Аннотация: В тайге часто бывают неожиданные, опасные встречи!
...С утра было ещё холодно: снег размокший вчера под неудержимым потоком солнечного света, ночью смёрзся, фиксируя подобно гипсовой маске все следы и отпечатки прошедшего дня. Безоблачное небо пронзительно голубое и высокое, тревожащим душу омутом разливалось над тайгой, над трассой будущей дороги, над посёлком...
Давно не выходя в леса, я с нетерпением ждал момента, когда со склонов сойдёт снег, а пока, в весенней грустной тишине одиночества, каждый день делал зарядку на улице, восстанавливал физическую форму и готовился: расспрашивал знакомых о тропе в вершину Муякана, о подробностях рельефа, заряжал патроны, точил топор.
Пестря, моя собака-лайка, тоже ждал, по утрам убегая по насту далеко от дома, вынюхивая и разбираясь в набродах кабарги и лёгких следочков белочек.
По рации, на ежедневной связи, говорили, что в вершине Ангаракана через день идёт снег и за половину мая выпало уже около метра. Но Ангаракан - это две тысячи метров над уровнем моря, а мы стояли в низине, у реки, поэтому, снег наконец-то сошёл с южных склонов и я засобирался в тайгу...
...Утром проснулся на рассвете, стараясь не шуметь вылез из спальника, поёживаясь и приплясывая от утренней прохлады, надел походную одёжку, растопил печь, поставил подогревать чай и вышел на улицу...
Из под крыльца, потягиваясь и зевая, широко раскрывая пасть с белыми рядами зубов и блестящими клыками, вылез Пестря, обнюхал мои лесные штаны, засуетился, заволновался, учуяв лесной запах - запах похода.
Вылив ему остатки вчерашнего супа и сделав утренние дела, я вошёл в дом и поплотнее затворил двери.
В доме нагрелось, чай закипал, пуская плотную струю беловатого пара в потолок.
Не спеша попив чаю я обулся, надел сверху ватник - тёплый и лёгкий, "навьючил" на плечи рюкзак и отправился в поход!
Вначале, наш путь лежал по северному склону, по заледеневшей, толстой корке снега - хотя кое-где снег ещё проваливался под сапогами, опасно хлюпая водой, прячущейся под настом.
Поднявшись на гору, свернули направо и вышли на торную тропу, идущую южным, крутым склоном, где снег уже в основном стаял. Оголившаяся лесная почва, чуть оттаявшая сверху под сантиметровым слоем перепревшей лиственничной хвои, белела льдистым холодком: идти было скользко и приходилось кое-где, на поворотах идти осторожно щупая ногами тропу, придерживая себя в равновесии и цепляясь за ветки и стволики деревьев...
Пестря убежал далеко вперёд и лишь изредка, я видел его чёрную спину или "бублик" хвоста, мелькавший то слева, то справа от тропы.
Солнце, поднимаясь всё выше и выше, набирало силу и несмотря на пронизывающий ветерок, становилось теплее...
Незаметно побежали первые ручейки, а тропа, с крутого склона спустилась в долину, и пошла вдоль реки, по временам "выбегая" на самый обрыв, и я с волнением наблюдал, как торопилась, шумела, кипела прозрачными струями весенняя вода реки, огибая замшелые камни преграждающие течение и торчащие то ближе, то дальше от берега.
Время подходило к двенадцати и я почувствовал голод и жажду. Стал выбирать место для бивака - на тропе под ногами было влажно, но под кедрами, стоящими на берегу, виднелись сухие подстилки из опавшей, рыже -коричневой хвои.
Я выбрал кедр, в обхват толщиной и остановился...
Сбросив рюкзак достал топор, но он не понадобился - под деревом лежали сухие и лёгкие ветки, а из ствола торчали во все стороны, снизу, до высоты трёх метров, серые, смолистые, острые на концах, сучья.
Наломав охапку, я сгрёб часть хвои с поверхности и уже на влажную землю положил щепочки растопки и бересту...
Костёр разгорелся моментально, сухие кедровые дрова с сахарным треском лопались, разгораясь, распадаясь на куски. Синеватый дымок поднимался над язычками прозрачного, акварельно - оранжевого пламени.
Достав из рюкзака котелок, осторожно спустился к воде, зачерпнул, попробовал через край на вкус ледяную воду и боясь простудить горло, с опаской проглотил раз и два.
Срубив ветку с берёзы растущей поблизости, сделал из неё таган, подвесил котелок над костром и стал выкладывать припасы: свежий хлеб, с хрустящей корочкой горбушки, полукопчёную колбасу, чай в жестяной баночке, сахар - рафинад кусочками, ложку, кружку...
Острым охотничьим ножом нарезал хлеб и колбасу пластиками; колбасу положил на промасленную газетку, а хлеб расставил "заборчиком" вокруг костра.
Пока я этим занимался, вода в закопчённом котелке зашумела, зашипела касаясь нагревшихся краёв; со дна поднимались к поверхности маленькие пузырьки, один за одним, а потом и лёгкой дружной стайкой, образовав на поверхности ключевое волнение - недаром говорят: "Вода закипела ключом".
Я бросил в кипяток веточки смородины, которые всегда ношу в нагрудном кармане, потом щепотку заварки, снял котелок с огня, отбросил в сторону таган чтобы не мешал прилечь у костра поудобнее.
Срезав с соседней берёзки веточку заострил один её конец, и насадив кружки колбасы вперемежку с пластиками лука, стал делать шашлык.
Обжигаемая пламенем поверхность колбасы шипела, пенилась, меняя цвет с бело - красного, на тёмно - коричневый и капельки жира источаемые колбасой капали в костёр, вспыхивая плоскими, ярко - жёлтыми язычками. Лук нагреваясь, сворачивал влажные края в трубочку и смазанный жиром, издавал резкий, аппетитный запах мясных острых блюд!
Пестря, устроившись в пяти шагах от костра, положил голову на вытянутые передние лапы, грелся на солнышке, внимательно, не отрывая взгляда тёмно - серых глаз от шашлыка, наблюдал, как колбаска поджаривалась...
Я бросил ему кусочек. Он не торопясь встал, по запаху отыскал в пожухлой пережившей зиму травке этот кусочек и проглотил не жуя.
Потом вернулся на своё место, вздыхая долго устраивался и наконец, закрыв глаза задремал, прикрывая кончиком пушистого хвоста, чёрный блестящий нос...
Я полулежал на сухой мягкой подстилке из хвои, привалившись к стволу, ел шашлык и запивал янтарно-коричневым душистым чаем. Хлеб хрустел поджаренной корочкой, лук придавал колбасе должную остроту, дымок от затухающего костра щекотал ноздри и попадая в глаза, вызывал невольные слёзы...
Доев обед, я собрал продукты, перевернул котелок и кружку вверх дном, поудобней подмостил рюкзак под голову и лёг на спину, вытянув чуть гудевшие лёгкой усталостью ноги в резиновых сапогах...
Под деревом было уютно - тыл прикрывал толстый ствол, а впереди был маленький бугор, прикрывающий фронт. В этом уютном затишье я и задремал ненадолго.
Открыл глаза примерно через полчаса: солнце поменяло положение и тень от высокой берёзы упала мне на лицо. Пейзаж вокруг, будто выцвел, уподобляясь фотографии, теряющей контраст от долгого лежания на свету.
Так же шумела река, так же светило солнце, но время перекатилось за полдень - это остро чувствуется весной, когда солнце, непривычно долго находится на небе.
Не торопясь и позёвывая, собрав продукты и походные принадлежности, отправился дальше
Кругом таяло - скатившись с горы, ручейки талой воды, то здесь, то там лужами и лужицами заливали пробитую по берегу тропу, а то и вовсе превращали её в шумный поток.
Слева, на противоположном берегу реки, открывались чудесные виды и мне вспомнились японские сады камней - здесь тоже, камни, разных размеров и форм покрытые толстым, слоистым мхом, разных оттенков зелёного, громоздились посреди зарослей кедрового стланика, раскидывающего свои ветки по периметру от центра и покрытые зелёной же, блестевшей под солнцем хвоей.
И всё это, архитектурными уступами спускалось к бегучей, прозрачной воде. Солнечный свет, пробиваясь острыми лучами сквозь пятна теней, играл тонкими рефлексами на седой зелени влажного, упругого мха, а на открытых пространствах выявлял фактуру неравномерно освещённых, переливчато - неровных плоскостей.
Тёмная, почти чёрная река, быстро бежала вдоль заметного уклона, зеркально отражая солнечные лучи, и лишь в тени, чуть искажаемые преломлением света, на дне потока видны были россыпи крупной гальки, местами заросшие бархатистыми водорослями!
Я невольно остановился на секунду, пытаясь впитать в себя эту, философски -сосредоточенную в одном месте символику северной красоты, своей сдержанной прелестью наталкивающей на размышления о сложностях и противоречиях мира который нас окружает!
Пестря после обеда и отдыха притих, успокоился и настроившись на длинный переход, бежал мерной рысью по тропинке, но несколько раз я замечал, что он чем то обеспокоен...
Выбегая прямо к воде, он, останавливаясь, почему-то подолгу принюхивался, что-то долго и напряженно соображая - охотникам известно, что запахи очень далеко распространяются над водой и вдоль рек.
Я шёл не останавливаясь и вскоре Пестря догонял меня, занимая привычное место впереди...
Пройдя километров десять, я решил подниматься по тропе вверх, правым бортом одного из распадков.
Чем выше я поднимался, тем больше снега лежало вокруг. Наконец, поляны снега соединились в одну мокрую, рыхлую поверхность. Несколько раз, голенищами сапог, я подхватывал внутрь обуви влажный снег и намочил портянки, и только когда продвигаться вперёд стало невозможно, остановился и осмотрелся.
Находился я довольно высоко - впереди амфитеатром раскрывалось верхнее течение реки Муякан. Километрах в двух выше по долине, река раздваивалась, и даже на таком расстоянии был слышен рёв водных потоков, белыми бурунами, проступающих кое - где сквозь заросли стланика на крутом склоне!
Я понял, что перейти бушующее течение мне этим вечером не удастся - и именно к вечеру все запасы талой воды обрушиваются в русло реки со всех заснеженных вершин и склонов.
Солнце, постепенно садилось, приближаясь к линии горизонта и я почувствовал, что прилично устал за день непрерывной ходьбы.
Пестря тоже устал и тащился за мной, едва вытаскивая ноги из кисельно - влажного снега, всем своим видом не одобряя выбранный мною маршрут.
Пора было готовиться к ночлегу и мы, круто повернув налево спустились к реке.
Выбрав, возвышенную сухую площадку на берегу, я стал готовить дрова для ночного костра, собирая сухие коряги и ветки.
Расчистив место для костра, положил вещи в кучу, обозначил место для ночного лежания и развёл большой костёр, выжигая сухую траву вокруг кострища.
Не спеша сварил кашу, отдельно вскипятил чай, и оставив кашу "доходить", сбоку костра, вынул из кармана рыболовные снасти, вырубил удилище - хотя я и не рыбак, но всё - таки решил попробовать, авось повезёт поймать хариуса на уху.
Устроившись среди скользких камней, на берегу перед бурлящим водопадом, я закидывал мушки на двух крючках в самую глубину, однако делал это механически, без понимания самого процесса рыбной ловли на мушку!
В рыбалке, как во всяком деле есть свой смысл, расчёт и технология. Поэтому, человек не рыбак, не может взять в толк, почему надо мушку кидать немного после, а не до быстрины; почему надо ставить поплавок то мельче, то глубже, почему мушка должна быть красной с чёрным, а не наоборот?
А там, где нет понимания, нет и успеха и Пестря, вначале последовавший за мной, посмотрел на мои манипуляции и через время вернулся к кострищу - он тоже понял, что рыбы уже не будет...
Солнце опустилось на горы и прохладные тени разбежались, расстелились по низинам. Громадная скала, вздымающаяся в небо, в ущелье на противоположном склоне, потемнела и примерно посередине отвесной громады, угнездилось маленькое облачко.
Я попытался прочесть вслух стихи Лермонтова о скале и облаке - "Ночевала тучка золотая на груди утёса-великана...", но после память начисто мне отказала, и я довольствовался переживанием романтически-приподнятого, одинокого и гордого сочувствия величию дикой природы!
Когда я вернулся к стоянке, с пустыми руками, Пестря уже спал, свернувшись клубочком в кустах недалеко от кострища и даже головы не поднял. Может быть не услышал - река шумела в пяти шагах и плотной завесой глушила все остальные звуки.
Опасаясь непрошенных гостей ночью, я зарядил ружьё: один ствол картечью, а другой пулей и подвесил двустволку на сучок, над головой - ещё днём я видел неподалеку, на обтаявшей наледи, недавние следы медведя и рядом несколько волчьих. Это заставляло меня быть настороже - весной медведи не боятся человека, тем более в такой глуши.
Расстелив подстилку недалеко от костра, я с аппетитом поел каши и попил чаю с хлебом и маслом...
Солнце скрылось за горами. Стало сумеречно и прохладно. Разведя большой костёр положил в него две смолистые коряги и когда на небе появились первые звёздочки я уже дремал, сквозь лёгкий сон чутко слушая мерный шум реки, треск дров в костре и насторожённую тишину, на противоположном берегу.
Ночью стало холодно и поднялся ветер, принёсший невидимые тучи, закрывшие звёздное небо и перемена погоды, вселила в меня лёгкую тревогу, мешая заснуть по-настоящему.
Впрочем, тревожность - обычное состояние для ночёвок в глухой тайге, в незнакомом месте, а присутствие в округе голодных после берлоги медведей, тоже не добавляло оптимизма, как впрочем и перемена погоды, с хорошей на плохую!
Проворочавшись до четырёх часов утра на жесткой подстилке, проснулся окончательно при первых мазках света на тёмном небе.
Сходив за водой, развёл на прогоревшем кострище новый костерок, подвесил котелок и когда вода закипела, заварил крепкий чай. Есть совсем не хотелось, и откусив два кусочка хлеба с колбасой, с трудом прожевав их, остальное кинул Пестре.
Преодолевая тошноту обычную после недосыпа, выпил две кружки сладкого чая и стал собираться.
Пестря, увидев брошенный мною ломоть хлеба, не спеша поднялся, потянулся выгибая спину как кот, осторожно ступая сбитыми подушечками лап по камням, неловко переваливаясь с лапы на лапу отыскал в траве хлеб, съел его и подойдя к костру лёг рядом, блестя глазами и облизываясь...
На востоке постепенно начало светлеть и чем дальше, тем яснее становилось, что погода окончательно испортилась.
Серый свет пробивался сквозь клочковатые, быстро и низко плывущие тучи. Кое - где, изредка проглядывала полоска тёмно-синего неба, но после, эти тучи на долгое время укрывали небо, мешая свету разлиться над проснувшейся землёй в полную силу.
Собравши свой походный скарб в мешок, я ещё ненадолго задержался у костра отогревая стынущую спину, потом черпнув воду котелком, залил дымящиеся головёшки, затоптал их и тронулся в обратный путь...
Возвращались мы по вчерашней тропе, вдоль берега реки.
Вскоре, окончательно рассвело, но пасмурное небо, толстый слой быстро летящих, низких облаков, по прежнему не пропускал дневной свет к земле и в лесу было сумрачно и неопределённо тревожно!
Ветер порывами пробегал по ущелью и шум прибрежных кедрачей соперничал с шумом реки, уменьшившейся к утру в размерах - ночью снег на горах замёрз накрепко и приток талой воды прекратился.
В какой-то момент, я глянул на часы и отметил, что уже половина шестого.
И тут же, рядом с тропой я увидел серые клочки светло - серой оленьей шерсти, лежащей на поверхности земли.
Меня это заинтересовало - откуда она здесь и что случилось с оленем?! Свернув с тропы, я пошёл вдоль цепочки кочковатых шерстинок, видимо, вчера принесённых с ближнего склона, талой водой, а Пестря на время исчез из поля зрения.
Шагов через тридцать, посреди зарослей стланика, обнаружилась полянка, диаметром метров в пять, с сорванным верхним слоем толстого мха. Посреди темно - коричневого круга истоптанного мха, лежали останки оленя!
Гадая над причиной его смерти, я подошёл к кучке остатков, состоящей из обрывков шкуры и костей. "Видимо какой- то крупный хищник - думал я -напал на оленя и в борьбе, они сорвали мох до земли..."
Приподняв шкуру я увидел под ней объеденные ноги зверя, с торчащими трубчатыми костями, остатки черепа и обломки рогов. Это были рога молодого северного оленя.
Рассматривая всё это, я подумал, что только медведь мог, таская пойманного зверя по кругу, так разворошить толстый мох, может быть ещё для того, чтобы заваливать мхом, спрятать тушу жертвы от волков и росомах.
Опустив шкуру на землю, я поднял голову и увидел, всего шагах в двадцати пяти, под кустом разлапистого стланника круглого, почти черного, мягкого, неслышно двигающегося, средних размеров медведя!
Он беспорядочно, суетливо двигался, то исчезая в хвое зарослей, то вновь возникая в прогале!
У меня, вдруг, в голове возникла нелепая мысль - вопрос: "А что он здесь делает!?"
Однако я, тотчас сам себе и ответил: "Он пришёл доедать медведя..."
Прошло несколько тягучих мгновений и я, отстранённо наблюдая передвижения зверя, ещё не понял, не хотел понимать опасности вдруг нависшей надо мной - настолько неожиданной и неуместной казалась мне эта встреча!
...Наконец, от медведя беспокойство передалось и мне!
Я вскинул ружьё и прицелился в левую лопатку шерстистого хищника... Но стрелять не стал... Мне было неясно - нападёт медведь или отступит, ясно продемонстрировав свои намерения...
Я отпустил ружьё вниз, не желая убивать "беззащитную", как мне показалось жертву, сделал три больших прыжка, перескочил на открытое со всех сторон пространство, и остановился посреди зарослей стланика.
На какое-то время я потерял медведя из виду и с тревогой вглядывался в зелено - хвойную чащу!
И тут, внезапно заметил, как заколыхались ветки стланика впереди и над ними, неслышно и проворно "всплыл" медведь!!!
Зверь, какое-то время стоял, переминаясь с ноги на ногу, ворочал головой, потряхивал лапами с чёрными, длинными когтями на концах.
Затем, он медленно двинулся на меня, по прежнему стоя на дыбах и словно сохраняя равновесие, цеплялся передними расслабленными когтистыми лапами за ветки.
Я хорошо рассмотрел его в этот момент: треугольная, с конусообразным носом башка вращалась на толстой шее, незаметно переходящей в бочкообразное туловище.
Шерсть на загривке, мягкими волнами переливалась в такт шагам, скрывая сильные мышцы. Маленькие чёрные глазки не глядели в мою сторону; полукружья "плюшевых" ушей, чуть выделялись на лобастой, мотающейся из стороны в сторону, несоразмерно крупной голове.
Медведь, казалось стеснялся своего поведения и словно чувствуя внутренний стыд неловко оправдывался - всем своим видом он как бы говорил:
"Ты уж извини меня, но олень мой и ты здесь лишний! Только поэтому я и хочу тебя убить и съесть!"
Медведь неумолимо приближался и хотя с момента его появления над стлаником прошло несколько секунд, мне показалось, что время остановилось...
Когда до медведя оставалось шагов пятнадцать, я целясь в голову выстрелил из правого ствола!
Время двигалось медленно и вокруг наступила непонятная тишина, хотя, наверное всё так же шумела река на перекатах и также, порывистый ветер теребил вершины густых, высоких кедров на берегу...
Я помню все подробности этой встречи и по сию пору: что делал я, что делал медведь - не замечал я только окружение. Я забыл о Пестре, который непонятно когда и куда исчез - не видел даже облачного неба и гор на противоположной стороне долины!
Жили и двигались в этой картинке только я и медведь, словно два персонажа драматической пьесы, по воле автора повествования связанных случайностью.
Медведь после выстрела, почему-то страшно зашипел горлом, хотя я был уверен, что через мгновение после ружейного выстрела он заревёт громоподобно, устрашающе, однако вместо рёва, раздалось это непонятное шипение!
И сразу после выстрела, медведь мгновенно развернувшись назад и вбок, слетел, скатился с дыбов на четыре лапы и в два больших прыжка исчез в стланиковой чаще!
Тотчас из - за спины с злобным лаем возник Пестря и помчался в погоню... Ещё некоторое время я слышал его лай на бегу, потом всё смолкло и вскоре моя собака вернулась и словно ничего страшного не произошло, принялась объедать и грызть оленьи кости - не пропадать же добру?
Только когда медведь позорно бежал, я по-настоящему испугался!
Побелев лицом, озираясь, я отошёл к тропинке, перезарядился и вынимая стрелянную гильзу вспомнил, что ещё с ночи у меня в стволе осталась картечь и что картечью-то я и стрелял зверя. Поэтому, вместо рёва медведь издал чуть слышное шипение - хрипение - наверное картечь пробила ему горло в нескольких местах...
Заменив патрон в правом стволе пулей, для страховки вынул нож из ножен и затолкал его за голенище сапога, чтобы, в случае внезапного нападения раненного зверя, можно было быстрее вытащить его!
Проделав всё это, я медленно пошёл по тропе, замечая на подмёрзшей грязи и остатках снега под кустами стланика, много свежих медвежьих следов - видимо медведь далеко не уходил от жертвы и жировал здесь!
Через некоторое время и Пестря догнал меня.
Видимо только сейчас он понял значение медвежьего запаха и шёл впереди напрягшись, насторожив уши медленно переступая с лапы на лапу. Я чуть отстал сохраняя дистанцию, держа ружьё на изготовку и рассматривая в бинокль все подозрительные пеньки и коряги впереди, опасаясь засады раненного зверя...
Вскоре я увидел следы убегавшего зверя. Он прыжками, в три с половиной метра нёсся по тропе и, чуть погодя, свернув налево и в гору, скрылся в чаще. У меня мелькнула мысль преследовать медведя, но это было очень опасно - в такой чаще раненный хищник почти наверняка бы задрал меня, даже если бы я успел по нему выстрелить.
Пестря продолжал идти строго по тропе, не рискуя последовать за медведем.
Ещё с полчаса я с напряжённым вниманием шёл медленно, то всматриваясь перёд, то оглядываясь назад, боясь нападения с тыла.
Отойдя несколько километров от места неожиданной встречи, наконец, постепенно расслабился, а Пестря повеселел и снова скрылся, надолго исчез в стланике, распутывая, разбираясь в следах северных оленей, которых здесь было много.
Один даже услышал его далёкий лай где - то позади и на горе, но вскоре он догнал меня и мы продолжили путь вместе.
К полудню, погода разгулялась, появилось солнышко и на душе стало веселее - утренняя встреча с медведем, опасность, страх, ощущение таинственности и нереальности произошедшего, начали забываться...
...Солнце уже садилось за гору, когда я переступил порог нашего домика...
1980 - е годы. Ленинград. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal