Кабаков Владимир Дмитриевич : другие произведения.

Симфония дикой природы. Роман. Полный вариант

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жизнь дикой природы. Человек и природа.

  ВЛАДИМИР КАБАКОВ
  
  
  
  
   С И М Ф Р Н И Я Д И К О Й П Р И Р О Д Ы
   Роман
  
   Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
  
  
  Свинцовая вода в реке переливалась и шумела на перекатах...
  Прохладный ветер, ещё с ночи гнал по низкому небу серые тучи. Лес неприветливо шумел вокруг и где - то, в чаще тревожно поскрипывала наполовину сломанным стволом, наклонённая к земле, сухая осина...
  Выйдя из густого темнохвойного леса, молодой лось прошёл по берегу, оглядываясь и прислушиваясь, и остановился на галечном берегу небольшой, неглубокой речной заводи.
  Плоская часть открытого берега, в весеннее половодье заливаемая водой, была покрыто зелёной травкой и осенними последними цветочками, горящими среди серо - зелёной пожухлой травы, ало-красными капельками чуть удлинённой формы.
  Рядом, шумела быстрым течением, серо-свинцового цвета река.
  По небу ползли тёмные снизу, ватно-влажные облака...
  Постояв на обдуваемой прохладным ветерком щебёнчатой косе, молодой лось, медленно шагая своими нескладными, длинными ногами с черными копытами, и серой, жесткой шерстью на их внутренних поверхностях, подошёл к воде. Остановившись перед заливчиком, долго стоял и слушал тишину наступающего вечера, поводя большой, горбоносой головой, шевеля длинными ушами, разворачивая их как локаторы, в сторону неожиданно громко плеснувшей речки или тихо треснувшей ветки под ёлками.
  Зверь наконец, словно решившись, не торопясь вошёл в воду, почти по брюхо и стал не спеша пить булькая животом, в котором, вода переливалась как в большой кожаной бочке...
  Напившись, молодой лось поднял голову, вновь осмотрелся, прислушался и только после этого, вышел на берег, громко ударяя острыми копытами по камешкам...
  Не доходя до кромки леса несколько шагов, он решил чуть подождать, не покидая продуваемого ветром берега, насладиться отсутствием комаров и лосиных клещей, которых в лесу сегодня было, как никогда много...
  Эта его пятиминутная остановка и стала причиной всех трагических событий, развернувшихся вскоре, на берегу этой таёжной безымянной речки ...
  ... Стая волков, состоящая из волчицы, матёрого и четырёх полугодовалых щенков, после днёвки в болоте, густо заросшем молодым ивняком и кустами жимолости, поднялась на невысокий, сухой бугор и вслед за волчицей, чуть растянувшись цепочкой, мерной рысью направилась к реке.
  Последним шёл матёрый, заметно отличавшийся своими размерами и большой гривастой головой. Казалось, что она росла из самого туловища, без шеи. Он переставлял ноги в два раза медленнее, чем щенки, но ступая широко, не отставал и даже временами, остановившись, что то вынюхивая и после, быстро догонял стаю.
  Пройдя берёзовый распадок поперёк, волки вышли на звериную тропу и волчица, замедлив ход, несколько раз обнюхала ветки на обочине, высоко поднимая голову.
  Учуяв, совсем недавно прошедшего здесь лося, напружинившись, она коротко рыкнула и молодые волки, подтянувшись поближе, тоже стали принюхиваться.
  Волчица, определив направление откуда ветер принёс знакомый запах, перешла на неслышный галоп и замелькала серой с чёрной полосой по хребту шерстью среди хвойной зелени.
  Склонив голову к земле, она поскакала по звериной тропе, которая вскоре вошла в густой ельник и чуть повернула в сторону речки...
  Торная тропа, всё больше и больше отклоняясь влево, вдруг вынырнула из чёрно-зелёного ельника на открытое прибрежное пространство и волчица отчётливо увидела стоящего метрах в семидесяти впереди молодого лося с небольшими, плоскими раздвоенными рожками на нескладной голове и волосяной серёжкой, висящей на тонкой ещё шее.
  Лось успел перелинять и потому, был почти черным, с короткой шерстью на брюхе и на ногах, отросшей чуть подлиннее только на загривке...
  Матёрый задержался, приотстал, вынюхивая свежий лосиный запах оставленный на тропе - несильный порыв ветра принёс его слева, от реки...
  Матёрый волк, резко свернул с лосиной тропы и напрямик, перепрыгивая через ягодниковые кусты и проскальзывая под низко растущими еловыми ветками, устремился к берегу реки, который он за годы жизни в окрестных лесах уже хорошо знал...
  Лось боковым зрением заметил у себя за спиной движение серых быстрых теней и сорвавшись с места, галопом помчался к спасительному ельнику...
  На границе лесных зарослей, стояла большая разлапистая ель.
  И как только лось поравнялся с ней, откуда то сбоку, из под ели, стрелой в его сторону метнулась ещё одна крупная серая тень.
  Матерый, оттолкнувшись сильными задними лапами от земли, в прыжке, вцепился длинными белыми клыками в левое заднее стегно лося...
  От сильного удара, зад крупного зверя занесло в сторону, но он удержался на ногах, и мощно оттолкнувшись, сбросил с себя хищника и помчался дальше. Волк, однако, успел клацнуть зубами и почти вырвал из бедра большой кусок мышцы, которая повисла на коже и стала болтаться на бегу разбрызгивая кровь - в это момент он почти не чувствовал боли...
  Кровь из раны пошла сильней и залила, промочила шерсть на ногах и на брюхе зверя...
  В ельнике, крупному зверю трудно было набрать скорость и поэтому, услышав, что волки с азартным взвизгиванием настигают его, лось вновь свернул в сторону реки...
  Выскочив на берег, проскакал до воды, стуча копытами по щебню, и так же широко, мощно прыгая, поднимая тучи брызг, наперерез течению преодолел реку, задевая копытами неглубокое дно, на время оставив волков далеко позади.
  Речная вода, после этого окрасилась кровью и течение унесло бурые разводья вниз по реке...
  
  ...Медведица не торопясь, вперевалку, перешла полусухое болото и вслед за ней, из береговых кустов, появились медвежата и наперегонки, словно два круглых мячика, покатились по траве, толкаясь и похрюкивая от щенячьего восторга...
  Весёлая компания перешла через открытое пространство и вошла под полог густого лиственного леса.
  В этот момент, заросли папоротника скрыли медвежат и только мохнатая спина медведицы была видна среди зелени и не торопясь "плыла" среди зарослей. Изредка заботливая мамаша, останавливалась, поднимала лобастую голову и поджидала деток, посматривая вокруг и прислушиваясь...
  Неожиданно, медвежья семейка вышли к реке и спустившись с невысокого берега к воде, звери вошли в воду и долго пили отфыркиваясь, лакали, капая влагой с намокшей шерсти.
  Вдруг медведица учуяла запах свежей крови, принесённый ветерком вдоль поверхности реки...
  Она рыкнула и медвежата по этой команде выскочили на берег и вертя головами, начали тревожно осматриваться. Медведица, необычайно проворно, по прямой, вспрыгнула на берег и поводя влажным, чёрно блестящим носом определила направление, откуда по ветру прилетел запах...
  Все трое, выстроившись походным порядком, идя вдоль берега против течения, направились к источнику запаха, которым был раненный волками, лось...
   В полу километре от медведей, молодой лось стоял почти по брюхо в воде, а с двух сторон теснилась, иногда нетерпеливо вбегая в воду, волчья стая, догнавшая раненного зверя.
  Часть волков быстро переправилась через небольшую реку и отрезала жертве отступление.
  Молодые волки повизгивали от азарта, с брызгами заскакивали в быструю воду и тогда лось, делал угрожающие движения в их сторону, мотая рогатой головой...
  А матёрый и волчица не спешили, понимая, что очередная их жертва, теперь далеко не уйдёт. Они стояли у воды и переминаясь с ноги на ногу, не отрывая пристального взгляда серо - жёлтых, колючих глаз от лося, изредка облизывали розовыми, тонко-плоскими языками, белые острые зубы...
  Крупные, с чёрно блестящим оперением вороны, увидели происходящее случайно, пролетая над речной долиной, и тут же расселись на вершинах елей. Наблюдая за развитием событий, они коротко, но возбуждённо переговаривались, а точнее каркали, обмениваясь впечатлениями о происходящем на берегу...
  ... Медведица с медвежатами вышла на прибрежную галечную косу и увидев лося, стоящего посередине, направилась в его сторону. Волки вскочили засуетились, повизгивая и вздыбив шерсть, чуть отбежали подальше от реки, но продолжали наблюдать за лосем...
   Медведица была раза в два крупнее матёрого и потому, последний скаля длинные, острые клыки, визгливо рыча от раздражения, тоже отошёл чуть в сторону.
  Медвежата, один из которых был необычно светлого серо-коричневого цвета, а второй, тёмно коричневый, теперь, видя столь необычайное скопление зверей испуганно жались к матери, занявшую позицию, поближе к лосю, она стояла неподвижно, нюхала воздух, поднимая голову высоко и казалось, вовсе не глядя на раненного зверя...
  Она попробовала напасть на лося, но тот отошел подальше, на глубину, и медведица, покрутившись у воды, но боясь оставлять медвежат одних, рядом с волчьей стаей, недовольно рявкнула и медленно удалилась в лес, оставив зверя на растерзание волкам...
  Прошел почти час этого противостояния...
  Лось ослабевший от потери крови и долгого стояния в ледяной воде, медленно умирал...
  Зверь уже несколько раз падал в воду, но проплыв несколько метров по течению, вновь поднимался на ноги...
  Так, боясь утонуть, он постепенно выходил из реки и всё ближе к нему подкрадывались волки...
  Наконец измученный зверь лёг, прямо на неглубокой отмели, повернув большую горбоносую голову с крупными, тёмными глазами в сторону берега.
   Волки, казалось успокоились и легли на брегу, не рискуя напасть на ещё сильного зверя в воде.
  Первым, очень близко к нему подлетел чёрный ворон и по кромке берега, как то боком, готовый в любой момент улететь, подскакал почти вплотную к печальной голове молодого лося и казалось, заглянул в его глаза...
  А в глазах лося уже утвердилась смерть!
  Но тут, умирающий зверь собрал последние силы и поднял голову и испуганный ворон, сердито каркнул и отлетел чуть в сторону, где на него резко бросилась волчица и клацнула зубами в нескольких сантиметрах от крыльев. Ворон взлетел на всякий случай повыше, и ещё долго возмущённо каркал, осуждая такое вероломство.
  Медведица с медвежатами, на время покинула берег и волки, уже никого не опасаясь, окружив лося цепью, сантиметр за сантиметром подбирались к нему, приближая эту лесную драму к развязке...
  Лось совсем ослабел и лежал уже не вставая в мелкой воде, головой вперёд, в сторону подступавших врагов...
  Наконец матёрый, видя, что молодой лось уже не может поднять голову, напрягся и крадучись мелкими шажками стал подходить всё ближе и ближе к обездвиженной жертве. Глаза лося, после долгих мучений от боли и страха уже затуманились равнодушием смерти...
   Но он всё ещё был жив, когда вожак волчьей стаи, вдруг коротко рыкнул и прыгнул вперёд, в мелкую воду, вонзил клыки в незащищённую шею, и стал рвать лося, мотая головой из стороны в сторону, вцепившись намертво в горло. Остальные волки, словно по неслышной команде, тоже кинулись, набросились на умирающего зверя, поднимая брызги и на какое - то мгновение почти закрыли своими серыми телами чёрного лося...
  Через минуту всё было кончено, и лось умер, а оголодавшие волки принялись терзать, рвать жертву, отдирая от туши куски мяса и слизывая кровь, выступившую на месте глубоких ран и разбавленную водными брызгами...
  Незаметно, из лесу вышли, возвратились медведица и медвежата.
  Они по касательной, насторожившись и вздыбив жёсткую шерсть, подошли к туше убитого волками лося, и волки, ощерившись и утробно рыча, скаля зубы и поджимая хвосты, медленно отошли от полу растерзанного зверя...
  Медведица, заметив, что матёрый слишком близко подошёл к медвежатам, вдруг сорвалась с места и рявкая на каждом прыжке отогнала волка подальше, после чего, озираясь и порыкивая приблизилась к окровавленной туше и лизнув кровь, сильными челюстями вцепилась в основание задних ног и упираясь сильными лапами вытащила тяжёлую тушу на берег...
  Затем, вырвала кусок плоти из безжизненного тела и оттащив это мясо подальше по галечному берегу, принялась есть...
  Медвежата копошились тут же, может быть впервые в своей жизни пробуя свежее мясо с кровью...
  Наконец наевшись и не рискуя больше раздражать долгим ожидание, насторожённых, лежащих невдалеке волков, медведица вновь рыкнула и медвежата опасливо косясь в сторону серых разбойников, вплотную за матерью ушли в ельник и отойдя несколько сот метров, легли отдыхать, облизывая окровавленные мордочки...
  Воспользовавшись суетой, несколько воронов слетели с деревьев и переругиваясь, каркая и стараясь держаться от вожака - ворона на расстоянии, стали клевать окровавленную тушу убитого зверя...
  Волки, после ухода медведей, вновь бросились на свою жертву и испуганные вороны с криками негодования взлетели, и вновь уселись на ветках тёмных елей, беспрестанно и злобно каркая...
  Привлечённые карканьем из лесу вышел ещё один медведь, только поменьше медведицы и увидев сцену пиршества, валкой рысью кинулся на волков, которые теперь уже обозлённые голодом и долгим ожиданием, вздыбив шерсть на загривках и почти на прямых, негнущихся лапах окружили пришельца и рыча, почти взлаивая бросались молниеносно на крупного медведя, по два - три одновременно, кусая его за зад и за лапы...
  Соперники завертелись, закружились в поединке и неизвестно, чем бы эта схватка закончилась, если бы медведь недовольно рявкая не отступил, теснимый сплочённой стаей...
  Наконец - то волки получили возможность насладиться плодами своего разбоя...
  Они вгрызались во внутренности, разрывали толстую кожу на брюхе, отрывали мясо от костей и завладев крупным куском оттаскивали его в сторону и лёжа, уже не озираясь и не вздрагивая, насыщались...
  Поедание жертвы длилось долго и как - то незаметно из лесу приблизился и принял участие в трапезе ещё один, молодой медведь. Он подошёл осторожно боком, подняв шерсть на загривке.
  Но, видя, что волки заняты едой, устроился с дальнего краю туши лося, стал рвать и кромсать острыми молодыми зубами, мясо на левой задней ноге...
  Волк и волчица с большими кусками мяса перед собой, поедали его в нескольких шагах от туши, а молодые были не настолько агрессивны и готовы к схватке, чтобы пытаться отогнать медведя от туши.
  Казалось, что молодые звери на время заключили перемирие, понимая, что в этот раз мяса хватит всем...
  Наконец медведь перегрыз сухожилия и оторвав ногу от туловища поволок ее по камням в сторону, темнеющего темно-зелёной стеной, ельника...
  Молодые волки, с вздувшимися от большого количества съеденного мяса животами, отяжелев, по одному отходили от туши, облизывая окровавленные морды и устраивались под деревьями, вокруг матери волчицы.
  Матёрый лёг чуть в стороне и задремал, время от времени поднимая тяжёлую голову и оглядывая окрестности...
  Наконец-то настало время и для воронов. Они, планируя, всей стаей, один за другим слетели с деревьев, расселись вокруг разорванной уже на клочки туши, и стали своими сильными, чёрными клювами отрывать кусочки мяса.
  Раз за разом между ними возникали короткие драки из - за лакомых кусочков, и только вожак вороньей стаи, клевал то, что хотел и при его приближении, другие вороны испуганно отпрыгивали в сторону или даже на время взлетали, уступая место сильнейшему, помня силу и остроту его клюва и когтей...
  
  Этот рассказ о суровой жизни природы, предваряет историю жизни нескольких поколений диких животных!
  
  ...Убитый и съеденный молодой лось, совсем недавно отделился от лосиного стада. Ещё несколько месяцев назад, он ходил вместе со своей матерью-лосихой в окрестностях реки Волчьей и был опекаем и защищаем своей родительницей...
  Но настало время и молодой лось стал жить самостоятельно.
  Рано или поздно, всем приходится уходить от родителей и начинать самостоятельную жизнь...
  Однако, жизнь в сибирской тайге трудна и сурова. Всё природное сообщество живёт сообразуясь с её законами, и потому, зависит друг от друга. Хищники охотятся на копытных, копытные поедают траву и кустарники.
  Поэтому, молодая поросль деревьев и кустов в некоторых местах, бывает съедена почти полностью копытными.
  А в засушливые годы, от недостатка растительной пищи умирает много животных, которые кормятся ею и соответственно бывает меньше выживших хищников...
  В мире живого одни умирают, для того, чтобы спасти и сохранить жизнь другим, то есть хищникам!
  Так было и с этим молодым лосем, который отделившись от лосихи, в какой-то момент не смог спасти свою жизнь и умер, как и многие его ровесники умирают каждый день на просторах дремучей тайги.
  Но те потенциальные жертвы, которым удаётся выжить в первый год своей жизни, благодаря прессу хищников, научаются быстрее бегать, выше прыгать, становятся крупнее сильнее и умнее, увеличивая свои шансы, в этой бесконечной, неостановимой гонке на выживание!
  И всё в природе существует по этим жестоким законам, и потому, жизнь длится вечно...
  
  
  ...Следующий длинный рассказ будет о жизни и сосуществовании нескольких поколений диких животных в глухом таёжном урочище, в предгорьях невысокого хребта, отдалённого от человеческих поселений несколькими сотнями километров. Иначе говоря, это рассказ о жизни животных в дикой природе!
  Жизнь здесь протекала по вечным законам, установившимся в дикой природе за многие миллионы лет существования земли.
  Надо отметить, что в дикой природе нет понятий добра и зла в человеческом смысле, но есть система жестокой целесообразности, не лишённой своеобразной красоты, которая тоже определяется Великой причиной всего на Земле - Необходимостью...
  И потому, несмотря на череду несчастий и трагедий, происходящих вокруг нас в дикой природе, жизнь сама по себе длится почти вечно и временами прекрасна и удивительна.
  И в том, что Жизнь всегда побеждает Смерть, я увидел залог Вечности и спешу поделиться с вами этой горькой радостью...
  
  История лосиного семейства, членом которого был убитый молодой лось, началась давно...
  
  ...Мать лося Рыжика, родилась около десяти лет назад в урочище Серебряный мох...
  Первые дни после рождения, она большую часть времени лежала в пушистом ельнике в тёмном распадке, где солнце появлялось только по утрам, а потом проделав дугу, пряталось за деревьями на невысокой, но круто нависающей над распадком, гриве.
  Остальную часть времени дня, сумерки царили в густом ельнике и потому, ярко-зеленая хвоя на солнцевосходе, позже, к полудню, становилась мрачно тёмной.
  Может быть поэтому, место было малопосещаемым другими зверями, и лосиха с телёнком могли чувствовать себя здесь спокойно...
  Утром, оставив лосёнка под разлапистой елью, лосиха спускалась на водопой к болотцу, в низину, где, перед тем как напиться, долго стояла на берегу: смотрела и слушала...
  Над неширокой долиной перелетали посвистывая с одного берега на другой длинноклювые кулички. Временами, мелькая в полёте почти неразличимым, тёмным оперением проносились стайки уток и уточек, а в промежутке над рекой повисала прозрачная тишина, прерываемая однообразным свистом небольших сереньких птичек прячущихся среди частых тонких веточек прибрежного ивняка...
   Убедившись, что кругом всё спокойно, лосиха рысью, забегала в болотину, находила среди высоких кочек неглубокую лужицу, с пахнущей, подгнившей осокой водой, и с журчанием втягивая воду, пила, шумно выпуская воздух через ноздри...
  Быстро напившись, также рысью, она выбегала из болота и возвращалась к телёнку. Обнюхав малышку, заботливая мамаша, ложилась рядом, стараясь не придавить её своим большим лохмато - шерстистым телом и лосёнок долго и сосредоточенно сосал вымя.
  Наевшись и согревшись, рядом с тёплым боком лосихи, детёныш засыпал, а мать спокойно дремала, изредка поднимая голову и поводя ушами прислушивалась...
  К вечеру, когда на землю опускались настоящие сумерки, лосиха тщательно вылизав лосёнка, оставляла его одного, и перейдя два распадка на север, выходила на берег лесного озерка, заросшего камышом и аиром, где долго кормилась, так же, по временам прослушивая тёмную округу, большими подвижными ушами...
  Уже под утро, она, той же легкой рысью возвращалась в еловый распадок и вновь кормила оголодавшую и скучающую малышку...
  Так продолжалось день за днём, с утра до вечера, по заведённому инстинктом распорядку...
  Незаметно прошла неделя. Потом вторая...
  Маленькая лосиха росла, на жирном материнском молоке очень быстро и силы в её теле заметно прибавилось. Она уже начинала ходить вокруг дремлющей после кормления матери, принюхивалась, прислушивалась, и выпуклыми крупными глазами, на смешной горбоносой мордочке, с удивлением наблюдала за светло-зеленой весенней бабочкой залетевшей в ельник случайно. Все что происходило вокруг, постепенно, начинало интересовать малышку...
  Когда мамаша в очередной раз ушла на водопой, маленькая лосиха поднялась на тонкие, дрожащие, неуверенные ножки и шатаясь прошла несколько метров до яркого жёлтого пятна, которое привлекало её внимание все эти длинные дни. Оказалось, что это был цветок. - подснежник, почти по ошибке, вылезший здесь в сумрачном ельнике, вместо того, чтобы красоваться где-нибудь на солнцепёке, в окружении себе подобных. Детёныш понюхал цветок и даже попробовал его съесть, но подснежник был таким горьким, что сморщив мордочку, Любопытная выплюнула полу разжёванные лепестки и недовольно фыркнула.
  Чуть позже, после возвращения матери, её заинтересовала муха и она даже попыталась притопнуть её копытом, но озабоченная муха, невредимая полетела дальше, а Любопытная устав от непривычных движений и новых впечатлений, снова легла на обычное своё место, рядом с лосихой, подогнув ножки под себя...
  В один из последующих, длинных весенних дней, даже в сыром ельнике было очень жарко и в воздухе вместе с теплом, повеяло необычным запахом нагревшейся еловой смолы, а над горизонтом поднялся серый тёплый туман, закрасивший на время границу между землёй и небом...
  Лосиха-мать непривычно нервничала: нюхала воздух, то вставала - то ложилась, словно решаясь на что-то...
  После полуночи, в душной темноте, подул сильный ветер, который принёс откуда то с северо-запада, струи холодного воздуха. Лес вначале зашумел, а потом застонал, и ветер, преодолевая пассивное сопротивление стволов, веток и хвои, засвистел, завыл, закрутился неистовыми вихрями, и с невидимого неба сыпануло снежной крупой. Кругом наступила непроглядная тьма...
  Вой и свист ветра усиливался, и лосёнок прижался к материнскому боку, дрожал мелкой дрожью, и лосиха словно понимая и сочувствуя состоянию испуганного детёныша, облизывала его, шершавым и влажно - тёплым языком...
  Через полчаса началась настоящая буря. Деревья вначале пронзительно и жалобно скрипевшие, не выдерживая мощных порывов ветра, вдруг с оглушительным треском ломались и стволы с глухим стуком, заставляя дрожать землю в округе, падали во всю высоту многолетнего роста и затихали навсегда, умирая, превращаясь в груду непроходимого валежника.
  Лосиха - мать тоже забеспокоилась, встала на ноги и поводя головой из стороны в сторону, слушала звуки яростного бурелома, и вой, вопли ветра вокруг...
  Но в ельнике всё было относительно спокойно. Молодые деревца, растущие дружно и сплочённо в этом распадке, только гнули под ветром свои крестообразные вершинки и шепотом, шурша длинной жёсткой, сильной хвоей, переговаривались успокоительно...
  Место для укрытия, мать после рождения телёнка выбирала тоже инстинктивно и потому, почти безошибочно...
  К утру, ветер утих...
  В это время, пошёл снег крупными хлопьями и зашуршал ими, по ельнику, медленно падая с неба и постепенно укрывая всё холодно - влажной пушистой шалью...
  Только к рассвету лосиха успокоилась, покормила проголодавшегося лосёнка и осталась лежать, согревая своим теплом уснувшего детёныша.
  Снег кончился, как и начался - внезапно. Серый мрачный рассвет поднялся над урочищем, называемым людьми Серебряным Мохом, и на низком облачном небе, в просветах тёмных туч, кое - где, проглянуло далёкое голубое небо...
  Лосиха поднялась, встряхнулась и сбросила начинающий таять на спине снег на землю. Мотнув головой она мягко подтолкнула оробевшую малышку под зад, и та, засеменив тонкими ножками с крошечными копытцами, вышла из под ели и пошла за матерью лосихой, чуть пошатываясь от непривычки к хождению и забегая то слева, то справа от материнского следа...
  ... Снег начал активно таять после полудня, и к вечеру, на южных склонах растаял почти совсем, но в "сиверах" ещё остался лежать на несколько дней...
  Полдня, с небольшими остановками, в густых зарослях, лосиха и телёнок шли на север, переходя с тёмных, крутых склонов речной долины на солнечные и пологие.
  Сквозь старую, бурую мёртвую траву уже пробивались зелёные побеги новой и живой, где начинали светиться в после зимней серости, разными яркими оттенками, маленькие, но яркие северные цветочки...
  Пролетая над тайгой, пара воронов увидела внизу на подтаивающем, белом снегу, цепочки следов. Один был крупный, широко шагающий по прямой, а второй мелкий забегающий то слева то справа, но держащийся всё время близко от первого следа...
  Это были следы знакомой лосихи и ее детёныша.
  ... Так начиналась длинная жизнь матери нашего будущего героя - лося Рыжика...
  Мы будем называть её Любопытной, за её преувеличенную способность всё разглядывать, рассматривать, обнюхивать и пробовать на вкус...
  
  ... Отец Рыжика родился приблизительно в те же годы, но в другом районе, рядом с большим болотом, называемым местными жителями Сокольим Мохом. Он родился и вырастал, как все лоси, во всём мире - направляемый инстинктом и приспособительными механизмами, вырабатывающимися во время обучения нелёгкой науки выживания...
  Инстинкт и жизненный опыт, позволили ему выжить и продолжить свой род, вкладывая в его многотысячелетнюю историю, частичку собственной индивидуальности...
  Но на первых порах, главной опорой и средством существования, была мать - лосиха.
  ... Мир вокруг - был безбрежной глухой тайгой, заселённой дикими зверями и птицами. Часть из них были неопасны, а иногда и дружелюбны.
  Другая, меньшая половина, - были хищниками и в силу закона управляющего природой, они, эти хищники были враждебны и угрожали жизни лосей.
  Детёныши лосей, как впрочем и все зверята, были пока не вырастут, слабы и беззащитны...
  Даже такие, самые сильные в тайге звери, как медведи, будучи детёнышами постоянно подвергались угрозе нападения со стороны других взрослых хищников.
  Поэтому в течении долгих месяцев, малышей опекали, защищали, обучали и берегли их матери, и старшие дети медведиц. Но часто именно их отцы были для детёнышей самой главной и страшной опасностью.
  Природа в некоторых случаях не наделила отцов родительским инстинктом и иногда случается, что голодные отцы могут съесть своих собственных детей...
  Но у лосей отцы после окончания гона, просто уходят и живут отдельно от маток, иногда собираясь по несколько особей, в небольшое стадо. А матери выживают и выхаживают детёнышей поодиночке...
  Убежищем для молодой лосихи, бабушки Рыжика, и новорожденного лосёнка - будущего его отца, несколько первых недель был небольшой остров, посередине большого болота, густо заросший непроходимыми зарослями ивы и тальника.
  Проделав узкий проход - пролом в этой чаще, лосиха устроила лёжку - убежище посередине островка, родила там лосёнка, и оставляя его в этой непроходимой и непроглядной чаще, ходила на кормёжку в излучину заросшего истока небольшой речки, начинающейся в болотине.
  Там же был её водопой, так что лосиха, хотя и издалека, видела остров всё время, пока отсутствовала...
  Новорожденный лосёнок, был с первых дней, очень энергичным и подвижным. Он всё старался делать самостоятельно и потому мы можем назвать его Самом. Сам встал на ноги, почти сразу после рождения и, когда измученная родами лосиха вылизывала его, стоял, шатаясь и падая, но тотчас вновь поднимался на слабенькие ножки...
  На третий или четвёртый день после рождения он, в отсутствии мамаши - лосихи, поднялся и пройдя по пробитой лосихой тропе вышел на просторы болота и наверное мог бы и заблудится. Но на счастье, лосиха уже возвращалась с кормёжки и заметив Сама перешла на галоп и подбежав, буквально затолкала, лосёнка назад, вглубь острова...
  Сам рос быстро и в месячном возрасте уже гарцевал вокруг матери, когда они вместе выходили по вечерам на закраек молодого осинника, в котором лосиха объедала молодые сочные листочки.
  К тому времени, короткая таёжная весна была в разгаре, и природа вокруг окрасилась в яркий, свежий зелёный цвет, разнообразных тонов.
  Мир вокруг, радовался теплу и длинным дням, и птицы, начиная петь на рассвете, заканчивали свои концерты только в вечерних сумерках. Ароматы новой травки и таёжных цветов, смешиваясь с запахами листвы и лиственничной хвои, наполняли тёплый воздух. Всё живое вокруг радовалось приходу в тайгу светлого, но короткого сибирского лета...
  Молодая мать на сочной пище очень быстро поправилась и кормила Сама вдоволь вкусным, жирным молоком, хотя иногда, он уже пробовал есть и зелёную травку и скусывал молодые сочные побеги сосёнок...
  Но по прежнему и мать и детёныш "стояли", обитали в одном месте и старались не делать много следов, чтобы хищники не могли отыскать их по запаху...
  Правда однажды, почти сразу после рождения лосёнка, на следы лосихи, кормящейся в болотном ивняке вышел голодный медведь. Он уже вторую неделю шёл на места обычной летней стоянки, перекочёвывая туда после зимы проведённой в берложных местах.
  Это был крупный, светло рыжей масти зверь, ещё в тёплой зимней шубе, уже начинающей линять.
  Наткнувшись на запах жертвы, медведь долго стоял на одном месте, подняв голову, нюхал воздух, потом неслышно всплыл на дыбы, балансируя, сохраняя равновесие, чуть потряхивая лапами с большими, черными когтями, торчащими из коричнево - рыжей шерсти.
  В таком положении, он стоял некоторое время, пошатываясь вертел головой переступая с лапы на лапу и вдруг, услышал треск сломанной ивовой ветки впереди.
  Мягко опустившись на передние лапы, он, шумно втягивая ноздрями порывы лёгкого ветерка, стал подкрадываться к чаще, в которой кормилась лосиха. Шерсть на загривке хищника встала дыбом и казалось, он в течении нескольких мгновений стал больше в размерах.
  Мягко ставя лапы, напрягшись, медведь двигался неслышно, стараясь зайти под ветер.
  И уже подобрался к кормящейся матке метров на двадцать, когда под его широкой лапой предательски щёлкнула, сухая ветка.
  Лосиха, на время перестала кормиться, насторожилась, а медведь замер, вытянувшись во всю свою немалую длину и лишь поводил своими маленькими, злыми глазками...
  Ветер внезапно поменял направление, и на лосиху нанесло страшный медвежий запах. Она в ужасе, прыгнула с места на несколько метров вперёд, и, ломая кустарник, помчалась прочь.
  Выскочив из чащи, круто повернула в обратную от островка сторону, где её ждал Сам и галопом, глубоко пробивая острыми копытами болотную дернину в несколько минут скрылась за зарослями молодых сосенок растущих почти у берега болота...
  Медведь, услышав треск, стук и чавканье болотной жижи под копытами лосихи, раздосадовано рявкнул и тоже на махах пустился вдогонку.
  Но лосиха была много быстрее, и к тому же, оголодавший за недели перехода медведь, пробежав несколько сот метров устал, заметно сбавил скорость, перешёл с галопа на валкую рысь, а потом и вовсе на шаг.
  Наконец, потеряв следы окончательно, хищник остановился, долго стоял озираясь, и потом тронулся дальше обычным "походным" шагом, пошёл в сторону далёкого водораздельного хребта, синеющего километрах в тридцати от болотины.
  Он прошёл всего метрах в ста от островка, на котором Сам ждал свою кормилицу - мать...
  Но ветер дул в сторону лосиного убежища, и медведь прошёл мимо, ничего не учуяв...
  Лосиха оторвавшись от медведя - преследователя, сделала большую петлю по болоту и возвратившись к острову осторожно вошла по тропке внутрь и увидев невредимого лосёнка, поднявшегося с лёжки к ней навстречу, нежно и осторожно лизнула сынка в влажный горбатый нос...
  ... Быстро подошло лето, а вместе с теплом на тайгу опустилось несметное облако комаров мошки и кровососущих мух. Лоси перешли в густые осинники на склонах водораздела и кормились только в прохладные ночные часы, а днями, стояли или лежали в частых ельниках, иногда вскакивая и быстро перебегая с одного места на другое, стараясь избавиться, от зудящих тихим звоном, облачков мошкары и комаров...
  Тогда, Сам всюду следовал за лосихой, но иногда терялся, увлёкшись преследованием шуршащей в траве мышки или обнюхивая чужой незнакомый след, на время забывая обо всём.
  Осознав, что не слышит и не чует знакомого материнского запаха, он начинал быстро бегать из стороны в сторону треща валежником, потом, вдруг остановившись, слушал окружающий лес, поводя длинными подвижными ушами, а услышав короткое мыканье лосихи, скакал к ней напролом и только тогда успокаивался, когда касался влажным носом её подбрюшья, и чмокая, начинал сосать материнское молоко...
  Так шли дни за днями, неделя за неделей...
  
  ...В другом таёжном урочище, в это время, Любопытная тоже росла и набиралась опыта.
  Как - то ночью, в полнолуние, лосиха мать повела Любопытную на солонец - место, где звери грызли и лизали солёную землю. Солонцы эти делали люди - охотники, которые тут же, неподалеку от солонца устраивали сидьбу, изредка залезая, прячась на ночь в ней и с ружьями, караулили приходящих туда зверей...
  Солонец, на который с наступлением сумерек повела Любопытную лосиха мать, находился в вершине крутого распадка, в самой его излучине...
  В ту ночь, на этот же солонец собирался и охотник. Придя в зимовье из далёкой таёжной деревни, уже под вечер, уставший, искусанный комарами и паутами, он даже не стал ужинать, обессиленный повалился на нары и заснул, мертвецким сном...
   Проснулся уже в сумерках, но не смог заставить себя подняться с нар. Вся кожа на шее и на лице зудилась, а надбровные дуги опухли и мешали смотреть, нависая на глаза.
  Трогая себя за распухшие горячие уши, охотник, чувствуя сильный голод, глянул на часы и чертыхнувшись, подумал: "Лучше я сегодня хорошенько высплюсь, а уж завтра вечером, пораньше, ещё по солнцу сяду на солонец и просижу до самого утра"
  Лосиха и Любознательная, в тот вечер, подошли к солонцу метров на сто и остановившись, долго слушали тишину угасающего летнего дня.
  Уже в сумерках, в округе, поднялся ветерок и согнал комаров и мошку на противоположные склоны долины.
  Потому, таёжный гнус не мешал зверям стоять, смотреть и слушать...
  Из вершины распадка, перед ними открывалась гигантская панорама безбрежной тайги.
  Лесистые, серо-зелёные склоны теснились до самого горизонта и влево, и вправо. А там, продержавшись ещё некоторое время, розовеющий, лучезарный диск солнца скатился за его кромку, освещая последним ало - золотым светом леса на склонах широкой речной долины и зелёные ровные луговины-маряны, на высоких крутых склонах.
  На востоке небо уже потемнело, а на западе, кое - где ещё были видны, подсвеченные снизу, лёгкие, пушистые облачка...
  Подождав полчаса, уже в полной темноте лосиха сопровождаемая Любопытной, не спеша, обошла по дуге солонец и выйдя на набитую тропу, осторожно принюхиваясь и приглядываясь, неслышно подошли к лесной прогалине посередине которой и был сделан солонец...
   Охотники лет тридцать назад принесли сюда соль и растворив её в кипятке, залили горячий раствор под старый осиновый пень....
  Через год, дорогу к солонцу уже узнали многие лоси, олени и косули со всей округи.
  Со временем, звери, по периметру от пня, объели не только траву, но и верхний слой земли...
   Года через три, земля вокруг и под пеньком была выедена на глубину в десять сантиметров, и корни пенька обнажились...
  Звери любили приходить сюда после многодневных дождей, когда в выемках, образованных на месте выеденной, выгрызенной земли, образовывались лужи дождевой воды и грязь, которые были приятно солёного вкуса.
  Тогда, на подсыхающей грязи, отчётливо отпечатывалось множество больших и маленьких копыт, а иногда, даже отпечатки когтистых медвежьих лап...
  Через десять лет, серый, сухой пенёк торчал из земли на высоту в полметра, а земля, была съедена кругом метра на четыре.
  Охотники, хозяева солонца, приносили сюда соль ещё и ещё, и построили удобную сидьбу под крышей, на двух соснах стоявших одна рядом с другой метрах в пятнадцати от пня. Находясь на высоте более пяти метров, сидьба не бросалась в глаза, а в смотровую щель, пень и звериные тропы подходящие к нему со всех сторон, сверху, были видны как на ладони...
  ...Луна, через какое - то время после наступления ночи, поднялась высоко над тёмной кромкой горизонта и через склон гривы, заглянула в тёмный крутой распадок.
  Лосиха, различая всё вокруг знакомого солонца до мельчайших подробностей, вышла к пню, потопталась какое - то время оглядываясь и прислушиваясь, несколько раз лизнула солоноватое дерево, побелевшее от дождей, ветров и морозов, а потом, опустившись на передние колени, просунула голову под пень, теперь уже торчащий над поверхностью на высоту сантиметров в семьдесят и принялась с хрустом и хрумканьем, грызть землю и камешки под пеньком. Любопытная тоже лизнула землю и почувствовала приятный солоноватый вкус, с увлечением продолжила это занятие...
  Лоси так увлеклись солонцом, что не услышали, как похрустывая сухими веточками к солонцу вышел олень - изюбр, с большими много-отростковыми рогами, покрытыми мягко - бархатистой кожицей, ещё не до конца окостеневшими внутри...
   Опасаясь острых копыт, на сильных и быстрых ногах крупной лосихи, пришелец остановился в двадцати шагах от солонца подняв рогатую голову принюхался и терпеливо ждал, когда лосиха и Любопытная, нализавшись соли покинут солонец.
  Олень помнил прошлогоднюю стычку на этом же солонце с крупным сохатым, который несколько раз в схватке ударил его острыми копытами, после чего на месте кровавых рассечений возникли язвы, заросшие окончательно только к осени.
  Кровожадные мухи, пауты и комары своими укусами растравляли плохо затягивающуюся рану.
  Только после того, как кровожадные мучители были убиты почти в одну ночь сильными заморозками, олень почувствовал себя лучше, и раны зажили...
  В этот раз, лоси, через некоторое время покинули солонец, и пошли по тропе к болотцу, посередине которого, текла узкая, с кочковатыми берегами, речка. Войдя в мелкое русло, звери долго стояли неподвижно, прослушивая предутреннюю тишину и затем, с удовольствием пили, а потом, перейдя гривку распадка, вышли на луговину под склоном, оставшуюся здесь после большого лесного пожара.
  На этом месте сейчас росла особенно высокая и сочная трава и лоси кормились здесь уже почти до самого восхода солнца.
  Но, таёжное лето коротко, и проходит быстро...
  За эти три месяца, Любопытная выросла, окрепла и стала почти самостоятельной.
  Она научилась по следам находить свою мать и потому не боялась отстать или потеряться. Она всё реже сосала материнское молоко и питалась тем же кормом, который поедала ее мать...
  Переселившись в истоки таёжного ручья, заросшего ивняком, багульником и молодым пихтачом, они кормились всё лето в одном месте, выходя ночами в пойму ручья, а после кормления на рассвете уходили в пихтачи и лежали там пережидая дневную жару, в ароматной, мягко хвойной чаще, в которую почти не залетали комары и мошки...
  
  Однажды, возвращаясь с кормёжки, на высоком мысу, торчащем из болота безлесным горбом, лоси встретили волчицу, забежавшую сюда в поисках добычи необычно далеко от своего логова.
  Заметив волчицу, мать лосиха остановилась и Любопытная, почуяв опасность и страх, передавшийся ей от взрослой лосихи, подбежав вплотную, испугано ткнулась в бок матери...
   Шерсть на хребтине лосихи поднялась дыбом, и гребень загривка стал похож на болотную кочку...
  Волчица остановилась, понюхала воздух, увидела лосей, и по далёкой дуге вынюхивая и высматривая, обогнула мать и дочь, переместившись слева направо метров на пятьдесят.
  Волчица была тощая, с торчащими сквозь короткую летнюю шерсть рёбрами, отвислыми сосками на животе, с непропорционально большой головой и остатками светлой линялой шерсти на крестце.
  Обнажив клыки, волчица чуть слышно зарычала и тоже вздыбила шерсть, а потом, облизнулась...
  И в этот момент, лосиха - мать бросилась на волчицу через кусты, с громким треском ломая сильным телом ветки и зло храпя открытой зубастой пастью. Нападение было таким неожиданным и быстрым, что волчица сделала несколько больших прыжков в сторону, а потом преследуемая лосихой помчалась по вершине гривы, стараясь держаться менее залесённой её части. Здесь волчица могла легче избежать острых лосиных копыт, не запутаться в кустах, и не оступиться на крутом склоне.
  С самого начала она вовсе не хотела нападать на громадную разъяренную мать- лосиху и думала только о том, как избежать неравной схватки...
  Заметив, что волчица её испугалась, лосиха остановилась, яростно всхрапывая, тяжело дыша и стуча копытами по щебёнке, рассыпанной среди травянистого покрова каменистой гривы.
  Волчица поджав хвост и оглядываясь через костлявые плечи быстрым галопом, проскочила в березняк, стоящий на её пути и мелькнув несколько раз серым в зелени густой березовой листвы исчезла из глаз.
  Сегодня силы были не на её стороне и потому она, волчица поспешила отступить не вступая в схватку с разъяренной лосихой, защищающей своего лосёнка...
  С той поры, в памяти Любопытной остался этот первичный страх вместе с яростью перед волками, который передался ей от её матери. И она запомнила, и опасный запах волка и это далекое мелькание серого, среди берёзовой зелени...
  Волчица же, не могла напасть на лосиху, потому что была слаба и голодна и ещё потому, что в логове её ждали волчата, тоже голодные и такие беспомощные.
  Инстинкт говорил волчице, что она должна быть живой и даже не раненной, чтобы выкормить, вырастить волчат.
  Поэтому, она избегала опасных встреч и схваток и не рискнула отбить телёнка у лосихи...
  Отбежав от лосихи достаточно далеко, волчица перешла на лёгкую рысь, перешла болото, в самой узкой его части, пробралась среди высоких кочек, поросших зелёной остро режущей осокой и, уже выходя на высокий сосновый берег, вдруг учуяла запах глухаря, прошедшего здесь совсем недавно. Остановившись, она вынюхала след, когда услышала, а потом и различила шевеление густых кустов голубики среди болотных кочек.
  Волчица с места рванулась вперёд, в сторону кустов и высоко выпрыгивая, на лету крутя головой стараясь с высоты определить, что там, в кустах шевелиться. Она, в пять длинных прыжков достигла зарослей голубики, и длинным последним броском, выхватила изнутри, из паутины веток, угольно чёрного, крупного глухаря...
  Был тот период в жизни этих птиц, когда они меняют маховые перья в крыльях и на какое - то время теряют способность летать. В такие дни, крупные птицы укрываются в непроходимых зарослях, в болотинах или в молодых ельниках, где и пережидают опасное время...
  Волчица схватила глухаря сильными челюстями и сломала остевую кость крыла. Но она не убила птицу сразу, а зажав его в зубах, поднимая голову повыше чтобы удобнее было тащить глухаря, поволокла птицу к логову...
  Волчата, услышав шуршание материнских шагов около норы, выскочили наружу, окружили волчицу, и когда она отпустила живого ещё глухаря, кинулись на придушенную обездвиженную птицу.
  Образовалась небольшая свалка и самый сильный, проворный волчонок, улучив мгновение, вцепившись в длинную шею глухаря, переломил позвонки.
  Потом, волчонок отпустил птицу и вздыбив короткую серо - чёрную шерстку на загривке зарычал оскалив белые гвоздики острых клыков. Этим рыком он предупреждал всех, что это его добыча...
  Волчица наблюдала за этой сценой лёжа и отдыхая.
  Потом, она поднялась, подошла к ощетинившемуся волчонку, лизнула его в ухо и схватив глухаря зубами за крыло, лапами упёрлась в птичью грудину и оторвала крыло, которым и завладел довольный волчонок.
  Разорвав глухаря на куски волчица наделила этим каждого волчонка и когда самый сильный попытался отобрать часть добычи у самой маленькой сестры, мать - волчица тихо на него рыкнула, чем и восстановила справедливость в будущей стае...
  Волчонок этот отличался необычно крупными размерами.
  Он был уже величиной с годовалую собаку, но его непропорционально толстые лапы показывали, что он будет ещё долго расти и станет очень крупным волком.
  И по цвету он отличался от своих собратьев. Чёрная шерсть на спине переходила на бока и только лапы были серого, палевого цвета.
  ... Он, с самого начала, дальше всех из волчат уходил от логова и уже однажды поймал птенца тетерева в овраге, за поворотом распадка.
  Поймал ловко, точно прыгнув на затаившегося за кустиком птенца, а потом съел похрустывая птичьими косточками на крепких зубах.
  Когда он вернулся к норе, то к его пасти прилипло лёгкое перышко...
  
  ... В конце августа, при теплой, устойчиво солнечной погоде, по ночам случались заморозки, особенно утром, на рассвете.
  Любопытная в первый раз увидела белый иней, лежавший на луговинах ещё до восхода солнца.
  А утром, растаяв, он засверкал мириадами драгоценных блесток, играющих под солнечными лучами всеми оттенками радуги. Казалось, что мелко источенные драгоценные камни посыпали на травку и эти камешки переливаясь, меняли цвет и интенсивность свечения под порывами лёгкого тёплого ветерка, пробегающего сверху, по всей широкой речной долине.
  В болотине, среди радужных огоньков на зелёных кочках, кровенели крупные ягоды клюквы, на которые прилетали кормиться рябчики, тетерева и глухари из окрестных боров...
  В это же время, Любопытная, впервые услышала в лесу, на рассвете, непонятные звуки, похожие на стон и на рёв одновременно.
  Лосиха мать, заслышав этот рев - стон, встрепенулась, поводила ушами, прошла несколько метров навстречу странным звукам, но потом остановилась, подозвала Любопытную коротко мыкнув и стала облизывать ей шею, чего уже давно не делала ...
  В один из погожих солнечных дней, когда Любопытная с матерью вышла на берег таёжного озера, на другой его стороне она увидела лося - быка с развесистыми и много-отростковыми рогами, похожих на большую, костяную лопату.
  Он стоял на противоположном берегу, на отмели и вытянув вздувшуюся от напряжения шею, запрокинув на спину крупные, тяжелые рога издавал страшный и волнующий мать лосиху звук "У - о - х - х".
  Потом он опускал голову, стоял, слушал и снова пройдя несколько метров по мелкой воде, останавливался и повторял свой клич - призыв: "У - о - х - х". Шерсть на его загривке торчала и на шее болталась волосяная серьга.
  Войдя в воду по брюхо, он долго пил, потом вдруг, на больших прыжках, поднимая тучи серебристых брызг, выскочил из озера и побрел вперёд пошатываясь, мотая головой и не обращая внимания на окружающий мир, словно был занят какими - то трагическими размышлениями.
  Всё это время, мать Любопытной, подобравшись всем телом, стояла неподвижно и смотрела на лося - быка через озерную ширь, не отрываясь....
  Когда сумасшедший бык скрылся из виду, лосиха развернулась и не останавливаясь пошла в противоположную сторону переходя на быструю рысь, с каждым мгновением уходя и уводя Любознательную подальше от этого странного лося - самца...
  
  ... В осенней тайге начался гон, - время, когда быки ищут маток и бьются за них между собой, а победив, совокупляются с покорными подругами, закладывая свое семя в утробу лосих. А те, по заведенному природой порядку, вырастят внутри себя зародыши новых лосинных жизней и в необходимое время, родят на свет новое поколение лосиного стада, которое вырастая, придёт на смену тем, кто погиб от зубов и когтей хищников, от болезней и природных несчастий-случайностей!
  Такова, полная опасностей жизнь всех зверей в дикой природе...
  
  ... Вместе с осенью в мир пришло избавление от кровососущих, и изобилие корма и чистой воды. Перед зимой звери отъедаются, готовятся к тяжелым испытаниям морозами, глубокими снегами и бескормицей...
  И мать лосиха, и Любопытная, быстро поправились от такой привольной жизни. Шерсть на их округлившихся телах отросла подлиннее, лоснилась и переливалась яркими бликами на сильных мышцах спины, боков и ног...
  Солнце с рассвета до заката, каталось по ярко синему небу и вода в озере стала прозрачной, а если смотреть сверху, с водораздельного хребта, то темно - синей, похожей на полоску закаленной стали.
  Золотая дорожка пролегала на восходе и закате от берега до берега лесного озера, и играла яркими переливчатыми бликами, под прохладным ветерком. Горизонты в тайге, словно раздвинулись, воздух посвежел и от этого, рождал далекое и долгое эхо, разносившее лосиные песни на много километров вокруг...
  ...Другая пара знакомых нам лосей, с лосёнком Самом, к тому времени перешла, перекочевала на берега широкого водохранилища, в долину бурной речки с звучным названием Олха.
  ... Сам, за эти летние месяцы подрос, окреп и стал очень похож на свою мать лосиху. Он почти догнал ее ростом, но был ещё по-телячьи голенаст и через жёсткую, нарастающую шерсть, просматривались крупные мослаки нескладных ног.
  Уши на его голове были непропорционально велики, и казалось, всё время были в движении. Он научился слышать и различать множество разных шумов, звуков и лепетов, которые наполняют природный мир тайги до краёв. Но главное, он научился различать страшные звуки от неопасных, а иногда даже приятных...
  Например, приятно трепетали на ветру мириады молодых круглых листочков на зеленых осинках, кора которых была так аппетитно сочна, горьковата на вкус и питательна.
  Или журчание прохладного ручья, в сумеречных низинах, бывало так нежно музыкально, обещая прохладу и утоление жажды в летние, казавшиеся бесконечными, жаркие дни.
  Но бывали и звуки опасные...
  Однажды на закате, уже в сентябре, Сам впервые услышал волчий концерт - не то вой, не то пение, множества тонких и грубо страшных голосов.
  Начали концерт у логова знакомой нам волчицы, щенки волчата. Оголодавшие и затосковавшие от долгого отсутствия волков родителей, они, сидя подле логова, стали визгливо взлаивать на разные лады от грубоватого и ломающегося баска Черныша, до тонкого повизгивания и почти полудетского плача его маленькой сестры.
  И вдруг, откуда - то со склонов долины, ответил низким басом отец волк, тащившей к логову кусок мяса, заднюю ногу задранного им сегодня косулёнка. На охоте, догнав косулёнка молниеносным броском, он перекусил горло клацнув клыками, как металлическими ножницами. А потом, разорвав жертву наелся сам и часть добычи поволок к логову...
  Он начал отвечать волчатам низко почти басом, потом, выводил мелодию повыше и протянул сколько мог, вложив в неё и угрозу будущим жертвам и жалобу на трудную и опасную жизнь!
  Матерый, закончив протяжным, басовитым "О - о - о - ..." и прислушался.
  Тут же, из другого угла леса, откликнулась волчица, поймавшая зайца и тащившая его, ещё живого, к логову...
   Она начала длинно и пронзительно, чуть гнусаво и вытягивала свою песню, поменяв жалобу и угрозу местами. В начале, она пожаловалась, но закончила угрозой.
  Её жизнь, конечно была намного тяжелее жизни волка -самца. Ответственность за жизни потомства постоянно тревожила её, заставляла быть в напряжении и днём и ночью...
   Волчата заслышав ответ родителей "запели" взлаивая и повизгивая разрозненным хором... "Ой - ё - ёй - причитали они. - Мы голодны и скучаем..."
  Услышав волчьи голоса, мать лосиха встрепенувшись замерла, а задрожавший от испуга лосенок, придвинулся к ней поближе, словно ища у матери защиты и поддержки.
  Послушав ещё некоторое время, "спевку", свирепых хищников, набиравшихся сил перед зимними разбоями и грабежами, лосиха решительно тронула с места широкой размашистой рысью и повела дрожащего от непонятного испуга Сама, в сторону предгорий дальнего хребта, уводя из этих опасных мест, своего, как ей казалось, беспомощного детеныша, который уже почти сравнялся с ней по росту...
  Длинные ноги лосей, как мягко подвижные в сочленениях живые циркули, отмеряли под себя километр за километром и встревоженные звери остановились на кормежку только после нескольких километров лесного пути, уже на другой стороне речной долины, в угрюмом и влажно - болотистом распадке, с чащами молодого ельника в вершине, неподалеку от водораздельной гривы...
  
  ... Крупный медведь, темно - коричневого цвета, лежал в нескольких шагах от заброшенной дороги и дремал убаюкиваемый шумом леса, под несильным, ровно дующим с востока на запад, ветром.
  Солнце, опускалось к горизонту и когда тень от высокой стены леса накрыла медведя, он заворочался, открыл глаза, приподнял голову с когтистых передних лап и осмотрелся.
  Золотисто - серебряные лучи солнца, острыми пиками проникали сквозь листву и хвою смешанного крупно-ствольного леса, и рассеяли по траве, по кустам, и стволам деревьев, ярко-жёлтые зайчики света, словно накинули на увядающую зелень тайги камуфляжную сетку, под которой пряталась напряжённая жизнь...
  Через тропу, которую на старой, заросшей травой дороге уже успел протоптать медведь, ползли один за другим и целыми группами, обеспокоенные муравьи, из рассыпанного почти до основания, этим бурым медведем, некогда высокого и большого муравейника.
  Муравьишки, теперь, с утра до вечера были заняты восстановлением своего разрушенного жилища, спешили, закончить ремонт до первого снега.
   Слева от медведя зашуршала трава, и из под низких еловых лап, показалось серая с белыми продольными полосами, мордочка барсука. Он долго стоял неподвижно, наполовину спрятавшись за еловыми ветками, нюхая воздух и, когда медведь зашевелился, поднимаясь из лёжки, барсук сердито фыркнул и с неожиданным проворством, мелькая среди деревьев, скатился в нору и там затаился, уже до темноты...
  Белочка прыгая с ветки на ветку с грациозной гибкостью, минуя встречные ветки и сучки, поднялась на вершину ели и скусив одну из спелых еловых шишек, села на задние лапки, столбиком на ветке и зажав её лапками, прижав к грудке, принялась лущить, умело добывая вкусные семена одно за другим, так что плоские чешуйки посыпались вниз и одна подхваченная струйкой воздуха спланировала и упала на нос принюхивающемуся медведю.
  Зверь фыркнул, не то чихнув не то кашлянув, а потом, встряхнувшись всем телом потянулся, после долгого неподвижного лежания. Ещё раз фыркнув, зверь пошёл неторопливо, переваливаясь с боку на бок, подгребая под себя лапы с торчащими веером длинными чёрными когтями...
  Медведь пришёл сюда совсем недавно, отъедаясь на муравьях и их личинках, разоряя муравейники во всей округе и пробуя время от времени на спелость кедровые орехи, в кедрачах, протянувшихся широкой полосой по вершине водораздельного хребта...
  Глубокая рана на левом плече от укуса соперника в одной из драк, ещё беспокоила его, но начала затягиваться тонкой пленкой новой кожи. Комары и мухи уже не так беспокоили его и он перестал расчёсывать рану после болезненных укусов...
  После гона, который каждый год приходился на летние сильные жары, он отощал и сейчас блаженствовал и уже почти не вспоминал сумасшедший месяц, когда инстинкт непреодолимо гнал его на поиски самки...
  ... А тогда, в начале гона, он уже не в первый раз в своей жизни почувствовал беспокойство, жарким током крови распространявшееся по большому сильному телу. Он перестал есть, пил много воды и бродил днями и ночами по окрестностям отыскивая следы сородичей и главное, вынюхивая запах гонной матки.
  На пятый день своих скитаний в тёмном урочище, на стрелке между двумя рукавами широкого ручья он учуял запах медвежьей свадьбы и со всех ног бросился на этот запах, сбиваясь со следа и после суетливых поисков, вновь выскакивая на него.
  Уже после жаркого полудня он, воспалёнными от бессонницы и бескормицы глазами, заметил мелькание коричневых пятен среди сосен на склоне холма и опрометью бросился навстречу...
  Матка была главным действующим лицом в этом напряжённом и страстном шествии по тайге, из одного её края в другой, ...
  Она шла впереди, изредка останавливаясь и огрызаясь на своего преследователя, крупного, почти чёрного старого медведя, следовавшего за ней неотступно, вот уже несколько дней.
  За чёрным медведем следовал молодой медведь, вошедший в гонный возраст и, видимо, в первый раз участвовавший в "свадебных" боях.
  Он уже был нещадно помят и искусан Чёрным, более крупным и сильным медведем.
  Однажды отстав, потерявшись почти на сутки, он вновь, совершенно случайно набежал на ту же медвежью пару и последовал за ними, держась теперь на почтительном расстоянии...
   Когда появился Бурый, этот молодой медведишко, на правах "ветерана", не раздумывая, кинулся на пришельца в драку, в надежде напугать и отогнать ещё одного соперника...
  Но Бурый был уже опытным, умелым бойцом...
  Он встретил молодого лоб в лоб, вздыбился и молотя стоявшего ниже него, почти на голову, молодого зверя, ударил несколько раз лапами, с острыми торчавшими когтями, и разорвал кожу и мышцу на плече противника, а затем, не отпуская соперника, укусил его за шею, повредив воротную вену.
  Рык и гулкие удары тяжёлых лап, сопение и треск веток под тяжёлыми телами привлекли внимание полубезумной, от осознания своей власти над кавалерами, медведицы. Она возвратилась назад и присев на задние лапы следила за ходом жестокого поединка...
  Гулкое эхо медвежьей драки, нарушило тишину дремучей тайги и от этого свирепого шума, испуганно вздрагивая от пронзительно злобного рявканья обоих медведей, стадо косуль бросилось убегать, мелькая среди зелени, на прыжках, своими белыми подхвостьями - "зеркалами"
  ...Чёрный "ухажёр" тоже не вмешивался, но старался, пользуясь моментом, как можно ближе подобраться к капризной и раздражительной медведице, на что последняя отвечала свирепым, громовым рявканьем...
  Драка, между тем, подходила к роковой развязке. Молодой медведь, весь залитый кровью из порванной вены, отбивался из последних сил и пытался убежать, но разъярившийся от вида и обилия крови Бурый рвал и мял своего соперника.
   В этот момент на него нанесло раздражительно едкий запах гонной медведицы и он выпустив из своих когтей полуживого молодого медведя как - то боком, косясь налитым кровью глазом на Чёрного, попробовал приблизиться к вожделенной самке но, та, кокетливо качнув крупной, как мохнатый шар, головой чуть отпрыгнула, словно оробев перед победителем.
  А когда тот приблизился на недозволенное расстояние, она рыкнула, ударила его неопасно, лапой с расслабленными когтями, развернулась и пустилась бежать вперёд продолжая свою брачную игру уже с новым кавалером.
  Чёрный между тем, возбуждённый запахом крови, кинулся вдогонку медленно уходящему и хромающему от сильных укусов молодому медведю, набросился на него со свежими силами и, вымещая злобу длительного и безнадежного ожидания и страстного животного томления, стал рвать его когтями и зубами. Через какое-то время хрипевший, полузадушенный медведь упал и Чёрный стал волочить его по траве и кустам, обагряя обильной кровью поле выигранного сражения.
  Молодой медведь, ещё на какое - то время придя в себя, пытался отбиваться, кусался и даже прокусил Чёрному лапу насквозь...
  Но это уже была агония...
  Через время он вновь потерял чувствительность и Чёрный, укусив умирающего соперника за голову, попал клыком в глаз и выколол его. Но к тому времени молодой медведь был уже мёртв и его шерсть, залитая липкой кровью, покрылась налипшей сосновой хвоей и лесным мусором.
  Старый огромный медведь таскал свою жертву, как большую шерстистую куклу по траве и по кустам, рвал мёртвого, глухо рыкая и ударяя мощной когтистой лапой по безжизненному изувеченному телу...
   Наконец, словно что то вспомнив, Чёрный бросил жертву и хромая на прокушенную, повреждённую лапу кинулся вдогонку за своим счастливым соперником и коварной "барышней"
   Однако пара "коварных" любовников, уже успела далеко отбежать от места драматической схватки. Медведица бежала по прямой и Бурый, словно привязанный на верёвочке следовал за ней в нескольких метрах позади. Выскочив на берег небольшого таёжного озера, медведица, не раздумывая, вбежала в воду, охлаждая разгорячённое, распалённое страстным ожиданием тело, переплыла озеринку и последовала дальше...
  Бурый не отставая держался всё ближе и ближе к своей избраннице...
  Чёрный появился на берегу озера уже через полчаса.
  Возбуждённые непонятными гонками, любопытные кедровки застрекотали над головой медведя, но тот, не обращая на них никакого внимания, стал торопливо вынюхивать запахи, ища продолжение следа медведицы. Он рысцой принялся бегать с одной стороны берега на другую. Не догадываясь обежать его по кругу и пересечь выходной след.
  Солнце садилось на пики огромных елей стоящих на другой стороне озера а Чёрный выбившись из сил, раздраженный неудачей прилег на траву и стал вылизывать кровоточащую лапу, по временам нервно вскакивая, оглядываясь и снова опускаясь на траву...
   А медведица и Бурый продолжали свой страстный бег. Теперь медведица начала бегать по кругу и Бурый приблизившись почти на метр, бежал рядом и чуть позади. Наконец возбуждение медведицы достигло вершины, и в какое - то мгновение она остановилась, как вкопанная и даже чуть попятилась навстречу оробевшему, от неожиданности, Бурому...
   В наступающих сумерках звери были видны неясно. Бурый наконец обхватил передними сильными лапами туловище избранницы, встал на дыбы и накрыв медведицу своим большим сильным телом, чувствуя свою мгновенную власть над ней возбуждённо рыкнул, даже укусил её чуть за загривок и тут они слились воедино и вся страсть и сила жизни вошла из него в неё и излилась животворной влагой в её потаённое нутро.
  От испытываемого напряжения, сопровождавшего чувство запредельного удовольствия, громадные звери дрожали и мгновенно взмокли от пота...
  Через какое - то время акт первого, самого страстного и так долгожданного соития закончился, и рассоединившись, звери чуть разошлись по сторонам...
  ... Ещё несколько дней, Бурый следовал за своей избранницей неотлучно. Через какое-то время медведи повторили акт соития, и вновь повторилась и невольная дрожь, и волнение и жар страстного обладания.
  Природа приготовила это, привлекая зверей, как сладость, как приманку, к акту размножения, для продолжения вечного течения жизни не прерывающуюся после смерти отдельных членов вида или рода...
  Через неделю медвежьи объятия стали уже менее неистовы и волнующи. В самке начался длительный процесс зарождения новой и могучей жизни, продолжающий род медведей на земле...
  Она стала менее игрива, а иногда даже раздражительна, что, конечно, не нравилось медведю...
  Несколько недель медведица и Бурый были вместе. Суетливость и неуверенность пропали в Буром и он уже не так торопился за медведицей. Скорее она ходила за ним, чем он за ней.
  Иногда, на закате, лежа вместе в укромном углу хвойных лесов, медведи, словно переговариваясь, чуть слышно ворчали и разомлевшая, и благодарная медведица лизала Бурого в нос, а он не убирал морду в сторону, но и не проявлял былого волнения.
  Тогда же, на закате они соединялись в акте оплодотворения вновь. И этим, Бурый как бы подтверждал каждый раз своё право называться отцом будущего медвежонка или медвежат...
  ... Постепенно дни стали короче, и лето повернуло к осени. Кормились медведи совместно, но Бурый во время кормёжки всё дальше и дальше уходил от медведицы.
  В один из пасмурных дней, вечером, Бурый попробовал приблизится к медведице, но та раздражительно рявкнула и не в шутку ударила его когтистой лапой по боку. Бурый не ожидавший такого приёма, обиженно рыкнул в ответ, но в драку не вступил.
  Назавтра с утра, отойдя далеко от медведицы, не стал к ней возвращаться и побрёл в сторону большой реки, к тому месту, где каждый год, ещё до снега копал себе новую берлогу или находил хорошо сохранившуюся старую, выкопанную когда - то может быть им же самим...
  Каждый год, под осень, он жил здесь, на северном склоне речной долины и ожидал созревания кедрового ореха - его главной пищи перед залеганием в берлогу...
  
  ...Лосиха и лосёнок Сам, после прихода в речную долину, несколько дней осваивали новое место, искали кормовые осинники и травянистые луговины, оставшиеся после бывших здесь некогда таёжных пожаров...
   Как - то, уже почти на восходе солнца они спокойно шли по приречному лугу, возвращаясь с кормёжки, когда из сосняка появился большой бурый медведь и заметив их, бросился в погоню.
  Но лоси бежали так быстро, а медведь так разъелся на муравейниках и молодых кедровых орешках, что ему было тяжело бежать с высокой скоростью долгое время и он, вскоре остановившись, только проводил лосей глазами до того момента, пока они скрылись из виду и повернувшись, побрёл дальше по своим делам...
  А лосёнок Сам понял на будущее, что медведь не так быстр и опасен для него, как меньшие по размерам, но выносливые и быстрые волки. Однако, с тех пор он запомнил тревожно опасный медвежий запах, на всю жизнь...
  Лето заканчивалось...
  Звери, накопив сил и энергии готовились к зиме...
  Лоси жили своей размеренной жизнью. Кормились до утра, но иногда, в пасмурные дни, задерживаясь на кормёжке дольше обычного. Но в ясные дни, звери уходили в места днёвок задолго до восхода солнца и ложились, где -нибудь в чаще, пережидая светлое время дня...
  Лосиха и Любопытная, для днёвок облюбовали, небольшой островок, возвышающийся над широким зелёным приречным болотом и заросший кустарниками, с торчащими посередине, молодыми берёзками.
  Над речной долиной, почти постоянно тянул слабый ветерок - по утрам сверху долины вниз, в сторону водохранилища, по вечерам наоборот - от большой воды в сторону водораздельного хребта.
  По краям речной долины стояли пологие склоны холмов уходящие в сторону синеющего изломанной линией гребня, невысокого хребта. Тайга постепенно окрасилась в жёлтые, красные и зелёные тона.
  На ближнем плане, на берегу болотины, отчётливо была заметна разница между золотыми нарядами берёз, оранжево - красных осин и зеленью хвойно-пушистых сосен.
  Чуть дальше, в перспективе, цвета осени перемешивались и переходили в мягкие акварельные разводы, с преобладанием алого и желтого.
  На ближнем островке, кусты ивняка были ярко жёлтыми, а листочки невысоких ягодников, окрасились красноватым. Вода в излучинах рек стала холодной тёмно - синей и поднимаемая ветерком мелкая рябь, добавляла отблески серебра в эти морщинки глубоких омутов, блестевшие сталью, на мягком и тёплом фоне безбрежной, расцвеченной наступающей осенью, тайги...
  ... По утрам, на лужах, среди высоких кочек, уже намерзал тонкий, ломкий прозрачный ледок, стаивающий к полудню.
  Утки на рассвете, так деятельно облётывающие знакомые водоёмы и реку, после солнце-восхода, устроившись на безветренных, тепло-солнечных буграх, дремали в ожидании заката, кормились, прихорашивались и чистили оперение и без того гладкое и блестящее, на плотных, откормленных телах.
  Чуть позже, к концу сентября, целыми днями, с рассвета до заката, в синем просторно - высоком поднебесье, с грустным, далёким хором голосов, пролетали косяки гусей, едва различимые в отблесках золотого ясного солнца...
  К вечеру, когда солнце начинало быстро опускаться к лесистому горизонту, вмести с тенью набегающей на землю с запада, приходила прохлада.
  В тишине, то тут - то там на склонах, раздавались загадочные звуки оленьего рёва. Теперь у оленей началась пора гона и рогатые красавцы - быки в поисках маток бродили по приречным лесам и ревели пронзительно и яростно. И гулкое эхо повторяя их рулады разносило звонкие голоса на многие километры в округе...
  У лосей гон закончился и быки - самцы разошлись по тайге, иногда объединяясь в небольшие стада, и зажили размеренной жизнью, восстанавливая силы после временного страстного сумасшествия, когда они, томимые похотливым инстинктом, теряют привычную осторожность, становясь злыми и агрессивными, подозревая за каждым шумом и треском в чаще, приближение вожделенной матки или ненавистного соперника...
   Время боёв, погонь, страсти закончилось и матки оплодотворённые победителями - избранниками, вновь стали свободны, вынашивая в себе будущее потомство...
  Однажды, в конце сентября, выдался как-то по-особому тёплый и лучезарный день. Над просторами безбрежной тайги стояла сухая тёплая погода и солнце необычайно ярко светило весь день и даже казалось, что лето неожиданно возвращается.
  В эту неделю осеннего яркого света, на солнечных взгорках, кое - где появились весенние цветочки, обманутые необычным осенним теплом и при солнце и необычайной прозрачности воздуха, они были видны издалека...
  ... Но уже в сумерках, на горизонте, с северной стороны появились высокие белые облака, а к полуночи, небо укрыло непроглядным, мутно - серым одеялом туч, а из них посыпался влажный белый снег...
  Перед рассветом, снег запеленал всё вокруг в белое покрывало, и стало необычно тихо - слой снега приглушил все звуки ...
  Лосиха мать не пошла, как обычно кормиться, хотя в нерешительности поднималась несколько раз из лёжки, топталась на одном месте, лизала прохладный снег и вновь ложилась...
  Любопытная, в одиночестве бродила вокруг принюхиваясь и присматриваясь, осваиваясь в новом для неё, чисто белом, непривычно холодном мире.
  Иногда оглядываясь, она видела свои следы и пугалась, принимая отпечатки на снегу за присутствие посторонних.
  Но постепенно она поняла, что снег проявляет то, что без снега было не видно. Да и уверенно - сонное настроение родительницы успокаивало...
   Снег шел, не переставая несколько часов и лоси дождавшись его окончания, поднялись и вздрагивая от шуршания падающего с веток тяжелого снега, пошли на кормёжку...
  Лес переменился в одну ночь. Гибкие берёзы ещё не сбросившие золотистой листвы под тяжестью влажного снега осевшего на листьях, согнулись дугой до земли, а некоторые и сломались.
  Теперь лес напоминал картину битвы: деревья согнутые переплелись вершинами и ветками, обломки вершин с листьями жёлтых и красноватых тонов проглядывали сквозь белизну сугробов яркими блёстками.
  Обходя завалы снега и сломанных веток, лосиха повела Любопытную к знакомому осиннику, который осиротело голый, стоял, просматриваемый далеко вперёд и во все стороны.
  Войдя в осинник, лосиха, подойдя к дереву, передними резцами мощной горбоносой верхней челюсти начала соскребать вкусную чуть подмёрзшую осиновую кору, и Любопытной этот новый вид еды очень понравился.
  Потом, лоси объели мелкие веточки у нескольких молодых осин и попробовали верхние побеги густых кустарников, плотной щетиной торчащих в низинках таёжного ручья...
  Наевшись, звери, отойдя несколько сотен метров в сторону, сделали полукруг и опытная лосиха легла за поваленным деревом, где её не было видно, а она, поднимая голову, слышала и видела то место, по которому они прошли направляясь к лёжке.
  Начался новый период жизни, когда следы на снегу, показывали их присутствие здесь, врагам, и потому надо было быть особенно осторожным и внимательным...
  
  ...Перед снегопадом, Бурый закончил рыть для зимовки нору - берлогу.
  Выбрав место на пологом склоне небольшого распадка, выходящего на северо-запад, Бурый примериваясь, насколько раз копнул землю тяжёлой когтистой лапой, сорвал тонкий слой травы и дернины под густым кустом багульника, на бугорке, пронизанном его корнями.
  Земля легко поддалась сильному землекопу - то была супесь, то есть смесь крупного песка и глины.
  Углубившись на глубину более метра, и удовлетворившись пробами почвы, медведь принялся неутомимо копать берлогу.
   В первый день, он копал по прямой, зарываясь когтями вглубь бугорка. Под вечер, прекратив работу, сходил на соседнюю гриву и покормился кедровыми орешками из шишек - паданок, густо покрывающим траву под деревьями, после сильного недавнего ветра.
  Там, Бурый нашёл несколько бурундучьих нор, раскопал их и полакомившись орешками, в одной из норок, поймал и съел маленького хозяина ореховых запасов, бурундука...
  Возвратившись к новой берлоге после полуночи, он отдохнул в лёжке и после рассвета, принялся копать вновь.
  Теперь он расширял берлогу, углубляя её, выворачивая жёлтый песок, смешанный с глиной в отвал, как бы делая барьер перед входом. Чем больше супеси он выворачивал из берлоги, тем выше становился барьер - вал перед ней, на расстоянии не далее метра...
  ... Так работал он, не покладая "лап", ещё день, и ещё один...
  На четвёртый день, после начала строительства, берлога вчерне была готова. Высокий борт отвала желтел на зелёном фоне и привлекал внимание. Но уже через насколько дней листопад укрыл его и отвал стал малозаметен, на фоне опавших листьев...
   Бурый остался доволен своей работой, долго ходил вокруг, присматривался и принюхивался, а потом, запомнив место ушёл на несколько недель на водораздел, где кедрачи в этом году были особенно урожайны...
  Там он не только ел подобранные с земли орешки в шишках, но и раскапывая норки бурундуков поедал уже добытые их шишек бурундучьи запасы, иногда закусывая и зазевавшимся бурундуком.
   Здесь его и застал первый снегопад, после которого медведь, раскапывал муравейники, широко гуляя по окрестной тайге.
  Когда же первый снег стаял, он вновь, наедая жир, питался кедровым орехом, изредка для моциона гоняясь за нахальными и проворными соболюшками и белками, которые его вовсе не боялись, и иногда утаскивали крупные спелые шишки из под самого его носа...
  В конце октября по ночам начались сильные морозы и шерсть медведя стала длинной мягкой и плотной, отблескивая под солнцем шоколадно-коричневыми оттенками.
  Бурый сделался толстым и гладко неповоротливым, подолгу лежал в лёжках и ждал большого снегопада...
  Причуяв приближающуюся непогоду, он спустился с хребта к берлоге, сходил насколько раз на моховое болото, где ел мох и корешки, для полной очистки желудка и созданию "пробки" в толстой кишке.
  Очистившись, он уже заселился в берлогу, когда пошёл сухой холодный снег: в начале крупкой, раздуваемой по земле ветром, а потом и хлопьями, лёгшими на промороженную землю уже на всю зиму...
  Перед этим, надрав в ближнем сивере мха, Бурый затащил его внутрь берлоги и устроил мягкое и уютное гнездо, в котором с комфортом обосновавшись надолго, стал задрёмывать, иногда просыпаясь в погожие солнечные дни и вылезая наружу, на "заградительный вал", грелся под лучами солнца смежив тяжёлые веки.
  С каждым днём, он задрёмывал внутри тёплой и безопасной берлоги всё крепче, и наконец заснул чутким сном, убаюканный холодными пронзительно воющими зимними ветрами...
  
  ... Лосиха с лосёнком Самом провела время предзимья в вершине таёжной речки, заросшей после вырубки леса, густым лиственным подростом.
  Когда выпал первый снег, а потом стаял, они с лосёнком "стояли" в тёмном урочище, под прикрытием крутого, заросшего ельником вперемежку с чахлым осинником, северного склона, на котором и дневали, устроив лёжки где-нибудь посередине спуска.
  В эту чащу, никто из зверей не хотел заходить, и потому, место было тихим и спокойным.
  Ночью, они след в след спускались в исток речки и кормились там до рассвета. После чего, вновь поднимались на склон, где и проводили следующий день...
  В декабре ночи сделались длинными, а дни короткими, серо - мрачными и морозными.
  Для того, чтобы прокормиться, лоси облюбовали себе пространство тайги на невысоком мысу речного изгиба и "стояли" там исходив, избороздив в осиннике глубокий снег и обломав много аппетитных вершинок молодых осиновых деревцев...
  
  ... Стая волков, в которой молодой Черныш был седьмым, ходила по тайге широкими кругами и волчица хорошо запомнила места, в которых держались и кабаны, и лоси, и олени.
  Иногда, по пути, они выпугивали из дневных лёжек высоконогих стройных косуль, убегающих в ужасе от одного запаха серых разбойников.
  Они выпрыгивали высоко и взлетая над кустами, показывали белые "зеркальца" на заду, чем во многом облегчали погоню своим преследователям.
  Но бег косуль был так лёгок и стремителен, что волки, прогнав их с километр постепенно отставали, а потом и прекращали преследование. Снег становился так глубок, что мешал волкам развивать большую скорость...
  В один из дней, на красно - алом солнцезакате, стая вышла на следы крупной кабанихи с двумя подсвинками. Всего в помёте было при рождении девять поросят, но два умерли ещё в первый месяц жизни, а пятерых смогли отогнать от матки и потом задавить, дикие собаки, отбившиеся от человеческих поселений и живших как волки - их дикие предки...
  ... Волчица остановилась, понюхала воздух, крутя головой по сторонам и не спеша, пошла по длинной дуге, огибая большую поляну, с южной стороны ограниченную крупно-ствольным сосняком.
  Здесь, на границе леса и поля, земля в солнечные дни прогревалась, и снег, превращаясь в крупные кристаллы, испарялся, кое - где обнажая чёрно - серые полоски земли с остатками увядшей травы.
  Тут и кормились кабаны, вспахивая верхний слой дернины, своими пружинисто - крепкими "пятаками", в поисках кореньев.
  Дойдя до кабаньих покопок, волчица вошла тихой рысью в сосняк и вдруг, оттуда на поляну выскочила негодующе хрюкающая кабаниха, а за нею пара кабанят...
  Волки мгновенно окружили дикую свинью и её детёнышей и стали теснить матку, стараясь отделить поросят, отогнать от свирепой и сильной кабанихи. Она весила не мене ста пятидесяти килограммов, и была покрыта чёрной с проседью жёсткой щетиной, стоявшей на мощном загривке дыбом.
  Она, словно танк, вдруг неожиданно бросалась на ближнего волка, который, поджав хвост бросался на утёк, а в это время матёрый и волчица набрасывались на пронзительно визжащих отбивающихся, кабанят...
  С третьего раза, матёрому удалось перекусить сухожилия на задних ногах одному поросёнку и тот так пронзительно завизжал, что кабаниха, бросив преследовать молодого волка, вернулась, но было уже поздно.
  Кабанёнок сильно захромал и подволакивал левую заднюю ногу, а второй вообще не мог бежать и дотащившись до кустов залег там. Кабаниха стояла рядом и делала короткие броски в сторону окруживших их волков, пытаясь если не отогнать, то хотя бы напугать хищников. Но всё было напрасно...
  Проведя несколько часов в этих кустах, обессиленная, голодная кабаниха попыталась прорваться сквозь волчье кольцо.
  Она, выбежав на край поляны, попеременно бросалось в сторону двух переярков, отвлекающих её внимание, а матёрый и волчица, в это время рвали беззащитных кабанят и загрызли их наконец до смерти.
  Кабаниха, с трудом оторвавшись от наседающих волков, пришла на помощь к кабанятам, но было уже поздно. Её детёныши были мертвы. Стоя рядом, громадная, с вздыбившейся на загривке щетиной кабаниха была в несколько раз крупнее волка - вожака.
  Но она ничего не могла поделать с умной инстинктивной тактикой этих прирождённых бойцов и охотников...
  Уже на рассвете одинокая кабаниха, оставила окоченевшие трупы поросят и побрела в сторону рассвета. Её, волки не преследовали, и как только она скрылась за густым ельником, вожак накинулся на одного поросёнка, волчица на другого...
  Через час, на морозном солнцевосходе, под тревожно пронзительное стрекотанье сорок, сидевших на соснах над полем, волки разодрали кабанят на куски и растащив окровавленное мясо в разные стороны, насыщались, изредка утробно порыкивая и поднимая голову оглядывались, облизывая окровавленные морды.
  Снег на поляне был вытоптан и на белом, были заметны следы крови, и клочки чёрной кабаньей щетины и серой волчьей шерсти...
  Для Черныша эта схватка была первым боевым крещением. Он помог волчице во время схватки растянуть кабанёнка, вцепившись клыками в щеку жертвы, а потом, перехватившись оседлал кабанёнка, в то время, как волчица сильной хваткой вырвала кусок мяса из незащищённого живота...
  Черныш размерами и силой заметно был крупнее своих братьев и потому, верховодил и в играх и в драках между подрастающими волчатами. Теперь по силе, он был третьим в стае после взрослых и поэтому ел намного больше своих однопометников и рос набираясь сил, заметно быстрее...
  В конце декабря, волчья стая, проходя через болотистые перелески, остановилась в сосняке на днёвку.
  Долго укладываясь в лёжку, молодые волки, тихо повизгивая от усталости и голода, расположились поудобнее вокруг вожака и заснули, прикрывая от свирепого мороза влажные носы пушистым кончиком хвоста.
  Волчица глубоко вздыхала, задрёмывала на короткое время, не просыпаясь взлаивала и судорожно подёргивала лапами - во сне она гналась за лосем...
  Над лесом стоял серый морозный туман, и неожиданно рано начались длинные зимние сумерки...
  Голодные волки встали из лёжек раньше обычного. И выстроившись походным порядком, пошли на юг в сторону моховых болот, на которых две недели назад задрали молодого лосёнка, зазевавшегося во время кормёжки и не успевшего убежать за лосихой.
  Волчица вела теперь стаю в ту сторону, надеясь перехватить и оставшуюся в одиночестве лосиху...
  Выйдя к берегу широкого безлесного болота, волки легли в прибрежных кустах и Матёрый в сопровождении Черныша первой парой, стал переходить широкое открытое пространство.
  Дойдя до середины болота, Матёрый вдруг остановился, словно споткнулся и долго, пристально рассматривал незнакомый предмет, похожий на корягу, торчащую изо льда наледи под крутым сивером - северным склоном, метрах в ста пятидесяти от волков.
  Наконец убедившись, что предмет совершенно неподвижен, Матёрый продолжил "переправу" и вскоре вся стая, перейдя попарно это опасное место, продолжила свой путь...
  Коряга, неподвижно торчащая под северным склоном, оказалась человеком-охотником, замерившим от удивления и невольного страха.
  Когда стая ушла дальше, он с облегчением выдохнул воздух, перешёл болото и подойдя к свежим волчьим следам долго их рассматривал, удивляясь, как точно след в след шли один за другим серые разбойники, разбившись на пары. Человек, местный егерь, занимавшийся в межсезонье, заготовкой, в этих местах, ивовых прутьев для плетения корзин, вспоминал сколько было волков и пытался по размерам определить состав стаи.
  "Однако - думал он - эти волчки, если их оставить тут на зиму, могут повырезать всех кабанов, лосей, да и косуль прихватить на закуску. Это ж сколько надо мяса каждый раз, чтобы эту ораву накормить?"
  Отойдя с полкилометра, он на всякий случай, спрятавшись за пушистой тёмной елью, на берегу распадка, подождал, приготовив топор - ружья в тот раз он с собой не взял, - не последуют ли волки за ним по следам.
  Убедившись, что преследователей нет, он вышел на просёлочную дорогу и пошёл в сторону деревню, где жил и работал...
  Войдя в деревню уже в темноте, егерь свернул в сторону дома своего приятеля, колхозного агронома и страстного волчатника, которому и рассказал о встреченной в лесу, волчьей стае...
  За вечер обзвонили всех охотников в соседних деревнях и договорились завтра утром собраться у оврага, в дальней части таёжной Пустоши, где обычно дневали проходные волки. Егерь был опытным волчатником и знал все места волчьих переходов и их днёвок.
   Придя домой, егерь растопил печку поставил в чугунке вариться картошку в мундире - он жил один, а жена и сын студент, зимами жили в соседнем городке, у родственников.
  После ужина, достав с антресолей мотки бечёвки, с привязанными к ним красными тряпочками - "флажками", егерь проверил сохранность бечевы, крепко ли пришиты тряпочки и попив чаю, лёг спать...
  Наутро, ещё в полной темноте, прихватив своего друга волчатника, они, на снегоходе укатил на Пустоши, где на развилке дорог неподалеку от Оврага, стали ожидать остальных участников оклада...
  
  ...Волки вошли в овраг сверху, ступая след в след и двигаясь один за другим. Впереди шёл Матёрый, который выделялся размерами, большой головой и серо - палевой гривой падающей на широкую сильную грудь...
  Спустившись метров на триста в сумрачный, занесённый утрамбованным ветром и морозами снегом овраг, стая остановилась, волки чуть разошлись, вынюхивая и выискивая место для лёжек...
  Матёрый лёг на возвышении, носом к ветру. Остальные волки быстро расположившись, обтоптавшись, прикрыв пушистыми хвостами носы, свернулись калачиком и уснули.
  Только Матёрый, какое - то время вслушивался в тишину, нарушаемую свистом холодного, пронзительного ветра, и убедившись, что тайга, как обычно спокойно - равнодушна, задремал, положив голову на лапы...
  Рассвет застал стаю в Овраге. После вчерашнего длинного перехода, волки отдыхали...
  По-прежнему было холодно, но ночью ветер прекратился и алое от мороза солнце, появилось на низком безоблачном небе во всей красе и величии, незамутнённой природной чистоты.
  Яркие, ещё по-утреннему розоватые лучи солнца, брызнули поверх вершин сосен и редко стоящих крупных елей. И снег заискрился, играя разноцветными огоньками...
  Однако укутанные снегом деревья оставались совершенно неподвижными, и тишина охраняла это лесное зимнее сонное царство от вторжения мира яростной жизни, обычной для других времён года в тайге...
  Вдруг, позади, в нескольких сотнях метров от волчьей стаи, за тёмным, молодым ельником, что - то треснуло и человеческий голос произнёс - пропел первый раз: "Хоп - хоп... Пошли родимые!
  - И кто - то из охотников озорно и насмешливо заулюлюкал: "Э - ге - ге - гей...".
  С другой стороны оврага, тоже закричали звонкие человеческие голоса, так безжалостно нарушая тишину дремучего зимнего леса...
  Матёрый вскочил первым, заметался по поляне, и его тревога передалась остальным волкам. Волчица выскочила на бугор, замерла и убедившись, что голоса раздающиеся из ельника принадлежат людям, развернулась и на галопе понеслась прочь от опасных звуков, вдоль своих входных следов, на выход из Оврага.
  За ней помчались молодые волки и быстрее всех - Черныш.
  Матёрый, на какое-то время задержался, оценивая обстановку, а потом решил попробовать прорываться, уходить в одиночку.
  Он свернул вправо и на широких махах, поднимая снежную пыль, утопая по грудь в белом снегу галопом бросился по склону вверх...
  ... Волчица бегущая во главе стаи, первая выскочила на линию стрелков притаившихся под и за деревьями в белых халатах, которые делали их неподвижные фигуры невидимыми.
  Грохнул первый выстрел, и тяжелое эхо пролетело над неподвижным лесом...
  Заряд картечи встретил волчицу в прыжке и пробив шкуру проник в тело, перебил несколько рёбер и сломал крестец. Волчица, взвизгнула от боли и ещё по инерции проползла несколько шагов на передних лапах...
  Затем, с двух сторон ударили ещё выстрелы и она пробитая во многих местах свинцовой картечью замерла, распластавшись на холодном белом покрывале снега.
  Кровь, вытекая из её обездвиженного тела, чуть парила на морозе...
  Два молодых волка не успев остановиться, были встречены частыми выстрелами из цепи стрелков и тоже умерли не успев даже увидеть своих убийц.
  Черныш, после первого выстрела резко затормозив всеми четырьмя лапами, развернулся на сто восемьдесят градусов, и громадными прыжками, спасая свою жизнь, понёсся вспять.
  Но тут же услышал впереди задорно злое: "Хоп - хоп - хоп" и почти звериное - "Хей - я - я - я...".
  В людях, во время загона, особенно в тех из них, кто страстно любил охоту, просыпался вдруг дикий прачеловек, и потому, они готовы были выть, визжать, рычать и драться, если надо за свою добычу, а ещё внутри, ещё и гордились этими необычными для современного человека чувствами...
  Странные метаморфозы порой происходят с представителями рода "гомо сапиенс - сапиенс"
  ... За Чернышом увязалась и едва поспевала его сестра, молодая волчица, часто- часто отталкиваясь на коротких, но быстрых прыжках...
  Вновь резко свернув в сторону, Черныш, по склону оврага выскочил к гребню и тут, от страха на его загривке вздыбилась шерсть. По краю оврага были на незаметной бечеве вывешены красные тряпочки на уровне волчьей головы, которые чуть заметно и таинственно трепетали под несильным утренним ветерком.
  Черныш постоял мгновение вглядываясь в непонятно чем страшное движение ярких "флажков", но тут внизу и слева, вновь грянули выстрелы, и он, словно живая пружина, метнулся вперёд, на ужасные красные тряпочки и высоко выпрыгнув перемахнул страшное препятствие...
  За ним последовала молодая волчица...
  И всё! Они были свободны, оставив в окладе, окровавленные мёртвые тела матери волчицы, своих братьев и сестёр...
   Вожака, застрелил молодой загонщик, заметивший мечущегося, в нерешительности перед "флажками", волка. Выстрел был произведён наугад, но, как известно - новичкам часто везёт - случайная картечина попала Вожаку прямо в глаз...
  От стаи из семи волков, остались только два - Черныш и его сестра - уменьшенная копия Черныша, но только палевого окраса...
  Они ещё долго скакали, напрягая все силы, стараясь как можно дальше убежать от страшного места...
  Наконец тяжело дыша и высунув языки, волки перешли на рысь и по распадку, поднявшись на водораздел, не обращая внимания на следы оленей и косуль, избороздивших снег вокруг, перевалили гребень и ушли в соседнюю речную долину...
  
  Первое время, молодые волки голодали...
  Теперь уже не было рядом ни Матёрого, ни волчицы, которые всегда возглавляли большие охоты и первыми бросались на крупных жертв.
  Теперь всё надо было делать самим. Черныш, физически был сильным и крупным волком и после того, как они на пару, отделив молодого косулёнка от убегающего стада, легко задрали его, он понял инстинктом, свою силу и готовность к убийству других и тогда жизнь стала намного легче...
  ... В январе наступили сильные морозы. Реки и ручьи промерзли до дна и вода выдавленная на поверхность, шурша салообразным текучим льдом, медленно "плыла" вниз, образуя на поверхности неровности и вздутия.
  В эти тяжёлые времена, звери затаились в норах и укрытиях, а копытные отощали и чтобы выжить должны были кормиться много времени, иногда и днём...
  
   ...Мать лосиха и Любопытная, поднялись повыше на перевал, где было поменьше снега сдуваемого оттуда ветром, выбрали себе площадку, в середине почти плоского вершинного болота и никуда не уходя, прожили здесь все морозы, питаясь молодыми побегами ивы и осины, объедая вершины деревцев и кустов, а если не могли достать, то находя на деревце, тяжёлым телом, ломали промёрзшие насквозь стволики и на сломанных, обгрызали все ветки.
  Дневали здесь же, ложась на снег сверху и поджав под себя костистые, длинные ноги, с коротко - жёсткой серой шерстью, на внутренней стороне.
  Любопытная старалась всё делать подражая матери, но силы в молодом теле было заметно меньше и потому, она сильно похудела, и ряд широких, плоских рёбер проступили сквозь натянувшуюся на брюхе кожу.
  Солнце, в морозные дни не могло пробиться сквозь холодный туман, и отсутствие света и тепла ещё больше угнетали молодого зверя...
  Но к началу февраля отеплило...
  На небе, чаще появлялось яркое солнце и в затишке, перед густыми сосновыми зарослями, солнечные лучи почти не задерживаемые чистым и сухим воздухом, растапливали снег и кое - где, даже появилась, протаявшая до серой прошлогодней травы, земля.
  Лосиха приводила Любопытную сюда, на опушку днём, при самом высоком солнце, и молодая лосиха, может быть впервые за всю зиму, по-настоящему отогревалась и крепко засыпала, а мать лосиха охраняя её покой, чутко дремала, часто поднимая голову повыше, оглядывала и прослушивала окрестности...
  Но место тут было мало доступное и кроме большого стада оленей - изюбрей, кормившихся неподалёку, здесь никого больше не бывало.
  ... Волчья стая из семи волков, как по жестокому графику, еженедельно задирала то лося то оленя, то кабанов.
  Потом, она исчезла из округи, и это позволило выжить многим копытным, включая и Любопытную.
  Постепенно, молодая лосиха отошла от морозного стресса и даже стала поправляться, бока её округлились, шерсть заблестела и плотно прилегла к телу. Она начала дальше отходить от матери, проводя во время кормёжки неподалёку, за пределами прямой видимости, уже несколько часов.
  И только на лёжку они, по-прежнему, каждый день уходили вместе...
  В конце февраля завьюжило, подули снежные ветры, хотя сильных морозов больше не было и потому, лоси переместились на южные подветренные склоны, на которых ветер не делал глубоких заносов, пробиваться через которые было трудно даже длинноногим лосям...
  ... Однако это были уже угрюмые последние судороги зимы.
  В марте на южных склонах, на местах бывших больших лесных пожаров в осинниках, было светло солнечно и чисто.
  Небо, с утра до вечера тёмно - синим куполом, высилось над зелено-ствольной порослью молодых осин и снег, девственно белый, искрящийся и переливающийся под солнечными лучами, прогревался и влажнел на поверхности, а испарения образовывали серую дымку, висевшую над распадками, особенно во вторую половину дня...
  В начале весны, когда солнце всё выше поднималось на небо к полудню, а синие влажные сумерки сменялись прозрачной прохладой ясных лунных ночей, мать Сама, вместе с лосёнком перекочевала за водораздел и остановилась в широкой пади, по которой протекала небольшая, в высоких кочковатых берегах, река Хея.
  Кругом ещё лежали глубокие снега, но на южном, высоком берегу реки, в редких сосняках, под деревьями образовались проталины, куда и выходила кормиться лосиная семейка...
  
  ...Черныш и молодая волчица к тому времени стали уже мужем и женой, избежав свирепых драк между кобелями - волками. В округе, больше не было других волков...
  Брюхо волчицы заметно увеличивалось с каждой неделей, и волчья пара отыскала себе логово в старой, покинутой барсучьей норе, очистив её от прошлогодних листьев и занесённого внутрь мусора. Эта нора, случайно находилась неподалёку от места, куда выходили кормиться лоси - матка и лось - сеголеток.
  ... Уже под вечер, пробегая вдоль реки, по гребню высокого берега, волки натолкнулись на лосиху и лосёнка Сама. При виде волков, шерсть на загривке лосихи поднялась дыбом и Сам к тому времени ставший размерами с мать, придвинулся к ней поближе и гневно захрапел. Волки, разделившись, обежали вокруг лосей и те, поворачивая головы вослед их движению, пристально наблюдали за волчьими манёврами.
  Черныш, вздыбив шерсть на загривке, мелкими шагами приближался к стоящим бок о бок лосям, когда Палевая перемещаясь, совершила ошибку, подойдя слишком близко к готовой защищаться не на жизнь а на смерть, лосихе. Мгновенно напрягшись, лосиха прыгнула вперёд, встала на дыбы и обрушила дробь убийственных ударов на Палевую, которая метнулась назад, но вытаявшие кусты черничника, на мгновение помешали ей увернуться от острого правого копыта, лосихи.
  Чёрное острое копыто попало в заднюю часть тела, в крестец, рассекло кожу и повредило кость правой задней лапы. Черныш бросился на выручку, но Сам, неожиданно быстро отпрыгнул в сторону и развернувшись тоже поднялся на дыбы и стал передними копытами бить волка.
  Чёрная шерсть на загривке лосёнка торчала дыбом, крупные белые зубы-резцы оскалились и опустившись после серии ударов копытами на мёрзлую землю, Сам, старался укусить уворачивающегося, бросающегося из стороны в сторону, волка.
  Черныш, пытался забежать сбоку или сзади Сама, но тот не испугавшись, старался ударить разъяренного и испуганного, сверкающего в злобном оскале белыми острыми клыками, Черныша.
  Но волк своего добился - отвлёк внимание на себя. Лосиха - мать бросила, визжащую от боли, укорачивающуюся от ударов Палевую и кинулась к Саму на выручку.
  Отступая, крутясь, то влево, то вправо Черныш уводил разъяренных, почувствовавших свою совместную силу, лосей от раненной подруги.
  Наконец, он отбежал на несколько десятков метров и лоси, храпя и поводя налитыми кровью глазами, стали медленно с остановками уходить, иногда имитируя броски - выпады, в сторону волка, от которых тот, якобы в нерешительности, отскакивал на несколько шагов назад и в сторону...
  Когда лоси скрылись за деревьями в соседний распадок, Черныш вернулся к Палевой, которая лежала и лизала отбитый зад, жалобно повизгивая от пережитого страха и боли. Черныш лизнул её в морду, словно понимая её состояние и жалея...
  Вскоре, волчица приподнялась и подволакивая задние лапы, сильно хромая, пошла в сторону логова, сбоку сопровождаемая Чернышом...
  Несколько дней Палевая находилась между жизнью и смертью и Черныш, приносил ей по вечерам, приходя с охоты зайцев и птиц, а однажды и кусок косулятины.
  Но Палевая ничего не ела и только зализывала рану, жалобно поскуливая, глядя на Черныша влажными блестящими глазами, словно благодаря его за заботу и участие.
  Через несколько дней, волчица начала поправляться, но ещё долго скакала по лесу на трёх лапах, а потом прихрамывала почти до первых весенних зелёных листочков.
  В положенное время, она родила мёртвых волчат и потому, на лето они остались по-прежнему парой, но жили около норы...
  
  ... Наступила долгожданная весна...
  Снег расплавляемый солнцем стал тяжёлым и плотным и в берёзовых распадках, в тени, отдавал синевой. Березняки, на фоне ещё не стаявшего снега приобрели коричневый оттенок - почки на ветках набухли. Издали, на идеально белом, составленном из стволов вертикально поднимающихся от земли акварельными, лёгкими, тёмно - коричневыми облачками. И эти мириады будущих зелёных листочков, по весне завёрнутые в нежно - коричневые, клейкие чешуйки, плавали в синеве разогретого воздуха поднимающегося над замороженной землёй.
  Высокие белые облака повисали в глубине яркого высокого неба, и изредка, сыпали на землю крупяной снежок, через несколько часов стаивающий и увлажняющий проталины.
  В сосняках, снег в солнечные дни парил после полудня, и разморенные непривычным теплом звери, выходили на высокие берега и чистые вершины бугров погреться, подремать на благодатном солнышке.
  Таёжная природа постепенно просыпалась после зимнего сна - обморока...
  По утрам, с первыми синеватыми проблесками наступающего дня на опушках, в редких березняках и на клюквенных болотах, начали бормотать и чуфыкать разгорячённые тетерева, страстно - яростные черныши - петухи.
  На рассвете, они демонстрировали свои вокальные способности и кичась силой и блестяще чёрным оперением, расхаживали неподалёку один от другого, распустив хвосты в форме лиры.
  Перед солнце восходом, на тока прилетали тетёрки и тут, распалённое присутствием "невест", тетеревиная самовлюблённость, принимала формы агрессии.
  Тетерева-петухи растопорщив оперение кидались в яростную драку, гонялись за побеждёнными соперниками и чуть позже, улетали на край тока вместе с "девицами" и там водили любовные "хороводы".
  И долго ещё над перелесками, уже под тёплым солнцем, раздавалось загадочное угрожающее бормотание и яростное шипение - чуфыканье...
  ... В крупно-ствольных сосняках, ещё с вечера собирались глухари и блестя черно - зеленоватым отливом оперения, прохаживались по оттаявшей земле, выискивая в прошлогодней ветоши, жучков и личинок, разгребая серую вымороженную и подсохшую за зиму траву и папоротник придавленный к земле стаявшим снегом...
  В сумерках, перед наступлением ночи, петухи, громко хлопая крыльями взлетали на деревья и повозившись там какое-то время, устроившись поудобнее, засыпали, чутко вслушиваясь в окружающие сосняки, подмечая, где сидят их завтрашние соперники...
  Назавтра, ещё в сплошной темноте, петухи, проснувшись прохаживались по толстой ветке, слушали напряжённую тишину и вдруг, главный глухарь-распорядитель, "регент" глухариного хора, нарушал предрассветную тишину и пробуя голос заводил песню - угрозу. "Тэ - ке, Тэ -ке..."
  Начнёт и не закончив послушает - нет ли ответа из недр настороженного леса. Затем, после паузы, вновь слышится "Тэ - ке, тэ - ке..."
  Потом продолжает всё громче, всё быстрее, всё азартнее...
  Наконец "тэканье" переходит в кастаньетный перебор и сменяется металлическим точением - шипением!
  И через короткую паузу, эта страшная вовсе не птичья песня повторяется вновь...
  Из глубин бора, этой древней односложной песне - вызову, отвечает один, потом второй, потом третий глухарь.
  И начиналось, возбуждающее ярость, соревнование голосов. Предрассветная тишина в округе сменялась тэканьем и шипением угрожающе непонятных и опасных звуков.
  Мы словно попадаем в далёкое прошлое земли, когда вокруг ещё не было людей, но уже существовали эти странные угольно - чёрные "бородатые" птицы. Действительно, иногда на фоне светлеющего неба, можно заметить у поющих глухарей трясущуюся от ярости и раздражения бороду, растущую под угловато - костистой прямоугольной головой, увенчанной криво загнутым, белой кости, клювом...
  Изредка, из лесной тьмы, доносится угрожающее уханье ночного разбойника филина: "У - у - х, У - х - х...", - и разлетается страшным эхом на многие километры А сам филин чёрной крупной, неслышной тенью перелетая с дерева на дерево, выслеживает зазевавшихся нерасторопных молодых глухарей и капалух - глухарок...
  
  ... На болотах в это время, просыпаются трубачи - журавли и начинают пронзительно - грустно трубить, оповещая мир о наступающем длинном и тёплом весеннем дне, расхаживая, пока в одиночку, на длинных тонких, ногах - тростинках по их закрайкам, важно и неторопливо оглядывают просторы мёрзлых ещё, кочковатых мочажин, а потом, словно на тренировке или репетиции, вдруг развернув широкие крылья - веера, пускаются в грациозный пляс, переступая по балетному высокими ногами по кочкам и маша широкими крыльями...
  Над сумеречными ещё березняками и лесными пустошами, заросшими кустарником, опустив длинноклювую головку вниз, пролетают, посвистывая и хоркая, лесные кулички - вальдшнепы. Заслышав хорканье, с земли взлетают самочки и коротко, пронзительно посвистывая, заставляют петушков сворачивать на свист. Так парочками, а то и троечками вальдшнепы делают облёт знакомых урочищ...
  На востоке, над темным ещё горизонтом, тонкой длинной полоской проклевывается зорька и постепенно, завоёвывая пространства высокого неба, появляется дневной свет...
  Тут, где-нибудь в кустах, пискнет первый раз безымянная пичуга. А потом осмелится нарушить дробным стуком незамутнённую тишину рассвета, "токующий" дятел...
  И начинается концерт!
  Птицы проснувшись, поют взахлёб, наперегонки, стараясь пересвистать, перестукать, перебормотать, перепеть друг друга.
  Поднимается невообразимый шум, стройная весенняя какофония, сложившаяся из задушевных, вдохновенных песен, любовных ухаживаний, значительных обещаний, соблазнительных всхлипываний и вскрикиваний...
  И как апофеоз весны и долгожданного ликующего утра над зелено-тёмными, насторожённо дремлющими лесами всплёскивают из за пико-образных вершин высоких деревьев, часовых ночи, солнечные лучи, первые, лёгкие, разрозненные и потом появляется алое, оплавленное ночными заморозками, солнце.
  Весенний шум - приветствие животворящему солнцу, достигает в эти минуты апогея, и уже после, медленно идёт на убыль...
  Тока заканчиваются на этот день.
  Тетерева перестаю драться и бормотать - выкрикивать озорные ругательства. Глухари спрыгивают, слетают на землю и возбуждаемые квохтаньем глухарок, сходятся в пары противоборствующих друг другу заядлых драчунов и начинают, уже при солнечном свете, яростно клеваться, биться сильными костистыми крыльями и драться когтистыми лапами.
  Глухарки сидят поодаль, наблюдают за "битвой претендентов" на их ласки, или гордо, подняв пёстренькие головки прохаживаются по земле, любуясь порозовевшими под ало - красными , с золотистым оттенком, солнечными лучами, молодыми, белоствольными берёзками...
  На болотах, сменив драчунов чернышей - тетеревов, длинноногие журавли с маленькими длинноклювыми головками на длинных шеях, сойдясь парами, стройно и грациозно "пляшут" свои загадочно - причудливые танцы, маша в неслышный для человеческого уха такт широкими сильными крыльями и перебирая стройными ногами, наслаждаются своим медно-голоcым пением...
  Они славят наступление весны и праздника жизни, "рассказывают" о длинном перелёте из тёплых стран, навстречу весеннему брачному времени, так долго и тревожно ожидаемого в местах добровольного изгнания, на время длинной холодной зимы...
  Но проходит ещё час, солнце поднимается выше и выше и ночная, рассветная сказка заканчивается, лес пустеет и вновь наливается тишиной ожидания, поднимающийся над землёй, тёплый к полудню, день. Однако, вслед за медлительным и одиноко просторным вечером, придёт ночь, а затем и следующее, полноцветное и громогласно - торжественное утро...
  В полдень, нагретый солнышком снег начинает таять, и затихшие на ночь, ручейки всё громче лепечут, звенят капелью по рытвинам и оврагам, журчат пенясь, перескакивая препятствия и после полудня, уже набирая силу, потоки воды несутся, рушатся, пенятся, плывут по всей земле, подгоняемые жарким солнцем, отражающимся золотыми дорожками в образовавшихся разливах и омутах, заливающих прибрежные низинки и луга...
  Появляются первые разноцветные, лёгкие, порхающие бабочки, в зигзагообразном полёте, то и дело присаживаясь на травяные былинки, словно яркие цветочки, слетающие с неба...
  А в загадочно и страшно тёмных ельниках, куда даже полуденное солнце почти не проникает, затаились лесные чудовища - лешие, спрятавшиеся, замаскировавшиеся под воздетые в ярости и мольбе, переплетения корневищ упавших деревьев, прикрытых тёмно - ветвистой хвоей. Здесь холодно, сыро и полутемно и пугающе громко обрушиваются пласты подтаявшего снега, усыпанного еловыми хвоинками и лесной ветошью, которой, ложась спать, укрываются мохнато-ногие лесные разбойницы и ведьмы - кикиморы...
  Это кусочек другого мира, её арьергард, несбывшаяся угроза, остатки умирающей, мстительной зимы, надолго покидающей тайгу.
  Пройдёт ещё несколько недель и зима, сдавшись окончательно, исчезнет в прошлом, уступив место благодатному, свеже - зелёному, ароматному лету...
  
  ...Бурого разбудили лучи солнца, проникшие в берлогу через отверстие входа. Он долго не решался открыть глаза, прервать эту тягучую дрёму. Он ворочался меняя положение и наконец, услышав жужжание отогревшейся под весенним светом и теплом мухи, вылез на поверхность и долго втягивал напоённый непривычными ароматами воздух, лежал перед берлогой, чувствуя зуд в начинающей линять, тёплой шубе...
  На ночь он вновь забрался в берлогу, но следующим утром, пораньше вновь выбрался на поверхность и погулял перед берлогой, кое - где ещё проваливаясь в хрупкий снежный наст по брюхо...
  Через неделю, он оставил берлогу и голодный, но лёгкий, направился на юг, в места летних стоянок...
  В одном месте, перейдя реку, с влажными пятнами наледи, в прибрежном ельнике, вышел на след лося, и в развалку побежал по следу, опустив лобастую голову к земле и с шумом втягивая свежий запах. Выбираясь из чащи, медведь выпугнул с лёжки голенастого лося.
  Заметив в кустах мельканье тёмно - бурого шерстистого пятна, лось с места перешёл в безудержный скач, и через несколько минут, опередил преследователя, на добрые двести метров...
  На всем ходу, рогатый скакун вылетел на берег неширокой, но переполненной талой водой речки и длинным прыжком преодолел её, попав сильными задними ногами в ледяную закраину и подняв фонтаны брызг.
  Медведь подбежал к реке, в нерешительности потоптался на берегу, попробовал перебрести, даже зашёл на полметра вглубь, но передумал и после двинулся вверх по течению, недовольно поваркивая и пофыркивая, словно разговаривая сам с собой.
  Заметив упавшее поперёк реки бревно, он взобрался на него и печатая на белом снегу лежащем на поверхности соснового ствола абрис крупных лап с отчётливой голой подошвой и веером кончиков отросших за зиму когтей, балансируя, перешел на противоположный берег. А после переправы направился дальше, уже забыв о преследуемом лосе...
  
  ... Лосиха мать с Любопытной, днём, когда растаяли остро - хрупкие ледяные забереги, переплыли через разлившуюся реку и поселились на, заросшем тальником и ивой, острове.
  Здесь, они отъедались наливающимися весенними соками, корой лиственных кустарников, и ложились тут же, в чаще, видя сквозь густые тонкие ветки, как садится большое, дымно - золотистое солнце.
  По вечерам, после заката солнца, посвистывая, над рекой проносились вверх и вниз по течению легкокрылые стайки чирков - свистунков, а иногда несколько грузных кряковых селезней и из заводи, приманивая их, раздавалось громкое кряканье серой подвижной уточки.
  Возбуждённые селезни, дружно закладывали вираж и, описав дугу, садились в небольшой заливчик, плавно приводнившись, на брюшки укрытые плотным непромокаемым оперением...
  Уточка, при виде стольких пылающих страстью "кавалеров", начинала возбуждённо крякать, а селезни перегоняя друг друга и делая плоскими клювами угрожающие выпады, вступали в короткие схватки, определяя кто сильней и кто станет супругом красавицы - уточки.
  Наконец самый сильный отгонял назойливых претендентов, и пара, в сопровождении вполне дружески и любезно настроенного дружка - жениха, отправлялась в тихую заводь, где селезень - фаворит заводил бесконечные ухаживания, а уточка, покорённая его любезными жестами, наконец сдавалась и победитель получал всё, к чему влекла и принуждала его природа...
  
  ... Через неделю, когда вода спала, лоси покинули приветливый остров и, перейдя обмелевшую протоку вышли на гриву возвышающуюся над речной долиной...
  Тут на след лосей набежала собака Кучум, путешествующая с хозяином по весенней тайге в поисках свободы и приключений.
  Хозяин, только что тронулся в новый путь после ночёвки у костра, и потому, не ожидавший такой встречи Кучум - чёрная лайка, с палевыми точками над глазами "карамистая", как говорят местные охотники, подхватила свежий след верховым чутьём и помчалась вслед лосям, прошедшим здесь несколько минут назад.
  Нагнав матку и Сама через километр, Кучум залаял на бегу, но из его пасти вылетели только чуть слышные хрипы. В шее у него была сквозная дырка, образовавшаяся после гнойного воспаления, вызванного простудой, когда он в хозяйской кладовке ночевал на заледеневших остатках капели с протекающей крыши. Вместо азартного громкого лая, теперь воздух с шипением выходил в незажившую ещё рану...
  Хозяин уже хотел переходить заболоченный распадок, после морозной ночи подёрнутый хрупким ледком, когда вдруг услышал единственное взлаивание, и потом, увидел на мокрой траве след сохатого.
  Он пригнулся к мочажине, рассмотрел свежий след, сопоставил в уме с услышанным голосом Кучума, и бегом поспешил в сторону, откуда собака подала голос...
  Разобравшись в собачьих и лосиных следах, хозяин определил, что лосей было два...
   Через какое-то время, он остановился и замер, внимательно прислушиваясь и поводя головой. Вскоре, взлаивание повторилось уже в другом направлении и человек быстро зашагал по неглубокой луже среди кочек, задевая сапогами, острые осколки льда, разбитого лосями на бегу.
  "Бедный Кучум - вдыхал на ходу хозяин - он об эти осколки льда все лапы себе изрежет"
  Кучум тем временем поравнявшись с лосями и даже чуть опережая их, заворачивал чуть влево, прекрасно ориентируясь на местности и постоянно держа в уме, то место, где они с хозяином провели ночь у костра. Помогал ему в этом и запах кострового дыма, который наносило на чуткую собаку, откуда - то спереди...
  Идя по его следам, человек вдруг увидел впереди себя сизоватый дымок костра и с удивлением спросил сам себя "Кто это может быть?" и только подойдя ближе, узнал собственное кострище, тлеющее на мёрзлой ещё земле...
  "Ага! - обрадовался охотник. - Кучум, не слыша меня, решил подогнать лосей к кострищу...
  Вот так умница! Но мне надо его отозвать. С его пробитым горлом он не может громко лаять, а двух лосей ему просто не остановить".
  Охотник, подойдя к кострищу громко, призывно засвистел...
  Кучум услышал далёкий свист, ещё какое- то время бежал параллельно с лосями, потом остановился, решаясь, и повинуясь команде человека, вернулся по своему следу к кострищу, где его ждал хозяин...
  А лоси, пробежав ещё с километр, перешли на быстрый шаг, а потом и вовсе остановились и стали кормиться в осиннике, плотной светло - зелёной стеной стоящем в вершине неширокой пади... Собаки они конечно не испугались...
  
  ...Через неделю, Бурый добрёл до знакомых мест и поднявшись на склоны таёжных холмов, стал выходить на маряны, напитываясь витаминами и белками, содержащимися в появившейся зелени травы и луковицах саранки -яркого сочно - мясистого таёжного цветка появляющегося в начале лета из этих луковиц.
  Он по запаху находил луковицу, часто сидевшую в земле, в нескольких сантиметрах от поверхности и острым когтем, как лопаткой извлекал её из земли и чавкая, съедал, уже на ходу, определяя местоположение следующей луковицы...
  ...Ночуя в вершине речного распадка, в мягком, тенисто - прохладном и ароматном пихтаче, медведь, по утрам спускался вдоль извилистой речки, в основное русло, а там сворачивал, влево и, выйдя на просторную поляну - маряну, на крутом безлесном склоне, кормился до полуденных жаров, после уходя на время в ельник, ограничивающий моряну сверху. За ельником, на гребне холма ещё белел снежный карниз, из которого после полудня начинал струиться ручеёк талой воды...
  Иногда, с другой стороны на просторную маряну выходила молодая медведица с маленьким медвежонком. Они паслись на другой стороне склона и когда Бурый случайно приближался к ним, медведица, бросая кормиться начинала сердиться, фыркала и делала угрожающие выпады в его сторону.
  Бурый, зная силу и ярость медведиц защищающих своих медвежат, заметив гневающуюся мамашу старался не обострять ситуации и возвращался на свою половину маряны.
  ...Однажды, Бурый видел, как снизу, на маряну вышел молодой, некрупный медведь и медведица бросилась на него в драку, а пришелец, со всех ног кинулся наутёк!
  Возвратившаяся к медвежонку, Барышня, это была она, долго ещё фыркала сердито морща чёрный нос и обнажая клыки торчащих из фиолетового цвета дёсен и сдавленно порыкивала, озираясь и крутя головой, словно объясняя медвежонку, что он должен опасаться "незнакомых дядей"
  Бурый уже забыл свои прошлогодние страсти во время гона и не узнал Барышню, да и не хотел узнавать...
  Мало ли медведиц с медвежатами ходит по тайге...
  
  ... Было начало лета и по распадкам тут и там особенно в жаркие солнечные дни, шумели водопады, срываясь со скальных уступов и повисая на мгновения в неподвижном, чистом воздухе, пролетев несколько десятков метров, с шумом и грохотом дробясь на мириады капель и капелек, ударялись о гранитные карнизы, или поднимая из глубины водных ванн, водовороты и клочки пены, проваливались в глубокие омуты, выдолбленные за многие годы в крепком граните, текучими струями.
  Недаром ведь говорят, что "вода камень точит"
  В предгорьях, на пологих спинах таёжных холмов зацвёл багульника. И этих цветочков становилось так много, что они сиреневыми, легко-невесомыми облачками повисали над южными склонами хребта, завораживая и успокаивая взгляд...
  Тайга в таких местах, на время становилась ярко фиолетово - зелёного цвета...
  Внизу в долинах, уже давно распустились листочки на деревьях и раскрылись яркие таёжные цветы - жарки, полыхая оранжево-красным на фоне зелёной травы.
  Но на склонах, а тем более на гребнях гор, лиственничная поросль ещё не выпустила зелёную, мягкую хвою, и стояла серо - коричневой щетинящейся чащей, ожидая развития лета...
  Северные олени кормились на мшаниках посреди пологих и поросших карликовой берёзкой долинок, а в жары уходили на нетающие всё лето снежники и отдыхали там от комаров и мошкары, всё в больших количествах появляющихся над горной тундрой...
  Лоси переселились в долину реки, в район бобровых плотин, создавших цепь небольших прудов на неглубокой речке.
  ...По вечерам, на закате солнца, мать - лосиха и Сам приходили к одному из таких прудов и безбоязненно входили в воду, на середину озерца. Напившись, они разойдясь на несколько метров, кормились, погружая, горбоносые головы, с длинными ушами в воду, доставая со дна сочно - мучнистые корневища болотного аира.
  Лосиха, изредка переставала жевать, поднимала голову, прислушивалась и убедившись, что в округе всё спокойно, вновь погружала ушастую голову в воду.
  Постепенно сумерки сменились ночной темнотой и из насторожённой мглы, в лесной тишине, далеко был слышен плеск воды и фырканье лосей...
  
  ...Бурый пришёл на водопой, с другой стороны пруда и услышав непонятные звуки, насторожился, стал красться, аккуратно обходя препятствия, и нюхая воздух...
  Лоси стояли почти посередине озерца, и выйдя к берегу Бурый затаился, вглядываясь в темноту. Но его зрение и при солнечном свете не отличающееся остротой, сейчас вовсе не годилось. Другое дело лоси...
  Стоило медведю неосторожно переступить с лапы на лапы, треснула веточка под его тяжёлым телом, и лосиха, заметив движение, с места прыгнув, поскакала с громким шумом по воде, в разбитой этими звуками тишине, к противоположному берегу - она, своими большими глазами, даже в темноте увидела шевеление медвежьей туши и бросилась убегать. За ней последовал Сам, тоже на больших прыжках...
  Отбежав от озеринки с полкилометра, звери остановились и лосиха долго вслушивалась, в ночную тишину, и убедившись, что погони нет, лоси прошли в густой ельник и легли в знакомом месте...
  Такие происшествия однако, были редкостью в их размеренной жизни. Обычно они кормились на озеринке почти до рассвета, а перед утренней зарёй уходили на лёжку, с заметно округлившимся брюхом...
  Бурый слышал, как лоси с шумом убегали, выбираясь из озеринки, но он и не собирался на них нападать. Медведь из простого любопытства попробовал скрадывать...
  Сытый и растолстевший, он был неуклюж и неповоротлив. Времена постоянного голода и агрессивности прошли, закончились вместе с весной, и сейчас он был миролюбив и не опасен для других зверей. Корма в это время года, в тайге, хватало на всех...
  
  
  ... Черныш и Палевая вышли на охоту, уже в ночной темноте. Пройдя по левому высокому берегу реки, волки рысью, следуя один за другим, обыскивали обнюхивали прибрежные кусты и никого не встретив, переплыли, переправились через речку и взобравшись на противоположный берег, немного прошли по свежему следу глухаря.
  Под одной из крупно-ствольных сосен след обрывался и Черныш, подойдя к дереву, понюхал воздух и поскрёб когтями правой лапы по толстой, неровной сосновой коре.
  Наверху зашевелилась сонная птица и раздалось сердитое кряканье глухаря, сердящегося на побеспокоивших его волков. Он был там, наверху, в полной безопасности и потому, высказывал своё негодование в полный голос.
  Черныш, сердито взлаял басом и покрутившись у подножия дерева, последовал дальше.
  В это время Палевая, в молодом соснячке, наткнулась на свежие следы кабаньей семейки: кабанихи матери и шести, полосатых ещё маленьких поросят.
  Сделав на галопе проверочный круг, Палевая вышла на выходной след и помчалась в погоню. Вскоре её догнал Черныш, проскочил вперёд, и уже верхним чутьём, подхватив тёплый ещё запах, понёсся вскачь...
  Перевалив через пологий гребень, разделяющий два болотца, волки услышали впереди себя шорох идущей по берегу болота кабаньей семьи и, разделившись, помчались напрямик, уже на звук.
  Выскочив на болотистый бережок, Черныш заметил мелькание в кустах серо - полосатых поросят, наддал, и врезавшись в стадо, набросился на первого кабанёнка. Тот испуганно завизжал и этот визг трагическим диссонансом нарушил лесную тишину.
  Черныш сшиб кабанёнка грудью, и пока тот катился по траве, переворачиваясь и визжа от страха, куснул его несколько раз за голое ещё брюшко, вырвав кусок внутренностей.
  Кабанёнок умер мгновенно, но волк, бросив его, продолжая атаку, налетел на второго, прижал всем телом к земле и, не обращая внимания на панический визг своей жертвы, вцепившись длинными клыками, в шею кабанёнка, задушил и его...
  Палевая, наскочила на кабанов с другой стороны и тоже загрызла кабанёнка. Кабаниха, с оставшимися в живых, тремя поросятами помчалась, по берегу болотца, влетела в густой ельник и как таран пробивая себе дорогу сильным клинообразным телом, проскочила в самую чащу и там остановилась, дрожа и всхрапывая, испуганно нюхая воздух.
  Волки отстали, и кабаниха, убедившись, что близкой погони нет, перейдя на крупную рысь, помчалась в соседнее урочище. И следом за ней, как по ниточке, не отставая даже на метр, следовали оставшиеся в живых кабанята...
  
  ...Наступили дни летнего солнцестояния и потому солнце появившись в пять часов утра, спускалось за лесистый горизонт только в одиннадцатом часу. После прохлады раннего рассвета, наступала летняя жара достигающая к полудню максимума и звери прятались кто куда, до закатных последних лучей солнца...
  Тяжёлая, в апогее развития, хвойная и лиственная зелень изнывала, тяготясь жарой, свисала безвольно и почти безжизненно с напружиненных веток, веточек и ветвей. В осинниках, круглые листочки, с утра, словно осколки разбитого громадного зеркала отражали солнечный свет, но к полудню, угасали, и давящий жар лился с выгоревшего светло голубого неба, на уставшую от летнего изобилия землю.
  Всё в природе: деревья, кусты, склоны залесённых холмов и даже болотные кочки принимало преувеличенно округлый, массивный, непрозрачно и неестественно плотный вид и цвет...
  В ветреные дни всё вокруг приходило в движение шелестение, трепыхание и дрожание. Леса под порывами ветра, словно паруса Земли, гнулись, шумели и прерывисто гудели, пытаясь или помогать, ускорять вращение земли или противостоять ему. Всё зависело, в какую сторону дул ветер...
  На третий или четвёртый день жары, следовал день дождливый и тогда, всё съеживалось, провисало, источало влагу и туман. Темно - серые тучи налитые дождевыми каплями до краёв, под тяжестью воды опускались к самой земле, закрывая на время не только горы, но и холмы почти до половины склонов...
  К вечеру когда дневной дождь заканчивался и в разрывы высоких белых облаков проглядывало яркое, умытое солнце, земля, истомлённая трёхдневным зноем дышала прохладой и деревья, встряхнувшись, тянулись к небу с первозданным оптимизмом ожидания новой счастливой жизни.
  Реки, речки, ручьи и вновь образовавшиеся ручейки шумели, звенели струями на перекатах и рыба оживившаяся на время, двигалась голодная, собираясь в стайки и целые косяки.
  На рубеже ночи, водная гладь то тут то там вспенивалась плеском и прыжками играющей рыбы. Оголодавшие комары и мошки, звенели мириадами крылышек и зуд - звон тонкой, односложно-опасной нотой, разливался над тайгой, приводя обитателей леса почти в ужас...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ...Любопытная в такие часы жалась к матери, но доведенная укусами кровососущих до истерики, вскакивала и напролом неслась по пихтачу или ельнику, в котором лоси пережидали дни, как солнечные, так и ненастные. Пробежав несколько десятков метров и избавившись на минуту от тучи комаров и паутов, подёргивая кожей на зудящихся от укусов местах, молодая лосиха, замирала в оцепенении, пока новая туча маленьких кровопийц не слеталась с округи вновь, привлечённая запахом зверя...
  И всё повторялось вновь и вновь...
  
  ...В самые жары, начался у медведей гон.
  Барышня с медвежонком в это время поднялась повыше в горные долины и избегая встреч с гонными медведями, спокойно кормилась короткими тёмными ночами на марянах, утром уходя на обдуваемые ветерком горные гребни или скальные останцы, где и проводили жаркие дни....
  Бурый ставший ещё на один год старше, громадный, в "шубе" тёмно - шоколадного цвета, вновь устремился в долину, в поисках самки...
  И он нашёл её томящуюся от нежеланного одиночества...
  И начались обычные любовные трогательно - наивные игры, когда молодая медведица, отбиваясь от наседающего, нетерпеливо напирающего Бурого, то бросалась бежать, то, клацая клыками в сантиметре от морды ухажёра пыталась сдерживать его неумеренную страсть.
  Так они переходили, перебегали с места на место, пока не настал вожделенный миг, и перевозбуждённый, роняющий из пасти клочки тягучей пены, самец, овладел, наконец, дрожащей от страха, проводящей первый свой половозрелый сезон, медведицы...
  На какой то момент, вдруг, из под густых сосен вывернул небольшой, чёрной масти медведишко, но Бурый, словно хвастаясь своими размерами и созревавшей годами силой, поднялся на дыбы, зарычал страшно и свирепо, и одним этим, без боя заставил отступить, а потом и позорно бежать незадачливого соперника...
  Инстинктом, медведишко почувствовал смертельную опасность, исходящую от этого громадного соперника, с такими тяжёлыми, длинно - когтистыми лапами, и ретировался, предпочтя искать "счастья" в другой стороне...
  
  ...Таёжное лето коротко. Незаметно, ночи становились длиннее и прохладнее, а в отяжелевшей и подсохшей на жаре листве, кое - где проглянули первые жёлтые прядки.
  Со стороны гор всё чаще налетали ветры, и кровососущих заметно поубавилось. В моховых болотах поспевала голубика и морошка, а дождливых дней стало почти столько же, сколько солнечных. На предгорных луговинах, трава поднялась в человеческий рост и звери в этом царстве зелени и осенних высоких цветов, пробили свои тропы. Медведи объедаясь дикой, сладко - ароматной лесной малиной, не уходя далеко, ложились дневать в густых зарослях зонтичных и проснувшись под утро, перейдя только с одного места на другое, принимались сопя и чавкая, объедать кусты малинника, пригибая, собирая лапами в пучок длинные малиновые ветки с осыпающейся от сотрясения алыми сочными ягодками.
  Иногда, в малинники прилетали глухари уже закончившие линьку и расхаживая под малиновыми зарослями, собирали "паданку", склёвывая ягоды с земли...
  Никто никого не боялся объесть, потому что ягоды хватало на всех...
  
  ...Однажды по утру, по лесной полузаросшей дороге, приехали к малиннику люди на урчащей, разогретым мотором, большой машине.
  Они повыскакивали из кузова, устроили костерок на поляне, на берегу речки, громко разговаривая, наспех позавтракали и в нетерпении отправились за ягодой, разошлись друг от друга на расстоянии слышимости голоса.
  Средних лет женщина, в мужских, широких штанах и ситцевом матерчатого платочке, кукольно торчащем над головой, увлёкшись поисками самой рясной малины, отошла чуть в сторону и позванивая кружкой о эмалированное ведро присела под густые кусты малины, когда рядом, под одинокой ёлкой проснулся сытый, добродушный медведь.
  Услышав непонятные звуки он высунул голову из под ели и увидел пухленькое двуногое существо, что - то довольно напевавшую себе под нос и проворно собирающую в кружку малину...
  Сухая еловая ветка под лапой медведя хрустнула и двуногое существо в ярком платочке на голове, не оборачиваясь, спросила: "Это ты Маша?".
  Не получив ответа она, прервавшись на мгновение обернулась и увидев громадную медвежью голову с маленькими полукруглыми ушками торчащими из густой бурой шерсти. Ягодница сдавленно вскрикнула и на мгновение застыла в ужасе...
  А потом, закричав нечеловеческим голосом, как - то протяжно - визгливо, уронив и рассыпав на траву наполовину наполненное малиной ведро, со всех ног кинулась в сторону поляны.
  Медведь испуганный неожиданным, громким криком, метнулся со всех ног в противоположную сторону и замелькал по кустам, буро - коричневым пятном, сквозь зелёное.
  Высунувшись из - за малинника, мужик в кепке, увидев это мельканье, насторожённо приподнялся и оглядевшись быстрым шагом, почти побежал к машине.
   Лес зашумел, заголосил, перекликаясь и переговариваясь. Ягодники вскоре собрались на поляне у машины и выслушав уже в который раз рассказ растрепанной бабы о том, что: "Вдруг вижу, как на меня идёт медведь и пасть разинул, а там красный длинный язык болтается!", - засобирались из опасного леса домой...
  А мужик авторитетно подтверждал: "Смотрю, а он крадётся по кустам, мелькает бурым!"
   Машина завелась, заурчала, ягодники уселись в кузове и грузовик, ломая колёсами кустарник, выехал на дорогу. Водитель долго ещё вглядывался в тёмные придорожные кусты, но когда свернули на знакомый просёлок, вздохнул с облегчением...
  
  Но наш герой - Бурый был к этому времени уже в своих привычно знакомых местах. Поселившись в долине небольшой таёжной речки, он жил размеренной жизнью, восстанавливая силы после месячного сладострастного, временного сумасшествия...
  Ему нравилось быть одному, нравилось полежать на мягкой сухой траве на рассвете и наоборот, вечером выходить кормиться пораньше. Он шёл от места днёвки на знакомые ягодники - малинники на закрайках старых зарастающих гарей, пересекая пологие неширокие распадки, с сенокосными полянами по широким руслам, с одиноко стоящими толстыми берёзами...
  В одном из этих распадков он обнаружил странную вещь. Сваренная из толстых металлических пластин большая "коробка", с неширокими щелями повдоль, в которой лежало несколько полуразложившихся рыбин, ароматно пахнущих гниющей плотью.
  "Ящичек", имел сварную металлическую дверку, замкнутую на завёрнутый до отказа болт. К ящичку, змеёй извиваясь в траве, был прикреплён кусок железного троса, другим концом обвязанного, за крепкий, берёзовый ствол...
  Бурого находка заинтересовала, он перевернул "ящичек" несколько раз, попробовал толстыми лапами достать хотя бы кусочек рыбины, но у него ничего не получилось.
  Раздражаясь, он засопел, несколько раз со звоном ударил лапой по ящику и послушал слабый звук, который ему понравился...
  ...Над тайгой солнце веером выпускало последние дневные лучи и зелень берёзовой листвы чуть трепетала под порывами лёгкого ветра. Внизу, под деревьями уже было сумеречно, но синее небо, отражая заходящее солнце светилось необъятной глубиной. И сквозь сосновые ветки, на гребне распадка, ещё проблескивал золотой краешек солнца.
  В вечерней тишине, откуда - то издалека прилетел внезапно зародившийся звук стрекотания мотоциклетного мотора. Он, казалось, то приближался, то удалялся и наконец, продолжая нарастать придвинулся, и стали слышны звуки громкого человеческого голоса, пытающегося на ходу перекричать шум двигателя...
   Бурый однако, так увлёкся необычной игрушкой, что не обращал на эти звуки никакого внимания...
  Наконец, где - то в устье распадка мотор замолк, и вновь наступила тишина. Бурый возбуждаемый запахом рыбы, становился всё настойчивей, ворочая металлический ящик из стороны в сторону, звенел железом ударяя когтями по металлу и сердито рявкал, когда в очередной раз не удавалось залезть внутрь соблазнительного предмета...
  
  ...Два охотника, из деревни находившейся километрах в тридцати от этого места приехали проверить своё "изобретение".
  Заглушив мотор, они, разминая ноги походили по травке, переговариваясь и поглядывая на темнеющий сумерками горизонт.
  Тишина обступила их со всех сторон и после гула мотора казалась особенно неподвижной. Вдруг старший насторожился, поднял руку и молодой замолчал, прервавшись на полуслове...
  Из глубины распадка раздались, какие-то неясные звуки - то ли звон, то ли стук. Старший сдёрнул с плеча двустволку, достал из кармана брюк патроны с картечью и пулями зарядился и стараясь на щёлкать пружиной ружейного замка аккуратно привёл стволы в исходное положение. Молодой, повторяя движения старшего товарища, проделал то же самое со своей одностволкой...
  Переложив оставшиеся патроны, в нагрудный карман энцифалитки, старший сделал знак рукой второму охотнику и мягко ступая на носки пошёл вверх по распадку, на звук...
  Охотники шли опасливо пригибаясь и, напряжённо вглядываясь в просветы между деревьями, иногда останавливаясь, замирали прислушиваясь.
  Наконец старший, идущий впереди, сделал знак рукой младшему и прошептал взволнованным шёпотом: - Вижу медведя! Да какой здоровый! - голос от волнения срывался.
  Страх вкрался в сознание охотника. Мысли быстро - быстро, замелькали в голове...
  "Далеко ещё! А вдруг увидит нас и бросится?! Лучше стрелять отсюда!".
  Старший охотник, не дожидаясь пока приотставший второй охотник разглядит медведя, медленно поднял двустволку, и взволнованно дыша и стараясь унять дрожь напряжённых рук, выцелив неясно мелькающее за кустами багульника, бурое пятно, нажал на курок, что было сил.
  Он выцеливал под лопатку, но от сильного нажатия на курок, стволы чуть дёрнулись вверх. Раздался гром выстрела, медведь, после удара пули в загривок, подпрыгнул, рявкнул яростным громовым басом и всплыл на дыбы повернувшись в сторону охотников!
  Различив какое - то шевеление за кустами, Бурый громадными прыжками бросился в ту сторону и тут раздался второй и третий выстрелы. После второго выстрела заряд картечи ударил зверя в грудь и заставил крутнуться на месте... Медведь яростно и пронзительно взревел от неожиданной новой боли и вновь вскинулся на дыбы. Испуганные охотники бросились убегать, на ходу теряя патроны, пытаясь перезарядить ружья.
  Им казалось, что раненный медведь, вот - вот догонит их и потому, подбежав к мотоциклу, старший стал ударяя ногой по рычагу заводки, на ходу, развернул мотоцикл и когда мотор взревел, оба человека запрыгнули на сиденья и отталкиваясь ногами от земли, набирая скорость, помчались к дороге.
  Резко свернув вправо, чуть не упав вместе с мотоциклом они, выехали на дорожную колею и поддав газу понеслись прочь от этого страшного места, где как им казалось, медведь уже почти настигал их...
  Бурый был ранен пулей и несколькими картечинами застрявшими в мякоти грудных мышц. Пуля, чуть выше лопаток пробила толстую шкуру загривка и вышла с другой стороны, пробив слой подкожного жира по касательной...
  Бурый, чувствуя боль и жжение в местах ранений, начал кататься по траве, пятная зелень красными кровавыми каплями. Кровь с каждой секундой шла всё сильнее и сильнее и постепенно намочила шерсть и пропитала её насквозь на спине, на боках и на груди...
  Жжение постепенно утихло, но боль не уходила и Бурый побрёл в сторону реки...
   Продравшись напролом через кустарники и молодой березняк, он, войдя в текучую воду, стал окунаться почти с головой, поднимая со дна мягкий чёрный ил. Вода вокруг окрасилась кровью, но жжение и боль, казалось, стали меньше и Бурый ещё долго сидел в воде, ворочаясь всем сильным телом, поднимая на поверхности мелкую волну...
  Он сидел в речной холодной воде долго, пока кровь не перестала идти и только сочилась мелкими каплями из крупной раны на загривке...
  Почувствовав внезапную жажду медведь долго пил воду, потом выбрался на берег и кровеня траву побрёл вглубь болота и выбрав небольшой островок в чаще тонкоствольного березняка лёг, приминая кусты и траву тяжёлым телом....
  ... К полуночи, когда половинка серебряной луны выбралась на край тёмного ночного неба, в большом теле Бурого стала подниматься температура, и он тяжело и часто дыша, чувствуя боль в местах ранений стал пытаться когтями вынуть из ран в груди мешающие ему жить, крупные картечины, вновь раздирая раны до крови...
  Он вспоминал всё происшедшее и от этих воспоминаний волна ярости, вздымавшаяся в нём, заставляла шерсть на раненном загривке подниматься дыбом.
  Он начинал зло рявкать и в ночной тишине этот свирепый рык, пугал всё живое вокруг, предупреждая других животных об опасности встречи с разъяренным, страдающим от ран, свирепым хищником...
  Он вспоминал хлёсткие звуки выстрелов, запах человека и пороха, несущих в себе опасность и боль, и визгливо пронзительно ревел...
  Прошла долгая мучительная ночь, прошёл и яркий, но тоже мучительный день. Поднявшись и постанывая как человек, медведь по своим следам сходил к реке, долго пил фыркая и рыкая от боли и через время вернулся на старое место...
  Под утро следующего дня начался нудный мелкий дождик, который промочив плотный медвежий мех сбивал температуру борющегося со смертью большого сильного тела...
  Прошло четыре дня и чувствуя боль и слабость, Бурый заставил себя подняться и побрёл в лес, нюхая траву, стараясь отыскать среди зарослей, лечебные стебли и корешки...
  Начался долгий и мучительный период выздоровления...
  
  ...Лето заканчивалось. Мать Сама всё чаще уходила от молодого лося и остановившись в чаще долго и напряженно слушала тишину окружающего леса...
  Тайга постепенно окрашивалась в яркие празднично грустные осенние тона и вода в ручьях и речках становилась золотисто прозрачной и холодной.
  По ночам, иногда подмораживало, и к утру на траву ложился тонкий слой белого инея.
  Утром, восходящее яркое солнце очень быстро сгоняло иней с травы, превращая в росу, в мириады прозрачно - чистых капель, при малейшем порыве ветра блестевших разноцветьем огоньков.
  Влажная поверхность густой травы, под низким солнцем встающем из-за лесов и болот, играла всеми цветами радуги от ярко рубинового, до желто - зеленоватого...
   Природа приноравливалась к наступающим холодам, однако земля была ещё тёплой, нагретой за три месяца короткого, но жаркого лета и потому, днём при высоком солнце, бывало даже жарко, хотя тени стали резче и заметно прохладнее, а воздух посвежел, и потому дышалось особенно легко и свободно. Звери за лето нагуляли силу и набрались энергии, и в природе наступала пора осеннего гона, страстно - похотливое время, когда непонятный жар, разливается в крови и беспокоит и самцов и самок.
  Накопленная сила требует выхода и потому осень - время зарождения многих новых жизней в дикой природе, особенно среди копытных...
  Быки - лоси на время теряют покой и сон. Они бродят по округе в поисках маток и "охают", вызывая соперников на бой, давая знать самкам, что они здесь и готовы биться за право продолжить жизнь вечного лосиного рода...
  Сам к этому времени стал вполне самостоятельным лосем. Он на кормёжке далеко уходил от матери, но перед уходом на лёжку из кормовых мест, безошибочно находил её по знакомому запаху...
  В одну из прохладных ночей, с другого берега широкой речной долины, из темноты вдруг донеслось короткое "У - О - Х - Х". Лосиха вздрогнула от этого призыв, поднялась на ноги, затопталась в беспокойстве, как - то невольно потянулась в сторону рёва, и вытянув шею, коротко мыкнула - один, потом второй раз...
  И долго слушала, ожидая ответа, пока уже значительно ближе не раздалось: "У - О - Х - Х"...
  Вскоре послышался треск валежника под копытами и на полянку выскочил чёрный крупный лось с шерстистым полукруглым выростом снизу, на шее, и большими рогами, похожими на соху, с несколькими короткими отростками вырастающими из тяжелой, плоской сохи неровным веером.
  Заметив Сама, испуганного внезапным появлением пришельца, лось - рогач, подошел к нему ближе и ткнул рогами в плечо молодого лося и от этого толчка, Сам чуть не упал, и после отбежав на несколько десятков метров, сквозь кусты следил, как лосиха, его мать и рогач, крутились почти на одном месте, облизывая и обнюхивая друг друга.
  От пришельца исходил резкий, запоминающийся запах, который можно было учуять за сотни метров...
  Сам не знал, не понимал, что происходит с его матерью, но инстинктом почувствовал, что ему надо уходить. Рогач вдруг повернулся в его сторону и проревел "У - О - Х - Х" и стал рогами, поддевать снизу невысокую сосёнку, сдирая с неё молодую кору и обламывая гибкие ветки...
  Сам потоптался на месте, повернулся и медленно стал уходить в темноту, в сторону от обычного места лёжек...
  С этой поры он остался один...
   Мать Сама и лось - рогач, потоптавшись, двинулись куда то на север, в сторону больших заливных болот. Лосиха шла впереди, а за нею, то заходя слева, то чуть отставая чтобы прореветь знакомое "У - о - х - х", двигался, треща ветками кустов, крупный лось, нашедший, наконец так долгожданную подругу...
  
  ...Черныш и Палевая лежали в густом ельнике, на берегу глубокого оврага, по которому протекал небольшой ручей, в сильные дожди превращающийся в шумливую речку, моющую глинистые берега.
  Волки отдыхали от ночной охоты, когда они по следам очень близко подошли к стаду косуль и после короткого броска - погони, отделив косулёнка от родителей, загрызли его, а потом почти всего съели, разодрав на кровавые куски.
  Шёрстка косулёнка была почти чёрной, необычно пушистой, а кожа ещё тонкая и нежная.
  Когда Черныш, на всём стремительном скаку схватил детёныша за заднюю ногу, косулёнок почувствовал страшную силу волчьих клыков, и закричал - застонал.
  Волк мгновенно перехватившись, повалил, вцепился в горло очередной жертве и через секунду малыш был уже мёртв!
  Подоспевшая Палевая, вонзила зубы в бок жертвы и вырвала большой кусок мышцы, но косулёнок уже умер и потому ничего не почувствовал...
  ...Издалека, повторенный звонким далёким эхом раздался необычный для леса звук и Черныш, мгновенно проснувшись, поднял крупную, лобастую голову, с острыми подвижными ушами, насторожился...
  Через какое-то время звук повторился и волк вдруг отчётливо вспомнил, что уже слышал этот, такой звук, в тот страшный зимний день, когда погибли все его братья и сёстры, кроме Палевой, а также и волчица с матёрым...
  Черныш, словно напрягшаяся пружина вскочил, и шерсть на его загривке поднялась дыбом. Он зарычал, обнажив острые белые зубы, сморщив нос в свирепую, злую "гармошку".
  Палевая тоже поднялась и смотрела на вожака с удивлением. Черныш ещё некоторое время послушал, и когда человеческий крик ещё раз повторил "Хей - я - я!", - он с места тронул рысью, и Палевая последовала за ним...
  Пройдя ельник, волки, по высокой траве, вышли на край большого поля - покоса, окружившего мыс леса с трёх сторон.
  Они, постояли в кустах рассматривая, зелёный необычно ровный травянистый луг с полуразрушенным чёрным, дощатым сеновалом в дальнем углу поля. Черныш не решился пересекать открытое пространство, и потому, они, развернувшись, уже галопом помчались вдоль поля немного наискосок и чуть навстречу страшным звукам...
  Охотники из ближней деревни делали загон на косуль. Стрелки, спрятавшись, стояли на заросшем кустарником перешейке, между полем и широкой просекой высоковольтной линии электропередачи.
  Загонщики - их было человек десять, с криками шли из другого угла леса, перекликаясь и улюлюкая. Они шли не торопясь, почти не глядя вперёд, потому что знали - косули, если они были в загоне, услышав их крики, уже давно поднялись с лёжек и поскакали вперёд, спасаясь от опасности...
  Черныш и Палевая постарались проскочить во весь опор опасное место и это им почти удалось. Но один из загонщиков молодой азартный охотник уж очень торопился и шёл по лесу необычно быстро. Он ожидал выстрелов в цепи стрелков, и сам был с ружьём. Он первый раз участвовал в загоне и потому старался идти тише и незаметнее, надеясь, что косули нечаянно набредут на него...
  В последний момент, он заметил мелькание среди молодых сосёнок чёрно - серого, вскинул ружьё, но выстрелить не успел - зверь скрылся в чаще.
  Только он опустил ружье, ругая себя за нерешительность, как вслед появилось новое, но теперь светло-серое пятно, стремительно скачущее по тем же кустам. Молодой охотник вновь вскинул ружьё и почти наугад, не целясь, выстрелил по мелькающей тени крупной картечью и убил Палевую наповал.
  Когда он подбежал к тому месту, где неизвестный зверь упал после выстрела, то увидел молодую, красивую волчицу, похожую на крупную собаку...
  Это была Палевая...
  Черныш на махах пролетел самые опасные триста - четыреста метров и сбавил ход только тогда, когда крики загонщиков остались слева и позади.
  Он слышал выстрел, но не связывал этот трескучий звук с отсутствием Палевой. Пробежав ещё с километр, он остановился в чаще и долго стоял в ожидании шуршащих, лёгких шагов своей подруги.
  Но Палевой всё не было и не было...
  Перейдя в крупный, заросший ольшаником ельник, он лёг и ждал Палевую ещё несколько часов, до сумерек. Волчицы не было...
  Уже в полной темноте, Черныш тоскливо и зло завыл призывая потерявшуюся, как ему казалось Палевую.
  Всю ночь он бродил в окрестностях сенокосных полей и выл призывая, умоляя, проклиная...
  Потом, он даже нашёл то место, где лежала убитая молодым охотником Палевая, и где, так же, как тогда зимой, пахло порохом, кровью и человеком. Отойдя в сторонку он вновь завыл тоскуя и призывая...
  Но его подруга не появилась...
  На рассвете Черныш, сделал ещё один круг, но не найдя Палевой, уже на восходе солнца, двинулся в дальний лес, за рекой. Переходя просеку линии электропередач, он задержался немного, вглядываясь в открытое пространство впереди, и вдруг заметил чёрную с белыми пятнами на боках, молодую собаку - лайку, выбежавшую на зелёную луговину, поросшую отавой, из-за кустов.
  Волк напрягся, неслышно оскалился, и мягко ставя лапы на короткую зелень травы, начал красться ей навстречу.
  Вся ненависть к этому безжалостному миру, вдруг сконцентрировалась для Черныша, на этой собаке, прислуживающей издавна, его главным врагам - людям. И так велика была эта ненависть, что на время, волк потерял осторожность...
  Подкравшись, он неслышно лёг за кустом дикой смородины, а беспечная собака набежала на него почти вплотную. Черныш вскочил стремительно, сделал пару длинных прыжков навстречу лайке и, коротко рыкнув, вонзил клыки в шею, обезумевшей и застывшей на месте от страха жертвы.
  Прокусив горло, Черныш, мотнув громадной головой, встряхнул, уже ничего не чувствующую собаку и почувствовал вкус солоноватой крови на языке...
  В это время хозяин собаки, тот самый Егерь, который организовал давний флажковый оклад волчьей стаи Черныша, в заснеженном Овраге, вышел на просеку из тех же кустов и увидел, что крупный чёрный волк рвёт безжизненное тело его любимой лайки Дамки.
  Черныш, сквозь ослепление ярости, услышал шуршание шагов, поднял голову и их взгляды, волчий и человеческий, встретились. И так велик и неуправляем был в этот момент инстинкт убийства в волке, что он, вопреки многовековому страху перед человеком вскочил и громадными прыжками кинулся на Егеря...
  Егерь - опытный охотник и хороший стрелок, быстро среагировал, автоматически, привычно вскинул двустволку к плечу, коротко прицелился и нажал на курок, в момент последнего волчьего прыжка.
  Картечь пробила тело Черныша в нескольких местах и смерть пришла мгновенно. Он на лету, словно споткнувшись о невидимую преграду, потерял силу инерции прыжка и рухнул на зелёную траву, окрасив через мгновение тёмно - зелёную траву, красной кровью...
  Обойдя полукругом два неподвижных тела, Егерь, убедившись что волк мёртв склонился над собакой и гладя ещё тёплое тело своей любимицы повторял грустно, чуть не плача: "Дамка! Дамка!"
  Рядом с собакой лежал молодой сильный волк, с чёрной спиной и тёмными боками. Он распластался по земле, не утратив стремления достичь, допрыгнуть, долететь, схватить и его большая голова, с открытыми глазами, лежала на передних вытянутых вперёд, длинных мускулистых лапах...
  Егерь с опаской поглядывал в его сторону и подумал: "В нём килограммов шестьдесят будет. Такой зверюга может в одиночку оленя загрызть!"
   Собака и волк были очень по животному, очень похожи, и отличались только размерами.
  Но как далеки они были в своих привычках и повадках. Собака издавна служила человеку и стала домашним животным и спутником человека. Волк - сохранил свою дикость и был беспощадным хищником, исполняющим вечный закон дикой природы - выживает сильный. А собаки помогали человеку в его охотах, прислуживали ему верой и правдой...
  И, может быть потому, взаимная ненависть и страх, так разделили волка и собаку в природе...
  
  ...Сам, уйдя от матери, какое - то время жил один. Он уже хорошо усвоил привычки и жизненный распорядок лосиного племени. Кормился ночами, особенно внимательно прислушиваясь к опасным звукам вокруг, принюхиваясь к тревожным запахам встречающимся на его пути...
  Постепенно успокаиваясь, Сам стал забывать мать лосиху и когда выпал первый снег, он перешёл на южные склоны речной долины, где было теплее и снег, не накапливался за зиму в таких количествах.
  Однажды, на рассвете, на большой гари, зарастающей лиственным молодняком, он встретил двух лосей - матку и лося - сеголетка.
  Сам обрадовался, но осторожно подошёл к молодой лосихе с телёнком и долго обнюхивал её, отдалённо припоминая запах своей матери.
  Лосиха отпрянула от пришельца, громко фыркнула и отойдя подальше и принялась объедать ветки с молодой осинки, а Сам понял, что его тут не ждали...
  Молодой лось остался жить один. Днём, он, заходило в куртину кустарников и ложился на днёвку, а вечером шел н водопою и после, направлялся на кормёжку, где и проводил всю ночь изредка ложась и на время чутко задремывая. Уже под утро, с полным брюхом, он шёл на днёвку в знакомую чащу.
  Такой размеренной жизнью жили лоси всю осень...
  Со временем, краски леса поменяли свой цвет. Всё больше коричневого и серого появлялось на недавно ещё яркой, палитре обширных приречных лесов. С каждым днём в тайге становилось светлее и прозрачней; со склонов соседнего хребта, в освободившиеся от листвы прогалы, иногда, были видны дальние извивы реки, и её вода отливающая тёмно-синим.
  Осенний холодный ветер свистел пролетая сквозь оголенные ветки, там, где ещё месяц назад под его порывами шумела густая, плотная листва.
  ... Земля окрасилась опавшей листвой в необычайно яркие тона.
  В осинниках зелень травы только изредка проглядывала сквозь желтизну и красноту бесчисленного количества умирающих листьев.
  В молодом лиственничнике, опавшая жёлтая хвоя покрасила землю в ярко - золотой цвет, и на восходе солнца, густые заросли лиственниц, серые оголившиеся ветки часто росших деревьев, просматривались из конца в конец на сотни метров...
  Однажды, днём было необычно тихо и солнечно. Казалось, всё в природе замерло, в непонятном тревожном ожидании.
  Под утро, когда сам ушел в ельники на днёвку, с неба посыпался мелкий серый дождик, к полудню перешедший в мокрый снег.
  К вечеру из тяжёлых низких, холодных тучь повалил настоящий снегопад и поднялся ветер.
  Влажный снег налипал на ветки и под его тяжестью, они с треском ломались и рушились на землю. В ельнике снег на хвое таял, а потом стал с опасным шуршанием, скатываясь с веток, падать на землю, пугая своим падением Сама...
  К утру, когда снег перестал, его белый, пушистый слой покрыл землю толстым одеялом и много деревьев, особенно гнилых и старых, было повалено, а у молодых берёз и осин, неуспевших сбросить листву, были обломаны вершинки.
   В это время Сам встретил лосиху с лосёнком и они стали жить неподалеку друг от друга. После снегопада, лоси чуть выйдя из ельника, принялись поедать сочные ветки на этих обломках и корма "заготовленного первым снегопадом, хватило на несколько дней.
  Боясь снежной белизны, оставляющей на себе чёткие следы, лоси, первые дни после снегопада, старались, как можно меньше ходить по округе и держались на одном месте...
  
  ...В утихшей и поредевшей тайге звонкое эхо, громко разносило олений рёв. Особенно хорошо был слышен хриплый, злой голос большого оленя - Рогача. Его рога достигали необычных размеров, с восемью отростками на каждом и толщиной у основания в доброе молодое деревце...
  В стаде - гареме Рогача было восемь маток. И он, постоянно перегоняя их с места на место ревел грубым и низким басом, а услышав ответный рёв скакал на вызов и вступал в драку без предварительных приготовлений и запугиваний, спокойно уверенный в своём превосходстве.
  Он, Рогач, знал свою силу и это тоже помогало ему побеждать всех оленей - соперников в округе...
  Все его бои проходили почти по одинаковому сценарию...
  Выскочив из чащи, Рогач, не сбавляя хода, бросался на оленя соперника галопом, швыряя из под острых крупных копыт куски дернины с остатками травы.
  Налетая на ошеломленного соперника как вихрь, он сминал, толкая огромными рогами, отшвыривая то в сторону, то назад, напрасно сопротивляющихся ошеломлённых его злой силой самцов - рогачей. И побеждённые быки отступали, поскальзывались упертыми в землю напряжёнными ногами, изгибая толстые раздувшиеся от похоти шеи, а освободившись от захвата рогов этого лесного великана, убегали, оставляя во власти победителя своих маток. Оленухи, наблюдавшие за боем разъяренных соперников почти спокойно, так же невозмутимо воспринимали смену хозяина.
  А Рогач, показывая свою свирепость и власть, гнал их к своему стаду, непокорных бил рогами и копытами, оставляя на теле оленух долго не заживающие кровавые метки...
  Ещё на ходу, старый сладострастник намечал себе очередную жертву "насилия", набрасывался на нее, свирепо рявкая и скаля передние зубы, громоздился сверху и сзади, касаясь своей огромной рогатой головой шеи матки и вонзив в неё орудие похоти и сладострастия, овладевал изнемогающей от испуга маткой...
  Удовлетворившись, Рогач на какое-то время успокаивался и матки спокойно паслись вокруг него, а он, иногда стоял гордо закинув голову с коричнево - серыми рогами на спину, осматривался припухшими от возбуждения и бессонницы, блестящими глазами на выкате притихшую тайгу, временами ревел громко и яростно и рыл острыми копытами землю, вырывая куски дерна и травы...
   Из его полураскрытой пасти тянулась пенная слюна, а по брюху и по задним ногам текла клейкая жидкость, а из разбухшего от постоянной похоти горла вырывались звуки низкого, почти медвежьего рёва...
  Молодые олени заслышав этот свирепый рёв, вздрагивали и переходя на рысь убегали подальше от яростной угрозы, слышимой в этом голосе...
  Все олени в округе боялись Рогача, испытав на себе силу его копыт и рогов и потому, на вызов неистового любовника никто не смел отвечать, а многие ушли в поисках маток в другие таёжные урочища...
  Насладившись своей непобедимостью, Рогач выбирал себе очередную "жертву" в гареме и налетев на неё подчинял её волю и тело своему напору, а удовлетворившись, долго остывал, рысью обегая стадо и осматривая все ли матки на месте.
  Потом, успокоившись ложился и чутко дремал, вздрагивая во сне от распаляющих желание сладострастных видений...
  
  Так проходили дни за днями...
  Осень заканчивалась...
  Цветовая гамма, таёжных просторов перешла из яркого и насыщенного колорита, к более спокойному, жёлто - серому, а потом и к тёмно - бурому, мрачному...
  И одновременно кругом становилось тише, просторней, прозрачней...
  Постепенно проявились многие детали холмистого рельефа, и сквозь редеющий лиственный лес проглянули поляны и лесные опушки.
  Травы в речной долине, от ночных заморозков пожелтели, а потом стали сухими и серыми, и острая осока в болотинах, торчала густой кабаньей щетиной, вокруг синевато - холодных водных зеркал озёр, озеринок и сырых заросших мочажин...
  
  ... Человек выехал из пригородного посёлка рано утром. Он протарахтел на своём старом мотоцикле по притихшим улицам, ревя мотором, поднялся в гору, повернул налево, и с холма на холм, по просёлочной гравийной дороге поехал в сторону синеющего на горизонте водораздела.
  К багажнику был приторочен брезентовый мешок, с запасом продуктов на несколько дней, топориком и двумя проволочными петлями, свернувшимися в мешке, как заснувшие, опасные змейки...
  Переправившись по полуразрушенному мосту через таёжную речку, он проехал ещё какое-то время по разбитой, грязной глинистой дороге, потом свернул на лесную заросшую дорогу, вброд переехал через ручей и выкатившись на поляну окружённую высоким крупно ствольными сосняком, заглушил нагревшийся мотор...
  Вокруг стояла зачарованная лесная тишина.
  Ветерок, шевеля оставшиеся на берёзках жёлтыми листочками, шептал, что-то неразборчивое. А листочки: лёгкие и полу высохшие, потерявшие упрямство жизненной тяжести, отзывались на малейшее движение воздуха, то плавно покачиваясь, то начиная мелко дрожать и наконец, некоторые из них, оторвавшись от ветки, по диагонали, или неровными зигзагами, делая последний в своей жизни полёт, планировали вниз и коснувшись земли, застывали в мёртвой неподвижности...
   Березняки на противоположном склоне, освободившись от густой листвы, просветлели, прояснились и стали видны ярко белые чёрточки белокожих берёзовых стволов...
  Человек снял шапку и крутя головой послушал лес вокруг, потом крякнул удовлетворённо и подумал: "Тишина!.. Ягодники и грибники уже в лес не суются, так что я буду один и мне некого опасаться! Егеря сейчас тоже по домам сидят после долгой, суматошно - пьяной осени".
  Мужику было лет сорок пять. Одет он был в ватную телогрейку, на голове была шапка ушанка с грязным искусственным мехом, а на ногах замызганные грязные, резиновые сапоги - ботфорты.
  Сдёрнув с багажника мешок, мужик отнёс вещи в притаившееся под пологом леса старое зимовье, выложил там продукты и выйдя на свет, на старом кострище замусоренном полусгнившими щепками и пятнами солярки, развёл огонь и вскипятил чай.
  Достав из мешка рыбные консервы, он открыл их охотничьим ножом, порезал хлеб толстыми ломтями и чавкая стал есть, запивая еду горячим чаем...
  Насытившись, он собрал остатки завтрака в мешок, вернулся к костру с петлями и какое-то время сидел, заплетая тупым металлическим лезвием большого складного ножа похожим на большую отвёртку, проволочные прядки на неаккуратно обрубленном тросике...
  Глядя изредка на склоняющееся к горизонту солнце, мужик начинал торопиться...
  Проволока в тросике была очень жёсткой и он, сплюнув, не закончив заплётку, на последней петле махнул рукой - "Так сгодиться!"
  Встав на ноги, он, разминая спину походил, затем снова сел, подняв голову посмотрел на небо и допил остывший в котелке, горьковатый от крепости чай. Потом подумал: " Сегодня поставлю первую петлю в Оле, а завтра вторую в Хее. Или там или здесь, кто - то должен в петли попасться...
  Приеду проверять через два дня. Если кто попадётся и будет ещё жив, дострелю из обреза..."
  Мужик прошёл в лес за зимовье. Подошёл к молоденькой густой ёлке и пошарив правой рукой вдоль ствола, достал оттуда тяжелый сверток, завёрнутый в кусок полиэтилена. Развернув полиэтилен, достал ружейный чехол, расстегнул его и извлёк старую кое - где со следами ржавчины на стволе, одностволку.
  - Так - так, - забормотал он. - Ружьишко конечно не ахти, но метров с двадцати, да по стоячему лосю не промахнусь. А больше и не надо...
  Он закинул ружьё за плечи, вернулся к мотоциклу, завёл его, удивившись, как звонко и громко стучит старенький мотор в лесной тишине, развернулся и покатил по лесной дороге, по пути объезжая, выросшие в давно неезженой колее, кусты ольшаника...
  Бросив мотоцикл на гребне хребта, мужик спустился в распадок, где начинался небольшой ручеек. Потом прошёл вдоль склона метров триста и у первой же мочажины залитой неглубокой но чистой водой, на чёрном илистом бережке, увидел крупные следы лося.
  "Ага!.. - подумал он - сюда на водопой лось ходит".
  Оглядевшись, он поднялся чуть в горку и нашёл хорошо утоптанную тропу ведущую к ручью. Сбросив мешок на землю, достал топорик и срубил насколько берёз, повалив их так, чтобы они преграждали другой путь к воде, кроме как по тропе...
  Затем достал тросик, продёрнул его сквозь петлю и закрепил за основание крупной толстой берёзы растущей над тропой. Потом саму петлю расправил, поместив её круг вертикально к земле и закрепил тонкими веточками.
  Центр периметра петли приходился на уровень человеческой груди: верхняя часть торчала на высоту более двух метров, а нижняя была на уровне полуметра, над тропой...
  Закончив установку петли, он глянул на небо, увидел, что солнце уже садиться к горизонту, и заторопился. Человек не любил оставаться в лесу на ночь и боялся темноты...
   Выбравшись на верховую дорогу, мужик, видя, что солнце ещё проглядывает над горизонтом, успокоился и "оседлав" мотоцикл, покатил в сторону зимовья...
  С вечера, пораньше, он сварил кашу на костре, поужинал сидя на крыльце лесного домика и в сумерках, закрыв двери зимовья на крючок, лёг спать...
  Проснувшись часов в двенадцать ночи, он, опасливо поглядев в окошко, вышел на улицу, увидел серп яркой, серебристой луны в проёме неба между хвойными вершинами сосен, напрягшись послушал притихший лес и только после, чуть отойдя за угол сделал свои дела и быстро возвратился, настороженно оглядываясь, на окружающую избушку, сосновую чащу.
  Он тайге не доверял, и ожидал в лесу всяких неприятностей. "Как другие ночами по тайге ходят? - удивлялся он. - Ведь это страх - то какой! А вдруг медведь, или тот же кабан?!"
  Через какое-то время, он заснул и увидел сон из своей молодости...
  Играли в футбол, и ему никак не удавалось из верных положений забить гол. Игроки его команды, ворчали на него в перерыве, а он оправдывался. После перерыва игра переменила направление, и соперники забили несколько голов в ворота его команды.
  И вот тогда он, обозлённый неудачей, дал себе волю. И, когда один из нападающих противника, упал в их штрафной площадке, то он незаметно в общей суматохе, пнул его сзади по почкам.
  Нападающего увели с поля под руки, а он злорадствуя хихикал: "Так ему и надо! Хоть мы и проиграли, зато этот парень будет помнить..."
  На этом месте, он проснулся увидел, что квадрат маленького, грязного окошка посветлел. "Сейчас часов около шести утра. Ещё поспать можно". Мужик перевернулся, поджал ноги поближе к подбородку и заснул уже до солнце восхода...
  Вторую петлю человек установил на подходе к солонцу, на гребне перешейка между вершиной крутого распадка и болотистой долинкой, таёжной речки. Здесь он сделал настоящую изгородь, в виде тупого треугольника, в горловине которого и были устроены им узкие воротца, чтобы только зверь мог пройти....
  "Тут они как в загоне будут тесниться и петли им не миновать!" - рассуждал мужик оглядывая дело своих рук. Он остался доволен своей задумкой.
  Если его спросили бы, зачем он это делает, то он не смог бы ответить. Ему просто нравилось быть добытчиком. "Так, надо в магазин идти, деньги тратить, а тут бесплатно и всё от твоей хитрости зависит. Тайга большая, и если с головой, то сколько же денег можно сэкономить?" - вопрошал он сам себя, и предвкушая удачу, улыбался...
  ...Когда, громадный нескладный лось, в один из ненастных дней ушёл от лосихи жившей в окрестностях этого зимовья, она, не очень то и скучала, чувствуя в своём теле тяжесть вновь народившейся жизни. Лосиха кормилась как обычно в осинниках и по вечерам на закате ходила на водопой.
  В тот день, она уже в сумерках подходя к ручью, увидела белеющие издалека свежие порубы на сваленных берёзах, учуяла запах мокрого металла и долго стояла, принюхиваясь и прислушиваясь.
  Потом движимая неясной тревогой развернулась и обойдя полукругом березняк, через чистый сосняк спустилась к лесной заболоченной озеринке и напилась там воды, чуть пахнущей тиной и болотом....
  Назавтра она, подойдя как обычно к ручью, не заметила ничего нового и стала спускаться по натоптанной тропе. Не доходя метров двадцати до воды, лосиха вдруг почувствовала на лопатках, через густую шерсть, холод металлической удавки и испугавшись рванулась вперёд, стараясь сбросить с себя опасную змейку.
  Но тонкая, злая петля, захлестнула её шею ещё туже и сколько не билась несчастная лосиха, ни порвать, ни сбросить петли она не могла - плетённая проволока, всё туже стягивала её шею и обречённый зверь бился и страдал напрасно. Хрипы - стоны вырывались из её сдавленного горла...
  Не хватало воздуха и лосиха после долгих минут безнадёжной борьбы, вначале упала на колени, а потом повалилась на бок, оскалив зубы и высунув посиневший разбухший язык и выкатив налитые кровью тёмные глаза.
  Умирала она мучительной долгой смертью...
  И вместе с ней долго и тягостно умирал и наконец умер, лосёнок, внутри её, так и не начав жить сознательной жизнью...
  К рассвету, большое тело мёртвой лосихи окоченело и пробегавшая мимо лисичка, учуяв запах мёртвой плоти, свернула к мёртвому телу, и убедившись, что ей несказанно повезло, объела, прежде всего, покрытый чёрной влажной кожей, большой горбатый нос лосихи.
  Вороны заметившие поутру пирующую лисичку, подняли большой шум и когда лисица набив брюхо мясом лося ушла, они каркая и наскакивая друг на друга, спустились с соседних деревьев на труп и выклевали глаза.
  К полудню, на следующий день, привлечённые запахом тлена, к телу мертвой лосихи вышла медведица, жившая в здешней округе с двумя медвежатами.
  Она осторожно подошла к мёртвому телу, поднимая голову и втягивая воздух чёрным носом с широкими дырками ноздрей.
  Убедившись, что лосиха мертва, медведица, вцепившись в брюхо лосихи, острыми зубами, упираясь всеми четырьмя лапами стала рвать и терзать неподвижное тело.
  Вспоров тугое брюхо лосихи, медведица, вырвала мёртвый уже плод лосёнка и оттащив его за коряжину, привалила ворохом валежника. Потом, вернувшись, оторвав несколько больших кусков мяса вместе с рёбрами, медведица тихим ворчаньем подозвала медвежат и позволила им попробовать свежее мясо, вырванное ею из тела лосихи...
  Когда медведица и медвежата, насытившись, ушли в лес на днёвку, к полу разорванному трупу подбежала, всегда куда - то спешащая косолапая, зло щерившая длинные клыки, росомаха.
  Она была похожа на взрослого, медведя - карлика и только длинная шея и хвост отличали её. Росомаха вырвала оставшиеся внутренности и оттащив большую кровенящую, тёмную печень в сторонку, тут же не прожёвывая съела её, глотая крупные куски...
  Потом уже, сытая росомаха, отгрызла одну из задних ног и утащила её в дальние кусты, где и спрятала, завалив ветошью и старой, пожухлой листвой...
  На днёвку росомаха легла неподалёку и прерывая неспокойный сон, насколько раз бросалась на обнаглевших крикливых воронов обнаруживших схоронку... Чуть позже сюда подошла и лёгкая на ходу, светлая, в тёмных пестрянках рысь. Она, неслышно ступая подкралась насторожённо, фыркая, не торопясь, вырвала несколько самых вкусных кусочков из заднего стегна и насытилась быстро.
  А потом, так же спокойно и незаметно ушла в надвигающиеся сумерки...
  Пир на теле лосихи продолжался несколько дней непрерывно и закончился только после того, как всё мясо и даже часть шкуры была съедена мелкими и крупными хищниками...
  
  ...Человек, поставивший петли вернулся в тайгу через неделю. Приехать осматривать петли во время, ему помешала непогода...
   Холодные дожди лили почти не переставая несколько дней и дороги, без того плохо проходимые, превратились в грязные болотца.
  Зная это, человек не торопился в лес и день за днём откладывал поездку. Наконец, с утра вышло солнце и обогрело землю и подсушило дорожную глину, размокшую и скользкую.
  На второй день наступившего, может быть последнего тепла, человек, вновь протарахтев на мотоцикле среди лесной тишины, подъехал к зимовью...
  Сбросив продукты на землю, поближе к кострищу, он, не задерживаясь, покатил дальше.
  И так же, как прошлый раз, бросив мотоцикл на лесной гребневой дороге, спустился через заросли ольшаника вниз, в распадок а подходя к тому месту, где ставил петлю, напрягся и пошёл чуть наклонившись к земле, высматривая в прогалы между деревьями, стоящего в петле зверя.
  Человек, почему-то был уверен, что лось может ожидать в петле несколько дней и ещё быть живым...
   Но получилось наоборот. Уже на подходе, метров с пятидесяти, человек учуял запах гниющего мяса и выйдя к петле увидел белеющие в траве кости, обрывки шкуры и остатки ног, с чёрными копытами, такими заметными на фоне серо - зелёной травы вокруг.
  Подойдя вплотную, он рассмотрел скелет лося, объеденный уже до костей грызунами и птицами. Чуть в стороне лежала большая безрогая голова с выклеванными глазами и полу объеденной мордой.
  Поскользнувшись на размокшем, гниющем куске кожи, человек чуть не упал, потом громко заматерился и словно в ответ ему, с ближней крупной сосны, недовольно каркнул ворон...
  Обойдя по кругу "побоище", мужик, увидел кости и косточки разбросанные по кустам, и подойдя вновь к останкам лосихи вздохнул и подумал: "Эх, опоздал немного!"
  Потом достал нож из самодельных деревянных ножен и стал срезать с остатков ног камасы, часть шкуры с ног, с короткой жесткой шерстью, которую охотники используют, для обивки широких охотничьих лыж.
  "С паршивой овцы, хоть шерсти клок" - почему-то вспомнил мужик и отворачиваясь от воняющих останков, стал запихивать содранные камасы в большой карман рюкзака...
  Он конечно не знал, что из гнилой шкуры весь мех скоро вылезет...
  Вторую петлю, раздосадованный неудачей мужик и проверять не пошёл. Вернувшись к зимовью, он вскипятил чаю, попил у дымящего, отсыревшего за долгую непогоду кострища, заглянув в зимовье почуял запах плесени и настроение его совсем испортилось.
  "Зачем вообще я сюда приехал?" - спрашивал он сам себя и не найдя ответа, вдруг решился, и несмотря на поздний час вскочил на мотоцикл и погнал назад, в город, ворча в слух: - Ничего. До ночи успею. А дома выпью водочки и лягу спать в тёплую постель...
  
  ...Рогач ушёл из своего "гарема", неожиданно. Ещё с утра он гонял оставшихся маток в молодой осинник кормиться, но к вечеру, отойдя от стада на несколько километров поднялся на скалу - отстой, на краю большой маряны, и долго стоял там вглядываясь в окружающие высокий склон, таёжные хребты и долины, по которым бежали обмелевшие, перед зимними холодами, ручьи и речки...
  За месяц гона он отощал, шерсть его поблекла, и рёбра проступили под толстой кожей. Под правым глазом чернел не полностью ещё заживший шрам и потому, этот глаз казался полузакрытым. Большие рога, ещё недавно казавшиеся невесомым украшением самца и его непобедимым оружием, отяжелели и давили голову книзу.
  Вспомнив неожиданно прошедшую страстную и сумасшедшую пору, олень - рогач напрягся и заревел. Но не было в его голосе уже ни кипения жизненных сил в разгоряченном теле, ни могучих переливов яростной силы. Его рёв был больше похож на хриплый вой...
  Так и не закончив боевой песни, Рогач ещё какое-то время постоял, слушая молчаливую тайгу, а потом решившись, по гребню водораздела, направился в сторону темнеющего кедрача, в вершине речной долины.
  Матки оленухи не удивились исчезновению, свирепого владетеля "гарема". Они, переночевав без Рогача в небольшой долинке под вершиной распадка, назавтра, тоже тронулись в сторону гор, ведомые старшей маткой.
  По дороге к ним присоединялись молодые олени - двухлетки с рожками "спичками" и молодые матки, которые во время гона, далеко от стада "невестящихся" оленух не уходили, но и на глаза грозному "повелителю" их матерей, старались не попадаться...
  Стадо разрасталось постепенно, и когда они пришли на новое место, в старые заросшие гари, то в стаде было уже почти два десятка голов. При таком количестве оленей всегда одна из старших маток была "сторожем".
   В то время, когда остальные кормились, "сторож" стоял и осматривал округу, вглядываясь и прислушиваясь. Так можно было заранее заметить опасность и предупредить сородичей...
  
  ...Рогач пришёл в знакомые места и зажил спокойной размеренной жизнью. Ночами он отъедался в осинниках, а вечерами, иногда уходил на солонцы, в вершинах распадков, выходящих на водораздельный хребет...
  Однажды он, Рогач направился к солонцу, на котором давно уже не был. Пройдя по неглубокому распадку, олень поднялся на невысокую перемычку отделяющую речную долину от вершины распадка.
  Пройдя между сужающимися белеющими в темноте, слегами заборчика, олень попытался пройти сквозь узкие воротца в сторону солонца, когда вдруг на отростки левого рога упала металлическая петля. Рогач тряхнул головой, пытаясь избавиться от мешающей ему проволочной петли, но только плотнее затянул её!
  Тут Рогач испугался не на шутку. Он, напрягся всем своим большим, сильным телом и упёршись острыми копытами в землю, стал мотая головой пытаться порвать металлическую петлю.
  Мышцы его тела вздулись, сухожилия натянулись и тросик, на другом его конце, впился в белую кору берёзы у основания, на котором была закреплена петля.
  Тросик натянулся как струна и плохо заплетённые пряди проволоки, стали вдруг растягиваться, распутываться и неожиданно тросик порвался, оставив небольшой конец на роге оленя.
  По инерции, Рогач прянул, опрокинулся на поджарый зад, перевернулся через бок, вскочил на дрожащие ноги и помчался, не разбирая дороги по ночному лесу, треща валежником, ломая кусты по дороге, испуганный, но счастливо свободный!
  На конце его толстого с восемью отростками, коричнево - серого рога остался болтаться обрывок проволочного тросика...
  
  ...Предзимье. По ночам уже холодно, но днями, когда яркое солнце поднимается к зениту, иногда, в заветренном месте, где-нибудь в развилке крутого распадка, так неподвижен прогретый лучами воздух, и так покойно и приятно полежать смежив веки, вспоминая недавнее, но ушедшее навсегда тёплое, ароматное лето...
  Серые безлистые леса продуваемые насквозь внезапно налетающим холодным ветром, стоят осиротело, словно в тёмном трауре, а длинными ночами в болотных мелких лужах вода промерзает почти до дна.
  Первый сырой снег, упавший на тёплую ещё землю - стаял, а нового, уже постоянно зимнего, ещё не было...
  ...Вот в такое время, из глухой сибирской деревни, в сторону синеющего на горизонте таёжного хребта вышел маленький караван из двух лошадей, двух всадников и двух собак лаек. Проезжая по деревенской улице, всадники кивали головами любопытным старушкам, одетым в старинные плюшевые жакетки на ватине, и большие шерстяные платки.
  Они сидели на лавочках, у высоких деревянных оград, деревянных же бревенчатых домов, во дворе которых заливались лаем хозяйские, тоже охотничьи собаки.
  Эти сгорбленные временем и тяжёлым крестьянским трудом старушки, помнили этих мужчин - охотников ещё мальчишками, когда спрятав отцовскую одностволку в штаны и запахнувшись ватником, они крались по улицам, стараясь незамеченными уйти в соседний лес.
  Местный егерь был очень строг и всегда докладывал начальству о случаях браконьерства и стыдил родителей несовершеннолетних охотников, которые в неположенное время и в неположенных местах, устраивали "сафари", вопреки всем распоряжениям местных властей...
  Преодолев реку вброд, всадники выехали на просёлочную дорогу и потянулись неторопливо по пологому подъему в сторону далёкого таёжного зимовья, стоящего за перевалом, в одном из неприметных таёжных распадков.
  Собаки покрутившись недалеко от всадников, освоившись с походным режимом, надолго убегали вперёд, пробуя распутывать звериные следы, но не задерживались, чтобы не отстать от всадников...
  Заночевали в полдороги от охотничьего участка, в зимовье, расположенном у подножья горной гряды, в развилке между двумя таёжными речками.
  Развьючив лошадей, люди растопили печку в домике и сварили пельмени, которые домочадцы охотника, готовили перед выходом два дня, с утра до вечера. Пельмени получились крупные, размерами один к одному, вкусные и питательные.
  Поужинав и покормив собак сушеной рыбой, прихваченной с собой в больших количествах, путешественники занесли в домик вьючные сумы, а полмешка замороженных пельменей, положили под крышу, повыше и подальше от собак. Утомленные долгим переездом, уснули рано, как только ночь опустилась на таёжные склоны ближних хребтов...
   Уже в темноте, на край поляны заросшей молодым сосняком, вышел лось.
  Он постоял, втягивая воздух горбатым носом с подвижными крупными отверстиями ноздрей и учуяв запах дыма, поворотил назад и обойдя зимовье по большой дуге, по лесу, вышел на реку ниже по течению и войдя в обмелевшую воду, склонив голову на длинной шее долго пил, втягивая жидкость в булькающую просторную требуху.
  Потом, не поднимаясь на берег, зверь, долго и неподвижно стоял, подняв голову повыше и прядая ушами...
  Услышав, как дверь в далёкой зимовейке хлопнула, зверь перешёл речку на другую сторону и углубился в густой лес у подножия холма...
  На другой день, Охотник и сопровождающий его конюх, поднявшись ещё до рассвета, торопясь попили чаю, оседлали продрогших за ночь лошадей и отправились дальше...
  К полудню, преодолев невысокий перевал заросший крупным кедрачом, перекусив на ходу, едва успели к сумеркам в охотничий домик.
  Наскоро развьючив лошадей и стреножив их, отпустили пастись на большую поляну перед домиком, а сами на костре сварили ужин и даже выпили по пятьдесят граммов самогонки, прихваченной с собой предусмотрительным Охотником.
  Закусывали обстоятельно и не торопясь, а наевшись долго пили чай, негромко обсуждая увиденное за день...
  Долго ещё, у домика, в ночной темноте полыхал раздуваемый ветром костёр и мужчины, грея перед огнём зябнущие руки, разговаривали, вспоминая предыдущие охоты...
  Ночевать пошли в зимовье, протопив перед этим печку и немного просушив его внутри - за полгода нутро избушки отсырело. На дворе, по ночам было уже под минус десять, и даже у костра, ночью было холодно и неуютно...
  Наутро, конюх, тоже заядлый зверовщик, привязав освободившуюся лошадь к своему седлу, грустно вздыхая и завидуя остающемуся в тайге Охотнику, помахав рукой при отъезде, тронулся в дальний обратный путь.
  А Охотник остался один в тайге, с собаками, своими верными помощницами - Саяном и Кучумом.
  Они пытались было побежать за лошадьми, но видя, что хозяин остался у домика, вскоре возвратились и легли у входа, положив головы на лапы , изредка взглядывая на хозяина, который был занят разборкой и сортировкой вещей и продуктов, привезённых караваном...
  Начался долгий охотничий зимний сезон...
  Вечером, сидя у костра и привыкая слушать таёжную глубокую тишину, Охотник вспоминал свою молодость...
  
  ...Охотится он начал лет с десяти - в первую охотничью свою зиму, ставил петли на зайцев на вырубках рядом с деревней и поймал за зиму несколько десятков. В этом деле он достиг настоящего знания и умения, и закормил семью свежей зайчатиной...
   Лет с четырнадцати, отец зимой стал давать ему свою одностволку, зная, что иногда, сынок брал её в тайгу без "официального" разрешения.
  И уж в этот раз, юноша важно и спокойно шёл в тайгу ещё в предутренних сумерках, поскрипывая подшитыми войлоком ичигами, на промороженном, примятом полозьями саней, снегу...
  В пятнадцать, он бросил школу и устроился на колхозную пилораму, подсобным рабочим. Уже к тому времени, он был крепко сложенным и сильным пареньком, с весёлым добродушным характером...
  В шестнадцать, он купил себе пиджак и одеколон "Шипр" и стал ходить на танцы в деревенский клуб.
  Его сверстники, выпивали перед танцами, самогонки и потом весь вечер куражились, изображая из себя взрослых мужиков. Но для нашего героя, водка была просто плохо пахнущей горькой водой и он, на вечеринках предпочитал пить кисло - сладкий, хорошо утоляющий жажду, клюквенный морс.
  У себя дома в сарае, он завел гантели и двухпудовую гирю и "качался", с каждым годом становясь, всё сильнее и здоровее...
  Тогда же он влюбился в свою будущую жену.
  Девушке, молодой скромный парень тоже понравился, и они стали встречаться...
   Её дом был на окраине деревни, за рекой. И весной, когда река на несколько дней становилась непреодолимой преградой, он, по металлическому канату, по которому летом ходил деревенский паром, перебирался к ней на свидание цепляясь за канат руками и ногами...
  Охотник вырастал смелым и самостоятельным человеком...
  На окраине деревни, жил тогда ещё, старый охотник Васильич, который работал сторожем на водозаборной станции и был уже давно на пенсии. Это был ещё крепкий, седоголовый старик, среднего роста, кряжистый, широкоплечий с весёлым улыбчивым лицом и молодыми смеющимися голубыми глазами... Васильич был дальним родственником молодому Охотнику и как - то по весне, он пригласил будущего охотника на глухариный ток...
  
  Зашли на токовище ещё с вечера, на заросшую сосновыми зелёными борами, таёжную речку...
   Переночевав ночь в душном зимовье, поднялись задолго до рассвета, попили крепкого невкусного чаю, и в полной тьме, Васильич повёл своего молодого друга в тайгу.
   Перейдя болото, поднялись по склону, заросшему крупным сосняком до половины и остановились. Тишина и темнота обступила охотников со всех сторон...
  Сквозь сереющую мглу видны были плохо различимые силуэты крупных деревьев. Пахло оттаивающей землёй и душным, едким свиным багульником.
  В сумерках наступающего рассвета, пронзительно и тоскливо засвистели "токующие" бурундуки. Вначале слышался унылый свист слева, а потом ему вторил такой же грустный ответ, откуда - то справа. И всё повторялось вновь и вновь...
  В рассеивающейся мгле, вдруг послышалось неподалёку лёгкое потрескивание веток под чьими - то тяжёлыми шагами. "Кто - то из деревенских - догадался Охотник. Тоже на ток пришёл..."
  И вдруг, Васильич, молча показал рукой на толстый полусгнивший ствол поваленный давней весенней бурей, лежавший на земле, неподалёку. И молодой Охотник увидел, что мимо, за валежиной, медленно "проплывает" чья - то большая, шерстистая, полукруглая спина...
  Совершенно неслышно и как показалось молодому охотнику, очень медленно "спина", покрытая длинным тёмным мехом, последовала справа налево и скрылась за вздыбленным корневищем - выворотнем...
  - Кто это был? - с тревогой, полушепотом спросил юноша Васильича и тот тоже шепотом коротко ответил: "Медведь!..
  Тогда на току, они добыли по замечательно крупному, глянцевито - чёрному глухарю, но Охотник на всю жизнь запомнил тот утренний невольный страх и предчувствие чего - то страшного и непоправимого....
  ...Ещё, Васильич был мастером делать трубы - манки на изюбрей, ревущих во время гона. Он показал молодому охотнику, как вырезать такие трубы из хорошо просушенного елового дерева и научил реветь в эту трубу, подражая изюбрям на гону.
  Это был, в исполнении Васильича, даже не рёв, а настоящая песня - страстная, гневная, жалующаяся и призывающая. И когда Васильич уже поздней зимой вдруг доставал одну из труб и начинал "петь", втягивая воздух в себя, через узкое отверстие, на конце, все в доме замирали от восторга и юному охотнику казалось, что прекрасная разноцветная осень стоит на дворе, хотя окна в избе были разрисованы морозными узорами...
  Чуть позже, Охотник научился подражать гонным оленям, голосом...
  Он сам до этого додумался, а так как обладал хорошим музыкальным слухом, то после нескольких репетиций - тренировок, у него стало получаться...
  Это было удивительно и волшебно и реветь, подражая гонному изюбрю, для него вовсе было не трудно.
  Он, напрягая горловые связки выводил звериную песню тонко длинно и сердито, а в конце грубо и коротко, заканчивая резким рявканьем. И в этой песне, звучали, когда надо угроза, а когда надо, то и мольба.
  Стоило Охотнику вообразить состояние гонного быка и у него всё получалось. Когда такую имитацию слушали его приятели, то у них по спине невольно пробегал холодок страха...
  Все быки сбегались на этот зов, а вся округа откликалась звонкоголосым и яростно - страстным эхом.
  Однажды осенью, уже перед армией, молодой Охотник вышел в тайгу на день и под кедровым синеющим высокими вершинами вдалеке хребтом, на его рёв мгновенно откликнулся изюбр.
  Охотник повторил призыв - вызов и бык - соперник откликнулся уже много ближе. Притаившись за сосной, охотник ждал. И услышав треск веток под ударами рогов и сопение оленя, поднял ружьё и стал всматриваться в прогалы желто - зелёной листвы, укрывающей всё вокруг.
  В одном из таких прогалов, он вдруг заметил коричневое пятно, внезапно заполнившее паузу между листьями кустарников.
  И он понял, что это бык, а потом неслышно подобрался к нему, подошёл по чистому месту.
  До чуть шевелящегося пятна было метров пятьдесят и Охотник прицелившись выстрелил в центр коричнево - рыжего пятна.
  После выстрела пятно исчезло и он разочарованно вздыхая, ругая себя за недопустимое волнение и дрожащие при выстреле руки, пошёл на всякий случай глянуть на следы...
  Большой сильный, красивый бык с крупными, много-отростковыми рогами лежал под ольховым кустом и был мертвенно неподвижен...
  После, разделывая изюбря, Охотник увидел, что пуля пробив лопатку попала в сердце и олень умер мгновенно...
  Когда Васильич узнал о добытом олене, то очень обрадовался и похвалил молодого Охотника...
  
  ...А потом была армия в Даурских степях, батарея управления и радиорелейная станция на которой он служил оператором....
  Армия длилась невыносимо долго!
  Несвобода тяготила молодого солдата больше всех тягот службы и когда предоставлялась возможность, он один уходил на берег реки в степи и подкрадывался незамеченным к степным лисам, видимым в открытых пространствах издалека...
  ... Он очень скучал по тайге, по свободе и когда пришёл из армии, не раздумывая поступил в промхоз, штатным охотником.
  И с той поры начались его полугодичные жития в одиночку, но с верными друзьями - собаками лайками, в глухой тайге...
  Приходилось и голодать, и замерзать, и проваливаться под лёд.
  Но всё это было на лоне природы и воспринималось, как необходимый производственный риск на охоте.
  Конечно, охота была трудным и часто опасным делом. Но это было достойное и уважительное занятие для сильного и смелого мужчины...
  И потом в тайге, он был не один, а рядом с четвероногими приятелями...
  Собак Охотник любил с детства и у них во дворе, как и в каждом деревенском доме жили три - четыре собаки и все были охотничьими, "рабочими", то есть работающими и по пушному зверю и по копытным. Других в деревне не держали...
  
   ... Но он, с согласия отца, завел себе свою, личную. Кобеля звали Кучум. Это была лайка черно - белой масти, высокая на ногах и с широкой грудью. Пушистый, черный хвост лежал колечком на спине. Кучум был быстр, проворен, не драчлив и послушен...
  А хозяина он любил беззаветно, хотя тот бывал с ним, иногда очень строг...
  ... Кучум уже в возрасте восьми месяцев, поймал как-то, в недалёких перелесках косулю и охотник его зауважал.
  Вот как это случилось...
  Кучум обследуя по неглубокому снегу испещрённый козьими следами мелкие сосняки, вышел на лёжки косуль, погнался за ними и перехватив одну, быстрым броском настиг замешкавшегося молодого косуленка и вцепившись в заднюю ногу, затормозил его, проехав по снегу метров десять, а потом повалив, задушил...
  В тот вечер, жаря вкусную косулятину, на сковороде, Охотник от ароматов распространявшимся по зимовью, сглатывал слюну, а когда ел сочное мягкое мясо, то всё время похваливал шуструю собачку...
  Со временем Охотник стал одним из лучших в промхозе и превратился во влюбленного в тайгу человека.
  Молодая жена управлялась по дому и растила двух мальчишек - погодков, а интересом всей жизни и одновременно работой, стал для Охотника лес...
  Все тяготы и неприятности жизни он забывал оставаясь один на один с молчаливой и величественной тайгой. И главное - он был свободен и счастлив и всегда говорил, посмеиваясь, что он счастливый человек, потому что удачно женился и нашёл себе дело по душе...
  
  ...Охотник очнулся от воспоминаний уже в темноте.
  Костёр прогорел и холод струйками студёного воздуха пробирался под одежду. Ноги тоже немного подмёрзли и Охотник, войдя в зимовье, переобулся в разношенные валенки, засветил лампу - керосинку и подогрев остывшую кашу, покормил собак.
  Сам он есть не захотел и выпив чаю забрался в спальник и уже засыпая, сквозь дрёму, вспоминая добытого с Васильичем первого медведя...
  Дело было уже после армии...
  Как - то по снегу, проходя по верху водораздельного склона заросшего смешанным лесом, Охотник, далеко впереди в пологом распадке, заросшем ольховником и молодым ельником, услышал глухой, басистый лай Кучума.
  Не торопясь, он свернул в сторону лая и вскоре, в чаще на белом, снежном фоне увидел, что Кучум лает куда - то под выворотень.
  Подойдя поближе, Охотник внезапно понял, что Кучум, его умная собака лает в чело берлоги. Он обрадовался, но дело было уже к вечеру и сумерки опускались на тайгу. К тому же, начинался небольшой редкий снежок...
  "Если сейчас пробовать добыть медведя, это может мне дорогого стоить. Во - первых, видимость плохая, а во - вторых, я знаю, как стрелять медведя только из рассказов старых охотников. Стоит ли рисковать?
  Если честно, то молодой Охотник побаивался в одиночку добывать медведя, хотя был одним из лучших стрелков в промхозе и даже участвовал в соревнованиях по стрельбе на траншейном стенде, где выполнил норму первого разряда. Но одно дело стрелять по тарелочкам и другое в сумерках пойти на медведя в тёмной берлоге...
  "А зверь из берлоги меня будет видеть очень хорошо" - подытожил размышления охотник и отозвав упорствующего Кучума, ушел в деревню, сделав затесь на большой лиственнице, стоящей метрах в восьмидесяти от входа в берлогу...
  ... Через несколько дней, молодой охотник и Васильич пришли к берлоге с собаками. Привязав их подальше, они вырубили осиновую слегу метра в три длинной и в руку толщиной и крадучись пошли к медвежьей норе.
  С утра было уже привычно холодно, и на лесной гривке трещали промороженные деревья. Но Охотник не замечал холода, ему даже было жарко...
  Подойдя к берлоге, они, взяв ружья на изготовку, подкрались к заметённому снегом челу почти вплотную, и Васильич махнув рукой, показал место сверху берлоги: - "Заламывай!"
  Оставив ружье за спиной, Охотник перехватил слегу двумя руками и воткнул заострённый конец, сверху, в нижний край чела по диагонали!
  Медведь внутри заворочался и схватив зубами слегу пытался втащить её внутрь берлоги.
  Приложив ружьё к плечу, Васильич у которого было около двадцати удачных охот на медведя, зорко вглядывался в темноту берлоги и вдруг спокойным голосом проговорил: "Вижу голову! - и помолчав, спросил сквозь зубы: - Ну что? Стрелять!?".
  - Давайте! - громко подтвердил Охотник, крепко держа дёргающуюся в руках слегу. Грянул выстрел и Васильич через несколько секунд, уже опуская ружьё от плеча, сдержанно проговорил -Кажется готов!
  Стали вытаскивать медведя из берлоги.
  Охотник спустился в нору вниз головой и с верёвкой в руках. В двадцати сантиметрах от его лица, мёртвый медведь скалил пасть с длинными желтыми клыками.
  И в какой-то момент Охотнику даже показалось, что медведь шевельнулся. "А ведь будь медведь жив, он бы мне голову так бы и откусил - вдруг подумал Охотник и неприятное предчувствие кольнуло под сердце...
  Но он взял себя в руки, надел на голову медведя верёвочную петлю и вылез из берлоги, с помощью Васильича, который тянул его вверх за ноги...
  Уже после того, как охотники разделали жирного медведя с толстым, студенистым слоем сала под шкурой, толщиной почти с ладонь поставленную на ребро, они развели костёр и стали пить чай...
  Васильич вспомнил случай произошедший в тайге лет десять назад...
  Прихлёбывая горячий, сладкий чай, он, глядя в темнеющий впереди заснеженный распадок, рассказывал...
  - На местного охотоведа, который выслеживал не залегшего медведя - шатуна, зверь, сделав засаду, напал неожиданно.
  Охотовед был бедовый парень, ничего в тайге не боялся...
  И стрелок был хороший...
  Но бывают в тайге случаи, когда кажется всё против тебя...
  Васильич вздохнул, сглотнул чай и сделал длинную паузу, вспоминая, что то своё...
  - Тогда у него, наверное, винтовку заклинило - вскоре продолжил рассказчик -
  и охотовед растерялся...
  Васильич, снова отхлебнул чай из кружки и грустно вздохнул...
  - Но домой он не вернулся...
  Пошли его искать и нашли полу съеденные медведем останки, засыпанные снежком...
   Старый охотник допил чай, и выплеснул холодные капли из кружки на снег... Сумерки опускались на тайгу. Цвет огня стал оранжево, красным и дым начал крутить над костром, в разные стороны...
  - И что? - спросил Охотник, ожидавший продолжения рассказа...
  Васильич, поднялся с заснеженной валежины, потёр озябшие руки, и завершил рассказ:
   - Медведя того выследили и убили, но охотовед погиб и никто не знает, как это было на самом деле...
  Можно только предполагать...
  
  Долго молчали, грея вытянутые руки над костром, вглядываясь невольно в тёмные силуэты, окружавшего костёр, леса...
  У Охотника на душе вдруг стало тоскливо...
  - Вот был медведь и умер и это мы его убили...- думал он собирая рюкзак. Старый охотник почувствовал настроение своего молодого друга и подбодрил.
  - Ты не переживай. Ведь это большая удача, найти берлогу и добыть в ней
  медведя.
  Тут тебе и медвежья желчь, которая раньше, использовалась как лекарство и была буквально на вес золота. И нутряной медвежий жир, который тоже используют в лечебных целях. И потом, у медведей же мясо целебное. Они корешки полезные едят, да орешки кедровые...
  Так что, можно сказать, что тебе очень повезло...
   Перед уходом, Васильич, словно забыв, что уже говорил об этом, произнёс:
   - И потом сало нутряное в медведе очень полезно для лёгочников. Оно и бодрость, и силу даёт. А медвежья желчь и вовсе на вес золота...
  А то, что убили, так это может быть и к лучшему. Не он нас, а мы его... На охоте, ведь всякое бывает...
  - Своей судьбы то никто не знает - со вздохом закончил он....
  Васильич помолчал, ещё раз тяжело вздохнул, огладил бородку, и закончил...
  - Все рано или поздно умирать будем. Никто ещё, дольше своего срока не проживал!
   За мясом решили подъехать на машине поближе, чтобы не надрываться и мясо на себе не таскать, и налегке ушли в деревню...
  
  Так закончилась его первая берложная охота. Потом было много других.
  И казалось, что он уже начал привыкать к опасным встречам с Хозяином тайги. Однако, каждый раз в его душе оставалось после таких охот, ощущение чего - то незаконченного и таинственно - тревожного. В этих удачно завершённых охотах, он уже несколько раз добывал медведей в берлоге в одиночку, только с собаками, а иногда и без них.
  Раз Охотник застрелил медведя в берлоге уже ближе к весне, когда выходил со своего охотничьего участка. У него уже не осталось ружейных пуль, и он застрелил медведя из пистолета "Макарова", который тайком брал с собой на зимовку.
  Он, в тот раз, заломив предварительно чело слегой которую привязал к кустам над берлогой верёвкой, стрелял по видимому медведю и попав в голову, убил того наповал!
  ...И всё - таки, каждый раз, когда он думал о медведях, на душе у него становилось неспокойно...
  Вот и в этот раз, охотник долго не мог заснуть, слушая, как ветер воет за стенами домика, изредка порывом залетая в печную трубу...
  
   Первые дни Охотник старался далеко от зимовья не отходить.
  С утра, взяв собак, прогуливался по окрестностям, подмечая, где какие звери живут, и кто проходит или пробегает по окрестностям...
  Он, привыкая, подстрелил десятка два белочек из под собак, но во второй части короткого дня возвращался к зимовью и занимался его ремонтом.
  В первую очередь, человек починил крышу и надрав мха в болоте зашпаклевал появившиеся, между рассохшимися брёвнами сруба, щели.
  Спилив сухую кедрушку неподалёку, расколол её на плахи и сделал некое подобие конуры с двумя раздельными входами для собак.
  В последний день, с утра, после ночного влажного снега, проходя распадком, увидел строенные следы лося на галопе и рядом прыжки своих собак. Они вспугнули сохатого в густом ельнике, мимо которого проходил охотник незадолго до того...
  Через полчаса Саян вернулся, а Кучум пропал...
  Придя к зимовью, Охотник принялся рубить дрова, из заготовленных ранее, напиленных на чурки, сухостоин. Разрубив чурку на восемь частей, он складывал дрова вдоль боковой стенки зимовья.
  Ловко расположив чурку на земле человек, легко взмахивал топором и, бом... чурка как головка сахара с хрустом разлеталась надвое. Взяв одну из половинок, он ставил её на чурку и ...тюк - тюк - тюк, раскалывал на ровные части - поленья, ароматный, желтоватой древесины, кедр. Охотник так увлёкся, что и не заметил, как наступили сумерки.
  Разрубив очередную чурку и уложив поленья, он спрятал топор под крышу и вошёл в уже тёмное зимовье. Засветив керосиновую лампу, Охотник быстро развёл огонь в металлической, сделанной из листового железа печке, и поставил вариться кашу и кипятить чай. Выйдя на улицу, в темноте увидел, как из конуры вылез грустный, немного потерянный Саян и виляя хвостом подбежал к хозяину...
  Кучума по-прежнему не было. "Куда он запропастился - Не дай бог что случилось! -вздыхая озабоченно, думал Охотник и подняв голову, долго слушал наступившую ночь. В какой - то момент ему показалось, что он услышал далёкий, далёкий лай, но потом, сколько не напрягал слух, не мог отличить в наступившей тишине ни одного похожего на лай звука.
  От напряжения в ушах зазвенело и он вернувшись в зимовье прикрыл двери. "Даже если это Кучум лаял, в темноте я ничего не могу сделать. Надо только ждать - размышлял он укладываясь спать после невкусного ужина...
  Проснувшись на рассвете, Охотник вышел на улицу, накинув сверху старый полушубок, используемый, как подстилка на нарах. Над тайгой чернело высокое чистое небо с россыпью серебристой звёздной пыли, сгустившись, протянувшуюся посередине небосвода с севера на юг.
  "Млечный Путь - констатировал человек и расслабившись прислушался. Тишина стояла необыкновенная...
  Слышно было как на дальней сосне под набежавшим из распадка порывом ветра зашелестела пластинка сосновой коры, шурша краешком по стволу...
  И вдруг из глубины тёмного леса донёсся отчётливый лай Кучума. "Ага - обрадовался охотник, - значит, он вчера увязался за этим лосем, и держит его, не отстаёт. Вот молодец собачка!"
   Саян вылез из конуры потянулся и услышав далёкий лай, насторожился....
  Охотник, зайдя в зимовье, не стал больше ложится, засветил лампу, подрагивая от прохлады выстывшего к утру зимовья, развёл огонь в печке, из оцинкованного ведра плеснул в котелок воды и сварил себе пельменей. Позавтракав, он наскоро помыл котелок и алюминиевую солдатскую миску, и принялся хлебать крепкий горячий чай, с кусковым сахаром, вприкуску. "Эх, сейчас бы пряничков, - внезапно подумал он и сглотнул слюну. - Медовых... Коричневого теста, да ещё с глазурью по верху"...
  
  Из зимовья вышел ещё затемно. Саян подбежал к хозяину потёрся мохнатым боком о ногу хозяина и перейдя на деловитую рысь исчез в рассветной полутьме, впереди....
  Пройдя немного в гору, охотник вышел на водораздельный гребень и сориентировавшись, направился в ту сторону, откуда слышал лай Кучума рано утром...
  На рассвете, мороз прибавил, и над тайгой поднялась туманная пелена.
  Пройдя по гребню, Охотник, по распадку спустился в соседнюю речную долину, и, остановившись, послушал. Минут через десять, уже начиная замерзать, он вдруг услышал немного в другой стороне, звонкий призывный лай.
  "Наверное, перегнал быка с одного места на другое и вот вновь лает. А лось, видимо, стоит где-нибудь в чаще и наблюдает за собачьими манёврами".
  Охотник заторопился, зашагал быстро, и согревшись, успокоился, начал уже медленнее двигаться и внимательней смотреть по сторонам.
  Снег под ногами чуть поскрипывал, и охотник старался ставить ногу аккуратней...
  Вдруг, лай Кучума и присоединившегося к нему Саяна, зазвучал совсем близко и похоже было, что собаки гнали лося на хозяина. Остановившись за толстым сосновым стволом, охотник проверил пулевые патроны в двустволке, и осторожно выглядывая из - за дерева, стал ждать...
  Через несколько минут, в чаще ольховника, у подошвы лесного холма, на ровном пространстве, перед пересохшим руслом таёжного ручейка, раздался треск сломанной ветки...
  Вскоре, сквозь чащу, в прогалы, замелькал чёрный, нескладный силуэт, с длинно вытянутой, горбатой головой и небольшими рогами, с четырьмя отростками, от толстого основного рога.
  "Лет пять быку" - определил Охотник.
  Унимая начавшуюся в теле дрожь волнения, медленно поднял ружьё, прижал стволы для устойчивости к дереву и аккуратно выцелив, подождал, пока зверь подбежит метров на пятьдесят...
  В кустах, по обе стороны от лося бежали и попеременно лаяли две его собачки. По сравнению, с двухметровым сохатым, они казались мелкими, намного меньше обычного...
  Лось бежал, не оглядываясь на собак. Он их совсем не боялся, но они надоели ему со своим шумным лаем, и зверь хотел бы от них избавиться. Преследуемый, вовсе не торопился, поглядывая по сторонам, кося сердитым глазом, в сторону настырных преследователей...
  Перед ним расстилалась знакомая, застланная белым снежным покрывалом, тайга и ничто не предвещало беды...
  ... Ещё вчера, с полудня, за ним увязались две собачонки: чёрная с белыми лапками и белыми пятнами, и вторая серая. Они упорно не отставали, а когда лось останавливался, то и собаки замедляли бег, но вплотную не подходили, а остановившись продолжала мерно и казалось спокойно лаять "Гав - гав - гав..."
  К вечеру, одна из собак, незаметно исчезла, а вторая осталась и по прежнему бежала за лосем, а когда он останавливался, начинала мерно и настойчиво лаять...
   Даже ночью она не ушла...
  И по-прежнему, принималась лаять на кормившегося в осиннике лося, каждый раз, как он начинал двигаться и переходил от одной осинки к другой.
  Когда лосю это надоедало, он, прижав большие уши к голове и сердито храпя, показывая большие резцы на длинных челюстях, бросался на собаку, которая ловко уворачиваясь, отбегала в сторону, и когда лось успокаивался, она снова постепенно подбиралась к нему метров на двадцать и лаяла, лаяла...
  
  ...Уже хорошо было слышно, как шуршал снег под копытами лося, и человек, сам себе неслышно сказал - пора, и, сдерживая дрожь волнения, мягко нажал на спусковой крючок...
  После выстрела, лось словно споткнулся, подогнул длинные ноги под себя и упал на колени, а потом, уже после второго выстрела, хлестнувшего его пулей по боку, постоял ещё секунду на коленях, сгорбившись и потом, повалился на бок, сразу став меньше, словно в мгновение съежившись...
  Кучум и Саян подскочив к поверженному противнику, впились своими клыками в длинную шерсть на горле, но лось уже не сопротивлялся...
  Он был мёртв....
  "Вот собачка так собачка - ликовал охотник, подбегая к чернеющему мохнатыми боками на снегу, убитому лосю. - Теперь я буду с мясом весь сезон! И на приманку, для собольих капканов, хватит!"
  Увидев хозяина, Кучум обрадовался, "заулыбался", прижимая ушки к голове и виляя хвостом. Охотник погладил собаку, приговаривая: "Хорошая собачка! Зверовая собачка!"
  Он разделывал лося, уже ближе к сумеркам.
  Развёл большой костёр и отогревал на нём руки, зябнущие от сильного мороза. Разложив лося на спину, и удерживая его в этом положении, подложенными под бока брёвнышками, Охотник, уже не стесняясь, окунал замёрзшие скользкие пальцы в горячую кровь лося, вытекшую в полость брюшины и потом, отогрев их, быстро закончил разделку, и разрубив тушу на части, сложил всё мясо, завернув в шкуру. Прихватив с собой, кусок печенки, он пришёл в зимовье уже часам к десяти вечера и покормив собак кусками окровавленной лосятины, растопил печку и на большой сковороде, пожарил остатки печени с луком и уже совсем задрёмывая, съел.
  Заснул быстро, и спал без сновидений до утра...
  На следующий день, он принялся перетаскивать мясо, добытого лося, по частям, к зимовью...
   На это ушёл весь день...
   Зато вечером, обессилевший от переноски неподъемно тяжёлых рюкзаков с мясом, Охотник вновь, пожарил себе остатки лосиной печенки на жире, вкусно поужинал и даже выпил пару рюмок самогонки....
  Лицо его, после съеденного сочного и жирного мяса лоснилось и выйдя уже перед сном на улицу, не чувствуя мороза, он долго стоял и смотрел на небо и звёзды в одной рубашке с не застегнутым воротом.
  Глядя на усыпанное мерцающими звёздами, небо, он задумался. От выпитой самогонки, Охотник разомлел, и потянуло на обобщения...
  "Вот я тут живу один, в глухой, безграничной тайге и мне кажется, что мир вокруг меня необычайно велик и безлюден. Но если сравнить Землю с этим необъятным безбрежным космосом, то наша планета, покажется ничтожной песчинкой на фоне этого вечного и бесконечного мира. Можно, наверное употребить сравнение и сказать, что Земля подобна песчинке на морском пляже"
  Охотник потёр замерзающие уши и возвратился в зимовье...
  Уже засыпая, он подумал: "Так жить можно. И впереди ещё много - много непрожитых годов, интересных охот и вообще удач и счастья!"
  
  ...Бурый выжил после тяжёлых ранений, но похудел, отощал и бродил по тайге в поисках пищи. Кедровые орехи в тот год не уродились и потому, Бурый не брезговал падалью.
  Как - то раз, набредя на останки лосихи, погибшей в петле, он обглодал все косточки и объел голову: разломав череп, полакомился мозгом и сгрыз даже мягкие части рёбер...
  ... Но в берлогу, медведь, таким отощавшим, не мог и не хотел ложиться, потому, что без жира под кожей, который медленно питал его всю зиму, он не мог бы пережить сильных, долгих морозов в середине зимы. Вот и бродил хищник, по замёрзшей тайге, в надежде найти себе достаточно еды, чтобы растолстеть, и тогда уже, залечь в берлогу...
  Раны его почти заросли, но несколько пробоин на груди ещё чесались и Бурый, пытаясь унять зуд, расчёсывал их до крови когтистыми лапами, снова и снова....
  Медведь даже выкопал себе берлогу, ещё по теплу, но, не очистив себе желудок не мог ложиться в зимнюю спячку, а чиститься не мог потому, что постоянно боролся с голодом. От голода и боли в ранах, Бурый был всегда в плохом настроении, и иногда, ревел пронзительно и свирепо, оповещая окружающую тайгу о том, как ему плохо.
  Так переходя с места на место, в поисках пищи, он постепенно приближался к той таёжной местности, в которой Охотник начал промышлять соболя...
  
  ... Осенний лес, словно съежился от наступивших морозов.
  Серые тучи громоздились на горизонте непроходимыми завалами и голые, озябшие осины, выделялись светло - зелёным, на фоне темнеющего в излучине реки, ельника...
  Вскоре толстые, похожие на рваные подушки, облака, подгоняемые ветром, закрыли всё небо, и пошёл первый большой снег, упавший уже на замёрзшую землю.
  Снежная метель, начавшись под вечер, со скрипом раскачивала криво-ствольные сосны на мысах горных холмов, укутывала не продуваемые ельники в снежные одеяния.
  Здесь, в чаще и спасался от пронзительного, режущего морозом свирепого ветра, одинокий медведь...
  Голод и холод заставляли его постоянно двигаться в поисках тепла и пищи. Догнать оленей или лосей он не мог, но и подкрасться к ним тоже было сложно. Заледеневшая высокая трава шумела, шуршала под тяжёлыми лапами, а затаиваться на тропах и ждать, у Бурого уже не хватало терпения. Несколько раз он видел мелькающего по лесу чёрного молодого лося, но тот услышав или даже увидев большого зверя, которому трудно было спрятаться в прозрачности белого окружающего пространства, прыжками срывался с места и убегал на много километров, от места неожиданной встречи...
  От голода и постоянных недосыпов по утрам, когда бывало особенно холодно, Бурый сильно отощал и озлился.
  Однажды, на берегу большой парящей морозным туманом наледи, медведь натолкнулся на остатки лося, убитого стаей волков. Полу съеденная туша зверя, почти полностью вмёрзло в наступающую, "натекающую" на берега наледь и потому, Бурому, пришлось выгрызать кусочки мяса, шкуры и костей, изо льда. Здесь, он задержался на несколько дней и однажды, даже вступил в драку с волчьей стаей проходившей, как обычно по своему охотничьему маршруту раз в пять - шесть дней.
  Но медведь в таком состоянии был похож на лесного демона, и волки благоразумно отступили, не ввязываясь в большую драку.
   И потом, они были сыты, после того, как поймали на переходе молодую оленуху, отставшую от стада.
  Погоня была молниеносной, а схватка короткой. Этого мяса, стае хватило на два раза.
  ... В тот раз, волки, выстроившись цепью, спускались с водораздельного гребня, когда обезумевшая от страха оленуха, увидев мельканье серых тел сквозь кусты, с треском ломая молодой ольшаник, вырвалась на просторы залитого крепким скользким льдом болота, но поскользнулась, пытаясь круто свернуть от набегающей на неё сбоку, волчицы. И тут подоспевший молодой волк - переярок вцепился клыками ей в шею, а подскочившие взрослые волки в несколько секунд задушили, убили её...
  ... При встрече с медведем у остатков лося, желудки волков ещё были полны непереваренного мяса и потому, они даже и не пытались атаковать Бурого, а трусливо убегали, поджав хвосты. Будь они голодны, ещё неясно было бы, кто выйдет из схватки, за лосиные остатки, победителем...
  Когда надо, стая действовала бесстрашно и слаженно...
  
  ... Прожив несколько дней около чужой добычи, Бурый вскоре съел всё, включая кожу от большого желудка, и даже обгрыз копыта. И вновь, надо было искать новую пищу, а зимняя тайга не была гостеприимна к не залёгшему вовремя в берлогу, медведю...
  Начались его последние, мучительные шатания по тайге, в поисках еды...
  А холода становились всё сильнее, а дни, когда, хотя бы немного светило солнце, становились всё короче. Ночи, казалось, длились бесконечно...
  Тишина, стояла в лесу гробовая. Изредка, это ледяное безмолвие прерывалось треском разрывающейся от мороза коры промёрзших до основания древесных стволов и диким волчьим воем, с ближнего хребта...
  Жизнь одинокого зверя становилась невыносимой...
  
  ...Соболюшки приготовились к морозам, отрастили легко-пушистый, тёплый, блестяще - коричневый мех и по утрам, на солнцевосходе, полные сил и энергии, покидали тёплые норы - дупла в толстых кедровых корневищах упавших в ветровал, перезрелых, полусгнивших стволов...
  Они неутомимо скакали по тайге своей характерной побежкой, ставя задние лапы в промятые передними лапами, лунки.
  Когда была возможность, то вскакивали на поваленные деревья и пробегали по ним какую-то часть своего пути. Ловкие, быстрые зверьки ловили мышей, раскапывая их подснежные туннели, гонялись за белками и если повезёт, то догоняли и убивали, прокусывая острыми зубками - шильцами, беличье горлышко...
  Наевшись, соболюшки возвращались в дупло, где в тепле и безветрии дремали готовясь к следующим охотам...
  ...Охотник проснулся, как всегда задолго до рассвета. Выйдя из зимовья в темноту, он увидел своих собак вылезших навстречу хозяина из своих конур и потягиваясь, виляющих хвостами. Их мех заиндевел на боках, но чувствовали они себя, несмотря на мороз, здоровыми и сильными...
  Вернувшись в зимовье, человек затопил печь, поставил греться на плиту, вчерашнюю кашу и стал собираться в тайгу.
  Положил в рюкзак сухари и кулёк пельменей, чайную заварку и несколько кусочков сахара. Потом подсев к столу позавтракал кашей, запивая сладким чаем. Остатки он вынес собакам и разложил в разные чашки. Собаки почти не жуя проглотили кашу и облизываясь, подошли к хозяину, поднимая головы, и словно заглядывая ему в глаза...
  Над тайгой поднимался обычный морозно - серый рассвет.
  Большие деревья, замороженные до сердцевины, стояли не шелохнувшись, словно умерли, и только маленькая синичка, в кустах шиповника, на берегу перемёрзшего ручья, тонко посвистывая перелетала греясь, с ветки на ветку, ...
  А в это время соболь - мужичок (так называют соболя - самца в Сибири), вылез из под большого корневища упавшей сосны, пробежал по стволу оставляя сдвоенные отпечатки пушистых лёгких лап, и спрыгнув на бело - синий в рассветных, зимних сумерках снег, поскакал галопом по привычному уже маршруту...
  Вот тёмной стремительный силуэт соболя пересёк свежие следы длиннохвостой, пушистой белочки. Остановившись, соболюшка потоптался на месте, определяя направление хода белки.
  Вдруг, его тонкий слух различил шуршание коготков белки по коре кедра, в ближней чаще. Он, словно пружинка, крутнулся на одном месте и помчался на звук...
  Сидящая, на толстой ветке в половине ствола белочка, завидев тёмный силуэт соболя на белом снегу, стрелой мелькая в хвое веток, метнулась в вершину. Но соболь уже заметил это мелькание и бросился в погоню.
  Стремительно, в длинном полёте, белочка, перепрыгивая с дерева на дерево, неслась по воздуху, едва касаясь лапками веток, а чешуйки кедровой хвои осыпались на снег, отмечая её путь. Но ещё быстрее мчался соболёк!
  Смертельная погоня закончилась внезапно. Соболь уже почти настиг белку, когда она, сорвавшись, промахнулась мимо очередной опоры и полетела вниз, к основанию соснового ствола.
  Азартный соболь, не раздумывая прыгнул вслед, мягко приземлился на снег, в несколько прыжков настиг белочку и острыми как белые гвоздики зубами, в мгновение перервал ей горло...
  Немного успокоившись, соболёк полизал вытекающую из горла кровь и принялся поедать ещё тёплое, пахнущее кедровыми орешками мясо жертвы...
  Насытившись, соболюшка закопал недоеденные останки белочки в снег, проскакав по снегу несколько метров, взобрался на высокую сосну, шурша острыми коготками, вскочил на толстую ветку чуть прошёл от ствола и глянул вниз.
  Солнце к этому времени поднялось над лесом, и белый снег искрился под его яркими лучами миллионами огоньков. Было необычайно светло и красиво в этом зимнем лесу - заснеженные деревья, словно неживые, стояли не шелохнувшись, и зверёк, как обычно после еды решил отдохнуть соболь...
  Устроившись поудобнее, соболёк растянулся на ветке и задремал, чувствуя приятное успокоение от так удачно начавшегося дня...
  
  ...С утра выставилась сухая морозная погода. Кучум и Саян весёлым галопом описывая на белом снегу круги и полукружья, с двух сторон от идущего посередине охотника, обследовали тайгу, пропуская сквозь эту сеть поиска большую полосу леса.
  В одном месте, пересекая соболиный след, Кучум, вдруг остановился как вкопанный, подобравшись и словно став выше на ногах, понюхал воздух над недавним следочком.
  После этого, лайка на галопе сделала небольшой круг и определив в какую сторону ушёл соболь, на длинных махах помчалась вперёд уже прихватывая запах соболя верховым чутьём.
  След был утренний и потому, собака мчалась, летела напрямик, перепрыгивая кусты и заснеженные валежины...
  ... Соболь проснулся, когда услышал шуршание снега осыпающегося под лапами Кучума на прыжках. Он видел сверху, как собака проскочила мимо у подножия дерева, но потом вернулась, подбежала к сосне и поцарапала кору когтями передних лап, встав на задние.
  Соболь, рассердившись на непрошенного гостя, не то фыркнул, не то чихнул и собака, услышав это, тот - час заметила в кроне пушистого зверька и залилась звонким призывным лаем. " ... Тяф - тяф - тяф... - выговаривал Кучум и вскоре к дереву на галопе примчался Саян и тоже включился в сердитое переругивание. "Гав - гав - гав..."
  Вскоре из - за деревьев появился охотник. Он торопился, вспотел и потому подойдя к дереву и увидев притаившегося на ветке соболя не спешил.
  Сняв шапку, обтёр вспотевший лоб, поглядывая вверх, в сторону соболюшки. Потом достал дробовой патрон, перезарядил двустволку, отошёл от сосны чуть в сторону, и когда ствол дерева прикрыл туловище соболя, стал целиться в едва заметную головку с треугольными ушками и чёрными бусинками блестящих глаз...
  Собаки, заняли позицию напротив охотника, с другой сторону дерева, и размеренно гавкали, то вместе, то порознь. Саян при этом суетился, перебегал с места на место, а Кучум сидел на задних лапах и лаял, уверено и мерно, не отрывая зоркого взгляда от соболюшки...
  ... Грянул выстрел. От удара, с сосновой хвои под дерево посыпалась искрящаяся, лёгкая, снежная кухта, и чёрный соболёк упал ватной игрушкой к ногам быстро подбежавшего под дерево Охотника.
  Собаки тоже бросились к убитому собольку, но после сердитого окрика хозяина, остановились и крутя головами и виляя хвостами, не отрывая быстрых глаз от пушистого зверька, топтались рядом. Хозяин поднял с земли соболя и показал собакам. "Молодцы собачки! - похвалил он, и собаки ещё веселее завиляли колечками свои пушистых хвостов...
  "Ну, вот и первый соболёк - радовался охотник, разглядывая мех и подув на брюшко, увидел сквозь густые волоски и подпушь, белую мездру...
  - Вылинял уже давно - подтвердил он своё же предположение и аккуратно уложил соболька в матерчатый специальный мешочек.
  - Ну, вот и с полем! - поздравил он сам себя вслух. От одиночества и от переполнявших его чувств Охотник, иногда, разговаривал сам с собой, не видя в этом ничего странного.
  - Это чтобы разговаривать за охотничий сезон не разучится - посмеивался он, оправдываясь сам перед собой...
  Бросив собакам по сухарику, который они тут же с хрустом разжевали и проглотили, Охотник, пройдя чуть вперед и выйдя на опушку леса сориентировался и направился в сторону зимовья.
  Солнце, на ярко синем небе повернуло от зенита вниз, на запад и огромные сосны, залитые золотистыми лучами словно замершие богатыри вслушивались в искрящуюся, зимним снегом, морозную тишину леса.
  Снег лежал повсюду, и потому, по временам больно было смотреть на его первозданную белизну, сверкающую под ярким солнцем...
  Продравшись сквозь заснеженный ельник, охотник вдруг услышал впереди нервное буханье - лай старшей собаки Кучума. "На зверя лает - вдруг забеспокоился охотник.
  Он остановился, перезарядил двустволку на пулевые патроны и широко шагая поспешил на лай. Вскоре совсем недалеко в ложбинке к буханью Кучума присоединился, басок потоньше - это залаял Саян.
  Обогнув заросли ольховника, охотник увидел собак.
  Саян, со вздыбленной на загривке шерстью бегал с место на место, оглядывался словно опасаясь засады и лаял беспорядочно, а Кучум стоял у круглого входа в большую нору и лаял туда стоя на напружиненных ногах.
  "Берлогу нашёл! - чуть не вскрикнул охотник.
  Чело берлоги было на виду. И невольно, у охотника задрожали от волнения руки. Он не торопясь снял и положил рюкзак на снег, достал из карманов ещё две пули и зажал патроны во рту.
  Потом, осторожно ступая, стараясь не скрипеть снегом, пошёл по дуге, укорачивая с каждым шагом расстояние до входа в берлогу.
  Теперь он уже не сомневался, что это медвежья нора, но не знал, внутри ли медведь.
  Кучум заметив хозяина вздыбил шерсть и приблизившись к челу заглянул внутрь, скаля зубы и угрожающе ворча. Потом собака прыгнула внутрь, через несколько секунд выскочила из берлоги, и бросилась галопом по кругу, пытаясь привычно найти выходной след...
  Охотник с облегчением вздохнул. "А где же косолапый? - нервно посмеиваясь, вопросил он сам себя, и, заглянул внутрь берлоги...
  Медвежья нора была пуста. Саян, прядая ушами и приседая от напряжения приблизился к пустой берлоге и когда хозяин, воспользовавшись моментом, толкнул собаку внутрь берлоги, молодой кобель с испуганным воем вылетел оттуда, и вздыбив шерсть, басом взлаял несколько раз.
  - Не бойся, медведя там уже нет - успокоил собаку посмеивающийся хозяин.
  - Но тебе надо привыкать к страшному медвежьему запаху - продолжил он, и
  Саян виновато завилял хвостом, слыша в голосе хозяина нотки упрёка...
  Уже в зимовье, лёжа на нарах и слушая, как в печке потрескивают дрова, Охотник думал о медведе: "Или он ушёл в другую берлогу или его кто - то вспугнул перед залеганием. В любом случае берлога большая, и зверь, наверное, был крупный. Но почему он не залёг в спячку? Что ему помешало?"
  ...В это время Бурый лежал в густом молодом ельнике, в нескольких километрах от зимовья и по временам глухо, сердито рычал, вспоминая услышанный днём дальний выстрел и лай двух собак.
  Медведю, голодному, с обмороженными лапами вдруг вспомнилась металлическая "шкатулка", так приятно пахнущая тухлой рыбой и потом, привиделась фигура человека с ружьём, испускающим из стволов снопы огня и гулкие звуки выстрелов.
  Шерсть на Буром поднялась дыбом, и он визгливо рыкнул, облизывая красным языком, пузырящиеся пеной фиолетовые дёсны и чуть желтоватые у основания, длинные клыки...
  Память о некогда испытанной боли вновь приводила его в неистовую ярость...
  ... На следующий день, Охотник решил поставить капканы. Вечером, пораньше позавтракав, он чинил и вываривал в сосновой хвое металлические капканы и тросики с вертлюгами на конце, правил напильником насторожки, где надо, зачищая поверхности, добиваясь того, чтобы капканы срабатывали от малейшего прикосновения к тарелочкам.
  Затем закладывал их на несколько минут в кипящею воду с сосновой хвоей, а потом, доставая палочкой из котелка, сушил и выкладывал на мороз, под крышу...
   Собаки в этот вечер, как - то непривычно и беспокойно суетились, часто вставали из лёжек, нюхали воздух, и даже отбегали от зимовья, слушая ночную тишину.
  Хозяин был в это время внутри избушки и потому ничего не заметил...
  Утром как обычно позавтракав и сложив капканы в полотняный чистый мешок, охотник вышел в тайгу пораньше и обойдя ближайший мыс невысокого холма, заросшего густым сосняком, свернул в падь, и на берегу первого же распадка приходящего от вершины хребтика, принялся мастерить место для установки капкана.
  Он разгрёб ногами снег до земли и по периметру небольшой окружности натыкал в образовавшийся сугроб сосновых веток. Затем установил капкан и подвесил над тарелочкой насторожки кусочек мяса с оставшимися перьями - глухарятины.
  Он недавно, добыл из под собак облаянного ими на вершине сосны угольно - чёрного петуха - глухаря и не обдирая, положил под нары.
  В оперении глухарь быстро стал пахнуть, что и нужно было охотнику....
  Разрезав на кусочки глухаря, он мясо подвешивал в качестве приманки над капканами, а перья разбрасывал по округе.
  Соболь, увидев перья, постарается найти и самого глухаря и потом, учуяв мясо, должен войти в огороженное ветками пространство и прыгая за приманкой, попал бы на тарелочку насторожки. Капкан сработает и соболёк окажется в западне...
  А "оградка", защищала капканы от засыпания насторожек снегом в сильный ветер...
  Назавтра, с ночи ещё, начался ветерок и снежная позёмка. Охотник проверяя капканы, из ближнего вытащил заледеневшего уже горностая, которого в здешних местах видел впервые. Белая шубка зверька заиндевела на сильном морозном ветру и охотник со вздохом разочарования положил горностая в рюкзак. "Говорят раньше у российских царей были горностаевые мантии, - думал он бредя навстречу сильному ветру, обжигающему морозом лицо. - А сегодня, на что он мне?"
  Сильный ветер заровнял к вечеру все следы на открытых местах и потому Охотник не заметил следов большого медведя в одном месте пересекавшего его вчерашний след. Человек к тому же, шёл по тропе, отворачивая и пряча от ветра лицо, и потому редко глядел на землю...
  Собаки же, с утра, прихватили свежий след лося, и принялись гонять его по округе, изредка взлаивая, при виде убегающего зверя.
  Но ветер выл в вершинах деревьев, раскачивал их, и шум в лесу напоминал шум курьерского поезда, через который лай собак не пробивался до слуха человека...
  Кругом, как всегда в метель, снежинки роились белой пеленой и сквозь эту вьюжную занавесь, изредка были видны, серые силуэты деревьев, запорошенных снегом...
  К вечеру и охотник и собаки очень устали и потому отправились в зимовье пораньше. Собаки, неспешной, усталой рысью бежали впереди хозяина по тропе и при подходе к лесному домику убежали вперёд.
  Хозяин отставал, уже с усилием "грёб" кожаными лёгкими ичигами наметённые снежные сугробы, и думал только о том, как, придя в зимовье, растопит печку и повалится на нары, для долгожданного отдыха...
  
  ... Бурый искал встречи с ненавистным для него двуногим существом, но был осторожен.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Он ещё утром вышел к тропе, ведущей к зимовью с тыла и учуяв свежий запах человека и собак - его помощниц, ощерил желтоватые зубы и острые клыки и сдавленно зарычал.
  Выбрав место между двумя густыми заснеженными ёлками, зверь лёг носом к тропе и навстречу холодному ветру, чутко задремал, изредка, неслышно поднимая голову прислушивался к вою ветра в вершинах деревьев, просматривая, сквозь хвою еловых тонких веточек, прогал человеческой тропы, ведущей к зимовью...
  
  ...Чёрная, мелькающая в снежной круговерти фигура человека показалась неожиданно...
  Перед этим, вздыбив шерсть на загривке, Бурый молча пропустил мимо себя двух собак, не учуявших зверя, лежавшего за ветром. Человек тоже шёл ничего не замечая вокруг, закрывшись от метели полой полушубка, а ноги привычно ступали по знакомым неровностям тропы.
  ...Он думал о своём доме в деревне, о том, как будет весело и приятно после возвращения с охоты, ходить с бутылкой водки по родне в деревне и выпив под крепкую мясную закуску несколько рюмок, отвечать на расспросы о охотничьих приключениях.
  Человек в воображении уже видел просторные комнаты в своём доме, ровные деревянные полы, укрытые само вязанными цветными дорожками, жену у пылающей жаром печки, детей просящих его в следующий год взять с собой в тайгу...
  А вокруг свистела и гудела вьюга и на отросшей у Охотника бороде и усах, намёрзли от тёплого дыхания льдинки. Всё пространство неба и земли было белого цвета и снег сыпал сверху, не переставая и подхваченный ветром кружился в безумном танце неостановимого движения...
  
  ...Бурого замело, завалило снегом, и когда он с яростным, долго сдерживаемым рёвом, стряхнув с себя снежные сугробы, вскочил на дыбы, вид его был страшен. Оскаленная зубастая пасть, высота более двух метров, визгливый, свирепый, громогласный рёв на мгновение парализовали человека, так страшно возвращённого в реальность дикого мира природы, из сладких мечтательных грёз.
  Бурый скакнул вперёд, как тяжёлая лошадь, вставшая на дыбы, ураганом налетел на человека, ударил его когтистой лапой по туловищу. Потом, уже потерявшего сознание, падающего охотника, схватил клыками за плечо, рванул на себя и вырвал плечевую кость из сустава...
   Затем, разъяренный зверь долго рвал безвольное, бесчувственное тело, вымещая в ярости на человеке свою боль и страдания за все эти бесконечные дни и ночи замерзания, голода и боли от обмороженной, но не потерявшей ещё жизненной силы плоти...
  Он, Бурый, убил человека за несколько секунд...
  Но ещё долго терзал окровавленное тело, на мгновение отстраняясь, глухо, с ненавистью, ворча, и разбрызгивая из пасти кровавую слюну, а потом вновь, возбуждаемый демоном ненависти и мести, набрасывался на темнеющее на белом изломанное мёртвое тело...
  
  ... Возвратившись, прибежали собаки, загавкали, заголосили, пытаясь отогнать остервеневшего хищника от хозяина, но медведь, бросался на них, норовя схватить, и собаки отскакивали на почтительное расстояние и безостановочно лаяли...
  Кучум, изловчившись, прыгнул на Бурого и вцепившись в загривок, с яростными воплями рвал изворачивающегося и пытающегося достать собаку лапами, медведя...
  Чтобы сбросить собаку, Бурый, встряхнулся всем телом, встал на передние лапы и достал, куснул Кучума сбоку, прокусив ему низ живота...
  Через мгновение, наконец, - то, Бурый, дотянувшись, схватил когтистой лапой, пораненную, повисшую на нём собаку, и ударил другой.
  Кучум, отброшенный мощным ударом, с воем, отлетел в сторону. И поднявшись, подволакивая сломанную лапу, повизгивая от боли, похромал в сторону зимовья...
   Напуганный всем происходящим Саян безостановочно лая, перебегал с места на место, держался поодаль от взбесившегося медведя напружинившись и вздыбив шерсть, не решаясь напасть на разъяренного хищника.
  А Бурый, снова разозлившись, погнался за Саяном и тот, как мог уворачиваясь от преследователя, убежал вперед к "дому", к зимовью.
  А на тропе осталось распростёртое окровавленное тело Охотника, с неестественно заломленными руками и раскинутыми в разные стороны ногами, Стволы отброшенного медведем ружья, торчали из сугроба неподалёку ... Трагическая картинка: черная неподвижная фигура убитого зверем человека, на белом снегу, в круговерти не перестающей метели...
  Медведь гнался за собаками до зимовья, а потом учуяв запах тёплого жилья и еды, вышиб, вырвал дверь и принялся поедать всё съестное, что было припасено охотником на длинный охотничий сезон.
  Вломившись в зимовье, медведь, встав на дыбы, смёл мешки с крупами и мукой, с полок под потолком, на пол и стал пожирать всё без разбору, разорвав и рассыпав содержимое мешков и кульков по полу.
  Потом, выскочив из зимовья, он нашарил, под крышей, мешок с пельменями и чавкая съел их.
  Затем, выудив длинной лапой, оттуда же из под крыши, куски мороженой лосятины, съел и часть мяса...
  И только набив брюхо, медведь немного успокоился, забрался вновь в зимовье, и впервые за всю зиму, устроившись в тепле, сытый и довольный кровавой местью, этому двуногому существу, задремал, вздрагивая и рыкая во сне, переживая, уже в воображении, схватку с ненавистным человеком и его собаками...
  ... Саян и раненный Кучум, оторвавшись от Бурого, сделав большой круг по тайге возвратились к мёртвому хозяину и увидев, что он неподвижен и уже остывает, завыли подняв головы к равнодушному, невидимому среди белых, снежных вихрей, небу. Они долго ещё ждали и надеялись, что хозяин очнётся и вновь как обычно поведёт их в зимовье...
  Ночью метель постепенно затихла, и ударил, как обычно бывает после снега, сильный мороз...
  Пролежав рядом с телом хозяина, уже закоченевшего и полузанесённого снегом, всю ночь, Саян утром, вдруг обнаружил, что раненный медведем Кучум тоже ночью, уже умирая, в последнем усилии подполз к хозяину и, положив голову к нему на грудь, затих.
  Саян, терзаемый одиночеством, страхом, голодом и морозом, уже при свете дня поднялся из лёжки, завыл скорбно и безнадежно, прощаясь с хозяином и Кучумом, а потом мерной рысью, огибая лесом страшное теперь зимовье с заснувшим в нём медведем, побежал вдоль реки вниз по течению...
  Вскоре он нашёл засыпанную снегом конную тропу, и по ней, уже никуда не сворачивая, затрусил в сторону деревни...
  Тайга стояла вокруг притихшая, скованная морозом и только изредка с треском рвалась натянутая от холода на деревьях кора, и, шурша, осыпался подмороженный тяжёлый кристаллический снег, с еловых лап, прижимающихся к стволу поближе, словно сохраняя последнее тепло, в заледеневших деревьях...
   КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ВТОРАЯ ЧАСТЬ.
  
  Саян вернулся в деревню на третий день.
  По пути он ночевал у знакомого зимовья и чтобы утолить голод пытался ловить мышей, что ему не очень удавалось. И всё - таки несколько пойманных маленьких мышек помогли ему преодолеть эти длинные тоскливые километры возвращения и спасали от изнуряющего голода...
   Жена охотника увидев отощавшего Саяна, всплеснула руками и тут же заплакала. Саян, виляя хвостом, ластился к хозяйке, а потом вдруг начал выть, словно пытаясь рассказать ей что - то печальное, произошедшее в его жизни...
  Встревоженная женщина, накинув платок на голову, пошла к младшему брату своего мужа, который работал учителем в начальной деревенской школе. Рассказывая о том, какой Саян вернулся тощий и испуганный, она заплакала вновь, предчувствуя трагедию, а брат Охотника пошёл в поссовет и рассказал всё секретарю деревенского совета.
  Уже вечером, в школе собрались молодые и старые охотники оставшиеся в деревне, услышав его рассказ, засобирались в тайгу, спасать старшего брата учителя - Охотника.
  Многие предполагали, что Охотник, или замёрз, где то провалившись в воду, или медведь напал. Последнее предположение считалось наиболее достоверным, потому что и Кучум тоже в деревню не возвратился...
  Выехали на колёсном вездеходе, который на время попросили в лесничестве. Взяли с собой лайку - медвежатницу, Пестрю.
  Это был крупный кобель с многочисленными шрамами на седеющей морде - следы собачьих драк во время течки деревенских собак.
  Он был первый и самый свирепый драчун и даже задушил несколько молодых кобелей, рискнувших вступить с ним в драку...
  Но вся деревня знала, что Пестря на берложной охоте ничего не боялся и свирепо лаял на медведя, буквально нос к носу уткнувшись в чело.
  Хозяин этой лайки рассказывал, что между носом медведя и носом Пестри, в какой-то момент, было не больше спичечного коробка.
  Эту историю знала теперь вся деревня и Пестря был всеобщим любимцем и гордостью деревенских детей и молодых охотников...
  
  ...Расстояние до зимовья, охотника преодолели на вездеходе за один день и уже в сумерках подъехали к занесённой снегом избушке.
  Издали увидев, что двери зимовья открыты насте и кругом царит, разгром, охотники держа Пестрю на поводке, высадились из вездехода и когда увидели, что шерсть на загривке кобеля встала дыбом и он глухо заворчал нюхая воздух, поводя головой то влево то вправо, и неотрывно глядя в сторону зимовья, поняли, что медведь засел в зимовье.
  Такие случаи и до того бывали на охоте. Медведи шатавшиеся по тайге зимой, набредая на зимовья, иногда оставались там на всю зиму...
  ...Охотники шепотом посоветовались и младший брат погибшего - Учитель, известный на всю округу медвежатник, спустил собаку с поводка.
  Пестря, взяв с места в карьер, понёсся к зимовью и вскочил внутрь, откуда раздалось его яростный лай и вскоре, взревел рассерженный, разбуженный собакой медведь.
  Охотники, подбежав к домику, встали полукругом и приготовили карабины, ожидая появления медведя.
  Было уже полутемно, и охотники, которых было четверо, нервничали.
  - Уйти может - тихо предположил один из них, самый молодой, но Учитель промолчал и с напряжением ждал продолжения.
  В зимовье начались громкий шум и возня! Лай.
  Пестри превратился в какие-то яростные вопли и наконец, из домика вывалился Бурый и следом, вцепившийся в него Пестря...
   "Стрелять осторожно! - уже не таясь, выкрикнул Учитель, и сам выстрелил, целя в грудь громадного, рассвирепевшего от нападения собаки, медведя. Затрещали выстрелы...
  Уже смертельно раненный Бурый поднялся на дыбы, хотел броситься на ближнего охотника, который был от него метров в десяти, но Пестря, вцепился ему в заднюю лапу и медведю пришлось отмахиваться, отгонять смелого пса. Всё вновь завертелось, закрутилось вокруг...
   Грохот выстрелов смешался с рявканьем злого медведя и лаем Пестри. Охотники уже каждый выстрел раз по пять, по шесть, но Бурый по прежнему был на ногах и то вскидывался на дыбы, пытаясь атаковать людей, то вновь, на четырёх лапах старался догнать уворачивающегося, ускользающего от когтей разъяренного медведя, Пестрю...
  Наконец заметив, что зверь начал двигаться как - то неуверенно и неловко, учитель с карабином на изготовку подскочил к Бурому на несколько шагов и когда зверь всплыл очередной раз на дыбы, вскинув винтовку, дважды выстрелил в голову медведя...
  И тот, словно сонный, повернулся вокруг своей оси, опадая громадным телом вниз и упал наконец на белый снег забрызганный кровью и клочками шерсти. Люди ещё долго не решались подойти, прикоснуться к медведю, а осатаневший от злости Пестря, вцепившись в заднюю лапу, пытался вырвать кусок мяса из неподвижного, умершего уже Бурого...
  Наконец Учитель по дуге подошел к лежащему телу и держа карабин наизготовку, тронул тело мёртвого медведя кончиком валенка...
  Медведь - шатун был мёртв...
  И уже после, подошли остальные охотники, возбуждённо и невнятно обмениваясь впечатлениями: - Я стрелил первый раз и думал попал...
  - А я выцелил в голову и только хотел нажать на курок, а он как броситься на Пестрю...
  Только Учитель молчал и думал про себя, что брата, наверное этот медведь заломал, и от этого на душе становилось тоскливо и хотелось яростно двигаться, и стрелять раз за разом в безжизненное, неподвижно распластанное, громадное тело хищника...
  
  ... Темнота незаметно спустилась на тайгу и люди разведя большой костёр, стали обдирать, ещё тёплого медведя...
  Работа была трудной, но опытный медвежатник, с помощью своих спутников делал это быстро и сосредоточенно, думая при этом тяжёлую думу представляя себе последние мгновения в жизни своего горячо любимого, старшего брата...
  Он вспомнил, как его, ещё совсем мальчишку, брат брал с собой на глухариный ток, и у ночного костра прикрывал его своем ватником...
  Тогда, с братом, он добыл первого, такого запомнившегося глухаря - петуха... Учитель, иногда рассказывал, что этот успех на первой охоте, впоследствии, возбудил в нём интерес к тайге, и природе вообще...
  С той поры его заинтересовала биология и география.
  Первая, - оттого, что помогала ему больше узнать о жизни животных, а вторая, -из вспыхнувшей страсти к походам и путешествиям....
  Уходя в армию, уже закончив, биофак университета, он думал, что никогда не вернётся в родную деревню. Многие знакомые парни так и сделали...
  И действительно, после службы, он уехал в Карелию, в другой конец большого Союза.
  Потом жил несколько лет в Крыму, потом перебрался в Москву и уже оттуда вновь вернулся простым школьным учителем в родную деревню...
  Где бы он ни жил, чем бы он ни занимался, ему постоянно снились просторы тайги, и ему там, вдали от дома, всегда не хватало ощущения спокойной уверенности в себе, что и делает нас по настоящему свободными, даже в неволе.
  Везде он чувствовал себя гостем и вспоминал о родной деревне, как о своём единственном доме, где он был хозяином.
  Женившись на москвичке, он, через некоторое время понял, что жизнь вместе, с избалованной и стремящейся к известности и славе женщиной, делает его не только несчастным, но и несвободным, не даёт жить осмысленно и просто.
  Начались семейные ссоры, перераставшие в безобразные скандалы, с битьём посуды и истерическими слезами...
  И вот, наконец, он осознал - счастье человеческое таится там, где и когда, нам было жить вольно и свободно, и потому, в конце концов, вернулся в Сибирь, в свой медвежий таёжный угол. А став учителем в местной школе, всё свободное время проводил в тайге. И очень часто водил в таёжные походы своих учеников...
   Может быть, благодаря такому Учителю, многие юноши и даже девушки в их деревне, уезжая в город и выучившись, возвращались домой, женились, заводили детей и в последствии, были рады такому выбору, часто приглашая его, Учителя в качестве крёстного отца...
  А всё началось, как сейчас казалось Учителю, с того дня, когда старший брат - Охотник взял его с собой в лес, с ночёвкой на высоком берегу таёжной реки...
  
  ...Закончив свежевать зверя, немного прибрав в зимовье, растопили там печь и приставив оторванную медведем дверь ко входу, стали устраиваться на ночлег, подогнав поближе к избушке вездеход...
  Медведь, перед тем как его неожиданно разбудил Пестря, дремал лёжа на нарах, соорудив себе из веточек и засохшей травы затащенным им в зимовье, подобие гнезда. В домике до сих пор остался крепкий запах дикого зверя...
  При свете керосинки осмотрели Пестрю. Он был в нескольких местах в крови, но это была медвежья кровь. Собака немного хромала на переднюю правую лапу, но скорее всего это был ушиб - как определил, ощупав собаку, Учитель. Он в деревне был и за ветеринара тоже.
  Все охотники старались прикоснуться, погладить собаку и угощали его кусочками медвежатины, которую Пестря, брезгливо сморщив нос некоторое время держал в зубах а потом бросал на снег...
  Когда осмотрели медвежью тушу, то оказалось, что он весь был изранен, и даже непонятно было, как он двигался. Шея была прострелена в нескольких местах, и в туловище было не менее десяти ранений. Но так силён и огромен был этот медведь, что убить его смогли только те пули, что попали в голову после выстрелов Учителя...
  Когда перед ужином выпили по первой, Учитель вдруг сказал:
  - Завтра утром начнём искать тело брата - и все замолчали, представляя себе его состояние. Каждый из них понимал, что Охотника, скорее, всего, нет уже в живых...
  Утром поднялись затемно, мрачные и молчаливые. За завтраком выпили по рюмочке, негласно поминая погибшего Охотника и уже потом засобирались на поиски...
  Договорились, что разойдутся в разные стороны и если найдут тело или то, что от него осталось, то дважды выстрелят в воздух. Пестрю закрыли в вездеходе и он жалобно скулил и подвывал, просясь на воздух...
   Учитель ушёл в тайгу раньше всех, и не успел ещё последний охотник отойти от зимовья, как раздался его совсем близкий двойной выстрел...
  Когда подошли к тому месту, где медведь заломал Охотника, Учитель копал снег в нескольких метрах от тропы, добывая из снега остатки разорванного и замерзшего уже человеческого тела...
  У дерева стояло прислоненное к стволу, заснеженное ружьё Охотника...
  Медведь, несколько раз за это время, приходил к убитому им охотнику и фыркая, выкапывал тело и съел его больше чем наполовину, оставив нетронутой только голову и обглоданные кости ног...
   После того, как он насыщался, зверь стаскивал окровавленные остатки в кучу и заваливал ветками и снегом...
  По этому снежному бугру и по пятнам крови на белом, Учитель и обнаружил эту снежную могилу, в которой покоился его любимый старший брат...
  Так закончилась трагическая история противостояния человека и медведя, в которой Охотнику пришлось отвечать за грехи других, и в которой убийца человека, медведь Бурый, был наказан согласно человеческим законам...
  
  ...Наступили январские морозы.
  Снег с утра, "сеял" мелкой крупкой на покрытую сугробами землю, и холодное, мутно-красное солнце пробивалось сквозь, серую морозную пелену только к полудню, чтобы через несколько часов, незаметно исчезнуть, погрузиться в серую мглу.
  Всё живое старалось сохранять частички живоносного тепла, как можно дольше не вставало из лёжек, выходя из укрытий, только для того чтобы напитаться и вновь залечь где-нибудь в малозаметном убежище...
  Волчья стая может быть одно из немногих сообществ в тайге, в это время вынуждена была передвигаться в поисках пищи, укарауливая свои жертвы на кормёжках и переходах на лёжки...
  
   ...Волчица открыла глаза от непонятного звука. Только чуть позже она поняла, что её разбудило повизгивание во сне молодых, голодных и усталых волков. Оглядев окрестности своими серо - жёлтыми, немигающими глазами, она нехотя поднялась, вытягивая по очереди далеко назад, лапы и растягивая все мышцы, проверяя их готовность к работе.
  Потом, покрутившись около кустика, прожгла мочой в снегу жёлтую дырочку и сильно, задними же лапами, сгребла снег с поверхности, отбрасывая его далеко назад.
  Матёрый тоже приподнял голову огляделся и поднявшись проделал тот же "утренний" ритуал, заменяющий волкам зарядку и мытье, и чистку зубов. Молодые волки проснувшись с неохотой вставали, зевали во всю пасть, осматривались...
  
  ... Волчья стая пришла в новые для них места потому, что эти леса уже около года пустовали, после гибели последних членов волчьей стаи издавна селившихся здесь. Последними её членами были Черныш и Палевая...
  Волчица вела стаю в Соколий Мох, с опаской. Каждый волк со дня своего рождения знал, не только из личного опыта, но из опыта биовида, что захват чужих территорий всегда связан с братоубийственной войной...
  Волчица остановилась на краю большого болота, и вслед за ней остановились семь её спутников. Волчица долго принюхивалась, вглядываясь в серый окоём невидимого морозного горизонта, неразличимого в морозной дымке, укутывавшей холодные заснеженные пространства.
  Наконец, она, решившись, медленно тронулась, перешла на походную рысь и вслед поспешили и Матёрый и молодые волки, которые делали всё исходя из закона подражания, державший волчий род в постоянном движении, но по определённым правилам.
  Всегда время начала похода и маршрут движения определял самый знающий, а ответственность за ошибочные решения, всегда делили все члены стаи.
  Чаще всего, жертвами таких невольных ошибок "старших", становились именно они, молодые волки.
  Может быть поэтому, молодых в стае всегда было много больше, чем тех, кто принимал решения - именно они были главными исполнителями и носителями волчьих законов...
  ... Перейдя болото без приключений, волки вошли в молодой сосняк занесённый жёстким вымороженным снегом, по утрамбованному зимним ветром наддуву, где стая и решила залечь на днёвку.
  Войдя в середину густого сосняка волчица остановилась и покрутившись на одном месте, легла со вздохом и рядом стали устраиваться другие волки. Матёрый, отличавшийся размерами и большой серой гривой свисающей с плеч, лёг на небольшом возвышении и пока молодые устраивались, подняв голову, наблюдал за окрестностями.
  Задремал он последним, и поэтому слышал далёкое стрекотанье сорок, где - то за пределами видимости, за сосняком, у подножия пологого холма, поднимавшегося над болотиной...
  
  ...Мать Сама, взрослая лосиха после ухода быка - повелителя, чувствуя в себе нарастающую тяжесть новой жизни, держалась теперь на берегу Сокольего Моха, в пологих распадках, поднимающихся к водоразделу и заросших ельниками и молодым осинником...
  Днём она отдыхала, делая свои лёжки в середине выгоревшего прошлой весной просматривавшегося и прослушивающегося насквозь белоствольного березняка, на фоне которого, даже пробежавшая белка видна была метров за двести.
  Ночами она ходила кормиться в осинники, с одной стороны ограниченные тёмными почти непроходимыми густыми ельниками, а с другой большой наледью, нараставшей каждую зиму, в устье неширокой таёжной речки Амнунды.
  Наледь занимала к концу зимы несколько квадратных километров и заливала подвижными льдами, всю широкую плоскую долину. Наледь нарастала за каждый зимний день по несколько сантиметров вверх и вширь. После первых же сильных морозов прохватывающих речку до самого дна, вода выдавленная на поверхность, через какое-то время застывала новыми и новыми слоями и постепенно, ледовое поле увеличивалось многократно...
  В этот день лосиха поднялась из лёжки пораньше предчувствуя непогоду и пошла в осинники напрямую, по изученной уже дороге.
  Пройдя мелкий распадок, заросший засыпанными белым снегом невысокими кустами голубики, лосиха поднялась по склону с южной солнечной стороны и войдя в осинник стала жевать ветки и вершинки деревьев, ломая их своим тяжёлым телом.
  Она находила на деревце промёрзшее до сердцевины и в определённый момент мёрзлая, утратившая гибкость древесина с хрустом раскалывалась - расщеплялась, деревце сламывалось и лосиха, уже спокойно, не поднимая голову высоко вверх, объедала молодые веточки и побеги, размеренно перемалывая сильными челюстями и крупными плоскими зубами, кору и льдистую древесину в сочную аппетитную и питательную массу...
  Проведя в осинниках несколько часов, лосиха, ближе к рассвету, не торопясь, с раздувшимся от съеденного брюхом, перешла в березняк и легла там за большой упавшей от ветровала берёзой...
  Ночь заканчивалась и на востоке появилась едва заметная сине - серая чёрточка рассвета...
  Ледяной ветер тянул с севера и переметал снежную поверхность длинными косицами, с шуршание пробегавшим по промороженному насту.
  Вокруг расстилалась лесистая, белая, промёрзшая и продуваемая зимняя пустыня, с пятнами темнохвойных сосняков и просматриваемыми далеко вперёд, осинниками...
  ...Волки поднялись из лёжек в начале ночи, голодные и злые.
  Молодые принялись грызться между собой за место в пешем строю стаи и только когда Матёрый кинулся на одного из них и ударив грудью, куснул за зад, грызня прекратилась и все заняли свои места.
  Он, на сей раз встал впереди и повёл стаю, а замыкающей шла волчица...
  Так они делали всегда, когда спешили на охоту. Матёрый был самым крупным и сильным волком в стае и от его проворства, слуха и чутья, во многом зависела их удача...
  Стая шла по привычному уже маршруту, который повторялся один раз в пять - шесть дней.
  Минуя большие болота и запустевшие, полузаросшие кустарником поля, волки шли опушками, по краю болотистых речных долин. И делали это привычно упорно, как нечто знакомое, не требующее ни риска, ни обдумывания и выбора. Природа сделала их рационалистами. Никакой фантазии, только опробованная и затверженная веками привычка.
  Все копытные ложатся на днёвку, где-нибудь на границе леса и поля. Отсюда уходят кормиться. Сюда приходят на днёвку...
  Тут и надо было их искать...
  Всю ночь серые разбойники легкой неизменяемой рысью, прочёсывали окрестности Сокольего Моха.
  Под утро уже, Матёрый, вдруг в предрассветной мгле заметил крупные следы, и тут же учуял, запах лося прошедшего здесь совсем недавно...
  На какое-то время стая остановилась и Матёрый, на махах сделав проверочный круг, галопом помчался по следу, хватая знакомый запах широко раздутыми ноздрями. Волки рассыпавшись цепью, скакали чуть позади, иногда меняясь местами следовали вдоль строчки следов - лосиха шла на лёжку зигзагами, не торопясь...
  Она только - только первый раз задремала, удобно устроившись в неглубокой ямке засыпанной мягким снегом, когда, недалеко, берёзовая кора на стволе лопнула от мороза и раздался громкий хлопок - выстрел.
  Лосиха подняла голову осмотрелась и вдруг, вдалеке, в редеющей рассветной мгле, заметила мелькающие серые тени...
  Мгновенно вскочив на ноги, она прыгнула с места и застучав копытами, пробивая глубокий снег до земли, понеслась вперёд и в сторону наледи.
  Ей казалось, что на твёрдом она может выиграть эту гонку.
  Но волки только этого и ждали!
  Словно слаженная, тренированная команда, они на скаку развернулись, отрезая для лосихи путь к темнеющему на горизонте ельнику. Волки были голодны и потому легки, злы и проворны.
  Расстояние между лосихой и стаей с каждой минутой сокращалось.
  Выскочив на край широкой наледи, парящей незамерзшей ещё водой где - то посередине, лосиха оглянулась и увидела, что волки уже близко.
  Всхрапнув, тяжёлый чёрно - мохнатый высоконогий зверь, повернул и помчался на галопе пятиметровыми прыжками по заснеженному закрайку ледяного поля, в сторону густого леса, на пологом склоне приречного холма.
  Но Вожак с его длинными сильными лапами бежал чуть быстрее, опережая остальных волков.
  Он вырвался вперёд и неумолимо настигал лосиху, часто - часто отталкиваясь на прыжках и выпуская воздух из лёгких с каждым напряжением всех мышц, со звуком напоминающим не - то короткое взлаивание, не - то короткий рык...
  Наконец, Матёрый настиг лосиху и в молниеносном броске, вцепился мёртвой хваткой за заднюю ногу жертвы и упираясь всеми четырьмя лапами, стал притормаживать её бег.
  Лосиха, сделав неимоверное усилие, сбросила Матёрого на лёд, и чуть повернув в сторону леса, пятная белый снег кровью из разодранной ноги.
  Однако тут же, на неё налетела волчица и высоко выпрыгнув, вцепилась в морду, вцепившись за нижнюю челюсть.
  Мотнув головой, сильная лосиха сбросила и её, но скорость бега уже была утеряна и Матёрый, выпрыгнув во второй раз, вонзил зубы в незащищённый бок, а подоспевшие молодые навалились скопом, запрыгивали даже на спину лосихи, царапаясь когтями лап, стараясь удержаться наверху и клацая мощными челюстями, хватали за загривок.
  Лосиха, теряя равновесие, ещё какое то время отбивалась, то, поскальзываясь и падая, то, вновь поднимаясь на ноги...
   Через несколько минут смертельной схватки, лосиха с выпученными от страха и ярости налитыми кровью глазами, взвилась на дыбы и вдруг, словно подкошенная рухнула на лёд. Матёрый перекусил ей сухожилия на задней ноге...
   И словно пружина, какая лопнула внутри лосихи и она прекратила борьбу. Волки, налетели всей стаей и с хриплым рычанием принялись её добивать. Матёрый, в этой свалке, подобрался к горлу лосихи и мощной хваткой располосовал шею, прокусив толстую кожу снизу.
  Кровь хлынула горячим потоком на покрытый слоем изморози заснеженный лёд и лосиха сдалась.
  Глаза её помутнели, силы постепенно оставили её большое тело и волчица напрягшись, клацнула челюстями, привычно вспорола брюхо, из которого на лёд вывалились, горячие ещё, внутренности.
  Лосиха слабо задёргалась, голова её с застывшими глазами упала на снег и она умерла, прожив отведённый природой срок...
  
  ...Волки отъедались за несколько голодных дней. Они рвали, кромсали тело острыми зубами, лакали тёплую ещё кровь, и Матёрый выдрав из брюха лосихи, нарождающийся, но так и не появившейся на свет комочек жизни, съел зародыш лосёнка, у которого уже можно было различить маленькую головку и длинные нескладные ножки. ...
  Отяжелевший, с отвисшим от съеденного мяса брюхом, измазанный кровью, которую он то и дело слизывал с шерсти, Матёрый рыкнул победительно и волчья стая, последовала за ним на днёвку, в прибрежные заросли ивняка...
  
  ...В морозы, Сам "стоял" в небольшом осиннике, окружённом чистым сосновым бором, который был пуст всю зиму и только иногда, глухари, у которых в бору было токовище, залетали сюда в солнечные дни, и кормились хвоей, сидя на величественных, могучих соснах, вершины которых видны были далеко вокруг.
  Последние две недели, когда температура на рассвете подкатывала к минус сорока, он и кормился тут, и ложился среди объеденных обломанных вершинок, на холодный и промороженный, до твердости песчаного пляжа, снег...
   Сам истоптал всё в осиннике, но волки, раза два, проходя буквально в километре от места его "стойбища" по сосняку, не встречали следов и потому, его не потревожили ...
  Наконец морозы закончились, и Сам перешёл в широкую болотистую долину реки Олхи и выходил кормиться по вечерам в широкую пойму, заросшую ивняком и кустами черёмухи...
  Волки каждый раз, проходя по многокилометровому кругу, обследовали долину этой реки и неожиданно натолкнувшись на следы Сама, оживились...
  Пока волки топтались на месте, волчица галопом сделала проверочный круг, определила направление хода лося и вся стая тронулась за нею...
  Сам привыкший к одиночеству придерживался одного и того же режима.
  Уходя с кормёжки под утро, он, пройдя по твёрдому, заледеневшему болоту, перед заходом на лёжку на островок, возвышающийся над плоской болотиной, делал полу петлю и ложился на бугре, с хорошим обзором местности.
  По берегу болота, стояли темно-зеленые сосняки, а дальше и чуть выше, располагались старые колхозные покосы, с двумя сеновалами, посередине пологого чистого склона.
  Ещё дальше, за нечастым смешанным лесом, выросшим на месте бывших вырубок, совсем недавно, люди из большого, дымно - серого города стали строить раскорчевав лес, маленькие домики, в которых жили только с весны до осени.
  А на небольших участках земли прирезанных к домикам, они выращивали овощи, ягодные кусты и даже цветы.
  Заезжали люди сюда на ежедневном автобусе, который следовал по грунтовой дороге до конечной остановки и высадив пассажиров разворачивался, забирал отъезжающих и гнал на железнодорожную станцию, километрах в двадцати от садоводства.
  Зимой домики и огородики засыпало, заносило снегом и из ближнего леса, в огороды, часто наведывались крупные зайцы - русаки, погрызть капустные кочерыжки и заночевать в безопасности, под поленницей сухих дров, на краю занесённого снегом участка...
   Дикие звери естественно опасались человеческого поселения, а волки обходили его стороной...
  Солнце после обеда спряталось за тучи и подул сильный ветер, раскачивая одиночные сосны, поднимая снежную позёмку на открытых местах.
  Снег, казалось живыми струйками перетекал с места на место, заравнивая ямки и ложбинки, делая высокие сглаженные сверху наддувы, немного напоминающие застывшие волны...
  
  ...Пожилой человек жил в садоводстве уже второю неделю.
  В городе было полутёмно и грязно, и потому пенсионер, воспользовавшись свободной от домашних работ неделей, переехал на дачу, в домик, который сам же выстроил незадолго до этого, два года по бревнышку собирая сруб, устанавливая крышу, обживая шести-сотковый огородишко.
  Он давно был на пенсии и овдовев, стал тяготиться городской суетой и тяжёлым одиночеством среди множества людей, которые не только не знают друг друга, но и знать не хотят...
  Обычный для города уровень человеческих отношений...
  От этого и появляется, ощущение безнадежности и горечи.
  Поэтому, переехав в пустынное безлюдное садоводство, он втянувшись в размеренно спокойную жизнь, привыкнув к тишине, начинал делать что -то по хозяйству, не сообразуясь со временем, а часто и не обращая на него внимания. Часов человек не имел и потому, жил по солнцу - вставал после сна, когда высыпался и ложился, когда глаза начинали слипаться от повышенного потребления кислорода в чистом воздухе наступивших сумерек...
  В тот день, после полудня, он потеплее оделся и взяв с собой лёгкий топорик, вышел за окраину садоводства, чтобы нарубить длинных осиновых слег, для ограждения своего участка...
  Войдя в осинник, проваливаясь в снег по колено, оглядевшись, выбрал несколько ровных стройных осинок, и размеренно тюкая топором, стал рубить их, аккуратно обтоптав снег вокруг, почти до земли...
  От работы человек незаметно разогрелся и даже расстегнул ватник на верхние пуговицы.
  Время клонилось к вечеру и из дальнего западного угла неба, двигались, становясь, всё плотнее и плотнее, тёмные тучи. За широкой просекой, справа от осинника начинались невысокие сосняки с прогалинами небольших верховых болотин, откуда и дул противный холодный ветер, по разбойничьи посвистывая в тонких ветках зарослей...
  Вдруг, в дальнем углу соснового лесочка, возникло какое - то движение и мелькая среди деревьев, появился чёрный силуэт лося, галопом скачущего в сторону человека.
  Садовод не поверил своим глазам и даже встряхнул головой - не мерещится ли?
  
  ...Сам, как обычно, после кормёжки на рассвете пришёл на островок среди болота, прилёг на снег и задремал. Облежавшись к полудню, он заснул надолго и проснулся внезапно, словно его кто толкнул.
  Открыв глаза, Сам увидел вдалеке, на краю снежной поляны, бегущих цепочкой волков...
   Вскочив, Сам бросился резво скакать сквозь колючие заросли боярышника и спустившись на болотину, свернул влево и пробежав по сосняку, начал по диагонали преодолевать покосы...
  ...Волки уже дважды пересекали утренний лосиный след, и сбившись поплотнее, сократив расстояние между идущими, прибавили рыси.
  Вожак выдвинулся вперёд и на ходу, подняв голову, всматривался в заснеженный лес.
  Издалека заметив в болоте невысокий островок кустарников, передний волк чуть свернул в его сторону.
  Уже приближаясь к месту лосиной лёжки, волки почуяли свежий запах зверя и перешли на галоп. Огибая островок, Вожак прихватил парной ещё запах и вскоре наткнулся на следы, скачущего в панике, лося.
  Сделав размашистый проверочный полукруг, Вожак определился с направлением и поскакал в сторону сосняка. Стая устремилась за ним...
  Лось на галопа разогрелся, из ноздрей его вырывались струйки беловатого горячего дыхания, и он ровно и мерно прыгал, отмеряя прыжок за прыжком расстояния по три-четыре метра длинной.
  На прыжках, задние его копыта выходили чуть за линию сдвоенных передних и в глубоком снегу отпечатывалась треугольная ямка. И эти ямки отмечали ровно загибающейся чуть влево линию его бега....
  Стая, растянувшись, галопом неслась вдоль лосиного, "горячего" ещё следа и впереди, как обычно на охоте был Матёрый.
  Казалось он не спешил, но расстояние между волками и Самом постепенно сокращалось. Выскочив на край широкой покосной поляны, волки заметили на противоположной стороне леса, мелькающий вдалеке силуэт лося и прибавили ходу.
  Сам тоже увидел гнавшихся за ним волков и потому, чуть повернув, по ложбинке, полной рыхлого глубокого снега, поскакал напрямик, вперёд, надеясь только на свои длинные сильные ноги...
  Волки через какое - то время, поднявшись в ложбинку, попали в этот глубокий снег, сбавили скорость прыжков и стали уставать.
  Матёрый высунув красный длинный язык сквозь белые, оскаливающиеся при каждом прыжке зубы, ощущая возрастающую усталость, свернул чуть в гору и выскочил на гребень, с которого сильные ветра сдули снег в ложбинку. Бежать стало намного легче и к тому же в прогалы леса, метрах в трёхстах впереди, чуть справа и внизу, то и дело мелькал силуэт лося.
  Расстояние между жертвой и хищниками неумолимо, хотя и медленно сокращалось.
  И тут раздувающиеся ноздри Сама уловили в морозном воздухе запах печного дыма и он услышал где - то далеко впереди, тюканье топора по дереву.
  Сам, не раздумывая, свернул в ту сторону и из последних сил наддал ходу...
  Он уже устал и дышал тяжело ...
  Холодный белый иней от застывающего на морозе дыхания покрыл его горбоносую морду и часть шеи. Широкая грудь вздымалась и опадала на бегу, и он начал храпеть, с усилием втягивая воздух в лёгкие. Каждый новый прыжок давался ему с трудом...
   Уставший Вожак, а следом за ним и остальные волки, бежали молча. Но дыхание от усталости тоже сделалось хриплым и неровным.
  Однако расстояние между ними и лосем сократилось почти до ста шагов.
  Их чуткий нос хватал такой манящий, сладковато тёплый запах разогретой бегом плоти, и молодые волки на бегу начинали яростно взвизгивать...
  Не добегая до застывшего в неподвижности человека ста метров, лось перешел с галопа на мерную рысь и по чистому месту приблизился к осиннику, посреди которого, чернела человеческая фигура.
  Подойдя к человеку шагов на двадцать, лось остановился и дрожа всем телом от страха и возбуждения, тяжело поводя крутыми боками при дыхании всё время оглядывался.
  Глянув туда, человек увидел волчью стаю во главе с крупным волком, Вожаком, вынырнувших из леса и при виде человека, внезапно остановившихся...
   Волки, переминаясь с ноги на ногу, стояли на месте и словно ждали, что дальше будет делать человек...
  А человек тоже испугался!
  У него в домике, на стенке, висела заряженная картечью двустволка, но до домика было метров сто пятьдесят, а волки были всего шагах в восьмидесяти. Человек вдруг схватил срубленную осинку и замахав ею вдруг во весь голос закричал неожиданно для самого себя: А вот я вас разбойников сейчас!
  И замахал вокруг себя осинкой, как длинной дубинкой.
  Лось, прядая ушами от страха и перебирая ногами, остался на месте, а волки услышав долетевший до них сердитый человеческий голос и увидев вертящуюся по кругу дубинку, прянули назад и один за другим исчезли в сосняке.
  Лось, блестя крупными на выкате глазами и чуть похрапывая, сделал насколько шагов в сторону виднеющегося за леском человеческого жилья, но к человеку не приблизился и обойдя его по короткой дуге, пошёл шагом, тяжело дыша и оглядываясь на дальний лес.
  Человек подождал, пока лось прошел через перелесок разделяющий просеку и домики, и тоже стал возвращаться к своему домику, оглядываясь и удивляясь такому страшному и драматичному проявлению дикой природы, в такой непосредственной близости от человеческого жилья.
  "Обычно человек, не только этого не видит, но и не хочет видеть,- рассуждал он про себя - чтобы самому спокойно спать и жить рядом с природой, чтобы не бояться свободы дикой природы, которая чревата выбором, ошибками и ответственностью за сделанное. А за ошибки в природе всегда приходится платить смертью..."
  Сам, выйдя на невидимую границу человеческого поселения, не переступая её, но достаточно близко к ней держась, прошёл до дальнего угла пустынного посёлка и остановился, оглянулся на дальний лес, понюхал воздух и так же не торопясь ушёл в молодой ельник из которого, кое где торчали вершины высоких берёз...
  Перейдя полузаросшую лесовозную дорогу он, Сам, почувствовал себя в безопасности и пройдя ещё какое-то расстояние по болотистым зарослям, лёг отдыхать.
  Он долго ещё, уже лёжа осматривался и нюхал воздух, а потом, положив голову на снег плотно свернувшись в полукруг, смежил веки...
  Здесь, неподалеку от человеческого жилья он был почти в безопасности...
  
  ...Ветреные сумерки спустились на заснеженную, промороженную землю.
  После неудачной погони, волки, пройдя еще какое-то время, остановились на границе леса и покосов и легли.
  Матёрый, голодный и потому раздражительно злой, долго устраивался, как обычно на возвышенности и затем лёг, но полежав какое - то время поднялся и выйдя на край поляны, поднял голову и глядя на появившуюся, мелькающую в тучах полную луну, вдруг завыл басисто и зло, изливая звуками, своё разочарование и тоску, усталость от морозной, тяжёлой многоснежно - длинной, полуголодной зимы...
  Волчица при звуках голоса матёрого вскочила внезапно потревоженная, и через мгновение подхватила "песню" на самой пессимистичной ноте, но голосом более высоким и гнусавым.
  Молодые волки возбудившись, окружили старших волков и "запели", словно предупреждая и запугивая одновременно всё и всех вокруг.
  "Мы здесь - говорили их объединенные общим настроением голода и безысходности, голоса.
  - Бойтесь нас и трепещите. Мы не оставим в живых никого, кто не сможет убежать, скрыться, спастись от нас"
   Их свирепыми безжалостными голосами природа предупреждала всё живое вокруг - волки здесь и бойтесь замешкаться или подумать, что вы сильны и в безопасности.
  От острых волчьих клыков и сильных челюстей может спасти только скорость ног, сила лёгких, и острое зрение, слух, обоняние, которые все должны держать в полной готовности и тренированности...
  
  ...Волки долго ещё изливали свою жалобу небу, но постепенно успокоились, и когда лёг Матёрый обтоптавшись и прикрыв пушистым хвостом мочку влажного носа, улеглись и остальные волки...
  Задолго до рассвета, голодная стая поднялась из лёжки и ведомая волчицей вновь устремилась в поход - поиск.
  Пройдя по высокому правому берегу реки Олхи, стая словно ожившая цепочка, плавно изгибаясь, повернула вправо на речной извилине, а потом поднявшись на крутой перешеек, перевалила в другой приток, и пошла по поднимающемуся полого гребню, обследуя вершины, приходящих слева распадков. Распадки были завалены глубоким снегом, который совсем не трогал ветер, не могущий пробиться сквозь чащу, стволов и кустарников.
  Подойдя к небольшой, почти круглой маряне, поднимавшейся от ручья к самому гребню по всей высоте склона стая, в редеющей темноте разделилась и цепочка распалась.
  Молодые волки во главе в Матёрым свернули вниз, и по границе леса не выходя на маряну, сошли в неширокую, покрытую наледью долинку ручья.
  Волчица пошла по гребню, тоже по границе между лесом и луговиной...
  Сверху в полутьме сумерек, она, вдруг увидела силуэт крупного оленя с раскидистыми рогами, щиплющему засохшую травку, торчащую из мёрзлого склона.
  Ветер, на этом месте, уносил снег с поверхности в окраинные чащи и потому Рогач, старый олень - изюбр, кормился тут почти каждую ночь...
  Он, совсем уже собрался уходить в непролазные заросли противоположного склона, где его не могли найти а тем более догнать волки, чей вой он слышал сегодня издалека, в начале ночи...
  Он прожил в этих местах с осени, и казалось, что ему здесь ничто не угрожает. После случая с человеческой петлей, он стал осторожнее, держался днём в непролазных чащах, а ночами выходил кормиться на окрестные открытые маряны...
  Сегодня, для него, всё было как всегда - кругом тихо и спокойно...
  Внезапно, олень, заслышав шорох на гребне склона, поднял голову и увидел серое пятно, мелькающее в кустах.
  Олень замер, убедился, что это волк и проследив, как серая одиночная тень направляется в его сторону, полный сил и уверенности в себе, начал свой бег с ровной рыси, по диагонали и вниз пересекая маряну, направляясь к ручью за которым, на крутом каменистом склоне заваленном валежником и снегом, никакие волки не могли его догнать, или даже просто приблизиться.
  Он так был уверен в себе, что вместо того, чтобы галопом рвануть в сторону ближайшего многоснежного леса и там искать спасения, мерной рысью стал спускаться в долинку....
  Волчица, однако, не скрывалась и не кралась к Рогачу. Она перешел в небыстрый галоп, держась, всё время немного выше того места по которому скакал, набравший скорость, олень...
   Услышав стук копыт Рогача по мёрзлой земле на маряне, Матёрый, уже снизу, из долинки, определив местоположение и направление бега изюбра, помчался на перехват, стараясь встретить Рогача ещё на берегу залитой бесснежным гладким крепким льдом, наледи.
  И это ему удалось...
  Стая чуть приотстала, но поспешала изо всех сил...
  Рогач понял грозящий ему, коварный волчий замысел слишком поздно... Выскочив на лёд, оторвавшись от волчицы почти на сто метров, он вдруг увидел, что слева, вдоль наледи, уже в десяти шагах от него, скачет крупный гривастый волк и за его спиной мелькают ещё и ещё серые тени...
   Уже несколько раз сильные ноги уносили Рогача, спасали ему жизнь в смертельной скачке преследовании...
  Но в этот раз всё было иначе...
  Пытаясь уйти, от летящего на него Матёрого, он попробовал поменять направление, повернуть, чуть вперёд и вправо, но копыта проскользнули по бесснежному льду, олень на мгновение потерял равновесие и его зад чуть занесло...
  Тут же Гривастый сделал длинный прыжок и успел вцепиться мёртвой хваткой в заднюю ногу, чуть повыше копыта. Олень ударил другой ногой, Матёрого и тот с воем покатился на лёд, но этой секундной задержки хватило двум молодым волкам, вцепиться клыкастыми пастями за ноги, а подоспевшая волчица, тоже в прыжке вонзила зубы в отяжелевшее после кормёжки брюхо оленя и прокусила его толстую кожу, разорвала брюшину в том месте, где слой и плотность густого зимнего меха была небольшой.
  Рогач ещё успел боднуть одного зазевавшегося неловкого молодого волка и тот, отлетел в сторону, проткнутый чуть ли не насквозь отполированными острыми отростками левого рога...
  Но тут, на Рогача, разогнавшись в два прыжка, кинулся полу оглушённый, озлившийся Матёрый.
  Он вцепился клыками в морду оленя и повис на ней всей своей шестидесятикилограммовой тяжестью. Волчица, перехватившись острыми, как бритва клыками располосовала толстую кожу подбрюшья и в образовавшуюся рваную рану хлынула кровь, и вывалились кишки.
  Остальные волки, почуяв кровь, набросились на оленя, и он, последним усилием сильного тела поднялся на ноги, таща на себе сразу несколько волков!
  Но, через мгновение, сделав несколько неуверенных шагов, хрипя и шатаясь, рухнул на окровавленный скользкий лёд.
  Матёрый всадив клыки в шею под нижней челюстью Рогача, перекусил воротную вену. При падении, олень сломал рог, и потому голова его упала одной стороной на холодный лёд, а вверх торчал метровой длинны второй рог с восемью отростками...
  Можно было бы сказать, что самого сильного оленя в округе погубила переоценка своих сил. Ведь он мог помчаться с самого начала, как вихрь, напрямую к густому лесу и тем самым избежать ловушки...
  Но таковы, жестокие и беспощадные законы дикой природы.
  Извечное соперничество хищников и их жертв, всегда заканчивается гибелью жертвы, хотя на этой охоте нередко гибнут и те, кому природа предназначила роль убийцы.
  Так было и с убитым в схватке с оленем молодым волком. Он не поостерегся и погиб от удара рогом. От удара, который нанесла уже полумертвая жертва защищаясь...
  
  ...В стае теперь осталось шесть волков - два самца и четыре самки. Они, оставшиеся в живых, даже не поглядели в сторону убитого волка и набросились со всей яростью двухсуточного голода на убитого Рогача...
   Почти до восхода солнца они, волки, драли и кромсали старого оленя, дырявили его шкуру, выдирая из мёртвого, но ещё тёплого тела куски мяса, вырывая и оттаскивая в сторону внутренности, лакая и слизывая выливающуюся на лёд, кровь...
  ... Лишь насытившись и отяжелев от съеденного мяса, волки отошли совсем недалеко от своей жертвы, и легли в прибрежном ельнике на днёвку...
  Под утро вымороженный из воздуха, иней присыпал, прикрыл ледяную поверхность со следами кровавой ночной схватки, и издалека, на белом был виден торчащий вверх крупный олений рог и обрывки коричнево - шоколадного меха разбросанного вокруг полу объеденного оленьего костяка...
  
  ...Приближалась пора волчьих свадеб!
  Волки становилась все злее, всё нетерпеливей. В одну из тёмных и вьюжных февральских ночей стая очень близко подошла в снежной круговерти к полузаброшенной деревне на берегу реки Олхи, где - то в её среднем течении. Остановившись за ветром, волки топтались на месте, чуя запах тепла и даже соблазнительный аромат овечьего зимнего хлева...
  Дома на невысоком берегу стояли тёмными привидениями, то возникая среди снежных смерчей, то пропадая за этими находящимися в "вечном" движении вихрями.
  Молодая, любопытная волчица, отделившись от стаи, поднялась, на береговой откос и осторожно, с остановками приблизилась к крайнему дому, стоящему чуть на отшибе и ближе всего к реке.
  За пределами ограды, на невысоком обрыве стояла отдельно от остальных строений банька, к которой примыкала собачья конура, где спал спасаясь от непогоды, чёрный, кудлатый пес Загря.
  Он дремал, как всегда свернувшись клубком в тесном собачьем домике, под вой и свист снежной вьюги, вспоминая свой вчерашний дневной поход в большую деревню Федосово, стоящую километрах в пяти ниже по течению, на стрелке сливающихся Олхи и Олы...
  
   ...Деревня большая, дворов в сто если не больше и с множеством собак в ней. Одна из цепных собак - Вьюга, "потекла" и сорвавшись с цепи, бегая по улицам деревни, взбудоражила всё собачье "мужское" население.
  Кобели со всех концов деревни, гурьбой следовали за легкомысленной Вьюгой, изредка вступая в короткие драки, когда самые крупные и сильные кобели принимались вдруг рвать кобелей поменьше. После такой трёпки, отчаянно воя и визжа от боли и обиды, "неудачники" хромая отбегали в сторону...
  Но вскоре, пережив позор поражения, продолжали следовать за собачьей свадьбой, но в отдалении, сладострастно принюхиваясь к возбуждающему терпкому запаху распространяемому вокруг, вертлявой сучкой.
  Самые крупные кобели - их было всегда не мене двух, бежали за Вьюгой с разных сторон и старались не смотреть друг на друга, иногда сблизившись нечаянно, глухо ворчали, глядя в сторону и обнажая белые клыки.
  Они, "силачи" собачьей компании, откладывали выяснение отношений на потом, удовлетворяясь ролями самых обнадёженных претендентов на благосклонность кокетки Вьюги...
  Загря появился неожиданно.
  Он был почти в полтора раза крупнее самого большого из кобелей и без разговоров пристроился на ближнее к Вьюге, место.
  Рыжий старый кобель с полу разорванным в одной из подобных "свадеб" ухом, решившись, даже очень неожиданно для себя самого, рыкнув, кинулся в драку. Но Загря перехватил его бросок и увернувшись, вцепился в плечо Рыжего, а потом вонзив клыки в бок и длинно располосовал кожу. Яростный рык Рыжего, в этой суматохе и смешавшемся в общем гомоне рычании и лае, сменился пронзительным визгом боли и страха.
  Теперь Рыжий уже жалел, что так опрометчиво кинулся в драку, но было поздно.
  Загря оседлав его сверху драл, кусая за голову и плечи. На боку побеждённого кобеля появилась широкой полосой текшая из раны густая кровь, капающая с намокшей шерсти, большими каплями на заснеженную землю...
  На белом, красная кровь была особенно заметна...
   Через время Рыжий всё-таки вырвался из под Загри и с жалобными воплями бросился убегать, а все остальные кобели - большие и маленькие, "чуть отдали назад".
  Победитель Загря, приблизившись к игривой Вьюге, бесцеремонно обнюхал её зад, на что она ответила робкими увёртками и взлаиванием, на которые Загря и внимания на обратил.
  Он овладел ею как ненасытный и свирепый победитель собачьего "рыцарского" турнира. И она не сопротивляясь, сдалась...
  Победитель сполна получил все, на что он рассчитывал - "свадьба" закончилась и превратилась в бракосочетание.
  "Зрители" неохотно, но постепенно разбежались, оставив счастливых любовников, наедине друг с другом...
  Вот эти сладостные минуты триумфа и вспомнил Загря внезапно, лёжа у себя в конуре...
  
  ... Вдруг, ему показалось, что порыв воздуха принёс в его конуру незнакомый
  тревожно-опасный запах.
  Загря, очнувшись от грёз выскочил из конуры и увидел в порывах белой метели неясный силуэт, мелькнувший в стороне реки. И тут, он опрометчиво бросился в ту сторону, в надежде выяснить происхождение тени.
  Загря на прыжках спустился на заснеженный лёд реки и вдруг, вынырнув из темноты откуда-то сбоку на него налетел Матёрый и ударив грудью, свалил собаку и вцепился ей в глотку, под челюстью.
  Молодая волчица, спровоцировавшая Загрю, подскочив, впилась ему в зад, в самое уязвимое кобелиное место и вырвала кусок плоти, одной хваткой, словно ножом отрезала.
  Загря взвизгнул от боли, а подоспевшая старая волчица, с хрустом перекусила ему заднюю ногу...
  Матёрый перехватился и вырвал из бока Загри кусок шерсти вместе с перекушенными рёбрами...
  Через минуту Загря был мертв, и волки растерзали его буквально на куски...
  
  ...А кругом, всё так же выла вьюга, кружились в неостановимом танце снежинки и сквозь летящий, падающий снег, на высоком речном берегу, проглядывали то и дело, тёмные молчаливые силуэты деревенских домов...
  Через две недели началась течка у старой волчицы и стая словно взбесилась. Матёрый всюду следовавший за волчицей вдруг учуял, что и молодая волчица тоже запахла этим страстно - волнующим запахом и стал свирепо скалиться на молодого, волка который его боялся, и постоянно отбегал в сторону от волчицы при приближении Вожака.
  Но стоило Матёрому отвлечься или вернуться к старой волчице, как молодой вновь приближался к своей сестре и начинал беззастенчиво вынюхивать у неё под хвостом...
   Стая почти забыла о еде и волки постоянно хватали снег пастью, утоляя томящую их жажду...
   Наконец случилась первая трагедия.
  В какой-то момент молодой волк замешкался рядом с волчицей и Вожак внезапно бросился на него с коротким рыком!
  Молодой отчаянно сопротивлялся, пытался вырваться из железных челюстей Матёрого. Стая окружила их и ждала развязки, переступая с лапы на лапу и изредка взлаивая, словно подбадривая этим дерущихся.
  Волк - Вожак схватив молодого, глубоко прокусил клыками его шею и прижав к земле, постепенно сжимал челюсти.
  Поверженный волк из последних сил держался, оставаясь ещё на задних выпрямленных ногах, но голова его лежала на земле придавленная тяжестью тела Вожака, и раненый волк, слабея, начинал хрипеть и задыхаться...
  Из горла поверженного соперника, пульсируя потекла темно-красная кровь и Вожак, вдруг перехватившись куснул молодого, полузадушенного волка за голову и выткнул верхним клыком глаз.
  Побеждённый волк, начал негромко повизгивать, обливаясь кровью, склоняться на землю и, наконец обмяк, упал, и тут же умер...
  Вожак налитыми кровью глазами оглядел остальных волков и подойдя к молодой, обнюхал её, как живой трофей доставшийся ему в жестокой схватке. ..
  С этого момента началась вражда и ревность молодой волчицы к старой. Молодость, красота и неодолимое жизнелюбие было на её стороне. Она старалась во время переходов держаться ближе всех к Вожаку и при приближении волчицы клацала зубами и рычала, хотя напасть на неё пока не решалась.
  Но и Вожак больше не подходил к старой, а ласково облизывал молодую и ждал своего момента...
  И старая волчица решила дать бой...
  В момент, когда на рассвете после очередного ночного перехода, во время которого волки доели остатки от убитого ими несколько недель назад, Рогача, стая ложилась на днёвку, а Старая попыталась лечь к Вожаку чуть ближе, чем Молодая.
  В этот момент, кинувшись на неё, Молодая несколько раз куснула её за лапы...
   Старая отступила и Молодая удовлетворившись этим, гордо стояла рядом с избранником, когда Старая вдруг внезапно прыгнула на неё, стараясь вонзить клыки в горло.
  Но то ли усталые мышцы подвели её, то ли Молодая делая рассеянный и горделивый вид, ожидала этого нападения, но Старая промахнулась всего на несколько сантиметров.
  Её потенциальная жертва, словно молния ударила оскаленными клыками в голову нападавшей, и потом дерущаяся пара, встав на дыбы и толкаясь передними лапами, бросками - выпадами кусая друг друга, какое - то время грызлись, стоя на задних.
  Потом Молодая опустившись на передние лапы, сделала вид, что отступает, и когда её соперница бросилась в очередной раз вперёд, перехватила Старую в прыжке, вцепилась в незащищённое горло, повалила её и стала душить, глухо рыча сквозь сжатые в смертельной хватке, челюсти...
  Старая волчица была бы рада уже прекратить драку, но молодая не разжимая челюстей, катала её по снегу и рыканье, Старой, постепенно сменилось прерывистым визгом...
   Только минут через десять драка закончилась. Молодая волчица задушила Старую и уже мертвую и неподвижную, несколько раз куснула за брюхо... Хрипло дыша и чуть покачиваясь от усталости, словно в заторможенном состоянии, она подошла к Вожаку и лизнула его в морду, показывая годовалым волчицам, что она стала избранницей Вожака, теперь и навсегда...
  Количество волков в стае таким образом сократилось до четырёх - Вожака, молодой двухгодовалой волчицы и двух сучек - сеголеток....
  Вскоре Вожак и Молодая, покинули стаю и поселились отдельно...
  Сеголетки - волчицы пытались ходить вместе с Вожаком и Молодой, но та бросалась на них и покусала несколько раз. Напуганные волчицы стали жить неподалеку от взрослой пары...
  Вожак хорошо знал эти места, вдоль речной долины, и потому, вскоре они нашли, старую нору барсука и расширив входы, стали готовиться к рождению волчат: натаскали внутрь сухой травы и гнездовая камера под землёй стала мягкой и уютной...
  До последних дней ходили они вместе на охоту, парой, и несмотря на то, что живот волчицы отвис и появились набухающие в ряд соски, молодая двигалась легко и быстро...
  Однажды, во время похода - поиска, увидели волки из кустов пасущуюся косулю, на опушке на другой стороне поляны. Молодая залегла в сухую невысокую траву, а Вожак стороной кустами обежал поляну, и начал подкрадываться к ничего не слышащей и не чуявшей косуле. Она тоже была с большим уже животом, и готовилась родить двух косулят.
  Не успел волк подобраться к жертве поближе, как волчица вышла из укрытия и на виду побежала к косуле, которая от страха себя не помня, метнулась назад, в лес, где её тяжёлую и нерасторопную перехватил Вожак и сбив в сухой, серый бурьян, из старой засохшей малины, загрыз почти мгновенно прокусив ей длинную шею.
  Подскочившая волчица, в последний уже момент, неловко подвернулась под сильные задние и длинные ноги косули и та лягнув ими, чуть ли не при последнем дыхании, ударила своими острыми чёрными и твёрдыми копытами по животу Молодой. Та взвизгнула от боли, и тут же, вцепившись в туго натянувшуюся на тяжелом брюхе косули, шкуру, разорвала набрякший живот, и внутренности вывалились наружу, а косуля умерла.
   Но удар был так силён, что волчица уже наевшись парного мяса и напившись крови, вдруг стала вылизывать своё живот с синеватой ссадиной на молочном соске.
  К остаткам косули волки приходили ещё два дня, а вскоре и время рожать подошло для Молодой...
  Волчица почти все последние дни проводила в норе или поблизости от неё...
  Перед самыми родами, она стала раздражительной и агрессивной, начала бросаться на Вожака, когда тот, по вечерам, приходя с охоты подходил к самой норе, принося куски окровавленного мяса или пойманных птиц.
  Волк вяло отбивался от наскоков и всегда убегал, а потом лежал в кустах за пригорком от норы и дремал, настороженно вслушиваясь в тишину сумерек...
  ...Весна была поздняя.
  Вдруг, после оттепели наступили холода, и повалил мокрый плотный снег. Он сыпал целый день и ночь, завалив округу, покрыв сверху белым чистым покрывалом и ранние проталинки, и влажный ноздреватый полу растаявший снег в чаще и в ложбинках.
  На следующую ночь волчица родила четырёх мёртвых и одного живого волчонка. Мёртвых она тут же, едва отойдя от родовых схваток съела, а выжившего вылизала и он, слепо тычась мордочкой ей в брюхо стал сосать молоко.
  Наевшись он тут же засыпал, а проснувшись через какое-то время, вновь принимался сосать, тычась безволосой мордочкой, с закрытыми ещё глазками, в густую шерсть на боках матери, выискивая привычный сосок.
   Наутро после родов, Вожак, услышав сквозь дрёму, писк волчонка в неглубокой норе, вздрогнул, вскочил возбуждённо, и стал рысью бегать по окружающим кустам, высматривая что - то и вынюхивая...
  Он в очередной раз сделался отцом, и теперь, на него ложилась ответственность за прокормление волчицы и потомства...
  
  ...В это время, в окрестности лесного озера, неподалёку от которого, в густом ельнике была волчья нора, по грязной просёлочной дороге пришёл человек и выбрав на бугре поросшем вереском и молодыми соснами прогалину, протаявшую до земли, стал устраиваться на ночлег.
  Он, в прошлый свой поход сюда, обходя озеро вокруг, вдруг увидел и вспугнул с солнцепечной стороны берега, одного за другим двух черных, шумящих при взлёте крыльями, глухарей. Теперь он пришел проверить, нет ли тут глухариного тока...
  Сбросив рюкзак под дерево, стараясь не шуметь, человек заготовив дров для ночного костра, долго сидел под деревом на рюкзаке и слушал окружающий темнеющий лес...
  Через полчаса молчаливого и тихого сидения, человек вдруг услышал за озером, ледяную поверхность которого, он, уже едва различал в сумерках, сквозь сосняк, собачий, как ему показалось лай.
  Внятно и раздельно, толстым басом "собака" пролаяла несколько раз, и человек насторожился. "Откуда - думал он - здесь быть собаке. Да ещё такой крупной? Ближайшая деревня километрах в десяти отсюда".
  Но лай прекратился, и человек перестал об этом думать...
  На лес опустились ночные сумерки и прервав наконец невольное оцепенение, нежелание нарушать гулкую настороженную тишину, человек встал из под дерева и принялся разводить костёр и кипятить чай.
  Сырые дрова, вначале нещадно дымили, и он, отворачиваясь от дыма и набрав полные лёгкие воздуха, сердито дул на тлеющие веточки, пока язык пламени не вырвался на поверхность костра, и после дрова, потрескивая, разгорелись. Появившийся огонь, осветил небольшую зелёную полянку среди снегов, и большая человеческая тень, упала на застывшие неподвижно, сосны, вокруг полянки.
  Яркое пламя, как бы отодвинуло освещённое пространство, и костру, теперь уже уверенно, противостояла темнота, внезапно надвинувшаяся на весь остальной мир...
  Поужинав, он, устроившись на подстилке, прилёг на правый бок и задумавшись долго наблюдал за игрой язычков пламени и светящихся фиолетово розовым угольков в костре, которые иногда с шипением и сухим треском стреляли, испуская наружу из влажной древесины, струйки серого пара.
  На фоне белых полотен снега кругом, темнели в ночи застывшие в мрачном молчании стволы деревьев, при разгоревшемся костре дававших тёмные тени, теряющие чёткость очертаний в десяти шагах от огня...
  ... Волк в этот вечер, как обычно лежал в своём убежище неподалёку от норы и услышав чуткими ушами шевеление человека на прогалине и треск ломаемых веток, он взлаял несколько раз, давая понять, что он здесь, и сторожит нору.
  Всю ночь он чуял смолистый запах костра, слышал треск влажных, стреляющих дров и не утерпев, во второй половине ночи, подкравшись по берегу озеринки, сквозь кусты, наблюдал игру света, мелькающего в тёмной хвое ближних деревьев и шевеление дремлющего у костра человека...
  Поутру, перед рассветом, над лесом поднялся ветер, зашумел сосновой и еловой хвоей и рано проснувшийся человек, выйдя на дорогу, долго и неподвижно стоял вслушиваясь и всматриваясь в беспокойно качающийся под ветром, лес. ... Глухарей он не слышал, да и на мог услышать.
  Матёрый, неделю назад, на восходе солнца, скараулил, уже по окончании тока, глухаря - токовика, слетевшего на землю и поймал его уже на взлёте, в высоком, точном прыжке.
  Капалуха, сидевшая на земле неподалёку, с громким испуганным квохтаньем взлетела на сосну, а увидев волка, прижавшего пойманного глухаря лапами к земле, тут же сорвалась с ветки, и с тревожными криками улетела...
   Вспугнутые и оповещённые капалухой об опасности, глухари, перестали прилетать на ток, а если и появлялись, то сидели тихо на ветках, а вскоре после рассвета улетали в окрестные ближние сосняки и продолжали там свои песни и драки: на земле, на снегу, или на тёмных проталинах...
  Много позже, уже в городе, человек вспомнив этот загадочный басовитый лай в глухом безлюдном лесу, вдруг понял, что это был лай волка и что где - то неподалёку, была там волчья нора - логово...
  
  ...Вскоре, соня и обжора волчонок, стал быстро расти и превратился, в толстолапого крупного щенка, который вылезая на поверхность норы, резвился, бегал и прыгал, а когда уставал, то ложился подле растянувшейся во весь рост матери волчицы и сосал молоко, а насытившись засыпал тут же, под её боком...
   В кустах неподалёку, он иногда замечал крупного волка и вначале при его виде звонко рычал оскаливая зубки, но потом привык и даже пробовал с этим волком играть, нападая на него, кусая остренькими зубками до тех пор, пока волк наскучив вознёй нетерпеливо не поднимался с земли и не уходил в дальние заросли.
  Мать волчица ревниво следила за Вожаком, а иногда, если волчонок слишком громко тонко и злобно начинал рычать, при нападениях на Вожака, она вскакивала, с рычаньем подбегала к Волку - отцу и уводила малыша к норе...
  Волчонок от обилия материнского молока и мяса, которое постоянно приносил к норе Вожак, рос быстро и превращался в необычайно сильного и крупного зверя.
  Месяца через два после рождения Одиночки, волчица впервые позволила волчонку пробежаться с ней по лесной опушке до лесовозной дороги. На глубокой, грязной колее, которой отпечатались крупные чёткие следы волчица и рядом небольшие следочки волчонка...
  Между тем, наступила настоящая весна, предвестница тёплого и изобильного лета...
  
  Весна...
  С появлением яркой свежей зелени, и птицы стали петь с утра до вечера, до заката солнца, повторяя свои музыкальные напевы, раз за разом и радуясь, слыша ответ... Солнце, поднявшись утром над горизонтом, делало легкие и длинные невесомые тени, падающей, от совсем недавно одевшихся в густую, нежно - зелёную листву, деревьев...
  Лес разделился на множество интимно уединённых уголков, и вместе с тем, так по особому прорисовал, просторные и открытые взгляду, лесные опушки и луговины. Вблизи воды, такие луговины покрылись ковром ярких таёжных цветов и ароматы смешавшихся запахов распускающейся белой кисеёй черёмухи, и лиственничной мягкой и нежной хвои давали аромат свежести, тепла и тонких благовоний, созданных искусным и единственно достойным на свете мастером - природой.
  На ярко-зелёной поляне, в полуденный, тихий час, порхали с цветка на цветок томные, бархатисто - нарядные бабочки, напоминающие ожившие райские создания...
  Вода становилась в эти дни тёмно - блестящей, маслянистой, зеркально -спокойной, повторяя на своей поверхности уменьшенные, уплощённые копии, окружающего озеринку леса и даже далёкой и высокой снежной вершины, не успевшей ещё растаять под лучами чистого солнца, там, в прохладной вышине высокогорья...
  Кукушки, совсем недавно прилетевшие, откуда - то с юга, вдруг начинают свою безыскусную грустно - печальную песню, отдающуюся эхом в разных уголках тайги, и особенно звонко и печально звучащую, ранним синим утром...
  А ещё раньше, на серо - синем просторном фоне рассвета, из полумрака таинственных лесных чащ, ещё укрытых тьмой, разносились по округе непривычно-страшные, меланхолически-безнадёжные свисты бурундуков которые перекликаясь так, находят друг друга и шурша корой, в весеннем возбуждении, гоняются друг за другом на деревьях, а самцы и дерутся, доказывая своё право быть первыми и любимыми...
  По утрам ещё прохладно, но после восхода солнца, лучи дневного светила растапливают холодок тенистых уголков и в воздух поднимаются лёгкие испарения, взлетая к синему небу высветляют его, делая из первозданно синего, светло - голубым.
  Из ручьевых излучин, зарастающих высокой тёмно - зелёной, изразцово-резной, плотно растущей крапивой, ветерок доносит, аромат черемухи, предвещающий обязательные ночные заморозки.
  И сами цветочки на ветках, белыми частыми точками собираются в воздушную запашистую кисею, окутывая деревья пушисто - волнистой, объемной цветочной "шалью"
  Над тёплыми и солнечными опушками, веют запахи дикого чеснока - черемши. И на естественные плантации этих растений, похожих немного на заросли отцветших ландышей, из глубин леса выходят рыже - коричневые округло - плотные медведи.
  И спокойно кормятся до теплого, но не душного полудня, и тут же в тени, устраиваются на отдых, засыпая под весенне-летний шум свежего ветра гудящего в тонких ветвях вершинок берёз и осин.
  Это то, что поэты в России называли весенним гулом...
   К вечеру солнце надолго повисает над горизонтом, и тени от вершин и гребней постепенно затопляют впадины долин и долинок таёжных, безбрежных просторов...
  Ветер стихает и непотревоженная тишина, окутывает разноцветье воды, цветов, деревьев и животных...
  Потом на землю опускаются спокойные прохладные сумерки...
  
  ...Сам всю весну жил неподалеку от человеческого поселения. Его часто видели дачники, из окна маршрутного автобуса, проезжающего по дороге протянувшейся меж лесов, от железнодорожной станцией до дачного посёлка. Он обычно стоял в молодых лиственных зарослях и чёрным, лохматым пятном проглядывал сквозь лиственную зелень.
  Но стоило автобусу притормозить, как лось, легко развернувшись на задних, длинных и нескладных, серо - беловатых ногах, спокойно уходил, "уплывал" в густые заросли и среди невысоких лиственных деревьев изредка мелькала его высоко поставленная голова, с небольшими раздвоенными рогами...
  Всё это время, после погони за ним волков, Сам жил в постоянном страхе, вновь встретить волчью стаю.
  Но пришла весна, и лось забыл о пережитой опасности и возвратился в долину реки Олхи...
  
  ...Переждав жаркий полдень, длинного летнего дня, он в прохладе вечера одиноко шествовал через редкий крупный сосняк в сторону речной долины, и выйдя на край болотистой равнинки, останавливался в прибрежных кустах, и стоял неподвижно, как каменное изваяние - причудливая фантазия природы.
  Он долго стоял неподвижно, чуть поводя длинными, остро торчащими из - за рогов, ушами.
  Когда солнце скрывалось за низкой лесистой линией горизонта, Сам шлёпая копытами по лужам между зеленеющими кочками, входил на край залитого водой озерца посередине высыхающей к лету старицы, долго пил вкусную воду, а потом пройдя в озеринку поглубже, принимался, ныряя с головой на дно, доставать, оттуда мясистые, беловато - мучнистые корневища болотного аира, и подняв длинную неловкую голову, с которой в озеринку долго ещё стекала вода, жевал, работая челюстями, как мелющими жерновами.
  Перемолов и проглотив очередную порцию кореньев, он вновь с тихим плеском погружал рогатую голову в воду и через некоторое время уже с большим шумом выныривал, с охапкой корневищ, зажатых во рту...
  Закончив кормиться на озеринке, он мерной поступью выходил из болота и не останавливаясь шёл к искусственному солонцу.
  Подходил к нему осторожно...
  Часто стоял и слушал, но убедившись, что никого в округе нет, рысцой, часто в полной темноте, выбегал на белеющий мелкими камнями выгрызенный участок земли и принимался урча животом, грызть землю, иногда, скрежеща зубами о мелкие камни и камешки попадающие в рот случайно.
  Потом, уже под утро, но ещё в полной темноте, так же спокойно и не торопясь шёл на днёвку в заросшую частыми ивовыми кустами дальнюю часть речного русла и ложился там, в углу долины, на сухой прогалинке...
  Распустившиеся ивняки были так зелено - непроницаемы, что лось мог пройти невидимым буквально в пяти метрах от сидящей на кочке ондатры, грызущей нежные, беловатые основания жёсткой и колюче-острой, зелёной болотной осоки.
  Когда ондатра слышала шум невидимого, но совсем близко проходящего лося, она замирала зажав когтистыми лапками стебелёк осоки у себя на груди, и близорукими маленькими глазками пыталась разглядеть в стене зелени, мелькание огромного лосиного туловища...
  Здесь же неподалёку, в залитой водой болотной яме, семейство рыженьких пушистых ондатр, соорудило "хатку" в которую вход сделан был из под воды, а сама хатка напоминала низенький стожок из серой, пожухлой осоки...
  По вечерам и на утренних зорях, грызуны спускались из своего уютного домика, с сухим гнёздышком, внутри, устроенном выше уровня воды и плавали по темноватой поверхности протоки и озеринок, словно маленькие доисторические чудовища, выставив из воды усатенькую головку и спину, с длинным хвостом.
  Сделав ежедневный туалет всегда на определённом месте, они вылезали на кочковатый берег и устроившись на одной из кочек, своими острыми зубками, - ножичками, "косили" траву и после, усевшись на хвост поедали самые вкусные части стеблей...
  Сам, между тем, войдя в чащу, грузно ложился, потрескивая ветками, громко вздыхая, как усталый человек и затихал надолго.
  Жаркое солнце всё дольше катилось по небу, от утра до вечера. Комары и мошка начинали виться небольшими облачками над зелёными чащами. Тёплый, влажный воздух разливался над заросшей зеленью поймой, но лось дремал до заката солнца и видел во сне трепещущие зелёные, вкусно - сочные листочки на молодых осинах и слышал уходящий вдаль весенний гул, обещающий тёплое, ясное, длинное лето...
  Сам за эти годы вырос в крупного зверя, высотой в два метра, с упругими сильными мышцами, круглящими на мощном туловище, с поджарым задом и сильными ногами. Снизу, на шее, у него появился небольшой нарост, покрытый длинной шерстью - похожий на мягкую волосяную щётку. На ходу этот нарост покачивался, словно колокольчик на шее главной в стаде коровы.
  На голове торчали сдвоенные лопатки рогов, покрытых с весны ворсистой толстой кожицей. Одним словом Сам превращался в лося - быка отличающегося от своих сородичей и крупными размерами и величиной своих рогов...
  
  ...Любопытная тоже выросла. Она долгое время жила в стаде, во главе которого ходила старая опытная лосиха. Переходя с места на место, матки лосихи с лосятами сеголетками, объедали кормовые осинники и меняли место стоянки на новые, но всё это, не выходя из пределов широкой и длинной долины Олхи...
   Лето с его жарой, кровососущими насекомыми, страшными грозами, с проливным дождём, а иногда и градом посередине лета - всё это постепенно оставалось позади...
  Приближалось время гона...
  А там и зима была не за горами...
  Лосиное стадо вышло на заходе солнца, на водопой к лесному озеру. И вдруг, с противоположной стороны, из чащи ольшаника раздался рёв - стон, и вслед, на каменистый, галечный берег вышел старый почти чёрный лось с большими рогами сохой, закинутыми за спину.
  Он, шлёпая по воде копытами, вошёл в воду и наклонив тяжелую, рогатую голову долго пил, втягивая воду сложенными трубочкой толстыми упругими губами.
  Напившись, он вышел на отмель и вновь затрубил, заревел "У - о - х - х" - вытягивая при этом шею и откидывая тяжёлые толстые рога назад и обнажая в открытом рту, жёлтые крупные полустёртые уже резцы. Он был огромен, и страшен своим длящимся, вот уже несколько дней, возбуждением.
  Шея лося раздулась от вожделенного постоянного напряжения. Налитые кровью глаза плохо, словно в тумане различали всё вокруг, но слух обострился и любой треск или шорох, распалённое похотью сознание трансформировало в образ вожделенной матки, или злого, ненавистного соперника, которого надо было догнать и убить.
  Вот уже несколько дней и ночей старый лось бродил по окрестным лесам, в поисках подруги, но стадо маток и лосят, на противоположном берегу, он не увидел и не учуял и побрёл от озера, мелькая и постепенно скрываясь в расцвеченной первыми осенними заморозками березово-осиновой листве прибрежных зарослей...
  У Любопытной от звуков этого страстного стона, словно что - то дрогнуло, проснулось внутри и она, отделившись от стада, вошла в воду и поплыла на другую сторону, откликнувшись на страстный призыв - мольбу Старого быка...
  Переплыв озеро, Любопытная фыркая и отдуваясь, вышла из воды, застучала копытами по камням и этот негромкий звук привлёк внимание Старого.
  Он развернулся на одном месте и напрямик, напролом, треща кустами, рысью вернулся на открытый берег и увидев Любопытную остановился на мгновение словно в нерешительности, а потом подбежав к ней, стал обнюхивать её, обходя сзади.
  Любопытная испуганно шарахнулась в сторону и Старый, словно торжествуя, радуясь этой неожиданной встрече, громогласно затрубил "У -о - х - х" - и уже спокойно подошёл к лосихе и лизнул её в чёрный горбатый нос ...
  Лосиный гон только начинался и Старый, в силу своего опыта и возраста, первым взбудоражил тишину осеннего леса, своим рёвом. И это послужило сигналом для других лосей в округе...
  Вскоре, лосиное стадо, в котором некоторое время состояла и Любопытная, распалось. Половозрелых маток "разобрали" набежавшие из соседних урочищ, самцы - быки. Но кому - то и не досталось. Одним - по молодости лет, кому - то по неудачному случаю...
  
  ...Сам впервые почувствовал незнакомое волнение, когда услышал, короткое "у-ох-х", повторяющееся с небольшими интервалами. И подталкиваемый неожиданной горячностью, он бросился со всех ног на вызов и, выскочив на опушку, вдруг увидел громадного рогача, рядом с молодой маткой.
  Рогач развернулся и медленно, пошёл навстречу молодому лосю, наклонив голову и выставив перед собой, симметричной двойной сохой, большие и тяжёлые рога.
  Шерсть вздыбилась на загривке Сама чёрной кочкой, но при виде этих рогов, при виде оскаленного пасти и белой пены пузырящейся на валико-образных губах, молодой лось невольно подался назад и в это время, Старый перешёл на стремительную рысь и ударил своими "сохами" по молодым рожкам на голове Сама.
  Все его тело вздрогнуло от удара, мышцы сопротивляющегося, отбивающего удар быка напряглись, надулись, затрещали от напряжения, но Старый настолько был силён и велик, настолько уверен и опытен, что Сам не удержался, на месте и срывая дернину до земли, упираясь изо всех сил, заскользил назад, и осознав превосходство Старого, прянул в сторону и рысью убежал в ближние кусты...
  Остановившись там, чуть подождал и потом ушёл в лес, мотая головой, словно приходя в себя после сокрушительного нападения, Старого.
  А лось победитель, вернулся к Любопытной и остановившись в нескольких шагах от неё, затрубил, рассказывая о своей очередной победе и о своей невероятной, непобедимой силе.
  Сам же вернулся в своё укрытие на островке, посередине речной поймы, и при звуке далекого рёва Старого быка, вздрагивал и пытался отвечать. Но получалось, почему - то высоко и немного пискляво...
  И только, когда его горло набухло, налилось тяжёлой горячей кровью, и стало толще чем в обычное время, голос его погрубел и он не басом - нет, но баритоном, тоже пробовал изливать тяжесть и страстное непреходящее томление, этим "у-о-хх"
  Безостановочно бродя по окрестностям, Сам почти перестал есть, и при малейшем шорохе в кустах бросался на шум.
  Но большой, бык, прогнал из округи всех соперников и потому, не встречая сородичей, разъяренный молодой лось, рыл копытами, мягкую чёрную землю и в выкопанную яму мочился пахучей мочой, делая запаховые метки для одиноких маток и для лосей - соперников, а потом набрасывался на беззащитные осинки растущие неподалёку и сдирая кору, обламывал нижние ветки, своими небольшими рогами, тренировался, готовился к будущим боям, делая молниеносные выпады и упершись всем телом, сламывал дерево, а потом топтал упавший стволик, острыми копытами...
  
  ...Прошло несколько недель и лосиный рёв начал угасать. Всё реже и всё тише звучали стоны лосей, а звука яростных драк уже не было слышно. Самые сильные быки завладели самками и гуляли с ними парами по притихшей погрустневшей тайге. А молодые раньше всех закончили гон и принялись отъедаться перед длинной тёмной и морозной зимой
  Вот и Сам, уже к октябрю отъелся, отдохнул и казалось совсем забыл о своём поражении в бою с Старым лосем.
  
  Ещё через месяц, он встретил одинокого и добродушного Старого уже покинувшего Любопытную. Угар борьбы и обладания незаметно сошёл на нет и Сам некоторое время, бывая рядом со своим обидчиком, понял, что они могут жить вместе и присоединился к нему. Вдвоём было спокойнее и легче защищаться и предупреждать нападение волков...
   Вслед за Старым, Сам поднялся на плоскую вершину главного водораздельного хребта и остался там жить вместе с опытным и сильным лосем. Кормились они в окрестностях небольшого верхового озера, посреди заросшей кустарником и подгнившими чахлыми сосёнками верховой болотины, постоянно слыша и видя друг друга. Обедали ивовые молодые заросли, а когда приходило время отдыха, ложились тут же неподалёку, головами в разные стороны, и дремали по очереди просыпаясь и осматриваясь вокруг...
  Жизнь вновь потекла размеренно и спокойно. Вскоре выпал первый снег и озеро, по утрам покрывалось тонкой плёнкой льда, который к полудню таял и тёмно - синяя, мелкая вода отражала глубокое холодное небо и лёгкие белые облачка в отражении, казалось, проплывали по озерной глади...
  
  ...Матёрый и Молодая без труда выкормили Одинокого, и осенью, когда с деревьев полетели на землю разноцветные листья берёз и осин, устилая зеленеющую ещё траву ярко золотым ковром листопада, к волчьей семье присоединились еще две молодые волчицы, проживших лето неподалёку от логова...
  Стая из пяти волков, начала появляться в разных углах речной долины. В первых охотах, Матёрый и Молодая натаскивали, молодёжь, в основном на косулях и кабанах...
  Одинокий, ставший в стае самым высоким на ногах волком уже к концу первого года своей жизни, отличался очень быстрым бегом.
  Однажды, когда стая вспугнула семью косуль, он в короткой, молниеносной гонке настиг и сбил с ног обезумевшего от страха, молодого ещё черно-спинного козлёнка.
  Стая подоспела через несколько секунд и косулёнка разодрали на части в один миг, оставив через час, на месте пиршества только обрывки кожи и пучки чёрной шерсти.
  Проходя по своему маршруту, стая осенней холодной ночью заглянула, в заброшенную деревню и украла прямо из конуры, забившуюся туда, дрожащую от ужаса молодую лайку местного лесника, жившего вместе со своей матерью, в этой крайней к Сокольему Моху, деревне.
  Мать лесника - местный почтальон, однажды шла по тропинке из Рублёво -
  большой деревни, в которой заканчивалась асфальтированная дорога и было правление местного отделения совхоза, к себе домой.
  На бугре, в сосняке, где старушка обычно делала небольшой отдых, увидела она, стоящего в чаще крупного волка. Он при виде женщины не сдвинулся с места и старушка, напуганная его появлением, остановилась и стала кричать на него: - Что это ты леший уставился на меня! Уходи с дороги прочь, если не хочешь, чтобы охотники сюда за тобой пришли!
  Волк стоял на месте, вслушивался в голос, и чуть погодя легко скакнув в придорожные кусты, исчез. Но почтальонша, после этого случая стала ходить в Рублёво и обратно, не по лесной тропинке, а по разъезженной, грязной дороге идущей по полям в объезд болотистого леса...
  
  ...С выпадением снега, леса в пойме Олхи сделались совершенно безлюдными, да и рассказы о встреченных волках напугали местных жителей.
  Лесник из крайней к болотам деревни, иногда, не рискуя возвращаться вечером в свой дом в одиночку, оставался ночевать в конторе лесничества. А его мать, оставшись в заброшенной деревне одна, боялась в темноте выходить из дому...
  Зима между тем была снежная и холодная...
  Каждую неделю, шёл снег и после, холодные ветры разносили свежевыпавший порошу с полей в елово-сосновые чащи, и к декабрю вершины распадков засыпаны были снегом почти на метр.
  Волки ходили по старым лесным дорогам и вдоль реки и ловили обессиленных бескормицей коротконогих кабанов. Из всех местных кабанов, остался в живых только громадный секач, следы копыт которого, можно было принять за следы молодого лося.
  Секач, держался неподалёку от деревень, и его уже несколько раз видели на железнодорожных путях, регулярно очищаемых от снега специальными тепловозами...
  Волки, ещё боялись запаха железа от рельс и, заслышав гудок шумящего мотором и перестуком на рельсовых стыках тепловоза, убегали от железной дороги подальше...
  Чуть позже, стая перехватила на кормёжке лосиную семью и задрала молодого лосёнка, на заснеженном льду реки. Двум взрослым лосихам удалось убежать через заросли непроходимого густого ельника, а лосёнок, замешкавшийся в ивняке, где кормился вместе с матками, был перехвачен волками в нескольких десятках метров от еловых посадок...
  И первым нагнал его длинноногий, быстрый Одиночка.
  Он, сблизившись с ошалевшим от ужаса лосёнком, выпрыгнув, вонзил свои длинные клыки в основание его длинного уха и, повиснув на нём всей тяжестью тела повалил, телёнка, не сумевшего на скаку сохранить равновесие. И тут, подоспевший Матёрый, вцепившись в шею, рванул на себя, упершись всеми четырьмя лапами и разорвал кожу на горле жертвы...
  Некоторое время лосёнок ещё бился, пытался встать на ноги, но вскоре под напором волчьих тел повалился и волки прикончили его...
   Стая задержалась около лосёнка на два дня и после ухода волков, на льду, остался большой, похожий на круглую подушку желудок, обрывки кожи с жесткой длинной, чёрной шерстью и голова, с заиндевелыми стеклянно - выпученными глазами и кости скелета, белеющие полукружьями плоских рёбер...
  
  ...Старый и Сам жили на продуваемом ветрами плоскогорье, спокойно...
   Дни стали совсем коротки и потому, поднимаясь из лёжек в ночной темноте, после многочасовой кормёжки, звери, тоже в темноте, ложились отдыхать и переваривать пищу...
  А между тем, волчья стая из пяти волков, выдавливаемая из речной долины многоснежьем, поднялась на плоскогорье. Голод постоянно преследовал волков, и они отощали и озлились.
  Всё чаще в стае вспыхивали мгновенные стычки и в такой короткой драке, Молодая, прокусила лапу одной из волчиц и та захромала, на левую заднюю ногу...
  Рыская по плоскогорью в поисках добычи, волки натолкнулись на следы двух крупных лосей, живущих вместе. И началось преследование...
  Стая шла, как всегда походным порядком, выстроившись цепочкой и ступая след в след по глубокому снегу. Так было легче передвигаться по глубокому снегу и можно экономить силы.
  Но когда вперёд, сменив уставшего вожака, выходил Одиночка, то шаг его был так велик, что остальные волки не попадали в его следы и начинали быстрее сбиваться с шага и уставать...
  Шли, вдоль петляющих по кустам следов, пары лосей и наконец вышли к их лёжке.
  Заметив мелькающих в чаще волков, Старый вскочил и затопал копытами по промёрзшей земле предупреждая Сама. Тот тоже поднялся, подбежал к Старому и они, всхрапывая, закрутились на одном месте, стараясь не поворачиваться незащищённым задом к бегающим по кругу волкам.
  Снег и здесь был глубок и рыхл и потому, волки на прыжках глубоко проваливались, а длинноногим лосям было намного легче обороняться. Кроме того, мёрзлые густые кусты ивняка постоянно мешали волкам двигаться по прямой, и приходилось или обегать их или перепрыгивать, а это требовало дополнительных сил и ловкости...
  Матёрый начал бесконечно кружить вокруг лосей, надеясь, что они рано или поздно устанут и можно будет попробовать разъединить их и отбив молодого Сама, попытаться загрызть его...
  Прошёл уже почти час, но лоси не теряли бдительности, крутились вслед волкам, сохраняя между собой и хищниками дистанцию метров в десять. Глаза лосей налились кровью, горячее дыхание вырывалось из их ноздрей, рты были открыты и зубы оскалены...
   И чем больше волки безостановочно пытающиеся на ходу разъединить пару, от прыжков в глубоком снегу начинали уставать, тем чаще Старый делал короткие резкие выпады в их сторону и вставая на дыбы, старался ударить острыми копытами, попасть в отскакивающих, укорачивающихся волков, нанося дробь быстрых ударов, пока по воздуху, но уже в нескольких сантиметрах от живых целей...
  Сделав такой выпад, Старый тотчас возвращался в исходную позицию и кружение по кругу, продолжалось...
  Но опытный лось заметил, что хромая волчица, очень устала и двигалась недостаточно быстро...
  Он, налитыми кровью глазами, следил теперь только за ней и выжидал удобного момента.
  Одиночке было в этой ситуации легче всех, из-за его длинных ног и необычайной, тренированной быстроты...
  Один раз, в длинном прыжке, он почти достал Сама, но клыки клацнув в нескольких сантиметрах от лосиного бока, только срезали клок чёрной шерсти и тут же Сам мотнув головой ударил рогами, по отскочившему волку. Однако, тоже немного промахнулся - рога задели пушистый хвост молодого проворного волка...
   И почти в этот же момент, Старый воспользовавшись тем, что Одиночка и Сам отвлекли внимание волков на себя, вдруг стремительно выпрыгнул вперёд, раз, а потом и второй и хромая волчица, после повторного броска, не успела отскочить, увернуться от копыт лося и отброшенная точным ударом по рёбрам, упала в снег заскулила и тут же подброшенная в воздух ударом рогов взлетела, и не успев ещё приземлиться, вновь попала на рога, а потом была затоптана в снег, следующей серией ударов.
  Волки в страхе отступили, а разъяренный бык, буквально втоптал, вбил в снег окровавленные остатки волчицы.
  Старый бык был страшен в этой необузданной ярости. Он храпел, длинная чёрная шерсть стояла на нём дыбом, глаза сверкали и с губ, летели хлопья пены...
  Испуганные волки отступили и ещё какое - то время маячили в отдаление. Но позже Матёрый увёл стаю, опасаясь этой сплочённой и сильной пары. Конечно, будь вокруг поменьше снега, будь не так силён и опытен Старый, всё могло бы закончится иначе и удача, могла "улыбнуться" волкам...
  
  ...Барышня - медведица с двумя медвежатами сеголетками, вернулась в берложные места уже по первому снегу. Они долго шли, из мест летнего обитания, по холмам, переваливая водораздельные хребты и переправляясь через ещё незамерзшие реки.
  Медвежата подросли, но по-прежнему держались поблизости от мамаши - медведицы. Родившись совсем крошечными, они за прошедшие месяцы, стали во много раз крупнее, почти в половину роста Барышни...
   Оставляя цепочку следов, на склонах пологих холмов, они спустились в долину Олхи и перейдя её остановились здесь на несколько дней...
  Тут, на северо-восточном склоне заросшем густым старым ельником, Барышня в течении нескольких дней выкопала в корнях одиноко стоящей среди ёлок, высокой с обломанной вершиной лиственницы, просторную берлогу. Медвежата - сеголетки, старались помочь мамаше, но больше мешали. Медведица, рассердившись шлёпнула несколько раз тяжёлой лапой по заду одного из них, самого неугомонного, отогнав от "строительства", заставляя дожидаться её в сторонке...
  ... После окончания выкапывания берлоги, Барышня, довольная работой, поднялась с медвежатами на ближний водораздельный гребень и кормилась там кедровыми орехами, накапливая к длинной зиме толстый подкожный слой жира, спасающий бурых медведей во время спячки от сильных, зимних морозов...
  К берлоге, Барышня и медвежата возвращались уже перед большим снегом. Морозы, к тому времени, сковали землю и реки льдом, но вдруг, на несколько дней, наступила оттепель, снег начал таять на полянах и на деревьях и неожиданно с елей талая вода.
  Речной лёд, поддавленный снизу прибывающей водой лопнул в нескольких местах и кое - где образовались полыньи, бурлящие прозрачно - холодной водой, пузырями выпирая в пространства открытого течения...
  На шумливом речном перекате, образовались ледяные торосы и Барышня, зная, что тут неглубоко, осторожно перешла реку в сопровождении одного медвежонка. Второй, упрямый и сильный, чуть отстал разрывая небольшой муравейник, рядом со стволом сухой ели, пытаясь добраться до ушедших вглубь своего жилища, муравьёв...
  Уже переправившись, медведица, заметив отсутствие второго медвежонка, громко и зло рявкнула и отставший услышав категорический приказ матери бросить всё и догонять её, быстро переставляя косолапые, когтистые ступни, покатился к ней напрямик, через лёд небольшой заводи и не рассчитав сил, стараясь перепрыгнуть неожиданную полынью - попал в воду.
  Сильное течение подхватило его и взвизгивая как собака, медвежонок, цепляясь когтями за скользкий лёд пытался выбраться наверх, ещё какое-то время бил лапами по воде, пытаясь выплыть, но шумливым течением его занесло под лёд и он, захлёбываясь водой, жалобно повизгивая, не смог удержаться на поверхности, выбраться на льдину, и вскоре исчез в тёмной стремнине подо льдом...
  Целый день, до ночи, Барышня ходила кругами вокруг полыньи ревела и звала пропавшего медвежонка.
  Она сама несколько раз проваливалась в воду, но глубина реки была не больше метра и потому, ей удавалось выпрыгивать на береговой припай, отталкиваясь от твёрдого каменистого, заледенелого дна...
  Вечером, уже в темноте пошёл снег и медведица в сопровождении, только одного детёныша, ушла в сторону берлоги.
  Назавтра, всё так же продолжал сыпать снег и медведица, придя на место только с одним медвежонком, забралась в сухую берлогу, согрелась, обсохла и задремала, чувствуя тепло малыша у себя под боком...
  Продолжающийся и на завтра снег, а потом разыгравшаяся вьюга, засыпал, заровнял следы медвежьей парочки так, что их совсем стало не видно, как не виден, стал и вход в берлогу, прикрытый провисшими под тяжестью снега еловыми хвойными лапами...
  
  ...Любопытная носила в себе новые жизни, и делала это осторожно и терпеливо.
  С того момента, как лось - самец Старый, в конце гона, ушёл от неё, она поселилась в знакомом уже, заросшем молодой порослью истоке речки Олы.
  Эта небольшая речка, впадающая в Олху в среднем её течении, брала своё начало из нескольких родников, в предгорьях водораздельного хребта.
  В земле, на месте где бьют эти чистейшие родники, со временем образовалась большая яма - овраг. Зимой, когда всё вокруг было завалено белым пушистым снегом, в овраге журчали и звенели не затухающие в самые сильные морозы, роднички, поднимающие со дна подводные "фонтанчики", из крупного намытого водой песка...
  Чуть выше истока, была полукруглая долина, закрытая со всех сторон залесёнными гребнями холмов, а внутри этого полузакрытого пространства, протекал другой ручей, но уже в противоположную сторону.
  Здесь то и скрывалась в тишине нетронутых чащ, лосиха, зимой.
  В этой долинке каждый год выпадало много снега и потому волки и другие хищники избегали заходить сюда, а длинноногой лосихе полуметровый мягкий снег не причинял никаких неудобств. И корма здесь было достаточно. Несколько лет назад, по весне, когда сухая трава и валежник становятся как порох, тайга загорелась и почти вся долина выгорела, вплоть до вершины водораздельного гребня.
  Через год, первая зелень проклюнулась на пепелище, а через три, дружные всходы лиственного молодняка укрыли необычайно густо и дно, и склоны долины.
  Через пять лет сюда начали приходить лоси, олени и косули - и летом, и зимой корма здесь хватало всем...
   С одного из крутых отрогов холма запирающего вход в долину, можно было видеть внизу, в овале долины, в яркий солнечный зимний день, на белизне снежной скатерти, сразу несколько пасущихся, а потом и отдыхающих, дремлющих на солнце оленей и рядом, в ложбинке, чёрных, нескладных лосей...
  И в эту зиму, ещё до Нового года, к Любопытной присоединилась молодая матка с лосёнком и два лося двухлетки. Вот таким стадом и зимовали лоси в этом благодатном месте, словно в заповеднике, созданном природой для копытных...
  
  ...А между тем, знакомая волчья стая, уменьшившаяся в количестве до четырёх волков, рыскала по широкой долине Олхи в поисках пищи.
  Наткнувшись на след молодого кабана, державшегося в эту морозную пору на южных отрогах хребта, волки согнали его в глубоко-снежье, где кабан, тяжёлый и на коротких ногах, погружался на прыжках в снег по брюхо.
  В конце концов, стая загнала его в северный крутой распадок, в котором снег был особенно глубок.
  Волки знали, что кабан скоро устанет и остановиться, поэтому шли по его следу неспешной ровной рысью, оставляя за собой цепочку глубоких следов.
  Кабан же, как танк буровил снег, оставляя позади снежную канаву, на которую наконец и сошли волки...
  Через час, кабан, не только чуя, но и видя погоню, временами переходя на беспорядочные прыжки, обессилел и едва брёл, уже не пытаясь скакать. Одиночка увидел, заметил это первым и перейдя на галоп, длинными мягкими прыжками кинулся настигать кабана. Даже Матёрый значительно отстал от высокого и мощного молодого волка.
  Кабан, заметив приближение Одиночки, решил дать последний бой.
  Он развернулся, весь ощетинился и собрав последние силы бросился на преследователя, норовя порвать, посечь нападающего волка, острыми самозатачивающимися клыками, торчащими из клинообразной морды, вперёд и вверх, за что взрослых кабанов и называют секачами...
  Но Одиночка был уже опытным бойцом. Он легко уклонился от наскочившего кабана и отступая начал скакать по кругу, уворачиваясь от выпадов жертвы.
  И в какой-то момент усталый кабан остановился.
  Высоко выпрыгивая из мягкого снега, Одиночка вдруг сделал несколько прыжков в противоположные стороны и запутав кабана, напал на него сзади, оседлал и вонзил длинные клыки в шею за ушами.
  Кабан тонко завизжал от боли, но Одиночка драл его беспощадно, рвал толстую кожу и мясо, не отпуская из под себя. Подоспевший Матёрый вцепился в заднюю ногу и волки растянули кабана, сделав его неспособным сопротивляться.
  Подскочившая Молодая, рванула кабана за брюхо и вырвала кусок из незащищённого живота. Визг и хрюканье постепенно стихли и волки вчетвером, накинувшись на жертву, прикончили несчастного кабана...
  После, как обычно, волки, разделив добычу, насыщались кабанятиной, а потом, отяжелев от съеденного, отошли в ближайший лесок и легли на днёвку...
  
  В таких погонях и охотах проходила зима...
  
  К началу марта, когда у волчиц началась течка, волки разбились на пары. Одиночка, ставший к тому времени, очень крупным, сильным и опытным, в скоротечной драке, отбил у Матёрого Молодую, а тот получил в свою очередь другую молоденькую волчицу.
  В свирепой драке Одиночка прокусил Матёрому переднюю лапу и повредил клыком правый глаз. Матёрый, едва избежал смерти и скрылся в тайге, а за ним последовала другая волчица, которую Молодая погрызла из ревности к Одиночке.
  Матёрый и молоденькая, однако, вскоре отыскали друг друга и вместе ушли из владений Одиночки и найдя себе нору в долине соседней реки, на берегу большого болота, образовали ещё одну пару...
  А Одиночка и его мать Молодая, завладели урочищем Соколий Мох и стали готовиться к рождению потомства...
  ...Весна в том году была необычайно ранней. Уже к середине апреля все реки вскрылись и стаявший снег, превратившись в водные потоки, залил пойменные луга и низины. Реки вышли из берегов и там, где никогда не было ручьев, вдруг образовались гремящие потоки талой воды...
  Солнце, яркое и ликующее, вставало утром на горизонте и закатывалось вечером на ясном безоблачном небе. И так длилось день за днём.
  Ива выпустила свои серебристо - пушистые серёжки, а на вытаявших, прогретых весенним теплом буграх, появились подснежники, ярко -желтые или сине - фиолетовые.
  Под слоем прошлогодней травы, прибитой к земле зимними морозами, появились зелёные стрелки новой травки и по вечерам в тёплом воздухе зазвенели нарождающиеся комарики...
  Молодая и Одиночка нашли старую свою нору, почистили её, натаскали внутрь подстилки и зажили, стараясь не отходить далеко от неё, в ожидании рождения потомства.
  Брюхо у Молодой отвисло и сквозь поредевшую на нем шерсть, обозначились проявившиеся, увеличившиеся в размерах, соски.
  Одиночка рыскал в окрестностях и однажды, в ельнике вспугнул крупного лося который, не особо пугаясь, неловко поднялся из неглубокого талого снега и неспешной рысью побежал в сторону реки.
  В другой раз Одиночка не обратил бы на него внимания, но вот уже второй день он ничего не мог найти и поймать.
  За весь вчерашний день, он не смог обнаружить ничего, кроме зайца беляка, выпугнутого им на солнечный бугор и схваченного там без труда. От ужаса заяц вдруг присел, застыл, словно под гипнозом на открытом месте и Одиночка, куснув его, задушил в мгновение.
  Но зайца для двух волков было слишком мало, чтобы почувствовать себя сытыми...
  И увидев лося, в этот раз, Одиночка поскакал за ним.
  На лосей в такое время волки не нападают, и даже стаей стараются нападать только зимой, когда земля мёрзлая, скользкая, а лоси изнурённые бескормицей и холодами теряют силы.
  Но Одиночка был необычным волком. Высотой в плечах, он был около метра и весил около восьмидесяти килограммов. Он на быстром бегу прыгал почти на пять метров в длину и мог догнать самую быструю косулю или даже оленя, в течении нескольких минут. Эти его индивидуальные качества, позволяли ему охотится на зверей, которые для обычных волков были недоступны...
  
  Лось ходкой рысью бежал по лесу, со стуком задевая копытами лежащие валежины и пеньки.
  Следом, на лёгком галопе, мчался быстроногий Одиночка. В какой-то момент, лось, вскочил в островок густого ельника и как тяжёлый утюг протаранил чащу. Волк в это время, быстро обежал вокруг ельника и дождавшись, в прыжке бросился на неожиданно появившегося из чащи, лося.
  Одиночка прыгнул на спину очередной жертвы и клацнув клыками, вырвал кусок мяса из горбатой спины. Лось взвившись на дыбы развернулся и сбросив Одиночку нанес несколько ударов копытами. Но Одиночка, изогнувшись в прыжке, всем своим сильным длинным телом, избежал ударов и отскочил с громким рычанием.
  Лось наклонив голову, выставив перед собой рога, оскалив пасть, пытался атаковать волка, но тот, мелькая в кустарнике ловко отступал, уклоняясь от укусов и ударов копытами...
  По боку лося потекла густая алая кровь и намочив шерсть на брюхе, закапала на землю.
  Лось, наконец, развернулся и продолжил свой бег к реке. Он пытался, переплыв через многоводную по весне реку, оторваться, избавиться от преследующего его волка.
  Но Одиночка возбуждённый видом крови не отставал. Он вслед за лосем переплыл реку и бежал всё время по след раненного зверя...
  ... Наконец лось начал уставать. Первый раз он лёг на маленькой лесной полянке, задом в густой молодой ельник. Волк не нападая, лёг на виду и зорко следил за раненной жертвой, истекающей кровью...
  Чувствуя приближающуюся смерть, лось уже с трудом поднялся, и по - прежнему, рысью вернулся к реке, и вновь через неё переплыл. Одиночка последовал за ним, но переплыл реку чуть выше по течению и лось, увидев волка перед собой вынужден был повернуть назад в ту сторону, откуда они прибежали. Одиночка чувствуя, что лось ослабел, погнал его назад, поближе к логову...
  В следующий раз, истекающий кровью лось, лёг на открытой полянке и Одиночка уже не ложась, ходил вокруг присматриваясь и принюхиваясь, но не нападал.
  Глаза умирающего лося смотрели на мир грустно и неотрывно. Пелена смерти, застилала порой всё вокруг, но сделав усилие, зверь заставлял себя быть внимательным.
  При приближении волка, он вскидывал голову и поводил ею перед собой, предупреждая нападение...
   Время шло...
  Одиночка прилёг на несколько минут. Голодная тягучая слюна падала каплями из его полуоткрытой пасти и он слизывал её языком, зло поглядывая жёлто - серыми острыми глазами на умирающего лося...
   В какой-то момент голова лося медленно склонилась и легла на землю Одиночка, подкравшись сзади, набросился на раненного, обессиленного, умирающего зверя и вцепившись мощными челюстями в шею зверя, стал трепать его дёргая головой из стороны в сторону...
  Лось в последний раз, из последних сил, вскинул ушастую, непропорционально - большую голову и даже попытался подняться, сбросив Одиночку.
  Но это было последним его сознательным действием. Поднявшись, лось шатаясь постоял несколько минут, с опущенной головой, а потом потеряв равновесие, рухнул к ногам волка...
  Охота и на этот раз закончилась для Одиночки успешно.
  Чуть переждав, он, подойдя к лосю обнюхал мёртвое тело и зайдя справа, упираясь передними лапами в землю, несколько раз рванул зубами за брюшину, и наконец прорвал толстую кожу.
  Расширяя рану, Одиночка вспорол брюхо и вырвав печень, тёмную, коричнево - красную, облизываясь и рыкая съел её, глотая большие кровоточащие куски не прожёвывая.
  Потом стал вырывать куски мяса из бока, и только наевшись, набив округлившееся от съеденного брюхо, отошёл от лося и поспешил к своей подруге, к логову...
  Два последних дня, волчица уже не отходила от логова далеко - она готовилась родить...
  Подбежав к норе, Одиночка остановился и стал отрыгивать непереваренные куски мяса. Заслышав его шаги наверху, Молодая неловко вылезла из норы, лизнула Одиночку в морду, и торопясь стала есть, отрыгнутые куски мяса, фыркая и ворча сквозь чавканье.
  Одиночка, отойдя от норы и устроившись на бугре, позевывая, облизывался, настороженно и привычно осматривая окрестности...
  
  Молодая родила ночью.
  Она долго ворочалась в тесном гнезде, устраивала поудобнее свой большой живот и даже повизгивала от боли.
  Одиночка, слыша эти непонятные звуки, в ночной темноте, насторожённо подошёл к логову и стоял, поводя головой и вслушиваясь. И только когда из норы раздался писк первого новорожденного, он успокоился и отойдя, лёг на своем обычном месте.
  Волчица родила шестерых волчат - маленьких, слепых ещё, почти голых, без шерсти, дрожащих от холода. Они, попискивая тыкались мордочками в живот матери и найдя соски, надолго затихали, а напившись материнского молока, засыпали...
  Молодая, стараясь не потревожить щенков, сутки, не вылезала на поверхность. Но на следующий вечер, выйдя из логова, рысью сбегала к ключу, напилась и потом съела кусок мяса, который Одиночка притащил от убитого им лося.
  Волк по прежнему не подходил близко к логову.
  А Волчица после рождения щенков не подпускала Одиночку к норе и бросалась на него с рычанием, когда он пересекал невидимую черту допустимой близости.
  Одиночка приносил мясо и оставляя его у норы, отступал, уходил на своё обычное место...
  
  ...Неделя следовала за неделей.
  Дней через пятнадцать у волчат открылись глаза и они стали намного живее и надоедливей. Коричневатая шёрстка появилась на них и самый шустрый волчонок, уже на двадцатый день вылез из норы, но после обследования полянки перед норой, вдруг заметил Одиночку вставшего из лёжки и с любопытством разглядывавшего маленького путешественника.
  Малыш, увидев незнакомое существо, испугался и юркнул в нору, из которой тут же выскочила сердитая мамаша. Но, увидев, что Одиночка не проявляет агрессивности и находится как обычно в отдалении от норы, волчица, поворчав, морща губы и обнажая клыки, через короткое время скрылась в логове...
  Прошёл месяц, когда вокруг норы на прогреваемом бугорке, появилась первая травка. К полудню, солнце поднималось к горизонту и источало яркий свет и тепло, и вся семейка выбиралась на поверхность, и волчица, устроившись поудобнее лежала подставив брюхо с линией набухших сосков волчатам.
  Наевшись, щенки баловались и дрались между собою, начиная выяснять, кто сильней и проворней. От их игр оставалось и волчице...
  Остренькие как шильца, зубки волчат причиняли ей иногда настоящую боль, но она, рыкнув, только меняла позицию или лапой убирала со своей головы надоедливого щенка...
  Одинокий, ночью уходил на охоту, - ловил зазевавшихся уток, глухарей, зайцев и косуль, а днём отлёживался неподалеку от норы.
  С убитым лосем приключилась интересная история. Придя на четвёртую ночь за очередной порцией, уже пахнущего мяса, Одиночка застал у разлагающейся туши медведей.
  Это была Барышня с медвежонком, который линяя, становился тёмного, почти чёрного окраса, а вдоль спины появились песочного цвета крапинки. Мы и будем называть его Песочным.
  Барышня с Песочным, уже наелись до отвала и лежали неподалёку, охраняя этот, неизвестно кем заготовленный для них мясной "склад".
  Убитый Одиночкой лось, был при жизни крупным зверем и весил не менее трёхсот килограммов...
  
  ...Барышня, с медвежонком выйдя из берлоги, какое - то время бродили по округе ещё по толстому слою снежного наста.
  Однако ни травы, ни мучнистых луковиц таёжной саранки, не удавалось раскопать и потому, они голодали, теряя вес. Началась весенняя линька и на хребте Барышни, образовались проплешины, длинный зимний мех стал вылезать клочками. Вид у отощавших медведей был разбойничий, да они и на самом деле стали злы и раздражительны...
  Запах туши гниющего лося, первым почуял молодой Песочный, когда они бродили по округе, в поисках пищи...
  Он поднялся на задние лапы и вытянувшись, задрав голову, крутил носом, то влево, то вправо, пытаясь уловить направление, откуда долетел запах гниющего мяса. Но тут же, этот сладкий для медведей запах, почувствовала и Барышня. Она перешла на галоп, сделала полукруг, подняв голову, с храпом втягивая воздух и определившись, напрямик побежала к останкам лося.
  Набежав на мёртвое тело, чернеющее большой меховой кучей на проталине с серой прошлогодней травой, она остановилась, рыкнула на Песочного, осторожно обошла окровавленное полу разодранную тушу по кругу.
  Чёрные, блестящие мухи облепили почерневшее мясо, и при приближении медведей поднялись в воздух...
  Учуяв волчий запах, Барышня вздыбила шерсть и какое - то время озиралась и лишь чуть погодя, успокоившись, принялась аккуратно есть.
  Песочный вскоре присоединился к мамаше и принялся с аппетитом, рвать и глотать, почти не прожёвывая мягкое, вонючее мясо.
  Но для медведей этот запах скорее напоминает запах свежести. Медведи очень любят полуразложившуюся плоть, так как она уже готова к переработке их сильным желудком...
  Волк пришёл к своей добыче в сумерках, но подбежав к мёртвому лосю, он, в свою очередь уловил резкий медвежий запах и только успел оглядеться, как на него из кустов с громовым рыком бросилась медведица, а за нею и годовалый, уже крупный медвежонок.
  Волк легко отпрыгнул, уклонился от наскочившей медведицы и оскалив острые белые клыки, остановился в трёх шагах от неё вздыбив шерсть и изготовившись к бою. Но драться с двумя медведями, для него было опасно и он прижав уши и сморщив верхнюю губу, показывая острые белые клыки, утробно ворча, отступил. И потом, повернувшись, понурясь неспешной рысью скрылся в кустах...
  Барышня ещё долго щетинила шерсть на загривке, крутила мохнатой крупной головой с злыми маленькими глазками, всплывая на дыбы, нюхала воздух и всхрапывала, втягивая запах.
  Но, успокоившись она легла теперь в нескольких метрах от туши лося и стала сторожить её и днём и ночью, отъедаясь, день за днём восстанавливая силы, и отлучалась, только для того, чтобы попить воды...
  А Одиночке пришлось искать новую добычу. Но он был необычайно силён и быстр и потому волчица, за которой он так трогательно ухаживал, недостатка в пище не испытывала.
  ... Песочный за эти дни отъелся потолстел и стал почти как взрослый медведь. Он всё чаще отходил от Барышни и однажды даже не пришёл ночевать рядом с ней, а появившись на другой день после полудня, через какое - то время вновь исчез.
  На крутом склоне лесного холма, он обнаружил небольшую уютную маряну, прогретую солнцем и укрытую от ветра, высокой стеной крупного сосняка.
  На этой маряне он нашёл зелёную уже, высокую травку и стал поедать её витаминизируясь и приспосабливая, приучая желудок к растительной пище, после длительного зимнего "поста".
  Иногда, во время кормёжки на маряне, Песочный выглядел очень забавно и безобидно, с зубастой пастью набитой зелёной травой...
  Перелинял он быстро и вскоре, его новая шерстка сыто лоснилась.
  О матери - медведице он постепенно стал забывать и жить одному ему даже нравилось - никто не следил за его действиями, никто не рыкал на него напоминая, что можно, а что нельзя есть или делать...
  В самостоятельной жизни, особенно в начале молодым нравиться многое.
  И главное свобода. Можно лечь дремать среди бела дня, а можно и ночью. Всё теперь зависит только от тебя самого...
  И всё - таки главное здесь - это исполнение извечного закона природы - рано или поздно приходиться уходить от родителей и начинать самостоятельную жизнь...
  
  ...Доев сохатого, Барышня побрела по тайге дальше и вскоре, найдя хорошее прогретое солнцем место на склоне между двух таёжных ущелий, стала выходить на маряну и тоже есть траву и выкопанные из земли сладкие целебные корешки.
  Дневала медведица, за кулисой скалистого склона, в тени крутого ущелья, поднимающегося к вершине горного хребта. Солнце попадало в этот каньон только после полудня, и дремать там было прохладно и спокойно. Другим зверям там нечего было делать...
  Кругом уступами громоздились скалы, на которых изредка, то тут, то там торчали стройные кедры и ели, снизу, из долины похожие на игрушечные украшения.
  Внизу, по дну ущелья с весёлым шумом скакал белопенный холодный ручей, который достигнув долины, превращался в небольшую речку.
  В ваннах её невысоких водопадов, плескались крупные черноспинные хариусы...
  ... Постепенно лето набирало силу, и жар после полудня разливался по речной долине. Солнце поднималось с каждым днём всё выше и выше над горизонтом и появлялось в ущелье всё раньше. Вместе с жарой, пришла пора обилия кровососущих насекомых...
  ...Сам и Старый перешли, вначале в вершину притока Олхи, а потом расстались.
  Сам остался здесь, а Старый предчувствуя недалёкое уже наступление гона, ушёл выше по течению реки, перевалил водораздел, и поселился в истоке большой реки среди зарослей ивы, карликовой берёзки и невысокого, чахлого лиственничника. Здесь на высоком плоскогорье, ветры дули почти каждый день и потому, комаров и паутов было поменьше...
  Но сюда же, по мере отцветания равнинных трав и появления надоедливого гнуса, поднялась и Барышня. В то время, как в долине реки уже наступило лето, на плоскогорье сочные травы совсем недавно поднялись во весь свой рост, затопили высокогорные луга изобильным, высоким травостоем по которому звери набили тропы - туннели...
  Здесь то и свела судьба, никогда до этого не встречавшихся крупного лося Старого и медведицу Барышню...
  
  Старый отъевшись в этом травяном изобилии подолгу лежал по утрам на открытом пространстве, на невысокой скале и спокойно дремал там, нисколько не опасаясь врагов. Волки сейчас выращивали потомство, а кроме волков у лося, казалось в тайге не было больше противников...
  Вот разве что медведи? Но они были ленивы и неповоротливы и потому лоси убегали от них, не особенно пугаясь...
  Барышня, покормившись на рассвете, как всегда в солнечный день, искала себе продуваемое ветерком место. И случайно набрела на скалу, на вершине которой дневал Старый.
  Заметив лежащего лося, медведица, возбудившись близостью и доступностью, этой груды мяса.
   Прячась за высокими зарослями травы, она подкралась к лосю метров на двадцать, когда он вдруг вскочил учуяв опасный едкий запах медведя.
  Но Барышня уже зашла со стороны неширокого входа на скальную площадку и отрезала ему путь к отступления...
   Лось изготовился к бою. Опустив тяжёлую голову с ещё не очистившимися от бархатистой кожицы рогами, он захрапел поводя налившимися кровью чёрными, блестящими глазами и стал рыть землю, большими острыми копытами...
  Медведица, утратив неповоротливость, запыхтела, засопела, стала плеваться слюной, показывая длинные желтые у основания клыки и вздыбив плотную шерсть, прыгала почти на месте коротко рявкая в ритме прыжков.
  Барышня сердилась, потому что лось не уступил ей это уютное и удобное место, на вершине, не испугался и тем самым, как бы принял вызов попробовал оспаривать право медведицы быть хозяйкой этих мест, единоличной и полноправной.
  Барышня уже давно привыкла, что при её появлении, все звери в тайге вскакивали и бросались убегать. Старый этого не сделал во время, и медведица решила его наказать за это...
  Старый же, был так силён и велик, что ему казалось не было равных ни в долине ни здесь на горах и он, никому не хотел уступать дорогу или своё место...
  Распаляя себя, лось стучал копытами по камню, скалил длинные челюсти с истёртыми крупными зубами и, наконец, решившись, бросился на Барышню, выставив рога вперёд...
  Поддев почти трехсоткилограммовую тушу, медведицы на рога, он вдруг почувствовал всю неожиданную тяжесть и силу мощного тела. Но было поздно...
  Медведица, приподнятая рогами над землёй, рявкнула и ударила широкой, тяжелой когтистой лапой по основанию шеи лося и прорубила своими когтями, словно ножами и толстую кожу, и тугие крупные мышцы.
  Лось, потрясённый этими мощными ударами, упал на мгновение на колени и Барышня, коснувшись земли отпрыгнула назад и в сторону.
  Но лось заливаемый кровью из раны на загривке вскочил, взметнулся на дыбы и передними ногами, вооружёнными твёрдыми острыми копытами, нанёс несколько молниеносных, ударов по боку медведица.
  Острые копыта просекли длинную шерсть, рассекли толстую жёсткую кожу и сломав несколько рёбер, пробили бок Барышни почти до хребтины, разорвав брюшину и повредив печень.
  Медведица от боли и ярости взревела тонко и металлически пронзительно, и бросилась на Старого...
  Обхватив быка передними длинными лапами за мощную шею, Барышня, разинув громадную пасть, с фиолетово пятнистым языком внутри, куснула лося несколько раз за основание головы и шеи и повредила тугие, крепчайшие сухожилия, и уже после, зацепив правой когтистой лапой за тяжелый, похожий на большую лопату рог, дёрнула мощно на себя.
  Повреждённые сухожилия не позволили Старому сохранить равновесие и он снова упал на колени, а шея изогнутая в обратную сторону, от напряжения хрустнула.
  Лось обмяк и медведица, уже перехватившись, ударила несколько раз лося лапами по боку и рассекла шкуру до лопаток.
  Потоки крови хлынули из ран и Старый, дрогнув всем своим огромным телом повалился на бок.
  Уже умирая, огромный лось несколько раз лягнул воздух и один удар попал в кость передней расслабленной лапы медведицы и перебил её, с громким хрустом.
  Обезумевшая от боли и ярости Барышня, набросилась на умирающего лося и рвала, била, терзала его тело, пока глаза мёртвого зверя не закрылись, а тело после короткой волны мелкой дрожи, вытянулось и замерло навсегда.
  Медведица, рыкая и постанывая, хромая, отошла от побеждённого лося, легла неподалёку на траву и стала лизать глубокую рану в боку из которой пульсируя выливалась струйками, тёмно - алая кровь...
  Солнце поднялось над горизонтом, и жара разлилась по окрестностям. Прилетевшие откуда-то вороны, каркая и перелетая с ветки на ветку, расселись, вокруг этого кровавого побоища, привлекая своим криком из окрестностей хищников - крылатых и когтистых...
  Барышня, изнемогая от боли и от жары, почти с человеческими стонами поднялась и хромая, оставляя за собой на зелёной траве кровавую дорожку, перешла чуть ниже по склону и забилась в тенистую глубокую расселину, заросшую высокой травой...
  Здесь она и умерла, уже ночью, и к утру её тело окоченела...
  
  Первой на месте кровавого боя появилась привлечённая возбуждённым вороньим карканьем, хвостатая, приземистая когтистая росомаха.
  Она, учуяв мертвечину, зигзагами, на неспешной валкой рыси, сделала полукруг и увидев тушу убитого медведицей лося, озираясь, подкралась к убитому изорванному медвежьими клыками и когтями лосю, и вцепившись мощными челюстями в разбухший от вытекшей внутрь крови брюхо, разорвав его, стала лакомится внутренностями, а наевшись, вырвала изнутри туши печень, оттащили подальше и закопала в каменистую осыпь...
  ... Следующим у туши лося появился Песочный. Он обнюхал окровавленную тушу и принялся рвать мясо, наедаясь впрок, изредка пугая прыжками - бросками, обнаглевших, ничего не боящихся ворон, мародерствующих в нескольких шагах от молодого медведя.
  Когда наевшись, Песочный удалился на отдых, с наполненным мясом животом, к туше из зарослей карликовой берёзки, выскочила семейка соболюшек: мать и три молоденьких щенка. Они тоже полакомились свежим мясом, нисколько не смущаясь шумом, который вокруг туши подняли вороны, слетевшиеся со всей округи...
  А Песочный, прошел всего в нескольких сотнях метров, от погибшей от ран, Барышни, своей матери, но ничего не почуял, потому что поднявшийся ветерок, дул от молодого медведя в сторону умершей в расселине медведицы, его матери.
  И, потом, запах живой Барышни, был вовсе не похож на запах её мёртвого тела, и даже если бы Песочный учуял его, неизвестно, напомнило бы это ему о матери?
  ... В синем жарком небе, высоко, серой крылатой точкой, делал широкие круги белохвостый орлан. Когда вороны насытились и гвалт вокруг останков лося стих, крупный крылатый хищник снизился и сделав плавный спуск - полукруг приземлился на рог лося а потом спрыгнув на окровавленную полу разодранную тушу стал клевать, вырывая из тела куски мяса, и озираясь вокруг свирепыми холодно - равнодушными глазами...
  ... Вечером, к лосю, привлечённые шумом и криками воронья приблизилась ещё одна медведица с тремя медвежатами. Медведица, рыкнув на медвежат, заставила их ждать поодаль, подошла к остаткам лося, обнюхала его тушу, с уже подсохшей и почерневшей кровью, и только потом разрешила медвежатам подойти к мясу и принять участие в пиршестве...
  
  Так закончились жизненные пути медведицы Барышни, и долго жившего крупного лося Старого. Безжалостная судьба свела их на этой безымянной скале, и оба умерли прожив долгую и яростно неумолимую жизнь в глухой сибирской тайге...
  Праздник жизни в природе, сопровождается всегда, торжеством смерти.
  И как бы не был силён хищник, как бы не была быстра жертва, рано или поздно, смерть настигает и первых и вторых.
  Но жизнь однако торжествует всё в новых и новых поколениях, сменяющихся одно другим, возобновляя праздник рождения, вырастания, возмужания, а потом медленного или трагически быстрого и неожиданного страшного конца...
  Но над прекрасной и вечной землёй всё так же светит солнце, и всё так же радуются жизни и деревья, и птицы, и звери...
  Жизнь бесконечна и неостановима...
  
  К О Н Е Ц В Т О Р О Й Ч А С Т И
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я.
  
  
  Учитель со своими воспитанниками собрался в лес.
  В пятницу все походники собрались в школе, обсуждать планы похода и договариваться кто, что возьмёт с собой.
  Школьное старое деревянное здание с крашенными голубым наличниками и уютным палисадником, окнами выходило в сторону, крутого скалистого склона, возвышающегося в полнеба над деревней. Гора была такой внушительной, что впервые увидевшие её люди, качали головой от удивления.
  Часто в непогоду, тучки цеплялись влажными краями за гребень этой горы. Но ребята уже не замечали красоты и величия окружающего ландшафта. Ведь это была их родная деревня...
  Сели за классные парты и стали составлять список продуктов и снаряжения....
  Учитель предварил это небольшим замечанием:
  - От правильных, деловых сборов часто зависит результаты похода. Если мы забудем важные вещи, то нам придётся сократить наши планы, а это вызывает раздражение и портит настроение...
  Он весело засмеялся, но три его молодых спутника только вежливо улыбнулись. Старший подумал. "А какая разница? Для меня главное в лес попасть, а там будет видно...".
  Разошлись поздно, и были у школы с рюкзаками, уже на рассвете следующего дня. Учитель жил в квартире при школе и выглянув в окно, увидел, что ребята уже собрались.
  Он, вскоре сам вышел во двор с большим рюкзаком за плечами. Весело поздоровавшись, глянув на синеющее небо, предположил: - День будет солнечным, жарким и потому, надо пораньше добраться до места, а там, налегке
  разойтись по "маршрутам".
  Все одобрительно закивали головами...
  Поднявшись по прямой на крутой косогор, поросший молодыми берёзками и кустами багульника, все вспотели и задышали, но выйдя на лесную дорогу взбодрились.
  Впереди были несколько дней свободы, и на горизонте, на вершине Приречного хребта, синели далёкие уютные сосняки. Ребята - десятиклассники, конечно не в первый раз выходили в тайгу, и держались солидно и уверенно, стараясь показать Учителю, что они совсем взрослые...
  Дойдя до реки поворачивающей здесь, по широкой долине влево, под высокий крутой берег, решили попить чайку.
  Мигом, на каменистом дне весенней промоины развели костерок, поставили прокопчённый котелок с водой кипятиться на неяркий, при солнечном свете огонь, и закусывая бутербродами, стали рассматривать карту, которую на коленях развернул Учитель.
  - Мы пойдём сюда - он ткнул пальцем в исток речки, - чёрный пунктир на зелёном.
  - А потом, заночевав, попробуем подняться на плоскогорье и обследуем интересное место.
  Я там был однажды, но очень давно и летом. Набрёл случайно, и потому, даже приблизительно не могу указать, где оно находится.
  Помню по ощущениям, что где - то на плоском водораздельном гребне. Там расположена озеринка почти круглая и метров двести в диаметре. Как оно там образовалось, я не знаю. Попробуем вместе определить...
  Учитель дожёвывая бутерброд, приподнялся с валежины, на которой сидел и отклоняя лицо от кострового жара, снял закипевший котелок.
  Заварив и бросив в кипяток щепотку сушёных весенних почек черной смородины, он достал из рюкзака эмалированную кружку.
  Ребята последовали его примеру.
  Чай заварился ароматный, коричнево - золотистого цвета и был необычайно вкусен. Раздевшись по пояс, ребята отдыхали, пили чай наслаждаясь замечательной погодой и ярким солнцем...
  Ни комаров, ни тем более мошки еще не было, и короткое время можно было загорать, не опасаясь зловредных мучителей...
  Допивая чай, Учитель незаметно посматривал на ребят...
  ... "Вот Валера. Он плотно сложен, спортсмен и очень спокойный мальчик.
  Вот Кирилл. У него задумчивый вид, он романтик и перечитал Джека Лондона ещё в пятом классе. Молчун, но когда воодушевлён, то говорит с напором, очень убедительно.
  А вот Володя, негласный лидер класса, хотя совсем ещё недавно был слабеньким болезненным мальчиком. Но за два последних года занимаясь по особой системе физического воспитания, стал сильным и выносливым. Однако главное его достоинство - постоянство и упорство. Если он что - либо задумывал, то старался осуществить до конца. И у него это получалось..."
  Думая о ребятах, Учитель делал вид, что осматривает соседние склоны, залитые ярким солнцем.
  Синее небо, гранича на горизонте с зелёным лесом, растущем на вершинах холмов, к зениту высветлялось и в дальнем углу полсферы виднелось несколько лёгких, белых облаков.
  Тайга, светло - зелёным морем листвы, хвои и стволов, раскинулась вокруг на холмах и в пологих долинах, принося из своих просторов волнующие ароматы весны и вновь народившейся зелени.
  На обочинах лесной дорожки, встречались яркие небольшие цветочки, и в тени, под еловыми лапами, кое - где видны были "кукушкины сапожки", бело - розовые, нежные и живущие всего несколько дней.
  Кое-где, сквозь зелёную травку проглядывали большие фиолетовые цветки "марьиного корня", названного так за лечебные свойства корневищ...
  Всматриваясь в разнообразие растительного мира тайги, Учитель думал о неистребимой силе жизни, которая, даже в суровых условиях сибирской тайги поражает своим неожиданным многоцветьем и разнообразием...
  Ребята, допивая чай, обсуждали возможность весенней рыбалки в ближней речке, и будет ли в этом году в ней изобилие рыбы.
  Их волновала возможность ловли поднимающийся весной в вершины ручьев и речек, серебристых хариусов, почему-то пахнущий на берегу, свеже - солёными огурцами.
  Они, как все деревенские мальчишки, конечно же, были опытными рыбаками...
  - Ну, нам пора - скомандовал Учитель - и ребята повскакали, засобирались и Кирилл, закинув рюкзак за плечи, первым пошёл по тропинке вправо.
  - Нам вот туда - поправляя его, показал Учитель рукой, прямо вперёд. И выстроившись цепочкой, походники двинулись вдоль русла реки по натоптанной тропинке, вверх, против течения.
  Вода в реке бежала по галечному дну, кое - где с крупными, отдельно лежащими валунами, с шумом и плеском пенясь на перекатах и успокаиваясь на плесах, в глубоких местах...
  ... Сделав по пути несколько небольших остановок, "команда" уже часам к пяти вечера добралась до места стоянки. Здесь река расходилась на два рукава, и образовала развилку - высокий гребешок, на котором росли берёзки в вперемешку с молодыми соснами.
  Поднявшись на гребень, отряд остановился у старого кострища с берёзовыми рогульками над остатками чёрной золы и несколькими сухими сосновыми стволиками, заготовленными на дрова.
  - Я тут ночевал прошлой осенью. Ночь была тёплая и дрова остались про запас - пояснил Учитель, сбрасывая рюкзак и разминая затекшие плечи, несколько раз покрутил руками в обе стороны попеременно...
  Ребята последовали его примеру...
  Потом, Учитель достал из рюкзака самодельную переносную пилу и вручил её ребятам, а сам стал не мешкая разводить огонь...
  ... Через час все уже сидели или лежали у костра, и поблизости от кострища стояла, заготовленная ребятами поленница дров на всю ночь.
  - Попьём чайку - предложил Учитель, - и пройдём на отстой. Он показал рукой в сторону крутого склона уходящего вправо.
  - Там посидим на скале, и может быть, изюбрей увидим.
  Ребята весело заговорили. Они были полны сил, хотя ещё два часа назад едва брели по лесной тропке, с мокрыми от пота лицами, значительно отставая от Учителя...
  Солнце садилось над зелёными вершинами окружающих реку гребней, когда ребята, уже налегке, тронулись вслед за Учителем, который нёс на плече охотничий карабин....
  Войдя в устье крутого распадка, стали не торопясь подниматься по его дну, по высокой уже траве, отмахиваясь от появившихся комаров.
  На склоне были заметны тропы набитые косулями. Встретили и несколько свежих козьих лёжек - пятен примятой, пожухлой травы почти круглых по форме...
  В середине подъема, на солнцепечной полянке, Учитель, что-то сорвал под ногами и показал ребятам.
  - Первая, ещё маленькая черемша - проговорил он и стал пережёвывать зелёный сочный стебелёк, пахнущий чесноком...
  Подбираясь к вершине распадка, Учитель молча, сделал предупреждающий знак рукой, и ребята зашагали, поднимая ноги повыше, стараясь не шуршать травой.
  Когда распадок превратился в пологий склон, с густыми зарослями сосняка впереди, все увидели сидьбу на дереве, с которой свешивались клочки какой - то яркой материи, качающейся под ветром.
  Учитель огорчённо вздохнул и выйдя на засохший, солонец показывая рукой на отсутствие следов сказал.
  - Это потому, что красная материя на сидьбе, зверям даже ночью очень заметна. И поэтому, они далеко стороной солонец обходили. Это горе - охотники прошлый год отсидели тут, но убрать за собой забыли.
  Он помолчал, ещё раз вздохнул и продолжил:
  - Куртку с красной подкладкой поленились понадёжнее закрепить или спрятать. Вот налетел ветер и раздул полы, и эти красные пятна, как флажки на волков, пугающе действуют на зверей...
  Ребята покивали головами. Они это понимали, потому что и сами уже сидели на солонцах и знали, насколько пугливы и осторожны дикие звери....
  Свернув налево, они не торопясь, следуя за Учителем, продвинулись по вершине гребня впереди, в просветы сосняка, замелькало открытое пространство.
  Учитель шагал осторожно, выбирая место, куда ногу поставить и ребята следовали его примеру...
  Вскоре вышли на край большой маряны, вдоль крутого безлесного склона с гранитными скалами - уступами на самом верху.
  Под ногами, по каменистой земле, засыпанной сосновой хвоей и торчащей кое - где зелёной короткой травкой, разбегались тропки и тропиночки. Учитель молча показал рукой под ноги, и ребята увидели свежий след оленя. Правее виднелся ещё один...
  Осторожно, чуть пригибаясь, Учитель по тропке вышел на скальник, и осторожно подойдя к краю, заглянул вниз.
  На пологой лужайке под скалой, метрах в ста пятидесяти, паслась парочка светло - коричневых изюбрей...
  Ребята теснясь, на носочках подкрались к краю и делая круглые глаза долго рассматривали больших красивых диких зверей, далеко внизу, у себя под ногами...
  Они шепотом обменивались впечатлениями, когда вдруг крупный олень, перестал кормиться, поднял голову и долго смотрел в их сторону.
  "Неужели учуял?" - удивился Учитель, проговорив это про себя. Словно в подтверждении этих слов олени забеспокоились и рысью, как призовые скакуны, пробежали по тропинке, набитой сотнями копыт за многие годы, вдоль склона и скрылись за увалом...
  Кирилл со вздохом констатировал.
  - Надо же! Только что были здесь, а теперь тут пусто!
  Он воспринимал всё происходящее в природе на глазах у человека живущего вне природы, как некое чудо, явленное случайно и незаслуженное человеком...
  - У них чутьё отличное - подтвердил Учитель. На солонце бывало сидишь, слышишь, что зверь кругом ходит, а близко так и не подойдёт. Боится...
  Значит, что - то учуял!
  Незаметно солнце спряталось за далёким, через широкую, глубокую долину, горизонтом. Стало прохладно и кампания, уже не скрываясь и говоря вполголоса, спустилась по распадку и поднялась к бивуаку, на развилку...
  
  
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Быстро соорудили костёр и усевшись вокруг, стали разговаривать. Кашеварил Володя. Он хлопотал, помешивал кашу, ставил кипятить большой котелок с чаем, отодвигал кашу на край костра...
  Учитель делал себе "лёжку" и ребята вслед за ним.
  Он надрал мягкого мху, в стороне от кострища, выломал пару не толстых сушин и, положив их параллельно, пространство между ними, заложил толстым слоем мха.
  Потом, сверху на эту "постель" положил спальник и сел на него. Ребята, подражая ему, сделали нечто похожее. У одних это получилось лучше, у других похуже, но ночлег они для себя приготовили, А тут и ужин подоспел...
  Каша с тушёнкой получилась наваристой и сытной. Оголодавшие за день, походники набросились на еду и перестали позвякивать ложками, только опорожнив весь котелок...
  За чаем возник разговор о планах ребят на после школьное будущее. Все они хотели поехать в город учиться, а потом в нём и осесть.
  Учитель слушал внимательно, по временам отхлёбывая чай. Изредка поправляя сырой веточкой дрова в костре...
  Когда ребята на время замолчали, он начал рассказывать...
  - Я ведь тоже уезжал из нашей деревни, думая, что это навсегда...
  Вначале учился в городе, потом пошёл в армию, на Дальний Восток. Там тоже природа замечательная, но я сильно тосковал от невозможности побыть одному. Кругом люди. Каждый шаг, отрегулирован начальством и уставами. Может быть поэтому, армия далась мне тяжело. Демобилизовался я, и уехал на строительство, железной дороги в Европейской части России. Решил денег подзаработать и страну посмотреть...
  Но и там я сильно тосковал по свободе и по тайге. Бывало работаю, а у самого в памяти всплывают какие-нибудь места в тайге, которые мне очень нравились...
  Потом немного пожил в Крыму, в гостях у друзей. Места там замечательные... Климат - сухие субтропики. Виноград на южных склонах растёт, поближе к морю, а чуть вглубь полуострова попадёшь - солончаковая равнина и зимой ветер, как ножом режет...
  Походил я там, в походы по яйлам, нагорным плоскогорьям.
  Первый раз поднялись на яйлу над Ялтой. Места замечательные, безлюдные и диких оленей очень много. Вечером видели несколько, на горных полянках на пастьбе.
  Там же встретили мустанга, - дикого жеребца, с длинной, до землям чёрной гривой, и почти красного цвета. Сразу картина Петрова - Водкина вспомнилась...
  Вы, конечно, помните, что мустангами называли одичавших лошадей в прериях Северной Америка. Так и в Крыму.
  Убежит лошадь из колхозного табуна, поднимется на безлюдную яйлу, где одичает и назад к людям возвращаться не хочет...
  Учитель помолчал, вспоминая запах полынной степи на яйле, и вздохнул...
  - Потом переехал в Питер, и стал учительствовать в школе. А в свободное время ходил по тамошним лесам. Там тоже тайга бывает глухая: волки, медведи, лоси. Но чего - то мне там не хватало. Нет такого простора и необъятности.
  Нет ощущения, что ты один в целом свете, и только где - то далеко, твой дом...
  И так меня тянуло в родную тайгу, что я в конце концов, уволился и приехал к нам, в деревенскую школу. Я вдруг начал понимать поговорку "Где родился, там и пригодился"
  Учитель, отворачивая лицо от кострового дыма, помолчал и потом продолжил.
  - А тут мои родные живут, места знакомые и любимые с детства...
  И главное - здесь я свой...
  Учитель помолчал, долго и пристально глядя в костёр...
  - Бывал я и за границей. И после двух - трёх недель тоска поднималась в душе. Чужой язык, чужие обычаи, другие отношения между людьми...
  Всё это начинает угнетать, когда проходит срок гостевания, когда перестаёшь удивляться тому, как кругом всё интересно и хорошо устроено. И начинаешь понимать русскую поговорку- - Учитель невесело усмехнулся: "Хорошо там, где нас нет!"
  Ребята серьёзно слушали, стараясь понять, почему вдруг так погрустнел Учитель...
  Потом надолго замолчали...
  Ночь разлилась вокруг. Яркое пламя костра выхватывало из темноты, несколько тёмных деревьев и окружающих кустов. Заметно похолодало...
  В просветы между вершинами сосен на тёмном небе, светилось, серебряной пылью множество звёзд. И в тайге стояла тишина, нарушаемая только треском дров в костре...
  - Так вы советуете нам выучиться и возвращаться? - прямо спросил Володя и Учитель, сделав паузу, ответил.
  - Думаю, что человек может счастливо прожить только у себя на Родине. Всё что он имеет где - то на стороне - это вещи всё внешние. И сколько комфортно и богато не живи - ты не у себя дома. А это рано или поздно скажется ...-
  Он вновь вздохнул.
  - Я не могу вам советовать. У вас у каждого своя судьба. И потому думайте сами. Вам жить...
  Но я вам свою историю, тоже, не просто так рассказал...
  Беседа сошла на нет...
  Ребята начали зевать и Учитель первый расстелил спальник и забравшись внутрь, устроился поудобней и замолчал. Он быстро заснул...
   А ребята ещё сидели у костра и молча смотрели на огонь, обдумывая сказанное Учителем...
  Наконец и они разошлись по спальникам и костёр медленно угасая, ещё светился фиолетово - алыми угольками в середине, а по краям, серый, горячий ещё пепел, чуть дымил тонкими струйками...
  
  ...Кирилл проснулся посреди ночи, оттого, что недалеко несколько раз щелкнули, ломаясь под чьей - то тяжёлой поступью, сухие ветки валежника.
  "Ходит кто - то? - с тревогой подумал он. - Хорошо, что нас четверо и с нами Учитель..."
  Перевернувшись с боку на бок и прислушиваясь, юноша незаметно заснул вновь...
  Он открыл глаза от яркого солнечного света, бьющего яркими лучами сквозь молодую зелень. У костра уже ходил, Учитель и вкусно пахло свеже сваренной кашей. Учитель увидев, что Кирилл проснулся, улыбаясь поприветствовал: - Доброе утро!
  И помолчав продолжил: - Кушать подано, извольте просыпаться - и тихо засмеялся.
  Кирилл, вылезая из спальника, весело крикнул: - Подъём братва!..
  Ребята зашевелились в спальниках, открыли заспанные глаза, но заметив, что Учитель уже выставляет кашу на скатерть сделанную из газет, быстро вылезли из тёплых спальников и полив друг другу из кружки на руки, умылись и сели завтракать...
  Впереди был долгий интересный день, и большой поход на плоскогорье...
  
  
  Солнце вставало над зелёной тёплой землёй. Его лучи, пробиваясь сквозь осинник приобретали зеленоватый оттенок, и тени становились тоже зелёными. Но, даже при солнце, с утра было прохладно и так приятно посидеть у жаркого костра, вспоминая ночной холод и постоянное ощущение нехватки тепла в теле, чтобы спать в комфорте. Это было некое пребывание на грани сна и пробуждения, когда постоянно ворочаешься и устраиваешься поудобнее...
  Костёр горел почти всю ночь и самый чувствительный к холоду Кирилл, постоянно подкладывал дров, чтобы на час забыться в приятно - жаркой близости большого огня....
  Позавтракав, помыли посуду, и убрали около костра.
  На этом постоянно настаивал Учитель. Он говорил о минимуме комфорта, который создаёт сам человек, находясь в тайге и одно из условий этого - соблюдение элементарных правил гигиены.
  С утра - умывание, после еды - мытьё грязной посуды, туалеты подальше от ночёвки и в одном месте, чистота вокруг кострища и что очень важно - очередность в хозяйственных работах. Каждый знает, в какой день он отвечает за приготовление еды и уборку в лагере...
  Выступили в поход, когда солнце поднялось над вершинами ближних деревьев. Выстроившись походным порядком, поднимались в гору по склону холма, среди осинника и высокой уже травы.
  Разогревшись задышали, но Учитель, идущий первым, не спешил и потому, ребята постепенно настроившись, сосредоточились и ступая почти след в след, каждый начал думать о своём.
  Поглядывая вокруг, Володя вспоминал весенние экзамены, бессонные ночи, когда за несколько часов заново прочитывал весь учебник, а придя на экзамен, чувствовал лёгкое подташнивание, от выпитого ночью кофе...
  
  Экзамены получились и по их результатам Володя стал первым в классе.
  "Буду поступать в мединститут - думал он, перелезая вслед за Учителем, через упавшую, метровой толщины лиственницу.
  - А, окончив, вернусь в деревню и стану работать для земляков. Тут люди все знакомые, и потому, легче будет привыкать, да и дел тут очень много. Открою отделение районной больницы, у нас в посёлке и буду лечить стариков и старушек, чтобы подольше жили..."
  Их кустов справа, с треском больших чёрных крыльев вылетел глухарь.
  Учитель на мгновение замер, взявшись правой рукой за ремень карабина на плече, а потом, проследив полёт, показал ребятам рукой: - Вот там сел...
  Не останавливаясь, продолжили поход, уже по лесистой гриве, где в просветы между деревьями, иногда в обе стороны открывались панорамы противоположных таёжных склонов, с далёкими гребнями гор.
  Подъём был пологий, но ощутимый. Все вспотели, и когда вышли на открытые пространства то вздохнули с облегчением.
  Тут среди сухой болотины кое - где поросшей низким кустарником - ерником, дул навстречу прохладный ветерок и было легко дышать и широко смотреть.
  То и дело под ногами были видны на влажной траве и в мочажинах, следы лосей - крупных и поменьше.
  Ветки ерника вокруг были объедены и белели свежими обрывами и сколами. Создавалось впечатление, что какой - то пьяный садовник неумело и неровно резал вершинки кустарника и ветки, тупыми ножницами.
  Тут и там видны были кучки катышей зимнего, а иногда и свежего лосиного помёта.
  Учитель пошел медленнее, всматриваясь вперёд и по сторонам.
  Ребята тоже насторожились...
  Вскоре среди ерника образовался широкий прогал и походники вышли к пересохшему озеру, берега которого были на метр выше заросшего молодой травкой дна и покрыты высокими кочками с длинной осокой на них...
  Вдруг Кирилл сдавленно прошептал: - Вижу!
  Все остановились, и Учитель тоже шепотом подтвердил: - Я тоже вижу большого лося.
  Зверь стоял у противоположного берега и смотрел в сторону людей, не испытывая ни малейшего страха. Это был Сам.
  Он, ещё помнил фигуру того человека, который спас его от волков, несколько лет назад. И потому, с любопытством вглядывался в мелькающие среди ерника головы и плечи четырёх человек.
  Когда Учитель переступил ногами и стал доставать из чехла фотоаппарат, Валера до сих пор молчавший прошептал: - Эх! Его же подстрелить можно! Учитель, наконец, справившись с чехлом достал аппарат и выбирая позицию задвигался, переместившись чуть влево.
  Заметив движение, Сам тоже стронулся с места, и медленно передвигая циркуле образные, высокие сероватые ноги пошёл в сторону ближнего берега и зарослей болотистого ивняка...
  До зверя было метров пятьдесят и Учитель, выбрав дистанцию, несколько раз щёлкнул затвором аппарата.
  Сам вновь остановился, услышав это щёлканье, повернул большую голову с крупными, ещё покрытыми замшевой кожицей рогами и большими, чёрными глазами внимательно и опасливо посмотрел на людей.
  В этом взгляде, во всей его насторожившейся фигуре был немой вопрос. И словно отвечая на этот вопрос, Учитель ответил полушепотом: - Да не тронем мы тебя! Гуляй и живи дальше!
  Лось словно успокоенный этими словами повернулся и не торопясь, широко шагая, поднялся на берег пересохшей озеринки и мелькая среди невысоких сосенок, скрылся из глаз...
  Все вдруг разом заговорили.
  - Вот громадина-то - восхищался Володя, а Кирилл добавил: - А рога-то какие широченные. Как две развесистые лопаты!
  Валера поцокал языком: - Мяса в нём не менее трёхсот килограммов. А ещё и камасы!
  Учитель глянул на него улыбаясь, и подумал: "Этот добытчиком будет"
  И сам прокомментировал: - Крупный бык. Его надо беречь - он своё здоровое потомство здешним лосям даст.
  А потом подытожил: - Всему своё время. Сейчас нет резона лося стрелять. Жарко...
   Пока вынесешь, мясо может испортиться, да и в деревне его тоже негде хранить. Можно конечно закоптить мясо, но во первых сейчас не сезон и нас могут как браконьеров осудить, а с дугой стороны, весь наш поход насмарку пойдёт...
  - А так мы его видели - Учитель посмотрел вдаль - и теперь знаем, что он здесь живёт, сильный и красивый, и что здешние лоси будут такими же крупными и сильными. А значит их ни медведи, ни волки не тронут...
  
  Вскоре, выйдя на пологий склон, посреди которого блестел мелкий ручеек, походники остановились на привал...
  И так широко и чисто было вокруг, так безоблачно и прозрачно синело небо и светило яркое солнце, что у всех поднялось настроение.
  Весело потрескивающий костёр, вкусный ароматный чай с бутербродами, прохладный ветерок и посвистывание коршуна парящего в синей вышине, делали этот обед в центре дикой тайги, праздником свободы и вечно молодой жизни...
  Учитель прилёг у костра и глядя на счастливых, улыбающихся ребят проговорил:
  - Вот за это я и люблю тайгу!
  - Здесь, я себя иногда чувствую свободным и счастливым, как нигде и никогда больше...
  Вот поэтому, я и вернулся сюда, хотя мог бы жить и в Питере, и за границей. Но нигде нет такого неба, такого чистого воздуха и такого единения с матушкой природой...
  Он весело засмеялся: - Ну, я что - то расфилософствовался сегодня!
  Ребята пили чай, сидя вокруг угасающего костра, слушали учителя и были довольны абсолютно всем на свете.
  "Как замечательно, что мы здесь - восторженно думал Кирилл. - Ведь впереди ещё целое лето свободы. А потом город, учёба... Я точно пойду на охотоведение. Такая жизнь, мне очень нравится"!
  ...После большого привала стали спускаться на другую сторону полукруглой долины. По широкой пади, по заросшей вездеходной дороге спустились к смородинной речке, повернули налево, перешли по бревнышку прозрачный быстрый поток и по руслу, покрытому кое - где большими обкатанными водой валунами, поднялись к следующему повороту дороги налево.
  Потом, перейдя ручей, спрятавшейся среди высоких кочек, поднялись на невысокий гребень и перевалили в другую падь...
   Пройдя по краю широкой маряны раскинувшейся на весь склон слева, спустились к ручью и повернули на стрелку, влево, горбом поднимающуюся между двумя, заросших чащевитым кустарником и ёлками, распадков. Поднявшись в половину склона, Учитель, озираясь и глядя внимательно под ноги, вывел ребят на чуть заметную звериную тропу.
  И когда тропка, в половине довольно крутого склона вышла к словно врезанной в него плоской площадке, показал рукой вперёд и проговорил: - Здесь и ночевать будем.
  Только теперь ребята разглядели, под самым склоном незаметную, серо - коричневую зимовейку.
  - Вот это да! - восхитился Володя. Так спрятана, что с двадцати шагов можно пройти мимо и не заметить!
  Мигом сбросили рюкзаки и расправляя плечи, натруженные за длинный день похода, занялись ужином и заготовкой дров.
  Пока ребята собирали валежник и разводили костёр, Учитель сходил с эмалированным ведром за водой на ближний ручей, протекающий где то метрах в ста пятидесяти от зимовья по тёмному дну распадка, заросшему молодым редким ельником.
  Вернувшись, поставил варить кашу и кипятить чай.
  Все снова уселись у костра, поглядывая на зимовейку, из трубы которой поднимался дымок - решили протопить печку перед ночлегом и просушить внутри...
   Похоже, что в зимовье никого не было ещё с прошлой осени. Дрова были нарублены и сложены в поленницы снаружи. А внутри было тесновато, но уютно. Был и стол сделанный из тёса, и печка, и нары на две стороны, на которых вполне могло уместиться человек пять - шесть...
  Скоро солнце село за противоположный высокий склон, но долго ещё оставалось светло.
  Поели не торопясь и с большим аппетитом. Уже допивая чай, Учитель глянул на часы и спросил.
  - Я хотел бы показать вам здешний солонец. Не хотите ли пройти туда? Это метрах в двухстах - и он показал рукой направление.
  Ребята с радостью согласились....
  Учитель вёл их через лес, и только подходя к солонцу, вышли на глубоко набитую в земле звериную тропу. А вскоре показался и солонец - поляна с низким скрадком в дальнем её конце, покрытым чёрным рубероидом....
  Вышли к выгрызенной зверями в земле яме, к которой со всех сторон сходились радиусы звериных троп и тропинок.
  Когда люди появились на поляне, в мелком густом сосняке, на дальнем краю, вдруг раздался треск и стук крупных копыт.
  Несколько раз сквозь зелень хвои промелькнуло что -то коричнево - рыжее. Довольный Учитель прокомментировал: - Это изюбрь - рогач. Когда он бежал, я даже рожки у него заметил. Они в это время приходят сюда ещё по свету и долго стоят в чаще выслушивают и вынюхивают. Когда у них панты, то они очень осторожны!
   Ребята подошли к краю ямы и увидели множество следов на подсыхающей грязи в яме. Тут были и козьи, и оленьи, и лосиные...
  А по краю ямы были видны плоские, похожие на отпечатки продолговатых лепёшек, медвежьи.
  - Хозяин приходил - проговорил Учитель, показывая на эти отпечатки.
  Ребята промолчали, но лес вокруг внезапно наполнился тайной опасностью и тревогой.
  Учитель понимая их состояние успокоил: - Сейчас медведь сытый и на зверя не нападает. Он сейчас молодой травкой питается, а на солонец из любопытства заглянул, проверить, всё ли в порядке...
  Он тихо засмеялся, но в душах ребят осталось прохладное ощущение тревоги...
  
  Вернулись к зимовью в сумерках.
  На угли подбросили сухих сосновых веток и костер, затрещав, вспыхнул ярким пламенем. Вновь поставили кипятить чай, сели вокруг поудобнее и стали разговаривать.
  Учитель, а больше говорил он, - ребята только задавали вопросы, - объяснял всё так, будто он разговаривает со взрослыми или даже своими ровесниками и это всегда подкупало ребят, в немолодом уже Учителе...
  Разговор зашёл об учёбе в школе и как сделать так, чтобы они вырастали хорошими людьми. Учитель умел так выстроить беседу, что после, ребята ещё долгое время обдумывали её.
  Учитель, в этот раз говорил о том, что взрослые- родители и учителя, отвечают за воспитание детей, постепенно превращая их из маленьких эгоистичных животных в человеков, достойных своего прародителя - Бога...
  - Но взрослые, - продолжал он - в ответе и за тех детей, кто своего места в этой жизни не находит. И если кто-то из подростков, потом, через несколько лет, становится алкоголиком, наркоманом или преступником, то в этом есть большая вина взрослых...
  Он о чём то глубоко задумался и надолго замолчал, а ребята сидели притихшие и пристально смотрели в костёр, стараясь разгадать таинственный, меняющийся рисунок пламени...
   В обычное время, из глубокой узкой долины, снизу, пришли сумерки. Небо потемнело и только на западе, над горизонтом долго ещё пламенела вечерняя заря...
  Учитель сидел неподалеку от костра, сложив согнутые ноги по-турецки, под себя. Изредка он, взглядывая поверх костра, делал паузы в своём рассказе...
  - Есть много случаев, когда человеческие детёныши попадали в стаю диких животных. И если они жили с волками, то бегали на четвереньках и на коленях у них возникали ороговевшие мозоли. Они не умели говорить, но выли так же, громко и страшно, как волки...
  В Индии несколько раз детёныши людей попадали в стаю обезьян и тоже по уровню, выше обезьян не поднимались.
  Но я знаю и другой пример. Французский антрополог, изучавший дикие и отсталые племена Амазонки, привез в Париж и отдал на воспитание своей матери девочку - сироту, из самого отсталого племени в джунглях.
  И эта девочка, воспитанная в семье антрополога, выросла, окончила университет и стала доктором антропологии...
  Учитель помолчал, поворошил палочкой угли в костре, поглядел вверх, на ночное, звёздное небо...
  - С другой стороны, без воспитания природой, - продолжил он, оглядывая притихших ребят, - невозможно вырастить нормального, психически и физически здорового человека.
  Если человек не противопоставляет себя дикой природе, а чувствует себя её важной частью, то он и живёт осмысленно, с пониманием своей индивидуальной конечности, но вечности биовида, "гомо - сапиенс - сапиенс", то есть человека мыслящего.
  На мой взгляд, человек в ряду животных занимает срединное место между тигром и коровой. И вот, чтобы не стать очень близким к корове, человек должен противостоять тиграм, то есть хищникам.
  Любая попытка превратить человека в травоядное, может, в конце концов, этим и закончиться. Тигры, то есть хищники сделают человека жертвой, то есть коровой...
  Учитель помолчал, сделал паузу, снова поправил костёр и продолжил: - В современном человеке любовь к животным часто так преувеличена и самоценна, что эти любители "братьев меньших" начинают ненавидеть людей, непохожих на их питомцев...
  - В человеке - Учитель вновь помолчал, налил себе чаю из котелка, отхлебнул и продолжил.
  - В человеке живёт охотничий инстинкт и рано или поздно он проявляется. Хорошо, если он проявляется в молодом возрасте, являясь частью извечного вживания в природу. Потом в процессе развития личности, человек может перестать охотиться и даже стать вегетарианцем. Но это необходимая ступень развития личности. Вспомните Толстого или Фолкнера...
  Учитель вновь сделал длинную паузу...
  Поправил костёр, подбросил дров, и только потом продолжил:
  - Часто в городах, из-за неверного воспитания, молодые ребята проявляют свой охотничий инстинкт, направляя его в сторону людей же. Отсюда самые зверские и бесчеловечные преступления и злобное соперническое отношение к себе подобным.
  Чтобы перебороть эту агрессию, я бы ввел предмет освоения дикой природы в качестве курса, если не в школе, то в вузе. И в процессе обучения отправлял бы юношей и девушек в походы по стране, по тайге - Учитель, невольно улыбнулся чему - то своему и продолжил - в археологические и антропологические экспедиции, не связывая это напрямую с зарабатыванием денег. Иначе всё выродиться в рвачество и махинации...
  Учитель вновь улыбнулся: - Хотя здесь, может быть я не прав... Но я сбился... Мы ведь об охоте говорили...
  Он вновь помешал в костре палочкой...
  - Так вот охота, на мой взгляд, является той социальной отдушиной, в которую направляется в приемлемое и даже полезное общественное русло, присущая человеку агрессивность.
  Если бы человека в молодости учили охоте, то как мне кажется, он меньше бы воевал, и меньше бы убивал себе подобных. И ещё, узнав природу поближе, защищал бы и охранял её сознательно...
  Через паузу, Учитель продолжил любимую тему: - Изолируя себя от природы - а так получается в больших городах - человек невольно становится объектом само агрессии.
  И потому, я вижу один из путей избавления от преступлений, связанных с насилием, именно в природном воспитании подростков...
  Учитель вдруг засмеялся весело: - Ведь мы с вами тоже охотники, хотя ещё ни разу за весь поход не стрельнули. Но и для нас, как цель похода, есть добыча чего-нибудь. И благодаря этой цели мы с вами ходим, смотрим, дышим, разговариваем и, насколько я понимаю, чувствуем себя почти счастливыми!
  Ребята дружно закивали головами...
  - И последнее - снова засмеялся Учитель.
  - Не знаю, как вы, а я чувствую себя в тайге совершенно свободным человеком и на время забываю про работу и даже про домашние дела. Самое замечательное, что домашние проблемы кажутся мне в лесу, какими-то несущественными пустяками. И совсем не волнуют меня!
   Здесь я по-настоящему отдыхаю от ни
  
  ...Время приближалось к полуночи и ребята зевая пошли спать в тёплую уютную зимовейку. И спали как убитые всю ночь и проспали бы до полудня, если бы их не разбудил Учитель.
  - Подъём - пародируя армейскую команду, проговорил он в пол голоса.
  - Нам сегодня ещё домой возвращаться. Надо пораньше выступить...
   Ребята дружно зашевелились, просыпаясь и спрыгивая с нар, потягивались, вытирали заспанные глаза и зевали...
  Вновь, при ярком солнечном свете на улице, они увидели чуть дымящий угасающий костёр, почувствовали в прохладном воздухе запахи каши и чая, заваренного смородинными листочками.
  Умывшись, все расселись вокруг костра и поели, запивая еду сладким чаем, рассматривая округу и синее безоблачное небо, высоко поднимающееся над зелёным лесом.
  Уходя от лесной избушки, в которой они провели замечательную ночь, Учитель, обернувшись к зимовью, поклонился на три стороны, вздохнул и решительно зашагал в низ по склону, в обратную сторону.
  Лес кругом весело светился под солнечными лучами оттенками зелёного, от тёмного, почти чёрного, у громадных елей стоящих в пойме ручья, до светло зелёного почти жёлтого, у осиновых листочков, на деревьях, растущих в долинах и на южных тёплых склонах...
  Поднявшись в тяжёлый, крутой склон, к перешейку между долинами, путешественники спустились вдоль речки, по лесной дороге и, перейдя тенистый брод в ельнике, по мелкому, промытому водой галечнику, повернули направо и пошли дорогой вверх по пади...
  На травянистой колее, отпечатались колёса "Урала", повалившего и примявшего бампером кусты ольшаника, растущего посередине зарастающей дороги.
  В какой - то момент, из-под ног с хлопаньем крыльев взлетел глухарь и Кирилл, взмахнув рукой, показал место, откуда сорвался "петух"
  Остановившись, Учитель, глядя в сторону полёта глухаря, вдруг насторожился. Ребята глянули в ту же сторону, и востроглазый Валера, показав рукой вперёд, вдруг с тревогой проговорил: - Там медведь, оленя дерёт!
  Учитель, не отвечая снял с плеча карабин и то пригибаясь, то вставая на цыпочки, всматривался в заросли кустарников, метрах в шестидесяти от дороги. Там мелькало коричневая шуба медведя и что - то рыжеватое, лежащее на траве...
  - Посмотрим! Посмотрим, - проговорил Учитель и взяв карабин на изготовку,
  зашагал в сторону топчущегося на одном месте, медведя.
  Ребята, переговариваясь, стараясь держаться вместе, тронулись за ним следом.
  Медведь, заметив людей, рявкнул, поднялся на дыбы и пошёл навстречу людям.
  - Там у него добыча - словно разговаривая сам с собой пояснил Учитель и подождав некоторое время, видя, что медведь не убегает, вскинул карабин вверх и дважды выстрелил в воздух.
  Медведь снова рявкнул, опустился на землю и мелькая среди кустов стал уходить в сторону, останавливаясь, озираясь и злобно рявкая.
  Однако, когда все четверо походников вышли на чистое место, медведь перешёл на валкую рысь и скрылся в кустах на невысоком гребне долины, откуда вновь сердито и пронзительно заревел...
  Подойдя чуть поближе, ребята рассмотрели, что на траве в развороченном во время борьбы, ольховом кусте, лежал молодой олень, видимо первогодок, у которого, похоже была сломана передняя нога и на лопатке зияла широкая, окровавленная рана. Глядя на людей большими испуганными чёрными глазами, оленёнок пытался подняться, но уже не мог этого сделать.
  Наверное, он уже умирал от ран - голова его, то опускалась на землю, то вновь, он пытался её поднять повыше ...
  Учитель посерьёзнел, с грустью поглядывая на оленёнка, стал объяснять.
  - Думаю, что медведь его подкарауливал здесь в кустах и схватил, внезапно напав. Ударив лапой, переломил кость передней ноги, а потом повалил и стал драть и кусать...
  Ребята, столпившись вокруг с жалостью, смотрели на умирающего оленёнка.
  - Не подходите близко! Он может лягнуть копытом и сломать вам ноги - предупредил учитель. В это время из сосняка, уже на перевале долинки, снова раздался рёв обиженного медведя.
  Учитель поморщился и пояснил.
  - Вот поэтому, я и беру с собой ружьё каждый раз, как ухожу в тайгу. Такой вот медведь, на человека одиночку, нападает не раздумывая. Звери, когда защищают добычу, становятся злыми и агрессивными...
  Уже несколько раз, вот так в тайге, мне приходилось от медведя отстреливался...
  Но с оленёнком надо было, что - то делать. Он умирал. Голова его уже не поднимаясь, лежала на травке и только чёрные глаза смотрели печально и тревожно.
  Учитель, зайдя чуть с другой стороны, решившись, вдруг вскинул карабин и выстрелил в голову оленёнка...
  - Чтобы не мучился больше - тяжело вздохнув, пояснил он и перезарядился...
  Достав из ножен короткий аккуратный ножичек, Учитель стал разделывать оленя, а ребята помогали ему.
  Володя, подрезая своим охотничьим ножом неудобные места, стараясь подражать Учителю, там, где удобно снимал шкуру с помощью кулака правой руки, отделяя её от мяса, а левой оттягивая её в сторону...
  Вчетвером управились быстро, и, разрезав мясо на куски, переложили его в рюкзаки.
  - Вот дома обрадуются - проговорил Валера, и ребята невольно заулыбались. Им нравилось быть похожими на взрослых охотников.
  Учитель разделил мясо поровну, а когда стали поднимать рюкзаки, то закряхтели от натуги.
  - Ничего - успокоил ребят Учитель. - Мы до дороги донесём, а это, почти весь путь под гору. А потом приедем за мясом на машине. Тут уже не так далеко.
  А я составлю протокол в лесничестве, опишу все, как было, и вы подпишетесь. Не бросать же мясо здесь!
  
  ...Путь до дороги оказался для ребят очень тяжёлым.
  Если первые метров пятьсот шли все вместе, поспевая за Учителем, то потом растянулись длинной цепью. Валера шел уверенно и ловко перескакивал канавки и кустики.
  Но слабенький Кирилл, задыхался от нехватки воздуха и в конце пути едва волочил ноги. Учитель как мог, подбадривал ребят, но и ему было нелегко, и он вспотел до корней волос. Но для него это было привычной работой, которую в тайге приходилось иногда делать...
  Наконец дошли до дороги и долго отлёживались на травке, на обочине, успокаивая дыхание. Потом сложили мясо в полиэтиленовый мешок, и спрятали его под густые еловые ветки, развесистой ёлки...
  Дальше шли - словно на крыльях летели - так полегчали освободившиеся от мяса рюкзаки...
  В деревню вошли под вечер и разошлись по домам, а Учитель, зайдя в лесничество, рассказал всё лесничему. Выпросив у него машину, уже ночью съездил за оставленным под ёлкой мясом...
  Ребята, на какое - то время стали героями в глазах всех жителей деревни и особенно остальных одноклассников...
  
  
   К О Н Е Ц Т Р Е Т Ь Е Й Ч А С Т И .
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ч А С Т Ь Ч Е Т В Е Р Т А Я.
  
  
  
  ...Волчата постепенно росли, и пищи требовалось всё больше и больше. Одиночка каждый день обследовал окрестности речной долины, уходя всё дальше...
  Однажды ночью, он подошёл близко - близко к человеческому жилью и на машинном выезде брода через Олху, долго стоял в ночной тьме, поджарый и крупный, в два раза больше, чем любая окрестная собака.
  От дома, стоящего на другой стороне реки, наносило запахи человеческого жилья, тёплого хлева и собачьей нечесаной и грязной немытой шерсти.
  Кобель, живший около дома и сидевший постоянно на цепи, вдруг завозился в блохастой конуре и забрякал цепью подвешенной на толстую проволоку, протянутую между двумя столбами дворовой изгороди.
  Одиночка услышал этот звон, и его острые ушки задвигались на громадной голове, глаза блеснули в темноте.
  Острые, длинные клыки обнажились, и показалась ровная и тоже белая строчка острых нижних зубов. Волк переступил с ноги на ногу, потом повернулся и деловитой рысью побежал в сторону логова, по лесной дороге.
  Ещё прошлой осенью, проходя мимо вместе со стаей и сделав лёжку в частом березняке выросшем на месте старой рубки, Одиночка слышал на луговине бывшего колхозного поля, повторяющееся мычание коровы. Она раз за разом, как заведённая "ревела" на все окрестности и ветер разносил мычание по округе...
  Она делала это от одиночества и тоски, а свинья, пасшаяся неподалёку, при каждом мычании поднимала голову, переставала чавкать и прислушивалась. Тут же, неподалёку, бродил белый козёл с узорными трубчатыми рогами, пощипывал траву, не обращая внимания на блажь, охватившую молодую бурёнку.
  Ему уже давно было всё равно, есть у него подружки или нет. Он жил по заведённому природой порядку: ел и спал совершенно ни о чём не переживая и не испытывая ни к кому ни симпатий ни антипатий. Может быть оттого, что он был стар?
  В соседней деревне, правда, жило целое стадо домашних коз, которые давали хозяйкам молоко и козла водили туда в определённое природой время на случку.
  Но его и это уже мало волновало. Он исполнял свои обязанности, но делал это бесстрастно и спокойно. А когда его уводили от разочарованных подружек, то старый козёл вовсе и не жалел о том, что покидает "землячек". Ему уже было по настоящему всё равно...
  В эту ночь, а точнее уже на рассвете, Одиночка поймал зазевавшуюся в густой высокой траве на обочине дороги капалуху и притащил к логову.
  Молодая выйдя к нему навстречу, словно благодаря Одиночку, лизнула его в морду, схватила ещё живую, но от страха неподвижную, глухарку, перекусила зубами крыло и принеся затрепыхавшуюся от боли птицу к норе, из которой выскочили все волчата, отпустила её.
  У Малыша, от вида птицы, поднялась шёрстка на загривке и он не раздумывая, высоко выпрыгнув, наскочил на неё, прижал лапами и куснув, вырвал одной хваткой все хвостовые перья.
  Глухарка ещё успела клюнуть волчонка в нос, и тот, взвизгнув от внезапной боли, схватил копалуху за горло и перекусил позвонки...
  Увидев, что птица мертва, волчица рыкнув, отогнала Малыша, разорвала копалуху на части и волчата, по её сигналу, накинулись на окровавленные куски залепленного пухом мяса...
  Однако, капалухи было явно недостаточно для такой оравы и волчица тоже осталась голодной. Ведь ей надо было много есть, чтобы производить молоко для волчат. Раздражаясь, она зло ощерилась на Одиночку, когда тот попытался подойти поближе к норе и он, рыкнув в ответ, обиженный отошёл от волчат и лёг на своём обычном месте, подальше от логова...
  Пролежав до полудня, волк вдруг вскочил и рысью направился в сторону деревни.
  Он знал, что рядом с просёлочной, глинистой дорогой идущей по краю поля, рядом с молодым березняком, пасутся козы, с которыми обычно бывает двуногое существо в ситцевом заштопанном платье и платочке треугольником, на маленькой голове.
  И запах этих коз, так напоминал ему запах хлева, который нанёс на него предутренний ветерок, от одинокого деревенского дома...
  Зайдя со стороны березняка, волк увидел в просветы кустов пасущихся коз, и почти ползком принялся их скрадывать.
  Сократив расстояние метров до двадцати, волк, вскочив, бросился длинными прыжками на поле. И только в последний момент заметил торчащий из травы, на краю поля, платочек женщины - пастуха.
  Перескочив через неё в высоком прыжке, Одиночка бросился на молодую козу, ударом клыков перервал ей горло и схватив, за загривок легко потащил в лес.
  ... Увидев громадного волка перескочившего через неё, женщина в ужасе замерла, потеряв способность что - либо делать.
  Но увидев, что волк волочит её любимую козочку с перерванным горлом в лес, завопила вдруг тонким, пронзительным от испуга голосом. "Помогите! Волки! Волки!!!"
  Но до деревни было далеко и конечно, её никто не услышал...
   В этот день, волчица с волчатами наелась до отвала, и волку, было позволено поиграть с малышами. Они всей "командой" набросились на Одиночку изображая атаку, когда он лежал на боку, и все шестеро волчат копошились на нём, от удовольствия повизгивая...
  Картинка была идиллическая - щенки делали с громадным волком всё что хотели. Малыш забрался к папаше - волку почти на голову и вцепившись в длинную шерсть между ушами с визгливым рычанием мотая головой пытался изображать из себя взрослого волка на охоте...
  Остальные волчата тоже не отставали.
  Молодая лежала в сторонке и дремала изредка, когда Малыш уж очень свирепо рычал, открывала глаза и убедившись, что Одиночка ведёт себя смирно, вновь впадала в сытую дремоту.
  Вся семейка в этот момент, безусловно, была счастлива...
  Весть о том что волк утащил козу почти из рук помиравшей от страха пастушки, облетела весь район.
  Но охотников уже давно не было в округе. Все или поуезжали в город, на заработки, или пили непробудно горькую, изредка, что-нибудь по мелочи зарабатывая в лесничестве на очистительных рубках или на заготовке дров, для районного центра...
  И потом логово надо было искать, а людей для этого, как обычно не находилось.
  К тому же, этот район, как - то особо пострадал ещё во времена давней войны и с мужиками, толковыми и работящими, тут, с той поры, была напряжёнка...
  Жители сделали из этой новости выводы и пасли своих бурёнок теперь только между деревнями на полу объеденных уже пастбищах, не рискуя угонять стада подальше в леса...
  Через неделю, в соседней деревни, пара очень крупных волков отогнала, а потом и задрала молодого бычка из фермерского стада.
  Бычка долго искали и обнаружили обеденную голову и кости на следующей неделе, в придорожном березняке, когда разлагающиеся остатки неприятно запахли...
  Искать логово летом, говорили местные власти - всё равно, что искать иголку в стоге сена и потому, решили ждать до осени...
  А волчата между тем росли день ото дня, становясь, всё крупнее и сильнее.
  Но больше всех и сильнее своих братьев и сестёр становился Малыш. Он уже был ростом с немалую волчицу и продолжал расти. Да и другие волчата старались не отставать от него.
  Все они, своими темноватыми загривками начинали походить на отца, Одиночку...
  
  ... Сам, между тем, готовился к гону. Он уже превратился в крупного лося с рогами лопатами, из которых веером росли острые отростки. У основания, рога были толщиной в крупную человеческую руку, а отростки, после того как кожица сверху сошла, были отполированы до белизны и остры, как вилы... Большую часть лета он провёл на верхних болотах, где его никто не тревожил. Там он отъелся и набрался сил.
  Круглая озеринка, после летних дождей, наполнилась водой и лось, каждый вечер приходя сюда, заходил на середину и погружая нескладно длинную голову на дно водоёма, доставал оттуда мучнистые корешки и большие зелёные листья, и поедал их, с задумчиво - сосредоточенным видом.
  Когда он, подняв голову, прожёвывал поднятую со дна еду, с его морды, по длинной ворсистой "бороде", на шее, состоящей из жёстких толстых волосков, в озеринку, с плеском сбегали потоки воды...
  ... Иногда, на берег озеринки по ночам выходила медведица с медвежатами. Но она даже не попыталась погнаться за Самом. В воде, он, с его острыми копытами и сильными ногами был в безопасности и всегда мог очень быстро переплыть озеро на другую сторону. Да медведица и не рисковала нападать на такого крупного и сильного зверя, как Сам...
  Несколько раз в отдалении, одинокий лось замечал стадо молодых маток с телятами, в котором ходила и Любопытная, уже выкормившая и вырастившая своего первого телёнка. Теперь она тоже ждала гона, хотя, может быть, и сама этого не осознавала.
  Стадо, заметив крупного быка, тоже не пожелало с ним встречаться и обогнув место его кормёжки, проследовало дальше. Лето стояло влажное и, корма на верхних болотах было достаточно.
  Сам проводив взглядом с высоты своего роста мелькающие в чаще спины маток, продолжил кормиться объедая мелкие осиновые ветки с мягкими и сочными листочками на них...
  Пока, он был ещё совершенно равнодушен к своим соплеменницам...
  ...Время гона, как всегда началось с появления, где - то внутри, беспокойства и возрастания непонятного внутреннего жара, от которого у лосей - самцов, пропадал аппетит и мучила постоянная жажда.
  Сама вдруг потянуло в места, где он до этого встречал стадо лосих.
  Не торопясь, размерено шагая по мокрому лугу, заросшему ерником и залитому кое - где водой, лось, чавкая проваливающимися сквозь размокшую дернину копытами, направился в ту сторону, где он совсем недавно видел стадо.
  Горло уже набухло от прилива горячей крови, и он неожиданно, попробовал излить мучившее его беспокойство в рёве - жалобе.
  "У - ох - х" - первый раз в этом году пожаловался он на своё состояние и остановившись послушал. Из дальних зарослей раздалось ответное "у - ох - х" и Сам, перейдя на рысь, побежал навстречу сопернику...
  
  ... Лосиха Любопытная услышав, на рассвете, стонущего быка, забеспокоилась и в предутреннем сумраке, покинув стадо молодых лосей, пошла на тревожный зов, ответила коротким мычанием.
  Вдалеке раздался треск веток и шлёпанье шагов по воде и на быстрой рыси из - за куртины кустарника выскочил разгорячённый незнакомый самец - лось, с большими рогами - сохами.
  Подбежав к матке - лосихе, почти на метр, он остановился и стал, всхрапывая, обнюхивать лосиху, пытаясь зайти сзади. Любопытная поворачивалась к нему мордой, но бык каждый раз отворачивался и пытался обойти самку.
  Эти движения по кругу, иногда похожие на незамысловатые танцы, продолжалось долго. Наконец, когда бык немного успокоился и привык к близости молодой самки, Любопытная не торопясь пошла в сторону высокого речного берега, виднеющегося вдалеке.
  И следом пошёл самец - сохатый на расстоянии не больше метра. Глаза его сделались мутно влажными и по временам, из горла вырывалось яростно - просительное - "у - ох - х".
  В одном месте лось остановился, потоптался на месте, принюхиваясь, и начал рыть копытами влажно податливую землю. Выкопав яму, он истоптав её копытами, наконец помочился на свежевскопанную землю, пахучей жидкостью, едкий аромат которой мгновенно распространился на сотни метров вокруг.
  Лосиха подошла к яме, понюхала метку и подойдя к лосю лизнула его в длинную с пористыми отвисшими губами, морду... Сохатый вновь попытался овладеть лосихой, но она уворачиваясь, избегая самца уходили всё вперёд и вперёд...
  Приближался вечер...
  И тут, из-за деревьев, появился, привлечённый этим запахом и идущий по следу гонного соперника, Сам. Его шея, за последние дни, тоже разбухла от постоянного сладостного напряжения и сделалась, словно толще и короче. И глаза так же возбуждённо и мутно смотрели на мир, как у всех самцов - лосей в эту пору...
  Выскочив на поляну, он заметил своего соперника и остановился. Он конечно помнил неудачные схватки с крупными быками, в прошлые годы и помнил все поражения и неудачи в этих схватках. Но в этом году он чувствовал себя необычайно сильным и преодолев минутную робость остановился, тряхнул тяжёлыми острыми вилами рогов и заревел - "у - ох - х".
  Любопытная равнодушно скользнула взглядом по темнеющей в сумерках фигуре Сама и продолжила кормиться, скусывая мелкий ивняк, растущий густым кустом в устье неширокого распадка, поднимающегося от реки к вершине прибрежного холма.
  Сохатый - соперник, рысью приблизился к Саму на двадцать шагов и стал покачивая, ворочать тяжелой головой из стороны в сторону и переступать ногами, показывая сопернику игру могучих мышц и размеры мощных рогов.
  Он был намного старше Сама, но и крупнее и рога имел побольше. Однако и Сам был силён и раздражён поисками самки. Он был во временном состоянии гонного сумасшествия, которое не могла охладить простая демонстрация превосходства в размерах мышц и рогов.
  Ему хотелось драться и во чтобы то ни стало отбить самку у Соперника...
  Постепенно сближаясь, быки храпели, мотали головами, и слюна липкими, толстыми нитями, тянулась из полуоткрытых пастей.
  Наконец Соперник первым, по праву старшего, решился и наклонив рога прянул на Сама. Удар рогов был так силён, что отбросил Сама почти на метр, но молодой бык удержался на ногах и упершись всеми четырьмя копытами, со вздувшимся от напряжения загорбком, противостоял неистовому напору Соперника.
  Лосиха не обращая внимания на дерущихся быков, продолжала объедать ивовый куст...
  Соперник, чувствуя возрастающее сопротивление молодого противника, напряг шею, и стал резко поворачивая рога вправо и чуть вверх выворачивать шею Сама.
  Тот сопротивлялся из последних сил, но ещё бы секунда и он сдался. И тут раздался громкий треск...
  Один из отростков на его роге сломался и потеряв равновесие молодой лось сунулся вперёд и освободившись от противодействия рогов соперника, под углом вонзил в шею Соперника острый конец левого рога, который пропоров толстую кожу, глубоко вошёл в тело, пробив по пути дыхательное горло. Воздух из лёгких сохатого с шумом вырвался через рану, и смертельно раненный громадный лось, рухнул на колени, а Сам мгновенно отпрыгнул в сторону, почувствовав дуновение смерти исходящее от тяжело раненного соперника.
  Старый лось стоял на коленях и пытаясь подняться, всё ещё разгоряченный схваткой, мотал тяжелой головой и храпел открытой пастью, хватая воздух и брызгая алой пеной из раны, вокруг...
   Но силы уже покидали мощное тело и он, через какое - то время, окропляя траву, ярко-красной кровью, вытекающей через глубокую рану, повалился на бок, и глаза его померкли, а по телу прошла крупная волна агонии...
  Глядя на умирающего соперника и ещё не веря в свою победу над этим старым и опытным лосем, Сам мотал рогатой головой и тяжело дышал, поводя налитыми кровью глазами.
  Увидев спокойно стоящую лосиху, Сам неуверенно подошёл к Любопытной и она, фыркнув, наконец, сдвинулась с места, обнюхала победителя и не торопясь развернувшись, не обращая внимания на побежденного умирающего Сохатого, повела победителя за собой в темноту дремучего и загадочного леса...
  Позади остался мёртвый лось, темнеющий шерстистым бугром в серой чаще ивняка. Голова его лежала на земле и один рог поднимался высоко вверх, похожий на корневой выворотень...
  Сам шёл вослед самке и иногда остановившись и роя землю копытами, заложив рога на спину и вытянув шею, тревожно и угрожающе ревел...
  
  Так прошло ещё два дня...
  Сам неотлучно следовал за любопытной и продолжал реветь всё громче и уверенней.
  Наконец остановившись на одной из лесных опушек, Любопытная позволила Саму приблизиться к себе сзади. Бык дрожа от страстного желания и напряжения, вдруг, взгромоздился на спину самки, обхватил её клинообразный круп передними ногами и доставая скалящейся мордой почти до её ушей, вошёл в неё со стоном и самка содрогнулась от тяжести его тела, силы и страсти желания, своего повелителя...
  Через полчаса, лоси, ещё при свете вечерней зари, перешли неглубокую речку, попили воды и продолжили свой путь дальше...
  Тут из ближнего, мокрого и болотистого распадка, раздался вдруг ответный рёв и лоси остановились.
  Солнце уже село скрывшись за горизонтом, но свету было ещё достаточно, чтобы заметить лося - быка выскочившего на край широкой поляны, из дальних кустов...
  Молодой бык, тоже увидев Любопытную и Сама, рысью приблизился и остановился метрах в двадцати, перебирая длинными ногами и мотая рогатой головой...
   Сам, развернувшись, пошёл навстречу пришельцу, всхрапывая и поводя рогами. Молодой, чуть подался назад и в этот момент уверенный в себе Сам рванулся ему навстречу и чуть приподнявшись на передних ногам, сверху вниз ударил соперника.
  Молодой пытался сопротивляться, но несмотря на напряжение всех сил, вспахивая траву задними копытами до земли, поехал, заскользил назад, и осознав превосходство Сама, вдруг прянул в сторону, развернулся и галопом побежал в лес, отступая и уступая большей силе и боевой уверенности соперника...
   После этого случая, Сам почувствовал себя владетелем и повелителем самки, в полной мере. Теперь уже не он, а она следовала за ним в некотором отдалении и самец, останавливаясь через какое - то время, гордо и звучно трубил на всю окрестную тайгу о своей победе, о пришествии времени его силы и могущества...
   Он был победителем и потому передал в потомство грядущих поколений свои гены, особенности своего характера и сложения...
  Прошло две недели и Сам покинул лосиху, в которой уже началась новая жизнь...
  А Любопытная, вскоре ушла в свои обычные кормовые угодья, навсегда расставшись с Самом.
  Бык побрёл дальше и переходя из урочища в урочище, ревел в поисках других соперников и новой матки - лосихи. Ему удалось отвоевать до конца гона ещё одну матку, и он передел и в её потомство часть себя, тем самым, выполняя законы вечно обновляющейся природы.
  Только сильнейший передаёт в потомство свои особенности, позволившие ему не только выжить но и победить всех соперников...
  ...Любопытная, после гона, присоединилась к знакомому стаду маток с молодняком и стала живя, как обычно, вынашивать в себе зародившуюся, новую жизнь...
  В ожидании морозов, лосихи с телятами держались в долине истока Олхи.
  Они были спокойны и отъедались в преддверии зимы, выходя на кормёжку ночью и возвращаясь на место лёжек уже после восхода солнца. В это время им ничто не угрожало в тайге.
  Взрослых медведей в округе не было, а Песочного они не боялись. Он был ещё слишком неопытен, чтобы нападать на громадных лосей...
  
  ... Молодой медведь, в разгаре лета поднялся по склону водораздельного хребта в предгорья и какое-то время, пережидая дневную жару в пушистых, прохладных затенённых пихтачах, ночами выходил на крутые склоны и ворочая камни, раскапывал норки запасливых бурундуков, приготовивших ещё с прошлой осени запасы кедровых орешков.
  Несмотря на небольшой рост, молодой медведь, переворачивал камни по несколько сотен килограммов весом, и будучи с виду неуклюжим толстяком, когда надо умел мгновенно прыгнуть и схватить шустрого и юркого полосатого бурундука, что было для него вкусным лакомством...
  Чуть позже, Песочный перешёл в соседнюю долину и по ночам проходя по заросшей, старой лесной дороге, разваливал, рассыпал на травку крупные муравейники, лакомясь муравьиными яйцами, хранящимися внутри и в центре муравейников.
  А потом, высунув язык поедал суетящихся тысячами встревоженных муравьёв. Забавно что такой большой и сильный зверь питался такими маленькими насекомыми.
  Но за время кормёжки Песочный съедал их каждый день по несколько тысяч и потому чувствовал себя сытым и довольным...
  Он рос быстро, а тут подошло время созревания ягод, может быть самая приятная пора для медведей. Теперь он выходил кормиться на восходе, и только к полудню, наполнив желудок сладкой и вкусной пищей, не уходя далеко, ложился в тень под ёлку и сладко дремал до вечера, до солнце-заката.
  ... Проснувшись, медведь, потягиваясь и зевая, раскрывая пасть с острыми зубами и длинными клыками по краям, встряхивался, приводя в порядок свою обновлённую после линьки меховую шубу, коричневую с песочными отметинами по хребту.
  Размявшись таким образом, он, не торопясь следовал на ягодники, где и кормился до глубокой ночи.
  На ягодниках он разъелся, раздобрел и под шкурой накопил слой белого сала в несколько сантиметров толщиной.
  Ягодный сезон продолжался больше месяца.
  Вначале созрела ароматная лесная малина, а потом по очереди вызревали смородина, черника, голубика, жимолость, черёмуха и брусника ...
  Как - то раз, проходя по лесу, он вдруг учуял запах разлагающегося на жаре мяса.
  Подняв голову вверх, поводя чёрным влажным носом из стороны в сторону, он пошел в направлении источника этого запаха и вдруг, увидел большую тушу лося, лежащую на краю лесной поляны.
  Приблизившись, медведь осторожно обошёл мёртвого лося кругом и только после этого, стал выедать внутренности, с трудом разодрав толстую кожу на вздувшемся брюхе.
  Запах тления не только не отпугивал Песочного, но казался ему приятным ароматом - так нравились ему полуразложившиеся потроха...
  Наевшись, медведь ушел в прибрежный ельник и там залёг, вслушиваясь сквозь сон - не пытается ли кто-нибудь подойти незамеченным к его добыче, мёртвому лосю...
  На третий день, к трупу лося пожаловали гости...
  Одиночка, теперь охотившийся с волчицей, оставляя повзрослевших волчат у норы, пробегал неподалёку и учуяв запах падали, резко свернув, напрямик прибежал к остаткам лося. Вскоре к нему присоединилась волчица.
  Только-только они с Молодой принялись рвать острыми зубами жирные стёгна, как из кустов на них бросился молодой медведишко, с серыми пятнами на коричнево, блестящей шерсти загривка.
  Волки отпрыгнули от добычи, ощетинились и, показывая в грозном оскале острые, длинные клыки, разошлись в стороны, угрожающе ворча и распушив хвосты.
  Медведь хотел напугать волков, но Одиночка был так велик и силён, что уже не боялся в тайге никого и даже медведя. Волк был всего на треть меньше Песочного, и потому, решил принять вызов и драться с небольшим молодым медведем.
  Молодая тоже была сильна и опытна, но впервые дралась с медведем и потому была осторожна.
  Одиночка на прямых ногах подошёл к Песочному и держа расстояние не более двух метров, медленно стал кружить перед медведем, выбирая момент для нападения.
  Но Песочный решился первым - он неожиданно с громким рыканьем прыгнул вперёд и Одиночка, сохраняя дистанцию в те же два метра, отпрыгнул несколько раз назад, избегая ударов медвежьих лап. Удары медвежьих когтей, прошли мимо цели.
  В это время, волчица бросилась сзади на Песочного и клацнув клыками, состригла клок шерсти с толстого медвежьего зада. Мгновенно развернувшись Песочный кинулся на Молодую, которая тоже легко уклонилась от его ударов и отступила...
   Воспользовавшись тем, что медведишко повернулся к нему задом, Одиночка прыгнул и укусил Песочного за правую заднюю ногу, за лохматое стегно... Медведь рявкнув от боли, мгновенно развернулся, но Одиночка уже отскочил на те же два метра и стоял в напряженном ожидании...
  На какое - то время звери остановились, оценивая ситуацию, и на траву из раны на ноге медведя, закапала красная кровь...
   Над деревьями, по краю поляны пронёсся порыв ветра, и вершины сосен зашумели, загудели тревожно. Но порыв ветра улетел дальше и шум на время утих....
   Песочный вновь бросился на Одиночку, но уже менее решительно и тут уже, Молодая длинным броском настигла незащищённый зад и куснула за голую черную подошву, на мгновение мелькнувшую перед ней.
  Песочный вновь рявкнул от боли и уже не заботясь о последствиях, кинулся догонять Одиночку, который, легко отпрыгивая, уклонялся от ударов медвежьих лап и укусов длинных клыков...
   В это время Молодая, настигнув медведя сзади, вцепилась на миг за гачи на задней лапе и прокусила кожу...
  Звери закрутилась в схватке, но было ясно, что вдвоём, крупные волки могут серьёзно изранить толстого, отъевшегося молодого медведя...
  И Песочный отступил.
  Он, опустив голову, галопом поскакал в сторону леса, а волки скакали, сзади пытаясь достать его, укусить за зад.
  Наконец Одиночка и Молодая изгнав медведя от добычи, вернулись к останкам лося и фыркая и возбуждённо озираясь, продолжили пир.
  Песочный же, так неудачно воевавший с волками, зло и обиженно порыкивая, побрёл в глубину леса...
  
  ...Волчица закончила насыщаться через час.
  Её брюхо отвисло от тяжести съеденного мяса и она тяжёлой рысью побежала в сторону логова.
  А Одиночка, блестя зелёными огоньками глаз светящимися в темноте, отошёл от туши лося, сел на задние лапы и подняв большую квадратную голову к тёмному, звездному небу завыл глубоким басом.
  От логова ему взлаивая ответили повзрослевшие щенки - волчата и где-то, в пол пути от норы, ответила волчица, пронзительно и гнусаво подхватила вой матёрого, этой страшной и тоскливой песни дикой природы, раскатившейся по округе, подхваченной эхом и слышимой на многие таёжные километры...
  А медведь Песочный, заслышав этот вой из частого молодого ельника, вылизывая раны на лапах глухо зарычал, поднялся из лёжки и заковылял прочь от этого опасного соседства...
  И долго ещё волчья победная песня звучала над притихшей осенней тайгой, облетая все дремучие углы и закоулки дикого леса.
  Услышал этот вой и человек - Рыбак сидевший у костра на берегу таёжной речки в нескольких километрах от поющей волчьей стаи.
  Он поёжился от этих диких свирепых звуков, и чтобы не слышать их, как можно плотнее укрылся с головой толстым тёплым ватником и попытался заснуть. Этот вой действовал на него угнетающе и устрашающе...
  "Никогда больше без ружья не пойду в лес, даже на рыбалку. Ведь будь со мной оружие, мне был бы не страшен этот вой - угроза, и я бы любовался тихой ночью отдыхая у костра, не боясь нападения этих страшных обладателей беспощадно свирепых голосов"
  
  ...Назавтра, в вечерние сумерки, волчица привела к пахучим останкам своих волчат, и они в первый раз до отвала наелись лосиного мяса.
  Малыш, ставший уже ростом с крупную собаку, как самый сильный и злой из волчат, с визгливым рычание упершись лапами в землю рвал толстую кожу сохатого и скалился на своих братьев и сестёр, если они неосмотрительно близко приближались к нему.
  Он уже чувствовал свою силу и превосходство и, опасаясь волчицы матери, по настоящему боялся только Одиночку.
  Тот был в волчьем семействе главой и владыкой. Его рост и вес делали для него и тем самым для его стаи доступными самых крупных копытных тайги.
  Потому и волчата, отъевшись на сытной пище, выглядели такими необычно крупными и сильными...
  
  Наступившая осень стала временем первых охот и нападений волчьей стаи на местных косуль, оленей и кабанов....
  Стая из восьми волков, первой общей, учебной охотой сделала нападение на мать кабаниху с семью кабанятами уже поменявших детскую, полосатую шерстку на серо - чёрную.
  Выйдя на следы покопок в плоском травянистом междуречье, Одиночка, оторвавшись от стаи, сделал проверочный полукруг, вышел на свежие следы и помчался вперёд...
   Заслышав шуршание веток и тяжёлый скок волка, кабаниха сорвалась с места и необычайно быстро, пробивая высокую траву и густой кустарник тяжёлым клинообразным телом, понеслась в густой ельник, росший на берегу одной из проток.
  Следом спешили, шурша и треща ветками, уже крупные поросята.
  Одиночка, ринувшись наперерез, наскочил на одного из кабанят сзади и оседлав его, вонзил клыки в щетинистую щеку и словно поймал кабанчика на острый крючок.
  Кабан завизжал, но не мог ни сопротивляться, ни убежать и Одиночка повел его по кустам, на опушку леса, в сторону отставших волчат....
   Тут подоспела стая.
  Первым скакавший Малыш с разгону налетел на поросёнка и когда Одиночка отпустил свою болезненную хватку, вначале Малыш, а потом и остальные волчата накинулись, на жертву и задрали её, после того, как Малыш, вцепившись кабанёнку в храп, повалил его, а остальные, набросившись скопом, разорвали кабанчику брюхо, выпустив кишки.
  Визг убитого поросёнка смолк и раздался вдруг рык Малыша, который предупреждал других щенков, что это его добыча. Волчата, облизываясь, отступили.
  Но Одиночка посчитал, что Малыш превышает свои "полномочия".
  Он одним прыжком подскочил к растерзанному кабанёнку и рыкнул так, что Малыш, от страха перед этим громадным волком - вожаком стаи, упал на спину, поджал хвост между ног и подставил вожаку свой незащищенный живот.
  Однако сердито обнюхав беззащитного волчонка, Одиночка, чувствуя полную покорность "наследника", сменил "гнев на милость", отступил на шаг и Малыш, поднявшись с земли, униженно лизнул вожака в тёмную гриву на шее, а потом, поджав хвост, отошёл в сторону...
  
  ...Молодой олень, потомок Рогача пришёл на альпийские луга в начале лета. Вокруг ещё белели снеговыми вершинами окрестные хребты, но в широких плоских долинах на высоком плоскогорье, распускались альпийские цветы и трава поднималась вверх каждый день на несколько сантиметров.
  Внизу, в долине, мошка, пауты и комары уже не давали дышать, забиваясь в ноздри и в пасть. А тут, с утра до вечера веял прохладный ветерок, и холодные чистые ручьи вытекая из снежников, высившихся на границе гор и неба, шумели пенной бурливой прозрачной водой.
  По краям альпийского зелёного луга с густой, высокой травой, мелькали розовыми вкраплениями яркие цветы: горные маки и желтые сочно - хрупкие лилии.
  То тут то там благоухали медовым ароматом, бело - кружевные опахала зонтичных, которые местные жители называют медвежьей трубкой...
  Лето, здесь в альпийских, горных долинах, расцветало во всём своём благоуханном и тёплом великолепии...
  Олень поселился в густом высокоствольном ельнике, обрамляющем зелёной рамой луга и заканчивающийся высоко, в круто вздымающемся к вершине, каменистом распадке, с серыми пятнами каменных осыпей на крутых склонах и полянками зелёного кедрового стланика...
  Там, где склон плавно переходил в пологую долину, блестело серебристой поверхностью горное озеро, по которому ещё в начале июня плавали полу - растаявшие, белые, непрозрачные льдины...
  Олень, отлежавшись днём в ельнике, среди заросших зелёным плотным мхом скал, выходил на травянистую луговину, уже на закате солнца.
  Подойдя к шумливой горной речке, шурша крупной галькой, зверь осторожно спускался к берегу и оглядевшись и прислушавшись, наклонял к воде свою грациозную голову с молодыми рогами-пантами ещё покрытых, нежной бархатистой кожицей и долго пил, изредка поднимая голову и прислушиваясь к воркованию водных струй в речном потоке...
  Напившись, он в несколько прыжков поднимался на высокий каменистый берег и в последний раз, осмотрев большими, блестяще - темными глазами окрестности, вступал в высокую луговую траву и начинал кормиться, срывая постоянно жующими челюстями самые сочные и свежие побеги. Здесь уже включался в работу слух.
  Не обращая внимания на шум реки неподалёку и громкое жужжание шмелей, олень настораживался и высоко поднимал рогатую голову, когда слышал тревожное стрекотание лесных сорок - кедровок или тревожный свист в каменных осыпях проворных маленьких горных грызунов - пищух.
  Покормившись первую половину ночи, олень уходил в тёмный ельник и ложился в знакомом месте. Подходы сюда, он знал хорошо и любой незнакомый звук, здесь, мог услышать за двести шагов...
   Олень был замечательного, светло-серого цвета и потому, мы и будем называть его Сивым, как местные жители называют светло - серые оттенки шерсти у коров и лошадей...
  Сивый дремал до рассвета, и только на небе появлялась синеватая полоска зари, на восточной стороне горизонта, он вставал из лёжки и вновь, уже по знакомой тропе спускался на луговину, темнеющую большим открытым пространством. На фоне тёмных, ещё не проснувшихся горных вершин и многометровой высоты серых скал, вздымающихся в небо, пронзающих каменными остриями пиков изломанную линию горизонта, вставала заря ещё чуть заметная, на фоне тёмного неба.
  С холодных снежных вершин дул приятный ароматный ветерок и олень, остановившись, долго принюхивался, а потом осторожно и важно ступая, шёл навстречу ветру, выходя на луговину...
  Через несколько часов, солнце, пробившись через высокую стену окружающих долину гор, показывалось над линией скал и яркий дневной свет весёлыми брызгами, разливался над притихшей долиной.
  Сивый, к этому времени заканчивал кормиться и уходил в тенистые ельники на очередную днёвку...
  И так продолжалось изо дня в день...
  Отъевшись, откормившись питательной и сочной травкой, олень округлился, раздался вширь, казалось, даже стал выше ростом. Шерстка, покрывающая рога постепенно подсыхала, а сами рога уже окостенели и Сивый поддевая ими снизу стройные ёлочки, чесал их о смолистые гибкие стволики, пахнущие на задирах свежестью и весной...
  Несколько раз на альпийском лугу сквозь жужжание пчёл и звон реки, Сивый вдруг начинал слышать шуршание приминаемой тяжелым телом травы и даже негромкое чавканье.
  Срываясь с места в галоп, олень на махах поднимался на склон и выбрав чистое место и развернувшись видел внизу в долине среди сочной зелени тёмно - коричневого толстого неуклюжего медведя, который тоже откармливался сочными листьями и хрустел, сламывая под корень выросшую высотой в два метра толстую медвежью трубку...
  Однажды, медведь даже погнался за вспугнутым оленем, однако уже через двести метров безнадёжной погони остановился, раздраженно рявкнул и повернув в другую сторону продолжил пастись, набивая себе рот сочной травкой, смешно торчащей во все стороны из клыкастой пасти...
  В конце осени Сивый спустился в сосновые леса предгорий.
  Наступили тёплые ярко раскрашенные дни бабьего лета. По ночам на зелёную ещё траву выпадал толстый слой холодного инея, закрашивая зелень травы белым цветом...
  Скоро должен был начаться изюбриный гон.
  Проходя по предутреннему лесу, идя на кормёжку, Сивый слизывал иней с поникшей промороженной травы и этой замерзшей влагой в его тело входил медленный и жгучий огонь желаний...
  Первые яростные трубные звуки рёва, Сивый услышал на алой заре, рано утром и рёв раздавался почти с получасовыми интервалами, перемещаясь по высокой плоской гриве, заросшей ольхой, багульником и крупными редкими соснами. Находясь ниже гривы метров на двести, Сивый не раздумывая поспешил на верх, перейдя с места на ходкую рысь.
  За осень бык накопил силы и энергии и потому, доскакал до гривы за считанные минуты.
  Поднявшись на лесную гриву через седловину, олень, выпуская из пасти горячий воздух, превращающийся в холодном утреннем сумраке в струйки серого пара, услышал где - то впереди себя в чаще, лёгкое потрескивание под ногами стада маток, которых гнал перед собой, их властелин, мощный бык с семи-отростковыми рогами.
  Сивый взволновался и заложив рога за спину, вытягивая раздувшуюся от напряжения шею, затрубил жёстким баритоном: "И - и - хх, И - и - аа-аа... Песня состояла из короткого первого рёва и последующего длинного, переходящего с высоких нот на басовито низкие...
  И тотчас из чащи ответил властелин "гарема" из семи маток...
  Он запел визгливым басом и закончил вовсе каким-то свирепым рычанием.
  Но запах самок вскружил голову Сивому и он, быстро шагая вперёд, стучал рогами, разбрасывая по сторонам ветки ольхи, и фыркая приблизился к стаду маток и их вожаку и повелителю...
  Наконец Сивый появился на поляне, где его ждал Королевский рогач, - мощный, сильный, уверенный в себе олень-изюбрь.
  Быки на рысях сблизились и не доходя друг до друга пятнадцати шагов остановились и потом, медленно двигаясь по кругу, склонив рогатые головы к земле покачивать головами, начали демонстрировать силу и красоту рогов венчающих голову, как корона венчает головы королей...
  Королевский бык был заметно крупнее Сивого, и его рога, коричнево-серые с белеющими концами отполированных отростков, выглядели устрашающе.
  Он опустил голову ещё ниже и вонзив рога в землю словно плугом рассёк её, прочертил тёмные бороздки и поднял на рогах пучки травы и повисшие на них корни кустов.
  Рога Сивого были более тёмного цвета и всего с шестью отростками. Он тоже боднул рогами землю и тоже вырвал пучки травы, частью оставшиеся на поднятых рогах...
  Так несколько минут быки, словно модели на подиуме, демонстрировали свою красоту, величину и силу.
  Наконец олени сблизились и Повелитель гарема первым ударил рогами и напрягаясь вздыбив шерсть на загривке и распушив тёмно - коричневую гриву внизу шеи, стал толкать Сивого назад, пробуя его силу и устойчивость.
  И как не сопротивлялся упираясь и взрывая землю всеми четырьмя копытами Сивый, Королевский бык был намного старше и потому сильнее.
  Он выкатив кровавые глаза, дыша горячим воздухом через раздувшиеся ноздри, толкал и давил на Сивого.
  И тот постепенно метр за метром, отступал и наконец отскочив назад, развернулся и рысью, сохраняя достоинство побежал прочь от быка победителя. Однако, Королевский олень его не преследовал, а остановился, гордо поднял голову с развесистыми красиво симметричными рогами и затрубил, заревел на всю просыпающуюся, отогревающуюся под первыми благодатными лучами солнца землю, и от избытка яростной нерастраченной мощи, стал рыть передним копытом землю, срывая пожухлую траву с её поверхности...
   Но вдруг, боковым зрением он заметил, что одна из молодых маток - оленух грациозно переступая стройными ногами, потянулась в сторону убегающего Сивого.
  Олень - властелин прыгнул с места, галопом подскочил к красивой стройной матке, заметно меньшей, чем он сам по размерам, и преградил ей дорогу, своим большим телом.
  При этом, он легко боднул её в бок и оленуха отступив, развернулась и последовала к остальным "наложницам", послушно щипавшим травку...
  Сивый, отбежав недалеко и скрывшись за деревьями, остановился и тяжело дыша, отходя от пережитого напряжения, стал вглядываться и вслушиваться в том направлении, где остались матки и олень - победитель...
  
  Молодой бык решил сменить тактику...
  Теперь он следовал в отдалении от стада маток, которых, как опытный табунщик держал всех вместе бык - властелин, не позволяя им разбредаться в разные стороны.
  По временам он выбирал себе очередную жертву сладострастия, вскакивал, громоздился на неё сверху и под его тяжестью у "наложницы" дрожали стройные ножки...
  Насладившись коротким актом обладания, блестя глазами, возбуждённый бык обегал свой табун сбоку на быстрой рыси и казалось, пересчитывал их - все ли на месте.
  При этом, пока владыка гарема занимался любовью с одной из них, другие матки мирно паслись не обращая никакого внимания на происходящее рядом с ними.
  Они уже и сами становились жертвами этого грубого "насильника" и потому, ничему не удивлялись...
  А Сивый следовал за стадом и днём и ночью...
  И как то, улучив минуту, когда грациозная матка отошла чуть в сторону со своей подружкой, Сивый стараясь не попадаться на глаза Королевскому быку, приблизился к ним и погнал их прочь, поторапливая их ударами рогов и острых передних копыт.
  Украденные "невесты", следовали впереди него и уже через пять минут, свернув в крутой затенённый распадок, три оленя скрылись из глаз...
  А в это время Королевский бык боролся с очередным "соискателем" и победив, насладившись ритуальным триумфом, вдруг обнаружил пропажу двух своих "жён".
  Бык рассвирепел!
   На галопе, он обежал стадо, нюхая воздух и обнаружив следы беглецов, кинулся за ними в погоню.
  Но тут, с другой стороны, из короткого крутого распадка, раздался хриплый, словно простуженный рёв старого изюбря и Королевский бык остановившись, ответил ему и вернулся к стаду...
  
  ... Сивый гнал "украденных" маток полдня и только поднявшись по долине высоко, в предгорья, остановился у речки, напился и стал обнюхивать Грациозную, которая в этот раз, не проявляла своего строптивого характера и лизнув Сивого в чёрный нос, нервно перешагивая с ноги на ногу, покорно повернулась к нему задом...
  И Сивый, взвившись над её крупом, обрушил всю свою застоявшуюся силу инстинкта на оленуху, вошёл в неё неожиданно мощно и глубоко и излил семена новой жизни в её покорное лоно.
  После короткого но резкого наслаждения, олень - бык, вытолкнул матку из под себя, опустился на передние ноги, тогда как матка, отскочив в сторону, сгорбилась, словно от боли и потом, неуверенно пошла к остальным оленухам.
  Вот так, Сивый, впервые насладился, близостью с первой в его жизни маткой и испытывая прилив силы и уверенности.
  Он остановился, поднял грозную рогатую голову, тяжело втягивая чёрными широкими ноздрями прохладный осенний воздух и заревел победительно и громко, заявляя свои права на свой гарем, на эту знакомую до мельчайших подробностей тайгу, на эту прекрасную осень, ставшую началом периода его зрелости и силы...
  Теперь и он стал полноправным владетелем, пусть маленького, но своего "гарема" - стада...
  
  ... Со временем, лосиха Любопытная становилась очень крупной и сильной маткой. Она без труда могла убежать от волчьей стаи по глубокому снегу, могла отбиться от нападения медведя, без труда могла расправиться с самым крупным изюбрем...
  И потому, она всегда оставалась спокойной. Теперь она знала, что носит в утробе двух лосят, и старалась быть осторожной и осмотрительной. На кормежке она не уходила далеко в сторону, а на лёжках ложилась всегда в середине стада. Так было безопаснее...
  Вскоре выпал снег, устлал холодным белым одеялом землю и в лесу и на полях...
  Подули пронзительные воющие в голых вершинах, холодные ветры, по временам принося, откуда - то с севера обильные снегопады.
  Наступила зима...
  
  ...Волки начали охотиться стаей и ведомые крупным вожаком Одиночкой совершали свои круги - переходы в пять - шесть дней длинной, проходя за это время около двухсот километров. И на каждом круге они нападали на оленей, на кабанов и на лосей. И почти всегда, пока снег не был глубоким, им сопутствовала удача.
  Уже во многих местах замерзающей тайги лежали кости и клочки меховых шкур, с торчащими изнутри плоскими широко расставленными рёбрами - останки их многочисленных жертв.
   Пока снегу было немного, тактика их была проста. Они выгоняли жертву на лёд, который хорошо держал самих волков и где сильные, но неловкие лоси и олени, поскальзывались, не могли развивать большую скорость бега, и почти всегда становились жертвами, замечательно сильных и крупных волков. Приблудившийся к ним в начале зимы, волк двухлетка был меньше любого из волков сеголеток, и особенно крупного Малыша, который будучи самым сильным волчонком в выводке, и пищи себе отвоевывал больше, а потому и рос быстрее всех...
  Но стая Одиночки не довольствовалась только дикими животными. Помня лёгкость и безнаказанность, с какой он украл из стада охраняемого женщиной, козу, вожак водил стаю, на грабёж человеческих хозяйств...
  Однажды в декабре, когда в тайге выпал густой снег, они, среди бела дня подкравшись, напали в загоне на выпущенных туда, овец.
  Легко перемахнув изгородь, Одиночка первым ворвался в испуганное и панически блеющее стадо, и в прыжке, настигая жертву, перерывал глотки беззащитным овцам, одной мощной хваткой.
  Следом за ним в загон заскочили волчица и Малыш. Они рвали овец, клацая зубами, и убили около десятка, но порвали бока и животы ещё нескольким. Таких свирепых нападений, местные жители не помнили со времён последней войны, когда все охотники ушли на фронт, и волки, расплодившись, разбойничали безнаказанно...
  Трёх овец волчья стая утащила в ближайший лесок и растерзала их на кусочки, так что на снегу остались только кровавые пятна да клочья шерсти...
  
  ... О стае волков разбойников, не боящихся нападать на человеческий скот, в округе начали слагать легенды. Говорили о их огромном вожаке, ростом с доброго телёнка, который мог перекусить ногу даже лошади...
  Об этом услышал и Учитель в своей деревне, от родственника одного из "потерпевших" кооператоров, которым принадлежало овечье стадо...
  Как то, собрав десятиклассников, он рассказал им о стае необычно агрессивных волков и предложил ребятам заняться охотой на серых разбойников.... Начались долгие приготовления...
  
  ...Уже в середине осени Песочный бродя по тайге нашел удобное место для берлоги...
  Он хорошо помнил, как его мать - Барышня, копала общую для всей семьи нору. И помимо прочего, его инстинкт, подсказывал ему то, о чём он мог и не помнить, не имея личного опыта. Но опыт биовида, как всегда выручал... Покопавшись в склоне под ёлочкой, он бросив это место перешёл на другое, где земля, а точнее цвет земли - жёлтый и состав земли - немного глины соединяющей крупные песчинки, подсказали, что место выбрано хорошее. Покопавшись глубже, Песочный наткнулся на корни осины, растущей неподалеку от будущего чела. Медведь передохнул, заночевав на траве подле будущей норы, и утром, при первом свете принялся копать вновь. На сей раз он копал вглубь, не закончив, однако, работу и в этот день.
  Вечером, разворошив муравейник неподалёку, Песочный напитался полусонными муравьями и вернувшись к берлоге заночевал, чтобы наутро продолжить копать...
  Нора получилась удачной. Внутри было тихо и уютно и надрав травы и мха Песочный устлал ими дно берлоги, а потом, проверяя, несколько минут полежал внутри.
  Его глаза находились несколько ниже уровня входа-чела, но стоило ему чуть подтянуться кверху и он видел и деревья на склоне распадка напротив, и рассыпанную жёлтую глину с песком перед норой, и часть голубого неба с лёгкой тающей тучкой над горизонтом...
  Закончив берлогу, молодой медведь ещё ночевал одну ночь рядом с входом, на траве, а назавтра ушёл на гриву, в сухие кедрачи, где под тонкими кедрушками, лежали пожелтевшие подсохшие шишки, с крупными жирными орехами внутри. В тот год был хороший урожай кедровых орехов...
  Ложился в берлогу Песочный, вновь по указанию, дремлющего в нём до поры до времени, инстинкта.
  Эта коллективная память тысяч и тысяч поколений, хранится в укромном уголке памяти и когда надо управляет волей медведей к действию, подсказывая им и дни и состояние погоды и даже направление склона по отношению к солнцу, на котором бывает, вырыта берлога...
  Так и в этот раз.
  Предчувствуя длительную непогоду, уже по начавшемуся вокруг мокрому снегу, Песочный спустился с хребта в свой распадок, нашёл нору с полузасыпанным, сухими листьями осины входом, вытолкал, занесённый осенними ветрами внутрь мусор и ветошь, а потом, устроившись поудобнее на мягкой пахучей подстилке, задремал...
  За два дня до этого, он съел, знакомые каждому взрослому самостоятельному медведю слабительные корешки, прочистил желудок и залёг уже чистый и лёгкий на долгие зимние месяцы, которые вне норы он не смог бы пережить. Так мудро и обстоятельно распорядилась жизнью медведей наша общая мать - природа.
  Прошедший снег завалил медвежьи следы, заровнял все ямки в лесу, намёл небольшой сугроб перед входом, наполовину скрывшим круглое чело.
  Берлога, за те осенние дни, что она простояла пустой, просохла внутри и потому облежавшись, Песочный крепко задремал, изредка меняя положение лап и головы. Глаза его, чёрно блестящие и полузакрытые, затуманились плёнкой глубокой дрёмы. Кровь бежала по телу медленно, и сердце стучало через раз по сравнению с обычным ритмом.
  Он, между тем, сквозь эту тёплую дрёму слышал и вой свирепого морозного ветра, сбивающего с сосен слежавшийся снег, и треск рвущейся промороженной коры на деревьях при сильных холодах.
  Круглое пространство берлоги хорошо сохраняло ровную температуру, чуть понижавшуюся в морозы и наоборот повышавшуюся, но тоже ненамного, в оттепели.
  Пятисантиметровый слой жира под шкурой, хорошо предохранял медведя от переохлаждения, а тепловой удар в тридцатиградусные морозы никак не грозил предусмотрительному зверю...
  
  Зима же в тайге шла своим чередом...
  
  Трещали морозы...
  Сыпались белые снега...
  Солнце ходило по небу, вначале всё больше укорачивая небесную дорожку, а потом, после Рождества и Нового года постепенно стало увеличивать дугу небесного хождения...
  Волки, лоси, олени, косули и прочая живность, как могли выживали в эти суровые месяцы, но об этом будет рассказано уже в новой книге...
  
  
   Конец первой книги.
  
  
   16.05.2005 года. Лондон. Владимир Кабаков
  
  
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"