* * * *
Открывая амбарную книгу зимы,
снег заносит в нее скрупулезно:
ржавый плуг, потемневшие в холках - холмы,
и тебя, моя радость, по-слезно...
...пьяный в доску забор, от ворот поворот,
баню с видом на крымское утро.
Снег заносит: мычащий, не кормленый скот,
наше счастье и прочую утварь.
И на зов счетовода летят из углов -
топоры, плоскогубцы и клещи...
Снег заносит: кацапов, жидов и хохлов -
и другие не хитрые вещи.
Снег заносит, уснувшее в норах зверье,
след посланца с недоброю вестью.
И от вечного холода сердце мое
покрывается воском и шерстью.
Одинаковым почерком занесены
монастырь и нечистая сила,
будто все - не умрут, будто все - спасены,
а проснешься - исчезнут чернила.
* * * *
Позабытый УКВ приемник,
в нем хрипит зарезанный наемник.
Длинный долгий ужин на траве...
...жалко, что приемник - УКВ.
На вечерней киевской газете
он лежит в расстегнутом жилете,
рядом сохнет листик чабреца,
луковое горе - два колечка,
соль, картошка, и смолкает речка -
перед тенью Гамлета-отца.
УКВ - плесканье волн коротких,
ямочка на женском подбородке,
водка, словно музыка в уме,
ветреное сало бутерброда,
карт перетасованных колода:
крест козырный, церковь на холме.
Точки и тире, читай: терновник,
до свиданья, маленький приемник,
старомодный гений хрипоты...
Будем жить, сверчкам кивать согласно
и макать в подсолнечное масло -
черствые кусочки темноты.
* * * *
Перед явкою с повинной, перед выходом во тьму -
люди пахнут мешковиной и зевают, как Му-Му.
И в рождественскую стужу, в ночь, протертую до дыр:
высыпается наружу - весь не выспавшийся мир.
Сколько радости щенячьей - столько бешенства в груди,
что с удавкой и удачей ты к нему не подходи.
Сын гипербол, внук парабол, в зимнем небе над Москвой,
Саша звезды процарапал, словно в женской душевой.
Там, увы, не край державы и не крайские сады -
кафель в трещинах и ржавый, лошадиный шум воды.
Там фривольная монголка моет ноги при свече
и у Пушкина наколка "В.В. Путин" на плече.
Я - люблю тебя наверно, ты - копаешься в вещах,
все мы - жертвы постмодерна и мадеры натощак.
За испорченные нервы, за пожизненный бардак -
нам подарены консервы для летающих собак.
Ждут Гавана и Сейшелы, ждут Аляска и Апсны...
И пускай скулят е-мейлы. В ноутбудке. До весны.
* * * *
Мне любвее не быть, мне сабвеем не плыть,
мне октябрь окейный не даст прикурить,
одиноко внутри и снаружи.
Дует северный ветер в свою дую ду
и собака хватает за пятку звезду -
в замерзающей луже.
Бытие - это кич, темно-красный кирпич,
двухэтажное чудо природы покличь -
и появится сивая Бурка
или бурая Сивка - неважно теперь,
нас встречает гармошкой - шипящая дверь:
подвернулась пииту халтурка!
Это значит - не ждать перемены ролей:
кровь свернется - подействуют кетчуп и клей
засияет румянцем палитра!
Ты на задней сидушке "поляну" накрой -
и появится литературный герой
(если выпить не менее литра).
Вентиляторный ветер сильней и сильней!
И фанера летит над Биг-Беном, а с ней
устремились на юг перепелки,
гааагские гуси в родимый шалман...
И над Лондоном вьется киношный туман,
дым отечества - прям из двустволки.
Сонный Tower Bridge. Поцелуйте меня
и отправьте послом уходящего дня,
вдоль по матушке-Темзе...
Женский смех, апельсиновый бархат кают...
неужели и здесь от любви устают
и любовь отвечает им тем же?
* * * *
И чужая скучна правота, и своя не тревожит, как прежде,
и внутри у нее провода в разноцветной и старой одежде.
Желтый провод - к песчаной косе, серебристый - к звезде над дорогой,
не жалей, перекусывай все, лишь - сиреневый провод не трогай.
Ты не трогай его потому, что поэзия - странное дело:
все, что надо - рассеяло тьму и на воздух от счастья взлетело.
То, что раньше болело у всех - превратилось в сплошную щекотку,
эвкалиптовый падает снег, заметая навеки слободку.
Здравствуй, рваный, фуфаечный Крым, потерявший империю злую,
над сиреневым телом твоим я склонюсь и в висок поцелую.
Липнут клавиши, стынут слова, вот и музыка просит повтора:
Times New Roman, ребенок ua., серый волк за окном монитора.
* * * *
Двери-двери в скрипочку играют:
проигравший - больше не скрипит.
Двери-двери тоже умирают,
охраняя львовский общепит.
Их, сердешных, взламывали вдосталь,
били алкоголики с ноги...
Дядя Петя, ты теперь - Апостол,
ты их там, в раю, побереги.