Аннотация: Зарисовка о мире через много столетий после Излома...
Охота.
Луна.
Яркий серебряный пятак, сияющий в ночном небе. На него приятно смотреть, его свет не жжет и не ранит глаза так, как солнечный.
Я смотрю на нее, чувствуя, как сладко ноют кости и подрагивают мускулы, словно от страсти. Нет, это и есть страсть. Истинная страсть, пусть ее не постичь никому. Даже мне.
Да, страсть. Кровь бурлит и кипит, каждый нерв поет, как струна арфы, и как она же, натянут. Я плохо помню, что такое струна и никогда не видел арфу, но мне кажется, что звук ее струн прекрасен.
Сотни, тысячи смутных пока желаний, возбуждающих, пугающих, манящих и отвратительных, роятся в мозгу, пузырятся в крови и щекочут кожу, заставляя меня дрожать и метаться в тесной квартире, яростно сдирая раздражающую одежду.
Угрюмое полночное светило, солнце оборотней и вампиров, хозяйка приливов и с древних времен страж времени. Ее циклами люди отмеряли месяцы и годы, астрологи и предсказатели, вглядываясь в скорбно поникший женский лик, предрекали беду - от непогоды до катаклизмов.
В ночи, подобные этой, старомодное "гусиное" перо (на самом деле, выдернутое из крыла дохлого ворона, но это ведь несущественно!) словно само скользит по слабо шуршащей бумаге, чернильным следом оставляя за собой вязь чудных, непонятных слов, таящих в себе феерию ночи. Строчки ложатся друг под другом, нетерпеливо, как истосковавшиеся любовники. И перо иногда, словно заражаясь их страстью, впивается в бумагу, царапая ее, заставляя слова изгибаться в брызгах чернил. Черные пятна клякс - окна в Бездну...
Это не поэма. Не эпическое сказание. Не любовные вирши и не небывалой силы заклятье, что в урочный час способно перевернуть мир... Летопись ночей Охоты. Летопись, которая пишется сама собой. Звуки за окном нашептывают нужные слова, и, замершее было, перо вновь срывается в бег, оставляя неровный, извилистый след черных строчек...
Глухой утробный вой под окном, крик отчаяния, столь безнадежно-надрывный, что понять, мужское или женское горло его исторгло, совершенно невозможно. Не оглядываться, не смотреть. Замереть, зажмурившись, выронив проклятое воронье перо, и бороться с подступающей паникой - мне не обязательно смотреть, чтобы видеть, как в распахнутом настежь окне появляется слабо различимая голова Гончей. Тварь шумно сопит и вздыхает в кошмарной пародии на собаку, наполняя комнату запахом крови, сырости и склепа. Удивительно мягкий негромкий смешок, полный чего-то похожего на снисхождение, и Гончая исчезает. Обмякнуть в кресле, чувствуя невероятное облегчение - снова не я! - и ненавидя себя за это. Осознавая свое бессилие и понимая, что это - не более чем отсрочка. Однажды сюда придет новый летописец, аккуратно соберет забрызганные чернилами и кровью исписанные листы. И в следующую Охоту сядет писать свою часть летописи.
Еще один смешок, самим своим звуком вызывающий томление и трепет, темный плащ взвивается кожистым крылом, влажный блеск клыков меж алых приоткрытых губ... Не смотреть! Не слушать! Перо словно обретает собственную жизнь... Мускусный запах жаждущей самки, шелк волос, воплощенная женственность в ореоле постыдной порочной страсти, тонкие пальцы, скользнувшие по щеке... строчки прыгают перед глазами, не поспевая за пером во внезапно задрожавшей руке... Не оглядываться! Не думать! И хотя бы попытаться - не чувствовать...
Луна медленно катится к горизонту, серебряное сияние постепенно меркнет. Онемевшие пальцы бессильно роняют перо, разбрызгивая на полировке стола чернильные пятна. Черная клякса - око Бездны... пламя догорающей свечи нервно танцует на кренящемся фитиле, будто пытаясь ускользнуть от неизбежного финала - угаснуть в озерце расплавленного воска.
В полной темноте я подхожу к окну. Где-то недалеко глухо взлаивает Гончая. Ветер доносит едва слышный истерический многоголосый лай в ответ. Простор за окном пустынен и это неудивительно - здесь никогда не селились люди, безропотно уступив это место в вечное пользование мертвым.
...Смутные тени проносятся среди могил. Мерцают алые и голубые огоньки глаз. Кто теперь? Найдется ли глупец, дерзнувший этой ночью сунуться на старое кладбище? Охотники и их свора практически невидимы в слабеющем лунном сиянии и, похоже, намерены удалиться.
Я стою у раскрытого окна, не шевелясь, помня, что обречен, как и остальные обитатели этого места и что когда-нибудь начнется Охота и на меня.
Луна.
Я распахиваю дверь своего временного обиталища, жадно ловя каждый мимолетный звук или едва уловимый аромат. Серебристый свет ласкает лицо, когда я запрокидываю голову, чтобы поприветствовать свою богиню улыбкой.
Так хорошо...
Легкой тенью я проскальзываю между деревьев и кустарников, переступая через низкие оградки. Чудны обычаи смертных - даже в смерти они пытаются урвать себе клочок земли, огородить, заявляя тем самым: "Мое!" Словно мертвецу не безразлично, где истлеют его кости.
Шиповник.
Как некстати. Вот они, последствия поспешного выбора места для дневного сна - огромный куст шиповника прямо на пути! Давлю в себе злость на ту смертную дрянь, которая осмелилась посадить на моем пути ЭТО! Или... злость мгновенно гаснет, сменившись любопытством... на чьем-то еще? Шиповник на кладбище почти никогда не растет просто так.
Ну, конечно же! Прости, - быстрый взгляд на надгробие - юная прелестница, я не твой нежный рыцарь. Возможно, когда-нибудь этот куст засохнет сам собой, и ты обретешь свободу. Знал ли тот, кто его посадил, что он делал, или ты просто некогда слишком любила розы, и это отвратительное растение - всего лишь одичавший розовый куст? Какая ирония, не правда ли?
Но, право, твоя судьба мне не настолько интересна, чтобы провести всю ночь над твоей тюрьмой. Прощай, моя дорогая, я ухожу. Может быть, я подарю тебе подругу. Многие смертные девушки мечтают о моем поцелуе, томясь в ожидании любви. Что с того, что взамен я отнимаю их никчемные жизни? Разве любовь не стоит дороже всего другого?
Ха-ха-ха... возможно, твоя будущая подруга тоже очень любит розы. Вы будете чудесно лежать рядом... чему ты смеешься?
Что? ЧТО ЭТО?!
Охотники? О, нет! Скорее, скорее прочь. Прощай, коварная мерзавка, столь долго продержавшая меня около своего узилища! Зеленых побегов твоему проклятому шиповнику, жалкая обманщица...
Бег. Сквозь заросли, шарахаясь от кустов шиповника и елей, проносясь над низкими оградами и перелетая через могилы. Граница уже недалеко, если я успею ее пересечь, никаким Гончим до меня не добраться. Прочь, чувствуя за спиной бестелесные, но, о, такие жестокие клыки призрачных тварей, уже взявших мой след.
...Семечки. Просто семечки, рассыпанные на дороге. Хриплый стон отчаяния вырывается из груди. Сзади, пока еще далеко, глухо рявкает Гончая.
Отчаянный порыв: сгребаю семечки ладонью в валяющийся тут же фунтик. Подобрать разлетевшиеся... Какая ловушка! Столь же проста, сколь и действенна. Отвлечь. Загнать и в последний миг отрезать путь к свободе, оставив только слабую надежду... на такое способен лишь весьма изощренный разум. Или случай.
Надо спешить, Охотники не щадят никого, любой, кто окажется на их пути - желанная добыча. Последнее зернышко...
Собрав все силы, перелетаю через высокую кованую ограду, одновременно швыряя фунтик прямо в морду подоспевшей Гончей. Тварь озадаченно притормаживает, обнюхивая нежданный презент, но мгновение спустя, с яростным ревом взвивается в прыжке.
Поздно! Меня уже не достать. С испуганным визгом Гончая падает обратно - за ограду ей хода нет.
Я с облегчением улыбаюсь - повезло - и привычно запрокидываю голову, чтобы встретить ласковое серебро взгляда моей госпожи. Той единственной, которую навеки полюбил.
Плащ послушно разворачивается в крылья, я лечу.
Свобода!
Луна.
Следящее око ночи, взирающее с небес. Солнце мертвых. Нет, не солнце. Страж.
Покосившиеся надгробия старых могил. Люди здесь уже давно никого не хоронят, отдав это место тварям ночи в безраздельное пользование. Холодный ветер негромко шуршит сухой травой. Глухой вой, храп, утробный лай и короткий взвизг...
Ветер резко стихает. Тишина. Даже мертвецы, придавленные каменными плитами, предпочитают лежать тихо, заслышав этот лай. Так воют Гончие в предвкушении новой добычи.
Кто на этот раз станет жертвой жуткой травли среди могил?
Вот смутной тенью пронесся вампир, не тратя время на то, чтобы оглянуться. Беги, немертвый! Спасайся. И, если тебе улыбнется удача, уцелеешь.
Алыми точками мерцают глаза огромных призрачных псов, рыскающих между надгробий. Узкие морды, более похожие на змеиные, нежели на собачьи, то и дело наклоняются к земле; там, где падают капли слюны, трава сохнет и съеживается в клубок. Высоконогие поджарые тела кажутся то сотканными из тумана и теней, то выточенными из полночно-черного обсидиана.
Вслед за Гончими появляются Охотники. Девять похожих на людей мрачных фигур, закутанных в темную ткань, восседают на тварях, имеющих с лошадьми лишь отдаленное сходство. Впрочем, и сходство и различия лишь кажущиеся - ни звери, ни их седоки не имеют четких очертаний, их силуэты непрерывно меняются. Угольно-черной масти жеребец перетекает в костлявую ящероподобную тварь, покрытую слабо светящейся чешуей, а рядом другой ящер, нетерпеливо мотая тяжелой рогатой головой, трансформируется в приземистую, широкогрудую серую в яблоках, кобылу. В то же время из-под капюшона ее всадника вырастают массивные изогнутые рога, откидывая его, открывая голову молодой красивой женщины. Волосы цвета костра мягкой волной ложатся вокруг тонкого лица, медленно уродуемого трупной зеленью и выдвигающимися вперед челюстями, сползаются обратно к темени в пилообразный гребень... и вот уже не женщина и не кошмарное чудовище, а горбатый седой старик с взглядом филина восседает на грузной бронированной туше своего скакуна.
Князья Тьмы на Охоте.
Горе тому, кто окажется на их пути в эту ночь. Никто из ныне живущих смертных не знает, где пролегла граница между мирами живых и мертвых, очертившая охотничьи угодья. Кованая ограда старого кладбища закрывает лишь малый отрезок.
В ближайшем - на самой границе - доме, на верхнем этаже слабо светится окно, освещенное единственной свечой. Тот, кто живет там - так же обречен, как и другие. Он не может уйти, как бы ни хотел. Он это знает. Как и многое другое. В том числе и то, что его черед все ближе.
Один из всадников вдруг разворачивает своего "коня" мордой к окну и, отозвав сунувшуюся туда молодую любопытную Гончую, насмешливо салютует полуночнику. Когда придет его срок - только то, что еще не время, сейчас останавливает Охотников - не спасут ни стены, ни свет...
Кто-то из Гончих вдруг с торжествующим воем устремляется вперед, туда, где на мгновение мелькнула какая-то тень. Теперь беглецу не спастись, как бы ни были быстры ноги и сильны плечи. В эту ночь бессильна даже молитва...