Российская история содержит в себе целый ряд проблемных мест и вопросов, одним из которых и является проблема народных движений Древней Руси.
Дело в том, что как в СССР, так и сегодня огромное давление на оценку исторических событий оказывает официальная государственная идеология. Так, если при "советской" власти в любых социальных конфликтах любой эпохи находили классовую борьбу, то сегодня полностью отметаются все выводы, "советской" историографии. Таким образом, сегодня мы имеем не столько развенчание ошибок и заблуждений прошлого, сколько создание новой государственной мифологии, основанной на потребностях нынешней властной элиты.
Говоря о народных движениях Древней Руси (НДДР), мы, прежде всего, ведем речь о мятежах XI-XIII веков в таких городах, как Киев, Новгород, Суздаль и ряд других.
Складывание на Руси институтов государственности закладывало одновременно и основы социальных конфликтов классового общества, сопровождающих любое государство.
Как отмечал Б. А. Рыбаков: "Уничтожение принудительного родового равенства и замена родовой собственности семейной и личной вели к неравномерному накоплению прибавочного продукта в разных семьях, к росту имущественного неравенства."[1] То есть, крах первобытного коммунизма привело к расслоению общества по уровню богатства, что одновременно являлось одной из причин распада родового строя. "К IX столетию ясно обозначилось сложение в ряде областей слоя русского боярства, или "рыцарства", как писали восточные авторы."[2] Так что, чем дальше шел процесс формирования государственности, тем острее становилась проблема социального антагонизма нарождавшихся классов: бедные беднели, а богатые - богатели. Таким образом, Рыбаков отмечал, что новые исторические реалии приводили население древнерусских земель к пересмотру сложившихся устоев, классовые отношения становились все более наглядными - рос уровень общественных противоречий. "Земля общинника становится собственностью боярина-дружинника, а сами общинники превращаются в боярскую челядь."[3] - так об этих процессах писал Мавродин, что показывает нам, как происходили данные процессы, и отсюда не сложно понять, к чему это вело, так как из поколения в поколение люди жили общинными традициями первобытного равенства, а теперь горстка новоявленных хозяев жизни все больше отчуждалась от подчиненного им большинства населения.
При этом И. Я. Фроянов отмечает в своей книге "Древняя Русь", что IX-XIII века русской истории - это период классообразования, то есть что на тот момент классовое общество еще не сложилось как таковое, однако, шел процесс его создания, так что с одной стороны, нельзя говорить о классовой борьбе как таковой (складывающиеся классы еще не осознали свою самость) на Руси с одной стороны, но, с другой стороны, конфликт уже был, и он был видимо вызван причиной как раз таки идущих процессов - это был протест против слома устоявшихся традиций.
Если говорить уже о истории собственно НДДР, то большинство историков начинают их исследования с истории о гибели князя Игоря от рук древлян в 945 году, когда восставшее местное население расправилось с князем и его небольшой охраной, не способной к серьезному бою вследствие своей малочисленности. Так, например тот же Рыбаков пишет, что: "Острые конфликты между княжеско-боярской верхушкой и массой населения обозначились уже к середине Х в."[4] То есть, получается, что гибель князя Игоря была видимо как раз следствием этого, то есть, следствием классобразовательного процесса. Далее автор пишет, развивая свою идею о классовом размежевании, происходившем в древнерусском обществе, что: "Игорь отправился осенью в полюдье к Древлянам. Там его бояре произвольно увеличили нормы дани и насильно отбирали у Древлян добро. "[5] Что называется, аппетит приходит во время еды, а применительно к данному случаю - жажда наживы затмила доводы разума. Далее автор пишет, что князь большую часть дружины отправляет обратно в Киев, и идет за дополнительной наживой, что показывает еще и его самонадеянность и беспечность, а так же не понимание того, что он может пасть жертвой народного недовольства. Рыбаков отмечает в своей работе, что сначала к Игорю Древляне засылали послов, имея целью усовестить князя, так как тот уже взял всю дань, какую мог, и только после того, как Игорь проигнорировал все увещевания, он был схвачен и убит. Историк пишет о том, что это еще не классовая борьба, так как в убийстве Игоря и его дружинников участвовали все слои древлянского племени, но отмечает при этом, что это была именно выступление против произвола киевского князя, то есть - предвестие классовой борьбы, которое скоро станет частью общественного бытия, так как государственная власть набирала все большую силу, а диалектика ее существования неизбежно вызывает борьбу классов.
Кроме того, "советские" историки делали, как правило, акцент в своих работах ещё и на том, что летописи неохотно сообщают нам о социальных проблемах тех лет: "Случайно летопись сохранила рассказ о всенародном выступлении в земле Древлян в 945 г. против князя, нарушившего нормы сбора дани так как оно закончилось небывалым событием - убийством князя." То есть, с одной стороны, получается, что власть уже обладала достаточной силой, чтобы контролировать летописный процесс, но, самое главное, что социальные противоречия еще не были столь остры, какими они станут в будущем, еще были скорее исключением, нежели правилом, так как и классов-то, еще не было как таковых. "Объясняя причины отсутствия князя Ярослава в Киеве, летописец мимоходом сообщил о восстании бедняков в Суздальской земле в 1024 г., во время голода."[6] Так что, вполне понятна и неохота к отражению этих фактов в летописях, но тот факт, что эти сообщения очень редки, говорит о многом.
Полемизируя с таким подходом "советских" исследователей к означенной проблеме, И. Я. Фроянов пишет в своих работах о том, что: "Отсутствие классов в древлянском обществе объясняет его сплоченность перед завоевателями из Киева."[7] Что в принципе справедливо, хотя не совсем точно отражает действительность, ведь процесс классообразования уже шел, а это значит, что был уже и конфликт, но он был еще не осознан, так как те еще осознали себя самими собой.
Что касается расправы древлян над Игорем и последовавших за тем событиях, автор, ссылаясь на особенности общественных взаимоотношений того времени, указывает на то, что у всего этого были сугубо религиозные причины. Так, например, он пишет, о том, что: "<...> приезд древлян в Киев обусловлен обычаем передачи власти победителю."[8] То же самое автор говорит об убийстве послов древлян, называя данное деяние княгини Ольги жертвоприношением языческим богам. Но это не может быть ответом на все поставленные вопросы, в том смысле, что, делая такое заявление, Фроянов рассматривает только одну часть проблемы, игнорируя другую, а это не вполне справедливо, так как лишает исследовательскую работу полноценности анализа и бесстрастности подхода (в том смысле, что подвергаются рассмотрению не все факторы, влиявшие на ход истории).
Если мы при этом коснемся в нашем исследовании "Русской Правды", то мы увидим, что в "советской" историографии принято было указывать на то, что она явилась ответом на ведомую простым людом классовую борьбу: "Русская Правда так много внимания уделяет преступлениям против частной феодальной собственности именно потому, что в тот период борьба с ней простого сельского и городского люда представляла собой нечто обыденное и повседневное."[9] То есть, народ, что называется "в штыки" (а точнее, "в вилы") воспринимал сам факт существования частной собственности (не зря П. Ж. Прудон указывал в своей книге "Что такое собственность?", что она является ничем иным, как кражей - народ чувствовал себя именно ограбленным), это было для него нарушением традиционного равенства, попранием идеалов первобытного коммунизма, остатки какового еще оставались. "Несомненно, что самое появление "Правды Ярославичей" вызвано потребностью господствующих классов в защите завоеванных ими позиций, и нетрудно видеть в "Правде Ярославичей", против кого и чего направлено острие этого закона."[10] То есть, формирование письменно законодательства - это прямое следствие развития государственности: если народ унижен и ограблен, то это необходимо юридически оформить, чтобы народ не имел легитимных прав на возмущение, чтобы примирить его с таким положением вещей. И, чем более усложняются институты государственной власти, чем глубже проходит водораздел между классами, тем более ужесточается законодательство, чтобы иметь на руках все возможные рычаги управления общественными процессами, что бы было меньше желания у народ к какому бы то ни было возмущению, так как по мысли законодателей (особенно того времени), жестокость наказания понижает уровень "преступности", так как должен срабатывать механизм самозащиты, самосохранения, и человек смирится со своим положением (хотя, как мы видим по истории, особенно XVIII-XX веков - это совсем даже не так, скорее даже наоборот), перестанет возмущаться, дабы сохранить свою, хоть бы и жалкую, но, все-таки - жизнь. "В голодные годы с особой силой сказывались классовые противоречия между феодалами и крестьянами."[11] - именно такими видит причины появления на Руси "Русской Правды" "советский" историк Тихомиров. Кроме того, он пишет, что: "Церковные писатели не прочь запретить народные гулянья, так как они мешают церковным службам <...> Впрочем, те же церковные писатели с восторгом описывают княжеские пиршества, хотя бы знаменитые пиры Владимира, стараясь только придать им "богоугодную" окраску."[12] - что является ещё одним пунктом в деле доказательства того, что в XI-XIII-м веках на Руси существовали острые предклассовые противоречия, переходящие в уже откровенно классовое противостояние, то есть, процесс формирования классов шел полным ходом, княжеская власть все более отчуждалась от общества (хотя пока еще были сильны и вечевые традиции, так что, по всей видимости, нельзя все еще говорить о полноценной классовой борьбе). Одновременно с этим мы можем видеть, как Церковь все больше интегрировалась в институты государственной власти, становилась все более трансцендентной по отношению к простому народу, занимая свое положение рядом княжеской властью, их отчуждение шло параллельно, и было взаимовыгодным, так как помогало давить на народ с разных сторон: все институты власти единым фронтом наступали на общественные традиции древнего равенства и справедливости, дабы окончательно утвердить существование богатых властителей и бедных подданных (церкви ведь тоже обогащались, скапливали свои сокровища). Дополняя картину жизни древнерусской цивилизации, автор отмечает, что: "Угнетенное положение учеников рисуется фразой из "Златоуста": "многажды ремесленник клянется не дать ученику ни есть, ни пить."[13] То есть и Мавродин, и Тихомиров, равно как и многие другие "советские" исследователи указывают на то, что кроме всего прочего ситуацию с социальными конфликтами усугубляло введение на Руси христианства, так как это способствовало и поощряло классовое размежевание, помогало новоявленной отчужденной власти сохранять свое положение.
При этом, в противовес "советскому" взгляду на складывание "Русской Правды", И. Я. Фроянов утверждает, что: "Ломка родовых отношений расстроила прежнюю систему защиты индивида. Внутренний мир был нарушен. Умножились "разбои", т. е. преступления против личности."[14] То есть, он утверждает, что первопричиной появления письменного законодательства было не классовое размежевание, а исключительно усложнение общественных отношений и сопровождавшие его катаклизмы.
Таким образом, мы имеем два варианта оценки первопричин социальных конфликтов XI-XIII веков, каждый из которых имеет как сильные, так и слабые стороны.
Суздальское восстание 1024-го г.
"Первое крупное восстание вспыхнуло в Суздальской земле. Оно было направлено против общественной верхушки - "старой чади"."[15] То есть, события 945-го года еще не имели должного размаха, да и слишком уж едино было древлянское племя в своем выступлении против зарвавшегося князя, однако теперь борьба приобретала новый качественный уровень, становясь все более мощным фактором, влиявшим на историческое развитие Древней Руси. С этого момента начинается нарастание протоклассовой борьбы, все более приобретавшее привычные и понятные нам очертания настоящей классовой борьбы, самосознание классов постепенно завершалось. Теперь уже все чаще случались выступление против власти, именно как против ограбляющего и притесняющего института, а не просто стихийное выступление, вызванное желанием защитить древние традиции.
Это было уже полноценное народное, низовое выступление против угнетающего меньшинства. "Его упомянула летопись лишь в 1024 году, когда Залесье озарили первые вспышки крестьянских восстаний, спутники победы феодальных отношений и конца старых патриархальных порядков."[16] - так, например, оценивает первое упоминание Суздаля в летописях Н. Н. Воронин, делая акцент именно на причинах, вызвавших написание данных строк. Здесь мы видим уже не просто выступление, но размах самой настоящей народной борьбы за свои интересы.
События 1024-го года в "советской" историографии всегда рассматривалось как первое массовое антифеодальное выступление простого народа, как начало реальной классовой борьбы в древнерусском обществе, хотя насчет того, что это была уже именно она мы то как раз и сомневаемся, но дело здесь именно в степени самосознания классов, а не в том, были ли классовые противоречия уже в тот момент. Здесь главное то, что уже было полноценное народное движение.
"Перед нами с полной отчетливостью вырисовывается классовый антагонизм землевладельцев, с одной стороны, и зависимого от землевладельцев населения, недавно вырванного и на наших глазах вырываемого из недр разлагающей общины с другой."[17] - такую характеристику даёт тем событиям "советский" историк Греков Б. Д. И именно с этих позиций построена его анализ тех событий, так как считается одним из важнейших доказательств марксистской доктрины о важнейшем двигателе мировой истории - классовой борьбе, как следствии экономического развития.
В своей книге "Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIIIвв." М. Н. Тихомиров, касаясь событий в Суздале, пишет о том, что: "Суздальские события 1024г. позволяет проследить и характер этих народных восстаний, в которых основной движущей силой были крестьяне-общинники, боровшиеся против "старой чади" - верхушки феодализирующегося общества."[18] Таким образом, мы можем видеть такую картину событий, имевших место в суздальской земле, в первой четверти одиннадцатого столетия - простой народ с одной стороны, и знать, с другой. Мы можем видеть, что древнерусское общество, еще недавно достаточно монолитное, уже расслоилось, распалось на низшие и высшие слои, классообразование набирало, усиливало темпы: одни трудятся на общее благо, а другие используют результаты данного труда, нещадно эксплуатируя общество - бедные работают, богатые командуют. И эти новоявленные противоречия уже прочно входят в обыденную жизнь, так что теперь людской протест уже является социальным, уже направлен против угнетающего меньшинства, однако он еще недостаточно осознан народом.
Вот что пишут о непосредственных причинах, вызвавших данное народное недовольство, переросшее в нечто большее: "Поводом к нему послужил голод, охвативший в 1024г. Суздальскую землю и вызвавший в ней "мятеж велик"."[19] - данное объяснение причин народного возмущения идеально вписывается в исследовательскую линию "советского" периода, так как прекрасно иллюстрирует, насколько далека была знать от простого народа, то есть из выше сказанного можно сделать вывод, что в то время, когда простой люд голодал, господствующие классы не чувствовали нужды в пище, что и вызывало недовольство и восстания, направленные против привилегированных слоев общества.
"Мы прекрасно знаем, что протесты народных масс против гнета принимает форму восстания в моменты, когда по тем или иным обстоятельствам обостряются отношения между классами. Голод - одно из таких обстоятельств."[20] Таким образом, автор объясняет читателю как раз то, что расслоение на классы уже довольно прочно вошло в жизнь людей, так как иначе не было бы причин для массовых выступлений и убийств. Хотя здесь есть и недоговоренность: массовый голод всегда и в любом случае сопровождается серьезными общественными катаклизмами, просто автоматически те, у кого хлеб есть, и у кого его нет, становятся врагами, к тому же тут всплывают и старые обиды, старые счеты, доведенные до отчаяния люди легко могут (и часто оказываются) стать жертвами чьих-то манипуляций, либо слухов и домыслов. Ищут крайних, ищут все, как угнетенный голодный люд, так и решающие свои задачи авантюристы, в том числе - авантюристы, обладающие политической властью.
Говоря в целом о событиях 1024-го в Суздале мы можем видеть, что в "советской" историографии было принято считать, что к началу XI-го века население Руси уже окончательно становится расколотым на антагонистические классы, и народ принимает новые правила игры, действуя строго в соответствии с законами марксистского видения развития человеческого общества. Для этой категории исследователей господствующие классы и эксплуатируемый ими народ - это антагонизм априори, а соответственно в таких условия власть не принимает к рассмотрению мирные требования и упрёки народа, принимая в расчет подвластных ей людей лишь тогда, когда эти самые люди поднимаются на вооруженную борьбу за свои права, то есть классовая борьба - историческая закономерность и неизбежность, обусловленная невозможностью иного разговора между противоположными слоями общества. Исследования "советского" периода велись именно в этом ключе, события тез лет рассматриваются исключительно через призму такого подхода к рассмотрению социальных конфликтов, именно так анализируется имеющаяся источниковая база.
При этом совершенно упускается (если не сказать - игнорируется) из виду тот факт, что мировоззрение людей, живших в эпоху Средневековья, весьма и весьма отличается от взгляда на жизнь людей XIX-XX-го веков. Совершенно не принимается во внимание человеческая религиозность, набожность. Конечно, исследователи признают на ряду с этим, что народ тяжело принимал введение на Руси христианства, но отсутствует глубина изучения упомянутого вопроса. Да и сам подход к вопросу о том, что уже в начале XI-го века в древнерусском обществе завершился процесс классообразования выглядит несколько натянутым, что связано с явной идеологизированностью подхода исследователей к освещению проблемы, что и не удивительно, ведь единственным критерием для исторического исследования служили положения марксизма, согласно которым существуют только два, взаимосвязанных при этом, двигателя исторического развития (при этом акцентируется на строгой линейности исторического развития, то есть на том, что он имеет исключительно прогрессивное значение) - это экономическое устройство и борьба классов.
"Вполне понятно, что крестьянская масса предпочитала свою старую веру, держась своих волхвов и косо поглядывала на прибывших из Византии и своих русских архиереев, архимандритов, священников, за которыми стояла сила государства."[21] - такие слова, конечно, есть, но нет более глубокого анализа данного вопроса. То есть, исследователи показывают, что учитывают вроде бы все факторы, но, на самом деле, они лишь констатируют большинство из них, не пускаясь при этом в их по-настоящему серьезное исследование.
К слову сказать, что, исследуя историю событий в Суздале, Фроянов замечает, что: "Нуждается в уточнении и тезис о "восстании" 1024 года крестьянском движении, принятым в современной литературе. Обычно забывают, что оно возникло в Суздале. Расправу над волхвами Ярослав учинил также в Суздале. Значит, движение было не только сельским, но и городским. Так повисает в воздухе идея о крестьянской природе суздальской "встани" 1024 года."[22] Таким образом, Фроянов начинает с того, что рушит основы построения идеологической теории о развитии классовой борьбы в древнерусском обществе, уже хотя бы потому, что городское население и живет лучше, да и свободнее себя чувствует, нежели сельское, оно еще не столь подвержено классовому угнетению. Конечно, теория о том, что классовая борьба в эпоху Средневековья уже имела место быть от этого практически не страдает, но приведенная выше цитата говорит не столько о необоснованности данного подхода, а скорее о том, что само её построение являет собой слишком однобокий вид, построенный на недомолвках и недодумках (а в конечном счете, на обмане, так как выводы делаются без учета всех имеющихся материалов). То есть получается, что в историографии сознательно игнорируются, хотя вроде бы и не скрываются, неугодные исторические фактов, мешающие четкому следованию выбранной исследовательской линии, построенной на интересах правящей в стране партии. Речь идет о том, что исследователями сознательно "не замечаются" (хотя их и приводят вроде бы в работах) те факты, которые нарушат идейную целостность изначальной теории, причем проблема состоит в том, что специалист, конечно, поймет, что здесь о чем-то умолчали, но основная масса населения проверить напечатанное в книгах не сможет, и соответственно вынуждена будет принять на веру то, о чем пишет автор, то есть налицо сознательная дезинформация собственного народа.
Далее И. Я. Фроянов подробно пишет о религиозных особенностях людского мировоззрения той эпохи, раскрывая обделенные вниманием ранее причины восстания и его особенности. "Согласно летописателю, "старую чадь" убивали волхвы и только волхвы."[23] - это автор к тому, что необходимо писать в первую очередь о том, что происходило согласно летописи, о чем мы имеем еще какие либо свидетельства, а уже только потом высказывать свое, исследовательское мнение, так как в противном случае возможно (и подчас так оно и есть) искажение смысла происходивших событий. "На языке Древней Руси слово "держать" обозначало, помимо всего прочего, задерживать."[24] - здесь идет речь о том, когда летописец писал о том, что кто-то "держит гобино", вполне могло иметься в виду то, что "гобино" не удерживается на складе, в закромах, а о том, что человек, по мнению крестьян, способствовал задержке появления урожая как такового: "По языческим понятиям, жизнь людей, дурно влияющих на урожай, крайне не желательна для коллектива. Поэтому, чтобы восстановить благополучие общины, их убивали."[25] То есть на лицо чисто языческий подход возмущенного люда к проблемам голода, их протест имеет не классовый характер, а - религиозно-мистический. Люди шли не против властей, не против эксплуататоров (не было еще глубинного понимания проблемы антагонизма классов), люди шли против тех, кто был мифическим (мистическим) злом, кто способствовал, по их мнению, существования голода, кто был причиной именно неурожая, но не против тех, кто на этом наживался, искусственно поддерживал высокие цены на продовольствие и всячески эксплуатировал в своих корыстных интересах проблему голода.
Кроме того, Фроянов замечает, о том, что: "Древнерусская знать не была столь консолидированной, как этого хотелось бы современным авторам."[26] - это он явно делает намек на то, что в древнерусском обществе XI-го века окончательного раскола на классы еще не произошло, а соответственно речь о классовой борьбе в принципе некорректна, так как расслоение общества еще продолжалось, процесс все еще не был завершен, противоборствующие стороны во время социальных катаклизмов были отнюдь не однородны, и там и там были представители различных слоев общества, преследовавших каждый свои личные интересы.
"Среди убитых волхвами женщин летописец называет матерей, жен и детей. Если матерей и жен можно еще представить в роли большух, то дочерей едва ли, поскольку по возрасту своему и положению в семейном коллективе они такой роли не соответствовали."[27] ""Именье" убитых "жен" могло стать безопасным только в результате очищения, пройдя через руки волхвов. Отсюда ясно, что изъятие имущества "лучших жен" носило более религиозно-бытовой, чем социальный характер."[28] Описывая всё это Фроянов подчеркивает и развивает свою мысль о том, что в основе народного восстания в Суздале в 1024-м году лежат древние религиозные (языческие) представления людей, а не классовая ненависть, да и само понятие о "восстании" он подвергает сомнению, так как в его освещении событий получается, что это была не более чем попытка устранить препятствия для получения необходимого урожая, а вовсе не желание экономической или какой либо еще справедливости, путем изъятия у власть имущих слоев общества продовольственных запасов.
Позиция Фроянова представляется гораздо более взвешенной, нежели позиция ряда предшествующих исследователей, но, в то же время, в его рассуждениях присутствует и определенный недостаток. Дело в том, что он чрезвычайно большое внимание уделяется вопросам религиозности мироощущения, но, как кажется это отдает уже крайностью иного рода, тем мы видим фактически полное нивелирование проблемы классовых противоречий. Конечно, вряд ли стоит говорить о завершении классового расслоения на Руси применительно к XI-му веку, но ведь процесс этот уже полным ходом шел, а значит, он наверняка являлся одним из мощнейших факторов, влиявших на умонастроения широких народных масс, способствовал их протестной активности. К тому же более взвешенным выглядел бы подход к изучению этих событий такой, в котором учитывались бы все нюансы и тонкости эпохи, все важнейшие факторы, влияющие на ход мировой истории.
Так что получается, что народ выражал свое недовольство всё-таки именно властью, но придавал этому религиозноё значение, а волхвы, чувствуя народные настроения, направляли гнев людской в нужное им русло, возможно и, веря даже сами в то, о чем говорили людям. Таким образом, мы получаем тесное переплетение религиозных традиций, чувств, и недовольства идущим процессом социального размежевания общества, котороё представлялось простым людям нарушением устоявшихся с поколениями языческих представлений о правильном и неправильном, о социальной справедливости, но, безусловно, о классовой борьбе здесь речь не идет уже хотя бы потому, что сам народ ещё не ощущал как такового социального расслоения, классы еще не самоидентифицировались.
Новгородские события 1014-1016 гг.
Хронологически события, произошедшие в начале одиннадцатого века на новогородщине, имели место быть на Руси раньше суздальских, однако были менее масштабны, да к тому же не столь радикальны (но об этом ниже), а, поэтому рассмотрим их именно теперь, а не первыми. "Повествование о Ярославле начинается с 1014 г., последнего года княжения Владимира."[29] Автор исследования пишет о том, что Ярослав готовился к войне со своим отцом за Великокняжеский престол, для чего им и были наняты в Швеции варяги.
В скором времени Владимир умирает и необходимость в вооруженной борьбе пропадает. Однако же данный случай входит все равно входит в историю, не очередной междоусобицей, так собственно поведением прибывавших на территории княжества варяжских наемников. Они вели себя во время пребывания в новгородской земле чрезвычайно вызывающе и нагло: "Наёмники буйно и разгульно вели себя в русском городе: "И начаша варяги насилие деяти на мужатых женах""[30] Таким образом, мы имеем картину разгульного поведения иностранных воинов в чужом городе, что не могло не вызывать справедливого возмущения простых жителей, в первую очередь страдавших от творившихся бесчинств, и это вполне закономерно привело, в конечном счете, к народному бунту.
Рыбаков описывает в своей книге "Первые века русской истории" те произошедшие тогда в Новгороде и землях принадлежащих ему события, как народный бунт, возмущение против проводимой Ярославом политики, и конкретно против приглашения варягов. Как один из доводов в пользу своей точки зрения автор указывает на то, что Ярослав жестоко подавил народное восстание - казнив около одной тысячи "славных воинов" (возможно бояр и воевод новгородской тысячи). Правда следует учесть, что таким образом мы имеем противостояние князя с одной стороны и всего населения Новгорода (разного социального положения) с другой, так что в этой связи довольно сложно говорить о каком-то классовом конфликте.
Со другой стороны он пишет, что: "Усобица, борьба за богатые столы разоряли народ и увеличивали расходы князей, а следовательно, еще более обостряли их взаимоотношения с крестьянством"[31] Таким образом эти слова вроде бы способны объяснить причины народных волнений в Новгороде в 1014-1016 годах, но, посмотрим ещё раз на описание случившегося: возмущение охватило не просто население города, оно коснулось именно всех его социальных слоев.
Как следствие мы получаем картину описываемых событий, основанную на передергивании фактов, так как если бы мы имели в данном случае чисто народное, низовое возмущение против власти, то князь не стал бы казнить в таких количествах бояр и воевод Новгорода, это было бы откровенным безумием и глупостью с его стороны.
В свою очередь И. Я. Фроянов подходит к освещению Новгородских событий 1014-1016-го годов с несколько иных позиций, нежели Б. А. Рыбаков. Фроянов пишет о том, что конечные устремления Ярослава Мудрого полностью соответствовали чаяниям жителей Новгорода, так как богатств в их земле было много, и делиться ими с Киевом всем уже предельно надоело: "Вот почему логично предположить, что к разрыву с отцом Ярослава побуждали новгородцы, тяготившиеся обязанностью "давать дань" Киеву."[32]
Таким образом, мы получаем, что возникший между жителями города и князем конфликт был обусловлен не различием в оценке внутренней и/или внешней политики, но разгульным (им и только им) поведением варяжских наемников. А это, в свою очередь, означает, что Ярослав пошел на кровавый конфликт с городом не из-за расхождения во взглядах и целях, а в связи с тем, не из-за своего классового отчуждения от народа, а из-за того, что в предстоящем конфликте с отцом он очень рассчитывал на военную мощь наемников, то есть варягов, а значит, хотел он того или нет, но ему необходимо было усмирить взбунтовавшийся народ, чтобы сохранить в своих руках максимальную военную мощь, без которой не мыслимо было выйти из-под власти Великого князя Киевского Владимира Святославича, то есть, его отца. "Начнем с того, что в древних источниках нет сведений, говорящих об "увеличении повинностей с населения" или о "гнете", которому оно подвергалось <...> Участники событий в Новгороде - свободные люди: с одной стороны новгородцы, простые и знатные, а с другой, - варяги и Ярослав с дружиной."[33] - собственно в этом и основа суждений о противостоянии не народа с властью, а населения города, недовольного поведением наемников, и князя с его вооруженной опорой, являвшихся единственной реальной надеждой на победу в борьбе с отцом, плюс к тому же, здесь присутствует критика тех авторов, кто пишет о том, что Ярослав увеличил налоговый гнет новгородцев, направленный на выплату жалованья иностранным наемникам.
Далее автор пишет, что: "Столкновение новгородцев с варягами произошло на бытовой почве из-за разнузданного поведения сластолюбивых варягов <...> Но затем оно переросло в политический конфликт между князем и новгородцами."[34] Таким образом, Фроянов ещё раз подчеркивает, что хотя конфликт и перерос в столкновение князя с жителями города, но связано это было отнюдь не с их классовыми противоречиями, все было куда банальней.
Далее он пишет о том, что Ярослав легко примирился с новгородцами, в чём видит причиной как раз таки то, что и у него, и у населения города были общие экономические интересы, что они вовсе не были так уж чужды друг другу в том конфликте.
Ещё одним доказательством в пользу своей точки зрения Фроянов считает тот факт, что после поражения от Святополка на волховских берегах Ярослав собирался бежать, но новгородцев возмутило такое поведение князя и поддержали его в борьбе, способствуя её продолжению, и, в конечном счете, победил именно Ярослав. Таким образом, автор ещё и ещё раз подчеркивает, что у Ярослава и новгородцев были общие интересы, и соответственно горожане видели в князе надежду на освобождение от обязанности выплаты дани Киеву, то есть основой их взаимоотношений были именно общие интересы, экономические, прежде всего.
Казалось бы, здесь всего довольно логично: есть князь и горожане, у них общие цели и интересы, конфликт между ними вызван тем, что наемники князя слишком разгульно себя вели, ну а примирились они (князь и новгородцы) легко после смерти Владимира, как раз из-за того, что у них были общие цели. Логично, но есть одно но: "Недооценил И. Я. Фроянов и решительность Ярослава в подавлении этого восстания, когда княжеские казни обезглавили восставшую против скандинавских наемников новгородскую тысячную организацию."[35] То есть Свердлов указывает на то, что различие во мнениях у князя и жителей города все-таки было, и именно поэтому были казнены наиболее опасные для Ярослава жители Новгорода, то есть те, кто мог организовать жителей города на борьбу с князем, из-за чего вполне мог бы разгореться уже полноценный социальный конфликт.
Оценивая события в Новгороде 1014-1016 годов можно, таким образом, сделать вывод о том, что это мог быть конфликт вольнолюбивого города с жестоким князем, готовым на любые жестокости в процессе достижения поставленной цели, катализатором для которого и послужило откровенно наглое поведение наемников-варягов.
Что же касается того, что после поражения от Святополка Ярослав был всецело поддержан новгородцами, которые буквально потребовали от него продолжения борьбы и способствовали в дальнейшем его победе, то здесь видимо дело заключается в том, что для новгородцев, по всей видимости, победа в борьбе Святополка и Ярослава последнего была меньшим злом, и не более того.
Киевские события 1068-го года и восстания под
предводительством волхвов второй половины XI-го века.
Здесь непосредственной причиной произошедших народных выступлений стала таже причина, что и ранее в Суздале: "Неурожаи особенно обостряли все противоречия в деревне и заставляли крестьянство то сопротивляться сборщикам дани, то исступленно обращаться к древним богам и кровавым обрядам. <...> Во время голода бедные смерды, возглавляемые волхвами, обвиняли в колдовстве богатую часть населения погостов, чтобы затем конфисковать их имущество"[36] - так представляет внутриполитическую ситуацию на Руси второй половины XI-го века Б. А. Рыбаков. Касаемо конфискации имущества он подразумевает под этим стремление простого народа к перераспределению материальных благ в обществе.
Что касается событий 1068-1070-го годов, то Рыбаков описывает о народном мятеже против Новгородского епископа Стефана, а после и его приемника Федора. "Киевский летописец скрыл истинный характер событий 1068 г. Так, например, он умолчал о таком из ряда вон выходящем эпизоде, происшедшем в том же 1068 г., как убийство своими холопами Новгородского епископа Стефана. А это косвенно указывает на размах народного движения в то время."[37] Автор пишет, что в 1069-1070-м гг. против приемника Стефана Федора выступил некий волхв, и что только решительные действия князя Глеба, зарубившего волхва, смогли усмирить мятеж. То есть активнейшую роль в событиях играли именно волхвы - религиозная подоплека и здесь выходила на первый план, но становилась при этом еще более заметной, еще более отчетливой.
Правда автор указывает именно на классовый характер данных выступлений, делает на этом акцент, что, в прочем, совершенно не удивительно, если учитывать годы написания работы. Так что, рассуждая о движении возмущенных народных масс на киевщине, "советский" историк пишет, что: "Классовая борьба была направлена не против феодализма как формации, а лишь против неумеренных поборов."[38] То есть Рыбаков всё таки признает, что вести разговор о полномасштабной борьбе классов применительно к древнерусскому обществу XI-го века несколько неуместно, но при этом утверждает, что борьба все-таки шла, просто имела она несколько иной размах. При этом автор указывает на то, что народная борьба была в то время облечена в религиозную оболочку. То есть на лицо очередное передергивание фактов, причем довольно четко явно бросающееся в глаза - автор сам пишет о том, что "классовая борьба была направлена не против феодализма, как формации" - в конце концов возмущение против грабительского налогового гнета вовсе не означает политические противоречия, хотя и может ими сопровождаться.
"Возврат к язычеству был актом отчаяния перед лицом стихийных бедствий, а убийства огнищан и рядовичей, изгнание одного князя и замена его другим - это были акты защиты своих прав, своего хозяйства, своего существования не как бесправного холопа, а как непосредственного производителя, владеющего своей крестьянской усадьбой или ремесленной мастерской."[39] Все это конечно вполне справедливо, однако остается загадкой, где тут можно усмотреть классовую борьбу, ведь опять же не более чем возмущение попранными правами, и от того возврат к традициям, которые связаны именно с периодом язычества, и потому конфликт приобретает религиозную окраску. В этой связи, думается, более уместно уделять внимание именно конфликту традиции и новизны, но уж никак не социальному - он лишь фон, повод для проявления все того, что десятками лет носили в себе люди. Откровенная неустойчивость христианства, как официальной религии, во второй половине одиннадцатого века, вот что действительно достойно внимания, то есть то, насколько легко было людям вспомнить свои языческие корни и выступить против давно принятой новой религии.
Вот что пишет применительно к тем же событиям "советский" историк Мавродин В. В.: "В "Повести временных лет" под 1071 г. следует рассказ о выступлениях волхвов в Киеве, Новгороде и Суздальской земле, в частности в Белозерье. Следует отметить, что летописная дата - 1071 год - неверна. Известные исследователи русских летописей А. А. Шахматов и М. Д. Приселков убедительно доказали, что восстания эти проходили в разное время между 1066 и 1069 гг. <...> Первым по времени было выступление волхва в Киеве."[40] Правда при этом Мавродин отмечает в своей работе, что проповедь волхва в Киеве не имела успеха. Однако дело даже не в том, насколько та проповедь имела успех, сам факт того, что повсеместно волхвы выступали в качестве глашатаев народного возмущения, что они повсеместно призывали народ на бунт, указывает на то, что языческие мотивы имели немалую долю популярности, что называется - спрос рождает предложение.
"Самым значительным из известных нам по источникам восстаний смердов, руководимых волхвами, было восстание в Суздальской земле, датируемое летописью 1071 г."[41] - при этом, по мнению автора, это произошло не в 1071 году, а в каком-то другом. По мнению Мавродин поводом послужил голод. И мы вновь видим именно религиозную сторону восстания, которая явно бросается в глаза - возмущенным народом руководят волхвы, именно они ведут за собой людей, а это явно свидетельствует в пользу того, что в массах превалировали не идеи классовой ненависти, а идеи религиозного традиционализма. Голод вызывал не столько возмущение власть имущими слоями общества, сколько возрождением любви к древним религиозным культам, в возвращении к которым видели спасение от природных напастей.
Хотя при этом автор и старается привести доводы, подтверждающие правоту именно его тезиса о идущей классовой борьбе, и ссылается при этом, в частности, на летописные тексты: ""Повесть временных лет" сообщает, что жертвами смердов были женщины, "лучшие жены", т. е. хозяйки богатых домов."[42] Чем он пытается показать и доказать, что это был именно социальный протест - гнев направлялся именно против богатых (хотя этот вопрос мы уже рассматривали в интерпретации Фроянова, которые указывал на откровенно религиозную подоплеку подобных народных действий). Далее Мавродин пишет о том, что восставшие убивали "лучших жен" и "лучших мужей", а так же о том, что происходило это из-за того, что они удерживали в своих руках "гобино", "обилье" и "жито", становясь при этом вершителями судеб своих менее обеспеченных соседей.[43] Автор обращает внимание на то, что те, кто удерживал, таким образом, в своих руках запасы урожая стремились подчинить и обобрать своих же односельчан. "Это и было причиной восстания и истребления "старой чади"."[44]
Здесь, думается, следует вспомнить о том, что такие же рассуждения применялись к событиям в Суздале 1024-го года, то есть прослеживается, по крайней мере, схожесть сценария разворачивающихся событий. Хотя, как уже было сказано, надо не просто проследить за схожестью сценария происходящих событий, но вспомнить слова Фроянова, который более взвешенно оценивает подобные вещи, чей подход менее идеологизирован, и имеет потому большую исследовательскую ценность.
В дальнейшем Мавродин приходит к заключению, что: "Конечно, поражения восстаний смердов вели к усилению гнета, к укреплению феодальных отношений и княжеской власти."[45] Что называется, обострялись классовые противоречия в обществе, а значит усиливалась и классовая борьба, что будет верно только в том случае, если верен сам исходный посыл подобных рассуждений.
Кстати сказать, говоря о "старой чади" Тихомиров М. Н. пишет: "Слово же "старый" обозначало не только старого, но и старшего."[46] А это, между прочим, говорит уже скорее против концепции об апологитичности чисто классового подхода, так как не смотря на всю кажущуюся простоту понимания, на самом деле несколько сложнее, особенно если вспомнить степень милогизированности, религиозности сознания средневекового человека (это сейчас для нас старший означает "начальника", либо чиновника, а потому и легко может увязываться с классовым подходом).
В противовес приведенных выше суждений о восстаниях под предводительством волхвов можно привести те же доводы Фроянова, что и в отношении событий 1024-го года, так как суть проблемности подхода и там и тут одна и та же. Что же касается конкретно восстания 1071-го года (или, как считает Фроянов - 1076-1077 гг.) в Новгороде против епископа Федора, то историк пишет следующее: "Перед нами религиозный и бытовой конфликт общины со своими высшими властями. Но в нем заключена также очередная попытка сопротивления Новгорода Киеву в лице его представителей - князя и епископа <...>"[47] То есть, получаем, что конфликт именно религиозный, хотя и с геополитическим подтекстом (в смысле противостояние двух политических центров Древней Руси), что, вобщем-то говорит в очередной раз о том, что надо гораздо внимательнее и всесторонне изучать проблему, что учитывать необходимо все имеющиеся факты и факторы, оказывающие влияние на те или иные события, а иначе мы, неизбежно, исказим историческую действительность.
Теперь, что касаемо событий в Киеве в 1068-м году.
Дело в том, что в том году половецкий князь Шарукан нанес поражение объединенным силам русских князей Изяслава, Святослава и Всеволода на реке Альте: "В сентябре 1068 г. войска трех старших сыновей Ярослава Мудрого - Изяслава, Святослава и Всеволода - были разбиты половцами на реке Альте."[48] С этого момента в Киеве начинают разворачиваться события, приведшие к восстанию 15-го сентября 1068-го года - вече требовало от князя Изяслава раздать горожанам оружие, в чем Изяслав отказал. К слову будет сказать, что В. В. Мавродин указывает на то, что на вече собрались как жители собственно Киева, так и окрестных деревень (а это уже показатель взаимоотношений города и деревни, селян и городских обывателей). "Узнав об отказе Изяслава, вече стало обсуждать действия воеводы Коснячки (Константина), одного из авторов "Правды Ярославичей"."[49] И, как мы видим из изучения дальнейших событий, собравшиеся действовали сообща, а, значит, по крайней мере в данном конкретном вопросе, город и деревня были "по одну сторону баррикад" (что важно, так как показывает, что разные вобщем-то социальные слои населения действовали сообща ради достижения конкретной цели). И действовали люди довольно-таки решительно, не тратили время попусту на ненужные долгие разговоры, сразу преступали к действию, как только вырабатывали какое-то решение (и вырабатывали достаточно оперативно).
И оперативность принятия решения выразилась, в частности, в том, что люди фактически сходу определили самые важные для себя задачи и тут же приступили к их выполнению. При этом восставшие разделились надвое: одни пошли на княжеский двор, а другие направились освобождать из "тюрьмы" неких своих друзей, названных "дружиной": "Пойдемте, освободим дружину свою из погреба."[50] Желание свое народ осуществил, так что действовали не просто оперативно, но еще и решительно, эффективно.
Касаемо же освобожденной народом "дружины" М. Н. Тихомиров пишет следующее: "В данном случае летописный термин "дружина" обозначает товарищей, единомышленников, так как в переводных русских произведениях это слово обычно соответствовало латинским "соучастник", "союзник", "товарищ" (socius)."[51] То есть народ пошел освобождать не абы кого, а именно своих единомышленников, "попавших в беду".
Что же касается причин того, почему эти люди вообще оказались в подобной ситуации, то, дело видимо в том, что по всей видимости, Изяслав накануне вечевого схода схватил часть людей выступавших против него и посадил их в "тюрьму" (то есть, антикняжеские выступления начались не с вечевого схода, а раньше, но именно вече консолидировало протестные настроения), но, судя по дальнейшим событиям, он либо недооценил размах движения своих противников, либо попросту не успел принять достаточных мер по предотвращению последующих событий, а потому и оказался в данной ситуации проигравшим.
"Сила и размах этого движения измеряются, в частности тем, что князь и дружина даже не пытаются противостоять восставшей "чади" и устримляются в бегство."[52] Так что мы видим, что протест оказался столь мощным, что власть в лице князя и его ближайших сподвижников, оказалась откровенно напуганной происходящими в городе событиями, и не просто напуганной - она именно растерялась, не знала, как себя вести, и поэтому предпочла позорное бегство, что было, вобщем-то, логично, так как никаких разумных способов противостоять возмущенным массам князь придумать не смог и дальнейшая его судьба представлялась вобщем-то неизвестной (народ мог решить что ему делать с незадачливым управителем все что угодно).
Касаемо того, что народ на вече стал обсуждать действия Коснячки, Тихомиров пишет, что: "Недовольство воеводой в немалой степени объяснялось стремлением князя держать под своим контролем городской рынок с его доходными статьями <...>"[53] - а соответственно воеводу обвиняли в его пособничестве данным устремлениям Изяслава, то есть, получается, что их обвиняли в преступном сговоре в целях извлечения наживы (протест получается экономический в данном вопросе). При этом Тихомиров заключает: "Восстание 1068 г. было направлено против феодальной эксплуатации, а не только против отдельных представителей господствующего класса. Главную, движущую силу восставших составляли киевские ремесленники и торговцы."[54] при этом, он с одной стороны, как бы опускает наличие в данном движении селян (как минимум - принижает их роль и значимость), а с другой стороны, игнорирует тот факт, что в протестных действиях политика, антифеодализм были далеко не главенствующими факторами, что на первом плане были военная неудача и экономические требования.
Возвращаясь же к вопросу о том, что происходило во время народного возмущения следует зматить, что как пишет Рыбаков, в "порубе", кроме некой "дружины", содержался Полоцкий князь Всеслав. При этом речь идет о том, что Изяславу бояре советовали убить Всеслава, но князь не решился и бежал в итоге вместе со своим братом Всеволодом в Польшу. И вот тут уже есть и политические мотивы, однако, как видится из вышеописанного - это скорее вторичный, дополнительный фактор, и отнюдь не определяющий в протестных действиях.
"Народные восстания вызывали феодальную реакцию. Изяслав, вернувшись в Киев, при поддержке польских войск перевел торг, на котором собралось вече 15 сентября 1068 г., из демократического подола на Гору, в непосредственное соседство с княжескими и боярскими дворами."[55] - так описывает автор возвращение в Киев князя, отсутствовавшего семь месяцев. Что, конечно, вполне справедливо, однако, где тут можно найти классовую борьбу, так и остается загадкой - это не более чем "наведение порядка" напуганного князька. При этом В. В. Мавродин указывает на то, что поляки на долго задержались в Киеве, а точнее - на десять месяцев: "Почти десятимесячное хозяйничанье поляков в Киевской земле (поляки зазимовали на Руси) не могло для них безнаказанно."[56] Дело в том, что по замечанию и Рыбакова, и Мавродина Изяслав отдал войскам поляков на прокорм села, в которых те вели себя так, что это вызывало недовольство населения, и, как пишет Рыбаков, "тайное избиение поляков", что в конце концов привело к тому, что поляки покинули Русь. Ну а это уже скорее говорит о свободолюбии в целом, да плюс о том, что чужое войско (явившееся именно не по воле народа) - это всегда источник неприятностей и бед, так как оно является незваным гостем, и неприятности не только у местного населения, но и у незадачливых вояк, так как люди редко спокойно терпят над собой издевательства (если таковые имеют место), всегда находятся энтузиасты, которые переводят народное недовольство из демагогической в силовую плоскость.
В свете данных событий в киевской земле Рыбаков выдвигает свою точку зрения относительно появления "Правды Ярославичей" (он считает, что она была написана после 1068-го года, как ответ на народные выступления): "На сохраненной летописцем картине восстания очень символично противостоят друг другу составители грозного феодального закона и те простые люди, которые должны подчиняться этому закону."[57]
Так мы получаем ситуацию, в которой перед нами предстает ситуация противоборства народа против все усиливающейся власти князя.
В свою очередь у Фроянова как обычно мы находим отличный от стандартно-"советского" взгляд на описываемые события. В частности он пишет: "Многочисленные обвинения, возводимые дореволюционными и "советскими" историками на Коснячко, имеют под собой явно недостаточную основу. В летописном рассказе заключены три эпизода, относящиеся к киевскому воеводе: разговор о нем на вече ("начаша людие говорите на воеводу на Коснячко"), приход "вечников" на его двор ("придоша на двор Коснячков"), отсутствие хозяина дома ("и не обретшее его"). <...> В Никоновском своде имеется любопытное разночтение, проливающее свет, как нам кажется, на суть происшествий: "И реша людие Киевстки ко князю: "се Половци разсыпалися по земле в загонах; дай нам, княже, оружие и кони, еще биемся с ними." Изяслав же сего не послуша. И начаша люди его вадити на воеводу на Коснячко"."[58] Здесь Фроянов явно говорит о том, его предшественники изучали и исследовали не все, что можно было в свете рассматриваемой проблемы, тем более, что у Тихомирова например есть свидетельства того, что Коснячко был сторонником князя, от чего и пострадал. То есть налицо вновь всплывающая тенденциозность в освещении исторических реалий, что и мешает сколько-нибудь объективному анализу событий.
Ну а что касается того, что в результате восстания разграблялось имущество князя, то тут Фроянов замечает следующее: "Архаическая по существу система оплаты княжеского труда содействовала выработке взгляда на княжеское добро, как на общественное отчасти достояние. Вот почему грабеж имущества князя, производимый коллективно и по решению вечевой общины, необходимо рассматривать как возвращение временно индивидуализированного богатства в общинное лоно."[59] Говоря более актуальным в данном случае языком, языком либертарно-политическим: народ производил экспроприацию эксплуататоров, возвращая себе именно свое же собственное достояние, в чем и был абсолютно уверен, что и добавляло ему решимости в действиях.
Кроме того, историк считает, что: "<...> события 1068 года являют собой не антифеодальное, как полагают советские ученые, восстание или движение, а конфликт местной общины с князем."[60] То есть, имел не какие-то широкомасштабные цели и причины, а был конфликтом "местного значения", вызванный совершенно конкретными причинами, а не какими-то глобальными причинами.
Как ещё одно доказательство своей теории понимания взаимоотношений князя и народа в эпоху Домонгольской Руси И. Я. Фроянов приводит рассказ о князе Игоре, приведенным к присяге вечевым сходом в 1146-м году.
Князем Игорь стал, дав определенные обещания киевскому вече, но, нарушив данное слово, был свергнут, после чего киевляне, совместно с приглашенным ими к себе на княжение Изяславом Мстиславичем грабят "братию" Игоря.
Данный рассказ еще раз подтверждает мнение Фроянова о своеобразии отношений между князем и подвластным ему народом, а особенно о традиции разграбления (экспроприации) имущества правителя: "<...> эти "грабежи" являлись в сущности инструментом легального перераспределения индивидуальных богатств в пользу коллектива и в интересах прежде всего неимущих свободных граждан."[61] Причем последующее убийство Игоря "киянами" автор считает опять проявлением древних языческих традиций и ритуалов.
При всем при этом М. Б. Свердлов в своей книге "Домонгольская Русь" указывает на то, что восстание 1068-го года в Киеве было жестоко подавлено, что в свою очередь свидетельствует о том, что расправа была наказанием и уроком для киевлян за восстание именно против князя и его власти, так что не очень корректно говорить об отсутствии разногласий между князем и простым народом на классовом уровне (на уровне антагонизма власть имущих и подчиненных ему граждан, хотя это еще и не борьба, а, скорее, столкновение интересов, иллюстрирующее, что конфликт по сути есть, но он в зародыше, а потому и является основополагающим, а лишь дает о себе знать в подобных ситуациях).
dd> Так что, рассмотрев разные точки зрения на события второй половины XI-го века, попробуем подвести им краткий итог. Мы имеем классический подход "советской" эпохи - обострение классовой борьбы, в свете все большего размежевания между народом и властью, это с одной стороны. С другой же стороны, Фроянов вновь и вновь указывает на то, что корни всех описанных событий проистекают из языческого мировоззрения народа, из его давних традиций. При этом М. Б. Свердлов отмечает, что княжеская власть жестко, а то и жестоко подавляла бунты.
Сопоставляя все приведенные точки зрения, можно попытаться сделать вывод о том, что к концу XI-го столетия намечается окончание перехода древнерусского общества непосредственно к классовому, но еще отнюдь не завершение данного процесса, что следует уже хотя бы из того, что всё ещё довольно существенное влияние на общественные процессы оказывают волхвы, то есть - религиозная составляющая, плюс - традиционализм, то есть борьба за отстаивание древних обычаев, привычной жизни в противовес новым тенденциям.
Хотя, конечно, сбрасывать со счетов древние обычаи и религиозный фактор нельзя, но и отдавать им предпочтение в оценках кажется мне не весьма корректным, так как проблема обладания власти, не могла не иметь место, власть предержащие слои общества всегда понимают истинную цену религии и стремятся использовать свои знания на пользу себе. Так что конец XI-го века - это время зарождения реального противостояния между властью и народом, пока ещё до конца не осознаваемое ни одной из сторон, как мне видится на основе изученного материала. Но именно противостояния разных социальных слоев, а не того, что в "советской" историографии было принято называть собственно классовой борьбой.
1113-й год
Вот какая картина предстанет перед нами, если мы попробуем рассмотреть ситуацию на Руси конца XI-го столетия: "На Руси в это время снова обострился социальный кризис; великокняжеская власть широко использовала право суда и сбора вир для непомерного обогащения."[62] "Развивавшиеся феодальные отношения и рост крупного землевладения в Киевской Руси привели к усилению феодальной эксплуатации закрепощенных крестьян - смердов."[63]
Таким выглядит у "советских" исследователей описание внутриполитического социально-экономического состояния Киевской Руси накануне восстания в Киеве, последовавшего за смертью Святополка, с именем которого, насколько об этом можно судить, жители Киева и связывали свои беды.
У того же Рыбакова есть упоминание об ужесточении налогового гнета, в частности введение тяжелого для населения соленого налога, то есть на лицо экономический фактор нагнетания социальной напряженности. "Даже киевские монахи, обычно почтительные к своим властям, плохо отзывались о своем князе Святополке: много насилия видели от него люди, великое было тогда настроение и грабеж беззаконный."[64] - оценка Святополка, как князя, Б. Д. Грековым, который опять же подчеркивает степень недовольства киевлян собственным князем, и показывает уровень взрывоопасности подобного положения вещей, так как против зарвавшегося политического режима, откровенно грабящего собственный народ часто случаются мощные протестные выступления.
По всей видимости, население Киева, недовольное правлением князя и поддерживающими его кругами, решило использовать возникшую ситуацию для изменения своего положения посредством вечевого схода, основываясь на неких своих устоявшихся традициях. По крайней мере, это представляется именно таким образом в свете рассмотренных нами выше событий, главное же здесь то, что именно за смертью Святополка последовало восстание.
Вот мнение В. В. Мавродина по вопросу о размахе восстания и о его направленности: "Оно оказалось направленным против феодальной системы эксплуатации, феодальных форм господства и подчинения. Речь шла об угрозе всему феодальному миру Киевской земли."[65] То есть, кК обычно мы можем видеть речь о бескомпромиссной классовой борьбе; при этом подобное же мнение есть и у М. Н. Тихомирова, по тому же самому вопросу: "Вместе с тем совершенно ясно, против кого было направлено восстание в Киеве. От него пострадали дворы тысяцкого Путяты, сотских, а также еврейский квартал."[66] То есть, пока мы видим, что все указывает на правоту "советского" научного подхода к рассмотрению данного вопроса, по крайней мере на этот раз вроде все вполне логично (хотя, конечно, экономический фактор и стоит во главе угла, но ведь всегда что-то является главным катализатором протестных действий, протестных выступлений).
"Советские историки Б. Д. Греков и М. Н. Тихомиров справедливо полагают, что восстание не ограничилось только городом, но охватило и те многочисленные боярские и княжеские вотчины, которые широким полукругом расположились в лесостепи на юг от Киева."[67] То есть на лицо еще и широкая антикняжеская коалиция, охваченная в совместном выступлении, что вроде бы должно хорошо вписываться в привычную концепцию о классовой борьбе, однако тогда должны быть еще и указания на передовую роль городских низов в восстании, так как в противном случае карточный домик "советской" догматической исторической школы снова может оказаться разрушенным.
Ведя речь о том, насколько велико было возмущение народа Святополком и его сторонниками, Тихомиров пишет: "Только известие о разграблении восставшими киевлянами двора тысяцкого Путяты позволяет сделать вывод о хищнической деятельности этого киевского вельможи, вызвавшего ненависть своих сограждан."[68] А это еще раз показывает... именно экономическую сторону недовольства, но не более того, так как мы видим недовольство конкретным эксплуататором, желание вернуть себе свое же, но никак не протест против самой Системы.
При этом Рыбаков, описывая ситуацию в Киеве весной 1113-го года пишет о том, что семнадцатого апреля 1113-го года Киев распался надвое: знать собралась в Софийском соборе по вопросу избрания нового князя; а в то же самое время на улицах бушевал народ, который взял дворец крупнейшего киевского боярина, тысяцкого Путяты Вышатича и разгромил дома евреев-ростовщиков, пользовавшихся льготами великого князя.
При этом, по мнению "советских" историков киевская знать была очень сильно напугана народным бунтом. "Киевское восстание 1113 г. напугало феодальные верхи и заставило их обратиться к единственно возможной кандидатуре князя, известного всему народу <...>"[69] - так представляет нам причину выбора князем именно Мономаха Рыбаков Б. А. При этом В. В. Мавродин утверждает, что Владимир Мономах не сразу согласился принять киевское княжение, так как это противоречило решениям Любеческого съезда 1097-го года, но, в свете угрозы для существования феодального мира, как такового, в Киевской Руси, он соглашается в итоге принять приглашение на княжение.
По Рыбакову итогом восстания 1113-го года было то, что феодалы вынуждены были пойти на некоторые уступки в отношении требований народа.
Теперь рассмотрим подход к означенной проблеме И. Я. Фроянова, имеющего всегда (или почти всегда) мнение, отличное от классического "советского", а потому и представляющее особый (больший) интерес.
Начинает он с того, с чего и все его предшественники, то есть отмечает, что по летописным данным Святополк был чрезвычайно непопулярен из-за проводимой им внутренней политики. Кроме того, он пишет, что в период правления Святополка на Русь было совершено множество набегов печенежскими ханами, опустошавшими русские земли, делая и без того нелегкую жизнь простого народа ещё более тяжелой. При этом автор отмечает в своей работе еще и природный фактор влиявший на нагнетание ситуации: "Положение "простой чади", помимо войн, крайне осложняли стихийные бедствия."[70] То есть получается многофакторность воздействия условий на рост социальной напряженности в обществе.
Говоря о взаимоотношениях различных социальных слоев населения, Фроянов отмечает, что: "Страсть к богатству стала повседневной приметой быта княжеско-дружинного сословия. Отсюда произвол и насилия, чинимые над киевлянами."[71] При этом он утверждает, что это свидетельствует о наступлении эпохи феодальных отношений на Руси, то есть ещё и ещё раз подчеркивает своё мнение относительно того, что жизнью киевлян в XII-м веке продолжали управлять древние обычаи и традиции, признавая при этом, что условия менялись, на смену традиционную древнерусскому обществу приходило уже наконец-то новое - средневековое, одержимое совершенно иными взглядами на жизнь, обладающее своими ценностями и понятиями о справедливости. Временами менялись.
Полностью соглашаясь с прежними обвинениями, выдвинутыми относительно Святополка Фроянов приводит рассказ о том, как князь повел себя, узнав от купцов, желавших нажиться на дефиците соли, что некий старец превращает в соль прах, и полученную соль раздает людям. Купцы думали, что Святополк защитит их интересы, но князь, между тем, думал исключительно о своей наживе, и поступил соответствующим образом, исходя из заботы о своём кармане. То есть, первый для него интерес не классовый, но - финансовый, интерес именно к наживе, к наживе абсолютно любым путем (хотя вот это как раз вполне нормально и для условий классовой борьбы, так как деньги, богатство - это один из основных, если ни главный, источников власти).
Что касается характеристики князя, автор пишет: "Прежде всего привлекает внимание летописный рассказ о том, что Святополка оплакивали лишь бояре и дружина."[72] То есть, его оплакивали именно только те, кто был с ним заодно в вопросе ограбления народа (хотя тут уже как раз видно и классовость такового расслоения)
После этого мы встречаем повествование о раздаче вдовой Святополка его богатств народу, которая была весьма щедрой. "Добровольная раздача святополкова богатства предотвратила, следовательно, освященное обычаем разграбленье."[73] То есть снова идет речь о том, отношения народа и власти определялись в первую очередь древними традициями, а не классовым размежеванием (получается, что власть себя классом уже осознала, или почти осознала, а народ все еще прибывал в плену религиозных, и просто древних общественных традиций, и не оказывал потому пока достойного противодействия княжеской власти, которая полностью отвечала бы воззову времени).
Касаясь же вопроса о том, чьим ставленником (народа или знати) был Мономах, Фроянов, полемизируя с Рыбаковым, утверждает, что на княжение Владимир был избран вечевым сходом, на котором было представлено население всего города "мужами знаменитыми" и "знатнейшими людьми". Автор пишет, что: "Вместе с тем апрельское вече 1113 года уже не то, что было раньше, в памятном 1068 году. Оно действует с полным сознанием своих возможностей, ставя вечевую волю выше права князей <...>"[74]
Ну а что касается имевших место грабежей, то здесь мы можем видеть такую точку зрения: "Грабежи киевского тысяцкого и сотских имели прежде всего политический характер, обусловленный борьбой вокруг великокняжеского стола."[75] "Грабеж дворов тысяцкого и сотских, а также иудейской общины свидетельствовал о поражении политических противников Владимира Мономаха, о крушении их планов."[76] То есть, по словам Фроянова, это не стихийный народный протест, не экспроприация, но именно заранее спланированный политический акт, направленный против врагов Мономаха, и не более того...
Таким образом, мы получаем вывод о том, что киевский мятеж 1113-го года не был мятежом в полном смысле этого слова, но был ответом на внутреннюю политику князя, на его экономический террор против собственного населения. При этом жители Киева вели себя изначально полностью в соответствии с древними традициями, почему собственно бунт и произошел после смерти Святополка, так как если бы к тому моменту уже завершился процесс классового разделения, то народ, недовольный правлением собственного князя, поднялся бы на полноценное восстание, и поднялся бы много раньше. Того же вопроса о главенстве "дедовских" традиций касается и рассказ о том, как вдова Святополка раздавала народу наследство собственного мужа. В то же время повествование о грабежах, имевших место в Киеве, предстают перед нами ни чем иным, как использованием политических технологий, предназначенных для нейтрализации конкурирующей политической группировки в целях воплощения в жизнь собственных целей.
Сопоставляя имеющиеся мнения о событиях 1113-го года, упомянем для начала слова М. Б. Свердлова, гласящие о том, что: "Абсолютизация теории классовой борьбы в концепции сталинского режима и советского строя постсталинской поры побуждала историков интерпритировать киевские события 1113 г. как следствие классовой борьбы."[77]
В результате же получаем, что 1113-й год - это время очень важных событий в истории Руси, так как именно в свете данных событий вполне можно сделать вывод о том, что в начале XII-го столетия на Руси практически завершается процесс классового размежевания (классообразования) общества, которое уже начинает ощущаться и осознаваться народом, но над ним, всё ещё довлеют древние традиции, что приводит именно к такому развитию событий, которые мы и можем видеть, изучая летописи. При этом видится, что следовать классической "советской" традиции о развитии и видении классовой борьбы все-таки все еще неуместно, так как здесь есть конфликт общества и власти, но дело в том, что после избрания Владимира Мономаха князем, конфликт фактически прекращается, да и не был этот протест, протестом против Системы - это был протест против произвола конкретного правителя и его группировки. Как кажется, 1113-й год - это момент начала консолидации действительной политической власти в Киевской Руси в руках вече, то есть народа. Причем в подтверждение данной точки зрения можно привести пример киевских событий 1146-го года, которые показывают, что процесс перехода всей полноты власти от князя к народу (вече) продолжался, то есть результат победы народных масс в 1113-м году не был утрачен, не был сиюминутным, но наоборот способствовал дальнейшему развитию городского самоуправления на Руси.
Новгородские восстания XII-XIIIго веков.
После смерти Владимира Мономаха происходит фактический распад единого Киевского государства на несколько самостоятельных княжеств, одним из которых становится Новгородская Республика.
Как и в других княжествах, здесь разворачивается борьба за власть между народными вечевыми собраниями, боярами и князем, что выливается в ряд восстаний.
Так уже в 1136-м году происходит восстание, приведшее к изгнанию из Новгорода князя Всеволода Мстиславича за то, что он не заботился о смердах, при этом в восстании принимали участие и сами смерды (как об этом пишет, в частности, Мавродин В. В.): "Об участии смердов в новгородских событиях 1136 г. свидетельствует также "устав" Святослава Ольговича, приглашенного в Новгород после изгнания Всеволода."[78] То есть участие их было давольно таки заметным, кроме всего прочего. "Политика Всеволода, направленная в сторону дальнейшего усиления феодального гнета должна была встретить сильнейшее сопротивление среди смердов и "черных людей", что и привело к новгородскому восстанию 1136 г."[79] То есть ведущей силой в восстании оказались именно социальные низы общества, так как именно они находились под наибольшем давлением, и именно данный фактор свидетельствует о том, что классовое размежевание становится фактической реальностью.
При этом: "Восстание не ограничилось только Новгородом, в нем приняли участие псковичи и ладожане."[80]
При этом Тихомиров, касаемо вопроса о смердах относительно событий 1136-го года, пишет следующее: "Попытки урегулировать вопрос о взимании податей со смердов, повидимому, встречали некоторый отпор со стороны бояр и церковных кругов."[81] То есть на лицо сознательное угнетение, плюс экономическая упертость и недалекость привелегированных слоев общества (что весьма характерно как раз для уже классового разграниченного общества).
Относительно собственно событий произошедших в Новгороде, Тихомиров указывает на то, что: "Летопись сообщает о разграблении дворов Константина и Нежаты, как сторонников Всеволода. В Константине мы можем видеть посадника Константина Микульчича, который получил посадничество незадолго до майского восстания в Новгороде, но бежал к Всеволоду <...> В Нежате, двор которого был разграблен в Новгороде, надо видеть Нежату Твердятича, который бежал в Суздаль <...> Таким образом купцы выступали заодно с "черными людьми", против бояр и княжеской власти."[82] То есть с одной стороны, классовое размежевание в обществе на лицо, а, с другой стороны, на лицо и то, что данное восстание как раз таки не являло собой веху в классовой борьбе, так как мы видим, что рука об руку действовали совершенно различные социальные группы населения.
При этом следует обязательно заметить, что это было не единственное восстание в Новгороде, после распада единой Киевской Руси. Так, например: "В 1161 г. новгородцы ("люди") выступили против князя Святослава Ростславича. Князь был заключен в "избу", княжна сослана в монастырь, дружина князя закована, а имущество его и дружинников разграблено."[83] Ещё у В. В. Мавродина содержится информация о восстании в Новгороде 1209-го года, направленного против посадника Дмитра Мирошкича, тесно связанного с приглашенным в Новгород суздальским князем Всеволодом Большое Гнездо. "В 1228 г. произошло выступление ремесленников против архиепископа Арсения, в результате которого огромное хозяйство Софийского собора ("Дома Святой Софии") оказалось под их управлением."[84]
Касаемо причин событий 1136-го года И. Я. Фроянов пишет: "<...> недовольство, вызванное нарушением "ряда" о пожизненном княжении, бегством Всеволода с поля брани, непоследовательностью его внешней политики, не может быть истолковано как проявление классового антагонизма."[85] При этом Фроянов считает, что пункт обвинения Всеволода в "неблюдении смердов" является ничем иным, как недовольство тех, от кого эти смерды зависели, так как для них они (смерды) являлись источником дохода. То есть, что недовольство было именно не "снизу", а "сверху", а соответственно получается, что это было столкновение между собой представителей одного класса - класса имущих.
Комментируя события 1209-го года, историк пишет о том, что причиной тому послужило, выражаясь современным языком, превышение посадником Дмитром своих служебных полномочий, в том числе его распоряжение о взыскании "дикой виры" с купцов. То есть, речь идет ни столько о народном бунте, сколько о недовольстве посадником купечества, то есть богатой части новгородского общества: "протест исходит не от класса феодальнозависимых, а от массы свободных жителей Новгородской земли, решивших наказать зарвавшихся правителей, контроль над которыми являлся прямой и неоспоримой компетенцией народного веча."[86] "Еще одно зло, содеянное, как уже отмечалось, Дмитром, состояло в принуждении "повозы возить"."[87] - речь здесь идет о том, что это было актом притеснения свободного населения. Так что сложно говорить о каком-то глобальном противоречии - получается, что все было намного проще, речь шла о переделе сфер влияния, а точнее - распределении финансовых потоков, тяжести налогового бремени.
Экономический фактор конечно тесно связан с классовым, но лишь тогда, когда на бунт поднимаются неимущие против имущих, а не представители одного и того же класса друг против друга.
"События 1209 года - яркий пример политической активности народа, типичных не только для Новгорода, но и для Древней Руси в целом."[88] То есть, ситуация примерно такова, что это было даже и совсем не бунтом, а просто привычной практикой волеизъявления того времени, что восходит с более древним традициям, так что это еще одно доказательство того, что классового противоборства как такового не было, не смотря на то, что к нему и были определенные, довольно существенные, предпосылки.
Далее у Фроянова присутствует описание того, как был убит посадник Дмитр, и сообщение о том, что даже мертвый он был ненавистен новгородцам: "<...> хотели мертвеца "соврещи" с моста или на костре "сожещи" <..>"[89] - то есть речь снова идет о совершении неких языческих ритуалов. При этом сообщается, что против таких действий выступил архиепископ Митрофан, который уже в 1211-м году сам стал жертвой недовольства новгородцев. Дело в том, что в том году произошел страшный пожар, из-за которого сгорел почти весь город: "Ответственность за него люди возложили на местных властителей, в первую очередь - на архиепископа Митрофана, что соответствовало языческим представлениям, согласно которым общественные беды являлись результатом нерадивости или греховности правителей. Таких правителей либо убивали, либо с позором изгоняли."[90] При этом сам же И. Я. Фроянов отмечает, что строить догадки лишь на языческой почве слишком наивно, так как Митрофан был приверженцем Суздальского властителя, что не соответствовало чаяниям народа. Так что на этот раз даже Фроянов соглашается с тем, что религиозный фактор не был главенствующим, но лишь потому, что были и не менее важные векторы влияния на развивающиеся события: в частности, внутриполитический (противостояние отдельных политических группировок в Новгороде) и экономический (налоговый).
Далее мы встречаем описание Новгородских волнений 1218-го года, вызванных недовольством посадником Твердилой: "Причиной волнений, потрясших Новгород, состояла в неисполнении посадником Твердиславом возложенных на него вечевой общиной обязанностей, что привело к нарушению новгородской "старины и пошлины" в сфере суда."[91] Это было связано с тем, что после того, как: "Матвей Душельцевич, связав княжеского мужа Моисейца, преступил закон и потому бежал из Новгорода <...>"[92] - беглеца повязали, вернули в Новгород и отдали под суд, а Твердислав не исполнил свои обязанности - "выдал" Матвея князю, то есть не захотел ввязываться в судебное разбирательство. При этом следует замечание, что князь, боясь народных волнений, отпустил Матвея.
И опять мы видим не противоборство как таковое различные слоев древнерусского общества, но требование соблюдения установленных норм и обычаев, желание соблюсти некие условности, соблюсти справедливость договора, если так можно выразиться.
Как мы видим, традиционализм оказывается все еще не сошедшим с исторической сцены, как один из ведущих факторов влияния на общественные процессы, одним из основных источников народных возмущений, что сказывалось в частности на смешанности (классовой, сословной смешанности) при их проявлении.
При этом волна восстаний не угасала, и сотрясала северорусские земли на протяжении тринадцатого века, и старые факторы при этом все дальше отходили в прошлое, а на смену шло уже классовое противостояние, хотя становившееся пока таковым.
Так в 1227-1230-м годах в Новгороде снова происходят волнения. И вновь сказывается религиозный фактор, снова языческие корни проступают сквозь христианскю обыденность, несмотря на то, что прошло почти двести пятьдесят лет после крещения Руси: "Начало народной "голки" отмечено появлением волхвов, сожженных на костре."[93] При этом связано это было снова с голодом, чем и попытались вопользоваться служители древних культов, как это делали ранее их предшественники в подобных ситуациях: "Новгородские волхвы объявились в условиях "скудости", поразившей Новгородчину."[94] При этом волхвам даже удалось привлечь на сою сторону часть народа: "Но положение в Новгороде не улучшалось. Тогда новгородцы, убедившись в несостоятельности "ведунов", возложили на них вину за свои беды."[95] "По существу то была жертва "за урожай", практиковавшаяся у многих древних народов."[96]
Однако прежнего влияния языческие мотивы в народных выступлениях уже не имели.
Исходя из всего выше написанного, можно попробовать охарактеризовать состояние новгородского общества в период от начала феодальной раздробленности и вплоть до монголо-татарского нашествия. Как мы можем видеть - это было время активной борьбы (и победы) новгородцев (в первую очередь - посада, причем вовсе не самой бедной его части) над княжеским управлением, но только это была борьба не угнетенных с угнетателями, а свободных горожан с верховной властью князя, хотя при этом и следует помнить о том, что это все-таки была победа народного вечевого самоуправления. При этом любопытным, хотя и не бесспорным, является тот факт, что в людях все-еще были довольно сильны языческий представления, хотя и уходившие уже с социально-политической сцены, о мире и жизни.
Восстание в Галиче и другие народные
выступления в XII-XIII-м веках.
"В Ипатьевской летописи под 1144 г. встречается первое упоминание о крупном восстании горожан в Галиче"[97] В то время в нем княжил Володимирко Володаревич. Недовольство народом своим князем вылилось в то, что, воспользовавшись отсутствием его, галичане пригласили к себе на княжение звенигородского князя Ивана Ростиславича. Правда, в итоге князь Володимирко Володаревич вернул себе галичский стол, усмирив на время горожан, однако нам это сейчас не столь важно, нам важен именно сам факт народного возмущения против управителя.
Причем, как и везде, выступление народа в Галицкой земле было не единичным: "Второе выступление горожан Галича летопись приурочивает к 1189 г. и связывает с именем Ростислава Ивановича."[98] Дело в том, что после смерти Ярославича Осмомысла окрепла боярская власть, что привело к тому, что из Галича был изгнан его сын - Владимир Ярославич. После этого в Галиче сел на престол венгерский королевич Андрей. Часть боярства выступают против этого и приглашают на престол Ростислава Ивановича.
В неравной битве Ростислав проиграл и был тяжело ранен, что привело к народному антивенгерскому восстанию, при этом Ростислав был убит венграми, а восстание подавлено. Правда, в итоге, в 1190-м году из изгнания вернулся Владимир Ярославич, приведший с собой польское войско. Венгров прогнали, а Владимир утвердился в Галиче. Так что данное восстание было скорее возмущением против засилья иностранных войск, против княжеской бездарности, но уж никак не против князя, как представителя верховной власти, главного антагониста народа, источника его притеснений во всех сферах жизни
Ну и, само собой, восстания народные происходили повсеместно, по всей территории Древней Руси, они то и дело вспыхивали в разных ее частях, и везде носили свой специфический характер..
"Первые сведения о волнениях в Полоцкой земле относятся к 1151 г. Полочане "взяли своего князя Рогволода Борисовича и послали в Минск и там его держали в великой нужде, а Глебовича увели к себе." (Ипатьевская летопись, стр. 307-308)"[99]
При этом "советские" историки всюду старались находить именно классовую борьбу, и поэтому все их аргументы сводились только к одному. Так, например, М. Н. Тихомиров пишет, что: "Борьба горожан против феодального гнета часто сочеталась с антифеодальной борьбой крестьян <...> Недаром смоленские церковные произведения прославляли тех, кто терпеливо переносил "прогнание и разграбление без правды от вельмож и от суде неправедных.""[100] То есть упирает на то, что церковные служители тех лет упирали на то, что человек должен быть смирен и терпелив, и спокойно переносить все тяжести и лишения, какими бы несправедливыми они ни были.
При этом крестьянские возмущения списывались именно на классовый антагонизм, что не представляется таким уж бесспорным и справедливым: "Выступление сельского люда имело место и во время убийства в 1175 г. в Боголюбове, под Владимиром, боярами Кучковичами князя Андрея Боголюбского <...>"[101] Далее автор пишет, что по летописным данным дом князя сначала грабили боголюбские горожане, а после и сельские жители (но это скорее в поьзу доводов Фроянова говорит, нежели в пользу классической марксистко-ленинской исторической методологии). "Убийство Андрея Боголюбского вызвало волнения среди боголюбовских горожан, грабивших княжеский двор вместе с дворянами."[102] Тихомиров понимает это так, что после убийства Андрея началось повсеместное движение против его людей. "В июньскую ночь 1175 года Андрей был убит в своем загородном Боголюбовском замке. Восстание охватило Боголюбово и Владимир. Только вмешательство духовенства потушило пламя восстания."[103]
Таким образом, мы получаем картину повсеместной борьбы на Руси между князем, народом и боярами, при этом отдельные стороны периодически действуют совместно, так как их цели, их интересы совпадают в тех или иных случаях. Имелась тенденция к доменированию вечевых сходов над княжеской властью.
Теперь рассмотрим точку зрения Фроянова И. Я.
Он пишет, что в 1185-м году князь Давыд повел смолян в поход к Киеву против половцев. "Но на поход смольняне согласились не безусловно, а с ограничением: они обещали воевать половцев только на пространстве до Киева. Достигнув Треполя (верст на 40 южнее Киева) и не найдя половцев, они нашли, что обязательство их исполнено, собрали вече во время похода и решили возвратиться домой."[104] То есть, вечевой сход имел огромную популярность, был широко распространен и имел огромное значение в древнерусском обществе. Причем данный пример еще раз хорошо показывает, насколько княжеская власть была условной, какой она имела авторитет.
Что же касается восстания в Галиче 1144-го года (и конкретно галичского князя Володимирко Володаревича), то здесь Фроянов пишет следующее: "В 1144 году он поссорился с киевским князем Всеволодом Ольговичем и в крайней запальчивости "възверже ему грамоту хрестьную", что по сути означало объявление войны."[105] При этом уточняется, что войну эту Владимир (Володимирко) проиграл, вследствие чего вынужден был согласиться на денежную выплату (1400 гривен серебра).
Когда зимой того же года он покинул город, "отправился на ловы"[106], народ "заволновался". То есть народ был хотя и недоволен своим князем, но: проявлял свое недовольство именно в отсутствие правителя (что во многом пересекалось с древней традицией народных выступлений после смерти князя), к тому же недовольство было не то чтобы властью, но именно бездарно проводимой Владимиром внутренней политикой, что сказывалось на жизни народных масс (не только бедных слоев, но и богатых).
Далее следуют рассуждения о событиях 1159-го года: "К этому времени Владимирко умер, а на Галицком столе сидел сын его Ярослав, прозванный современниками Осмомыслом за большой ум."[107] При этом упоминает о том, что в 1159-м году галичане решили призвать к себе вместо Осмомысла Ивана Берладника. То есть жители Галицкой земли сами решили, кого они желают видеть в качестве своего князя, то есть, опять же, мы можем видеть, что князь был для них далеко не всемогущь, скорее это просто важная должность, которую кто-то должен занимать, и не более того, при этом народ сам решает подчас, кого на нее "назначить". Ну а даже если и не собственно народ делал какой-то определенный выбор, то он по крайней мере мог проявлять определенную заинтересованность в каких-то людях, и мог поддержать или не поддержать того или иного кандидата на стол. "Надо думать, Иван Берладник начал поход ради галицкого княжения. Он знал о благожелательном расположении к себе галичан."[108] "Ученые полагают, что под наименованием "берладники" скрывалось население, жившее в низовьях Дуная, Прута, Днестра<...> Война у берладников являлась своеобразным промыслом. Подобно казакам, ходившим "за зипунами", они устраивали грабительские экспедиции, дальние и ближние."[109]
Что касается событий в Боголюбове 1175-го года, то здесь И. Я. Фроянов пишет следующее: "Можно полагать, что грабеж княжеского имения начался с ведома веча и, скорее всего, по его приговору, как это бывало в других землях и городах."[110] То есть, опять же, речь скорее не о "грабеже", но именно об экспроприации, восстановлении народом социальной справедливости.
В конце своей книги "Древняя Русь" И. Я. Фроянов указывает на то, что: "Народные волнения на Руси - не редкость. Их только нельзя сводить к борьбе классов. Перед нами борьба предклассовая."[111] То есть он указывает на то, что даже в конце двенадцатого века на Руси классы как таковые не сложились, и классовая борьба все еще не имела место.
В тоже самое время, согласно классическому подходу "советских" исследователей, все народные волнения на Руси, начиная еще с 1016-го года все они являются проявлениями именно классовой борьбы.
Что касается событий в Галиче 1144-го и других народных выступлений XII-XIII-го веков, то здесь мы видим тенденцию "советских" историков к оценке данного периода, как нового витка классовой борьбы, то есть выходе ее на новый качественный уровень, более осмысленный и радикальный.
Однако же, как кажется речь здесь идет лишь о том, что в условиях феодальной раздробленности власть на местах попыталась остановить возрастание роли вечевых самоуправлений и мы наблюдаем то, как это происходило в тех или иных землях, с разной степенью успеха для веча, бояр и князя.
Заключение.
Оценивая историю народных движений в Древней Руси домонгольского периода мы мужем проследить, как из они развивались из просто стихийных волнений, вызванных теми или иными причинами, в осознанную борьбу городских вечевых сходов (городских самоуправлений) с властью князя с одной стороны, и боярским могуществом с другой. При этом если применительно к XI-му веку мы можем довольно смело утверждать, что в народных движения участвовали все слои населения (то есть, движения эти имели не строго классовый, но именно смешанный характер), то уже в XII-м, и тем более в XIIIм веках речь уже идет о свободных людях обычно отдельно от зависимых, так как их интересы разнились, то есть на лицо тенденция к осознанию классами себя как таковыми, а так же то, что местами это осознание уже имело место быть. К тому же на тот момент еще не произошло четкого социального размежевания между верхушкой общества и остальным населения (власть еще не была отчужденной в полном смысле слова), в связи, с чем свободное население древнерусских городов выступало против зарождающегося господского класса не из-за своего антагонизма, а из-за того, что время от времени князья нарушали некие обычаи, устои, и тогда народ выступал против них в защиту своих старых прав. Это конечно еще нельзя назвать классовой борьбой, но зато можно назвать ее предпосылками, корнями и причинами ее появления в будущем. То есть, говоря о социальном характере народных движений, следует, видимо, отметить, что зависимое и свободное население выступало здесь по отдельности, но время от времени их интересы совпадали, и тогда они объединяли свои усилия, становясь грозной силой на пути у боярской верхушки и/или князей.
При этом, если мы рассуждаем о народных выступлениях, то необходимо обязательно учитывать мировоззрение людей того времени, все еще прочно завязанное с язычеством, по крайней мере до середины XII-го века эту зависимость видно вполне отчетливо, несмотря на официальное введение христианства еще в 988-м году. Именно с этим было связано то, что восстания XI-го столетия часто начинались с появления волхвов и сопровождались постоянно соблюдением древних языческих законов и ритуалов. Особенно актуально это было для сельских жителей, но и горожане, в тяжелые годы, так же шли за волхвами. Правда уже в XII-м столетии влияние языческих традиций постепенно ослабевает, и восстания становятся все более осмысленными с точки зрения противоборства власть предержащим.
Список используемой литературы:
1. Воронин Н. Н. Древнерусские города. - М.-Л., 1945
2. Греков Б. Д. Киевская Русь. - М., 1953
3. Греков Б. Д. Феодальные отношения в Киевском государстве. - М.-Л., 1936
4. Мавродин В. В. Народные восстания в Древней Руси XI-XIII вв. - М., 1961
5. Рыбаков Б. А. Первые века русской истории. - М., 1964
6. Свердлов М. Б. Домонгольская Русь. Князь и княжеская власть на Руси VI - первой трети XIII вв. - СПб., 2003
7. Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIII вв. - М., 1955
8. Фроянов И. Я. Древняя Русь: опыт исследования истории социальной и политической борьбы. - М.-СПб., 1995