Кац Юрген Дмитриевич : другие произведения.

Жемчужная нить; глава пятнадцатая: вторая встреча Джоанны с полковником в Храмовых садах

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 10.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Джоанна Оукли решается на вторую встречу с полковником, чтобы выяснить, скрывается ли за личиной Торнхила ее суженный, Марк Ингестри. Как же выглядит таинственный Торнхил, что же на самом деле чувствует полковник к Джоанне? Узнайте в новой главе Жемчужной нити!


ЖЕМЧУЖНАЯ НИТЬ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ВТОРАЯ ВСТЕРЧА ДЖОАННЫ С ПОЛКОВНИКОМ В ХРАМОВЫХ САДАХ.

   Теперь, когда вторая беседа с полковником Джеффри стала важной целью, тревога Джоанны Оукли стала чрезвычайно велика, и она считала часы до того момента, когда она снова сможет отправиться в храмовые сады с уверенностью, что найдет его там.
     Цель, конечно, состояла в том, чтобы спросить у него описание Мистера Торнхилла, достаточно точное, чтобы она могла прийти к какому-то выводу относительно того, следует ли ей считать его Марком Ингестри или нет.
     И полковник Джеффри ничуть не меньше желал видеть ее, чем она его; ибо, хотя в разных странах он видел много прелестных мордашек и слышал много нежных и мелодичных голосков, он не видел ни одного личика прекрасней, и не слышал ни одного голоса, который он считал бы столь же музыкальным и очаровательным, как голос Джоанны Оукли.
     Человека более достойного восхищения и более строгих понятий о чести, чем полковник Джеффри, найти было невозможно. И потому он позволял себе восхищаться красотой при любых обстоятельствах, ибо он знал, что его восхищение не имеет опасного свойства, а, напротив, это одно из тех чувств, которые могут жить в столь благородном сердце, как у него, совершенно не поддаваясь низменному влиянию.
     Однако мы считаем необходимым, прежде чем он проведет вторую беседу с Джоанной Оукли, объяснить его мысли и чувства столь подробно, насколько это в наших силах.
     Когда он впервые встретил ее, невинность ее ума и подлинная, удивительная искренность всех ее слов поразили его так же сильно, как и ее безмерная красота, каковая не могла не бросаться в глаза.
     После этого он стал рассуждать про себя о том, какими должны быть его чувства по отношению к ней, а именно, какую часть их следует подавлять, а какую поощрять.
     Если Марк Ингестри мертв, то на нем, полковнике Джеффри, нет и тени вины или бесчестия в том, что он влюбился в эту прекрасную девушку, которая, конечно же, все еще может испытывать чувства, потому что первого человека, который согрел ее сердце чистой и святой страстью, больше нет.
     "Может быть, - думал он, - она не способна испытать вновь чувства, которые хотя бы приближались к тому, что она некогда ощущала; но все же она может быть счастлива и спокойна и может провести много радостных часов женой другого".
     Он решительно не применял эти размышления к себе, хотя они имели тенденцию к тому, и он быстро приближался к состоянию ума, которое может побудить его придать им более реальное применение.
     Он не признался себе, что любит ее, - нет, слово "восхищение" заменило более сильное слово; но разве мы можем сомневаться, что в это время в сердце полковника Джеффри зародился росток очень чистой и возвышенной любви, ибо это прекрасное создание, испытавшее столько разочарований и так любившее человека, который, если вообще он был жив, неизвестно, был ли способен полностью отплатить за такую любовь?
     Но мы так мало знаем о Марке Ингестри и, испытываем так много сомнений относительно того, жив он или мертв, что нам не следует судить о нем на основании столь скудных свидетельств.
     Джоанна Оукли подумывала взять с собой Арабеллу Уилмот на эту встречу с полковником Джеффри, но отказалась от этой мысли, поскольку все могло показаться так, будто она либо боится его, либо боится самой себя, поэтому она решила пойти одна; и когда настал назначенный час, она пошла по широкой, усыпанной гравием дорожке, по которой до нее ступали самые лучшие и выдающиеся, а также самые худшие из людей.
     Вряд ли, учитывая чувства полковника Джеффри к ней, он заставит ее ждать. В самом деле, он явился туда за добрый час до назначенного времени, и единственное, чего он боялся, так это того, что она может не прийти.
     Он имел некоторую причину для этого опасения, потому что читатель легко вспомнит, что она не обещала однозначно прийти; так что все, что у него было, - это надежда и ничего более.
     Миновала минута за минутой, а она все не приходила, хотя на самом деле назначенное время еще не настало; его опасение, что она не явится на встречу, выросло в нем почти до уверенности, как вдруг он увидел, как она робко идет по садовой дорожке.
     Он тотчас же поднялся ей навстречу, и несколько секунд после того, как он поздоровался с ней с любезной учтивостью, она не могла ничего сделать, кроме как вопросительно посмотреть ему в лицо, чтобы узнать, нет ли у него каких-нибудь новостей о столь беспокоящем ее вопросе.
     - Я не слышал ничего, мисс Оукли, - сказал он, - что могло бы вас утешить относительно судьбы мистера Торнхилла. но у нас есть большие подозрения - я говорю "у нас", потому что я доверился своему другу, - что с ним случилось что-то серьезное и что цирюльник Суини Тодд с Флотской улицы, у дверей которого собака так таинственно заняла пост, знает что-то об этом обстоятельстве, каким бы оно ни было.
     Говоря это, он подвел ее к скамье, и когда она достаточно оправилась от волнения, чтобы заговорить, она спросила робким, нерешительным голосом: - У мистера Торнхилла были светлые волосы и большие ясные серые глаза?
     - Да, у него были такие. И я думаю, что его улыбка была самой необычайно красивой, какую я когда-либо видел у мужчины.
     -Да поможет мне Небо! - воскликнула Джоанна.
     - У вас имеются какие-нибудь причины задать этот вопрос относительно Торнхилла?
     - Дай Бог, чтобы не было, но увы! - Это так. Я чувствую, что в Торнхилле я должна признать самого Марка Ингестри.
     - Вы меня поразили.
     - Должно быть, так и есть; вы описали его мне, и теперь я нисколько в этом не сомневаюсь; Марк Ингестри и Торнхилл - одно лицо; Я знала, что он собирается сменить имя, когда отправиться в это неистовое странствие к Индийскому морю. Я хорошо знала об этом факте.
     - Не думаю, мисс Оукли, что вы правы в этом предположении. Есть много вещей, которые заставляют меня думать иначе, и первая и самая главная из них заключается в том, что простодушный характер мистера Торнхилла исключает вероятность того, что это могло произойти. Вы можете быть уверены, что это не так - все не может быть так, как вы предполагаете.
     - Доказательства слишком весомы для меня, и я не смею в них усомниться. Это так, полковник Джеффри, и только время откроет истину; печально, очень печально думать, что это так, но я не смею сомневаться в этом теперь, когда вы описали мне его в точности таким, каким он был.
     - Должен признаться, что, высказывая вам свое мнение по этому поводу, я могу быть обвинен в высокомерии и самонадеянности, поскольку у меня нет описания Марка Ингестри и я никогда его не видел. И хотя вы тоже, конечно, никогда не видели мистера Торнхилла, тем не менее я описал его вам, и поэтому вы можете судить по этому описанию кое-что о нем.
     - Да, это так, и я не могу... не смею сомневаться. Мне страшно оставаться уверенной в этом, потому что я боюсь вместе с вами, что произошло нечто ужасное и что цирюльник с Флотской мог бы, если бы захотел, раскрыть страшную тайну, связанную с судьбой Марка Ингестри.
     - Я искренне от всего сердца надеюсь, что вы ошибаетесь; Я надеюсь на это, потому, что говорю вам откровенно, как ни смутна и неясна надежда, что Марк Ингестри мог быть подобран с места кораблекрушения, она все же крепче, чем предположение, что Торнхилл избежал кровожадных лап цирюльника Суини Тодда.
     Джоанна смотрела ему в лицо так умоляюще и с таким выражением безнадежности, что на нее было больно смотреть, и совершенно невольно он воскликнул: "Если бы нужно было бы пожертвовать своей жизнью, чтобы облегчить вашу боль избавить вас от этих мук, которые вы испытываете, поверьте мне, я бы пошел на это!"
     - Нет, нет, - вздрогнула она, - Бог свидетель, уже так много принесено в жертву, более чем достаточно, гораздо больше, чем достаточно. Но не думайте, что я неблагодарна за великодушное внимание, которое вы проявили ко мне. Не думайте, что я недостаточно ценю великодушие и благородство души, приносящей жертву, потому что я не решаюсь принять ее. Нет, поверьте мне, полковник Джеффри, что среди тех немногих имен, которые вырезаны в моей памяти - а эти имена для меня всегда будут почетными, - помните, что ваше всегда будет там, пока я жива, но это ненадолго, ненадолго.
     - Прошу, не говорите так отчаянно.
     - Разве у меня нет причин для отчаяния?
     - У вас есть причины испытывать страшное горе, но едва ли для отчаяние. Вы еще молоды, и позвольте мне питать надежду, что даже если чувство скорби пропитает все ваши мысли, то время сумеет смягчить вашу печаль, и вы познаете, если не великое счастье, то, хотя бы, умиротворение.
     - Я не смею надеяться на это, но я знаю, что ваши слова сказаны с самыми добрыми намерениями.
     - Можете не сомневаться, что так оно и есть.
     - Я выясню его судьбу или погибну.
     - Вы тревожите меня этими словами, равно как и тем, как вы их произнесли. Умоляю вас, мисс Оукли, не предпринимать ничего опрометчивого; помните, как слабы и беспомощны\бесслильны\неэффективны должны быть усилия такой молодой девушки, как вы, которая так мало знает о мире и так мало знает о его порочности.
    - Любовь преодолевает все препятствия, и самая слабая и самая неумелая девушка, которая когда-либо ступала, если в ней сильна та любовь, которая во всей своей возвышенной силе не знает страха, действительно достигнет многого. Я чувствую, что в таком деле я могла бы стряхнуть с себя все девичьи страхи и повседневные тревоги; и если бы возникла опасность, я спросила бы, что для меня жизнь без того, что могло бы ее украсить и сделать прекрасной?
     - Вот это и есть тот самый пылкий энтузиазм любви, который, поверьте мне, доведет вас до крайности, до проявления романтических чувств, которое принесет с собой большую опасность, к несчастью тех, кто вас любит.
     - Тех, кто любит меня? Кто же любит меня теперь?
     - Джоанна Оукли, я не смею и не хочу произносить слова, которые стремятся слететь с моих губ, но которые, боюсь, могут быть неприятны для ваших ушей; я не скажу, что могу ответить на ваши вопросы, потому что в такое время, когда вы встретились со мной, было бы невежливо говорить о судьбе другого. О, простите меня, что я так поспешно, по минутному чувству, произнес эти слова, потому что не хотел их произносить.
     Джоанна молча смотрела на него, и, может быть, в ее взгляде был малейший намек на упрек, но он был очень мал, потому что одного взгляда на это простодушное лицо было бы достаточно, чтобы убедить самого недоверчивого в правдивости и целеустремленности его обладателя; в этом не могло быть никакого сомнения, и если что-нибудь похожее на упрек и собиралось сорваться с ее губ, она воздерживалась произнести это.
     -Могу ли я надеяться, - добавил он, - что своими словами я не уронил себя в ваших глазах, мисс Оукли?
     -Надеюсь, - мягко произнесла она, - что вы останетесь моим другом.
     Она сделала ударение на слове "друг", и он вполне понял, что она этим хотела сказать, и после минутной паузы сказал:
     - Боже упаси, Джоанна, чтобы я хоть словом, хоть делом лишил себя этой чести. Позвольте мне быть вашим другом, поскольку...
     Он оставил фразу незаконченной, но если бы даже добавил слова: "так как я больше ничего не могу сделать", то даже тогда бы он не смог бы более очевидно дать понять Джоанне, что именно эти слова он намеревался произнести.
     -А теперь, - добавил он, - поскольку я надеюсь и полагаю, что мы понимаем друг друга лучше, чем раньше, и вы готовы называть меня другом, позвольте мне еще раз попросить вас, пользуясь привилегией такого титула, быть осторожными и не рисковать многим, ради какого-то отдаленного шанса добиться очень малого.
     - Но смогу ли я вынести это ужасное ожидание?
     - Увы! Это и впрямь слишком распространенная слабость человеческой природы, Джоанна. Простите, что я обращаюсь к вам как к Джоанне.
     - Нет, не стоит извиняться. Я привыкла, что ко мне так обращаются все, кто испытывает ко мне доброжелательное отношение. Зовите меня Джоанна, если хотите, и я буду чувствовать большую уверенность в вашей дружбе и уважении.
     - Тогда я воспользуюсь этим разрешением и снова и снова буду умолять вас предоставить мне возможность попытаться выяснить судьбу мистера Торнхилла. Должно быть, есть опасность даже в том, чтобы расспрашивать о нем, если он столкнулся с какой-нибудь грязной кознью, и поэтому я прошу вас позволить мне принять опасность на себя.
     Джоанна спросила себя, следует ли ей рассказать ему о плане действий, предложенном Арабеллой Уилмот, но так или иначе она чудесным образом удержалась от этого, поскольку, по ее мнению, он скорее всего осудит его, а также из-за мечтательной, странной природы самого плана, поэтому она сказала мягко и быстро:
     - Я не буду предпринимать ничего такого, что не принесло бы успеха. Я буду осторожна, можете быть уверены, по многим причинам. Мой отец, я знаю, сосредоточивает все свои чувства на мне, и ради него я буду осторожна.
     - В таком случае, я доволен, а теперь могу надеяться, что на этой неделе снова увижу вас здесь, чтобы сказать вам, сделал ли я какое-нибудь открытие, и чтобы вы могли сказать мне то же самое; ибо мой интерес к Торнхиллу - это интерес искреннего друга, не говоря уже о глубоком заинтересованности в вашем счастье, которую я испытываю и которая теперь стала частью соглашения высочайшей важности.
     -Я приду, - сказала Джоанна, - если смогу.
     - Вы не сомневаетесь?
     - Нет, нет. Я приду и надеюсь сообщить вам кое-какие новости о том, кто вас так интересует. Это не моя вина, если я не приду.
     Он вышел вместе с ней из сада, и они вместе прошли мимо лавки Суини Тодда, но дверь была плотно закрыта, и они не видели ни цирюльника, ни бедного мальчика, его ученика, которого так жалели.
     Он расстался с Джоанной недалеко от дома ее отца и медленно пошел прочь, настолько пораженный совершенством и красотой дочери театрального художника, что было совершенно ясно: пока он жив, он не сможет избавиться от того благоприятного впечатления, которое она произвела на него.
     -Я люблю ее, - сказал он, - я люблю ее, но она, кажется, ни в коем случае не желает связывать свои чувства. Увы! как печально для меня, что существо, которое я прежде всего хотел бы назвать своим, вместо того, чтобы быть для меня радостью, я встретил только для того, чтобы оно причинило боль моему сердцу. Прекрасная и превосходная Джоанна, я люблю тебя, но я вижу, что твои чувства угасли навсегда.
  
  
  
  
  

Конец Пятнадцатой Главы

Перевод Юргена Каца


Оценка: 10.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"