Дом Сумерек рад им, он ждёт их, он дарит им свои тепло и уют.
В Доме Сумерек всегда сумерки. (Было бы странно, если б не было так, не правда ли?)
Для каждого из гостей сумерки ложатся по-новому: для кого-то это сумерки зимние, за окном намело сугробы, в каминной трубе гуляет ветер, где-то чуть слышно поёт сверчок, и ты сидишь у тёплого камина, смотришь на огонь, изредка поправляя его кочергой, кутаясь в плед, сидя в банальной, но очень уютной качалке, сплетённой из гибкой ивы, и почёсываешь за ухом любимого кота, намурлыкивающего тебе какие-то древние волшебные сказки, полные доблестного геройства и чёрного коварства, где зло в конце побеждено, но победило ли добро - вот в чём вопрос.
Для кого-то сумерки весенние: окна настежь и - головою в капель, шорох-шёпот листвы и запах цветения, воздух влажный и пьяный, в груди защемит не от чувств - от их ожидания, предвкушения, которое носится, витает в густом эфире, плывёт медовыми реками в кисельных берегах твоего сердца, размякшего от весеннего тепла и готового распуститься цветком жасмина на ладони первого, кто подберёт ключ к твоей душе (а ключ этот будет скрипичным), и ты сидишь, охватив чашку со стынущим зелёным чаем, а стенные ходики со старой ленивой кукушкой поют тебе нескончаемую балладу о вечной любви странствующего рыцаря и ожидающей его прекрасной дамы.
У кого-то сумерки летние, ночные и сонные: ореховый столик на чеховской открытой веранде увенчан крутобоким самоваром, дым от дорогой дамской сигаретки в изящном янтарном мундштуке тает в сизой ночи, остатки клубничного варенья в глубокой стеклянной розетке прикрыты ажурной салфеткой, зябко кутаясь в тёмно-вишнёвую шаль, ты станешь вслушиваться в летнюю ночь, облокотясь на резные перильца, вдыхая запахи ближнего соснового бора, донесённые чуть уловимым бризом, и только для тебя будет петь соловей - невзрачный серый певец, скрывшийся в сумерках, и вторить ему будут скрипки цикад и кларнеты лягушек в соседском мелком пруду, только для тебя и только сегодня они исполнят грустную историю о бедном гении, мечтавшем осчастливить всё человечество и калечившем судьбы тех, кого имел неосторожность полюбить.
У кого-то сумерки осенние, по-цыгански пёстрые, бьющие по глазам разноцветьем, пропахшие горьким дымом, время Пушкина и Левитана, пора итогов - кто-то угодит на стол, а кто-то в костёр, и ты бредёшь по пустынным аллеям забытого сквера, густо засыпанным кленовым золотом, а над тобой проплывает вдаль журавлиный клин, и душа твоя рвётся за ним, в тёплые края, но тебе достаётся лишь вороний грай, да шорох опавшей листвы, задеваемой длинными кистями твоего шарфа, да мелодия дождя, непрестанно крадущегося за тобой по пятам, и, откинув со лба мокрую прядь, ты поднимешь лицо к тревожно-хмурому близкому небу и, застыв, как одна из парковых статуй, будешь долго нараспев читать ему Ахматову и Блока под реквием, который исполнит тебе Осень.
Сумерки утренние, влажные, росные, в предчувствии чуда восхода, и сумерки вечерние, тёплые, пряные, утомлённые и бегущие к ночи.
Сумерки синие, сизые, прозрачно-лиловые и густо-сиреневые, розовые и даже нежно-персиковые.
Сумерки разные, но неизменно уютные...
Лишь мои сумерки лишены красок, света, времени. Сумерки склепа, сумерки мрачного замка с привидениями, леденящий сумрак.
Дом мой полон призраков, живущих своей, незнакомой мне жизнью. Их безудержный смех пляшет в мрачных, пустых галереях, и хочется порой метнуть канделябр вдогонку очередному фантому, так вольно вышагивающему по коридорам и комнатам, которые я привыкла считать своими...
Лишь изредка, в едва уловимые моменты меж явью и сном, я помню правду, которую спешу забыть вновь...
Я призрак, всего лишь обиженный призрак, лишённый всякого права самым жестоким судом. Живые и законные обитатели моего бывшего дома при встрече бегут от моего озлобленного взгляда. О, как они правы! И если б я могла, я последовала бы их примеру, но, увы, мне не дано скрыться от себя и не дано покинуть свой дом, Дом Сумерек, дом моего мрака...