Аннотация: Поход на Байкал закончился, оставив в памяти смцтное чувство неудовлетворения!
...Назавтра утром, я поговорил с Матюхиным о том, как мне выбираться в Онгурены. Он сказал, что может быть завтра, а может быть, послезавтра они поплывут на лодке в Онгурены по делам и подбросят меня. Однако, меня тревожило то, что мне надо было вылетать в Ленинград через четыре дня. Если я не уйду завтра пешком, то мне надо будет ждать лодку. Если же Матюхин не поплывет в Онгурены, я опаздываю на самолет в Питер...
Матюхин и команда, на следующий день садили картошку на плохо вспаханном поле, за метеостанцией.
Когда я посомневавшись, все-таки решил остаться и ждать лодку, то ненадолго собрался в лес. А когда проходил мимо работающих егерей, Матюхин подозвал меня и показывая в сторону склонов сказал: - Там, на маряне медведи.
Я долго всматривался в коричневые, едва заметные точки на горном лугу и Матюхин подозвал сына Женьку и попросил его принести двадцатикратный бинокль.
Когда я навел окуляры бинокля на зелёный склон и подкрутил фокусировку, то хорошо увидел медведицу и годовалого медвежонка, копающего что-то в прошлогодней серой травяной ветоши. Вдруг медведица забеспокоилась, задвигалась и бросилась по направлению к кустам, окружающим поляну. Переведя взгляд, я заметил там, в кустах третьего медведя. Его напугал злой выпад медведицы, и он стал убегать под гору, а потом видя, что медведица остановилась, продолжил свой путь к следующей поляне.
- Мы их там, на марях, часто видим, сразу по несколько штук - подтвердил Матюхин. Он сам посмотрел в бинокль и добавил: - Да! Хорошо видать!
Работники устроили перекур, а Матюхин стал мне рассказывать:
- Чуть раньше, в начале мая, когда лед на Байкале разойдется, буряты начинают добывать на ледяных полях нерпу. Они подплывают, подкрадываются к льдинам на лодках и стреляют, часто только подранив нерпу. Она какое-то время плавает, а потом уже погибшую ее пригоняет ветром к берегу и волнами выбрасывает на берег.
Медведи в это время спускаются с гор, и ночами ходят вдоль берега, учуют мертвую нерпу и гужуются всю ночь. К утру только обрывки шкуры, да пятно жира на гальке остается!
Матюхин помолчал, посмотрел в даль. Он в душе был охотником, но вместо того чтобы добывать зверя, садил картошку и охранял этого зверя от выстрелов.
Думаю, что это в конце концов становится для него трудным испытанием...
Размышляя над этим, я не торопясь пошел по торной тропе в северную сторону, туда, где раньше жил Бурмистров.
Часа через два, я вышел на широкую поляну, посреди которой стоял большой дом. Часть крыши уже прохудилась, и была видна большая дыра, Окна были выбиты, и осколки стекла захрустели под ногами, когда я обходил дом вокруг. За домом был большой огород, и небольшая полянка, покрытая травкой, где стоял длинный деревянный стол, за которым иногда обедала вся семья и может быть гости.
Мне стало грустно. Здесь жили люди: любили, работали, рожали и растили детей, принимали гостей. Темными вечерами, нарушая тишину пустынного берега, стучал мотор генератора и в окнах горел электрический свет... Сейчас все это в прошлом - берег вечерами пуст и молчалив. Печально...
К вечеру я вернулся на базу. Подул сильный ветер и на берег из озерных глубин, побежали крутогривые полутораметровые волны, с гулом обрушиваясь на галечный берег. Я пораньше протопил печь у себя в избушке, поужинал и лег спать. Настроение почему-то испортилось.
Утром я проснулся от солнечного света проникающего в маленькое окошко домика. Сходил к озеру помылся и когда проходил мимо матюхинского домика, он сам вышел на крыльцо, и сказал: - Через час двинем в Онгурены. Собирайтесь...
Я обрадовался. Я немного устал от одиночества здесь среди людей, которые были заняты своим делом, а у меня такого дела не было. Я, конечно, делал записи всего того, что видел и слышал, но был один и может быть мешал обыденной жизни этих людей - я был здесь посторонним.
И потом, я был не новичок в тайге и меня трудно было чем-то удивить. Может быть поэтому, видя, что я человек самостоятельный, независимый, меня никто не опекал - тут были какие-то свои рутинные работы, заботы...
Я до последнего не верил, что мы поплывем, даже когда лодку по полозьям скатили на воду, даже когда я со своим рюкзаком сел в лодку, даже когда я услышал, что мотор завелся и лодка, сделав плавную дугу, стала удаляться от домов...
Все оставшиеся в маленьком поселении махали руками. Я тоже махал, хотя уже рвался всей силой желания назад, в Онгурены, на Ан-2 и обратно в город.
С воды открывалась великолепная панорама гор. Лодка, словно плоский камень, брошенный твердой рукой, скользила по тихой, холодной-прозрачной воде. Я не видел дна, но понимал, что глубина под нами сотни метров и что горы, которые поднимались перед нами круто вверх над водой, так же круто могут уходить вниз под воду.
Прошли устья горных речек, через которые я проходил по берегу. Проплыла мимо большая поляна, посреди которой, протянулась длинная, разрушенная временем стена или изгородь из валунов, издалека смотревшиеся как песчинки...
Лодка, стремительно неслась по зеркальной воде вперёд и вместе, казалось застыла на одном месте. Только глядя на проплывающий мимо гористый ландшафт, понятно было что мы движемся с большой скоростью...
Чуть погодя пристали к пологой береговой луговине и пошли к палатке, которую установили здесь в день моего прихода на мыс Покойники, Когда я здесь проходил, ее ещё не было. В ней жил егерь, с которым я тоже познакомился. Матюхин о чем-то поговорил с этим человеком и мы снова поплыли, теперь уже в Онгурены.
Часа за три-четыре, на быстрой лодке, преодолели много километров и после полудня, пришвартовались на краю Онгурен, неподалёку от деревенских выпасов.
Я попрощался с егерями, пожал руку Матюхину и пошел в начале в правление колхоза, на встречу с председателем. Не доходя до правления, случайно встретил своего знакомого из лесхоза, Витю на мотоцикле. Он, не заглушая мотора, поприветствовал меня, подтвердил, что я могу ночевать в лесхозе, в конторе и сообщил что он спешит - в бригаде у Алексея, где-то на склоне холма, медведь поймал и задрал колхозного телка и он, едет собирать охотников для подкарауливания медведя, которого надо убить!
Закончив рассказывать эту историю, он вскочил в седло мотоцикла, мотор взревел, и Витя быстро укатил.
В правлении я застал председателя, который молча повертел перед глазами мое удостоверение, вернул его мне и стал рассказывать, что дела в колхозе идут неважно, что пастбищ стало меньше и если раньше можно было до декабря кормить скот на вольных лугах в устьях рек, то теперь там заповедник, и приходится на зиму готовить вдвое больше сена.
- Люди уезжают в Бурятию - говорил он. - Здесь даже охоту запретили. Люди не хотят так жить. А природу мы и сами могли бы охранять. Если бы тайга и земля были наши, то кто бы тогда уничтожал зверей и лес. Мы сами себе не враги - закончил председатель.
Я записывал его монолог, но сам не говорил ничего...
Ситуация была запутанной, хотя внутренне, я был на стороне здешних бурят - уж очень часто государство в лице чиновников, старались сохранять животных и леса, совсем не задумываясь о сохранности живших на этих землях людей...
Напоследок я спросил адрес Бурмистрова и председатель объяснил мне где его дом.
- Но Бурмистрова сейчас нет - заметил он. - Бурмистр где-то язву желудка лечит. А дочка дома - зайдите - проговорил он на прощанье.
В доме Бурмистрова меня встретила его дочь. Когда я показал удостоверение, она усадила меня за стол, показала фотографии, и даже подарила несколько. На одной, вся семья сидела за столом в палисаднике; Бурмистров, дети, жена, какие-то гости, и рядом лежали крупные белые лайки, На другой, сама дочь с молодым человеком в штормовке с ружьем за плечами, на фоне горного кряжа...
После разговора с ней я пошел в лесхоз, в контору, нашел ключ висевший на гвоздике, под крышей. В конторе было тепло, и печь была ещё горячей. Я подбросил на уголья несколько поленьев, сварил картошки, которую взял из ящика под кухонным столом, как и объяснил мне Витя.
Поужинал, немного почитал старый журнал, который нашел на маленькой книжной полке в углу. Потом, дождавшись когда прогорят дрова, закрыл печную трубу и лег спать. Кругом все так же было тихо, пусто и одиноко. Только из деревни изредка доносился лай собак.
Утром, встав пораньше, попил чаю, собрал вещи, оделся, закрыл контору, ключ повесил на обычное место и ушел на аэродром.
В домике аэропорта еще никого не было и сев на рюкзак около дверей, я стал ждать.
"А вдруг все билеты проданы, а мне надо улететь, потому что завтра мне улетать в Ленинград" - беспокоился я, но виду не подавал - самолет в Иркутск по расписанию улетал в двенадцать дня.
Кассир пришла в десять часов. К тому времени у дверей скопилась очередь - небольшая, но все-таки - Ан-2 - самолет маленький.
Кассир недружелюбно глянула на меня и сказала, что в начале она будет продавать билеты местным жителям. Я возмутился, стал показывать свое удостоверение, говорить, что пойду жаловаться председателю. Наконец, кассир сердито ворча выписала мне билет и я, с облегчением отошёл от домика и прилег на травку под солнцем.
В половине двенадцатого, точно по расписанию, где-то далеко я услышал шум мотора, а потом разглядел и сам самолетик.
Ан-2 сделал вираж, снизился, и коснувшись земли заскакал по полю, резко тормозя.
Из самолета вышло несколько пассажиров и летчики. Они о чем-то поговорили с кассиром и пригласили всех на посадку. Когда пассажиры разместились на своих местах оказалось, что два сиденья были пусты. "Мне не надо было так нервничать" - подумал я о себе, вздохнул и приготовился к полету.
Самолет, загремел двигателями, ускоряя движение тронулся, и наконец взлетев, сделал правый поворот над крышами Онгурен и выровнявшись, стал набирать высоту. Солнце светило жарко, небо было голубое, прогревшийся воздух поднимался от земли неравномерно. Мы несколько раз "падали" в воздушные ямы, некоторые женщины взяли бумажные пакеты - их начало тошнить. Я сидел сцепив зубы, играя желваками и терпел, хотя в каждое такое падение, сознание было атаковано инстинктивным страхом, от потери силы притяжения. Организм бил тревогу и страх непроизвольно заставлял сжиматься все мышцы тела.
Каждая такая воздушная "яма", следовала после того, как Ан-2, словно наткнувшись на мягкую, неподатливую стену воздуха, взбирался, чуть поднимался вверх, оставаясь параллельно земле, а потом вдруг встречный напор исчезал и самолет, некоторое время "падал" ни за что не держась!
Ближе к городу самолет успокоился, и я стал рассматривать леса и болота внизу, кое-где прорезанные узкими, прямыми просеками, визирками. Наконец, под крыльями биплана замелькали домики поселков и деревень. Слева хорошо было видно водохранилище.
Наконец, мы благополучно приземлились, и я с облегчением вздохнул. Все удачно закончилось - я не только слетал в Онгурены, но и добрался до мыса Покойники, жил там несколько дней, увидел чудесные горы и молчаливо громадный Байкал, познакомился со многими людьми, и самое главное, живой и невредимый вернулся назад.
Я ехал в автобусе и щупая загоревшее лицо гадал, почему люди смотрят на меня так внимательно. Сойдя с автобуса быстро дошел до дачи, скинул рюкзак и случайно глянул на себя в зеркало - лицо было темным от загара, а кожа на носу и щеках начала шелушиться - байкальское солнце такое яркое, а воздух так чист, что я загорел как американский киногерой.
Пока приготовил чай, пока ел, солнце спустилось к горизонту, наступили сумерки и тишина опустились на залив и на дачный поселок.
Я сел на крыльцо и, слушая звонкие птичьи трели в болотце, в конце залива, вспоминал свое одиночество в походе, настороженно сосредоточенный Байкал, дикие горы изрезанные ущельями и каменистыми долинами с пенными потоками речек и ручьев.
Мне казалось, что за эти дни я узнал о таежной жизни, что-то новое, интересное и грустное одновременно. И я вспоминал и представил себе пустынную бурятскую деревню Онгурены.
...Витя, наверное, сел в засаду на медведя у полусъеденной телушки, а на мысе Покойники, матюхинская жена растопила печку и готовила ужин, изредка тревожно взглядывая в окно в ожидании мужа, который по неизвестным причинам задерживался.
Сумерки надвигались на метеостанцию со стороны гор, оставляя светлое небо, над темно-синей, почти черной водой. Наконец она услышала шум знакомого мотора, и с облегчением вздохнула...
Я тоже вздохнул, поднялся, вошел в дом и включив свет, который проявил темноту за порогом. Оглянувшись, ничего уже кроме ночи не увидел и осторожно прикрыв дверь, на всякий случай накинул крючок на скобу.
Чувство тревоги, срабатывающее на Байкале, прилетело вместе со мной в город и пройдет еще время, когда инстинктивная осторожность рассеется, исчезнет во мне.
Так всегда бывает после трудного похода...
2003-2024 год. Лондон. Владимир Кабаков.
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal