Аннотация: Дикая природа живёт по своим , часто жестоким законам, которые многие люди отрицают. Но именно эти законы позволяют диким животным жить и выживать!
...Лось лежал в осиновой чаще, сквозь дрему слушая, как очередной рассвет приходит в лес: засвистели крылья утиных табунков облетающих места кормежек, зашуршали шаги мелкой и крупной дичи отправляющейся привычными тропами-дорожками на водопой...
Никто и ничто здесь не тревожило лесного отшельника. Уже второй год он жил одиночкой в этом углу леса, называемой местными жителями "Темным урочищем".
Лось поднялся в два приема: вначале встал на задние ноги, потом, откинувшись назад выпрямил передние. Осмотрелся с высоты почти двух метров, а затем долго стоял, нюхая неподвижный влажный воздух.
Серые тучи клочковатым покрывалом обложили голубое небо и принесенная ветром хмарь разродилась мелким частым дождичком, липкой, влажной паутиной облепившей кусты торчавшие щетиной голых веток и деревья с кое-где сохранившейся жёлто - золотой листвой.
Убедившись, что вокруг как всегда сумрачно и спокойно, лось не торопясь зашагал в сторону небольшого проточного озера в низине, за густым старым ельником.
Мощное, тяжелое туловище матерого зверя, покрытое длинной жесткой шерстью, величаво и неспешно поплыло в густом осиновом подросте, подобно лодке в камышах. Чуть изменив курс, лось пошел в гору среди лиственного леса: берез, осин, кое-где на высоких местах разбавленных сосняками. В березовых распадках, влажных и кочковатых, он останавливался на минуту и пробовал на вкус молодые побеги еще не утратившие летней мягкости и сытности.
Захватив веточку зубами, зверь приподнимал голову в сторону, сломанный стебель зажимался челюстями чуть плотнее и без натуги отрывался от ствола. Потом, ловко орудуя языком, резцами и корневыми зубами, он превращал веточку во влажное, чуть горьковатое крошево и глотал, высматривая вокруг новую порцию пищи.
...Приблизившись к озеринке, лось задержался надолго...
Выходя на открытое место, он привычно останавливался и слушал. Его большие уши улавливали малейшее шевеление или треск. Делал он это инстинктивно, ибо здесь, в темном урочище ему некого было бояться: медведей он здесь не видел никогда, а волки... волки бывали, но опасны они для такого гиганта только зимой, когда земля мерзлая, голая, скользкая, а снега глубоки или прилипчиво-влажны. Ну, а сейчас волки растят щенят; совсем недавно лось слышал их вой с взлаиванием около норы, в заросшем овраге бывшего дорожного карьера.
Убедившись, что в округе все спокойно, зверь, чувствуя жажду заторопился, перешел на рысь, громко шлепая копытами по воде вошел в озеро почти на метр и стал пить, вытянув трубкой толстые грибовидные губы. Вода внутри брюха переливалась и булькала, из ноздрей вырывался парящий струйчатый воздух.
Пил он долго, всласть, потом поднял голову и замер. Крупные капли падали с морды, и даже эти отдельные звуки, удаляясь, расходились по чаще концентрическими кругами...
Чавкая, вытягивая длинные ноги из ила, лось вышел на берег, понюхал воздух подвижными ноздрями и уловив ветерок, пошел ему навстречу, в сторону вырубок на окраине Темного урочища...
Все, что он делал в эту ночь, в это утро, повторялось ежедневно, привычно и размеренно и определялось инстинктом удовлетворения жажды, голода, движения...
Лось отошел от озера, поднялся на невысокую гривку отделяющую болото от ельника, остановился и словно чего-то ожидая, не двигаясь, слушал окрестную тишину...
Весь день и вся ночь, вся его жизнь состояла из этих остановок, движения, лежания, вставания, настороженного вынюхивания и выслушивания.
Изменения температуры, длина светового дня, запахи и шорохи заставляли его больше есть или больше пить, меньше двигаться или бешено мчаться по чаще и бурелому прочь от врагов, или в погоне за маткой, за соперником...
Издалека чуть слышно раздался протяжный звук, рёв-стон который издают во время гона сохатые.
Лось вскинулся, мотнул тяжелой рогатой головой, прислушался, а потом, медленно успокаиваясь расслабился, опустил горбоносую морду книзу и не торопясь тронулся с места под горку, в долину наглухо заросшую молодым осинником.
Словно далекое эхо кипящей в теле силы, этот рев напомнил ему времена недавние, сумасшедшие, когда ничто и никто кроме беспамятства, не могло удержать его на одном месте...
Начиналось это всегда в одно и то же время, в конце лета, когда жаркие дни сменяются прохладными ночами, когда первые желтые пряди листвы вплетаются в убор тополей, берез и осин. Именно тогда начинаются у лосей какие-то невидимые снаружи перемены и кровь, разогреваясь будоражит тело.
Покой и размеренность сменяются неуёмным беспокойством, заставляя лосей гоняться по лесам, полям, лугам и болотам в поисках подруг. Все жизненные силы, накопленные за лето перетекают в тревожный жар тела и сердцебиение. Комок неудовлетворённого желания, постоянно пульсируя разрастается в горле, лишая аппетита, мешая глотать, заставляя часто и помногу пить.
Но сил не убавляется, возбуждение не спадает. Инстинкт размножения заставляет зверей напрягаться, нервничать, забывать об осторожности. Слух обостряется, но зато снижается зрение и потому, услышав треск веток или гул упавшего дерева, лось кидается на звук в надежде встретить соперника, у которого уже, как ему кажется, есть матка, а то и несколько.
Лоси в этом время часто покидают свои лесные владения и уходят бродить по тайге, проходя за сутки многие десятки километров...
...Сухо и зло щелкнуло в дальней излучине реки и лось, погружаясь по щиколотку в болотную воду, тронулся в направлении звука...
...Сумерки спустились на долину, потянуло сыростью, туманом и особо отчетливо распластался по сырым болотистым лугам очередной выстрел. Небольшой утиный табунок, сделав "горку" унесся дальше, во тьму наступающей ночи, а человек, стоящий на берегу широкой протоки, громко выругался, переломил ружье и, вставив в патронник очередной дробовой заряд, клацнул пружиной запорного механизма.
В наступившей тишине, он вдруг отчетливо услышал шлепанье по воде тяжелых шагов и протяжный, вызывающий мороз по коже вздох-стон: "Уо-ооо-х". Затем, из прибрежного ольшаника появилась черная громадная фигура лося, размеренно идущего на охотника...
Ружье автоматически взлетело к плечу, палец лег на спусковой крючок, но стрелять человек не решился...
- Ты что, черт! - заорал охотник дрогнувшим голосом. Лось не реагировал, продолжая медленно, но неумолимо приближаться.
- Ты что, гад! - волнуясь, кричал охотник, - ошалел, что ли?!" - а сам, отступая вошел в воду, держа ружье наизготовку. Лось надвигался...
- Сдурел, бычина проклятый! - кричал охотник на зверя, но страх заставлял его входить в протоку все глубже, все дальше. Лось, выйдя на берег остановился, как бы недоумевая. Из воды торчала только часть груди, голова и руки с ружьем, но это мельтешащее и орущее существо никак не напоминало грозного лося-соперника...
Лось ждал... Человек, стоя по грудь в воде уже не кричал, а лишь вполголоса матерился, проклиная и бога, и мать этого свирепого, неуклюжего, несговорчивого рогача на берегу...
И только тогда, когда холод воды мертвой хваткой сковал тело человека, когда зубы клацая стали выбивали быструю дробь мешая произнести хотя бы слово, лось медленно развернулся, всхрапнул, выпустив струю теплого белого воздуха из ноздрей, и так же не спеша как пришел, удалился во тьму осенней ночи...
...Поиск подруги продолжался. На пятый или шестой день он увидел ее. Лосиха кормилась в осиновом местечке на берегу мелкой грязно-черной, почти недвижной речушки.
Вначале он услышал звук обламываемых веток, а затем учуял и волнующий запах матки, влажный, едкий, резкий. Выбрасывая вперед длинные нескладные ноги, лось помчался напролом. Не добежав до лосихи метров десять остановился как вкопанный, замер и глухо, призывно заревел.
Тут же, из чащи за рекой раздался ответный рев и затрещали ветки, ломаемые на бегу рогами и копытами хозяина матки, старого сильного быка, опытного бойца. Взметая фонтаны брызг и грязи, соперник перескочил речку и остановился вблизи пришельца, склонив голову к земле, налитыми кровью глазами высматривая врага...
Все случилось так неожиданно, что отступать или готовиться к бою было уже поздно. Два быка почти одновременно издали боевой рёв и сошлись в битве не на жизнь, а на смерть!
Лосиха на время прекратила жевать, с интересом и удивлением стала разглядывать пришельца...
В это время, шерсть на загривках бойцов вздыбилась и загривки их стали похожи на болотные черные кочки. Мышцы мощных тел дрожали, жаркое дыхание с хрипом вылетало из разгоряченных глоток...
Через мгновения, лоси сошлись вплотную, вздыбились и обрушили друг на друга дробь ударов сильными передними ногами. Острые, отполированные травой и водой копыта, при ударе тесали со шкуры клочья черной жесткой шерсти, а под толстой кожей взбухали ссадины и рубцы...
Разойдясь на мгновение, быки прыгнули навстречу друг другу и со всего размаху сцепились рогами. Гул пошел по лесу. Упираясь, вспахивая влажную черную землю копытами, звери силились столкнуть, потеснить один другого. Мышцы мощных тел хрустели и трещали от напряжения, шеи напружинились и взбухли, оскаленные пасти хватали воздух разбрызгивая белую пену.
Незваный пришелец отступал сантиметр за сантиметром, выкатывал кроваво-красные глаза, старался удержать напор, но рога сплелись и заламываясь, мешали ему отвернуть голову в сторону и пропустить соперника.
На мгновение шейные позвонки его так изогнулись, что, казалось, через секунду лопнет от напряжения хребет! И тут длинный отросток его левого рога не выдержал и сломался с оглушительным треском. Потеряв равновесие, хозяин матки сунулся вперед, подставив под удар соперника свой правый бок.
Пришелец освободившись, сделал молниеносный выпад и правый его рог всеми четырьмя длинными отполированными отростками, подобно костяным вилам, проткнув и разорвав кожу, воткнулся в живот противника!
Словно еще не осознавая случившегося, хозяин этих мест боднул противника в ответ, но в его ударе не было уже ни силы, ни точности. Словно в оглушительном тумане, он неверным движением отпрянул от победителя, мотаясь и будто прислушиваясь к боли, разочарованию поражения и гибели своего мощного тела побрел в сторону. Глубоко увязая в иле перешел реку и дойдя до кустов развесистой черемухи, упал внизу у корней как будто споткнувшись, не успев подтянуть под туловище нескладные задние ноги.
По телу его прошли волны предсмертных судорог, темно-блестящие глаза затуманились влагой смерти, а из правого глаза выкатилась и повисла на реснице, слеза последнего страдания. Голова на непослушной шее склонилась, развернулась в сторону кровоточащей раны в боку, и замерла навсегда...
...Пришелец стоял озираясь и возбужденно всхрапывая, потом вновь заревел-застонал, словно вызывая оставшихся в округе соперников на бой...
Медленно, принюхиваясь пошел к матке и подойдя вплотную, ткнул свою рогатую, тяжелую голову ей в пах. Она игриво отскочила, мотнув головой и как бы приглашая к знакомству, лизнула его сухой горячий нос.
Пришелец, словно не веря еще в происходящее, кося глазом придвинулся к ней и она, снова отбежала...
Словно только теперь понимая зачем это нужно, он неуверенно, как картонно-плоская игрушка, подламываясь в суставах пробежался вслед кокетке, а та, удостоверившись что ее правильно поняли, подождала быка подпустила вплотную, но не давая ему зайти сзади, переступала ногами обнюхивала ухажера и для того, чтобы почесать шею, положила голову ему на хребет...
Так неловко перешагивая, возбужденно облизывая и обнюхивая друг друга, они долго кружились в чаще, в нелепо-трогательном брачном танце...
Наконец, в сумерках, возбужденная матка позволила быку обойти себя. Громадный, взволнованный предстоящим счастьем обладания зверь, забыв осторожность, не видя и не слыша ничего вокруг, внезапно вздыбившись, всей тяжестью тела обрушился на избранницу, а та, готовая принять его в свое лоно, коротко мукнула, напряглась и лось, не встречая сопротивления или даже нежных уверток, ощерился обнажив большие передние зубы-резцы и напирая, промахиваясь и торопясь, хотел овладеть ею, излить в нее все напряжение, жар и гневную раздражительность; в нее, томящуюся в предвкушении рождения новой жизни. И она приняла его испытывая радость животного инстинкта, счастье зачатия продолжения рода: ее, его - всех лосей, которые когда-нибудь жили на этой земле...
...Лось и лосиха были вместе до середины сентября, пока угар полового инстинкта не угас.
В один из дождливых дней пришелец вдруг забеспокоился, стал подолгу исчезать, перестал кормиться и все время оглядывался на матку. Та не спеша объедала вершинку свежеповаленной ветром осины и не заметила, когда и куда исчез ее покровитель.
К вечеру она забеспокоилась, нюхала уже остывающие запахи его следов и даже прошла по ним несколько километров, но выйдя на берег широкой реки, долго стояла, оглядываясь, а затем, уже в сумерках, скрылась в чаще решив, что его уже не догнать...
А пришелец возвратился в Тёмное урочище и зажил размеренной, привычной жизнью зверя-отшельника...
2010 год. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal