Аннотация: В страшные девяностые, в России всем было плохо. Но особенно тем, кто называл себя "шестидесятниками" и детьми хрущёвской "оттепели".
ЭПИГРАФ: "Лица могли рассказать ему не меньше - о предках, о вчерашней ночи. Разрез глаз. Форма губ. Кожа лба... щёк... шеи... Они притягивали возможностью прочесть династические тайны, парадоксальные слияния звериных образов, воплотившихся в людях. Собаки... волки... коты и тигры... Черепахи... Рыбы... Иногда чудился верблюд и очень редко, очень редко - благородная лошадь, без примеси ослиной крови... И совсем редко - человек...".
Вадим Михайлов "Осень маргинала".
... Когда, я был в последний раз в Питере, мне, совершенно неожиданно попала в руки книга "Осень маргинала", Вадима Михайлова.
Я привёз её в Лондон и ещё по дороге, просмотрел и прочитал несколько отрывков. Книга мне понравилась.
Но после поездки, я так был занят своими планами, что не мог себе позволить просто посидеть и почитать художественную прозу. (Для меня - это своеобразный "отпуск", от тягучей рутины обыденной литераторской работы).
Наконец, по прошествии года или чуть меньше, я случайно коснулся её взглядом на полке, взяв в руки долго рассматривал кота, нарисованного на обложке, и непонятную для меня монограмму, в форме симметричного прерывистого круга...
Открыв первую страницу, я прочитал "выходные данные автора: Михайлов Вадим Васильевич. Кинорежиссёр, кинодраматург, переводчик. Это первый роман автора...
Я вспомнил, что год назад, по первым прочитанным страницам я определил, что писал роман профессионал высокой пробы, которых сегодня довольно непросто встретить в российской литературной тусовке. И дело было даже не в языке, а прежде всего в идеях и темах романных размышлений.
"Характер из шестидесятых годов прошлого века" - подумал я и принялся читать, на ходу определяя, что и романом то это можно назвать с большой натяжкой. Скорее - это дневник размышлений и воспоминаний или "тексты", составляющие мозаику драматичной, но и эстетически насыщенной жизни элитного слоя советской "интеллигенции"...
Вначале, из воспоминаний вставали силуэты и характеры той, решительной и бескомпромиссной, жестокой, но и полной красивых мечтаний, жизни, а потом и горького разочарования всем происшедшим и уже происходящим в бывшем Советском Союзе.
... Меня немного "напрягали" описания любовных историй, но и Грузия с её горами и ледниками, и горовосходители, и быт советского тогда ещё, Тбилиси доказывали, что автор, человек мужественный и умеющий думать и описывать не только действия, поступки, но и размышления над смыслом жизни и грустно, но мужественно встречающий невзгоды и старость, приходящую вослед за невзгодами этого, ещё недавнего страшного, бесчеловечного времени перемен, которое я называю победившей Контрреволюцией, или Реставрацией...
Именно в эти времена, множество интересных и неравнодушных русских людей, не сумевших приспособиться к "обвалу" русской буржуазности - бандитско - мошенническому капитализму произошедшему в один - два года, превратились в маргиналов...
... Получилось так, что я устал писать и читать, по "рабочим темам" и постепенно втянулся в "отдых", начав читать "... Маргинала" с начала, а потом уже не мог бросить, не проследив до последней страницы судьбу героя и его близких...
И странно - то что вначале казалось, отрывками и частью дневников, вдруг превращалось во внятный, тонкий и глубокий рассказ о судьбе нескольких поколения и самого героя - Степана и его семьи...
...Детства и молодость героя романа, с большой долей автобиографичности, происходило в предвоенной Грузии и ещё шире, - на Кавказе...
Вот несколько фрагментов романа, в его начале:
"... К восьми годам Степан проштудировал несколько учебников астрономии.
У него был морской цейсовский бинокль и большой глобус звёздного неба.
Родители очень гордились его эрудицией. Но в восемь лет, в ту памятную зиму после финской кампании, перед большой войной с немцами, он неудачно упал спускаясь на ногах с ледяной горы.
Неудачно упал, стукнулся затылком о лёд и потерял память. Постепенно он снова основательно "загрузил" свой мозг, но теперь Степан знал только имена планет, имена звёзд не хотели возвращаться. Он читал их названия, но, когда поднимал глаза к ночному небу, забывал их имена.
Головные боли, внезапная усталость и заикание стали спутниками его жизни.
Правда и то, что заикание защищало его от пустых разговоров.
Он научился говорить, не открывая рта. Сам с собой...... С другими людьми. И даже с животными..."
... Читая далее, я почему то подумал, что автор - человек средних лет - настолько сильно и по мужски были описаны сцены восхождений, подробности случайных и закономерных смертей в горах, некоторый "мачизм", в характере героя, очевидно навеянный недавними воспоминаниями автора о себе самом.
... "Степанов - тёзка из Львова, тоже хотел пройти трудный участок первым.. Он был отличным скалолазом, и Степан не мог отказать ему, тем более при жене.
Степан из Львова надел азиатские калоши и легко прошёл первые три метра.
Он любил риск и ни с чем несравнимое ощущение от соприкосновения подушечек пальцев с камнем. Степан смотрел на львовянина снизу, не выдавая своего восхищения его размеренными и мягкими движениями...
... Степан видел, как дрожит левая нога Степана, опора была слишком маленькая, большой палец помещался на ней лишь третьей частью своей поверхности. Правая рука не могла найти надёжную зацепку и наш Степан, почувствовал вдруг, как участилось его дыхание, будто это он пытался дотянуться до спасительного крюка...
Дрожь в левой ноге усилилась, грозила перерасти в судорогу, а правая уже бесконтрольно скребла камень в безуспешных поисках опоры.
Предчувствие, что вот сейчас произойдёт непоправимое, было единым для всех...
... Степан умер на скальной полочке от болевого шока... Его спустили в лагерь и положили в комнате медкабинета, в наскоро сколоченный сванами дубовый гроб..."
... Роман раскрывался для меня не сразу, постепенно связывая фрагменты жизни в длинный извилистый "путь" - биографию человека - прожившего трудную и счастливую, драматически наполненную любовью и разочарованиями, жизнь.
... Перечитывая книгу, на сей раз, страницу за страницей, от корки до корки, я вдруг разобрал, что автор, хотел бы изобразить приход старости, предваряя эту основную цель, описанием её "преддверия" - в котором отразилось бесконечное очарование трудной, но достойной жизни, уходить из которой так не хочется...
Я вспомнил свои планы, написать историю прихода и воцарения старости в молодом по духу человеке и подумал, что Вадим Михайлов, это уже сделал, и очень пронзительно и грустно.
В его книге, Степан - герой повествования, постепенно попадая в зависимость от природы и человеческой истории не падает духом, а продолжает жить и чувствовать, как настоящий герой нашего времени, иногда "проваливаясь" в хандру, но в большинстве случаев, благодаря душевности, духовности обретённой на продолжительном и непростом жизненном пути, сохраняет любовь и сострадание к другим, близким и далёким. А к своим проблемам относится часто с грустным юмором, не жалея себя, но и не выпячивая своего героизма и своего романтизма в восприятии непростых обстоятельств существования в последние двадцать лет...
История героя, это история целого поколения выросшего и воспитанного в Советском Союзе, со всеми достоинствами и недостатками того времени, того социального мироустройства. Многие думали тогда, что коммунизм будет построен в восьмидесятом году и все невзгоды и жертвы оправдаются и осветятся будущей, недалёкой уже победой. Наверное, также ожидали второго пришествия Христа его ученики и апостолы, но и умирая верили, что им просто не повезло, а те кто остаётся жив обязательно вновь увидят Христа...
В живших там и тогда, в Союзе и прежде всего в интеллигенции, сочетались в трагической неразрывности достоинства идеологии альтруизма и самопожертвования, из которых вырастала беспредельная мечтательность, и надежда на создание "Рая земного" уже в наше время, в течение нашей жизни.
Кажется такие же настроения были в древних общинах первохристиан, которые верили, что второе пришествие уже "при дверях" и случиться уже через несколько лет. Наверное этим и объяснялась стойкость и героизм самопожертвования во времена римских гонений и казней.
Так было и в Советском Союзе, когда люди смотрели в будущее, видя уже своих детей и внуков участниками потрясающего социального эксперимента под названием "коммунизм".
... Но увы, надежды не сбылись, и вместо обещанного и ожидаемого коммунизма, на кривых ножках русского либерализма, приковылял первоначальный капитализм, энтузиастически поддержанный русской образованщиной, партийно-номенклатурной чиновной прослойкой, совершившей ползучую контрреволюцию.
Степан - талантливый и зачарованный интеллигентскими сказочками о благородстве и честности обывательского мира, вместе с миллионами его современников, не только в Союзе, но и во всех уголках мира (шла научно - техническая революция и вместе откат общественных настроений в дореволюционное прошлое) попал под равнодушное "колесо" истории. Ещё и об этом крестном пути, рассказывает роман Вадима Михайлова...
Однако вернёмся к деталям повествования. Недаром ведь говорят, что "дьявол", упрятан в деталях бытия...
... Львица - жена и длящаяся любовь Степана, нарисована чёткими штрихами, но и лирично, как антипод героя, но вместе и его дополнение как другая "половинка", составляющая со Степаном единое целое.
" Они были такие разные, что втайне удивлялись, как могли прожить вместе такую долгую жизнь.
Степан был способен любить, но не знал сострадания.
Львица была способна на сострадание, но в душе презирала любовь.
Козерожик боготворила волю и чистоту. Любовь представлялась ей тёмной, неуправляемой и опасной стихией..."
Козерожик - их дочь - художница и поэт, - вызывает невольную симпатию, но и сочувствие. И в её описании проглядывает гордая, русская, может даже советская "спортсменка и комсомолка", с обострённым, чуть приподнятым над "рутиной жизни" романтическим чувством достоинства и справедливости. Уже датой рождения, она отделена от трагедии советской действительности в которой рос и мужал герой романа - Степан, её отец.
Для Козерожика, родившейся и выраставшей в застойные, тусклые годы Союза, уже не осталось, не хватало "живых" идеалов, не осталось режущих душу "несправедливостей", которые порождали бы великие женские характеры, как в конце или в начале двадцатого века.
... Жизнь в послевоенной Советской России, постепенно входила в "застойные" берега и потому, им - детям шестидесятников, уже не оставалось пространства и обстоятельств для подвига...
Она, повзрослев, стала писать стихи, выражая этим заброшенность в рутину останавливающейся жизни.
"Плачу я, но поезд уезжает.
Плачу я, но поезд уезжает...
Можешь ли представить ты
Меркнущий предмет?
Иль свечу, что гаснет в тишине?
... Плачу я, но поезд уезжает..."
Проза в романе, перемеживается стихами, которые принадлежат трём главным героям, - Степану, Львице и Козерожику.
Отношения, семейные совсем не просты, а часто и трагичны, почти безысходны.
Козерожик переживает внутренний и внешний "маргинализм" отца:
"Она заплакала. Может быть в первый раз, в своей взрослой жизни.
Ведь был же когда - то такой красивый, такой щедрый, такой талантливый".
Козерожек пока не догадывается, что с годами, внешность и красивая форма, кажутся оскорбительными на фоне грядущего конечной бесформенности и безмолвия...
"А теперь - скуп, мелочен. Кроток, как монах. За собой не следит. Ходит в обносках, которые ему дарят друзья. Даже вещи умерших не брезгует надевать... Бреется редко... В парикмахерскую вообще не ходит, ждёт, когда Львица его пострижёт..."
... С Львицей было другое и она, формировалась как личность совсем в других условиях и окружении. Деревня, война, так пронзительно, искренне и драматично описанная ею в своих рассказах, выделенных в романе особым шрифтом, сформировали характер агрессивно - независимый и вместе, жаждущий ласки и сострадания, прикрытый внешней решительностью, проявляющейся по временам вспышками гнева и бессильной ярости.
Львица, пожалуй самая сильная личность в романе, жалеет Степана, но часто не понимает, что для него, её ласка и терпение - стали главной частью жизни.
Их отношения, иногда напоминают не объявленную войну, и порождены искажённым видением друг друга. Как часто бывает в семьях, где муж и жена живут вместе долго, чужая личность стирается, вперёд вылезают незначительные мелочи и перед глазами остаётся некая картинка, образ из прошлого, составленный из разочарований, но навсегда занявший место живого, реального человека.
... Вспоминается Софья Андреевна Толстая, которая, закатывая скандалы и истерики своему мужу, великому человеку земли русской - Льву Толстому - говорила давясь истерическими слезами: - Ты других можешь обманывать своими рассуждениями и своими гениальными мыслями. Я то тебя хорошо знаю...
Великий писатель и мыслитель Лев Толстой, нашёл в себе силы, уйти, освободиться от этой тяжёлой любви - ненависти, ревнивой подозрительности... Уже только перед смертью, но смог...
Не то с нами. Мы негодуя, смертельно обижаясь, ревнуя и задыхаясь от безысходности, вдруг, в одно прекрасное время понимаем, что без жены мы уже и жить не способны и примиряемся... Может быть и хорошо делаем...
Так и в этой семье, Львица жалеет Степана, а он её любит, хотя и понимает, что может быть было бы лучше иметь жену кроткую, обычную "овечку" со всеми женскими слабостями и простодушием.
"Да, жена у Степана была натуральная классическая Львица, которой по человеческим понятиям, следовало бы сидеть в зоопарке, или охотиться в пампасах, в крайнем случае быть президентом, и не заниматься такой чепухой, как сценарии, либретто и стихи, в трёхкомнатной петербургской квартире, где кроме неё жили Степан, Козёл по определению, вернее два Козла - Близнеца, (автор говорит здесь о двух Я, живущих в нем) их чадо - Огненная Лошадь, она же Козерожик, и британский голубой Кот -Сэр..."
И другая характеристика Львицы:
"Она рано ушла из дома. Рано вышла замуж.
Она сполна познала подлость мужчин.
И подлость женщин.
Подлость власти.
И подлость врагов власти.
Подлость богатых.
И подлость бедных.
Нужду.
Она считала. Что люди - худшие среди животных".
... Последние годы, перед развалом СССР, в России стали очень популярна "прикладная" астрология. И потому, автор частенько погружает читателя в толкование китайских символов и знаков зодиака, которые помогают многим в России оправдывать, вполне "объективно" и слабости характера, и недостатки воспитания, часто обусловленные отсутствием подлинно христианских отношений между людьми в обществе, и особенно в семье...
Описания жизни в современном Петербурге сменяются, порой очень кстати, описанием жизни "тогда" и "там", то есть в Грузии и на Кавказе, в Москве и в Ленинграде ещё в советские времена...
Особого упоминания требует тема межнациональных отношений: между горцами, грузинами и русскими, а точнее славянами.
История с украинцем Василием, который на спор, с кичливым и насмешливым грузином, съел двадцать шашлыков, а потом всё из себя "вытравил", заработав на этом сто рублей, пробуждает негодование и обиду, за изувеченные атеизмом и ложным интернационализмом характеры славян.
Тем драматичнее воспринимается ремарка о случайной смерти этого униженного воспитанием и укоренившимися нравами, молодого человека.
А с другой стороны, этот самодовольный национализм, реакция русских-славян на него, показывает некую православную, христианскую составляющую русско-советского характера, которая всегда присутствовала и ещё больше проявилась, во времена казённого, одностороннего интернационализма в Советском Союзе...
Вот характерный диалог, подслушанный Степаном давно, в горах Кавказа, в разговоре сванов, думающих, что русский их языка не понимает:
Надо русского убить.
Зачем русского?
Не понимаешь, да?
Не понимаю брат.
Ну, подумай.
Подумал.
Ну и что?
Не понимаю, брат.
Плохо думалка твоя работает.
Плохо.
Грузина убьём, милиционер придёт. Милиционера убьём, что возьмём?
Не понимаю, брат. Русского - то зачем. Россия большая.
Русского убьём, кто придёт?
Солдат придёт...
То - то... Солдата убьём, калашникова возьмём. Теперь понял брат?
Понял.
Ну и хорошо, брат. Пошли, если понял..."
Теперь, по прочтении "...Маргинала", наглядно прорисовываются причины сталинского террора против "националистов и национализма" в бывшем Союзе. Ведь мы, кто бывал на Кавказе и вообще где бы то ни было только как туристы, по сию пору не знаем как к нам - русским, относились и относятся "там".
Степан, жил там и потому, знал об этих отношениях. Вот что рассказал ему случайный знакомый, уже много лет спустя:
"Мне кажется, ты выберешься из этого дерьма и когда-нибудь напишешь... Так слушай же... К нам в Грузию бежали раскулаченные русские и украинцы... Они умирали у нас на глазах от голода. И взрослые и дети. Нам говорили - это бездельники и дармоеды, они пришли, чтобы заселить нашу землю. Всегда было так - приходили, просили милостыню, становились друзьями...
Потом размножались и уничтожали коренных... Бейте, гоните их, Жалость погубит наш народ... Мы - мальчики из хороших семей - забивали их камнями... травили собаками..."
Нечто подобное, происходит и сегодня... И не только в Грузии, но и в самой России... Ожесточение реальной жизни проявляется в насилии всё чаще и всё безнаказанней...
Но то, что утверждается насилием, пусть и стремящимся к справедливости, долго не живёт на земле. Об этом со страстью и неизведанной глубиной говорил в своих проповедях Иисус Христос...
Стоило Либеральной Номенклатуре, утвердится у власти, и "единство народов", превратилось в "тюрьму народов", и главным виновником всех национальных неудач в бывшем Союзе, стала Россия и русские.
Я сознательно ставлю эти термины в кавычки, потому что современная организация общества, по-прежнему стоит, на факте угнетения сильных слабыми, или на использовании противоречий среди сильных, в качестве причины к геноциду и этническим чисткам...
... Горы Грузии - это самая волнующая, романтическая тема романа, а жизнь и психология горовосходителей, характеры невинных "детей гор", всегда привлекали внимание романтически настроенных читателей...
...О справедливости:
" Сваны тоже любят справедливость.
Пока не обманешь, говорили они, ты наш брат. А обманешь, что делать? Мы тоже умеем обманывать и стрелять. Их понимание справедливости совпадало со Степановым, и это облегчало общение..."
Но герой романа, вспоминает и иное:
"Когда он, со своей группой, застрял из-за непогоды на стене Ушбы, вся Сванетия переживала их мнимую гибель.
Четырнадцать дней в разорванной ветром палатке, без еды, они висели там, ожидая конца циклонам или жизни.
Когда они спустились в долину, сваны бросили работы на полях и бежали, чтобы обнять их и накормить. Эти суровые люди плакали от радости, выставляли на стол всё, что было в доме..."
Чуть дальше следуют горькие авторские размышления о судьбе России:
"Наверное, сваны на самом деле совсем не идеальный народ. Наверняка... Но у них - Родина моя, прости меня - у них есть кодекс чести, которым они, в отличии от нас, дорожат... Они чтят родителей и предков, они преданы друзьям. Они любят свою землю и готовы её защищать, не боясь смерти. Что ещё надо нормальному человеку?.."
...В противовес, этому горскому кодексу чести, люди в России какое - то время назад, вдруг решили жить как животные - без правил чести и без совести. И начался неостановимый развал и разврат, который ещё долго не удастся остановить...
... Меня, после чтения истории жизни Иисуса Христа и Его учеников, всегда волновал вопрос, как один из Апостолов, стал "иудой"?
В романе есть, на мой взгляд гениальные сцены, объясняющие этот процесс. Там речь идёт о Высших сценарных курсах, некоем прообразе чего -то созданного для избранных. Руководил курсами бывший разведчик. Преподавал на курсах Драматург - Лучший, Талантливейший и Старейший. Вот жизненное кредо Драматурга, развратителя сердец студентов - "романтиков" с этих курсов:
"Драматург отключил телефон, прикрыл плотно двери, и даже выглянул в окно на улицу.
Запомните первое правило, - начал он. - Никогда не угождайте властям... - Он надолго замолчал и продолжал с улыбкой: - Но и не доводите их до желания вас уничтожить!
Второе. В годы реакции, пишите сценарии, восхваляющие свободу. В годы свободы славьте диктатуру. Пока пишите, обстановка в обществе переменится на сто восемьдесят градусов. Людям надоедает всё - даже свобода...тем более свобода..."
Далее, он перечисляет ряд условий творчества и после говорит:
"Не верьте никому ребята. Учитесь скрытности..."
Один из его учеников, с символическим именем Иван, научился у этого Драматурга, слишком многому. Вот его монолог:
"Я талантлив, я зрелый драматург...
Но я спрашиваю, Господа, когда, наконец, купят мои сценарии?..
Я готов продавать свой труд... Я готов продаваться..."
Маленький сухонький старичок задохнулся от смеха, молодо засверкал глазами:
"...Запомните десятое правило нашей жизни: покупают только тех, кто не хочет продаваться. Храните эту мечту в тайне, и вас найдут и купят по достойной цене. Наберитесь терпения - всё будет, как вы хотите".
... Именно на подобных "десяти заповедях", воспитывались целые поколения "образованцев", и в конце - концов, начали успешно "торговать и продаваться". Мы все забыли, что для Бога и человеческий ум, и человеческие "таланты" на продажу - это глупость и невежество. Иисус Христос говорил: "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное".
От забвении этой заповеди начались все наши беды, все самопредательства и предательства последних лет в СССР, в ельцинской России,и продолжаются по сию пору...
Ведь недаром в народе говорят: "На всякого мудреца - довольно простоты". Гордыня сгубила многих из нас...
Вот ещё одна иллюстрация из романа, как бы продолжение и развитие предыдущей:
"Режиссёр, которому они написали сценарий, снял фильм и уехал на Запад, не рассчитавшись с ними. Фильм получил приз на весьма престижном фестивале и был продан в несколько стран.
Они пытались добиться правды через официальные учреждения, но их предупредили, что режиссёр - друг мэра Петербурга и связан с людьми, которые могут просто уничтожить их семью, убить всех и никто не найдёт концов... И не будут искать убийц, потому что в России нет русской власти, а Запад предал честных людей России и покровительствует бандитам..."
По прочтении этого отрывка, мне вспомнился мой знакомый - редактор известного издательства - который получив от меня деньги на издание моей книги, долго и искусно врал по телефону как продвигается печатание, а потом выяснилось, что книга уже дважды издана и этот редактор, получает за неё гонорары!
Пикантность ситуации подчёркивает, специализацию этого редактора на восточных единоборствах и переводах даосских трактатов. Этот человек и по сию пору живёт в Питере, и продолжает обманывать наивных жертв его обещаний. И одновременно, он издаёт журналы о восточных единоборствах и проводит семинары поклонников буддистских традиций. "Широк современный русский человек - хорошо бы сузить".
Как видите, кроме идеалистов шестидесятников были и есть жулики шестидесятники, которые являлись продуктом двусмысленности человеческих отношений в те годы. Типажи, вроде Ельцина и Горбачёва - из той же эпохи и той же среды обитания!
Роман Вадима Михайлова, "Осень маргинала", вообще, очень правдивая книга, и не только о внешней канве жизни, но и о внутренней драме стареющего идеалиста шестидесятых годов, времени так называемой "советской оттепели". В наши дни, несколько замечательных поколений советских романтиков - "шестидесятников", потерпело жизненную катастрофу, - разрушение их Родины и "самопредательство целого народа".
На фоне жирующих бандитов и мошенников, ставших в короткое время "олигархами", совершалась ещё и драма физического старения и ветшания "шестидесятников.
Кто - то, из стариков, из тех, кто пооборотистей да со связями, воспользовавшись "конъюнктурой" "сплыл" на Запад, а оставшиеся расхлёбывали "по полной программе" итоги развала и "либерального" разврата элементарных человеческих чувств и понятий.
... Старость, обычно, подкрадывается незаметно и бывает, что ещё год назад, ты был нормальным, можно сказать нестарым человеком, а сегодня уже старик и не только физически, но главное душевно... И ты сам это понимаешь:
"... Я тот же мальчик, - сказал себе Степан, - тот же, что шестьдесят лет назад. Просто я немного болен. Моя болезнь - старость..."
Он попробовал вызвать в себе спокойные, утешительные мысли о стрекозе, вылезающей из бренного тела казары, но эти рассуждения показались ему неискренними и пошлыми.
Какая ещё стрекоза?
Его раздражал тлетворный дух, исходящий от его плоти..."
...Советские дачи, и деревенские дома становятся прибежищем русских "стариков" и сегодня, ну а тогда, двадцать лет назад, они были ещё и местом общения с землёй - матушкой, местом воспоминаний почти инстинктивных, простых отношений между человеком и природой...
Русская, деревня, северная русская природа и социальное перерождение горожан становящихся на время фермерами, показано Михайловым пронзительно, лирично и немного грустно.
"Здесь, в деревне, Степан становился свидетелем больших и малых чудес.
Восходы и закаты солнца - каждый раз в новом и неповторимом образе.
Восходы и закаты лун. Они возникали в чёрных верхушках елей - громадные красные шары и по мере приближения к зениту уменьшались, теряли теплоту, катились по небу капельками ртути. А в ненастье, казались стариковским бельмом на глазу.
Когда Степан видел радугу, он молился за живых.
Если радуга была двойная, он молился за тех, кого уже нет среди нас...
... Некоторые из пойманных рыб пытались заговорить с ним, но смысл их слов был недоступен Степану; его душа ещё не была готова, не желала ещё сбросить обличье зверя, она была ещё первобытна и груба, хотя времени на перемены оставалось всё меньше..."
Эпопея одинокого старения, рыбная ловля не только как спорт, но и почти библейский способ выживания, пробуждает во мне немедленный отклик.
И всплывает в памяти река Тосно и заброшенные деревни: Федосово, Рублёво и прочие поселения, расположенные в нескольких километрах от железной дороги, посреди осеннего бездорожья и распутицы... Тишина и покой русской земли засыпающей, отдыхающей от тревожно - суетливого комариного лета...
И невольно вспомнилась история хозяйки той дачи, а точнее сельского дома приспособленного под дачу, где я живал иногда по несколько дней, в течении нескольких лет, во все времена года, присматривая за "хозяйством" внезапно овдовевшей ленинградской учительницы...
...Этот дом, на берегу реки, на сухом, невысоком солнцепёке, они с мужем купили, где то в восьмидесятые, и жили там летом, в окружении немногих "аборигенов" и питерских дачников...
...Муж хозяйки, внезапно умер от сердечного приступа, на грязной, размытой дождями глинистой дороге и рыдающая женщина, привязав свою воющую собаку к ноге мёртвого хозяина, пошла, заливаясь слезами в соседнюю деревню, за трактором, чтобы вывезти в город, тело внезапно умершего человека, с которым она прожила рядом, не расставаясь, около сорока лет...
... Подробности такой драматической российской жизни очень типичны, узнаваемы и оживлены талантом писателя-философа Вадима Михайлова, который описывая случаи вымирания русской нации, русских, советских людей с надеждой и упованием на лучшее будущее, веруя, не совсем канонично, но зато искренне в русского Бога -Утешителя и последнюю Надежду...
... Сравнение России и заграницы, советских и "заграничных" характеров, тоже напоминает мне, свидетелю замечательных советских шестидесятых, теперешние анекдоты и трагические рассказы о "новых" и "старых" русских, живущих в тепле и довольстве в Германии, в Англии, во Франции и смертельно тоскующих о нищей, но такой родной и внутренне свободной России...
... Закрывая последнюю страницу романа, я с горечью подумал, что Вадим Михайлов мог бы стать лауреатом многих литературных премий, как в России, так и за её пределами. Но сегодняшняя ситуация в нашей стране такова, что определённая "тусовка" - будь то в живописи, в поэзии, в театре или в литературе, - крутится на одном "идеологическом пятачке" циничного оплевывания недавнего прошлого, восхваления монархического "порядка", или псевдоноваторское повторение западноевропейских литературных "задов" - наглухо перекрыла таким замечательным писателям путь к успеху и литературной известности...
... А может так и надо? - иногда, думаю я. Может быть мир "современного" искусства жить по иным законам и не может?
...Я знаю, в Питере, одного талантливого художника, тоже с Кавказа, который не может выбиться из нищеты и неустроенности и похоже, это уже стало его второй натурой и он "возлюбил страдания".
Бывает в русских людях и такое. Именно таким нарисовал Достоевский князя Ставрогина, "супергероя" и фатального человека из романа "Бесы". Может быть, этот тип русского человека сохранился и по сию пору, уже мало походя на романтического "супермена" Достоевского, но унаследовав его черты мужественного страдальца?..
Часто, герой романа - Степан, рассуждает о истории России и её будущем:
"... Он знал, что страна распадается. Он даже в тайне хотел этого, он чувствовал приближение распада ещё в начале семидесятых, но верил, что восточные славяне будут все вместе.
Всё обрушилось в одночасье, и не так как хотелось.
Христиане всё чаще стали принимать христианство.
Мистики предсказывали конец света..."
А вот ещё одна цитата, на эту же тему:
"...Наше государство испокон веков, как и Господь и люди наши, не очень - то дорожили праведниками, больше того - с подозрением присматриваются: кто там ещё такой гордый?! Но грешников и бандитов, казнокрадов и проституток жалуют. К ним проявляют снисхождение и ласку. Им властители земные и люди простые потакают - такого человека всегда можно упрекнуть, приструнить, понудить к исполнению любого приказа, они на крючке...
Свобода подобна водке - подумал Степан. - Потреблять и то и другое нужно в меру... в меру своих сил..."
...Заканчивая эти короткие заметки, хочу надеяться, что рано или поздно, такие талантливые писатели как Вадим Михайлов, отодвинутые толпой номенклатурной писательской тусовки от читателя, смогут пробиться, через эгоизм и корпоративную сплочённость "прихлебателей" и рассказать правду о недавней, "прошлой", советской жизни, смогут поделиться мечтательностью и романтическим культом доброго и сильного человека "новой формации", и сделают это ради будущих поколений русских, российских людей.
Вадим Михайлов, написал уже много интересных пьес, эссе и второй роман, который называется "Скалолаз". Будем надеяться, что его пьесы, увидят свет рампы, а роман "Скалолаз", выйдет приличными тиражами в хорошем издательств...
И в качестве эпилога, приведу длинную цитату из романа Вадима Михайлова "Осень маргинала":
" Когда он, наконец, открыл глаза, оказалось, что гарь кончилась и дорога шла теперь среди весёлого майского леса.
Скоро лес оборвался полем, а небо расширилось и стало почти таким же просторным, как земля под ним.
Дорога пошла по опушке леса, но теперь это было уже не поле, а начало молодого ельника, прильнувшего к тайге...
Ещё лет десять назад здесь было хлебное поле. Ещё лет сто назад "плакала Саша, как лес вырубали". А теперь вот, поди, и поля не заметишь под молодым леском.
Ёлочки двадцати сантиметровые вылезли, да такие крепенькие, что все сомнения относительно будущего русского леса отпали.
"Лес наш будет всегда - подумал Степан. - Да будем ли мы и наши потомки в этом лесу?"
Степан вспомнил, как его сосед, полковник, отставник, сын потомственного крестьянина, сказал однажды, что поверит, что страна наша не умирает только в том случае, если на заросших сорной травой полях снова заколосится пшеница.
Тогда, за праздничным столом, утверждение это показалось Степану глуповатым и необоснованным, главное же - нелогичным. Но теперь, по прошествии лет, он стал находить в словах полковника законы другой, не книжной, но более высокой логики жизни..."
В финале, с лёгкой грустью, хочется процитировать замечательные стихи русского классика: "Жаль только нам в это время прекрасное, уж не придётся пожить..."