В далеком 1942 году, на отдаленном от прочих континенте, не на планете Земля, никому не известный садовод вырастил никому не известное растение. Не известное ни на его планете, ни, тем более, на нашей. И вышло у него это совершенно случайно, как именно тоже не ясно. Да и, в общем-то, выяснять не нужно. Гораздо важнее другое - с этого момента садовод разлюбил абсолютно все растения, а свой цветок начал очень уважать. Он покупал специальную подкормку и ел ее, а в цветочный горшок подкладывал овсяное печенье, сахарную вату и макароны. И все то, что происходило с этим человеком, на самом деле не происходило никогда, потому что и невиданный цветок и его неведомая планета были плодом воображения писателя с польской фамилией и смутным прошлым.
Этот человек существовал в действительности, но поляком он не был, и родители его не были поляками, и родители родителей его не были поляками, и никто из его предков не знал, ни одного поляка. Этот человек просто был, он и сейчас есть. Он смотрит новости раз в неделю, пьет кофе без кофеина, и ему всего один раз в жизни довелось попробовать сахарную вату.
Перелистнув страницу с фантазиями псевдопольского писателя, можно прочесть другую историю - историю про шкатулку. Шкатулку, которая очень симпатизировала своей хозяйке. Подолгу с ней беседовала о нравственности, а в дни, когда хозяйке становилось грустно, подкидывала монетки. Откуда в довольно небольшой шкатулке бесконечный запас монет? Человек с польской фамилией смог бы ответить, но его никогда об этом не спрашивали. И была шкатулка практически такой же, как множество других шкатулок. Но когда она глубоко задумывалась, из нее доносился шум моря. Не тот, что слышно, как в раковинах, так и в керамических пиалах. Нет, другой, настоящий шум - удары волн по камешкам, крики чаек, голоса купающихся, музыка из окон гостиницы.
¡Pase a mí la crema de bronceado, por favor!
Baby, water is very salty!
Linda achetez-en de la lemonade!
Полина не понимала, о чем говорили эти люди, да и не хотела понимать. Книжку с рассказами она прочла, но давно. Она хорошо помнила вторую историю и смутно припоминала первую. Поля вообще любила разные истории, и чем глубже и непонятнее они были, тем лучше. Лучше как для Поли, так и для историй. Поля получала впечатления, а истории - еще одно место жительства в чьей-то голове. Порой чьи-то идеи, почти обретают собственный разум и жаждут этого.
Все шло так, как и должно идти, - чередой летних дней с шуршанием книжных страниц и скрипом библиотечных дверей.
Библиотека - место встречи чьего-то стремления узнать и чьего-то стремления рассказать, было одним из любимейших мест Полины.
Все началось во вторник именно в библиотеке, в тот вторник, что в самой середине июля. Центральное место лета - место, когда школьные будни забыты, а отдыхать надоело. Именно в этом месте, в это время, в одиннадцать утра, Поля вошла в библиотеку.
Старое здание с черными кожаными диванами, исцарапанными деревянными картотеками и неопределенного возраста библиотекаршей, в облике которой было что-то высушенное, что-то тусклое, что-то безумно загадочное и кукольное.
Бывают люди, при взгляде на которых создается впечатление, что они практически ничего не едят. Только пьют теплый зеленый чай, заедая его ложкой повидла. Конечно же, библиотекарша никогда не рыгает, не икает, не ходит в туалет и не ковыряет в носу. Грудь у нее без сосков, в промежности след от формы, в которой отливалось ее туловище, а на спине надпись Made in Chine. Поля была практически влюблена.
В тот срединный вторник лета, Полина, поздоровавшись с пластиковой леди, решила зайти в секцию, где хранились взрослые книги. Захотелось прочитать пару-тройку незнакомых слов и удивиться.
Из книги, пригодной для этого, выпал листок со стишком. Обычный стишок, каких много, но только с инструкцией о том, как вытаскивать из текста персонажей. Стишок нужно было произносить, проходя мимо книжной полки, думая о персонаже вскользь, 'краем глаза'. Поля почему-то сразу поняла, что значит 'думать краем глаза', хотя понять такое способен не каждый. И ей вспомнилась булочная история. Тонкая книжка с румяным веснушчатым мальчишкой на обложке, при взгляде на которого практически возникают галлюцинации бубликов, сушек и пряников. В тот срединный вторник Поля прошептала слова заклинания, вспоминая про булку из истории мальчика краем глаза, как положено.
Книга упала на пол и стала обретать объем. Между ее страниц что-то росло. Но росло неровно, скачками. Так появляется клетка с птицей под скатертью фокусника - рывок, потом еще. Снова все становится плоским, чтобы снова обрести объем. И не понятно, видишь ли ты то, что видишь, и сама реальность под сомнением. Только что книга лежала на полу и вот она превратилась остроугольную крышу дома. Поля поставила книжку обратно на полку, думая о ней теперь уже совсем пристально. Вытащенная из книги булка завопила.
- Поля, что там у тебя такое?
Девочка устремилась вглубь стеллажного лабиринта, пытаясь хоть как-то заглушить булочные крики. Но далеко уйти, к сожалению, не было возможности, а каблуки любимой библиотекарши стучали совсем близко. Все ближе и ближе. Что же делать? Булка не собиралась замолкать, а Поля открываться. Делать что-то надо, причем срочно.
Поля никогда не была злой и жестокой девочкой, но ведь нужно было реагировать! Поля откусила от булки кусок и принялась его жевать. Было не вкусно. Как будто в тесто замесили картон. Булка продолжала визжать, даже когда ее пережевывали, и прекратила, только когда от нее не осталось ни кусочка. Благо она была не большой. Булка, не девочка.
- Поля, что происходит?
Библиотекарша строго посмотрела на Полю, и та расстроилась. Она всегда расстраивалась, когда взрослые, которые ей нравятся, смотрели на нее так строго.
- Ничего. Это просто у меня такой звонок на телефоне.
- Ну и звонок у тебя.
Хрупкая библиотекарша снова застучала каблуками, теперь их звук становился тише. А Полины мысли наоборот громче, хорошо что, подслушивать чужие мысли человечество еще не додумалось.
Хмм... Что же ей вытащить из фантазий всех этих людей, благодаря которым наполнились полки стеллажей?
Поля приняла решение найти оптимально подходящий персонаж и воспользоваться библиотечным заклинанием вновь. В день, который следовал за срединным вторником июля, она воспользовалась им во второй и в предпоследний раз в своей жизни, не потому что жизнь ее была короткой, а потому что Поля была не из тех детей, которые бросают ментос в бутылку с колой с мыслями 'а правда ли БУМ?'.
Ночью накануне ей не спалось. Перед глазами мелькали Гриффиндорские шляпы, Уэльсовские пришельцы и непонятно откуда взявшиеся зомби. Поля бродила среди этих образов, как между сохнущих на веревке простыней, стараясь не присматриваться. Наконец, ей на ум пришло то, что нужно. Конечно же, Поле хотелось вытащить из книги что-то совсем не живое, но имеющее материальную ценность, а если живое, то со сносным характером. Увы, согласно библиотечному заклинанию, вытаскивались только живые существа, которые таковыми быть не должны. Главным вопросом становился именно характер.
Помня об ответственности за тех, кого мы приручили или вытащили из книги, Поля решила не экспериментировать с чем-либо, что из-за нее может пострадать. Булку ей было очень жаль, очень-очень. Поля даже немного поплакала. Но совсем скоро перестала и вспомнила про говорящую шкатулку.
История пряталась на последних страницах того самого сборника, и соседствовала с фантазией псевдопольского писателя. Шкатулка любила разговаривать о чем-то хорошем, а когда ее владелице становилось грустно, то даже подкидывала монетки. Отлично! Добрый собеседник, банк, а в случае крика, всегда можно просто захлопнуть.
И Поля прошептала стишок в день, что следует сразу за срединным вторником. Но, увы, Поля все-таки подумала о чем-то не том, о чем-то неуместном, о чем-то странном. Ей вспомнился горшок с цветком. Большой такой глиняный горшок. Не на столько громоздкий, чтобы выращивать в нем пальму, но и совсем не миска для фиалок. Горшок был рядом со шкатулкой, прижимался к ней своей страницей. Обычно они соседствовали ровно, но чаще шкатулка его прессовала.
Цветок тоже умел разговаривать, только беседы с ним не дарили ни мысли о нравственности, ни монеток. А иногда цветок даже поедал своих владельцев, все благодаря фантазии человека с польской фамилией.
В день, следующий за срединным вторником, снова раздался хлопок упавшей на пол книги.
- Ой!
Цветок расправил широкие листья и оттолкнул от себя шкатулку. В движениях его была лебединая грация, в голосе нечто, навевающее мысли о тумане и первых лучах солнца на полу старого кабака.
- Хэллоу, девочка.
Поля не знала что сказать. А что сказать? - Добрый день, цветок. Я не хотела вытаскивать вас из книги. Я нечаянно.
- Почему ты молчишь?
- Нет. Я не немая. Вы меня не укусите?
- А я и не спрашивал немая ли ты. Зачем мне тебя кусать? Подними меня. Я не люблю стоять на полу.
Поля кивнула, но принялась искать шкатулку.
- Эй! Эй! Оставь это!
- Не оставлю. Я хотела эту шкатулку.
- А я значит, тебе не нужен?
- Ну да, - сказала Поля, она была довольно непосредственной девочкой, а подумала она в этот момент вот что - Господи, как же его незаметно вынести из библиотеки? Нужно будет выкинуть на помойку...
- Нет, девочка! Погоди. Как тебя кстати зовут?
- Полина.
- Полина, отнеси меня домой, а лучше подари кому-нибудь. Вон той даме, например.
Цветок указал на кого-то за ее спиной, тем самым вызвав холод в сердце Поли. Хрупкая милая библиотекарша на этот раз подошла совсем бесшумно, то ли в тапках, то ли в мокасинах. Ее большие глаза не мигали за круглыми стеклами очков, а от ее чересчур крупных бус отчего-то становилось грустно. Совершенно не представляя, что делать, Поля просто стояла и молчала.
- Что это? - спросила пластиковая библиотекарша.
- Не знаю. Оно живое. Хотите, подарю?
Полина, спрятав в сумку шкатулку, убежала, не дождавшись ответа. В конце концов, взрослый человек, сама разберется. Взрослые всегда разбираются с немыслимо сложными вещами, знают значения недоступных пониманию символов и не плачут, когда у них случается горе. А что за история была с этим цветком? Она толком и не помнила.
Придя домой, Полина первым делом задала этот вопрос шкатулке, та выкинула из себя монетку и сказала, что не знает, знать не хочет и советует своей хозяйке не узнавать. Не очень-то это и нравственно, - подумала Поля.
Всю ночь она ворочалась в кровати. А что если библиотекарша погибла? Что если цветок ее съел? Только как он интересно это сделает? Он же маленький, а библиотекарша большая. Может он жалит свою жертву? Парализует, размягчает, а потом ест? С этими и подобными мыслями Поля ворочалась до первых лучей солнца, а утром снова обратилась к нравственной шкатулке.
- Шкатулка, отвечай! Что мне делать? Ты ведь должна давать дельные советы, подбрасывать монетки, когда мне грустно.
- Ничего, - ответила шкатулка, - говорю же, абсолютно ничего не делай, и больше в библиотеку не ходи.
- А если пойду?
- Как хочешь.
- Дурацкая безделушка. Никакой пользы от тебя.
Шкатулка хотела что-то сказать, но обиделась и закрылась.
- Ну и молчи! А я завтра пойду, проведаю цветок!
В день, следующий за днем после срединного вторника, цветка в библиотеке не оказалось, как не оказалось и хрупкой библиотекарши. Вместо нее сидела женщина гораздо старшего возраста, в глазах Поли совсем старуха. У старухи было переменчивое лицо. Иногда она казалась доброй сказочной бабушкой, а иногда такой же сказочной, но только злой ведьмой.
- Простите, а где Марина Алексеевна? - спросила переменчивую сказочную библиотекаршу Поля.
- Сначала 'здравствуйте'!
- Здравствуйте. Где Марина Алексеевна?
- А тебе, зачем Марина Алексеевна?
- Я просто так спрашиваю. Она сегодня не работает?
- Марина Алексеевна заболела.
- А-а-а...
Поля побродила среди стеллажей, и так и не найдя ту самую книгу, в которой шкатулка прессовала цветок, взяла первую попавшуюся. Читать ей совсем не хотелось. Скорее ей хотелось волшебства. Эх, если бы не внезапно оживший цветок, она бы разговаривала сейчас со шкатулкой, выпрашивала бы у той монетки. Но Поле очень-очень нужно было найти Марину Алексеевну. Господи, что же она натворила!!! Не Марина Алексеевна, Поля.
Найти библиотекаршу было не трудно. Поля примерно знала, где она живет. Чтобы узнать это более точно понадобилось спросить несколько прохожих. В городе с численностью населения не более пяти тысяч человек все всегда всё знают примерно. Дом библиотекарши возле большой лужи с переливами бензиновой радуги, был ухоженным и даже красивым, как и сама высушенная леди. Опрятная красота тихого невзрачного человека - подумала бы Поля, если бы могла думать о взрослых как просто, о людях, а не как о серьезных важных умных существах, владеющих мистическими знаниями о мире. Правда в данной ситуации этими знаниями владела она сама.
Полина нажала кнопку звонка, которая располагалась прямо на невысоком заборе. Как она и ожидала, во дворе залаяла собака. Практически сразу же на пороге появилась хрупкая библиотекарша, близоруко щурясь и улыбаясь.
- Здравствуйте.
- Здравствуй, Полина. Что ты здесь делаешь? Хотя я знаю. Заходи. Заходи.
Поля вошла в дом. Внутри оказалось предсказуемо - аккуратно, светло и красиво. Прихожая, она же видимо и кухня, так как в ней помимо полки для обуви находилась мойка и шкаф для посуды. За занавесом стеклянных бусин скрывалась оставшаяся часть небольшого дома. И здесь тоже бусины... Раз столкнувшись с чем-то, сколько усилий нужно потратить, чтобы более с этим не сталкиваться?
На столе кухне-прихожей клетчатая розовая скатерть с вазочкой печенья приглашала выпить чашку другую чая и поболтать. Картины с пейзажами невыносимо упоительного счастья, почти как в религиозных брошюрах, приглашали отдохнуть. Пахло мятой и ванилью. Среда благоприятная для зарождения того любопытства, когда сам так не живешь, а поглазеть интересно.
- Ты так быстро убежала. Ничего мне не сказала.
- Вы забрали цветок?
- Да, конечно. Не в библиотеке же его оставлять. Хочешь на него посмотреть? Поговорить с ним?
- Ну да, - Поля кивнула, удивляясь спокойствию библиотекарши, да и собственному тоже. Вроде бы та должна была что-то спросить, но не спрашивала. Хотя, может быть, Поля просто не очень понимала этих взрослых....
Библиотекарша потревожила стекляшки-занавески и поманила девочку вглубь дома. Есть такие рыбки, что манят на огонек, а потом поедают более мелких своих сородичей. Почему-то Поля подумала именно про этих рыб. Про крупных, про мелких, про разных рыбок. Но убежать снова было бы некрасиво и очень невоспитанно.
В доме цветок занял свое место в гостиной на самодельной деревянной подставке. Сегодня он выглядел сытым и счастливым, за сутки став почти вдвое больше. Ему явно требовалась пересадка в другой горшок.
- Пришла меня проведать? Присаживайся. Чаю? Хочешь печенья? Марина, почему ты не предложила нашей гостье печенье?
От голоса цветка Полю, словно, что-то стукнуло в грудь. Руки задрожали.
- Садись, - библиотекарша указала на кресло, и Поля села. На самом деле ей не хотелось этого делать, но высушенная леди произнесла это так строго, что поступить иначе просто не было возможности.
- Может, будешь салат?
Поля кивнула, рассматривая цветок, и подумала - не будет ли в сложившейся ситуации это чем-то вроде каннибализма.
Очень быстро перед Полей возникла тарелка, слишком быстро, почти мгновенно. Она вроде даже не успела моргнуть, а может действительно залипла на цветке и не моргала в течение нескольких минут. Все, что происходило, не на много отличалось от сна с субботы на воскресенье, когда некуда спешить, спиться спокойно и сладко, пусть и немного странно. Казалось теперь, что сны реальны как пленка старой видеокассеты. А если уйти в более глубокие их слои, то они станут цифровыми в формате MPG4. Необъяснимые, туманные, дарящие бесполезные странные эмоции, но интересные сны.
- Ешь.
А ведь библиотекарша по-прежнему ничего не спрашивает: откуда цветок? Как Поля вытащила его из книги?
Полина была осторожной девочкой, из тех, что не ищут на бутылке пометку 'яд', а просто не пьют из нее.
- Почему вы не спрашиваете, откуда он? - Поля кивнула на цветок, тот потирал свои листки, как муха потирает лапки. Его движения потеряли былую грацию, а голос приобрел что-то новое.
- Да без разницы. Почему не ешь салат? Или ты ешь одно только мясо?
- Да, я очень люблю мясо, - соврала Поля. Так иногда хочется врать непонятным людьми в неприятной ситуации.
- А я не ем мяса вообще. Быть плотоядным в двадцать первом веке - это деградация. Человек единственное существо на этой планете способное думать и любить. Нельзя тратить свое время и свою душу на уподобление низшим организмам. Правильно?
- Ну... Наверно.
- Это все равно, что шагать вниз по лестнице эволюции. Что же тогда отличает нас от животных? Если не гуманность, то что? А?
Повисла пауза, словно, высушенная леди чего-то ожидала от Поли. Какой-то реакции, кивка, восклицания, опровержения.
- Не знаю.
- Выходит, что ничего, Поль, выходит, что совсем ничего! А ведь быть плотоядным в двадцать первом веке - это откат, это регресс! Деградация в чистом виде! Люди уподобляются животным. Люди ведут себя как животные! Это падение в пропасть! В такую, знаешь, черную воняющую трупами животных пропасть.
Видение зловонной бездонной ямы и мертвых тушек прошло сквозь Полю, а в голове в этот миг почему-то захрустело. Но Поля вступила в спор.
- Так ведь организму нужен белок, - начала говорить она, отгоняя видения тушек и не прислушиваясь к хрусту. Голос ее крепчал по мере возрастания библиотекарского раздражения, - да и животное ведь не умирает мучительной смертью. В естественной среде оно может прожить еще меньше и умереть гораздо болезненнее. Корова точно долго не проживет. И не все в поведении животных плохо. Ведь говорят же 'верный как пес', 'телячьи нежности'. Телята, действительно, очень ласковые и нежные. Я когда с телятами поиграла, потом просто телятину есть не могла. Все равно, что сожрать щенка.
- Господи, да причем здесь щенки и телята?!
- А!!! Суслики!
- Что суслики?!
- Нет, они не плотоядные!
- Я знаю, что суслики не плотоядные!
Библиотекарша стукнула кулаком по столу, но Поля продолжила говорить про сусликов, упиваясь собственным мыслям, забывая про навязчивое видение ямы и тушек. Черта характера присущая увлекающимся и душевно подслеповатым людям.
- Так вот когда суслики собирают корм, один суслик всегда стоит на стреме. Когда всем грозит опасность, стоящий на стреме суслик, начинает свистеть. И никогда ни одному суслику не приходило в голову посвистеть просто так, чтобы посмотреть, что из этого получиться. Представляете?
Поле показалось, что в библиотекарши в этот миг что-то изменилось. Вроде бы она разозлилась, но также возможно, что это была и не злость вовсе. Цветочное присутствие усиливалось внутри нее, меняя черты лица, превращая эмоции в нечто непрочитываемое, непонятное, потустороннее.
Библиотекарша громко хлопнула в ладоши, от чего Поля все-таки вздрогнула.
- Суслики говоришь. Ты, значит, знаешь, что суслики свистят?
- Ну да... Я же сказала...
- И ведь свист может быть художественным - это ты тоже знаешь?
Поле стало стыдно, ну, разумеется, она знала про художественный свист и даже слышала пару раз по радио.
- Да я знаю, но...
- Суслик не соловей, хоть и свистит. Но, ни один суслик нигде никогда, ни в какой точке вселенной не сможет насвистать Моцарта!!! А человек! Человек это может! Вот! Вот, что я на самом деле, хотела тебе сказать! А ты меня не поняла.
Шкатулка, лежащая в сумке, клацнула, больно ущипнув Полю сквозь материю. Действительно, пора было уходить. Полина заглянула в круглые глаза высушенной леди и заскучала по своей былой влюбленности.
- Я ухожу.
- Постой, Полина. Та шкатулка, которую ты вытянула из книги. Она сейчас с тобой? Она здесь
- Нет, дома, - ситуация все-таки была до брезгливости неприятной.
- Врет! Отбери шкатулку, эта дрянь меня глушит! - завопил цветок.
Библиотекарша загородила выход из комнаты. Худоба, некогда являющаяся частью ее шарма, теперь навевала мысли о чуме. Руки ее виделись инопланетными клешнями - костлявые с вздувшимися венами и желтоватыми ногтями. Вот-вот и некогда любимая взрослая отрастит драконьи когти и харкнет в Полю кислотой. Мир как-то незаметно и плавно утратил свои былые очертания, став химерой. Как это произошло? В какой момент?
За худой сутулой спиной тревожно и нежно клацали стеклянные бусины. Стекляшки похожи на карамельки, - думала Поля, - карамельные гирлянды. Теперь каждый раз, когда я буду смотреть на карамельки, буду вспоминать эти бусины. И так будет всегда. За окном проехала машина, кто-то засмеялся совсем близко от дома. Должно быть, проходил под самыми окнами. Деньки хорошие теплые, почему бы не прогуляться. Правда, жарко. Душно. Но это, скорее всего, недели на три. В августе всегда холодает.
Руки Поли сами собой потянулись к тарелке. В голове мелькнуло - да, конечно, уже ем, сейчас-сейчас.
- Нет, - Поля швырнула тарелку на пол. А ужас ее, сделав резкий скачок, достиг своего пика. Вершина под названием 'Неужели я не я? Тогда кто?'.
- Девчонка, не хочет меня есть! - вновь завопил цветок.
Листки отползали от керамических осколков, как тараканы на кухне, где неожиданно включили свет. Только красные вкрапления помидоров были такими, какими и должны быть - бездвижными.
От страха голос Поли пропал, и она перешла на шепот. Даже, несмотря на то, что поедать живые продукты, ей было не в первой.
- Пожалуйста, объясните, что происходит?
- Полечка, - в голосе библиотекарши снова зазвучала ласка, - Полечка, цветочек любит тебя. Ты нужна. Он погибнет, если ты его не станешь есть.
Поле захотелось плакать, не только от страха, в большей степени от обиды. Было ужасно обидно. Невыносимо обидно. Было очень-очень обидно от того, что эта ласка ненастоящая. Где-то в слоях Полиного сознания появилось понимание того, как себя вести, и она заговорила с библиотекаршей серьезно и спокойно. По-крайней мере, она очень старалась.
- Марина Алексеевна, вы меня не заставите. Вы ведь не были такой. Вы изменились.
Библиотекарша слегка качнулась, как будто Полины слова буквально толкнули ее. Но уже через секунду она сама толкнула девочку на пол, схватила пару самых медлительных листков, и попыталась засунуть их ей в рот. И Поля наконец-то закричала, что давно уже пора было сделать. В странном доме библиотекарши мысли текли как-то по-особенному, словно думать здесь можно было только о том, что было приемлемо для хозяйки, а все остальное подменялось на пустоту, превращая лобную долю мозга в поролон.
Поля продолжала кричать, отбиваясь от костлявых библиотекарских рук. Крик выходил глухим и слабеньким. Моя душа плещется, как вода в закупоренной банке, - подумала Поля и неожиданно нащупала шкатулку. Сумка глухо стукнула по полу, а в следующий миг нетерпение цветка спасло Полю.
- Шкатулка в сумке! Сначала вытащи шкатулку!
Библиотекарша отпустила Полю и набросилась на сумку, как овчарка, которой дали команду 'фас'. Девочка побежала к выходу, стараясь не сожалеть о говорящей вещице. Еще один вытянутый из книги персонаж вот-вот погибнет. Первого она съела, второй сейчас будет сломан по указанию третьего, а третий хочет быть съеденным ею. Мир безумен.
- Никогда-никогда. Никогда-никогда, - бормотала Поля, дергая ручку двери. Но, увы, дверь библиотекарского дома была заперта на ключ.
В глубине этого запертого дома некогда любимая Марина Алексеевна колотила по шкатулке молотком, а цветок громко хохотал, выпивая своей дьявольской радостью последние остатки Полиных сил.
Поля бросилась к окну. Милая-милая, Марина Алексеевна...
ХА ХА ХА!!!
Это похоже на то, - думала она, - как если бы собственные родители приковали тебя к батарее.
ХА ХА ХА!!!
Милая-Милая...
ХА ХА ХА!!!
Или на то, как если бы прижгла щеку утюгом родная тетка.
ХА ХА ХА!!!
Прекрати! Хватит! Поля дергала теперь ручку окна, а из-за спины уже доносились библиотекарские шаги, сопровождаемые все той же цветочной радостью. Слишком спокойно говорила шкатулка - больше не ходи. Слишком вяло предупреждала, слишком тихо и незначительно. Почему она не накричала на Полю, почему не укусила?! Нет, она просто что-то промямлила и все! И вот, выхода нет, есть только надежда на выход. Поля краем глаза прочла название знакомой книги и подумала о ней так же 'краем глаза', вскользь, при этом читая по памяти стишок. Идея так себе, ведь из книг вытягивались только живые неодушевленные предметы, как ни парадоксально. Но надежда на выход подсказывала, что когда делать нечего, то нужно делать хоть что-то.
Библиотекарша раздвинула карамельно-стеклянный занавес. Глаза бешенные, если бы ее в этот момент стукнули по затылку, то они выпали бы из глазниц и повисли, касаясь щек. Хотя нет, не повисли, их задержали бы линзы очков. В руке Марины Алексеевны были все те же листья ненавистного салата, а сами руки упирались в бока. Поля разглядывая ее гневный образ, думала, что некогда любимая взрослая похожа на букву, гигантскую обезумевшую букву 'Ф'.
- Послушай, девочка. Ты не испортишь мою жизнь. Сейчас ты...
Библиотекарша хотела сказать что-то еще, но неожиданно комната ожила. Стены вздрогнули, вроде даже вздохнули, словно, кухня-прихожая проснулась и вот-вот откроет глаза. Стекляшки-занавески изменили свой цвет, изменили его окна, стены, шкафы, стеллажи. Розовая клетчатая скатерть пару секунд еще держали свои клетки, но очень быстро и они затянулись новым изображением. Комната стала объемной картиной. Библиотекарша осматривалась, не меняясь в лице. Видимо есть какие-то пределы у всех эмоций и состояний, переход за которые либо невозможен, либо грозит не возвратом. Обезуметь еще больше библиотекарша не смогла. Она прежними бешенными круглыми глазами разглядывала странный африканский пейзаж. Рисунок, затянувший комнату, поглотивший абсолютно все. Казалось, сделай она шаг в сторону и картинка пропадет, как если бы библиотекарша сняла 3D очки в зале кинотеатра. Она и сделала этот шаг, а потом другой и еще один. Ей все еще нужно было заставить Полю съесть цветок. Мир худой библиотекарши и мир, разочарованной симпатией Полины, столкнулись в своей борьбе за реалистичность. Комната снова вздрогнула, снова вздохнула и растворила в себе все кроме Поли и хрупкой леди. Африканское солнце, теперь уже настоящее, а не нарисованное, жгло, терзало, высушивало еще больше и так высушенное тело.
- Что ты наделала, Полина? Что же ты наделала?
- Прошу вас, вернитесь, ну пожалуйста!
За спиной Марины Алексеевны раздалось львиное рычание.
- Пожалуйста, Марина...
- Глупая девчонка, - библиотекарша сделала еще один шаг, протягивая цветочный лист. Она говорила не своим голосом. Точнее не совсем своим голосом, словно все слова произносились одновременно голосом милой знакомой леди и незнакомым странным цветком, вытащенным из книги по случайности.
- Простите.
Львы тоже сделали первый шаг.
- Простите, - повторила Полина.
Вскоре она отключила комнату, и та медленно превратилась в объемную картину, как будто художник написал маслом на всех предметах африканский пейзаж. Вот львы. Вот Марина Алексеевна. Вот снова львы. Но стоит сделать шаг, передвинуть стул или качнуть карамельные занавески, как все исчезнет. Останутся только невнятные мазки и слабые, едва различимые крики. Поля стояла неподвижно. На ее глазах снова проступили клетки кухонной скатерти, карамельные занавески обретали свою карамельность. Вельд таял с шипением, как тает капля воды на раскаленной сковородке. Цветок встречал ее поникшим, шкатулка безмолвной. Полина приложила ее осколки к уху - шумел прибой, вдалеке на берегу, кто-то слушал музыку и смеялся.
- Какие волны!
- Детка, не заплывай далеко.
- Вода такая приятна.
С цветком все же нужно было что-то делать и с кухней-прихожей тоже. Полечка снова поступила очень некрасиво, не потому что была плохой, потому что плохой была ситуация. Вряд ли писатель с польской фамилией не одобрил бы ее действий. Если бы знал, то одобрил. Но он не знал, и никто из его друзей не знал. И никто из друзей друзей не знал. И даже о причинах пожара в доме, что возле радужной лужи никто никогда не догадался. Хотя в городе с численностью населения не более пяти тысяч человек все всегда обо всем осведомлены примерно.