таяли, иссякали стремительно и силы самой этой земли.

Ритуал требовал колоссальных количеств энергии, и сомневаться не приходилось: несчастный островок вряд ли переживет столь грубое и резкое воздействие. Когда они закончат, здесь уже ничего не будет расти - а то, что осталось, зачахнет и сгинет в считанные десятилетия.

Причиной для волнения, это, конечно, не стало.

Поднявшись по крутой, успевшей основательно уже зарасти тропке - отсутствие снега было весьма кстати - она остановилась, мрачно оглядывая крохотный, наспех разбитый у маяка лагерь. Три высоких палатки казались чем-то неверным, нелепым в этом уединенном, крохотном мирке, чью тишину теперь нарушал не только вой ветра да шелест волн, но и командные окрики, топот ног в тяжелой обуви и непрекращающийся треск раций. Человеческие голоса так давно не нарушали здесь хора стихий, что само звучание их воспринималось сродни громким разговорам в церкви - вряд ли уместно, вряд ли верно...

И, тем не менее, отбиться от новых голосов и принесших их гостей одинокому, угрюмому островку было решительно нечем. Приблизившись к крохотному временному лагерю, ведьма остановилась у самого его края - за десять минут ее отсутствия не изменилось решительно ничего, если не считать четвертой палатки, унесенной ветром и теперь разместившейся аккурат на ветвях ближайшего дерева. Трое храмовников, вооружившись жуткого вида алебардой, вовсю занимались сейчас попытками спустить ее оттуда - один цеплял, а еще двое ругались и толкали товарища под руки.

-Зрелище, достойное сожаления, - устало протянула Августина, едва человек, до того стоявший в центре лагеря и явно намеревавшийся сорвать голос на очередном приказе, заметил ее, в несколько быстрых шагов подойдя поближе.

-Как и то, что ваша помощница до сих пор возится с защитой, - стянув с лысеющей головы капюшон, протянул палач. - Мы только что получили сообщение с "Левиафана" - флот вышел на точку вторжения и ожидает, когда вы, наконец, выполните свою часть работы.

Графиня чуть помедлила с ответом, всматриваясь в землистого цвета лицо, частью скрытое за защитными очками. Теодор де Вос - насколько дальней родней приходился он Леопольду, оставалось только сочинять догадки - лишь недавно оставил позади третий десяток, но уже успел себя зарекомендовать, приняв участие в многолетней травле недобитков из A.E.I.O.U., а в последние годы записав себе на счет несколько средней руки Апостолов. Истинные его возможности, впрочем, оставались для ведьмы такой же загадкой, как и степень родства с Асколем - потому-то, наверное, последний и приставил для наблюдения за ней именно этого хмурого, вечно чем-то недовольного воина.

-Я бы советовала вам поработать над своим тоном в будущем, - отозвалась, наконец, она, выдержав паузу достаточную, чтобы та выражала ее отношение к палачу максимально полно. - Тот, что вы берете сейчас, сгодился бы для слуг, не для союзников.

-А я бы вам советовал не играть со мной в слова, - протянул де Вос. - Мы ждем уже четвертый час. Мои люди начинают...

-...все больше походить на беспомощное стадо? - фыркнула ведьма, вновь бросив взгляд на троицу с алебардой. - В таком случае, волноваться решительно не о чем - они просто-напросто возвращаются к своему естественному состоянию.

-От меня требуют ответа, - зло прохрипел палач. - А я, в свою очередь - от вас. Когда вы снимете защиту?

-Никогда, - сказать это определенно стоило - просто для того, чтобы пронаблюдать за изменением в той немногочисленной гамме эмоций, что была доступна убийце.

-Что? - тряхнул головой де Вос. - Что вы...

-Чтобы снять защиту, которую возводили маги, занесенные в красный список, чтобы ее разрушить, воздействуя извне, у нас ушло бы в самом лучшем случае несколько недель, - спокойно продолжила Августина. - И лишь потому, что я тоже приложила руку к ее созданию, мы сейчас можем говорить об открытии небольшого оконца на срок ничтожно короткий. Оконца, чрез которое пройдет флот, если вы не будете терять времени даром. И если один конкретный палач найдет силы и обуздает свои речи, если только он, конечно, не желает распрощаться с жизнью еще до начала вторжения.

-От меня требуют...

-Всецело вам сочувствую, - прервала его ведьма, в чьем голосе сочувствия наблюдалось не более, чем в голосе ветра. - Можете передать всем, кому так не терпится начать бойню, сославшись на меня, следующее. Окно будет готово, когда будет готово и ни минутой, ни секундой раньше. Сократить время, положенное на процедуру слияния с полем, вы не можете решительно ничем. Сократить мою головную боль, впрочем, куда проще - для того вам нужно лишь перестать путаться под ногами. Я бы очень оценила, можете в то поверить.

-Я...

-А сейчас я отправлюсь к Таль. И для вашего же блага не советую подходить близко к маяку - любое существо без Цепей в организме может очень сильно пострадать. Силы, с которыми мы ведем игру, далеко не безвредны.

Палач явно собирался продолжить - вот только она никак не собиралась слушать это самое продолжение. Обойдя бормочущего что-то де Воса, графиня двинулась дальше, к подножию маяка.

Сразу за вырванной из петель дверью начиналась узкая винтовая лестница - именно ей несколько часов назад пара рыцарей выносила весь тот хлам, что был свален в жилом помещении наверху: устав, в конце концов, от всей этой беготни, два дюжих храмовника попросту вышвырнули оставшееся через уцелевшее окно. Последнее было, согласно распоряжению, наглухо забито досками, отрезая очищенное теперь помещение от лунного света - покончив с этим и перетащив наверх два тяжелых, окованных железом ящика да три просторные птичьи клетки, рыцари, пыхтя и вздыхая, удалились - спустя десять минут после их ухода Таль Сойфер смогла, наконец, приступить к работе.

А спустя три с небольшим часа смогла, как сейчас имела возможность лицезреть Августина, развести в темной комнатушке такой бардак, какого не устыдились бы и побросавшие тут свои пожитки прежние обитатели.

Все вокруг, от самого порога до дальних стен, было закапано воском: привезенный рыцарями генератор издох меньше чем через пять минут после начала ритуала - и Таль не оставалось ничего иного, кроме как пользоваться свечами, что догорали сейчас на подоконнике, вскрытых ящиках и выдернутых из клеток донцах, пошедших на подставки. Источником красноватого света, что сейчас разливался по комнате, впрочем, служили отнюдь не они.

Пол и стены сплошь изукрашивали сложнейшие схемы и диаграммы: часть, служившая лишь чем-то вроде памятки, была перенесена сюда с помощью мела, для элементов же действительно важных использовалась смесь из крови, ртути и какого-то алого порошка. Переплетаясь, кажется, в совершеннейшем беспорядке, части одного огромного рисунка множились, наползая друг на друга, уходя все дальше по полу, все выше и выше по стенам - куда только могла дотянуться выводящая их рука. Среди прочего ведьме бросилась в глаза выписанная с чудовищным тщанием схема сорока уровней вибраций, являющихся эманациями Эйн Соф (4) и сияющая точка-Кетер, от которой исходили девять великих шаров, образуя всем известное Древо Жизни, чье отражение, выплеснутое на каждую стену и даже на потолок, воссоздавало и замыкало изображение четырех мировых цепей. Зажатые в тиски казавшегося бесконечным количества формул и схем поменьше, крупные изображения едва читались даже издалека - каким же образом ориентировалась во всем этом хаосе Таль, в исступлении ползавшая вдоль стен и наносящая последние штрихи колоссальной картины, оставалось только догадываться. Союз идей и знаков, освящение самых потаенных глубин реальности примитивными буквами, философия бесхитростная, словно алфавит, и бесконечная, как слово - доктрина, которой служила Таль, была в равной степени логична, проста и всеобъемлюща. Практикующие это искусство должны были, как считалось, обладать особым складом ума - графине нередко встречались те, кто не пытался играть в слова, открыто называя подобное состояние безумием.

За границами схемы валялся отработанный материал - битые стеклянные колбы, пустые шкатулки, обрывки веревок, тлеющие угли, ножи. За границами схемы валялись выпотрошенные, выжатые до последней капли тела, чья кровь пошла на краску для сфирот.

Некоторые из них были птичьими. Другим - из опасения, что крови может просто-напросто не хватить - ведьме пришлось возвращать прежний облик.

-Таль?

Ответа не последовало - но с повторным обращением графиня пока что решила повременить, настороженно наблюдая за постепенным преображением комнаты. Чудовищная машина, частично воссозданная Таль по старым чертежам, с какого-то момента начала ткать саму себя: наползшие на стены знаки и числа ежесекундно перестраивались, порождая своих двойников - те же, стремительно меняя структуру и порядок, тут же образовывали новые ряды, которые, в свою очередь, спешили разродиться новым выводком символов. Текст полз вверх и водопадом обрушивался с потолка вниз, текст колоннами маршировал по полу во всех возможных направлениях, текст - все бесчисленное множество комбинаций двадцати двух букв, теней, отражений первого произнесенного Слова - наждачной бумагой сдирал тонкую кожу реальности, оплавляя до неузнаваемости не только стены старого маяка, но и стены привычного мира.

Мир кровоточил - и пусть потоки той крови и не были доступны взору, их присутствие, их касание ведьма не могла не ощутить. По Цепям бежал огонь чистейшей боли, сосредоточивать взгляд на объектах, еще присутствующих здесь целиком, а не ставших лишь пустыми, ничего не значащими отражениями, с каждой минутой становилось все труднее. Машина, пробужденная Таль, машина, несомненно, дьявольская, продолжала воплощать себя в реальном мире, чем-то напоминая мозаику из множества кусочков: поначалу задача была крайне трудна, но чем больше деталей занимало положенное им место, тем проще становилось завершить картину.

Отличие от простой головоломки, впрочем, существовало.

Остановить сборку этой было, кажется, уже невозможно.

-Таль?

В центре комнаты, там, где сходились десятки, если не сотни, лучей, там, куда так спешили влиться, истаяв без остатка, легионы слов, что сами написали себя, росла, разбухала молочно-белая точка. Воздух вокруг дрожал неспроста - даже от порога графиня прекрасно ощущала тот жар, который источала эта прореха. Точка ширилась с каждым пожранным полком слов, с каждым завершенным рукой Таль символом, с каждой воссиявшей алым многосложной диаграммой. Точка росла, наливаясь силой, отъятой у острова - нет, у самого мира - и по мере роста ее в комнате, миру принадлежащей ныне лишь отчасти, становилось все труднее дышать.

Когда она покинула Таль в последний раз, точка все еще оставалась точкой.

Сейчас же на ее глазах она последовательно прошла размеры мелкой и крупных монеток, яйца, мяча, человеческой головы...

-Таль?

Третий раз, как водится, оказался результативным - рывком обернувшись, каббалистка ошалело уставилась на графиню. Облик Таль в первые недели после освобождения из лап Бюро оставлял желать лучшего, но никакие пытки, что чинили ей другие, не могли и приблизиться к тому, до чего Сойфер довела себя сама. Успевшие уже отрасти волосы - опаленные и перепачканные кровью пополам с воском - разметались по дрожащим плечам, залитое потом лицо своей бледностью заставило бы устыдиться и Апостола, на изуродованных рабами Сборщика руках теперь поселились новые ожоги - но их Таль, кажется, не заметила вовсе. Все, что не успело сломать Бюро, отобрали у нее записи Циона Юфита: поучения и инструкции, сокрытые в дневниках приговоренного к смерти мага окончательно разбалансировали и без того дышавший на ладан разум, отравили Таль надежнее любой ртути, которой она рисовала, едва понимая и помня, зачем, новые и новые буквы, новые и новые кирпичики, которыми была вымощена дорога к вечности.

-А... - едва разделяя пересохшие свои губы, пролепетала несчастная каббалистка. - Это вы...

-Как скоро все будет готово? - пытаясь отыскать в глазах Таль хотя бы крупицу здравого рассудка и терпя в том сокрушительное поражение, поинтересовалась ведьма.

-Готово... - Таль повторила это слово несколько раз, будто бы пережевывая, пробуя, пытаясь вспомнить его вкус и смысл. - Готово...уже...уже почти...

Не без труда разогнувшись и с трудом еще большим поднявшись на ноги, Таль, прихрамывая, побрела в сторону графини. Вблизи Сойфер выглядела еще более истерзанной и жалкой - большой загадкой было то, как в этом тщедушном теле все еще умудряются удерживаться последние клочки души.

-Огонь Он извлек из воды, - бормотала, едва шевеля языком, Таль. - Он сотворил и установил Трон Славы, и сделал Серафимов, Офанимов и Херувимов как своих ангелов-помощников...и из этих трех Он образовал свое...окружение, ведь написано (5): "Ты творишь ангелами Твоими духов, служителями Твоими - огонь пылающий" (6)...

-Флот уже на пороге, - проговорила, чуть отстраняясь, Августина. - Если мы не уложимся в срок, последствия...

-Все...все почти...уже почти... - Таль тряхнула взлохмаченной головой. - Я...я проверила все...трижды...транссубстанциональные кольца...развертка на последнем этапе...согласно таблице сфиротических соответствий, мы уже...

-Иными словами, ты закончила? - графиня ступила в комнату.

-Закончила...закончила... - Таль хихикнула. - Да...мы уже близко...к концу...и к началу...истинный путь змеи...змеей ты проскользнешь через пятьдесят ворот света и ничто не оставишь стражам, кроме старой кожи твоей...

Белый шар в центре комнаты продолжал расти. Исходящий от него жар становился все сильнее.

-Таль, ты меня слышишь? Ты понимаешь, о чем я говорю?

-Понимаю...понимать... - Таль вздрогнула. - Я все...понимаю...я только...я только хотела...забыла...что? Флот? Уже?

В глазах каббалистки на мгновение что-то вспыхнуло - последние угольки успевшего прогореть почти до конца разума. Ведьма заговорила со всей возможной быстротой, стремясь успеть до той поры, когда погаснут и они:

-Да, Таль, флот уже на месте, - подбирая самые простые слова, выговаривала графиня. - И если мы хотим, чтобы наша игра увенчалась успехом, то должны действовать в строгом соответствии с планом.

-Вы...не можете...первая...

-Верно, Таль, - с вымученной улыбкой продолжила Августина. - Я рада, что ты так хорошо все помнишь. Договор, заключенный в Риме, ограничивает мои силы и возможность влиять на события, но он не имеет обратной силы - а все инструкции я оставила Константину задолго до его заключения. Нам нужно лишь дождаться, когда они сами его нарушат и окончательно развяжут нам руки. Дождаться начала представления. И я хочу быть уверена в том, что ты выполнила свою часть работы.

-Я...

-Сосредоточься, Таль, пожалуйста, - медленно и терпеливо, словно ведя разговор с ребенком, проговорила графиня. - Я очень прошу тебя. Ты все закончила?

-Я...я думаю, что...

-Таль, - почти ласково сказала ведьма, с предельной осторожностью касаясь ее испачканных воском и кровью, вновь обоженных рук. - Я знаю, как ты устала. Я знаю, как тяжело тебе пришлось. Я не прошу от тебя большего, чем ты можешь дать - я прошу лишь ответить мне. И когда ты ответишь, я обещаю, ты сможешь, наконец, отдохнуть. Ответь же мне, Таль - все ли готово?

Открыв было рот, Сойфер столь же быстро его захлопнула. Мучительно долгую минуту смотря на графиню, словно видя ее впервые в своей жизни, она, наконец, отступила на пару нетвердых шагов назад и в сторону, направив помутневший взгляд теперь уже на шар, отлитый из белого света.

-Готово...да, - выдохнула Таль. - Но я...я должна...должна сказать вам...

-Сказать что?

-Я...я боюсь, что в расчеты Циона...боюсь, что он несколько...ошибался...

Ведьма подошла чуть ближе.

-Ошибался, значит? И в чем же?

-Вы...простите, но даже вы вряд ли могли бы...заметить... - бормотала себе под нос Таль, полным отчаяния взглядом выискивая что-то, ведомое ей и только ей, в испещряющих пол схемах. - Я боюсь, что...подвела...вас...

Еще несколько тихих шагов - теперь графиня стояла ровно за ее спиной.

-...боюсь, что то, что я сотворила...что сотворил Цион...я боюсь, что оно делает вовсе не то, что мы...

-О нет, Таль, - тихо, с едва уловимой ноткой грусти, произнесла Августина. - Это именно то, чего я желала.

Таль Сойфер вздрогнула - и на излете очередного удара сердца туман, что застилал ее глаза, внезапно отступил прочь.

Таль Сойфер вздрогнула от боли - боли, что остатки чувства самосохранения послали в путь с целью сотрясти хозяйку до самых основ, лишь бы только пробудить ото сна, грозящего растянуться на вечность.

Таль Сойфер вздрогнула и обернулась, столкнувшись взглядом со Стальной ведьмой.

И, встретив не нож, пулю или смертоносные чары, а лишь толчок - простой, обыкновенный, предельно человеческий толчок рукой в черной перчатке - полетела в раскаленную добела топку, которую сама же выстроила.

На сон это нисколько не было похоже - какая-то беспредельно тоскливая и бесконечно болезненная, гадкая, липкая одурь, что вцепилась в него еще под вечер, никак не желая отпускать из своих когтей. Ледовое чудище, в брюхо которого забили большую часть армии вторжения, еще прошлым днем проснулось окончательно - и все то чудовищное хитросплетение десятков систем, поддерживавших в нем жизнь, все те чары, на которые уповал безумный автор "Левиафана", вот уже больше суток работали в полную силу. Набор последствий был почти классическим - головные боли, бессонница, раздражительность, пара-тройка вскрывшихся слишком поздно проблем с сердцем...все это, впрочем, не шло ни в какое сравнение с теми ощущениями, которыми были награждены несчастные обладатели Цепей. Первые несколько часов, начиная с полудня, палачу казалось, что он варится заживо в собственной коже - и беседа с одним из специалистов, назначенных Могилой аккурат для разбирательств с подобными случаями, настроения ничуть не улучшила. Прочитав язвительную лекцию о том, что некоторым бездарям, не способным себя должным образом экранировать от внешних воздействий, стоит и вовсе запечатывать наглухо все цепочки до единой, маг порылся в аптечке и с полным презрения взглядом наградил Асколя здоровенной, в добрую половину ладони, таблеткой. Справиться с ней оказалось делом не простым - с куда большей охотой палач бы выхлебал полный графин уксуса, закусив гвоздями: выдержав, к своей чести, около шести минут - треклятая таблетка таяла с медлительностью, уж точно достойной лучшего применения - и сопроводив лекарство до ближайшего приваренного к полу мусорного ведра, Кат осознал одну простую, но столь же горькую, как и недавняя пилюля, истину - даже самый скромный ужин после этого кошмара в горло точно не полезет. Вынужденное голодание, как водится, лишь добавило головной боли, когда же с наступлением ночи ко всему остальному добавилась совершенно дикая тряска - выяснять ее причины совершенно не хотелось - стало ясно, что на сон можно было и не рассчитывать.

Прекраснее не бывает, особенно в последние часы перед боем.

На сон это нисколько не было похоже, но вырваться из него все еще стоило определенных усилий: проворочавшись несколько часов на жесткой койке, каждую секунду ощущая бег жара по Цепям, а ледяного пота - по лицу, Асколь в какой-то момент резко вскочил - слишком резко, чтобы память успела напомнить о расстоянии до потолка. Потирая ушибленную о какую-то там переборку макушку и ругаясь сквозь зубы, он принялся одеваться - лучше уж сейчас, чем потом и впопыхах. Кружка ледяной воды, частью выплеснутая в лицо, а частью - в горло, немного уняла тошноту, но вот с мыслями ей, конечно, совладать было не под силу.

В голову, по старой традиции, лезла отборнейшая чушь. Натягивая сапоги и рассовывая по петелькам и карманам заготовки для Ключей, во второй, третий, пятый раз проверяя и перепроверяя оружие, он снова и снова ловил себя на мысли, что все, рассказанное в последние недели - все плоды многочасовых инструктажей, лекций и бесед - выветрилось без остатка, оставив за собой ни разу не блаженную пустоту.

А ту поспешила заполнить собой без остатка какая-то беззаветная, безымянная, безграничная тоска.

За всю жизнь, что осталась позади, за все те годы, что давно уже миновали, чувство это никогда еще не было столь горьким, столь неизбывным.

Первая потеря под его командованием, что навсегда забрала с собой частику его самого, похоронив где-то там, в замке старого безумного Сохора. Айра и принятое спустя годы бессмысленных, бестолковых колебаний единственно возможное решение, за которым последовало то молчаливое, по-детски глупое расставание - нет, лишь позорный побег, которым он лишил и себя и ее шанса хотя бы объясниться, равно как и шанса начать когда-нибудь все вновь. Годы боли и отрешенного служения после, годы боли и плевков против ветра задолго до. Листая изодранные, измочаленные до лохмотьев страницы собственной жизни, он без труда мог отыскать те из них, на которых эта самая жизнь наносила ему один удар за другим, но почему же сейчас, почему же в эти самые часы, когда еще ничего не свершилось, душу припечатала тяжесть столь невыносимая, что ее не выходит сравнить ни с чем из пережитого?

Быть может, потому что в глубине этой души уже давно теплится, давно зреет ответ, чье семя туда заронил Кай? Быть может, потому, что он, пусть и против воли, пусть отчасти, но верит - верит в то, что все давно уже предрешено и они сейчас лишь доигрывают до конца последний акт старой, странной, страшной сказки?

-Силам крестового похода "Метелица". Флот на точке вторжения. Силам крестового похода "Метелица". Общая готовность дельта.

Холодный, лишенный и намека на жизнь голос системы оповещения разносится по кораблю, проникая в каждую дверь, просачиваясь в каждую щелочку, ударяя по каждому уху, чей владелец еще позволяет себе бессовестно спать.

Время пришло. Можно, конечно, и потянуть еще немного, но все внутри отчаянно протестует против дальнейшего ожидания. И правда, так лучше будет. Чем меньше времени остается свободным, тем меньше его будет самым жалким образом потрачено на бесполезные ныне раздумья, тем больше при нем останется сил.

А там, куда они отправляются, понадобится каждая их капелька.

Сделанный на заказ клинок, в который он самолично врезал каждое слово - лишь тогда от них удалось освободить голову - перекочевал, вслед за прочим оружием, в палаческое одеяние. Пригладив немного все еще влажные волосы, Кат последний раз окинул взглядом крохотную каюту.

Знать, что ждет их через считанные часы, ему было, конечно, не дано - но то, что в эту каморку он больше не вернется, чувствовалось с необычайной четкостью. Смахнув с приваренной к стене полочки зажигалку - чуть было не забыл - палач пнул вполсилы тяжелую дверь, решительно перебираясь через порог.

К дьяволу теории, к дьяволу загадки. К дьяволу сожаления, сомнения и все прочее пустопорожнее нытье. Обманываться не приходилось - это не его война, и никогда, наверное, ей до конца не станет. Это не его война, но сражаться придется - как и всегда. Ему - и всем тем, кто будет рядом, всем, кто окажется по ту сторону, всем, чьи роли давно и твердо назначили за них.

Если не ради веры, от которой давно осталась едва тлеющая головешка, то ради тех, чье право жить в блаженном неведении они, с рождения обреченные, век за веком хранили. Если не ради людей, способных по собственной воле пойти за кем-то вроде Верта, вроде Кая - то ради того, чтобы получить последний, окончательный ответ.

Если же и не ради себя, то ради него.

Возможно, последнего из живущих под этим небом, кто действительно заслуживал быть спасенным.

Дверь он закрывать не стал - позади все равно ничего не осталось.

-Силам крестового похода "Метелица". Объявлена готовность дельта. Командному составу собраться в зале 2-А для инструктажа. Силам крестового...

Звенящий металлом голос продолжал терзать органы слуха - и стоило только выбраться в коридор, как к нему тут же добавились крики, топот множества ног и чудовищный гул.

Внутренности "Левиафана" походили на разворошенный палкой улей. По узким лестницам во всех направлениях носились люди в самой разнообразной форме: кричали, ругались, хлопали дверьми, роняли и подбирали какие-то бумаги, карты, ящики...чуть было не сбитый с ног группой рыцарей, пронесшихся по коридору с такой скоростью, с какой не спешили на пожар, палач в последний момент успел заскочить за угол - и тем самым разминуться с очередным горе-бегуном, что тащил наверх здоровенную, всю в печатях и грозных надписях, коробку. Бешено перемигивались сигнальные лампы, взвывали, быстро захлебываясь и затихая, сирены. Набитые оружием тележки неслись по коридорам, а вопли тех, кому довелось их толкать, не умолкали ни на минуту. Оставаться на одном месте было занятием, сопряженным с немалым риском - если не уронят что-нибудь на голову, так уж точно наступят на ногу или проедутся по ней тяжелым колесом.

Месяцы тщательнейшего планирования и подготовки, долгие недели, заполненные инструктажами и тренировками. Крестовый поход "Метелица" на бумаге был начисто лишен изъянов, каждый шаг был выверен, каждое движение отточено, каждое действие - имело свое место в четких и подробных графиках.

Асколя нисколько не удивило, что когда дошло до дела, то все обернулось картиной совершенно закономерной и даже классической - напоминала эта картина, как обычно и бывает, охваченный огнем сумасшедший дом.

Дверь в нужную каюту запертой не выглядела, но он все равно легонько постучал - и лишь когда до ушей добрался знакомый голос, так же легко толкнул дверь, переступая через порог.

Первой вещью, за тем порогом увиденной, оказалась широкая спина командора Деляну, изрытая старыми шрамами, следами от когтей и осколков. Второй - лицо Агапии, при виде палача ставшее настолько кислым, словно в глотку ей утрамбовали пару ящиков с лимонами, да к тому же насквозь протухшими. Угрюмо зашипев, она заслонила Андру-Марию, чьим облачением в доспех в настоящий момент занималась и, пробурчав себе под нос что-то, вряд ли способное попасть в категорию выражений печатных, сделала несколько резких шагов в сторону палача.

-Похоже, я рановато, - выдохнул Асколь, прикрывая за собой дверь.

-Проходите, - едва слышно усмехнулась Деляну. - Не бойтесь, в обморок со стыда не свалюсь.

-И то хлеб... - перешагнув через валявшуюся у самых дверей коробку, не просто выпотрошенную, но и частью вывернутую наизнанку, пробормотал Кат. - Я-то думал, признаться, вы уже собрались...

-А я думала, что сумею хоть сегодня не проспать, - отозвалась командор. - Но человек предполагает, а дальше сами знаете.

Каюта, отведенная Деляну, с момента прошлого его визита сюда претерпела определенные изменения - слово "значительные" пришлось бы тут весьма кстати, но вряд ли смогло охватить весь тот разгром, что предстал сейчас пред взором палача. Еще пару дней назад закуток командора буквально поражал чистотой, минимализмом и строгостью обстановки, что удовлетворили бы самого придирчивого аскета. Жесткая койка, несколько комплектов одежды в стенном шкафчике, разложенные на столе доспехи, надраенные до зеркального блеска и единственный табурет у иллюминатора - кажется, не так давно там валялась "Первая кровь" Моррелла, прочитанная до середины...

От былого порядка не осталось и следа - а если таковые и существовали, то были надежно погребены под невесть откуда взявшимся мусором: вскрытые консервные банки, битое стекло, рассыпанные игральные карты...приглядевшись, Асколь обнаружил, что отнюдь не все пятна были образованы вином - в том же из них, что представляло собою порядком подсохшую кровь, плавали чьи-то выбитые зубы.

-Я гляжу, веселье было то еще, - подтянув себе стул, палач смахнул с него крошки и присел. - Кто постарался?

-А, какие-то олухи, - не оборачиваясь, бросила Деляну. - Решили отметить еще не начатое дело, спутали каюты...я была на совещании, так что...

-...проблему незваных гостей пришлось решать мне, - сухо продолжила Агапия - намек, вложенный в эти слова, вряд ли бы мог стать еще толще. - К сожалению, убраться времени уже не осталось...

-Главное, чтобы Янош не прознал. А то сочинит нам новую традицию - громить мои комнаты перед каждой работой, как Латеранский дворец со смертью папы.

Палач только хмыкнул, легонько качнувшись вперед на стуле. Головная боль понемногу отступала - то ли наконец начало действовать недавнее лекарство, то ли рядом с каютой командора попросту не пролегало никаких значимых линий, способных, как сказал бы каждый, кого природа одарила Цепями, источать свою заразу до самых небес. Рассеянно вращая меж пальцев зажигалку - и когда только она успела перекочевать сюда из кармана? - он то вглядывался в стену напротив, словно та вот-вот должна была подсказать нужные слова, то переводил взгляд на Деляну - вторая бетлемитка этими самыми взглядами, кажется, была отчаянно недовольна.

Командор ему чем-то нравилась. Бывшая, казалось, полной противоположностью своего отца - хранящая неловкое молчание там, где Мариус рассмеялся бы в голос, задумчивая и немногословная в ситуациях, которые подвигли бы его на целую речь, она, вместе с тем, никак не выглядела человеком угрюмым и жестоким, что для видавшего виды рыцаря Церкви определенно могло считаться достижением.

Особенно для бетлемита. Орден и в былые века славился своей малочисленностью, но видеть в этом отсутствие реальной силы было бы ошибкой - способной, вне всякого сомнения, стать для кого-то фатальной. Отбор издавна был чрезвычайно строгим, а за годы тщательной подготовки отсеивалось едва ли не больше половины кандидатов - оставшихся же тайная коллегия ценила почти что наравне с палачами. Последнее, впрочем, вряд ли могло считаться поводом для радости: как и палаческие группы, коллеги Андры-Марии нередко задействовались для самых тяжелых дел. Головорезы того же Фортебраччо способны были смять почти любое сопротивление одним только числом и бешеной яростью, но иногда даже этого было недостаточно - тогда-то наверху и вспоминали о бетлемитах, призывая их взять свое выучкой, способностью работать как единое целое и экспериментальными образцами из потаенных арсеналов Святого Престола, которые ордену нередко доверяли для боевых испытаний.

Снабжали соратников Деляну действительно на совесть - один только доспех командора должен был стоить целое состояние, если не два. О былых временах напоминала сейчас лишь передняя часть старинной кирасы в итальянском стиле с врезанным в металл "Etiam si omnes, ego non" (7) и именами прежних хозяев - но даже ее искусно дополнили и укрепили с применением новейших сплавов...

...и чар, разумеется. Снежно-белый форменный комбинезон, в который сейчас облачилась Деляну, был сверху донизу прошит тонкими нитями - обычно использовалась оловянно-ртутная амальгама, но в данном случае кто-то из конструкторов расщедрился на серебро. После воссоединения с системой, встроенной уже в элементы доспеха, именно эта сверкающая паутина отвечала за бесперебойную работу полей, что отнимали у доспеха немалую часть его естественного веса и, словно того было мало, на порядок увеличивали силу человека, в него облаченного. Комбинация сложных защитных Таинств должна была, в теории, рассеивать по меньшей мере четверть направленных на владельца воздействий - как хорошо знал палач, несказанным успехом было, когда такая защита срабатывала в трех случаях из десяти. Массивный шлем тоже не избежал касания магии, как и улучшений по другой части - помимо примитивного прибора ночного видения туда, судя по тонким шлангам и трубкам, которым полагалось крепиться под броней, умудрились всунуть респираторный комплект.

Одно, впрочем, в рыцарском доспехе оставалось неизменным спустя века - надеть его без посторонней помощи нечего было и думать. Агапия управлялась со своим делом весьма быстро - похоже, заниматься ей этим было не впервой - но присутствие палача определенно сбило ее с ритма: то уронит тяжеленную латную перчатку, то завозится явно дольше обычного, соединяя части массивного башмака...

Сама Деляну, как и всегда, демонстрировала полнейшее спокойствие, почти механически поднимая и опуская руки, проверяя какие-то крепления и поглядывая через плечо на своего гостя. Своим словам командор была верна - нахождение в комнате Асколя нисколько не смущало ее даже в те минуты, когда она была чуть менее одетой, чем сейчас, но некая неловкость все же имела место - ее палач улавливал в разговорах с Андрой-Марией уже давно. Возможно, виной тому был старый добрый груз ответственности, который не могли ослабить никакие чары, но, может, Деляну всегда была такой - до смешного неразговорчивой и неуклюжей с виду, что, однако, не стоило путать с неопытностью: ознакомившийся с послужным списком командора Кат удивлялся лишь двум вещам - как она до сих пор жива и какого дьявола еще не пробилась на самый верх в иерархии ордена.

И, быть может, некоторые ответы удастся получить прямо сейчас.

Если, конечно, вторая особа женского пола среди расквартированных на корабле бетлемитов не растерзает его в процессе.

-Ваши как, готовы? - неожиданно заговорила Андра-Мария.

-Лучше бы им быть, - вздохнул Асколь. - Сдается мне, давка будет та еще...

-Как же без того, - пожатие плечами у командора вышло со скрипом - в том числе и в смысле буквальном. - Мои уже должны разбирать оружие...

-Наглости Могиле, конечно, не занимать, - холодно бросила Агапия. - Держать наше снаряжение под замком до последнего дня, в то время как их люди с самого начала плавания разгуливали при полном параде...если, конечно, их вовсе людьми еще можно называть...

-Что тут вам сказать? Чей кораблик, того и правила, - теперь чуть дернулись уже плечи Ката, а сам он в очередной раз вздохнул.

-К Батальону они что-то с ультиматумами не спешили лезть.

-Хотел бы я посмотреть... - недоговорив, палач невесело усмехнулся. - Нет. На это, пожалуй, не хотел бы.

-Не операция, а салат, - вновь заворчала Агапия. - Мы здесь как в мешок завязаны, и не видишь, с какой стороны ткнут.

-Не мешок, бочка с порохом. Уселись на нее втроем, с Башней да Могилой, и локтями друг друга тычем, - щелкнув зажигалкой, Асколь несколько мгновений наблюдал за дрожащим огоньком. - А искра уже вот-вот...

-Атласа только не хватает, - задумчиво протянула Деляну. - Я, конечно, многого не знаю, но все же...

-А кто сказал, что они не в игре? - палач поднял взгляд на командора, которой вовсю прилаживали сейчас гибкий воротник с врезанными глубоко в сталь клятвами верности ордену. - В общий котел сразу не полезли - и на том спасибо.

-Будут ждать, пока котелок тот подстынет, - выпростав вперед руку, Деляну терпеливо дожидалась, пока ее закупорят в пропитанное чарами железо. - А потом...вот вы скажите - кто? Кого нам в первую очередь стеречься? Лондона? Могильных?

-В первую-то? - палач прищурился. - Верта, разумеется.

Слово было произнесено - и лица обеих бетлемиток помрачнели столь стремительно, словно на этот счет ими только что была получена прямая инструкция от высшего командования.

-Я о нем всякого наслушалась, - сухо сказала Агапия. - И со всем тем, что слышала, никак уразуметь не могу - как его вообще выбрать могли?

-Потому и выбрали, - скрыть сквозящее в голосе раздражение палачу удалось разве что на четверть. - Кому-то его назначение - щелчок по носу, кому-то - подарок. Кого-то это поможет в дальнейшем с кресла сковырнуть, кого-то - подтянуть повыше...

-Политика, - устало подвела черту Деляну.

-Уж на что я знакома с грязной работой, а минутку про всю эту вашу...политику послушаешь и чувство такое, словно с головой в дерьме измарался, - процедила Агапия. - А чего еще боюсь - что с таким полководцем, как Бешеный, нам этого дерьма набьют за обе щеки и ложкой глотку вспорют.

-Пораженческие настроения подобного рода абсолютно недопустимы, рядовая Паромиа, - преувеличенно серьезным тоном произнесла командор, все-таки не сдержав в конце смеха. - А уж сомневаться в тактическом гении Его Преосвященства и вовсе суть страшный грех.

-Назначу себе неделю покаяния, а как же. Вот только выберемся из этой дыры и сразу к делу, - отойдя от Андры-Марии, до самой головы теперь упакованной в доспехи, Агапия несколько придирчиво осмотрела плоды своих трудов. - Все готово. Я могу сопровождать вас на...

-Боюсь, что нет, - оборвала ее Деляну. - Ступай вниз и убедись, что все готовы. Ах да...и распечатай сама знаешь что. К моему приходу оно уже должно быть активировано.

-Сама знаешь что? - улыбнулся палач. - А я только начал верить, что вы на этом корабле единственная без мешка секретов за плечом...

-Секрет всего один, - неумело скопировала улыбку командор. - Но большой. И весом, пожалуй, под тонну будет. Все, иди, - хлопнув Агапию по плечу, Деляну явно несколько не рассчитала сил - бетлемитку аж качнуло в сторону. - А нам с отцом Катом пока что наверх...

-Надеюсь, на самый верх еще погодим, - поднимаясь на ноги, бросил палач. - Ну так что, мы...

-Одну минуту, - Деляну вскинула вверх руку в латной рукавице и опустила лишь в тот миг, как за ее коллегой захлопнулась дверь. - Простите. Просто должна кое-что вам сказать, прежде чем мы отправимся.

-И хотите придержать это от чужих ушей, так, что ли?

Командор в несколько тяжелых шагов приблизилась. В полном облачении она изрядно прибавила по части роста - и теперь нависла над палачом наглухо бронированной скалой.

Сложно было не отвести от такой взгляд, хоть бы и на мгновение.

Но ему удалось.

-Я всецело доверяю каждому из моих людей, отец Кат, - глухо произнесла Деляну, сгребая со стола свой шлем и умещая тот подмышкой. - И особенно ей.

-Тогда в чем же дело?

-В том, что эта посудина и так набита интрижками всех сортов в таком количестве, что странно, как еще на плаву держится, - Андра-Мария вздохнула. - И чем меньше непричастных голов будет от них болеть, тем больше шансов, что эти головы смогут вернуться назад одним куском с телами.

-Но ваша отнюдь не свободна.

-Чья-то голова всегда должна трещать, - примирительно сказала Деляну. - Сейчас вот и для вас кое-что подброшу. Я видела Верта, - понизив голос, продолжила командор. - Последние несколько дней он хвостиком бегал за вашим братом, так и вился вокруг.

-Вот как, - лицо палача осталось непроницаемым.

-Я никого ни в чем не обвиняю и делать того не стану. Но ни для кого, знающего вас, не является секретом, что вы с ним...не ладите. Многие были свидетелями той потасовки в Копенгагене. Многие могли сделать из этого определенные выводы.

-В том числе и Бешеный.

-В том числе и он. Мы знаем, что Могила с Башней не упустят своего шанса ударить нам в спину. Мы знаем, что магистру Лесажу тоже доверился бы лишь законченный дурак. Но что именно заготовил епископ, мы...

-Вам тоже не по душе копаться во всей этой грязи, командор, - заглянув в глаза Деляну, устало произнес Асколь. - Вы бы и не стали, верно? Вы не любите врать. Не любите и не хотите. И ваше "мы" выдает с головой того, кто написал для вас эти речи...

-Послушайте, Кат...

-Он мог бы прийти ко мне сам. Лично, - отойдя на пару шагов, палач отвернулся к иллюминатору. - У него было столько шансов...

-А у вас? Почему вы не подошли к нему за все эти дни? Почему вы ни разу...

-Мой отец связан по рукам и ногам законами рода, правление которым взвалили на его плечи. И вынужден набрасывать те же путы на всех нас. От части я избавился, другая останется со мной до конца...пусть так. Но не просите меня о возвращении. Не просите меня за него, - в последние слова против его желания вошло столько боли, что Асколь на мгновение умолк, переводя дух. - Потому что каждый раз, когда нечто подобное случается, я вижу, что ничего не изменилось. Что возвращаться по-прежнему некуда.

-Простите, если я...

-Ничего страшного. Вы пытались. Должны были попытаться, верно? - сквозь губы палача вырвалась горькая усмешка. - Я знаю. Я тоже когда-то...пытался. Пока не понял, что его игры ничем не отличаются от тех, которые ведут другие.

-Не стану с вами спорить. Но его предупреждение вы готовы выслушать, так?

-Мой милый братец, - кивнул Кат. - Кто еще под подозрением?

-Что насчет особы, включенной в вашу группу недавно? Леопольд о ней ничего не говорил, но все же...

-Ренье ее проверил. Чиста, как утренняя роса.

-Возможно, вам стоило бы...

-Ренье обещал за ней присмотреть. Она напоминает ему кое-кого из славного прошлого, так что мы можем быть уверены, что присмотр будет...весьма строгим.

-Тогда, быть может, поговорим о...

-...вас?

Обычно невозмутимое лицо Деляну в этот раз не сумело справиться с признаками удивления - пусть по нему и видно было, что борьба с таковыми все же имела место.

-Что?

-Поговорим о вас, - повторил палач. - Мне известно, с кем вы работаете. И кто поспособствовал вашему возвышению. И если уж мы с вами сойдемся на том, что здесь нет ни одного человека без секретов...может, займемся вашими?

-Послушайте, я...

-Ведь именно ваши мотивы - мотивы принять то, что предложил вам Леопольд, когда куда проще и спокойнее было бы служить, как служилось - все еще остаются тайной. А мы уже столько тайн тут успели языками перемолоть...

На какое-то мгновение ему показалось, что ответа не будет - или же на место такового станет какая-нибудь вспышка ярости, раздраженное опровержение или гневная отповедь. На какое-то мгновение он подумал, что зашел слишком далеко и сейчас увидит другую Деляну, увидит что-то, что подсознательно искал в ней уже давно - искал для того, чтобы получить, вырвать уже свое успокоение: остаться чистым при такой работе не мог решительно никто.

Когда Андра-Мария заговорила, он понял, что прав был лишь в одном - врать командор действительно не умела.

-Мариус Деляну, - тихо-тихо произнесла она, опершись рукой о стол. - Вы его знали, так ведь? Вы говорили, что работали вместе с моим отцом.

-Пару-тройку раз.

-Вам известно, как он погиб?

Вопрос определенно не требовал ответа - но даже будь иначе, Асколь никак не мог его дать.

-Никто не знает, - глядя куда-то в пол, проговорила бетлемитка. - Наша семья веками служила Святому Престолу и вот...вот что мы получили в благодарность. Они все засекретили. Наглухо. Вот что нам осталось, - Андра-Мария с силой хлопнула ладонью по кирасе. - Это и больше ничего.

-Я...

-Моя мать до самой своей смерти обивала пороги, требуя у них ответов. Они погубили ее...эта проклятая стена молчания...она просто не выдержала, понимаете? После всего, что он сделал...не иметь возможности даже проститься...

-Я мог бы помочь, - вновь сойдясь взглядом с командором, выдохнул палач. - Я мог бы свести вас с парой...

-Вы все еще не поняли, да, Кат? - Деляну с болью улыбнулась. - Думаете, я не пыталась? Я год за годом делала запросы, рыла носом землю. Отирала все те же пороги и трясла за глотки. И каждый раз одно и то же. Тишина. Всегда эта проклятая тишина.

-Если стену не пробить, ее обходят. Или делают подкоп. Должен быть...

-Отец Кат, - резко оборвала его командор. - Я ценю, что вы предлагаете мне помощь, а не слова утешения. Правда ценю. Но поверьте мне, вы здесь бессильны - и даже если бы вы были в прекрасных отношениях со своим начальством, ничего бы не поменялось. Один из тех запросов, что я делала в былые годы, был не совсем безуспешным...по крайней мере, я узнала, насколько выше своей головы пыталась подскочить. До моего сведения довели, что информация по делу, ставшему для отца последним, относится к определенной категории секретности...

-Уровень?

-Двойной бесцвет.

Сердце предательски пропустило удар. Подняв глаза, он уставился на Деляну совершенно новым взглядом - полным до краев безотчетного изумления.

-Дурацкие у вас шутки, - прохрипел палач, с трудом ворочая языком. - Дьявол, у меня от них даже голова отошла...

-Я бы тоже хотела, чтобы это было лишь шуткой.

-Да, но... - нервы определенно требовали успокоения - и, намереваясь поискать его в табачном дыму, он отправил руку в карман, за сигаретной пачкой. - Об этом даже шепотом не говорят. Это категория вне категорий. По ней проходят дела...

-...которых никогда не было, - тихо кивнула Деляну. - Нечто, настолько потаенное, что выплыви оно наружу - по швам разойдется весь институт церкви...в самом лучшем случае. Нечто, доступное лишь горстке избранных.

-Вы уверены, что...

-Текущему декану и субдекану тайной коллегии. Главе похоронного класса. И нескольким доверенным лицам, среди которых ваш отец, Кат.

-Я не понимаю, - запалив сигарету, пробормотал палач. - Если все действительно так, как вы сказали, до вас не должны были доводить и этой малости! Как вам удалось...

-Полагаю, что эту малость до меня довели намеренно, - мрачно ответила Андра-Мария. - Как своего рода последнее предупреждение. Двойного бесцвета не существует, как и всего, что под него попадает. И если бы я продолжала искать, мое существование бы тоже...обесцветили. Желай я потешить свое самолюбие, то считала бы, что с карьерой в ордене у меня не задалось исключительно потому, что уродилась не мужчиной, но все куда проще, полагаю. Я кого-то изрядно допекла своими розысками, подняла слишком много шума - и они сделали все, чтобы я за это поплатилась.

-Что вам обещал Леопольд?

-Ничего. Но если я выполню эту работу, если я хорошо ее выполню, то, возможно...я смогу набраться смелости и попросить его...

-Это безумие. Он никогда...

-Безумие? - тряхнула головой бетлемитка. - Оглянитесь вокруг. Через несколько часов мы будем убивать тех, кто, как и мы, стоит на страже этого мира, кто не единожды отводил от человечества погибель. Будем делать это с радостью в сердце и рука об руку с теми, против кого нам действительно должно воевать. Будем делать это потому, что таково желание...Рима, конечно, не Бога. И никто из нас не в силах это предотвратить. Безумие, говорите... - сорвав со стены белоснежный плащ с синим крестом и набросив на плечи, Деляну резко распрямилась - доспехи тут же отозвались жалобным скрипом. - Да мы в нем давно купаемся.

В коридор палач выбрался вторым, пропустив вперед командора. Говорить больше ничего не хотелось, но и молчание не обошлось без боли - ведь в каждом из слов Деляну он против воли узнавал свои собственные.

Чего ради они творят то, что творят?

Знает ли он? Уверен ли в своем ответе?

-Эй, полегче!

Подобные размышления не вели никуда, кроме как прямой дорогой к проблемам - и потому вряд ли было что-то удивительное в том, что, выбравшись из каюты Деляну и отдавшись им, он тут же столкнулся лоб в лоб с кем-то, спешившим в противоположную сторону.

-Так ведь и убить недолго! - потирая макушку, пожаловался молодой человек.

Даже слишком молодой для своего чина, если учесть болтавшейся на длинной цепи декоративный горжет: согласно выбитой там надписи, этот худощавый тип в белой накидке являлся никем иным, как маршалом, красный крест же на белой накидке - чуть больших размеров, чем синий Деляну - безошибочно определял его как храмовника.

-Или вы того и хотели, а, господин палач? - рассмеявшись, тип протянул руку, с которой только что содрал кожаную перчатку. - Петер Лароз, к вашим услугам, - скосив глаза на сигарету, все еще зажатую меж зубов Асколя, он вновь усмехнулся. - И будьте уверены, я несомненно прощу вам это небольшое дорожное происшествие, если поделитесь огоньком - у меня еще вчера все спички вышли...

-Силам крестового похода "Метелица". Общая готовность гамма. Личному составу первой волны собраться в ангарах с номерами...

Для последнего инструктажа была выбрана резервная ходовая рубка. Помещение мало чем отличалось от своего оригинала - разве что было несколько меньше по размеру и не настолько загружено аппаратурой. За массивными дверьми - такие, казалось, пережили бы и знакомство с танковым снарядом - собрался сейчас лишь командный состав сил вторжения: офицеры Батальона и флота, собранного Морем Бродяг, главы палаческих групп и посланных своими орденами рыцарей...

Мест, впрочем, все равно отчаянно не хватало.

-С вашего разрешения, господа, я буду краток. В конце концов, все это мы уже должны были вызубрить в последние месяцы так, чтобы от зубов отлетало...

Речь вел Карел Тис - высокий человек с сухим, чрезмерно вытянутым лицом землистого цвета и волосами, что наводили на мысли о сигарном пепле. Кроме этого имени - если хотя бы на его истинность можно было положиться - собравшиеся могли оперировать лишь крохотной горсткой фактов: Тис был прикреплен к штабу вторжения непосредственно тайной коллегией, духовного сана не имел, но располагал - опять же, если сказанному можно было верить - солидным военным опытом. Из чьего именно рукава была извлечена эта карта с шаркающей походкой и монотонным, но твердым голосом, оставалось только гадать, но, так или иначе, со своей задачей она справилась, заняв то место, за которое в противном случае разразилась бы нешуточная борьба. Посаженные в одну лодку общим делом, как, немного играя словами, высказывался Герхард Хельденклинген, представители Церкви и различных ветвей Ассоциации далеко не всегда были готовы в чем-либо уступать друг другу - и пусть даже командные должности и планы операции были утверждены давным-давно, новые поводы для дебатов, спор и склок отыскивались едва ли не ежедневно. Доходило до абсурда - ничем иным, по крайней мере, Герхард не мог счесть бурную ссору недельной давности, возникшую из-за карты, где единственный корабль сопровождения, выделенный Часовой Башней, оказался изображен большим по размеру, чем таковые от Могилы. Пара колких фраз - и вот уже разговор переходит на повышенные тона, пара лишних минут - и спор, пусть и напряженный, уступает место скандалу. Ликвидация последнего потребовала от старого палача поистине нечеловеческих усилий, но пусть стороны и удалось привести к компромиссу - несчастная карта была перерисована в ту же ночь - один из основных участников ссоры счел невозможным простить полученные в процессе оскорбления. Дуэль, состоявшаяся на заре следующего же дня, лишила силы вторжения сразу двух магов - победитель оказался столь сильно искалечен, что на его участии в походе немедленно был поставлен крест. Памятуя о тех событиях, палач счел достойным поводом для радости тот факт, что Тис, официально не имевший никаких полномочий вмешиваться в ход операции, взял на себя текущую роль - и выяснений, кто же должен вести эту последнюю речь, грозящих вновь выродиться в нечто худшее, не будет вовсе. В глубине души Герхард, не побоявшийся ранее высказать соратникам свое мнение о руководстве похода - "Nur eine beachtenswerte Gefahr droht diesem Einsatz und ihr Name ist Wert"(8) - питал надежду, что определенными полномочиями тайная коллегия Тиса все же наделила - и если на то, не приведи Господь, возникнет нужда, Карел не колеблясь применит их по отношению к епископу.

-Итак, господа, вот она - Вторая Площадка.

Находящаяся за спиной Тиса карта исполнена была отнюдь не на бумаге, умещаясь в массивном зеркале без рамы. Бережно воспроизводившая каждую деталь рельефа и пестрящая пометками и условными обозначениями, она плавно менялась, стоило лишь говорящему подарить зеркальной глади одно небрежное касание.

-Я ни в коем случае не ставлю под сомнение опыт и знания людей, собравшихся сейчас здесь, предо мной, но тем не менее позволю себе сказать - ни с чем подобным никто из вас ранее не сталкивался. Это не мастерская мага и даже не логово Прародителя. Это настоящая крепость, не имеющий аналогов сплав магического искусства и самых передовых технологий, доступных Советскому Союзу...

Два работающих кондиционера начисто проигрывали войну царящей в зале духоте - расстегнув верхнюю пуговицу на воротнике и промокнув рукавом проступивший на морщинистом лбу пот, Герхард уронил взгляд на стол, по которому были рассыпаны многочисленные распечатки - фотографии, списки, карты и схемы...

Все, что хранили эти бумаги, давно уже было ему известно - до края, до боли. Все это давным-давно успело прогрызть себе путь, проникнуть в него, въесться не в разум, но в самую душу, забросав долгие, бессонные ночи семенами страхов и тревог - и ныне они щедро давали всходы.

-Площадка имеет пять линий, или скорее колец, обороны, - легкое прикосновение - и зеркало выплюнуло новую карту, отмеченную кроваво-красными кругами. - Впрочем, будем пользоваться терминологией, принятой самими русскими. Внешнее кольцо - так называемая "линия Лета", чьи ключевые узлы разбросаны по множеству островов Финского залива, будучи замаскированы под обычные строения. Данная линия выполняет сразу несколько функций. Система следящих полей служит средством обнаружения противника на дальней дистанции, отдельные же слои этой системы настроены уже на маскировку существования самой Площадки. Система комплексная - наряду с иллюзиями высшего порядка используются угнетающие разум и рассеивающие внимание чары, вплоть до прямого воздействия на конкретную цель, если на то будет нужда. Лета - река забвения, и любая цель, не экранированная должным образом, рискует потонуть еще в ней: экипаж судна - неважно, морского или воздушного - попав в зону действия полей в лучшем случае просто потеряет интерес к дальнейшему продвижению, будучи уверен, что впереди ничего толкового нет, в худшем - распрощается с рассудком и станет легкой добычей. Мы, господа, несколько часов назад перешли эту линию - и пока что все еще в своем уме...

Последние слова заставили Герхарда едва слышно усмехнуться. Через одно место справа от палача восседал Юлиан - один только случайный взгляд, направленный в его сторону, казалось, на порядок-другой усиливал порожденную союзом духоты и бессонницы головную боль. Епископ, явившийся на сбор одним из первых, был облачен в новую, явно исполненную на заказ сутану при широком шелковом поясе и роскошную пурпурную ферайолу, расшитую вдобавок золотом - довершала картину подбитая соболем бархатная моццетта с чрезмерно огромным капюшоном, ниспадавшим со спины. Фортебраччо, столкнувшийся с палачом в дверях, посмеиваясь, заметил, что до завершения образа рождественской ели Верту не хватает только гирлянды - Герхард смолчал, довольствуясь в тот момент мрачными мыслями о том, как сподручнее было бы удавить епископа при помощи таковой.

-...еще одна функция, выполняемая данной линией - утилизация опасных материалов и иных продуктов работы Площадки. Лета - река забвения, и многое из того, что не выбрасывается русскими в космос, "Атропа" хоронит именно в этих водах. Разумеется, они должным образом патрулируются - на случай, если потребуется принять врага, сломавшегося еще здесь, тепленьким - или предотвратить продвижение того, кого линия Лета задержать не смогла.

-Вроде нас, - бросил кто-то.

-Вроде нас, - кивнул Тис. - Но наш авангард пока что блестяще справляется с задачей. Организмы-охотники уже обнаружили и зачистили два патрульных корабля, не дав русским ни единого шанса поднять тревогу. И сейчас, пока мы с вами говорим, уже продвигаются дальше...

Через одно кресло слева - его занимал капитан-тиран Дурной головы - разместились Леопольд и Стальная ведьма. В другое время старый палач, наверное, соорудил бы пару острот, посвященных такому удачному соседству, но сейчас в голову лезли мысли совсем иного толка: например о том, куда подевалась Таль. Графиня вернулась на борт около пятнадцати минут назад, что могло означать завершение работ по проколу защиты, но Сойфер было не видать. Справилась ли она со своей задачей - и если да, почему не сопровождает ведьму? Присутствие ее, конечно, могло требоваться в здании бывшего маяка и далее, но в таком случае не разумнее ли со стороны Августины было бы остаться при ней - не могла же ведьма не помнить, насколько каббалистка была плоха?

-Далее следует линия Флегетон, - взяв небольшую паузу для того, чтобы свериться с часами, размеренным тоном продолжил Тис. - Здесь игры кончаются. Любой, добравшийся сюда, определенно имеет враждебные намерения и силу достаточную, чтобы преодолеть заслон, который удержал бы обычного человека на расстоянии, а посему должен быть уничтожен. Данную линию обороны можно условно разделить на две взаимосвязанных части...

Несколько следующих минут он позволил себе понаблюдать за ведьмой. Явно скучая, та листала какую-то крохотную записную книжку - на дневник Свидетеля, которым ему в свое время довелось попользоваться, та, к счастью, не походила. Будто бы почувствовав на себе чужой взгляд, графиня медленно обернулась в его сторону, тихо улыбнувшись - улыбка ответная вышла донельзя кислой.

-...очередь это непосредственно внешний защитный купол - первая серьезная преграда на пути любого, кто отважится напасть на Площадку. Возведенный совместными усилиями магов из так называемого "красного списка" и Двадцать Второго, являющегося крупнейшим экспертом Ленинградского Клуба по оборонным методикам, данный комплекс сам по себе способен отразить почти любое вторжение, едва только его поля получат соответствующий сигнал с линии Лета. В случае же, если таковую противник сможет преодолеть незамеченным - как удалось нам - система способна самостоятельно обнаружить угрозу и сообразно на нее отреагировать. Основной защитный слой может без особых проблем выдержать продолжительную бомбардировку, в том числе...

Герхард медленно потер виски чуть подрагивающими пальцами. Боль усиливалась - тупая, давящая, гонящая прочь из головы все сколько-нибудь связные мысли. Смотреть по сторонам больше не хотелось. Ведьма то и дело бросала взгляд на часы, Леопольд - о чем-то едва слышно шептался со своим младшим сыном. Посланники Башни во главе с Карантоком и Кутриком не выпускали из поля зрения эмиссаров Могилы, на что последние отвечали взаимностью - и если между ними до сих пор не бегали искры, то, наверное, лишь потому, что раз в несколько минут обе группы магов одаривали мрачными взглядами служителей Церкви. От едва прикрытой враждебности, чьи волны накатывали со всех сторон сразу, становилось трудно дышать.

-...образом, система способна обнаружить проникновение в зону своей ответственности исходя из множества критериев - неважно, в какой комбинации они будут получены. Регистрация мозговой и сердечной деятельности, активных нервных структур, в том числе Цепей любого уровня развития, включая связанные в родовые Метки, биологических следов, отсутствующих в памяти системы, шумов и вибраций, не характерных для находящихся внутри поля участков местности...

Смотреть по сторонам не хотелось - к чему лишний раз глядеть на то, как сбываются худшие из опасений, воплощается то, что было неизбежно? Силы, чьи слуги собрались на "Левиафане", век за веком пребывали в состоянии холодной войны - и даже общая угроза не могла сплотить их надолго.

Лишь до первой ошибки. До первого удачного момента.

До первого мгновения, когда спина другого откроется для удара.

Вовсе не нужно смотреть в эти лица, в эти глаза - и без того с каждым нервным ударом сердца, с каждым рваным шагом, который делали стрелки часов, он чувствовал, как слоеный пирог одинаково гадких планов и комбинаций сторон - сырой, скверно пропеченный, похожий на гнойный нарыв и смердящий хуже покойника - разбухал все сильнее. Вовсе не нужно было уметь проникать в чужой разум, чтобы уловить то единственное стремление, тот основополагающий принцип, что всецело подчинял здесь всех и каждого.

Враг моего врага умрет следующим.

Такие моменты были хуже всего. Хуже Вены, хуже Африки. Хуже всего того, что он давным-давно оставил позади. Не раз, не два и даже не десяток отправлявшийся в пасть смерти, вооруженный одним лишь словом - да и то, не Божьим, а лишь человеческим - не единожды задувавший пламя тяжелейших конфликтов, здесь, посреди этого намертво спутавшегося змеиного клубка он глубже, горше чем когда-либо ощущал свое полное бессилие.

А ведь все яды, казалось, так знакомы.

Жажда власти и неумная гордыня. Нечеловеческий эгоизм и глухая, кромешная ненависть. Бескрайняя вера в свою правоту и победу.

-...и если бы мне взбрело в голову вновь перечислить все средства поражения живой силы, которыми располагает внешний купол, мы безнадежно опоздали бы к началу операции - ведь на таковой рассказ ушло бы минимум несколько часов. Но вы все и так отлично знаете, а потому скажу более кратко - эта защита возведена с целью предотвратить проникновение за ее пределы всех угроз, с которыми когда-либо встречался человек, - Тис шумно вздохнул. - Едва только таковая угроза оказывается в зоне поражения, ей позволяется пройти чуть-чуть вперед, прежде чем мышеловка будет захлопнута. В первую очередь выводятся из строя все стандартные средства связи, в том числе и магического характера. Следующий удар система наносит уже непосредственно по цели...

-От нее мы тоже смогли спрятаться? - вновь послышался голос из зала.

-Не совсем, - Карел покачал головой. - На отключение или уничтожение данной системы ушли бы недели, которых у нас, конечно же, нет, но благодаря данным, полученным от госпожи Базилевской и ее помощи стала возможна более тонкая операция. Во-первых, в куполе для нас будет проделано окно - оно откроется на срок необычайно короткий, но этого времени вполне хватит, чтобы флот сумел пройти на ту сторону.

-На учениях мы управлялись с этим даже на минуту быстрее, - подал голос один из представителей Могилы. - Если бы была еще пара месяцев на отработку, то удалось бы достичь большей скорости и слаженности действий.

-Прискорбно, что у нас их не было, - кивнул Тис. - Так или иначе, окно в настоящий момент уже готово к открытию. Вторым этапом данной операции занимается Батальон. Майор, прошу вас...

-На основе данных, полученных от представителя Клуба... - поднявшийся со своего места Кутрик заговорил сухо и скоро. - На основе этих данных мы сумели выработать план взаимодействия с защитной системой. Мои люди, находящиеся в настоящий момент на "Офелии", уже начали операцию по внедрению и частичной замене приоритетов. Будь у нас больше времени, нам, возможно, удалось бы обратить всю мощь внешнего купола против русских, но сейчас мы сосредоточимся на главном. Едва только флот пройдет сквозь окно и последнее окажется запечатано, купол, частично взятый под наш контроль, начнет полную блокаду Второй Площадки. Все средства связи с внешним миром, которыми располагает "Атропа", будут надежно заглушены и у нас будет достаточно времени, чтобы...

-Каков точный срок?

Он знал ответ на этот вопрос - конечно же, он его знал. Но надежда - слепая, глупая надежда на то, что карусель безумия, царящего вокруг, хоть немного сбавит обороты, заставила Герхарда заговорить.

-Вторая Площадка будет отрезана от большой земли двое суток, шестнадцать часов и двадцать девять минут, - медленно, почти по слогам, выговорил Кутрик. - Даже мои люди не смогут держать систему такого уровня под контролем дольше.

-И если по истечении этого времени операция не будет завершена...

-...то тем из нас, кто еще будет жив, придется сражаться со всей советской армией, - с нотками веселья в голосе произнес со своего места Каранток. - Начало Третьей мировой, боюсь, застать не получится - нас скормят рыбам раньше.

-Если позволите, я продолжу, - выдержав небольшую паузу, бросил Тис. - О магическом компоненте мы поговорили, перейдем к более приземленной, но ничуть не менее опасной для нас части "Флегетона", - карта, повинуясь резкому движению руки, вновь изменилась, демонстрируя теперь западный край острова. - Дальний рубеж прикрывается зенитно-ракетными комплексами С-200, ближний - новейшими системами "Тор", принятыми на вооружение лишь в прошлом году. Авиагруппа Второй Площадки представлена истребителями МиГ-29, радиолокационное покрытие обеспечивается собственной радарной сетью...

Изображения сменяли друг друга с такой быстротой, что начинало рябить в глазах. С каждым новым взглядом, упавшим на сплошь исчерканные красным и синим карты, недоверие к самой реальности происходящего все сильнее терзало старого палача.

Они действительно на это пошли? Действительно делают это?

Две тысячи с лишним человек, горстка магов с их тварями, стайка кораблей...

Вздор, вздор. Не могли же они в самом деле...

-Высадке также будут препятствовать минные заграждения и мобильные береговые ракетные комплексы, развернутые в данных районах...

Нет. Могли. И от одного только осознания этого сердце так и хочет выскочить и спрятаться где-нибудь в районе скверно начищенных ботинок.

-Линия Ахерон, - монотонный голос Карела определенно мог усыпить слушателей - если бы только этим самым голосом проговаривалось что-нибудь иное. - На данной карте вы можете наблюдать основные укрепления, препятствующие высадке десанта. Глубина инженерных сооружений противодесантной обороны составляет примерно два с половиной километра, большое количество капитальных фортификационных построек, закрытых огневых точек, подземных укрытий войск и военного имущества глубиной до пятидесяти метров. Оборонительные сооружения соединены подземными ходами в единую систему, часть наземных объектов замаскирована. Вся эта местность усеяна датчиками движения, как горохом - любой неосторожный шаг приводит к активации осколочных мин с радиусом гарантированного поражения двадцать метров, а их здесь, если вы приглядитесь к схеме, в избытке...

-Что-то я домой захотел, - усмехнулся Фортебраччо. - А то столько ужасов, столько ужасов...

-Наша первоочередная задача после прохода "окна" - занять отмеченные позиции и проложить дорогу для основных сил. Вот, взгляните еще раз...

Тис ткнул пальцем в зеркало - и изображение тут же поспешило приблизиться. Рядом с берегами, сплошь исчерченными пометами и условными знаками, семь разноцветных точек казались чем-то, появившимся по чистой случайности, чем-то бесконечно ничтожным - тем сложнее было удержаться на мысли, что за каждой из них стоял чей-то корабль. Вот выбившаяся чуть вперед алая точка - башенная "Офелия", чей экипаж должен был взять на себя работу с магическим компонентом внешней защиты и координировать действия Батальона. Вот сопровождающие серое пятно "Левиафана" две бледно-желтых кляксы - присланные тайной коллегией корабли, обозначенные как "Людвиг II" и "Фридрих Барбаросса". Три черных кружка - "Нарцисс", "Антиной" и "Хюитфельдт" - скрывали за собой суда, пожалованные для операции Могилой: приглядываться к ним палачу не хотелось, думать о том, сколько разномастных тварей набилось в брюхо каждого такого корабля - и подавно.

-Как вам должно быть известно, хороший архитектор нередко может подсобить неумелому магу - когда речь идет о защитных полях и барьерах, значение таких вещей как рельеф и конструкция того или иного строения трудно переоценить, - речь Тиса, казалось, становилась быстрее с каждой минутой. - Так и здесь - почти вся территория на два километра вглубь надежно прикрыта...кроме вот этого крохотного участка. Особенности местности привели к тому, что замкнутые поля с узлами, расположенными здесь и здесь, - очередные два тычка в карту. - Немного выбиваются за положенные им границы, образуя на этом участке опасный перехлест. Согласно тому, что нам сообщила госпожа Базилевская, данная проблема была известна уже давно, но ее ликвидация потребовала бы перестраивать крупную часть оборонительного кольца - не говоря уж о необходимости на долгое время снимать защиту. Так или иначе, существующее наслоение привело к тому, что здесь практически невозможно держать какие-либо силы на постоянной основе - если, конечно, вы не желаете, чтобы оттуда они отправлялись прямиком в лазарет...если вовсе не в морг. Разумеется, патрулей никто не отменял, но они задерживаются на данном участке не более, чем на два-три часа в сутки - в чем и состоит наш шанс. К моменту, когда флот пройдет "окно" и займет позиции, организмы-охотники должны будут уже выйти на минные заграждения и начать расчищать для нас путь. Их задачей является принять на себя первый, самый тяжелый удар русских и прорваться сюда, заставив противника стягивать на участок дополнительные силы. В это же время с кораблей сопровождения будут выпущены стаи воздушного прикрытия, чья задача - вынудить средства ПВО Площадки исчерпать, в большей или меньшей степени, свой боезапас. Артиллерия "Левиафана" и кораблей сопровождения в первую очередь начнет работу по взлетно-посадочным полосам, далее - переключится на поддержку первой волны десанта, чья высадка начнется сразу же, как пролом на нужном нам участке будет расширен на...

-Мне бы хотелось еще раз пробежаться по спискам первой волны, - мрачно произнес представитель Мальтийского ордена. - И заметить, что...

-Списки окончательные, - покачал головой Тис. - Если мы позволим себе тратить время на перестановки за считанные часы до начала, то рискуем развалить весь план.

-И все же...

-Списки окончательные, - теперь о себе напомнил уже Верт. - Так что будьте так добры уже умолкнуть.

-Первая волна десанта будет высажена здесь, - дождавшись, когда зал вновь погрузится в тишину, продолжил Карел. - Силы Батальона сразу же приступят к взлому и рассеиванию прикрывающих линию Ахерон полей...

Зеркало тревожно мерцало. Гул работавших на пределе сил кондиционеров и тоскливо гудящие лампы, протянутые вдоль потолка одинаково настойчиво терзали уши. Духота, казалось, делалась все нестерпимей - в который раз уже промокнув лицо платком, Герхард попытался сосредоточиться на голосе Тиса.

-Не стану ходить вокруг да около, господа, и скажу вам со всей откровенностью - у нас нет ни сил, ни времени в количестве достаточном, чтобы можно было говорить о полной очистке острова от противника и его занятии. К счастью, это нам и не требуется. Основной целью операции является извлечение Объекта Ноль и его эвакуация на "Левиафан", вторичной - ликвидация всех членов руководства Второй Площадки, находящихся на острове. Все остальные задачи несут куда меньший приоритет, - с шумом выдохнув, Карел поспешил продолжить. - Организмы-охотники, как уже было сказано, возьмут на себя первый удар, силы рыцарских орденов же в сотрудничестве с Батальоном обеспечат падение линии Ахерон или, как минимум, ее ослабление в достаточной степени, чтобы операция смогла войти в решающую фазу. На плечи передовых отрядов ложится задача закрепиться в этом районе и удерживать его, пока не будут развернуты основные силы. В случае успеха они начнут продвижение вперед по данному маршруту с последовательной ликвидацией нескольких ключевых точек обороны Площадки...

-Мы должны будем сделать все возможное, чтобы вынудить русских стянуть на этот участок дополнительные войска, - воспользовавшись заминкой Тиса, заговорил Кутрик. - Насколько нам известно, район, с которого они вероятнее всего снимут несколько частей...

-...находится вот здесь, в восточной части острова, - перехватил инициативу Карел, вновь указав на карту. - Тут расположены, в основном, жилые блоки и некоторые административные постройки...грубо говоря, это нечто среднее между спальным районом и хозяйственной зоной. Младший научный и обслуживающий персонал Площадки, который не проживает непосредственно на основной базе, размещен здесь - как вы можете видеть, дорогу до работы им приходится ежедневно проделывать немаленькую...

-Едва только часть охраны с данной зоны будет снята, настанет время второго удара, - сухо произнес Кутрик. - Средства ПВО Площадки к этому моменту уже должны быть в большей степени подавлены, так что ничто не должно помешать высадке одной роты ордена Дурной головы, которая...

-...обеспечит нам еще один отвлекающий маневр, - кивнул Тис. - Таким образом, "Атропе" придется еще больше распылять силы, отправляя сюда...

На последних своих словах, если только старому палачу не показалось, Карел едва заметно запнулся. Вряд ли он был вправе винить в том Тиса: до омерзения отчетливо зная, что скрывалось за этими словами, Герхард и сам еще каких-то два или три десятка лет назад не смог бы, наверное, произнести их с должным безразличием. А понимая, что сейчас бы сумел, никак не мог решить, стоит ли за то себя ненавидеть.

Века сменяли друг друга, но орден Дурной головы был одним из тех осколков прежних времен, времен бесконечно жестоких и страшных, что остался таким же, как и прежде. Пушечное мясо, каратели...относиться к Дурной голове можно было самым разным образом, считая хоть неизбежным злом, хоть пережитком далекого прошлого, но два факта оставались неизменными.

Там, где иным рыцарям прощалось многое, ордену Короля Предателей прощалось все. Дурная голова многих превосходила числом, но каждого она превосходила в резне.

И едва только она вступит в дело, не будет больше ни прощения, ни пощады.

-Линия Стикс, господа, - Тис негромко постучал пальцами по оправе зеркала, призывая собравшихся к вниманию. - Как вы уже знаете, четких очертаний она не имеет, представляя собой не, собственно, укрепленные оборонительные линии, но сеть из нескольких ключевых объектов, распложенных в разных частях острова и прикрывающих основные пути к "Атропе". Именно здесь нам придется тяжелее всего. Многочисленные магические заслоны и ловушки. Экспериментальное вооружение, в том числе кукольной природы. Так называемый корпус "глушителей" - элитное тактическое подразделение Второй Площадки, целиком состоящее из гомункулов высшей пробы, натасканных на уничтожение практически любой угрозы, с которой когда-либо приходилось иметь дело "Атропе". Перепрограммированные на службу Площадке психики и полукровки, прошедшие всестороннюю боевую подготовку. Маги, в том числе из так называемого "красного списка". И, разумеется, одна из приоритетных целей нашей операции - Прародитель за номером Двадцать Два со своим кланом.

Зеркальная поверхность вновь пошла рябью, постепенно выталкивая наружу несколько нечетких черно-белых снимков - с каждого из них на собравшихся взирал бородатый исполин, до того высокий, словно под шерстяным плащом его притаилась пара ходулей.

-В наших архивах, равно как и в таковых Ассоциации, довольно мало сведений об этой твари - во всяком случае, их недостаточно для того, чтобы заявить о полном знании ее истории, - хрипло продолжал Тис. - Первые записи о Печальном, которыми мы располагаем, датируются одиннадцатым веком - тогда, правда, он был лишь магом, пусть даже весьма почтенного возраста и немалой силы. Кто именно обратил его, остается неизвестным, но некоторые источники указывают на то, что...процесс был инициирован самим Порфирием, говорится также о некоем длительном заключении на одном из островов в Черном море, где он, вероятно, и был произведен...нет, скажем иначе, возвысил себя до нынешнего качественного состояния. В полную силу тварь вошла уже к концу двенадцатого века, во второй же половине века шестнадцатого Печальный был запечатан совместными усилиями нескольких...

-Запечатыванием Прародителя займутся сотрудники похоронного класса, - проговорил со своего места Верт, явно недовольный тем, что Карел в который раз решил углубиться в подробности. - При поддержке Батальона, смею надеяться.

-Разумеется, - тихо кивнул Кутрик. - К тому моменту, как средства ПВО Второй Площадки будут в массе своей подавлены тем или иным образом, а наши основные силы свяжут боем русских в прибрежных районах, настанет время для третьей волны десанта - несомненно, самой важной из всех. Шесть полных палаческих групп и приданные им рыцарские отряды будут высажены на линии Стикс - массированный удар с кораблей по скоплениям сил противника и известным нам объектам должен будет дать им достаточно времени для того, чтобы покинуть зоны десантирования и направиться к своим целям. Каждая из групп будет поддерживаться силами одного из орденов: "Закон" - тевтонцы, "Прах" - лазариты, "Завет" - храмовники, "Догма" - бетлемиты, "Жатва" - мальтийцы, "Скорбь" - Свидетели Святой Смерти. Каждая группа имеет собственный маршрут следования и свой список объектов, назначенных под ликвидацию - узлы связи, ракетные батареи, командные пункты...но та из них, которая раньше остальных выйдет вот на эту точку, соединяется с силами храмовников для последующей совместной атаки данного объекта, - палец Тиса в который раз ткнулся в зеркало. - Этот поселок городского типа необитаем...во всяком случае, живых в нем точно нет - именно здесь расквартирован клан Печального...и именно он находится ближе всего к пересечению основных дорог, создавая непосредственную угрозу нашему дальнейшему продвижению. Сотрудники похоронного класса и члены Батальона окажут необходимую поддержку при ликвидации Апостолов...

-...если доберутся вовремя, - бросил кто-то.

-...и возьмут на себя заботу о самом Прародителе. Когда поселение окажется очищено от врага, в нем будет произведена высадка всех оставшихся сил - никаких резервов данная операция не предусматривает. Согласно плану, палаческие группы и отряды сопровождения должны будут добраться до "Атропы" самое большее через три часа после выброски - как только четыре группы из шести окажутся на своих позициях, они должны будут начать скоординированную атаку на основную базу.

Зеркало вспыхнуло, вновь разродившись ворохом схем.

-Линия Коцит. Последний рубеж. "Атропа", вне всякого сомнения, сосредоточила здесь внушительные силы, но если все пройдет по плану, то к моменту штурма они уже будут в значительной мере распылены и рассеяны. Радиолокационное ослепление и вывод из строя систем связи на самом острове вкупе с отключением следящих полей сами по себе создадут должную неразбериху, если же добавить к этому наши части, что в случае успеха не просто свяжут русских боем, но начнут продвигаться вперед...

-В случае успеха, - эхом повторил Каранток, ядовито рассмеявшись. - Мне определенно по душе данное уточнение.

-...так или иначе, наша цель находится именно здесь, - очередная карта сменилась изображением мрачного бетонного куба без единого окна. - Зона содержания Объекта Ноль. Группа, что первой доберется сюда, должна будет проникнуть внутрь и вывести из строя сдерживающее устройство, используемое русскими, после чего провести изъятие и эвакуацию цели по воздуху. Как только Объект Ноль окажется на "Левиафане" и займет место в нашей собственной сдерживающей системе, будет начато организованное отступление. Русские, несомненно, попытаются отбить у нас цель, но если к этому времени Батальону удастся перенастроить внешний купол, мы сможем использовать его для прикрытия нашего отхода.

-Не советую слишком сильно на это надеяться, - протянул Кутрик. - Времени может и не хватить.

-В таком случае, придется отбиваться самим, - Тис вздохнул, уже нисколько не скрывая усталости, и, отступив от зеркала на несколько шагов, окинул собравшихся мрачным взглядом. - Господа, напомнив всем вам наши основные задачи, я позволю себе подвести итог. Данная операция носит название "Метелица" - и ключами к ее успеху являются внезапность нашего удара, скорость и слаженность действий. Наши объединенные силы обрушатся на Вторую Площадку подобно самой лютой пурге, разорвут "Атропе" глотку и отступят, пока она истекает кровью. Не стану лгать никому из вас, но лишь повторю то, что каждый знает и сам - риск чудовищно велик. Если мы не забудем, хотя бы на время, все свои прежние обиды и старые счета, если окажемся не способны работать сообща, ради одной цели, если мы позволим себе промедлить или хоть немного сбавить ход - никто из нас не вернется домой. Мы либо выстоим все вместе, либо вместе и сгинем на этой проклятой земле.

Зал сковало молчание - глухое, тяжелое. Оглядывая лица собравшихся, Герхард снова и снова пытался отыскать хоть бы в одном, хоть бы самый малый отклик на слова, что только что отзвучали, истаяв в пустоте.

И, не находя ничего кроме ставшей уже чем-то большим, чем просто привычка, лжи, почувствовал странное, чудовищное по природе своей спокойствие.

Все шло именно так, как он и ожидал. А значит - останется лишь сыграть свою роль, если

когда

дела соизволят покатиться к чертям.

-У вас все? - поднимаясь со своего места, хрипло произнес Верт.

-Да, - только и выдал в ответ Карел.

-Хорошо, - голос епископа едва заметно подрагивал. - Объявляйте общую готовность бета. Мы начинаем.

Свет лился, казалось, отовсюду - без меры яркий, едва выносимый. Вниз по белоснежным стенам ангара сбегали сверкающие побеги, смыкаясь в два огромных узора на равно широких полу и потолке. Массивные пайкеритовые плиты и уложенный сверху в несколько слоев металл не могли до конца скрыть этого яростного сияния, как и шум, царящий сейчас в ангаре, не мог утопить в себе без остатка тот тревожный гул, что сопровождал работу системы.

-Силам крестового похода "Метелица". Общая готовность бета. Приступить к погрузке личного состава...

Ангар, изначально способный вместить в себя - и то не без труда - около сотни человек, чары раздвинули до размеров крупного футбольного поля, его сосед же и вовсе разросся до целой площади.

Места, впрочем, все равно едва хватало.

Уродливые коробки десантных катеров уже загнаны на аппарели - ждут когда разомкнутся, когда истают последние преграды, ждут, когда придет время соскользнуть - кому-то навечно - в ледяную воду. На высоких, каких-то несколько недель назад еще бывших свежевыкрашенными бортах, уже видны сделанные в последние дни надписи - поверх огромных, белой краски номеров всеми возможными цветами бегут, рассыпаясь на отдельные буквы, имена, клички, напутственные слова. Все то, о чем думалось идущим на верную гибель, все, что только гнездилось в их головах, все, что только успели нашептать хозяевам сдавленные, скрученные тревогой сердца. Гудит, захлебываясь, вентиляция, высасывая из ангара табачный дым, вонь оружейной смазки и немытых тел, туман дождевых испарений. Медленно, невыносимо медленно раздвигается, расходится в стороны часть исполинской стены, обнажая внутреннюю перегородку из плотного, почти прозрачного материала.

По ту сторону - ночная темень, черные воды без края. По ту сторону - чья-то смерть. Она приходит неслышно, просачивается внутрь тысячей и одной щелью, каплями дождя касается лиц, облачками пара вьется у глаз, мягко, но настойчиво зовет за собой, манит далекими, тусклыми огоньками. Смерть что-то шепчет беззвучно и, словно бы в ответ, ангар на краткий миг затихает, взгляды один за другим пронзают толстое "стекло", устремляясь в ночь - пока еще тихую.

Два десятка десантных машин-амфибий - LVTP-7 не первой свежести, чьи заплатки и вмятины не в силах скрыть до конца даже многочисленные слои краски - выстроены у самого края, зажаты - пока еще - огромными страховочными скобами. Вдоль машин - ровные шеренги в новеньких светло-серых комбинезонах, тяжелых шлемах и бронежилетах с черными крестами. Ноги у красных линий. Наморщенные в напряжении лбы, поджатые губы. Карстен Ротбауэр - крепкий, широкоплечий человек с темно-синими глазами и коротко стриженым затылком, что едва ли не сразу переходит в мощную шею - хрипит в пригнутый к пересохшим губам микрофон, и голос его, и без того громкий, достигает, не потеряв и капли своей силы, самых последних рядов:

-Wir sind der Vortrupp, unsere Zeit kommt sofort nach den Grabeswiderlingen. Es gibt mehr als genug Russen. Keinerlei Schonung erlaubt! Wer kein Kreuz traegt, gehoert umgebracht (9).

-Ja wohl, Herr Oberstmarschall! - ревет вослед ему ровный, слитный хор.

Лучше кричать погромче. Лучше кричать так, чтобы от собственного воя закладывало уши и огнем горела глотка. Громче, еще громче - только бы выпустить с криком все ненужные мысли, только бы разрешиться побыстрее от всего того, о чем думать сейчас просто нельзя.

О насквозь ложном чувстве безопасности, что дарят слои брони. О том, как десантные машины теряют маневренность, подходя к берегу, о том, как нелепо будут смотреться их огромные туши в лучах прожекторов, как хорошо - в прицелах. О том, что под интенсивным огнем некому обычно спасать тонущие суда и тех, кто замурован внутри. О том, что...

Нет, лучше уж действительно просто кричать.

Свет слепит глаза. Ровные, точно по линейке, ряды храмовников в полном облачении. Каждый рыцарь - живая скобяная лавка: ранцы, ножи, подсумки для магазинов и гранат, дымовые шашки, фонарики, сигнальные ракеты, фляги с водой, короткие мечи, ремни...офицерам, закупоренным в тяжелые доспехи, алые кресты поверх белой ткани лишь добавляют сходства с какими-то чудными насекомыми при серо-сизых панцирях - ни дать ни взять предупреждающая окраска. Чуть поодаль, взобравшись на перевернутый металлический ящик, торчит над рядами бойцов, словно вымазанная мелом жердь, фигура Лароза: то и дело сверяясь с наручными часами, маршал бросает неодобрительные взгляды на свое воинство - последнее отстает от графика уже почти на целую минуту. Настроение Петера передается его подчиненным не иначе как с воздухом: лишь раз заглянув в его глаза, сержанты - их накидки легко отличить по черному цвету - тут же переходят с редких окриков и тычков на бешеный рев и суровые затрещины.

-Быстрее, быстрее, быстрее! - молодой рыцарь оступился и зацепил своим огромным пулеметом какую-то выступающую скобу на борту десантного катера - за чем немедленно последовал крепкий подзатыльник. - Шевелитесь, выродки! Беременные бабы быстрее размещаются!

Губы Лароза трогает тонкая, едва заметная улыбка. Предназначение храмовника - сражаться и умирать, ничего более. Все многолетнее воспитание будущих рыцарей строилось на этом. Когда магистр говорил, что передаст под его начало лучших из лучших, Петер уже догадывался, с кем придется иметь дело: отученные от самостоятельных рассуждений и всякой инициативы вообще, замордованные командирами почти до бессознательности, люди, что занимали сейчас места в транспортах, были давно и накрепко обращены в простые автоматы, приставленные к оружию и привыкшие к мгновенному исполнению приказов - или наказанию, что последовало бы в обратном случае. Увидеть среди этих лиц, сосредоточению которых позавидовал бы и каменный истукан, хоть одно, в чьих глазах еще тлели какие-то огоньки понимания, дорого стоило - пусть даже обладатель такого лица и сбивался порою с шага, вызывая праведный гнев вышестоящих.

-Тейс, паршивец, какого хрена ты тут мнешься? - буквально заталкивая в транспорт незадачливого пулеметчика, продолжал греметь обладатель черного плаща. - Я тебе, стервятине, сейчас найду занятие, вместе с Якобсом!

Лицо молодого рыцаря - до самого места его сопровождал раскатистый хохот товарищей - расцвело красными пятнами гнева. Лароз, в который раз глянув на часы, вновь позволил себе едва заметно улыбнуться. Увидеть кого-то по-настоящему живого всегда приятно, а что до остального...

Сбиться с шага - не страшно. Такие все равно погибнут первыми, просыплются, как песок сквозь шестерни - механизм же продолжит работу, даже того не заметив.

Если тяжелая пехота храмовников, навьюченная килограммами амуниции и боеприпасов, выглядела грузными серыми жуками, то Свидетели Святой Смерти, собравшиеся сейчас на последнюю молитву у вывалившего язык-рампу "Чинука", были в сравнении с ними легкокрылыми бабочками. Отродясь не ведавшие ни формы, ни строя, не знавшие единообразия даже в оружии, многим эти разодетые в красочные лохмотья воины казались просто бестолковыми варварами - и еще больше смертельно удивилось бы, ознакомившись со списками блестяще завершенных ими операций. Изукрашенные причудливыми татуировками, нередко в шифрованном виде описывающими весь их жизненный путь и текущее положение в ордене - большинство коллег предпочло бы использовать здесь слово "шайка" - пришивающие жуткие трофеи прямо на свой истрепанный, лоскутный камуфляж, прежде прочего известны они были своей свирепостью - и потому любое нелицеприятное мнение, что возникало у кого-то из чужаков, обычно держалось последними при себе. Принося последние клятвы и завершая ритуалы, один за одним они ныряли в раскрытые пасти громадин-вертолетов, десяток за десятком растворялись во тьме.

Над головами гремел, громом разносясь по ангарам, голос. Голос хриплый, голос дрожащий от возбуждения, голос, налитый яростью, голос, знакомый всем и каждому, голос, от которого негде было укрыться и которого никак нельзя было избежать.

Голос епископа Верта.

-...и власти, коею облечены мы, должно простираться на весь мир. Пусть воля ваша, воинство Христово, будет бесстрастной, непоколебимой и неумолимой, как суд Его, который призваны вы ныне осуществить на земле. Дабы помнили вы всегда о высоком назначении своем, начертаны над вами слова писания - "как страшно сие место! Это не иное что, как дом Божий, врата небесные!"(10). Пусть никто и ничто, никакие размышления о милосердии духа не собьют вас с пути, на который вы ступили...

Во втором ангаре готовится к бою орден Малатесты. Четыре из шести рот - две другие разместились на "Людвиге II" и "Барбароссе" соответственно - по двести человек в каждой заполняли раздвинутый магией зал от края до края - и людское море, разлившиеся по ангару, спокойным отнюдь не было.

Откровенно говоря, море истинное не знало никогда подобного неистовства.

Над людской массой туманом клубился пар - до того густой, что соседи с трудом могли различить лица друг друга. Пот, хрип, треск. Гневные крики, толчки. Четыре роты, кое-как построенные на максимально возможном удалении друг от друга за два-три неосторожных шага грозили слиться в одну огромную, неразделимую уже кучу - ведь где сумел сдвинуться в сторону один, там же напирала следом и вся толпа.

-Не думайте, что Я пришел принести мир на землю. Не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку - домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня... (11)

Голос епископа повсюду, голос звенит, голос рикошетит от стен и бьет без жалости в каждую голову.

-...и пусть слова эти будут нынче для вас примером. Пытайте без жалости, терзайте без пощады, истребляйте отцов, матерей, братьев, сестер, всех, кто не предан слепо католической, апостольской и римской церкви...

Лица, мокрые от пота. Лица, перекошенные от злости. Лица, искаженные, словно у мертвецов. Бригадир первой роты, Паскуале Гало, закутанный в плащ из разноцветных лоскутов, деловито обходит ряды - при каждом шаге его бряцают кинжалы, крючья и цепи. Бригадир третьей, Криштоф Могила, взгромоздившись на пару ящиков, пересчитывал своих бойцов издали, по головам, то и дело поправляя при этом монокль.

Люди стоят плотно, как стены. Мечи, ножи, крючья. Рассованные по кобурам пистолеты, автоматы на кожаных ремнях. Брезентовые плащи, меховые шапки, в ярости сдираемые с раскрасневшихся, влажных лиц.

Ян Пароди, бригадир шестой роты, истово, с жаром, крестится - во все стороны при каждом движении летит белый порошок. С утробным звуком запрокидывает голову - белым сплошь измазано лицо, белым припорошены волосы - и воет, содрогаясь всем телом, воет, раскрыв до предела возможного налитые кровью глаза:

-Сделаем их! Дурная голова готова!

По рядам, из рук в руки, путешествуют небольшие, выкрашенные ярко-желтым, баллоны с ингаляторами на толстых шлангах. Три вдоха - и передал другому. Три вдоха - и ты уже боец, как шутят старожилы, передавая драгоценный груз тем, для кого эта операция - первая, и, быть может, последняя в жизни. Три вдоха - и тебе уже все равно. "Самсон-девятый", психоактивное вещество, разработанное в недрах Ассамблеи, в восьмидесяти процентах случаев вызвало длительное ощущение прилива энергии, повышало физическую выносливость на порядок, притупляло одинаково хорошо как усталость, так и запреты, выставленные сознанием, в тридцати процентах - вызывало состояние психоза, острую паранойю и неконтролируемую жажду убийства.

-Идет! Идет!

Людские волны колышутся, дрожат. Под нестройный хор и едва не перебивающую его музыку, что рвется наружу из десятка развешанных по ангару динамиков, узкой тропинкой, полоской суши в океане из потных, грязных, одуревших от жары и ярости тел, ступает небольшая процессия. Во главе - усатый, сероглазый человек в огромной, сплошь в перьях, шляпе.

-Никколо! Никколо!

Хор подхватывает имя, качает его, возносит до белоснежного потолка и вдребезги разбивает об пол. Лязг мечей и выстрелы в воздух воедино сливаются с надрывным воем шести сотен глоток - не слышно уже ни музыки, ни окончания речей епископа.

-Никколо! Никколо!

Александер Бур, бригадир четвертой роты, вышагивает по правую руку от капитана-тирана. За ними, подгоняя в голые спины штыками, волокут на цепях пленных. Захваченные еще во время октябрьской операции, немногие из них ныне напоминают людей: тощие, обнаженные тела, покрытые коркой из грязи и пересохшей крови, избитые, исколотые, исхлестанные до полусмерти, бездумно переставляют ноги, инстинктивно стремясь уйти от очередного удара, от очередной порции боли, что ждет их там, позади. В воспаленных, истекающих гноем глазах одного нет уже и слабейшего проблеска сознания, нет понимания того, кем он был и кем стал, лишь одна только боль - да желание, чтобы та побыстрей оборвалась. Соседу его было стократ хуже: он не только полностью осознавал происходящее, но и явно пытался найти хоть какой-то выход, разглядеть хоть какой-то шанс на спасение, натыкаясь повсюду лишь на вопли, рев страшнее звериного, на перекошенные от злости лица и налитые кровью, лезущие из орбит глаза.

-Никколо! Никколо!

Капитан-тиран восходит на сооруженный специально для него деревянный помост. Капитан-тиран рывком вздымает руку. Прокатившийся по ангару гул стихает, но толпа, орда, океан людской лишь только набирает силы для нового крика.

-Ну что, молодцы мои, а поработаем?

От поднявшегося воя, кажется, вот-вот задрожат, лопнут и рассыплются ледяной крошкой корабельные стены.

-А повоюем?

Толпа заводится все больше. Толчки, крики. Ингаляторы рвут из рук, боясь не успеть. Шланги трещат, желтоватый газ со свистом выбирается на волю из баллонов, окуривая лица, вытягивая на поверхность каждого чистейшую, первобытную ярость. Выстрелы в потолок - длинными, бездумными очередями. Дышать нечем от газа, от пота, от злобы. Люди, спрессованные в одну сплошную массу, подаются вперед, к уготованным им транспортам. Накачанные своими собственными наркотиками в придачу к обязательным для всех экспериментальным стимуляторам и подавителям боли, одуревшие от тягостного ожидания, от близости врага, от речей, что лупят по ушам ежеминутно, они готовы добираться до противника хоть на бревнах, хоть вплавь - и, добравшись, грызть, драть его на клочки зубами и ногтями.

-А пограбим?

Зычный голос Фортебраччо, усиленный прицепленным к воротнику микрофоном, ни одному не оставляет шанса сохранить себя, не затеряться, не раствориться в этом бесконечном, безграничном, лишенном всяких сомнений и страхов океане.

На помост выталкивают пленных. Александер Бур, бригадир четвертой роты, выдергивает из ножен огромный пламевидный клинок.

-Знаете вы, зачем мы здесь, - приняв меч из рук подчиненного, Фортебраччо вбил его в помост, оперся на рукоять и подался чуть вперед. - Знаете вы, что предстоит нам. Знаете вы, что каждый второй из нас сдохнет сегодня, как собака!

-И каждый третий озолотится! - колыхнувшись вперед, проревела толпа.

-Знаете вы наш закон?

-Победителю - все! Побежденному - смерть!

-Знаете вы наш закон?

-Что взял - твое! Кого взял - твой!

-Знаете вы наш закон?

-Коли призвали нас, нет больше законов!

-А знаете вы... - капитан-тиран махнул рукой в сторону пленных. - Кто стоит здесь пред вами?

От крика - нет, от животного воя - закладывало уши. На лица было невозможно смотреть без ужаса, да и не было то уже лицами: перекошенные, побелевшие маски - и глаза, вытаращенные, словно стекляшки.

-А знаете вы, что делать с ними?

Толпа напирает, толпа орет. Советники в кожаных плащах с трудом сдерживают натиск волн ее.

-Вот скажу вам слово о достославном нашем зачинателе, о Волке Романьи. Шел против него поход крестовый. И вот был день, и строилось войско, и ждало битвы. И знал каждый, что не видать им победы. И пришел легат папский со свитой, и упрашивать начал, и увещевал, и грозил, наконец. А знаете, какой ответ дал ему праотец наш?

Толпа тяжело дышит. Толпа подходит, подплывает, к последнему своему пределу.

-А кинул того на колени, да отодрал перед всем войском!

Морды ревут, морды хохочут. Нет в них больше ничего человеческого.

-Но мы-то с вами, молодцы, люди цивилизованные. Мы-то с вами воинство Христово, мать его всеми способами, да и время наше поджимает. Так я еще раз спрошу - знаете вы, что с ними делать?

-В Москву! В Москву их! - захлебываясь, визжит толпа.

Грязное, дрожащее, почти околевшее уже от страха и холода тело мощным ударом бросают на колени.

-В Москву!

Поплевав на руки, капитан-тиран Фортребраччо рывком вынимает меч из пробитой насквозь доски.

-В Москву!

В два шага подходит к пленному.

-Ну, в Москву, так в Москву, - ухмыльнувшись в усы, он без труда вздымает меч - и столь же легко опускает, почти не встречая сопротивления.

Обезглавленное тело валится с помоста. За ним, смешно подпрыгивая, катится к ногам стоящих в первом ряду рыцарей, какой-то окровавленный, измятый кулек с налипшими на него светлыми волосами.

-В Москву! Всех в Москву!

Пленных сбивают на пол. Швырнув тяжелый меч бригадиру, капитан-тиран отходит чуть назад - и неотрывно смотрит за тем, как обезумевших от ужаса людей окружают, поднимая мечи, крюки, пилы.

Старая традиция. Старше, наверное, чем сам орден. Старше, чем вера, которой он служит.

Изгнание страха. Изгнание зла.

Зло недостаточно просто убить - и потому ему должно причинить боль. Должно мучить его, чтобы оно больше не посмело вернуться.

Вопли убиваемых взметаются к безразлично-белому потолку. От потолка до пола зал залит голосом - монотонным, дрожащим от напряжения голосом епископа Верта:

-Кто не разъярится гневом от их подлости? Кто устоит в своей ярости против этих исчадий? Где, я спрошу вас, рвение Моисея, кто в один день истребил двадцать тысяч язычников? Где усердие первосвященника Финееса, кто одним копьем пронзил иудеев и моавитян? Где рьяность Илии, кто уничтожил служителей Ваала? Где старание Матфея, истреблявшего иудеев? Воистину, даже если бы земля, звезды и все сущее поднялось против них и изничтожило целиком, невзирая на возраст и пол, то и это бы не было для них достойной карой! Коли не желают они образумиться и вернуться покорными, необходимы меры самые суровые, ибо где лечение бессильно, должно вступить в дело огню и мечу, мясо гнилое должно быть вырвано! (12).

Вопли обрываются один за другим. Измазанные в крови с ног до головы, рыцари ордена Малатесты расходятся. Толпа рассасывается, раскалывается, море людское разливается на десятки малых ручейков - каждый спешит влиться в уготованное ему место.

-По машинам! По машинам!

Капитан-тиран Никколо Фортребраччо вынимает шпагу. Медленно, словно в запасе у него все время мира, поправляет шляпу в брызгах крови.

-Я хочу, чтобы к следующему закату там не осталось живых! Я хочу, чтобы никому не нужен был больше ни компас, ни карта! Хочу, чтобы отныне и впредь дорогу в этом море находили по останкам трупов!

Ноги скользят в крови, руки перемазаны кровью. Тем, кому не выпало счастья оказаться достаточно близко к резне, спешат прорваться хотя бы к тем, кто рубил, сек и драл на части крюками, тщатся дотронуться хоть бы разок до их перемазанной красным соком брони, порыжевших от крови волос. Хоть раз. Хоть бы раз. На счастье.

-Ступайте же! Ступайте на бой! Ступайте на смерть! - получив отмашку, орут что есть сил бригадиры.

-За Короля Предателей!

Капитан-тиран салютует воинству своей жуткой, больше похожей на пилу, шпагой.

-За нашего Господа!

Над головами взмывают, спадая в толпу, брошенные Никколо золотые монеты.

-И за выродка его, Иисуса!

-Отец Герхард! Отец Герхард!

Он отвлекся, отвел глаза от экрана. Последний демонстрировал сейчас происходящее в одном из ангаров: сквозь ряды волокли пленных, а на грубо сколоченный помост взбирался глава ордена Дурной головы.

Он знал, что последует за тем - знал слишком хорошо. И, как один из тех, чьими усилиями эта кампания дожила до своего начала, считал себя не вправе отвернуться от того, что вот-вот должно было произойти там, внизу.

Сделав это, он, однако, почувствовал какое-то гадкое, стыдливое облегчение.

-Что еще?

Старый палач вперил тяжелый взгляд в молодого, скверно выбритого рыцаря - кажется, из храмовников - что мялся сейчас у порога.

-Вы приказали информировать вас обо всем, что...

-Проходите, не стойте столбом, - скрыть раздражение он даже не попытался. - Что там стряслось?

-Два патрульных судна русских, что были зачищены организмами-охотниками...как вы и приказали, на каждое было выслано по одному отделению с целью удостовериться, что...

-Дальше, - едва шевеля губами, прохрипел палач.

-Это доклад сержанта Гиллиса, - сделав несколько неуверенных шагов вперед, храмовник протянул Герхарду крохотную, намокшую от потных рук, бумажку. - Я все записал слово в слово. Мы...

Он не слушал - или, точнее, не слышал уже. Торопливо разгладив бумажный комок, вглядевшись в наскоро выписанные буквы, старый палач замер, чувствуя, как по телу, начиная с головы, стремительно разбегается страшный, нестерпимый холод.

-Отец Герхард?

Хотелось выругаться, но не было слов. Хотелось обдумать прочитанное, но не было времени. Хотелось убедить себя в том, что это лишь ошибка, хотелось скомкать, изорвать в клочья, сжечь и развеять по ветру ненавистный листок, хотелось ничего не делать с тем знанием, что он только что обрел.

Но, будь оно все проклято, не было права.

-Мне нужен Верт, - голос Герхарда - опустевший, выстуженный - заставил храмовника содрогнуться. - Немедленно.

-Отец Герхард, что...

Упершись руками в подлокотники, старый палач одним усилием вздернул себя на ноги - сердце отозвалось на столь резкое движение весьма болезненным уколом - и подхватил трость, прислоненную к столу.

-Мы должны отменить операцию, - отпихнув с дороги изумленного рыцаря, прохрипел, зашаркав в сторону коридора, палач. - Они знают.

Снегопад все усиливался. Небо словно собирало свои запасы столетиями - и теперь намерено было опустошить их все за единую ночь. Снег вперемешку с дождем, снег пополам с градом, снег, снег, снег...

Очертания острова уже виднелись вдали - пока еще, правда, весьма смутно. Цель уже была доступна взгляду - пока еще, правда, не без посильной помощи прибора ночного видения.

-Сигнал получен. Погрузка войск почти завершена.

Пять человек, стоявших у самого края вертолетной площадки "Левиафана", похоже, отнюдь не испытывали холода - равно как и страха сорваться за этой край, прямо в ледяную воду. Пять человек, скрывавшие лица за глухими капюшонами, хранили молчание уже долгое время, без единого лишнего звука или движения всматриваясь вдаль - и лишь сейчас один из них, на миг коснувшись наушника, чуть встрепенулся.

-Флот перестраивается к атаке, - голос говорящего был резким и грубым, каждое слово заканчивалось едва слышным щелчком. - Организмы-охотники Могилы достигнут прибрежной зоны в течение десяти минут.

-Значит, отступать уже поздно, - не сдвинувшись с места, протянул его сосед - голос этого был отчасти похож на женский.

-Полагаю, что да. Действуем согласно плану?

-Любой план хорош до первой встречи с врагом, - в голосе человека, стоявшего ближе всех к краю, отчетливо звучала насмешка. - Впрочем, пока что...да. Это будет крепкий орешек. Ларгель и Зигогрим вскрывают защиту, я запечатываю. Сборщик - на тебе прикрытие: лезущие под руку птенцы мне не нужны.

-Ты никого не забыла?

Обладатель нового голоса был значительно ниже ростом, чем его спутники - да и когда ветер сбил с него капюшон, под ним, кроме растрепанных темных волос, оказалось лицо весьма молодое. Очень молодое. Откровенно говоря, детское.

-Ну что ты, - короткий смешок. - Я лишь проверяла, насколько велико твое терпение.

Лицо темноволосого мальчишки, бледное - нет, белое как мел - чуть вздрогнуло и на мгновение, лишь на мгновение, изменилось. То, что находилось за этим лицом, не имело ни цвета, ни даже четких очертаний - бесформенное, как ужас, что испытал бы любой, на свою беду узревший это.

-Ты знаешь, что такое фантомная боль? - лишенные краски губы еле шевелились, голос - надломленный, придушенный, едва человеческий - на последних словах сорвался в какой-то яростный клекот, мерзкое хлюпанье. - Мы беседовали о том с твоим отцом.

-Я думаю, что...

-Он там, - медленно высвобождаясь из балахона, бывшего на пару размеров больше его хрупкой с виду фигурки, зашипела, забулькала тварь, носящая лицо ребенка и безупречно-белые одеяния. - Он близко. Я знаю. Знаю, но не чувствую. Не чувствую и никогда больше не смогу. Он - часть меня. Я - часть его. Все мы едины. Едины друг с другом. Едины с Нею. Были. Когда-то, - вздрогнув всем телом, существо сплюнуло куда-то за край - капелька крови, попавшая на площадку, истаяла без следа меньше, чем за секунду. - У тебя...у вас...никогда не было...связи. Ты не знаешь. Ты не знаешь, что значит потерять ее.

Молчание, длившееся около минуты, смел прерывать лишь вой ветра.

-Я мертв, - теребя золотой перстень на белом пальце, прохрипела, захлебываясь в своей бессильной злобе, тварь. - Я глух и слеп. Я отсечен навечно. Я вырванная с корнем трава. Калека. Скопец. Когда мы были разъединены ради вас, мы чувствовали боль. Когда вы убивали нас, мы чувствовали боль. Но я мертв. Я не могу даже разделить с ним, запертым в вашей глупой клетке...не могу...даже этого...

-Тебе следует...

-А ты стоишь здесь и смеешь шутить со мной о терпении? - ненависть, влитая в каждое слово, в каждый слог, что с хрипом срывались с этих перекошенных губ, казалось, сама по себе была способна убить. - Дай мне приказ, Нарбарек. Дай мне приказ и смотри, что я содею с ними. Со всеми. С каждым. До последнего человека. До последнего. Дай мне приказ. Дай мне приказ, пока я еще могу сдерживать...это. Дай мне приказ, если не хочешь познать это первой.

Тишина вернула себе власть еще ненадолго. Сверившись с карманными часами, человек, что стоял у самого края, едва слышно усмехнулся - и бросил очередной взгляд в сторону острова.

-Да будет так. Корона.

-Да-а-а? - протянула до предела возможного это короткое слово тварь.

-Иди на прогулку.

Золотой перстень соскользнул с пальца, с коротким звоном ударившись о площадку. Пальца, как, впрочем, и руки, уже не было. Не было больше ни лица, ни фигуры, лишь клубы черного дыма, и что-то, что росло, разбухало сейчас внутри. Клокочущая, как кипящая смола, масса, переливающаяся всеми цветами - а в иной миг бесцветная и едва осязаемая - раскаленные огни глаз, кости, сформировавшиеся из одного только пара, тонны смрадной плоти, наползающие из пустоты.

Четверка в черных одеяниях отступала назад - медленно, не рискуя оборачиваться и терять тварь из поля зрения хотя бы на секунду. Дымовой столб вздымался все выше и выше. Единое раздавалось вширь, членилось и множилось, беря массу для новых и новых метаморфоз, кажется, вовсе из ниоткуда. С мерзостным звуком отпала первая часть, скользнув в воду, выскочила из дыма, пулей устремившись в черное небо, другая. От оставшегося на площадке отделился еще один кусок - серый, скользкий. Подался вверх, постепенно расширяясь, становясь тверже. Приобретая очертания, смутно похожие на человеческие - если только допустить, что бывают люди метров десяти вышиной. К запаху разложения, и без того с трудом выносимому, добавился иной - непредставимой силы вонь окалины. На площадку реками сбегала кровь - густая, в маслянистых разводах. Дымящаяся серая плоть с треском рвалась, обнажая железные ребра. Пальцы, толщиной со столетний дуб каждый, лопались, выпуская наружу орудийные стволы.

-Не понимаю, - голова под капюшоном чуть качнулась.

-Что именно?

-Я наблюдаю явно выраженные механические детали. Разве он не...

-Корона когда-то был творцом жизни во всех ее бесчисленных проявлениях и вариантах, - другой капюшон едва заметно колыхнулся - очевидно от вздоха. - Но эта возможность утеряна. Как планетарный терминал он мертв, мертв давным-давно.

-Но как...

-И все, что доступно ему ныне - брак. Отсеянное и похороненное самой Землей, оставшееся только в глубинах его собственной памяти. Но даже это он не может толком оживить. Наделить разумом или хотя бы сколько-то устойчивой формой. Кадавры, что приходится дополнять чужой магией, мертвая плоть, которую остается лишь сводить воедино с металлом...скреплять, спрессовывать, делать частью себя...использовать себя как источник питания, как мозг, что будет их направлять...иронично, не правда ли?

-Смотря о чем именно вы ведете речь.

-Корона творил жизнь. До своего...освобождения он не был способен причинить вреда и самой малой букашке. Корона творил жизнь, а теперь возводит из кусков то, чему никогда живым не стать. Корона творил жизнь, а теперь обречен пожирать живое, если только хочет сохранить в целости свою убогую форму. Когда я смотрю на это, то понимаю, что отец мой был прав, когда говорил, что он идеально подходит нашей доброй компании. В конце концов...все мы здесь исправляем чьи-то ошибки.

В брюхе вертолета - полумрак, светят худо-бедно лишь две лампы, забранные решетками. Еще одно пятно света - маленькое, чахлое - от фонаря: скользит его луч по лицам, дрожит фонарь в руке бетлемита. Шепот, нервный смех, окурки под ногами. Проверив - все на местах - Янош Юхас гасит фонарь с коротким щелчком, занимает место, для него оставленное.

Люди Деляну размещаются быстро, без суеты и лишних криков. Каждому накануне позволили высыпаться, сколько хотелось: глаза сомкнуть еще не скоро доведется, а кому-то суждено сделать это раз и навсегда. Маски от снега на лицах, ремни, обувь тяжелая. Одно отделение вооружено чем-то свеженьким - таких винтовок палач раньше в глаза не видал. Спросить, конечно, была мысль, да после того, как командор тот ящик открыла, все вопросы к ней одной ушли. Огромный ствол, какие-то лезвия, барабаны, трубки...одним видом своим монструозное орудие буквально вопило - удержать его можно разве что впятером: тем безумнее казалось то, что Деляну таскала громадину, словно пушинку. Накрученные на чудище чары чувствовались за версту - фон был такой, что в пяти шагах от Андры-Марии уже знатно ломило Цепи.

Рампа еще не поднята, еще можно видеть, что делается в ангаре. Лазариты - их вертолеты напротив - как раз заканчивают со своими церемониями. Ни одного лица - лишь одинаково печальные железные маски. Ни одного звука - лишь глухой, монотонный голос командира, что читает по каждому заупокойную. Многим суждено было расстаться с жизнью в эту ночь, но лишь эти равно безликие, безымянные и беззаветные существа желали, чтобы сей миг наступил как можно быстрее.

Чуть поодаль занимали места в транспортах мальтийцы - три сотни самых надежных, самых проверенных людей, что только смог предоставить орден для похода. Все еще остающиеся частью того хребта, на который могла без сомнений и страхов опереться тайная коллегия, в последние несколько десятилетий они, однако, расстались с частью былого влияния - итогами стали неизбежные сокращения в тайных структурах ордена, отделение нескольких мелких групп и прочие, как предпочитало говорить руководство, незначительные - и уж точно временные - трудности. Не имея четкой специализации, как иные, более малочисленные, ордена, мальтийцы привлекались для практически любой работы - и мало было полей тайных сражений, которых им не доводилось топтать.

Чтобы добраться сюда, он миновал подряд три ангара. Чтобы стать здесь и наблюдать, крутя меж пальцев тлеющую сигарету, за тем, как завершаются последние приготовления, он должен был прежде увидеть все те орды, что снаряжались к бою там, за стенами.

Увидеть и осознать, как никогда до того, свою ничтожность.

Ведь ничто не способно было с такой же силой, как "Метелица" напомнить - вбить, вколотить, вплавить в него до костей бесконечно горькую истину: каждый из них суть винтик в огромной, неуклюжей, проржавевшей от пролитой крови машине.

Машине, что не могла остановиться, пока не раздавит все на своем пути - или не обрушится, наконец, под собственным весом.

Лицо Хлыста чуть бледнее, чем обычно - заметить это не мешает сейчас ни откровенно тусклый свет, ни сам неестественный цвет, которым это лицо давным-давно награждено. Хлыст вертит меж пальцев крохотный, почти игрушечный с виду кинжал, время от времени поглядывая в сторону Амальгамы. Неус сидит напротив: поверх бинтов на левое предплечье намотана плотная алая тряпица, что-то вроде шелкового шарфа. Глаз за очками, конечно, не разглядеть, но и без того понятно - смотрит она сейчас на Оскара и на него одного. Шепот, в отличие от них обоих, расслаблена до предела - сидит, откинувшись назад, вжав спину в холодный металл. У вываленных в проход ног - пустая баночка с содранной этикеткой: последние три таблетки Лено только что разом проглотила, запив из предложенной Греем фляжки. Самому Факелу на месте никак не сидится - то вскочит, то снова опустится, то начет прохаживаться по салону, цепляясь к бетлемитам, то в бессчетный раз проверять оружие. Островок спокойствия по имени Ренье Гардестон прикрыл глаза и, кажется, умудрился уже задремать - будь на месте Стекольщика кто другой, палач бы точно подумал, что он притворяется. Сильвестра бормочет что-то себе под нос - не то молитву, не то ругань. Закованная в доспех фигура Деляну скалой возвышается чуть дальше, ближе к кабине - один из пилотов о чем-то ей докладывает, вовсю помогая себе жестами.

Затушенная пальцами сигарета спадает на пол ангара. Резко развернувшись, он ныряет в салон, в который раз оглядывает невеликое свое воинство.

-Мы идем в составе третьей волны...

Не было нужды в долгих речах. Не было нужды в фальшивых словах о великих целях, достойных средствах и праведных войнах. Не было нужды ни лгать, ни внимать той лжи - никому из них.

Они не рыцари - даже в том, лишенном всякого романтического ореола смысле, который оставался в этом слове, когда речь заходила о воинах Церкви. Они не герои - это слово и вовсе давно истерто было до потери значения, до зияющей дыры, сквозь которую на человека могло взглянуть лишь нечто бесконечно гадкое, нечто, на что не стоило смотреть в ответ и что уж точно не стоило в себя принимать. Они не святые - пусть некоторые из них и обречены были претерпеть великие муки.

Каждый из них - лишь палач, и его задача - найдя, как всегда и бывало, силы двигаться дальше в себе, переступив в очередной раз через все, что вопило в голос, требовало остановиться, требовало гарантий, ответов, хоть какого-либо смысла, помочь обрести это и им.

Помочь им через это выжить - хоть бы еще день, хоть бы еще час.

Каждый из них лишь палач. Каждый из них будет делать лишь то, что должен.

-...а значит, шансов у нас будет уж точно побольше, чем у остального мяса, - удержаться от улыбки - чуть глуповатой, чуть рассеянной - у Асколя все же не получилось. - Ну так, на волосок. Быть может, к тому моменту, как до нас дойдет очередь в меню, остальных русские уже столь хорошо прожуют, что операция вовсе накроется и высаживаться никуда не придется. Я бы, по секрету вам скажу, на то и уповал.

Послышались редкие смешки.

-В общем, все как обычно? - подал голос Хлыст. - Приходим, берем, что начальству приглянулось, уговариваем несогласных истечь кровью и по домам?

-Как обычно, угу, - качнула головой Шепот. - Только масштаб, сделай милость, раздуй чуточку.

-До скольки?

-А до хрена с горкой...

-Кто-нибудь может назвать нашу основную задачу?

-Вдарить по вампирской деревеньке?

-Нет, Эрик. Основная наша задача - выжить, - резче, чем хотелось бы, произнес Кат. - В противном случае до других задач мы, представьте себе, не доберемся вовсе. Да, нас выбрасывают не самыми первыми, но это значит лишь то, что к тому моменту вся Площадка уже будет ходить на ушах. Я хочу, чтобы каждый помнил - если он позволит себе там сдохнуть, я буду очень, очень им недоволен. И когда разыщу в лучшем из миров, задам по первое число.

-Русские бросят на нас все, что есть, - не открывая глаз, отчетливо произнес вдруг Ренье. - Каждый должен быть готов к воздействиям самого разного...

-Не волнуйся, стеклянный мальчик, - оскалился Грей. - Дай только до земли добраться - так я им покажу воздействие.

-Смотри не разойдись там по швам от натуги.

-Сама смотри...

-Меня вообще кто-нибудь собирается слушать? - всплеснул руками палач в притворном гневе.

-Как-то не хочется, право слово, - тут же отозвалась Шепот. - Вот представь, Филин - сбивают нас на подлете...

-Бодренькое начало.

-Заткнись уже, - пихнув Эрика локтем, продолжила Лено. - Вот представь - сбили нас, и что же получается? Последнее, что я в жизни слышала - как ты мне о планах бубнил?

И снова - смех. И снова - попытка за тем смехом спрятаться. Покажи им палец сейчас - рассмеются и над тем, лишь бы только забыть. Лишь бы только не думать о том, что через каких-то пять или десять минут...

Сможет ли он простить себе, если после этой ночи один из них никогда больше уже не рассмеется? Сможет ли убедить себя, что в том была не его вина?

-Как думаешь, Кат... - голос Амальгамы тих и серьезен. - Когда?

-Скоро, - столь же тихо ответил он - и мигом почувствовал, как одно это слово выдувает вон всю, пусть и показную, веселость. - Скоро, Неус.

-Как думаешь, что там у них сейчас? - ткнув куда-то в потолок, она, очевидно, подразумевала под тем собравшихся на верхних палубах "Левиафана" командующих крестовым походом. - Как думаешь, что...

-Опыт подсказывает...

-У меня его поменьше, но ответ и мне ведом, - заговорила вдруг Сильвестра, надевая свою маску - последние слова оказались оттого чуть приглушены. - Даю пять минут.

-Дам три, пожалуй, - бросил в ответ палач.

-До чего? - не сумела скрыть беспокойства Амальгама.

-До того, как все покатится прямым курсом к чертям.

Замок теней, ледяная крепость. Внешний защитный купол Второй Площадки не имел никакого отражения в реальном мире, но здесь и сейчас сложнейшая система, которой он являлся, представляла собой бесконечно огромное количество геометрических построений, сверкающее, словно первый снег на свету, псевдопространство, монохромный мир, подвешенный среди одного большого "нигде".

Марк Иннес, Арчибальд Коуи, Оран Дейли, Рой Барнетт, Рейнард Келли. Лучшие взломщики Батальона, обращавшие во прах территориальные поля апостольских логовищ, пробивавшиеся через защитные порядки чужих мастерских, как скорый поезд сквозь оберточную бумагу. Пять обложенных льдом тел в продолговатых стеклянных ящиках, пять бритых голов, сплошь закутанных в кокон из эфирных нитей. Пять сосредоточенных сознаний, раскаленными точками несшихся по незримым магистралям.

Пять зверей, вертлявых, точно змеи, изменявшихся живее хамелеона, погрузивших свои когти глубоко в разветвленную нервную систему внешнего купола - и сосредоточенно ее потрошащие.

Редкие всполохи во тьме - отражения случайных мыслей. Сгустки данных, быстрее, чем за долю секунды передающиеся от одного разума другому, перекрученные черные спирали защитных систем, осыпающиеся невесомым прахом от одного лишь касания, взгляда.

Дейли, чуть левее. Растворяй.

Ничего этого, конечно, нет - все, что доступно взору, доступно разуму, доступно пяти душам, отлетевшим по собственной воле от тел, лишь абстракция, выстроенная их собственными сознаниями для облегчения взаимодействия с системой. Ничего этого, конечно, нет - но для них, дюйм за дюймом поглощающих защиту, все это до боли реально.

До боли. До смерти.

Ну, теперь прокатимся...

Замок осажден, ворота взломаны. Первый пояс защиты они сжирают, едва заметив, и, не сбавляя хода, тут же врубаются в следующий. Стены из чистой тени, выстроенные русской системой, отступают и крошатся, контрольные системы пытаются разбудить купол, дать сигнал тревоги - но каждая такая попытка удушается, едва зародившись.

Слишком поздно. Проникая внутрь - дальше и дальше - они подминают систему, перестраивают ее под себя. Выискивают любые щели, в которые можно протиснуться.

Неуловимые. Неуязвимые. Меняющие свою суть и форму каждый миг. Ненасытный вирус, стремящийся заполнить собой все от края до края. Подчиняющий защиту. Пожирающий ее и изрыгающий вовне нечто, что будет служить уже его собственным целям.

Но крепость еще стоит. Если бы не ведьма и поставленные ей заплаты, если бы первый удар не был нанесен тем, кто участвовал в создании системы, они бы мучились здесь долгие дни, а может, и недели. Но даже так, даже со всей помощью, что была оказана, даже с тем, что система отреагировала на вторжение их - и вновь спасибо ведьме - как сонная муха, предопределив дальнейшую свою судьбу...

Крепость еще стоит.

Ядро в пределах досягаемости. Келли, импульс. Поглощение через...

Пусть теперь подотрутся, умники!

Осталось ей, однако, недолго.

Они знают это. Знают, что уже победили.

-У нас все готово?

-Общая готовность альфа через две минуты.

Командный пункт, развернутый аккурат над ходовой рубкой, мог вместить вдвое больше людей, но сейчас собравшихся под яркими лампами было меньше десятка. Сгрудившись у стола - точной копии своего собрата из зала снизу, вплоть до рельефной карты, что демонстрировала сейчас западный край острова и несколько разноцветных точек, к нему приближавшихся - они стояли, время от времени срывая с торчащих, словно рога, рычагов гладкие черные трубки, вслушиваясь во что-то, отдавая короткие, в два-три слова, распоряжения, и тут же возвращая на место.

-Докладывает "Офелия". Взлетно-посадочные полосы Площадки в зоне поражения.

-Ждать. Первыми начинаем мы.

Кутаясь в свои меха, Юлиан нервно потирал руки - подрагивающие, скользкие от пота. Майор Кутрик, склонившись над живой картой, снова и снова плавными движениями пальцев заставлял ее претерпевать метаморфозы, рассыпаться ворохом ядовито-синих точек и вновь становиться единым целым. Вместе с ним поле грядущего боя изучал Карел Тис - в каждом его движении, каждом взгляде, каждом слове чувствовалось титаническое напряжение. Маршал храмовников Петер Лароз, явившийся сюда сразу, как завершилась погрузка его людей, вглядывался в залитый молочной дымкой шар размером больше его головы, что был водружен на изрезанную рунами раму: прямая линия с Копенгагеном, где пребывал сейчас магистр, была уже давно установлена и налажена. В отдалении от всех, прислонившись к стене, мрачно курила Стальная ведьма: что взгляд, что поза графини казались одинаково расслабленными, но обманываться ими никто и не думал - равно как и упускать из виду, что Августина нет-нет, да посматривала на закрепленные под потолком большие часы. Глава дома Асколь немного запаздывал, как и Эльвар Малу - и если появления Леопольда большинство представителей Церкви ожидали с нетерпением, то отсутствие эмиссара Могилы, назначенного первым среди всех посланных ею существ, мало кого огорчало: слишком уж неприятными оказывались раз за разом мысли о том, что может таиться под его глухим плащом и задубевшей от времени с ветром кожаной маской.

Епископ в который раз взглянул на карту. До острова было уже рукой подать - принявший атакующее построение флот двигался неторопливо, но решительно. Все было рассчитано до секунды - и, когда придет время...

-Пора, - голос Кутрика был необычайно спокоен. - Объявляйте готовность.

Руки предательски дрожали. Сняв трубку - та чуть не выскользнула прочь - он проглотил вставший в горле предательский комок. Подавил приступ кашля. Набрал побольше воздуха в грудь, укрытую шелками и золотом.

-Говорит епископ Верт. Код подтверждения - Всемогущий, десять, восемь, три, двадцать, три, восемь...

Глухой щелчок, раздавшийся по ту сторону, заставил его вздрогнуть. Волна тепла прокатилась по позвоночнику, раздаваясь вширь, заползая в каждый нерв, в каждую жилу, наполняя собою каждую клеточку его существа.

Минута, к которой он шел годы и годы - шел по головам и трупам, шел через кровь, пот и скрежет зубовный, шел так долго, что почти забыл уже, зачем - наконец наступила. И ничто, ничто во вселенной не способно ее испортить. Ничто не...

Дверь, распахнувшись, шваркнула о стену с оглушительным грохотом. Перевалившись через порог, Герхард Хельденклинген - при ходьбе ему помогали трость и какой-то бледный как смерть рыцаренок - буквально ввалился в зал, мгновенно сместив на себя всеобщее внимание - и заговорил: хрипло, отрывисто, едва не задыхаясь.

-Епископ, - вены на старческой шее вздулись, пересушенное немилосердным временем лицо раскраснелось от напряжения - страшно подумать, но похоже, хромой палач проделал всю дорогу сюда почти что бегом. - Отмените операцию.

В повисшей за этими словами тишине было отчетливо слышно дыхание каждого - в общем-то, кроме того ничего и не осталось доступного слуху.

-На объяснения нет времени, - прохрипел, едва не валясь с ног, старый палач. - Живее, Верт. Сделайте это.

Обмен взглядами - удивление, тревога. Чуть раскрывшиеся рты - никто не может найти в себе сил заговорить первым.

-Вы спятили, Герхард?

Нет, один все же сумел. Тот, чей триумфальный миг - миг, которого он ждал, за который он сражался всю свою жизнь - только что был безжалостно оборван, втоптан в грязь, скомкан, как испорченная промокашка. Тот, что был поставлен во главе всего, тот, кто должен был быть центром внимания всех и каждого, от могучего мага до самого жалкого рыцаря-новобранца.

Тот, на кого теперь даже не смотрели.

-Что вы несете? Что вы себе позволяете? - взмахнув трубкой, словно булавой, рявкнул епископ. - Что вы такое...

-Ловушка, - брови собравшихся на этом слове подскочили еще выше. - Это ловушка и мы в ней по самую шею.

-Да вы что, пьяны?

-Отец Герхард, потрудитесь объяснить, что вы....

-Корабли! - прервав Кутрика, старый палач рванулся вперед - и если бы не помощь рыцаря, вовремя подхватившего его под руку, то, несомненно, сверзился бы на пол. - Я послал по отряду на каждый патрульный корабль русских, что мы... - схватившись за грудь, Герхард сжал зубы до скрипа. - Я должен был...

-Вы сделали что? - взревел Верт. - По какому праву вы здесь командуете? Я здесь отдаю приказы, я...

-Заткнись и слушай сюда, олух несчастный! - крик на пределе сил, казалось, имел все шансы разорвать и без того истерзанное бегом сердце старика. - Они высадились...ох, на корабли... - доковыляв до стола, Герхард вцепился в его край дрожащей рукой. - Там...там нет людей.

-Что? Что вы мелете, вы...

-Это невозможно, - покачал головой Кутрик. - Было доложено, что организмы-охотники встретили и подавали все сопротивление со стороны экипажа, не позволив...

-Там нет людей, - повторил, прерывисто дыша, старый палач. - А те, что есть - не люди вовсе. Все матросы на одно лицо.

-Что?

-Гомункулы. Их оружие не заряжено. А орудия кораблей и вовсе заварены наглухо.

-Вы...вы несете какой-то бред... - запинаясь, пробормотал Верт. - Что это...

-Это не патрульные суда. Это списанный хлам и муляжи.

-Этого не может...

-Сыр для мышеловки.

Епископа била дрожь. Уронив трубку на рычаг и сжав кулаки, он двинулся на палача - но майор Кутрик оказался быстрее, разом преградив Верту дорогу.

-Они все знают. Знали уже давно, - прохрипел Герхард. - Им все известно, известно благодаря этой змее, - рука с тростью дернулась вверх, застыв в указующем жесте. - Или я не прав, графиня?

-Я была бы вам очень признательна, если бы вы не тыкали в меня своими пальцами, палками и чем-либо еще, - не меняясь в лице ни на йоту, тоном совершенно безразличным процедила Августина. - Это, знаете ли, выходит за рамки приличий.

-У тебя еще язык поворачивается... - проглотив явно вертевшееся на языке крепкое словцо, зашипел палач. - Епископ, вы все слышали. Русские нас переиграли. Отмените операцию, пока еще не поздно. Пока не полилась кровь. Отмените все - и, возможно, они дадут нам уйти живыми.

В этот раз молчанию было не суждено повиснуть надолго.

-Уйти? - обогнув майора по широкой дуге, ринулся к палачу Верт. - Уйти? Уйти сейчас, когда мы в шаге от победы?

-Не будет никакой победы! - заорал, больше не сдерживаясь, Герхард. - Только кровь! Только смерть! И все - на вашей совести!

-Епископ, - Карел Тис владеет собой превосходно - только самую малость скрипят зубы, да желваки едва заметно играют. - Решение принимать, конечно, вам и вам одному, но быть может, нам стоит тщательнее выслушать отца...

Они сходятся, сцепляются взглядами. Сжав кулаки с такой силой, что ногти вот-вот пропорют кожу, епископ неожиданно глубоко выдыхает. Лицо его на миг разглаживается - а в миг другой там уже расцветает холодная, презрительная улыбка.

-Я знаю, что вы замыслили, Герхард, - все еще улыбаясь, говорит он. - Я знаю. Но у вас не получится.

Ответа нет - старому палачу не хватает воздуха. Еще минута-другая и ноги, кажется, больше его не удержат.

-Епископ, - вновь обращает на себя внимание Тис. - Ваше решение?

-Объявляйте готовность альфа, - не оборачиваясь, бросает Верт. - Операция пойдет по плану.

-Ты спятил, выродок, - собрав последние силы, выталкивает из себя старый палач. - Ты понимаешь, что...

-Я все понимаю, Герхард. Я прекрасно понимаю, что вы задумали, - скривившись, тянет слово за словом епископ. - Вы хотите меня свалить. Вынудить меня объявить отступление, а потом, в Риме, выставить все так, словно я испугался. Погубить мою репутацию и карьеру.

-Да плевать я хотел на твою карьеру! - зайдясь кашлем, пророкотал Герхард. - Ты думаешь, на тебе свет клином сошелся? Думаешь, я все это делаю ради тебя? Зачем, скажи мне? Зачем? Зачем мне это делать? Посмотри на меня! Я простой палач, палачом и в гроб сойду! Зачем, скажи мне! Зачем мне...

-Я поступил бы именно так.

Слов больше не было - все оставшиеся у него силы Герхард сейчас явно пускал единственно на то, чтобы не потерять сознание.

-Выведите его отсюда, майор. Этот разговор окончен.

-Вы все слышали, отец Герхард, - мягко, но настойчиво произнес майор, взяв старого палача под руку. - Прошу вас.

Слов больше не было. Весь как-то осунувшись, обмякнув, он позволил довести себя до порога. И лишь там обернулся.

-Будь ты проклят, Верт. Ты и твоя манера всех судить по себе.

Епископ, уже вновь схватившийся за черную трубку, даже не повернул головы.

У него были куда более важные дела.

Свет в помещении не горит - минуту назад погасла даже крохотная настольная лампа. Свет в помещении не горит - и лишь луна забрасывает сквозь распахнутое настежь окно пару слабых лучиков.

Свет не горит. Так отчего-то легче.

На столе - смятая сигаретная пачка, выпотрошенный спичечный коробок. На столе - заряженный пистолет и аппарат внутренней связи.

Первый звонок он вытерпел.

На втором - почувствовал, как наваливается на плечи бесконечно тяжелая усталость.

А вот и третий. Подавшись вперед, он хватает трубку.

-Товарищ полковник...

-Они проглотили наживку?

Что-то не так. Что-то не так с голосом - совсем чужой, совсем незнакомый. Быть может, это и не он вовсе говорит? Быть может, его тут и нет?

Ничего этого нет?

Ведь не может же такое безумие быть реальным, правда?

-С крючком, грузилом, леской и рукой рыбака, - по ту сторону слышится сдавленный смешок. - Мы готовы начинать.

Нужно что-то сказать. Нужно сказать что-то, чего ждут. Что-то, что должно быть сказано. Что-то, что так бесконечно давно просилось на волю.

-Переключи на внешний канал.

На столе - небольшой тусклый экранчик: рассыпанные по нему точки весело пляшут. Человеку со стороны здесь ровным счетом ничего не понять - но тот кто знает, кто может это прочесть, тот видит...

Лучше бы это не видеть.

Ничего из этого.

Никогда.

-Мы все наделали ошибок...

И вновь - никак не выходит узнать собственных слов, собственной речи - кто это говорит, кто?

-...пришла пора их исправлять.

Точки перестраиваются - стоящие за ними корабли готовятся к атаке.

-Мы все здесь потому, что однажды приняли решение. Пришла пора за это платить.

Точки мерцают - тревожно, игриво.

-Не ждите от меня долгих речей - их не будет. Не ждите от меня слов о том, что будет легко - легко не окажется. Не ждите обещаний будущего - право на него каждый должен завоевать сам.

Точки все ближе.

-Мы слишком много говорили и потому - довольно слов, словами уже ничего не исправишь. Мы слишком много говорили и потому я скажу вам напоследок лишь одно. Отступать нам некуда. Так было всегда. Отступать некуда, но позади не Москва и не Ленинград. Отступать некуда. Мы последняя черта...

Что-то меняется. Он будто бы вездесущ. Будто бы может слышать те слова, что и сам говорит сейчас, слова, что срываются с губ каждого человека на острове, каждого, кто знает, зачем он здесь - и почему, если придет нужда, он здесь умрет.

-За чертой нет ничего.

Точки все ближе. Их сияние слепит глаза.

-Линия Флегетон - сигнал к началу. Линия Ахерон - сигнал к началу. Выпускайте "водомерок", дежурное звено в воздух, все системы - сигнал к началу. Заставьте их рыдать.

У нас проблема!

Что-то неуловимо быстро меняется - и мысль, рожденная не одним, а сразу тремя разумами, еще стремительнее уносится прочь, достигая остальных.

Наращивание энергии, внешняя граница!

Купол активен! Повторяю, купол активен!

То, что происходит в эти мгновения, попросту невозможно. Невозможно потому, что они не допускали ошибок. Потому, что система уже взята приступом, пожрана и переплавлена сызнова, обращена в верную их рабу. Потому, что они уже почти у ядра. Потому, что заплаты, выставленные ведьмой...

Тают одна за другой и наружу изливается непроглядная тьма.

Зал, в котором размещены их физические оболочки, тонет в вое сирен. Остекленные "гробы", спутанные проводами в безумно сложную паутину, дрожат, словно в припадке, аппаратура жизнеобеспечения захлебывается плачем, вычерченные, выдолбленные в полу магические круги вспыхивают белым пламенем.

Купол активен!

Невозможно. Попросту невозможно.

Где-то там, в бесконечной дали, верещат, сбиваясь с ног, техники и медицинские бригады. Где-то там, в самом сердце "Офелии", корабля, что прибыл сюда по воле Лондона, заходятся криками младшие маги, отчаянно пытаясь совладать со взбесившейся системой. Где-то там...

А здесь и сейчас светло-серый мир рушится на глазах, гаснет и затухает - и ползет, рвется, мчится вперед бесконечно страшная, сотканная из смерти, черная лавина.

Иннес, отсекай! Отсекай, твою мать!

Каждый из них был профессионалом. Каждый из них тщательно все проверил, прежде чем приступить к работе. Каждый из них убедился в том, что выставленные Стальной ведьмой чары-заглушки, что усыпили систему, позволяя проникнуть в нее незамеченными и начать перекраивать на свой лад, легли туда просто идеально.

Возможно, слишком идеально.

Возможно - мысль одного тут же становится достоянием прочих - ведьма и вовсе ничего не меняла. Лишь извлекла что-то из глубины. Что-то, уже бывшее частью общего узора. Что-то, что должно было облегчить им путь.

Путь к собственной гибели.

Иннес! Отсекай!

Они уносятся прочь, словно бабочки, спешат спастись - пять сознаний, отраженных здесь, в этом мире бешено-яркими огоньками. Быстрее звука, быстрее мысли...

Все же недостаточно быстро.

Иннес!

Черная лавина настигает одного из них. Черная лавина неумолима. Черной лавине хватает лишь одного мимолетного касания, одной незащищенной мысли, одного того, что маг на кратчайший миг поверил в то, что действительно коснулся этого...

Этого мира нет. Но то, что случается здесь, реально до боли.

До смерти.

Чары, основанные на принципе обратной связи, срабатывают быстрее, чем он успевает довершить последнюю в своей жизни мысль.

Лед плавится. Приборы, не поспевая за растущими с бешеной скоростью температурой и сердечным ритмом, сходят с ума. Голыми руками выбивая стеклянную крышку, Марк Иннес вываливается из своего гроба, широко распахнув глаза - два истекающих кровью и дымом молочного цвета бельма. Воя так, что на какое-то мгновение ему удается перекрыть своим криком даже сирены, он бьется на полу, словно брошенная на сковородку рыбина, бьется в агонии, слепо сдирая с себя эфирную паутину. Каждая Цепь залита чистейшей энергией. Каждая Цепь перегружена до предела и выше. Завывая - из почерневшего рта с потоком крови вымываются оплавленные пеньки зубов - он, наконец, теряет сознание от боли - и в ту же секунду лопается перезрелым плодом, разносясь по залу ошметками дымящегося мяса вперемешку с осколками костей.

Лед плавится. Чары настигают их одного за другим, в считанные секунды разъедая вначале разум, а затем и тело. Они пытаются сражаться, пытаются задержать черную лавину, снова и снова вспарывая, взрезая ее, словно бритвой, водоворотами чистейшего света. Они пытаются найти дорогу назад, наверх, но все щели уже заделаны, двери - заперты, и не осталось ничего, кроме черного змея, в чьих кольцах бессильно бьются четыре обреченных души.

Лед плавится. Взорвавшись, разлетается бурей осколков вторая стеклянная крышка. Оран Дейли резко поднялся, вскинул руки, хватаясь за голову, впиваясь до крови ногтями в виски. Губы слабо задрожали, вены на шее и лбу вспухли канатами. Качнувшись вперед, Оран Дейли издал влажный, едва слышный стон - а в следующую секунду его тело вывернуло наизнанку.

Спасения нет. Черная лавина все ближе. Их осталось всего трое и спасения нет ни для одного. Будучи заперты здесь, в самом сердце системы, они чувствуют это особенно четко - до боли, до смерти - и знают, что будет потом.

Знают, что купол наращивает силы, готовится к удару. Знают, что меньше чем через минуту система, закончив необходимые вычисления, распределив цели, нанесет этот удар - и там, в мире реальном, флот вторжения обратится в искореженные, измятые, обгорелые скорлупки.

Спасения нет. Пути назад нет.

Но все же...

Мысль - раскаленное добела шило, пронзающее каждого. Мысль явилась одному - но страх, порожденный ею, достигает остальных раньше, чем они в полной мере осмысляют эту идею. Страх заливает их души от края до края. Страх почти парализует - во всяком случае, замедляет достаточно, чтобы еще один едва не попался черной лавине.

Невозможно. Невозможно!

Мысль очень проста - но переживать ее вновь не желает никто.

Другой путь. Должен быть другой путь!

Мысль очень проста - проста как смерть, что ждет их всех.

Его нет! Нас уже нет!

Рейнард Келли, отец той мысли, заставляет остальных вслушаться в нее против воли, заставляет сосредоточиться на ней, и, открыв им самого себя без остатка, заставляет понять, осознать свою правоту.

Спасения нет. Пути назад нет.

Но одну ошибку ведьма все же допустила.

Я не могу! Не могу! Моя Метка еще не передана! Я не могу умереть!

Они бы не попались в капкан, не будь награда, лежащая в нем, настоящей. Они бы не зашли так далеко, если бы не видели перед собой цели.

Только не здесь! Только не так!

Пути назад нет. Но путь к ядру все еще существует.

Рой, сделай это! Сделай это, Рой!

Последний рубеж, сердце тьмы. Они прокладывают себе дорогу, разбивая, испаряя без остатка тень за тенью.

Пошло распределение целей! Сорок секунд до удара!

Мысль очень проста, как прост и образ, за ней стоящий.

Тридцать!

Громоотвод.

Двадцать пять!

Спасения нет - во всяком случае, для них. Но добравшись до сердца тьмы, вколотив в него сверкающий клин, они могут замкнуть систему намертво, оглушить и ослепить. Могут заставить ее исчерпать всю накопленную мощь за раз.

Двадцать!

Обрушить на них одних.

Десять секунд, Рой!

Черная волна захлестывает его, заставляя каждую Цепь, каждую клеточку тела вспыхнуть адским огнем, заставляя мозг вскипеть в черепе.

Пять!

Связь почти разорвана. Рейнард Келли, разбитый меж двумя мирами, чувствует запах собственной горелой плоти.

Три!

Но видит - не глазами, те только что стекли по лицу - что цель все-таки достигнута.

Сделай это, Рой! Господа ради, сделай!

Чары спущены. Клин вбит.

Вселенная складывается, точно игрушка из бумаги.

Дальше - только тьма.

"Офелия" вздрогнула. Фрегат типа 22 Королевского военно-морского флота, реквизированный Часовой Башней для операции "Метелица", задрожал, словно вдруг обрел жизнь и, сразу вместе с ней - сильнейший озноб. Толчок, другой...

То, что случилось дальше, выглядело так, словно судно схватила некая исполинская рука. И сдавила со всей силы.

Пять тысяч тонн металла смяло, словно гнилой помидор. Картина нереальная, картина безумная по чьим угодно меркам - отвернуться от нее, выгнать из сознания прочь, не было, однако, ни единого шанса. Фрегат, сдавленный незримыми тисками, закрутила, всасывая, словно невесомую ветошь, родившаяся, кажется, из ничего, циклопических размеров воронка.

С оглушительным треском в черное небо взметнулся огненный столб - то сдетонировал разом весь боезапас.

Первый огонь в ночи огней.

Первый огонь, от которого возгорелись все прочие.

С высоты бойня кажется далекой и совсем не страшной - все равно, что смотреть на с любовью сооруженную диораму, к которой все добавляют и добавляют новых деталей: они рождаются в свете прожекторов и умирают в пламени. С высоты едва слышны залпы корабельных орудий и звуки, сопровождающие пуск ракет - да и видно, в общем-то, не слишком многое.

На безбрежном черном поле распускаются огненные цветы.

Флот наступает - грохот разрывов и фронт кипящей воды опережает громаду "Левиафана". Комья снега бьются о серые и темные борта, жерла наведенных на цель орудий давясь, с болью, метают вдаль снопы огня. Прибрежная полоса тонет в грохоте - крылатые ракеты лупят по защитным куполам, снова и снова, до результата: и когда чары, наконец, дают слабину и рассеиваются, собирают свой заслуженный урожай смертей. С ответными ударами остров не медлит - новые и новые ракеты рвутся к кораблям, и, дойдя до цели, делают "горку" с целью удара о палубу: металл гнется и разрывается, кровь вперемешку с маслом, грязью, снегом и сажей стекает вниз по бортам.

По воде расползаются красные пятна. Организмы-охотники достигают минных заграждений. Сотни, тысячи мелких созданий, сотворенных единственно для того, чтобы умереть с наибольшей пользой, мчатся вперед, подгоняемые волей пастырей плоти - и прокладывают дорогу для своих собратьев. Ошметки мертвых тварей разлетаются в брызгах кипящей воды и кислоты, густая кровь и липкая желтая жижа, смешавшись со снегом, валятся вниз одним безумным дождем. Послушно, с точностью часового механизма, открывают огонь одна за другой прибрежные укрепленные точки - но на место каждого сраженного ими десятка тварей тут же встает сотня.

Над кораблями Могилы распухают, раздаются все шире и шире, направляясь в сторону острова, плотные черные облака. Первые стаи воздушного прикрытия выпущены, но суда продолжают выплевывать в небо новые и новые. Мешанина из крыльев, когтей и истекающих ядовитыми выделениями трубок, подняв истошный визг, несется вперед - сотни умирают, слишком быстро сжигая свои скудные запасы внутренней энергии, но тысячи, спешащие следом, делают эти потери едва заметными.

Неба больше нет, небо - одна сплошная цель. Переведенные в автоматический режим зенитные ракетные комплексы стремительно растрачивают боезапас: каждый снаряд, каждая ракета, достигая спавшего на Вторую Площадку полога из визжащей плоти, пробивают в нем огромные зияющие дыры - но те почти мгновенно затягиваются новыми и новыми телами. Облака снижаются, комьями валятся вниз вместе со снегом и кровавым дождем, у самой земли распадаясь на мелкие стаи тварей с перепончатыми крыльями, мускулистыми лапами и вытянутой зубастой пастью. Облепляя, словно мошкара, станции обнаружения целей, выворачивают из боевых машин радары, заливают кислотой двери, не замечая потерь, забивают собою пусковые установки, приводя к преждевременным взрывам. Вырывая целые полосы металла, пробиваются внутрь, к экипажу. В столбах крови и черной пыли рвутся гранаты, визгливые сверла пуль буравят плоть. В ответ со свистом летят костяные иглы, лупят струи кислоты - выжившие после первых залпов стремятся оттащить раненых товарищей прочь, с ужасом видя, как в ранах уже вовсю резвятся крохотные черные жучки, желающие зарыться поглубже внутрь.

За взрывами почти не слышно криков. Отпав от "Левиафана", десантные катера набирают ход. Но и от берега что-то отделяется: гладкие металлические сферы чуть больше метра в диаметре выпрыгивают из-под воды десятками. С тихими щелчками открывают "глаза" - залитые желтым светом линзы по две пары на каждый шар - и, покачавшись на волнах, взмывают в воздух, повисая в считанных сантиметрах над водой. Не проходит и малой доли минуты, а шары - новые все всплывают и всплывают - уже несутся наперерез потоку плоти, оставляя за собой струи пены. Первая волна, войдя в контакт с тварями, взрывается с оглушительным треском: начиненные снарядами из белого фосфора, сферы наносят армии Могилы колоссальный урон. Едкий белый дым стелется по воде, удушливые газы приканчивают тех, кто пришел на смену разорванным чередой взрывов.

Но это только начало.

Шаров все больше. Эти уже не спешат детонировать при контакте: каждая сфера - настоящий вихрь острейших лезвий. Они не несутся вперед беспорядочной массой, как пушечное мясо могильных магов - стремительно перестраиваясь в боевой порядок, конструкты врубаются в наползающую на берег лавину плоти, и, проходя сквозь нее легче, чем нож справился бы с чуть подтаявшим маслом, рвутся дальше и дальше - к целям, которые действительно имеют значение.

"Водомерки" не были изобретением "Авроры" - идея конструктов досталась ей по наследству от первого из врагов Клуба. Отношение к творениям Серафима Бладберга издавна колебалось от умеренно негативного до откровенно враждебного: большинство оставшихся от мага материалов было либо уничтожено, либо помещено в карантин, на работу с уцелевшими проектами - наложено вето, да и сама персона его оставалась почти что табуированной темой для обсуждений. Лишь случай вырвал этот конкретный проект с пыльной полки - и лишь личная заинтересованность кого-то из членов Директората стала причиной того, что ему дали в итоге зеленый свет. Там, где изначальному автору не хватило ни средств, ни времени, Первая Площадка существенно доработала и развила старые идеи, подарив в итоге Второй заново рожденное детище безумного барона - едва ли не более смертоносное, чем в его собственных замыслах.

Разделившись на несколько бритвенно-острых клиньев и четко сохраняя строй, конструкты прорезали себе дорогу к десантным судам. Вот очередной ряд, получив команду оператора, детонировал - и разметал по воде несколько сотен тварей, ошпарив, обварив и опалив насмерть вдвое, если не втрое больше. Брошенные наперерез стаи гибли одна за другой - "водомерки" же, быстро оставив их позади, нацелились, наконец, страшной стальной стрелой на истинную свою добычу.

И устремились к ней.

Часть десантных катеров была открытыми - от воды и снега скорчившихся внутри людей не спасало решительно ничего, равно как и от пуль со снарядами. Бешено вращаясь, конструкты налетели на них, врезаясь в свои цели, словно пушечные ядра, в мгновение ока прогрызаясь сквозь металл и превращая спрятавшихся за ним людей в визжащие от боли измочаленные клочки плоти. Сбитые редкими успешными попаданиями - большинство выстрелов в тесноте и панике приводили лишь к новым жертвам - "водомерки" взрывались, и к воплям изрезанных, иссеченных, истекающих кровью рыцарей добавлялся вой сгорающих заживо.

За взрывами криков почти не слышно. Но эфир ими переполнен.

-Сверху, сверху!

-Да стреляй же!

-Господи, откуда...

-Мы под обстрелом, укрыться негде!

-...Лукас Риттер, сержант Шмиц убит, они все...

-Назад, твою мать, назад!

-...мертвы, повторяю, все мертвы, у нас...

-Нас сбили, повторяю, один-семь сбит, мы...

-...заклинило, мне не выбраться, кто-нибудь...

-Вытащите меня отсюда, вытащите!

-...блокированы...

-...тут повсюду вода, что мне делать, кто-нибудь, что мне...

-Вражеские конструкты на...

-...вода прибывает, кто-нибудь, пожалуйста, кто-нибудь...

-Всемогущий, Всемогущий, говорит один-двенадцать, вражеские конструкты препятствуют высадке, у нас серьезные потери, маневрирование затруднено, запрашиваю разрешения на отход...

-"Офелия" уничтожена, как поняли, "Офелия"...

-...доклад о повреждениях...

Командный пункт тонет в криках, крики не замолкают ни на секунду. Рельефная карта, исчерченная красными, синими и черными полосами, едва поспевает за происходящим в реальности: хаотично разбросанные по ней точки вспыхивают и гаснут десятками, прогорают, как и жизни, за ними стоящие, в считанные мгновения, бьют по глазам, слепят глаза.

Епископ Юлиан Верт бледен как смерть, пот крупными гроздьями собирается на сморщенном от напряжения лбу, на дрожащих щеках, на подбородке, валится вниз, за тяжелый меховой воротник. Крики летят из черной трубки, зажатой в оцепеневшей руке. Крики доносятся из закрепленных на стенах колонок и устройств громкой связи. Крики ползут из раций. Больше, больше, больше...

Мысли путаются, скатываются в один безобразный клубок, словно клочья шерсти. Мысли лихорадочны и бессистемны. Мысли слишком запаздывают - ситуация меняется каждую секунду, и все, что он успевает придумать, тут же устаревает и становится совершенно бесполезным.

Карел Тис что-то орет в трубку. Майор Кутрик, хлопнув дверью, еще минуту назад выбежал куда-то вниз - а в кресле у стены невесть откуда объявился тяжело дышащий, сложивший руки на трости Герхард. Лароз о чем-то препирается с магистром, Стальная ведьма нервно курит, меряя шагами помещение, люди у раций кидаются беспорядочными приказами, а в ответ только одно - крики, крики, крики...

Все не так. Все не по плану. Все летит к чертям, а он не может выдавить из себя ни единого слова с того самого момента, как башенный фрегат взлетел на воздух, забрав с собою пятерых бойцов Батальона и дьявол знает сколько младших магов и людей. Все не так. Все не так, как он себе представлял, как должно быть, все не так, не так, не так...

-Верт!

Голос. Чей-то голос. Знакомый, но никак не вспомнить. Голос. Откуда этот голос? Зачем? Для чего?

-Верт, очнись!

Все не так. Трубка в руках холодная и скользкая, как змея. Огоньки на карте пляшут невпопад и гаснут, тают один за другим: тевтонцев стремительно выбивают, первая волна десанта угодила в мясорубку - и ручка крутится все быстрей.

-Они умирают, Верт! Черт тебя дери, сделай уже хоть что-нибудь!

Что-нибудь. Точно. Надо что-нибудь сделать. Надо подумать. Надо просто подумать. Это несложно. Думать. Думать. Стоп. Погодите-ка. А может...

-Верт! Отводи их! Отводи людей, Верт!

Нужно что-то сделать, но что? Никак не понять. Он не готов к такому. Его не учили. Ему не объясняли. Его битвы проходят совсем иначе. Его поле боя - кабинеты, коридоры, уложенные коврами, его оружие - вовремя пущенные слухи, подтасовка фактов, сплетни, доносы, отчеты. Это все не его. Это все - не к нему. Слишком быстро. Слишком шумно. Слишком...

-Верт!

Какая-то тварь вцепилась ему в плечи. Какая-то тварь трясет его, словно куклу.

А. Точно. Герхард.

-Да очнись же ты, проклятый кретин!

Получив звонкую пощечину, епископ отшатнулся, ударившись спиной о стол. Широко-широко распахнув глаза, он увидел, будто бы впервые, помещение, в котором находился. Увидел, что все взгляды прикованы к нему одному.

Но теперь это не радовало.

-Отводи их, Верт! - рявкнул Герхард. - Дай команду, живее!

-Отвести? - первое слово выбралось наружу с трудом, но с каждым следующим становилось все легче, с каждым новым по телу разбегался жар, с каждым другим возвращались к нему силы - и гнев, бескрайнее, безотчетное бешенство. - Отвести? Нет, нет...мы не можем! Мы не будем! Мы еще только начали!

-Епископ, при всем уважении, это...

Голос Тиса едва пробивался к нему сквозь крики. Но Тис не был важен сейчас, как не был важен и старый палач. Взгляд епископа искал кое-кого другого. Того, о ком предупреждали. Того, кто был виновен. Того, кто...

-Ты! Это все ты, ведьма!

Окурок, прокружившись в воздухе, спал на пол. Придавив его кончиком сапога, Августина сделала небольшой шажок вперед.

-Надо же, епископ, - голосом ледянее ветра проговорила графиня. - Вы додумались на целых десять минут раньше того срока, что я для вас отвела. Право же, настоящее чудо. Приношу свои искренние извинения за такую прискорбную недооценку вашего могучего интеллекта...

-Ты! Ты нас предала! - указующий жест получился откровенно жалким - выброшенная вперед рука епископа дрожала, как в лихорадке. - Ты нас всех...

-Вы повторяетесь, епископ, - усмехнулась ведьма. - Это все нервы или ваших запасов красноречия хватило лишь на напутственные слова своему храброму воинству?

Что-то неуловимо менялось с каждым новым словом. Кажется, становилось чуть холоднее. Кажется, пол и стены начинали понемногу подрагивать. Кажется - ему ведь только кажется, правда? - снаружи что-то скребло по корпусу...

-Неудачный выбор слов, - новый голос - хриплый, напряженный, бесконечно уставший - принадлежал Герхарду. - Предать можно друга или союзника. Но вы никогда не работали ни на кого, кроме себя.

-Сразу видно, в чьем черепе действительно наличествует мозг, - тихо кивнула Августина. - Откровенно говоря, Герхард, я ждала, что попробуете мне помешать. И, признаюсь, в большей или меньшей степени рада, что вам не удалось справиться вовремя. Поверьте, вовсе не потому, что мне так уж хотелось начинать всю эту грязь... - легкий жест в сторону обзорного окна, за которым грохотали разрывы. - Просто теперь мне нет нужды забирать вашу жизнь. Шансы у вас будут столь же равными, как и у всех прочих.

-Шансы? Какие еще шансы? - прорычал Верт. - Да ты отсюда живой не...

-Боюсь, что я все же покину вашу компанию живой и невредимой, - почти с грустью вздохнула графиня. - Или вы уже успели забыть договор, который был заключен со мной в Риме?

-Ты еще смеешь о нем поминать? Ты, кто его...

-Но договор не был мною нарушен. Неужели вы думаете, епископ, что меня не изодрала бы в клочья собственная Метка, если бы я только помыслила напасть на вас первой? Я и не нападала. Ни секунды о том не думала.

-Но...

-Пакет с информацией для Константина был составлен задолго до того, как я вынуждена была покинуть Союз. И уж конечно, до того, как заключила договор. Я не могла предать вас, поскольку, как верно заметил отец Герхард, никогда вам не служила. По условиям договора я не могла сообщить Клубу решительно ничего, не рискуя расстаться с жизнью, но в этом не было никакой нужды - ведь все, что было нужно, "Атропа" получила еще до моего прибытия в Рим.

У епископа затряслись губы.

-Вся информация о том, куда именно я вас приведу. Где подскажу начать атаку и какие средства использовать. Как уверю вас в том, что защита действительно снята...

-Но ведь ты ничего не знала! - плюнул Верт. - Ты не знала, кого мы пошлем! Не знала, сколько будет кораблей, людей, сколько...

-Конечно, нет. Но умение видеть будущее с легкостью заменяет обычная аналитика, - Августина пожала плечами. - А остальное довершила разведка "Атропы". Они знали, где вы будете бить, а чем и когда - выяснить для них труда не составило.

-Но купол...

-Они знали, когда вы придете. Знали, что я расскажу вам о внешнем куполе. И, едва флот явился, распахнули для него ворота, чтобы после захлопнуть за спиной.

-Но и вы рисковали, - старый палач, уже успевший вернуться в кресло, вновь заговорил. - Рисковали смертельно. Если бы купол не был отключен, если бы "Атропа" решила не пропускать флот внутрь, а сжечь его на подступах...

-То вы бы получили шанс отступить и вернуться позднее, - Августина сделала несколько осторожных шагов назад, к окну. - Вернуться в другом месте. Вернуться тогда и таким манером, что я уже не смогу ни о чем предупредить. Кто не рискует, тот не выигрывает. Константин решил рискнуть. Я тоже.

-Хорошо, - необычайно спокойным тоном протянул Герхард, закинув ногу на ногу - сверху оказалась та, что была протезом. - И что же теперь, графиня?

-Я ухожу, - ведьма развела руками. - Я ухожу, а вы остаетесь здесь и наедаетесь до отвала тем, что сами испекли. Я ухожу, а вы остаетесь здесь и пожинаете плоды. Я ухожу. А вы можете остаться и умереть...или выжить, как уж решит жребий. Я дала всем равные шансы. Всем и каждому.

-Даже им? - старый палач кивнул в сторону захлебывавшихся в крике раций. - Или они в уравнение не входят? Они - так, пыль под ногами?

-Кому-то вроде вас - и пытаться меня усовестить? - Августина чуть заметно улыбнулась, все дальше отступая к окну. - Что я, что вы - все мы приносим жертвы в час нужды. Все мы что-то сжигаем, чтобы самим не сгореть. К тому же, не я привела их на гибель.

-Ты хорошо все спланировала. Очень хорошо. Но ты не можешь не понимать, что эта ночь надолго, если не навсегда, изменит баланс сил. Сделает мир иным. Для всех нас.

-Герхард, - в голосе Стальной ведьмы чувствовалось утомление. - Мудрый человек, подобный вам, уже мог бы усвоить такую простую вещь. Я забочусь не обо "всех нас". А со мной, уверяю, все будет в полном порядке. Лучше править в аду, чем прислуживать на небесах.

-Du streichelst dir den Schwanz, du alte Ratte! (13) - рявкнул палач, резко вздернув вверх фальшивую ногу - и со всего маху ударил себя по колену.

Ведьма успела лишь моргнуть. С оглушительным хлопком протез распался и реактивная граната, вырвавшись, наконец, на свободу, в мгновение ока преодолела зал, настигнув свою цель. Взрыв сорвал со стен часы и устройства внутренней связи, взрыв выбил стекла наружу, взрыв разметал по углам с равной легкостью бумаги, осколки и людей.

-Благодарю тебя, палач.

Голос, что вырвался из клубов черного дыма, едва походил на человеческий.

-Спасибо, что развязал мне руки.

Прошла секунда - а может, целых две. И - уши собравшихся все еще были начисто забиты звоном - внешнюю стену сорвало в расцвеченную огнями ночь, сдернуло легко, словно намокшую бумагу.

Епископ Верт взвыл, ныряя под стол.

Из ночи в зал ворвался со снегом и ветром Терний - неисчислимый и смертоносный.

Карел Тис успел выстрелить лишь раз. Золотая смерть легонько коснулась его шеи - и всю оставшуюся жизнь посланник тайной коллегии пытался осознать, почему вдруг смотрит на собственные пятки. Два обезумевших от ужаса радиста бросились прочь, но смогли сделать лишь по паре шагов, прежде чем бежать стало не на чем. Вскрыв вдоль хребта вбежавшего из коридора рыцаря-храмовника и разделив надвое его товарища, что успел только поднять оружие, поток тускло-золотых нитей отхлынул назад, в дым...

...который уже больше большей частью рассеялся.

Стальная ведьма была уже снаружи, за краем. Зависнув там - золотой ковер, блестящий под ногами, не давал ей провалиться в ночь, в воду пополам с кровью - Августина вытянула из кармана небольшую костяную шкатулку.

-Я могла бы убить вас прямо здесь, - бросила она, оправляя частью обгоревший рукав. - Но я обещала равные шансы для всех. Так что...

Шкатулка, ударившись об пол, раскрылась.

-...пусть вас дальше развлекают они.

Из шкатулки на пол посыпалась пыль - или, лучше сказать, черный песок. Пыль все валилась и валилась - больше, чем могло бы там уместиться, больше, чем можно было только вообразить, больше...

Кость чернела на глазах. С мерзким звуком шкатулка треснула пополам.

Герхард содрогнулся, когда волной накатила тяжелая, бесконечно тяжелая головная боль. Нервные окончания захлестнул жестокий приступ, в горле пересохло, а следом - появился мерзкий привкус перегноя...

Песок - целая гора черного песка - вздыбился и зашипел, задымился: запах был такой, что старого палача вот-вот грозило вырвать. Епископ, втянув под стол ноги, закричал - и, повернувшись на тот крик, Герхард замер с рукой на трости.

Они вышли

поднялись

из черного песка, стремительно распрямляясь - каждый чуть выше среднего человека. Гладкая, лоснящаяся кожа, изогнутые вверх и чуть назад рога, огромные, беззвучно хлопающие за спиной крылья. Блеклые пятна на месте лиц.

Угрожающе хлестнув по полу длинным колючим хвостом, первая тварь скользнула вперед, к своим жертвам.

Упершись в пол оставшейся ногой и выдернув клинок из трости, старый палач изготовился проверить, насколько равными окажутся шансы.

Он спускался во тьму - с каждой минутой все глубже и глубже. Он сходил в бездну - с каждой минутой все быстрее и быстрее. Он был частью корабля, был кораблем, был...

Был так глубоко, как не забирался еще никогда в своей долгой жизни.

Глубже, чем море. Глубже, чем дно его. Глубже, чем самое отчаянное, самое беспросветное безумие.

Он спускался. Он искал. Звал.

И с трудом верил в то, что действительно делает это.

Были на свете вещи, о которых не принято было говорить даже среди подобных ему. Вещи, о которых говорить...нет, знать о которых не следовало вовсе. Вещи, которым лучше бы было оставаться сказками - кто же виноват, что у его племени, у тех, кто носит в себе Цепи, они столь страшны?

Были вещи, в которые он сам бы вряд ли поверил, если бы не знал точно.

И одно только это знание заставляло его вспомнить о таком столетия назад похороненном чувстве, как страх.

Глубже. Еще глубже во тьму.

Он был кораблем, а корабль - им, но помимо того, "Левиафан" был кое-чем еще.

Инструментом, на котором он играл

громче и громче

свою мелодию, бесконечно древнюю и страшную, ту, что не должна была больше звучать никогда.

Глубже. Еще глубже.

Были вещи, о которых род людской давно забыл.

Вещи, которым было отказано равно в жизни и смерти.

Скованные, спящие где-то там.

Глубже. Глубже.

Он играл. Он звал.

И бездна, наконец, ответила.

Ослепительная боль пронзает тело. Чужие чары - холодные, безжизненные - параличом разъедают вначале Цепи, а после и человеческую нервную систему. Подавляют ее наглухо. Выброшенный в реальность, он слышит вибрацию и стук собственных зубов, видит свои руки, опутанные эфирными нитями, видит...

-Все, как я и предвидел, - выговаривает нависшая над ним морда майора Амброса Кутрика. - Отключайте его.

Сердце едва бьется. Перед глазами - сплошная чернота.

-Ты был прав, старик. На охоте не бывает правил.

Тяжелый железный обруч сковывает лоб. Руки в черных перчатках бесцеремонно оттягивают веки, впрыскивая что-то в уголок каждого глаза.

-Но ведь тогда, в Копенгагене, мы были не на охоте, верно?

Удар. Ему возвращают способность дышать и двигаться - и тело тут же качается вперед, чтобы, никем не удерживаемое, сверзиться на пол.

Нет сил сотворить чары. Нет сил шевельнуть и пальцем. Нет сил выдохнуть хотя бы слово, хотя бы единый слог.

Но он должен.

-Ты...ты нас всех...погубил...

-Вот как? - лицо старшего офицера Батальона остается непроницаемым, в голосе - ничего кроме холодной сосредоточенности, даже злости - и той не слышно. - Не советую пытаться. Тебе только что введен раствор, содержащий...

-Освободи меня.

-Прости, что?

-Освободи...меня, - веки тяжелеют, язык еле поворачивается во рту. - Освободи, пока не...поздно.

-Поздно для чего? - взгляд майора режет, как стекло.

-Я позвал...его... - из последних сил выдыхает Кауко. - Но...поводок...ты не дал мне...накинуть...

Нет сил сражаться. Нет сил просто оставаться в сознании.

Нет...нет...нет...

-Сэр?

-Юджин, Эзра - упакуйте это чучело и доставьте на "Хюитфельдт", - отступив на шажок от распростертого на полу тела, сухо проговорил майор. - Руфус, Аллен - восстановите контроль над системой. Элиша...

-Да, сэр?

-Проверить подрывные заряды. Как только терминал будет доставлен на борт, переходим ко второму этапу...

Первый удар он успешно принял на клинок - тварь, отшатнувшись, жалобно завизжала. Из поврежденной конечности хлынул черный дым: задыхаясь от непереносимого зловония, Герхард кое-как, вслепую, отбил еще две попытки рассечь ему лицо когтями - и, рванувшись вперед, вогнал шпагу аккурат во впалую, тощую грудь.

Крови не было. Одна только черная пыль.

Сердце колотилось, как бешеное. Пнув издыхающее создание промеж костлявых ног - той единственной ногой своей, что еще осталась в его распоряжении - палач с трудом выдернул свое оружие: сплошь заляпанная черным, шпага распространяла теперь все тот же мерзкий гнилостный запах.

По залу пронесся дикий вой - и источником его была вовсе не очередная рация. Орал какой-то рыцарь - кажется, один из тех что прибежал на грохот взрыва. Оплетя его хвостом и вздернув повыше - даже из кресла, в которое был зажат палач, отчетливо слышался хруст костей - черная тварь медленно приближала свою голову к заходящемуся в крике лицу. Пятно, что находилось на месте ее собственного, будто бы плыло, ежесекундно меняясь.

Длинный, словно спица, коготь, безошибочно нашел глаза.

Скорчившийся под столом Верт взвыл от ужаса - еще два существа потянули его вон из укрытия. Петер Лароз, пошатываясь, вскинул было пистолет - но один-единственный щелчок черного хвоста сбил его на пол. Пуля, взвизгнув, отскочила от потолка - и разбила затылок одному из оставшихся в живых радистов.

Епископ продолжал орать и биться в тонких черных пальцах. Еще три существа, словно о чем-то посовещавшись и приняв решение, двинулись в сторону Герхарда.

Стиснув до боли зубы и рукоять шпаги, старый палач изготовился к бою.

Вспышка.

Бронированная дверь, качнувшись, провалилась внутрь, рассеченная на две равные половинки.

Ни одна из тварей, что направлялись к Герхарду, кажется, даже не успела ничего понять: едва слышный свист, мелькнувшее в воздухе серое пятно...

Три тела, разваленных на части. Три тела, рассыпавшихся невесомой черной пылью.

Епископ, наконец, высвободил одну руку - и вырвал из своих одежд миниатюрный пистолет.

Но оба существа, что держали его, оказались мертвы раньше, чем Верт успел бы просто коснуться спускового крючка.

Герхард шумно, держась за грудь, выдохнул.

Старый палач не собирался обманывать себя - он ждал еще одного удара. Желал его со всей силой, желал до боли, пусть и знал столь же крепко, что желание это абсолютно неосуществимо.

Слишком много лишних глаз.

К несчастью.

Леопольд Асколь - меч его уже был возвращен в ножны - подал руку епископу, помогая подняться с пола. Тот, дрожа и нервно крутя головой по сторонам, помедлил, будто бы ожидая подвоха - и лишь когда прошло добрых секунд десять, принял помощь.

-Ведьма? - глаза, скрытые за синими стеклами, уставились на Герхарда.

-Ушла, - прохрипел палач, кивнув в сторону вывороченного с мясом куска внешней стены. - Я пытался...

-Не стоило, - в голосе Асколя сквозило раздражение. - Она стремилась к этому. Ее целью было заставить вас выйти из себя, сорваться. Нарушить договор первым.

-Я...

-Что вы с успехом и проделали.

Топот ног возвестил о прибытии гостей. Несколько храмовников из оставшихся на судне вбежали внутрь, нервно поводя стволами автоматических винтовок по углам. За ними, походкой столь неспешной, словно ничего и не случилось, словно не было никакой войны там, снаружи, вошел Эльвар Малу.

-Вынести раненых, восстановить связь, - приглушенный кожаной маской голос разлился по помещению. - Заделать пробоину.

-Моя вина, - проговорил, поднимаясь с кресла, палач - убранная в трость шпага помогла ему сделать несколько нетвердых шагов вперед. - Я должен был...

-Должны были, - кивнул Леопольд. - Если бы вы сдержались, если бы дождались меня, с ней было бы покончено. Теперь же она сможет сыграть в полную силу.

-Моя вина, - повторил Герхард, опускаясь на колено у обезглавленного тела Тиса и принявшись обшаривать его карманы. - Но, быть может, я смогу ее загладить...дьявол!

-Что там у вас?

-То, чего я ждал, - старый палач швырнул Леопольду листок дорогой бумаги. - И то, чего я боялся.

-Приказ об отстранении? - приподняв очки, пробормотал Асколь - вчитываться в текст не было решительно никакого времени. - От тайной коллегии?

-И к несчастью для нас, именной. Чертовы перестраховщики, - со злостью сплюнул Герхард. - Будь там старое доброе "Подателю сего...", могли бы уже сейчас сворачивать лавочку. Но нет, они вписали туда только этого охламона! - он в сердцах ткнул тростью мертвое тело. - И теперь этой штукой остается только зад подтереть!

-Я пойду за ведьмой, - поправив очки, холодно произнес Леопольд. - Восстановите здесь порядок, Герхард. Любой ценой.

-Уж постараюсь, - глянув на епископа, что доковылял до дверей, где и сел, сползши по стене, палач скривился от злости. - А вы...

-За меня не беспокойтесь, - вытянув из своих одежд небольшой пистолет, Асколь вложил его в руку палачу. - Передайте это моему сыну Альтеро. Если я...заступлю за грань, кому-то придется меня остановить.

-Я все сделаю, - пошатнувшись, но все же устояв на одной ноге и трости, выдохнул Герхард. - Все, как вы и сказали.

-Знаю.

Бросив в ответ палачу одно лишь это короткое слово, Леопольд Асколь в несколько быстрых, дьявольски быстрых шагов добрался до зияющей в стене дыры. И, прошептав еще несколько слов, неизмеримо более старых, без колебаний шагнул за край.

-Отец Герхард?

Каждый шаг давался с неимоверным трудом, каждый шаг отзывался болью в сердце. Каждый шаг был стократ труднее.

-Отец Герхард?

Но он все же добрался, все же дошел до края, заглянул за край. Заглянул в ночь, объятую огнем, ночь, переполненную болью и смертью. Заставил себя смотреть, не отрываясь и не моргая, на горящие корабли и лопавшиеся, словно скорлупки, десантные катера, на тварей, что сбивались в стаи, в целые облака там, в небе, на снег, что, кружась, спадал вниз, мешаясь с кровью и ледяной водой.

На крохотный огонек среди прочих огней.

На человека, что бежал по воде.

-Отец Герхард, что нам теперь делать?

На все, что он так и не смог остановить.

-"Was sollen wir jetzt tun?", sagst du? (14)

Все, с чем он теперь обречен жить.

-Klappe zu, Affe tot (15).

Интерлюдия 18. Ласточкины Крылья

Они играли в ниспровержение в летних покоях - по залам лениво тек мягкий, теплый ветерок, в открытое окно пробирался далекий плеск фонтанов. Игра длилась уже второй год, но до конца было еще далеко - откровенно говоря, основная борьба только лишь начиналась. Они играли, прерываясь на дни, недели и даже месяцы, но неизменно возвращались сюда, к столу из блестящего белого камня: одно небрежное прикосновение - и воздух над ним вновь взрезан, вновь зажжены звезды, дающие жизнь мирам, вновь излиты наружу десятки полей сражений, вновь гроздьями развешены грозные флоты и расставлены по позициям сонмища воинов. Они играли в ниспровержение, но каждый проговаривал это слово с той интонацией, которая позволяла выделить из множества существующих значений и оттенков те, что озвучивать опаснее всего - цареубийство.

-Дозволю заметить себе, мой принц, вы по-прежнему отдаете предпочтение наступлению и пренебрегаете защитой.

Ответом стал лишь легкий смех - бесплотный и бесполый. Все еще смеясь, тот, кому были адресованы последние слова, повел тонкими, выхоленными пальцами - и погасил разом два светила. Встречный удар был нанесен тотчас же: флот, не успевший вовремя перейти на мост, был пойман во временной мешок, исчах и истаял вместе с недавно погибшими звездами.

-И не скупитесь на жертвы для меня.

-Мне еще не доводилось встречать никого, кто одержал бы победу, не сходя с места, Скворец. И не жертвуя. К тому же, ты только что лишился трех коронных миров.

-А вы - целой армады. Вы считаете, что сие равноценно?

-Ты уже отпустил право владения ими следующим домам, - пальцы запорхали в воздухе, сплетая из света причудливую вязь имен. - Но теперь они бесплодны и обречены на погибель. Обещание нарушено. Тебе придется платить.

-Пожалуй, так. Но выплатив долг, я буду волен...

-...будешь вынужден опасаться их, всех пяти - ведь каждый из них уже узрел слабость твоего положения, пусть даже мнимую. Но мнимое легко облечь во плоть, стоит только начать. Не ты ли учил меня этому, Скворец? Положение...

-...это все, - за словами последовал легчайший кивок. - Но вы несправедливы ко мне, мой принц, если полагаете, что я забыл о том, что говорил когда-то сам.

-Поглядим.

Партия могла длиться годы и десятилетия, но в этом и была суть. Игра со всеми ее бесчисленными правилами, что менялись, пересыпаясь, словно ледяные песчинки в часах, в зависимости от фазы лун и расположения звезд, часа и дня, цвета одежд, что носили сегодня противники или того, кто из них позволил себе проронить первое слово, была пусть и не полным, но все же отражением той, иной Игры - вечной, как сама Династия.

Игры, в которой было достаточно смысла и азарта, чтобы отогнать, пусть и лишь на кратчайший миг, столь же вечную, как Династия, тоску. Чтобы присмирить, пусть и лишь на время, столь же могущественный, как она сама, голод.

Игры, что не кончится, пока есть еще миры, ее не познавшие.

-Что ж, предлагаю продолжить...

Ходы делались в порядке очередности лишь изредка, лишь поначалу - когда же партия достигала того, что можно было бы, не кривя душой, назвать ее серединой, все начиналось всерьез. За переплетением сложнейших, продуманных до точки, до мельчайшего оттенка смысла каждого слова, каждого намека на намек клятв и договоров нельзя было разглядеть и крупицы истинного смысла, ловушки, расставляемые на годы вперед, множились, казалось, ради самого процесса. Десятки фронтов разрастались, пока не становились сотнями. Миры сгорали и лопались, как мыльные пузыри, созвездия гасли небрежно затушенными свечами. Играя одной только живой мыслью, противники перекраивали, снова и снова, многослойную ткань, заключая союзы, которым суждено было быть разорванными миг спустя, в пределах одной секунды одерживая разом блистательные победы и терпя горькие, позорные поражения. Для игры был, несомненно, немаловажен острый ум, но превыше того ценилась устойчивость сознания - как к вторжениям извне, призванным выдрать из соперника драгоценные планы, так и к истощению, что рано или поздно опускало свою бесконечно тяжелую руку на плечо игрока.

Сегодня они, впрочем, частенько позволяли себе отвлечься - благо повод для разговора не было нужды измышлять попусту.

-Они уже выступили в Огражденный мир.

-Да, мой принц. Одно полнокровное соцветие со своим кораблем и полуполк из Ночных Земель. Переправить больше при нынешних условиях мы, увы, не способны.

-А я-то слышал, что условия для перехода нынче сложились идеальные...

-Дозвольте мне узнать имя того, кто посмел облечь в слова подобную ложь, мой принц - и уже завтра он расстанется с душой. Идеальное соответствие с Огражденным миром возникает, осмелюсь вам напомнить, крайне редко. Почти идеального удается, соблюдая все необходимые ритуалы, добиться за семь годовых и один суточный цикл по их меркам. Учитывая, сколь стремительно течение времени в тех краях, нам прежде приходилось довольствоваться в самом лучшем случае неплохими условиями, но мы бы не начали действовать, если бы вполне сносные для согласования не были предсказаны на сегодня.

-Вполне сносные, - тонкие губы прорезала усмешка. - Мы ведь оба знаем, что таится за этими словами, Скворец.

-Крупных потерь не ожидается, мой принц. В хрустальных кругах...

-Круги иногда показывают слишком много. А часто еще больше скрывают от взора. Как бы то ни было, им лучше преуспеть. Я устал томиться в ожидании, Скворец, - золотые глаза за золотой маской чуть сузились. - Я устал ждать, когда смогу вернуться. Огражденный мир принадлежит мне, как и каждый, рожденный в нем. Я устал...

-Мой принц...

-Кого Она избрала? Кто был послан?

-Королева вняла смиренному предложению вашего брата. Третий принц ввел в игру свою фигуру.

-О, - украшенный перстнем палец коснулся маски. - Мой дорогой затворник наконец высунул нос из норы. И кого же он предложил Ей? Не ту ли самую, что недавно была бита в Остывшем мире?

-Никто не сражается так отчаянно, как тот, чье положение висит на волоске, мой принц. Ведь положение, вы знаете...

-...это все. Значит, Перелетные Птицы вновь спорхнут с их небес...

-Именно так, мой принц. И во главе стаи - Ласточкины Крылья.

Сон был весьма странным - наверное, самым странным из всех, что приходили к нему за всю, не такую уж и короткую, жизнь. Ворочаясь на жесткой, смятой простыне под единственной чахлой лампой, что изливала свет на холодные серые стены корабельного лазарета, майор Валентин Шиловский то утыкался лицом в жаркий, влажный от пота комок изодранной подушки, то подкатывался к самому краю - но не мог толком ни сверзиться вниз, на ледяной пол, к которому была привинчена кровать, ни проснуться.

Мог только тонуть, захлебываться, проваливаться все глубже и глубже в этот самый чудной из кошмаров.

Поначалу была только тьма - тьма и холод. Падение в пустоту чернее самой непроглядной ночи никак не желало кончаться: едва только начинало казаться, что дно достигнуто, как оно тут же оборачивалось невесомой волной, что вбирала, всасывала, впускала его в себя - и бросала еще глубже.

Здесь не было опоры, чтобы ухватиться за нее и прервать падение. Не было света, чтобы разглядеть собственных рук. Не было сил, чтобы закричать.

Не было ничего, кроме тьмы. Холода.

И голосов.

Все началось с тишайших, едва уловимых звуков на самых дальних рубежах барахтающегося в кошмаре сознания. Звуков, не похожих решительно ни на что - такими не мог разродиться ни зверь, ни человек - звуков, существовавших пока еще где-то там, на периферии, и вместе с тем вызывавших каждой ноткой своей какой-то тупой, животный, безотчетный страх.

Хотелось бежать, но для того надо было иметь почву под ногами. Хотелось кричать во всю глотку, но для того нужно было иметь дар речи. До боли хотелось проснуться, но для того нужно было как-то освободиться, выпутаться из чернильной тьмы, в которой он увяз, словно в болоте.

Сон и правда напоминал болотные глубины - такой же липкий, такой же гадкий. Погрязая в этой трясине все прочнее, он мог только содрогаться и слышать, как звуки подползали все ближе, становясь четче, яснее...

Стократ невыносимей, чем прежде.

То была песнь - старше, чем время и страшнее, чем самая лютая смерть. Песнь, что ткали, слог за слогом, десятки голосов - беспредельно чарующих, бесконечно ласковых, до боли пленительных и нежных, мучительно идеальных...

Мертвых.

Чудовищный контраст грозил разорвать, разметать рассудок на клочки. Его нельзя было не заметить, а заметив, нельзя было избежать адской боли пополам с тошнотой, от которой тело никак не могло разрешиться. Каждый из голосов, вписанных в далекий хор, был выверен до крайнего предела, безукоризненно отточен, кристально чист и совершенен. Каждый голос был гадкой, лишенной и намека на тепло, на жизнь, на стоявшую за ним душу, пародией на речь - слышать их, чувствовать, как они касаются тела, обволакивают его, было сродни купанию в мерзейших нечистотах.

Осознавать это противоречие было поистине невыносимо: невозможная песнь терзала рассудок, делая из него один огромный фурункул, налитый гноем - он вспухал и ширился, но никак не мог прорваться, причиняя все больше боли с каждым мгновением. Очень скоро стала слышна и музыка, на волнах которой несся дальше и дальше ужасный хор: слишком идеальная для того, чтобы быть живой, она несла с собой ничуть не меньше мучений. Каждой клеточкой своего существа ощущая бешеное, титаническое напряжение, Шиловский вдруг осознал, что может

желает

ответить.

Ответить, чтобы прекратилась боль. Ответить, чтобы исчезло, сгинуло навсегда это невыносимое, бесконечно невыносимое противоречие, этот разлад. Ответить, чтобы песнь оборвала его страдания, заменив вечным блаженством, довела его до крайнего предела счастья, положенного человеческому существу.

Ведь это было так просто. Нужно было всего лишь ответить.

Всего лишь дать понять, что ты есть. Позволить песне нащупать, найти, разбиться о тебя и вернуться назад

своего рода эхолокация

к тем, кто послал ее.

Всего лишь ответить. Всего лишь открыться.

Впустить. Позвать.

Все было так просто. Так правильно.

Но почему же какая-то часть его - крохотная, слабая, истончающаяся с каждым мгновением, проведенным в этой тьме, так отчаянно кричит? Почему этот страх сжимает глотку, почему останавливает каждый раз, когда он уже почти решился, почему не дает ему просто взять и

позвать

их? Тех, кто...

С каждым новым "словом" он все сильнее чувствовал, как кровь колотится о стенки артерий, как удары сердца тяжелым, едва выносимым эхом отдаются в ушах, как вокруг горла обвивается что-то холодное, скользкое, словно подтаявший лед...

Лед. Едва только это слово всплыло на поверхность, как тьма начала отступать - но легче не стало, ведь он начал постепенно различать, что она скрывала.

Белые огни. Звездообразные фигуры, легко, словно пух с деревьев, плывущие по небу. Холодному. Снежно-белому.

Бесконечно чужому.

Белые огни в небе. Белые огни стекают вниз. Белые огни несутся по туннелю из концентрических колец ярчайшего света, сжимаясь в одну бесконечно яркую точку.

Туннель ему смутно знаком. Он видел что-то такое.

Видел.

Где?

Белые огни слепят глаза. Белые огни...

Видел на картинке в старой книжке.

Картинка. Картина. Фотография картины.

Белые огни вонзаются в глаза раскаленными иглами.

Фотография картины.

Картины Босха.

Лицо Шиловского блестело от холодного пота, скрюченная рука скребла ногтями по складкам смятой простыни. Прерывисто дыша и ворочаясь так, словно валялся на раскаленных углях, а не на простом жестком матрасе, он, тем не менее, никак не мог вырваться в мир реальный - и вынужден был смотреть, снова и снова.

Белые огни в небе. Белые огни отражаются в воде. Вода. Волны. Волны отходят от берега. Волны

так не бывает

вытягиваются из гряды белого песка и убегают в море.

Грудь сдавило ледяными тисками, дышать едва получалось. Голоса, становясь все громче, все отчетливее, спадали на него с неба, облепляли, словно комья мокрого снега, змеями заползали в уши - все громче, все больше.

Белые огни. Белые огни в воде. Вода. Отражение. Отраженное небо.

На небо смотреть нельзя.

Голоса все четче. Шепчут. Поют. Просят открыться.

Позвать.

Пусть это кончится. Пусть это уйдет. Он сделает, что угодно, лишь бы только это прекратилось. Лишь бы не слышать. Лишь бы не видеть. Лишь бы не пытаться понять, почему

на небо смотреть нельзя

он видит в отражении то, чего быть никак не может. Почему там

вверху

почему, почему, почему там...

не бывает не бывает не бывает

Почему на небе два солнца.

Шиловский закричал - исполненный чистейшего, первобытного ужаса вопль раздирал все тело на части, но он уже больше не мог сдержать себя. Он закричал, чувствуя, как вновь теряет опору, как проваливается и падает...

Падает в небо.

В белое пламя белой звезды.

Пламя, что пожрало его и развеяло золой.

Выбросило прочь - в темень и оглушительную тишину.

Тишина.

Вот что его в конце концов разбудило.

Корабль молчал.

Официально в серии 1144 было заложено лишь четыре судна: пятый же тяжелый ракетный крейсер с самого начала создавался исключительно для нужд Второй Площадки - и потому не был известен никому за пределами "Атропы". Угрюмый гигант на ядерной энергетической установке, в длину достигавший двухсот пятидесяти метров, был начисто лишен каких-либо обозначений: на высоком борту не было видно ни выписанного белым номера, ни хотя бы самой крохотной алой звезды - флагов же на этом судне отродясь не водилось. Без имени корабль, впрочем, не остался - по всем бумагам эта громадина, ощетиненная, помимо прочего, двумя десятками крылатых ракет третьего поколения, зенитной артиллерией и даже имевшая при себе несколько палубных вертолетов проходила как "Биа".

С момента получения сигнала минуло около получаса - с поистине дьявольским терпением дожидавшийся своего времени корабль сорвался с места, едва только до него добрались заветные слова. Едва только стало ясно, что силы вторжения угодили аккурат во взведенный капкан. Косые лучи прожекторов пропахали ночную темень и "Биа" потащилась вперед - сквозь мокрый снег и потерявшие ныне всякий покой воды.

Как он вообще умудрился заснуть, отчетливо осознавая, что через какой-то час или два, возможно, расстанется с жизнью, Шиловский вряд ли смог бы себе ответить. Возможно, виной тому было колоссальное нервное напряжение - а может, сказалось, наконец, то, что за последние три дня он урвал в лучшем случае часов пять отдыха. Как бы то ни было, отключился корабельный врач крайне быстро, едва успев доползти до смятой койки - провалился в забытье, чтобы увидеть самый странный кошмар в жизни своей...

...и вынырнуть из него в оглушительную, невыносимую тишину.

Тишина на корабле - худшее, что только можно придумать. Тишина всегда настораживает. Тишины всегда боятся. Такой же тишины как сейчас - насквозь глухой, мертвой, безразличной ко всему на свете - и вовсе быть не должно.

Не должно и не могло, если уж по существу. И все же...

Сползши с койки - голову ломило так, словно ее содержимое от души взбили миксером - Шиловский моргнул раз, другой...понимание, что сон все же окончился, пришло не сразу: в помещении царила такая же темень, как и в самом начале его кошмара. Странно, очень странно - лампу он совершенно точно не гасил...

Первая попытка подняться на ноги окончилась позорным провалом - одеревеневшие конечности никак не желали исполнять команды, посланные измученным мозгом. Упершись рукой в смятую простыню и с трудом выдержав очередную волну боли - казалось, еще чуть-чуть и череп прогнется внутрь - Шиловский оттолкнулся от койки, все-таки вздергивая непослушное тело вверх.

Для начала неплохо. Теперь - шаг вперед, еще один, еще...

В пересохшее горло, а следом и в рот заявляется какая-то невообразимо дикая горечь, тут же заполняя собою все без остатка. Перед глазами, только-только привыкшими ко тьме и начавшими различать потихоньку очертания предметов - вот тумбочка, вот высокий, забранный стеклом, шкаф, вот перевернутая табуретка - все начинает расплываться, да так, что снова приходит мысль - а может, сон и не прошел еще?

Сон...

Да, верно. Вот оно. Сон. Ему снился на редкость паршивый сон, в котором...

Да что же, к черту, там было-то?

Спустя два нетвердых шага по направлению к телефонному аппарату - сорванная трубка болталась в нескольких дюймах от пола - Шиловский, наконец, вспомнил.

И тут же пожалел о том.

С первых секунд пробуждения внутренности будто бы скрутило в тугой узел - сейчас же за один из его концов словно со всей силы дернули. Качнувшись вперед и, тщетно попытавшись удержать равновесие, Шиловский рухнул на пол - мгновения спустя его уже вовсю рвало желчью и всем тем, чем мог еще похвастаться почти пустой желудок. В голове не осталось мыслей, не осталось решительно ничего, кроме тупой, ломящей боли и черноты, бурным потоком захлестнувшей сознание.

Сколько времени он провел без сознания, майор не знал. Пять минут, пять часов...радовало одно - когда он вновь сумел открыть глаза, боль, пусть и не уйдя целиком, все же немного ослабила свою хватку: достаточно, чтобы Шиловскому удалось чуть отползти назад, и, пролежав еще какое-то время на полу в попытках собрать жалкие крохи сил, вновь подняться на ноги.

Тишина никуда не делась. Тьма - тоже. Дотянувшись до трубки и приложив к уху - щеку приятно холодило - он не услышал решительно ничего, что свидетельствовало бы об исправной работе прибора. Вернув трубку на рычаг, попробовал снова с тем же результатом, а затем еще и еще раз - в диком, глухом исступлении пытаясь дозваться хоть до кого-то.

Тщетно. Молчание сковало каждую палубу, каждую точку, где полагалось быть устройству внутренней связи - и где трубку должны были схватить немедленно, едва только заслышав сигнал. Содрав с лица пленку из холодного пота, Шиловский на еле гнущихся ногах доковылял до противоположной стены, какое-то время слепо шаря там в поисках выключателя.

В царившей тишине щелчок показался оглушительным. На долю секунды вспыхнув, лампа тут же погасла, подарив на прощание жалобный хлопок.

Нужно было как-то взять себя в руки. Повидав за годы службы "Атропе" достаточно, чтобы расстаться со многими иллюзиями, отучиться задавать некоторые вопросы и искать рациональное объяснение всему, с чем приходилось иметь дело - последнее было особенно важно для тех, кто желал сохранить рассудок в целости - он почти уже научился не удивляться, но вот изгнать до конца страх было, похоже, задачей невыполнимой. Большим боевым опытом Шиловский похвастать не мог - и каждый раз, когда ему приходилось глядеть в глаза одному из ветеранов Второй Площадки, каждый раз, когда после очередной операции в руки врачей попадало нечто, едва похожее на человека, чувствовал, как же ему повезло. Назначение на корабль, большую часть времени стоящий на якоре в какой-то глухомани, Шиловский некогда воспринял как подарок судьбы - но сейчас, утопая с головой в этой тьме, в этой тиши, начинал понимать, насколько же скверное у нее чувство юмора.

Голова все еще не желала проходить, но интервал между вспышками боли становился все длиннее - по крайней мере, его уже хватало, чтобы успеть родить мысль-другую. Присев рядом с тумбочкой и вытряхнув оттуда пистолет, Шиловский медленно разогнулся, занявшись оружием. Холодный металл ствола отнюдь не принес облегчения - сказать по правде, стало только хуже - а отвлечься от страшных мыслей на проверку, все ли заряжено и снято с предохранителя, не вышло: картины, преследовавшие его во сне, забываться не желали, напротив становясь все ясней.

Как и это невыносимое чувство вопиющей неправильности всего, что происходило сейчас вокруг. Служа "Атропе", он не единожды видел воспитанных для служения ей же психиков, встречал раз или два людей, одаренных Цепями - да и про гибридных особей слышал и читал достаточно, чтобы если не расстаться со страхами, то хотя бы четко знать их корни, знать, что все это, пусть и было вещами опасными, было также и вещами знакомыми - как Второй Площадке, так и ему самому. Но здесь...что вообще здесь творилось? Что могло разом лишить корабль всех видов связи, света...

Жизни?

От одной только этой мысли хотелось кричать в голос. Неправильно. Так не бывает. Так не может быть - а если и может, то только не с ними. Не с кораблем, созданным по заказу "Атропы" и защищенным по высшему разряду. Не с экипажем, набранным из видавших, наверное, самые кошмарные виды, что только мог предложить этот мир. Не с готовым к бою судном, что было отправлено на перехват флота вторжения.

Никто не смог бы приблизиться к ним, не раскрыв себя. Никто не смог бы пройти на корабль незамеченным. Никто и никогда не сумел бы нанести удар столь стремительный, что они не успели бы даже пробить тревогу.

Никто не мог сделать этого.

Только не с ними. Только не с ним.

Но тогда почему? Почему кругом эта проклятая тишина?

У Шиловского затряслись руки. Сглотнув горькую слюну и откинув в сторону налипшие на лицо волосы, он сделал первый нетвердый шаг в сторону дверей.

Сидеть здесь, дожидаясь черт знает чего - путь определенно тупиковый. В лучшем случае дождаться можно смерти, а что до прочих вариантов - о них точно не стоит позволять себе думать. Не здесь. Не сейчас.

Уже у порога в голову майора посетила иная мысль, связанная с царящей вокруг тишиной. Никаких звуков снаружи тоже не доносилось - а ведь Вторая Площадка еще полчаса назад передала сообщение о начале вторжения. Если бы бой завершился победой одной из сторон - его бы точно разбудили свои - или же он вовсе бы не проснулся. Вывод напрашивался один и далеко не самый радужный: что бы там ни произошло, до своей цели "Биа" так и не добралась.

Дверь поддалась не сразу - что-то мешало. Толкнув ее посильнее и вновь ничего не добившись, Шиловский чуть отступил назад. Решиться никак не выходило - пистолет мертвым грузом сидел в подрагивающей руке, по позвоночнику то и дело прокатывалась волна холода. Желание обернуться, добраться до кровати, посидеть, перевести дух, выждать еще минуту или даже две, было почти необоримым, но вместе с тем что-то словно одергивало майора каждый раз, когда он намеревался глянуть себе за плечо. Чувствуя, как вновь начинает колотиться сердце - с каждой секундой все сильнее - Шиловский сжал зубы и, выставив пистолет перед собой, со всех скудных сил своих пнул неподатливую дверь.

Мерзкий скрип, с которым вступили в дело петли, забрался в уши и продрал до самой последней косточки. Удара, которого ждал Шиловский, однако, не последовало - только глухой и влажный шлепок, когда дверь, им распахнутая, ткнулась в какую-то темную груду, лежащую по ту сторону порога.

Очертания предмета были слишком ясны, а глаза майора слишком хорошо привыкли ко тьме, чтобы можно было хотя бы попытаться себя обмануть. Подавив так и норовящий вырваться наружу вздох ужаса, Шиловский осторожно, по шажку, приблизился.

Тело принадлежало кому-то из матросов - сказать больше было решительно невозможно, и вовсе не потому, что корабельный врач не узнал его лица: это самое лицо попросту было обращено в омерзительное месиво из почерневшей, вздутой плоти и торчащих наружу обломков костей. Из распоротого горла и груди торчали наружу длинные, иззубренные осколки каких-то кристаллов - что-то вроде афганита, только в разы темнее. Кожа вокруг ран была стянутой и плотной, сплошь в маслянистых черных пятнах - исходящий же от них гадкий запах на порядок превосходил самую кошмарную трупную вонь.

Шиловский подался назад, прикрывая рот ладонью - дальше судорожных позывов дело, впрочем, не пошло: его бы определенно вырвало вновь, если бы только осталось, чем. Отползши обратно в помещение, майор около минуты осоловело крутил головой по сторонам - и, нащупав взглядом искомое, вскочил, опрометью кинувшись к шкафу.

Дышать в стянутом с полки противогазе выходило едва-едва, да и тошнота никуда не девалась, время от времени подкатывая к горлу со страшной силой. Утешало одно - запах, от которого даже здоровый человек вроде него едва не потерял сознание, маска большей частью блокировала: лишь это позволило Шиловскому вновь подойти к дверям.

В длинном коридоре не было ни души - одно лишь избавленное от нее тело. Осторожно переступив через последнее - рисковать, касаясь его руками, Шиловский отнюдь не собирался - майор сделал пару шагов в сторону и вновь замер, прислушиваясь.

Но так и не смог уловить ничего, кроме тишины.

Корабль молчал. Что бы ни случилось за то время, пока он, Шиловский, спал себе и смотрел тот чудной кошмар, оно случилось быстро - настолько быстро, что разум его попросту отказывался это принимать. Корабль был нем - ни единого, пусть даже самого слабого звука не проносилось по его коридорам, корабль был ослеплен - на всей палубе, похоже, не осталось ни одной работающей лампы.

Шиловского трясло все сильнее. К такому он не был готов. Да и можно ли вообще было быть готовым к этому...этому...

Да что же оно такое?

Нужно было срочно что-то предпринять. Нужно было...было...

Что? Что, черт все дери, что?

Один на пустом

мертвом

корабле, один со своим жалким пистолетом, из которого стрелял-то последний раз лет восемь назад - что он вообще может против...

Против чего? Кого? Кто все это...

Кто?

Мысль, зародившаяся последней, едва не заставила Шиловского потерять равновесие - и никакие попытки отогнать ее, себя успокоить, результата не дали.

Он ведь уже знал ответ. Знал с того самого момента, как проснулся.

Знал, но избегал думать о том, потому что видел...

Видел что-то, что видеть было нельзя.

Что-то, вовсе не предназначенное для глаз человеческих.

Там, за белыми огнями...

Сил сдерживаться больше не было. Чувствуя, что задыхается, он содрал с лица маску, силясь вдохнуть поглубже пусть даже трижды отравленного дьявол знает чем воздуха...

И замер на вдохе, не в силах даже пальцем шевельнуть.

Каждая секунда словно растянулась до целого года. Прилагая усилия даже к тому, чтобы просто сморгнуть налипшую на глаза одурь, Шиловский весь обратился в слух. Не стоило исключать того, что у него, одуревшего от страха, уже начались галлюцинации, но если это только не почудилось, если только не показалось...

Медленно, едва дыша, майор принялся отступать назад, к лазарету.

Ошибки быть не могло - то были шаги.

Времени на раздумья не было - да и сами мысли, откровенно говоря, не несли ровным счетом никакой пользы: большая часть их была продиктована страхом, а страх, как Шиловский напоминал себе раз за разом, был едва ли не самым скверным из советчиков.

Прятаться? Бежать? Остаться на месте? Понадеяться на то, что это кто-то из своих - еще один, такой же, как он сам, проспавший нападение?

Первые два варианта, при всей своей соблазнительности, в кромешной тьме не могли закончиться сколько-нибудь хорошо: в самом лучшем случае он споткнется и расшибет себе лоб. В случае же неизмеримо худшем...

Шаги приближались. Отложив в сторону маску - сейчас она только бы помешала - Шиловский вскинул пистолет, вжимаясь спиной в холодный металл распахнутой двери.

Что бы там ни было - он готов.

Кто бы ни заявился - он его встретит, как положено.

Он готов. Он выстрелит в ту же секунду, что...

Когда источник шагов показался из-за угла, Шиловский остался недвижим. Не смог и шелохнуться, скованный страхом пополам с лихорадочным желанием понять, на что же такое он смотрит.

Это было похоже на тень - но откуда взяться тени при полном отсутствии света? Это выглядело, словно пятно - но растекалось оно не по стене или полу, а будто бы по самому воздуху. Угольно-черный клуб дыма, легчайшая взвесь, рябь на ткани реальности...стены, если только Шиловскому не мерещилось, стремительно покрывались изморозью - а тень, дымная нить, растянутая в половину человеческого роста, издала звук, отчаянно напоминавший шипение рассерженной змеи.

Палец Шиловского коснулся спускового крючка.

Тень сорвалась с места.

Привыкшие к тишине уши заложило от первого же выстрела. Сделать второй Шиловскому было уже не суждено: пред глазами что-то мелькнуло и в груди майора словно взорвался небольшой снаряд - согнувшись от удара до самого пола, судорожно пытаясь вдохнуть, он выронил оружие.

Все еще задыхаясь - внутри все буквально горело от боли - Шиловский попытался было откатиться в сторону - новый удар, пришедшийся аккурат в правый бок, пресек эту попытку в зародыше. Отброшенный к стене, он не успел и моргнуть, как тень навалилась на него сверху: в клубах черного дыма вспыхнули и тут же погасли два светло-серых огонька, нечеткая, словно реальная лишь частью, черная культя сдавила майору горло.

-Этот. Этот кричать - плохо-плохо, - голос, вырывавшийся из черного дыма, не был похож решительно ни на что - какой-то безумный треск, шелест, клекот и глухой гул разом. - Этот ответы возвращать-отдавать - хорошо, жить. Долго-много жить. Этот долго своя функций выполнять. Ответы возвращать не быть - плохо-плохо. Ответы возвращать не быть - стрелять, плохо, этот жизнь уйти-убежать. Этот понимать?

Шиловский, полумертвый от страха, смотрел аккурат в лицо нависшей над ним твари - но не было того лица, как не было и сколько-нибудь четкой фигуры. Только два белесых огонька, что то вспыхивали, то вновь гасли, два огонька, вокруг которых колыхалось нечто столь же бесформенное, как его собственный страх. Тошнота, вызванная тем страхом и отвращением, рвалась к горлу, в ушах шумел, бесновался целый бурный поток, сердце, стуча как бешеное, отчаянно хотело выпрыгнуть прочь, оказаться как можно дальше от этого воплощенного ужаса, безликого и безымянного.

-Корабль имя носить-иметь как? - гудела, сдавливая его глотку все сильнее, тень. - Корабль имя носить-иметь как? Имя возвращать! Имя совсем возвращать-отдавать! Имя...

Остаток полубессмысленной фразы потонул в оглушительном, исполненном боли визге - тот, в свою очередь, заглушила начисто автоматная очередь. Голосящую тень сорвало с Шиловского, словно пушинку и швырнуло далеко в сторону - показавшаяся же из-за угла высокая фигура продолжала всаживать в корчившийся на полу комок тьмы пулю за пулей, пока, наконец, тварь не прекратила дергаться.

-Видать, мы вовремя.

Слова добрались до Шиловского лишь частью - совершенно дурной от страха, напрочь оглохший от пальбы, он только и мог, что часто-часто дышать, смотря на залитую темной кровью стену.

-Ты живой там?

От прикосновения он дернулся так, словно то был удар. По глазам хлестнул луч фонаря, чьи-то руки вцепились ему в плечи и дернули вверх, одним рывком ставя на ноги.

-Живой, спрашиваю?

Глаза постепенно привыкали к свету. Теперь Шиловский мог, пусть и не без труда, но различить лица своих спасителей - двое людей в грязной форме настороженно приглядывались к нему, словно ожидая, что майор на них бросится.

-Что... - даже такое простое слово далось Шиловскому с огромным трудом. - Что тут происходит?

-Долгая история, - чуть опустив автомат, вздохнул один из бойцов. - И тебе она не понравится.

Света в помещении почти нет - разве что старается, как может, лежащий на столе фонарь, да подбрасывает немного сквозь крохотное оконце в дальней стене луна.

-Минут пять...может, шесть, не знаю - столько им хватило.

Дверь в лазарет заперта и вдобавок подперта внушительных размеров шкафом. Дверь в лазарет заперта и находится под наблюдением. Дверь в лазарет заперта, но от этого ничуть не легче.

-Доклад тот помню, в самом начале...мол, в небе что-то, в облаках. Огоньки...да, так мы слышали. А секунд через пять - удар...

-Удар?

Простое слово, а выговорить его отчего-то было невероятно тяжело. Наверное, потому что он до сих пор еще не мог поверить. Потому что какая-то крохотная часть его, что так любила обманываться, хотела думать, что все это - лишь продолжение сна.

Их было двое. Высокий, светловолосый штурмовик "Атропы" - Алексеев Роман, если хоть что-то, сказанное в эту ночь, еще имело смысл запоминать - едва войдя в помещение, содрал с себя, зашвырнув куда-то в угол, бронежилет, оставшись лишь в грязной, сплошь в крови, масле и черт знает чем еще, форме. Его спутник - один из матросов "Биа" - выглядел, впрочем, куда хуже: смертельно бледный, с плотно сжатыми губами и отрешенным, остекленевшим взглядом, он сел напротив дверей, положив на колени автомат. Сел и с тех пор почти не двигался - только лишь смахивал прилипшие к лицу грязно-темные волосы да время от времени вздрагивал - в те мгновения ему, похоже, чудился очередной шорох. Горелкин - такую фамилию назвал штурмовик, пояснив, что ничего, кроме нее, вытянуть из почти спятившего со страху несчастного не удалось.

Лучше бы он, конечно, не слова вытягивал, а оружие: всем своим видом Горелкин так и вопил о том, что едва только получит повод - палить начнет без разбору. Или это уже его, Шиловского, собственные страхи? Кто знает, кто знает...

-Связь, СУВ, даже свет...похерило разом все. Никто рта распахнуть не успел, а они уже здесь были.

Алексеев говорил тихо, то ли не заботясь особо о том, доберутся ли его слова до собеседника в целости, то ли не желая отвлекаться от основного своего занятия - потрошения стенных шкафов и закрепленных у пола ящиков. Что именно он искал, штурмовик пока так и не удосужился объяснить Шиловскому, но лекарства этим явно не были - на полу их образовалась уже целая гора и с каждой секундой она лишь продолжала расти и шириться.

-Они.

Мысленно Шиловский вновь вернулся к тому, что было брошено ими в коридоре. Рассмотреть это он так и не успел - так быстро его втолкнули в помещение, так быстро захлопнули и задвинули дверь за спиной.

-Вылезали прямо из стен, - пробормотал себе под нос Горелкин, в который раз вздрогнув и хлопнув рукой по автомату. - Как волна...как волна...

-Волна, - повторил вдруг Алексеев, прикладом сбивающий замок с очередного ящика. - Лучше и не скажешь. Прошло как волной по всему кораблю и люди просто стали падать. Кого блевать потянуло, у кого - кровь фонтаном...из глаз, из ушей...

-Голова. Больно было, - простонал Горелкин.

-Голова, вот-вот. Так схватило, что аж в глазах все искрами зашлось, - сухо продолжал штурмовик. - Думал все, отбегался - ан нет, отпустило почему-то...

Шиловский молчал, пытаясь как-то соотнести услышанное с тем, что пережил сам. Спасло ли его то, что в момент этого "удара", чем бы тот ни был на деле, он спал? Но нет, постойте - ведь сидят же перед ним двое, что застали "удар" вполне в сознании...

-Все такое...медленное стало, словно кисель какой. И тяжелое - пальцем захочешь шевельнуть, а кажется, что тонн десять им сдвинуть пытаешься. Покраснело все...словно при перегрузке, не знаю. А как свет погас, поперла эта мразь. Со всех направлений. Десятками. Рации работали еще минуты две, но кроме криков, ловить было нечего, - выбросив на пол содержимое очередного ящика, Алексеев в сердцах пнул его ногой. - Да где они у вас?

-Что вы ищете-то? - поднялся на ноги майор. - Может, я...

-Здесь изолятор для больных, так? - Алексеев резко обернулся. - Вон за той дверью?

-Да. Но что...

-Я помню, что сюда все костюмы без разбора сваливали. Изолирующие. И теплозащитные. Хоть один нужен. Где это все?

-Изолирующие... - Шиловский не смог скрыть удивления. - Но зачем...

-Затем, что жить вот захотелось, - огрызнулся штурмовик. - У этой падали пушки больно чудные.

-Я...я не совсем понимаю...

-Весь взвод положили, - вновь отвернувшись к шкафам, глухим голосом проговорил Алексеев. - Их трое было, четверо, может...да не знаю я! - рявкнул он, со всей силы ударив по железной дверце кулаком. - Палили, словно вообще не целясь, да только каждый раз - минус один из наших. И на броню им начхать. Все проходит, словно нет ее.

-В смысле, пробивает...

-Не пробивает, - прошипел штурмовик. - Проходит. Только полыхнет - и труп готов. Я сам смотрел, сам! Броня целехонька, а под ней - дырень такая, что голову просунуть не проблема и прожжено все почти насквозь, до костей...

-Но к чему тогда вам... - Шиловский чувствовал, что запутался окончательно.

-С нами конструкт был. Кто-то из парней с Цепями с собой таскал, хозяина у него грохнули, так за нами увязался...

-И что?

-И то, что не видели они куклу, - когда Алексеев обернулся, майор с трудом выдержал его взгляд - до того он был безумен. - В упор не видели, понимаешь, нет? Конструкт у них двоих пришиб - это нам даже не прицелиться толком было - лишь тогда словно прозрели да его пожгли...

-Хотите сказать...

-Это просто догадка, - штурмовик покачал головой. - Догадка, но у нас больше нет ничего. Если они на тепло наводятся, его отвести надо. Или прикрыть хоть как-то. Так где у вас костюмы лежат?

-Постойте, - настороженно проговорил Шиловский. - Что вы собрались...

-Со связью разбираться, что ж еще, - штурмовик посмотрел на него, как на идиота. - И выживших собрать. Ниже нас уже все молчит, но пока сюда шли, стрельбу сверху слышали. А значит, еще держится кто-то.

-Это безумие, - майора передернуло. - Нам надо уходить. Вертолеты, лодки...

-Уходить? Куда? - лицо Алексеева прорезала кривая ухмылка. - Мы черт знает где. Встали сразу, как эта карусель пошла. Да, вот так вот просто - взяли и застыли. Сколько до Площадки - я не знаю. Здесь у нас и то больше шансов, чем если мы попытаемся сбежать наобум. А вертолет я тебе как-то не подыму, даже если исправен будет.

-Сбежать, - хихикнул Горелкин. - Никто не сбежит.

-Да и за окно давно смотрели? - продолжал тем временем штурмовик. - В такую погоду - да на тех лодочках? Проще сразу мозги себе выбить.

Шиловский вновь умолк. Что-то давно слышанное, какая-то мелкая, едва ли существенная сейчас, деталь, не давала ему покоя. Что-то, запрятанное на самом дальнем рубеже памяти, что-то...

Постойте. Вот же оно!

-Я не понимаю, - изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал твердо, произнес, наконец, майор. - Как они сумели это провернуть? Маги ведь не должны были знать...

-А кто сказал, что это маги?

Шиловский вновь почувствовал волной накатывающую дурноту. Нужно было присесть. Нужно было прикрыть глаза. Нужно было успокоиться и подумать, разобраться, понять...

Понять что все это - пожалуйста, пусть так и будет - только лишь продолжение того кошмара...

-Это не маги, - повторил Алексеев. - И не их игрушки. И того и другого я по горлышко навидался.

-Но...кто? - только и сумел выдавить из себя майор.

-Высокие, - жалобно произнес забытый всеми Горелкин. - Высокие там были. Прямо из стен выходили...

-Где, говорите, вы его нашли? - Шиловский покосился на полубезумного от страха матроса.

-Внизу, - штурмовик вздохнул. - Прятался в ящике. Вокруг ничего, кроме трупов. Насилу вытащил - зарылся там, как клещ...

-Высокие, - повторил Горелкин. - Высокие там были. Голова. Очень больно...

-Вы сказали - не маги, - поняв, что ответа на свой вопрос так и не дождется, Шиловский повысил голос - но это лишь выдавало пуще прежнего его нервозность. - Но кто тогда? Кто?

-Высокие, - всхлипнул Горелкин. - Видел, что они делали. Видел ужасные вещи. Я не хочу это видеть. Я больше не хочу...

-Кто? - майор с трудом сдерживался, чтобы не сорваться на крик. - Кто они, я вас спрашиваю? Кто на нас напал?

-Кто? - когда Алексеев поднял глаза, Шиловский невольно отпрянул - столько в них было боли пополам со страхом. - Сходи да сам погляди, коли хочешь.

В молчании прошла минута - а может, даже две или три. Попытки Шиловского как-то унять нервы не привели ровным счетом ни к чему: сердце продолжало учащенно биться, грудь - не больно, но вполне ощутимо - сдавливал страх. Глубоко вздохнув - раз, другой - он, наконец, решился. И, сорвав со стола фонарь, направился к забаррикадированным дверям.

Причитания Горелкина с каждой минутой становились все безудержнее - поворачиваться к нему спиной решительно не хотелось, думать о том, что автомат все еще лежит у него на коленях - и подавно. Всем телом чувствуя усиливающийся озноб, Шиловский сдвинул шкаф чуть в сторону - тот поддался на удивление легко. Отворив дверь - луч фонаря скользнул по полу, по стенам, перепачканным густой, словно патока, кровью - майор выскользнул в коридор. Приблизился к тому, о чьем присутствии старался до сей поры не думать. Направил фонарь...

Тени больше не было - то же, что за ней скрывалось, теперь лежало, недвижимое, на полу: в последние секунды жизни существо, похоже, пыталось закутаться поплотнее в свой черный складчатый плащ. Описанию, что выдавал дрожащим от страха голосом, снова и снова, Горелкин, увиденное никак не отвечало: высоким создание ни разу не являлось, даже наоборот - было, по прикидке Шиловского, на голову ниже любого из них троих. Осторожно, двумя пальцами, взяв плащ за краешек - материал был холодный и невероятно влажный на ощупь - майор откинул его в сторону.

Худощавое, недоразвитое с виду человекоподобное тельце с головы до пят обтягивал костюм из того же гладкого черного материала - казалось, он не надет, а словно бы вырос прямо поверх кожи: сколько Шиловский не всматривался, найти какие-нибудь прорехи, пуговицы или молнии, помогающие понять, как в это вообще облачался хозяин, не удалось. То тут, то там бугрились крохотные, не толще пальца, трубочки - в тех местах, куда угодили пули, они густо источали влагу и вонючий пар. Конечности твари были длинными и гибкими, по шесть тонких пальцев на каждой руке: ткань на их кончиках отсутствовала, открывая взгляду небольшие, но все еще очень острые коготки и мягкие, словно у мух, присоски. На руке левой ткань была частично повреждена пулями: ухватившись за край в месте надрыва и осторожно дернув - материал тянулся легче резины - Шиловский обнажил тонкую, белую как мел, кожу.

Нужно было остановиться на этом. Нужно было прекратить прямо сейчас. Так будет лучше для всех - а в первую очередь, для его собственного рассудка.

Нужно было остановиться.

Нужно было...

За пояс существа было заткнуто около десятка кристаллических стержней уже знакомого Шиловскому ядовито-синюшного цвета: именно их осколки он видел в загноившихся ранах того матроса. Нашлось рядом и оружие, для них предназначенное - крохотный, похожий на игрушку пистолетик с несуразно длинным и тонким стволом.

Нужно было остановиться.

Но он уже не мог сдержать себя.

Голову твари скрывал плотный слой все того же материала - за исключением лица, что, в свою очередь, притаилось за гладким черным стеклом...или чем-то, на стекло похожим. Нащупав у тоненькой шеи какие-то запрятанные в складках "ткани" крючочки, Шиловский на мгновение замер, вновь чувствуя, как по телу пробегает холодок.

Нужно было остановиться.

Но он хотел знать.

Крючки поддавались с трудом - действовать приходилось на ощупь, а фонарь, положенный на впалую грудь существа, светил слишком тускло, чтобы от его луча была хоть какая-то помощь. Наконец, после нескольких минут мучений - согнутая спина уже заявляла свое неудовольствие посредством вспышек боли - майор добился результата: таковым стал громкий щелчок, с которым лицевая сторона шлема отпала, оставшись в руках Шиловского.

Нужно было остановиться.

Но было уже слишком поздно.

Майор вздрогнул - пальцы его словно оказались погружены в чуть подтаявший лед. Из открывшегося шлема клубами валил, стремительно рассеиваясь, скверно пахнущий белый пар. Облачко коснулось его лица и Шиловский отшатнулся назад, потирая обожженную нестерпимым холодом щеку. Луч фонаря заплясал на крупных серебристых линзах, будто бы вросших в лицо - левая, очевидно после удара об пол, была расколота, обнажая глаз - скользнул по белой коже, тут же расцветив ее бешено-красными пигментными пятнами...

Фонарь выскользнул из трясущихся пальцев Шиловского.

Нужно было остановиться.

Пока он не вспомнил.

Когда-то - целую вечность назад - Шиловскому довелось пообщаться с одним из магов, что работали на Первой Площадке. Когда-то - бесконечно давно - маг рассказал ему нечто, что прочно засело в голове, превратив его сны в кошмары на долгие, долгие месяцы.

Он старался забыть об этом и, как тогда казалось, преуспел.

Но это вернулось - и теперь уже нельзя было избавиться, нельзя было прогнать прочь нестерпимый, все нарастающий ужас.

Некоторых вещей, говорил маг, людям свойственно бояться инстинктивно. Некоторые вещи вызывают у человека страх натуральный, почти что животный. Корни этого страха - того самого, что сейчас гадким холодом навалился Шиловскому на плечи, что сковывал мышцы и вспухал на спине ледяным потом - следовало искать во временах невыразимо далеких, временах, когда человек не жил, но сражался за свое выживание. Когда ему принадлежал лишь день - и жалкая, глупая, отчаянная надежда, что огня и железа хватит, чтобы еще раз пережить ночь.

Маги верили в существование некоей совокупной воли человечества, что была направлена на сохранение его как вида - любой ценой. И оставался один-единственный вопрос - так говорил, чему-то невесело усмехаясь, тогдашний собеседник майора. Что же невыносимо кошмарное случилось в глубине веков, что вынудило эту волю оставить несмываемый опечаток на всем роду человеческом? Что же должно было произойти, чтобы с той бесконечно далекой поры человек как вид чувствовал глубочайшее отвращение и страх пред бледной кожей, глубоко посаженными черными глазами и неестественно вытянутыми лицами с мелкими, бритвенной остроты зубами?

Кажется, теперь у него был ответ.

Но не было больше ни слов, ни смысла в том, чтобы их искать.

Дым рассеивался мучительно медленно. Скользнув сквозь все еще затянутую им брешь в коридор, младший теневод Сиррэ замер, всем телом вжавшись в ближайшую стену.

Клубы дыма, вырывающиеся из пробитых дверей. Кристаллики льда на холодном металле стен. Змеящиеся трубы, уходящие по высокому потолку куда-то в неизвестность.

Звуков нет. Движения нет. Жертвоискатель демонстрировал лишь слабые, затухающие пятна постепенно остывавших тел - еще недавно каждое из них являло собой пульсирующую желто-красную массу.

Кончено со всеми. Здесь, по крайней мере. Сформировав неслышную команду на передвижение и отослав ту ожидавшим позади Зуре и Аэлю, воин-мираж беззвучно направился вперед, вновь застыв, когда едва не споткнулся о дохлого сорняка.

Трупов было несколько - те, что лежали ближе к стене, щеголяли растрескавшимися, почерневшими лицами, а их и без того отвратительно толстые шеи распухли теперь до крайнего предела. Скользнув взглядом по изодранной в клочья плоти и в который раз подивившись нелепости тел, что она составляла, Сиррэ сделал несколько осторожных шажков вперед - к тому сорняку, что валялся у двери.

Этот все еще дышал.

Вблизи сорняки были даже омерзительнее, чем Сиррэ представлял себе, слушая рассказы ветеранов первого похода в Огражденный мир. Несуразно высокие, с короткими толстыми конечностями и тошнотворно-розоватым кожным покровом, что неизменно напоминал своим цветом о хищных полях раздери-травы, плодящиеся, словно вши на голове у раба и искореняемые с неизменным трудом - нет, подобрать прозвища более меткого для гадких дикарей, населявших это захолустье, определенно было нельзя.

Сорняк лежал, прислонившись широкой спиной к двери. Чуть ниже груди, что раз в несколько мгновений еще вздымалась и опускалась в ритме нервном и рваном, зияла внушительных размеров дыра с опаленными краями - заряд из фузеи пришелся твари прямо в брюхо, но та каким-то образом еще шевелилась, тщилась дышать. Приближаться к полудохлой мерзости Сиррэ не боялся: в ее нелепых белых глазках, залитых влагой - еще одна странная реакция - он был не чем иным, как невесомой черной лентой в движении и едва заметной рябью на ткани воздуха, когда замирал на месте. Подобраться так близко к сорняку, даже полудохлому, без тенеплета он бы, конечно, не рискнул - слишком уж непредсказуемы эти создания. Глупый Сииос из его осколка уже успел недавно в этом убедиться, решив срезать с одного из убитых дикарей уши на память - и получив от чудовища, только притворявшегося мертвым, заряд прямо в лицевую пластину. Примитивное кинетическое оружие, что сорняки сжимали в своих пухлых лапах, было, при всей своей грубости, на редкость эффективно - Сииос познал это на собственной шкуре, распрощавшись с половиной черепа и, мгновения спустя, с жизнью. Хорошо еще что он, Сиррэ, находился тогда позади своих воинов - то было традиционно почетное место, которое занимал при первой возможности любой командир охотничьего осколка.

Нет уж, ему не нужны больше никакие случайности. Хватает по самое горлышко и тех, что уже свершились. Одна только мысль об этом кошмаре, об этом позоре, о том, что выжившим, вне всякого сомнения, придется держать ответ пред Бессонными, заставила Сиррэ зайтись мелкой дрожью - и преисполниться ненависти к гадким сорнякам. Ненависти, что требовала немедленного выхода.

Сдернув с пояса короткий нож, Сиррэ присел рядом с подыхающим сорняком, и, примерившись хорошенько, засадил твари в ногу - та натужно, до кровавых пузырей на губах, засипела, отчаянно, всем телом, задергалась. Вытянув клинок обратно, Сиррэ ткнул еще раз - теперь поглубже, в бедро, добившись от сорняка очередного надсадного крика. И снова - в опаленный, почерневший бок. И снова - чуть пониже прожженного насквозь живота.

Снова, снова, снова...

Запаянные линзами жертвоискателя глаза сузились до крохотных, налитых чернотой бойниц, мелкие зубы до крови впились в бледную губу. От жара, что сейчас разливался по всему телу, не могла спасти и охлаждающая система стократ мощней той, что была встроена в его защитный покров, от страха и злости, что змеями сплелись в неразрешимый узел, не могли отвлечь никакие иные мысли.

Все полетело прямым курсом в бездну уже с первых мгновений после схождения. Была ли в том вина провидцев Незакатных или ее следовало возложить на тех, кто проводил прокол, Сиррэ не знал - и, говоря откровенно, его это уже не особо волновало. Какая разница, кто на самом деле напортачил, если головы полетят, как обычно, с плеч кого-то вроде него? Какая разница, чья вина, если все уже свершилось?

Этот горький факт определенно намерен был оставаться собою до самого конца - осрамиться больше вряд ли уже представлялось возможным.

За каждым ударом, что Сиррэ наносил уже едва подрагивающему телу сорняка, стояло одно из знаний, от которых так отчаянно хотелось избавиться. Одна из вестей, от которых вспухла общественная сеть еще в первый дважды меньший цикл после схождения. Один из страхов, что въелись в него до самых косточек.

Прокол и резкое, без предварительной подготовки, схождение были чудовищно опасным делом сами по себе: к этому способу обычно прибегали, когда до целевого мира нельзя было по той или иной причине навести сколько-нибудь стабильные мосты - или когда одному из Незакатных отказывало терпение. Благоприятные условия складывались чрезвычайно редко и в этом деле все зависло исключительно от умения провидцев, мастерства ткачей с проводниками, а также воли всесильного владыки, имя которому слепой случай. Мудрым поступком было бы с самого начала готовиться к худшему, как всегда и делал Сиррэ перед налетом, но то, чем встретил их трижды проклятый Огражденный мир, превзошло самые кошмарные из его ожиданий.

Тело сорняка уже не шевелилось. Полосуя навечно замершее лицо на лоскуты, Сиррэ перебирал, снова и снова, жуткие донесения, от которых его крохотное сердечко едва не сместилось куда-то в область пяток.

Грубая ошибка при перемещении. Вовсе не было уже важно, кто ее свершил - кто-то из Хора, запнувшийся при чтении заклятья или хозяин хрустального круга, не усмотревший в грядущем того, чего должно было избежать - она была свершена. И "Рассветная кровь" со всеми ее тенетами-гасильниками, Дарителями Осени, снарядами-сердцеломами, полным трюмом растений-паразитов, предназначенных для начальных изменений новых земель и всем экипажем - хотя к последнему, конечно, Сиррэ не испытывал такой жалости, как к потерянному грузу - бесследно канула в ледяную пустоту межмирья. Первый координатор полуполка, старший теневод Соой, не выходил на связь с момента схождения, командный круг разметало по всему сорняковому суденышку в полном беспорядке, четырех младших тактиков просто-напросто вплавило в его стены и переборки заживо, а кого-то и вовсе разодрало на клочки.

Все это можно было бы стерпеть, если бы не последняя, самая кошмарная весть.

Они ошиблись кораблем.

Ярость не желала утихать. Они были воинами-миражами, гвардией Ослепшего солнца, призванными на битву согласно древнему, как само время, договору меж Бессонными и Незакатной Белой Королевой, Всевечной и Всевидящей. Распаленные до предела, жаждавшие славы, наживы, но, прежде всего - вражьей крови, неслышными тенями они проскользнули сквозь истончившуюся завесу, полные решимости выжечь свои имена на коже этого чахлого, варварского мира.

А теперь захлебываются в его грязных водах.

Едва слышный шорох, раздавшийся позади - и тут же уловленный его чуткими даже без усилителей ушами - известил Сиррэ о том, что Зура и Аэля, эти два проклятых труса, наконец, соизволили к нему присоединиться. Вовремя, ничего не скажешь - а если бы тот сорняк был жив? А если бы в нем было куда больше сил, чем казалось на первый взгляд? О, если бы тварь каким-то чудом разглядела его и напала, никто из этих лживых предательских отродий и не подумал бы явиться к нему на помощь, нет-нет. Скорее бы даже помогли. А потом, вне всякого сомнения, перегрызлись бы меж собой за право командовать охотничьим осколком.

Или, что будет точнее, осколком осколка - из двух десятков воинов-миражей, что составляли подразделение Сиррэ, схождение пережило меньше дюжины - оставшихся же продолжали губить, в порядке строгой очередности, собственная глупость, неосторожность и гадкие сорняки. Две тени, что колыхались у него за спиной, да еще Лаи и Алса, что должны уже были, если в их головах есть хоть немного мозгов, подобраться к другим дверям и ждать команды. Негусто. Но отступать некуда.

-Все ли в порядке, мой теневод?

Сделав мысленную заметку - по возвращении домой назначить глупцу Аэлю двадцать кислотных розог за использование речи в боевой обстановке без высочайшего дозволения своего командира - Сиррэ резко обернулся, возвращая нож на законное место.

-Добил-дорезал мерзкого сорняка, - решив, что раз уж дурной пример все равно был подан, то можно и самому не стесняться использовать голос, пробормотал он. - Их там еще больше. Там, за дверью-преградой, - тень на долю секунды обрела четкость, махнув тонкой рукой куда-то в сторону. - Готовьтесь. Перебьем-перестреляем их всех, отомстим-ответим за мертвых.

А в особенности - за глупого Шуло, что погиб в числе первых. Они были от одной матери и с малых лет старались держаться вместе, прокладывая себе дорогу на самый верх: заключали шаткие союзы, избавлялись от слабейших и подсылали убийц к тем, кто им самим еще был не по зубам. Постепенная карьера от рядового воина-миража до главы осколка, обломка и, наконец, места в командном круге, выше которого был только первый координатор, была вещью довольно-таки редкой - в большинстве случаев смена власти не проходила бескровно. Своего предшественника Сиррэ прикончил три периода назад, сполна воспользовавшись шансом во время очередного налета на Остывший мир: глупый слабый Геси, наверное, и понять ничего не успел, как был похоронен под лавиной, что схлынула с гор отнюдь не сама по себе.

Тогда Сиррэ казалось, что испытывать страх более сильный, чем тот, что терзал его, простого воина под началом Геси, с самого начала службы, вовсе невозможно. Уже период спустя, чудом отбившись от двух скверно спланированных покушений, он начал понимать: чем больше власти, тем больше и этого самого страха - а как же должен, наверное, трястись за свою шкуру первый координатор Соой! Иллюзий Сиррэ не испытывал: Шуло, как и любой другой, всадил бы ему нож в спину, если бы был уверен, что через это сможет взлететь чуть повыше и чуть побыстрее, но до поры он был ценен - теперь же нужно было искать нового союзника, если он хотел еще сколько-то протянуть в запутанных лабиринтах политики Клубка.

И все из-за сорняков, будь они неладны. Все из-за этих тварей, которые уже скоро ему за все хорошенько ответят.

-Может, лучше выждать? - вновь подал голос Аэля. - Нас пятеро, а сорняков там точно больше. Достоим-дождемся прихода Незакатных, а там уже...

-Дурак ничтожный! - от одной мысли о слугах Королевы у Сиррэ застучали зубы и он тут же заслонился от страха за вспышкой ярости. - После того, что стряслось-случилось, попадаться им на глаза захочет только такой глупец-недоумок, как ты! Нет, нет, я говорю! Это всего лишь сорняки! Добыча! Войдем-ворвемся и живых не оставим!

Аэля промолчал, явно опасаясь дальше гневить своего командира. Мудрый выбор, несомненно: в том взвинченном состоянии, в котором Сиррэ пребывал сейчас, ему ничего не стоило лишить никчемного мерзавца жизни. Отдав приказ занять позиции у дверей, младший теневод чуть расслабился, прежде чем позволить своему разуму вновь открыться для общественной сети. Усилием воли выбрав нужный канал, Сиррэ убедился, что по ту сторону все уже готово - Лаи, самый жалкий из всего осколка, заверил в этом командира, даже мысли свои оформляя до смешного подобострастным образом.

Едва слышное мерное гудение оповещало о том, что Зура и Аэля соизволили, наконец, приготовить свои фузеи. Сиррэ поморщился, отступив еще на пару шагов назад: это грозное, но не очень надежное оружие никогда не пользовалось у него особой любовью. То ли дело игольная винтовка вроде той, что болталась сейчас у него на коротком ремешке - перехватив оружие поудобнее, Сиррэ едва ли не сразу почувствовал себя чуточку спокойнее. Залитого в каждый крохотный кристаллический осколок яда хватило бы, чтобы лишить жизни десяток-другой сорняков - а выплевать их эта гладенькая игрушка могла по полусотне в дважды меньший цикл.

Готовы, мой теневод.

Выступаем через пять ударов сердца. Живых не оставлять.

Страх, как и всегда, не желал проходить, накатывал волнами. И пусть даже волны те разбивались о крепкое знание - противник был слишком ничтожен, чтобы опасаться его всерьез - нервы все равно не унимались.

Какой же хаос, какая же неразбериха. Какой же позор. Согласно плану, после схождения им следовало разбить сорняковый корабль на сектора при помощи тенет-гасильников, после чего планомерно вычистить от всей жизни. Внезапность удара и превосходство во всех мыслимых областях должны были обеспечить быструю и решительную победу...если бы только корабль оказался тем, о котором им было сообщено. Если бы только "Рассветная кровь" не была потеряна и оказывала сейчас поддержку. Если бы только они сошли в полном составе и строгом порядке. Если бы...

Слишком много всяких "если", и одно гаже другого.

Кто-то должен за это ответить, непременно. Почему бы и не сорняки?

Отмеченный срок миновал едва ли не быстрее, чем Сиррэ успел завершить свою последнюю мысль. Сформировав команду, которой так ждал и в то же время так страшился, он еще самую малость помедлил, прежде чем разослать ее по остаткам своего осколка - и, едва только Аэля выбил дверь, ринулся следом за остальными.

По ту сторону их уже ждали. Сорняки, конечно, не могли даже надеяться на то, чтобы разглядеть своего противника - разрывы пространства, беспрестанно создаваемые тенеплетами, делали их практически невидимыми - но такого очевидного знака, как разом распахнувшиеся двери не могли упустить даже их убогие глаза. С ужасающим грохотом, от которого даже наушники, встроенные в защитный покров, спасли лишь частью, в каждом из дверных проемов вознесся целый вихрь осколков. Попытка отчаянная и откровенно жалкая - гранаты детонировали уже за спиной воинов-миражей, не задев их и самой малой частью своего заряда.

Помещение, в котором сорняки заняли оборону, оказалось довольно-таки широким - и сплошь уставленным небольшими, привинченными к полу, столами. Возможно, здесь эти существа принимали пищу или что-то в этом духе - тонкости быта сорняков Сиррэ волновали куда как меньше, чем способы их убийства. Превратившие часть движимой мебели в грубые баррикады, сорняки поводили своими несуразными стволами по сторонам, тщетно всматриваясь во тьму в поисках целей. На мордах некоторых из них были видны какие-то убогие подобия жертвоискателей, которые, как с удовлетворением отметил Сиррэ, мало чем им помогали: возможности различать что-то во тьме было откровенно недостаточно, чтобы добыча могла состязаться с охотником.

Особенно с тем, кто не намерен был больше ждать.

Первый выстрел позволил себе Аэля: плазменный заряд с сухим свистом покинул ствол, тут же выскользнув из реальности - и материализовавшись вновь уже в волоске от сорнякового лица, прожигая то насквозь в фонтанах крови и пара. Следом подала голос винтовка самого Сиррэ: вихрь отравленных осколков изорвал в клочья ближайшее тело, лицо другого сорняка лопнуло под волной лазурных вспышек.

Сорняки открыли пальбу - помещение захлестнул настоящий шквал их снарядов, стены, казалось, вот-вот падут от грохота вновь пущенных в дело гранат. Кому угодно такой бешеный расход боеприпасов мог показаться чрезмерным, но Сиррэ, невесомой тенью петлявший по залу, вынужден был признать, что тактику они выбрали отчасти верную: не имея возможности четко увидеть цель, сорняки явно рассчитывали взять свое, попросту утопив все вокруг в огне. Воины его осколка, впрочем, пока что успешно избегали того огня, а считанных мгновений, что они проводили на новых позициях перед очередным смещением, было более чем достаточно для выстрела. Целиться не было нужды: тела сорняков выдавали настолько безумное количество тепла, что жертвоискатель определял их практически мгновенно, прокладывая курс до цели и сообщая его оружию. Разрывы в потоках времени и ткани пространства довершали дело, лишая добычу и малейшего шанса избегнуть разогретой, словно крохотное солнце, смерти, что, едва вырвавшись из ствола, тут же смещалась к ее телу, издевательски игнорируя все существующие расстояния и преграды. Белый свет рвал сорняков на исходящие дымом клочья - захлебываясь от боли и вони собственной опаленной плоти, они снопами валились на пол, стремительно выгорая изнутри и съеживаясь в огне до пепла и костяной трухи.

В избиение бой, впрочем, превратиться все же не смог - о том сообщил Сиррэ истошный визг за спиной и руна Зуры, что моргнула и потухла на его левой линзе. Угодивший под перекрестный огонь воин-мираж стал осязаем в тот же миг, что пули сорняков раскрошили хрупкий механизм тенеплета. Опрокинутый назад, он засучил по полу ногами и руками в равной степени отчаянно - и в равной степени тщетно: еще одна длинная, терзающая слух очередь прервала его мучения вместе с жизнью.

Укол страха и неуверенности оказалось не так-то просто выдержать - но Сиррэ все же сумел. Случайность. Нелепая случайность, без которой, все же, на войне не обходится. Сорнякам просто-напросто повезло - и за это самое везение они сейчас втридорога отплатят. И верно, его бойцы поспешили отомстить за павшего: еще три сорняка встретили свою погибель, еще три тела обратились в горящие лохмотья.

Загнанные в угол сорняки сопротивлялись отчаянно. От горящих тел валил густой дым, устремляясь к потолку. Окружающий жар становился едва выносимым: тревожные вспышки на линзах давали понять, что охлаждающие системы защитного покрова вынуждены работать в полную силу. Танец теней вокруг последней группки выживших, что отступала все дальше и дальше к стене, впустую поливая огнем все перед собой, продолжался - и с каждым мгновением Сиррэ чувствовал, как былая уверенность вновь крепнет, наполняя его. Случайность. Просто случайность, как и все прочее - но главного ни одна из них не меняет. Ошиблись они кораблем или нет, а исход охоты на представителей столь недоразвитого вида все равно предрешен...

Сухой треск и очередная вспышка, хлестнувшая младшего теневода по левому глазу, дали Сиррэ понять, что последние выводы были явно поспешны. Алса вывалился в реальность практически обезглавленным - сделав пару неловких шагов вперед, тело воина-миража рухнуло, подымая в воздух клубы белого пара. Во имя Ослепшего солнца, как они...

Рассыпаться! Сокрытие!

Собственную команду Сиррэ поспешил исполнить даже раньше, чем Лаи и Аэля: нырнув чуть вниз и в сторону и разминувшись с очередным градом пуль, что изуродовал вместо него покрытую изморозью стену, младший теневод всем телом вжался в нее, замер, не позволяя себе шевельнуть и пальцем.

И лишь сейчас, обернувшись назад, увидел.

По дальним углам, укрываясь за поваленными стеллажами, торчали сорняковые фигуры, обряженные в какие-то несуразные, громоздкие костюмы. Ни одного из них жертвоискатель не пометил в качестве цели. Ни одного из них он, Сиррэ, не заметил, когда ворвался, следуя за своими воинами, в зал.

Осознание немедленно переросло в страх, а последний еще живее сжал железной хваткой его внутренности. Их провели как последних глупцов. Но ведь это возможно только если...

Орудия сорняков смолкли: не способные отыскать своих противников, что распластались сейчас по стенам, невесомые, незримые и неслышимые, твари явно сообразили, что стоит поберечь оставшийся боезапас. Прислушиваясь к собственному неровному дыханию, Сиррэ лихорадочно перебирал возможные варианты.

Эта убогая ловушка могла стать возможной только в одном случае - те, кто ее расставил, откуда-то знали о том, что воины-миражи будут полагаться больше на свои приборы, чем на зрение и слух. Идея замаскировать испускаемое их неказистыми телами тепло не могла явиться в головы сорняков сама по себе: кто-то из них, вероятно, уже пережил столкновение с охотничьим осколком и...

Нет, нет, что за глупость? Чтобы сорняки - и сообразили так быстро? Так быстро и в такое время - сразу после внезапного удара по их суденышку, когда должны были прятаться по углам, дрожа, словно испуганные детеныши? Нет, нет, исключено. Но тогда выходит, что...

Страх пробирался все дальше и дальше - в теле Сиррэ не осталось, наверное, и клеточки, которую он собою сейчас не заполнил. Сорняки все знали. Знали, что их атакуют. Знали, что в этот зал ворвутся. Знали, что если часть из них отвлечет внимание воинов-миражей на себя, другие, укрытые за этими примитивными защитными покровами, смогут постепенно привыкнуть к их движениям и по мельчайшим следам в воздухе определить, где они находятся. Смогут ударить в ответ.

Следовало признать, что сорняковый план был неплох. Для отвлечения они выбрали, наверное, каких-нибудь рабов или слабейших из своего воинства - принужденные жертвовать собой, они давали остающимся в укрытии изучить манеру действий воинов-миражей. Невесть откуда взявшуюся мысль, что сорняки могли это делать добровольно, Сиррэ немедленно отмел как насквозь абсурдную: при всей своей примитивности, они считались разумными существами, а ни одно обладающее разумом создание никогда не будет рисковать собою ради других - это попросту немыслимо. В конце концов...

Нет, нет, он снова думает совершенно не о том! Сорняки откуда-то знали - и либо они очень быстро учатся, либо...

Во имя Ослепшего солнца, их предали!

Захлебываясь от страха, Сиррэ чувствовал, что в этот раз его рассуждения угодили точно в цель. Другого объяснения всей этой немыслимой череде неудач и ошибок - начиная, конечно же, с той, по которой они сошли не на тот корабль - и быть не могло! Кто-то из Клубка, обладающий достаточной властью, чтобы все это организовать, достаточной силой, чтобы вмешаться каким-то образом в ритуал Незакатных...

Нет, нет. Они бы не смогли. Наверное, это сами Незакатные выясняли отношения между собой: кто-то стремился избавиться таким манером от своего соперника, а под удар в итоге попали все! А может, все еще хуже? Может, кто-то из них...

немыслимо, просто немыслимо

спелся с сорняками?

Сиррэ судорожно вдохнул. Исход действительно был предрешен, вот только охота велась вовсе не на этих тварей. Их заманили сюда на верную смерть, смерть от убогого оружия убогих сорняков, но кто бы ни стоял за этим коварным замыслом, он просчитался - младший теневод Сиррэ все разгадал в мгновение ока! И теперь...

Нужно было немедленно что-то предпринять. Еще немного, еще один или два дважды меньших цикла - и глаза сорняков смогут их различить, обнаружить.

Нет, никаких "их" больше нет. Только "его".

Решение пришло к Сиррэ почти мгновенно - все-таки он, как и положено старшему в своем осколке, разительно отличался от низших мудростью и скоростью реакции. Хватило одной-единственной мысли, одного импульса, посланного его разумом по каналу связи, чтобы тенеплеты Аэля и Лаи, повинуясь приказу, отключились.

Сорняковые орудия заговорили лишь мгновением позже, чем младший теневод сорвался с места, ныряя в спасительный дверной проем.

Истошные крики его воинов остались позади довольно быстро. Скользя пустыми коридорами полумертвого корабля, Сиррэ продолжал размышлять над ответом, который придется давать Бессонным. Следовало решить, кого из павших назначить виновником трагедии - сей вопрос занимал младшего теневода ничуть не меньше, чем собственное выживание.

-Отбились...

То было первое произнесенное слово - во всяком случае, первое из печатных. Дым еще никуда не делся - по правде сказать, его становилось лишь больше. Дымом истекали тела убитых людей, белым паром - пробитые пулями одеяния тварей. Последние, едва только из них выкипала вся влага, тут же вспыхивали ярче любого факела - и прогорали до пепла в считанные минуты.

Дышать в изолирующем тепло костюме было почти нечем. Не в силах больше сдерживаться - пусть его прикончат, но он хотя бы позволит себе вдохнуть хоть разок - Шиловский принялся судорожно сдирать с себя элементы облачения, которое едва не удушило его...и спасло ему жизнь.

Впрочем, не ему одному. Алексеев, автор плана, порожденного чистым отчаянием, быстрым - и откуда только силы берутся? - шагом двинулся из своего угла к центру зала, по пути стаскивая шлем. Справившись, наконец, со своим собственным, майор сделал было пару шагов за ним, но первый же необдуманно глубокий вдох едва не бросил его на колени - воздух, забитый вонью горелой плоти и смрадом той жидкости, что лилась из черных одежд напавших на корабль существ, словно опалил грудь изнутри. Борясь с тошнотой, от которой никак нельзя было разрешиться - его бы непременно уже вывернуло, если бы только осталось, чем - и болью - в затылке, в глазах, в спине, да, наверное, и во всем остальном теле за компанию - Шиловский кое-как доковылял до центра зала, где уже собиралось, осторожно покидая свои укрытия, их изрядно поредевшие воинство.

План действительно был продиктован чистейшим отчаянием - и сработал, по мнению майора, лишь чудом: но никакое чудо бы не помогло, не встреть их троица других выживших. Чуть больше дюжины людей, переживших первые, самые кошмарные минуты вторжения - и не позволивших страху взять над собой верх, облегчить их врагу задачу. Несколько матросов из команды "Биа", три оперативника Второй Площадки, двое из которых, как и Алексеев, были единственными уцелевшими из своих отрядов - и он, единственный офицер во всей этой пестрой компании, что в сложившейся ситуации, впрочем, особой роли не играло: не имея такого опыта, как штурмовики "Атропы", Шиловский счел разумным оставить командование тем, кто мог предложить пусть безумный, пусть отчаянный, но все же выход. Оставить и постараться дожить до момента, когда и он сможет действительно пригодиться.

Теперь же, глядя на бойню, учиненную бледными тварями, майор еще ярче, еще острее прежнего чувствовал, как его захлестывает бессилие - и злость, им порожденная. Он ничем не мог здесь помочь, поскольку помогать попросту было некому: раненых оружие незваных гостей не оставляло принципиально. Тела, прожженные насквозь или вовсе обгоревшие до костей, почерневшие от яда лица и канатами вспухшие вены, широко распахнутые глаза, навечно устремленные в пробитый пулями потолок...ему никак не удавалось понять, решить для себя, какое зрелище все-таки хуже, страшнее - это или те, кто принес на корабль всю эту боль. Чувствуя, как колотится неровно и нервно и без того настрадавшееся сегодня сердце, Шиловский прикрыл на миг глаза, пытаясь отстраниться от того, что в них так и лезло - но теперь вынужден был вновь переживать минуты заведомо неравного боя, когда все, что он и ему подобные могли - пытаться разглядеть своего врага среди лавины ускользающих образов, поймать в прицел участок выгнутого, перекошенного воздуха - и выстрелить, руководствуясь одной лишь удачей.

Сделал ли он все, что мог? Сделал ли он, сразивший всего одну тварь, достаточно?

Шиловский открыл глаза. Заглянул, более не пытаясь отвернуться от того, во что так не хотелось верить, в лица тех, кто стоял рядом.

В живых, включая его самого, осталось лишь шестеро.

Погубил ли прочих враг? Или само желание остаться и принять бой? Не лучше ли было бежать - бежать без оглядки, бежать как можно дальше от всего этого?

Бежать, бежать, бежать...

-Бежать, - вовсе не сразу майор понял, что то были его собственные слова. - Мы должны бежать.

Молчание казалось невыносимым - к счастью, продлилось оно не очень долго.

-Бежать, значит? - Алексеев одарил его тусклым взглядом. - И куда же, интересно?

-Да куда угодно, - вдруг подал голос один из матросов. - Можно внизу переждать. Там их нет больше.

-А кто сказал, что снова не заявятся? - тут же осадил его другой. - Мы даже не знаем, какого лешего им тут надо.

-Нас порезать, что ж еще.

-Никто не уйдет. Никто.

И вновь - молчание: слова Горелкина, который, к удивлению майора, не только сумел дожить до этой минуты, но и записал на свой счет целых двух тварей, словно разом лишили дара речи всех остальных. Сил, чтобы вести спор - уж точно. Утерев пот с лица, Алексеев отвернулся, направившись к ближайшему дохлому созданию - и легонько пнул затянутое черной "тканью" тельце носком тяжелого ботинка.

-Их можно убить. Вы все видели.

-Можно, - вздохнул, повернувшись к нему, майор. - Но какой ценой?

-Цена не важна, - штурмовик "Атропы" говорил сухо, со злостью. - Еще не дошло, что ли? Мы не знаем, кто это и откуда. Не знаем, сколько их и только ли сюда они заявились. Не знаем, насколько ядовита та дрянь, которой до отвала тут надышались, - он наградил дохлую тварь очередным пинком - и в воздух тут же поднялся очередной клуб белого пара. - Мы, скорее всего, и так уже не жильцы...

-Хорошенькие дела, - буркнул кто-то. - Очень, мать их, хорошенькие.

-...но кое-что мы еще можем. Вернуть связь и сообщить на Площадку. Они должны знать.

-Но...

-Это не маги, - перебил говорящего штурмовик. - Не что-то из их закромов - таким бы попусту светить не стали. Это не маги...

-...но маги могли их призвать, - проговорил майор. - Не так ли?

-Могли, не спорю. Только не меняет это ничего - к такому Площадка не готова. И потому должна узнать, если...если не поздно еще...

-Поздно, - эхом отозвался Горелкин. - Слишком поздно.

-Если он не заткнется, я его сам заткну, - зарычал, пихнув матроса в бок, его сосед слева. - Уходить надо, вниз уходить, это верно...

-Да? И сколько мы пройдем, скажи на милость? - тут же взвился другой. - Лучше здесь сесть. Двери заварить и...

-Двери? Да они чхать на двери хотели, не понял еще?

-То-то они из стен только поначалу перли, а потом все ножками, ножками...

-Вот и мы...

-Выходить отсюда - сдохнуть ни за грош.

-...если бегом, то...

-Сейчас главное - не умение быстро бегать.

-А что тогда? Мелко дрожать?

-У вас двоих какие-то проблемы?

-Да уж у тебя скорее. Ты вообще стрелял, когда они полезли? Или так, в угол заполз и ветошью прикинулся?

Шиловский почти что физически ощущал, как накаляется обстановка - чувство это терзало его, нестерпимым жаром разливаясь по телу. Залитые страхом глаза, покрытые потом лица. Побелевшие костяшки пальцев - тех самых, что все крепче и крепче сжимают оружие. Последнее, что им сейчас было нужно, последнее, чего только любой, желавший пережить эту ночь, мог искать - чтобы кто-то сорвался и открыл-таки пальбу - неумолимо приближалось, отсекая, один за другим, шансы разрешить все миром.

Слишком много страха. Слишком много боли.

Слишком много смерти.

Лихорадочно пытаясь измыслить хоть что-то, пока не стало - проклятые слова Горелкина все еще не шли из головы прочь - слишком поздно, Шиловский не сразу понял, что разразившийся было спор вдруг замолк сам по себе.

Нет, не только он. Все звуки словно что-то высосало без остатка.

Все, кроме тех, о которых его рассудок в целях самозащиты постарался забыть сразу после пробуждения.

Все, кроме...

Нет. Нет, нет, нет, пожалуйста, нет...

Голоса из сна вернулись - стократ отчетливей, мелодичней...невыносимее, чем прежде. Голоса явились вновь, но теперь источником их, казалось, служило не что-то бесконечно далекое, что-то

два солнца

что он, к счастью своему, забыл, едва вырвался из цепких объятий того кошмара, а его собственная голова - словно нечто коснулось его, пока длился тот ужасный сон и оставило свой отпечаток, заронило свое семя, и теперь он был обречен слышать это каждый раз как

они

то, что стояло за голосами, приближалось. Оставило в подарок невыносимую боль и безудержный, безграничный страх.

-Высокие.

Что-то было не так - то ли с его глазами, то ли со всем помещением. Потолок стал заметно выше - теперь до него, казалось, было добрых метров десять. Стены изгибались, будто зажатая меж двумя пальцами игральная карта. Воздух

-Высокие. Высокие идут.

сплошь затягивала странная рябь - майору казалось, что он смотрит на стену текущей воды.

-Высокие.

Позади что-то происходило - что-то, помимо все усиливающихся всхлипов Горелкина. Позади - майор спиной это чувствовал - началась какая-то возня, но он никак не мог себя заставить обернуться...

...да что там обернуться - он и пальцем не мог шевельнуть!

Незримый груз, навалившийся на плечи, заставил Шиловского согнуться, выпустив автомат - но вместо того, чтобы с лязгом грохнуться об пол, тот отскочил от него, словно каучуковый мячик, весело отпрыгнув куда-то в сторону. Сердце обожгло болью, в ушах под набатный бой клокотала кровь. На каждое веко, казалось, давил вес в несколько тонн, а в сами глаза, готовые вот-вот лопнуть от колоссального напряжения, словно насыпали горсть мокрого песка, забили его столько, что не было ни единого шанса их затворить.

Только испытывать боль. Только смотреть.

-Пусти! Они идут!

Смотреть за тем, как стены, изгибаясь, удлиняются, тянутся вширь и в вышину, как краска на них идет пузырями и хлопьями слезает прочь. Обнаженный металл ржавел и рассыпался, словно в одночасье минули тысячи лет.

-Пусти! Ты не понимаешь, они идут! Они уже идут! Пусти меня!

Истошные крики Горелкина перекрывали все - даже нарастающий гул, который залил помещение от края до края.

-Идут! Идут! Я их слышу!

Когда напряжение, сковавшее его тело, достигло своей крайней точки - той самой, за которой не лежало ничего, кроме смерти - и когда сил оставаться в сознании, казалось, не осталось вовсе, Шиловский вдруг почувствовал, что оно начало отступать, словно кто-то незримый взял, да и приспустил немного натянутый поводок. Стало чуть легче.

Самую малость.

Достаточно, чтобы обернуться.

-Идут за нашими телами и душами!

Чтобы увидеть, как Горелкин - с залитым слезами, раскрасневшимся, изуродованным криком лицом - борется с двумя матросами за свой автомат.

-Я видел это!

Как одерживает верх, вырываясь на краткий миг из их рук.

-Я видел!

Как лицо того, что не успел убраться прочь, сминает и крошит пулями.

-И больше видеть не хочу!

Как уперев ствол себе в подбородок, Горелкин, все еще заходясь в рыданиях, со всех сил зажимает спусковой крючок.

Тело оседало на пол с невозможной плавностью, словно время решило замедлить теперь свой бег. Тело коснулось пола, но Шиловский - то ли секунду, то ли вечность тому назад - уже бросил за ним следить. Тяжесть постепенно отступала, вместе с болью возвращая ему, по малым частям, подвижность или ее подобие. Воздух дрожал и будто бы гнулся, словно что-то

высокие

пыталось продавить его с другой

невозможно

стороны.

И это у них получалось.

Шиловского охватила неумная дрожь. Пред глазами все мерцало, бомбардируя сознание бесконечно изменяющимися вспышками - тысячи, сотни тысяч, миллионы. Время сбилось с шага, поскользнулось и разлетелось на бесконечность вибрирующих осколков, пространство - лопнуло мыльным пузырем. Услышав крик из глубины водоворота, в который их затянуло, он с ужасом узнал в нем свой собственный - и с еще большим увидел, чем сменяются загорающиеся повсюду огни.

Увидел, что они больше не были одни.

Некоторые силуэты были уже видны вполне отчетливо, другие казались смазанными или вообще едва заметными. Сначала то были лишь намеки на форму, сложенные из углов, света и теней, но с каждым мгновением они проявляли себя все сильнее, безжалостно выдергивая из ткани реальности все больше нитей и вплетая в свой узор. Мир, словно против воли, будто бы с болью, овеществлял их, вливая все больше и больше себя в сущности, которые становились все более материальными.

Все более приспособленными к нему.

Один из матросов поднял оружие на ближайший фантом.

Негромкий хлопок. Короткая белая вспышка.

Автомат упал первым - и, ударившись об пол, разлетелся ржавой трухой. Медленно обернувшись, человек, что держал его, успел поднести руку к лицу, успел дотронуться до того, словно хотел в чем-то убедиться, что-то проверить - и осыпался внутрь собственной формы невесомой серой пылью.

Еще один бросился бежать.

Хлопок. Вспышка.

Череп, еще мгновение назад покрытый плотью и кожей, с глухим звуком коснулся пола. Из опустевших глазниц посыпался прах, нижняя челюсть, отколовшись от удара, раскрошилась на кусочки.

Шиловский не сразу понял, что еще жив - когда же этот факт наконец добрался до его скованного страхом сознания, то следом пришел тот единственный вопрос, который только мог зародиться сейчас. Почему?

Взглянув на Алексеева - штурмовика незримый удар опрокинул на пол, оружие его отлетело далеко в сторону - майор почти сразу нашел для себя и возможный ответ: ни один из них не был сейчас вооружен. Это, наверное, их и спасло. Спасло...

От кого?

Едва дыша от страха, Шиловский поднял глаза.

Несчастный Горелкин не обманул - они действительно были высокими. Ненормально высокими. Два с половиной метра чистого роста, запрятанного в чудные доспехи: гладкие, словно стекло, форм разом идеально симметричных и неправильных, беспорядочных - сама попытка осознать это вызывала сильнейшую головную боль. Длинные, изящные жезлы в руках - похожи на копья, целиком отлитые из какого-то мягкого, цветом своим напоминавшим о серебре, металла - вокруг наконечников беспрестанно кружились, ничем не удерживаемые, небольшие гладкие кольца. Маски в пене из цветных перьев и драгоценные камни на месте глаз. Калейдоскоп цветов и оттенков. Черные, серые, могильные тона. Тона алые, каштановые, карминные. Жемчужно белые и бордовые, лесной зелени и болотной воды, песчаного берега и морских волн, иголок сосны и граней изумруда. Мерцающие линии, изгибы, узоры. Узоры, похожие на масляные пятна. Узоры, совершавшие медленные, плавные, гипнотические движения по той поверхности, в которую были вплетены.

Шиловскому больше не хотелось кричать. Больше не хотелось бояться. Не хотелось думать о чем-либо на этом свете. Ему хотелось лишь одного - смотреть на эти пятна, на эти разводы, смотреть за их танцем, чтобы не пропустить ни единой детали. Смотреть вечно.

Высокие создания вытягивались вдоль стен - движения их были плавными, а четкости построения позавидовала бы, наверное, любая армия мира. Одна из фигур отделилась от остальных, мягко шагнув в сторону майора и штурмовика "Атропы". Этот был закутан в длинную, до полу, накидку из невесомой черной ткани, сверху донизу расшитую какими-то чудными письменами: непостоянными, вечно пребывавшими в движении...исключением был лишь находившийся на уровне груди серебристый, иззубренный полумесяц. Антрацитово-черная маска повернулась к Шиловскому.

И то, чему не было имени, пришло, пронзив его незримой стрелой.

Шиловский почувствовал себя куклой, у которой только что обрезали все ниточки до единой. Власть над собственным телом ушла, сгинула прочь, словно и не было ее никогда - взглянув всего лишь раз в лицо, что открылось ему за таявшей на глазах маской, майор без сил повалился вперед, на подогнувшиеся колени.

Нервные окончания захлестнул бешеный, совершенно невыносимый приступ. Во рту пересохло, по лбу, по щекам тяжелыми горькими каплями заскользил пот. Вытягивая шею и прилагая титанические усилия к тому, чтобы просто вдохнуть, впустить в себя немного воздуха - тяжелого, в одночасье наполнившегося какой-то приторной вонью, словно где-то рядом вовсю жгли сахар - он пытался отвернуться, пытался перестать смотреть на это...

Прекрасное. Удивительное. Дивное. Восхитительное. Прелестное. Пленительное. Бесподобное. Изящнейшее. Не знающее равных в великолепии.

Судороги, охватившие все его тело, были ничем по сравнению с болью, зародившейся где-то глубоко внутри, крик, которым он желал разрешиться, не шел ни в какое сравнение с беззвучным, полным первобытного ужаса воплем, что исторгала сейчас сама его душа.

Такая же жалкая, как он сам.

Незначительный. Никчемный. Убогий. Презренный. Пустой. Бессильный. Бесполезный. Недостойный дышать одним воздухом с теми, кто сейчас, один за другим, открывает им, низшим созданиям, свои лица - если в мире и существуют боги, то выглядят они именно так...

Идеальное создание, отмеченное иззубренным полумесяцем, приблизилось. Сама мысль о том, что божественное существо потратит целую секунду или даже две своего драгоценного времени на то, чтобы лишить такой бесполезный кусок мяса и костей, как он, его жалкой жизни, звучала почти кощунственно. Разве мог он, не стоящий и мельчайшего кусочка кожи с мизинца божества, это допустить? Нет, конечно же нет! Он сделает все сам, он прямо сейчас перережет себе глотку, разорвет вот этими вот пальцами, добровольно и радостно выдавит себе глаза и выгрызет сердце...

Пусть только прикажет. Пусть подарит хоть слово. Хоть слог. Хоть самый крохотный и незначительный намек на то, что он, недостойный, должен содеять. Все, что только захочет. Все, что только потребуется. Все, все, все, все...

Божество простерло к майору свою руку.

Улыбнулось.

С тихим шелестящим звуком - словно пересыпались, подгоняемые ветром, пожухлые листья - реальность за спиной божества дала трещину и вынырнувший оттуда клинок пробил его насквозь.

Серебряный полумесяц окропила лазурная кровь.

Это было сродни подъему с глубины - столь резкому, что свое выживание Шиловский не мог объяснить ничем, кроме очередного чуда. В лицо словно плеснули ледяной водой - и еще пару ведер опрокинули за шиворот. Его колотило, как в лихорадке, по пересохшему начисто рту блуждал какой-то до тошноты горький привкус. Головная боль металась по черепу, выскобленному напрочь от мыслей даже самых ничтожных и простых, от памяти даже о том, что творилось с ним минуту или две назад.

Реальность, впрочем, не собиралась давать майору ни единой лишней секунды на то, чтобы привести свое сознание в какое-то подобие порядка.

Тварь с полумесяцем на груди выгнулась всем телом, обильно заливая пол и оторопевшего Шиловского светло-синим соком. Лицо существа словно пошло рябью - и тут же оказалось наглухо запечатано черной маской. С легкостью бабочки, решившей сорваться с иглы - и получившей для этого немыслимый запас сил - создание соскользнуло с клинка, выделанного то ли из керамики, то ли из кости. За время меньшее, чем требуется на один удар сердца, обернулось, шаря рукой по поясу...

И рухнуло вперед подрубленным деревцем, когда нечто, слишком быстрое для человеческого глаза, полоснуло его уже по груди.

Все было забыто - опасения, страхи, продиктованные отчаянным желанием протянуть еще хотя бы минуту на этом свете меры предосторожности. Рывком поднявшись на ноги - откуда только силы взялись? - Шиловский отскочил назад, и, когда минуло несколько секунд, каждая из которых показалась целой вечностью, понял, что еще жив, еще дышит. Алексеев уже был рядом - и судя по выражению лица, понимал ничуть не больше самого майора.

Тварь с полумесяцем грудой окровавленного - если, конечно, эта лазурная синь была их кровью - тряпья развалилась на полу, все еще не оставляя попыток подняться - подрубленные чуть ниже колен ноги положили им конец. Удара Шиловский толком не видел, не видел он и того, кто был за удар в ответе - просто что-то мелькнуло в воздухе, что-то неуловимо-быстрое, что-то...

Раздвоенное.

Носящий полумесяц, казалось, вовсе не испытывал боли - а лужа крови, что растекалась под ним, грозя вот-вот обернуться небольшим озерцом, была лишь небольшой неприятностью. Вытянув руку, он не застонал, не закричал - запел, медленно и заунывно, слог за слогом выговаривая нечто на своем непостижимом языке.

Шиловский подарил штурмовику взгляд, до краев набитый страхом и немыми вопросами - и тут же получил его полную копию в ответ. Что бы тут ни творилось, их, людей, в расчет никто не брал - казалось, про само их существование забыли вовсе, настолько оно было незначительным.

В поисках ответа майор обратил свой взор на созданий, что тянулись вдоль стен. На помощь своему командиру - если это, конечно, был таковой - не спешил никто. Некоторые лица все еще были открыты, поражая своей ледяной красотой - и позволяя увидеть, что взгляды их владельцев направлены аккурат на умирающего.

Не было в тех взглядах ни страха, ни печали, ни даже злорадного торжества. За гибелью своего собрата существа наблюдали с каким-то холодным, до омерзения спокойным...нет, то, что майор видел в этих глазах, не было в полной мере и удовлетворением. Ленивый интерес сытого падальщика, чью будущую поживу медленно раздирают на клочки - на мгновение встретившись взглядом с одним из существ, майор отчего-то подумал, что от них затошнило бы и шакала.

Алексеев сделал осторожный шажок назад, по направлению к дверям - и замер на месте, едва один из незваных гостей чуть поднял свое копье в очевидном предупреждающем жесте. Уходить им определенно не собирались позволять - но стоило только штурмовику остановиться, как создание мигом утратило к нему всякий интерес, вновь обратившись в наблюдение за носящим полумесяц.

Майор и штурмовик "Атропы" вовремя обернулись к раненой твари - как раз чтобы увидеть новых гостей, ступивших на корабль дьявол знает откуда.

Их было двое: еще одно создание в диковинном доспехе - в этот раз окрашенном глубокой кобальтовой синью - и великан с костяным мечом, волосами белее снега...

Лицом, будто бы расколотым надвое.

И лишь одна его половина была плотью.

Сам взгляд на существо, сама попытка охватить разумом, осознать увиденное вызвала боль. Левая часть лица - нет, всего тела его - была едва осязаема: иногда - словно текущая вода, в другой миг - невесомая, призрачная, просвечивающая насквозь. Уперев свой клинок в пол, он застыл грозным изваянием, в то время как его спутник неторопливо зашагал вперед.

Носящий полумесяц заговорил вновь - Шиловский, конечно, не мог понять ни слова, но глухую ярость, сквозившую в каждом, не почувствовать было нельзя. Создание в доспехе кобальтовой сини ответило - здесь же каждое слово было полно такого холода, что стены, казалось, вот-вот расцветут изморозью. Едва заметно кивнуло головой.

"Полумесяц" попытался отползти назад, скользя в собственной крови. Поднял руку, каркнув что-то гневное...

Отсеченная голова покатилась по полу, ударившись о носок чьего-то высокого сапога. Из ровных рядов послышался чистый, звонкий смех - словно заговорили разом десятки крохотных колокольчиков.

Беловолосый великан стряхнул кровь с клинка и отступил назад, встав за спиной своего спутника.

Шиловский чувствовал, что даже если он до того не понимал решительно ничего, то сейчас понимает еще меньше. Раздираемый отчаянием, он взглянул на Алексеева, ища у штурмовика если не помощи или совета, то хотя бы взгляда, более уверенного, чем его собственный. И, повернувшись к нему, в мгновение ока понял, что тот собирался сделать.

Алексеев шагнул вперед - лицо его буквально побелело от напряжения. Поднял руку, будто бы напоминая, что оружия при нем нет. Судорожно выдохнул.

-Послушайте, вы...

Новый гость - тот, по чьему приказу, похоже, был обезглавлен "полумесяц" - обернулся на голос так резко, что майора передернуло. Напоминать о своем присутствии, похоже, было непростительной ошибкой.

-...вы понимаете, что я говорю? Мы...

Маска с двумя крупными сапфирами на месте глаз уставилась на штурмовика.

Речь Алексеева оборвалась на полуслове.

Лицо его - смертельно бледное, покрытое потом - вытянулось, приобретая выражение напрочь отсутствующее. Бессмысленное и пустое, будто у куклы.

Создание в синем доспехе шагнуло к ним.

Алексеев упал на колени.

То же, что свершилось дальше, разметало по клочку последние остатки воли майора Шиловского.

Он не хотел этого видеть. Он не хотел слышать этого. Он не хотел верить в то, что это вообще возможно. Только не с этим человеком. Только не с тем, кто спас жизнь ему и многим другим, кто не просто сохранил присутствие духа там, где прочие готовы были забиться в угол и ждать смерти, но пытался организовать, направить их, пытался победить, нисколько не интересуясь, с кем вообще приходится биться...

Только не с тем, кто скорее бы умер, чем сдался.

Алексеев смеялся, размазывая по лицу слезы. Кинувшись в ноги существу в синем доспехе, он кричал, умоляя дать ему приказ, вопил в голос, цепляясь за тонкий плащ и покрывая поцелуями латные сапоги. Клялся в вечной преданности. Молил о праве служить - а коли нет, то о чести умереть от руки прекраснейшего из созданий. Рассыпался в благодарностях за то, что был удостоен взгляда высочайших.

Существо в синем доспехе коснулось его - легонько, лишь кончиками пальцев.

И что-то начало меняться.

Шиловский тяжело, с шумом глотнул воздуха. Моргнул - в тщетной надежде, что это ему только кажется, что это сейчас возьмет и исчезнет.

Что он сможет, наконец, проснуться.

Сейчас. Прямо сейчас. Ну пожалуйста. Пожалуйста.

Но это продолжалось.

Увиденное творило с его рассудком то же, что раскаленная печь делает с брошенным на нее кусочком льда. Этому не было имени, не было объяснения - и прощения тоже быть не могло. Это нельзя было выдержать - и, глядя на это

превращение

Шиловский не мог больше даже кричать. Страх, дойдя до крайнего предела, положенного человеческому существу, обернулся чем-то вроде обиды - глупой, почти детской, смешанной с безграничным изумлением.

Почему? Почему он видит это? Почему он? За что?

Пусть это уйдет! Пусть уйдет!

Что-то словно оборвалось внутри него - сознание больше не могло заслоняться от картины, слишком чудовищной, чтобы совладать с ней, переварить ее хотя бы частью. Страха больше не было. Мыслей тоже.

Кроме одной.

И ей Шиловский подчинился весь без остатка, опрометью кинувшись прочь.

Где-то там, за спиной, раздался негромкий хлопок. Неважно. Уже неважно. Он уже у дверей. У самого порога. Он уже...

Сейчас он проснется. Проснется и все забудет. Прямо сейчас. Сейчас он...

Страха больше не было, как и боли.

А вскоре исчезло и все остальное.

Издали бой казался чем-то суетным, несущественным. Стена снега, что спадал с неба вперемешку с дождем в объемах совершенно безумных, отлично справлялась с тем, чтобы перекрыть обзор, ветер, словно получивший отмашку от неких высших сил, завывал так, что все остальные голоса, гулявшие по кораблю, тонули в нем без остатка.

Издали бой казался не более, чем чередой ярких вспышек и глухих, едва слышных хлопков. Едва ли похоже на зрелище, достойное внимания. Едва ли можно узнать в этом последнее отчаянное сражение, что защитники корабля дали на взлетной площадке: тщась выиграть время для товарищей, что вовсю пытались поднять в воздух два застывших там вертолета, а в случае неудачи - желая продать свои жизни как можно дороже.

Отсюда, с вершины антенного поста системы управления артиллерийским огнем, почти ничего не разглядеть и не услышать. Но две фигуры, застывшие у самого края, продолжают всматриваться в метель.

-Сколь велико их число, Ранка?

Вопрос, который из-за ветра очень легко было услышать лишь частью, задала фигура, стоявшая слева. Трепетавший за ее спиной плащ был собран, казалось, из легчайшего тумана, чьей-то волей обращенного в ткань, доспех, налитый глубокой кобальтовой синью, почти сплошь покрывали прихотливо извивающиеся письмена, многосложные узоры, переплетенные неразрешимыми узлами, тончайшая филигрань и драгоценные камни. Не выписанные и не вырезанные, а скорее вытканные повсюду слова и знаки ни мгновения не пребывали в покое, но собранная из них паутина, ежесекундно менявшая свою структуру, могла многое поведать тому, кто был способен за ней уследить: храня куда больше, чем просто внешнее имя хозяина, его родословная или список славных деяний, она буквально сочилась забытыми тайнами, давними обещаниями и изощренной ложью. Лицо закрывала украшенная перьями жемчужно-белая маска, два идеально подогнанных по размеру сапфира тонули в отверстиях для глаз. Общую картину в какой-то мере нарушал повязанный на предплечье серый бант с крохотной дисковидной брошью: та хранила изображение небольшой перелетной птички, вместо ног имевшей лишь пучки перьев - ни дать ни взять ласточка.

-Десятка три, не больше. Все, кто остался.

Выпустивший на волю последние слова ростом был чуть пониже, зато несколько шире в плечах. Доспех его, цвета бутылочного стекла, буквально ломился от всевозможных украшений, по карманам плаща же были рассажены в великом множестве иглы и спицы, крючки и сверла, тончайшие лезвия, выплавленные из материала, отчаянно напоминавшего серебро, закупоренные в лед стебельки неведомых растений и одно небольшое, в изящной оправе, зеркальце. Светло-серый шлем-маска с вытянутым далеко вперед раздвоенным забралом отчаянно напоминал лисью морду.

-Возможно, ты ныне раздумываешь, стоило ли отсылать его в одиночку?

-Отнюдь, - голос Ласточки был ничуть не теплее ветра, что рыскал по кораблю. - Наш нынешний неприятель не стоит тревог. В довершение того же...это Иней. Будь их три десятка или три сотни - исход один.

Следующую минуту или даже две молчание нарушал лишь голос ветра.

-Иней, - Ранка едва слышно вздохнул. - Последний рыцарь Одиннадцати царей. О нем ходили легенды еще в пору юности наших с тобою предков. Я думал, он никогда не покорится нам.

-Ничто не вечно, кроме Королевы, - озвучила Ласточка старинную поговорку.

-Тебе стоит быть настороже. Сей зверь - приобретение весьма и весьма дорогое, но оно может сослужить хозяину не самую добрую службу, особенно при дворе. Как уже было мною сказано, разбой, что чинила его неукротимая рать, успел войти в легенды. Его крови жаждут очень и очень многие...впрямь ли стоило брать его сюда, сейчас?

-Он уже бывал здесь прежде, Ранка.

-Здесь? В Огражденном мире?

-Как и ты, если услышанное мною не есть ложь в той или иной мере. Ты ведь тоже однажды ступал на эту землю, верно?

-Все так.

-Говорят, у тебя была и фаворитка из Огражденного мира?

-И вновь верно, - Ранка чуть склонил голову в знак согласия. - Она забавляла меня какое-то время, но в итоге предала.

-Вот как? И что же она сотворила?

-Посмела состариться без моего дозволения.

Где-то там, на корме, продолжали звучать выстрелы. Ветер исправно доносил их сюда - впрочем, все реже, все меньше.

-Одна из твоих сестер, ведомо мне, тоже оказывала покровительство...

-Верно, - Ласточка легко кивнула. - Но договор был нарушен, а время - растрачено попусту. Ее не оказалось в числе тех, кто успел вернуться до разъятия.

-Быть может, она жива.

-То мы узнаем, когда вскроем уцелевшие прибежища в этом мире и пробудим спящих, но никак не раньше. Впрочем, даже если она действительно окажется среди них, вмешаться в мои планы ей не удастся...

Со следующими словами Ранка помедлил. Хлопья снега спадали на шлем, тут же тая и срываясь вниз прозрачными капельками.

-Как не сможет теперь того содеять и Эхо.

Вделанные в белую маску сапфиры гневно сверкнули.

-Соглядатай Королевы понес кару за свое безрассудство и скудоумие. По его вине мы ошиблись местом при переходе. По его вине я осталась без корабля и доброй половины соцветия...

-...и лишишься куда большего, если о том прознают. Эхо был любимейшей потехой третьего принца...его недовольству не будет границ.

-Третий принц забудет обо всем, едва падет Огражденный мир, в том числе и о своем любимце. Сверх того, теперь нам не придется оглядываться через плечо на ищейку.

-Ты мудро поступила, отняв его жизнь чужой рукой. На дознании, коли таковое все же состоится, у тебя будет больше простора... - задумчиво продолжал Ранка. - Будь решение в моей власти, я бы, возможно, повременил еще...но что содеяно, то содеяно - а содеяно, не могу не отметить, хорошо. Сделаю небольшое признание - меня изрядно позабавили его последние слова.

Белая маска в этот раз осталась безмолвной. Хозяйка ее, вглядываясь в метель, вызвала в памяти предмет разговора

Ты перешла черту. Никто не смеет убивать Полуночников!

и позволила себе короткую, полную мрачного удовлетворения улыбку.

Я служу Королеве!

Позволила себе вспомнить и другие слова - те, что принадлежали ей самой.

Все мы служим Ей. Каждый на свой лад.

Позволила ярости, что была стократ холоднее этих вод, этого снега, чуть поутихнуть.

-Кажется, с однодневками покончено, - Ранка медленно поднял руку, указывая куда-то вперед, в пургу. - Твой зверь справился даже быстрее, чем я предполагал.

-Но не так споро, как думалось мне, - Ласточка покачала головой - обрамлявшие шлем перья задрожали, переливаясь всеми мыслимыми цветами. - Возможно, он еще не вошел в полную силу...последствия неудачного перехода...

-Причина вполне может быть и в ином, - проговорил Ранка. - Этот мир - сущее бедствие. Взгляни.

Латная перчатка, повинуясь воле хозяина, истаяла, открывая взору бледную кисть, сплошь обтянутую полупрозрачным слоем: на гладкой, тоньше волоса пленке беспрестанно расцветали и гасли узоры, подобные маслянистым разводам на поверхности воды. В одном месте слой истончился до того, что была отчетливо видна кожа - мелкая, не крупнее ногтя прореха появилась и тут же заросла вновь.

-Вуаль изнемогает, - тихо произнес он. - Здесь повсюду Горькая Падь...она тлеет даже в самой их крови. А крови однодневок мы нынче пустили вдоволь...

-Не самая трудная задача. Третий принц был прав, когда говорил мне, что здешние однодневки обладают выносливостью обыкновенного голубя. В условиях, в которых погибнет голубь, погибает и один из них, - Ласточка задумчиво коснулась маски двумя пальцами. - Уже успела увериться в том на практике. Один из тех, кого я взяла внизу, не вытерпел даже первичных метаморфоз.

-Они слабы, то верно. Но помни о Горькой Пади. Помни о том, что этот мир не избегнул и ядовитых семян Пади Пустоты.

-Не поминай всуе, - сапфиры вновь сверкнули. - Не поминай, когда мы не одни.

-Когда мы...что? - резко обернувшись, Ранка уставился на то, что казалось не более чем рябью в воздухе. - О, вот в чем дело...нас с тобой смеет подслушивать какая-то подлая душонка. Покажись немедленно - и смерть твоя будет быстрой, негодник.

-И правда, к чему этот маскарад, первый координатор? - слова, сказанные на чужом языке, в устах Ласточки звучали даже холоднее обычного. - Явите себя, пока еще не поздно. Быть может, я даже позволю вам объясниться, что вы собирались делать, прокравшись за наши спины...

-Ничего плохого, грозный легат, - быстрым, сбивчивым тоном пробормотала завернутая в светозащитный кокон фигурка, вываливаясь из воздуха. - Совсем ничего плохого-скверного. Корабль сорняков - опасное место, ходить-шагать без тенеплета только дурак будет.

Ранка презрительно скривился под своей маской. Первый координатор Соой, как и все прочие слуа, роста был невеликого - взгляд его, будучи направлен прямо, упирался ему и Ласточке в лучшем случае в живот. Подстать росту была и успевшая стать легендарной твердость духа уроженцев Ночных Земель: расхожая шутка гласила, что воин слуа, оставшийся в одиночестве, будет равно бояться как отступить, так и продвинуться вперед хотя бы на шаг, в итоге померев на месте от страха. Полагавшиеся в первую очередь на плоды своей науки - жалкие клочки давно минувшей эпохи - и в последнюю - на собственные силы, трусливые и непостоянные воины-миражи были последними, с кем любое здравомыслящее существо в любом из миров пожелало бы иметь дело.

-Спешу доложить-рассказать, грозный легат, - низко поклонившись Ласточке, затараторил Соой - речь его была столь же нервной, что и походка. - Все сорняки внизу убиты-перерезаны. Их каналы в наших руках, разобраться было нетрудно. Технология связи сорняков недалеко ушла от громких криков.

-Отрадно слышать, что хоть какие-то успехи вам сопутствовали, - не скрывая утомления, проговорила Ласточка. - Что вы сумели добыть оттуда?

-Все в точности, как и было доложено. Кланы сорняков бьются-грызутся меж собой вовсю. О нас никто не знает, точно-точно. Верьте-доверяйте мне, грозный легат, - закутанный в черное в который раз тряхнул головой, скрытой за тяжелым шлемом. - Мы установили также, где искомое логовище, оно сейчас в осаде. Из-за ошибки-промаха при схождении мы угодили не в то место, верно, но мы не так уж и далеко...

-Это все вести, что вы мне принесли?

Соой, в очередной раз поклонившись, двинулся вперед - типичным для его вида быстрым и суетливым шагом. Нервозность и раздражительность в каждом движении была, как давно еще узнал Ранка, едва ли не ведущей из их отличительных черт, достигая своего предела в моменты, когда слуа злился или ему угрожала опасность - там же брали корни их молниеносная реакция и поистине бешеная скорость.

-Нет-нет, грозный легат, - остановившись в каких-то двух шагах от своей собеседницы, забормотал Соой. - Еще вести есть, печальные-горькие вести для вас. Больше половины моего полуполка разбито-рассеяно из-за ошибки при схождении. Командный круг разомкнут, потери велики. В таких условиях продолжать неразумно-неуместно. Молю о дозволении отступить...

-Даже не помышляйте о том, - от одного только тона, взятого его собеседницей, Соой весь сжался, став еще более походить на комок грязной ветоши с тяжелым дыханием. - Мне потребуются все до единого, в том числе и ваше воинство, пусть даже толк от него и ничтожно мал. На этом все?

-Нет, грозный легат, - слуа в который раз отвесил низкий поклон. - Вы приказали сообщить-донести до вас, если мы найдем вашего оруженосца. Боюсь-опасаюсь, но должен дать вам ответ, грозный легат - мы его все-таки отыскали...

Стены узкого коридора были перепачканы кровью. Тел, однако, на пути не встречалось: воины-миражи слуа, получившие приказ замести следы, явно намерены были сделать это со всем тщанием. Черный дымок, затекающий в распахнутые иллюминаторы откуда-то сверху, позволял предположить, что работа их была в самом разгаре.

-Ты весьма настойчиво рекомендовал мне принять его, Ранка.

-Так и было.

-Ты говорил, что сын твоей младшей сестры, пусть и не бывал прежде в походе, пусть обучение его еще не окончено, уже достаточно хорош, чтобы сгодиться для меня.

-Обычным порядком минули бы годы, прежде чем Шелест получил - если получил бы - свой прощальный цветок, но нынешняя ситуация буквально молила о том, чтобы воспользоваться обходным путем, не так ли?

Пара двигалась неспешно, оставляя позади затянутые дымом коридоры, опустевшие каюты, пробитые выстрелами трубы и перевернутую, часто вовсе изломанную в клочья мебель.

-Напомни, какую плату ты взял с него за представление?

-Вполне удовлетворительную, но спешу уверить тебя - причин для беспокойства как не было, так и нет. Да, я ввел в твое соцветие еще одного своего родича, к тому же...

-...имеющего перед тобою долг.

-...но ведь и ты связала его клятвами, не так ли? Невозможность действовать согласно твоей воле и уж тем более - любые действия вопреки ей, полностью исключены. В противном случае он просто не смог бы принести обеты, ты же знаешь.

-Слуа так и не сказал, что именно случилось - лишь то, что мой оруженосец жив...пока что. Я питаю надежду, что он все-таки будет стоить хотя бы части тех слов, которыми ты терзал меня в дни минувшие.

В конце очередного коридора Ласточка замерла, пропуская через себя слабейшую тень почти уже угасшего эха. Сочтя, что услышала достаточно, она повернула к спутнику лицо - вернее сказать, богато украшенную маску, за которым то скрывалось.

-Похоже, это здесь, Ранка.

Без лишней спешки, но и не медля больше положенного, пара проследовала на звук: то был слабый, едва слышный стон, потонувший под конец в столь же тихом треске льда. Позади осталась очередная каюта - и несколько воинов-миражей, выволакивавших оттуда тела бывших хозяев: со стороны могло показаться, что трупы просто-напросто скользят по воздуху, подхваченные неведомой силой. Пройдя еще немного вперед и поднявшись по ступенькам на палубу выше, пара вновь повернула, и, наконец, остановилась, достигнув источника звука.

Тело замерло в позе весьма причудливой - на середине торопливого шага, с прижатыми к горлу руками. Клочки легчайшей ткани изумрудно-зелеными пятнами рассыпались по полу вперемешку с осколками льда - лед же, до краев налитый лазурной дымкой, успел уже покрыть собою достаточно обширный участок ближайших стен.

Постаравшись, можно было различить тоскливую песнь - лед обращал в нее крики, что были закупорены внутри.

-Шелест, - безучастным тоном произнес Ранка, разглядывая тело.

-Похоже, мне теперь надобен новый оруженосец, - столь же прохладно отозвалась Ласточка. - Кажется, он еще жив?

-Соой не обманул, - Ранка тихо кивнул. - Выше рта уже лед, но метаморфоза еще далека от завершения, что легко заметить по глазам. Видишь, они отреагировали на наше появление и продолжают дрожать?

-Значит, внутри яда все еще недостает, - задумчиво протянула Ласточка. - Быть убитым собственным прощальным цветком...на моей памяти это впервые.

-Случай весьма любопытный, - Ранка склонил голову набок. - В обычной ситуации его бы сберег доспех, но, похоже, из-за ошибки при переходе произошло крохотное, совсем незначительное смещение...

-Судя по направлению роста льда, укол был совершен в ногу. Цветок неожиданно сместился внутрь вместе с целым сегментом доспеха...

-Досадно, что он не сумел расслабиться. Излишнее напряжение в момент начала метаморфозы почти всегда отрицательно сказывается на конечном результате.

-На мой взгляд как раз наоборот - общая композиция получится не такой постылой. Мало кого подобная метаморфоза успевает застать в движении, да и эти обрывки пали очень удачно...почти как лепестки...или листья...

-Пожалуй, в твоих словах есть доля истины. Если желаешь, я могу что-нибудь с этим сотворить.

-Достанет ли тебе времени?

-Вполне, - в руках Ранки уже было зеркальце - и росло на глазах. - Основная тема уже просматривается мною довольно четко - внезапный приход холодов, смена сезонов...нужно только добавить ей смыслового богатства...о, я, кажется, знаю. Что скажешь насчет метафоры нашего возвращения в Огражденный мир? Наступление верных Королеве войск оказалось столь стремительным, что враг был разбит раньше, чем осмыслил, что свершилось, и все, что теперь осталось уцелевшим - безмолвно взирать на победоносное шествие...а эти разбросанные лепестки...листочки...пожалуй, можно представить как...

Глаза Шелеста вновь задрожали. Тело, обескровленное и большей частью переплавленное в лед, доживало последние, исполненные чистейшей муки минуты. Дождавшись, пока зеркало не закончит рост - теперь оно едва умещалось в руке - Ранка приблизился к будущей статуе, медленно обходя ту по кругу.

-Да, полагаю, что управлюсь быстро. Немножко обработать и можно смело упаковать, - протянув пальцы к зеркальной глади, он осторожно коснулся ее. - Передам тебе, когда все завершится. Думаешь выставить его в Нетленных садах или же у себя?

-Пока еще нет уверенности. Едва закончишь здесь, передай соцветию мое слово. Пусть сочтут павших и перепишут имена - когда мы вернемся домой, те, кто имел пред ними долги, будут рады узнать, что ныне свободны, - осторожно обогнув ледяное изваяние, ледяным же тоном произнесла Ласточка, направив свой решительный шаг в сторону ближайшей двери. - Я пойду встречу Инея. Нам не должно задерживаться здесь дольше необходимого.

-Мудрое решение, - в голосе Ранки заскользили веселые нотки. - Знаешь, все это навеяло мне несколько славных воспоминаний...скажи, ты ведь еще помнишь те времена? Помнишь, как наставники дни и ночи напролет гоняли нас по аллеям Нетленных садов, отделив зрение и слух?

-Забудь об этом.

-Очень того желал бы. В свой первый год я был близок к тому, чтобы измыслить десяток новых богов и молить их о пощаде, - Ранка звонко рассмеялся. - А что до тебя?

-Займись делом, которым желал заняться, - свой ответ Ласточка дала, даже не потрудившись для того обернуться. - А я пока проведаю Инея. Я желаю, чтобы к нашему возвращению все было готово.

-Я приложу все...

Остаток фразы Ласточка упустила, не видя в том, впрочем, большой беды. Из глубин памяти поднялось несколько старых картин, запечатлевших те самые времена, о которых поминал Ранка. Пришло в голову, быстро, впрочем, отхлынув, и видение украшавшего когда-то ее одежды ледяного цветка - то был традиционный подарок для тех, кто отправлялся в свой первый поход.

В первый же день цветок раскрошился, невесомой пылью просыпавшись на землю чужого мира. Остановившись единственно для того, чтобы смахнуть прочь осевшие на доспехе ледяные крупинки, она двинулась дальше - и больше никогда уже не оглядывалась назад.

Первый труп обнаружился еще на подступах к взлетной площадке - окровавленный однодневка заполз за какой-то закрепленный на палубе контейнер, у дверей которого его и нагнала смерть. Два других встретили ее на небольшой, в три ступеньки, лесенке - встретили рассеченной до кости спиной и вырванным горлом. Тех, что были после, сосчитать, явись такая мысль в голову, оказалось бы весьма затруднительно - для того пришлось бы составлять все эти тела воедино.

Розоватый от крови снег приятно хрустел под ногами - его все еще хранящая белизну родня продолжала сыпаться с ночного неба, растекаясь по изодранной в лоскуты форме, спадая в вывернутые из суставов руки, запрыгивая в жуткие резаные раны, ручейками затекая в распахнутые рты и остекленевшие глаза. Ветер с веселым перезвоном катал по палубе стреляные гильзы - часть из них он успевал отвести от края, другая же срывалась прямо в беспокойные темные воды.

Миновав место былой бойни, она не смогла совладать с желанием поближе поглядеть на малый воздушный корабль однодневок - грубой конструкции аппарат с огромным до нелепости винтом. Задержала взгляд на алой звезде - вероятно, герб рода или клана - осторожно коснулась обтекаемого корпуса, открыла крупную, забранную сверху стеклом, сдвижную дверь. Воспоминания о днях юности, проведенных под чахлым солнцем Остывшего мира, обыкновенным пилотом вначале "Стрелолиста", а после и "Отсверка", явились в сознание без всякого приглашения - изгонять их прочь она не спешила. Разглядывая кабину - сделанная под этих недоразвитых существ, она была слишком низкой, чтобы стоило даже пытаться туда пролезть - вновь переживала, почти как наяву, каждый вираж в сизо-сером небе, каждый порыв воздушного потока, что, обтекая корабль, передавался частью и крепко связанному с ним хозяину. Вспоминала полеты над самыми верхушками заснеженных деревьев - подстрелить тебя могут только прямо над собой, но тогда уже слишком поздно, тогда вниз уже сброшены и летят, вытягивая жизнь из всего, чего коснется их мертвенное свечение, Испивающие Цвет...

Стоило сохранить кого-нибудь из однодневок в живых - кого-нибудь, кто мог бы управляться с этой штукой. Кого-то, у кого она могла бы взять это знание и насытить свое любопытство...

-Не ждал тебя так скоро, Ласточкины Крылья.

-Я тоже не ожидала, что ты вновь меня ослушаешься, Иней, - обернувшись, она спокойно встретила тяжелый взгляд. - Ты должен был вернуться ко мне сам, как только здесь со всем было покончено. Не заставлять меня отправляться на твои поиски.

Ко всем тем бессчетным дарам, что преподносились ей еще при рождении, взрослая особь фомори добавляла по обыкновению еще один, взращивая со временем вне зависимости от собственных желаний - умение внушать если не страх, то как минимум здоровые опасения любому существу, что имело несчастье оказаться к ней слишком близко. Иней исключением из правила вовсе не служил, более того, вписывался в это самое правило даже слишком прочно - мало кто счел бы соседство с его долговязой фигурой, пусть и кратковременное, чем-то счастливым. Традиционное одеяние из рыбьей кожи, перепачканное кровью однодневок, было сплошь увешано трофеями. Нашлось здесь место обломкам чужого оружия и лоскутам, выкромсанным из одежд и кожного покрова жертв - если, конечно, таковые у них находились. Хватало среди прочего костей и перьев, пересушенных или вплавленных в ледяные сосуды внутренних органов самого разного вида, чудной формы осколков или намертво закупоренных колб, в которых плескались в лучшем случае жидкости, в худшем же наполнением служил невыносимо яркий, явно живущий своей жизнью, свет. Длинный, белого меха плащ украшали скальпы крылатых дев из Остывшего мира, воротник был исчерчен десятками серебряных нитей - по одной за каждую удачную охоту. Колыбельная Песнь, заткнутый за простой пояс из плетеных шнуров белый клинок, не отличался ни размерами, ни причудливой отделкой, не было вырезано на кости и каких-либо символов.

Подняв взгляд выше, на лицо, обрамленное молочно-белыми волосами - безмерно длинные и где аккуратно сплетенные, где просто спутанные, они спадали далеко вниз по спине - важнее всего было не всматриваться в тот лик слишком уж пристально: в конце концов, вернейшим из способов заработать головную боль была и оставалась во все времена заведомо тщетная попытка отыскать ту незримую границу, что раскалывала тело каждого фомори надвое. Правая половина лица Инея, изукрашенная клановыми рисунками, имела пусть и бледную, но все же плоть, которой вполне можно было коснуться - о чем свидетельствовало множество шрамов, на той плоти расселившихся. Левая доля все того же лица могла сойти за телесную лишь изредка, да и то - лишь в родном краю, краю чужому же каждый фомори являл свою истинную суть: по одну сторону неуловимого разреза - облеченную в плоть, и по другую - полупроницаемую, зыбкую, почти просвечивающую насквозь. Глаза Инея - тот, что был вполне материален, и тот, что напоминал о себе лишь холодным мерцанием - смотрели на Ласточку, впрочем, одинаково недовольно.

-С делом, которое ты мне поручила, мог справиться любой из твоих воинов, - голос фомори был даже более хриплым и сухим, чем обычно. - Но ты послала не одного из них, а меня. Почему так? В них у тебя меньше веры? Возможно, но причина все же не в этом...

-Иней...

-Причина в том, что ты желала показать им пример. Желала вселить в них страх, желала напомнить, почему ты стоишь над ними, почему приказываешь, а не служишь - а для того тебе нужен был я, проливающий чью-то кровь на их глазах, - с частью прозрачных губ сошел усталый вздох. - Я сделал все, как ты желала, Ласточкины Крылья. Теперь каждый из них дважды подумает, прежде чем посягать на твою власть - особенно после того, что случилось с королевским Полуночником. Я сделал все, как ты желала, хотя разрушить этот замысел было бы не труднее, чем разгадать. Например, я мог сделать все куда быстрее, - фомори махнул правой рукой в сторону разбросанных по площадке тел. - Сделать куда чище. Мог, но не сделал. Так чем же ты недовольна?

-Не притворяйся, что не понимаешь, - чувствуя нарастающее раздражение, протянула Ласточка. - Подобного начала не ожидал никто. У меня остался лишь один корабль, да и тот по нашу сторону. Потери при переходе...

-Я предупреждал тебя, Ласточкины Крылья, - Иней пожал плечами. - Я предупреждал, что тебе следует быть готовой к лишениям, вступая в Огражденный мир.

Для последних слов было использовано старое наречие фомори - одно из тех, что так и не удалось искоренить с течением веков. Глубинное значение в этом случае несколько менялось: там, где изначально предполагалось быть "в страхе заслонившемуся", вырастало нечто, весьма близкое к "умелой защите", если вовсе не к "дающему отпор". Маленький бунт или не самая умелая шутка - чем бы это ни было, Ласточка решила оставить то без внимания.

-Быть может, и ты теперь присоветуешь мне отступить, как давеча Соой?

-Было бы разумным ходом. Твое соцветие потеряло больше половины воинов, и это - еще до начала, собственно, боя.

-В бою же не лишилось ни одного, - вскинув голову, бросила Ласточка.

-Все впереди, - тут же парировал фомори. - Эти люди не знали о нас, не были готовы. Те, с которыми ты ищешь встречи, будут иными.

-Их ждет та же судьба, - каждое слово до краев было налито презрением.

-Я бы советовал тебе...

-Я не могу отступить, Иней, - оборвала его Ласточка. - Не сейчас, после того, что мы уже содеяли с Полуночником. Не здесь. Не в этом мире.

-И почему же... - покосившись на брошь с перелетной птицей, фомори прищурился. - Это то, что я думаю?

-Зачем задавать мне вопросы, на которые тебе самому ведом ответ? Ты же умеешь читать цвета.

-Ты наконец решила воспользоваться своим правом поселения, - прохрипел Иней. - Теперь я понимаю, откуда вся эта тревога последних дней, но...сейчас? Здесь?

-И вновь, ответ на свои вопросы ты вполне сумел бы отыскать сам, - вздохнула Ласточка. - Последний налет на Остывший мир, как тебе должно быть известно лучше кого бы то ни было, окончился не чем иным, как нашим постыдным бегством...

-Шансов не было изначально. То была авантюра, от начала и до конца.

-...но это полбеды. Истинная беда в том, что мое положение при дворе, и без того не слишком-то устойчивое, ныне и вовсе подвешено на одном-единственном волоске. И мне дорогого стоило отговорить третьего принца от решения обрезать его, - с холодной злостью продолжала она. - Пройдемся немного?

Путь до края занял меньше минуты - переступив через очередное тело, Ласточкины Крылья остановилась, легонько коснувшись своей маски. Та, повинуясь неслышному приказу, тут же принялась таять - и вскоре лицо ее уже было открыто в равной степени снегу, ветру и Инею. Глядя сквозь белую завесу, ища далекие огни - единственные знаки того, что где-то там, в ночи, еще бьются меж собой однодневки - она продолжала говорить - тихо и размеренно:

-Я прошла шесть миров, Иней. Шесть миров с моей помощью были брошены к ногам Королевы и для бессчетного множества иных служила я первым вестником перемен. Я видела миры, сотканные из живого света, видела города, где маски носят лица, видела вечную ночь, что породила слуа...

-Но свой выбор остановила на Огражденном мире. Почему?

-Потому что единственный мир, к которому ныне приковано больше внимания, чем к нему - Остывший, - тут же последовал глухой ответ. - Война Оттепели длится слишком долго и Королева встревожена этим не меньше, чем прочие. Она не остановится, пока Остывший мир не перестанет быть, а его дерзостный царек не будет призван к ответу за свое своеволие. Пока он не преклонится пред Ней и не преподнесет свой оставшийся глаз в знак смирения. Пока не претерпит метаморфозы, чтобы стать тем, что Ей угодно...

-И это приближает нас к...

-О, ты изволил, наконец, дойти до ответа сам? Похвально. Если бы ты чаще бывал при дворе, то не задал бы мне и вопроса. Огражденный мир должен был вскормить нас еще давным-давно, должен был стать ступенькой, взойдя на которую, мы положили бы конец разом и Войне Оттепели и всем прочим смутам. Но итог... - тяжело, устало проговаривала Ласточка слово за словом. - Он был не тем, какого желала Королева. И он не есть то, что должно оставить безнаказанным. Иначе уже очень скоро мятежные и недалекие умы узрят тенденцию там, где ранее узрели прецедент. А это последнее, в чем мы сейчас нуждаемся...

-Иными словами, ты хочешь воспользоваться своим правом лишь потому, что этот мир стал очередным символом...

-Еще не стал, но скоро таковым будет, - кивнула Ласточка. - Символом, что все осталось по-прежнему, что Династия незыблема. Что не будет мира вне Ее власти и врага вне Ее гнева.

-Это объясняет выбор, но не спешку, с которой ты его сделала. Впрочем, если быть до конца честным, мне давно уже ведомы все причины до последней, - фомори едва заметно улыбнулся. - Даже те, о которых ты решила смолчать.

-Вот как? - лицо Ласточки осталось недвижимо. - Быть может, поделишься этим знанием и со мной?

-Если Огражденный мир падет, все, кто томились в его прибежищах, будут пробуждены ото сна, - просто ответил Иней. - У тебя там слишком много родни. И слишком многие из них имеют больше прав на этот мир, чем ты.

-Ты сказал правду, - не скрывая недовольства, выдохнула она. - Но ради своего же блага, остерегись ее повторять.

-Тогда я вновь задам тебе вопрос, Ласточкины Крылья. Уверена ли ты в своем выборе?

-Вполне. Смотри, - вытянув из одежд небольшое зеркальце - чуть меньшего размера, чем у Ранки - она простерла над ним свободную руку, заставив поначалу гладь его приобрести цвет молочно-белый, а после и вовсе затянуться легким туманом. - Вот поселение, которое я избрала. Здесь будет заложена столица моих новых земель.

В туманных клубах тревожно мерцало оконце - напрочь лишенное цвета и не такое четкое, как бы того хотелось открывшей его.

-Не так давно я приказала принести все, что касается этого поселения. Оно очень близко к месту, где мы находимся сейчас.

-Я вижу реки...

-Да, воды здесь обильные. Среди того, что мне принесли, были также слова, что возводили это место, осушая болота. А вот, вероятно, ядро поселения...

Повинуясь небрежному жесту, изображение тревожно моргнуло и сменилось иным - теперь среди туманов колыхалась картина высокого прямоугольного здания с многоярусной колокольней и тонкой золотой башенкой, что служила основанием безмерно длинному шпилю.

-Эта ветхая крепость отлично подошла бы для моих кораблей.

-Корабля, ты желала сказать.

-Не гневи меня попусту, фомори. Эхо уже поплатился...

-Ты вольна приказать мне броситься на свой меч, с этим никто не спорит. Как вольна и остаться после в приятной компании своих сородичей, - Иней усмехнулся. - Но что-то говорит мне, что ты повременишь с карой и сегодня...

-Умолкни, фомори.

-Вы не ожидали крупных потерь. Вы не ожидали глупых ошибок. Но теперь вынуждены кушать что одно, что другое целыми ложками. Действительно ли ты желаешь еще и сесть поближе к самому котлу?

-О чем ты говоришь?

-Все о том же, Ласточкины Крылья. О том, что наших сил, спасибо Эхо и его глупости, теперь недостаточно, чтобы продолжать. О том, что тебе стоит отступить сейчас, пока еще не поздно. В той ошибке нет твоей вины, но она будет в поражении. Этот мир однажды уже показал зубы, было бы неразумно напороться на них дважды.

-Теперь все будет иначе. Едва дитя Огражденного мира займет свое место в Колыбели, все преграды падут, разрушенные мосты воспрянут, а утерянные тропы вновь будут открыты.

-Его еще нужно добыть.

-Ты смеешь сомневаться в успехе? Король наш...

-Я лишь смею помнить, что в прошлый раз даже Его силы оказалось недостаточно. Что Он потерял стократ больше, чем желал заполучить. Что Он оставил вас. Что Он бежал.

-Иногда я задаюсь вопросом, почему сохранила тебе жизнь, Иней. Речи, подобные тем, что ты ведешь сейчас - прямой путь в небытие, и не только для того, кто рек, но и для того, кто позволил им быть изреченными. Иногда я вопрошаю себя...

-Но ведь ответ весьма прост, - раздвоенное лицо вновь тронула слабая улыбка. - Я нужен тебе, Ласточкины Крылья.

-Ты закоренелый мятежник, что бился за проигранное изначально дело раньше, чем мои предки впервые взяли в руки оружие, - Ласточка раздраженно махнула рукой и зеркало, до того момента послушно державшее окно отворенным, тут же приняло прежний вид. - Ты жив лишь потому, что когда Королева в своем бесконечном милосердии и мудрости объявила о помиловании, выказал достаточно ума, чтобы воспользоваться единственным своим шансом. И после всего, что было для тебя сделано, ты позволяешь себе...

-Мы ведь оба помним, почему то помилование было объявлено на самом деле. В те годы Остывший мир впервые осмелился ударить в ответ, - задумчиво произнес Иней. - И пусть этот удар и не нанес нам почти никакого вреда, его оказалось достаточно, чтобы вселить беспокойство. Возможно, даже в Нее. Что же до меня... - фомори вздохнул. - То, что я сменил Одиннадцать давно сгинувших царей на одну живую Королеву, вовсе не значит, что ее дело мне больше по душе. Когда я сражался за них, мне было незачем жить. Сейчас же все иначе, не знаю уж, к счастью или сожалению...

-Я не понимаю тебя, фомори.

-Ты помнишь о моем сыне?

-Конечно. Но все равно не понимаю, при чем тут он. Ты просто желал уберечь свою шкуру.

-Вот как? Не забывай - в те далекие дни, когда мы сражались по разные стороны, ты дважды была бита.

-Но когда мы сошлись в раз третий, я тебя одолела.

-И оставила в живых. Потому что тебе нужен был кто-то, кто мыслит иначе, чем вы. Кто говорит не то, что от него хотят услышать. К кому можно повернуться спиной.

-Ты надежно связан клятвами. Естественно, я могу это сделать.

-А ведь я спас тебя. В последний наш раз в Остывшем мире. Когда ты падала с их мертвого неба...

-И я закрыла глаза на то, что ты меня коснулся, за что тебя полагалось казнить на месте, тем самым сохранила твою жизнь в ответ. Долг уплачен и закрыт, а будь не так - я бы уже расплатилась по нему иначе.

-Охотно верю, - невесело рассмеялся фомори. - Но, что бы ты ни говорила, к моим советам ты часто прислушиваешься. И никогда не споришь с фактами.

-Последнее было бы деянием поистине глупым.

-Тогда послушай, что я скажу тебе сейчас. Наперво - следом за Эхом тебе следовало избавиться и от Ранки. Этот слизняк метит на твое место уже давно...

-Это не новость.

-...и воспользуется любым шансом. Он который год выискивает твое истинное имя...

-В таком случае ему суждено искать до конца времен. Ранка нужен мне, как и ты. Пока что. Этот твой совет оказался совершенно бесполезен, Иней. Каков будет следующий?

-Не ослабляй бдительности. Ты никогда еще не бывала в Огражденном мире, в отличие от меня...

-...и моих сестер. Но виденное мною сегодня убеждает лишь в том, что до победы осталось недолго. Этот мир падет, как и все прочие. Все, что он сделал в прошлом - выиграл себе немного времени. Королевское кольцо уже здесь. Едва только "Буревестник" полностью воплотится, для наших врагов все будет кончено.

-Стремишься ли ты убедить меня? Или слова эти звучат для кого-то другого? Кого-то, кто все же сомневается в успехе дела?

Ласточкины Крылья хранила молчание.

-Кого-то, кто тебе так хорошо знаком? Кого ты видишь, смотря в зеркало?

Она молчала. В том числе и потому, что почувствовала приближение - и, резким жестом приказав фомори утихнуть, обернулась. Маска вновь скрыла лицо, сапфиры гневно сверкали в лунном свете.

-Легат-провозвестник, - в присутствии Инея Ранка взял тон подчеркнуто официальный - и не забыл не только о полном ее титуле, но и о коротком поклоне. - Ваше соцветие сплетено, в строю чуть больше четверти воинов. Тропы открыты, готовы ступить на них по вашему слову.

-Что говорят слуа?

-Теневод Соой передал, что у них все готово. Судно сие будет затоплено, едва мы покинем его. Воины-миражи отправятся сразу за нами.

-Прекрасно, - голос Ласточки стремительно креп и наливался прежним, хорошо знакомым всем холодом. - Мы выступаем немедленно. Займите свои места.

Ответа не прозвучало - но в нем и не было никакой нужды. Зеркало вновь затянулось туманом, но теперь он вовсе не собирался оставаться в плену серебряной рамки: белыми щупальцами вырываясь наружу, стекал вниз, становясь плотнее, клубился вначале у самых ног ее, но постепенно поднимаясь все выше и выше.

Мы - перелетные птицы Ее.

Она говорила - одной лишь мыслью своей.

Первыми в мир мы снисходим, первыми прочь улетаем.

Она говорила - и слова ее разносились по мертвому, опустошенному кораблю однодневок, вливаясь в разум каждого из ее соцветия.

Первыми власть мы Ее предрекаем, первыми имя Ее превозносим.

Она говорила - зная, что каждый из них сейчас повторяет за ней, каждый добавляет себя к общему хору.

Первые жертвы для нас, первыми враг нас встречает.

Мы - перелетные птицы Ее.

Мы лишь гибель несем и оставляем лишь падаль.

Это посланье постигнуть способен любой.

Мы - перелетные птицы Ее.

Наш не прервется полет до последнего вздоха.

Наш не прервется полет до последнего солнца.

До горизонта последнего мира наш не прервется полет...

Туман поднимался все выше. Переход на заведомо возведенные тропы - не так уж важно, старые или проложенные вновь - разительно отличался от схождения в чужой мир: на смену ощущению, что всю сущность растягивает в разные стороны на неких незримых гарпунах пришел лишь приятный холодок. На миг открыв глаза - ни Инея, ни Ранки уже было не видать - она вновь сосредоточилась на переходе, вновь уступила туману, что успел уже подобраться к самому горлу. Восстановив связь с соцветием, скользнув сознанием своим в незримую сеть, что была натянута меж ними всеми, машинально проверила, нет ли раненых, как проходит переход у самых молодых и неопытных, каждый ли готов к бою. Сформировала первые приказы - язык воинов Королевы, пестрящий образами, отсылками к ощущениям, иносказаниями и туманными намеками, народившимися за века скитаний по мирам, всегда казался ей неизмеримо богаче того, что обычно использовался в повседневной жизни.

Соцветию стечь на тропы, дважды сухо вниз, перешить левое крыло добела, шестому венцу убавиться, через снежницу по нитям поперек, однодневок впрямую, взять оттенок замерзших листьев...

Туман застилал взор. Готовясь отдаться ему без остатка, дать себя унести, выдавить прочь из этого мира на тот слой, что был доступен лишь им, на тропы, что сократят любое расстояние до пары шагов - и унесут любую душу, не умеющую их читать, бесконечно далеко от цели - она позволила себе еще пару слов, столь долгожданных.

Огни зычно вызревают, хлещем впрямь, нареченные стебли часами зачались.

На том, более простом и скучном языке, что был в ходу у не ведавших войны, это звучало далеко не так красиво.

Идем же. Наше королевство ждет.

Северное море.

Свет в каюте не горел, больше того - обе лампочки давно были выкручены и убраны в верхний ящик крохотной прикроватной тумбочки. Свет в каюте не горел, но ее единственному обитателю вовсю хватало и той ничтожно малой порции этого самого света, что дарила луна - а не проскальзывай в единственный иллюминатор и ее чахлые лучики, он бы все равно нисколько не огорчился.

В конце концов, тьма уже третий час как перестала быть помехой.

Человек, сидящий на гладком, покрытом лаком полу, был полностью обнажен - одежда, что совсем недавно еще покрывала его смуглую кожу, пару часов назад была аккуратно упакована в продолговатый металлический ящик без единого отверстия: открыв его сейчас, внутри удалось бы обнаружить лишь тонкий слой пепла. Кожа, впрочем, тоже не оставалась прежней, постепенно расставаясь со своим естественным цветом: тщательно втертое масло, имевшее тонкий и отчасти даже приятный аромат, делало ее все светлее, не добравшись пока только до шеи и лица - лица до того спокойного, словно его хозяин сейчас и вовсе пребывал во сне.

Протянув руку, он поднял покоившийся до того на коленях небольшой шприц. Поднес к лицу. Расслабив все тело, медленно раскрыл глаза: черные, блестящие. Короткий укол в каждый - и опустевший шприц отправился на пол. Боль нарастала, мешая разглядеть хоть бы самую малость, но процедура была освоена и отточена до полного автоматизма: зрение для ее выполнения вовсе не требовалось. Опустив веки - боль, впрочем, меньше от этого не стала - он подхватил лежавший рядом с левой ногой тюбик, ловко, двумя пальцами, сорвал с того колпачок. Преображенная маслом кожа теперь встречала иной, тоже хорошо ей знакомый состав: густая клейкая мазь впитывалась на удивление быстро, источая резкий запах и тихо шипя там, где встречала след от укола, шрам, морщинку или даже родимое пятно - таяли все они, впрочем, одинаково быстро. Провозившись с мазью еще около десяти минут - и прождав около получаса после - человек стянул с кровати нож, не глядя полоснув себя по левой ладони. Тончайшая алая струйка, что успела пробиться наружу, иссякла в считанные секунды - рана же затворилась еще живее. Откинув ненужное более орудие обратно, он в несколько неторопливых шагов добрался до зеркала. Раскрыл глаза.

Зеленые, надо же.

Все лучше, чем в прошлый раз.

Следующая процедура была куда сложнее - и сулила боль куда большую. Выдавив остатки тюбика в ладонь, он принялся мягко массировать лицо, нашептывая при каждом движении нужные слова. Одни мышцы растягивались, иные - сжимались, плоть стягивалась и раздувалась, текла и застывала, подобно глине. И, словно из глины, проступало наружу что-то новое, подсказанное единственно его воображением. Покончив с этой, несомненно, одной из самых сложных - и самых творческих - процедур, он позволил себе какое-то время посидеть на краю кровати без дела, позволил боли чуть отступить, а телу - начать привыкать к свершенным метаморфозам.

В который раз повторил

попробовал

имя жертвы.

Мысли человека, куда бы он ни пытался их направить, неизменно возвращались к большой черной сумке, небрежно брошенной у стены напротив. Вряд ли в мире существовало общество с законами более строгими, чем законы Атласа - и то, что покоилось сейчас там, в наглухо запечатанных и обернутых слоями самых смертоносных чар контейнерах, служило, пожалуй, наилучшим аргументом в пользу того, чтобы эти законы оставались неизменными вовек.

Созданное в Атласе должно оставаться в Атласе.

Иногда, впрочем, иерархи допускали нарушение древнейшего закона. Иногда - когда на карту было поставлено слишком многое - один из их доверенных убийц получал тот или иной инструмент, что должен был послужить гарантией успеха.

И горе было тому, кого Атлас считал достойным принять подобную смерть.

Черная сумка никак не желала оставлять мысли человека. Чувствуя, как боль уступает место нездоровому возбуждению - столь знакомому, столь часто посещающему его перед работой, что обещала стать действительно интересной, он поднялся на ноги. Присев рядом с сумкой, дернул молнию в сторону и вытянул первый попавшийся контейнер - небольшой, почти полностью умещавшийся в руке.

Переодеться во все свежее он может и потом. А вот с этим терпеть уже решительно не выходит...

Комнату наполнил тихий гул - постепенно нарастая, он становился все более нестерпимым. Чувствуя, как волной накатывает ярость, человек рывком поднялся на ноги, и, вернувшись к кровати, выдернул из-под подушки камень, похожий на кусок кварца. Аккуратно отложив контейнер в сторону, прижал камень к влажному от пота лицу. Закрыл глаза и попытался, заранее зная, что попытка эта обречена на провал, скрыть свое раздражение от того, кто пребывал по ту сторону.

Возникли осложнения.

-Какого рода? - прошипел он - камень становился все теплее.

Один из наших людей в Блуждающей Могиле провел срочную трансляцию. Их служба безопасности только что перехватила группу лазутчиков.

-Вот только не надо говорить, что вы о том загодя не ведали...

Нам известны имена. Олаф Бос, Марк Венстра, Рул де Баккер. Каждый давно в розыске. Каждый достаточно силен, чтобы Могила занервничала. Согласно нашему последнему прогнозу силы за пределами Могилы, в том числе и расквартированные на интересующем нас судне, удвоят бдительность. Вам следует поступить так же. В случае, если скрытное проникновение составит сложность, вам разрешено действовать без ограничений.

-Иными словами, живыми вас там никто не интересует.

Нас устроит любой вариант, в котором терминал будет доставлен в Атлас без потери функциональности. Все остальные приоритеты второстепенны. У вас на руках достаточно средств воздействия, чтобы обеспечить успех...

-А что если терминал получит не Могила? Что, если вы таки просчитались, а?

В таком случае его перехватит другая группа. Сосредоточьтесь на своей текущей задаче. Орудию не должно пускаться в лишние размышления.

-Что-то еще?

На этом все. Работайте.

-Служу мудрости Атласа.

Последние слова человек прошептал камню со всей возможной язвительностью.

Пусть и знал, знал до боли крепко, что чувства его собеседника были развиты едва ли не хуже, чем у этого самого камня.

Лиепая, Латвийская ССР.

Две лампы дневного освещения - единственные, что не были расколоты выстрелами - тревожно моргали, словно о чем-то беззвучно переговариваясь меж собой - и диалог этот никак не думал завершаться. Битое стекло, просыпавшееся из их менее везучих сородичей служило крохотными островками в море давно высохшей крови.

Стекло жалобно хрустело под ногами при каждом шаге. Двери были распахнуты настежь, но дышать было по-прежнему трудно: помещение для связи, в одночасье ставшее братской могилой, никак не желало расставаться со всеми теми запахами, что обычно составляли свиту смерти.

Тела уже успели вынести. Но смотреть на все это было по-прежнему трудно.

Сбив сигаретный пепел на какой-то вдребезги разбитый пульт - бледные пальцы едва заметно подрагивали - Даниил Аверкиев прислушался, вычленяя из всех тех звуков, на которые был богат коридор, чьи-то торопливые шаги. Отбросив окурок в угол - пред глазами на миг мелькнуло развороченное пулями лицо, чей хозяин испустил дух в этом самом углу - маг медленно обернулся, коротким кивком головы обозначая свою готовность слушать.

Штурмовик "Атропы", однако, молчал - из-под натянутой на лицо маски вырывалось лишь сиплое, чуть приглушенное дыхание.

-Вы закончили, капитан? - покончил с тишиной Аверкиев.

-Так точно, - теперь чуть качнулась уже голова его собеседника.

-Тогда докладывайте. И поживее, если можно.

-Как мы и полагали, нападение было совершено изнутри. Большая часть записывающей аппаратуры уничтожена, но похоже, все началось с сигнала, поступившего на канал, предназначенный для "глушителей"...

-Доступ к данном каналу был у чрезвычайно малого числа людей, - протянул маг. - Вы установили, откуда велась передача?

-Резервный пункт связи в городе. Третья группа уже достигла цели и передала мне обстановку. То же, что и тут. Все мертвы.

-Сколько их там было?

-Всего четверо. Данный пункт связи существовал на случай критических ситуаций и хранил молчание с момента установки. О нем знало еще меньше людей, чем о канале, которым пользовались "глушители"...

-И тем не менее, кто-то нашел их. Кто-то перебил всех четверых, после чего вышел в эфир и передал гомункулам, расквартированным на данной базе, нечто, что заставило их...дьявол, что это вообще было?

-Неизвестно, - глухо ответил штурмовик. - Мы все еще пытаемся восстановить эту часть записи, но по всей видимости аппаратуру уничтожили именно в целях сокрытия содержания данного сигнала.

-Но причиной, несомненно, послужил именно он. Вопрос только, как...

-Мы предполагаем, что сигнал спровоцировал либо общий системный сбой, либо обнуление установленных приоритетов. Кто-то воспользовался для диверсии некоей существующей уязвимостью. Во всяком случае, это куда лучше, чем иной вариант...

-Какой же? - прищурился Аверкиев.

-Перехват контроля. Сигнал, переданный "глушителям", не свернул им мозги набекрень, а просто заставил выполнять чьи-то еще приказы. К сожалению, в пользу этой версии говорит куда больше...

-Что вы имеете в виду? - опершись на пульт, выдохнул маг.

-На данной базе находилось несколько гомункулов более раннего поколения - они давно должны были быть списаны, как и все прочее старье, но...

-Короче.

-Следы боя говорят о том, что когда поступил сигнал и "глушители" обратили свое оружие против персонала базы, эта часть, напротив, защищала людей. Таким образом, если некий троянец и существует, то заложен он только в головы последнего поколения.

-А так как Вторая Площадка еще год назад закончила обновление...

-Да. Иными словами, под подозрением весь корпус "глушителей".

Пальцы мага дрожали все сильнее - и очередная сигарета, вытянутая из пачки, выскочила из них, полетев на пол, в очередную лужицу давно засохшей крови.

-Что насчет тех, кто был здесь? - Аверкиев махнул рукой в сторону изрытых выстрелами стен. - Что удалось установить?

-Пока что немногое. Их держали живыми до самого нашего прихода, заставляя выходить на связь в установленное время и докладывать, что все в порядке. Если бы одному из них не удалось передать шифрованное послание, мы бы до сих пор и понятия не имели, что...

-...что ваши хваленые "глушители" рехнулись и вырезали всю базу, - маг в сердцах пнул безвинный пульт. - Время смерти остальных хоть удалось установить?

-Предположительно, трое или четверо суток назад...

-Трое или четверо суток, - отчаянно пытаясь скрыть страх за еще большей злостью, прорычал Аверкиев. - Трое или четверо суток назад. Ровно тогда, когда должна была отбыть "Мельпомена".

-Мы...

-И теперь экспериментальная подводная лодка, укомплектованная двадцатью баллистическими ракетами, каждую из которых накачали таким количеством чар, что хватило бы разворотить по камешку дюжину Блуждающих Могил, неизвестно в чьих руках. Сейчас, когда на Вторую Площадку наступают объединенные силы Ассоциации и Святого Престола...

-Одно можно сказать со всей уверенностью - это точно не Ассоциация. Пусть в высшем руководстве и нашлось несколько предателей, даже Стальную ведьму не подпускали близко к этому проекту. Да и гомункулами она не занималась. Она не могла...

-Зато мог кое-кто другой, - прикусив губу, пробормотал маг. - И я молюсь, чтобы это не оказалось правдой, - все еще дрожащей рукой расстегнув душивший его воротник, Аверкиев судорожно выдохнул. - Что у нас со связью?

-Все так же глухо. Мы испробовали все варианты, включая магические - ноль эффекта. Вторая Площадка в полной блокаде.

-Значит, пробуйте снова. Пробуйте столько, сколько понадобится. Пробуйте до результата. Хоть телеграфом, хоть голубиной почтой. Хоть вплавь до них добирайтесь, - чувствуя, как его оставляют последние крохи самообладания, почти простонал Аверкиев. - "Атропа" должна быть предупреждена. Должна узнать, пока...нет, если еще не слишком поздно...

19. Буревестники

Беспределица-птица над ухом свистит

Конных гнет задарма, пеших сводит с ума...

(Зимовье Зверей - Беспределица)

Снега было не видать. Крохотный островок восстал, сбросил с себя едва-едва расстеленное белое полотнище, истончил, изорвал, извел его без остатка. Островок выставил, выпятил под лунный свет всего себя: черную землю, еще не перегнившую листву, ветки, мусор...

Маяк, старый и страшный, что горбился на восточном берегу, торчал из стылой земли огромным расколотым зубом.

На крутой тропинке, что вела к нему, не было ни снежинки. Не попадался снег и дальше - нет его на ветвях, нет на земле...разве что на краю одной из смятых палаток еще можно, присмотревшись, зацепить взглядом что-то белое, невесть как еще не истаявшее. На краю палатки - и немного у самого входа в нее, среди почерневшей, истончившейся до ниточек травы, меж покрытых влажной грязью листьев.

Куда заметнее тех белых пятнышек на палатках были другие - угольно-черные, с обгорелыми краями. Куда сильнее бросались в глаза рваные раны на брезентовой коже - прорезанные чем-то столь острым, что края их, едва только ветер в очередной раз затихал, смыкались почти идеально.

Куда больше внимания посторонний, окажись он здесь на свою беду, окажись по воле некоего злого чуда, отдал бы, несомненно, телам, брошенным во взрыхленную землю, грязь и гнилую листву.

Успел бы увидеть. Но уже не успел бы удивиться.

Из объятой пламенем ночи долетали далекие выстрелы, выползали крики. Доносились, переваливаясь через берега, раскаты стократ страшнее громовых. Ночь выла, стонала, визжала, грохотала на все возможные лады, ночь брала себе то голос корабельных орудий, то береговых ракетных комплексов, то взрезанного истребителями ледяного воздуха. Ночь бесновалась. Ночь умирала ежесекундно - но ей никак не удавалось сделать это всерьез.

Ночь дышала чистейшим холодом, засыпала студеными острыми капельками - не то снег, не то дождь, не то ледяные пули, отлитые на уставших от всего, что под ними творится, небесах. Холод жег кожу чище раскаленного добела железа, холод бил в глаза, забирался в зубы, находил дорогу в горло и расцарапывал его тысячью наточенных ножей. Холод сжимал, холод давил, холод не позволял и шагу ступить без того, чтобы не вспомнить о нем, холод...

Холод она перестала ощущать уже давно.

А вот чудовищный жар, что принял у него пост и огненным потоком разлился по всему телу, смирить, изгнать прочь не могло уже ничто в целом мире.

Цепи пылали вовсю. Цепи разогревали тело лучше любой печки, вышибая из него пот и пытаясь навесить на глаза мутную пелену. В каждой - чистейший хаос. В каждой - неизбежная смерть. Каждая - скована, подчинена чудовищной, вряд ли человеческой воле, что не позволяет и легчайшей тени проступить на лице.

Со щелчком раскрыв портсигар, графиня Базилевская присмотрелась к его содержимому, самую малость сощурив глаза.

Надо же. Последняя.

Бледные пальцы в мгновение ока пленили дорогую сигарету. Откинув волосы с лица - холода, быть может, она и не чувствовала, но ветер по-прежнему был над ними властен - неторопливо потянулась за зажигалкой - но рука ведьмы замерла, не преодолев и половины пути.

Шаги были тихими, лишенными и намека на спешку. Шаги были едва слышны за всем тем грохотом, что изливала ночь на несчастный островок, но здесь и сейчас она была способна, появись на то нужда, пересчитать их все без единой ошибки.

В конце концов, только их она и ждала.

В конце концов, только они одни имели нынче смысл.

Стальная ведьма обернулась - со спокойствием не меньшим, чем то, с которым приближались к ней эти шаги. Обернулась, как была - с так и не запаленной сигаретой в зубах, ничуть того не смущаясь. Обернулась и вгляделась в ночь, в того, кто явился из нее.

В своего убийцу.

-Августина.

Голос этот, по-хорошему, должен был начисто глушить шум воды, вой ветра, грохот орудий. Голос этот, вопреки всему, добирался до нее, не теряя и мельчайшей доли своей спокойной, уверенной силы.

-Леопольд, - медленно, с легкой хрипотцой, проговорила графиня. - Вижу, вы оправдали мои ожидания. Вижу, вы решились.

Глава рода Асколь остановился в трех, быть может, четырех шагах. Черные костюмы и белые рубашки, отглаженные и выправленные с одинаковой тщательностью - предельной - к которым ведьма почти успела привыкнуть в Риме и Копенгагене, давно уже уступили место тусклым серым одеяниям: с ними Леопольд не расставался с тех самых пор, как впервые ступил на борт "Левиафана". Чуть отросшие за прошлые месяцы седые волосы, лицо, бывшее чуть бледнее, чем обычно, обманчиво худощавые руки, пояс, потертые ножны...

-Удивлены? - спокойно проговорил Леопольд, стягивая с лица синий хрусталь очков - мгновение спустя они перекочевали в карман.

-По правде сказать, не слишком-то, - графиня подступила чуть ближе. - Вы ведь последний настоящий Асколь. Пережиток безбожно далекого прошлого.

-Не меньший, чем Стальная ведьма, - выдохнул вместе с паром Леопольд, тоже шагнув немного вперед.

-Вряд ли мы сегодня сможем услышать замечание более справедливое, - вытянув наружу зажигалку, Августина чуть качнула головой. - Не станете возражать?

-У нас с вами не так много времени. Но извольте.

-Благодарю, - не без удовольствия затянувшись и выпустив дым, графиня сделала еще один шаг в сторону своего собеседника. - Удовлетворите мое любопытство. Герхард уцелел?

-Да.

-А епископ?

-К сожалению.

-Вам придется простить меня, - губы Августины тронула тихая улыбка. - Я сделала все, что было в моих силах, чтобы избавить вас от этой бестолочи.

-Как ранее сделали все, чтобы поставить его во главе операции.

-Вы сказали, - ведьма вновь улыбнулась. - А что же Кауко?

-Боюсь, теперь уже моя очередь задавать вопросы, - покачал головой Леопольд. - Впрочем, тема у них будет одна. Что вы ему поручили?

-Кем бы я была, если бы позволила себе испортить столь славный сюрприз? Все должно быть открыто в свой срок, верно?

-Вернее сказать сложно, - достав из кармана потертую бечевку, Леопольд принялся неторопливо подвязывать рукава своего одеяния. - Свой срок приходит всему.

-Как и нам с вами.

Последний шаг остался за Леопольдом - теперь они стояли так близко, что почти чувствовали дыхание друг друга.

-Просить вас сдаться было бы оскорблением, - тихо произнес Асколь.

-Несомненно, - мрачно кивнула Августина. - В свою очередь не стану предлагать вам отступиться.

-Я рад, что приличия соблюдены, - холодно и почти грустно усмехнулся он.

-Во времена, когда мы с вами родились и росли, это знали все, - почти грустно ответила она. - Это была наша честь.

-Не плачь и не умоляй. Этого никогда не простят.

-А умирая, сумей улыбнуться своему убийце.

-Ведь мы с рождения знаем, что в конце пути подобных нам ничего не ждет.

-Лишь боль. Лишь смерть.

Сигаретный дымок, едва успевая родиться, таял без остатка в морозном воздухе. Недвижимая, словно скульптура, сохранившая жизнь, казалось, в одних только глазах, графиня вглядывалась, снова и снова, в его лицо, исхлестанное ледяным ветром, до боли отчетливо различая каждую морщинку, подаренную неумолимым временем, каждый шрам, которым убийца был награжден в дни былые. Отточенное до бритвенной остроты и закаленное до крайнего предела орудие, носящее по недосмотру высших сил человечью кожу, стояло пред ней, готовое в любой миг исполнить то единственное, ради чего было рождено на свет.

-Ты погибнешь, судья.

Застылая, закаменелая фигура Леопольда отвергала соблазн шевельнуть и кончиком пальца. Глаза, свободные ныне от хрустальных стен, устремили полный безмерного сосредоточения взор на лицо ведьмы, тонущее в отвесных лучах лунного света. Ни один из языков, доступных человеку, не смог бы передать в полной мере ту инородность, что ощущал он сокрытой за бледной, с крохотными капельками пота, кожей, за глазами более чуждыми, более холодными, чем бесконечно далекие звезды, развешенные по зимнему небу.

-Ты погибнешь, ведьма.

Последние отзвуки слов унес ветер. Взгляды сошлись.

Взгляд Августины подчинял, разом выметая прочь всю волю к сопротивлению до последнего клочка, прокалывал насквозь, оставляя в самой душе глубокий ожог - столь же ледяной, сколь и ненависть, в которой хозяйка ее черпала свои силы. Казалось, что единственная судьба, отпущенная любому, заглянувшему сейчас в эти глаза - в ужасе пасть ниц и быть сломленным раз и навсегда, до самого горького конца.

Взгляд Леопольда был словно камень, о который раз за разом крошились на брызги приливы ее холодной, мертвенной злобы. В эти мгновения становилось предельно ясно, отчего он всегда скрывал глаза свои за синими стекляшками - такой взгляд берегут, не давая к нему привыкнуть. То был взгляд человека, пребывавшего в абсолютном покое, взор, полный бескрайнего терпения и безграничной самодисциплины. Это было едва выносимо - стоявший пред ней убийца отрицал не просто живущие в каждом эмоции и страсти, но, казалось, самого себя. В мире не было ничего, способного поколебать это, давно освобожденное от оков человеческого, существо.

Ветер ревел в нетерпении, ожидая начала. Первого шага. Первого удара.

Отжила свое и сгинула безвозвратно минута, за ней другая. Вой ветра, грохот орудий, треск пламени - слившиеся воедино звуки достигли некоей незримой крайней точки и обрушились разом в оглушительную, невозможную, терзающую слух тишину, жить которой было отпущено меньше самой малой доли мгновения.

Ведьма улыбнулась. Пожираемая чахлым огоньком сигарета, получив свободу, отправилась в полет к стылой земле.

Земля треснула, вздымаясь вверх вместе с успевшей покрыть ее в последние минуты легчайшей снежной крошкой, выпуская наружу тускло-золотое облако - лавину из смертоносных побегов. Лавина разделилась надвое, закрывая нерушимой стеной свою хозяйку - и в то же время накатываясь на неподвижно стоящего убийцу, чтобы погрести под собой, сдавить, сжать, изорвать, измельчить на крохотные кусочки.

Леопольд исчез.

Графине не удалось поймать тот миг, когда он сорвался с места, размазался нечеткой серой тенью - заметила она лишь то, что он был уже в воздухе: все так же спокойно прокрутившись сквозь град чудовищных острых лиан, убийца вновь коснулся ногами травы. Ударом сердца позже на землю градом посыпалось мелкое крошево - все, что осталось от смертоносной золотой волны.

Мир, казалось, застыл - ровно настолько, сколько времени нужно было отпустить, чтобы тщательно, с горьким узнаванием, разглядеть исторгнутый из ножен бритвенной остроты клинок, источавший холодное голубоватое сияние.

-Наконец-то, - с облачками пара вырвались наружу слова. - Ваш легендарный Обвинитель, Смерть Ворожбе. Поколения по всему миру желают, чтобы эта мерзость сгинула.

-Тщетно, - голосом, полным спокойной, уверенной твердости ответил Асколь - и резко отсалютовал, вспоров клинком воздух у своего носа. - Нападай.

Просить о том явно было вещью излишней - еще не рассеялось в воздухе до конца последнее слово, а его уже начисто перекрыл жуткий, оглушительный треск. Землю свела дикая, бешеная судорога. Земля вздыбилась, земля лопнула - нет, она продолжала лопаться повсюду, выпуская из заточения все больше и больше побегов. Терний освобождался - грозный и неисчислимый. Терний ширился и множился - поросль мертвенно поблескивающего золота, омытая светом луны. Терний наступал, в считанные мгновения покрыв собой, казалось, весь стылый островок - бежать от него было некуда.

Леопольд шагнул ему навстречу.

Новые и новые отростки прорывались наружу, фонтанами подбрасывая землю. Побеги били из глубины, хлестали, что было мочи, со всех возможных сторон, волнами накатывали сверху - не было места, где можно было укрыться, не было пути, которым можно было бежать тускло-золотой смерти. Много, слишком много. Бесконечно много для целого воинства - нечего и говорить об одном смехотворно крошечном в сравнении с Тернием человечке, что столь самоотверженно и столь глупо кинулся вперед, встречать свою погибель.

Стальная ведьма едва заметно кивнула - большего не требовалось.

Золотой хаос хлынул на Леопольда со всех сторон, спутывая в смертельный клубок. Где-то посреди того хаоса блеснула холодная вспышка - одна, другая...

Клубок содрогнулся. Золотые стены, ежесекундно менявшие свою структуру, выгнулись наружу и с оглушительным звоном лопнули, разлетаясь на отдельные, едва ли уже живые, нити. Осыпаясь вниз тускло блистающим дождем.

Одинокая фигурка в сером, твердо стоявшая на земле, с шумом вдохнула морозный воздух. И, раньше, чем на нее налетела бы следующая волна, сама перешла в наступление.

Терний был везде. Терний яростно катился вперед, с жадностью пожирая, заполняя собою без остатка все, метр за метром. Терний стелился по земле, волнами накатывал с воздуха, тщился заключить жертву свою в кольцо, смять, раздавить, нанести хотя бы единую рану - но не мог.

То, что шло против него, жертвой отнюдь не являлось.

Земля стремительно покрывалась золотым крошевом. Когда побеги, вместо того, чтобы тут же, в мгновение ока, воссоединиться, срастись вновь в единое целое и вернуться к своей охоте, так и остались лежать на земле, изрубленные и рассеченные, на лице графине впервые показало себя недовольство. До сей поры Терний всегда был способен восстать сам. До сей поры...но не теперь.

-Восставай же ото сна...

Сила хлынула по Цепям огненным потоком. Сила оформилась и выступила прочь из тела, скользнула в золотое орудие, что впервые за долгие годы нуждалось в помощи хозяйки.

-...жертва пред тобой одна...

Леопольд прорывался сквозь золотую лавину, расчленяя налитые чарами лианы, словно тончайшую бумагу. Череда белесых всполохов обращала очередную, казавшуюся непреодолимой, волну в бесполезное крошево - но, повинуясь словам, что тянула, строфу за строфой, Стальная ведьма, побеги обретали былую целостность раньше, чем убийца успел бы сделать к хозяйке Терния хоть один, самый малый, шажок.

-...поспеши, змей золотой...

Победа была предрешена. Никакая скорость, никакая сила не могли стать преградой для Терния - по крайней мере, не навсегда. Неважно, сколь много золотых лиан удавалось срубить, срезать, измельчить едва ли не до порошка - все больше и больше их восставало, заменяя собой уничтоженные ранее.

-...весь он мой и весь он твой...

С треском разошлась ткань - не сумев лишить врага руки, Терний, тем не менее, успел порвать серый рукав. На взрыхленную землю пала первая кровь - то был лишь легкий порез на плече, но он же был и началом, началом конца. Силы убийцы были велики, но не безграничны - Августина же могла себе позволить воскрешать золотое орудие вновь и вновь: в ее распоряжении был целый остров. Прикрыв глаза, ведьма заговорила - хрипло, монотонно (1):

Sur un echafaud noir, tu porteras la tete

Et sonneront les tours et luiront les couteaux

Et tes muscles criront et ce sera la fete,

La fete et la splendeur du sang et des metaux...

Прямой контроль. Терний был ныне ее глазами, руками, продолжением ее воли, непреклонной, неколебимой. Терний, воспрянув вновь после очередной серии ударов, хлынул вперед, чтобы покончить поживее с врагом, доставившим столько хлопот...

Но что-то будто бы изменилось.

По серым одеждам разбегались алые пятна. Ни одна из ран не была достаточно опасной сама по себе, ни одна не могла заставить Леопольда прервать бой или хотя бы сбиться с ритма - слишком мелкие, слишком ничтожные. Но их число множилось и вскоре...уже совсем, совсем скоро...

Но что-то было не так.

Леопольд отбивался почти механически - лицо убийцы несло на себе всю ту же, казавшуюся едва реальной, печать спокойствия. Машина в серых одеяниях, напрочь игнорируя раны, наносила удар за ударом и избегала ответных - сознание же ее, казалось, было где-то бесконечно далеко, все без остатка занятое некоей иной проблемой.

Но не могло же быть, чтобы он и правда хотел, пытался...

Осознание - пусть даже мысль о намерениях Асколя и выглядела до чудовищного смехотворной - вынудило ведьму усилить натиск. По золотым лианам потекли новые чары: каждая царапина грозила теперь разрастись до гноящейся раны, каждый разрез - стать дверью, в которую скользнуло бы бешеной силы проклятье.

Леопольд исчез вновь.

Золотые лианы сплелись на том месте, где долю секунды назад еще отбивался убийца - и, повинуясь воле ведьмы, тут же ударили вверх...

...в который раз опоздав лишь на миг.

Десяток побегов был изрублен раньше, чем успел воспрянуть от прошлого удара и напитаться силой - за ним последовал другой, третий...скорость, которую теперь демонстрировал Леопольд, превосходила ту, с которой Терний успевал воскресать - пусть даже и на малую, ничтожно малую долю. Каждое движение было доведено до совершенства - безупречно, отточено...спокойно.

Намерение убийцы, пусть и казалось совершенно невозможным, было разгадано совершенно верно.

Спокойный ход по кратчайшему из путей.

Путей к сердцу Терния.

Время шло и было неумолимо. В годы нынешние поединок нередко становился чем-то уродливым, хаотичным, вещью глупой и лишенной глубины. Чувствуя, что не поспевает более за убийцей, что Леопольд калечит детище ее быстрее, чем она успевает его воскрешать и наливать силой, Стальная ведьма чувствовала, как глубоко внутри рождается холодное, недоверчивое поначалу, но восхищение.

Еще остались на свете те, кто мог делать смерть такой красивой.

Меч расцветает ледяными всполохами. Меч с изяществом вспарывает, взрезает последние преграды на пути хозяина и достигает того, чего достичь не удавалось прежде никому. Чего достичь, по здравому разумению, и вовсе невозможно.

Ни единой секунды не было потрачено без пользы. Ни единого мига хозяин меча не позволял себе расслабиться, забыть, оторваться от той единственной цели, единственного своего шанса, более чем призрачного, но все же схваченного за горло. Не позволял себе прекратить искать.

И, наконец, нашел.

Безошибочно определив среди золотой бури ее центр, ее пляшущий нерв, что каждую секунду жизни Терния менял свое расположение, перетекая из одного побега в другой, не оставляя никому и самой малой, самой крохотной возможности поразить смертоносное орудие в его сердце...

Леопольд наносит удар.

Связь была обрезана, пусть и в последнюю секунду - и только потому Стальная ведьма избегла всей той боли, что должна была быть сейчас разделена с ней поровну. Впавший в кому Терний, опустелый, обессиленный, осел на землю бесполезным, спутанным без всякой системы ворохом.

Золотая смерть недвижима и холодна.

Оторвав до конца держащийся на паре нитей рукав, Леопольд тихо выдохнул - и, чуть скосив глаза, присмотрелся к косому разрезу на руке своей, ко вспоротой, пусть и малостью, коже.

-Туше мне, - тихо произнес Асколь. - Годы нас не щадят...

Зал оперативного совета Второй Площадки встретил его, вопреки всем ожиданиям, не топотом множества ног и безумным хором голосов, лишенным всякого строя, но обстановкой, найти в которой хотя бы пару отличий от обычного рабочего дня было делом повышенной сложности. Даже вечная пара "глушителей" у дверей, остановив лейтенанта, проверяли документы его с таким спокойствием, словно в их распоряжении было все время мира. Впрочем, вряд ли стоило многого ждать от гомункулов - изменить заложенной в них программе и нарушить процедуру они бы, наверное, не сумели, и подкатись война к самым стенам штабного комплекса.

А она - забывать о том совсем не стоило - деваться явно никуда не спешила.

Ступив за порог, Алеев был вынужден признать, что нечто все же изменилось. Это было не в голосах - говорили люди, сгорбившиеся за рациями и тусклыми, причудливого вида экранами, не особо-то громче обычного. Дело было не в свете - подумаешь, включили лишнюю пару ламп, не оставив во всем огромном зале и уголка, где можно было бы укрыться от их ослепительных лучей. Дело было, наверное, даже не в гуле вычислительных машин и мерном скрипе чудных приборчиков с запаянными в оловянные рамы зеркалами, на которые изливались картины далекого - пока что - боя. Дело было в чем-то другом, чем-то...

Это висело в воздухе - влажном, нестерпимо жарком. Это стояло за каждым словом, пряталось в каждом взгляде, умещало себя в каждую капельку пота, что сбегала вниз по очередному бледному от напряжения лицу и насмерть разбивалась о поверхность стола. Это было в каждом движении рук, порхавших над клавишами. В каждом торопливом вдохе. Это было повсюду, и стоило лишь пересечь порог, как оно тут же захлестывало с головой.

-...помощь...я Ахерон-шестой...

-...ожидайте...

-...у меня семь двухсотых, двенадцать...

-...четвертый сектор полностью выбыл, заражение глубже двести, одиннадцатый, шестнадцатый, готовность...

-...повторяю, органики, новый тип, подсчитать не могу...

-...третий, пятый сектора выбыли, заражение...

-...ракет больше нет, сдерживание невозможно...

-...что там...танками...вышли...нет...

-...обстрелом...заткните эту...нахер...

Голоса, рвущиеся из эфира, намеренно приглушены - но даже так отчетливо слышно все, что стоит за ними. Даже так с каждым шагом по направлению к одному из дальних столов - туда, где у зеркал и карт сгрудилось около десятка человек - он все глубже, все резче чувствует это.

Зеркала звуков не передают вовсе - и за то, наверное, стоило бы возблагодарить небеса. Одного взгляда в любое из них достаточно, чтобы менее подготовленный к подобным зрелищам рассудок начал соскальзывать с обрыва в ту пропасть, откуда уже нет возврата. Один только взгляд, один только...

Стены плоти, наступающие сквозь снег и огненный дождь. Черные стаи, что дождем же валятся с черного неба. Клочья огня, клочья тел. Полыхающие лоскуты гранатных разрывов. Перепончатые крылья, изодранные пулями. Кровь вперемешку с грязно-желтой слизью. Осколки костей и раздробленных прямым попаданием укреплений. Черный дым и бетонная крошка. Прожженные насквозь какой-то дикой кислотой маски и землисто-серые от ужаса лица, заходящиеся, захлебывающиеся насмерть в своем последнем, по ту сторону зеркал отнюдь не немом, крике.

Это было там. Это проникало сюда. Это тянуло к ним всем свои руки.

Это просило, умоляло, требовало смотреть на себя. Не позволяло о себе забыть.

И все что мог сейчас он - как и любой другой, отделенный, пока что, от этого зеркалами - вновь и вновь напоминать, что у каждого из них свое дело.

Вновь и вновь приказывать себе отстраниться.

Вновь и вновь ненавидеть себя за этот приказ.

-Товарищ полковник...

-А. Наконец-то.

Глава "Атропы" оборачивается лишь на секунду - к исходу ее он вновь устремляет свой взгляд на экран. И говорит - сухо, отрывисто - уже не растрачивая сил на лишенные смысла движения:

-Только двух врагов бояться стоит. Умного - сам понимаешь, за что. И круглого дурака, - напряжения, налитого в каждое слово, достаточно, кажется, чтобы кровь волной пошла из ушей. - Поведение дурака предсказать нельзя. Дурак легко сделает то, на что никто, у кого хотя бы пара извилин имеется, в жизни бы не решился. И через это дурак может и победить. Дуракам, в конце концов, везет.

Он молчит, ожидая новых слов. Молчит, стараясь не вслушиваться слишком сильно в слова другие - те, что летят из эфира. Не смотреть слишком пристально в зеркала, за которыми...

-Так вот, операцией у них явно командует полный идиот, - не отводя взгляда от экрана, мрачно продолжал Щепкин. - Любой другой бы отошел, едва поняв, что его раскрыли. А если бы не отошел - то попытался бы сыграть иначе. Но эти...они ринулись в лоб. Даже не сменили направление удара. Я ждал чего-то в этом духе, но не думал, что им настолько не жаль своих людей.

-"Стрелы" готовы к выходу. Мы...

-Пока вам там делать нечего, - прервал его полковник, просматривая параллельно очередную распечатку. - Сам видишь, что творится...

-Сорвать высадку не удалось, - всматриваясь в расползающиеся по экрану черные пятна, выдохнул Алеев.

-Внешний купол накрылся, - проговорил один из стоявших рядом со Щепкиным офицеров - высокий, с костлявым лицом и прилипшими ко лбу темными волосами. - Они замкнули его на себя, потеряв один из кораблей. Замкнули намертво. Связи с внешним миром у Площадки больше нет, единственная система, что еще работает - следящая сеть. Починить это в текущих условиях и думать нечего...

-У оружия, на которое возлагались - и совершенно зря, как я много раз вам всем говорил - основные надежды, одним махом выбило пробки, - тихо буркнул кто-то. - И все тут же пошло по...

-Мы знали, где ждать удара, - продолжал тем временем темноволосый. - Но точной его силы, конечно, предсказать не могли. Число органических конструктов, которые они задействовали в качестве прорывных сил, превосходит все наши прогнозы. Линия Флегетон в зоне высадки ими практически подавлена, по последним оценкам, если наступление продолжится с той же интенсивностью, боезапас личного состава на линии будет исчерпан в течение полутора часов, функционирующих в настоящий момент систем ПВО - через тридцать минут...

-Люди там кончатся раньше, - подал голос худощавый человек в штатском, по всей видимости, один из магов. - Полковник, нужно выводить Живца.

-Рано, - не отрываясь от экрана, пробормотал глава "Атропы". - Веревкин, есть что новое по артиллерийскому конструкту?

-Как и ожидалось, - отозвался угрюмого вида офицер, устроившийся рядом с одним из зеркал. - Его обзорные возможности поражают. Все сектора перекрыты вглухую, темп просмотра зоны обнаружения выше, чем у любых наших систем. Четвертая попытка поражения закончилась тем же, чем и все остальные - неважно, сколько чар впихнуто в снаряд, если его попросту сбивают на подлете с подобной точностью. Шансов добраться до него попросту нет. Противорадиолокационные ракеты тоже вряд ли что-то дадут - там чистая магия...

-О чем речь? - опомнившись, тряхнул головой Алеев. - Что у них...

-Сам взгляни, - полковник раздраженно махнул рукой в сторону зеркала.

Он внял предложению - и уже каких-то несколько мгновений спустя успел о том крепко пожалеть.

Оно возвышалось на носу исполинского ледяного корабля - колонна серой, гниющей плоти, скованной заржавленными железными обручами, метров десять, если не все двенадцать, в высоту. Ни стена летящего с небес снега, ни огненные всполохи не мешали увидеть, что плоть та вовсе не была спокойной - каждую секунду жизни своей она вспухала и бугрилась, текла, словно подтаявший воск и застывала вновь только для того, чтобы тут же вновь начать меняться. Из ног, каждая из которых могла легко выиграть в толщине у двух-трех бетонных свай, выступали вбитые в палубу крюки и станины. Приплюснутая, начисто лишенная шеи голова, частью укрытая за бронированным воротом, щеголяла неподвижными фасеточными глазами из темного стекла, занимавшими всю ее поверхность без остатка.

Две колоссальной толщины руки, выпростанные далеко вперед, заканчивались блоками орудийных стволов, беспрестанно изрыгавшими пламя.

-Это...

-Двадцатый, - не оборачиваясь, бросил Щепкин. - К делу, как и ожидалось, были подключены агенты похоронного класса. В том числе и их карманный Прародитель.

-Снес третью волну "водомерок" у самого берега, - подхватил Веревкин. - Расчистил парой залпов путь через прибрежные минные заграждения. Отбил уже...четыре ракетные атаки, моментально определив позиции, с которых велся запуск и накрыв огнем все точки. Уцелевших не было. Поднятое в воздух звено выкрошил живее, чем за двадцать секунд, и это на расстоянии большем, чем...

-Точность стопроцентная, - устало добавил кто-то. - Едва что-то выбирает своей целью его, как пару секунд спустя перестает существовать. Неважно, как хорошо оно спрятано и как быстро улепетывает, отстрелявшись.

-...и в настоящий момент прикрывает продвижение всей этой мрази, - Веревкин кивнул на зеркало. - Накрывает сектор за сектором, да так, что головы не поднять. А дальше подходят подарочки из Могилы...

-...и доедают то, что осталось, - глава "Атропы", если только Алееву не показалось, едва слышно скрипнул зубами. - Это всего лишь мясо, но ему нет конца...

-Шестой сектор только что заглох, они переносят артиллерийский огонь дальше, - вновь напомнил о своем присутствии обладатель Цепей.

-Что девятый?

-Следующая группа органических конструктов будет в их зоне поражения минуты через полторы, - сверившись со своим экраном, выдохнул маг. - Нужно выводить Живца, сейчас. Без него их просто сметут.

-Его самого сметут, - огрызнулся глава "Атропы". - Пока эта образина в деле, от Живца никакого толку не будет.

-Минута до контакта в девятом. Седьмой и одиннадцатый докладывают о проникновении. Контакт в пятнадцатом, минные заграждения активированы...

-Товарищ полковник, надо что-то...

-Дайте Лучину.

Последние слова - от Алеева это не укрылось - дались главе Второй Площадки не без труда. Схватив протянутую ему трубку, Щепкин еще немного помедлил, сверяясь с ежесекундно менявшейся ситуацией на экране, и, наконец, захрипел:

-Лучина, это Улей. Конструкт наблюдаете?

-Так точно, установки в готовности.

-У вас будет секунды две, не больше. Отработаете разом, все машины, затем смена позиций и повтор. Врать не стану, если сорвется - шансов у вас почти никаких. Ждите команды. Веревкин, давай сюда всех, кому еще есть, что в воздух поднять...

-Что мы собираемся...

-Они готовились к этой войне полгода, - в который раз оборвал лейтенанта глава Второй Площадки. - А мы - с начала века, считай. Хотел приберечь до поры, но стоит, похоже, показать, чего эта разница стоит...

Берег полыхал. С треском и грохотом по затянутой угольно-черным дымом полосе разносился орудийный гул, раскатисто и долго визжали снаряды, лопаясь где-то там, в этой непроглядной нынче тьме - на земле, над головами и крышами целых еще прибрежных укреплений. Берег полыхал - и туда, прямо в дым, средь которого не сыскать было ничего, кроме смерти, рвались белыми, серыми пятнышками на воде, рвались, обгоняя друг друга, новые и новые десантные катера. Берег полыхал - им, стоявшим недалеко от края вертолетной площадки "Левиафана", оставалось только смотреть.

Позади слышались крики, топот. Позади стонали, разрождаясь очередным залпом, корабельные орудия. Позади шумело пламя и свистела рвущаяся наружу из шлангов вода.

Ничто из этого не могло заставить их даже вздрогнуть. Четыре фигуры, тянувшиеся вдоль края, были, казалось, вовсе безучастны к тому аду, что разверзся вокруг - и подставляли лица свои, укрытые капюшонами, снегу, дождю и смерти, что могла в любой миг прибыть с острова, с одинаковым безразличием.

-Первая волна начала развертывание, - выдохнул один, чуть склонив голову.

-То, что от нее осталось, - усмехнулся другой.

-Пожалуй, так вернее. Нам следует занять свои места.

-Нет. Рано.

-Позволю себе не согласиться.

-Я хочу посмотреть. Посмотреть подольше, - голос, что походил на женский, донесся из-под третьего капюшона. - Мы не так часто можем себе позволить спускать его с поводка...

С последним прозвучавшим словом один из четверки позволил себе обернуться. Высившаяся позади них громада, ощетиненная орудиями, в очередной раз вздрогнула, давая залп - кожа на перехваченной железными полосами груди с треском расползлась, обнажая поеденный ржавчиной механизм и выталкивая наружу дым пополам с густой черной кровью, которой хватило бы на пару ведер. Пошла пена, сердито зашипел раскаленный почти добела металл. С мерзким хлюпаньем рана принялась затягиваться - запах гниющего мяса ветер, ко всеобщему счастью, уносил прочь довольно быстро.

-Этот отросток не сможет долго функционировать, - стоявший по правую руку от женщины вновь тихо покачал головой. - Обращение времени для регенерации боезапаса отнимает слишком много сил.

-Царь Земли и Царь Небес уже почти на месте, Ларгель, - в последовавшем вскоре ответе чувствовалась усталость пополам с легким раздражением. - Как только они начнут кормление, сил у него будет достаточно, чтобы палить без перерыва до второго пришествия.

Пропоров стену черного дыма, наружу вырвалась очередная ракета - массивная голова конструкта повернулась в сторону новой угрозы раньше, чем та успела бы преодолеть лишний метр. С оглушительным скрипом дернулись вверх орудия, перенося огонь. Отхаркнув белый дымок, бросили в цель ворох снарядов - один, другой...

Огненный клубок, прогорая за считанные секунды, ринулся вниз, к воде.

-Они все еще пытаются.

-Тщетно, конечно же, - в который раз подал голос Ларгель. - Корона в одиночку исправит все просчеты, допущенные на начальной стадии. В этом можно быть...

Довести фразу до конца ему не было суждено - а даже если бы то и удалось, ее бы начисто перекрыл дикий, готовый вот-вот разнести в клочки барабанные перепонки, треск. И последовавший за ним глухой, утробный вой.

Все случилось слишком быстро, чтобы можно было надеяться уследить хотя бы за частью занявших меньше секунды событий. Ларгель успел заметить лишь то, что дым, застилавший берег, разом смахнуло прочь, точно огромной незримой рукой, Зигогрим - как там, в ночной тьме, что-то едва заметно блеснуло и тут же погасло. Остальным не досталось и этого.

Но крик, исторгнутый отростком Короны, боевой машиной, не просто соединенной с его телом, но бывшей частью его самого - пропустить было уже никак нельзя. Как и зрелище, что представляла теперь голова Прародителя - растрескавшаяся, истекающая черной кровью и дымом, разбитая вдребезги мозаика, некогда бывшая единым целым, некогда - еще миг-другой назад - представлявшая собою сотни идеально подогнанных друг к другу фасеток.

-Что...

Ларгель успел выдохнуть лишь одно слово - да так и застыл, не в силах оторвать взгляда от точек, что остров горстями выбрасывал в небо. Точек, что множились с быстротой, сводящей на нет любые попытки подсчета. Точек, что стремительно приближались, росли...

Точек, за каждой из которых стояла смерть.

По исполинскому телу Короны будто пробежала рябь - искривленные, оплавленные, разбитые фасетки, источая дым и непереносимую вонь, вновь становились целыми. Орудия великана вновь дернулись - но только и успели, что это: под новую, бывшую едва ли не громче прежней, волну бешеного треска, глаза его вновь обратились в кровоточащее месиво.

Это не было ударом, пришедшим со стороны внешнего купола Второй Площадки - тот был выведен из игры ценой "Офелии" и всего ее экипажа. Это вообще не было связано с магией: подобную атаку почувствовал бы любой из них и прежде всего - сам Корона, отразив без какого-либо труда. Но не было это и чем-то, доступным взору, не было снарядом или ракетой, которую Прародитель без труда бы обратил во прах.

Но что же? Что...

Времени для размышлений больше не осталось - как и для чего-то еще. Точки - нет, уже не точки, но ракеты - были уже слишком близко.

Подали голос корабельные орудия. Составили и впечатали в разум своих творений новые команды пастыри плоти - и мешанина когтей и крыльев сорвалась с неба, облепляя спешащую к "Левиафану" смерть, погибая сотнями, лишь бы унести с собой еще одну ракету. По телу Короны вновь пробежала рябь...

-Прочь! - содрав капюшон - лицо под ним оказалось удивительно молодым - рявкнула Нарбарек, агент похоронного класса за номером первым. - Все внутрь!

Восемь ракет прервали свой путь раньше срока.

Три уцелевших - рванулись вверх на последних метрах, лопнув в небе аккурат над громадой "Левиафана".

И пришла боль.

Хозяева острова знали своего врага, знали, кто явился к их порогу. Знали, похоже, слишком хорошо - и с точностью до секунды сумели предсказать следующую реакцию Короны. Едва только Прародитель опомнится от удара, сумевшего каким-то непостижимым образом нанести ему вред, едва только поймет, что обычных средств больше не хватает, как в дело будут пущена магия - и он, пусть даже лишенный зрения, вновь будет безошибочно находить свои цели - теперь уже с помощью ее одной.

Взорвавшиеся над кораблем ракеты, до краев налитые чарами, пресекли эту попытку в зародыше. И принесли с собой чистую агонию - для любого, кто на беду свою оказался сейчас снаружи.

По Цепям прокатился огненный поток, непереносимая боль раскаленной спицей пронзила спинной мозг. Ларгель, распластавшийся по залитой черной кровью палубе, скреб руками по металлу, ломая ногти - уши закупорил нестерпимый звон, на глаза набросили черный полог...собрав оставшиеся силы, агент похоронного класса прогнал по всему телу обжигающе ледяную волну - маг послабее умер бы на месте от одной только этой попытки - оградив себя от принесенной с ракетами чистой муки. Сплюнув на площадку кровь - попав под удар, он едва не откусил себе кончик языка - Ларгель потер глаза, залепленные черной жижей, выдернул из волос невесть как оказавшийся там шмат скользкого серого мяса. Поднял голову...

...и еще несколько секунд пытался убедить себя в реальности того, на что смотрит.

С самого начала операции, доверенной этому кретину Верту, все шло как угодно, но только не по плану. Они ввели в дело Корону - и одного его должно было хватить, чтобы чаша весов тотчас же начала склоняться в нужную сторону. Они ввели в дело Корону, они разрешили ему сыграть в полную силу. Они...

Интересно, ждал ли хоть кто-то из них

ждала ли она

этого?

Он не слышал всего того грохота, с которым сработали, добравшись до Короны, напрочь оглохшего и ослепшего, две новые ракеты, уже с совершенно обычным зарядом: слишком был занят тем, что пытался не спятить от боли и звона в заложенных ушах. Он не слышал крика, что испустила тварь, чувствуя несущуюся к ней смерть - и, не имея возможности нащупать цель, решившая стрелять наугад.

Зато он мог хорошо - слишком, слишком хорошо - видеть результат.

Разбитые радары и обломки антенных вышек. Рев огня и истошные крики. Гнутый металл, битое стекло...

Стекло. Стекло.

Черное стекло вперемешку с черной кровью.

Развороченный прямым попаданием отросток Короны шатался, словно хлипкое деревце на жестоком ветру. Не было больше скованной железными обручами груди - лишь зияющая дыра с рваными краями, из которой проглядывали ржавые кости, шестерни и пружины. Не было ничего и выше - лишь лохмотья гнилой серой плоти, что сыпалась вниз, с отвратительными жидкими шлепками разбиваясь о палубу. Дождь из мертвечины сопровождался смрадом, начисто перебивавшим любую вонь, любую гарь - и черным дымом, что хлестал и хлестал из чудовищных ран, закручиваясь в безумный узел.

Обезглавленный великан вновь покачнулся. Поднял рывком левую ногу под жалобный скрип лишенных контроля суставов. Качнулся снова - раз, другой...

И, окончательно потеряв равновесие, повалился назад, за борт.

Не успело пройти и минуты - а воды уже поглотили исполинское тело.

-Лучевое оружие?

-"Сангвин", - голосом, совершенно севшим от напряжения, проговорил глава "Атропы" - и потянулся за лежавшей на краю стола сигаретной пачкой. - Восемь машин на Союз, из них семь - наши. Заодно и полевые испытания провели... - Щепкина разобрал хриплый смех.

-Вы знали...

-Ничего я не знал, - Алееву начинало казаться, что сегодня ему позволят заканчивать в лучшем случае каждую третью фразу. - У нас есть, конечно, планы на почти всех активных в настоящий момент Прародителей, но сам знаешь, сколь долго живет план, когда с реальностью лбами сшибается. Здесь, однако...

-Но он убит? - теперь прервал чужую речь уже сам лейтенант.

-Убит? - мрачно рассмеялся Щепкин. - Черта с два. Насколько мне известно, эта мразь имеет минимум три отдельные формы для боя. И мы пока что только одну скосили.

-Признаться, я все еще удивлен, что это сработало, - заговорил Веревкин. - Комплекс создавался в первую очередь для обнаружения и последующего разрушения несколько иных оптико-электронных систем...

-Проверить его работоспособность на вертолетах мы явно еще успеем, - полковник пожал плечами. - Ладно, к делу. Девятый сектор?

-Еще держатся, - немного погодя, ответил один из офицеров. - Органические конструкты ускорили продвижение, полминуты до контакта. Соседние сектора заглохли намертво, полным ходом идет окружение. Мы высылаем Живца?

-Нет.

-Да их же вырежут там, их...

-Я. Знаю, - нажимая на каждое слово, со злостью выдохнул глава Второй Площадки. - Знаю прекрасно, что с ними будет. Но мы не можем рисковать. Все должно быть правдоподобно. Они должны нащупать слабину. Должны увидеть, должны в нее поверить. Сконцентрировать на этом участке всю свою мощь и направить в прорыв предельно доступное количество конструктов. Тогда и только тогда я дам приказ на перемещение Живца. Тогда и только тогда я позволю ему отплатить за всех, кого мы сейчас потеряем.

Оторвавшись от экрана, Щепкин, наконец, запалил сигарету. Чувствуя, что должен воспользоваться этой краткой паузой по полной программе, чувствуя, что вправе - нет, что должен - сказать хоть что-то, Алеев подступил к столу.

И, столкнувшись взглядами с полковником, не сказал ничего.

У каждого из них сегодня было свое дело.

И каждый должен был вынести его сам.

Пролом во внешней стене, устроенный Тернием, уже частично залатан - хозяева "Левиафана" работают быстро. Ветер, впрочем, все еще проникает внутрь, как и снег, как и холод - но столпившиеся вокруг рельефной карты люди, кажется, вовсе не обращают внимание ни на то, ни на другое, ни даже на третье.

-...на третьем участке прогресса нет, на шестом продвижение вот-вот остановится.

-...группа "Рейн" полностью уничтожена, группа "Дунай" уничтожена, дееспособным офицерам группы "Тибр" принять командование...

-Почему до сих пор не введена вторая волна?

-Епископ, плацдарм еле держится. В настоящий момент неразумно...

-Что неразумно - так это спорить со мной! Почему у нас каждую минуту валится связь? Почему я не могу толком выйти на офицеров ордена? Почему вы с этим ничего не делаете? Почему?

-Потому что, Верт, Корона засадил из своих орудий аккурат по нашим антенным блокам. Потому что большинство тевтонских офицеров благодаря вам сейчас удобряют землю. Потому что у нас нет времени слушать ваше нытье!

-Герхард, вы мне ответите за...

-Wert, setz dich in die Ecke, nimm ein bisschen Baldriantropfen ein und steh nicht im Weg (2). Майор, что насчет четвертого участка? Я вижу, они почти уже прорвались...

-Прорыв...возможен, это самое большее, что я пока осмелюсь сказать. Но ситуация на соседних участках по-прежнему тяжелая и...

-Если мы будем поддерживать всех, то в итоге поддерживать останется разве что штаны, когда побежим отсюда. Нужно передать пастырям плоти, пусть снимают все, что осталось и концентрируют здесь.

-Но ваши же тевтонцы...

-У ордена в строю осталось меньше двенадцати процентов, включая вспомогательные силы. Для выполнения задачи этого все равно недостаточно, а значит, ими можно пренебречь.

-Я понимаю и одобряю данное решение, но, признаться, я удивлен. Еще какой-то час назад вы желали всех вывести живыми.

-Час назад мы еще не сидели по самые брови в помойной куче. А теперь, уж простите, отсюда не вылезешь, не запачкавшись. Свяжитесь с пастырями. Пусть прекращают прикрытие оставшихся тевтонских групп и бросают сюда все, что еще способно двигаться. Нам нужен прорыв, любой ценой.

-Связь есть. Мы...

-И кто-нибудь, кто не хлопнется в обморок по пути, скажите уже похоронке, чтобы шевелилась. Когда пастыри бросят все это мясо туда, я хочу, чтобы их вели Цари. Если нам повезет, господа, с ними русские провозятся куда подольше, чем с той бандурой...

Земля дрожала. Под сухой, оглушительный, рвущий уши треск протянувшийся почти от самого берега редкий лесок ломался, спадая в огонь, корчась в огне. Омертвелые стеклянные глаза бинокля сверлили залитую пламенем даль - деревья, переломленные с легкостью невесомых прутиков, пылающий подлесок, пар, дым, вырванные из земли клочья...черные тени, с непредставимым, нереальным упорством ломившиеся вперед, сквозь огонь.

Уставшие держать бинокль руки дернулись - и охваченный пламенем лес тут же скакнул куда-то вверх и в сторону. Отняв прибор от лица и кое-как втянув забитым носом очередную порцию ледяного воздуха, гари и дыма, Чертков потянулся к спущенной на шею маске. По бритой голове стекали, разбегаясь по лицу и в конце концов срываясь с него вниз, под воротник, теплые, липкие струйки пота, скверно выбритый подбородок подрагивал при каждом тяжелом вдохе. Противогаз всего пару секунд как вернулся на законное место, а жар уже вновь подступал, бил в самое лицо, бродил под кожей, превращая в пытку каждый вдох, каждый взгляд - в борьбу с рвущимися из глаз слезами.

Земля дрожала. Исхлестанный "Градами" лес, за считанные секунды обращенный в месиво из перепаханной земли, изломанных стволов и горящего кустарника, никак не желали оставлять в покое: за волной зажигательных снарядов тут же были пущены осколочные - раз, второй...

Земля дрожала. Того количества реактивных снарядов, что в эти несколько до боли оглушительных минут было выпущено по лесу, по текущей сквозь него орде, было достаточно, чтобы смешать с землей любого противника, извести под корень всю брошенную в прорыв живую силу и решительно пресечь вторжение.

Но пламя затихало. А рев, стрекот, визг, топот сотен, если не тысяч - становился все громче. Черное пятно тянулось из огня, черное пятно росло и набухало, делая пламя, пляшущее позади него чем-то бесконечно, безнадежно жалким и несущественным.

Словно над собственным отражением в воде, над колыхающейся в едином порыве ордой раздувается, застилая небо пуще любого дыма, стая воздушного прикрытия. Черная туча, визжа на все мыслимые лады, продвигается вперед, платя за каждый преодоленный метр десятками, если не сотнями жизней. Огненные всполохи расцветают внутри живого полотна, раскаленные снаряды снова и снова рвут его на клочки, тщась если не остановить, то замедлить - на пять, две, хоть бы на одну лишнюю минуту. В унисон умирающим тварям воют, захлебываясь снарядами, уродливые коробки ЗПРК с неровными наростами пусковых установок. Одну за другой разбирает лихорадка, над раскаленными стволами автоматических орудий поднимается густой белый пар: канистры с охлаждающими жидкостями иссякли уже давно - и все, что могут в краткие мгновения отдыха предложить измученным машинам - сваленный в ведра снег да крохи воды из пузатых бутылей.

Крики не смолкают ни на минуту. Позади орут, раздирая глотку, в который раз требуя новую патронную ленту. Воют, перемежая тот вой отборной руганью, по левую сторону - обжегшись даже сквозь перчатки, какой-то несчастный сует руки в снег, загребая его огромными горстями. Вовсе не тихо и справа - бледный, с трясущейся прыщавой губой офицер, почти оглохший уже от канонады, снова и снова выговаривает, то и дело срываясь на истошный, рваный хрип, о потерях - слово за словом, цифра за цифрой ныряют в трубку на перекрученном проводе, уносясь куда-то по стальным нервам. Визжит, булькает, голосит многотысячный хор впереди - все громче, все ближе.

Лицо под маской пылало и чесалось так, словно с него заживо сползала кожа - скользнув обратно в промерзший окоп, Чертков стиснул зубы, в который раз одержав победу над более чем настойчивым желанием содрать с себя тяжкий груз и вдохнуть еще хоть разок полной грудью. Со вдохами и правда следовало быть поосторожнее - никто не знал точно, когда будет пущена химия, но ее ждали - ждали с минуты на минуту, ждали, как и он, утопая в поту, варясь заживо в пепельно-серых защитных костюмах.

Запрос ушел совсем недавно - три, может, пять минут тому назад. В этом Чертков был почти уверен - и это самое "почти", от которого никак не выходило избавиться, разъедало его уверенность с той же легкостью, с какой кислоты спущенных на них тварей превращали в лохмотья плоть и железо. Три минуты, три часа...здесь, посреди угольной черноты бездонной и бескрайней ночи, освещаемой лишь орудийным огнем и прогорающими за считанные минуты пожарищами, само понятие времени теряло всякий смысл. Остался ли он вообще хоть в чем-то? Не было больше ни планов, ни схем, потеряли почти без остатка свое значение грозные приказы и последние напутствия, данные им "Атропой". Каждая минута как час, каждый час - длиннее иного дня. Мир вокруг потух, померк, потонул во тьме, что то и дело пытались прорезать, не дать затянуться, очередной залп, разрыв, вспышка...

Остался ли еще кто-то, кроме них? Сражался ли? Прятался ли, уносил ли ноги? Слышала ли "Атропа" голоса их орудий, все более и более рваные, отчаянные, слышала ли крики, приказы, мольбы? Слышала - или давно уже умолкла сама, погребенная под волнами плоти, жизнь в которую вдохнули с одной и одной только целью - отнимать ее у всех прочих?

Ответа не было, как не было и не имело смысла ждать чудесного спасения, волшебного выхода. Ответа не было - здесь и сейчас были лишь они одни и враг их - враг без страха, враг без сомнений, враг без числа.

По ушам, и без того изрядно заложенным от беспрестанного грохота, ударил синхронный рев моторов. Подбрасывая в воздух комья грязи и снега, медленно двинулись вперед танки, оставляя за собой глубокие борозды. Первые снаряды дали недолет, лишь зря вспахав землю пред текущей к ним лавиной. Второй залп уже принес свои смертельные плоды, разорвав, разметав на клочки плотную стаю. Взрываясь в самой гуще наступающих тварей, снаряд за снарядом выбивали из нее целые озера слизи и океаны крови, заставляли изойти, истечь сотнями предсмертных криков за раз - но каждая прореха закрывалась, каждый ряд смыкался, повинуясь неслышной команде, вновь становясь единым целым с остальной ордой.

Зенитные установки затихали - хор их, до того способный начисто лишить слуха, становился все более сбивчивым и нестройным. Словно бы зайдясь кашлем, умолкла первая машина, ее примеру, отстав лишь на какую-то минуту, последовали сразу две. Шум сотен крыльев, бьющихся о воздух, усилился, как и резкие, омерзительные крики - одна часть ползшей по небу стаи взяла выше, направляясь прямиком к подававшим еще признаки жизни зениткам, другая же скользнула вниз, к самой земле. Впервые получив возможность разглядеть как следует воинство Могилы - кошмарный, перекрученный клубок чешуйчатых конечностей и крыльев, волнами вздымающихся над блестящей черной кожей - Чертков почувствовал тошноту. Желание сдернуть маску становилось едва преодолимым - колоссальным усилием воли удержавшись от того, чтобы подкрепить его действием, он подтянул автомат поближе, устраивая на утрамбованной, промерзшей земле. Основное оружие штурмовиков Второй Площадки, "прибор 3Б", был когда-то выбран за свою бешеную скорострельность и возможность залпового огня из трех стволов разом: прекрасно отдавая себе отчет, с какими врагами приходится иметь дело ее бойцам, "Атропа", делая свой выбор, гналась отнюдь не за пробивной силой или высокой точностью. Сделанный в свое время расчет был прост и до боли циничен - когда враг был способен заживлять раны, возвращаясь во времени к неповрежденному своему состоянию, когда он мог защитить себя с помощью магии или попросту обладал недоступной человеку выносливостью, значение имело лишь одно: сколько успеет сделать боец до своей статистически неизбежной смерти.

Одуревшим начисто взглядом следя за ордой, что обрушила на остров Могила, Чертков не мог отделаться от мысли, что разгоняла по телу липкий, холодный страх - здесь и сейчас вклад каждого из них, вне зависимости от приложенных стараний, вряд будет иметь хоть какое-то значение.

Залп, другой, третий...ни один экипаж не тратил и секунды на прицеливание - плотность атаки была такой, что каждый снаряд неизменно находил себе десяток-другой жертв. Залп, другой...громоподобное эхо вновь и вновь прокатывалось от горящего леса до позиций штурмовиков "Атропы", заставляя невольно вздрогнуть. Залп, еще один...промежуток между выстрелами становился все реже, но пусть у машин и получалось проредить на время напирающую на них сплошную стену, остановить ее не могло, казалось, ничто.

Несколько мощных созданий вырвались вперед, пропахивая снег своими тушами с резким хрустом - под ногами их мельтешили орды тварей поменьше. Из уродливых пастей выдавались длинные кожистые трубки - при каждом сокращении набрякших меж костяных пластин мускульных мешков они извергали наружу потоки прозрачной жидкости, тягучей, словно деготь. Снег и лед обращались бесцветным паром, танковая броня, стоило лишь очередной струе хлестнуть по ней, начинала плавиться, истекая грязно-серым дымком. Очередной снаряд пробил панцирь вырвавшегося дальше прочих создания - и то с влажным хлопком лопнуло, утопив в органических кислотах десятки меньших существ, не оставив от них ничего, кроме обгорелых клочков плоти. Закрепить успех машина не успела - закованные в прочные панцири твари, прорвавшись к танку, облепили его, словно мошкара, снова и снова молотя по корпусу костяными наростами, давая время бронированному мешку с чистейшей отравой приблизиться - и выплеснуть на цель густую струю. Ответный залп из начавшего уже дымиться орудия оказался гибельным для всей машины: повинуясь неслышной команде, несколько тварей заткнули ствол собственными телами - и сгинули в пламени скорого взрыва вместе с экипажем обреченного танка.

Оставшиеся машины будто бы хлестнули незримой плетью. Два танка рванулись вперед, с омерзительным хрустом размазывая по земле толстых, змееподобных тварей, норовивших стянуть орудийные стволы твердыми кольцами, забить, заткнуть, свернуть на сторону, любой ценой сорвав стрельбу. Остальные покатились назад - ритм некогда дружных залпов был начисто утерян, каждая машина, отступая, палила куда придется - и вовсе не нужно было быть сейчас внутри, чтобы понять.

Страх взял свое.

-Огонь!

Приказ прозвенел на удивление отчетливо и резко, словно некая неведомая сила нащупала его, вырвала из общего хаоса, приподняла над ним, давая возможность быть услышанным каждым. Метнув быстрый взгляд на копошащуюся массу - один из прикрывавших отход танков уже полностью скрылся под ней, другой вертелся на месте, пытаясь стряхнуть рвущихся внутрь тварей - Чертков, скривившись от неожиданного спазма в области желудка, прицелился. С мягким хрустом тронул спусковой крючок.

Незыблемая, тверже камня серая линия штурмовиков "Атропы" присовокупила, наконец, голоса своих орудий к общему хору - те перекрыли его начисто, подчинили себе, утопили в бешеном, непрерывном треске весь мир без остатка.

Ночь, в который уже раз, разорвал на клочки огонь.

В живой стене зазияли огромные дыры. Нагнавших отступающие машины тварей смело прочь, будто метлой. Надрывный визг свинца и стали стегал атакующих снова и снова, разрывая плоть, кроша кости. Черная туча, кружась, скользнула вниз - но орудия, сполна воспользовавшись блаженной передышкой, были уже готовы. Плотная тень, заслонившая чахлую луну, плавно пошла на снижение - и взорвалась, изрешеченная залповым огнем. Алый ливень и комки черной плоти, чей тошнотворный смрад пробивался даже сквозь фильтры, обрушился на окопы.

-Не прекращать!

Никто бы и не помыслил, никто бы и не смог - в том числе и потому, что крик, родившийся где-то там, за спиной, мигом потонул в царящем грохоте, никому не позволив отвлечься хоть бы и на секунду. Потянувшись за новым коробчатым магазином, Чертков позволил себе бросить краткий взгляд в сторону наступающей орды. Все больше и больше тварей оставалось там, в снегу, все шире зияли прорехи, все дольше и дольше зарастали новыми телами, прибывавшими от леса, от берега. Откатившись на заранее подготовленные позиции, уцелевшие машины открыли огонь, стремясь разбить стаю на отдельные мелкие группы.

Сложно сказать, где стучало громче - в ушах или в груди, там, где по обыкновению пряталось исколотое ужасом сердце. Сложно сказать, от чего больше мутило - от запаха собственного пота, который хлюпал в маске при каждом нервном движении головы или же от вони десятков, сотен раскрошенных в омерзительную кашу существ, чьи останки усыпали позиции. Сложно сказать - да и не смог бы он, даже если б захотел, да и не так уж это было и важно. Важным было совсем другое - то, что держало Черткова и прочих на месте, то, что не позволяло предательскому страху вновь пробраться в них, сковать движения, обречь на смерть. Важным было совсем иное чувство...

Они сделают это. Они выстоят. Они...

Один из танков, что оставались на переднем крае, исчез.

Оглушительный взрыв на мгновение отобрал слух у всех, кто имел несчастье быть слишком близко. Иным повезло и того меньше - разлетевшиеся во все стороны осколки и куски металла собрали свой кровавый урожай, скосив не успевших вовремя укрыться, словно сорную траву. Глаза Черткова, скрытые под маской, в ужасе расширились - но прежде, чем он успел толком осознать происшедшее, из леса, из огня протянулось что-то черное, что-то огромное - хлестнуло вперед с быстротою мысли.

Две грозные боевые машины смяло, словно яичную скорлупу - один-единственный чудовищный удар вколотил их в землю, раскрошил, разбросал прочь бешеным вихрем осколков и огня. Черная полоса, скользнув по земле, смела в сторону еще один танк, подбросила в воздух, будто пушинку - и, подхватив с легкостью, которая сама по себе грозила лишить рассудка, зашвырнула прочь.

Стрельба становилась тише - или же просто крики, пришедшие ей на смену, теперь не сдерживало более ничего. Остекленевшим от ужаса взглядом Чертков и те, кто оставался еще рядом, смотрели, не в силах оторваться, на то, что...

Черные полосы немыслимых размеров были лишь подвижными выростами. Щупальцами. Хвостами.

Тело, которому они принадлежали, показалось из леса, из огня.

Крики усилились.

Оно было огромно - немыслимо, невыразимо, невозможно огромно, слишком велико для того, чтобы его можно было облечь в слова или хотя бы попытаться то сделать. Циклопических размеров черную тушу покрывал толстый панцирь, кожистые трубки, торчащие из могучей спины, беспрестанно источали слизь и густой белый пар. Из-под мощных костей проглядывала блестящая жировая прослойка, на костяных наростах расселись, цепляясь когтями, десятки мелких тварей, несомых гигантом в бой. Засаженная огромными зубами пасть, в которой без помех уместился бы сторожевой корабль, раздалась надвое, выталкивая наружу утробный, полный первобытной ярости вой. Четыре хвоста вздыбились, закрутились огромной плетью - и разом ударили вперед, размазывая по земле и смешивая со снегом сотни тел организмов-охотников, комкая танки как спичечные коробки, кроша орудия и укрепленные точки на сизую пыль вперемешку с кровью, смахивая прочь все преграды так, словно те были возведены в лучшем случае из мокрой бумаги.

Царь Земли явился. Надежды больше не было.

-Туше мне. Годы нас не щадят...

Тихие, едва слышные слова Леопольда унес ветер. Он же подхватил и потащил прочь по земле золотое крошево - дальше, еще дальше от неподвижного тела некогда грозного Терния, ныне - лишь спутанного в совершеннейшем беспорядке клубка, изломанного, жалкого.

-Что ж, - хриплый голос напомнил о том, что на островке была сейчас отнюдь не единственная живая душа: Стальная ведьма, сделав легкий шажок в сторону - туда, где еще не покрывали землю останки золотого орудия - остановилась, чуть вздохнув, когда взгляд ее пал на обнаженный меч. - Теперь мне ведомо, что мифы не врали. Что мерзость, которую ваш род посмел сотворить, должна исчезнуть. Вместе с хозяином.

Леопольд остался нем к прозвучавшим словам - лишь вздернул окровавленную руку, лишь коротко поманил: сухо, сдержанно, без издевки, с одним только напоминанием о том, что бою не должно прерываться.

Что его не оборвет ничто, кроме смерти.

Графиня тихо кивнула. Скользнув в карман, рука ее тут же вынырнула наружу - сверкнула, поймав косой лунный луч, крохотная, способная целиком спрятаться даже в самой маленькой ладони, коробочка, кубик из тончайшего стекла.

-Меч поднявший обречен...

Бешеной лавиной хлынул ток по Цепям. Каждая мысль о враге, что стоял сейчас пред ведьмой, каждая предполагаемая слабость его и каждая выявленная сила, каждая капля ненависти, каждая крупица желания расправы, скорой и жестокой, была той лавиной подхвачена, была донесена до цели. Вплетена в общий узор.

-...будет он мечом сражен...

Стекло треснуло. На взрыхленную Тернием землю градом посыпались сверкающие крошки - не то лед, не то сахар. Еще не коснулась гнилой травы первая из пылинок, как наружу хлестнул, выплескиваясь клубами, белый туман. Под мерное гудение, напоминавшее поначалу голос работавшего на пределе сил своих пылесоса, а всего три или четыре секунды спустя - рев турбин, из комков белесого дыма вытягивались, одна за одной, высокие, поначалу неровные, кристаллические ветви. Переплетаясь меж собою и затвердевая, изгоняя прочь былые швы и линии, отмечавшие места слияния, сверкающие отростки становились единым целым, расправляя плечи уже как человеческие фигуры - одна, две, пять...

Ровно дюжина точных, до последней морщинки на сосредоточенном лице, двойников Леопольда.

Едва заметное движение головы, короткий, безмолвный приказ. Выхватывая мечи, стекловидные имитации, пронизанные, будто клубками вен, пульсирующими серебристыми сетями, сорвались с места.

Убийца не замедлил последовать их примеру.

Первую стеклянную копию Леопольд раскроил, не сбавляя шага, другой, казалось, лишь самую малость коснулся острием, заставив вдребезги разлететься склоненную набок голову. Играючи избежав минимум трех ударов, каждый из которых грозил стать смертельным, отправил на землю еще одного сверкающего в лунном свете истукана...

...и едва успел уйти с направления атаки тех, кто был убит парой мгновений раньше. Поднявшись с земли гейзерами блестящих осколков, двойники Леопольда атаковали вновь - и вновь были разбиты вдребезги...

...только чтобы в очередной раз собраться воедино - и, кажется, прибавив в скорости. Источающий голубоватое сияние клинок прорезал странный материал без помех, снова и снова искрящиеся скульптурные копии Леопольда рассыпались, снова и снова под мерный гул сливались, обретая целостность в клубах белого тумана и кристаллической крошки.

Становились такими же, как прежде.

Нет, не совсем.

Терний был грозен и почти бесконечен, число же немых двойников, снова и снова продолжавших свой танец вокруг Леопольда, оставалось неизменным. Число, но не сила - если контроль над золотым орудием в какой-то момент хозяйке пришлось брать на себя, поддерживая в своем творении мощь, которой в итоге так и не хватило для победы, здесь же, казалось, все было ровным счетом наоборот. Сдерживая Асколя, терпя одно поражение за другим, истуканы будто бы учились на каждом: удары и шаги прибавляли в скорости и силе, выпады убийцы, засвидетельствованные единожды, единожды уже принесшие смерть, теперь избегались все с большей четкостью...

Как и в прошлый раз, это был бой на истощение - но в отличие от Терния, бывшего чудовищно сложным, но все же единым целым, каждый стеклянный убийца, казалось, жил и сражался сам по себе. Вот один двойник атаковал, целясь в голову - отбив выпад и едва не пропустив другой, уже в грудь, Леопольд выбил внушительный кусок стеклянной плоти, но - впервые - не смог убить врага одним-единственным ударом. Исправление ошибки дорого обошлось - вернуться в строй успело сразу четыре двойника, тут же навалившись на убийцу парами.

Каждый удар, виденный ранее, встречал смелый блок или же вовсе воздух. Каждая попытка избежать смерти становилась все сложнее - и счет шел на мгновения. Надсадно звеня, двойники усилили натиск - Леопольд кружился, обходил...отступал. Впервые за все время.

Время, столь необходимое ведьме.

Удар. Перекат. Обход. Удар. Разрубленное пополам тело в который раз осыпается блестящей крошкой - но уже трое сменяют его - и ни одного из них уже не пронять единожды виденной атакой. Терний был почти бесконечен, но его слабое место, его сердце, пусть и скачущее из побега в побег быстрее, чем сердце человеческое разменяло бы пару ударов, все же существовало, могло быть обнаружено и поражено. Стеклянное воинство было лишено подобного недостатка - сколько бы не искал убийца связующее звено, оголенный нерв, пусть даже тысячу раз блуждающий, в десять, сто тысяч раз более живой и быстрый, чем таковой Терния - найти его никак не удавалось.

Время продолжало свой бег.

Время, значившее для ведьмы все и даже больше того.

Пальцы графини перебирали воздух, пересохшие губы - шептали слово за словом, сопровождая прядение чар в равной степени чудовищной силы и сложности. Малейшая ошибка не просто бы обернулась срывом - она, несомненно, стоила бы жизни - но сейчас, когда все внимание Леопольда было сосредоточено на его собственных двойниках, у нее был шанс успеть.

Новые разрывы под звуки вспоротой ткани множились на серых одеяниях, новые раны расцветали на коже убийцы. Вновь восстановив былую - неизменную - численность, двойники обступили Асколя, все легче, все проворнее парируя удары, все плотнее, все туже стягивая сверкающее кольцо.

Не было никакого связующего звена. Не было никакого пляшущего нерва. Не было сердца, которое можно было бы поразить.

От этого воплощенного в стекле изящества не веяло знакомой ледяной ненавистью и презрением. В нем не угадывалась знакомая гордыня. В нем не корчились змеиным клубком до боли знакомые чары.

Ничто не говорило о том, что двойники, пробужденные Августиной ото сна, были ее собственным творением.

Ответ лежал где-то здесь - ответ, означавший жизнь.

Времени рассуждать не было.

Оставалось только испытать удачу.

Двенадцать двойников избрали цели. Двенадцать мечей обрушились на врага.

Серая тень ответила.

Двенадцать стеклянных тел осыпались со звоном тысячи разом лопнувших окон.

Все решала скорость - и этот рывок дался Леопольду не без труда. Все решала скорость - и не принеся нужных жертв, на нее нельзя было надеяться.

Стеклянное крошево истончалось - до песка, до тумана, туман же таял на глазах. Растерявшее последние краски, будто бы вовсе обескровленное одним только чудовищным напряжением лицо Леопольда дернулось лишь раз, лишь на секунду - и вновь застыло маской смертельного спокойствия, чистейшего отрешения от всего на свете.

В том числе и от жуткой рваной раны, украшавшей ныне левое плечо.

По лицу графини пробежала тень. Пагоды, вывезенные в начале века из Запретного города Макнамаррой, последним из магов, что носил титул Глаз Башни, убийцей двух ведьм, что так и не сумел когда-то записать на свой счет третью, были мертвы - и в этот раз, похоже, навечно. Еще одно орудие великой силы и редкости потеряно - едва только убийца в изодранных серых одеждах постиг принцип, на котором оно держалось.

Последний и правда был зеркальным отражением того, что лежал в основе Терния.

Не было ни нерва, ни сердца - но то, что казалось раздельным, все же составляло единое целое.

И погибнуть могло лишь вместе, лишь в один миг.

Подвиг, почти невозможный для того, кто уже был истощен, измотан долгой схваткой. Невозможный...но убийцу, что стоял пред ней, вряд ли могло сдержать подобное слово.

Кровь тонкими ручейками сбегала по серой ткани, разбивалась о землю. Вдохнув морозный воздух, Леопольд шагнул вперед, вздымая меч.

Августина выпустила наружу последнее слово.

Пагоды были мертвы.

Но сыграть свою роль они все же успели.

Это было похоже на сеть из чистейшей тьмы - бесконечную, беспроглядную. Сотни сорвавшихся с цепи проклятий, каждое из которых могло забрать по сотне жизней за раз, слились воедино, затопив собою остров от края до края. Слишком огромная, чтобы можно было ускользнуть, слишком сложная, чтобы расплести, разгадать, вычленить из нее отдельные элементы, сеть пала с неба. Высвобожденной разом мощи с лихвой хватило бы утопить в смерти, мучительнее которой не нашлось бы в ином аду, целый город - иссушить тысячью хворей тело, сорвать с орбиты и унести прочь разум, изодрать, истолочь, изничтожить все вплоть до души - пред этой мощью не такой уж и бессмертной.

Все ради одного человека.

Человека, что, встречая свою неизбежную гибель, опустил меч, позволив ему воткнуться в землю, прикрыл глаза.

Молча скрестил у груди два сухих, покрытых трещинами, ключа, выточенных из пожелтевшей кости.

Сеть спала с небес и захлебнулась собою. Сеть лопнула - и в небо хлестнул, рассеивая ее уже без остатка, ослепительно-белый луч света. Нет, он подался уже и в стороны, выплавляя массивный, обжигающий холодом крест.

Первые слои защиты свет испарил, будто капли росы. Сжег дотла новые, спешно возведенные преграды и хлынул глубже, еще глубже, почти достигнув того, что составляло саму жизнь, саму суть ее.

Боль не замедлила явиться.

Кто-то другой, наверное, склонился бы пред этой болью. Кого-то другого она бы сломила сама по себе, выпила до дна, оставив лишь потерявший разум, хнычущий остов.

Кто-то другой, вне всякого сомнения, сгинул бы там, где сейчас устояла ведьма.

Волна жара, прокатившаяся по Цепям, сменилась ознобом. Смахнув проступивший на бледном лице пот, графиня заговорила - хрипло, монотонно, словно забыв, как делать слова живыми:

-Первые Ключи. Признаться, я полагала, что их давно уже нет на свете.

-Я лишь очередной хранитель в цепи, - холодно произнес Леопольд, бросая в карман истертые кости. - Не больше и не меньше того.

-Последний хранитель.

-Постараюсь того не допустить, - рванув меч из земли, сухо бросил убийца. - Вся сила истаяла за раз...

-И ныне ты беззащитен, - губы графини тронула мрачная улыбка.

-Потому и нападаю.

Последние слова ветер донес до ведьмы лишь жалкими клочками - их начисто перекрыл оглушительный треск. Огонь, полыхнувший там, впереди, был столь ярок, что даже ее глаза не устояли, затворившись, пусть даже и на краткий миг.

Меч в руках Леопольда пылал ледяной звездой.

-Игры кончились?

То, что ответило Августине, больше не походило на человека - глаза людей так не выглядят. Глаза любой из тварей, что она знала - в общем-то, тоже...

-С давних времен мы судим, - прошептало нечто, поднимая объятый бесцветным пламенем клинок к своему лицу - то было белее тумана. - С давних времен мы прощаем...

Клинок рассек воздух, указав на Стальную ведьму.

-Обвиняю!

Звуков было слишком много.

Голоса. Дыхание. Глухие удары о корпус. Мерный рык новенького - садясь, он уловил слабый запах краски - БТР-80, в брюхе которого он, скованный шестью плотными металлическими скобами с врезанными в них охранными рунами, сидел, откинув голову назад, на жесткую резиновую подушечку.

Голоса. Дыхание - нервное и прерывистое. Скрип натягиваемых перчаток. Звон ключей, отмыкающих кандалы.

-Прибытие через пять, готовность...

Голоса - звонкие, напряженные. Дыхание. Резкие, бьющие по ушам щелчки.

-Сохранять предельную осторожность. Любые контакты с объектом исключены. Кто тронет эту погань хоть пальцем - получит пулю лично от меня...

Страх. Страх был повсюду, долетая до него с этими голосами, с запахом пота, с каждым звуком, каждым движением, что он чувствовал, но не видел.

Пока - не видел.

-Высаживать будем на ходу. Стрелковая позиция должна быть развернута сразу же после активации объекта...

-Прибытие через три...

Страх. Сколько же в них страха. Страх повсюду, страх пропитывает, заменяет собою весь воздух без остатка - но он почему-то не чувствует и малой толики того, чем переполнены до краев люди, сидящие рядом. Он, признаться честно, вообще с трудом понимает, что породило этот бешеный, почти животный ужас, что удерживает его, не давая раствориться, уйти.

С трудом верит в то, что виной тому он сам.

-Работу начинать сразу же после поражения объектом основных целей. Второго шанса он вам не даст.

Разве достоин он такого страха? Разве сделал он в своей жизни - жизни, которую едва помнит, которая давным-давно превратилась в одно бесконечное темное пятно - что-то, чтобы его заслужить? Разве виноват он в чем-то, кроме того, что...

попытался

...но кто бы на его месте сумел себя сдержать? Кто остановился бы на полпути к вечности, зная, что после того не сможет и сам считать себя магом?

Слово, как и всегда, приходило внезапно. Слово, как и всегда, несло с собою целый поток слов иных - слов, мыслей, образов...слово отпирало самую дальнюю, самую крепкую из всех дверей, и оттуда, понемногу, начинало сочиться забытое.

Однажды он сделал это.

Однажды он...

-Прибытие через две. Раствор!

В лицо брызжет что-то холодное, липкое. С тихим шипением плотная корка, запечатывающая его глаза и рот, начинает таять и расползаться.

Еще немного - и он будет видеть.

Видеть и помнить - отчего-то в этом он уверен до крайнего предела.

Одно лишь сомнение осталось внутри.

Действительно ли он желает того?

Это было как-то связано со зрением - ведь иначе бы они

не вырезали тогда его глаз

не предпринимали столь жестких мер, отсекая его от возможности видеть. То, что он видел, то, на что падал его взгляд...

Да, ответ определенно был где-то здесь. Ответ на весь этот страх. На всю эту ненависть. Ответ на всю его жизнь - жизнь того, кто оступился лишь однажды, узрев пред собою редкий, дающийся лишь раз, шанс...

Того, кто украл.

Того, кто поплатился за это.

-Выходим, живее. Спящая красавица уже кончает дрыхнуть...

Толчок. Лязг железа. Треск автоматных очередей где-то поблизости. Топот ног, спешащих унести тела как можно дальше от него.

От того, кто...

Избавившись от большей части своего живого груза, машина рвется с места вперед. С глухим звуком бьются об пол тяжелые скобы.

Последнюю он, распрямившись, отбрасывает в сторону сам - металл странно гнется под рукой, смягчаясь, плавясь...

Стекая на пол, словно вода.

-...девятому, очистить зону, немедленно, очистить зону. Живец на месте, повторяю, Живец на месте...

Свет. Свет становился все ярче. Свет касался его, мягко, но настойчиво призывая открыть глаза.

Открыть и вспомнить.

Кем он был.

Чем он стал.

-...любого контакта, повторяю, избегать любого контакта. Все, находящееся в поле зрения объекта...

Треск рации и беспокойный голос казалось такими далекими, такими несущественными. Разве имели они хоть какое-то значение по сравнению с тем...

что он сотворил и сотворит вновь

что он вновь, впервые за бесконечно долгое время, сможет вновь увидеть?

Первый шаг был неровным, нестойким - второй и третий, впрочем, дались куда проще. Коснувшись рукой стенки слева и почувствовав, как она начинает течь, будто топленое масло, он заставил себя совершить последнее усилие, последний рывок...

Преграда пала, повинуясь его воле. По лицу хлестнул морозный воздух, в спутанные волосы посыпались мокрые снежинки.

Вдохнув впалой, худосочной грудью - свободно, впервые свободно - он шагнул наружу, охваченный странным, болезненным возбуждением.

Ни память, ни зрение еще не вернулись к нему в полной мере - но первая уже стояла на пороге, переминаясь с ноги на ногу в некоей нерешительности, а второе пока что даровало ему лишь бескрайнюю, беспросветную тьму.

Тьму, изрезанную сотнями мелких огоньков.

Тьму, где тонули голоса и звериный рев, грохот орудий и шелест крыльев.

Тьму, что пахла кровью и смертью.

Вдохнув вновь - так глубоко, как только мог - он шагнул вперед, расправляя плечи, вздымая голову.

Спустя годы боли, стыда и отчаяния открывая глаза.

Ядовито-синие. Будто бы начисто лишенные зрачков.

Его спас запах. Запах был тем, что не позволило потерять сознание, почти выбитое из тела близким взрывом, распрощаться с ним - а следом, совсем скоро, и с жизнью. Запах пробился в заложенный, кровоточащий от удара нос, скользнул дальше - и за внутренности словно ухватилась крепкая, беспощадная рука. Сжала и дернула.

Его вывернуло раньше, чем удалось открыть глаза - частью в сползшую на грудь маску, частью - на стылую земляную стенку полуразрушенного окопа - когда же зрение вернулось в полной мере, Чертков почти пожалел, что его не лишился.

Запах никуда не делся - едкая вонь, сопровождавшая черный дым, смрад, распространяемый останками воинства Могилы, окалина и что-то еще - тяжелое, влажное, словно он только что сунул голову в какой-то отсыревший подвал.

Ноги, казалось, набили ватой - подняться никак не выходило и пришлось искать опору: рука в изодранной перчатке слепо шарила за спиной, по чему-то влажному и скользкому, пока, наконец, не обнаружила участок земли потверже. Собрав жалкие остатки сил, не успевших еще сбежать прочь из тела, Чертков приподнялся было, намереваясь встать, но непокорные конечности тут же подкосились, бросив его на колени.

Запах никуда не делся. Но второй приступ тошноты явился, когда Чертков, наконец, разобрал, на что смотрит.

Сквозь прорехи в стенах, сквозь мерзлую землю, развороченную и рассыпанную, весело бежали мутные ручейки, собираясь в дымящиеся лужи. Под руками, упертыми в землю, хлюпало грязно-красное болото - из взрыхленной почвы корягами торчали обломки костей и погнутые, переломанные части того, что было когда-то оружием. Тут и там, словно листва, были рассыпаны какие-то серые клочки - нестройные мысли не сразу пробились сквозь заслон из дикой, грозящей расколоть череп надвое боли, сознание не сразу дало ответ.

Когда же это случилось, когда Чертков узнал во всех этих лохмотьях, обгорелых и окровавленных, останки защитных костюмов, то понял и чем являлась вся эта рыхлая, бесформенная масса, перемешанная с землей в практически равных пропорциях.

И вновь скорчился на земле, терзаемый мучительными спазмами.

Боль не дала забыться, не позволила уйти слишком глубоко, сбежать туда, откуда уже не было обратной дороги. Боль разгорелась в нем, взорвавшись в голове, запечатав уши неумолчным звоном, перемешав внутренности раскаленной кочергой. Боль подстегнула, вздернула над разлагающимся месивом, что чуть было не пожрало его, не затянуло в себя с концами. Содрав с шеи перепачканную рвотными массами маску, Чертков обеими руками уперся в радостно захлюпавшую под пальцами плоть, в осколки костей и комки земли.

Боль отсекла все мысли, все тревоги. Боль вколотила в тело один-единственный приказ, одно только желание.

И, одержимый им в равной степени с болью, Чертков, исторгая из пересохшего, измученного горла хрип за хрипом, пополз вперед, не разбирая дороги, вовсе не думая о ней.

Траншея жила, дышала. Едва только звон, забивавший уши, стал понемногу отступать, до них тут же добрались иные звуки, бывшие едва ли не хуже. Тихий голос холодного ветра то и дело прерывался влажными, глухими хрипами, хруст снежной корки под чьим-то весом оборачивался затихающим, жалобным стоном. Во тьме что-то беспрестанно булькало, клокотало, исторгало сиплый, надрывный свист, хрустело, рвало, пережевывало и раз за разом ударялось о металл. Время от времени раздавались выстрелы - тут и там, дальше и ближе - резкие, отчаянные, никогда - больше одного за раз. Тихий шелест, нервный стрекот...будто целая армия мух в одночасье слетелась на пиршество, наплевав на тот малозначительный факт, что на дворе, вообще-то, была зима.

Дышать удавалось с трудом. Во рту все еще бродил привкус рвоты, забитый, в корке подсохшей крови, нос отяжелел и распух, в груди же словно завелось что-то большое и влажное - и ворочалось там, не находя себе покоя, шевелилось при каждом судорожном вдохе, провоцируя на глухой, не приносящий ровным счетом никакого облегчения, кашель. К великому своему сожалению, Чертков догадывался, что могло быть тому причиной - и пусть старался отгонять ту мысль со всех сил, что не сжигал, заставляя тело двигаться вперед, она неизменно возвращалась, маячила на самой грани, за которой ждали паника, потеря рассудка и смерть.

Сколько времени прошло с той минуты, как явилась та огромная тварь? Как давно это было, как давно один из отступавших через их линию танков разнесло на куски, словно игрушечную модель? Когда это случилось, когда обезумевший от страха - равно перед "Атропой" и врагом - Васильев решил, что сектор потерян, когда запросил огонь прямо по их позициям?

Когда пришел ответ? Каким он был?

Сколько

не надо

времени он провалялся там, среди земли и кровавой каши? Сколько

нет

был без маски?

Глаза терзала жгучая боль - слезы, пробиваясь наружу, быстро замерзали, кололи ледяными иглами, и разглядеть хоть что-то сквозь всю эту муть, сквозь пот, засохшую кровь и налипшую грязь становилось все сложнее.

Однако, он все еще видел.

И сомнения в том, было ли его пробуждение благом, крепли с каждой секундой.

Сеть из жирных, темно-красных сосудов, скользящая по вспаханной танковыми траками земле. Сложные сплетения с пульсирующей внутри густой жидкостью - набухающие, прорывающиеся наружу быстро тающими облачками цвета ржавчины. Высокие отростки из скользкой плоти среди капиллярных паутин. Запах крови, жженых волос, топленого жира. Черные, похожие на обломанные кораллы, ветви - и нанизанные на них трупы. Мелкие, в четверть человеческого роста твари - желтоватая, влажная кожа, переплетения быстро сохнущих жил. Когти, кривые зубы, костяные наросты, отрывающие кусок за куском от изодранных, изломанных, бьющихся в непредставимой агонии комков мяса, в которых, как бы сознание не старалось оградить от кошмарного зрелища, все еще узнаются человеческие тела. Хрипы, стоны. Деловитые перебежки, быстротечные драки из-за самых сочных кусков. Пепельная серь защитных костюмов, превращенная в палитру для телесных жидкостей, почерневшая кожа, хлещущие красным раны, направленные в одну точку взгляды давно застывших глаз.

"Атропа" знала с чем придется столкнуться, давно ждала удара и готовилась к нему. На их стороне были все преимущества, включая внезапность, которую противник по глупости считал принадлежавшей ему. Они ждали, они готовились. Но сейчас, посреди этой затопленной кровью и переполненной болью до крайнего предела ночи, Чертков уже не мог найти и малой толики успокоения в том, что когда-то помогало ему держаться на ногах и держать оружие.

Быть готовыми - к этому?

Лелеять мечты это остановить?

Воинство Блуждающей Могилы было бесконечно - нет, даже хуже. Маги привели сюда вовсе не армию, но целую экосистему, чуждую всему, что когда-либо рождалось и умирало под солнцем. Достаточно было приподняться на одеревеневших ногах, достаточно было глянуть поверх разрушенной траншеи, глянуть туда, где среди обгорелых остовов машин, в клубах черного дыма и ржавой отравы разверзся ад - и сил на другое движение, на другую мысль, кроме той, что все ныне тщетно, было тщетно с самого начала, уже не оставалось. Замерев на месте, Чертков устремил стремительно пустеющий взор на разыгравшуюся в какой-то дюжине метров от него кровавую вакханалию, на тошнотворное пиршество со стертыми до крошки укрепленными точками вместо стола. Глядел на перекошенные предсмертной мукой лица, на бледные, расплывающиеся во тьме морды, на вывернутые из суставов конечности, выпотрошенные пулями туши - сморщенные, почерневшие, словно давно отгнивший и ссохшийся плод - и человеческие тела, засаженные целой колонией сизо-серых грибообразных наростов. Ноздри забивал тяжелый запах перегноя, в глотку угрем проскальзывал какой-то невыносимо тучный, влажный дух, растекаясь внизу, в груди, делая ее невыносимо тесной даже для одного, самого слабого и робкого вдоха. Обманываться не было смысла - он был уже мертв, мертв с того самого момента, как очнулся - и то, что распыленная в воздухе отрава еще не успела подействовать, вряд ли играло большую роль. По крайней мере, он просто-напросто задохнется, не повторив судьбу разбросанных поблизости дохлых тварей - одного взгляда на конечности, что обрывались костяными культями, на слезшую кожу, лопнувшую плоть и скелеты, изуродованные непомерным, ненормальным ростом хватало, чтобы узнать работу "Галатеи", экспериментального боевого алхимического вещества, ускоряющего рост костных клеток в сотни раз.

По крайней мере, он просто задохнется. По крайней мере, он...

Все было кончено. Мысль эта, простая и прямая словно шпала, неожиданно принесла с собой успокоение, вымела прочь тревоги, уняла до той поры с безумной силой бьющееся сердце. Он уже не жилец. Ему нет больше смысла прятаться, нет смысла падать на дно траншеи, в грязь и кровь, заслышав поблизости от себя какой-нибудь шорох. Нет смысла бояться - бояться того, что пред глазами и того, что случится с ним.

Распрямившись - спина отозвалась резкой болью - Чертков еще раз скользнул взглядом по полю былой бойни. Могила нанесла Второй Площадке глубокую и беспрестанно гоняющуюся рану: каждый сантиметр почвы был осквернен, каждое тело - истощено, изорвано, деформировано самым безумным образом. Там, во тьме, изредка разрываемой всполохами коптящих огней, все еще изнывали от боли живые, все еще продолжался пир - приспустив незримый поводок, пастыри плоти остановили позади основных сил целые стонущие кучи изможденных, полудохлых тварей, от которых более не было толка - и которые тут же сцепились меж собой за добычу. Пузырящийся гной и сочащаяся кровь, осколки костей, мучительно изогнутые конечности и сверкающие в нервном пламени пластины металла - девятый сектор стал очередным абсцессом на теле Площадки, одним из многих - и Чертков уже не мог заставлять себя верить, что тело то еще живо. Уже не видел в том никакого смысла.

Под ногами что-то хлюпало и скрипело. Задрав голову, он уставился на небо - но не увидел ничего, кроме мелких стай, клочков, отпавших от былой армады, что бесцельно носились над пожарищем, заходясь диссонирующим визгом. Обернулся - и нашел только пламя, объявшее деревья, огненную стену, которую преодолела не с большим трудом, чем их оборону, посланная Могилой волна плоти. Без усилий - страх почти исчез - глянул вперед, различая вдали исполинскую тушу создания, что некогда разбрасывало танки и крошило укрепленные позиции: конструкт, вокруг которого копошились орды и орды меньших созданий, неторопливо продвигался вперед - туда, откуда еще велся огонь.

Тщетный, разумеется.

Как и все это.

Чертков сипло, через силу, вздохнул, утирая с лица грязь, размалывая в пыль корку из крови и замерзших слез. Победитель был известен с самого начала, и никакой фактор внезапности, никакие ловушки, хитрые ходы и припасенное загодя смертельное оружие не могли совладать с этой силой - простой и грубой, но бесконечной. Кошмары, виденные ими в последние часы становились чем-то невразумительным, моментально меркли и затухали, стоило лишь подумать о тех, кто их творил, кто вдыхал в них жизнь, кто направлял нести погибель. Был ли смысл в том, чтобы строить все это, собирать, учить, вооружать? Каждый из погибших здесь стоил десятка, но врага, способного пожертвовать сотней ради одного, они не могли сдержать. Да и кто бы мог? Кто бы захотел? Кто бы...

Страха больше не было. Вдохнув - с еще большим трудом, чем минуту назад - налитый гарью воздух, Чертков выбрался из траншеи, встал, стряхивая грязь, во весь рост. Страха не было - как и смысла тянуть с неизбежным.

Первые шаги дались не без труда - какая-то крохотная, ничтожная часть его все еще протестовала, все еще не могла смириться и спокойно ступать на смерть. Первые шаги никто не услышал, ни одна тварь из тех, что копошились впереди, не повернула уродливой головы. Первых шагов было недостаточно - и, решившись на новые, утопая в грязи почти по колено, Чертков закричал: протяжно, отчаянно, доводя до крайней черты пересохшее горло и затопленные в отраве легкие.

И тьма ответила.

С сердитым шипением два или даже три человекоподобных уродства, чья серо-зеленая кожа местами обгорела и пошла пузырями, оторвались от своего занятия, стряхнули на землю чьи-то останки, вытянутые из обгорелой боевой машины. Поднялись, вертя приплюснутыми головами, на длинных, перепачканных какой-то слизью хвостах.

Сейчас. Сейчас. Уже скоро.

Немного потерпеть. Совсем чуть-чуть.

Затянувшийся кошмар вот-вот оборвется.

Созданиями, отставшими от основной массы, никто не командовал - но что делать, завидев добычу, они прекрасно знали и без того. Сорвавшись с места - движения были стремительны и текучи - три организма-охотника заскользили к новой жертве.

Сейчас. Сейчас. Уже немного осталось.

И почему только глазам так горячо?

Одно существо вырвалось вперед, обгоняя раненых, ослабших сородичей. Залитые непроглядной чернотой глаза уставились на Черткова, выступающая далеко вперед челюсть с торчащими зубами отвисла, дав выйти наружу струйке крови. Поддерживая туловище над землей, тварь подобралась почти вплотную - шаг или два...

Сейчас. Сейчас.

Он желал закрыть глаза. Он должен был закрыть глаза.

Но страх, вернувшийся стократ сильнее в этот последний момент, в этот миг, когда уже ничего нельзя было изменить, парализовал его - и встретить смерть, стыдливо зажмурившись, у Черткова не вышло.

И потому он увидел все.

Увидел, как тварь, которую отделяло от него меньше метра, замерла, как с бешеной силой замолотила по воздуху хвостом. Как беззвучный танец, исполненный смертоносного изящества, обернулся неуклюжим кривлянием.

Как хлынула кровь. Как полопалась кожа.

Как те, к кому он явился за смертью, распались.

Осыпались на мерзлую землю ворохом лоскутов.

Он был подобен призраку. Бледное, без кровинки, лицо обтягивала сухая, пергаментная кожа - там, где что-то позволяла увидеть стена из седых, спутавшихся и слипшихся волос. Непомерно длинные, похожие на коряги руки пребывали в постоянном движении, тонкие пальцы перебирали воздух или же соединялись на краткий миг в чудные знаки - лишь для того, чтобы распасться, расстаться друг с другом вновь. Сквозь прорехи в полуистлевшем больничном халате просвечивала впалая грудь, виднелись очертания ребер. Человек дышал тяжело, с присвистом, время от времени выплевывая словечко-другое - ни одно, впрочем, нельзя было толком разобрать - и двигался нечетким, шаркающим шагом - босые ноги оставляли в грязи глубокие следы.

Над останками конструктов Могилы поднимался едкий парок. Сделав еще два нервных шажка, человек остановился - и, словно своей худосочной спиной почуяв, как Чертков открывает рот, как намеревается вытолкнуть наружу истерический, сотканный из чистейшего страха и недоумения вопрос, вздернул сухонькую ручку, явственно призывая к молчанию. Нарушить сей приказ Чертков не успел - ночь извергла из себя еще один выводок тварей, числом не меньше десятка. Каждое создание представляло собой добрых два метра пульсирующей от напряжения плоти, закованной в прочный костяной панцирь - вздымая костяные серпы, они устремились вперед, к своим жертвам...

И все повторилось вновь.

Каких-то несколько минут назад Черткову казалось, что уже ничто в целом мире не способно будет вытрясти из него и слабейший намек на удивление - расправа, которой он стал сейчас свидетелем, неумолимо доказывала обратное. Одно создание за другим спотыкалось на месте совершенно ровном, прерывало свой бег, едва только оказавшись в поле зрения человека - и валилось вперед, в грязь, тут же начиная сотрясаться в агонии. С пронзительными воплями твари изгибались и корчились, исступленно царапая землю и свои собственные тела, которые уже текли, распадались, расходились, словно старая ткань по невидимым швам. Под характерный хруст - то не выдержал очередной позвоночник - некогда грозные создания становились комками перекрученной, пузырящейся плоти, не способной совладать с той силой, что вошла в нее, переполнила собою в считанные секунды.

Заставила меняться.

Побудила расти и развиваться быстрее, чем был способен выдержать даже самый стойкий, самый сложный, впитавший в себя немыслимое количество чар организм.

Пред увиденным меркло все, что Чертков успел узреть ранее. Изнывая от непредставимой боли, конструкты Могилы меняли свою форму, саму суть свою, снова и снова - без передышки, без пощады. Плоть соскальзывала с изгибающихся от чудовищной нагрузки костей и вновь возвращалась, преображенная, густая кровь, желчь и гной изливались на землю, кожа лопалась и срасталась воедино снова - чтобы миг спустя прорваться дюжиной новых наростов, обреченных на столь же скорый распад. То была агония, агония не смерти, но жизни - жестокой метаморфозы, что находила свой конец лишь тогда, когда для нее оставалось уже слишком мало пригодной плоти. Меньше чем за минуту напавшая на них стая сменила, наверное, сотню обликов и форм - и, достигнув некоей кульминации, черты, за которой даже та сила, которой владел человек в белом, не могла больше продолжать своей омерзительной игры, подверглась своему последнему, окончательному разложению. Растеклась по земле дымящейся кровавой рекой.

Человек в белом захихикал - долго, противно, сорвавшись под конец то ли на хрип, то ли на стон. Постоял несколько секунд смирно, похлопал себя по бокам, будто бы в поисках несуществующих карманов.

-Вы...

Собственный голос Чертков узнал с огромным трудом - формировать слова оказалось столь сложно, словно он не делал этого никогда в жизни.

-Погодите...пожалуйста...вы...

-Не стоит, - так и не обернувшись, с четко уловимым напряжением просипел человек в белом, вновь вскидывая костлявую руку. - Еще не все.

-Еще...что?

Ответ - если таковой вообще имел место - потонул в хлопанье крыльев и пронзительном визге: несколько десятков тварей, носившихся прежде по небу без какой-либо четкой цели, сбились в плотную стаю - и, подстегнутые неслышным приказом, сорвались вниз в едином смертоносном порыве.

Человек в белом откинул с лица седую прядь.

Ему стоило бы знать. Стоило бы догадаться, что последует - в конце концов, свидетелем одного такого чуда он уже был.

Ему стоило бы знать. Стоило бы поверить. Возможно, тогда бы он успел.

Укрылся бы от хлынувшего на землю кровавого ливня.

В третий раз за одну несчастную ночь Черткова скрутил дикий, неудержимый приступ тошноты. С ног до головы залитый всем тем, что извергли наружу, лопаясь и растекаясь на части, тела, он едва не потерял сознание от боли - и от запаха, что ввинтился внутрь, заразив собою каждую клеточку. Рухнув в грязь, отплевываясь от склизких кусков серо-синего мяса, в истерике размазывая по лицу красно-коричневую жижу, он не видел того же, что и человек в белом - не видел, но почувствовал всем телом, всем собою.

Что-то изменилось.

Оборона в секторе была смята, разгромлена - в безжалостном наступлении, организованном пастырями плоти, все они представляли собой не более чем пройденный этап. Основная масса воинства Могилы уже продвигалась дальше, когда сбившиеся в стайки твари, оставшиеся позади - столь же увечные и уставшие, как и те, на кого они охотились - начали умирать. Умирать так, как не доводилось до них еще никому.

Невиданная доселе угроза была выявлена. Опознана.

И ответ на нее вот-вот должен был прозвучать.

Ночь ожила, ночь шевельнулась. Армия пастырей плоти, безжалостно подстегиваемая волей далеких хозяев, перестраивалась для атаки - о подобной слаженности, сосредоточении, единстве цели и готовности пожертвовать собой ради нее не смел бы помыслить ни один человек.

-Встань...

Ночь разорвали сотни криков, ночь растоптали тысячи ног.

-...за мной.

Ночь расколол чудовищный, способный обрушить горы, рев Царя Земли.

-Кто...

Полумертвый от страха и набившейся внутрь отравы, не способный ни подняться, ни даже помыслить о том, Чертков подполз по грязи к своему спасителю, скорчился за худой, укрытой лишь изодранной белой тканью спиной.

-Кто...ты?

Задал тот единственный вопрос, что остался в его готовой разлететься осколками от напряжения голове. Тот самый, что нашептало бешено стучащее сердце.

Последний вопрос - до того, как все будет кончено.

-Кто...

-...он? - полковник, плеснув прозрачной жидкости из графина, несколько секунд подержал стакан у лица, прежде чем, наконец, сделать глоток и продолжить. - Маг, разумеется. Один из красного списка. Один из лучших. Был. Когда-то.

Все по ту сторону зеркал утопало в крови. Кровь лавиной изливалась с неба, кровь бурными, бешеными потоками неслась по изрытой попаданиями земле, кровь, еще, какие-то мгновения назад циркулировавшая по чьим-то телам, осталась едва ли не единственным, что было доступно взору. С высоты поле боя походило на лопнувшую пустулу: зияющий провал, тьма которого изредка разрывалась последними чахлыми огоньками - и гноем изливавшиеся останки.

Но в тех, кто спешил занять место сгинувших, недостатка все еще не наблюдалось.

-Работал на нас едва ли не с самого начала, - снова отпив немного из стакана, глава "Атропы" утер пересохшие, чуть подрагивающие от напряжения губы. - Раньше многих почуял, куда ветер дует. Принимал участие в "Снежной слепоте". Входил в первые две команды, занимавшиеся терминалом, в обоих случаях занимая руководящие должности.

На землю опускался живой ковер: твари всех размеров и форм наступали сплошным фронтом - голосящая на все лады мешанина когтей, клювов, костяных лезвий и распухающих нарывов. Океан плоти, что раздутыми тенями сопровождали воздушные стаи, тек вперед, казалось, вовсе не встречая преград - но на последнем, самом важном отрезке пути, вновь и вновь словно спотыкался.

Вновь и вновь распадался бессильными ручьями.

-Близкий друг Лихарева...был, опять же, - полковник хрипло рассмеялся. - Навел шороху этот дружок, ничего не скажешь...

Воинство Могилы перестраивалось для очередной атаки - в прорыв было брошено такое количество организмов-охотников, что казалось чистым безумием не то, что остановить - сдержать эту чудовищную волну хоть бы и на секунду. Зеркала от края до края заполнила сизо-серая, черная, грязно-рыжая плоть.

За время, что было положено на один удар сердца, она претерпела больше изменений, чем кто-либо из присутствующих в зале сумел бы просто вообразить - и распалась, разошлась по швам, истощенная и опустелая.

-Его магия...

-Не его, - сухо оборвал Алеева полковник, поерзав в своем кресле - полный безграничного напряжения взгляд его скользил с одного зеркала на другое. - Не его. В этом-то все и дело.

-Я не совсем понимаю...

-Ты хорошо должен помнить, как тяжела жизнь мага, - голос Щепкина был холоднее, чем ветер, бушевавший за окном, чем поверхность стола, опершись о который, стоял лейтенант. - Как много боли должно претерпеть, чтобы разучить самые азы. Как много крови нужно пролить, если ты начинаешь с нуля. Как много лет...столетий уйдет, если тебе не передали по наследству нужный багаж, - пальцы полковника нервно барабанили по пустому стакану. - Конечно, иногда тебе везет. Иногда твой старт облегчает Метка, а ведь всегда найдутся и те, кто готов рискнуть, позарившись на чужое. Готов принять то, что назначено вовсе не ему...

Черное пятно, обозначающее войска Могилы, расползается по экранам, черное пятно стремится заполнить собою все от края до края. Все больше и больше сил, которые должны были двигаться сейчас дальше, рваться вглубь острова, не встречая преград, подстегнуты неслышным приказом, спаяны воедино и брошены на одну-единственную цель, на камень, о который разбились ушедшие до них.

Все больше их встречают изменения, что не облечь в слова, что не явятся и в самом страшном, самом безумном кошмаре.

Все больше их погибает - столь же бесцельно, столь же жестоко, как и все, что явились прежде.

-Так он...

-Извольский пошел дальше прочих. Среди их племени есть...специалисты, способные сладить и с чужой Меткой, очистить и подготовить все, если на то будет нужда. Минимизировать риски. Да, специалистов хватает... - стакан, выскользнув из потных пальцев, завалился на бок. - Но Живец обскакал их всех. Тот, кого он решил обокрасть, был, к нашему общему сожалению, не еще одним магом...

-Да о ком, в конце концов, речь?

-О том, за кем все они явились сегодня.

На то, чтобы переварить услышанное потребовалось время - его было вполне достаточно, чтобы картина в зеркалах поменялась несколько раз.

Но сколько бы тварей не вводилось в бой, положение оставалось неизменным.

-Я никогда ему не доверял, не в пример Лихареву...никогда не забывал, кто он есть, - Щепкин устало вздохнул. - Но без него мы бы так далеко не продвинулись...в конце концов, тот же Сифон - большей частью его идея...дьявол, я должен, должен был знать! Должен был помнить, что едва Извольский увидит шанс, то не сможет, просто не сможет сдержаться...

-Что он сделал? - прямо - время недоговорок и опасений давно минуло - спросил Алеев. - Что он сделал...с терминалом?

-Пересадил полученные образцы себе, - с каким-то странным спокойствием произнес глава Второй Площадки. - Засеял в себя часть чужой силы, надеясь, что она прорастет, что он сможет...я предупреждал их. Я предупреждал их раз за разом - не спускать глаз с него и с того, чем он занят. Но "Авроре" был нужен результат, да и у нас, что уж тут, не было лишнего времени...

Следивших за схваткой с былым вниманием становилось все меньше - лейтенант замечал это каждый раз, когда сталкивался с кем-то взглядом. Картина бойни стократ более жестокой, чем устроили организмы-охотники девятому сектору, не смутила бы этих людей и на малую долю - но пред метаморфозами, что творились по воле Живца, один за другим неизменно избегали касаться взглядом зеркал.

-Я всегда знал, что он способен на нечто подобное - как и любой другой из этой проклятой породы. Всегда знал, что когда шанс замаячит, он не удержится...да и какой бы маг удержался, скажи мне?

-Но...то что он делает...

-Извольский желал, как и многие до него, одолеть смерть. А для того - обрести власть над жизнью, - по одному только тону, одному взгляду Алеев чувствовал, что глядящий сейчас в зеркало человек считает себя ответственным за каждую каплю крови из того моря, что разлилось по ту сторону - и одному небу известно, за сколько еще. - Что ж, свое он получил...с процентами.

-Власть над жизнью? - задержав взгляд на ближайшем из экранов - черное пятно заполнило его уже целиком - пробормотал Алеев. - Что-то мне это иначе представлялось...

-Извольский мечтал о даре творения - а им, насколько мы можем судить, было наделено каждое из этих существ в той или иной степени. Хотел стать равным терминалу, его копией, свободной от воли Земли. Удайся его опыт, мы вряд ли бы сейчас вели этот разговор - если бы в мире вообще остались на него способные... - полковник, не скрывая усталости, тихо покачал головой. - Разумеется, все полетело к чертям с самого начала. Разумеется, все кончилось так, как и должно было, когда очередной недоумок с Цепями решает, что он сильнее и хитрее прочих.

Наступление захлебывалось. Черное пятно, застилавшее экран, чуть задрожало - и у самого края открылась, едва видимая, полоска света.

В равной степени желанное и казавшееся нереальным свидетельство того, что воинство Могилы все же было конечно.

-Мы пришли и сделали все, что были должны. Сделали все то же, что делаем всегда, - глухо продолжал Щепкин. - Но когда мы просеивали пепел, один уцелевший на объекте все же остался. Один живой...один...

-Живец.

-Мы не сумели его уничтожить, тогда - не сумели. На локализацию устроенного им...беспорядка было угроблено больше сил, чем потребовалось на тот чертов могильник в Тобольске, и Директорат не пожелал тратить вдвое больше, изыскивая способ закончить все там же, где и началось - даром что нам удалось...договориться.

-Договориться.

-Все благодарности Лихареву. Маг редко кому доверяет, кроме себя - и не зря. Не знаю уж, простил ли Извольский его за то маленькое предательство, но без этого нам бы вряд ли удалось обеспечить изоляцию.

-Вы так и не ответили. В чем его сила? Что он...

-Извольский получил, что хотел. Теперь он и правда может вдохнуть жизнь во все, что только пожелает, чего коснется, на что уронит взгляд...но жизнь слепую, жизнь скоротечную. Жизнь, что целиком и полностью завязана него. Погляди, - полковник махнул рукой в сторону зеркал.

-Все, что я вижу...

-...есть жизнь. Жизнь, чье пламя он с легкостью раздувает, но не способен дать ему разгореться правильно. Не в силах сделать этот процесс спокойным и равномерным. Я видел, как он мог прорастить рощу из бруска дерева. Видел, как он поднимал трупы наложением рук и как заставлял даже металл течь, словно вода. Но стоило только ему коснуться или даже просто взглянуть на что-то живое...

-Так это...

-Эволюция. Ускоренная в тысячи раз. Слепая и начисто лишенная контроля. Изменения, что будут продолжаться, покуда места для них не окажется слишком мало. "Аврора" провела достаточно экспериментов, чтобы утверждать - ни один организм не в состоянии выдержать того, на что обрекает его Живец.

-Использовать нечто подобное было, конечно, слишком опасно.

-Нам по горло хватало Неудачника, чтобы выпускать на прогулку еще одну катастрофу схожего масштаба. К счастью и к сожалению для нас, Извольский совершенно утратил рассудок. К счастью, как ты, возможно, уже догадался - потому как это позволило нам его запереть...

-Товарищ полковник, они перебрасывают резервы. Наступление в остальных секторах почти остановилось, - в голосе Веревкина чувствовалась с трудом сдерживаемая радость, густо замешанная на нервах. - Царь Земли вступит в контакт с Живцом самое большее через три...

-Такого количества конструктов мы не ожидали, признаю, - вглядевшись в брошенные на стол бумаги - еще несколько секунд назад их выплюнул очередной аппарат - тихо проговорил глава "Атропы". - Сильная карта. Однако, когда они увидят, что нам есть, чем ее покрыть...

-Вы правда думаете, что они отступят?

-Думаю я много о чем, но к делу это вряд ли относится, - буркнул полковник, следя за экраном. - То, что мы сейчас наблюдаем, говорит о том, что стоящие за этой атакой явно действуют на эмоциях - к этому моменту могли бы уже понять, что таким манером Живца не взять.

-Нам только лучше, - подал голос кто-то. - Исчерпают резервы и...

-Не все так просто, - резко произнес Щепкин. - Истинная проверка начнется сейчас. Где Царь Земли, там и Царь Небес, а где оба Царя...

-...жди Короны, - выдохнул Алеев.

-В точку. Двадцатый уже наверняка заинтересовался нашим другом, и в этом-то и заключается самый большой для нас риск.

-Думаете, Корона с ним совладает?

-Это наименьшая из моих тревог, - покачал головой полковник. - Любая прямая атака заведомо обречена на провал. Он в состоянии восстановиться после повреждений, которых хватало для ликвидации Апостолов с многовековым стажем, единственным исключением были глаза - и их-то мы как раз и вернули владельцу, чтобы у нас появился шанс выстоять. Нет, я боюсь вовсе не того, что Двадцатый его растопчет. Все куда хуже.

-О чем вы?

-Как я уже говорил, Извольский абсолютно безумен. Мы вынуждены были вернуть этому безумцу его самое мощное оружие, вынуждены были ему довериться до поры - и если после ликвидации Царей мы не отработаем на опережение...

-Магия Живца все еще с ним, - заговорил Веревкин. - И все мы знаем, что он натворил в прошлом с ее помощью. Когда Извольский столкнется с Короной, он может...нет, он непременно попытается.

Последние слова на несколько мгновений погрузили зал в тишину - тягучую, невыносимо мучительную.

-Если мы не найдем способа остановить Живца раньше, чем он вступит в контакт с Двадцатым, он обязательно...тряхнет стариной, - каждое слово давалось полковнику будто бы со все возрастающим трудом. - У Извольского есть сила, сила почти неподвластная ему. Если он добудет для нее подходящее тело, тело подлинного терминала, пусть даже и мертвое...

-...лично я предпочту сразу в ад, - похлопал по кобуре Веревкин. - До того, как увижу, какие райские сады он нам тут наворотит.

Первый же удар едва не стоил ей жизни. Серая тень, слетев с места, где еще мгновение назад стояла, чуть пошатываясь и роняя на землю алые капли из ран, оказалась на расстоянии меньшем, чем заняла бы простертая рука - живее, чем оборвалось звучание первого из слов, брошенных графиней. Бесцветное пламя мелькнуло пред глазами, вливая в каждый из них поток беспредельно яркого света...

-Дальше не ступишь.

Слова. Резкие, звучные, напитанные ледяной злобой, отточенные до убийственной остроты. Слова. Сказанные в тот последний миг, что кратче удара сердца, тоньше волоска.

Слова.

Отвратившие смерть, воздвигшие пред ней преграду - незримую, неодолимую.

Окровавленная фигура Леопольда застыла на середине сбитого шага - того единственного, что отделял его от конца, от победы. Того, что он никак не мог более завершить, столкнувшись с чем-то, что нельзя было обойти, как нельзя было и пробить, взрезать, разметать на лишенные смысла и существа клочки, продолжив свой краткий и спокойный ход за жизнью Августины.

-Закрыт тебе путь.

На побелевшем лице, на перепачканной кровью шее канатами вспухали вены. Взгляд застывал, стекленел, затухал по мере того, как малыми каплями из него бежала воля. Напряжение, сковавшее тело Леопольда, неумолимо ползло к своему пределу, отмечая путь одеревеневшими, сжатыми до боли кулаками, стремительно синеющей кожей и все отчетливее проступавшими контурами мышц. Ни единого шанса на шаг, на вдох, на жизнь - лишь короткий, прямой, необоримый приказ, абсолютный запрет на приближение, исходящий от силы неизмеримо более древней и страшной, чем Стальная ведьма, силы, которой была посвящена она и каждая из ее рода, пожертвованы с рождения все до единой.

Той, что держала ключи. Той, что возжигала факелы. Той, в чьей власти пути и дороги, что ступала по ним, обутая в красное, со свитой из адских псов.

-Дальше не ступишь. Тебе здесь тонуть.

С последними словами из Августины ушло всякое движение - на ледяном ветру стояла ныне мраморная статуя с разметавшимися по лицу волосами. Лицо это, которое давно покинул всякий цвет, истончилось, прибавило в остроте черт своих - и затвердело бесстрастной маской.

-Слуг моих ты одолел...

Глаза, некогда зеленые, затопил мрак чернее, чем за звездами. Простерлась для последнего, зовущего смерть жеста, холодная рука.

-...сама со всем покончу.

Но из тех, иных глаз не утекла еще без остатка жизнь, не покинула их до конца воля. Глаза убийцы - пересохшие, омертвелые - смотрели неотрывно лишь на одно, лишь одному вручали без остатка свой переполненный болью, скованный титаническим напряжением взгляд.

Искали спасения лишь в бесцветном пламени. Звали беззвучно, раз за разом - звали что-то, сокрытое там, в холодном огне.

-Прощай, судья.

И пламя ответило.

Чары сорвались с цепи - чистейший хаос, первозданное безумие, которое род ведьмы не тревожил уже долгие века. Отрава, несущая муки стократ хуже любой смерти, предельное извращение посредством предельно бесчеловечного ведовства в самом сыром, самом диком из его видов, смешение тела и самой души даже не до формы, но до отсутствия всех форм, сошло в мир по велению ведьмы - и захлестнуло Леопольда.

-Запрещаю.

Сгорев без остатка в лишенном цвета огне.

Клинок рассек воздух, в лоскуты раскроил чары. Мир затопил багряный свет - и из света этого ткались слова на всех ведомых миру языках.

Смерть.

Нет, всего одно слово.

Смерть.

И только для нее.

СМЕРТЬ.

Леопольд бешеным рывком вздернул голову, раскрыл глаза, затянутые белым туманом. Меч его, словно раскаленное добела солнце, сдирал и сгонял прочь последние частички ночи, последние жалкие крохи некогда смертельных чар.

-Сим запрещаю я...

Объятый пламенем клинок коснулся ран, не просто прижигая, но изгоняя без единого следа. Сплюнув кровавый сгусток и выдохнув крошечное облачко пара, Леопольд шагнул вперед - твердо, уверенно.

Столь же спокойно, что и прежде.

Замешательство недолго гостило в глазах ведьмы - миг, не дольше того. Ледяной гнев, что явился ему на смену, живо нашел себе выход, влившись без остатка в новый, бешеный и порывистый удар.

Раздробленное сознание, разрушенное тело. Распущенная на тающие, тлеющие нити душа. Ей была известна цена ошибки, известна слишком хорошо, чтобы в этой самой душе не мог не мелькнуть тусклый огонек сомненья - но за ту мельчайшую крупицу, тот ничтожный отрезок времени, что хватает человеческому существу на одну лишь мысль, его уже успела найти и затушить холодная, мертвенная решимость.

Она знала себя до края. Знала, каким путем явилась в этот мир, знала, что едва родившись, уже отняла чужую жизнь, чужую силу. Знала, что то было лишь первой ее жертвой - жертвой закону, единому для всех, жертвой судьбе, что все они делили меж собой, жертвой на пути к цели...той последней, абсолютной цели, чья цена была неизмерима - и в то же время никогда не могла стать слишком велика.

Глубокие воды памяти вскипели, выбрасывая на берег старые горькие знания. Голоса давно сгинувших и забытых подхватили их и понесли, спеша вплести в самую душу. Беснующаяся душа ответила током, что прокатился по исходящим из нее Цепям, родовая Метка хлестнула дикой, безжалостной лихорадкой. Раскачиваясь на волнах собственной бушующей от колоссального напряжения крови, одной лишь волей тверже любой стали удерживая сознание от провала в зияющую бездну и расплавления на сжигающем все чувства без остатка свете, она наконец нашла искомое - нашла и приняла целиком. Позволила переплестись с тем единственным желанием, что еще металось по опустошенному телу.

Нанесла удар. Простой, чистый, лишенный изъянов - как был начисто лишен шанса на спасение и любой, кому нечто подобное оказалось бы назначено. Она и Леопольд могли сойтись как бодрствование и сон, противостоять, будто жизнь и смерть, но исход был известен, был предрешен - ведь не могло ничто бодрствующее не покориться в итоге сну, не могло ничто живое не склониться в конце концов перед смертью. Воззвав к той силе, с которой была повязана она, ее мать и все те, что были прежде, до самого первопредка, заявив права на малую крошку от той власти, того права, ухватить которое за хвост ее род пытался из раза в раз, из века в век, дождалась ответа - и, получив свое, пусть и на время, пусть и ценой боли, что свела бы со света кого угодно другого, ударила.

Просто. Чисто. С предельной силой.

Убить человека - что могло быть проще для кого-то вроде нее? Подчинить лишенное спасительных Цепей тело своей воле, выдрать, вымести оттуда жизнь и отшвырнуть прочь опустевшую оболочку. Однако, существовала и другая непреложная истина: прямое воздействие на другого мага, пусть даже самого слабого, было обречено встретить сопротивление - отсюда и брала свое начало извечная нужда их породы в том, чтобы измышлять новые и новые способы расправы с себе подобными. Когда же дело касалось существ вроде того, что шагало сейчас к ведьме, вздымая объятый пламенем меч...

Кто угодно другой не рискнул бы так, как она.

Впрочем, никто другой не сумел бы сплести это простое по своей природе обращение в такой форме.

Прекращение циркуляции крови. Закрытие просветов дыхательных путей. Обрыв нервной проводимости, полная блокада электрической активности мозга.

Чисто. Просто. Отчасти даже слишком просто для того, чтобы надеяться на успех с кем-то вроде Леопольда.

Если бы только каждый приказ, обрушившийся на цель, не был подкреплен той чудовищной силой, на родство с которой она дерзнула претендовать своим последним обращением. Той бесконечно глубокой первоосновой их чар, что цепью сковывала весь род. Той, что держала ключи. Той, что...

Затворение дорог по своей природе было столь же опасно для решившего его исполнить, сколь и для жертвы - и потому тех чар удостаивались лишь те из ее врагов, кому нельзя было больше дарить ни единой возможности, те, кто должен был сгинуть здесь и сейчас, любой ценой. Те, кто - это приходилось признавать каждый раз, когда ведьма обращалась к этому - были ей равны. Кто имел шанс на победу и потому должен был быть немедленно его лишен.

Просто. Чисто. Едва ли отразимо - слишком стара, слишком страшна была та сила, что изливала чрез нее свой приказ.

-Запрещаю.

Взмах меча. Вдох. Выдох. Легкий парок у пересохших, бесцветных губ.

Шаг вперед. Спокойный. Все еще.

По лицу графини пробежала тень, но полыхнувшее мгновением позже высокомерие спалило то гнусное, холодное, парализующее волю чувство, что стояло за ней. Страху не было места там, где заблестели непроглядной чернотой глаза, где расползалась кривая, едва ли человеческая, усмешка:

-Не врали легенды. У вас в самом деле получилось...

Леопольд приближался, клинок в его руке источал холод - тяжелый, мертвящий, волной стелящийся перед убийцей. Холод, что сковывал равно мысли и движения ведьмы, тянул, капля за каплей, ту силу, что разливалась по Цепям, что питала ее отвергнувшее старость тело, ставила ее и ей подобных выше любого человеческого существа. Холод, что бодрил, крепил хозяина меча, делая каждый его шаг проще, каждый взмах, каждый выпад - легче и точней.

Она понимала, что пред ней, теперь уже наверняка, но все же не смогла сдержать этот порыв, все же не сумела заставить себя поверить столь скоро.

Следовало убедиться.

Следовало знать.

Скопленной для последнего удара мощи хватило бы расправиться с большей частью тех, кто бросал графине вызов в прошлом - не единожды, но десять, сотню раз подряд, будь на то нужда. Замутненный ненасытной жаждой - смерть, только смерть - разум сотворил приказ, раскаленные Цепи даровали силу. Ледяная воля оформила, сплела все воедино.

И, когда та самозабвенная, исступленная ярость, подкрепленная невиданной мощи чарами, уже готова была излиться внутрь, спалив дотла свою хозяйку, сорвала поводок.

-Запрещаю. Именем Господа...

Взмах меча.

-...запрещаю. Сего не должно существовать и не будет.

Вдох. Выдох.

-Запрещаю вовек.

Шаг.

Спокойный, как и прежде.

-Вовек? - собственный голос показался Августине едва слышным, полузадушенным хрипом. - Ты...ты готов отрицать даже будущее?

-Нет и не будет будущего, кроме уготованного Господом, - монотонной скороговоркой тянуло нечто, сокрытое в теле Леопольда, пока само тело неумолимо продвигалось вперед. - Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи, и Его именем клянись (3). Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли, если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас (4)...

Легенды не врали - искать тому иные подтверждения более не было нужды.

Стальная ведьма была существом, находящимся вне разумных категорий оценки угрозы, магом, по праву занимавшим место в печально известном "красном списке".

Но

Симон Волхв, вздумав состязаться с апостолом Петром, был повержен одной лишь истовой молитвой - и, сверзившись, переломал ноги в трех местах: забитое камнями, что послала разъяренная толпа, все еще агонизирующее тело позднее "мучительнейшим образом" вскрыли лекари.

Графиня была оружием, познавшим себя до конца и дальше, оружием, что несло смерть с предельной, почти немыслимой четкостью - без жалости, без сожалений, без шанса для того глупца, что посмел преградить ведьме путь, вообразив, что может с ней тягаться.

Но

Волхв Кинопс, почитаемый на своем маленьком островке подобно божеству, взялся воскрешать людей. Едва помолился апостол Иоанн "чтоб не был Кинопс живым", волны морские поглотили того без остатка.

Хрупкая ткань реальности издавна была ее игрушкой - измять ту, словно пластилин, сломить, прогнуть под свою колоссальную волю и вызывающие трепет желания не было для Августины задачей, достойной великих усилий.

Но

Иудейский маг Вариисус, стремившийся отвратить от веры проконсула Кипра, по одному слову апостола Павла был поражен слепотой...

Ее сила, с которой нельзя было не считаться, могла бы оказаться стократ выше. Ее опыт, попросту не способный не вызвать сообразное уважение у любого, знавшего о ней хотя бы самую малость, мог бы насчитывать лишних пять, а то и все десять веков. Ее умения, давно уже вышедшие за грань, положенную большинству, могли бы сыскать - и преступить сотню новых.

Все это могло бы стать правдой.

Все это здесь и сейчас ровным счетом ничего не значило, ничто бы не изменило.

Ведь легенды не врали.

Концепция, положенная в основу Обвинителя, была предельно проста по своей сути - и столь же предельно устойчива. Незыблема как фундамент, на котором покоилась взрастившая чудовищное орудие вера.

Старая истина, касающаяся Святых Таинств. Из всех сложнейших систем, вписанных в незапамятные времена в полотно реальности, одна превосходила всех в своей крепости, одна едва пошатнулась там, где другие с прошествием веков чахли и отмирали.

Лишь одна отвергала все прочие.

Лишь одна была вскормлена ненавистью ко всем чудесам, кроме своих собственных.

Легенды не врали. Обвинитель был выплавлен в огне вековых костров, закален в реках крови, пролитой во имя веры, ради того, чтобы сохранить ее единой, неизменной. Каждая рука, поднятая из нетерпимости, каждая смерть, дарованная за отклонение от догмы, каждая пытка, претерпленная верующим в защиту единственной спасительной истины, каждая мысль о невозможности другого пути вспаивали единожды созданное и заклятое орудие, вручали ему право судить, силу карать. Века дикой, почти первобытной жестокости отковали его нерушимый стержень. Не признающий отговорок и видящий все грехи, меч, на создание которого дом Асколь истратил столетия, отрицал, пробуждаясь, все то, что отрицала Церковь, изгонял прочь все, что она не желала видеть в мире - в своем мире. Грубая, примитивная и серая на чей угодно взгляд, но вместе с тем неодолимая сила, воплощенное в бесцветном пламени отвращение, неприятие, абсолютное отвержение всего, что смело противиться изреченному Слову, той единственной истине, что имела право быть и повелевать.

То, что шагало к ней, уже не было Леопольдом Асколем - на ведьму наступало облеченное в плоть продолжение чудовищного клинка, такая же деталь его, как, например, рукоять. Минуло время, когда меч убивал для человека - ныне же человеку предстояло исполнить пробужденную волю. Сложно было даже помыслить, сколь чудовищные муки год за годом сопровождали убийцу, когда тот учился владеть древним орудием, сколь титанический самоконтроль был надобен ему, чтобы не отдаться навсегда тому единственному всепроникающему желанию, коим пылал меч.

Казалось, луна пала с неба и слепо блуждала вокруг - так ярок был свет, что источал теперь Обвинитель. Медленно и злобно бесцветное, ледяное пламя катилось вперед: каждая волна, налетев на спешно возведенные ведьмой преграды, лопалась с неистовым треском и затухала - но малость дальше прежней...

Взгляд ведьмы на миг прояснился, тьма отхлынула с темно-зеленых глаз, моргнувших лишь раз - словно бы отражая согласие с той единственной мыслью, что обитала сейчас в душе ее.

Не осталось больше чар, способных совладать с убийцей, не было более времени воздвигать и крепить защиту, не было шанса измыслить иной путь.

А значит, час, наконец, пробил.

-Возвернись же из глубин...

Голос глубже с каждым словом. Тяжелее.

-...перст Ее, чернотворящий...

Нет, то уже не голос - лишь сдавленное, хриплое клокотание.

-...пред тобою души - пыль...

Едва ли человеческое. Как и лицо, что выговаривало слова, почти не размыкая губ.

-...а тела - лишь прах смердящий...

Голос графини надломился, сорвался в бездонную пропасть - и вынырнул оттуда вихрем, метущимся вокруг полюса ненависти. Слова продолжали исходить наружу - старые, забытые, текущие в вечность, чтобы сузить порог для вот-вот должного свершиться шага. Непроглядная глубина боли увлекала ее, понуждая до мыслимого предела отчетливости ощущать, как кровь и огонь Цепей хлещут вверх вдоль позвоночника, как пронизывают череп, взрываются там с яростью и яркостью тысячи солнц. Как мучительная тошнота рвется к горлу, как сердце сжимает, с мига на миг грозя растереть в забрызганные алым лоскутки

длань

то, что она зовет, то, на что заявляет право.

Боль достигает черты, за которой в ней уже потерян всякий смысл - но тело отчего-то упрямо отказывается принять забвение. Там, где кончается кожный покров, дает ростки что-то бесконечно далекое, забытое, однако не утерянное до конца. Слова - сколь не было бы велико желание, ничто из этого нельзя уже спутать с речью, дарованной человеку - продолжают течь, истончая и вспарывая преграды, взрезая вместе с кожей, откуда рвется наружу, с клубами черного дыма...

То, что выворачивает боль наизнанку, облачая истерпевшую ее в одежды чистейшего блаженства. То, что холодным потоком растекается по ранам, зримым и нет, черной волной захлестывает душу и омывает тело.

Земля качается, плывет из-под ног. Слепо протянутая рука ускользает прочь - в расколотый воздух, в первозданную тьму.

Она наедине сама с собой, лицом к лицу с силой, что бьет извне, проникает внутрь, наполняя своим дыханием душу. Рука нащупывает черты, рука собирает, сочленяет фрагмент за фрагментом, в кровь раздирая пальцы. Сжимается в кулак, холодный и твердый.

С последним извергнутым словом теряет всякую власть над собой - до той поры, пока не будет завершено облачение.

Дым шипит и рвет одежду, спускает кожу. Ткет и плавит им смену - белокипенная плоть и гладкая, отливающая металлом чернота, что стелется поверх, запеленывая в себя тело. Проницаемым для взора остается одно только лицо, с которого отгоняет волосы ревущий от бешенства ветер - но никто, сохранивший хоть крупицу рассудка, не пожелал бы этот лик увидать, сойтись, пусть даже случайно, с ним взглядом.

Хруст собственных костей подобен райской музыке, боль в изломанной и собираемой сызнова руке, что была протянута прочь - непредставимая услада. Поток снисходит на нее, пронзает от руки до сердца, с головы до самых пят - и, в тот момент, когда видение и осязание, наконец, совпадают, когда последняя деталь встает на свое место, последняя частица входит в свой паз - она выгибается всем телом, вырывает простертую длань наружу, под небо, что не видело этого уже долгие лета.

Руки нет более.

Лишь тяжелое, черное железо, страшный кривой коготь.

Воздух напитан черным дымом, но сделать вдох все трудней вовсе не потому - виной всему глухая, непроглядная злоба, что растекается все дальше и дальше, забивая, заполняя все собою, не терпя ничего иного, кроме себя. Стальная ведьма шагнула вперед - земля под ногами ее ссыхалась и чахла, рассыпалась черной пылью трава. Вознеслась мутная завеса - под плач и зубовный скрежет из нее проступали, стелясь под покрытые невесомым железом ноги, обломки, развалины сраженных, испитых черным когтем до дна душ человеческих. С каждым мигом они множились, все громче стенали, все отчаянней тщились коснуться той, что ступала по ним, не удостоив и единого взгляда: каждый - нечто даже меньшее, чем дух, потерпевшие предельное крушение, навечно брошенные в океан прошлого, прикованные к тому орудию, что отравило и расплавило саму их суть, лишив равно шанса на смерть и новое рождение, вывернутые, опустелые оболочки того, что когда-то имело счастья зваться людьми. Не человек, но набор членов, не призрак, но пустой, фальшивый туман: страдание было всем, что им осталось, что они знали и желали другим - и, подобно блуждающим огням, стремились увлечь за собой, в смертоносную трясину, любого встречного.

Коготь рос и сверкал, сам в себя раздувая черную, мрачную искру: огонь, что вот-вот должен был от нее родиться, никогда и никому не освещал пути - лишь слепил и заставлял сорваться в пропасть. Коготь рос и сверкал под глухое, глубокое, бесконечно темное благозвучие голоса, что сплетал завершающие слова, соединял и скреплял в одном сердце, в одной душе последние нити, за которые вот-вот предстояло потянуть.

Непринужденно, вся подобравшись, ведьма изготовилась к движению, к прыжку. Холодно, непроницаемо усмехнулась.

Час пробил.

Отныне битва вновь будет вестись на равных.

Они приходили к нему.

Они умирали.

Снопы яркого пламени вспарывали ночь, рев, вой и клекот сотрясали ее. Мир сузился до точки, заполненной адскими видениями, в нем более не осталось места ни для чего иного, кроме крови, смерти и бесконечного ужаса, что неизменно истекал из умирающих сотнями безвольных тварей, напоминая о тех, кто сжимал их поводки. Земля конвульсивно дрожала под ногами, в ледяном тумане и ночной тьме изгибались в агонии сонмища существ, одной только мыслью, беззвучной и бессердечной, брошенных на смерть. Сотни, тысячи - небольшая цена для пастырей плоти, достойная жертва за небольшую крупицу знаний о новом их враге.

Они приходили к нему.

Они умирали.

Не проходило и минуты без того, чтобы воля, стоявшая за живыми волнами, не пускала по незримой цепи новый приказ, не испытывала новую тактику. Вновь и вновь с непредставимой настойчивостью разжигалась в стае жажда убийства, снова и снова стая, изрядно уже поредевшая, швырялась в отчаянный приступ.

В который раз повторялся исход - им избранный, им предрешенный.

Они приходили к нему.

Они умирали.

Время не умело стоять на месте - бег его не могла подчинить себе ни одна, пусть даже самая чудовищная воля. Время, то самое время, что неумолимо истекало, пока он шагал вперед, хватаясь иссушенными пальцами за воздух, до предела раскрыв полыхающие синим глаза, было всецело на стороне защитников Второй Площадки, было нужно ей сейчас как ничто иное - встать, отряхнуться, оправиться от удара...изготовиться нанести свой.

Время было для них всем и каждый миг, что он двигался, не смыкая век, был неоплатен. Время было для них всем, но лишь его - искалеченный, потерянный в самом себе обломок - оно одаривало столь щедро. Час, минута...самая ничтожная, немилосердно короткая секунда питали его, отживая свое, делали его чуточку сильнее - ведь каждую секунду с того момента, как деталь, вырванная некогда из его бессмертного тела, была возвращена, он все больше вспоминал.

За неисчислимым многообразием фигур, что устремлялись со всех направлений, он все яснее различал четкую структуру, чувствовал направляющую волю. В калейдоскопе кошмарных образов - тех, что являлись к нему и тех, что творил он сам одним только взглядом - все явственнее становился смысл, все проще было осязать суть. Каждый раз, извращая до предела шедшую в наступление плоть, он отмечал, холодно, словно машина, недостатки ее форм и содержания, механически, не отвлекаясь от убийства, выносил решения и делал пометы на будущее.

С прорезавшейся в какой-то момент глухой, отдаленной грустью констатировал общее для всех несовершенство.

Он не знал, сколько лет уже минуло с того горького дня, когда впервые была предпринята попытка, когда его настигло поражение. Не представлял себе вовсе, как сотрясалась от жарких споров старая кофейня, место встреч и заседаний Директората, сколько копий было сломано прежде, чем судьбоносное решение - даровать ему свободу и силу - оказалось принято. Мог только догадываться о том страхе, что испытал каждый из его былых пленителей, ставя под страшным приказом свою подпись.

Все это было лишено смысла, все это меркло пред одним-единственным фактом, начисто обесценивающим то, что к нему подвело.

Он был свободен. Он помнил.

И, капля по капле, все отчетливее осознавал, что вскоре свершит.

Остров кишел жизнью во всех возможных проявлениях. А с жизнью - об этом стоило бы помнить тем, в Ленинграде - никто лучше его не умел обращаться.

Разве что...

Поначалу он не поверил - вероятность этого была столь мала, что самым разумным решением было бы списать все на ошибку чувств. Сперва он не придал возникшему вдруг ощущению большого значения - ошибиться и в самом деле было проще простого, к тому же большая часть сил его в первые минуты уходила на то, чтобы отбивать новые и новые атаки, направляемые пастырями плоти, снова и снова демонстрировать ту пропасть, что лежала меж их жалким искусством и его волей. На первых порах величайшей глупостью было бы отвлекаться на нечто столь зыбкое, едва различимое, особенно когда...

Но с каждым ударом сердца терзавшее его чувство становилось сильнее.

Организмы-охотники рвались к нему, распадаясь в пути на части, уже не способные удержать в себе волю хозяев. Осыпали его гроздьями костяных игл, но боль от них, едва тело вспоминало пережитое во время сращения, становилась чем-то сродни комариным укусам - раны, едва успев открыться, затягивались без единого звука и следа. Его окуривали ядами, которых хватило бы уморить целый полк, призывали на его голову целые ливни органических кислот - одни он с хрипом вдыхал полной грудью, другие встречал с радостью, словно первый после долгих месяцев жары прохладный дождь. Полумертвый от ужаса человечек, что первое время бежал за ним, укрывая голову, давно отстал, сгинул во тьме - но Живец, двигаясь лишь вперед, не подарил этому хнычущему существу ни единой мысли. Здесь и сейчас значение имело лишь одно - чувство, что ширилось, взрастало внутри, подчиняя себе все его существо, жестко задавая верное направление по земле, устланной останками армии Могилы.

Это не было ни цветом, ни звуком - к запаху и вкусу оно тоже имело ничтожно малое отношение. Нечто большее, чем части целого, совокупность ощущений, которая, вспухая в мозгу, сплетало короткую, прямую, бесконечной важности истину.

Среди всей той плоти, что бродила по этому жалкому клочку суши, совсем близко была частица, несущая на себе знакомый отпечаток - встретить нечто подобное он, пробуждаясь ото сна, и помыслить не смел. Краткий миг ясности ума и целей пред бездной безумия, в которую он обратил когда-то жизнь свою - разве можно было просить о большем? Разве можно было подумать, что судьба, столь жестоко подшутившая над ним в прошлом, возьмет да и сменит гнев на милость?

Разве можно было представить, что тут, совсем рядом, окажется последний компонент, которого ему когда-то не достало?

Эксперимент обернулся провалом, обрек его на вечность блужданий по острым осколкам собственного разума. Эксперимент стал равно его величайшей победой и крахом - и след в след за ним, ни на секунду не оставляя без своих леденящих касаний, вышагивал страх - страх нового забвения, отступления едва собранного по кускам сознания в омут беспамятства, возвращения к существованию, наполненному бесконечным, зудящим глубже чем кожа, плоть и кости, желанием смерти.

Эксперимент обернулся провалом. Но здесь и сейчас в каких-то сотнях шагах от него маячил новый шанс.

Царь Земли двигался к нему - тело исполина заслоняло луну без остатка. Черная плеть, раскрутившись, хлестнула по земле пред собой, размалывая меньших тварей в кровавую кашу. В облаках белого пара, исторгаемого из наростов и трубок на могучей спине, колосс шагал, стряхивая с себя орды беспрестанно визжащих существ, вминая в землю все, что не успевало убраться с пути разъяренного божества.

Иссушенное лицо Живца задергалось, пытаясь пробудить к жизни такую давно забытую за ненадобностью вещь, как улыбка.

Ярость, которой пылало циклопическое создание, говорило обо всем и больше того. Последние сомнения отпали, словно корка с затянувшейся раны.

По ту сторону тоже свершилось узнавание. Корона, творец жизни, первый из встреченных родом человеческим чудесных существ, на которых ныне поставили сухую, не передающую и мельчайшей капли их могущества и значения, печать - планетарный терминал - тоже взглянул, тоже узнал во враге своем частицу себя.

И пришел в неистовство.

Черная плеть, способная разметать по клочкам армии, вновь вознеслась для удара - удара, что не оставлял цели иной судьбы, кроме влажного пятна на стылой земле.

Живец продолжал улыбаться.

Плеть опустилась.

Дождь из крови и блестящего черного мяса обрушился на землю.

По ушам ударил оглушительный рев, на время лишая Живца даже подобия слуха. Зверь-исполин, завывая от боли - могучий хвост, что отбрасывал с пути танки, словно старую ветошь, осыпался в снег изодранными клочками - заметался, закрутился на месте: никогда еще, за всю долгую жизнь ее, тварь не терпела подобных ран. Меньшие организмы-охотники бросились врассыпную, но приказ был отдан пастырями плоти слишком поздно - и без того поредевшее воинство Могилы несло новые сокрушительные потери, сотнями издыхая под ногами гиганта.

Из глотки Живца вырвался хриплый смешок. Шагнув вперед, проведя руками по залитому кровью лицу, отбросив прочь волосы, он рассмеялся вновь - и этот сухой, надтреснутый звук будто бы долетел до находящейся в сотнях метрах от него твари, заставив разом забыть обо всем, что не касалось убийства мага, посмевшего причинить ей боль. Невыразимо огромное тело все пригнулось, будто бы желая невозможного - распластаться по земле. Десятки, сотни мелких черных глаз, усеивавших тушу гиганта, уставились на далекую фигурку - в сравнении с тварью та была ничуть не больше клопа.

Пасть раскрылась, голодной бездной втягивая в себя холодный воздух. Лапы-столпы, подобные высотным домам, подогнулись, уходя в грязь почти по укрытые панцирем колени. Взревев вновь - от звука этого, казалось, обречены были полопаться все стекла мира - гигант сделал шаг, другой...

До безумия плавно для столь огромного тела переходя на бег.

Лицо мага исказила чудовищная гримаса - в каждой черточке его, равно как и во взгляде, проступала бешеная, неподвластная хозяину жажда. Шагнув вперед - тощие руки, раз вздрогнув, повисли безвольными плетьми - Живец до крайнего предела распахнул глаза, полыхнувшие голубоватым светом. Засмеялся - хрипло, надрывно, с вызовом - захлебываясь горящим внутри желанием.

Ближе. Ближе.

Необъятное тело неслось вперед все быстрей - бешенство и тупая настойчивость вели его к цели. Среди всех вариантов творец гиганта, тот, чьей составной частью являлась колоссальная туша, избрал самый простой - и могущий наиболее близко подобраться к успеху. Сила, украденная магом, та самая сила, об которую, словно волны о камень, раскололось вдребезги воинство пастырей плоти, все же имела свои пределы - и даже она не могла остановить столь великого врага.

По крайней мере - не сразу.

Исполинская фигура несла с собою бурю - и армия Могилы, подхваченная ею, стремительно таяла. Топча меньшие организмы сотнями, Царь Земли продолжал набирать скорость - казалось, лишь самой малости недоставало для того, чтобы неизмеримое тело пробило земной покров своими ногами-колоннами, будто игла, входящая в тонкую бумагу. Усеянная отростками спина источала густой белый пар - твари, что карабкались вверх по костяным пластинам, ища спасение от шагов великана, издыхали, едва вдохнув его, гроздьями осыпаясь вниз, уступая место иным, обреченным повторить их судьбу. Под громовой раскат шагов колосс рвался к своей жертве, сокращая расстояние - но каждый из тех шагов приносил зверю все большую боль, за каждый пройденный метр приходилось платить все большую цену.

Живец стоял на пути бури - недвижимый, неизменный. Воздев руки, заговорил - с трудом, с болью, не скрывая титанического напряжения, что грозило растянуть его тело по швам, словно скверно сшитую куклу. Не скрывая желания принести ту же судьбу тому, кого терзал сейчас его страшный взгляд - и, овладев этой плотью, распустить ее, зарыться поглубже, изыскать и выдернуть столь давно и столь тщетно искомую сердцевину.

Царь Земли приближался. Черная кожа слезала пластами, мертвенно-серая плоть вспухала и пузырилась, то стекая, будто воск, то воском же застывая, не проделав и половины пути. Реки едкой крови сбегали вниз, спадая на снег, превращая его в горячий пар. За власть над телом зверя боролись две одинаково чудовищные силы, перетягивая измученное создание меж собой подобно канату - и каждая новая рана, что не спешила затворяться, каждый стон существа, каждое пятно крови, оставшееся на снегу и дрожащей земле там, где промчался исполин, говорило о том, что канат тот с минуты на минуту будет оборван.

Царь Земли приближался...нет, он уже почти настиг свою добычу - столь ничтожную с ним рядом, сумевшую причинить ему столь великие муки. Теряя плоть, уступившую изменениям, целыми комками, каждый размером со взрослого человека, зверь содрогался от непредставимой боли, но продолжал продвижение. Разве могло его, созданного для сокрушения целых воинств, сдержать столь смехотворное препятствие? Разве мог он, вырывавший для хозяина победу в поединках с иными Прародителями, быть остановлен чем-то столь малым? Всего лишь магом, всего лишь...

Четыре сотни метров. Три. Тяжелый смрад катился вперед зверя, оглушая, заставляя глаза отчаянно испускать потоки слез.

Две сотни. Полторы...

Исполинская тень спала на мага.

Живец, в который уже раз, улыбнулся.

Чудище накренилось. Одна из гигантских лап, надломившись, несколько готовых показаться вечностью мгновений еще держалась на спутанном ворохе надорванных мышц. Влив все силы в последний отчаянный рывок, гигант качнулся вперед - тяжело, грузно...

В месте надрыва забил, захлестал кровавый водопад. Качаясь из стороны в сторону, поверженный зверь начал заваливаться вперед - и рухнул с грохотом, на миг заглушившим все прочие звуки мира. В последний раз отчаянно лязгнула гигантская пасть, клюнула землю, уходя глубоко-глубоко в нее, непомерная морда. Плоть поползла прочь слоями, усеивавшие спину трубчатые наросты с мерзкими звуками лопались, источая слизь, исторгая дым. Контроль был утрачен - и Живец, позволив себе моргнуть лишь раз, сгоняя налипший снег и слезы - шагнул вперед, продолжая свое непредставимо тяжелое дело.

Контроль был утрачен. Царь Земли обернулся тем, чем было для мага каждое создание, жившее под этим солнцем, под этой луной - не более чем плотью. Материалом для лепки. Сделав еще несколько шагов к распростертой на земле исполинской туше, Живец вновь опустил на нее страшный взгляд.

Плоть задрожала, затряслась, неохотно принимая новую волю. Тело низвергнутого зверя, тело, сотворенное мертвым терминалом, сопротивлялось до последнего - но не было таких тех, какие не могла подчинить себе эта сила. Если он хотел преуспеть, то должен был торопиться - забвение грозило явиться в любой миг, безумие было за спиной, всегда за спиной, наступая на самые пятки. Простерев руку над содрогающейся тушей, Живец...Извольский захрипел первые строфы заклятья...

Удар был быстрее звука, живее мысли. Сильнее всего того, что претерпевшее в былом, казалось, все мыслимые и нет мучения тело Живца только помнило. Удар настиг его, разлил по каждой клеточке его доселе невиданную боль и, почти изорвав на два отдельных клочка, отбросил изломанное тело далеко назад, в тающий снег и взрытую землю.

Оно вышло - вытекло - из складок на животе чудовища, скользнув вдоль земли клубом черного дыма. Ударившая мага конечность растеклась дурно пахнущим паром, влившись в общую массу - и та, заклокотав, переливаясь, наверное, всеми цветами, какие только мог воспринять человеческий глаз, потянулась вверх и в стороны - уже полупрозрачная, едва осязаемая.

-Вор!

Звук, исторгнутый из глубин этого, потянул за собою кошмарное эхо - целый хор завывал, тянул, визжал на пределе сил своих: одно и то же слово, отраженное само от себя, бесконечно повторялось на всех мыслимых языках - людских и животных.

-Украл - у него! Украл - у меня! Украл - у нас!

Кипящая черная масса вздыбилась, хлынула вверх, будто гейзер. Запылали глубоко внутри белым огнем кости. Зашипела, забулькала, закрепляясь на них, плоть, затрещала, наползая, грязно-серая кожа. Проклюнулись посреди лица белее бумаги непроницаемые дыры глаз, заскользили по плечам волосы.

Тело мага изгоняло раны с завидной скоростью - но даже ему, едва не разорванному на части первым же ударом, потребовалось время: время встать, время опомниться. Время поднять свой страшный взгляд - и встретить ему достойный ответ, впервые за бесконечно долгие годы.

Встретить плоть, что была ему неподвластна.

-Вор!

Тварь была пред ним - протянутой руки хватило бы измерить разделявшее их расстояние. Тварь пребывала в постоянном движении, беспрестанно изгибалась змеей, ежесекундно распадаясь на три, пять, десять, сотню равно кошмарных ипостасей, словно в муках выбора лучшей, наиболее достойной для того, чтобы принести смерть своему сопернику.

Тому, кто дерзнул украсть.

Тому, кто, украв, сумел выжить.

-Вор!

Лавина неземных образов - острее самой больной фантазии, кошмарнее самого скверного сна - качнулась, потекла вперед, и среди сотен теней, тысяч возможностей, явственнее прочих пылал облик, избранный для терминала в те бесконечно далекие времена, когда жизнь еще не покинула его, когда подлинная сила творения еще переполняла это с виду крохотное, тщедушное тельце.

-Ты ответишь за то, что содеял, вор! О, как ты ответишь!

Корона, дитя Земли, замученное до смерти теми, кому было послано в надежде на мир и согласие, споткнулся, проваливаясь в нечленораздельный рев, еще на первых слогах последнего слова. Завизжав от переполнявшей его до краев первобытной ярости, шагнул вперед, тут же срываясь на бег. Захлебываясь, утопая в одном-единственном желании - убивать, убивать до конца и края, до последнего так называемого человека, до последнего зверя из тех, что отреклись от своей матери, что поставили себя выше нее - ринулся навстречу тому, кто украл.

Кто посмел напомнить, чем он когда-то был и чего лишился.

Когда снег вновь изволил начать свой скорый путь от чернильной тьмы небес до изрытой, иссушенной земли, никто из них не заметил - было не до того. Жестокий, колючий ветер охапками подхватывал белые хлопья, горстями бросал их в лица, но так и не смог заставить их хозяев дернуться, лишний раз моргнуть, высечь искру хотя бы единой отвлеченной мысли. Сошедшиеся на крохотном островке существа - все, что позволяло звать их людьми, они не так давно сбросили прочь ненужной шелухой, проросли из того наружу во всем своем чудовищном великолепии - не обратили бы сейчас должного внимания и на вулкан, реши тот извергнуться аккурат за их спинами, до того сильно было единственное уцелевшее в обоих стремление, единственная вещь из целого мира, что еще имела для них смысл.

Смерть. Смерть, что каждый столь отчаянно стремился подарить другому.

Убийца бился бесстрастно, подобно механизму - жесткая экономия сил, до предела выверенная четкость каждого движения. Каждый выпад объятого бесцветным пламенем клинка, каждый удар, что срезал, словно едва проросшую траву, очередного изгрызенного, измученного болью призрака - те продолжали виться вокруг подобно мотылькам у бесконечно яркой лампы - каждое парирование, что сводило меч с сочащимся тьмой железным когтем было лишено дерзости, злобы...мельчайшего проблеска, слабейшего оттенка эмоций. Изможденное лицо Асколя, омытое слепящим светом, в теплоте своей уступало иному камню - и лишь застывший взгляд с каждой новой отточенной атакой - пусть даже вновь не достигшей желанной цели - очередной раз оказывался прорван, словно тончайшая пленка, тем неугасимым огнем, что бесновался внутри, являя себя на мгновение и уступая льду прежней терпеливой сосредоточенности. Леопольд бился молча - одно только сухое, чуть прерывистое дыхание, свидетельствующее о том, что выверенный ритм давался ему ныне не без труда, нарушало покров тишины.

Ведьма дралась совсем иначе. Ход ее был изорванным, дерганым - не танец, но смертоносный припадок, что утихал лишь на краткий миг насквозь ложного спокойствия, тот единственный, в который сторонний наблюдатель сумел бы уловить хоть что-то, кроме смазанной тени, смог бы увериться, к своему ужасу, в реальности страшного зрелища. Болезненной красоты лицо - хрупкая маска, с трудом сдерживающая лавину дикой ярости, кривая улыбка - разрез меж побелевших губ, что беспрестанно шевелились, выталкивая наружу, вместе с облачками пара, новые и новые слова. Нападая - всегда только нападая, не давая врагу своему и секунды передышки - графиня, омытая брызгами равно своей и чужой крови, с растрепанными, спутанными ветром волосами, снова и снова шипела имена, которыми народы мира издавна награждали питавшую ее силу. Неважно, выкликала ли она египетскую Хекат или чешскую Морану, неважно, звала ли стоявшую у ворот или державшую ключи - все слова устремлялись к одному источнику, единой силе. Силе давно проклятой, позабытой, похороненной...

На горе врагов ее - не слишком глубоко.

Стенающий на все лады туман - то и дело в нем проступают и снова тонут лица павших - захлестывает убийцу. Лопается, в очередной раз будучи взрезан легким, экономным движением, на ошметки, на легчайшую взвесь едва зримой пыли, но измученные души столь же далеки от покоя, сколь и от возрождения - коготь черного железа, когда-то оборвавший их жизни, не отпускает, тянет назад из сладостного забвения. Роковое мелькание клинка и плавное изящество отработанных до автоматизма движений снова и снова спасают убийцу, вновь и вновь дарят ему драгоценные мгновения - но даже выжимая из каждого все до последней капли, здесь и сейчас он может лишь защищаться. Клинок брал на себя тяжелейшую часть работы, ежесекундно паля без всякой жалости все, что могло помешать сосредоточиться на убийстве, но даже с подобным подспорьем, даже он, равный своему врагу в силе, едва поспевал за бешеными рывками, которыми двигалась Стальная ведьма. Выныривая из тумана, словно терзаемая судорогой марионетка, чьи нити спутали и тянули невпопад, она была далека от той чистой, отрешенной смертоносности, что воплощал враг ее - но один взгляд затопленных чернотой глаз графини, один только хриплый, надорванный смех, что вырвался из ее глотки каждый раз, когда коготь и меч ненадолго сходились вновь, сообщал о том, что все, чем она была, все, что она творила - не более чем предвестье грядущего неизбежного. Наскок, удар, резкий захват, что на мгновение блокировал клинок, отход в туман, к своей призрачной свите - и новая, еще более яростная, атака. Ни секунды покоя для убийцы, ни секунды на то, чтобы дать, наконец, свой собственный полноценный ответ.

Туман все выше, все плотней. Человеку со стороны, дерзни таковой подойти достаточно близко, могло бы показаться, что не одна, но три черные фигуры ныне скачут вокруг Асколя, набрасываясь, будто по неслышной команде, с разных сторон - и, потерпев неудачу, снова растворяясь во мгле. Человек со стороны не увидел, сколь бы ни тщился, в дикой пляске ведьмы ничего, кроме звериной ярости, кроме безумия - и, вне всяких сомнений, лишь еще раз доказал бы свою слепоту. Ошибиться было несложно: за потонувшими в чернильной тьме глазами не было более видно разума, да и непрерывная речь графини - нет, не речь, но хриплый клекот и скрежет - звучала словно давно и напрочь заевшая пластинка...могло ли, в конце концов, быть иначе? Осталось ли еще хоть что-то внутри этого изможденного кадавра, без остатка отдавшего себя силе, с которой - все на то походило - не сумело совладать?

Ошибиться было несложно. Той ошибки она только и ждала.

Сверкающее лезвие скользнуло в каком-то миллиметре от уха, вспоров морозный воздух и срезав прядь черных волос. Быстрота и изящество, с которыми Леопольд делал выпад за выпадом, были заслугой пробужденного ото сна клинка лишь частью - любой другой, не готовившийся к подобной ноше с самых юных лет, несомненно, был бы награжден слабостью и смертью там, откуда убийца черпал силу. Каждое движение было стремительным и точным, каждое говорило о годах, проведенных за мучительным учением, каждое...

Каждое, несомненно, говорило ей слишком много.

Обвинитель, будучи пробужден, являлся почти совершенным оружием против ей подобных, техника его грозного хозяина превосходила любое ведомое ей разнообразие приемов.

Меч, однако, оставался мечом. Система боя - всего лишь системой.

Здесь и сейчас тело значило ничтожно мало. Сплавив его с орудием, что откликнулось на ее зов, вооружив тело свое той единственной вещью, что могла сдержать ледяную волну сосредоточенного, предельного, высшей концентрации отвержения, источаемую Обвинителем, она оставила его, отреклась и ушла прочь, не без наслаждения отпустив поводья. Здесь и сейчас тело не значило ничего.

Только покоящийся на глубине разум - тот, что впитывал, пропускал чрез себя, разъединял, расчленял...

Пред ней судья - бесстрастный и беспощадный. Тот, кто принял страшный клинок, тот, кого клинок согласился принять. Истинный Асколь - и, как и все судьи, все палачи, все убийцы, которыми семья по праву гордилась, приученный убивать без рассуждений, без тончайшего оттенка человеческого чувства.

Как и все они, в бою подобный машине. Как и все они, хранящий общий изъян.

Система оставалась системой. Тем, что можно было постичь.

Черный коготь, что раз за разом уводил ее тело от гибели, даровал разуму драгоценное время.

Она знала, что выживет. Знала, что почти уже нашла, почти отыскала.

Мгновение. Половинка, четверть, жалкая крошка того. Недостижимый для прочих, бесконечно слабый, едва уловимый просвет.

Уходя от очередного удара, графиня уже знала, что за ним последует. Драгоценная доля секунды, требуемая, чтобы остановить ход клинка, дать движению плавно перетечь в иное, начала свой бег. И на эту самую долю - неумолимо, до терзающего сердце отчаяния краткую...

Убийца открылся.

Железная длань сомкнулась на клинке.

Бесцветное пламя слепило глаза, вгрызалось, получив наконец возможность как следует распробовать свою новую добычу, в черное железо, в первого за чудовищно долгий срок достойного врага - врага, что в ответ на муки, должные быть нестерпимыми, лишь усилил хватку.

Меж глазами - расстояние едва ли в ширину ладони. Над пламенем и дымом, над судорожно сомкнутыми зубами, над когтем и клинком, сцепленными воедино, взгляды их вновь сошлись - раскаленная жажда, ледяное сосредоточение.

Черный коготь задрожал, качнулся, испуская дым...нет, становясь дымом, сотканной из того змеей извернувшись, бежав страшного пламени, что сдерживала железная длань. Рванулся вверх, будто бы к самому небу...

Клинок выскользнул из тяжких объятий.

Поздно.

Дымная коса упала. Коготь обрушился на жертву, угольно-черной остроконечной дугой прошел насквозь, разом пробив живот, грудь, голову...

Голову, что спала на грудь и замерла, недвижимая - едва только дым коснулся лица.

-Не...не уйдешь...так...просто...нет... - на побелевших от напряжения губах заиграл плотоядный оскал. - Он не просто...убивает...нет...коптит...дочерна... - графиня осторожно повела рукой - и тело - пробитое, проколотое, насаженное на дымную нить, словно на острый крючок, ответило ей слабым, едва различимым движением. - Будешь...жить. Будешь...проклинать, - голос ведьмы становился звучнее, разборчивее, наливался силой, что, казалось, покинула ее уже давно. - Я...я сделаю из тебя прекрасную обувь и буду носить весь следующий век. А ты будешь...жить...

Безвольно повисшая голова убийцы легонько качнулась.

-Будешь...чувствовать...

Чуть заметно. Чуть сильнее, чем прежде.

-Ты будешь...

-Покорно благодарю, но я уже был женат.

Время, отпущенное на один вдох - много ли это? Что можно успеть за столь краткий, столь безнадежно быстро отживающий свое отрезок?

Стальная ведьма успела чуть расширить глаза. Удивиться - или, по крайней мере, положить тому процессу начало. Успела, кажется, даже выбросить наружу какое-то короткое, бесполезное, начисто лишенное смысла слово.

-Ч-что...

До того, как голова убийцы рывком вздернулась вверх. До того, как по клинку вновь заплясало бесцветное пламя.

-Запрещаю!

Осознание настигло ее с чудовищной быстротой - даже раньше, чем огонь скользнул по когтю, раньше, чем перекинулся на железную длань: взращенный, питаемый, одержимый единственным желанием - дотла спалить все, что ему неподвластно. Осознание ошибки, которой она так ждала от врага, что совершила сама.

В конце концов, тело не значило ничего.

Только разум, ждущий своего часа.

С резким звуком пламя скользнуло к ней, обращая железо в дым. Ослепительная боль пронзила тело, смертельный холод заставил содрогнуться, отступить.

Сила, стоявшая за ней, была велика. Протянутая ей длань, без сомнений, могла вручить ведьме победу - если бы только она не уверилась столь крепко в том, что противник был, как исстари заведено в их роду, от начала и до конца бездумной машиной - машиной, созданной единственно для управления клинком, машиной, которую так просто разгадать, так легко сломить. Если бы только был нанесен последний удар там, где она возжелала перевязать и обрезать под корень чужую волю, затопить непроглядной тьмой сознание...возжелала себе всю душу врага до последней капли. Если бы только на силу, что даровала ей тот единственный, тот невыносимо желанный шанс, не пал уже страшный, нерушимый запрет...

Сила, стоявшая за ней, была велика. Но даже она отступила когда-то в тень пред тем слепящим, ледяным светом, что изливал клинок, что проистекал в него из одержавшей победу веры.

Победившей тогда. Побеждавшей сейчас.

Железная длань пылала. Туман таял, а обломки душ, что наполняли его, захлебывались воем.

Плачем непредставимого, невозможного облегчения.

Августина отшатнулась - в ее рукаве более не осталось трюков. Из рукава Леопольда же спали в левую руку десять отточенных костяных клиньев.

-Суд завершен.

Мир вторил убийце, мир полыхал алым светом, сплетая из него сотни, тысячи слов.

Завершен. Завершен. Завершен.

Нет, как и прежде - лишь одно слово.

Завершен.

Лишь для нее.

Клинья сорвались с руки убийцы - и, с визгом вспоров воздух, соткали клеть из белого света. Свет хлестал по глазам, свет тянул из ведьмы последние силы, свет прижимал к земле - давил так, словно она очутилась под толщей воды. Свет кинул ее в грязь, открывая для убийцы.

-Исчислил Бог царство твое...

Леопольд приближался, занося меч для удара.

-...и положил конец ему...

Последнего удара, что наложит запрет на саму жизнь ее, преступно долгую, полную недозволенной человеку власти. Жизнь того, кто человеком не был вовсе.

-Ты взвешена на весах...

Жизнь, что уж точно не от Господа.

-...и найдена очень легкой (5).

Меч - нет, столб бесцветного пламени - качнулся вверх, готовясь ужалить.

В свою последнюю секунду Стальная ведьма улыбнулась сквозь боль.

Леопольду.

И тому пламени, тому чудовищному громыханью, с которыми старый маяк на восточном берегу содрогнулся, разлетаясь на куски.

Точно в срок.

Постепенно - мысль о том тоже пришла далеко не сразу - он начал ощущать от процесса нечто, отдаленно напоминающее удовольствие.

Оба они начали с плоти - того материала, что первым попадался на глаза, стоило лишь направить взгляд в сторону, материала, недостатка в котором вовсе не было. Мастерство магов, присланных Могилой, не шло ни в какое сравнение с мощью Короны - что тварь без стеснения продемонстрировала уже в первые мгновения боя, пробуждая к подобию жизни кровоточащим ковром покрывающие землю останки, сплетая, формируя, вкладывая волю, вливая силы. Оба они начали с плоти - один привычно творил, другой же столь привычно размыкал, разъединял, распускал кровавыми нитями - вновь и вновь демонстрируя тщетность этих первых, все еще неуверенных попыток.

Когда средь дыма и пара вновь мелькнули черные угли глаз, когда распавшееся то ли на шесть, то ли на восемь обличий тело на миг обрело единство, тихо, едва уловимо кивнув, Живец не смог сдержать улыбки.

Это все же случилось. Его признали.

Плоть вскоре уступила камню - но двинувшиеся на врага каменные громады закончили свой путь невесомой пылью. Камень передал эстафету дереву - древесные стволы маг одним взглядом разметал на щепы. Смех, доносящийся из дымных глубин, оттуда, где плясало, изгибалось, переплеталось само с собой обезумевшее дитя мира, владевшее равно хорошо любой формой, что только могло измыслить, прокатился по долине. Кольца пыли и каменной крошки закружились против ветра, простирая подобия конечностей - призвав себе на службу сам воздух и двинув едва осязаемые полки на врага, Корона продолжил творение, принявшись разом за раскрошенный бетон и битое стекло, оплавленную арматуру и погнутый металл...

Отступив на шаг, Извольский обратился к ветру - стихия, принужденная к покорности сухим словом, сшиблась в незримой схватке с порожденными из себя же полуживыми летучими духами, открывая дорогу шторму. Времени на передышку не было - дитя мира уже швырнуло в безоглядную атаку нечто, слепленное из кусков боевых машин и раскрошенных укреплений. Взгляд и слово заставили металл рекой стечь на землю, но сама земля уже вздыбилась, складываясь в подобие какого-то зверя. Бездумная игра со смятыми колоссальным конструктом Короны танками не могла закончиться ничем иным, кроме череды взрывов - и, едва только полыхнуло, бывший терминал тут же занялся огнем, зачерпывая в нем и выпуская наружу бешеными живыми всполохами. Талый снег оказался как нельзя кстати - колонны грязной воды двинулись наперерез, облака пара вознеслись, обжигая, обваривая, счищая с лица мага кожу, словно кожуру с картофелины.

Странное это было чувство - к тому же, никак не удавалось вспомнить, когда оно в последний раз его навещало. Странное это было чувство - почти забытое, почти дочиста затертое всем тем, что довелось пережить после провала, после сращения. Странное - вне сомнений, странное - иначе и не скажешь, странное...но только его, кажется, и не доставало, чтобы последняя деталь вернулась на свое законное место, чтобы открылась последняя дверь. В конце концов, именно то, что переполняло мага сейчас, сопровождало его - уверенность в данном знании только росла - каждый раз, когда он занимался прежде работой. Тем единственным в этой постылой жизни, что имело хоть какой-то смысл. Тем единственным, что он любил.

Узор, сплетаемый Короной, становился все сложней - на мага устремлялись духи, сотворенные из одной только рассеянной в воздухе отравы с легчайшей примесью ветра, раскаленный металл, скрытый до поры под слоями земли, наделенные жизнью искровые разряды...но среди всего этого хаоса, что снова и снова обрушивало на него дитя мира, была одна вещь, что росла столь же быстро, что ощущалась все четче.

Отчаяние.

Предела, положенного праву творения, коим был наделен планетарный терминал, по сути, не существовало - но было так лишь в ту безнадежно далекую пору, когда Корона сам был живым. Тот кровоточащий, воющий от бессильной злобы обрубок, что скользил вдоль земли на непропорционально вытянутых конечностях из дыма и пара, та тварь, что каждую секунду вынуждена была измышлять новую, куда более сложную, комбинацию, еще более абстрактное, лишенное уязвимостей, творение, которое тут же бросалось на врага, имела до боли очевидный недостаток. То, что стояло за его дикой скоростью, за желанием как можно живее, не медля ни единой секунды, расправиться с врагом своим, то, что выпирало из этого болезненного, всепоглощающего стремления, магу было прекрасно известно - в конце концов, если только легенды не врали, погибель Короне принесло когда-то именно предельное истощение.

Здесь и сейчас же, лишенный основных конструктов, отсеченный от частей, что должны были убивать сотнями и пожирать тысячами, вливая энергию в тот опустелый, выскобленный до дна сосуд, которым он стал после смерти, терминал мог только наносить удар за ударом - все отчаянней, все сильней. Зная, что украденное магом было взято у живого, зная, что сила эта превосходит ту жалкую тень былого величия, которой был наделен. Зная, что если не подберет вовремя ключ, если не сотворит с телом мага нечто, что не даст жизни вновь наполнить его, то древняя история повторится вновь.

Из дыма выскользнули, просвистев в воздухе, несколько отточенных клинков, целью для которых был избран не маг, но тень его. Четыре Ключа, воткнувшись в землю, подарили Короне равно долгожданную передышку и горький стыд пополам с отвращением - врага, что вынудил бы прибегнуть к людскому оружию, он не ведал уже давно. Преимущество, однако, было получено - и ждать, пока скрипящий зубами от титанического напряжения вор стряхнет незримые путы, он вовсе не был намерен. Потянувшись сознанием к той далекой части себя, что кружила над берегом, отвлекая на себя внимание еще подающей голос ПВО, отдал короткий приказ. С ненавистью взглянув на мага - пригвожденная тень не давала тому как следует повернуть голову, наградить клинки страшным, не оставляющим шансов взглядом - вытянул до поры сокрытый в собственной плоти стеклянный стерженек, залитый ослепительным светом.

Схватка была тяжелой, враг - более чем достойным.

Но всему приходит конец.

Об этом он позаботится.

Меч замер в паре дюймов от горла ведьмы.

То, что пробудилось там, позади, Леопольд почувствовал первым.

Почувствовал стократ острее кого бы то ни было.

Время тянулось гадкой, липкой патокой. Впервые за долгое время лицо Асколя изменило своему каменному спокойствию - теперь на нем нашло приют легкое, зыбкое, едва заметное, но все же недоверие.

-Что...

Убийца сделал шаг в сторону от плененной ведьмы. Обернулся, взирая на распоровший ночь ложный рассвет.

-...что ты...

Над обломками старого маяка парила исполинская фигура, сотканная, кажется, из одних только солнечных лучей.

-...сотворила?

Дышать становилось легче. Клеть, сковавшая графиню, истончалась на глазах.

Клинок дернулся, указывая на нового врага - но то единственное всесокрушающее слово, которого прежде хватало Леопольду, будто бы отказалось срываться с пересохших губ. Бесцветное пламя задрожало, затухая.

Хлестнули воздух, раскрываясь, огненные крылья. Легко и плавно взмахнула выточенная из света рука, обдав равно ведьму и убийцу потоком нестерпимо горячего воздуха.

Пламя дрогнуло. Пламя угасло.

Над землей вознеслись столбы пара. Под бешеный треск огня невесомой пылью рассыпались камни, почерневшими щепками, горстями пепла опадали деревья. То, что плыло через остров, выжигая под собою все без остатка, страшный клинок поразить не мог. Никак не мог.

Только не ангела.

Стекло треснуло.

Свет хлестнул Извольского по глазам, боль нырнула в них раскаленными сверлами. Слезы и кровь, ледяная крошка и пыль мешали видеть, но даже не будь их, исчезни все помехи разом - вряд ли бы это помогло магу хоть бы и самую малость. То, что вырвалось наружу из стеклянного сосуда, подкрепленное волей Короны, оказалось слишком ослепительным - для него, для ночи, для этого мира.

И оно росло.

Солнечный луч, пойманный в ловушку - маленькое чудо, бережно хранимое Короной бессчетные годы, последняя карта на руках его - и, вне всякого сомнения, неодолимая. Непереносимое для глаз ровное свечение текло вперед, обретая подобие формы, демонстрируя - каким бы безумием то не казалось - что в нем поселилась и разгорается жизнь - невыразимо короткая, бесконечно яркая.

Живец захрипел, подавшись назад - два уцелевших Ключа все еще пронзали тень, столь отчетливую теперь, делая каждое движение, каждый жест, каждый вдох чудовищно тяжелым испытанием даже для его давно привыкшего к боли тела. Вспухшие от напряжения вены разрывались, кожа лопалась, мокрой бумагой сползая прочь. Взгляд его сверлил беззвучно приближавшуюся звезду, выплавленную по образу и подобию человека, без какого-либо толку - ничего, кроме адской боли, это зрелище не приносило, и вместе с тем отвернуться он никак не мог. Короне, наконец, удалось вдохнуть жизнь во что-то, неподвластное даже его взгляду, больше того - способное лишить мага самого грозного его оружия. Спасения не было - даже вывернувшись из мертвой хватки, которой держали его оставшиеся Ключи, даже исцелив раны, что неизбежно расцветут на теле в процессе, даже так...

Он проиграет, несомненно. Когда вновь останется без глаз.

Когда они сгорят. В этот раз - уже навсегда.

Страх проник внутрь вместе со светом, страх заставил кровь вскипеть верней любых, самых страшных чар. Страх - не смерти, но возвращения к тому жалкому подобию жизни во мгле, жизни без цели, без памяти, без имени - сотряс мага до самых основ.

Забвение. Забытье.

Только не снова.

Только не...

глаза

Слово прошило его насквозь огненной стрелой, слово стегнуло плетью, заставив дернуться вперед и в сторону, заставив вспомнить, что то единственное, лишения чего он так страшился, все еще было с ним.

Все еще имело силу.

Пусть даже мысль, метавшаяся по охваченной болью черепной коробке и была на чей угодно взгляд чистым безумием.

Впрочем, была ли чем-то иным вся его жизнь?

Взгляд Извольского скользнул прочь от текущего к нему раскаленного призрака - по земле, по останкам и обломкам, по расплавленному металлу и битому стеклу...

Стеклу, куда все еще стекала едва заметная, почти напрочь задушенная творением Короны, струя лунного света.

Он с трудом верил в то, что делал, но с окровавленных губ сходили строфы.

Происходящее начинало казаться самым безумным из снов, что когда-либо посещали его, но ссохшаяся рука, роняя полоски кожи, бросая на землю алые капли, поднялась и указала на искомое.

Боль заставляла глаза его пылать, но взгляд Живца оставался недвижим, застыв на том единственном, что имело сейчас значение.

На том, что...

Среди осколков что-то блеснуло.

Корона почти мгновенно осознал угрозу - и двинул свое самое кошмарное творение в сторону, наперерез явлению, которое росло и ширилось, с каждой секундой прибавляло в своих размерах.

Очертания этого менялись почти постоянно. Извиваясь, оно ползло наружу из осколков, выгибалось в ночь холодным, равномерным сиянием, сравниться с которым не мог и фосфор.

Лицо Короны - дым и пар, на время ставшие плотью - замерло уродливой маской: было там место и страху, и животному бешенству, но бал, вне всяких сомнений, правил чистейший шок. Лицо Извольского - обескровленное, достигшее крайнего предела измождения - прорезала дикая, непрошенная ухмылка.

Тела из лунного и солнечного света столкнулись, переплетаясь воедино, струясь друг в друга без края и конца.

Разлетевшись прочь ослепительными белыми брызгами.

-Все, - прохрипел маг, обращая последний державший его Ключ в жалкую лужицу, шагая вперед. - Теперь - все.

Корона - вновь во плоти грязно-серого цвета - сделал нечеткий, слабый шаг назад. Еще один. И еще.

-Теперь - ты мой.

Широко разводя руки, будто бы для объятий, Живец шагнул по направлению к своему врагу.

Улыбка все еще блуждала по его лицу, когда мага поглотил небесный огонь.

Время, как с легкостью могло показаться, не просто замедлило свой ход, но сделало это до скоростей, вне сомнений, откровенно неприличных - впрочем, обманываться данным чувством, что, как и слепая уверенность в собственных силах, с равным успехом могли увести туда, возврата откуда не предусматривалось, графиня вовсе не была намерена. Времени - это она осознавала сейчас с предельной остротой, чуяла всей своей, едва живой после столь близкого знакомства с кошмарным клинком, сущностью - минуло всего ничего, каких-то пять или - почему бы и нет? - десять несчастных секунд...

Событий, умудрившихся угнездиться в этот до боли короткий отрезок, хватило бы, однако, на целые часы - если, конечно, в качестве меры им избрать яркость и значение для тех, кто намерен был остаться среди живых.

Проще говоря, должно было поспешить.

Бешеный ритм, в котором с трудом угадывались удары собственного сердца, был ничем в сравнении с той адской, исполненной боли пульсацией, подчинившей себе разум, шедшей рука об руку со строками, что были безжалостно вымараны из заметок безумного Юфита, предостережениями и инструкциями, что графиня скрыла когда-то от несчастной Таль. Что вернулись к ней теперь - каждая мысль о том, что она сотворила, чему позволила родиться там, на старом маяке, лишь бы только получить шанс выстоять, колола раскаленным копьем, прошивала все тело, словно молния. Леопольд будто бы вовсе позабыл о ней: взгляд его потух в тот же миг, что истаяло плясавшее на грозном мече пламя - и теперь лишь скользил, отрешенный, опустелый, с бритвенной остроты лезвия на то, что в нем отражалось, то, что текло лучами солнца, скользило на огненных крыльях - почти беззвучное, едва реальное. Власть клинка и клети слабели и чахли - лучшего момента для удара было бы попросту стыдно желать - но здесь и сейчас она, подобно врагу своему, не могла сдвинуться с места и на дюйм, здесь и сейчас взгляд ее был обращен единственно на то, что - уверенность в этом была тверже камня - узреть доводится лишь раз, даже с жизнью столь долгой...

В конце концов, повторить подобное безумие вряд ли рискнет даже она.

Глядя на приближающееся творение Таль - нет, на саму ее, растворенную без остатка и переплавленную сызнова во что-то непредставимо прекрасное, бесконечно страшное, что-то, вряд ли предназначенное для человеческих глаз - она никак не могла отвести того взгляда. Слышала свое механическое, прерывистое дыхание, чувствовала каждую снежинку, спустившуюся на пересохшие, выбеленные колоссальным напряжением губы, ощущала - иными словами было и не сказать - собственную замершую на миг душу...

Понимала, всей собою, что делит то чувство с убийцей.

И что эта фальшивая бесконечность, растянувшаяся для них из пары-тройки ничтожно коротких мгновений, вот-вот оборвется.

Равно как и существование другой фальшивки - той, что с минуты на минуту реальность выдавит из себя прочь, едва только та будет осознана миром в полной мере.

Нечистый сердцем, ступающий путем змеи, будет осужден и будет извергнут...

Вымаранные из старых дневников слова в одежде из лихорадочных мыслей продолжали свою дикую пляску. Другие слова, столь важные сейчас, застревали в горле, собственный шаг казался сбитым и сорванным - отчасти она даже удивлялась, что кровь до сих пор еще бежит, еще пульсирует.

Решимость вернулась к ним одновременно, расколов омертвелую скорлупу бездействия. Опустив меч, убийца коротко свистнул - и, впервые на памяти ведьмы повысив голос, рявкнул какое-то короткое, сжатое в комок слово.

Слово, по которому из ночи - там, где ее еще не пожрало, не распустило по нитям ослепительное зарево, в кое был облачен новорожденный ангел - выскользнул зверь, кинувшись к хозяину по истерзанной земле. Черный кот бежал стремительными прыжками, отбрасывая непомерно длинную тень.

Тень росла. Тень обгоняла хозяина.

-Взять! - проревел Асколь, простирая свободную руку. - Порвать!

Тень поглотила зверя и извергла наружу лавиной янтарно-желтых глаз, ураганом когтей. Сотней, тысячей призрачных пастей, нацеленных на одну-единственную добычу. Неисчислимым смертоносным потоком, устремившимся на врага с такой быстротой, что глаз успевал уловить лишь слабый намек на движение, некую складку пространства.

Резким рывком Леопольд обернулся, вздымая меч.

Она ждала его.

Времени оставалось ничтожно мало - там, позади, уже схлестнулись спущенные ими с поводков силы. Желание узреть исход этого, несомненно, редчайшего в своем роде противостояния, было велико - превышала его разве что вовсе не имеющая пределов жажда разделаться, наконец, с утратившим свой главный козырь врагом.

Через то, равно как и через другое, ей пришлось переступить.

Леопольд приближался - и в лице его она прочла, что цель почти достигнута, лед почти расколот: впервые с самого начала поединка сыскалось что-то, что сумело если не выбить каменного убийцу из колеи, то хоть немного поколебать, удивить. Леопольд приближался - пламя более не сопровождало каждый взмах грозного клинка, но и длань черного железа - расколотая, изрытая трещинами - лишь едва тлела, истекая дымом.

Леопольд приближался - зная, как знала и она, что силы обоих ныне на исходе.

Зная, что решить все должен был самый простой из путей, самый короткий.

Но - уверенность в этом крепла с каждым мгновением - не слыша, не видя, вовсе не ощущая того, что стало новым, стократ более сильным, чем все прежде, источником тревог для Стальной ведьмы.

Времени оставалось мало - и уж точно его не доставало для того, чтобы попусту гадать, кто или что должен быть записан в виновники грядущего. Пробуждение меча, вырванный из своих снов на бездонной глубине времени коготь, запретное перерождение, на которое графиня обрекла Таль - или, быть может, пришествие зверя, что хранил жизнь главы дома Асколь...

Слишком много чар, слишком много для одной ночи. Чудовищно, непростительно много - а вспомнить, только лишь вспомнить, что они не одни, вспомнить о том, что в эту же ночь - здесь, сейчас - творилось вокруг...

Времени оставалось мало - ничтожно мало для того, чтобы постичь, что же именно послужило толчком, кто из них сегодня перешагнул грань, кто пролил последнюю каплю, которой недоставало для того, чтобы мир, не выдержав творимого над собою насилия, дал трещину.

Времени оставалось мало. Леопольд приближался.

Как приближалось и что-то еще.

Злое предзнаменование, боль и холод. Реальность, что была поколеблена, выгнута прочь их стараниями, выпрямляться отнюдь не спешила - и если только своему чутью, своей боли можно было верить - что-то

приближалось

теперь давило на нее с другой стороны.

Пыталось пройти со все возрастающей силой.

-Ты погибнешь, ведьма.

Леопольд приближался.

-Ты погибнешь, судья. Но не от моей руки.

Шаг, еще один.

Черный коготь рванулся вверх, к горлу ведьмы.

Шаг. Еще один - один до удара.

-...выручай...

Слов убийца более не слышал, лишь ничего не значащие обрывки.

-...кровь возьми и крылья дай!

Черный коготь уколол - глубоко, до ослепительной, готовой вытряхнуть прочь сознание, боли.

Шаг. Удар.

Лицо ведьмы разом утратило краски, стремительно посерев - за долю секунды до того, как меч достиг своей цели, оно уже провалилось внутрь, осыпалось невесомой пылью. На землю повалились изодранные черные одежды - с оглушительным треском их вспорола дюжина отточенных лезвий, рванувшихся вверх...взмывших в ночное небо стальной птицей.

Реакция Асколя была почти мгновенной: одно резкое движение отправило в полет короткий кинжал. Разминувшись с орудием на какой-то волосок, птица язвительно каркнула напоследок - и, взяв еще выше, окончательно затерялась в чернильных небесах.

Ночь и не думала утихать - грохот орудий, шелест крыльев, стоны ветра и шум взбесившихся волн переполняли ее до краев.

Ночь и не думала гаснуть - пламя пожарищ там, внизу, разгоралось все сильней.

Ночь вовсе не думала кончаться, но для Стальной ведьмы - крохотной, тонущей во тьме точечки, что скользила средь потоков ледяного воздуха куда-то в сторону горизонта - она, наконец, добралась до своего долгожданного финала.

Издали оно походило на огромную манту - и пусть даже тех массивных рыб Шипов видел безнадежно давно, да и то - лишь на фотографиях в какой-то книге - сходства нельзя было не заметить. Отливавший изумрудной зеленью диск ромбовидной формы, в ширину достигавший добрых десяти-двенадцати метров, игриво скользил по воздушным потокам, взмахивая грудными плавниками, словно крыльями. Желтоватые пятна, покрывавшие спинную поверхность твари, беспорядочно мерцали, будто перемигиваясь меж собой, рыло заканчивалось длинным плоским выростом, обрамленным зубцами - ежесекундно по костяной пиле весело пробегали яркие искры.

-Красивая, сука...

Пробившийся сквозь помехи голос Юрченко породил вполне оправданное желание - коротко, но отнюдь не стесняясь в выражениях намекнуть ему, что эфир все-таки следует держать в чистоте. До стадии реализации оно, впрочем, не дотянуло - времени на лишние слова у Шипова не было вовсе, к тому же...

И правда ведь, красивая.

Еще б не стояло пред глазами, что она сделала с четвертой машиной...

Небо над Второй Площадкой, еще недавно кишевшее всеми формами, на которые хватило фантазии - и безумия - пастырям плоти, становилось чище - благодарить за это, если верить сбивчивым переговорам, следовало очередного недоумка с разбухшими сверх меры Цепями, которого командование держало, как водится, в очередном защищенном по высшему слову чуланчике, выпуская погулять по большим праздникам. Его же - пусть Шипову и не верилось, что один-единственный маг был в состоянии управиться с расползшейся от самого берега до середины линии Ахерон заразой - следовало за то проклинать: будь ситуация прежней, их бы не подняли сейчас в воздух, не бросили на перехват этого...этого...

Того, что превратило истребитель Арефьева в пылающий комок из смятых листов корпусной обшивки, битого стекла и кровавых брызг вперемешку с дымом.

Внизу что-то полыхнуло - подобного, конечно, вовсе быть не могло, но все выглядело так, словно в разгромленном подчистую девятом секторе вдруг зажглось маленькое солнце. Тварь, преследуемая тремя истребителями, нырнула вниз и с удвоенной силой понеслась вперед - что-то несомненно подгоняло ее, какой-то неслышимый, невесть откуда истекавший, приказ...

Забывать о врагах, впрочем, ей явно не стоило.

В этот раз атаку начал Яворский - две ракеты вышли, оставляя за собой быстро тающий белый узор. Диковинное создание вильнуло в сторону и чуть вверх, без усилий разминувшись с короткой, посланной без особой веры в успех, очереди из авиационной пушки. Желтые огоньки на спине твари замерцали еще сильнее, еще чаще. До цели ракетам оставалось каких-то жалких, два, может, три метра, когда это случилось вновь, уже четвертый раз на памяти Шипова.

Четвертый раз - но поверить в то, что открывалось взору, было так же трудно, как и в самый первый.

Достигнув предельной частоты, мерцание резко оборвалось - свет, заточенный в крошечных окошках, что усеивали спину "манты", стал ровным, спокойным. И, мгновение спустя, весь без остатка выплеснулся наружу.

Ракеты просыпались вниз, спали во тьму дождем быстро затухающих, растрескавшихся обломков.

-Да его ничто не берет! - вновь напомнил о своем существовании Юрченко.

-27-ой, разговорчики, - едва разжимая зубы, процедил Шипов. - Заходим еще раз...

Еще раз. Еще. Сколько их уже было? Сколько ракет и снарядов уже ушло на эти тщетные, не имевшие никаких отличий друг от друга - разве что в количестве горькой, бессильной злобы, разбухавшей внутри каждого из них - попытки? Сколько еще будет продолжаться этот лишенный всякого смысла цирк?

Времени на лишние мысли, впрочем, не оставалось, как не было его и для пустых слов. Последняя атака привлекала внимание твари - и та, круто развернувшись...

-В сторону!

Надеясь на то, что ума последовать его приказу у оставшихся в живых пилотов достанет, Шипов направил свою машину аккурат на "манту". Резкий вираж, заложенный диковинной тварью, не дал ему даже толком начать - проделав разворот не менее простой, чем до того продемонстрировало существо, он предпринял очередную попытку сесть тому на хвост. "Манта" скользнула вправо - секунду спустя она уже оказалась аккурат под его самолетом. Живо помня, чем подобное закончилось для машины Арефьева, он в отчаянии кинул истребитель вниз, как выяснилось очень скоро - более чем вовремя: оставшаяся там, наверху, вспышка и резкий хлопок, пробившийся сквозь кабину, дали понять, что со смертью едва удалось разминуться.

Холодно. Как же здесь было холодно. Одеревеневшие от напряжения руки ощущались как нечто чужое, едва знакомое, каждое движение казалось запоздавшим на вечность или две, каждый приказ - пустым сотрясанием воздуха. Холод не проник извне, он словно родился здесь - в кабине, в нем самом - и продолжал расти, набираться сил. Холод говорил с ним, шептал что-то неразборчивое, холод требовал сдаться, бросить все и всех, рвануться прочь из этой заведомо проигранной битвы, разогнавшись до предела...

Неразборчивый крик Юрченко оказался как нельзя кстати, чтобы сбросить налипшее оцепенение. "Манта", свалившись на его машину сверху, упрямо висела на хвосте - передачи со стороны 27-ого становились тем отчаяннее, чем больше возрастал гул, исходящий откуда-то из глубины твари: под этот угрожающий звук, что ежесекундно крепчал, наливался силой, по пилообразному костяному наросту пробегали, все чаще и чаще, яркие молнии.

-27-ой, спокойно, левее давай...

-Не стряхнуть! Почти...

Машину Юрченко затрясло - ослепительные разряды прошили крылья, опалили хвостовую часть. Слово, которому так и не суждено было стать произнесенным до конца, потонуло в крике - теряя высоту, машина стремительно превращалась в неуправляемую огненную стрелу, слишком яркую, чтобы на нее смотреть. Узнать, когда пламя добралось до кабины, было относительно легко - крики в этот момент окончательно утратили связь со всем человеческим.

Несколько следующих мгновений оказались без остатка заполнены тем, за что какой-то другой, прежний Шипов - пропавший невесть где и невесть отчего - определенно напомнил бы вновь о чудовищном засорении эфира - Шипову нынешнему, впрочем, было уже глубоко наплевать. Захлебываясь от бешенства, бормоча сквозь стиснутые зубы нечто, что, несомненно, изрядно обогатило бы лексикон даже видавших виды штурмовиков "Атропы", он обратился к прицельной системе - только чтобы увидеть, как тварь устремилась куда-то вниз, будто бы вовсе позабыв о том, что у нее еще осталось целых два живых противника. Там, внизу, творилось и вовсе нечто чудное - два не похожих ни на что, не имевших даже подобия формы объекта, источавших одинаково неприятное свечение, стремительно сближались, разгораясь все сильнее. "Манта" скользила туда, и даже налипшая на сознание пелена чистейшей, ни с чем не сравнимой ярости, не помешала тому разродиться простым выводом - происходящее внизу для управлявшего тварью определенно было стократ важнее расправы с какими-то двумя пилотами. В конце концов, что вообще можно было с них взять? Разве могли они чем-то помешать, разве стоили хоть ничтожнейшей доли внимания?

Холод никуда не делся, но теперь он был почти желанным гостем. Холод, растекаясь по телу, более не спутывал движений, но придавал им бесконечно необходимое сейчас спокойствие. Холод не боролся с кипевшей внутри злобой, но придавал ей форму, делая из резких, бешеных волн ее ледяные глыбы, затачивал их до смертельной остроты.

"Манта" ушла вниз - и Шипов, теперь уже в полном согласии с холодом - бросил самолет за ней, собираясь до дна выскрести образовавшийся шанс.

Или умереть, пытаясь.

Внизу в очередной раз полыхнуло - два светящихся пятна столкнулись, почти мгновенно рассыпавшись целым океаном ослепительных брызг. Тварь, словно по команде, спикировала, очередной разряд сорвался с зубчатого "рога", обрушившись на какую-то мелкую, едва заметную с воздуха, точечку. Испепелив назначенную ему цель, создание изящно взмыло вверх, явно намеренное, развернувшись, заняться преследующими его машинами...

Что-то блеснуло.

Со стороны могло показаться, что "манту" только что наградила мощным толчком некая огромная, невидимая рука - плавный ход создания сорвался, рыбовидную тушу резко занесло куда-то вбок.

Что-то блеснуло. Там, вдалеке.

Создание дернулось вновь - в каждом движении его ощущалась страшная, потрясающая до самых глубин боль. Усеивавшие спину желтые пятнышки - оконца, глаза? - истекали паром и грязной, густой кровью.

-Пыль, это Лучина, - в голосе, что добрался до ушей Шипова, отчаянно мерещилась какая-то издевка. - Виноваты, задержались - уж больно юркая скотинка попалась, все пляшет да пляшет, поди разбери, где тут у него глаза...

"Манта" отчаянно вертелась, закладывая все более безумные виражи - но каждый неизбежно прерывался очередным незримым толчком. По истрепанным плавникам заскользили, срываясь вниз, грязно-красные ручейки.

-Пыль, целебные прижигания закончили, - затрещало в шлеме. - Работайте.

Холод был с ним. Холод направлял его.

Прямо к цели.

-За смертью вас посылать, да и та ждать за...

Остатки собственных слов он почти не слышал: они, равно как и все прочие звуки, потонули в треске стартовавших ракет, грохоте вновь ожившего орудия.

Тварь все пыталась выровнять движение. Желтые пятна - целых осталось меньше десятка - задрожали, нервно вспыхнули.

В последний раз.

Короткая очередь распорола левый плавник. "Манта" качнулась, нырнула вниз, в петлю...

Ракета настигла цель, сметая ее с неба.

Царь Небес - так именовал хозяин это прекрасное, единственное в своем роде создание - в считанные мгновения превратился в нечто бесформенное. Изуродованное взрывом и десятками попаданий из авиационной пушки тело разваливалось на куски. Комки источавшей ядовитый пар плоти и струпьями слезавший кожный покров соскальзывали вниз, сопровождаемые настоящим кровавым ливнем. Бешено крутясь, останки последнего конструкта Короны спешили к земле.

К своему создателю.

Потеря последнего боеспособного отростка отозвалась тупой, опустошающей болью во всем теле - впрочем, ей удалось лишь ненадолго сбить его с шага. Не без осторожности приблизившись к месту удара, он замер, не до конца веря в то, что открывалось взору.

Маг все еще шевелился. Тяжелейший электрический ожог, о котором не говорила - кричала в голос - утолщенная, обугленная, частью вовсе превращенная в пар кожа, со своей работой, к изумлению Короны, до конца не справился: подойдя ближе к почерневшему, сплошь обгорелому клочку того, что когда-то звалось телом Извольского, он протянул единственную облеченную в плоть руку - левую - и коснулся терзаемых страшной судорогой останков.

Полностью пошедшая вразнос нервная система. Некроз мышц и костей. Инфаркт мозга за компанию с внутренним кровоизлиянием. Разрыв сосудов...

Маг все еще шевелился.

Все еще говорил.

-Мой... - сплевывая оплавленные осколки зубов, хрипел Извольский - почерневшая рука мага отчаянно скребла по земле. - Все равно...мой...не...уйдешь...мой...

В руке Короны тускло блеснул небольшой Ключ.

-В другое время, в другом месте...я бы сделал все быстро. Сделал бы, можешь не сомневаться. В другое время...с кем-то другим...

Пальцы разжались. Клинок, живо выскользнув из маленькой ладони, повалился на землю.

-Но только не с тобой.

Маг все еще шевелился. Пытался нащупать. Схватить.

-Не потому, что сделал ты - нет, отчасти, конечно, причина в этом, но, поверь мне, не в первую очередь...

С отвращением оттолкнув ослабевшую руку Извольского, он присел рядом. Коснулся его лица.

-Хочешь знать, в чем дело?

Мертвые пальцы скользнули к глазам. Медленно, почти нежно дотронулись до уже успевших отрасти заново век, оттягивая их чуть наверх.

-Хочешь знать, почему?

-Мой...мой...

-Верно, вор, - зашипел Корона, погружая пальцы в синее, мягкое, бесконечно хрупкое и беззащитное, в ненавистное ему до крайнего предела, до, если бы он только был на подобное способен, самой жестокой тошноты. - Причина в этом. Ты напомнил мне, вор. Напомнил мне их.

Хриплый, надрывный, отчаянный крик раскатился по долине.

-Видишь, что они сделали, вор? Что они сделали со мной? - прижавшись лицом к лицу мага, он шептал, снова и снова, будучи уже не в силах остановить этих слов - как не мог, даже если бы того захотел, остановить продолжавшие драть и давить пальцы. - Ты видишь, что они сделали? Видишь? Видишь?

Маг кричал, но крик тот был вызван вовсе не болью, пусть даже та и была едва представима. Боль, равно как и тело, которой его причиняли, значила ничтожно мало.

В отличие от того, чего его по капле лишал сейчас Корона.

-Ты видишь?

-Да, - прошептал Извольский, наконец, решившись. - Вижу.

С диким, едва ли человеческим воем маг рванулся вверх. Со всех сил, что еще не успели покинуть его измученное, проклятое тело, впечатал дрожащую руку в лицо Короны.

И, ежесекундно рискуя захлебнуться истерическим хохотом, затянул начальные строфы заклятья.

Первые несколько мгновений едва не стали роковыми - когда же изначальное неверие, наконец, изволило схлынуть, страшный процесс уже начался. Попытка отнять руку от лица мага встретилась с определенными трудностями - и мыслью о том, что лицом это полужидкое, вязкое месиво, что жадно втягивало его конечность все глубже, вряд ли уже могло называться.

-Мой...мой... - булькало, клокотало, плевалось нечто, бывшее когда-то Извольским. - Сосуд...оболочка...мой...мой...

Граница меж двумя телами стремительно таяла: ходящая ходуном рука Живца все сильнее, все глубже врастала в место соприкосновения - другая же - плоть уже почти целиком покрыла до того обнаженные кости - устремилась Короне в грудь. Плоть одного плавно переходила в плоть другого - и продолжала скользить, течь, беспрестанно меняться, подготавливая почву для чего-то нового.

Чего-то единого.

Страх определил исход - страх и память. То, о чем бормотал безумный маг, срастивший себя с частицей его брата, то, чего эта бешеная, ненасытная тварь желала, было знакомо ему слишком хорошо, слишком близко.

Близко до смерти.

Близко до...

Однажды это уже случилось. Однажды - в то время, когда время для него ничего не значило - это уже сделали с ним.

Однажды он уже был убит. Был пожран.

-Мой...мой...

Однажды он научился бояться и ненавидеть.

Однажды он понял, что есть человек.

-Мой...

Корона завыл - глухо, протяжно. Потянулся назад, потянулся прочь из той бездонной пропасти, что по крупице поглощала его, желая забрать для себя это давным-давно мертвое, давным-давно познавшее предел страданий тело. Рванулся наружу - из хватки Живца, из себя самого - дымом, воздухом, тенью...

Крысой, что затерялась во тьме.

Унося себя все дальше и дальше от страха, что вернулся к нему, что заполнил его собою.

От жалобных криков ослепленного мага, упустившего свою добычу.

Стихли они очень скоро.

-Кончился, мразь...

Голос Яворского словно доносился откуда-то из-под воды: виной тому, скорее всего, были очередные, ставшие после сбоя внешнего защитного купола "Атропы" уже ни разу не славной традицией, неполадки со связью. Догадка подтвердилась весьма быстро - достучаться до центра удалось лишь с третьего раза: с трудом, но все же разобрав приказ о возвращении, Шипов с тяжестью, медленно, выдохнул.

-Ну, что у них там? Не слышно ни хера...

-Что, что... - зло произнес Шипов. - Отработали, назад в стойло.

-Надолго ли? Думаю...

-А ты не думай, целее будешь, - бросив тоскливый взгляд на приборную панель, огрызнулся собеседник Яворского. - Встречай свежие гостинцы от мудаков с цепочками как полагается - глаза по пять рублей и челюсть до пяток. Кто ж у нас не любит доброго сюрприза?

Желание говорить, все равно о чем - верный признак того, что нервы, наконец, вспомнили, как им положено себя вести, сообразили, какой вид им надлежит иметь после пережитого - что-то вроде истрепанного, напрочь никому не нужного мочала. Желание говорить вполне объяснимо: возвращаться в тишине, остаться наедине с самим собой - значит пригласить туда же тех, кто еще десять, пятнадцать минут назад был способен говорить, шутить, ругаться - вот прямо как он сейчас. Кто еще совсем недавно - а кажется, пролететь успел год или даже пара - не выглядел как обгорелый кусок мяса, сплошь изрезанный обломками...присыпанный землей...кто еще...

Что-то было не так, что-то внутри него не желало работать, как следует. Должна была быть боль, злость, обида, страх, в конце концов - но, едва бой окончился, все куда-то испарилось, сгинуло без следа, подвесив его в пустоте. Звено потеряло двоих, но он не чувствовал вообще ничего, а мысли, стоило только отлететь немного от места падения проклятой "манты", сводились к простому желанию - содрать с уставшего лица прокисший от пота шлем и почесаться. Да еще бы спина так сильно не болела...

Был ли вообще смысл о чем-то беспокоиться теперь? В эту ночь, к которой "Атропа" готовилась годы и годы, никакая подготовка, как вскоре оказалось, ничего не значила. Все, как и всегда, держалось на волоске и честном слове - и оставалось только верить, что спрятавшаяся где-то там, внизу, горстка людей знала, что творит. Выстоит ли Площадка - это, несомненно, вопрос интересный, но и одно и так ясно...

-Что?

Не сразу сообразив, что последние слова были произнесены вслух, Шипов встрепенулся и, взяв чуть повыше - крылатых тварей поблизости не было, но рисковать зазря не хотелось - проговорил, ощущая боль в охрипшем горле:

-Да то, что даже если сегодня каким-нибудь гребаным чудом и сдюжим, дерьмо, что они тут навалили, еще лет пять разгребать. А то и все десять, - Шипов закашлялся. - Крепко за нас взялись...

-Чтобы крепко взяться, надо в руках хоть раз подержать чего тяжелей...

Закончить свою, несомненно, философскую мысль Яворский не сумел - речь пилота сорвалась на возглас удивления, ни разу не плавно перетекла в крик...утонувший в тихом, полузадушенном хрипе. Последний звук, добравшийся до Шипова через систему связи, был едва ли похож на что-то, что обычно можно услышать из кабины истребителя - словно с некоей огромной высоты сыпется и сыпется какой-то песок...

-29-ый! 29-ый! Гена, мать твою, что...

Заложить боевой разворот, параллельно пытаясь наладить связь. Приготовиться встретить очередной гадкий подарочек от гостей с Цепями - приборы хранили надменное молчание, но еще с самого начала этой проклятой ночи стало ясно, что полагаться на них особо не стоит. Развернувшись, увидеть...

Что...

Почувствовать, как страх хватает за плечи, живо влезает внутрь, сотрясает до самых основ.

Страх. Неверие. Невозможность толком осознать

что это

на что он вообще смотрит.

Это было там, это спускалось вниз, к побережью, оставляя за собой распоротые в клочья черные облака. По всей длине этого сверкали лиловые и белые дуги молний - ярче и ярче, до того предела, когда никакая защита уже не могла уберечь глаза от лихорадочных взблесков, вынуждавших сморгнуть слезы или вовсе отвернуться. Волны разрядов вырвались на свободу, захлестнули побережье, ежесекундно находя новые цели, с равной яростью обрушиваясь на позиции защитников "Атропы" и пребывавшие, похоже, в точно таком же шоке силы вторжения.

Паузы меж вспышками становились все короче.

Это спускалось.

Сгусток света размером с корабль. Бесконечно черное пятно, дыра в небе, где потонула бы без остатка целая армия. Предельно плотный. Абсолютно неосязаемый. Оно было всем этим - не меняясь, но словно существуя разом в нескольких одинаково кошмарных, одинаково давящих на сознание вариантах. Оно было...

Оно было.

Ушей Шипова достигли крики - не прошло и половины одной, самой несчастной на свете минуты, а эфир уже взорвался ими, прибавляя его страху сил, распаляя, призывая сжать, сдавить, смять в мокрый, бесполезный комок бешено стучащее сердце. На всех частотах творилось одно и то же: поймав среди прочего невесть как вклинившиеся сюда неразборчивые вопли на английском и, кажется, немецком, он получил последнее страшное подтверждение - силы вторжения были ровно так же застигнуты врасплох этим, чем бы оно...

Оно было.

Оно менялось.

Потрескивающие разрядами края светились все сильнее - обезумевшие молнии будто бы вытачивали некую форму из скрытого за непроницаемой завесой. Мир наполнился чудовищным, непереносимым гулом - и, едва тот достиг некоей предельной точки, за которой для невольных слушателей не существовало ровным счетом ничего, кроме ослепительной боли, тьма и свет, миллионы тонн тяжести и легкость пущенного в полет перышка сошлись, скользнули друг в друга, отверзая разлом.

Завеса схлынула, позволяя увидеть.

Оно парило в небе, купаясь в сиянии молний - кольцо из сотен, тысяч туго скрученных нитей: каждая толще самого тяжелого и прочного троса, каждая плотно свита с другими прядями, чередуясь по две, четыре и даже по шесть пар. Кольцо исполинское - одна только попытка осознать, охватить разумом его кажущиеся нереальными размеры тут же пробуждала головную боль пополам с тошнотой. Кольцо, налитое ослепительным светом, кольцо, бешено кружащееся, кольцо, в считанные мгновения теряющее всякий намек на материальность, становясь лишь едва заметной дымкой среди черного неба - и вновь прораставшее в реальный мир во всем своем невыносимом серебряном блеске.

Нереально. Неправильно. Так не бывает. Так просто не может...

Вот они, самые верные, самые подходящие здесь слова. Объект подобного размера попросту не мог не быть замеченным за многие и многие мили до того, как приблизился бы к острову. Не мог двигаться сам по себе, плыть по небесной глади столь плавно и вращаться с такой безумной силой, не испуская при этом даже самого слабого звука. Проклятое кольцо просто не могло существовать и - от этой мысли Шипова ощутимо тряхнуло - судя по всему, и правда отсутствовало в привычной реальности каких-то две или три минуты назад. Некая бесконечно чужая, немыслимая, непредставимая сила подвесила его средь облаков с той же легкостью, с которой на елку водружают игрушку, с той же простотой, с какой можно было бы нарисовать его на листке бумаги.

Шипов встрепенулся, сумев, наконец, оторвать полный ужаса взгляд от повисшей высоко в небе громады - последняя все еще казалась чем-то невозможным, чем-то, выскочившим из сна, чем-то, на что вот-вот - прямо сейчас, ну же, ну! - будет дано исчерпывающее объяснение. И все вернется на свои места. И все станет...

Оно все еще было.

Ткань ночи вспороли, излившись вверх, лучи прожекторов. "Атропа" и суда вторжения очнулись, похоже, разом - и на незваного, невозможного, нереального гостя обрушился настоящий шквал ракет и снарядов. Циклопическое кольцо - сквозь такое без труда прошли бы, не ломая строя, минимум три корабля из тех, что были посланы к берегам Второй Площадки - вновь показалось из-за облаков, материальное до дрожи в коленях. Вновь стал нарастать, наливаться мощью уже знакомый гул - эфир вторил ему пронзительными воплями и путаными приказами.

Нужно было развернуться. Нужно было забыть обо всем. Нужно было послушаться своего страха, последовать тем советам, что подкидывал мучимый жестокой лихорадкой, почти уже отказавший рассудок. Нужно было броситься прочь, кинуть машину вниз и вглубь острова - на форсаже, на последних оставшихся силах, на последних секундах до того, как он окончательно рехнется, глядя на это.

Но он мог только смотреть.

Казалось, гул исходил не от кольца, но от самого пространства, в него пойманного - воздух...нет, реальность как таковая вскипала смешением дьявольских энергий, чистейшим хаосом, что удерживал в своих границах, не давая до поры излиться прочь, колосс из серебряных нитей. Клочок ночного неба, им окольцованного, бурлил, клокотал...выпаривался, будто вода в кастрюле, истирался без следа, уступая место куску ядовито-синего, морозного...

Так не бывает.

Яркого, словно днем.

Яркого, словно с той стороны светило разом два солнца.

Что-то едва различимое

моргнуло

шевельнулось внутри кольца.

Смертоносная лавина прервала свой пусть, испарившись в охваченном фальшивой грозой небе.

Родилась вновь, явилась из пустоты - и обрушилась на головы тех, кто послал ее.

Побережье украсили огненные цветы. Объятый пламенем корабль - то было первое судно, открывшее огонь по кольцу - изуродованный до неузнаваемости собственными снарядами, с хлопком подкинуло в воздух, словно игрушку. Многотонная стальная туша закружилась волчком - сминаемая подобно мокрой бумаге, стремительно всасываемая в жерло незримой воронки...

Шипов услышал крик - оглушительный, насквозь безумный - и не сразу понял, что сам им только что разродился. Он, наконец, понял, наконец увидел, что случилось с машиной Яворского - и понял с такой же предельной ясностью, что подобная судьба его отнюдь не устраивает. Сцепив зубы и приготовившись проверить, что протянет на пределе дольше - двигатели или его собственное сердце - он принялся за очередной разворот - подальше от этого невозможного...невозможного...

-...невозможно? Я спрашиваю еще раз, что значит "невозможно"?

Командный пункт едва не сотрясался от голоса епископа - с каждой минутой крики становилось все невыносимей.

-Я требую доклада! Что это за чертовщина? Почему ее ничего не берет? Господа ради, что только что случилось с "Нарциссом"?

-Ваше Преосвященство, он...он это...улетел...

-Корабли не умеют летать, бестолочь ты проклятая! - завизжал, со всей силы ударив трубкой по столу, епископ. - С начала операции и полночи не прошло, а мы уже потеряли второе судно! У нас пожары по левому борту, у нас выбило второй антенный блок, на "Людвиге II" все в чертовом дыму, конструктов из Могилы выкосили, как траву, похоронка только что утратила всякую связь с Короной, а в прибрежной полосе...Господи, кто-нибудь скажет мне, наконец, что за дрянь и из какого круга ада притащили сюда эти русские безумцы?

Переведя дыхание, Юлиан бросил взгляд воспаленных глаз в дальний угол - на источник сиплого, с трудом сдерживаемого хихиканья, которым кто-то отчаянно давился.

-Герхард! Вам еще смешно, мерзавец?

Отдельные смешки плавно переросли в хохот - и старый палач, утративший всякую возможность держаться, зашелся им со всех оставшихся сил. Герхард хохотал - истово, надрывно, сотрясаясь в кресле и хлопая себя по коленям, утирая слезы и ни разу не пытаясь скрыть, что смех его все больше и больше напоминал истерику.

-Герхард! - красное от бешенства лицо Юлиана дергалось при каждом слове. - Вы совсем рехнулись? Герхард! Да приди же в себя, старый осел! - подскочив к палачу, епископ отвесил тому звонкую пощечину. - Слышишь меня, нет?

-Кого...кого угодно...ждал... - в перерывах между приступами хохота выдавливал из себя старый палач. - Кого угодно, только не...этих...

-Вы что-то знаете? Знаете или нет? - не дождавшись ответа, епископ схватил Герхарда за плечи, выкрикивая следующие слова ему прямо в лицо. - Вы знаете, что это такое? Знаете, кого русские вызвали? Не молчите, черт бы вас побрал!

-Что я знаю... - наконец, отсмеявшись и откашлявшись, Герхард осторожно отстранился, еще осторожнее отцепляя от себя дрожащие руки Юлиана. - Что я знаю, епископ, так это то, что теперь нам и правда придется стоять до конца. Если это именно те, о ком я думаю, мои вам поздравления - пришло время становиться героями. Вы ведь, кажется, только того и желали?

-Герхард, - Верта трясло все сильнее - страх, плескавшийся в его глазах, сквозивший в голосе, выпиравший из каждого суетного движения теперь уже ничем не подавлялся, позволяя лицезреть себя во всей неописуемой неприглядности. - Я даю вам последний шанс объясниться. Что это такое? Что за мерзость призвали русские?

-Не русские, епископ, - новый голос - холодный, но с явно угадываемыми нотками беспокойства донесся от дверей. - Не русские, но кое-кто иной.

-Лорд-надзиратель, - с шумом забрав воздуха раздувшимся носом, пробормотал Юлиан, терзая взглядом входящего в помещение Карантока. - Быть может, хоть вы скажете мне, что...

-Если моя теория верна, то виновник происходящего вовсе не из числа русских, - медленно произнес маг, подходя к столу. - Нет, господа, я полагаю, что даже в этой организации никто не поражен безумием в мере, должной для того, чтобы воззвать к...силам, манифестацию которых мы сейчас имеем возможность наблюдать. А если бы было и иначе, данная...область вряд ли представляла для Ленинградского Клуба хоть какой-нибудь интерес, чтобы ее заниматься ее тщательным...

-Наши корабли горят, Каранток, - прошипел Верт. - И сейчас я хочу знать одно - кто на нас напал и чем мы можем им ответить. Не больше и не меньше.

-Как раз к тому подхожу, - тут же отозвался маг. - Виновник сего...торжества мне знаком - пожалуй, позволю даже сказать, что знаю его столь же хорошо, как и себя самого, - бросив быстрый, несколько нервный взгляд на дорогие часы, лорд-надзиратель поспешил продолжить. - Русские тут ни при чем, но я знаю - многие из нас знают - какую змею они пригрели на своей груди. Речь, господа, идет о совершенно лишенном совести, чести и даже подобия внутренних тормозов существе, абсолютно беспринципном наемнике, что портит нам кровь уже не первое столетие. О самом яром ненавистнике Башни из ныне живущих, который не упустил очередного шанса примкнуть к ее врагам. О том, кому бы точно хватило и силы и отсутствия здравомыслия в равной мере, хватало бы сотворить нечто подобное, выпустить это в мир. О том, с кого, если я прав, началась вся история с Клубом. Вы знаете его имя, господа, мы все знаем. Единственное, что мне хотелось бы знать...

-...на что, еще раз, мы смотрим, Фруалард?

В зале оперативного совета правит бал чудовищная духота. Просидеть больше пары-тройки минут, не утирая лицо - подвиг, поймать хоть немного свежего воздуха, проскользнувшего сквозь дверные щели, сделать это, сидя в окружении таких же измученных жарой людей, каждый из которых норовит украсть тот глоток целиком, украсть для одного себя - чудо. В зале оперативного совета барабанят по клавишам пальцы, стучит назойливо кровь - в ушах, у виска, в самом сердце - бьется об пол при каждом нервном шаге тяжелая обувь. В зале оперативного совета внимание большинства приковано намертво к экранам и зеркалам. К тому, что творится по ту сторону. К тому, что...

-Fainne na banriona, - по морщинистому лбу мага стекает вниз, спеша сорваться за воротник, крупная капля пота. - Никогда не думал, что увижу живьем. Надеялся никогда...не увидеть...

Бросив осторожный взгляд в сторону ближайшего зеркала, Алеев с трудом поборол желание тут же и отвернуться - не видеть, забыть, вымести прочь из памяти и сознания вовсе то зрелище, что ежесекундно грозило умопомешательством. Заставил себя смотреть. Заставил вспоминать.

Он был здесь почти с самого начала - был, когда конструкты Короны оказались повержены Извольским, был, когда полковник, убедившись в том, что дело сделано, отдал сухой, короткий приказ - и специальная группа выдвинулась, чтобы добить безумного мага, оборвать жизнь, длившуюся слишком долго.

Был, когда в небе заполыхало. Был, когда эфир захлебнулся криками, когда свихнулись разом все системы обнаружения - от радарной сети до ее магических аналогов. Был, когда стали поступать донесения о магах, что валились на землю, будто подрубленные, о приступах необъяснимого ужаса и паники, о голосах, исходящих извне.

Он был здесь, когда "Атропа" и те, что явились ее погубить, не совещаясь, в едином порыве, нанесли стремительный, словно продиктованный каким-то глубоко запрятанным в каждое человеческое существо рефлексом, удар по новому врагу. Когда все, что было направлено на сокрушение исполинского кольца, исчезло - и вернулось, смертельным градом просыпавшись на своих же хозяев.

Быть может, он и не мог сравниться с ветеранами Второй Площадки, быть может, те несколько лет, что он провел на службе ей, и были для кого-то лишь пустой шуткой. Он, вне всякого сомнения, многого не знал и далеко не все видел. Но если бы здесь и сейчас кто-то спросил, какое зрелище способно повергнуть в шок с такой же легкостью, с какой это проделало с ними всеми циклопическое кольцо, ответ бы нашелся почти сразу.

О Фруаларде он слышал предостаточно - а познакомившись с ирландцем лично, весьма быстро составил на его счет определенное мнение. После пары оказавшихся весьма содержательными бесед оно даже несколько улучшилось, но одна деталь в образе мага оставалась неизменной.

Он никогда не слышал - и уж конечно, никогда не видел подтверждения того, что этот коротышка, нравом подобный пороховой бочке, а в силе равный боевой элите Ассоциации, способен даже на слабейшую тень страха.

Никогда прежде.

И если уж в глазах старого мага нашло приют нечто, на то похожее, что тогда оставалось им? Если даже он, если даже это чудище...

Если так - стоит ли корить собственное сердце за то, что оно прямо сейчас крепко обдумывает кратчайший маршрут до пяток?

-Давайте на мгновение представим, что мы все здесь ничтожно мало знаем об этих...Ши, - усталостью, сквозившей в голосе Щепкина, можно было, как казалось лейтенанту, убить - и далеко не одного. - Давайте представим, Фруалард, что все, что у нас сейчас есть - эта громадина над побережьем, которая только что вычистила всю линию Флегетон...

-То, что от нее осталось, - буркнул кто-то.

-...и запустила в небо один из их кораблей так, словно это был игрушечный мячик, - тяжело, с шумом, выдохнув, глава "Атропы" уперся подбородком в подставленные кулаки и подался чуть вперед, поближе к экрану. - Я жду ответов. Не сказок о феях. Не цветистых словечек на вашем языке. Ответов, четких и прямых. Что это?

-Перекладывая сказочки на ваш язык, полковник, изволю доложить - перед вами мобильное автономное устройство, созданное для захвата и обеспечения плацдарма в целевом мире, - влив в ответ, кажется, всю возможную желчь, прохрипел маг. - Можете называть его "королевским кольцом". Можете называть еще как-нибудь. Можете вообще никак не называть, если не хотите, сути это не изменит - если оно провисит здесь еще минут двадцать, нам всем будет уже совершенно все равно, какое определение вы в итоге подберете.

-Так что...

-И еще одно - если я снова услышу, как вы называете гостей напрямую, то придется надавать вам по шее, - не скрывая раздражения, оборвал полковника Фруалард. - Не сомневайтесь, я это сделаю. И - опять же, не сомневайтесь - мне это доставит такое же удовольствие, как им - ловить речи разных дурней, что поминают их по имени.

-Но откуда они...

Договорить стоявший рядом с Веревкиным офицер не успел - его неосторожно брошенная фраза возымела на мага эффект воистину чудовищный. Треснув кулаком по столу так, что несколько человек, включая Алеева, невольно вздрогнули, Фруалард заорал - дико, не сдерживаясь, выкатывая глаза и брызжа слюной:

-Откуда? Вы еще смеете спрашивать, откуда - вы, олигофрены, кретины чугунные, в лоб бараний вас долби и в уши, межеумки недоструганные, погоны трубочкой в зад вам всем суй и до хруста крути! Откуда? Откуда? - кривляясь на все лады, ревел маг. - А давайте пораскинем чутка той плесенью с дерьмом пополам, которая у вас в черепах гуляет! Откуда? Вы же у нас не можете, как предки ваших предков, драть их в аду тремя кочергами с пятью насадками в каждую дыру да без продыха, чин по чину разбираться, вам же без беготни этой мышьей скучно, вам надо с шумом, с помпой, да чтобы трах, да бабах, да тарарах! Ну что, как карнавал, детишки, как елочка новогодняя, довольны все своими подарочками? Ты только погляди, как расстарались - что вы, что эти, с крестами, зубы бы им теми крестами пересчитал до единого да четками бы удавил, стервецов - мяса нагнали вагонами, как на Третью мировую, да еще мяско то поливают так щедро, что янки, уж на что головами простужены, на пережаренное барбекю столько не льют! Клянусь бородой моего прадеда, прекраснейшего мага с достойнейшей судьбой, я еще проснуться не успел сегодня, а уже слышал, как вы там на пару с башенными артиллерию погрузней расчехляете! А в зеркальца ваши глядючи и вовсе кипятком ходить начнешь, да прямо на пол, чтоб ни кадра не упустить! Что у вас там, Корона? Ну да, одного малахольного ребеночка Земли-матушки нам мало - давайте к нему в пару еще Извольского добудем! Глядишь, споют гнилые душеньки наши так расчудесно, что с головы зрительской копеек по пятьдесят добытку наберется! Да что там далеко ходить, я носу наружу сунуть этой ночью не успел толком, а чую - пылищей тянет! Узнаю, узнаю ароматы - так только прана моей дражайшей Алюминиевой Босячки смердеть умеет! Уж не знаю, с кем она там вальсирует под минометами, да надеюсь, что оба уже ноги переломали во всех местах! Как славно, как романтично, какая картинка, чудесная, магическая, я бы сказал! Магия так и течет, так и хлещет, словно лопнувшего купола нам мало было! Давайте, опухоли рода человеческого, еще поднатужьтесь - и в Припяти раньше земля заколосится, чем в двадцати милях отсюда уродится хоть один несчастный малек! Ну что же вы встали, товарищи офицеры, еще, еще керосину в кострище мировой погибели - давайте, почему бы и нет? Скоро, как пить дать, бытие вовсе пополам треснет, и сюда такое попрет, что Прекрасный Народ сойдет вам за ангелов! А ведь попрет, попрет, что я, вас не знаю, что ли, не знаю, как ручки ваши чешутся поколдовать? И угадайте, если есть чем, если последний мозжечок на весь штаб олухов царя небесного еще не пропили, кому все это дерьмо выгребать да чистить? В жизни не угадаете, товарищи, а я даже и угадывать не стану! Подвизался один раз помогать - все, с горба бедного старика в жизни не слезут! Хорошо если тачку дадут, тела скидывать, о помощнике так вообще и не мечтаю!

Выпрыгнув из-за стола, маг устало облокотился на ближайший пульт, с шумом занявшись приведением надорванного криками дыхания к надлежащему ритму. Приняв стакан воды и залпом опрокинув, Фруалард еще несколько секунд осоловело хлопал глазами - прежде чем, наконец, повернуться к главе "Атропы".

-Так, - хрипнул маг, держась рукой за край стола. - Ладно. Как у вас любят говорить - проехали. Ох, чует моя печенка, по нам самим сегодня проедутся, да хорошо если в одну сторону... - откинув прочь налипшую на лицо прядь седых волос, Фруалард снова вздохнул. - Что-нибудь пошибче "Ессентуков" у вас водится? Я их, конечно, уважаю, но на трезвую голову эту дрянь обсуждать даже не...

Речь мага остановилась столь же резко, что застыл, остекленел намертво взгляд - стоило лишь тому упасть на ближайшее из зеркал. Бросив еще несколько слов на родном языке - Алееву подумалось, что среди них вряд ли бы нашлось хоть одно печатное - Фруалард опрометью бросился к зеркалу - и замер там, едва дыша.

-Нет...не могли же...даже сейчас...

Сбивчивая речь мага пугала отчего-то даже больше, чем открывшееся им зрелище. Впрочем, последнего тоже вполне бы хватило, чтобы выбить напрочь дух из кого-то, менее подготовленного - уж если от увиденного дрожат руки Фруаларда и расширяются в немом недоверии глаза, повидавшие, наверное, самые жуткие виды миры, глаза, что принадлежат главе Второй Площадки...

Кольцо все еще было там, в небе над побережьем. Кольцо никуда не делось, но за то время, что было проведено в спорах и ссорах, за те жалкие несколько минут, что никто не удосуживался глянуть на экран или в очередное зеркало, оно успело стать частью чего-то большего. Колоссальный силуэт растягивался от кольца во все стороны, шаг за шагом выстраивая в небе чудовищной сложности узор - нечто зыбкое, осязаемое лишь частью, слабый образ на измученной оболочке бытия. Циклопическая паутина из отливающих серебром волокон, аккуратно сплетаемая по кругу сеть - столь огромная, что само кольцо оказалось лишь маленьким, незначительным ее элементом, лишь одним из многих. Сеть была вовсе не пуста - вокруг центральной оси, цилиндрической формы объекта размером в полкилометра, беспрестанно вращались, скользили вверх и вниз по выплетавшимся будто бы из воздуха тросам структуры поменьше. В отдельных секциях узора, едва те оказывались завершены, натягивалась полупрозрачная мембрана, наполненная мерцающими узорами - каждая из них будто бы впитывала лунный свет...

-Доигрались, - глухо произнес Фруалард - сухонькая рука дернулась вверх, расстегивая давивший на шею воротник. - Доигрались...

-Что они делают? - не меняясь в лице, столь же глухо вопросил глава "Атропы". - Что это?

-Soitheach cosuil le damhan alla, - голос мага дрожал все сильнее с каждым новым словом. - Веревочник. Пляшущий на нитях. Сновальщик. Паучий шелк...

-Я, кажется, просил без...

-Линейный корабль Прекрасного Народа, - выдохнул маг, отступая от зеркала - лицо его было белым, будто полотно. - Всемилостивые боги, это ...

-Что? Да не молчите вы!

-Знаки на световых парусах, - едва шевеля губами, простонал Фруалард. - Знаки, имена!

-Если вы сейчас же...

-Это "Буревестник", - голос мага окончательно сел, утратив всякое подобие силы. - Они пытаются провести сюда флагман. Корабль Королевы.

Интерлюдия 19. Полночь в квартале Монмартр

Париж, три недели спустя.

В машине безраздельно властвовала чудовищной силы духота - будто бы назло тому холоду, что уже успел завоевать все и вся снаружи. По ту сторону запотевшего от дыхания стекла стенала на все лады вьюга, бесновались, разбиваясь о стены и окна, белые вихри - здесь же, в полумраке салона, в поединок с тишиной осмеливались вступить разве что тихий гул работавшего на пределе обогревателя и скрип кожаного сиденья под сутулой спиной таксиста.

Погода ухудшалась с каждым днем: подобной зимы город не знал, наверное, лет десять, может, двадцать...если вовсе не круглую сотню. Небо в грязных комках облаков ссыпало снег на крыши и улицы с невиданной доселе настойчивостью, ледяной ветер сгонял прочь и драл на клочья все, что только осмелилось заступить ему дорогу - вдоль домов по стремительно покрывавшемуся белым асфальту несло гнилую листву, ветки и сучья, обрывки афиш, рекламных плакатов, страницы газет и куски праздничных лент.

Природа, согласно мнению, что поровну разделяли все - от властей до последнего бездомного - рехнулась под конец года начисто.

Пуская полный усталости взгляд через помутневшее стекло, Стальная ведьма тихо вздохнула. Кому еще, как не ей, было знать об истинных того причинах?

Первые дни после перехода представляли собой чистейший, без примесей, кошмар - один из тех, что едва поддаются описанию, выскальзывают прочь из четкой формы, вообще из каких-либо очертаний сразу же, как свершается пробуждение - но и не думают оставлять в покое после, напоминая о себе снова и снова. Неугасимый жар в Цепях, бешеная, беспощадная лихорадка - тело, рваными рывками продвигавшееся к прежнему виду, колотило так, словно оно желало вытряхнуть прочь сочтенные лишними кости. Пепельная серь сползающей пластами кожи, меловая белизна новых слоев ее, кровь вперемешку с рвотой, скрежет железа, хруст воскресших - или все же новорожденных? - суставов. Бесформенное, посиневшее нечто на месте лица, отекшие, едва способные открыться на четверть, глаза. Слабый гортанный хрип, постепенно переходящий в первые, самые важные строфы...

Бездна. Предельный, не оставляющий ни единого шанса, паралич воли. Кровь на губах, кровь на пальцах, скребущих по чердачному полу, рваное дыхание и прерывистое забытье - укрыться там от боли, что заглядывала в гости ежеминутно, не было ровным счетом никакой возможности. Бездна. Холод. Холод ветра, холод шершавых досок, холод тающего, истекающего прочь пылью черного железа...

К исходу вторых суток к ней, наконец, вернулась способность в той или иной мере управлять собственным телом - беспрерывная боль и никак не доходящие до конца мысли, неизменно обращаемые во что-то напрочь бессмысленное, делали все возможное, чтобы максимально затруднить этот процесс.

Начало, однако, было положено.

Недокрашенные стены ветхого домишки у границы с Бельгией, где она очнулась и претерпела полный боли обратный переход, прочно застряли в памяти. Надолго осталось там и лицо хозяина: занятый ремонтом, этот человек - рослый, в драном фартуке, со следами белой краски в волосах - так и таращился на нее, сошедшую с чердака, не в силах вымолвить ни словечка - до той самой секунды, когда были сплетены, и сорвались, устремившись к цели, чары.

На его счастье - выдравшие с корнями лишь волю, но не жизнь.

Раздобыть одежду и заставить своего нового слугу озаботиться едой - полчаса и несколько коротких приказов. День, может, два - отлежаться в скрипучей, холодной кровати, чувствуя, как раз за разом подступает горечь к горлу, как пылают изможденные Цепи, горят руки, плавится лоб. Два десятка минут на сборы, пять - на грубую, короткую чистку воспоминаний: до конца своей жизни хозяин дома обречен был гадать, куда таинственнейшим образом исчезли пара рубашек, почти новые еще пальто с сапогами и около трехсот франков из его бумажника. Пара часов на поиски людей, пара коротких разговоров для определения верного пути.

Две недели в дороге. Две недели дождей вперемешку со снегом, пустых шоссе, холодных ночей, теплых машин и вагонов. Две недели доводящих до предела отчаяния попыток собрать себя по кусочкам - силы возвращались невыносимо медленно, но память умудрялась быть еще неторопливей, ночь за ночью подкармливая хозяйку лишь разрозненными обрывками былого. Поединок, свершившийся на открытом всем ветрам убогом островке, потребовал предельной концентрации и предельного же напряжения, заставил отдать едва ли не все, едва ли не разом. Колоссальным, едва ли представимым человеческому существу усилием, сумела она сохранить жизнь - но пора расплачиваться настала слишком быстро.

Мысли - как пузыри на поверхности кипящей воды: вот они есть, а вот уже и сгинули бесследно. Лишенные смысла намерения, слепые страсти, пустые идеи, клочки прошлого - ни за что не удавалось должным образом зацепиться, ухватить, придать твердость. С рассвета до заката - липкий бред, пустая, холодная дрема под стук колес и свист ветра за приоткрытым окном. С заката до рассвета - тело, обращенное в единый обнаженный нерв, неотступная боль, заполняющая его от края до края. Духота, тисками стесняющая грудь, хриплый шелест собственного дыхания, желчная горечь, подкатывающая к пересохшим губам. Горячий чай, ледяной пот на ладонях...лицо в мутном зеркале - следы пережитого по капле тают, но столь же мучительно медленно, по такой же, если не втрое меньшей, капельке приходится ей вспоминать, возвращать себе себя.

Кем она была? Кто есть? Что и чего ради делает сейчас, будто бы на автомате, будто слыша чьи-то еще приказы, ее тело? Куда стремится? Что хочет отыскать?

Отчаяние затягивает петлю. Взгляд сквозь стекло - и мимо уже проносятся пустые станции, пустые поля, от края до края замазанные белым. Прикрыв глаза, она в который раз пытается хотя бы немного подремать - боль уже не так сильна, как прежде - но сон не идет, лишь дразнит, тянет к ней руки, чтобы тут же отдернуть. Чем больше возвращается к ней, тем меньше хочется знать, чем больше она вспоминает - тем сильнее желание позабыть навсегда. Каждую ночь приходят они - лица, голоса оставшихся позади, оставшихся, наверное, уже навсегда. Тяжелый, мрачный взгляд Щепкина, в котором можно еще, постаравшись, разглядеть последние искорки былого огня. Невротичное постукивание по столу сухих пальцев Снегового, вчитывающегося в очередной доклад, кривая, беззастенчивая ухмылка Лихарева, человека, знавшего о магах едва ли не больше, чем они сами. Затейливые рисунки на коже Мотылька...

Как знакомо. До боли, до тошноты. Однажды она уже через это прошла - а потом еще, еще и еще. Однажды...

Еще одна перевернутая страница. Еще одна вереница образов, которой предначертано уйти в небытие. Сгинуть там же, где растворились со временем сухое, костлявое лицо Макнамарры, золотая маска Себастьяна, снежно-белая - Серафима. Умолкнуть навсегда, как неумелая музыка Сверчка, болтовня Комарика...

Возвращаться к ней иногда, приходить ночами.

Как полный боли взгляд Слепца.

Снова. Снова. Как же знакомо. Как же...

Снова. Снова. Снова начинать все с нуля.

Снова стремиться к нулю, принуждая себя видеть на месте его райские врата.

Две недели в дороге. Достаточно, чтобы распрощаться с болью, вернуть, пусть даже и малой частью, былые силы, снова научиться узнавать себя в зеркале. С лихвой хватает, чтобы вспомнить - и увериться в том, что метаморфозы не сумели истощить разум дальше положенного предела, забрать какую-то часть ее навсегда.

Две недели. Довольно, чтобы отстать от жизни - скрытый от глаз людских мир лихорадило в эти дни едва ли не сильней, чем за все годы войны.

Две недели. Бесконечно мало, чтобы отогнать прочь, перестать замечать ту чудовищную, неизбывную усталость, что заявила о себе, когда ушла боль, когда вернулась сила, воскресла память. Когда вновь настала нужда возводить стену из горького самообмана и укрываться за ней до поры...

До часа, когда все в который раз обернется прахом. Когда ей снова придется...

Снова. Снова.

Снова с нуля. Снова к нулю.

Снова. Снова...

Сухой кашель водителя милосердно оборвал нить тягостных рассуждений - та вилась уже столь долго, что вот-вот грозила затянуться удавкой. Подпрыгивая на неровной дороге, машина свернула на едва освещенную улочку - и, вовсю пользуясь тем, что ни единой души среди метели было не видать, прибавила ходу.

Монмартр. Тусклый камушек в давно проржавевшей, погнутой, частично пущенной на лом короне: еще с окончанием первой из мировых войн прежняя слава покинула квартал, сейчас же, к концу двадцатого века - а последний к нему неутомимо стремился, даже и не думая чуточку повременить - округ стал лишь еще одной строчкой в путеводителе для суетных туристов, неизменно осаждавших базилику Святого Сердца и площадь Тертр. Откинув с лица волосы, прижавшись лбом к ледяному стеклу, Августина устало следила за проплывавшими мимо сгорбленными силуэтами домов. Ночь пролитой на бумагу тушью окутывала квартал, тонкие хлопья снега уже запорошили узкие переулки. Стальной грохот поездов, доносящийся из какой-то необозримой дали, заунывная музыка из чьего-то дома...оставляя позади промерзшие парки, чахоточное свечение окон и пламенеющую безвкусицу дорогих витрин, машина ныряет во мрак старого квартала, где безраздельно властвует тишина - подстать кладбищу, вокруг которого тот был когда-то выстроен.

Усталое дыхание разбивается о ветровое стекло. Впервые за все время поездки заговорив - собственный голос кажется чем-то бесконечно чужим и странным - она просит остановиться, встречая сонный, полный недоумения взгляд водителя.

-Здесь? Но...

Медленный кивок головы, резкое, не способное скрыть нервозности, пожатие плеч - человек, будто бы только сейчас вспомнивший о своей пассажирке, вдруг ощущает нарастающее желание поживее с ней распрощаться. Доискаться причин того никак не удается - но один только короткий взгляд в это бледное лицо, в эти глаза, где нечеловеческая усталость от жизни в считанные мгновения уступает ледяному сосредоточению на одному дьяволу ведомой цели, вызывает какую-то липкую, идущую рука об руку с удушьем, оторопь. Что-то в этой женщине было не так - и в сию мысль он, пожалуй, зароется поглубже уже потом, когда оставит ее здесь, посреди тьмы и снега. А может - да, так, пожалуй, будет еще лучше - не станет думать вообще...

Хлопок дверей. Тихие шаги.

-Счастливого Рождества...

Слова, оставшиеся без ответа.

Парижская мастерская была приобретена семьей еще в начале давно отжившего свое девятнадцатого века - в былые времена один только случайный взгляд на трехэтажный дом в готическом стиле заставлял сердца многих посвященных сжиматься от страха. Форпост Базилевских на европейской земле умел пробудить данное чувство, не обладая вместе с тем сколько-нибудь вызывающим обликом - спокойного величия старого особняка и знания, пусть даже самого обрывочного, о его хозяевах, большинству оказывалось более чем достаточно. Одна стена, напрочь глухая, примыкала к небольшому, сплошь поросшему травой, пустырю, окна главного фасада же выходили на давно успевший исчахнуть парк: перепутать его с расположенным не так далеко отсюда кладбищем было задачей довольно простой, да и тоску оба наводили преизрядную. Лунный свет бился, пойманный безжизненными стеклянными глазницами в узорных рамах, снежные хлопья сыпались на высокую, блестящую от влаги, ограду. Приблизившись к неширокой калитке - больше одного посетителя за раз та бы никак не пропустила - ведьма замерла, всей сутью своей вслушиваясь, вбирая, тщась отыскать малейшие следы оставленных когда-то на страже чар. Цепи, что лишь в последние дни сумели, наконец, оправиться от пережитого и вне всяких сомнений отреагировали бы сейчас на самое незначительное колебание вспышкой острой боли, хранили молчание: иного результата, говоря откровенно, она не слишком-то и ждала, но не почувствовать даже самого жалкого отклика было все же не самой приятной из вестей. Смахнув снег с бронзовой таблички, Августина бросила усталый взгляд на другую, уже деревянную - радостно сообщавшую, что комнаты на первом и втором этажах все так же, как и прежде, сдаются любому желающему.

Она уже была давно осведомлена о положении сторожа - сам Ручейник, не скрывая ничего, включая собственный дикий страх, открыто называл то бедственным в одном из телефонных разговоров. Она знала, что весьма внушительных средств, оставленных в свое время семье Соколовых, надолго не хватило. Еще давным-давно ей стало известно все - злости, впрочем, от этого тогда почти не прибавилось.

Из-под слоя местами облупившейся черной краски проглядывала ржавчина - часть шипов на ограде и вовсе была обломана невесть кем и невесть когда. Калитка при малейшем движении скрипела так, словно намерена была перебудить всю улицу, а заодно и кладбище - мощеная дорожка, что начиналась сразу за ней, тонула в снегу...от кустов мохнатой ивы осталось разве что зыбкое воспоминание, скамья, стоявшая неподалеку от входа, была сломана, узкие окна первого этажа, крытые остроугольными арками - изуродованы грубыми решетками...

Поднимаясь к массивной железной двери по скользким ступеням, графиня в который раз вздохнула, напоминая себе о терпении. Она знала, что здесь встретит, знала, что ничьей - или почти ничьей, если хранить верность точному слову - вины в том не было. Негоже сокрушаться из-за подобных пустяков - особенно ей, давно уже привыкшей встречать, возвращаясь в оставленный дом, одну лишь разруху. Воистину глупо было бы поднимать данную тему в разговоре, еще глупее - измышлять наказания...и все же, и все же...

Дом напоминал огромную, оброненную по случайности игрушку - провалявшись на мостовой десятки лет, она бестрепетно сносила снег, дождь и град, принимала удары ног и тяжесть колес...игрушка вернулась в хозяйские руки жалкой тенью себя прежней - оставалось лишь измыслить теперь, как вновь прибавить к той тени кости, натянуть плоть. Откинув с лица волосы, Августина устало взялась за тяжелую дверную ручку, почти демонстративно проигнорировав кнопку электрического звонка. Ко второму удару по ту сторону преграды послышались торопливые шаги, с ударом третьим дверь отворилась.

-Ваше сиятельство, покорнейше прошу простить, что ждать заставили, я...

Раньше, чем по глазам хлестнул яркий свет из холла, ушами занялся хриплый, дрожащий от едва скрываемого страха голос. Хозяин последнего также не замедлил появиться - и тут же отскочить в сторону, преувеличенным жестом предлагая ведьме, наконец, войти.

-Я, несомненно, должен был вас встретить...если бы я только знал, где...

-Пустое, - отмахнулась Августина, затворяя за собой дверь. - Мне все равно хотелось изловить немного свежего воздуха...да и нынешняя ночь, что уж там скрывать, вполне располагает к долгим прогулкам.

-И все же...

Последние слова застряли у сторожа в горле, сменившись жутким кашлем - уцепившись суховатыми пальцами в собственный воротник, что, по чьему угодно разумению, давно должен был уже удавить владельца, Ручейник не без стараний расстегнул верхнюю пуговицу. Из-под толстых стекол старомодных очков вниз по дрожащим щекам сбежала пара выбитых натугой слезинок - продолжая бороться с кашлем, что набрасывался на него, как правило, в минуты наивысшего нервного напряжения, слуга бросил извиняющийся взгляд на ведьму, мгновение спустя вновь склонив очи долу.

Даниил Соколов покинул Россию спустя полгода после того, как ему исполнилось пять: семья его, верой и правдой служившая Базилевским с начала семнадцатого века, отнюдь не желала присутствовать при кровавом крещении чего-то бесконечно нового и до дрожи пугающего на обломках родной страны. В двенадцатилетнем возрасте - на дворе тогда стоял год 1929-ый - воспитываемый в бережно хранимых родителями традициях мальчишка получил гербовое клеймо и новое имя, навек связавшие его жизнь со служением ведовскому роду. Спустя лишь год Ручейнику впервые довелось увидеть, на что была способна его хозяйка: короткий и жестокий поединок графини с чрезмерно много возомнившим о себе представителем Могилы отравил его душу страхом на долгие годы вперед. Вызубривший своды древних, частью уже давно отмерших, законов до точки, напитавшийся преподанными ему традициями столь плотно, что едва сохранил немного места для собственных мыслей, сторож парижской мастерской был готов лечь костьми по первому повелению - и защищать вверенные ему стены до последнего вздоха. В годы войны его умения, равно как и верность, прошли суровую проверку - то, что он не только остался жив, но и всеми мыслимыми и находящимся за пределом измышлений хитростями уберег дом от посягательств, говорило само за себя. Без высочайшего разрешения, пусть даже и выраженного в форме довольно туманной, Ручейник вряд ли бы посмел устроить все это представление со сдачей отдельных комнат - а разрешить пришлось, поскольку от одной мысли, что хозяйка вынуждена будет возмещать убытки, понесенные по его вине, сторожа непременно хватил бы сердечный приступ.

Впрочем, глядя сейчас на человека, виденного последний раз в самом расцвете лет, графиня вынуждена была признать - этого, наверное, и больное сердце бы свалило не сразу. Сухой, жилистый, прямой и тощий, как жердь, Соколов все еще хранил в спрятанных за стеклами глазах немного былого огня, и пусть даже к облику его успели добавиться морщины, проплешины и нелепая, торчащая метлой борода, сомнений по-прежнему не было - даже умирая, этот человек постарается для начала испросить дозволения отойти в мир иной.

-Спешу наперво доложить, ваше сиятельство, - через слово сбиваясь на нервный кашель, продолжал Ручейник, принимая у ведьмы пальто. - Все посылки до одной я получил, все распаковал, все расставил. На третьем этаже все прибрал, гостей мы теперь уже не принимаем, согласно вашему распоряжению...

-Табличка на входе утверждает иное.

-Что? Разве я... - Соколов всплеснул руками. - И верно, забыл, забыл снять проклятую...вы не волнуйтесь, я сейчас же...

-Полагаю, еще одну ночь она вполне может остаться на прежнем месте, - остановила ведьма слугу, рванувшегося было к дверям. - Не стоит так волноваться, право слово. Теперь я здесь...уж не знаю, сколь долго мне придется пробыть, конечно, но уверяю - забот у вас убавится.

-И верно, и верно... - Ручейник снова сокрушенно охнул. - Приехали ведь, да, а все на пороге стоим, считай...прошу, проходите, проходите. Замерзли ведь еще, наверное, как есть замерзли, погода, простите, ни к черту...я сейчас же чаю...

-Где Блестянка?

-А? Что? - Соколов дернул головой. - А, жена сейчас в отпуске, дня через два...да, думаю, через два точно будет. Вы садитесь, садитесь, я скоро, да...скоро...

В холле, следовало признать, изменилось ничтожно мало - та же искусно расставленная мебель, те же зеркала в темных рамах, те же массивные, нервно поблескивающие стеклами, угловые шкафы с бронзовыми ручками...стоптанный ковер у входа, полные чудных изгибов вешалки...бросалось в глаза разве что отсутствие старых картин: на своих местах остались только "Лунное озеро" и "Конец царствия" Дельвиля - его же "Сокровища сатаны", по всей видимости, были убраны Ручейником, дабы не смущать зазря посетителей. Опустившись в резное кресло у дальней стены, Августина на мгновение прикрыла глаза - усталость брала свое, но уступать ей никак было нельзя. Нет, прежде всего стоило...

Воскресить защиту - начать, наверное, стоит уже в ближайшие часы. Закончив с тем - день-два, вряд ли больше - разобрать вещи, привести в готовность оставшееся оружие. Пройтись по телефонным номерам, выяснить, и как можно быстрее, точные итоги "Метелицы", свести списки потерь, прикинуть, сопоставить, довести до ума дальнейшие планы по каждой из наличествующих сторон. Рассчитать - с этим тоже никак нельзя медлить - расходы на ближайшие операции. Установить, кому достался спящий Терний, узнать имя того, кто подписал себе смертный приговор...

Ах да, неплохо было бы еще принять ванну. И переодеться. И выспаться. Было бы очень хорошо также...

-А вы, простите, кто?

Голос - молодой, чистый, с нотками не до конца сгинувшей сонливости - заставил графиню встрепенуться в кресле, не без удивления уставившись на источник звука: даром что говорили в этот раз на французском. Молодой человек в измятой рубашке, что застыл сейчас в дверном проеме, удивление выказывал куда как более сильное - говоря откровенно, был до того им поглощен, что никак не мог найти в себе сил разродиться новыми словами.

-Мы же это... - наконец, у него начало получаться - пусть и частью. - Мы ж звонили...и объявление давали, вот. Закрыты мы, никого больше...

Переступив через порог, он вышел на свет - растрепанные светлые волосы, несколько резковатые черты лица...прицепленный на пояс кассетный плеер тихо гудел, выпавшие наушники волочились по ковру.

-Больше не принимаем...

-Вот как? - на губах Августины проступила мрачная улыбка. - Так что же, погоните меня прочь, в снег и холод? Так, выходит?

-Ну, я просто... - столкнувшись взглядом с графиней, парень потупился, немного помолчал, прежде чем смог в очередной раз собраться с силами и продолжить. - Отец так сказал, я это вот...

-Ах, отец, - улыбка ведьмы стала еще шире. - А отец, позволь узнать, не успел ничего тебе рассказать?

-О чем? - собеседник Августины окончательно растерялся. - А, вы из его знакомых, что ли? Он говорил, да...есть кто-то там, в Союзе...

Она редко смеялась. Потратила бы немало сил, вспоминая, когда делала это в последний раз, делала взаправду. Но абсурдность ситуации, развернувшейся здесь и сейчас, казалась - возможно, в том надо было винить также усталость и общее перенапряжение - Стальной ведьме вполне подходящим поводом для того, чтобы расхохотаться в голос.

Порыв, однако, удалось сдержать - преждевременно драть на клочки столь удачно образовавшуюся интригу было бы по меньшей мере преступно.

-Что ж, если отец успел поведать тебе хоть что-то - например, как надлежит здороваться с гостями - то мы, наверное, сумеем в этом немного поупражняться, - проговорила графиня, беззастенчиво разглядывая собеседника. - Я...ну, допустим, кто-то там из Союза. Позволишь кому-то там из Союза услышать твое имя?

-Послушайте, я... - подобрав, наконец, провода с пола, выдохнул парень - уже куда быстрее и смелее, чем прежде. - Не знаю, кто вы, но если вы комнату ищете, так у нас уже почти месяц как закрыто. А если вы к отцу - то он спит, наверное...ночь на дворе...постойте, - он дернулся, словно от удара. - Погодите, а как вы вообще вошли? Кто вам открыл?

-А это важно? - усмехнувшись, Августина обвела взглядом помещение. - Что ж, раз представляться ты не желаешь, придется даровать тебе имя самой. В конце концов, если твой отец - страж сего дома, это так или иначе придется сделать...Алькон? Точильщик? Быть может, просто-напросто Муравей?

-Я звоню в полицию. О насекомых будете им расска...

Закончить фразу молодому человеку не удалось - безжалостно оборвавший ее подзатыльник, отвешенный буквально влетевшим в холл Соколовым, оказался достаточно крепок, чтобы парня качнуло вперед и чуть в сторону.

-Васька, паршивец! - рявкнул Ручейник, сгребая сына за воротник. - Я тебе что говорил, что? Говорил выходить сегодня? Говорил лезть, куда не просят? Да как у тебя язык-то повернулся только? Да ты хоть знаешь, несчастный, с кем только что... - взглянув на графиню - напряжение, достигнутое ей в попытках не рассмеяться, Соколов явно принял за едва сдерживаемый гнев - слуга рассыпался в извинениях. - Ваше сиятельство, простите дурака этого...не знал, честное слово, не знал он ничего...

Ответить ведьме не удалось - довольно быстро оправившись от первичного шока, сын Ручейника закричал в ответ - следом за отцом сорвавшись на русский, пусть и довольно неумелый:

-Да ты совсем тут рехнулся? Рехнулся, да? Последний раз, слышишь меня, последний раз к тебе приезжаю! Каждый год, каждый год у тебя черти что! То ящики какие-то привозят хрен знает откуда, а ты вокруг козлом скачешь, то звонки из других стран, то по ночам приходят...всякие... - едва переведя дыхание, с жаром продолжил молодой человек. - И чуть что - сразу орать, сразу руки расходятся!

-Он еще голос на меня повышать будет! - глаза старшего Соколова, казалось, вот-вот покинут отведенное им природой место и направятся путешествовать по залу. - Приехал, тоже мне, поглядите-ка на него! Да лучше бы и верно носа сюда не казал, мерзавец! По миру чуть меня не пустил, все деньги проиграл...

-Деньги? Какие деньги? Да у тебя хлеба зимой не выпросишь!

-Молчи! Молчи, кому сказано! Не знаешь ничего, а сам...

-Не знаю? Чего я там не знаю? Да что тут узнаешь-то, в твоей помойке? Что у тебя узнаешь-то, ты ж вечно сидишь, как в рот воды набравши! И мама потому с тобой жить не захотела, что ты вечно...вечно...

-Ах ты...

Графиня устало вздохнула - тихо, но достаточно выразительно, чтобы две пары глаз повернулись к ней. Глаза Ручейника мгновение спустя сузились, лицо - застыло, и он процедил, смотря на сына так, словно впервые того видел:

-Пошел вон. И на глаза мне сегодня не попадайся.

Она ожидала нового крика, как минимум - слабого, но все же протеста. Младший Соколов, однако, лишь демонстративно отстранился, отряхнул рубашку от невидимой пыли.

-Завтра уеду, - бросил он. - Ноги моей здесь больше не будет.

Дверь, ведущая в коридор, с глухим звуком захлопнулась. Несколько секунд глядя на нее и теребя воротник - будто бы заранее готовясь к очередному приступу кашля - Ручейник обернулся к ведьме.

-Ваше сиятельство, я должен...

-Не утруждай себя, я вполне могу объяснить все сама, - тихо проговорила Августина. - Сколько лет ты мне служишь? Срок немалый, то верно. Сколько лет назад ты нашел себе женщину, способную хранить чужие секреты? Тоже довольно-таки давно. Сколько лет твоему отпрыску?

-Прошу вас, я...

-На вид никак не меньше двадцати, - продолжила ведьма. - И когда ты собирался мне рассказать?

Соколова, казалось, сейчас действительно хватит удар.

-Позволю себе предположить - никогда. Ты знал, что я по самые брови и выше загружена работой, знал, что вряд ли смогу отбыть из Союза хотя бы на денек. Так продолжалось год за годом, и ты внезапно понял, что, возможно, при жизни меня более и не увидишь. А раз так - к чему все это, верно? К чему посвящать в тайны лишних людей, к тому же - людей родных? К чему осложнять им существование? Не лучше ли отослать куда подальше, пожертвовав собою ради того, чтобы они жили себе спокойно, ничего не ведая? - подавшись в кресле чуть вперед, Августина продолжила. - Блестянка, конечно же, ни в каком не отпуске - ты просто надеялся, что я буду столь занята в ближайшие дни, что позабуду о ней вовсе. О, надежд у тебя и правда было много...готова поспорить, ты с прошлого года надеялся, что все обойдется. Надеялся даже тогда, когда я начала пересылать сюда первые материалы из Союза. Когда я была в Риме - в те дни, ты, наверное, молился вовсю, чтобы мне не пришло в голову заглянуть в гости. Мечтал, чтобы все как-нибудь разгладилось само собой и в этот месяц, когда я приказала тебе закрыть дом для гостей и готовить для меня. А тут еще, как снег на голову, свалился твой сынок, который, конечно же, ничегошеньки не...

-Моя вина, - прохрипел, опуская голову, Соколов. - Моя и лишь моя. А потому прошу вас - заберите одну мою жизнь, они не...

-Разве я говорила что-то о том, что желаю твоей жизни? - графиня покачала головой. - С чего бы мне вообще ее желать? Ты никогда меня не подводил, даже в годы войны. Никогда не заставлял усомниться в своих силах и своей верности.

-Но я... - Ручейник вновь зашелся жутким кашлем. - Прошу вас...поймите, я просто...просто хотел...

-Просто хотел, чтобы обо мне никто не знал. А я не знала о... - Стальная ведьма задумчиво посмотрела на собеседника. - Ума не приложу, чего ты так боялся. Уверяю, казнь твоего отпрыска за непродуманные денежные операции в мои планы отнюдь не вошла бы. Разбрасываться людьми в наше тяжелое время - роскошь из разряда непозволительных...

-Я никогда о таком не думал, поверьте. Сам не знаю, как так вышло, я лишь...

-...не хотел для него клейма и сомнительной привилегии исполнять все мои приказы, - улыбнулась Августина. - Что ж, на этот счет можешь более не тревожиться. Лет пять, может, шесть назад я бы не была так уверена, сейчас же...нет, нет, слишком перезрел. Чтобы втолковать ему то, что должно, пришлось бы прибегать к чарам, а у меня в настоящий момент нет и часа свободного времени на подобные процедуры. Он сказал, что отбывает завтра? Ну что же, пусть так и будет. Пусть покинет этот дом раз и навсегда...во всяком случае, до того времени, когда с его стенами вновь распрощаюсь уже я. Устраивает тебя такой выход?

Ответ последовал незамедлительно - казалось, Соколов сейчас и вовсе захлебнется в благодарностях. Или в кашле - тот, никуда вовсе не девшись, продолжал терзать слугу Стальной ведьмы едва ли не с большей силой.

-Я рада, что мы это прояснили, - дождавшись, пока приступ прекратится, тихо проговорила Августина. - Надеюсь, больше для меня не уготовано никаких сюрпризов?

-По правде сказать, ваше сиятельство... - Ручейник заметно побледнел.

-Не томи меня более. Что на сей раз? Позволь угадать - у тебя еще и дочь найдется?

-Ваше сиятельство... - Ручейник в который раз поскреб воротник. - Дело в том, что...вы ведь помните, я говорил - дом закрыт, как вы и приказали?

-Память на этот счет меня пока что еще не подводила.

-Так вот, дом-то, конечно, закрыт, но... - Соколов уставился куда-то в пол. - Но кроме нас тут еще есть один...постоялец.

-Вот как? - глаза графини чуть сузились. - И сколько же он должен был посулить тебе, чтобы ты предпочел эту сумму моей воле?

-Дело...дело вовсе не в деньгах, ваше сиятельство, - Ручейник окончательно скис. - Он сказал...сказал, что очень хорошо вас знает. И, уж простите меня, в таких красках, что у меня не было иного выхода, кроме как в то поверить...

Еще на полпути к дверям она перебрала почти все возможные варианты. В первую очередь, конечно, следовало ждать гостей из Клуба - организации совсем недавно был нанесен удар чудовищной силы, но вряд ли стоило надеяться, что спустя каких-то три несчастных недели она перестанет подавать признаки жизни. Нет, даже последний дурак не усомнился бы в том, что финальная часть долгой игры лишь начинается - подсчет слетевших голов, зализывание ран, определение вины и долгожданные кары...

Война, жестокая и скоротечная, за освободившиеся теплые кресла и безопасные углы. Война, вступить в которую слишком поздно значило остаться у обочины, в пыли и пепле. Война, в которой уже наверняка давно делаются - пока еще осторожные, пока еще не слишком уверенные - ходы.

Кто же сделал ход против нее? Кто не пожелал упускать шанс?

Кого ждать? Чем встретить?

Варианты, варианты...

Гость был магом - одного этого хватило, чтобы ведьма прервала словесные излияния Соколова, приказав ему немедленно отправиться к себе и запереть покрепче двери. Ожидать было можно много кого, но все так или иначе должно было свестись к кровопролитию - вторжение в чужую мастерскую во все времена расценивалось более чем однозначно...

Светильники на стенах, обитых черной тканью, едва мерцали, из открытого окна тянуло холодом. Остановившись у двери в комнату, где, согласно словам Ручейника, поселился незваный гость, она долю секунды помедлила, прогоняя по Цепям обжигающую волну. Подавила смешной и неуместный порыв начать расправу с этой самой двери - гость, в конце концов, тоже не нарушил приличий, лишь обозначив нарушением границ мастерской свою позицию и желание поединка. Каких-либо неудобств Ручейнику не причинил, но здесь могла крыться и совсем иная причина - маг, если верить слуге, прибыл за пять дней до самой графини, а значит, наверняка отдал все свое время без остатка подготовке к грядущему.

Терния с ней не было, пагоды остались стеклянной крошкой на стылой земле тихого островка, ларец с тварями, вытащенными в мир машиной Макнамарры - на "Левиафане", а думать о когте сейчас не имело ровным счетом никакого смысла - силы только-только начали толком восстанавливаться.

Что ж, пускай так и будет. Так - нельзя было в том себе не признаться - было даже любопытнее.

Решив играть комедию до конца, графиня осторожно постучала.

-Открыто!

Кто бы ни был по ту сторону, порыв им определенно был поддержан. Да и все это веселье в голосе...прямо как у...

Дверь распахнулась.

-Ну наконец-то! Притомился уже ждать, ногти все сгрыз, искрутился, избегался, аж рубашка заворачивается!

Стальная ведьма успела сделать лишь шаг.

-А здороваться будем? А держаться за мою мужественную руку?

И почувствовала, что силы на второй - равно как и те, что были собраны для немедленного удара - тают быстрее, чем обрывалась жизнь снежинок на ее одежде.

-Добрейшей из ночей вашему стальному сиятельству! Мы вот тут, значится, булочкой французской похрустываем, - развалившийся на диване Ксенофонт Макаров с усилием отделил ломоть от зажатого в руке огромного батона и помахал последним на манер дирижера. - Не угодно ли примкнуть, так сказать, к процессу? Верите, нет - неделю под вашу душу подбирать пришлось, но за качество головой отвечаю! Черствее в белом свете не найдешь!

Немедленного удара не последовало - а значит, стоило переходить ко второму этапу. Стоило тихо радоваться тому так и грозящему оказаться в категории невероятных факту, что ему, среди всех прочих, удалось это сделать - не только удивить ее, но и заставить это продемонстрировать. Стоило сбавить немного обороты - пусть даже готовые вот-вот расплестись на клочья нервы и понуждали к продолжению всего этого шутовства.

-Мотылек.

Она взяла себя в руки на полмгновения раньше, чем он успел бы продолжить - и заговорив вновь, была столь же холодна и собрана, сколь всегда, когда разговор того требовал.

-У меня будет лишь один вопрос.

Она почти не изменилась - те же черные волосы, та же утонченная бледность, тот же разом печальный и горделивый вид. Все тот же, бесконечно знакомый ему, взгляд - холодный, внимательный.

-В чей адрес была осуществлена продажа?

-Ч-что?

Заготовленная речь умерла, так и не родившись. Вглядываясь в предельно серьезное лицо графини, ловя затихающее эхо ее слов - каждое резало, словно побеги пробужденного Терния - он искал ответ...и, конечно же, не мог найти.

-Вряд ли разумно вынуждать меня повторять, - сухо произнесла ведьма. - Но я все же спрошу еще раз. Кому ты продал его? Кого мне ожидать вскоре?

-Продал... - теперь скрыть удивление не удалось уже Макарову. - Продал что, в конце-то концов? Я ничего не...

-Больше всего, разумеется, мог заплатить Лондон, - будто не слыша его, будто бы наедине с собою говорила Августина. - Впрочем, наладить контакты с Могилой за это время также было вполне возможно...или же ты предпочел сохранить верность Директорату? Я жду ответа, Мотылек. Кому было продано имя?

На какую-то долю секунды магу показалось, что выстоять все-таки получится, на какой-то едва уловимый миг он решил, что сумеет удержать себя в руках. Но едва отжило свое последнее слово ведьмы, едва осознание нырнуло в него острой спицей и опалило пуще любого пламени, все преграды на пути смеха пали. Выронив надкушенный батон, Макаров расхохотался в голос - нет, на все голоса, что только были в его власти. Не в силах прерваться, маг хрипел, скребя рукой по узорному подлокотнику дивана - казалось, еще немного и он определенно сверзится с последнего на пол.

-Я должна расценивать эту сцену как ответ? - мрачно поинтересовалась ведьма. - Если так и есть, то...

-Продал... - простонал, утирая проступившие на глазах слезы, Макаров. - Ничего я...не...продал...не собирался...даже...

-Ты ожидаешь, что я поверю этим словам?

-Ожидаю? - хрипло выдохнул маг. - Да ничего не ожидаю...уже, с такой публикой чего нового ждать бесполезно - все равно обломишься! Все мысли в одно поле, фантазии ни на грош, ни на полгроша, ух, подайте мне тот грошик, закушу и задохнусь тут на коврике, только б глаза мои позорища сего не видали...ничего я не продавал! - вскочив с дивана и сбросив на пол несчастный батон, вскричал Макаров. - Ни слова, ни слога, ни буковки, на Метке присягнул бы, найди мне да вставь кто такую сейчас по самые уши!

Стальная ведьма молчала - взгляд ее, остекленевший начисто, продолжал терзать лицо собеседника. Речь последнего и не думала прекращаться - впрочем, теперь к голосу мага присоединился нестройный хор ключей:

-Да ты не щемись, старушка - не заложил он тебя. И тем в очередной раз продемонстрировал нам, уважаемые коллеги, свою непроходимую глупость. Здесь я выражу согласие с тобой - воистину, некоторые людские решения достойны удивления и порицания в равной степени. Да закроешься ты уже, брехун пустынный? Мочи нет твой треп слушать - и того, второго с собой прибери. Умолкни, презренное создание. А вот по мне - хороший ход. Игра должна быть...

Шесть теней плясали в тусклом свете ламп. Графиня, будто бы только сейчас вспомнив, что все еще стоит у самого порога, сделала шаг вперед, с недоверием глядя на Макарова.

-Позволь мне внести ясность. Ты сбежал от нас, когда мы еще только направлялись в Рим. У тебя было достаточно времени, чтобы сориентироваться в ситуации. Достаточно знаний, довольно умения их применить, да и опыт какой-никакой, но имел место, - Августина смотрела на мага так, словно он был самой удивительной из вещей в целом мире. - Продав мое внутреннее имя - не так уж и важно, кому - ты не только бы обеспечил себя до конца жизни, но и определенно обрел бы немалую власть. Лондон, Могила...слуги Святого Престола, в конце концов...да кто угодно, знающий обо мне, озолотил бы тебя и возвысил! Тебя бы могли принять в достойную и могущественную семью, научить многому из того, что не успела преподать я, могли открыть пред тобой такие двери, что...и ты хочешь сказать, что попросту взял и не стал ничего делать?

-Да.

Молчание, царившее еще минуту или даже две, казалось, можно было пощупать рукой.

-Я что-то определенно упустила в процессе твоего обучения, - наконец, ошалело пробормотала графиня. - Скажи же мне тогда - зачем ты здесь?

-Я... - тряхнув головой, будто бы в попытке уложить по местам все необходимые мысли, маг продолжил - уже куда тише и спокойнее, чем прежде. - Ну...а почему нет?

-Что?

-Почему нет, говорю? - постепенно возвращая себе прежний нахальный тон, выдохнул Макаров. - Столько всего случилось за вшивые полгода...да и вообще, хотел узнать...как здоровьице... - мага в который раз начал разбирать нервный смех. - Чайку, может, попить...с круассанами...

-Мне начинает казаться, что я вовсе не здесь, - отрешенно произнесла Августина. - Нет, конечно же нет, истинное положение вещей таково, что я все еще умираю у ног Леопольда, а все это - презабавный, конечно, но изрядно затянувшийся предсмертный мираж... - устало вздохнув, она покосилась на Мотылька. - Дьявол...чай будет точно, хотя мне, признаюсь, теперь охота разыскать что-нибудь покрепче...

За окном - мороз, за окном - глубокие, по колено, если не выше, сугробы. Лед переливается в чахлом лунном свете, дрожат от ветра сухие, спутанные ветви, зыбкими миражами - там, далеко-далеко - проплывают редкие машины.

Вычурная мебель, тусклые зеркала под слоем пыли. Украшенные камнями шкатулки на дубовом столе, полки, от края до края заставленные ветхими книгами. Ткань на стенах, одряхлевшая, кажется, даже больше, чем шторы: стоит только коснуться - и все мигом рассыплется. Убранные темной занавесью картины: одна - седьмая, мало кому известная копия "Острова мертвых", выполненная художником, согласно подписи на обороте, под заказ Серафима Карловича Бладберга - стоит, снятая со своего места, в скелете резного стула. Железные светильники, пергаментные рукописи под прочным стеклом, перчатки, флаконы...у стены отлакированной черной громадой возвышается древнее, кем-то заботливо очищенное от пыли, фортепиано Безендорфера.

Проходя мимо последнего, Макаров не смог совладать с искушением приподнять крышку и пробежаться по клавишам - поймав недовольный взгляд графини, маг оставил несчастный инструмент в покое.

-Что, когда-то доводилось...

-В юности. Отцу нравилось...нет, даже не помышляй просить об этом.

-Как скучно жить, - вздохнул маг, бросив взгляд в сторону окна. - А метет сегодня, хочу сказать, знатно...

-Я полагаю, нам обоим ведома причина того.

Графиня сидела в высоком кресле у стола, утомленно поглядывая на опустевший бокал. Более чем поздний ужин - настенные часы уже пробили три - не так давно завершился: начинать разговор первой отчего-то не хотелось, но Макаров, по счастью, избавил ее от такой необходимости и оставалось лишь продолжать.

-Как ты выживал все это время?

-На подножном корму, - усмехнувшись, маг присел на невысокий подоконник. - А если всерьез, так я кошелек у хромоножки вынул. Пухленький такой, надолго хватило. Вот с переходом границ, и верно, проблем побольше навалилось...

-Однако, ты все же с тем справился, - тихо кивнула Августина. - И явился сюда. Признаться, я по сию пору не могу поверить, что ты и правда не стал...

-А на кой черт мне то? - вскинулся Макаров. - Могу серьезно? Так вот, серьезно говорю - мне это все никоим местом не уперлось. Это у вас...всех одно на уме, одна мысль сразу в черепе скребется - продать, заложить, подсидеть, по первому шансу того, кто чуть качнулся, в спинку подпихнуть. А как повалится, подгрести все под себя и жизни радоваться - ах, гляньте только, какой я хитрый! Всех переиграл, как по нотам! А дальше, дальше-то что?

-Даже твои ключи согласны с тем, что это было бы наиболее разумным шагом. Что дальше, Мотылек? Упрочить свое положение, разумеется. Укрепиться, встать на ноги, твердо знать, что тебе достанет сил пережить грядущий шторм. Ты мог бы многого достичь, если бы только...

-Положение? - маг рассмеялся. - Я б сказал, какое положение...позу какую мы стараниями Кая, икайся ему на том свете три раза да по тридцать, все заняли теперь, да к чему зазря воздух сотрясать? Положение...нет, благодарю покорно. Мне за эти ваши...положения воевать не улыбается. Вот ни разу. Даже краешком.

-Позиция не из лучших, но твердая, и это само по себе достойно, - задумчиво произнесла ведьма. - Значит, шансом вырвать у жизни побольше за мой счет воспользоваться ты не пожелал. А кроме того явился ко мне, напрямую о том сообщив...должна ли я сделать вывод, что вольное плаванье тебе наскучило?

-Чьи-то выводы далеко идут. А чьи-то и вовсе до Луны домахивают...

-Но как же еще мне это расценивать? - Августина тихо улыбнулась. - Ты не пожелал продать мое имя по лучшей цене, поскольку хорошая шутка для тебя дороже всего на свете - пускай. Но ты вернулся, ты здесь, ты со мной. Это значит, Мотылек, что хоть немного разума мне удалось в тебя вложить, что ты прекрасно осознаешь свое, уж прости за слово, которое тебя так донимает, положение. Понимаешь, что одиночки, не имеющие ни кола, ни двора, живут крайне недолго, а конец их жизней по обыкновению довольно неприятен...

-Звучит как какое-то предложение...

-Ты сказал, - кивнула графиня. - Я уже успела поведать тебе немного о "Метелице", равно как и свои прогнозы относительно того, что нам ожидать вскоре. Грядет новая война - война за опустевшие руководящие посты, за страну, которая, если контроль не будет возвращен в срок, уплывет из наших рук, а то и вовсе развалится на куски. Война...

-...уже идет, то верно, - порывшись по карманам, маг вытянул наружу небольшой конверт. - Через два дня, как тут поселился...в общем, был звонок.

-Звонок, - мрачным эхом повторила ведьма.

-Один из...коллег по Директорату, - продолжал Макаров. - Не знаю, как ему удалось добыть этот номер и чем таким он убеждал холуя, что живет внизу, но тот передал все мне. А я отправился на встречу. Как же там его...Тулупов?

-Он и правда мог знать, куда я направлюсь, - после недолгого молчания протянула Августина. - И не стал бы тревожить по пустякам. Так что же...

-Ну, сказано было, что лично в руки, - положив письмо на стол, маг пожал плечами. - Признаюсь, охота была, да чар тут столько накрутили, что даже Хрипок не рискнул копаться.

-Разумное решение, - осторожно вскрыв конверт, графиня выдернула сложенный вдвое листок дорогой бумаги. - Как всегда краток...так, постойте-ка...

Молчание грозило затянуться - пробежав взглядом письмо, Августина всмотрелась в него вновь, принявшись за более внимательное чтение. Двух раз, по всей видимости, ведьме показалось мало - напрочь игнорируя многозначительное покашливание со стороны Макарова, она снова и снова вчитывалась в те же строки, будто бы в надежде отыскать там что-то новое.

-Ну? - не выдержал наконец маг. - Ну что там? Кай из мертвых восстал? Гости с Луны придут? А может...

-Взгляни сам, сделай милость.

Маг последовал совету - и тишина вновь окутала комнату на показавшиеся обоим бесконечно долгими пять или даже шесть минут.

-Интересное кино... - отложив листок на подоконник, пробормотал Макаров. - Вот уж точно, ко всему готов, вам приветы с того света... - мага передернуло. - Но все же как-то оно...завещание? У этого?

-Согласно этим строкам, Тулупова вынудили дать клятву на Метке, что оно не будет опубликовано раньше, чем в последний день года, на который придется смерть первого секретаря, - вздохнула Августина. - Однако, возможности предупредить заранее его не лишили...

-И кого еще он мог...

-Правильная постановка вопроса, - кивнула ведьма. - Однако, в самом вопросе нужды уже нет. Проще и логичнее думать, что любого, до кого только мог дотянуться. Начавшаяся борьба ослабит всех к его выгоде и...

-Борьба? За что? Мы ведь даже не знаем еще, что там!

-А ты думаешь, Кай приказал оставить после себя рисунки цветочков и милых котят? - выгнула бровь графиня. - Боюсь, все далеко не так радужно. Если Тулупов был здесь около недели назад...нет, чуть больше...а до конца года осталось... - сплетя пальцы в замок, Августина подалась чуть вперед. - Мы должны действовать немедленно.

-Мы? - Макаров ухмыльнулся. - Мне послышалось или здесь было какое-то "мы"?

-Я надеялась, мы сможем избежать обсуждения вещей очевидных, - устало выдохнула Августина. - Но, похоже, придется все-таки к ним возвратиться. Ты служил мне и ты сумел освободить себя, сумел доказать, что стоишь того, чтобы я продолжала о тебе помнить. Но не надо пускаться в самообман - явившись сюда, ты подтвердил, что знаешь, знаешь прекрасно - одному тебе не выкарабкаться. Ты служил мне, но ты уже не тот упрямый мальчишка, которого я когда-то взяла, у тебя довольно разума и понимания. Ты служил мне, Мо...Ксенофонт. Сейчас я предлагаю работать со мной.

-Чего ради?

-Прости меня, что?

-Я спросил, ради чего мне это делать? - сухо, без тени прежней веселости, продолжал маг. - Ради власти? Места в вашем обществе, в этом болоте, которое жрет каждого, посмевшего дернуться на метр в сторону, которое на моих глазах сожрало Сашку, заставило его принести себя в жертву, которую никто так и не заметил? Чего ради мне это делать? Толстого кошелька, опухших от силы Цепей? Спасения государств, которым позволено существовать, пока кому-то из вас это выгодно? Быть может, ради Истока? Ради того, чтобы перекрыть дорогу к нему кому-то еще? - сделав несколько нервных шагов к окну, он замер, отвернувшись. - Я родился, будучи нежеланным, я был продан, будучи рожден. Я учился и познавал мир единственно для того, чтобы половчее умереть к чьей-то выгоде, зачем-то пережил все это, зачем-то попал к тебе...я устал. Я устал играть в ваши игры. Зачем я пришел сюда, в таком случае? Можешь смеяться, коли хочешь, можешь хохотать в голос, услышав мой ответ. Я пришел напомнить тебе, что можно жить иначе, что есть что-то другое, что-то кроме игры. Пришел сказать, что даже если у такого, как я получилось вырваться, сможешь и ты. Я уже не мальчик, верно. Потому и пришел, пришел сказать, что не желаю тебе ни гибели, ни бед. Сказать, что помню все, что ты сделала для меня и во что чуть было меня не обратила. Сказать, что пусть и помню, я все равно о тебе волновался.

Он не услышал, как она подошла - только почувствовал до боли знакомый холод пальцев на своей коже. Только увидел знакомые глаза, обернувшись.

-Часть меня хотела бы остаться, - хрипло произнес Макаров. - Остаться на день - чего, казалось бы, проще? Где день, там и два, где два - там неделя, а разве можно решить за неделю все дела? - горько рассмеявшись, он отстранился, шагнул прочь. - Нет, этого не будет. Я слишком хорошо тебя знаю. Кто тебя любит, оказывается тобою сломлен, кого любишь ты, тому и вовсе стоит поживее застрелиться...нет, нет. Не будет ничего из того, что было прежде. Потому что я знаю тебя. Потому что я помню, что ты делала. Потому что я устал от игры, в которой одна и та же ставка, один и тот же конец - для всех и каждого. Потому что я начинаю понимать того, чье оружие ты хранишь по сию пору, пусть никогда и не видел его живьем. Понимать, почему он тебя покинул. Ты могла обещать ему, что станешь владычицей мироздания, но он тоже наверняка понимал, куда ведет этот путь. Снова и снова - к разбитому корыту.

Она заставила его остановиться, взяла за подбородок, вновь вынудив взглянуть себе в лицо.

-Таким будет твой ответ?

-Да. Прости меня за то, как я простил тебя. Я больше не намерен гоняться за призраками.

-Что ж... - отпустив его, графиня в который раз улыбнулась. - Значит, ты свободен. Теперь - воистину свободен. Позволь же сделать для тебя прощальный подарок, мой бывший ученик.

-Не думаю, что в этом...

-Ты ведь помнишь ее?

Он пытался сдержаться, пытался не дать вырваться наружу ни единой капле из того, что пробудили эти слова. Он пытался - но судя по тому, как сверкнули глаза ведьмы, понял, что не совладал с задачей.

-Ты помнишь ту незадачливую убийцу, что явилась к нам когда-то? Помнишь несчастную сестру Зою, палача-послушника Тайного Синода?

А затем год за годом возводимые стены и вовсе рассыпались в прах.

-Не смей о ней...

-Я не отняла ее жизни, - негромко, но отчетливо проговорила Августина. - В тот день, получив желаемое, я отпустила ее с миром, свидетельствуюсь в сказанном Меткой.

Маг побледнел, отступив на шаг. Маг пытался что-то сказать, но из глотки вырвались только отдельные, мало что значащие звуки, жалкие клочки слов.

-Но ведь...ты...Сашка сказал, что...мы тогда...

Всполох фамильного герба, подтвердившего сказанное крепче любой клятвы, все еще стоял пред глазами, слепил их, размывал мир до состояния нелепых пятен.

-Похоже, тебе дурно. Быть может, желаешь что-нибудь выпить? Прилечь?

-Я...мне... - отступив к дверям, Макаров резко обернулся - белый как мел, с крупными каплями пота, сбегавшими по впалым щекам. - Я ухожу.

-В такую пургу? Не лучше ли...

-Прощай.

Хлопнула дверь. Дробь торопливых шагов - по коридору, вниз по лестнице - стояла в ушах еще минуту или около того. Без спешки подойдя к столу, Стальная ведьма вновь наполнила бокал, подняла, направилась к окну.

Делая неторопливый глоток, вгляделась в метель.

-Прости меня за это, но погоню за призраками мы с тобою вновь разделим.

В крохотную, едва заметную фигурку, что бежала куда-то прочь, неслась сквозь вьюгу, выныривая из ночной темени под тусклый свет уличных фонарей.

-Не станем прощаться, Мотылек. До встречи, всего лишь до встречи...

Авеню Шанс-Элизе тонула в белом. Метель набросилась на город вновь: передовые ее полки начали свое наступление около полуночи - сейчас же, за час до того, что можно было, не кривя душой ни в коей мере, прозвать рассветом, Елисейские поля до самой Триумфальной арки уже успело засыпать снегом. Первые уборочные машины были в пути - их невыносимо медленную, почти траурную процессию самая дорогая улица Европы встречала соцветиями нервно мерцающих гирлянд, всполохами витрин и шелестом лент на рождественских елях. Снег, впрочем, все продолжал прибывать - следом за авангардом развертывание начали и основные силы: белые хлопья, подхваченные колючим ветром, снова и снова разбивались о стекла...

Стеклянная стена ресторана - чуть затемненная, дабы уберечь находящихся внутри от немилосердных солнечных лучей, что имели обыкновение по утру проникать аккурат в просторный зал - исключением вовсе не стала: танцевавший снаружи вихрь то и дело посылал на приступ вновь сформированные полки снежинок. Тщетно, разумеется.

В зале было темно и тихо - да и холод, пусть даже двери и окна были закрыты, умудрялся каким-то образом просачиваться внутрь. Толком не проснувшаяся еще официантка, водрузив на лицо приличествующую случаю улыбку - отчаянно хотелось верить, что усталость не проглядывает через нее больше положенного - остановилась у единственного занятого в сей ранний час столика.

Человек, что сидел слева, сосредоточенно изучая меню и поправляя постоянно сползавшие тяжелые очки в стальной оправе, ее внимания почти не привлек - во многом потому, что все оно без остатка досталось его спутнику. Этот субъект - высокий, отощалый, вида чудовищно болезненного - выглядел так, словно отродясь не питался ничем весомее воздуха, исхудавшее лицо его, цветом сравнимое с мелом, вызывало два равных по силе желания: отвернуться поживее и принести несчастному что-нибудь за счет заведения. Тонкие руки посетителя не знали покоя - одна беспрестанно постукивала по упаковке влажных салфеток, другая, где сидел невзрачный перстенек с изображением пчелы, то и дело поправляла плотно прилегающий к шее белоснежный воротник.

Человек в очках совершал заказ долго и с явным знанием дела - отметив интересующие его пункты невесть откуда выуженным карандашом, остро отточенным, он неторопливо передал меню. Приняв книжицу и повернувшись к разодетому в белое молодому человеку, официантка еще несколько секунд ждала хоть какой-то реакции - и, наконец, добилась того, что на нее обратили взор два водянистых, полных усталости глаза.

-Воды, если можно, - голос чудного "призрака" оказался даже слабее, чем она себе представляла.

-Воды? Но...

-Только воды, - голова слабо качнулась, светлые, до плеч, волосы, спали на лицо. - Благодарю вас.

Когда так и не сумевшая совладать с удивлением женщина отошла, человек с перстнем поежился, будто бы от холода. Выдернув из упаковки свежую салфетку, аккуратно протер руки, каждый палец в отдельности - и устало выдохнул, откидываясь на спинку кожаного дивана.

-Зря, - голос человека в очках был веселым и звонким, будто бы в насмешку над возрастом. - Здесь неплохая индейка.

-Я не употребляю продуктов совокупления, - человек с перстнем вновь покачал головой - очень слабо, очень тихо. - Вы же знаете...

-А я только думал пригласить на рождественский ужин... - человек в очках негромко рассмеялся. - Закуски, десерты, вино, то да это...ладно, Петр, к делу. Ваши агенты...

-Сведениям, полученным от моих верующих, можно доверять. Стальная ведьма в настоящий момент находится в Париже, - человек с перстнем медленно вытянул из кармана крохотную записную книжку. - Адрес...

-К чему он мне? Я и на милю не собираюсь... - человек в очках поморщился. - Хочу знать, что в итоге порешили. Будет вербовка или нет?

-Мнения разделились. Фома и Иаков высказались за совершение попытки, Иуда и Андрей придерживаются противоположного мнения. Остальные воздержались от принятия какой-либо стороны в данном вопросе, - человек с перстнем вздохнул. - Каким будет ваше слово, Матфей?

-А твое, Петр?

-Я против, - ответ последовал почти незамедлительно. - Слишком непостоянна. Слишком ненадежна. Как и любой из их породы, превыше всего ставит свои собственные интересы. Нет ровным счетом никакого смысла привлекать кого-то подобного к нашему делу.

-Здесь, пожалуй, придется тебя поддержать, - человек в очках задумчиво поскреб подбородок. - Те, кто по глупости своей считают себя ее союзниками, уж больно часто дожидаются удара в спину. А у нас спины не железные...

-Итого четыре голоса против вербовки, - подвел итог человек с перстнем. - Перевес не решающий, но рискну предположить, что колеблющиеся нас поддержат.

-Рискну согласиться с предположением. Нам и без нее хватит кандидатов. Карательный аппарат Ленинградского Клуба потерпел поражение - а значит, в скором времени в Союзе начнутся неизбежные...процессы. Маги своего не упустят.

-Большие потери понесли далеко не одни только русские.

-Верно. Кому как не мне об этом знать, - человек в очках покачал головой. - Так или иначе, число лиц, потенциально представляющих для нас интерес, очень скоро начнет расти - повсюду. Недовольных, оскорбленных, жаждущих мести, оставшихся по тем или иным причинам за бортом...хороший будет урожай.

-Время покажет, - сдержанно ответил человек с перстнем.

-Время... - за словом последовал усталый вздох. - К слову о том - что-то больно долго не было связи с Филиппом. Второй год уж пошел...

-Филипп свяжется с нами, как только местонахождение записей будет установлено. Покуда они не обнаружены, не извлечены и не переданы в наши руки, остается только заниматься проработкой остальных линий. Вариантов не так уж много.

-Вот уж точно. Ваши собственные работы идут по графику?

-С опережением. Вы, в свою очередь, уже...

-Скоро начнем. Как только закончат лететь головы после этой дурной "Метелицы". К сроку должны успеть... - человек в очках рассмеялся. - Нет, подумать только...

-О чем вы?

-Родись и встреться мы каких-то несколько вшивых веков назад - и я непременно отправил бы тебя на костер. Забавная штука это время, не так ли?

-Не все огни утихли с веками. Признаться, я тоже часто думаю о том, что окончу свой путь в одной из ваших печей.

Человек в очках рассмеялся. Человек с перстнем лишь тихо вздохнул - вряд ли был смысл объяснять, что это не было шуткой.

20. Глаза Королевы

Пробит фонарь

Прямой наводкой бьет линкор

Мне хлещет кровь в глаза

Я здесь, линкор, прими мою любовь...

(Оргия Праведников - Вперед и вверх)

Они явились за три дня до срока, о котором ему удалось подслушать в запасном помещении для связи. За три дня до вторжения, до крестового похода "Метелица", что направлялся, едва ли о том ведая, прямиком в капкан. Они явились, когда все планы были утверждены, роли - розданы, а его готовность нанести связанной боем "Атропе" удар в спину была как никогда сильна.

Сейчас, три дня спустя, когда снаружи разразились равно кошмарные пурга и бойня, он вновь и вновь спрашивал себя, была ли возможность избежать случившегося, был ли шанс, что его истерзанный, немыслимо уставший разум сумел бы предугадать, учесть, обратить себе на пользу...

Если бы не изматывающие ночные прогулки, каждая из которых могла стоить как жизни, так и рассудка. Если бы не бесконечные разговоры с пленниками Площадки, многим из которых их роль в грядущем объяснять приходилось едва ли не пальцах. Если бы не все эти смерти вокруг.

Если бы не то, что он видел в Клети, едва не шагнув тогда за порог человеческого.

Шанс был, как же ему не быть? Если бы только он так не устал...

Они явились под утро, зная, когда он, вернувшийся из очередного путешествия за пределы камеры, должен был рухнуть на кровать и провалиться в тяжелый, липкий, полный кошмаров сон. Они явились, не желая зазря рисковать: разлепив глаза, он увидел, как поднимается, течет по полу, скользит по гладким белым стенам сладковатый дурман.

Засыпая вновь, уже по воле пущенного в камеру газа, он не думал, что проснется.

Ошибиться было приятно.

-Не ждали нас, товарищ Морольф? По лицу вижу, что нет. Вы уж не взыщите, что выспаться не дали после трудов праведных...

А вот обнаружить себя пролежавшим неведомо сколько на ледяном полу - удовольствие небольшое. Добавить к этому тяжеленные, сплошь изрезанные рунами, кандалы на руках - и можно уже начинать расстраиваться.

-А впрочем, вам ведь, наверное, скучно одному? Вот, значит, должны радоваться, что времечко на вас нашлось - это в нынешней ситуации-то...

Начинать изрыгать проклятья, а то и переходить непосредственно к убийствам.

-...когда все заняты по шею и выше. Кто ходит в гости по утрам...

Он сдержался, пусть какой-то другой Клаус - тот, с которым никак не стоило сводить близких знакомств - и вопил сейчас в голос, требуя крови, грозя расколоть череп изнутри потоками непредставимой боли, если желание его тотчас же не получит удовлетворения. Он сдержался, пусть сердце и было готово лопнуть, кашицей стекая по ребрам, пред глазами танцевали нечто замысловатое черные точки, а на зубах осел горький, не сулящий ничего хорошего привкус рвоты. Он сдержался, сглотнув слюну - раскинувшейся в глотке пустыне это не особо помогло - и дернул обритой головой, заглядывая в ждавшие того глаза, лица.

Их было двое. Седой как лунь тип в теплом шерстяном свитере, поверх которого был напялен истертый, выгоревший черный пиджак, стоял молча, привалившись спиной к стене. Кажется, это чучело, награждавшее его сейчас пустым, лишенным и намека на интерес, взглядом, отвечало за весь так называемый "белый сектор" - фамилию полукровке никак не удавалось вспомнить. Второго - мага, чей так и сочащийся ехидством голос лился ему в уши - не узнать было никак нельзя: Валерьян Воронцов был до боли крепко известен большинству пленников Второй Площадки - столь же единодушным было и питаемое к нему отвращение.

-Вы там не переборщили, Яков Павлович? - ухмыльнувшись, маг покрутил в руках измятую беретку. - Овощ из него не сделали?

-А ты подойди, - вырвавшийся наружу хрип полукровка с трудом опознал как собственный голос. - Враз проверишь.

-Благодарю покорнейше, но у меня еще дела на сегодня, - наградив Клауса очередной улыбочкой, Воронцов поправил воротник белой рубашки. - Да, я вам очень не советую, товарищ Морольф, пытаться сделать со мной что-нибудь гадкое. Ваши врожденные способности, конечно, чудесны во всех отношениях, отмечу без капли лести, но, во-первых, вы и так уже изрядно притомились за время тестирования, а во-вторых, эти оковы изготовил ваш старый знакомый. Встреча в Польше так глубоко запала ему в душу, что он попросил передать сей скромный подарок лично вам...к Рождеству или Новому году - это уж как сами пожелаете. Никто, в ком есть хоть капля чертовой крови, не сможет их снять, что же касается ваших попыток перемещения вовне, то можете быть уверены...

-Тестирования?

Одно-единственное значимое слово в лавине чистейшего самодовольства. Слово, что заставило его вздрогнуть, пусть и против воли. Слово, что...

-Ну а как вы думали? - начальник белого сектора наконец подал голос - тот оказался прокуренным и без меры усталым. - Что вы и правда ходите везде, где вам заблагорассудится, а эта дурная "Атропа" и в ус не дует?

Черные точки сменялись кругами и рваными пятнами, мир вокруг плясал и прыгал, извергая куда-то прочь все положенные ему цвета. Нарастающая внутри боль настойчиво требовала выхода, желала отправиться в путешествие по чужим телам, разойтись, расплескаться вместе с алыми потоками по отвратительной белизне стен. Боль познала его до последней клеточки и пресытилась тем, что он мог дать - но сколько же нового, неизведанного должны были таить в себе эти сгрудившиеся вокруг несуразные куклы! Живая палитра посреди угрюмого бесцветья, живительное тепло, погруженное в могильный мрак и холод...чуть дальше, чем кожа и мясо, чуть глубже, чем мышцы и кость. Потянуться и отыскать, ухватить и зарыться...взять, наконец, свое - и впервые за жизнь, прихотью судьбы разбитую надвое, с рождения бывшую сумасшедшей пляской на краю, познать, распробовать ту чудную, вечно ускользающую от понимания вещицу, что некоторые зовут душой...

Отдаться. Впустить. Сделать все простым и правильным. Ответить на зов и расколоть год от года душившую его скорлупу.

-Сейчас скажете еще, что позволяли...

Он сдержался. Впившись зубами в губу, пропоров ногтями ладони. Подавив тошноту и отбросив прочь неизбывную черную злобу, выплюнув часть ее вместе со сбивчивой, рваной речью, со словами, которые уже вряд ли что-то значили, едва ли могли что-то изменить.

-Скажем, скажем, - в который раз ухмыльнулся Воронцов. - А позволяли мы потому, что вы и правда представляете собой случай почти уникальный. Ума не приложу, как "Атропа" умудрилась упустить ваш род после войны. Такие шансы, такие перспективы...впрочем, наша организация учится на своих ошибках очень быстро, можете быть уверены. Должен вас поздравить, товарищ Морольф, испытания пройдены вами блестяще. Ночь за ночью, через щели, через замочные скважины, везде и всюду - и, разумеется, не просто ради потехи. Признаюсь, увидев вас впервые, и подумать не мог, что в таком заурядном с виду существе запрятан столь великий организаторский талант...

-Увидев тебя впервые, подумал - этот не заткнется, пока ботинком рот не забьют, - сплюнул на пол полукровка. - И мнится мне, прав оказался.

-Ну, ну, не стоит так переживать. Знаете, я действительно восхищен тем, как ловко вы все провернули. Ночь за ночью, обманывая добрую половину наших следящих систем...хотите знать, где прокололись? Уже сказал, но для вас, так и быть, повторю. Верно. Всего лишь половину, - улыбка явно не желала слезать с лица мага. - До того момента, как вы полезли в зону содержания Объекта Ноль, шансы еще были. До того, как вы решили, что можете забраться в самую охраняемую зону Площадки, пройтись там вместе со мной и Снеговым, послушать наши беседы и вернуться к себе, будто бы ничего и не было, вы еще могли надеяться на успех. Вы откусили куда больше, чем возможно проглотить, не подавившись - и никто, кроме вас, не несет вины за то, что столь любовно взлелеянный план теперь полетит ко всем чертям. Троянскому коню подпилили ножки и бросили у ворот. Вы проиграли, товарищ Морольф. Хотите знать, что будет...

-Хочу знать, как твоя должность зовется. А то устроился, похоже, удобней некуда - пасть закрыл и все, место рабочее убрано...

Говорить. Говорить и не останавливаться. Говорить, снова и снова терзая заплетающийся от усталости язык, заставляя цветы боли распускаться за глазами, под виском, у сердца. Говорить - что угодно, лишь бы оттянуть приступ еще минуту, еще на миг. Говорить - ища в словах если не спасения жизни, то хотя бы шанса окончить ее человеком. Говорить...

-План был хорош, - вновь подал голос Яков. - Вот только не стоило, и правда, держать нас за идиотов. Белый сектор покидают либо с моего разрешения, либо через трубу. Будь моя воля, вы бы пошли в печь еще в тот день, когда залезли в Клеть, но кое-кому ваши фокусы показались тогда достаточно интересными.

-Решили...дать мне погулять? - прислонившись спиной к стене - попытки подняться успеха так и не возымели - выдохнул, едва разлепляя пересохшие губы, полукровка. - Посмотреть...

-Не я лично, - человек в свитере устало покачал головой. - Но ваши способности были оценены по достоинству - вплоть до того, что "Аврора" уже разрабатывает определенную программу. Между нами - я на вашем месте предпочел бы кремацию.

-Да будет вам, Яков Павлович, сгущать краски, - не упустил случая вклиниться в разговор маг. - Товарищ Морольф, готов поспорить, будет очень рад узнать, что вылететь в трубу ему не грозит. Такими жизнями не разбрасываются - о нет, нет...для нас, скажу прямо, ваша жизнь представляет величайшую ценность, и как только с этой дурной интервенцией будет покончено, вы подарите нам еще парочку.

Сердце, пропустившее очередной удар, явно было намерено восполнить потерю стократ - колотилось оно так, словно среди близкой родни имело пару отбойных молотков. Дышать, впрочем, стало чуть легче: шок от последних слов оказался столь силен, что припадок, грозивший закончиться багряной бездной, схлынул прочь - пусть даже и вряд ли надолго...

-Ч-что? - одно-единственное слово требовало для своего воплощения столько сил, что становилось страшно думать, чем придется пожертвовать за оформленную фразу.

-В настоящий момент ваша родня рассеяна по Европе, - начальник белого сектора едва заметно пожал плечами. - Сложно искать. Но "Аврора" уже заинтересовалась полученными от нас отчетами и...

-...намерена позаботиться о том, чтобы род Морольф не прервался, - подхватил Воронцов. - В конце концов, как тогда прикажете реализовывать их новый проект по созданию транспортной сети?

-Транспортной... - уперев в пол окровавленную ладонь, простонал Клаус. - Что этот прыщ в беретке несет?

-На вашей основе будет изготовлен сердечник экспериментальной логистической машины, - безразличным тоном протянул Яков. - Сразу после того, как "Аврора" позаботится о том, чтобы вы...продолжили свой род. Способности к искажению пространства и перемещению в нем слишком ценны, чтобы они пожелали зазря гробить их источник...подобным образом мы уже поступали с некоторыми представляющими интерес родами психиков. Прогнозы - не моя стихия, но если проект увенчается успехом, в ближайшие годы будет получена идеальная замена "зеркальной тропе" Тайного Синода, разрушенной в годы Гражданской войны.

Боль никуда не делась, но теперь за право душить полукровку ей приходилось бороться со смехом - хриплым, рваным, до краев налитым болью и отчаянием.

-В евгенику ударились, парни? А задавиться той кашкой, что с меня наварите, не боитесь?

-Риск - дело благородное, - развел руками маг. - Ваши...коллеги ведь тоже на него пошли, решив сунуть к нам нос...боюсь, правда, придется его хорошенько защемить, чтобы впредь было неповадно творить подобное нахальство...корабли изо льда, чудища, выведенные для боя... - Воронцов вздохнул с притворной до тошноты грустью. - Старо как мир. В такие моменты я несказанно рад, что в свое время оставил Ассоциацию и вернулся в родные края - при всех минусах, которые, конечно же, никуда не деваются, работа здесь не требует идти на поводу у престарелых недоумков, думающих, что врагу будет довольно показать палец, чтобы насмерть удивить...

-Уж кто бы пел о начальстве, да не вы, парни, - выдохнул Клаус, вовсю используя свой шанс - боль, сейчас отступившая прочь, могла напомнить о себе в любую минуту. - Все дерьмо после своего секретаришки-то выгребли? Или пару вилок одолжить, чтоб сподручней было?

-Я бы сказал...

-Довольно, - прервал мага Яков. - Эта комедия затянулась. Внешние печати вы проверили?

-За кого меня принимаете? - тоном более чем недовольным отозвался Воронцов. - Само собой, еще до входа...

-Тогда кончайте языком чесать. Работы непочатый край, а вам дай волю - до вечера с этой особью ерундой всякой перекидываться будете.

-Я бы еще зарплату этому тунеядцу урезал, - выдавив наружу самую гадкую улыбку, на которую только был способен, добавил полукровка. - И выговор, выговор обязательно! С занесением...

-Как впишут в программу, непременно буду вас навещать, товарищ Морольф, - оскалился в ответ маг. - Правда, вы, боюсь, после авроровских таблеточек мать родную не узнаете. Или сестричку...

Терпеть. Только терпеть. Цвета вернутся, конечно же, вернутся, надо только продержаться еще немного, самую капельку. Надо только сжать зубы посильней, да покрепче помнить, кто он есть - и чего ради себя терзает, не давая пощады. Надо только помнить - дороги назад не будет, а та, что так манит, та, что так легка и приятна, уже пройдена им почти до конца...

-Тебе лучше не продолжать.

Что это? Чей это голос? Можно ли поверить, можно ли заставить себя принять, что это он сам исторгает сейчас эти жуткие, в клочки изодранные звуки - не то рев, не то скрежет? Можно ли позабыть о бесцветном мире и ярких пятнах, столь призывно сейчас мерцающих на расстоянии протянутой руки?

-Что не так, товарищ Морольф? На больную мозоль наступил?

Так близко. Так близко. Встать никак не выходит - нет сил - но это вовсе не беда, ведь ходить можно и иначе. Так, как издавна умеет только его кровь, его порода...

-Вы уж простите меня, грубияна этакого. Обещаю отплатить за все по высшему разряду. Как только ваш потешный флот отправится на дно к прочему барахлу, что здесь хоронит "Атропа", тайная коллегия вскочит на задние лапки и будет готова прыгать по команде. А помимо того - передать нам в пользование нескольких ценных заложников, в числе которых...

Так близко. Так просто. Мир вокруг пляшет и изгибается - одно небольшое усилие воли и он заскользит по складкам пространства, проскачет по невозможным, видимым ему одному углам...

-...товарищ Морольф, ей у нас понравится. Контрольную схему, конечно, впаять придется, но ничего, ничего. Большая девочка уже, выдержит...

Так близко. Так просто. Сколько раз он уже так делал?

-...и пользы побольше, конечно же. Сами понимаете...

И почему не может, почему не должен сейчас? Чем, в конце концов, этот раз хуже?

-...в сравнении с ней ваша кровь - так, водичка из лужи. Как родит нам нескольких...

Мир сворачивается, словно тонкая бумага. Не в силах более терпеть, он выскальзывает прочь из привычного пространства, убогой тюрьмы для убогих созданий, что по прихоти судьбы приходятся ему, пусть и частью, родней. Один шаг сквозь бесцветное, слоистое полотно. Один шаг, что быстрее мысли. Шаг до жертвы. Шаг до ненавистного лица, что он сейчас сомнет, раздавит, вывернет наизнанку.

Шаг, приведший его на порог царства боли.

-Идиот.

Кажется, на какое-то время он потерял себя, позволил себе провалиться в ту пропасть, что по некоей бесконечно великой глупости тщился преодолеть в один прыжок. Возлагать на себя слишком уж тяжелую вину за эту временную слабость, впрочем, вряд ли стоило: когда руки, кажется, по самый локоть окунули в расплавленный металл, а кровь в каждой жиле сменилась льдом, так и норовящим исколоть изнутри, расстаться с сознанием пожелал бы любой - что уж говорить про того, кто только что вытянул на последних клочках сил очередной раунд вечной дуэли с багрянкой. Рухнув куда-то вперед - налипшая на глаза чернота становилась все плотнее - полукровка слабо застонал, вытягивая вперед сведенную дикой судорогой руку. Скрюченные пальцы заскользили по гладкой плитке, не способные, однако, оставить там и малейшего следа. Тихо хрустнул обломанный об пол ноготь, задрожали сухие губы. Его бы, несомненно, вырвало, если бы только осталось, чем - благодаря этому, опять же, вне сомнений, счастливому обстоятельству, наружу смогло выползти несколько сотканных из чистейшего бешенства слов:

-Eine schlechte Idee, Ursula in eure Scheissaffaere zu verwickeln. Bis...jetzt haettest du mit ein paar Ohrfeigen davongekommen. Aber nun...hoffe drauf nicht. Weder du Wichser, noch deine verfickte Pullmankappe (1).

-Дрожу от страха и покрываюсь потом в самых неприличных местах, товарищ Морольф, - голос Воронцова, нестерпимо громкий для его исстрадавшейся головы, казалось, вот-вот должен был вовсе раскрошить ее в мелкую пыль. - Я уж надеялся, вам хватит ума поверить мне на слово...но как я мог, в самом деле, ожидать разумных поступков от того, кто решил с наскока проникнуть в Клеть, да еще и думал, что ему это сойдет с рук?

-Воронцов, заканчивайте уже. Нам...

-Вам отсюда не выйти. Все ваши попытки переместить себя в пространстве, покуда вы носите этот чудесный подарок от Фруаларда, обречены на провал, что же касается камеры...о, поверьте, мы вас хорошо изучили. Достаточно хорошо, чтобы озаботиться надлежащей защитой с внешней стороны - заставить, скажем, дверь или стену упорхнуть в коридор у вас тоже, заверяю, не выйдет. Можете попробовать, конечно, коли сил не жаль...

-Воронцов, я сейчас запру вас вдвоем и можете делать, что душе угодно.

Хотелось сказать еще что-то - например, поупражняться в ни разу не изящной словесности, раз уж Валерьян совсем недавно продемонстрировал свое знание немецкого. Хотелось пить, хотелось спать...больше всего, конечно, хотелось вырвать горло чересчур болтливому магу, проверив затем, получится ли умять второго мерзавца внутрь его собственных сапог...

-Меня тут тянут за рукав, товарищ Морольф, так что вынужден с вами распрощаться. Вы тут что-то толковали о вилках...вам как, не подкинуть парочку из столовой? Быть может, и подкоп сумеете проделать...

-Воронцов.

-Да иду, иду...надоели, спасу нет...

Оставить за собой последнее слово не вышло: очередной приступ головной боли совпал с желанием пустого желудка в который раз взбрыкнуть, послав в направлении глотки волну нестерпимой тошноты. Упершись лицом в пол - по крайней мере, от соприкосновения с ледяной плиткой становилось хоть чуточку, но легче - полукровка простонал что-то, что сам не в силах был толком воспринять. Заглушить смех мага, под который захлопнулась дверь камеры, это, конечно, не могло...

Как не удалось прогнать его прочь из памяти и следующим дням.

Самым трудным из дел, было, пожалуй, держать себя в руках - спокойствие, как и всегда, было вернейшей из дорог к разумным мыслям, вот только прорваться к нему сквозь багряную завесу казалось предприятием едва ли осуществимым. Первые сутки прошли тяжелее всего: мысли о расправе, попав на удобную почву из боли, сводили на нет любые попытки привнести хоть какое-то подобие порядка в сложившуюся ситуацию. Час, два, а может и все пять - в какой-то момент чувство времени пожелало с ним расстаться - полукровка мерил шагами свое убогое, залитое чересчур ярким светом, жилище, снова и снова напарываясь взглядом на стерильную белизну стен. Уравненный, наконец, в правах со всеми прочими пленниками, лишенный того спасительного билета из любой ловушки, что был с ним с рождения, запертый меж четырех холодных стен, он был обречен на скорое безумие - вряд ли для одного из Морольфов можно было измыслить кару страшней подобного заточения. До сего дня этих невыносимых мыслей удавалось бежать, до сего дня он крепко знал, что путь наружу открыт - стоит только пожелать по нему пройти. Жаркое дыхание багрянки, день ото дня стоявшей за спиной, не было столь невыносимо - ведь он в любой момент мог остановиться, мог дать себе отдых, зная, что может и продолжить, едва того захочет, может вновь обратиться к своему дару по своей же собственной воле. Шатаясь по камере из угла в угол, он чувствовал, как голоса из коридора сливаются в неразличимый, лишенный смысла гул, как тот захлестывает его с головой, отсекая от последних крупиц спокойствия. Ушибленная невесть где спина отзывалась болью на каждый шаг, в скованных кандалами руках поселился холод столь лютый, что он едва их чувствовал. Мерный свет ламп нес с собой лишь смертную тоску и глухое, не способное найти выхода, бешенство - одна только мысль о том, что выхода для него ныне и правда не было, сводила с ума, пронзала все измученное, безмерно уставшее тело крупной дрожью.

В первый день он пытался. Пытался до боли, что должна была, по всякому разумению, расколоть его голову как тонкую скорлупу. До буйного, начисто позабывшего о каком-либо ритме, биения сердца, до липкого ледяного пота, до рвоты водой и желчью, до сбитых от очередного удара об пол колен, до черноты в глазах, до обморока. В первый день он испробовал все, что только умел - и, в очередной раз приходя в себя посреди боли и беспамятства, давал себе лишь краткий миг отдыха, прежде чем снова испробовать крепость темницы.

В первый день он пытался. В первый день он понял, что все было тщетно.

Надеяться на сон, даже на слабую тень его, Клаус вовсе не собирался - но усталость, рожденная, наверное, добрым десятком попыток прорваться вовне, каждая из которых приносила только очередные муки, добилась своей цели: едва только погас свет, все чувства в нем замерли. Истерзанное мыслями о побеге и кровопролитии сознание сопротивлялось недолго - вытеснив его прочь, ночная тишина и темень сделали свое дело.

В день второй он заставил себя думать. Не открывая глаз, не вставая с холодного пола, вспоминал все, чему когда-то учил отец и старшие братья, все, что хоть краем, хоть самой малой частью касалось их общего проклятья. Перебирал, отгоняя прочь, будто назойливых мух, кровавые фантазии, все, что знал о своем узилище, все, что только сумел выяснить и запомнить за время, проведенное здесь.

И снова, как и прежде, оставался наедине с непреодолимой преградой.

Попытки к перемещению собственного тела подарок от проклятого коротышки пресекал в зародыше - каждая из них, даже самая осторожная, приводила лишь к новой встрече с невыносимой болью. Осмотрев каждый сантиметр камеры - так, как умел только он - полукровка был вынужден признать, что и здесь "Атропа" сработала на совесть: стены, которые прежде, стоило лишь взглянуть под правильным углом, становились полупрозрачной дымкой, теперь представляли собой глухую, непроницаемую завесу. Стены соседних камер, по видимости, укрыли той же защитой - и, если только в них еще был кто-то живой, она прекрасно справлялась и со звуками: предпринятые в середине дня попытки пообщаться с помощью старого доброго стука не принесли решительно никаких плодов. Идея перенести прочь сами оковы была, несомненно, самой смелой из всех - очнувшись ближе к вечеру, полуживой от той гаммы ощущений, преимущественно болевых, что кандалы обрушили в ответ на сию попытку, Клаус без долгой борьбы согласился также с мыслью, что и самой дурной.

Третий день поставил его на грань. Отчаяние было вещью предельно опасной, неважно, сколь веским был повод к нему обратиться, сколь нестерпимы были усталость и боль. Третий день прошел под знаменем колоссального напряжения: прерываясь единственно для того, чтобы отпить еще немного воды из крохотного одноразового стаканчика, он снова и снова тщился разродиться хоть одним, пусть даже самым безумным, но вариантом. Возможности следить за временем, конечно, не было вовсе - но сомневаться в том, что оно утекало прочь с прежней беспощадной стремительностью, не приходилось. Вечер, ночь...близок ли он к тому часу, в который будет нанесен удар - или же давно и безнадежно опоздал на кровавое празднество? Заветная возможность, ради которой с ним связывался через фальшивого пленника старый хромой негодяй, быть может, уже пролетела мимо, сгорела дотла неразумной бабочкой, спустившейся на ламповый плафон. Шанс упущен, жизнь окончена - не только его, но всех, кто по глупости ему доверился.

В том числе и...

Что, интересно, смешнее? Надеяться на то, что со смертью последнего, не побоявшегося провозгласить себя главой дома Морольф, обещания, данные ему той бледной, повернутой на куклах, немощью, не потеряют веса? Помышлять, что Урсула, оставшись без помощи извне, каким-нибудь образом получит свободу сама? Избежит крови, не встретится с той мерзостью, что в последние минуты жизни принял как часть себя их отец?

Думать, что он и правда знал, что делает? Что и правда еще не поздно, что еще имеет смысл сопротивляться, думать, отвергать неизбежное? Что борьба с тем созданием, кем он день ото дня страшился однажды проснуться, имела хоть какое-то значение?

Что ему не стоит прямо здесь и сейчас...

Это бы помогло. Это бы решило все и сразу. Это бы спасло его, приняло, как родного, давно потерянного сына, простив ему все грехи. Это бы защитило, научило, сделало бы все, чтобы он, наконец, почувствовал, как хорошо и правильно быть

проснувшимся

тем, кем должно.

Время пришло. Время оставить позади этот жалкий, истрепавшийся человеческий ошметок. Сбросить обветшалую кожу страхов, ограничений, предубеждений перед той безграничной, чудесной силой, что они, поколение за поколением, глупо и слепо смеют проклинать...

Время пришло. Время освободить себя. Последний рывок подальше от всего, что причиняет одну лишь боль. От разрушенного дома. От разбежавшейся, словно тараканы от яркого фонарного луча, родни. От изматывающих допросов и чужих приказов, чужих голосов, не вызывающих ничего, кроме ненависти - ведь до сих пор, до сих пор стоит в ушах этот смех, до сих пор напоминают о себе эти бесконечно глупые шутки бесконечно самодовольного мага.

Вилка для подкопа? Была бы у него вилка, он бы...

Клаус почувствовал, что задыхается - до того дикой и дурной была мысль, посетившая его сейчас, заставившая в который раз отхлынуть прочь ядовитые мечтания о перейденном пороге. Вскочив на ноги, полукровка тут же бросился на пол, терзая пристальным взглядом ровные ряды белоснежной плитки.

Бред, сущий бред, вне всяких сомнений.

Дрожащие пальцы меж тем продолжали почти с нежностью поглаживать пол, ощупывать крошечные, тоньше любой иглы, зазоры.

Бред, сущий бред. Да только что ему осталось?

Взгляд полукровки - впервые за последние дни чистый - остановился на сиротливо вжавшейся в угол кровати.

Бред, сущий бред. Да только что ему терять?

В назначенную ночь Мизукава Гин должна была проснуться от условного сигнала, услышать слова, что ждала уже который месяц. В назначенную ночь она должна была стать первой, кому после организатора всего мероприятия доведется увидеть немного свободы - сколь долго той предстояло продлиться, она старательно избегала гадать.

В назначенную ночь она должна была вернуть свое, вернуться к тому, чем была прежде - и проверить, не пришло ли, наконец, время заплатить по выставленному когда-то бесконечно страшному счету.

В назначенную ночь она никак не могла уснуть - и потому, когда внушительная часть напольного покрытия разлеталась осколками в гейзере из пыли, земли и бетонной крошки, лишь привычным движением отскочила к стене, изготовившись к бою.

-К-клаус?

-Нет, Политбюро в полном составе да с теплым приветом, - огрызнулось, высунувшись из дыры в полу, некое сплошь перемазанное грязью существо. - Так и будешь таращиться, как на вошь, или, быть может, помощи дождусь? - высунув наверх скованные руки, полукровка с силой потряс кандалами. - Копать, знаешь ли, с этим гостинцем не особо сподручно...

-Копать? - только и выдавила из себя Гин.

-Копать, копать, - сплюнув комок земли, прорычал Клаус. - Кровать в щель забил, да места ей, видать, мало оказалось - половину камеры разворотило. А дальше ручками, ручками...вылезем из этого бардака, так ты мне напомни - хорошо бы еще пяток верблюдов в иглу продеть, на десерт, так сказать, будь он неладен...

Остров пылал. Огненная волна неумолимо продвигалась вперед, оставляя на страже столбы непроглядного дыма - казалось, лишь немного им не хватало еще, чтобы достать до луны. Остров пылал. Языки пламени жадно вылизывали чахлые древесные стволы, под оглушительный треск спадавшие на землю черными, иссохшими обломками. Остров пылал. Топленый снег и облака горячего пара, чехарда подхваченной шквальным ветром гнилой листвы. Шелест и хруст. Ритмичные хлопки огненных крыльев, нервная дробь сорвавшихся с ритма шагов.

Видел он все хуже. Кровь, застилавшая глаза, не стеснялась спускаться и далее - горько-солоноватый сок уже успел познакомить с собою иссохшие, едва шевелящиеся губы: дыхание, выскальзывающее сквозь оставленную ими прореху, было хриплым, прерывистым, лишенным и намека на былое спокойствие. Размазывая по лицу алые ручейки, тщась найти для вдоха хоть что-то, кроме затянувших будто бы весь мир без остатка дыма и гари, он снова и снова петлял меж горящих стволов, перебирался через узловатые корни, рвался прочь из объятых пламенем зарослей, оставляя на ветвях клочки одежды, лоскутки содранной в спешке кожи.

Страшный некогда меч покоился в обгорелых ножнах, тело, на котором он в былое время затворял рану за раной, истекало кровью с каждым новым шагом. Огонь был повсюду - опалял волосы, дышал в лицо, отчаянно пытался запечатлеть свой поцелуй на уставших, едва способных еще открываться, глазах. Огнем горели переломанные ребра, в огне плавилось кусочком воска давно перешедшее последний предел сердце, огненный поток разливался по костям ног, и никакие чары больше не могли унять, хоть бы на миг притупить эту боль.

Танец с пламенем продолжался - и оставаться ведущим в этой паре Леопольду было все трудней.

На спину сыпались горящие ветви, за спиной рычал и ревел обезумевший от ярости раненый зверь. В те доли секунды, что убийца мог выкроить для краткого взгляда назад, в те мгновения, что не были от начала и до конца потрачены на очередной резкий поворот, очередную разминку с пылающей вокруг смертью, он видел, что бой все еще продолжался - видел и чувствовал, разделяя со своим стражем боль сполна.

Сотканный из света колосс плыл над чащей, отрезая путь к берегу. Исполинское тело ангела то разбухало изнутри, будто готовясь лопнуть лавиной искр и ослепительного жара, то складывалось, словно бумажный лист, изгибаясь под самыми невероятными углами, разделяясь, переплетаясь, проникая само в себя и выплескивая наружу калейдоскоп новых, еще более причудливых форм. Зверь был рядом - сотни едва видимых пастей, тысячи разбросанных в пространстве когтей. Бесплотные части необъятного целого, сплетенные воедино некоей незримой нитью и подчиненные единому слову, единственному желанию, снова и снова набрасывались на врага, отрывая кусок за куском от лучащейся светом формы - каждый раз все более совершенной, все более устойчивой.

Зверь задыхался. Зверь проигрывал.

Сорванное дыхание, сбитый шаг. Скользнувшая чуть дальше, чем следовало бы, нога, секундное промедление - и вот уже вокруг нет ничего, кроме пламени, жалкие клочки одеяний горят, осыпаясь серой трухой. Запах собственных паленых волос, своей обожженной плоти забивает ноздри, иссохшие губы готовы лопнуть от жара, а лицо, кажется, только что сунули в печь. Спасение приходит раньше, чем успевает дойти до конца одна лишь мысль: зверь уже здесь, зверь уже рядом - и себя ему вовсе не жаль. Некая часть общей формы, кусочек смертоносного узора, отделившись от целого, подхватила убийцу, протащив через огонь и швырнув на пока еще безопасный клочок суши - принимая на себя все, что было назначено ему.

Зверя, что сдерживал живой свет, стало еще на крупицу меньше.

Этого вполне хватило.

Их схватка давно выпадала из тех пределов, в которых человеческий разум еще мог надеяться что-то постичь. Зверь и ангел кружились в пьяном танце, рассыпанные клочками стремительно рождающихся и угасающих конечностей по рассеченной на слои ткани реальности. Беспрестанно мелькающие пятна света, выбивавшие из, казалось, самого воздуха прорехи, что истекали на горящую землю бесцветной кровью, свист иззубренных когтей, расчленяющих по искорке всполохи живого огня. Очередной удар, жестокий и меткий, заставил рассеянную в воздухе структуру всколыхнуться, возгоревшись ярче любого фонаря. Живой свет рванулся в прорехи, затопляя собою все необъятное, не признающее ограничений привычного пространства, тело.

Берег был уже близко.

Но Леопольд остановился.

С оглушительным треском разошлись незримые швы. Десятками гасли глаза, оборачивались белым дымом раскрытые пасти. Из мешанины тех пастей и глаз, из лавины когтей, что все еще пытались удержаться в светоносной плоти, рванулась, истекла наружу зыбкая, изодранная тень.

Черный кот неуклюже приземлился на гнилую траву, изломанные сучья. Подбежал, поджимая раненую лапу, к ногам хозяина, ткнулся мордой в обгорелую ткань.

-Нет, - тихо качнул головой Леопольд, привычным движением извлекая меч из ножен. - Не побегу. Не проси.

В лицо ударил нестерпимый жар, по уставшим глазам хлестнул плетью ослепительный свет.

-С давних времен мы судим.

Исполинские крылья были уже почти рядом, почти над ними.

-С давних времен мы...

-Noasmi ta cures, minodal.

Больше, чем голос. Больше, чем слово.

Тише шепота. Невыносимей самого оглушительного взрыва.

Спокойнее камня.

-Vls vaoresaji!

Крылья из света дрогнули. По растянувшейся, казалось, до самых небес фигуре пробежала рябь.

-Noasmi qting oxex...

Семь теней, семь нечетких силуэтов, скользили от берега.

-...ozol...

Пятеро, что разгоняли пламя.

Один, что стоял на страже, ощетинившись Ключами.

-...quo-o-i-ape quo-a-al!

Один, что говорил. Один, от чьих слов дрожало нечто большее, чем огонь или воздух, изгибалось, готовое выгнуться вовне, нечто большее, чем земля или небо.

С тонких губ его стекла кровь - красные ручейки тянули наружу осколки полопавшихся, раскрошенных едва ли не до пыли, зубов. Вены на шее вздулись мертвенно-синюшными канатами, коротко стриженые волосы десятками осыпались с головы.

Но майор Амброс Кутрик, глава Батальона, продолжал шагать, вбивая слово за словом в скорчившуюся от нестерпимой муки фигуру из света.

-Noasmi tonuji!

Фальшивый ангел дрожал все сильнее - огромные крылья снова и снова хлестали воздух, но не могли более сдвинуть застывший силуэт и на мизинец вперед или вверх. Очередное слово сорвало их прочь с такой легкостью, словно маг имел дело с обыкновенной бабочкой: распустив на сияющие нити оба крыла, Кутрик каркнул, давясь кровью, новую фразу - и, стиснув зубы, взмахнул рукой.

Свет начал таять - глаза майора же, сплошь залитые белым, мерцали все сильней. Подходя еще ближе - Леопольд с удивлением узнал в одном из сопровождавших мага собственного младшего сына - Амброс проревел, явно будучи уже на пределе, завершающую строфу.

Свет померк. Изуродованное творение, чей век был столь недолог, вздрогнуло раз, другой - и пролилось на опаленную землю дождем сверкающих нитей, рассыпалось невыносимо яркими отсверками, не оставив после себя ничего, кроме пепла и воды.

Их руки дрожали от напряжения и боли.

Но встретиться им все же удалось.

-Енохианец, - слабо улыбнулся Леопольд, глядя в глаза мага - среди молочно-белой мглы постепенно начинали прорезаться зрачки. - Подозревал. Давно.

-Но подозрений, однако, не высказали, - пожимая протянутую руку, усмехнулся сквозь боль Кутрик.

-Не люблю ошибаться. Не люблю также и бросать на ветер слова. К моей благодарности вам это, конечно же, не относится. Не ожидал, признаюсь...

-Я тоже не ожидал, что кинусь за вами, - тряхнул головой маг. - Но с той кашей, что у нас заварилась...дьявол, я бы кинулся, даже если бы меня от вас тошнило раза в три сильней.

Нервный стук шагов. Тени, скользящие по белым стенам. Утробный вой сирен и глухие залпы вдалеке.

-Да где же ты, где, проклятый...ох, драть вас в ухо коромыслом, не вынимая...

Перспектива того, что сердце, не совладав с напряжением, выскочит вон и полетит вниз по ступенькам, перестала его пугать около пары минут назад - здесь и сейчас Алеев беспокоился больше о том, чтобы на очередной ступеньке не навернулся его хрипло рычащий на трех языках за раз, спутник.

-А ведь отдерут, я не я буду, отдерут, юродивцы, истуканы в погонах, тулупы ежовые...на славу поколдовали, ой на славу, спасу нет, как хорошо, обгажусь сейчас от счастья великого за ваши туши и души...

Фруалард Теаилла Гергбу брал шаг столь быстрый и размашистый, что никто, не знакомый прежде с магом, не сумел бы сдержать удивления, наблюдая за тем, сколь лихо существо его телосложения несется по коридору, не глядя перепрыгивая пороги, подскакивая на ступенях и вышибая дверь за дверью ногой, с которой в спешке успел сорваться стоптанный башмак.

-...ну ничего, туфли с ушами, недолго ждать осталось, принц прекрасный сюда явится, уж он вас по первому числу обласкает, никого милостью своей не пропустит, отпорет, высушит и выдубит, да на гвоздик привесит, птичкой у него в объятьях будешь голосить...

Лейтенант, сведший знакомство с коротышкой сравнительно давно, удивлялся, в свою очередь, только одному - что помимо бега, препятствия в котором, кажется, вовсе игнорировались, маг успевал не только разражаться руганью, но еще и рыться в прихваченном из собственных покоев мешке, широкими жестами разбрасывая вокруг самые разные вещи.

-...вот же пропасть, не найдешь ничего, хоть по брови заройся, хоть хером размешивай! А все почему, я спрошу, да сам же и отвечу, потому что никто в этой армии, от ратных подвигов коей все куры бы со смеху перемерли, ответа мне не даст, тут ничего вообще тебе не дадут, ничегошеньки, в хлеву вашем сидючи, не заработаешь, разве что чирей на заду, да и за тот пахать по выходным заставят! Потому что вы, чурбаны полоротые, ни секунды продыху мне не давали с того самого, считай, года, когда я, Господи прости дурака, работать к вам заявился! Загоняли старика, а как надо что - так им вынь, так им положь, будьте покойны! Что я тут найду, что? Счастье свое? Зарплату за полугодие? Дедушкину тазовую кость? Да что угодно, кроме того, что надобно, потому что с вами, тюфяки небритые, у меня ни дня не было, чтобы вещи по порядку разложить!

Позади осталось несколько потрепанных книг, два жуткого вида ножа. Куда-то вниз по лестнице полетели, завершив свой полет оглушительным звоном, чудные фигурки из стекла, на ступени были брошены последовательно моток проволоки, булькающая фляжка, поеденная молью меховая шапка, грязные носки, плитка шоколада, резные дощечки, перехваченные бечевкой, острый серп, флакон с какой-то прозрачной жидкостью, заржавленный револьвер...

-Ага! Да вот же оно! - морщинистое лицо мага перекосило в ядовитой ухмылке. - Ну, товарищи дуроломы, разрешаю радоваться, только пока еще шепоточком. Взбрыкнем с вами разок-другой перед смертью, аж портреты со стен полетят. А повезет - и что другое рухнет...лейтенант! Да, тебе, тебе, дундук, что, тут где-то еще один такой водится? Не думаю - природа бы такого насилия над собой не попустила, один и то перебор...сюда иди. И слушай внимательно, потому как если ты, безголовец стоеросовый, помыслишь только, чтобы меня о чем переспросить, доказав тем самым, что ворон считаешь, пока я ради вас глотку и жилы деру, я твой жбан с плеч сниму и вместо снаряда воспользуюсь! Шлепнешься всем мозжечком об самый...

Осторожно приблизившись - маг, бросив изрядно отощавший мешок на пол, остался стоять с небольшим деревянным ящичком в руках - контролер "стрел" едва слышно вздохнул, раздумывая, что приведет коротышку в большую ярость: молчание или вопрос, который, конечно же, покажется ему бесконечно глупым и неуместным. Сомнения разрешил сам Фруалард - несколько секунд провозившись с защелками и небрежным жестом погасив мерцавшие на крышке руны, маг вытянул наружу нечто, завернутое в расшитый узорами клочок ткани.

-Веришь, нет - надеялся, что не пригодится больше никогда, - меж пальцами старого мага тускло блеснул какой-то крохотный обломок. - Да с вами, лбы чугунные, о чем точно не стоит мечтать - так это о жизни спокойной.

-И что это у вас? - решив, что дальнейшее молчание определенно может стать опасным для здоровья, выдохнул Алеев.

-Смерть их, лейтенант, - скривился маг. - Смерть и страх наибольший. Подарок от покойного Магнуса Эверланна. В другое время за такой вот кусочек знающие люди полцарства предложат, а сейчас, ты уж мне поверь, все три и еще страну соседнюю на сдачу взять заставят.

-То самое холодное железо? Вы как-то рассказывали...

-А ты, гляжу, и запомнил? - желчно усмехнулся Фруалард. - Ну, может я погорячился тогда по твоему вопросу, может ты и не совсем полено...так, пенек всего лишь. Рацию взял? Вижу, вижу, воздух зря не тряси. Давай мне Щепкина и поживей - как объясню вам, бестолочам зашибленным, что и как делать - побежишь аккурат к полковнику да в самые ручки передашь - и не приведи Господь тебе уронить! Отыщу что в аду, что у гостей в чертогах - и проведаешь тогда, как оно больно бывает!

Рация первое время исторгала одни лишь хрипы и треск - всерьез опасаясь, что маг в ярости предпримет по отношению к безвинному прибору какое-нибудь насилие, Алеев уже намерен был взять его обратно - но раньше, чем Фруалард успел бы огрызнуться, по коридору прокатился до предела усталый, полный нечеловеческого напряжения голос главы Второй Площадки:

-Лейтенант, где этот горластый...

-Все еще на этом свете, полковник, - прохрипел маг. - Где и мне и вам повезет задержаться, коли вы сейчас меня послушаете.

-Положим, я это сделаю. Вы обещали некий способ...

-Я обещал шанс, не более того, - обрубил Гергбу. - А теперь отвечайте на вопросы - и если не хотите, чтобы к утру нас сковали одной цепочкой, делайте это быстро. Меня не было минут шесть - какова ситуация снаружи?

-О линии Флегентон можно забыть, - тут же последовал ответ - сухой и лишенный даже намека на интонацию. - Ахерон пока еще в строю - полагаю, лишь потому, что крестовики от этой дуры в небе охерели не меньше нашего. Попытки к наступлению делаются, но, честно говоря, жидковатые - сил держать сволочей у бережка пока еще хватает. Конструкты у Могилы явно все вышли, а новой волны десанта что-то не видать. Есть мнение, что потеряв второе судно, они там задумались об отступлении...

-Надеюсь, что нет, эти болваны нам сейчас нужны как воздух. Что там кольцо?

-Верите или нет, никуда не делось, - в этот раз Щепкин даже не пытался скрыть раздражение, клокотавшее в каждом слове. - Мы теряем время, Фруалард. Есть вариант...

-Затолкайте свои варианты поглубже, полковник, и сядьте ровно, чтобы наружу не лезли, - не менее раздраженно отозвался маг. - Новых атак с их стороны не было?

-Нет.

-Структура вокруг кольца выглядит так же?

-Нет, там уже серп да молот намалевали в знак приветствия! У нас выбито больше половины следящих систем в прибрежных секторах, и это только те, что без магического компонента! Живых же глаз там теперь и вовсе не найдешь! Что вы хотите от меня услышать? Эта погань все еще там - светится, может, чуть ярче, и все на том, пожалуй...

-Хорошо, - неожиданно тихо произнес Фруалард. - Значит, время еще есть.

-Сколько?

-Если я прав - а то, что мы все еще живы, вовсю о том вопит - у нас минут пятнадцать, может, двадцать. Затем эта дрянь закончит передачу...

-И что тогда? - не выдержал стоящий рядом Алеев.

-Тогда еще через десять минут, лейтенант, можно будет попрощаться с Площадкой. Через час - с Ленинградом и областью. К рассвету, если их флот ничто не задержит, карта Союза уже никому больше не понадобится, - с шумом выдохнув, Фруалард быстро продолжил. - Однако, ошибок они наделали воз и с горкой. Решили не мелочиться. Как только удалось поднять и запитать окно от всех тех чар, что вы, дегенераты, тут разливали вокруг да около, будто воду, поставили на передачу целый линкор...выведи гости сперва что-то полегче, свяжи нас боем...да, туговато бы пришлось. Повезло, ой как повезло, что нас ни в грош медный не ставят - думают, паскуды, можно прямо под носом...

-Не отвлекайтесь, - подал голос Щепкин. - О чем идет речь?

-Большинство, даже среди нашего брата, ни бельмеса в гостях не смыслит - а дом Ллинос, к их чести, смыслит целый бельмес. Я же по их словам только рассуждаю, по тому, чему самого научили...

-Фруалард!

-...что поведали те, кто по ту сторону бывал, кто вернуться смог. Вот вы бы на их месте что сделали, полковник? Правильно, кинули бы авиацию порезвее - и пока та все, что на земле, в блин укатывает, подводили бы спокойно основные силы...но это вы - или любой другой, кто под нашим солнцем уродился. А эти поганцы иначе глядят - это как же, позвольте, попереть наперед Королевы! - лицо мага перекосила очередная, ни разу не приятная, улыбка. - Проковыряли форточку к нам - ну хорошо, здесь они молодцы. Но сунули в нее первым делом что? Правильно - самую жирную тушу!

-И пока она не пролезет... - лейтенант почувствовал, как на лицо против воли наползает ухмылка наподобие той, что украшала морщинистую физиономию ирландца.

-...канал будет забит, да так хорошо, что никакое слабительное не выручит, - вновь оскалился Фруалард. - Считай они нас кем-то поопаснее таракашек - другой бы разговор пошел, да нет, снова вам, пожалуйста, второй раз на те же грабли...если я прав - а вам лучше бы молиться, чтоб так оно и было - больше половины мощностей у этой погани сейчас уходит на линкор.

-И что это нам дает? - резко произнес полковник.

-Во-первых, время. Во-вторых... - маг поскреб подбородок. - Этакая вот пакость, как я слышал, не совсем машина. Их не строят...выращивают, скорее. Не знаю уж, сколько в ней живого, да соль в другом - оно там есть. А то живое, что в их болоте уродилось, что их чары носит, что с ними самими сродни... - Гергбу помахал зажатым меж пальцев обломком. - Этому у старого Фруаларда есть чем сделать очень больно.

-Вы предлагаете...выстрелить в них этой...железкой? - с трудом дыша от нахлынувшего удивления выговорил Алеев. - Вот так вот все просто?

-Просто тебе? - огрызнулся маг. - Ну давай, дуботряс, попробуй пробегись до оконца да железкою в них засвети! Мозги фанерные, да тебя распылят там, едва морду свою болванистую высунешь! И самолет распылят, и танк! И кретина вроде тебя, что взглянешь - вроде бы еще шанс природа подарила, а как пасть откроет - так балда балдою, тряпку только что не сосет! Просто ему! Материал, баранья твоя башка, должен войти в контакт с кольцом, как минимум - со внешней оболочкой! Нагревать его нельзя, совать куда-то, как бы тебе обратного не желалось - тоже! Что глаза вылупил? Может, хочешь попробовать? Может, ты у нас прыгаешь на полкилометра, а Площадка-то и не знала? Может, ты....

-Фруалард, - в который раз вырвался из рации голос главы "Атропы". - Переходите к делу. У вас, я так понимаю, имеется некий материал...

-К делу. К делу. Хорошо. К делу, которое у нас такой табак, какой и свиньям не насыплешь. Материал, полковник, надо до кольца донести - и никаких внешних воздействий! Будь у нас времени пара недель, да пара магов из Эверланнов - глядишь, сработали бы что похитрее, а так...способ есть, скрывать не стану, но вам он сущим бредом покажется. Мне нужно...

-Фруалард...

-В первую очередь, полковник, чтобы меня не перебивали! - брызжа слюной, взревел коротышка. - Что вы...

-У нас заглохло намертво два ахеронских сектора, - в который раз оборвал мага Щепкин. - Ни крестовиков, ни конструктов в этом районе не наблюдалось. Следящие поля там полопались все и разом, словно вовсе не было. Я хочу знать...

-А я не хочу, да знаю, - Гергбу в сердцах сплюнул на пол. - Знаю, о чем речь ведете, как же мне не знать. Гости, полковник, не дураки. Наглые - да, такие, что последний стыд давно под подошвой издохнуть успел. Но не дураки.

-Наземные силы? - выдохнул Алеев.

-Они, родимые, - покачал головой Фруалард. - И не надо спрашивать, как и откуда - у этих, лейтенант, свои пути-дорожки. Руку даю на отсечение - к терминалу напрямик рвутся...

-Что будем делать?

-Ну вы, конечно, можете им в ножки пасть, а я, пожалуй, еще потрепыхаюсь для порядку, - прорычал маг. - Полковник...

-Все еще здесь. Какова их тактика? Чего нам ждать?

-Я вам что, специалист по этим выродкам? Да вы... - осекшись, маг хрипло рассмеялся. - Ч-черт, ладно, дайте подумать...

-Не торопитесь, если что. У нас совершенно точно все время мира.

-Ох, отвесил бы пинка вам, и штабу вашему всему, недоумки зашибленные, да на ваше счастье, и правда спешим...так, хорошо, хорошо... - Фруалард закусил нижнюю губу чуть ли не до крови. - Вы сейчас, небось, уже подмогу туда выслали?

-А вы что, считаете, не стоило?

-Зависит от того, сколь дороги вам лишние бойцы, - раздраженно протянул маг. - И как сильно ваше желание подарить этой мрази еще десяток-другой пускающих слюни рабов. Отзывайте всех, кого уже туда сунули, а после...

-И на каком основании я должен...

-На таком, пенек туполобый, что их при первом же контакте чарами перевяжут, как котят! - взревел, явно будучи не способен более сдерживаться, Гергбу. - И будут, как котята, на четырех лапках ползать и в ножки гостям тыкаться! Да поймите же, наконец, это вам не нашего брата гонять, и не кровососа какого! Про защитный механизм слыхали? Один зверь в листве запрячется, другой мертвого изобразит...да только когда они манят - любая тварь на смерть свою выбирается! Радостно! Покорно! И мы для них - такое же зверье, не лучше ничем и не умней! Эти...чары, этот...шарм, не знаю, как и назвать-то вам, слов нет в языке человеческом для этакого паскудства...первейшая сила их, и в том она, чтобы слабость любому в башку втемяшить! Они - боги, ты - дерьмо, и далее все те же песни! И если не готов, не знаешь, чего ждать, то и подергаться не успеешь, проглотишь все как миленький!

-Что вы предлагаете?

-Никого туда не посылать - это наперво, - уже чуть спокойнее произнес маг. - Спасать, боюсь, там уже некого, а вот за остальной Ахерон мы еще с вами поборемся. Двигаются они быстро, и далеко не так, как мы с вами привыкли - старые тропы подняли или новые протянули - гадать не берусь, да и неважно это сейчас. Ход быстрый, да, и на марше этом скотов не подловишь, но разок-другой головы высунуть им все же придется. Могли бы сразу за наши спины скакнуть, так мы давно бы уже мертвые лежали, но чем дальше, тем больше чар накручено - вот там-то им вылезать и придется.

-Вы говорите...

-...о секторах с самой сильной магической защитой. Вы номера лучше знать должны, я только те помню, над которыми сам горбатился. Там им придется остановку сделать - от полей не только в нашем мире головки болят да лопаются, им тропы тоже разматывать сложновато будет. Пока выскочат, пока заслоны прорежут...минуты две-три на сектор, если постараются. Вот туда...

-Уже понял. Мы...

-Ни черта вы не поняли! Использовать только машины - танки, вертолеты подымите, если еще целые остались...до всех донести - кто жить хочет, наружу ни шагу! Сгореть лучше, чем этой заразе попасться! Чем больше железа вокруг, тем жирнее шансы - пусть вызубрят, как устав не учили! Тех, кто в воздухе, точно не достанут...и вот что...после конструктов осталось еще, чем сектор-другой пропахать?

-На наш век хватит. Снаряды?

-Любые. О том, что удастся им в лоб засадить, даже не мечтайте, сразу говорю. Сорвутся на тропы, едва вдалеке загремит. Другое нам нужно - заслон, стена железная. Как поля сбоить начинают, осколочными по краям проходитесь, да не прекращайте, покуда машины пополам не треснут. Напрямую вряд ли кого свалим, но чем больше железа, тем шансы выше, сказал уже. Создать концентрацию надо - и давить, давить, покуда будет, чем. Продавит железо им защитные оболочки - все, тут-то и лягут господа да дамы... - утерев пот с лица, Фруалард поспешил продолжить. - Ах да, едва не забыл. Я, конечно, знаю, что вы карты попридержать любитель, но уж поверьте - не дернете сейчас эту из рукава, вам руку вместе с головой оттяпают. Знаете, о чем я, небось...

-Догадываюсь, - протрещала рация. - И хочу заметить, что он...

-...нужен нам вместе со всей сворой, прямо сейчас. Будите Печального, полковник - если кто и может этот свинарник на замок запереть, то он.

-А мне...

-Ты еще здесь, обормот? - взвыл, рывком обернувшись к едва успевшему закончить пару слов лейтенанту, маг. - Ты еще стоишь, раздумывая, можешь ли стать еще бесполезнее? Уверяю тебя, тебе придется для этого постараться, например, пойти посадить грушу во дворе в слой бетона, подождать, пока та прорастет, даст плоды, после чего начать околачивать ее своей дубовой головой! Разве я тебе не сказал, слабоумный выродок хромой, глухой и слепой системы, которой я по какому-то дьявольскому недоразумению согласился служить, бежать к полковнику с...

-Вообще-то, вы так и не отдали мне обломок, - тихо проговорил Алеев.

-Что? Ты, дубина, смеешь... - переведя взгляд на собственную руку, Гергбу только недоуменно хрипнул. - О. И правда. Держи. И пулей к полковнику, пулей, скотина, если не хочешь получить ее в зад!

-Фруалард...

-Да, полковник, я все еще здесь. И хочу от вас следующее, если только вы не готовы смириться с тем, что треклятое колечко наших дорогих гостей продолжает нам воздух пачкать. Во-первых, установите связь с этими рассевшимися на самоходной льдине олухами - как угодно, хоть забирайтесь на крышу и машите флажками, пританцовывая на пятке, но чтобы я мог сказать пару ласковых господам интервентам. Во-вторых...

-Я не думаю, что...

-Обещаю, я буду предельно взвешен и лаконичен во время переговоров. Помимо того мне понадобится нож, желательно, протертый спиртом, потому что я не желаю отправиться к праотцам от какой-нибудь ничтожной болячки после того, как спасу ваши жирные зады и вшивые головы, мозгов в которых, если собрать со всего штаба, не наберется даже для того, чтобы соревноваться с одним цыпленком. Мне также понадобится большая чистая емкость и пара малярных кистей. Мне будет нужен истребитель, полковник - желательно, целый. И самый сумасшедший пилот, какой только у вас есть.

-Я требую внимания, господа оборванцы, остолопы и бездари! Доколе вы, драть вас в три хвоста и три гривы плетью из шкуры лернейской гидры и зубов Цербера, вы, коим не хватило бы мозгов осознать собственное скудоумие даже в том случае, если бы жизнь подарила вам столько голов, сколько первой и за каждую сгнившую от непроходимого, закупоривающего намертво каждый нерв и каждый сосудик идиотизма, сравниться с которым не в силах ни одно создание, рождавшееся когда-либо под этим солнцем, тут же растила бы десяток новых, будете рваться вперед не то, что с закрытыми - с заросшими за ненадобностью кожей глазами? Когда окружающая меня со всех сторон дубовая братия перестала вычеркивать клеточку за клеточкой с воплями "Не попал!", в сравнении с которыми блеянье ведомых на бойню овец является, вне всяких сомнений, ангельскими хорами и хранит в себе куда больше глубокого смысла и осознания событий, творящихся вокруг, вдруг вспомнила на краткий миг, что по недосмотру природы уродилась кем-то, отдаленно смахивающим на людей и решила это доказать, вдарив со всех орудий по весьма яркой и очевидной даже для лежащего в пыли булыжника, будь он обучен военному делу, цели, я было на краткую долю ничтожнейшего мгновения, за которую свет не успел бы дойти от кончика моих почтенных седин до воротника, уверовал, что очи ваши наконец прорезались и истекли мешавшим им всю сознательную жизнь жиром, что из новорожденных котят вы сделали первый шаг к зрячим новорожденным котятам, но нет! Задыхающиеся от жадности свиньи с одной стороны и упертые бараны с другой не хотят, даже не помышляют разобраться с тем, что играючи расколет, как дятел гнилой орешек, по отдельности и тех, и других и третьих! И правда, зачем? Зачем вообще дергаться, зачем пытаться? Ведь гораздо веселее вскрывать друг другу глотки, пропуская мимо ушей, что твою самую пилят прямо сейчас от одного из этих ушей до другого! Куда уж старому маразматику Фруаларду до ваших молодежных развлечений! За века моей славной жизни, каждый год которой включал больше достойных дел, чем вся история смердящей на целый мир навозной ямы, более известной как Ассоциация и священного вертепа, чьи опухшие от алчности царьки все еще цепляются за выданное самим себе в горячечном бреду право вязать, решать и кромсать большим ножом все, что косо смотрит на их не влезающие в сутаны животы и задницы, под которыми треснет со стоном любой престол, будь он трижды святым и семижды позолоченным, ничего, ничегошеньки не поменялось, как не менялось и тысячи лет до нее, чтоб вам всем было так же пусто, как в ваших черепных коробках!

Молчание, повисшее в командном пункте "Левиафана" прерывалось единственно тяжелым дыханием. Герхард, смеяться у которого сил уже не осталось, только приоткрывал немного рот, втягивая немного воздуха, и, словно решая приберечь заготовленные слова на время более позднее, оставался нем. Маршал Лароз промокал лицо платком с монограммой, лорд-надзиратель курил, медленно, с силой, затягиваясь.

-Дьявол знает что такое! - тишину разорвал голос епископа Верта, что обходил стол уже, кажется, третий раз кряду. - Как этот крикливый мерзавец вообще сумел выйти с нами на связь? Что ему от нас...

-Ему надо, чтобы вы прикусили языки и не булькали, покуда не дадут слово! - рявкнула рация так, что Юлиан непроизвольно дернулся. - Уж насколько мои старческие кишки не переваривают ни пустое, не подкрепленное даже каплей разумения, самодовольство башенной и прочей псевдоаристократической швали с портками цвета застарелого детского испуга, которые, готов поспорить на последний волос с головы одного знакомого мне полковника, изрядно отяжелели после появления в небе некоего предмета, что совсем не стоило принимать, даже будучи такими беспомощными тупицами, как вы, за веселое колесо обозрения, принесенное в дар добрыми человечками из сказочного мира, ни ставшее второй натурой лицемерие престарелых мешков гноя, отмеченных крестом и еще при рождении твердо ставящих крест на любой мало-мальски сознательной деятельности, мнящих себя повелителями судеб стада агнцев, но не желающих познавать на своих спинах кнутов пастуха и зубов сторожевых псов, ни твердолобое упрямство товарищей, которым хоть кол теши на голове, хоть сотню, до серого вещества не пробурить ни в жизнь, тех самых, что окопались в бетонном оммаже греческому Аиду, успевшему за годы достроек и нововведений превратиться из оммажа в чистой воды извращение, подобно остальным их проектам, но у меня есть ко всем вам гениальное, как и следует речам успевшего пожить на свете немного мага, в своей простоте предложение. Слушайте в оба уха, сыны недостойных матерей и отцов!

-Да он издевается над нами, - выдохнул Лароз. - Епископ, я предлагаю отключить уже это посмешище и заняться выработкой надлежащей...

-Поддерживаю, - кивнул Каранток. - У нас не так много времени, чтобы...

-Я бы хотел выслушать его предложение, - подал голос Герхард. - В конце концов, ситуация, господа, складывается таким образом, что мы точно ничего не потеряем, если дадим ему высказаться. Хуже, чем нам сейчас, уже сложно сделать.

-Тогда пусть тарарторит фоном! - рявкнул Верт. - Нам надо что-то срочно предпринять касательно этих выродков в небе, пока они не решили, что самое время дать второй залп! Я не желаю, знаете ли, повторять судьбу тех несчастных, что размещались на "Нарциссе"!

-Если ты, жалкий плевок гнилозубой римской пасти, посланный в адрес сохранившей остатки рассудка части человеческого вида, еще раз позволишь себе, нет, только помыслишь о том, чтобы раскрыть уже свое рыло и что-то протявкать, то твоя судьба станет неизмеримо горше! - взорвался очередным воплем прибор. - В сей прекрасный в своей кровавости день, когда обе стороны теряют своих подчиненных и подопечных во имя низменных целей рассевшихся в Лондоне и Ватикане начальников, чьи желания, равно как и все остальное, давным-давно пожрали без остатка сифилис и проказа, я, Фруалард Теаилла Гергбу, предлагаю вам, отставшим от поезда развития на сто тысяч и одну станцию, следующее. Вы, деточки, прямо сейчас прекращаете выковыривать друг другу глаза совочками, поворачиваете свои деревянные головушки и обращаете внимание на больших учеников средних классов, которые вовсю рушат ваши убогие песочные замки и втаптывают игрушки из дешевого пластика в землю! На одни сутки - Господи, да что я хочу-то, вы ведь и сутки не протянете - нет, хотя бы на одну ночь, на полночи вы понимаете и принимаете, что ваша мышиная возня закончится раз и навсегда, если вы прямо сейчас не встанете и не разберетесь с авангардом обиженного собственным существованием Прекрасного в своей никчемной уродливости Народа! Выродков, чуждых как Земле, так и любому другому месту, где эти отрыжки глубокого космоса, чьи стремления, желания и амбиции суть уродливая копия ваших же мелочных страстишек, раздутая до величины вашего же эго и обращенная единственно против всех нас, изволят показать свои морды! На одну ночь - на полночи, ради моих бедных голосовых связок - вы возьмете и отбросите прочь свои мелкие, поистине детские обиды с претензиями и встанете единым фронтом, единой стеной, вспомнив, наконец, своими куцыми умишками о том, что объединяет всех, здесь собравшихся в это чудесное время - и самозваных спасителей человечества, что не видят дальше бельма, и жадных до собственной жадности магов, и церковных недоумков, и таких прозорливых старцев, что устали уже все время быть правыми, как я! Объединяет души всех до последнего кретина, наподобие тех, к кому я сейчас веду речи, перетруждая глотку, сколь бы ничтожны они ни были!

-Еще пару минут назад я говорил вам ровно то же самое, разве что не так...цветасто.

-Герхард, хотя бы вы можете не лезть? Вы что все, сговорились, что ли? Я...

-Ксенофобия, - продолжала трещать рация. - Старая и ни разу не добрая. Возведите ее, наконец, на уровень повыше и направьте не друг на друга, а на тех, кого она действительно достойна! Жажда насилия, страх, что плавно переходит в ненависть ко всему чуждому - дайте им, наконец, прорезаться, выплеснуться кислотой на шайку скудоумной межмировой мошкары! Оставьте свои дрязги, пока последний выкидыш Ши не станет кормом для червей и готовьтесь принять от нас указания по целям! А потом, потом...потом Фруалард Теаилла Гергбу лично, коли пожелаете, сотрет вас, недоумки на ледяном посмешище, в порошок в борьбе! Заметьте, я не сказал "честной", потому что она таковой не станет, как бы я ни поддавался!

Пелена молчания, вновь накрывшая командный пункт, продержалась недолго - едва только смолкло эхо последнего вопля, переданного приборами со стороны "Атропы", епископ разразился уже собственным:

-Что этот недоумок о себе возомнил? Он и правда считает, что мы будем...

-У вас есть иные варианты? Планы? - желчно осведомился Герхард. - Пока что я не слышал ничего, кроме бессвязной ругани.

-С его стороны! - выкрикнул Юлиан. - А я не могу ясно соображать в такой обстановке! Как вы хотите, чтобы я...

-Когда вы начали операцию, которую я предлагал отменить, приводя в доказательство своей правоты доводы, оказавшиеся в итоге более чем верными, обстановка была - тишь да гладь, - яда в голосе старого палача становилось больше едва ли не с каждым словом. - И тем не менее, принять хотя бы одно правильное решение вам это не помогло. Из-за вас погибли люди, Верт - и продолжают гибнуть сейчас, пока вы ходите тут кругами и заламываете руки, словно воображаете себя на сцене. Так вот что я вам скажу - быть зрителем этой дурной постановки меня уже порядком утомило. Каждая минута, проведенная здесь, кажется мне годом - вот только за год во всем мире столько людей не умирает, сколько отправится к праотцам, если вы, наконец, не возьмете себя в руки и не сделаете, то что должно!

-К чему нам их помощь? Батальон...

-Батальон потерял "Офелию", а Кутрик, если вы успели забыть, отправился за Леопольдом. Те, что остались, слушать ваших приказов не пожелают, даром что им сейчас самим до себя, - сухо произнес Герхард. - У русских есть некий план...

-Который, конечно же, обязан себя оправдать, - плюнул Верт.

-Я этого не говорил. Но худой план лучше, чем никакого, вы не согласны?

-Я...Каранток, вы-то что молчите? - обернулся епископ в сторону мага. - Скажите, что нам делать!

-Для меня все столь же ясно, как было ясно и ранее, - пожав плечами, маг выпустил облачко дыма и пристальным взглядом затушил догоревшую почти до фильтра сигарету. - Неотесанный ирландский варвар призвал на помощь силы, в которых, конечно же, ничего не смыслит - и, как следовало ожидать, они практически моментально вышли из-под его контроля. А теперь - таким как он, стыд глаза точно не выест - остается только топать ножкой да просить о помощи нас, своих врагов. Батальон может, я полагаю, совладать с возникшей проблемой, но для того нам стоит дождаться возвращения Кутрика - подчиняться мне его бойцы точно так же не станут. Другое ведомство, уж простите великодушно...

-Блестяще. Просто великолепно. Просто, провались вы все... - по раскрасневшемуся от напряжения лицу епископа скользнула вниз крупная капля пота. - Эй, постойте! Куда вы собрались?

-Вне зависимости от того, что желал сотворить этот недоумок Гергбу, он только что притащил по наши головы врага, которого опасно недооценивать, - лорд-надзиратель, сделавший уже несколько шагов к дверям, замер и чуть обернулся. - Уж поверьте тому, кто разбирается в истории. Мне, признаться, совершенно все равно, что в итоге отошлет их туда, откуда явились - чары Батальона или старый добрый артиллерийский залп...одно я скажу точно - безумец должен быть выведен из игры как можно быстрее, пока он не засунул руку в какую-нибудь иную бездну и не поскреб там хорошенько в надежде отыскать, чем бы еще в нас таким швырнуть. Я буду готовить своих людей к бою, епископ - находясь здесь, мы ничем и никому не поможем.

-Но...но как же...

-Если вам нужно мое одобрение, вы его только что получили, - тоном холоднее воды за бортом протянул Каранток. - Говорите с ним, принимайте предложения, заключайте пакты...тяните время, как умеете. Мы выдвинемся к острову с первым же окном в обстреле, а если вам удастся организовать прекращение огня - и того скорее. Батальон устранит эту...непредвиденную угрозу, а я позабочусь о том, чтобы создавший ее не сотворил больше никаких бед. Желаю удачи.

-Каранток, погодите, вы не можете вот так просто...

Резкий хлопок дверей оборвал речь Юлиана на полуслове.

-Лароз, хоть вы...

-Мне нужно восстановить связь с магистром, - храмовник покачал головой. - Прошу прощения, епископ.

-Да что же...Эльвар! Где эта могильная образина? Где...

-Не здесь - это совершенно точно, - одними губами улыбнулся Герхард. - Мы с вами наедине, епископ. И если не хотите узнать, во что это может вылиться, мой вам совет - с этой минуты делайте то, что вам скажут.

Забранная решеткой алая лампочка то и дело моргала - нервно и будто бы неуверенно. Стойкий запах окалины глубоко пробирался в ноздри, тут же срываясь в горло и пробуждая к жизни ни с чем не сравнимую тошноту. Петер Ветцель, sariantbruder второго взвода группы "Эльба", дернул вверх плотную снежную маску, но приступ сгинул столь же быстро, сколь и явил себя: в конце концов, все, чем его могло вырвать - а ничего, кроме желчи, в желудке перед операцией не находилось - давно уже вышло наружу еще когда десантная машина сил Тевтонского ордена рвалась к берегу. Отбитое в темноте о какой-то угол плечо страшно болело: на мгновение Петера посетила мысль, что под нарукавной серой повязкой с черным крестом, четко определяющей статус хозяина как брата-служки - или, по куда более популярному среди рыцарей ордена определению, "принеси-подай" - уже вовсю расплывается здоровенный синяк. Осознание того, сколь смешны и неуместны здесь и сейчас были подобного рода переживания, определенно смогло бы вытащить из худосочной груди Ветцеля пару смешков - если бы он только не был столь близок к тому, чтобы в голос разрыдаться.

Все было не так. Страшнее, чем он представлял, хуже, чем ему снилось. Совсем не так, как обещали в те дни в Копенгагене, полные тягостного ожидания, не так, как должно было быть по словам умудренных опытом высоких начальников. Не так, как он видел в коротких тренировочных лентах и на детальных, явно составленных со знанием дела картах операции. Не так, не так, не так...

Их не должны были обнаружить раньше времени. Не должны были схватить и смять, словно кусочек картона, судно, принадлежавшее Башне. Не должны были суметь прорваться сквозь орды чудовищ, привезенных из Могилы, эти крохотные, но смертоносные конструкты, обратившие столько машин в медленно уходящие под воду обломки, а их обитателей - в изодранные клочки мяса и вопящие от боли живые факелы. Не должен был погибнуть от какого-то дурацкого осколка сержант Бахмайер, не должны были сгинуть в черном дыму все остальные...

Он не должен был оставаться один. Не должен был запирать этот люк.

Связь перестала работать уже давно: те несколько минут, что Петер пытался ее наладить, и вовсе показались рыцарю в лучшем случае часами. На некоторых частотах были слышны отдаленные крики и грохот, другие приносили в подарок лишь тишину, перемежаемую монотонным треском помех. Единственным исключением по горькой иронии стал канал, зарезервированный для автоматической трансляции одобренной командованием ордена информации и музыки с целью поднятия боевого духа рыцарства - под нервное перемигивание лампочек на залитой кровью приборной панели из небольших колонок вновь и вновь изливались успевшие уже, кажется, въесться глубже костей и мозга строки (2):

Ты миллионы сатанинской плоти сокруши

И взгромозди холм выше облаков

Дымящихся конечностей людских и потрохов...

Петер не помнил, как именно им удалось достичь берега, не помнил, скольким еще из "Эльбы" удалось повторить этот подвиг. С того момента, как десантные машины отделились от "Левиафана", с той самой секунды, в которую родился и захлестнул собою весь мир без остатка этот нескончаемый кошмар, он не помнил уже ровным счетом ничего, кроме собственного имени и слов молитвы, срывавшихся с губ в перерывах между рвотными спазмами. Панические крики в эфире, непрекращающийся грохот обстрела, шум лупящих по бортам волн и вой сотнями погибавших на минах конструктов Могилы сливались в одну невообразимую какофонию, в один адский хор, способный вытрясти прочь любой, даже стократ более закаленный, рассудок. Первую потерю взвод понес еще в прибрежных водах по вине бешеной качки и больше похожих на предсмертные судороги маневров - а также Ганса Альтхауса, раньше всех снявшего с предохранителя свою HK G3. Случайный выстрел срикошетил от пола аккурат в лицо капралу Фромму - к великому счастью остальных, винтовка второго во взводе брата-служки не находилась в режиме непрерывного огня. Исполнить свое обещание и придушить "проклятого кретина" сержант Бахмайер так и не сумел: к тому времени, как он уже преодолел половину отсека, машина выскочила на берег - и у взвода появились совсем иные заботы.

Главным в любом деле, как любили повторять наставники будущих рыцарей ордена, был, вне всяких сомнений, порядок. Без порядка нельзя было надеяться на успех, начиная даже самую пустяковую операцию, без порядка в два счета развалилось бы любое воинство. О порядке вещали на лекциях, порядок вбивали в головы пудовыми кулаками сержантов, порядок и любовь к нему поддерживали и закрепляли, снова и снова, изнуряющими, доводящими каждого до предела, до последней грани, тренировками. Порядок был везде - являл себя в детальных картах и схемах, во всей красе проступал в отработанных и продуманных до каждой мелочи планах будущих операций, не давал забыть о себе никогда. Изучая, снова и снова, все те немыслимо стройные задумки, логичные выводы и верные, подсказанные богатым опытом, решения, Петер нередко задумывался, сколько же порядка добирается от всего этого до настоящей войны.

Транспорт второго взвода группы "Эльба" рвался вперед, раздираемый на куски поступавшими едва ли не ежесекундно приказами - большая часть их в корне противоречила друг другу. Как далеко им удалось уйти от берега, сколь глубоко во вражеский фронт вгрызлись сейчас стаи могильных тварей, где и через сколько минут должно состояться соединение с группой "Тибр" для организации прорыва, а если никого из "Тибра" уже нет в живых, какая тогда, в конце концов, спущенная их собственной группе оперативная задача - количество вопросов, которыми обменивался, брызжа слюной и матерясь через слово, сержант Бахмайер со старшими офицерами, пухло как на дрожжах, но ответы либо тонули в помехах, либо не рождались вовсе, либо выдавались в таком количестве, что само это делало их все начисто лишенными смысла. Самого Петера в те минуты куда больше волновало другое: труп Фромма, что носило по салону от стены к стене, подбрасывая на каждой кочке - и несколько ручных гранат в разгрузочном жилете капрала.

Прошло минут десять - а может, целый час, а может, и целый день. Время не было так уж важно, ведь ничем, кроме бесконечной ругани, жуткой тряски и боли в отбитых конечностях миру нечем было его наполнить. Время не имело ровным счетом никакого значения, как успели растерять его все те сыпавшиеся словно из рога изобилия приказы, распоряжения и гневные окрики, время пропало, словно его вовсе не существовало прежде. Вжавшись спиной в холодный металл, Ветцель истово молился, до боли крепко сжимая винтовку - но с каждым разом забывал все больше слов. Вопль Бахмайера, требовавшего готовности к высадке через десять секунд, совпал с очередным толчком - машину подбросило вверх и понесло куда-то в сторону, после чего, с силой ткнувшись во что-то твердое, транспорт, наконец, остановился. Дальнейшие крики сержанта - что-то о выродках, которым требуется отдельное приглашение - унес прочь шквальный ветер: едва только люк-аппарель десантного отсека рухнул в снег, а внутрь ворвался ледяной воздух, несущий с собой целые полки колючих снежинок, его слова - равно как и все прочие - стали не более чем неразборчивым эхом, долетающим из бесконечной дали. По глазам резанули алые вспышки тревожных ламп, утробный рев двигателя потонул в гулких - словно раз за разом кто-то откупоривал некую огромную бутылку - хлопках, сопровождавших работу станкового гранатомета. Отсек будто бы вырвался, наконец, из объятий долгого и беспокойного сна, пришел в движение весь и разом: глядя на то, как полноправные братья-рыцари, давно заслужившие свои белые повязки, один за другим ныряют в непроглядную мглу, Ветцель было замешкался - но чьи-то безжалостные руки тут же оторвали его от узкого сиденья, швырнув, словно тряпичную куклу, туда, откуда являлся холод. Споткнувшись по пути о тело несчастного Фромма - несколько пар ног в тяжелой рыцарской обуви превратили капральское лицо в кровавую кашу с торчащими наружу осколками костей - Петер сделал несколько несмелых шагов вперед, выскочив - или, что точно было бы вернее, выпав - прямо в пургу.

И, наконец, увидел ту самую войну, о которой столько было разговоров.

Ветер продирал до костей - ни утепленный форменный комбинезон, ни меховая подкладка шлема, казалось, вовсе не намерены были мешать их владельцу околевать в свое удовольствие. Всюду, куда только хватало глаз, была одна сплошная грязно-серая пелена - снег, спадавший с небес целыми комьями, радостно налипал на тяжелые защитные очки, забивался в рот сквозь щель в маске, а успев истаять, срывался по подбородку ниже, кусая шею ледяными каплями. Все вокруг полыхало: взяв за ориентир пылающий горизонт - единственное, что удавалось хоть как-то разглядеть средь пурги - они бежали вперед, снова и снова глотая обжигающий воздух.

Первые разрывы заставили Петера на миг замереть, растеряться - но мир вовсе не намерен был дарить брату-служке ни единой лишней секунды на то, чтобы свыкнуться с собою: сделав очередной шаг, Ветцель словно перемахнул некую незримую границу, оказавшись во вселенной нескончаемого, невыносимого шума.

Реактивные снаряды с визгом раздирали воздух. Смертоносный ливень - каждая капля его весила, наверное, больше самого Петера - снова и снова хлестал землю, высекая оглушительный грохот, пробуждая к жизни способный начисто лишить слуха треск. Горело все, что только могло гореть - черный дым закручивался столбами и собирался в облака, смешиваясь с метелью и вызывая острые сомнения, что человеческие глаза в этом мире еще для чего-то могли сгодиться. До смерти перепуганный и почти оглохший, с пересохшим горлом и стиснутыми до боли зубами, Петер бежал, стараясь не потерять из виду спину несущегося впереди рыцаря, не позволить себе ни на мгновение оторвать, отвести взгляд от черного креста поверх белой непромокаемой накидки.

В этом всем был смысл. Должен был быть, обязан. Просто не могло оказаться так, чтобы его тут не нашлось.

Над головой проносились, истошно вереща, стаи каких-то диковинных тварей, ткань ночного неба вспарывали отточенные лезвия самолетов, с треском валились в снег пылающие деревья, дрожала, вставая на дыбы, измученная земля. Глубокие ямы, поваленные столбы. Смятые, раскрошенные в пыль укрепления, повисшие на заграждениях тела со знакомыми крестами - и другие, в мешковатых полушубках и рваных защитных костюмах, распростертые средь снега и грязи. Развороченные прямым попаданием десантные машины. Горящие остовы танков, облепленные, словно мошкарой, дохлыми конструктами пастырей плоти. Снег, снег, снег...

Петер чувствовал себя слепым в чужом доме. По колено проваливаясь в снег, поскальзываясь в оттаявшей грязи, спотыкаясь о вывороченные из земли камни и корни, он совершенно не понимал уже, куда и зачем направляется - и кому, собственно, все это было нужно. Фигура, служившая его путеводным огнем, на глазах Ветцеля превратилась в изодранный лавиной осколков мешок с кровью, тотчас пропав из поля зрения: рыцарь, на которого ошалевший взгляд брата-служки наткнулся несколькими мгновениями спустя, бежал, кажется, вовсе в ином направлении - но Петеру было уже все совершенно все равно. Не было больше ни четких приказов, ни полных глубокого смысла наставлений, ни самой ничтожной крупицы того самого порядка, на котором вроде бы зиждилось все и вся - только бесконечная, беспроглядная хмарь пурги и плутавшие в ней нечеткие, смазанные силуэты, принадлежавшие один дьявол знает кому. Выныривая из клубов дыма и снежных стен, они шлепались в грязь, судорожно пытаясь найти укрытие, палили, почти не целясь, на звук шагов или голос - и, отстрелявшись, растворялись во мгле, словно их и не было никогда. Содрав и вышвырнув прочь запотевшие от дыхания и залепленные снегом очки, Петер успел узнать в мелькнувшей мимо тени Отто Эссера - практически обезглавленное тело рыцаря сделало несколько нетвердых шажков и завалилось за край какой-то траншеи, сплошь засыпанной землей. Уловив среди несмолкающего грохота нечто похожее на окрик на знакомом языке, Ветцель рванулся было в направлении звука - но когда там заполыхало, в ужасе отшатнулся, кинувшись назад.

-Куда? Куда, сволота проклятая?

Резкий толчок сбил брата-служку с ног - ткнувшись лицом в снег, Ветцель собирался было отползти в сторонку, когда кто-то со всей силы сжал его плечо, потащив на себя.

-Куда собрался, свинья?

Нависшее над окончательно одуревшим от страха Петером лицо Бахмайера - сплошь перемазанное кровью, с выпученными до размера крупных монет глазами - отчаянно напоминало звериную морду. Проорав еще что-то, не особо разборчивое, сержант потащил обмякшего Ветцеля куда-то в пургу - и, обругав последними словами, сопроводил крепким пинком до какой-то ямы: отплевавшись от грязи и подтянув упавшую рядом винтовку к груди, Петер присмотрелся к сгорбившимся рядом фигурам, понемногу начиная их узнавать.

Громадный, с всклокоченной и припудренной снежинками бородой, Артур Ройтер искал опору получше для своего облегченного MG3, аккуратно, с невыносимой медлительностью укладывал тяжелую пулеметную ленту, убеждаясь, что в пути ее нигде не закрутило. Лотар Гизе, ругаясь, зарывался в снег, Ян Каппель то и дело давал по короткой очереди куда-то в метель. Засевший на самом дне радист Гуммель орал, снова и снова, какие-то цифры - переводя полный ужаса взгляд от одного рыцаря к другому, Петер чувствовал, что сходит с ума.

Ледяной воздух, засыпанный сталью. Бег по грязи и снегу - до изнеможения, до предела, до той секунды, когда легкие готовы взорваться от боли, а сердца уже не чувствуешь вовсе. Адская разноголосица людских криков, звериного воя, страшной песни, что тянут и тянут, осыпаясь вниз, горячие осколки. Обломки смятых сооружений, куски машин, клочки людей. Мертвое, страшное пламя в воспаленных глазах окопавшихся рыцарей.

Куда они смотрят? Куда они все стреляют?

Снаряды продолжают рваться где-то неподалеку - ближе, еще ближе, а в очередной раз будто бы отскакивают чуть назад. Ночь черным-черна - и только пламя не дает пожрать ей все с концами.

Что они делают? Для чего?

Нулевая видимость, нулевые шансы понять, кого ты только что избрал целью, кто, распластавшись в грязи, со всех сил садит сейчас по тебе. Нулевой смысл.

Это и есть война? Это и есть....

Тусклые, слабые пятна в небе - там, где давно уже спряталась за тучами луна. Пятна снижаются, постепенно разгораясь все сильнее - белый свет, красный свет...

-Доклад!

Бахмайер снова здесь, снова с ними - тащит в яму какое-то окровавленное, дрожащее создание: завернутый в мокрые лоскуты осколок кости вместо правой руки, начисто развороченная выстрелом челюсть. Оступившись, то, что еще совсем недавно было рыцарем ордена - черный крест так и пляшет пред глазами - скользит на дно ямы, воет так дико и отчаянно, что Петер, не выдержав, затыкает уши, прижимает что есть мочи шлем к голове.

-Доклад!

От грохота это, конечно, защитить не может. Да и от голосов.

-"Рейн" выбили, "Дунай" выбили, прикрытия больше не...

Когда же только они прекратят? Когда прекратятся эти крики, этот вой? Когда уйдет, когда сгинет прочь этот невыносимый грохот?

-...зажали...перенесут обстрел...через пару...тогда все тут ляжем...

-...пойдут в прорыв...Цари...

-...выбираться...по моей команде...направление на...

Он затыкает уши, но все еще слышит. Он закрывает глаза, но кровь и снег никуда не желают исчезать. Он хочет уйти, но не может шевельнуть и пальцем.

Хочет проснуться, но не знает, как.

-А ну встать! Встать, сучонок!

Обмерзшее лицо принимает от каждой хлесткой пощечины будто бы только половину - часть назначенной ему боли забирает еще и смятая, забитая снегом маска.

-Ты мне еще разрыдайся тут, шелуха! Второй раз не потащу!

Бахмайер все что-то орет. Наверное, что-то очень важное. Что-то, как совершенно зря кажется этому глупому человечку, имеющее смысл.

-Сейчас ты встанешь и пойдешь...

Кричит про какой-то обстрел, про какую-то необходимость куда-то двигаться. Про то, кто займется раненым, кто будет прикрывать, а кому поручат еще одно столь же бессмысленное дело. Сопровождая очередной вопль очередной оплеухой, сует ему в руки выпавшую невесть когда винтовку.

-Готовность...

Пятна света в небе. Согнутые спины, опустелые взгляды.

-Пошли!

Бахмайер рвется куда-то вверх, достигает края. На мгновение, на половинку его оборачивается.

Свист. Толчок. Розовая дымка в белом пламени осветительных ракет.

Что-то происходит. Тело Бахмайера как-то странно изгибается, и, за долю секунды вдруг ослабев, валится на руки Ройтеру.

Что-то происходит. Все так странно, так смешно суетятся вокруг сержанта, что-то делают с его горлом - куда-то давят, где-то жмут.

Что-то происходит. Кровь на снегу. Все больше и больше - он никогда бы не подумал, что из одного человека может за пару минут пролиться столько...

Петер не помнил, когда именно пришла та мысль, не помнил и когда она подчинила его себе. В памяти остались только обрывки, клочки, нечто наподобие разрозненных кинокадров, без связки друг с другом - пустых, мертвых.

Брошенная в снег винтовка. Тихий, осторожный шажок назад.

Упасть, затаиться, слиться с землею и снегом, заставить всех и каждого забыть, что он вообще есть на свете. Ползком поначалу, бегом - после...

Прочь, прочь оттуда. Не помня, не зная себя.

Не помня и не зная более ничего, кроме бесконечного, горящего в каждом нерве, в каждой клеточке желания жить.

Из ненависти вздень доспех, сражайся до конца

На верный штык свой без сомнения нанизывай сердца

Не надо пленных нам, пусть лягут все костьми

Пусть в землях их взовьются погребальные костры...

Петер не был уверен, что обнаруженная среди пурги опустелая десантная машина была той самой, что принадлежала ранее его взводу, не смог бы сказать, сколько времени он провел в ее недрах, тщась наладить связь хоть с кем-нибудь. Одно брат-служка знал точно - еще пара кругов этой проклятой песни и он окончательно распрощается с рассудком.

С другой стороны, так, наверное, будет даже легче. Окончательно потеряв всякую связь с реальностью, что начала давать трещины еще так давно, он больше не будет вынужден вспоминать тех, кого оставил там, в пурге, снова и снова вызывать в памяти картины бойни, отпечатавшиеся в мозгу во время его безумного бегства. Сможет, наконец, отдохнуть. Сможет принять неизбежное, заслуженное. Перестанет, наконец, вздрагивать от этих шагов...

Шагов?

Ветцель подскочил на месте, тут же получив прекрасный повод проклясть себя за это - отшибленная о низкий потолок голова готова была расколоться от дикой боли. Свалившись назад, на сиденье, брат-служка замер, весь обратившись в слух - и почувствовал, как сердце, едва начавшее было возвращаться к давнему, знакомому по жизни до всего этого кошмара, ритму, вновь забилось, словно бешеное.

-Zdes', govorish'?

Шаги. Голоса.

-Da, sam videl. Nu-ka pomogi mne...

Осознание того бесконечно простого факта, что жизнь кончится даже раньше, чем он думал, настигло Петера подобно одному из тех осколков, что, вылетев будто бы из ниоткуда, забирали, одного за другим, его товарищей. Первое желание - дернуться к приборной панели, забиться в дальний угол перепуганной мышью - сгинуло столь же быстро, что и родилось. Следующая мысль показалась Ветцелю еще более безумной - но, сам не зная от чего, он позволил телу взяться за ее выполнение: расстегнув кобуру, брат-служка выдернул оставшийся у него пистолет, впился в оружие таким взглядом, словно видел его впервые.

Кончено. Все кончено. Добраться до него не так уж и сложно - через передний люк в салон, а там, нажав какую-то жалкую пару кнопок...

Кончено. Все кончено. Вот и канонада снаружи затихла - наверное, у него просто взяли и полопались, не совладав с напряжением, барабанные перепонки.

Кончено. Все кончено. Утопая в испарине, Петер одной рукой принялся расстегивать душивший его воротник.

Сейчас. Скоро.

Руки дрожали, пальцы выплясывали что-то безумное. Упершись локтем в какой-то ящик, Ветцель прицелился в сторону люка.

Сейчас. Скоро. Почти. Уже.

Машина вздрогнула, затряслась, задрожала. С противным скрипом - нет, все-таки слух его никуда не делся - аппарель поползла вниз, на сближение с толщей снега.

Сейчас. Сейчас!

Захлебнувшись собственным криком, Ветцель открыл огонь - вернее, попытался: так и не снятый в спешке с предохранителя пистолет не пожелал подарить хозяину даже достаточно громкого щелчка.

Подбородок Петера заходил ходуном. Короткий, полный отчаяния взгляд на оружие и протянутая в попытке исправить оплошность рука были всем, что брат-служка успел содеять, прежде чем ворвавшаяся в отсек грязно-серая тень отбросила его куда-то к стене.

Сейчас это случится. Вот сейчас. Сейчас уж точно. Сейчас - вне всяких сомнений.

Но тогда почему он все еще жив?

-Kasatkin! Chto u tebya?

-Promakhnulis' my, vidat'. Mal'chishka kakoy-to. Komandovaniyem tut i blizko ne pakhnet...

Нависшая над ним серая тень понемногу становится четче, оборачиваясь высоким существом в жуткой серой маске, с чудным автоматом в руках.

-Blesk. Stoilo speshit'.

-Nu ya dumal...

-Dumal on. Da shlepnut' yego i vsya nedolga.

-Tak ved' eto ... prekrashcheniye ob"yavili...

-Ob"yavili yemu, b-blyat' ... nu syuda tashchi, koli zanyat'sya nechem...

Петер уже ничего толком не понимал. Чужие голоса добирались до него словно сквозь пелену - когда же существо в маске протянуло брату-служке руку, тот уставился на нее, словно на готовую ужалить змею.

-Поднимайся. Поднимайся, пока здесь не пристрелил.

Ломаный английский из уст существа оказался последней каплей. Рывком поднятый на ноги, Петер так и замер, пошатываясь из стороны в сторону, будто пьяный.

-Krestonostsy kherovy... kto vas syuda zval-to, a? Odno ved' delo, schitay, delali...

Петера Ветцеля беззвучно колотило. Не в силах даже толком моргнуть, он смотрел, как сползает прочь маска с толстыми стеклами, изумленно таращился на лицо, открытое ныне взору.

Светлое, гладко выбритое, сплошь в поту.

-Повезло. Повезло тебе. Прекращение огня дали.

Человеческое.

-Повезло, говорю. Радуйся, дурень. Враг похуже вас объявился...

Ветер рвался в отсек, трепал волосы, сек лицо снежным хлыстом. Потянув носом, Петер сделал слабый шажок куда-то в сторону. Оперся, чтобы только не упасть вновь, дрожащей рукой о стену.

Возненавидь, спасенье обретешь ты лишь во гневе

Прикладом черепа дробя, очистишься от плевел

Возненавидь, не люди вовсе то, а звери

Господь послал тебя, так будь же тверд ты в вере...

Петер оглянулся на заходящиеся в истерике колонки. На размашистый черный крест на стене, на белые по черному буквы - "Помогать. Защищать. Исцелять". Дрожащий, маленький, жалкий, выпрыгнул прочь, в метель.

И, повалившись в снег, весь до конца захлебнулся надрывным, безумным смехом.

Затянутый дымом горизонт дрожал, словно отражение в беспокойной воде. Морозный ночной воздух, от черного неба до стылой земли забитый снежными хлопьями, беспрестанно прорезал резкий, надрывный треск - то спешило присовокупить свой голос к общему хору очередное орудие. Пляшущее вдали пламя, чьи суматошные отблески частью стекали даже на тропы - чахлая тень, обманчивое отражение самого простого, самого доступного из слоев реальности - манило взор, сообщало разуму надежды на то стократ более притягательное тепло, что неизбежно должно было оказаться позади огня, рядом с огнем.

Тепло жизни - юной и хлипкой, скованной единой формой и утвердившейся в своем убожестве, но способной, однако, созидать и давать имена. Способной источать вовне эту бесконечно сладостную волну, слабую, но беспредельно настойчивую мелодию, доступную лишь в грезах, отчаянно знакомый и в то же время каждый раз иной, аромат.

Тепло тел, готовых стать прахом. Жар натянутых нитей, молящих о рассечении.

Слабая, жалкая искра, запрятанная в каждом. Свет ее, равный тысяче солнц.

Вожделенный. Доступный.

Ближе. Еще немного ближе.

Объятья тропы - нежная, прохладная волна, готовая в любой миг обернуться гибельной трясиной. Ход по тропе - непрерывное скольжение сквозь слои без права на промах, без шанса повернуть вспять самую малую из ошибок. Плоть и легкая дымка, невесомая тень и холод прилегающего к телу доспеха, расстояние, что множится само на себя вновь и вновь - и безжалостно выкромсанные из него куски, брошенные под легкие, не ведающие усталости и боли, ноги.

Тропы повсюду. Островок, где пускают друг дружке кровь кланы однодневок, изрезан, изборожден ими - больше, чем почва, больше, чем воздух, больше, чем свет или тень. Нити, вплетенные в полотно Огражденного мира еще в те времена, когда он впервые привлек к себе взор Королевы, вновь пробуждены, вновь дышат: место истлевших же спешат теперь занять иные, простертые не так давно.

Полотно Огражденного мира дрожит и тянется.

Полотно стремится исторгнуть прочь чужеродное кружево.

На тропах расцветают прорехи.

Яркая засека, венцу Пустяка жерловину оболочить.

Однодневкам следовало воздать должное: пусть даже никто из сих недоразвитых созданий и не ждал сошествия Перелетных Птиц в свой мир, от нападения себе подобных они укрепились более чем достойно - вряд ли ведая о том, что их жалкие чары оказались пустяковой, но все же преградой на пути воинства Ласточкиных Крыльев. Сторожевые поля были смехотворны в своей силе - ни одно из них не сумело бы, наверное, сдержать атаку даже пары венцов - но их наслоения, погребавшие под собой остров, спутывали тропы так, как не поступали со своими аллеями даже Нетленные сады. Тропы, наведенные прежде - а по меркам Огражденного мира, время которого бежало со скоростью бешеного зверя, и вовсе беспредельно древние - расслаивались и частично отмирали раньше, чем Леженка, лучший ткач соцветия, успевала наложить самую простую из заплат. Тропы, пущенные течь не так давно, не успевали толком прорасти - тонкая нить их путалась, петляла, угрожая в любой момент порваться.

Ни одно сторожевое поле само не сдержало бы их само по себе - но эта чудовищная мешанина, сотканная безо всякого лада, без толики истинного умения, принуждала сходить с троп, срываться на первичный слой - и распутывать клубок вручную.

Однодневкам следовало воздать должное - они сумели ее разозлить.

Ранний котел в стежке, затворить перебор, в лад с оттенком.

Постройка однодневок представляла собой приземистый куб пепельно-серого цвета, притаившийся под снежной шапкой. Грубой конструкции машина, отливавшая уже болотной зеленью - внушительных размеров антенна топорщилась, словно обгорелая до черноты ветвь - была вкопана в землю у самой стены, несколько сутулых, низкорослых фигур копошились в грязном снегу неподалеку.

Заря! Разинуться!

Они сошли с троп отточенным, плавным рывком - шесть полнокровных венцов, изголодавшихся по вражьей крови. Череда негромких хлопков обозначила конец первых однодневок: оружие, едва только начавшее было подыматься, разлетелось по ветру хлопьями окисленного металла, руки, что держали его, в считанные мгновения иссохли, осыпаясь в снег могильной перстью. Застигнутые врасплох, немногие из них успели даже такую малость, как удивиться - к той же секунде, когда воздух прорезали первые тревожные вопли, а следом и грохот выстрелов, воины соцветия уже нырнули вовне, закладывая первые стежки смещения. Сложный узор, что начался с резкого погружения, завершился привычным мягким выходом: два венца - за спинами стрелков, два других - в слепых пятнах уже начавшей было поворачиваться орудийной башни. Дарители Осени плюнули белым светом: истощенные останки умирающих от старости однодневок и проржавевший, распадающийся на куски остов машины, внутри которой не осталось ничего, сумевшего избежать распада, еще только начали свой путь к земле и снегу, когда воины последних двух венцов выскользнули на первичный слой, приступая к базовым движениям собственного танца. Двигаясь к зданию - нырок и выпуск, погружение на более высокий слой и немедленный обратный ход - они исчезали как раз вовремя, чтобы все снаряды, пущенные однодневками из окон, встречали один только ледяной, колючий воздух, выскальзывали обратно в реальность точно в срок - для очередного выстрела, что обращал в пыль воина-однодневку, а прочные стены, что должны были, по мыслям сих скудоумных существ, дать им защиту, заставлял выглядеть так, словно на своем месте они простояли многие тысячи лет. Венец Ранки - сегодня легат-провозвестник примкнула к нему, влекомая нуждой приглядывать покрепче за своим помощником - пробился к сооружению прежде прочих: отвлекшись единственно для того, чтобы срезать мелькнувший в окне силуэт небрежным выстрелом, Ласточка скользнула в пролом, образовавшийся, когда часть стены осыпалась внутрь сухой крошкой.

Снаружи уже почти не стреляли. Венец Пустяка - импульс, уловленный легатом, был короток и чист - определил, наконец, основные узлы, занявшись вспарыванием сторожевого поля, воины Крапивы и Огарка добивали последних уцелевших. Освободив разум от всего, что не относилось непосредственно к лишению однодневок их кратких и тусклых жизней, она потратила пару мгновений, чтобы направить жезл в сторону медленно смыкающихся бронированных дверей - суетящиеся по ту сторону создания спешно занимали позиции для стрельбы. Преграда захлопнулась, но тягаться с хваткой энтропии ей было не по силам: следом за отслоившейся краской чудовищной толщины створки принялись расплетаться на отдельные ржавые клочки. Зазияла прореха - пара однодневок, занявшая позицию слишком близко к дверям, еще несколько секунд в ужасе таращилась на собственные седые волосы, сбегающие с головы вместе с сухой, пошедшей старческими пятнами кожей, когда два новых плевка Дарителя Осени помогли им завершить путь - до пожелтевших костей, что раскрошились под сапогом легата.

На изрытых пулями стенах корчились тени. Однодневка, стоявший в дверном проеме, качнулся, заваливаясь назад - верхняя половина тела, разложившись и истлев, оставила в целости только присыпанные прахом ноги в тяжелой обуви. Другому созданию сопутствовала удача - пара точных выстрелов выбила из жемчужно-белого доспеха замешкавшегося Щелчка несколько крупных осколков. Сбившись с ритма, воин покачнулся, ныряя прочь со слоя - развить свой небольшой, но все же успех однодневке помешали Ранка и Недотрога, чьи клинки выпотрошили и стрелка, и двух его сородичей. Обвалив кусок ближайшей стены - грохот шагов привлек ее наравне с теплом живых еще тел и всплесками неосторожных мыслей - Ласточка кинулась в дыру: однодневок, повернувшихся к Ранке и его воинам, прикрывал со спины лишь один боец. Послав короткий импульс в Даритель и метнув его, словно копье, легат скользнула вниз, к полу, в следующую секунду уходя уже вовне. Вынырнув рядом со стрелком - жезл, пробивший насквозь тлеющее на глазах тело, тревожно мерцал - она потянулась к поясу: отозвавшись на сложенную из пальцев комбинацию, доспех поспешил воплотить в жаждавшей того руке меч. Затейливые письмена, покрывавшие клинок, пришли в движение, когда она вспорола первого однодневку вдоль спинного хребта - Бархатный Червь радовался крови. Влажные алые капли оросили маску - подрезав второму однодневке коленные сухожилия, легат сдвинулась чуть в сторону, всаживая и тут же вырывая прочь клинок из груди последнего стрелка. Вспомнив о раненом - слабый стон окровавленного однодневки, пытавшегося воссоединиться с утраченным оружием был тому виной - Ласточка в два коротких шага вернулась к нему, ленивым взмахом разделив голову и тело.

Яркий лов. Хрустальность состоялась?

Короткая мысль Ранки, вошедшего в коридор, ответа не дождалась - раскаты взрывом, донесшихся с верхнего этажа, яснее ясного дали понять, что до конца еще далеко. Уловив частью сознания бесконечно знакомый отпечаток на тропах - фомори, утомившись своим ожиданием, сорвался в бой без повеления свыше - Ласточка лишь легонько качнула головой, когда до нее добрался очередной беззвучный вопрос.

Литься вынут рост, раскол расцветит.

Распотешим на тоны?

Вперекор выгрызания, колосись.

Убедив Ранку, что спешить уже вовсе некуда - равно как и в том, что наблюдать за работой Инея было бы притягательной, но все же тратой времени, легат-провозвестник меланхолично отсчитывала секунды. На исходе десятой выстрелы, еще доносившиеся откуда-то сверху, наконец, умолкли - спустя еще пять и малую долю шестой затихли и последние вопли. Потянувшись сознанием к натянутой меж воинами соцветия сети, Ласточка удовлетворенно кивнула - венец Пустяка справился со своей работой в два раза быстрее, чем ожидалось. Оставалось лишь коснуться иной, куда менее приятной, пряди - первый координатор Соой, чье изрядно поредевшее из-за неудачного схождения воинство следовало в арьергарде соцветия, отозвался далеко не сразу, вынудив легата выжидать, пока будет сформирован достаточно четкий мысленный ответ.

Спешу известить, грозный легат. Это был последний сорняковый узел связи в данном секторе. Вы выиграли еще времени...

И желаю потратить его с пользой. Вы готовы к продвижению?

Должно бы обождать еще малость, грозный легат. Совещание...

Будь ваша воля, вы бы тонули в своих совещаниях до конца времен. Венец Крапивы уже восходит - они будут вашими проводниками. Все осколки получили цели?

Все до единого, грозный легат. Но я желал бы предложить...

Свои предложения оставьте при себе. Мне нужны чистые тропы, а ваша задача - занять делом мошкару, что вьется вокруг. Выполняйте повеления Крапивы и не тревожьте меня без веских причин - в ином случае я принуждена буду помыслить, что даже столь жалкий враг оказался вам не по силам.

Связь была разорвана прежде, чем слуа успел разродиться ответом: касаться его спутанного в грязный клубок сознания дольше положенного ей отнюдь не хотелось.

Венцу Крапивы бремя затекших отростков, выплеснуть поперек, ожечь и хмурым охватом. Зной, Огарок - стечь с венцами, три стежка на цепи, Иней - строго толочь бессонное, таять кроме звона...

Тишь нарывает. Сбавляемся?

Ранка вновь напомнил о своем существовании краткой мыслью - к великому счастью для него, легат уже успела завершить разброс повелений.

Вразрез, игольная утеха, прежде трава не снята.

Талый кружным, простерши промах?

Вопрос Ранки остался без ответа - и в самом деле, чем можно было отбиться от справедливого замечания, что в здании не осталось уже решительно ничего, представляющего хоть самый малый интерес? Позволив доспеху поглотить не нужный более меч и подхватив терпеливо ждавший хозяйку в груде праха Даритель Осени, Ласточка еще немного помедлила, посылая равно взгляд и легкие чары вверх по растрескавшимся стенам в поисках малейших признаков чужеродной жизни. Ощупав полуистлевшее, грозившее вот-вот рухнуть под гнетом в одночасье навалившихся на него веков сооружение, заклятье легата вернулось ни с чем - кроме, разве что, легкого разочарования. Следовало оставить одного или даже двух в живых, сбросив на тропы - помимо удовлетворения желаний третьего принца, охотно платившего за здоровые, неповрежденные образцы для научных изысканий, она могла бы заодно и напитать свой собственный интерес. До сей поры однодневки Огражденного мира мало чем успевали впечатлить - но были же вручены ей предупреждения Инея, дорожившего каждым своим словом, было же с ней знание судьбы, что постигла под здешним небом кронпринца и самого Короля! Не страх, но спокойная уверенность в наличии сокрытой до поры силы, не беспорядочные и бессистемные опасения, но терпеливое ожидание ответного хода - для нее, под чьим началом Перелетные Птицы расклевали дочиста шесть миров и пожали обильную добычу во множестве иных, склонившихся в конце концов пред величием Королевы, все это было насущнее дыхания. Дитя Огражденного мира проложит дорогу к победе - честь же вручить его Королеве, выпадет, несомненно...

Легат, рой лучами в младшем полуцикле!

Резкий импульс, посланный Топью, заставил Ласточку вздрогнуть - и, едва угроза, сообщенная провидцем соцветия, была осознана в полной мере, нырнуть на тропу: не удовлетворившись одним из первых слоев, легат, разбрасывая приказ по соцветию, скользила все глубже и глубже. За время, которого едва хватило бы на вдох-другой, здание опустело - отголосок накрывшего равнину артиллерийского залпа достиг слуха Ласточки даже на самой дряхлой из троп. Где-то там, на первичном слое, вихрь огня и металла рвал в клочья все, что оставили после себя Перелетные Птицы.

Лицо под маской тронула тихая улыбка.

Ответный ход, наконец, был свершен.

-Итак, Корона проиграл.

Голос, влажный и шелестящий, прокатился по грузовой кабине вертолета, коснулся тонущих во тьме стен, отлетев от них слабым эхом. Источник его - невысокого роста фигурка, укутанная в кожаный плащ с подкладкой из мягких металлических чешуек - потер руки, запрятанные в черные, серебряного шитья, перчатки. Тонкие пальцы едва заметно подрагивали - хозяин их, казалось, замерзал и превыше всякого отчаяния пытался высечь хотя бы самую ничтожную долю тепла.

-Он еще жив, - иной голос - тяжелый и грубый, словно подобранный у пыльной дороги камень - заявил о себе, сорвавшись в какой-то момент на кашель. - Он все еще...

-...носится где-то в образе крысы, блохи или еще чего-то схожей для нас полезности, - создание в кожаном плаще чуть склонило голову, увенчанную шлемом с высоким гребнем и гнутыми полями - в темных глазах, что едва виднелись за прорезями бесстрастной металлической личины, заплясали насмешливые огоньки. - Вот радость-то, сейчас расплачусь. А ты чего молчишь, Ларгель? Или, быть может, осознал, наконец, что возлагать столь серьезные надежды на ущербное дитя мира было ошибкой?

-Ошибкой было не поддержать его, - в игру включился третий голос - чистый, словно вырвавшийся из оков льда весенний ручей, резкий, словно отточенное лезвие, секущее воздух. - Ошибкой было сидеть здесь и ждать у моря погоды, пока она вконец не разладилась. Ошибкой было не дать мне покончить с Вертом, когда я предлагал - и когда в нашем распоряжении был более чем подходящий момент. Ошибки мы множим сейчас, продолжая этот бессмысленный разговор...

-Желаешь пойти против приказа? - голова в шлеме вновь чуть дернулась.

-Нужды в том нет, - второй голос завершил очередную фразу коротким грубым смешком. - Его отменят с минуты на минуту.

-И откуда такая уверенность, хотел бы я...

-Успели заскучать, господа?

Удары тяжелой армейской обуви о вываленную на палубу вертолетную рампу оборвались с последним торопливым шагом. Откинув с лица капюшон, она остановилась ровно у самого края - молодая с виду женщина в мешковатом, сером как асфальт, балахоне. Коротко стриженные светлые волосы, светлое же, чуть резковатых черт лицо с широко посаженными белесыми глазами. Застывшая на том лице улыбка - тонкая, будто наспех прочерченная карандашом. Улыбка неприятная и вся какая-то неправильная - такая никого не может ни развеселить, ни успокоить.

-Русские дали прекращение огня, а Его Хоронящееся под Столом Преосвященство - добро на вылет, - улыбка-черточка чуть растянулась. - Готовы порезвиться?

Сухой щелчок переключателя потонул в утробном гуле вспыхнувших ламп - вертолетная утроба, омытая искусственным светом, ныне являла без утайки все, прежде сокрытое.

-Признаю, я уже успел предоставить приют опасениям, что это время никогда не наступит, - Сборщик, третий агент похоронного класса, медленно поднялся на ноги, оправляя кожаный плащ. - Пожалуй, сейчас именно тот редкий момент, когда мне без меры приятно осознавать свою неправоту. Все мои чучелки в строю и ждут приказа.

-Рада слышать, - тихо кивнув, женщина сделала пару коротких шагов вглубь отсека. - Ларгель?

Долговязый человек, что восседал на внушительных размеров деревянном ящике, медленно, будто бы с неохотой, поднял голову, открывая чужим взорам обветренное костистое лицо в сетке неглубоких вертикальных морщин. Два пронзительно-голубых глаза, казалось, достались ему по ошибке, равно как и голос: слишком уж живыми они были для этого обтянутого сухой, без кровинки, кожей тела, для этих рассыпанных по плечам жемчужной седины волос. Поднявшись следом за Сборщиком, седьмой агент похоронного класса кинул небрежный взгляд на прислоненную к стене косу с прочной деревянной ручкой - режущая кромка лезвия, словно по вине некоего нерадивого кузнеца, находилась со стороны, противоположной привычной.

-Был готов еще вчера, - протянув руку к инструменту, выдохнул Ларгель. - А сейчас-то и подавно...

-Сколько у тебя?

Брошенный женщиной вопрос поначалу встретил молчание - распахнув снежно-белый плащ из льняной ткани, Ларгель скользнул взглядом по бесчисленному множеству коротких шнурков, свисавших с внутренней стороны. Часть из них имела тот же цвет, что и остальное одеяние, другие - их было куда меньше - выглядели так, словно побывали в огне.

-Тысяча сто двадцать семь, - потратив на подсчет не больше пары мгновений, проговорил Ларгель. - При разумном использовании должно хватить.

-Откуда в этот раз? - вкрадчиво поинтересовался Сборщик.

-Африка, как и прежде, - Ларгель пожал плечами. - Чад и еще пара таких же дыр. Если понадобится, спишем на очередную эпидемию, но не думаю, что кто-то вообще обратит внимание - эти черномазые и так плодятся, что твои тараканы...не бери на свой счет, Зиг.

-Взял бы с удовольствием, но это, несомненно, было бы тем еще лицемерием, - последний из обитателей грузового отсека обнажил в улыбке крупные желтые зубы. - Поскольку милостью Бюро я химически стерилизован, постольку мне расплодиться малость затруднительно. Впрочем, для моей доброй хозяюшки все еще открыто предложение на лучшие венерические в регионе...

-Только после Рассвета, - ухмыльнулась в ответ Нарбарек, первый агент похоронного класса. - Должна же я узнать, чьи сильнее.

-Что же до остального, Ларгель - все мы братья во Христе...чье поголовье ты столь рьяно сокращаешь каждый раз, когда мы выходим на дело. Как по мне, ручные Апостолы и то дешевле обходятся.

-И результаты как у типичной дешевки, - подал голос Сборщик. - Или как у тебя, что, впрочем, одно и то же...скажешь, я не прав?

Зигогрим, восьмой агент похоронного класса, медленно поднялся со своего места - чудовищная фигура его почти тут же закрыла собою лампы, утопив Сборщика в тени. Черная кожа, черные, некрупные глаза с золотистой, маслянисто поблескивающей вертикальной щелью зрачка. Клокастая борода с узкими бакенбардами, рассыпанные по спокойному лицу тринадцать точечных родинок - красноватые пятнышки с сероватой каймой. Чудовищной длины руки, которым, казалось, не хватало лишь малости, чтобы сравниться с ветвями, тяжелые кобуры на истертых ремнях. Длинная ржавая цепь, прилаженная вместо пояса.

-О, тебе я точно что-нибудь скажу. Рано или поздно. Сразу, как кончишь хватать падаль за большими дядями и начнешь, наконец, работать.

-Только не с наветренной стороны от тебя, ради всего, что в мире свято. Смрад столь дешевого рома и кукла не перенесет...

-Завязывайте, - улыбка Нарбарек стремительно тускнела. - Обещаю, как вернемся домой, не стану препятствовать вам прояснять ваши сложные отношения. Во всех позах, каких пожелаете. А пока что - давайте-ка к делу.

-Глас рассудка, - встретившись с Нарбарек взглядом, тихо кивнул Ларгель. - Жаль, что у нас его обычно оставляют верещать в пустыне...

-Я бы еще кое-кого туда забросил, но это погодит, - оскалился Зигогрим. - Что ж, к делу - это всегда пожалуйста. Мне будить пилота?

-И поживее, - Нарбарек - улыбка-черточка растаяла окончательно - сбросила на пол измятый балахон, оставшись в простом грифельно-сером комбинезоне - для заткнутого за пояс меча из цельного куска железа явно не нашлось подходящих ножен. - Русские дали нам коридор, так что...

-...надо поспешать, пока не дотянули до очередного залпа с той громадины, - вытянув из недр своего одеяния тонкую серебряную пластинку, Сборщик бережно коснулся той, почти с нежностью проводя пальцами вдоль затейливых изгибов гравировки. - Начинаю активацию. Ларгель, тебя не затруднит подать мне...

Дождаться ответа третьему агенту похоронного класса было не суждено: Ларгель, начисто игнорируя все обращенные к нему слова, занят был единственно крохотным холщовым мешочком, что вытряхнул из кармана. Пахнуло сыростью, скользнул в ноздри неприятный металлический запах - распустив бечевку, седовласый призрак зачерпнул из своего кошеля пригоршню влажной земли.

-Будем действовать согласно плану "Атропы", - пинком отшвырнув серый балахон куда-то к стене, холодно проговорила Нарбарек. - Они берут на себя корабль, наша головная боль - наземные силы...

Из кабины пилота долетали обрывки разговора - сухой, хриплый голос Зигогрима, казалось, был создан для того, чтобы облекать в него угрозы. Тонкие пальцы Сборщика сновали по серебряной пластинке - сложный узор, отвечая ему, наливался светом. Размазывая по лицу землю, засыпая в широко распахнутые глаза, швыряя в рот и глотая целыми комьями, пел Ларгель - тянул, строфу за строфой, бесконечно тоскливый, полный чудовищной, неизбывной печали, мотив (3):

Men so anvet hanco cannat ha messager

Galvet on gant doue da ober ma deuer

Pa bligo gant doue eff sur a gomando

Ha mencredet assur yue aseruigo...

-Протянем им руку помощи, - взгляд Нарбарек замер, остекленел, как прекратило всякий намек на движение и лицо ее. - А потом, коли не образумятся, ей же и придушим.

Клауса вели цвета. Тусклый, мертвенно-серый мир, казалось, истек всеми своими красками вовне еще вечность-другую назад - но каждый раз, когда в нем зарождалась мысль, что былые тона и позабытые оттенки должно окончательно вытряхнуть из памяти, мир бросал очередную подачку - клочок, кусочек, обрывок...

Крохотные пятнышки перегретых ламп, чей неживой свет казался ныне блеском золота. Россыпь вспышек, извергнутая оружейными стволами. Черные пятна прорезиненных костюмов, ядовито-желтые линии, прочерченные вдоль белых стен. Алые капли, бешено-красная пелена, багряная роспись. Слабейшее эхо цветов, призывавших добраться, дотянуться до себя, раскрыв и познав во всей возможной полноте. Палитра, сокрытая за стеной пустоты, тщетно стремящаяся утаиться за жалкой преградой из костей и плоти.

Однажды это уже случалось. Однажды ему уже довелось испытать нечто подобное: в день, что ознаменовал позор и падение дома Морольф - и вместе с тем вспоил каждого из них горькой, раздирающей нутро гордостью.

В день, когда они не склонились.

В день, когда они не сдались.

В день, когда он почти сорвался, почти сумел сделать последний шаг за край - туда, куда ради них всех ушел отец.

Однажды это уже случалось. И он знал - знал до боли отчетливо с того самого мига, в который очнулся в больничной палате, смиренный чарами, с вооруженным рыцарем у изголовья - что второго раза не переживет.

Боец "Атропы" показался из-за угла - серая клякса на ткани мира, с черным, неразборчивым росчерком оружия. Злобный сухой треск залил коридор - сорвавшись в сторону, полукровка дернул побелевшей от напряжения рукой, сжимая охладевшие пальцы в кулак: тело стрелка, оказавшееся вдруг на пути его же собственных пуль, затряслось, распадаясь кровавыми лохмотьями. Впереди что-то противно звякнуло - разум еще только вбирал в себя увиденное, различая в том крохотном, более чем невзрачном предмете гранату, но инстинкт уже рванул поводья на себя, понуждая вновь прибегнуть к спасительной силе. Негромкий хлопок раздался уже за поворотом - вихрь осколков остался недоступен взору, но резкий, потонувший в самом себе вскрик и неприятный влажный удар, с которым тело коснулось пола, обостренный до предела слух вобрал, вколотил в хозяина стократ сильнее, чем тот бы желал. Не сбавляя торопливого шага, полукровка скользнул взглядом по массивной белой двери, заставив себя всмотреться чуть глубже, и, приготовившись к очередному приступу боли, потянул. Громада, украшенная грозной предупреждающей табличкой с отштампованным внизу номером выгнулась наружу, словно была сделана из фольги: наслоения сторожевых чар не позволили ей покинуть реальное пространство, сдержав атаку там, где спасовали механические защитные системы. Начало, однако, было положено - не желая тратить и единой секунды на проверку, достанет ли обитателю камеры ума воспользоваться шансом и ловкости, чтобы выбраться через проделанную дыру, Клаус шагнул дальше. Два коротких взгляда, два - а может, чуть больше - нервных пасса закоченевшей рукой. Две двери, вырванные прочь с мясом, две жизни, обретшие свободу - на минуту, час, а может, как знать, и до конца жизни.

Его вели цвета. Значение имели ныне только они - видимые сквозь стены, сквозь посеченное на слои пространство, сквозь реальность, с которой ему предстояло наиграться вдоволь в свой последний раз. Его вели цвета - по вывороченным дверям и обломкам стен, по битой, скользкой от крови плитке пола, по измочаленным, изодранным телам, по клочкам того, что было людьми до смещения вовне, до смертельного прыжка в ближайшую щель, до переплетения и разрыва, сотворить который было сейчас не труднее, чем связать воедино и расплести пару ниток. По дороге к неизбежному, с которым он так скоро сойдется лицом к лицу, познакомится, познает до последней капли, как познали отец, дед и все те, кто был прежде.

Иллюзий не было. Белый сектор - логово прирученных "Атропой" нелюдей, узилище для тех, кто еще не покорился, последняя остановка перед крематорскими печами - для слишком слабых, бесполезных для Площадки, чересчур опасных для нее. Белый сектор - тюрьма внутри тюрьмы, маленькая крепость, возведенная, чтобы сдержать любой прорыв, любую волну, что дерзнет родиться и хлынуть изнутри. Месяц за месяцем он привыкал к мысли, что неподвластен этим стенам, этим людям, неделю за неделей кормил свою гордыню, и без того подстегиваемую багрянкой. День ото дня изучал, запоминал, разбрасывал по полкам изнуренного ожиданием разума - лениво, с презрением, свято уверенный в том, что игра его чиста и безупречна. Иллюзий больше не было - сейчас, когда он знал, что все это время играли с ним самим.

Стены, где сталь и бетон переплетались с чарами. Взрывозащитные двери, проломить которые не сумел бы, наверное, и танк. Огневые точки в стенных нишах, усыпляющие, рассеивающие внимание, по крупице вытягивающие саму жизнь поля. Не оставлявшие без присмотра ни единого дюйма коридора камеры, "глушители" и боевые конструкты, обходящие дозором особо важные секции. Его путь, казалось, начался бесконечно давно, но некий невыносимо мучительный голос снова и снова напоминал, сколь мало было проделано, сколь ничтожны его усилия - и как скоро все это оборвется без следа.

Секция, отмеченная на картах внутренних помещений очередным бездушным сочетанием букв и цифр, бурлила перекипевшей, готовой в любой момент пролиться за край котла водой - но даже если бы той довелось стать бешеной волной, сметающей все и вся на пути своем, волна была обречена разбиться о море. Изуродованные тела, брошенные на битую плитку, изломанные и выкрученные наружу двери темниц, слепнущие одна за другой камеры, захлебывавшиеся сигналами тревоги грязно-серые глотки громкоговорителей - бесконечная малость, но даже и ее он не сумел бы добиться, не творись по ту сторону этих стен бойня, масштабы которой сознание попросту отказывалось вмещать. Его великий побег - последние шаги к могиле, его война - смешная в своем убожестве детская шалость, его судьба....

Принять. Познать. Следовать за цветами.

Проложить дорогу. Сделать все, что в его силах, покуда те не пожрали его самого.

Охранный пост, затыкавший узенький коридор подобно пробке, с остервенением вколоченной в бутылочное горлышко, встретил Морольфа лучами фонарей, тут же начавшими свою бестолковую пляску по стенам. Единственное оконце исчезло, укрывшись за броневым листом с узкой бойницей, белые плиты пола с лязгом раздались, извергнув наружу два гранатомета на треножных станках. Россыпью болезненно-желтых точек вспыхнули шесть глаз навечно спаянного с орудиями конструкта.

Метнуться в сторону, укрыться, спрятаться, выждать - мысли, что снова и снова порождала человеческая часть его, были так похожи, но не только насквозь фальшивой своей разумностью: прислушаться к любой из них значило ныне лишь одно - смерть. Та, иная половина, что досталась из рода человеческого столь немногим вместе с чертовой кровью, не шептала советов, не разбрасывалась губительными наставлениями - лишь молча тащила его по короткой тропе, сотканной из чистой боли.

Неживой взор конструкта впился в цель. Первый снаряд - химически черненый стальной цилиндрик с давно выцветшим номером - начал свой путь, успев преодолеть около полуметра, прежде чем воля полукровки взяла свое. Гранатометный выстрел на долю секунды исчез, будто бы скрывшись в некоем незримом отверстии - и, раньше, чем успело отжить свой срок одно-единственное мгновение, вынырнул оттуда в противоположную сторону, нос к носу столкнувшись с собратом, еще только покидавшим орудийный ствол.

За набросившимся на голову спазмом - каждый сосуд, казалось, наполнили чистым льдом - Клаус почти не уделил внимания взрыву, что разметал грозное орудие на горящие клочки, выбил разом три лампы и сбросил вниз, с потолка, кажется тонну или две битой кафельной крошки. Застонав от боли, полукровка согнулся до пола, впечатав дрожащую руку в холодный белый материал. Здесь и сейчас с ним совладал бы и ребенок - боль, затопившая собою каждую клеточку тела, грозила лишить зрения, выбросить горлом наружу опустевший желудок, размолоть в кашицу сердце - а, быть может, и все вместе, в одним небесам известном порядке.

Переждать. Восстановить дыхание и порядок мыслей. Решить, что...

Умереть.

Багрянка не собиралась отпускать его, не намерена была дарить и одной секунды на раздумья, что могли закончиться столь плачевно. Она желала пожрать его целиком, до последней крупицы - но вместе с тем желала видеть его живым.

Слабый просвет в черном дыму. Тонкая щель в листе прокаленного чарами металла.

Вполне достаточно.

То, что случилось после, он воспринимал лишь частью, осознавал как лишенную смысла чехарду кровавых клочков - и, наверное, лишь благодаря тому в очередной раз удержался на краю, за который так мучительно хотелось сорваться. Клаус помнил, как умер тот, первый солдат, пред чьим лицом он появился, проскользнув сквозь оставленную в оконце прореху. Помнил остановленную в последний миг руку с оружием, помнил короткую очередь, ушедшую куда-то в пол. Помнил перебитое ударом горло, помнил хрип, помнил два хлестких, взорвавшихся в ушах подобно артиллерийским снарядам, щелчка...

То, что случилось после, случилось не с ним. То, что случилось после, не имело к нему ровным счетом никакого отношения - уцепившись за эту мысль, он снова избежал багряного потока, водопада, под которым должно было омыть всю суть свою, очистится и выйти преображенным. То, что случилось...

Это был не он. Он такого не умел и не мог, не знал о таком - и вряд ли желал узнавать хоть когда-то. Кто-то еще был здесь - кто-то, кому хватило сил не только уйти от пущенной из трех стволов разом смерти, но и заставить их хозяев ответить за все. Расплатиться за месяцы заключения, за ночи, полные боли и дни, полные кошмарных снов. За долгие часы допросов, за бесконечные осмотры и проверки. За клещом угнездившееся где-то в подкорке чувство - такое простое и такое страшное, имевшее столь много имен и не способное уместиться ни за одним. За тех, кто сгинул в этих стенах, за тех, кто страдал в них поныне - за всех, кого хозяева "Атропы" только желали еще здесь заключить.

Глядя на плоды рук своих, он чувствовал, как вздымается глубоко внутри желание спалить те руки до кости. Смотря, что содеял он своей силой - мечтал забыть о ней и никогда больше не тревожить. Взирая на мертвых, в которых с трудом узнавались человеческие существа - рассеченные, разбросанные по ткани пространства и переплетенные случайным образом - сам жаждал смерти - покуда еще можно было сбежать на тот свет не тем, чего каждый Морольф так страшился.

Ноги скользили в кровавой каше. Шагнув к массивному пульту - десятки белых и алых лампочек перемигивались друг с другом, будто бы ведя один им понятный разговор - полукровка остановился, опершись руками о холодный металл.

Назад дороги не было - а значит, оставалось лишь узнать, сколь еще долго он сможет держаться, скольким успеет вручить свободу, прежде чем его собственную отнимет раз и навсегда багрянка. Дрожащие пальцы скользнули по пульту вниз, оставляя густой кровавый след. Взгляд замер, уткнувшись в неприметную черную кнопку - последнюю в ряду ее точных копий. Усмехнувшись, нервно и устало, полукровка протянул руку...

-Клаус!

Окрик его не остановил - и тогда в дело вступила рука, явно принадлежавшая кому-то, не слишком дорожившему своей жизнью. Резко развернувшись - и лишь в последний момент сдержав едва преодолимое желание нанести удар - Морольф уставился в смутно знакомое лицо: исхудалое, сосредоточенное, с крупными карими глазами.

-Что ты творишь?

Для того, кто таращился на бывшего в шаге от окончательного регресса полукровку, стоя так близко, что мог поймать его сорванное напрочь, выдавшее всю полноту боли, дыхание, в этих глазах было на удивление мало страха.

-О...освобождаю...

Слова, пусть даже самые простые, складывались не сразу - что-то внутри снова и снова нашептывало о безграничном убожестве языка, которым он был приучен пользоваться. Что-то, обещавшее показать куда более интересные

цветастые

способы общения с окружающими - если он только перестанет, наконец, себя сдерживать. Например, с этой рыжей девкой, которая отчаянно кого-то напоминает - понять бы еще, кого...

-А по-моему, пытаешься всех угробить, - отбив потянувшуюся было к пульту руку Морольфа, сердито бросила та, чье имя никак не желало приходить на ум. - Пошевели немножко мозгами, если багрянка еще их не сожрала без соуса - где мы с тобой сейчас?

-Где...

Ее определенно следовало заткнуть. Возможно, вынув язык и зубы, возможно - забрав голосовые связки. Существовал еще, конечно, вариант со свернутой шеей, казавшийся сейчас таким же простым и правильным, как все остальные, но какой-то жалкий, едва заслуживающий внимания клочок человека в нем продолжал отговаривать от столь притягательной мысли поступать всегда и всюду по-своему, как и должно высшему существу.

-В "Атропе", дурья твоя башка! В самом ее сердце, или, если хочешь, в желудке! И как ты думаешь, стали бы они давать его содержимому силу устроить несварение?

-Что...ты...

-Это белый сектор! Тюрьма для тех, кого они считают опаснее прочих! Для таких, как я и ты, для тварей, что нас с тобой стократ страшнее! - оттаскивая его от пульта, она почти кричала. - Для тех, кто еще не сдался! И зачем, скажи на милость, им размещать тут пульт, с которого можно разблокировать разом всю секцию? Да еще и одной, спасибо что не красной, кнопочкой?

Тишина, воцарившаяся на следующие несколько мгновений, казалось, имела все шансы насмерть оглушить. Расправился с нею смех Клауса - хриплый, сорванный, злой. Держась за край пульта, он смеялся, захлебываясь и размазывая кровь по лицу - пока последнее не обожгла хлесткая пощечина.

-Возьми себя в руки! Такой ты нам не поможешь!

-Нам? - ошалело протянул Морольф. - Каким еще...

Она взяла его за руку.

-Думал, можешь просто пойти все крушить да ломать?

Она потащила его прочь.

-Думал пробить для нас дорогу, а самому на ней окочуриться, как последний придурок?

Вытолкнула в коридор, под пару целых еще ламп, резавших глаза своими излишне яркими лучами.

-Думал сбежать на тот свет и бросить нас со всем разбираться?

Заставила вздернуть голову, поднять взгляд.

Выше крови. Выше обломков и смятых тел.

-Плохо думал. Очень, очень плохо...

В глаза и лица тех, кого оставил позади. Чьи имена - настоящие, а не сухие буквенно-числовые комбинации, выданные "Атропой" - память еще не так давно была в силах хранить.

Тех, кому он обещал свободу. Тех, кого...

-Думаешь, ты их освободил?

Голос, охрипший и усталый, причинял боль ничуть не меньшую, чем те проклятые лампы. Голос был, вне сомнений, причиной гнева, корнем ярости. Узлом, что затянулся на его глотке, не давая дышать. Узлом, что должно было рассечь, что так просто было рассечь - щелчком пальца, движением брови, одной только ленивой мыслью...

Вместе с хозяйкой.

-Посмотри на них. Посмотри и вспомни. Вспомни, чего ты хотел, что им обещал.

И удержаться от того было все трудней.

-Вспомни, где мы. Вспомни, что есть белый сектор. Вспомни, почему после того, как ты положил всю охрану в секции, сюда не спешит, роняя пену, в два, в пять, в сотню раз больше. Вспомни, на каком поводке здесь держат каждого второго.

В этот раз он уже не смеялся - попросту не было сил.

-Я знаю, ты устал, Клаус. Я знаю, план, которым ты нас ночь за ночью кормил, полетел ко всем чертям. Я знаю, что после всего, что было, после тех дней, что ты пытался прорваться за оковы, твои ролики уже почти покончили с шариками и окрасили все милым багряным цветом. Я знаю, что, возможно, минуты через две ты оторвешь мне голову или поменяешь местами вон с тем мусорным ведром. Но еще я знаю, что ты куда крепче, чем сам думаешь - и что думать пока еще способен. А потому - начни, наконец, этим заниматься!

-Ты...говоришь о контрольных...

-Вспомнил, наконец? - на уставшем лице проступила слабая, едва осязаемая улыбка. - Я уж боялась, что попусту трачу время. Контрольные схемы, Клаус. В каждой второй голове, что попала в эти стены. Потому-то они и не спешат. Потому-то и знают, что вся та чертова война, что твои дружки развели снаружи, перевеса нам не даст. Выйдем за секцию - сожгут всех, кого ты вытащил...может, вот прямо так, одной кнопкой. Может, даже красной, чем черт не шутит. Тех, у кого схем нет, удержать можно будет и малыми силами. Нас с тобой, например...

-Я...

-А ты, едва я срываю с тебя железки, трогаешься умом и бежишь под пули. Что не так с...

-Что не так?

Это было сильнее его - всегда сильнее, и отрицание очевидного являлось занятием поистине безбрежной глупости.

-Спрашиваешь, что не так?

Морольф моргнул - раз, другой...сплетенное из невообразимого количества одинаково ярких красок пятно посреди серой хмари коридора смазалось, отплывая куда-то в сторону стены. Он повел пальцами - и, едва ушей достиг звук глухого удара, подскочил, не сделав шаг или два, но свернув само пространство, как скверно выбитый ковер, подтянув себя к ней, не сделав более ни единого лишнего движения.

-Хочешь знать?

Впечатал дрожащую руку в чужое плечо, придавил к стене. Захрипел - захлебываясь, с трудом вытягивая наружу грозящие навечно застрять в горле слова:

-Я покойник, Гин, - имя, что так долго ждало своего часа, выскочило из глубин памяти, словно взведенная пружина, получившая, наконец, долгожданный шанс распрямиться. - Как человеческому существу мне крышка - может, через час, может, через минуту...предел превышен, и ты сама знаешь, что это означает. Оттуда не приходят. Никто не приходит. И прежним мне не стать...

Спокойное лицо - слишком уж спокойное для того, кого только что едва не размазали по стене. Холодный взгляд - слишком уж холодный для этой отчаявшейся, кажется, давно и крепко особы, слишком уж пустой и неживой.

Слишком чужой - так, наверное, было бы всего вернее, ведь за все то время, что он провел в этих ледяных застенках, за все те ночи, в которые урывал час или два на спешный разговор, он не помнил, чтобы она так смотрела.

-Покойник, - тяжело выдохнула Гин, нервным движением отбрасывая с лица рыжую прядь. - Покойник, все верно. Если ты сию минуту не прекратишь выкаблучиваться, я сама тебя прибью.

Он снова хотел рассмеяться, почувствовал, как смех возвещает о своем рождении, как подступает к горлу. Как умирает, пожранный без остатка этим бесконечно усталым, бесконечно чужим голосом.

-Я ждала пять лет, Клаус, этот год - шестой. Он не закончится здесь. Не для меня. Для них - да. Для тебя - возможно. Не для меня.

Голосом, что никак не мог принадлежать той, что удивлялась когда-то самым простым из его трюков, восхищалась самыми дурными его задумками.

-Почему...ты...

-Так было проще, - слабая улыбка родилась и тут же сгинула. - Меня учили убивать, ты знаешь, но уроки терпения всегда были на первом месте. И терпела я слишком долго. У Воронцова ко мне незакрытый должок. За то, что он и ему подобные сотворили у меня дома. За то, что сделали мне. Чем вынудили стать... - Гин стиснула зубы. - И ты можешь помочь мне его взыскать или отойти в угол и сдохнуть там, если ничего более умного в голову не лезет. Ведь я уже вижу, что все твои слова о временных трудностях - прах, не более...

Боль ослепляла, ярость - грозила удушить. Чувствуя каждую пульсирующую на шее жилку, каждую капельку крови, сбегающую из левого уха по побелевшей от напряжения коже, Морольф отшатнулся, ослабив хватку. Сипло, с усилием, задышал.

-Это...не...так...

-Докажи.

Он обернулся, в который раз - от чужого прикосновения. Обернулся, в который раз встречая взгляды, лица. Вспоминая - пусть на то и не было его воли, его желания - слова, что успели сбежать, казалось, в столь далекие нынче времена. Обещания, что он так и не сумеет - разве могло быть иначе? - исполнить.

Ветошников. Угрюмый психик сорока трех лет, управление гравитацией. Контрольная схема. Оршоля, семнадцать лет, полуспятившая полукровка-шаркань, не закончившая дни свои в печи лишь потому, что в лучшие дни демонстрировала власть над атмосферным давлением. Контрольная схема. Ру, вывезенное из французских Альп воплощенное уродство, когда-то имевшее все права называться человеком: свои дни плод экспериментов мага, что сплавил воедино попавшего в его руки несчастного и полуживую арассу, доживал со стальным, изрытым рунами обручем поверх глаз - и, разумеется, контрольной схемой. Феста Симони, захваченный в какой-то убогой сицилийской деревушке полукровка лет двадцати, подчинявший себе водную стихию. Контрольная схема - как же без нее...

Астри Хольм, тридцать шесть лет, тихий норвежский городок, чьего названия Клаус так и не сумел запомнить. Потомственный психик, чей страшный дар - сжатие пространства - перешел к дочери: последняя же, если в истории этой бесконечно уставшей женщины был хоть какой-то смысл верить, стала добычей не брезговавшего ничем Красного Кольца.

-Клаус.

Были голоса из тех, что пугали, были такие, от которых продирало холодом до костей. От тона, который взяла Астри, попросту хотелось удавиться.

-Ты обещал.

Она шагнула вперед - и, будто бы распознав некую неслышную команду, сделали по шагу и другие.

-Я...я не могу это...

-Ты обещал, Клаус.

Ближе. Еще ближе.

-Это невозможно!

-Ты обещал.

Ближе - пока вызревающее внутри желание - скрыться, исчезнуть, размазать себя по воздуху, оказаться снаружи всех слоев бытия как такового - не станет совсем нестерпимым. Пока не разобьется о горькую правду лавиной до самого сердца ранящих осколков. Пока не...

-Ты обещал всем нам.

-Я не смогу. Я уже не смогу. Если я...если я только попробую...да там и пробовать нечего! У меня больше не осталось времени! Ни времени, ни контроля!

Слова срываются прочь, устилая воздух. Слова, что никак не спасут его более, не помогут ему бежать.

-Я просто вас всех прикончу!

-Лучше так, чем это, - слабое движение Астри - бледная, истощенная рука указывает на очередную вырванную из пазов бронированную дверь - тут же встречает отклик: больше десятка голов кивают невпопад, словно получив команду от дирижера. - Я больше не могу. Мы больше не можем. Ты обещал нам. Обещал попытаться. А если не сумеешь...лучше уж так.

-Гин?

-Ты обещал, - та, которую пару минут назад он готов был изорвать в клочья, та, к которой сейчас он обернулся, ища поддержки, отвечала подобно безжалостному эху толпы. - Ты знаешь, что должен делать.

Что-то глубоко внутри зашевелилось, пришло в движение, спутывая по рукам и ногам клокотавшую все сильнее ярость. Что-то напомнило о себе - что-то почти забытое, бесконечно глупое, безгранично смешное.

Прямо как человек.

-Я Морольф, - когда Клаус заговорил вновь, голос его дрожал - но уже не по вине того бешенства, что еще недавно давило на сердце, сжимало горло, звенело в ушах и укрывало алой пеленой глаза. - Мы...мы рождаемся с этим, как и многие другие, но мы - не они. Мы не казним себя за это, ни перед кем не каемся и не умоляем нас простить. Не отравляем себя алхимическими декоктами, не калечим чужими чарами, не ищем спасения в браках с первым попавшимся на дороге бродяжкой в попытках развести до водицы чертову кровь. Мы не отводим своих детей в лес, когда видим в их глазах что-то, что кажется нам опасным, и не кончаем с ними сброшенным на голову камнем или ударом топора. Я Морольф. Мы рождаемся с этим, и когда мы учимся слушать, то узнаем об этом все, когда учимся говорить - даем обещание рассмеяться и плюнуть этому в лицо, когда придет наш срок. Быть выше этого, быть для этого недоступным, непобедимым. Обещаем...помогать тем, кому повезло чуть меньше, - шумно, сквозь судорогу, вздохнув, Клаус поднял глаза, позволяя взгляду своему сплестись с десятком чужих. - Я Морольф. У нас любят пошутить и приврать, но сейчас, похоже, от меня хотят правды... - полукровка в который раз вздохнул. - Я не желаю этого делать. Но сделаю, если желаете вы.

Они молчали. Но лишь потому, что все слова уже были сказаны.

Они молчали. Но он уже знал ответ.

-Что ж...кто будет первым?

Грязно-желтые лезвия стрелок на алом циферблате. Уродливая, с трудом отличимая от расплывшейся до совершенно непотребного вида буквы "Б" шестерка, увенчанная крохотной звездой. Растрескавшийся корпус с давно сбитой позолотой. Оторвав взгляд от старых командирских часов, как ни в чем не бывало отщелкивающих секунду за секундой, Брешковский перевел его на казавшиеся сейчас без меры яркими мониторы, с трудом унимая вновь начавшуюся резь в глазах.

Для каждого дела - свой инструмент.

Отсылая порой свои мысли к прошлому - столь далекому теперь, что оно нередко и вовсе казалось чьей-то старой, от рождения не бывшей смешной, шуткой - он часто ловил себя на мысли, что не было ничего сложнее в этой жизни, чем предсказать очередной ее поворот. Вряд ли он, будучи простым слушателем военно-медицинского факультета, представлял себе, что уже через год после выпуска свяжет свою жизнь с Клубом в лице "Авроры", вряд ли мог вообразить, пусть даже в самом безумном из снов, малейший отблеск изнанки мира, что открылась пред ним в годы последующие. Вряд ли ожидал конфликта с семьей магов, что разгорелся спустя одиннадцать лет спокойной - если, конечно, таковое слово вовсе подходило, когда приходилось ежедневно сталкиваться с разномастной нелюдью - службы, вряд ли мог тогда надеяться на руку помощи...вряд ли бы сумел совладать с собой и не удивиться, когда ту протянула Вторая Площадка.

Точнее сказать, ее новая администрация во главе со Щепкиным, очередным

наверное, последним

избранником Директората.

Для каждого дела - свой инструмент. Он никогда не врал себе о том положении, что занял, приняв в свое время предложение "Атропы". Завуалированная отставка, ссылка в пыльный угол, наказание...мало ли можно было, вооружившись желанием, подобрать неприятных слов, если речь шла о должности начальника белого сектора, места, вокруг которого тоже вилось назойливой мушиной стаей великое множество одинаково мерзких слухов и сплетен? Шкатулка для наиболее драгоценных сокровищ "Атропы", кладовая, до краев наполненная ее живым оружием или теми, из кого тщились когда-нибудь выковать нечто подобное. Дом, убежище для тех, кого никак нельзя было оставлять ходящими среди людей. Филиал ада на крохотном клочке суши - тем, в кого, на их беду, слишком сильно верили, в ком изыскивали потенциал, пускаясь на все, что только был способен измыслить разум человека, лишь бы его раскрыть. Загон для забоя - тех, чей резерв был исчерпан, тех, кто был признан слишком опасным, тех, кто не сумел оправдать возложенных начальством надежд.

Для каждого дела - свой инструмент. На этот пост мало кто стремился, но у "Атропы" всегда находился способ изыскать еще одного кандидата. Варварская система, которой Площадка жила и дышала с первых дней своих, была во всей красе представлена и здесь: люди приходили, подставляя плечи под едва выносимый груз - и, не совладав с ним, один за другим сгибались, давая себя раздавить. Люди приходили, люди менялись - один, второй, десятый..."Атропа" могла взять приглянувшегося ей человека откуда угодно, могла дать шанс любому, кого считала достойным - и останавливалась лишь тогда, когда находила способного удержаться на плаву. Повод считать белый сектор местом ссылки, а работу в нем - не способной принести ничего, кроме ранней смерти, несомненно, был - у тех, кто пребывал вовне. У тех, кто был здесь, кто пытался и не справился, сумев сохранить хотя бы жизнь. Ведь для каждого дела требовался, вне сомнений...

Он был инструментом Площадки достаточно долго, чтобы это понять. Видел достаточно, чтобы ночь от ночи вытравливать сновидения алхимическими препаратами. Содеял достаточно, чтобы чувствовать кровь на руках, впитавшуюся неизмеримо глубже кожи, плоти и костей. Знал достаточно, чтобы не оправдываться - никогда не оправдываться - но принимать. Чтобы просыпаться утром и продолжать. Когда-то - для великой цели. Когда-то - из ненависти, а может, из страха. Теперь...

Хотя бы ради того, чтобы Площадке не пришлось искать ему замену.

Хотя бы затем, чтобы через мясорубку, в которой он так удачно застрял, не пропустили еще с десяток-другой человеческих душ.

Грянувшее начало не заставило Брешковского удариться в панику, не сорвало со своего места и не бросило в ужасе куда-нибудь под стол. По правде сказать, в первые часы после того, как началось, разницы он не заметил вовсе. Чуть больше шумов в эфире. Чуть нервозней движения внутренних патрульных групп. Чуть сильнее - самую малость - колотится сердце. Без соблазнов, конечно, не обошлось - да и могло ли быть иначе, когда их столь легко было удовлетворить? Один поворот крохотного рычажка, одно нажатие на серую, меньше пальца, кнопку. Одно желание.

И эфир бы взорвался криками, выплеснул бы на него ушат ругани, вагон приказов, опрокинул тележку с мольбами. Влил бы в глотку чужой злобы, дал бы распробовать отчаяние, ополоснул бы душу ледяными водами решимости. Позволил бы прочувствовать, дал бы узнать, изловить слабое эхо, легчайший отголосок того безумия, что творилось сейчас снаружи, что пришло в его дом и было встречено другими.

Без соблазнов, конечно, не обошлось - но отвлечься на то, что его, согласно могущему сейчас показаться насквозь безумным закону, не касалось, Брешковский так и не успел.

Для каждого дела - свой инструмент. И в эту ночь, когда где-то там, среди снегов и колючего ветра, брызг стылой воды пополам с кровью, на вспаханной снарядами земле, изнывающей от сплетенных чар, решалась судьба Второй Площадки - а заодно, быть может, и чего-то неизмеримо большего - у него тоже появилась работа.

Первую скрипку сыграла секция О-8-И - сигнал тревоги, выраженный в истеричном моргании белой лампочки у соответствующего деления на пульте и серии ритмичных щелчков, прокатившейся по зажатым массивными наушниками ушам, заставил Брешковского встрепенуться в своем потертом кресле. Порядок, с годами отработанный до такого автоматизма, какого не добилась бы, наверное, и кукла, руководил каждым его движением и словом - не прошло и десяти секунд, как коридоры уже были перекрыты взрывозащитными переборками, ближайшие отряды приведены в готовность, резервные сторожевые конструкты - активированы, а незримые пломбы на убойных полях соседних секций тут же принялись таять, уловив короткую голосовую команду. Это не было первым прорывом на его удивительно долгом для сотрудника "Атропы" веку, не было чем-то, выходящим из ряда вон. Не было поводом для беспокойства - разум, приученный не удивляться и отсекать лишнее, подсказывал целый букет типовых решений на каждый случай...

Впрочем, не только их. Мысль, которой его мозг отчего-то позволил родиться сейчас, была лишней, была начисто бесполезной - но отфильтровать ее, подобно прочему мусору, никак не выходило. К исходу первой минуты с начала попытки - называть это полноценным прорывом пока еще было решительно никаких оснований - мысль та все еще была с ним, все еще действовала на нервы, все еще заставляла медлить, пусть и на считанные мгновения.

Они могли этого избежать. Им все было известно, известно достаточно давно, чтобы принять меры - и он был в числе тех, кто активнее всего выступал за то, чтобы так и сделать. Не было нужды обращаться к мониторам, не было необходимости вслушиваться в голоса и шумы, идущие из секции - виновник был известен Брешковскому не хуже собственного имени.

К исходу второй минуты в секции вовсю уже шла пальба - а мысль все еще не желала с ним расставаться. Когда пробежала до половины отмеренный ей отрезок жизни минута третья, мысль, кажется, лишь крепче вцепилась в него, глубже пустила корни.

Они могли это предотвратить. Он предлагал это предотвратить. Полевые испытания Морольфа, сами по себе бывшие ненужным риском, идти на который "Атропу" вынудил лишь интерес к этому существу со стороны некоторых членов Директората - не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, из какой половины - закончились, даром что успешно - а сумасбродные планы все той же гибридной особи были давным-давно разоблачены. Имплантация контрольной схемы, которая не проводилась ранее исключительно ради чистоты эксперимента, должна была состояться сразу после его окончания - но суматоха, охватившая Площадку в последние дни перед вторжением, спутала этот план наравне со многими другими. Доверять игрушке очередного мага, пусть даже и такого, как Фруалард, не было в его правилах - и будь только у главы "Атропы" чуть больше времени, он, Брешковский, несомненно, убедил бы отослать гибридную особь в одну из спецклиник "Авроры", пока все не уляжется. Времени разбираться с Морольфом у Щепкина, в эти три дня загруженного превыше любого предела, тоже, к сожалению, не нашлось - и теперь, глядя на бойню, творящуюся в секции О-8-И, ответственный за белый сектор чувствовал, пусть и вряд ли желая того, как глухая злоба скребется где-то меж ребер, мешая дышать, как от нее же сводит зубы.

Они могли не дать этому случиться. Раздавая приказы и наблюдая за тем, как полукровка одним взглядом срывает с петель массивные двери, как захлебываются воем сирены, как выбывают, один за другим, из кровавой игры последние защитники блокирующего выход охранного поста, он понимал - против воли - почему мысль та никак не желала покидать налитую усталостью голову.

То, что творилось здесь, было отражением ада, разверзшегося вовне. Бесконечно малым в сравнении с ним - но слова все еще оставались верны. Могли ли они не полагаться на то, что гибридную особь удержат кандалы? Могли они не доверять столь безоглядно, столь слепо, тому, что звал себя Каем? Могли в свое время, оказавшись лицом к лицу с магами, не сделать выбора в пользу того, чтобы познать своего врага чуть лучше, могли не позволить им остаться, пусть и лишь частью, у власти, отравляя едва познавший землю саженец грядущего?

Плоды ошибок, пусть даже самых крохотных, всегда были горьки - и сегодня "Атропе" предстояло наесться их до отвала.

Здесь и сейчас, впрочем, он все еще мог постараться, чтобы сперва загорчило в глотке у одной неугомонной гибридной особи.

Последние несколько камер только что перестали функционировать, выплеснув на экран фарш из серо-черных помех. Последние крики затихли, а переговорное устройство, настроенное на секционный канал, разразилось хриплым, надрывным треском: чужая, лишенная оков сила, выплескивалась вовне, круша все, что только имело неосторожность оказаться на пути ее.

Тонкое лезвие секундной стрелки отсекло от увесистого ломтя времени еще несколько тягостных мгновений. Вздохнув и запустив руку за воротник - красные пятна на вспотевшей под шерстяным воротом шее настойчиво требовали поскрести их ногтями хоть бы секунду-другую - Брешковский вытянул небольшой тонкий ключ на самой простой железной цепочке. Прежде чем позволить тому войти в надлежащий паз на пульте, помедлил еще самую малость, перебирая в уме порядковые номера содержащихся в секции особей. Когда сухие пальцы легли на серые клавиши, мягко вдавливая одну за другой по мере набора длинного, менявшегося каждый месяц, кода, он все еще не был уверен. Когда ключ повернулся направо до показавшегося поистине оглушительным щелчка, он все еще обдумывал альтернативы. Когда на табло выплеснулся номер секции, содержимое которой было только что приговорено к умиротворению - единственно ради того, чтобы Морольф с его животным упрямством и злобой не получил в свое распоряжение целое воинство - позволил себе отхаркнуть один короткий грустный смешок.

Мог ли бесноватый полукровка и правда думать, что все будет так легко?

Мог ли забыть о незримом поводке, натянутом "Атропой" для каждого?

Когда Брешковский, еще раз проверив код подтверждения, номер секции и дополнительные параметры, потянулся повернуть ключ второй и последний раз, эти мысли его более не занимали, равно как и любые иные.

Сказать по правде, в голове начальника белого сектора в это мгновение вовсе ничего не осталось.

Ничего, кроме боли.

Оно нахлынуло волной - тяжелой, холодной, липкой, словно застоявшийся в кружке кисель. Вспухло в глазах чернильной тьмой, взорвалось в ушах оглушительным звоном, стиснуло виски и прострелило наравне с сердцем каждый сосудик, каждую кость. Хриплый выкрик так и не сумел родиться - жестокая судорога, сжавшая челюсти до хруста в зубах и старых пломбах, неохотно позволяла Брешковскому даже дышать. Рука заскользила, заскребла по пульту, сметая на пол бумаги, табельное оружие, стакан с давным-давно остывшим чаем...захлебываясь болью, пока эфир - в падении он все-таки задел так давно манившую его кнопку - заходился криками людей и магов, начальник белого сектора сполз куда-то вниз, под самый стол.

Голоса не умолкали ни на мгновенье. Голоса, что теперь не сдерживало решительно ничего, наперебой твердили о вещах, которые ему - инструменту, назначенному для совсем иного дела - никак нельзя было слышать, познавать, пропускать через себя.

Пылающее небо. Обвал радарной сети, одновременная гибель десятков следящих полей. Маги - теряющие сознание, сходящие с ума, изодранные в клочья чем-то, для чего у Второй Площадки пока еще не было нужного слова.

Мог ли он не сделать того, что сделал? Мог ли справиться с собою даже сейчас, терзаемый этим невесть где и отчего рожденным безжалостным припадком?

Мог, вне всяких сомнений.

Но теперь был обречен на знание равно со всеми прочими.

Корабль сил вторжения, смятый, подобно скорлупке, подброшенный в воздух, будто мячик. Совместный удар по новой, все еще безымянной, угрозе - без призывов и переговоров, без единой лишней мысли, без малейшего промедления. Удар, вся сила которого была тотчас же обращена вспять, разметывая по ветру жалкие остатки линии Флегетон.

Голоса никак не желали умолкать. Но бессильный уже остановить

кольцо в небе

протекавшие через охваченный лихорадкой разум слова, Брешковский все еще держал себя в сознании, все еще силился подняться.

До той поры, пока к голосам не примкнули те, другие.

Пока его не позвали - из места, имени для которого у рода человеческого никогда не было...или же он сделал все, что только было в силах его, лишь бы то имя забыть.

Пока он не...

Для каждого дела - свой инструмент. Отдаваясь, наконец, на милость бесконечно далекого от блаженства забытья, Брешковский пытался найти утешение в мысли, что его место - место инструмента, что сломали раньше, чем он успел бы завершить начатое - с минуты на минуту займет чуткая автоматика.

Побег Морольфа обречен - выход за пределы секции заставит контрольные схемы сработать ничуть не хуже, чем прямой приказ, посланный с центрального пульта.

Побег Морольфа обречен. Только почему тогда он так отчаянно цепляется сейчас за угасающее ради сохранения жизни сознание? Почему в заполненном чистейшей болью черепе все еще шевелится какая-то одинокая, гадкая, предательская мысль? Только почему тогда...только...почему...

Сознание возвращалось какими-то рваными, лишенными смысла клочками, делало это будто бы без особой охоты. Мутная пелена, никак не желавшая сползать с глаз, хриплый, не до конца сумевший выбраться из пересохшей глотки стон...нащупав среди всей этой серой, в постепенно тающих черных пятнах, мути что-то твердое и холодное, уцепившись за него со всех оставшихся сил, Брешковский одним судорожным рывком вздернул себя вверх. Одеревеневшие ноги не сразу совладали с вновь возложенной на них задачей держать тело прямо, но опора на пульт не позволила ему вновь растянуться на полу подобно сброшенной с полки тряпичной кукле. Боль, тупая и тяжелая, завертелась в недрах черепа с первой же относительно стройной мыслью - одолев, пусть и не без труда, такую задачу, как достаточно глубокий вдох, начальник белого сектора направил оставшиеся у него резервы на то, чтобы изгнать ее еще глубже, пусть и на ничтожно короткий срок. Отправить следом все то, что он...

На кого-то другого те образы, возможно, произвели бы впечатление куда как более сильное. Кто-то иной, без сомнений, ухватился бы за них, едва очнувшись, едва вернув себе способность соображать. Погряз бы в увиденном, попусту растрачивая драгоценные мгновения на поиск ответов - которые если и были, то грозили обернуться чем-то неизмеримо худшим. Кто-то другой...

Только не он.

Каждый год, каждый месяц, каждый день и час, отданные "Атропе", не проходили бесследно - и если только начальник белого сектора и успел чему-то научиться крепче всего прочего, так это безжалостно отсекать лишнее. Видения роли не играли, пусть даже каждое из них и заставляло сжиматься сердце, волочило вверх по позвоночному столбу резкий, до дрожи пробиравший холод. Голоса не значили ровным счетом ничего - вне зависимости от того, какие просьбы, угрозы и посулы, облеченные в них, стремились найти путь до его души. Это был белый сектор - место, где весили меньше щепоти праха любые проклятья, обещанья и мольбы. Это был белый сектор - место, которому он отдал большую часть своей жизни и бессчетное число чужих...

Сосредоточиться. Выровнять дыхание. Проверить системы и вернуться к прерванной работе.

Все остальное - не сейчас. Все остальное - не для него.

Стрелки часов не сумели одарить Брешковского особо приятными вестями: если верить тому, что бесстыдно демонстрировал сейчас старый циферблат, без сознания он пробыл около десяти минут. Усевшись в кресло и отключив первым делом все еще залитый воплями внешний канал - лучшим свидетельством умопомрачения были послышавшиеся ему сейчас разговоры о временном прекращении огня - Брешковский потянулся было за ключом...

...только чтобы обнаружить его отсутствие.

Поводом для страха или хотя бы волнения это, конечно, не послужило. Все лишнее требовалось отмести, а для того, что тем или иным образом задерживалось-таки в голове, всегда можно было сыскать подходящее объяснение. Сбой защитных полей, сильное магическое воздействие иного толка...разве мало могло быть причин для того, чтобы он на целых десять минут лишился чувств - здесь, в самом сердце Второй Площадки, переживавшей сейчас тяжелейшее из сражений за всю свою историю? Для всего было свое объяснение, и волноваться не было ни единой причины: пусть даже он и запоздал с умиротворением мятежной секции, автоматика должна была сработать, убедительно доказывая беглецам всю несбыточность их стремлений. В этом он прямо сейчас убедится, проверив систему как полагается, а ключ...что ж, ключ, наверное, просто куда-то закатился. Нет причин волноваться, как нет ни одной причины думать о тех

два солнца

картинах, что навещали его сознание вместе с болью. Вот же, пожалуйста, все остальное на своих местах - пульт, кружка с чаем, Морольф, вешалка, папки для бумаг...

Предательский укол в области сердца был легким щипком в сравнении с тем ударом, что обрушил на Брешковского полукровка. Второй раз за какие-то несчастные полчаса вылетев из собственного кресла, начальник белого сектора со всех сил ударился спиной о стену - сползти по ней ему не позволили бледные, бесконечно холодные пальцы, сомкнувшиеся на горле пару мгновений спустя.

-Вечер добрый.

Рука, скользнувшая к кобуре, нащупывает лишь пустоту. Взгляд, направленный вперед, упирается в сухое, белее мела, лицо - нет, заостренную выше всякого предела морду сплошь в ссадинах и кровоподтеках. Встречается с чужим взглядом - тем самым, что изливают наружу два малиновых пятна.

-Как...

-Ты, товарищ, кой-чего не понял.

Вместе с каждым словом, вместе с самим жарким дыханием полукровки наружу выползает нечто, для чего у Брешковского нет слов - и что он никак не может отсечь, отдалить от себя, как не может и освободиться от чужой хватки.

Как не может и задушить, спеленать привычной до скуки сетью самоконтроля это холодное, постыдное...как же там оно называлось? Уж не страхом ли?

-Но ты, на счастье свое, не Воронцов, а потому тебе я даже поясню, - разжав пальцы в достаточной мере, чтобы начальник белого сектора сумел заглотить немного воздуха, прошипел Клаус. - Поэтому ты, товарищ, даже поживешь еще. Вот, смотри...

Медленно раскрывающаяся ладонь в пятнах крови. Что-то серое поверх пятен. Серое. Черное. С трудом доступное глазу.

-Смотри, как я теперь умею.

Брешковский чувствовал себя выброшенной на берег рыбой - и чем меньше в его распоряжении оставалось воздуха, тем отчаянней фонтанировало сознание идеями одна другой смелей, одна другой безумней.

-Никогда не думал, что смогу. Никогда не знал...

Впрочем, не без сходств - все они неизменно кончались его смертью.

-...вам спасибо, товарищи, вам кругом мои благодарности, - хрипел, разбрызгивая слюну, полукровка. - Спасибо, что научили. Что подтолкнули.

Серые пятнышки покидают руку. Серые. Черные. Почти невесомые.

-Знаешь, было сложно. Сложно и страшно.

Совсем, как...

-Но знаешь, что? Я справился. Всего-то и дел - заглянуть поглубже. Всего-то и дел - разглядеть...

Брешковский сбился со счета где-то после пятой или шестой контрольной схемы, упавшей на пол. Треснувшей с мягким хрустом под ногой Морольфа.

-Вы хорошо потрудились, - человеческая речь, могло показаться, давалась Клаусу все с большим трудом - паузы между рублеными фразами были все шире, все дольше. - Над ними. Надо мной. Что, думали, так все и кончится?

Первый удар выбил из него остатки воздуха.

-Думали, что я сяду и сдохну себе?

Второй - заставил против воли согнуться, держась за пылающий от боли живот.

-Думали, я их не освобожу? Не освобожу?

Считать же те, что были после, не было никакого смысла - равно как и сил.

-Я! Нашел! Я! Выдрал! Все! До! Последней! - удары и выкрики сменяли друг друга в одной безумной, бешеной, бесконечной чехарде. - Выдрал! У! Всех! Из! Самых! Голов! Тебе! Тоже! Все! Повыд-д-д-дер...

-Клаус.

Новый голос заставил Морольфа замереть на полуслове, остановиться за миг до очередного удара. Закрутить бешено головой в поисках звука. В очередной раз выдохнув, полукровка отшатнулся, выпуская из рук смятый воротник, поднимая те руки к лицу. Глядя на них опустелым, насквозь дурным взглядом. С болью и страхом, как на чужие.

-Я...не...

-Вижу я твое "не", - фыркнула, входя в кабинет, Гин. - Хватит с тебя уже, хватит. Хватит крови, хватит трупов. А то ведь, чего доброго, всерьез за край соскочишь.

На мгновение Брешковскому показалось, что слова эти окажутся для японки последними: убийственный импульс, разгоревшийся в глазах полукровки, считать был способен даже он - полузадушенный, с полыхающими после избиения внутренностями, стекающей в глаза кровью. Клаус, впрочем, только сдавил посильнее зубы - и, отступив от начальника белого сектора еще на шажок, демонстративно встряхнул руками.

-Все, - очередной хриплый не то вздох, не то стон сорвался с белых от титанического напряжения губ. - Все. Я в норме. Правда.

-А вот он бы с тобой во мнении разбежался, - Гин подступила ближе, протягивая - не померещилось ли ему? - Брешковскому руку. - Подымайся давай, товарищ старший вивисектор.

-У вас ничего не выйдет, - для того, кто намеревался остаться в живых, он определенно выбирал не те слова - вот только остановить себя никак не получалось. - Отсюда не выбраться.

-А что же мы тогда сделали? - прищурившись, поинтересовалась Гин.

-Убили несколько человек, сломали несколько дверей, - поднявшись и постепенно выравнивая дыхание, простонал Брешковский. - Ничего, что повредило бы Площадке.

-Еще не понял? Ваши хваленые схемки...

-Сколько-то вы изъяли, - кивнул начальник белого сектора. - Способом, который мы предусмотреть - здесь также соглашусь - не могли. Но сколько трупов оказалось у вас на руках в процессе? Да пусть даже ни одного - таково положение дел сейчас. А сколько их будет, когда вы попытаетесь снова? Сколько еще понадобится вашему другу, чтобы доиграться до полного регресса, пока он пытается вытащить имплантированные в чужие головы тонкие устройства, по сути, только что не на ощупь?

-Слушай, ты...

-Он уже на грани! - игнорируя Клауса, выкрикнул Брешковский. - И будет только хуже! Ему! Всем, кто будет рядом! Вам...о, вам-то в первую, будьте уверены, очередь!

-О себе бы подумал, - мрачно протянула Гин.

-Думаю. Каждую секунду думаю. А еще - о вас. Вас, на которых, едва вы сунете носы за пределы белого сектора, встретят со всем почетом, - не помня себя, не в силах себя сдержать, продолжал он. - Встретят танками, "глушителями" и всем остальным. Неужели вы думаете, что нанесли Площадке сколько-нибудь значимый урон?

-Еще не вечер, - неприятно улыбнулся Клаус.

-Для вас - боюсь, уже самый закат, - Брешковский, чувствуя, как им завладевает вовсе не поддающееся объяснению спокойствие, чуть отступил назад, навалившись спиной на стену. - Зачем вы здесь? Склонить меня к сотрудничеству? Пустое. Меня можно избивать сколько угодно, но в моем распоряжении нет и никогда не было средств, которыми можно было бы освободить всех и разом. Подумайте сами - зачем бы "Атропе" вообще таковые иметь, здесь или где бы то ни было? Нет, Морольф, с этого пульта можно лишь всех убить.

-Как и сделать много других, столь же чудесных вещей, - эта улыбка полукровки была едва ли не гаже прежней. - И ты мне о них все-все расскажешь. Как расскажешь сейчас моей очаровательной спутнице, куда вы дели два старых меча, дорогих ей как память о былом...

-И где сейчас Воронцов, - холодно продолжила Гин.

-Вы свихнулись, - фыркнул Брешковский. - Что вы намерены...

-За себя пока еще не очень уверен, - придвинулся ближе Клаус. - Но вот ты, товарищ, будешь копать.

Это не было простым заданием. С того дважды меньшего цикла, когда загрузочный коготь Бессонного Юла нырнул в его затылочную долю, вскармливая мозг заранее заготовленными шифрованными инфосвертками, первый координатор Соой знал - время, наступления которого он страшился период от периода, наконец, наступило.

Для операции в Огражденном мире не избрали бы кого попало: вовсе не надо было обладать могучим умом, подобным таковому Сооя, чтобы разродиться сей нехитрой мыслью. Эти чахлые задворки, что, на первый взгляд, вовсе не имели никакой ценности, представлялись старшему теневоду своего рода камушком - мелким и невзрачным, но все же сумевшим угодить в туфлю Незакатной Королевы. А кому ли, как не ему, с блеском проведшему столько кампаний во славу Клубка, ему, посрамившему хваленых полководцев Горсти и Уголья, ему, разбившему в прах самодовольных тупиц из Среза, бахвалящихся тем, что недавние раскопки на полях Ветхой войны вернули под их власть столько древних машин, кому ли, как не Соою, отмеченному благосклонностью Бессонных не единожды, но трижды, не знать, на какую подлость способен такой вот камушек, что наносит укол в самый разгар драки, принуждая оступиться?

Первый координатор Соой - сие в принципе не подлежало сомнению - знал о подобном предостаточно. В конце концов, сколько таких вот каменьев - будь то вовремя добавленная в питье смесь из травы скупца и желчи праховой ползушки, перекупленный товарищ, прилюдно опозоренный родич или попросту в верную руку вложенный клинок - он сам раскидал под чужие стопы за долгую, но достойную такого осторожного и предусмотрительного существа жизнь? Разве остался бы он цел, если бы, одного за другим, не истребил трех своих братьев и двух сестер раньше, чем ему исполнился бы тринадцатый период? А не научись он убеждать другого если не поверить в свою ложь, то хоть бы на время принять ее к обоюдной выгоде и выживанию, не научись точно определять, когда в очередном союзнике отпадала нужда - разве пережил бы тогда испытание Гущей, куда молодняк, дерзнувший облечь свое желание стать одним из воинов-миражей в слова, сбрасывали, на пять долгих периодов оставляя наедине лишь с себе подобными и порождениями Ветхой войны? Нет, разумеется, нет - и дело даже не в том, что творения их безумных предков были способны растерзать в мгновение ока даже одного из слуг Королевы. Гуща учила не столько борьбе за выживание, сколько вколачивала в голову одну простую истину - закончиться ей никогда не суждено. Всегда будет еще один враг. Всегда будет еще одна ступень, на которую должно взойти, потому что стоя на месте, ты открываешься для удара. Всегда будет несколько явных ножей, занесенных над тобой - и стократ больше до поры сокрытых. Соой хорошо усвоил урок - и к тому моменту, как на горизонте снова показалась громада Клубка, парящая выше самых страшных горных пиков, он сумел куда больше, чем просто сколотить - угрозой и подкупом, лаской и пыткой, тщательно взвешенным обещанием и в нужную пору свершенным убийством - свой первый осколок и обеспечить видимую покорность его воинов. Богатые дары Ветхого времени, сотни периодов лежавшие в отравленной земле и ожидавшие, покуда кто-то такой же способный, мудрый и осторожный, как Соой, их отыщет, обеспечили ему не только руну младшего теневода и бесплатное зачисление в печально известную Сечку, где постигшие основы борьбы за свою жизнь и отнятия чужой приступали к настоящим военным наукам, но и устную благодарность - в записи, разумеется - одного из младших Бессонных, карту с которой Соой берег как зеницу ока еще очень долго. Покинув академию уже в звании полнокровного младшего тактика, зачисленного вскоре в командный круг Цесы клана Невода, он не успел, в согласии с расхожей поговоркой, и глазной линзой блеснуть, как было объявлено о войне с Горстью.

И по сию пору Соой нет-нет, да и позволял себе вспомнить пережитое, будь то эскадры струйных кораблей, чьи гладкие черные борта так и ломились от запасных энергетических сот - видя малейшую возможность для просачивания, старый Цеса всегда приказывал гнать вперед без остановки, задействовав все резервы - или каменные леса, искрошенные в пыль залпами гравитационных севалок...что уж говорить про такое зрелище, как орды дважды рожденных, с которых снимали шоры и переводили в активный режим? Вспоминал он, конечно, и славное окончание кампании против Горсти, славное даже не обилием трофеев, будь те хоть дважды из Ветхого времени, и не количеством захваченных рабов, пусть за них и платили в Клубке в тот период полную цену, а тем, что он, в ту пору еще лишь младший тактик Соой, упрочил свою позицию в кругу Цесы, отправив трусливого идиота Эзу, коварного Леэ и напыщенного олуха Стата на свидание с предками. Конечно, если бы он не подтасовал некоторые разведданные с намерением опозорить Эзу перед командованием, то вместе с обманутым Эзой они не лишились бы по итогам целой ударной группировки, если бы Леэ не погиб, будучи зажарен выстрелом из фузеи (убийц, благодаря разумному использованию гасителей мыслеобразов, так и не сумели отыскать, даже перерыв добрую половину полковой общественной сети), то прорванный фронт не пришлось бы спешно затыкать дважды рожденными и рабским резервом, и уж конечно, если бы Стата дождался подкрепления, в скором прибытии которого Соой уверял товарища-тактика даже тогда, когда тело Статы уже давно корчилось, насаженное на разрядный кол, то, несомненно, битва за то жалкое поселение не окончилась бы поражением. Впрочем, и первое, и второе, и, конечно же, третье Соой считал небольшой ценой за свое благополучие...в конце концов, все, что делается ради такового, быть неверным не может в принципе.

Под началом Цесы Соой прослужил еще пять с половиной периодов: война с Угольем, чей правящий совет был обеспокоен защитой наследственных прав на владения в Парном море, колония за колонией спадавших в руки хозяев Клубка, стоила старому координатору жизни. Представленные трибуналу доказательства преступного сговора и воровства средств, выделенных Бессонной Камерой на военное предприятие, были неопровержимы - да и могло ли быть иначе, если Соой начал работать над их фабрикацией, едва только ушей его достигли первые смутные слухи о готовящейся кампании? Самих военных действий в этот раз теневод, назначенный за них отвечать после отстранения и казни Цесы, почти не запомнил, будучи занят куда более важными вещами: сокрытием собственных растрат да погашением долгов, образовавшихся после покупки свидетелей и сторонников, оплаты соглядатаев, доносчиков, убийц и, конечно, щедрых подарков своим покровителям в Бессонной Камере. Когда Соою, вынужденному изворачиваться похлеще стеклянного угря и опустошать полковую казну единственно для того, чтобы заткнуть рты, способные заявить о том, что его руки бывали там и прежде, донесли, что вверенные ему полки одержали победу, сорвав высадку угольского десанта, координатор лишь отмахнулся: его в то время куда больше волновало, что следует презентовать Бессонной Фаса, высказывавшейся в поддержку скромного теневода на последнем заседании Камеры - и как ублажить, не разорившись окончательно, еще и двух ее ближайших сторонников.

Самой удачной из кампаний, которыми мог без ложной скромности похвалиться Соой, была, несомненно, война со Срезом. Два долгих периода он, вошедший в сговор с выступавшим на стороне чужого города координатором Шеме, тоже ни разу не заинтересованном в излишней крови - а особенно в том, чтобы кто-то пустил его собственную - занимался до точки выверенными, бесконечно красивыми, достойными войти в любой труд о воинском искусстве, и, разумеется, совершенно бесполезными маневрами, до последней травинки обирая поселение за поселением и разыгрывая фальшивые баталии со своим противником, на продолжение которых требовал у Камеры все больше и больше средств. Полностью перестроив на них жилую связку своего клана - теперь она вполне могла сравниться в великолепии с господскими кварталами Клубка - и не поскупившись на взятки для всех тех, кто был задействован в игре, Соой в конце концов сделал то, что враг более предусмотрительный содеял бы с ним самим уже давно: выставил на очередной бой дважды рожденных, сражаться понарошку, в силу ограниченности их искалеченного смертью разума, не умевших. Воинство Шеме, потерявшее за два несчастных цикла больше четверти личного состава, так и не оправилось от этой первой, самой глубокой из ран, что гноилась и тлела еще несколько дважды больших циклов, покуда незадачливый координатор не был отозван в Срез: его, вернувшегося с позором и едва живого, приговорили к мучительной прижизненной пассивации. Соой, чей стратегический гений был по заслугам отмечен Бессонными, мог с той поры претендовать на договоры о найме куда более высокого класса - и когда его имя оказалось в списках, представленных послам Незакатного Народа, теневод ничуть не удивился - в конце концов, всегда была еще одна ступень.

О вылазках в Остывший мир, равно коротких и кровавых, первый координатор если и вспоминал, то с неизменным содроганием - нигде не росли в чине так быстро, как на Войне Оттепели, но нигде смерть и не заключала в свои объятья столь быстро, как там, в землях вечного холода, непокорных безумцев и их одноглазого царька. Милостью Ослепшего солнца - а еще, разумеется, благодаря своему острому уму - переживший два рейда, Соой пообещал себе, что больше не подпишется ни на один. Презрение Незакатных можно было стерпеть, насмешки Бессонных - забыть, но ни одна награда не стоила того, чтобы снова цикл за циклом трястись от ужаса в своем светозащитном коконе, тщась угадать, откуда возжелает явиться его гибель. Он, как и положено крупному военачальнику, славному не только мудростью, но и осторожностью, должен был заботиться о жизни самого важного существа во всем полку, о жизни того, без кого любое предприятие обречено на скорый и унизительный крах - то бишь, конечно же, о своей собственной, а сделать это, улепетывая от распроклятых крылатых дев или наблюдая за тем, как его отборные осколки выстуживаются до последнего воина омерзительными утбурдами, духами-часовыми, а выжившие задумываются о мести своему начальству в лице его скромной персоны, было несколько затруднительно. Уж лучше избрать какой театр попроще - благо миров, где слуги Королевы вынуждены были напоминать о незыблемости Ее власти и неотвратимости кары становилось, как осторожно шептались в Клубке, все больше. Уж лучше...

Это не было простым заданием. То, что Бессонные призвали первым именно его, то, что предложение было сделано именно ему, пусть в Клубке и были - от природы скромный Соой всегда это признавал - теневоды более умелые, опытные и знатные, значило многое, и лишь такой не по периодам развитый ум, как его собственный, мог постичь все потаенные смыслы, таящиеся в этом жесте со стороны верховных правителей их великого народа. Нет признания заслуг более честного, чем нож в твоей спине - и рассматривать назначение следовало именно в контексте этого старого, бесконечно мудрого утверждения. Постепенно растущее влияние Сооя, его недюжинные таланты организатора, его осторожность и предусмотрительность, его полководческий дар и многие иные достоинства, перечислением которых он определенно занялся бы, будь каким-нибудь непристойно наглым выскочкой, не могли не заметить - и теперь кто-то из Бессонных, кому сие не по нраву - почему бы и не Юла? - делает свой ход. И ведь как ловко, во имя Ослепшего солнца! Сколько бы глупцов без единой задней мысли соблазнилось этими щедрыми посулами, сколько бы непроходимых тупиц, от которых - Соой предпочитал быть с собою всегда честным - Клубок так и ломился, помчались бы, высунув язык, прямиком в западню!

Глупцом первый координатор, конечно же, не был. Незакатная Королева изволит вытряхнуть, наконец, мелкий камушек из туфли - пускай. Он, как и все верные дети Ослепшего солнца, чтит равно дух и букву древнего договора, заключенного меж их мирами, он, как и все здравомыслящие существа, не станет зазря отказываться от предложения Бессонных. Но он же, как переживший многое и постигший стократ больше, он, как рожденный, вне сомнений, для свершения великих дел, не может не заметить расставленной западни. Не может не вспомнить того, о чем шептались еще во времена его молодости, о чем ходит шепоток и поныне.

Камушек был так остер, что об него поранился, едва ли не насмерть, сам Незакатный Король. Камушек был столь мелок, что его так и не удалось сгрести и раскрошить - все время проскальзывал меж пальцев. Камушек так гневил, так распалял, что Незакатные, и без того разъяренные своей неспособностью положить конец Войне Оттепели, никак не могли себе позволить о нем забыть.

Дерзкий рейд в Огражденный мир, где ему и выделенному из его сил отборному полуполку предстояло оказывать посильную помощь Незакатным из соцветия Перелетных Птиц, был ловушкой от начала до конца - ловушкой на него, теневода Сооя, чье место гадкий Юла наверняка уже успел посулить кому-то из своих любимцев. Отказываться, конечно, было нельзя - кто знает, где, как и когда Бессонный захочет уязвить его в следующий раз и сумеет ли он распознать опасность до того, как станет слишком поздно? Отказываться, конечно, было нельзя. Но следовало быть готовым.

Ошибка при схождении, по результатам которой легат-провозвестник Незакатных потеряла свой корабль, Сооя ничуть не удивила - наверняка Юла сговорился и с тем Незакатным, кто отвечал за прокол, лишь бы только погубить своего врага. То, что они высадились отнюдь не там, где должны были, и перебили совсем не тех сорняков, каких следовало согласно изначальному плану, теневода тоже не могло смутить: следы заговора проступали повсюду, словно иней на поврежденных охлаждающих трубках. Смущало, конечно, то, что легат-провозвестник не пожелала внять его мудрым советам и попридержать остатки полуполка в резерве, где им, после всего пережитого, было самое место, но Соой давно уже постиг, что с Незакатными было безопаснее всего соглашаться хотя бы в каждом втором вопросе - а с той, от кого зависит его благополучное возвращение домой - по каждому вопросу вообще. До той поры, пока цепь коварного заговора не расчленена по звеньям, легат-провозвестник должна находить в его персоне верного и исполнительного слугу - в конце концов, уж если Бессонные решили играть столь грубо, почему этого не может позволить себе он, привлекая на свою сторону...да хотя бы эту...как ее...

Легат-провозвестник Ласточкины Крылья нарядила меня следить, дабы вы, бесхребетные ничтожества, не отлынивали от работы!

Ах да. Точно. Спасибо этой мерзкой Незакатной, что потрудилась напомнить.

-Не извольте переживать-беспокоиться, славная госпожа, - ловко выполнив очередной унизительно низкий поклон, забормотал Соой. - Мы рады помогать-содействовать такому блистательному полководцу, как грозный легат...

Так рады, что, быть может, уже соблаговолите начать?

Каждый раз, когда Крапива касалась его разума - на долю мгновения, что была меньше самого крохотного из подлежащих исчислению циклов - слуа морщился и кривил рот под лицевой пластиной. Каждый импульс, сколь бы ничтожным он ни был, вызывал тошноту, а последнее, чего бы первому координатору хотелось в разгар битвы - помимо, конечно, таких вещей, как утрата контроля над нижестоящими или получения предательского выстрела в спину - так это чтобы его вывернуло прямо в шлем. В очередной раз поклонившись Незакатной - пусть та и могла наблюдать при активированном тенеплете лишь пляшущую в морозном воздухе рябь, поклонов, когда имеешь дело со слугами Королевы, много никогда не бывает - Соой открылся для общественной сети и позволил карте местности, что рисовала саму себя в реальном времени, едва поспевая за потоком данных с линз разведчиков, выплеснуться на гладкое экранное полотно забрала. А затем, вовсю пользуясь тем, что никто из подчиненных не мог получить и малой частицы его мыслей без соответствующего на то разрешения, выругался - протяжно, со вкусом, вовсю используя выражения, дозволенные к употреблению только высокородным и членам Камеры.

Легче стало, пусть и ненамного. Укрепленная позиция сорняков, которую его скромным силам предстояло взять с разбегу, уложившись в двадцать или около того дважды меньших циклов, впрочем, от мысленной брани никуда не делась.

Конечно, ни в какое сравнение с кошмарами Войны Оттепели ничто из этого не шло. Не было ни обманчиво пустых искусственных равнин, где дремали, в любой момент готовые прорваться в реальность, сотни сторожевых духов, ни башен, формировавших из ледников оборонительный покров такой толщины, что не всякая бомбардировка справлялась с тем, чтобы оставить на нем хоть царапину. Не было ни звездообразных "Стрелолистов" Незакатных, что сотнями срывались с серого неба, обрушивая вниз целые океаны огня, ни крылатых безумиц, что бросались им навстречу, испытывая, похоже, извращенное удовольствие каждый раз, когда удавалось прикрепить суртов фугас к обшивке несущегося прямо на них воздушного корабля. Не грохотали по ледяным мостам угольно-черные машины, что на фоне атакующих масс - кого только не бросали на очередной приступ Незакатные, собрав с покоренных миров по горсти - казались просто точками, не сходились где-то там, выше облачного слоя, тяжелые суда...

Впрочем, здесь и сейчас Соою, потерявшему добрую половину полуполка и вынужденного совершать торопливые действия, продиктованные волей Незакатных, с лихвой хватало и убогих, уменьшенных стократ копий всех тех ужасов, что мог предложить незваным гостям Остывший мир.

Присмотревшись к карте повнимательней, первый координатор только прикусил со злости губу. Уцелей хотя бы пара звеньев струйных кораблей, перевозимых на "Рассветной крови" - и никаких бы проблем вообще не возникло. Сейчас же, по милости подлеца Юла и его агентов, замысливших погубить несчастного теневода, о мобильных группах, что в мгновение ока совершили бы прорыв на сорняковых флангах, можно было смело забыть. Забыть, равно к стыду и злости Сооя, можно было и о большей части тяжелого вооружения, закупки которого серьезно ударили по его кошельку: с риском для жизни выбив из Бессонной Камеры около трехсот тысяч искр - сумма безумная сама по себе - теневод, понимая, что провал решительно недопустим, даже употребил часть суммы на то дело, ради которого несколько циклов подряд обивал порог за порогом и унижал себя просьбами да мольбами. Видит Ослепшее солнце, следовало сохранить в своем кармане все целиком...

Вызвав на экран общий узор полуполка, Соой угрюмо занялся подсчетами. Пять обломков по три осколка каждый, один несчастный осколок дважды рожденных, жалкие крохи уцелевших при схождении тяжеловооруженных воинов-миражей из кланов Ступицы и Серпа, сведение которых вместе, учитывая застарелую вражду, грозило междоусобной бойней...все будто бы назло ему, но теневод, от рождения будучи проницательным и догадливым - не в пример дуракам-братьям - прекрасно понимал, что никакого "будто", когда дело касалось Бесонных, попросту не существовало. Подобно телу, что, будучи истерзано многочисленными порезами, истекало кровью из каждого, вся эта операция буквально сочилась следами жестокого заговора, призванного погубить одного из наиболее талантливых и способных полководцев Клубка. И чего ради? Ослепшее солнце свидетель, из-за какой-нибудь старой, наверняка полностью надуманной, обиды - или, что ничуть не лучше, потому что Бессонному взбрело в его священную мертвую голову протолкнуть наверх какого-нибудь дегенерата. Хорошо, пусть даже так. А со стороны сорняков их ждет...

Вражескую диспозицию Соой оценил в равной мере скоро и трезво, как и следует координатору, на чей боевой опыт, тонкость суждений и прозорливость надлежало бы равняться всему Клубку, если, конечно, эти бездари желали хоть чему-либо научиться в своих бесконечно жалких жизнях. Укрепления сорняков могли сперва внушить некоторый трепет - с этим теневод, будучи от природы существом честным в той же мере, в каковой и скромным, должен был согласиться. Первое впечатление, впрочем, очень быстро уступало череде стройных и взвешенных мыслей, назвать которые лихорадочной чехардой не посмел бы, наверное, и самый отъявленный лжец из ведомых мирозданию, и первой из тех мыслей было, конечно же, напоминание самому себе - здесь и сейчас они имеют дело всего лишь с сорняками. Снег предательски хрустел под ногами, пробуждая к жизни не самые приятные воспоминания, но впадать в панику, словно какой-то жалкий дурень из невольничьего осколка, ему, первому координатору, было не к лицу. Пусть себе хрустит - здесь и сейчас они сражаются вовсе не с детьми Остывшего мира, а потому победа, даже с потерей большей части полуполка из-за интриг проклятого Юла, не просто возможна - неминуема. Эти смехотворно узкие траншеи, окружающие каждое здание в районе, помехой не станут, эти вынесенные на поверхность огневые башни подземных сооружений никого не сумеют толком задержать. Оборудованные позиции примитивных стрелковых орудий поддержки, малых артиллерийских устройств и бесконечно убогая сорняковая военная техника не идут ни в какое сравнение с тем арсеналом, который был бы, не расстанься они с "Рассветной кровью", в распоряжении теневода, а численность противника в районе - предположительно, сотня-полторы особей - и вовсе ничего не значит...

Проверив показатели защитного покрова - в первую очередь, конечно, охлаждающих систем - и понизив на всякий случай пульсацию командирского тенеплета на три такта, что сделало его, в ущерб скорости, еще незаметней прежнего, Соой пробудил, одну за другой, шесть сторожевых программ. Убийцы подлого Юла могли быть повсюду и такой прекрасный шанс разделаться с намеченной жертвой, как ее глубокий нырок в общественную сеть, сопряженный с необходимостью четко координировать действия воинов-миражей, вряд ли бы упустили - но теневод, как и следует командиру предусмотрительному, давно подготовился на такой случай. Потоки враждебных данных, когнитивные стопоры любого класса, перехватчики формулировок и вспарывающие нервную систему пакеты были ему теперь не страшны - кончено, нагрузка на память возрастала при этом многократно, позволяя одновременно работать максимум с тремя полнокровными обломками вместо десяти, но какое бы разумное существо презрело бы собственную защиту в пользу чего угодно еще? Скользнув в бесконечно растущий и убывающий узор из мыслей и их оттенков, команд и повелений, схем и карт, разбрасывая нити своей паутины поверх уже возведенного, прекрасного в своей строгости напластования, первый координатор натянул их, принявшись за разброс приказов: формирование, подгонка и пересылка отнимали у него времени меньше, чем требовалось бы на единый удар сердца - но каждый короткий мыслеобраз хранил в себе всю полноту великого замысла.

Обломок три-шесть, выдвижение на высоту, направление центральной траншеи. Осколку Аха очистить строение по левой руке, осколку Люви - организовать вовлечение под осколок Эба, осколку Эба - огневая фигура...

Плетение узора началось - оставаясь в относительной безопасности среди скошенных снарядами деревьев, укрытый снегом, ветвями и тенеплетом, Соой каждой клеточкой своего существа ощущал, как его изрядно поредевшее, но все еще боеспособное воинство приходит в движение. Обломок три-шесть был, наверное, самой простой в обращении из фигур, что остались на руках теневода: все поголовно из клана Пробора, все - безмозглая беднота, опасаться которой, особенно кому-то, достигшему его высот, было попросту стыдно. Осторожность, впрочем, лишней не бывает - и потому, врезая координаты и схемы передвижения в разум младших теневодов, первый координатор со свойственной ему предусмотрительностью немного изменил полученные от разведки данные, примешав к каждому пакету нужный мысленный отпечаток: теперь, отклонившись от курса, Аха будет винить в том Люви, а сам Люви, выводя сорняков под игольные винтовки воинов Эбы, потеряет из-за скверно продуманного обстрела пару своих. Все трое, как итог, будут считать виновниками кого угодно, но только не его, Сооя - и уж конечно, никак не сумеют, занятые друг другом, принять сколько-нибудь активное участие в заговоре против его скромной персоны.

Обломок три-девять - вперед на низких тактах. Осколок Суа - очистить окружную траншею по правой руке, осколок Наек, осколок Дои - движение к центру высоты...

Узор становился сложнее и опаснее - теперь первому координатору предстояло заняться воинами уже давно бывшего у него на подозрении тактика Орзы. Этот выходец из господских кварталов Клубка - кажется, откуда-то из Самоцветов - был одной из наиболее вероятных кандидатур на ставленника Бессонного Юла, а вдобавок попросту раздражал теневода своей наглостью и отсутствием минимального почтения к старшим равно по званию, возрасту и уму. Когда первый координатор еще только составлял списки достойных отправиться в Огражденный мир, продумывая, как и следует, каждую мелочь, сей нахал раскрыл себя, вызвавшись добровольцем. Даже если Орза и не был тем воплощением подлости, каким виделся Соою, его все равно следовало достойно наказать. По сему вопросу с координатором согласились бы, разумеется, и древние - взять хотя бы "Свод верных мер" за авторством Лиши Дважды Повешенного: в труде одного из величайших полководцев Ветхой войны, чьему тонкому чувству обстановки (благодаря которому он почти всегда успевал сменить сторону за считанные циклы до ее краха) завидовало не одно поколение теневодов, четко проговаривалось, что избыточная смелость суть спутник смерти и не в правилах мудрого военачальника на нее как-либо полагаться. Смелые воины - вот она, мудрость веков - излишне непредсказуемы, зазря выводят из равновесия окружающих, смущают покой озабоченного исполнением планов координатора, да еще - как же без того? - могут в конце концов вырасти в подлинную угрозу авторитету последнего. Нет, участь Орзы была решена уже давно - и сейчас оставалось лишь привести приговор в исполнение. Конечно, тактик пожелает остаться в стороне от схватки, но Соой, будучи собой, а не каким-нибудь растяпой из тех, что и Сечку заканчивали лишь милостью Ослепшего солнца и посредством обильных взяток, уже все продумал: два воина-миража из осколка Суа получили сейчас тщательно зашифрованные инфосвертки, призывающие к действиям - как получили еще давно, еще дома, хороший аванс за жизнь тактика. Отделившись от остальной группы, которую, в свою очередь, Соой отвлечет постановкой помех по всем каналам, они доберутся до проходимца Орзы и расправятся с ним. Оплошает один, так справится с делом другой - а так как вдвое большая награда была втайне обещана каждому за смерть соперника, есть хорошая вероятность, что в начавшейся перестрелке погибнут оба, и координатору вовсе не придется платить. Даже если Орза уцелеет - следовало учитывать каждую возможность - у теневода не было причин волноваться: случившееся можно будет запросто вменить в вину самому тактику, попеняв на недостаток бдительности и контроля над собственными воинами. Орза будет мертв или посрамлен, а бой с гадкими сорняками будет, тем временем, идти своим чередом, идти к победе - если что-то и грело душу Сооя, вынужденного сейчас лично заниматься координацией каждого осколка, то, пожалуй, именно это.

Шквал мыслеобразов, адресованных ему обломком четыре-два под командованием тактика Рисе заставил первого координатора недовольно поморщиться. Мало того, что младшие теневоды обломка наперебой сообщали об отказывающем оборудовании - из-за разрывов фузей погибло уже, кажется, пять или шесть воинов - так еще сорняки, воспользовавшись этим, навели свою смехотворную артиллерию аккурат в нужное место, покрошив осколки Лора и Баши почти целиком и сорвав наступление на холм. Причину, по которой оружие, исправно работавшее до сей поры, вдруг пришло в негодность, первый координатор, конечно же, знал: клан Пылянки, чьи заклятые враги из семей Бутыли и Четвертого Винта во множестве скопились в обломке Рисе, щедро оплатил ему эту небольшую диверсию. Агенты координатора, могущие в случае молчания надеяться на определенный процент от суммы, заменили часть энергетических сот в оружии. К сожалению, Рисе часто приказывал всем своим воинам перед схождением в целевой мир обменяться тенеплетами и фузеями на случай, если кто-то, планируя покушение на его жизнь, снабжал свое снаряжение скрытыми тенетами-гасильниками либо иными подлыми устройствами. Конечно, если Соой не желал ссоры со всей Пылянкой - а среди проживающих там семей были и пользующиеся благосклонностью некоторых Бессонных - следовало выполнить дело как подобает - и, к сожалению, иного способа сделать это, кроме как устроить подмены во всем оружии обломка и обречь его воинов на определенный процент непреднамеренных потерь попросту не существовало. Даже если у сорняков действительно оказались на местах чаровники, способные временно выводить из строя тенеплеты - по крайней мере, из истерик воинов Рисе следовало именно это - то виноват тут не был никто, кроме самого тактика, чьи дурные привычки, продиктованные, наверное, застарелой паранойей, зазря губили хороших бойцов. Соою грустно было слышать об этом, и даже обрывочные кадры горящих зданий и расстреливаемых сорняков, что стекались в его разум прямо с чужих линз, уже не так радовали, как прежде. Четкость узора нарушалась - теперь осколок младшего теневода Кюра, где Рисе собрал лучших воинов своего обломка, проникнув в траншею, докладывал - вопреки полученным ранее сведениям, она была столь узкой, что развернуться там не получалось и вдвоем. Сорнякам, в свою очередь, не надо было даже видеть приближавшуюся к ним смерть - заняв единственный проход, они попросту забрасывали гранатами любой шорох и любую протянувшуюся по воздуху рябь. Продвижение обломка, учитывая это и потери в двух других его осколках было практически полностью остановлено - в который раз прикусив со злости губу и ощутив кровь на языке, Соой сбросил приказ на выход из боя с последующей перегруппировкой и обратил свой разум к остальным воинам-миражам.

Мой координатор, последние перехваты. Кланы сорняков объявили о прекращении огня и объединении своих сил. Ваши повеления?

Каждая скомканная, спешно оформленная мысль тактика Олью так и сквозила едва прикрытой нервозностью, и дело было не в одной лишь горячке боя: потеряв большую часть своего обломка еще при схождении и зачистке сорнякового суденышка, тактик имела все причины страшиться - не вражьей руки, но собственных же теневодов. Сиррэ, Воте и Неву, чьи осколки к настоящему времени сократились до совсем уж смехотворных значений, ни в чем так не нуждались, как в возможности поставить пару заплат на подпорченной репутации - а если вместе с тем можно было еще и совершить прыжок вверх по служебной лестнице...

Какая-то крохотная часть координатора - едва ощутимая, едва знакомая ему самому - на краткий миг ощутила нечто вроде досады: никто из его командного круга не разбирался так хорошо во вражеских общественных сетях и каналах связи, как Олью, и ее потери Соой, по крайней мере сейчас, не особо желал. Подключившись к жертвоискателю тактика, теневод поспел как раз вовремя, чтобы пронаблюдать за ходом зачистки очередного строения от зарывшихся внутри тварей. Слаженные действия воинов-миражей временно спаянных вместе осколков Сиррэ и Неву вытянули из координатора скупую улыбку и короткий импульс холодного удовлетворения: сорняки, помощь которым оказывали какие-то неуклюжие конструкты - каждый такой приходилось расстреливать вручную, без автоматической наводки - один за другим обращались в горы горелого тряпья пополам с почерневшим мясом. Чудовищный грохот - артиллерия сорняков переносила обстрел внутрь района - вынудил Сооя снизить громкость передачи, но сухой свист, с которым очередной заряд покидал ствол фузеи и находил очередную жертву, укутывая смерть в облака вонючего пара, все еще был отчетливо слышен - даром, что не прекращался ни на мгновение.

Убедившись в том, что дела у собранного буквально по щепотке воинства Олью идут в пределах нормы, координатор скользнул в совсем иные линзы, спешно оценивая ситуацию снаружи: осколок Дои, вырвавшийся к центру холма, попал под столь плотный огонь, что свою спасительную роль не был в силах сыграть никакой тенеплет - осколок Наек же, дважды меньший цикл тому назад спаливший дотла сорняковые казармы, теперь оказался рассеян после очередного артиллерийского удара. Ситуация в траншеях по мере продвижения только ухудшалась, а тревожные доклады Олью только что обрели визуальное подтверждение: на помощь осажденным сорнякам спешили, неуклюже спрыгивая в снег из своих уродливых коробчатых машин, дикари из другого клана - те, что тяготели к изображению на своей одежде двух скрещенных черт.

Соой в который раз выругался. И как эти варвары столь быстро пришли к соглашению? Любое разумное существо потратило бы на проработку одних только предварительных условий не один цикл, стараясь учесть все существующие варианты в их едва ли не бесконечном ветвлении, а уж когда бы поднялся вопрос цены...как, во имя Ослепшего солнца, как? Воистину, обитатели Огражденного мира суть животные, ведомые простыми инстинктами, и не более чем инстинкт повелел им сейчас сбиться в одну стаю - разумное существо попросту не способно столь быстро договориться с себе подобными, ведь существует столько рисков, столько возможностей быть преданным раньше, чем успеешь нанести удар сам...

Сорняки, в отличие от первого координатора, не терзались, похоже, лишними мыслями - если допустить, конечно, что в их безобразных головах вообще таковые водились - и решились на такую неслыханную наглость, как организация контратаки. Вовсе не заботясь, кажется, о том, что противник превосходил их во всех мыслимых отношениях, новые группы дикарей выдвинулись на контакт под прикрытием своих машин, бросая гранаты в таком количестве, словно карманы их нелепых одежд были попросту бездонны. Когда сорняковая артиллерия точным залпом расколола недавно занятое здание, словно подгнившую скорлупку, настроение Сооя окончательно испортилось: тот факт, что теневод Эрсла и девять его воинов сгинули в пламени, припечатанные вдобавок обломками рухнувших перекрытий и тоннами пыли, был, конечно, печален сам по себе, но куда хуже было то, что семья Эрслы, чьи щедрые выплаты позволили последнему закончить Сечку и поступить в полк Сооя, теперь вряд ли пожелают иметь дело с координатором - что уж говорить о небольших, исключительно дружеских подарках время от времени...

Видит Ослепшее солнце, он терпел. Да будет Ослепшее солнце свидетелем, у него более нет выбора.

Циркуляр, такты повысить до края. Снимаю шоры!

На одну-единственную мысль, на один кратчайший импульс, что разнесся по каждой ниточке незримой паутины быстрее, чем чьи-либо глаза под линзами жертвоискателя вспомнили бы о том, что им время от времени полагается моргать, общественная сеть отозвалась глухим, продирающим до костей и глубже, страхом.

Существовали решения, о которых не говорили просто так.

Существовали слова, взять которые назад было уже едва ли возможно.

Существовали вещи, что каждый, знавший о них хоть самую малость, желал бы навсегда позабыть.

Время после схождения было тяжелым. Кого-то обуяла ярость, кто-то, едва проведав об ошибке, стоившей им доброй половины полуполка и "Рассветной крови", поддался панике. Кто-то впал в отчаяние, узнав про гибель своих до поры необходимых союзников в командном круге, кто-то позволил себе недолговечную, но все же радость, заслышав о смертях старых недругов.

Одно подразделение осталось спокойным. Одно подразделение понесло меньше всего потерь - ведь их

давно потерянных

спускали последними. Отдельно от всех иных.

Сложная кодовая последовательность требовала использования голоса - и собственный голос, что торопливо и сбивчиво выговаривал отмыкающую комбинацию, казался Соою чем-то бесконечно чужим.

Почти как они.

Равнодушные к интригам, что пронизывали каждый уцелевший город-государство от глубин, сотни, тысячи периодов назад сокрывших в себе пагубное наследие Ветхой войны, до господских шпилей, омываемых кислотными дождями, укутанных в ядовитые облака. Не ведающие горечи поражений и сладости побед. Безразличные к боли, неподвластные страху. Верные до конца, до смерти - и до той вещи, что, волею Ослепшего солнца, случается с каждым из его детей после нее...

Видевший однажды, как дважды рожденные поднимаются в атаку, вряд ли мог надеяться когда-либо это забыть - и считать себя исключением из правила Соой никак не мог. Намертво припаянные к головам серебристые колпаки замерцали, перебивая отблески лунного света, корка изморози, покрывавшая гладкий металл, с тихим шипением начала трескаться, исходя смрадным паром. Тела, навечно замурованные в своих тяжелых, громоздких защитных покровах, постепенно вспоминали науку движения, что выражалось поначалу лишь в сильной дрожи и неумелых, грозящих в любой момент окончиться падением, шагах. Разум Сооя спускался все глубже и глубже, вороша статусные таблицы, активируя смещающие поля, прекращая подачу ингибиторов, отключая узлы-релаксанты. Пересохшие, окровавленные, дрожащие от напряжения губы - выговаривали, слог за слогом, последние доли отмыкающей комбинации.

Слой за слоем сдирая бесконечно фальшивое спокойствие. Вытягивая наружу то единственное, то последнее, что оставило Ослепшее солнце своим детям - тем, что когда-то решились, когда-то рискнули, когда-то воспользовались подобно сотням, тысячам, тысячам тысяч до них, тем ничтожным, меньше самой крохотной пылинки, что когда-либо познавала свет любого из бесчисленных миров, шансом, что даровало всем и каждому извечное, непреложное Правило Моста.

Видевший однажды, как дважды рожденные поднимаются в атаку, предпочел бы больше никогда того не видеть - и дело было, конечно, не в резне, что неотрывно, шаг в шаг, следовала за безмолвным и бесстрашным воинством. Когда спадали шоры, когда

как сейчас

оковы, сплетенные из гипнотических гимнов, ударных доз замедляющих препаратов и непроглядной тьмы отступали, выводя когда-то попытавшихся несчастливцев из химического ступора, принуждая оставить позади трясину тупого, отрешенного блаженства и остаться наедине со столь же тупым бешенством, выходящим далеко за грань равно разумного и животного, каждый, видевший это, принужден был задаться тем вопросом, правильного ответа на который не существовало вовсе, не существовало никогда.

Что выберет лично он? Предпочтет ли, чтобы безжизненное тело его, когда подойдет срок, попросту спалили, вытряхнув пепел через городские мусорные шлюзы? Предпочтет ли вместо того попытаться, решит ли, еще при жизни, заронить песчинку своего имени в бесконечную пустыню массива данных Моста?

Дважды рожденные шли в бой молча - ни один из тех, на ком неудачно были опробованы жалкие клочки искусства воскрешения, существовавшего в Ветхое время, никогда более не говорил. Дважды рожденные ступали поначалу медленно - смещающие поля, в которых безо всякой пользы тонули, лавина за лавиной, снаряды сорняков, искрили и переливались, словно масляные пятна на поверхности воды. Где-то плотность огня брала свое и защитные системы, способные за пару-тройку дважды меньших циклов проанализировать угрозу, подстроившись под поражающий элемент и боевую скорострельность вражеского оружия, уступали, начисто перегруженные, чудовищному напору. Соою, неотрывно следившему за вводом в игру самой страшной из оставшихся на его руках карт, ощутимого беспокойства это не принесло - пусть трое или даже четверо оказались изодраны на истекающие дымом, разбросанные по снегу клочки, остальные преодолели огневой вал.

Ничего иного дважды рожденным не требовалось.

Прыжок от линзы к линзе, от сознания к сознанию в этот раз был куда трудней, но устоять пред соблазном было выше скромных сил теневода. Дважды рожденные, выйдя, наконец, на свою привычную боевую скорость, ворвались на огневые позиции сорняков, словно в укрепленный город, разя фоническими лезвиями направо и налево - от тошнотворного, сводящего с ума гула кости дикарей крошились прямо в теле, а распахнутые от боли пасти харкали густой кровавой кашей с кусками сыплющихся зубов. Наблюдая за перегруппировкой охотничьих осколков и время от времени рассылая легкие коррективы тактикам, координатор снова и снова возвращался, будто завороженный, к разбросанным по общественной сети кадрам бойни, что множились, наслаиваясь друг на друга, с каждым ударом сердца. Пожирающий все и вся гибельный вихрь, выпущенный на свободу Сооем, требовал больше жертв - и сорняки, не имевшие иного выхода, продолжали вскармливать его своими жизнями. Неуклюжие сорняковые машины, еще не так давно плевавшиеся огнем, сами уже вовсю занялись пламенем - искореженные корпуса их, пропоротые точными выстрелами, тлели средь угольно-черного дыма и пара, на который исходил стремительно тающий снежный покров. Гравитационные севалки с пронзительным свистом выбрасывали за раз по две-три сотни сверхплотных сферических снарядов - входные отверстия от них были меньше ногтя, но на выходе крошечные шарики обращали стены бункеров в пыль и оставляли жуткие рваные дыры в корпусах попавших под залп машин.

Мимолетные обрывки, кадры, наполненные смертью от края до края, сменяли друг друга - усилием воли перелистывая, сортируя, вычленяя важное и разбрасывая по общественной сети приказы и поправки, слова ободрения и ядовитые угрозы, Соой снова и снова позволял себе отвлечься - на смятые грудные клетки, срезанные, словно стебли, ноги, обращенную в пар плоть, хруст хрящей и алые фонтаны. Дважды рожденные, истекавшие густой черной кровью пополам с холодильным агентом, рвались вперед - всегда вперед - сквозь хлопья снега и сажи, смрад горящей плоти и плотный, почти осязаемый запах окалины. Смещающее поле одного с оглушительным хлопком отказало, лопнув, будто масляный пузырь, серебристый колпак другого снесло вместе с укрытой под ним головой, разбрасывая дымные струи и костяное крошево. Снопы искр, вырываясь из перегретых защитных покровов, сыпались во все стороны и тонули в хрустящем белом ковре, но даже лишенные оружия, лишенные рук, к которым то когда-то крепилось, они продолжали

всегда вперед

атаковать, тщась забить хоть бы еще одного врага обугленными обрубками. С каждой сорванной с тела головой, с каждой рассеченной пополам сорняковой тушей, с каждым выстрелом из фузеи, что настигал намеченную жертву за любым укрытием, координатору становилось чуть легче. С каждой вражьей смертью он дальше и дальше отгонял от себя ту мысль, что была всего гаже, всего страшней.

Видевший однажды, как дважды рожденные...

Ветхое время давно ушло, оставив после себя лишь пыль и кости, старую ложь и старые секреты. Ветхое время ушло - и ничто из того, чем когда-то похвалялся их народ, не вернется ныне.

У моста два выхода.

Шанс существовал, шанс, казалось, был доступен каждому. Протянуть руку и взять...но подавляющему большинству удавалось изловить одну лишь пустоту - пустота без единого проблеска былого рассудка становилась их уделом, когда тела, заправленные созданными по рецептам Ветхого времени смесями, помещали на целый период под реанимационные колокола.

У моста два выхода.

И каждый, глядя на дважды рожденных, каждый, видевший хоть раз, что скрывалось по ту сторону герметичных серебристых колпаков, каждый, кто заглядывал им в глаза и не расставался при этом с собственным разумом, неизбежно - пусть раньше, пусть позже - задавался вопросом, по какому в конце жизни Ослепшее солнце пожелает направить его.

У моста два выхода.

Служить живым или править ими. Стать чем-то, что ниже последнего раба, последнего зверя, провести посмертную вечность орудием грязного труда и безнадежных схваток. Спасти - милостью Ослепшего солнца, слепого случая или случайного изменения в рецептуре, редчайшего, неразличимого отклонения субгармоник - свой разум, вознестись до сонма святых полумертвых, составлявших Бессонную Камеру.

У моста два выхода - и сейчас, взирая на резню, что чинили те, кому достался самый широкий, самый горький из них, Соой делал все, что только было в его скромных силах, лишь бы об этом не думать.

Благо думать приходилось еще о бесконечном множестве вещей...

Например, почему не отвечает обломок Орза? Разве не знают они, как важно поддерживать связь в момент, когда...ах да, ну конечно. Помехи. Помехи, которые выставил он сам, законопатив им каждый доступный канал. Разумеется, временно - лишь до той поры, пока с тактиком не будет покончено, но его убийцы по сию пору не справились с задачей, проявляя вопиющую некомпетентность. Ослепшее солнце, как только они вообще могли оказаться отрезаны от намеченной цели каким-то жалким отрядом сорняков? И почему таковой вообще еще существует в качестве боеспособной единицы, а не изрублен на кусочки дважды рожденными? Разве не должны были осколки под командованием Рисе прикрыть...ах, ну да, ну да, неисправные энергетические соты. Кто же мог предположить, что эти дегенеративные выродки, невесть как вообще затесавшиеся в его полк - не иначе, еще одно свидетельство вызревающих повсюду заговоров - решат зарядить сейчас именно их? Конечно, эти соты ничем не отличаются от иных, иначе бы какой смысл вообще был во всем плане, но все же, все же...

Что ж, все еще ничего страшного. Сейчас он свяжется с Олью и прикажет перебросить...странно, очень странно. Этот участок общественной сети он, кажется, не блокировал. Во имя Ослепшего солнца, неужели эта бестолочь получила просьбу о помощи от Орзы и, занимаясь восстановлением связи, позволила заражению...конечно, она никак не могла знать, что для блокировки он использовал "заточенный шум" с автономной поддержкой баланса, но все же, все же...прокляни Ослепшее солнце эту дуру, и что ему прикажете делать теперь? Даже теневод вдвое более мудрый и предусмотрительный, чем он, то есть признанный гений, не сумел бы...

Спокойствие. Главное сейчас - сохранять спокойствие. Часть общественной сути, куда дура Олью, чтоб ее изодрало в клочья сорняковыми снарядами, выпустила "заточенный шум", еще функционировала - и Соой, как и следует личности уравновешенной, способной принимать грамотные решения в любой ситуации, попросту отправит осколок три-шесть, эту бесхитростную и бесконечно легко управляемую бедноту, прикрывать продвижение дважды рожденных...

В этот раз острые зубы координатора надкусили не только губу, но и язык. Ослепшее солнце свидетель, что за скопище безмозглых посредственностей досталось ему в качестве воинов? Как вообще смели осколки Люви и Эба, наплевав на его тщательно выстроенный план, начать выяснять отношения прямо посреди боя - и закончить это перестрелкой? Все из-за какой-то пары сдохших под дружественным огнем идиотов, которой вообще не должно было там оказаться, и...

Руна Орзы истошно заморгала белым, но Сооя сейчас вовсе уже не волновала судьба тактика, о чьей гибели он так пекся еще недавно. Если общественная сеть развалится окончательно, пожранная помехами, то блестяще начатая, буквально цикл по циклу распланированная операция отправится прямым курсом в пропасть: дважды рожденные, не получив команды на деактивацию, попросту продолжат убивать все в пределах прямой досягаемости, а из-за отказа связи воины-миражи, более не чувствующие присутствия друг друга в издыхающей сети, вынуждены будут отключать свои тенеплеты, чтобы поддерживать хотя бы зрительный контакт...

И, разумеется, будут тут же перебиты дважды рожденными или сорняками. Ослепшее солнце свидетель, все из-за одной идиотки, лезущей куда не просят! Ладно, ладно, пускай. Еще не все потеряно - надо просто деактивировать "заточенный шум", что, конечно же, большого труда не составит. Вот сейчас он...погодите-ка. А это еще что?

Соой был близок к тому, чтобы захлебнуться собственным бешенством. Как посмел, как только помыслил негодяй Рисе вбросить мысленный циркуляр об отсутствии связи с первым координатором? Да, конечно, Соою пришлось в одностороннем порядке отсечь себя от остальных, чтобы пока он вычищает последствия глупости тактика Олью, никто не обратил внимания, откуда в сеть изначально проник "заточенный шум"...но разве это повод объявлять о вступлении в силу права сортировки? Он еще жив, он никуда не делся, а эти подлые изменники уже готовы избрать нового координатора, решив, что все потеряно? О, Рисе только что совершил смертельную ошибку - и поплатится за нее куда быстрее, чем думает! Навести дважды рожденных на его местоположение, пусть разорвут проклятого предателя, агента Юла, который, вместо того, чтобы думать об общем благе, втягивает их в свои мелкие дрязги и...ах да, конечно, координат из сети, что заросла помехами от края до края, уже не выудишь...но, быть может...

Успокоиться. Успокоиться и думать. Сорняки сейчас последнее, о чем стоит переживать - их осталось не так уж и много, а тех, что еще на ногах, скоро лишат и ног и голов дважды рожденные. Нужно заняться вещами куда как более важными - продумать, какую казнь кому из предателей даровать, когда все это закончится - и кем заполнить образовавшиеся прорехи. Быть может, получится удовлетворить и Пылянку, и Четвертый Винт...а если набраться смелости и снова обратиться к Бессонной Фаса...

Во имя Ослепшего солнца, ну что там еще? Неужели он не может надеяться хотя бы на один несчастный дважды меньший цикл тишины, которого существу его ума и опыта, несомненно, хватило бы, чтобы...

Осекшись, Соой вынырнул из общественной сети - вернее сказать, от того участка ее, что еще не превратился в забитое помехами болото. Происходило нечто, требующее его внимания, нечто, пусть в это и сложно было поверить, учитывая, с каким тщанием он подошел к планированию операции, задействовав все свои полководческие таланты, непредвиденное. Нечто...странное.

И чудовищно шумное - этот глубокий, постепенно нарастающий гул он слышал так хорошо, как если бы находился сейчас в самом сердце схватки, а не в надежном укрытии на достаточном удалении от всех опасностей, кои могут подстерегать в бою даже кого-то стократ более осторожного, чем теневод. Фузеи и даже фонические лезвия так точно не звучали, не исторгало подобного шума и ни одно из известных ему орудий Незакатных - свалить вину за это терзающее уши гудение нельзя было даже на их линейный корабль, по крупице проталкивающий себя в Огражденный мир. Странно, очень странно - да и артиллерия сорняков почему-то вдруг умолкла.

Чувствуя, как глубоко внутри начинает шевелиться то старое знакомое чувство, после вступления которого в игру о многосложных планах обычно приходилось забывать, сосредотачивая все силы на собственном выживании, Соой, набравшись решимости, нырнул в общественную сеть - вернее сказать, в то, что от нее еще оставалось. Уловив волны страха, скользящие по изодранной помехами паутине, теневод ощутил себя чуть уверенней - агенты Юла просчитались, возомнив, что с ним покончено. Сделали свой ход слишком рано и теперь знают, не могут не знать, что наказание...

Короткая, почти случайная мысль, родившаяся в этот миг, поначалу показалась Соою до оскорбительного смешной, но стоило лишь забраться чуть глубже, стоило вернуть контроль хотя бы над парой узлов, стоило только мимоходом коснуться доступных еще для подключения линз - и она затопила его сознание целиком.

Невозможно. Нереально. Во имя Ослепшего солнца, неправильно.

И все же...

Ошибки быть не могло. За тот ничтожно малый отрезок времени, что Соой отсутствовал в сети, будучи занят делами куда более важными, что-то изменилось. Что-то вмешалось в и без того испорченный усилиями сведенных под его начало безумцев, идиотов и предателей некогда стройный узор.

Ошибки быть не могло. Ведь весь этот страх, что координатор сейчас ощущал, вся эта паника, переполнявшая наравне с помехами сеть...

Ведь боялись они не его.

Но чего тогда? Уж не этих ли сорняков, чьи истерзанные останки в изобилии были разбросаны по снежному ковру? Чья кровь омыла раскрошенные в пыль стены, чьи кости топтали дважды рожденные? Чьи несуразные машины...

Сердце Сооя судорожно сжалось на очередном ударе, разбрасывая по всему телу острую боль и разящий еще глубже ужас.

Как они могли это пропустить? Как вообще можно было проморгать подкрепление сорняков, словно общественная сеть вообще не получала данных от разведывательных единиц? Или получала, но за помехами...

Мысли путались, слипаясь в какой-то бессмысленный комок. Он, как и следует по праву занимающему позицию первого координатора, предусмотрел все возможные исходы событий, ответственно подойдя к вопросу планирования, учел каждую мелочь...конечно, как и подобает разумному существу, не забыл о собственной безопасности и безопасности собственных интересов, приняв надлежащие меры...

Да, Орзу необходимо было убрать с доски, а осколки Люви, Аха и Эба перессорить. Да, диверсия в обломке Рисе была жизненно необходима, что только подтвердило последующее предательство подлого тактика, а постановка помех...

Вот оно, вот, вот, вот! Если кто и виноват, то это тактик Олью! Подлая душонка, да отвернется от нее Ослепшее солнце, намеренно выпустила "заточенный шум" в общественную сеть, чтобы рассеять ту, забить мусорным кодом и прочей мерзостью, лишить воинство Сооя сплоченности в тот самый момент, когда таковая нужна была больше всего! Вот кто предатель, вот кто агент Юла, изобличивший, наконец, себя пред всем честным народом, вот кому на руку падение первого координатора, вот кто виновен в том, что дважды рожденные остались без прикрытия, а данные о новых машинах сорняков, направляющихся в район боя, ни до кого не добрались! А он-то, старый дурак, переживал об этой погани, заботился, как бы ее ничтожная жизнь не оборвалась раньше срока! Да он первый засечет ее до смерти, сразу, как разберется с этими...этими...что вообще у них там? Громоздкое шасси и примонтированная поверх башня с каким-то чересчур широким для любого вменяемого орудия...

Размышления первого координатора прервал оглушительный рев, без малейшего труда преодолевший и расстояние, и даруемую шлемом защиту, лишь чудом не оглушив Сооя раз и навсегда. Распрощаться с даром речи, равно как и возможностью складывать из обрывков хоть что-то, отдаленно похожее на мысли, не говоря уж о приказах, теневоду, впрочем, все-таки пришлось - и винить в том следовало зрелище, для наблюдения за коим вовсе уже не нужно было оставаться в пределах общественной сети.

Вихрь, которым дважды рожденные пронеслись по сорняковым позициям, оказался легким ветерком в сравнении с тем, что машины самих сорняков обрушили на район. Снежная корка, сковывающая землю, изошла на грязновато-серые облака прежде, чем Соой успел толком удивиться: мгновение спустя до него уже добрались вопли обваренных паром воинов-миражей, чьи защитные покровы, не совладав с колоссальной температурой, окончательно отказали. Асфальтобетонное покрытие сорвало с земли, подобно слою мокрой бумаги и погнало вперед тучей обломков - не успевшие вовремя убраться с ее пути вряд ли могли надеяться успеть в своей жизни что-либо еще. Дома, встречая волну, плевались оконными стеклами, кусками рам и вывороченными из стен кирпичами, общественная сеть полуполка же, и без того почти потонувшая в помехах, захлебывалась ныне беспорядочными приказами, призывами к отступлению и воем, исполненным чистейшей агонии. Соой, тщась восстановить хоть какое-то, пусть трижды жалкое, но подобие порядка, разбрасывал циркулярные мыслеобразы на общий отход, параллельно пытаясь разобраться с дважды рожденными: поднятая сорняковыми машинами буря подхватила их, словно пушинки и волочила по обломкам и трупам, сквозь дым и пар, впечатывая в рушащиеся стены и хороня под завалами. Игнорируя отдельные призывы о помощи, теневод пытался вычленить в разверзшемся хаосе руны осколков с самым дорогостоящим оборудованием, которые следовало эвакуировать в первую очередь - но то, что он счел, вне сомнений, подлинным разгромом, оказалось лишь началом такового.

За бурей следовало пламя. Запертые в убогих сорняковых сооружениях, разбросанные по набитым трупами траншеям, отрезанные от общественной сети, начисто утратившие рассудок от паровых ожогов, переломанных ударной волной костей и собственного страха, воины-миражи бросались в поисках укрытия кто куда - но потокам огня, что хлынули, казалось, со всех мыслимых направлений разом, вовсе не требовалось видеть свою добычу. Швырнув в сеть последние проклятья тактику Олью, по чьей вине блестяще спланированная операция за считанные мгновения обернулась позорным разгромом, первый координатор Соой выскочил из своего укрытия и, убедившись в работоспособности тенеплета, занялся выполнением отступательных действий.

Это не было простым заданием. И если он желал сохранить свой военный гений для Клубка и всего народа, если желал расквитаться со ставленниками Бессонного Юла, погубивших все предприятие, то следовало для начала как можно быстрее добраться до Незакатных.

Желательно - успев придумать по пути историю, что все это объяснит...

-И ч-что, еще раз...это было?

Петер Ветцель, sariantbruder второго взвода группы "Эльба", не без труда узнавал собственный голос: тот оглушительный шум, что породили машины Второй Площадки, казалось, если не отбил его слух начисто, то уж точно изуродовал - и хотелось надеяться, что не навсегда.

-"Прогрев", - ломаный английский штурмовика "Атропы" маска дыхательного аппарата искажала еще больше. - Взяли ТРД с "МиГа", прицепили на танковый корпус. Дороги разминировать этой дурой хотели. Чуть кашлянет - обои от стен отклеиваются. А потом сами стены. По кирпичику. В войсках не прижилось, ну так Площадка для себя придержала. Вот таких сучьих невидимок сдувать, как то гнилье, что снаружи шарится...

-Pribytiye cherez odnu, - треск рации заставил Петера встрепенуться следом за остальными обитателями бронетранспортера. - Ostorozhney, Shchetka tam ne vsekh mrazey vymela. Ruchkami pridetsya porabotat`.

-Держи уже, - когда русский сунул автомат в руки брату-служке, Ветцель вновь невольно вздрогнул - слишком уж неудачно кончилась его последняя попытка поучаствовать в боевых действиях. - Выходим скоро.

-Вы...намерены сражаться с...этим? - Петер, кому через край и больше хватило одного только зрелища зависшего в небе корабля, прорвавшегося, как голосили по всем частотам, не отсюда, не горел особым желанием встречаться с теми, кто мог им управлять.

-Работа такая, - штурмовик - кажется, фамилией его было Касаткин - устало пожал плечами. - У вас тоже, ежели не путаю. И вот чего, увидишь где снаряжение их, которое меньше поплавило - зови немедля. А уж если кого из этих гнид живьем возьмем...

-Безумие какое-то, - пробормотал брат-служка, осматривая чудное трехствольное оружие.

-Это-то? - Касаткин усмехнулся в маску. - Не, дружок, даже рядом не падает. Настоящая шаль - то, что в Улье сейчас сочинили. Что мы с вашей сраной флотилией на пару прикрывать сейчас будем...

Ветер, кажется, вовсю желал забраться ему под кожу. От его ледяных, липких объятий не спасала ни шапка, натянутая по самые уши, ни утепленный форменный полушубок. Ветер снова и снова находил себе щель, дыру, прореху - и радостно нырял туда, заставляя в который раз вздрагивать, в который раз морщить глаза, ужаленные крохотными, недоступными для взгляда льдинками, в который раз кривить губы, сплевывая преодолевший преграду из них и добравшийся до зубов, снег.

Зубы ныли вовсю - в каждый живой будто бы снова и снова вводили - медленно, с садистской неспешностью - раскаленную иглу. Зубы ныли вовсю - и не только лишь холод был тому причиной.

Четыре танка, вспахивающие снежное полотно, идущие на пределе скорости, что отвели им когда-то создатели. Уродливые грязно-серые пузыри, каплями брошенные в ночное небо - вертолеты в количестве четырех же штук, шедшие без освещения, выдавал один лишь глубокий, утробный гул и скрежет. Стайка из шести БТР, уже вырвавшаяся далеко вперед - и время от времени отхаркивающая в эфир очередное завернутое в помехи донесение.

И - то, ради чего было собрано с Площадки по нитке все это воинство. То, что сейчас было важнее всего на свете, то, что каждый из в спешке отобранных людей должен был защищать, не жалея жизни. То, о чем Алеев никак не мог забыть...

-Будь семижды проклят на град и засуху в одном треснувшем от вони флаконе тот день, когда я, будучи, вероятно, в изрядном помрачении моего обыкновенно светлого и разумного духа, приличествующего благородному магу, явился зачем-то в эту трухлявую, перепрелую, выеденную изнутри как червь трижды сгнившее яйцо не выедает, шарашкину контору, брошенную волею судеб на границе между пьяницами-финнами и пьяницами-русскими! Будь проклята на грозу, цунами, лавины и песчаные бури вместе взятые в охапку и завязанные узлом, от которого Гордий поперхнулся бы и кашлял так сильно, что выкашлял бы последние мозги из ушей, та ночь, когда моя горемычная головушка решилась показаться из глубинных, мое почтение, недр лона моей предражайшей матушки! Будь проклято на все, чем я еще по забывчивости, торопливости или же необъятной доброте души моей еще не проклинал, то время суток, когда Господь или кто там еще придумал зачем-то, чтобы всем полоротым дьячкам из Ассамблеи икалось до трех погибелей, пяти подскоков и одного, но лютого, поноса, дождь со снегом и приправил ими наш бренный мир, как вусмерть пьяный индус со сгоревшими от стыда вкусовыми сосочками и сварившимися, как перепелиные яйца, от делийской жары, свинячьими глазками, мечет горы ураганных специй! Словно и не уходил, и не отбывал я прочь с Британских островов, словно я все еще маюсь на берегах шелудивой, облезшей, распутной старухи-Англии, кипячусь в вонючем, словно обгадивший портки недоросль, чья мать посовестилась сигать с моста на крайнем сроке перед папашей-алкоголиком, остатки разжиженных мозгов которого плавают в супе из убитых нервных клеток, но руки все еще твердо держат ремень, Саутгемптоне! Ненавижу это сырое, промозглое, как подвал моего злосчастного родового дома, место! Какой Клуб, какая Площадка? Ну Лондон же, господа мои товарищи, чистый Лондон! Погода как свалявшийся кусок навоза, под боком лыбятся упыри-кокни, а два больших, пузатых, наполненных жизнерадостностью будто гноем идиота - пэры и общины, разве что от золотых звезд кипятком под себя ходят, не стесняясь - бодаются в парламенте, и даже свой чертов Тауэр завезли! Без воронья опухших от самомнения Флаэрти, чье родовое древо столь раскидисто, что под ним может смело отдохнуть не то, что Батальон - Дивизия или даже Корпус, прискачи вечно пьяным лордам в их червивые, обсиженные мухами да блохами головенки идея таковые созвать, поставив под стреляющее раз в столетье, да и то на полметра, ружье, без бифитеров в шляпах, что укрывают безбрежно пустые кочаны, которые они, стыда не имея в принципе, прозывают головами, зато с красными товарищами-мордоворотами! Клянусь отсутствием всякой и всяческой чести у рода Бартомелой и задницей самого Патрика, отсиженной за сорок дней на продуваемой всеми ветрами Кро до синюшного оттенка, никогда больше Фруалард Теаилла Гергбу не согласится рисковать своей драгоценной жизнью ради дураков в погонах! Даже не подумает!

Нет, забыть определенно было никак нельзя. Вопли мага были против того прекрасным, почти чудодейственным средством. И чудо, а то и парочка, им бы, вне сомнений, сейчас оказались бы очень кстати - учитывая, где именно Алееву вот уже пятую, а то и шестую по счету минуту приходилось трястись, удерживаясь от падения исключительно потому, что рука в перчатке, вцепившаяся в скользкий от крови поручень, успела уже к нему частично примерзнуть, добавляя хватке контролера крепости.

-...приходят ко мне, только что на коленочках не приползают, и начинают, извольте видеть, стенать, как на базаре! "Фруалард, миленький, родненький, помоги! Мы все уронили, все разбили, все в унитаз скинули, спустили, да ногой притопнули! Фруалард, спаси!" - верещал Гергбу, приткнувшийся где-то за спиной контролера "стрел" - по крайней мере, там он был последний раз, когда Алеев рисковал обернуться. - И стоило старому добряку сжалиться над убогими, которые шнурки без трех поводырей не завяжут, а с одним - туда зацепят, откуда и крюком не достанешь, так его сажают в эту распроклятую люльку, и выставляют под снег, под дождь, да под пули!

Когда старенький водитель автовышки услышал, с чем именно к нему, одному из наименее полезных, наименее важных в условиях царящего хаоса элементов, явились от высокого начальства Площадки, то вытаращил глаза и выпустил изо рта так и не зажженную сигарету, позволив ей вступить в соприкосновение с истоптанным плиточным полом - да и сам, казалось, был близок к тому, чтобы повалиться туда без чувств. Обвинять его в этом Алеев бы не стал - в конце концов, он сам, услышав Фруаларда, тоже несколько драгоценных секунд таращился на мага в молчании - и в муках выбора между руганью и смехом. Полковник муками не терзался и высказал ирландцу все, что только думал по поводу его предложения...а после, вздохнув, немедленно предоставил требуемое.

-"Фруалард, мы никчемные, мы бесполезные, мы убогие, мы не можем даже сами поднять самолет, помаши нам флажком, Фруалард! Мы поднимем тебя повыше, ни одна пуля тебя не заденет, мы ручаемся!" - рычал, отплевываясь от снега, Гергбу, чьи сухонькие, перемазанные кровью пальцы, лишенные возможности уцепиться, подобно лейтенантским, за ограду башенной люльки, творили, ни мгновения не пребывая в покое, сложные комбинации. - Спасибо и на том, чахлые выродки, чье наступление из года в год равняется одному и только одному лишь наступлению в новое, стократ более смердящее, чем прежнее, дерьмо, а чья оборона столь смехотворна, что вытрясший последние частицы здравого рассудка дикий зверь, защищающий свое трухлявое, загаженное, ни кому на всем белом свете ни единой веточкой ни упершееся гнездо, устыдился бы, глядючи на ваши постыдные потуги! А, нет, погодите, ни разу не спасибо! Пуля не заденет, а тридцатый калибр на авиапушке - это не пуля, это снаряд же! Все под контролем!

Их время уходило. Их шансы, и без того смехотворные, таяли на глазах. Их спасение - нет, одна лишь надежда на таковое, слепая, глупая и бесконечно отчаянная - приняла облик старой, с заржавленным механизмом, автовышки, в сопровождение которой Щепкин выделил все, что только мог выделить, не развалив окончательно остатки "Ахерона". Грязной, ворчащей разбуженным не в срок зверем машины, за руль которой, натянув форменный полушубок, плюхнулся, заслышав приказ, тот, кто водил ее добрых лет тридцать, и на чьи умения справляться с задачей в любую погоду им предстояло сейчас положиться - как положились они, за неимением альтернатив, на буквально сквозящий безумием план Фруаларда.

-Конечно, больше с этой задачкой во всем вашем Клубе справиться некому! Может, заодно в хозяйственный блок завернем, а? Ведерко с краской мне дадите, покрашу, замалюю все, раз уж все равно в люльке, аки младенец посредь зимы скандинавской, сижу, только что не агукаю? А окна вам заодно не помыть, великие мои полководцы с хлебным мякишем в черепах, которые и тараканьего-то ганглия меж ужей никогда не встречали?

Их время уходило. Автовышка неслась сквозь пургу, снова и снова пропарывая грязно-серую снежную марь косыми лучами фар - а выпростанная вверх башня, в люльке которой тряслись три сгорбившиеся человеческие фигурки, держалась, похоже, исключительно на паре честных слов. Он взял с собой Лина - после всего, что успел наговорить о гостях маг, после всего, что он сам слышал и видел, пусть до поры до времени лишь в зеркалах и на экранах, иметь поблизости хоть кого-то, способного хранить хотя бы внешнее спокойствие в подобной обстановке, дорогого стоило. Он взял с собой Лина - и, пусть и знал более чем крепко, что по ту сторону этой маски скрывается отнюдь не бессловесный и бездушный автомат, один взгляд в ее затемненные, прокаленные чарами стекла даровал пару капель столь драгоценной сейчас уверенности.

О, уверенность бы им точно не помешала. Как и - снова, снова эта мысль - парочка чудес...

-Я, между прочим, старше всего того стада завшивевших престарелых баранов с кофе вместо крови и сахарной жижей вместо мозгов, кое вы именуете Директоратом, вместе взятого! Что за постыдное, присущее только вам, трижды подлые межеумные бестолочные бестолковки, неуважение к старости? Какого сутулого, сморщенного, присохшего геморроем к разрубленному молнией дереву лешего под пули и чары должен лезть старый, больной человек с ревматизмом? Пускай у меня его и нет, но вас, ничтожные, недостойные сыны полудохлой помеси чихуахуа с дождевым червем, за которую стыдно обоим родителям, это ни на йоту не должно оправдывать! Возрадуйтесь и воспойте, что на вашем забытом под задницами Харибды и Сциллы островке, достойном, вне всяких сомнений, того и только того, чтобы на него, равно как и на головы его дурных хозяев, сваливали самые ядовитые, самые вонючие, самые опасные во всех существующих, существовавших и имеющих еще намерение существовать мирах, отходы, нашлась единственная светлая голова вместо запрятанной средь ни разу не мужественных плеч косой глазастой кочерыжки - ведь не будь ее, вам, олухи, от которых отказался бы с презрением и царь небесный, по какой бы скидке вас ни предлагали и сколько бы ни сулили в качестве постыдного довеска к позорной ноше, оставалось бы лишь восплакать да возрыдать! Но нет, вы не в состоянии даже поблагодарить несчастного старого мага, коий в доброте и жалости своей готов оказать вам посильную помощь, вы, чтоб вам было так пусто, как не бывает в лекториях Башни, когда по расписанию занятия проводит кривоногая рунная жердь из рода Митик, а потом полно так, чтобы животы потрескались, как не трещат сейчас с перепугу хозяев штаны у смрадного римского хамья, а потом снова пусто, снова полно и с вывертом, посвистом и тремя прихлопами, выставляете бедного старика на самое видное место! А может, сегодня Рождество? Может, бедный Фруалард тут обретается заместо фигурки ангелочка? Тогда где елочка, мои родные инвалиды умственного труда, натрудившие свои недоразвитые подобия умов до такой степени, что осталось разве что сидеть в углу да посасывать пальчик? Ах нет, нет елочки, а оно ведь на носу! Ах, погодите, наши дорогие коммунисты-материалисты его не празднуют - тогда какого ни разу не рождественского чертика я строю здесь из себя насадку на рождественскую ель? Все, Фруалард, соберись, соберись уже и скажи твердо и четко, заяви, наконец, позицию так, чтобы не оставить несмышленым недоумкам, в заплесневевшей от тоски проушине которых как-то затерялась, замерзла, да околела, начав смердеть на весь белый свет, мысль о том, что они де того света стражи да спасители, путей для отхода! Заяви, что это последний, последний, видят все боги, дьяволы и гости, сто железных ядер, добела раскаленных, но холодных, как снег январский, каждому гостюшке под зад, последний раз, когда ты рискуешь собой ради идиотов! Хотя прошлый раз точно был последним, и я бы и пальцем не пошевелил ради ваших оплывших жиром на высоких постах седалищ, если бы не непреодолимые, чтоб их жизнь в сингулярность скукожилась и не нашла верной методы раскукожиться обратно, обстоятельства!

Их время уходило. Конвой выбрался за пределы линии Коцит в считанные минуты, но каждая минута была бесценным подарком врагу - минута, секунда, мгновение, что человеческому существу хватает разве что на вдох или удар усталого сердца. Их время уходило - и пусть из каждой машины сейчас выжималось, выдавливалось до капли все, что только она могла дать, не рискуя рассыпаться по болтам да гайкам, этого не хватало. Не хватало знания, что прекращение огня, наконец, было дано, что глава "Атропы" и - если, конечно, Алееву не показалось, не послышалось - тот старый палач, что в свое время едва не выпотрошил его, будто брошенную на разделочную доску рыбину, наконец, сговорились, наконец ударили по рукам. Не хватало вестей, что плоды спешного союза сил вторжения и Площадки уже вызревали и вовсю срывались с ветвей, что одна из групп гостей пару минут назад была в полном составе уничтожена с применением экспериментальной атроповской техники, а другой изрядно усложнили прорыв к сердцу Площадки еще недавно лупившие по позициям ее защитников корабельные орудия. Не хватало радостных воплей о том, что и гости тоже уязвимы, их тоже можно, пусть и с трудом, достойным титанов, похоронить под артиллерийским огнем. Всего этого не хватало для того, чтобы быть спокойным - как не хватало слов, не хватало воздуха, не хватало самой простой, самой жалкой точки опоры для трех несчастных существ, запертых в люльке автовышки.

Здесь и сейчас, когда полотно зимнего неба все еще уродовало переливающееся в лунном свете каждой из тысяч своих граней, "королевское кольцо", они могли сразить тысячу врагов, получить тысячу вестей о победах. Здесь и сейчас ничего из этого бы не хватило. Здесь и сейчас ничто из этого не заставило бы их сердца хоть немного, хоть самую малость сбавить бешеный, надрывный такт.

С пути конвоя убирались выведенные ранее на позиции машины, на пути конвоя подымали заграждения, отключали взведенные минные поля и срывали, не имея времени на внесение точных коррективов, сторожевые купола. Все еще оставшиеся в строю мощности Площадки, все способные сражаться силы флота вторжения - все как один работали в эти минуты только и единственно для них. Для них, запертых на крохотном - в два шага достать до края - пятачке, для них, трясущихся в ржавой люльке, для них, почти уже, почти...

Мимо проносились присыпанные снегом елочные макушки, мимо проплывали вершины сосен, антенные массивы, высокие фонарные столбы. Позади оставались служебные корпуса, укрепленные позиции, громады танков и коробки ЗПРК. Позади оставалось все, что еще было цело - а впереди, за перепаханной снарядами землей, за обгоревшими, будто спичками, деревьями, за болотом из крови и гекатомбами трупов, лежал ответ - останется ли целым с первыми лучами рассвета хоть что-то, что угодно в этом мире еще. Льдинки кололи глаза, в ушах стучала кровь, а пустой желудок, выражавший протест против этой кошмарной скорости, этой безумной тряски, откидывал в своем яростном танце такие коленца, что вот-вот должен был выскочить прочь через горло, отправившись по своим делам. Болело все, что только могло болеть - здесь, в этом холоде, в этом киселе из чужих чар, под этим лунным светом, что сползал на обильно политые кровью равнины, проходя через разноцветные, масляными пятнами на воде мерцающие мембраны бесконечно огромного, бесконечно чуждого кольца.

Их, если повезет, цели.

Их, скорее всего, погибели.

Автовышка заложила очередной поворот, вклинившись аккурат в зазор меж двумя танками - и едва не вытряхнув прочь из люльки всех троих своих пассажиров. Маг, чьего роста не вполне хватало, чтобы уцепиться за поручень, и чьи руки, того помимо, требовались ему свободными, в очередной раз взвыл на трех языках сразу, соскальзывая куда-то вбок: Лин, мгновенно почувствовавший опасность, метнулся к ирландцу, подхватывая того под руки - и призывая на свою скрытую за маской голову новый шквал ругани. Потирая ушибленную грудь - резкий поворот впечатал его всем телом прямо в ограждение - Алеев зубами содрал со второй руки меховую перчатку, и, часто-часто заморгав, уставился на часы. Повернул голову, спешно, судорожно ища ориентиры.

Почти. Уже почти.

Лин понял его с полуслова, Лин понял его раньше, чем был оформлен приказ - и, выдрав из припорошенной снегом петельки рацию, забормотал слова, после которых пути назад быть уже не могло.

Поймав взгляд Фруаларда, Алеев не встретился, к своему удивлению, также и с очередной вспышкой столь родного магу гнева - вдруг умолкнув и весь как-то сжавшись, Гергбу лишь тихо, серьезно кивнул.

Почти. Уже почти.

Линия Стикс одной своей половиной уже осталась за их спинами.

А значит, пришло время приказа на взлет.

Ты можешь отказаться.

Он знал, что этот вылет станет последним - и понял это раньше, чем слова полковника вырвались из всунутой ему в руку надрывно хрипящей рации.

Ты можешь отказаться.

Он знал, что этот вылет станет последним - знал, наверное, уже тогда, когда сошелся взглядом с контролером "Черных стрел", а затем и с коротышкой-магом.

Ты

Знал хорошо.

можешь

Знал лучше, чем, наверное, хотел бы знать.

отказаться

Знал и не сделал ничего, что увело бы его по иной дорожке.

После посадки, едва открыв кабину, он вывалился наружу, чувствуя себя утопающим, которого невесть кто и невесть зачем подхватил-таки в самый последний момент, вздернул над молчаливой толщей воды, доволок до берега. Бросил там, позволяя вволю надышаться - чем Шипов и занялся вовсю, содрав с головы шлем и позволяя ледяному, до боли обжигающему все нутро воздуху скользнуть в глотку и далее. Позволяя каскаду мыслей, до того сдерживаемых, вовсю заплясать по раскалывающемуся от боли черепу, вонзиться в обессилевшее сознание тысячей гвоздей, по каждому из которых лупила тысяча молоточков.

Тяжелая лапа "Атропы" впервые легла на его плечо еще в Афганистане: горстке пилотов, не только переживших встречу с тем, что позднее стало им известно как "экспериментальный аппарат для ведения воздушной разведки на основе селенитских образцов", но и умудрившихся серьезно повредить одну из драгоценных игрушек Красного Кольца, был предоставлен выбор донельзя богатый - между Второй Площадкой и "избирательной фильтрацией памяти". Бывший в далеком восемьдесят первом всего лишь старшим лейтенантом, он получил капитана уже через полгода после своего согласия - а в годы последующие насмотрелся такого, чего никакие звания и награды мира определенно не стоили. Когда держать в стране дольше его было нельзя, капитан Виктор Шипов пропал, официально разбившись вместе с машиной где-то юго-западнее Герата, но, конечно, без дела не остался - как не оставался без него любой, однажды завербованный Площадкой. Шесть долгих лет были достаточным сроком для того, чтобы многое взвесить и осмыслить, чему-то удивиться, чему-то порадоваться, о чем-то горько пожалеть. Шести лет почти хватило, чтобы знание об изнанке мира и том, сколь колоссальными усилиями самые обычные люди удерживают ее от контакта с обыденным, вторжения в привычное, перестало так давить.

За шесть лет измениться успело многое. Но мог ли он когда-нибудь подумать, что последних из тех, с кем когда-то начинал этот путь, потеряет в срок, не равный даже и шести часам?

Вальцов погиб первым - машина его захлебнулась в стаях воздушного прикрытия, выпущенных пастырями плоти. Арефьев и Юрченко сгорели уже позднее, когда звено бросили на Царя Небес. И, конечно, Яворский - казалось, этот без меры простой, без меры страшный звук, похожий на сыплющийся песок, все еще звучал в ушах...

Остался только он. Остался только скребущий душу холод и неподъемный груз тупой, животной усталости.

Возможно, именно они были причиной, по которой Шипов, заметив контролера "Черных стрел" и ирландского недомерка, ничего не сказал. Возможно, именно они были виной, что он лишь молча протянул руку за рацией.

-Есть работа, - голос Щепкина, обернутый треском помех, звучал спокойно и уверенно. - Ты можешь отказаться.

Он глянул на контролера. Коснулся взглядом старых глаз старого мага. По пальцу скользнула, оттаяв от корпуса рации и обернувшись мутной каплей, крохотная льдинка.

-Задача?

Шевеление собственных одеревеневших на морозе губ Шипов едва чувствовал. Как и - о причинах отчего-то думать не хотелось - самого себя в целом: звуки, что он составил сейчас в это короткое, простое слово произнес будто бы кто-то другой.

-Доставить гостям подарочек, - уверившись, похоже, в том, что спорить с ним никто не намеревается, маг торопливым шагом направился в сторону истребителя. - Объясни там ему, сделай милость...

-Был...разработан способ, - лейтенант, по кивку мага передавший Шипову какой-то тусклый, невзрачный обломок, кусочек железа размером меньше пальца, на мгновение замолчал, явно собираясь с мыслями. - Вот это вам надо будет взять с собой. Предмет должен быть доставлен к тому кольцу.

-Как близко?

Кто это сказал? Он? Разве его это голос?

Разве он только что взял да и спросил - не изменившись в лице, не выказав и тени тревоги - как близко он должен будет подойти к смерти своей?

-Материал должен...вступить в контакт, - последние слова, если только Шипову не показалось, контролеру дались не без труда. - Все подвесное вооружение сейчас снимут - толку от него все равно не будет...

-Совсем голым, что ли, лететь?

-Важна только скорость. У нас будет один шанс.

-Последний, врать не станем, - хрипнул тем временем Фруалард. - Завалишься ты - никому больше солнышко не засветит.

-Прикрытие будут обеспечивать все, кто у нас остался, - продолжал Алеев, пока маг, оправдывая свою принадлежность, занялся какой-то чертовщиной - начав с того, что искромсал, едва поморщившись, свои пальцы боевым ножом, коротышка принялся размазывать обильно текущую кровь по хвостовому оперению МиГа. - И не только наши. Полковник сейчас...общается с этими, на ледовом чудище. Их корабли поддержат, как могут. Вам придется подлететь достаточно близко к кольцу, пока данный предмет находится в кабине, и направить машину...внутрь.

-Катапультируешься секунд за тридцать-сорок до контакта, - кровавые мазки, выводимые пальцами мага уже и по фюзеляжу, постепенно обретали целостность и подобие структуры, становясь частями без меры поспешно возводимого, но все еще доступного взору сложного рисунка. - Сломанный позвоночник я вылечу. Но если по ту сторону угодишь - сразу стреляйся. Назад не будет дороги.

-Это все... - Шипов махнул рукой в потертой перчатке, всматриваясь в кровавые узоры. - Зачем?

-Как только гости сообразят, что мы сделать норовим, за тебя всей силой возьмутся, - давя на свои искромсанные пальцы будто на тюбик, из которого не желала вылезать в достаточном количестве краска, пробормотал Фруалард. - Прикрытие будет, как этот обормот тебе уже сказать изволил, да только от всего не прикроют, знаешь ли. Тут я помогу, чем сумею...

-Без магической защиты возможности достичь цели попросту нет, - взял слово Алеев, судя по не очень уверенному голосу лишь пересказывавший то, что прежде сообщили ему самому. - Повалится все бортовое оборудование. Навигация, связь, комплекс обороны...есть вероятность, что повалится даже с этим, но чуть позже.

-То есть, вся надежда - что это ваше "чуть" чуть позже случится? - тряхнул головой Шипов.

-Да, - рывком обернувшись, сухо произнес Гергбу. - Я тебя с земли поведу, контакт постоянный будет. Продержим, сколько сумеем.

-Кишками бы еще обмотали, - фыркнул Шипов. - Для надежности.

-Одолжи - сделаю, - в тон ему отозвался маг, которому какой-то запыхавшийся боец только что притащил пару кистей - с ними процедура уродования несчастного истребителя пошла значительно быстрее. - Да пойми, идиот несчастный, будь способ иной - не тратил бы на тебя сейчас ни кровь, ни время! Без этого, орясина ты трижды погнутая, тебя как соринку выбросят! И только попробуй мне спросить, куда - такой аванс выдам, что гостям стыдно б не было!

-Вы слышали полковника, - медленно произнес контролер. - Возможность отказаться у вас есть. В конце концов, мы идем на эту...авантюру исключительно потому, что Фруалард... - натолкнувшись на сердитый взгляд ирландца, лейтенант сделал небольшую паузу. - Ну, Фруалард считает, что это наша единственная оставшаяся возможность вообще. Есть, конечно, и другие мнения...

-И я уже сказал, куда вы смело можете их засунуть! - рявкнул, разбрызгивая кровь по фюзеляжу, маг.

-...в общем, решение принимать и вам тоже. В первую очередь потому, что вы самый опытный из пилотов Площадки...оставшихся в настоящий момент в строю. И если эта затея кажется вам неосуществимой, Площадка предпочла бы...сохранить...

Шипов рассмеялся - и не смог, в который раз, узнать собственного смеха. Шипов рассмеялся, глядя в глаза человека, занимавшегося печально известными "стрелами" - и вспомнил все, что слышал о нем прежде. Вспомнил и почувствовал, как смех рвется наружу вновь.

-Не умеешь ты это делать, а?

-Делать что? - в удивлении расширил глаза контролер.

-Да так... - Шипов только усмехнулся. - Ну что ж, давай повоюем, раз больше некому. Скоро ты там, художник хренов?

-Сюда подойди, - не дожидаясь ответа, маг сам в несколько шагов добрался до капитана. - Наклонись. Да живее, балда!

-Да что ты... - Шипов поморщился, когда к его лицу полезла окровавленная пятерня, сплюнул в сердцах, когда коротышка принялся выводить у него на лбу какой-то затейливый символ. - Вот спроси меня кто, за что я вас, господ с Цепями, на дух не перевариваю...

-Спасибо еще скажешь, когда у тебя все, что природа в череп насовала, не переварится, - огрызнулся Гергбу. - Личное оружие тоже давай, подправлю чуток.

-Чтоб стреляться сподручнее было?

-В том числе, - вполне серьезно отозвался маг, хлопнув склонившегося над ним капитана по плечу. - Геройствовать не надо, машину в цель направишь - и прыгай, куда прыгается. Самолет на ту сторону перейдет, а вот как их система холодное железо нащупает, так у нее живо несварение случится. И вывернет всю эту мразь пополам да поперек себя, так что клочки по кустикам. А еще...

-Время, - мрачно произнес Алеев. - Вы сами говорили.

-Ах да. Время, время... - маг вздохнул, не скрывая усталости - и подарил Шипову тяжелый взгляд. - Ну, готов вроде, капитан. Смотри там, подыхать не вздумай, - глухим голосом добавил он несколько секунд погодя. - Будешь еще потом рассказывать, как самой Королеве...

-Время, - в который раз напомнил контролер. - Если вы готовы...

-Да готов, готов. Так готов, что вот-вот из ушей польется.

Страха почему-то не было.

-Если вы считаете, что задача не...

-Что считаю, ты потом узнаешь. Как свинарник этот приберем.

Был холод. Была усталость. Была знакомая ломота в ногах, звон в ушах, сухость в горле. Был гадкий соленый привкус на языке, когда в рот соскользнули, растекшись по лицу, капли чужой крови.

-...отказаться...

Слова долетали обрывками, словно большую их часть уносил за ненадобностью ледяной ветер. Слова добирались жалкими, лишенными смысла клочками - да и сохранился ли этой ночью смысл хоть в чем-то на свете?

-Я шесть лет тому мог отказаться. И здесь стою, как видишь.

Страха почему-то не было. Идя к истребителю, он последний раз обернулся, будто надеялся поймать знакомые взгляды, надеялся увидеть тех, кого эта невыносимо долгая ночь уже забрала, чтобы никогда не вернуть более.

Страха почему-то не было. И правда, чего бояться? Те же приборы, те же движения. Та же тяжесть шлема, то же тяжелое дыхание, которое лишь с задержкой удавалось признать своим.

Все как прежде. Ну, может, не совсем все, может, в этот раз все самую малость по-другому. Пускай, пускай...

Страха почему-то не было. Да и холод, терзавший его так давно, так отчаянно, был теперь почти родным, почти другом.

В уши, едва только удалось настроить связь, тут же полезла чья-то суматошная болтовня. Непрошенные советы, незваные рекомендации. Чужие тревоги и опасения, еще совсем недавно бывшие столь близки и понятны - теперь же лишь бестолковый шум, прекращенный одним небрежным поворотом рукоятки.

Голоса тех, чьи жизни истекли в эту долгую, холодную ночь без остатка, он прекрасно мог слышать и так.

Страха не было. Повертев меж пальцев кусочек металла, выданный ему коротышкой-магом, Шипов, недолго думая, дернул вниз молнию, засунув драгоценную побрякушку в нагрудный карман.

Вспомнив контролера "Черных стрел", о котором ходило столько разных слухов, он, не сдержавшись, тихо рассмеялся.

Все-таки тот и правда не умел отправлять людей на смерть...

Ветер и не думал никуда деваться - но здесь и сейчас был, наверное, последним, о чем Алеев бы вообще вспомнил. Дождавшись сигнала, Площадка выплеснула в морозный воздух все оставшиеся звенья - и этой картины самой по себе было достаточно, чтобы дыхание перехватило, сбивая на пару мгновений до одного судорожного вдоха. Кулак из воздушных судов почти сразу же разомкнулся, обернувшись ладонью с растопыренными во все стороны пальцами - набирая скорость, истребители каплями расплавленного серебра брызнули на полотно ночного неба.

-Начинайте!

Здесь, посреди беснующейся пурги, здесь, в убогой, болтавшейся из стороны в сторону люльке, грозившей в любой момент вытряхнуть своих пассажиров на очередном крутом повороте, сопроводив в полет до ближайшей ели или сосны, не было времени на соблюдение правил, не было времени на имена и позывные. Не было сил ни на что, кроме одного короткого, отчаянного крика.

Его, впрочем, было более чем достаточно.

Секунда, чтобы услышать. Секунды две - передать, наверное, столь же короткое слово флоту вторжения, в одночасье ставшему последней зыбкой надеждой.

Секунда оглушительной, невыносимой тишины.

Прежде чем былые враги заговорили согласно, созвучно.

И от голоса их, казалось, содрогнулось само бытие.

"Атропа" бросила в небо все, что у нее осталось - и всем, что еще не истратила на силы крестового похода, поддержала ныне разбросанные по небу машины. Не было более смысла беречь хоть что-то - все, что могло стрелять, все, что можно было нацелить на проклятое кольцо, стремительно опустошало сейчас боезапас. Зимнее небо захлебнулось в дымных росчерках, снежный шквал разметала на клочки лавина управляемых ракет, вой ветра потонул без остатка в грохоте автоматических пушек последних оставшихся в строю ЗПРК. Флот крестового похода ударил мгновением позже - хор кораблей, поначалу нестройный, с каждым мгновением выравнивался, с каждой октавой наливался силой, с каждым ударом сердца, каждым вдохом возносил в небо все больше стенающей, закутанной в дым и пламя, смерти.

Созвучный голос былых врагов прокатился по острову, скользнул по воде, пронесся побережьем. Созвучный голос былых врагов призвал ложный рассвет - небо полыхало так, что необходимость в каком-то там солнце вовсю уже могла быть поставлена под вопрос. Созвучный голос былых врагов разлетелся от края до края, сколь позволял изуродованный, заклинивший намертво кокон внешнего поля, отделивший несчастный клочок суши от остального бренного мира - и ударил в то единственное, что одним своим видом, одной сутью своей заставило их, еще час или два назад вовсю пускавших друг другу кровь, стать рука об руку.

Не сразить - хотя бы поколебать.

Не уничтожить - хотя бы отвлечь.

На миг. На секунду. На полсекунды.

На сколь угодно малое количество той материи, что звалась временем, и самый жалкий из отрезков, самая тонкая нить которой была им сейчас всего дороже.

Циклопическая паутина, ткавшая самое себя стежок за стежком, задрожала. Заблестели масляными пятнами узоры на полупрозрачных, жадно всасывающих лунный свет мембранах. Заскользили перепуганными муравьями по тросам малые структуры, сновавшие вокруг центральной оси.

Сон корабля прервался.

И под знакомый уже невыносимый, невозможно громкий гул, в одночасье вырвавшийся из ниоткуда и перекрывший собою все шумы, голоса и прочие звуки разом, обрушенная на "Буревестник" лавина попросту перестала быть - чтобы парой мгновений спустя просыпаться, как и в прошлый раз, аккурат на тех, кто ее породил.

Эфир захлебнулся криками. Остров и прибрежье - смертью.

-Еще!

Короткое слово, простое слово. Все, что он мог, все, что он должен был выкрикнуть в рацию. Все, что у него сейчас осталось, все, о чем только он думал, барахтаясь во вздернутой кверху люльке автовышки.

-Еще!

Не нужно было вслушиваться в доклады. Не нужно было ловить крики о помощи, запросы на отступление, последние слова умирающих. Не нужно было ни слышать, ни смотреть - на занявшийся пламенем остров, на выгорающие позиции, с которых велась стрельба, на огонь, вовсю отплясывающий по одному из оставшихся кораблей крестового похода.

-Еще!

Не нужно было. Он и так знал, что потери их ужасающи, что за время, не равное и одной минуте, Площадка и силы "Метелицы" потеряли больше, чем могли представить в самом страшном из кошмаров, больше, чем сообщил бы им самый безысходный, самый плачевный прогноз.

Знал, что потеряют еще столько же.

Знал, что это единственный выход.

-Еще! Еще! Еще!

Кулак раскрылся в ладонь, ладонь распростерла пальцы. Десятки серебристых теней скользили по ночному небу - ради каждой из них там, внизу, вступали сейчас в безнадежной бой, ради каждой из них умирали - и каждая из них сама была готова сгинуть, отвлекая внимание от той единственной, что действительно имела смысл, имела шанс. Той машины, что прикрывал, бормоча пересохшими губами старые страшные слова, Фруалард.

Глаза мага - застывшие, застекленевшие - казалось, вовсе забыли, как следует моргать. Глаза мага, задравшего голову к небу, смотрели безотрывно на одного из многих, на одного, ради которого многие должны были отдать свои жизни. На одного...на одну-единственную машину, в защитный полог которой он с каждым мгновением, каждым сухим, надрывным вдохом и сипящим выдохом вливал все больше сил.

Укрыть. Спрятать. Сделать неразличимым. Уберечь до поры, когда придет время. Растратить без остатка, если придется, все силы свои, лишь бы только та сила, что была сокрыта в крохотном железном обломке, не выдала себя раньше срока. Не протекла вовне и не дала врагу узнать.

Паутина дрожала. К очередному залпу добавили свои голоса истребители - едва выпустив ракеты, машины расходились, стремясь оказаться как можно дальше друг от друга: никто не знал, куда именно "королевское кольцо" захочет выплеснуть подхваченные и возвращенные владельцам смертоносные гостинцы. Звенья перестраивались с четкостью, сделавшей бы честь любому заграничному авиашоу - и дробились на отдельные машины, смазанными росчерками прочерчивающими полыхающее небесное полотно. Смена позиций, ложные цели, отчаянные, самоубийственные атаки - все мыслимые хитрости, увертки и маневры пришлось вспоминать им, чтобы укрыть среди себя того единственного, кто не имел права умирать, не добравшись до конца пути. Того, ради кого там, внизу, снова открыли огонь по "Буревестнику".

Зная, какими будут последствия.

Зная, как знал сам Алеев, что это единственный выход.

Страшная, холодная мысль явилась без спроса. Пришла, стоило только бросить случайный взгляд на громаду кольца. Стоило только заметить, что бесконечно сложная структура натянутой вокруг паутины замерла вдруг, перестав наращивать самое себя - словно бы энергия потребовалась его хозяевам для чего-то еще.

Словно бы они

знали

начинали догадываться.

Паутина дрожала. Клочок неба, клочок пространства, пойманный в исполинское кольцо, вновь пошел рябью, вновь взбурлил, захлебываясь, утопая без остатка в ослепительном белом мерцании, как все вокруг тонуло в беспрестанном, терзающим слух монотонном, глубинном гуле. Всклокотал, исходя на сизо-серые завитки дыма, растекся брызгами света, разлетелся всполохами молний.

Неба там более не было.

А то, что ныне изволило быть...

Белый. Белый как пена, белый, как перья, белый, как саван призрака.

Светозарная, ангельская белизна радужной оболочки.

Мерзлая, мертвенного холода голубизна вертикального взреза зрачка.

Безмерный, как время. Беспощадный, как лед. Бездонно-белоснежный, впитавший терпение вечности, сквозящий тишиной, запустением небытия, непреодолимой бесконечностью отсутствия.

Смотреть на это было нельзя. Не смотреть на это было невозможно.

Исполинский глаз, растянувшийся от края до края "королевского кольца", взирал на мир, изливая вовне пустоту крайнего, предельного истребления, бесцветную, бесплотную протраву, едва коснувшись которой, сознание захлебывалось немым воплем, а душа начинала страстно желать рвануться прочь от тела.

-Это...это...

В который раз он с трудом узнал голос Фруаларда.

В который раз почувствовал, как страх захлестывает его с головой.

В который раз подумал, что там, где трясет даже старого мага, уж ему-то точно бояться не стыдно.

-Она здесь! - взвыл, простирая к небу окровавленную руку, Гергбу. - Она здесь! Она смотрит!

Возможно, он что-то ответил бы. Возможно, что-то бы спросил. Возможно, просто присоединился бы к крику.

Но именно в это мгновение самолеты начали падать.

Соболиная моццетта душила его - и епископ со злостью содрал накидку еще в одном из бесчисленных коридоров. В шитой золотом ферайоле он только зазря путался - и она осталась валяться на полу где-то далеко позади, где-то, где ее, вне сомнений, затопчут, словно коврик.

Руки Верта дрожали, набирая код на дверном замке. Дыхание епископа было сухим, рваным, лицо же, ныне примерившее маску из пота, что крупными гроздьями соскальзывал к побелевшим от напряжения губам, беспрестанно кривилось от боли - со всеми этими прыжками и пробежками он сильно подвернул себе ногу.

Страдания физические, впрочем, и рядом не стояли с тем, что творилось сейчас у Юлиана на душе.

Тис был мертв. Каранток ушел. Кутрик ушел. Лароз, мигом почуяв, куда задул ветер, принял выжидательную позицию, спрятавшись за расплывчатыми приказами своего сидящего сейчас в тепле - и наверняка обжирающегося до потери пульса - магистра. Общий язык с Эльваром найти было нечего и мечтать, то же самое в полной мере касалось и Леопольда, даром, что серьезно раненого, а Герхард...Герхард...

Одна мысль о старом палаче заставляла сердце колотиться, как безумное - того и гляди, проломит ограду из ребер, выскочит наружу да завалится на бочок, отдыхать после непосильной работы. Одна мысль о том, что хромоногий выродок прямо сейчас братается с врагом, путь к чьему порогу занял столько времени, средств и сил, приводила в такую ярость, что он уже третий, если не четвертый раз кряду ошибался, вводя код.

Все не так. Все не как должно. Все становится хуже и страшней - с каждой минутой, с каждой секундой, с каждым мгновением.

Все не так. И он ничего не может поделать.

Там, наверху, Герхард выдает русским их секреты, обсуждает условия, составляет планы, предлагает сделки. Там, наверху, Герхард распродает по грошу его, епископа Верта, славу, его власть, его будущее. Сидит на его месте. Его именем командует. Его именем отдает приказы. Роет его могилу - или, точнее сказать, заправляет топливом его будущую печь.

Все не так. И он ничего...

Нет. Кое-что все-таки он еще может.

Верный код Юлиан ввел с шестого, если не с седьмого раза. Всем телом налегая на дверь, толкая ее вперед, ввалился внутрь. С шумом выдохнув, выпрямился, обернулся, тут же затворяя за собой - и лишь после этого начал нащупывать в потемках выключатель.

Табличка на двери готова была проинформировать любого, случайно забредшего в эту часть корабля, что ничего, кроме резервного арсенала, здесь не таилось. Проектом все было предусмотрено именно так - и епископу стоило больших трудов оградить выбранное им место от посторонних глаз.

Подделать отчеты о снабжении, обозначив как пустующее. Вымарать, страховки ради, со всех карт и схем, до которых только удалось дотянуться. И лишь затем, после мучительных опасений, после череды утомительных проверок и перепроверок, распорядиться, чтобы сюда - в те дни и ночи, когда суматоха сборов и совещаний в Копенгагене достигла своего апогея - перенесли со всеми мыслимыми предосторожностями уже его собственный груз.

Рука нащупала выключатель. Другая содрала с пояса рацию.

-Ну, что у вас? - в голосе Фортебраччо, даже пропущенном сквозь прибор, можно было различить готовое вот-вот перевалить через край нетерпение.

-Я на месте.

-Хорошо бы вам, епископ, поспешить. Я своих молодцов долго не удержу.

-Долго и не потребуется, - щелкнув выключателем, Верт, постепенно выпрямляя до того сгорбленную спину, двинулся вглубь помещения. - Минут через пять-десять, капитан, либо мы все будем мертвы, либо Герхард и русские найдут управу на эту мерзость.

-А вы...

-А у меня, капитан, найдется управа на них самих.

Ящик походил на гроб - разве что сделан был из материалов куда более прочных, чем те, что обыкновенно пускают на гробы. Ящик, способный вместить взрослого, выше среднего роста, человека, выглядел не особо привлекательно - вмятины, царапины и пятна ржавчины присутствовали в изобилии. Ящик - как и все его братья-близнецы, сложенные на полу вдоль стен - был отмечен крестом и полустертыми от времени литерами "E.S.C.", опломбирован и опечатан давно пожелтевшими бумажными лентами.

-Вы так и не сказали, что в рукаве припрятали, - рация разразилась хриплым смешком. - Парни уже ставки сделали, так что не томите, епископ. Что у вас? Перекупленный маг? Втихаря провезенный Апостол? Ядерная бомба?

-Erit sicut cadaver (4), - выдохнул Верт, размахнувшись и сбивая каблуком застарелые пломбы.

-Вы...вы там напились, что ли? Или шутите? - впервые на памяти Юлиана голос Фортебраччо куда-то растерял все свое обычное нахальство - и впервые, прежде чем ответить, капитан-тиран несколько мгновений молчал, явно будучи не в силах поверить в услышанное.

-И не собирался, - с трудом подцепив крышку, потянул ее наверх епископ, сопя и пыхтя от напряжения.

-Их же всех...их всех давным-давно перебили! - рявкнула рация. - Прямой приказ коллегии...мы сами их валили, вместе с палачами! Ни одного "эска" не осталось!

-Да, - справившись, наконец, с крышкой и отшвырнув ее в сторону, выдохнул Юлиан. - Осталось куда больше, чем один. Тридцать две единицы, если быть точным.

-Вы...епископ, вы ведь помните, почему...

-Прекрасно помню, - запустив руку за воротник, Верт вытащил небольшой резной ключ из мягкого металла. - А теперь, пожалуйста, заткнитесь и дайте мне провести активацию.

-Знаете, я бы сказал...

-Дорифор, серый, одиннадцать, чертополох, семьдесят шесть, йота, - погрузив ключ в положенное место и провернув до характерного щелчка, на одном дыхании выговорил нужную последовательность епископ. - Пробуждение и ревизовка.

В первую минуту терпение еще было с ним. К исходу второй - уже вовсю угрожало уйти, уступив место открытой панике.

Но когда из рации послышались уже первые смешки, когда Верт намеревался уже, будучи не в силах совладать с собою более, повторить запрос, то, что покоилось в гробу, пришло, наконец, в движение.

И ответило.

-Дорифор, ревизовка системы, - голос, хлестнувший Юлиана по ушам, звучал так, словно по стеклу катили, прижав как можно плотнее, колесо с сотней острых зубцов. - Ходовая часть - номинал. Экранирующий блок - номинал. Основные расчетные узлы - номинал. Тактические узлы - номинал. Вооружение - номинал. Блокада - активна.

-Епископ, - снова напомнила о себе рация голосом Фортебраччо. - Знаете, мне эта идея не очень..."эсков" не просто так к утилизации...

-Дорифор, снятие блокады, - тряхнув головой, прохрипел Верт. - Опознание - епископ Юлиан Верт, полномочия тайной коллегии.

-Фиксация полномочий проведена. Слава Иисусу Христу, Ваше Преосвященство.

-Во веки веков, - буркнул Юлиан. - Отпускной код - оранжевый, шестьдесят три, коршун, двести восемь, тау, пять.

-Отпускной код принят. Блокада деактивирована, - то, что покоилось в гробу, зашевелилось, заскрипело суставами, расправляя плечи, выбираясь наружу. - Боевые заповеди загружены. Да распознает Господь свою паству...

Отсюда, с земли, казалось, что истребитель поначалу просто легко качнуло в сторону. Отсюда, с земли, это выглядело не так уж и страшно.

В первое мгновение.

Которое, к сожалению, не замедлило отмереть, уступая дорогу следующему.

Самолет был белым, белым и безжизненным - несколько следующих, казавшихся вечностью одна другой кошмарнее, секунд. Самолет был белым, словно бумага, а потом быть попросту перестал - распавшийся на пыль, распутанный по нитям.

Два истребителя, следовавших в разные стороны, пропали, вновь возникнув на пути друг у друга - и слились воедино в огненном всполохе. Один рассыпался по деталям - фигурка пилота миг или два еще мелькала в лунном свете. Один завернуло в землю, в кроны деревьев.

Но больше всего было тех, что белели и таяли.

Больше всего было тех, что теряли цвет.

"Атропа" и флот вторжения сбросили оторопь, сорвали путы. Созвучный голос их попытался было зазвучать вновь, налиться силой, разродиться - в который уже раз - адской лавиной. Созвучный голос их захлебнулся, сорвавшись на жалкий, отчаянный хрип умирающего. Истаял под взглядом, как таяло все, что пожелала под него бросить судьба.

Деревья, с чьих чахлых веток давным-давно сорвала уже взрывная волна снежный покров, попав под взгляд, истончались, становясь похожими на гнутые спицы - и ломались, крошились в труху от первого порыва холодного ветра. Снег исходил облаками пара, земля серела, становясь похожей на пепел. Грозные боевые машины, пущенные в небо, обращались чем-то сродни их бумажным сородичам, сложенным неумелой детской рукой - и, словно бумага же, комкались и рвались, напоровшись на взгляд.

Белые, затем бесцветные. Потерявшие суть и форму.

Выпитые до дна, до оболочки без содержания, чьи контуры растекались под небу, не оставляя после себя уже ничего.

"Королевское кольцо" отбивало атаки. Глаз, что его циклопическая конструкция ныне опоясывала, просто не позволял им существовать.

Ничему, что смело противиться.

Самолеты падали. Эфир, та его часть, которую не глушил без остатка гул и грохот, выстрелы и крики, прополз свой последний решающий метр в бездну - до базарного воя, бормотания безумца, животных звуков.

Самолеты падали. Под взглядом Королевы каждый из них был столь же жалок, столь же ничтожен и бессилен, как эти хрупкие, убогие, разбросанные по ночному небу скорлупки, которыми они тщились сдержать наступление высших созданий.

Самолеты падали. Под взглядом Королевы каждый из них должен был, наконец, осознать истинный порядок вещей, осознать и смириться. Осознать и склонить голову. Пасть на колени. Молить о милости. Молить о быстрой смерти.

Каждый. Каждый. Каждый.

Никудышный. Пустой. Пустяковый.

Фруалард взглянул в ответ.

Презренный. Крохотный. Безнадежный.

Фруалард взглянул в ответ.

Скудный. Невзрачный. Маленький и...

Фруалард. Взглянул...

Мысль стала тростинкой, сжатой руками утопающего до ослепительной боли. Мысль стала якорем, который торопливо забросил, отыскав мельчайший клочок твердой почвы, грозящий вот-вот сорваться без возврата в пучину разум. Мысль стала всем, что у него, почти забывшего под страшным взглядом собственное имя, не говоря уж о таких мелочах как звание, должность и текущие задачи, почти забывшего, как дышать, думать и жить, что у него, Алеева, осталось.

Взгляд никуда не делся. Взгляд ни на крупицу не стал выносимей и легче.

Взгляд никуда не делся. Но здесь и сейчас он сумел не отдать ему всего себя без остатка. Здесь и сейчас он стоял рядом с тем, кто смотрел в ответ.

Кто кривил обветренные, исколотые льдом губы.

Кто улыбался - тихой, полубезумной улыбкой обреченного.

Кто сплюнул с кровавыми сгустками несколько слов.

Перемазанные кровью, сжатые до побелевших костяшек кулаки старого мага опоясали алые обручи.

Вовремя. Слишком вовремя.

Ведь с небес уже сорвались, уже спорхнули, повинуясь взгляду, Перелетные Птицы.

Эфир захлебывался. Эфир тонул попеременно то в криках, то в помехах. Старого палача, что выступал от лица сил вторжения, слышно не было уже добрых полминуты. Следящие поля лопались, зеркала затягивались мутной пленкой - точки же, отплясывающие по экранам, сливались в какую-то совершенно уже несуразную кашу без мельчайшего намека на смысл.

Работать в этой какофонии, работать в этом хаосе, что вскипал все сильнее с каждым мгновением, было едва ли реально.

Он, однако, пытался. И когда очередной офицер, устав от попыток перекричать коллег, прорвался к столу, склонившись над ним, глава Второй Площадки, как и прежде резко, обернулся.

-Брешковский активировал сигналку. Белый сектор захвачен.

Пару часов назад он бы рассмеялся. Пару дней назад он бы посоветовал говорящему навестить врача.

-Контрольные схемы не помогают. Тот новый полукровка, с которым хотел поэкспериментировать Воронцов...он, кажется, нашел способ их извлекать. У нас полноценный мятеж.

Сейчас он отвечал - глухо, монотонно, отвернув будто бы в безразличии голову назад, к мониторам.

-Отправьте "глушителей".

-Полукровка, этот...Морольф, он требует...

-Отправьте "глушителей". Пару танков, если остались поблизости.

-Я думал, у нас перемирие, товарищ полковник.

Вновь вынужденный обернуться, вынужденный тратить драгоценные мгновения

возможно, последние

он вздохнул, потирая лоб двумя пальцами, вздохнул

для него

награждая говорящего тяжелым

для Союза

не сулящим ровным счетом ничего хорошего

для мира

взглядом. Заговорил - столь же тихо, что и прежде.

-Связь с флотом отсутствует. Если мы доживем до момента, когда она восстановится, я желаю, чтобы на Площадке к таковому моменту был наведен порядок. Отправьте "глушителей". Следующее, что я хочу слышать о Морольфе, если нам доведется до утра услышать еще хоть что-то - что особь ликвидирована, а сектор взят под контроль. Выполняйте.

Взгляд его вновь упал на монитор. Точки продолжали свой танец.

За каждой из них - где-то там, в небе...

Они были тенями. Силуэтами. Лишенными и подобия на четкую форму, которую взгляд был в состоянии зафиксировать, а разум - объять. Были ими те несколько бесконечно кратких мгновений, за которые скользнули в доступную восприятию Алеева реальность, за которые вырвались вовне сквозь тончайшие прорехи. Проявились, во плоти уже спадая с небес - не камнями, но смертоносными стрелами.

Чудовищно высокие, закутанные в снежный вихрь, омытые расплесканным по облачению из чудного и чуждого стекла лунным светом.

Мгновение - тень. Тень, скользнувшая по корпусу вертолета.

Мгновение - форма. Воин в доспехах цвета песка, обернутый плащом из туманной дымки.

Мгновение - смерть. Едва слышный хлопок, едва доступный глазу всполох.

Кабина, вздувшаяся хлопьями окисленного металла, винт, распущенный на ржавые нити. Облака праха, еще секунды назад имевшие имена.

Боевая машина, лишившись управления, начала заваливаться вбок и вниз, спеша встретиться с посеревшими, истончившимися палками деревьев. Мимо второго вертолета скользнуло вниз, словно бы по незримой паутине, еще три или четыре тени - синхронный залп обратил его в ржавый, рассыпающийся на ходу комок. Стрелковые установки и запрятанные в кабинах пулеметы двух оставшихся машин подали, наконец, голос, заполнив морозный воздух снарядами: скользящие вниз, к земле, фигуры с издевательской ловкостью бежали смертоносного шквала, попросту растворившись в воздухе за доли секунд до контакта. Новое проявление состоялось ударом сердца позже, десятком метров ниже - сразу два гостя спорхнули на чуть отставший от конвоя танк, с неестественным согласием в движениях воздев свои жезлы. Крупнокалиберные пулеметы ближайшего бронетранспортера взревели, полоснув по соседу - оператор их явно был намерен смахнуть наглого врага прочь с корпуса, словно мошкару.

Люльку в очередной раз тряхнуло - да так, что желудок, казалось, подкатился к самой глотке. Засеянное всполохами небо слепило глаза, грохот разрывов начисто лишал слуха. Реальность распадалась на рваные кадры один другого кошмарней, бомбардировала ими сознание с такой скоростью, что оно вот-вот должно было сдаться и лопнуть под напором, обратив хозяина своего в бессловесного, одуревшего от ужаса зверя.

Тени в небе. Тени в лунном свете. Тени, обретшие плоть.

Бегущие по хвостовым балкам. С надменной грацией просачивающиеся в зазоры, оставленные лопастями работающего на пределе скорости несущего винта. Ступающие по воздуху, танцующие на макушках проносящихся мимо деревьев. Соскальзывающие на корпуса машин.

Тени в перьях. Тени в дымке. Тени, закованные в стекло.

Где один - уже двое. Где двое - уже никого. Повсюду и нигде сразу, под презрительные хлопки своих тонких жезлов обращающие машины конвоя в на ходу рассыпающиеся коробки, в уродливые остовы, откашливающие наружу проржавевшие потроха.

Тени справа. Тени слева. Тени все ближе, ближе к ним.

Люльку тряхнуло, грудь обожгло от удара о край ограды. Захлебываясь рвущим горло ледяным воздухом, силясь разом и удержаться на ногах, и извлечь оружие - сколь бы смехотворным он ни было против обрушенной на них силы - контролер "стрел" замер, буравя взглядом очередное пятно, очередной рассыпанный по воздуху каскад огоньков, облако тумана. Набор перемешанных черт, углов и линий, что сплелись, соединились, обретая целостность, придавая форму тому, что шагнуло на их крохотную, открытую всем ветрам и всем угрозам, платформу, что спало к ним легко, словно перышко, каждый свой шаг отмечая калечащим слух перезвоном стекла.

Воин Ши - великан в песочного цвета доспехах и жемчужной белизны маске, сплошь усыпанной драгоценными камнями - двигался с небрежной, плавной уверенностью: бешеная качка и рывки на каждом повороте не могли принудить его отклониться и на дюйм. Два спаянных воедино хлопка - тот предел скорости, что был, как человеческому существу, отпущен контролеру - плодов не принесли: царапнув броню, прокаленную невесть какими чарами, обе выпущенные им пули раскрошились в пыль. Выстрел Лина, мгновенно сориентировавшегося там, где другой, наверное, так и продолжал бы палить по прежней цели до самой своей гибели, был куда результативнее - избрав своей мишенью тонкий жезл в уже поднимавшейся руке, Юрий раскрошил оба кольца, что плясали вокруг "наконечника", заставив оружие отхаркнуть сноп белых искр, выкашлять облачко ядовито-синего дыма. Закрепить успех "стреле" гость не позволил - перехватив выведенное из строя оружие как простую палку, гигант скользнул вперед - не шагом, не бегом, но чем-то, для чего у человека попросту не рождалось никогда нужных слов. Смазанный, нечеткий силуэт, пропустивший сквозь себя еще три пули, обрел осязаемость уже в каком-то полуметре от Лина - и, прежде чем тот успел добавить к простертой руке слова, прежде чем успел сконцентрироваться, призвав свою собственную силу, нанес удар. Юрий отлетел к ограде, словно тряпичная кукла - не помня более себя, не думая больше ни о чем, кроме того, что нужно было, хоть бы и жизнью своей, отвлечь великана от мага, Алеев кинулся наперерез.

Кажется, он успел выстрелить. Кажется, он успел что-то прокричать. Кажется...

В те секунды, которые разделяли его и удар, едва не проломивший ему череп, контролер "стрел" успел, кажется, даже пожалеть какой-то частью о собственной глупости - но раньше, чем эта мысль, да и какая бы то ни было еще, успела толком родиться, ее, равно как и все прочее, затмила ослепительная боль.

Он был жив лишь потому, что успел самую малость отклонить голову. Он был жив лишь потому, что его даже убить толком не пытались - так, отмахнулись, как от надоедливой букашки, расчищая дорогу к поглощенному своими чарами Фруаларду. Он был жив, пусть удар, пришедшийся в итоге на правое плечо, и откинул его назад, к ограде.

Он был жив...но радоваться этому осталось явно недолго.

Гость шагнул вперед, нависая над ним, как скала. Болотной зелени самоцветы, скрывавшие глаза великанской фигуры, тускло сверкнули в лунном свете.

Кажется, он успел сделать вдох. Успел дернуть кое-как шевелящейся еще рукой, пытаясь дотянуться до запасного пистолета.

Кажется, он...

-Вот и свиделись, саранча египетская!

Алый всполох лишил его зрения, оставив после себя лишь непроглядную, неизбывную, ослепительную белизну. Оглушительный треск затопил собою весь мир без остатка - казалось, над самыми ушами бесконечно долго рвут, бесконечно усилив звук, бесконечно огромную тряпку.

-Доброго здоровьица уж не пожелаю - не так обидно будет терять!

Нет, кажется, во вселенной осталось что-то еще. Кажется, это "что-то" было хриплым, полным звериной ярости воплем, исторгнутым глоткой Гергбу.

Кажется, он был жив в достаточной мере, чтобы воспринимать это.

А если попытаться, например, моргнуть...

Горький привкус на обветренных губах дал о себе знать чуть раньше, чем промерзшее, наверное, насквозь лицо ощутило брызнувшую на него влагу. Одеревеневшие пальцы потянулись вверх, коснулись носа, щек, подбородка...к тому времени, как пятна пред глазами понемногу стали таять, он уже мог разглядеть лазурную синь на порванной перчатке.

А парой ударов измученного сердца спустя узрел и то, что осталось от великана.

-О реванше задумались, засранцы болотные?

Теперь они запросто могли сравняться по части роста - ведь верхней половины тела, запрятанного некогда в стеклянные доспехи, попросту более не существовало: измочаленные останки, фонтанирующие лазурной кровью, покачнулись, заваливаясь вперед и вбок, пока не перекувырнулись на полном ходу через ограду.

-Так думать-то головой, головой, дубье, надо было! Головой, а не задницей!

"Звездную лавину" он видел лишь однажды - на какой-то старой записи с атроповского полигона, на записи, что велась с расстояния в полтора километра. Видел - уже когда все закончилось, когда группа наблюдателей рискнула, наконец, приблизиться - усыпанную пеплом землю, машины, обращенные в комки оплавленного, искореженного металла, сложившиеся, будто были собраны из спичек, осыпавшиеся пылью дома. "Звездную лавину" он видел лишь однажды - и запомнил с той поры как неостановимую, всесокрушающую силу, не ведавшую ни ограничений, ни преград.

-Я бы продолжил, дорогие мои гостюшки, что после драки кулачками-то не машут, да ваши заржавленные часы вряд ли отсчитать успели, за обыкновенной своей нерадивостью, и жизнь одного престарелого, давным-давно впавшего в маразм овода с провонявшей до небес туши самой тупой, ленивой и сонной коровы, что когда-либо выползала погреться на солнце, самого увечного на крошечный свой мозг из паразитов, списанного со всех счетов еще на личиночной стадии, самого беспросветно безнадежного трутня, коими вы и являетесь!

Силу, которую с превеликим трудом выходило представить даже просто усмиренной - что уж говорить о подобной хирургической точности, с которой орудовал ею Фруалард.

-Вы что, думали, вас тут обнимут, обласкают, хлебушек с солью вынесут? На тарелочке да с узорами, да с песней радостной?

Тени были повсюду - спускались с неба, бежали, казалось, прямо по воздуху, перепрыгивая с одной древесной верхушки на другую, скакали по обращающимся в ржавый хлам машинам, играючи ускользали от снарядов и пламени, распадаясь на узоры и линии, туманную дымку и снег.

Тени были повсюду - но теперь, повинуясь перебирающим морозный воздух пальцам, рядом с каждой из них расцветал, распускался сотканный из алого света бутон.

-Думали, перед вами склонятся, в пятки поцелуют? Думали, вас не сломают? Думали, я вас не сломаю? Думали, я вас не уничтожу? О, уничтожу, уж поверьте - спичечного коробка хватит на ваши косточки, ваши тряпочки, ваши пушечки да таратаечки!

То, что он не ослеп прежде, было, вне всяких сомнений, чудом. То, что зрение не желало покидать его сейчас, когда все вокруг затопило без остатка рубиновое марево - стоило, опять же, не сомневаясь ни единой лишней секунды, записать в тот же разряд. С хрустом и треском валились деревья, с истошным шипением обращались в пар вода и падающий снег. Пурпурные, малиновые, кораллово-красные и багровые фигуры, не уступавшие в сложности своей тем, что были вытканы на доспехах гостей, множились на пары, десятки, сотни - и распадались гибельными сполохами, прогорали без остатка только для того, чтобы родиться вновь.

Не в пример теням.

Они пытались бежать - но рдяные отблески догоняли, теснили, следовали неотступно. Они скользили со слоя на слой, выпадая из мира, доступного человеческому взору - но за каждым поворотом незримых троп, за каждой точкой, в которой тень выпархивала в реальное пространство, их не ждало ничего, кроме каскада сияющей смерти. Они пытались сражаться - но хлопки жезлов тонули в треске пунцовых бутонов, бесцветная, тусклая, гибельная энергия, несшая с собой дряхлость и увядание, таяла сама, лишь коснувшись заслона из багряных волн. Защитные коконы лопались под напором, прокаленное чарами стекло брызгами осколков осыпало снег. По древесным стволам, по чахлому кустарнику, по остовам машин стекали пролитые дождем лазурные капли, птицами с перебитыми крыльями на истерзанную землю спадали тела.

-Это что, все? Все? Все? Все, что у вас есть, паскуды гнилокровные? - Гергбу, стоя прямо, стоя с высоко задранной головой и еще выше воздетыми руками, орал так, словно не забыл влить немного чар и в собственный голос. - Этим вы нас пугать вздумали? Этим вздумали вернуть темные века? Задницу мою сморщенную поцелуйте, только очередь займите, по талонам - много вас таких, шелуха застоялая, на моем веку скопилось! Да вам столетие назад сгнившей репы с огорода у слепой, безухой, коматозной бабки не вынести, не то, что пройти мимо Фруаларда! Это что, все? Все? Это ваше вторжение, вши умом умученные? А знаете, как это я зову, а? А? Маленьким, крохотным, карликовым, микроскопическим, субмолекулярным скачком сложности!

Люльку трясло. Льдинки, несомые ветром, снова и снова жалили глаза, кололи губы.

-Они боятся.

Почти ослепший, почти оглохший, Алеев не сразу узнал голос успевшего уже подняться на ноги Лина. Не сразу понял, о чем тот вообще говорит - и потому лишь повернул к нему лицо в немом вопросе.

-Если бы мы не представляли угрозы для корабля, нас бы не атаковали, - протягивая контролеру пистолет, выговорил с мертвенным спокойствием Юрий. - Значит, они боятся. Значит, план рабочий.

Мгновение или два он думал, секунду или пару секунд переваривал услышанное.

А потом рассмеялся во весь голос. В морозный воздух, в алые всполохи, в лазурную кровь и талые брызги.

Рассмеялся, задрав голову, подняв взгляд.

К небу. Туда, где все еще парила, избегая взгляда Королевы, их надежда...

-...надежда, говорю, слабая, - сухо проговорила Гин, чья облепленная снегом фигура застыла в дверном проеме - рука с перемазанным кровью клинком чуть подрагивала от усталости. - Шутки кончились. Подтягивают танк. И "глушителей". Чем связь зря насиловать, помог бы, знаешь...

-Я. Помог. Уже, - подергивая головой в такт каждому слетавшему с губ слову, кое-как вытолкнул наружу Клаус. - Еще чуток такой помощи - и точно...перейду.

-Да не дозовешься ты палача своего! Будто сам от Брешковского не слышал, что снаружи делается. Нет связи нормальной у них сейчас, с вашими-то и подавно! Перемирие - это у них, у больших дяденек, а нас, дубина ты гибридная, в землю сейчас под шумок закатают, никто и не вспомнит даже! Мы второй штурм насилу сдержали! Нам снаружи все нужны сейчас, иначе не отобьемся, а ты что? Самых, считай, боеспособных, сюда, на подкоп этот твой дурацкий увел...почему, черт тебя дери как неродного, подкоп-то опять? Свихнулся совсем на своих подкопах...

-Клеть, - выдохнул, утирая вспотевшее лицо, Морольф. - Просто так ее...не отключить. Просто так...

-Да что ты говоришь? А я-то, глупая, думала, дунешь-плюнешь - и вся Площадка повалится!

-...из строя не...вывести. Но это магическая...система. Сложная. А чем сложнее система, тем у нее больше...требований, - продолжал полукровка, опираясь, словно на костыль, на огромную лопату. - Сама мне про такую рассказывала, которую у тебя...дома этот, как его...поднять пытался...

-Не напоминай, - огрызнулась охотница. - Дальше-то что?

-А того. С оси ее сбить надо. С места сдвинуть. Вот зачем...копаем, - с трудом заставляя себя шевелить губами, проговорил Морольф. - Сами не одолеем, то верно. Но нам с тобой и не надо. Что надо - тому, кто в Клети мается, лазейку проделать. Щелочку. Если я прав, если байки, что мне травили, не байки вовсе, то там такая силища спит, что ей и щелочки хватит. И Герхарда предупредить надо, что сдохну - а добужусь Вьюгу их ненаглядного. Связь нужна...

Комментарии: 611, последний от 12/09/2024. © Copyright Just The Marionettenspieler Размещен: 29/10/2014, изменен: 19/10/2023. 3676k. Статистика. Повесть: Проза Under the Eighth Sacrament. Иллюстрации/приложения: 16 шт. Скачать FB2		Оценка: *5.7721** Ваша оценка:
Аннотация: Кто-то забыл, куда ведут благие намерения, а отец Кат Асколь уже давно устал пытаться найти их за своей кровавой работой. Шедшая от рядового дела ниточка выводит на росший многие годы клубок, в котором со смертью, ложью и болью сплелась призрачная надежда - поневоле задумаешься, как такой распутать, даже прекрасно зная, что прикажут разрубать. Вызов брошен, приговор вынесен, палачи вступают в дело: вера в человечество должна умереть ради веры в Господа. После операции "Метелица" у Асколя осталось так мало и той, и другой... \Обновлено - 19.10.2023\

Just The Marionettenspieler : другие произведения.

Метелица